JUDGMENT JOURNALBY POLITICAL OUTLOOK

JUDGMENT JOURNAL

SEPTEMBERVOL. I

BY POLITICAL OUTLOOK

NO. 1

ESSAYS &

TRANSLATIONS

KYIV — SAINT PETERSBURG

PUBLISHED WHEN APPROPRIATE

2015

НОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ Президентское послание, обращенное к 65-му ежегодному съезду

ААПН, 2–6 сентября 1969 года, Нью-Йорк.

Дэвид Истон Перевела Татьяна Землякова

В американской политической науке полным ходом идет новая революция. Последняя революция — бихевиорализм — едва ли закончилась к тому моменту, как стала терять свое значение ввиду нарастающих социальных и политических кризисов нашего времени. Внутри нашей дисциплины мы ощущаем себя в тисках нового конфликта, возникшего под влиянием этих кризисов. Этот новый недавний вызов направлен против нарастающей бихевиоральной ортодоксии. Этот вызов я буду называть пост-бихевиоральной революцией. Исходный импульс этой революции еще едва ощутим. Ее призыв — релевантность и действие. Объекты ее критики — дисциплины, профессии и университеты. Она все еще слишком молода, чтоб поддаваться точному описанию. Пока мы не можем расценивать ее в качестве преходящего феномена, исторической случайности, которая пропадет, оставив нас такими же, как и прежде. Скорее эта революция — особый и важный эпизод истории нашей дисциплины, если не всех социальных наук вообще. Мы обязаны исследовать эту революцию как можно детальнее, ввиду ее возможной значимости в длительной эволюции политической науки. Представляет ли она угрозу дисциплине, такую угрозу, которая отвернет нас от долгой истории наших поисков достоверного понимания политики? Или это лишь еще один вызов, который укрепит наши силы для поисков такого знания?

1. Природа пост-бихевиоральной революции

Сущность пост-бихевиоральной революции не сложно определить . Она состоит в глубоком разочаровании политическими исследованиями и преподаванием, особенно теми из них, которые стремятся превратить изучение политики в более строгую научную дисциплину , повторяющую

методологическую модель естественных наук. И хотя пост-бихевиоральная революция может показаться всего лишь очередной реакцией на бихевиорализм, на деле она представляет собой нечто отличное. До сих пор сопротивление внедрению научного метода приобретало форму обращения к прошлому — классической политической науке, такой, например, как изучение естественного права, или к другим, методологически еще менее связным , традиционным исследованиям . Бихевиорализм рассматривался как угроза статус-кво; в отношении него классицизм и традиционализм были попыткой сохранения некоторых частей прошлого путем отрицания самой возможности науки политики. Однако пост -бихевиоральная революция ориентируется на будущее. Она не ищет ни возвращения к золотому веку политических исследований, ни способов сохранения , или даже разрушения , определенного методологического подхода. Она не требует от своих последователей отрицания в о з м ожно с т и о бн а р ужи т ь в е р ифицир у емые генерализации, описывающие человеческое поведение. Она, скорее, побуждает к развитию политической науки в новых направлениях. Схожим образом бихевиорализм 1950-х, внедряя новую технику, стремился скорее приумножить наше наследие, нежели отрицать его. Это новое развитие по своей сути является истинной революцией, а не реакцией; грядущим, а не прошедшим; реформой, а не контр-реформацией. Пост-бихевиорализм — это, одновременно, движени е , т о е с т ь с о в о к упно с т ь людей , и интеллектуальная тенденция. Как движение он характеризуется наличием разрозненных, нестабильных и даже противоречивых качеств, которые были присущи также бихевиоральной революции в самом ее начале. Было бы большой ошибкой, более того — великой

M1

JUDGMENT JOURNAL

SEPTEMBER,2015VOL. I

BY POLITICAL OUTLOOK

NO. 1

несправедливостью, путать это зарождающееся всеохватное движение с любой организованной группой, как изнутри, так и вне профессии. Мы также не имеем права присваивать определенные политические предпочтения всей совокупности пост-бихевиористов. Они крайне разнообразны — от консерваторов до левых активистов. Нет у этого движения также определенных методологических притязаний. Оно в равной мере поддерживает и строгих ученых, и приверженцев классицизма; также оно не закреплено за определенной возрастной группой. Среди его приверженцев — представители всех поколений, от молодых аспирантов до старших представителей профессии. Все это невероятное разнообразие — политическое , методологическое и поколенческое — объединено всего одним чувством — сильнейшим недовольством повесткой современных политических исследований. Несмотря на то, что сегодня организованные расколы внутри нашей профессии пророчат дурное развитие событий, в конце концов, эти расколы могут оказаться не самой интересной частью происходящего. Что несомненно будет иметь куда большее значение для нас — это широкая интеллектуальная тенденция, формирующая среду, в которой и вызревают эти расколы. Итак, далее я сосредоточусь исключительно на интеллектуальных составляющих пост-бихевиорализма. Несмотря на новизну пост-бихевиорализма, догматы его веры оформились вполне достаточно для того, чтобы мы могли их четко определить. Они формируют то, что можно назвать Кредо Релевантности (ср . :  Easton  1965a:  7); принципы этого пост-бихевиорального Кредо следующие: 1. Содержание должно предшествовать технике. Если одно следует принести в жертву другому, — а это не обязательно должно быть так, — более важно сохранять соответствие и значимость для насущных социальных проблем, нежели особо изощряться в технических средствах исследования. Если вспомнить выражение, что науке лучше быть ошибочной, чем неточной, пост-бихевиоризм предлагает изменить это выражение: лучше быть неточным, чем необоснованно щепетильным. 2. Бихевиоральная наука таит в себе идеологию эмпирического консерватизма. Приверженность исключительно описанию и анализу фактов вместе с тем затрудняет понимание этих фактов в более широком контексте. В результате, эмпирическая политическая наука обязана прилагать усилия для поддержания самих фактических условий, которые она исследует. Это невольно способствует распространению идеологии социального консерватизма, смягченного скромными побочными изменениями. 3. Бихевиоральное исследование утрачивает связь с реальностью. Основа бихевиорального исследования — абстрагирование и анализ, которые служат раскрытию грубой действительности политики. Одна из целей пост-бихевиорализма — разрушение границ молчания, с необходимостью возникшего как следствие бихевиорального языка, и помощь политической науке в достижении настоящих потребностей человечества во времена кризиса. 4. Исследование и конструктивное развитие ценностей являются неотъемлемыми составляющими изучения политики. Наука не может быть и никогда не была нейтральной в своих оценках, несмотря на

