0

Исторические судьбы России

ХIХ – ХХ вв.

Историографический и

социокультурный анализ

2015

1

Министерство образования и науки России

Федеральное государственное бюджетное образовательное

учреждение высшего профессионального образования

«Казанский национальный исследовательский

технологический университет»

Исторические судьбы России

ХIХ – ХХ вв.

Историографический и

социокультурный анализ

Монография

Казань

КНИТУ

2015

2

УДК 947(47+51)

ББК Т3(2)52

Авторский коллектив: д-р ист. наук, проф. О. Н. Коршунова (введение, разд. 2, 3, заключение); канд.

ист. наук, доц. Н. В. Крайсман (разд. 1); канд. ист. наук, доц. Ш. С. Хамматов (разд.

4); канд. ист. наук, доц. М. В. Салимгареев (разд. 5); А. Б. Пичугин (разд. 3); С. Г. Белов

(разд. 6); д-р ист. наук, проф. А. Ю. Суслов (разд. 7); канд. ист. наук, доц. Я. М.

Поливанов (разд. 8); канд. ист. наук, доц. Р. А. Суслова (разд. 9).

Коршунова О.Н.

Исторические судьбы России ХIХ – ХХ вв. Историографический

и социокультурный анализ: монография / Коршунова О.Н. [и др.]; М-

во образ. и науки России, Казан. нац. исслед. технол. ун-т. – Казань:

Изд-во КНИТУ, 2015. – 226 с.

ISBN-978-5-7882-1814-4

Сфокусировано внимание на ключевых сюжетах истории России сквозь

призму социокультурного измерения. Анализ историографии в контексте осмысления

истории ХIХ-ХХ вв. включает региональный аспект – это Поволжье и Приуралье.

Авторы вписывают его в рамки исторического времени и пространства отечественной

истории. Камертоном служит тема поликонфессиональности России. Представлен

ракурс особенностей модернизации в регионе.

Предназначена для преподавателей, студентов, а также широкого круга

интересующихся отечественной историей читателей.

Печатается по решению редакционно-издательского совета Казанского

национального исследовательского технологического университета

Рецензенты

д-р ист. наук, проф. Р. А. Набиев

д-р ист. наук, проф. П. И. Гайденко

© О. Н. Коршунова, Н. В. Крайсман, Ш. С. Хамматов,

М. В. Салимгареев, А. Б. Пичугин, С. Г. Белов,

А. Ю. Суслов, Я. М. Поливанов, Р. А. Суслова.

© Казанский национальный исследовательский

технологический университет

3

СОДЕРЖАНИЕ

Введение 4

Раздел 1. Конфессиональные отношения в Поволжье и

Приуралье в XVIII в.

10

Раздел 2. Исламо-христианский диалог в Поволжье в

контексте культурного развития во второй половине ХIХ –

начале ХХ вв.

30 Раздел 3. Роль Казанского университета в изучении

межэтнического взаимодействия в Поволжье и Приуралье

43

Раздел 4. Из истории историко-филологического

факультета Казанского университета: к биографии

российских ученых (по письмам из архива Д.А. Корсакова)

58 Раздел 5. Этика стоицизма в интеллектуальном пространстве

европейской и российской культуры

81 Раздел 6. Промышленное развитие России во второй половине

ХIХ – начале ХХ вв. в зеркале дискуссий

117 Раздел 7. Модернизация России во второй половине XIX –

начале XX вв.: проблема социалистического выбора

139 Раздел 8. Размышления о причинах коллаборационизма в годы

Великой Отечественной войны

170 Раздел 9. Культура современной России: осмысление опыта

трансформаций

191

Заключение 225

4

ВВЕДЕНИЕ

В современном мире ключевым понятием, когда речь идет о

характеристике отношений между этносами и конфессиями, стал

мультикультурализм. Для России гипотеза существования этносов в

режиме культурных анклавов малоприемлема. Целесообразнее

обратиться к анализу российской специфики взаимодействия

многочисленных социокультурных сообществ и конфессий страны, в

том числе в режиме канонов эпохи Просвещения.

Историко-географическая составляющая и, по большому счету,

судьба России определили особенности самосознания. В.О.

Ключевский отмечал, что на Западе разнообразие природных типов и

наличие морских и горных рубежей формировали чувство границы,

точных пределов. Это подпитывало ресурсы аналитического сознания,

«понятия закона, стоящего над бытием»1. Преобладание равнинного

ландшафта, обширность территории России порождали дух вольницы

и неоформленности сознания. Освоение огромных территорий в

условиях уязвимых границ сыграло не последнюю роль в

устремленности к бесконечности, цельному знанию, объемлющему

жизнь в режиме синтеза Истины, Добра и Красоты2. Важная

цивилизационная особенность России сопряжена с ее

многонациональностью, что обусловило единство ее культуры как

многообразие. Складывались культурные взаимодействия веками,

результатом их стал своеобразный культурный космос.

Неоспоримой приметой истории России представляется ее

катастрофизм, прерывистость, о чем писал еще Н. Бердяев

(периодически прерывающееся развитие)3. Одна из причин

катастрофизма заключается в необъятности страны, предполагающей

колебания между Востоком и Западом.

Очевидно, что судьба страны в ХХ в. неотделима от военных

трагедий. Их ретроспектива, трансляция памяти о них не теряют

1Ключевский В.О. Соч.: в 9 т. Т.1. М., 1987. С.87. 2Кочетков С. Психология межкультурных различий: уч. пособие для вузов.

М., 2002. С.20. 3Бердяев Н. Русская идея. О России и русской философской культуре. М.,

1990. С.45.

5

актуальности. Это связано и с кризисом исторической науки. Тем

важнее рефлексия современных историков, их размышления и

изыскания на тему войны и мира в ХIХ – ХХ вв. Назначенный

Александром I на должность историографа Н.М.Карамзин4 назвал

историю «священной книгой народов». В метафоре отражено

сакральное отношение к истории. Однако оно обязывает к рефлексиям

об обстоятельствах, предопределивших исторические пути

отечественной цивилизации в целом. В российском менталитете, на

исторических маршрутах России отразились историко-

географические, геополитические и климатические особенности.

Почему авторы предлагаемого издания выбрали временные

рамки ХIХ – ХХ вв.? Сработал принцип, запечатленный в поэтическом

образе: у России «особенная стать» (Александр Блок), и она в

рассматриваемый период оформляется наиболее интенсивно. ХIХ в.

стал для России по меркам предшествующих периодов временем

потрясений и знаковых событий. Нашествие Наполеона, его

последствия в социальной, духовной сфере побудили А. Герцена

резюмировать: «Новая Россия начинается с 1812 года». Со второй

половины века вызревали предпосылки отмены крепостного права и

буржуазной модернизации. Это требует теоретического и

историографического осмысления дискурса модернизации.

История многонациональной России, неразрывно связанной, по

мысли средневековых современников, с самодержавным началом,

вылилась в «фигуру» империи. Дискурс поликультурности

государства, состав населения которого насчитывал сотни этносов,

занимает важное место в рефлексиях о социокультурной природе

страны и ее государственности. Поэтому изучение исторических

аспектов социокультурного развития такого поликонфессионального

региона, как Поволжье, находится в фокусе анализа предлагаемой

книги.

В современном мире, знаками которого стали информатизация и

глобализация, чрезвычайно актуализировалась проблема

«вычисления» траекторий устойчивого развития. Представляется, что

одной из ключевых предпосылок стабильности межконфессиональных

4 Кондратий Рылеев называл его «нашим Тацитом».

6

отношений выступают традиции культурного взаимодействия. Их

изучение – один из интегральных сюжетов российской цивилизации.

История межэтнических коммуникаций в Поволжье, контактной

зоне культурных полюсов Запада и Востока, свидетельствует: в

регионе имеется запас прочности межконфессиональных отношений,

накопленный веками. Он складывался из панорамы контактов культур,

прежде всего культур с христианскими и мусульманскими корнями.

Уровнями взаимодействия выступали: обыденный, повседневный

(реализуемый в рамках микроистории), взаимовлияния в высокой

культуре и искусстве, просветительская деятельность, личные

контакты представителей национальной интеллигенции народов

региона.

Сугубо национальна для России тема культуры как способа

самовыражения личности, в определенном смысле «заместителя»

политической свободы. Слово «культура» стало использоваться в

России с середины ХIХ в. Рефлексии на тему культуры в России были

связаны с установкой на просвещение5. Культура явилась результатом

и способом самоидентификации народов и отдельных личностей. В

науке и культуре Россия рассматриваемого периода не уступала

ведущим европейским государствам, однако социально-

экономические реалии не позволяли превратить научные открытия в

технологические практики. Отрыв уровня грамотности масс населения

от общепризнанных отечественных достижений в высокой культуре –

литературе, музыке, живописи – константа отечественной истории.

Переходность эпохи особенно остро ощутили современники в

начале ХХ в. Ритм исторического развития после Первой мировой

войны и последовавших, во многом порожденных ею русской и

европейской революций, по мысли Н. Бердяева, стал

катастрофическим: «Открылись вулканические источники в

исторической подпочве. Все заколебалось…»6. ХХ в. явился

свидетелем тектонических сдвигов в культуре, которая по мере

5 С конца ХVIII в. вера в просвещение как панацею, способ избавления от бед и

пороков человечества набирала обороты. Она стала пробуксовывать гораздо позже. 6 Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990. С.4.

7

обозначения феномена массового сознания, а также по мере развития

урбанизации получила воплощение в форме массовой культуры.

Адаптационный потенциал массовой культуры, универсальность

образов и смыслов, способность транслировать в массовое сознание

сложные смыслы науки и элитарного искусства выступают

причинами, предопределившими ее появление. Отсутствие

внутренних личностных установок атомарных частиц массы,

инфантильность, размытость представлений о мире предопределяют

потребность в руководстве. Главная опасность указанного феномена

состоит в «сокращении поливариантности культурного и социального

развития, культурная гомогенизация»7. Отсюда проистекают риски,

сопряженные с преференциальной государственной политикой в

отношении массовой культуры и коммерческим подходом к культуре.

В начале новой эры с выходом из состояния язычества с его

предписаниями жизненных практик, безгосударственностью

социокультурная среда преобразуется. Это был вызов и покушение на

сложившиеся веками социальные институты и образ жизни (по К.

Ясперсу, Осевое время). Новый импульс развития получает и

культура.

Думается, в ХХI в. цивилизация, если трактовать ее как

устойчивый алгоритм структурирования достижений культуры, в том

числе политической, переживает «час испытания». Синтетичность

культуры в потоке перемен служит не только фактором творческого

обновления жизни, но и мишенью прогресса. Вот почему интерес к

ней в ХХI в. неоспорим, и он тем острее, чем динамичнее развитие

информационных технологий. Культура в обществе рисков, связанных

в том числе с виртуализацией жизни, может сыграть роль главного

ресурса предотвращения коллапсов, порождаемых фаустовским

подходом в отношениях с природой, в том числе человеческой.

Конечно, оптимистические футуристические предположения

основаны не в последнюю очередь на вере в инновационно-

технологический фактор, по версии ее адептов, способный

противостоять глобальным угрозам.

7 Костина А.В., Гудима Т.М. Культурная политика современной России:

Соотношение этнического и национального. М., 2010. С.158-160.

8

И все же с очевидностью вырисовывается первичность

человеческого фактора. Именно духовные начала определяют

особенности регионов, их социокультурную динамику. Региональный

аспект представлен в предлагаемом издании в различных форматах.

Авторы намеренно предлагают обратить внимание на

цивилизационный и культурный потенциал многонациональной

провинции. В такой установке имеется и аспект выживаемости:

условием разрешения кризисов в мире рисков становится обращение к

истокам. Осознание опасности – мощное объединяющее начало,

побуждающее выработать пути решения проблем с учетом уроков

истории. А они завязаны на мобилизации духовных ресурсов России.

Рефлексия по поводу транзитности переживаемой эпохи была в

фокусе внимания в конце ХIХ – начале ХХ вв. И тогда происходила

смена вех, вытеснение старых архетипов новыми образцами,

наблюдался разрыв, исключительное нарушение преемственности

поколений, переоценка ценностей. Нынешний, образца ХХI в.,

эпохальный разлом имеет еще более радикальный характер.

Устранение из сознания стабилизирующего блока традиций повышает

уязвимость от применения технологий манипуляции сознанием.

Чревато угрозой и отключение исторической памяти, повышающее

риски забвения и угроз социальным механизмам функционирования

общества.

В ХХI в. пласты культурного наследия, материального и

культурного утрачиваются не только в России. Наблюдается

определенная деградация сознания. На смену культуре грядет культ

материального благосостояния. Формирование единой системы

человеческих ценностей, в центре которых стоит усредненный

индивид, несет в себе угрозу культуре как таковой. Унификация

образа жизни, стилей жизни и мировосприятия набирает обороты, по

мере того как нарастают объемы и скорость распространения

информации. Возникает опасность исчезновения языков, ведь на

английском языке представлена подавляющая доля текстов Интернета.

Между тем языковое и культурное многообразие выступает

предпосылкой диалога цивилизаций.

Воспроизведение деятельности по историческим основаниям –

алгоритму, традиции, без которых невозможно адекватное осмысление

исторического опыта, передаваемого будущим поколениям,

9

представляют собой «широкоформатную» функцию культуры.

Традиция в этом ряду выступает калькой прошлого, конструируемого

глазами людей, апеллирующих к былому. Это делает ее опорным

звеном в цепи рефлексий человечества.

Одновременно культура инициирует новые программы

деятельности и поведения, влекущие за собой социальные

трансформации. Антиномии культуры и глобализации побуждают

акцентировать внимание именно на трансляционной миссии культуры.

Важность аспекта глобализации бесспорна. К ней примыкает

обострившаяся проблема понимания.

Для преодоления барьеров понимания важно сознавать, что

методологическим кредо, символом современной эпохи стал

постмодернизм- экспансивно выраженное явление современной

культурной и научной жизни, утверждающее новую концепцию,

мировоззрение, систему принципов воспроизведения социокультурной

реальности. Постмодернизм стал преимущественно проблемой

мироощущения – восприятия мира как хаоса без причинно-

следственных связей. В этой «системе» координат мир представляется

в образах неупорядоченных фрагментов, воспринимаемых на основе

абсолютной свободы творчества. Модель такого понимания сложилась

в эпоху глобального мировоззренческого кризиса современной

западной интеллигенции, и надо признать, что она ведет к нарастанию

ощущения нестабильности бытия. Постмодерн можно назвать

прибежищем «маленьких людей, стремящихся стать великими через

экзистенциальный бунт против каких-либо условностей 8. Это также

актуализирует важность изучения социокультурных особенностей,

традиций, исторической памяти о прошлом как феномене, связанном с

настоящим и будущим.

В таком дискурсе авторы предлагают версию истории России в

сложное для нее время.

8 Шалаева С.Л. Социокультурный феномен постмодернизма // Безопасность

человека, общества, природы в условиях глобализации как феномена науки и

практики. Девятые Вавиловские чтения. В 2-х чч. / под общей ред. проф.

В.П.Шалаева. М. – Йошкар-Ола, 2005. Ч.1. С.92.

10

Раздел 1. КОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

В ПОВОЛЖЬЕ И ПРИУРАЛЬЕ В ХVIII В.

Коренные изменения в конфессиональной политике

правительства России произошли в правление Екатерины II.

Отказавшись от агрессивных форм христианизации, императрица в

1760-1770-х гг. отменила ограничения на распространение

мусульманского вероисповедания в регионах, где оно было укоренено

исторически. Факторами перемен стали русско-турецкие войны,

Крестьянская война под руководством Е.И. Пугачева и присоединение

Крымского ханства.

Ислам после многолетнего пребывания в качестве гонимой

религии получил официальное признание. По мнению отдельных

авторов, это случилось на рубеже 80-х гг. XVIII в.9 Другие связывают

обретение мусульманским миром России нового статуса с открытием в

1789 г. Оренбургского магометанского духовного собрания10

.

Перемены в государственной политике по отношению к мусульманам

были связаны с веяниями эпохи Просвещения. Либеральствующая

«северная Семирамида» пыталась поддерживать имидж

«просвещенного монарха», а принцип свободы совести и

вероисповедания был одной из констант Просвещения.

На заседаниях Уложенной комиссии депутаты от татар-

мусульман отстаивали принцип равенства религиозных прав. Они

осуждали христианизаторскую политику, настаивали на праве

отправления культа, постройки мечетей, открытия мектебе. Требовали

они также свободы торговли для мусульман, устройства специальных

шариатских судов, организации собственной администрации с

использованием татарского языка в делопроизводстве. Представители

новокрещеных просили, чтобы их защитили от произвола русских

чиновников, равно как и от произвола мусульман11

.

9 Минуллин З.С. Источниковедческая характеристика татарских частных

актов XVII – первой половины XIX в.: дис. … канд. ист. наук. Казань, 1988. С. 186. 10 Фаизов Г.Б. Государственно-исламские отношения в Поволжье и

Приуралье. Уфа, 1995. С. 39. 11 Григорьев А.Н. Христианизация нерусских народностей, как один из

методов национально – колониальной политики царизма в Татарии // Материалы по

истории Татарии. Казань, 1948. С. 246.

11

Противостояние православной миссионерской деятельности на

протяжении столетий усилило позиции ислама среди татаро-

мусульманского населения. После ликвидации феодального сословия

мурз единственной более или менее организованной силой в

татарском обществе было мусульманское духовенство. В отличие от

православного, оно не имело льгот, не получало жалованья от

государства Мусульмане на заседаниях Уложенной комиссии

требовали восстановления разрушенных мечетей. По данным Е.

Малова, в 1771 г. в Свияжской провинции было 119 мечетей и

богомольных изб в 116 деревнях, из них 12 соборных, 88

пятивременных, 19 богомольных изб. Почти во всех деревнях были

новокрещеные. В это же время в Казанском уезде было 118 мечетей12

.

Предложения депутатов были направлены на достижение

свободы вероисповедания, легализацию ислама и мусульманского

духовенства в законодательном порядке. Это свидетельствовало о

незыблемости позиций ислама в татарском обществе, с одной

стороны, и о его законопослушании – с другой. Итак, депутаты от

татар-мусульман в комиссии заложили основы нового отношения к

исламу как к религии, исповедуемой значительной частью населения

Российской империи. Депутаты поднимали актуальные проблемы,

вели острые дискуссии о способах урегулирования

межконфессиональных отношений. Вместо компромиссной реакции

была создана комиссия под председательством миссионера Д.

Сеченова для рассмотрения новых мер в духе православного

миссионерства. 9 августа 1770 г. Синод приказал обеспечить деньгами

проповедников, разъезжающих по иноверческим селениям с целью

обращения их жителей в православную веру, выделив им средства из

Коллегии экономии13

.

Для нерусского населения региона значимые последствия имел

сенатский указ от 6 апреля 1764 г.14

, означавший юридически

оформленный отказ правительства от политики насильственной

христианизации. Отменялось материальное вознаграждение за

12 Малов Е.А. О татарских мечетях в России. Казань, 1883. С. 87. 13 Полное собрание законов Российской империи. Т. 1. С. 674. 14 ПСЗ – 1. Т. 16. № 12126. С. 704-707.

12

крещение. Крестившимся полагалось выдавать только крест или

икону. С некрещеных списали недоимки, которые они должны были

заплатить за новокрещеных. Последние поступали в полное ведение

местных органов власти и по истечении трехлетнего льготного срока

платили подати и несли повинности на равном основании с другими

государственными крестьянами. Элемент экономического

принуждения, который был важнейшим звеном миссионерской

политики, упразднялся.

Главными в работе Уложенной комиссии стали вопросы

свободы вероисповедания, веротерпимости и социально-правового

положения крещеных и некрещеных, православных и мусульман.

Активными сторонниками разрешения указанных вопросов были

иноверческие депутаты, прежде всего депутаты от мусульман.

Пожелания по поводу религиозной политики рассматривались и в

наказах, и в выступлениях иноверческих депутатов, прежде всего

мусульман.

Позиция депутатов способствовала закреплению перемен в

религиозной политике государства. В мае 1773 г., в канун

Пугачевского восстания, чувствуя протестные настроения нерусских

народностей, Екатерина II секретно объявила указ Синоду о

веротерпимости. В связи с указом Синод предписал архиереям не

вмешиваться в религиозные дела инородцев, представляя все это на

рассмотрение светских властей.15

Указ был секретно доведен до

сведения губернаторов и губернских канцелярий лишь после

подавления пугачевского восстания, в 1775 г. Указ Синода о

«терпимости всех вероисповеданий» стал этапом стабилизации

межрелигиозных отношений в России.

За фразами о безопасности граждан скрывалось беспокойство за

целостность Российской империи и сохранение самодержавия.

Екатерина понимала, что стабильность многоэтничного государства в

немалой степени зависит от межконфессионального согласия,

добиться которого можно было, лишь предоставив представителям

всех конфессий возможность свободного отправления культов.

15 ПСЗ – 1. Т.19. №13996. C. 369.

13

Продекларировав эту свободу, императрица принципиально не

нарушила монополию православной церкви.

Историк-миссионер А.Ф. Можаровский пишет: «Когда явился

Пугачев, новокрещеные инородцы, пристав к нему, первым долгом

почли отомстить духовенству. Почти во всех инородческих селах

духовенство было избито ими или перевешано»16

. Восстание крестьян

окончательно убедило правительство в бесперспективности политики

насильственной христианизации нерусских народов. Одновременно

при подавлении крестьянских восстаний правительство использовало

экономические санкции: мечети превратились в объект

налогообложения, исполнения обрядов, ведение службы в этот период

сопровождалось уплатой податей в государственную казну, муллы

были лишены права собственности на землю.

Крестьянская война сконцентрировала, отразила не только

социальное, но и религиозное недовольство многих сословий

российского общества; участие в ней мусульман и новокрещен

выразилось в более широкой форме, чем в войне под руководством С.

Т. Разина. Екатерина почувствовала необходимость свести к

минимуму религиозную мотивацию социальных протестных

движений. После подавления войны под предводительством Пугачева

мусульманам была обещана свобода вероисповедания. Началось

строительство мечетей, медресе, издание арабских текстов Корана.

Екатерина II, приехав в Казань, лично санкционировала постройку

первой каменной мечети. Население Поволжья и Приуралья стало

воспринимать императрицу как заступницу мусульманства.

В 1776 г. мусульманское купечество получает право торговли по

всей России, в 1782 г. создан орган самоуправления – Казанская

татарская ратуша, в 1784 г. мурзы уравниваются в правах с русским

дворянством, в 1788 г. учреждено Духовное собрание мусульман в

Уфе. Таким образом, в конце XVIII в. сложились условия для

признания ислама «терпимым вероисповеданием», а не гонимой

религией. Главным фактором, лежавшим в основе нововведений

Екатерины II в сфере межконфессиональных и межнациональных

16 Можаровский А.Ф. Изложение хода миссионерского дела по просвещению

казанских иноверцев с 1552 по 1867 г. М., 1880. С. 98.

14

отношений, было стремление создать «законную монархию», в

которой воля монарха сочеталась бы с волей подданных через систему

законов и учреждений. Идея такой монархии находилась в русле

общеевропейской идеологии просветительства и явилась

воплощением в жизнь доктрины «просвещенного абсолютизма».

Екатерина II предпочла покровительствовать исламу, добиваясь

лояльности власти со стороны неспокойных окраин. К тому же

императрица рассматривала ислам как переходное от язычества к

христианству вероисповедание. Она рассчитывала на то, что

форсированное развитие мусульманской религии в конечном итоге

приведет к трансформации последней в православие17

. В то время

обязательный крестьянский труд требовался не только для

прокормления дворянства и для работ на частных и казенных

фабриках и заводах; в нем нуждались даже представители

университетской науки для содержания университета.

Государственная школа в ХVIII – начале ХIХ вв. оказалась

чуждым элементом в местной среде, вызывая у населения ассоциации

с рекрутской повинностью. Осознание ценности других культур,

религий и языков не сочеталось с господством средневековой

крепостнической идеологии с соответствующими педагогическими

практиками. Нередки были случаи насильственного набора детей в

школу, что породило традицию бросать жребий на предмет выбора

двора, отдающего ребенка «в учение». Если богатый крестьянин имел

возможность откупиться от школы, то бедные семьи плакали по своим

детям, отдаваемым в училище, как по покойникам: историко-

этнографические исследования зафиксировали обрядовые песнопения

проводов в школу, напоминающие поминальные18

.

Игнорирование местной этнической специфики было

значительным изъяном образовательной политики в Поволжье.

Границы губерний и учебных округов не совпадали с границами

этнических ареалов, а реальные интересы нерусского населения в

17 Грачев С.В. Христианизация язычников Среднего Поволжья в середине XVI

– начале XX в. // Христианизация народов Среднего Поволжья и ее историческое

значение. Йошкар-Ола, 2000. С. 17. 18 Прокопьев К.П. Школьное просвещение инородцев Поволжья в XIX в. до

введения просветительной системы Н.И. Ильимского. Казань, 1905. С. 16.

15

сфере образования не находили должной государственной поддержки.

Чиновники, инспектирующие инородческие училища, нередко

предъявляли к ним те же требования, что и к русским школам.

Главным критерием успешности считалось умение ученика бегло

читать по-русски и твердить наизусть обязательные молитвы без

понимания смысла заученного. Результатом такого «образования»

обычно являлись возвратная неграмотность.

В 1783 г. был издан манифест по случаю присоединения к

России Крыма. В 1787 г. Государственный совет установил, что

мусульмане свободны в отправлении культа при условии, что не будут

вредить православной церкви. Там, где проживало смешанное

население, разрешение на строительство мечети требовалось получить

у православного архиепископа. Мечеть могла строить только община,

насчитывающая не менее 300 человек, платившая регулярно налоги и

способная содержать мечеть на свои средства. Но в селениях

мусульман редко насчитывалось такое количество жителей.

Прагматизм императрицы – одна из причин, обусловивших

новизну позиции государства по отношению к мусульманскому

духовенству. На протяжении десятилетий оно артикулировало

оппозиционные настроения. Безуспешность деятельности

Новокрещенской конторы в отношении мусульман Поволжья во

многом обусловлена решительным противодействием мусульманских

духовных лиц19

. В политике привлечения их на свою сторону власть

не только смягчала политику из опасений оппозиционных настроений

мусульман, но и получала своеобразное средство воздействия на их

настроения.

Возрастание числа крепостей на юго-востоке, ослабление

политики насильственной христианизации в XVIII в.

свидетельствовали, что цели правительства простираются до

завоевания Средней Азии20

. Однако внутренняя политика в отношении

мусульман проводилась с учетом прежней трактовки государственных

19 Фирсов Н.А. Инородческое население прежнего Казанского царства в Новой

России до 1762 г. и колонизация закамских земель // Ученые записки Казанского

Университета 1870 г. С. 177. 20 Буканова Р.Г. Города-крепости юго-востока России в XVIII веке. Уфа, 1997.

С. 81-117.

16

интересов Российской империи с корректировкой на увлечение

императрицы идеями французских просветителей21

. Для успешной

борьбы с Османской Турцией российские власти создают Таврическое

магометанское духовное управление как меру по регулированию

национальных и конфессиональных отношений.

Подобную цель преследовало правительство, создавая

Оренбургское Магометанское Духовное Собрание в Уфе. Для

реализации целей в Средней Азии необходимо было снять напряжение

в нестабильных мусульманских регионах. Не оправдавший себя опыт

насильственной христианизации требовал финансовых затрат.

Предоставление мусульманам религиозных свобод было призвано

аннигилировать антиправительственные настроения. Открытие

Духовного управления оказалось удачным решением. Получив ряд

религиозных свобод и послаблений в духовной жизни, мусульмане

ассоциировали причины столь благоприятных для них изменений с

личностью императрицы.

Открытие Татарских ратуш вначале в Казани, а затем, в 1784 г. в

Сеитовской слободе Оренбургской губернии тесно связано с

реформой местного управления и суда 1775 г. и является одним из

первых мероприятий правительства по привлечению элиты татарского

мусульманского общества на сторону власти. Этому способствовало

снятие ограничений сословного характера, препятствовавших записи

татар в российское купечество (1776 г.), разрешением приема татар на

военную службу и награждением офицерскими чинами (1783 г.),

дозволением князьям и мурзам татарского происхождения

пользоваться преимуществами российского дворянства (1784 г.),

учреждением в Уфе Магометанского Духовного Собрания (1788 г.).

Перечисленные меры сыграли определяющую роль в стабилизации

социально-политической обстановки в регионе. Теперь, когда

законодательная база изменилась, русское правительство приступило

к созданию структуры Духовного управления мусульман.

21 Моряков В.И. Поиск пути. Русская общественная мысль второй половины

XVIII в. о государстве и обществе // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки

истории России IX – начала XX вв. М., 1991. С. 221-253.

17

Указом было учреждено Оренбургское Магометанское Духовное

Собрание. Мусульманское духовенство было признано отдельным

сословием, а муфтият мог решать вопросы выдачи муллам

разрешений, санкционирующих их действие. На деле Екатерина

стремилась превратить мусульманское духовенство в

сотрудничающую структуру в деле реализации целей православного

государства.

Назначив муфтием и членами муфтията верноподданных лиц из

высшего мусульманского духовенства, правительство, опираясь на

мусульманское духовенство и татарских мурз, тоже получивших

уступки в виде уравнения в правах с русским дворянством,

использовало эту религиозную организацию мусульманского

духовенства для укрепления контроля над мусульманами и усиления

позиций в своей восточной политике.

Необходимо подчеркнуть, что уступки касались, как правило,

имущих классов мусульманского населения. Крестьянское сословие

по-прежнему испытывало гнет мурз и чиновников. Духовное собрание

представляло собой одну из ветвей российского бюрократического

аппарата со свойственными ему атрибутами, то есть взятками22

. Таким

образом, становится понятным место Управления в бюрократической

иерархии империи.

Уступая татарскому дворянству и татарскому купечеству по

ряду пунктов, разрешив строить мечети и открывать при них мектебе,

правительство приступает к подготовке более квалифицированных

миссионерских кадров, овладевших не только теорией и практикой

своего дела, но и осведомленных о быте, нравах и языке местного

населения. С этой целью в 1798 г. в Казани открывается Духовная

академия.

Таким образом, эволюция политики правительства Екатерины II

по отношению к нерусскому населению края в виде уступок татарским

купцам и духовенству и ослабления христианизации крепостных

крестьян в конце XVIII века обусловливалась стремлением поощрить

татарских купцов и мулл, с одной стороны, и боязнью новых

выступлений населения Поволжья и Приуралья – с другой.

22 ПСЗ. № 17146. С. 452-454.

18

Необходимо принять во внимание и активизацию внешней политики

правительства, направленную на присоединение и интеграцию новых

территорий в Казахстане и Средней Азии.

Учреждение Оренбургского собрания было значительным

шагом, ознаменовавшим конец эпохи насильственной

христианизации. Конечно, принципы организации собрания входили в

противоречие с традиционными принципами мусульманских общин.

Муфтий не избирался мусульманами, а назначался

иноконфессиональным носителем высшей светской власти, но в то же

время имел право издавать фетвы (письменно изложенные решения по

вопросам веры и внутренней жизни общин). Кадии избирались в

течение 70 с лишним лет, но они представляли только казанских

мусульман и имели лишь совещательный голос при муфтии.

Искажением мусульманских порядков являлся введенный

императрицей принцип утверждения ахунов и имамов, традиционно

избираемых общинами без какого- либо дальнейшего утверждения23

.

Однако именно в конце XVIII в. реформы дали толчок

структуризации и бюрократизации мусульманского духовенства.

«Указной мулла» стал званием и профессией, началось юридическое

оформление мусульманского духовенства как привилегированной

прослойки, вплетенной в государственные структуры24

. Оренбургское

духовное собрание являлось центральным управлением мусульман

подобно Синоду русской православной церкви. В 1878 г. собрание

было преобразовано в Духовное управление по заведованию лицами

мусульманской веры25

.

Образование Собрания положило начало правовому

уравниванию христианского духовенства и мусульманских имамов.

Р.А. Шайхиев справедливо замечает, что в конце XVIII в. «был

предпринят первый опыт создания иерархии мусульманских

служителей культа в России (наподобие христианской иерархии) и

превращения мударисов, мулл и других служителей культа в

23 Фаизов С.Ф. Ислам в Поволжье. VIII-XX вв.: очерк истории. М., 1999. С. 27. 24 Ислам на территории бывшей Российской империи: Энцикл. словарь /

отв.ред. Прозоров С.М. М., 1998. Вып. 2. С. 68. 25 Мизун Ю.В., Мизун Ю.Г. Тайны земли русской // Ислам и Россия. М., 2004.

С. 224.

19

государственных чиновников без казенного содержания. Муфтий и

члены Духовного собрания получали жалованье, как государственные

чиновники»26

.

Рассматривая проблему взаимоотношений центральной власти и

мусульманского духовенства с конца XVIII в., Д.Ж. Валеев отмечает:

если до 1789 г. лидеры мусульманского движения (Батырша и другие)

защищали интересы мусульман от экспансии Русского государства, то

после муфтии отстаивали имперские интересы православного

самодержавного государства, что противоречило канонам ислама.

Создание Духовного управления мусульман преследовало

стратегическую цель – усилить идеологическое влияние над

мусульманским населением не только Поволжья и Урала, но и Востока

России в целом. Поэтому во главе Духовного управления, по оценке

некоторых авторов, ставились люди не столько преданные исламу,

сколько угодные имперской политике27

.

Православная церковь расценивала создание муфтията как

вынужденный шаг для устранения межрелигиозных конфликтов.

Миссионер Н.И. Ильминский в письме К.П.Победоносцеву писал:

«Русское муфтийство с магометанским собранием выдумала

Екатерина II по соображениям политическим и в свое время без

сомнения основательным и полезным, по образцу православных

архиереев с консисториями»28

. В конце 1781 г. основана Казанская

ратуша, хозяйственно-административный орган татарского

купечества, орган слободского самоуправления. В ратуше решались

сословные и судебные вопросы, выдавались паспорта. Орган

самоуправления собирал налоги и составлял списки рекрутов. Ратуша

способствовала объединению татарского торгового капитала и

экономическому росту татар29

.

26 Шайхиев Р.А. Роль мусульманского духовенства в жизни татарского

общества в XVII – XIX вв. // Духовенство и политическая жизнь на Ближнем и

Среднем Востоке. М., 1985. С. 188. 27 Валеев Д.Ж. Указ. соч. С. 43-46. 28 Письма Ильминского к Победоносцеву. Казань, 1898. С. 65-66. 29 Гилязов И.А. Татарские слободы города Казани во второй половине XVI –

середины XIX вв. // Татарские слободы Казани: очерки истории. Казань, 2002. С. 68.

20

Магометанское Духовное Собрание сыграло свою роль в

воспитании верующих в духе общечеловеческих принципов,

содержащихся в канонах ислама, согласно которым осуждались

зависть, жадность, клевета, запрещалось употребление спиртных

напитков, одобрялось милосердие, терпение, трудолюбие и бережное

отношение к природе. Этому направлению мысли, а в России и

практики резонировали предложения просвещенческого характера.

Муфтий М. Хусаинов предложил создать мусульманское

училище при Казанском университете и в Оренбурге под

наблюдением генерал-губернаторов. По его проекту, в учебном

заведении для мусульман наряду с религиозными науками

предусматривалось преподавание светских дисциплин: арифметики,

географии и др. Предполагалось ввести изучение персидского,

арабского, турецкого и татарского языков. Муфтий считал, что знание

русского языка для духовенства обязательно. В этом проекте он

предлагал создание Восточной типографии, которая печатала бы

религиозную литературу, в связи, с чем был готов передать

предполагаемому медресе собственную библиотеку. По проекту М.

Хусаинова, лучшие выпускники медресе могли поступить в Казанский

университет. При этом муфтий настаивал на том, чтобы студенты–

мусульмане были уравнены в правах с православными30

.

Полноценное религиозное образование российские мусульмане

до середины XIX в. получали только в Мавераннахре, куда мусульмане

России могли поехать. Получаемое в Средней Азии образование было

сугубо религиозным. Долгое время оно удовлетворяло нужды

мусульманского общества России. После падения Казанского ханства

существовали начальные училища медресе и мектебе: местные имамы

обучали мальчиков, а их жены учили девочек. Лишь небольшая часть

татар могла позволить своим детям продолжить обучение в Средней

Азии. С середины XVIII в. татарские медресе и мектебе легализуются.

Таким образом, муфтий еще в XVIII в. составил проект реформы

мусульманского образования, но это противоречило конфессиональной

30 Вишленкова Е.А. Петр Кондарев: «Магометанам необходимо, по моему,

особенно Высшее училище…» (Проекты реформы мусульманской школы первой

четверти XIX в.) // Эхо Веков. № 3-4, 1998. С. 30-31.

21

политике правительств, которая была направлена на решение других

задач.

Вторая половина XVIII столетия – время заметных перемен в

области религиозного просветительства и народного образования в

мусульман, прежде всего в среде поволжских мусульман. В

типографии Российской Академии наук был напечатан арабский текст

Корана (1787 г.), в Казани открылись Апанаевское, Ахундовское и

Амирхановское медресе (1771 – 1780 гг.). В Казани, Астрахани и

Тобольске были учреждены татарские школы (1799 г.), мектебе при

мечетях действовали повсеместно. По сведениям Д.М. Исхакова, к

началу 1860-х гг. сеть конфессиональных школ, мектебов и медресе в

Волго-Уральском регионе насчитывала 1482 заведения31

. Наличие при

каждой мечети начальной школы (мектебе) или школы повышенного

уровня (медресе) означало, что мечети были центром не только

религиозной, но и практически всей духовной жизни мусульман,

сыграв большую роль в развитии образования.

Мусульмане получили разрешение на издание религиозной

литературы. В Казани открылась типография. За период 1801- 1829 гг.

она издала свыше 290 тысяч книг религиозного и светского

содержания 93 названий, в том числе 43175 экземпляров Корана32

.

Наиболее популярными произведениями стали «Иман шарты» (Азбука

с приложением условий веры – 52 700 экз.), Коран и его суры, Гафтияк

(седьмая часть Корана, содержащая наставления – 21 300 экз.). Среди

выпускавшихся изданий значительное место занимали учебные книги,

применявшиеся в медресе. Это «Истуани», «Субат аль-гаджизин»,

«Фавз ун-наджат», «Сайф уль-мулюк», «Пиргули». Издавались также

классические произведения тюркской литературы – «Кыйса-и-Йосиф»

Кул Гали, «Кыйса-и-Кисекбаш», «Рисале-и-Гализе» Таджетдина

Ялчыгола, «Бедавам китабы» и др. Если в первой четверти века

преобладали религиозная, религиозно-дидактическая литература и

31 Исхаков Д.М. Феномен татарского джадидизма: введение к

социокультурному осмыслению. Казань, 1997. С. 26. 32 Каримуллин А.Г. У истоков татарской книги. Казань, 1992. С. 122-123.

22

книги для начального образования, то во второй четверти издается и

литература по праву, философии, поэзия33

.

Предпринимались меры по созданию письменности для

бесписьменных финно-угорских народов и чувашей. Налаживалось

книгопечатание на восточных языках арабским шрифтом. На основе

русской орфографии издаются первые грамматики, появились

переводы «Начатков христианского учения», Евангелий. Стали

открываться сельские приходские училища. В 1802 г. из Петербурга в

Казань переводится восточная типография, дается разрешение на

издание и распространение мусульманских книг в районах с

мусульманским населением. В итоге Казань становится главным

очагом распространения мусульманской литературы на территориях

Казахстана, Средней Азии, Кавказа. Все это свидетельствовало об

изменении статуса ислама.

По оценке Д.М. Исхакова, «в первой половине XIX века у татар

начинает складываться национальная информационная сеть, которую

в силу ее специфики» уместнее будет называть «мусульманской». Эта

сеть состояла из книгоиздательского дела и религиозной

конфессиональной системы образования34

. По мнению

процитированного автора, с постановкой вопроса о национальной сети

можно согласиться, если бы не существование со второй половины

XVIII века информационной сети Оренбургского магометанского

собрания, активно функционировавшей в форме переписки

религиозного центра со всеми мусульманскими (преимущественно

татарскими) регионами.

Переписка была публичной: фетвы и известительные письма

зачитывались на собраниях мусульман, письма с мест обсуждались на

заседаниях Собрания; религиозный центр собирал информацию с мест

и распространял ее вместе с информацией управленческого свойства.

Как сбор, так и распространение известий носили системный,

постоянный и динамичный характер, то есть религиозный центр

обладал всеми функциональными качествами татарского

национального информационного центра. Активное живое общение

33 Там же. С. 122-144. 34 Исхаков Д.М. Указ. соч. С. 7.

23

приезжавших из самых разных регионов в Оренбург и Уфу имамов,

муэдзинов, преподавателей мектебе и медресе, ходатаев от общин

составляло важную часть информационного поля, созданного

Собранием, обогащало и стимулировало деятельность «бумажной»

информационной сети35

.

Представители философской, богословской мысли ощущали

потребность в освобождении от схоластики. Г. Утыз-Имяни посвятил

проблеме модернизации мусульманского сообщества общественного

сознания сочинение «Мухиммат аз – замани» («Признаки времени»).

Его последователь Абу-Наср аль-Курсави, живший на рубеже ХVIII-

ХIХ вв., «гений исламской философии», по определению видного

просветителя Джамалютдина Валидова, первым в Поволжье выступил

с критикой схоластики, подпитываемой традицией метафизической

философии ислама. Аль-Курсави полагал, что не только муллы, но и

любой член общины должен чувствовать себя способным к

толкованию догматов веры36

.

Роль инициаторов новых идей, мусульманских просветителей,

заключалась в переосмыслении религиозно-мировоззренческой и

этико-ценностной проблематики в контексте ее приближения к

«мирским» запросам. Прареформаторы стремились привести

традиционные мировоззренческие системы в соответствие с

требованиями эпохи, пытаясь совместить стереотипы общественного

сознания со светским подходом к решению экзистенциальных

вопросов.

Возрожденческие тенденции общественной мысли были

обусловлены стремлением вернуться к «истинной вере». Утыз-Имяни

был уверен, что ислам является единственным истинным источником

возрождения татарского общества при условии его правильного

35 О характере переписки Собрания, отразившемся в его архиве, см. письмо

муфтия Ризауддина Фахретдина в защиту архива Собрания от 11 января 1925 г.: Р.

Фахретдин. Открытое письмо Исполнительному комитету Уфимской губернии,

молодым людям из татар и всем руководящим товарищам // Идел. 1991. № 8-9. С. 96-

97. 36 Юзеев А.Н. Некоторые вопросы ислама в трудах А. Курсави и Ш.

Марджани // Исламо – христианское пограничье: итоги и перспективы изучения.

Казань, 1994. С. 153-160.

24

восприятия и очищения от вековых наслоений и новшеств, достойных

порицания37

. Однако татаро-мусульманское общество нуждалось не

только в религиозно-нравственном возрождении, но и в социально-

экономическом обновлении.

Новаторские идеи мыслителей в области богословия не могли

оказать заметного воздействия на массовое сознание. Новаторские

идеи, сформулированные Г. Курсави и мыслителями рубежа XVIII –

начала XIX вв., до конца XIX в. оставались предметом обсуждений

узкой прослойки богословов и интеллектуалов. Для того, чтобы

новаторские идеи стали частью массового сознания, наряду с

объективными условиями требовались соответствующие

идеологические институты. Общество же до 80-х гг. XIX в. для

пропаганды идей не имело средств трансляции, а медресе, в которых

«научная мысль… застыла в своей клерикальной и схоластической

исключительности»38

, не были готовы выполнить эту функцию.

Следует отметить, что массовое крещение, осуществлявшееся

православными миссионерами при активной поддержке

правительства, было лишь внешней акцией и не могло оказать

существенного воздействия на изменение религиозного сознания

новокрещеных народов. Историк церкви А.Ф. Можаровский высказал

следующее суждение: «Неудовлетворенное ведение миссионерского

дела бывшею новокрещенскою конторой, заботившеюся главным

образом только при посредстве внешних мер о возможно большем

окрещении инородцев, а не о введении их в дух христианства,

завершившееся в последней четверти XVIII века со стороны

новокрещеных Пугачевщиною и в Пугачевщине, в XIX веке стало

выражаться полнейшим отречением новокрещеных от

христианства»39

. При анализе содержания государственно-

конфессиональных отношений надо учитывать, что в Российской

империи мусульмане не несли повинностей в пользу русских

землевладельцев, а подчинялись непосредственно государству как

37 Там же. С.7. 38 Валидов Д. Очерк истории образованности и литературы татар. М., 1923. С.

26. 39 Можаровский А.Ф. Указ. соч. С. 107.

25

владельцу государственных крестьян, что означало отсутствие

психологических особенностей крепостных крестьян.

Ситуация в среде поволжских татар-мусульман своеобразна по

многим параметрам. В Поволжье «новокрящены» (татары,

обращенные в православие при Екатерине II), с конца XVIII в. по

начало XX в. стали возвращаться в лоно ислама. Проживали крящены

компактно, в отдельных селах, дисперсно располагаясь по территории

современного Татарстана40

.

Объяснять провал политики христианизации среди татар лишь

тем, что ислам был представлен хорошо организованной кастой

духовенства, как это делал Н.А. Фирсов, или свойством самой

мусульманской религии, как доказывал С.Ф. Ташкин, было бы не

совсем правильно. Представители мусульманской религии исполняли

миссию не менее экономически выгодную, чем православные

священнослужители. Крестьянин-мусульманин отдавать мулле

десятую долю от всего, что у него было: от урожая, скота и прочего

имущества. Многие муллы при этом прививали чувство вражды и

ненависти ко всему русскому, к немусульманам в целом.

Ни православные миссионеры, ни мусульманские муллы и

ахуны, однако, не смогли порвать комплиментарных в целом

отношений между крестьянами разных национальностей. Русских,

татарских крестьян, представителей сословия из числа других

народностей края сближало одинаково бесправное положение.

Совместная жизнь побуждала к сближению претензий и устремлений.

И. Фальк писал: «Русские и новокрещеные, также многие неверные

живут по большей части в особенных деревнях, но во многих живут

русские и новокрещены, и эти последние с неверными перемешаны,

что видно также в уездных городах… Согласие этих различных

жителей достойно удивления. Они не ссорятся ни за границы, ни за

притеснения, ни за какие-либо дела…»41

.

40 Викторин В.М. Исламо-христианское взаимодействие внутри этносов

России (этнокультурный и политический аспекты) // Религия, национальное согласие

и возрождение России. М., 1993. С. 47. 41 История Татарии в документах и материалах. М., 1937. С. 191.

26

В архивных фондах Татарстана за XVIII в. мы не обнаружили

свидетельств и фактов, указывавших на сколько-нибудь враждебные

отношения между татарскими и русскими крестьянами. Подобные

эксцессы могли случиться лишь там, где виновниками и инициаторами

тяжб, ссор и драк выступали власти. Солидарные связи ярко

проявились в ходе крестьянской войны 1773-1775 гг.

Таким образом, к концу XVIII в. спадает интенсивность,

уменьшается масштаб миссионерской деятельности. Это было

обусловлено социально-политической ситуацией в Российской

империи и культурными настроениями элиты. Усиливалось влияние

западной культуры с идеями свободомыслия, секуляризации, то есть

нивелирования культурного присутствия церкви в общественной

жизни и политике. Учреждение Духовного собрания мусульман

явилось высшей точкой эволюции миссионерской политики

Российского государства в XVIII в., равно как и религиозной политики

евразийской по сути империи в целом. Сформировалась система

управления мусульманской конфессией, мусульманское духовенство

влилось в государственную систему управления России.

Правительство попыталось через муфтият привлечь на свою

сторону высшее мусульманское духовенство. Оно преследовало

традиционную цель – обрести рычаги влияния на представителей

мусульманской конфессии. Исламская вера стала официально

признанной, а священнослужители утверждались губернскими

властями и находились под контролем местной администрации. Это

был компромисс с духовной и светской верхушкой мусульманской

уммы, в основе которого лежали предоставление определенной

свободы в духовно-религиозной сфере, привилегий в обмен на

государственную лояльность. Конечно, проявления полного уважения

к исламу со стороны российского правительства добиться не удалось,

но главная задача была выполнена: ислам стал терпимой религией.

Кардинальные изменения в политике по отношению к мусульманской

религии были вызваны рядом причин. Назовем некоторые из них. Во-

первых, мусульмане Поволжья приняли активное участие в восстании

Батырши и Пугачева. Правительство было заинтересовано в том,

чтобы снять социально–политическое напряжение, стабилизировать

обстановку в крае. Во-вторых, к этому времени правительство почти

полностью успело христианизовать языческое население Поволжья:

27

предков современной мордвы, удмуртов, чувашей, марийцев. Однако

мусульманское население продолжало в большинстве своем

исповедовать ислам. Двухсотлетняя христианизация представителей

этой конфессии существенных результатов не дала. В-третьих, в

состав Российской империи вошла территория бывшего Крымского

ханства с мусульманским населением. В-четвертых, во второй

половине XVIII века на Северном Кавказе усилилось движение за

создание имамата, то есть мусульманского государства.

Таким образом, конец XVIII века стал в исламо-христианских

отношениях переломным. Переход Екатерины II к политике

религиозной терпимости был продиктован государственными

интересами. Толерантное отношение к исламу светских властей

диктовалось не только здравым смыслом, но и тем, что в состав

России вошли большие территории с мусульманским населением

(Средняя Азия, Кавказ, Крым), а также установлением Россией

отношений с исламскими государствами Турцией, Персией, Марокко

и др.

Политика Екатерины II по отношению к исламу оказалась

дальновиднее, а результаты действеннее, чем политика

предшествующих монархов. Придерживаясь принципа «разделяй и

властвуй», Екатерина II целенаправленно выделяла и привлекала на

свою сторону те слои татарского общества, посредством которых

можно было воздействовать на все мусульманское сообщество

Поволжья, успешнее решать задачи внутренней и внешней политики.

Социальные потрясения XVIII века, в которых татары в силу

многих причин принимали активное участие, вынудили

правительство внести определенные коррективы в национальную

политику. Предполагалось, что Оренбургское духовное собрание

будет контролировать деятельность мусульманского духовенства в

имперских интересах. Возможно, в условиях традиционного

мусульманского общества предполагаемый союз государства с

духовенством стал бы эффективной формой воздействия на массовое

сознание. Но время было упущено: XVIII в. способствовал

размыванию традиционной (средневековой) целостности религиозного

мировоззрения и усилению светских тенденций развития

общественной мысли.

28

Попытки правительства использовать новые методы в

конфессиональной политике имели последствия. Разрешение

Екатерины II строить мечети привело к неожиданным для

правительства результатам. Интенсивное строительство мечетей и

открытие при них религиозных школ в конце XVIII в. – начале XIX в.

поволжские мусульмане использовали для создания независимой от

официальной идеологии системы народного образования.

Следует обратить внимание на российское законодательство,

касающееся татар-мусульман. Законы первой половины XVIII века

отличались от законоположений второй его половины. Законы начала

века имели целью ознакомить мусульман с истинами Евангелия и

должны были способствовать распространению христианства. Законы

второй половины столетия преимущественно служили

благоустройству мусульманского сообщества.

В целом Оренбургское магометанское духовное собрание

трудно причислить к факторам обновления общества. Высшее

духовенство, имевшее немалые доходы и лояльное властям,

противилось реформам в обществе и религии. Не только отступление

от традиций, но и всякие попытки реформировать ислам

преследовалось и Духовным собранием, и правительством. Таким

образом, религиозная политика Екатерины II имела ряд особенностей,

в том числе в региональном измерении.

В связи с либерализацией политики и ослаблением надзора со

стороны местных властей часть новокрещеных стала открыто

исполнять мусульманские и языческие обряды. Участились случаи

перехода новокрещеных в прежнюю религию. Соответственно,

характер миссионерства выражался не столько в том, чтобы

распространить свое влияние на неохваченное крещением население

Поволжья и Приуралья, сколько удержать новокрещеных от отпадения

их из православия.

Кроме того, в зависимости от конкретных условий выбирался

наиболее приемлемый вариант христианизации, способы и средства ее

осуществления. Государство поощряло принятие православия, наделяя

крестившихся различными льготами. Была выработана целая система

мер экономического характера, призванных заставить упорствующих

сделать подобный шаг. Разумеется, ослабление религиозных гонений в

царствование Екатерины II не означало отказа самодержавия от

29

проводимого ранее курса. Цель – приближение России к статусу

монорелигиозного государства – осталась прежней. Более гибкими и

завуалированными стали средства ее достижения. Переход к

религиозной терпимости в отношении представителей всех конфессий,

продекларированный правительством, был обусловлен

охранительными соображениями, состоянием экономики, интересами

укрепления позиций на Востоке.

30

Раздел 2. ИСЛАМО-ХРИСТИАНСКИЙ ДИАЛОГ В ПОВОЛЖЬЕ

В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРНОГО РАЗВИТИЯ

ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХIХ – НАЧАЛЕ ХХ вв.

Процесс взаимодействия культур вписывается в парадигму

истории как повествовательной структуры, имеющей прямой выход на

настоящее. Такую методологическую оптику предлагает Х. Уайт,

затронувший проблему бытования истории в культуре и

предлагающий рассматривать историю как культурную практику42

.

Данный ракурс позволяет использовать ресурс истории для

стабилизации в отношениях современных цивилизаций.

В нынешних этноконфессиональных конфликтах религиозные

различия служат важнейшим фактором мотивации поведения. К

такому виду противостояний относятся армяно-азербайджанский

конфликт, столкновения на Северном Кавказе. Растущая значимость

религиозной составляющей этнических и даже межгосударственных

конфликтов актуализирует задачу формирования толерантности в

отношении иных конфессий. Следует заметить, что диалог культур

способен быть и источником взаимообогащения, и истоком

конфликтов как результата позиции неприятия и невежества

относительно других культур и религий.

В этой связи изучение традиций сотрудничества и солидарности

народов России представляется объектом научного интереса. Они

имеют специфические особенности, формировавшиеся в алгоритмах

взаимодействия и противостояния Востока и Запада, обусловленные

социокультурной средой, составом населения, историей и самой

географией. Первые попытки осмыслить фактор восточных корней

отечественной культуры, рефлексия о культурной идентичности

восходят к спорам западников и славянофилов. В письме В.

Одоевскому (1836 г.), написанном из пригорода Стамбула,

самобытный мыслитель, современник А. Пушкина В. Титов, осуждая

подражание европейцам, писал: «Пора возвратиться постепенно к

самим себе и к Востоку. Для нас такое возвращение легче: ибо

отсутствие католицизма и феодальности в национальной истории дает

42 Уайт Х. Метаистория. Екатеринбург, 2000.

31

России ловкость, чуждую Западной Европе; эта ловкость облегчила

преобразования петровы, она облегчает и возвращение к старине»43

.

Для межэтнических и конфессиональных отношений в России и

Поволжье имела значение не только давность взаимовлияний.

Сказывался фактор религиозных особенностей. Напомним, что

мусульманская культура исторически показала высокую способность к

ассимиляции и синтезу инокультурных влияний. Она выступает

связующим звеном антично-ориентированной эпохи Возрождения на

Западе и Востоке (европейцы широко использовали накопленные

мусульманами знания в развитии своей цивилизации).

Среднее Поволжье представляет собой северный анклав

исламской цивилизации, и именно ислам сыграл огромную роль в

формировании духовной культуры тюрко-татар региона, определив ее

особенности. В истории края немало драматических и тяжелых с точки

зрения исторической памяти фрагментов44

. Вместе с тем на

территории Поволжья не было религиозных войн. Основой

терпимости помимо прочих факторов стали традиции прагматичной

политики ханов Золотой Орды. В результате понятие

межконфессионального диалога в Поволжье и Приуралье шире

привычного представления о нем как о режиме обмена мнениями. Это

особая атмосфера взаимопонимания, проявлений политкорректности и

т. д45

.

Центрами культуры и общественной мысли мусульман региона

были Оренбург и Казань. Казань с Нового времени ассоциировалась со

становлением имперской структуры управления народами Востока, с

регулированием и «обкаткой» отношений центра с

43 Титов В. Россия – звено Востока с Западом // Международная жизнь. 1998.

№4. С.107. 44 В этом отношении панегирическими представляются обобщения о

безоблачности отношений инородцев с властью. Так, П.Мультатули цитирует

выдержку из Устава «Царско-народного мусульманского общества», в которой татары

приветствуют трехвековое «владычество Великого Русского Царя» и отмечают, что

«никогда не видели никакой обиды». Мультатули П.В. Император Николай II и

мусульмане. М.,2013. С.31-32. 45 См. Коршунова О.Н., Набиев Р.А.Традиции межконфессионального

диалога в Поволжье в контексте исторической памяти.//Историческая память и диалог

культур. Т.1. Казань, 2013. С.38.

32

многонациональной провинцией. Занимая среди городов 8-е место в

России по численности населения, Казань была в сознании татар

консолидирующим центром, олицетворяющим традиции

национальной государственности.

Одновременно Поволжье и казанский край представляют собой

один из центров русской культуры, ставших родиной культурных

величин мировой значимости. Среди них надо назвать и

представителей российской аристократии. Выступая в Обществе

археологии, истории и этнографии при Казанском университете, Д. А.

Корсаков констатировал: «В числе представителей нашего края-

наместников царства Казанского, а затем губернаторов было довольно

много людей весьма замечательных… в общей истории России». Это

князь Н.А. Голицын, Кудрявцев, граф П. Апраксин, П.С. Салтыков,

А.П. Волконский, граф П.И. Мусин-Пушкин и др.46

Восстановленный

после штурма Казани 1552 г. Кремль строили псковские и

новгородские белокаменщики. С превращением Казани в центр

обширной губернии менялся облик города. По мнению исследователей

архитектуры, на стыке татарской и русской культур в провинциальных

городах происходило активное взаимовлияние, а также слияние

народного искусства с искусством профессионалов, отражавшее

специфику местной социокультурной среды.

