ISSN 0321-2017

Исследования

� 2003

специально для twirpx.com

5'2003

Научный и культурно­просветительский журнал Издается с 1991 г.

Выходит 6 раз в год

N2 5 (7 6) 2003

POLIS www. politstudies.ru

Политические Исследования

Читайте в следующих номерах:

Хронополитика

Материалы виртуальной . мастерской по сравнительной политологии

Нормативизм в политической науке

Political Studies

twirp

x.co

m

Учредители:

Политический директор:

Международный Консультативный совет:

Редакционная коллегия:

Главный редактор:

Редакция:

НЕКОММЕРЧЕСКОЕ ПАРТНЕРСТВО "РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА "ПОЛИС" ("ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ")", ИНСТИТУТ СРАВНИТЕЛЬНОЙ ПОЛИТОЛОГИИ РАН, ОБЩЕРОССИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ "РОССИЙСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ" И.К. ПАНТИН

И.К. ПАНТИН, А. БРАУН, Б. ВИТТРОК, Г.Г. ВОДОЛАЗОВ, В.А. ГУfОРОВ, М.В. ИЛЬИН, И.М. КЛЯМКИН, В.С. ЛАРСЕН, А.Ю. МЕЛЬВИЛЬ, М. МЕНДРАС, Х. ОЛКЕР, М.П. ПАВЛОВА-СИЛЬВАНСКАЯ, Ю.С. ПИВОВАРОВ, В.И. ПОЛОХАЛО, Р. САКВА, А.М. САЛМИН, А.А. СЕРГУНИН, А. СТЕПАН, Л.А. ФАдЕЕВА, Ф. ШМИТТЕР М.В. ИЛЬИН, Т.А. АЛЕКСЕЕВА, Л.А. ГАЛКИНА, В.Я. ГЕЛЬМАН, А.А. ДЕГТЯРЕВ, Б.Г. КАПУСТИН, А.С. КУЗЬМИН, В.В. ЛАПКИН, М.М. ЛЕБЕДЕВА, Б.В. МЕЖУЕВ, И.К. ПАНТИН, В.Б. ПАСТУХОВ, Я.А. ПЛЯЙС, А. В. РЯБОВ, В. М. СЕРГЕЕВ, А. И. СОЛОВЬЕВ, Е.Б. ШЕСТОПАЛ, Т.В. ШМАЧКОВА, А.И. ЩЕРБИНИН М.В. ИЛЬИН

ГА АБРАМОВ, А.В. БЕЛОКРЫЛЬЦЕВА (ответственный секретарь), Д.В. БЕЛОКРЫЛЬЦЕВА, ЛА ГАЛКИНА (первый зам . главного редактора), НА ГАЯМОВА, И.А. ЕРОХОВ, Л.Н. КУЗНЕЦОВА, М.В. ЛАПИНА, С.С. СЕРГЕЕВА, А.Л. СИДОРОВ

За разрешением на перепечатку или перевод опубликованных в журнале материалов обра­щаться в Редакцию. Страницы журнала открыты лля дискуссион­ных материалов, поэтому его содержание не обя зательно отражает точку зрения Учредите­лей и Редакции. © "ПQЛИс" ("Политические исследования"), 2003

ПOJI/C 5 2003

СОДЕРЖАНИЕ Представляю номер ............................. · · · · · · ·· · ·· · · · · · · ·· · · · · · · · · · ·· · · · · · · · · · · · · · · · · · 5

ПРОБЛЕМЫ И СУЖДЕНИЯ viз . м . С ер г е е в. Демократия и региональное неравенство ............ 6

дж.Дж. Сту р. Открывая демократию заново (1) ....................... .12

ИНТЕРПРЕТАЦИИ Э Я Баталов. "Новый мировой порядок": к "ме�одологии анализа ........... . ... .......... ............................................. 25 А. Б. Вебер. Политика мирового развития: между реальностью глобализации и императивом устойчивости ............................. ...................... ..... .... 38

ВЕРСИЯ Д.Н. Песко в. Интернет-пространство: состояние премодерна? .. . ..................... . ..................... · · · · ·· · · · ·· · · · · · · · · · · · · .46 . Д. М. Воробьев. Носитель легитимности (Российская политическая традиция организации социального адреса Власти) ................ . . ............ ....... .............. . ..... ..... 56

ТЕЗАУРУС Дж. Сарто ри. Искажение концептов в сравнительной политологии ( I I I ) ............................. ............ . · · · · · · · .65

ВИРТУ АЛЬПАЯ МАСТЕРСКАЯ: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

М.М. Федорова. Метаморфозы " свободного индивида" (Заметки о формировании проблемного поля политической философии в XIX веке) ............ . ................ . . . ............ 76 М.И. Дегтярева. Традиция: модель или перспектива? (Жозеф де Местр и Эдму нд Бёрк) ....................... ...... · ..................... 89 Ю.О. Маликова. Проблема соотношения политики и морали в философии Ханны Арендт ............................................ 98

ИСТОРИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ Р. К и р к. Бёрк и политика, основанная на праве давности (Предисловие М.П.Кизимы) ........... .... . ... ....... 110 А.М ёллер ван ден Бру к. Третий Рейх (Вводная статья и комментарии С.Г.Алленова) ................. . . .... ..... 118

DIXI!

А. Г . Володин. Россия: трудности межстадиального перехода или кризис цивилизации? ...... · ·· ..................... ................ 135

ДОСЬЕ Ю.В. К осов. Трансграничное региональное сотрудничество: северо-запад России ............... ......... .................... 145 В.А. Малкин. Интеллектуальный лидер британских лейбористов о государстве и обществе в эпоху глобализации ............. ..................................... 154

БИБЛИООБЗОР К.А. Су лимов. Майкл Оукшот как критик рационализма ...... 163 А. С. Макарычев. Генеалогия личности и историческая динамика социума ................................................ 166 Л.Е. Бляхер. Эвристичность метафор ................................... . .... 171 В. Ф. Л и. Россия: тернистый пу ть в глобальное цивилизационное пространство ....... ......... . ....... ...... 175 Н.Д. Бу л а н и н. Российская политология в синхронном срезе ("Универсальность versus партику лярность" и проблема профессионального стандарта качества) .................. 18 1

Аннотации на английском языке .. ................ ... ............................. 185 Содержание на английском языке ......................... . . ................. . . .. 190

ПРЕДСТАВЛЯЮ НОМЕР

Телевидение, радио, газеты и даже журналы заполнены всевозможной ин­формацией о начавшейся избирательной кампании, точнее, избирательных кампаний очередного электорального цикла в России, а также разного рода комментариями на этот счет. Когда читатели получат эту книжку "Полиса", дискуссия по предвыборной тематике достигнет, вероятно, своего пика. При этом большая часть того, что столь яро обсуждается сегодня, в середине сентя­бря, наверняка будет забыта. Это не единственная причина, почему наш жур­нал не уделил злобе дня сего места на своих страницах. Пройдет еще несколь­ко месяцев или лет и, казалось бы, "судьбоносные" моменты избирательных кампаний покажутел большинству читателей маловажными, а то и вовсе несу­шественными. К тому времени приобретут смысл и значимость другие события, пока остающиеся на периферии внимания средств массовой информации. Именно поэтому наш журнал решил пойти против господствующей тенденции и в соответствии со сложившейся традицией обратился к проблематике, связан­ной с долгосрочными трендами современного политического развития.

Статьи, вошедшие в рубрику "Проблемы и суждения", посвящены ключевым проблемам современной демократии. В первой из них наш давний автор и член редколлегии "Полиса" В.М.Сергеев рассматривает вопросы неравенства и спра­ведливости в глобальном контексте демократических преобразований. Во второй профессор Вандербильдского университета Дж.Стур, отталкиваясь от идей, вы­сказанных известным американским философом Дж.Дьюи, исследует современ­ную демократию как образ жизни. Пользуясь случаем, хочу поблагодарить хоро­шего друга журнала и замечательного социолога Н.Е.Покровского, познакомив­шего нас с новым автором и с его весьма ценной, на наш взгляд, работой.

В рубрике "Интерпретации" анализируются основные тенденции мирово­го политического развития. Авторы представленных в ней статей- Э.Я.Бата­лов и А.Б.Вебер - развивают идеи, высказанные в ходе интернет-конферен­ции, организованной нашим журналом совместно с Фондом Аденауэра. Более подробно с материалами развернувшейся там дискуссии можно познакомить­ся на сайтах "Полиса" и Фонда Аденауэра либо на страницах печатного изда­ния, которое выйдет практически одновременно с этим номером.

Как всегда дискуссионна рубрика "Версия". На этот раз мы знакомим чи­тателя с текстами двух молодых коллег: мгимовца Д.Н.Пескова, который об­суждает степень эволюционной зрелости интернет-пространства, и инионов­ца Д.М.Воробьева, выдвинувшего оригинальную трактовку российской тради­ции организации социальной поддержки власти.

Материалы виртуальной мастерской по политической философии, а также рубрик " История политической мысли" и "Досье" служат расширению виде­ния политических проблем современности. В каждой из включенных в них статей на свой лад анализируются центральные составляющие проблематики Модерна - от становления "свободного индивида" до соотношения между го­сударством и гражданским обществом. Столь же широк и тематический охват рубрики "Библиообзор".

Наконец, в рубрике "DIXI!" публикуется статья А.Г.Володина, которая пе­реводит обсуждение "российского выбора", которое мы ведем в журнале с на­чала года, в план стадиального и цивилизационного анализа. Мы надеемся nродолжить это обсуждение и в следующих номерах, предложив вниманию читателей статьи авторов, которые начинали дискуссию.

Уверен, что представленная в настоящем номере перспектива восприятия nолитики позволит нашим читателям более глубоко и основательно осмыс­лить ход разворачивающихся сегодня избирательных кампаний и все те тре­волнения, которые охватили российских политиков и граждан осенью 2003 г.

. ' М. Ильин

twirp

x.co

m

ri! = ДЕМОКРАТИЯ И РЕГИОНАЛЬНОЕ НЕРАВЕНСТВО ! ::

В.М. Сергеев

ПРОБЛЕМА СПРАВЕДЛИВОСТИ

Проблема справедливости - одна из центральных тем демократического дискурса. Если демократия действительно представляет собой процесс интег­рации мнений, а не навязывание большинством своей воли меньшинству то справедливость (при всех различиях в ее интерпретации) оказывается необхо­димым элементом демократического устройства. В настоящей работе будет проанализирован вопрос о возможных трактовках "региональной справедли­вости" и влиянии их на экономическое положение регионов. Та или иная степень регионального неравенства присугствует в любой до­статочно крупной стране. Совершенно ясно, что интересы более благополуч­ных и менее благополучных регионов должны существенно расходиться. Как влияют демократические институгы на экономическое развитие страны в си­туации регионального неравенства? Есть ли взаимосвязь между размерами страны и ее способностью к быстрому развитию в условиях демократии?* Прежде чем приступать к поиску ответов на эти вопросы, целесообразно бо­лее внимательно посмотреть на понятие справедливости. Так что же такое справедливость? Вряд ли можно сомневаться, что разные люди толкуют ее по-разному. Строго говоря, справедливость - это ценност­ная категория, т.е. некий принцип, в соответствии с которым производится оценка ситуации**. Прототипической, с точки зрения вопроса о справедливости, является си­туация дележа ресурсов. Ее компонентами выступают: (а) субъект или группа субъектов, принимающие решение о дележе; (б) субъекты - получатели дели­мого ресурса; (в) ресурс, подлежащий дележу; (г) принцип осуществления де­лежа. Рассмотрим ситуацию, когда совокупность распределяющих ресурс сов­падает с совокупностью получающих его, а принцип распределения устанав­ливается демократическим пугем. Пусть конкурируют между собой следую­щие модели распределения: ( 1) ресурс делится поровну между всеми; (2) ресу�с делят поровну между собой члены заранее (до голосования) мар­кированнон подгруппы А; (3) участники голосования (после его проведения) по жребию разбиваются на две группы, одна получает весь ресурс и делит его поровну, другая не по­лучает ничего. Предположим, что условия таковы, что применение силы полностью ис­ключено. К каким результатам приведет голосование относительно принцила распределения ресурсов? Естественно предположить, что предпочтения участ­ников голосования будуг определяться максимизацией математического ожи­дания обретения ресурсов. Поэтому, строго говоря, исход голосования будет зависеть от объема распределяемого ресурса. . В случае, когда ресурса недостаточно, чтобы при делении поровну обеспе­чить всем выживание (или приемлемую, по сложившимся критериям, долю благ), верх, скорее всего, возьмуг другие принципы. Если в подгруnпу А вхо­дит свыше половины голосующих и имеющегося ресурса достаточно для их

СЕРГЕЕВ Виктор Михайлович, доктор исторических наук, директор Центра МеЖДународных ис­следований МГИМО(У) МИД РФ. • Об "оnтимальных" размерах страны, сnособной к "широкомасштабной демократии" (large scale democracy), см. Dahl 1 982. •• Подробнее о семантическом анализе ценностей см. Серrеев 1 988; Sergeyev, Biryukov 1 993.

выживания, наибольшие шансы на успех получает принцип N2 2, обрекающий меньшинство на вымирание. Но если ресурса слишком мало, чтобы, перерас­nределив его между большинством участников, гарантировать им выживание, единственно возможным остается принцип N2 3 - определить тех, кто выжи­вет no жребию (иначе вымруг все).

hри всей своей искусственности приведенный выше пример, как мне кажет­ся, схватывает нечто существенное в проблеме демократического распределения ресурсов. Для приближения его к жизни немного модифицируем условия и пред­ставим, что распределяемый ресурс- это не просто некие средства жизнеобес­nечения, а рента с комnактно расположенных земель, имеющих конкретных вла­дельцев. Ясно, что жители регионов, где рента высока, не заинтересованы делить­ся ею с более бедными соседями. Разделение голосующих по региональному nринцилу повлечет за собой создание региональных коалиций, ориентированны� на различные принцилы распределения. Пусть живущие на землях с высокои рентой составляют меньшинство. Тогда им выгодно отделиться от остальных, чтобы исключить перераспределение поступающего им дохода. В этом случае nринцип N2 3 может быть интерпретирован как предоставление равных возмож­ностей для занятия предпринимательством с гарантией прав собственности - nо­скольку заранее не известно, чья деятельность принесет наилучшие результаты, общество разделится на тех, кто добился успеха, и тех, кто неспособен выжить.

В реальной жизни, конечно, конкуренция никогда не бывает действительно равной. Начальные условия не одинаковы: кто-то располагает большими объ­ективными возможностями и социальными связями, нежели другие, обладает большей способностью к ведению дел. В такой ситуации первенство в праве собственности необходимо защищать, что опять же лучше делать, собравшись вместе. Так, вероятнее всего, и возникали торговые города - как территори­ально сепарировавшиеся сообщества людей. склонных к предпринимательству.

РЕГИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ И ФЕДЕРАJIИЗМ Перейдем теперь от крайне упрощенного примера, призванного просто

проиллюстрировать взаимосвязь между демократическим выбором принцила распределения ресурсов и политической регионализацией общества, к более детальному анализу.

Единство общества можно сохранить, если ввести федеративные или кон­федеративные начала в отношения между его частями, установив, что вклад каждого региона в решение общих проблем будет пропорционален, скажем, его благосостоянию. Вообще говоря, при переходе к демократическому уст­ройству федерализация государства с пространственно неоднородными инте­ресами становится необходимостью*. Дело в том, что в условиях конфликта интересов любое законодательство - особенно в сферах налогообложения, та­моженных пошлин, регулирования цен, государственной поддержки товаро­производителей - работает в пользу какой-то из сторон. При наличии же тер­риторий с доминированием разнонаправленных интересов единые для всех принцилы регулирования заведомо неудовлетворительны, причем ком�ро­мисс иногда наносит даже больший совокупный ущерб, чем победа однои из конфликтующих точек зрения. Возникает потребность в диверсификации за­конодательства в соответствии с региональной диверсификацией интересов, но различия в региональных законах тоже способны пораждать серьезные проблемы. Найти разумный баланс между обшими принципами, обеспечива­ющими единство страны, и законодат!(льством, отражающим специфику реги­онов, весьма непросто**. Соотношение объемов регионального и националь­ного регулирования в известной мере выступает показателем "демократичес-

• Замечательный анализ соотношения частных и общих благ дан в книге М.Ольсона [см. Olson 1965]. •• Примерами тонко сбалансированного институционального устройства, обесnечивавшего реги­ональные интересы, могут служить Н идерланды (Соединенные Провинции) в XVI I - XVI II вв., а также современная Швейцария.

:S кой гибкости" политической системы, но в процессе поиска оптимального !ZJ институционального баланса неизбежен конфликт междУ императивом сохра­

�� нения "единой власти" и учетом местных интересов. Понятно, что в различных исторических обстоятельствах вопрос о соотно-шении местного и "центрального" законодательств решался по-сво�му. По­u разному, соответственно, выглядела и политическая карта. Среднии размер :S: "политической единицы" мог варьироваться в очень широких пределах - до: статочно сравнить государственные образования эпохи Перикла с империеи Августа или же средневековую мозаику итальянских, германских и голланд­ских городов с национальными государствами начала ХХ в.

При этом видно, что формирование сообщества небольших государств сов­падает с распространением демократии, становлению национальных госу­дарств "средних европейских размеров" сопутствует упрочение монархий, а развитие демократии в больших государствах ведет к их федерализации или к возникновению конфедераций. Можно заметить, что типичный размер госу­дарств непосредственно связан с доминированием определенных политичес­ких форм. В частности, трудно представить себе крупную демократическую страну, не использующую федеративный принцип в управлении, - ведь если законодательство будет универсальным на большой территории, поиски ком­промиссов станут настолько сложными, что парализуют власть. Потребность в экономии ресурсов и времени на согласование спорных вопросов делают федерализацию такой страны неизбежной.

Однако некий минимум решений - и в этом парадокс ситуации - должен приниматься на уровне центрального правительства, иначе упадет эффектив­ность экономики. Вопрос в том, где граница. Что входит в необходимый ми­нимум? Должно ли каждое "универсальное" решение получать одобрение всех регионов, или большинство регионов имеет право устанавливать общие пра­вила, исходя из собственных интересов? Эти вопросы в течение многих деся-Н. тилетий вызывают ожесточенные споры, получая разные ответы в зависимос­ти от исторических обстоятельств и сложившегася соотношения сил. И хотя здесь вряд ли можно вывести какие-либо общие правила, существуют случаи, допускающие применение рационального подхода. Один из таких случаев мне представляется целесообразным рассмотреть более подробно.

"ИННОВАЦИОННЫЕ РЕГИОНЫ" И ДЕМОКРАТИЯ Демократическое устройство общества накладывает заметный отпечаток на организацию инновационной деятельности. В условиях демократии иннова­ции не могут не быть "общественным благом", но распределение порождае­мых ими преимуществ требует компенсации соответствующих рисков. Из это­го следует, что идеальный, нерегулируемый рынок не совместим с институци­ональной демократией, с ней совместимы лишь некоторые формы "государ­ства всеобщего благосостояния", ибо только режим "общественного блага" способен оградить инновационную деятельность от кризисов и социальных проблем, лишающих инновации смысла*. Что же происходит в том случае, когда инновационная деятельность реги­онализирована, т.е. поток инноваций в некоторых регионах существенно вы­ше, нежели в других? Как это отражается на политической системе общества, и какую роль здесь играет пространствеиная форма государства? На мой взгляд, ответ на эти вопросы тесно связан с ответом на другой во­прос: почему демократии зарождались как очень небольшие по территории го­сударства? Достаточно вспомнить Афины и Рим, Венецию, Нидерланды, Швейцарию. Каким образом этим небольшим государствам удавалось конку­рировать со своими мощными соседями и не только выживать в этой конку­ренции, но и иногда становиться, как Рим или Нидерланды, державами ми­рового значения? В чем источник их силы?

• Ср. анализ проблем экономической и политической свободы в Dahl 1985.

Гипотеза, которую я предлагаю проанализировать, заключаете� в том, что названные государства были региональными центрами инновации и именно их небольшие размеры позволили им утвердиться в этом качестве. Это не зна­чит, конечно, что любое маленькое государство становится инновационным центром. Но если оно хочет выжить в окружении враждебных и воинственных соседей, ему нужно культивировать инновации. u Мне уже приходилось писать, что появление инновации требует свободы, а их внедрение- диверсификации инвестиционных ресурсов [см., напр. Сер­геев 2000]. Демократия внутри небольшага по размерам сообщества создает благоприятные условия как для одного, так и для другого. Но при расширении ообщества демократические принципы управления начинают препятствовать с о

внедрению инновации. Если, вслед за Д.Нортом [North 1991], поставить вопрос о том, почему в од­

них обществах экономическая деятельность оказывается гораздо боле� успеш­ной, чем в других, то в случае обществ демократических нельзя обоитись без учета такого фактора, как размеры государства. Для массового внедрения инно­ваций необходимо специальное законодательство, которое может оказаться �е только ненужным, но и вредным там, где нет значительного потока инновации.

Простейшим примерам служат оффшорные зоны. Резкое понижение или от­мена налогов в небольшом регионе обычно ведет к экономичесl\ому буму. �удет ли подобная политика столь же эффективна в рамках больших государств. Ду­маю, что нет: инновации требуют развитой инфраструктуры (транспорта, связи).; и потому гораздо выгоднее концентрировать возможности для инновационном деятельности на ограниченной территории. Но такая концентрация* порождает определенные региональные интересы, прежде всего интерес к снижению транс­акционных издержек, в т.ч. различного рода нал�гов и пошлин. rуонятно, что в демократическом обществе этот интерес жителеиu инновационном зоны не мо­жет не вступать в конфликт с интересами жителеи других региона�, ибо те пря-мо заинтересованы в перераспределении дохода от инновационном деятельное- 2. ти а налоги и пошлины есть инструменты такого перераспределения. � 'Обратившись к Европе последних десятилетий, мы увидим, каких исклю­чительных экономических успехов способны добиться небо�ьшие государст­ва, которые, подобно Люксембургу, Андорре, Кипру, Швеицарии, Лихтен­штейну, Ирландии, сократили налоги и пошлины и соз}{али привилегирован­ные условия для инноваций через законы о банкавекои де�тельности, гаран­тирующие тайну или даже анонимность вклада. Почему тои же политики �� могут придерживаться большие государства? Почему лишь в редких случаях они допускают на своей территории существование оффшорных uзон? Ответ весьма прост: поскольку в крупном государстве выигрыш от такои политики распределяется далеко не равномерно в территориальном плане, шансов на ее всеобщее демократическое одобрение совсем немного.

" " Если так то в долгосрочной перспективе конкуренция между большими и "маленьким�", но "инновационными", государствами приведет к измен�нию ба­ланса сил в пользу последних. А это, в свою очередь, повлечет за собои значи­тельные изменения в судьбе "больших" государств: им придется либо отказаться от демократии и перейти к "авторитарной" поддержке порождае�ого инноваци­ями регионального неравенства, либо смириться с перспективои со�нного распада и вьщеления инновационных зон в самостоятельные единицы

• Исключительно высокая концентрация экономически активных субъектов, поддержанная С<?,­ответствующей институциональной структурой, может приводить к созданию "миров-экономик • организованных вокруг одного центра [см. Braudel 1979]. •• Таким редким случаем является, в частности, Великобритания. ••• Примером такого поворота событий могут служить распад Югославии, начало которому по­ложила наиболее экономически развитая республика - Словения, а также инициированное Че­хией разделение Чехословакии. По сходному сценарию проходил и распад СССР, инициатором которого фактически выступила Россия. Во всех трех случаях демократизация способствовала развертыванию конфлю .. "Тов, обусловленных региональным неравенством.

twirp

x.co

m

$ ПЕРЕХОД К ДЕМОКРАТИИ В УСЛОВИЯХ РЕГИОНАЛЬНОГО ПЕРАВЕЯСТВА $ Проблемы, связанные с использованием демократических процедур в усло­S в� региональ�ого неравенства, обретают особую остроту с странах с переход­�

нои экономикои. В уже устоявшихся демократиях, достигших своего нынеш­u него состояния в процессе относительно медленного и постепенного развития, :: демократические институты обычн� достаточно эластичны и могут вполне ус­пешно адаmироваться к меняющеися экономической ситуации. Совсем по­иному складывается ситуация там, где смена принципов экономической дея­тельности накладывается на изменение основ политической системы как это случилось в Восточной Европе после крушения коммунистических режимов. Необходимость одновременной перестройки двух важнейших областей жизни не позволяет в должной мере "подогнать" политические институты под сло­жившиеся региональные различия, что способствует нарастанию центробеж-ных тенденций. Тот факт, что при дезинтеграции бывших советских государств границы новых государственных образований во всех случаях (СССР, Чехосло­вакия, Югославия) совпали с прежним административным делением, не опро­вергает, а скорее подтверждает тезис о значительной роли экономического не­равенства территорий в процессе распада. Дело в том, что адаптацию полити­ческих систем к региональным экономическим условиям удобнее осушествлять в рамках уже имеющихся политико-административных единиц. Вообще говоря, авторитарное правление не исключает установления в раз­личных частях страны разных экономических режимов. Обычно именно так с учетом местных традиций в политике и хозяйственной жизни, организовы� вались империи. И именно эта диверсификация методов управления в соот­ветствии с местными традициями позволяла империям существовать. Но при переходе пестрой в политическом и хозяйственном отношении страны к демократическому правлению реализовать этот принцип очень не­просто, ибо для создания политической системы, учитывающей местную спе­цифику, необходимо провести переговоры между регионами. Главная пробле­ма заключается в том, что в момент конституирования нового режима регио­ны еще не располагают легитимными механизмами выражения собственных интересов. Между тем отсутствие региональных демократических институтов или их слабость, неэффективность и нелегитимность могут оказать крайне разрушительное воздействие на политическую систему*. Критически важной для сохранения единства страны в период радикальной демократизации явля­ется способность центрального правительства организовать переговоры с уча­стием регионов в формате и на условиях, приемлемых для сторон. Причем сделать это необходимо до того, как региональные политические амбиции консолидируют в свою пользу поддержку населения. Может показаться, что данное утверждение противоречит опыту Советско­го Союза, но в действительности это не так. Распад страны был обусловлен тем, что переговоры об изменении Союзного договора начались слишком по­здно, когд� республиканские политические элиты, вне зависимости от их по­литическои окраски, сумели мобилизовать массовую поддержку идее демон­тажа СССР. Успешному решению этой задачи способствовало то обстоятель­ство, что политические изменения в центре шли слишком медленно, и в бы­стро демократизирующемся общественном мнении республик союзное прави­тельство легко бьmо представить консервативной силой, препятствующей эко­номическим и политическим реформам. Кроме того, на момент начала пере-

• Весьма nоказателен в этом смысле nример Китая nосле революции 19 1 1 г. (см. Imperia 1 China 1 967; Ch'en 1 979] . Поnытка верхушечной демократизации, игнорирующей громадные различия между регионами бывшей имnерии и отсутствие там какой-либо демократической традиции nривела к хаосу и фактическому расnаду страны, который был nреодолен только nосле победь; коммунистов в 1949 г. и установления авторитарного режима. Более того, есть основания nола­гать, что неизбежная демократизация современного Китае по мере роста жизненного уровня и интеграции в мировую экономику также создаст серьезные nроблемы дЛЯ его центрального nра­вительства.

говоров экономические и политические условия в республиках отличались на­столько что, несмотря на огромный экономический ушерб, грозивший участ­никам � случае разрыва экономических связей, трудно бьmо выработать ка­кой-либо взаимоприемлемый формат сохранения единства, хотя бы в рамках конфедерации. Примерно то же самое происходило и при распаде Югославии.

Для понимания сушиости процессов "демократического распада" в Вос-хх " точной Европе конца в. полезно сравнить их с процессами демократиче-

ской консолидации", которые разворачивались много столетий назад во вре­мя освобождения Швейцарии и Северных Нидерландов от иноземного гос­подства. При всех различиях между двумя этими странами ситуация развива­лась там по структурно близкой модели. В обоих случаях имело место объе­динение небольших политических единиц, уже привычных к демократичес­ким практикам и строивших новое государство на основе "минималистского" соглашения, затрагивавшего только их жизненные интересы. Помимо доста­точно богатого регионального демократического опыта, успех предприятия объяснялся, на мой взгляд, тем, что сушественное ограничение полномочий ч.ентральной власти, в ведение которой передавались только те функции, по которым значительных различий в региональных интересах не наблюдалось, позволило сгладить довольно серьезные региональные противоречия (религи­озные - в случае Нидерландов, этнические - в случае Швейцарии). При та­ком сужении формата центральной власти (в Швейцарии до 1798 г. вообще не было постоянных исполнительных органов) и наличии жизненно важных об­щих интересов, а также хорошо институционализированных региональных элит пользовавшихся поддержкой населения и не Нуждавшихея в псевдоде­мократической популистекой мобилизации для сохранения своей власти, пе-

б " б " реговоры между регионами ьmи заведомо о речены на успех. Другой интересный пример перехода к демократии в условиях выраженно-

го регионального неравенства - Испания после Франко. Испанскому прави­тельству удалось предотвратить распад страны, хотя в Стране Басков и Ката- 1 1 лонии сторонники разделения пользавались серьезной поддержкой. Это стало возможным благодаря своевременным и упреждающим уступкам со стороны центрального правительства, которые позволили сформировать в этих регио-нах легитимную власть, способную к переговорам и настроенную на соглаше-ние с Центром.

Таким образом, можно заключить, что при переходе к демократии в усло­виях регионального неравенства ключевое значение для сохранения единства страны имеют два фактора: готовность региональных властей к переговорам относительно институционализации центральной власти в тех областях, где интересы регионов совпадают, и достаточно высокий уровень развития демо­кратических практик и институтов, ограничивающий партикуляристские на­клонности местной элиты.

Сергеев В.М . 1 988. СтрУктУра политической аргументации в "Мелийском диалоге" Фу-кидида. - Математика в изучении средневековых повествовательных источников. М .

Сергеев В.М . 2000. Инновации, демократия и логика конкуренции. - Полис, NQ 1 . Braude1 F. 1 979. Les Jeux de L 'Echange. V 2. Arman Co/in. Paris. . Ch'en J. 1 979. China and the West. Society and Си/tиге 1815 - 1937. Hutchшson, L. Dah1 R. 1 982. Dileттas of Plиra/ist Deтocracy. Аиtопоту vs Control. New Heaven, L. Dah1 R. 1 985. А Preface to Econoтic Deтocracy. Los Angeles. . North D . 1 99 1 . Institиtions, Jnstitиtional Change and Econoтic Peiformance. Cambndge. 0\son М. 1 965. The Logic of Collective Action. РиЬ/iс Goods and the Theory of Groиps.

Cambridge, Mass. Schunnann F., Schell О. (eds.) 1 967. lтperial China. L. Sergeyev У., Biryukov N. 1 993. Rиssia 's Road to Deтocracy: Parliaтent, Соттипisт and

T/:Oditional Cиltиre. Aldershot.

§ ОТКРЫВАЯ ДЕМОКРАТИЮ ЗАНОВО (1)

1 - Дж.Дж. Стур

1. ДЕМОКРАТИЯ ЗА ПОРОГОМ ХХ СТОЛЕТИЯ*

Пользуясь относит�льно традиционным языком, Дж.Дьюи сформулировм удивительное по своеи глубине определение демократии. "Необходимо снова и снова изучать саму идею, сам смысл демократии, - писал он. - Демокра� тию надо постоянно открывать и переоткрывать заново, переделывать и пре� образовывать; воплощающие ее политические, экономические и социальные институты должны все время меняться и перестраиваться с учетом тех сдви� гов, которые происходят по мере формирования у людей новых потребностей! и появления новых источников их удовлетворения ... Демократия как форм жизни не может стоять на месте. Чтобы жить, ей нужно развиваться в соот ветствии с переменами, уже свершившимися и только грядущими. Если демо кратия не движется вперед, если пытается остаться неизменной, она ветупае на путь регресса, ведущий к ее угасанию" [Dewey 1981/1990, vol. 11: 182].

Сегодня нет недостатка в сложных социальных проблемах. Вероятно, преды дущие поколения сталкивались с аналогичными трудностями, в чем-то схожи ми, в чем-то отличными от нынешних, и все они сейчас далеко. В любом слу чае не вызывает сомнений, что современные социальные болезни пронизыва ющие все сферы нашей жизни, не только глубоко укоренились, �о и продол жают умножаться и нарастать. К этим нарастающим проблемам относятся: тер роризм, фанатизм и склонность к абсолютизации собственных представлений· голод и бездомность; задолженности и бюджетные дефициты; неграмотиость болезни; нетерпимость, противоправные действия и предубежденность; физи ческое и психологическое насилие как на индивидуальном, так и на институ цианальном уровне; разрушение окружающей среды и международные кон фликты; апатия, смирение, отсутствие уважения и эгоизм. Даже америкаиски презид�НТЫ, КОТ_?РЫМ Каж�ТСЯ, будто ОНИ ВИДЯТ "ТЫСЯЧИ СВеТЯЩИХСЯ огней" ИЛ новыи мировои порядок , которые настаивают на необходимости "сохранят надежду", защищают "сострадательный консерватизм" и уверенно определяют кто плох, а кто хорош, - даже они в минуты откровения не могут не заметит окружающие их в�пиющее культурное невежество, отчаяние и разобщенность. В историческои ретроспективе современные проблемы представляют собо страшное напоминание об общественных и личностных последствиях "застоя' демократии. С позиций будущего, эти проблемы оказываются также отрезвля ющим на�оминанием о тех требованиях, которые предъявляются к нашей кол лективно� фантазии, разуму и воле. Это своего рода призыв к расширению перестранке и обновлению демократических институтов, социальных практи и индивидуального образа жизни. Это намек на необходимость преодолени недос!атков либеральной демократии. Сами по себе эти проблемы есть вызо любои форме Приверженнасти демократии и всем демократиям как таковым. Безусловно, кто-то сочтет мою точку зрения чересчур оптимистичной. Эт пессимисты, вел�чающие себя реалистами, а также строгие блюстители чис тоты либеральн�и идеи, вероятно, скажут, что демократия не в состоянии от ветить на такои вызов. Наверное, они станут утверждать, что либерализм плюрализм и демократия - непозволительная роскошь в эпоху конфликтов агрессии, притеснения и оружия массового уничтожения. По их мнению, при вычка к этим благам нас изнежила, и сегодня, чтобы защитить себя, мы долж

CfYP Джон Дж., профессор Вандербнлдскоrо университета (ClliA). • Первоначальный вариант первых четырех частей этой статьи см. Stul1r 1 993: 37-58 а также Stuhr 1 998. Раннюю версию четвертой части статьи см. Stuhr 2002: 51-57. '

ны от нее отказаться. Они могут заявить что закон и порядок - вполне до­стойные социальные цели, убеждая нас н� надеяться на большее и не тратить попусту своих усилий. Или же они могут сказать, что демократией нужно на время пожертвовать (подобная мера всегда предлагается в качестве времен­ной), дабы достичь ее в будущем, в ходе предположительно долгого и регули­руемого движения в данном направлении. Для этих людей ответом на вопрос "что делать?" являются оффшорные военные трибуналы.

Вместе с тем найдутся и такие, кто расценит тезис о том, что с реальными вызовами сталкивается сама демократия, как паникерство и преувеличение. Подобные оптимисты будут отрицать, что проблемы, встающие перед демокра­тическими государствами, серьезны по своей сути и широки по охвату, особен­но сегодня, когда окончилась холодная война и "повсюду повеяли ветры демо­кратии"* - над Центральной и Восточной Европой, над Африкой, Южной и Центральной Америкой и над многими другими регионами мира. При взгляде сквозь такие розовые очки американская демократия, даже если ей не скоро суждено стать главным предметом экспорта США, выглядит давно устоявшей­ся, прочно укрепившейся в настояшем и огражденной от глобальных атак в бу­дущем - сколь бы значительными ни бьmи нынешние трудности страны во внутренних делах и во внешней политике. В конце концов, утверждают сто­ронники этой позиции, американцы твердо заверяют в своей преданности nринципам пр�вления большинства при соблюдении прав меньшинств�, раз­деления властен, верховенства закона, равенства и равных возможностеи, все­общего избирательного права и честных выборов, гражданских свобод и спра­ведливости для всех, хотя на практике они реализуются не полностью. Все это - непреходящие достижения отцов-основателей нации, оставленные ими в на­следство будущим поколениям американцев. И уж эти завоевания, согласно рассматриваемой трактовке, надежны, бесспорны и непоколебимы.

Вероятно, такое представление об американской демократии отчасти вы­росло из вполне заслуженного (когда это делается критически) признания и высокой оценки демократических свершений и традиций национальной куль­туры. В то же время за подобным видением - при всей его утешительности - скрывается близорукость в отношении прошлого, неоправданная успокоен­ность по поводу будущего и поверхностный патриотизм настоящего. Обраща­ясь к термину, уже утвердившемуся в экологии, я хотел бы противопоставить поверхностный, или неглубокий, патриотизм "патриотизму глубинному". Раз­вивая это понятие во времена, когда американские политики и предпринима­тели все активнее используют наш флаг в качестве прикрытия, когда демокра­тические символы подменили собой демократическую действительность [Dewey 1981/1990, vo1. 13: 301], я отдаю себе отчет, что многие могут воспри­нять социальную критику как абсолютно несовместимую с патриотизмом. Од­g�ко патриотизм �ельзя приравнивать к самодовольству [Dewey 1981/1990, vol. · 161]. Истинныи патриотизм нуждается в социальной критике- и возмож­но, как выражался бывший президент Никсон "сегодня больше чем когда­либо прежде". Короче говоря, оптимистическа� оценка демократ� и в Амери­ке как чего-то непреложного и устоявшегося, равно как и пессимистический взгляд, согласно которому она является пережитком более благополучного Прошлого, ошибочны с точки зрения теории и опасны на практике.

• с Кni лhова . заместителя м.инистра Мозамбика по сотрудничеству О.Балоя, процитированные в

ши& t-Ridder News SeГVIce, 2 . 1 2. 1 990. Несколько дней спустя в Аргентине президент Буш (стар­ди ), воспроизводя собственное выражение из инаугурационной речи 1 988 г. заявил что "пора Э кгаторов прошла" [Los Angeles Times, 5. 1 2 .1990]. Более трезво оценивал сиrуацию к�нсерватор ям Ристол, отмечавший, .. что современные демократии добились, чего хотели, спровоцировав по­то ение нового недуга: Новая отличительная черта наших современных демократий состоит в n м, что граждане презирают свои правительства и политиков. Их требования к правительству н

остоянно возрастают, поскольку им внушили, что в этом заключается их демократический долг 0 ОЖИдают от него все меньшего и меньшего" [ Кristol 1 992: 5]. Не столь консервативную н� еще более жесткую оценку происходящего см. Chomsky 199 1 .

'

twirp

x.co

m

=1:11:: Такая оценка теоретически неверна, поскольку игнорирует как изменения, =

так и контекст происходящего. Именно изменчивость, а не постоянство � aJ� главная характеристика индивидуальной и социальной жизни. Непрерывное развитие демократии в Америке вполне естественно, и в этом отношении она

и не исключение. Более того, это развитие контекстуально. Изменения порож� = дают бесчисленное множество специфических потребностей и по-разному влияют на институты и образ жизни в каждой отдельной ситуации. Отрицать важность контекстуальных изменений - значит, превращать демократию :а пустую абстракцию. Нужно быть слепым, чтобы не видеть, насколько глубо� ки реальные различия между американской демократией времен Джефферсо� на и Дьюи - и как сильно отличается Америка и мир времен Дьюи от совре. менной Америки и современного мира. Это значит - не замечать громадны)( социальных различий в понимании и опыте, присущих сегодняшней Амери. ке, различий, связанных с уровнем благосостояния и здоровья, расовым и эт. ническим происхождением, гендерной принадлежностью, возрастом, вероис. поведанием, физическими возможностями, сексуальными предпочтениямиj властью и надеждами, из которых произрастают пестрые и многообразные по составу "демократии". Это значит- прикрывать иенадежиость настоящего li неопределенность будущего иллюзиями постоянства (будь то постоянство су. шествующего или перманентность невозможного), верой в судьбу, рок, исто· рическую предопределенность и конец идеологии. Мы легко опознаем такие иллюзии, когда их пропаведует кто-то другой - идет ли речь об империали. стической версии "судьбы", обосновывавшей право европейцев на продвиже· ние вглубь американского континента, или о войне, которая "навсегда" пре· кратит все войны; о "неизбежном" триумфе нацизма или о "неодолимом" превосходстве американской экономики; об "избранности" политики расово· го апартеида или о непреложности глобального распространения коммунизма. Но сознавая иллюзорность этих представлений, мы не должны продуцировать или поддерживать новые вымыслы-о непоколебимости, бесспорности и со· вершенстве демократии в США.

Рассматривать демократию в Америке как нечто уже достигнутое, состояв­шееся и завершенное не только неверно теоретически, но и опасно практиче­ски, поскольку подобный взгляд способствует самоуспокоенности и одновре­менно - абсолютизации различий, обращая острую потребность в непрерыв­ном, бесконечном поиске решений глубоких социальных и личностных про· блем в оправдание пассивного оптимизма. Ни на чем не основанная вера в то, что демократия в Америке есть раз и навсегда свершившийся факт, побуждает нас самодовольно отвернуться от лишенных определенности практических за­дач по постоянному творческому обновлению глобального общества. Как от­мечали и прославленные критики вроде Дж.Дьюи, и малоизвестные мыслите­ли типа У.Э.Хокинга, когда подобное происходит, американцы превращаются в простых наблюдателей, невольных посредников или в несчастные жертвы все возра�стающего несоответствия между новыми проблемами и потребностями, с однои стороны, и устаревающими демократическими институтами и практика­ми - с другой. Мы не сможем обновить и возродить американское демокра­тическое н�следие, если станем действовать так, будто добытые ценой громад­ных усилии вчерашние вложения и предполагаемая в наших радужных мечтах завтрашняя прибыль всегда будут отвечать тем социальным расходам, которые требуются сегодня. В частности, мы окажемся не в состоянии преодолеть су­ществующее в Америке (и не только там) и день ото дня углубляющееся про­тиворечие между новыми достижениями в сфере коммуникаций и поиска ин­формации и редким, непоследовательным их использованием в подлинно де­мократических целях. Вместо того чтобы изучать и осмысливать открывающи­еся возможности для роста уровня осведомленности, уч�стия и самоуправле­ния граждан, мы, напроти�, пришли к исключению люде�и из процесса эффек­тивного принятия решении относительно их собственнон жизни по политиче­ским, экономическим, образовательным, экологическим, эстетическим и рели-

гиозным основаниям. При этом мы не замечаем, что растущая культурная ра­зобщенность в сфере гражданских прав подрывает саму американскую демо­кратию и несовместима с ее идеалами. Иными словами, самолюбование при­водит к абсолютизации status quo как в самой Америке, так и за ее пределами. Социальные, экономические, политические, научные и нравственные установ­ления, которые в определенное время и в определенном месте способствовали развитию демократии, превращаются в священные, глубоко почитаемые, вне­временные институты, практики и отношения. Некогда эффективные истори­ческие средства догматически преподносятся в качестве вечных целей -целей, стоящих над требованиями поступательного переустройства общества.

Ответственность философов как корпорации за подобное положение ве­щей, безусловно, не ограничивае!ся их непосредственным вкладом в упроче­ние такого рода внеисторическои теории и практики самолюбования. Одна­ко сейчас нет смысла подробно на этом останавливаться. Рассуждения на данную тему лишь сведут философию к лекарству для самих философов и по­влекут за собой подмену критического, философского рассмотрения про­блем, вырастающих из реального опыта и жизни людей, решением проблем профессиональных философов. Между тем есть серьезные основания подо­зревать, что философов мало волнуют подлинные интересы и задачи культу­ры. Осознав, что им не дано особого пути постижения Истины, Знания, Справедливости, Добра, Красоты, Реальности, они укрылись в академичес­ких храмах и логически возможных мирах с их узкопрофессиональной терми­нологией, техникой мышления и проблематикой. Если же философы обра­щаются к общественно значимым вопросам, то они вполне последовательно решают их, но, как ни парадоксально, преимущественно в рамках своей про­фессиональной среды или круга общения.

На этом фоне философия Дьюи выглядит поразительным исключением. На протяжении всей своей долгой карьеры общественного деятеля в популяр­ных изданиях и многочисленных томах научных работ ученый настойчиво пытался выявить·те вызовы, с которыми сталкивается демократия, и сформу­лировать на них разумные ответы. Да, Дьюи, как сам он прекрасно понимал, не нашел магического кристалла, он не обеспечил нас ни готовым решени­ем, ни схемой, ни формулой, ни какими-либо формальными процедурами принятия решений, ни даже "методом" -он дал лишь понимание необходи­мости поступательного развития нашего интеллекта и его практического ис­пользования. В результате сегодня недостаточно просто прочитать, например, его "Демократию и образование" [Dewey 1976/1983, vo1. 39], "Опыт и приро­ду" [Dewey 1981/1990, vo1. 1], "Либерализм и социальное действие" [Dewey 1981/1990, vo1. 11] или "Логику: теорию исследования" [Dewey 1981/1990, vo1. 12] и согласиться с высказанными там мыслями. Скорее- и Дьюи, подобно Т.Джефферсону, Р.У.Эмерсону, У.Джеймсу и некоторым другим американ­ским мыслителям, это осознавал,-эти книги необходимо каждый раз пере­писывать заново и вновь и вновь перестраивать демократические институты, дабы создать новую, непохожую на прежние, демократию, отвечающую на­шему времени. С точки зрения этих не имеющих окончательного решения за­дач "креативной демократии" работы Дьюи, посвященные опыту, методам исследования, образованию и демократии, представляют для нас бесценный и неповторимый ресурс. Сегодня, по окончании ХХ в., пришло время его ос­мыслить, задействовать и расширить.

Для философов это будет равнозначно возрождению самой философии че­рез возвращение к дьюеву ее пониманию как критики и реконструкции [Dewey 1976/1983, vol. 10: Зff, vol. 12: 80ff, 187ff, 256ff; 1981/1990, vol. 1: 295ff, vol.8: 29ft]. Возможность такого подхода к философии полностью упускают из вида даже многие современные "неопрагматисты" и некоторые постмодерни­сты, которые видят в прагматизме Дьюи лишь надежное укрытие от особой, самоиндуцированной "вины теории" - их мнимой "вины" в том, что они оказались не способны предложить абсолютную, безотказную, трансценден-

� тально обоснованную философскую теорию*. Такая нарциссметкая озабочен� = ность, однако, не имеет никакого отношения к тому практическому бремен11 � (или "вине") философов, о котором говорил Дьюи. Задача философии , под� S: черкивал он, заключается не в том, чтобы сделать теорию практической, а з � том, чтобы сделать практику разумной. и Так что же, в свете вышесказанного, есть демократия? Что означает демо� = кратия в современной Америке? Что она может - и должна - означать? В :а чем ценность и оправдание демократии? Каким образом ее можно достичь 11 5 как преодолеть ее изъяны? Что мы должны делать или , хотя бы, с чего нам � следует начать? Кто призван и кто вправе ставить все эти вопросы и отвечать Q на них? Бессмысленно обвинять философов в том, что они зачастую оказыва�

� лись не в состоянии взять на себя их разработку, - надо просто этим занять� ся. В 1936 г. Дьюи назвал подобное исследование "нерешенной задачей про� греесивнаго образования" [Dewey 1981/1990 , vol. 11: 190] . Таковой она оста� ется и сегодня.

11. ДВА ЗНАЧЕНИЯ ДЕМОКРАТИИ

Демократия гораздо шире, чем особая политическая форма, чем способ организации управления, создания за­конов и осушествления правительственных функций по­средством народного голосования и выборных должност­ных лиц. Демократия, конечно, и это тоже. Но она есть нечто более широкое и глубокое, чем все перечисленное ... Она, как мы часто говорим, хотя, наверное, полностью не осознаем, что вытекает из такого заявления, есть образ жизни, социальной и индивидуальной.

Дж.Дьюи

"Демократия" - туманный термин. Он имеет множество значений и кон­нотаций и используется в самых разнообразных контекстах и с самыми раз­ными целями. Тем не менее, существует расхожее мнение, что демократия -это особый тип социальной организаци и или система принятия решений [см., напр. Truman 19 51 ; AJtshuler 19 70 ; Kelso 19 78 ; Penno ck 19 79 · Dahl 1989 · Mansbridge 1980 , 1991 ; Evans, Bo yte 1986]. Согласно такому подхоДу, решени� считается принятым демократически в той мере, в какой оно воплощает в се­бе артикулированные предпочтения большинства и является результатом процесса, в рамках которого были в равной степени задействованы, обнаро­дованы, обсуждены, сопоставлены и учтены волеизъявления всех. Демокра­тия, таким образом, есть одновременно и состязательная система, обеспечи­вающая честную конкуренцию конфликтующих интересов и противостоящих целей, и система организации общественного обсуждения, призванная выра­батывать и продвигать общие интересы и коллективные цели. Исходя из по­добных представлений, известный теоретик политики Р.Даль выделил следу­ющие критерии совершенного демократического процесса: всеобщее избира­тельное право совершеннолетних; равенство при голосовании; равное и ос­нованное на информации понимание существа стоящих проблем; эффектив­ное участие в процессе принятия решений на всех его этапах; действенный контроль как за выработкой повестки дня, так и за делегированием власти [Dahl 1982 : 6] . Именно по этим параметрам демократия часто противопостав-

• Термин "вина теории" ("t h eory-guilt") был введен Т. С . Греем [Grey 1 990], а затем развит и ис­пользован Р. Рорти [Rorty 1 990]. Мои критические замечания относятся не к Грею, а к заключе­ниям, сделанным Рорти в работах 1 980-х годов [см. Rorty 1 982, 1 989]. Анализ его идей и их прин­ципиального отличия от прагматизма, восходящего к Джеймсу и Дьюи, см. Stu h r 1 997· c h 6 а также Personalist Forum 1 989. Вместе с тем нужно отметить, что в поздних работах Рор�и �н�вь появляется характерный для Дьюи мелиористский пафос и стремление к слиянию индивидуаль­ного и общественного [см. Rorty 1 998, 1999].

ляется другим системам принятия решений, таким как монархия, олигархия, теократия, анархия и тоталитаризм. На тех же основаниях обычно проводят­ся и различия между особыми типами демократии, в частности между пря­мой и представительной.

Разумеется, демократии (подобно всем остальным социальным формам принятия решений) - это не просто некое обобщение или абстракция. Реаль­ное демократическое принятие решений (как, впрочем , и недемократическое) всегда происходит в каком-то конкретном контексте - в определенное время и в определенном месте, по поводу определенных вопросов и для определен­ных людей. Таким контекстом могут быть, например, семья, школа, исследо­вательская лаборатория, спортивная команда, религиозное сообщество, округ или квартал, профсоюз либо фирма. В той мере, в какой любая из этих орга­низаций, практик или структур включает в себя элементы демократического принятия решений, она представляет собой демократию.

Очевидно, что сегодня мы думаем о демократии почти исключительно в контексте лишь одного социального института - правительства (причем, как правило, национального). С точки зрения власти и силы для этого, возмож­но, имеются веские основания: правительство нередко выступало и выступа­ет в качестве конечной власти в обществе, и потому зачастую обладает воз­можностью (не важно, использует оно ее или нет) определять, хотя бы частич­но, какой характер - демократический или недемократический - будет но­сить процесс принятия решений в других институтах и сферах жизни. Сфоку­сировав внимание на правительстве, историки изучают процесс возникнове­ния демократии в маленьких полисах и ее комплексную трансформацию и развитие в более крупных нациях-государствах. Считается, что подобная трансформация впервые произошла в Америке XIX в. Имея в виду правитель­ство, социологи и статистики устанавливают численность реально существую­щих демократий. П о оценкам политологов, в конце ХХ в. их насчитывалось порядка 3 5-40, т.е. демократиями были примерно 2 5-33 % государств мира [см., напр. Bealey 1988: 2] . Наконец, под тем же углом зрения социальные те­оретики, экономисты и политики рассматривают и обсуждают проблемы, свя­занные с участием в процессе принятия демократических решений, с осво­бождением от такой процедуры и контролем над ней. Короче говоря, в общем и целом демократия сегодня понимается как форма правления.

Напротив, Дж.Дьюи всегда отстаивал более широкую трактовку демокра­тии, считая ее в первую очередь и преимущественно формой жизни, а не про­сто формой правления* . Демократическое правление, подчеркивал он, являет­ся лишь частью - хотя и важной - демократического обшества и демократи­ческой культуры. Оно есть средство реализации демократических целей в жиз­ни индивидов и социальных отношениях - пусть даже наилучшее и наиболее эффективное из имеющихся, но только средство. Соответственно, Дьюи на­стойчиво предостерегал против попыток представить средства, т.е. институты и практики демократического правления (всеобщее избирательное право, ре­гулярные выборы и принцип большинства), в качестве целей, окончательных и самодостаточных [Dewey 1981/1990, vol. 11 : 218]. П одобные структуры уп­равления суть "внешние и во многом технические символы и выражения" подлинно демократической жизни [Dewey 1981/1990 , vo1. 13: 29]. Они - не ядро демократии, а лишь ее политическое измерение или аспект.

П оскольку демократические структуры управления имеют не столько абсо­лютную, сколько инструментал�ную ценность, они должны носить скорее ди­намический, нежели статичным характер - в противном случае они не смо-

• Делая акцент на демократии как образе жизни, я отнюдь не хочу сказать, что как форма прав­ления она уже полностью утвердилась в Соединенных Штатах . П роблемы и сложности, возник­шие там в ходе президентских выборов 2000 г . (начиная с тенденциозного вмешательства Вер­ховного суда и кончая злоупотреблениями на избирательных участках и при подсчете голосов), показывают, что и эта задача в Америке еще далека от окончательного решения .

