ИЯ

Предисловие.

Иногда в жизни наступает тот момент, когда ты хочешь дать своим мыслям

волю. Невысказанное, страшное и больное, без контуров, но обладающее властью над

тобой. Ее имя Ия — откровенный отрывок жизни, как мелкие странички дневника.

«Ия» - я даю тебе жизнь.

День, когда умерла мама, я почти не помню. Сквозь листья деревьев, в окно пробивались маленькие, порывистые солнечные зайчики. Когда начинал дуть ветер – они бегали по моим ладоням и крупным желтым бисером рассыпались по узкому, темному платью. Бабушка осипшим от рыдания голосом попросила меня посидеть тихо. Я просто знала, что мама никогда больше не появится и если она и ушла, то никогда не вернется. Я не могла этого себе представить, я не могла этого осознать глубоко, я просто знала, что... что–то изменилось... навсегда. В доме было полно людей. Внизу, на первом этаже хлопнула дверь и раздался папин голос. Он говорил что–то, типа:"Да–да, завтра! Да, я... хорошо... я позвоню". В тот день, он не говорил со мной и потом, он никогда не будет разговаривать о маминой смерти. И страх заговорить с ним об этом навсегда застрянет во мне, как и слезы в тот день. Когда мы ехали в машине, было душно и меня раздражало узкое темное платье. Я не видела, как опустили гроб с мамой в землю – мне было просто тяжело дышать... в этом платье.

«М–мин–ня за–вут И... – я поднесла карандаш к губам и смочила кончик стержня слюной – И... – снова стала бормотать я, – И–яя» – и карандаш начал мазать жирно. Теперь мне совсем не нравилось все, что получилось. Вчера мне исполнилось 6 лет. Больше всего я мечтала о наборе гоночных машинок, какие я видела у сына одного изпапиных друзей. Его звали Борис. Борис все время следил за ними, протирал, подводил гостей, чтобы рассказать о каждой машине и мне казалось, что все гости просто невероятно уважали этого маленького мальчика. Мне он показал одну спортивную модель, которая развивает невероятную скорость за несколько секунд, что можно сравнить с полетом птицы. Я часто представляла как расставлю машинки наполке в своей комнате. Но папа решил, что мне лучше подарить ко дню рождения платье–клеш, оно было дорогое, фирменное, розовое, и с бантиками на рукавах, бабушка принесла какие–то картинки для вышивки и вручила их с долгим напутствием. Было много вкусных конфет и маленький тортик с красивыми цветнымигорошинами. А тоскливым вечером, после того как громкие голоса папиных друзей стихли за дверью, перед тем как уснуть, я представила соседского мальчика – мы не были знакомы, но каждый раз, когда он возвращался из школы я прилипала к окну. Почти каждый день он открывал дверь во двор, широким шагом переступал через порог и раскачивая портфелем шагал ко входной двери своего небольшого двухэтажного дома. Я и соседский мальчик жили рядом, дома наши почти соприкасались крышами, а территорию разделял только заборчик и, разросшиеся огромными кустами, камелии с вкраплениями бересклетов. Его родители иногда обменивались утренними приветствиями со мной или папой, но соседский мальчик не обращал на меня особого внимания. Я часто думала о нем. И вот, самым сладким

1

подарком в конце дня для меня были мои ночные, а точнее пред–ночные фантазии. Только бабушка гасила верхний свет и я оказывалась почти в абсолютной темноте, слегка разбавленной светом из окна, как появлялся Он. Он не был таким маленьким. Он был смелым, злым, уверенным в себе. В сладком моем бреду его окружали враждебные люди, потом они раздевали его, здесь я останавливалась не надолго, переводила дух и.... Они снимают одежду с него, медленно – а я стараюсь не пропустить ни одну деталь – снимают рубашку, брюки... трусики. А потом его хватают и привязывают к каким–то длинным палкам. Он стонет, сопротивляется, а я не отрываю взгляда от его маленького беспомощно повисшего мужского отростка – это стыдно, но я смотрю только туда, смотрю, как он корчится и мне даже немного приятно. Через год мальчик съехал из дома вместе с родителями. Потом дом купила молодая семья, а еще через несколько лет его выкупил мой отец. Он снес многие постройки во дворе и обнес наши дома огромным каменным забором.

– О, проклятие! – думаю я, натягивая узкие джинсы. – Я еще не успела сложить все учебники в сумку, а Влад, водитель папы, уже поджидал меня во дворе. Из окна второго этажа, я видела, как он протирал зеркала машины, потом затягивался сигаретой и, как только он пытался повернуться в сторону моего окна, я отпрыгивала подальше.Влад был высоким, бритоголовым парнем. Он мало говорил, ничего не спрашивал, плавно ездил, и знал любую дорогу не только города, но, наверное, всего мира. У негобыли такие странные, бесцветные глаза. И еще – он не умел улыбаться. Просто натягивал ухмылку, когда того требовала ситуация.Я бросила джинсы обратно в шкаф и вытащила юбку, пытаясь быстро попасть в нее сначала одной, потом другой ногой, я натянула ее на бедра. В зеркале появилась миловидная брюнетка с длинным волосами, собранными в хвост, в короткой юбке и майке, которая соблазнительно обтягивала грудь. На спине майки был нарисован слон, а его хобот, как член свешивался через плечо и было подписано: "Х...й вам через плечо!" Но на самом деле, это ж хобот! Вполне приличная майка, особенно, когда дома нет взрослых. Осталось натянуть туфли.

– Привет! – я закидываю ноги в машину и смотрю в бесцветные глаза Влада. Он смотритсначала на хобот, потом на голые коленки, потом заговорщически и строго на меня. Машина заводится. А еще у меня в сумке пачка сигарет и я представляю, как мы с Вероникой выкурим по парочке за зданием нашей приличной школы.

– Влад... Влааа–д, – тяну я, – а ты знаешь, что есть помидоры–убийцы?– Нет, – он говорит строго, и смотрит своим бесцветным взглядом в зеркало заднего

вида.– Ну вот... а представляешь, на тебя нападет помидор–убийца?

Она всегда меня раздражала. И возможно, потому, что она меня презирала или даже ненавидела. Мне было бы, конечно, наплевать на нее. Однажды мне передали, что она называла меня в разговоре: "Эта криминальная девочка, дочка авторитета". Она знала, что мой отец занимается очень странным бизнесом, возможно, со слов своих предков. Эта девочка, всегда одетая во все чистое и выглаженное, никогда не делала помарок в тетрадях, она всегда держала спинку прямо и даже смотрела на всех как–тосвысока. Учителя относились к ней с уважением, пожалуй, большим чем к другим. Вот,Лена входит в класс, проходит мимо второй парты, где сижу я, и садится прямо за моей спиной. Дочка обеспеченных родителей, мама отправляет ее с напутствием в школу и, каждый день, выглаживает ей одежду лично, и интересуется в конце дня – «Как прошел твой день, милая?» По классу проносится запах чистой одежды и цветов,но мне кажется, что это... как нафталин.

– Ты чем надушилась?– говорю ей я, и смотрю, не отрываясь в ее глаза.

2

Она слегка улыбается и отвечает без особого интереса, доставая учебники.– Тебе кажется, – она говорит это таким тоном, что просто хочется ей вмазать. Я

разворачиваюсь всем корпусом, девчонки за соседними партами перестают болтать и потихоньку нависает атмосфера разборки. Я так почти всегда делаю, когда хочу кого–нибудь зацепить. Я кладу обе руки ей на стол, прямо на ее свеже выглаженные тетрадки, и поднимаю левую бровь. Внутри все бурлит.

– Мне не кажется! Ты во–ня–ешь,– я говорю громко, чтобы услышали даже последние ряды, которые еще полушепотом обсуждают какой–то тупой боевик "Человек–собака руки–ножницы". Моя приятельница, Вероника разворачивается к нам лицом в этом время. Я хватаю со стола пай–девочки фломастер и рисую на парте член. Та с отвращением отстраняется. Как будто, кусочки дерьма посыпались на стол, она даже приготовилась встать.

– Положи… мой... – она цедит это слово, – фло–мастер.– Че жалко? Может, тебе мой рисунок не нравится? Сука! – я готова перелезть через

стол, чтобы мои слова просто застряли в ее горле. Я вижу она начинает бояться, потому что в такие минуты я себя не контролирую. Она пытается выхватить фломастер, но я хватаю ее за косу и тут – она наклоняется и – в ответ – хватает меня за хвост, мы зависаем. В классе начинаются крики и свист. Я тащу ее голову к себе – она оттягивает мою. Я встаю, как–то перебираюсь к ней и с размаху бью ногой, мне нельзя терять ни минуты, она корчится от боли, кто –то вскрикнул, я делаю еще несколько ударов, и так сильно тяну ее за волосы, что по–моему что–то трещит у девочки – то ли одежда, то ли это хруст шеи, от боли она кричит и хватает меня за хвост так, что я мне приходиться сделать удар ей в живот – мой коронный – она отпускает хвост – и уже лежит на полу, лицом вниз, растрепанная, грязная кукла!

– Девочки! Ия! Де–еевочки – надо мной нависла кудрявая голова Раисы Ивановны,– меня держат под руки и тащат за дверь крепкие руки учительницы, – но я успеваю поймать довольный взгляд Вероники. "Да, мы зададим сучке!" – думаю я, улыбаясь Вероничке.Вероника или Вероня, как я звала, была в школе моей лучшей подругой. Она расположила меня к себе своей смелостью и взвешенным спокойствием. Однажды, когда в начальной школе преподаватель по музыке долго кричал, что мы не умеем слушать и не стараемся, и был так глубоко оскорблен равнодушием к предмету, что готов назвать нас "бездарями" с буквы "и". Хрупкая Вероника поднялась с места и спокойно сказала, что просто устала от его громкого, оскорбительного голоса. Затем, взяла сумку и вышла, едва он успел крикнуть: "Вон!"Ее отец разбогател на поставках оружия, рассказала она мне по секрету. Затем завязал с этим и стал дружить с архитекторами российской "суверенной демократии". У него были солидные связи в администрации президента. И он занимался землей, строительством и нефтью – всем, что действительно обогатило многих русских. Мать Вероники, вот уже больше 25 лет выстраивала семейную жизнь, так что в начале 26 года ее замок пошатнулся, отец Вероники все реже появлялся дома, а ее сын Кирилл (брат Вероники) попал в аварию на новеньком Ферарри. Она слегла в больницу. Полгода назад у нее диагностировали рак, и уже сделали пять операций. Мы старались не обсуждать эту тему с Вероникой. Сегодня я вернулась со школы немного позднее обычного. На большой перемене мы с Вероникой решали куда бы хотели поступать учиться дальше. Ее мама хотела, чтобы она занялась изучением иностранных языков, но свободу выбора все–таки оставляла за ней.

– А мне нравятся юристы, – говорила она, – они очень серьезные, говорят по делу, – ну так знаешь, с вниманием и иронией. Я бы носила строгие пиджаки и юбки, и папку обязательно... Хм. Я подняла левую бровь, как это обычно делал наш учитель по истории, когда был чем–то недоволен, и, громко чавкая жвачкой, сказала, – Ааа, ты представляешь тебе

3

надо будет ходить по тюрьмам, по вонючим коридорам их, а ты представляешь, что тебе придется защищать убийц, может... Они будут платить тебе деньги...

– Не, – мотнула головой Вероня, – на хрен, убийц! Нет!– А что они тоже люди, – я снова подняла бровь, и мне так нравилось сейчас стебать ее

мечты, – Ведь, даже если не убийц, то воров реальных, мошенников, и чем круче вор или, (я вспомнила интересное слово) "казнокрад", тем больше тебе он денег заплатит...

– Эээ! Мы не про "Адвоката дьявола"! Ну, почему сразу так, а может, это будет выдающийся какой–нибудь политик, и его враги захотели его подставить, а я смогу доказать его невиновность...

– Аа, ну типа, он горничную не трогал, не виноватый он, сама пришла, – Вероня досталасигарету из пачки, подкурила ее и подвинулась поближе ко мне.

– А как думаешь... твой отец... – она переходит на осторожный шепот, – убивал... ну людей?Вопрос, который я почти никогда не задавала себе. Это было, может быть, несколько лет назад. В гостиной было ужасно накурено, на столе вперемежку лежали игральные карты, закуска, шпроты, солености, стояла одна полупустая бутылка водки. Свет из огромной лампы, какие обычно бывают в бильярдных над головами людей, вытачивал только профили играющих, иногда в поле моего зрения попадают руки, иногда свет выхватывал раскрасневшиеся, пьяные лица людей. Я сидела прижавшись к стене, прямо напротив открытых дверей.

– А, Сема, опять ты скинул все шестерки! – кричал толстый, лысый мужчина, сидящий напротив папы. Кругом слышатся голоса, люди одновременно что–то выкрикивают.

– А надо уметь! – густой голос наставляет кого–то, – вот Серега, наш терминатор... – дальше идет мат, словопостроения, которые быстро стерлись из моей детской памяти, – есть, значит, да, курганский терминатор, а наш, да, умел тогда делами заправлять, скажи, – Голос стихает. Чьи–то руки подливают отцу водки. Я вижу, как его щеку раздвигает улыбка, потом голос снова появляется – Серега, помнишь, того шакала...

– Когда я понял, что 200 тысяч долларов куда–то просто ушли, – среди стихающего шума, говорит отец, – я вызвал Верочку–бухгалтетра. Она рыдает, трясется... – Сема, подливай, давай, че ты понес... – вклинивается еще чей–то голос. – Я собрал их прямоу себя во дворе от уборщика до начальника цеха...

– А только мебельный завод был? – прервал густой голос.– Нет, мы тогда еще мраморный бизнес держали, короче, он как оказался везде влез, –

продолжал отец, – смышленый гад был. Потом ребята, всю его схему показали. Я дал ему стакан водки. Он только и говорил: “Не убивай! Не убивай!” в штаны, наверное, наделал. Я взял его правую руку и рубанул, так что кисть отлетела. Потом в горячую смолу руку опустил, как в фильмах про викингов. – Послышались смешки. – С тех пору меня долго не воровали, порядок был.

Мне кажется, Раиса Ивановна, она же РИ, меня недооценивает. Ей, по–большому счету, наплевать на «внутренний мир» учеников. Главное, чтобы во всем был порядок и приличие. Мой отец редко интересуется записями в моем школьном дневнике, табели успеваемости и прочими «тонкими наблюдениями» преподавателей. Бабушка получает мои характеристики лично из рук Раисы Ивановны, поскольку у нее нет никаких компьютерных навыков. (и папа щедро платит за это РИ) В последних распечатках, которыми бабушка трясла перед моим носом, было написано, что у меня «нет мотивации к учебе». Она также узнала, что я высморкалась в рисунок своей одноклассницы; на занятии в театральной студии «Гримерка–95» я спихнула со сценыприглашенного гостя–дирижера и курила сигареты (она даже указала марку!) за зданием школы. «У девочки болезненная фантазия, она агрессивна и не реагирует на замечания преподавателей,” – расписалась РИ.Я все–таки думаю, что лучше иметь «болезненную фантазию», чем жить совсем без

4

нее. На тему мини–сочинения “О чем вы мечтаете?”, я прямо сказала, что хочу посетить морг до того, как мне исполниться 16. Я совершенно искренне считаю, что нет ничего интереснее, чем понять, как выглядит смерть на самом деле.

Я поднималась на второй этаж. В папином кабинете горел свет и я слышала, как он набирал что–то на компьютере. Мне даже казалось, что кто–то сегодня с ним в кабинете есть. Иногда мне хотелось зайти к нему спросить как дела, сесть рядом. Но каждый раз, я старалась проходить мимо. Я знала, что если я зайду – он посмотрит на меня мутным взглядом, потом спросит, про дела в школе и я буду чувствовать, как холодные струи душа обливают меня с ног до головы.В моей комнате был полный бардак. Я запретила бабушке, чтобы наша уборщица здесь ковыряла своими швабрами и тряпками. Было пару скандалов – потом в знак моей победы мной был получен весь комплект ключей от двери – и – полное царство бардака. Я разделась, осталась в трусиках и футболке, завалилась на кресло, и стала смотреть на экран своего айфона. Надо проверить сообщения на Фейсбуке, Одноклассниках, Твите. Мне хотелось набрать Веронику, но я знала, что сейчас она едет с братом к маме в больницу. Я представила ее белокурые волосы. На перемене мы успели обсудить не только, как говорится, “программы наших поступлений в Вузы”.Я спросила ее, когда у нее это было впервые с парнем: «Как?»

– Это был друг моего брата, Женя, – она сделала глубокий вдох, и мне показалось, что она больше ничего не скажет, но она посмотрела мне прямо в глаза, – У нас не было секса. Мы были в саду, на испанской вилле, ну, у дяди. Мы гуляли, пили какую–то дрянь, потом стали целоваться и там было так красиво, романтично что ли. Потом я поняла что нужно что–то делать дальше. Он смотрел на меня так... ну ты понимаешь. Я расстегнула его ширинку, запустила туда руку...Я нервно хихикнула.

– И–и–и? – я поморщила нос.– Ну, такое мягкое... ему нравилось. Он сам приспустил штаны и я сразу наклонилась.

Чтобы он не видел, как я смутилась. Честно даже не знала, как лучше делать, все по фильмам, но когда он застонал, я поняла что на правильном пути. Вкус такой солоноватый во рту – очень помню.

– Ну просто вздох облегчения, аплодисменты, – пыталась шутить я, но картинка еще стояла в моей голове. – Он кончил?

– Нет. Я повозилась, а потом мы услышали какие–то разговоры и решили идти — все.

Если когда–нибудь меня спросят – назовите самую красивую женщину в мире, я назову ни Джоли, ни моделей из журналов, я назову Вероню. Потому, что в ней было то, что называется "цепляет". Ничего лишнего. Она была нежной, смелой, яркой. Она не строила из себя кого–то, как многие наши одноклассницы, хотя могла себе позволить. Она не прилипала к шмотью и не одевала дорогую вещь – как – "посмотрите, сегодня я королева, потому что на мне гребаный «мистер Твин» последней коллекции"... Она была неглупа, хотя мы обе любили просто расслаблятьсяи плыть по течению. Нам просто иногда казалось, что все, чем мы занимаемся в школеи, отчасти, дома просто не имеет смысла. Мы занимаем время или кто–то занимает наше время, чтобы потом сказать, что мы чего–то добились. Может нам вручат «похвальные листы», я буду стоять в одном ряду с накрахмаленной Леной. Будет играть музыка. На сцену выйдет директор, торжественный и загадочный, достанет листок, прочтет по бумаге, что читает из года в год. Мы – лучшие. Нам будут хлопать, кто–то из родителей уронит слезу.

– Ия! Спустись вниз, – это был голос бабушки, – она обычно зовет меня к ужину в это время. Я свешиваю ноги с кресла, бросаю айфон и бегу вниз.

– Ия, одень что–нибудь приличное, – начала жевать слова во рту бабушка, у нас

5

сегодня гости.– Да? А это мой самый торжественный наряд, даже трусы без дырочек.– Ты хочешь так пошутить при отце? Сегодня мы ужинаем с Вениамином Сергеевичем

Полтавиным, это давний друг папы и очень серьезный человек. – Бабушка сказала этотаким тоном, как будто представляла короля Франции, в веке так 17–ом. Я даже представила чепец с рюшками и широкую юбку на ней. Папа, Вениамин Сергеевич и я – ну и компашка. Я пошла наверх, натянула джинсы, а когда спускалась вниз, замедлила шаг. С лестницы было видно, сидящих за столом внизу. Я видела макушку папы и человека, который сидел вполоборота к нему. Это был высокий мужчина, намного выше отца, с красивыми темными волосами, темными бровями, немного похожий на испанца.

– Да, возможно, через какое–то время историки смогут написать хотя бы бы приблизительную правду об истории нашей страны, – говорил наш гость Полтавин, – Но то, что они творят там сейчас, похоже, реально похоже, на создание Франкенштейнов. Он (имя человека я не расслышала) по ночам пишет этюды, рожает мертворожденные политические партии. Сидит и лепит это в своем удобном кресле – ноги лепит к рукам, руки к зубам. Одна партия поработала – выдохлась, другую придумали, потом эта на ходулях походила – рухнула, сели слепили следующую – вот и все. Нет ничего ж на самом деле.

– Да понятно, понятно, – они туда не шедевры политической мысли лепить пришли, а завластью, за деньгами, – поэтому это все математика чистая, – тихим, уставшим голосом подхватил отец. – Такие деньги воруют, ничего не боятся. Там так: только один другому дорогу перебежал или чего не поделили – сразу все всплывает и журналисты мусолят с позволения высших. Как начали высасывать из кормушек, так остановиться и не могут – как этот, начал с банка, потом дорвался до Подмосковного кошелька – и почти 27 миллиардов рублей из бюджета – пух. А тылы уже прикрыты – в Америке и Европе особняки и счета на всю жизнь нолей хватит. И не надо никакой "приблизительной правды" – все это одним словом можно назвать, сам знаешь каким. Папа сделал глоток из бокала с вином и аккуратно поставил его на место.

– Я не против заработать больше денег, но это нужно делать с умом, – добавил гость.Я спустила ногу с последней ступеньки и поймала очень дружелюбный взгляд нашего гостя. Полтавин закачал головой, так, как при виде новенькой яхты. Папа даже не повернул голову в мою сторону, просто скосил глаза, и снова взялся за бокал.

– Красавица, – сказал Полтавин, – наверное, оценивая корпус и цвет яхты, – Ия, да? Я молчала, потом улыбнулась, и села за стол, напротив Полтавина. Он продолжал улыбаться и смотреть на меня. Взгляд его был уверенный и немного игривый.

– Ия, у вас очень редкое имя, – сказал он.– А у вас фамилия очень красивая, – почему–то ляпнула я. Полтавин еще шире

улыбнулся.– Дать поносить?– Нет, нет меня пока моя устраивает, – как–то даже смутившись ответила я, и

покосилась на отца. Он сидил, даже не двигаясь, смотрел на бокал.Потом снова пошел разговор. Полтавин все рассказывал какие–то интересные вещи, я даже не помню о чем – просто это было очень живописно, он выбирал эпитеты, наслаивал их друг на друга, потом еще и еще – и его фразы получались, как многослойные пирожные. Папа часто соглашался, добавлял пару точных фраз, и запивал вином. Мы поели и пошли провожать гостя.

– Кстати, Ия, я жду на ужин тебя и твоего папу на следующей неделе, – сказал он, – и пожав папину руку, спустился во двор. "Он оставил солоноватый вкус" – почему–то подумала я, видя, как отъезжает его мерседес SLS AMG.

Я сидела в комнате. Шел дождь, поэтому листья шуршали и двигались от каплей. Мне больше всего нравилась такая летняя погода. Такая печальная и легкая. Я думала – а

6

вот деревья свободны они или нет? Они свободнее людей или такие же, как и мы. Мы не можем покинуть землю и деревья. И животные и все, кто живет на земле не могут просто оторваться и полететь в небо. Значит, это уже НЕ–СВОБОДА. "Мама, а как ты себя чувствуешь?" Ты же теперь другая. Твое тело осталось здесь и от него ничего нетуже. А ты там. Я чувствую, как ты думаешь обо мне. Но это даже не мысли, ты такой Дух, Эфир. Ты множество вот этих дождевых капелек. Я открыла окно пошире и вытянула руку. Капли на ладошке собрались в маленькое озеро.

– Мама, я люблю тебя! Мама...

Вероника пригласила меня сегодня в гости. У ее брата был день рождения– К нам приедет куча интересных парней. Я бы хотела, чтобы ты познакомилась с Джо,

мы его так зовем. Хотя, по–моему, его настоящих имени–фамилии никто не знает.– Оч здорово, Веронь, познакомиться с челом, о котором ничего не известно! – я

услышала смех в трубке.– Ну, во–первых, он один из лучших друзей моего брата. Во–вторых, во всех журналах

где он пишет, он так и подписывается этим именем, понимаешь? Потом он такой симпатяшка, тебе понравится. Давай, собирайся живее!Я положила трубку и поняла, что сердце мое стучит так, что отдает в висках. Итак, быстро к зеркалу. «Где мои любимые джинсы? Блин, нет же! Надо ж найти платье! На этом балу–маскараде снова все разрядятся». Это меня раздражало, но надо было соответствовать. Я одела простое, короткое коралловое платье, подарок тети Вики. Достала туфли – в зеркале уже вполне приличная молодая девушка.

– Влад, ты лучше с другого входа, к тем коричневым воротам подъезжай – он, типа, для приближенных, – командовала я водителем. Издалека дом Верони был похож на дворец. Сначала главный дом с красной крышей, потом еще уровень пониже с оранжевой, потом два гостевых домика, в саду домик для отдыха со всевозможными саунами и кабинетами для массажа, там на чердаке (ну если это так можно было назвать) мы с Вероней покуривали травку – строгий скандинавский стиль, лаконичность, но в то же время – все это было так стильно. Мое жилье казалось сараем по сравнению с ее. Внутри все было сделано также безупречно. Отец сменил трех именитых дизайнеров пока не остановился на каком–то, как рассказывала Вероня, волосатом горбатом финне.

– Ты где, Веронь? Я подрулила, – сообщила я по телефону.Когда я вошла в холл я увидела... нимфу. На Веронике было легкое, струящееся длинное кремовое платье с шикарным вырезом. "Боже, ну и красотка!" – подумала я. Часть белокурых волос ей закололи назад, а оставшиеся как–то красиво уложили в хвост к правому плечу. Она даже была похожа на древнеримскую (греческую, двойку мне по истории) даму, не хватало, разве что, массивных золотых украшений на плечахи в косе. В холле стояли огромные вазы с красивыми сиреневыми цветами, я даже не знала, как они называются – но от них пахло так, что кружилась голова.

– Это мамины любимые, – тихо сказала Вероника, поймав мой взгляд. На все наши праздники папа заказывает их тысячи и расставляет по всему дому, так нам кажется, что мама с нами.

– А, красотка Ия! Привет, дорогая, – закричал с лестницы брат Верони, – Давай наверх, там тебя ждут чумовые коктейли от мистера Фрайко.

– Да, Кирилл, сейчас я пропущу парочку! Длинный лаковый деревянный стол, над ним, как замершие стальные змеи, свисают светильники. За барной стойкой колдует маленький человек по имени Фрайко, постоянно улыбающийся, как будто не перестает курить травку никогда. Здесь уже

7

собралась публика. Запах сиреневых цветов уже окончательно заглушен разноцветием духов, фруктов и, немного, легким бризом от коктейлей. Я начинаю слегка пьянеть от одного настроения этой комнаты – слышу музыку, все в тон, вместе со змеиными светильниками: она бархатная протяжная, лаунжевая и ароматная.

– Мадам, – уже рядом со мной, как волшебный гном, Фрайко, улыбается мне прямо в лицо, и тянет красивый бокал с клубникой на краю, – Он называется "Возьми меня... но нежно", – Фрайко посылает мне воздушный поцелуй и я начинаю делать глоток розового напитка за глотком, жадно. Слышу смех Кирилла за спиной.

– Ооо!Я уже думал мы прошли через "горнило ада"! Окей, разгар сезона. Маврикий. Фестиваль Mauritius Kite Jam. Десятки цветных змеев, бирюзовая вода, я еле держусь на ногах, расчехляю кайт, окей, и понимаю, что кто–то тычет мне доской в спину, поворачиваюсь и вижу – напротив – Дима! – Окей, что ты здесь делаешь приятель? – спрашиваю я. А глаза у него красные и мутные, от воды, думаю я. Но, вглядываюсь и понимаю: нам сегодня не покорить суровое рифовое течение.Люди кругом смеются. Кирилл наклоняется к самому уху Димы и что–то кричит ему прямо туда. Тот запрокидывает голову и начинает смеяться. Потом я слышу только обрывки фраз.

– ...а потом, я чувствовал, что полетел, вода была в нескольких метрах от меня, а впереди рифы, в прошлом году я распорол руку там... кайт уже пошел под воду, твою мать... Напротив Кирилла и Димы совершенно потрясающей ухоженности девушки. На первый взгляд даже трудно сказать сколько им лет. Они мало говорят и стараются много улыбаться. Вся их одежда продумана до мелочей – с таким стилем и вкусом, онине делают лишних движений, ничего, где бы проявился их характер – только картинка, но безумно обворожительная. Я беру еще один коктейль и как только заканчиваю его, принимаюсь за следующий. И тут я понимаю, что вместе со мной так накидывается только девушка напротив. Я даже помню ее имя – Наташа. Эта, ничем особо непримечательная девушка, была и на прошлой тусовке Вероникиной семьи. И прошлый раз ее уводил под руки сорокалетний, невысокий мужчина, друг папы Кирилла. "Да–да, она любовница, Олега Владимировича", – вспоминала я ее историю. Олег Владимирович всегда оживленно громко разговаривал, как будто постоянно был на коксе, резко размахивал кистями рук и паузы после некоторых фраз с характернымдвижением губ, говорили о его привычке смачно материться. "Ха. Я чувствую легкий шторм на корабле с лакированным столом и лампами–змеями", – думаю я, – интересно, когда красотки будут тонуть , они будут думать, как они выглядят, как стоит покрасивее и элегантнее покричать?

– Фрайко, ты мой друг!– я качаю головой и показываю пальцем на следующий коктейль.Мистер гном подает его быстро и услужливо и улыбается во весь рот, – Фрайко, ты очень секси, хотя только и умеешь, наверное, что делать, то есть, мешать вот эти... коктейли. Слушай, а ты можешь просто водки, что ли, налить?Он смеется – Это не интересно....

– Ия! – кричит где–то сзади Вероника, идем! Я хочу тебя познакомить...– Аа, звини, Фрайко, пришел там парень... там ... он симпатичный, Вероника сказала, –

я делаю большой глоток коктейля и откусываю клубнику...– Как ты сказал? "Возьми меня... но сзади"?– Фрайко снова залился в смехе: Нет, я сказал: "Возьми меня... но нежно."– А... то есть: "Возьми меня... но сзади, типа, нежно"? Я машу ему рукой, понимаю, что

делаю все коряво, но зато мне так весело и тепло. И все–таки я немного волнуюсь. Мне интересно увидеть этого Джо. Тем более, что ему обо мне тоже рассказали. Передтем, как окончательно спуститься с лестницы, я слышу обрывки разговора Вероники и Джо. У него красивый бархатный голос. Вероника целует его в щеку и дружеский чмоклетит эхом по холлу.

– Какая прелесть эти вазы! Чудо! – как–то слащаво говорит Джо, – он, видимо, снимает

8

верхнюю одежду, легкий летний плащ, я уже вижу его, поворачивая из–за угла.– Боже, погода мерзкая, – он наклонятся, чтобы снять какие–то маленькие галошки с

его дорогих ботинок, – Вероничка, дорогая...– и тут Вероника поворачивается ко мне лицом.

– Джо, а вот и Ия! – а я смотрю на эти маленькие ярко–желтые галошки и этого Джо. Очень молодого, невысокого, очень смазливого парня, который, наверное, 24 часа в сутки может говорить только о себе. Он улыбается мне и оценивает взглядом.

– Ия, очень приятно! – он протягивает руку и я понимаю, что даже не могу сказать ни слова. Я смотрю на галошки, дорогие ботинки и меня начинает душить смех.

– Ия? – Вероника, тоже старается сдерживаться, но мы обе вдруг понимаем все про Джо.

– Ааа... ха–ха, – Дд–джо, а вы могли бы просто прийти в галошках?– начинаю смеяться я, стараясь сказать это как можно дружелюбнее и понимаю, что я просто пьяна.

– Вероника, по–моему, Ия уже перепробовала все знаменитые коктейли мистера Фрайко, – обиженно, голосом с высокими нотками, говорит он.

– Нет, там есть еще... рекомендую, кстати, "Возьми меня, маленькую необъезженную лошадку" – я снова заливаюсь смехом и Вероника, как ни старается, начинает смеяться вместе со мной.

– Хорошо, я все понял, девочки! – уже почти спиной крикнул Джо.– Тупая затея, Веронич, знакомиться с педиками – говорю я подруге, – пройти два

метра от машины до двери в галошках, – я снова смеюсь, как сумасшедшая, – пойдем продегу– продегусри –ригустируем там, что Фрайко …Дальше было много тумана. Музыка из спокойной переросла в тревожный транс и вместе с моим штормом грозила перевернуть этот маленький корабль. В комнату уже наплыло много народу, часть людей я не знала. Я помню, что сидела рядом с высоким парнем, он почему–то говорил с акцентом. Моя голова все время падала ему на плечо,и он вежливо заглядывал мне в глаза. Мне даже хотелось, чтобы он запустил мне рукув разрез платья на груди. Наташа напротив тоже медленно впадала в транс. С ней почти никто не разговаривал и она жевала какие–то хлебные палочки. Я даже увидела одноклассницу Лену с каким–то парнем. Это меня очень удивило, но я знала, что родители образцовой девочки дружат с родителями Вероники. Лена что–то красиво говорила Кириллу, тот улыбался и Лена просто расцветала от его одобрения. Ее парень тоже ласково смотрел на нее. Кирилл повернулся к Диме.

– Просто, раньше так делалось окей, – говорил Кирилл, – крышевали бизнес и это они называли порядком, лихие 90–е.Его перебил худой блондин. Он начал пересказывать историю с закрытием игорных клубов в Подмосковье, о его друзьях, которые платили ментам, о том, что менты еще хуже бандитов, потому что тоже берут деньги и ничего не гарантируют.

– А что можно перестроить в гнилой системе? – переспросил Дима блондина, – это система сообщающихся сосудов. А если ты видишь гениальную схему увода денег, зачем думать там идеи всякие новые, программы, зачем, о чем–то еще другом там мозговать? Когда миллионы грина вдруг капнут на твой счет?

– Ну, даже, если придумаешь окей, и она тебе кучу бабок принесет, то... – начал Кирилл, – ее тоже могут у тебя просто забрать – добавил блондин, все захихикали, – Надо менять тут все, – блондин постукал пальцам по голове...

– Нет, ну, во–первых, я знаю примеры, окей – перебил его Кирилл, – реальные проекты.Они работают и уже приносят деньги. Помнишь Макса? И он уже 3 года вкладывает в то, что сейчас называлось «венчурными проектами». Несколько сотен процентов годовых! Вдумайтесь! Фишка в том, чтобы отследить самые перспективные интернет–проекты – все что угодно, платформы для игр, мобильные приложения. Затем профинансировать, посмотреть, как оно заживет и основательно вложиться, взять в разработку, если у него появится стабильное число пользователей.

– А кто ему денег на стар ап дал? Папенька бывший бандит? Нынешний........ – спросил

9

блондин.– Ничего не изменилось ведь, – неожиданно для себя громко сказала я. – Кирилл

улыбнулся мне.– О, да, она знает, о чем говорит, – я услышала голос Лены.

Стало даже как–то тихо. Дело было даже не в словах, в ее тоне. Мы все поняли, на что она намекает. О моем отце... "Я совсем не то хотела сказать, не то, что они подумали. Вот сука..." – пронеслось в моей голове. Я привстала. Я знала, что теперь не смогу справиться с собой. Лена отклонилась к своему парню.

– Заткнись, тварь! – меня неожиданно резко шатнуло в сторону, – Многие сочувственно посмотрели в мою сторону, и я бы рухнула бы, наверное, но Кирилл попытался меня удержать за руку, кто–то шагнул в мою сторону.

– Не трогайте меня! – я злобно посмотрела на Лену. Она сидела спокойно, как будто ничего и не было. Я развернулась и быстро, качаясь, пошла к выходу. Затем прошла по длинному какому–то коридору, везде слышались голоса, играла музыка, я поднялась еще на этаж выше и зашла в комнату, напоминающую чил–аут. Здесь была треугольная крыша, темные стены и два огромных дивана по обе стороны от круглового стола. Мнебыло просто дурно.

– Ия? – это был голос Вероники. Я повернулась. Она улыбалась – а мне хотелось зарыдать. Ее волосы немного растрепались, глаза блестели от коктейлей. Она подошла ко мне.

– Веронь, у тебя такие руки красивые, глаза, ты такая... красотка! – мне просто хотелось с ней поделиться тем, что накипело. Она обняла меня, и я уткнулась в ее плечо, почувствовав запах сиреневых цветов от ее волос и кожи. На минуту она отстранила меня от себя, как–то пронзительно посмотрела в мои глаза.

– Ия, милая, все дрянь это. Я тебя люблю...– Вероника, Вероничка моя, – мы хотели обняться еще раз, но мои губы прижались к ее

полуоткрытым маленьким пухленьким губкам, и я запустила глубоко в рот свой язык. Вероника застонала и я стиснула ее руки сзади, за ее спиной, чтобы она не смогла двинуться. Я опустила ее медленно на пол и мы долго целовались, страстно, жадно глоток за глотком. Мне хотелось потрогать губами шею, вдохнуть, я залезла рукой под ее платье – я почувствовала жар, я поняла что хочу идти дальше – это было как пропасть – горячий песок, зной, сухой обжигающий ветер. Ее полуоткрытые губы, бледно розовые... Где–то в глубине души я понимала, что это не совсем правильно, номы не могли с этим справиться.

– Что за дурость, я тебя спрашиваю? – Олег Владимирович смотрел на Наташу долгим злым взглядом, – тебе не хватило ума даже на то, чтобы не говорить об этом Виктору! Сколько раз я говорил тебя, блять, чтобы ты держала язык за... свой маленький поганый язычок... за зубами – Олег Владимирович уже кричал Наташе это в лицо и ее дорогие серьги–коронки Boucheron качались от силы крика ее Лелика.Я сидела в коридоре, на полу рядом со мной стояла бутылка минеральной воды, а из приоткрытой двери напротив я слышала разговор Олега Владимировича и НаташиЛелик не был злым, он был даже добрым. Он давал ежемесячно Наташе около 10 тысяч евро и почти всегда дарил подарки. Наташа жила в квартире, купленной Леликом и никогда не задавала ему вопросов о его личной, точнее семейной жизни, только то, что он хотел обсудить сам. Она знала, что своей дочери он отстроил шикарный дом где–то в Подмосковье и что скоро она выйдет замуж, она знала, что еще одна его дочь уехала жить в Англию. Пока Наташа жила на Украине и иногда приезжала к Олегу в Москву их отношения были романтическими – он скучал и покупал ей шикарные подарки, но потом он предложил перебраться ей в столицу и Наташа согласилась. К тому времени у нее почти не осталось подруг в Киеве и ей хотелось чего–то нового. Она начинала учиться, и даже пыталась устроиться работать,

10

но каждый раз находились тысячи причин и обстоятельств,в которых она бросала все и ее мысли уже блуждали где–то далеко от запланированных дел. Ей проще было составить график из косметологов, посещений соляриев, походов в магазины, чем рассылать резюме. Олег даже обещал ей помочь создать свой бизнес, но он понимал, что Наташа может увлечься этим, а возможно и не осилит, а возможно.... ему было удобно, чтобы Наташа была такой – после романтических, отношения должны стать комфортными – роль Наташи вполне была ясна для него. В его четкой жизни делового человека все должно было работать как часы.