заявления об обратном. Следовательно, для понимания ограничений нашего знания нам необходимо знать ценностные предпосылки, на которых оно основано, а также альтернативы, для которых это знание может быть использовано. 5. Члены обсуждаемой дисциплины разделяют ответственность всех интеллектуалов. Историческая роль интеллектуала состояла и должна состоять в защите ценностей цивилизации. Это их уникальная задача и обязанность. Без этого они становятся станочниками, инструментами для манипуляции обществом. Они, таким образом, отказываются от всех особых привилегий, которых требовали для себя в академии — свободы исследований и квази -внетерриториальной защиты от нападок общества. 6. Знать — означает нести ответственность за действия, и действовать — значит вовлекаться в переустройство общества. Интеллектуал как ученый имеет особую обязанность — приводить в действие свое знание. Созерцательная наука была порождением девятнадцатого века и свойственного тому времени широкого морального консенсуса. Действующая наука с необходимос т ью отражае т противор ечивые представления современного общества об идеалах, и это должно распространяться на все исследовательское предприятие, видоизменяя его. 7. Если интеллектуал обязан применять свое знание, то организации, состоящие из интеллектуалов — проф е с сионал ьные а с с оциации , в к лючая и университеты, — не могут держаться в стороне от конфликтов современности. Политизация профессии столь же неизбежна, сколь и желательна. Ни один пост-бихевиоралист не разделяет одновременно все эти взгляды . Я представил квинтэссенцию наиболее яркого образа. Все это представляет собой скорее веберианский идеальный тип вызовов бихевиорализму. Это Кредо отражает наиболее характерные черты пост-бихевиоральной революции в том виде, в котором она формируется сегодня.

2. Изменчивые образы науки

Что может предложить нам этот новый развивающийся образ науки? В Соединенных Штатах бихевиорализм, вне всяких сомнений, был основным исследовательским подходом на протяжении последнего десятилетия. Сможет ли пост-бихевиорализм разрушить неоспоримые достижения бихевиоральной революции, или же пост-бихевиорализм — всего лишь ценное дополнение, которое может и должно быть внедрено в наши практики? Ясно только одно. В постоянно изменяющемся мире политическая наука не может заявлять об окончании своего развития . Только принимая утверждение о том, что бихевиоральная политическая наука сказала последнее слово по поводу условий адекватного исследования и соответствующей дисциплины, мы можем не задумываясь отрицать любую возможность изменений. История различных теоретических наук, таких как например физика или химия, доказывает, что каждая д и с ц и п л и н а о с н о в а н а н а о п р е д е л е н н ы х фундаментальных предпосылках. Они в заложниках у т о г о , ч т о у ж е б ы л о о п и с а н о в к а ч е с т в е «исследовательской парадигмы» (Кун 2003). Годами политическая наука была в не меньшей степени склонна

M2

к развитию моделей , определяющих хорошую дисциплину и соответствующее исследование, и эти модели пережили определенные трансформации. Бихевиоральная модель этого столетия была еще одним звеном в длинной цепи. Она ознаменовала переход от предписаний, этических исследований и действий, к описанию, пояснению и верификации. Бихевиорализм объяснял необходимость этого перехода тем, что без аккумуляции достоверных знаний средства для достижения поставленных целей будут настолько неоднозначными, что всякое действие превратится в пустую забаву. Огромный успех научного подхода в политической науке невозможно отрицать. Однако новые условия современного мира заставляют нас переосмыслить представления о том, кем мы хотим быть. Научный прогресс нетороплив, и хотя наши ограниченные знания о политике стали более достоверными за последние пятнадцать лет, нас настигают социальные кризисы невиданных масштабов. Страх ядерной бомбы, накапливающиеся внутренние противоречия в Соединенных Штатах, в которых гражданская война и авторитарное правление стали ужасающе возможными, необъявленная война во Вьетнаме, попирающая моральное сознание мира — все эти условия совершенно не могли быть предсказаны средствами политической науки, бихевиоральной или любой другой. Поиск ответа на вопрос о том, как мы, п о л и т и ч е с к и е у ч е н ы е , о к а з а л и с ь с т о л ь разочаровывающе неэффективными в своем участии в жизни мира 1960-х, в значительной мере определил начало пост-бихевиоральной революции. Исходя из этой перспективы легитимность сомнений в адекватности и релевантности политической науки в современном мире кризисов не может быть подвергнута сомнению. Мы можем присоединиться к пост-бихевиоральному движению просто задавшись вопросом: должны ли мы быть вечно привержены неизменному образу дисциплины, бихевиоральной или любой другой? Не обязаны ли мы принимать во внимание изменяющиеся обстоятельства, и не только быть готовыми пересмотреть, но и стремиться к пересмотру старых представлений и изменению их в той мере, в какой это будет необходимо? Должна ли политическая наука продолжать делать то же, что и делала последние несколько десятилетий, в надежде, что какой-то «нормальный» период в один день возвратится и время окажется на стороне тех, кто стремился достичь более верного понимания политических процессов? Отрицательный ответ, который дают многие представители разных поколений политических ученых, вполне ясен. Одну из подспудных причин такого ответа мы уже готовы сформулировать. Человечество сегодня работает под давлением времени. Время больше не на нашей стороне. Само по себе это является ужасающим происшествием. Апокалиптическое оружие, равный ему по своей разрушительной силе резкий рост населения, угрожающее загрязнение окружающей среды и, что касается Соединенных Штатов, некоторые внутренние разногласия расового и экономического происхождения — все это движется в одном направлении. Все это движется в направлении нарастающего социального конфликта и нарастающих страхов, боязни будущего — не одного поколения или одной нации, но всего человечества. Знание о том, как противостоять этим катастрофическим перспективам — невероятная

ценность; технические ресурсы, на данный момент доступные в нескольких избранных регионах мира, ошеломит ел ьно е у в е лич ени е т е хноло гий и увеличивающиеся в связи с этим риски — все в нашем распоряжении для лучшего понимания социальных и политических процессов. Напряженность современного социального кризиса исходит из контраста между нашим отчаянным положением и обозримыми перспективами. Если бы только у нас было время. Перед лицом ситуации, подобно этой, пост-бихевиоральное движение в политической науке (а также одновременно в других социальных науках) предлагает нам иное видение нашей дисциплины и тех обязательств, которые налагает на нас наша профессия. Они требуют более релевантных исследований. Они требуют ориентации на мир, который будет вдохновлять политических ученых даже в их профессиональных качествах, предписывать и действовать для улучшения политической жизни в соответствии с человеческим критерием. В ответ мы можем отказаться даже пальцем пошевелить. Так однажды и сделало большинство классицистов и традиционалистов перед натиском бихевиоралистов. Или же, мы можем признать необходимость изменений и исследовать наилучшие пути для реконструкции наших представлений о собственной дисциплине и связанных с ней профессиональных институций, частью которых мы являемся. Именно второй вариант я и предлагаю здесь рассмотреть.