1 7

twirp

x.co

m

� ryr поддерживать демократический образ жизни в меняющихся условиях. От­= сюда следует, что демократия не есть нечто фиксированное вроде "некой еди­� новременной выплаты, за счет которой и на которую мы можем жить", нечто S: завершенное, что можно просто "передать от одного человека или поколения � другим", нечто настолько естественное, что, будучи раз установленным, под­СJ держивало бы себя само [Dewey 1981/1990, vol. 13 : 298 -299] . "Я не в состоя­:: нии перечислить все те события, - писал Дьюи, - которые наносят удар по :а этой наивной вере" [Oe\vey 1981/1990, vo l . 15 : 2 59] . А значит, нельзя позво-5 лить себе слепо поклоняться некогда эффективным практикам и институтам. � Напротив, их нужно каждый раз оценивать заново и быть готовыми взяться с за их перестройку, когда это необходимо с точки зрения их нынешнего и бу­

С: дущего вклада в поддержание демократического образа жизни. Свое понимание демократии как образа жизни Дьюи сформулировал в ходе

исследования ее основ как способа правления. Согласно его заключению, де­мократическое правление базируется на убеждении, что никакой человек или группа людей не обладает достаточной мудростью или набором добродетелей, чтобы управлять другими без их согласия, т.е. без учета "их собственных нужд, желаний и представлений о том, как должны вестись общественные дела и ре­шаться социальные проблемы" [Dewey 1981/1990, vol. 13 : 29 5]. Это убеждение косвенно предполагает, с одной стороны, равенство, поскольку "общественная воля возникает как совокупное выражение Идей многих людей", а с другой -наличие возможности, ибо все люди имеют право - и обязаны - формулиро­вать и высказывать соображения по поводу своего места и благополучия в рам­ках социального порядка [Dewey 1981/1990, vol. 13 : 296 ; vol. 11 : 219]. Такая "ар­тикуляция различий", имманентно присущая демократическому образу жизни, есть одновременно и право индивИдов, и способ совершенствования общества [Dewey 1981/1990, vol. 14: 228]. Это означает, что все люди, включенные в со­циальные практики и испытывающие их воздействие, должны участвовать в формировании этих практик и управлении ими. По мнению Дьюи, именно в этом и заключается "демократическая Идея в ее обобщенном социальном смыс­ле" [Dewey 1981/1990, vol. 2 : 327] - "ключевая для понимания демократии как образа жизни", без которого невозможно ни общее процветание социума, ни полное развитие личности [Dewey 1981/1990, vol. 11 : 217 -218].

В дальнейшем Дьюи неоднократно возвращался к этой теме, детализируя свою трактовку демократии . В 1926 г. в работе "Общество и его проблемы" он предложил следующее сжатое определение демократической формы общест­венной жизни: "С точки зрения индивида, она [Идея демократии] состоит в праве участвовать - по мере способностей - в формировании и направлении деятельности групп, к которым он принадлежит, а также разделять - по по­требности - отстаиваемые этими группами ценности. С точки зрения груп­пы, Идея демократии требует высвобождения скрытых возможностей членов группы в гармоничном соответствии с общими интересами и благами . . . Взя­тая как Идея, демократия не есть альтернатива другим принципам [организа­ции] жизни в обществе. Она есть Идея жизни в обществе как таковой . . . . Там, где осуществляется совместная деятельность, чьи последствия воспринимают­ся в качестве блага каждым отдельным ее участником, и где это благо осмыс­ляется таким образом, что порождает сильное желания и попытку его сохра­нить именно потому, что оно является благом для всех, там и возникает со­общество. Идею демократии образует ясное осознание [природы] обществен­ной жизни во всех ее проявлениях" [Dewey 1981/1990, vol. 2 : 327-328].

Эта Идея демократии и последствия ее воплощения носят революционный характер. В 1937 г., выступая на страницах "Коммон Сене", Дьюи со всей си­лой и страстью доказывал радикальность Идеи демократии, понятой как образ жизни: "Фундаментальный принцип демократии заключается в том, что цели - свобода и индивидуальность для всех - мo ryr быть достигнуты лишь сред­ствами, адекватными этим целям . .. . Цель демократии ради кальна. Ведь это та цель, которая н икогда не бьша должным образом воruющена ни в одной стра-

не. Она радикальна, поскольку требует громадных изменений в имеющихся социальных институтах - экономических, правовых, культурных. Демократи­ческий либерализм, который не признает этого в мысли и действии, не пони­мает смысла собственной позиции и вытекающих из нее требований" [Dewey 1981/1990, vol. 11 : 298 -299].

Двумя годами позже, в работе "Свобода и культура", Дьюи связал удовлетво­рение требований демократической жизни с развитием подлинно демократиче­ского взгляда на человеческую природу: " Вне з<:lвисимости от того, насколько универсальна и постоянна человеческая природа в теории, конкретные условия, в которых она проявляется и на которые влияет, настолько сильно изменились с тех пор, как у нас была установлена политическая демократия, что в настоя­щее время демократия уже не может зависеть лишь от политических

� институтов

или выражаться в них . .. Демократия выражается в установках люде и и измеря­ется своим воздействием на их жизни. Влияние гуманистического представления 0 демократии на все формы культуры, на образование, науку и искусство, на мо­раль и религию, равно как и на промышленность и политику, спасает ее от кри­тики переходящей в моралистические увещевания. Ведь оно указывает на необ­ходи�ость изучения каждого аспекта человеческой активности, дабы оценить его воздействие на высвобождение, укрепление и реализацию скрытых возможнос­тей заложенных в человеческой природе" [Dewey 1981/1990, vo l. 13 :1 51-1 52].

h;rя непрерывного развития этих скрытых возможностей необходимы соот­ветствующие социальные условия, предполагающие всеобщее участие и всеоб­щий вклад. В 1939 г. восьмИдесятилетний Дьюи назвал веру в способность чело­веческого опыта последовательно распознавать эти условия и достигать их, в со­четании с постоянной деятельностью на основе этой веры, "креативной демо­кратией": "Мы привыкли воспринимать демократию как некий политический механизм, который будет работать до тех пор, пока граждане более или менее добросовестно выполняют свои политические обязанности ... Избавиться от это-го поверхностного взгляда мы сможем лишь тогда, когда осознаем в теории и на 19 практике, что демократия есть индивидуальный способ жизни каждого челове-ка, что она означает наличие и постоянное использование определенных соци­альных установок, формирующих характер личности и определяющих ее устрем­ления и цели во всех жизненных ситуациях" [Dewey 1981/1990, vo l . 14:22 5-226] .

Поэтому если некий конкретный индивид не участвует последовательно и с полной отдачей в обсуждении, формировании и воплощении социальных ценностей, решений и политики, то демократии как определяемого и реали­зуемого им образа жизни просто не существует. Точно так же не существует демократии как образа жизни свободного сообщества, если те или иные соци­альные группы, институты или практики не способствуют общности интере­сов, гармонизации различий и индивидуальному развитию.

Понимание демократии как образа жизни, а не формы правления, резко расширяет демократическую идею*. ОчевИдно, что это концептуальное рас-

• В этой связи интересно отметить известное сходство между философией Дьюи и заключения­ми Р. Даля. Хотя Даль определяет демократию как тип правления, а не образ жизни, он тут же nредупреждает, что в таком ограниченном смысле демократия, возможно, необходима, но недо­статочна дЛЯ полноценной политики. При этом, как и Дьюи, он постоянно подчеркивает, что по­литический порядок, ценности и убеждения нуждаются в перестройке: " Ведь все наиболее вли­ятельные идеологии нашего времени имеют общий недостаток: они обрели свою форму и содер­жание в XYI / 1 - XIX вв. или даже значительно раньше, когда мир, в котором мы сейчас живем, проявился еще не полностью. Они подобны средневековым картам, красивым, но опасным дЛЯ плаванья по неизвестным морям . . . Либерализм, консерватизм, капитализм, социализм, марк­сизм, корпоративизм, анархизм и даже демократические идеи - все они имеют перед собой мир, который своей формой и пафосом разрушает выраженные в них фундаментальные допущения, Тj>ебования дескрипции прогнозы, надежды и рекомендации" [Dahl 1 982: 31 См. также рассуж­дения К П;йтман об "обществе участия" [ Pateman 1 970] и заключения Э.Филлиnс относительно Роли фе�инизма в демократической теории [Phillips 1 99 1 ] , хотя упомянутые авторы, похоже, не знакомы с творчеством Дьюи и не подозревают о тех параллелях, которые можно проследить Между их исследованиями и ero работами.

t:�: ширение. Согласно Дьюи, реальная жизнь людей и социальные отношен ия в = обществе могут оказаться по существу далекими от демократии, даже когда � соответствующие правительства полностью отве;ают формальным демократи­

S"СJ ческим критериям. Гораздо менее очевидно, деиствительна ли такое концеп­

� туальное расширение обогащает теорию и , что еще важн�е, способно ли оно обеспечить какие-либо позитивные сдвиги в практическои сфере. Более того,

= хотя на абстрактном уровне расширенное понятие демократии и выглядит вполне ясным, пока еще трудно представить и осмыслить, какими могут быть его практическое приложение и последствия. Итак, в чем заключается прак­тический смысл демократии, понимаемой как обр<�? жизни? И какие утили­тарные преимущества дает нам подобная трактовка .

III. ДЕМОКРАТИЯ КАК ОБРАЗ ЖИЗНИ

В настоящее время вопрос о том, что входит в методы самоуправления, гораздо более сложен. Но именно по этой причине задача тех, кто сохранил веру в демократию, за­ключается в том чтобы возродить и утвердить в полном объеме исходное убеждение в подлинно нравственной при­роде демократии, переформулировав его в соответствии с нынешним состоянием культуры. Мы достаточно продви­нулись для того, чтобы определить демократию как образ жизни. Однако нам еще следует осознать, что она - образ жизни каждого отдельного человека, тот источник, откуда индивид черпает нравственные нормы своего поведения.

Дж.Дьюи.

Рассматривать демократию как образ жизни - не значит просто заменить узкую трактовку более широкой, привычное определение - новым ил� рас­плывчатое культурное понятие - четким политическим. Напротив, так�и под­ход прежде всего требует иного личностного поведения и далеко идущеи куль­турной перестрой ки - глубоких изменений в стиле мышления и типах прак­тики , в привычных формах объединения и взаимодействия, в личных и обще­ственных ценностях.

Осуществлению этих изменений может помочь, хотя бы немного, осозна­ние теоретических основани й и следствий этой широкой трактовки де�окра­тии . Такая трактовка позволяет, в частности, преодолеть традиuионныи дуа­лизм между личностью и обществом , автономией и объединением , опытом и природой, мыслью и чувством , фактом и ценностью; отказаться от привычки делить социальную жизнь на жестко отграниченные друг от друга измерения - политическое, экономическое, правовое, научное, эстетическое, религиоз: ное и моральное; уйти от экзистенциалистских, внеисторических концепции культуры и культурных изменений. При u этом она указывает на соuиаль�ое происхождение и непреложно соuиальныи характер личности, ее ценностен и подлинной индивидуальности, на взаимосвязанность и взаимопереплетен­ность всех сфер общественной жизни, на комплексные и подверженные изме­нениям проявления - и потенциал - каждого из аспектов культуры. При де­тальной разработке и развертывании* этих тем и сюжетов дьюев прагматизм открывает путь к преодолению крайностей, с одной стороны,

uнеобоснованно­

го трансцендентализма, идеалистического абсолютизма и краннего фундамен­тализма, а с другой - пассивного неопрагматизма, наивн?го релятивизма и теории различий. Эти темы поднимались не раз, и они деиствительна заслу­живают пристального внимания, ибо оно может стать эффективным средст­вом против многих недугов, от которых страдает современная профессиональ-

• Обсуждение прагматизма в его приложении к политике, образованию и распределению нацио­нального дохода см. Stuhr 1 997: ch. 5, 1 3, 1 4.

ная философия. Однако я не буду больше на этом останавливаться, посколь­ку меня интересуют сейчас не столько интеллектуальные истоки демократии , сколько е е личностные и социальные цели.

Итак, я сосредоточусь на непосредственно практическом значении и следст­виях предложенной Дьюи трактовки демократии. В этой связи мне кажется це­лесообразным подчеркнуть три момента. Во-первых, понимая демократию как образ жизни, мы тем самым акцентируем тот факт, что демократия есть идеал. Отрицать это - значит не признавать тех требований, которые демократичес­кая жизнь предъявляет к нашему будущему поведению, ошибочно видя в ней уже готовую реальность, предшествующую этому поведению. В этом отноше­нии демократия как форма правления отличается от демократии как образа жизни. Конечно, нам вряд ли удастся найти нацию или государство, которые бы полностью удовлетворяли критериям демократического правления, но, бес­спорно, существуют правительства, отвечающ�е большинству :тих критериев, а по ряду показателей - и всем из них. С такои дескриптивнои, или эмпириче­ской, точки зрения некоторые государства действительно представляют собой демократии (хотя, повторю, это отнюдь не означает, что они являются абсолют­но демократическими и не нуждаются в дальнейшем совершенствовании).

Что касается демократии как образа жизни, то, похоже, нет ни одной круп­ной нации , государства или культуры , которая бы в основном, а тем более -полностью соответствовала ее критериям. И Соединенные Штаты здесь, ко­нечно, не исключение. В этом плане сложившисся стили жизни нельзя на­звать подлинно демократическими. И менно это и имел в виду Дьюи, когда описывал демократию как радикальную идею и ту задачу, которую нам еще предстоит решить. Мало того, нет никаких гарантий, что это предприятие увенчается успехом. Возможно, что демократического образа жизни так ни­когда и не удастся достичь.

Означает ли это, что демократическая жизнь - всего лишь вымысел, бла-гое пожелание или утопическая фантазия, что демократический идеал лишен 21 какой-либо основы и связи с реальностью? Нет. Во-первых, утверждать, что демократия как образ жизни есть идеал - не значит отрицать, что некоторые уже известные образы жизни демократичнее других. Ведь, как подчеркивал С.Хук, тот факт, что нет абсолютно толстого человека, не мешает нам прово­дить различия между более и менее толстыми людьми [ H o o k 1991 ]* . Во-вто­рых, что еще важнее, "идеальность" демократии не тождественна ее неосуще­ствимости. В качестве идеала она есть (или может стать таковой) глубокая приверженность, схваченная воображением, которая сближает наши жизни , наполняет смыслом наши усилия и направляет наши действия. Будучи идеа­лом, она порождается воображением , но в основе ее отнюдь не " выдуманные конструкции" . Напротив, в отличие от всего "нереального" или придуманно-го, она "выстроена из прочного материала, относяшегася к миру веществен­ного и социального опыта людей, из материала, энергий и способностей, со­ставляющих условия ее существования" [Dewey 1981/1990, vo1. 9 : 33 -34] .

Описывая демократическую жизнь как идеал, мы не столько фиксируем реальное положение дел, сколько намечаем направление будущего развития, причем, безусловно, радикальное. Пассивное одобрение, покорное ожидание, надежда или привычное согласие с демократическим образом действий не способны превратить ее в идеал. Демократия как образ жизни должна стать сегодня идеалом , идеалом жизненным; она пока еще ни когда им не была, и в этом один из реальных ее изъянов. Идеализация есть первый шаг на пути к воплощению демократии . Когда - и если - демократия как образ жизни бу­дет действительно воспринята нашим идеализирующим воображением, кон­Кретная жизнь индивидов отразит этот идеал в действии. И тогда, по выраже­нию Дьюи, коммуникация, свобода и сотрудничество превратятся в лояльно-

• К сожалению, данная работа, первое издание которой появилось в 1 940 г., сейчас незаслужен­но забыта специалистами.

twirp

x.co

m

cr::: сти , т.е. стануг ценностями на деле, а не только на словах [Dewey 1 98 1/ 1990 , :S: vol . 1 4: 2 75 ] . В качестве идеала демократия требует выражения и практическо­� го воплощения этой приверженности от каждого человека. S: Отсюда следует - и это второй момент, на который я хотел бы обратить

& внимание, - что демократия как образ жизни есть этическое понятие. Дейст-вительно "она насквозь пронизана моралью: в своих основах, своих методах, = своих це�х" [Dewey 198 1/ 1990, vol. 13 : 1 73]. " Нужно понять, что демократия

:З означает веру в необходимость торжества гуманистическо!i культуры . Нужно 5 честно и искренне признаться в том, что демократическии проект носит эти­

� ческий характер - как и любая идея, которая относится к тому, что должно Q быть" [Dewey 198 1/1990 , vol . 13 : 15 1]. Вьщвигая на первый план этическое из­=- мерение демократии, Дьюи, подобно Т.Джефферсону, указывал на то, что тре­t= бования демократии совпадают с требованиями свободы, равенства и справед-

ливости. Демократия как форма правления, возможно, представляет собой на­иболее эффективное средство максимально полной реализации человеческой природы [Dewey 1981/ 1 990 , vol. 13: 155] , но демократия как образ жизни есть сама эта реализация в действии. �

Это означает, что демократические процессы не неитральны в ценностном отношении, что они согласуются не со всеми предпочтениями и толерантны не ко всем лояльностям - даже когда те восходят к давно укоренившимен привычкам или отражают сегодняшние устремления большинства. Напротив, эта нравственно наполненная формулировка демократии обеспечивает опыт­ную основу для критики и перестройки самого опыта. Более того, именно в этом и состоит отличительное свойство демократии. Только демократия есть "образ жизни, строящийся на беззаветной вере в опыт как цель и как средст­во, только она способна по рождать науку, которая являете� единственным на­дежным авторитетом, определяющим направление дальнеиших опытов, и ко­торая высвобождает чувства, потребности и желания с тем , чтобы вызвать к жизни то, чего не сушествовало в прошлом" [Dewey 1 98 1/ 19 90 , vol. 14: 228] . Признание нравственного характера демократии побуждает нас постоянно оценивать институrы, практики и социальные отношения с точки зрения то­го, насколько они соответствуют и воплощают в себе демократическую наце­ленность на свободное, разумное и гармоничное развитие людей, и при необ­ходимости перестраивать их. Оно заставляет нас вновь и вновь задаваться во­просом о том , в какой степени социальные установления способствуют такой организации " совместной жизни, при которой жизнь каждого из нас полезна в самом глубоком смысле слова" , полезна для индивида и для индивидуаль­ности других [Dewey 1 98 1/ 1990 , vol. 13 : 303 ]. Наконец, оно подталкивает нас к переосмыслению и оспариванию самого понятия совместной жизни.

Будучи осуществлено на теоретическом уровне, такое переосмысление уме­рит наше беспокойство по поводу эгоизма, аффектации, субъективизма и ир­рационализма и снизит потребность в поиске оснований, абсолютов, априор­ных оправданий и конечных доказательств. Если же оно окажется успешным на практике, результатом станет расширение и укрепление демократической составляющей жизни людей. Однако это непростая задача. Ее нельзя решить посредством кабинетного философствования и отвлеченного теоретизирова­ния. Как замечательно сформулировал эту мысль Дьюи, " не все, кто твердит ' Идеалы, Идеалы' , достигнут царства идеалов, а лишь те, кто уважает и позна­ет пуrи , ведущие туда" [Dewey 198 1/ 1 990 , vol . 3 : 15 1 ] . Дорогами в царство де­мократической жизни являются исследование и коммуникация; они - необ­ходимое условие демократии как образа жизни, предпосьmки того, что Дьюи называл формированием Общественного и переходом от Великого Общества к Великой Общности [Dewey 1 98 1/ 1 990 , vo1. 2: 324,345,350] . Но обеспечить их весьма непросто. Существует множество факторов, бло�рующих исследова­ние и коммуникацию: исключение из участия в подобi-!_ОИ деятельности и от­каз в доступе к ней; регламентация исследовательскои работы; контроль за распространением информации и знания; манипулирование мнениями и со-

знанием; вмешательство в процесс эксперимента и подтасовка результатов; невежество и неумение формулировать мысли; пространственные, временные и культурные различия ; склонность к консерватизму в мышлении и восприя­тии; страх, алчность и эгоизм; узкая специализация и опосредованность, а также иллюзия интеллектуальной свободы, возникающая при отсуrствии яв­ного внешнего притеснения. Все это - серьезные препятствия на пуrи ста­новления демократического образа жизни, и история пока на стороне тех, кто скептически относится к перспективам их преодоления.

Такая ситуация указывает на огромную культурную дистанцию - отчетли­во проявляющуюся в жизни каждого человека - между тем, что должно быть с точки зрения морали, и тем , что есть на самом деле. Это подводит нас к тре­тьей ключевой особенности демократии как образа жизни - ведущей роли де­мократической веры. Эта вера не дает нам каких-либо четких гарантий гряду­щего уrверждения или распространения демократической жизни. Более того, она не дает никаких оснований надеяться на автоматическое торжество про­гресса. Она не находит в человеческой истории, человеческой природе или со­временной ситуации в м ире ничего, что подкрепляло бы радужные и уrеши­тельные представления о будущем. Подобные представления строятся на оши­бочном восприятии сегодняшних надежд как будущей реальности. Но сего­дня, как неоднократно подчеркивал Дьюи, уже невозможно сохранять прису­щую эпохе Проевещенин счастливую убежденность в неизбежности поступа­тельного развития науки, которое приведет к появлению институгов свободы и полноценной жизни. И наче говоря, демократическая вера отвергает как уrо­пическое м ышление, так и абстрактный оптимизм.

Вместе с тем она противостоит любым формам пессимизма, цинизма и фа­тализма. Она не приемлет алармистских, но при этом провоцирующих самодо­вольство, антиуrопических взглядов на будущее. Носители таких взглядов про-сто принимают случайности сегодняшнего дня - например, сложившиеся в обществе отношения власти или глупость, эгоизм, нетерпимость и леность лю- 23 дей - за будущую, вечную необходимость. Да, нам следует трезво относиться к тем серьезным проблемам, которые эти реалии сегодняшнего дня создают для демократии, однако нет причин видеть в них нечто данное раз и навсегда.

Демократическая вера - это мелиористекая вера в возможность. Это убеж­дение, что совместное творчество людей, их разум и воля, будучи воплощены, в состоянии создать почву для полноценной демократической жизни . Это ве­ра в то, что указанные качества, если дать им шанс, "разовьются и cмoryr по­степенно выработать знание и мудрость, необходимые, чтобы направлять кол­лективные действия" [Dewey 1 98 1/ 1 990 , vol . 1 1 : 2 19 ] .

Такая вера, говорил Дьюи , должна стать основой, или стимулом , демократии и ее постоянного самообновления. Демократия как образ жизни - а точнее, многие образы, многих жизней - пронизана и определяется ей. Но оправдан­на ли эта вера? Прагматизм уходит от однозначного ответа на этот вопрос, ибо "опыт пока указывает лишь на то, что ее нельзя считать неоправданной, но про­блема требует более глубокого рассмотрения" . Другими словами, несмотря на усилия лучших теоретиков политики и традиционных эпистемологов, демокра­тия не имеет априорного теоретического обоснования или оправдания. У нее нет трансцендентальной базы, за ней не стоит не требующая обсуждения дедук­ция или процедурная договоренность, отсуrствует и окончательное, убедитель­ное эмпирическое подтверждение. ( Впрочем, точно так же нет и априорных те­оретических доводов против нее.) Подобного рода доопытное "эпистемологиче­ское" обоснование невозможно, и поиск его философски несостоятелен. Во­прос этот можно решить лишь пугем эксперимента, а не аргумента. Такой экс­nеримент, в свою очередь, потребует изменения культурного климата, способов мышления и образа жизни и одновременно подтолкнет этот процесс.

Демократия нуждается в вере, дабы та подкрепила действия , необходимые дЛЯ ее полной реализации. Соответственно, эта вера может быть оправдана лишь в холе экспеоимента. лишь de facto, в конечном счете - чеоез свои пn-

!1а следствия и по своим результатам. В настоящее время, как отмечал Дьюи, та­= кая экспериментальная проверка еще только стоит на повестке дня, посколь­Q,j ку вера в демократию возникла сравнительно недавно и была воспринята лишь � частично, непоследовательно и не везде [ Dewey 1 98 1/ 1 990, vo1 . 1 1 : 2 1 9] . Даже & там, где действуют демократические правительства, в мыслях и чувствах людей

по-прежнему доминирует ориентация на власть, а не на общность, экспери­:: ментирование и открытость. По сути дела, у людей нет общего языка, который � бы позволил артикулировать ценности, связанные с реализацией демократии Q,j [ Dewey 1 98 1 / 1 990, vol . 1 3 : 1 78 ] . Но при всем том принятие демократической ве­� ры разрушило "гипнотические чары" прежних, обанкротившихся, альтернатив � [ Dewey 1 98 1 / 1 990, vo1. 1 1 : 1 44; vol . 1 4: 250] , став гарантом расширения демо-= кратии . Те, кто " не жалеет сил, дабы сделать это расширение реальным", не

ожидают скорой победы. "Однако их поддерживает уверенность в том , что, как бы незначительны ни были результаты их усилий . . . . они переводят в реальные события большую и всеобъемлющую идею, используя для этого эксперимен­тальные методы, которые по ходу тестирования корректируют и развивают и метод, и саму идею" [ Dewey 1 98 1 / 1 990, vo1 . 1 1 : 1 45 ] . И если опыт и история че­му-то нас учат, добавлял Дьюи, то именно тому, что это - самый надежный путь к достижению практического прогресса [ Dewey 1 98 1 / 1 990, vol . 6: 68] .

Altshuler А. 1 970. Community Control. N .Y. Bealey F. 1 988. Democracy in the Contemporary State. Oxford. Chomsky N. 1 99 1 . Deterring Democracy. N .У. Dahl R.A. 1 982. Dilemmas of Pluralist Democracy: Autonomy vs. Control. New Haven. Dal1l R.A. 1 989. Democracy and lts Critics. New Haven. Dewey J: 1 976/ 1 983. The Middle Works: 1899 - 1924. 15 vol. Carbondale. Dewey J : 1 98 1/ 1 990. The Later Works 1925 - /953. 17 vol. Carbondale. Evans S. M . , Boyte Н .С. 1 986. Free Spaces: The Sources of Democratic Change in America. N.Y. G rey Т.С. 1 990. Hear the Other Side: Wallace Stevens and Pragmatist Legal Theory. -

Sourhern California Law Review, vol. 63, Sept. Hook S. 1 99 1 . The Democratic Way of Life. - H ook S. Reason, Social Myths, and Democracy.

BufТalo, N .У. Kelso W.A. 1 978. American Democratic Theory: Pluralism and ifs Critics. Westport. Knight- Ridder News Service. 1 990. Kristol 1. 1 992. America's Mysterious M alaise. - The Times Literary Supplement, 22.05. Los Angeles Times. 1 990. Mansbridge J. 1 980. Beyond Adversary Democracy. N .Y. Mansbridge J . 1 99 1 . Beyond Self-lnterest. Chicago. Pateman С. 1 970. Participation and Democratic Theory. N .У. Pennock J . R . 1 979. Democratic Political Theory. Princeton, NJ. Personalist Forum. 1 989. Yol. 5 , NQ 2. Phillips А. 1 99 1 . Engendering Democracy. University Par, РА. Roгty R. 1 982. Consequences of Pragmatism. Minneapolis. Roгty R. 1 989. Contingency, lrony and Solidarity. Cambridge. Roгty R. 1 990. The Banality of Pragmatism and the Poetry of Justice. - Southern California

Law Review, vol. 63, Sept. Roгty R. 1 998. Achieving Our Country. Cambridge, Mass. Roгty R. 1 999. Philosophy and Social Норе. L. Stuhr J.J. 1 993. Democracy as а Way of Life. - Stuhr J .J . (ed). Philosophy and the

Reconstruction of Culrure: Pragmatic Essays After Dewey. Albany. Stuhr J .J. 1 997. Genealogical Pragmatism: Philosophy, Experience, and Community. Albany, N .У. Stuhr J.J. 1 998. Democracy as а Way of Life. - Kettering Review, vol. 1 8, Spring. Stuhr J.J. 2002. Democracy in the Face of Terrorism. - Kettering Review, vol. 20, Winter. Truman О. 1 95 1 . The Governmental Process. N .У.

Перевод с английского Э.Барбашиной и Е. Черкасовой

Окончание следует

"НОВЫЙ МИРОВОЙ ПОРЯДОК" : К МЕТОДОЛОГИИ АНАЛИЗА

Э.Я. Баталов

Проблем а " нового мирового порядка", "современного глобального поряд­ка" , " порядка в современной глобальной политике " , а по сути - мирового политического порядка начала XXI в. стала в последние годы одной из самых злободневных и широко обсуждаемых политико-теоретических проблем. Причин для дискуссий немало. В их числе - неодинаковая интерпретация одних и тех же понятий , и прежде всего - ключевого понятия "порядок" . Пу­таницу вносит и некорректное употребление ряда других терм инов особен-

" " д б '

но концепта полюс и производных от него. ает о се е знать и различие культурных, цивилизационных, географических и геополитических "оптик" . Добавим к этому неизбежную идеологическую насыщенность и экзистенци­альную пропитанность самых объективных - по рациональны м намерениям их создателей - теорий.

Впрочем, исследование топологических и экзистенциальных причин теоре­тических и политических разногласий - предмет отдельного разговора [см. , в частности, Баталов 1 995] . А в предлагаемых заметках речь пойдет о принци­пах подхода к феномену мирового порядка. При этом мы попытаемся рас­крыть содержание самих понятий " порядок", "политический порядок" и " по­литический миропоряда к", а также выскажем некоторые соображения о тео­ретической модели мирапорядка начала XXI в.

* * *

Многие современные концепции мирового развития и нового миропоряд­ка выдержаны в эсхатологическом духе. Человечество, говорят нам, подошло к "последней черте" - по крайней мере, в пределах исторического цикла. Си-л " б " б ы до ра , воплощенные в капитализме, демократии и ли ерализме, одержа-ли окончательную победу над силами "зла" , воплощением которых служили социализм (коммунизм), тоталитаризм и марксизм. Наступил "конец истории" [ Fukuyama 1 989] , долгождан ная эра господства Америки как " первой, единст­венной и последней истинно м ировой сверхдержавы " (курсив мой. - Э.Б. ) [Бжезинский 1 998: 254 ] .

Звучат и алармистские ноты, тоже, как известно, характерные для эсхатоло­;.ических построений. Яркое подтверждение тому - статья С.Хантингтона

Столкновение цивилизаций?" (а потом и одноименная книга - уже без во­просительного знака). Грядущий мир автор рассматривает как арену столкно­вен�я западной, конфуцианской, японской, исламской, православно-славян­екои и африканской цивилизаций - столкновения, которое при неблагапри­ятном стечении обстоятельств способно поставить человечество на грань ката­строфы [Хантингтон 1 994] . Тревогой проникнута книга американского истори­ка П . Кеннеди " Вступая в двадцать первый век" [ Кеннеди 1 997] . Серьезную озаб�ченность вызывает будущее человечества у К. Коукера, утверждающего, что западный мир . . . потерял ощущение цели и . . . создается впечатление, что он вступил в сумеречную пору своего существования" [ Коукер 2000: 8] . П . Бьюкенен говорит уже не о "сумерках", а о "смерти" Запада. "Запад �ирает, - п ишет он. - Народы Запада перестали воспроизводить себя, на-3 еление западных стран стремительно сокращается . . . Н ынешний кризис гро­ит ун ичтожить западную цивилизацию . . . Католики, протестанты, православ-

БАТАЛОВ Эдуард Яковлевич, доктор политических наук, главный научный сотрудник Институ­та США и Канады РАН.

twirp

x.co

m

ные - все участвуют в грандиозной похоронной процессии западной цивили­зации " [ Бьюкенен 2003: 22] .

После событий l l сентября - даты, которая воспринимается как рубеж­ная, подтверждающая " прозрения" С.Хантингrона о "столкновении цивили­заций" - эсхатологические мотивы появились в работах м ногих других авто­ров [см'. , напр. Talbott, Chanda 200 1 ] . Эти настроения в какой-то степени про­воцируются реальными процессами. Человечество впервые встречает новый век и новый миллениум на грани жизни и смерти: гигантские запасы термо­ядерного, химического и бактериологического оружия способны в одночасье истребить все живое и превратить Землю в пустыню.

Угрозы подстерегавшие человечество в ХХ в . , не только сохранились в новом сто�ети и , но приобрели еще более зловещий характер. К н и м добави­лись новые - международный терроризм, увеличение числа и рост и нтенсив­ности межэтнических конфликтов, возникновение новых типов вой н , напо­минающих партизанские, но значительно более разрушительных; наконец, растущая виртуализация среды обитания :_еловека. _!Зызывает }ревогу и н из­кий уровень управляемости существующем мировои системои , а главное -качество этого управления.

Дополнительная причина широкого распространения эсхатологических на-строений связана со спецификой восприятия человеком исторического време­ни в " пограничных" (или " канунических") ситуациях, когда один порядок -век, тысячелетие - сменяется другим. Такой переход - всегда переход грани­

цы (нередко окрашиваемой культурной традицией в сакральные тона) , отделя­ющей один экзистенциальный цикл от другого. Он формирует " кануничес­кое" сознание, рождающее массу ожиданий, надежд и еще больше - фобий.

Как свидетельствует исторический опыт, казалось бы таившие смертельную угрозу недуги в большинстве случаев успешно преодолевались. И немалая часть того, что сегодня воспринимается кануническим сознанием как морто­генное, вряд ли окажется таковым в ближайшей - или отдаленной - перспек­тиве. Поэтому нужно с большой осторожностью относиться к тем концепциям мирового развития, которые предрекают скорое наступление " концов" , будь они радостными или печальными . М ы живем в эпоху катастроф, резких исто­рических сдвигов, социальных и политических поворотов и переворотов. Но не всякая катастрофа прерывает существование системы , в рамках которой про­исходит. Вместе с тем человечеству едва ли удастся в обозримом будущем по­кончить с обрушившимися на него проблемами. Словом , нас ожидают не "ко­нец истории" и не " конец света" , а новые катастрофы и новые испытания.

Однако дело не только в эсхатологических преувеличениях. М ногие модели нового мирового порядка строятся на постулатах, которые, на наш взгляд, не являются ни теоретически состоятельными, ни политически релевантными. Таков, прежде всего, постулат о полюсной структуре нового мирового порядка. Споры идут о том, будет ли последний "однополюсным", "биполярным" или "многополюсным"; какое количество "полюсов" следует признать оптималь­ным· каковы реальная, возможная и оптимальная структуры "полюсов" и на­ибол'ее вероятная динамика перехода от одной "полюсной" модели к другой. " Полюсное" видение укоренилось в сознании аналитиков и политиков, вклю­чая российских, и постоянно воспроизводится как само собой разумеющееся в документах, фиксирующих состояние международных отношений. Д�скуссии ведутся лишь о том , следует ли мириться с якобы уже сложившимся однопо­люсным" порядком (единственный полюс - США) или же надо стремиться К

построению " многополюсного" мира, в котором сила Америки и ее союзников уравновешивалась бы другими странами (группами стран). �

Не совсем корректным представляется также постулат о капиталистическои

основе нового мирового порядка, хотя все без исключения бывшие социалисти­ческие страны дружно заявили о намерении развивать капиталистические отно­шения как единственно способные обеспечить высокий уровень экономическо­го развития и материальную базу демократии . Уязвим и постулат о либеральной

природе политических ценностей, образующих фундамент нового миропорядка, и либеральном характере социально-политических ориентаций, определяющих поведение большинства индивидуальных (нации-государства) и групповых (меЖдуНародные организации) акторов, действующих на мировой арене. Умест­но напомнить, что концепция "конца истории " , выдвинутая в 1 989 г. Ф.Фукуя­мой и наделавшая столько шума в академических и околоакадемических кругах исходила именно из представлений о полной и окончательной победе либераль� ной идеи как высшего воплощения свободы, которой больше нет альтернативы.

Наконец, серьезные сомнения вызывает тезис о глобальном лидерстве США в рамках нового м ирового порядка, получивший широкое распространение среди аналитиков. Даже те, кто признает, что Америка после окончания хо­лодной войны утратила роль мирового лидера, убежден ы , что США должны вести за собой человечество. Н ынешний мир, утверждает, в частности, Г .Кис­сиНдЖер, отчаянно нуждается в проевещенном руководстве, прежде всего -нравствен ном, и Америке предстоит выполнить эту миссию [ Киссинджер 2002: 326; см. также Сорос 1 999] .

Все названные постулаты трактуют отдельные черты "текущего момента" (к тому же тенденциозно истолкованные) как устойчивые стратегические тенден­ции, генерирующие новый мировой порядок и определяющие его долгосрочные характеристики. При этом игнорируются тенденции и процессы, зафиксиро­ванные еще в конце прошлого века в концепциях "постиндустриального" "ин-ф " " б б "

' ормационного и гло ального о щества - концепциях, которые подводят к

выводу, что время классических мирасистемных структур приближается к кон­цу и наступает эпоха неклассических релятивистских мирасистем и миропоряд­ков, не укладывающихся в привычные идентификационные схемы XIX и ХХ вв.

Сегодня эти системы и порядки могут быть описаны лишь как вероятно­стные, ибо определяющие их тенденции преявились к настоящему времени с разной - зачастую невысокой - степенью отчетливости. Тем не менее ин­формация, доступная исследователю, позволяет высказать ряд гипотетич�ских суждений о некоторых базовых принципах нового миропорядка, точнее - од­ногvо из возможных (и, на наш взгляд, наиболее вероятного) порядков, кото­рыи может принять зримые очертания в ближайшие десять-пятнадцать лет. Но прежде необходимо охарактеризовать, хотя бы в самых общих чертах са-

" д ' м о понятие мировой поря о к".

* * *

В современной литературе по международным отношениям понятие "ми­ровой порядок" встречается особенно часто. И это объяснимо. Как справед­�иво замечает профессор Джорджтаунского университета Дж.Айкенберри,

центральной проблемой международных отношений являетсv. проблема по­�0ядка - как он устроен, как разрушается и как восстанавливается" [Ikenbeny

� 1 : 22] . Но, чтобы подойти во всеоружии к рассмотрению "порядка в миро­�ои политике", надо мысленно пройтись по цепочке понятий : "порядок" -

социальны й порядок" - " политический порядок". Ибо только располагая ответом на общий , абстрактны й (философский) вопрос: "что есть порядок во­обще, порядок как таковой?"*, мы сможем составить представление о том, что

• н Нет "т в одном отечественном справочнике по философии мы не обнаружили статьи "Порядок". слова

ак�вой и в большинстве зарубежных изданий, за исключением немецких. В "Философском (Ordn�e под редакцией Г.Шмидта, вышедшем в Штутгарте в 1 957 г., читаем: "Порядок чес

ng) - ясная и четкая организация какой-либо сферы деятельности (в отношении челове­Ряд кого сушествования, например, его позитивные нравственные свойства). Математический по­но ок - груnпировка всего многообразия величин в соответствии с математическими закономер­те стями . Политический порядок - установление жизненных отношений в зависимости от харак­(с ра народа. Порядок как метафизический принцип имеет место уже в древнейшей космологии ве лово 'космос' для греков и означало 'порядок') . Убедительнейший nример nорядка - естест­Об ННЬiй nорядок в том виде, как он воnлощается в организме (целесообразном единстве много­( Разия). Категории бытия, 'слои' бытия и законы nрироды nостигаемы как nринциnы nорядка ОСобенно отчетливо выявляющиеся в константах)" [Философский словарь 1 96 1 : 464].

:: такое порядок в мировой политике, мировой порядок, глобальный порядок, меж­§ дународный порядок. � 0 "порядке" писали такие крупные социологи и социальные психологи, [; как Ч . Кули, Р. Мертон, Л . Козер, Д. Ронг*. Касались этого вопроса и некоторые =- международники - в частности, С.Хоффман и Я.Тинбеl?,г�,

н [см. H o ff man §.. 1 980; Тинберген 1 980] . В 1 960- 1 970-х годах над проблемои нового мирово­

�: го порядка" бились гуманисты-радикалы- Р.Фолк, С. Мендловиц и др., под-черкивавшие, что рассматривают "порядок" как "установление" ���ange-::S:: ment) воплощаюшее "систему социальных и политических отношении [ Fa1k, Kim l982: 2 ] . Но, пожалуй, наибольший вклад в разработку концептуального аппарата, необходимого для исследования проблемы, внес Х.Булл, автор те­перь уже классической книги "Анархическое общество. Исследование поряд-ка в мировой политике" [ Bull 1 977].

� � " " Обосновывая свои взгляды, он проходит по тои самои цепочке , о кото ...

рой говорилось выше. По его мнению, "сказать о некотором количес�ве ве­щей что вместе они образуют порядок, - это значит сказать, в самои про­стоЙ и самой общей форме, что они соотносятся �руг с другом определенным образом, что их отношения не носят чисто случаинаго характера, а

.построе­

ны в соответствии с некоторым отчетливо выраженным� образцом ( dtscernaЫe

pattem). Так, ряд книг, стоящих на полке, являют собои порядок, чего нель зя сказать о груде книг на полу" [ Bull 1 977: 3]. � Булл в общем прав: порядок предполагает наличие определенных связеи меж ду образующими его вешами, а точнее говоря - наличие корреляци�, или взаим ной соотнесенности всех элементов порядка друг с другом, при котарои существен· ное изменение одного элемента неизбежно влечет за собой изменение (пусть от ложеиное во времени) остальных и, в конечном итоге, порядка в целом. Прав да, при этом он оставляет нераскрытыми другие свойства порядка как POji-OBOГC феномена. Речь идет прежде всего об устойчивости (стабильности) связеи, при

28 дающих порядку, если можно так вы�азиться, стацио__нарность, т.е. обеспечива ющих его устойчивость при взаимодеиствии со средои, в которую он погружен Важно также подчеркнуть, что в динамических системах (а международные си стемы относятся к числу таковых) связи между элементами при всеи их струк турной устойчивости носят динамический характер, повторяются (воспроизво дятся) при сохранении качественной определенности системы в изменяющихсJ ситуациях. Сказанное предполагает, что любому порядку присущи простронет венные ограничения или, другими словами, упорядочение возможно лишь в рамка ограниченного пространства и необходимо предстамять себе, каково оно.

Порядок в мировой политике - разновидность политического поряд15а, политический порядок - разновидность порядка социального, которыи н может не воспроизводить, пусть в специфической форме, основные черты по рядка как родового феномена. Специфика эта проявляется в его ч"еловеческОJ природе со всеми вытекающими отсюда последств�ями. Социал���/U порядок � это порядок, устанавливаемый людьми, среди людеи и ради людеи .

·nl Мы говорим "среди людей" , имея в виду, что он связ�шает их между с.., бой , задает определенные параметры их взаимоотношении. Социальныи по рядок - незримый каркас общества. Он находит конкретное воплощение системе социальных институтов (не путать с социальными организацияМifJ нравственных, правовых, эстетических и иных принципов и норм, регулир)'lО щих отношения между людьми.

• Согласно Ч . Кули, социальный порядок можно представить "в виде множества сотрудничаю�� целостностей разного рода, каждая из которых содержит в себе конфликтующие элементы,

у!11 верх которых существует некоторого рода гармония ввиду того, чт� �озмо�9�Ц]онфликт с дру ми целостностями" [цит по Козер 2000: 37; см. также Соо1у 1 9 1 8, rong · •• Упорядочение ими вещей тоже неизбежно приобретает социальную окраску, и " веществе".� по ядок" становится органической частью порядка социального. Пример тому - города, кv .. р

ериализованной ("окаменелой") форме отражают специфику упорядоченности челоВI

-Мы говорим "ради людей" , желая тем самым подчеркнуrь, что социальный nорядок всегда выстраивается во имя определенной цели, причем желательно, чтобы этой целью стало обеспечение блага как можно большего числа людей. в этом духе и строит свои рассуждения Булл. "Под порядком в общественной жизни, - пишет он, - я понимаю образец человеческой деятельности, кото­рая поддерживает элементарные, первоетеленные или универсальные цели об­

щественной жизни". Эти цели - обезопасить человеческую жизнь от насилия; добиться выполнения соглашений и договоренностей между людьми; гаранти-роват� им обладан

�ие собственностью, т.е. обеспечить "три базовые ценности всякои социальнои жизни, именуемые иногда ценностями жизни, истины и собственности" [ Bull 1 977: 5] .

Гуманистическая настроенность англо-американского теоретика заслужива­ет всяческой поддержки. Но сводить социальный порядок к идеалу - значит закрывать глаза на реальность, которая, как правило, далека от идеала, что не мешает ей оставаться порядком. Человеческим порядком, который правильнее называть не устанавливаемым (установленным), а устанавливающимся (устано­вившимся), ибо он являет собой непрогнозируемый результат столкновения воль различных (групп) людей и их взаимодействия со средой существования. По­рядком, в котором находит отражение изначально заложенная в природе соци­ального бытия ограниченность возможностей человека как проектировщика и строителя социума и который (порядок) в этом качестве не имеет альтернатив. Уровень эффективности и устойчивости социального порядка зависит от степени его поддержки теми, на кого он распространяется. Действенный и стабильный социальный порядок - тот, относительно главных параметров которого в обществе существует консенсус. Если же таковой отсутствует, если порядок навязан силой, то ее исчезновение или ослабление неминуемо ведут к распаду данного порядка.

Разновидностью социального порядка является порядок политический. На­иболее популярное определение " политики" трактует ее как отношения по 29 поводу власти. И это в принциле закономерно: без власти нет политики. Но выражает ли она сущность последней? Ведь власть для общества - не цель, а средство, инструмент самосохранения. Обеспечить же самосохранение, т.е. нормальное функционирование и развитие социального целого, призвана по­литика. В таком случае политический порядок можно охарактеризовать как структуру общественных отношений (материализующихся в разного рода ин­ститутах, принципах, правилах), которые должны сохранять целостность той или иной социальной системы - от небольшого поселения до мирового со­общества. И воспроизводится этот порядок путем принятия и реализации уп­равленческих решений, что, собственно, и составляет суть политики. В свою очередь, специфической разновидностью политического порядка выступает порядок в мировой политике. Сам факт его существования принима­ется сегодня специалистами почти как аксиома. А еще четверть века назад Х.Буллу приходилось доказывать (выстраивая целую систему аргументов), что отно�ения между государствами и другими акторами, действующими на ми­ровои арене, имеют упорядоченный характер, несмотря на "анархию в между­народных отношениях", т.е. отсутствие органов власти (вроде мирового пра­�ительства), которым были бы готовы подчиняться суверенные государства, еждународные организации и другие субъекты мировой политики. сти

Принят ныне "на вооружение", пусть не всеми, и тезис о нетождественно­nо

ме�народного" и "мирового" порядков. "Понятие 'международный от�ядок , содержание которого традиционно связано с межгосударственными ме

оwениями, необходимо отличать от мирового порядка, - пишет, напри­нь�'

)П .А. Цыганков. - ... Международный (а вернее сказать, межгосударствен­Мни nорядок вполне может существо:вать без наличия мирового порядка ... да

Ровои порядок немыслим без создания эффективных процедур межгосу­до

Рственного сотрудничества, предполагающих особый международный поря-рые в мат времени ческих отношений в условиях конкретного пространства- · к, отвечающий общим основным целям и ценностям их граждан" [Цыган-_...__ __

twirp

x.co

m

ков 2002: 473 ] . Разводят эти понятия С.Хоффман, Дж.Айкенберри и многие другие исследователи [см. , в частности, Hoffman 1 980; l kenberry 200 1 ] . Сама же идея принадлежит Х. Буллу, обосновавшему ее в своем "Анархическом обще­стве" . "Под международным порядком, - подчеркивал он, - я понимаю об­разец деятельности (а pattern of activity) , которая направлена на поддержание элементарных или первичных целей общества государств (society of states) , или международного общества " [ Bu\1 1 977: 8 ] . "Общество государств" , по мысли Булла, складывается тогда, когда группа государств осознает некоторую общ­ность интересов и ценностей и чувствует себя связанной "общей системой правил, регулирующих их взаимоотношения, и принимает участие в работе общих институтов" [ Bu\1 1 977: 1 3] . " Международное общество в обозначенном смысле предполагает существование международной системы. Но сама меж­дународная система может существовать, не являясь при этом международным обществом" [ Bull 1 977: 1 4 ] . И наче говоря, государства могут поддерживат контакты друг с другом, но при этом не чувствовать себя единым целым и н кооперироваться в работе общих политических институтов.

Однако общество государств, убежден Булл, способно подняться на такую ступень международного сотрудничества, когда его целью станет всеобщее бла­го. Это будет уже не международный, а мировой порядок, т.е. "такие образц или предрасположенности (patterns or dispositions) человеческой деятельности которые ориентированы на поддержание элементарных, или первичных, целе социальной жизни всего человечества" [ Bull 1 977: 20] . Мировой порядок, п Буллу, "шире" , "фундаментальнее" и "исконнее" (primordial) порядка междуна родного, ибо он регулирует отношения не только на межгосударственном, но на других уровнях, причем "конечными элементами" (u1timate units) "велико общества всего человечества" выступают "не государства (или нации , племена империи, классы или партии) , а индивидуальные человеческие существа, кото­рые постоянны и неуничтожимы в отличие от образуемых ими разного рода объ­единений". Более того, он обладает "моральным приоритетом" по отношению порядку международному, так как ведет к упорядочению отношений не ме отдельными государствами, а "в человеческом обществе в целом" [ Bull 1 977: 22]

Согласно Буллу, мировой порядок - порождение ХХ в. До второй полови ны XIX в. вообще не существовало политической системы, охватывающе весь мир, - наличествовала лишь "сумма различных политических систем которые привносили порядок в различные части света" [ Bull 1 977: 20] . Толь ко в начале м инувшего столетия складывается первая глобальная политичес кая система, позволяющая вести речь о мировом порядке в строгом смысл слова - то есть как об упорядоченности политической жизни человечества.

Ценность концепции Булла прежде всего в том, что ее автор одним из пер вых зафиксировал тенденцию к глобализации мирового порядка - и зафиксиро вал ее не просто в плане пространствеиного расширения, но и в содержатель• ном смысле, когда государства оказываются вынужденными распахнуть, пусТЪi не настежь, "двери" своих "национальных квартир" , несколько умерить наци­ональный эгоизм и строить как двусторонние, так и многосторонние отноше­ния с учетом и нтересов других стран.

В последние десятилетия человечество существенно продвинулось в фор· миравании общества государств, а значит - и мирового порядка. В орби мировой политики оказались втянуты страны, прежде мало в нее вовлечен ные. Проблемы гуманитарного плана, касающиеся не только этносов, но и от­дельных граждан, становятся предметом международного интереса. Возраста­ет роль межгосударствен ных и неправительствен ных организаций. И если появлении м ирового гражданского общества говорить пока еще рано, то тен­денция к его становлению налицо.

Что же представляет собой мировой политический порядок в современно его толковании? Как сегодня можно расшифровать (переведя из бихевиора листекого в и нституционально-структурный регистр) и развить формулу авто .. ра "Анархического общества"?

Мировой политический порядок следовало бы, на мой взгляд, толковать как систему коррелятивных связей между субъектами мирового политического про­цесса, к числу которых относятся государства (пока еще главные акторы), меж­государственные и " неправительственные" организации, а также отдельные граждане и группы �граждан, способные в силу финансовых, по!штических или иных возможностен оказывать ощутимое влияние на мировои политический процесс. При этом речь идет о связях глобальных, более или менее структуриро­ванных и стабильных, но вместе с тем достаточно динамичных, а главное - со­ответствующих определенному поведенческо-институциональному образцу. Под­разумевается, чт9 такой поря.r�ок направлен на обеспечение функционирования и развития мировои политическои системы в соответствии с доминирующими в ми­ре (на данном этапе исторического развития) целями и ценностями.

Еще один важный момент касается "легитимности " мирового порядка. Он мыслится способным "работать" либо при условии его добровольного принятия большей частью мировых акторов, либо если он навязан мировому сообщест­ву теми акторами, которые на данном этапе вершат судьбы м ира.

* * *

Один из самых интересных вопросов, возникающих nри исследовании по­рядка в мировой nолитике (как и nорядка вообще) , касается его антипода. Что противостоит порядку? Во что он трансформируется, прекратив свое су­ществование?

Многие убеждены, что антиподом порядка является анархия. Справедливость такого взгляда, возможно, и находящего оправдание в повседневной языковой практике, вызывает большие сомнения. Во-первых, анархия может рассматри­ваться как антипод порядка только применительно к социальным системам. Во­вторых, понятие анархии многопланово и многозначно. В частности, анархия нередко трактуется не как отсутствие власти per se, а лишь как отсутствие опре­деленного типа власти, т.е. предполагает не дезорганизацию властной (или уп­равленческой) системы, но ее организацию на новых, не репрессивных основа­ниях (скажем , на основе самоорганизации граждан). Наконец, упорядоченное (подчиненное общепринятым нормам) "мирное сосуществование" членов об­щества диктуется не только, а порой - и не столько государственным принуж­дением или страхом nеред ним, сколько социальным инстинктом , общим и ин­тересами, привычками. Представляя анархию антиподом порядка, мы - воль­но или невальна - сводим последний к системе властных, в основном государ­ственных отношений, что искажает сущность социального порядка.

Велик соблазн - к этому подталкивает все та же повседневная языковая практика - противопоставить "порядку" "хаос", как это делает, например, У. Ростоу. Главным по отношению к новому м ировому порядку он считает во­прос: " Не приведут ли силы диффузии, которые сделали холодную войну ус­таревшей, к хаосу?" [ Rostow 1 993 : 1 28 ] .