– Лелечка... не злись, зайка – Наташа пытается проглотить слюну, ее покачивало от количества выпитых коктейлей и от волнения получается какой–то всхлип, – Знаешь, Маринка вчера родила мальчика...

– Ты понимаешь, твою мать, что я скоро перестану тебе доверять? – Олег как будто ничего и не слышал. Он резко отвернулся от Наташи.Я думаю, он вспомнил Наташу такой, когда она впервые появилась перед ним со смешными выщипанными бровями над огромными глазами и в ужасной одежде, которая вся висела на ее стройной фигурке. Ему тогда захотелось покормить эту, такую легкую, простую, ясноглазую девушку. Прошло почти 5 лет. Теперь Наташа стала другой. Это было странно для него. Но она не стала лучше, она как будто стала тяжелее для него. Его уже почти не интересовало то, как она проводит время и о чем думает. Она уже была привычна. “Какие странные отношения, и всегда ужасно, когда мужчина просто пользуется женщиной, а та просто не может отказаться от его денег и поддержки, даже если не любит.” – рассуждала я, растягивая пьяные мысли, как жвачку.

Сегодня я точно не пойду в школу... Я осталась дома. Просто сказала бабуле, что у меня нет сил даже, чтобы поднять руку. Учитывая, что это было правдой, а также огромные синяки под глазами и бледное лицо, после вчерашней пьянки, мне даже не пришлось ничего разыгрывать.

– Ия, я сделаю чай с малиной... – бабуля заботливого поправляет одеяло, а я прячу телефон в руке.

– Бабуль... и это... кефирчика холодненького...– Зачем это? – она сделала паузу, – я захвачу градусник.

Когда бабушка снова поднялась и постучала в мою дверь я уже собиралась притвориться спящей, но тут я услышала такой знакомый тихий голос Вероники за дверью.

– Да, заходи–заходи, она лежит – наставляла бабушка Веронику. Меня даже бросила в жар. "Какого черта! Зачем она привела Вероню, даже не предупредив меня?!" – думала я. Мне хотелось испариться, выпрыгнуть из окна – только бы не увидеть ее снова. Бабушка широко открыла дверь и я увидела ее. Вероника была снова так красива, на ней были красивые обтягивающие джинсы, легкая белая блузка и высокийхвост.

– Привет! – ласково начала она, – В школе сказали, что ты заболела... – бабушка поставила чай, положила чашку с чем–то и тихонько прикрыла дверь.

– Я не болею, – тихо, еле выговаривая слова сказала я, и поняла, что не могу вот так просто, как раньше смотреть ей в глаза. Вероника понимающе кивнула. Мы обе понимали, наши отношения в чем–то закончились, что–то случилось. Она подошла к окну и приоткрыла шторы. А я смотрела ей в спину, на ее джинсы, обтягивающие ягодицы и ноги. Она повернулась и сделала несколько шагов ко мне, затем наклонилась не доходя до кровати, и присела на корточки, так что я перестала ее видеть. Я быстро выползла из–под одяла.

– Веронь... ты что? – я была напугана и у меня не было слов, чтобы ей что–то сказать. Она привстала и крепко сжала меня руками.

– Я...Я соскучилась!

11

– Вероника, – я попыталась освободиться от нее, но почувствовала запах сиреневых цветов и поняла, что я не могу ни говорить, ни обнимать ее, не могу отпустить ее. И боюсь продолжать, боюсь себя, своей страсти. Она посмотрела мне в глаза и мы снова стали целоваться, как сумасшедшие.

– Ия, ты такая красивая, ты знаешь об этом? Если бы я была бы парнем я бы женилась бы на тебе.

– А я на тебе! – я запнулась, – Ну если бы... тоже была парнем!Мы засмеялись. Мы начали рассказывать что–то друг другу, перебивая, и схватывая мысли с полуслова, обнимались, шутили. Мне было легко, но что–то темное, липкое начало тревожно шевелиться в душе.

Влад довез меня до школы, уже накрапывал дождик, совсем легкий, даже не заметный. Когда он дал задний ход, я все еще смотрела на удаляющуюся машину. Внутри меня появилась какая–то пустота. Я представила, как на моих глазах рушится здание школы – сначала одна стена, потом другая, кирпичики разлетаются в разные стороны, как в лучших блокбастерах, летят бумаги, бегут перепачканные во что–то темное и серое девочки. Им страшно, некоторым – больно, а я просто смотрю на это. Это не теракт – нет, просто, рушится здание. Может, все умрут, а я останусь?

– Эй, что мокнешь? – это голос девочки из параллельного класса. Это – милая девчушка. Она хорошо учится, занимается верховой ездой и катается на коньках. Ее тоже подвезли к школе и она, боясь опоздать, прибавила шагу.Я достала сигарету и медленно подожгла кончик, прикрывая ее рукой от мелких капель.

– Красивая, созданная в спешке, огибая ее легкий стан... – говорю я и затягиваюсь. Девочка впереди остановилась.

– Что это?– Это? Это... Деепричастный оборот, – иронично говорю я.

И чем быстрее удаляется девочка, тем яснее я понимаю – сегодня я тоже не смогу перешагнуть порог школы. Я часто думала о том, какая она будет моя Любовь. Я знаю, это чувство должно было прийти. Странно все, что произошло у нас с Вероникой. Неужели я такая испорченная? Мама, наверное, сошла бы сума, если бы узнала, что я была с девушкой. Страсть подчиняет, это силнее твоего разума и воли. Зной, обжигающий зной. Мне кажется, что между мной и Вероникой есть что–то большее, чем просто дружба. Я чувствую ее.

Вениамин Полтавин. Я думала иногда о нем. Я представляла, как, например, мы случайно встречаемся в городе. Он едет на своей шикарной машине, останавливается напротив меня. Я слышу тихую музыку в салоне, а когда он совсем опускает стекло и предлагает подвезти... я соглашаюсь. Я немного расспросила бабулю о Полтавине, но все, что могла сказать старушка было: "Он очень серьезный человек. Он занимается политикой и у него разные бизнесы. У них когда–то были общие дела с твоим отцом. Потом он куда–то исчез. А сейчас, я даже не знаю, чего он хочет от отца. Может, просто общаются.Полтавин был красив, я вспоминаю его темные глаза, легкую щетину, красивую светлую рубашку с запонками...Он был старше меня на 25 лет.

– Ия! Спустись вниз! – кричит бабуля. Она готовит ужин; запах свежего салата и выпеченного ею хлеба.

– Ааах, чего, бабуль, я только открыла книгу по алгебре! – сказала я, и выключила на ноуте страничку с Одноклассниками.

– Ия, отец хочет с тобой поговорить!Я быстро натягиваю джинсы, откидываю ноутбук и спускаюсь вниз. Из папиной

12

комнаты выплывает желтое пятно света, я подхожу к двери.– Да, я готов поднять эту "тему", – отец говорит с кем–то по телефону, – Нет! Пусть

Валера сам пишет бумаги. Нет! У меня нет таких денег...Да, я. Карьеры – очень хорошая тема...Установим камеры. Да. Будь здоров!Он кладет трубку и я вижу, как он напряженно выпускает дым.

– Па!? Можно? – мое сердце начинает колотиться по–сумасшедшему.– Угу, – он как будто и забыл, что звал меня, даже не повернулся в мою сторону.

Я захожу. Останавливаюсь напротив. Он смотрит на меня мутным взглядом. Когда он так долго смотрит, у меня начинает щипать в животе, а потом я начинаю заикаться.

– Ия, ты была сегодня в школе?– Аа,э.. а я?– Да! Ты! – папа слегка откинулся на кресле, было ощущение, что он еще думает о

предыдущем телефонном разговоре.– Эа, – я понимала, что слова выходили из меня тяжело, они были в голове, но говорить

было сложно. "Блин, запор," – подумала я. – Эа, я была, да.– Угу. Ты была.– То есть... я заболела.– То есть? Ты заболела? – отец смотрел жестко, с недоверием. В такие минуты мне

казалось, что он ненавидит меня, как делового партнера, который его обманул, ну, например, завалил, нахрен, его карьеры.

– Ия,– отец наклонился вперед и устало потер лицо рукой, – звонила твоя классная руководительница, она сказала, что тебя несколько дней не было в школе, соответственно о том, что ты болеешь знала твоя бабушка, она сказала, что ты плохо себя чувствовала только один день...

– Я ... – Я прошу тебя об одном – не унижай себя враньем! Если тебе не хочется учиться, ты

можешь бросить учебу прямо с этой минуты. Ты можешь... – отец стал повышать голос, – сказать, что не хочешь жить здесь со мной, что тебя раздражает все в этом доме и ты хочешь жить по своим правилам! Да? У тебя же есть свои правила? – он встал из–за стола и у меня задрожали руки.

– Я спросил тебя: "Есть?"– Я проглотила слюну.– Есть...– Да? – отец хмыкнул,– угу, как интересно, что же за правила?

Я знала, что выгляжу ужасно, что у меня испуганный вид, что я не могу ничего объяснить, потому что я не понимаю, боюсь.

– Ия! – тут отец заорал, так что на меня полетели капельки его слюны, я спросил тебя – Что за правила? Что ты такая умная, играешь по своим правилам?

– Я... просто не захотела идти туда... в школу. Мне...– Угу. "Не захотела",– процедил, сдерживая нахлынувший гнев, отец, – То есть, не

захотела. – Да! – у меня почему–то побежали слезы, хотя я хотела их сдержать, – Да, я всего

лишь хотела взять маленький тайм – аут, я хотела побыть одна, я хотела сесть и пописать стихи, а может...– "Да, пошел бы ты к черту! – рыдала я внутри, – Да тебе плевать на меня, всегда было плевать на меня. Ты никогда не разговаривал со мной, тебе обо всем в моей жизни докладывала бабуля и то, ты пропускал половину из этогомимо ушей."

– "Пописать стихи"? – отец ухмыльнулся так, словно, я сказала, про корову с крыльями, – твою мать, ты что шутишь Ия, ты что издеваешься? Тут он зашелся в смехе, а потом дернул меня за руку так, что у меня захрустело все в плече.

– Ты знаешь сколько стоит твоя школа? Ты знаешь, сколько я плачу за твои шмотки? За все это! Я делаю это, чтобы ты стала кем–то лучшим, чем я. Понимаешь, Ты... – он сделал такой акцент на "ты" и приблизил свое лицо ко мне, но я не видела его, у меня

13

так текли слезы, что я не видела ничего вокруг.Я помню только, что я резко дернулась от него и побежала по лестнице, я помню, как упала на кровать и стала рыдать так, что задыхалась от слез. Я ненавидела его. Мне хотелось просто собраться и уйти от него. Из этого дома. Мне хотелось, чтобы мама, которая все это видела, поговорила с ним. "Да, я дерьмовая девчонка. Он долго терпел жалобы учителей на мое поведение, на мои выходки, мордобои, поджоги сумок, воровство тетрадок, сигареты, на мои прогулы, ему хотелось, чтобы я была лучшей. Но я не была лучшей. Я не хотела быть лучшей." Я знаю о нем очень много, больше, чем он думает. Я знаю, что еще когда мама была жива, он все время изменял ей. Я помню, как бабуля шепталась со моей тетушкой. Она говорила, что он набирал молодых девочек и вез их сначала в ресторан. Они одевали костюмы зайчиков, ушки, хвостики, потом он брал лимузин и вез их, в компании со своими друзьями, в баню. Когда он возвращался, он запрещал маме спрашивать, где он был. Однажды он сказал, что если она заикнется, хоть раз о его ночных прогулках, то может собирать вещи и отправляться восвояси. Я теперь помню все, каждое слово складывается в картину. Когда его дела пошли на спад, он успокоился. Он стал больше пить, и сидеть в кабинете. Я не знаю, любил ли он маму на самом деле. Но я знаю, что она любила его сильно и беспомощно. Она была очень тихой. У нее были красивые платья, дорогие украшения, но она почти не носила их, некоторые ни разу.

Я досматривала фильм, это был тупой, совершенно обычный боевик, на экране догорала красивая ауди красного цвета, люди из нее уже перебирались в вертолет и когда рыжая в конопушках девушка держала за руку героя, я вспомнила почему–то Полтавина. Это мысль вроде бы появилась внезапно, но на самом деле, все это время пока герой дрался, бежал и вытаскивал конопатую из проблем, я чувствовала присутствие Полтавина. И сейчас я представила его там. Он держал за руку меня. Жилы на его руках были натянуты, вертолет набирал высоту и я смотрела в его глаза. Он был уверенный, сильный, он был... Что–то сладкое разлилось у меня внутри. Мне захотелось затянуться сигареткой и я потянулось за сумкой.

– О, Fuck! Я забыла сумку в холле. – Я вылезла из под покрывала и побежала по лестнице вниз. Сумка валялась рядом с моими босоножками и я без труда нащупала пачку внутри. Бабуля копошилась на кухне, я чувствовала какой–то легкий котлетный запах, он соединялся с запахом свежей зелени и огурцов. На столе лежала, очищенная от стебельков клубника и кусочки зеленого яблока. Дверь на нашу веранду тоже была распахнута и чувствовался свежий, даже немного хрустальный запах с улицы. Он был разбавлен теплыми лучами солнца. Вокруг было много золотого цвета и тепла. Такого тепла, как и у меня внутри живота. Я тихонько проскользнула мимо кухни, где шаманила бабушка, но мне почему–то захотелось заглянуть на веранду, я свернула похоллу налево и услышала шорох газеты. На веранде сидел мой отец. Громко работал телевизор. Он листал газету, по–моему, безо всякого интереса. Я подошла настолько, чтобы мне было видно его лицо. Пожалуй, впервые за долгое время, я заметила, как осунулось его лицо, две глубокие морщины легли в углах его утончившихся губ, менееглубокие, но широкие морщины, расчертили его лоб. Его глаза казались глубоко посажены в глазницы с темными кругами. Самым выдающимся на его лице был большой нос, с легкой горбинкой. Он старел. Старел стремительно и зло. «... при обрушении цирковой постройки жираф Самсон не пострадал. Он успел подпрыгнуть.» - долетели слова из телевизора. Я почти повернулась, чтобы сбежать, но услышала его голос.

– Ия, мы идем завтра на ужин. Если ты помнишь, нас пригласил Полтавин. Он перевернул еще одну страницу газеты. Меня как будто что–то резануло.

– Полтавин?– Пожалуйста, соберись вовремя и одень что–нибудь приличное, – продолжил он

14

голосом, похожим на размеренные удары молотка.– Пап... – мне вдруг захотелось улыбнуться ему в глаза, но я понимала, он даже не

повернется.– Если тебе нечего одеть скажи об этом сейчас и мы что–нибудь присмотрим. – Окей! – во весь рот улыбаясь, сказала я. Мне вдруг ничего не захотелось добавлять.

Потому что мне захотелось, чтобы сегодня закончилось и началось новое завтра. – Пап?

– Что? – Можно тогда мы купим новое платье...– Угу, – папа уже перевернул следующую страницу, – а я все стояла, мне хотелось что–

то добавить, мне хотелось показать, что я с ним, что мне хочется еще что–то спросить.– Не опаздывай, – уронил он, – я не буду ждать. Деньги даст бабушка. Сделай сегодня

это.Я улыбалась внутри, мне казалось, отец тоже должен радоваться, что мы завтра идем на ужин. Я развернулась и понеслась на кухню. Следующие несколько часов были такими яркими. Еще никогда меня так не тянуло в магазины. Я даже не понимала, чегоя хочу. Папин водитель довез меня с бабушкой, которая должна была присмотреть за мной, до первого большого молла. Три этажа сумок, обуви, одежды. Ответвления с кафешками и ресторанчиками. Мимо пронеслись две девушки на каблуках, которые шли, не отрываясь глядя на витрины. «Так бегут лошади в упряжки по бокам, с развернутыми в сторону шеями,» – подумала я. Бросив бабушку в кафе, я не помня себя, понеслась по эскалатору, потом налево, еще наверх, направо. Магазин вечернихплатьев «Wild Caprice». Я увидела красное платье на манекене, потом мой взгляд перехватило желтое платье, собранное у горла, оно так красиво открывало плечи. Я начала мерить – но оба платья повисли на мне как мешки, потом мне принесли еще светло–голубое, когда я его одела, то увидела, что я стала совсем другой, даже стала как будто выше. Оно соблазнительно обтягивало грудь и талию и пышно спадало до колен. Меня раздражал только бант, у его круглого воротника, но я решила, что отрежу его.

– Голубой цвет хорошо оттеняет ваш цвет кожи, – произнесла продавщица.– Мне не нравится бант, – скривила я губы.– Мы можем его убрать, – улыбнулась мне во весь рот она.– Ага, уберите, пожалуйста.– Эта длина так вам идет, – продолжала женщина, расстегивая тонкими пальцами мою

молнию. Глядя на наши отражения, я заметила, как она красиво накрашена. Я так, пожалуй и не смогу, с тревогой подумала я. У нее были красивые каштановые волосы,закрученные в хвост. И бейджик на груди с именем “Карина”.

– Карина, а вы можете мне покрасить также глаза завтра, как у вас , – спросила я?– О, простите, я же на работе. – слегка остолбенела она, – вы можете сделать это в

любом салоне....– Я не хочу в любом салоне, я хочу как у вас. У меня есть сто баксов. Пойдет?– Карина, слегка приоткрыла рот, но по по глазам я поняла, что она приняла решение.– А вам понравится? Вы уверены, что именно так хотите? – Да, у вас красивые глаза и красиво н акрашены. Я просто хочу, чтобы вы также

накрасили меня завтра, идет?Карина уже просто расплылась в улыбке. Я поняла, что все у нас завтра пройдет гладко. Я схватила пакет с платьем, и, оставив Карину с отрезанным бантом, побежалак бабуле-секьюрити.

Ночью мне снился огромный корабль. Все знали, что он утонет. Люди бегали по палубе и кричали. Я стояла у кормы, и видела, как где–то почти в тумане, в какой–то желтой дымке стоит Вероника. У нее было мертвецки белое лицо, растрепанные волосы. Мне хотелось подойти к ней, но я не могла пробраться. Корабль качало и

15

люди преграждали путь, катились бочки. Мне хотелось дотянуться до нее, до Вероники, а потом, потекла соленая вода, с неба, слева, справа, она охватывала всех,как голодная огромная змея, в ее открытый зев падали стулья, какие–то ведра, веревки и все, кого я видела. Я чудом стояла на ногах и я искала Веронику глазами. Но тут я поняла, что ее уже унесло в океан. Мое сердце сжалось.

– Вероника! Ве–Ро–Ника!!!! – я пыталась кричать, но рот не открывался, я сделала еще глоток воздуха и открыла глаза.

Это было ЗАВТРА. Мое голубое платье красовалось на вешалке. Я включила свою любимую музыку. Меня даже душило легкое волнение, но все это как–то отступало перед тем, что мне еще предстояло сделать. Меня ждала Карина. Я думала о многих мелочах и главное – мне хотелось быть красивой, мне вдруг так захотелось, чтобы всеэто тоже увидели. Я сидела на заднем сиденье. Впереди водитель и папа. Папа говорил по телефону, точнее во основном он молчал, только вставлял отдельные фразу или говорил что–то похожее на “угу”. Я смотрела на свое отражение в окне машины, я старалась почувствовать, как сидит на мне платье, но главная моя мысль – я увижу Полтавина. Когда я произносила эту фамилию, в моем горле появлялся ком, это было как заклинание. За окном машины были другие машины. Вот движение остановилось и весь Кутузовский оказался парализован. Я смотрела, как раскрашенные дамы говорили по телефону, как кто–то вытряхивал пепел прямо на дорогу. Промелькнула даже мордочка маленькой собачки. Мы несколько раз то обгоняли, то оставляли позади эту машину с собачкой. В какой–то момент мне даже показалось, что собачка эта готова заговорить со мной и даже сказать, что–то предостерегающие. Но потом поток начал двигаться, мы проскочили съезд на кольцо и водитель добавил газа, косясь своими бесцветными глазами, то в одно, то в другое зеркало. Когда мы подъехали к дому Полтавину, уже начало смеркаться, поэтому выйдя из машины в своем легком платьице, я даже съежилась. Открылись железные ворота, мы поехали вдоль дороги с деревьями и аккуратно выстриженными кустами.Боже, здесь было так красиво – я увидела огромный фонтан, кусты с яркими цветами и скамейки, на одной из которых сидела парочка детишек. Мальчик чертил что–то палкой на земле. Девочка – смотрела на фонтан и что–то пела себе под нос. Я волновалась. Папа несколько раз что–то спросил у меня.

– Здесь очень красиво... – смогла произнести я.– Хочешь так жить? – неожиданно для меня иронично спросил папа, и повернувшись

спиной, пошел вперед. У двери, которую, наверное, можно было бы назвать парадной стоял, человек встречающих всех гостей. После нас шла пожилая пара. Они поздоровались с отцом. Он представил им меня. Тетушка даже покачала головой и принялась на что–то жаловаться. Кажется, они рассказывали об учебе своего внука в Америке. Папа сказал еще пару слов им и мы вошли в шикарный холл. Такого я никогда не видела. Это было помещение настолько сделанное со вкусом. Выдержанное к классическом стиле и даже, кажется, хранившее такой же запах – резные двери, цветы, статуи, свечи, картины, мраморная лестница с позолоченными перилами. Она вела наверх, и разветвлялась налево и направо, а в центре была огромная картина. Молодой мужчина сидел на коне и его руках было, что–то похожее на мертвую птицу.

– О, дорогой мой, – к нам навстречу вышел Полтавин. Он приобнял отца и, заглядывая ему в глаза, начал объяснять куда лучше пройти. Он мельком взглянул на меня.

– Привет, красотка!– Здрасте! – я улыбнулась и мне стало тяжело стоять. Он добавил еще пару слов папе. И

тут мне показалось , что он скользнул лукавым взглядом по моему платью. Он был очень красив. На нем идеально сидел темно–синий костюм, лаковые ботинки. Волосы его были зачесаны назад и, кажется, намазаны гелем. И мне казалось, все кто

16

подходил к нему сегодня, могли бы часами сидеть с ним, он переходил от одних гостейк другим или иногда, на какое–то время исчезал. Мне налили напитка, по вкусу напоминавший грейпфрутовый сок, но слишком сладкий и даже приторный. Я уселась в бархатное кресло с высокой спинкой, в углу. Мне хотелось немного отдышаться и просто притаиться. Мое платье было скромным, слабым отражением уверенного гламурного блеска в его гостиной. Большинство людей здесь было парами. Очень ухоженные женщины. Они были красиво накрашенны, их почти похожие лица светились. Родственность им придавало, пожалуй, посещение хирургов и косметологов. Высокие круглые силиконовые груди в разрезах платьев, пухлые силиконовые губки, вытягивающиеся в обворожительных улыбках. Здесь было несколько женщин в особенно ослепительных платьях, которые были как влитые на безупречных фигурах. Среди основной массы «блистательных» леди, я заметила и несколько очень интересных персонажей. Молодая девушка с короткой стрижкой и несколькими серьгами в одном ухе. На левой руке у нее была татуировка в виде ни то дракона, ни то просто змея с открытой пастью. Было несколько мужчин очень ярко одетых, их бы я назвала “нетрадиционные сексуалы”.Я наблюдала за Полтавиным украдкой. Когда он разговаривал с людьми, то всегда внимательно, я бы даже сказала, жадно смотрел собеседнику в глаза. В какую–то минуту человек становился даже заложником этого гипнотического внимания. И он был одинаково вежлив со всеми. В один момент к нему совсем молодая девушка, блондинка – длинные волосы, гладкие и блестящие, как хвост коня (не пришло на ум другого сравнения) Она всеми силами старалась заполучить внимание Полтавина, пару раз по ходу беседы касалась его рукава и даже пыталась прислониться к нему, шепча что–то на ухо. Полтавин смерил ее вежливым и ироничным взглядом. Мне кажется, он чувствовал, что я слежу за ним. Несколько раз он тоже поглядывал в мою сторону. Потом изчез из виду. Я сделала еще несколько глотков странного приторного напитка и поставила его на столик рядом. В этот момент я почувствовала, что сзади кто–то стоит, а когда повернула голову, даже вздрогнула. Полтавин улыбался мне широкой улыбкой: “Пойдем я тебе кое–кого представлю”, – сказал он почти наклонившись к уху. От неожиданности и волнения, я не смогла сказать ни слова, только кивнула головой. Я последовала за Полтавиным. Мы прошли вдоль мраморного холла с несколькими арками дверей, у последних открытых дверей я заметила в углах необычные светильники в виде фигур античных героев со светильниками в руках. А с потолками свисала тысячью хрустальных слезинок почти трехметровая люстра. Последние двери открывались видом в парк с подстриженными кустарниками, цветами и огромной елью. Я увидела беседку с колоннами, которые ужеуже успел обвить дикий виноград. Полтавин указал мне рукой на беседку и я поспешила проследовать за ним, чтобы оказаться на одном из комфортных кресел с широкой спинкой.

– Посиди, – заботливо сказал он, заглядывая мне в глаза, – я сейчас. Я кивнула и вернулась взглядом к его дому, откуда меня вывел длинный мраморный холл. Остальная часть здания пряталась за высокими деревьями и елью, такой мохнатой и сказочной. В его доме было много, как мне казалось, сказочного, как будто нарисовано широкими мазками, кресла с резными спинками, яркие модерновые картины вперемежку с классическими статуями. Я не успела еще увидеть много, но даже это впечатляло. Я думаю, он наслаждался каждой минутой в этом доме, где все было устроено для него, как король, он проходил по мраморной лестнице, или пил чайна уютном балкончике... Я слегка вздрогнула от чьего–то липкого, ткнувшегося в мою правую руку, которая лежала на подлокотнике. Это был неожиданный толчок и я даженемного подскочила в кресле. Сзади послышался раскатистый смех Полтавина. И я увидела собаку, которая виляла хвостом и пыталась заглянуть своими глазами в мои. Это был Катран, как представил его Полтавин. Голден Ритривер.

– Позвольте представить, моего друга, самого преданного и дружелюбного товарища –

17

Катран!Как только я встала он ткнул своим влажным носом в мою коленку и я засмеялась. Полтавин немного рассказал, как Катран поселился у него и каким он был щенком.

– Ты когда–нибудь слышала японскую историю про собаку по кличке Хатико? Фильм даже был такой...

– Неа...– Это собака, даже породу помню — Акита–ину, по–моему, везде следовала за свои

хозяином и провожала его на работу до станции каждый день. И даже когда ее хозяин умер, она еще девять лет приходила встречать его на станцию. На такую преданность мало кто способен, да? – Полтавин потрепал Катрана за ухом и тот довольно завилял своим хвостом, высунув длинный розовый язык.

– Очень красивый песик! – сказала я Полтавину, – нежный и, такой преданный. Катран вертел хвостом и иногда отбегал, чтобы вернуться и подпрыгнуть к лицу хозяина. Я заглянула в глаза Полтавина. Мне показалось, несмотря на их глубоко карий цвет, что они как будто светились изнутри легким зеленоватым светом, как будто лучились.

– Да, преданность, которая ничего не требует в замен, – сказал он каким–то доверительным тоном. Мне показалось, что я чувствую его одиночество. Это была какая–то минутная откровенность, но я прониклась невероятной симпатией к этому сильному и неизвестному для меня человеку.

Слишком многое случилось за последние несколько дней. Я не могла это все уложить в голове. Иногда мне кажется, я могу заболеть, ни простудой, ни аппендицитом, ни всякими там заразами, просто что–то переворачивается у меня внутри. Я чувствую тошнотную боль. Ненавижу школу. Но я уже нашла себе убежище. У нас рядом с домом открылась новенькая библиотека. Там тихо и почти никого нет и в ней еще пахнет только что завезенной мебелью и новыми, незатертыми чужими руками книгами. Когда я иду туда по лесной тропинке я успокаиваюсь. В наушниках моя любимая музычка. Мне кажется все хорошо. Сегодня ночью я прочитала сообщение одного человека на Facebook, который спросил меня в конце сообщения: “А что будет дальше как думаешь?” Я не очень поняла о чем конкретно меня спросили – а ответилатак – Man plans, God laughs. И вот, я думаю, таинственным образом мы появляемся наэтой земле. Рождение маленького человека, который ничего не может в этом мире без других людей, превращается затем в грандиозное полотно под названием “ЖИЗНЬ” и так или иначе записывается в нерукотворной книге Бытия. Люди, мерцающие огни, за всю историю человечества их трудно посчитать, как звезды, они настолько разные, ихэмоции, ум, страдания, радости, их проклятия, благословения – все, чем пропитана жизнь – и так же таинственно уходят. Каким бы сильными, властными умными или добрыми мы не были – мы все равно должны покинуть эту землю. И пока мы живем, мы ничего не знаем о том, что есть наша смерть и что есть за ней. “Тайна сия велика есть”. Меня так неожиданно захватили эти мысли. Я видела много обложек книг, столько усилий что– то сказать другим. И такая тишина в ответ. Моя мама верила в Бога, у нее в комнате стояли иконки, я не помню как они назывались... Однажды я видела, как она молилась стоя на коленях прямо перед этими иконами. У нее было такое светлое лицо...Я несколько раз начинала читать Новый Завет, который потихоньку стащила у своей бабушки, меня мучил один, только один вопрос, но я так и не нашла ответ: «Почему, по какой причине Бог решает забирать или не забирать людей?» Сегодня я пораньше вернулась со школы, дома никого не было и это было настоящей удачей. На кухне пахло борщом. Видимо наша старушка только, что доготовила его. В холодильнике было не так– то густо. Помидоры, огурцы, молоко, еще какие–то

18

йогурты. Мне кажется, что мы стали экономить на продуктах, потому что холодильник постоянно почти пустой, нам больше не доставляют икру с Камчатки, нет ничего, что папе привозили мешками и коробками – рыбу, крабов, каких–то странных червяков в маленьких упаковках. У меня зазвонил телефон – Вероника.

– Привет! Не хочешь пропустить по рюмашке? – сказал голос на том конце провода,– Прямо сейчас, вместо обеда? Вместо бабусиного борща?– Оо, Борщччч, – Вероника сделала паузу, – нет, через два часа, мы приглашены к моей

знакомой, Торсининой, они там что–то празднуют. Давай, а, развеемся?Я знаю, что выпивала уже практически через день, не успевая в себя прийти, но почему–то сейчас у меня даже мурашки побежали от приятного предчувствия.

– Окей! – заключила я.– Слушай, я тебе там скинула по Фейсбуку одну ссылочку, посмотри. Давай, целую.

Я положила трубку. Вероника всегда оставляет послевкусие, даже после телефонного разговора. Это какой–то нечеловеческий дар – когда из тебя сочится эта свежесть и запах цветов. Мне кажется, я рядом с ней большая, темно–фиолетовая туча.Мы появились у Торсининой ровно в семь вечером. Я сообщила бабуле, что мы работаем над новым школьным проектом с Вероникой и даже взяла для виду пару книг.

– Не задерживайся! – очень важным голосом, сказала моя старушенцыя.– Я позвоню, если что! – и я уже бежала навстречу Вероничке.

Торсинина – приятельница Вероники, с которой они познакомились на какой– то вечеринке. Она приехала в Москву 6 лет назад и сначала снимала квартиру с тремя подружками, как рассказала мне Вероника. Работала администратором в ночных клубах, пока не познакомилась там с богатым, женатым парнем. Уже после пары месяцев свиданий и горячего секса в его машине, общественных местах и гостиницах, у нее появилась новенькая Mazda и съемная квартира в Химках. Еще через полгода, она захлебывалась в слезах, на кухне, у своей подруги, рассказывая, как парень бросил ее. Торсинину можно было бы назвать симпатичной или даже красивой с первого взгляда.Но у нее была квадратная фигура – почти полное отсутствие талии и попы. Ее широко распахнутые глаза украшались наклеенными ресницами, накаченные губки, нарощенные ногти с яркими белыми концами. Ко всему этому, она всегда элегантно одевалась и сыпала историями “бывалых”. Торсинина, думаю, держится за Вероничку, потому, что через нее всегда есть шанс попасть на вечеринке для “избранной публики” и подцепить состоятельного ухажера или, как говорит сама Торсинина, “богатого мужика”. Она всегда звонит Веронике сама, уговаривает куда–нибудь сходить. В квартире Торсининой было еще две гостьи. Все три девушки были старше нас. Особенно красивой была брюнетка, вторая – задумчивая шатенка. Она уже была сильно подвыпившая и рукав ее легкого, растянутого свитера спал, показывая красную лямку бюстгалтера.

– Что будете? Есть Мартини, такой и такой, – Торсинина выставляла на стол бутылки, и что–то щебетала без умолка, – … или водяры?

– Водяры с томатным соком, – смеясь, сказала Вероничка.– Вот это по–нашему, – каким–то осипшим голосом, согласилась Торсинина.

Нам протянули две водки и мы уселись за небольшой стол с двумя видами салатов и мелко нарезанным сыром.

– Да, сделай, ты потише эту музыку, – скомандовала красивая брюнетка, которую звали Диана.

– Ну шас–шас, милаш, – отозвалась Торсинина и сменила раздражающую танцевалку накакой–то релакс.

– Мы говорим о карьере, – сказала Торсинина, – Вам хорошо, дорогуши еще есть время

19

подумать, потом учеба – это такая классная пора...– Че ты несешь Торсинина? – отозвалась брюнетка Диана, – какая пора, – я когда

вспоминаю эти сессии, и этого своего старика профессора Ильина с такой злобной рожой. Почему он так хотел, чтобы мы знали эту антропологию, как будто это самый важный предмет в жизни и я не смогу без него ни дня прожить.

– Ну, не знаю, я любила психологию в институте, – так интересно было, – вот вы знаете сколько типов людей есть?

– Торсинина, – подхватила Диана, – есть только два типа людей – лузеры и те, кто что–то в этой жизни добился, и не надо эти психологии читать, которые писали всякие душевно больные, которые сами себе ничем помочь не могли. Настя, налила себе сока, ну давайте девчонки, выпьем за то, чтобы все у нас в этой жизни было.

– А я совсем не помню историю этой страны, – вдруг произнесла шатенка, все это времяслушающая подруг, она оказалась еще более пьяная, чем я думала, потому что ее взгляд не фокусировался на нас, – я путаю даты, – продолжила она, тяжело выдохнув.Я плохо помню, как все было во время второй мировой войны, но я еще знаю, кто такой Кандинский и Агния Барто, но я их совсем не люблю. Но я знаю, что секс и алкоголь помогают мне забыться. Это как опуститься, удариться головой об холодный асфальт, а потом подняться и идти дальше. Я люблю деньги, они позволяют мне не любить людей и продолжать жить спокойно с чистой совестью и ощущением свободы, – она протянула руку к стакану, который уже заполнила Диана и подняла как тост наднами – “Чтобы у нас все было и нам за это ниче не было!”

– Да, иногда просто хочется побольше денег, и уехать отсюда жить на Гавайи какие–нибудь, – задумчиво произнесла Торсинина. Мы распили еще два круга спиртного. А потом, поговорив по телефону, Торсинина сообщила, что сейчас подъедет ее подруга, которая вообще очень успешная девушка и богатая. Все три девушки, даже притихли. Я посмотрела на Веронику, она взяла салатик со стола, откинув одним движением свои светлые волосы от лица. Заметив, что я смотрю на нее, она постучала рукой по дивану, показывая, что я могу пересесть к ней. Мы слушали девчонок, шутили, постепенно пьянея.

– О, а вот и Анастасия! – как–то возбужденно прокричала в пьяном хоре голосов Торсинина, услышав звонок в дверь. Через минуту перед нами появилась обещанная девушка – Настя. От ее красоты, нам как–то даже стало не по себе. Даже красавица Диана немного вжала плечи. У Насти были длинные ухоженные, закрученные в локоны, темные волосы, пухлые губки, и удивительно светло–серые глаза, которые оттеняли густые брови и веерно–пушистые ресницы. “Какое идеальное лицо и точеная фигура.” – подумала я. Она надменно окинула собравшихся, уронив свое: “Привет, всем.”

– Торсинина, у меня нет времени, пожалуйста, принеси уже... – Торсинина живо развернулась и немедленно скрылась в коридоре. Настя и вправду была красива. Ее одежда, обтягивающее платье, колье, длинные сверкающие серьги – все идеально сочеталось. Она излучала какую–то непобедимую уверенность.

– Не хочешь выпить что–нибудь? – снова предложила ей Торсинина, протянув какой–то конверт Насте.

– Нет–нет, мне пора.Когда Настя ушла, мы неловко помолчали, по–своему переживая увиденное.

– Могла бы остаться, если она твоя подруга, – не без раздражения сказала Диана.Вероника дружелюбно улыбнулась мне. “Ты самое лучшее, что было со мной за последние несколько лет,” – шепнула я ей. Перед тем, как нас забрал водитель Вероники, мы успели одарить друг друга поцелуями и мне показалось, Вероника как–то неловко отстранила меня.