3. Идеальные обязательства политической науки

Идея пересмотра образа нашей дисциплины и профессии ставит политического ученого в затруднительное положение . Попытка решить безотлагательные проблемы сталкивается с сильнейшим сопротивлением. На данный момент логика базовых исследований состоит в переключении фокуса прочь с текущих забот; применение знаний необходимо отложить до тех пор, пока мы не будем более уверены в их надежности. Это противоречие современной науки, возможно, наилучшим образом заметно в идеалистических побуждениях бихевиорализма. Например, согласно бихевиоральному в и́дению науки , те сугубо эпистемологические характеристики политического исследования, которые пост-бихевиоралисты так решительно отвергают, являются неизбежными, более того — желательными. Пост-бихевиорализм осуждает так называемую «техническую избыточность» исследования. Конечно, сейчас никто не станет отрицать, что техническая адекватность жизненно необходима. Без нее все развитие эмпирической науки на протяжении последних двух тысяч лет оказалось бы напра сным . Несмотря на не к о т орые по с т -бихевиоральные возражения относительно научного абстрагирования и отдаленности от мира здравого смысла, по своей природе наука имеет дело с абстракциями. Ни одна наука не может самостоятельно иметь дело со всей реальностью в том виде, в котором она представляется политикам. Только путем анализа, разделения мира на совокупность пригодных для исследования разделов, достижением точности путем измерения всего , что поддается измерению , политическая наука может удовлетворить нарастающие потребности сложного пост-индустриального общества в

M3

знании. Даже требование к науке отбросить абстрактную теорию и модели, которыми измеряется релевантность исследования, и заменить их безотлагательными социальными проблемами , является , по сути , требованием принести в жертву те критерии, что доказали свою успешность в развитии достоверного понимания. Более того, представляется, что использование методов бихевиоральной науки покровительствует самой социологической позиции политического ученого, которую столь яростно ругает пост-бихевиорализм. Эти методы позволяют защитить профессионального ученого от давления общества, требующего быстрых ответов на безотлагательные, но непростые проблемы. История естественных наук доказывает, насколько м ед л е нн о пр о д в и г ают с я ф у нд ам е н т а л ь ны е исследования. В естественных науках новые идеи, способные затмить своих предшественников, такие как ньютоновская механика , дарвиновская теория эволюции, теория относительности Эйнштейна или современная кибернетика, появляются относительно нечасто. Но в интервалах появления новых идей, великих или менее значительных, наука ищет возможности прорабатывать свои выводы с любовью к деталям, даже если представляется, что исследование уходит далеко от практических, очевидных проблем сегодняшнего дня. Отдаленные, казалось бы, детали, мельчайшие детали, касающиеся шкал, индексов, специальных техник для анализа и установления связи между данными, являются строительными блоками того сооружения, в котором возникает все более достоверное знание. Что наверняка объединяет социальные и естественные науки, так это медленные темпы развития фундаментальных исследований и их отрешенность. В самом деле, в социальных науках мы с трудом можем договориться даже относительно больших открытий — настолько плохо развиты наши критерии научной достоверности. Более того, даже если политический ученый начинает с насущной социальной проблемы, как т о ча с т о и прои с х оди т , он , с к о р е е в с е г о , переформулирует проблему в более пригодных для исследования терминах. Эта реконцептуализация обычно возвращает его к самым основаниям, которые кажутся незначимыми для решения изначальной проблемы. Идеология чистого или фундаментального исследования и его успех в предоставлении надежной базы знания в более развитых науках, казалось, о п р а в д а л а э т у м ед л е нн ую и к р о п о т л и в ую исследовательскую стратегию. В своих попытках защитить ученых от ежедневного давления общества, требующего быстрых и готовых ответов, эта идеология освободила науку, дав ей возможность проводить исследования наилучшим, по ее представлениям, способом. Эта же забота об общем и верифицируемом понимании принудила социальных ученых с особой осторожностью различать между тем, что мы можем, и чего не можем делать с нашими предпосылками и инструментарием. Мы можем описывать, объяснять и понимать, но мы не можем предписывать этические цели. Вопросы ценностей, таким образом, выносятся в о в н е , и н е п о т о м у ч т о м ы с ч и т а е м и х несостоятельными , но лишь потому что нам представляется невозможным ответить на них ввиду

наличных у нас инструментов для анализа и объяснения эмпирического мира. Таковы некоторые из обычных идеальных обязательств науки: техническое мастерство в поисках достоверного знания, стремление к фундаментальному пониманию со свойственным ему отдалением от практических забот, и исключение ценностного компонента как находящегося вне компетенции науки. Это те идеалы, которые бихевиоральные исследования в политической науке пытались внедрить в дисциплину.