Отождествление антипарядка с хаосом заводит исследователя в тупик. Ведь " " ( хаос буквально: "первичное бесформенное состояние м ира, бесконечное Пространство") , как справедливо отмечает А.Ф.Лосев, есть "термин античной Мифологии и философии, означающий неупорядоченную первопотенцию ми­ра" [Лосев 1 970: 430] . И наче говоря, "хаос" - не антипод "порядка" (хотя сам ин неупорядочен), а скорее его первоисточник. И менно так рассматривают его

. Пригожин и И . Стенгерс, противопоставляя порядок не "хаосу" , а "беспо­рЯдку " [ Пригожин, Стенгере 1 994: 55-6 1 ] . Аналогичной точки зрения придер­ЖИвается и Х. Булл. [ Bull 1 977: XI-XI I ] .

Словом, идет ли речь о порядке природном или ж е социальном (включая Р.�������й;���� ��т:е���м

н:�i:;,�е�и�еа�·:�ар

рха��·�� ��;;а�с::��;я;���.�о�

беспорядок" суть идеальные (логические) типы, полюса оси. В любом "по­Рядке" содержатся элементы "беспорядка" и наоборот - обстоятельство, из I<оторого вытекают по меньшей мере два важн ых вывода.

Первый из них - необходимость отказа от априорной идеализаци и " поряд ка" и демонизации "беспорядка", равно как и от их аксиологической атриб ции. " Порядок" как таковой не является ценностью, тем более высшей, то но так же как "беспорядок" не является антиuенностью. На уровне понят они акс;,юлогически нейтральны и обретают ценностные характернети лишь тогда, когда получают конкретное воплощение и попадают в конкре ный социал ьно-политический контекст*.

Второй вывод ( имеющий принципиальное значение для корректной и нте претации ситуации порядка-беспорядка в социально-политической сфере) з ключается в том, - и тут я расхожусь со многими исследователями, в т.ч. Буллам , - что ситуация отсутствия порядка в мире в целом или в частных е сферах исключена. Может отсутствовать некий определенный порядок: жела мый, полностью сложившийся, стабильный и т.п . , но какой-то порядок (п рой мы его просто не в состоянии разглядеть**) присутствует всегда. Свид тельство тому - сам факт бытия (существования) "неупорядоченного" кр nредметов: кипы книг, общества, переживающего смуту, и т.п. Они бытийс вуют (существуют) как таковые только потому, что связаны каким-то образо и друг с другом , и с окружающей средой. Примен ительно к сфере м иров политики это и меет огромное значение.

Нередко упускается из вида, что порядок, характеризующи й живые, р вивающиеся системы, включает не только их функциональное состояние, также процесс их становления и эволюци и . Отсюда и логика, которой приде живаются и ные исследователи : коль скоро отсутствует стабильный, устоя шийся , привычный и комфортный порядок, знач ит, нет н икакого поряд вообще. Раз нет стабильного и внешне косного мирового порядка - по ти существовавшего с начала 1 950-х по конец 1 980-х годов, - то мировой пор док отсутствует в принuипе. Такую точку зрения отстаи вает, наприм П . Кеннеди . "Ясно одно: по мере исчезновения 'холодной войны' мы и ме дело не с ' новым м ировым порядком ' , а с неспокойной, изломанной план той , проблемы которой заслуживают самого серьезного внимания политик и общественности " [ Кеннеди 1 997: 407 ] *** . Еще более определенно высказ вается Дж. Сорос: "Отличительная особенность нынешнего положения д состоит в том, что его нельзя назвать порядком . . . До краха советской импер можно было говорить о некоем порядке в международных делах. Этот пор док именовался холодной войной и отличался замечательной стабильн тью . . . Равновесие сил, которое существовало во время холодной войны, сч тается одним из способов сохранения м ира и стабильности во всем м и другой способ - это гегемония имперской державы; третьим могла б ы ста международная организация , способная к эффективному м иротворчеству. настояшее время какой-либо из названных вариантов отсутствует" (курс мой. - Э.Б. ) [Copoc l 999: 236-237] .

о почему новый м ирапорядок должен соответствовать старым формулам? И 0чему он должен видеться таковым, только обретя завершенные, стабилизи­овавшиеся формы?

* * * Сегодняшнюю ситуацию можно определить как переход человечества от

тарого, ялтинско-потсдамского, к новому, пока еще не имеющему общепри­ятого обозначения порядку. Тем не менее, в каждый момент этого перехода ир пребывает в более или менее упорядоченном состоянии, т.е. состоянии, ха­актеризуемом наличием всех признаков порядка, о которых шла речь выше. рутое дело, что степень стабильности и срок жизни переходнога порядка

точнее - переходных порядков) невелики. И говорим мы о "переходе" имен­о потому, что ожидаем появления новой, более устойчивой и упорядоченной иросистемы, которая продержится, сохраняя свою качественную определен­ость, сравнительно долгий срок. Но возникает вопрос: если такая система ействительно сложится в недалеком будущем, то на каких приниипах она бу­ет выстроена? Другими словами, каким окажется новый м иропорядок?

Первое. Грядущий м ирапорядок будет, по всей вероятности, бесполюсным, аковым, собственно, является уже сегодня. Полюса - это полярные, т.е. кон­рарные *, одновременно отрицающие и предполагающие существование друг руга, симметричные, соизмеримые по жизненному потенциалу (военному, эка­омическому, политическому, научно-техническому) центры силы. Они обра­

уют противоположные точки силовой "оси ", стягивающей воедино мировую истему. Взаимодействуя друг с другом, полюса определяют специфику ее ункuионирования, динамику и направление развития .

В рамках одной системы могут существовать только два противоположных иловых центра, только два полюса. А это значит, что мировые системы могут ьпь либо двухполюсными, а правильнее сказать - просто "полюсными", ли­о бесполюсными. В последнем случае мы и меем дело с моноцентрическими полицентрическими системами (их и именуют, без всяких на то оснований,

'однополюсными" и "многополюсными") . Полюсная (в точном смысле этого слова) организация мировой системы

буславливает не только особый характер ее структуры , но и, повторю, спе­ифику ее фун кционирования и развития: повышенный уровень кон курен­ии и борьбы за выживание; высокую степень ресурсной мобилизации каж­ого из полюсов; устойчивое разделение сфер влияния; невозможность по­вления "третьей силы " . Но главные черты полюсного мира - систем ная

стабильность и отсутствие гегемона, даже если оди н из полюсов несколько сильнее другого. На данный момент вероятность того, что в обозримой перспективе челове­чество вновь окажется в двухполюсном мире, крайне мала. Складывающаяся система международных отношений будет иметь, скорее всего, бесполюсную структуру, что отнюдь не исключает наличия глобальных и региональных цен­тров силы. Какими они будут и кто войдет в их число - вопросы открытые.

Логика "железная" : стабильности в мире нет, равновесия нет, гегемон нет, господства наднациональных институтов тоже нет - значит, нет и ми вого порядка, отождествляемого, как легко заметить, с упорядоченноет международных отношений, соответствующей одной из уже известных сх М ногие, в первую очередь заокеанские, аналитики, констатируя нынешнее �реимущество Соединенных Штатов, полагают, что возможен лишь один гло­---------------------------------� М�ый щнтр - в лищ США. Но есrь и д�rnя, боо� обосномнн�, на мой • Эту nозицию разделяет и Х.Булл, которы й рассматривает порядок как "реальную или возмоЖtl Взrл ситуацию или nоложение вещей, а не как ценность, цель или объект усили й " [Bull l 1 977: XII]. яд, точка зрения, согласно которой мировой системе предстоит стать по-•• "На nротяжении долгого времени, - пищут П ригожин и Стенгерс, - турбулентность в �ицентрuческой, а самим центрам - диверсифицированными, так что глебаль-кости рассматривалась как nрототиn беспорядка. с другой стороны, кристалл принято было сч с ая структура силы окажется многоуровневой и многомерной (центры военной тать воплощением порядка. Но ... теnерь мы вынуждены отказаться от n одобной точ ки зрен �Ы Не будут совпадать с центрами экономической силы и т .п .) , хотя и не Турбулентная си стема 'упорядочена' : движения двух молекул , разделенных макроскопичесКJI язательно сбалансированной [см. , напр. Nye 2002] . расстояниями (измеряемыми в сантиметрах ) , остаются коррелированными. Верно и обратное верждение: атомы, образующие кристалл, колеблются вокруг свои х равновесных положен nричем колеблются несогласованным образом: с точки зрения мод колебани й (теплового дви ния ) кри сталл неупорядочен" [ П ригожин, Стенгере 1 994: 57]. ••• Суждение для историка довольно странное. Впрочем, резонно предположить, что он и мел виду новый мировой порядок не вообще, а и сключительно в версии Дж.Буща.

• р и ечь идет прежде всего о nозиционной (структурной) противоnоложности, обусловливающей вза-И�?<>'I'Рицание полюсов. Но она может дополня ться противоположиостью политической , социаль­И :· экономической , идеологической и даже цивилизационной. Все это только усиливает полюс-

о характер системы , т.е. делает специфические характеристики полюсов более контрастными.

twirp

x.co

m

Второе. М ировой порядок XXI столетия не может покоиться на социаль менту либеральная идея достигла содержательного и пространствеиного пре­но-экономической основе, тождественной постклассическому капитали дела. Да, она остается действенной и еще какое-то время будет оставаться та­второй половины ХХ в. В этом отдают себе отчет не только левые. " Парадоi< ковой - прежде всего в странах Запада. Однако потенциал ее внутрен него сально, что как раз в то время, когда У капитализма не осталось обществеli развития � общем исчерпан. И наче говоря, либерализм перестал быть силой, ных конкурентов, - пишет, например, один из ведущих американских экон сnособнои качественно трансформировать общество, обновлять его. мистов-теоретиков Л .Туроу, - когда умерли его nрежние конкуренты, социа На nротяжении последних трех-четырех столетий развитие капитализма лизм и коммунизм, ему придется испытать глубокую метаморфозу" [Туро шло за счет реализации внутреннего потенциала автономного индивида как 1 999: 384] . Тревогу бьет и Дж.Сорос. "Система мирового каnитализма, кот самодеятельного, инициативного производителя, субъекта права, творца мате­рой мы обязаны необыкновенным nроцветанием нашей страны, трещит п риальных и духовных ценностей , центра социума. В этом, собственно, и со­всем швам " , - говорил он, выступая в Конгрессе США 1 5 сентября 1 998 стояла (как следует из установок Дж.Локка, А. Смита, Т.Джефферсона а позд­[Сорос 1 999: IX] . Еще жестче ставится воnрос в нашумевшей книге Соро нее - Дж.М илля, Ф.Хайека и др.) либеральная идея, которая, вопрек� ш иро­" Кризис мирового каnитализма" [Сорос 1 999] .

" ко распространенному заблуждению, далеко не всегда мирно уживалась и тем

к сказанному стоит добавить, что сама возможность построения капитали более, гармонировала с идеей демократической. Н ы не этот источник соц�аль-ма" в бывших социалистических странах, особенно в Китае и России, вызы ной энергии, питавший капитализм, иссяк. ет, мягко говоря, большие сомнения. И прежде всего потому, что капита::rиз Н о либерализм не имеет и перспектины пространствеиного роста: ему про-- не просто экономический механизм или система социальных отношении, сто больше некуда двигаться, что подтверждает " второе nришествие" либера-определенный тип цивилизации. Капитали�;ическая экономика, подчер'?1ва лизма в Россию, завершившееся его поражением. Конечно, те или иные ли­Шумпетер, и меет "культурное дополн:ние в виде социопсихологическои на беральные идеи и принципы могут войти (и уже входят) в российское обще-стройки - "того менталитета, которыи характерен для капиталистического ственное сознание и получить воплощение на практике. Но либерализм в том щества, и в особенности для буржуазного класса" [ Шумпетер 1 995: 1 70] . варианте, который служил двигателем английского и американского общест-

Впрочем, будем ли мы рассматривать капитализм как общественно-экон ва в течение nоследних двух столетий , не сnособен стать источником разни­мическую формацию или как цивилизацию, он в любом случае предстает п тия в новых �словиях. Это относится не только к России, но и к такой стра­ред нами как системный продукт исторической эволюции общества, итог дл не, как Китаи. И вообще, там , где либерализм не усnел пустить сколько-ни­тельного спонтанного экономического, социального, политического и ку будь глубоких корней в общественном сознании, культуре, жизненном укла­турного процессов, характеризующихся множеством nерманентно появля де, не говоря уже о политике и экономике, он не в состоянии сделать это в щихся случайных переменн ых. Капитализм не был "построен" человеком ощутимых масштабах. А любые попытки насадить его искусственным путем собственному желанию, по заранее определенному плану или проекту. Он ел окажутся малоэффективными: либеральная идея просто не будет работать. жился естественно-историческим путем. Сложился, конечно, не без участ Не может рассчитывать на "возвращение в мир" в своей прежней марк-людей. Как писал в этой связи Шумпетер: "Экономические и социальн систской или леевдомарксистской форме и социалистическая идея. Однако процессы развиваются по собственной инерции, и возникающие в результа социалистическая традиция как таковая - а она полиморфна - жива, о чем ситуации вынуждают отдельных людей и социальные груnпы вести себя оп убедительно свидетельствует процесс становления на Заnаде, включая и либе-деленным образом, хотят они того или не хотят, - вынуждают, разумеется, ральную Америку, социального государства (welfare state). путем лишения их свободы выбора, но nутем формирования менталитета, Реvзонно предnоложить, что новый мировой порядок будет базироваться не на вететвен нога за этот выбор, и nутем сужения перечия возможностей, из ко однои, а на нескольких дополняющих друг друга и в чем-то соперничающих ценно-рых этот выбор осуществляется" [ Шумnетер 1 995: 1 82] . стных системах. При этом каждая из них будет иметь более или менее отчетли-

Отсюда следует, что тот, кто nожелал бы " nостроить каnитализм" У себя во выраженный симбиотический характер, сочетая установки на обесnечение стране - не рынок в той или иной его форме, не систему свободного npeдnp интересов общего (социумы разных уровней и масштабов, вnлоть до глобально-нимательства или частнособственнических отношений, но именно "капи го) и единичного (индивид, организация, нация-государство, регион и т.п. ) . лизм" в nолном смысле этого слова, - тот должен был бы nоnытаться восn Четвертое. Если исходить из nредставления о nолитическом лидерстве не как извести не только соответствующие ему экономические, социальные, nоли 0 гегемонии, оnределяемой превосходящей силой актора а как о целерациональ-ческие, культурные "элементы" , но и ту трудноуловимую и вм��те с тем ч ном (М .Вебер) управлении функционированием и развитиd.t системы (в данном слу-вычайно важную составляющую, которую М. Вебер именовал духом кали �е �ировой политической системы, имеющей глобальный характер и nриближа-лизма" [ Вебер 1 990] . А это - невыnолнимая задача, ибо человеvчество не Yv ч ��ися � системе всемирной), то nридется nризнать: Соединенные Штаты, буду­ет - что, вероятнее всего, к лучшему, - управлять собственнои эволюциеи с

и самои могущественной державой мира" и "главным арбитром между евразий-Безусловно, ни Туроу, ни Сорос, ни другие либеральные критики кали м�ими государствами" [ Бжезинский 1 998: 1 1 ] , nока еще могут силой навязывать

лизма не собираются отnравлять его "на свалку истории " . Но в отличие nи��·в

а тем более - отдельным странам свою волю, но они не способны выету-многих своих коллег они nонимают, что его выживание соnряжено с выход в качестве политического и морального лидера человечества, не в состоянии за пределы сложившейся системы капиталистических отношений, с nоямен о�иночку сформировать новый мировой nорядок и рационально уnравлять им. ем социально-политических, экономических и культурных альтернатив, ко го

б Ьiнешняя Америка слиш ком згоистична, чтобы принести на алтарь обще­

рые могли бы составить конкуренцию каnитализму и вместе с тем дать е nрuз�ага хотя бы часть своих интересов и ресурсов, а без этого нельзя стать мощный трансформационный имnульс. Эти альтернативы, пусть nока 'IТОбь

анным лидером глобализирующегося мира. Она слишком самоуверенна, очень четко обозначившиеся и сформулированные, не могут быть ''вынесе lieв 1 nриелушиваться к голосам друтих, а мировое лидерство в условиях XXI в. за скобки" при построении моделей нового мирового порядка и оnределен бь1 ��можно без устойчивой обратной связи. Она слишком эгоцентрична, что­nолитики управления новыми глобальными структурами XXI в. lia n

рать роль политического и морального вожака. Но главное nреnятствие 1Jретье. в основе миропорядка, отвечающего императивам наступивш 3., Уrи ее глобального лидерства заключается, быть может в том что она не б ) .. ает д д ' '

века не может лежать система либеральных (неоли еральных ценностей , г lio ' ку а идет мир и куда его еле ует вести. Она не знает даже как разум-подс'твовавшая на Западе вплоть до конца века минувшего. К настоящему м Расnорядиться собственной силой. '

---

Кто же готов сегодня взять на себя и достойно нести бремя глобального ли дерства? Западная Европа? Япония? Китай? Россия? По-видимому, спеuифи ческая черта нынешней ситуации состоит в том , что она исключает универ сальное индивидуальное мировое лидерство. М ироустройство, отвечающее импе ративам XXI в. , не может быть навязано одной державой, сколь бы сильна он ни была и как бы напористо ни пыталась сделать это. Н овый миропоряда способен родиться лишь в результате совместного творчества членов мирово го сообщества. Да и модели такого порядка могут явиться на свет только к продукт кооперативных усилий. Равным образом, оптимальной формой ул равления новой мировой системой было бы, по-видимому, коллективное уп равление, осуществляемое через гибкую сетевую систему, ячейками котара выступали бы международные организации типа ООН , транснациональнЬJ корпорации , а также глобальные конгломераты, объединяющие государстве ные и негосударственные организации регионального и планетарного уров Вполне вероятно, что и в этом случае Соединенные Штаты окажуrся в ч исл основных креативных сил и главных управленческих центров. Н о только -числе, а не единственным.

Пятое. Н овый м ировой порядок будет, скорее всего, отличаться повыше ной динамикой изменений, обусловленной ускорением развития информатики обновлением информационных технологий, появлением новых видов ор транспортных средств, источников энергии, что позволит отдельным стран выходить на новые рубежи в мировой политике и менять свое место в сие ме международных отношений. Резонно предположить, что новый миропор док будет иметь несколько точек роста и изменяться одновременно в неско ких направлениях, в т.ч. взаимоисключающих. Это потребует столь же дин мичной смены алгоритмов управления этим порядком и соответствующе "управленческого инструментария" .

Шестое. Развитие информационных технологий и расширение возможн тей психологического воздействия на м ногомиллионные аудитории по все миру способны привести к тому, что границы между материальной и ви альной составляющими нового мирового порядка станут не просто гибким но лишенными четких, устойчивых очертаний, так что в каких-то ситуац будет не вполне ясно - либо даже совсем не ясно, - произошли ли те иные события в сфере материального бытия или же они и меют сугубо ви альный, имматериальный характер. Влияние последних на ход м ирового р вития и жизнь отдельных народов может оказаться не меньшим, если ни бо шим, чем влияние реальных событий.

Это может способствовать как повышению управляемости (манипулиру мости) , а в чем-то - и программируемости политик развития международи отношений, так и нарастанию неуправляемых изменений м ирового порядка возможно, с катастрофическими дЛЯ него последствиями. Какая из этих тернатив возьмет верх, будет во многом зависеть от того, научатся ли субъе ты международных отношений управлять новой мировой системой.

Поэтому при рассмотрении проблематики нового мирового порядка н ограничиваться исследованием принципов и механизмов его стихийного фо мирования. Если любой социально-политический, экономический и иной n

рядок - это порядок человеческий, то мы вправе ставить вопрос не просто смене, но и о замене одного мирапорядка другим , т.е. о процессе, осуще емом человеком (в заданных объективными возможностям и рамках) в соо ствии с определенными целями, ценностными ориентациями и планом. Ина говоря, о политическом (governing) и административном (managing) управлен функционированием и развитием мирового порядка, о разработке принциn такого управления и построении на их основе соответствующих политик.

Баталов Э.Я. 1 995. П олитическое - "слишком человеческое". - Полис, N2 5. Бжезинский 3 . 1 998. Великая шахматная доска. М . Бьюкенен П . Дж. 2003. Смерть Запада. М.

Вебер М . 1 990. П ротестантская этика и дух капитализма. - Вебер М . Избранные произ-ведения. М.

Кеннеди П . 1 997. Вступая в двадцать первый век. М . КиссиНджер Г . 2002. Нужна л и Америке внешняя политика ? М . Козер Л .2000. Функции социального конфликта. М . Коукер К. 2000. Сумерки Запада. М . Лосев А.Ф. 1 970. Хаос. - Философская энциклопедия. Т.5. М . Приrожи н И. Стенгере И. 1 994. Время. Хаос, квант. М . Сорос Дж. 1 999. Кризис .мирового капитализма. М . Тинберген Я . 1 980. Пересмотр .мирового порядка. М . Туроу Л. 1 999. Будущее капитализма. Новосибирск. Философский словарь. 1 96 1 . Пер. с нем. М . Фукуяма Ф . 1 995. Конец истории? - Философия истории. М . Хантингтон С . 1 994. Столкновение цивилизаций - Полис, N2 1 . Цыганков f!.A. 2002. Теория .международных отношений. М . Шумпетер И. 1 995. Капитализм, социализм и демократия. М . Bull Н . 1 977. The Aпarchicaf Society. А Stиdy of Order iп Worfd Politics. N .Y. Cooly Ch. H . I 9 1 8. Social Process.N .Y. Falk R., Kim S. 1 982. Ап Approach to the World Order Stиdies апd the World Systeт WO M P

working paper N2 22. N .Y. ·

Fukuyama F. 1 989. The End of H istory. - The Natioпaf lпterest, N2 17 . Hoffman S. 1 980. Priтacy of Worfd Order. N.Y.

.Ikenberry J . . 200 1 . After Victory. lпstitиtions, Strategic Restraint, and the Rebиilding of Order After MaJor Wars. Pnnceton, N.J .

Nye J.Jr. 2002. The Paradox of Aтerican Power: Why the Worfd 's Оп/у Sиperpower Сап '! Go iп Alone. Oxford.

R?stow W. 1 993. Regionalism in а Global System. - Froт Globalisт to Regioпafisт. Washшgton, D .C .

· Ta1bott S . , Chanda N . (eds.) 200 1 . The Age of Terror. Aтerica and the World After Septeтber

1 1. N.Y. Wrong D. 1 994. The РrоЬ!ет of Order. What Unites and Divides Societies. N.Y. , Toronto.

ПOJI/C 5 2003

twirp

x.co

m

------------------------------------------------�J, _________________________________________________ __ ПОЛИТИКА МИРОВОГО РАЗВИТИЯ:

ства финансов С ША, М ВФ и Всемирного банка, поощрявшей свободное дви­жение капиталов, товаров и услуг по всему миру, невзирая на различия в куль­турных традициях и социально-политических условиях разных стран.

Спустя полтора года после Рио, на конференции ГАТТ в Маракеше, имен­но принцип свободы торговли бьm провозглашен высшей ценностью. В 1 995 г. место ГАТТ заняла Всемирная торговая организация ( ВТО) , которой вменя­

----------------------------------� л�ь �шен� далеm �ю зад� � ли�рали��и �нmв и �m�нн� А.Б. Вебер интеграции национальных экономик в единый глобальный рынок. Государст­

ва "семерки " , всячески форсируя процесс глобализации , усилили давление на другие страны с целью ослабить или даже устранить национально-государст­венные торговые барьеры. Это сулило немалые выгоды богатым странам, по­скольку nозволяло им nокуnать факторы nроизводства по более низким це-

МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ ГЛОБАЛИЗАЦИИ И ИМПЕРАТИВОМ УСТОЙЧИВОСТИ

При изучении процессов современного мирового развития особый интерес на наш взгляд, представляет сопоставление политики глобализации и nринци па (или принципов) устойчивого развития.

Политика развития , развивающиеся страны - понятия, возникшие nосле второй мировой войны с распадом колониальной системы и образованием бо лее сотни новых независимых государств в Азии и Африке. Стремясь удержатt эти государства в сфере своего влияния, Запад выступил с планами преодоле ния их отсталости. Такие гmаны основывались на неолиберальных теориях; раз витие отождествлялось с индустриализацией и модернизацией по западному об разцу. При этом предполагалось, особенно в 1 980-е - 1 990-е годы, что рыноч ные механизмы сnособны сами по себе обесnечить неуклонный экономически� рост и общее повышение благосостояния по принциnу "просачивания вниз" Однако результаты оказались во многом противоnоложными ожидавшимся. От четливо nроявились последствия индустриализации: угрожающее ухудшение со стояния окружающей среды, истощение жизненно важных естественных ресур сов, поляризация богатства и бедности на планете. Это породило потребность 1 переосмыслении идеи развития, в поиске альтернативных моделей.

В научном и политическом дискурсе стали различать рост как преимуще ственно количественные изменения и развитие как изменения качественные. Р�звитие, в свою очередь, подразделялось на допустимое, или устойчивое (sus tашаЬlе) , и недопустимое, неустойчивое (unsustainaЬle). Соединение внешн� противоречащих друг другу понятий "развитие" и "устойчивость" привело 1 появлению принципиально �овой концепции . Прогресс впервые был опреде лен как устоичивое развитие . Акцент переносился с количественных на каче ственные параметры , на создание достойных условий жизни для всех - в со гласи и с прирадой и не в ущерб будущим поколениям.

Принцип устойчивого развития получил поддержку Организации Объеди ненных Наций. НаvВторой конференции ООН по окружающей среде и разви ти� ( Ри._?-де-Жанеиро, 1 992) он был положен в основу рамочной программы деиствии на длительную перспектину - " Повестки дня на XXI век" ("Agenda 2 1 ") . На первых порах Конференция в Рио способствовала усилению внима ния властей и, отчасти, бизнеса к экологическим проблемам, формированию основ международного экологического права, стимулировала рост экологиче ских движений, придала легитимность гражданским инициативам "зеленых". Но прошедшее десятилетие принесло немало разочарований. П равительства промышленно развитых стран отошли от принятых в Рио обязательств. Пер спективы нового подхода к политике развития вступили в противоречие с со блазнами глобализации и увлечением неолиберальными идеями, которые по лучили концентрирs>ванное выражение в так наз. " Вашингтонском консенсусе" - сформировавшеися еще в конце 1 980-х годов единой позиции Министер-

ВЕБЕР АлексаtЩр Борисович, главный научный сотрудник Института социологии РАН. • Говоря об устойчивом развитии , следует помнить, что это лишь приблизительный, неточный перевод английского термина sustainaЬle development, для которого в русском языке нет удаме­творительного семантического эквивалента. Подразумевается "непрерывно поддерживаемое" илll "самоподдерживающееся" (варианты: "допустимое", "сбалансированное") развитие. То есть речь идет не о каком-то абстрактном "общем благе", не о "комфортной" стабильности или устойчи­вости в обьщенном понимании, а о таком развитии, которое не nодрывало бы nриродные и со­циальные условия существования человечества в долгосрочной лерслективе.

нам , продавая готовые изделия и услуги по более высоким. v Смена nриоритетон сопровождалась оттеснением идеи устоичиного разви­

тия на задни й гmан. Ее все больше заглушал хор пропагандистов глобализации. Вnрочем, бьmи и иные причины, помешав�ие ей глубоко укорениться в обще­ственном сознании и стать доминируюшеи в политике. В богатых странах она встретила насторожен ное и даже враждебное отношение крупного бизнеса и части широкой публики , поскольку предполагала некоторое ограничение сво­боды рыночных сил. Консервативные круги Запада усмотрели в ней своего ро­да "скрытый социализм". Что касается развивающихся государств, то там идея устойчивого развития бьmа восnринята как отражение интересов главным об­

разом "золотого миллиарда" , угрожающее бедным странам. К марту 2002 г. " Повестку-ХХI " подписали 73 государства, а ратифициро­

вали лишь 33. Главным содержанием десятилетия после Рио стал процесс не­олиберальной экономической глобализации.

* * *

Приверженцы глобализационного проекта любят подчеркивать, что речь идет об объективном процессе, которы й открывает новые возможнос:_и р�зви­тия. Ссылаются, в частности, на определенный прогресс, достигнутым в раз­вивающемся мире": повышение среднедушевых доходов и уровня грамотности взрослого населения, снижение детской смертности и т.п. Однако за средними цифрами скрывается крайне противоречивая картина: одни страны (включая Китай, И ндию) добиваются экономических усnехов, демонстрируя принципи­альную возможность извлечения выгод из приобщения к процессам глобализа­ции; другие же - а их десятки - все больше отстают или топчутся на месте.

Глобализации как процессу расширения рынков в принципе nрисуша асимметричность и это ее свойство усугубляет политика "рыночного фунда­ментализма", пр�водимая США и другими странами "семер_!<и" - неnосред­ственно и/или через контролируемые ими М ВФ, Всемирным банк, ВТО. До­минирующие позиции в мировой экономике и политике позволили богатым странам направить развитие глобализации в свою пользу. о том , какvэто про: исходило в последние 1 0- 1 5 лет, рассказывает в своей книге бывшии первыи вице-президент Всемирного банка Д.Стиглиц [ Stiglitz 2002 ] . Он, кстати, отме­чает, что лучших результатов в условиях глобализации добивались страны , ко­торые не всегда соглашались с рекомендациями М ВФ и умели настоять на са­Мостоятельной политике ( Китай, Малайзия) . Н о большинство государств, ставших клиентами М ВФ, просто не могли себе этого позволить.

В понятии " глобализация " фиксируется внешняя сторона современных интеграционн ых процессов, их пространствеиные масштабы. Как справедли­во отмечает С.Хоффман, "по сути , глобализация - это лишь набор техниче­ских средств . . . предоставленных в распоряжение государств и частных поль­зователей, которыми движут с�оекорыстные и нтересы и идеология, а вовсе lie гуманитарные соображения [Хоффман 2002: 84] . Другими словами, гло­бализация подразумевает не политику развития, а создание условий для экс-

..._2!_анси и транснациональных корпораций путем навязывания менее развитым

странам универсальных правил "свободного рынка" (при том что сами стра ны "семерки" сохраняют дискриминационные практики в своей внешне� торговле, особенно в отношении развивающихся стран). Применеине общи стандартов либерализации и дерегулирования при игнорировании огромны� различий в положении отдельных государств для многих из них обернулас тяжелыми последствиями.

Таким образом, есть основания утверждать, что глобальные рыночные сил действуют как фактор возрастания неустойчивости мирового развития. Полити ка неолиберальной глобализации лишь усилила тенденции , идущие вразрез принципом sиstainabl/ity. Если благодаря глобализации, распространению новь технологий и достигается повышение ресурсоэффективности, то оно перекры вается расширением масштабов использования ресурсов, накоплением социал но-политических и экологических проблем [Sachs 2000: 9 ff; Вебер 200 1 ] .

О вызове глобализации как основном препятствии на пути реализации це лей устойчивого развития говорили представители развивающихся стран щ региональных и субрегиональных встречах, Проводившихея в рамках подг товки к конференции " Рио+ 1 0", призванной оценить итоги десятилетия "п еле Рио" и наметить план дальнейших действий . Участники круглого стощ для Европы и Северной Америки признали, что их регионы используют неп мерную долю мировых ресурсов и потому несут особую ответственность за с хранение глобальной нищеты [United Nations. General AssemЬiy ... 200 1 : 4-6]. докладе о результатах выполнения " Повестки-ХХI" за 10 лет после Рио Ген ральный секретарь ООН К.Аннан, констатируя отсутствие существенно� прогресса в данном направлении, сослался на изменение глобальной обета. новки, на процессы глобализации, либерализации торговли и рынков капит ла [United Nations. Economic ... 200 1 : 5-6].

* * *

Возможности ООН, взявшей на себя инициативу по продвижению политИr ки устойчивого развития, оказались существенно ограничены вследствие п зиции западных держав, прежде всего США. Предшественник К.Аннана .. посту Генерального секретаря ООН Б.Бутрос Гали пытался сформулирова для ООН новую программу действий в постконфронтационный период. В eJ1 докладе " Повестка дня для развития" ( 1 994) мировое развитие трактовалосt как сочетание экономического роста с защитой окружающей среды и гара тиями социальной справедливости [Независимая газета 1 0.08. 1 994] . В 1 990i годы по инициативе Бутроса Гали прошла серия всемирных конференций пt таким ключевым проблемам политики мир9вого развития, как права человq ка (Вена, 1 993), природные катастрофы (Иокогама, 1 994), народонаселенif (Каир, 1 994), преодоление нищеты, безработицы и социального распада (KQr пенгаген, 1 995) , положение женщин (Пекин, 1 995) , жилье (Стамбул, 1 996).

Проходившие на высоком политическом уровне дискуссии способствов� лучшему пониманию глобальных вызовов и проблем, формированию глобал нога сознания. Гали не скрывал озабоченности реальным положением ООН ее генерального секретаря, которое он оценивал как "ответственность без сурсов". Он настаивал на необходимости сохранить универсальность и не висимость этой организации. " Генсек не должен действовать из страха пытаясь заслужить благосклонность одного государства или группы гое дарств, он должен противостоять давлению, критицизму и оппозиции, за щая международный характер своей ответственности" [Ghali 1 996: 9 8 ] .

Деятельность Бутроса Гали закончилась тем, что США заблокировали е переизбрание на новый срок. Тем не менее, проблемы мирового развития таются в фокусе внимания ООН, чему в немалой степени способствуют клады о развитии человека, регулярно публикуемые с начала 1 990-х годов n эгидой Программы развития ООН ( ПРООН). При содействии П РООН пуб куются также региональные и (во многих странах) национальные докладЬI развитии человека.

В Декларации тысячелетия, принятой Генеральной ассамблеей ООН в сен­тябре 2000 г. (так наз. Саммит тысячелетия) , мировые лидеры вновь заявили 0 поддержке принципа устойчивого развития, о необходимости изменить в интересах будущего "неустойчивые (unsustainable) модели производства и по­требления", выразили озабоченность препятствиями, с которыми сталкивают­ся развивающиеся страны в деле мобилизации ресурсов для финансирования программ устойчивого развития. Сформулированные в Декларации тысячеле­тия Цели в области развития (Millennium Development Goals) вполне конкрет­ны: к 20 1 5 г. сократить вдвое число людей, чьи доходы составляют менее од­ного доллара в день, а также тех, кто страдает от голода и не имеет доступа к безопасной питьевой воде; обеспечить всем детям возможность получить на­чальное школьное образование и равный доступ ко всем уровням образова­ния; добиться снижения материнской смертности на 3/4 и смертности среди детей до 5 лет на 2/3; остановить распространение С П ИДа, малярии и других опасных болезней; к 2020 г. обеспечить существенное улучшение жизни как минимум 1 00 млн. обитателей трущоб [Декларация тысячелетия 2000]

Однако перечисленные цели весьма далеки от того, что подразумевается под устойчивым развитием, т.е. улучшением качества жизни для всех в условиях биосферной устойчивости. Но даже они для большинства развивающихся стран пока мало достижимы. По оценке экспертов П РООН, при сохранении существующих тенденций 33 страны (26% мирового населения) не достигнут и половины намеченных целей. Почти в 1 30 странах (40% мирового населения) доходы на душу населения растут не настолько быстро, чтобы можно было рас­считывать на снижение бедности вдвое к 20 1 5 г. Более 40 стран (28% мирово­го населения), вероятно, не сумеют уменьшить вдвое число голодающих; а 25 стран (32% мирового населения) - долю людей, не имеющих доступа к безо­пасным источникам питьевой воды. Наконец, условия жизни в 8 1 стране ( свы­ше 60% мирового населения) не позволяют рассчитывать на сокращение дет­ской смертности на 2/3 [Н uman Development Report 2002: 1 7 ffl.

Этот вывод подтверждают и другие исследования, основанные н а экстра­поляции изменений указанных параметров в период 1 990 - 2000 гг. на 20 1 5 г. Оказывается, при существующих тенденциях к указанному сроку может быть реализована только одна из упомянутых целей : расширение доступа к безопас­ной питьевой воде. Но и она остается под вопросом, поскольку ситуация с пресной водой в мире ухудшается. Что касается остальных целей, то темпы из­менений в предшествующее десятилетие отставали от требуемых или даже за­медлялись (детская и материнская смертность, недоедание и т.д.). Не было до­стигнуто сколько-нибудь заметного прогресса и в снижении уровня заболева­емости С П ИДом [Vandemoortele 2002: 1 4- 1 5] .

Не лучше обстоит дело с заявленными целями в сфере экологии. Надежды на вступление в силу Киотского протокола пока не оправдались. Серьезный Удар по ним нанесла администрация Буша-младшего, отозвавшая подпись США под Киотским протоколом. Под давлением США установка на ослабле­ние экологических ограничений была одобрена конференцией ВТО в Доха (Катар, ноябрь 200 1 ). Повестка нового раунда межцународных торговых пере­говоров предусматривает дальнейшее расширение возможностей ВТО препят­�твовать регулированию национальными правительствами деятельности гло-

альных корпораций. Торговые правила ставятся выше международных согла-LUений по защите окружающей среды. v На Всемирном саммите по устойчивому развитию в Иоханнесбурге (2002 г.)

делегация США не допустила вьщвижения более широких целей в области за­Щиты окружающей среды. Как писал в первые дни конференции ведущий aмe-PiiJcaн v v " " " скии деловон еженедельник, корпорации устали от выдумывания" Ор-ганизацией Объединенных Наций новых социальных и экологических про­�амм, которые они считают "обременительными и контрпродуктивными".

УЧший способ помочь развивающемуся миру - это сделать его местом где l<орnорации могут надежно зарабатывать доллары" [Wall Street Jo�rnal

twirp

x.co

m

Вследствие явной или неявной оппозиции со стороны делегации США, п лучившей поддержку ряда развивающихся стран, саммит, по суrи , огранич ся формальным подтверждением ранее заявленных целей и обязательств сфере политики развития. Консенсус в отношении главных направлений реализации в предстоящие годы , достигнутый в ходе упорного закулисно торга, зафиксирован в самых общих выражениях. Ключевое с точки зрен сохранения биосферной устойчивости положение об изменении "неустойч вых" (расточительных, антиэкологичных) способов производства и потребл ния свелось к набору благих пожеланий.

Скудость результатов саммита (оцениваемых многими как шаг назад сравнению с Рио) особенно очевидна на фоне содержательных идей и предЛ жений, представленных на его рассмотрение многими известными исследо тельскими центрами и общественными организациями. В специальном заявл нии Римского клуба подчеркивалась " неотложная и драматическая необхо масть" повышения эффективности ресурсов, перехода на возобновляемые и точники энергии, переориентации технологического, экономического и со альнога развития на благо всего человечества [Statement 2002]* . Международи группа ученых, работающих под эгидой Фонда им. Г. Бёлля , подготовила к са миту набор рекоменда!.J.ИЙ, основанных на принцилах экологической устойч вости и равноправия [Иоханнесбургский меморандум 2002] . Исследовательс центр " International Forum on Globalization" (США) представил доклад, суть к торого выражена в следующих словах: "Экологическая и социальная устойч вость не могут быть достигнуты в условиях, когда правительства, бюрократии глобальные экономические силы совместно реализуют глобальную карпарати ную модель развития, - экономическая глобальная устойчивость и экономич екая глобализация прямо противоречат друг другу" [Alternatives 2002] .

* * * Социальные и экологические задачи , подразумеваемые концепцией уста

чивого развития, осуществимы. И определенные шаги в данном направлен уже сделаны. Имеются международные соглашения, например - об огран чении выбросов парниковых газов, о сохранении биологического разнообр зия, рыбных запасов, о борьбе с опустыниванием и др. Есть национальная п литика защиты окружающей среды, которая в некоторых странах (наприме скандинавских) проводится довольно эффективно. Более чем в 80 странах разованы Национальные советы по устойчивому развитию. Свыше 6000 го дав и населенных пунктов во всем мире создали свои собственные местн " П XXI" б ' овестки- , что ы руководствоваться ими в долгосрочном планираванн [Фактологический бюллетень б.г. ] . Кое-что делается по инициативе неправ тельственных организаций и отдельных корпораций. Отсутствие более вес мых результатов объясняется прежде всего недостатком политической воли Приверженнасти указанным целям.

Дилемма, которая все более остро встает перед политикой и политикамЩ заключается в следующем: должен ли рынок целиком определять развитие об1 щества, диктовать выбор экономических и технологических приоритетов, no1 требительских стандартов, образа жизни , или же общество посредством дем кратических институтов управления должно определять границы эксnансии правила функционирования рынка?

Симптоматичен доклад Всемирного банка, посвященный теме " Устойчив развитие в динамич ном мире" [World Development Repoгt 2002] . Впервые экс перты этой влиятельной международной организации ставят под сомнение ба зовый принцип неолиберальной доктрины - веру в волшебную магию рыноч ной саморегуляции. Фактически дистанцируясь от неоклассической экономи

• К слову, американская делегация при поддержке Саудовской Аравии и других стран ОПЕК за блокировала предложение представителей ЕС и Бразилии к 20 10 г. поднять долю возобновляс мых источников в мировом производстве энергии до 10- 1 5%.

ческой теори�и, они допускают возможность иной экономической концепции,

соединяюшеи экологию, социальную справедливость и долгосрочные пер­спективы с экономической эффективностью. П одчеркивается необходимость совершенствования существующих и создания дополнительных институтов, способных генерировать экологические и социальные активы (assets) , которые не обеспечивает стихийный рынок. При этом отмечается, что сформулирован­ные в Декларации тысячелетия Цели в области развития сохранят актуаль­ность и после 20 1 5 г . , а потому должны быть расш ирены и переорие�тирова­ны на полную ликвидацию нищеты и переход к экологически устоичивому

азвитию к середине XXI в. р Альтернативная модель м ирового экономического развития предполагает значительное перераспределение ресурсов. Затраты на осуществление мер, предусмотренных " Повесткой-ХХI" , оценивались в размере 56 1 ,5 млрд. долл. в год на период с 1 993 по 2000 г. По подсчетам экспертов ООН, реализация упомянутых выше Целей в области развития потребует порядка 96- 1 1 6 млрд. долл. в год [ Human Development Repoгt 2002: 30] . Подтвержден ное промыш­ленно развитыми странами в Рио обязательство вьщелять на цели развития не менее 0,7% В Н П могло бы дать порядка 1 80 млрд. долл. в год, но оно так и не было выполнено. Вьщеляемая этими странами официальная помощь раз­вивающимся странам в 1 990-е годы постоянно сокращалась: в 2000 г. она со­ставила 0,22% В Н П [ Human Development Repoгt 2002: 30, 202 ] . П ричем С ША (которые выкачивают капиталы и энергоресурсы из экономик остального ми­ра) вьщеляли в последние годы в качестве официальной помощи развиваю­щимся странам всего О, 1 % своего В Н П .

В то же время США ассигнуют сотни миллиардов долларов на военные це­ли. Общая "смета" иракской войны, включая расходы на ликвидацию ее гу­манитарных и экологических последствий и восстановительные работы, оце­нивается аналитиками в 500-700 млрд. долл. Если бы направить эти средства на преодоление нищеты в м ире и оздоровление экологической обстановки, мировое сообщество значительно продвинулось бы в решении данных про­блем уже в ближайшие годы. Однако правящие круги С ША отдают предпо­чтение силовой политике. При этом общемировая перспектива истощения природных ресурсов и ухудшения состояния окружающей среды рассматрива­ется ими исключительно с точки зрения безопасности Америки. Об этом до­статочно откровенно говорится в одобренной еще прошлой администрацией официальной "Стратегии национальной безопасности США для нового сто­летия" . Включив природные ресурсы "других стран" и чистую окружающую среду в число своих жизненно важных национальных интересов, Соединен­ные Штаты считают себя вправе предпринять все, что потребуется для защи­ты этих интересов, в т.ч. при необходимости "решительно и в одностороннем порядке" применить свою военную мощь [А Natonal Security Strategy 1 998 ] .

* * * Достижение целей устойчивого развития требует концентрированных сов­

местных усилий правительств, бизнеса и организаций гражданского общества. По существу, необходимо что-то вроде глобального общественного договора, т.е. соглашения о взаимных ожиданиях и обязательствах всех сторон, от кото­рых зависит решение наиболее насущных проблем мирового развития. В 1 999 г. К.Аннан вьщвинул идею Глобального договора (Giobal Compact) как механиз­ма сотрудничества ООН с частным бизнесом в решении проблем развития. На Всемирном экономическом форуме в Давосе он призвал лидеров мирового бизнеса к сотрудничеству с ООН в сфере соблюдения прав человека, норм трудовых отношений и охраны окружающей среды

По данным на 23 июля 2003 г. , участниками договора стали 1 2 1 3 компаний . Около 500 из них представляют развивающиеся страны или страны с переход­ной экономикой, на долю же промышленно развитых стран приходится не­Многим более 700 компаний (из них 68 американских) , причем не самых круп-

ных. Транснациональные корпорации , прежде всего американские, явно li спешат присоединиться к Глобальному договору. Причина очевидна: крупне шие ТНК сами являются движущими силами тех процессов глобализации к торые становятся на пути устойчивого развития.

' Вместе с тем руководители многих корпораций, по-видимому, хотели б поддержать эту инициативу, поскольку корпорации являются не только суб ектами , но и объектами процессов глобализации и заинтересованы в созд нии более стабильных и благоприятных для их деловой активности социал ных и международных условий. Как поясняется в официальном тексте Дог вора, руководители присоединившихся к нему компаний пришли к выво " б что гло ализация, которую всего лишь несколько лет назад многие счит закономерной и неизбежной тенденцией экономического развития, на само деле отличается хрупкостью и неопределенностью перспектив. Растущая о боченность последствиями г�обализации для развивающихся стран , будь концентрация экономическом власти, неравенство в распределении доход или нарушение традицио�нных ценностей и уклада жизни , свидетельствует том, что в существуюшеи форме сам процесс глобализации не является у тойчивым " [The Global Compact 2000: 3] . Дальнейшую разработку идея договора получила в Докладе о развитии ч ловека за 2003 г . , где сформулирован Проект Договора наций о целях разв тия. П о мнению его инициаторов, такой акт мог бы стать новым шагом на ти к установлению партнерских отношений между развитым и и развивающ мися странами. П ока это предложение выглядит довольно утопичным, но о намечает разумную и реальную политическую альтернативу. Согласно закл чению авторов Доклада, Цели развития достижимы при условии проведен политики, исходящей из трех посылок: - большинство бедных стран сталкивается с серьезными структурны проблемами ; часто они страдают от нищеты не по своей вине, а по независ мым от них причи нам: невыгодное положение в системе мировой торговли ографическая изолированность, скудость ресурсов, демографическое давле� - богатые страны должны выделять гораздо более значительные финанс вые средс;ва на цели развития, а бедные могут претендовать на расширен донорекои помощи и доступа на рынки. Со своей стороны, доноры впр требовать от бедных стран повышения эффективности управления и усилен ответственности за использование дополнительной помощи · - каждой стране нужно проводить в жизнь такую страте�ию развития, к торая согласуется с ее конкретными потребностями. Бедным странам необх димо предоставить тактическую свободу в их взаимоотношениях с донора и право самостоятельно определять свои стратегии [Доклад 2003: 1 5 и ел.] .

* * *

Процессы глобализации нельзя ни отменить, ни остановить, но их мо корректирова�ь, изменяя соответствующим образом политику. Как удачно метил бывшин министр иностранных дел Франции Ю.Ведрин, " извращаю пос_:тедствия либеральной глобализации" делают необходимым асимметр ныи подход в пользу развивающихся стран [Новая газета 1 1 - 1 3.02.2002] . О лани и исправить присущие неолиберальной глобализации перекосы заяВЛЯ даже руководство М ВФ. Так, директор-распорядитель Фонда Х.Кёлер призН необходимость " направлять и формировать" процесс глобализации , чтобы дачу от нее получали народы всего м ира, особенно бедные [Koehler 2002] . метим, что в 2002 г . по инициативе М ОТ бьmа создана Международная � миссия по социальному измерению глобализации. Эта представительная ор низация призвана содействовать выработке м ировым сообществом более 11 ластной политики, которая вела бы к сокращению н ищеты, увеличению за тости , интеграции экономических, социальных и экологических целей п дав�ая глобализации более инклюзивный характер, приемлемы й и спра�е выи для всех стран и групп населения.

вый для всех стран и групп населения. Процессы глобальной интеграции все более настоятельно диктуют необхо­

димость управляемого (точнее - направляемого) мирового развития. Однако функции глобального управления стремятся присвоить себе �равоконсерва­тивные круги американского истеблишмента, увлеченные идееи создания гло­бальной империи. Обращение к приемам имперской политики оправдывают тем , что США несут народам свободу и демократию. Но можно ли считать это политикой мирового развития? Рост антиамериканских настроений в мире и массовые выступления против силовых действий Вашингтона свидетельству­ют 0 том, что люди в большинстве своем против диктата, от кого бы он ни исходил и какими бы высокими целям и ни мотивировался.

Вебер А. Б. 200 1 . Глобализация и устойчивое развитие - проблемное поле и возможные сценари и . - Материалы постоянно действующего междисциплинарного семинара Клуба уче­ных "Глобальный мир ". Вып. 1 1 . М .

Декларация тысячелетия Организации Объединенных Наций. 2000. (http://www.un.org/russ-ian/document/summitdec1 .htm). v

Доклад о развитии человека за 2003 год. 2003. Нью- И орк, Оксфорд. Иоханнесбургский м еморандум. Справедливость в хрупком мире. 2002. -Меморандум к

Всемирному саммиту по устойчивому развитию. М . Независимая газета. 1 994. Новая газета. 2002. Факталогический бюллетень: прогресс, достигнутый после Саммита по проблемам Земли. -б.г.

(http:/ ;www.unic.nl/news/ 1 2.htm1). Хоффман С. 2003. Столкнове н ие глобал изаций. - Россия в глобальной политике, N2 1 . А Natioпal Secиrity Strategy For а New Сепtиrу. 1 998. October. Washington. Alternatives to Есопотiс G/oba/izatioп: а Better Wor/d is PossiЬ/e. 2002. San Francisco. Ghali В . В . 1 996. Global Leadership after the Cold War. - Foreigп Affairs, March/April. Нитап Developтeпt Report. 2002. N .Y., Oxford. Koehler Н . 2002. lпvestiпg iп Better G/oba/izatioп. (www.imf.org/external/np/speeches/2002). Sachs W. 2000. Globa/izatioп апd Sиstaiпabl/ity. Berlin. Stateтeпt of the С/иЬ of Rоте to the World Sиттit оп SиstaiпaЬ/e Deve/opтeпt. 2002.

(ww\v.clиbofroтe.org). Uпited Natioпs. Есопотiс апd Social Соипсi/. !тр/етепtiпg Ageпda 21. 200 1 . Report of the

Secretary-General, 1 9. 1 2 . Uпited Natiпs. Geпeral АssетЬ!у. Progress iп Preparatory Activities for the World Sиттit оп

SиstaiпaЬ!e Developтeпt. 200 1 . Report of the Secretary-General, 1 4.09. Stiglitz J. 2002. Globalizatioп апd its Discoпtents. N .У. , L. The G/obal Сотрасt. 2000. (www.unglobalcompact.org). Yandemoortele J. 2002. Are the MDG 's FeasiЬ/e ? N .Y. Wa/1 Street Joиrnal. 2002.

W �orld Deve/opтeпt Report 2003 (Overview): SиstaiпaЬ/e Developтeпt iп а Dупатiс World. 2002. ashmgton, D.C.

ПOJI/C 5 2003

twirp

x.co

m

� � ИНТЕРНЕТ-ПРОСТРАНСТВО: � СОСТОЯНИЕ ПРЕМОДЕРНА?

Д.Н. Песков

Технологические революции второй половины ХХ в . , стремительно cмeнsut друт друта, достигли стадии экспоненциального роста. Очевидно, что за м но. гочисленными новшествами в технологиях неминуемо последуют не менее: масштабные социальные изменения. Новые способы коммуни кации , равно применимые в бизнесе, политике, науке, повседневном общении и индустрич развлечений, создают условия для возникновения принципиально иных фор1.1 общественных отношений. Они уже существуют на уровне И нтернета и неиз­бежно затронут все стороны жизни.

Не вызывает сомнений, что сегодня мы наблюдаем зарождение будущего общества. П оявление И нтернета, как считают некоторые лингвисты , равно­значно изобретению речи и письма [см . , напр. Crystal 200 1 ] , а быть может ­и конструированию П рироды-2*. Со времени его внедрения в повседневнУJОi жизнь прошло менее десяти лет, а кардинальные сдвиги в его структуре, по­вышающие эффективность и скорость коммуникации, происходят быстрее, чем могут осмыслить аналитики.

Мы исходи м из того, что в рамках интернет-дискурса теоретический ана­лиз невозможен в принципе**. И нтернет "революционирует" сли шком быстро, вызывая постоянные смены понятийного аппарата. К счастью, инертность по­литических перемен в традиционных структурах значительно выше. Поэтому, будучи не в состоянии анализировать интернет-процессы в реальном масштабе времени, мы вполне способны отслеживать изменения в "обществе офлайна ", в зоне взаимной адаптации Интернета и общества***. Для характеристики И нтернета не подходят привычные средства отбора и обработки м атериала, даже мультимедийные и дистанционные. Он нуждается в собственных мето­дах и методиках, своем особом дискурсе, требует абсолютной включенности ис­следователя в процесс познания новой реальности, "непосредственного" опы­та, общения "один на один" .