20

Я очнулась в своей кровати, рядом лежал мой ноутбук. Я помню я смотрела вчера эту Вероничкину ссылочку на Фейсбуке. Это были какие–то красивые слайды, что–то про любовь и несколько слов, врезалась мне прямо в мозг. “Мы начинали, мечтая, наш путь к успеху, наш день был долгим и наполнен смехом. Мы жили без времени, не думая о годах и минутах, радовались как дети, когда находили деньги в зимних куртках. Нам не нужна была слава и золотые карточки, мы просто любили и светились, как лампочки...” Я чувствовала себя разбитой. Мы много выпили вчера. Я открыла шторы и утренний свет плеснул мне прямо в опухшее лицо. Как красиво ж сейчас. Листья, ветерок, солнышко. Я подумала о том, чем же сейчас занимается Полтавин. Среди своих друзей? На работе, окруженной толпой своих сотрудников, может он сидит на кресле на своей веранде с колоннами, закинув ногу за ногу и листает отчеты или журнал, поглаживая Катрана? “Хватит думать о нем, ты сумасшедшая девчонка, он друг отца и к тому же старше тебя намного!” – останавливала я себя. И вместе с этим запретом, во мне рослоотчаянное желание думать о нем – еще и еще и еще...

Я знаю, дела у отца шли все хуже и хуже, он стал еще более молчаливым и лицо его еще больше осунулось. Что все плохо, я поняла, когда он рассчитался с нашим шофером и я последний раз взглянула в бесцветные глаза Влада, накануне Пасхи. Они обнялись с отцом, и он быстро вышел. Через пару дней, спускаясь вниз по лестнице я услышала, как бабуля причитала или, точнее, бурчала под нос: “Зачем же дом? Зачем же дом, Сереженька? ” Она резала мелко помидор, усиленно стуча ножом по доске, но все равно было видно, что ее руки дрожали. Папа даже не старался читать газету. Он держал ее, напряженно вглядываясь в картинки по телевизору, потом положил ее на стол. «Я же сказал, не весь дом, часть. Вениамин уверен, все пройдет хорошо...» «Хорошо–хорошо», передразнила бабуля, – а если нет, Сереженька, что мы будем делать?» Потому, как отец шмыгнул и нервно бросил газетуна стол, я поняла, сейчас он набросится на бабушку. “Что ты лезешь? Я сказал – все нормально будет!” “Но зачем ж дом, у тебя же есть там доля в том заводе, помнишь...” Я думала, отец точно осадит ее, но вместо этого я увидела как он слегка опустил голову: “Уже нет. Налей мне чаю и хватит об этом!” Бабушка развернулась к нему, и я поняла что меня могут заметить, подслушивающей на лестнице и поспешила спуститься... к чаю.

Сегодня, я снова сбежала в библиотеку. Набрала книг, но думала о Вероничке. Она настоящий друг для меня. То, что произошло между нами наверное, не правильно. Но это обжигающее, запретное, даже грязное чувство, иногда просыпалось во мне. Мне хотелось просто прижаться к ее ароматным волосам, ее коже, ее свежести. Вместе с этим чувством во мне росло саднящее одиночество. Это что–то шершавое и темное. Я не могла спать последние несколько ночей, я просыпалась и пробиралась тихо к окну.Я чувствую, как будто это мир проживает отдельную от меня жизнь, а я помещена в прозрачный резервуар, где растворены в разных пропорциях тоска, одиночество, страсть. Я думаю, что Вероника была другой легкой, светлой – в ней не было этого тяжелого груза мыслей–червей. Даже болезнь мамы она переносила просто, это удивительный дар так легко порхать по жизни.

Через пару недель мы заканчиваем школу, отец сказал, что хочет отправить меня на полгода учить язык в Англию. Вероника поступает в МГИМО будет, наверное, замечательным адвокатом. Это хорошо, что нас сейчас разделят, кончено, я буду скучать по ней. Я написала ей целое письмо на Фейсбуке, о том, как она много значит для меня, что я люблю ее безумно и надеюсь, нас разлучают ненадолго. Она ответила,что мы должны закатить прощальную выпускную вечеринку, и я согласилась, послав

21

ей смайлик с поцелуем.

Это был небоскреб, сверкающий, упирающийся тугим конусом в небо и на нем я видела российский флаг. Он был огорожен колючей проволокой и я была в пустой телефонной будке. Тело трясло от страха и отчаяния. Я пыталась предупредить людей, что им грозит опасность, но в тот же момент меня схватили за руки и потащилико входу в этот небоскреб, я упала, я чувствовала боль когда мои локти ударялись об асфальт, я чувствовала, как у меня нет сил отбиться от десятков рук, тащащих меня. Потом все стихло. В темноте появился силуэт мужчины, он раздвинул мне ноги и я поняла что у меня нет сил сопротивляться. Его влажный язык стремительным толчком оказался прямо у между ног, внутри, там где была моя слабость. У меня свело весь низживота. Я простонала, но потом собрала последние силы – надо было бежать – одна дверь, другая. В конце коридора я увидела еще одну последнюю – там все в полузеленых оттенках. На полу было очень много крови, а в углу стояли две девушки и улыбались. Она из них была похожа на Настю, лицо другой я не помню. Их руки были крови. Когда я повернула голову, то увидела, четко двух мужчин, у них были отрезаны по колена ноги. Куски мяса, похожие на оставшиеся части от ног, валялись рядом. Поздно! Я проснулась. Я думаю, что в снах нет никакой правды, как бы мы не старались, их трактовать и объяснить – это все равно, что пытаться составить картину своего будущего ковыряясь в помойном ведре. Я не люблю свои сны – темно и сыро.

Сегодня папа целый день не выходил из своей спальни. Бабушка пару раз стучалась, предлагая спуститься, что–то поесть, но в ответ слышалось неразборчивое бормотание. Я пыталась готовиться к экзамену. В голову ничего не лезло.

– Ия, – неожиданно ворвался голос бабули в мою комнату, потом появилось ее пузико и она почти шепотом повторила, – Ия, отец хочет тебя видеть.Мне стало не по себе, каждый раз когда он звал меня – это все заканчивалось скандалом, поэтому и в этот раз все внутри меня сжалось. Я двинулась в сторону его спальни, собирая все факты о своей учебе, об оценках, припоминая, не натворила ли я еще чего. Когда я открыла дверь, во мраке зашторенной комнаты, на кровати кто–то шевельнулся. Кругом было накурено и запах еще невыдахшегося алкоголя, ударил мне в нос. Было немного странно, что отец захотел видеть меня, я знала, когда он уходил в запои он не хотел, чтобы я его видела.

– Ия, – разрезал тишину полумрака его голос, – сегодня последний день, когда я должен передать документы Вениамину Сергеевичу Полтавину. Я … Я не могу... я болею. Пожалуйста, возьми папку со стола и отвези Полтавину, сегодня же, сейчас же.– он сделал паузу, – его телефон записан на листке. Он знает. В следующую секунду я бежала с папкой в свою комнату, чтобы натянуть джинсы и поехать к Полтавину. Я не думала, как выгляжу, мне казалось, что я должна отдать папку и эта невероятная для меня миссия наполняла такой гордостью. Я даже почувствовала гордость за отца и за то, что он ведет дела с таким серьезным человеком, как Полтавин.Через полчаса я была у ворот дома Полтавина. Я позвонила в домофон и охранник поинтересовался по какому я вопросу, после кратких объяснений, он открыл двери и япошла по знакомой дорожке вдоль колонн. У входа меня встретил человек, которого про себя я прозвала “батлером”. Это был довольно пожилой, приятного вида мужчина в черном костюме. На это раз мне предстояло подняться на второй этаж и пройти к святая святых в этом доме – кабинету Полтавину. Внутри меня колотилось бешено сердце, что–то сладкое и беспокойное порхало внутри живота. Мне хотелось увидеть Полтавина, взглянуть в его лучистые глаза, услышать его голос и шутки. Мои ладони вспотели и я прижимала папку к самой груди, как невероятную ценность.

22

Вход в кабинет Полтавина начинался с двух красивых темно–коричневых дверей. В кабинете был диван и несколько удобных, глубоких кресел с удивительными высокими спинками, вырезанными из дерева черного цвета и со скрещенными как у балерин ножками сзади. Он сидел за довольным темным, массивным столом. На его столе, помимо компьютера и документов, стояла скульптура головы собаки.

– Здравствуйте, Вениамин Сергеевич, – бодрым тоном начала я. – Ия, добрый день, – Полтавин, будто был в тяжелых раздумьях. Он назвал меня по

имени так официально, что я растерялась. Я знала, мое дело передать папку, но ведь я помню как мы общались и смеялись, когда он познакомил меня с Катраном. Сейчас мне показалось передо мной был совершенно другой Полтавин. Я протянула папку – Он молча взял ее с такой же глубокой сосредоточенностью. Через секунду его пальцы уже набирали номер кого–го телефона.

– Да–да, мы вносим, это не пройдет по отчетности, да. Да, спасибо, Миша. Да, хорошо. Спасибо, – отчеканил Полтавин, ударяя каждое слово, как будто–то собеседник на томконце был туговат на ухо. Он положил трубку еще смотря на табло своего blackberry. Апотом я почувствовала его лучистый взгляд на себе.

– Ия... – будто проснулся он. Как твой отец? – спросил Полтавин и будто прожег меня этим вопросом. Это было почему–то неожиданно. Я не знала, что сказать, и сказать правду было бы не самым лучшим выходом.

– Папа... он надеется все пройдет хорошо, – сказала я, готовая отражать другие жесткие вопросы. Но Полтавин улыбнулся так, как будто оценил правильность ответа и закачал, в знак одобрения, головой

– Конечно–конечно, – он вальяжно откинулся на кресле и заложил за голову руки со скрещенными пальцами, – теперь его мысли были далеко от его бизнеса, он лукаво улыбнулся мне и как будто мурашки побежали по моей коже.

– Как твоя школа? – спросил он, но я знала, его это не интересует и я представила, как я выгляжу со стороны в своей старой майке и потертых джинсах. “Вовсе не под стать тем красавцам, что окружали его на дне рождении”. Но он с удовольствием и, даже с наслаждением, разглядывал меня.

– Ну, мне пора, – сказала я, – меня ждет такси... там... Полтавин продолжал молчать и смотреть на меня в упор своим внимательным, лучистым взглядом. Чтобы не растеряться, я спросила, указывая на голову собаки.

– Это Катран? – еще несколько секунд Полтавин помолчал, а потом будто проснувшись, уставился на изваяние головы собаки.

– Я заказал это одному скульптору... ныне покойному... талантливый был человек. Удивительный... поразительно чувствовал форму.

– Аа...– протянула я.– Ия, ты удивительно красивая девочка, – неожиданно начал Полтавин, – в тебе такая –

я не знаю как сказать, – Полтавин посмотрел прямо в мои глаза и я почувствовала, что краска ударила мне в лицо. – У некоторых женщин есть такая потрясающая красота, она как талант для них. Сколько бы ты не смотрел в глаза такой красавицы...это как пить свежую чистую воду – ты не можешь насытиться. Он как будто ждал ответа.

– Вам виднее... – пробормотала я. И тут Полтавин зашелся раскатистым, заразительным смехом. Перестав смеяться, он достал пачку сигарет из полки.

– Будешь? – протянул он мне открытую пачку.– Нет, спасибо. – я решила быть правильной.– И давай на “ты”, хорошо?– Да, давайте... давай, то есть – согласилась я, – но мне правда пора, – стала спасать

положение я. Я торопилась уйти не потому, что мне не хотелось быть с ним. Просто я боялась испортить наше общением чем–то: неловкой фразой, лишним движением. Я знала, чтоон хочет еще поговорить, но что–то внутри мне подсказывало – бежать! Бежать!

23

Бежать!– Давай я тебя провожу, – Полтавин обошел свой стол, подошел ко мне на расстоянии

двух шагов так близко, что у меня перехватило дыхание, – Спасибо, что привезла документы, – совершенно серьезным тоном произнес он, и взглянул прямо внутрь меня своим лучистым взглядом. Мы вышли во двор и откуда– то появился радостный Катран. Он мохал хвостом тыкался носом в мои ноги и прыгал. Я и Полтавин смеялись. Кругом было разлито солнце, трава была изумрудная и невероятно яркая. Мне не хотелось уходить от него. Здесь было так красиво и уютно. На прощание он пожал мне руку и до самого дома я чувствовала тепло его руки на своей ладони. Я долго стояла в пробке, водитель такси ругался, проклинал всех, но не видя поддержки с моей стороны успокоился и включилрадио. “Когда я смогу увидеть его еще раз? Я могла быть остаться с ним, попить чая, ну или просто поговорить “ – думала я. Потом снова вернулась мыслями к тому, что все было сделано хорошо.

Уже несколько дней папа совершенно не выходил из своей спальни. Бабуля приносилаему что–то поесть, но чаще тарелки возвращались на кухню такими же наполненными.Сегодня наша прощальная школьная вечеринка. Вероника приглашает всех близких уме всплыли картинки с наших прежних тусовок. Вот мы курим с ней косячок и делимся секретами. В один день мы рыдали с ней, потому что это так тяжело терять близких людей. Она читала мне свои стихи, стоя передо мной в светлом облегающем летнем платье и яркое солнце в волосах, делало ее похожей на девушку из сказки прозолушку или загадочную русалку. А потом мы пересказываем друг другу свои ночные кошмары и фантазии.

– Я чувствовала, как этот парень подошел ко мне совсем близко, от него шло такое тепло, – полушепотом рассказывала я. Он был такой сексуальный, совсем молодой, потом он раздвинул мне ноги и сжал мои руки за спиной, мне так захотелось, чтобы онпродолжал, но за его спиной появилась моя пузатенькая бабуля со словами: «Вставай,Ия!» И я проснулась. Вероника смеялась.На этой вечеринке было много знакомых, но большую часть я даже никогда не видела.Вероника была шикарно одета. На ней было длинное дизайнерское платье цвета вина,удивительно подчеркивающее ее тонкую талию. Волосы были гладко зачесаны назад, что придавало еще больше выразительности ее большим глазам. Когда я увидела ее на ступеньках, она как-то очень важно разговаривала с симпатичным молодым человеком, выше почти на голову. Он заглядывал ей прямо в глаза и они о чем-то спорили.Вероника замотала головой на какой-то его вопрос и в один момент заметила меня.

– Ииия! - замахала она мне. Она повернулась к молодому человеку, указывая на меня и улыбаясь. Он перевел взгляд на меня и дружелюбно кивнул. Вероника сбежала вниз ко мне и крепко обняла, обжигая меня запахом сиреневых цветов.Мы много пили, все стало погружаться в тяжелый туман, люди натыкались друг на друга, кто-то лежал на диване и курил сигарету, стряхивая пепел на пол. Какая-то парочка в углу целовалась. Один из наших друзей снимал на камеру тех, кто еще мог связанно объясняться.

– Ваши планы на будущее, господин Калинин? Вы желаете стать президентом?– Это план максимум, - отвечал тот,– Если Путин будет жив к тому времени, как ты закончишь свой универ тебе нужно

будет сделать парочку кровавых революций, - добавил пьяный парень, похожий на казаха, - чтобы стать президентом...

– Тогда у меня есть время подумать! – парировал Калинин, - и Чесноков может мне помочь, правда не знаю осилит ли он академию ФСБ или вылетит через полгодика. Ребята засмеялись.Большую часть вечеринки, пока я разговаривала с разными, подплывающими в мой

24

туман полупьяными и совершенно вумат пьяными людьми, Вероника общалась с высоким парнем.

– Кто это? - спросила я, когда она наконец подошла ко мне, - это что твой новый любовник что ли? - провоцируя сросила я.

– Это друг Димы, он приехал к Кириллу и Димке в гости из Англии. Сегодня зашел поздравить меня.

– Ааа... - протянула я, - поздравление затянулось.– Ия, смотри, я припасла что-то для нас, Вероника открыла маленькую сумочку, которая

висла у нее на запястье и я разглядела внутри одну скрутку. И даже почувстовала характерный запах марихуанны.У меня уже второй или третий раз за весь вечер звонил телефон. Я не брала трубку, потому что это была бабуля. Я не знаю, что она хотела от меня. Но портить вечеринку не хотелось.”Пузатик подождет” - подумала я.

– Побудь здесь пять минут, я пойду проверю наш гостевой домик, - заговорщически прошептала мне Вероника.Я присела на диван.

– Все-таки ты должен выбирать, - говорил темноволосый парень в очках своему собеседнику, - Все эти тусовщики – бездари. Больше своего творчества они любят славу. Если о тебе пишут или говорят – это значит хорошо. Это значит ты признан, - говорил очкарик, всматриваясь в краснееющее лицо друга. - Даже если тебя на тв и журналах,, - очкарик долил себе виски, и серьезно посмотрел в стакан, - Гениальность требует особого служения, как говорил наш учитель по... "

– А мне вообще кажется, наши люди любят осуждать других, поэтому и получается вместо того, чтобы увидеть в человеке талант или какую спсобность, они говорят: “И ятак могу, как этот дурак! Просто мне не атк повезло.” Поэтому все кругом дураки и бездари, а ты лениво сидишь на заднице в своей однокомнатной квартире со старой мебелью Икеа.

– Да, очки говорящего слегка сползли на переносице, - но и показуха раздражает... и бездарность.

– Я вспомнил велиончилиста, с которым когда-то снимал квартиру, - очнулся его собеседник, - Ему было где-то за сорок, когда-то у него была семья и рос ребенок, но сейчас он был погружен только в свое дело. Он играл у Плетнева и жил на те гроши, что получали эти длинноволосые... Я думал тогда – а нахрена этот талант? Денег только на съемную квартиру.Я поднялась со своего места и пошла вдоль большого коридора, где, повернв налево, перед кабинетом отца Вероники, наткнулась на целкю выставку фотографий. На стеневисели в основном цветные снимки из рабочей жизни Андрея Федоровича. Вот он почти зажат между известными артистами и пецом. Вот он с известными политиками и даже пожимает руку бывшему президенту России. “Набор солидный,” - мелькнуло в голове. И тут мой взгляд остановился на очень элегантном, высоком брюнете. Мозг подал сигнал: “Я где-то видела его.” Я всматриваюсь в его глаза и понимаю – это Полтавин. Отец Вероники и Полтавин, выхваченные профессиональной камерой, стоятрядом с еще нераспитыми бокалами красного вина.

– Хей, идем, – я почувствовала рядом сиреневые цветы.– Вероник, ты знаешь кто это? - я тычу пальцем в это фото.– Это... - она на минутку напрягает память, - Вениамин... аа, забыла фамилию, он

известный бизнесмен. Папа много раз консультировался с ним по каким-то там вопросам. Я видела его пару раз дома. Больше ничего не знаю. Крутой...

– Угу, - промычала я, - пора нам веселиться!

Это было красивое путешествие. Только мы вдвоем с Веронькой. Выкуренный косяк. Мы играли в желторотых бабочек с больными почками. Нам было не удобно летать,

25

почки перевешивали на одну сторону и мы падали на мягкий ковер и корчились в судорогах, как будто мы умирали. Потом мы решили станцевать бабочкин любовный танец и целовались, как нам казалось могут целоваться бабочки. Это было смешно! Потом мы начали есть шоколад, поглащая плитку за плиткой. Я чувствовала во рту вкус травки и растаявшего шоколада. Шоколад был вязким, он растекался во рту, по горлу, хотелось растворить его водой. Я чувствовала, как вода наполняет меня, каждая капля погружается в меня и я снова и снова хотела чувствовать ее прохладу.

– Я бы не хотела уезжать от тебя, - сказала я Веронике, - я буду скучать. Даже то, что ябуду писать, это не то...

– Я знаю-знаю, милая, - прижалась ко мне Вероника. МЫ сидели рядом, уставшие, прислонившись друг к другу, опираясь друг на друга. После веселься нас затянуло в ужасную грусть. Мир рассыпался на кусочки и сердце заныло. Было совсем темно, на небе мы видели звезды и я почему-то представила людей, которые были пленными, их вели куда-то в ночь, может быть на расстрел, может быть в газовые камеры. Я помню эти ужасные горы людей на картинках во время второй мировой войны.

– Мне иногда кажется, что ложь это синоним трусости, - сказала я Веронке, - все равно, когда ты лжешь. Если ты не можешь говорить правды – ты слабак.

– А если тебе нужно сказать о смерти близкого человека другому такому же близкому и ты понимаешь, что это может его убить?Я задумалась.

– А что изменит ложь? Ну разве что продлит иллюзию, что все хорошо и ничего не случилось? Но потом-потом...

– А если один человек просит тебя поклясться, что ты никому не скажешь его секрет и говорит, что он убил человека? Ты пойдешь на него заявлять?

– Да, - твердо сказала я.– А если это я тебя попрошу? - Вероника посмотела мне в глаза и я снова почувствовала

как меня мучит жажда.Бабушка звонила пять раз за вечер и я увидела ее звонок снова. Я взяла трубку.

– Ия, - каким-то глухим голосом сказала она, - папу, - тут она шмыгнула носом, - увезли в реанимацию... - я слышала - она пыталась не заплакать и мое сердце ушло в пятки. Я почувствовала, как я иду в толпе пленных и оборванных людей. Я была пьяна и накурена.Отца часто увозили после запоев в больницу. Он лежал пару дней под капельницей, а потом возвращался домой и потихоньку приходил в себя. На этот раз бабушка ничего не объясняла мне. Мы приехали в больницу. Я шла как во сне, еле двигая ногами, в кармане вибрировал телефон. У регистрации симпатичная, высокая медсестра смеялась над шутками какого-то доктора. Все было как-то спокойно. Эти люди жили на солнечной стороны этого мира, я же шла по широкому больничному коридору, оставляя темный, влажный след мира темного.Папа лежал беспомощно раскинув руки вдоль тела. Под его глазами были глубокие черные круги, а на лице кислородная маска, такая как я видела в кино. Металлический больничный запах.

– Это, что кома? - спросила я бабушку.Она зашмыгала носом, сделав полукивок, и беспомощно потянула носовой платок к красным от слез глазам.Я не смогла уехать учить язык. Докуривая сигарету на своем подоконнике, я читала сообщение в Фейсбуке от Вероники. Они писала, отбивая почти каждое предложение смайликами, что Дима пригласил ее и брата к себе в Англию и поскольку у нее все “устроено с учебой” она уже покует вещи. “Я всегда с тобой!” - подписала она письмо. Я посмотрела на фото, которое она поставила с нашей последней вечеринки. Она в красивом бордовом платье с зачесанными назад волосами, в руке бокал с коктейлем, рядом с высоким приятелем Димы и подпись: “Я и Артур Бланк. Еще немного до победы”. Я вяло пролистала чужие заметки и фотографии в Фейсбуке.

26

Большинство наших общих знакомых уже отдыхали. Солнце, пляжи, кто-то ехал на верблюде. ____

– Бабушка сказала, что у нас немного денег осталось на ее счету. Плюс папа имел еще какие-то сбережения о которых он скажет, когда поправится. Она точно верила, он должен встать или хотя бы поговорить с нами.

– Мне недолго осталось, Ия – причитала она, - вот уже у меня и рука правая ужасно трясется, больше, чем левая, - я написала письмо Вадику (это двоюродный брат моегоотца, живущий во Владивостоке), он пообещал приехать, может он поможет чем нам.

– Чем он нам поможет, бабуль? - начала я, - привезет крабов? Или целительной шаманской настойки, чтобы отец поднялся?

– Ты не понимаешь, - начала раздражаться старушка, - он влиятельный человек в своемгороде, он...

– И что? Что с того? Я видела его два раза в своей жизни. Это чужой человек.Я не хотела больше говорить с ней. Она пыталась как-то помочь нам, но она не могла решить ничего. Многие папины друзья пообещали помогать нам, и многие абсолютно искренне, но я знала, что теперь все изменилось навсегда. Когда я стояла в пустом кабините отца, я вспоминала те счастливые моменты, которые были у нас, когда мама и папы были вместе. Я видела нас троих на сочинском пляже. Папа подхватил меня наруки и кричал, что отдаст меня морскому царю, а мама пыталась меня спасти. Мы бежали по кромке желтого песка и вода слизывала наши следы. Они были счасливы и я была такой маленькой. Песочные часы перевернуты снова – новый отчет.Я не помню, чтобы отец когда-нибудь говорил, что любит меня. Я знала, что он любил меня где-то в глубине души. В те моменты, когда он дарил мне дорогие подарки или когда в хорошем настроении проводил время с нами за ужином. Он шутил, гладил меня по голове. Он никогда совершенно ничего не рассказывал мне о том, чем занимался, ничего из того, что по-настоящему чувствовал. “Папочка, почему ты далеко от меня? Почему?” Я стояла на краю оврага, ветер раздувал мое платье, обдувал мою душу. Когда ты дуешь на рану, она как-будто меньше жжет. Ты глубоко дышишь, чтобы слезы не давили. Я зажмурилась. Если бы я только могла играть на пианино, я смогла бы сочинить такую композицию, она просто выходила из-под моих пальцев. Звуки лились прямо из темной глубины меня: сначала плавно, потом ускоряясь и превращаясь в смерч – огромный, жестокий... Машина остановилась у знакомых железных ворот, они автоматически открылись и мое серце захлебнулось в волнении. Было темно и тихо. Желтый свет от высоких фонарей вырисовывал дорожку. Водитель высадил меня прямо у параднего входа. Я вышла. Кругом было тихо, но внутри меня будто играла музыка, кружились звуки. Я была невероятно счастлива, что увижу Полтавина, его лучистые глаза. Батлер открыл мне дверь в дом ия снова очутилась в огромном холле. Глубоким вечером все в доме Полтавина казалось другим. Немного более драматичным. В картинах больше теней, мебель – ярче. Я почувствовала запах – этот тонкий, неуловимых запах напоминал мне Полтавина. Это запах его сигарет и какой-то туалетной воды или духов.

– Венимамин Сергеевич просил Вас немного подождать, - тихим и вежливым голосом сказал батлер.

– Кончено, спасибо! - откликнулась я, повернувшись всем корпусом к старичку и улыбаясь во весь рот. Он сдержанно улыбнулся мне в ответ и скрылся в глубине холла.Я села на диван, делая круг глазами в одну и в другую сторону. Я искала что-то что могла мне рассказать больше об этом человеке. У него был хороший вкус. Во всем что было в его доме угадывалась не просто работа талантливого дизайнера, но и личное руководство Полтавина. Я думаю, он всегда абсолютно контролировал все, что делал. Я вспомнила, как давно папа назвал его “манипулятором”. Где бы Полтавин не появлялся он легко находит общий язык со всеми и люди удивительным образом

27

объединяются вокруг него, чтобы незаметно и потихоньку выполнять, то, что хочет Полтавин. Неожиданно я почувствовала, что в этой комнате я больше не одна и я резко повернула голову.

– Хаа! - радостно провозгласил Полтавин, - ИИИЯ! Он подошел ко мне быстрым шагом и также стремительно заключил меня в объятья. Это было как будто мы друзья и знаем друг друга сто лет.

– Я так рада видеть тебя, - прошептала я.– И я, моя дорогая. Я знаю, я знаю, что случилось.

Полтавин напомнил мне то, о чем я меньше всего хотела помнить сейчас. Идем, я приготовил нам чаю. Ты должна побыть в нашей с Катраном компании и расслабиться немного. Он схватил меня за руку и быстро повел в беседку. Было уже прохладно и он укутыл меня пледом. Катрам сначала прыгал вокруг, потом лег прямо у наших ног и слушал как Полтавин рассказывал историю своего дальнего плавания по средиземному морю на своей яхте. Я представляла его стоящим на палубе. Судно качало из стороны в сторону, а он был как будто привинчен к палубе. Потом он рассказывал о своей охоте в пустыне Сахара.

– Я всегда, знал, что сделаю это – поеду в пустыню, чтобы встретиться лицом к лицу с дикой природой. Когда я был пацаном, я всегда мечтал завалить льва. Но, знаешь, Ия,когда я увидел этих животных, мне не захотелось вмешиваться в их жизнь. - Полтавиннаклонился к Катрану и взъерошил его шерсть на шее. - Животные намного сильнее имудрее людей. В некоторые моменты, люди ведут себя более дико и достойны смерти.Я слушала его, впитывая каждое слово, даже не потому что он хорошего говорил, я пыталась понять, какой он, что у него там внутри. В нем было что-то ускользало от меня. Когда я смотрела в его глаза, я верила каждому его слову, но мне всегда казалось, что самое главное он прячет ото всех, там, глубоко в себе.

– Я приготовлю тебе один горячий напиток, только с вином, хорошо? - Полтавин забрал мою допитую чашку и скрылся за виноградными зарослями.

– Вот, держи, - и уже через минуту в его руке был бокал на высокой ножке. – Осторожно, горячий- предупредил меня Полтавин.

Я потянула осторожно напиток. Он был с карицей и вином, и приятный. Теплая волна прошла по-моему телу. Полтавин продолжал рассказывать, неожиданно поинтересовавшись, какие планы у меня.

– Я не знаю сейчас, так сложно сказать. Я хотела поехать учить язык и потом поступить в университет.

– Это прекрасно! - поддержал Полтавин.– Но, вы... то есть ты, понимаешь, - поправилась я, - мне нужно немного времени.– А хочешь поехать на остров? Далеко ото всех. Чтобы только солнце, море и птицы?– Я?– Ты, Ия, конечно! - от неожиданности вопроса у меня захватила дыхание. Я поняла о

чем он спрашивает. На минуту наши взгялыды встретились в молчании. В этот момент я почувствовала, что Полтавин не просто рассказывает мне о чем-то, о чем-то большим.Вероника пару раз написала мне в Фейсбуке, как ей хорошо отдыхается. Я видела ее фотографии выставленные на страничке. По нима было видно, что между ней и Артуром пробежала, как это обычно говорят, искра. На фото они были почти всегда рядом их руки, или плечи, или даже взгляды выдавали близость. Мне кажется Вероника, если она даже не отдает себе отчета, влюблена. Где-то в глубине души я была очень рада за нее, но я также понимала, что теряю ее. Я никогда уже не смогу быть с ней как раньше, она больше никогда не будет мне близка. Она посочувствовала, что такое произошло с моим отцом и сказала, что как только вернется мы можем навестить его вместе. Она была также красива... С момента нашего последнего чаяпития все мои мысли занимал Полтавин. Я думала о

28

нем 24 часа в сутки. Я не могла выпить и стакана воды, что бы что-то не думать о нем.Я ходила как потерянная, останавливаясь у косяка двери и шепотом произнося его имя. И каждый раз мое сердце готово было разорваться от непонятного шемящего чувства. Я не знала, что такое любовь. Я никогда не испытывала это чувство прежде. Теперь было похоже, я заболеваю. Мое тело, мои мысли, мои чувства - больше не были моими. Я понимала – я влюблена.- а вот и ия! - каким-то совершенно радостным я слышу голос бабушки с кухни. Я разуваюсь и в дверях меня встречает полный, лысоватый мужчина, в котором я узнаю двоюрдного папина брата Вадика.

– Хей красотка! - кричит он и заключает меня в объятия! - ничего себе малышка, - заключает он, оглядывая меня с ног до головы.

– Ия, иди к столу, мы обедаем.– Рада вас видеть, - говорю ему я.

Бабушка наливает мне борща, без остановки рассказывая что-то о нашей жизни. Вадик подливает себе водки. Его лицо начинает краснеть и он смеется чаще и радостнее. Он что-то спрашивает меня и я что-то отвечаю.

– Дааа... жизнь, - продолжает Вадик закусывая бутербродом очередную рюмку, - я всегда говорил Светик, держи про запас,

– Ох и не говори, Вадик, не говори, - причитает бабуля, доставая порцию румяных творожников.

– Ия, так ты думаешь поступать куда-нибудь? - неожиданно спрашивает он, еще доливая себе водки. Я смотрю прямо ему в глаза, не пряча улыбки.

– А что если я не хочу?– А что ты собираешься делать? - ничем не удивленный продолжает Вадик и я чувствую

спиной, как напряглась бабуля, она нервно теребит свой фартук за моей спиной.Я как-будто ищу что ответить.

– Я собираюсь уехать отсюда, скажем на остров. Буду жить там, где нет зимы. Это экономия на одежду, а на поесть я всегда найду. Как вам такое?Вадик смеется.

– Идея в перспективе, мне нравится. Только денег на остров я тебе не дам, а вот на учебу – потянем, - Говорит, он и заговорщически смотрит на бабулю, - сейчас не время разъезжать по островам, надо вкладывать в себя, в свое будущее. ТЫ сейчас основы его закладываешь. Понимаешь?Последнее сообщение от Веронички. “Ия, привет, моя дорогая подруга. Не могу терпеть, так хочется поделиться. Сегодня утром, мы сидели на вилле Димы, нам принесли завтрак и Дима сказал, что “влюблен в меня”. Ты не представлешь - это так необычно. Мы уже достаточно близки, но сегодня я почувстовала, что могу тоже расслабиться и признаться ему, что тоже чувствую что-то. Я не уверена, что это влюбленность. Но мне так хорошо с ним. Он обо всем заботится и с ним так весело. Вобщем, пиши что нового у тебя! Жду с нетерпением! Чмок-чмок!”

– Это был его звонок. На мгновение, когда я увидела его имя, у меня потемнело в глазах.

– Ия? - быстро спросил он. - Сейчас подъедет мой водитель, я хочу, чтобы ты поехала с ним... ко мне. Я жду.

– Зачем? Я... - я не знала, что сказать, - это было так неожиданно, и мне хотелось придумать причину по которой я откажусь, но все во мне стремилось к Полтаивну. Снова увидеть его, смотреть в его глаза.Металические ворота распахиваются: дорожка, парадний вход, я иду вверх по лестнице и Полтавин выходит мне на встречу. Что-то изменилось. Он сам подошел ко мне и крепко обнял. Это не было дружеским объятием, его запах душил, его тепло, я слышала как он дышит.

– Ия.... - Он слегка отстранил меня, - тут я неожиданно подалась вперед и обхватила его. Мне хотелось задушить его, как маленького щенка. Я сцепила обе руки у него за

29

спиной и уткнулась носом в его шею. Это был ни на что не похожий аромат, его аромат.

– Я соскучилась, - выпалила я, - и мой голос был глубоким и ровным, чего я не могла ожидать, потому что все внутри у меня ныло и горело. И мне казалось я знаю Полтавина тысячу лет.

– Ия! дорогая, моя девочка, - сказал он тихо.Мы пили вино и он рассказывал о своем детстве, как дрался с мальчишками и как переживал за своего отца и злился на него.

– Я знаю, что ты чувствуешь, – сказал он, заглядывая внутрь меня, – он лежит там совсем одинокий...

– Это все из-за меня, - я чувствовала, как слезы подступают к горлу, – он все делал дляменя, он хотел, чтобы я смогла жить лучше, чтобы я могла быть лучше, чем он... - слезы сами покатились из глаза, я не могла сдерживаться, все что я могла просто отпустить это...

– Ия.. - прошептал Полтавин, - моя девочка, - он подошел ко мне и взял мое залитое слезами лицо в свою ладонь. Затем крепко сжал мои щеки, так что мои губы сомкнулись в кружок и произнес дыша прямо мне в лицо, - ты сильная, - такое бывает, - ты не виновата.

– Я сказала, что ненавижу его, - рыдала я...- Ээ-то-о неправда, неправда. Даже мама НЕненавидела его...Полтавин улыбался. Он был очень уверенным, как учитель слушал меня, зная все ответы, он дал выговориться мне и я чувствовала, что могу все сказать ему и я говорила....

–

– Я проснулась. Это был легкий утренний свет, сквозь прозрачные шторы. Постельное белье пахло чем-то сладким. Это был дом Полтавина. Я потянулась и чувство облегчения и блаженства наполнило меня. Впервые за долгое время я не видела кошмаров и не просыпалась тревожно ночью. Я как бы перебрала клавиши на пианино... но в уме. “Это музыка утра”, - подумала я. Я подошла к окну. Красиво, какв кино. Я стояла, в тишине, одна: я и поднимающееся в небо солнце. “Жизнь только начинается”, - подумала я. “Чего я смогу добиться? Я смогу стать известной? Обо мне будут говорить? Я смогу сделать что-то по-настоящему великое?” Сейчас во мне просыпалась невероятная сила. Я понимала, что по-настоящему счастлива. Я вспомнила наш разговор с Полтавиным. Впервые за долгое время я смогла выговориться и это не было похоже на наши откровения с Вероничкой или сплетни с девчонками, исповедь с Полтавиным была совершенно другой. Я как будто слышала себя со стороны и это было глубоко и все перевернуло во мне. ОН помог мне почувствовать другую сторону меня. Раздался стук в дверь. Я натянула джинсы и ужасно помятую футболку.

– Доброе утро! - как всегда вежливо произнес батлер, - на его подносе был завтрак. Среди тарелок в маленькой, почти игрушечной корзинке с малиной я увидела карточку.“Моя дорогая девочка! Просыпайся! Я уехал по делам, но я надеюсь увидеть тебя, когда вернусь. Водитель в твоем распорядении. (и подпись) Веня! ”

– Я принялась сначала за фрукты, потом за яйчницу, вместе с зеленым салатом - и все это было невероятно вкусным. Кофе я допивала нежась в огромной ванной Полтавина.И во мне появилась эта неожиданная мысль: “Как бы я хотела засыпать и просыпатьсяв этом доме. Ждать его. Я могла быть преданной, как Катран. ” Я подошла к огромномузеркалу на стене и провела рукой по запотевшей поверхности. Я улыбнулась себе в отражении. Я стала осматривать все вещи вокруг. Несколько полотенцев, цветы в вазах. Я подошла к шкафу цвета словой кости и приоткрыла дверь. Здесь висели халаты Полтавина, его крема на полке сверху и всякие мелкие вещи. Я дотронулась домахрового, серого халата с инициалами Полтавина. Затем еще один халат более темно

30

серого цвета и увидела совершенно изящный, маленький шелковый халат, который никак не мог быть быть для Полтавина. Он был женский и на нем были инициалы “АП”.Как тонким лезвием полоснуло меня что-то. Он мог быть гостевым, но почему на нем были женские инициалы. “Какие мысли мне лезут в голову? - подумала я, - даже если это его девушки или бывшей девушки, что с того? Почему меня так это должно волновать?”

– Я читала книгу в беседке, где совсем недавно мы пили чай с Полтаивным и Катраном ина этот раз Катран был со мной. Он лежал у моих ног. Я курила сигарету и трепала егоза ухом большим пальцем ноги.

– Что дружище? Хорошо тебе здесь живется? - он вилял хвостом мне в ответ, - Как твой хозяин? А? - Катран смотрал мне в глазах и говорил ими, доверчиво и радостно. Только я не могла различать его слов. Потом он поднялся и вытянул вперед лапы и залаял.