Интерес к восточным и нерусским народам в целом усилился со

становлением Восточного разряда в Казанском университете и

появлением в Казани периодической печати. Так, с 1843 г. в городе

издавались «Казанские губернские ведомости», имевшие

неофициальную часть. Придавая значение местно-областному

направлению газеты, редакция писала, что составляющие России

представляют собой «почти особенный мир, бесконечно

разнообразный. «Довольно указать на то, что Казанская губерния была

некогда театром замечательных событий и средоточием двух

знаменитых восточных царств;…на обитающие в ней различные

племена народов, так мало еще исследованные…на важность ее как

центра торговли Азией». Газета издала в 40-х гг. ХIХ в. целый массив

материалов для изучения края. Это статьи А.И. Артемьева

46 Известия ОАИЭ.Т.1.Казань,1879.С.104.

33

«Памятники древности Казанской губернии», профессора Эрдмана

«Обозрения древнейших турецких, татарских и монгольских племен

по Рашид-уд-Дину», труды К. Фукса «Поездка к вотякам» и

«Татарские свадьбы», Сбоева «Записки о чувашах» и «О быте

крестьян в Казанской губернии», «Очерки истории черемис»

Артемьева, «Этнографическое описание чуваш» С. Михайлова и др.47

Со временем менялись режимы и алгоритмы культурного

взаимодействия. Наряду с приоритетами эпохи Просвещения

стимулирующее значение имели российские реформы середины ХIХ

века. Татарская культура пореформенного периода отмечена бурным

прогрессом культуры городской. Ее истоки восходят к

этнокультурным традициям казанских татар Казани и Заказанья.

Параллельно сохранялись традиций коллективного народного

творчества. Складывается искусство, представленное произведениями

отдельных художников. Развитие профессионального искусства

неразрывно связано с европеизацией тематики и способов

отображения и самовыражения творцов культурных ценностей.

Миссия Казани, по замыслу правительства, заключалась в

освоении и организации управления Востоком страны, его

христианизацией. Реализация этой установки предполагала

европеизацию многих сфер жизни и структур управления. В ХVIII –

ХIХ вв. в городе возникли духовная и учительская семинарии,

переводческая комиссия имени Гурия48

, университет, этнографический

музей. Казань явилась родиной провинциальной периодической

печати: в 1811 г. при университете начала издаваться первая городская

газета «Казанские известия». Так постепенно менялась роль Казани,

она превращалась в очаг «цивилизованности, культурного подъема,

развития гуманности». «Среди исполнителей официальных программ

были понимавшие и сочувствовавшие нерусским народам», – пишет

венгерский исследователь П. Домокош49

.

47 Загоскин Н.П. Очерки города Казани и казанской жизни в 40-х годах / изд.

подгот. Н.В. Фиргер и В.И. Шишкин. Казань, 2003. С.98-99. 48 С 1867 г. комиссия издавала на языках нерусских народов края религиозные

книги и учебники. 49 Домокош П. Формирование литератур малых уральских народов. Йошкар-

Ола, 1993. С.126-127.

34

Экономические и социокультурные процессы Нового времени

характерны нарастанием каналов и масштабов национальных

взаимовлияний в различных сферах культуры. Это отразилось и на

панораме взаимодействий татарского сообщества России. Изменились

направления заимствований. Если в прежние века культурные образцы

прибывали к волжским и уральским татарам из Средней Азии и

требовали владения арабским и персидским языками, то к началу ХХ

в. вектор заимствований обрел турецкую и российскую

направленность. Разумеется, мусульманская культурная традиция не

прервалась, и регион по-прежнему оставался своеобразным центром

исламской культуры, где стиль и каноны мусульманской культуры

органично сочетались с булгарским и тюрко-татарским наследием.

По мере освобождения русской культуры от церковного влияния

ее образцы становились приемлемыми для использования

представителями народов с мусульманскими корнями культуры.

Добровольность культурных заимствований и контактов служили

важной предпосылкой взаимообогащения культур. Иными стали и

сферы наиболее интенсивных взаимовлияний: на фоне традиционных

бытовых и фольклорных форм культурных контактов и заимствований

в прогрессирующих темпах пропорции росло значение таких

контактных площадок, как просвещение и образование, высокое

искусство и периодическая печать, книгоиздательское дело.

Разумеется, в пореформенную эпоху продолжалось

взаимодействие народов на уровне повседневности. Общение и

проживание в режиме соседства вели к переплетению и симбиозу

обычаев, проявлений праздничной культуры, параллелям и

заимствованиям в фольклоре. Проживший пять лет среди

инородческого населения Казанской губернии исследователь С.Ф.

Ташкин свидетельствовал: «Часто и теперь быт и обычаи инородцев

этой губернии не отличаются от быта и обычаев окружающего

населения, причем если говорить о влиянии одной группы на другую,

то оно подчас принадлежит не русским, а инородцам»50

.

50 Ташкин С.Ф. Инородческое население Поволжско-Уральского края и

Сибири по материалам Екатерининской законодательной комиссии. Вып.1. Оренбург,

1921.С.57.

35

Миграция населения в промышленные регионы, уплотнение

транспортной сети, диверсификация культурной жизни в городах,

влияние джадидской идеологии на характер образования в мектебе и

медресе способствовали ослаблению изоляционистских настроений в

культурной сфере. В начале ХХ века, по оценке Н. Воробьева, «татары

переживали ту же эпоху, что русские при Петре I, когда ломался

старый традиционный быт и вводился новый… Движение ослабило в

народных массах боязнь всего русского и тем значительно улучшило

отношения между двумя главными народностями края»51

.

К рубежу ХIХ – ХХ вв. татарское общество вступает в новый

этап цивилизационного развития, ознаменованный бурным ростом

социальных структур буржуазного, рыночного времени52

. Важным

фактором возникновения новой социокультурной ситуации стало

расширение границ татарской диаспоры, превысившей 2 млн. человек.

Составляя относительное большинство населения в регионе давнего

проживания – Волго-Уралье – татары мигрируют в промышленные

районы империи, а также в Сибирь и Среднюю Азию. Наиболее

крупные дисперсные анклавы татарского населения сложились в

Казанской, Уфимской, Вятской, Симбирской и Оренбургской

губерниях. Это требовало от татар культурной адаптации на новых

местах обитания. Особенно заметными культурные взаимовлияния

были в городах, в том числе в столицах России.

Активизации интереса к другим культурам способствовало

модернистское течение джадидизма. Это реформаторское направление

ислама возникло во второй половине ХIХ в. в среде тюрко-татар (ал-

джадид в переводе с арабского языка означает обновление). В

соответствии с реалиями века джадиды провозгласили открытость

татарской культуры ценностям других культур. Русская и европейская

культуры стали для татарской интеллигенции своеобразными

ориентирами.

51 Воробьев Н.И. Материальная культура казанских татар: (Опыт

этнографического исследования). Казань, 1930. С.36. 52 Тагиров Э.Р. На перекрестке цивилизаций. История татар в контексте

культуры мира. Казань, 2007. С.287.

36

Идеологическая направленность джадидизма побуждала и к

национальному самосовершенствованию, и к стремлению обогатить

мировую культуру. В популяризации новых мировоззренческих

ориентиров ключевую роль играл крупный ученый и философ

Шигабутдин Марджани.

В межкультурных связях татар рассматриваемого периода

доминирующую роль играла интеллигенция. Культурные контакты и

взаимовлияния наблюдаются в широком спектре деятельности

научных сообществ, в переводческой деятельности, музейной,

театральной и издательской сферах. Масштабы и глубина влияния,

диапазон общественной и культурной деятельности Казанского

университета во второй половине ХIХ в. возросли настолько, что он

превратился в существенно значимый элемент социокультурного

потенциала взаимосвязей народов России, в том числе народов с

православными и мусульманскими корнями. По подсчетам С.М.

Михайловой, в период 1840-1861гг. в университете обучались 36

мусульман (татар, башкир и казахов).53

Благодаря университету

Казани, где наряду с ним на культурный симбиоз работала сама

история торгового города с традициями мусульманской культуры и

образования, суждено было превратиться в крупный центр

просвещения и культурных взаимовлияний не только для татар,

русских, но и чувашей марийцев, удмуртов, казахов и других

нерусских народов империи.

Формой культурных связей в эпоху просвещения выступают

личные контакты, «филиация идей» представителей интеллигенции

разных народов. Вместе с просветителем Шагбаз-Гиреем Ахмеровым

(1854-1900) работал крупный ученый В.В. Радлов, который в 1871-

1884гг. был одним из организаторов и первым инспектором татарских

светских школ, а с 1876г. в течение 8 лет одновременно руководил

учебной частью Казанской татарской учительской школы.

Численность татарской интеллигенции была относительно

невелика, но ее подвижничество и связи с представителями

интеллигенции других народов имели качественное значение, несли

53 Михайлова С.М. Казанский университет в духовной культуре народов

Востока России. Казань, 1991. С.336-337.

37

«сверхнагрузку». Интеллигенции принадлежит ключевая роль в

расширении каналов культурного взаимовлияния. По сравнению с

другими поволжскими нерусскими народами у татар формирование

интеллигенции началось раньше. Воздействие интеллигенции на

формирование национального сознания возрастало. Немало

просветителей народов края получили образование в Казани.

Казанскую учительскую школу закончил учитель из мари, крестьянин

по происхождению П.И.Ерусланов. Выпускником Казанского

университета был просветитель из калмыков Э. Хара-Даван (1885-

1942).Учителей для удмуртских школ готовили учительская

семинария, Казанская центральная крещено-татарская школа

(основана в 1864 г.) и Казанская учительская семинария для инородцев

(учреждена в 1872 г.)

Среди заказчиков книг, обращавшихся в типографию

Казанского университета, были татары из Оренбурга, Троицка,

Челябинска, Петропавловска, Петербурга и других городов России.

Неоднократно издавались книги, «нужные для русского читателя».

Они печатались по заказу государственных учреждений. По заявке

Оренбургского губернатора отпечатано «Начальное руководство к

изучению арабского, персидского и татарского языков» С. Бекчурина.

Типография Казанского университета занимала ведущее место среди

типографий, печатавших татарские книги54

. В Казани изданы первые

удмуртские, марийские, чувашские, мордовские, башкирские

литературные произведения и книги.

Через педагогов-просветителей русская литература

распространялась среди народов Поволжья. Так, К. Насыри в учебнике

«Образец русско-татарской грамматики по методе арабской

грамматики»(1891г.) дал свой перевод басен И. Крылова. Отдельным

сборником басни Крылова на татарском языке вышли в 1901 г.

Особенно заметно в этот период увеличилось число переводов А.

Пушкина и Л. Толстого.

54Габдельганеева Г.З. Книгопечатание и типографская деятельность

Казанского университета второй половины ХIХ в.: дис…канд. филол. наук.

Казань, 1994. С.13,178.

38

Площадками культурного взаимодействия народов региона

выступали просвещение и образование, наука и искусство,

общественная мысль и социокультурная среда. Оно развивалось в

условиях, когда влияние культурного пространства на общество

неуклонно возрастало. По мере умножения рыночно-экономических

контактов и утверждения идеологии Просвещения система

традиционных форм общения культур дополнялись новыми

площадками. Каналом знакомства татарского сообщества с западной и

российской культурой, с событиями в мире, рупором просвещения

служила печать. Татары, обладавшие вековыми традициями торговли,

грамотности и государственности, уже во второй половине ХIХ в.

выступили с прошением разрешить издание Периодического листка на

родном языке. Мотивируя свою просьбу, направленную на имя

губернатора П. Ф. Козлянинова, инициаторы – содержатель

литографии Мухаммед-Валей Музаффарович Яхъин и преподаватель

Духовного училища Абдулкаюм Насыров объясняли свой шаг

озабоченностью несвоевременным получением информации о

торговых и промышленных отношениях. В индустриальный век, по

мнению авторов прошения, это может нанести ущерб «торгово-

промышленной предприимчивости, к которой татары вообще очень

склонны». Инициатива не нашла поддержки властей, равно как и

подобное ходатайство преподавателя тюркских языков Санкт-

Петербургского университета Хусаина Фаизханова. Подобная судьба

постигла и начинание станционного смотрителя при столичном

почтамте Тачитьдина Кутлдуярова55

Для представления о степени контактности татарской культуры

показательна биография поэта Мифтахетдина Камалетдина, более

известного под псевдонимом Акмуллы (1831-1895 гг.). Его творчество

является частью культурного наследия не только башкир56

, но и татар.

С казахской культурой его связывает та часть жизни, когда он в

Троицке обучал казахских детей.

55 Каримуллин А. У истоков татарской книги: от начал возникновения до 60-х

годов. ХIХ века. Казань,1992. С.180-186. 56 Акмулла родился в Белебеевском уезде Уфимской губернии.

39

Особым аспектом культурных связей предстает искусство, где

отсутствуют языковые барьеры и особое значение имеет творческое и

личностное начало. Национальный колорит обретает повышенную

характерность при соприкосновении и взаимодействии с иными

культурами, которые в целом отличались в Поволжье и Приуралье

комплиментарностью. Восприимчивость к русской демократической

культуре у тюркских народов России, по наблюдению Акмуллы,

обусловлена выраженностью земных страстей и идеалов простого

человека в отличие от искусства и поэзии религиозно-суфийского

толка.

«В общих чертах поэзия татар имеет сходство с творчеством

других инородцев, живущих на Волге, – писал Н. Ашмарин. «Можно

даже встретить некоторые татарские, чувашские и вотские песни,

которые как будто переведены одна с другой». Исследователь

объяснял это «влиянием татарской поэзии, которое сильно сказалось

на песнях соседних татарам инородческих племен» 57

.

Особенность ислама в том, что согласно канонам, повышенную

значимость имел поэтический жанр, каллиграфия, литературно-

художественное начало. Если изобразительное искусство у татар-

мусульман не получило развития, то ювелирный жанр и каллиграфия

выражены исключительно ярко. Как особый вид искусства,

развивающийся по канонам формальной аналогии христианским

иконам и в противовес им, появился шамаил.

В рассматриваемый период татары осваивают русские

музыкальные инструменты, включая рояль и гармонь. В конце ХIХ -

начале ХХ вв. предпринимались попытки записи и обработки

татарской музыки. Пластинки для механических музыкальных

ящиков, изготовленных мастером Г. Сафиуллиным. Они были

популярны среди татар региона58

. В репертуаре профессиональных

музыкантов и певцов, таких, как народный гармонист Ф. Туишев,

57Ашмарин Н.И. Очерк литературной деятельности казанских татар-

мухамедан 1880-1895 гг. М.,1901. С.4-5. 58 Мушарова В.М. История культуры Татарстана. Казань, 2008. С.211.

40

певец Камиль Мотыгый, наряду с традиционными народными

мелодиями звучали мелодии русские и европейские59

.

Наличие общих черт в музыкальной культуре народов Поволжья

– один из отголосков влияния булгарской культуры и культурных

взаимовлияний в Казанском ханстве. Сходство татарской и русской

культуры усматривал А.Ф. Риттих. «Татарская музыка похожа на

русскую, но отличается преобладанием вибрации. Каждый переход с

ноты на ноту сопровождается руладами, которые составляют как бы

один непрерывный ряд рулад»60

.

К концу ХIХ в. под влиянием русской музыкальной культуры

популярными среди татар стали веселые и бодрые танцевальные

мелодии. Постепенно пентатоника из основы татарской мелодики

превращается лишь в один из существенных ее элементов, в то время

как роль основы переходит к мажору и минору. Под воздействием

русского театрального искусства появились первые драматические

произведения на татарском языке. Первая драма Габдрахмана Ильяси,

друга Каюма Насыри, опубликована в 1887 г. под названием

«Несчастная девушка». Влияние светской русскоязычной культуры

сказались на культурных приоритетах искусства мусульманских

народов. В частности, они трансформировались по мере развития,

переросшего в настоящий бум, театра и живописи.

С конца ХIХ в. активизируется личностное общение

представителей культуры. Знаменательны пересечения жизненных

дорог и творческого пути артистов и музыкантов разных народов

региона. Эти контакты отражены в прессе. Так, из приобщившихся к

кружку любителей музыки в Казани «Волжский вестник» отмечал

скрипача Г. Аитова. Его «превосходный смычок» и «осмысленное

исполнение классических музыкальных пьес сразу завоевали»

симпатии публики61

. Уроженцу Казани Федору Шаляпину в начале

восхождения на подиумы мировой сцены помог друг детства

59 Татары Среднего Поволжья. М., 1967. С.457-465. 60 Риттих А.Ф. Материалы для этнографии России: Казанская губерния.

Т.ХVI. Казань, 1870. С.VIII-IХ. 61 Волжский вестник. 1883. №46.

41

Хайрулла, проживавший в татарской слободе. В 1892 г. он организовал

концерт будущего первого баритона.

В Поволжье сформировались немецкая и польская диаспоры. В

Саратовской губернии, по данным переписи 1897 г., проживали 166 528

россиян, исповедовавших римско-католическую, лютеранскую,

реформатскую и баптистскую веру62

. После восстаний 1831 и 1862 гг. в

крае формируется польская диаспора: регион стал местом ссылки

мятежников. Одним из направлений правительственной политики стал

курс на расширение круга польских студентов в университетах

глубинной России, а также привлечение поляков на чиновничью службу

в регионах империи. В ХХI в. условием продуктивности

взаимодействия культур является включение в общее пространство. В

России проживают 182 народа различной конфессиональной

принадлежности. Выстраивание отношений зависит от способности

преодолеть травмы национальных фобий 1990-х гг., обусловивших рост

нетерпимости. Примечательно, что в Татарстане межэтнические

отношения в старых городах были достаточно стабильны даже в 1990-е

гг.: русское и татарское население в таких городах адаптировано друг к

другу уже в силе длительности соседства, взаимной

информированности об обычаях, вере, нравах. В молодых городах

социологи фиксировали иную ситуацию63

.

При анализе культурных влияний нельзя не отметать такой

сюжет, как созвучность религиозных приоритетов двух религий.

Резонирование проявляется на уровне менталитета, прослеживается в

неприятии меркантилизма, в первичности нравственных постулатов,

экологизме, предпочтении неформальных отношений формальным и

т.п.

Размышления на эту тему предлагает А. Малашенко. Исходя из

определения цивилизации как отношений между людьми,

совокупности стереотипов поведения, культурных представлений,

психологии при их сакрализированности, Алексей Малашенко

62 Первая всеобщая перепись населения Российской империи. Т.38. СПб., 1904.

С.83. 63 Исламшина Т., Хамзина Г. «В молодых городах склонны к радикализму» //

Татарстан. 1993. №9. С.22-23.

42

заключает: религия есть образ жизни. Это «в наибольшей степени

относится к исламу, а также восточной ветви христианства –

православию». Для двух религий характерна самоидентификация как

образ жизни. Исследователь пишет о необходимости «коррекции с

точки зрения… соответствия ислама религиозной догме и

«фундаментальному» кодексу поведения»64

.

Таким образом, характер культурных заимствований и их

освоения мусульманами Поволжья при сохранении специфики

становится преимущественно европейским. Алгоритм реализации,

связанный с российской культурой, осуществлен в форме

культурного прорыва, сопровождающегося диверсификацией видов

искусства, прогрессом высшего образования, заимствованием

европейских образцов в быту. Адаптация к поликультурной среде,

выработка гибких форм сосуществования и сотрудничества,

наблюдаемые в регионе, уходят корнями в прошлое.

64 Малашенко А. Из прошлого в прошлое?// Свободная мысль. 1993. №14.

С.71.

43

Раздел 3. РОЛЬ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

В ИЗУЧЕНИИ МЕЖЭТНИЧЕСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

(ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД)

В ситуации современных международных коллизий,

плюрализма концептуальных трактовок культурных контактов,

религиозных и этнических фобий актуальность диалога цивилизаций

обретает новое наполнение. Лавинообразные потрясения глобализации

обозначили вызовы этнической идентичности и самобытности.

Обозначился параметр противостояния по линии модернизация-

традиция. В этой связи значимость опыта диалога культур в Поволжье

и Приуралье, где на протяжении веков диалог составлял константу и

обыденной жизни, и взаимодействий в сегменте высокой культуры,

наполняется новым звучанием. В регионе сложились уникальные

традиции взаимодействия культурных полюсов Запада и Востока,

причем не в классической европейски-колониальной версии, а в

специфическом режиме и формате. Характерные для России форматы

этого диалога в имперский период продолжали существовать и в

пертурбациях форсированных модернизаций.

Этнокультурные процессы в своей ретроспективе

аккумулировали преемственность взаимодействия народов. Кроме

того, они отражали эволюцию правосознания в контексте истории

государственных образований, существовавших на территории России

и в составе которых проживали многочисленные народы. Разумеется,

они испытывали воздействие правительственной политики империи и

ее зигзагов.

Восточный колорит всегда присутствовал в облике Казани с ее

поликонфессиональным составом населения: к концу ХVIII в.

демографический спектр населения Казани разнообразили самые

экзотичные вкрапления. Некогда сугубо татарский, мусульманский

стиль жизни, доминировавший в период ханства, с середины ХVI в.

дополняется русским. Однако татарское культурное влияние и

архитектурные особенности присутствовали и после присоединения

края к России. Через Казань транслировалась «восточная» имперская

политика с одной стороны и культурные взаимовлияния с другой.

С конца ХVIII в. межконфессиональные отношения

стабилизировались, и это стало предпосылкой диверсификации и

44

активизации культурных контактов. Новый импульс культурный

диалог в Поволжье получил во второй половине ХIХ в. Это время

формирования общественного мнения, роста влияния периодической

печати, активизаци контактов на уровне повседневности. В Казани

располагались крупные образовательные учреждения Востока России,

включая Императорский Казанский университет. Своеобразие

университетской политики в имперский период во многом связано со

спецификой европейского и азиатского векторов внешней политики

империи. Университетская система отражала евразийскую природу

страны. Одним из оснований констатации уникальной роли

Казанского университета служат успехи востоковедения- одного из

ключевых направлений науки. Надо отметить, что востоковедение

получило в России общественное звучание, а Казанский университет

оказался у истоков зарождения отечественного востоковедения.

На протяжении ХIХ в. роль и место университетов в России

претерпели эволюцию, и императорский Казанский университет не

был исключением. В 1820-е гг. он вступил в эпоху расцвета,

постепенно превращаясь в эпицентр деятельности общественных сил,

в своеобразный объект культурного наследия, в очаг просвещения

народов Востока России. Мировой резонанс получили открытия

казанских ученых в области математики, химии, астрономии, физики,

лингвистики ХIХ в.65

В 1806 г. в университете возникло «Общество любителей

Отечественной словесности», просуществовавшее до 1834 г.66

Создателем его, по версии историков, был Николай Мисаилович

Ибрагимов. В нем сотрудничали И. Панаев, П. Кондырев(секретарь),

И.И. Хальфин, К.Ф. Фукс, Д.Х. Френ и др67

. С 1811 до 1820 Общество

издавало литературный журнал «Казанские известия», задавшись

целью этнографического изучения края.

65Михайлова С.М., Коршунова О.Н. Казанский университет: между

Востоком и Западом. Казань, 2006. С.13–16. 66 Полное название «Общество вольных упражнений в российской

словесности». 67 Аристов В.В. Первое литературное общество Поволжья (к истории

Казанского общества любителей отечественной словесности в 1806-1818 гг.)

45

Примечательно, что устав Общества нацеливал его членов на

изучение особенностей края «Мы живем между многими

иноплеменными народами, в древнем татарском царстве, в виду

бывшей болгарской столицы. Татары, Чуваши, Черемисы, Мордва,

Вотяки, Зыряне окружают нас. Армяне, Персияне, Башкиры, Калмыки,

Бухарцы и Китайцы ближе к нам. Нежели к другим обществам. Как

полезно собирать различные песни сих народов, сказания, записки,

повести, книги, надписи и т.п.»68

. В публичном собрании (1814 г.) был

поставлен вопрос о необходимости этнографических исследований

местных народов, в числе которых упоминались татары, чуваши,

черемисы, мордва, вотяки, зыряне.

Во второй четверти ХIХ в., когда был образован Восточный

факультет, блестящие успехи казанских востоковедов определили

бесспорность вклада университета в адекватное представление о

народах, социумах и культурах Востока. «Кто внимательнее

присматривался к Востоку, тот не станет смело и гордо утверждать,

что все может решить сам собой надменный Запад»69

, – отмечал

казанский востоковед А. Васильев. Изучение восточных языков в это

время рассматривалось как способное «сделаться могущественным

орудием для изучения и просвещения русского востока»70

.

Этногенез татар представляет собой одну из перманентно

разгадываемых загадок на протяжении веков. Ныне численность татар

составляет примерно 30 миллионов. В составе населения России

татары занимают третью по численности нишу. Это обусловило

особое внимание к истории татар со стороны ученых университета.

Такой вектор изысканий был порожден интересом к восточным

культурам и народам в целом.

Казанской школе ориенталистов мировая наука обязана

дешифровкой и анализом литературных памятников, без которых

невозможно постичь панораму взаимосвязей восточных культур.

68 Аристов Н. Состояние образования в России в царствование Александра I.

Киев, 1879. C. 29. 69 Цит. по: Очерки по истории русского востоковедения. М., 1956. С.252. 70Знаменский П.В. Казанская губерния // Живописная Россия. Среднее

Поволжье. Казанская, Самарская, Саратовская, Пензенская и Симбирская губернии /

под общей ред. П.Семенова. М.,2008. С.186.

46

Востоковеды университета сосредоточивались на изучении и

популяризации языков, литературных памятников, этнографических и

фольклорных образцов, религии, истории и особенностей правовой

культуры народов Востока, прежде всего татар, «которые всегда под

рукой». Во второй половине века традиции обращения ученых

университета к татарской культуре обогатились источниковедческими

исследованиями и переводческой работой, укреплением связей с

городской публикой Казани, периодической печатью края. В рамках

этой деятельности протекала музейная работа, организация выставок,

существовали проекты создания татарского училища, периодических

изданий на татарском языке, курсов по изучению мусульманского

права. Актовые годичные собрания в университете привлекали

внимание и татарской публики.

Принципиально-значимую страницу сотрудничества научного

сообщества и общественности составляет деятельность Общества

археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Его

роль в выявлении, введении в научный оборот, публикации

источников, изучении проблем истории, археологии, этнографии,

сохранении памятников истории и культуры исследователи

определяют как исключительную. Отдельную тему составляют его

заслуги по консолидации научных сил на пространстве Восточной

России. Абсолютное большинство из почти 600 членов составляли

любители науки из разных социальных категорий. Все это обеспечило

размах деятельности, известность Общества в ученом мире71

.

За полвека деятельности Общество издало 34 тома «Известий»

объемом свыше тысячи печатных листов. На их страницах

опубликованы сотни монографий, очерков, путевых заметок, статей,

сообщений, из которых примерно 400 посвящены истории края и его

народов, свыше 100 были посвящены вопросам истории народов

Сибири, Средней Азии, Дальнего Востока и других регионов.

Оправданным был интерес Общества к археологическим раскопкам:

71 Сидорова И.Б. Общество археологии, истории и этнографии при Казанском

университете: основные этапы истории // Краеведческие среды. Вып.4. Материалы

заседаний, прошедших в Национальном музее Республики Татарстан в 2003 году.

Казань, 2004. С.6-7.

47

письменные источники сохранились далеко не полностью72

.

Активистами Общества были Н.И. Золотницкий73

, С.М. Михайлов,

Н.А. Фирсов, Н.И. Булич и др.

В деятельности Общества участвовали и казанские татары. Так,

19 февраля 1895 г. с сообщением «О памятниках народной литературы

Казанских татар» в Обществе выступил Абдул-Каюм Насыров.

Памятники казанско-татарской литературы в переводах и обработке

Насыри постоянно печатались в «Известиях ОАИЭ». На него

многократно ссылался в своих работах Н.Ф. Катанов. Культуру своего

народа Каюм Насыри пропагандировал не только в Казани. В 1880 г. в

Петербурге он опубликовал «Поверья и обряды казанских татар,

образовавшиеся помимо влияния на них суннитского магометанства»

с предисловием В.В. Григорьева. Опубликованные в издательстве

Казанского университета труды Каюма Насыри по морфологии и

синтаксису татарского языка, сравнительной характеристике русского

и татарского языков свидетельствовали о профессионализме

просветителя и исследователя, о современности его изданий уровню

развития науки конца ХIХ в.74

Активным членом Общества был М.Е. Евсевьев, мордвин по

происхождению, составитель выставок своей коллекции мордовского

костюма и предметов быта, сотрудничавший с крупнейшими музеями

Берлина, Хельсинки, Гамбурга, Петербурга, Москвы и Казани.

Евсевьев способствовал составлению коллекций этнографического

отдела Русского музея. Его собрание предложенных отделу коллекций

составляло около 15 коллекций головных уборов и костюмов. Для

72 Хабибуллин А.А. Изучение истории народов Поволжья и Приуралья в

Обществе археологии, истории и этнографии при Казанском университете (1878-1929

гг.) // Историк и время: сб. науч. статей и сообщений. С.173 73 По отзыву Н.Агафонова, Золотницкий был «неутомимым тружеником на

поприще всестороннего изучения инородческого населения, преимущественно

чувашского». См. : ОРРК библиотеки К (П)ФУ. Ф.Н.Агафонова. №361.Л.40 об. 74 Михайлова С.М., Коршунова О.Н. Традиции взаимовлияния культур

народов Поволжья. Казань, 1997. С.72-73.

48

музейной сети Евсевьев собрал более 500 предметов быта, одежды и

украшений народов Поволжья75

.

ОАИЭ подняло вопрос об отношениях научного сообщества с

властью, а также органами самоуправления. В «Задачах деятельности

КОАИЭ» С.М. Шпилевский писал: «Важность административной

децентрализации, являющейся в форме местного самоуправления

местностей, но и всего политического целого. Подобно этому

признается важность изучения отдельных местностей не только в

интересах этих местностей, но и целого государства- всего

человечества».76

Во второй половине XIX столетия в Казани было широко

распространено меценатство. На стартовом этапе функционирования

Казанского Общества археологии, истории и этнографии при

Императорском Казанском университете большая часть

финансирования раскопок, поездок и разведку местности также

осуществлялась на взносы. Взносы, как правило, делали меценаты,

общественные деятели, дворяне с известной родословной.

К марту 1886 в составе ОАИЭ насчитывалось 138 членов,

включая таких выдающихся ученых, как И.И. Срезневский, граф А.С.

Уваров, В.К. Савельев, Н.И. Золотницкий, Н.П. Лихачев, П.А.

Пономарев и др. За 8 лет существования (1878-1886) Общество

организовало 40 заседаний (общих собраний). На заседаниях ученой

публике были представлены 98 научных сообщений. Большая их часть

относилась к местному Волго-Камскому краю и представляла собой

результаты того, что было добыто из материалов раскопок и

различных этнографических исследований77

. Но Общество остро

нуждалось в субсидировании научных изданий. Его Совет в

ходатайстве перед министром народного просвещения просил о

ежегодной субсидии на издания научных трудов Общества. При этом

прослеживалось стремление Общества к максимальной

информированности казанского общества о его деятельности, об

75Ледяева М.В. М.В.Евсевьев: ученый – этнограф, педагог, просветитель

коллекционер // Личность-музей-общество: грани взаимодействия: Мат. Дьяконовских

чтений. Казань, 2006.С.56. 76 Шпилевский С.М. О задачах деятельности КОАИЭ. Казань, 1884. 77 Краткий очерк восьмилетней деятельности КОАИЭ. Казань, 1886.

49

изучаемых им темах78

. Однако министерство просвещения на просьбы

и ходатайства со стороны Общества, как правило, не реагировало или

следовало объяснение: «ввиду недостаточности денежных средств»,

поэтому оно ограничивалось лишь краткими рефератами о трудах

своих членов.

Помимо заседаний и публикаций члены Общества участвовали

в сохранении развалин древнего Булгара. Действительные члены Н.П.

Загоскин и П.А. Пономарев попытались реставрировать здания,

находившиеся на территории Булгара – Малый Минарет и Черную

Палату79

. В последующие годы после обследования зданий С. М.

Шпилевским и Х. Г. Пашковским был все же произведен ремонт

зданий (Малый Минарет, Черная Палата).

Кроме того, в XIX в. в ареале расположения археологических

памятников, в частности, в Болгарах имели место первые незаконные

раскопки, предпринятые местными жителями. В Деле Императорской

Археологической Комиссии за № 69 от 27 ноября 1887 г. «Об

установлении необходимого порядка в деле сохранения и охранения

древностей» имеется прошение графа А. Бобринского на имя

Казанского губернатора. Прошение свидетельствовало: «В

Императорской Археологической комиссии имеются сведения о том,

что крестьяне села Болгар, Спасского уезда, Казанской губернии,

свободно вырывают фундаменты старых кирпичных построек,

принадлежащих ко времени существования здесь столицы

Болгарского царства, находящихся на их пахотных и усадебных

землях, и местная полицейская власть не оказывает им в этом

никакого противодействия».

На основании Высочайшего повеления от 11 марта 1889 г.

производство раскопок на общественных землях было предоставлено

исключительно ведению Императорской Археологической Комиссии.

Она писала: «Так как, к числу общественных земель […] принадлежат

и земли крестьянские усадебные, за исключением выкупленных, то

78В ХIХ в. степень осведомленности даже представителей интеллигенции об

изысканиях Общества была невысокой. 79 Отчет о деятельности Общества за третий год его существования (1880-1884

гг.). С. 13-14.

50

Археологическая Комиссия имеет честь покорнейше просить Ваше

Превосходительство сделать распоряжение, чтобы местная

полицейская власть, под опасением административного взыскания,

впредь не допускала ни каких раскопок на пахотных землях и

усадебных землях в селе Болгары (за исключением уже выкупленных,

если такие там есть), а виновных в нарушении упомянутого

Высочайшего повеления подвергать законной ответственности. В тех

же случаях, когда раскопка на крестьянских усадебных землях

окажется необходимой для хозяйственных надобностей, таковая

должна проводиться с дозволения быть производима с ведома и под

наблюдением Общества Истории, Археологии и Этнографии при

Императорском Казанском Университете, которому поручен надзор за

сохранением развалин в селе Болгары». В приведенном документе

засвидетельствована попытка научного сообщества обезопасить и

защитить археологические памятники.

Члены Общества исследовали многие городища и курганы,

оставшиеся со времен Волжской Булгарии. В России, особенно

провинциальной, городища и курганы могли сохраниться, по

сравнению с Западной Европой, в большом количестве и в лучшей

степени сохранности. В первую очередь, это объяснялось меньшей

плотностью населения, редкостью поселений и обилием пустующих

земель. С.М. Шпилевский в своем отчете о проделанной Обществом

работе писал: «Европа имеет право ожидать от России, в интересах

общенаучных, всемирно человеческих, что мы заботимся о

дальнейшем сохранении этих памятников и об изучении их»80

. Вместе

с тем академики Бэр и Шифнер, говоря о важности изучения

древностей в России, справедливо заметили: «Если Россия не займется

изучением своей древней старины, то она не исполнит своей задачи,

как образованного государства; дело уже перестало быть народным –

оно делается общечеловеческим81

.

Изучение археологических артефактов Волжской Булгарии в

XIX – начале XX в. потребовало мобилизации ресурсов целого ряда

80 Шпилевский С.М. О задачах деятельности КОАИЭ. Казань, 1884. С.11. 81 Северные древности королевского музея в Копенгагене, выбранные и

объясненные профессором И.Я.Ворсо. СПб., 1861. С. 9.

51

наук, причастных к уточнению хронологии, определению химического

состава, а также антропологическому исследованию человеческих и

животных останков. Так, В.К. Савельев признавал необходимость

химического анализа для изучения бронзы разных эпох. Граф Уваров

при исследовании курганов классифицировал бронзовые находки с

помощью химика Феррейна, а черепа на исследования доставлял

профессору Ландцерту.

Немалое внимание КОАИЭ уделяло мусульманским

надмогильным камням с надписями времени раннего средневековья. В

этих надписях известный знаток тюркских наречий Н.И. Ильминский

одним из первых обнаружил следы чувашского языка. С.М.

Шпилевский однако считал, что изучение проблемы надгробных

мусульманских надписей прерогатива ориенталистов, которые, по его

мнению, должны были составлять опорную силу в Обществе.

Значительную роль в сохранении памятников культуры раннего

средневековья сыграли и местные жители. Помощь жителей

заключалась в сохранении надписей, сообщений о них и в

предоставлении Обществу самих надгробных камней или снимков с

надписей.

Сохранение памятников, пробуждение общественного интереса

к ним КОАИЭ относило к разряду ведущих задач. «Пока большинство

нашей образованной публики будет либо совершенно равнодушно

относится ко всему, что не составляет интереса животрепещущего,

либо дорогих и живых чуждаться произведений седой старины, как к

ожившей ветоши, до тех пор много дорогих и живых свидетелей

прошлого быта будет пропадать безвозвратно. И эти пропажи лягут на

совесть не одного безграмотного люда или полуграмотных местных

властей, как иные думают82

».

Отметим, что Общество позиционировало себя как ученое

братство, в которое вступали люди без различия чинов, званий,

народностей и вероисповеданий, пользовавшиеся одинаковыми

правами. Условием будущих успехов в науке Общество считало

финансирование и со стороны местных властей. «При полном

равнодушии к нашим целям и работам, – считал С.М. Шпилевский, –

82 Известия Императорского Археологического Общества. Т.VI. Отд. 2. С. 19.

52

при совершенном отсутствии поддержки в вышеуказанном смысле,

наше ученое сообщество, замкнувшись в немногочисленном составе

лиц, бедное материалами и средствами для ученого труда, не может

быть ни производительным, ни даже долговечным! Да, гг.

представители местного общества, мы зависим от Вас! Ваше

внимание, сочувствие и помощь нам необходима!»83

События первой русской революции не пресекли энтузиазма

членов Общества. В 1907 г. была учреждена комиссия по созданию

археологической и этнографической карт Казанской губернии. Не

прекратились инициативы Общества и с началом Первой мировой

войны84

. В годы гражданской войны с в ОАИЭ сотрудничал М.Г.

Худяков (конец 1918-1919гг. библиотекарь, 1919-1921 гг. член

Совета). На заседаниях Общества он выступил с докладами «Вотские

роды».85

«Деревянное зодчество казанских татар» и др. Редактировал

Худяков статьи о работах в Билярске и Болгаре, а также две работы

А.М. Тальгрена, вышедших в его переводе в «Известиях» ОАИЭ86

.

ОАИЭ не было одиноким в ряду общественно-научных

начинаний. В 1869 г. в Казанском университете открылось Общество

естествоиспытателей. Работой его Отделения антропологии и

этнографии руководили профессор русской истории Н.А. Фирсов и

инспектор татарских, башкирских и казахских школ Казанского

учебного округа, тюрколог, будущий академик В.В. Радлов87

.

Примечательной чертой культурной и общественной жизни Казани во

второй половине ХIХ – начале ХХ вв. была деятельность

многочисленных музеев, проведение выставок. Функционирование

сети учебных заведений, традиции культурных и общественных

инициатив в Поволжье позволяют фиксировать появление нового

83 Шпилевский С. М. О задачах деятельности Казанского Общества

Археологии, Истории и Этнографии. Казань, 1884. 84 Там же. С.39, 43. 85 Вотяками называли предков современных удмуртов. 86Кузьминых С. В. Казанские годы в жизненном и творческом пути

М.Г.Худякова // Материалы краеведческих чтений, посвященных 135-летию Общества

естествоиспытателей при КГУ, 110-летию со дня рождения М.Г.Худякова. Казань,

2004. С.39 87 Шпилевский С.М. О задачах КОАИЭ. Казань, 1884. С.10.

53

мощного ресурса формирования образов народов, в том числе

восточных88

.

Многонациональный и поликонфессиональный спектр

населения города нарастал по мере разветвления сети транспортных

средств, интенсификации миграционных потоков, «инфильтрации»

идей просвещения. Частью панорамы этноконфессионального диалога

было взаимодействие с местной культурной и интеллектуальной

средой, включавшей польскую и немецкую диаспоры.

История казанского востоковедения в ХIХ в. представлена

трудами Н.И. Веселовского, А.К. Казем-Бека, О.М. Ковалевского,

К. Фойгта, Н.Н. Булича и др. Во второй половине ХIХ – начале ХХ вв.

официальный статус востоковедных дисциплин в университете

понизился. Акция перевода разряда восточной словесности в Санкт-

Петербургский университет «подрубила социальные и научно-

образовательные корни казанского востоковедения, разрушила

перспективные школы и направления».89

История культурных контактов, имевших эпицентром в

значительной степени и Казань, иллюстрирует евразийское существо

российской цивилизации. В Казанском университете учился П.И.

Мельников-Печерский (1834-1837), автор уникальных наблюдений о

старообрядцах, запечатленных в текстах художественных

произведений. Писатель П.Д. Боборыкин обучался в Казанском

университете в 1853-1855 гг., отразив этот этап жизни в

автобиографических романах «В путь-дорогу», «За полувека».

Университет закончил и Владимир Хлебников, мастер

экспериментальной поэзии, получивший прозвище «Лобачевский

слова». Первые татарские оперы «Сания» и «Эшче» написал

выпускник Казанского университета С.Х. Габаши. Художник

П.А. Радимов, тоже выпускник университета, создал полотна

«Башкирия», «Татарская деревня»90

.

88Михайлова С. М., Коршунова О. Н. Казань в системе этнокультурного

взаимодействия народов России // Народы России на переломе эпох (ХХ – ХХI вв.).

Казань, 2005. С.8–15. 89Валеев Р.М. Казанское востоковедение: истоки и развитие (ХIХ – 20-е гг.

ХХ в.). Казань, 1998. С.3. 90 Шафиков Я. Казaнский университет. Казань, 2004. С.77–78.

54

Российское востоковедение было предметом изучения советских

и российских ученых В. В. Бартольда, В. Н. Кононова, Н. А.

Мазитовой, Р. М. Валеева, М. Усманова, М. З. Закиева и др.

Большое внимание развитию казанского востоковедения в

ХIХ в. уделила С. М. Михайлова. История Казанского университета

трактуется ею в контексте взаимодействия социокультурных полюсов

Запада и Востока. Исследователь подчеркивает особое значение

Казанского университета в развитии ориенталистики. Представленные

Михайловой сведения и анализ состава студентов по

вероисповеданию, список учебников, изданных в Казанском

университете для нерусских народов, служат ценным подтверждением

роли Казанского университета в просвещении народов Востока

России91

. Отмена сословных ограничений на получение образования в

годы реформ ХIХ в. рассматривается С. Михайловой как попытка

заимствования европейского опыта организации университетов.

В своих работах С. М. Михайлова конкретизировала размах и

диапазон востоковедной литературы и периодических изданий

университета в период существования Восточного разряда. Она

исследовала научную и общественную деятельность Ибрагима

Исхаковича Хальфина92

. Михайлова-исследователь подчеркивает

многоотраслевой характер казанской ориенталистики, у истоков

которой стояли приглашенные из Германии ученые. Целый спектр

факторов составляют и обстоятельства, обусловившие расцвет этой

отрасли в «восточной столице» России. Это географическое и

геополитическое местоположение университета, ориентиры

правительственной политики по созданию центра подготовки

управленческих кадров для Востока страны, сотрудничество

профессиональных ученых и природных носителей восточных языков,

сочетание целого ряда методов исследований93

.

91Михайлова С.М., Коршунова О.Н. Традиции взаимодействия культур

народов Поволжья. Казань, 1997. С.106-107. 92Михайлова С.М. Казанский университет в духовной культуре народов

Востока России (ХIХ век). Казань, 1991. С.212-244. 93 Михайлова С.М., Коршунова О.Н. Казанский университет: между

Востоком и Западом. Казань, 2006. С.187.

55

Методология анализа становления и развития Казанского

университета в трудах С.М. Михайловой вписывается в контекст

традиции исследования его роли в общественном и цивилизационном

развитии. Оценка миссии Казанского университета для Востока

России дана в середине позапрошлого века его выпускником В.

Оковым, приводимая С. Михайловой. Оков отмечает

«самостоятельное значение в кругу русских университетов. В то время

как на западе и юге России сгруппировано несколько университетов и

лицеев, огромное пространство восточной части Европейской России

и вся Сибирь имеют один университет – Казанский, который дает

высшее образование молодому поколению этой части русского

царства, снабжая своими преподавателями гимназии губерний:

Казанской, Нижегородской, Пензенской, Астраханской, Саратовской,

Пермской, Вятской и своими лекарям и всю Сибирь, где медики, за

исключением немногих, все казанцы»94

. «Казанцы» составляли

значительную часть казахской дореволюционной интеллигенции95

.

Казанский университет вписал важные страницы в историю и

культуру России. Особенности и объективные потребности развития

страны с ее запаздывающими волнами модернизации через

вестернизацию, длительным доминированием традиционной культуры

обусловили повышенное значение социально-адаптационных и

просветительских функций университетов. Важна и реализуемая в

русле европейской университетской традиции конъюнктурная

составляющая политики, а также личностные уровни харизматичности

ректоров96

.

Проблема национальной и конфессиональной идентификации,

достигшая ныне масштабов глобального феномена, актуализирует

отечественный опыт взаимодействия культур Запада и Востока. Роль

ученых Казанского университета в его изучении уникальна, в том

94 Отчет о состоянии Императорского Казанского университета за 1858-1859

академический год. Казань, 1859. С.3–4. 95Кенжетаев Б.Л. Казанские учебные заведения и процесс формирования

казахской интеллигенции в середине ХIХ – начале ХХ века. Казань, 1998. С.10. 96 Михайлова С.М., Коршунова О.Н. Миссия университетов в России: век

ХIХ // Ученые записки Казанского ун-та. Т.148. Серия: гум. науки. Кн.4. Казань, 2006.

С.79.

56

числе благодаря географическому положению города. Татарам

Поволжья удалось не только сохранить восточную по типу и корням

культурную самобытность: они оказывали влияние на народы региона.

Фактором стабилизации межконфессиональных отношений и

активизации взаимодействий выступала восприимчивость татарской

культуры, мусульманской в своих основаниях, европейским и

российским влияниям. Взаимодействие культур неизбежно

подразумевало, особенно в досоветское время, конфессиональный

аспект и одновременно отражало региональный опыт диалога культур

Запада и Востока, который является важной и актуальной проблемой

культурно-исторического познания. Эти аспекты проблемы

евразийского «амплуа» Казанского университета также нашли

отражение в работах ряда ученых.

Изучение исторических этапов и персоналий позволяет

заключить, что регион Поволжья и Приуралья представляет собой

определенную модель взаимодействия конфессий. Диалог культур

предполагает различия в культурах. Различные культуры существуют,

полагает Д.М. Кузнецов, преимущественно во времени, и

современных друг другу различных культур не так много97

. Модель

Поволжья свидетельствует о том, что в регионе диалог имеет не

только вертикально-временной характер: сосуществование целого

спектра культур народов различного вероисповедания означает,

помимо исторического контекста, диалог современных,

сосуществующих во времени культур.

Многонациональный состав ученых и преподавателей, размах

исследований в области языкознания, этнографии, истории и культур

народов Востока России в сопряжении с влиянием университета на

общественную жизнь позволяют заключить, что его история является

важной вехой изучения столь различных культур, представленных в

регионе. Не случайно именно в Казанском университете на основе

существующих историко-научных традиций на рубеже ХХ – ХХI вв.

зародился исследовательский проект «Культура, религия и общество»

97 Кузнецов Д.М. Историческая наука и философия диалога культур // Вестник

Самарской Гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология». 2008. №1(3).

С.169.

57

как наука прямого действия. Его реализация способствует

межцивилизационному диалогу и устойчивому развитию общества.

История исламо-тюркских и православно-славянских взаимовлияний

проецируется в современном феномене религиозного возрождения.

Поэтому разные аспекты межконфессиональных отношений находят

отражение в исследовательских проектах по исламу, православию, а

также в проводимых разного уровня научных форумах98

.

Традиции изучения места и роли Казанского университета в

контексте диалога Запад и Восток включают фундаментальные по

уровню исследования. Университет был и остается важной

исследовательской площадкой межкультурного диалога и фактором

утверждения устойчивого развития общества. Обретя статус вуза

федерального значения, он расширяет свои возможности не только в

инновационном развитии, но и углубляет изучение истории

международных отношений, этноконфессионального взаимодействия

в регионе и транслирует достижения современных межкультурных

коммуникаций.

98 Общественно-политическая мысль и духовная культура народов Поволжья и

Приуралья (XIX – XX вв.). Проблемы изучения: Сборник статей и сообщений научной

конференции, посвященной памяти профессора С.М. Михайловой. Вып.16. / под ред.

Г.П. Мягкова, Р.А. Набиева. Казань, 2008; Традиции и новации в сфере

этноконфессиональных взаимодействий: мат. Всероссийской научно-практической

конф. Казань, 13-14 октября 2011 г. / Серия «Культура, религия и общество». Вып.21 /

под общ.ред. Р.А. Набиева. Казань, 2012; Социокультурный потенциал

межконфессионального диалога: мат. международной научной конф. (Казань, 23-24

мая 2013 г.) Серия: «Культура, религия и общество». Вып. 23 /сост. и отв. ред. Р.А.

Набиев. Казань, 2013, и др.

58

Раздел 4. ИЗ ИСТОРИИ ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКОГО

ФАКУЛЬТЕТА КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА: ЭПИЗОД ИЗ

БИОГРАФИЙ НЕКОТОРЫХ РОССИЙСКИХ УЧЕНЫХ

(ПО ПИСЬМАМ ИЗ АРХИВА Д.А. КОРСАКОВА)

В Казанском университете за всю историю существования

преподавали ученые, составившие впоследствии славу этого учебного

заведения. Можно выделить в особую группу тех, кто в свое время мог

занять ту или иную кафедру университета, но в силу определенных

причин этого не сделал. Напрашивается мысль о том, что биографии

ученых – не вымысел авторов учебников, а достоверная историческая

информация о научной деятельности, их нравственных качествах,

поступках, устремлениях и «драмах судеб» людей, реально живших и

живущих и достигших определенных высот и результатов в научной

деятельности99

. Биографическая история стремится постичь, «каким

образом и в какой степени, унаследованные культурные традиции,

обычаи, представления определяли поведения людей в специфических

исторических обстоятельствах… и какую роль играли в этих границах

индивидуальный выбор и инициатива»100

. У большинства известных

ученых возникали моменты на их жизненном пути, когда необходимо

было сделать выбор, способный переменить привычный ход жизни. К

числу таких моментов относится перевод и последующий переезд из

одного учебного заведения в другое.

Глядя с высоты наших дней, как сложилась судьба тех или иных

ученых, каких успехов они добились в науке, невольно задаешься

вопросом, как бы сложилась судьба той или иной отрасли научного

знания в Казанском университете, если бы кафедру занял тот или иной

кандидат. В истории историко-филологического факультета не раз

возникала ситуация, когда на одной из кафедр, оказавшейся в силу

определенных причин вакантной, открывался конкурс, который мог

внести изменения в ее научную и преподавательскую деятельность.

99 Хуторская Л.Н., Маслов И.С. Воспитательный потенциал биографической

информации об ученых и его реализация в процессе изучения естественно-

математических наук // Фiзiка: праблемы выкладання. 2003. № 6. С. 4. 100 Репина Л.П. Историческая наука на рубеже ХХ – ХХI вв.: социальные

теории и историографическая практика. М., 2011. С. 290.

59

Выборы по конкурсу были предусмотрены уставами 1863 и 1884 гг.

Конкурсное избрание являлось основным механизмом перехода

преподавателей из одних учебных заведений в другие101

. Интересные

сюжеты можно почерпнуть из писем некоторых известных российских

ученых, хранящихся в архиве профессора Д.А. Корсакова.

В начале XX в. на историко-филологическом факультете

Казанского университета возникла проблема в связи с образовавшейся

вакансией на кафедре всеобщей истории102

. На кафедре был

преподаватель, магистрант Московского университета, приват-доцент

М.М. Хвостов, приехавший в Казань в 1900 г. Однако возросший

уровень отечественной исторической науки, а также сама сущность

университетского преподавания уже не могли позволить, чтобы

кафедру столь обширной области знания, как всеобщая история,

представлял один ученый. М.М. Хвостов специализировался, главным

образом, на истории древнего мира. Члены факультета желали, чтобы

кафедру занял специалист по всеобщей истории, имевший солидную

подготовку по этому предмету, а также известный в научном мире. Но

в самом университете среди выпускников не нашлось достойной

кандидатуры, поэтому пришлось искать в других учебных заведениях.

Еще летом 1904 г. декан историко-филологического факультета

Д.А. Корсаков103

начал переписку с некоторыми представителями

кафедр всеобщей истории в российских университетах, в Нежинском

историко-филологическом институте и с некоторыми специалистами в

этой области, не занимающими кафедры. Первым откликнулся

101 Бушуева Л.А. Формирование профессорского состава Казанского

университета. 1863 – 1917 гг. // Образование и просвещение в губернской Казани.

Вып.3. Казань, 2011. С. 41. 102 15 мая 1904 г. скончался профессор И.Н. Смирнов, читавший курс всеобщей

истории. 103 Дми́трий Алекса́ндро вич Ко́рсаков (1843 –1919) – русский историк, доктор

русской истории (1880). Племянник выдающегося русского ученого К.Д. Кавелина. В

1872 г. защитил магистерскую диссертацию: «Меря и великое княжество ростовское»

(Казань, 1872). В 1880 г К. защитил докторскую диссертацию: «Воцарение Анны

Иоанновны» (Казань, 1880). С 1881 г. К. состоит проф. истории Казанского

университета, где под его редакцией выходят университетские «Записки». В 1900-

1905 годах Д.А. Корсаков являлся деканом историко-филологического факультета

Казанского университета.

60

профессор Петербургского университета И.А. Бодуэн де Куртенэ104

,

живший и преподававший в Казани в 1874 –1883 гг. Узнав о том, что

неизлечимо больной И.Н. Смирнов подал в отставку, и кафедра

всеобщей истории стала вакантной, он предложил на это место

Витольда Владиславовича Новодворского. «…Может быть, у Вас уже

назначен кандидат. Если же нет, то я позволил бы себе рекомендовать

Вам от всей души весьма достойного и солидного ученого,

получившего на днях степень магистра всеобщей истории. Это В.В.

Новодворский105

, а его диссертация носит заглавие «Борьба за

Ливонию между Москвою и Речью Посполитой (1570-1582)». Он мог

бы быть назначен пока, исполняющим должность экстраординарного

профессора или же состоять приват-доцентом с профессорским

окладом. Меньше 2 тысяч рублей, конечно, ему нельзя предложить,

104 Иван (Игнатий-Нецислав) Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845 - 1929) -

выдающийся русский и польский лингвист и славист. В 1870 г. защитил магистерскую

диссертацию «О древнепольском языке до XIV ст.», и первым стал читать в

Петербургском университете лекции по сравнительной грамматике. В 1873 г. защитил

докторскую диссертацию «Опыт фонетики резьянских говоров». Являлся

профессором Казанского (1874-1883), Дерптского (1883-1893), Краковского (1893-

1899), Петербургского (1900-1918), Варшавского (1918-1929) университетов. И.А.

Бодуэн де Куртенэ открыл ряд новых направлений в языкознании (языковой системы

и структуры, взаимоотношения синхронии и диахронии, динамики и статики в

процессе развития языков и пр.), стоял у истоков фонологии, создал свои школы

ученых-филологов - Казанскую, Петербургскую, Варшавскую. В 1887 г. его избрали

членом-корреспондентом Императорской Академии наук. 105Витольд Владиславович Новодворский (1861-1923) – историк, специалист по

истории Польши и польско-русских отношений. По своим взглядам принадлежал к

либерально-буржуазному направлению в российской историографии. Окончил

историко-филологический факультет Петербургского ун-та (1885) со степенью

кандидата Преподаватель истории в 1-м кадетском корпусе (с 1885), приват-доцент.

Петербургского ун-та (1904–1906), экстраординарный профессор по кафедре

всеобщей истории Нежинского историко-филологического института кн. Безбородко

(с 1906), приват-доцент Киевского ун-та (с 1908), профессор Киевского

коммерческого института (с 1909) и Виленского университета (1921–1923). Изучал

историю Польши XVI в. Опубликовал на польском и русском языках ряд монографий,

статей, рецензий. В 1904 г. в Петербурге была напечатана самая крупная работа –

«Борьба за Ливонию между Москвой и Речью Посполитой (1570–1582)»; в 1906 она

была защищена как магистерская диссертация. Написал ряд статей для «Русского

биографического словаря», «Энциклопедического словаря» Ф.А. Брокгауза и

И.А. Ефрона.

61

так, как он человек семейный (у него уже и ребенок) и без всякого

личного имущества…»106

.

Надо сказать, что профессор И.А. Бодуэн де Куртенэ постоянно

проявлял интерес к делам историко-филологического факультета

Казанского университета. Так, в 1900 г. он, узнав о том, что профессор

кафедры финно-угорских языков Н.И. Андерсон107

болен, и читать

курс уже не может, предложил «выхлопотать ему полную пенсию по

болезни (если срок еще не вышел)», а на это место пригласить

другого. «…Таким достойным кандидатом является Оскар

Михайлович Каллас108

, – писал И.А. Бодуэн де Куртенэ, – доктор

106Письмо И.А. Бодуэна де Куртенэ – Д.А. Корсакову от 11/24 мая 1904 г. //

НМ РТ. ОПИ. Фонд Корсакова. Инв. № 123666-3341. 107 Николай Карл Адольф Андерсон (1845-1905) - прибалтийско-немецкий

филолог, специалист по сравнительному языкознанию финно-угорских языков.

Окончил Дерптский университет (1865-1870), остался при нем, занимался

сравнительным языковедением, одновременно исполнял должность преподавателя в

дерптской гимназии. С 1872 по 1894 гг. учитель древних языков в минской гимназии.