4. Новые стратегии науки

Сегодня эти традиционные представления о науке сталкиваются с беспрецедентными социальными условиями. Чрезвычайные обстоятельства обусловили то затруднительное положение, в котором сейчас находится бихевиоральные исследования. Все это является следствием того, что нам противостоят новые, сжатые во временном промежутке происшествия, которые мы более не сможем игнорировать. Для многих ядерное оружие или гражданская междоусобица с авторитарным исходом являются ясными и реальными угрозами ближайших десятилетий. Для многих, без незамедлительного пристального внимания к насущным проблемам современности мы рискуем лишиться будущего, о котором все же следует рассуждать, как бы ни были неоднозначны наши выводы или неадекватны наши методы. Каким же образом бихевиоральные исследования, с их медлительностью и очевидной отстраненностью, могут надеяться ответить на те запросы, которые предъявляются нашей дисциплине? Для многих пост -бихевиоралистов страх физического или политического саморазрушения привел к отказу от науки вообще. Для них наука просто неспособна соответствовать современным потребностям. Другие, всегда подозревавшие науку в сущностной несостоятельности, чувствуют удовлетворение от оправдания своих убеждений. Но для тех пост-бихевиоралистов, которые все еще связывают свои надежды с современной бихевиоральной наукой, современный кризис ставит вопрос о том, разумно ли впредь придерживаться «нормальной» стратегии научного исследования. Эти пост-бихевиоралисты вынуждены были заключить, что у нас нет иного выбора, кроме как сделать свои исследования более релевантными. Согласно их мнению, мы можем достичь этого лишь бросив все свои профессиональные силы на исследования и предписания, а также на действия, касающиеся насущных вопросов современности. Коротко говоря, от нас требуют пересмотра нашего самопредставления путем временного отказа от вялотекущих фундаментальных исследований в пользу действия в своем профессиональном поле таким образом, чтоб всякое наше знание было направлено к немедленному употреблению. Перед всеми нами этот призыв ставит некоторые критические вопросы. Действительно ли мы должны, даже перед лицом социальных кризисов своего времени, подчинять долгосрочные задачи научных предприятий безотлагательным (вне всяких сомнений) проблемам нашего времени? Есть ли другой способ справиться с очевидным требованием практической релевантности? И если так, можем ли мы надеяться на сохранение для политической науки этих условий теоретической автономии, точности, относительной изолированности, жизненно необходимой, если мы хотим продолжить

M4

п р и у м н о ж а т ь о с н о в н о й к а п и т а л н а ш и х фундаментальных знаний? Я буду настаивать на том, что нам не следует забрасывать исторические цели фундаментальной науки. Существует стратегия, которая позволит нам отвечать на чрезвычайную необходимость современных кризисов, сохранив эти традиции. После принятия этого курса пост-бихевиорализм не будет более представляться угрозой бихевиоральным исследованиям, а станет просто его расширением, ввиду необходимости отвечать на необычные проблемы современной эпохи. Чтобы понять предлагаемую стратегию , необходимо прояснить одну вещь . Даже если утверждается, что временны́е промежутки, о которых мы должны рассуждать, сильно сжаты, простая временнáя проекция не может нас убедить в том, что о будущем стоит говорить в десятилетиях, а не столетиях. Незначительное утешение заключается в знании о том, что наши интуиции были неверными в прошлом. Возможно, впереди у нас все же столетия, а не десятилетия. Это реалистичное видение предполагает, что мы должны настаивать на оптимизации стратегии распределения ресурсов преимущественно в пользу долгосрочных, а не краткосрочных проектов, на тот случай, если не все мы умрем. Цена за посвящение всех своих усилий исключительно краткосрочным кризисам слишком высока. Это может привести к ситуации, что, пережив текущие кризисы, мы не сможем продолжить приумножение капитала фундаментальных социальных з н а н и й , б у д у ч и т р а г и ч е с к и м о б р а з о м неподготовленными к еще более значительным кризисам отдаленного будущего. Таким образом, мы рискуем упустить любой шанс, чтобы предотвратить саморазрушение человечества или коллапс всех политических институтов, которые мы столь бережно храним. С у щ е с т в у е т л и р а з у м н ы й с п о с о б удовлетворительно обеспечить использование ресурсов без чрезмерного отстранения от изменяющихся исследовательских ориентаций, которых требует повестка страны и всего мира? Именно ответу на этот вопрос должны посвятить все свои усилия те из нас, кто еще сохранил надежду пережить текущие кризисы и еще более тяжелые кризисы ближайшего будущего. Многие варианты действий возможны , и нам следует внимательно рассмотреть их, поскольку они имеют отношение как к дисциплине, так и к профессии.

5.Дисциплина

Фундаментальные vs. прикладные исследования

Пост-бихевиоральная революция предполагает, что дисциплине следует пересмотреть свои идеалы, во всяком случае в том виде, в котором они были инкорпорированы бихевиорализмом. Жизненно необходимо продолжать отводить фундаментальным исследованиям надлежащее место. Но в вопросах распределения финансовых и человеческих ресурсов мы должны также сознательно признать, что определенные акценты должны обязательно сместиться, учитывая критичное время, в которое нам довелось жить. С точки зрения идеального распределения наших усилий, фундаментальным исследованиям отводится непропорционально большая доля. И хотя социально полезных результатов от этих исследований приходится

долго ждать, они, в конце концов, являются куда более надежными. Но под неизбежным давлением текущих кризисов акцент должен быть противоположным. Намного бóльшая часть наших ресурсов должна быть отдана безотлагательным краткосрочным потребностям. Мы должны принять обоснованность посвящения себя непосредственно текущим проблемам для получения быстрых , краткосрочных ответов при помощи доступных нам инструментов и генерализаций, какими бы несовершенными они ни были. Мы не можем более пребывать в идеальной научной отстраненности бихевиорализма , утверждающего , что ввиду ограничений нашего понимания прикладные задачи преждевременны и должны дождаться будущих фундаментальных исследований (см.: Easton 1953: 78). В действительности, это предложение по большей мере относится к изменению нашей идеологической позиции , а не к простой перемене практик . Бихевиоральная революция так никогда и не была в полной мере понята или усвоена дисциплиной; мы все еще спорим о ее значении. Любой случайный обзор продолжительного исследования покажет , что , независимо от распределения, практически всегда чистое исследование задействует лишь малую часть дисциплинарных ресурсов. Мы были готовы раздавать советы федеральным, государственным и местным властям по безотлагательным вопросам, помогать политическим партиям и кандидатам в проведении их кампаний. И только с приходом бихевиоральной революции стали меняться те представления о дисциплине, которые были инкорпорированы в и с с л е д о в а т е л ь с к ую ид е о л о г ию . Это но в о е представление легитимировало фундаментальные исследования , отдача от которых не была моментальной, но которая, тем не менее, предполагалась в будущем. Сегодня нам нужно обуздать бихевиоральное представление о дисциплине, чтоб в эти трудные времена оно более не заставляло нас посвящать бóльшую часть наших усилий открытию достоверной фундаментальной истины о политике. Большее удовлетворение мы должны получать от поиска быстрых ответов на безотлагательные вопросы. Это смещение дисциплинарного фокуса с необходимостью приведет к безотлагательной систематической перепроверке задач, необходимых для трансформации нашего сегодняшнего ограниченного знания в нечто более пригодное для целей политического действия. Некоторые трудности преграждают для нас простое применение знания. Во-первых, современные социальные проблемы во многом превосходят возможности как политической науки самой по себе, так и в сотрудничестве с другими социальными науками. Наши фундаментальные знания ограничены. Та малость, которую мы имеем, не обязательно напрямую связана с практической повесткой. Во-вторых, подобно средневековой медицине, мы все еще находимся на стадии пускания крови в надежде излечить пациента. Ввиду нашей ограниченной способности выделять комплексные каузальные связи между нашими советами и их социальными последствиями; мы не уверены, что не причиним больше вреда, чем пользы. Некоторые текущие исследования направлены на исправление этой ситуации. В погоне за социальными индикаторами, мы изобретаем техники для отделения результатов политических решений (outcomes of policy outputs) (см.:  Easton  1965b: 351) и для