И нтернет - феномен сложный, у него множество граней, м ножество ас­пектов. В расширительном смысле его можно толковать как совокупность се­тевых отношений, социальных институтов, технологий и технических средств, связанных внутри себя и друг с друтом с помощью компьютерна опосредован­ных линий и характеризуемых единым временем и пространством. И ными словами, И нтернет охватывает не только виртуальную социальную действи­тельность, но и часть обыденной. Когда тот или иной общественный или по­литический и нститут задействует сетевой принцип ком муникации на основе технологий, включающих его, этот институт, в общемировое пространство с едиными законами времени и места, и сетевое существование делается для не-

ПЕСКОВ Дмитрий Николаевич, директор Центра интернет-политики МГИМО(У) М ИД РФ. • Такой подход, разумеется, предполагает расширительное толкование И нтернета: представляя со­бой новое обшество, последний должен включать в себя аналоги всех сторон жизни человека. В И нтернете первого поколения присутствуют сетевые возможиости для передачи 'fувств, есть сред­ства для работы, развлечений и даже для реализации (пусть в нетрадиционных формах) сексуаль­ных потребностей . При этом налицо сильная тенденция к смешению сфер онлайна и офлайна. •• В частности, это относится к теоретическому анализу философии интернет-коммуникации: за тридцать лет эры И нтернета эта коммуникация сменила не только десяток форм, но и несколь­ко сушностей . * * * Можио, например, исследовать приспособление традиционных политических институтов к вызовам И нтернета, влияние информационных технологи й на скорость демократических транзи­тов и т.п.

го органичным, он становится элементом интернет-пространства. Сегодня все орган изаци и так или и�наче используют сетевые методы работы, ибо без спо­собности к постояннои модернизации, в каком-то смысле - к мутагенности нельзя добиться устойчивости в новом мире* .

Один из вопросов, на который нам необходимо найти ответ, касается теле­ологии И нтернета. И сследуя процессы внутри, вакрут и по поводу Сети , мы должны знать, существует ли направленность развития такой открытой и сверхсложной системы, как И нтернет. Ведь определение вектора развития со­здает сферу вероятностного прогнозирования, т.е . , по сути, делает возможным появление науки об Интернете.

На сегодняшний день, в т.ч. вследствие "антитеоретич ности" И нтернета, такой науки нет. При описани и интернет-процессов исследователи чаще всего прибегают к аналогиям и метафорам; отсутствует и адекватный лексический аппарат**. П о мере увеличения удельного веса естествен нонаучных парадигм в гуманитарн ых науках усилилось влияние позитивизма, туда возвращаются по­нятия "эксперимент" и "социальное конструирование", которые используют-ся для проверки различных гипотез. Социология, например, вполне успешно отслеживает динамику роста пользователей И нтернета и их политические предпочтения. П оявляется специфический жанр - исследования истории Се-ти. Друтое дело, насколько все это - предмет науки об Интернете. Какие тер­мины пригодны для анализа политической жизни в Интернете? Можно ли ее описывать, опираясь на алмондовскую модель политической системы [Алмонд и др. 2002]? Есть ли там "эффект толпы"? Существует ли политическая куль-тура по Г.Алмонду и С. Вербе [см. Almond, Verba 1963] ? Что от понимания гражданственности присутствует в термине "netizen"? Как изменяется в И нтер-нете трактовка власти и знания? Действительно ли И нтернет знаменует собой начало нового этапа модернизации? Наконец, где проходят границы понятия " И нтернет"? Фактически гуманитарная наука закрывает глаза на эти проблемы 47 или выбирает адаптивные аналоговые пути псевдопознания нового явления.

Очерчивая границы науки об И нтернете, следует обратить внимание на ключевое, на наш взгляд, противоречие между методологией политической науки, описывающей социальные изменен ия, связанные с появлением новых технологий, и дискурсом интернет-науки. Современная политическая наука признает любое изменение, во-первых, действительным, во-вторых, значи­мым для анализа и, в-третьих, поддающимся экстраполяции и использованию для прогноза. Она воспринимает Интернет как некое новое телевидение, как дополнительный фактор коммуникации в рамках существующих институтов. Такая ситуация характерна для мировой науки в целом , что позволяет, напри­мер, анализировать роль веб-сайтов в электоральном процессе или феномен анонимности в политической борьбе и, самое важное, на этом основании кон­струировать модели информационного общества. Так, скажем, описание бю­рократии будущего сетевого общества в проекте Дж. Найя "Visions" [ Kamarck, Nye 1 999] строится на модифицированной концепции бюрократии М . Вебера в ситуации двустороннего общественно-государственного контроля и возрос­шей скорости коммуникации. Все это имеет отдаленное отношение к харак­теристике мира Интернета и общественных экспертных сетей: 80% бюрокра-

• Развитие интернет-пространства предполагает увеличение и подконтрольность связей всех уровней , конвергенцию, приводящую к "схлопыванию" виртуального и реального миров, когда какое-то непроизвольное или произвольное действие, например, неуничтожимый вирус, может nривести к уничтожению человечества. •• Очевидно, что для анализа интернет-процессов нужны принципиально иной терминологиче­ский строй и, в более широком смысле, особый научный язык. Возможно, что такой язык по­явится вслед за распространением и становлением обыденного языка И нтернета, который сего­дня рождается из заимствований, жаргонизмов и технических терминов, приобретающих новые значения. Однако эти конструкты предназначены для облегчения и ускорения коммуникации , а не для адекватного описания соответствующих процессов.

тии среднего и низшего звена, в т.ч. в сфере социального управления, там за меняются компьютерными агентами. Уже существует немало примеров рабо ты таких агентов, в частности при создании так наз. электронных прав11 тельств ( e-governments).

Для политической науки, привыкшей иметь дело с "фактами" , Интерне уже состоялся, и его можно анализировать. Между тем Интернет по самой св ей сути является средой , в которой единственный постоянный фактор - изме нения, в т.ч. технологические и политические. В этих условиях предметом ю1 тернет-науки, или политической науки с интернет-качеством, должен быть н анализ состоявшихся изменений, а прогноз, исследование вариантов развит при использовании либо неиспользовании тех или иных технологий : информа uионных, биологических, социальных. Мир подошел к черте, когда общест вынуждено принимать сложные решения относительно применения технол гий, идет ли речь о проблемах идентификации личности (технологии соuиал ные + информационные) или о клонировании и генетически измененных про дуктах (социальные и биологические технологии). Политическая наука оказы вается беспомощной на этом поле: у нее нет ни адекватной методологии, н механизмов выработки таковой. Гипотетическая наука об Интернете механи мы и методологию решения подобных проблем в своем арсенале уже име она знает, что технология и есть общество, и оно не равно системе институто

Одной из причин такого положения, как представляется, стала пролонгац научной традиции изучения так наз. информационного (постиндустриального общества. Здесь необходимо сделать некоторое отступление. В конце 1 960-х г дов ХХ в. произошли три события, которые во многом предопределили дал нейшее развитие. Они касались социальной, технологической и научной сфер Студенческие революции 1 968 г. во Франции ознаменовали наступление эпо социального постмодерна. Скандальные лозунги парижских улиц через 1 0-1 лет прижились в западном обществе, добавив ему такие черты, как толерант ность, ироничность, сексуальность, цинизм , всеобщее смешение жанров и си муляция действительности. Не менее значимыми, хотя и менее заметными, бы ли изменения в науке и технологии. В 1 969 г. в США появился прообраз ны нешнего И нтернета - военная сеть ARPANET, призванная сохранить инфо маиионную инфраструктуру США в случае нанесения Советским Союзом яде нога удара и облегчить взаимодействие ученых из различных географически центров**. Третьим событием было введение профессором Токийского техно­логического института Ю.Хаяши в научный оборот понятия "информаuионн общество" [http:/ /www.stat.go.jp/english/iaos/paper/maraguerra.pdf] ***. Результа том первых двух событий стало усиление тенденций, которые привели к торже­ству идеалов постмодернизма и созданию глобальной информационной сети. Однако изучение Проблематики "информационного общества" с каждым годом все более отдалялось от этих явлений.

Парадоксально, но понятия "информационное общество" и "общество на основе Интернета" противоречат друг другу****. И действительно, хотя боль· шинство теоретиков информационного общества (Д. Белл, А.Турен, Э.Тоффлер, Ф.Махлуп, И .Масуда, П .Дракер, М . Маклюэн , З. Бжезинский) относили себя к футурологам , мало что из их прогнозов нашло воплощение в реальности. Если отвлечься от мелких совпадений и удачных факталогических предсказаний И перейти на уровень концепций, то они не выдерживают никакой критики с точ­ки зрения сегодняшнего дня, причем это в равной мере относится к онлайнУ

• В И нтернете существует особая парадигма решения проблем - там главенствуют принципы: "любая проблема может быть решена технологически" и "пишите программы, а не законы ". •• Вопреки общепринятому мнению, научная координация исследовательских центров была не менее важной причиной появления ARPAN ET, нежели военная необходимость. ••• В 1 969 г. Агентство экономического планирования (Economic Planning Agency) опубликовало доклад "Японское и нформационное общество: темы и подходы" [Japan's lnformation Society 1 969]. •••• Подробный анализ данного противоречия см. Иванов 2002.

(т.е. Интернету) и офлайну. Вспомним основные идеи теоретиков информаци­tiНОГО общества: наука как определяющий фактор развития; программируе­

�ость социальных процессов и институтов; вытеснение промышленных корпо­аuий и увеличение роли университетов как центров создания, переработки и

Р акопления знания. Однако современный мир основывается не на знании, а на �оммуникаuии и интерпретации*. Корпорации не только не уступили место ниверситетам, но и усилили свое влияние. Общество не равнозначно системе �нститутов. В мире онлайна и офлайна появились зоны , свободные от контро-я институтов, а И нтернет до сих пор (хотя, возможно, так будет не всегда) л б u u

представляет со ои пространство внеинституциональных коммуникации .

На Западе проблематика информационного общества постепенно забывает­ся, ее сменяет парадигма "общества сетевого" , а�ент переносится с 5одержа-ния на коммуникацию. Что же касается россииских исследователеи, то они

" б " просто включают законы самоорганизации в сетевом о ществе в теорию "информационного общества" , хотя это по сути противостоящие друг другу концепции. Подавляющее большинство отечественных политологических ра­бот посвященных Интернету и информационным технологиям, сводится к ре­феративному обзору западных публикаций доинтернетовской эпохи или об­щим безусловно правильным словам о возрастании роли информационно­ком�уникативных технологий в политике (экономике, культуре, управлении . . . ) [см. перечень публикаций на сайте www. isn.ru] . Из западных апологетов "сете­вого общества" у нас наиболее известен М. Кастельс, провозгласивший в сво­ей последней работе, что "Сеть и есть послание" ("Net is the message") [Castells 2002] . Современность (межвременность) требует других механизмов изучения. Их не может предоставить ни научная традиция изучения " информационного об­щества", ни институuионально ориентированная западная политическая наука, но парадоксальным образом дает концепция постмодернизма.

Идеалы свободы и прогресса, универсальности и линейности, чести и зна- 49 ния сменяются в эпоху постмодерна плюрализмом и толерантностью, измен­чивостью и контекстуальностью, иронией и цинизмом , симуляцией и смеше­нием**. Однако все эти понятия применяются для описания скорее социо-

" " " модер культурных процессов, разграничивая постиндустриальное и пост -ное" , относя последнее к феномену культуры , а первое - к обществу. Отчас­ти это объясняется тем , что информационные технологи и " постиндустриаль­ного" неотделимы от науки и техники , т.е. от рацио, а постмодерн утвержда­ет господство иррационального или, по крайней мере, ограниченность раци­онального человеческого выбора. Но, как отмечает российский исследователь постмодерна и информационных технологий В. Емелин, "существуют ли ре­альные основания для того, чтобы считать постмодернизм антисц�ентизмом? Если постмодернизм отвергает глобальные проекты переустроиства мира средствами разума или метарассказы , тотализирующие социальную реаль­ность, то это еще не значит, что он выступает вообще против развития науч­ных технологий. Да и возможно ли говорить о современном обществе, рассма­тривая его вне технологического контекста: уже сам факт, что данный текст набран на клавиатуре переанального компьютера и опубликован в Интернете, а не напечатан на пишущей машинке и издан в бумажном журнале, говорит сам за себя. Влияние новейших электронных технологи й на жизнь общества и отдельного человека столь велико, что попытка абстрагироваться от них при Рассмотрении любой области реальности конца ХХ в . , едва ли выглядит ра­зумной. Постмодернизм признает технологический характер современности и

• Информация, как подчеркивает Д. И ванов, - не всегда знание, но всегда коммуникация, media [ h ttp://www.soc . pu. ru:8 1 О 1 /puЬlications/pts/divanov. h tml]. •• Наилучшим доказательством наступления эпохи постмодерна как эпохи плюрализма, множе­СТвенности и т.д. является неспособиость научного сообщества прийти к сколько-нибудь едино­му мнению относительно значения термина "постмодерн".

twirp

x.co

m

стремится осмыслить и воплотить ег� в своих категориях. Е�ли обрат�ться

классической работе Ж.-Ф. Лиотар� Состояние постмод�рна , то в неи вхо

дение общества в постсовременныи период французекии философ связь�ва

с процессами всеохватывающей информатизации , которые стали однои

н изменения статуса знания и возникновения специфического постм ��;�� стекого видения мира" [ http:/ jemeline.narod.ru/postindustria1. htm]_:

Постмодернизм - единственное из политико-философских течении, ко

ое вполне адекватно описывает как современную политическую реальное

iак и политическую виртуальность Интернета. Он актуален для анализа п

происходящих внутри Сети. Речь прежде всего идет о концептах р цессов, (Ж Б

v ) (Р Б зомы (Ф.Гваттари) , смешения и симулякра . одрииар , спектакля . арт

паратемы (М.Фуко) и интертекстуальности (Ю.Кристева) .

Для Интернета характерна парадоксальная ситуация, которую Ж.Бодрий

назвал "прецессией симулякров": "Территория больше не предшествует карте

не переживает ее. Отныне сама карта предшествует территории - прецесс

симулякров, - именно она порождает территорию" [Бодрийяр 2000] . Если

или иной участок Сети не описан, его не существует. При картографиравам

Интернета не работают географические приемы: там измеряется расстоян

между "идеями" , "понятиями" - и их симулякрами. Для пользователя

важно, где физически расположена информация или область _,интеракции

важно сколько "кликов" нужно сделать внутри семантическои иерархии д ступа 'к цели. Условно говоря , в цепочке "сосиска - свинья - щетина

кисть - маньеризм - идея - Платон" шесть "кликов" , и это не единстве

но возможный маршрут. Будучи помещена в Интернет, запись такого мар

рута вызывается единичным запросом в поисковой системе: "от сосиски

Платона" . Путь проложе н, тропинка протоптан,�. Работает конце�т Делеза

Гваттари - номадология "Тысячи поверхностей [ De1euze, Guattan 1 987] . П пулярные запросы найти легче - тропинки превращаются в своеоvбр�зн

тракты, по которым курсируют миллионы путников - пользователеи. Пл то нова метрика" , живо обсуждавшаяся французскими постмодернистами,

ретает свое виртуальное воплощение. С помощью специальных поисков

программ Goog1e Labs можно проследить появление любой идеи, ее генез

развитие , присоединение сторонников, действия противников, связь с др

ми идеями, идеологиями , концептами и воплощениями . Вся семантика

го процесса просчитывается количестве�но и оценивается качествен

[http:/ ;www .1angreiter.com/space/goog1e-set -v1sta] . Виртуальность Интернета описывается также с помощью концептов риз

- заимствованного из ботаники "понятия корневой системы, лишеннон це

рального стержневого корня и состоящей из множества хаотически перепл

ющихся периодически отмирающих и регенерирующих, непредсказуемЫХ

своем р�звитии побегов" [http://emeline.narod.ru/rhizome.htm] и интертекс Шiьности - "общего свойства текстов, выражающегося в наличии между н связей благодаря которым тексты (или их части) могут многими разнообраз

ми сп�собами явно или неявно ссылаться друг на друга" [http:/ ;www. gosvet.ru/artic1es/77 1 10077071 1 007707а 1 .htm] . Интернет мо_?КНО назвать вели

интертекстом эпохи постмодерна, постмодернизм - идеиным предшестве

ком Интернета. Какие бы признаки интертекстуальности мы ни взяли - ц

ность, децентрированность, безграничность, деперсонализация ав!ора, -

они присуши текстовым нарративам Сети. Очевидно, что цитатныи подход

ложен в основу языка html - ссылки есть не что иное, как указатели на с__м ные тексты , высказывания, источники и т.п. , одним словом - �итаты �. т

:Н иной ипостаси. В Интернете следуюшего поколения, так наз. умном

нете на основе языка xml с встроенными в него семантическими связями,

коны постмодерна станут еще более действенными, так как его разработка

факта находится под прямым кульrурным влиянием д�конструкции языка И тологий [http:/ ;www .scientificamencan.com/200 1 /050 l lssue/050 1 bemers-1ee.h http://www.aquameta.com/-eric/writings/semantic-web.html] .

--Еше раз подчеркнем - постмодернизм дает нам в руки работающие меха-низМЫ анШiиза новой действительности. Вместе с тем вопрос ее определения

остается открытым.

Развитие интернет-технологий сопровождается распространением и других етевых форм организации человеческой деятельности . Такое "ползучее раз­с

астание" сетей угрожает традиционному пониманию политики как совокуп­�ости отношений по поводу власти..: Власть вписывается в культурные коды, с nомощью которых люди взаимодеиствуют на новом информационном поле. Решения также принимаются посредством кодов, что приводит к разрыву с nолитической логикой традиционных институтов. Интенция парадоксальна -чтобы обеспечить свое существование, институты должны перестать быть со-бой, утратить свою статусную природу. _

в 1 990-е годы большинство государств видели в международных сетевых ор­ганизациях угрозу национальной безопасности и пытались в ряде случаев ис­пользовать против них силовые методы. Попытки оказались безуспешными. Все крупные социальные организации, возникшие с середины 1 990-х годов nредставляют собой сети, построенные на базе Интернета. Эти организации: структурированные вокруг культурных ценностей, постепенно занимают нишу традиционных политических институтов, таких как партии, профсоюзы и фор­мальные структуры гражданского общества. Подобным социальным движени­ям, как отмечает М .Кастельс, присуше стремление к глобальному действию, что позволяет им эффективно выступать и на локальном уровне [Castells 2002]* .

Интернет способен оказывать прямо противоположное влияние на полити­ческий процесс: он может использоваться как для активизации участия граж­дан в политике, так и для установления тотального контроля над ними со сто­роны государства. Три главные тенденции , характеризующие развитие Интер­нета в начале XXI в. - удешевление доступа к Сети, создание глобальной ин­формационной среды и достижения в сфере безопасности, позволяющие кон­тролировать все действия в Сети, - делают возможным практически любое социальное конструирование. На основе интернет-технологий можно выстро­ить как полностью анархическое общество, так и абсолютно тоталитарное (ти­па описанного Дж.Оруэллом в романе " 1984") .

В пространстве Интернета появляются и принципиально новые факторы, влияющие на мировую политику и положение государств в мире. Речь идет о хакерских объединениях, виртуальных общественных и квазигосударственных образованиях, компьютерных агентах, вирусах и игровых вселенных. Пока их роль незначительна, но она постоянно возрастает, и мы можем прогнозиро­вать возникновение неизвестных ранее областей политического.

Хакерекие сообщества уже играют заметную роль в мировой политике - от �ст� в информационных войнах во время отдельных конфликтов (США -

!аи, Палестина - Израиль, США - Ирак и т.д.) до антиглобалистских ак­фии (кража и распространение секретной информации во время Давосекого п 0РуМа) и разработки специальных программных продуктов, позволяющих г�ль�ователю Интернета обходить любой государственный контроль (пирин­об

выи клиент Peek-A-Booty). В И нтернете существует множество виртуальных (�

ований - от интернет-партий (www . intemetparty.org) до псевдогосударств (

.sealandgov.com) и своеобразных отражений реальных государств п� .respuЬlika.ru В.Третьякова). Компьютерные агенты получат широкое рас­ле�

транение, когда появится И нтернет с элементами искусственного интел­liЬI V а. Типичный пример такого агента - компьютерный бот (робот) , создан

­Фа и дЛЯ выполнения конкретных задач (например, распространения (дез)ин-РМации, блокирования сайтов, и т.д. ) . С ростом числа компьютерных аген-

-• в �--------------------�-----------------------------------:��celi l<ачестве примеров таких организаций можно сослаться на сеть подцержки сапатистскоrо дви-11 с Ия в Мексике, ставшую одним из компонентов современного антиглобалистскоrо движения, еть Фалуньrунь - китайскую религиозную организацию, преследующую политические цели.

тов тесно связана эволюция вирусов. По прогнозам, к 20 1 2 г. каждое втор электронное сообщение окажется зараженным. Вирусы будут способны н контролируемо размножаться, мутировать, вплоть до выстраивания отноw ний подчинения и образования сообществ. В определенный момент они м гут вынудить отказаться от нынешней модели развития И нтернета и перей к иной архитектуре Сети с преимуwественно вертикальной иерархией .

Еще одной областью политического в И нтернете могут стать онлайнов игровые миры, где стирается грань между реальностью и виртуальность Предметы в таких мирах покупаются и продаются за реальные �еньги, т можно заработать, преступления оцениваются в соответств

vии с деиствующ

в стране законодательством. Уже сегодня экономика онлаиновых миров ра на десяткам миллиардов долларов - это самая быстрорастуwая экономика мире; три года назад ее просто не существовало. Игровые миры являют мощным средством социального конструирован ия, в т.ч. формирования иде тичности "netizen" - гражданина Интернета; по силе воздействия они прев ходят книги , радио и телевидение. Прообразы таких миров, созданные корп рацией Sony (www . everquest.com) , применяются, например, для продвижен бренда внутри сообщества. И гры нового поколения используют точные ге графические карты всего земного шара, позволяя смоделировать глобальн политические ситуации и, в более широком смысле, глобальную эволюц виртуальных политических структур, создаваемых игроками. В подобного да экспериментах число игроков уже не ограничено, теоретически в них м жет принять участие каждый житель Земли, образовав, таким образом, гл бальную альтернативную действительность.

В начале 1 990-х годов появился еще один вектор общественного развит - интернет-гонка (intemet race). В большинстве стран приняты и исполня ся программы перехода к некоему обществу-штрих, по традиции именуемо обычно информационным*. Результатом становится создание так наз. "эле тронных правительств" (e-govemments)**. Движущими силами перехода к ществу-штрих выступают не только государства, но и сами интернет-пол ватели, " netizen".

В XXI в. подавляющее большинство стран реагируют на вызовы Интерн та на государственном уровне. Основной задачей, стоящей перед теми стран ми, которые активно участвуют в мировой политике и делают ставку на р витие Интернета, является переведение на интернет-качество государстве ных и общественных структур, конвергенция государства и общества на осн ве информационных технологий. Государства, выигравшие информационн гонку, получают три типа бонусов:

- непосредственные (более эффективная реализация существующих фун ций) ;

- тактические (приобретение новых возможностей, таких как возмо ность диаспорального управления на глобальном уровне) ;

- стратегические (способность устанавливать свои правила игры на но территори и - информационном поле). Ситуацию усложняет паявлен

* Инт.:рнет-гонка современных государств может измеряться десятками разных способов, включ анализ количественных и качественных данных. Сушествуют и интегрированные рейтинги, оцен вающие "степень готовности" различных государств к информационному обществу. Netwo Readiпess lпdex, подготовленный в 2002 г. Центром международного развития Гарвардекого ун верситета, ставит Россию на 61 место среди 75 стран, участвовавших в обследовании. Первые места занимают США, Исландия и Финляндия. Общая оценка складывается из совокупности ких параметров, как развитость информационной инфраструктуры, г�ударственная полити�а в ласти информационно-коммуникативных технологий, экономическии климат, социальныи ка тал, онлайновое обучение, электронная коммерция и государственное уnравление. [http://www.wefl rum.orgjpdf/Global_Competitiveness_Reports/Reports/GIТR_2002_2003/GITR_Rankings.pdf]. •• На сегодня удачных комплексных решений по созданию электронных правительств нет. Оч видно что существующая инфраструктура с обособленными каналами передачи данных не по волит

'реализовать модели государственного устройства нового типа на сколько-нибудь обши

ной территории.

транснациональных корпораций и социальных сетевых организаций, также етеНдуюЩИХ на долю суверенитета и господства. пр Объектом воздействия государств в информационной гонке выступает класс

"netizen" . Новые граждане, не бу�и политически ангажированными, ?става­ь аморфным по принцилам своеи организации, требуют нововведении, при­��ижения стандар�ов офлайна к возможностям онлайна. Этот класс становит­

ся движущей силои развивающегося на наших глазах революционного процес-а а так как его представители априори богаче, мобильнее и влиятельнее пред-с , v v тавителей онлаина, то они активнее воздеиствуют на процессы принятия ре-�ений, касающиеся создания интернет-государств. Все больше людей влива­

ются в их ряды. Вектор однозначен , он вербализуется интеллектуалами, про­двигается бизнесом и верифицирован правительствами , он подразумевает за-мену Идеологии, повышение эффективности социально-политических процес-

" " и сов и приближение мира к Идеалу современности - нтернету. Такой процесс по сути является проектом Второго Модерна, который по­

ка не осознан полностью - так и должно быть, поскольку его идеология появилась до него, это тоже знакомо исследователям модерна. И стория со­вершает очередной оборот, трагедия модерна становится фарсом , постмо­дерн - премодерном; а постмодернизм - предвидением , пониманием и ми­ровоззрением.

Предваряя возможную диСК)'Ссию по поводу термина "премодерн" , следу­ет отметить, что, на наш взгляд, суть проблемы заключается не в том, какой термин применим для обозначения действительности , а в том, как понимает­ся исторический процесс. Для теоретиков постмодернизма выбор приставки "пост" предопределялся подсознательной верой в линеарность истории и вну­тренней склонностью человеческого сознания к трактовке "post hoc, ergo propter hoc" . Отрицая и деконструируя гуманитарное знание, они остались под его влиянием, будучи вынуждены использовать современные им (но уже устаревшие) язык и терминологию. Отсюда такое множество новых терминов и заимствований, отсюда и сложность ткани повествования постмодернизма. Проблема языка и терминологии XXI в. не просто актуальна, она не решаема по совершенно банальной причине - ненаступления той действительности, которую нужно описать. В этом смысле гуманитарная наука обречена на веч­ное отставание от своего предмета.

Состояние премодерна означает превосходство настоящего над прошлым и будущего над настоящим - т.е. в каком-то смысле отрицание истории или обратную стрелу времени. В обществе модерна нашего века, основной и по­стоянной характеристикой, константой которого выступает изменение, зада­чу изучения прошлого (ключевую задачу политической науки , истории, фи­лософии) заменяет анализ будущего в его проявлениях в настоящем (одна из задач экономики, социологии, демографии, генетики). На первый взгляд, главное различие между двумя типами дисциплин заключается в концентра­ции внимания на количественных методах, в применени и математического аnпарата, в провернемости гипотез и , тем самым, в приближении к естест­венным наукам (об этом свидетельствует уже само включение генетики в сnисок дисциплин второго ряда и появление множества междисциплинар­ных методик, в частности синергетики и нейронных сетей, а также модели­Рования эволюционных практик). В науке функция анализа замещается ФУнкцией прогноза и (что еще важнее) выработки векторов развития обще­ства. Технология как социальный фактор позволяет конструировать реаль­liость в любом направлении. Упомянутые выше междисциплинарные мето­дики в максимальной степени удовлетворяют требованиям научного прогно­зирования и непосредственного формирования будущего. В этой ситуации социальные н ауки обречены на сближение с естественными дисциплинами И liecyт ответственность за общественные и политические последствия при­менен ия тех или иных технологий.

twirp

x.co

m

Существует множество сценариев развития общества в нынешнем стол тии. Гораздо меньше узловых точек, точек выбора такого развития, в полит логической литературе часто называемых бифуркационными. Вряд ли так именование правильно, так как точки бифуркации в синергетике характер зуют состояния перелома в уже напряженном пространстве. Между тем мож случиться и так, что решения по узловым вопросам Второго Модерна бу приняты до появления реальной общественной напряженности, что способ сыграть как положительную, так и сугубо отрицательную роль.

Проблемы культурно-национальной идентичности и глобального управл ния (со следствиями - от терроризма до изменений климата) достались н в наследство от прошлого века. Модерн не смог ни решить их, ни создать х тя бы минимальные предпосылки для этого. К ним добавились новые, n явившиеся уже в состоянии премодерна и связанные с неспособиостью сов мениости контролировать самое себя. В таком мире постмодернизм выступ ет и как идеология общества И нтернета, и как прививка от болезней модер (в первую очередь - тоталитаризма). Естественно, это не "идеология" в пр вычном понимании слова, но "идеология-штрих" , характерная для перио Второго Модерна и заключающаяся в невозможности возникновения нов идеологий. Принципиальными вопросами становятся регулирование Инте нета ("сетевой проект"), идентификация личности и генетические изменен М ножественные лояльности и идентичности (shifting, multiply, splitting etc. интернет-пространства формируют новые грани политического и новые просы о власти .

На первый взгляд, предложенная Р.Далем формула власти [см. Категор 2002: 86] должна звучать в премодерне следующим образом: "А заставляет поверить в то, что Х и есть В из формулы Даля, а В подчиняется (привык по чиняться) А". Однако здесь возникает противоречие. В реальности Интерн действия осуществляются не человеком, а его "аватарой" . Мы должны разл чать подчинение "аватары" и подчинение личности , особенно при сохран нии анонимности действий последней. Иногда для личности оказывается д статочным отказаться от "аватары" и его "истории" в Интернете и создать н вого либо сразу завести несколько "клонов"**. Но если воздействие напр ляется на "аватару" , то можно ли говорить о "власти" в Интернете? Или все-таки "власть-штрих"? В последнем случае приведеиная формула адек на для "виртуального общества" по Д. Иванову [http:/ jwww.soc .pu.ru :8 1 0 1 /pu lications/pts/divanov.html] , но не может быть применена для анализа интерн процессов. Другой вариант ответа на вопрос о власти (и эта позиция наи лее близка автору) заключается в параллельном сосуществовании в Интерн те внеинституционального безвластного пространства (в случае анонимн "netizen") и пространств "огороженной территории" , где власть сохраня свое традиционное значение.

С точки зрения эволюции политической науки ключевыми задачами пр ставляются выяснение баланса между старыми и новыми типами идентичн сти, а также анализ изменений в сознании личности XXI в. Человек прем дерна окутан аурой множественных лояльностей, "ведущих" постоянные "n реговоры" по его поводу и "заключающих" свои "соглашения". Индивид n живает в США (мотивация - комфорт), является гражданином Кубы (моти ция - регрессивная шкала налогообложения), работает в ТНК (мотивация

• Политическое возникает на стыке технологии и неопосредованной коммуникации (там же, сегодня в Интернете создаются пирииговые сети ). Сам по себе постмодернизм с присущими е защитными механизмами цинизма не благоприятствует тоталитаризму (как и любой сильн идентичности). Следовательно, в случае религиозного фундаментализма сильный источник иде тичности должен находиться вне Сети, а случае сетевого анархизма - в лиминальных сообще вах на границе. •• Впрочем, как показывает, в частности, анализ материалов виртуальной "respuЬiica.ru" Трет кова, при развитии политических виртуальных структур мы можем проrнозировать законодател ный запрет на использование виртуальных "клонов".

величина зарплаты) , исповедует одну из сетевых религий (мотивация - сниже­

ние издержек на онлайн-исповедь), участвует в социальных и гуманитарных программах России__ (мотивация - ностальгия по родине) , голосует на выборах 8 панамериканскии парламент за левых (мотивация - принадлежиость к Ин­

тернет-партии) , а на выборах в "ООН-штрих " - против реализации Киотского протокола (мотивация - желание ТНК-работодателя), его дети учатся в граж­данской ижоле хакеров в Японии (мотивация - обеспеченное будущее детей),

наконец, мощности его домашнего компьютера используются для распределенно­го вычисления эффективности новых лекарств против СПИДа (мотивация -

благотворительность или желание выжить). И при этом правительство отсле­живает абсолютно все передвижения индивида по Интернету, в т.ч. и покуп­

ки на сумму свыше 500 долл. США. . .

Алмонд Г. , Пауэлл Дж. , Стром К . , Далтон Р. 2002. Сравнительная политология сегодня. Мировой обзор. М .

Бодрийяр Ж . 2000. Символический обмен и смерть. М . Иванов Д. В. 2002. Виртуализация общества. СПб. Категории политической науки. 2002. М . AJmond G . , Verba S. 1 963. The Civic Cиltиre. Political Attitиdes and Deтocracy in Five Nations.

Princeton. Castells М . 2002. Intemet Ga/axy. Oxford. Crystal D. 200 1 . Langиage and the Internet. Cambridge. Deleuze G . , Guattari F. 1 987. А Thoиsand Plateaиs: Capita/isт and Schizophrenia. Minneapolis. Kamarck Е.С. , Nye J .S . 1 999. Dетосrасу. Сот: Governance in а Networked World. N.Y.

ПOJIIC 5 2003

\

НОСИТЕЛЬ ЛЕГИТИМНОСТИ Российская политическая традиция организации

--его субъекта. И н ыми словами , "носитель легитимно�ти" в Росси и не c�впa-Jll т ни с одним горизонтальным слоем, ибо, с однои сторон ы , никакои со­

дае ьн ый слой не входит в него полностью, а с другой - он включает в себя

ul'laл

ставителей всех существующих в тот или и ной момент социальны� слоев лред п. в связи с этим можно утверждать, что принцип горизонтальнон стра-1'1 ф�ации не отвечает российским реалиям. u -------------------------------�� � Ч бы ���Тh �осоо�оо� ��м���� �� �m�. �­Д.М. Воробьев то

я к конкретной российской истории . За последние 400 лет в России -�--�----------------------------� �1'\МС ись пк мини�м три "носи�м лсrш�оосrи" , rоrор� �л�но м�

социального адреса Власти

о u сменi'IЛ " " " " риат"

рrанизация социальнои поддержки существующего режима - главная з nrr быть обозначен ы как "православные , армия и пролета · ча любой политической силы, находящейся у власти. Сегодня в России эта • 1 • дача понимается в двух смыслах: в узком - как необходимость партийного истоРИЧЕСКИЕ ТИПЫ "НОСИТЕЛЯ ЛЕГИТИМНОСТИ" ительства, в широком (по охвату населения) - как организация РR-воздейств [[1 авославные. в Смутное время ( 1 604 - 1 6 1 3) единственным политическим на электорат. В основе такого понимания лежит вполне определенный метод 0'Р ом, способным аккумулировать ресурсы , необход�мые для восстановле: логический подход к проблеме социальной стратификации общества и иде ��я Рлегитимной Власти и сохранения политическои и цивилизационнои фикации социальных групп, участвующих в политической жизни. Речь пре ентичности стран ы , выступала Православная церковь. Ее мощная организа-всего идет о традиции деления общества на горизонтальные срезы и вьщеле "�онная структура, объединявшая значительную часть н�селения России, еше социальн ых слоев по имущественному, партийному, трудовому, национально ц ратила сетевой принцип организации, сложившиися во времена Ига. и другим аналогичным критериям. Однако данный подход, укоренившийся в W �есс централ изации церковного аппарата получил институциональное знании научного и экспертного сообщества, возник как результат рациональн формление лишь при Федоре Иоанновиче в 1 589 г . , когда бьш избран пер-го осмысления уникального опыта западноевропейских политий, и его примен �ый патриарх Иов. За прошедшие с тех пор годы ( 1 6 - до появления Лжед-ние при анализе иных социальных организмов становится причиной многочи митрия 1 с поляками , 22 - до смерти в польском плену патриарха Гермогена) ленных погрешностей, искажающих представления о действительности. Отсю только начавшие формироваться институты централизованного управления не - острая необходимость в выработке новой методологии социальной стратиф могли оказать серьезного влияния на Церковь, имевшую шестисот�етнюю ис-кации, способной отразить специфику социумов, развивавшихся в других re торию. Все еще ощутимая самостоятельность священнослужителеи П?зволила графических, экономических, идеологических и политических условиях, неже церкви, в отличие от государства, действовать, будучи об�зглавлен нои. Созы� западные. К числу таких социумов, безусловно, относится и Россия. обоих ополчений был инициирован духовными лидерами . первого - патриар Российская историография богата качественными описаниями отечестве хом Гермогеном, второго - архимандритом Диониснем и келарем Авраамнем ной политической традиции, но попытки добросовестного анализа политич Палицыным из Троице-Сергнева монастыря. ских отношений на уровне макросоциальных процессов можно пересчита11 Естественно, что, будучи религиозными деятемми, и патриарх, и черне�I по пальцам. Одной из таких попыток является исследование Ю.С. П ивовароt из Троицы мотивировали необходимость сопротивления польским оккупа -ва и А. И .Фурсова [ П ивоваров, Фурсов 1 997а, б] . В центре сконструированноl там прежде всего угрозой уни чтожения православил и погл9щения его ката; ими модели " Русской системы" лежат категории " Власть" и " Популяция личеством. в призывных грамотах, взбудораживших россинекое общество прич�м последняя охватывает все население страны, т.е. совокупность вс безгасударное время, говорилось, в первую очередь, о сохранении чист�

ть� людеи, проживающих в России, вне зависимости от их конфессиональной 11 православной веры [Соловьев 1 989: 602, 605] . И хотя Россия в XV I I в. не ы этнической принадлежности. Эта модель и послужила отправной точкой � ла ни моноэтнической, н и моноконфессиональной* , этот призыв бьш услы­предлагаемой здесь гипотезы. При ее разработке был использован панорамныlt шан всем населением Участие в Московском ополчени и приняли не только взгляд на р�ссийскую историю, и охватывающий последние 400 лет, поскольку православные но и �усульмане, в частности татарский голова Лукьян Мяс-только такои кросстемпоральныи анализ позволяет выявить традиционные ка ной, приведш'ий с собой 20 " князей и мурз" [Соловьев 1 989: *6*5 1 ] . П ричем налы политического управления социумом, проследить попытки их трансфоР"' пришли они не как наемники, а именно в качестве ополченцев · мации и обнаружить социальную группу, выступающую опорой власти. Тем не менее апелляция шла именно к православным, которые и стали вы-В общем виде рабочая гипотеза заключается в следующем. Власть в РоссиИ ступать в качестве " носителя легитимности" . По этой вертикали, пронизыва-всегда опиралась на определенную часть Популяции, или населения, не имев- ющей весь социум , мобилизовывались ресурсы сначала для освобо�ения шую четких гран иц. И менно к ней Власть обращается для легитимации cвoi'IX страны от оккупантов, а затем и для успокоения внутрен них территории .

ньiЙ действий и именно ее интересами мотивирует свои решения. С точки зрен\'111 Избрание Михаила Федоровича на царство имело не сrолъко процедур ' орган изации управления, данная часть общества представляет собой своеоб- сколько сакральный характер. Многократно подчеркивавшееся позднее единJ� разный социальный вектор, по которому идут распространение политическо- гласное одобрение его кандидатуры служило основанием лег�имности режи���сем го влияния, передача властных полномочий как по вертикали (с одного coцl'l- ее источником было представление о богаизбранности но�ои династии, и� альнога уровня на другой), так и по горизонтали (в рамках каждой социаль- людям . . . Бог в сердце вложил одну мысль и �рждение [Соловьев 1990· 9�ста ной групnы или слоя), перераспределение материальных и нематериальньiХ Однако самого по себе сакрального источника легитимности бьшо нед -благ, связанное с осущ�ствлением властных полномочий. Этот вектор, по ко- точно. Сохранить управляемость государства в кризисные моменты могла толь-торому и через которыи проходит процесс политического управления, прони­зывает все социальные слои, выделяемые в соответствии с западной научной традицией, и выполняет функцию "носителя легитимности" , от численноспt и разветвленности которого зависит принятие и выполнение воли властвую-

ВОРОБЬЕВ Дмитрий Михайлович, аспирант ИНИОН РАН.

� тот период на юге и юга-востоке России проживали народы, исповедавшие ислам (башкиры, татары, ногаи и пр.), а на севере и северо-востоке - языческие племена (ханты, манси, саамы, карелы и др.) . •• Кроме оnолченцев в первом и во втором оnолчении были люди, движим

6ыб

к7о1рыстными мо­

тивами, _ казаки, а � первом - и собственно наемники [Соловьев 1 989: 63 - 3 .

twirp

x.co

m

ко та масть, которой каждый раз, когда возникал де�ицит ресурсов, населе� на, в частности, мотивация, к которой прибегает Богдан Хмельницкий в одной ние откр�rвало кредит, платя подати, участвуя в построике оборонительных CQ.. из своих грамот, призывая российского царя взять под свое крьmо Украину: оружении, напраRЛЯЯ часть мужч ин в армию, сог!lашаясь содержать военнь� "Хотя мы приняли перемирье, однако знаем, что нам и вере нашей православ­и/или их семьи. Но для того чтобы получить такои кредит, будь то материалъ. ной поляки не желают ничего доброго; надеемся на Господа Бога и на милость ные средства, дополнительные полномочия, лояльность или и ная поддержк<lj его царского величества, что когда над церквами восточными умилится и над ве­она должна бьmа блюсти интересы своего "носителя легитимности " - в дЮi. рою нашею православною, тогда поляки не воспримут потехи " [цит. по Соловь­ном случае православных. Несоблюдение этих интересов немедленно отзыва. ев 1 990: 56 1 ] . Прямая апелляция Власти к "носителю легитимности" , а также не­лось оттоком населения в пустынные, неосвоенные земли или даже вооружен .. rюльзование ее для маскировки реальных побудительных мотивов и причин по­ным противодействием и поддержкой противника (например, Лжедмитрия). литических решений отчетливо прослеживаются в нормативно-правовых актах Гарантом " государственного долга" выступали, опять же, религиозные центры .... (с nоправкой на высокую степень рациональности политического дискурса) . монастыри, аккумулировавшие и материальные, и духовные активы страны. Н а ориентацию Власти на православных указывает и публичное поведение

Дефицит же ресурсов у первого Романова возникал часто, ибо в Смуrу погиб.: носителя Власти , стиль его одежды и быт. И М ихаил Федорович, и Алексей ли далеко не все, кому присягала Русь: королевич Владислав военными экспе. Михайлович были скорее священниками , нежели воинами , а церемониал дициями ходил торговаться о цене отказа от притязаний на российский престол; дворца, связанный с жизнью царя и царицы, больше всего напоминал рели­Заруцкий с Мариной Мнишек будоражили южные украйны; укрепившаяся Цер. гиозный ритуал [см. Костомаров 1 993] . ковь во главе с патриархом оспаривала светскую масть у государства. Между тем Сnецифика отношений между " носителем легитимности" и Властью отра­и казна, и большинство служилых людей в "безнарядное" время сильно " изнич жалась и в социальной организации обшества. Н аселение страны имело не­тожились". И шлют к Строгановым посланцев, прося "для христианского покоt сколько уровней организаци и : идеологическую ( Церковь) , хозяйственную (об­и тишины денег, хлеба, рыбы, соли, сукон и всяких товаров, что можно дать рат щины) и политическую (воеводства) . Мощны м организующим началом была ным людям" [Соловьев 1 990: 1 6] . Но основой благосостояния государства бьiЦ Православная церковь: все православные относились к церковным приходам, отнюдь не такие "строгановы" - к ним обращались лишь в экстренных случа выступавшим не только сакральными, но и информационными центрами. Об­ях. Главным источником материальных благ для казны бьm простой человек J.U щин а, подобно церкви nронизывавшая все общество, представляла собой раз­податных сословий. Поэтому шла борьба за человека. Но не за всякого, а за пр� ветвленную систему самоуправления налогоплательщиков (тяглых). Она зани­вославного, создавшего в Смутное время эту власть, как некогда Власть созд� малась разрешением конфликтов, распределяла подати по конечн ы м платель­его, насаждая и защищая христианство. А каким способом можно располоЖИ'IС щикам и фактически выполняла функции социального страхования, помогая к себе верующего человека? Став для него образцом верующего. В ырасти и1 своим членам, впавшим в нужду. На этом уровне особенно наглядно прояв­символа Власти, превратившись одновременно и в символ Веры. лялась связь между степенью легитимности Власти и уровнем ее ресурсной

Сейчас трудно судить, понимал ли это первый Романов. Скорее всего ....& обеспеченности. Несогласие с Властью, как уже упоминалось, выражалось в нет. Обстоятельства - преследование его семьи , насильственн ое пострижени• оттоке населения в неосвоен н ые области, что сокращало ч исленность " носи­в монастырь отца и матери, юношеские годы, проведеиные за монастырски теля легитимности" и, соответственно, nоступления в казну. Географические ми стенами, царившая в то время жестокость, когда " крестьян ломали, жглИ! условия России (большая территория и огромные неосвоенные пространства, ремни из спин вырезали, трупы по обочинам дорог валялись" [ Соловьев 1 98� покрытые непроходимыми лесами , при отсутствии разветвленной сети дорог, 639] - воспитали в М ихаиле Федоровиче необычайную религиозность. Эr8 тран спорта и надежных средств информационного обмена) поощряли именно черта, став известной , вооружила его, дополнив легенду о добром царе и мм такую форму политического протеста. нитетом к негативным последстви я м другой его черты - абсолютного безво1 В "порубежное время" (конец XVII в.) в результате церковного раскола лия и подвержен ности постороннему влиянию. слой православных, оставш ихся в лоне официальной церкви, заметно сузил-

Столь сильное значение данного политического ресурса могло бы покаJ ся. Выпаде ние раскольников привело к истончению " носителя легитимнос­заться казусом, если бы не последующий опыт. В годы правления М ихаилi ти" , что весьма болезненно сказалось на Власти , тут же почувствовавшей Со­Романова резко возросло значение церковного аппарата. По возвращении иS кращение своей ресурсной базы. Последним правителем , пытавшимся апел­польского плена патриарх Филарет приобрел практически неограниченно' лировать к " православны м " , бьmа царевна Софья. Ее отстранение от власти в влияние на помазанного на царство сына. И дело здесь не только в традиuи· 1689 г. П етром 1 и насильствен ное пострижение в монастырь знаменовало со­ях Домостроя [см . Костомаров 1 993 : 1 45] и крутом нраве Филарета, но и • бой и смену "носителя легитимности " . упомянутых в ы ш е особенностях характера М ихаила Федоровича. Результатоll стало усиление роли не одного конкретного патриарха - отца правящего ца• ря, но всего института патриаршества, фактически уравнявшее политический вес светского и духовного лидеров.

Развязка наступила уже в царствование Алексея М ихайловича. 25 июля 1 652 rt в сан патриарха бьm посвящен новгородский митрополит Н и кон. Честолюбиl и властность нового патриарха, пытавшегося управлять царем , резко контрао' тировали с поведением Алексея М ихайловича, славившегося своими христиан скими добродетелями. Столкновение этих двух характеров привело к обостре нию вопроса о светской масти, который решался на уровне " носителя легd тимности " . Более христианское поведение царя обеспечило ему победу [Сол вьев 1 990: 208 ] . Вопрос о масти решился в пользу Алексея Михайловича, п скольку он оказался в большей степени православным, нежели Никон.

О мере обратного RЛИЯНИЯ " носителя легитимности" на Власть свидетел вует и мессианский характер политики в XVII в. В этом отношении показател

Армия. С приходом к власти Петра 1 в качестве " носителя легитимности" на­чинает выступать "православное воинство" , сохранявшее эту роль вплоть до се­Реди ны XIX в. На протяжении XVII I в . , века дворцовых переворотов, претен­денты на власть будут обращаться именно к армии, а не только и не столько к дворянству. Вопреки сложившимся представлениям, последнее отнюдь не обла­дало монополией на участие в политическом процессе и , тем более, не бьmо nолностью в него вомечено. Можно говорить лишь о том, что члены этого со­словия занимали высшие управленческие должности и, наоборот, представите­Л\1 других сословий, достигая известного уровня (четырнадцатого класса для во­енньrх и восьмого - для гражданских, по Табели о рангах) становились дворя­liами. Сам же механизм политического управления, принцип распределения 81Iастньrх полномочи й оставался прежним: самоуправляющаяся община, само­Уnравляющиеся купеческие гильдии и местные организаци и дворянства (дво­

Я:нские собоания и предводители двооянства как своего рода двооянские ста-

росты}, во многом копировавшие общинную систему, правда, в несколько е ропеизированном виде. Это дает основания рассматривать дворянство лишь часть "носителя легитимности" , принадлежиость к которой была обязательн атрибугом высшего управленческого звена. Гибельность �еханического перен са на российскую почву западного восприятия социальном структуры и канал управления обществом в полной мере испытали на себе Анна Леопольдов ( 1 740 - 1 74 1 ) , Петр Ш ( 1 76 1 - 1 762) и Павел 1 ( 1 796 - 1 80 1 ) . Попытки ор ентироваться во внуrренней и внешней политике на одно сословие, не сч ясь с интересами ни населения в целом, ни реального "носителя легитимн ти" конч ились для н их быстрым устранением от власти (и из жизни) .

Изменение " носителя легитимности" повлекло за собой и изменение лика Власти. Для легитимации своих политических решений Власть все ре прибегает к православно-религиозной риторике, упирая на повышение фективности государственного управления , политические и нтересы, н подданных. По петровскому Воинскому Артикулу от 1 7 1 5 г. при!;!имаю присягу обещается Богом служить не столько Вере П равославнои , сколь Царю. В частности: " Ежели что вражеское или предосудительное '!ротив 11 соны его величества или его войск, такожде его государства, людеи �и ин ресу государственного что увижу или услышу, немедленно сообщу ( курс мой. - Д.В.) [Воинский Артикул 1 986] .

" Проблема пополнения " носителя легитимности ре!llалась посредст институrа рекругчины. Новобранец, как новорожденны и , оказывался на мом низу социальной лестницы (с сопоставимо высоким уровнем смерти ти) , по которой ему приходилось начинать караб�аться заново. В период чения ему, помимо необходимых военных знании, передавались l:! новые циальные знания о субординации, о том, как повысить социальны и статус, служив очередное звание, и т.д. Сложившийся солдатский коллек�ив, при мая новобранца, также "обучал" его особенностям жизни в военнои среде. круга вырывали из его социальной среды на десятилетия, если не на жизнь. П оловину всего периода рекругекого комплектования арм ии солд призывались на пожизненную службу, и лишь в 1 784 г. она была заменена летни м сроком, что, однако, значительно превышало среднюю продолжите ность их жизни . П р и этом по истечении срока службы , а также при утр способности к строевой службе вследствие увечья или болезн и солдаты ре возвращались "домой" - в родную деревню. Как правило, они переходили "инвалидную команду" и оставались в армии до самой смерти. Таким об зом , рекругекий набор, в отличие от более позднего призыва, одноврем�н выполнял и функцию объединения разнородной массы рекругав в единыи циальный организм, подобно тому, как в былые времена это делала Церко

Относительная "узость" нового " носителя легитимности" , по сравнени предыдущим , компенсировалась высокоэффективной организацией и расп делением его по всей территории стран ы . Гарнизоны в крупных или страте чески важных населенных пунктах были введены относительно поздно, в тьей четверти XVI I I в. , а до этого войска размешались " на постой " в части квартирах что также облегчало контроль над населением. Вместе с тем ч лениость �рмии была значительной. В кризисные моменты она еще более личивалась: в первой четверти XVII I в. при общей численности населения рядка 1 7 млн . достигала 250 ты с. строевых, а в 1 80 1 - 1 8 1 5 rr. Россия в шей сложности поставила под ружье полтора миллиона человек.

Одновременно смещаются и акценты в публичном поведении лица, ел щеrо воплощением Власти, - правитель становится , в первую очередь, в ным. Петр 1 - уже не царь-священник, а царь-воин , предводитель хоть и п вославного, но прежде всего Воинства. Военных ч инов не чураются даже ператрицы: например, Елизавета Петровна была полковником всех гварде ских полков. И если в Смуту вопрос о власти решался по религиозному п знаку то теперь Власть могла позволить себе не слишком считаться с уст ми в�рующих. Особен но показателен в этом отношении опыт Петра 1 ,

nредосудительное, с точки зрения православия, поведен ие (пренебрежение традициями , в частности бритье бороды, за которое еще недавно не пускали в церковь, а также отказ от тр�иционной одежды, курение табака и самое главное - приближение к своеи особе иноверцев) никак не сказалось на по­зициях власти . Более того, государям прошали даже "еретическое" прошлое: так, бывшая лютеранка Екатерина I I не только царствовала свыше 30 лет, но и nользовалась любовью народа.

Первым симптомом кризиса описанной модели стало восстание 1 825 г. на Сенатской площади. П оражение в Крымской войне 1 85 3 - 1 956 гг. способст­вовало его углублен�ю, и в 1 874 г. , в результате военной реформы Александ­ра 1 1 , уничтожившеи институг рекругекого набора, данная система оконча­тельно рухнула.

История пореформенной России конца XIX - начала ХХ в. отчетливо де-монстрирует, чем может обернугься неспособиость Власти найти адекватного

" " п " " моменту носителя легитимности . опытка назначить его из имевшихся социальных групп, да еще на основе имущественного ценза, имела для Рос­сии трагические последствия. Как только источником политического влияния стала не отделенная от экономической деятельности государственная служба (в прежние времена служащий , будь то военный или гражданский, не имел права заниматься ремеслом под угрозой телесных наказаний), не личный вклад в упрочение государства, а степень материального благосостояния, ис­чезла мотивация, заставлявшая слаженно работать· все части государственного организма. Состоятельные люди (капиталисты - на новый лад) неожиданно для Власти оказались заинтересованы не в сильном государстве, а в своих ка­питалах. В итоге при первом же кризисе они отвернулись от нее и , руковод­ствуясь законами рынка, стали выбирать наиболее прибыльную для себя фор­му правления. При этом, повторяя ошибку Власти, они пытались опереться на отдельные социальные группы , произвольно выделяя их по национальному, экономическому, религиозному, социальному и другим подобным признакам (всnомним партийные организации начала ХХ в. типа Бунда, кадетов, анар­хистов, октябристов, Союза русского народа и т.д.) . Результат не заставил се­бя ждать - Российская имnерия nрекратила свое существование.