В 1891 г. получил степень магистра в Дерптском университете. В 1890 г. был избран

членом-корреспондентом Финно-угорского общества, членом-сотрудником Русского

императорского географического общества, а в 1892 г. избран почетным членом

Ученого эстонского общества. В январе 1894 году он был приглашен на должность

преподавателя финских наречий в Казанском университете. В 1898 году Н.И.

Андерсон заболел нервным расстройством и был госпитализирован в течение

нескольких месяцев в Юрьев. В 1904 году снова рецидив, и госпитализация. После

того как состояние Н.И. Андерсона улучшилось, в начале 1905 он посетил свою сестру

в Нарве, где он заболел плевритом и вскоре умер. Похоронен рядом с родителями в

Ямбурге. Наиболее известные сочинения: Probe einer vergleichenden Grammatik der

ugrofinnischen und indogermanischen Sprachen; Studien zur Vergleichung der

ugrofinnischen und indogermanischen Sprachen, H. Laakmann (Dorpat); Wandlungen der

anlautenden dentalen Spirans im Ostjakischen, Mémoires de l'Académie impériale des

sciences de St.-Pétersbourg, Imperial Academy of Sciences. 108 Оскар Михайлович Каллас (1868-1946) – фольклорист, языковед. Первый

эстонский фольклорист, внесший важнейший вклад в изучение эстонской

национальной культуры. Один из основателей Национального музея Эстонии.

Особенно известны его работы, посвященные эстонской народной литературе,

этнографические исследования эстонских деревень, эстонского языка, материальной

культуры. Окончил Историко-филологический факультет Дерптского ун-та в 1892 г. С

1893 по 1895 работал в Нарве. Доцент Петербургского ун-та (1901-1903). В 1904 г.

Каллас переехал в Юрьев, где работал учителем в средней школе, а с 1906 г.

руководил первой женской школой Эстонии. Являлся одним из идеологов

62

Гельсингфорского университета и приват-доцент Петербургского. Как

приват-доцент в строгом смысле этого слова (у нас нет финнологии, и

поэтому нельзя было «поручить» г-ну Калласу чтение обязательных

лекций), он не получал ни копейки, и для того, чтобы просуществовать

с семьей, должен был давать в среднем учебном заведении по 40

уроков в неделю. Наконец, это ему было не по силам, и он должен был

бросить приват-доцентуру в Петербурге, и переселиться в Юрьев

(Дерпт), где жизнь дешевле, и он мог пробиваться 30 уроками в

неделю. …Во всяком случае, приняв в нем участие, и устроив его, в

Вашем университете, Вы дадите возможность работать человеку,

преданному науке, но, кроме того, приобретете прекрасного товарища,

и окажете несомненную услугу Вашему университету…О.М. Каллас

известный знаток сравнительной грамматики и специально западной

группы финских народов… »109

. Но этот специалист так и не перевелся

в Казань. Теперь профессор И.А. Бодуэн де Куртенэ предлагал

достойного кандидата на кафедру всеобщей истории.

Кроме В.В. Новодворского, впоследствии письменно

подтвердившего желание занять кафедру всеобщей истории, ответы

были получены: от доктора всеобщей истории, приват-доцента

Московского университета И.И. Иванова110

и от доктора Киевского

возрождения олимпийских игр. Принял активное участие в освещении олимпийских

игр в Стокгольме в 1912 г. Один из основателей эстонской националистической газеты

Postimees. С 1918 состоял на дипломатической службе в независимой Эстонии. С 1929

г. – почетный профессор университета Хельсинки. С 1934 по 1944 г. проживал в

Таллинне, затем эмигрировал в Швецию. 109 Письмо И. А. Бодуэна де Куртенэ – Д. А. Корсакову от 12/25 октября 1900 г.

// НМ РТ. ОПИ. Фонд Корсакова. Инв. № 123666-3340. 110 Иван Иванович Иванов (1862–1929), историк, литературный и театральный

критик. Окончил историко-филологический факультет Московского университета

(1886). Работы И.И. Иванова носили филологический характер с уклоном в

философию (магистерская диссертация – ―Политическая роль французского театра в

связи с философией XVIII в (1895); докторская – ―Сен-Симон и сенсимонизм‖(1901).

См.: НА РТ. Ф. 977 Оп. ИФФ Д. 1948 Л. 3.

В 1900 г. издал в двух томах «Историю русской критики» Преподаватель

Московских педагогических курсов (с 1888), Музыкально-драматического училища

при Московском Филармоническом обществе (1892–1903). Приват-доцент (1893–

1901), профессор (с 1913) историко-филологического факультета Московского

университета. Зав. отделами театральной и литературной критики в журналах

63

университета, ординарного профессора института в Нежине В.К.

Пискорского. Из перечисленных трех кандидатур наиболее

подходящей являлась последняя. В.К. Пискорский специализировался

на средневековой, а также проявлял интерес к новой истории. Он

первый среди отечественных ученых-историков, кто серьезно занялся

историей Испании111

.

Интенсивная научная деятельность В.К. Пискорского сделала

его имя известным не только в России, но и за границей. Признанием

его заслуг перед мировой исторической наукой явилось его избрание

членом-корреспондентом Барселонской Академии искусств в 1901 г.

Выгодность кандидатуры Пискорского понимал и Д.А. Корсаков,

прямо говоривший об этом на одном из факультетских заседаний:

«…Особого внимания заслуживают, по отзыву специалистов других

университетов и по моему мнению труды В.К. Пискорского»112

. Кроме

того, он хорошо был охарактеризован со стороны некоторых коллег.

Так, профессор кафедры классической филологии Киевского

университета Ю.А. Кулаковский113

писал, что знал его еще студентом

«Артист» (1889–1895), Театр и искусство» (1899–1900) и др., член Театрально-

литературного комитета (1893–1905). Профессор историко-филологического ф-та

Новороссийского ун-та (1904–1907), профессор и директор Историко-

филологического ин-та кн. Безбородко в Нежине (1907–1913). В 1913 – 1917 гг. –

профессор Московского ун-та, примыкал к культурно – исторической школе. 111 Тема его магистерской диссертации «Кастильские кортесы в переходную

эпоху от средних веков к новому времени (1188–1520 гг.)», а докторской «Крепостное

право в Каталонии в средние века». Они явились весомым вкладом в изучении

истории средневековой Испании и не потеряли своего значения спустя годы.

Доказательством тому служит их перевод на испанский язык. 112 НА РТ. Ф. 977 Оп. ИФФ. Д. 1948. Л. 26. 113 Юлиан Андреевич Кулаковский (1855 – 1919) – российский филолог-

классик, историк Римской и Византийской империй, археолог, переводчик, брат

известного историка и общественного деятеля П.А.Кулаковского. В 1876 г. окончил

историко-филологический факультет Московского университета. С 1880 г. читал в

Киевском университете лекции по римской словесности и латинскому языку. В 1882 г.

защитил в Москве магистерскую диссертацию «Коллегии в древнем Риме: Опыт по

истории римских учреждений», в 1888 г. в Санкт-Петербурге – докторскую

диссертацию «К вопросу о начале Рима». Был почетным и действительным членом

целого ряда научных обществ, участвовал почти во всех археологических съездах в

1884-1908 гг. С 1906 г. – член-корреспондент Императорской академии наук.

64

«живым и старательным, того же выпуска, к которому принадлежит

Михаил Грушевский, преподающий историю во Львове и

разделяющий ее на русскую и российскую»114

. На диспутах

магистерском и докторском много говорилось о солидности его

трудов. Впрочем, предметами классической филологии, в то время для

всех усиленно обязательными, он занимался мало.

Ю.А. Кулаковский упоминает также факт его участия в конкурсе

по новой истории, в котором ему пришлось уступить пальму

первенства П.Н. Ардашеву. Против В.К. Пискорского сработало то,

что его труды относились к средневековой истории, тогда как П.Н.

Ардаше был специалистом по такому важному вопросу как

Французская революция. Правда, Ю.А. Кулаковский был немного

огорчен, что В.К. Пискорский как-то отяжелел и физически, и как

будто духом, но, тем не менее, считал, что он самая подходящая

кандидатура.

Другие кандидаты, упоминаемые профессором, не были

удостоены столь же лестной характеристики. По поводу

Ляскоронского115

, как выразился Ю.А. Кулаковский, недавнего

Главный труд Ю.А.Кулаковского – трехтомник «История Византии» (1910-

1915). Известность получили и его перевод «Истории» Аммиана Марцеллина (1908), а

также книги «Смерть и бессмертие в представлениях древних греков» (1899),

«Прошлое Тавриды» (1906, 1914) и другие. 114 Письмо Ю.А. Кулаковского к Д.А. Корсакову от 22 августа 1904 г. // НМ

РТ. ОПИ Фонд Корсакова. № 123666 115 Василий Григорьевич Ляскоронский (1859-1928) - российский и украинский

советский историк, археолог, нумизмат, этнограф, писатель, член многих

отечественных и зарубежных научных обществ. В 1885 году окончил историко-

филологический факультет Киевского университета Св. Владимира. В 1899 г. получил

степень магистра русской истории. В 1903-1907 гг. – приват-доцент Московского

университета, в 1907—1909 — Киевского университета. Член Императорского

Московского Археологического общества. В 1909 – 1922 гг.— профессор русской

истории Нежинского историко-филологического института. После революции

принимал участие в работе Всеукраинской академии наук (ныне Национальная

академия наук Украины). В 1925-1927 был членом Всеукраинского археологического

комитета. Занимался изучением и разработкой вопросов исторической географии,

нумизматики, исторической топографии и других вспомогательных исторических

дисциплин. Известные труды: Политические и церковные реформы в Англии при

Генрихе II (1892), Владимир Мономах и его заботы о благе Русской земли (1892),

65

магистра, было сказано, что на кафедре он был бы совсем не к месту.

Характеризовался как человек пожилой, тучноватый и неумный. «…В

свое время покойный Фортинский очень сомневался присуждать ли

ему золотую медаль, оставлять ли его при университете, и сделал

однако и то, и другое. – Не к пользе дела и самого человека, который

возымел праздные стремления и полез дальше своей головы…»116

. А.

Клячин117

– другой кандидат, вообще не магистр, а только магистрант,

его книга – медальное сочинение, а не диссертация. К тому же он

пожилой человек, утративший бодрость и оставивший приват-

доцентство, мечты о кафедре, упомянутый напрасно118

. Таким

образом, В.К. Пискорский был самой выгодной кандидатурой, но

возникали сомнения по поводу бытовых деталей переезда: «…он вряд

ли поедет в Казань, «…может быть побоится и климата, и большей,

чем в Нежине, дороговизны»119

.

Д.А. Корсаков связался также с учителем В.К. Пискорского И.В.

Лучицким, и тот дал ему замечательную характеристику: «…по моему

мнению, у Вас имеется превосходный кандидат на кафедру в лице

Владимира Константиновича Пискорского. Как ученый, он вполне

солидная величина. Приобрел имя в европейской литературе,

усерднейший работник, а главное, хороший руководитель

практических занятий». Из других своих учеников И.В. Лучицкий

История Переяславской земли с древнейших времен до половины XIII ст. (1897),

Русские походы в степи в удельно-вечевое время (1907), Киевский Вышгород в

удельно-вечевое время (1913), Римские монеты, найденные на территории г. Киева

(1927) 116 Там же. 117 Василий Петрович Клячин (1858 - ? ) – историк, приват-доцент Киевского

университета. Окончил историко-филологическом факультет Киевского университета.

С 1892 г. читал специальные курсы по новой истории. Труды: «Политические

собрания и организации политическая кальвинистов во Франции в XVI веке» (Киев,

1888; по неизданным документам); пробная лекция: «Борьба канцлера Мопу с

французскими парламентами» и «Турские генеральные штаты в 1483 г.» (Киев, 1890);

пробная лекция: «Значение дореволюционной эпохи истории Франции в XVIII в.»

(Киев, 1893). 118 Письмо Ю.А. Кулаковского к Д.А. Корсакову от 9 октября 1904 г. // НМ РТ.

ОПИ Фонд Корсакова. № 123666 119 Письмо Ю.А. Кулаковского к Д.А. Корсакову от 22 августа 1904 г. // НМ

РТ. ОПИ Фонд Корсакова. № 123666.

66

выделял Д.М. Петрушевского120

, причем ценя его больше чем, В.К.

Пискорского «…Лучшего, кроме Петрушевского, который в Казань не

поедет, Вы не найдете»121

. Положительно отозвался о Е.В. Тарле «…он

теперь в Петербурге приват-доцент, и сотрудничает в журналах. Он

вряд ли пойдет».122

О Тарле лестно отзывался и Ю.А. Кулаковский

«…Человек очень способный, очень бойкий, и может даже блестящий.

Он кончил курс лет 6-7 назад; был оставлен при университете,

выдержал экзамен, и с 1900 г. получил заграничную командировку. Но

120 Дмитрий Моисеевич Петрушевский (1863-1942) – Русский историк-

медиевист, первый советский академик-медиевист. Член-корреспондент АН СССР

(1924). Академик АН СССР (1929). В 1882 г. он поступил на историческое отделение

историко-филологического факультета Петербургского университета, а в 1883 г.

перевелся в Киевский университет, где учился под руководством И.В. Лучицкого и

Ф.Я. Фортинского. Оставлен, по предложению профессора И.В. Лучицкого, для

приготовления к профессорскому званию по кафедре всеобщей истории сроком на 2

года. В 1894 г. Петрушевский прочел пробные лекции в Московском университете и

был принят на историко-филологический факультет в число приват-доцентов по

кафедре всеобщей истории. Тем не менее, вскоре он перешел в Варшавский

университет, где преподавал в 1897–1906 гг., будучи сначала экстраординарным, а с

1902 г. – ординарным профессором по кафедре всеобщей истории. Книга «Восстание

Уота Тайлера» (1897–1901 гг.) – главный и наиболее значительный труд

Петрушевского. Истории Англии был посвящен и другой цикл его работ, в котором

центральное место занимает его курс «Очерки из истории английского государства и

общества в средние века» (1903). К этому циклу принадлежит также его «Великая

хартия вольностей» (1903) и составленный им сборник документов политической

истории Англии XI–XIII веков (1936). Все они были посвящены преимущественно

политической проблематике, однако, для Петрушевского, подлинно научным может

быть только такое изучение политической истории, которое принимает во внимание

социальную основу политического развития. В 1906 г. Петрушевский был избран

ординарным профессором кафедры всеобщей истории Московского университета.

Одновременно с 1906 г. он вел лекционный курс и семинарские занятия на Высших

женских курсах, где в 1907–1911 гг. был деканом историко-филологического

факультета. В 1914 г. стал профессором Петербургского политехнического института.

После революции 1917 г. Петрушевский вернулся в Московский университет, но при

этом он много ездил с лекциями по другим городам. Он возглавил первый научно-

исследовательский института истории при факультете общественных наук МГУ

(РАНИОН, будущий Институт истории АН СССР). С 1929 г. занимается только

научной деятельностью. 121 Письмо И. В. Лучицкого к Д.А. Корсакову от 1904 г. // НМ РТ. ОПИ Фонд

Корсакова. № 123666. 122 Там же.

67

он путался в каких-то кружках и попал в тюрьму после какой-то

сходки. Его скоро выпустили, и он клянется и божится, что не знал о

преступном характере собрания. Стипендия пошла насмарку, и он стал

жить литературными трудами, много писал, попадался в «Вестнике

Европы» (по-моему, с претенциозной и неудачной статьей о Ницше).

Диспут его был в Киеве и степень ему дали, но при этом вышел

скандал, о котором и в газетах писали. Скандал этот устроили мы же

сами, т.е. профессора, особенно Челпанов (Георгий Иванович) и

Бубнов (Николай Михайлович), из которых второй как-то совсем и не

понимал, что он делает. На диспуте было публики столько, как я не

запомню, и пришла она на скандал, который хотела сама устроить, так

как его обвиняли, будто он кого-то повыдал, чтобы освободиться из

заключения. (Челпанов, как, оказалось, потом знал эту закулисную

сторону во время диспута, а мы прочие только недоумевали, что это

значит, что так много народу). Но публика скандала не сделала,

удовольствовавшись тем, что видела. Лучицкий не в меру расхвалил

книгу, другие не в меру разругали, диспутант имел вид мученика на

кресте123

– Теперь прошло почти 3 года. Как хорошо одаренный

человек, Тарле124

мог за них и умственно и нравственно вырасти.

123 Речь идет о защите Е.В. Тарле магистерской диссертации 14 октября 1901 г.

на которой он подвергся резкой и необоснованной критике. Консервативно

настроенные профессора Г.И. Челпанов и Н.М. Бубнов, к голосу которых по личным

мотивам присоединился В. В. Водовозов, обвиняли Е. В. Тарле в том, что он якобы

использовал не оригинал «Утопии» на латинском языке, а плохой немецкий перевод,

сделанный в свою очередь с английского, поставив, таким образом, под сомнение

научную добросовестность его диссертации. Кроме того, Тарле был брошен упрек в

непонимании юридических взглядов Томаса Мора и в том, что его труд носит

ненаучный характер. Однако диссертация Тарле получила весьма лестную оценку

прогрессивных профессоров Киевского университета. Очень тепло отозвался о работе

своего ученика И. В. Лучицкий, сумевший убедить Совет факультета в том, что он

заслуживает присуждения ему ученой степени магистра. См.: Из литературного

наследия академика Е.В. Тарле. М., 1981 124 Евгений Викторович Тарле (1875-1955) – советский историк, академик (с

1927; чл.-корр. с 1921). Окончил историко-филологический факультет Киевского ун-та

(1896). В 1903-17 - приват-доцент Петербургского ун-та. В 1913-18 - профессор

Юрьевского ун-та. С 1917 – профессор Петроградского ун-та. Педагогическую работу

Тарле затем продолжал в Ленинградском и Московском ун-тах. В годы перед

революцией 1905-07 при большой разносторонности интересов внимание в это время

68

…Кафедра была бы для него лично благодеянием, высвободив его из

литературного метанья. Без кафедры он может изболтаться и

исписаться, а кафедра спасла бы его»125

.

Кроме того, Д.А. Корсаков вел переписку с такими видными

профессорами, как С.Ф. Платонов и В.И. Герье126

. Они тоже

привлекал и Т. Мор, анализу «Утопии» которого он посвятил магистерскую

диссертацию «Общественные воззрения Т. Мора в связи с экономическим состоянием

Англии его времени»; защищена в 1901 в Киеве. В 1911 Тарле получил степень

доктора, защитив в качестве диссертации труд «Рабочий класс во Франции в эпоху

революции». После революции крупное научное значение имели основанные на

архивных материалах книги: «Рабочий класс во Франции в первые времена

машинного производства. От конца Империи до восстания рабочих в Лионе» (1928) и

«Жерминаль и прериаль» (1937). С кон. 30-х гг. Т. возвращается к жанру ист.

портретов. Книги «Наполеон» (1936) и «Талейран» (1939). В 1929-1931 гг. проходил

по «Академическому делу» и делу «Промпартии», сослан в Алма-Ату. Судимость

снята в 1937 г. В годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Е. В. Тарле

работал профессором кафедры истории (1941—1943) историко-филологического

факультета Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова—Ленина

(КГУ). Одновременно с педагогической деятельностью в КГУ Евгений Викторович

работал над подготовкой монографии «Крымская война». Являлся членом комиссии

по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (1942). 125 Письмо Ю.А. Кулаковского к Д.А. Корсакову от 22 августа 1904 г. // НМ

РТ. ОПИ Фонд Корсакова. № 123666. 126 Сергей Федорович Платонов (1860-1933) – российский историк. В 1882 г.

после окончания историко-филологического факультета Петербургского

университета, был оставлен для подготовки к профессорскому званию. Магистерская

диссертация «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как

исторический источник», была высоко оценена В.О. Ключевским и удостоена

Уваровской премии Академии наук. В 1890 г. Платонов стал профессором русской

истории Петербургского ун-та. Его докторская диссертация «Очерки по истории

смуты в Московском государстве XVI – XVII вв.».стала его главным трудом. Он также

издал источники начала XVII в. – «Русская историческая библиотека». СПб., 1891. Т.

13. В 1895 – 1902 гг. был приглашен преподавателем истории к великим князьям. В

1903 г. Платонов возглавил Женский педагогический институт. В 1908 г. стал членом-

корреспондентом Академии наук. Написанный им «Учебник русской истории для

средней школы» (СПб., 1909-1910) стал одним из лучших дореволюционных

учебников. К Октябрьской революции отнесся отрицательно. Участвовал в спасении

архивов и библиотек в Петрограде, возглавлял Археографическую комиссию,

Археологический ин-т, Пушкинский Дом, Библиотеку Академии наук и др. В 1920

избран академиком. В 1930 был арестован по сфабрикованному ОГПУ

«Академическому делу». Умер в ссылке в Самаре.

69

порекомендовали молодых ученых, достойных занять кафедру

всеобщей истории в Казанском университете. С.Ф. Платонов

касательно уже обозначенных кандидатов сообщил следующее: «И.И.

Иванова я совершенно не знаю. Другое же лицо (имеется ввиду В.В.

Новодворский), о котором Вы изволите спрашивать, мне известно: это

усердный, но мало талантливый человек, нервный и робкий, который

будет теряться в аудитории. Предмета он не подымет и слушателей не

привлечет»127

. В качестве достойных кандидатов на кафедру С.П.

Владимир Иванович Герье (1837-1919) – русский историк, общественный

деятель, член-корреспондент Петербургской Академии наук (1902), профессор

всеобщей истории Московского университета (1868—1904). В 1858 г., окончив

университетский курс, был оставлен для приготовления к магистерскому экзамену. В

это время он стал преподавать литературу и историю в первом московском кадетском

корпусе. В 1862 г. защитил магистерскую диссертацию: «Борьба за польский престол

в 1733 г.». В 1868 г. им была защищена диссертация: «Лейбниц и его век», на степень

доктора. В 1872 г. состоялось торжественное открытие Московских высших женских

курсов (курсы профессора В.И. Герье). Герье бессменно возглавлял их в первый

период деятельности – 1872-1888 годы, а после возобновления их работы – в 1900-

1905 гг. 127 Письмо С.П. Платонова к Д.А. Корсакову от 16 августа 1904 г. // НМ РТ.

ОПИ Фонд Корсакова. № 123666.

Александр Германович Вульфиус (1880-1941) - российский и советский

историк. В 1897 г. поступил на Историко-филологический факультет Санкт-

Петербургского университета. Специализировался по средневековой и новой истории

Западной Европы. После окончания Университета в течение 25 лет преподавал

историю и географию в Петришуле (Главном немецком училище св. Петра).

Опубликовал несколько монографий по истории Западной Европы, учебники по

средневековой и новой истории, неоднократно переиздававшиеся. В 1911 г. А.Г.

Вульфиус защитил магистерскую диссертацию «Очерки по истории веротерпимости и

религиозной свободы в XVIII в.». В 1916 г. защитил докторскую диссертацию

«Вальденское движение в развитии религиозного индивидуализма». В 1927 г.

Вульфиус в числе других руководителей 41-й школы (бывшей Петришуле) был

уволен, но ему удалось получить пенсию за 25 лет выслуги. В 1930 г. А.Г. Вульфиус

был арестован по «Академическому делу» и осуждѐн к высылке в Омск на 3 года.

Вторично арестован в 1937 г. и приговорѐн к 8 годам заключения. Умер в лагере под

Воркутой. В 1958 г. был посмертно реабилитирован.

Павел Павлович Митрофанов (1873 – 1917) – историк, филолог, один из

крупнейших исследователей истории Австрии. Окончил в 1896 г. историко-

филологический факультет Петербургского университета и оставлен для

приготовления к профессорскому званию. В 1898-1901 гг. – преподаватель русского

языка в Николаевской Царскосельской гимназии. После возвращения из заграничной

70

Платонов рекомендовал магистрантов А.Г. Вульфиуса как лучшего,

П.П. Митрофанова как очень бойкого, а также В.Э. Круссмана, хотя и

не магистранта128

. Д.Н. Егорова, В.С. Протопопова, а также весьма

известных в науке магистров всеобщей истории С.А. Котляревского и

А.Н. Савина предлагал пригласить в Казань профессор Герье129

.

командировки, продолжил учительскую деятельность: преподавал историю в 1-й С.-

Петербургской мужской гимназии, училище при евангелистско-лютеранской церкви

Святой Анны. С ноября 1904 г. был допущен к чтению лекций по кафедре всеобщей

истории в звании приват-доцента в Петербургском университете, в 1908 г. –

профессор Высших женских историко-литературных и юридических курсов Н. П.

Раева. Главные труды Митрофанова: «Политическая деятельность Иосифа II, ее

сторонники и враги» (1907, магистерская диссертация; нем. изд. 1909); «Изменения в

направлении четвертого крестового похода» («Византийские Времена», 1897);

«История Австрии» (СПб., 1910); «Offener Brief uber das Verhaltniss von Russland und

Deutschland» («Preuss. Jahrbucher», 1914).

Владимир Эдуардович Крусман (1879-1922) – историк культуры. В 1902 г.

окончил Историко-филологический факультет Петербургского университет и

оставлен для приготовления к профессорскому званию. Главным направлением

исследований стала английская история ХIV-ХV вв. и проблемы европейского

Возрождения и гуманизма. В 1903-1907 гг. работал в средних учебных заведениях

Санкт-Петербурга, на Бестужевских женских курсах, Высших коммерческих курсах. В

1908 г. приглашен в Императорский Новороссийский университет, кроме того

преподавал на Одесских высших женских курсах (с декабря 1908) и в гимназиях. С

сентября 1916 года назначен экстраординарным профессором кафедры всеобщей

истории. В 1917 г. переведен в Пермский ун-т. Оставил небольшое по объему научное

наследие – до двух десятков публикаций. Наиболее известные: «На заре английского

гуманизма. Английские корреспонденты первых итальянских гуманистов в

ближайшей своей обстановке» 1915 г.; «Джозафат Барбаро и Помпоний Лэт и их

путешествие по югу России» 1917 г. 128 Там же. 129 По наведенным справкам, С.А. Котляревский в сентябре 1904 г. уже

получил докторскую степень и претендовал на место П.Г. Виноградова в Московском

университете, окончательно покинувшего Москву. А.Н. Савин уехал на год в Англию

для работы над докторской диссертацией по аграрной истории Англии. См.: НА РТ.

Ф. 977. Оп. ИФФ. Д. 1948. Л. 2.

Дмитрий Николаевич Егоров (1878-1931) – историк-медиевист, историк

культуры, библиотековед, библиограф. Окончил историко-филологический факультет

Московского университета, где преподавал потом в 1901-11гг. и на московских

высших женских курсах, в московском коммерческом институте и в университете

имени Шанявского. Д.Н.Егоров занимался вопросами германской истории. Его

главные труды: «Этюды о Карле Великом» (Журнал Министерства Народного

71

В.К. Пискорский был согласен занять кафедру всеобщей

истории, но лишь в том случае, если не будет объявлен конкурс со

Просвещения за 1902 и 1903 года); издание «Lex Salica» (Киев, 1906, с

комментариями, в серии «Законодательные памятники древнего западноевропейского

права», под редакцией П.Г. Виноградова); «Славяно-германские отношения в средние

века. Колонизация Мекленбурга в XIII веке» (т. 1‒2, 1915). В 1913-15 гг. под

редакцией Егорова издан в трех выпусках обзор «Русская литература по всеобщей

истории». С 1919 г. Д.Н. Егоров работал в библиотеке Румянцевского музея

заведующим отделом всеобщей истории, в 1920-е гг. опубликовал ряд статей о

состоянии библиотечного дела в СССР, а в 1928 г. был избран членом-

корреспондентом Академии наук СССР. В 1930 г. он был арестован по

сфабрикованному ОГПУ «делу Академии наук». После годичного тюремного

заключения Д.Н. Егоров был выслан в Ташкент, где вскоре умер.

Сергей Андреевич Котляревский (1873-1939) – историк, правовед,

политический деятель. Окончил в 1894 г. историко-филологический факультет

Московского университета и оставлен для приготовления к профессорскому званию

по кафедре всеобщей истории. В 1899 г. – приват-доцент Московского университета, в

1901 г. защитил магистерскую диссертацию «Францисканский орден и римская курия

в XIII и XIV веках», а в 1904 г. – докторскую «Ламеннэ и современный католицизм».

Вскоре С.А. Котляревский перешел на юридический факультет, защитив и

магистерскую, и докторскую диссертации по государственному праву. С конца 1890-х

годов Котляревский совмещал занятия наукой с общественной деятельностью. Был

участником «Союза земцев-конституционалистов» и «Союза освобождения». С 1906 г.

становится масоном. В 1920 г. проходил в качестве обвиняемого по делу

«Тактического центра». Занимался исследованиями в области финансов, местного

хозяйства, международных отношений. С 1936 почѐтный член Международного

института юридической социологии. В 1938 г. арестован по обвинению «в

принадлежности к террористической организации и вредительской деятельности», а

через год приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1956 г.

Александр Николаевич Савин (1873-1923) – историк-медиевист, специалист по

истории Западной Европы в средние века и новое время, в частности аграрной

истории Англии, особенно XVI—XVII вв. Окончил в 1895 г. Историко-

филологический факультет Московского университета. Две его главные работы –

магистерская и докторская диссертации, посвящены аграрной истории Англии в

XVI в. – «Английская деревня в эпоху Тюдоров» (1903) и «Английская

секуляризация» (1906). С 1903 г. приват-доцент, с 1908 г. экстраординарный, в 1914-

1918 гг. ординарный профессор кафедры истории всеобщей историко-

филологического факультета, в 1919-1922 гг. профессор исторического/общественно-

педагогического отделения факультета общественных наук. После Октябрьской

революции работал также в Институте красной профессуры, участвовал в

деятельности Института истории РАНИОН, где вместе с Д. М. Петрушевским

руководил деятельностью медиевистов.

72

стороны Министерства народного просвещения. Факультет в надежде

обрести столь ценного специалиста всячески старался не допустить

министерского конкурса на кафедру всеобщей истории. Дело с

приглашением В.К. Пискорского разрешилось благополучным

образом, в конце октября 1905 г. Большинством голосов он был избран

сначала факультетом, а затем Советом университета130

.

В.К. Пискорский оказался не только талантливым ученым,

лектором, но и руководителем семинарских занятий, сумев создать из

своих семинаров своего рода «кузницу ученых-историков». Они, по его

мнению, служили необходимым дополнением теоретических курсов по

истории. В отличие от профессора-лектора, руководитель семинариев

не просто знакомил студентов с итогами своих размышлений, он

вместе с ними должен был пройти путь становления молодого

исследователя, помочь сформировать навыки ученого-историка и

привить любовь к этому кропотливому труду131

.

В самом начале пребывания В.К. Пискорского в университете по

его инициативе было напечатано от 50 до 100 экземпляров

документов, «составляющих предмет практических занятий студентов

по всеобщей истории»132

. На семинарах были изучены документы по

истории ремесленных цехов во Франции и Германии, изданные Ф.

Шмолером133

, а в 1908 г. они были разделены на две группы: одна

изучала памятники древнегреческого законодательства, главным

образом «Lex Salica», другая, в основном новички, литературу и

памятники эпохи Возрождения. Студенты, занимавшиеся на

семинарах, должны были представить рефераты по частным вопросам

данных разделов, которые были предметом разбора и обсуждения в

аудитории. Представленная на семинарах работа весьма выгодно

130 Из лиц, претендовавших на кафедру всеобщей истории, И.И. Иванов к

сентябрю 1905 г. был приглашен в Новороссийский университет, В.В. Новодворский,

будучи только магистром, притом с кругом занятий в области славяно-русской

истории, не рассматривался в качестве серьезного конкурента В.К. Пискорскому. См.:

НА РТ. Ф. 977. Оп. ИФФ. Д. 1948. Л. 35. 131 Краснова Ю.В. Историческое образование в столичных университетах

России... С. 21. 132 НА РТ. Ф. 977. Оп. ИФФ. Д. 1983. Л. 100. 133 НА РТ. Ф. 977. Оп. ИФФ. Д. 2027. Л. 23.

73

отражалась на достоинствах некоторых рефератов134

. Однако

практические занятия не замыкались только на истории: в 1909/10

учебном году В.К. Пискорский темой семинаров сделал методологию

истории135

.

Одна из заслуг В.К. Пискорского в казанский период

деятельности – его вклад в создание и развитие кабинета и библиотеки

для практических занятий по всеобщей истории. Именно благодаря

его ходатайствам о выделении дополнительных средств, выписке

новых книг от отечественных и зарубежных издателей, это учебно-

вспомогательное учреждение заняло достойное место среди других,

существовавших в то время при университете. На третий год

существования было составлено два каталога (алфавитный и

систематический)136

. Заданный В.К. Пискорским высокий уровень в

научной и педагогической работе кафедры поддерживался

последующими профессорами, которые не позволяли себе снизить его.

То, что в 1910-х гг. XX в. увеличивается число студентов,

оставляемых к приготовлению к профессорскому званию по всеобщей

истории, а из некоторых из них впоследствии вырастали выдающиеся

ученые-историки (Н.П. Грацианский), все это было заложено В.К.

Пискорским137

.

134 Там же. Д. 2073. Л. 17 об. 135 Обозрение преподавания на 1909/10 учебный год. Казань, 1909. С. 9. 136 В 1907 г. кабинет получил обширную комнату в главном здании, благодаря

чему студенты получили возможность заниматься изучением исторических

памятников в самой библиотеке, имея под рукой книги, которые обычно не выдаются

на дом. Оформление кабинета, мебель – все было приобретено при активной

деятельности Пискорского См.: Ученые записки Казанского университета. Казань,

1909. Ноябрь. С. 52. 137 Жизнь В.К. Пискорского оборвалась трагически. Вернувшись из

заграничной командировки, он отдыхал на даче в Васильево. 3 августа, вечером он

ушел прогуляться по окрестностям и больше не вернулся. Позже Пискорский был

обнаружен у полотна Московско-Казанской железной дороги. Следствие установило,

что он был сбит проходящим дачным поездом. Столь нелепая смерть стала

потрясением для факультетских коллег и прочего научного мира. Позже было решено

почтить память ученого, несмотря на короткий срок пребывания оставившего

значительный след в этом учебном заведении и вообще исторической науки. На

заседании факультета было решено в целях увековечивания памяти этого

74

Так сложились обстоятельства, что несколько ранее описанных

выше событий в Казанском университете в числе вакантных оказалась

кафедра теории и истории культуры. Связано это было с переводом в

1903 году профессора Д.В. Айналова138

в Петербург. Возросший

уровень науки требовал появления квалифицированных специалистов,

способных организовать научную и преподавательскую деятельность,

и удержать на должной высоте. Найти подходящего специалиста было

весьма проблематично, и облегчить поиски могли рекомендации

представителей научного сообщества.

После перевода в Санкт-Петербург Дмитрий Власьевич Айналов

не прервал связей с Казанским университетом, кафедру теории и

истории искусств, которого он занимал с 1890 г. Ему хотелось

«…посадить на казанскую кафедру по искусству работающего и

знающего человека»139

. Кроме того, Д.В. Айналов желал, чтобы его

преемник взял на себя заботы и о музее изящных искусств Казанского

университета, на обустройство которого было положено немало сил. В

период его попечительства экспозиции пополнили памятники

искусства, привезенные им из заграничных поездок, а также

предоставленные музею по его просьбам столичными коллегами. В

1901 г. в результате проведенной полной реорганизации музея были

образованы 3 отдела: 1) слепки античных скульптур; 2) отдел

коллекций (египетских и микенских древностей, русского

замечательного ученого установить в кабинете для практических занятий по всеобщей

истории его портрет См.: НА РТ. Ф. 977. Оп. ИФФ. Д. 2140. Л. 51 об. 138 Дмитрий Власьевич Айналов (1862-1939) – доктор истории и теории

искусств, профессор Петербургского университета (с 1903 г.). Окончил курс в

Новороссийском университете, с 1890 по 1903 год читал лекции в Казанском

университете; напечатал ряд работ по истории искусств древнехристианского,

византийского, русского, итальянского Возрождения; из них главнейшие: «Мозаики

IV и V веков» (СПб., 1895), «Эллинистические основы византийского искусства»

(СПб., 1900), «Памятники христианского Херсонеса» (М., 1901), «Этюды по истории

искусства Возрождения» (СПб., 1908), «Византийская живопись XIV столетия» (1917),

«История русского монументального искусства» (т. 1-2, 1932-33, на нем. яз.), «Этюды

о Леонардо да Винчи» (1939). В 1922-1929 гг. работал в Эрмитаже. Член-

корреспондент Российской АН (1914). 139 Письмо Д.В. Айналова – Д.А. Корсакову от 22 октября 1903 г. // НМ РТ.

ОПИ. Фонд Корсакова. Инв. № 123666-3276.

75

прикладного искусства); 3) библиотека (она насчитывала до 10 тыс.

томов)140

.

В поисках достойного кандидата Д.В. Айналов обращался к

своим знакомым профессорам, в частности, И.В. Цветаеву141

и С.Ф.

Платонову. В качестве претендентов на замещение кафедры

рассматривались Владимир Георгиевич Гиацинтов, Николай Ильич

Романов142

, с которыми вел переговоры профессор Цветаев. Но они

140 Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге / под ред. И.П.

Медведева. СПб., 1995. С. 274. 141 Ива́н Влади́мирович Цвета́ев (1847-1913) – российский учѐный-историк,

археолог, филолог и искусствовед, член-корреспондент Петербургской Академии наук

(с 1904 г. по разряду классической филологии и археологии), профессор Московского

университета (с 1877), тайный советник, создатель и первый директор Музея изящных

искусств имени императора Александра III при Московском императорском

университете (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени А. С.

Пушкина). Окончил Петербургский университет в 1870 г. Преподавал в Варшавском,

Киевском университетах. Основные труды И.В. Цветаева посвящены античной

филологии, изучению италийских языков, а также искусства, культурной и

общественной жизни древних народов. 142 Владимир Георгиевич Гиацинтов (1858-1933) – историк искусства. С 1900

— профессор Московского ун-та по кафедре истории искусства. Профессор кафедры

теории и истории искусств историко-филологического факультета (1919–1921).

Профессор кафедры теории и истории искусств факультета общественных наук (1921–

1922). Действительный член НИИ искусствознания и археологии при факультете

общественных наук (1922). И.о. директора Музея изящных искусств при МГУ (1921–

1923). Основные труды: Чарльз Дарвин, его жизнь и учение (1882); Возрождение

итальянской скульптуры в произведениях Николо Пизано. (1900); Первое

возрождение итальянской скульптуры и живописи // Книга для чтения по истории

средних веков. Вып. 4. (1903).

Николай Ильич Романов (1867-1948) – российский и советский искусствовед.

Окончил в 1889 г. историко-филологический факультет Московского университета.

Преподавал там же (1900‒11) и в Московском институте истории философии и

литературы (1938‒41). Хранитель отдела изящных искусств Румянцевского музея

(1910‒23), директор Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина (1923‒28).

Основные труды Р. посвящены западноевропейскому (преимущественно

итальянскому ренессансному) искусству; они отличаются тонкостью стилистического

анализа, глубиной историко-художественных обобщений. Занимался также русским

искусством (творчество А. А. Иванова, П. А. Федотова, В. Д. Фалилеева). Как педагог

оказал значительное воздействие на формирование советской школы искусствознания

76

ехать отказались: первого прочили на университетскую кафедру,

второй, даже если ему совсем не удастся достигнуть профессуры в

Москве, не желал переезда в Казань. Айналова это возмущало: «Ни

Гиацинтов, ни Романов еще не трудились, как следует, а требуют

непременно столичной кафедры»143

.

С.Ф. Платонов в качестве кандидата предлагал Алексея

Федоровича Каля144

. Дмитрий Власьевич высказался о нем как о

неподходящем для Казанского университета: «…в отчете написал, что

в Лондон ездил для проверки своих эстетических впечатлений, а о

занятиях в Музеях – ни слова… Говорят, он хочет открыть в

университете курс истории музыки, и играть при этом на рояле. Если

его взять в Казань, то на каких же инструментах он будет играть в

Музее искусств?»145

Даже если бы он согласился, Айналов

рекомендовал его не брать, так как из разговора с ним понял, что он

«…болтун и музыкант, который хочет занять кафедру, но не хочет

заниматься специальностью»146

.

Также упоминаются Федор Иванович Шмит147

, который в 1901-

1904 гг. был в заграничной командировке, работая в Русском

(М. В. Алпатов, Б. Р. Виппер, В. Н. Лазарев). Труды: Рембрандт (1904); А. А. Иванов и

значение его творчества (1907); История итальянского искусства (первая пол. XV в.)

(1909); Введение в историю искусства. (1917); Рафаэль (1946). 143 Письмо Д.В. Айналова – Д.А. Корсакову от 4 ноября 1903 г. // НМ РТ. ОПИ.

Фонд Корсакова. Инв. № 123666-3278. 144 Алексей Федорович Каль (1878 – после 1923) – историк музыки. Окончил в

1901 г. историко-филологический факультет Петербургского университета. Занимался

историей музыки у Гуго Римана и Кречмара, и 1902 г. защитил в Лейпциге

магистерскую диссертацию «Die Philosophie der Musik nach Aristoteles» (философия

музыки по Аристотелю). В 1904-1918 гг. приват-доцент Петербургского университета.

Специально занимался Робертом Шуманом, о котором напечатал несколько статей.

Сотрудничал в «Русской музыкальной газете» и в «Театре и искусстве». 145 Письмо Д.В. Айналова – Д.А. Корсакову от 22 октября 1903 г. // НМ РТ.

ОПИ. Фонд Корсакова. Инв. № 123666-3276. 146 Письмо Д.В. Айналова – Д.А. Корсакову от 10 ноября 1903 г. // НМ РТ.

ОПИ. Фонд Корсакова. Инв. № 123666-3277. 147 Федор Иванович Шмит (1877-1937) – искусствовед, теоретик искусства,

автор трудов по теории и практике музейного дела. Окончил в 1899 г. историко-

филологический факультет Петербургского университета. В 1909 г. защитил

магистерскую диссертацию, посвящѐнную византийским мозаикам мечети Кахриэ-

77

Археологическом институте в Константинополе, и собирался

возвращаться на родину, а также Оскар Фердинандович Вальдгауэр148

,

который был предложен в качестве кандидата Д.В. Айналову все тем

же И.В. Цветаевым. Если к первому он, несмотря на свою неприязнь к

немцам, относился вполне терпимо, то второй был подвергнут

безжалостной критике. «Имеет 20 лет от роду, и докторскую

немецкую степень, с которой хочет в России пробить дорогу. Знания

русского у него не более, чем у гимназиста IV класса. Нахальства и

карьеризма – сколько угодно. Он записывался в студенты

Петербургского университета, чтобы избежать воинской повинности,

Джами (монастыря Хора). С 1908 по 1912 гг. – ученый секретарь Русского

археологического института в Константинополе. В 1912 г. переезжает в Харьков, где

был профессором Харьковского университета (на кафедре истории искусств) и

харьковских высших женских курсов. Летом 1919 г. подписал коллективное письмо

харьковской интеллигенции «Воззвание ученых Юга России к ученым Западной

Европы», за что в 1920 г. был арестован, В 1921 переехал в Киев, где был избран

действительным членом Всеукраинской АН. В 1924 году переезжает в Ленинград, где

назначен директором института истории искусств, одновременно преподавал

Ленинградском Государственном университете. С 1930 по 1933 г. работал в

Государственной академии истории материальной культуры. В 1933 был арестован и

проходил по делу «Российской национальной партии». Приговорен к 5 годам ссылки

сначала в Акмолинске, затем в Ташкенте. Вторично арестован в 1937 г. и расстрелян.

Реабилитирован в 1956 г. Главные труды: Искусство (Основные проблемы теории и

истории), Л. 1925; Проблемы методологии искусствоведения, Л., 1926; Предмет и

границы социологического искусствоведения, Л., 1927. 148 Оскар Фердинандович Вальдгауэр (1883-1935) – советский искусствовед,

историк античного искусства. Один из основоположников научной методологии

музейного экспонирования. Учился в Мюнхенском университете (1900-03). В 1903 г.

защитил докторскую диссертацию «О портретах Александра Македонского». В 1916 г.

представил к защите диссертацию о Пифагоре Ригейском. Она была отклонена

Петербургским научным советом. В 1913-1919 гг. приват-доцент историко-

филологического факультета, в 1919-1930 гг. профессор факультета общественных

наук Петроградского, и затем Ленинградского университета. В 1920-1929 гг.

профессор Академии художеств. С 1903 работал в Эрмитаже. Основные труды

Вальдгауэра посвящены публикации, атрибуции и систематизации античных

памятников, хранящихся в музеях СССР: «Краткое описание собрания античных

расписных ваз», 1906, 2 изд., 1914; «Этюды по истории античного портрета», ч. 1-(2),

1921-38; «Римская портретная скульптура в Эрмитаже», 1923; «Лисипп», 1923;

«Мирон», 1923.

78

и хочет достигнуть докторства в Казанском университете. Это

прелюбопытно!»149

Самым достойным Д.В. Айналов считал Константина

Дмитриевича Чичагова150

, сына известного архитектора Д.Н. Чичагова.

Он характеризовался как человек, преданный наукам, с большими

знаниями, с отличным преподавательским опытом, кроме того, как

«очень трудолюбивый человек, а главное честного направления, что

редко среди его конкурентов. Он будет для студентов опытным

преподавателем с широким историко-художественным образованием,

а затем, несомненно, двигать вперед дело Музея»151

. Но ехать в Казань

с семьей на приват-доцентский оклад в 1200 рублей, уже зарабатывая

3000, он не мог. Д.В. Айналов предлагал провести его на

исполняющего должность экстраординарного профессора, чтобы не

потерять столь ценный кадр. Но в Казанский университет перевелся

Алексей Максимович Миронов152

, который, по словам профессора,

149 Письмо Д.В. Айналова – Д.А. Корсакову от 24 марта 1904 г. // НМ РТ. ОПИ.

Фонд Корсакова. Инв. № 123666-3273 150 Константин Дмитриевич Чичагов (1866-1920) – историк, искусствовед.

Окончил Историко-филологический факультет Московского университета с дипломом

I степени, и по представлению профессоров П.Г. Виноградова и И.В. Цветаева

оставлен для приготовления к профессорскому званию. В 1906 г. перевелся в

Петербургский университет. Работал в Петербургскомй конторе Дирекции

императорских театров сначала библиотекарем, а затем и директором

Художественной библиотеки при Дирекции театров. К.Д. Чичагов сотрудничал с

журналом «Ежегодник Императорских театров». В 1911 г. приглашен для

редактирования «Нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона», наряду с

другими выдающимися специалистами. 151 Письмо Д.В. Айналова – Д.А. Корсакову от 11 декабря 1904 г. // НМ РТ.

ОПИ. Фонд Корсакова. Инв. № 123666-3275. 152 Алексей Максимович Миронов (1866-1929) – искусствовед, историк

искусства. Окончил историко-филологический факультет Харьковского университета.

С декабря 1891 г. стал приват-доцентом кафедры теории и истории изящных искусств

Московского университета. В 1895 г. в Московском университете Миронов защитил

магистерскую диссертацию «Картины загробной жизни в греческой живописи на

вазах». Первая попытка защиты докторской диссертации «Альбрехт Дюрер, его жизнь

и художественная деятельность. К характеристике эпохи Возрождения в немецком

искусстве» (1901) закончилась неудачей. Вторая попытка «Изображение богини

Победы в греческой пластике» (1911) имела тот же результат. В 1906 г. он получил

направление на кафедру теории и истории искусств Казанского университета. С 1914

79

был полной противоположностью Чичагову, написавший две

диссертации, скандально защитивший магистерскую, и нигде не

могущий получить доктора, так как никто не принимает его работу.

Сам Д.В. Айналов о трудах Миронова мог дать только отрицательный

отзыв153

. Тем не менее, дело по предмету его конкурса тихо

продвигалось вперед. Так в мае 1905 г. был получен благоприятный

отзыв профессора Г.Г. Павлуцкого об ученых трудах А.М. Миронова,

вынесено постановление факультета: отложить окончательное

суждение о его деле до осени. За что Алексей Максимович был очень

признателен, считая, что «благожелательное содействие было бы для

меня драгоценным залогом того, что и в будущем служении моем

Казанскому университету моя деятельность могла бы совершаться при

наиболее счастливых условиях…154

» 24 марта 1906 г. он был назначен

исполняющим должность экстраординарного профессора Казанского

университета по кафедре теории и истории изящных искусств155

.

Несмотря на отрицательное отношение Д.В. Айналова,

А.М. Миронов оказался достойным преемником. Он разработал и

читал несколько новых учебных курсов: от истории античного

искусства, истории христианского искусства, искусства эпохи

Возрождения до истории искусства Нового времени. Кроме большой

педагогической и научной работы Алексей Максимович в 1908 г. стал

директором Музея изящных искусств. Много сил приложил для

пополнения коллекций музея не только копиями, но и подлинниками,

г. — ординарный профессор, а с 1916 г. — заслуженный ординарный профессор. Круг

его научных интересов расширился: от истории античного искусства, истории

христианского искусства, Возрождения до Нового времени. Труды: Эпоха

Возрождения в итальянском искусстве (1912); История эстетических учений (1913);

История христианского искусства (1916). 153 Там же. В настоящее время по этому вопросу сложилось иное мнение.

Современный историк Л.А. Сыченкова считает, что провал защиты обеих диссертаций

Миронова был связан не столько с научной несостоятельностью концепций автора,

сколько с неудачным подбором оппонентов, которые оказались некомпетентными в

предмете исследования. См.: Сыченкова Л.А. Алексей Максимович Миронов.

Попытка научной реабилитации // Эхо веков. 2004. № 1. 154 Письмо А.М. Миронова – Д.А. Корсакову от 23 мая 1905 г. // НМ РТ. ОПИ.

Фонд Корсакова. Инв. № 123666 155 НА РТ. Ф. 977. Оп. 619. Д. 18. Л. 117об.

80

а также продолжил научное описание экспонатов музея и осуществлял

закупку слепков античных статуй из Германии156

. А.М. Миронов в

1920-х гг. уехал из Казани, оказавшись в Ташкенте, стал профессором

Среднеазиатского государственного университета. Скончался в 1929 г.

Судьба всех этих ученых сложилась по-разному. Карьера

главных соперников В.К. Пискорского складывалась благополучно:

И.И. Иванов стал известным историком литературы и критиком, В.В.

Новодворский – специалистом по истории Польши и польско-русских

отношений. Кто-то умер в начале революции, как П.П. Митрофанов,

кто-то в годы гражданской войны от голода, как К.Д. Чичагов, кто-то

после серии бедствий – результатов потрясений смутного времени, как

В.Э. Круссман. Некоторые историки были репрессированы: одни

расстреляны как «враги народа» – Ф.И. Шмит, С.А. Котляревский,

другие закончили жизнь в ссылке в Ташкенте как Д.Н. Егоров, третьи

умерли в лагере как А.Г. Вульфиус. Кто-то скончался в 1920-х гг.–

первой половине 1930-х гг., избежав трагической судьбы многих. Это

А.Н. Савин, В.Г. Гиацинтов, О.Ф. Вальдгауэр. Некоторые нашли

возможность работать при советской власти, например Д.М.

Петрушевский, Е.В.Тарле157

, и даже оказали значительное воздействие

на формирование советской школы искусствознания, как, к примеру,

Н.И. Романов. Но нет сомнений в том, что выбор, сделанный в

отношении В.К. Пискорского, оказался весьма удачным и что А.М.

Миронов, несмотря на предвзятое к нему отношение, оказался

достойной кандидатурой в области научной, педагогической и

музейной работы.

156 Сыченкова Л.А. Основатели музея изящных искусств Казанского

университета: Дмитрий Айналов и Алексей Миронов // Вопросы музеологии. 2012. №

1(5). С. 109. 157 Интересным фактом является то, что Д.М. Петрушевский и Е.В. Тарле все-

таки оказались в Казани – во время эвакуации в годы Великой Отечественной войны.

81

Раздел 6. ЭТИКА СТОИЦИЗМА:

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ В ЕВРОПЕЙСКОЙ И РОССИЙСКОЙ

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЕ

Утверждение-лозунг «Россия есть страна европейская», вполне

применимое к устремленности страны к освоению достижений

античности как органической составляющей европейского

культурного наследия, рационалистической традиции Европы, требует

оговорок и пристального анализа в режиме сопоставления.

В этой связи обращает на себя внимание стоическое наследие,

актуальной составляющей которого представляется этическое учение.

Из основных составляющих стоической доктрины – физики

(космологии), логики (теории познания) и этики – именно последняя

начиная с заката античной эпохи вплоть до Нового времени была

наиболее популярной в европейской интеллектуальной традиции.

Именно она легла в фундамент европейского морального сознания. В

то же время необходимо признать, что она использовалась

избирательно и не без деформаций, возраставших по мере

хронологического удаления от первоисточника.

Долгое время наиболее неопределенным было представление об

исходном периоде существования стоической школы, то есть

представление о Ранней Стое (конец IV – середина II в. до н. э.).

Труды еѐ корифеев – Зенона Китайского, Клеанфа, Хрисиппа и других

представителей сохранились фрагментарно. Главным источником

сведений об «отцах-основателях» стоицизма был занимательный и

живой трактат Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях

знаменитых философов»158

. Однако, характер произведения, вызов

принципам системности изложения, сведение доктринальных

положений стоиков к анекдотам не способствовал глубокому

пониманию сущности стоицизма.

Между тем важнейший вклад Ранней Стои в поздний стоицизм –

ориентация на идеал, образ мудреца, наделенного истинной свободой.

Этот образ наиболее оптимально воплощен в биографической легенде

158См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых

философов / пер. и прим. М. Л. Гаспарова; общ. ред. и вступ. ст. А. Ф. Лосева. (Серия

«Философское наследие»). М., 1979.

82

о Сократе, почитаемого стоиками. По всей видимости, значительную

роль возымели обстоятельства смерти Сократа, затмившие

добровольный, но мирный уход из жизни основателей стоицизма

Зенона и Клеанфа. Однако именно Сократ, неправедно приговоренный

к смерти, отказавшийся бежать от своей судьбы, в наиболее яркой

форме акцентировал тезис стоической этики. Хотя образ Зенона как

основателя школы не померк, но символическая роль древнего

стоического мудреца в большей степени было приписана Эпиктету и

Сенеке.

Трансформации подверглось учение Средней Стои (III вв. до н.

э.), сохранившееся лишь фрагментарно. В последующем греческий

первоисточник был практически переиначен его римским

перетолкованием. Основная причина перетолкования заключалась в

том, что римский публицист, философ и политик Марк Туллий

Цицерон вознамерился «привить» греческую философию к почве

Древнего Рима. В серии трактатов он попытался по-своему

интерпретировать учения авторитетных философских школ эпохи. И

хотя сам Цицерон воспринимал себя учеником академиков, стоики

повлияли на него не в меньшей степени. Об этом свидетельствует его

сочинение «Тускуланские беседы»159

.

Цицерон искусно адаптировал понятийно-неразгаданный

греческий язык стоической философии на общеупотребимую латынь,

что породило ее популярность среди читающей публики. Заметим, что

уже в эпоху Нового времени Цицерон был излюбленным римским

автором, по текстам которого студенты и приверженцы римской

литературы штудировали латынь, философию, изучали азы риторики.

Поэтому не стоит недооценивать вклада Цицерона в популяризацию

стоической доктрины, причем не только в древности. Немалую роль

для христианской философии сыграло учение Цицерона о

естественном праве, которое «вечно и неизменно, обязательно для

всех народов во все времена»160

. Цицерон актуализировал проблему

равенства всех людей, имевшую для христиан религиозное значение.

159 См.: Цицерон Марк Туллий. О пределах блага и зла. Парадоксы стоиков. М.,

2000. 160Theimer W. Geschichte der politischen Ideen. Bern, 1955. S. 48.

83

Отметим также, что именно этот античный ритор был

образцовым римским гражданином, воплотив ряд системообразующих

аспектов стоического мудреца. По всей видимости, именно это

обстоятельство способствовало тому, что стоицизм стал

ассоциироваться с римской гражданской доблестью161

. Фиксацией

данного суждения служат легендарные жизнеописания известных

римских стоиках, живших в I в. до н. э. – Марка Юния Брута и Катона

Утического. Будучи идейными сторонниками республики, они

предпочли самоубийство в момент поражения в борьбе против

узурпаторов162

.

На их фоне греческие философы Средней Стои Панэтий и

Посидоний перестали быть эталоном. В результате читающая публика

Нового времени увидела в стоицизме философию гражданской

доблести, вобравшую в себя принципы республиканизма,

тираноборства, жертвенной смерти, которые отсутствуют в

изначальной доктрине школы. «Республиканский стоицизм» достиг

апогея славы в эпоху Просвещения. В России под его влиянием

находились А.Н. Радищев и декабристы163

. Не избежал его и молодой

161 Связь философии стоицизма с римской гражданской доблестью ярко

иллюстрирует Монтескье в своих трактатах «О духе законов» (24, 10) и

«Размышления о причинах величия и падения римлян». 162Катоном восхищался Данте (1-я песнь «Чистилища»); в ХѴIII в. ему был

посвящен ряд драм – из самых известных назовем драмы Аддисона с прологом Поупа

(1713), Дешампа (1715), Готшеда (1731) и Бодмера (1735), а также музыкальных и

живописных произведений. См.: Fehrle R. CatoUticensis. Darmstadt, 1983; Oberreuter

Kronabel G. Der Tod des Philosophen.Untersuchungen zum Sinngehalteines

Sterbebildtypus der franzesischen Malerei in der zweiten des 18.Jahrhunderts. Muenchen,

1986. Отношение потомков к Бруту было более противоречивым и во многом зависело

от оценки ими Цезаря: Данте, видевший в созданной Цезарем Римской империи

прообраз идеальной монархии будущего, поместил Брута как предателя в последний

круг ада – рядом с Иудой Искариотом. Противники тирании, напротив, прославляли

Брута: ср. «Путешествия Гулливера» Свифта, драмы «Смерть Цезаря» Вольтера и

«Второй Брут» Альфьери. См.: Gordon DJ. Giannotti, Michelangelo and the Cult of

Brutus // Fritz Saxl, 1890-1984. A Volume of Memorial Essays from his Friends in England.