– О, как? И что с того?Он стал вилять хвостом и побежал в сторону, где росла огромная ель. Я решила последовать за ним. Там он нырнул в кусты и я тоже просунула голову в заросли. Там между кустов в заборе была дыра. Катран пролез через нее и оказался снаружи огорождения лая и бегая вперед-назад. Я поняла – он открыл мне свой секрет.

– Ах, ты моя умничка, мой хороший, - говорила я и махала ему рукой. Наверняка Полтавин знал об этой тайной лазейке Катрана, но оставил ее специально для него.

– Уже настал вечер и батлер предложил мне поужинать. Я согласилась. Мне хотелось позвонить Полтавину, но я знала, он задерживается и на то есть причины. После ужина я еще немного почитала, но мои мысли были далеко отсюда. Теперь в них безраздельно царствовал Полтавин. Я хотела побывать в его кабинете, но дверь была заперта. Я уснула на диване в гостевой и проснулась почувствова горячее дыхании в ухо.

– Ааа! Красавица, проснись! - бодро произнес он, - на нем был серый костюм и он расстегивал запонки и галстук, быстро бросив последний прямо на пол, - прости, я задержался, - виновато произнес он.

– Но сегодня у меня была захватывающая встреча. Мне представили режиссера, одного из модных, понимаешь, - подмигнул мне Полтавин, - он налил себе вина и поставил вазу с виноградом перед собой, продолжая отсегивать запонки, - так вот, он предложил очень интересный сценарий и мы готовы вложиться в этот проект. Мы пригласим очень интересных актеров. Мне предложили лично поправить сценарий, - Полтавин сделал два глотка и посмотрел на меня. Я смотрела внимательно на него. Все, что он говорил было так интересно, я даже никогда не думала, что этот мир актеров и кино может быть так близко. И меня наполнила гордость за Полтавина и даже за то, что я сижу рядом с ним.

– А о чем фильм? - спросила я. Полтавин на минуту перестал жевать и проглотил оставшийся во рту виноград, потом посмотрел на меня, слегка прищурив левый глаз.

– О любви...Я опустила глаза, мне почему то было неловко.

– А знаешь Ия, я не собираюсь тебя сегодня отпускать сказал он, как-будто у меня был выбор и мы будем смотреть кино.Спустя полтора часа я сидела почти под плечом у Полтаивна мы ели яблоки и смотрели его любимый фильм. Полтавин гладил меня по плечу. А когда мужчина в фильме привязал веревками женщину к кровати, я неожиданно спросила Полтавина смог бы он так поступить, ну скажем со мной?

– А тебе бы это понравилось? - без удивления спросил он.Мы выпили вторую бутылку вино. В этот вечер он поцеловал меня. Я почувствовала его язык глубоко у себя во рту. Он был уверенным и напористым. Я не могла сопротивляться. Тогда я встала с дивана и сказала, что мне надо домой.

31

– Ты что Ия? - расстерянно спросил Полтавин, - уже так поздно.Я понимала, что я возможно стану очередной его девушкой, которых он привык получать быстро и легко, и мне не хотелось продолжать этот список. Мне нужно было время прийти в себя. Я стояла на обрыве, на скале над морем, но прыгнуть я не могла.Я развернулась и побежала, неожиданно для Полтавина и даже для себя. Батлер открыл мне все двери и я бежала вдоль дороги глотая слезы, которые текли без остановки. Вадик гостил у нас всего несколько дней. Он пытался несколько раз серьезно поговрить со мной. Но я находила разные предлоги, чтобы не слушать его нудных речей. Я сказала, что мне не нужны его деньги.

– Ия, я делаю это ради твоего отца и ты должна! - сказал он резко, выходя из себя – этотвой юношеский максимализм! Хватит быть эгоисткой. Я проглотила одну порцию подступающего гнева.

– Откуда вы знаете, что я должна сделать ради него? - сдавленно сказала я– Я видел эту жизнь, я был с твоим отцом, когда тебя не было, понимаешь? Он бы не

хотел, чтобы все так закончилось. – Он виноват в этом сам, - выпалила я,- Мы ничего ему не должны! Он, ОН остался

должен нам, должен маме, - кричала я, – Ия! - раздался предостерегающий голос бабушки

Я побежала наверх. Я не прощалась с дядей. Мне было все равно. Я рыдала почти всю ночь, мне уже было трудно дышать, я высмаркивалась и опять заливалсь слезами. Это помогало. Я курила. Потом я представила как играю на пианино. Я бы так хотела научиться играть на Пианино. И тогда весть это гнев и кошмары смогли бы выходить из меня в звуках.Сегодня у меня было желание написать Веронике и рассказать ей все. Но каждый раз, когда я смотрела на клавиатуру, слова не складывались в предложения. Может быть мне просто не хотелось, чтобы она знала обо мне и Полтавине. Я радовалась, что ее отношения с Артуром были романтичными и наверное, такими как она и мечтала. Она сфотографировала огромный букет белых роз и поставила фото на фейсбук с подписью “так началось мое утро”... Мое же утро началось с головной боли.

– Божеее... - протянула я, - я вела себя как идиотка...- я ударила себя по лбу ладонью.– Ия! Ия! – раздался откуда-то голос бабули. - я знаю ты проснулась, спускайся

завтракать. Я обрадовалась, что она была рядом. На кухне пахло уютом и пирожками. Я села и потянула пирожок ко рту.

– Звонил Полтавин. Он интересовался как ты, - спокойным голосом сказала бабуля, а я так и подпрыгнула на стуле, едва не проглотив весь пирожок.

– Ааа, - протянула я.– Он сказал, что нужна будет твоя подпись, поскольку папа не может работать. Он

предлагает оформить доверенность на тебя, ну или что-то в этом роде, - бабуля поставила еще одну порцию горячих пирожков на стол. - Ты смышленая, разберешься я думаю. Это было похоже на предлог снова увидеть меня и мои руки задрожали мелой дрожью.Сегодня я сделала ревизию в своем гардеробе. Я решила казнить через уничтожение вмусорном бочке, добрую половину своих старых футболок и джинс. Мне хотелось чего-то совершенного, невозможного красивого. Я нашла одно короткое красивое платье. Оно было черного цвета. Я одела его. Я увидела свою фигуру, какой не замечала ее прежде. Я была стройной, тоненькой с высокой грудью и платье облегало меня так сексуально. К сожалению это было единственное платье, которое могло сойти за модное. Остальное я назвала бы простым словом – “тряпье”. Я представила платья Вероники и набрала телефон Торсининой.

– Привет, дорогуша, - раздался низкий, прокуренный голос Торсининой.– Есть дело к тебе... - начала я

32

– На миллион? - она смеялась– На два, на два с половиной, Торсинина, - подхватила я.

Мы шопались с Торсининой больше трех с половиной часов, мои ноги ужасно ныли и япроклинала все эти магазины и бутики и Торсинину. Она без остановки рассказывала мне про Луи Виттон, Монклер, Праду, успевая на ходу подносить к моему лицу фото вещи из какой-то последней коллекции, которую она собирается купить в Италии или во Франции. Я несла в бумажном пакетике красивое платье, я была довольна.“Скорее бы добраться до дома и еще раз примерить его,” - думала я. За последнюю неделю Полтавин звонил дважды. Первый раз я не слышала звонка и он оставил месседж, что хочет видеть меня. Второй раз он звонил и я тупо смотрела наего имя и не могла снять трубку.

– Ия... Это Полтавин, - представился он, - мне действительно нужна кое-какая помощь от тебя. Перезвони....Я возвращалась из магазина и несла бабушке кое-что из продуктов. Мне пришлось ехать на маршрутке и потом еще нужно было пройти небольшой путь к дому. Пока я шла, рядом со мной поравнялась машина, я узнала водителя Полтавина в окне.

– Ия, добрый день! - начал вежливо тот, - Вениамин Сергеевич просил меня поговорить с вами.Я остановилась. Этот момент, когда я не смогу избежать Полтавина.

– Вениамин Сергеевич просил объяснить, что ему нужна ваша помощь и он полагается на вашу ответственность, - водитель пространно начал объяснять все о документах и их важности для Полтавина и моего отца.

– Хорошо, можете подвезти меня домой и дать мне 15 минут собраться?– Конечно, я в полном вашем распоряжении!

Я знала – Полтавин ждет. Я достала платье, которое мы купили с Торсининой. Оно было великолепно. Обтягивающее, стильное и в то же самое время простое. Я нанеслапомаду с той же легкостью, как это делала Торсинина. Мне все нравилось, еще хватило времени, чтобы заколоть волосы в красивый хвост сзади. Я почувствовала гордость за свое тело. Водитель объяснил, что мы должны поехать в один из офисов Полтавина в комплексе Москва–Сити. Свернув с Третьего Кольца, мы оказались лицомперед несколькими, сверкающими под солнцем синими, прозрачными стеклами, высотками. Одна из них была прямоугольной, как будто, с оттененной формой конуса внутри, две другие, напоминали фигуру из детских кубиков, небрежно положенных друг на друга. Остальные здания прятались за ними. Мы быстро промчались через пропускной пункт, въехали в подземный гараж, так же быстро перед нами открыли автоматические двери на пункте контроля внутри здания. Водитель позвонил кому–то в офис и перед лифтом меня перехватила высокая, улыбающаяся девушка в деловом костюме. Она показала мне на лифт и через 3 минуты мы были на этаже полтавинскойкомпании. На ресепшен сидело несколько человек: двое молодых девушек, с гладко зачесанными волосами, и молодой человек, который довольно напряженно говорил потелефону. Я прошла по коридору и разместилась там, где мне указала девушка. Это было что–то похожее на открытый зал для ожидания. Несколько кожаных диванов, небольшой стол. Там уже сидело двое человек. Усталый, седовласый мужчина, без эмоций смотрел на экран телевизора и молодой парень, который, то и дело, открывал папку и шевелил губами, повторяя какие–то цифры. Ни один из них даже не повернулся в мою сторону.

– Владимир Федорович! – вежливо позвала девушка–секретарь, – Вениамин Сергеевич просит вас.Молодой парень подскочил на диване, схватил папки, нервно оглянулся, не забыл он чего–то на сиденье, потом подлетел к двери и прокашлялся. Девушка закрыла дверь. Я посмотрела на седовласого. Он сидел не дыша и не двигаясь, как статуя. Через минуту я услышала громкий голос и к нам присоединился еще один человек. Он шел громко и расслаблено говоря по телефону:

33

– Да–да, а грудь у нее какого размера? Че? Однозначно! – он плюхнулся на диван, окинул меня оценивающим взглядом и вытянув свои ноги в синих джинсах, – может устроим, да. Я у Вени. На минуту мне показалось – я где–то видела это лицо. Возможно, на первой вечеринкеПолтавина. Он и тогда был в эти джинсах. Я достала телефон и забила название фирмы Полтавина в поисковую строку. В Википедии выплыли данные о листинге компании, ее обороте и владельцах. Полтавину в этой компании принадлежало 42,3%,оборот компании оценивался в 178 млрд рублей, операционная прибыль – 6,9 млрд, а чистая прибыль – в 5,5 млрд. В статье была сухая информация о сделках компании, выходе на IPO, партнерах. В момент, когда я собиралась зайти на сайт компании и полюбоваться фотографией Полтавина, меня позвала девушка–секретарь. Я тоже подскочила на диване и, хотя я не волновалась, волна нервного возбуждения прошла от пяток до самой макушки.

В стильно обставленном кабинете Полтавина, его не оказалось. Тот же запах, еще более четкий и властный, чем прежде, смешанный с запахом кожаных кресел и работающего принтера. Я одернула платье и посмотрела в отражении стеклянного шкафа напротив стола. “Хороша,” – выдохнула я. Все здесь Полтавина выглядело дорого и величественно. На стене висело три телевизора, один с новостями американского CNN и два с русскими. На посмотрела на бегущую строчку индексов на одном из них.

– Ия! – услышала я голос сзади, и слегка вздрогнула от неожиданности, – Полтавин, быстро вышел из двери, ровно напротив той, в которую вошла я, и подошел к столу. На нем было голубая рубашка, и дорогой темно–синий костюм в тонкую, едва заметную полоску. Его лицо было загорелым, но только легкие тени под глазами выдавали усталость. Если бы мне сказали, что он кинозвезда, я бы поверила. Все его жесты, брошенный скользкий взгляд, интонации в голосе — все выдавало в нем человека уверенного в своей силе и правоте. Он был погружен в свои мысли. Даже не поцеловал меня. Это было совсем не та встреча, которую я ожидала. “Может, его разозлило, что я игнорировала его?” – начала я перебирать догадки у себя в голове.

– Ия, – сухо начал он, – у нас небольшие осложнения в в делах, ответственность за которые мы разделили с твоим отцом, – его интонации были совсем не дружескими, холодными, так он разговаривал со своими бизнес–партнерами. Он достал огромную папку документов и положил их на стол, открывая и закрывая некоторые из них, – я хочу, чтобы ты выступила его представителем, доверенным лицом, за неимением остальных доверенных лиц, – констатировал он, – от тебя не требуется никаких сверхусилий.

– Даже если требуются, я готова, – включалась в процесс я. Мне и вправду было немного не удобно, что я ни на минуту не подумала о том, что от меня многое зависит,– я готова подписать все, что нужно,– решительно заявила я. Тут Полтавин слегка откинулся в кресле и на его губах показалась лукавая ухмылка.

– Все–все? Хммм... – протянул он и заулыбался. Солнце скользнуло по его ярко черным волосам, аккуратно уложенным гелем и я подумала, что он чертовки привлекателен.Со словами “да–да”, я не глядя, расписалась в документах, протянутых Полтавиным.

– Спасибо! – вежливо произнес он, – у меня еще есть важное задание. Сегодня мы обедаем вместе.

Мы вышли во двор его дома. В беседке на белом столе было множество блюд и бутылка красного вина. У кресел уже лежал Катран. Невыразимая теплота наполнила меня. Мы ели великолепную утку с фруктами и соусами. Полтавин заставлял попробовать меня почти все приготовленные его поваром блюда, сопровождая все это интересными

34

рассказами. Я удивлялась, как много он знает о продуктах и способах их приготовления.

– Я говорил, как ты прекрасна? – неожиданно спросил Полтавин, – останешься сегодня у меня? – прямо спросил он меня. Внутри у меня все перевернулась, от негодования и в то же время, одна половина меня ждала его губ, другая – уговаривала бежать от него что есть сил. Я посмотрела прямо в его лучистые глаза. Они улыбались добро и тепло. Я знала, что Полтавину я могу доверить все. И в тоже время, совершенно отдельный голос не принадлежащий двум борющимся половинам, предложил мне оттянуть “падение в Полтавина”.

– Полтавин, я на самом деле ничего не знаю о тебе, – чувствуя нарастающую уверенность, начала я.

– Хмм, – задумался на секунду он, – а что ты хочешь узнать? – он заметно оживился – я поняла, что на правильном пути.

– Как бы ты мог описать себя одним предложением? – этот вопрос включал многое из того, что я хотела знать о нем. Но только ни то, что он чувствует ко мне. Я думала, чтоподберусь к этому попозже, когда соберусь с силами. Полтавин задумался на мгновение, посмотрев вдаль.

– Я люблю побеждать.– А если ты проигрываешь?– Я никогда не проигрываю, – он посмотрел мне прямо в глаза, как удав смотрит на

свою жертву. В его глазах было много ласки и добра. Он был такой взрослый и сильный.

– Иди ко мне, – скомандовал он. И все мои голоса внутри замолчали, потому что он уже обнимал меня, трогая мои волосы, губы, обжигая горячим дыханием. Я пьянела и теряла силу воли. “Стоп, стоп! Не поддавайся!” Но мысли путались. Что–то было не то. Мое чувство боролось с разумом.

– Полтавин, расскажи мне, что для тебя главное в этой жизни?Он недоуменно посмотрел на меня.

– Ия, а ты любитель поговорить. Что это за вопросы? Тебя правда это интересует?– Мне пора, меня ждет бабушка, – отстранила я его.

Полтавин не был удивлен, он был задумчив. Когда я пошла к выходу, он даже не встал, продолжая потягивать вино из бокала и смотреть мне в след. Я могла бы подумать, что это грубо с его стороны, но и я вела себя не менее странно. Я просто не могла справиться со своими голосами.Дома я жалела снова, что вела себя глупо. Все это было так глупо. Меня же тянет к этому человеку. Почему я не могу просто побыть с ним, целоваться, наконец? Почему?Что это за строптивость? Я курила сигарету за сигаретой. Мне даже показалось – он непозвонит мне больше никогда. Полтавин отличался от мужчин, которые были у меня. (а их было немного) Меня немного насторожила его настойчивость. Он так быстро хотел перейти мои границы и рассчитывал на быструю близость, к которой я все–таки не была готова. Я не знала ответов на все вопросы, которые задавала себе.

Наверное, в мире правда существуют ангелы и демоны, потому, что кто–то должен отвечать за хорошее и плохое. Я думаю, моя душа порой живет не только в настоящем; я умею предчувствовать. Эта субстанция, моя душа легко путешествует вовремени и возвращаясь в мое тело, приносит мне смутную тревогу, от которой я не могу избавиться. Это тревога наполняет мое сердце каждый раз, когда я глубоко задумывалась о … наших отношениях с Полтавиным. Это похоже на шаманский обряд, я бы сказала. Если он рядом, я теряю контроль, меня затопляют какие–то непонятные ощущения, которые поднимаются из самых глубин моего естества. Значения всех слов, которые я говорю ему, намного глубже, чем в обычной жизни для других. Но, более того, мне чаще не надо говорить ничего, потому, что едва дотронувшись кончиками пальцев до него — я переселяюсь в другую Вселенную.

35

Я все еще чувствую связь со своей мамой, потому что ужасно тоскую. Ее образ стал очень туманным, нарисованным светлой гуашью на мокром листе – его контуры размыты и краски переплетаясь, почти слились в один цвет.

Я следила за тем, как Вероника отдыхает. Несколько недель она не выкладывала новых фотографий, но потом оказалось, что они с Артуром уже поехали в Монако. У еетела появился красивый загар и судя по всему, она была по–настоящему, как женщина счастлива с ним. Они красиво смотрелись вместе и я даже готова была позавидовать, как все гармонично получается у них.Полтавин действительно перестал звонить. Я не циклилась на этом сначала, но после того, как прошла неделя я не находила себе места. Я искала, в чем моя ошибка и наконец, обвинила себе во всем. “Я вела себя, так как будто он мне не нужен, – думала я, – что он должен был подумать про меня?” Позвонить ему, у меня не хватало духа.

Этой ночью было особенно холодно, несмотря на летнюю погоду. Пошел очень сильный дождь, с рваным, сильным ветром. Я пересмотрела все мои любимые фильмы,но так и не смогла уснуть. “Я же хочу к нему, – признавалась я себе, – почему я упускаю этот шанс быть с этим человеком? Я – трусиха? ” Было три часа ночи. Я подошла к зеркалу на стене. У меня был уставший вид, темные круги под глазами. Я бы смогла сыграть сейчас какую–нибудь вампиршу или ведьму из фильма. Я знаю, чтона самом деле эти созданию чувствуют … одиночество. “Наверное, родиться ведьмой или вампиром или злым существом невозможно, потому что все дети невинны, – думала я, – но потом можно сделать свой выбор... а может просто поддаться тому, что заложено в тебе, что внутри тебя. Потому что сопротивляться этому нет сил. Ты стоишь на краю обрыва, а затем в одно движение – срываешься вниз”. Я позвонила Полтавину. 36 секунд он не брал трубку, а потом я услышала его голос, предложивший мне оставить сообщение. Мое сердце разрывалось в груди. Тишина.

Все что происходило со мной в течении последних двух недель было лишено всякого смысла. Все что ни говорила бабуля, готовя на кухне, мои друзьях, телевидение и Фейсбуке – все было монотонным. Полтавин НЕ перезвонил. И вот, как бы невзначай, я слышу от своей бабушки:

– О, Ия, я совсем забыла три дня назад звонил Полтавин, спрашивал как отец, как ты, не нужно ли нам чего, – я была поражена, что старушка просто забыла мне сказать то,от чего зависела моя жизнь!

– Бабуля, почему ты сейчас–то говоришь? – повышая голос, начала я.– Ну, забыла, мало ли кто звонил, – он спрашивал, когда у тебя заканчиваются

каникулы.– “Когда заканчиваются каникулы?” – совсем пораженная, переспросила я.– Да. Сказал, что позвонит тебе.

Самое удачное сравнение, которое я могла бы выбрать из всех существующих уже – это как ночная бабочка летит на огонь ночника и умирая, ударяясь о фонаря, излучающий свет. Я летела на этот свет, я была в рабстве, я поняла, что не могу ждать, не могу терпеть. Все во мне готово. Мне не важно, что он думает обо мне. Я готова быть его рабыней, даже если он служит Сатане. (боже, ну почему я сравниваю его с Сатаной?) Мысли мешались в моей голове. Я думаю, что у душевнобольных людей в голове больше порядка, чем у меня. А вечером позвонил Полтавин и я не верила сама себе, что этот разговор не приснилсямне. Он сказал, что приготовил для нас «самую лучшую часть Острова на Средиземном море» и мы будем жить на его итальянской вилле. Он описал мне предполагаемый план посещения разных мест: «Мы побудем на термальных

36

источниках в Скьячче, потом полетим на Лампедузу и на моей яхте доберемся до Кала–Крета или Кала–Мадонна,» – сыпал он названиями. Он говорил обо всем, как о решенном деле. Он уже договорился с бабушкой и мое дело собирать вещи.

Через три дня я была готова к моей первой поездке с мужчиной за границу. Я нервно собрала свежекупленные вещи, на которые у меня еще были деньги. Туго упаковала их в новенький чемодан. Я прикрыла глаза и представила его машину, его смоляные волосы. Он открыл дверь, это было очень сексуально – все его движения, смех, упрямый взгляд.Перед выездом бабушка, волнительно что–то говорила мне, перекрестила меня и протянула молитву “Живый в помощь вышнего”. После того, как папа попал в больницу, она, мне кажется, немного двинулась умом. Все чаще старушка что–то говорила о наших грехах, надоедливо приседая у края моей кровати. Даже пыталась поставить маленькую “охранительную”, как она сказала, иконку на моей тумбочке (я вложила ее в шкаф среди своего нижнего белья, пусть лучше стережет мой новый комплектик из шелка)Тем утром была ясная спокойная погода, мы ехали в аэропорт и Полтавин был очень расслаблен и, как мне казалось, счастлив.

– Знаешь, Ия, я устал от Москвы, от своего окружения. Я выбрал тебя, потому ты что отличаешься от многих из тех, с кем я был, – говорил он мне. Я не знала имел ли ввиду он женщин или говорил вообще, – Людей сейчас просто одолевает жажда денег.Когда Полтавин говорил мне это, я чувствовала ответственность или даже свою вину за то, что происходило с ним и даже что–то похожее на негодование. Люди чаще хотятбыть рядом с ним, потому что он влиятелен и богат. Я спросила себя, а что главное для меня. Мне хотелось разделить с ним все. Быть преданной, не зависимо ни от чего. Даже если бы он стал нищим и больным в один момент. Это была я, умиротворенная и тихая. Я думала, что именно такую девушку он хотел сейчас.В специальном зале, на верхнем этаже здания для вылетов, нас окружило несколько человек, они принесли нам еды, напитков. Мы без очереди прошли осмотр, и все люди, как будто расступались перед влиятельностью Полтавина. Я с замиранием сердца шла по его следам, жадно ловила его слова. Мы летели на частном самолете, а потом также быстро на черном мерседесе, с болтливым итальянцем, жутко говорящем на английском. Дорога виляла вдоль красивых скалистых гор. И в какой–то, насыщенной солнцем и покоем момент, я уснула у него на плече.

– Ия, приехали! – скомандовал Полтавин.Мы оказались в очень уютном двухэтажном доме Полтавина с огромными окнами на бескрайнее море. Во дворе также было два небольших бассейна. После ужина Полтавин сел немного поработать, а я решила прогуляться. Голоса в моей голове успокоились. Я ждала момента, когда смогу уснуть рядом с ним, даже немного нервно.Я уже дважды принимала душ сегодня, подкрашивалась и проверила, хорошо ли выбриты мои ноги.Это случилось в этот же вечер. Играла расслабляющая лаунжевая музыка. Пахло апельсинами и морским бризом. Мы выпили шампанского и Полтавин утащил меня к бассейну, где раздел, а потом мы перебрались в огромную спальню с висящими над нашими головами белыми шелковыми полотнами. Я выпила несколько бокалов шампанского, от чего все немедленно поплыло и я теплым комочком вкатилась в руки своего Господина. Он рассказывал мне что–то, гладил мои бедра, будто убаюкивал и яслушала его руки, забывая про слова.

– Ия, какая у тебя нежная, гладкая кожа, – провел он кончиком пальца вдоль моих позвонков к самому копчику, – сейчас у тебя от воды закрутились кудряшки у висков, как у маленькой девочки.

37

Полтавин наклонился к самому моему уху и жадно вдохнул мой запах. У меня побежали по коже мурашки. Он взял мою руку и положил ее к себе на волосатую грудь. И я пошевелила пальцами, чтобы почувствовать движение маленьких, упругих, завивающихся волосков. Он был властен и деликатен. Он наслаждался свои напором и заставлял меня преодолевать свою скромность, давая целовать себя, он откидывал голову и стонал. Потому он быстро и властно разводил мои ноги и каждый раз погружал меня в странное, тягучее состояние бессознания и безволия. Я не отрекалась от своей страсти, я позволяла ей выливаться, обжигая мои губы, тело, бежать горячей волной вниз вдоль позвонков и сворачиваться в тугой змеиный клубок внизу живота, чтобы потом раскрыться с горячим выдохом... Я не стеснялась себя...

– Веня... Вениамин... – мысленно произносила я, как заклинание. Полтавин не обманул. Это были четыре счастливейших дня в моей жизни. Не было вопросов, не было ответов. Мы бегали по пляжу. Я была просто девочкой, его девочкой, он был моим мужчиной. Впервые я ощутила глубину мужчины, я чувствовала его невероятную по силе энергетику. Я отдавалась всем его желаниям и ласкам: он был одновременно нежным и требовательным, и я следовала за ним.

– Я уже скучаю, – сказал Полтавин, – нежно заглядывая в мои глаза.– Я тоже, – прошептала я и наклонилась поцеловать его и нежно погладила его по щеке

с легкой щетиной, – мне кажется четыре дня.... прошел один день...– Прошла одна минута, из тысячи, что мы будем вместе, моя нежная девочка.

Дверь его машины закрылась и я увидела только быстро исчезающие красные огонькив вечерней темноте.

Вчера вернулась домой Вероника. Она была такой радостной. Мы обнялись, так нежно, и я даже почувствовала вину, что так мало думала о ней. Она взахлеб рассказывала, как все у нее было с Артуром. Он не хотел ее отпускать, но скоро начиналась учеба.

– Как ты? Решила куда будешь поступать на следующий год? – спросила она, роясь в своей новой – сумочке Chanel (подарок Артура).

– Почему на следующий, в этом! – уверенно сказала я. Вероника театрально раскрыла глаза и слегка рот и ждала продолжения.

– Полтавин оплатил мне обучение в МГУ на журналистике и устроил все по своим связям.

– Вау! – выкрикнула Вероника, – Полтавин? – она задумалась... у тебя что–то … что–то с ним, говори живо, – радостно закричала она. – Ну же!

– Тише–тише! – она уже трясла меня за две руки.– Вероника, не будь такой нетерпеливой, детка, – мы смеялись и завалились на мою и

без того измятую кровать. Я рассказала ей все в деталях и она слушала все с открытым ртом.

Сегодня я была у папы в больнице. Доктор, который торопливо бежал с папкой по коридору, остановленный мои вопросом о папином здоровье, буркнул что– то состоянии “стабильное, но без сдвигов к улучшению” и скрылся за поворотом.

– Папочка, привет, – я присела на край его кровати. Я собиралась с мыслями, хотелось сказать многое и это было так странно говорить с человеком, который никогда не ответит тебе. Хотя было бы это странным? Я чувствовала себя комфортнее, когда наконец–то за долгие годы я могла говорить ему и он слушал.

– Знаешь, Полтавин заботится обо мне. Мы поговорили и он оплатил мне обучение в МГУ. Я только заикнулась, что хотела бы пойти учиться и на следующий день позвонила его помощница и сказала, что мне нужно завести кое–какие документы и вопрос улажен. Ну понимаешь... все улажено...– я посмотрела на отца: он лежал

38

неподвижно, ничем не выдавая ни радости, ни гнева. – Не волнуйся, – наклонилась я к самому уху, – ты будешь гордиться мной.

С каждым днем становилось все прохладнее. Я уже достала из шкафа свое любимое черное пальто и замшевые черные ботинки на высоком каблуке. После нашей поездки, которая в моих мечтах становилась все более идеальной и сказочной, Полтавин звонил реже. В первую неделю – четыре раза, следующую – два, потом – он исчез еще на целую неделю. Я знаю, он много работал. К тому же я пошла учиться.Не могу сказать, что меня это радовало. Но это заряжало энергией. Во–первых, вокругменя появились интересные молодые люди из моей группы. Почти все из них имели опыт работы в журналистике, многие умели писать и не плохо ориентировались в событиях, новостях. Двое из них, как я поняла по рассказам, имели родителей, которые также работали в крупных московских изданиях. Во–вторых, я заставила себябольше думать об этой новой для себя интересной стороне жизни, чем о Полтавине. Я скачала его фотографию из интернета, распечатала ее и поставила на своем столе. Когда фотографии не было рядом, я закрывала глаза и видела добрый, теплый образ иэтого было достаточно понимать – он рядом.

Я ехала в маршрутке домой, преодолевая многочасовые московские пробки. – Да пашол ты! Сам пашьол ты, казел! Гичдалах! – с акцентом кричал в приоткрытое

окном водитель объезжая машины по обочине. – Алло, дорогая, – вывел меня из гипнотического состояния голос Торсининой, –

Поедешь со мной в ЦУМ, там скидки (выделила она) а потом попьем кофейку где–нибудь?

– Да, мне нужно только добраться до дома и я тебе перезвоню, хорошо? – про себя я решила, что возьму старенький папин джип Range Rover Sport. “Никто не поймет меня,если я приеду на метро. Лучше простоять два часа постоять в пробке, чем полчаса в вонючем подземелье”, – подумала я.

– Оки–доки–чмоки, – заключила Торсинина.Когда я добралась до Охотного ряда было уже около пяти. Торсинина стояла на площадке перед Большим Театром и счастливо улыбалась. Она была в компании красивой блондинки по имени Аня. На Ане были белые обтягивающие брюки–леггинсы, красная шелковая блузка с молнией сзади и сумочка с мелкими логототипными значками Louis Vuitton. Торсинина была как всегда густо накрашена в короткой юбочке и курила свой любимый Parliament.

– Да, ну и домина у него...там и развлекались вчера весь вечер...Три машины, – услышала я часть рассказа, – хочешь подарю, гврит и смотрит так, урод. Я: “Ну давай!”, а он: “Ну, давай!” – Торсинина залилась смехом, – машину не дал, но зато подкинул немного денежек, за квартиру грит, заплатишь, затрахал правда до ужаса: итак повернет и так... – Она выдохнула дым и кинула окурок в сторону урны. Блондинка покивала головой, – идем, же махнула мне рукой она.Теперь идет быстрая перемотка: первый этаж – мы почти у каждой витрины – колье с бриллиантами и ярким сапфиром, серьги в виде капелек – просмотрены, переплетенных черными бриллиантами с ценником в 45 000 рублей – куплено, колечко в наборе, кольцо с зеленым изумрудом, плотно посаженным в мелкое бриллиантовое окружение стоимостью 20 000 рублей – куплено, легкая заминка у витрины с Verty, второй этаж – пару костюмов Dolce&Gabbana, блузка Valentino все вместе в районе 84 000 – куплено–куплено. Туфли Gucci за 28 000 положены на холд– Аня и Торсинина непременно осматривали каждую вещь с внимательностью врача, отходили делали круг, думали и снова возвращались за покупкой. Потом Аня сказала, что пойдет посмотрит джинсы Page (ее любимый бренд) на верхний этаж, а мы с Торсининой сказали, что пойдем попить кофе в Vogue практически через дорогу.

– Але, – Торсинина взяла трубку, – не.. нет, Валера сегодня не смогу, да, ну давай

39

позвоню завтра. Пока! – Эх, этот назойливый мент, я тебе говорила, начала было она историю. Мы вошли в кафе. Потянуло сигаретным дымом. Мужчины за одним из столиков назойливо уставились на нас. Один из них, с огромным животом, даже развернулся, чтобы оглядеть нас, отчего у него на толстой шее сложилось несколько складок. Мы заказали кофе и парочку пирожных.В это время сзади к Торсининой подошла дорого одетая, стройная брюнетка.

– Дорогуша, – пропела она Торсининой за спиной. Та даже подпрыгнула от неожиданности и принялась целовать красотку.

– Как ты, как сама? – в один голос спросили они друг у друга. Меня представили. Торсинина сказала, что это Олеся, ее давняя замечательная подруга.

– Великолепно выглядишь, дорогая, – оглядывая бюст третьего размера, лабутены и биркин взглядом ценителя, сказала Торсинина. Она улыбалась, но я чувствовала ее напряжение. Я почти уверена, что она сканировала внешний вид подруги – делала ли Олеся себе новые операции на лице, какие камни у нее в серьгах, какие туфли и тд.

– Мы в Валерой уже работаем над третьей коллекцией. Заходи как–нибудь ко мне посмотришь – сказала Олеся. Девчонки расцеловались снова и Олеся пошла на выход.Торсинина перестала улыбаться и напряженно всматривалась, как Олеся села в припаркованный Porshe Cayenne сразу напротив дверей кафе.

– Я помню ее, когда она еще начинала танцевать по ночным клубам, – не без зависти начала Торсинина, – Теперь уже “дизайнер модной одежды”. Вся Москва ее афишами была завешена. Говорят, развела какого-то олигарха на это.

Сегодня я потратила весь вечер, чтобы пересмотреть весь свой гардероб. Он был скудным. Сначала я разделила вещи на две категории – те, что останутся и те, что будут запрятаны в коробки до востребования, но когда в первой категории осталось только недавно купленное платье и одни джинсы, я приуныла. После вещей, которые я видела на своих новых приятельницах и витринах магазинов – я выглядела нищенкой. Меня радовал университет. Приходилось много читать, но выпивать приходилось гораздо чаще. По крайней мере до аттестации. У меня появился новый друг – Роман. Не знаю, как так сложилось, но на лекциях мы сидели рядом, вместе ходили на обед идаже в курилке некурящий Ромка вдыхал дым рядом со мной. Рома снимал квартиру на Большой Полянке вместе со своим другом, который был на пару лет старше его. В разгар одной из вечеринок, мы решили заехать с компанией к нему. Там было пару ребят и девчонок из нашей и параллельной группы. Все мы были навеселе. Как оказалось, в огромной старой четырехкомнатной квартире проживал еще и хозяин.

– Он почти всегда пьяный, – давал краткое описание Ромка, – а если не пьяный то ищетденьги на следующую выпивку. В принципе Алексей Иванович человек очень мирный и интеллигентный, немного радикал. Как только дверь со скрипом отрылась, мы увидели коридор со старыми обоями, цвет которых когда–то яркий, но сейчас стремился к грязно желтому, на полу ободранный старый паркет, кое–где с пустыми впадинами вместо дощечек, вешалка, несколько пар стоптанных ботинок и затхлый запах сигарет и спиртного. На кухне сидел седовласый худощавый мужчина, в расстегнутой рубашке с закатанными рукавами. Это и был Алексей Иванович. Он развернулся к нам, делая потише звук телевизора на пульте:

– А вот и они. Не с пустыми–то руками, надеюсь...– Здрасте! – радостно прокричал Рома под смех нашей компании.

Ребята быстро двинулись в комнату Ромы, а мы с Ромкой решили поискать что–нибудь в холодильнике. Алексей Ивановичу мы налили немного пива и он развесился.«А что если он состоятелен, я готова выйти замуж за него, мне колхозник не нужен,» – говорила блондинка с огромным бюстом с экрана телевизора. Она сидела, закинув

40

ногу на ногу, на фоне огромного фото известной певицы и какого чеченского бизнесмена.

– Вот смотрю я на таких – неожиданно завелся Алексей Иванович, – ей бы на Тверской стоять, а она по телевизору рассуждает. Б...ть же, просто б...ть Рома быстро взглянул на экран.

– Это же известная российская телеведущая... – У вас все такие телеведущие они... балерины, поют, – он глотнул жадно из стакана, –

и без остановки стал наговаривать, – ничего удивительного, везде сплошной разврат,полный антихрист. Кавказцы берегут свою кровь, а нас спаивают и развращают. Смотреть на это стыдно! – он махнул рукой в сторону телевизора.

– Рома, вы идете? – кто–то кричал нам из соседней комнаты.– Если мы между собой на родной земле ничего поделить не можем, – в сердцах

продолжал захмелевший Алексей Иванович, – а в это время чужеземцы нас порабощают и порабощают, медленно, но очень качественно. А славянская нация вымирает. Готовы продаться за пачку зелененьких...мы сами этого хотим, значит мы этого заслуживаем.Мы с Ромой переглянулись.

– Американцы спаивают и развращают... евреи–масоны спаивают и развращают... кавказцы спаивают и развращают... ну как тут выживешь? – Рома произнес это тихо, скорее рассчитывая на меня и мы, улыбаясь, свинтили с кухни.

Сегодня мы решили встретиться с Вероникой и Торсининой и отправиться погулять по ночным клубам. В одном из них, друг отца Вероники, по ее же настоятельной просьбе,забронировал нам вип–ложу. Водитель Вероники подвез нас к вип–входу. Мы по–королевски прошагали сквозь возбужденную толпу у входа и оказались в полутемном помещении, оглушенные волнами танцевальной музыки. Пару коктейлей, мы полежали на широком диване в нашей ложе, а потом уже охмелевшие очутились средитолпы. Торсинина уже кричала что–то на ухо двум парням, и мы с Вероникой тоже принялись подыскивать себе компанию.