Пролетариат. Особенность ситуации начала ХХ в. заключалась в том, что и Власть, и большинство nретендентов на нее воспринимали российскую дей­ствительность сквозь приэму заnадной социальной мысли, оперируя поияти­ем "класс" n рименительно к российскому населению. Ленин, оnределивший и создавший нового "носителя легитимности " в виде пролетариата, тоже упор­но называл его "классом" , но поскольку слой nромышленных рабочих был слишком мал для осуществления эффективного контроля над населением, Рамки " nролетариата" стали искусственно расширяться. Так, взрывной рост численности РСДРП(б) в аnреле - июле 1 9 1 7 г. (с 24 до 240 тыс. ) был во многом обусловлен включением в состав "nролетариата" низших военных чи­нов (солдат и матросов). Однако этого оказалось недостаточно. Непонимание неклассовой и неnартийной природы политической поддержки быстро поста­вило новую Власть перед угрозой уничтожения. "Триумфальное шествие Со­ветской власти " (октябрь 1 9 1 7 - февраль 1 9 1 8 г. ) сменилось резким откатом, � nодконтрольная ей территория сократилась до нескольких промышленных

ентров ( П етроград, М осква, Саратов, Тула, Н ижний Новгород и др. ) . П од �иянием жесткой необходимости и в целях увеличения поддержки среди на­с�л;,ния большевики пошли на очередное расширение " носителя легитимно­Гр 11 путем включения в него новых социальных групп. В критический момент ги ажданской войны они обращаются уже не только к пролетариату, но и дру-1' м слоям трудящихся: "Завоеваниям Октябрьской революции грозит смер-11ельная опасность. Чехасловаки на востоке, англо-французы на севере и на С:Обережье Каспия, красновеко-германские банды на юге угрожают низложить оветскую власть, отнять землю у крестьян , раздавить свободный пролетари-

twirp

x.co

m

� ат и посадить на спину трудящихся буржуазию, помещиков, коннозаводчи к и и генералов" [ История гражданской войны 1 957: 254 ] . В итоге к " носителю JJ � гитимности" фактически оказались отнесены все, кто работает, - но при с

� хранении упора на пролетариат. Большевики, вне зависимости от своего социального происхожден ия ,

стилю одежды и поведения ( в т.ч. речевого) старались походить на фабричн рабочих. Ссылкой на интересы трудяшихся легитимировались на массо уровне все политические решения, особенно связанные с применением нас лия и террором по отношению к "классовому врагу" . П о " классовому" пр ципу происходила и "ротация элит" - при замещении любого поста воп решался в пользу того, кто оказывался "большим" рабочим.

В период своего расцвета Коммунистическая партия представляла собой кую же централизованную вертикальную структуру, как церковь или армия одновременно - аналог самоуправляющегося Mipa. Объединяя в единый ор' низм все уровни политического управления, она при этом являлась формой моуправления "носителя легитимности" . Можно провести и прямые паралл церковно-приходская система - первичные партийные организации, созда шиеся по производственно-территориальному принципу; самоуправляющая община ( Mip) - первичная партийная организация; строгая военная субор нация - иерархия партаппарата на основе жесткой партийной дисциплины.

Как н и парадоксально, но результатом социальной политики советско правительства стал уход с политической и социальной сцены центрального з на " носителя легитимности" - российского "пролетариата" . Изменение со альных услови й в связи с ликвидацией неграмотности, введением всеобще среднего образования, ростом благосостояния населения, созданием беспрец дентной по охвату социальной сферы и углублением научно-технического п гресса привело к тому, что в начале третьей четверти ХХ в. " пролетариат" и чез - исчез потому, что бьш нарушен механизм его самовоспроизводства.

62 1 96 1 г. фактическая ликвидация " носителя легитимности" , к которому п прежнему продолжала апеллировать власть, стала настолько очевидной что зис партийной программы о диктатуре пролетариата бьш заменен пол�жени о построении "общенародного государства". Одним из результатов данно процесса явилась " номенклатурная революция" 1 964 г. , приведшая к смещ нию Н .С.Хрущева. Однако сам этот процесс завершился только в начале 1 9 годов, когда партийная номенклатура, слившись с верхушкой криминально м ира, конвертировала свою политическую власть в частную собственность.

"НОСИТFЛЬ ЛЕГИТИМНОСТИ" КАК АНАЛИТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ Из сказанного выше очевидно, что "носитель легитимности " , к которо

обращается Власть, не сводится к какому-либо социальному слою и включ ет в себя представителей разных слоев. В XVI 1 веке - это все православны в XVI II - первой половине XIX в. - вся армия, в ХХ в. - все трудящие Сущность " носителя легитимности" заключается в том, что именно он лег тимирует (в веберавеком смысле) решения и действия Власти . П оэтому с е и нтересами она считается, и и менно от него зависит, кому конкретно власть будет принадлежать в смутные периоды российской истории. Понят " носитель легитимности" адекватно отражает описываемое им явление, вводит исследователя в заблуждение и не требует уточнений.

Рассмотри м теперь качественные характеристики " носителя легитимности 1 . Высокая численность. " Носитель легитимности" , безусловно, долж

представяять собой значимую социальную величину, чтобы остальная часть щества считалась с ним как с ведущей социальной силой. Так, в начале в. православной бьша подавляющая часть населения России . Относитель скромная - в масштабах населения - численность арми и в XVI I I - XIX компенсировалась ее распределением по городам Империи и соблюдение строгой монополии государства на средства насилия и современное военн знание. Проблема узости слоя квалифицированных промышлен ных рабочих,

торой столкнулись большевики , была преодолена путем включения в .. " про­

J<Ота иат" все новых и новых групп населения. Колебания ч исленности носи­ле р

легитим ности" служат гораздо более надежным и ндикатором уровня ле­

теЛЯ мности Власти среди населения , нежели мифическое "общественное мне­

гит

�, с "истончения" " носителя легитимности" начинались все рассмотрен­ние · ьiwe кризисы Власти: в XVI I в. - это раскол, в XIX в . - реформа армии, ньiе в

" " В ХХ в _ размывание, а затем и исчезновение пролетариата . месте с тем в в

тич.еские моменты может произойти "взрывное" увеличение ч исленности

�р�сителя легитимности" , доводящее ее практически до численности насел�-

�я· смутное время, Отечественная война 1 8 1 2 г. , Великая Отечественн� вои-н

а � лишь несколько из возмо�ых примеров так<?.го развит� событии .

" н 2. Организованность. Каждыи из вы�еленных носителеи лег�тимности

бьUI так или иначе организован в единыи социально-политиче�кии организм.

В XVII в. приходекая система дополнялась объединенными в м1ры общинами .

В XVII I _ XIX вв. церковный аппарат, став частью государственно�о, продол­

жал выполнять организационные функции, но был усилен военнои организа­

цией. Коммунистическая партия, пронизывая все общество, представляла со-

б й доведен ную до совершенства (а в худших своих проявлениях - и абсур-о

" ·• " да) организацию носителя легитимносту, .

з. Смоченность. Устройство Русской православной церкви uспособствовал�

осознанию прихожанами своей причастности ко Вселенекои пра�ославнои

церкви. Самоидентификация не заканчивала�ь обозначением своеи конфес_:-

сии, православное понятие " воцерковленu�� предпо�агало, что верующи и

становится частью "тела Церкви Христовои . В русскои армии психологичес-

кий эффект сплоченности, заставлявши й несущего службу (от солдата до ге­

нерала) ощущать себя элементом единого социального организма, подчерки­

вался и усиливалея прямыми аналогия�и ,� инсти;,УJ;?М семьи , которы�, �тав

традицией, дожили до сегодняшних днеи: братцы , военное братство , ба­

тяня-комбат" и т.п. Даже большевики, ослепленные западными по происхож- 63 дению идеологическими шорами, не ограничивались попытками организовать

"носителя легитимности" и вместить его в рамки одной партии и одного со_:­

циального класса. Коммунистическая идеология проповедавала классавыи

подход и для единения, для идентификации "свой-чужой" . Более того, пред­

ставление о том, что весь Советский Союз и даже все люди труда в мире -

одна большая семья , культивировалось и на уровне населения в целом. 4. Высокая социальная активность. " Носитель легитимности" - самая ак­

тивная часть общества. Благодаря этому качеству он обеспечивает обратную

связь между Властью и населением , выполняя функцию " нервной системы"

социума. Будучи, как правило, не в состоянии сформулировать на массовом уровне собственные предпочтения, он способен отслеживать соблюдение Вла­

стью своих интересов - как тактических (например, изгнаниuе поляков в XVI I

в.) , так и стратегических (XYI I в. - сохранение православнон веры и рост па­ствы; XVI I I в. - укрепление государства и отстаиван ие его интересов на внешнеполитической арене, и т.д.) . При этом его влияние на Власть, даже ос­таваясь пассивным, весьма эффективно. Утрата поддержки " носителя леги­тимности" ведет к политическому вакууму, в котором ни одна из конкуриру­

ющих группировок не может укрепиться у власти и даже гарантировать Жизнь своих лидеров.

5. Охранительные функции. Носитель легитимности выполняет в обществе

ФУнкцию защитника и постоянно находится на "переднем крае" . Вооружен­НЬiе силы в основном комплектуются из его представителей, участие осталь­

Ног.? народонаселения сводится к минимуму, хотя, как показывает приведен­Ныи выше пример с участием мусульман во втором московском ополчении , и nриветствуется.

" б. Неприкосновенность. Применение вооруженной силы против носителя

.llеrитимности" невозможно или крайне предосудител�но. Это утверждение, на nервый взгляд, кажется чудовищным искажением деиствительности, посколь-

ку вся российская история буквально пропитана насилием. Однако именно кой подход и позволял Власти устраивать грандиозные чистки. Знаменитое л нинекое высказывание: " Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объе ниться, мы должны сначала решительно и определённо размежеваться. Ина наше определение бьuю бы лишь фикцией, прикрывающей существую разброд и мешающий его радикальному устранению." [Ленин 1 976: 358] -мечательно иллюстрирует этот ментальный ограничитель. Еще лучшая илл трация - борьба с "врагами народа" в 1930 - 1 940-е годы. По отношению объекту, находящемуел вне " носителя легитимности" (а шире - и населе и представляющему угрозу для его существования, насилие допустимо и опр данно. Поэтому враг всегда внешний, даже когда он внутренний. Не подде живавших Власть казаков в Смутное время называли "воровским и казаками Марину М нишек с сыном - ворухой с воренком*, и против них использо лась вооруженная сила. Раскольники, только рбъявившись, немедленно выл ли из числа православных и стали внешним враждебным элементом, подле шим подавлению. В ХХ в. классовый подход предполагал возможность - и же обязательность - наличия классового врага, против которого (внутренне по "вертикальной" логике, но внешнего - по идеологии) все средства хоро

7. Жертвенность. Являясь ядром населения, беря на себя функции по е защите от внешних и внутренних угроз, "носитель легитим ности" неизбе должен обладать жертвенностью , чтобы сознательно идти на риск, а подчас и верную смерть, отстаивая интересы Родины. В XVI I в. православные же вовали значительную часть своего и мущества на военные нужды, шли в оп чение жертвовать жизнью во имя спасения православной веры. П атриарх Г моген не обещал материальных благ, он говорил только, что те, кто погибн будут новыми страстотерпцами [Соловьев 1 989: 605] . М инин, подни мая н городцев против поляков, призывал их заложить имущество и продать в р ство детей и жен. В XVll l в. солдаты шли воевать, отождествляя интер России со своими собственными. Жертвенность же " носителя легитимное ХХ в. еще настолько свежа в памяти, что не требует отдельного пояснения.

* * * Разумеется, предложенная выше гипотеза требует дальнейшего развития

обоснования. Тем не менее, ее использование для анализа российской тр ции организации социальной поддержки власти представляется продукт ным. Она позволяет объяснить многие "загадки" отечественной истории, в явить источники мощных мобилизаций в критические моменты, понять пр чины преемственности политической организации, а также провала всех п пыток перенести на российскую почву западноевропейский политичес опыт. Вместе с тем, поскольку вертикальный метод социальной стратиф ции является аналитической абстракцией, результаты данного исследова могут быть операционализированы и для компаративных исследований на н вых уровнях теоретического обобщения.

Воинский Артикул 1 7 1 5 r . 1 986. - Российское законодательство Х - ХХ вв. Т. 4. М. История гражданской войны в СССР. 1 957. Т. 3. М . Костомаров Н . И . 1 993. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа. М . Ленин В. И . 1 976. Полное собрание сочинений. Т. 4 . М . П и воваров Ю.С., Фурсов А.И . 1 997а. Русская Система. - Политическая теория и ме

дология. Вып. 1 1 . М. П и воваров Ю.С., Фурсов А. И . 1 9976. Русская Система. - Политическая наука: т

власти в сравнительно-исторической перспективе. Вып. 1 1 1 . М . Соловьев С . М . 1 989. Собрание сочинений. Кн. IV, тт . 7-8. М . Соловьев С . М . 1 990. Собрание сочинений. Кн. У, тт . 9- 10. М .

• Наnомню, что в Смугу слово "вор" употреблялось и для обозначения нелеrитимноrо п р дента н а престол.

gСКАЖЕНИЕ КОНЦЕПТОВ В СРАВНИТЕЛЬНОЙ ПОЛИТОЛОГИИ (111)

Сартори

JV, ПРОСЧЕТЫ КОМПАРАТИВИСТИКИ: ОБЗОР ПРИМЕРОВ Теперь мы можем более подробно затронуть вопрос о том, каким образом

модель лестницы абстракции вскрывает ловушки и дефекты нынешнего под­хода к проблеме "перемещаемости" [концептов] в сравнительной политоло­гии. Ведь м ы уже вправе опуститься на менее отвлеченный уровень анализа и обратиться к обсуждению примеров. Вполне очевидно, что линия моих рассуждени й в значительной степени идет вразрез с разнообразными теори­ями и школами, предлагающими себя для использования в компаративисти­ке, ибо я озабочен прежде всего решением общих для дисциплины концеп­туальных проблем, т.е. текущей деятельностью "нормальной науки" . Тем не менее будет поле�но обратиться здесь в известной степени к автономному примеру, которыи касается не только отдельных концептов, но и одновре­менно теоретических основ дисциплины. Поэтому в качестве первого объек­та детального рассмотрения я выбрал категории "структура" и "функция" . Такой выбор был обусловлен именно той критической ролью, которую иг­рают данные концепты в становлении структурно-функционального подхо­да в сфере политических наук* .

Во введении в свое пионерное компаративное исследование Г.Алмонд са­монадеянно утверждает: "То, что мы сделали , - это отделили политическую функцию от политической структуры" [Almond, Coleman 1 960: 59] . Подобное разделение действительно имеет ключевое значение. Однако с момента выхо­да упомянутой работы прошло уже 10 лет, но эта задача во многом осталась нерешенной. Более того, представители структурно-функциональной научной школы все еще пытаются преодолеть (с отчетливыми симптомами утраты ве­рыuв свои силы) самые первые трудности в определении "функции" - как са­мои по себе, так и в ее соотношении со структурой**.

Можно ли видеть в функции просто ту деятельность, которую осуществ­ляют структуры, либо правильнее интерпретировать ее как "эффект"***, или

R �artori G. 1 970. Concept Misformation in Comparative Politics. - The American Political Science evtew, vol. 64, М 4. ?кончание. Начало см. Полис, 2003, N2 3, с. 67-77, N2 4, с. 1 52- 160. ИД Я сn�иально выделяю сферу nолитических наук, чтобы избежать неиужиого возвращения к ет

еям алииовекого и Рэдклиффа-Брауна. Кроме того, nодобное сужение угла зрения объясня­У.Ф���ему я оставляю за скобками вклад в развитие этого подхода Т.Парсонса и М .Дж.Леви. дан

иrан и К.Фогельман nроводят различие между тремя важнейшими течениями (в рамках цио

ного nодхода] , обозначив их как: ( 1 ) эклектичный функционализм, (2) эмnирический функ­Мо:ализм (Мертон) и (3) структурно-функциональный анализ ( Fianigan, Fogelman 1 967: 72-79] . ••

замечания относятся исключительно к последнему течению. nри

Следует иметь в виду, что сегодня к сторонникам "структурно-функционального" nодхода nен�исляют весьма разнородную групnу [исследователей] , чьи исходные nосылки в немалой сте-nротиворечат друг другу. ••• Так u "наб

ои угол зрения был предложен Р.К.Мертоном, который стремился развести функции как ТИвьi

людаемые объективные следствия" и "субъективную nредрасположенность", т.е. цели, мо­ски И задачи [ Merton 1 957: 24] . П ытаясь сnравиться с nроблемами, пороЖдаемыми мертонов­ilева

м nодходом, Р.Т.Холт трактовал функции как "разновидность" эффектов а именно как "ре­.1\ан Нтные системе эффекты структур" . Под "релевантностью" он nонимал ,:обязательность для СТе Ной системы", обусловленную, в свою очередь, "функциональными требованиями" этой си­ЧенМЬI [ Holt 1 967: 88-90]. На мой взгляд, Мертон доnустил в своей арrументаиии ряд nреувели-

Ий, создав тем самым ненужные и непреодолимые сложности для своих последователей.

twirp

x.co

m

же функция должна пониматься исключительно как "соотношение" ме структурами* - спор между приверженцами этих трактовок оказывается многом несушественным в свете нашего реального оперирования соответ вующими понятиями. Другими словами, если мы решим посмотреть, как деле применяется функционалистский словарь, то при внимательном чте1-1 литературы быстро обнаружим, во-первых, необычай ную анархию в ело употреблении (об этом - чуть позже) , а во-вторых, то, что используем большинством авторов функционалистская терминология в подавляющей сти случаев имеет отчетливо выраженные целевые или телеологические ко нотации . Искусный словесный камуфляж зачастую прикрывает подспудli телеологический смысл. При этом почти невозможно найти функцианали скую аргументацию, которой бы в конечном счете действительно удалось бежать того, что М . Вебер называл рациональностью цел (Zweckrationalitat)**. М ы можем сколько угодно спорить по поводу дефи ций*** - суть вопроса от этого не изменится: полемика относительно оп делений никак не сказывается на нашей последующей работе. Н о если то для решения стоящей передо мной задачи достаточно установить, ка образом большинство людей использует понятие "функция" на практике ( зависимости от того, как они концептуализируют его на уровне теории) и самым выявить его общепринятое, " чистое" значение.

Когда м ы говорим, несколько наивно, что у структур "есть функции" , интересуют основания, оправдывающие существование структур; т.е. мы п разумеваем, что у структур имеется некая цель, задача, призвание или наз чение****. Это равносильно констатации того, что функция указывает на ношение между средствами и целью (которое становится, с точки зрения с стемного подхода, также отношением части к целому) , и наче говоря, фу ция - это деятельность, осуществляемая структурой в соответствии с п писанными или реально выполняемыми ею задачами*****. Н апротив, д функция, нефункциональность и т .п . свидетельствуют - под иным угл зрения - о том , что данная структура не справляется с возложенной на задачей. И это принятое сегодня употребление понятия "функция" во мн гом , в свою очередь, объясняет те сложности, которые возникают в связи понятием "структура" .

• Таково математическое значение термина "функция". Например, согласно Ф.У.Риггзу, в рии систем функция указывает на "соотношение между структурами" [ Riggs s.a.: 8] (перера ны й вариант этого материала включен в состав готовящегося к публикации сборника под ре цие й М.Хааса и Г.Кариэля [см. Haas, Kariel s.a. ]). Однако это определение тоже не безупреч Так, хотя математическое толкование функции отвечает требованиям общего анализа систем, не подходит для исследования отдельных их сегментов. •• Рациональность целе й не следует путать с ценностной рациональностью (Wertrationalitat) -частности потому, что в рамках первого подхода все мыслимые цели можно гипотетически п ставить как равнообоснованные. Соответственно, в рамках Zweckrationalitat вряд ли возмо разделение функций на "идущие во благо" и "идущие во вред". Вопрос о том, не являются благие цели одного человека дурными для другого, приобретает смысл только в том случае, мы рассматриваем его с нормативной точки зрения, т.е. с позици й Wertrationalitat. ••• Многие сложные аспекты проблемы, которые я здесь опускаю, обсуждаются в интересll сборнике под редакцие й Н.Дж.Демарата и Р.Э.Питерсона, в значительной с тепени сфокуси ванном на "дискуссиях о функционализме" [Demerath, Peterson 1 967] . Обзор присущих ф онализму слабосте й см. Runciman 1963: 1 09- 123. Критически оценивает "логику функциональll го анализа" и К.Гемпель, однако его аргументация зачастую имеет весьма слабое отношение интересующим нас сюжетам [см. Gross 1959: 27 1 -307] . •••• Э т о не означает, что мы впадаем в т у субъективистскую ошибку, н а которой строит свою гументацию Мертон. Цель может предстамять собой " мотивацию" актора, но с равны м успех она может оказаться чем-то, "приписанным" наблюдателем ( как это и бывает при телеслоги ском анализе). • • • • • Дабы не утяжелять мою аргументацию, "неумышленные функции", возникающие вслед вие способности структур служить целям и получать результаты, которые не предус матривал}( и не планиравались их создателями, можно включи ть в перечень реально выполняемых зад Аналогичным образом, несущественно для моего тезиса и наличие "латентных функций ".

На самом деле главная из этих сложностей заключается в том , что боль-

инство политических органов и институтов определяются - или даже имe­JJl у

ются - исходя из выполняемых ими функций. Л ибо под воздействием по-1-1 бной практики - ведь сила имен сама по себе исключ ительно велика, -до

бо просто для краткости, но политические структуры редко адекватно оп­JI�

деляются на собственных основаниях - как структуры. Иными словами, Р спалагая развитым функциональным (целевым) словарем , м ы испытываем ра

ром ный недостаток в структурной (описательной) терминологии . Более то-ог

" ? " 0 даже когда мы сознательно спрашиваем что . , то неизменно вызываем к �зни ответ в терминах "для чего" . Что такое выборы? - Средство (структу-

а) для избрания должностных лиц. Что такое легислатура? - Учреждение для � оизводства законов. Что такое правительство? - Организация для управле­

н�я. Структура �очти всегда постигается и характеризует:я через присущие ей

фун кuии* . Такои подход вполне оправдан в политическои практике, но он со­

здает серьезные помехи для пони мания политики .

Следовательно, суть проблемы в том , что специалист по структурно-функ­циональн ому анализу - ученый-калека. Он утверждает, что ходит на двух но­

гах тогда как на деле стоит на одной, причем на больной. Он не в состоянии

деЙствительно визуализировать взаимодействие между "структурой " и "функ­

цией", поскольку эти два термина редко (если такое вообще случается) четко

разводятся: структура всегда остается лишь зеркальным отражением приписы­

ваем ых ей функциональных задач . И здесь мы вступаем в своего рода пороч­

ный круг, подводящий рассматриваемый подход к заключениям, которые,

будь они верны, опровергали бы сами себя.

Как бы много ни оставалось позиций, в которых ученому структурно­

фун кционального направления не удалось разобраться , он вполне уверен в

трех вещах: ( 1 ) структуры не бывают монофункциональными, т.е. обладающи­

ми только одной фун кцией; (2) структуры могут носить мультифункциональ­

ный характер, т.е. та же самая структура способна выполнять в разных стра­

нах существенно различающиеся функции; и потому (3 ) каждая функция и ме­

ет структурные альтернативы , т.е. ее могут выполнять весьма несхожие струк­

туры. Да, в какой-то степени эти утверждения неоспоримы - но только в ка­

кой-то, и в этом постоянно отдает себе отчет любой наблюдательный ученый­компаративист. Мои возражения вызывает их акцентирование, которое нео­босновано и безусловно ошибочно.

Действительно ли различным образом фун кционируют те же самые струк­

туры? Не потому ли возникают функциональные различия, что структуры не идентичны? Тезис [о мультифункциональности] , как правило, не получает

адекватного структурного подтверждения. Н апример, " выборы" - мульти­функциональны (они с равным успехом могут использоваться в целях легити­мации деспота), но "свободные выборы" - нет**. Другими словами, достаточ­но подвести под электоральны й процесс структурный фундамент - в виде многочисленных, в т.ч . мельчайших, структурных условий, которые обеспечи­

вают свободное голосование, - и мультифункциональность выборов быстро

nриходит к концу. Если избирателю предоставлены альтернативы, если канди­

даты могут беспрепятственно конкурировать, если возможность мошенниче-

• На смешение понятий указывает и Риггз, когда пишет, что "нынешняя терминология абсолют­но ошибочно соединяет структурное и функциональное". При этом он трактует проблему по� nротивоположным углом зрения, утве рждая, что понятия типа "легислатура или государственныи чиновник ... обычно определяются структурно: первое - как выборная ассамблея, второе - как бюрократический пост". Правда, чуть позже он отмечает, что "слова ... также косвенно намекают На функции" [Riggs s.a.: 23] . Поэтому следует иметь в виду, что "структурная дефиниция" , о ко­l'Орой я говорю, требует тщательного структурного описания. Если бы речь шла просто об оп­Ределении легислатуры как выборной ассамблеи, аргументировать данную позицию можно было бы с обеих точек зрения, как это делает Риггз. •• Я цитирую здесь название книги У.Дж.М.МакКензи [MacKenzie 1958], дабы показать, что де й ­СТвительное структурное обоснование вполне может потребовать стостраничного описания.

ства при подсчете голосов исключена, то свободные выборы служат - повсе местно - единой цели: они позволяют избирателям отбирать и смещать дОЮ!( ностных лиц. С точки зрения решения этой первичной, ключевой задачи о на и та же (в плане предоставления всех необходимых гарантий) электорал ная структура либо приближается к монофункциональности, либо оказывае ся нефункциональной - например, когда мы обнаруживаем , что необразоваli ные избиратели не в состояни и использовать электоральные механизм ы , к торые требуют элементарной грамотности.

Хотя самое серьезное упущение и главная сложность заключаются в н адекватном определении и описании структур, позвольте мне тут же добавит что м ы немнагим лучше справляемся с функциональной составляющей дих томи и . Ведь функциональные категории тоже, как правило, не получают точ наго и адекватного обоснования. Как ни удивительно - учитывая, насколь проще найти решение функциональной части проблем ы , - но от наш "функций " обычно не больше пользы, чем от "структур" .

Например, если спросить: " Зачем нужна парти й ная система?" - наиб лее бесспорн ы м и и счерпывающим , вероятно, будет ответ: " П арти и выпол няют ком му н и кацион ную функцию" . И если на этом поставить точку, не избежен вы вод: власти и граждане так или иначе " коммуницируют" в л бой политии , т.е. даже тогда, когда парти й ная система отсутствует. Отсю следует, что у парти й н ых систем есть структурные дублеты - quod е demonstrandum* . Н о на этом нельзя ставить точ ку, т .е . нельзя ограничит лишенным четко обозначенных пределов и каких бы то н и было отличи тельных черт понятием коммуникации , сводящим на нет саму проблем М ежду тем , попытав ш ись установить истин ное содержание дан ного поня тия, м ы обнаружим , во-первых, что существует принципиал ьное различ между восходящей и н исходящей коммуникацией и, во-вторых, что необх димо (и не менее важно) разделять " коммуникацию-и нформ ирован ие" " коммуникацию-давление" . Если так, то определять парти й ную систему к инструмент " передачи " требован и й властям и снабжения их информацие - значит упус кать суть дела. В действительности парти й ная система явля ется механизмом поддержки - и продавливания - требован и й исключ ител но путем п роведения некоего политического курса. Таким образо м , ставко в и гре выступает переход от двусторон ней (обрати мой) ко м муни каци и-ин· форм ирования к преобладанию восходящей коммуникации-давления. А решения этой последней задачи пока не найдено структурной альтернати• вы. П оэтому, стоит нам точ но и обстоятел ьно раскрыть специфическиt\j фундаментальные причины существования парти йной систе м ы , как она оказы вается незамени мой , уникальной структурой.

Итак, при более тщател ьном анализе обнаруживается, что тезис о мульти• функциональности и мультиструктурности заведен сли ш ком далеко - на столько далеко, что становится неверн ым. Дело не только в его ош ибочност И рония ситуации в том, что в своем нынешнем виде он саморазруш ителе Если одна и та же структура выполняет в различных странах абсолютно н схожие функции и если всегда можно найти структурные альтернативы длf любой функции, какой толк в структурно-функциональном анализе?

Если свести вместе все эти линии аргументации, мне не понадобится доЛ го доказывать, что тупики и практические сбои структурно-функционально подхода имеют самое прямое отношение к лестнице абстракции.

Что касается функциональной части дихотомии, то м ы завалены множе вом случайных функциональных категори й , которые носят характер просто перечисления и едва ли поддаются классификации по какому-то критерию, тем более - в соответствии с логическими требованиями древообразного та сономического развертывания. Очевидно, что такие категории ничего не ворят относительно уровня и типа анализа, при котором они применимы (т.

• Quod erat demonstrandum (лат.) - что и требовалось доказать. - Пер.

!!еясно, идет ли речь об анализе систем в целом или же отдельных их сегмен­rов)* . В результате глобальная функциональная аргументация, которую разви­вают некоторые структурны�е функционалист�I , повисает в воздухе - в связи

отсутствием согласованнон таксономическои поддержки на среднем уровне с � ' _ и еи остается лишь играть с чересчур пространны м и , если не лишенными содержания, функциональны�и универсалиями. .

Обратившись к� структур�ои стороне �роблемы , м ы , напротив, сталкиваем­ся nочти с полнон пустотои. Трудно наити структуры, которые бы определя­лись сами по себе, - по крайней мере в алмондовской системе рассужден и й* * . все это тем более прискорбно, если вспомнить, что, в отличие от функций ко­rорые считаются (по крайней мере в глобальной сравнительной политоло'гии) широкими объяснительными категориями, не требующими детализации на низшем уровне [абстракции ] , структуры находятся в тесной связи с наблюдае­мыми явлен иями и, безусловно, нуждаются в подкреплении на всех ступенях лестницы абстракции. Если под структурами понимают структуры организаци­онные, нам необходимо, по сути , полностью спуститься по этой лестнице -до конфигуративно-дескриптивных описаний низшего уровня.

Начиная отсчет с самой верхней ступени, можно выделить - с помощью простейших терминологических приемов - как минимум четыре особых уровня анализа: ( 1 ) структурные принципы (например, плюрализм ) ; (2) струк­турные условия (скажем, классовая или экономическая структура); (3) орга­низационные модели (с присущими им системами членства); (4) конкретные организационные структуры (например, конституции) . Употребляя выражение "структурные принципы", я хочу подчеркнуть, что в качестве категории выс­шего уровня понятие структуры может указывать только на принципы, в со­ответствии с которыми составн ые части политий или обществ соотносятся друг с другом . Н аоборот, когда дело касается низшего уровня абстракции , не­обходимо четко осознавать, что конституции и уставы не являются " подлин-" т ным и структурами. ем не менее, поведение на основе писаных правил лег-

" " б че ухватить , нежели поведение, о условленное расплывчаты ми ролям и · и чрезмерный антиформализм ведет к тому, что мы начи наем игнорировать �р­ганизационную теорию, забывая о том , в какой мере законодательно установ­ленные нормы действительно формируют поведение.

Подводя итог [можно констатировать] , что исследователь структурно-функ­ционального направления не только пренебрегает лестн ицей абстракции , но и в процессе безрассудного подъема невальна разрушает свои собственные опо-ры*** Э � � . то до такои степени так, что рассматриваемыи подход порождает аб-солютно те же самые недоуменные вопросы , что и , скажем , общая теория си-

�одля иллюстрации данного тезиса достаточно nривести nеречень функцио�альных категорий, держащихся в литературе по nолитическим nартиям. Этот nере<rень будет выглядеть следую­�им образом: участие, ведение избирательной камnании , мобилизация, экстрагирование, регу­на�ование, контроль, интеграция, сnлочение, модерация , nоддержание консенсуса, уnрощение то

ора альтернатив, согласование, адаnтация, агрегация, nосредничество, разрешение конфлик­ни�а

брокераж, рекрутирование, выработка nолитического курса, выражение (nозиций] , ком м у­

•• uия, линкидж, канализация, конверсия, легитимация, демократизация, маркировка.

мнЯ делаю сnециальную отсылку к Алмонду, ибо убежден, что в nодобном nоложении вещей во

ни�гом виновата сама его трактовка структуры. Наnример, [он nишет] : "Под структурой мы nо­Об э�ем наблюдаемые формы деятельности , которые образуют nолитическую систему. Говорить

они их формах деятельности как об имеющих структуру - значит, nросто nодразумевать, что

име осуществляются с известной регулярностью". В следующем абзаце можно nрочесть: " Мы Power в виду особые наборы ролей, которые связаны между собой как структуры" (Aimond,

Вр е 1 1 966: 2 1 ] . При таких "nористых" и чрезмерно социологичных критериях "структура" nре-ащается в нечто эфемерное. ••• э турн

та nретензия высказана ad hoc, но ее можно обосновать детально. Об отсутствии у [струк­l<ри О-функционального] nодхода nрочного логического и методологического фундамента см. НЬ/хтические работы Р.Е.Дауса [ Dowse 1 966] и Э.Л.Ка..'!Леберга [Kalleberg 1 966] . Хотя оба назван­" автора относятся к числу сверхсознательных мыслителей, я не могу не согласиться с заклю­l.tllтельной сентенцией Дауса, а именно с тем, что "тот, кто игнорирует банальные логические мо-енты, рискует оказаться неправым даже в мелочах" [ Dowse 1 966: 622].

twirp

x.co

m

стем: " П очему ни одному ученому не удалось представить структурно-фун анальную формулировку, которая отвечала бы требованиям эмпирическо анализа?" [ Fianigan, Fogelman 1 967: 82-83] . Конечно, когда речь идет о спе алистах по общей теории систем, вынужденных продвигаться от общего к ч стному на основе теоретических первообразов, громадные сложности в вы ботке поддающихся проверке суждени й о политике едва ли удивительны*. случае же структурно-функционального подхода, который отнюдь не обя тельно должен использоваться для анализа целых систем, дело обстоит сове по-другому, тем более что этот подход обладает несомненным эмпиричес преимуществом , в значительной мере опираясь (особенно при сегментирова ном анализе систем) на обзервативные термины**. Но тогда почему исслед ватель структурно-функционального направления должен оставаться привя "к уровню анализа, который не позволяет проводить эмпирическое тестиро ние" [ Fianigan, Fogelman 1 967: 83]? П о моему разумению, на то нет внутре них причин. Совсем наоборот - мы можем ждать от структурно-функциан наго подхода весьма внушительной отдачи , и вполне возможно, что он оче� скоро реализует свой эмпирический потенциал (и обретет эмпирическую оп деленность) , если только мы научимся маневрировать на лестнице абстракцИII.

Теперь давайте перейдем к менее строгой части обсуждения. В качес1'118 второй группы иллюстрирующих мою мысль примеров я выбрал несколь иное семейство категорий: плюрализм, интеграцию, участие и мобили цию***. Хотя можно придумать массу других примеров, которые бы не в мен шей степени отвечали моим задачам , упомянутые четыре категории весь показательны в том отношении, что они используются для значимых теоре ческих построений не только приверженцами многих различных исследо тельских подходов, но и учеными, стоящими вне каких бы то ни было шк в т.ч. теми (в случае концептов "участие" и "мобилизация ") , кого интерес исключительно манипуляция статистическими данными.

Учитывая, что плюрализм, интеграция, участие и мобилизация принадлсt жат к числу культурно-обусловленных концептов, которые, по всей видим� ти , отражают (насколько мы знаем, так было изначально) специфически � ладный опыт, с методологической точки зрения принципиально важно ши мнить, что отправной точкой исследования должен выступать референтныl регион . При расш ирении такого рода концептов нам нужно, так сказать дви·

" ...

" '

гаться по часовои стрелке в направлен ии "мы - они" . Поэтому надлеЖИ! начать с вопроса о том, как трактуются плюрализм, интеграция, участие и мо-f билизация в их "родном " , оригинальном контексте.

· В своем исходном значен ии понятие "плюрализм " не относится ни к с01

циетальной и/или политической структуре, ни к взаимодействию между сово­купностью акторов. Это понятие стали использовать в западной литератуiJСI дабы передать идею о том, что плюралистическим является такое общесТВО; чьи структурные очертания определяются плюралистическими убеждениями, а именно верой в то, что на всех уровнях должны развиваться всевозможные

• Для ознакомления с общей теорией систем nолезно обратиться к книге О.Р.Янга [Young 1968. см. также Urbani 1 968] . •• Вопрос о сравнительных достоинствах и недостатках этих двух стратегий вызывает оnределен· ные сnоры, однако структурно-функциональный nодход не связан имманентно с какой-либо "' них. Что касается дискуссии между nриверженцами общего и частичного анализа систем, то аР" гументы обеих сторон хорошо nредставлены в работах Дж.ЛаПаломбары, который отдает nред· nочтение второй nозиции [см., особенно, LaPalombara 1 970]. П ротивоnоложную точку зрения of• стаивает Ф.У.Риггз (см., nрежде всего, его готовящуюся к nубликации работу в Haas, Karie1 s.a.]. ••• Сущностное "родовое отличие" этих четырех категорий от рассмотренных выше заключаете• в том, что они являются культурно-обусловленными, тогда как "структура" и "функция" - нет· Следует также отметить, что nроблему "nеремещаемости" концеnтов в сравнительной nолитоло­гии нельзя снять nутем концеnтуализаций, не имеющих культурных ограничений, ибо нерешен· ным остается воnрос о том, как исnользовать те концеnтуализации, которые во всех случаях nри· вязаны к культуре.

тономные объединения, что признается все легитим ное многообразие и нте­

а�сов и что расхождения во взглядах, отсутствие един омыслия образуют осно­

р граЖданственности. Конечно, плюрализм, как уже отмечалось, представля­

зУ собой крайне абстрактный структурный принцип. Тем не менее, этот тер­ет

ин указывает на особую социетальную структуру (а не просто на высокий

м овен ь дифференциации и специализации ) и сохраняет свою способность от­

ур)!(ать смысловые значения во всех случаях, когда речь заходит об обсужде-

ра v v

и внутренних проблем и внутреннеи политики западных демократии . !-!И

nод " интеграцией" может пониматься некое конечное состояние, либо

11 оцесс , либо функция , осуществляемая соответствующими агентами (парти-ри группами интересов и т.п . ) . Как бы то н и было, в западных политиях тер-

ям , " б д " " б мин "интеграция не применяется к лю ому ви у соединения , лю ому типу "слияния". Например, когда американские ученые обсуждают свои внутрен­

!-!Ие проблемы , они весьма четко себе представляют, что является и нтеграци-

й а что - нет. Они, как правило, отрицают, что интеграция и меет хоть ка­

�о�-то отношение к " принудительно навязываемому единообразию". Н апро­

тив, они склонны считать, что для интеграци и необходимо плюралистическое

общество (как оно было определено выше) и что она, в свою очередь, пораж­

дает его. И , безусловно, для того чтобы добиться максимального уровня еди­

нения и сплоченности при минимальном использовани и принуждения, требу-

ется интегрирующий агент*. ·

То же самое можно сказать и по поводу концептов участия и мобилизации.

б " " Вне зависимости от того, употре ляется ли термин участие в нормативном

(для характеристики базового принцила совер�енной демократии ) или же в

дескриптивном (для описания демократическои практики) значении, при об­

суждении внутренних проблем западных"обществ "участие" ни в коей мере н�

равнозначно просто "задействованности . Так, сторонников партиципаторнои

демократии едва ли удовлетворит любая форма вовлеченности в политику.

Для них участие подразумевает самопроизвольное движение индивидов, но ни- 7 1

как не результат манипуляции или принуждения. И, конечно, в своем исход-

ном и точном значении термин несет в себе представление о свободном граж­

данине, который действует и вмешивается в политическую жизнь - е�ли то-

го пожелает, - руководствуясь собственным здравомыслием. П ри такои трак­

товке "участие" оказывается полностью противоположным, обратным по

смыслу " мобилизации " . Последняя включает в себя идею не индивиду3Шьно-

rо действия основанного на собственном побуждении, но податливои, пас­

сивной кол�ективности, которая приводится в движение при�отью обладаю-

щих даром убеждения - и не только убеждения - и нстанци и . М ы говорим,

что индивиды "участвуют", но мы не можем сказать о тех же самых индиви-

дах, что они "мобилизуются" , - скорее их мобилизуют. v Итак абсолютно очевидно, что каждое из рассматриваемых понятии - и

"плюр�изм " , и "интеграция", и "участие", и " мобилизация" - и меет набор

особых значений, которые поддаются точному определению и которые по су­

ти сохраняются - хотя бы имплицитно - во всех наших западных исследо­

ваниях и спорах. Однако в контексте глобальной сравнительной политологии

специфика этих понятий утрачивается: понятие " плюрализм" становится бес­

предельным термин "интеграция" с равным успехом употребляют как при на-,

" " " о личии nлюралистического окружения, так и без такового; а участие и м -

билизация" превращаются в концеnты , во многом nерекрывающие друг дру­

га. " Плюрализм" оказывается безграничным , ибо нам никто не объясняет, что

такое отсутствие плюрализма. На основании того факта, что плюрализм гдt-

• Поскольку мы обсуждаем здесь макроnроблемы и макротеорию, я могу обойтись без анализа Рассматриваемых концеnтов на каждой из стуnеней лестницы абстракции. Тем не менее нельзя не отметить что термин "интеграция" входит также в nонятийный словарь социологии и nси­хологии и �отому доnускает очень тонкие оnределения низшего уровня (см. , напр. Landecker 1955: 1 9-27].

то существует, похоже, делается заключение, что та или иная степень плюра� лизма может быть обнаружена повсеместно. Но та или иная степень " чего"? R этом, воистину, заключается ирония обращения к языку степеней - будучlf призван, при правильном употреблении, передавать точность, он использует� ся для выражения уклончивости. Аналогичным образом меняется и по ходу дела в конечном счете утрачивается значение термина "интеграция" . И , нако� нец, различие между участием и мобилизацией проводится лишь примени� тельно к западным обществам. Для многих ориентированных на компаратив� ные исследования ученых мобилизация начинает означать любую форму ак� тивации социума; и в рамках этой дисциплиной в целом понятие "участие" используется для описания как демократических, так и мобилизационных ме� тодов политической активации.

На этой стадии обсуждения мне уже не надо детально объяснять, откуда lf почему возникает такого рода резкая утрата конкретности. Она обусловлена, как мы знаем, концептными натяжками, которые, в свою очередь, вызван�.� нарушением правил восхождения по лестнице абстракции - неуклюжей по� пыткой получить "перемещаемые универсалии" не путем сокращения набора значений (т.е. уменьшения числа квалификационных свойств), а за счет раз� мывания определенности. Единственное, на чем нам придется еще остано� виться , - это последствия такого положения вещей.

Возьмем , к примеру, громадные ошибки в интерпретации и прогнозирова� нии, порождаемые универсальным, лишенным конкретности употреблением концептов " плюрализм" и "интеграция" . Когда мы говорим, что африканские общества являются не плюралистическими, а "трайбалистскими", суть нашей аргументации , по-видимому, заключается в том , что племенная фрагментация едва ли способна обеспечить структурную основу не только для возникнове­ния интеграционных процессов, но и для вьщвижения на передний план аген­тов интеграции. Более того, я склонен считать, что функциональные запросы и ответные реакции фрагментированного общества расходятся с функцио­нальными запросами и ответной реакцией общества плюралистического. Так, например, в средневековой Европе фрагментация породила монархический абсолютизм. Но если понятие "плюрализм" превратилось в лишенное какого­либо содержания "общее место" , мы вправе называть африканские общества плюралистическими , а это, к сожалению, вполне может привести к тому, что мы начнем ожидать от африканцев решения их проблем так, как будто им приходится иметь дело с обществами западного типа*.

Заслуживает внимания и пример " мобилизации" - в том плане, что он под­водит нас к проблеме, которая пока лишь вскользь упоминалась. Наряду с по­нятиями "плюрализм" , "интеграция" и "участие", которые восходят к нашему опыту демократии, т.е. к практике демократических политий, мы располагаем и ограниченным набором терминов, порожденных тоталитарным контекстом. К последней категории относится и термин "мобилизация" , заимствованный из военной лексики (особенно под влиянием всеобщей мобилизации в Герма­нии в годы первой мировой войны), который проник в политический словарь через партии милиционного (как их называет М .Дюверже) типа и прежде все­го - через практику фашизма и нацизма**. Тем не менее, в настоящее вреМЯ этот термин используется и по отношению к демократическим политиям , что

• Данный тезис можно развернуrь более широко. Например, я готов прелположить, что только В подлинно плюралистическом обшестве (т.е. в обшестве, обладаюшем совокупностью характери· стик, передаваемых термином в его западном употреблении) дифференциация может вести к ин· теграции и сливаться с ней. Но в большей части литературы по проблемам политического разви· тия это ключевое условие, похоже, упускается из вида. •• Ш илз и Дойч связывают это понятие также с маихеймовекай "фундаментальной демократи· зацией" [см. , напр. Deutsch 1 96 1 : 494] . Вполне возможно, что К.Манхейм действительно обеспе· чил тот мост, по которому термин "мобилизация" вошел в демократический язык, но это не от· меняет того факта, что в Италии и Германии начала 1 930-х годов он обычно использовался ДЛJ1 отражения специфически тоталитарного опыта.

указывает на "обратную экстраполяцию" (т.е . экстраполяцию против часовой стрелки). И хотя мы часто сетуем на то, что наша терминология сфокусирова­t{а на демократии, меня больше всего беспокоит наша неспособиость извлечь пользу из наличия терминов, свободных от демократического уклона. Однако . сложности, проистекающие из обратной экстраполяции, лучше всего просма­триваются в более широком масштабе, в частности в связи с феноменом, ко­торый я называю "эффектом бумеранга" со стороны развивающихся регионов*.

Путешествуя по Африке или Юго-Восточной Азии, западные ученые обна­ружили, что наши категории там едва ли применимы. Подобное заключение совсем не удивительно, но на его основе делается вывод - и здесь проявля­ется "эффект бумеранга" , - что данные категории не должны применяться и на Западе. И это суждение уже представляется странным. Тот факт, что гло­бальная сравнительная политология нуждается в определенном минимуме "общих знаменателей", отнюдь не означает, будто мы должны избавляться от западной узости взглядов, обряжаясь в незападные одежды. Во-первых, впол­не может оказаться , что некоторые древние цивилизации кажутся западному наблюдателю диффузными и аморфными именно потому, что у него нет ка­тегорий для постижения отклонившихся "от курса" , сверхустоявшихся, " не­рациональных" структурных моделей. Во-вторых, если допустить, что слабо­развитые в политическом отношении общества и правда гораздо менее струк­турированы, нежели другие, нет никаких оснований снова возвращаться к со­стоянию бесформенности там, где уже существует структурная дифференциа­ция. Поэтому обратная экстраполяция является ошибочной, и потребность в нахождении минимального общего знаменателя не дает нам права вводить примитивизм и аморфность в непримитивную среду.

Обобщая вышесказанное, можно констатировать, что нормальной работе дисциплины сегодня, похоже, мешают "бессмысленные смычки" и порожда­емые ими бесконечные увертки и передергивания. В подобных условиях, в ча­стности, возникает (и это особенно важно) опасная склонность к голослов- 72 ным утверждениям, т.е. к принятию в качестве исходного допущения того, что нам нужно доказать: ошибка petitio priпcipii �. Например, за использованием по отношению к демократической политии понятия " мобилизация" кроется предположение о том , что соответствующий процесс протекает в демократиях примерно так же, как при тоталитарных режимах. И наоборот, когда понятие "участие" применяется к тоталитарным системам, это подразумевает, что де­мократическое участие имеет место, хотя бы до определенной степени, и в не­демократическом окружении. Да, вполне возможно, что это так. Но данный тезис нельзя доказать простым перемещением того или иного словесного обозна­чения из одного контекста в другой, ибо в таком случае все сводится к обыч­ному терминологическому камуфляжу: явления провозглашаются идентичны-ми на том основании, что они бьши одинаковым образом поименованы.

Поэтому, в общем и целом, едва ли правомерно утверждать, будто наши "потери с точки зрения конкретности" компенсируется за счет увеличения широты охвата. Я бы, скорее, сказал, что наши приобретения в плане "пере­мещаемости" , или универсальной применимости, концептов носят сугубо вер­бальный (и обманчивый) характер, тогда как утрата ясности и определеннос­ти вполне реальна и существенна.

У меня нет возможности углубляться в обсуждение этой проблемы. Как чет­ко сформулировал ее ЛаПаламбара, "огромное множество наших обобщающих СуЖДений по поводу политического процесса беспорядочно перескакивают с микро- на макроаналитический уровень", и в результате возникает "хаос, вы­зваНllый путаницей с определением уровня анализа" [LaPalambara 1 968 : 72] . Развивая эту линию рассуждений, я говорил о том, что подобная путаница вле-

• Как отмечалось выше, с "эффектом бумеранга" отчасти связано также исчезновение политики. •• Petitio priпcipii (лат.) - аргумент, основанный на выводе из положения, которое само по себе еще требует доказательства. - Пер.

twirp

x.co

m

чет за собой целый ряд негативных последствий. На относительно высо уровнях анализа - это видимые невооруженным глазом ошибки в интерпре ции, объяснении и прогнозировании, на более низких - бессмысленный с огромного количества ненужной информации, что сопровождается - на в уровнях анализа - смешением значений и размыванием четкости концепто Действительно, нам не хватает слов. Но концептные натяжки и логичесi<Jiе' сбои серьезно сниж�ют содержательность аналитических формулировок, а таt же селективные своиства тех слов, которыми мы все-таки располагаем . И Mlft кажется, что крупные различия слишком часто приносятся в жертву второсте. пенным, мелким сходствам. Трудно представить себе человека, который бlil стал"всерьез утверждат�� будто люди и рыбы одинаковы, поскольку и те, и дру. гие спос_?бны плавать . Но многое из того, что говорится в глобальной сраа. нительнои политологии , несет в себе не намного больше смысла. В заключение позвольте мне подчеркнуть, что, согласно моей схеме анали. за, без всего этого можно обойтись. Наша осведомленность о существован�t�� лестницы абстрактности показывает, что потребность в крайне абстрактных. всеохватывающих категориях можно удовлетворить, не прибегая к раздуванИJО (зачастую переходящему в распыление) имеющихся у нас обзервативных эм­пирически связуемых категорий . Более того, если мы знаем, как подним�тъс11 и опускаться по лестнице �?стракции и , благодаря этому, осознаем , на каком уровне по отношению к естественному пространству" проводимого наМI( анализа находимся , то мы не только полностью исключаем концептные н� тяжки , но и обретаем возможность избавиться от ложных аналогий и голо­словных утверждений.

V. РЕЗЮМЕ Сравнительная политология как независимая научная дисциплина быстро расширяется. Масштабы, если не сказать - размах, такого расширения , осо­бенно в последнее десятилетие, порождают сложные, беспрецедентные про­блемы, связанные с техникой исследования. Но, похоже, мы все больше на­ращиваем свои усилия в области компаративистики, не имея компаративного метода, т.е. не обладая необходимыми методологическими знаниями и сколь­ко-нибудь адекватными логическими навыками. Другими словами , мы выгля­дим абсолютно неподготовленными с точки зрения логических требований глобального сравнительного анализа политологических вопросов. Мое внимание сфокусировано на концептах - и вокруг концептов, - по­скольку я убежден , что они представляют собой не только элементы теорети­ческой системы, но также инструменты для сбора фактов и "вместилища" данных. Эмпирическая проблема заключается в том, что мы крайне нуждаем· ся в информации , достаточно точной для того, чтобы ее можно было осмыс­ленно сравнивать. Поэтому нам требуется регистрационная система, которую мо�гут о��спечить селективные, т.е. таксономические, "концептуальные кон­теинеры . При отсутствии такой системы не миновать ошибок в сборе факто· логического материала, и применение все более изощренных статистических приемов на основе компьютерных технологий не защитит от неверной инфор· мации. Что же касается теоретической проблемы, то ее можно сформулиро­вать следующим образом: нам катастрофически не хватает упорядоченности в использовании понятий и процедур сравнения. Подобная упорядоченность, на мой взгляд, может вырасти из представления о лестнице абстракции , из знания подразумеваемых ею логических характеристик и вытекающих отсюда правил обобщения и аналитического расчленения. Но если ее не удастся об· рести, неизбежны неправильное употребление и , в конечном счете, искаже­ние концептов (в сочетании с неверным сбором информации). До сих пор рассматриваемая дисциплина шла преимущественно по пути на­именьшего сопротивления, а именно - концеmных натяжек. Стремясь добить­ся универсальной применимости, мы расширяли сферу охвата наших концеп­тов за счет размывания и затуманивания их содержания. В результате paзpyrua-

еfСЯ сама цель сравнения - возможность контролировать, и мы оказываемся гружены в эмпирический и теоретический хаос. Недопустимо грубые концеп­[IОа.льные инструменты подталкивают нас к проведению бесполезных, если не 'fY одяш.их в сторону, исследований, и создают благоприятную почву для появ­увния "бессмысленных смычек", базирующихся на псевдосоответствиях. Jle � � б Единственная надежда, с моеи точки зрения, заключается в нашеи спосо -

ости : ( 1 ) развивать дисциплину на среднем уровне абстракции, создавая более новершенные промежуточные категории; (2) таким образом маневрировать на с естнице абстракции, то поднимаясь наверх, то спускаясь вниз, чтобы прими­JI ить меЖдУ собой сходства и различия, относительно высокую объяснительную �ourь и сравнительно точное описательное наполнение, макротеарию и эмпи­рйческое тестирование. Разумеется, ни один уровень анализа не может быть аб­солютно адекватно преобразован и конвертирован в следующий уровень. В этом смысле при восхождении по лестнице абстракции что-то обязательно те­ряется (и приобретается). Но упорядоченное использованное терминов и� про­uедУР сравнения порождает - на каждом уровне - с9вокупность суждении, ко­торые либо подкрепляют суждения соседних уравнен, либо противоречат им.