M5

сравнения этих условий с желаемыми политическими результатами (см.: Bauer 1966; “Social Goals…”). В связи с этим мы можем заполучить мерило эффектов нашего вмешательства в социальные процессы. Но успех этих усилий маячит где-то в отдаленном будущем. В третью очередь, политическая наука сама по себе неспособна предложить решения социальных проблем; обыкновенно, такие проблемы содержат аспекты, требующие специализированных знаний и навыков других социальных наук. Однако очень редко политикам удается добиться коллективного совета от всеобъемлющих команд социальных ученых. Эти и другие трудности стоят на пути применения нашего знания в специфических ситуациях. Все они внесли свой вклад в низкую академическую оценку п р и к л а д н о й н а у к и в с р а в н е н и и д а ж е с фундаментальными исследованиями. Недавние попытки прикладной работы добились весьма незначительных успехов для того, чтобы привлечь лучшие умы современности (см.:  Riecken  1969:  1–6). В текущем изменении непосредственных приоритетов дисциплины мы должны будем разработать средства для повышения осознанного развития прикладного знания, неудачно названного «социальной инженерией», до того уровня, которого достиг бихевиорализм в развитии фундаментальных исследований. Направить все наши исследовательские ресурсы на современность, как то предлагают некоторые пост-бихевиоралисты, тем не менее, означало бы списать со счетов будущее. Мы должны сохранять действующими и развивающимися легитимные долгосрочные интересы всей науки. Разрешение социальных проблем не идет в разрез с этой целью. Граница между фундаментальным и прикладным исследованием зачастую слишком тонка. Те из нас, кто придерживается долгосрочных взглядов, оптимистично рассчитывая на выживание человечества, найдут многое , чем можно воспользоваться в исследованиях тех , кто озабочен прикладной проблематикой. Тем не менее, все это не может освободить нас от необходимости и дальше уделять особое внимание фундаментальным проблемам дисциплины — реконцептуализации наших важнейших переменных, продолжению поисков адекватных единиц политического анализа, исследованию альтернативных теорий и моделей функционирования различных типов с и с т е м , а т а кж е н ашим ф у нд ам е н т а л ь ным методологическим предпосылкам и техническим требованиям. Следует признать, что эти нескончаемые заботы уводят нас далеко от практической повестки сегодняшнего дня. Однако без обращения внимания на фундаментальные проблемы мы не сможем внести свой вклад в совокупность достоверных знаний и подготовиться, таким образом, к не менее критическим политическим кризисам более отдаленного будущего.

Ценностные предпосылки и исследовательские интересы

Более того, предполагая подобное временное перераспределение ресурсов между фундаментальными и прикладными исследованиями, нам следует наверняка удостовериться в том , что фундаментальные исследования не лишены собственных недостатков. Это замечание подспудно содержится в постоянном сетовании пост-бихевиоралистов на нерелевантность наших исследований. Утверждается, что чрезмерная озабоченность техниками и описанием фактов отвлекла

нас от важнейших вопросов, в частности — от функционирования американской системы демократии. Мы многое узнали об этой системе, но в особой ценностной рамке, принимающей текущие практики как сущностно удовлетворительные и, по большей мере, нуждающиеся лишь в дополнительных улучшениях. В качестве дисциплины мы не смогли избежать приверженности нашей собственной политической системе. Эта исследовательская близорукость, как утверждают пост-бихевиоралисты, отбила у нас охоту к постановке верных вопросов для исследования фундаментальных сил, которые приводят к принятию и исполнению властных решений. На этом этапе пост-бихевиоралисты вновь напоминают нам то, о чем неоднократно говорилось годами, среди прочих, например, Марксом, Вебером и Мангеймом: любое исследование — как «чистое», так и прикладное — с необходимостью содержит фрагменты определенных ценностных предпосылок. Но миф о возможности ценностно свободного или нейтрального исследования сопротивляется до конца. Мы продолжаем расширять наши исследования так, как если бы предметы, избираемые для анализа, переменные, которые мы исследуем, данные, которые мы собираем и интерпретации, которые мы предлагаем, были даны в некоторой первозданной чистоте, незапятнанные ценностными предпосылками , к которым мы привержены, сознательно или нет. Не в наших привычках постоянно задаваться вопросом, ключевым для социологии знания: «До какой степени наши ошибки, упущения и интерпретации лучше объясняются указанием на наши нормативные предпосылки, нежели на невежество, техническое несоответствие, недостаток проницательности, отсутствие подходящих данных и тому подобное?» Действительно, бихевиоралисты не смогли настоять с тем же пылом, с которым внедряли наши технологические инновации, на сознательной оценке наших рабочих параметров и их влияния на исследование. Сегодня угрозы пренебрежения нашими нормативными предпосылками особенно очевидны. Не может быть сомнений в том, что политическая наука в качестве проекта не смогла предвосхитить окружающие нас кризисы. Одним из показателей этого может служить тот факт, что с 1958 по 1968 годы в этом Review были опубликованы лишь три статьи о городских кризисах, четыре — о расовых конфликтах, одна о бедности, две — о гражданском неповиновении, и еще две — о насилии в Соединенных Штатах (это, несомненно, свидетельствует о незначительном количестве поданных статей , чем об особой издательской предрасположенности). Мы вместе носили коллективные шоры, которые защищали нас от признания других значительных проблем, с которыми сталкивается наша дисциплина. Например как мы можем объяснить неспособность текущей плюралистической интерпретации демократии идентифицировать, понять и приобщиться к тем внутренним нуждам и требованиям, которые стали выказвать себя в качестве политических требований на протяжении 60-х годов? Как можем мы объяснить то, что, анализируя ситуацию, которая грозит привести к глубочайшему кризису политической власти когда-либо имевшему место в Соединенных Штатах, мы упустили взаимосвязь между распределением власти внутри системы, снижением накала применяемых мер и