– Торсинина настоящая охотница, – прокричала мне Вероника в ухо и даже почувствовала, как ее губы слегка коснулись мочки моего уха. – Раньше я думала, онаврет мне про свои похождения с мужиками, но потом поняла, что нет. Через полчаса мы поняла, что лучшая компания для нас – это мы сами и решили сбежать из шумного удушливого клуба в соседний с ним ресторанчик.

– Вау, в ушах еще гудит... – что будешь? – спросила меня Вероника, – я угощаааааю – пропела она. Мы принялись пить горячий кофе и обсуждать Торсинину.

– Ее смелости можно позавидовать, – начала Вероничка, – иногда не могу даже поверить, что это было реально. Я помню как она хвасталась, что на сайте “путешественник” или “попутчик”, как–то так называется, она общалась с мужчинами, чтобы бесплатно съездить за границу. Представляешь? – поднимает на меня огромные глаза Вероника,– говорит, что она не только бесплатно отдыхала, но и раскручивала на подарки. А однажды ей попался психопат. Они поехали в Египет. Сначала все нормально было, секс, еда, пляж. А потом они отправились на экскурсию, пирамиды смотреть и мужик сбесился. Начал орать на нее, бить, обзывать проституткой...

– Пирамиды что ли подействовали? – пошутила я.– Ну, и вот она вырывается и прибегает домой, начинает вещи собирать, а у самой,

кончено не копейки, чтобы уехать. А он уже за спиной. Он приковал ее к батарее...– Откуда в Египте батарея–то?– Ну не батарея, там что–то не помню, Ия, не придирайся, – мы смеемся, – он приковал

ее и сказал, что «ты, бл...ть последняя, будешь своей сучьей смертью здесь погибать..собрал ее вещи и ушел.»

– Блин... страшно, – проронила я.– Ее потом освободили, она была только в маечке и шортиках, без документов, денег,

41

только рада, что он не убил ее. Потом как–то через посольство обратно ее отправили. Вобщем ужас. В это время на мобильник Вероники позвонила Торсинина.

– Сейчас будет здесь, – после переговоров с ней, заключила Вероничка и готова была помахать рукой приближающему официанту, как замерла.

– Ия, посмотри, кто сидит за соседнем столиком!Мой взгляд нашел девушку, лицо ее мне было знакомо, но я не могла ее вспомнить.

– Это же Наташа, хохлушечка, любовница этого... Олега Владимировича, Лелика.– Да, я помню, ты рассказывала мне ее историю.– А что она здесь делает? Его ждет или...

Ответ на наш вопрос последовал сразу же. К Наташе подошел какой–то молодой, плохо одетый человек с мелкой розой и скромно протянул цветок ей, что–то очень долго объясняя, потом неуверенно присел рядом.

– Совсем дела плохи... – давя смех, откомментировала Вероничка. Тут совсем рядом мы услышали хрипловатый голос Торсининой.

– А кофеек попиваем! – заключила она, обняв за плечи Веронику.– Хотите поехать в гости к моим друзьям? – спросила она указывая головой в сторону

приближающихся молодых людей.– И как давно они твои друзья? – иронично переспросила я.– Мы пропустим еще по коктейлю, ребята такие веселые и с юмором, – мечтательно

описала приближающихся бритоголовых парней Торсинина.– Девушки, нам нужна компания, срочно, – без особый приветствий начал один из них.– Это Вова, – надувая свои подкаченные губки, представила его Торсинина.

Мы с Вероникой переглянулись и еле сдержали улыбки. Вероника объяснила, что нас уже должны забрать наши друзья и пообещала Торсининой позвонить завтра.

– И Торсинина.... – будь осторожна! – под смешок Вероники бросила я вдогонку.

Последнее время я боялась оставаться одна наедине с собой. Лучше перебегать с вечеринки на вечеринку, в окружении толпы, пить на съемных квартирах. Я боялась признаться даже себе, что безумно скучаю. Я собрала все силы в кулак, только бы не звонить ему. Только не бежать. Возможно, он тоже хочет позвонить мне. Мы свободны,мы ничего не обещали друг другу... он ничего не обещал мне... Я затушила сигарету. Хотелось поделиться этим с Вероникой, но у нее все было так сказочно с ее Артуром ихотя, мне хотелось спросить кого–то, что делать, я спрятала эти вопрос поглубже. А еще, сегодня я купила хрустальное красное сердечко в магазине и изумрудную коробочку, обтянутую бархатом внутри. Это все было упаковано в почтовую коробку с адресом Полтавина. Я написала ему несколько слов: “Мое сердце принадлежит тебе. Ты – мой Господин и я готова идти за тобой, куда бы Ты не позвал меня.” Каким–то чутьем я понимала, что ему очень понравятся эти слова. Я даже представляла его торжественную, очаровательную улыбку, когда он распакует мой маленький презент. Ответ не заставил себя ждать. Но, как ни странно, Полтавин не позвонил. От него пришла коробка, точнее ее привез рано утром его водитель. Я вбежала в свою комнату, и мое сердце радостно прыгало внутри. “Милый, милый!” Я распечатала скучную светло–коричневую коробку и извлекла с осторожностью хирурга еще одну ярко–красную подарочную коробку. Внутри лежала, обернутая тонкой бумагой маленькая, плиссированная юбочка в красную синюю и черную клетку, и слова на бумаге: “Я хочу видеть тебя, моя девочка. Я жду тебя сегодня в 8 вечера у себя. Одень это и не наноси никакой косметики. Заедет водитель.”

У меня сегодня три лекции, а после я встречаюсь сначала с Торсининой, а потом к намприсоединится ее подруга Настя, которую я видела при нашей первой встрече. Уже было совсем холодно, несколько дней подряд хлестал дождь. Моя машина была вся в грязи и когда я припарковалась у входа в назначенном кафе, то отметила красный чистенький мерседес Ешку.

42

– Видишь красненькую машинку, напротив входа, – начала разговор Торсинина, – это недавно Насте купил ЕЕ (она выделила именно ее) Причем уже вторая. Можно подбирать под сумочки, – ухмыльнулась она и принялась не без гордости рассказывать о своих недавних похождениях, – у него своя фирма, что–то с мрамором связано, говорила она, укладывая салат в рот и медленно разжевывая его. Я слушала ее невнимательно. Мои собственные мысли о Полтавине и тоска начали вылезать из–под плотного колпака, которым я их придавила.

– Знаешь, с кем я встречаюсь? – неожиданно выронила я.– Нет, – резко, перестав жевать и закачав головой, выпалила Торсинина.– С Полтавиным... Вениамином– С Полтавиным? Этот... который … я читала про него вчера в интернете, в новостях... –

приоткрывая рот от удивления, выдохнула моя приятельница.– Да, – я чувствовала, как мои руки задрожали и мелкая дрожь поползла по спине.

Торсинина казалось, была парализована. Я не понимала какие именно мысли понеслись в ее голове. Она радовалась или завидовала? Меня насторожила, что она долго никак это не комментировала, будто рассчитывала что–то. Мне казалось, что ее взгляд на минутку стал злым и хищным, но она растянула надутые губки в улыбке.

– Детка, я не ожидала – расслабленность Торсининой будто испарилась, – она схватила меня за руку, – мы должны выпить за твой успех!

– Это не успех, Торсинина, мы влюблены друг в друга, – резко выдохнула я.– Да ладно... – Торсинина превращалась в ласковую лису, она подбирала слова, – он

же... он же Дон–Жуан, – она не выпускала моей руки и мне казалось, сейчас отсюда она потащит меня в темный лес, чтобы пытать.

– Не знаю... он оплатил мне учебу... – как будто не слыша ее слов, выкинула я еще один козырь. Неприятный укол вошел в самое сердце. Торсинина провела языком по верхней надутой губке и одобрительно покачала головой.

– Девочки! – раздался низкий приятный голос Насти. Торсинина выпустила мою руку. Норковый жилет поверх белой блузки с широкими рукавами, обтягивающие джинсы, сапоги и сумка в тон – все сидело великолепно на ней. Настя едва поприветствовала нас и принялась говорить о своей поездке на Мальдивы. Глядя на нее, я понимала, чтокрасота некоторых женщин - это не то, как женщина выглядят, а как она себя чувствуют в окружении. Настя была удивительной. Я не могла понять этой магии. Она была не только красива, она была наполнена женственностью изнутри – каждое движение. Ее голос был гипнотическим, даже если она говорила о сумочках, погоде или бабочках. Она магически зачаровала всех и удерживала это внимание. Ее слегка грубоватая и отвязная манера говорить – все было частью ее шарма. Это было что–то,чем наверное, обладают ведьмы. Вероника была светлым, чистым ангелом, Настя – искушенным, падшим и бесконечно притягательно–грешным существом.

– Я все время ем последнее время, – переходя от Мальдив к еде, продолжала Настя, – я сейчас стала заказывать суши после восьми.

– Может ты беременна? – пошутила Торсинина.– Типун тебе на язык! И да, можете меня поздравить! Меня одобрили на конкурс “Мисс

Максим”.– Вау! – закричала Торсинина, – и бросилась обнимать Настю.

Настя запустила вилку в салат и едва прожевав, рассказала, как ее конкурентки и недоброжелатели стали размещать в интернете всякие гадости про нее. Так например,писали, что она занимается эскорт–услугами и зарабатывает по 5000 долларов за ночь. Торсинина слушала, заглядывая ей в глаза и соглашаясь с каждым словом.

– ...то, что вы пишите, ничего не говорит обо мне, зато очень хорошо характеризует вас! Да отсосите вы, все, у жабы! Вот, что я им отвечу, – проговорила Настя, отвечая на какой–то вопрос Торсининой. – Так девчонки, мне пора, – Настя взяла свою коричневую Birkin и уже было собралась вставать, как Торсинина схватила ее за

43

рукав.– Мне нужно что–то тебе сказать, – почти прошептала она.

Красный мерседес сздал назад и исчез из виду.

Я иногда вижу сны на яву. Я сидела на подоконнике с полузакрытыми глазами в наушниках любимая музыка, и это моя, своего рода, медитация. А потом я почувствовала толчок и увидела как по моей ноге ползет огромная змея. Она была влажная и сжимала мою икру до боли, но во мне не было страха. “Это просто животное, – думала я, – надо понять ее и она не причинит мне зла.” Почти в этот же момент, я вдруг, просто физически, почувствовала оргазм, но не могла дойти до конца. Я понимала, это что–то было связано со змеей, но не могла понять что и тогда во мне появился какой–то дикий, нечеловеческий страх...Вечером ровно в восемь часов к моему дому подрулил новенький Роллс Ройс Полтавина и водитель вышел, чтобы открыть мне дверь. Я плотнее запахнула свой плащ. Под ним была короткая юбочка и белая кофточка, надетые просто на голое тело. Я была похожа на героиню знаменитых японских аниме. Такая школьница с высоким хвостом. И я все–таки наклеила ресницы, что придавало мне еще более трогательный и томный вид. Поднимаясь по мраморной лестнице в его спальню, я чувствовала себя девушкой, ночь с которой оплатили и это было что–то запретное и, втоже время, тайна, которую сладостно разделяют только два человека: он и я, его маленькая девочка. Он лежал на кровати, в халате, уставший и вальяжный. Мы поздоровались только глазами. Он не отрывал взгляда от моей одежды. Осмотрев меняс ног в короткой почти детской юбочке до моего хвоста. Мне было тяжело дышать. Почти в самом центре спальне появился стул с балетными перекрещенными ножками.

– Я ждал... тебя. – Полтавин указал мне на стул глазами.Я смотрела на него, как будто вижу его в самый первый раз и нестерпимо желаю его нежности. Мне хотелось сжать его в свои объятиях, я почти забыла его голос, его запах. Я села. Полтавин подошел ко мне.

– Ты помнишь тот фильм? Ты спросила меня, смог бы я сделать то же с тобой? – он поднес к моему лицу черную, витую, переливающуюся веревку и аккуратно взял мои руки в свои.

– Ты готова?Я кивнула. Он затянул, нежно и уверенно, веревку на руках. Я следила за его движениями. Его теплые руки оказались на моих коленях, и он поднял на меня свои лучистые глаза. Затем они продолжили двигаться, теплые ладони плотно прижималиськ моим ногам, пока не оказались глубо под юбкой, почти у самого лобка. Его большой палец невзначай коснулся моей самой чувствительно кожи. Это был сладкий ожог, от которого пошли мелкие судорожные волны по всему телу.

– О, девочка, – простонал он, – ты такая сладкая.Он резко откинул край юбки и я увидела себя обнаженную, гладко выбритую, с легкими бледно–розовыми пятнышками, раздраженными лезвием бритвы. Краска залила мое лицо. Полтавин читал меня, каждое движение.

– Расслабься, ты прекрасна.Он положил мне в рот свой средний палец и, смочив его моей слюной, легко запустил его вглубь меня. Мне показалось, что я разрыдаюсь. Мои глаза боялись смотреть на него. Потом я почувствовала, как его язык двигался внизу и внутри, четко и методично, влажно рисуя причудливые узоры, от которых у меня заходилось дыхание.Хотелось сжать его голову, вцепиться в волосы и оттолкнуть, но мои руки были завязаны. Грозный лев стоял передо мной на коленях и я чувствовала его волосы внизу, на своем животе.

– Я так соскучилась! – выдохнула я, оказавшись почти на самой вершине знойного, порочного и непредсказуемого наслаждения, запечатанного ангелами страсти. В какой–то момент, я потеряла контроль над всеми своим мыслями и голосами. Мне

44

хотелось его власти.– Ударь меня! – простонала я – ударь, так, как ты хочешь, пожалуйста.

Полтавин сжал мою голову в руках и прямо посмотрел в глаза. “Я готова!” Он наслаждался. Я знаю, ему нравилась моя игра.

– Я никогда не бил женщин, – проговорил он.– Это будет твое чувство ко мне, не ненависть. Мне хочется чувствовать твою силу.

Пожалуйста.Мне хотелось абсолютно наслаждаться этим моментом. В эти острые минуты нашей близости я обладала им, лишенная своего рассудка — трогая его тело, горячие, нежные участки его. Я прикасалась с нежностью, так, как будто старалась запомнить это навсегда. Я принадлежала ему — потому, что он двигался во мне, вдыхал мой запах и растворял мою боль и страх.

– Я … – Полтавин на минуту опустил глаза и поднял их, как будто раздумывая над моими словами, – у меня есть кое–что для тебя.Он порылся в тумбочке у кровати и вернулся, озабоченно ища глазами что–то. Потом схватил маленький столик в углу спальни, стоящий почти у самого окна и подтащил его к моему стулу. Он рассыпал на нем белую горку.

– Я никогда не пробовала это, – я кивнула в сторону белой горки. Полтавин был спокоен и сосредоточен. В мой нос воткнулась холодная металлическая трубочка и внутрь просочилась настырная пыль, веревка уже спала с рук. Я почувствовала, как немеет мой затылок. Я обняла его и он вошел в меня. “Как же я соскучилась по тебе...”

После сегодняшних занятий и выпивки пива с Ромкой, я добралась до дома было уже после восьми вечера, именно в это же время я получила от Полтавина звонок.

– Девочка моя, как дела? Как учеба? – начал он и, даже не услышав моего ответа, добавил, – я хочу поужинать с тобой сегодня. Внутри меня все перевернулось. Голос Полтавин был нежен и вкрадчив. Меня заливали волны теплого счастья. Но как толькоя представила, что сажусь с Полтавиным за стол под завистливые взгляды публики в ресторане, я поняла, что не могу увидеть четко себя, я не знаю, во что я одета...

– Да, я очень хочу увидеть тебя, – я не знала, как сказать, что мне нечего одеть, – я не успею переодеться, то есть я не знаю, что одеть... не успею приготовить, – невнятно объясняла я.

– Джинсы, моя девочка. Сегодняшний дресс–код для нас – джинсы. Я уже одел самые потертые и жду тебя.Я побежала в ванную, пыталась привести волосы в порядок, потом накрасилась и все это мне не нравилось. Я представляла как выглядит Торсинина и Настя. Эти ухоженные, холеные, гладкие лица с огромными ресницами и пухлыми губами. Я выдохнула. Моя красота была другая. Ничего лишнего, только то, что нарисовала природа и, к тому же, Полтавину я нравилась такая...У входа меня ждал водитель Полтавина, мы поехали за хозяином и он, как ни странно,стоял у входа, гладя Катрана. Но...О Боже! Он был в великолепном, превосходно сидящим на нем темно–синим костюме. Мое сердце ушло в пятки. Я даже не смогу подойти к нему, я выгляжу как золушка, только без всякой надежды мгновенно превратиться в принцессу. Водитель открыл ему дверь и я захлебнулась в его аромате. Он нежно прикоснулся к моей щеке губами, потом повернул мое лицо к себе и поцеловал меня долгим поцелуем в губы.

– В ЦУМ! – скомандовал он, ловя мой вопросительный взгляд. Его глаза светились мудростью и пониманием. На первом этаже нас уже ждала какая–то девушка в строгом костюме, завидел Полтавина, она направилась к нам быстрым шагом и начала объяснять, что уже отложила пару платьев и один костюм, а также несколько пар туфель, все с разной длиной каблука.

45

– Все зависит, от того, что предпочитает наша дама, – вежливо добавила она и огляделаменя с ног до головы. “Торсининой такое и не снилось, – подумала я”. Мы поднялись на самый верхний этаж, потом опять сели в лифт и вышли в отдельную комнату с многочисленными шторами и огромным зеркалом в раме. Я поняла, что Полтавин бывал здесь часто. Он оставил нас с девушкой и стал отвечать на телефонные звонки. Девушка обмерила меня сантиметром и предложила мне для примерки черное платье, с коротким рукавом, расшитое красивыми блестками около воротника. Я даже бояласьвзглянуть на ценник, заметив, что это Gucci. Оно было из плотного обтягивающего материала. Все мое тело, каждый изгиб был обрисован.

– Великолепно, – процедила она, сжимая в зубах булавку. Мы попробовали еще одно серое, строго фасона. К нему она взвяла колье Cartier и серьги, и когда я одела второеплатье мне показалось, что это не я, даже средненький макияж и волосы, собранные вхвост не портили моего вида.

– Это! – согласилась она. Я встала на высокий каблук и в этот момент в зеркале показался Полтавин. Я уловила его удовлетворенный взгляд. Он скользнул глазами помоей груди и ногам.

– Мне нужна только маленькая сумочка, – неожиданно добавила я и, кажется, покраснела.

– Марина! Где же сумочка для моей девочки? – грозно и одновременно шутливо произнес Полтавин. После ужина, мы гуляли с Полтавиным по набережной Москвы–реки, затем решили поехать к нему на теплый чай. Чай был горячим. Я с таким удовольствием отдалась ему, ловя губами его губы, отвечая на каждое его прикосновение. Во мне было много клавиш и Полтавин перебирал их, заставляя, повиноваться и, затаив дыхание, следитьза его игрой. Неожиданно для меня наш роман стал более насыщенным. Мы встречались почти каждые выходные, иногда выезжали куда–нибудь в спокойные и красивые рестораны,но чаще проводили время вместе у него дома. Мне хватало этих несколько часов, чтобы окунуться в его ароматный и властный мир.

– Мне нравится твоя молодость, я хочу твою молодость, Ия...– горячим дыханием он касался моего уха, – я хочу, чтобы ты принадлежала мне, веди себя хорошо, моя девочка. Он овладевал мной несколько раз за вечер, потом засыпал, застыв в какой–нибудь позе, иногда закинув руку на меня. В эту секунду я старалась замереть, и слушать его дыхание. Иногда он просыпался под утро и входил в меня и каждый раз – я была для него. Мы занимались любовью, в гостиной, в коридоре, в ванной и даже в саду – там где нас настигало желание. Моя тягучая, темная страсть текла внутри меня. Вместе с откровенными ласками Полтавиным в меня будто вселилась совершенно другая Ия. Полтавин открыл дверь разнузданной, не стесняющейся своего тела девушке, он заставил замолчать мои голоса и они стихли где–то глубоко внутри, вместе с бунтарством и обидой. Я и раньше видела этот кроткий, прозрачный облик. Маленькая, тихая девочка в белом платье... с запекшейся кровью на висках.

– Однажды я сказала это. “Я люблю тебя...” – умирая, неожиданно грудным голосом сказала Ия. И это были слова... слова, которые я никогда не использовала в жизни, неиспользовала с таким смыслом. Моя голова лежала у него на груди, я не могла видеть его лица, но я почувствовала, как он затаил на мгновение дыхание. “Я люблю тебя...” – повторила я еще раз про себя, потому что мне надо было доказать голосам, что я сделала этот шаг. Невесомость. Тишина. Полтавин молчал.

– Это так прекрасно, – тихо произнес он.– Я не могу без тебя жить, Полтавин. Знаешь, когда я возвращаюсь домой, я несу твой

запах на своих ладонях. И думаю о тебе. Если даже мне очень хреново, я знаю, есть ты...

46

Он молчал и я не знала, что еще добавить. Фразы, которые я говорила были каноническими и только я знала, чего мне стоит говорить это. Я не могла не признаться ему, потому, что только такая выговоренная правда принесла бы мне облегчение. И я знала, он НЕ признается в своих чувствах. Я подняла лицо и посмотрела в его лучистые глаза. Он улыбнулся мне и взял мое лицо в свои ладони и …

– Девочка моя, я хочу, чтобы ты родила мне сына... – он говорил это, глядя мне прямо вглаза, вгоняя каждое слово прямо мне под кожу. Мне кажется я потеряла сознание на мгновение. Мое лицо горело.

– Что? – Роди мне сына, Ия.

В моей жизни появился новый ритм. Наступила зима, потом в наш город стала заглядывать и весна, больше похожая на холодную осень. Я записалась на тренировкипо боксу и стрельбе. Мне всегда хотелось научиться стрелять. НЕ знаю почему оружиевызывало какое–то успокоение во мне. Инструктор, который научил меня различиям между травматикой, пневматикой и боевыми пистолетами был бывший сотрудник спецназа. Он был среднего роста, русый, с кривыми зубами и острым взглядом мутно–зеленых глаз, которыми он тоже умел неплохо прицеливаться. Он всегда носил армейские штаны, такие... в болотных, грязно–желтых и светло–зеленых пятнах. С первого же дня я поняла, что нравлюсь «солдату», так я прозвала его про себя. Он всегда внимательно следил за тем, как я прикладываю пальцы к пистолету, частенько меня бранил своим прокуренным голосом и, конечно, по возможности, сжимал мои пальцы до боли, когда хотел показать, как нужно, на самом деле, нажимать на спусковой крючок держать ствол.Водитель Полтавина привез мне золотую карточку в конвертике со словами “ВениаминСергеевич просил ни в чем себе не отказывать”. Я придала волосам шоколадный оттенок. “Это добавит гламурности”, – сказала моя парикмахерша. Я потратила первые50 000 рублей на новое стильное пальто и сапоги. Через время я обновила почти весь свой гардероб – сначала покупая хорошие, но не фирменные вещи, а потом – все что действительно нравится – и о чем я и не могла мечтать – это было каким–то непонятным удовольствием. Купила себе часы Фредерик Констант почти за 170 000 рублей с белым ремешком и очаровательным сердечком из мелких бриллиантов. Продавцы в Цуме, узнавая, улыбались мне и я ловила завистливые взгляды девушек икрасноречивые взгляды мужчин. Я решила, что встречусь с Торсининой, когда почувствую, что “вооружена”. Я выкинула свою старую сумку и купила дорогушей Louis Vuitton – последний штрих – и я пригласила девчонок поужинать со мной в Турандот, предупредив, что плачу я. Первая прибежала Торсинина. Увидев меня, она распахнула руки со словами...

– Боже! Ну и красотка, ну ты... ну ты ваще ...не узнать. Я слегка прикоснулась губами к ее щеке. Торсинина же успела потрогать мое платье, осмотреть сумку.

– Ууу... В моем списке эта сумочка на первом месте. Так хочу! Просто шик!Мы решили сделать заказ, не дожидаясь, Вероники, она застряла в пробке на Садовом.

– Ты должна рассказать, что там у тебя на личном фронте?– Может начнем с тебя? Как ты сама?– Да ладно, – отмахнулась она, – и я увидела, как она слегка потерялась.

Торсинина рассказала мне про женатого мента–полковника, который кормит ее какими–то сказками.

– Судя по тому, как ты выглядишь у тебя “все в шоколаде”? Полтавин “холит и лелеит”?– Да, я не жалуюсь.– А я познакомилась с одним крутым мужиком, в клубе. Такой подкатил ко мне, то, да

се, хотела его послать, а он оплатил нам с подружкой коктейли и мы еще заказали.

47

Потом разговорились, у него дом на Рублевке. – И что? Ты же не упустила его, а? С домом–то... на Рублевке?– Он скотина нажрался так, что все время мое имя забывал, то Валерия, то Женечка, ну

короче, потом его друзья увели под руки. Я даже телефон не успела взять, да он и самне очень–то и хотел...

– Торсинина, а ты не хочешь пойти работать? Может, ты сама будешь работать, а не жаловаться на мужиков? – я говорила сдержанно, стараясь не задеть Торсинину. Она даже не заметила моего тона — ее трудно было заставить смущаться или теряться.

– Работать? Ты шутишь? Много лет назад я закончила, я пыталась закончить задрипанное училище, медсестринское дело... и что? Пойти работать медсестрой? С окладом в 15 000 рублей?

– Ну пойди учиться, ты можешь получить хорошее образование, если не будешь тратить все деньги на вещи.

– Неее, – протянула она, и печально добавила, – я уже стара для этого.В нашем разговоре появилась неловкая пауза. Я понимала на фоне Торсининских историй, моя может показаться хвастовством. Но я, все же рассказала ей про наши отношения с Полтавиным.

– Хочет ребенка? – удивленно и без особой радости спросила она, – а он жениться не собирается?Повисла еще одна пауза. Да я постоянно видела себя рядом с ним, я знала, что быть с ним для меня уже настоящее счастье, а вот ... я даже не думала об этом. Это помогаломне хранить мысли светлыми. Я просто любила его и понимала, что это целиком решение мужчины и когда придет время – он сам сделает этот шаг.

– Ну если хочет ребенка, значит женится! – уверенно заявила я и залпом выпила свой апельсиновый сок.

– Такие, как Полтавин... чтобы жениться... я не знаю – мир должен перевернуться. Ты же понимаешь, что ты такая не первая. К нему все красотки столицы в очереди стоят.Возможно, то что говорила Торсинина было правдой. Я держала все эти мысли подальше от себя и своих голосов. И все же... бить меня так неоправданно жестко, безединого слова радости за меня. Я пыталась скрыть гнев и страх. Я медленно поднялась и сказала, что не могу дождаться Вероники – ухожу. Я положила несколько тысяч рублей на стол. “Ни в чем себе не отказывай, Торсинина” – пронеслась мысль. Ивсе же беря свою дорогую сумочку я не удержалась, вопросы просто душили меня.

– Торсинина, откуда ты его знаешь? Ты что тоже спала с ним, видела сама эту очередь. Ты ничего не знаешь о наших чувствах... ты вообще о них ничего не знаешь, – тут я притормозила, чтобы не сказать большего.Было невыносимо холодно на улице. Снова в дверь скреблась осень, высовывая свой длинный морозный язык. Через неделю Торсинина перезвонила мне и извинилась. Онасказала, что должна что–то сказать мне. Мы договорились встретиться на “Чердаке”. В день встречи Торсинина была невероятно любезна. Она снова подергала за рукав мой свитерок почти за 20 000 рублей, новый клатч Yves Saint Laurent н и принялась выпытывать все детали моих отношений. Теперь она комментировала каждый мой и его поступок. Порой это были очень меткие замечания. Она даже поделилась историейс чьих–то слов, а может, придуманной ею, что совсем в юности Полтавин любил одну девушку, но она увлеклась каким–то парнем с иномаркой, который был побогаче самого Полтавина. И он выкинул все ее вещи, все фотографии и, потом, когда она умоляла его вернуться и рыдала чуть ли не на коленях, он выставил ее на улицу и больше никогда не вспоминал. Не знаю, почему я тогда не почувствовала ее неискренность, но зато я почувствовала,что могу выговориться, впервые за долгое время.

Последнюю неделю Полтавин не позвонил мне ни разу. Я скучала сильно и беспомощно. Каждый раз, после гудков, его голос просил просто оставить сообщение.

48

Холодно. Сегодня лил дождь почти весь выходной. Я не стала выбираться на улицу. Бабуля собирала на кухне квитанции на оплату дома, и еще счета с оплатой папиного лечения. Я слышала, как она глубоко вздыхала. Она уже говорила мне, что уже через полгода у нас кончатся все денежные запасы. Я посмотрела на свои дорогие сумки, наплатья. Я знала, что всегда могу попросить денег у Полтавина и он, конечно, нам поможет. Но я не могла просить его и не хотела. Чем сильнее ты любишь человека, тем холоднее и дальше он становиться. Даже в те моменты, когда я пыталась задушить это чувство и просто приказать себе – НЕ любить, через несколько минут этастрасть разливалась во мне с новой силой. Я снова и снова находила фотографии красавца Полтавина в интернете, статьи о нем, которые знала почти наизусть. Два дня назад все во всех новостях я видела его имя. Компания Полтавина заявила о «... о покупке ста процентов бизнеса «Виардо» у японской ВВF Group...» и далее: «...Вениамин Полтавин отметил, что в задачи руководства компании входит повышение ее акционерной стоимости, а консолидация является одним из способов обеспечить такой рост. Если сделка состоится, она станет крупнейшей на российском рынке в сегменте продаж бытовой электроники.»Накануне я рисовала его все три лекции подряд. Я пыталась изобразить его лукавый инасмешливый взгляд, его лучистые глаза. И когда карандаш медленно двигался по тетрадному листу, я чувствовала тепло внутри, как будто это была магическая связь с этим мужчиной. Мне иногда казалось, что я могла быть отдать свою жизнь за него.

– Ия... – сказал тихим голосом Полтавин, – Я так соскучился... Я так люблю тебя, пожалуйста, будь со мной всю жизнь. Давай уедем отсюда, в тот дом на острове, и мы с Катраном будем пить чай на веранде и смотреть, как играются в саду наши дети...Снова, и снова, и снова – эти слова. Я придумывала диалоги, которыми доводила себя до слез, и тихонько прятала их внутри себя. Когда в затравленной кошмарами душе жила эта романтическая сказка, мне легче было просыпаться по утрам; когда он не звонил неделю, когда его телефон молчал и когда в уме всплывали беспощадные слова Торсининой о том, что он – Дон Жуан. Из интернета я узнала, что он встречался с некоторыми моделями, по крайней мере, так называли себя эти девушки. Я видела несколько фоток с вечеринок, где они были пойманы фотокамерой. Одна из них еще работала на телевидении с какой–то программой про вкусную еду. Другая просто известная тусовщица, с легкой руки дружелюбных СМИ названная еще и дизайнером нижнего белья. В его списке была одна актриса сериалов и певица, с последней Полтавин может быть просто зашел в клуб, потому что на тот момент она была замужем, как смогла я узнать из того же интернета. По времени это было почти пару лет назад. И иногда Полтавин был в окружении сразу нескольких красоток, так что трудно было понять, насколько серьезно у него все было с ними. Все девушки были очень красивы, за исключением может быть, актрисы. Потому, что хоть она и имела огромные выразительные глаза, ноее огромные скулы и прикус портили все впечатление. Хотя могу отдать ей должное, она имела меньше всего (может вообще не имела) пластических операций. У нее была грудь среднего размера и пухлые от природы губки. На одной из фотографий я неожиданно увидела знакомое женское лицо на втором плане. Полтавин пожимал рукукакому–то политику, а на заднем плане, как группа поддержки, стояла Настя в окружении пухлогубой блондинки и еще одной девушки. Взгляды Насти и блондинки точно смотрели на полтавинское рукопожатие. “Неужели Настя знает Полтавина? И как она вообще попала на эту вечеринку?” Потом мои глаза остановились на знакомоммужском лице. Его я видела, по–моему, дважды: на вечеринке Полтавина и в его офисе. Я узнала его имя и забила в поисковую строку. Александр Нафилов был крупным строительным магнатом. По запросы выплыло статей с гневными заголовкамиоб экстрадиции Нафилова, который был посажен за растление малолетних, изнасилования, кроме того, была информация, что он поставляет женщин для русских олигархов.

49

Звонила Торсинина.– Алле? Что делаешь? – Готовлюсь к семинару.– Интересно. А я пью кофе, голова трещит, вчера мы отмечали на даче приятеля его

днюху....до сих пор мутит..– Ну, так тебе рассол же надо...– Мне надо яду и конец мучениям! – Торсинина хохотнула и сразу же зевнула, – слушай

что делаешь приезжай ко мне? Поболтаем...Я приехала к Торсининой через сорок минут. Мы разлили дымящийся кофе и уселись на ее мягком и маленьком диване. Торсинина рассказала мне о дне рождении, как–то своего богатого друга, описала мневсе его машины и дом, потом гостей. Я никогда не замечала в ней комического таланта, но когда она описывала некоторых девушек с вечеринки, я покатывалась со смеху. Мы доели пирожные, которые были разложены на красивом фиолетовом блюде со словами: “Смерть фигуре”. Я описала ей мои учебные будни.

– У тебя появился любовничек из группы? – неожиданно поинтересовалась Торсинина– Зачем это Торсинина? – с внутреннем напряжением, спросила я.– Как зачем? Чтобы был...– Мне хватает Полтавина...– Ах да.... Расскажи мне лучше о нем, что там у вас новенького. Ты должна уже

поменять свой старенький Range Rover на что–то большее подходящее такой красотке,как ты, – Торсинина говорила все это с таким напором, что в этот момент я чувствовала в ней скорее занудного ментора, чем приятельницу. В то же время, мне хотелось ее слушать, потому что Торсинина и, вправду, знала много о мужчинах и об отношениях. Я не знала, что ответить, неловкая пауза. Торсинина не спешила продолжать, что тоже было не свойственно для нее. Я потянула кофе, то же самое сделала и она. Мы посмотрели друг в другу в глаза. И тут я поняла, она что–то знает онем... что–то что ужасно хочет рассказать, но...

– Ты когда–нибудь любила? – я знала ответ, просто мне хотелось зайти с другой стороны. Я не испытывала дружеских чувств к ней, потраченной время с ней было чем–то другим, чем моя жизнь, моя настоящая дружба, но мне было интересно.

– Много раз, – она задумалась, – и каждый раз это заканчивалось ничем... так несколько потраченных в пустую лет, обещания, ложь... так что теперь все мои принцы сначала оплачивают мои счета, а потом рассказывают, как они без меня жить не могут. Ведь только так можно заставить себя уважать, а то халява... она сама знаешь развращает... – она сделал паузу, – я научилась говорить: “Прощай”! И не рыдать в подушку по ночам. Я обвела глазами маленькую комнату Торсининой. Несколько женских журналов на столе, какие–то индийские свечи, книга “Секрет”, тоненькая книга–брошюра «Как выйти замуж за миллионера» на столе. Я взяла ее и приоткрыла: «С одной стороны миллионеры – существа избалованные, капризные, для них все должно быть «перфект». Им нужны девушки комфортные, те, которые голос без команды не подают...» Я перевела глаза на другую страницу: «Запомните слово «идеально». Именно так вы должны выглядеть в любой момент дня или ночи. Чистая кожа, мягкие шелковистые волосы, ухоженные ногти и капелька духов.»

– Ты отменная красотка, – Торсинина подвинулась ко мне ближе, – ты молодая и сама пока не понимаешь, как можно использовать свою красоту, это ведь оружие женщины,то что мужчины готовы выкладывать много–много денег, но для этого надо просто понять, как это использовать. Ты можешь всю жизнь горбатиться в офисе, ну, получать свое образование, писать там свои статьи. А можешь просто быть королевой,к ногам которой мужчины принесут все. Понимаешь? Я знаю многих, кто и не так красив, но даже имея напор пробились здесь и теперь имеют все: машины, квартиры,

50

самые дорогие шмотки...– Торсинина, – я слегка отстранилась от нее и взяла чашку в руку, – я просто хочу

любить и быть любимой...– Все этого хотят... – парировала она, – но только одного “хочу” не достаточно, – она

вытянула пухлые губы и подняла брови, надо выйти из сказки и посмотреть на вещи реально...

– У меня все хорошо...– А Полтавин тебя любит?

Чашка кофе дрогнула у меня в руке...– Послушай, я не хотела сегодня говорить тебе об этом, – начала Торсинина, потом

посмотрела на мою чашку и прямо мне в глаза и выдохнула...– Полтавин встречается с Настей... я точно знаю, что они были вместе в ресторане

позавчера, я их видела...У меня на несколько секунд потемнело в глазах, слова Торсининой стали падать на меня, как огромные тяжелые булыжники. Я приоткрыла рот, чтобы вдохнуть, воздуха не хватало, душило платье.

– Ты видела … Полтавина и Настю, – выдавила я, – Какаю Настю? – зачем–то добавила я.

– Ты ее знаешь, я вас знакомила.Я пыталась контролировать себя, руки, позу, чашку кофе. Однако, мне хотелось просто встать и бежать к Полтавину, видеть его глаза, чтобы понять – это неправда.

– Может быть они просто ужинали, что с того? – стараясь быть как можно более спокойной, спросила я Торсинину.

– Послушай Ия, я знаю Настю, она просто так ни с кем не ужинает, особенно с такими как Полтавин. Ты знаешь, они когда–то даже жили вместе и он купил ей квартиру и машину...Я не знала этого, я даже не догадывалась. Это был удар грома среди ясного неба, как говорят, нет даже взрыв атомной бомбы, мои руки задрожали и я на секунду прикрылаглаза.

– Ты в порядке? – мне не удалось утаить это от Торисининой– Выкладывай все что знаешь... – злобно выронила я.– Я тебе все сказала...– Ты врешь... – грубо оборвала я ее.