Недавно было высказано пожелание, чтобы "политологи обратились к ма­тематике в поисках логических правил" , которые "придали бы парадигме не­обходимую дедуктивную силу" [Holt, Richardson 1 970: 70] * . Я придерживаюсь более трезвого, даже контрперфекционистского взгляда и считаю, что мы не должны поощрять сверхсознательного мыслителя, лишенного всякой способ­ности к действию вследствие чрезмерно завышенных стандартов. Но мы, бе­зусловно, не можем рассчитывать на то, что несознательный мыслитель, ко­торому не достает элементарной логической подготовки и логической упоря­доченности , справится с новыми проблемами, возникающими при переходе к глобальным сравнениям.

A1mond G.A. , Co1eman J.S. 1 960. The Politics of the Developing Areas. Princeton. Almond G .A., Powell G . B. 1 966. Comparative Politics: А Developmental Approach. Boston. Demerath N .J . , Paterson R.A. (eds.) 1 967. System, Change and Conjlict. N .Y. . . . Deutsch К. W. 1 96 1 . Socia1 MoЬi1 ization and Po1itica1 Deve1opment. - The Атепсап Po!lflcal

Science Review, vo1. 55, Sept. Dowse R. Е. 1 966. А Functiona1ist's Logic. - World Politics, Ju1y. F1anigan W. , Foge1man К. 1 967. Functiona1 Ana1ysis. - Charlesworth J .C. (ed.) Contemporary

Political Analysis. N .У. Gross L. (ed.) 1 959. Symposium оп Sociological Theory. N .Y. . . . Haas М. , Karie1 Н. (eds.) s.a. Approaches to the Study of Pofltlca/ Sc1ence. Chand1er PuЬI. Со. Ho1t R.T. 1 967. А Proposed Structura1-Functiona1 Framework. - Char1esworth J .С. (ed.)

Contemporary Political Analysis. N .Y. . . . . Ho1t R.Т. , Richardson J . 1 970. Competing Paradigms JП Comparat1ve Po11t1cs. - Holt R.Т., Turner J . E. (eds.) The Methodology of Comparative Research. N .Y: . Kalleberg A.L. 1 966. The Logic of Comparison. - World Pollflcs, Oct.

Landecker W.S. 1 955. Types of Integration and their Measurements. - Lazarsfe1d P.F. , Rosenberg М. (eds.) The Language of Social Resear�h. G1en�oe: . . . . LaPa1ombara J . 1 968. Macrotheories and M 1croapp11catюns т Comparat1ve Pollt1cs. -Comparative Politics, Oct. . . . · · LaPa1ombara J . 1 970. Parsimony and Empirism in Comparat1ve Pollt1cs: An Ant1-Scho1ast1C Yiew. - Ho1t R.Т. , Turner J .E . (eds.) The Methodology of Comparative Research. N .Y. .

MacKenzie W.J. М. 1 958. Free Elections. L. Merton R.K. 1 957. Social Theory and Social Structure. Glencoe. Riggs F.W. s.a. Some Proьtems with Systems Theory - The lmportance of Structure. Mimeographed. Runciman W.C. 1 963. Social and Political Theory. Cambridge. UrЬani G. 1 968. Genera1 Systems Theory: Un Nuovo Strumento per l'Analisi dei Sistemi

Po1itici? - 11 Politico, NQ 4. Young O . R. 1 968. Systems of Political Science. Eng1ewood Cliffs.

• Цитируемая работа nредставляет собой, возможно, nерфекционистский, но, несомненно, весь­Ма фундированный и nобуждающий i<: размышлениям обзор состояния дел в дисциnлине.

=: � � МЕТАМОРФОЗЫ "СВОБОДНОГО ИНДИВИДА" t Заметки о формировании проблемноrо поля политической � философии в XIX веке �

М.М. Федорова -

Социальные катаклизмы конца ХХ в. привели к краху тщательно воз;;: димого на протяжении семидесяти лет, но оставшегася во м ногом искусст. венным здания марксистеко-ленинской идеологии и образованию своеоб­разного вакуума, который стали заполнять не менее искусственные идеал гические построения. В попытках постичь кардинально изменившуюся �: альность отечественная политическая мысль шарахалась от " псевдолиб ральных " к " псевдоконсервативным" моделям, а от них - к идее формир: вания ,;' национальной идеологии" . По справедливому замечанию Б . Г. Капус. тина, либерально-демократическая идеология, как она сложилась на рубе­же 80 - 90-х годов, не может продолжаться. Но идейно-политическая реак­ция . . . не должна восторжествовать. Либерально-демократическую идеологию периода р�зрушения коммунизма нужно критиковать, чтобы начать созда· вать новыи либерал-демократизм, чтобы иметь оружие против мракобесия" [ Капустин 1 998 : 43] .

П ровал попыток искусственно "пересадить" идеологические формы на ЧуждуЮ для них почву в очередной раз доказывает, что политическая мысль не есть нечто такое, что можно "при вить", "внедрить" , распространить" и т.п. Она - живое об�ественное явление, обладающее собственной логикой раз­вития, собствен нон жизнью, и любые манипуляции с идеологическими пост­роениями чреваты серьезной угрозой для общества. Г�гель определял философию как " время, постигнутое в мысли" [ Гегель 1 9�0. 55] . Н о каким образом происходит такое "постижение времени"? в ка­кои степени радикал�ные разрывы в ткани социума влекут за собой разрывы в ткани политическом мысли? И обязательно ли резкие сдвиги в социальной структуре общества приводят к смене парадигмы политической философии? Разумеется, однозначного ответа на эти вопросы не существует но тем полез­нее рассмотреть механизм движения идей в эпоху социальных �отрясений. -В данном _?Тношении весьма поучительными представляютел опыт развития политическом мысли на рубеже XVI J I - XIX столетий и те изменения в фор­мировании проблемного поля политической философии которые произошли под �лиянием Великой французской революции. Аналог�и с ситуацией в ко­торои оказалась сегодня политическая мысль России, вполне очевидн�1 : и в том, и в другом случае идеи, господствовавшие в предреволюционный пери­од и :ыграв�ие позитивную роль в процессе подготовки революционных со­бытии, самои революцией были высвечены как недееспособные. Более того, и менно на их авторов общество возложило ответственность за невозможноСТЬ реализации задач, Связывавшихея с революционными преобразованиями. Оr­сюда и извечные вопросы, не перестающие время от времени будоражить по­литическую мысль: в соответствии ли с предписаниями Руссо была осуществ­леi:!а Французская революция? "по Марксу" или вопреки ему протекала Рос­сииекая рево!!юция 1 9 1 7 г.? и т.п. Вопросы эти, однако, затрагивают принци· пиально иvнои срез проблемы соотношения политической теории и практиюt, нас же сеичас и нтересует другое: способна ли политическая теория утратив­шая в условиях революции свою адекватность, найти в самой себ� средства для имманентном критики и обновления? Или же она должна быть решитель­но отвергнута и замещена другой, более подходящей для сложившейся ситуа-ФЕДОРОВА Мария Михайловна, кандндат фнлософскнх наук, Институт Философии РАН.

11ии (например, "либерализм" - "консерватизмом" , или "социализмом с че­J1овеческим лицом" , или какой-то иной готовой идеологической формой)?

На наш взгляд, опыт первой половины XIX в. однозначно свидетельствует в nользу первого варианта. Продуктивная критика политических наработок и идей XYI I - XVI I I столетий привела тогда к очень важному результату: при сохранении идеала Проевещенил (создан!!е модели общественного порядка, не и меющего трансцендентных основании, строящегося на саморегулирова­нии и способного обеспечить всем членам сообщества равные права "в отно­шени и распоряжения своим имуществом и личностью" [Локк 1 962: 6] произо­шла существенная смена акцентов, но кардинальное переосмысление целого ряда проблем и методов их решения не сопровождалось парадигмальными сдвигами в политической философии. Вот почему так важно проанализиро­вать "работу" политических философов XIX в. по перестройке собственного проблемного поля, "работу", связанную с усвоением и переоценкой в свете революционных событий предшествующего идейного наследия.

В философском багаже XYI I - XVI I I вв. наиболее значимой для развития политической мысли была, пожалуй, идея "высокого индивидуализма", состав­лявшая, по словам известного культуролога Л . М . Баткина, "смысл и основу ев­ропеизма" [ Баткин 2000: 7 ] . В отличие от традиционного общества, где инди­вид определялся через его включенность в некую группу и воспринимался лишь в контексте причастности к целому, европейская философия Нового времени отталкивалась от понятия индивида, "живущего в горизонте регулятивной идеи личности" . Формулирование этой идеи означало не просто замену традицион­ной модели, характерной для всей классической античной и средневековой фи­лософии, другой, но переход к совершенно новой парадигме мышления, стро­ящейся на полагании Я из него самого - не как части производного, но как непосредственно и актуально всеобщего [см. Баткин 2000: 7-9 ] . Данный пере-ход имел колоссальные последствия для политической философии. Он означал 77 появление политического проекта общества, главным и упорядочивающим мо­ментом которого выступала не божественная воля, а свобода и правовое равен-ство индивидов, руководствующихся в своих действиях исключительно своей волей и разумом. Индивидуалистическое видение мира не только управляло движением идей на протяжении всей эпохи Просвещения, определяло дискурс Французской революции и содержание Деклараций прав, принятых американ­скими и французскими революционерами, - оно в принципе олицетворяло со-бой магистральную линию развития политической мысли, совпадающую с ло­гикой Современности: современно такое отношение к миру, при котором чело-век заявляет о себе как о силе основания - основания своих поступков и пред­ставлений, истории, истины и закона [см. Рено 2002: 32] .

Великая французская революция, эхом отозвавшалея во всей Европе, созда­ла на месте старого общества - монолитного, строго организ.ованного и иерар­хизированного - множество индивидов-атомов, автономных и ни от кого не зависящих, породила ростки самоидентификации и новой легитимности. Но nри этом рожденная из недр революции свобода открыла путь тирании, при­чем тирании новой, жестокой, доселе неведомой человечеству. Уничтожив по­литические институты, основанные на наследственной передаче власти и освя­щен ные Богом, народ обрел всю полноту власти , но эта власть, так хорошо об­РИ�ованная в теории , в реальной жизни ускользала из рук и казалась неулови­Мои. Почему? Поиск ответа на этот вопрос - в многочисленных сочинениях, Возникших под влиянием революционн ых событий . Среди них " Размышления о революции во Франции" ( 1 790) Э. Бёрка, " Рассуждения о Франции" ( 1 797) Ж.де Местра " Исследование французской революции" ( 1 793) А. В. Рехберга, "Очерки по

'исправлению суждений публики о французской революции"

11 . Г.Фихте, "О поговорке 'может быть, это и верно в теории, но не годится для Практики' " ( 1 793) И . Канта и др. В этих сочинениях содержалась как критика 11звне, направленная против самих постулатов Проевещенил (прежде всего -

twirp

x.co

m

: против рационализма и индивидуализма), так и имманентная критика, пыта

::..:: шаяся осмыслить, что именно в теоретических доnущениях политической на .. � уки привело к негативным результатам на практике. В любой даже само � стройной, на первый взгляд, теории, писал Кант, "может еще ок�заться некn � v-r _ торый недостаток в предпосылках, т.е. теория может быть неполной, и воспол .. � нить ее можно, пожалуй, лишь предпринимая новые попытки и приобретаsr

�овый опыт" [��нт 1 999: 5 1 7-5 1 8] . Французская революция и оказ�ась та:ющ новым опытом , позволившим критически пересмотреть весь идеиный ба�

социально-политических построений Просвещения. Переосмысление принципа индивидуализма в рамках политической филосо..

фи и конца XVI I I - начала XIX в. шло v по двум ключевым направлениям: ( 1 ) пересмотр антропологических основании политического индивидуализма и (2) коррекция политических постулатов теории либерализма. В центре обеих тен­денций - стремление исправить главный недостаток либеральной политичес. кой теории XVI I - X:VI I I вв. , состоявший в том, что идея социального поряд. ка, устанавливаемого независимо от божественной воли путем заключения об­щественного договора между свободными индивидами, на самом деле нужда­лась в подкреплении некой внешней по отношению к индивидам инстанцией - будь то абсолютная государственная власть, моральный закон или общая во­ля. Этот изъян ощущали все мыслители, работавшие в русле договорной тео­рии, и все они так или иначе критиковали своих предшественников (в первуЮ очередь - Т.Гоббса и Дж.Локка) за неадекватное решение корректно постав­ленных проблем. Так, еще в рамках шотландского Просвещения, прежде всего в философии Д.Юма и А.Смита, был сформулирован вопрос, поиски ответа на который предопределили целый этап в развитии политической мысли: можно ли, учитывая различие между абстрактными и общими правилами справедливо­сти, с одной стороны, и частными устремлениями рационального личного ин­тереса - с другой, создать прескриптивную, а не дескриптивную модель соци­ального порядка? Иными словами, как заставить людей, эгоистичных по при­роде и руководствующихся в своих действиях лишь частным интересом, следо­вать нормам поведения, ориентированным на общий интерес (общее благо)? В отличие от своих предшественников, Юм не считал, что посредующим звеном между частным и общим может служить Разум, ибо "правила морали не явля­ются заключениями нашего разума" [Юм 1 996: 499] . Человек, в юмавеком по­нимании, соблюдает правила справедливости вовсе не потому, что они пред­ставляются ему благими, а в целях максимализации личного интереса. Оrсюда берет начало разрыв между справедливостью и добродетелью, между публичной сферой, где господствует частный интерес, и приватной сферой морали.

Это юмовско-смитовское разделение было во многом воспринято И .Кантом. Сохранив в качестве ядра своей философской и политической антропологии центральные темы просвешенческой мысли - свободы и равенства он одно­временно связал их с работой трансцендентального Разума, через к�торый ар­тикулированы индивидуальные права на гражданскую свободу и политическое равенство. Именно Разум задает идеал - ту модель, в рамках которой наШИ суждения управляются посредством морального закона. Действие права, объем­лющего личные права и понятие справедливости, обеспечивается автономией индивидуальных субъектов, следующих предписаниям Разума, который в своей всеобщности преодолевает различия между индивидуальным и социальным. Каждый индивид, включенный в правовое сообщество граждан, преследует соб­ственные цели, но благодаря наличию Разума его автономия, свобода и paвetl· ство в правах с другими индивидами сами стимулируют работу морального за­кона. "Во всем сотворенном все что угодно и для чего угодно может быть упо­треблено всего лишь как средство; только человек, а с ним каждое разумное су­щество есть цель сама по себе, - писал Кант в "Критике практического разу­ма" . - Именно он субъект морального закона, который свят в силу автономиll своей свободы. Именно поэтому каждая воля, даже собственная воля каждого лица, направленная на него самого, ограничена условием согласия ее с автоно-

tJJiCЙ разумного существа, а именно не подчиняться никакой цели, которая бы­ла бы невозможна по закону, какой мог бы возникнуть из воли самого подвер­rаJОШегося действию субъекта· следовательно, обращаться с этим субъектом cJJeдYeT не только как со средс�вом, но и как с целью" [ Кант 1 999: 350] .

Величайшей заслутой Канта бьmо формулирование идеи гражданского об­Jl(ества, не подвластного никакой внешней инстанции. Государство �олжно т}{оситься к своим гражданам и судить их по законам их собственнон само-о v "

v б стоятельности, заключающеися в том, что каждыи из них сам се е господин

и }{е зависит от абсолютной воли другого лица, равного ему или стоящего над t�ИМ " . Только свободный индивид, являющийся "господином самому себе" , вnраве решать вопрос о собственн�м счаст�,е и п�ях ег<?, достижения, но ни­как не суверен, даже воплощенным в идее общеиv воли [ Кант 1 999: 463 ] .

Здесь, в этих кантонских определениях понятии свободы индивида, граж­даt�ского общества, пределов власти государства и содержится квинтэссенция проблем, составивших поле развития либеральной теории � XIX в. Кантовекай логике следовал, в частности, В.фон Гумбольдт, делавшин акцент на свободе

развит�я личности и отстаивавший идею государства к�к "необходимого зла" . Со всем юношеским воодушевлением и рассудительнон последовательностью он пытался выявить сущность человека, затемненную умозрительными �остро­ениями и деформированную ненормальным государственным устроиством. Цель человеческого бытия он видел в "высшем и пропорциональном развитии сил для образования одного целого", полагая свободу "первым и самым необ­ходимым условием" подобного развития. Предоставляя человеку свободу, го­сударство содействует возвышению и облагораживанию своей истинной твор­ческой силы - человека. Государственное устройство, таким образом, - не са­моцель а только средство развития человеческой личности [Гумбольдт 1 899: 34] . Вм�сте с тем, в отличие от Канта, считавшего разрешимой "высшую зада­чу человеческого рода" - создание "совершенно справедливого государствен-ного устройства", в котором "максимальная свобода под внешними законами 79 сочетается с непреодолимым принуждением" [ Кант 1 999: 342] , Гумбольдт ока­зался не в состоянии справиться с этой проблемой. Государство и свобода для него пребывают как бы в двух параллельных, не пересекающихся плоскостях. В его концепции государство по-прежнему является абсолютистским, измене-нию подлежит не его сущность, но исключительно границы деятельности. За-дача "связать крепкой и прочной связью цели государства в целом со всей сум-мой целей отдельных граждан" так и остается невыполненной, и государство предстает лишь преградой для подлинной свободы [Гумбольдт 1 899: 8 ] .

Другое направление критики раинелиберальных индивидуалистических тео­рий, обращенное не столько к антропологическим, сколько к собственно поли­тическим их постулатам, представлено прежде всего французскимv либерализмом начала XIX в. Главным объектом критики выступал политическим руссоизм, со­ставлявший по мнению большинства политических мыслителей того времени, теоретическУю базу действий французских революционеров. Общество, рожден­ное революцией 1 789 г. , в основе своей было индивидуалистическим и строилось на принципе свободы характерном ддя открывавшейся эпохи. Но по отношению к этому обществу изlюженная в "Общественном договоре" теория Ж.Ж.Руссо, вдохновлявшая политические свершения Робеспьера и теоретические искания Сен-Жюста, была анахронизмом. Руссо исходил из эгалитаристских и индивиду­алистических посьmок, но при этом отстаивал свойственный античной демокра­тии принцип примата целого над его частями. Кроме того, он придерживался во­ЛJонтаристской по суrи идеи власти как причины общественного порядка, при­Чем предлагавшаяся им интерпретация этой идеи (власть-причина связана не с .IUiчностью государя, но ассимилирована в целостности, имманентной самому со­ЦИ)rму - в общей воле) вела к "полному отчуждению индивида со всеми его пра­Вами � без каких-либо уступок в пользу сообщества" [Констан 2000: 29] .

Б.Констан и Ф.Гизо призывали к отказу от волюнтаристского мифа, со­гласно которому общество может распасться, если не будет поддерживаться

� внешней по отношению к нему властью-причиной (не важно, воплощена :&: она в монархическом или в демократическом правлении) . Но если Кант и и кал основания для такого отказа в переосмыслении личности, то французе � либералы концептуализировали само общество, вышедшее из недр старого и традиционного, иерархического и монолитного. Новое общество имеет сове � шенно особые природу и характер, но самое главное - ему присущи сове

шенно иные связи между людьми. Это общество обладает собственным бы ем, действительность которого поддерживается не только политикой. Бол� того, политическая власть реализуется только через общество и благодаря ещ. ведь не наличие законов позволяет индивидам вступать в отношения друг , другом, а, напротив, законы представляют собой выражение предсуществуiОt щих им общественных отношений. Власть в таком обществе не может выc'i)'lt пать причиной социального, наоборот, она является его следствием.

Политическое значение данного вывода трудно переоценить. Фактичес� речь шла о разграничении двух инстанций - гражданского общества и государ, ства. Правда, в силу ряда историко-политических причин французских либеР&<: лов начала XIX в. интересовали не столько проблемы функционирования грюк данских институтов, сколько сами властно-государственные структуры и их вли� яние на жизнь общества. Например, с точки зрения Б.Констана, наибольшую уr, розу как для общества, так и для индивида представлял чрезмерный "квант ма, сти", в чьих бы руках эта власть ни бьита сосредоточена. Согласия большинства совершенно недостаточно, чтобы легитимировать любые действия, отмечал о� "существуют и такие действия, которые ничто не может санкционировать; коr• да подобные действия совершаются какой-либо властью, то совершенно неваж, но, из какого источника эта власть проистекает, немного значит и то, называет­ся ли она индивидом или нацией; и даже если вся нация в целом угнетает од· ного гражданина, она не будет более легитимной" [Констан 2000: 29] . Поэтому он предлагал (что вполне отвечало духу просвещенческих традиций аристокра­тического либерализма) ограничить политическую власть "справедливостью и правами индивида" путем "распределения и равновесия властей".

Ф. Гизо, который был не менее горячим, нежели Констан, противником идеи суверенитета народа, волновала прежде всего проблема соотношения поо литической и социальной сфер общества, их взаимодействия и взаимопроник­новения. " Власть часто бывает захвачена одним странным заблуждением, -писал он. - Она полагает, что самодостаточна, что у нее есть собственная си· ла, собственная жизнь, не только отличная, но не зависимая от силы и жиз­ни общества, на которое она воздействует подобно тому, как воздействует хле· бопашец на землю, что его кормит" . Однако подлинные "средства правления" заключаются не в непосредственных и видимых орудиях, коими располагает власть, они ''сосредоточены в недрах самого общества и не могут быть от не­го отделены . . . человеческое общество - не поле, которое обрабатывает хозя· ин; общество живет иной жизнью, нежели развитие материи; оно обладает И само производит свои самые надежные средства правления; оно охотно вве­ряет их тому, кто умеет с ними обращаться; но для того, чтобы их получить. нужно обращаться именно к обществу" [ Гизо 2000: 342-343] . Реальность по­добного общества необычайно занимала Гизо, который видел в ней реаль­ность "общественных интересов, идей, чувств" . В таком обществе, подчер](}f· вал он, "все существования тесно переплетены" , там налицо "общность усло­вий" и "паритет шансов" , там постепенно сглаживаются и смягчаются все разделения прошлого, уступая место новым противоречиям и конфликтам.

Все вышесказанное позволяет говорить о постепенном изменении проблеМ ного поля, сложившегася в рамках раинелиберальной мысли: центр интересо смещается с оси "индивид-государство" к оси "индивид-общество-госуда ство" . Так, Дж.С .Милль, определявший в своем знаменитом эссе "О свободе индивида как "человека, который находится в полном обладании своих сп собностей" , вместе с тем избрал в качестве предмета ис_s:ледования "свобо гражданскую или общественную - свойства и пределы тои власти, которая м

ет быть справедливо признана принадлежащей обществу над индивидом" )l(милль 1 995: 296] . При этом он раздвинул границы поставленной Кантом про­�лемы: не только государство, но вообще "никто не имеет права принуждать Идивидуума что-либо делать или что-либо не делать на том основании, что от 1-iтого ему самому бьито бы лучше или что от этого он сделался бы счастливее" [милль 1 995: 288 ] . Либеральные мь�сли!ели середины XIX в. - и Милль, и де Токвиль - сталкивались с навои деиствительностью, когда индивиду про-��востояла уже не только бюрократическая государственная машина, но и ни-

елирующая сила самого общества, нацеленная на размывание всего личного, �то есть в человеке, и превращение его в "одномерного". Для названных мыс­лителей индивидуализм выступает в ином, чем прежде, обличье - это "взве­шенное, спокойное чувство, побуждающее каждого гражданина изолировать себя от массы себе подобных и замыкаться в узком семейном и дружеском кру­ге" создавая тем самым "маленькое общество" , где "человек перестает трево­жи�ься об обществе в целом" [Токвиль 1 992: 373] .

такое преломление принцила индивидуализма ставило перед политической мыслью новый вопрос - о совмещении автономии индивида в приватной сфере с его активной гражданственностью, с преследованием не только свое­корыстных интересов, но и интересов всего общества. Гражданственность, а вместе с ней и проблема участия индивида в коллективной жизни общества оказались в тот период в центре рассуждений о ценности автономии личнос­ти в рамках общества и государства, причем огромную роль в этом сыграл вы­зов брошенный социалистическим движением с его идеями социальной спра­вед;rивости и солидарности. Например, Э.Дюркгейм, рассматривая соотноше­ние свободы и равенства, автономии и взаимодействия индивидов, стремился совместить концепцию независимых индивидов с концепцией солидарности и взаимности. Критикуя утилитаризм и теории общественного договора XYII I в. , он пытался выстроить теоретическую модель гражданского общества в отры-ве от идеи моральной автономии индивида. Согласно его позиции, имеются 81 правила, нормы и регуляции, которые предшествуют любому договору и не­зависимы от него· они покоятся на совокупности моральных авторитетов и определяют взаим�связи в обществе (в своих поздних работах Дюркгейм на­зовет такие нормы и регуляции "коллективным сознанием" [Durkheim 1 9 1 2] ) . В современном мире, утверждал он , солидарность и моральное доверие обре­тают органический характер и базируются на этической значимости личнос-ти. Происходит ослабление принуждения, и одновременно углубляется пони­мание того, что вследствие разделения труда люди не могут обходиться друг без друга. И ными словами , все большая независимость граждан, позволяющая им осознавать себя в качестве личностей, одновременно означает и возраста-ние уважения к личности другого. В противовес индивидуализму XYI I I в. , Дюркгейм исходил из того, что социальное уже заключено в индивидуальном, всеобщее воплощено в частном (идея "бытия-в-группе" как частный случай идеи "бытия-в-мире") , а источники морального действи� кроются в призна-нии святости личности каждого члена общества [Дюркгеим 1 994] .

Дополнение Дюркгеймом гражданских и политических прав правами соци­альными отражает не только расширение идеи гражданственности, но и смяг­Чение крайнего индивидуализма раинелиберальной теории. П ринцип соци­альной гражданственности - не просто очередное измерение гражданствен­liости как таковой, но совершенно новый ее аспект, признающий взаимное доверие и солидарность сердцевиной общества; это не столько корректировка СТарого принцила индивидуализма, сколько изменение его формы. Восполь: зовавщись выражением Ю.Хабермаса, этот поворот в развитии политическом ФИлософии можно обозначить как переход от "субъект-центрированного к l<оммуникативному разуму" [Хабермас 2003: 305] . Однако параллельна с этим liачинается другой процесс, блестяще описанный М.Вебером, не ритавшим, в ОТличие от Дюркгейма, особого оптимизма по поводу отношении солидарно­сти и отчетливо видевшим ее противоречивый характер. Индивид как rоажпа-

twirp

x.co

m

С�: нин был конституирован в своей индивидуальности на основе абстрактных

: всеобщих принципов разума, но универсализация жизненных ценностей не�

& ела в себе и зародыш их партикуляризации*. � t � �

Итак, мы рассмотрели процесс изменения содержания и смысла либералъ� ного индивидуализма, обусловленный глубокими социальными трансформаци. ями и связанной с ними имманентной критикой раинелиберальных постула� тов. М ы проследили, каким образом индивидуалистическая либеральная тео.. рия, исходившая из представления об и ндивиде и его свободной воле как юпо­чевых факторах социального и политического развития и , соответственно, из разделения сущего и должного, преодолевала главную свою трудность, состо.. явшую в необходимости осмысления социального целого и его влияния на ин� дивида. Если каждая личность трактуется как священная и автономная, обла­дающая универсальной ценностью, то каковы условия взаимодействия инди. видов? Что удерживает их вместе? Только ли страх за свою жизнь или расчет?

Примечательно, что уже в рамках раинелиберальной теории предпринима­лись попытки разрешить эту проблему с иных позиций, нежели те, о которых шла речь выше. Так, еще в XVI I в. Б .Спиноза пытался разрушить иллюзию свободной воли, не примыкая при этом и к тем, кто сводил и ндивида к цело­му и мыслил специфичность личности с точки зрения такого целого. И хоти при построении своей политической теории Спиноза отталкивался от явно индивидуалистических посылок**, для него не приемлем ни фатализм Цело­го, поглощающего все частное и отдельное, ни волевой произвол индивида. По его убеждению, бесконечная Природа содержит в себе все детерминации, и в зависимости от перспективы и ситуаци и одна и та же вещь может воспри­ниматься и как целое, и как элемент некой целостности. Обосновывая онто­логический статус индивидуальности , он подчеркивал, что внутрен няя необ­ходимость и ндивида и внешняя (по отношению к и ндивиду) необходимость природы суть две неотделимые друг от друга реальности. И х синтетическая связь и позволяет сохранить черты естественного права в государстве, где луч­ше всего может быть обеспечено существование человека.

И здесь отчетливо обнаруживается принципиальное отличие спиназовского варианта индивидуализма от гоббсовско-руссоистского. Действие, основанное на воле, может быть отменено другим волевым действием, а значит - нуждает· ся в ином, более высоком обосновании. Действие же, выступающее формой не­обходимости, может быть отменено лишь разрушением модуса, проявлением которого оно выступает, - разрушением , связанным не с волей индивида, но с его подчинением внешней силе. Таким образом , индивид не может выйти за пределы своего естественного права, не может даже передать его некоему ин­ституту, берущему на себя защиту интересов этого индивида. Подобный инди­вид сохраняет в обществе всю свою силу, "мощь" и способность действовать. Свобода в понимании Спинозы - это утверждение необходимости в автоном­ном существовании индивидов. С одной стороны, это означает признание за обществом права предписывать всем общий закон, создавать частные законы и

• "Судьба нашей эпохи с характерной для нее рационализацией и интеллектуализацией и преJК· де всего расколдованием мира заключается в том, что высшие благороднейшие ценности ушлll из общественной сферы или в потустороннее царство мистической жизни, или в братскую блll· зость непосредственных отношений отдельных индивидов друг к другу, - писал Вебер. - Не случайно наше самое высокое искусство интимно, а не монументально, не случайно сегодНJI только внутри узких общественных кругов, в личном общении, крайне тихо, nианиссимо пуль­сирует то, что раньше буйным пожаром, пророческим духом проходило через большие общинЬI и сплачивало их" [ Вебер 1 990: 733-734]. •• "Природа создает не нации, но индивидуумов, которые, конечно, разделяются на нации толь· ко вследствие различия в языке, законе и усвоенных нравах", - говорится, в частности, в ero "Богословско-политическом трактате" [Спиноза 1 998: 2 1 3] . Вместе с тем Спиноза неоднократно подчеркивал, что его философия свободы вписана в социальный контекст: индивид (личность) постоянно ощущает рядом присутствие "другого" [см., напр. Спиноза 1 998: 277] .

требовать их неукоснительного выполнения. Государство тут лишено маски:

oJ'IO д�ржит своих подд

анных силой, а не разумным ограничение� их воли. С

друrои - из сохранения в гражданском состоянии Индивидуальнои силы неиз­

бе)I(НО вытекает право на восстание. Следует отметить, что Спиноза - единст­ве)-{НЫЙ м ыслитель XVII - XVII I вв. , видевший в демократии наиболее естест­

ве»)-{уЮ форму правления: для него это "абсолютный" режим, где достигнуто

пол)-{ое тождество формы и со�ержания суверени�ета [см. Спиноза 1 998: 352] . Дан ная линия рассуждении также нашла свои отзвук в политической фи­

лософии XIX столетия, будучи скорректирована и трансформирована в соот­ветствии с духом времени. Показательно, однако, что практически никому из политических мыслителей , работавших в указан ной традиции, не удалось со­хра)-{ИТЬ строго либеральную форму дискурса: все они _:гак или иначе !яготели к ун иверсализму и размыванию индивидуалистическом составляюшеи теории в пользу целостности . Отсюда - постоянные колебания такого онтологичес­ки окрашенного либерал изма и его переход на консервативные позиции. Как бы то ни было, думается, что именно философия Спинозы позволяет понять

направление политической мысли , восходящее к Гегелю.

Подобно Спинозе, пытавшемуся разрешить внутренние противоречия теории политического порядка, строящегося на индивидуальной воле, Гегель стремился преодолеть заложенный в кантавекой философии разрыв между сущим и долж-

ным, между публичным правом и частной моралью. Подобно Спинозе, он на­

стаивал на необходимости рационально объяснять то, что есть, вместо того, что-бы предаватъся ностальгии по прошлому (руссоизм) или лелеять надежды на бу­дущее ( Кант). Но в отличие от Спинозы с его паитеистическим понятием При­роды, для Гегеля целое образуется через интеграцию внутренних, раскалываю

-щих это целое противоречий: целостность преодолевает раскол лишь путем по­

глощения частного, ценой уничтожения различий; при этом каждый момент просто отражает внутреннюю сушиость целого и исчерпывает себя в этом отра­жении. Воплощением теоретической онтологии предстает и гегелевская модель 83 истории: историческая реальность для него полностью и в себе конформна

принципу разума. Внешне абсолютно либеральная (будучи взята вне общего контекста системы) гегелевская теория "хитрости разума", раскрывающая меха-

низм реализации рационального через свою противоположность (например, права - через игру эгоистических страстей, мира - через войну и т.д. ) , по су-ти, означает отрицание самой идеи практики. Точка зрения практики, в соответ­ствии с которой благо еще не реализовано в этом мире и должно быть привне-сено туда посредством действия субъекта, изменяющего мир с целью его улуч­

шения , кажется Гегелю совершенно абсурдной, ибо она предполагает, что ко­

нечный субъект - автор собственных действий. Между тем данный тезис про­тиворечит принципу достаточного основания, ведь если бы существовала воз­можность самому положить начало какой-либо цели или серии событий, реаль­ность не была бы рациональной, а зависела бы от воли конечного субъекта*. С

Позиций рациональности свобода практической философии - иллюзия. На са-мом деле то, что мы как конечные существа считаем свободным проектом, прак­

тикой, предопределено самим развитием истории. Иллюзия практики порожде-на историческим процессом и им же должна быть уничтожена.

Но если идея практики есть иллюзия, то история представляет собой не ре­

зул�тат действия людей , напротив, люди - лишь инструмент, орудия всеоб­!Цеи истории : " Разум столь же хитер, сколь и могущественен . . . Бог дает людям

• ''В JJ

рамках конечного мы не можем испытать или увидеть подлинное достижение цели. Осуществ-Дение бесконечной цели состоит поэтому лишь в снятии иллюзии, будто она еще не осуществлена. обро, абсолютное добро осуществляется вечно в мире, и результатом этого является то, что оно уже 8 Себе и дЛЯ нас осуществилось и ему не приходится ждать нас д11я этого. В этой иллюзии мы жи­Вем, и вместе с тем только она ЯI!JJЯется побуждением к деятельности, она одна заставляет нас инте­Ресоваться миром. Идея в своем процессе сама создает себе эту иллюзию, противопоставляет себе нe­'fro другое, и ее деятельность состоит в снятии этой ИJUJюзии. Лишь из этого заблуждения рождает-ся истина, и в этом заключается примирение с заблуждением и с конечностью" [Гегель 1974: 399].

ell(e не доказывает, что он полностью себе хозяин; человек, безусловно, - су­Jl(ество моральное и разумное, но существуют высшие законы, которые он не r.tожет не принять (хотя может и не подчиниться им). Человек для Гизо не сводим к одной только индивидуальности и свободной воле: что бы ни ут­верЖдалИ "демократические" доктрины, пропаведующие "грубый эгоизм" , ос­t�ование права - не воля, но разум. В противовес сторонникам индивидуали­стического направления либеральной мысли, связывавшим переход к Совре­r.tеt�ности с разрушением органического, патриархального общества и форми­рованием общества индивидов, он рассматривал преобладание индивидуаль­t�оrо начала в обществе как призн�к варварства, считая, что цивилизации по­стуnательно развиваются от полнои изоляции единичных индивидов к их вза­иr.tодействию и взаимообусловленности [Guisot 1 985: 38j .

Вместе с тем в политической философии XIX в. предпринимались попыт-ки соединить теоретическую и практическую точки зрения на общество и ис­торию, порождающие фантазм единства теории и практики. В рамках такого рода концепций политическая реальность трактовалась не просто как рацио­нальная в себе и проницаемая для человеческого разума, но и как подвласт-ная человеческой воле. Именно в тот период возникла идея создания револю­ционной науки, способной не только осмыслить исторический процесс (что вытекает из тезиса о рациональности реальности) , выявить основные его за­коны , которые носят объективный и независимый от человека характер , но и определить цели человеческой деятельности. Уже Сен-Симон высказывал мысль о существовании некоего закона человечества, закона, который господ­ствует надо всем и который может быть установлен средствами науки. Новая система общественных отношений, призванная сделать всех людей счастли­выми, была для него не воплощением вечных требований разума, но неизбеж-ным следствием всей прошлой истории, предначертанным самим ходом собы-тий. Исторический путь ведет человечество от раздробленности к единству, от войны к миру, от антагонизма к расширению ассоциации, обеспечивающей 85 гармонию между общественными и частными интересами. Поэтому политика должна исходить не из отвлеченных идей свободы, народного суверенитета, наилучшего правления, а из позитивного изучения общества в его развитии. "Индивидуализм" и "свобода" сыграли свою роль в борьбе с отжившими по­рядками, препятствовавшими прогрессу; они очистили мир, но не способны его оплодотворить. Теперь творческая функция переходит к науке. Особое значение в этом плане Сен-Симон придавал истории как науке в высшей сте-пени позитивной, своего рода "социальной физике" , которая должна класси­фицировать факты, открывать законы и их связи, отмечать основные вехи раз­вития человечества, предсказывать его будушую судьбу [Сен-Симон 1 948] .

Еще более определенно мотив соединения теории и практики зазвучал в марксизме, трактовавшем историю как естественный процесс, основные эта­пы которого следуют друг за другом с необходимостью, подобной необходи­Мости природных сил. Одновременно марксизм обратился и к теории практи­�и, которая одна только и может реализовать цель истории. Идея социальной

Революции, способной в той или иной мере разрешить социальные противо-

т:чия, - это идея "практического" снятия коллизий, возникших в рамках ес­

Р�твенноисторического процесса. Однако преодолеть непротиворечивым об­ом встающие на этом пути трудности оказалось куда сложнее, чем пред­�В.Лялось основателям научного социализма. Не случайно среди социал-де­

со l<ратии рубежа XIX - ХХ вв. не затухали споры о том , какое толкование

от циализма (социализм как естественное следствие развития общественных 1111

liоwений vs социализм как результат сознательного действия по разруше­ю J<апиталистических отношений) является ортодоксально марксистским.

lU1 В ходе разработки моделей развития общества и его политической инстан-11 в XVI I - XVII I вв. была установлена прочная взаимосвязь меЖдУ фило­СОфсl<ой антропологией и политической философией: все рассуждения о про-

twirp

x.co

m

=:: исхождении и сущности государства начинались именно с определения ч

� века и его природы . Различия в понимании природы человека в и степени проецировались на понимание природы социального порядка. И

� но здесь на стыке философской антропологии и политической Ф � , " ф и складывались основные "линии натяжения , ормулировались принципиаль.

� ные для теории политики дилеммы, пролегал главный вектор изменения lf �

эволюции самих политических доктрин. В XIX столетии начинается смена ак-

� центов и вопрос о том может ли независимый индивид (а не некая внешНЯJI

;а по отн�шению к нему 'инстанция, будь то Бог или Король) , наделенный во.

� лей и разумом, стать матрицей формирования правопs>рядка, отодвигается на ;;.... задний план, уступая место анализу взаимоотношении такого индивида с ro.. � сударством и обществом , а также вопросам противоречивого единства общего

.- и частного, публичного и приватного и т.п. При этом политических филосо­

� фов волнует уже не столько природа человека, сколько проблемы взаимодей-

ствия индивидов, связь (осуществляемая в рамках гражданского общества)

между отдельными эгоистическими интересами и интересом общим, идеи

"солидарности" , социальной ответственности, преодоления изначальных эго­

истических склонностей и т.п.

Данная тенденция, устойчиво проявл'явшаяся на протяжении всего XIX в.,

привела к значительным изменениям в структуре проблемного поля ПОЛИ'Гifоl ческой философии. Уже к середине столетия ведущую роль в определении

проблематики последней стала играть философия истории, существенно по­

теснившая философскую антропологию. В самом общем плане можно сказать,

что именно XIX в. придал политическому мышлению историческое измере­

ние. Все наиболее крупные политические философы ХVП - XVII I вв. от Гро­

ция и С.Пуфендорфа до Руссо рассуждали о человеке вообще, об обществе во­обще, что делало их легкой мишенью для консервативной критики. Полити­

ческая мысль XIX в. внесла значительные коррективы в абстрактно-геометри·

ческие построения рационалистов и просветителей.

Историофикация проблемного поля либерально-индивидуалистическоrо

направления философской мысли имела как внешние, так и внутренние ис­

точники. К первым, несомненно, относятся развитие естественнонаучно�

знания, сопровождавшееся заменой механистического отношения к миру оро ганицистским и переносом идеи живого организма в общественные науки, 1 также консервативная критика идей Просвещения, во многом опиравшалея !!t идеи И .Г.Гердера, Ф.К.фон Баадера и Ф.В .Шеллинга. В рамках консерваТИ1"

ного течения складывается особое понимание истории как естественного про­

цесса не подвластного человеческому разуму и человеческому действию. ЛJОО

бое иЬторическое событие трактуется как "тайна" и "чудо", не объясним�е

раниченными средствами человеческого раз�ма, !!е сводящееся к жесткои

следовательной цепочке причин и следствии . Таина и чудо исторических

бытий образуют причудливую ткань, завесу, скрывающую от

разума истоки большинства политических институтов, придавая �м v притягательность и святость. При этом причиной исторических деиствин

ступает не свобода, понимаемая как человеческая субъективность, но,

правило, Провидение, чьи промыслы остаются неведомыми слабому '""'"u ........ ческому разуму. Человек может лишь интуитивно прибл�зиться к их

нию но не познать в их целостности и полноте. С этои точки зрения

ство' политики состоит в сохранении традиционного политического

справедливость которого освящена историей, и постепенном,

формировании, приведении его в соответствие с вновь даруемыми

событиями и фактами . Поэтому политика должна вернуться �з

высот абстрактной теории к реальности, к практике, основаннон на мauJ'"'"'

нии за событиями своей эпохи, за общественными, моральными, эi<:ш·IO!YiJ

скими и прочими отношениями между людьми. Он� должна отказаться ?,Т

соких теоретических претензий и превратиться в экспериментальную ,

пирическую науку [см, в частности, Maistre _I_sз_s_]_. __ _

Что же касается внутренних источников историософского подхода к поли­тическим про�!'емам, то XIX в. черпал их в первую очередь в работах Jli.Л.Монтескье и А.Фергюсона, чьи сочинения в XVI I I в. оставались лишь

редкими остр�вками исторического отношения к политической реальности. сушественныи шаг вперед в этом плане был сделан французским либерализ­мом первой половины XIX в. Впрочем , в лице Констана, как и в лице Канта мь1 сталкиваемся, по словам Ю.Хабермаса, с "самоистолкованием модерна"' леренесшим знаменитый "спор древних и современных" на социальную и по� литическую почву [Хабермас 2003: 1 3] . В своей знаменитой лекции "О свобо­де у древних в ее сравнении со свободой у современных людей" Констан под­верг жесткой критике руссоистскую модель политической свободы за ее вне­историчность, объясняя неспособиость своих соотечественников осмыслить Современность неразвитостью их историко-политического мышления кото­рая выразилась в наложении на новый политический опыт архаичной �одели свободы, воплощенной в античной форме прямой демократии [ Констан 1 994] . Точно так же в исторических построениях Гизо прослеживается не просто ин­терес к прошлому, но стремление политика теоретически осмыслить те силы, которые превращают отдельные события в элементы всеобщих процессов. Его концепция носила отнюдь не созерцательный характер, он пытался раскрыть общие принципы, связующие прошлое с настоящим. Аналогичными мотива­ми руководствовался и Токвиль в своем исследовании Французской револю­ции , умело вплетенном в канву политико-философского анализа*.

В этом новом политико-философском контексте совершенно иначе стави­лась и решалась проблема свободы, которая теперь сопрягалась не только с дей­ствием другого индивида или с законом, но с историей. И абсолютно иначе ос­мыслялась рассмотренная выше противоположность между "практическим" и "теоретическим" подходами в политической философии. Если все в человечес­кой практике имеет необходимое основание, если все умопостигаемо, объясни-мо и в истории можно найти истоки каждого события, то единственно возмож- 87 ное определение свободы - "осознанная необходимость", а следовательно, по­литика должна восприниматься как процесс постижения этой необходимости и отражения ее в действии. Однако в этом случае утрачивается сама идея спон­танности общественного порядка, да и сама идея свободы, как ее понимала мо­ральная, "практическая" политическая философия. Более того, при такой трак­товке нельзя объяснить, каким образом в человеческой истории возникает и прокладывает себе путь новое, иное и как можно мыслить это новое и иное.

Практическая точка зрения на историю исходит из возможности принятия решения, из возможности конечного субъекта видеть в себе автора собственных действий, а не игрушку в руках внешних сил. Но если человек способен сам ставить цели и давать начало серии действий , то реальность перестает быть ра­циональной и однозначно объяснимой, она становится произвольной и завися-

�Американский исследователь Х.Уайт, посвятивший анализу исторического сознания XIX в. rлу­ра кую монографию, так характеризовал особенности позиции Токвиля: " Как и Гегель, Токвиль об­на тип свой взор на социальные связи как на первичный феномен исторического процесса, но он �ел в них тот пункт, где человеческое сознание и внешние потребности встречаются, конфлик­Dан т и терпят неудачу, пытаясь найти свое разрешение в прогрессивном, по сушеству, разверты-110�И человеческой свободы . . . Согласно Токвилю, в качестве главной силы в истории действует че­

Век Ческое сознание, разум вместе с волей всегда действуют против унаследованной от прошлых

НI!Jioв социальной ткани, стремясь к ее трансформации в свете несовершенного человеческого зна­дЬi Ради будуших преимушеств . . . В концепции истории Токвиля . . . человек происходит из приро­

леЙ создает соответственно своим нуждам общество, сообразуясь при этом со своим разумом и во­ска' а

затем вступает в смертельную схватку с этим своим порождением, создавая драму историче­� измерения. Историческое знание служит (как оно служило и Гегелю) в качестве фактора,

Вен ющего на исход этой схватки в конкретных времени и месте. Помещая человека в его собст­бЬ! ное настоящее и сообщая ему о силах, с которыми }f)JИ против которых он должен воевать, что­то ВОцариться здесь, на земле, историческое знание идет от созерцания отмершего прошлого, кo­ltePoe живо в настоящем, привлекая внимание человека к этому демону в его, человека, сердцеви-

' СТремясь изгнать человеческий страх перед этим демоном, показывая, что этот демон, будучи СобстВенным творением человека, может быть подчинен его воле" (Уайт 2002: 264-265] .

=: щей от воли субъекта. В политическом плане моральное видение истории по

� разумевает известную долю насилия (изменение реальности во и мя всеобще <:J морального идеала) . Но можно ли сохранить " моральное видение" истории с. � политики, т.е. практическую (а значит - и волюнтаристскую) перспективу, t прибегая к смешению политики и морали, что, в свою очередь, порождает л

� гику террора? И принесет ли человеку всемогущий Разум - этот настоя властелин политической философии XVI II - начала XIX в. - желаемое госпо.!f. ство над природным и политическим миром или же он явит м иру свое скрыТОе до сих пор лицо, разверзнув бездны техногеиных катастроф и проложив дороl) всепроникающей, удушающей рациональности тоталитарн ых режимов?

Эти темы - темы воплощения в человеческой истории Разума и Свободы станут главными для целой плеяды блестящих политических мысл ителей , те. оретические построения которых приведут к постепенному размыванию пара. дигмы политической философии, сложившейся в XVI I - XVII I вв. на основt идеи радикальной свободы единичной человеческой личности. Так, выступаа с критикой гегеленекой философии истории, Б . Кроче будет говорить о сочо. тани и в истории Разума и Н еразуми я и предложит в качестве альтернатива идею истори и , которая одновременно прогрессивна и социально ответствеJI. на; М .Вебер откроет путь к критике рационализированной западной ЦИВИJIИ. зации; М .Хайдеггер, а вслед за ним и Х.Арендт попытаются преодолеть каа "теоретический" , так и "практический " подход к человеку и его действию, выдвинув феноменологическую теорию истори и . . . И ными словами, именно • ходе переосмысления политической философией XIX столетия своего про. блемного поля и бьmи сформулированы наиболее важные вопросы, ответы 11 которые предстояло дать философии ХХ в.

Баткин Л . М . 2000. Европейский человек наедине с собой. М . Вебер М . 1 990. Наука как призвание и как профессия. - Вебер М. Избранные прои»

дения. М . Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. 1 974. Т. 1 . М . Гегель Г.В.Ф. Философия права. 1 990. М . Гизо Ф . 2000. О средствах правления и оппозиции в современной Франции. - КласСJо

ческий французский либерализм. М. Гумбольдт В . 1 899. Опыт о границах деятельности государства. М . Дюркгейм Э. 1 994. Самоубийство; социологический этюд. М Кант И . 1 999. Основы метафизики нравственности. М . Капустин Б . Г. 1 998. Современность как предмет политической теории. М . Констан Б . 1 994. О свободе у древних и у современных людей. - Полис, N2 2. Констан Б . 2000. П ринципы политики. - Классический французский либерализм. М. Локк Дж. 1 962. О государственном правлении. - Локк Дж. Избранные философские прi-

изведения. Т. 2. М . М илль Дж.Ст. 1 995. О свободе. - Антология западноевропейской классической либеральнri

мысли. м . Политическая философия о суверенитете. 2000 - Классический французский либерализJ

М. Рено А. 2002. Эра индивида. СПб. Сен-Симон А. 1 948. О промышленной системе. - Сен-Симон А. Избранные сочинениJ

т. 2. м . Спиноза Б . 1 998. Трактаты. М . Токвиль А. де. 1 992. Демократия в Америке. М . Уайт Х. 2002. Метаистория. Екатеринбург. Хабермас Ю. 2003. Философский дискурс о модерне. М . Юм Д. 1 996. Трактат о человеческой природе. - Юм Д . Сочинения. Т. 1 . М . Durkheim Е. Les formes e/eтeпtaires de /а vie religieиse. Р. G uisot F. 1 985. Нistoire de /а civi/isatioп еп Еиrоре. Р. M aistre J . de 1 838. Examen de la philosophie de Bacon. - Oиvres, v. 1 .

ТРАДИЦИЯ: МОДЕЛЬ ИЛИ ПЕРСПЕКТИВА? )l(озеф де Местр и Эдмунд Бёрк

Представление о том, что следование исторической традиции может прине­

сти стабильность и продлить существующий порядок вещей, возникло еще в

античности. Аристотель, например, отдавал безусловное предпочтение фор­мам правления, прошедшим испытание и воспитание временем. Связав порядок и время, античная ф�лософия создала прецедент для тех мыслителей , которые в эпоху Французекои революции выступили в защиту традиционного общест­венного устройства.

Первенство в разработке концепции традиционного развития в новоевро­пейской философии при надлежит консервативной мысли. И хотя П росвеще­

ние включило традицию в число политических ценностей, в либерально-про­

светительеком дискурсе она все же не приобрела значения ведущей. Консерва­тизм не только изменил ее статус, но и сделал предметом философской ре­флексии. Однако, представив традицию в качестве авторитетного основания политической практики, классики консервативной мысли столкнулись с про­блемой соотношения авторитета традиции и свободы. В самом деле, допуска­ет ли следование традиции отступление от образца, оставляет ли оно место для свободного развития?

Особенность положения консерваторов после 1 789 г. заключалась в том, что, в отличие от Аристотеля, наблюдавшего круговорот - калейдоскопическую сме-ну нескольких известных форм правления, они подняли проблему сохранения 89 порядка и представили традицию как одну из высших политических ценностей в обстоятельствах куда более сложных. Успех революции, вышедшей за пределы события одной страны, перекроившей карту Европы и оказавшейся устойчивой к внешним вызовам, исключил традиционную монархию из набора сменяющих одна другую форм политической власти во Франции. Тем не менее, Э. Бёрк и Ж. де Местр берутся отстаивать преимущества и само основание политической дол­говечности (историческую традицию) системы, которой во Франции уже не су­ществовшю и в возвращение к которой, похоже, не верили они сами.

Но, может быть, оба мыслителя просто не отдавали себе отчета, что Фран­цузская революция имеет серьезные исторические перспективы, или не реша­лись признать это по человеческой слабости? " Рассуждения о Франции" (Considerations sur la France, 1 797) де М естра, связанные с надеждами на ско­Рое восстановление Бурбонов, могут создать именно такое впечатление. Но его записная книжка и письма содержат немало любопытных фрагментов, Удерживающих от поспешных заключений. Здесь встречается и мысль о том, что "проект перелить Женевское озеро в бутьU/ки бьUI бы значительно менее бе­зумен, чем проект восстановления дореволюционного порядка " [цит. по Степа­Еов, Бермаль 1 937: 578 ] , и понимание, что Наполеон "слишком изменил облик

Вропы " [Местр 1 9 1 2: 1 67- 1 68] (здесь и далее курсив мой. - М.Д.) . Поэтому,

скорее всего, дело было не в "слабости зрения" ил и характера. Позиция ры­Царя уходящей традиции была выбрана де Местром вполне сознательно. Его Манеру защиты отличала экстравагантность, провоцирующая не только поли­Тических противников, но иногда и союзников по консервативному лагерю.