M6

временем, необходимым для того, чтобы избежать необходимости обращения к насилию в выражении требований? Как мы можем объяснить то затруднение, с которым политическая наука (как дисциплина) избегает приверженности базовым предпосылкам национальной политики — как здесь, так и за границей — таким образом, что, в конце концов, мы стали скорее а п о л о г е т а м и у д а ч ны х п р а в и т е л ь с т в е н ны х интерпретаций американских интересов, нежели объективными аналитиками национальной политики и ее условий? Наконец, даже в такой передовой области исследований, как политическая социализация как мы можем рассчитывать на естественный, не требующий усилий путь, которым исследования пытались выявить влияние раннего политического обучения на стабильность системы, практически игнорируя такую не менее важную функцию социализации, как причины политических изменений (см.: Easton and Davis 1969: 57–72)? Нет единого объяснения недальновидности нашей дисциплины. Однако мы можем зайти достаточно далеко для того, чтобы выдвинуть следующий тезис: Независимо от причин, неспособность к расширению фундаментальных исследований может быть хорошим поводом для пересмотра наших нормативных предпосылок, чтобы мы, наконец, испытали, в какой мере эти предпосылки предопределяют выбор проблем и их окончательные интерпретации.

Творческие рассуждения

Как же нам решиться на серьезные усилия, столь необходимые, чтобы вырваться из ценностных рамок, налагаемых на фундаментальные исследования? Как мы можем создать те условия, которые помогут нам ставить фундаментальные вопросы о функционировании политической системы, которые позволят нам выдвигать те «возмутительные предположения», в которых нас когда-то упрекал Роберт Линд (Lynd 1939)? Внимание к той области, где ценностные предпочтения и другие социальные факторы играют в ограничении наших фундаментальных исследований, может частично исправить ошибки нашего метода. Но этого морального самоограничения может быть недостаточно. Если мы хотим преодолеть наши собственные культурные и методологические предубеждения , на одном самосознании далеко не уйти. Нам могут понадобиться более решительные меры, нам может понадобиться дополнительная помощь в возвращении к более старой традиции политического исследования, но совершенно современным способом. Много лет назад, в «Политической системе», я настаивал на безотлагательной необходимости в пересмотре нашего подхода к теории ценностей, одновременно с началом не менее критически сложной задачей по конструированию эмпирической теории (Easton  1953). Выполнение второй задачи идет сейчас полным ходом . К первой же , т ворч е с кому конструированию политических альтернатив, еще только надлежит приступить. Для углубления своего понимания и обогащения смыслов собственной социальной реальности, великие политические теоретики прошлого полагали полезным конструировать новые и зачастую радикальные концепции будущих возможных видов политических отношений. Формулируя такие широкие, спекулятивные альтернативы здесь и сейчас, мы тоже можем начать

лучше понимать недостатки наших собственных политических систем и открывать адекватные пути изменений, которые так отчаянно необходимы. Я буду настаивать на том, что это должно расцениваться как часть задачи и ответственности науки, если она хочет сохранить свою значимость для современного мира. Те философы, которые пытаются возродить классическое естественное право, и которые отрицают возможность науки о человеке, упустили свой шанс и поставили под вопрос свою пригодность для исполнения этой творческой задачи теории. Мы требуем смелого творческого теоретизирования, готового не отрицать безоглядно находки современной бихевиоральной науки, а работать с ними, готового осмыслять влияние этих н а х о д о к н а п о л и т и ч е с к ую жи з н ь в с в е т е альтернативных, артикулированных ценностных рамок. Невозможно переоценить значение такого типа творческого теоретизирования для политической науки. Для тех, кто пытается понять, как функционирует политическая система , подобные спекуляции предоставляют альтернативные перспективы, благодаря которым становятся заметными границы тех проблем, которые они выбрали для исследования и анализа. Если мы принимаем всерьез выводы социологов знания, то должны признать, что наши научные результаты во многом сформированы этической перспективой, которую мы занимаем. В таком случае, если мы не сможем вдохновить творческое теоретизирование о политических альтернативах внутри дисциплины, нам ничего не остается, кроме как быть в заточении ограничений, налагаемых текущей ценностной рамкой. Когда эта рамка перестанет соответствовать текущим общественным проблемам , обязательства по поддержанию системы будут ослеплять нас, делая нечувствительными к безотлагательными вопросами ближайшего будущего. И это именно то, что произошло с политической наукой. Как наши философы, так и наши ученые не смо г ли к а ким -либо д ей с т в енным с п о с о б ом реконструировать наши ценностные рамки и испытать их, творчески осмысляя новые типы политических систем, которые могли бы лучше соотноситься с потребностями пост-индустриального, кибернетического общества. Новый набор этических перспектив, сплетающийся вокруг этой темы, может сделать нас чувствительными в отношении всего спектра новых типов фундаментальных политических проблем, заслуживающих изучения. Это также может указать на значение исследования этих проблем при помощи новых или радикально реформированных типов релевантных эмпирических теорий. Таким образом мы могли бы освободиться от профессиональной близорукости, вызванной чрезмерным вниманием к фактам самим по себе. Возможно, мы также станем менее склонны к «эмпирическому консерватизму» (Маркузе 1994: 109–57) или поддержанию системы, в чем политическая наука бы л а п о с п р а в е д л и в о с т и о б в и н е н а п о с т -бихевиоралистами и другими (см.:  McCoy and Playford 1967; Easton 1953). Итак, наша дисциплина нуждается в этих вышеи з л ож е н ных п у н к т а х р е о р г а н и з а ц и и . Фундаментальные исследования необходимо сохранить как вклад в будущее. Но даже их приоритеты должны быть реорганизованы в свете лучшего понимания их собственных ценностных предпосылок. Прикладное, ориентированное на действие исследование требует

M7

более систематического внимания, чем когда бы то ни было. Нам нужна бóльшая ясность относительно ограничений, которые наши ценностные предпосылки налагают на наши исследования; альтернативные пути возможного переустройства дисциплины должны быть всерьез рассмотрены на твердом основании знания, сконструированного бихевиоральными исследованиями.

6. Профессия и применение знания

Тем не менее, не только наша дисциплина, но и наша профессия нуждается в реорганизации, чтоб быть приведенной в гармонию с изменяющимися концепциями социальной науки. Наша дисциплина отсылает к нашей интеллектуальной деятельности; нашей профессии, к обученным и квалифицированным ученым, участвующим в жизни дисциплины. Пост-бихевиорализм предполагает, что бихевиоральные предпочтения создали не только дисциплину, но и профессию, значимость которой для окружающего политического мира стремительно уменьшается.