Торсинина слегко отвернулась наклонилась к своей сумке и достала айфон – перед моими глазами появилась фотография, сделанная ею в ресторане. Полтавин и Настя улыбаются, у нее в руке бокал. На ней шикарное зеленое платье, с открытой спиной. В моей голове мелькали обрывки догадок и я чувствовала всем своим женским нутром – Торсинина права. Полтавин и Настя спят вместе и также, как и мы с ним, выходят наужины. И она чертовски красива, когда одевает свои открытые на спине платья и она умеет обольщать. Я старалась остановить свои мысли. “Купилась!” – закричали мои голоса. “Ты же знала, что что–то не так, правда?” Торсинина рассказала мне то, что знала об отношениях Насти и Полтавина.Я вышла от нее совершенно разбитой, мысли мои сбивались, но вся мозайка постепенно складывалась. А халат у него в душе с ее инициалами. “Анастасия... Полтавина”. Я уверена – он был влюблен в нее, а может даже любил. Это было большепяти лет назад. Они встречались около двух лет, потом разошлись. Торсинина сказала, что Настя захотела уйти сама. Она поехала за границу, в Италию с каким–то другом итальянцем и Полтавин очень переживал. Потом она вернулась. Но все было не так гладко.

– Могу я поговорить с Настей, – как–то беззащитно, спросила я у Торсининой– О чем? О чем вообще она будет с тобой разговаривать?

Это были жестокие слова и я почувствовала, что Торсинина всегда была на стороне Насти.

51

Хуев реализм... Боже.... Они все еще встречаются, он спит со мной, спит с ней.... он говорит мне как скучает, а ей дарит машины.... что же я за дура.... – слезы текли у меня без остановки. Я наивная мечтательница.... но я так люблю его. ОН... ОН... ОН...Я смотрела в потолок, в своей комнате, абсолютно пьяная. «Ну пойди же, купи себе еще один сраный Louis Vuitton, утешься.»Я не вставала с постели два дня. Бабуля приносила мне чаи и лечила от простуды. Не хотелось есть, не хотелось думать. Любая мысль о нем резала, как ножом, и крупные капли заливали мою постель. Соленые, мелкие, как весенний дождь и … теплые. Мир стал мертвым. На третий день я поднялась с кровати. Волосы — толстый, спутанный ерщик, сухие губы; я проглотила вязкую слюну, мысленно умоляя себя выйти на улицу.

Он – не звонил. Я – не хотела звонить. Я одела джинсы, майку и ослабшими руками завязала тяжелые волосы в хвост. На улице было холодно. Я села в машину. Когда мой взгляд поймал знакомую дорогу и железные ворота вдалеке, я почувствовала, как смертельный холод пополз по спине. Я бросила машину, понимая, что меня могут заметить. Ворота закрыты, я прошла вдоль дома, смотря в каких окнах горит свет. Было тихо. “Зачем я приехала?” – лихорадочно пробивался вопрос среди тянучей массы страшных мыслей об его предательстве. “Я просто хочу его увидеть, своими глазами, я хочу понять, что Торсинина все лжет, специально, из зависти...” Я посмотрела в окна его спальни, там не было света. Тишина. Потом я увидела отраженный свет в коридоре и тень батлера. Я прищурила глаза, но больше ничего не было видно, я прошла еще вперед, там начинался каменный забор. И тут я вспомнила про лазейку Катрана. Я буквально добежала до этой дырки в заборе, затем упала на колени и просунула всю голову. Тело вошла легко и, тяжело дыша, я ступила на запретную территорию, как вор, под занавес дня, с влажными коленями от росы. Я сдерживала дыхание, отправляя его вглубь огромными глотками. Темнело. Надо было действовать быстро. Я слышала удары своего сердца. В этой тишине меня могли услышать даже не по шагам, а по ударам моего сердца. Я двигалась в направлении спальни и это было безотчетное, интуитивное движение. Я остановилась. Несколько минут я просто стояла без мыслей, без движений. Начал моросить мелкий дождик. Вдруг в офисе Полтавина загорелся свет, я прошла по направлению к его окну в рабочий кабинет. Там кто–то двигался. Я увидела Полтавина. Все внутри меня сжалосьв упругий комок и сердце перестало биться. Тишина. Звенящая тишина. Полтавин сел за стол, что–то листал, потом взял стакан с соком и потянул из него, потом он поднял трубку телефона. Это было, как в кино, я наблюдала за ним, испытывая невероятное наслаждение. Я понимала, никто не знает, что я здесь. Я могла смотреть на него бесконечно. Впервые за три дня я смогла дышать. Он был здесь, рядом... Я почувствовала теплые капли слез на щеках... все хорошо.

Эта уже вторая бутылка водки за три последних дня. “Адская Нирвана”, а как еще может называться это состояние, когда ты выпиваешь и твои мысли плывут в беспорядочном, неудержимом потоке, как будто они существуют отдельно от тебя. Ты просто следуешь за ними, натыкаясь на боль, радость, умиротворение – все оттенки желтого и черного, которые кто–то свыше проигрывает для тебя. Видя, как мимо проплывают лица людей, которые ты встречал в жизни: равнодушные, злые, улыбающиеся, потерянные – ты испытываешь что–то, наверное, похожее на Нирвану. Ни сожаления, ни отчаяния – все ровно. Где–то внизу моего живота, мягкая пушистая гусеница свернулась в двойной клубок и,оттолкнувшись всеми своими ножками, застонала. Моя горячая страсть вязкими каплями растворялась, превращалась в мощную боль. Я мучительно, почти физически чувствовала ее, прямо ниже моего пупка – ее упругие толчки. Моя любовь – не

52

больше, чем игра, выветривающийся мираж.Я не появлялась в университете почти полторы недели. Бабуля очень тревожится. Онаговорит, что я «дичаю». Я не отвечаю даже на звонки Вероники. Пару раз звонила Торсинина и оставляла сообщения. Он не звонил. Я бы хотела одеть длинное белое платье в пол, распустить волосы, чтобы их развевал ветер, я хочу чувствовать ветер. Я хочу, чтобы никто и никогда не касался меня, потому что я не принадлежу этому миру. Я – умею лететь.

– Привет, Ия – я услышала в трубке голос Ромки, – как ты? Что–то случилось? Как папа твой, мы волнуемся, ты так пропала, никто не знает где ты... – Он бы, наверное, продолжил говорить еще минуты три, ну я затормозила его.

– Все хорошо, – я прокашлялась, – просто простыла...просто мне … немного хреново, – призналась я.

– Скоро сессия, хреново будет всем...– Нет, мне реально – хреново, – я просто проговорила слово с ненавистью и по слогам.

Несколько секунд я слышала тишину и бормотания телевизора на том конце трубки. – Приезжай ко мне... – упавшим голосом, сказал Ромка.– Я не могу садиться за руль, я еле хожу. Я пила несколько дней.– Я приеду за тобой.

Мы приехали на съемную квартиру Ромки поздно вечером. Алексей Иванович мирно похрапывал в соседней комнатке под ровное бурчание телевизора. На кухне было грязно. В раковине громоздились тарелки, одна на другой, с засохшими остатками какой–то еды. На столе были крошки хлеба и клейкие круги от чашек. Пахло сигаретами и водкой. Рома извинился за беспорядок и повел меня в свою комнату. Он нервничал, глаза его горели. Я посмотрела на его густые каштановые волосы и крепкие мужские плечи. Он сел на стул, а мне указал на диван, прикрытый выгоревшей накидкой в катушках.

– Мне просто хочется поговорить... – начала я.– Ты можешь абсолютно мне доверять, – тихо и немного наиграно, произнес Рома. Я

посмотрела в его глаза. Я старалась понять причину его нервозности. Он посмотрел в мои глаза. Я представила, как он засовывает мне язык глубоко в рот.

– Совсем холодно стало, – вырвала я себя из бездны.– Ты похудела... – заметил Рома.– Тебе иногда не хочется просто перестать думать, убить все мысли в голове. Бам.

Тишина. Есть такое мнение, что мысли не принадлежат людям, что если бы мы могли бы создать хоть одну мысль сами, то мы были бы Творцами...

– Иезуитская чушь, – готовясь к философскому отражению начал Рома.– Я не хочу сейчас, чтобы ты говорил больше... – Я подошла к нему, погладила его по

голове, и он растерялся и забыл все свои возражения и я чувствовала, как все умные цитаты исчезают, я видела как задрожали его глаза, даже сверкнули. Он пытался что–то добавить про погоду, а потом побежал на кухню и нашел там два чистых стакана и бутылку не распитого вина. Мне хотелось снова забыться. Рома был таким суетящимся, влюбленным и желающим моего тела, думала я. Он попытался приобнять меня и неловко положил руку на плечо. Обладание потихоньку вернулось к нему, когда я обняла его и крепко прижалась губами к его губам. Они были очень мягкими ииз его рта пахло какой–то рыбой. От волнения Ромкины ладони вспотели и мне стало противно. Я пыталась расстегнуть его штаны. Пальцы скользнули по металлической поверхности пуговицы его джинсов, а потом волна тошноты заставила меня выбежать из комнаты. Я умылась в ванной. Гадкая, противная змея ползла прямо по моей ноге, мне хотелось ее стряхнуть, но она была слишком липкая.

Темная улица. Я пыталась сохранить остатки тепла под тонким пальто, застегивая его на пуговицы. Недалеко от станции метро, я увидела скамейку, там тоже кутался человек. Я решила присесть. Бил озноб, но и идти не было сил. Человек в темном

53

пальто недоверчиво посмотрел на меня.– Хорошая погодка, хах? – неожиданно вежливым тоном, спросил он, выдыхая острый

запах алкоголя.– Ниче себе, да, – небрежно уронила я. – Не простынешь, детка? – заботливо поинтересовался он. Я попыталась вглядеться в

его лицо. Оно было бугроватым и отекшим и в свете фонаря он был похож на одного из героев–хоббитов.

– Меня зовут Ия, – представилась я.– Я – спившийся пианист... – саркастически отрекомендовал себя человек в плаще.– Правда?! – сама не зная почему, я почувствовала радость …– Да... всего пару лет назад тысячи людей, хлопали мне стоя, мои афиши висели везде,

– он поднял руку и костлявой рукой провел дугу в воздухе, – везде, Ия... Ия... – Мне хотелось ему верить, но я знала, что алкоголики приписывают себе многое. – У тебя есть модный телефон?– Модный телефон? – переспросила я.– Ну да, с сенсорными кнопочками и таким экранчиком, – он показал что–то похожее на

айфон и я достала из кармана свой айфон, крепко зажимая его в руке, на тот случай, если он попытается украсть его.

– Найди меня в интернете. Анатолий Погребский – мое имя.Я быстро забила его имя и слово “пианист” в поисковую строку и нашла видео на Youtube. На нем, перед нами сидел стройный красавчик с длинными русыми волосами. Вначале записи люди долго хлопали. Потом он играл, как в безумном припадке закидывая голову, и качая ее взад и вперед, пряди его длинных волос постоянно оказывались на лице и в этих безумных движениях, они как будто сладострастно лизали его лицо. Мне казалось, он чувствовал боль и она выходила через кончики его пальцев прямо на черно–белое поле клавиш. Он излучал радиацию, и она поражала все на расстоянии полусотни метров звуками. Я думала, что парализованный этим, ты не мог уже выйти за пределы круга, очерченного его игрой. Я думаю, он играл свою боль: такой какой она была для него, разлагающей, глубокой и в то же время исцеляющей.

– Вы так талантливы! – во мне были разные чувства к этому человеку. Жалость и восхищение. – Почему вы перестали играть?

– А я не перестал... – он достал пачку сигарет из кармана, и я поняла, надо приготовиться к долгой беседе.

– У вас был успех, деньги, наверное, приглашения на концерты, вы играли … – я пыталась сразу подвести его к ответу.

– А я не перестал, – повторил он, с наслаждением, выдыхая дым, – я играю, просто по–другому, для других людей. Они сами сюда приходят, садятся, как ты, рядом. “Что я здесь делаю, ночью, с этим бомжом, почти насмерть промерзшая?” – спросила я себя. Внутри меня зияла дыра, оставшись один на один – я бы снова пошла по кругам ада своих мыслей. Мне нужно было как–то остановить голоса внутри. – Мы все должны платить за свои ошибки, за свои грехи...

– Платить, даже если ты не виновен?– Это не о “виновен” – “невиновен”, – мой собеседник выпустил еще одну струйку дыма,

и повернул ко мне, свое отекшое от запоев лицо. – Если ты не виновен, ты – жертва, ты позволяешь обстоятельствам управлять собой. Ты жалеешь себя, оправдываешь себя, ищешь виновных... Но обстоятельства нашей жизни делают нас. Ты просто должен выбрать свой путь.

– А если тебе втыкают нож в спину, когда ты не ожидаешь, предают, когда ты доверяешь?

– Если ты готова получить ответ на свой вопрос, ты его уже получила, если ты не готова, ты будешь еще долго искать этот ответ, может быть всю жизнь. Он отвернулся от меня и погрузился в полупьяное раздумье, слегка кивая головой.

54

– Я иногда не могу справиться со своей страстью, – честно призналась я. Мне уже было все равно о чем говорить. От холода сводило зубы, кончики пальцев превратились в ледышки. Я чувствовала, как шипит нос.

– Страсть – это обоюдоострый меч. Талантливый человек страстен. Это то, что показывает тебе глубины ада и свет в воротах рая. Но, она может и убить. Это очень страшно... страшный грех... – голос бывшего пианиста сорвался и он закашлял.

– Мне пора... – я поднялась со скамейки, чувствуя, что мои ноги совсем задеревенели.– Ия, приходи...Я здесь отдыхаю, – пытаясь вытянуть губы в улыбку, пробормотал

ночной собеседник.

Это было мучительно и сладко, стоять в темноте под его окном совершенно незамеченной, тихой, как тень. Эти минуты давали мне еще один шанс быть с ним, быть в моей мечте. Я ничего не могла поделать с этой страстью. Снова в тоже время зажегся свет в его кабинете. Он прошелся вдоль комнаты с телефоном в одной руке, напряженно размахивая другой. Он был все еще почему–то в костюме. Потом он вышел и исчез из поля зрения. Сегодня у него были гости несколько мужчин и, по–моему, одна женщина, они громко разговаривали в саду. Это было ровно с противоположной стороны, так что я не могла их видеть, но только слышала. Через сорок минут все они вышли и, громко смеясь и разговаривая, расселись по своим машинам. Полтавин снова пошел в свой кабинет, но все еще был в костюме, в кабинете он достал какую–то вещь, похожую на коробочку и скрылся из виду. Прошло15 минут. В спальне загорелся приглушенный свет. Я чувствовала, там было какое–то движение. Я подумала, что Полтавин играет с Катраном, что–то громко говоря ему, и потом я расслышала: “Да, давай–давай, моя девочка!” Что–то внутри меня оборвалось,я не знала, как мне заглянуть в окно. Я увидела сосну. Я пыталась забраться на нее, обрываясь и отчаянно пытаясь удержаться. Пару попыток – и я каким–то чудом долезла прямо до середины дерева, почти напротив окна спальни. Я увидела смоляные волосы Полтавина и струящие женские волосы, его губы целовали шею стройной девушки. Я смотрела в глаза своему ночному кошмару и он был потрясающе реалистичным. Девушка слегка оттолкнула его и упала на кровать. Я увидела ее светло–розовый кружевной бюстик и гладкую кожу на бедрах. Изящно согнув ноги в коленях, она откинула волосы назад – я где–то видела эти черты, эти ресницы... Ее рука что–то сжимала, кажется маленькую коробочку. Это была Настя. Я не помню, как я слезла с дерева, мои руки и ноги были все изодраны. Кошмар не заканчивался, внедряясь в самую глубь меня.Дома я просто лишилась чувств. Перед моими глазами на ручке шкафа висело платье, которое Полтавин купил мне в ЦУМе. “Мы тоже сидели в ресторане!”. Я стала искать ножницы, но в руки попался только нож для бумаги, я резала его в клочья, мелкие, колючие куски. “Будь проклят этот чертов день!” – изнутри вырвался вопль и я рухнула на пол.

Прошло больше двух недель. Плотный черный занавес отрезал мне путь к солнечному свету. В этом влажном, спертом пространстве, я беспомощно пыталась заглушить свои мысли и ночные кошмары. “На что это похоже?” Чаще всего я чувствовала себя униженной. Наверное, что–то такое чувствуют девушки, изнасилованные и брошенныеголыми, прямо на дороге, мимо равнодушно едут водители. Или нет: меня привязывают к столбу, раздевают и собравшиеся разглядывают меня, тычут пальцами,смеются и уходят по своим делам. Раньше мне только казалось, что я могу справиться со всем. Я пережила потерю близких людей, и я была готова бороться с другими и драться один на один и не боялась быть избитой в неравной схватке. Я не боялась многих вещей, но я не была готова открыться, довериться и быть … преданной. Я не могла справиться сама с собой. Мои мысли, как палачи возвращали меня к тем дням, когда Полтавин шептал мне нежные слова и я думала, что так и должно быть. На

55

самом деле все было ложью. “Как, как, как?” – строго спрашивал кто–то внутри меня. “Я не знаю!” И снова вопросы и ответы по кругу. Я пыталась анализировать наши слова, я пыталась вспомнить все детали. Я пыталась понять – ПОЧЕМУ. И это все – было бесконечной пыткой. Когда я пыталась забыться и выпивала, мне хотелось звонить и спрашивать его 35 раз подряд: “Почему? Почему? Почему? Почему? Почему?Почему? Почему? Почему? Почему? Почему?...” “Это смешно, это, как в плохом романе, предательство. Как глупо,” – говорила я себе. “Как глупо! Поздравляю.”

Я позвонила.– Алло?– Привет, моя дорогая! – голос Вероники был спокоен и радостен, – наконец–то ты

позвонила, я так рада тебя слышать, мы сегодня празднуем день рождения одного из сокурсников, в ресторане, на Кутузовском. Приедешь? Выпьем?

– Я... ты знаешь, Веронь, мне как–то не очень хочется видеть людей... шум, суета...– Хорошо, приезжай, мы возьмем столик рядом и просто побудем вдвоем...– Ок, буду.

Это была невыносимая пробка. Лил дождь. Я сидела, запертая в своем джипе, уже 1 час 36 минут. Я представляла, что Полтавин мог говорить ей. Почему Торсинина не сказала мне раньше? Неужели Настя ей не говорила про Полтавина? Вероника была невыносимо красива. Она подбежала ко мне, выпрыгнув из–за стола и крепко сжала меня в кольцо своих рук. Я почувствовала ее успокоительный запах сиреневых цветов. Как это было давно. Как странно... я невероятно соскучилась по ней. Но мы уже был другими. Я рассказала ей все про Полтавина, Настю, себя.

– Ты говорила с ним? – после короткого раздумья спросила она меня.– А зачем? Что я хочу спросить? Любит ли он Настю, а если нет, то почему спит с ней?– Ну, должны же быть какие–то объяснения, почему он так резко перестал тебе

звонить? – Вероника заглядывала мне в глазах и изо всех сил пыталась меня утешить.– Я не знаю, что делать... – Поговори с ним, просто потому что так не должно заканчиваться. Он хорошо к тебе

относился... в любом случае...– Я чувствую невероятную боль, Вероника, как будто меня изнасиловали и выкинули,

как ненужную вещь. Неужели это так нормально говорить о рождении ребенка, о чувствах и потом заниматься любовью с другой, без всяких причин.... как он мог! Как...

– Ия, так бывает...Я уставилась на Веронику, желая сказать ей, как она может так говорить, исходя из какого опыта.

– Я знаю... мой отец изменял моей матери. Я помню, как это было больно для нее. Она не ожидала этого, не подозревала... всю свою жизнь она служила нам и ему. И в один момент он сказал, что уходит к 25 летней девочке и она беременна. Это был шок для нас... К счастью, все образумилось. Мы нормальная семья снова.Я знала, что у ее родителей были проблемы, но некоторые детали я слышала впервые.– Прошу тебя, Вероника положила свою теплую ладонь мне на руку, – если я что–то могу сделать для тебя... помочь.

С каждым днем становилось холоднее. Воздух колючий и наполненный выхлопами машин пробирал насквозь, я выдохнула пар изо рта. Было темно. Я чувствовала невероятную усталость. Мне нужно было вычеркнуть Полтавина из жизни, но как я могла простить ему обиду? Просто дать вот так поступить со мной? С моими чувствами?

– Алле? Ия? – голос Торсининой тревожный и тихий.

56

– Да?– Ты как, детка?

Почему она меня так называет. Как меня раздражали эти тупые сюсюканья.– Что ты звонишь?– Узнать, не решила ли ты чего наделать с собой... – Я в порядке, а чего ты взяла вообще, что я должна что–то наделать с собой?– Приезжай ко мне! – оборвала меня Торсинина.

Я завела машину, нам было о чем поговорить с ней. Радио в машине что–то вещало убаюкивающее, во мне зрела злость, злость, которая помогала мне бороться с болью. Тянучие, нудные дороги, до отказа забитые машинами. Рекламные щиты по обе стороны дороги. Фонари, каблуки, рестораны, смешивающие свои запахи с выхлопами— по обе стороны дороги – Москва за окном мне никогда не казалась привлекательной. Наш домик в Подмосковье всегда был островком, в котором я могла укрыться. Я вспомнила, как мы были счастливы там, когда мама была жива, когда мы учились с Вероничкой и прогуливали школу. Мне кажется прошло тысячу лет. “Пора взрослеть! – прошипел голос внутри меня, – ты не можешь укрываться в своей комнатке.” “Да–да, я знаю...” “Ты должна отвечать сама за свои поступки!” “Отлично, отвечу, отъебись от меня!” “Не будь так груба! Если бы ты хотя бы немного прислушивалась ко мне, всего бы этого дерьма не было.”

– О, моя дорогая, – начала Торсинина, растягивая слова, – я так рада, что ты здесь, что ты … ты хорошо выглядишь.

– Есть что–нибудь горячее, Торсинина?– Да–да, заходи же.

Торсинина суетилась, разливая чай и доставая какие–то печенья и фрукты. – Хочу купить себе такой чайник, ну знаешь, чтобы сам и воду грел и заваривал, сразу.– У тебя уютная квартирка.– Да... я помню, как мы жили в двухкомнатной квартире с родителями в нашем

задолбаном Каменогорске. У меня еще два брата и маленькая сестренка. У нас были такие двухэтажные кровати, как я их ненавидела. Папа залез в долги и мы продали нашу просторную трехкомнатную квартиру. Он пытался какой–то бизнес делать, потомзапил. Ну, короче: ни денег, ни папы – попал в аварию. Царствие небесное, как говорится.

– А ты? Ты что делала после его смерти. – У меня был тогда парень, мы с ним скопили денег и смотались с Москву, за лучшей

жизнью.Мы выпили чаю и я рассказал ей, что лично видела Настю и Полтавина. Казалось, Торсинина была ни мало ни удивлена. Она внимательно следила за моими движениями, казалось, она ждет момента, чтобы что–то мне сказать.

– Я звонила вчера Насте. Она сказала, что Полтавин видел тебя на камере, у них там камеры на доме, ты должна была знать. Они умирали со смеху, когда видели, как ты карабкаешься на дерево... Полтавин... Ты вот никогда меня не слушала внимательно, теперь удивляешься. Ты думала, окрутила его своими юными кудряшками и он прибежит к тебе?

– Просто заткнись! – меня накрыла невероятная волна стыда. Я думала, что мои унижения должны были как–то закончиться вместе с предательством, почему я тогда не подумала о камерах. Почему, зная это Полтавин мне ни разу не позвонил. Он что издевается?В тот вечер, я больше не слышала, что говорила Торсинина, мои уши, кажется, заложило от стыда. “Ты продолжаешь винить себя!” Этот голос я должна была слушать. Теперь настало время, чтобы кто–то кроме меня самой помог мне выбраться из этого болота. “Остановись, прямо сейчас! ” Я выскочила от Торсининой и упала на холодное сидение в машине, лицом вниз, было тяжело дышать, я попыталась выехать на нужную дорогу, но взяла не тот поворот. От

57

злости я резко дала влево и оказалась на совсем незнакомой дороге, без знаков, без машин. Если бы Полтавин просто оказался бы рядом, я плюнула бы ему в лицо. Не слушая слов, не разбираясь – это все, что я хотела сделать. Нет... я бы вцепилась бы ему в лицо, жестко и больно хлестнула бы его по щеке со словами: “Подонок!”. Я гнала, по незнакомой дороге, в темноте, видя только свечение своих фар, под 80 км в час, я не различала попадались ли мне ямы или меня трясло изнутри. “На перекресткея сверну!” “Ты просто, как ненужная дешевка!” – произнес голос. “Заткнись! Ой, поворот!” я резко повернула налево, чтобы пересечь перекресток и почувствовала страшный толчок и пронзительный звук тормозов. Все тело дернулось вперед и я ударилась лицом, кажется, об руль и почувствовала обжигающую боль в руке. Я помню, что захотела посмотреть, что стало с той другой машиной, но не смогла двинуться. Во рту был солоноватый вкус крови. Я прикрыла глаза и попыталась вдохнуть.

– Эй! Эй! – кричал молодой парень, склоняясь надо мной, – Девчонка пришла в себя... Человек в синим чепчике, положил пальцы на запястье и посмотрел прямо мне глаза.

– Вы нас слышите? – спросил он.Я почувствовала, что мои губы склеились от холода и крови, и, просто, без сил, кивнула головой. “А вдруг мне оторвало руку?” – я попыталась приподняться. Мое тело, прикрытое голубым оделом с двумя полосками, лежало на носилках, кругом суетились люди и сверкали огни скорой помощи.

– Моя рука цела, ее не оторвало? – прохрипела я.– Что ты, не волнуйся, все при тебе, – улыбнувшись, сказал человек в синим чепчике. Я

устало опустила голову и снова забылась.– Нет, она трезвая... – услышала я обрывки фраза, все давай вези. Я слышала как

медики зафиксировали носилки, внутри скорой помощи было тепло. Они включили сирену и я снова попыталась больше ни о чем не думать.Я переночевала в больнице, мне надели гипс на переломанную руку, взяли кровь на анализы, сделали кучу записей и врачи и полиция. У пухлого милиционера я узнала, что второй машиной был какой–то грузовик, водитель не пострадал. “Но если бы он непритормозил, – усталым и безапелляционным тоном проронил он, то мы могла бы уже со мной и не разговаривать”.

– Хей... – нежно пропела Вероника, – ты что это сделала?– Все хорошо, Веронь, все хорошо.– Я должны была сказать твоей бабушке... Ия, она с давлением попала в больницу, ну

понимаешь, переволновалась...“Вот теперь вся семья у нас в больницах. Прекрасно, – подумала я, – надо выбиратьсяотсюда.»

– Ты заберешь меня?– А тебя выписали?– Да–да,– раздраженно, процедила я.

Я сбежала из больницы, как только Вероника сообщила, что находится у больничных ворот.

– У тебя есть где взять пистолет?– Что? Ты что совсем сума сошла? Ты себя хочешь убить и... или кого еще?– со

страшными глазами, начала Вероника– Слушай, я никого не хочу убивать, хочу поиграть...– Тебе надо было голову в гипс запечатать.– Как ты думаешь, Торсинина и Настя знали о наших отношениях с самого начала?

Вероника печально посмотрела мне в глаза. Она, единственная не будет лгать. – Думаю да, – тихо сказала она.

Я много читала всяких романов про обманутых и брошенных женщин, я понимала, что

58

твоя боль – это твоя боль. Полтавин, я уверена, даже думать обо мне забыл. Я могла бы тоже забыть про него, по совету Вероники, отпустить, дать времени заживить рану и вся такая чушь. Но, у меня были вопросы. Полтавин смеялся... ему было смешно, как я корячилась на дереве, глотая слезы. Наверное, уже поспешно залепил тайный ход Катрана. Где я сделала ошибку? Когда привезла ему документы и бесстрашно и с вызовом, смотрела в его глаза? А может, мне не надо было спускаться тогда к ужину? Или не ездить с ним на острова? Может, мне не надо было родиться, а? “Да, это и вправду, смешно” – заметил голос. “Согласна!” “Но теперь буду смеяться я, мне нужно дойти до конца в том, что я хочу понять, почему предают”. Я думала с кого мне начать, с Полтавина или с Насти. Оружие было бы способом заставить их говорить, потому, что по–другому, никто из них не стал бы делить со мной своих сокровенных чувств. Только, когда человек чувствует страх, он становитсяискренним, самим собой. Я представила полутемную комнату, тихий скрип не то шагов, не то окна. На коленях передо мной стоит Торсинина, я подставляю пистолет к ее липкому, бледному лбу без косметики. Ее руки в огромными ногтями трясутся. Я вижу – она вся трясется. Страх! Я набрала номер «солдата» и объяснила, что мне нужна его помощь. Он обрадовался такому повороту, в надежде встретиться со мной, но когда понял, что я прошу его достать мне боевой пистолет, приуныл. В конце концов, я применила самый весомый аргумент — деньги. Через две недели «солдат» достал мне боевой МР 654 К в его обновленном варианте. Красивый, элегантный, тяжело–стальной друг, был в коробочке. Я буду готова, как только снимут гипс. Рука под ним, иногда, нестерпимо чесалась.Я позвонила Веронике и попросила ее позаботиться о моей бабушке. Она обещала забрать ее из больницы на случай, если со мной что–то случиться.Все, что я собиралась сделать, могла бы сделать любая девушка. Мне нечего было терять, у меня было пару вопросов к ним. Я хотела мщения, я хотела удовлетвориться.Я хотела бы, чтобы их смех застрял у них в горле. “Тебя несет,” – процедил голос. “Да,и я этим наслаждаюсь”. “А что ты предлагаешь мне? Смириться, пожелать им счастья ипопроситься на их свадьбу?” Как Настя вообще могла с ним быть, когда Торсинина, наверняка, рассказала ей о нас. “Ты могла бы просто забыть про этих людей.” “А что если Настя все подстроила, чтобы забрать у тебя Полтавина?” – тихий голос. “Почему бы тебе с ним все–таки не увидеться?” В ушах звенел его заразительный смех. Он и Настя целуются... она голая... этого достаточно, чтобы проклясть его навсегда.

Сегодня мне снился Полтавин. Мы целовались с ним, и он ласкал меня. Это было невероятно красиво, страстно. Я видела приоткрытую дверь и белые прозрачные шторы, как в доме, где мы отдыхали с ним первый раз. Дом во сне, был на обрыве и я целовала Полтавина и знала, что он упадет через пару секунд туда, в бездну, и это его последний поцелуй и он для меня... но тут я увидела кровь у себя на платье и она разлилась по мне. “Он опередил меня,” – мелькнула мысль. Я подняла глаза, чтобы увидеть его лицо, но на меня смотрела Торсинина и смеялась голосом Полтавина.“И сие говорю тебе... – страшным тоном гудела она, – твои руки в крови! Ты ответишь!”И снова больше двух недель я не появлялась в университете. Сегодня ко мне приехал Ромка. Я пустила его в свой дом, в который он зашел притихшим и с испугом смотрел на адский беспорядок кругом. Он принес пива в целлофановом пакетике. Мы пили его из бутылок, сидя на моей опустошенной кухне, еще когда–то, помнящей о запахе пирожков.

– Красивый дом, тебе повезло... красиво там снаружи, такие ели, – смаковал Ромка потягивая пиво из горла, – я бы мечтал здесь жить.

– Здесь есть свободные комнаты, переезжай, – не обдумывая слова, бросила я.– Ты серьезно? Нет, это не серьезно... Ты, вообще, какая–то странная. Учеба тебя не

59

интересует. Из группы ты ни с кем не общаешься. У тебя такой странный взгляд...– Какой это взгляд? – я затягиваюсь сигаретой.– Не знаю, печальный что ли... слишком даже. Расскажи мне что–нибудь о себе.– Тебе бы хотелось, чтобы тебя любили?– Ну, смотря, что мы понимаем под любовью...– Слушай, – я обрываю своего собеседника, потому, что точно знаю, такие люди обычно

пытаются уйти от вопроса в своем многословии и боятся сами признаться себе, что всепросто. – Любовь — это чувство... когда ты начинаешь дышать другим человеком, он делается частью твоей жизни, НЕОТЪЕМЛЕМОЙ — в твоем сознании, физической памяти, в том, что мы называем душой, часть твоей души и сердца, ты живешь в абсолютно необъяснимом состоянии привязанности к человеку, ты находишь удовольствие, счастье, тишину, покой и все потому, что ты когда–то, на непредсказуемом отрезке времени, увидел это лицо.

– Я... никогда так не любил, – Рома старается незаметно перевести дух и напряженно смотрит на меня.

– Точно? Посмотри на меня, – я кладу руку на его колено и он опускает глаза. На его шее появляются красные пятна и влажная испарина покрывает лоб. Он быстро кладет свою ладонь на мою руку.

– Я боюсь тебя...– Тогда уходи... пока не поздно.

Я проснулась вся в поту. “Вот черт!” В горле пересохло. Я попыталась приготовить завтрак, но в доме совсем не было продуктов. Я не могла ничего нормально одеть одной рукой... “Какое посмешище...” – голос внутри “Всего пару недель и я сдерну эту хрень!” “Ты могла бы умереть!” “Нет, я должна еще отомстить им! Хочу посмеяться я!” Успех: у меня есть адрес Насти, вписанный в план–листок с их именами. Его мы достали через брата Вероники, Кирилла, у меня есть ствол, я смогу выпустить пару пуль, мои уроки по стрельбе, вполне пригодились бы. Я забираюсь в ванную, напускаю теплую воду и погружаюсь туда вместе с гипсом. Нежно–теплая жидкость успокаивает, делает мысли тихими и они, вместе с музыкой шуршащей воды, выстраиваются в определенный порядок. Я беру нож и срезаю размокшие части гипса.На умывальнике приготовлен эластичный бинт.

– Я знаю, что тебе надо, – тихо прошептала мне в телефонную трубку Вероника, – развеяться! Идем сегодня со мной и Кириллом на вечеринку. Там будет московский бомонд, посплетничаем, посмотрим...много интересных мужчин...Мне покрасили ногти в какой–то темный лак и это модно, заверила меня девушка в салоне. Она уложила мне волосы тоже очень по–модному, начесав локон сверху и загладив остальные волосы в хвост и, вроде, это был обычный высокий хвост, но с таким холмиком. Мне сделали длинные кошачьи стрелки, как у Анджелины Джоли. Аминь, я выгляжу, как трагическая кукла. Вероника дала темно–малиновое платье, даже больше платье цвета запекшейся крови, я бы сказала. Оно было с длинными рукавами, что могла позволить скрыть мой гипс, и красивыми, собранными в фонарик плечами. “Мне просто хотелось любить без голосов... Почему я не могу перестать думать о нем без боли?” Хоровод надушенных, разряженных, красивых, сверкающих лиц, людей которые бесконечно целовали друг друга, журналисты, молодые люди, разносящие шампанское. И я – в темно–малиновом платье.

– Хей! Вот и красотка Ия, – услышала я голос Кирилла, – мне даже стало радостно, что кто–то знакомый подошел ко мне. Кирилл, приобнял меня за талию и спросил что–то про учебу, потом подозвал к нам своего друга, невысокого шатена в ярко–синих штанах и часами на желтом ремешке. Его волосы были аккуратно уложены и зачесаныназад. Глаза в очках, в толстой черной роговой оправе, галстук, с синими и желтыми

60

полосками. – Артем, – коротко представился тот и протянул мне руку, как–то томно и играючи. “Гей,

– подумала я.” – Артем работает на телевидении, одевает многих звезд, – не без гордости

отрекомендовал его Кирилл.– Звезды на небе, мой дорогой, – важно и поучительно протянул Артем, – мы же

пытаемся приукрасить то, человеческое, что еще в нас осталось. Кстати, замечательное платье, Ия, – оценил Артем. Я думаю сшито по заказу? Или что–то из совсем новых коллекций? К сожалению не успеваю за всем уследить... стиль Стелла Маккартни?

– Я просто взяла его из шкафа своей подруги, – честно призналась, – даже не глядя чтотам написано... Маккартни или что там...Артем удивленно посмотрел на меня, но без тени осуждения. Он поправил, очки указательным пальцем. В этот момент я почувствовала насыщенный цветочный запах и теплую руку на моем плече.

– А, вот вы где! – громко через смех прокричала Вероника. Она была, как невеста, во всем белом, счастливая и под руку с Артуром. Артур пожал руку Кириллу и они началиобсуждать их последнюю вечеринку у какого модного художника. Артем немного покивал головой и куда–то отошел.

– Ну, что, кого–нибудь уже присмотрела? – шепотом спросила меня Вероника. – Я вообще здесь никого не знаю. Царство теней. У меня такое настроение, что зря я

вообще сюда пришла, разве что напиться. Мы с Вероникой согласились, что это была неплохая идея и отправились к столу со спиртным. Я взяла бокал дорого красного вина, разрекламированного Вероникой. От нескольких первых глотков внутри разлилось тепло, а потом в голове стали биться одни и теже тревожные слова и вопросы. Мне больше всего хотелось укрыться одеялом и залечь на несколько дней в постель, чтобы только успокоиться.

– Я позвала к нам одну мою новую приятельницу, очень обаятельная девушка, – говорила Вероника, – Она развелась как два года и совершенно счастлива, я думаю, что он оставил ей пару миллионов долларов. Занимается кайтсерфингом, живет целыми месяцами на островах, недавно купила себе породистую лошадку, невероятной красоты. Она очень умная и интересная девушка. Лариса Кейтлин. Вот и она. К нашему столику подошла довольно высокая блондинка. На ней был картинна расшитый золотыми узорами и узкие штаны в стиле, как бы сказали модники, Ralph Lauren. Ее карие глаза сидели под слегка опухлыми веками, что придавало ей какой–то шарм. Она спокойно и медленно опустилась в кресло рядом, улыбнулась мне и достала длинную сигаретку.

– Обычно я не курю, так балуюсь. Просто кто–то оставил мне пачку. Здесь можно курить? Хотите? – предложила низким, бархатным голосом. Мы вытянули по сигарете и стали обсуждать как нам здесь нравиться. Вероника описывала все с преувеличенным позитивом и Лариса спокойно кивала ей головой.

– Что у вас с рукой, – неожиданно спросила она, указывая на мой видневшейся из–под рукава гипс. Я опустила голову посмотрела на плотные витки бинта на запястье, думая, что же сказать. Правду говорить, почему–то, не хотелось.

– Я думала, что останусь без руки, – вырвалось у меня, – И Вероника, и Лариса ошеломлено посмотрели на меня и я могла только порадоваться произведенному эффекту. Обернулась даже незнакомая девушка рядом. Когда мой Бентли перевернулся, руку зажало между покореженной дверью. Хорошая машина, рука вот цела.