5Радиционализм в произведениях де Местра принимал форму как респекта-ельной - уже обнародованной в Англии и получившей признание в эмиг-

•• ДЕГГЯРЕВА Марии Игоревна, кандидат исторических наук, научный сотрудник Интерцентра •••осковской высшей школы социальных и экономических наук.

twirp

x.co

m

=: рантских салонах - позиции, так и вызова, чья резкость шокировала '-c:11MUП'II Iill � Шатобриана, отказавшего де Местру в публикации " Папы" . Чтобы и ся понять, как и почему возникло такое необычное соединение, полезно � следить за развитием темы традиции от ранних работ франко-итальянско"' t мыслителя к более поздним и сравнить его взгляды с идеями другого консе� � ватора - Э.Бёрка. Ведь Местр оказался не первым, кто, вопреки моде XVIII в, � на преобразования, высказал похвальное слово в адрес традиции: англичанJ.t11 � Бёрк был его предшественником , и предшественником

_?олее известным.

:i Если, благодаря сохранившимся дневникам и частнои корреспонденции де е: Местра, можно более или менее уверенно утверждать, что их автор не питал C�S особых иллюзий относительно восстановления Старого Порядка, то о мнeнJ.fJt � Бёрка кое-что позволяют сказать его "Размышления о революции во Фра�ции". :: Первое на что нельзя не обратить внимания, читая текст, - это настончиВОе � против�поставление Франции Велшсобритании как своеобразный рефрен ВCeit

книги. С чем оно может быть связано, если принять во внимание �лизосn культурно-политических форм Англии и старой Франции: христианекии харак. тер обеих стран, систему наследственной монархии, сходство структуры �осло.­вий? Главным образом, конечно, с желанием предотвратить в собственнои стра. не все то что постигло Францию. Книга Бёрка адресована прежде всего его со-,

и " н отечественникам, это работа об Англии и о ее спасительных ресурсах . е слу.. чайно Бёрк "проговаривается" французскому адресату, что именно "мир cвott собственной страны " составляет особый предмет его забот [ Burke 1 872: 284).

Однако, по-видимому, имело значение и стремление отстоять традицШI как принцип. Иностранцу Бёрку, наблюдавшему со стороны драму во Фран._ЦИI и гибель прежней системы, было проше говорить о ценности и Спасительнои Cfl ле исторической традиции, чем тому, кто был "гражданин�м погибающего вре· мени" и переживал крушение традиционных установлении изнутри. Вероятно, Бёрк сознавал, что политические события в Париже будут иметь глубокие ис• торические последствия. Поэтому он отказался защищать основу Старого f>eii жима во Франции и готов был "пожертвовать фра_�:щузской традицией" радl сохранения традиции как таковой . Не потому ли Берк представил ее букваль­но как национальное открытие, отличительную особенность и главное достоян/JI Великобритании? Содрогающейся, попавшей в "дурную бесконе:_ность" теро рора и гражданской войны Франции он противопоставил строящиися на пpe,ll' суждении и обычае политический здравый смысл англичан. В результате mplli

" " получила "J101 диция как ценность оказалась вынесена из зоны опасности и литическое убежище" в Англии, где и пребывала до тех пор, пока де Местр 1

р '' '' де Бональд, Шюобриан и ивароль не вернули ее на континент .

Предложенная Бёрком антитеза Франция - Англия расшифровывалась ��� вально как Революция - Традиция (Традиционный порядок). Таким oбpa:JUIIII Англия и Франция были представлены в его книге в качестве цивилизацис:: ных "полюсов" добра и зла. Франции приписывалась роль "источника бол к­ни", Англии - образцового примера, дающего Европе шансы на спасение. разве Великобритания не имела подобного французскому опыта, раз�е не 1 640 г. началась полоса европейских революций? Любопытно, что ни Берк, - позднее - де Местр не связывают между собой Английскую буржуазную Великую французскую революции. На то есть свои причины - иначе u дент казни народом короля пришлось бы "встраивать" в неукоснительныи таиский образец. Для Бёрка, как и для большинства англичан, анг волюция - это Славная революция 1 688 г. События в Париже только ли оборот когда 4 ноября 1 789 г. английское Общество Революции, шееся пос�ушать речь пастора Прика о Славной революции 1 688 г. , ��·�"''''" ло воодушевленное послание Французскому Национальному Собранию, ВОдЯ параллель между "достижением общественного согласuия" � Англии Франции. Это-то и послужило поводом к тому, что англиискии рий взялся за перо, опровергая саму мысль о подобии событий 1 688 и l

Принципиальный для всех последующих построений Бёрка тезис заключа­ется в том, что сопоставление Славной революции и революции во Ф ан ии t�еправомерно, ибо первая только восстановила традиционный для Ан Р ц

док [ Burke 1 872: 304] , тогда как вторая сломала традицию [ Burke 1 872·���(Йя-аочему нельзя уподоблять английское правительство правительству

. ф · от

сКИХ узурпаторов [см. Burke 1 872: 360] . ранцуз-Любопытно, что смена династий в Англии в эпоху Славноиu е Б· · Р волюции не воспринималась ерком как узурпация или нарушение принципа легитимиз-ма. Это означает, что историческая традиция как одна из ведущих u консерва-тивных ценностем ставилась им выше другой - авторитета. Более того она выступvала индика'!lором легитимности последнего: та династия является �о 0_ левскои, та достоина власти, которая может гарантировать обществ сох а�е­ние его исторических прав, вопл_ощенных в традиции. Для де Местра �одо�ный ход был за гранью возможного. легитимность власти для него всегда равно _ на династическим правом*. знач Для обо�нования своей центральной идеи - о неисторическом хоракте е францу:скои революци_� и несопоставимости этого события со Славной рев�­лю�иеи в Англии - Берк приводит два аргумента. Первый связан с констата­циеи того, что изменения во Франции отличали тотальность, стремитель­ность и насшlЬственность. Преобразования опрокинули буквально все общест­венные, политические и символические основы порядка, а их жесткость сопро­вождавшаяся с�противлением и огромным количеством человечески� жертв являлась для Берка дополнит�льным доказате�ьством того, что они не имел� ничего общего с есr:;ественнои трансформациеи, нуждающейся в законодатель­ном закреплении: Эти обстоятельства делают Французскую революцию са­мым поразительным событием, когда-либо происходившим в мире . . . Все ка­жется чуждым природе в этом странном переплетении легкомыслия и насилия и всевозможные преступления сливаются со всевозможными безумствами': [B,�rke 1 872: 284] . Второй аргумент базируется на тезисе об "очаговом характе­ре реВ_?ЛЮЦИИ и uдиктатуре Парижа по отношению к собственной стране, ос­тающеися чуждои революционному пафосу.

ти Поскольку r_правление в соответствии с традицией, воплощающей ценное-народа, У Берка выполняет функцию индикатора легитимности власти он говорит об антидемократизме революционного правительства и перерожде�ии его в банальную тиранию. По мнению мыслителя насильственность и бьiст-рота пр б u , ео разовании, а также их локализация в столице указывают на то что сама революция была результатом "европейского антимонархического заго;ора" � вину за нее несет не народ, а тайная секта** - отдельные литераторы и по­итики (Лафайет, Мирабо, Робеспьер и др. ) . -

• леги�т�и::��Б�--����-------------------"--------------------------------rо что мизм ерка скорее напоминает историческии детерминизм Ш .-Л .Монтескьё , полагавше­

нd-логи�я б.тщга управлени� он? должно строиться на укоренившихся обычаях. Такое формаль­сnоров 0 тское сходство . идеи Берка с воззрениями Монтескьё дает дополнительный повод для этой ом, был ли Берк консерватором? Однако при всем разнообразии подходов к решению Щенн проблемы не стоит все-таки забывать, что рекомендации Монтескьё относились к просве­ЧУвстым монархам, предостережения же Бёрка предназначались тем кто "неосмотрительно" со-вовал революциане а П " ' сохра Р м. ервыи уповал на rуманизацию власти и управления второй - на СТе снение общественной стабильности и самой власти в ситуации повышенной оп�сности. Вме­СУJI<де:ем нельзя исключить, что Монтескьё разделил бы политическую позицию Бёрка, будь ему •• о стать свидетелем событий 1 789 г. Теория " " &ёрка С �аговора имела хождение в европейской эмигрантской среде еще до выхода книги б11юде

.н В:;>еи популярностью она обязана автору эссе "Моральные и философские мысли и на­е Развяз

и я ( 1 794 г.) С. де Кастру, впервые осмелившемуся обвинить Вольтера и энциклопедистов ГОдаря кывании революции. Ок�нчательное оформление идея "заговора" приобрела в 1 797 г. бла­Чё1Jtась "ниrе аббата Баррюэля Мемуар об истории якобинства", на страницах которой разобла­rое ф мерзостная секта, поклявшаяся разрушать троны", состоявшая из масонов - иллюмина­Сrа� в

Илософов и якобинцев. В 1 8 1 1 г., в книге "Четыре главы о России", де Местр уrочнит co­lcoe ф Иновников револю�и и попытается реабилитировать французских иллюминаrов _ учени­ltой м ИЛософа" Л.-К.Сенба

артена, признав "справедливость обвинений" в адрес политизирован­асонекои ложи - варских иллюминатов, философов, янсенистов, якобинцев и иудеев.

1:11:: Противопоставление Французской и Славной революци й было своеобразно � прелюдией к главной теме бёрковской книги - рассуждениям о том, что со � ставляло особенность британской традиции и сообщало обществу стабильность. с. Позитивная часть политической теории Бёрка развивается в двух ракурс t в двух перспективах. С одной стороны , мыслитель предлагает описание �нг � лийекай политической традиции в качестве культурного образца, с другои � определяет принцип бытования традиции в сфере политического. То и другое от. : крывают возможность для размыШ!lений о характере традиции как базовоt = ценности в политической теории Берка. v v � Бёрк указывает на следующие важнеишие составляющие �ританскои тра � диции. Прежде всего, это четкое представление о национальнои самобытностщ

� Он подчеркивает: когда англичане видят, что французы предлагают им в ка : честве модели они должны " испытывать чувства англичан и , руководствуяс._

� ими, действов�ть как англичане" . А обращаясь к французскому адрес31ту, заме чает: мы должны "держаться на почтительном расстоян и и от вашеи панацеи. _ или же вашей чумы. Если это панацея, нам она не нужна . . . Если это чума, то такая , которая требует самого строго карантина" [ Burke 1 872: 36 1 ] .

Бёрк не только открыто выступает против интеллектуального лидерства Фран. ции в Европе, но и противополагае� рационализму Проевещепия историзм, а "универсальности" идеальных моделеи, основанных на началах Разума, - Разум ность жизни, заключенной в локальных формах и местных традициях, слепко которых является спасительное для политика и тех, кто оценивает ero

v деятеJIЬ.,

ность, качество - предсуждение (prejudice). Неудивительно, что писанои КОНС111 туции Бёрк предпочитает конституцию нерукотворную как совокупность истори чески сложившихся норм общественной жизни в границах данного государства.

Не менее важную особенность английской политической традиции, по мне-. нию Бёрка составляет религиозный характер политических норм и институтоа, " М ы знаем', более того, мы ощущаем душей, что религия - основа гражданског& общества . . . Мы в Англии настолько в этом убеждены . . . что д�,вяносто девять и$ ста англичан ни при каких условиях не склонятся к безбожию [ Burke 1 872: 362} Альтернативой Суверенитету Разума у Бёрка стал авторитет предписания. ИC'I'If' на, вынесенная за пределы изменчивой реальности и запечатленная в откроl!е1 нии библейских текстов, утверждалась в ее непреложном и сакральном значении 1 должна была защитить общество от спекуляции и нежелательных перемен.

Бёрк уделяет внимание и церкви как социальному институту: ее обществен ное призвание, как и государства, заключается в сохранении порядка. Но трах товка этого единства настолько необычна, что может навести на мысль: задУ мав опровергнуть все стереотипы, ав!ОР книги �еши:_r "спор �б и нвеституре в пользу духовной власти. Согласно Берку, англииекни народ �видит в церКОI" н ом устройстве суть государства", " фундамент политическои конституции

� " Церковь и государство - нераздельные идеи его духа; мало примеров, коr� упоминают одно и не упоминают другое" [ Burke 1 8?.2: 37 1 ] . Показательн�, чтоt по признанию католика де Местра, англиканец Берк необыкновенно � пил его антигалликанские представления " , обусловив эволюцию в сторону ул трамонтанства [цит. по: Triomphe 1 968: 1 38] .

Но не только сознание исторической самобытности Англии, доверие к ис рическому опыту и сакральный характер политическ�х норм и институтов с здавали , по Бёрку, неповторимый образ британекои традиции.: Ее индив альность и очарование определял дух свободы - плод стариннои политическ конституци и , строящейся на равновесии .. трех элементов: �анархии , н�рода аристократии . Последней, как полагал Берк, выпала роль посредника , УР

навешивающего крайности королевского властолюбия и народного неповин ния. Система идеального сдерживания, законодательно закрепленная !3 Билле правах, служила гарантией и от разрушения монархии, �. от возможнои тиран

Дескриmивный аспект темы традиции пр_?работан Бер�ом так основатель а сама британская традиция предстала такои безупречнои, что книга, казал бы, должна была закончиться призывом к соотечественни кам писателя:

6Jiaгa государства и всех англичан никогда ничего не менять! Однако Бёрк пред­Jiагает не менее любопытные суждения о принципе включения традиционного на­следия в область политического, о соотношении традиции и изменений, о пределе 08rпоритета традиции. Именно ему принадлежит удивительное и изящное из­речение: "Государство, которое не в силах ничего изменить, не способно себя со­хранить" [ Burke 1 872: 295] . Иными словами , естественным пределом опоры на традицию выступает, по мнению Бёрка, потребность в частичных изменениях ради поддержания жизнеспособности системы. Основоположник консерватив­ной мысли не стремился избавиться от изменений. Это отличает его от де Мес­тра, для которого само слово изменения было неприятно и ассоциированось с дискомфортом, потерями и страданиями, что, в общем, неудивительно: админи­етративный хаос, смерти в семьях близких друзей, угроза ареста, вынужденная эмиграция - вот впечатления Местра от политических перемен того времени. Бёрк находился в более благополучной ситуации и старался учитывать фактор изменений как нечто постоянное. Наилучшим средством сопротивления неожи­данным вызовам ему представлялось опережение их путем своевременной адапта­ции к смене обстоятельств, т.е. исключение самой неожиданности.

Совмещение двух планов бёрковского исследования заставляет задаться во­просом: чем же для Бёрка являлась традиция? Была ли она моделью, предо­пределяющей развитие общества вследствие незыблемости базовых элементов (национального характера, историзма, соединения религии и политики , сис­темы социального равновесия, в которой заложено уже все), или открытой ди­намической перспективой?

Возможно, логика мыслителя станет более понятной, если соотнести тему традиции с предлагаемой им трактовкой общественного договора как конвен­ции между представителями разных поколений. Ведь идея договора, пролонги­рованного во времени, подразумевает, что каждое живущее поколение обязано передать потомкам наследие предшественников, усовершенствовав его, иначе со временем оно может попросту утратить ценность.

В бёрковской теории политики традиция выступает той самой символиче­ской связью между поколениями, или неписьменным "договором", обеспечи­вающим сохранение социальной преемственности и освобождающим общество от неподвижности раз и навсегда установлеююй модели. Но, закрепив за традици­ей стабилизирующую - нормативную - функцию культурного образца, Бёрк, тем не менее, не наделял ее статусом жесткого предписания или регламента; сам этот образец представлялся ему переживающим становление. Признание онтологической неустранимости изменений и "сквозной характер " социального naкma уравновешивали ретроспективность взгляда британского консерватора, позволяя ему избежать традиционалистекой утопии. Однако Бёрк не мог Предположить, что созданный им образец окажется настолько привлекатель­ным, что - усилиями тогда еще никому не известного савойского автора -станет прообразом французской национальной традиции.

�о революции 1 789 г. де Местр, как и Бёрк, имел опыт вполне либераль­Нои по дуХу политической деятельности*. Революция и связанные с ней дра­�атичные события довольно быстро разрушили его надежды на восстановле­� традиционной французской конституции: именно так он поначапу воепри-

созыв Генеральных Штатов**. Первые казни и начало Террора определи-· в�-------------------------------------------------------------Вой Частности , он принимал участие в работе специальной комиссии по подготовке реформ в Са-

е. •• о ltoм дна из первых работ де Местра - "Похвала Виктору Амедею" - дает представление об иcxoд­Cflt nолитическом идеале мыслителя. Тогда, до революции, де Местр полагал, что идеальная кон­Сос.п. %ия должна покоиться на обеспеченном монархическим покровительством "равновесии" трех nn •• �вий: дворянства, духовенства и магистратов (судебного корпуса). Восстановление во Франции ц;;-тики сословного представителъства он встретил с энтузиазмом, что до сих пор заставляет спе­� ��!!истов спорить о том, с чьим влиянием связаны его симпатии к Генеральным Штатам: либе-

Ьной савойской политической элиты или, наоборот, любимого им традиционалиста Фенелона.

twirp

x.co

m

= ли его выбор не в пользу революции и идеалов Просвещения. � де Местр, по-видимому, испытывал острейшее одиночество, не находя � го, кто бы помог ему разобраться в происходящем понять каковы пnLп•··�..:� .. � чудовищного несоответствия между намерениями руководи�елей ; ее результатами [ Местр 1 997: 1 5] . :Е Книга Бёрка стала для Местра настоящим откровением. Появление "Раз шле�ий о революции во Франции" имело решающее значение для всей поел� ющеи карьерь�. будущего философа. В письмах к маркизу де Борегару он отмеч•

что нашел в Берке единомышленника и в какой-то степени учителя: "Прочли� вы Каллона, Мунье и восхитительного Бёрка? . . . Что до меня, то я восхищен и � могу выразить Вам, насколько он укрепил мои антидемократические и антигал.:. канские представления" [цит. по: Triomphe 1 968: 1 38] . В 1 797 г. вышли в свет ­"Р ф " Vt\1 ассуждения о ранции , заставившие, по свидетельству Шатобриана, всю &. рапу от Парижа до Санкт-Петербурга говорить об анонимном авторе.

Де Местр долго подбирал для своей книги название и остановился на ИJ. вестнам нам �варианте .. потому, что оно было созвучно бёрковскому. CoxpaнJQ он и главныи тезис Берка: французская революция - это явление, не имею. щее аналогов, совершенно самостоятельное. Но если задачами английско11 мыслителя были� в первую очередь, "реабилитация" Славной революции и за. щита британекои традиции, и только потом - защита традиции как таково­то объектами .. особой заботы де Местра стали Франция и Европа. Отталкивао ясь от идеи Берка о религиозном основании британской политической системы. он объявил революцию уникальной по той причине, что она разрушила базис традиционного порядка вообще.

J;!евозможно не восх�щаться тем изяществом, с которым философ "пере. нес традиционализм Берка в контекст европейской и французской политичес­ких систем и одновременно освободил Францию от обвинений в том что она способ "

' на служить лишь примерам для неподражания" . Каким образом это удалось? Казалось, что Местр только "принимает условия" Бёрка и не наста­ивает на исторической преемственности английской и французской ревоЛJОо ции:, Но затем сле�овал виртуозный логический пируэт: в книге был назвак инои историческии прецедент непочтительного обращения с авторитетом иной источник французской драмы - Реформация. С точки зрения де М� ра, она-то впервые и поставила под сомнение религиозный авторитет - осно­вание традиционного политического порядка. В русле этой логики Франция в 1 789 г. стала такой же "жертвой" Духа протестантизма, как ВеликобританИI в 1 640 г.: И менно это и выводило Францию из зоны "бессрочного карантина", давая еи шанс на исправление. В результате Местр, не противореча Бёрку и только подхватывая его интенцию, предложил совершенно новую оригиналъ­ную расшифровку бёрковской пары " Революция - Традиция": Германия (со времен Реформации) - Франция (при старом режиме).

Каковы же истоки традиционной французской конституции? Нетрудно за· метить, что французская традиция в понимании де Местра удивительно напо­минает британскую в трактовке Бёрка. Согласно де Местру, существование ста­рого режима во Фр_�нции обеспечивали , по сути, те же самые структурные эЛО" менты, что� и , по Берку, современный политический порядок ВеликобритаWОС религиозныи характер политических норм и институтов; управление в соотве",. ствии с обычаями и историческим опытом, формирующими особый облик стран/11. В "Р " ассуждениях воспроизводится даже идея о свободе, обеспеченной социал.-ным равновесием. Меняется лишь состав действующих сил. От бёрковской тplt' ады остаются монарх и народ, при том что функции "посредника" возлагаюf" ся не на аристократию, а на духовенство и независимый корпус u"r'"'""'n<>1rt.- lllll Но главным для де Местра, как и для Бёрка, бьm религиозный комттnн<>1JТ мышляя о неудачах якобинской политики, ОН подчеркивает, что ттr.оГ\JJГ">DРПО,.,. ное ею зло бьmо непреднамеренным следствием утраты областью ПOIЛI1tTI1iЧCI кого своего незыблемого основания - авторитета религиозного

сходство в описании двух традиций выглялит немного забавным, если при­Ъ во внимание приверженноетЪ консерваторов идее исторического своеобра­

t{Я'I' Но добиться полного согласования различных системных элементов кон­зUЯ�ативного мировоззрения, вероятно, можно лишь в теории. Возникшая со­сеР арность по поводу ценностей, оказавшихся не столько национальными, д!Vlлько политическими заставила де Местра пожертвовать логической строго-с"о" ' � �

ю· у него можно найти и идею совершеннои исключительности каждои ис-сТЬ и�еской конституции, и почти зеркальное воспроизведение на француз­то�м материале бёрковского "эталона". При этом де Местр стал, пожалуй, ск

вым кто заговорил не об отдельной стране, хотя именно Франция бьmа пер

едме�ом его особой любви, а о традиционном европейском порядке вообще, ПР " " том что до появления протестантизма религия цементировала политиче-о ' � ское здание европенеких государств.

Но не свидетельствует ли подобное обобщение о тяге де Местра к созда­нию универсальной модели, основанной на религиозном предписании ? И не яв­ляется ли оно признаком того, что авторитет традиции почти не оставлял в его системе места для свободного рс:_звития и вариативности?

Сравнение работ де Местра и Берка показывает, что у первого охранитель-ный импульс был выражен сильнее, чем у второго. В произведениях фран�о­итальянского консерватора не удается обнаружить �то-либо похожее на бер­ковскую теорию общественного договора, из котарои �ытекает необходимость постепенной модернизации системы; в них нет ни малеишего �амека на готов­ность принять изменения как фактор в системе политическои конс��лляции. Оrсюда и разное отношение мыслителей к преобразованиям: если Берк стре­мится опережать неожиданность с помощью своевременных мер, направленных на приспособление к смене обстоятельств, то де Местр при каждом удобно;;-t случае говорит о "естественном отвращении всех здравых умов к инновации . Поэтому у исследователей философской системы де Местра часто возникае! 95 соблазн редуцировать всю его политическую концепцию к ультрамонтанекои модели книги "О папе", забыв и об изменчивости взглядов мыслителя, и о присутствии в его наследии , помимо традиционалистекого идеала, целого ло­гического пласта, делающего его представления о традиции бо�ее сложным.

Для того чтобы избежать повторения стереотипных суждени� о де Местре, нужно прежде всего отказаться от рассмотрения его политическои концепции в ретроспективном ключе: от "Папы" к более ранним работам. До появления этой книги де Местр не создал ничего, что могло бы восприниматься как уни­версальная модель будущего. Недаром в " Рассуждениях" есть строки, опровер­гающие саму претензию на общезначимость: "В своей жизни мне довелось в�.­деть Французов, Итальянцев, Русских и т.д. ; я знаю даже, благодаря Монтескье, что можно быть Персиянином; но что касается общечеловека, я заявляю, что не встречал такового в своей жизни; если он и существует, то мне об этом не­известно" [ Местр 1 997: 88] . В трудах де Местра попадаются ,� суждения, в�ю� чающие в себя элемент прогрессизма. Например, в тех же Рассуждениях 0 демонстрирует пластичность, достойную Бёрка: "Вся�ая свободная �онститу�� no самой природе переменчива и меняется она в тои мере, в какои свобод [Местр 1 997: 1 12 ] ; а в "Санкт-п�тербургских вечерах" предупреждает: " Прекр�; ная система неизменных законов привела бы нас прямо к фатализму и сдел бы из человека статую" [Maistre 1 874: 2471 . И то, и другое высказывание про­низывает логика "естественного развития" . И хотя это только отдельные суж­дения их нельзя не принимать в расчет. Так почему же развитие взглялов де МестРа привело его к конструированию довольно статичной традиционалист­екой модели предписывающей воссоздание союза европейских монархий под эгидой папс�ой супрематии, наделенной неограниченным авторитет_?�? Поч�; t.{y за умеренно консервативной позицией последовал консервативныи вызов . Верил ли сам де Местр в возможность того, что средневековая традиция будет восстановлена в правах и определит облик Европы XIX столетия?

� На эти вопросы едва ли можно дать исчерпывающий ответ, но все же сто ::.:: ит обратить внимание на исторический контекст, в котором проходила пол11 и тическая эволюция де Местра. МеЖду " РассуЖдениями" и "О папе" де Мес � успел побывать в России, которую оценил как страну, способную превратить и ся в огромный "резервуар" для европейской революции. В переписке с � С.С.Уваровым де Местр впервые проявил склонность к политическому экс. � тремизму: "С XVП I в. нельзя вступать в сделки: лучше быть якобинцем, чet,t � фейяном, и лучше разделить его печальную славу разрушителя, чем стать 110 :: весь рост между двумя вражескими лагерями и служить и той , и другой м11• � шенью для пуль и издевательств" [Местр 1 937: 683] . Особенно серьезные ола. ;;... сения у него вызывали увлечение Александра 1 и его окружения экзегетикой Б. а также идея Союза христианских государств на надконфессиональной основ� = Тем не менее, философ не мог вообразить, какие разочарования принесет ещ

� долгоЖданная "реставрация". В Священном союзе он усмотрел проявление того самого духа, сражению с которым посвятил, по собственному призна. нию, всю свою жизнь - ведь вдохновителями конвенции выступали именно те, кого он считал представителями тайной секты, соединившей мистицизм философию Проевещенил и неподчинение авторитету церковной власти. и' наконец, Местр пережил личный удар: часть его родной Савойи осталась поД управлением Франции, что не только противоречило принципу легитимизма, но и закрепляло все потери эмигрантов в ходе революции. Вот почему посе­шавшая его на протяжении всей жизни мысль о том, что Старый Порядох уходит вместе с XVI J I в. , после Венского конгресса приобрела характер абсо­лютной уверенности.

Но тогда оправдан вопрос: что заставило мыслителя написать книгу "О па• пе"? Если появление " РассуЖдений о Франции" еще можно связать с успеха. ми роялистской оппозиции и промелькнувшей надеЖдой на появление "ново,. го генерала М он ка" , то публикация " Папы" до сих пор интригует знатоко1 наследия де Местра. И нтересную подсказку можно найти в работе немецкоrо социолога знания К .Манхейма " Консервативная мысль". По заключению ав­тора, вопреки принципиальной несклониости консерваторов к выработке иде­альных моделей, они иногда прибегают к конструированию политичесКИI схем и предписаний. Это происходит либо в моменты острого столкновения с политическими противниками, когда требуется что-то противопоставить ли· берально-просветительскому проекту, либо в случае утраты влияния на xQI событий , и тогда создание традиционалистекой утопии служит своеобразной формой самоутешения* .

Но, возможно, дело в другом. УбеЖдение, что прошедшая революция бЫЛI не последней и новый век принесет такие изменения, которые человеку XVIII столетия трудно даже помыслить, могло вызвать у консерватора желание вне­сти вклад в пеструю канву "рассыпающейся на глазах" европейской традициJ. В последние годы жизни традиция стала для де Местра такой же "открытеi перспективой" , как и для Бёрка, но не в силу сознательного выбора, а n()'l'()' му, что он уже не имел "ясного образа" грядущего. Он хорошо понимал т()]llr ко одно: революция вошла в историю и способна претендовать на формирован/J новой - альтернативной - традиции **. Выдвигая средневековую традицию '

• " Консерватор мыслит в категориях системы, представляющей собой только реакцию, - либО вынужденный создавать собственную систему, чтобы противостоять прогрессистам, либо тorll' когда развитие событий лишает его всякого влияния на современность, так что он должен n� таться повернуть вспять колесо истории, чтобы вновь обрести возможность влиять на coбЬITJIIIi [ Манхейм 1 994: 602]. •• Не случайно де Местр писал о Наполеоне: "Удивительный человек этот очень многое из нил на свете. Он наделал королей, королевских высочеств, великих герцогов и прочих, након дворян; и я не вижу, чтоб кто-нибудь пожелал сбросить с себя эти титулы , найдя их незаконН ми или ничего не стоящими" [Местр 1 9 1 2: 1 67- 168] . Еще бuлее удручало его то, что победа к лиции не уничтожила революционный дух. И он спрашивал себя: а не сказалось ли на мне мом влияние современной философии [Pompery 1 906: XV]?

качестве модели будущего и одновременно _ с п v сказывая сардинскую революцию, вторую ево��о;ескои ясностью - пред­uию в России , де Местр мог надеяться на тЬ ц ю во Франции, ревалю­дом для него мирапорядке консервативная иде�то в новом , нез�акомом и ЧуЖ­теллектуальных тенденций. Не исключено чт�станег::ся однои из важных ин-был отнюдь не самоутешением и адресовалс'

его средневековый идеал" н м я вовсе не прежней а " Е rте. е для того ли де естр намеренно заост я , навои вро-

ре консервативные ценности могли сопернича�ьлс

смыслы, чтобы в новом ми­точенными пером Вольтера и Руссо? идеалами Просвещения, от-

Во всяком случае, в произведениях е м два "логических ряда", две тенденции н� п естра отчетливо прослеживаются

ло логическому согласованию: традиЦия пр�аведенных к какому"бы то ни бы­ект '' политического будущего Европы и ка

ставлена им и как готовый про­разнородные элементы, каждый из к�торы: ��шаетическая - об�единяющая принципиально незавершенная и непредсказ емая !Л

а ает проективнои СU!Лой, -страция к модели дизъюнктивного синте;'а Ж Д

реально[Дсть. Прекрасная иллю-. елеза елез 1 995: 209-2 1 1 ] !

Подводя итог этому небольшому иссле о на то, что и Бёрк, и его знаменитый ф ан� ванию, я хо:у обратить внимание лу своего политического самоопредел�ни

о-итальянскии последователь в си­щей, нормативной функции исторической

ятделали акgент на стабилизирую­

не обосновал противоположность тради и радиции. дн�ко ни один из них

лял традиции не изменение вообще а и� и и изменения. Берк противопостав­становление и , следовательно предс�авля

менение, игнорирующее традицию как Местр, как бы ни был прих�тлив его ющее угрозу свободному развитию. Де

противления изменению самого соде путь, в кон�е к�нцов отказался от со­

щейся на "самостоятельные проект��ания европеискои традиции, распадаю-Делез Ж. 1 995. Логика смысла м Маихейм К. 1 994. Консерват�вн�я д Местр Ж де. 1 9 1 2 . П исьма в С

мысль. - иаг�оз нашего времени. М . ля 1815 г. ардинию. - Русскии архив. М 2. Письмо от 9 (21) февра-Местр Ж. де. 1 937. Санкт-Петербург 26 нояб я (8 следМ��о. Русская культура и Франция. I . ·т. 29-30

РМ

декабря) 1 8 1 0. - Литературное на-С тр Ж. де. 1 997. Рассуждения о Франции м · Ру тепанов М . , Бермаль Ф. 1 937 Жозеф де Мес� р с�кая культура и Франция. /. Т. 29-30. М . р в оссии. - Литературное наследство.

. !Jrke Е. 1 872. Reflectioпs оп the Revolution . F . . ���� щ London relative to that event in а 1etter in;�nd��n�e �nd o

bn the proceedщgs ш certain soci­

M -:- The Works of the Ri!fhl НопоиrаЬ!е Еdтипd Bиrko �v� r е�п sent to а gentleman in Paris. р aistre J. de. 1 874. Soirees de Saint-Petersboиrg у r elio

. р. : ompery Е. de. 1 906. Etud t · · · · п, �пs. de Sai.nt- Petersboиg. Paris. е е notice sur comte Josephe de Mюstre. - Maistre J. de. Les soin!es Tпomphe R 1 968 J, h d м · tique. Geпeve.

. . osep е е шstre. Etиde sиr /а vie et sиr /а doctrine d ' ип тaterialiste тis-

4 - 8748

twirp

x.co

m

ПРОБЛЕМА СООТНОШЕНИЯ ПОЛИТИКИ И МОРАЛИ В ФИЛОСОФИИ ХАННЫ АРЕНДТ

Ю.О. Маликова

Соотношение этики и политики традиционно рассматривается как пробле. ма адекватности критериев морали, т.е. способов оценки действия с позиций существующих в обществе норм, сфере политической деятельности. Приме. нима ли в политике логика индивидуальной, частной морали или же ей при. сущи собственные формы регуляции?

В истории политической мысли можно найти два противоположных вари. анта ответа на этот вопрос. Для приверженцев влиятельной традиции инстру. ментальнога рационализма, восходящей к философии Просвещения, мораль не является необходимым условием политики: система политических инсти. тутов представляет собой некий механизм, успешное функционирование ко­торого ведет к разрешению социальных конфликтов. При этом нравсl'Венные характеристики лиц, осуществляющих управление, не играют особой роли: значима не нравственная определенность политического действия, а единст­венно его результативность. Воистину важными для политика считаются проо фессиональная компетентность, специальные знания, а также личные качест­ва, обеспечивающие ему поддержку масс (например, харизма) . Принципиаль­ность в политике, выражающая внутреннее моральное достоинство личности, трактуется как нечто излишнее, порой даже вредное, и политический посту­пок выводится за пределы действия критериев индивидуальной морали*.

Принципиально иной точки зрения придерживаются сторонники норма­тивного подхода, настаивающие на подсудиости политического действия суж­дениям морали. По их мнению, нравственный закон един для всех. Весьма показательно в этом плане следующее высказывание В .С.Соловьева: " Недопу­стимо отделение политики от нравственности, так как это мешает прилагать к ней высшие требования жизни . . . Здоровая политика - искусство наилуч­шим образом осуществлять нравственные цели в делах народных и междуна­родных" [Соловьев 1 989: 260] .

Тем не менее, есть философы, которых не удовлетворяет ни одна, ни дру· гая позиция. И менно к данной категории, как мне кажется, и принадлежит Х.Арендт. Сущность ее представлений о политической сфере и политическом действии в их соотношении с моралью и составляет предмет настоящего ис­следования.

* * * В своих работах Арендт неоднократно высказывала сомнения в приложи·

мости к политике абстрактных гуманистических норм и универсалий , тем бо­лее что многие из них обнаружили свою полную беспочвенность в свете со­бытий первой половины ХХ в. В частности, это произошло с концепцией праf человека, строящейся на допущении о существовании отдельной человеческой особи: она "рухнула в тот самый момент, когда те, кто исповедовал веру в нее, впервые столкнулись с людьми, которые действительно потеряли качества 11

МАЛИКОВА Юлия Олеговна, аспирантка философского факультета МГУ им. М.В.Ломоносо ...

• Подобный nодход зачастую обосновывается искусственностью универсальных ценностей. Т М . Вебер nишет: " Разве есть nравда в том, что хоть какой-нибудь этикой в мире могли быть вЬI•

двинуты содержательно тождественные заловеди лрименительно к эротическим и деловым, с мейным и служебным отношениям, отношениям к жене, зеленшице, сыну, конкурентам, друl)\ лодсудимым? Разве для этических требований, nредъявляемых к nолитике, должно быть дей вительна так безразлично, что она оnерирует nри ломоши весьма сnецифического средства власти, за которой стоит насилие?" [ Вебер 1 990: 694] .

определенные отношения, за исключением того, что они биологически еще принадлежали к роду человеческому. Но мир не нашел ничего священного в голой абстракции 'быть' человеком" [Арендт 1 996: 400] . Однако рационально­r.�еханистические и "объективные" объяснения, исходящие из толкования по­литики как сферы взаимодействия политических объектов, тоже не приемле­r.!ЬI для Арендт. В ее восприятии , отмечает Е .Минних, "люди всегда явлены как субъекты и не могут рассматриваться как объекты, если только мы ценим свободу" [ Hannah Arendt 1 989: 1 35 ] .

Свобода - центральное понятие политической теории Х.Арендт. "Свобода как внутреннее качество, - читаем мы в "Истоках тоталитаризма", _ тожде­ственна способности l!ачинать и творить новое, подобно тому как свобода в качестве политическом реальности тождественна существованию некоторого пространства между людьми для их самочинного движения" [Арендт 1 996: 6 14] . Уже в этом замечании, прозвучавшем в раннем сочинении Арендт вы­ражено двоякое понимание свободы, развитое далее в "Vita activa или 0'

дея­тельной ж,�зни". С�обода, по Арендт, есть способность "приводи�ь в движе­ние новое , но этои способностью человек, несмотря на то что обладает ею с рождения, vможет никогда не воспользоваться, ибо инициатива "не вынужде­на никакои необходимостью, как вынуждена работа, и не спровоцирована в нас стремлением к успеху и перспективой полезности" [Арендт 2000: 230] . Вместе с тем свобода - это пространство, внутри которого находит свое по­литическое воплощение способность к действию и речи. "Свобода, где бы она ни существовала в качестве осязаемой реальности, - подчеркивает Арендт -была пространственно ограничена" [Arendt 1 977а: 275 ] . И хотя истолкован�ая подобным образом свобода соотносится в теории Арендт не с универсальным равенством*, но с равенством избранных, или элиты, оно, тем не менее, пред­стает необходимым условием реализации политической способностей.

Определяя сферу осуществления свободы, Арендт отталкивается от утрачен­ного полисного восприятия политики [Арендт 2000: 33 ] . " Из родов деятельно­сти, которые можно встретить во всех формах человеческого общежития, толь­ко две считались собственно политическими, а именно действие и речь, и только они полагают оснонание той 'сфере дел человеческих' . . . . из которой ис­ключено все принудительное или хотя бы просто утилитарное" [Арендт 2000: 34-35] . Принудительное, т.е. вырастающее из необходимости, при этом вытес­няется в сферу частного, или приватного. Другими словами, сферой действия свободы, понятой как способность, выступает публичное пространство; при его отсутствии свобода не актуализируется, и на смену общности людей при­ходят массы - основной источник и условие тоталитаризма. " Предтоталитарная ситуация, по мнению Арендт, складывается тогда, когда м ы имеем дело с людьми, которые в силу либо просто их количества, либо Равнодушия, либо сочетания обоих факторов нельзя объединить ни в какую организацию, основанную на общем интересе" . Разобщенность - отличитель­ная особенность масс: "Главная черта человека массы не жестокость и отста­лость, а его изоляция и нехватка нормальных социальных отношений" 1А.рендт 1 996: 422] . Иначе говоря, уже в самих своих истоках тоталитаризм по­я агается чем-то противоположным политическому, определенному в поняти-х совместности и общности.

11 Тоталитаризм не политичен по природе, и потому попытка сузить сферу /6личной общности вплоть до полного уничтожения всякой свободы и све­нения многообразия воль к одной общей не противоречит логике тоталитар­

с�го правления. Тотальное господство, замечает Арендт, "стремится приве-н бесконечное множество весьма разных человеческих существ к одному

. .. c�;------------------------------------------------------------------liЬ!x вобода в nозитивном смысле, как свобода действий и мнений, возможна только среди рав­)l(l!м само же равенство никоим образом не является универсальным лринцилом, будучи nрипо­Гр 0 только с оnределенными ограничениями и nрежде всего в некоторых nространствеиных

аliицах" (Arendt 1 977а: 275].

1:11:: знаменателю" , искоренить саму самопроизвольность, спонтанность как � бенности человеческого поведения и превратить человеческую личность � простую вешь" [Арендт 1 996: 568-569 ] . В п одобном обществе приравн .. � ... п•- • aJ политиков к функционерам оправдано: " По сути, тоталитарный вождь е� t ни больше и ни меньше как чиновник от масс, которые он ведет; он вовее

� не снедаемая жаждой власти личность, во что бы то ни стало, навязывающ1111 свою тираническую и произвольную волю подчиненным. Будучи , в сущнос. ти, обыкновенным функционером , он может быть заменен в любое вреМJ(" [Арендт 1 996: 432 ] .

Исследуя причины постоян ных сбоев системы советов, т.е. "спонтанно об. разующихся в ходе революций органов подлинной политической свободы" Арендт предлагает свою, принципиально отличную от "функционалистсюц� интерпретацию политического деятеля: "Фатальная ошибка Советов всегда состояла в их неумении четко отграничивать участие в публичных делах от Yn· равления вещами" [Arendt 1 977а: 273] . Администрирование, по Арендт, eC'I\ функция государства лишь постольку, поскольку отвечает нуждам общества, но, как и все относящееся к сфере необходимости, оно ни в коей мере не яв. ляется политическим . И далее: "Люди, которым доверяли и которых вьщвига. ли из своей среды, отбирались по политическим критериям - за их надеж­ность, личную честность, независимость суждений, часто за физическое му. жество. Но обладая полным набором политических качеств, эти люди не моr. ли не потерпеть неудачу, когда брались за управление. Ибо качества государ. ственного деятеля, или политика, и качества менеджера, или администратораj не только не тождественны, но и очень редко сочетаются в одном и том же человеке. Одни предполагают умение обращаться с людьми в области челове­ческих отношений, принцилом которой выступает свобода, друrие - знание, как управлять вещами и людьми в сфере жизни, принцилом которой являет­ся необходимость" [Arendt 1 977а: 274] . Из этого следует, что нормы приклад• ной морали, связанные с вопросами управления, никак не раскрывают про­блематику взаимоотношений морали и политики.

Таким образом, мы видим, что основные установки Арендт не уклады� ются ни в один из упомянутых выше ответов на вопрос о соотношении море­ли и политики. От сторонников нормативных трактовок ее отличает подчер­кивание приватного характера моральной деятельности, а также отвержение универсалий, в т.ч. этических; от приверженцев инструментально-рационали­стического подхода - акцент на свободе как центральной для понимания по­литики категории. Свой вариант решения Арендт находит в известной этиэа· ции политической теории, к которой ее подводит критика политических и фИ· лософских теорий, обозначенных ею словом "традиция".

* * * Метод Арендт состоит не в том, чтобы придумать новый термин и ввеС111

его в научный обиход. Вместо этого, как верно замечает М . Канован, "olll стремится найти в существующем языке больше нюансов значений, чем r.OI обычно употребляем, используя слова как синонимы". С ее точки зрения, "ct' мо существование терминов подтверждает, что опыт, который они описЫВI' ют, был известен нашим предшественникам, даже если мы перестали его # мечать" [Canovan 1 974: 10 ] . Такой исходный опыт Арендт видит в политИ'IеС· кой практике полиса, а причину его забвения - в воздействии традиции.

Анализируя "традицию" осмысления политической сферы, Арендт oбpaiUtl ет внимание на несколько "ценностных переворотов" в понимани и ��''"'urп

НИЯ между двумя модусами человеческого бытия - деятельным И vv,�vL.Ш,OA ным (vita activa и vita contemplativa), а также между тремя activa - созданием, действием и трудом. Именно вследствие этих .. n"nP'RIГI� тов" , по ее мнению, характерный для полиса взгляд на политическую ность как в сущности свободную в современной политике окончательно тил свое значение.

Самый первый и фундаментальный "переворот" Арендт связывает с вьщви­)l(еН:И�� на первый план жизни созерцательной (vita contemplativa). Этот "пере­!JОрот , считает она, бьm обусловлен не столько христианством, которое лишь закреnило его:,

сколько влиянием классической философской традиции*. Дан­�:�ая традиция открьmа, что созерцание . . . есть независимая от мышления и рас­суждения способность", и это открытие "вплоть до Н ового времени задавало тон как метафизической, так и политической мысли" [Арендт 2000: 25] . Спо­собность созерцать вечное в окружающем человека изменчивом мире, нашед­шая выражение в философии, не только не может развернуться в политической деятельности, но требует ухода от любой деятельности, нуждается в ненаруши­мом абсолютном покое. Получить опыт вечности можно лишь после удаления из сферы дел человеческих - фиксацию такого понимания Арендт обнаружи­вает в метафоре �ещеры �латана, си�волизирующей стремление ищущего ис­тину убежать из пещеры совместнои жизни и деятельности людей.

Ущербность подобного подхода заключается для Арендт в том , что он за­тушевывает специфику каждого отдельного типа деятельности в рамках vita activa: " Примат, признаваемый в тради�ионн.ой иерархии за созерцанием, стирает структуры и различения внутри vtta acttva, оставляя их без внимания и . . . это положение вещей не изменилось после крушения традиции в Ново� время и перевертывания завещанного традицией порядка усилиями Маркса и Ницше" [Арендт 2000: 26] . Такая нечувствительность политической филосо­фии к специфике составляющих vita activa привела к неизбежной путанице, применению критериев одного вида деятельности к другой, а также к утрате первоначального представления о политике как о пространстве выражения свободы. При этом последняя тоже изменила своему исходному смыслу и ста­ла пониматься не как совместное действие, но как свобода воли. Н о главным следствием данного переворота явилось то, что политика начала оцениваться с принципиально неполитической точки зрения , а именно с позиции филосо­фов и, позднее, церкви.

Второй значительный " переворот" Арендт датирует Н овым временем ког­да трад�ция политич�ской философии меняет свое направление и через �три­ца':lие vtta contemplattva приходит к теоретическому признанию важности vita acttva. Но и это признание не приводит к постижению истинной сущности по­литического; обращение к vita activa оказывается однобоким, и политическая мысль увязает в новых коллизиях. Первой получает признание деятельность в форме создания, и в политическую философию вводится образ мышления ее субъекта - homo faber. Но затем homo faber начинает утрачивать свои пози­ции, и на первый план вьщвигаются ценности и стандарты animal laborans -субъекта труда.

В тот же период происходит еще один важнейший сдвиг в политической теории - ее поворот к модели домохозяйства. Стержневым положением по­литического опыта античности было строгое разделение между полисом и до­�аw�им хозяйством , между приватной и публичной жизнью граждан , и " ни-

акои деятельности, служащей лишь цели жизнеобеспечения и поддержания )((изненного процесса, не было дозволено появляться в политическом прост­Ранстве" [Арендт 2000: 49] . В понимании древних греков естественная совме­�тная жизнь пораждалась необходимостью, тогда как пространство полиса бы-11 ° областью свободы. Связь между этими областями - домашнего хозяйства Не

nолиса ::- заключалась лишь в том, что удовлетворение нужд внутри домаш-го хозяиства создает условия для свободы в полисе.

НJiяТот Факт, что человек не может жить вне общества, представал с точки зре­

l<а]( полисного мышления не как специфически человеческая особенность, а I1 Черта, присущая животному миру. Совместное существование людей вос-

РИнималось как ограничение, обусловленное нуждами биологической жизне-

�Согласно Арендт, начало этой традиции было положено в учениях Платона и Аристотеля а ко-ец - в теории К.Маркса [Arendt 1 977Ь: 1 7] .

'

twirp

x.co

m

� деятельности. Именно для удовлетворения этих нужд и возникали организаци :;,с:: людей, опиравшиеся, подобно фратрии или филе, на природно-естественн at начало - семью и кровное родство. Такие организации трактавались как д � политические, или не политические вовсе. Политическими признавались ЛИI.IJJi t те организованные сообщества людей, которые основывались на свободе. � Политика нуждается в свободе от необходимости, она требует свободного

времени, которое человек может посвятить подлинно свободной деятельное. ти. Как подчеркивает Арендт, "полис отличался от сферы домашнего хозяjt. ства тем, что в нем жили лишь равные, тогда как порядок домохозяйства ОП)f. рался как раз на неравенство" [Арендт 2000: 43] . Равенство понималось J<aJc участие в общем публичном пространстве, где каждый "равный" выражсц свою уникальную индивидуальность и стремился достичь бессмертия, деянlf. ем и речью доказав, что он является лучшим среди лучших. В отличие от до­машнего хозяйства, "бытие свободным в полисе исключало как господство так и подневольность" [Арендт 2000: 43-44] . '

Дистанция между приватным и публичным поддерживалась и в средневе. ковье - в форме христианского противополагания сфер мирского и религ)f. озно освященного, но с приходом Нового времени представление об их прин­ципиальном несходстве оказалось размыто. "Для нас, - замечает А�ендт, _ само собой понятно отсутствие строгого отличия этих вещей друт от друга, по­тому что от истоков Нового времени всякий национальный организм и вся­кое политическое общественное образование мы понимаем в образе семьи, представляя ведение и упорядочение всех дел и каждодневных занятий по ти­пу гигантски разросшегося аппарата домашнего хозяйства. Научная мысль, отвечающая этому ходу событий , называется уже не наукой политии, а ' наци­ональной экономией ' , народным хозяйством или 'социальной экономией', и все эти выражения указывают на то, что мы по сути имеем дело с некоего ро­да 'коллективным домохозяйством'. То, что мы именуем сегодня обществом; есть фамильный коллектив, который экономически понимает себя как гигант­скую сверхсемью, а его политическая форма организации образует нацию" [Арендт 2000: 39] . В результате был утрачен смысл полисного противопостав· ления свободы и необходимости , необходимость вторглась в область полити· ки , и социальный вопрос занял центральное место среди политических. В по­литическую теорию вошло понятие общества, равенство стало трактоваться как равенство членов семьи под деспотическим господством ее главы, а отно­шения господства и подчинения начали восприниматься как имманентные политической сфере.

Не менее существенные последствия для политической теории имела и ее переориентация сначала на homo faber, а затем - на animal laborans. Именно с этой переориентацией Арендт связывает проявление двух важнейших поли· тико-философских аргументов, направленных на защиту насилия.

Первый аргумент, восходящий к логике создания, состоит в оправданИИ средств целью. Созданию неизбежно сопутствует насилие, ибо вещи - не сво­бодный дар природы; необходимый материал должен быть силой добыт из ок· ружающей среды. Друтой обязательный атрибут создания - ориентация на модель, которая предшествует изготовлению. Модель обладает постоянством, она привлекается вновь и вновь при производстве однотипных вещей. В от· личие от действия, создание предполагает отделение замысла от исполнения. При этом воспроизведение фиксированной модели оказывается целью, а на· силие понимается как средство, оправданное конечным результатом. TpaК'I)'t действие как одну из форм изготовления, современная терминология "делае1' почти невозможным даже просто говорить о вопросах политики, не пользуяс категорией цели-средства" . Но такой подход, согласно Арендт, чреват рок выми последствиями: "До тех пор, пока мы воображаем, что движемся внуr ри политической сферы в смысле категории цели-средства, мы едва ли буде в состоянии удержать кого бы то ни было от использования любых средств достижения признанных целей" (Арендт 2000: 304] .

Второй аргумент, обусловленный приданием политического статуса труду, заключается в толковании насилия как естественного выражения борьбы за )iOIЗHb и сохранение рода. Об отношении Арендт к этому аргументу однознач­J-10 свидетельствует следующее ее замечание: " Ничто, на мой взгляд, не может быть более опасным теоретически, чем традиция органической мысли в поли­тических вопросах, интерпретирующая силу и насилие в биологических тер­минах* . . . Пока мы говорим [о политике] на неполитическом, биологическом языке, защитники насилия могут апеллировать к тому неоспоримому факту, что в царстве природы, разрушение и создание - две стороны одного и того же естественного процесса" [Arendt 1 970а: 1 72] . Органические метафоры, по ее мнению, способны лишь "распространить насилие" [Arendt 1 970а: 1 72 ] .

Предлагая собственную интерпретацию насилия, Арендт отталкивается от своего понимания сущности "власти" . "Если мы обратимся к дискуссии о вла­сти, - отмечает она, - то вскоре обнаружим, что теоретики политики, как ле­вые, так и правые, сходятся в том, что насилие есть не более чем наиболее край­нее выражение власти" [Arendt 1 970Ь: 35] . Но определение власти через отноше­ния господства и подчинения не является, с ее точки зрения, непреложным и единственно верным: "Существует другая традиция, не менее старая: когда афинский полис называл свое политическое устройство исономией или когда римляне определяли собственную форму правления как civitas, они исходили из иного понимания власти и закона, не сводя их к отношениям приказа и подчи­нения и не отождествляя власть с управлением, а закон - с приказом" [Arendt 1970Ь: 40] . В рамках этой традиции власть предстает воплощением "человечес­кой способности не просто действовать, а действовать совместно" [Arendt 1 970Ь: 44] . Очевидно, что в таком случае власть принадлежит группе (и сохраняется лишь до тех пор, пока грутmа действует вместе), но не индивиду. Человек может называться обладателем власти только в том смысле, что "его поддерживает оп­ределенное число людей и он действует от их имени" [Arendt 1 970Ь: 44] .

Одной из возможных причин, почему подобное толкование власти осталось 103 незамеченным, Арендт считает известную терминологическую путаницу. Про-ясняя ее, исследовательница проводит различие между понятиями власти , си-лы и насилия. В ее трактовке "сила" есть естественное качество (от рождения люди наделены разной силой) , "присущее объекту или индивиду . . . которое может проявляться в отношении друтих, но которое, в сущности, от них не зависит" [Arendt 1 970Ь: 44] . В свою очередь, основной характеристикой наси-лия является инструментальность. Будучи орудием, позволяющим увеличить естественную силу, оно может использоваться не только группой , но и оди­ночкой . В этом, по мнению Арендт, и состоит "одно из наиболее очевидных Различий между властью и насилием" : власть всегда нуждается в привержен-цах, тогда как насилие может обойтись без них [Arendt 1 970Ь: 42] .

"Тенденцию к отождествлению насилия и власти Арендт объясняет специфи­кои самой политической практики, а именно тем, что насилие и власть гораздо чФоаще встречаются в "комбинации", нежели в "чистой и, следовательно, крайней

рме" [Arendt 1 970Ь: 46-47] . Но эти два феномена не тождественны, что отчет­ЛИВо обнаруживается во время революций. В периоды нестабильности армии -Важнейший инструмент государственного насилия - зачастую отворачиваются от законных властей и становятся на сторону подлинной Власти. "Там, где прика­заниям больше не подчиняются, орудия насилия не работают", и на первый план i!ЬIХодЯТ "позиция и, конечно, численность сторонников" [Arendt 1 970Ь: 49] .