London, 1957.P. 281-296; Clarke M.L. The Noblest Roman. Marcus Brutus and his

Reputation. London, 1981. 163 См.: Салимгареев М.В. Социально-философский компонент в доктрине

декабризма: к проблеме стоического идейного наследия // Историческое знание:

84

Пушкин164

. Иначе сложилась судьба позднего стоицизма165

.

Произведения философов Поздней Стои (І-III вв.) дошли до

современности в достаточно полном виде. Это этические трактаты и

«Нравственные письма к Луцилию» Сенеки Младшего,

«Рассуждения», «Руководство» и «Апофегмы» Эпиктета и

«Размышления» Марка Аврелия.

Данные труды с определенной регулярностью переиздавались в

Западной Европе с XV в. Жизнеописания этих мыслителей укрепляли

авторитет их учения. Предсмертное мужество Сенеки166

, рабство и

бедность Эпиктета, мудрое правление Марка Аврелия167

превратились

в назидательные образцы для подражания. Существенных искажений

в эпоху позднего стоицизма не наблюдалось. Этический компонент

исходно в нем господствовал. Радикальность некоторых аспектов

теории ранних стоиков со временем была преодолена. В центр

выдвинулась саморефлексия и аскетика, оттенявшая исходные

формулы интимно религиозными красками. Такие изменения стали

основой «когнитивной эмпатии» в последующие эпохи.

Рецепции стоицизма во многом способствовала определенная

близость античных идеалов христианской этике. Первые контакты

этических доктрин относятся к эпохе ранней патристики, когда первые

отцы церкви использовали некоторые элементы стоической этики и

заложенные в ней основы духовной практики168

. С христианской

теоретические основания и коммуникативные практики: мат. научной конф. М., 2006.

С. 109-112 164 См.: Лотман Ю.М. Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII

века // Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб., 2002. С. 248-253;

Лотман Ю.М. Источники сведений Пушкина о Радищеве (1819 – 1822) //Лотман

Ю.М. Пушкин. СПб., 2003. С. 765-785; Лотман Ю.М. Письма. 1940-1993. М., 1997. С.

336. 165 См.: Столяров А.А. Стоя и стоицизм. М., 1995. 166Hess G. Der Tod des Seneca. Ikonographie – Biographie Tragodientheorie //

Jahrbuch der deutschen Schillergesellschaft. 1981. Bd. 25. S. 196-228. 167См.: Stertz S. A. Marcus Aurelius as Ideal Emperor in Late Antique Greek

Tradition // The Classical World. 1977. Vol. 70, № 7. P. 433-439. 168Spanneut М. Le Stoi'cisme des Peres de Feglise. De Clement du Rome a Clement

d'Alexandrie. Paris, 1957; Адо П. Духовные упражнения и античная философия. М.;

СПб., 2005. С. 65-86.

85

этикой входили в определенный резонанс стоические добродетели

кротости, терпимости, а так же концентрация внимания на моральном

долге и внутренней жизни души169

. Стоики имели свои интересные

христианам суждения о «плане божием», об ответственности перед

богом, но их представления были «отравлены» духом

самодостаточности человека и мира. Стоики намного сильнее

повлияли на мышление западного христианства, чем на мышление

восточного170

. С развитием патристики интерес к стоической этике в

христианском богословии снизился, но это не снимало актуальности с

наработанной стоиками аскетики, она, как и прежде, продолжала

пользоваться популярностью.

В последующие столетия, вплоть до позднего Средневековья и

эпохи Возрождения разрозненные стоические идеи, оторванные в

восприятии от школьной традиции, буквально блуждали в

европейской моралистике в виде набора афоризмов, расхожих идей.

Важно отметить, что христианство, вне каких либо конфессий

по своей философской тональности дуалистичически-пессимистично,

в то время как этика позднеримских стоиков монистически-

оптимистична и это центробежное несовпадение во многом отдаляло

их друг от друга. Христианство полагает природный мир дурным,

безжалостным, ибо на нем положена дьявольская печать. Мир лежит

во зле и в этом можно убедиться, взглянув на царящие в нем

демонические законы взаимопожирания. Римские стоики, вслед за

своими предшественниками идеализируют мир, считая его в большей

мере сгармонизированным и не смотря на очень схожие этические

конструкции, христианство и стоицизм исходят из противоположных

мировоззренческих полюсов.

Большое значение играет то, что навстречу этическим учениям

нового времени в позднеримском стоицизме выдвигается такая

169 См.: Салимгареев М.В. Стоические мотивы в ранних диалогах Августина //

IX Международная конференция «ЛОМОНОСОВ – 2002» [Электронный ресурс]

www.hist.msu.ru /Science/ LMNS2002 /67.htm (дата обращения 02.03.2015) 170 На роль христианского стоика более всего претендует Св. Амвросий

Миланский. Отметим, что среди отцов Церкви влияние стоицизма испытали такие

ранние апологеты как Кирилл Александрийский и Немесий Эмесский. См.: Schilling

O. Naturrecht und Staatnach der Lehre der alten Kirche. Paderborn, 1914. S. 139-140.

86

философская точка зрения, в которой взаимодействующие с

христианской этикой идеи вырастают как продукт рационального

мышления. Начиная с эпохи Возрождения в Европе все отчетливее

звучат голоса позднеримских римских стоиков, в XVI столетии

начинается эра оживления стоического наследия, которую можно

называть эпохой неостоицизма. В эту эпоху возникают всходы идей

щедро посеянных Эпиктетом, Сенекой, Марком Аврелием. Не забудем

упомянуть и Цицерона, чьи речи и идеи гармонично вошли в

фундамент интеллектуальной европейской культуры.

Интересно, что интеллектуалы новой эпохи идентифицирует

гуманистическую по своей сущности этику позднеримского стоицизма

с христианской и противопоставляют схоластической этике. Через

представителей Поздней Стои христиане нового времени приходили к

осознанию того, что нравственное представляет собою нечто

непосредственное. Эпиктет, Сенека, и Марк Аврелий по форме и по

содержанию говорят так же как Иисус Христос. Этим они

способствуют распространению такого мировоззрения, в котором

рациональная этика и этика Евангелия тождественны.

Идеологический смысл этого явления скрывался, по

определению А.А. Столярова, «в утолении жажды в определенном

мировоззрении»171

. Постепенно стоицизм из разрозненных отрывков

превращается в систему, которая, дополняя христианство, по-особому

формирует взгляд на мир. Необходимо отметить, что это происходило

в условиях, когда стала ощущаться невероятная потребность не в

«сухом» академическом учении, так или иначе трактующем этические

дилеммы, нужда была в «живом» стоицизме, который смог бы в

повседневных тревогах стать пристанью для метущегося

человеческого сознания, неспособного к умиротворению и

спокойствию без внешнего нравственного руководства.

Терапевтический компонент стоицизма стал выступать своеобразным

суррогатом «веры на все времена».

171 Столяров А.А. Стоицизм в зарубежной историографии: материалы к

истории изучения одного философского направления // Материалы к историографии

античной и средневековой философии. М.,1989. С. 76.

87

Стоическая мудрость в это время стала не только

«успокоительным бальзамом для образованных людей, которые не

могли вынести этого тревожного, зыбкого существования»172

, она

превращает этику Нового времени в локомотив веры в прогресс. В

ряде случаев неостоицизм, взятый на вооружение политической

элитой некоторых европейских стран, был направлен на организацию

жесткой дисциплины во многих социальных институтах, прежде всего

в армии173

.

Со стоицизмом на протяжении всего Нового времени в

этические конструкции европейцев вливается «свежая струя», которая

активизирует стимулы к деятельности, непосредственно заложенные в

христианской этике, а вера в прогресс становится отныне путеводной

звездой174

.

В XVII в. вдохновения от стоиков черпали многие мыслители.

Среди них, конечно, Жюст Липс – ключевая фигура для европейского

гуманизма XVII столетия. Именно он впервые предпринял попытку

полной реконструкции учения Стои. Кроме того, его перу

принадлежат важнейшие философские и политические трактаты,

основанные на стоических идеалах мудрости. Другим знаменательным

представителем неостоицизма стал политик и религиозный деятель

Гийом Дю Вер, поставивший перед собой цель – укрепить

христианство надлежащим философско-этическим основанием.

Христианская адаптация стоической этики ни до, ни после его жизни

не имела столь глубокой проработанности и основательности. В том

же ряду мыслителей мы должны указать священника Пьера Шаррона.

Будучи приверженцем ортодоксальной христианской позиции, он

вместе с тем в своем произведении «О мудрости» утверждает, что

этика стоит над традиционной религией и может держать себя

независимо по отношению к ней, нисколько не поступаясь при этом

своим существом и своей глубиной175

.

172 Кланицаи Т. Что последовало за Возрождением в истории литературы и

искусства Европы // XVII век в мировом литературном развитии. М., 1969. С. 84. 173 Oestreich G. Neostoicism and the Early Modern State / trans. D. McLintock.

Cambridge, 1982. pp. 271-272. 174 См.: Швейцер А. Культура и этика. М., 1973. С. 234. 175 Столяров А. А. Стоя и стоицизм. М., 1995. С. 342.

88

Кроме вышеупомянутых авторов, отметим также и то, что

определенное влияние стоицизма испытывает Гуго Гроций, особенно в

своем известном труде «О праве войны и мира», где он формулирует

принципы естественного и международного права и тем самым

отстаивает требование разума и гуманности в области права. В

означенный список авторов отнесем и Декарта, чей этический идеал

насквозь принизан неостоическим духом. Стоит отметить, что его

этическое учение о великодушии, самообладании, подчинении

страстей, изложенное им в «Страстях души», создается под

впечатлением моральных воззрений Дю Вера. Декарт, отстаивая

стоические идеи, рассуждает о непреклонном владении человеком

страстями, о внутренней уравновешенности. «Он преклонялся перед

силой человеческого духа и способностью последнего властвовать над

обстоятельствами. Декарт не осуждает страсти как таковые. Они могут

служить действенным стимулом поведения, вдохновлять личность на

подвиги. Однако страсти должны санкционироваться разумом,

соответствовать представлениям об истине и добродетели. Что же

касается «дурных» страстей, то Декарт учит, как следует бороться с

ними, вытесняя их из сознания и подавляя»176

. Данный перечень

мыслителей можно продолжить именами не только Джовани

Манцини, Джозефа Холла, Антуана Леграна, Геца де Бальзака, но и

фигурами Пуфендорфа, Спинозы177

.

Стоическая мудрость в описываемое время стала не только

«успокоительным бальзамом для образованных людей, которые не

могли вынести этого тревожного, зыбкого существования». Она

«впрягает» этику Нового времени в локомотив веры в прогресс. Со

стоицизмом на протяжении всего Нового времени в этические

конструкции европейцев вливается «свежая струя», которая

активизирует стимулы к деятельности, заложенные в христианской

этике. Вера в прогресс становится отныне путеводной звездой. В тоже

время идея соединения стоической и христианской этики не была

встречена единодушно. Особенно критиковали данный подход

176 Виппер Ю. Б. Французская литература 30-х и первой половины 40-х годов

XVII в. // История всемирной литературы. М., 1987. Т. 4. С. 115. 177 Столяров А. А. Ук. соч. С. 344-345.

89

сторонники янсенизма, выступавшие с критикой неостоицизма. В

тоже время неостоическая доктрина, взятая на вооружение

политической элитой некоторых европейских стран, был направлена

на организацию жесткой дисциплины во многих социальных

институтах, прежде всего в армии и по новому организованной

бюрократии178

.

К XVII в. сила воздействие неостоицизма на интеллектуальную

элиту европейского общества стала постепенно ослабевать, а в эпоху

Просвещения христианизированный стоицизм сменился набиравшим

популярность эпикуреизмом и республиканским стоицизмом.

Очередной всплеск интереса к поздним стоикам возник на волне

Французской революции. В условиях нараставшей секуляризации

культуры и кризиса христианских ценностей их доктрина стала одной

из последовательных нерелигиозных программ нравственного

совершенствования. Стоицизм и христианство вновь боролись за умы,

однако при этом они не вступали в открытый конфликт, лишь

дополняя, а в случае необходимости и заменяя друг друга179

. В то же

время функционально стоическая мораль долгое время находилась

между религиозным и философским знанием, религиозной и

философской практикой по адаптации сознания к жестоким реалиям

жизни. Ее успех лежал в том, что для многих ее последователей она, с

одной стороны, была свободна от директивности религиозных догм, а

с другой не увязала в умозрительности и отвлеченности философии.

На протяжении всего XVIII столетия в интеллектуальной и

духовной жизни России вслед за Европой постепенно нарастало

персоналистическое умонастроение, при котором человек,

человечество и человеческая деятельность в целом и в конкретных

областях, прежде всего в культуре и духовности, мыслятся как

автономные и самодостаточные. На этом пути перед взором

мыслящих, прогрессивных людей вставали образы стоической

178 Oestreich G. Neostoicism and the Early Modern State / trans. D. McLintock.

Cambridge, 1982. pp. 271-272 179 Характерные примеры синтеза стоицизма и христианства есть в дневниках

французского историка Ж. Мишле (1798-1874), в течение многих лет жившего «по

Марку Аврелию». См.: Адо П. Указ.соч. С. 170-196.

90

мудрости, философского и литературного наследия, что стало

отголоском европейской моды на стоицизм.

Большую популярность стоической этики в позднеримском

варианте можно объяснить не только универсальностью системы,

которой можно было воспользоваться без страха впасть в ересь. В

стоической этике можно было обнаружить вполне готовые к

употреблению психотехники контроля сознания. Подобные методики

душевной интроспекции и душевной терапии безусловно были и в

православной святоотеческой традиции, однако стоицизм в свете

модных европейских тенденций выглядел более привлекательным.

Обратим внимание, что стоическое самосовершенствование

зиждилось не на катарсическом преображении, не на Откровении,

которое в христианстве выступает ключевым аспектом богопознания и

самопознания. Стоицизм делает акцент на повседневной и методичной

работе ума, постоянных, кропотливых духовных упражнениях,

которые позволяют следовать путем Истины и Света без внешней,

сверхъестественной помощи. Многие фундаментальные основы

стоицизма функционируют одновременно в двух плоскостях: как

этические правила и как психотерапевтические средства180

. Одни из

них помогают одолевать страсти, другие бесстрашно встречать

нежданные повороты судьбы и находить счастье в гордом осознании

собственной добродетели181

.

180Об универсальном характере стоической этики у А.Галича: «...были потом

сии стоические учения приняты всею позжею философиею до наших времен, как

природной противницы стоицизма с тем разве небольшим отличием, что иногда

выражаемы были мягче, нередко слабо, иногда же и непомерно увеличиваемы, как

доказывает то сличение стоицизма с нравоучением христианским и монашеским, а

потом и с Лейбницевым, основывающимся на усовершенствовании, и наконец, с

Кантовым и Фихтевым чистым умственным нравоучением». – Галич А. Указ. соч. С.

136. 181Современному исследователю в условиях значительного выбора различных

психотерапевтических школ, необходимо внимательно подойти к вопросу о важности

стоической этики для отечественной культуры ХѴIII – начала XIX в. Не стоит

забывать, что некоторые античные психотехники нам знакомы не из первоисточников,

а в составе анонимного багажа «универсальной мудрости», в котором сейчас находим

следы многих античных доктрин.

91

Однако стоит признать, что интерес к стоикам в России возник

не синхронно, а с некоторым запозданием. Произведения стоиков

доставлялись в русские библиотеки и на стол читающей публики не

только из-за границы. Стоит обратить внимание, что на протяжении

второй половины XVIII в. идет активная издательская деятельность.182

Кроме того, шла активная переводческая работа. Возникают

классические переводы стоических фрагментов, принадлежащие кн.

М.М. Щербатову и авторам круга Н.И. Новикова183

. Основное

внимание обращено к позднеримским представителям стоицизма –

Эпиктету, Сенеке и Марку Аврелию184

. Их философия и мысли были

камертоном идеологии просвещенного абсолютизма.

182Анализ публикаций показывает, что стоицизм за период с середины XVIII по

начало XX века по своей популярности занимает третье место после Платона и Аристотеля.

Популярность стоицизма в сравнении с последними вполне сопоставима. При этом в

стоицизме приоритеты распределились в пользу Поздней Стои. В ней самой на первом месте

по количеству публикаций источников и литературы стоит Сенека, затем Марк Аврелий, на

последнем месте Эпиктет. См.: Сводные данные о продаже книг в академической лавке

(август 1794 – начало 1798) // Книга и книготорговля в России в XVI – XVIII вв. Сб.

трудов. Л., 1984; Тюличев Д.В. 1) Распространение книг, изданных Академией наук на

русском языке в Москве в 50-е гг. XVIII в. // Там же; 2) Продажа в Москве изданий

петербургской Академии наук в начале 60-х гг. XVIII века // Русские книги и

библиотеки в XVI – XIX вв. Сб. научных трудов. Л., 1983. 183 См.: Лучи мудрости, или нравоучительные и полезнейшие рассуждения

Сенеки и Плутарха. Пер. с лат. М., 1785. Ч. 1. Кн. 1-3. 184Первым был переведен Марк Аврелий («Житие и дела Марка Аврелия

Антонина цесаря римского, а при том собственные и премудрые его рассуждения о

себе самом... ». СПб., 1740). Перевод С.С. Волчкова выдержал в XVIII в. пять изданий;

см. «Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века» (далее - СКРК),

№ 45-49. О псевдоаврелианском сочинении Антонио де Гевары «Золотые часы

государей », также пользовавшемся большой популярностью в России, см.: Гаврилов

А.К. Указ.соч. С. 126-128; РакВ.П. «Часы правителей» в русских переводах XVIII

века// Сервантесовские чтения. Л., 1985. С. 15-19. Первый перевод «Руководства» и

«Апофегм » Эпиктета был сделан Г.А. Полетикой - «Епиктита стоического философа

Енхиридион и Апоффегмы...» (СПб., 1759; второе издание. СПб., 1767, СКРК №8650,

8651). Больше всего в XVIII в. издавали Сенеку: «Дух Сенеки, или Изрядные

нравоучительные рассуждения сего великого философа». М., 1765 (СКРК № 6439);

«Сенеки христианствующего нравственные лекарства...». М., 1783 (СКРК № 6441);

«Луция Аннея Сенеки О управлении мира, о божий промысле и как многая злая

благим мужам случаются». СПб., 1786 (СКРК № 6440); и т. д. Об изданиях стоиков

92

Усматривая в античной культуре фундаментальные основы

европейской цивилизации, российские интеллектуалы, писатели,

мыслители искали в античной традиции отзвуки животрепещущих

вопросов бытия человека и функционирования культуры, поэтому

вполне закономерно, что стоическое наследие выступило как некий

катализатор культурного самосознания нарождающейся

интеллигенции185

. Переводчики и читатели были наполнены

стремлением к самоуглубленной внутренней работе по

самосовершенствованию. Такая доминантная интенция сближала

тайное вольнодумство масонов и «мистический бунт» против

вольтерьянства. Это направление мысли получило название

«общественное открытие сердца», оно было популярно в масонской и

околомасонской среде. Подобные тенденции сохранились и в

последующем веке. Общеизвестно, что одной из важных особенностей

развития отечественной мысли XIX – начала ХХ вв. явились

философские поиски, порожденные острой необходимостью

осмысления идей, вдохновлявших либеральную публику на

протяжении предыдущего столетия.

Общее представление о стоической философии, по всей

видимости, имелось у многих образованных людей эпохи рубежа

XVIII- XIX вв., но полное знание оригинального учения стоицизма во

всех его тонкостях вряд ли было доступно широкому кругу любителей

античной философии. Однако необходимо признать, что

историография и доксография этой эллинистической школы в

середине XIX в. уже вполне сформировались и были доступны через

зарубежные публикации, проникавшие в Россию.

см. также: Черняев П.Н. Следы знакомства русского общества с древне классической

литературой в век Екатерины II // Филологические записки. 1904. № 3-4. Отд. 1. С. 11. 185 В России в условиях «абсолютистского общества формировался особый

идеал личности, главным в котором было полное единство и даже полное подчинение

индивидуальных интересов государственным. И естественно, где же как ни в

нравственных трактатах стоиков и биографиях римских героев можно было найти ему

подтверждение» (Червина Е.В. Русское философское антиковедение XVII – XX веков

(историографический обзор) // Историографические проблемы философского

антиковедения. М., 1990. С. 10).

93

Не могли не повлиять на восприятие стоицизма популярные в

России труды Иманнуила Канта186

. Интерес этого немецкого философа

к стоикам вполне объясним, поскольку они, по его убеждению,

наиболее полно раскрыли вопросы, связанные с понятием морального

долга. Обращение стоиков к проблемам возникновения и проявления

добродетели имели для Канта большое значение. В «Критике чистого

разума» Кант попытался определить идеал чистого разума, и в этом

он, по всей видимости, отталкивался от образа стоического мудреца,

являвшегося воплощением чистых добродетелей.

В то же время Кант понимал, что стоический мудрец – это

рафинированный субъект, который существует только в виде

интеллектуальной конструкции и поэтому полностью совпадает с

самой идеей мудрости. «Хотя и нельзя допустить объективной

реальности этих идеалов, тем не менее, нельзя на этом основании

считать их химерами: они дают необходимое мерило разуму, который

нуждается в понятии того, что в своем роде совершенно, чтобы по

нему оценивать и измерять степень и недостатки совершенного»187

.

Кант очень четко проводит демаркационную линию между идеалом и

реальностью, что порождает парадоксы практического разума и

коллизии нравственного совершенствования. В конечном итоге Кант

отрицает рецепт стоиков, а именно, возврат к естественному,

изначальному, чистому состоянию человека, к атараксии,

содействующих формированию человеческих добродетелей. Кант

усматривает ценность не в высоконравственном стоическом мудреце:

на пьедестал он возводит личность, которая страдает и мечется,

личность, наполненную не только добродетелями, но и пороками.

Воззвания стоиков к переходу в «естественное состояние» для

Канта – чистая утопия. «Если говорят о счастье дикаря, то это не для

того, чтобы вернуться в леса, а лишь для того, чтобы знать, что

пришлось потерять в одном отношении, приобретая в другом»188

.

Философ подвергает жесткой критике эвдемонизм античной этической

186 См.: Круглов А.Н. Философия Канта в России в конце XVIII – первой

половине XIX веков. М., 2009. 187 Кант И. Критика чистого разума // Соч. в 6 т. М., 1963-1966. Т. 3. С. 208. 188 Кант И. Критика чистого разума. С. 199

94

мысли в целом и стоической в частности. Основанием является

претензия стоиков на поиски счастья, зарождающие гипотетические

императивы, замутняющие этические намерения и фиксирующие их

на том, что стоит делать, а не на том, как необходимо поступать.

Исповедуя христианскую мораль и акцентируя внимание на чистоте

помыслов, немецкий мыслитель в конечном итоге резонирует с

христианскими принципами отечественной духовной традиции.

Критически в отношении стоицизма был настроен и Гегель.

Интерес к нему проснулся у Гегеля в связи с революционными

волнениями во Франции. Философ уделяет стоикам целую главу в

своих лекциях по истории философии, некоторые аспекты стоицизма

он освещает в своей «Феноменологии духа». Обнаруживая резонанс

стоической философии и «заката» античного мира, он отмечает

видоизменение в представлениях о предназначении философии,

которую стоики стали определять теперь через дуальность вопросов о

критерии истины и о мудреце189

. Гегель не одобряет последствий

такой постановки стоического философствования. Гегемония их

догматизма и формализма выхолащивает сущность вопроса о

критерии оценки истинности190

. Однако Гегель не остается

равнодушным к проблемам стоической гносеологии. Он пристально

разбирает ряд оригинальных стоических понятий, особенно его

интересует понятие ἡσυνκατάθεσις – «одобрение» (формулировка

мысли стоиков об активности субъекта познания). Надо сказать, что

стоицизм Гегель в целом воспринимал по критерию степени

приращения свободы самосознания в период античности, то есть как

особый этап в истории европейского духа. При всей критичности

Гегель все же отмечает высокий уровень осмысления философских

вопросов, достигнутый европейским сознанием в этом учении.

Русской религиозной философской мыслью стоицизм также

подвергся в ХIХ в. определенной критике. Например, И.В. Киреевский

больше увлеченный оценкой Аристотеля, отмечает, что стоическая

мораль была пронизана добродетельною гордостью. «По убеждению

стоической школы, только одна мудрость может освободить человека

189 Гегель Г. Лекции по истории философии. Книга вторая. СПб., 1994. С. 337 190Там же. С. 303.

95

от нужд и тяжестей житейских… Немногие примеры стоической

добродетели составляют только редкие исключения, яркие

противоположности общему настроению, и больше подтверждают,

чем ослабляют, понятие о всеобщем отсутствии внутренней

самобытности. Ибо стоицизм мог возникнуть только как напряженное

противоречие, как грустный протест, как отчаянное утешение

немногих против подлости всех»191

.

Как известно, во взглядах западников своеобразно проявилась

направленность обществоведческой мысли России середины XIX –

начала XX вв., усмотревшей в строгой ригористической стоической

морали, в еѐ рационализме ценные зерна европейской

моралистической традиции. П.Я. Чаадаев был первым крупным

представителем русской общественной мысли, кто еще в первой

половине XIX в. увидел в стоицизме важное явление развития

европейского морального сознания192

.

Наиболее полную оценку стоицизму дал А.И. Герцен. По

мнению А.С. Степановой, в России он стал едва ли не первым, кто

обратил на стоицизм серьезное внимание193

. Принимая стоицизм

преимущественно как учение нравственное, он усматривал в нем

дуалистичность. Первое, что он отмечает, это «энергическое

противодействие общественной безнравственности» стоицизма,

представители которым в условиях гибели целого мира «перед

страшным зрелищем агонии, исполненной старческого бессильного

разврата, истощенья, гадкой в своем циническом раболепии» только и

оставалось «стремиться дать совет, укрепить грудь от ударов судьбы,

возбудить гордое сознание долга и заставить всем жертвовать ему»194

.

191 Киреевский И.В. О необходимости и возможности новых начал для

философии // Разум на пути к Истине. Философские статьи, письма, дневник.

[Электронный ресурс] http://coollib. com/b/178039/read#r365 (дата обращения

02.03.2015) 192См.: Чаадаев П.Я. Философические письма // Россия глазами русских:

Чаадаев, Леонтьев, Соловьев. СПб., 1991. С. 94. Об его интересе к стоицизму

свидетельствует то, что в его библиотеке находились иностранные издания Сенеки и

Марка Аврелия. См.: Каталог библиотеки П.Я. Чаадаева М., 2000.С. 89, 123. 193См.: Степанова А.С. Указ. соч. С. 21. 194 Герцен А.И. Письма об изучении периоды. Письмо 4-е // Соч.: В 2-х. т. Т.1.

М., 1985. С. 309.

96

Философу не оставалось ничего, кроме как громко заявить свой

протест и своим неучастием в делах общества обличить его. Когда

абсолютно нет никакой надежды в спасении мира, у стоицизма

появляется шанс спасти хотя бы нескольких лиц, «оторвать их от

зараженной среды и пробудить нравственное чувство в их груди»195

.

Однако А.И. Герцен отмечает, что такое учение печально и угрюмо.

«Оно учит умирать, учит ценою головы подтверждать истину, быть

непреклонно твердым в несчастиях, побеждать страдания,

пренебрегать наслаждениями… все это слишком мрачно, чтобы быть

нормальным»196

.

По мнению Герцена, стоическое учение было слишком грубо по

отношению к своей колыбели. Когда же «римский дух практический,

определенный, резкий и холодный начал проникать повсюду»197

,

стоическое учение получило особенное развитие. И если в Древней

Греции стоики прослыли теоретиками, то в Риме «они отворяли себе

жилы и приготовляли в собственном саду костры; в них именно

преобладал римский элемент: умы сухо-энергические и озлобленные,

груди твердые, но наболевшие, люди практические, но чрезвычайно

односторонние и формальные; правила их просты, чисты, но в своей

абстрактной чистоте они, как кислород, не составляют здоровой среды

дыхания именно потому, что нет примеси, которая бы смягчила

резкую чистоту»198

. А.И. Герцен находит центральной для стоической

этики идею мудреца199

, подчеркивая, что именно в ней стоики смогли

сконцентрировать колоссальную мысль.

195 Там же. 196 Там же. 197 Там же. 198 Там же. 199 «Мудрец, – как полагает А.А. Гусейнов, – есть персонификация

нравственного идеала в стоическом понимании, то есть является в полном смысле

самодостаточной личностью, достигшей безмятежности... Все его поведение есть

прямой результат его добродетели. Мудрец – такой же, как все, настолько такой же,

что его рисунок поведения в отдельных случаях ничем не отличается от поведения

кого-нибудь жестокого или легкомысленного человека. В тоже время мудрец

качественно отличается от всех других людей, он совершенно иной, потому что

приобщен к такой глубине, в перспективе которой все столь ценные для людей

различия совершенно теряют значение» (Гусейнов А.А. Двухуровневая структура

97

Суть идеи заключается в том, что мудрец не связан внешним

законом, он сам есть закон, его «Альфа» и «Омега», и он не обязан

давать кому-либо объяснения, кроме своей совести. Идея эта в его

анализе чрезмерно выделяется, видимо, потому, что была соотнесена

А.И. Герценом с современными ему российскими реалиями. Не

случайно, что он особо заостряет внимание на том, что эта стоическая

идея «высказывается только в те эпохи, когда мыслящие люди,

разглядывая ту обличившуюся во всем безобразии и лжи

несоответственность существующего порядка с сознанием…»200

. В то

же время стоики облекали свои идеи в сентенции, обрекая их на

незавидную судьбу, поскольку. По оценке Герцена, «сентенции в

философии нравственности безобразны; они унижают человека,

выражая верховное недоверие к нему, считая его несовершеннолетним

или глупым; сверх того они бесполезны, потому что всегда слишком

общи, никогда не могут обнять всех обстоятельств,

видоизменяющихся в данном случае, а вне данных случаев они не

нужны; наконец сентенция – мертвая буква; она не дает выхода из

себя, для исключительных обстоятельств, и, когда являются эти

обстоятельства, сила вещей отбрасывает отвлеченное правило, ломает

его как раму, не имеющую мощи сдержать содержание»201

. Стоики не

дают возможности импровизировать, что в сфере нравственных

категорий есть тупик какого бы то ни было движения и тем более

развития. Поэтому то, что стоики замыкались в сентенциях, с одной

стороны, объясняется их стремлением внутренне окрепнуть, но с

другой – они при этом жертвовали возможностью недогматического и

живого восприятия действительности.

Проводя сравнение стоицизма с близким ему по духу

эпикуреизмом, А.И. Герцен отмечает, что первый лишь формально

противостоит второму. «Стоицизм выразил только свое воззрение

иначе, осветил его с противоположной стороны; вызванный как

реакция, как протест, он круто и аскетически принялся исправлять

ценностей в стоической этике // Этика стоицизма: традиции и современность. М.,

1991. С. 19-21). 200 Там же. С.309. 201 Там же. С. 310.

98

нравы; он был похож на строгий и суровый католицизм, явившийся

после Лютера»202

.

Другой, не менее известный публицист Д.И. Писарев, труды

которого оказали большое влияние на эволюцию умонастроений

демократических кругов России 60-х гг. XIX в., выступая с позиций

материализма остро критиковал существующую тенденцию

замалчивания материалистических мыслителей древности. Он

стремился увидеть в идеях стоиков не нравственный образец, а лишь

выражение определенного духа эпохи. Он даже усматривает в их

взглядах черты романтизма. Марк Аврелий и Сенека, по его мнению,

«с полной искренностью и замечательною силою выражают момент

грусти, негодования против настоящего и полного сомнения в

будущем»203

.

Более развернуто этику стоицизма Д.И. Писарев рассматривает в

своей диссертации «Аполоний Тианский», защищенной в 1861 г.

Подробно рассматривая римское общество эпохи Северов, он

раскрывает идейные подвижки в римской мысли, прежде всего

интересуясь условиями возникновения христианства и

сопутствующими этому духовными интенциями. Необходимо

отметить, что здесь мыслитель, виртуозно обойдя цензуру, под видом

анализа античного религиозного сознания весьма тонко подвергает

язвительной критике не только феномен религии в целом, но и

современного православия в частности.

Он отмечает противоречивость и двойственность, стоицизма,

поскольку он искусственно стремится сочетать материализм и

идеализм. «Сходясь с Эпикуром в материалистическом

мировоззрении, стоики не доходят, однако, до холодного и трезвого

эмпиризма»204

. Противоречивость их построений проявляется всюду, в

том числе в отношении к религиозным культам, мифам и

предрассудкам, связанным с ними. Стоицизм, по его мнению, с одной

стороны, «насильственно отрывает человека от внешнего мира и

202 Там же. 203 Писарев Д.И. Идеализм Платона // Соч. Т. I. М., 1955. С. 76. 204 Писарев Д.И. Аполлоний Тианский // Полн. собр. соч. Т. II. СПб., 1894.

С. 103.

99

заставляет его довольствоваться своим внутренним миром», с другой –

«не избавляет своих адептов от грубого суеверия»205

. В учении о

мудреце Д.И. Писарев, в отличие от А.И. Герцена, воодушевлено

воспринявшего эту мысль, усматривает нелогичную и

безнравственную доктрину, воздействующую на массы также вредно,

как и теория наслаждения Эпикура. «Становясь на пьедестал

абсолютной добродетели, стоики, сами того не замечая, подставляли

на место ее удовлетворение своим личным влечениям и очень наивно

оправдывали своей личною прихотью грязные слабости и

поступки»206

. Д.И. Писарев не приемлет в стоицизме его

аристократизм, прикрывающийся космополитической вуалью. Хоть

стоики и призывают к всемирному единению, исходящему из самой

природной сути каждого члена макрокосма, они подрывают и не

признают единство микрокосма, предавая забвению гражданские

добродетели.

«Действуя единственно для себя, стоический мудрец действует

в то же время на общую пользу, потому что его интересы и

стремления не расходятся с законами необходимости, устроившей все

для блага всех людей вообще и разумных в особенности... сильнее

других членов гражданского общества связаны между собою люди,

сознающие свою разумную природу и свое назначение, т.е. мудрецы,

которые по сходству своих убеждений и добродетелей должны быть

непременно дружны между собою. Эти мудрецы составляют в учении

стоиков хотя и не замкнутую, но гордую аристократию, смотрящую

очень презрительно и враждебно на все, что не входит в ее состав.

Гражданская деятельность, к которой направляет стоицизм своих

адептов, имеет целью благо стоических мудрецов, а не массы, к

которой большая часть мыслителей древности относилась с известным

стихом Горация: Odiprofanumvulgusetarceo!»207

. Все это не могло

способствовать привлечению на сторону стоицизма «умов

большинства». «Бескорыстный аскетизм и неутешительный

материализм стоиков одинаково отталкивали народ от их учения.

205 Там же. С.106-107. 206 Там же. С.110. 207 Там же. С. 106.

100

Наслаждение презиралось; взамен его не обещалось ничего лучшего;

практических улучшений, реформ в политической жизни стоицизм не

делал»208

.

У позднейших стоиков эта тенденция обозначилась еще более

откровенно: они советуют мудрецу отойти от государственных дел,

чтобы не навредить себе и сохранить в неприкосновенности чистоту

своей личности и спокойствие внутреннего мира. В результате

стоицизм «под влиянием исторических обстоятельств отрывается от

практической жизни, теряется в аскетизме, развившемся во II-III вв. по

Р.Х. под влиянием восточной философии, пережившем язычество и

принявшем такие громадные размеры в христианском

подвижничестве, столпничестве и постничестве»209

. Поэтому

единственно продуктивным результатом стоицизма Д.И. Писарев

считает то, что он подготовил почву для этики и идеологии

христианства, постепенно эволюционируя в этом направлении.

Стоицизм обратил на себя внимание и Н.Г. Чернышевского, который

рассматривает его в контексте негативной характеристики

мировоззрения Ф. Гизо. Основатель идеологии народничества

указывает на их схожесть в «изумительном», по его мнению,

«ослеплении своими отвлеченными формулами»210

.

Одним из отечественных мыслителей, кто обратился к

историческому анализу нравственных идей Стои, был Н.К.

Михайловский. Страстный поборник идеи активности человеческой

личности, он выступил против распространившейся в конце 60-х –

начале 70-х гг. XIX в. идеи, что человек, будучи продуктом

определенной общественной среды, не может противостоять ее

воздействию211

. Убежденный в том, что «обстоятельства должны быть

208 Там же. С. 113. 209 Там же. С. 106. 210 Чернышевский Н.Г. Борьба партий во Франции при Людовике XVIII //

Полн. собр. соч.: В 15 т. М., 1950. Т. 5. С. 215. 211 См.: Слинько А.А. Н.К. Михайловский и русское общественно-литератур-

ное движение второй половины XIX – начала ХХ века. Воронеж, 1988. С. 79; По

мнению Б.Ф. Егорова, Н.К. Михайловский как позитивист народнического толка

«подчеркивает значение нравственности, он считал моральные критерии

единственным мерилом исторического процесса, на первое место ставил

101

изменены в благоприятном для человека смысле», он призывал:

«Будем господами обстоятельств, изменим их сообразно нашему

идеалу…»212

.

Такая позиция во многом предопределила отношение Н.К.

Михайловского к стоикам, которые, как известно, настаивали на

пассивном отношении человека к внешним обстоятельствам жизни. В

своей статье «Что такое счастье?» Н.К. Михайловский, полемизируя

со Г. Спенсером по поводу этого весьма принципиального для

народников вопроса, затрагивает вопрос об этических взглядах

стоиков. Обнаруживая у Г. Спенсера приверженность принципу

фатального подчинения обстоятельствам как наилучшего пути к

счастью, Н.К. Михайловский характеризует его как путь отказа от

«всякой борьбы с естественным ходом вещей»: следуя по нему, «мы

делаем цели природы своими собственными целями, присоединяем к

ходу вещей свои личные усилия», в результате приходим к такому

счастью, которое «состоит в созерцании премудрого устройства

вселенной и в согласовании с этим устройством своих поступков»213

.

Н.К. Михайловский отмечает, что подобный взгляд не нов и имеет в

прошлом свои аналогии, одной из которых было учение некоторых

стоиков.

Рассматривая в качестве краеугольного камня этической стоиков

системы идею природной законосообразности в сфере морали,

русский мыслитель считал бесперспективным взгляд и сторонников

Спенсера на подчинение человека природе. По его мнению, «исходя из

убеждения в премудрости и целесообразности устройства мира,

стоики считали высоким счастьем спокойное, бесстрастное созерцание

этого божественного порядка. Сознание участия в великом механизме

вселенной составляло другой источник счастия для стоиков. Они

учили принимать от естественного хода вещей с благодарностью все,

необходимость удовлетворять потребности человека… он вводит нравственность в

самое понятие знание, в понятие истины…» См. Егоров Б.Ф. Философские основы

мировоззрения русских ученых, публицистов, писателей // Из истории русской

культуры. Т. V. (XIX в.). М., 2000. С. 215-229. 212 Михайловский Н.К. Полн. собр. соч. Т.IV. СПб., 1897. С. 62. 213 Михайловский Н.К. Что такое счастье? // Отечественные записки. 1872.

Т. CCI. C. 543.

102

что бы он нам не послал…Природа устроена так премудро, что если

бы мы знали всю цепь причин и следствий, приведших нас к той или

другой участи, то мы бы выбрали бы эту участь, какими бы ужасными

страданиями она ни сопровождалась. Поэтому последствия наших

поступков нас вовсе не должны интересовать. Они не в наших руках, а

предусмотрены Провидением, Юпитером. Нам остается только

принять их из рук Творца и быть счастливым сознанием исполнения

его воли»214

.

Все вышеперечисленные аспекты стоического учения совпадают

со взглядами Спенсера. В обоих случаях мы находим «верование в

благое устройство мира; и там и тут воззрение на частные страдания,

как на составную часть общего блага; и там и тут презрение к расчету

последствий наших действий; и там и тут фатализм, для сопряжения

которого с задачами этики требуются утонченные диалектические

ухищрения. Разница только в том, что Спенсер облекает свое учение в

более определенные формы, так как на деле, он все-таки не

отказывается от расчета последствий нашей деятельности. Стоик

сказал бы просто: я верю, что смерть невежественных людей от

эпидемий и знахарей входит, как и все на свете, в великий план

вселенной. Спенсер говорит: я знаю, что смерть невежественных

людей от эпидемий и знахарей входит в великий план природы,

потому что этим путем совершенствуется человеческая раса». Однако,

в условиях современного ему мира, когда с природы уже сорвана

«парчовая риза благодетельной матери человека, …счастье стоиков

уже не про нас писано, его источил червь скептицизма и науки»215

.

Н.К. Михайловский скептически характеризует стоическую

концепцию природоподчинения. По его мнению, рефлексия стоиков

по поводу подчинения человека природе в современных ему условиях

перестала быть «слепым» ей следованием. Даже самим стоикам

нелегко давался этот путь. «Грусть, которою проникнуты все мысли

Марк-Аврелия, достаточно показывают, что стоическое доверие к

Юпитеру давалось не без борьбы. И это понятно. Такое безусловное

доверие не замыкается в формулы, правила, в доктрину. Оно может

214 Там же. С. 543–544. 215 Там же. С.545.

103

быть только непосредственно, и раз личность начинает резонировать,

формулировать свои отношения к природе, раз она начинает,

следовательно, сознавать себя, как личность – ее непосредственная

связь с природой нарушена. Само существование доктрины

безусловного доверия к Юпитеру, к его мудрости и благости

показывает, что личность уже поднимается на ноги, и что она близка к

критике»216

.

В этой связи Н.К. Михайловский обнаруживает и шаткость и

аморфность критерия истинного стоического понимания воли Логоса.

Как согласовать человеку свою волю с волей провидения? Личность

по собственному произволу определяет грани столкновения своей

воли с волей божественной. «Весьма естественно, – пишет он, – что

человек закричит от физической боли, заплачет при виде трупа

другого человека, вознегодует на притесняющих его и не утешится

мыслью о непреложности божественной воли. Счастье двух, трех,

десяти, ста единиц еще ни чего не значит, пока мы не определили, при

каких обстоятельствах такое счастье возможно. Стоический идеал

требует для своего осуществления таких условий, которые немыслимы

не только в настоящее время, но были невозможны и для самих

стоиков»217

.

Желая окончательно вырвать почву из-под ног современных ему

«стоиков»-спенсерианцев218

, он подчеркивает, что в стоицизме

подчинение природе целиком лежало в области веры, поскольку

теоретические посылки успокоения дать не могли, если не считать

нескольких исключительных личностей. Поэтому «стоики были

счастливы ровно постольку, поскольку веровали. Малейшее сомнение

в благости и премудрости Юпитера – и счастье стоика лопнуло, как

мыльный пузырь». Даже эпикуреизм, также искавший пути

«устранения из души страха и беспокойства» оказался более верным

пониманием человеческой природы. Эпикурейцы, по его мнению,

216 Там же. С. 550. 217 Там же. С. 552. 218 К числу современных стоиков Н.К. Михайловский, видимо, относит

последователей и единомышленников не только Спенсера, но и Гольбаха, который

довел идею фатализма до совершенства и видел счастье человека лишь в согласии его

желаний с обстоятельствами.

104

«избегали многих двусмысленностей, назвав вопрос его настоящим

именем и открыто став на утилитарную точку зрения, на которой

стояли и их противники, только в замаскированном виде…, они

гарантировали свое неверие весьма остроумно простою и ясною

философией природы, во многом сходною с современной европейской

наукой»219

.

В итоге он приходит к выводу, что стоицизм был отчаянным

усилием теологической и антропоцентрической мысли и, несмотря на

все его усилия эмансипировать, освободить личность от оков

семейной и общественной жизни, они не могли дать ей «успокоения».

«Число философских сект росло, чем выражался рост личности,

личного убеждения. Мятежный Прометей уже давно восстал против

богов. И среди этого разложения всех веками установившихся

верований и связей, которому не мало способствовали сами стоики,

они думали найти счастие в применении личности со всем, что ей

пошлет готовый канун в Лету Зевес! Еще утопичнее был идеал

римских стоиков, ибо сухой, черствый, практический эгоист, в период

вторжения греческой философии в Рим, представлял собой личность,

еще более разнузданную. Но что говорить о современных стоиках?»220

Из изложенного видно, что, критически относясь к стоической

концепции следования природе как непременному условию

достижения счастья, Н.К. Михайловский не видит в стоической

философии никакой перспективы. Убежденный сторонник

эвдемонизма, он не находит у стоиков никаких оснований и

возможности претендовать на понимание и достижение подлинного

счастья. Сопоставляя стоические принципы с идеями Г. Спенсера, он

находит в них некую тождественность и посредством критики стоиков

стремится разрушить концепцию счастья спенсерианцев.

Стоическое подчинение человека природе для Н.К.

Михайловского есть, прежде всего, проявление фанатизма, глубоко

чуждого мыслителю. Он убежден, что пассивным отношением к

действительности, к обстоятельствам внешнего мира невозможно

создать истинное счастье. Н.К. Михайловский не приемлет ни этику

219 Там же. С. 548-549. 220 Там же. С. 551.

105

Стои, ни этику Г. Спенсера, обрекающих человека на бездеятельное

прозябание, в то время как действительность требует от него борьбы и

активного приспособления. Подобная оценка этики Стои, данная

Н.К. Михайловским, вполне оправдана. Используя этику стоицизма в

качестве материала для доказательства, подтверждения и иллюстрации

отстаиваемых идей, он, безусловно, тенденциозен, что можно

объяснить свойственным ему полемическим задором.

Влиятельным в русской общественной мысли течением было

народничество, в том числе в его анархическом ответвлении.

Предприняв разработку многих важных общественно-политических

проблем современности, народники обратились к выработке

«подлинных основ научной этики». Одним из инициаторов такой

работы стал П.А. Кропоткин. Развивая свои идеи о кооперации,

самоуправлении, о пределах государственного регулирования

общественной жизни, он не мог не затронуть и вопроса о

нравственных основах общества. Считая источником последних

инстинкт общительности и взаимопомощи, Кропоткин был убежден,

что «человек считает добром то, что полезно обществу, в котором он

живет, и злом то, что вредно этому обществу»221

. Выдвинув на этом

основании тезис, что равенство есть синоним справедливости, он

пришел к идее анархокоммунизма.

В своей мысли, что общество и его нравственность есть продукт

эволюции природы, что действия в соответствии с этой

нравственностью есть не что иное, как следование человеческой

природе, П.А. Кропоткин примыкает к критикуемым Н.К.

Михайловским основаниям этики стоицизма, однако к своей оценке

идет несколько иным путем. В незавершенной работе «Этика» он дает

серьезный и интересный анализ античной этики, не упуская при этом

из виду и стоицизм.

Учение стоиков, по мнению П.А. Кропоткина, ориентировалось

на то, чтобы «помочь человеку развить в себе добро и бороться со

злом» для достижения «наибольшего счастья». Он не видит, в отличие

от Н.К. Михайловского, в идее природоподчинения признаков

фанатизма; напротив, он рассматривает этот принцип как условие

221 Кропоткин П.А. Этика. М., 1991. С. 81.

106

активного поиска не сверхъестественного, а естественного источника

нравственного чувства. «Основная мысль стоиков была та, чтобы

найти основы нравственности в разуме человека… Стремление к

общему благу они считали прирожденным качеством, которое

развивалось в человеке по мере его умственного развития». Как

полагает П.А. Кропоткин, воззрения стоиков в своих положениях

пробиваются в современной этике со времен Ф. Бэкона, Б. Спинозы,

О. Конта и Ч. Дарвина. Но это лишь проблески, не более, ибо, когда

стоики говорили «о первоосновах нравственного и о жизни Природы

вообще, они все еще нередко облекали свои воззрения в слова

свойственные метафизикам»222

.

Мыслитель вовсе не намерен игнорировать недостатки

стоицизма; причину их он видит в двойственном миросозерцании,

толкающем стоиков к уступкам, шедшим «вразрез с основными

началами их нравственности»223

. Среди наиболее пагубных изъянов их

нравственных идей он видит допущении воли Верховного Разума,

управляющей всем. Это ведет стоицизм к параличу научного изучения

природы. Стремление к слиянию жизни личной и окружающей также

служило источником их общего пессимизма. В ряду стоиков он видит

таких философов, которые, подобно Эпиктету, пришли к

христианской этике, признающей необходимость божественного

откровения для познания нравственного, и таких, как Цицерон, так и

не определившийся в вопросе о природном и божественном

происхождении нравственного. Стоицизм Марка Аврелия вовсе

переродился в религиозный фатализм. К положительным сторонам

стоической доктрины П.А. Кропоткин относит ее влияние на

христианство, однако развернутого анализа этого аспекта он не дает.

Стоит заметить, что П.А. Кропоткин в оценке стоицизма менее

категоричен, чем Н.К. Михайловский. Он отмечает в нем очевидные

подтверждения своих собственных воззрений на источник

нравственности, акцентируя, таким образом, внимание на тех местах

стоического нравоучения, где есть идеи естественного развития

нравственного чувства. Указывая недостатки, он, в первую очередь,

222 Там же. С.99. 223 Там же. С.40.

107

выявляет религиозный налет в представлениях о природе. В целом

П.А. Кропоткин нацелен искать в стоицизме истоки научного

истолкования проблем этики, что делает его подход прагматичным.

Весьма показателен контекст оценки этики стоицизма, данной

П.Н. Ткачевым в критической статье «Утилитарный принцип

нравственной философии» (1879), написанной в ответ на публикацию

историко-критического исследования некоего А. Мальцева. По

мнению П.Н. Ткачева, А. Мальцев делает весьма смелые выводы

относительно исторического развития утилитарной мысли,

классифицирует древние и современные ему учения о нравственности,

выявляет два крупных направления. Приведем рассуждения А.

Мальцева с достаточной полнотой: «При всем видимом разнообразии

и многочисленности, – пишет Мальцев, – эти направления могут быть

приведены к двум главным направлениям. Такими направлениями

будут с одной стороны – школа, известная под именем стоической,

интуитивной или рациональной, а с другой – школа, известная под

именем эпикурейской, индуктивной или утилитарной. Сущность

положений первой сводится главным образом к тому, что

нравственные принципы представляют собой нечто данное apriori,

существующее в природе человека с самого его рождения; они

совершенно самоочевидны и не требуют для своего признания

никаких доказательств. Моралисты этой школы, в противоположность

моралистам утилитарной школы, убеждены, что нам дана самой

природой способность непосредственного знания того, что добро и

что зло, что некоторые качества, как-то: доброжелательство,

честность, правдивость и проч. выше и совершеннее других и что мы

обязаны поэтому их развивать и укреплять в себе, а противоположные

им подавлять и уничтожать… Философия же утилитарной школы, не

признавая никакого врожденного знания ни о добре, ни о зле, ни об

относительном превосходстве одних чувств и действий перед

другими, утверждают, что все эти или подобные чувства и понятия

получаются из наблюдения и опытов жизни. С точки зрения этой

школы не существует никакого высшего закона, обладающего

трансцендентным авторитетом, пробуждающего человека следовать

известного рода правилам и остерегаться и воздерживаться от

деятельности несогласной с этими правилами. Человеку врождѐнно

только одно стремление – искать счастья, желать удовольствий и

108

избегать страданий; нравственные требования вытекают из этого

стремления… Получив свое начало еще в глубокой древности, среди

самых разных представителей философии в Греции, указанные школы

продолжают свое развитие, сохраняя всюду свой резко-отличный

характер»224

.

В своих рассуждениях А. Мальцев, по мнению П.Ткачева,

обнаруживает «свое собственное невежество по части истории

нравственной философии и утилитаризма в частности»225

. Обращаясь

к А. Мальцеву, он пишет: «К чему вы морочите русских читателей…

утверждаете, будто утилитаризм, начав с прямого антитеза доктрине

стоицизма, сглаживая свои наиболее резкие и грубые черты, мало-

помалу приближается к стоицизму... Противополагать стоицизм еще

можно эпикуреизму, но и то не по отношению к их основному

принципу (который у обеих этих доктрин тождественен), а по

отношению к средствам, которые они рекомендуют человеку для

достижения его личного счастья. Противополагать же стоицизм

утилитаризму вообще – это совершеннейшая нелепость».

А. Мальцев видит в стоической школе противоположность

современным утилитарным учениям, забывая или даже не подозревая,

что стоицизм по своей сущности не менее губителен для

нравственного сознания человека, утилитарный взгляд. Подобное

рассмотрение и интерпретация стоицизма вызывает закономерный и

оправданный со стороны Ткачева протест. Ведь стоицизм, как и

утилитаризм в качестве критерия нравственности полагает личное

счастье. Стоик может достигнуть его только тогда, когда совершит

душевное насилие над собой, убив в себе чувствительность к миру,

«когда уйдет в себя самого, как улитка в раковину, когда он

отгородится китайской стеной от всех своих ближних, от их радостей

и печалей, от всего, что их волнует и занимает, и в гордом и

самодовольном уединении станет взирать на бренный мир, которому

он не нужен и сам не нуждается…».

224 Мальцев А. Нравственная философия утилитаризма. Историко-критическое

исследование. СПб., 1879. С. 6-7. 225 Ткачев П.Н. Утилитарный принцип нравственной философии // Соч.: В 2-х

т. Т. 2. М., 1976. С. 447.

109

Счастье стоика, по мнению П.Н. Ткачева, – это достижение

«спокойного и безмятежного самодовольства»226

. В этом выражен

самый узкий, ограниченный и отталкивающий эгоизм. Он подобен

позднейшим интуитивным системам нравственности, исповедующим

«ту же теорию аскетизма и мертвящей апатии». Им-то и отдает

предпочтение А. Мальцев. Чтобы показать свое благоволение к ним,

он резко отличает стоицизм и подобные уму современные системы от

«эгоистической» морали утилитаризма и ставит новейшему

утилитаризму в заслугу, подмеченную им тенденцию сближения с

доктриной стоической нравственности. «Вы усматриваете – пишет

Ткачев, – в этом сближении несомненное доказательство правильного

и естественного прогресса философии утилитарной морали. Но ведь

проповедь аскетизма и плотоубийства, равно как и самый основной

принцип стоицизма представляет собою лишь воплощение грубого

бессердечного эгоизма»227

.

П.Н. Ткачев не мог не заметить в историческом анализе

утилитарной мысли А. Мальцева противоречивость, как и в

предложенной им классификации утилитарных учений. В своей

социальной философии П.Н. Ткачев стремился противопоставить

эгоцентризму субъективных истин некое единство «ценности»,

обязательной для всех228

.

К этической доктрине стоицизма обращаются и те

представители российской социал-демократической мысли, которые

пытались соединить свою веру в пролетарский мессианизм с

ницшеанской верой в грядущего сверхчеловека. В их числе А.В.

Луначарский229

, предельно конкретно рассмотревший

актуализировавшуюся в период Первой русской революции тему

самоубийства. В 1907 г. он написал статью для сборника

226 Там же. 227 Там же. 228 См.: Симосато Т. Кризис просвещения в России и аксиология П.Н. Ткачева

// Вестник Моск. ун-та. Серия 7. Философия. 1995. № 1. С. 21. 229 См.: Леонтьева О.Б. Марксизм в России на рубеже XIX – ХХ веков.

Проблемы методологии истории и теории исторического процесса. Самара, 2004. С.

11. Специальных обращений и анализа Стои и стоической традиции в трудах В.И.

Ленина нами не обнаружено.

110

«Самоубийство и философия»230

. Работа готовилась на злобу дня.

Послереволюционная реакция умножила число самоубийств,

превратив этот ужасный феномен, по славам автора, в «особенность

нашей русской жизни»231

. Одной из причин этого явления он называет

«буржуазный пессимистический материализм»232

, корни которого

лежат в представлении о человеке как о хозяине природы. «Человек, –

пишет А.В. Луначарский, – хотел сделаться хозяином природы,

освободиться от власти природных сил и богов и для этого решил

познать ее до дна, как огромную мастерскую, полную сложных

точных машин. ―Природа – не храм, а мастерская‖. Но, расхаживая

среди своих новооткрытых и хорошо учтенных механизмов, человек

вдруг с ужасом заметил, что и сам-то он бездушный автомат, что в

мастерской нет мастера, а есть лишь взаимно обусловливающиеся

механические и химические процессы, и сам он только процессы да

процессы»233

. Открыв перед собой тайны природы, сделав гигантский

шаг в технологии, человек не смог все же успокоиться. «А мое

сознание? – Эпифеномен, который лучше бы сделал, если бы перестал

бесполезно прыгать над реальностью, которую не в силах изменить ни

на волос. А моя воля? – Нелепая иллюзия: если бы падающий камень

чувствовал, он воображал бы, что хочет упасть. А мое чувство? – Оно

кривляется и хохочет, тут-то бездна обмана. Оно здесь, чтобы мучить

тебя. Человек беспомощно вертится в своей мастерской. Это –

издевательство, это – пытка. Но, во всяком случае, я могу прекратить

ее, когда захочу»234

.

В своих размышлениях А.В. Луначарский стремится выявить

сущностный источник современного ему состояния умов, толкающего

многих к суициду. Однако идея самоубийства не изобретение

современности начала ХХ века. Пытаясь понять это сложное

социально-психологическое явление, автор задается вопросом, какое

же миропонимание двигало в этом направлении древних и, в

230 Луначарский А.В. Самоубийство и философия. [Электронный ресурс]

http://www.magister.msk.ru/library/politica/lunachar/lunaa009.htm 231 Там же. 232 Там же. 233 Там же. 234 Там же.