– Ох, мамочка моя, – тревожно выдохнула Лариса. Вероника немного растерялась, пытаясь понять, зачем я это говорю.

61

– Я однажды упала с лошади и подумала, что сломала спину – подхватила тему Кейтлина. К нам подсела ее приятельница и они наперебой стали вспоминать разные страшные случаи падений, разбиваний, предсмертных состояний. На время этого обсуждения, я тихо поднялась и протащилась к столику с выпивкой. Один бокал шампанского, второй... «Нет ничего лучше, чем помешать вино и шампанское». В это время за моей спиной появился невысокий, коренастый молодой человек. Он был коротко подстрижен, почти под ноль. Редкие волосы темной пылью, едва заметно осели на висках и затылке, открывая широкий лоб спереди. Совсем светлые брови и ресницы, маленькие глаза.

– Я за тобой наблюдаю, – грубовато начал парень и представился, – Антон. Он протянул свою пухлую руку с коротким пальцами. Я посмотрела на нее и долила в себя второй бокал. Антон уже опустил руку без ответного рукопожатия и придвинулся ко мне всем своим телом в синем пиджаке с джинсами и черной рубашке, расстегнутойна две первые пуговицы.

– Хочешь, уйдем отсюда? У меня есть напитки покрепче.. – “Кто этот Антон? Что он привязался ко мне? Я что сегодня девушка для съема?

– Я только что пришла сюда...– Тебе здесь не нравится...

Я уставилась на него. “Это что толстый карлик предсказатель из моих снов? А?”– А вы откуда знаете?– Я все знаю, – обнадеживаясь, и с удивительной самоуверенностью ответил Антон,

забирая из моих рук бокал. Он скользнул масляными глазами по моей фигуре, и подставил мне свою руку, которую я почти машинально взяла за локоть. Мы прибавили шагу и оказалась на улице.

– Садись! – скомандовал он, открывая дверь БМВ Х6. Шампанское, разбавленное вином,кроваво–хрустальными пузырьками добралось до моей головы. Она кружилась слегка и приятно. Я бросила взгляд на Антона и забралась на сидение.Он сел за руль и, повертев головой, быстро тронулся.

– Тебя как зовут–то? – потеплевшим голосом спросил он.– Марина.– Мою бабушку так звали. Ты мне даже ее напоминаешь.

Он покосился на меня довольным, острым взглядом. Затем порылся в кармане и досталпачку сигарет, которые и предложил мне. Я прикурила. Начинала болеть голова.

– Ты везешь меня трахнуть? – Ну почему же так... так ты грубо, – начал лепить он, потом собрался с мыслями, – я

тебе не понравился, да?– Мы общаемся три минуты.– Чтобы понять нравится человек или нет достаточно нескольких секунд.

Я посмотрела в окно, всю Москву разукрасили ночные огни, мы подъехали к светофору перед Моховой и встали в долгую очередь, напоминающую пробку. Антон резко выворачивает из нее и паркуется на обочине.

– Хочешь посидим где–нибудь? – он заглядывает прямо мне в глаза.Мы вышли, прошлись немного вдоль улочки и завернули в какую–то кофешку с маленькими круглыми столиками и деревянными стульями. Официанты поприветствовали нас. И через 5 минут, мы распивали горячий кофе. Антон сказал, что я ему понравилась.

– Я люблю свежие лица, – говорил Антон, – я за несколько секунд могу сказать, что за девушка передо мной и чего она ищет в жизни.

– Да? И мне надо спросить, кто я и чего ищу? – Нет.

Антон раздражал меня. Он старался казаться большим знатоком и оригиналом и, наверное, он был достаточным интересным собеседником. “Но все равно, это все

62

заканчивается трахом,” – подумала я. Я даже представила полутемная комната в недорогой гостинице, вещи валяются в беспорядке на полу, надо мной сопит пухловатый Антон, что–то шепчет мне о смысле существовании и дергается потным телом, в судорогах, сжимая мою руку, пока я смотрю в потолок.

– Два года назад я еще не знал, что стану миллионером... – Антон выжидающе смотрит на меня. “Миллионер, то есть, ты, парень, богат, ну и поэтому, я должна обалдеть сейчас от твоих слов” – проносится в голове. – Просто хотелось продвинуть свою идею… Когда стали появляться деньги, я купил то, о чем мечтал, яхту–красавицу, дом, еще жил и не в чем себе отказывал. А потом я понял, что хочу изменить мир, не просто длясебя что–то делать, понимаешь. Потому, что есть у тебя это, то, а все это не то, суета. Мне хочется так прожить и сказать, что я что–то сделал, что–то оставил после себя. Я молчала.Антон посмотрел на мою шею, плечи...бинт на руке.

– Ты очень своеобразная девушка, я люблю таких. С изюминкой, – заключил Антон, допил кофе и выжидающе замолчал. – Ты с кем пришла на мероприятие? Я знаю всех наших дам, тусовщиц и из новеньких.

– Ищу жениха я... – от шампанского раскалывалась голова.Антон хохотнул.

– Те, кто удачно выходит замуж, из тех, что я знаю, открывают свои салоны красоты и модные дома одежды, обзаводятся загородными домами, а потом еще делают все, чтобы удержать своих мужей. Тоже работа. – Я думала, о том, что мне пора объяснитьэтому молодому человеку, что я сейчас выключусь от усталости и скуки, но он продолжал свою речь, – Многие же, например, не выходят замуж за миллионеров, но тратят свою молодость рядом с такими мужчинами, ездят на деньги своих любовников на курорты, покупают дорогие вещи и квартиры. Многие же... разводятся и остаются ни с чем. Выйти замуж не напасть, как говорится, главное – замужем не пропасть. Ты каким своего мужа видишь?В какой–то момент, размножившиеся хрустальные пузырьки в моей голове вперемежку с моими голоса донесли до меня любопытную идею. Это пухлорукий Антонне был тем, за кого хотел себя выдать. В своих мечтах он катался на яхтах, здоровался с миллиардерами за руку. В его коротком тельце жила тревожная мечта, мучавшая его, изводящая вампирскими страхами. Он насыщал себя встречами с девушками и ему удавалась обмануть многих. И на минутку, после очередного свидания, когда юная пленница уже мечтает разделить с ним ночь в его поместье, где–нибудь во Франции, он чувствовал себя действительно тем, кого живописал.

– Едем в гостиницу? – обрываю я его очередную тираду.Он замолкает, пытается что–то анализировать, но его больной инстинкт ведет его за собой.

– Хорошо, хорошо.Он говорит, что знает – здесь поблизости есть обычная гостиница, но мы едем туда исключительно потому что она «поблизости». Просто по таким пробкам... В Ритц Карлтон или Интернациональ...ну просто не доехать. Это дешевенькая гостиница. Он суетится, снимает номер.

– Как мило! – подбадриваю его я.Кровать с деревянной грядушкой, прикрытая простеньким покрывалом, старый, обшарпанный, письменный стол со стулом...

– Да, это, конечно, не то к чему я привык, но … Он приближается ко мне и зажимает мое здоровое запястье со всей силой, как будто хочет сломать мою руку. Его расширенные зрачки перестают двигаться. Гипнотическаязлость его взгляда. Частое дыхание. Я вижу, как расширяется и сжимается его груднаяклетка. «Он оставит мне синяк». Одним движением я отстраняю его.

– Я хочу по–другому, – я подтаскиваю стул, ставлю его на середину номера.– Садись! – командую я, стягивая с себя платье.

63

Пухлячок смотрит на меня, на мой лифчик, не моргая, быстро направляется к стулу.– Антон?– Да?– Сними, пожалуйста всю одежду. Я хочу, чтобы наслаждался так, как никогда в жизни.

Он задумывается ровно на четверть минуты и пока мой вечерний обольститель устраивается голой, волосатой попой на стуле, я подтягиваю свою сумочку и запускаютуда руку. «Да, он со мной!» Я беру ремень из его брюк и завязываю его руки за спинкой стула. Ему немного не комфортно и он говорит, что не очень–то любит такое. Я уговариваю его и объясняю, что он будет моим Господином (вспоминая весь дешевый лексикон из парнушек) и я все сделаю для него. Все, что я делаю мне невероятно нравится. Уверенность. Обладание. Власть. «Мой друг, если бы ты знал, что все твои слова – целлофановые пакетики, растаскиваемые московским ветром, и ты никогда не сможешь предсказать мне ничего. Потому, что меня жжет проклятая боль, о которой в твоем болоте никто не осведомлен.» Я достаю пистолет. Антон перестает улыбаться и начинает смешно моргать нижним веком, как намокший цыпленок. Он растерян.

– Это что? Это ты так играешься? Настоящий? – он пытается разглядеть в полутьме ствол.

– Настоящий, – зло говорю я и снимаю пистолет с предохранителя. Ничто мне не мешает, я парю как в свободном полете, – Не дергайся, Антон. Я не хочу...Я не собираюсь с тобой трахаться.

– А что хочешь?– Понять... – я делаю это слово многозначительным и подношу пистолет близко к его

лицу, – понять, кто ты на самом деле. Мне даже кажется, я не узнаю своего голоса, потому что его звук не выходит из моего горла, а несется эхом ровно над нашими головами.Я знаю, у меня совсем мало времени, потому, что крепкие, пухлые ручки будут высвобождены через пару минут и все кончится для меня плачевно. Я готовлюсь к побегу.

– Зачем ты лжешь? Гнобила мама или бросила любимая девушка от того, что ты нищий иничего нет кроме понтов? – саркастически говорю я, четко проговаривая каждое слово, как будто, начиняя его свои ядом.Антон уже зол. И если поднести лампу к его лицу — оно в багровый пятнах.

– Ты больная, охуела совсем? – теряется мой миллионер.– Точно! И то и другое!– Я ведь тебя грохну, маленькая шлюшка, если ты не прекратишь этот спектакль!

Да, мой друг, вот твое маленькое тело уже взгромоздилось на меня. Тебе хорошо и ты уже скоро дойдешь до победного конца, прижимаясь ко мне своим липким телом и судорожно выдыхая победный, самцовый вопль. Я понимаю, он сейчас освободит руки. И тут я зачем–то размахиваюсь и бью рукоятью пистолета ему прямо в висок. Затем разворачиваюсь, хватаю платье, и бегу из гостиницы. Я проснулась глубокой ночью, так что было трудно понять, это ночь следующего дня или сегодняшнего. Я посмотрела на запястье — никаких следов. Кто был этот Антон? Япомню только имя и смутно о чем мы говорили... пухлые пальцы, стул. В тот вечер мы с Вероникой пили вино и шампанское. Я продолжала напряженно мыслить. Обворожительные, тонкотелые, облаченные в дорогие шмотки – уголками глаз следят за мужчинами. Все, кто был там, держа бокал дорого вина в руке, только и мечтает быть замеченным, продать себя дороже, все эти юные красотки, знают, как поймать в свои сети состоятельного мужчину. По залу ходили очень молодые девушки. Возможно, модели или начинающие певицы или еще какие–нибудь “модные деятели”. Но все они хотели быть здесь, в лучах этого богатства, успеха, дорогих вещей. Я залезла в интернет. Я увидела страничку Кейтлиной на Фейсбуке, ее красивые

64

фотографии где–то на Маврикии, ее длинные платья, роскошный интерьер в котором она снималась, пару фотографий для каких–то глянцевых журналов. Она наслаждалась, помещая эти фотки, под каждой из них собиралось до 1000 лайков и всего у нее было почти 56 000 подписчиков и почти 80 000 на Инстаграм. Людей, которые писали ей воодушевленные комментарии, как она прекрасна, возможно глубоко завидовали или даже восхищались такому дорогому размаху жизни. Вот Кейтлина на вилле в Сен–Тропе, в кабриолете катится по Лазурному берегу, подставляя свою светящуюся кожу солнцу, вот она в Монако, а потом все пересыпано фотографиями с курорта Аспен. Она на скачках в Монте– Карло и на фото с каннского фестиваля с известными актерами. Я прочитала несколько статей о ней. Посмотрела еще что–то об увиденных мною людях на вечеринке. Большинство девушек, которых яузнавала последнее время, как бы жили в долг. Они просто считали, что их красота уже залог того, чтобы им приносили дары. Они мечтали иметь большие деньги и ничего за это не делать. Их главная мишень – богатый мужчина, и … любой ценой. А вот если к этому приложится любовь – хорошо, если нет – можно обойтись и без этого.Завтра я навещу бабушку и папу. Просто побыть с ними несколько минут, обменявшись несколькими словами — успокоительно. Это, как глоток обезболивающего — уже не исцеляет, но дает передышку. Стеклянная стена, через которую я пытаюсь дотронуться до их родных рук, прочна и пуленепробиваема. Они —далеко. Я — запредельно далеко. В коробочке лежал пистолет – тяжелый, страшный. Я открыла ее и потрогала его двумя пальцами. С ним у меня есть общий план. Мы – сообщники. “В конечном итоге, мне должно быть просто наплевать на этих людей, мнедостаточно своего горя, зачем кто–то добавляет мне еще дерьма, даже Полтавин.” “Ктоэтот человек вообще? Твоя больная фантазия?” “Ты же видишь, я уже успокоилась... яначинаю новую жизнь. Я не смогу простить … не так быстро...”Я укладывала себя спать, наглотавшись снотворных и проводила несколько часов в загробном мире, бездвижимая, немая и ко мне, конечно же, приходили мои голоса. Теперь они носили тела, страшные, тяжелые тушки, появляющиеся где–то на заднем плане в бредовом сне. Просыпаясь я записывала слова, которые они наговаривали мне. Эти записочки оставались на моем столе, в сумочке, в полках. Записка: “Если бы я могла убить тебя и зарыть, как злобную собаку в лесу, я бы

сделала это, кончая от оргазма. Может быть, я бы даже вырвала клок твоих волос на

вечную память. Но я твердо верю, что твоя сучья жизнь мучительна для тебя самой,

ты гниешь изнутри, тащя за собой этот вонючий запах и изливаешься ночью в

подушку своими стервозными, маленькими слезками. Умирай от зависти, злобы и

тоски по человеческой жизни, проститутка. ”

Я готова. Пальцы вызвали из памяти телефона номер Полтавина. В голове было тихо. За окном кричали вороны. Каждый пронзительный гудок в трубке пробивал меня насквозь, но я крепко держала телефон. Вдох–выдох.

– Слушаю, – деловым тоном спросил он,– Привет! – стараясь быть уверенной, произнесла я.– О, Ия, – голос Полтавин смягчился и я почувствовала, что он хочет сказать мне что–

то хорошее.. но возникла пауза. Он заставлял меня говорить. Отлично – я здесь.– Мне нужна твоя консультация, – я знала речь, да, каждое слово, но сейчас они

звучали фальшиво, как я не старалась... – это касается документов, которые оставил отец.

– Если это документы, ты можешь встретиться с моим юристом, – Полтавин ускользал. “Он не хочет встречаться со мной.” – Непослушный мой голос дрогнул и я немного покашляла, чтобы укрепиться духом и продолжать.

– Послушай... это то, что ты должен увидеть сам – твердо произнесла я.– Ну если “я сам”, – иронично проронил он, – подъезжай.

65

Во мне закипела злоба, на его лениво оброненные слова, на то, что он вынуждал меняуговаривать себя о встрече. Даже на последнюю фразу мне нужно было унизительно уточнить “когда”.

– Когда?– Да хоть сейчас...– через час у меня встреча в центре, так что поторопись.

Во мне кипела злость и обида. Я незаслужила такого холодного обращения. “Он точно ответит за каждую фразу.”

Записка: “Если бы я только могла заставить тебя почувствовать мою боль, мое

страдание, может быть мне стало бы легче. Ты превратился из моего Наставника в

Палача. ”

Думаю Полтавин не лгал мне про встречу. “Может быть его ждала Настенька в своем открытом платье?” И тогда я решила не торопиться на встречу. Его батлер знал меня, моя задача была проникнуть в дом. Я положила пистолет в сумочку. Трудно передать это нервное и радостное настроение. “Выгляжу нелепо.” – осмотрела я себя в зеркале.Те же потертые джинсы и футболка, высокий хвост. Ужасно хотелось вернуться к тем временам, когда я свосем не знала Полтавина. Я взяла такси и оказалась у железных ворот с опозданием в час. Когда я позвонила, батлер традиционно спросил, кто это и что надо. Я объяснила, что опоздала на встречу, мой телефон разряжен, а мне так необходимо передать документы Полтавину. Через минуту железные двери открылись,передо мной появился батлер. С вежливой улыбкой он выслушал, как мне нужно увидеть Полтавина лично.

– Я готова подождать...– Вениамин Сергеевич ничего не говорил мне о вас, – довольно холодно и учтиво

проронил он.– Это моя вина, я не смогла объяснить ему, что задержусь...– Тогда выберите другое время для визита, а я передам документы...– Нет, – почти в ужасе закричала я, – пожалуйста, – мне нужно его видеть. Позвоните

ему прямо сейчас, прошу вас... Я была сама не похожа на себя, уговаривала старика, унижалась, изображала из себя кого–то. “Какой ужас. Актриса. Посмотри на что ты способна. Еле стоишь на ногах”.

– Ну хорошо, я позвоню ему, – батлер помялся, не зная пускать меня или нет.– Я ужасно замерзла, – почти простонала я.

Записка: “Каким проклятием ты стал для меня, моя любовь! Замороженные пальцы на

черно–белых клавишах – мелодия не проигранная до конца. Я прижималась к твоему

телу, открывая свою душу и свое сердце. Ты... ”

Я была довольна, я в холле, дальше – мраморная лестница, золоченные перила. Я посмотрела на картину с всадником и потрогала пальцем застывшее масляное произведение: «Здравствуй, Полтавин, мой Господин, это я твоя дохлая курица, отведай моего мяса.» Вот этот мягкий диван, ощущения нахлынули на меня, затопив короткими пронзительными картинками из прошлого – сладко и больно. “Сон, заслуживающий быть реальностью.”Батлер сделал несколько звонков, но Полтавин не отвечал. Он принес мне теплого чаю и я перевела дух. Через сумку я потрогала пистолет, как, наверное, беременная женщина проверяет своего малыша. У меня не было плана, но меня душило невероятное желание все высказать Полтавину. Я проговаривала речь со всеми мучившими вопросами снова и снова, иногда, меняя местами некоторые слова, иногда,смелее, иногда, я забывалась, давая неконтролируемой злости биться во мне. Хотелось напугать его, заставить слушать, заставить понимать, как мне больно.

– Ия? – слышалось где–то далеко, – Мы же договорились на другое время, почему ты

66

опоздала? – этот знакомый голос, пробился сквозь сонную тину мыслей и застал меня в расплох. Я почувствовала горечь во рту. Медленно поворачивая голову, я увидела шикарный темно–серый костюм Полтавина, его черно–смоляные волосы. Ко мне приближалось человеческое тепло. «Температура живого тела 36,5°, рост 172 см, карие глаза...»

– Что случилось? – понижая голос, проговорил он, – Все в порядке?Мне кажется, я могла бы потерять сознание. Он был рядом. Моя злоба улетучилась. Это был простой человек, а не воплощение зла. Человек, с темными кругами под глазами, уставший... Он стоял трогательно раскрыв руки, не зная то ли приобнять меня, то ли … Мне нужно было что–то говорить, но я не могла...

– Что–то с папой? – пытался говорить он, – девочка моя. Ну? Что случилась? – Он пеленал меня магическими словами, так мать укутывает своего капризного малыша в теплое одеяло. Я была здесь – белое платьице – маленькой и беззащитной.

– Ия? – он растерянно смотрел на меня, – Иди ко мне! Полтавин подошел ко мне, крепко обнял и я уткнулась носом в его плечо, вдыхая его крепкий и родной запах.

Вот течет река, с сильным течением, ты можешь ненавидеть ее, можешь кричать на нее, но если ты зайдешь в нее и попадешь под ее сильное течение – тебе прийдется плыть–плыть–плыть. У тебя нет выбора, кроме одного плыть или утонуть.

– Ты смеялся надо мной? Да? Почему это смешно, да? я... – я роняла слова, не контролируя их, меня трясло мелкой дрожью. Полтавин напрягся и я поняла, как тяжело будет все объяснить.

– Ты о чем? – холодные слова–стрелы полетели в меня.– Я видела вас с Настей... в спальне... я была здесь... я– Ия... – постой, не тарабань.– Ты спал с ней, я видела вас, вы смеялись надо мной, потому что видели меня на

камере... – я не помню порядок слов, как я говорила, это было похоже, наверное на детский лепет...

– Я не видел тебя ни на каких камерах... и ..Меня как будто ударили хлыстом. Торсинина лгала?

– Я видела! Ты спал с ней! – как заклинание, говорила я. – Ия? – Полтавин схватил меня за локти и подтащил меня к себе, – что ты там себе

надумала? Ты сошла сума? Приходить ко мне и шпионить за мной?– Мне больно...– Почему ты просто не могла поговорить со мной? – Он продолжает говорить, но передо

мной только беззвучно шевелятся его губы. – Я был почти две недели в Испании...Из меня рекой полились слезы, я не могла их остановить. Мне хотелось забыть все, прижаться к нему, простить ему все. Я увидела, как Полтавин строго и в то же время печально посмотрел мне в глаза. Я хотела говорить еще, выворачивая свою изболевшую душу изнанку, может даже вспоминая, что–то из–за натренированного диалога, но все слова застряли прямо на выходе из горла.

– Идем! – проговорил он.Крепко зажав мою ладонь в своей руке, он потащил меня к выходу, я едва успевала перебирать ногами. «Пусть он меня задушит, пусть скажет, что он любит только меня...» Мы вышли через холл на улицу и пошли в сторону его гаражей. Холод обдал меня с ног до головы. Автоматические двери открылись и я увидела чистую белую машину. Он подвел меня к белоснежному Porshe Panamera. Машина была новая. Он открыл дверь, потянуло запахом нового салона и кожаных кресел. На песочном сиденье лежал красный бант, рядом была коробочка и огромная открытка.

– Я еще даже не успел подписать, – он протянул мне ключ.

67

Я стояла, как соляной столб, и дыхание во мне прекратилось. Я смотрела на эту дорогую машину. И почему–то, я даже успела представить лицо Торсининой, которая увидит машину и... “Он спал с Настей!” – раздался голос.

– Ты спал с ней? – выдавила я, – Почему? – еле слышно уронила я и зарыдала.Полтавин обнял меня привычным жестом, властно сдавливая руками.

– Я все тебе расскажу, только ты должна успокоиться. Я был так загружен на этой неделе, поездка в Испанию, переговоры... но я не забыл о тебе. Я готовился к нашей встрече. Мечтал сделать сюрприз и не хотел, чтобы ты приезжала раньше времени.

– Правда?– Абсолютно!– Ты должна сейчас выспаться, привести себя в порядок и мы поедем с тобой в одно

очень классное место, только завтра, хорошо? – он заглянул в глаза и нежно добавил – Моя девочка.

Записка: “Чего стоит бояться больше: зла извне или того, что заключено в глубинах

тебя самого? Я напугана собой, я медленно убиваю себя. ”

Я проснулась. Был выходной и по календарю, и по моим ощущениям. В голове – тишина. Я спустилась на кухню и сделала себе кофе. Я поняла, что Полтавин вернулсяв мою жизнь, но теперь, вместе с ним вернулся какой–то параноидальный страх и спрятался в самом далеком уголке души. Я села за стол и взяла листок бумаги. Теперья очевидно осознала, что Торсинина мне лгала. С какой целью? Для своего удовольствия или она поддерживала Настю или просто мстила мне?Я нарисовала маленькую схему с несколькими именами. В итоге я пришла к выводу, что мне нужно понять, что за отношения у Насти с Полтавиным. Возможно, я смогу пережить эту их маленькую интрижку и быть мудрой. “Да, ты можешь выиграть этот приз и быть умнее, чем Настя и Торсинина”. Я открыла поисковик и стала рыться в информации, переписываясь с Вероникой.Как долго можно смотреть на губы женщины, которые целовал твой любимый мужчина? Я перелистывала ее фотографии в интернете, вгрызаясь в каждую черту ее лица и изгибы тела, позы, одежду. Все, что неровным потоком поступало в мой разбалансированный мозг, я, с дотошностью одержимого, ловко укладывала разные пазлы. Настя приехала из Волгодонска. Эта небольшая точка на карте нашей страны. Что она чувствовала, когда впервые увидела московские высотки и мрачную толпу, снующую вразных направлениях? Квартира на двоих с подругой, снятая недорого. Все называли ее первой красоткой в городе. Теперь нельзя было сдаваться, ведь никто не отменял силу красоты и для Москвы. Она мечтала о карьере фотомодели, еще листая иностранные журналы в своем городке. Реальность была другой. Заработать на фотосессиях, танцах в клубе не получалось – денег едва хватало на одежду. Зато внимание мужчин обеспечено. Так Настя знакомится со своим мужем. Молодой, преуспевающий адвокат ненадолго прикрывает ее, от бьющей наотмашь, по лицу, столичной реальности. Но самолюбие толкает ее на новые подвиги. Муж оказался хорошим парнем, но “менеджером среднего звена”. Настя продолжает биться за лучшую жизнь, такой, как она видит ее для себя. Она увлекается человеком, намного богаче, чем ее супруг и изменяет ему. Настя и ее муж расстаются чужими людьми, но он оставляет ей квартиру и машину, чего достаточно, чтобы не танцевать по клубам и не ходить по дешевым сессиям. Она находит себе богатых поклонников и вкладывает деньги в себя: увеличивает грудь, корректирует губы, тело, покупает целый гардероб дорогой одежды. Долгое время она общается с разными богатыми мужчинами – об этом очень трудно достать информацию из интернета. Вероника говорила, что все догадываются, что у нее есть скрытые источники доходов, трудно понять наверняка, с какими высокопоставленными чиновниками и бизнесменами из элиты она встречается.

68

Одно можно видеть – ее красота высокооплачиваемая. Это была обычная, серая биография многих амбициозных красоток, возможно и раскрашенная ее приключениями, но без видимого женского счастья. Встреча с Полтавиным была для нее в какой–то степени судьбоносной, я полагаю. Иначе бы они не жили бы вместе, поинформации Торсининой. Полтавин, в отличии от многих состоятельных мужчин не был женат, что давало Насте надежду поменять свой статус на – замужем. Об итальянской интрижке я ничего не могу узнать. Зачем Насте это вообще понадобилось, если у них были чувства? Я смотрю на ее пухлые губки. “Стать женой Полтавина предел ее желаний, – разливается во мне уверенная мысль. – но хотел ли этого сам Полтавин?”В какой–то момент меня наполнил почти необъяснимый страх, что я все–таки навсегдапотеряю Полтавина. Теперь, когда я поняла, какая бывает настоящая, страстная любовь, неужели я смогу своими руками вырыть ей могилу? Или мне вручили слишкомдорогую игрушку, а я, гадкий утенок, порчу ее?Я выглянула в окно. Там стояла беленькая Panamera. Радость наполнила меня. “Он знал, что я разбила машину и готовил мне подарок...Какая я же я дура!” Я лихорадочно перемещалась из одного угла кухни в другой. Мы пойдем сегодня куда–то в “классное место”. “Боже, мне нужно что–то одеть!” Я бросилась к своему шкафу и поняла, что все что там было я уже одевала и Полтавин уже видел меня в этом. Я набрала телефон Вероники и вкратце рассказала ей все. Она только проснулась и потому слушала меня полусонная.

– И он ниче тебе ни сказал, почему он замутил с Настей? – зевнула она в трубку.– Нет еще. Веронь, я поняла, что не могу справиться с чувством, когда он меня обнял. – Моя мама тоже простила отца, – снова зевая, пропела она в трубку и стала что–то

прожевывать.Неожиданно, мне стало теплее от этих слов. Я попросила одолжить у нее какое–нибудь платье и она, смеясь, пригласила меня в гости. Когда я подъехала к ней, она все еще была в пижаме и ходила по дому сонная и теплая, расточая свой аромат. Мы позавтракали вместе, радостные и счастливые. Она рассказала, что у Артура тоже была бывшая девушка, которая пыталась писать ей гадости.

– Лучшее, что я могла делать – просто не реагировать, – это была какая–то глупая случайная провинциалка. Я даже не уверена, что у них что–то было, но она писала мне во все социальные сети. Смешно. Я уверена в нем на 200 процентов.

Записка: “О Великий Бог, зачем Ты дал мне чувство с которым я не могу справиться.

Ты думал, что я буду покорной игрушкой в его руках и ты накажешь мою душу,

открыв ей глаза на ее грехи, о которых она ничего не знает? Нет. Не выйдет. Я буду

наказывать всех сама. Других. Око за око!”

Дома я примерила шикарное длинное платье нежно–фиалкового цвета с открытой спиной. Я специально выбрала это платье и надела к нему длинные серьги из белого золота со светло-фиолетовыми сапфирами и браслет. Я выглядела шикарно. Осталось сделать макияж. Я не знала, когда позвонит Полтавин, но до вечера я решила успеть закончить все. “Ты просто красотка!” – зашевелились голоса. “Можешь покорить любого, не только Полтавина!” “О, хватит, Полтавин – любовь всей моей жизни... Я – лучше Насти, правда ведь? Во мне больше ума и молодости, чем в этой... прожженной шлюхе!” – злобно подумала я, потому, что именно в этот момент, перед моими глазами Полтавин все еще целовал ее, голую. Он прикасался к ее шее своими губами, трогал ее бедра. Яположила свою руку себе между ног. Тепло. Колючая, саднящая ревность разлилась во мне.

69

Было уже почти восемь часов вечера, когда зазвонил телефон. Это был Полтавин. – Ия, дорогая моя девочка, – с необычной нежностью начал он, – ты жива–здорова?– Да, спасибо, как ты?– Ия, ты знаешь, сегодня ко мне приехали иностранные партнеры и мы застряли с

контрактом, я помню, что обещал поужинать с тобой, – внутри меня все оборвалось, я печально посмотрела на выглаженное платье на вешалке, на мой макияж, я ждала его уже с пяти вечера. – я сдержу обещание неожиданно проговорил он, и мы поужинаем,хорошо? Дождись меня. Все, что я хотела просто увидеть его. Просто обнять. С этими мыслями я уснула, потому, что было уже почти два часа ночи. Я даже не успела глубоко погрузиться в сон, как раздался звонок в мою входную дверь. Я не долго не могла понять, сколько времени. Я схватила телефон. 15 минут третьего... я услышала голос Полтавина в домофоне и он стал счастливым продолжением моего сна. Он обнял меня прямо на улице на дорожке. Это было неожиданно приятно. Он зашел ко мне в дом и внимательно оглядел кухню, прошел по коридору.

– Все немного не убрано, учеба... – соврала я, очень засмущавшись. Полтавин молча подошел ко мне и я почувствовала, как он раскрыл свой горячий рот и захватил мои губы, его руки спустили мои джинсы и я почувствовала его плоть. Я снова вернулась всвой грешный рай, я капитулировала, я была нежная, сломленная. В нем была какая–то несдерживаемая власть и сила, во мне – моя слабость и страсть. Это похоже на танго голых тел, его широкая спина поднимается, как мост надо мной, смоляные волосы гладят мой живот почти в самом низу, я чувствую его язык. Я резко тянусь к нему, чтобы перехватить свой вкус с его губ и опускаю голову, чтобы уткнуться носом в его живот. Он берет меня за волосы и я стараюсь смотреть ему в глаза, захватывая его плоть губами. Он входит в меня и изливается до последней капли, делая несколько судорожных толчков. “Я украла его у них всех...” – течет мысль и я наслаждаюсь этим запретным воровством, тем, что в этот момент он вдыхает в меня свое живое тепло. Мы занимались любовью на моей кровати и когда он ушел под утро, я все еще чувствовала его запах на своих простынях. На столе лежала золотая карточка. “Ты не умрешь с голоду” – сладко пропели мои голоса.

Записка: “Какой изощренный демон послал Тебя для меня?”

Я попыталась вернуться к учебе, нужно было много читать, но в интернете мое внимание чаще привлекала литература по психологии взаимоотношений. Я окунулась с головой в этот мир. Я понимала, чтобы удержать Полтавина, надо его понимать. Мой пистолет все еще лежал в сумочке.“Торсинина Ольга Николаевна” – было написано на моем листке. Она почти никогда неработала, если и делала попытки, то чаще всего бросала работу, потому что находила себе состоятельного ухажера. Я зашла на страничку в ее Фейсбуке. У нее было много профессиональных фото, на которых она выглядела намного лучше, чем в жизни. Она позировала в вечерних платьях, всегда идеально накрашенная, на фоне дорогих машин и домов. С первого взгляда от этого всего было впечатление – это успешная, красивая девушка. Но это все было всего лишь воображаемым успехом. Вот Торсинина почти сидит на капоте Бентли, откинув ножку в сапоге Прада и ее сумочка Шанель тоже попадает в кадр. Потом следующая фотка: Торсинина во Франции, оттягивает рукой какое–то платье “Listen to the story about this collection” – написано с ошибкой. Я даже нашла фотографию подписанную “Мои любимые подруги” – где Торсинина стоит в окружении каких –то красоток, прижимаясь к Насте, а Настя смотрит в противоположную сторону.Как пересказывала мне Вероника: “Торсинина не гнушалась ничем – ни мелкими подарками, ни вымогательством, но последнее время ей круто не везло”. Я знала, что

70

Торсинина никогда не была мне подругой и, скорее всего, передавала все про меня Насте. Она была похожа на мелкого шакала из детского мультика, который бегал рядом с Барханом. Ей иногда нужно было греться в чьем–то тепле.

– Привет, заходи... – с удивлением в голосе, сказала Торсинина, запахивая халат. – Послушай, я знаю, что ты лгала мне...

Лицо Торсининой становиться злым и она удивленно поднимает бровь.– Не понимаю, – холодно говорит она.– Полтавин сказал мне, что он не видел никакие записи и камеры.– Ия, я говорю тебе то, что сказала мне Настя, я хотела помочь тебе, а теперь я

оказалась крайней. Может это я виновата, что он вернулся к ней?– Что значит вернулся? – я понимала, что Торсинина приготовила очередную партию

лжи и мне надо быть осторожнее, – Послушай Торсинина, я знаю, что ты и Настя близкие подруги и что ты скорее всего на ее стороне. Я просто не хочу, чтобы ты лгала мне. Если ты будешь врать мне дальше – это наша последняя встреча.

– Что ты от меня хочешь? – растерянно и недовольно уронила Торсинина, – чтобы я вернула тебе твоего красавца Полтавина?Мы сели за стол и стали курить.

– Наверное, я не хочу слышать твои версии об отношениях Насти и Полтавина.– Это твое дело, – резко выпалила она, – только я хотела помочь, открыть глаза,

хотела, чтобы ты сняла свои розовые очки, но если ты хочешь и дальше пополнять ряды дешевых девиц...

– Следи за своим языком, – предостерегла я Торсинину. Я отодвинула шторы на кухонном окне и показала ей новенькую Panamera. “Это достаточно дешево для тебя, Торсинина?” – подумала я. Эффект был потрясающем. Она поджала свои пухлые губки, вытянула вперед шею, как будто это помогало ей лучше разглядеть машину подокном. На минуту она ушла глубоко в себя.

– Ты купилась на его подарки... – упавшим голосом начала она, – теперь он будет спать с другими и дарить тебе утешительные подарки. И ты будешь зависеть от него больше и больше и закрывать глаза. Пока он просто не наиграется я с тобой. Но ты молодец уже получила машину, поздравляю! – Торсинина выливала свою желчь и не могла остановиться, – Он дарил машины не только тебе. Не ты первая, не ты – последняя... У меня было ощущение, что я отобрала Полтавина не у Насти, а лично у нее.

– Какая же ты продажная сука! Тварь! – гнев овладел на мной настолько, что я не могла уже произнести внятно ни одного слова. Мне хотелось выхватить что–то и метнуть прямо в это наглое лицо. Я постаралась побыстрее уйти, чтобы не задушить ее прямо у нее дома. И все–таки ее жало вошло глубоко в меня. Мое больное чувство к Полтавину уже отдавало горечью.Я написала сообщение Кейтлиной на Фейсбуке. Отчего–то у меня было ощущение, что это сдержанная девушка, хорошо отрекомендованная Вероникой, сможет мне помочь. Я спросила ее, как дела и чем она занимается. На удивление, ответ я получила через пару часов. Лариса вспомнила меня и с улыбающимися смайликами сообщила, что сейчас в Москве. Тогда я попросила ее о встрече. Я знаю, что она тоже была знакома сПолтавиным, поэтому надеялась зацепиться за какую-то новую информацию.

– Рада тебя видеть, – закричала она мне из окошка своего мерседеса, паркуя машину.– Привет, Ларочка! – ответила я, тоже паркуясь через машину от нее.– Мы приехали в одно время, – прекрасное совпадение, – бархатным голосом сказала

она.– Что с Бентли? Не удалось починить? – я припомнила свою ложь в прошлый раз и мне

даже стало слегка неприятно, – да, раз машина бита, надо брать новую, я так думаю, – зачем–то снова наврала я. Но Кейтлиной такие смелые рассуждения нравились.

– Для меня свобода значит – все. Я не понимаю, зачем зарабатывать много денег и не позволять себе самого главного – свободы. Сначала после развода я даже пыталась

71

создавать какие–то свои бизнесы, но я не могла втянуться, это не было органично для меня. А потом я поняла – я – самый главный проект и решила делать только то, что нравится мне. Если мне не нравится тусовка я не хожу туда, не нравится погода – я нахожу другое место. Моя жизнь – мои правила.Мы выпили с ней по бокалу вина. Она рассказывала интересные истории про свои путешествия, у нее была довольно интересная речь, красивые обороты и неожиданные сравнения.

– Ты могла бы написать книгу, – посоветовала я.– Да, когда–нибудь сделаю, в старости, – смеясь, добавила она.– Я хотела спросить у тебя одну вещь, – начала я. – Я аккуратно описала ей мои

отношения с Полтавиным и участие Насти. Я пыталась рассказать о своих чувствах, нотак как будто я сама рассказываю историю про другого человека.