Бихевиоральный образ профессии

Утверждается, что существуют две основные причины такого обесценивания . Во -первых , профессионализация дисциплины в бихевиоральном понимании создала образ политической науки, в которой знание и действие были тщательно разделены и обособлены (см.: Roszak 1968). Как ученые, обладающие особыми профессиональными навыками , мы представляем себя распространителями чего-то, что называется профессиональным авторитетом. Наша задача в качестве экспертов состоит в рекомендациях только касательно средств, но ни в коем случае не целей, к которым может быть применено наше знание. Как говорится в старой пословице — on tap, not on top. По сути, как правильно утверждает пост-бихевиорализм, эксперты никогда не следуют этому правилу. В дисциплине, как уже отмечалось ранее, бихевиоральные исследования не были способны соблюдать хоть какое -то подобие этической нейтральности. Это имело серьезные последствия для фундаментальных исследований. Также в профессии, как правильно замечают критики, этическая нейтральность — всего лишь видимость. В применении своего знания политический ученый явно или подспудно принимает ценностные предпосылки тех, кому он служит. Его нейтральная поза имеет побочные следствия: в подрыв его воли или способности бросить вызов более широким целям, к которым применимо его знание. В т о р а я п р и ч и н а с в я з а н а с у п а д к о м профессиональной релевантности . Здесь пост-бихевиорализм радикально порывает с предшествующей профессиональной парадигмой морального отношения между исследованием и действием. В бихевиоральной интерпретации обладание знанием не налагает специальных обязательств на политического ученого по применению знания в целях служения обществу. Он остается свободным в выборе того, должен ли он выходить из научной роли, преследуя определенные цели. Это laissez faire отношение к политической вовлеченности было общепринятой моральной предпосылкой профессии. Оно упреждало участие в политической борьбе, если не сказать, что и вовсе поощряло отказ от последней. Знание было разлучено с действием.

Однако для пост-бихевиорализма граница между чистым исследованием и «служением» становится более размытой. Знание дает уверенность в отношении альтернатив и их последствий. Эта возможность рационального выбора налагает специальные обязательства на знающего. Политический ученый, как профессионал, является знающим par excellence. Таким образом, для него безнравственно воздерживаться от поступков, соответствующих знанию. Признавая, что знать — значит нести ответственность за действие, пост-бихевиорализм встраивается в почтенную традицию, унаследованную из таких разнообразных источников, как классическая греческая философия, Карл Маркс, Джон Дьюи и современный экзистенциализм.

Критерии для применения знания

Влияние пост -бихевиорализма на образ профессиональной роли в обществе весьма значителен. Если политический ученый хочет оценить возможные цели использования своего знания, и если он хочет посвятить свое знание разрешению социальных задач, какие критерии должны помогать ему в выборе? Здесь пост-бихевиорализм возвращается к гуманистической концепции интеллектуала как защитника знакомых каждому человеку цивилизованных , гуманных ценностей. Профессионал обязан видеть, что все общество, а не только какая-то привилегированная ч а с т ь , д о л ж н а п о л у ч а т ь п о л ь з у о т е г о квалифицированного знания. Его обязанности могут быть исполнены только в том случае, если он принимает во внимание широчайший спектр интересов общества. Многие пост-бихевиоралисты критически расценивают деятельность представителей академии в последние годы и заключают , что таланты политических ученых были поставлены на службу преимущественно элитам общества — правительству, бизнесу, военным и общественным организациям. Кажется, профессионал практически не сталкивается с теми , кто извлекает наименьшую выгоду из современного индустриального общества — расовыми и э к о н о м и ч е с к и м и м е н ь ш и н с т в а м и , нерепрезентированными группами здесь, а также с колониальными массами за границей. Эти группы практически не имеют доступа к тем квалификационным ресурсам, за которые отвечает политическая наука. Социальная обязанность политического ученого состоит в устранении этого дисбаланса. С пост-бихевиоральной точки зрения, применение экспертного знания для проведения социальных реформ является реальной альтернативой знанию, работающему лишь на себя. Реформы становятся неотделимыми от знания. Здесь зарождается новое представление о профессионале, в котором науке не отказано в ее месте, но в котором ученый более не волен разделять жизнь ума и жизнь социального действия. Веберовское разделение между призванием ученого и призванием политика теперь неудовлетворительно. Это новое представление ведет к политизации профессии . Если независимый профессионал призывается к использованию своего знания в угоду общества, то те сообщества экспертов, которые мы называем профессиональными ассоциациями, окажутся в равной мере виновными, если их корпоративная мощь не сможет ответить на вызовы, к которым может быть применимо их квалифицированное знание, или если они

M8

окажутся неспособными к действию, хотя знание будет подсказывать о его необходимости. В этом кроются моральные и интеллектуальные причины требований, обращенных к профессиональным ассоциациям, настаивающих на ясной позиции последних в отношении тех социальных вопросов, относительно которых они могут обладать особым знанием.

Политизация профессии

Пост-бихевиоральная тенденция к политизации профессии сталкивается с невиданным сопротивлением. Неприятие произрастает не столько из каких-то принципиальных аргументов, сколько из практического страха, что наши профессиональные ассоциации станут неспособными удовлетворять своим нормальным научным целям. Давайте допустим оправданность этих практических соображений. Даже если они верны, следует ли нам полностью отрицать все новые моральные представления, предложенные пост-бихевиорализмом? Одно ясно наверняка. Кризис нашего времени не щадит ни отдельные группы, ни дисциплины. Невозможно более игнорировать голоса, требующие использования нашего опыта для постановки критически ясных целей, а также для обеспечения эффективных средств. Для большинства среди нас стало практически и морально невыносимым пребывать в политической отстраненности, в то время как наши компетенции трубят о катастрофе. Принимая эти новые для нас, но все же традиционные обязанности интеллектуала, мы должны зафиксировать три типа деятельности, доступные профессиональному политическому ученому. Это преподавание и исследование, с одной стороны, и практическая политика, с другой. Где-то между этими родами занятий политический ученый может выступать в роли консультанта или советчика. Каждый из этих трех типов деятельности — как ученого, политика или советчика — формирует и определяет остальные. Возможно ли создать единую организацию, которая будет помогать в достижении коллективных целей профессии, содействуя одновременно всем трем из этих типов деятельности? Маловероятно. А можем ли мы обеспечить такое разделение труда среди разных организаций, что сделает возможным полное выражение всех видов деятельности, к которым склоняют политического ученого эти трудные времена? Это уже вполне возможно. Можно создать такую профессиональную о р г а н и з а ц и ю , к о т о р а я б у д е т п о с в я щ е н а п р е и м у щ е с т в е н н о п р и у м н о ж е н и ю н а ш и х фундаментальных знаний и облегчению коммуникации между нами самими и последующими поколениями политических ученых. Но все это уже делают наши профессиональные ассоциации. Они созданы, чтобы способствовать преподаванию и исследованию. Мы также могли бы создать профессиональную организацию другого типа, которая будет сосредоточена на организации применения нашего экспертного знания к текущим социальным проблемам. Такой организации в политической науке пока не существует, как впрочем и во всех остальных социальных науках. Но если мы подойдем к этому исключительно как политические ученые, то рискуем создать себе непреодолимые трудности. Социальные проблемы не возникают аккуратно разделенными на экономические,