111

частности, античных самоубийц? В качестве примера он избрал

стоическую философию, широко распространенную среди лучших

людей эпохи упадка античной культуры, «символически

представленную императором Марком Аврелием и рабом

Эпиктетом»235

.

Казалось бы, самоубийство есть самоубийство, когда и чем бы

оно не было вызвано, цель этого поступка всегда определена –

перестать жить, потому что так жить уже нет сил. «Но присмотритесь

к самым основам стоического миросозерцания, – предлагает А.В.

Луначарский, – эта школа верит, правда, в незыблемый и

сверхчеловеческий порядок вселенной, но столь же непоколебимо

верит она в основную благосклонность природы. Жизнь человека

полна скорбей. Но это – случайное отклонение от великой гармонии

всей остальной природы, человеческая жизнь это – необходимая, хотя

и полная страданий ступень бытия, диссонанс, без остатка

разрешающийся в мировой гармонии. Страдалец-человек может

отдыхать от тяжких личных переживаний, глядя в лицо природы то

величественное, то милое, познавая прекрасную систему ее стройных

законов, возносясь душой до вершины мироздания, сливаясь в

своеобразном экстазе с бесконечной ―Душой Мира‖»236

. Уподобляя

стоическую тягу к всеобщему единению, «прикосновению Антея к

материнской почве», он находит в то же время стремление стоика к

ослаблению влияния на свою психику «досадного и мучительного

беспорядка земной сутолоки».

Облекаясь, таким образом, в броню атараксии, человек смело и

решительно «проходит мимо невзгод с поднятым к небу взором, а

иногда и с судорожно сцепленными зубами»237

. Стоик привык к

напряжению всех духовных сил ради сохранения его величавого

покоя, для него это обыденность жизни. Этот покой осажденного

лагеря давался нелегко. Однако нет таких «крепостей», каких бы не

мог сдать человек и, «когда бессмысленный, но хитрый

235 Стоит отметить, что А.В. Луначарский избегает не только конкретных

примеров суицида древних представителей стоицизма, но и упоминаний о Сенеке,

который, как известно, покончил жизнь самоубийством. 236См.: Луначарский А.В. Указ. соч. 237 См.: там же.

112

находчивостью неисчерпаемой пошлости ―дух земли‖ ставил перед

философом дилемму жить ценою унижения или не жить, стоическая

философия учила: умри. Умирая, стоики облегченно вздыхали. Они

позволяли себе умереть, взвесивши все обстоятельства. Поставленные

природой на трудный пост, они могли, наконец, сказать себе: ―я

вправе смениться‖». Они не смотрели на смерть, как на уничтожение,

но как на возвращение к более легкому, более счастливому, более

гармоническому существованию.

Как известно, смерть для стоика есть предопределѐнный

природой исход всякого сущего, он органично вписан в

универсальную гармонию космоса, а потому она практически не

поддаѐтся этической квалификации в категориях добра и зла. Всѐ

сущее, как сообщает Диоген Лаэртский, стоики считают либо благом,

либо злом, либо ни тем, ни другим. Блага – это добродетели; зло – это

«противоположное» благу; ни то ни другое – «это всѐ, что не приносит

ни пользы, ни вреда», например жизнь или смерть (Diog. L. VII.102).

Тогда как благо есть безусловная ценность, ибо ему свойственно

«содействование согласованной жизни» (то есть гармонии целого), то

сама жизнь индивида имеет ценность только тогда, когда она

приносит пользу, «содействующую жизни, согласной с природой»

(Diog VII,105). Жизнь, как и здоровье, относится к разряду

«относительных благ». Таким образом, если жизнь перестаѐт быть

полезной для всеобщей гармонии, она ничего не значит.

Как отмечает И.Н. Титаренко, самоубийство в трактовке Сенеки

«представляет собой неотъемлемое право, дарованное природой и

являющееся выражением человеческой свободы. И эта свобода – часть

провиденциального порядка Вселенной а значит, никто не может

отрицать присущего человеку права самому рассчитаться с жизнью.

Подобная отрицательная концепция свободы вытекает из отличного от

учения Ранней Стои толкования самой свободы. Если для ортодоксов

школы она заключалась просто в способности действовать, то для

римского философа – в способности действовать в таких условиях, в

которых никто кроме мудреца действовать не может. Свобода

становится экстремальной. И в этом случае римлянину легче

обосновать исключительность свободы мудреца. Более того,

стоический мудрец в интерпретации Сенеки любит смерть: поскольку

это крайнее проявление свободы, мудрец не может не хотеть быть

113

свободным, не может, следовательно, не желать смерти. Она –

избавление от рабства, лучшее изобретение природы»238

.

«Человеческий разум, тождественный разуму мировому,

сообщает индивиду божественное достоинство и невозмутимость,

крайняя степень выражения которых состоит в полном согласии с

природой как наличным порядком. Поскольку же этот порядок

(имманентная, «физическая» программа) с необходимостью включает

в себя гибель отдельного (вещи, существа, мира), постольку

стоическая этическая норма заключает в себе, в конечном счѐте,

подчинение человека смерти»239

. В принципе индивидуальности

стоиков Луначарский видит источник их страдания, тяжкое бремя,

которое «они несли лишь из чувства долга перед верховным порядком,

им было радостно сбросить с себя индивидуальность, отождествиться

с целым»240

. Но кто сегодня верит в объективный изначально

присущий природе нравственный порядок? «Для людей образованных

в огромном большинстве их природа есть равнодушная машина. А

посему – живи, пока это приятно, а если стало тяжело, – возвращайся в

царство неорганизованной материи, где бытие, правда, продолжается,

но сознание исчезает»241

. Таков неутешительный вывод А.В.

Луначарского.

Для современного ему «буржуазного материализма» мир – не

моральное, а физическое единство. Духовное «я» отторгнуто, ему нет

места во вселенной молекул, атомов, энергий. Ни вес вселенной, ни ее

энергетическое уравнение не изменятся даже при условии

исчезновения всего сознания мира. Для человека античного мира,

переживавшего гибель полиса, гибель общины предоставила

индивидуальность себе самой. Стоическая мысль помогла ей обрести

взамен потерянной родины космос. «Вот почему в стоицизме мы

видим одновременно и элементы острого индивидуализма и

238Титаренко И.Н. Смерть и самоубийство в Позднем стоицизме

// Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия: мат. Третьего

Российского Философского Конгресса (16-20 сентября 2002г.). В 3-х тт. Ростов-н/Д.,

2003. Т.2. С. 288 239 См.: Луначарский А.В. Ук. соч. 240 См.: там же. 241 См.: там же.

114

величественный универсализм». Что же теперь? Буржуазная культура

захлебывается в «свирепствующем яде мещанского эгоизма». И если

стоики сводили счеты с жизнью, исполненные спокойствием и

сознанием этого важного природосообразного и потому необходимого

в некоторых случаях акта, мотивируя его страхом нарушить

целостность и гармонию космоса, делая это с надеждой в душе на

воссоединение с огненной душой мира, то современные самоубийцы

переполняются сладостным чувством мести. «Вот же, мол, тебе: ты

Некто в сером приковал меня к этой бессмыслице жизни, другие

волочат свои цепи, а я рву их»242

.

Как видим, А.В. Луначарский посредством приведенного

примера пытается переосмыслить проблему самоубийства.

Актуализируя стоическую позицию243

, он тем самым критический

оценивает всю несостоятельность современного эгоистического и

«буржуазного» мотива. Стоический взгляд на самоубийство,

исполненный внутреннего стремления не нарушить гармонию

космоса, противоположен мещанскому эгоизму, в бессилии своем

мстящему равнодушной природе.

Итак, рассмотренный спектр интерпретаций стоической этики

являет собой весьма пеструю картину. Отечественный историко-

философский дискурс был в своем истоке вне академических штудий,

что само по себе снижало теоретический уровень осмысления этики

этой эллинистической школы. Однако, следует признать, что,

стоицизм в его далеком от современности проявление, в условиях

иной эпохи и иной культуры, привлек к себе внимание, став объектом

активного осмысления. Внеакадемическое изучение стоической

доктрины в XVIII веке базировалось в России не на систематическом и

242 Там же. 243 Создание нового мировоззрения, по Луначарскому, связано с пересмотром

содержания понятия «детерминизм». В рамках этой попытки он высказывает

стоическую мысль: «Я детерминирован феноменами вселенной… Я тем свободнее,

чем больше интересующий меня результат определяется моей частной природой, и

чем меньше частным природам внешних мне сталкивающихся со мною сил и вещей

удается затмить мою природу… Социалисты легко проникают в эту тайну природы:

она есть полная свобода…» См. Луначарский А.В. Атеисты // Очерки по философии

марксизма. Философский сборник. СПб., 1908. С. 110-111.

115

планомерном изучении, а скорее на интуитивном восприятии. Оно, как

правило, насыщалось некой неоднородной смесью из доступных, как

правило, позднестоических текстов, их популярных переложений,

разнообразных биографических анекдотов, циркулирующих вокруг

наиболее популярных представителей стоицизма. В XIX столетии,

особенно во второй его половине ситуация меняется российским

исследователям становится доступна историография и доксография

этой эллинистической школы.

Нельзя не заметить, что наиболее ѐмкие оценки и интерпретации

делаются представителями «западников», то есть ориентированных на

европейскую интеллектуальную традицию мыслителей.

Рассмотренные оценки в целом, несут в себе отчетливый

полемический характер. Славянофильская когорта полемистов

уступает западникам, которым принадлежит партия «первой скрипки»

как в объемах написанного на тему, так и в концептуальном планах.

Известно, что славянофилы и почвенники противопоставляли Россию

как наследницу греко-православного Просвещения Западу –

преемнику односторонне-рационалистической образованности

Древнего Рима, критикуя ее абстрактность, индивидуализм и

космополитизм244

. Поэтому вполне закономерно, что стоическое

наследие в большей степени обращает на себя внимание западников и

близких к ним по духу мыслителей, пытающихся найти в древней

истории и античной философии образы, идеи, исторические события,

сопрягающиеся с современностью.

В интеллектуальном пространстве России Нового времени

стоическая этика сначала воспринималась как образец для

подражания, в котором можно почерпнуть различные приемы

психотехник. Для сторонников «просвещенного абсолютизма»

произведения римских стоиков, воспринятые сквозь призму

«христианского стоицизма», представляют собой важный

идеологический кирпич в фундаменте просвещенного и

умиротворенного общественного сознания. Сознания, политически

пассивного и готового безропотно смириться с превратностями

личной судьбы. В то же время «республиканский стоицизм», ведущий

244 См.: там же. С. 161.

116

свои корни от Цицерона и Катона, расцвел в умах радикалов, готовых

бороться с тиранией и клерикализмом. При этом можно обнаружить и

тех, кто не мог по складу ума и душевному настрою причислить себя к

сторонникам стоицизма или даже к сочувствующим ему, не приемля в

последнем радикальные ноты аскетизма и бесчувствия.

В XIX столетии оппозиционная волна по отношения к

стоицизму усиливается. Под воздействием европейской философской

мысли этическая доктрина стоицизма в русской публицистике

воспринимается преимущественно без пиетета, и зачастую

подвергается скрупулезному критическому анализу. Что самое

интересное, анализ стоицизма прямо или косвенно используется в

качестве полемического орудия в критике того или иного идейно-

социального явления. Русское сознание напряженно ищет через эту

критику способы решения «проклятых вопросов» бытия.

117

Раздел 6. ПРОМЫШЛЕННОЕ РАЗВИТИЕ РОССИИ ВО ВТОРОЙ

ПОЛОВИНЕ ХIХ – НАЧАЛЕ ХХ вв . В ЗЕРКАЛЕ ДИСКУССИЙ

Вторая половина ХIХ в. – время изменений и реформ, которые

оказали всеохватывающее влияние на общественную, политическую,

экономическую жизнь всех групп и слоѐв населения Российской

империи. Глубокие трансформации произошли и в промышленной

сфере. Это обусловило и интерес исследователей к данному периоду,

обозначившийся уже в дореволюционное время. Значительные

изменения в экономике пореформенной России и начало буржуазной

индустриализации, привлекли столь же значительное внимание

современников и вызвали массу версий о возможных направлениях и

результатах этого процесса. Уже в 1880-е гг. предпринимались первые

попытки дать более или менее подробный обзор развития экономики и

промышленности России во 2-й половине XIX века. Изначально эта

проблематика стала предметом дискуссий и споров. Выделились две

группы исследований, представлявшие официальную,

правительственную и оппозиционную, либеральную точки зрения.

Труд под редакцией Д.А. Тимирязева был посвящен описанию

фабрично-заводской и ремесленной промышленности: достижениям и

недостаткам ее развития, ассортимента продукции и рынков сбыта.245

Стоит отметить капитальность издания под редакцией П.Х.

Спасского246

, исследование Ч.М. Иоксимовича247

. Эти и подобные

публикации, носившие в основном описательный характер, наполнены

богатым фактическим материалом. Одновременно в них отмечено

значение таких основных факторов развития промышленности, как

таможенная и налоговая политика, транспортное строительство,

рыночная конъюнктура.

В то же время публикуются и более глубокие исследования о

путях развития капитализма в России. В 1900 г. официальная точка

зрения на состояние экономики России была выражена в

245 Историко-статистический обзор промышленности России / под ред. [с

предисл.] Д.А. Тимирязева. Т. 1-2. СПб., 1883-1886. 246 История торговли и промышленности в России. Т.3. Мануфактурная

промышленность / под ред. П.Х. Спасского. СПб., 1914. 247 Иоксимович Ч.М. Мануфактурная промышленность в прошлом и

настоящем. М.,1915.

118

исследовании, написанном коллективом авторов под редакцией

директора департамента торговли и мануфактур министерства

финансов В.И. Ковалевского248

, где дается характеристика

современного состояния основных отраслей фабрично-заводского

производства, мелкой кустарной промышленности, фабрично-

заводского законодательства и положения рабочих. Авторы

констатируют интенсивность развития промышленности России в

последнее двадцатилетие XIX века. В качестве необходимого условия

подобного скачка названа покровительственная таможенная политика

правительства.

Однако этот вывод не нашел поддержки у ряда оппозиционно

настроенных авторов либерального лагеря. Так, С.С. Бехтеев

утверждал, что покровительственная таможенная политика,

возложившая все тяготы развития на народ, вынужденный

переплачивать с 1891 г. за промышленные товары полмиллиарда

рублей ежегодно, привела к тому, что «Россия приобрела себе

безнадежно дорогую фабрично-заводскую промышленность, которая

никогда не удешевит своих произведений»249

. Закономерным итогом

подобного непродуманного развития, по мнению автора, стал

экономический кризис перепроизводства в России в начале XX века.

Подобных негативных оценок экономического развития России было

не мало. Оппозиционными в большей или меньшей степени были и

обобщающие исследования М.Н. Туган-Барановского, П.Б. Струве250

.

В книге М.И. Туган-Барановского предпринята попытка

рассмотреть общие для отечественной промышленности тенденции.

Еѐ развитие во 2-й половине позапрошлого века характеризуется как

капиталистическое. Автор Барановский проанализировал сложный и

противоречивый процесс развития капиталистических отношений в

отечественной промышленности, рост рабочего класса, процесс

концентрации производства и капитала. Автор доказывал, что уже к

концу XIX столетия Россия вошла в общеевропейский

248 Россия в конце ХIХ века. СПб., 1900. 249 Бехтеев С.С. Хозяйственные итоги истекшего 45-летия и меры к

хозяйственному подъему. СПб., 1902. С. 114. 250 Струве П. Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии

России. Вып. 1. СПб., 1894.

119

производственный цикл и что ее вполне можно рассматривать как

капиталистическую державу. В то же время он подчеркивал

отставание российского фабрично-заводского законодательства от

западно-европейского. Данное обстоятельство, по мнению автора,

приводило к диспропорции развития технической и социальной

составляющих промышленного производства.251

В трудах Д.И. Менделеева нашел свое отражение поиск путей

социально-экономического развития страны в переходный период,

проанализирована роль государства в развитии отечественного

промышленного производства, рассмотрены проблемы собственности.

Среди факторов ускоренного развития современной ему российской

промышленности он называл увеличение плотности населения,

урбанизацию, увеличение спроса на промышленную продукцию

(ткани, кожи, стекло, керосин и т.п.), освобождение крестьян,

ускоренное железнодорожное строительство, увеличение свободных

капиталов, налоговую реформу, то есть замену подушных и

поземельных налогов налогами на доходы и потребление (акцизы),

покровительственную таможенную политику. Показательно, что

фактором перехода к индустриальному производству Д.И. Менделеев

считал не только наличие свободного капитала и конъюнктуру рынка,

но и личностные качества предпринимателя (волю и инициативу),

знания технического и руководящего персонала. Именно недостаток

подготовленных кадров в России, по мнению автора, сдерживал

экономическое развитие в большей мере, чем нехватка капитала252

.

Значительной следует назвать книгу В.И. Ульянова-Ленина

«Развитие капитализма в России». В ней процессы в промышленности

также раскрывались с марксистских позиций через призму

становления капиталистических отношений. Эта работа

примечательна тем, что стала основополагающей в концептуальном и

методологическом плане для историков советского времени 253

.

251 Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем:

Историко-экономическое исследование/ перепечатано с 3-го издания. М., 1922. 252Фабрично-заводская промышленность и торговля России / под ред. Д.И.

Менделеева. СПб.,1893; Менделеев Д. И. Проблемы экономического развития

России. М. 1960. 253 Ленин В.И. Полн.собр. соч. Т.3. М., 1971.

120

Основными проблемами, привлекавшими внимание советских учѐных,

были первоначальное накопление капитала, формирование и

положение рабочего класса и буржуазии, соотношение

капиталистических и докапиталистических производственных

отношений в промышленности, процессы концентрации и

монополизации промышленного капитала. Большое внимание

уделялось особенностям промышленного переворота в России.

В конце 1920-х – начале 1930-х гг. основой острых дискуссий

стали два подхода к изучению российского империализма –

«европейский» и национальный. Их отличало отношение к степени

экономической развитости и самостоятельности России. Н. Ванаг, М.

Гольман, Л. Крицман, С. Ронин своими разработками однозначно

утверждали, что российский капитализм был отсталым и

примитивным, российский империализм сформировался в основном

зарубежными банками, а Россия занимала полуколониальное

положение. Эти авторы акцентировали внимание на роли

иностранного капитала в переходе страны к империализму. Данную

точку зрения поддержал М.Н. Покровский254

, объявивший

концептуальным тезис о «денационализации» русского капитализма, а

саму гипотезу последним словом науки. 255

Сторонниками иной позиции были А. Сидоров, Е. Грановский,

И. Гиндин, которые в своих работах исходили из тезиса о наличии в

России национального капитала, обеспечивавшего самостоятельность

России. 256

Эти противоречия носили преимущественно политический

характер: их основу составляла оценка характера Октябрьской

революции, готовности России к свершению социалистических

преобразований и перспектив социализма. Дискуссия испытывала

влияние и колебаний «генеральной линии» партии. Концепт борьбы за

мировую революцию эволюционировал в установку на борьбе за

построение социализма в одной отдельно взятой стране. В итоге для

254 Покровский М.Н. Октябрьская революция. Сб. ст. М., 1929. С.62. 255 Ванаг Н. О характере финансового капитала в России. М., 1930. 256 Гиндин И.Ф. Некоторые спорные вопросы истории финансового капитала в

России // Историк-марксист. 1929. №12. Подробнее о дискуссии см.: Тарновский

К.Н. Советская историография российского империализма. М., 1964.

121

многих участников дискуссии с той и другой стороны это закончилось

трагически257

.

Пѐструю палитру мнений представляют точки зрения советских

и постсоветских историков на проблему хронологии и содержания

промышленного переворота в России. В тоже время между ними

можно найти моменты соприкосновения и пересечения. По проблеме

истории промышленного переворота еще М.Н. Покровский высказал

мысль о том, что этот процесс имел место еще в дореформенное

время258

. Данное положение в 1930-х гг. развивалось его учениками и

последователями П.П. Парадизовым, В.3. Зельцером и др.259

С.Г. Струмилин первоначально утверждал, что первая половина

XIX в. была временем застоя либо незначительного промышленного

прогресса в стране260

. Однако позднее учѐный изменил точку зрения

на сущность и временные границы промышленного переворота. В его

новой концепции дореформенное время характеризовалось как резкий

подъем в промышленности, в ходе которого с 30-х гг. XIX в. начался,

и уже к 1861 г. промышленный переворот в основном завершился261

.

Отмена крепостного права в свете этого предположения уже

рассматривалась в качестве главного фактора развития

капиталистической промышленности. Напротив, промышленный

переворот, сопровождавшийся формированием буржуазии и

разложением мануфактуры, превращался в один из факторов отмены

крепостного права. Предложенный С.Г. Струмилиным подход

главенствующее значение придавал лишь существованию

механизированных предприятий без учѐта их характера

(капиталистического или некапиталистического). Эти выводы легли в

257 Литвин А.Л. Без права на мысль: (Историки в эпоху Большого террора.

Очерки судеб). Казань, 1994. С.47-61. 258 Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М. - Пг., 1923.

С. 174. 259 Зельцер В.Г. Промышленная революция в России // Борьба классов. 1934.

№ 9. С. 80 - 88. 260 Струмилин С.Г. Черная металлургия в России и в СССР: Технический

прогресс за 300 лет. М.; Л., 1935. 261 Струмилин С.Г. Промышленный переворот в России. М., 1944.

122

основу ряда работ, отодвигавших нижние границы возникновения

промышленного переворота в России вплоть до 90-х гг. XVIII в. 262

Естественно, концепцию Струмилина приняли далеко не все

исследователи. Исследовавший уральскую металлургию В.Я.

Кривоногов высказался против упрощенного, по его определению,

истолкования Струмилиным истории развития промышленности на

Урале, показав, что в уральской металлургии промышленный

переворот начался не ранее 50-х гг. XIX в.263

П.И. Лященко считал, что

в условиях крепостничества не могло быть крутой ломки

общественных отношений.264

А.М. Панкратова265

, А.С. Нифонтов, В.К.

Яцунский подчеркивали, что в дореформенное время отсутствовали

сколько-нибудь значительные кадры промышленного пролетариата.

В.К. Яцунский предложил считать временем завершения

промышленного переворота в России не начало 60-х, а начало 80-х гг.

XIX в. 266

Концепция Яцунского была принята многими историками,

прочно закрепившись в научно-учебной и научно-популярной

литературе. Вместе с тем, вопрос о времени завершения

промышленного переворота не был окончательно решен. В 1960-1980-

х гг. продолжали использоваться оба варианта хронологии

осуществления и завершения промышленного переворота в России –

Струмилина и Яцунского. В 1960-е – 1970-е гг. проблема нашла

заметное отражение в работах Н.М. Дружинина и П.Г.

Рындзюнского267

. В середине 1970-х гг. в печати между ними прошла

262 Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1985. Т. V. С. 245. 263 Кривоногов В.Я. Из истории уральской металлургии первой половины XIX

века: (О рецензии академика С. Г. Струмилина на 9-й том «Исторического архива») //

Вопросы истории. 1954. № 12. 264 Лященко П. Н. История народного хозяйства СССР: В 3 т. М., 1952. Т.2. 265 Панкратова А. М. Формирование пролетариата в России (XVII-XVIII вв.).

М., 1963. 266 Яцунский В.К. Социально-экономическая история России XVIII-XIX вв.

М., 1973. 267 Вопросы истории русской промышленности в XIX в. // История СССР.

1972. № 5. С. 40 - 58; Рындзюнский П. Г. Утверждение капитализма в России. М.

1978; Дружинин Н. М. О периодизации истории капиталистических отношений в

123

интересная и плодотворная дискуссия. Помимо прочих были

затронуты вопросы хронологических рамок, сущности и особенностей

промышленного переворота в России. В результате получила

хождение третья точка зрения – П.Г. Рындзюнского, поддержанная

Б.Л. Цыпиным, А.М. Соловьѐвой, Л.Г. Мельником. Суть ее в том, что

промышленный переворот завершился только в 90-х гг. XIX в.268

.

Основным аргументом сторонников версии об ускоренном

завершении промышленного переворота являлось превышение (более

50%) удельного веса продукции фабричного производства шести

ведущих отраслей обрабатывающей промышленности

(преимущественно легкой и пищевой) в общем ее объеме. Сторонники

поздней даты указывали на необходимость учета процесса

классообразования, как окончательную победу промышленной

революции. Таким образом, причиной разногласий и расхождений в

оценках было использование разных критериев завершения

переворота. Основные результаты изучения проблемы

промышленного переворота советскими учеными были подведены на

страницах журнала «Новая и новейшая история» в 1984 г., где были

опубликованы материалы дискуссии, в которой участвовали как

историки, так и экономисты269

.

По проблеме промышленного развития Казанской губернии в

советский период появился ряд работ, посвящѐнных отдельным

отраслям промышленности270. Исследовалось формирование и

России // Вопросы истории. 1949. № 11. С. 90 - 106; Переход от феодализма к

капитализму в России: Материалы всесоюзной дискуссии. М., 1969. 268 Цыпин Б. Л. Некоторые особенности промышленного переворота в России.

Свердловск, 1968. С. 166; Мельник Л.Г. К вопросу о начале промышленного

переворота в России (на материалах Украины) // Проблемы генезиса капитализма. М.,

1979. С. 104-138. Соловьева А.М. Промышленная революция в России в XIX в.

М.,1990. 269 Промышленный переворот и его социально-экономические последствия:

«Круглый стол» // Новая и новейшая история. 1984. № 2. 270 Залкинд Г.М. Очерк истории горнозаводской промышленности Татарстана

(XVII – XIX вв.). Казань, 1930; Трусфус М.А. Кожевенная промышленность

Казанского края. Казань, 1928; Ключевич А.С. Из истории материальной культуры и

народного хозяйства России: моющие средства, переработка жиров с древнейших

времен до 1917 г. Казань, 1971.

124

положение классов капиталистического общества: пролетариата271

,

буржуазии 272

.

В последнее время появились расширенные трактовки понятий

«индустриализация» и «промышленный переворот», соответственно

расширились и их временные границы. Основываясь на этом, А.В.

Островский, например, показал, что «в середине XIX в. подавляющее

большинство «фабрик» в действительности представляли собой

централизованную мануфактуру лишь с частичной механизацией

производственного процесса», а завершение индустриализации и

промышленного переворота вообще следует относить к 50-м гг. XX

в.273

Анализ длительных дискуссий о развитии производительных

сил и характере экономических отношений в русской

промышленности показывает, что преобладают представления о

достаточно низком уровне ее механизации и индустриализации,

явившейся материальным фундаментом образования специфического

симбиоза пережитков крепостничества и капитализма, понимание еѐ

как некоего «квазикапиталистического феномена»274

.

Давно стало предметом дискуссий учѐных не только нашей

страны, но и за рубежом влияние внешнего фактора на промышленное

развитие России во 2-й половине ХIХ в. Естественно, сам факт этого

влияния никем не отрицается. Однако его масштабы вызывают споры

и самые противоположные оценки. По мнению ряда иностранных

историков (У. Ростоу, С. Блэк, А. Гершенкрон и др.), на наш взгляд,

271 Негуляев А.П. Формирование и революционное движение рабочих-

металлистов Казанской губернии (1861-1917 гг.): дис. …канд. ист. наук. Казань, 1969;

Файзулина Н.М. Положение рабочих на предприятиях Казанской губернии в

пореформенный период (1861 – 1890 гг.): дис. ... канд. ист. наук. Казань, 1977;

Рабочий класс Татарии (1861 – 1980 гг.). Казань, 1981. 272 Хасанов Х.Х. Формирование татарской буржуазной нации. Казань, 1977. 273 Островский А. В. О времени завершения индустриализации и

промышленного переворота в России // На пути к революционным потрясениям: Из

истории России второй половины XIX — начала XX века: мат.конф. пам. В.С.Дякина.

СПб.; Кишинев, 2001. С. 95-107. 274 Волков В.В. Спор о русской промышленности XVIII – первой половины

XIX века: два проблемных вопроса отечественной историографии // Вестник Челяб.

гос.ун-та. 2007. № 3. С. 121.

125

отчасти политизированному,275

российский промышленный

капитализм по своему развитию являлся «зависимым» от Запада.

Россия была отсталой страной, в которой иностранный капитал

представлял собой важнейшую движущую силу еѐ капиталистической

индустриализации. Эти авторы придавали исключительное значение

использованию технических достижений стран Запада и их

социальных институтов, считали зависимость России от

исторического опыта стран Европы бесспорной.

С конца 80-х гг. XX в. в российской историографии также

значительно обострился интерес к проблеме итогов промышленного

развития России к началу XX в., поставленный историками еще в

1970-х гг. В работах И. Пантина, Е. Плимака, П.В. Волобуева, А.В.

Лубского 276

все большее распространение получает теория различных

эшелонов капиталистического развития. Согласно этой теории

особенности генезиса капитализма в России позволяют отнести ее к

группе европейских и азиатских стран «догоняющей» модели

капитализма, поскольку для нее было характерно резкое смещение

стадий складывания системы крупного индустриального

производства. По мнению вышеназванных авторов, Россия в

экономическом отношении, несмотря на рост внутренних источников

капиталовложений, не только не догоняла передовые страны запада, а

напротив все больше от них отставала, превращаясь в аграрно-

сырьевой придаток.

Противниками этой концепции выступили российские и

иностранные учѐные-историки и экономисты Е.Е. Хадонов, К.Хеллер

(Германия), Е.Г. Лисовская, В.И. Бовыкин и др.277

Они, на основании

275 Поткина И.В. Бовыкин В.И. Индустриальное развитие дореволюционной

России. Концепции, проблемы, дискуссии в американской и английской

историографии. М., 1994. 276 Волобуев П. В. Выбор путей общественного развития: теория, история,

современность. М., 1987; Лубский А.В. Введение в изучение истории России периода

империализма: учеб. пособ. для студентов исторических факультетов

государственных университетов. М, 1991; Пантин И., Плимак Е. Россия XVIII – XX

веков. Тип «запоздавшего» исторического развития // Коммунист. 1991. № 11. 277 Хадонов Е. Е. Очерки из истории финансово-экономической политики

пореформенной России (1861 – 1904 гг.). М., 1997; Иностранное предпринимательство

и заграничные инвестиции в России / под ред. В.И.Бовыкина. М., 1997; Лисовская

126

широкого круга источников, проанализировали реальную роль и место

иностранного предпринимательства и заграничных инвестиций в

промышленности Российской империи. В результате, вышеназванные

авторы опровергли тезис о финансовой и технической зависимости

России от западноевропейских стран. Более того, они пришли к

выводу о правомерности привлечения российским правительством

иностранных инвестиций, для ускоренной индустриализации России,

строгом правовом регулировании потока инвестиций, четком прогнозе

последствий этого шага.

Для такой страны, как Россия, характеризующейся

многообразием природных и социально-этнических факторов

развития, исторический и теоретический интерес представляет

проблема взаимодействия процесса модернизации и региональной

динамики. Весьма специфичным регионом, где переплетались судьбы

различных народов и складывались свои особые общественные и

хозяйственные уклады, была Казанская губерния.

Период второй половины ХIХ – начала ХХ вв. являлся временем

глубоких и всеохватывающих перемен во всех областях

хозяйственной, политической, социальной, культурной жизни, как

всей страны, так и Казанской губернии. Новейший этап российской

истории также во много стал переломным и переходным. Поэтому не

случайно, что опыт эпохи «Великих реформ», особенно актуальный

сегодня, вызывает очень высокий интерес у современных

исследователей.

Действительно, из примерно 160 диссертаций, написанных и

защищѐнных в 1990-е – 2000-е гг. и напрямую посвященных

Казанской губернии, второй половине ХIХ – начала ХХ вв. посвящены

более 100 (66%), ХVIII-первой половине ХIХ вв. – 15%; остальные

19% охватывают оба этих периода. Характерно, что к опыту второй

половины ХIХ – начала ХХ вв. активно обращаются не только

Е.Г. Иностранный капитал в экономике пореформенной России 1861-1913 гг.: дис...

канд. эконом. наук. М., 1996; Хеллер К. Отечественное и иностранное

предпринимательство в России. XIX – начала XX века // Отечественная история. 1998.

№ 4. С. 55-65.

127

историки, но и юристы, педагоги, филологи, архитекторы и

искусствоведы.

Конечно, в исторических исследованиях популярность какого-

либо периода во многом определяется, помимо прочего, наличием

источников и их репрезентативностью. Это в полной мере относится к

рассматриваемому периоду, который, в отличие от предыдущих веков,

лучше документирован и отражен в периодических и статистических

изданиях. Историографический анализ показывает, что наибольшее

число исследований посвящено образовательной сфере. Усложнение

хозяйственных и общественных отношений выдвигало новые,

повышенные требования к уровню образованности населения. В

рассматриваемый период происходили реформы системы народного

просвещения, закладывались основы начального, среднего,

профессионального, технического, национального образования,

многократно возрастало число учебных заведений. Всѐ это привлекает

повышенное внимание исследователей разного профиля. 278

278 Валишина Н.Г. Основные направления социально-педагогической работы

с молодежью в пореформенной России (на примере Казанской губернии): автореф.

дис. ...канд. пед. наук. Казань, 1998; Газизов Р.Р. Тенденции развития среднего

образования в Казанской губернии во второй половине XIX века: автореф. дис… канд.

пед. наук. Казань, 2001; Суходоев Н.С. Начальное образование в городах Казанской

губернии во второй половине 19 – начале 20 вв. : дис… канд. ист. наук. Казань, 2002;

Талышева И. А. Становление системы среднетехнического образования в Казанской

губернии на рубеже XIX – XX веков: автореф. дис… канд.пед. наук. Казань, 2003;

Утробина И.В. Педагогическое образование в Казанской губернии в последней

четверти ХIХ – начала ХХ вв.: дис....канд.ист.наук. Казань, 1998; Усманов Т.Р.

Становление и развитие системы юридического образования в Казанской губернии

пореформенного периода (XIX – нач. XX вв.): дис. ... канд. пед. наук, Казань, 2006;

Крапоткина И.Е. Деятельность Казанского учебно-окружного центра на рубеже XIX-

XX вв.: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2005; Чеков М.О. Зарождение и

функционирование системы частных и общественных учебных заведений Поволжья

во второй половине XIX – нач. XX вв.: По материалам Казанского учебного округа:

дис. …канд. ист. наук. Самара, 1994; Гибазова Л.А. Развитие образования в Казани во

второй половине XIX века: дис. ... канд. пед. наук: Казань, 2003; Магсумов Т.А.

Среднее профессиональное образование в Казани в конце XIX – начале XX вв.: дис. ...

канд. ист. наук. Казань, 2008; Абзалов А.И. Развитие духовно-культурного

просвещения и воспитания в Казани во второй половине XIX-начале XX веков: дис. ...

канд. пед. наук. Казань, 2005; Гильмутдинова О.М. Казанский ветеринарный

институт в 70-90-е годы XIX века: автореферат дис. ... кандидата ист. наук. Казань,

128

Традиционно пользуется популярностью у исследователей

Казанский университет, в рассматриваемую эпоху сохранявший статус

главного научно-образовательного и общественно-культурного центра

не только губернии, но и, пожалуй, всей восточной части страны279

.

Национальная специфика историографии получила выражение в том,

что почти половина диссертационных исследований посвящена

вопросам истории татарского народа.

Обоснованно утверждать, что рассматриваемый период стал

временем, когда подлинный расцвет переживали татарская культура и

общественная мысль. С другой стороны, это было время поисков и

дискуссий о судьбах и путях дальнейшего существования и развития

татарского социума в меняющемся мире. Поэтому совсем не случайно,

1998; Журавский А.В. Казанская духовная академия на переломе эпох, 1884 – 1921

гг. дис. …канд. ист. наук. М, 1999; Бурдина Е.Л. Становление и особенности

развития инородческой школы в России во второй половине XIX – начале XX вв.: на

примере школ для татар Поволжья: дис. ... канд. пед. наук. М., 2008; Саматова Ч. Х.

Школьная политика самодержавия в отношении татар-мусульман во второй половине

XIX – начале XX вв.: на примере Казанского учебного округа: дис ... канд. ист. наук.

Казань, 2010; Железнякова Ю.Е. Земская школа Казанской губернии: 1865-1917 гг.:

автореф. дис... канд. ист. наук. Казань, 2002; Морохов А.В. Организационно-

педагогические основы религиозно-воспитательной деятельности православных

миссионерских обществ Среднего Поволжья в конце XIX – начале XX века: (На

материалах Симбирской и Казанской губерний): дис.... канд. пед. наук. Чебоксары,

2004; Валиахметова А.Н. Воспитание музыкальной культуры в условиях развития

татарского национального музыкального образования с середины XIX до первой

четверти XX вв.: дис. ... канд. пед. наук. Казань, 2005; Валиуллин

Р.Н. Татарские учебники по гуманитарным дисциплинам, конец ХIХ – начало ХХ вв.:

дис ... канд. филол. наук. Казань, 2001. 279 Сазонова Л.А. Повседневность университетского профессора Казани 1863-

1917 гг.: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2009; Нефедова М.В. Становление и развитие

педагогического образования в Казанском императорском (1804—1917 гг.):

автореферат дис. ... канд. пед. наук. Казань, 2013; Габдельганеева Г.Г.

Книгоиздательская и типографская деятельность Казанского университета второй

половины XIX века: автореф. дис. ... канд. филол.наук. Казань, 1994; Швед Н.Г.

Роль Казанского университета в формировании политической культуры российской

интеллигенции, 60-е – 90-е годы ХIХ века. Казань, 1999.

129

что эта проблематика по числу посвященных ей исследований

занимает одно из лидирующих мест280

.

Значительно количество работ, посвящѐнных административно-

политической проблематике. В рассматриваемый период происходили

масштабные реформы и «контрреформы» в государственном

устройстве. Важнейшими среди них, пожалуй, стали реформы

местного самоуправления 1864 и 1870 гг. В результате этих реформ

были созданы выборные всесословные учреждения, в ведение которых

передавались народное просвещение, здравоохранение, дорожное

строительство, коммунальное хозяйство и ряд других вопросов.

280 Шакуров Ф.Н. Развитие исторических знаний у татар в конце XIX – начале

XX веков: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2003; Салахова Э.К. Научно-историческое

наследие Г.Н.Ахмарова, 1864 – 1911 гг.: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2003; Гатин

А.А. Фатих Карими: педагогическая и общественно-политическая деятельность: дис ...

канд. ист. наук. Казань, 2008; Галимзянова Л.Р. Просветительство как фактор

становления и развития татарской общественно-политической мысли на рубеже XIX –

XX веков: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2006; Аскаров М.А. Газета «Казан мохбире»

(«Казанский вестник») и ее роль в развитии татарской публицистики начала XX века:

дис. ... канд. филол. наук. Казань, 2004; Жестовская Ф.А.

Проблемы татарского просветительства в XIX – начале XX веков в историко-

политическом измерении: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2004; Зайни

Р.Л. Татарские печатные календари: становление и развитие: (Вторая половина XIX –

начало XX вв.): дис. ... канд. филол. наук, Казань, 2004; Мухаметшин Р.Г.

Проблемы татарского традиционализма на страницах журнала «Дин ва магишат»

(1906 – 1918): дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2004; Гилазев З.З. Татарская литература

начала XX века: (В книжных изданиях): дис. ... канд. филол. наук. Казань, 2003;

Зябиров Р.М. Интеллектуальные поиски путей развития татарского общества конца

XIX – начала XX вв. в контексте проблемы «Восток-Запад»: дис. ... канд.ист.наук.

Казань, 2014; Гали Б.Т. Татарская общественно-политическая мысль в литературе и

публицистике конца XIX – начала XX вв.: дис ... докт. ист. наук. Казань, 2009;

Галимуллин Ф. Ф. Публицистические произведения Г.Р. Ибрагимова как источники

для изучения татарского общественно-политического движения, начало ХХ в.:

диссертация ... канд. ист. наук. Казань, 2003; Кадымова Р.Р. Вклад Ризаэддина

Фахреддина в формирование нового статуса женщины в татарском обществе конца

XIX – начала XX вв.: автореферат дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2013; Вагапов Н.А.

Проблемы образования и воспитания в татарской периодической печати (1907 – 1916

гг.): дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2006; Минуллина Э.И. Нравственное воспитание

женщины в татарской демократической педагогике: конец XIX – начало XX веков: дис

... канд. пед. наук. Казань, 2006.

130

Различные аспекты функционирования структур земского и

городского самоуправления изучались многими учѐными281

.

Большое значение имела судебная реформа 1864 г.,

кардинальным образом изменившая систему судопроизводства. Она

позволила реализовать принципы независимости судей, гласности и

состязательности судебного процесса, ликвидировала сословный суд.

Были введены такие институты, как суд присяжных, адвокатура,

мировые суды и др. Претворение в жизнь реформы в Казанской

губернии и деятельность судебных органов в новых условиях

отражены в диссертациях282

. Менялась и система органов охраны

правопорядка: обычной полиции и полиции политической283

.

281 Низамова М.С. Казанское земство в конце 19 – начале 20 в.: Местное

самоуправление и земское общественное движение: автореф. дис. ... канд.ист.наук.

Казань, 1995; Бадретдинов Т.З. Городское самоуправление Казанской губернии в

начале XX века: выборы, структура, общественно-политическая деятельность (1905 –

1917 гг.): автореф. дис. …канд. ист. наук. Казань, 2002; Старостин В.А. Роль земств в

аграрном развитии Казанской губернии в 1906 – 1914 гг.: дис. … канд. ист. наук.

Казань, 2002; Зигангирова, Г.Р. Система органов местного самоуправления

Казанской губернии в середине XIX - начало XX века: (организация и место в

общественно-политической жизни): дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2003; Заманова

Г.Р. Городское самоуправление в Казани (1870 – 1904 гг.): дис. … д-ра ист. наук.

Казань, 2002; Валеева Н.Г. Библиотечная и издательская деятельность земств

Казанской и Вятской губерний (1865-1917гг.): автореф. дис. ... д-ра ист.. наук. Казань,

2006; Каплуновский, А.П. Русская мещанская община в городах Казанского

Поволжья.1870-1918гг. (этно-историческое исследование): дис. ... канд.ист.наук. М.,

1998. 282 Фролов С.А. Отношение казанского общества к судебной реформе 1864 г.:

дис. … канд. ист. наук. Казань, 2000; Каховская Т.Б. Мировой суд России во второй

половине XIX – начале XX в.: на примере уездов Казанской губернии с

преобладающим чувашским населением: дис. ... канд. ист. наук. Саранск, 2010;

Куракова Н.Н. Организационно-правовые аспекты становления и развития мировой

юстиции на территории Казанской губернии, 1864-1917 гг.: автореф дис. …

канд.юрид. наук. Мытищи, 2010; Иванова О.А. Организационно-правовые основы

становления и развития службы судебных приставов в Казанской губернии (1864 –

ноябрь 1917 гг.): дис. ... канд. юрид. наук, М., 2004; Скуратова И.Н. Право и обычаи в

регулировании деятельности волостных судов Российской империи: на примере

волостного суда Казанской губернии 1861 – 1917 гг.: дис. ... канд. юрид. наук.

Владимир, 2007. 283 Ялтаев Д.А. Уездная полиция в Казанской губернии в 1862 – 1917 годах:

(По материалам чувашских уездов): дис. ... канд. ист. наук, Чебоксары, 2004;

131

Изучается региональный опыт реформирования армии,

включавший изменение системы военного управления и образования,

введение всеобщей воинской повинности284

. Либерализация

общественных отношений вызвала активизацию всевозможных

общественных объединений различной направленности285

.

Пореформенный период стал временем роста политической

активности населения, подъѐма общественно-политического

движения, приведшего в конце рассматриваемого периода к

возникновению парламентаризма и политических партий, которые

также изучаются весьма активно. 286

Изменения в социально-

экономической и общественно-политической сферах отразились и на

духовной жизни, которая также переживала заметный подъѐм. Он

характеризовался как развитием традиционных, так и возникновением

новых жанров и направлений в художественной культуре287

.

Васильев А.В. Организационно-правовые основы деятельности полиции по борьбе с

преступностью в Казанской губернии (1862-1917 гг.): дис. ... канд. юрид. наук. М.,

2008; Бойко С.И. Казанское губернское жандармское управление в 1880 – 1917 гг.:

организационные основы и деятельность в полиэтноконфессиональном регионе:

автореф. дис. ... канд. ист. наук. Чебоксары, 2013. 284 Емельянов А.В. Проведение военных реформ в 60-70–ее гг. XIX в. в

России: По материалам Казанского военного округа: дис. … канд. ист. наук. Саратов,

2003. 285 Галиуллина Г.Р. Женский вопрос в России: региональный аспект (1900-

1917 гг.): автореф. дис. ... канд.ист.наук. Казань, 1995; Милюков

И.И. Деятельность благотворительных организаций г.Казани (60 годы XIX в. – начало

XX в.): дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2006. 286 Нурутдинов И.Г. Молодежь в тюрко-татарском идейно-политическом

движении начала XX века: дис. канд. ист. наук. Казань, 2000; Алексеев И.Е.

Черносотенные и умеренно-монархические организации Казанской губернии (1905 –

февраль 1917 гг.): дис....канд.ист.наук. Казань, 1997; Мухаметшина Л.М.

Либеральное движение в Казанской губернии в конце XIX – начале XX вв.: дис. ...

канд. ист. наук. Казань, 2000; Уткин А.А. Либеральная интеллигенция Казани на

рубеже 50-60-х годов XIX в.: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2002; Фахрутдинов

Р.Р. Татарское общественно-политическое движение в конце XIX – начале XX вв. как

фактор конструирования национальной идентичности: дис. ... докт. ист. наук. СПб.,

2009; Усманова Д.М. Мусульманские депутаты в Государственной думе Российской

империи. 1906 – 1917: дис. ... д-ра ист. наук. Казань, 2004. 287 Идрисова Р.Р. Становление и развитие фотографического дела в Казани и

Казанской губернии: 1843 – 1918 гг.: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2013; Алексеева

132

Несмотря на секуляризационные процессы, важную роль в

жизни региона продолжали играть религиозные институты,

православные и мусульманские. Их деятельности и

межконфессиональным взаимоотношениям в условиях разрушения

традиционных общественных отношений посвящено большое число

работ288

.

Казанская губерния оставалась преимущественно аграрным

регионом, поэтому крестьянский вопрос был для неѐ ключевым.

Отмена крепостного права в 1861 г., «столыпинская» реформа 1906-

1911 гг., развитие капиталистических отношений в деревне

непосредственным образом затрагивали повседневную жизнь

подавляющей части еѐ населения. Не случайно, что процессы,

происходившие на селе, занимают большое место в работах

историков289

.

Е.П. Развитие и становление кинематографа в Казани и Казанской Губернии (1897 –

1917 гг.): дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2004; Муртазина Л.М. Профессиональная и

общественная деятельность архитекторов Казанской губернии (вторая половина XIX –

начало ХХ вв.): автореф. дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2000; Айдаров Р.С.

Архитектурно-пространственная организация деревянной жилой застройки Казани

второй половины XIX – начала XX веков: дис ... канд архитектуры. Казань, 2009. 288 Степанов К.С. Русская Православная церковь в политической жизни

Казанской губернии в первые десятилетия XX века: дис. … канд. ист. наук. Казань,

2000; Понятов А.Н. Миссионерская деятельность «Братства святителя Гурия» в

Казанской губернии во второй половине XIX – начале XX вв.: автореф. дис…

канд.ист..наук. Казань, 2007; Латыпов И.Р. Развитие старообрядческих общин

Казанской губернии XIX - начала XX веков: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2011;

Маликов Р.И. Социальное положение мусульманского духовенства Казанской

губернии в конце XIX – начале XX вв.: дис... канд. ист. наук. Казань, 2012;

Гильмутдинов Д.Р. Ислам и государство в Средневолжском регионе в 1870-1917 гг.

(На материале Казанской губернии): дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2005; Голубкина

Т.М. Самодержавие и мусульмане Среднего Поволжья в конце XIX в. – 1917 г.: (По

материалам Казанской, Самарской, Симбирской губерний): дис. ... канд. ист. наук.

Владимир, 2005. 289 Загидуллин И.К. Татарские крестьяне Казанской губернии во второй

половине XIX века (60 – 90-е гг.): дис. …канд. ист. наук. Казань, 1992; Зайнуллина

Ф.Г. Татарская деревня Казанской губернии: социально-экономическая и

этнокультурная трансформация (1861 – 1917 гг.): дис. … к.и.н. Казань, 2008;

Муллагалиев Р.М. Социально-экономическая жизнь татарской крестьянской общины

в пореформенный период (60-90-е гг. XIX в.): автореф. дис. … канд. ист. наук. Казань,

133

Быстрая эволюция, связанная с развитием рынка, возникновение

новых типов производства, новых видов и форм экономического

взаимодействия происходила и в других отраслях материального

производства. В этой связи стоит отметить ряд работ, затрагивающих

отдельные аспекты промышленности, торговли, банковской сферы,

транспорта. Остановимся на них подробнее.

Роль и место промышленности в становлении финансового

капитала в Казанской губернии во второй половине ХIХ – начале ХХ

века рассмотрел И.И. Саетгараев290

, изучив уровень промышленного

развития и процессы концентрации производственного капитала,

процессы централизации торгово-промышленного капитала, историю

кредитных учреждений Казанской губернии во второй половине ХIХ –

начале ХХ века, становление банковской системы и операционную

деятельность банков губернии.

В работе В.В. Андреева291

исследуются развитие транспорта во

второй половине XIX в. и образование акционерного общества

Московско-Казанской железной дороги, железнодорожное

строительство в России в пореформенный период и его состояние в

Среднем Поволжье к концу 1880-х годов, планы возведения

Московско-Казанской железной дороги, создание и организационно-

правовые основы деятельности акционерного общества Московско-

Казанской железной дороги в 90-е гг. XIX в., еѐ строительство и

инфраструктура, начало эксплуатации и подготовка кадров

железнодорожников, функционирование и развитие дороги в 1900-

1917 гг., динамика пассажирских и грузовых перевозок, состав и

2011; Батыршин Р.Р. Реализация столыпинской аграрной реформы в Казанской

губернии (1906 – 1917 гг.): дис. … канд. ист. наук. Казань, 2008; Люкшин Д.И.

Крестьяне-общинники Казанской губернии в социально-политических сдвигах начала

20 века: дис. ... канд.ист.наук. Казань, 1995; Волков Д.В. Общественная жизнь

крестьянства Казанской губернии (1860-е – 1917 гг.): автореф. дис. ... канд. ист. наук.

Казань, 2011. 290 Саетгараев И.И. Становление и развитие финансового капитала в

Казанской губернии во второй половине XIX – начале XX вв.: дис. ... канд. ист. наук.

Казань, 2008. 291 Андреев В.В. Московско-Казанская железная дорога в конце XIX – начале

XX вв.: модернизационный фактор в экономическом развитии региона: дис. … канд.

ист. наук. Чебоксары, 2007.

134

положение рабочих и служащих, работа дороги в годы Первой

Мировой войны. Отдельно рассматривается роль и влияние дороги на

социально-экономическое развитие прилегавших к ней регионов.

Л.Г. Гафиатуллина292

изучила Чистополь как один из центров

торговли Поволжско-Приуральского региона, его роль и значение в

хлебной торговле Закамского края, развитие ярмарочной, лавочной и

мелочной торговли, торговую, производственную, общественную и

благотворительную деятельность предпринимателей г. Чистополя.

А.В. Виноградов293

выявляет влияние роста промышленного

производства на обострение санитарно-экологической ситуации в

Казанской губернии, непосредственно отразившееся на уровне

рождаемости, смертности, заболеваемости. Определяет выраженное

влияние на демографическое развитие города не только по сравнению

с предыдущими, но и с последующими периодами в силу

недостаточной разработанности методов социального регулирования

взаимодействия с окружающей средой. На основе анализа

региональных особенностей и отраслевой структуры казанской

промышленности показывает, что предприятия фабрично-заводского

типа являлись мощнейшим фактором воздействия на окружающую

среду, а наиболее выраженное негативное воздействие

промышленного производства на экологию наблюдалось на первых

этапах его существования и имело тенденцию к снижению под

влиянием общественного мнения и государственного принуждения.

Динамичное промышленное развитие Казанской губернии в XIX –

начале XX вв. и связанный с ним рост численности городского

населения явились причиной глубокого экологического кризиса,

обусловленного излишней антропогенной нагрузкой на природные

объекты в пределах городской черты и выразившегося в стагнации

окружающей среды в зонах промышленного производства,

критическом снижении качества воды, воздуха, почвы.

292 Гафиатуллина Л.Г. Торгово-экономическая жизнь Чистополя во второй

половине 19 – начале 20 вв.: автореф. дис. … канд.ист.наук. Казань, 2007. 293 Виноградов А.В. Казанская губерния в XIX – начале ХХ вв.: экологические

и санитарные проблемы промышленного развития: автореф. дис. … канд.ист.наук.

Казань, 2013.

135

Сокращение антропогенной нагрузки на окружающую среду

происходило за счет институционализации экологического влияния,

трансформации экологического сознания, к снижению вредного

воздействия на природные объекты со стороны отдельного индивида и

его возрастанию со стороны общественных учреждений, санитарный и

полицейский надзор над которыми был более эффективным.

Увеличение общественно-экономической роли класса

предпринимателей отразилось в появлении ряда специальных

исследованиях как групп этого класса, так и отдельных династий.

Стоит отметить комплексность междисциплинарного исследования

М.З. Гибадуллина294

, в котором автор на основе анализа рыночной

социально-экономической системы, становления рыночных

принципов хозяйствования как объективного условия зарождения и

развития предпринимательства, определения предпринимателя как

ключевой фигуры рыночного хозяйства рассматривает становление

корпуса татарских предпринимателей, торгового капитала татарской

буржуазии в различных регионах России. Приоритетная роль в

процессе первоначального накопления капитала татарских

предпринимателей принадлежала торговле. В фокусе исследования

оказались основные тенденции и особенности развития торгового

предпринимательства среди татарского населения России, становление

и развитие промышленного капитала национальной буржуазии

пореформенного периода, общее и особенное в формирования

промышленного капитала татарских предпринимателей России. Особо

автор останавливается на роли и месте промышленного переворота в

развитии национального предпринимательства.

В работе Р.Р. Салихова295

торгово-промышленная деятельность

татарского предпринимательства в пореформенный период

рассматривается в контексте социального статуса татарского

мусульманского предпринимательства. Рассмотрены особенности

294 Гибадуллин М.З. Общие тенденции и особенности формирования

капиталов татарской буржуазии России, 1861 – 1913 гг.: дис. ... канд. экон. наук.

Казань, 2001. 295 Салихов Р.Р. Татарская буржуазия Российской империи: взаимодействие с

обществом и властью (вторая половина XIX – начало XX вв.): дис. ... д-ра ист. наук.

Казань, 2006.

136

татарской локальной мусульманской общины и воздействием

государства на локальную мусульманскую общину как предпосылка

джадидистских преобразований. Реформа приходской

конфессиональной школы, начало новометодных преобразований и

распространение нового метода привели к созданию национальной

начальной школы вне рамок религиозной общины. Трансформация

традиционной мусульманской благотворительности в период

становления национального капитала затронула развитие вакуфной

благотворительности. Она заключалась в обеспечении экономической

самостоятельности мусульманских общин, создании

специализированных организаций социального обеспечения

мусульманского населения. Общественные противоречия в татарском

предпринимательстве заключались в формировании охранительной

идеологии мусульманского предпринимательства, разногласиях (и

взаимодействие) джадидизма и кадимизма. Татарская буржуазия

попала в поле зрения политического сыска Российской империи,

занимавшегося поиском революционной опасности и расследованием

панисламистской деятельности татарской буржуазии.

Ф.Ф. Нигаметзинов296

остановился на источниках

формирования, динамике численности и предпринимательской

деятельности татарского купечества Казанской губернии. Особое

внимание уделяется общественной и благотворительной деятельности

татар-купцов в органах местного самоуправления, в сфере

образования, культуры и общественного призрения, участию в

общественной жизни края. И.В. Есиева297

изучила становление и

развитие купеческой династии Ушковых, в том числе генеалогию и

история династии, общую характеристику предпринимательской

деятельности, химические заводы, техническое и коммерческое

состояние предприятий, положение рабочих, общественную и

благотворительную деятельность.

296 Нигамедзинов Ф.Ф. Татарское купечество Казанской губернии: (Конец

XIX – начало XX веков): дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2004. 297 Есиева И.В. Купеческая династия Ушковых: (Первая половина XIX в. –

1918 г.): дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2004.

137

Диссертация И.В Масловой298

посвящена предпринимательской

династии Стахеевых во второй половине ХIХ – начале ХХ вв., еѐ

генеалогии, становлению торговой деятельности, торговым домам,

монополистическим объединениям Стахеевых (1912-1917 гг.),

образование товарищества «И. Стахеев и Ко», совместной

деятельности товарищества и Русско-Азиатского банка в 1913-1914

гг., развитию концерна Путилова-Стахеева-Батолина в годы Первой

Мировой войны, общественной и благотворительной деятельности

купеческой династии.

Разработку истории предпринимательских династий продолжила

Л.А. Мухамадеева299

, изучившая торгово-промышленную

деятельность, развитие татарского предпринимательства

пореформенного периода на примере купеческой династии

Сайдашевых. Значительная часть работы посвящена общественно-

политической деятельности, вкладу в реформу мусульманского

образования, участию в благотворительном движении и работе

органов местного самоуправления, политической деятельности в

партии «Иттифак-аль-муслимин», издательской деятельности. Оценен

вклад Сайдашевых в развитие татарского печатного дела в начале XX

века, представлен обзор периодической печати,

выпускаемой Сайдашевыми.