– Понимаю, – тихо сказала Кейтлина, внимательно смотря на меня из–под своих, слегкаприпухших век. – Это всегда так сложно, стараться разобраться в таких историях. Полтавин... Полтавин – сложный фрукт, я бы так сказала. Я общалась с ним на некоторых вечеринках. Он всегда вежлив и держит всех на расстоянии, его нельзя просто так закадрить. Он всегда выбирает сам. И я удивлена его выбору Насти, – Кейтлина глубоко задумалась. – Когда я увидела ее впервые, я подумала, что она просто выскочка, одна из тех охотниц, что годами стерегут своих жертв, а потом беспощадно впиваются в них. Когда я выходила замуж, мой муж не был так богат, но только со мной он поднялся на настоящую высоту. Я не боролась за него – он сделал свой выбор сам. И это ключевой момент. Мужчина должен сам сделать свой выбор.

– Почему вы развелись?– Он стал много пить... – Кейтлина опустила глаза, – все эти шальные деньги... потом он

он стал меняться и это уже был не тот человек, которого я полюбила когда–то. Он начал бить меня и я решила уйти. После моего ухода он почти удвоил свое состояние, просил меня вернуться. Сейчас на два года заочно арестован Басманным судом по обвинению в хищении бюджетных средств. Вот и все, – Кейтлина подняла бокал и допила вино. Возможно, ей было что добавить еще, но она вежливо улыбнулась мне и проглотила свои старые воспоминания вместе с глотком вина.

– Зачем тебе это все? – отрезвляюще спросила она меня, – ты молодая, красивая. Это просто влюбленность, это пройдет, ты встретишь своего мужчину. Да, кстати, еще... совсем забыла сказать, что у Полтавина есть шикарнейшая вилла в испанской Марбельи, где–то неподалеку от курорта Сьерра–Бланка. Мой друг бывал там пару раз, сказал, что теперь мечтает тоже купить такую... Если тебе нужна эта информация...

Записка: “Мне приснился Бог. Бог Карающий. Это была огромная тень темно–красного

цвета, направляющая удушливый поток страха прямо мне в маленькое кроличье

сердце. Его треугольная, огромная голова возвышалась надо мной. Не было слов,

только поток оглушительных мыслей: “Ты знала, что я есть. Я – ЕСТЬ!”

Вчера я навестила папу. Я постепенно начала забывать, какой у него был голос. Я скучала. Мне хотелось, чтобы он вернулся. Пусть, он часто ругал меня, но он так нужен был мне сейчас. Только он один мог помог мне справиться со всем этим бедламом в моей жизни. Глядя на пластиковые трубки и провода, я понимала, мне нужно искать работу, мне нужно вставать на ноги самой.

– Вероника, если со мной что–нибудь случиться, – писала я Вероничке в чат, – то, пожалуйста, позаботься о моей бабушке. У меня нет никого ближе, чем ты.

– Что ты такое говоришь?– выскочил ответ на экране.– Я прошу тебя.

И снова, забывшись прямо на своем рабочем столе, я видела пустыню. Перед глазами,

72

распаленное солнцем пианино, потрескавшееся, старое, непонятного серого цвета. Я дышу горячим воздухом, но мое дыхание холодное. Я вижу две траурные фигуры – во всем черном. Они, напоминают мне древних волхвов. Я стою, я ожидаю. Фигуры слегка увеличиваются, движутся ко мне и их, расплавленные палящим солнцем очертания, прорисовываются все яснее. У одного из них на руках черный сверток. Ещедыхание и я понимаю – они несут моего ребенка. Невероятное счастье на минуту затопляет меня. У меня есть малыш, моя любимая, живая душа. Я протягиваю руки, чтобы забрать его. Черная накидка спадает с лица маленького создания и я осознаю –ОН МЕРТВЫЙ! Я слышу звуки пианино. Пронзительные певческие голоса, стоны, бьющие прямо в небо: “Авве Мария!” Хочется закричать о помощи, но я не могу.

На золотой карточке оказалось 430 000 рублей. “Неплохо, девочка!” – твердили голоса. Такие легкие деньги кружили голову. Я позвонила Ромке и через какое–то время мы встретились у него во дворе. “Ни хрена себе машинка!” – с вожделением сказал Ромка, проведя ладонью по багажнику и заглядывая внутрь. Мы поехали в бар,где напились до полусмерти. Ромка сидел в обнимку с каким–то парнем и обсуждал милых, разодетых девушек напротив. Те, иногда поворачивались в их сторону и громко смеялись. Я заказала девчонкам бутылку шампанского за наш счет и они сталиеще более приветливыми.

– Вовочка приходит к отцу: “Пап, а что такое “теоретически” и “фактически”? Задает такой вопрос, понял, – говорит пьяный Ромка в ухо соседу, – «Ну как бы тебе, сынок, это объяснить ... Пойдем твою мать спросим. «Жена, ты бы Президенту за миллион дала?» «Ха, конечно дала бы!» Сосед Ромы чешет затылок и наливает себе еще водки. В баре, где мы сидим начинаетгромче играть музыка, я заказываю кучу всякой еды, несмотря на ценники.«А теперь давай у сестры твоей узнаем, – продолжает Ромка, – Дочка, ты бы Президенту за миллион дала?» – О, этот анекдот я уже, кажется, слышала, я уже знаю, чем он кончится, но вслушиваюсь, – «Ну не знаю». «А за два миллиона?» «За два бы дала». «Ну вот видишь, сынок, теоретически мы миллионеры, а фактически мыс тобой под одной крышей с двумя блядями живем!» Мальчишки смеются. Я протягиваю официантке несколько тысяч рублей и мы просим перевести нас в вип–зону. Закрытые кабинки, кальян, еще несколько бутылок спиртного. Мы приглашаем девчонок за наш стол. Немного болтаем ни о чем. Они доверчиво рассказали мне, о том, чем занимаются в Москве. Больше всего говорила Юля, немного простоватая девушка лет 20–22–х, с курносым носиком и красивой грудью, которую она аппетитно упаковала в декольте синего платья.

– Я с детства мечтала стать балериной, – делилась Юля, – а после балетного училища в Саратове, устроилась преподавателем в детский хореографический кружок, недалеко от дома. И каждый день «Фуэте», «Батман», «Плие»... Раз, два, три... – пятнадцать девочек в черных купальничках и белых балетных тапочках. Потом я устроилась работать в престижный фитнес–клуб у нас в городе. Вот. Подруга посоветовала мне заняться стрип–пластикой. Я стала преподавать ее молодым и не очень дамочкам и даже подрабатывала по ночным клубам, танцуя сама стриптиз. Вот. Стала потихоньку зарабатывать, пробиваться – потом, в итоге, перебралась в Москву. Здесь денег больше дают. Работаю в 911, в Корстоне. Я уже купила квартиру и заканчиваю ремонт, – не без гордости закончила Юля, – все сама заработала. Я думаю поработаю еще пару лет и завяжу с этим, буду преподавать здесь, ну вот или открою какой бизнес.

– Не хочешь нам станцевать приват–танец? – спросила я, и достала десять тысяч рублей. Юля удивленно посмотрела на меня и на деньги. Мальчики подбадривающее захлопали в ладоши. Юля поднимается и начинает двигаться легко и профессионально. Я достаю еще пару тысяч и предлагаю ей снять кофточку. Мы наслаждаемся танцем. Я понимаю, что могу купить и ночь с этой девочкой и от этого у

73

меня даже закружилась голова, а потом будто кто–то воткнул мне нож вниз живота. Сознание по капле вернулось ко мне.Я купила девчонкам еще по коктейлю. Мы просидели в баре до пяти утра. Рома и его друг проводили девчонок до такси, которое я вызвала. “Пока–пока!” – раздались голоса.

– Шлюхи процветают, а? – Ромка втолкнул слова вместе с алкогольным запахом прямо вмое ухо. Я посмотрела на раскрасневшееся лицо сокурсника.

– Не все – я улыбнулась и похлопала, нависшее надо мной тело сокурсника, по плечу, –не завидуй. Нанятый мною водитель развез остатки нашей компании по домам. Только переступая порог дома, я почувствовала скручивающую, ноющую боль внутри. Я видела Полтавина и Настю – они наслаждались, занимаясь любовью. “Все не так. Ты не можешь любить предателя!” – “Ты не можешь позволить вытирать ноги об себя!” Меня тошнило. Все шло кругом, вещи, растертые вокруг меня, горечь во рту и только одно желание – поскорее бы это все закончилось. Я присела прямо на пол, опершись спиной об диван в коридоре, на прохладный пол. Мои мысли были тяжелыми и раздраженными. Передо мной всплыло лицо Торсининой. Она с таким сладострастием смотрела на сумочки Louis Vuitton и Chanel и в этот момент, она готова продать душу дьяволу, лишь бы только заполучить эти вещи. Она бесконечно меряет туфли Louboutin и Gucci, капризно объясняет продавцу, что ей бы хотелось совершенно другого цвета и с лямкой сверху, а не с боку. Если бы я могла представить ад для нее – то я увидела бы, как она собирает деньги на туфли и сумочки, покупает их, потом опять покупает, пытаясь подобрать в цвет и тон, а потом это все выходит из моды и устаревает и она пытается опять купить вещи, отдаваясь за сто баксов в подворотне и бежит снова, чтобы побыстрее купить последнюю модель и так до бесконечности, а рядом Сизиф катит свой камень и благодарит Бога за то, что он, твою мать, не выглядит так убого, как эта несчастная молодая девочка.“Судный день должен настать!” – мешались слова в моей голове.

Я пошла в мамину комнату и встала пошатываясь у ее кровати. Я не часто заходила сюда. На тумбочках, по обе стороны, стояли иконы. Мне показалось, что в ее комнате было невыразимо тихо и спокойно.

– Мамочка...милая...– тихо проговорила я, – Прости меня. Простите меня, – я быстро посмотрела в сторону икон.Я вышла на улицу, холодный ветер бил в лицо отрезвляюще. Он брал охапку листьев слегка поднимал их в воздухе и злобно бросал в разные стороны. Начинало светать. Я сжала кулаки. Настя знала, что я встречалась с Полтавиным. “Зачем она вторглась?”Я уверена, она сделала все, чтобы разрушить мое счастье, мою любовь. Я убью ее! Сумочка была со мной. Я потрогала пистолет. Я села в свою новенькую машину и поехала туда, куда меня тянуло, я не могла больше ждать. Через 20 минут, пролетев по пустой Москве, я оказалась напротив дома Насти. Это была элитная новая высотка, квартиры стоили здесь сотни тысяч долларов и даже миллионы. Я встала у домофона, я еще не думала, что надо сказать, просто набрала номер квартиры. Я твердо знала: яне уйду отсюда, пока не увижу ее. Если она пошлет меня, я дождусь пока она выйдет, если ее нет дома, дождусь пока она появится – я не сдвинусь ни на шаг. Звонок раздражающе звенел, никто не подходил. Я стояла держась за ручку входной двери. Тишина. Звонок перестал звенеть – никто не подходил. “Черт! Что делать?” Я простояла 5 или 10 минут, собирая свои рассеянные алкоголем мысли. Неожиданно входная дверь открылась и из нее вышли двое молодых людей в плащах. Они немногоудивленно посмотрели на меня, я проскользнула в теплый подъезд с огромной мраморной лестницей. “Где же лифт?” – лихорадочно искала я.

– Девушка? Вы к кому? – раздался злой женский голос позади.Я обернулась и увидела немолодую женщину с высветленными и завитыми короткими

74

волосами. Она сидела в небольшом закутке со стеклянными окнами.– О, доброе утро! – начала уверенно я, – моя подруга … у нас важная деловая встреча

сегодня. Она должна начаться через час. Настя... просила меня разбудить, но она не поднимает ни телефон, ни подходит к двери.

– Настя? Из какой квартиры, – прожевывая что–то, спросила женщина с убийственно серьезным лицом.

– Настя из 556–ой – выпалила я.Женщина опустила глаза в какую–то книгу.

– Ага, вы постучите посильнее, она дома. – сочувственно произнесла она.Я почувствовала невероятное облегчение. Так, как будто это вахтерша благословила меня. Я сжала сумочку, и побежала в направлении лифта.Я стучала обеими руками в дверь, и звонила. Мне казалось я могу выбить ее.

– Кто там? – послышался тихий сонный голос Насти и мое сердце дрогнуло.На удивление, она просто открыла дверь. В мягком утреннем свете, я увидела тонкую фигурку девушки, ее волосы спускались по плечам и она выглядела тихой и беззащитной без косметики.Она удивленно посмотрела на меня, потом повернулась спиной и зашагала вглубь комнаты. Я последовала за ней.

– Я хочу поговорить с тобой, – начала я, продолжая сжимать свою сумочку.– Угу...– Настя упала на красный бархатный диван в просторном зале, обставленном

дорогой мебелью. Тихо. Тепло. Мой взгляд замер, наткнувшись на ее огромное настенное фото в золоченой рамке. Тяжело дышалось – она с завитыми локонами, припухлыми губками, покрашенными в темно–вишневый цвет. Уверенная красота светло–серых глаз под пушистыми ресницами, проникала в самую глубь меня. Боже... Я повернулась к ней. Она сидела, прикрыв ладонью глаза, так как будто ей было мучительно больно, ни говоря ни слова и даже не шевелясь. Я немного оцепенела и в один момент мне захотелось просто стряхнуть этот сладкий и зловещий сон.

– У тебя есть что выпить? – осипшим голосом спросила я. Между нами уже начался какой–то диалог. Я чувствовала мощную энергетику Насти и я понимала, что сейчас я прохожу, наверное, своеобразный курс исцеления. В такие моменты моя злоба отмирала , как засохшая кожа на теле. Я видела красивую женщину, эта красота быланастолько сильной и властной и ей было позволено многое. Когда–то Полтавин сказал,что красота – это как талант для некоторых женщин. И я видела перед собой то, что заставляло подчиняться многих мужчин и Его в том числе. Сидя, напротив меня в одном тонком халате, Настя не была моим заклятым врагом.

– Выпить? В шесть утра? Ты спятила? – тихим голосом проговорила Настя.– Я не спала. Я не могу спать...– Я сделаю кофе, – обрывая меня на полуслове, сказала Настя.

Она быстро прошла по коридору и я услышала, как зажужжала ее кофемашина, расточая ароматный кофе. Огромный коридор с ответвлением в ее гардероб. Дверь была полуоткрыта, я увидела несколько полок, наверное, с сотней пар обуви, два десятка сумок, выглядывали с самых верхних и одна большая сумка, прикрытая широкополой шляпой, скривилась на голубом плюшевом кресле по центру. Мы уселись друг напротив друга, на красивой кухне с глянцевыми черными и ярко–зелеными шкафчиками.

– Ты счастливая? – спросила я.– Счастье... счастье приторно, – Настя протянула руку к вазе с печеньем и достала одно

из них, ломая его в руках пополам, – Моя счастье для других – это все дорого и красиво... – Настя едва сдержала свой надменный и поучительный тон, – у меня есть все, о чем другие могут мечтать...

– Зачем ты вмешалась в наши отношения с Полтавиным? – мой голос дрогнул. Настя строго посмотрела прямо мне в глаза.

– А кто тебе сказал, что я вторгалась? – Настя резко повысила тон, и затем сразу

75

сбавила его, – Ты знаешь, Полтавин никогда не отпускал меня. Ты сейчас ворвалась ко мне в дом, чтобы требовать что? Справедливости? Правды? Будешь обвинять меня?В чем? Мы почти пять лет вместе. Одному Богу известно, через что мы прошли.Я молчала. Она поставила напротив меня чашку с кофе и отпила из своей спокойно и уверенно, уставившись в окно.

– Я всегда добиваюсь своей цели, чего бы это не стоило. Да, я плачу по счетам, конечно. Не возможно чего–то добиться без усилий, правда? Я точно знаю чего хочу. Я получаю дорогую машину или квартиру – прекрасно понимаю – это еще один кирпичик в моем здании “успеха”, но только я понимаю, в отличии от этих тупых шлюх, это НЕ счастье, это НЕ успех. Всегда найдется кто–то у кого дороже сумка, или машина, или квартира. И Полтавин знал это, он раскусил меня сразу же. Ему нравилось, что я не такая тупая, как все эти продажные девки. – Я посмотрела на ее длинные, гладкие пальцы с багровым лаком, все еще держащие разломленное печенье. – Сначала ему хотелось поиграться со мной по его правилам, но потом он понял, что его методы не срабатывают, понимаешь? Только так можно было удержать таких как он: дать им понять – здесь загадка. Он захотел разгадать, ему было интересно подольше постоять у моего “огонька”. Одному Богу известно сколько сил я потратила, чтобы он смог притормозить.

– Ты любишь его? – я сделала глоток обжигающеего горячего кофе. Настя снова посмотрела на меня, обдумывая слова.

– Как только ты полюбишь такого как он, считай – потеряла его. Я тоже хотела получитьего. По крайней мере, тогда он только начинал испытывать удовольствие от своей власти и богатства. Он был жесток в своем бизнесе, как и в жизни, впрочем. Но и бытьхолодной, без чувств, я не могла. Полтавин слишком умен, чтобы легко купиться на ложь. Мы двигались потихоньку. Я приближалась и приучала его к себе. Я изучала всеего привычки, что любит, что нет, характер. Я извела кучу денег на психологов и гадалок, выпивала с подругами, чтобы отойти от изматывающего напряжения. Да, а тыдумала? Игра стоила свеч. – Мы помолчали. – Любовь, как мираж, – продолжила Настя. – Когда все заканчивается не так, как ты хотела, ты говоришь этому опыту: “Спасибо!” И: “Твою мать, больно!” Потом ты делаешь другим больно, чтобы на немного успокоиться, поверить в свои силы. – Она остановилась, я уверена, я вспоминает свои реальные отношения с кем–то другим, не с Полтавиным, может.

– Как ты узнала, что я видела вас с Полтавиным? Полтавин сказал, что он ничего не знал об этом. Не видел этого ни на каких камерах...Настя смотрела на меня в упор, так что мне даже стало не по себе и ответила не сразу.

– Торсинина решила проследить за тобой. Потом …“Одна сплошная ложь”, – подумала я.

– Я... хочу просто понять, как можно изменять, как можно говорить мне о чувствах... – яс трудом подбирала слова, чтобы не выглядеть наивной, жалующейся девочкой, – о рождении ребенка, а потом просто спать с другой? – Я подняла глаза на Настю. Она снисходительно улыбалась и молча продолжала смотреть прямо мне в глаза, – у него же должны быть “моральные принципы”...– я не знала, что добавить. – Он друг моего отца...

– Моральные принципы? – Настя резко повысила голос. – Он сам себе “моральные принципы”, ты должна была бы это знать, раз уж подставила ему свой зад. У него никогда не было настоящих друзей... Слушай, ты, как это.... как свежий цветочек, – Настя даже сделал жест в воздухе, похожий на три спиральных колечка, – один из многих на огромной клумбе. Влюбилась без памяти в него. Наивная. Я только испугалась, чтобы ты не залетела от него.

– Залетела?– Такие простушки как ты, верят, что могут быть ближе к мужчине, если забеременеют.

Я подстраховалась, устроила тебе всю эту подставу с Торсининой, – Настя отвернулась

76

от меня и облокотилась об стол обеими руками. – Я сделала два аборта от него, – уронила она и потом резко встала, – Ты перегнула палку. Ну это уже не имеет никакого значения. Я устала... Я посмотрела на ее опушенные, красивые густые, еще не накрашенные ресницы, пухлые губы. Вот она лежит на полу, и на ее груди быстро растет темно–багровое пятно крови, ее лицо становится бледным, таким же бледным, как и ее пухлые губы, одна рука беспомощно лежит на полу, рядом печенье, вторая рука прямо на груди. “Я сошла бы сума, если бы поняла, что эта торжественная красота вдруг перестала существовать.” Волна больного, сухого зноя поднялась во мне и я наклонилась к ее губам, чтобы сжать их своими. Но Настя остановила меня ледяным взглядом, прошептав что–то типа: “Больная.”

– Мне через 15 минут мне нужно быть на встрече! – прокричала она из другой комнаты.Я чувствовала опустошение. Улица, еще испаряющая ночной холод. Первые машины потянулись длинной очередью через Москву сигналя и обгоняя друг друга. Солнце поднималось под мутной оболочкой облаков. Мне просто хотелось забыться. “Ложь! Ложь! Ложь!” Была ли Настя свирепой охотницей в этом тонком, облегающим халатикес пушистыми ресничками? Я почувствовала только красивого затравленного зверька. Сумка была в моей руке. “Ты опять мне не пригодился.” – шелохнулась мысль во мне. Перед глазами стало темно, я почувствовала, что не могу пошевелиться и прислонилась к стене дома. “Почему мне так плохо?” Уже долгое время я живу в изматывающей борьбе, я борюсь за любовь, которая делает меня несчастной. Я все еще была маленькой девочкой в белом, перепачканном кровью платье. Внутри меня вились демоны. Большие. Жадные. Страстные. С красными глазами. Я падала с обрыва, мягко разводя тонкие руки в стороны. Я не поехала домой, бросив новенький подарок своего “возлюбленного” около дома еще одной его пассии. В ближайшем магазине я купила бутылку водки, сока и спрайта. Немного сыра и хлеба и еще каких–то продуктов в блестящих обертках, упаковку пластиковых стаканчиков. Через три станции метро, на той же скамейке проживал мой друг, спившийся пианист. На этот раз, он сидел заложив ногу за ногу, и читал газету, так, что издалека можно было подумать, это – вполне себе интеллигентный москвич, спокойно поглощает порцию утренних новостей.

– Хей! – от радости прикрикнула я.Он резко опустил газету и я увидела знакомое одутловатое лицо. Он радостно заерзална скамейке и отложил газету, приглашая рукой присесть рядом. Я поставила на скамейку пакет с водкой и продуктами.

– Это нам! Начнем еще один день весело!– Что такое? Что случилось? По какому поводу? – чувствуя праздник, расспрашивал мой

друг.Мы начали что–то обсуждать, разлили водку, разложили пару бутербродов. Солнце пригревало нас лучами и даже мрачно проплывающие лица людей к метро не портили нам настроения.

– О, как блестит! - радостно прошлепал губами мой друг.– Что блестит?– На твоей руке...– А, это часы, почти за 200 000 рублей... знаешь, сейчас нужно иметь дорогие часы.

Мои подруги смотрят на часы, на сумки...– Часы? Как эти игрушки могут столько стоить? Даже кусок золота стоит дешевле... -

сделал испуганные глаза экс-писанист. Я не знала, как объяснить моему смешному другу из другого мира такие простые вещи, - Еще одна часть извращения, которое становится общепринятым. Даже если бы я бы купил пианино Crystal Grand Heintzman, вряд ли это добавило ценности моему таланту. - Он внимательно посмотрел мне в глаза,- Что тебя тревожит?Мы разлили еще немного водки в пластиковые стаканчики и закусили бутербродами.

77

– Я бы хотела отомстить... – я делилась всеми мыслями, которые только приходили на мой пьяный ум. – Просто, потому, что чувствую так. Наверное ему. Мой друг призадумался, поерзал на скамейке, потом достал пачку сигарет и принялся раскуривать одну из них.

– Логика мести тупиковая. Облегчение наступает всего лишь на некоторое время. И после ты понимаешь, что пустота и боль никуда не ушли и что может быть они не были связаны с этими разными живыми, – он выделил слово “живыми” – характерами...конкретным человеком, я имею ввиду. – Бывший пианист сладко выпускал дым и снова затянулся. – Быть может, эта боль всего лишь твое неправильное восприятие этого мира. – Представь, что если бы ты просто приняла эту, как ты говоришь “измену”, ничего не меняя в других... в других... людях, в нем, например.

– Я не хочу любить человека, который спит с другой...– Ты могла бы стоять позади него, и смотреть, как он умело управляет своей жизнью?

При этом... ты.... при этом... не в состоянии справиться со своей? Сильные мужчины воспитывают женщин, потому что этот урок оставит след на всю твою жизнь. Сумей с этим справиться сейчас. О, неблагодарный ребенок! Иначе каждый раз, когда ты будешь возвращаться к нему слабая – ты будешь проигрывать. О, сколько у тебя их будет... мужчин... поверь мне я это чувствую, надо любить... настоящая любовь приносит покой...– перепрыгивая с одной мысли на другую философствовал захмелевший друг. Я ни о чем ни хотела спорить с ним, к тому же мы выпили так много, что язык переставал ворочаться во рту. Мы еще что–то обсудили, посмеялись и я собиралась поймать машину, когда увидела звонок от Него.

– Ия, дорогая моя девочка, – сказал нежно Полтавин, – хочу видеть тебя прямо сейчас, приезжай ко мне.Я пыталась собраться с мыслями. “Тебе нужно все узнать от него! Езжай и ты получишь ответы на свои вопросы!” Я не могу сказать, что чувствовала усталость, просто я была на гране помешательства. Мой язык был тяжелым и еле ворочался во рту, к тому меня ужасно тошнило. Я доехала до Полтавина, с трудом вытащила себя изтакси и даже не помню, как оказалась в его руках. Мраморная лестница, золоченные перила. Картина, подсвеченная светильников сверху. Я не чувствовала его запахов, я только помню, как он покосился на меня, увидел совершенно пьяную девочку с прижатой к груди сумкой. Я не спала больше двух суток.

– Дорогая, ты в порядке?– Да, мы просто... прасно...здновали там... – я пыталась улыбаться.– Чаю? Кофе? – спросил он, обращаясь ко мне.

Я смотрела на него внимательно, даже не дыша. Этот человек причинил мне боль. Я не могу успокоиться. И...Тут он подошел ко мне и даже не дав ничего сказать, обнял и стал раздевать. Я не могла сопротивляться, я не могла сказать ни слова.

– Я так соскучился, моя девочка, давай сделаем это ...? – он начал учащенно дышать, – я соскучился по твоей маленькой... – его слова стали неразборчивыми.Я слушала его и мне становилось противно. Я видела, как похотливо горят его лучистые глаза. Он снял с меня кофточку и умело принялся стаскивать джинсы. “Его никогда не интересовала моя жизнь, ничего из того, чем по–настоящему я жила, мои чувства...”. “Свежий цветочек на клумбе...” – барабанной дробью разошлись в голове слова. “О чем я собираюсь спрашивать этого человека?” Ненависть накатила на меня волной и я резко оттолкнула Полтавина. Он легко отскочил назад и удивленно уставился на меня, в его глазах даже блеснуло какое–то злобное неудовольствие.

– Я не хочу! Не хочу! – прокричала я, – не хочу! Комочек... то есть цве–точек на клумбе! – проорала я и зачем–то зарыдала, закрыв лицо руками. “Нервы сдали.” Я не

78

знала что делать и не могла справиться со своими эмоциями. – Ия, прекрати! – строго скомандовал Полтавин. Я раньше никогда не замечала такого

командного тона. “Ты никогда не получишь больше золотых карточек и машин!” – пропел голос внутри.

– Мне не нужны твои сраные подарки... – прохрипела я и схватилась за живот, потому что боль внутри была нестерпимая. Мне всадили тысячи иголок прямо вниз живота. – Я... Я...

– Успокойся, Ия. – мягко начал Полтавин. – Тебе плохо? Меня привезли домой и я упала на свою кровать, на несколько часов просто потеряв сознание. Когда я очнулась, в моей голове все еще гудели голоса, мне становилось еще хуже. Наверное, я могла бы стать второй Настей, я жила бы ни о чем не беспокоясь и, получая все нужные деньги и вещи прямо с кормящей руки Полтавина. Взобраться на ее трон, стянуть бриллиантовую корону с ее головы, а ее заколдовать, полив перед этим ее лицо самой ужасной кислотой. Или же просто родить Полтавину чудного малыша, потому что он все равно хотел сына и это вытеснило бы Настю. Я могла быть более мудрой, но, наверное, это была бы не я. “Я любила тебя, Полтавин! Ты посмеялся надо мной. Смешно...”Я подошла к своей сумке с пистолетом, снова потрогала ствол и достала телефон. На нем было пару неотвеченных вызовов и я заметила, что мне на почту пришло письмо от Торсининой. “Знаю, что ты меня ненавидишь, – писала она, – я тебя не виню. Я действительно искренне пыталась помочь тебе и все, что я говорила – правда. Последнее, что я напишу тоже правда. Panamera, которую подарил тебе Полтавин, на самом деле, не твоя. Он собирался подарить ее Насте. У нее через неделю день рождения и ты можешь это проверить. К тому же, ее имя было первоначально вписанои в страховке на машину. Это тоже ты можешь проверить. Кстати, совсем забыла, Полтавин сделал Насте предложение. У нее на пальчике появилось золотое колечко с сапфиром в 8 карат, наверное, за 200 тысяч долларов... ” Я подумала, ей следовало бы увеличить шрифт с ценой кольца. Надутые губы Торсининой расплылись в улыбке прямо перед моим лицом.

– Это так прекрасно, – тихо шептал он.– Я не могу без тебя жить, Полтавин. Знаешь, когда я возвращаюсь домой, я несу твой

запах на своих ладонях. – Девочка моя, я хочу, чтобы ты родила мне сына...

Эхо моих голосов разносит его слова, вдоль холодной улицы: «Я люблю тебя...»– Что? – Роди мне сына, Ия.

Я сжимала сумку как могла сильно, до побелевших костяшек на пальцах. Поймав машину, добралась до дома Полтавина. Не помню, сколько времени было тогда. Кажется, начинало смеркаться. Не помню, было ли холодно или лил дождь. Я помню только, что ненависть двигала мной, каждой частицей моего тела. Я подошла к забору,где была дырка для вылазки Катрана и она оказалась, на удивление, открыта. Я вползла в нее легко и твердо прошагала к главному входу. Это было странно, но вокруг не было ни души, кто–то возился возле гаражей и: “ Если это батлер, то это к счастью”, – мелькнула мысль. Я подергала ручку входной двери – она была закрыта. Тогда я прошла вдоль огромных окон в сторону веранды. Там двери были распахнуты,будто мои невидимые помощники уже приготовили мой путь. Я не слышала ни шумов, ни голосов – ничего – я шла, как тень, даже не имея цели. Мраморная лестница, парочка светильников на стенах с приглушенным светом. Властный всадник вонзил в меня свой огненный взгляд, и я слышала чьи–то шаги, но они были как будто по ту сторону реальности. Я прошла вперед и оказалась в какой–то темной комнате. Это была одна из комнат, что примыкала к кабинету Полтавина. Тут было ужасно темно.

79

Кругом громоздились какие–то полки, ни то с книгами, ни то с рабочими документами.Я открыла сумку и достала пистолет, взяв его в правую руку. Курок взведен. Два больших пальца были вытянуты вдоль холодного ствола, как учил мой тренер по стрельбе. Дыхание сбивалось: “Вряд ли ты сможешь сделать больнее Полтавину, чем сделал тебе он,” – сказал кто–то внутри меня. “Я выжду, здесь никого... Я сделаю все, что смогу!” – ответила я, – Главное, я больше не буду говорить с ним. Ни слова”. Я хочу, чтобы он корчился от боли. Неожиданно передо мной раздались какие–то шаркающие шаги и мне показалось, что злой демон с горящими глазами двинулся прямо на ствол, выдыхая что–то сырое и затхлое из пасти: “Ты неудачница! Час расплаты!” – прохрипел демон, неожиданно вскинув свои руки на меня. Раздался выстрел, все мое тело одним толчком отскочило назад. Эфемерный демон застонал, почти взвизгнул, и я почувствовала прикосновение шерсти, и что–то теплое тяжело плюхнулось на мои ноги. Я вцепилась руками в шерсть, которая была влажной. На минуту я увидела собаку, прямо передо мной, косящуюся жалобным, блестящим в темноте глазом прямо куда–то вглубь меня, доверчиво и беспомощно. Потом я услышала себя: “Катран, Боже... Катран, Катран, милый мой... Мамочка...” – Истерически шептала я, пытаясь зачем–то поставить его на ноги. Он был очень тяжелый. Его тело слегка дернулось и я поняла, что горячее дыхание из его пасти больше не выходит. Я рыдала, теребя его голову. Мои руки были в теплой крови. “Живо убирайся отсюда!” – голоса тревожно тарабанили. “Пистолет, где он?” Живот как будто стянули жгутом. На минуту я скрючилась от адской боли. “Какой дурной сон.” Я медленно поднялась и вышла. Лестница, забор, улица. Я почувствовала, как слова из прошлого гудели надо мной. Где-то внутри желудка стали пульсировать спазмы и низ живота затянулся в тугой узел. Во рту скопилась тягучая слюна. Я попыталась выплюнуть ее и она повисла длинной хрустальной ниткой. Я наклонила голову и меня вывернуло. Сжав кулаки, я попыталась присесть на корточки, а потом без сил, теряя сознание, сползла на пол.

Я спрашивала себя, откуда являются мои голоса. Ведь это шизофрения, страшная и непризнанная мною, да? И в тот же самый момент, я понимала мои голоса приходят из моих снов. Сегодня я видела Учителя, кажется, я так его хотела назвать, во сне. Возможно, он когда-то был моим любовником, или отцом, или другом. Как я могу его описать? Я никогда не видела его в жизни. Обычные глаза, кажется, светло–зеленые или серые, короткие волосы, сантиметров 6. Светло-серый свитер. Джинсы? Я помню, что слушала его жадно и самозабвенно, глотая каждое слово, словно жидкость целительной микстуры. Он рассказывал мне что–то и я видела образы, освобождающие мое сознание. Это была птица, мы пытались дать ей свободу, выпустить ее из одного неба в другое. Я знаю, в глубине меня есть кто–то сильнее, чем я сама, я могла бы назвать это Богом. Потому, что все мелочные голоса замолкали, когда появлялся Он. Он приносил мне успокоение.

Я проснулась, а точнее, очнулась, с невероятной тяжестью во всем теле. Это не был мой дом. Я лежала на скамейке в метро. Мимо проплывали толпы народа. На айфоне еще осталось немного зарядки, возможно, на один звонок.

– Алло? Вероника? Мне очень надо увидеть тебя.– Ия, я рада тебя слышать. Может быть завтра вечером?– Нет, мне нужно увидеть тебя прямо сейчас, – «Я умоляю, я прошу тебя, мне некуда

больше пойти, я хочу обнять тебя.» – Ия, у нас сейчас Артур в гостях, мы хотели поехать сегодня на рыбалку с ним и

друзьями отца... Артур...– Я прошу тебя!

По лицу Верони я поняла, что выгляжу чудовищно. Я попыталась обнять ее, но она

80

отсранила меня.– Ия...– в ужасе протянула она, – у тебя руки в крови. – А? – я взглянула на руки, они были все в красных разводах, в запекшихся кружках и

пятнах и немного такого же цвета на рукаве, пятно как будто разъедало ткань. Я смотрела и не помнила, что было это. Сумки с пистолетом не было. «Птица не стала свободной». – Вероника, я люблю тебя, пожалуйста, – я потянулась к ней всем телом, чтобы прижать ее к себе, чтобы почувствовать тепло ее живых губ, вдохнуть мой любимый цветочный аромат.

– Ия, нет! Что ты сделала? – почти кричала она на меня, отстраняя меня двумя руками.– Вероника, милая... пожалуйста, прости меня... – я говорила все слова, которые

попадали мне на язык, но выходило только: «Пожалуйста–пожалуйста–пожалуйста».Я упала на колени и обхватила ее ноги в плотный замок своих рук и зарыдала. Вероника что–то говорила мне. Тихо, но тревожно, потом она потрясла мою голову, зажимая мои уши руками, в ее глазах не было сочувствия или понимания. Она была такой легкой. Потом ее лицо стало уходить в туман, мои едкие слезы размывали нежные черты. Я шептала: «Пожалуйста–пожалуйста–пожалуйста». Это последняя любовь, которая была у меня. Она, окутанная слезным туманом и сладким вкусом лимонного ликера, который я почувствовала от прикосновения к ней, повернулась и пошла к выходу, вытирая ладони о свои джинсы. Я упала на пол: «Пожалуйста–пожалуйста–пожалуйста.»

Записка: «В ловушке: неопределенное пространство, как будто в сыром подвале,

поглощало случайный разум. Сначала – заманивая его прохладой и покоем, потом –

парализуя обволакивающим страхом, ядовито внедряясь в каждую клетку разума,

стерилизуя ее пустотой. Так наступает смерть. Абсолютная тишина.»

“День, когда умерла я, маленькая девочка в белом платьице, я почти не помню. Такие мужчины, как Он, убивают одних женщин внутри нас, чтобы дать рождение другим. Они, как злобные самцы идут по жизни, ведомые только своими инстинктами. Они жаждут повелевать, властвовать, самоутверждаться, насаждать свои правила. Они грызуться с равными им по силе самцами, чтобы вырвать с кровью свою победу, свое право править этим миром». И еще: «Когда–то все мы были уязвлены, поруганы, и на минуту остановлены ударом под самый пах, но только на минуту, чтобы молча зализать раны и быстро подняв голову нести эту заразную боль другим, возможно, более слабым существам. Так разрастается мегаполисная эпидемия предательств и лжи.” Я наскоро записала свои мысли в виде поста в социальную сеть, перед своим отъездомзаграницу.Мой друг, спившийся пианист, которого я навестила прямо перед вылетом, посоветовал мне простить Полтавина: “Обида – это рак, от которого люди умирают.” – назидательно сказал он. Я попыталась дать ему денег, вталкивая смятые бумажки в его холодные руки, но он отказался. “От них только больше головной боли, мне на всехватает.” – сказал мой друг. От Вероники я узнала, что Полтавин забрал наш дом, он сделал все по документам, которые подписывал мой отец, – ловко и умело, как настоящий вор. Он мстил мне, я понимаю его. Он ждал, чтобы я пришла, приползла наколенях, ведь я забрала у него то, что он по–настоящему любил. Я узнала, что на его прекрасной испанской вилле у него растет маленькая дочь, ей где–то три годика. Она живет там со своей мамой (о которой никому ничего не известно), личным водителем инесколькими служанками. Она, наверное, очень похожа на Вениамина. Вероника сказала, что Торсинина искала меня и спустя несколько месяцев после моего отъезда, даже приехала домой к Веронике, пьяная. Она рыдала и просила, чтобы я простила ее. Бабушка переехала к Веронике и прожила у нее полгода, я звонила ей, а потом она

81

умерла, за два месяца до смерти моего отца.

Улетая, я смотрела на Москву сверху. Кружевная пленка грязных облаков, тысячи

машин, летящих в двух направлениях. Я простила всех, пожалуй, всех, кроме себя

самой.

82