психологические, политические и т.  д. Наши кризисы возникают в результате трудностей , которые задействуют все аспекты поведения. Профессиональные ассоциации ориентируются на дисциплины, которые являются аналитическими. Для них необходимо разделение реальности на специальные блоки, имеющие значение преимущественно лишь для фундаментальных исследований . Но для формирования целей и определения средств в решении социальных проблем нам необходимо объединить дисциплины в единую организацию, которая будет мобилизовать ресурсы всех социальных наук и направлять их для решения особых проблем. Пришло время понять, что мы, как политические ученые, несем за это особую ответственность. Мы должны взять на себя инициативу по учреждению Федерации социальных наук, идею которой уже озвучивал один наш коллега (Давид Зингер из Исследовательского института психического здоровья Мичиганского университета в личной переписке). В задачи этой Федерации будет входить определение ключевых проблем современности, формулирование целей, оценка действий, предпринятых другими, исследование и предложение альтернативных решений, их активное продвижение в политической сфере. Без коллективной политизации себя, стоя в стороне, в то время как проблем все больше и они все труднее, мы таким образом поддерживаем текущую политику. Мы перенимаем политическую позицию. Но действуя сообща, всеми нашими профессиональными силами, посредством Федерации социальных наук мы получим возможность судить нашу политику интеллектуально и морально. Так мы можем начать удовлетворять нарастающую потребность в политической ответственности. В то же время нам следует сохранить наши исторические институты (профессиональные ассоциации) для дальнейшего продвижения фундаментальных исследований. Однако эта Федерация может не справиться со своими задачами , став всего лишь отзвуком национальных интересов, инструментом официальной политики или лояльным критиком. Если Мангейм прав в своем описании интеллектуалов как наименее укорененной социальной группы, то профессиональным социальным ученым следует рассматривать себя как причастных к широчайшим человеческим ценностям. Это должно быть основанием нашего участия в решении социальных проблем. Сейчас многие препятствия стоят у нас на пути. Одно из таких препятствий — смешение научных и национальных целей и задач. Политические ученые должны впредь избегать тех деформирующих п о с л е д с т в и й , к о т о ры е им е е т д л я у ч е н о г о приверженность национальным целям и перспективам. В той же мере, что и наука — как набор дисциплин — претендует на то, чтобы быть международной по охвату, социальный ученый сам по себе должен быть д е н а ц и о н а л и з и р о в а н . Одн аж ды , п о д о б н о профессиональному гражданскому служащему , профессиональному социальному ученому будет позволено достичь максимальной степени свободы от национальной приверженности благодаря получению международного паспорта и соответствующих ему обязанностей. В том , что к а с а е т с я профе с сии , пос т -бихевиоральная фаза развития может послужить толчком к возникновению новых норм поведения. В

M9

соответствии с ними политическая вовлеченность — это социальная ответственность интеллектуала, независимо от того, при помощи какой институции она будет осуществляться. Однажды это может потребовать освобождения социального ученого от обязательств перед уникальными целями его собственной национальной политической системы. Ясно, что времена перемен требуют радикального переосмысления того, кто мы и кем мы хотим стать — и как дисциплина, и как профессия. Пост-бихевиорализм — это всеобъемлющая интеллектуальная тенденция, которая добивается такого переосмысления. Его вездесущность не даст ему стать достоянием одной группы или одной политической идеологии. Он поддерживает и развивает бихевиоральные методы и техники, выискивая возможности для их обоснованного применения к проблемам нашего времени. Пост-бихевиорализм оказывается, таким образом, последним вкладом в наше общее наследие. Одной лишь этой причины достаточно, чтобы утверждать, что он не является угрозой или опасностью, как то представляется некоторым. Напротив, в широкой исторической перспективе нашей дисциплины, пост-бихевиоральная революция — это возможность наконец-то совершить необходимые изменения . Мы должны либо воспользоваться ее преимуществами, либо отказаться от нее, либо пересмотреть ее. Но игнорировать ее невозможно. Мы должны принять вызов, и без страха пересмотреть предпосылки нашего исследования и те цели, которые мы преследуем.

Перевод по изданию: Easton, D. (1969). “The New Revolution in Political Science.” The American Political Science Review, 63.4:

1051–61.

M10

Библиография

Bauer, R. (1966). Social Indicators. Cambridge: M.I.T. Press.

Easton, D. (1953). The Political System. New York: Knopf.

Easton, D. (1965a). A Framework for Political Analysis. Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall.

Easton, D. (1965b). A Systems Analysis of Political Life. New York: Wiley.

Easton, D. and Dennis, J. (1969). Children in the Political System: Origins of Political Legitimacy. New York: McGraw-Hill.

Lynd, R. (1939). Knowledge for What? Princeton: Princeton University Press.

McCoy, C. A. and Playford, J. (1967). Apolitical Politics. New York: Crowell.

Riecken, H. (1969). “Social Science and Contemporary Social Problems.” Social Science Information Feb.: 101–109.

Roszak, Th. (1968). The Dissenting Academy. New York: Random House.

“Social Goals and Indicators for American Sociaty.” Annals of the American Academy of Political and Social Sciences 371, 373, 1967.

Кун, Т. (2003). Структура научных революций. М.: «АСТ».

Маркузе, Г. (1994). Одномерный человек. М.: RELF-book.

M11

Designed by Tatyana Zemlyakova

JUDGMENT JOURNAL 2015