В увеличении числа работ, посвящѐнных купечеству состоит

отличие современной историографии от советского периода, когда

основным объектом изучения был пролетариат. Рабочему классу

сегодня посвящены лишь единичные исследования. Например, работа

А.В. Морозова300

, на материале Казанской губернии описавшего

организационную структуру страхования рабочих от несчастных

случаев, организацию производственных и территориальных

больничных касс в 1912-1917 гг., а также страхование рабочих по

298 Маслова И.В. Купеческая династия Стахеевых, вторая половина XIX в. –

1917 г. дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2000. 299 Мухамадеева Л.А. Торгово-промышленная и общественно-политическая

деятельность купеческой династии Сайдашевых: вторая половина XIX – начало XX

вв.: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2008. 300 Морозов А.В. Больничные кассы и страхование рабочих в Казанской

губернии. 1912 – 1919: дис. … канд. ист. наук. Казань, 2000.

138

болезни, медицинское обслуживание и денежное обеспечение в 1912-

1919 гг. Несмотря на то, что экономическим вопросам посвящено

довольно значительное число работ, промышленность Казанской

губернии рассматриваемого периода как явление специально и

комплексно ещѐ не изучалась.

Итак, местными учѐными проделана большая работа по

реконструкции изменений, происходивших в пореформенный период.

В тоже время, как правило, изучаются отдельные и достаточно узкие

проблемы. Тематика многих исследований пересекается и даже

повторяется. Очевидно, что пришло время концептуальных

обобщающих работ, недостаток которых ощущается.

139

Раздел 7. МОДЕРНИЗАЦИЯ РОССИИ

ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX – НАЧАЛЕ XX вв.:

ПРОБЛЕМА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ВЫБОРА

Изучение проблем модернизации как процесса перехода от

традиционного общества к современному – одно из важных

направлений зарубежного обществознания. Первоначально объектом

исследований в рамках теории модернизации являлись страны

третьего мира. Со временем все более распространенным становится

изучение исторического опыта модернизации стран, в которых этот

процесс начался гораздо раньше, в том числе и в России. В российской

исторической науке возможность исследовать проблемы

модернизации России первой трети ХХ в., разрабатывать различные

теоретические модели, помимо формационного марксистского

подхода, появилась в конце 1980-х гг. и вызвала большой интерес у

обществоведов. Это было связано не только с поиском новых идей для

объяснения прошлого, но и с анализом современных проблем путей

развития российского общества, выбором модели реформирования.

Как отмечает И. В. Побережников, «в современной литературе

понятие «модернизация» употребляется в различных смыслах: 1) для

обозначения широкого многовекового перехода от традиционности к

современности (хронологически совпадающего с переходом от

Средневековья к Новому и Новейшему времени); 2) многовариантного

процесса, в ходе которого отставшие догоняют ушедших вперед; 3)

для объяснения усилий, предпринимаемых странами третьего мира с

целью приблизиться к характеристикам наиболее развитых обществ;

4) для описания трансформаций, переживаемых

постсоциалистическими странами; 5) для характеристики

преобразований, совершенствований, реформ, внедрения инноваций,

которые осуществляются в современных уже модерных обществах в

ответ на новые вызовы»301

.

301 Побережников И.В. Пространственно-временная модель в исторических

реконструкциях модернизации: автореф.дис. … д-ра ист.наук. Екатеринбург, 2011.

С.3. См. также: Побережников И.В. Переход от традиционного к индустриальному

обществу. Теоретико-методологические проблемы модернизации. М., 2006.

140

В научном смысле модернизация понимается как процесс

социально-экономического, культурного и политического

преобразования традиционного общества в индустриальное,

формирования либерально-демократических институтов, правового

государства и гражданского общества. Модернизация указывает на

некий комплекс связанных друг с другом структурных, культурных,

психических и физических изменений, который сложился в

предшествующие столетия, сформировал окружающий нас сегодня

мир и все еще продолжает вести его в определенном направлении302

. В

этом плане теория модернизации (точнее, теории модернизации, так

как со второй половины ХХ в. в рамках этого подхода появилось

множество трактовок) представляет несомненный практический

интерес.

С.Хантингтон подчеркивал понимание модернизации как

многогранного процесса, характеризующегося следующими

основными чертами:

революционностью: модернизация предполагает преодоление

элементов традиционных социальных связей и принятие принципов,

свойственных буржуазной либеральной экономике;

комплексностью: модернизация требует перестройки экономики,

индустриализации, роста социальной активности, секуляризации и (в

перспективе) расширения политического участия;

системностью: отдельные стороны и аспекты

модернизационного процесса тесно связаны со всеми остальными, сти-

мулируют и поддерживают их;

глобальным характером: с вызовами модернизации стал-

кивается большинство стран, и успехи одних подталкивают других к

переменам;

продолжительностью: масштаб проблем требует медленных и

адаптивных изменений, и поэтому модернизации продолжаются

десятилетиями;

гомогенностью: осуществление модернизаций сближает страны

и народы и скорее унифицирует их, чем делает их более

302 Лоо ван дер, Х., Райен ван, В. Модернизация. Проект и парадокс // Ab

imperio. 2002. №1. С.34.

141

разнообразными;

необратимостью: современная история не знает примеров того,

чтобы достигшие серьезного экономического и социального прогресса

народы добровольно отказывались от своих завоеваний, возвращаясь к

более традиционному обществу.

Обычно выделяют два типа модернизации. Первый из них – тип

оригинальной, спонтанной модернизации, характерен для стран,

переживших переход к рациональным общественным структурам в

результате постепенного, длительного развития внутренних

процессов, через постепенное самопроизвольное накопление

предпосылок в тех или иных областях общественной жизни,

соединение которых давало качественный толчок (США, Англия).

Второй тип – вторичная, отраженная модернизация, характерен

для стран, по тем или иным причинам отставших в своем развитии и

теперь за счет широкого использования опыта передовых государств,

пытающихся их догнать по уровню и качеству жизни, то есть это

осовременивание вдогонку. Основным фактором вторичной

модернизации являются социокультурные контакты с уже

существующими центрами «универсальной мировой культуры».

Оценивая историю модернизаций, следует со всей

определенностью подчеркнуть, что ни крупные социальные

потрясения прошлых столетий, ни даже успешные комплексные

преобразования в сферах экономики, политики и общественной жизни

(такие, например, как имевшие место в Великобритании в XVII веке

или в России времен Петра I) не могут служить примерами, из оценки

которых можно извлечь уроки для нашего настоящего.

Модернизации» XVI – начала XIX веков протекали в условиях,

слишком отличных от нынешних и преследовали качественно иные

задачи, нежели те, на которые нам ныне следует ориентироваться.

Только выведя за рамки анализа этот исторический опыт, можно

выделить несколько классических примеров успешных системных

преобразований, в которых экономические, социальные и

политические реформы совмещались с заметным изменением

позиционирования страны на мировой арене и которые могут в той

или иной мере послужить источниками действенных рецептов для

современных реформаторов.

142

Как отмечает известный российский экономист В.Л.Иноземцев,

первая крупная волна модернизаций пришлась на период 1860-1890-х

годов, когда произошли серьезные перемены практически во всех

странах, составлявших «ближние окраины» развитого мира и через

полвека ставших экономическими и политическими лидерами

глобального масштаба. В 1861 г. в России, которая в середине XIX

столетия являлась явным аутсайдером на европейской арене, было

отменено крепостное право, а затем последовали многочисленные

реформы, к началу ХХ в. приведшие к росту промышленного

производства по сравнению с 1870 г. в 5,8 раза, увеличению добычи

угля в 7,4 раза, протяженности железнодорожной сети – в 9 раз. В

1868 г. в Японии начались процессы, известные как «эра Мейдзи»:

были ликвидированы феодальные институты, приглашены более 3

тыс. европейских и американских экспертов в области организации

современного индустриального производства, образования и армии,

созданы первые крупные индустриальные корпорации. За тридцать лет

Япония стала первой индустриализировавшейся страной в Азии,

полностью доминировавшей на местных рынках.

В 1871 г. завершился политический процесс объединения

Германии, ускоренный франко-прусской войной и открывший

небывалые возможности для экономического роста. Реформы

Бисмарка открыли путь развитию крупной промышленности, в

результате чего с 1871 по 1902 г. промышленное производство

выросло втрое, экспорт – в 4 раза, производство угля и стали –

соответственно в 5 и 12 раз, а население страны – с 41 до 60 млн.

человек. Из конгломерата квазисамостоятельных аграрных стран

Германия стала второй по экономической мощи державой мира. В

Соединенных Штатах за первые десятилетия, прошедшие после

завершения Гражданской войны, произошел мощный промышленный

переворот: за тридцать лет объем промышленного индустриального в

сопоставимых ценах вырос в 10,5 раз, численность занятых в

промышленности – более чем в 4,5 раза, а протяженность железных

дорог увеличилась с 46 до более чем 200 тыс. километров. В

результате США встретили ХХ в. в статусе крупнейшей по

параметрам экономики держав мира.

Модернизации конца XIX века обладали целым рядом черт,

которые отличали их от современных мерок. Во-первых, они были

143

направлены внутрь соответствующих стран и ставили своей основной

задачей развитие отечественной промышленности и преодоление

зависимости от зарубежных поставок товаров и оборудования (что

было особенно актуально в ситуации, когда большинство крупных

держав стремились нарастить свою военную мощь), а не интеграцию в

систему мирового хозяйства. Во-вторых, их базисом в большинстве

случаев выступали заимствованные технологии, хорошо известные в

более развитых странах, а роль инноваций (за исключением Германии)

была относительно невелика. В-третьих, в конце XIX века

модернизации не вполне проявляли тот комплексный характер,

который они обрели позже: технологические особенности позволяли

ограничиваться вовлечением в передовые производства

незначительной доли работников, в то время как значительная часть

рабочей силы до поры до времени оставалась неквалифицированной и

могла не повышать уровня своего образования.

Теория модернизации прошла несколько этапов развития. На

первом этапе (2-я пол. 1950-х – начало 1960-х гг.) господствовала

линеарная модель модернизации (С.Блэк, У.Ростоу и др.). Суть ее

заключалась в том, что модернизация рассматривалась как единый

глобальный процесс, заключавшийся в распространении современных

идей, институтов и технологий из европейского центра по всему миру.

Каждое общество должно было пройти путь от традиционности к

современности (modernity), под которой фактически понималась

европейская индустриальная цивилизация. Тем самым модернизация,

по сути, сводилась к вестернизации неевропейских цивилизаций303

.

303 Очевидно, именно такие модели имел в виду британский историк

О.Файджес, выступая на коллоквиуме в Петербурге в январе 1993 г.: «Концепция

модернизации слишком неопределенна, чтобы быть полезной, особенно, если речь

идет о революции, имеющей субъективные аспекты. Модернизация, в сущности,

бесконечна и постоянна. Большинство исследователей в Европе и так называемом

«третьем мире» следуют этой концепции, поскольку она предполагает

закономерность, рассматривает как идеал западное капиталистическое, либеральное,

демократическое развитие. Можно даже сказать, концепция модернизации является

либеральным аналогом или зеркальным отражением марксистской схемы

капиталистического развития.

Уважаемые российские коллеги! Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что

вам проще других заменить марксистскую концепцию концепцией модернизации: они

144

На втором этапе (1980-е гг.) вместо линеарной была

сформулирована парциальная модель модернизации (Д.Рюшемейер и

др.). Суть ее сводилась к тому, что модернизирующееся общество не

всегда может пройти все стадии модернизации до конца. В силу ряда

причин в некоторых обществах модернизационные и традиционные

элементы могут сплетаться в причудливые структуры, которые могут

носить временный характер, а могут и сохраняться на протяжении

жизни нескольких поколений. Тогда общество как бы «застревает» на

стадии частичной модернизации, возникают различные

несоответствия между политическими, социальными и

экономическими институтами и внутри них, и даже в сознании

конкретной личности. В итоге общество останавливается на стадии

«устойчивого фрагментарного развития» с многочисленными

внутренними противоречиями.

На третьем этапе (кон. 1980-х – начало 2000-х гг.) парциальная

модель модернизации под воздействием новых эмпирических данных

была преобразована в модель многолинейной модернизации (А.Турен,

У.Бек, П.Штомпка, Т.Пиирайнен), которая в настоящее время

близки и обе теряют из вида жертвы истории, играющие немаловажную роль. На мой

взгляд, важнее исследовать специфические особенности истории каждой страны».

См.: Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть. СПб., 1994. С.60

– 61.

А.С.Сенявский, выступая 2007 г. в Саранске на конференции

«Модернизационные парадигмы в экономической истории России», подчеркивал: «не

существует универсальных объяснительных моделей, пригодных для интерпретации

общественного развития в силу комплекса гносеологических и онтологических

причин. Из всего множества существующих теоретических моделей наиболее

продуктивны для интерпретации истории России взаимодополняющие друг друга

модернизационный и цивилизационный подходы; при этом модернизационная

парадигма имеет определенные «идеологические отягощения» из-за специфических

условий возникновения в условиях «холодной войны» и решавшихся с ее помощью

политических задач. Тем не менее, ее «позитивная» эволюция предоставила

относительно адекватный категориальный аппарат и инструментарий для изучения

отечественной истории эпохи индустриализации, а это, собственно, и есть реальная

история России второй половины XIX в. и почти всего XX в.». См.:

Модернизационные парадигмы в экономической истории России: материалы Всерос.

науч. конф., г.Саранск, 20-21 июня 2007 г. / МГУ им. Н.П. Огарева; [отв. ред. проф.

Н.М. Арсентьев]. Саранск, 2007.

145

пользуется наибольшей популярностью в научном сообществе. От

предыдущих моделей модернизации ее отличает, прежде всего,

признание возможности проведения модернизации по собственному

оригинальному незападному пути с учетом и на основе национальных

особенностей. Также признается огромная роль социокультурного и

внешнего факторов (для успешной модернизации необходимо

равновесие и гармония между принимаемыми и традиционными

ценностями, важна степень и форма воздействия со стороны более

развитых государств), учитывается также фактор исторической

случайности и субъективный фактор (воздействие конкретных

личностей на процесс модернизации). Сама модернизация больше не

рассматривается как единый непрерывный процесс системной

трансформации, признается возможность цикличности модернизации

с различным, а иногда – и противоположным поведением сегментов

общества в ходе ее проведения. Модернизация понимается как крайне

сложный и противоречивый эндогенно-экзогенный процесс, т.е.

происходящий под воздействием сложного сочетания внутренних и

внешних факторов304

.

В 1960 – 1970-х гг. в зарубежном обществознании по проблемам

модернизации России занимали главенствующее положение труды

известного американского экономиста и историка А.Гершенкрона

(1904 – 1978) 305

. Он описывал российское развитие как типичный

случай экономического трансформационного процесса, который в

сравнении с параллельными событиями в Западной Европе

происходил со значительными задержками. Капитализм в России, по

мнению Гершенкрона, насаждался искусственно государством и не

имел основы для саморазвития. Позднее вступление России на путь

модернизации, захватившей к тому же только экономику города, при

сохранении ярко выраженных атрибутов отсталости (авторитарный

304 Захаров В.Ю. Теория модернизации и попытки реформ государственного

строя России во второй половине XVIII – 1-й четверти XIX вв. (к постановке

проблемы) // Вестник Моск. гос. обл. ун-та. Серия: история и политические науки.

2010. №2. С.47. 305 Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective: A Book of

Essays. Cambridge, MA, 1962; Ibid. Agrarian policy and Industrialization: Russia 1861 –

1917 // The Cambridge Economic History of Europe. 1965. Vol. 6, Pt. 2. P.706 – 800.

146

деспотический режим, забитость и бесправие масс, прикрепление

крестьян к общине) обусловило политическую слабость буржуазии и

особое положение интеллигенции. Истоки происхождения

оппозиционного движения А.Гершенкрон усматривал в низком уровне

«вестернизации» страны.

В.Л. Красильщиков с соавторами в известной работе

«Модернизация: зарубежный опыт и Россия» определяет

дореволюционную индустриализацию как «имперскую модель

модернизации», продемонстрировавшую неэффективность,

приведшую к социокультурному расколу в обществе, породившую

масштабную маргинализацию значительной части населения. След-

ствием этой модели явился революционный взрыв, сопровождавшийся

«вымыванием» чуждой народу западной культуры, рыночных

отношений, частной собственности и личной инициативы. Советскую

индустриализацию В.Л. Красильщиков называет псевдомо-

дернизацией. Искусственно воспроизводя технико-экономическую

базу капитализма начала XX в. с монополизмом одноотраслевых

предприятий, преимущественным ростом тяжелой индустрии по

сравнению с легкой, большевики, как полагает В.А. Красильщиков,

воссоздавали индустриальный тип общества, уже зашедшего к тому

времени в тупик. Автор отрицает наличие в советской системе

внутренних импульсов к развитию. Попытки реформ,

предпринимавшиеся советским руководством, он оценивает как по-

верхностные и неэффективные.

Догоняющая индустриализация могла кроме того перенять опыт

и достижения тех стран и использовать их технические и

организаторские знания. В западной историографии, как отмечает

Н.Б.Селунская 306

, возникли две тенденции в оценке социально-

экономического развития дореволюционной России: сторонники

одной из них придерживаются тезиса об извечной отсталости и особом

историческом пути России (например, подчеркивалось, что в России

306 Селунская Н.Б. Россия на рубеже ХIХ – ХХ веков (в трудах западных

историков). М., 1995. С.30. См. также об «оптимистах» и «пессимистах» в оценке

предпосылок революции: Шепелева В.Б. Революциология. Проблема предпосылок

революционного процесса 1917 года в России (по материалам отечественной и

зарубежной историографии). Омск, 2005. С.82 – 101.

147

не было ни феодализма, ни капитализма в классическом смысле этих

понятий, а направление общественного развития вообще было

противоположным западному и знаменовалось гипертрофированной

ролью правительственной власти), отличии его от движения

капиталистических стран Запада. В классических работах Л.Хеймсона

обосновывается идея, что политическая и социальная стабильность

дореволюционной России не внушала оптимизм. Модернизация

российского общества в предвоенные годы отнюдь не сняла два

ключевых процесса поляризации – во взаимоотношениях деревни и

города и между «низами» и «верхами» городского и деревенского

населения. Революционные процессы, указывал Хеймсон, вполне

могут развиваться не в обществе полного застоя, а в обществе сильных

политических и социальных противоречий, вытекавших из процесса

модернизации 307

. Из исследований других авторов в этом плане

характерны работы Р.Пайпса, Р.Уортмана, Р.Маккина и других.

Другие авторы отстаивали тезис о том, что Россия шла в том же

направлении, что и страны Запада, в конце ХIХ – начале ХХ вв.,

ускоренно «модернизировалась» и могла избежать революционных

потрясений. По их мнению, социальные и культурные барьеры,

вытекавшие из процессов российской модернизации, резко

уменьшались, если не исчезали вовсе. На это указывал промышленный

подъем, резкое повышение уровня грамотности, активность органов

местного самоуправления. Так, немецкий историк Л.Хэфнер отмечает,

что сравнение русского общества с европейским не только не

выявляет уникальности и отсталости страны, но, напротив, показывает

быстрое развитие в России буржуазной культуры308

.

«Общеевропейский контекст» развития России представлен в трудах

М.Раева, Д.Гайера, П.Грегори и других.

Из современных российских авторов наиболее четко данная

позиция выражена в капитальных работах Б.Н.Миронова, вызвавших,

307 Haimson L. The Problem of Social Stability in Urban Russia, 1905 – 1917 //

Slavic Review. 1964. №4. P.419 – 441; 1965. №1. P.1 – 34. См. авторизованный перевод:

Хеймсон Л. Проблема социальной стабильности в городской России 1905 – 1914 гг. //

Между двух революций. 1905 – 1917. СПб., 2005. 308 Russia in the European context 1789 – 1914: A member of the family. N.Y.,

2005. P.151.

148

впрочем, продолжительную дискуссию. Миронов отстаивает тезис о

том, что русское государство с начала XVIII в. до Октября 1917 г.

прошло путь от абсолютизма до демократической парламентской

республики, а общество — от объекта до субъекта государственного

управления. Это означало, что общественность расширила свои

социальные границы от привилегированных социальных групп до

всего народа и что из общественного небытия народ возвратился к

политической жизни. Основные итоги социального развития России в

императорский период свидетельствуют о том, что в социальном,

культурном, экономическом и политическом отношениях Россия в

принципе изменялась в тех же направлениях, как и другие

европейские страны.

Как отмечает Б.Н.Миронов, суть социальной модернизации в

императорской России, как и всюду, состояла в том, что происходил

генезис личности, малой демократической семьи, гражданского

общества и правового государства. В ходе ее городские и сельские

обыватели в юридическом, социальном и политическом отношениях

превращались в граждан. Однако Россия в своем социально-

политическом развитии к 1917 г. не успела достичь стадии, когда

государство попадает под полный контроль общественности и

адекватно реагирует на требования общества. Когда общество и

государство приобретают способность развиваться благодаря умению

разрешать любые виды проблем мирным путем и с помощью

компромисса находить консенсус и приспосабливаться к

изменяющимся условиям жизни309

. Раскол между европеизированным

образованным меньшинством и народными массами – вот что в

конечном счете поставило преграду буржуазной модернизации в

России. Автор полагает, что сотрудничеству между верховной

властью и общественностью мешало нетерпение интеллигенции, в

особенности ее радикального крыла, не умевшего и не желавшего

309 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (ХVIII –

начало ХХ вв.) Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и

правового государства. В 2-х тт. 3-е изд., испр. и доп. Т.2. СПб, 2003. С.264.

Дискуссия по поводу концепции Б.Н.Миронова подробно рассмотрена в: Миронов

Б.Н. Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации.

М., 2013.

149

ждать, наивно верившего в то, что только самодержавие сдерживало

прогресс в России. Бесспорно, что вина за отсутствие

взаимопонимания лежала также и на правительстве, часто без

достаточных оснований не доверявшим общественности. Те же

причины привели к власти большевиков. Им удалось возглавить

движение низов под социалистическими лозунгами, поскольку

«большинство народа участвовало в революции во имя

восстановления попранных ускоренной модернизацией традиционных

устоев народной жизни».

В 1980-е гг. появились работы, которые представляют собой

синтез оптимистической и пессимистической версии развития

дореволюционной России. Сегодня в современной западной

исторической литературе разрабатываются комплексные концепции

становления и развития капиталистической формации в России310

.

Речь идет о том, что Россия начала ХХ в. оставалсь переходным

обществом, в котором раннеиндустриальные процессы еще не

завершились, политическая система сохраняла имперский характер в

сочетании с разрушением старого сословного каркаса.

В советской историографии зарубежные исследования проблем

модернизации России находили определенный отклик. Был

опубликован ряд книг, статей и рецензий на труды А.Гершенкрона311

,

Т.фон Лауэ, Д.Гайера, Д.Байрау и других312

. Советские историки

310 Лукьянчикова М.В. Российская история XIX – XX вв. в трудах ведущих

германских русистов Тюбингенской школы: дис. … канд.ист.наук. СПб., 2010. С.111 –

112.

См. также: Ланской Г.Н. Образ российской экономической модернизации

второй половины XIX – начала ХХ в. в восприятии американских, английских и

французских историков // Реформы и реформаторы в истории России: к 150-летию

великих реформ: мат.конф. М., 2012. С.342 – 347. 311 Олегина И.Н. Капиталистическая и социалистическая индустриализация в

трактовке А. Гершенкрона // История СССР. 1971. № 2. C.181 – 202. 312 Марушкин Б.И. История и политика: Американская буржуазная

историография советского общества. М., 1969. С.189 – 197 (автор посвятил

специальный параграф анализу американской историографии Октябрьской революции

через призму теории модернизации); Салов В.И. Историзм и современная буржуазная

историография. М., 1977; Канищева Н.И. Современная западногерманская

буржуазная историография о предпосылках Октябрьской революции // История СССР.

1983. №4. С.160 – 174; История СССР в западной немарксистской историографии:

150

«нового направления», говорившие о «многоукладности» экономики

дореволюционной России, в какой-то степени смыкались с взглядами

западных авторов, что может служить примером научной

коммуникации даже в условиях господства моноидеологии.

В современной российской историографии проблемы

модернизации исследуются весьма активно313

и в самых разных

аспектах. Изучается структура и характер российской модернизации,

социальные изменения, периодизация, положение рабочего класса и

крестьянства и другие проблемы. Был проведен целый ряд научных

форумов.

В целом большинство современных российских историков

позитивно оценивают эвристический потенциал теории модернизации.

Л.И.Бородкин в связи с этим замечает: «известен определенный

скепсис части научного сообщества по отношению к концепциям

теории модернизации, основанный на сомнениях в общности тех

закономерностей переходных процессов, которые сформулированы

этой теорией. Однако никакой другой теории, более адекватно

описывающей процесс трансформации традиционного общества в

индустриальное, пока не предложено. Можно, конечно, исходить из

Критический анализ / отв. ред. А.Н. Сахаров. М., 1990; Поткина И.В., Селунская

Н.Б. Россия и модернизация: (В прочтении западных ученых) // История СССР. 1990.

№4. С. 194 – 207. 313 Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. В 3-х тт. М., 1991;

Хорос В. Г. Русская история в сравнительном освещении. М., 1996; Красильщиков

В.А. Вдогонку за прошедшим веком. Развитие России в ХХ в. с точки зрения мировых

модернизаций. М., 1998; Побережников И.В. Переход от традиционного к

индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации.

М., 2006; Волков В.В. Россия: interregnum. Исторический опыт модернизации России

(вторая половина XIX – начало ХХ в.). Ч.I. СПб., 2011, и др.

В целом литература о теории модернизации весьма обширна. См. подробнее:

Побережников И.В. Теория модернизации: основные этапы эволюции // Проблемы

истории России. Екатеринбург, 2001. Вып.4. С.217 – 245; Проскурякова Н.А.

Концепции цивилизации и модернизации в отечественной историографии // Вопросы

истории. 2005. №7. С.153 – 165; Она же. Модели российской цивилизации и

модернизации в западном и отечественном обществознании // XIX век в истории

России: современные концепции истории России и их музейная интерпретация. Труды

ГИМ. Вып. 163. М., 2007. С.38 – 68.

151

того, что закономерностей в развитии социальных процессов нет,

однако такая позиция представляется деструктивной.

Ученые продолжают использовать концепт «модернизации» не

только потому, что он является частью популярного научно-

теоретического дискурса, но также в силу признания обстоятельства,

что множество частных изменений, наблюдаемых в различных

областях человеческой жизни в процессе трансформации

традиционного общества, связаны между собой. Надо признать, что

многие страны проходят в течение последних веков через процесс

всесторонних изменений, обладающий определенными

закономерностями (естественно, при наличии выраженных

особенностей этого процесса в разных странах).

По мнению А.С.Сенявского, главная ценность

модернизационной парадигмы для отечественных историков состоит в

том, что она нацеливает внимание исследователя на раскрытие

единства объективных задач («вызовов») для российского общества в

контексте исторических эпох в рамках XIX и XX вв., а именно, при

переходе от традиционного аграрного к индустриальному и

городскому обществу. Впрочем, сама по себе версия способствует

пониманию скорее эволюционных, нежели революционных процессов,

для интерпретации которых больше подходят другие содержательные

(формационный марксистский подход) или внесоциальные

формальные теории (синергетика, теория катастроф и др.), которые как

объяснительный инструментарий ряда проблем могут оказаться куда

продуктивнее модернизационных схем. Крайне важно адекватное

понимание сути модернизации и избавление от идеологических

наслоений типа предопределенности следования западным

«идеальным» моделям в качестве образца для подражания

«отставших», «недостаточно цивилизованных» стран и народов. Как и

принципиальное различение модернизационных концепций в качестве

практической стратегии преодоления отсталости (идеолого-

политическая функция) в качестве инструмента интерпретации

истории конкретной страны (гносеологическая функция). При всех

переменах «исторических декораций» на протяжении, по крайней

мере, полутора столетий развития России основной вектор и «смысл»

ее развития заключался в решении задачи индустриальной

модернизации (с неизбежно сопутствующим изменением структуры

152

производства и всей экономики, системы размещения производства,

поселенческой структуры, соотношением между сельским и

городским населением, структурой занятости, профессиональной

специализации, динамики уровня и специализации образования и др.).

А вот идеология, политические институты, системы управления и

некоторые другие «надстроечные параметры» оказывались разными.

Это позволяет констатировать наличие как фундаментальных, базовых

для индустриальной модернизации параметров, так и некоторых

«переменных» величин.

Историческая обусловленность объективной задачи

индустриальной модернизации имела двоякую природу: не только

имманентно присущие России внутренние условия, но и — нередко по

преимуществу — внешне обусловленные факторы. Вынужденность

модернизации, «догоняющий» ее характер — все это, с одной

стороны, привязывает внутрироссийс-кие явления к мировым

процессам, а с другой — протягивает «связку» между столь

различными эпохами дореволюционной и советской истории,

характеризует диалектику прерывности-непрерывности. И позволяет

понять, почему, например, именно большевики – левые радикалы-

экстремисты, политические маргиналы в российском обществе –

оказались вдруг вершителями судеб страны и проводниками

модернизации по-советски. Модернизационная парадигма, безусловно,

весьма способствует пониманию парадоксальности русской

революции и русского пути в ХХ в., хотя она не может объяснить их

во всей полноте.

В частности, в рамках теории модернизации рассматривается

деятельность российских политических партий, в концептуальном

плане осмысливается их место и роль в общественно-политических

процессах первой трети ХХ в. В конечном счете именно оценка

процесса модернизации конца XIX – начала XX вв. предопределяет

ответ на ключевой вопрос: была ли неизбежной революция 1917 г.?

В.В.Шелохаев обратил внимание на взаимосвязь и

взаимообусловленность типа модернизации с типами политических

партий России. Пореформенный модернизационный процесс

сформировал «единое поле», на котором стали «укореняться»

разнотипные и разновекторные политические партии, по сути

решавшие одну глобальную задачу: какими методами преодолеть

153

вековую отсталость в соответствии с пониманием ими вызовов

современной эпохи. С другой стороны, каждая партия (в большей или

меньшей мере) стала играть роль дополнительного фактора,

оказывавшего то или иное влияние на протекание и темпы самого

модернизационного процесса314

.

Следует учитывать совокупный характер специфики, обуслов-

ленной самим конфронтационным типом модернизации, на-

правленностью общественной мысли и общественного движения,

настроем радикальных слоев демократической интеллигенции.

Совокупность этих факторов стимулировала обострение как

межпартийной, так и внутрипартийной борьбы в России, предельно

минимизируя тенденцию к компромиссу и соглашению. В этом плане

социал-демократическая интеллигенция мало чем отличалась от

интеллигенции неонароднической315

. Российскую многопартийность

следует рассматривать в этой связи как элемент системного кризиса

российского общества в начале ХХ века.

В этой связи роль российских социалистических партий,

предлагавших свои модели преобразования России, представляет

собой интересный объект для изучения. Невозможно обойти

вниманием тот факт, на выборах Всероссийского Учредительного

собрания в конце 1917 г. социалисты всех мастей и оттенков увлекли

своими идеями 80% избирателей. Анализ истории социалистов-

революционеров и меньшевиков через призму теории модернизации

стал в современной науке (вначале западной, а потом и отечественной)

наиболее популярным. Кроме того, модернизационный подход

представляется продуктивным в нескольких смыслах: он является

открытым для восприятия сущностных элементов других концепций и

подходов; он признает вероятность любых вариантов реализации

исторического процесса (эволюционный, революционный,

комбинированный)316

. Проблема модернизации России поэтому

314 Шелохаев В.В. Российская социал-демократия в контексте модернизации //

Мировая социал-демократия: теория, история и современность. М., 2006. С.75. 315 Там же. С.77. 316 Шелохаев В.В. Модернизация как теоретико-методологическая проблема //

Куда идет Россия? Кризис институциональных систем: век, десятилетие, год. М., 1999.

154

рассматривается в контексте как интеллектуальной, так и

экономической истории.

Современные исследователи включают в теорию модернизации

социально-политическую, социокультурную, интеллектуально-техно-

логическую, правовую, нравственно-гуманитарную, национально-

специфическую составляющие модернизации, а также влияние

глобализации на этот процесс.

Процессы модернизации не реализуются автоматически. Часто

цели прямого воздействия искажаются цивилизационными (если речь

идет, например, о воздействии на китайское или исламское общество)

или архаическими и традиционными особенностями

трансформирующегося общества. В России процесс модернизации

также наталкивался на сопротивление традиции. С другой стороны,

традиция не всегда может рассматриваться как противоположность,

препятствие модернизации, а как один из необходимых элементов

последней, как сложная структура, не только способная к

трансформации, но в ряде случаев сама выступающая источником

изменений, стимулирующих начало и развитие модернизационных

процессов.

В связи с этим вызывает интерес эсеровская модель

преобразования российского общества. Одним из первых в

отечественной историографии на ней подробно остановился

известный историк партии социалистов-революционеров М.И.Леонов.

Анализируя социальную концепцию партии, он пришел к выводу, что

эсеровский социализм был попыткой смоделировать идеальное

общество в условиях существования космологической и

технологической культур, обеспечить сохранность первой,

предотвратить разрушающее воздействие второй. Хотя эсеры много

более симпатизировали деревне, историческая объективность

индустриальной цивилизации, капитализма была в их глазах

несомненной317

. Истоками этой концепции М.И.Леонов считает, с

С.30. См. также обобщающую коллективную монографию под редакцией

В.В.Шелохаева: Модели общественного переустройства России. ХХ век. М., 2004. 317 Леонов М.И. Партия социалистов-революционеров в 1905 – 1907 гг. М.,

1997. С.102.

155

одной стороны, крестьянский социализм Герцена – Чернышевского, а

с другой – эволюционно-реформистский марксизм бернштейнианской

интерпретации.

По мнению К.Н.Морозова, эсеровский вариант переустройства

России представлял собой одну из «…первых попыток

приспособления традиционных цивилизаций незападного мира к

требованиям модернизации, органичного и безболезненного

соединения сильных и конструктивных сторон двух цивилизаций

(традиционной и технологической)»318

. Народничество восприняло

базовые ценности западной цивилизации, но пыталось смоделировать

такую концепцию общественно-экономического развития России,

которая, с одной стороны, учитывала ее исторические особенности и

особенности менталитета ее народа, а с другой – взяв наиболее

привлекательные черты и ценности западной цивилизации, оставляла

за бортом ее негативные черты и тенденции (реакцией на которые

явилось прежде всего появление в самой западноевропейской

общественной мысли и практике феномена социализма).

Перспективным представляется сравнительный анализ партийных

моделей социалистического спектра и опыта модернизации в начале

ХХ в. в таких странах как Россия, Турция и Япония – выявление

общих тенденций, а также региональных особенностей.

Сочетание разных подходов в неонароднической модели

анализирует В.В.Зверев: «в конечном итоге народничество – это реакция

интеллигенции на происходивший в стране процесс модернизации. Оно

содержит и моральный протест против наступления индустриальной

эпохи, несущей обезземеливание, безработицу, господство товарно-

денежных отношений, капиталистическую конкуренцию и

эксплуатацию, и собственный вариант эволюции, предполагавший

опору на традиционные институты и ценности, национальные

особенности и некоторые новации, почерпнутые из арсенала

европейской цивилизации»319

. В этом смысле неонародническая

318 Морозов К.Н. Партия социалистов-революционеров в 1907 – 1914 гг. М.,

1998. С.11. 319 Зверев В.В. Закономерности и особенности эволюции социализма в России

// Россия в условиях трансформаций: Историко-политологический семинар. Вып.6. М.,

2000. С.33.

156

модель имела существенные преимущества и предполагала более

«органическое» развитие страны, хотя и включала революцию как

обязательную форму изменений.

О тесной связи народничества (и неонародничества320

) с

процессами модернизации пишет известный философ и историк

В.Г.Хорос. Как и многие другие исследователи, он соглашается с

тезисом, что народничество как феномен было вызвано к жизни в

России ситуацией раннего периода модернизации, когда противоречия

перехода от традиционного общества к современному выступают

наиболее болезненно. Более того, его внутренний пафос во многом

заключается в стремлении включить в модернизацию широкие массы,

облегчить им адаптацию к изменениям. Но эти задачи решаются им,

как правило, недостаточно четко и последовательно. Задаваясь

очевидным вопросом – в чем причины несоответствия между

масштабами народнического движения, длительностью

соответствующей идейной и культурной традиции – и сравнительно

бедными результатами деятельности народничества в России – Хорос

приходит к выводу о глубокой внутренней противоречивости

идеологии и движения народничества, присущей им «несистемности».

Популизм в целом как модель идеологии и политической деятельности

везде отличается внутренней амбивалентностью, сосуществованием в

его рядах разнообразных, нередко противостоящих друг другу

течений. Дело заключается в чрезвычайно широкой, пестрой

социальной базе («народ»), на которую пытается опираться популизм,

а также в сочетании различных исторических задач, которые он

одновременно стремится решить: осуществлять процесс модернизации

и в то же время поддерживать традиционные институты,

комбинировать буржуазно-демократическую и социалистическую

ориентацию. В итоге, заключает Хорос, в силу своей идеологической

320 Именно В.Г.Хорос ввел в научный оборот термин «неонародничество». В то

же время отдельные исследователи не считают его корректным, указывая на

серьезные различия в идеологии и практике народников XIX в. и социалистов-

революционеров (а также народных социалистов) ХХ в., не говоря уже о том, что их

деятельность протекала в совершенно разных условиях. См. обсуждение

энциклопедии «Общественная мысль России XVIII – начала ХХ вв.» (М., 2005) в

журнале «Отечественная история» (2006. №4. С.96 – 97).

157

противоречивости и организационно-политической аморфности

популизм составляет лишь «переходный этап» к непосредственному

осуществлению модернизации, проводимой уже иными

политическими силами, либо к «другого рода

институционализованному революционаризму»321

.

Вполне логично, что в процессе анализа эсеровской модели

модернизации России исследователи обращаются к творческому

наследию признанного теоретика и лидера партии – В.М.Чернова. Как

отмечает О.В.Коновалова, модель модернизации России, предлагаемая

В.М.Черновым, представляет программу преобразований,

альтернативную как либерально-буржуазному реформаторству, так и

большевистской диктатуре. Пытаясь найти вариант модернизации

страны, отвечавший особенностям ее культурно-исторического

развития, Чернов старался сочетать приверженность к институтам и

ценностям традиционного общества (кооперация, коллективизм,

уравнительность) и стремление к утверждению новых общественных

отношений, основанных на признании прав человека, политической

демократии. Программа модернизации страны в редакции Чернова

эволюционировала под воздействием большевистского опыта. Этот

опыт олицетворял ключевую роль государства в процессе социальных

преобразований, но ставка на развитие правового государства и

демократии оставалась для Чернова неизменной322

. Однако, по

мнению Коноваловой, в итоге именно большевики в реальной

практике строительства социализма осуществили народнические

заветы об особом, некапиталистическом, пути развития России. Взяв

за основу нового общества и государства принципы общинной

демократии, зеркальным отражением которой стали Советы, коренное

представление народа о справедливом обществе как обществе, где

господствует принцип трудового права: каждому по труду, они

воплотили их в жизни, пусть в очень деформированном и грубом

виде323

.

321 Хорос В.Г. Русская история в сравнительном освещении. М., 1996. С.77 –

95. 322 Коновалова О.В. Проблемы исторической модернизации России в идейном

наследии В.М.Чернова: дис. ... д-ра ист. наук. Красноярск, 2006. С.33. 323 Коновалова О.В. В.М.Чернов о путях развития России. М., 2009. С.318.

158

Схожее объяснение причинам провала эсеровской доктрины и

победы большевиков дает, опираясь на теорию модернизации,

Н.Д.Ерофеев. Социалисты-революционеры, отмечает он, в конечном

счете оказались непригодны для коренного преобразования России и

ее модернизации. Эсеровская идеология являлась аграрной утопией, в

то время как урбанистическая программа большевиков реально

соответствовала решению главной задачи страны – модернизации,

суть которой составляла индустриализация. Как пишет

А.С.Сенявский, «эсеровская идеология была наиболее адекватна

настроениям подавляющей части населения страны и могла привести

исповедующие ее политические силы к власти, но была абсолютно не

способна стать основой столь необходимого стране

модернизационного рывка…»324

. Историки, придерживающиеся

данного подхода, фактически говорят об «исторической

неизбежности» того, что произошло в октябре 1917 г. Ключевым

аргументом выступает то, что эсеровская модель не могла стать

реальной альтернативой большевистской политике, так как у страны

не было для этого ни необходимых экономических резервов, ни запаса

времени. Уже в 1920-е гг. международная обстановка складывалась

таким образом, что перспектива новой мировой войны становилась

очевидной для большевистского руководства. В этих условиях путь

форсированной индустриализации, выбранный большевиками, хотя и

был сопряжен с тяжелыми экономическими и социальными

издержками, но позволил в предельно короткий срок создать мощную

индустриальную базу. Именно это и стало решающим условием,

324 Сенявский А.С. Проблемы модернизации России в ХХ веке: диалектика

реформизма и революционности // Россия в ХХ веке: Реформы и революции. Т.1. М.,

2002. С.58. А.С.Сенявский подчеркивает: «раннеиндустриальная модернизация второй

половины XIX в., заимствуя западные институты и модели, сформировала

буржуазный город с его социальным расколом и противоречиями, породила

антагонистические классы капиталистов и пролетариев, маргинализировало

значительную часть населения города и деревни, что, во-первых, создало массовую

социальную почву для политической борьбы, а, во-вторых, обусловило претензии

новых социальных категорий на власть. Идеологии («доморощенные» и заимствован-

ные) и политические партии стали выразителем и инструментом для предъявления

социальных претензий к существовавшей в Российской империи общественно-

политической модели уже в самом в начале ХХ в.»

159

обеспечившим победу СССР в Великой Отечественной войне325

.

Схожими аргументами пользуется и Е.Ю.Юрченков: «эсеровская

модель модернизации быть может могла бы реализоваться, если не

были бы чрезвычайными исторические условия начала XX века. А эти

условия и сам характер этой модели, по нашему мнению, давали ей

мало шансов стать общенациональной моделью модернизации. Стать

таковой эсеровская модель не могла прежде всего потому, что она не

была индустриальной и урбанистической по своей направленности.

Слабой еѐ стороной являлась и недооценка роли государства в деле

модернизации. Если исходить из того, что модернизацию в России

пришлось осуществлять под руководством государства, используя

лишь внутренние ресурсы, то следует признать, что такому варианту

модернизации не способствовала и эсеровская программа

социализации земли, не признававшая не только частную

собственность, но и государственную собственность на землю,

делавшая землю ничей»326

. Стоит отметить противоречивость

подобной аргументации данных авторов, как будто не замечающих,

что аграрная программа ПСР пользовалась наибольшей

популярностью и была заимствована большевиками в 1917 г. Значит,

она соответствовала модернизации России.

Нельзя сбрасывать со счетов и эволюцию ПСР от

революционного народничества к западноевропейскому

реформистскому социализму, в ходе которой эсеры теряли свою

«цельность и революционную энергию». Именно в этом кроется

причина поражения эсеров, – полагает Н.Д.Ерофеев327

.

Точка зрения Н.Д.Ерофеева, близкая взглядам А.Гершенкрона,

Т.фон Лауэ и М.Хильдермайера, является на сегодняшний день

наиболее популярной гипотезой политического крушения ПСР, хотя в

современной литературе есть и иные позиции, ставящие под сомнение

отказ эсеров принять индустриализацию «как наиболее важный

325 Коновалова О.В. В.М.Чернов о путях развития России. М., 2009. С.316. 326 Юрченков Е.Ю. Социально-политическая концепция партии социалистов-

революционеров: автореф.дис. … канд.ист.наук. М., 2001. 327 Ерофеев Н.Д. Предисловие. С.8 – 9; см. также: Ерофеев Н.Д. Уход с

политической сцены эсеров // Политические партии России: история и современность.

М., 2000. С.363 – 364.

160

императив» российского будущего. Насколько утопична программа

эсеров, если в 1917 г. в их партии доминировало правое крыло?

В.Н.Гинев в свое время писал, что «переход с крестьянских позиций

на так называемые «общегосударственные» вообще был характерен в

1917 году для эсеровских вождей, особенно занимавших

правительственные посты»328

. В этом случае, совершенно справедливо

подчеркивает известный немецкий историк М.Хильдермайер, не

может быть никакого разговора об утопизме ПСР, и даже фракция

В.М.Чернова, занимавшая в партии левоцентристские позиции,

примирилась с «мягкой» формой индустриального развития России 329

.

Под влиянием правого крыла, вопреки своей программе и

многолетним требованиям ПСР в 1917 г. пыталась предотвратить

радикальный переворот аграрных отношений, затормозить стихийный

«черный передел»330

. Призывом к урегулированию земельного вопроса

через Учредительное собрание партия эсеров фактически заняла

легалистскую выжидающую позицию, за которую она упрекала

народных социалистов во время первой российской революции.

328 Гинев В.Н. Аграрный вопрос и мелкобуржуазные партии России в 1917 г.

Л., 1977. С.113.

Выступая в 1993 г. на международном коллоквиуме «1917 год в России: массы,

партии, власть» в Санкт-Петербурге, В.Н.Гинев вновь подчеркнул эту проблему:

«Когда мы писали о партии эсеров, то считали, что левые эсеры в 1917 г. сыграли

более позитивную роль, чем центр, не говоря уже о правых. Сейчас это

представляется по крайней мере дискуссионным. Как расценить отказ эсеров от

некоторых социалистических элементов своей аграрной программы – таких как

равное право на землю, запрет наемного труда, отказ практически от уравнительного

землепользования? Измена ли это крестьянству и своей аграрной программе или

проявление элементов реализма?» // Анатомия революции. 1917 год в России: массы,

партии, власть. СПб., 1994. С.255. 329 Хильдермайер М. Шансы и пределы аграрного социализма в российской

революции // Россия в ХХ веке: историки мира спорят. М., 1994. С.133. 330 Х.Иммонен, задаваясь вопросом – «Может ли программа социалистов-

революционеров, разработанная как социалистическая, оставаться таковой от начала

до конца без фундаментальных изменений?» – приходил к выводу, что социализация

земли – стержень концепции аграрной программы эсеров – оставалась абстракцией

без конкретного плана ее реализации. См.: Immonen H. The Agrarian Program of the

Russian Socialist Revolutionary Party. 1900 – 1914. Helsinki, 1988. P.20.

161

Н.Д.Ерофеев, К.Н.Морозов и М.Хильдермайер вновь поставили

важный вопрос об эволюции ПСР в период между 1905 – 1907 гг. и

1917 г., а также между февралем и октябрем 1917 г. Происходила

адаптация теории и практики социалистов-революционеров к

политическим и социально-экономическим изменениям в России со

времени после первой революции. Фактическое содержание

программы ПСР изменилось, влиятельные группы в партии под

влиянием столыпинской реформы считали необходимым говорить об

аграрной реформе, а не о революции, воспринимая деревенское

общество как общество мелких и средних собственников.

Значительная часть этого правого крыла ПСР принадлежала к новому

поколению членов партии, которое вступило в политику во время

первой русской революции, но получило «решающие впечатления» в

эру «конституционализма». В это время существовала

Государственная Дума, легально функционировали политические

партии, профсоюзы, и по мнению А.Р.Гоца, В.М.Зензинова,

Н.Д.Авксентьева, И.И.Фондаминского и других, эти новые институты

и формы следовало использовать 331

. К 1917 г. партия

эволюционировала настолько, что Е.Е.Лазарев позже замечал, что

название партии социалистов-революционеров следовало бы

изменить, убрав слово «революционеров»332

. О.Рэдки писал, что

331 Хильдермайер М. Указ.соч. С.127 – 128; Морозов К.Н. Партия

социалистов-революционеров в 1907 – 1914 гг. М., 1998. С.611 – 612. Об эволюции

взглядов И.И.Бунакова-Фондаминского см.: Берзина А.А. Общественно-политическая

деятельность И.И.Бунакова-Фондаминского: дис. … канд.ист.наук. Орел, 2005. С.195

– 196.

М.Меланкон отмечает, что эсеры в 1917 г. перешли на позиции современного

европейского социализма, стали рассматривать себя как истинных государственников,

что объясняет их близость к кадетам, Временному правительству, «бесполезные»

попытки строительства государственности на Волге и в Сибири в 1918 г. – Melancon

M. The Socialist-Revolutionary Party (SRs), 1917 – 1920 // The Critical Companion to the

Russian Revolution, 1914 – 1921. London, Sydney, Auckland, 1997. P.289. 332 Лазарев Е.Е. Из переписки с друзьями. Ужгород, 1935. С.12. Очень

характерно высказывание эсера Н.Ф.Новожилова на конференции пражской группы

ПСР в 1931 г. Обсуждая доклад С.Н.Николаева о политическом строе России после

большевиков, он предложил переименовать ПСР в Партию народной свободы. См.:

Hoover Institution Archives. Nicolaevsky (Boris I.) Collection. Box 28. Folder 11.

162

«партия эсеров перестала быть революционной в то время, когда вся

страна стала таковой в самом широком и глубоком смысле этого

слова»333

.

В послеоктябрьский период эволюция ПСР продолжалась.

Правые эсеры все более склонялись к демократическим, а не

социалистическим методам государственного регулирования

экономики и организации хозяйства. В общих чертах такая позиция

сложилась уже к 1923 году 334

. В эмигрантский период своего

существования и эсеры, и меньшевики отстаивали концепцию

«смешанной» экономики, подчеркивали значение в деле

восстановления России иностранного капитала. Обе партии уделяли

особое внимание государственному регулированию хозяйства и

оставляли в руках центральных властей важнейшие экономические

рычаги. В связи с этим любопытно замечание В.И.Миллера, что

именно «левые эсеры сохранили верность основополагающим

принципам ПСР, революционному духу и букве ее программы, а

изменила ей правая часть ПСР, пошедшая за меньшевиками в их

отрицании самой возможности движения страны к социализму»335

.

Если переход политической партии на более реалистические и

отвечающие интересам страны позиции, пусть не востребованные,

считать «изменой», то с этим можно согласиться. По видимому,

причины раскола ПСР на «правых» и «левых» эсеров вряд ли можно

сводить только различиями во мнениях о войне. Разногласия

восходили к событиям 1905 – 1907 гг., к вопросам об уроках первой

российской революции, о новых политических структурах, которые

Очевидно, Н.Ф.Новожилов прекрасно знал, как и другие участники конференции, что

с 1906 г. такое название носила партия кадетов. 333 Radkey O.H. The Sickle under the Hammer: The Russian Socialist

Revolutionaries in the Early Months of Soviet Rule. N.Y.; L., 1963. P.468. 334 Ярцев Б.К. Политико-экономическая платформа российского

неонародничества в 20-е гг. // Был ли у России выбор?: (Н.И.Бухарин и В.М.Чернов в

социально-философских дискуссиях 20-х годов). М., 1996. С.172 – 173. 335 Миллер В.И. Революция в России. 1917 – 1918 гг. Проблемы изучения:

Дис. … д-ра ист.наук в форме науч.доклада по совокупности опубл.трудов. М., 1995.

С.30.

163

она создала, и о значении вступления масс в политическую жизнь для

революционной стратегии.

М. Хильдермайер отмечал, что раскол ПСР стоит трактовать как

сопутствующее явление трансформации аграрного социализма в

«крестьянство». Поскольку народничество как защитное аграрное

социальное движение в отстающем обществе традиционного типа

образует явление, вызванное экспансией индустриального

капитализма, то оно должно изменять свой облик по мере развития

этого процесса. Оно утрачивает свое революционное содержание, если

некапиталистическая альтернатива социоэкономического прогресса,

которую оно пропагандирует, «блекнет, превращаясь в химеру, не

соответствующую духу времени». Симбиоз реставрационных и

прогрессивных элементов, которые составляют его типичную

амбивалентность, теряет свою основу, сильнее выступают

консервативные очертания336

.

Таким образом, концептуальное осмысление исторического пути

ПСР через призму теории модернизации представлено двумя

основными подходами: одни авторы (М.Хильдермайер, К.Н.Морозов)

полагают, что единственной партией, которая по своей социальной

структуре и фактически модифицированной программе могла служить

как форум выражения интересов всех основных групп населения

России, была партия социалистов-революционеров. С другой стороны,

ряд исследователей (Н.Д.Ерофеев, А.С.Сенявский, О.В.Коновалова)

считает, что эсеровская идеология оставалась аграрной утопией (в

отличие от индустриально-урбанистической программы

большевиков), недостаточно пригодной для решения главной задачи

страны – ее модернизации.

Нетрудно заметить, что исследователи народнической модели,

опираясь на анализ одних и тех же характерных черт этого явления –

масштабности, гетерогенности социальной базы, опоре на длительную

336 Hildermeier M. Die Sozialrevolutionare Partei Russlands: Agrarsozialismus und

Modernisieruhg im Zarenreich (1900 – 1914). Koln; Wien, 1978. S.399.

Подробнее о работе М.Хильдермайера см.: Лукьянчикова М.В. Партия

социалистов-революционеров и ее исторические судьбы в освещении Манфреда

Хильдермайера // Вестник Воронеж.гос.ун-та. Сер.: История, политология,

социология. 2010. №1. С.64 – 67.

164

традицию – приходят к диаметрально противоположным выводам. То,

что одним историками видится очевидным преимуществом

народнической (эсеровской) модели, другим кажется одной из

ключевых причин поражения. Существует и крайняя точка зрения,

согласно которой российская многопартийность вообще не могла

рассматриваться как альтернатива развития социума, а воплощала в

себе лишь различные методы и способы уничтожения отжившей свой

век формы российского имперства337

. И.В.Нарский, отмечая тенденции

развития многопартийности на Урале в 1917 г. (рост численности,

организационное строительство, территориальное размещение),

приходил к выводу, что «ускоренное партийное строительство

создавало лишь видимость расцвета политического плюрализма, но не

обеспечивало стабильности партийного ландшафта. Быстрые и резкие

колебания в развитии многопартийности отражали ее слабость и

являлись симптомами ее скорого заката»338

.

Что касается меньшевистского крыла российской социал-

демократии, то отдельные историки также выражают сомнения в

способности меньшевиков обрести массовую социальную опору в

обществе для прихода к власти и осуществления «технологического

прогресса», необходимого стране. Так, В.В.Шелохаев отмечает, что в

целом вполне рациональные идеи меньшевиков в 1917 г.

(сотрудничество с буржуазной демократией) с трудом приживались на

русской почве, не соответствовали уровню социальной зрелости и

ментальности рабочего класса339

. Меньшевики совмещали

«протестный пафос» низов с ориентацией на западные,

вестернизированные ценности, но не смогли стать достаточно

политически гибкими, чтобы опереться на крестьянство и тем самым

расширить свою социальную основу. «Аграрная программа русских

марксистов, – отмечает М.И.Леонов, – истинное детище

технократической теории – не могла быть и не была привлекательной

337 Разин С.Ю. Российская многопартийность и имперский миф в истории

русской революции // Власть. 2009. №2. С.110. 338 Нарский И.В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917 – 1922

гг. М., 2001. С.65. 339 Шелохаев В.В. Российская социал-демократия в контексте модернизации //

Мировая социал-демократия: теория, история и современность. М., 2006. С.83.

165

в глазах русского крестьянина, она не решала насущных проблем

крестьянской цивилизации; когда понадобилось привлечь на вою

сторону крестьянство, Ленин без колебаний отбросил ее (временно) и

перехватил программу идейных оппонентов – социалистов-

революционеров»340

. Меньшевики сомневались в самобытности

социального, политического и экономического развития России, что

распространялось не только на наследие самодержавия и

полукрепостничества, но также и на исконные институты, нравы и

ценности российского крестьянства.

О том, что именно неверие в революционный потенциал

крестьянства стало одной из причин поражения меньшевиков, пишет

Л.Хеймсон. Анализируя в целом особенности политической культуры

меньшевизма (убежденность меньшевиков в марксистской

закономерности исторических процессов и роли народных масс;

глубоко западнической ориентацией, принимавшей не только

идеологический и политический, но и культурный характер), он

отмечает, что меньшевики не считали крестьянство надежным

союзником пролетариата в революционном процессе. До конца своего

существования меньшевистского движения русское крестьянство

представляло в глазах меньшевиков отсталый и невежественный

социальный слой, несущий в своем быте, социальных и культурных

нравах печать крепостнических отношений, отягощенных традициями

великодержавия 341

. Меньшевики подчеркивали универсальность

законов, управляющих российским развитием, постоянно

подчеркивая, что «буржуазной революции» (которая даст России

возможность присоединиться к историческому пути, уже пройденному

западными нациями) должен был обязательно предшествовать

340 Леонов М.И. Пролетарский и крестьянский социализм в России на рубеже

XIX – XX веков // Самарский исторический сборник. Самара, 1993. С.30 – 31. 341 Хеймсон Л. Меньшевизм и большевизм (1903 – 1917): формирование

менталитетов и политической культуры // РСДРП (о) в 1917 году. Документально-

исторические очерки. М., 2007. С.50 – 53. О ключевой роли крестьянства в

историческом развитии страны неоднократно писал А.С.Ахиезер: «…судьба России

зависит от гигантской массы крестьян, от попытки соединить государственность,

нацеленную на нечто вроде модернизации, и архаичное крестьянство». См.: Ахиезер

А.С. Труды. М., 2006. С.99.

166

значительный исторический отрезок, отделяющий эвентуальный

приход социализма. Впрочем, настороженность по отношению к

крестьянству была характерна и для большевизма – В.И.Ленин еще в

1905 г. писал, что «мы поддерживаем крестьянское движение,

поскольку оно является революционно-демократическим. Мы

готовимся (сейчас же, немедленно готовимся) к борьбе с ним,

поскольку оно выступит, как реакционное, противопролетарское. Вся

суть марксизма в этой двоякой задаче, которую упрощать или

сплющивать в единую и простую задачу могут только не понимающие

марксизм люди»342

. Однако большевики и Ленин сумели отказаться от

догмы несовместимости пролетариата и крестьянства и порвали с

европоцентристской оценкой меньшевиков и западных социал-

демократов.

Этот тезис стал ключевым в позднейших (1946 г.)

размышлениях одного из лидеров меньшевистского крыла российской

социал-демократии – Ф.И.Дана. Анализируя неудачу борьбы за

«демократию и социализм» в 1917 г., он пришел к выводу, что

«русское крестьянство, в массе своей, не стряхнуло с себя того

равнодушия к чисто политическим вопросам, о которое разбивались,

как мы видели, надежды одного поколения русских революционеров

за другим. Война завершила освобождение и крестьянских масс от

мистики царизма. Крестьянство охотно и широко пользовалось

благами республиканской (политической свободы, провозглашенной

победившею революцией). Но ни война, ни революция не сделали в

его глазах эту свободу такою жизненною ценностью, за которую

можно и нужно бороться, не превратили русское крестьянство в

сколько-нибудь надежную опору свободно-демократической

государственности. Как в первую, февральскую полосу революции,

так и во вторую, октябрьскую, мотивы не политического, а

экономического и социального порядка оставались для крестьян

решающими»343

. Фактически Дан пришел к оправданию большевизма:

342 Ленин В.И. Полн.собр.соч. Т. 32. С.56. 343 Дан Ф.И. Происхождение большевизма. К истории демократических и

социалистических идей в России после освобождения крестьян // Дан Ф.И., Церетели

И.Г. Два пути. Избранное: в 2-х ч. Ч.1. М., 2010. С.499.

167

«только «колхозная» система, сломившая окончательно узкие рамки

индивидуального крестьянского хозяйства, сломила и консервировав-

шуюся в этих рамках ограниченность идейно-политического кругозора

русского крестьянства и впервые сделала для него осязательной и

очевидной неразрывную связь его собственных хозяйственных судеб с

судьбами государства»344

.

Возможно, ключевой проблемой ПСР и РСДРП стало то, что они

так и не стали подлинно реформистскими партиями, не смогли

предложить реальной альтернативы большевизму. Процесс эволюции

этих партий, начавшийся еще до первой мировой войны, отчетливо

проявился в 1917 г., но далеко не был завершен. Оппозиционные

большевикам социалистические партии не смогли приспособить свои

программы к структурным изменениям, происходившим в стране. В

итоге именно большевики сумели соединить социалистическую

доктрину, пришедшую с Запада и являвшуюся проявлением

«модернити», с традиционными ценностями: идеалами общины,

бескорыстием и подвижничеством, соответствующими православной

культуре. Н.А.Бердяев писал: «Марксизм разложил понятие народа

как целостного организма, разложил на классы с противоположными

интересами. Но в мифе о пролетариате по-новому восстановился миф

о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа

с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским

мессианизмом. Поднялась рабоче-крестьянская, советская Россия. В

ней народ-крестьянство соединился с народом-пролетариатом вопреки

всему тому, что говорил Маркс, который считал крестьянство

мелкобуржуазным, реакционным классом»345

. В итоге марксисты-

большевики оказались гораздо более в русской традиции, чем

марксисты-меньшевики. На почве эволюционного,

детерминистического истолкования марксизма нельзя было оправдать

пролетарской, социалистической революции в стране индустриально

отсталой, крестьянской, со слабо развитым рабочим классом346

.

344 Там же. С.500. 345 Бердяев Н.А. Духовные основы русской революции. Истоки и смысл

русского коммунизма. М., 2006. С.350. 346 Там же. С.347.

168

Меньшевики же, формально сохраняя большую верность марксизму,

эволюционировали в сторону европейской социал-демократии и

парадоксальным образом в 1917 г. оказались утопистами со своими

идеями социального реформизма.

Исследования в рамках теории модернизации, безусловно, будут

продолжены. Несмотря на критические замечания, она далеко не

исчерпала свой когнитивный потенциал. Весьма перспективен

сравнительный анализ левых движений в начале ХХ в. в

модернизирующихся странах – Иране, Турции, Японии, России.

Важно оценить переосмысление, начиная с 1920-х гг., российской

эмиграцией теоретических платформ своих политических партий по

преобразованию России. Интересен анализ воздействия идей

российских социалистов на большевистскую практику, начиная с

военного коммунизма и НЭПа вплоть до 1960-х годов. Очевидно, в

этом сыграл свою роль и переход на сторону властей многих бывших

эсеров и меньшевиков и их работа в советских экономических и

хозяйственных органах.

«Консервативная модернизация» в СССР заключалась во

внедрении многих инструментальных достижений современных

западных обществ (технологий, внешних форм жизни, науки и пр.), но

– на традиционной, архаической социально-культурной основе.

Отсюда незавершенность советской модернизации, ее частичный

характер, отсутствие внутренних механизмов саморазвития, что в

конце концов привело ее к глубокому кризису347

. Воздействие идей

347 См.: Вишневский А. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР.

М., 1998. По мнению А.С.Сенявского, «советская модернизация конца 1920-х — 1930-

х гг. была парадоксальной: она опиралась на доминирующий в обществе

традиционализм, преподнося его в новой «идеологической упаковке», а в результате

форсированно преодолевала его, строя жизнь на рациональных основаниях, меняя

структуру экономики в пользу передовых отраслей, структуру занятости населения,

структуру расселения, образ жизни большинства людей и т. д. Ситуационные

«издержки» этого процесса на ранней, «сталинской», стадии развития советского

общества (массовый голод в деревне начала 1930-х гг, репрессии), безусловно, «отяго-

щали» данный вариант развития, но он был во многом предопределен провалом

дореволюционной модели и революционным генезисом сформированного после 1917

г. общества, которое «вышло из гражданской войны», сложностью как

169

неонародничества в данном аспекте необходимо осмыслить. А можно

ли было выработать на основе программ модернизации России,

предлагавшихся различными социалистическими партиями, какую-то

общую платформу, воплощенную в программу действий?

Политические реалии 1917 г., итоги выборов в Учредительное

собрание, перманентные дискуссии об «однородном

социалистическом правительстве» дают основания для подобных

размышлений. Исследования истории небольшевистских

социалистических партий, проводимые в современной науке в ее

рамках, позволяют создать необходимый теоретический фундамент,

обобщить и осмыслить обширный документальный материал, перейти

к созданию масштабных аналитических конструкций.

внутригосударственного положения, так и стоявших перед страной задач в условиях

«исторического цейтнота» и неизбежной в ближней перспективе мировой войны».

170

Раздел 8. РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРИЧИНАХ КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМА

В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

Весной 2015 г. весь мир отметил 70 летний юбилей Победы

Советского Союза и армий союзников над нацистской Германией.

Однако, говоря о Победе 1945 г., нельзя не упомянуть и начальный

период Великой Отечественной войны. Являясь героическим, он

вместе с тем предстаѐт и максимально трагичным сюжетом истории

нашего государства. Да, выявлению причин военно-политических

провалов и неудач СССР в начальный период войны посвящено

множество работ, но, несмотря на солидный срок, прошедший с

рокового нападения Германии, не всегда можно рассчитывать на

всестороннюю фундированную проработку целого ряда тем и

сюжетов. Конечно, истории как военного противоборства, так и

противостоянию предвоенной дипломатии в научной литературе

посвящено немалое количество публикаций. Значительно меньше

уделено внимания истории противостояния пропагандистских

структур. Пропаганда как «демиург» и механизм формирования

образов, мировоззренческих позиций, идеологем и мифов изучена

либо недостаточно, либо пристрастно348

.

Исходя из этого, существенный интерес при обращении к

истории самой кровавой «классической» войны представляет

технология формирования, содержание и влияние на общественное

сознание ее образов. Отметим, что анализ образов и идеологем войны

неотделим от осмысления исторической памяти о ней и связанного с

ней феномена патриотизма.

Историческая память – это результат сознательного и

бессознательного взаимодействия разнонаправленных персоналий и

сил, вбирающих в себя прошлое в виде интенций. В понятии память

объединена совокупность представлений о прошлом, которые в

данный момент становятся доминирующими и образуют нечто вроде

разделяемого большинством конструкта. Память предстает

источником национальной идентичности, чувства причастности к

конкретному социуму, который благодаря характерным для него

общим ощущениям и мифам, узнает себя в общем прошлом и

348Поливанов Я.М. Образы войны: версии и реалии. Казань, 2013. С.13.

171

настоящем. В памяти о Великой Отечественной войне тесно связаны

память народа и обобщенная реконструированная память,

сконцентрированная в исторической и художественной литературе,

телепрограммах, песнях, художественных фильмах. Отдельное место в

ее формировании принадлежит СМИ и учебникам по истории349

.

Историческое сознание охватывает и существенные, и

случайные события, содержат систематизированную информацию,

полученную через систему образования и неструктурированную

информацию – через средства массовой коммуникации,

художественную литературу. Случайная информация, в том числе по

истории войны, часто опосредована культурой окружающих человека

людей, включая семью, в известной мере – традициями и обычаями,

которые несут в себе представления о жизни народа и страны. То есть

историческая память – это определенным образом сфокусированное

сознание, отражающее значимость информации о прошлом в ее связи

с настоящим и будущим. Она избирательна, ибо акцентирует

внимание на одних исторических событиях и «забывает» другие. Она

нередко персонифицируется, и через оценку деятельности конкретных

личностей формируются впечатления и нравственные ценности350

.

Понятие образов истории обрело в современной исторической

науке беспрецедентную популярность. В ряду знаковых эпох

осмысления образов истории – период Великой Отечественной. Его

изучение предполагает разработку ключевых структурных

компонентов исторического сознания: образа Родины, образа Победы,

образа врага. Не менее важным является и обобщѐнный образ

вооружѐнных сил, формируемый из образов войны на суше, на море,

под водой, в воздухе. В этом ряду находится и образ партизанской

войны на оккупированных территориях, а также образ народного

единения и самопожертвования, беспримерного в истории тыла351

.

349 Коршунова О.Н., Поливанов Я.М. Фальсификация исторических образов

как проблема функционирования коллективной исторической памяти // Вестник

Чувашского ун-та. 2011. № 1. С. 48-53. 350Коршунова О.Н., Поливанов Я.М. Исторические образы: К проблеме

исторической памяти об участии России в Мировых войнах // Вестник Костромского

гос. ун-та им. Н.А. Некрасова. 2014. Т. 20. № 5. С. 77-80. 351Поливанов Я.М. Образы войны: версии и реалии. Казань, 2013. С.12.

172

Однако наряду с примерами героического сопротивления, небывалой

стойкости советских солдат и офицеров, существует образ предателя,

коллаборациониста, перешедшего на сторону неприятеля.

Действительно, на стороне Германии воевало немалое

количество военнослужащих антигитлеровской коалиции. Это

явление носило массовый характер и коснулось представителей

многих стран Европы, которые противостояли Германии или были ею

оккупированы. В то же время переход немецких солдат на сторону

противника в ходе войны был минимальным. Из 38-ми

существовавших за войну дивизий СС только 15 были

укомплектованы немцами. Контингент остальных 23 дивизии

составляли представители других национальностей и граждане других

государств, не считая отдельных бригад, полков, батальонов и других

формирований СС352

.

Концентрация иностранцев в войсках СС была прописана

уставом германской армии, который запрещал принимать иностранцев

на военную службу. Однако на восточном фронте был найден

своеобразный выход – обращение к «Hilfswillige» – желающим помочь

(«хиви»). Немецкие командиры практически с начала войны, не

дожидаясь официального разрешения, а точнее, вопреки

существующим приказам, стали использовать перебежчиков на

вспомогательных работах. «Хиви» использовались в качестве

полицаев, охранников, конюхов, грузчиков и на прочих

вспомогательных работах. По мере того, как перспективы победы

Германии становились всѐ более туманными, а людские ресурсы рейха

приближались к нулю, «хиви» стали включать в штатное расписание

частей Вермахта. Так, по состоянию на октябрь 1943 г., по данным

генерала-майора Вермахта Мюллера - Гиллебрандта, в немецкой

пехотной дивизии из 12 713 человек по штату предусматривалось

иметь 2005 «хиви», т.е. около 16%353

. В среднем «хиви» составляли 6-

20% личного состава немецкой дивизии. Общее число «помощников»

точно установить не представляется возможным, так как на первом

этапе это явление носило преимущественно стихийный характер.

352Шунков В. Солдаты разрушения. М., 2003. С.52. 353Muller-Hillebrand B. Das Heer, 1933-1945. Frankfurt/Main, 1954-1956.

173

Для службы на стороне немцев с 1942 г. привлекались и казачьи

формирования и соединения, сформированные по национальному

признаку. Это коснулось не только народов, населявших территорию

СССР, но и населения стран оккупированной Европы. Отчасти такие

масштабы использования иностранцев можно объяснить банальной

нехваткой у германской армии людских ресурсов. Между тем, СССР

и его союзники к активному привлечению на свою сторону немцев не

прибегали, исключая ряд случаев использования пленных немцев в

пропаганде и в интересах разведки.

Другим проявлением коллаборационизма является феномен так

называемой Локотской республики, основанной

К.П. Воскобойниковым и В.Каминским. В отличие от движения

Власова, Локотская республика была не только военным или

военизированным формированием. Основной замысел

Воскобойникова состоял в создании нового русского государства.

Правящей партией в планируемой «республике» виделась национал-

социалистическая партия, а отправным пунктом ее программы –

антисемитизм. В Локотском микрогосударстве де-факто

функционировали школы, церкви, предприятия. Отряды самообороны

впоследствии трансформировались в микроармию – Русскую

освободительную народную армию (РОНА).

Гитлера не проинформировали об инициативе по той причине,

что он выступал противником государственности восточных

славянских народов. Поддержка республики немецкой

администрацией определялась не гуманизмом или демократическими

побуждениями командования 2-й танковой армии вермахта, а сугубо

нехваткой людских сил и средств для контроля над оккупированной

территорией и обеспечения безопасности тылов, атакуемых

партизанами.

Добавим, что между партизанами и РОНА постоянно

вспыхивали стычки, перераставшие в крупные боевые действия.

Описывая образ «коллаборациониста-предателя», необходимо

отдавать отчѐт о моральном облике солдат бригады Каминского,

активно участвовавших в подавлении Варшавского восстания.

Показательно, что даже командование войск СС в 1944 г. было

несколько обескуражено зверствами, учинѐнными карателями

Каминского. Нелицеприятная репутация бригады поразила даже

174

Гиммлера. Результат был закономерен: из локотчан-боевиков

образовалась банда головорезов и мародеров, разнузданность которой

вынудила немцев расформировать подразделение. Его боеспособные

остатки вошли в состав РОА, а сам Каминский был ликвидирован.

Заметной для науки стала попытка рассмотреть феномен

советского коллаборационизма на примере представителей тюрко-

мусульманских народов, предпринятая историком И.А.Гилязовым.

Признавая, что в борьбе СССР против Германии патриотизм

действительно сыграл громадную роль, абсолютизацию этого тезиса

исследователь считает сужением проблемы. Достаточно вдуматься в

то, что в вооруженных силах Германии в годы войны находилось не

менее 700 тыс. советских граждан354

. Однако для понимания сути

коллаборационизма, ключевым является не только анализ его

структуры, но и генезис самого явления.

Существенным компонентом осознания проблемы

представляется и моральная оценка коллаборационизма. Проблему

соотношения феномена патриотизма с проявлениями

коллаборационизма и конформизма историки начинали изучать

относительно недавно355

. Работы историков советского времени

зачастую замалчивали как масштабы коллаборационизма, так и

причины сотрудничества советских граждан с оккупантами. Если

информация и просачивалась на страницы публикаций о войне, то

подавалась очень дозировано или была недостоверной356

. В итоге

проблема определения этого феномена применительно к разным

категориям населения, периодам войны и т.д. до сих пор не

проработана в должной мере.

Диапазон трактовок относительно коллаборационизма

достаточно широк и нередко носит противоречивый характер. Так, в

исторической литературе и публицистике последнего десятилетия ХХ

в. доминирует определение коллаборационистов как борцов со

сталинизмом. Однако замечу, что в советское время, когда отношение

354 Гилязов И.А. Легион Легион «Идель-Урал». Казань, С.5, 9. 355 Ковалѐв Б.И. Нацистская оккупация и коллаборационизм в России 1941-

1944 гг. Великий Новгород, 2001. 356 Гилязов И.А. Указ. соч. С.5.

175

к И.Сталину было далеко не однозначным, коллаборационисты

неизменно трактовались исключительно как предатели, вне

зависимости от контекста, обстановки и мотивов. Однозначность

советской историографии представляется вполне оправданной:

переход на службу к неприятелю в России, особенно в военное время,

всегда считался предательством вне зависимости от идеологии,

личных пристрастий перебежчика и т.д.

Конечно, задача выживания на оккупированной территории для

местного населения была экзистенциальной и работа в немецких

учреждениях часто была единственным выходом. Подобный

«бытовой» и экономический коллаборационизм вытекал из

неумолимых объективных условий. Некоторым оккупированным

территориям удавалось добиться автономии на условии уплаты

фиксированного натурального налога и гарантии, что на данной

территории не появятся партизаны357

.

И.А. Гилязов, изучив материалы германских архивов, также

пришѐл к убеждению о многообразии форм войны как явления и

страшного испытания. Война – это такой перелом в судьбах стран,

народов и отдельных людей, настолько многоплановое и многомерное

явление, что ее последствия и влияние на психологическое восприятие

каждого конкретного человека, на его поступки были разными358

.

Советский коллаборационизм, по мнению Гилязова, был

явлением более сложным и многослойным, чем в Европе уже по

причине многонациональности населения СССР. Однако этот тезис

можно оспорить: Европа являлась многонациональной по

определению и вражда между некоторыми государствами, народами

или этническими группами носила многовековой характер.

Соответственно европейская модель коллаборационизма также

предстаѐт сложной нелинейной конструкцией. С другой стороны,

И.А. Гилязов, обращаясь к коллаборационизму тюрко-мусульманских

народов, подчѐркивает его национально-освободительный и

антиколониальный характер. Но в таком случае эта версия отчасти

357 Семиряга М.И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в

годы Второй мировой войны. М., 2000. С.162. 358 Гилязов И.А. Указ. соч. С.4.

176

созвучна с позицией, когда в качестве доминанты выступает тезис об

антисталинской сути сотрудничества с оккупантами, так как именно

И.Сталин в тот период олицетворял отечественную

государственность.

Итак, увязка феноменов патриотизма и коллаборационизма с

личностью И.Сталина представляется закономерной. Тем не менее,

некоторые авторы предлагают пересмотреть оценку

коллаборационизма именно в контексте ревизии оценочных

характеристик руководства Советского Союза. Так, Б.Соколов

формулирует тезис о трагедии «дьявольской альтернативы» между

Сталиным и Гитлером, которая стояла перед военнопленными и

жителями оккупированных территорий359

. Впрочем, автор признаѐт,

что «нацисты и их «добровольные помощники» из числа местных

жителей на несколько порядков больше уничтожили невинных людей

и совершили злодеяний, чем чины НКВД и их подручные»360

.

Однако зададимся вопросом: изменилось ли бы число

предателей-перебежчиков, если у руля государства стояли другие, не

связанные со Сталиным люди? Ответ на данный вопрос не

представляется однозначным, так как ключевой выступает не личность

вождя, а полярность политических систем, сплетѐнных единовременно

на ограниченной территории. По сути, на оккупированных

территориях помимо советской и германской социально-

экономической моделей мироустройства был представлен и целый

каскад иных, как радикальных, так и демократически

ориентированных доктрин, доставшихся по наследству со времѐн

гражданской войны. Именно этот «гордиев узел» и явился

катализатором коллаборационизма на оккупированных территориях.

Поэтому «многослойность явления» (по И.Гилязову), в отличие от

Европы, обусловлена не обилием национальностей, а наследием

гражданской войны.

Конечно, этот тезис применим лишь в случае осознанного

перехода на сторону неприятеля, продиктованного идеологическими

359 Соколов Б.В. Оккупация. Правда и мифы. М., АСТ, 2002. Электронный

ресурс: http://militera.lib.ru/research/sokolov3/pre.html 360 Там же.

177

или личностными причинами. Что касается вынужденного

«бытового» и экономического коллаборационизма, то это область, где

давать оценочные характеристики, с моральной точки зрения,

представляется неправомерным. Дело в том, что граждане,

представители мирных профессий, оказавшись заложниками

ситуации, не всегда были в состоянии включиться в движение

сопротивления. Не следует упускать из виду, что критерии

«бытового» коллаборационизма ни в коем случае не применимы в

отношении граждан, находившихся под присягой. Нельзя осуждать

человека, работавшего сапожником или слесарем как до оккупации,

так и в условиях оккупационного режима и не пожелавшего вступить

в ряды сопротивления. Но при наличии присяги, данной государству,

ситуация, думается, меняется в корне.

Не следует забывать, что, изучая коллаборационизм и тем более

персоналии, с ним связанные, исследователь, углубляясь в тему,

рискует проникнуться мотивами поведения определѐнной личности

или социальной группы. Более того, существует опасность

построения логической цепочки поступков там, где еѐ в принципе

быть не могло. В данном контексте прав С.Кара-Мурза: «Они вели

свободную игру, бросали искры мыслей – а мы додумывали, строили

воздушные замки, включались в эту игру. На поверку ничего

глубокого там не было, мы попались на пустышку, мы сами создали

образ»361

. Конечно, приведѐнный отрывок не имеет отношения к теме

коллаборационизма, но он достаточно ѐмко характеризует

особенности ассоциативного мышления и восприятия получаемой

информации.

Исходя из гипотезы, что основой для осознанного, не

вынужденного коллаборационизма явилось наследие гражданской

войны, а план Барбаросса сыграл роль детонатора, заранее

заложенной мины, резонно задать ряд вопросов. Какие механизмы

были задействованы неприятелем, чтобы расширить масштабы

коллаборационизма? Какие методы имел в своѐм арсенале

гитлеровский оккупационный режим? Что могли противопоставить

361 Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. Электронный ресурс: http://kara-

murza.ru/Books.htm

178

пропагандистской машине И.Геббельса отечественные «властители

умов и сердец»?

Для ответа на эти вопросы необходимо осмыслить два

взаимосвязанных сюжета: особенности информационного

противостояния СССР и Германии, а также реалии оккупационной

политики немцев на захваченных территориях.

Прежде чем приступить к оценке пропагандистского

обеспечения воюющих сторон, следует признать, что на момент

нападения, к 22 июня 1941г. Германия, в отличие от СССР, уже

несколько лет находилась в состоянии войны. Поэтому ведомство

доктора Геббельса имело временную фору в виде возможности

обкатать довоенные заготовки и подготовить ряд приемов,

основываясь на реальном опыте. В этой связи представляется

интересным затронуть тему довоенных представлений об

информационном обеспечении будущей на тот момент войны. Более

подробно данная тема была освещена в предыдущей работе автора362

.

Рассмотрим ряд сюжетов из книги.

Так, в канун войны советское правительство и лично И.Сталин

предприняли немало усилий по формированию образа Советской

страны и еѐ вооружѐнных сил. Середина 1930-х гг. ознаменовалась

многообразными советскими авиационными рекордами. На какое-то

время символом советской авиации стал «самолѐт-агитатор»,

восьмимоторный гигант АНТ-20, созданный конструкторским бюро

А.Н. Туполева и названный в честь знаменитого пролетарского

писателя «Максим Горький» 363

. Отметим, что основная функция,

возложенная на самолѐт, состояла в демонстрации потенциала

отечественного авиастроения и носила исключительно мирный

характер. В схожем русле протекали эпопеи мирных рекордов

советских авиаторов В.П. Чкалова, Г.Ф. Байдукова, А.В. Белякова и

др. Да, в каком-то смысле советские достижения в небе олицетворяли

веру в неизбежность победы коммунизма как политической системы,

362 Поливанов Я.М. Образы войны: версии и реалии. Казань, 2013. 363Поливанов Я.М. Формирование образа вооружѐнных сил СССР и Германии

в канун Великой Отечественной войны: пропагандистская прелюдия // Вестник

Казанского технологического ун-та. 2012. Т. 15. № 11. С. 312-315.

179

но они не были зациклены на будущую агрессию. Гуманистический

аспект советских образов войны очевиден из того, что и в канун

войны, и на протяжении военного лихолетья образ Германии

формировался при чѐтком разграничении образов немецкого народа с

одной стороны и правящей верхушки Германии – с другой364

.

Германская сторона была озабочена формированием имиджа

вооружѐнных сил не в меньшей степени. В марте 1936 г. Гитлер

принял решение ввести войска в Рейнскую область. Занятие Рейнской

области на тот момент было для фюрера сопряжено с риском

ответных силовых мер со стороны Франции. В 1936 г. Германия не

располагала необходимыми ресурсами и вооружѐнными силами для

ведения полномасштабной войны. И тогда в ход пускается

«секретное» пропагандистское оружие. Один из эпизодов дуэли

описан в литературе: «Главному авиационному инспектору Мильху (в

финале войны – фельдмаршал авиации) было хорошо известно, что в

Германии имелось только три истребительных эскадрильи. Поскольку

восточную границу нельзя оставлять без прикрытия, на западе могла

быть задействована лишь одна из них. При таком небольшом составе

Люфтваффе «устроили грандиозный спектакль». Истребительная

эскадрилья летала по кругу от одного аэропорта к другому, меняя

бортовые номера в промежутках между каждой демонстрацией. На

лѐтных школах появились вывески с обозначением, якобы

находящихся, там штабов истребительных и бомбардировочных

эскадр. Это был не первый (и не последний) случай, когда французы

попались на такую уловку»365

. Естественно, все СМИ Германии

оказали этому представлению максимальную поддержку.

Таким образом, в целом немецкий вариант военной пропаганды

был существенно агрессивнее, чем пропаганда предполагаемого

советского оппонента. Потенциальных врагов Вермахта убеждали,

что сопротивление немецкой военной машине изначально тщетно.

Такая своеобразная классика жанра конструкции образов будущей

364 Коршунова О.Н., Поливанов Я.М. Фальсификация исторических образов

как проблема функционирования коллективной исторической памяти // Вестник

Чувашского ун-та. 2011. №1. С. 48-53. 365 Ирвинг Д. Взлѐт и падение Люфтваффе Жизнь фельдмаршала Эрхарда

Мильха. М., 2006. С.75.

180

войны. Подобную тактику содержали инструкции китайского стратега

VI в. до н.э. Сунь Цзы: «Одержать сто побед в ста сражениях – это не

вершина превосходства. Подчинить армию противника, не сражаясь –

вот подлинная вершина превосходства». Суть в том, что

пропагандистская атака подобного рода целесообразна лишь в случае

реализации наступательной агрессивной стратегии. В ином случае

усилия бесполезны. Для осуществления планов Гитлера агрессивная

пропаганда подходила как нельзя лучше.

Результатом морального давления на противника можно считать

сдачу Гитлеру Чехословакии в 1938-1939 гг. и паническое отступление

британских солдат через Ла-Манш в 1940г. при отказе от самой мысли

о снабжении экспедиционных сил морем и продолжении

сопротивления. Уникальным примером морального прессинга на

противника явилась атака на англичан африканского корпуса Роммеля

с использованием деревянных макетов танков под Триполи в 1941г.

Итогом активной пропагандистской деятельности ведомства

Геббельса стала практически повсеместная боязнь «блицкрига» как

одного из символов стратегии немецкой армии. Отголоски симптома

паники можно проследить в докладной записке собкора газеты

«Безбожник» И.С. Зубковского ответственному редактору газеты (май

месяц 1941г.) «На проспекте имени Будѐнного, – сообщал собкор – в

центре города, в витрине висит огромных размеров карта Европы. Эта

карта обильно украшена германскими национал социалистическими

флажками всевозможных размеров. На карте ежедневно отмечается

флажками продвижение германских войск. Все высказывания

сводятся к тому, что «он, немец, хитрый», «супротив его никто идти

не может», «он пройдет куда угодно» 366

. Конечно, приведѐнный

пример не позволяет однозначно утверждать, что подобные эпизоды

являлись следствием деятельности немецкой разведки. Скорее, это

были признаки общемирового синдрома, достигнутого стараниями

немецкой стороны в сфере информационной войны.

Мирные ориентиры советской пропаганды довоенного периода

косвенно подтверждает первая «проба пера» советских СМИ в начале

войны. В июне – сентябре 1941г. советская пропаганда формулировала

366 РГАСПИ. Ф.17. Оп.125. Д.29. Л.26.

181

мотивировку действий советского солдата, прибегая к мирной

довоенной риторике, апеллируя к марксистским ценностям. Более

жѐсткими были установки, ориентированные на население временно

оккупированных территории. «Советская Белоруссия» на главной

полосе публикует призывы: «Белорусские партизаны! Трупами

фашистов устелем наши леса, поля и дороги» 367

, «Кровь замученных

кричит – отомсти»368

. Газеты и листовки призывали к активному

сопротивлению, взывали к патриотическим чувствам, священной

ненависти и жажде отмщения. Подобная форма призывов действовала

намного лучше, нежели традиционные лозунги, взывавшие к

солидарности рабочих всех стран. Кстати, подобные призывы к

насилию впоследствии заслуженно подвергались жѐсткой критике, и с

началом освобождения Европы в 1944-1945гг. пропагандистские

приѐмы и акценты вновь пришлось перестраивать. Однако

справедливости ради отметим, что появлению этих призывов

способствовал ряд факторов.

Во-первых, это политика германской администрации на

оккупированных территориях. Во-вторых, это ошибки предвоенной

советской пропаганды, в результате которых советский солдат не был

правильно мотивирован на войну и не имел информации о еѐ

характере. Трафаретное представление о том, что немецкие рабочие и

солдаты поднимут восстание против гитлеровской клики летом 1941 г.

в пропагандистских акцентах преобладало. За ошибки, приходилось

расплачиваться, переламывая сознание граждан устрашающими

кровожадными лозунгами. Думается, если бы население страны в

1930гг. подвергалось идеологической обработке не в исключительно

марксистско-ленинских парадигмах солидарности трудящихся всех

стран, а в традиционно-патриотическом ключе, подобных коллизий

удалось бы избежать.

Наряду с внутренней советской пропагандой в соответствующем

алгоритме велась и пропаганда, обращѐнная к солдатам вермахта.

Так, в начале войны советские пропагандисты часто оперировали теми

же методами идеологической борьбы, что и в довоенное, мирное

367 Советская Беларусь. 1942. 19 февраля. 368 Советская Беларусь. 1942. 19 сентября.

182

время, когда они обращались к советской аудитории. В итоге, в начале

войны по инерции советская пропаганда педалировала классические

марксистские ценности. В качестве примера можно привести

листовку, распространяемую среди военнослужащих Вермахта в

начале войны, где отец даѐт напутствие сыну: «Мой сын, в твоих

руках оружие – не стреляй в русских рабочих и крестьян! Обрати его

против гитлеровской клики!» 369

.

Наиболее неуместным летом 1941 г. было тиражирование

листовок с фотографиями немецких солдат, перешедших на сторону

СССР. Распространять фотографии двух – трѐх перебежчиков-

немцев370

не имело смысла, учитывая, что перед адресатами таких

посланий летом 1941 г. практически ежедневно проходили целые

колонны пленных красноармейцев.

Приходится констатировать, что на начальном этапе войны, не

брались в расчет ни специфика менталитета солдат противника, ни

иные жизненные ценности, ни степень «отформатированности»

немецких военнослужащих фашистской пропагандой. Конечно, это

частично объяснимо: война только разгоралась. Более удачным с

точки зрения морального воздействия на немецких солдат выглядит

эпизод, когда отступающие красноармейцы установили у дороги

скелет, «радушно приветствующий» солдат Вермахта.

Представленный сюжет описан в иллюстрациях книги Пауля

Кареля371

. Ясно, что подобный прецедент, возможно, был шутливой

импровизацией на тему запугивания немцев с явными аллюзиями о

судьбе наполеоновской армии 1812г. Вспоминаются строки,

написанные начальником штаба 4-ой немецкой армии Гюнтером

Блюментритом: «Среди офицеров чувствовалась какое-то

беспокойство, неуверенность. Наполеоновская кампания 1812г. стала

предметом особого изучения. С большим вниманием Клюге читал

369 Пропуск в рай. Сверхоружие последней мировой / авт.–сост. Лев Белоусов,

Александр Ватлин. М., 2007. С.146. 370 Там же. С. 137. 371 Карель П. Восточный фронт. Гитлер идѐт на восток. 1941-1943. М., 2003.

183

отчѐты генерала де Коленкура об этой кампании. Мы знали, что

вскоре пойдѐм по следам Наполеона» 372

.

Изменения в официальной советской пропаганде стали заметны

лишь к осени 1941 г., когда идеологическая «машина» набрала полные

обороты. Для внутреннего использования начал формироваться

устойчивый образ лютого и грозного врага, появились исторические

ссылки на ратные подвиги предков. Параллельно с кинематографом

перестраивались и художники. На плакатах стали чаще изображать

сюжеты, наглядно демонстрирующие историческую связь между

Великой Отечественной войной и победами Александра Невского или

Суворова.

Разумеется, переход от классово-марксистских догм к

традиционным патриотическим призывам, безусловно, дал свои

результаты. Эффективность работы по патриотическому воспитанию

подтверждается ссылками на немецкие документы. В «Секретной

информации для местных партийных руководителей за 1942-1944 гг.»

отмечалось: «Сталин мобилизовал в момент наибольшей для себя

опасности те духовные резервы, которые он до этого осуждал как

реакционные и направленные против большевистской революции:

любовь к родине, традиция (форма, ордена, звания, «матушка-Россия»,

дух народности, церковь), поощряя тем самым наивность, тщеславие,

гордость и дух сопротивления. Этим изменениям политической и

идеологической линии и лозунгом «Изгоните немецких оккупантов с

родной земли и спасите Отечество!» Сталин добился успеха», –

цитирует документ, хранящийся в ЦГА ИПД РТ, Н.М. Галимуллина 373

.

Как важный способ формирования образа врага можно

рассмотреть листовки с использованием карикатурных образов

военного и политического руководства Германии, распространяемые

среди солдат Вермахта. Классике жанра принадлежит карикатура

372 Роковые решения вермахта: Воспоминания немецких генералов. Смоленск,

2001. С.64. 373 Галимуллина Н.М. Укрепление патриотизма военнослужащих как задача

пропаганды СССР в годы Великой Отечественной войны // Роль истории в

формировании патриотизма и толерантности: м-лы Всеросс. научно-практ. конф. / ред.

Д.К. Сабирова. Казань, 2007. С.101.

184

Бориса Ефимова «Берлинская разбойничья банда».

Этот рисунок

использовался и для внутренних нужд. Так, его напечатали в газете

«Правда»

от 18 июля 1941 г., и он сразу приобрѐл большую

популярность. Но было ли у педантичных немцев так развито чувство

юмора, которое свойственно нашим соотечественникам? Впрочем,

игральные карты с карикатурным изображением нацистских вождей

были у немцев в ходу. В связи с карикатурой Б. Ефимова хочется

отметить, что символический тип уничижения, основанный на

стилистике карикатуры, уходил корнями в дореволюционные

традиции времен Первой мировой войны. Да, с началом Великой

Отечественной войны пришлось вернуться к историческому

прошлому. Но в данном случае образ отвратительного врага

конкретизируется, в первую очередь, в изображении персоналий

вождей нацистской Германии374

.

Иным было содержание листовок и плакатов, распространяемых

на территории противника Германии Советского Союза. Конечно,

карикатурный вариант также использовался довольно часто.

Эксперты компании Геббельса сумели вычислить склонность народов

Советского Союза к юмору. Но лейтмотивом немецких листовок,

обращѐнных к гражданам СССР, был антисемитизм как основа

политики Германии того времени. В большинстве своѐм эти листовки

также были выполнены в карикатурном жанре.

Наряду с антисемитизмом доминирующими спекуляциями

немецкой пропаганды в финале войны стали тезисы-гипотезы об

ужасах, которые якобы могут принести на оккупированные ими земли

большевики. Газета русских коллаборационистов в Белоруссии

«Новый путь», издававшаяся в Барановичах, публиковала подобные

материалы почти в каждом номере. В том же духе работала

белорусскоязычная газета «Пагоня», тоже печатавшаяся в

Барановичах. Вот названия еѐ статей: «Страшны злачынства

бальшавiкоу», «Зверствы бальшавiтскiх катау» 375

.

374 Вашик К. Метаморфозы зла: немецко-русские образы врага в плакатной

пропаганде 30-50-х годов // Образ врага / сост. Л. Гудков; Н.Конрадова. М., 2005.

С.221. 375Спирин В.С. Некоторые направления и приѐмы печатной пропаганды в

коллаборационистской прессе Генерального округа Беларусь в 1944 г. (на примере

185

Однако в контексте проработки темы коллаборационизма, не

меньший интерес представляют листовки из серии Ш.В.З. (штыки в

землю), которые содержали инструкции и правила перехода на

сторону Гитлера. Отмечу, что подобные воззвания печатались

огромными тиражами. Иногда они содержали схему перелѐта и

указания места аэродрома. Листовки формировались таким образом,

чтобы убедить перебежчиков в гуманном обращении немецких войск

и властей с пленными.

По мере затягивания войны у немцев появился еще один объект

пропаганды. Это были партизаны и жители районов, которые

находились под их прямым или косвенным контролем, которые читали

листовки противника и были в пространстве его пропагандистских

«маневров». Антипартизанская пропаганда активно осуществлялась

на протяжении всего времени пребывания немцев на советской земле.

Призыв честно работать на немцев и своим трудом помогать победе

Германии содержался не только в плакатах, но и на страницах

многочисленных газет и журналов. Эти издания печатались как на

территории Германии, так и на находившихся под контролем

оккупационных властей местах их распространения.

Для нейтрализации влияния немецких пропагандистских

материалов и распространяемых слухов свои контрмеры

предпринимали партизаны. Помимо официально присылаемой с

«Большой земли» литературы почти в каждом партизанском отряде

использовались собственные, издаваемые на местах дислокации

отрядов журналы и газеты, распространяемые и среди местного

населения. Анализ сохранившихся партизанских изданий предпринял

Г. Д. Гнатько в монографии «Рукописные издания партизан

Белоруссии»376

. Советские пропагандисты и агитаторы выдвигали

тезис о «справедливом, освободительном характере войны всего

Барановических газет) // 1941 год: трагедия, героизм, память: материалы

международной конференции посвящѐнной 65-й годовщине начала Великой

Отечественной войны. М., Брест, 2007. С. 254. 376 Гнатько Г.Д. Рукописные издания партизан Белоруссии. М., Минск, 1979.

С. 76.

186

народа против фашистских захватчиков» 377

, о единстве и братстве

славянских народов в борьбе против Гитлера. В листовке ЦК КПБ(б)

«Великий русский народ – друг белорусского народа» говорилось:

«Гитлеровские пустобрѐхи во временно оккупированной территории

Белоруссии тратят немало времени на то, что бы доказать, что немец

друг белоруса, а русский враг» 378

. Эти пропагандистские приемы

развивались и тиражировались периодическими изданиями. Так,

газета «Звязда» от 30 июня 1941 года на главной полосе разместила

аншлаг «Велiкая дружба народау СССР» 379

.

Немецкая пропаганда и оккупационные власти считали

разжигание межнациональной вражды одной из приоритетных задач.

Эта тема была одной из тех, на которую изначально делали ставку

нацистские руководители Германии. При этом фашистские идеологи и

пропагандисты не ограничивались установкой на стравливанием

русских и белорусов, формируя у них негативные образы в

представлениях друг о друге. Пропагандистская кухня немецких

властей брала под прицел все народы СССР, находившиеся на тот

момент под «игом» гитлеровцев, а точнее – их восприятие

сожительства в СССР как естественного.

Данный факт комментирует С.В. Жумарь: «Сыграла здесь свою

роль и двойственная политика немцев, натравливающая поляков на

белорусов, на словах поощряя последних. Такая политика была

особенно характерна для командования тыловых частей,

жандармерии, СД»380

. В качестве подтверждения приведѐм один из

исторических сюжетов о концентрационных лагерях на территории

Беларуси. Центральный концлагерь для военнопленных «Тростинец»

находился в пригороде Минска. «Заведение» имело ряд

подконтрольных филиалов. Многие из них находились на западном

направлении – недалеко от основной трассы, ведущей к Бресту.

377 Болсун Г. Пропагандистская работа противоборствующих сторон среди

населения оккупированной Белоруссии (1941-1945): Пытаннi гысторi, метадалогi, i

методыki выкладання. М., Минск, 1998. С.157. 378 Там же. С. 158. 379 Звязда. 1941. 30 июня. 380 Жумарь С.В. Оккупационная периодическая печать на территории

Беларуси в годы Великой Отечественной Войны. М., Минск, 1996. С.40.

187

Исходя из того, что поток узников военнопленных,

проходивший по основной трассе в Германию, был огромен, значение

этих филиалов не вызывает сомнения. Но в этих заведениях немцы

осуществляли лишь общий контроль. С начала с зимы 1942г. весь

обслуживающий персонал (охранники, конвоиры и т.д.) набирался не

из военнослужащих Вермахта, войск СС, не из жителей местного

происхождения, а из коллаборационистов – литовцев, латышей,

эстонцев, русских или из украинцев. Заметим, что набрать «полицаев»

на территории Белоруссии оккупационные власти также имели

возможность, но их использовали на других территориях…

Реакция на подобную ситуацию отражена в листовке

Барановического областного комитета КП(б) Белоруссии: «Усилением

борьбы ответим на зверства фашистов». Основной текст в листовке

начинался так: «20 мая 1943г. немецко-фашистские изверги и их холуи

из так называемого 53-го «украинского» батальона, которым

командует немецкий шпион, чѐрный предатель Захаренко, произвели

очередную жуткую расправу над мирными ни в чѐм не повинными

жителями деревни Кражин, Воложинского района» 381

.

Эти данные подтверждаются устными воспоминаниями

родственников автора данного текста, проживавшими во время войны

на территории Беларуси. Они свидетельствуют, что немецкую армию

видели дважды – в сорок первом, когда германские колонны прошли

на восток и в сорок четвѐртом, когда они драпали. В промежутке

приходилось иметь дело со всякого рода «пособниками»,

«помощниками» и т.п. Да, ими всецело руководили немцы, но в своей

массе люди, осуществлявшие оккупационный режим и надевшие

немецкую форму, немцами не являлись. Это ни в коей мере не

снимает ответственность с гитлеровских властей, так как изуверская

политика, бесчинства карательных отрядов, проходили под их чутким

руководством, с их, нацистов, благословения.

В заключение можно сказать, что германская оккупационная

политика, которая сводилась к «принципу разделяй и властвуй» и

381 Кляцкина С.М. Евстигнеев В.Н. В тылу у врага. Листовки партийных

организаций и партизан периода Великой Отечественной войны 1941-1945. М., 1962.

С.191.

188

ставила целью стравить между собой все национальности временно

оккупированных территорий, более всего способствовала росту

коллаборационизма. В орбиту партизанской войны вовлекалось

практически всѐ местное население. Да, кто-то уходил в партизаны.

Иные шли служить немцам. Суть проблемы в том, что остаться вне

этого кровавого водоворота событий было практически невозможно.

Германская же пропаганда призывала как военнопленных, так и

мирное население включаться в активную борьбу на стороне фюрера.

И, наконец, существенным фактором, повлиявшим на масштабность

явления, было наследие гражданской войны и пѐстрая мозаика

политических взглядов, помноженная на многонациональность и

мультиконфессиональность оккупированных территорий. И это

всецело использовали немецкие власти.

Напомню, что постулировать масштабы коллаборационизма в

контексте сравнения Германии и СССР неправомерно, так как

Советский Союз не был заинтересован в массовом использовании

германских военнослужащих, за исключением пропагандистских

мероприятий и различных профессиональных игр разведки. В

германской армии, напротив, привлечение к службе иностранцев было

возведено в ранг политики. Учитывая особенности законодательства

гитлеровской Германии, большинство иностранцев было

сосредоточено в частях СС. Напрашивается сравнительная аналогия.

В Красную армию, пережившую катастрофу начала войны и

переломный период, в 1944-1945г. призывали исключительно

благонадѐжных в политическом и моральном смысле, по мнению

советского руководства, граждан. Да, были критические моменты,

точки исторической бифуркации, когда под ружьѐ становились все,

кто был способен его держать, невзирая на моральный облик и

«политическую грамотность».

Однако к завершению войны ситуация коренным образом

изменилась. В итоге по завершению войны РККА представляла собой

лучшую армию мира как в качественном, так и в количественном

отношении. Это заключение справедливо как в отношении высшего и

среднего командного состава, так и в отношении рядовых.

Многомиллионная военная элита, прошедшая все горнила войны,

познавшая и горечь поражений, и радость Победы. Но ключевым в

оценке боеспособности и высокого морального духа РККА на

189

состояние конца войны является факт появления у солдат и офицеров

психологии победителя, чего так не хватало летом 1941г.

В Германии дела обстояли иначе. Эволюция вооружѐнных сил

СССР и Германии шли на встречных курсах. Вступив на советскую

территорию, германский солдат имел и победный опыт, и

соответствующие моральные принципы, был отлично экипирован и

т.д. Имелась и гитлеровская гвардия – «Ваффен-СС», где

существовали неимоверно жѐсткие критерии отбора новобранцев.

Причѐм в расчѐт брались не только расовая принадлежность,

умственные способности, отменное здоровье и превосходная

физическая форма, но и стопроцентная политическая лояльность

режиму. Да, боевые качества этих дивизий были на высоте на

протяжении всей войны. Отмечу, что в данном случае имеется в виду

«Ваффен-СС», а не части «Тотенкопф», призванные для охраны

концлагерей. Хотя этот контингент также вошѐл в состав ряда дивизий

войск СС начала войны.

Однако с затягиванием войны в ряды СС влилось неимоверное

количество иностранных карателей-перебежчиков всех мастей и

оттенков, впоследствии объединѐнных в целый ряд дивизий. Говорить

о какой-либо элитарности данных подразделений не представляется

возможным. Сравнивать их боеспособность с «немецкими»

дивизиями СС нет оснований. Можно резюмировать, что эти

карательные формирования пополнялись практически сбродом всей

Европы, как Западной, так и Восточной. Заметим, что зверства,

совершѐнные этими отрядами, существенно подмочили репутацию и

без того не отягощѐнной гуманными нравами немецкой армии.

Это прекрасно сознавало и гитлеровское руководство. Поэтому

для разграничения настоящей, в понимании немцев, элиты и частей,

сотканных из всякого рода карателей, были придуманы различия в

обозначениях воинских формирований. Так, традиционные немецкие

дивизии СС обозначались как «1.SS-Panzer-Division Leibstandarte-SS

Adolf Hitler» или «9.SS-Panzer-Division «Hohenstaufen», а иностранные

дивизии, сформированные из отрядов карателей имели обозначения

«14.Waffen-Grenadier-Division der SS «Galizien» или «15.Waffen-

Grenadier-Division der SS (lettische Nr. 1)». Ключевым для понимания

данного различия служит наличие местоимения «der». В дословном

переводе это обозначало следующее. Если «немецкие» дивизии

190

обозначалась как сами СС, то коллаборационисты представлялись на

службе «при СС». Проще говоря, этих людей немцы за «своих» не

считали. Это подтверждается и высказываниями ряда видных

немецких генералов, которые, несмотря на антипатию к СССР, как к

врагу и противнику относились к нему с уважением. В то время как к

перебежчикам традиционно – с презрением.

191

Раздел 9. РОССИЯ В XX в.:

ОПЫТ КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИХ ТРАНСФОРМАЦИЙ

Культура России начала XX века стала временем небывалого

расцвета научной и художественной мысли, временем духовных

исканий и ожиданием перемен. Сложившаяся в России за тысячелетие

система государства, власти, экономического уклада жизни

претерпевала серьезные изменения. Не менее, а, возможно, и более

значимыми были перемены в миропонимании современников,

ментальные сдвиги российского общества, когда на смену

традиционным религиозно-нравственным ценностям приходили идеи

индивидуализма и революционного преобразования не только в

обществе, но и в сфере духовного развития.

Традиционные черты русской ментальности, такие как

религиозность, общинность, монархизм, патернализм,

традиционализм, на протяжении долгих веков существования

аграрного российского общества были залогом его крайне медленного,

но стабильного развития, которое многим (начиная с Петра I) казалось

отсталостью, косностью, неповоротливостью. Наиболее заметным это

становится в начале XX в., когда Россия вступает в эпоху бурного

капиталистического развития, и ее традиционные ценностные

установки не совпадают с вызовами времени.

На смену общинному миропониманию, которое после отмены

крепостного права претерпевало серьезный кризис, приходят

капиталистические требования частной собственности, конкуренции,

индивидуализма и свободы предпринимательства (реформы П. А.

Столыпина). Для крестьянского населения эти перемены были

слишком быстрыми и болезненными, не многие были способны

перестроиться, не вступая в конфликт с собственным православно-

общинным воспитанием, мнением старшего поколения или

интересами односельчан. Для русской деревни эти процессы означали

разрушение привычного уклада и непредсказуемость в будущем (что и

проявится в революционных событиях 1917 г. и в эпоху

коллективизации). Зачастую, простое незнание сложных рыночных

отношений заставляло крестьян разоряться и уходить в города, где они

пополняли собой слой бесправных и малограмотных

192

низкоквалифицированных заводских рабочих, представляя собой

благодатную почву для революционных волнений.

Писатели и поэты того времени остро чувствовали те, зачастую,

скрытые и неочевидные процессы, которые происходили на селе: оно

перестало быть спокойным, трудолюбивым, медлительным.

«Разгневанная и рвущая путы Россия начала нашего века…» – писал в

1910 г. А.Блок. Как предгрозовое описывает свое время поэт Н.Асеев:

«Деревня – спящий в клетке зверь,

Во тьме дрожит и снится кнут ей,

Но грянет выстрел, хлопнет дверь,

И – дрогнут сломанные прутья...» (1916 г.)

Одновременно, переменами в крестьянской жизни объясняется и

та боль утраты народного патриархального быта, с его неспешным

ритмом, глубокой мудростью и очарованием родной природой.

Неявная, проникнутая печалью, но вдохновляющая поэтов красота

русской сельской жизни противоречила всему ходу истории, и острое

ощущение безвозвратного ухода этого «сельского мира» рождало у

поэтов такие строки, как: «Ой ты, Русь, моя родина кроткая… »

(С.Есенин), «…Из веселья в грусть…Луговая Русь.» (В.Каменский),

«Снежная Россия» (В.Брюсов), «Прекрасней Египта наш Север…»

(К.Бальмонт), «Какой простор! Какая грусть!» (Ф.Сологуб), «Россия,

нищая Россия, мне избы серые твои, твои мне песни ветровые – как

слезы первые любви!» (А. Блок)

«Коль славен русский жребий трудный,

Мох ветхих крыш, гнилой плетень,

Дым нищих сел, где дремлет тень,-

И да святится колос скудный

В полях объятых тишиной,

Как нежный лик страны родной…» (Ю.Балтрушайтис).

«Одержимостью» русской идеей назвал эту черту эпохи

исследователь А.Эткинд382

. Бесконечная любовь к земле, народу,

национальной судьбе, ее истории, ее парадоксу, к Русскому в

глобальном, метафизическом измерении пронизывала эпоху (по

словам исследователя: «Россией бредили все»): «О, Русь моя! Жена

382 Эткинд А. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М., 1996.

193

моя!» (А.Блок), «Россия, Россия, Россия – Мессия грядущего дня!»

(А.Белый), «О Русь, взмахни крылами…» (С.Есенин), «Да, верю я,

наперекор стихии, что вал растет, вздымающий волну,… а потому я

верю в жизнь России!...» (И.Северянин). И.Стравинский, Б.Кустодиев,

М.Нестеров, К.Бальмонт, В.Васнецов, ранний Н.Рерих — имена

деятелей русской культуры, ориентированных на русскую

национальную традицию.

Осмысление путей Русской истории, ощущение переломности

настоящей эпохи в судьбе России пронизывало культуру начала века.

Все философы, поэты, художники пытались осмыслить, накануне

каких событий они пребывают, а в том, что революция, не столько

политическая, сколько духовная, должна произойти, никто не

сомневался. А.А.Блок, уподобляя Родину «огромному… дышащему

существу», утверждал: «Мы же, писатели, должны играть роль

тончайших и главнейших органов ее чувств. Мы… ее сердечные

боли,… ее волевые импульсы»383

.

По мнению исследователей, «…поэты-символисты чувствовали,

что летят в бездну. Поэты этого времени были апокалиптиками,

мистиками. В России выработалась эсхатологическая душевная

структура, обращенная к концу, открытая для грядущего,

предчувствующая катастрофы, выработалась особая мистическая

чувствительность»384

.

Российская интеллигенция была погружена в напряженные

религиозно-философские искания (B. Соловьев, Н. Бердяев, В.Розанов,

П.Флоренский). Вопросы мироустройства, взаимодействия духовного

и материального начал в жизни русского общества оказались в центре

внимания. Приведем слова С.Булгакова: «Мы, русские, томимы

постоянной метафизической и религиозной жаждой, мы постоянно

носимся то в той, то в другой форме с мировыми вопросами».

Идеи «Вселенской церкви» В.Соловьева, моральная проповедь

Л.Толстого, богоискательство интеллигенции – все это создавало

383 Блок А.А. Ответ Мережковскому, 1910 // Русский современник. 1924. № 3.

Эта незаконченная статья написана в ответ на фельетон Д.С.Мережковского «Балаган

и трагедия» («Русское слово», 1910, 14 сентября). 384 Никитина Н.Н. Духовные искания русской культуры начала XX века //

Русская культура начала XX века в контексте мировой культуры. Кострома, 1997.

194

особую среду напряженной духовной жизни, и, одновременно, лишало

культурную элиту единства взглядов, отдаляло от русской

православной традиции.

Характерна сама «география» художественно-философских

интересов деятелей культуры начала века: А.Белый — Египет,

Н.Гумилев — Абиссиния, Бальмонт — Мексика, И.Бунин — Индия.

А.Белый в ранней юности читает упанишады, позднее отдается

антропософии. В.Брюсов и Н.Гумилев изучают трактаты европейских

оккультистов. М.Волошин интересуется теософией, затем

антропософией и Бхагават-Гитой. Вяч.Иванова влекут самого разного

рода эзотерические знания. Бальмонт увлекается то Зенд-Авестой, то

Лао-цзы, то индуизмом, то буддизмом, то русским сектанством. Игорь

Северянин получает творческий импульс от теософии Елены

Блаватской. Константин Рерих уходит в индийскую философию.

В то же самое время получают распространение и идеи

марксизма, социализма, прагматичного понимания истории,

обусловленной социально-экономическими процессами, и требующие

радикального пересмотра самих устоев общества. На фоне ушедшей в

туманные философские построения художественной элиты, теоретики

социализма могли показаться носителями действенной и реальной

программы. Различные идейные взгляды вызвали появление

исторических трудов, в которых история России рассматривалась или

с либеральных (П.Н. Милюков), или с марксистских позиций (М.Н.

Покровский).

Однако после кровавых событий 1905 г. философы и

социологи все чаще стали склоняться к идее, что только через

нравственное совершенствование, духовное очищение и творческие

устремления можно создать справедливое общество. Часть

интеллигенции отказалась от марксистского прямолинейного

понимания исторического процесса («Вехи»), но для части российской

интеллигенции идеи революционного преобразования общества стали

делом жизни (большевики, эсеры). Следует отметить, что духовный

максимализм марксизма и позитивизма был вскрыт и проанализирован

именно русскими мыслителями начала века (П.Струве, Н.Бердяев), но

в разноголосом хоре общественной дискуссии голос их оказался не

услышанным, и только культурная практика революции показала,

195

сколь трагичными могут быть последствия радикальной смены

миропорядка на основе социально-классового подхода.

Еще одной сферой духовной культуры, претерпевшей серьезные

потрясения, стала религиозная жизнь российского общества. Русская

церковь, опиравшаяся и воспитывавшая такие базовые ценности

русской жизни как любовь, смирение, жертвенность, соборность,

патриотизм, поиск благодати и понимание ее превосходства над

земными ценностями, переживала тяжелейший кризис. Внешне,

церковь казалась незыблемым и авторитетнейшим институтом: по

данным на 1914 г. в ней насчитывалось 1025 монастырей. Церквей,

часовен и молитвенных домов было 78 488, из них 50 тысяч приходов.

В составе приходского духовенства насчитывалось 51 105

священников и 15 035 диаконов, а также 46 489 церковнослужителей.

Православными считалось 120 млн. человек или 70 % населения

России. Однако:

аристократические слои общества в большей массе были

равнодушны к церкви;

интеллигенция (в том числе учителя земских школ) под

влиянием атеистической западной философии и науки, были

настроены враждебно к церкви;

подавляющая масса рабочих – бывших крестьян – оказалась

оторвана от традиционной религиозной культуры;

внутри крестьянского общества, с распадом общины

разрушался и традиционный религиозный уклад жизни.

В условиях подчинения церковных институтов государству в

среде духовенства тоже звучали голоса в пользу реформы церкви и

обновления религиозной жизни. В 1900 г. Д.С. Мережковский, З.Н.

Гиппиус, В.В. Розанов организовали в Петербурге религиозно-

философские собрания, где велась дискуссия и происходил обмен

мнениями между известными представителями религиозной мысли из

числа церковной иерархии и светскими мыслителями.

В ходе Первой Мировой войны потери России составили 1

миллион 800 тысяч чел. убитыми и 2 миллиона 500 тысяч чел.

пленными. Кадровые офицеры и солдаты – оплот монархии и церкви,

потеряли в армии вес. К 1917 г. войска были укомплектованы в

основном крестьянами, которые устали от бедствий военного времени

196

и стали легкой добычей для революционеров-пропагандистов.

Большинство солдат отошли от Церкви.

Внутри самой церкви существовали серьезные проблемы. После

реформ Петра I Церковь управлялась Синодом и была полностью

подчинена государству. Необходимость реформирования церкви,

предоставления ей самостоятельности и свободы была насущной

необходимостью. Благочестие тех или иных представителей

монашества и духовенства зачастую подвергалось сомнению. Многие

представители приходского духовенства не соответствовали высокому

званию пастыря ни по своему служению, ни по образованию. Низшее

духовенство зачастую жило в нищете, тогда как высшие иерархи

церкви демонстрировали излишние достаток и пышность. Общий итог

рассуждениям о печальном духовном положении духовенства и мирян

РПЦ перед революцией подводит митр. Вениамин (Федченков):

«Духовная жизнь и религиозное горение к тому времени начали

слабеть. Вера становилась лишь долгом и традицией. Огня не было в

нас и в окружающих»385

.

Все эти обстоятельства понизили авторитет РПЦ среди

российского общества и не позволили ей выступить в качестве

консолидирующей силы во время революционных потрясений. В

разгар революции Церковь была вынуждена заняться внутренним

реформированием. Но было уже слишком поздно.

Еще одной глубинной ментальной характеристикой российской

культуры, переживавшей кризис, являлось самодержавие: вера в Царя

– батюшку, защитника, предстоятеля, помазанника Божиего. Эта

традиционная черта мировоззрения наряду с глобальными

социальными и экономическими преобразованиями подверглась

болезненной ломке. Сначала «Кровавое воскресенье», революция 1905

г. и ограничение самодержавия, затем большевистская пропаганда,

Первая Мировая война и отречение императора – все это неизбежно

расшатывало некогда устойчивое представление о царской власти как

опоре государства и гаранте стабильности и порядка. Лишившись же

ее, общество не смогло и не успело выработать институты сохранения

385 Цит. по: Губкин О. Русская Православная Церковь под игом богоборческой

власти в период с 1917 по 1941 годы. СПб., 2006.

197

государства в 1917 г. Но то, что стало очевидным годы спустя,

современникам представлялось в ином свете: свержение власти царя

вдохновляло общество и вселяло огромные надежды:

«Долой вчерашняя явь злая:

Вся гнусь! Вся низость! Вся лукавь!

Долой эпоха Николая!

Да здравствует иная явь!» (И.Северянин, 1917)

Поэты вдохновенно писали «Да будет народ государем!...»

(В.Хлебников, 1917 г.), «Жизнь народа творчеством

полна…»(Ф.Сологуб), «Народ-поэт! Народ – орел!», «Я плачу! Я

свободой пьян!...» (И.Северянин,1917 г.). Отречение императора в

тяжелейших для страны условиях затяжной войны, практически

полное отсутствие поддержки царской власти не только со стороны

армии, но и русской церкви означало утрату обществом

монархической идеологии, которая на протяжении веков была одной

из опор российского общества.

При этом самым трагичным фактом в предреволюционное

десятилетие оставался факт непреодоленного социокультурного

раскола в обществе: раскола, который со времен Петра I разделил

страну на элиту и народ. Народ, которому чужды были философские

теории построения нового мира, который не высказывался ни о роли

собственной, ни о роли элиты, который не был элементарно грамотен.

И именно ему в новой картине мира отводилась роль некоего

демиурга, который по вдохновению, по наитию должен выстроить

новый мир. Возможно, именно в этом причины той искаженной

послереволюционной реальности, которая столь не похожа была на

прекрасные идеалы о народовластии и справедливости.

Важнейшей чертой, предопределившей приход революции в

Россию, следует назвать особый духовный настрой на царство

справедливости, которым проникнута вся русская история и вся

русская культура. Для простого народа это царство справедливости

олицетворяло Царство Небесное, ради которого «Христос терпел, и

нам велел» (что не отменяло архетипического понятия «пол-царства

впридачу»). Для российской интеллигенции же построение нового

общества, где нет богатых и бедных, где она выступает в роли

освободителя угнетенных и бесправных стало реализацией

архетипического образа знаменитого русского сказочного персонажа –

198

доброго, жертвенного, самоотверженного. Идеализм, пронизывающий

русскую культуру, сделал ожидаемым и возможным изменить само

мироустройство, вот только теория, взятая за основу, на практике

оказалась очень далека от идеала.

Эту жажду переустройства мира на идеальных началах можно

назвать смыслом Серебряного века. «Понятие «серебряный век» не

стало научным термином, оно скорее мифологический образ. Сами

участники этого расцветшего, но загубленного ренессанса сознавали,

что живут в пору культурного и духовного возрождения или, по

крайней мере, решительного обновления. Контраст между

«серебряным веком» и предыдущим безвременьем — разителен. Еще

разительнее контраст и даже враждебнее между «серебряным веком» и

тем, что наступило после него»386

.

Советская власть решительно начала переустройство не только

государственной политики, но и всего общественного устройства,

культуры, мировоззрения широких народных масс. Пролетарская

революция определила и новую расстановку сил в области культурной

политики: теперь пролетариат, т.е. рабочий класс, объявлялся главным

«заказчиком» культуры. Его идеология и интересы на десятилетия

определили культурную политику Советского государства, а культура

1917-1991 гг. традиционно называется советской культурой.

Идея революционного переустройства государства, а в идеале –

и всего мира, неразрывно связывалась с мечтой о построении нового

общества, свободного от классовой несправедливости, частной

собственности, разделения на культурную элиту и необразованную

массу трудового народа. Еще в предреволюционные годы часть

русской творческой интеллигенции жаждала разрушения

традиционной модели русской культуры, ее религиозных,

патриархальных основ, воспевая свободного человека искусства,

человека - творца, поглощенного нравственно-философскими

исканиями и стоящего над любыми общественными проблемами.

Таким был идеал Серебряного века. Нарастало ожидание духовной

революции как стихии, очищающей, освежающей, дающей дорогу

386 Никитина Н.Н. Духовные искания русской культуры начала XX века // /

Русская культура начала XX века в контексте мировой культуры. Кострома, 1997.

199

новому «мироделанию»: «Пусть сильнее грянет буря!» – эти слова

М.Горького становятся лейтмотивом эпохи.

Одновременно в русской культуре проявляются революционные

ожидания не столь поэтического характера – начинает формироваться

пролетарская культура. Произведения М.Горького и Д.Бедного

пишутся о рабочих и для рабочих, об угнетенных и для угнетенных.

Впервые в российской культуре возникает новое действующее лицо –

рабочий класс, пролетариат. Получают распространение

революционные песни («Смело, товарищи в ногу», «Варшавянка» и

др.) Стремительно распространяется марксизм – теоретические труды

В.Ленина, Г Плеханова, А Богданова, А.Луначарского провозглашают

новое, предельно утилитарное понимание культуры.

Одним из основных условий построения социализма Ленин

считал осуществление культурной революции: подъѐм народного

просвещения, приобщение широчайших масс к знаниям, культурным

ценностям, развитие науки, обеспечение глубочайшего переворота в

сознании, идеологии и духовной жизни трудящихся, перевоспитание

их в духе социализма. Он сформулировал принцип партийного

руководства литературой и искусством.

Его взгляды определили культурную политику советского

государства. Ленин считал, что не существует общечеловеческой

морали, а есть только классовая мораль: «Наша нравственность

подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша

нравственность выводится из интересов классовой борьбы

пролетариата»387

.

Радикализм Ленина в вопросах культурной политики ярче всего

проявился в его отношении к интеллигенции, которую он считал

«общественной прослойкой», не заслуживающей классового доверия,

но чей творческий потенциал можно использовать в интересах

революции.

Ленин провозглашал самое непримиримое отношение к религии.

Так, председатель ВЦИК М. И. Калинин вспоминал, что в начале 1922

г. Ленин в частной беседе на эту тему заявил ему: «эта задача <замены

религии> целиком лежит на театре, театр должен отлучить от

387 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41.

200

обрядовых сборищ крестьянские массы». В то же время в письменной

инструкции наркому просвещения Луначарскому Ленин писал: «Все

театры советую положить в гроб. Наркому просвещения надо

заниматься не театрами, а обучением грамоте»388

. При обсуждении

проблемы электрификации с В. П. Милютиным и Л. Б. Красиным

Ленин отмечал, что Бога крестьянину заменит электричество,

которому тот будет молиться, чувствуя вместо небесного могущества

могущество центральной власти389

.

Новая пролетарская культура, по мысли идеологов Советского

государства:

опирается на движение масс и воспевает его,

оправдывает революционное насилие,

провозглашает культуру средством агитации,

требует от произведений простоты и доступности.

Все, что не служило делу революции, победе пролетарской

идеологии воспринималось и объявлялось, по словам русского

философа С.Франка, «…ненужным и …непозволительным барством».

В пылу революционного азарта, многие деятели культуры, мечтавшие

о свободе творчества, не смогли предугадать, какой культурной

диктатурой и несвободой обернется подобная ломка традиции.

Неизбежность Революции в России объяснялась не только

историческими предпосылками или экономическими условиями, но и

принципом бытия русской культуры. На взгляд Ю.Лотмана, для

русской культуры в целом характерна не тернарная, а бинарная

структура: «тернарные структуры сохраняют определенные ценности

предшествующего периода, перемещая их из периферии в центр

системы. Напротив того, идеалом бинарных систем является полное

уничтожение всего существующего как запятнанного неисправимыми

пороками. Тернарная структура стремится приспособить идеал к

реальности, бинарная – осуществить на практике неосуществимый

идеал»390

.

388 Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. М., 1996. С. 161. 389 Там же. С.336. 390 Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С.258.

201

Одновременно с отказом от дореволюционной культуры и

построения новой культурной модели Советская власть ставит задачи

грандиозного масштаба. В первую очередь это задача народного

просвещения. Декретом от 9 ноября 1917 года была организована

Государственная комиссия по просвещению, которая занялась

разработкой основ строительства новой системы народного

образования.

Народный комиссар по просвещению А.В. Луначарский (1875 –

1933), изложил основные принципы и задачи Советского

правительства в области народного образования:

1. всеобщее обязательное начальное обучение,

2. общедоступность школы всех ступеней,

3. отделение школы от церкви,

4. равноправие женщин в области образования (как и в других

областях общественной жизни).

Была разработана масштабная программа по ликвидации

безграмотности (ликбез). В декабре 1919 г. правительство приняло

декрет «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР», по

которому все население от 8 до 50 лет должно было обучаться грамоте

на родном и русском языках. Программа предусматривала создание

сети начальных школ, кружков ликбеза, а также открытие рабфаков

(рабочих факультетов) для подготовки в ВУЗы молодежи, не имевшей

среднего образования.

В области высшего образования правительство проводило

классовую политику, создавая благоприятные условия для

поступления в вузы рабочих и крестьян. Быстро увеличивалось число

вузов, в начале 1920-х гг. достигнув 224 (в 1914 г. их было 105). В то

же время усилился идеологический контроль за деятельностью

высших учебных заведений: была ликвидирована их автономия,

отменены ученые степени, введено обязательное изучение

марксистских дисциплин. В результате принятых мер к 1933 г. по

количеству студентов СССР превзошел Англию, Германию, Австрию,

Польшу и Японию, вместе взятых.

Деятельность советской власти в области науки поражает

масштабом. Учитывая, что для Советской России это было время

чрезвычайно сложное – гражданская война, интервенция, голод,

разруха, политика «военного коммунизма», ленинское правительство

202

принимает решения, казалось бы, несвоевременные, но

свидетельствующие о дальновидности и планах глобального

переустройства общества. Ленин и его правительство делают ставку

на развитие науки и образования в стране, 70 % которой было

неграмотным. Эта деятельность и сегодня поражает своими

достижениями. Это государственное предприятие «Аэрофотосъемка»

и начало строительства Волховской ГЭС (1918 г.), физико-

математический факультет (П. Капица) и факультет воздушных

сообщений (Н.Рынин) в Петрограде (1919 г.), Авиационный институт

(Н.Жуковский) в Москве (1920 г.), Плавморнин, Радиевый институт и

начало гражданского самолетостроения в Саратове (1921 г.), первая в

мире трансляция концерта по радио (Шуховская башня) (1922 г.).

Грандиозные проекты и научные прозрения этого времени связаны с

именами великих отечественных ученых (А.Л.Чижевский,

К.Э.Циолковский, В.И.Вернадский, И.П.Павлов, Н.И.Вавилов, и др.)

Послереволюционное искусство также было проникнуто

пафосом переустройства мира. Первое десятилетие после революции

стало временем социального и художественного

экспериментирования. Новации революционного авангарда в

архитектуре и дизайне (В.Е. Татлин, К.С. Мельников), революция в

театральном деле (В.Э. Мейерхольд) и кинематографе (С.М.

Эйзенштейн), эксперименты в живописи (К.Малевич, М. Шагал, П.

Филонов, Л.Попова) стали ярчайшим отражением революционных

преобразований в области духовной жизни. Радикальное

художественное новаторство и «социальная инженерия» имели одну

цель: создание новой среды для нового человечества.

Авангард был нацелен на радикальное преобразование

человеческого сознания средствами искусства, на эстетическую

революцию, которая разрушила бы духовную косность

существующего общества. При этом его художественно-утопические

стратегия и тактика были гораздо более решительными, анархически-

бунтарскими, наделенными более мощной созидательно-

разрушительной силой, чем в эпоху модернизма (Серебряного века).

К характерным чертам авангардных произведений относятся:

1. их осознанный заостренно экспериментальный характер;

2. революционно-разрушительный пафос относительно

традиционного искусства и традиционных ценностей культуры

203

(истины, блага, святости, прекрасного); авангард декларативно

подчеркивал в своих произведениях принцип «антиискусства»;

3. резкий протест против всего, что представлялось их

создателям ретроградным, обывательским, буржуазным,

академическим;

4. акцент на грубую материю жизни, «поэтику улицы»,

хаотическую ритмику современного города;

5.упоение «странным миром» новой науки и техники — из них

он брал не только сюжетно-символические мотивы, но также многие

конструкции и приемы;

6. обращение к «варварской» архаике, примитиву и фольклору (в

виде заимствований из искусства негров Африки и народного лубка,

из других «неклассических» сфер творчеств – массовой печати,

прессы);

7. в визуальных искусствах и литературе – демонстративный

отказ от утвердившегося в XIX в. "прямого" (реалистически-

натуралистического) изображения видимой действительности;

8. часто декларативный и эпатажно-скандальный характер

презентации представителями авангарда самих себя и своих

произведений, направлений, движений и т. п.;

9. стремление к стиранию границ между традиционными для

новоевропейской культуры видами искусства, тенденции к синтезу

отдельных искусств, их взаимопроникновению.

20-е годы становятся новым этапом в отечественной литературе:

с одной стороны это переживание эпохальных исторических перемен,

революция в творчестве, бурные литературные дискуссии, мечты о

новом мире, а с другой – первые столкновения с большевистской

нетерпимостью, жесткий отпор инакомыслию. Для многих писателей

эти годы стали временем переосмысления утопий Серебряного века,

осмыслением трагического опыта революции и исторического выбора

России. Проблема борьбы старой и новой жизни становится главной в

великих романах 20-30-х гг., тяготеющих к эпопеям: «Жизнь Клима

Самгина» М.Горького, «Хождение по мукам» А.Н.Толстого, «Тихий

Дон» М.А.Шолохова, «Белая гвардия» М.А. Булгакова.

Еще одной характерной чертой 20-х годов – огромное число

разнообразных литературных объединений и группировок, между

которыми в жарких дискуссиях вырабатывался и язык новой

204

советской культуры, и пути ее развития (ЛЕФ, РАПП, «Перевал»,

Серапионовы братья, ОБЭРИУ). Но и их многообразие было обречено.

Уже на первом этапе формирования советского искусства

закладываются основы будущей тоталитарной модели культуры. В

недрах авангарда была выдвинута идея служения искусства

революции и государству, откуда впоследствии будет выведена идея

возведения искусства в статус эффективного партийного оружия в

идеологической борьбе. Вот только смелые, независимые и элитарные

авангардные эксперименты станут для сталинского государства

враждебным свободомыслием и будут заменены на понятный массам

соцреализм. Тем самым было положено начало партийно-

государственной монополии на все средства художественной жизни

страны путем национализации музеев, частных собраний, средств

информации, системы образования и т.д.

Советское государство вырабатывает новую систему ценностей:

преданность идеологии, стремление к «светлому будущему»,

патриотизм, коллективизм, оптимизм, жертвенность, «большевистский

аскетизм», воинствующий атеизм, интернационализм («историческая

общность – Советский народ». Однако на деле происходило

огрубление нравов. Хаос и жестокость Гражданской войны,

варварское разграбление помещичьих усадеб, осквернение и

разрушение храмов, переселение деревенских масс в города,

распределение жилья и экспроприированного имущества по

классовому признаку, все это в первые годы после Революции лишило

общество той терпимости, сострадательности, душевности, которые

прежде назывались среди характерных черт русского национального

характера. Нетерпимость к выходцам из дворян – наиболее яркая черта

эпохи. Элита общества, носительница классической культурной

традиции, художественной и философской рефлексии оказалась в

новом советском государстве уничтоженной, изгнанной или

невостребованной. «Окаянными днями» назвал это время И.А.Бунин.

После победы большевиков в октябре 1917 г. Русская

православная церковь оказалась идеологическим противником новой

власти. Атеистическая идеология коммунизма объявляла веру в Бога –

пережитком темного прошлого, а церковь – наследием царского

режима. Новой целью для человека в советском государстве

становится не спасение души, не жизнь по заповедям Божиим, а

205

строительство светлого коммунистического будущего в результате

мировой революции. И путь к этому – непримиримая и безжалостная

война с каждым, кто не разделял пролетарскую идею. Именно церковь

рассматривалась новой властью своим принципиальным противником.

Русской православной церкви в XX в. пришлось претерпеть самые

страшные в истории гонения со стороны богоборческой власти,

которая пыталась физически и идеологически уничтожить как

церковь, так и веру в Бога.

В начале 1918 г. вступает в силу Декрет об отделении Церкви от

государства: Церковь лишается прав юридического лица и всего

имущества, созданного за предыдущее тысячелетие. Духовенство и

монашествующие оказались лишенными избирательных прав. Многих

прав лишались и дети духовенства (в частности, им запрещалось

поступление в высшие учебные заведения) Церковь последовательно

вытеснялась из всех сфер общественной жизни. Представители

духовенства часто оставались без средств к существованию. В 1918 г.

началась самая настоящая травля РПЦ в большевистской печати.

Иерархию и мирян обвиняли в поддержке эксплуататорских классов, в

многовековом обмане и обирании темного и невежественного народа,

во всевозможных нравственных прегрешениях. С разгаром

Гражданской войны Церковь начали обвинять в активной поддержке

контрреволюции, а в 1922 г. происходит усиление репрессий в связи с

Декретом об изъятии церковных ценностей под предлогом голода.

На местах насильственное изъятие вызвало повсеместное

народное возмущение. По России прошло до двух тысяч процессов,

расстреляно было более десяти тысяч верующих. Всего в 1917–1921

гг. были убиты тысячи духовных лиц. Д. Поспеловский считает, что в

течение 1918 -1920-х гг. погибло не менее 28 епископов и 12 тысяч

мирян, защищавших интересы Церкви и заплативших за это

жизнью391

.

С приходом Сталина к власти ―служители культа‖,

находившиеся в категории ―лишенцев‖, лишѐнные медицинского

обслуживания и продовольственных карточек, вновь в массовом

391 См.: Поспеловский Д.В. Русская Православная церковь в XX веке. М.,

1995.

206

порядке стали подвергаться арестам, заключению, ссылкам, а иногда и

расстрелу. Лишь в 1930 г. было репрессировано 13 тыс.

представителей духовенства. Как правило, ―сажали‖ по совершенно

нелепым и необоснованным обвинениям ―за антисоветскую

агитацию‖, ―как социально чуждый элемент‖. Последние монастыри в

Советской России продержались до 1932 г., когда в один день, 18

февраля, все остававшиеся на свободе монахи были арестованы и

помещены в лагеря и тюрьмы. По данным Комиссии по реабилитации

Московской патриархии, в период 1917 - 1941 гг. были

репрессированы за веру 350 тыс. чел., из них 140 тыс.

священнослужителей.

В крупнейших храмах России – Исаакиевском соборе в

Ленинграде и Страстном монастыре в Москве – были созданы музеи

атеизма. Многие культовые сооружения, имевшие историко-

художественную ценность, были закрыты и разграблены, а уже в

начале 1930-х гг. только в Москве было уничтожено около трети всех

храмов, в том числе такие выдающиеся архитектурные памятники, как

Чудов и Вознесенский монастыри, церковь Спаса на Бору, храм

Христа Спасителя.

Столь ожесточенная антирелигиозная политика не могла не

иметь своих плодов, сформировав в Советском Союзе особый

духовный настрой. Христианская эсхатология пронизывала всю

русскую историю, во все века преодоление народных бедствий

мыслилось в России через личное покаяние, духовное очищение и

сплочение вокруг православного Отечества. Советская же модель

культуры, тоталитарная по своей сути, сформировала

оптимистическое, не допускавшее сомнений представление советского

человека и о собственном строе, и о победе коммунизма в светлом

будущем. Гордость, уверенность, отсутствие сомнений и в себе и в

политическом выборе своей страны делали советского человека

способным на героические свершения и, в то же время,

несамостоятельным в вопросах нравственного выбора, отчасти

наивным, управляемым. Главной же опасностью в этой модели стала

замена личной ответственности за свою судьбу (на основе

религиозных канонов), на неотступное следование общественным

канонам. Отсюда те коллективистские формы жизни в Советском

Союзе, тот социоцентризм, на который были ориентированы целые

207

поколения, которые воплотились в неприятие обществом

индивидуализма и рефлексии разного рода. Недаром понятие

«интеллигент» зачастую использовалось как насмешливо-

уничижительное обозначение человека, отличающегося от всех.

Роковым следствием подобного устройства общества стал культ

личности. Этот исторический опыт имеет собственное культурное

обоснование. И в прежние времена в России бывали жестокие

правители и кровавые тираны, но для патерналистского российского

менталитета такая власть была лишь временем испытаний и в

сознании народа всегда была спасительная мысль, что все, включая и

кровавого правителя, предстанут на Божием суде, где истина, правда и

справедливость восторжествуют. Патернализм русского менталитета

следует понимать не столько готовностью подчиниться центральной

власти, сколько подчинением власти Бога Отца. В условиях же

безрелигиозного советского общества этот патерналистский инстинкт

переродился в культ личности, когда сама власть приобрела статус

сакрального начала: высшей инстанцией становилась власть земная, и

никого выше «отца народов» в сознании современников не

существовало.

30-е годы стали временем оформления жесткой тоталитарной

модели культуры: от плюрализма 1920-х советская культура перешла к

идеологическому контролю сталинской эпохи.

Х. Гюнтер в статье «Тоталитарное государство как синтез

искусств» отмечает следующие специфические черты тоталитарной

культуры и ее эстетического канона:

тоталитарный реализм или «сверхреализм». Исходным

пунктом тоталитарной эстетики является реализм литературы и

искусства XIX века, у которого, главным образом, и были

заимствованы стилевые приемы. Однако тоталитарный реализм не

стремится к аналитической картине действительности, но лишь

пользуется реалистической драпировкой для своих целей. Ему не

нужен реализм описательного, «натуралистического» склада, но

реализм «высшего», идеального типа.

другой принципиальной чертой тоталитарной культуры

является ее стремление к созданию монументальных произведений

или монументальность. Это та характеристика искусства, которая

ставит себе задачу соответствовать величию эпохи. Монументализм

208

присущ главным образом архитектуре, примат которой в тоталитарной

культуре бесспорен (Сталинский план монументальной пропаганды).

Живопись должна была создавать «большие полотна», а литература –

«эпические произведения».

классицизм. Классическое как эстетическая категория

подразумевает гармоничность и упорядоченность целого. С одной

стороны, классицизм продолжает традиции идеализируемого

прошлого (например, греческой античности), с другой – является

носителем утопических образов, предвосхищающих будущее

совершенство. Классическое как нормальное, здоровое несовместимо

с «болезненным», «декадентским», «вырождающимся».

народность. В своем стремлении к здоровому вкусу

классическое соприкасается с другим обязательным компонентом

тоталитарной эстетики – с народностью. Понятие народности в

тоталитарной культуре связано с представлениями об органичности и

целостности и противопоставляется механическому, отвлеченному.

Кроме того, оно означает простоту и понятность, которые

противоположны элитарной затрудненности. Именно во имя здоровой

народности в тоталитарной культуре ведется борьба с болезненным и

упадочным; народная фольклорность противопоставлена

профессиональному искусству в качестве идеального образца. Кроме

того, в понятии народности «своя» культура отмежевывается от

«антинародных» и «чуждых народу» явлений.

героизм – это динамическое начало, которое, по мнению Х.

Гюнтера, тесно связано с активизмом и экстремальной поляризацией

культурных ценностей. Герой выступает строителем новой жизни,

преодолевающим препятствия любого рода и побеждающим всех

врагов. Не случайно тоталитарные культуры нашли подходящим для

себя определение – «героический реализм»392

.

Помимо названных черт тоталитарной культуры, необходимо

также упомянуть важный для этой культуры комплекс воззрений,

который можно определить как «культ вождя» в широком смысле

слова.

392 Гюнтер Х. Тоталитарное государство как синтез искусств //

Соцреалистический канон. СПб., 2000. С. 7-15.

209

Применительно к советской культуре, можно выделить ее

главные черты в период самого жесткого государственного контроля

30-50-х гг.:

- Политика пролетарской диктатуры. Отсутствие терпимости в

социально-политических отношениях, в идеологии, в культуре: «кто

не снами – тот против нас».

- Идея «строгой партийности» в интересах классовой борьбы.

Отсеивание «чужих» от «своих» по рапповской логике: сегодня –

«попутчик», завтра – «внутренний эмигрант», послезавтра – «враг

народа».

- Подозрительное отношение к интеллигенции: ее подчеркнутая

беспартийность и аполитичность автоматически превращали

интеллигенцию в маскирующих свое истинное лицо реакционеров,

контрреволюционеров и антисоветских элементов.

- Сохранение и нагнетание напряженной атмосферы

«гражданской войны» в сфере идеологии, культуры, науки.

Политическая борьба в стране и в культурной жизни носила характер

хорошо отрежиссированных действ с предсказуемым кровавым

финалом. Массы советских людей превращались в организованную

толпу статистов или зрителей «театра казней», переживающих восторг

и ужас совершающейся через них историей.

- Возведение марксистского и материалистического подхода в

ранг непременной, единственно верной теории, отступление от

которой расценивалось как замаскированная враждебная деятельность,

антисоветская пропаганда или вредительство. «Буржуазными

лженауками» были объявлены генетика и кибернетика, социология и

семиотика, культурология и теория относительности.

- Предельная бюрократизация культуры: модель «социального

заказа», вне которого невозможна свободная творческая или научная

деятельность. Создание художественных произведений и научных

открытий ассоциировалось с плановым производством, находящимся

под строгим идеологическим контролем творческих союзов и научных

обществ.

- Крайне низкий уровень компетентности руководителей

культуры, от которых в первую очередь требовались

исполнительность в проведении партийной линии и бдительность в

отношении отступления от нее.

210

- Стиль сталинского руководства культурой – метод «кнута и

пряника»: карать и поощрять, стимулировать карьеризм и

«аппаратные игры». Деятели культуры вынуждены были выступать с

критикой своих товарищей, участвовать в травле коллег, доказывать

свою верность «ленинским принципам».

- Реальные гонения и устранение тех, в ком подозревали угрозу

существованию режима или просто нелояльность. Как правило, это

были самые неординарные и талантливые люди Отечества. Н.Гумилев,

Е.Замятин, И.Бабель, Б.Пильняк, С.Есенин, Н.Клюев, Н.Заболоцкий,

М.Булгаков, А.Платонов, М.Зощенко, О.Мандельштам, Д.Хармс,

А.Ахматова, Б.Пастернак, В.Гроссман, В.Шаламов, А.Солженицын,

Ю.Домбровский… – писатели, подвергшиеся травле, гонениям,

заключению в лагеря или казни. Одних только членов Союза

писателей погибло от репрессий более 600 человек! А ведь были еще

художники, архитекторы, режиссеры, музыканты, ученые!

- Непрерывное сокращение области «дозволенного» в культуре:

постепенный запрет на такие темы как дореволюционное прошлое,

религиозная жизнь, русская эмиграция, троцкистская или бухаринская

оппозиция, судьбы крестьянства и «кулацкая» трагедия, репрессии,

многие страницы Великой Отечественной Войны.

- «Идеологическая селекция» в отношении всех имен

отечественной и западной культуры: например, в живописи в качестве

образцов для подражания выступали «передвижники», тогда как

символисты или модернисты объявлялись идеологически вредными,

Л.Толстой ставился в пример, тогда как Достоевский воспринимался

«архискверным» писателем в духе ленинской формулировки. То же

касалось всех областей духовной жизни.

- Атмосфера покорности и конформизма, которая была внедрена

в сознание большей части советской интеллигенции. Это приводило к

«двоемыслию» и даже «двоедушию» деятелей культуры, живших и

творивших по «двойному счету»: для конъюнктуры и для души. Даже

самые пострадавшие от режима были вынуждены наперекор себе

восхвалять вождей и идти на компромисс со своей совестью.

- «Социалистический реализм» был признан главным методом

отражения действительности во всех сферах творческой деятельности.

- Неоднозначность, сложность и противоречивость самых

выдающихся произведений отечественной культуры («Тихий Дон»

211

М.Шолохова, «Хождение по мукам» А.Толстого, «Как закалялась

сталь» Н.Островского, «Доктор Живаго» Б.Пастернака, творчество

многих поэтов, художников и режиссеров), которые не укладываются

в трафаретные схемы соцреализма, в которых соседствуют

идеологическая прямолинейность и многослойный подтекст,

вымученный схематизм и выстраданный патриотизм, плакатная

агитационность и философская глубина393

. По мнению А. Голомштока,

это та цена, которую приходилось платить художнику за свой высокий

государственный статус, за государственные гарантии,

обеспечиваемые дозволенной дозой оппозиционности, эстетической и

политической «фронды», всенародной любви к его творчеству394

.

- Глубокое непонимание советскими политическими лидерами

отечественной культуры, ее специфики, исторического развития,

духовно-нравственного потенциала и логики самосохранения.

Самоуверенно считая, что русскую культуру можно насильственно

перекодировать, они не видели противоречий и внутреннего раскола,

не могли прогнозировать ее эволюцию, и тем более – неотвратимого

краха и распада тоталитарного государства.

При всех негативных чертах советской культуры, следует

отметить как важнейшую, следующую: в советском государстве

происходила грандиозная ликвидация того социокультурного раскола,

который характеризовал дореволюционную российскую культуру.

Исследователь В.Стебляк считает, что с помощью «красного» проекта

русская культура разрешила, на время существования Советской

власти, свои, казалось, непреодолимые противоречия и осуществила

уникальный синтез отечественного и западного пластов культуры.

Начиная с реформ Петра I противоположные по ценностным

установкам системы, существуя параллельно, гасили общественное

развитие, предопределяя кризис с радикальным исходом:

«Революционный радикализм являлся безжалостным способом снять

накопленные, но не разрешенные культурные противоречия.

Леворадикальный проект был успешен не только потому, что

393 Кондаков И. Введение в историю русской культуры: учеб. пособие для

вузов. М., 1997. 394 Голомшток А. Тоталитарное искусство. М., 1994.

212

провозглашал социальную справедливость, столь необходимую для

полноценного существования России, но и соответствовал кодам

православной культурной традиции.» По мнению исследователя,

советская культура в кратчайшие сроки выработала уникальный

синтез 3-х компонентов и объединила ранее разорванные культурные

пласты: 1) православия (в виде стремления к справедливому

обществу), 2) просвещения, и 3) технократии.

Советская традиция, устранив сакральный компонент и

церковные институты православия, вычленила из него идею о

социальном равенстве, справедливости и братстве. «Кодекс строителя

коммунизма», как проект человека будущего, – считает Стебляк, –

полностью соответствовал христианским заповедям. Однако следует

добавить, что этот кодекс подменял цели и смысл преображения

человека, заменяя ценности Небесного мира ценностями мира

земного. Помимо этических норм для воспитания (преображение

человека), просвещенческая идея стала основанием для образования

всесторонне развитой личности, а положение о научно-техническом

прогрессе – ценностью определяющей вектор и темп развития

общества395

.

Советская культура, с одной стороны являя собой механизм

воспитания, идеологической пропаганды, тотального подчинения

личности, с другой стороны смогла сформировать удивительный

общественный идеал: всесторонне развитую личность. Самым

показательным фактом уникальности советской культуры является

советская элита, которая была «выращена» Советской властью,

зачастую «с нуля». Феномен советской элиты общества весьма

показателен: за исключением партийной номенклатуры, ее составляли

Герои Соц.труда, ученые, писатели, артисты, летчики и космонавты,

шахматисты, спортсмены. Именно эти сферы деятельности заявлялись

как приоритетные для развития общества. Доступ в советскую элиту

не был закрыт: только личные достижения на благо Родины являлись

условием принадлежности к ней. Характерные черты советской

культурной элиты:

395 Стебляк В.В. Советский проект как уникальное явление в мировой

культуре // Омский научный вестник. 2014. №4. С. 194-197.

213

-единство социального происхождения,

-равенство возможностей,

-высокий культурный уровень,

-миссия просвещения трудящихся масс и популяризации самых

высоких образцов художественной культуры и творчества (поэзия,

опера, балет, драматический театр, симфоническая музыка,

академическая живопись, шахматы).

Идея просвещения масс являлась сквозной темой всех

социальных концепций Нового времени. Но на практике ее смогли

осуществить только две цивилизации в истории человечества:

древнегреческие полисы и Советское государство: и там и там

культура была социально однородной, не знала разделения на

элитарную, закрытую, доступную образованному меньшинству, и

массовую, низкопробную, профанную.

Одним из самых ярких тому свидетельств был переход от

конструктивизма к классическим моделям архитектуры в 1930-е гг. и

закрепление их в 1950-х гг. Классическое искусство, воплощавшее в

европейской культуре традиции элитарности, в Советском Союзе было

объявлено достоянием всего народа. Не самый простой эстетический

канон классицизма стал основой художественного восприятия

широких народных масс целого государства. Дворцовая архитектура

классицизма стала основой общественных сооружений (Дворцы

культуры, городские парки, санатории, метро).

Как пишет исследователь Прудникова: «…традицией

признавалась некая классика и полностью отвергался культурный

контекст, в котором она зарождалась… В обиход вводилась мнимая

(чистая) концепция «классичности», обрастающая новым смыслом…

Эпоха нового государства приняла не столько объект для

заимствования, сколько идеальную модель (классицизм) и метод его

трансформации, так называемый, соцреализм. Если в конце 1930-х гг.

главным достоинством «классического» считалась включенность в

общемировую архитектурную практику (мировое наследие) и

новаторское осмысление этой традиции, то к началу 1950-х гг.

214

акценты сместились. В это время архитектурная форма не стремилась

к изменению, а требовала процесса воспроизводства и осмысления»396

.

Таким образом, и это было характерно не только для

архитектуры, но и для искусства в целом, рождались образцы,

характерные для данного времени и места и отчасти отвечающие

общегосударственной политике, но не несущие в себе новаторские

черты. Тем не менее, для советского искусства был характерен

высокий эстетический идеал, который исключал интерес к

низменному, болезненному, преступному в человеке.

Сложность такого феномена, как советское искусство,

объясняется еще и тем, что оно, по мнению Ю.Е.Архангельского, в

тоталитарном социокультурном пространстве неизбежно приобретает

черты своеобразного нового синкретизма, выполняя функции, давно

уже не свойственные секуляризованному искусству нового времени –

политические, духовно-миссионерские, культовые. С другой стороны,

оно заполняло собой и пустующую в тоталитарном обществе нишу

массовой, развлекательной культуры397

.

В условиях тоталитаризма искусство имело два уровня: один –

«сакральное ядро», то официальное искусство, транслировавшее

мировоззренческую систему советского общества, и «профанная

периферия», «низкие жанры», перекликавшиеся с народным

творчеством, либо не получившие поддержки государства. Для 20-х

годов примером такого параллельного существования двух полюсов

могли быть фигуры В.Маяковского и Д.Хармса, в 30-е М.Шолохова и

Н.Зощенко, в послевоенный период – К.Симонова и Б.Пастернака,

Е.Евтушенко и В.Ерофеева, художников Сурового стиля и

художников «бульдозерной выставки».

Именно те компоненты культуры и те культурные деятели,

которые определялись тоталитарными режимами как «лишние» и

«ненужные», «вредные» или «опасные», в конечном счете становились

396 Прудникова Т.Ю. Соцреализм в архитектуре как феномен культуры начала

1950-х гг. // Вестник СПб ГУКИ. № 3 (20). 2014. С.115-122 397 Архангельский Ю.Е. Советское искусство в зеркале тоталитаризма //

Вопросы современной науки и практики. Тамбов, 2010. №10-12. С. 338-341. См.

также: Архангельский Ю.Е. Художественная жизнь в архитектонике

социокультурного пространства советского общества. Краснодар, 2011.

215

носителями антитоталитарных тенденций в истории культуры и

способствовали внутреннему распаду и кризису тоталитаризма…

Гроссман, Шаламов, А. Сахаров, Солженицын в России – таковы лишь

некоторые характерные примеры культурного противостояния

тоталитарной системе398

.

Еще одной характерной чертой советской культуры являлась ее

установка на возведение в культ событий Революции 1917 г. как

начала новой эры человечества. По мнению исследователя

Ю.Архангельского, глубоко архаическим был способ усвоения и

последующего существования «сакрального ядра» культуры.

Активный жизненный цикл ценностей, усвоенных на личном опыте,

был ограничен рамками поколения, прошедшего через травматические

переживания (революция, гражданская война, лишения первых

пятилеток). Ценности, усваиваемые таким образом, плохо передаются

от одного поколения к другому. Включение их в обычную систему

социализации сопровождается омертвлением и утратой

притягательности399

.

По мере развития советской культуры, происходила

трансформация многих ее форм: хрущевская «оттепель» стала

наиболее заметным и ярким явлением послевоенного времени.

Многообещающие перемены породили новые явления в общественной

жизни: развенчание культа личности, поэзию шестидесятников,

«суровый стиль» и бардовскую песню, знакомство с западной

культурой, диссидентство, самиздат, нонконформистов и соц-арт. Все

эти явления стали своеобразным отступлением от жесткой

идеологической системы в сторону личностного осмысления

исторического опыта своей страны, своего времени и своего места в

жизни. Атмосфера 60-х была пронизана надеждами на обновление и

гуманизацию власти, на расширение пространства свободы в жизни и

в творчестве.

398 Цимбал М.Ф. Особенности тоталитарной культуры // Культура.

Духовность. Общество. 2013. №7. С.168-174 399 Архангельский Ю.Е. Советское искусство в зеркале тоталитаризма. С. 338-

341.

216

Пришедшие на смену 70-е и начало 80-х стали «эпохой застоя».

Кризисные явления советского общества этого времени проявлялись в

разных формах: формализм в коллективной жизни, общественное

равнодушие к вопросам идеологии, снижение темпов экономического

развития и тотальный дефицит, стремление к личному обогащению,

разочарование в общественных идеалах, отразившееся в литературе и

кинематографе, уход творческой интеллигенции в проблемы

самовыражения, ирония и пародия, распространившиеся в поздней

советской культуре.

Постсоветский период российской культуры представляет собой

сложнейшее культурное явление. На смену социальному советскому

государству приходит новое общественное устройство, с

характерными для него капиталистической экономикой и

демократическими и либеральными общественными установками.

Частная собственность, конкуренция, расчетливость, стремление к

богатству, зачастую полученному самыми циничными способами, –

все это черты либерального общества с его принципом «каждый – за

себя», которые катастрофически расходятся с традиционными

ценностями российской жизни. Сложностью для постсоветской

российской культуры 90-х и начала 2000-х стала необходимость

освоения принципиально иной социально-экономической системы и

глубокой ментальной трансформации: индивидуализм пришел на

смену коллективизму, личное преуспевание и материальное

благосостояние – идее общественного блага, карьеризм – идее

служения людям, стремление уехать на Запад – патриотизму.

Наиболее характерной чертой эпохи явилась смена элит: теперь это

стали олигархи, банкиры, чиновники, представители шоу-бизнеса и

спорта, медиаперсоны. Задача же новой элиты – не опека и

просвещение масс, а управление ими.

Российское общество и в дореволюционный, и в советский

периоды руководствовалось высокими, хоть и значительно

отличающимися, идеалами, которые оказались созвучны друг другу на

фоне новой модели общества западного образца, принципиально

отвергающей любой общественный идеал, кроме свободы. Проблема

же демократических ценностей и институтов на российской почве

остается сложнейшей как с исторической, так и с ментальной позиций.

217

Главной тенденцией российской постсоветской культуры стал

переход к новой модели культуры – массовой, десакрализированной,

коммерциализированной.

Термин «масскульт» принадлежит американскому ученому Д.

Макдональду. Его первоначальное значение было: «пародия на

высокую культуру». Однако очень скоро этот термин получил более

широкое значение и стал обозначать совершенно новое,

самостоятельное и очень широкое явление XX века.

Как явление массовая культура зародилась в Новое время.

Условиями ее формирования были следующие процессы:

- индустриализация;

- урбанизация;

- трансформация сословных обществ в национальные;

- демократизация;

- становление всеобщей грамотности;

- развитие технических средств тиражирования и трансляции

информации.

Только в XX веке все эти процессы получили полное развитие,

результатом чего явилось возникновение нового широкого слоя людей

– жителей городов, работающих на производстве, получивших

политические права и образование и нуждающихся в заполнении

своего досуга.

Следует отметить, что эти процессы протекали параллельно в

западной и советской культуре, но культурный смысл их был разным:

для запада – индивидуализм и формирование общества потребления,

для Советского Союза – коллективизм и идеологическое

самоопределение.

В результате в западном мире формируется, а с 90-х годов

распространятся в России общедоступная, но профессиональная и

достаточно качественная массовая культура, которая, в отличие от

«высокой», не требует от потребителя «духовной работы» или

«нравственного очищения». Ее характерными чертами являются:

- обращение к огромной аудитории;

- противостояние «высокой», фундаментальной культуре. Не

нужно специальной подготовки, чтобы слушать популярную музыку,

тогда как восприятие Д.Шостаковича или С.Губайдуллиной требует

глубокого миропонимания. Следует добавить, что в советское время

218

передача симфонических концертов в радио- и телеэфире для самой

широкой аудитории была обычным делом. И, хотя музыкальный

авангард С.Губайдуллиной не имел поддержки государства,

творчество Д.Шостаковича, С.Прокофьева, А.Хачатуряна было

знакомо самым широким слоям советских людей. Трудно представить,

чтобы сегодня центральные, не специализированные каналы радио

или телевидения могли показать симфонический концерт или

трансляцию поэтического вечера крупного поэта (а не его юбилей и

капустник в честь этого события).

- ориентированность на среднюю норму (смысловую, языковую,

выразительную…);

- цель существования - развлечение;

- условие существования – коммерческий успех;

- предоставление широкой возможности выбора;

-строгое жанровое соответствие и превращение культурной

продукции в товар с четко заданными свойствами. Заполонившие

современный российский экран и книжные полки боевики, детективы,

комедии и мелодрамы разрушают одно из главных достижений

российской культуры – ее масштабность, возможность всеохватного,

полноценного высказывания о мире. Как ограничить рамками жанра

такие произведения как «Преступление и наказание», «Тихий Дон»,

«Доктор Живаго» или песни Высоцкого?

- «одноразовость», однократность употребления конкретного

произведения или продукции массовой культуры. Перечитывание,

повторное обращение или сохранение для детей книг и записей

популярных сегодня произведений массовой культурой не

предполагается. Быстрая смена вкусов и моды с одной стороны

обеспечивает коммерческую прибыль, с другой не позволяет

сформировать ценности, единые для разных поколений. Культурная

преемственность, бывшая в российской культуре и до XX в., и в

советское время одной из основ, современной массовой культурой

полностью отвергается.

- равнодушие, игнорирование философско-религиозной

проблематики: десакрализованная массовая культура не предлагает

ценностей высшего порядка. Для российской культуры, в которой

вопросы смысла жизни, нравственного выбора, путей развития

человека и человечества всегда были главными вопросами бытия, а

219

писатель воспринимался как искатель истины, общественный трибун,

пророк («Поэт в России – больше чем поэт!»), переход на стандарты

массовой культуры означает утрату характерной для России

литературоцентричности и философичности культуры. Ценности

потребления и либерализации нравов всегда воспринимались русской

культурой как нравственное падение, победа низменного над высоким

в человеке. Вопрос о предназначении человека давно был решен

русской религиозной и классической литературой, что и явилось

значительным вкладом русской культуры в мировое культурное

наследие. Тем более обидно, что на смену этому глубокому знанию о

человеке пришла в постсоветское время примитивная модель

человека-потребителя.

Однако, массовую культуру следует понимать не столько

художественной сферой, сколько унифицированным стилем жизни

современного человека. Среди ее основных направлений и проявлений

можно выделить следующие:

- индустрия «субкультуры детства» (детская литература и

искусство, промышленно производимые игрушки, технологии

коллективного воспитания и образования, внедрение в сознание

стандартизированных норм и установок);

- массовая общеобразовательная школа, основывающаяся на

типовых программах и стандартизирующая основы научных,

философских и религиозных представлений;

- средства массовой информации;

- система национальной или государственной идеологии и

пропаганды (политические партии);

- массовая социальная мифология (упрощение сложной системы

ценностной ориентации человека);

- организация и стимулирование массового потребительского

спроса (реклама, мода и др., формирующие стандарты «престижных»

интересов и потребностей);

- индустрия формирования имиджа и «улучшение» физических

данных в соответствии с модой (массовое физкультурное движение,

индустрия услуг в спортивной сфере, средства изменения внешности и

др.);

- индустрия досуга, включающая в себя массовую

художественную культуру (приключенческая, фантастическая,

220

«бульварная» литература, развлекательные жанры кино, эстрада, рок-

и поп-музыка, «разговорные» жанры эстрады, шоу-индустрия,

профессиональный спорт).

Адаптированная к невзыскательным интеллектуальным и

эстетическим запросам массового потребителя, использующая

средства технического тиражирования и ее «доставки на дом»

посредством электронных СМИ, массовая культура достигает эффекта

психологической релаксации человека, перегруженного нервными

стрессами и утомительным однообразием производственной

повседневности. Пассивность современного российского гражданина в

решении общественных, правовых, гражданских, экологических и др.

проблем – одна из характерных черт современности,

свидетельствующая об атомизации общества, разрушении чувства

коллективизма, бывшего для России фундаментом многих свершений.

Параллельно с массовой культурой, в постсоветской России

сформировалась культура элитарная, некоммерческая,

интеллектуальная. Главной тенденцией и характеристикой элитарной

культуры стала постмодернистская парадигма.

Сформировавшись в России в период 80-90-х годов,

постмодернизм в искусстве и в мировосприятии вобрал в себя крах

идеалов Советской культуры с ее «большим стилем», транслирующим

на протяжении нескольких поколений хоть и высокие, но лишенные

творческого развития, выхолощенные ценности. Стремлением уйти от

схематичной упорядоченности мира, пониманием его многогранности

объясняется присущая постмодернизму мозаичность и

фрагментарность сознания. Литература постмодернизма нацелена не

на понимание мира, а принятие его таким, каков он есть.

Характерными чертами стиля можно назвать:

- отказ от признания существования объективной реальности:

есть лишь множество субъективных интерпретаций;

- признание любого феномена культуры текстом, не

отображающим реальность, а творящим новую;

- отсутствие единых смыслов даже в масштабе отдельного слова

(существует слово и его история, а не его смысл);

- отказ от существования истины и ее поисков (отказ от понятий

Бог, душа, разум, Я и др.);

- отказ от целеполагания;

221

- разрушение единого стиля культуры;

-соединение в пределах одного текста разных литературных

эпох и жанров;

- многозначные ориентиры, вызывающие поле или объѐм

ассоциаций. Эти ассоциации зависят от уровня воображения и

интеллекта читателя и интерпретатора, от его владения этим

«языком»;

- отказ от авторитетов любого ранга (государство,

законодательный разум, национальная идея, нормы поведения,

великие имена прошлого и др.);

- отказ от серьезности, тяготение к пародии (игра, ирония,

пародия на соцреализм в поэзии Д.А. Пригова, Л. Рубинштейна, Т.

Кибирова).

Постмодернизм создает собственную мифологию, прибегая к

ней как к наиболее понятному культурному языку: гармония мира

является утопией, остается диалог с хаосом. Попытка передать

видение мира через организованный хаос на страницах литературного

произведения оказалась удивительно плодотворной именно на русской

почве: возможно потому, что некая иррациональность органически

присуща русскому менталитету и русской истории. В России доводы

рассудка часто не могли противостоять величию метафизических,

идеальных построений. «Объять необъятное» всегда было в России

предпочтительнее кропотливого, тщательного и рассудочного

существования. Как писал Ф.М. Достоевский в романе «Подросток»:

«… Великая мысль – это чаше всего чувство, которое слишком иногда

подолгу остается без определения… это всегда было то, из чего

истекала живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная…».

Дуализм, амбивалентность русской духовной жизни,

соединяющая порой взаимоисключающие идеи, как у персонажей

Достоевского, пронизывали всю историю русской культуры. Как

писал В.Розанов: «Два ангела сидят у меня на плечах: ангел смеха и

ангел слез. И их вечное пререкание – моя жизнь…». В лекции «О

Русском уме», прочитанной в 1918 г., академик И.П. Павлов

констатировал ту же мысль: «Возьмите вы русскую публику… Это

обычная вещь, что одинаково страстно хлопают и говорящему «за» и

говорящему «против».

222

Может поэтому постмодернистский метод отказа от

рационального, логического миропонимания и допущение

противоположных, взаимоисключающих интерпретаций и стратегий,

ставший для Западной культуры открытием в XX веке, столь

органично лег на русскую почву. Некие тяготения и отталкивания,

подобно взаимодействию полюсов, стали основой российской

постмодернистской литературы: в книгах А. Битова, Л.Петрушевской

и С. Соколова между жизнью и смертью, у Т. Толстой и В. Пелевина –

между фантазией и реальностью, у В. Ерофеева и В.Пьецуха – между

законом и абсурдом, у В.Сорокина и М.Шишкина – между прошлым и

будущим, создавая мистификаторские варианты российской истории и

современности. Оттого постмодернизм в русской литературе

опирается на сочетания противоположных понятий: возвышенного и

низменного, патетики и глумления, фрагментарности и целостности,

оксюморон становится его основным принципом, а

многовариантность – составной частью замысла. Тот факт, что

постмодернистские поиски в России наложились на эпоху слома и

кризиса всей государственной и социальной системы, добавляет ему

такие чисто российские качества, как радикальность,

политизированность, эпатаж.

Однако, при всей созвучности постмодернизма как метода

российской литературе, его главное несовпадение с российской

традицией в отказе от служения высшим идеалам и ценностям.

Возможно, это одна из причин (наряду с невостребованностью

коммерческими издательствами и непросвещенностью массового

читателя) той замкнутости, элитарности, закрытости, которые

характеризуют состояние современной «серьезной» литературы в

России. Она лишилась общественного звучания, заняв нишу всего

лишь одной из сфер искусства, заменив идеи просвещения и служения

на свободу художественного эксперимента.

Значительные перемены политического, социального и

культурного ландшафта постсоветской России приводят к

трансформации самих основ миропонимания российского общества.

Это нашло отражение в таких сложных процессах, характерных для

современного российского общества, как параллельно происходящие:

- процессы религиозного возрождения и десакрализации

культуры,

223

- проблема межконфессиональной коммуникации в условиях

глобализации;

- вестернизация, ориентация на западную культуру и осознание

проблемы сохранения национальной культурной идентичности;

- развлекательная и коммерциализированная продукция

телевидения, СМИ, поп-культуры и на этом фоне асоциальная либо

радикализированная, зачастую деструктивная молодежная

альтернативная культура;

- нерешенность в современной России проблемы трудовой

этики: дуалистическое понимание труда в русской (российской)

традиции и требования современной цивилизации;

- демографический кризис и разрушение традиционных

представлений о браке и семье, сексуальная революция;

- появление таких ранее неизвестных зависимостей, как

компьютерная зависимость, интернет-зависимость, игромания,

которые также разрушительны как алкоголь и наркомания;

- снижение языковой культуры и проблема сохранения русского

языка (катастрофическое распространение англицизмов, жаргона,

молодежного и компьютерного сленга и др.);

В современной отечественной культуре можно выделить две

ведущие тенденции. Первая: тенденции либеральные, содействующие

сближению и подчинению культуры России стандартам западной

цивилизации. Вторая: почвеннические, государственнические,

питаемые идеями патриотизма и коллективизма, традиционными для

России. Отражение этих тенденций в современной российской

культуре свидетельствует, что настоящая эпоха является для России

столь же сложной и противоречивой, каким было время столетие назад

– временем исторического выбора.

Сложность современного состояния российской культуры

можно выразить словами исследователя Л.Терещенко, применив их не

только к постмодернистской традиции, но и ко всему культурному

процессу: «В современной российской культуре постмодерна

парадоксальным образом соединены несоединимые ценностные

ориентации: коллективизм и индивидуализм, резкая

политизированность н демонстративная аполитичность,

антизападнические, изоляционистские настроения и стремление

воссоединиться с мировой цивилизацией (понимаемой как западная,

224

евро-американская), секуляризация и десекуляризация различных сфер

жизни и культуры, государствоцентризм, «державничество» и

анархическая свобода от государственной ангажированности»400

.

В качестве выводов следует отметить:

уникальность Российской цивилизации и ее культурно-

исторического опыта в XX в. (опыт построения социализма, победа

над фашизмом в ВОВ, позиция одной из сверхдержав в «холодной

войне», утрата этих позиций и поиск новых ориентиров в современном

мире);

самобытность и самоценность российской культуры,

пережившей в 20-м в. 2 культурные революции, характеризующиеся

радикальной сменой культурных парадигм (от классической к

тоталитарной, от тоталитарной – к массовой);

культурное российское наследие XX в. представлено

явлениями мирового масштаба (русский авангард 10-20-х гг.,

советский конструктивизм, ранний советский кинематограф, советская

литература (в лице Нобелевских лауреатов), достижения в области

космонавтики, классического искусства (симфоническая музыка,

балет), кинематограф 60-80-х, музыкальный авангард 70-80-х гг.,

концептуальное искусство 70-80-х, советская школа мультипликации);

незавершенность процесса выбора исторического пути

(актуальность диалога «западников-славянофилов»).

400 Терещенко Л.В. Постмодернизм в российской культуре: специфика и

особенности проявления: автореф. дис. … канд. культурологии. Краснодар, 2004.

225

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Коллектив авторов книги исходил из убеждения о важности

соотношения общего и особенного в исследовании исторических

путей России. Различными были алгоритм и социокультурные

практики в столицах, губернских центрах, многонациональных краях,

составляя панораму связей и влияний на огромных пространствах.

Традиции взаимообогащения и общения различных культур и

народов служат своеобразным фундаментом потенциала

толерантности и в современном мире. Россия в этом отношении являет

собой уникальную страну. В канун Первой мировой войны ее

население составляли примерно полторы сотни этносов, расселенных

в европейской и азиатской частях, история которых позволила

выдвинуть гипотезу о евразийской сущности страны. На смену идее

единства путей развития человечества в середине ХIХ столетия

пришел концепт самобытности каждого народа. Сходный виток

историографическая и историософская мысль пережила в ХХ в.: от

теории формаций с ее унификаторской оптикой мыслители пришли к

идее локальной российской цивилизации. Она сформулирована

русскими эмигрантами в послереволюционный период и получила

новый импульс с конца ХХ в.

Одной из доминант взаимодействия стали взаимоотношения

культур с христианскими и мусульманскими корнями, активно

развивавшиеся в Новое время на разных уровнях в Поволжье и

Приуралье. Стабилизация ситуации в межконфессиональных

отношениях особенно четко обозначилась с курса Екатерины II на

ликвидацию новокрещенской конторы, разрешение строить мечети, с

запрета православным священникам вмешиваться в дела иноверцев,

создания Духовного управления мусульман в Уфе и др.

Активное и многоплановое изучение этого и других сюжетов

социокультурной истории восходит корнями к первым десятилетиям

существования Казанского университета. Примечательна роль

университета в издании мусульманских религиозных священных

текстов. За два года до его открытия в Казани по указу императора

создана татарская типография, присоединенная в 1828 г. к типографии

университета. Религиозные книги, изданные в ней, расходились по

всем регионам со значительным мусульманским населением.

226

Разумеется, культурные процессы не ограничивались

взаимодействиями культур народов и историей просветительства. В

интеллектуальном пространстве России намечалось направление

изучения Античности и античной мысли, по мере того как страна

становилась буржуазной и европеизированной. Требовалось включить

античную мысль, в том числе стоическую, в поле рефлексии мысли

российской.

Усложнение исторического процесса, в том числе в

региональном измерении, связано с ускорением модернизационных

процессов и становлением капитализма. Это нашло отражение в

политической мысли и партийной борьбе. Особую страницу

отечественной истории составляют эпопеи Первой мировой и Великой

Отечественной войн с их неизгладимым влиянием на все стороны

жизни народов России, государства и общества в целом.

Культура современной России переживает сложный период

вторжения шоу-бизнеса на телевидение, в СМИ, в кинематограф… От

способности нейтрализовать опасности, проистекающие со стороны

агрессивной бездуховности, зависит состояние национального

самосознания, степень интеллектуальности и нравственности

общества, переживающего не в первый раз кризисный этап истории.

227

Научное издание

Ольга Николаевна Коршунова

Сергей Геннадиевич Белов

Наталья Владимировна Крайсман

Андрей Борисович Пичугин

Ярослав Мстиславич Поливанов

Максим Владимирович Салимгареев

Алексей Юрьевич Суслов

Раиса Анваровна Суслова

Шамиль Сабитуллаевич Хамматов

Ответственный за выпуск

Доцент К.Ф. Фасхутдинов

Подписано в печать 18.11.2015

12,09 усл. печ. л.

13 уч.- изд. л.

Тираж 100 экз.

228