Таким образом, в основе государства и его институтов лежит не насилие, а \lJiacть** . Более того, представление, будто насилие укрепляет власть, полно­стью искажает суть дела. "Насилие, - замечает Арендт, - способно разру­l!..!ить власть. Но что никогда не может возникнуть из него, так это власть"

• Именно в этой традиции Арендт, в частности, видит истоки расизма [см. Arendt 1970а: 1 72- 1 73] . . .. " 1

Сущностью всех правительств в действительности является власть, а не насилие" [Arendt 97оь: S I J .

gj [Arendt 1 970Ь: 53 ] . Насилие указывает на утрату власти, и чем шире оно ис� � пользуется, тем меньше остается власти: " Правление чистым насилием нач11� � нается тогда, когда власть потеряна" [Arendt 1 970Ь: 53] � При всем том Арендт не отрицает, что насилие обладает определенным по..

� зитивным смы�;юм - как дополитическое средство установления политичес� � кого пор�ка. Все формы uпра�ения, - подчеркивает она, - имеют СВой

подлинныи и наилегитимнеишии источник н стремлении человека освободиrь себя от необходимости, сопряженной с процессом жизнедеятельности его ор� ганизма, и люди достигают такого освобождения, насильственно принуждСiSf других нест� на себе это бремя" [Arendt 1977а : 1 1 4] . Именно в необходимое. ;.и, те:нящеи всех смертных, видит Арендт реальное оправдание насилия _

силои люди избавляются от накладываемой на них жизнью необходимостlf ради

uсвободы м�ра" [Арендт 2000: 42] . Насилие уходит корнями в требования

самои жизни, и лишь развитие технологии (а не политической м ысли как та­ковой) опровергло старую и неприглядную истину, что только насилие и гос. подство над другими могут сделать человека свободным" [Arendt 1 977а: 1 14] Но в качестве элемента политической жизни насилие, если принять предлага� емую Арендт трактовку политической деятельности, смысла не и меет.

* * * Развивая свою концепцию, Арендт стремится восстановить забытое значение

политической деятельности как не просто сферы свободы, но и того пространст­ва, где проявляются достоинство и личностная уникальность человека. Уникаль­ность - одна из важнейших посылок политической теории Арендт. Ее позиция состоит в том, что, хотя любой объект органического и неорганического мира об­ладает специфическими чертами, только "в человеке особость, разделяемая им со всем сущим, становится уникальностью". "Речь и действие, - отмечает она, ­суть деятельности, в которых выступает эта уникальность. Говоря и действуя, то-· ди активно отличают себя друг от друга вместо того, чтобы просто быть разны­ми; они модусы, в которых выступает сама человечность" [Арендт 2000: 229] .

В представлении Арендт уникальность - это выражение не того, что есть че­ловек, т.е. не совокупности неких физических и психологических качеств а то­го, кто он есть. "Действуя и говоря, люди всякий раз обнаруживают, к�о они суть, активно показывают личную неповторимость своего существа" [Арендт 2000: 234] . Принципиальное различие между кто и что она видит в возможнос­ти контролировать их проявления. Мы в состоянии держать под контролем свои дарования, таланты и недостатки, но "собственное личное кто всякого челове­ка ускользает от нашего контроля, непроизвольно обнаруживаясь во всем что мы говорим или делаем" [Арендт 2000: 234] . Вместе с тем "язык, когда м�r хо­тим использовать его как средство для описания кто, отказывает и зависает в что, так что мы в итоге обрисовываем характерные типы, т.е. что угодно, толь­ко не личности, и собственно личное прячется за этими типами так решитель­но, что невальна начи�аешь считать все характеры масками" [Арендт 2000: 237).

Способность людеи выражать свою уникальность оказывает, по мнению Арендт, огромное влияние на все сферы взаимодействия людей. "Совместно жить в мире, - считает она, - означает по существу, что некий мир вещей располагается между теми, для кого он общее место жительства . . . в том же смысле, в каком, скажем, стол стоит между теми, кто сидит вокруг него; как всякоеu между, мир связывает и разделяет тех, кому он общ" [Арендт 2000: 69] . Общии мир интерпретируется Арендт как сочетание двух "между", отражаю­щих две составляющих совместной жизни людей. Первое, наиболее очевидное, представлено "объективными" связями, или интересами, которые "в исходном смысле слова �вляются тем, что inter-est, лежит-между и создает связи, сцеn­ляющие людеи друг с другом и одновременно отделяющие друг от друга" [Арендт 2000: 239] . Второе коренится в том факте, что какую бы объективную связь мы не задействовали, что бы мы не обсуждали, "во всяком говорении-о мы непроизвольно кроме того и проясняем, кто такие мы, говорящие"

[Арендт 2000: 239] . Для обозначения второго " между" Арендт использует мета­

фоРУ "паутина межчеловеческих связей" [Arendt 1 959: 1 83 ] и характеризует его

следующим образом: "Это второе между, образующееся в срединном простран­

стве мира, нефиксируемо, ибо �е и меет вещного состава и не поддается ника­

комУ опредмечиванию, никакои объективации; поступок и речь ведь события,

l"le оставляющие по себе ника�х ося_:заемых результатов и конеч�ых продук-

ов. Однако это между при всеи своеи неуловимости не менее деиствительно, �ем вещный мир нашего видимого окружения" [Арендт 2000: 23?1 ·

в nолитической деятельности, указывает Арендт, личностныи фактор про­

является в том , что, "даже преследуя свои интересы и имея пербед глаза�и оп-

еделенные цели в мире, люди просто не могут не выказ�ть се я в своеи лич­�ой уникальности и не ввести ее среди прочего в игру [Арендт 2000: 24 1 ] .

Именно он привносит неопределенность в сферу политики, делая ее непред­

сказуемой, а следовательно - неуправляемой. Поэтому стремление к контро­

лю над ней идет рука об руку с попытками уменьшить влияние данного фак­

тора, вплоть до полной его н:_йтрализации . Но пара.:хоксальным образом , как

следует из логики расс�ении Арендт, _:уодобная неитрализация означает так­

же сведен ие на нет самои политическои сферы и, более того, резкое ограни­

чение возможностей для утверждения человеческого достоинства*.

Определяя достоинство как важнейший атрибут кто личности, Арендт под­

черкивает, что оно проявляется (как, собственно, и сама уникальность) толь­

ко в обществе. Лишь выраженную в речах и поступках уникальность можно

оценить по достоинству, определив предварительно, что следует считать до­

стойным, т.е. заслуживающим сохранения в памяти потомков. Безвестность -

антитеза достоинству** . В поисках исторического обоснования своего понимания связи между до­

стоинством человека и памятью Арендт опять апеллирует к полису. П олис, в

ее описании, был местом, где каждый мог отличиться от других, выразив в де­

янии и речи свою уникальность и тем самым обессмертив ее. И наче говоря, .1! он воплощал в себе политически организованную ко�муникативную п�мять.

Арендт обращает внимание на особый онтологическии статус в Древнеи Гре­

ции понятия бессмертия. Оно воспринималось как нечто, присущее природе

и олимпийским богам, но не данное от рождения человеку. В результате "включенная в порядок, где все было бессмертным, кроме человека, смерт­

ность как таковая стала единственным признаком человеческого существова­

ния" . П оскольку же бессмертные боги были "одной природы с людьми" , че­

ловек мог достичь бессмертия через "бессмертные деяния, оставляющие, на­

сколько продолжается род человеческий, нестираемые следы". Люди, отказы­

вающиеся от бессмертия, не стремящиеся стать лучшими из лучших, не ут­

верждают свое отличие от животных и "довольные тем , что дарит им приро-

да, живут и умирают как животные" [Арендт 2000: 29] u Таким образом вдохновляющим принцилом политическои деятельности в

полисную эпоху б�шо стремление к отличию, а пространство политики пред­

ставало сферой самореализации особого рода существ, компенсирующи� с;�: онтологическую недостаточность способностью к деянию и речи - деис

ям в которых человек выражает свою уникальность и посредством кото�ых

ут�ерждает свое человеческое достоинство. Иными словами , проявляющиися

во всякой политике субъективный фактор, или, в терминах Арендт, личност­

ное добавочное обнаружение кто личности , толковался тогда как единствен-

• В частности, говоря об идеологии, направленной "на ��ъяснение всех исторически� собь�т.:::: nрошлого и на планирование хода всех будуших событий и потому отказывающейся ;:'ири

т с неnредсказуемостью, которая nроистекает из того факта, что люди являются творцами , Аренд

замечает что последовательный тоталитаризм требует уничтожения "всякого признака того, что

мы обыч'но называем человеческим достоинством" [Арендт 1996: 594] .

•• Так п о мнению Ареидт, nамятники " неизвестному солдату" - дань признания тем, "кого вой� на нес'мотря на величайщие человеческие усилия оставила в безвестности, что не умалило их re

о похитила у них как У деятелей их человеческое достоинство" [Арендт 2000: 237]. роизма, н

twirp

x.co

m

: но истинная цель политики, а внутренним мотивом � выступало общественное счастье [см. Arendt 1 977а· 1 34

политических деятеле4 � Исходя из представления о человеке как о в б

. ] .

� вПе, Арендт трактует политическую деятельност� �а��=��о

и уникальном сущест

и олитические отношения с ее точки з е дную по определен1110

� дают под категорию целей' и средств, а :fн:Ч��· �е объекти�ируемы и не подnа�

таться формой отношений господства и подчиненни�

ко;м о разом не мoryr CЧJt.

ния между людьми, а не между с бъектом и б . то прежде всего отноruе.

политическая деятельность прои!ходит искл�ч�����- Сущфественн

бо также, ЧТо

пространстве выражения уникального кт о в с ере пу личности ....

признание его достоинства На основ о vчеловека, где только и ВОЗМОЖ}fо

ятельности Арендт и решае� проблемуе ст��ои интерпретации политической де.

тношения политики и морали. * * *

Моральная и политическая деятельность в описан А общего. Оба вида деятельности бази

' ии рендт, имеют много

т.е. затрагивают людей как свободнJ�;��е�о�еоб�ективиtfемых отношениях,

ким , моральные отношения обращаются -деиствия. ?добно политичес-

личностному т поверх всех вещеи, всякого что -

ное различие :��у е� о������\ и�����:��ель�шца указывает на Принципиалъ�

�ичения для нее выступает разделение дей��:и�еятельностью. Критерием раз-

Есть вещи, имеющие право на потаенн на приватные и публичные.

способные разве ься ость, - указывает она, - и есть другие

[Арендт 2000: 96] .р�рал�:;

ш;ея��;��о���с;:влены на публичное обозрение':

а политику - к сфере публичного. Кажд рфндт относит к сф�ре приватного,

скольку моральное и политическое имеютая с ера следует своеи логике, и по­

но прилагать к политике нормы морали пе разные локализации, непосредствен­

гую так же ошибочно, как строить пол�ти�;носить понятия одно!f сферы в дру-

Моральной деятельности п отивопок , исходя из категории создания. .

шает доброе дело делает это н� азана публичность. "Тот, кто совер­

другими" , и "как' только доб оедл:л

того, чтобы показать свою доблесть перед

тественно теряет свой специФиче�к ov становится публично известно, оно ее-

В случае публичного действия н�:о��рактер добра" [Арендт 2000: 97] .

помысла. Выставленная на публику мо ожно проверить чистоту морального

потому, что ее источник человеческое �аль всегд�, сомнительна, и не только

взора" [Arendt 1 977а: 96] .' "Сколь бы ни б�дце, - место темное, сокрытое от

- раз он вынесен на всеобщее обоз ение IЛ глубок мотив, - отмечает Арендт,

зрения, нежели понимания" [ArendtPI 977�. 9б]д�ается скорее объектом подо­

в пространстве явленности становятся " . . отивы, будучи представлены

которыми "могут прост па;ь гие просто видимостью" , фантомами, за

мерие и обман" [Arenct/1 9П:PcJ6] . 'более глубокие мотивы, такие как лице-

Моральная деятельность по Арен других людей . Отношение dеятельно� ���р�

уждаетс�, в обществе и признании

роде . . . оно отрицает пространство кот к миру негативно по своей при­

прежде всего пространство ми екаЙ п орое мир имеет предложить людям,

и слышно" [Арендт 2000· 1 00{ Поэ убл�чн�сти, в котором все и вся видно

форма внутри границ публичн.ой сф�рму до ро как гармоничная жизненная

его ни пытались ос ы не только невозможно, но и где бьi

Развивая свою м����т�ирт;;р�:��::::�/азруtfитХ'ьно" [Арендт 2000: ! 00] .

бра "обладает силой возможно даже б ти �о ра, рендт указывает, что до­

объединяет со 'стихи'йным злом ' vольшеи, нежели зло, но при этом его

пагубное для любых форм пол стихииvное насилие, присущее всякой силе и

ее мнению "аб б итическои организации" [Arendt 1 977а: 87] По

' салютное до ро в сфере человеческой жизни ·

опасно, нежели абсолютное зло" ' ибо доброта как "часть 'п и �два, ли менее

мяг�остью, но утверждает себя силой и насилием" [Arendt f9f7 дь

�J]берет не

оса еннос}ь доброты - ее своеобразная немота. Будучи незаи а: ·

Другая

мире и деиствуя по логике чувства а не разума она "отбра нтересована в

' ' сывает все эти дол-

rие и утомительные процессы убеждения, переговоров и компромиссов, кото­рьiе в собственном смысле и составляют суть политики, и вверяет свой голос

самому страданию, не останавливающемуся перед требованиями быстрого и

решительного действия, т.е. действия средствами насилия" [Arendt 1977а: 86] . Нравственное чувство, например жалость, "взятое как источник добродетели ,

оJ<азывается даже более склонным к жестокости, чем сама жестокость" (Arendt J977a: 89 ] , ибо оно оправдывает отсечение сколь угодно большой части бла­

готворным спасением целого и делает вершителей насилия невосприимчивы­ми "к реальности конкретных людей, перед которыми они не испытьшают уг­

рызений совести, принося их в жертву своим 'принципам"' [Arendt 1977а: 90 ] .

Отсюда следует, что мораль не может выполнять корректирующую функ­uию по отношению к политике. Тем не менее коррекция необходима по­сJ<ольку инерционность действия, а именно тот факт, что "процесс, раск�ван­

ный одним единственным деянием, может . . . длиться буквально века и тыся­

челетия" и мы не в состоянии заранее просчитать его последствия или точно

выяснить мотивы, ведет к нестабильности политической сферы (Арендт 2000:

309] . Возможность такой коррекции Арендт связывает с наличием двух специ­

фических контрольных органов, встроенных в саму структуру поступка. Пер­

вое "спасительное средство" - против "неотменимости прошлого" , т .е . про­

тив того, что "содеянное невозможно вернуть назад, хотя человек не знал и

не мог знать что делал, - заключено в человеческой способности прощать" .

Второе - против " недостоверности будушего" - "заложено в способности да­

вать и сдерживать обещания" [Арендт 2000: 3 1 3-3 14 ] . "Прощение" и "обещание" имеют смысл только в обществе людей, ибо " ни-

кто не может простить сам себя и никто не может чувствовать себя в плену у

обещания, данному им только самому себе" (Арендт 2000: 3 14] ; их нельзя вьше­

сти из опыта общения с какими-то высшими силами , и они не теряют своей ка­

чественной определенности, будучи проявлены на публике. Это позволяет им

выполнять в политике функции, аналогичные функuиям морали в приватной ] сфере. Более того, они представляют собой единственные основания норматив­

ности политики. " Нравственность в поле политики . . . - отмечает Арендт, - не

может апеллировать ни к чему, кроме способности обещать, и ни на что не мо­

жет опереться, как на добрую волю, с готовностью приняв весь риск и всю опас­

ность, каким неизбежно подвержены люди как действующие существа, прощать

и позволять себя прощать, обещать и сдерживать обещания" [Арендr 2000: 326] .

В отличие от мести, которая осуществляется "в форме ре-акции" , а значит

- всегда привязана "к исходному, ошибочному поступку" , прощение прово­

цируется, но не обуславливается прошлым. "Прощение, - подчеркивает

Арендт, - есть единственная реакция, на которую невозможно настроиться,

оно неожиданно и потому, хоть оно и тоже реакция, само есть деяние, равно­

ценное исходному поступку" (Арендт 2000: 3 1 8-3 1 9] . Отношения, устанавли­

ваемые актом прощения, всегда имеют отчетливо личностный характер, ибо

"предоставление извинения, т.е. возвращение содеянного вспять, обнаружи­

вает те же черты раскрытия личности и упрочения связей, что и само дейст­

вие" . Показательно также, что "в извинении, хотя и прощают вину, однако

эта вина не стоит, так сказать, в средоточии действия; в центре стоит сам ви­

новатый, ради которого извиняющий прощает" (Арендт 2000: 320 ] .

Уважение к личности в сфере публичности представляет, по мнению

Арендт, аналог любви в приватной сфере. Любви присуша "такая несравнен­

ная сила самораскрытия и такая несравненная зоркость на кто самораскры­

вающейся личности , что она поражена слепотой в отношении всего, чем лю­

бимая личность может обладать в смысле достоинств, талантов и недостатков

или что она может показать в смысле достижений и промахов" (Арендт 2000:

320-32 1 ] . Любовь "безмирна" , поскольку "мир между любящими сгорел" и

все, что лежало " между" ними, т.е. "срединное пространство, через которое

мы и связаны с другими, и одновременно от них отделены" оказывается ото-

двинуто на задний план [Арендт 2000: 32 1 ] . '

= Любовь аполитична и господствует лишь в своем собственном "тесно оче ::.:: ченном царстве" , но в более широкой области человеческих дел ей соотве � вует отношение, которое Арендт описывает словом "уважение" . Этот род "по. � литической дружбы" не нуждается в интимности, т.е. не отрицает общий � и всех людей мир. Поэтому уважение к личностной неповторимости становите, � источником и предпосылкой прощения в публичной сфере. Именно "уважен11� - полагает Арендт, - создает вполне достаточное побудительное основан11е простить человеку то, что он сделал, ради того, кто он есть" [Арендт 2000: 322]. Обещание также строится на уважении к личности и имеет непосредствен­ное отношение к понятию достоинства. Следуя линии рассуждений Ницще который первым "указал на сознание силы и свободы, возникающей у того' 1 кто дает свое слово как нечто такое, на что можно положиться, потому что он достаточно силен, чтобы продержаться против несчастий, даже 'против судь­бы"', Арендт квалифицирует гордость, связанную с реализацией способности обещать, как внутреннее ощущение достоинства человека [Арендт 2000: 325]. Как уже говорилось, в "способности давать и сдерживать обещания" Арендт видит средство, позволяющее нейтрализовать фактор непредсказуемо­сти будущего. Подобная непредсказуемость, обусловленная "принципиальной иенадежиостью человеческого существа" , а также тем , что "последствия дей­ствия происходят не из самого деяния, а из ткани сопряжений, в которые оно попадает" , требует поиска пути "введения чего-то вроде порядка в дела чело­веческого сосуществования" [Арендт 2000: 323-324] . Этот путь обычно ищут в господстве, но альтернативой ему - в силу своего мираустроительнаго харак­тера - может стать обещание. Только такой путь подходит для общества, стремяшегася сохранить свободу, - ведь "обешание и возникающие из него соглашения и договоры суть единственные связи, адекватные той свободе, ко­торая дана под условием не-суверенности" [Арендт 2000: 324] . Нужно отметить, что обе вьшеляемые Арендт способности - прощения и обе­шания - направлены на сохранения общности людей. Если злодеяния и наси­лие разрывают связи между людьми, то прощение и обещание, напротив, обес­печивают их устойчивость. В ситуации, когда из-за неверного шага людей разъе­диняет вражда, прощение - единственное средство возвращения к диалогу. В свою очередь, обещание гарантирует, что, несмотря на возможные обстоятельст­ва, отношения продлятся, если будут выполняться взаимные договоренности. Поскольку "последствия действия, могущего как таковое иметь начало вне системы межчеловеческой связи, вторгаются в среду бесконечной связи чело­веческих обстоятельств, где каждая реакция словно автоматически становится цепной, а всякое событие провоцирует другие события", негативные следст­вия поступка имеют тенденцию к умножению [Арендт 2000: 25 1 ] . Поэтому, не будь механизмов прощения и обещания , общность людей неизбежно распа­лась бы. Без способности поступать, т.е. начинать что-то новое, люди оказа­лись бы обречены оставаться под властью необходимости, ибо лишь поступок "прерывает автоматическое течение повседневности" , но без обещания и про­щения они не могли бы вырваться из плена реакции на каждый поступок [Арендт 2000: 327] . Это означает, что данные механизмы не только "коррек­тируют" свободу действия, но и выступают ее обязательным условием. Таково теоретическое решение проблемы соотношения политики и мора­ли, предложенное Арендт. Указав на специфическое преломление в сфере по­литики используемых в этических построениях ценностных категорий (свобо­да, достоинство, прощение, обещание, общность) , она по сути этизирует самУ политическую теорию. * * *

Насколько оправданна подобная этизация? Является ли решение Х.Арендт лишь идеалистической абстракцией или ее построения имеют практический смысл? Чтобы ответить на эти вопросы, рассмотрим политические имплика­ции прощения и обещания.

� й и способности обещания го-Как отмечает Арендт, о политическо зн�ч�мост

альн политическую спо-или еще римляне которые видели в неи центр ую тании властного воР ' З23] Дл и тезиса о возрас собt·!ОСТЬ" [Арендт 2000: б я иллюстр�ци

ри политическом использовании отенциала и укреплении о щности людеи п й еволюции которая, по ее 11 и обещания она приводит пример Америкаиска р

шена людьми в совмест­J-iМ ию "не 'разразилась' ' но была сознательно �

с,?вер d 1 977а· 2 1 3] Соглас-tJнен

иях и на основе взаимных обещании [Aren t · � " · }{ЬiХ дискус�'принцип взаимных обещаний и совместных дискуссии играл в те }{О Арендт, именно он дал возможность прибегнуть при создании годы ведущую роль, и к "рассуждению и выбору" [Arendt 1 977а: 2 14] . nравительства не к силе, но отенциале прощения, Арендт ссылает� на Хрис-Говоря о политическом п

о ение - тот способ, которыи позволяет та который первым пок�зал , нФ�и

п� �е нарушая общности людей (Арендт ра�р�ш3и\6т]ь

�%:ти

::���:л��ти мог� достичь людиi, действуя п,? логике "про-2000. · ' опыт движения ненасилия . tUения" ' наглядно свиде�е��с;;у:�ходит из того, что основанием политики яв-Как уже отмечалось, р аз шает политическую общность. Но ляется свобода, и считает, что насил��

р сi

уона не исключает возможности его отказывая насилию в политическом

чаяi' к�гда политические средства либо ис­использования в экстремальных слу I "'Если бы столь удачная стратегия нена­черпаны, либо вообше не применимь . - пишет она - имела перед собой вме­сильетвенного сопротивления Ганди�ю Россию и�и гитлеровскую Германию, сто Англии другого врага - сталинс

ез льтатом �тала бы не деколонизация, но или даже довоенную"Я

понию, - т� �н�лии у которой "были веские причины резня и подчинение . В отличие оаботило н� поддержание общности, а утверж­уступить"

' тоталитарные режимы з

ими словами при столкновении с против­дение силы [Arendt 1970Ь: 53 ] . Друганении поли;ической общности, прощени� ником незаинтересованным в сохр

Однако в логике рассуждении ' вают свою действенность. , и обещание утрачи аниченностью как политических средств, но Арендт, это объясняется не их огр

о ействия к дополитическому. переходом от политического спос�;е��;�ра�товка политики как области, где Таким образом , предлагаемая не единая воля где царит свобода, а не на­проявляют себя многие позиции, а

е выражеr{ие достоинство личности, а силие и необходимость, где находит своиной глубокого смысла. Опыт иена­не подчинение, представляется исполне

и ет что даже в условиях кон­сильетвенной политики убедитель�о демо

���Рдtfжr{ы быть привязаны к кате­фликта политические методы не о язател ения что успешная политичес­гориям цели и средств, господства и принужд п ин'ципах что она может быть кая деятельность способна строить�я на иных

нт�ьного" � "объективного", не обращена к человеку поверх всего инстр��кой деятельности. утрачивая при этом своих качеств полити совпадает со смыслом нравствен-При таком понимании политики ее смы�л своих определениях из признания нога отношения как такового, исходящего

мо али выступает внутренняя высшей ценности человека. И хотя фундамент: а п�литики - публичное при­мотивация и реализация внутреннего с:vемле:ни� к личностному достоинству и знание у них есть и общее основание. уваж того мира где нам выпало жить. заинтересованность в сохранении и развитии •

Арендт Х. 1 996. Истоки тоталитаризма. М; С П б Арендт Х. 2000. Vita activa, или о деятельнои жизни. .

Вебер М. 1 990 Избранные произведения, М . Соловьев В.С. 1 989. Соч. В 2-х тома_х. Т. \ , М . Arendt Н . 1 959. Нитап Condition. C�tcago. Arendt Н . 1 970а. Crises of the Repиbl1c. N .Y. Arendt Н 1 970Ь. Оп Violence. N .Y. Arendt н· l977a. Оп Revolиtion. Harmonsworth. Ar dt н · l 977b. Between Past and Fиtиre. Harmonsworth. en

A;endt: Thinking, Judging, Freedom. 1 989. Sydney. Hanna 1974 The Politica/ Thoиght of Hannah Arendt. L. Canovan М . ·

twirp

x.co

m

БЁРК И ПОЛИТИКА, ОСНОВАННАЯ НА ПРАВЕ ДАВНОСТИ Р. Кирк

В мае этого года исполнилось полвека с момента выхода в свет книги одного из ведущих американских культурологов, политологов и историков Р. Кинга "Vo " В N � сервативное мышление . то время ее автор был молодым еще мало кому изв д и v ' е-стным иссле ователем, и лонсервативное мышление " стало поворотным в е судьбе. Книга сразу же вызвала огромный резонанс, и не только в академическ�� сре�е. ,!>ольшую и ?,бсп:_о�'!ельную рец!!нзию на нее опубликовала "Нью-Йорl( Таимс , а журнал Таим посвятил еи весь раздел книжного обозрения. Много лет спустя, определяя роль данной работы в общественной жизни США, Дж. Нэш назвал ее катализатором американского интеллектуального консервативного движения второй половины ХХ в. * В своей книге, выдержавшей семь изданий и постоянно дополнявшейся новЬIАI материалом, Кирк дает общую характеристику консервативного типа мышле­ния и прослеживает историю англо-американской консервативной мысли с сере­дины XVI!I до середи�ны ХХ в. (в седьмом издании - от Берка до Элиота). Он от­мечает ее решающии вклад в развитие политического сознания Запада. В проти­вовес расхожему представлению о США как о продукте либерализма эпохи Про­свещения,� он анализuруе'!l консервативные истоки американской культуры и аме­риканскои политическои традиции. Консерватизм, в понимании Кирка, не является идеологией, напротив, он про­тивостоит идеологиям с их догмgтизмом и абстрактностью. Для Кирка консер� ватизм - это фундаментальныи способ отношения к жизни, архетип человече­ского существования. У него два основания: человеческая природа и живая тра­диция. Истоки консервативного мироощущения Кирк ищет в своей душе и в ду­ше читателя. Именно этим и объясняются особенности предлагаемого вниманию читателя текста. В публикуемых фрагментах книги "соавтором " Кирка становится Э. Бёрк. В речи старого британского политика молодой американец узнает свои душевные движения и предлагает читателю включиться в это узнавание. При этом как бы оживает и сам текст Берка. Идея консервативного мироощущения предстает в �,

иде диш:,ога о человеческой природе, который ведется через века. Читателя.м Полиса этот опыт может оказаться интересным как "ненаучная ", полити­ко-философская интерпретация ключевых политических идей и начал, которые активно обсуждаются в нашем обществе и политической науке. В трактовке Кирка консервативное мироощущение может быть сведено к признанию шести важнейших принципов: (!) вера в трансцендентный порядок - естественное право, регулирующее и жизнь общесп;ва, и человеческую совесть; осознание того, что полllтические про­блемы в своеи основе суть проблемы религиозные и нравственные; (2) любовь к многосторонности и тайне человеческой жизни, неприятие еди­нообразия, эгалитаризма и утилитаризма, свойственных большинству радикаль­ных систем; (3) уверенность в том, что без слоев и классов цивилизованного общества быть не может. Признавая конечное равенство перед Богом и равенство перед законоJr/, консерваторы полагают, что равенство положения означает скуку и рабство · ( 4) убежденность в тесной взаимосвязи между собственностью и свободой; (5) приверженность давним установлениям и недоверие к софистам, готовЬl}tl

• Nash G. The Conservative lntel/ectual Movement in America since 1945. Washington, 1 998, р. 6 1 .

перекраивать общество в соответствии с абстрактными схемами; (6) понимание, что поспешные новации могут обернуться гибельным пожаром,

а не факелом прогресса. Общество должно меняться, здравые перемены - залог его сохранения, но государственный деятель должен помнить о Провидении, и главная его добродетель - благоразумие.

По мнению Кирка, несмотря на различные модификации и уточнения, кон­серваторы вот уже два века неrклон�о следуют данны� принципам. Придер­живалея их на протяжении всеи своеи жизни и автор Консервативного мы-

" шления . Перевод вьтолнен по изданию: Кirk R. The Coпservatиve Miпd. Froт Bиrke to

Eliot. Seveпth Revised Editioп. Chicago, Washiпgtoп, 1986, р. 24-47. М.П.Кизима

< . . . > До самого недавнего времени идеи Бёрка подвергались серьезной кри­тике преимущественно в работах либералов - людей, не способных разделить " " " " ( его недоверие к прогрессу и демократии , оптимистов писавших до пер-вой мировой войны и русской революции), которых манила чарующая пер­спектива материального и культурного успеха, затрагивающего все слои обще­ства. Они сходились во мнении, что Бёрк, безусловно, ошибался в своей оцен­ке общей направленности революционного движения во Франции, ведь рево­люция, сколь бы отталкивающими ни были ее непосредственные проявления, представляла собой необходимый шаг на пути ко всеобщему равенству, сво­боде и процветанию. Однако думается, что ход истории в итоге подтвердил пророчества Бёрка, и сегодня, в наше смутное время, мы наблюдаем оконча­тельное крушение тех безграничных надежд Века Рев.�.шюции: к нам с огнем и мечом возвращаются старые прописные истины. Берк всегда размышлял о происходящем с точки зрения долгосрочных тенденций и их последствий. Все его предсказания сбылись: распад наций , превратившихся в простые скопища отдельных индивидов; перераспределение собственности посредством полити­ческой машины; эра беспощадных войн; появление диктаторов, выковываю­щих из анархии тиранию; ужасающее падение нравов и пренебрежение обще­ственными приличиями. Истоки всех этих бед Бёрк обнаружил в радикальных воззрениях революционных мыслителей.

Вплоть до 1 9 1 4 г. толкователи Бёрка обычно отмечали, что он, помимо всего прочего, преувеличил непосредственную угрозу, которую несли для Англии идеи санкюлотов. Эти критики не были очевидцами триумфа марксизма в России -стране, которая, казалось бы, меньше всего в Европе подходила для коммунис­тических экспериментов. Возможно, Бёрк и переоценил силу радикализма в Ан­глии, но сейчас трудно сказать, до какой степени !оржество консерватизма яви­лось прямым результатом увещеваний самого Берка и предусмотрительности Питта· ясно одно: дальновидность Бёрка и Питта имела огромное значение. < . . . >

Ко�сервативная аргументация Бёрка была ответом трем самостоятельным школам радикализма: рационализму [французских] философов, романтичес­кому сентиментализму Руссо и его последователей и нарождавшемуся утили­таризму Бентама. < . . . >

Несмотря на различия между этими школами , Бёрк знал, что он борется Против духа инноваций , обладающего отчетливо выраженными общими чер­тами. В сжатой форме постулаты радикализма конца XYI I 1 столетия можно Представить в виде следующего перечня:

( 1 ) Если в мире и присутствует божественная власть, то она р�зко отлича� ется по своей природе от той, которая выражена в христианекои идее Бога. дЛя одних радикалов это холодное и бесстрастное Высшее Существо деистов, дЛя других - новосозданный туманный Бог Руссо.

(2) Абстрактный разум или (как альтернатива) идиллическое воображение может использоваться не только для изучения судеб общества, но и для уп­Равления ими.

1

1 1 2

(3) Человек по натуре добр, великодушен и имеет здоровые наклоннос но в наш век он развращен [общественными] институтами. i4) Традиции чuеловечества - это, по большей части, путаный и обманч выи миф, которыи мало чему нас учит. (5) Человечество, способное к бесконечному совершенствованию проб вается наверх к миру блаженства и должно всегда направлять свой в;ор в б lf дущее. У· (6) Целью реформатора, и морального, и политического, является эмансlf. пация -u .освобождение от прежних убеждений , былых клятв и старых уста,. новле�ии, человек _?удущего будет наслаждаться полной свободой и безгра. нично� демократиеи, самоуправляемой и самодостаточной . Наиболее эффе)( тивныи инструмент рефор� - политическая власть или, при другом подхо • уничтожение существуюшеи политической власти. де, В эти положения радикализма утилитаристская и коллективистская шко. лы впоследствии внесли собственные поправки, но нас сейчас интересуют инновационные теории, против которых выступал Бёрк. Он не уступил св'[;. им оппонентам ни по одному пункту. Он начал и завершил свою кампани за сохранение общества, руководствуясь высокой идеей благочестия; в er� глазах, полных благоговения, вся мирская реальность была выражением нравств�нного �?,РЯдка. Именно это настолько возвышало Бёрка над "поли. тическои наукои , что далеко не �се исследователи оказались способны вос­принять цепочку его рассуждении ; и , тем не менее, он с таким вниманием относился к прозе жизни, что приводил в замешательство некоторых мета­физиков. Поэтому, анализируя консервативную систему Бёрка, стоит начать с высшего уровня - с его религиозных воззрений. Для Бёрка догматы на которых строилось человеческое существование, никогда не утрачивали �во­его содержания. "Т ори всегда настаивали на том , что если бы люди совершенствовали свои личные добродетели , то социальные проблемы решились бы сами собой';. < . . . > В этом замечании немало верного. < . . . > Представления Бёрка 0 болез­нях общества к этому не сводятся, ибо никто лучше него не осознавал спо­собность [обще�твенных] установлений пораждать добро и зло; но совершен­но верно, что Берк видел в политике нравственное упражнение . И значитель­н�я часть консервативных представлений по данному вопросу восходит к Берку. Чтобы познать государство, сначала нужно познать нравственного че­ловека, считал он. < . . . > Новоизобретенная мораль - чудовищный обман · и в этом случае как и в большинстве других Бёрк обращался к нелисаному з�кону и прецеденrу -старым материалам, всегда находящимся под рукой истинного реформатора, - дабы подкрепить такую [высшую] мораль, которая могла бы залечить раны, нанесенные революционными нравственными доктринами. Из уст Бёрка час­то звучала похвала скромности, и , по крайней мере в своей системе морали, он проявил себя скромным человеком. Считая ниже своего достоинства тще­славно выставлять на показ собственные заслуги, он довел до блеска аргумен­тацию Аристотеля и !:-tицерона, отцов Церкви, Хукера и Мильтона и вложил в их изречения новыи пыл, так что их идеи вспыхнули ярче якобинских фа­келов. Отвергая представление о том, что миром правят лишь внезапные по­рывы и низменные страсти, он подробно обосновал идею мира которым дви­жет строгий и искусный замысел. Эту старую систему мораль..:ых принцилов он �дро пропитал сво�м ирландским воображением, превратившим мерца­ющии све; классическои мысли и неоклассической формальной религии в пылающии костер.

Откровение, разум и уверенность, не укладывающаяся в рамки сознания, говорят нам , что Создатель наш существует и что Он всеведущ, что человек и государство суть творения Божьей милости. Это ортодоксальное христианское представление 5оставляет ядро философии Бёрка. Намерения Господа отно­сительно людеи раскрываются в процессе развертывания истории. Как мы мо-

:,.....---� постичь промысл и волю Божии? Через общепринятые мнения и тради­.,_е и которые обрел род человеческий , тысячелетиями наблюдая за теми сред­!11-fв�ми, которыми действует Бог, и за его воздаянием. Каково же наше назна­с�ttие в этом мире? Оно не в том , чтобы потакать своим страстям , а в том , q обы следовать установленному Богом поряд�: qт < > Со всей силой своего красноречия Берк убеждал, что Век Разума

л ·�а деле Веком Невежества. Если (как с незапамятных времен верило бьi шинство людей) основой человеческого благополучия является промысл боЛЬ " " ожий , тогда сведение политики и этики к одному только разуму - про-

Бrо глупость, проявление нелепого самомнения. Именно эту СJ_I.епоту к сия­с ю неопалимой купины, эту глухоту к грому ,�ад Синаем Берк объявлял ни

авной ошибкой ф�анцузского "просвещения . Даже Руссо протестовал гл

отив высокомернои веры в человеческую рациональность, которая над­n�нно отвергает божественное руководство, утверждая при этом свою собст­м ную непогрешимость. Споры относительно исходных принцилов бытия вен Б" б n актически всегда неразрешимы, и сам ерк, вероятно, согласился ы с р что если скептика не убеждают доводы Аристотеля, Сенеки и Фомы Ак­rе��кого относительно наличия цели в мире, то обратить его в веру может ��шь благодать Господня. Бёрка возмущало, однако, то, как философы Про­

свещения походя, формулой самодовольства и пустыми остротами �тмахну­лись от вековой веры и гениальных доказательств. Для возвышеннон натуры Бёрка никакая отсрочка решения в этих вопросах была невозможна и недо­пустима. Либо в мире существует порядок, либо все есть хаос. Если же мы блуждаем в хаосе, то хрупкие эгалитарные доктрины и освободительные программы революционных реформаторов лишены смысла, ибо в водоворо­те хаоса значимы только сила и страсть. u < . . . > " Поскольку абсолютно очевидно, что я пишу не для п�следователеи парижекой философской школы, я смею полагать, что великии Творец наш - создатель и нашего места в порядке бытия; чтvо, располож':!.в и направив нас по божественному разумению, согласно своеи , а не нашеи воле, самим этим расположением Он фактически поставил нас играть ту роль, которая от­вечает предписанной нам роли. У нас имеются обязательства по отношению к человечеству в целом , которые не являются следствием к�кого-либо специ­ального добровольного пакта. Они вырастают из отношении между людьми и отношений между человеком и Богом, а эти отношенuия не зависят от наше­го выбора . . . Вступая в брак, мы делаем добровольныи выбор, но обязаннос­ти не есть предмет выбора . . . Инстинкты , дающие начало этому таинству при­роды, созданы не нами. Но из физических причин, неизвестных нам , а воз­можно - и непознаваемых, проистекают моральные обязательства, которые - и это мы вполне способны уразуметь - мы должны неукоснительно вы­nолнять" [ Burke 1 8 54/ 1 8 57а: 79] . < . . . > Бёрк одобряет религию не потому, что она является оплотом поряд­ка; напротив, он говорит, что порядок мирской проистекает из по�ядка боже­ственного и остается его частью. Религия - это не просто у�обныи миф, поз­воляющий удерживать в рамках человеческие страсти; у Берка не вызывало сочувствия предположение Полибия, будто древние изобрели религию, чтобы сnасти людей от анархии, не иравилась ему и готовность Платона на п�стом Месте выдумать религиозные мифы, дабы человек почит_?Л существующии по­Рядок питая иллюзию относительно его изначальнои предначертанности. Бёрк �онимал что истоками политики и морали служат вера либо скепти­Цизм; людям �икогда не удавалось заставить себя действительно поверить в Реальность сверхъестественного просто ради поддержания естественного. < . . . >

Берк не мог представить себе устойчивый социальный порядок, не испол­ненный духа благочестия. Государственные деятели , как и епископы, выпол­liяют функцию посвященных. < . . . > Народное правление нуждается в подоб­ном посвящении даже больше, чем монархия или аристократия, ибо в этом случае люди участвуют в отправлении власти и должны понимать вытекаю-

twirp

x.co

m

1 1 4

щую отсюда ответственность. " Каждый человек, обладающий долей вла должен глубоко и полностью проникнуться мыслью о том , что �н выступа как доверенное лицо и что ему придется давать отчет о своих деиствиях в ка; честве такового единому великому Господу нашему Христу, Творцу и Oc}fo. вателю общества" . < . . . > Вера Бёрка возвышенна, но это одновременно и вера практическоrо человека, сочетающаяся с идеями морального долга и ответственн�сти пеРе.ц обществом. Человека, который убежден , что миром правит благои Господь; что ход истории определяется, хотя, как правило, непостижимым для нас об­разом, Его Промыслом , что положение человека в жизни назначено свыwе, что и первородный грех, и стремление к добру составляют часть божествен}fо­го плана; что реформатор должен сперва попытаться разглядеть контуры Hlfc. посланного нам Богом порядка и только потом стараться сообразовать ПОЛ)(. тические установления с требованиями естественной справедливости. СкепТ)(. ки возможно сочтут что человек, высказывающий подобные убеждения, за. ' ' ' " " Эт блуждается, но они будут глубоко неправы, называя его мистиком . о ре. лигиозные принцилы человека, хорошо знакомого с миром реального челове. ческого опыта. Но Бёрк идет еще дальше, делая свою веру элементом частной и политической жизни. Если наш мир действительно устроен в соответствии с божественной идеей , нам нужно очень осторожно подходить к обновлеНИJО структуры общества: хотя, возможно, такова воля Божья, чтобы мы ПОСJIУЖII­ли для него орудиями перемен, наша совесть сперва должна в этом убедить­ся. Кроме того, Бёрк утверждает, что всеобщее равенство между людьми су­ществует, но это равенство христианства, моральное равенство или, точнее, равенство на последнем суде Божьем ; равенства же какого-либо и ного рода желать безрассудно и даже нечестиво. < . . . >

С презрением отвергая тезис о способности человека достичь совершенст­ва, Бёрк в своих психологических построениях исходил из христиа�скоrо представления о грехе и страдании. Нищета, жестокость и невзгоды деистви­тельна составляют неотъемлемую часть вечного порядка вещей; грех - впол­не реальный и доказуемый факт, следствие нашей порочности, а не ошибоч­ных институтов; утешением в этих бедах, которые никогда нельзя будет уст­ранить с помощью законодательства или революции , выступает религия. Ре­лигиозная вера делает существование выносимым; честолюбие без благочес­тивой сдержанности неминуемо кончается провалом, часто разрушая в своем падении и то прекрасное благоговение, которое скрашивает простым людям темноту и скудность их доли.

Дабы воспитать у людей это благоговение и освятить государственные ин­ституты, полагал Бёрк, церковь должна быть вплетена в ткань нации. < . . . >

Государство и церковь никогда не должны отрываться друг от друга, одна­ко истинная религия - это не просто выражение национального духа; она на· много превосходит земной закон, будучи воистину источником любого зако­на. Вслед за Цицероном и Филоном Бёрк провозглашает доктрину jus natu· rale * закона вселенной творения божественного разума; человеческие зако­ны � всего лишь несов�ршенные его проявления. " Все человеческие законlll имеют, строго говоря, сугубо декларативный �арактер; они могут измен}f111 внешний облик и форму воплощения исконнои справедливости, но не власт­ны над ее сущностью" [ Burke 1 854/ 1 857Ь: 22] . Люди не вправе изменять зако­ны по своей прихоти; ни одно политическое сообщество не полномочно вно­сить поправки в высший закон.

Таким образом, наш порядок есть нравственный порядок, и наши закон:. происходят из бессмертных щ��вственных законов. Высшее счастье - это сч

о. стье нравственное, говорит Берк, а причина страдания - нравственное зJI с Гордыня, честолюбие, алчность, жажда мести, похоть, бунтарство, лицемерИ : необузданное рвение, безудержные желания - эти пороки суть истинная прИ

* Jus naturale (лат.) - естественное nраво. - Пер.

q�iHa бурь, потрясающих нашу жизнь. < . . . > " Вы вряд ли излечите зло, решив, qто больше не должно быть ни монархов, ни государственных министров, ни священников; никаких толкователей законов; никаких должностных лиц; ни­J(аКИХ общественных советов . . . Мудрые люди прин имают меры против поро­J(ОВ, а не !:fОНЯТИй" ( Burke 1 854j l 857b: 32-33] . < . . . > Берк вновь и вновь �оздает хвалу двум великим добродетеля м , пред­ставляющи м ключ к личнои удовлетворенности и общественному спокой­ствию : рассудительности и смирению; первая из них - главным образом достижени е классической ф илософии, а вторая - результат торжества хри ­ст11анской дисциплины. Без них человек обречен быть несчастным, но тот, J<ТО лише н благочестия , едва ли способен обрести эти редкие и благосло­вен ные качества.

И отдельному человеку, алчущему духовного мира, и обществу, стремяще­муся к устойчивому порядку, Провидение дало средства, с помощью которых qеловечество может постичь этот моральный универсум. Традиция и неписа­ный закон - вот путеводные огни для живущего в обществе мирянина; и по­тому Бёрк возводит в ранг социальных принцилов установления и обычаи, с неосознанным доверием принимавшиеся большинством людей вплоть до XVII I столетия. < . . . > Бёрк столкнулся с необходимостью заново переформулировать при­м�::нительно к Веку Разума исходные посылки людей, верящих в неизменный порядок жизни. Каковы же основания нравственной и политической власти? По каким критериям люди могут судить о разумности и справедливости того или иного конкретного действия? Ведь в обыденной жизни недостаточно по­лагаться на божественное наитие: мы не можем ожидать, что горний мир бу­дет заниматься рутинными Представлениями мира земного. Бёрк отвечал, что путем многотысячелетнего опыта практической деятельности и размышлений Провидение одарило человечество коллективной мудростью в виде традиции, подкрепленной целесообразностью. Принимая необходимые решения, чело­век должен проявлять подобающее уважение к обычаям человеческого рода и при использовании того или иного обычая или принцила в своих конкрет­ных обстоятельствах тщательно учитывать требования момента. < . . . > Отдель­ный индивид неразумен, но род человеческий мудр; давние установления, неписаные законы и утвердившиеся суждения суть инструменты, к которым обращается родовая мудрость людей , дабы защитить человека от его страстей и непомерных желаний. Временами Бёрк вплотную подходит к идее коллек­тивного человеческого разума - знания, отчасти бессознательного, отчасти осознанного, которое каждый индивид получает в наследство по праву рож­дения в качестве своей охранной грамоты. < . . . > Люди , говорил Бёрк, разде­ляют опыт, накопленный бесчисленными поколениями своих предков, мало что бывает полностью забыто. Однако только очень небольшал доля этого знания отражена в литературе и передается путем целенаправленного обуче­ния; по большей части оно запечатлено в инстинктах, обычаях, общеприня­тых мнениях и давних установлениях. Если пренебречь этим огромным мас­сивом родового знания или начать дерзко подправлять его , то человек оста­liется без руля и без ветрил в бушующем море чувств и амбиций , где сможет опереться лишь на скудный набор формал изованных знаний и ничтожные возможности собственного разума. Нередко люди не понимают значения древних представлений и обычаев; более того, даже самым умным из них не дано постичь все тайны традиционной морали и общественных установле­liИй, но мы можем быть уверены в том, что у каждой из стародавних привы­Чек, развитых П ровидением посредством человеческих проб и ошибок, име­ется какое-то важное назначение. Когда человеку приходится приспосабли­вать эту унаследованную массу представлений к нуждам нового времени , от lieгo требуется величайшая рассудительность. Ведь давно утвердившееся мне­liИе (" предубеждение") не есть слепая приверженность или суеверие, хотя O}fo порой и может в них переродиться. " Предубеждение" - это заранее ело-

жившееся суждение, ответ, который интуиция и конвенциональный опыт предков дают человеку, когда у того нет времени или знаний, чтобы принять решение, основанное на чистом разуме .

В Х Х в. , когда теоретическая психология начала все более серьезно иссле. давать кон цепты ко�лективной памяти у людей и животных, эти провидче. ские заключения Берка, а также сопутствующий им акцент на важностlf обычаев в жизни общества и преобладающем значении (по сравнению с ра. зумом) унаследованных или подсознательных мотиваций в повседневных де. лах людей повлияли на многих [работающих в данном направлении мыслlf. телей ] . < . . . > . Бёрк вовсе не был замшелым апологетом угасающих суеверий просто ему удалось пробиться к темным глубинам человеческого существо� вания, скрывающимся под покровом Века Разума, и потому он по-прежне. му активно влияет на [общественную] мысль, тогда как значительная часть его радикальных оппонентов превратилась не более чем в имена в истории интеллектуальных течений.

< . . . > Атака Бёрка на столь модный в его времена Разум шла вразрез с вли­ятельнейшей интеллектуальной тенденцией - движением, характерным вы­ражением которого были энциклопедисты. В тех условиях, чтобы высказы­ваться в защиту старых устоявшихся мнений, требовалось мужество; и если бы с такими заявлениями выступил человек менее значительный, образован­ная публика ответила бы ему презрением. Но отнестись с презрением к Бёр­ку было невозможно, ибо разум проявлялся в нем не в меньшей степени чем у любого другого человека в Англии. Тот факт, что Бёрк с его острым � широким умом стал поборником инсти нктов человеческого рода в противо­вес тщеславию гениальной личности свидетельствует о силе его христиан­ского смирения.

< . . . > Но не обрекает ли следование давним установлениям и сложившим­ся мнениям человечество на бесконечное и дословное повторен ие пути сво­их предков? Бёрк отнюдь не предполагал, будто человечество можно удер­жать от социальных перемен , да и не считал окостенелость форм желатель­ной. Изменения неизбежны, говорил он , и предначертаны Провидением для более надежного сохранения общества; верно направленные перемены есть процесс обновления. Но они должны происходить вследствие ощущаемой всеми потребности, а не под влиянием хитроумных абстрактных теорий. На­ша }адача заключается в том, чтобы латать и шлифовать старый порядок ве· щеи, пытаясь провести различие между глубоким, медленным и естествен· ным изменением и неким сиюминутным порывом. В целом процесс измене· ний, если речь идет о благотворных переменах, не зависит от сознательных человеческих усилий. Человеческий разум и умозрительные рассуждения, ес­ли при их использовании сохранять благоговейный настрой, отдавая отчет в их ограниченности, могут способствовать приведению старого порядка в со· ответствие с новыми обстоятельствами . Даже древние мнения и установле­ния временами бывают вынуждены отступить перед лицом позитивного зна­ния; но якобинский ум не в состоянии отличить мелкие неудобства от дей­ствительной дряхлости . Прозорливый реформатор сочетает способность к проведению реформ со склонностью к сохранению [имеющегося] ; человек, любящий перемен ы, в силу этой своей страсти совершенно не подходит на роль агента перемен.

Доводы в защиту традиции против абстрактного разума никогда еще не формулиравались столь убедительно. Но Бёрк едва ли мог остановить веянИЯ века, склонного позволять каждому человеку формировать убеждения по сво­ему разумению, согласно преходящим обстоятельствам и собственному огра· ниченному знанию. Распространение грамотности, дешевизна книг и газет ее· тественная привлекательность для многих людей индивидуалистических д�J<'f· рин - аргументы Бёрка были не в силах противостоять этим влияниям. < . . . >

В одном отношении, однако, Бёрк одержал верх над огульным стремлеюt· ем к новизне. Он научил английских государствен ных деятелей, как мужесr·

венно и умело подходить к переменам , смягчая их последствия и сохраняя лучшее из старого, примирив новаторов с фактом такого сохранения. С того момента, как Бёрк отошел от политической жизни, в Англии не случилось ни одного серьезного восстания - раз�е что обычные бунты и эксцентричные за­говоры ; а если бы рекомендации Берка в отношении Ирландии оказались во­площены в жизнь, то, возможно, и там состояние общества было бы столь же благополучным. В наши дни английские партии , весьма жестко противостоя-111ие друг другу, меняются у власти безо всяких потрясений, ибо англичане 3кают, что перемены, если уж они неизбежны , бывают наименее болезненны­ми, когда удается сохранить общественное спокойствие.

"Мы все должны покориться великому закону изменения. Это самый мо­гушественный закон природы и, быть может, средство ее сохранения. Все, что в наших силах, и все, на что способна человеческая мудрость, - это обеспе­чить, чтобы изменения происходили мельчайшими порциями. Такой путь nозволяет реализовать все заложенные в изменениях преимущества без каких­либо связанных с переменами неудобств. Подобный образ действий , с одной стороны, предотвратит резкое смещение старой верхушки, что обычно пораж­дает мрачное и угрюмое недовольство среди тех, кто внезапно лишился всего своего влияния и общественного веса. С другой стороны, постепенный пере­ход не даст людям , долгое время находившимся в принижеином положении, опьяниться слишком большим глотком новообретенной власти, которой они всегда злоупотребляют с безудержным высокомерием" [ Burke 1 854jl 857c: 340] .

Консерватизм более всего достоин восхищения, когда ради всеобщего уми­ротворения� он по доброй воле принимает перемены, которых не одобряет; а наибольшин вклад в утверждение этого принцила внес не кто иной , как по­рывистый по натуре Бёрк.

Burke Е. 1 854/ 1 957а. Appeal from the New to the Old Whigs. - Works. 9 vols. Vol. 3. L. Burke Е. 1 854/ 1 957Ь. Tracts оп the Popery Laws. - Works. 9 vols. Vol. 4. L. Burke Е. 1 8 54/ 1 957с. Letter to Sir Hercules Laпgrische оп the Catholics ( 1 792). - Works. 9

vols. Vol. 3. L.

Перевод с английского М. П.Кизимы

ПOJIIC 5 2003

1 1 7

twirp

x.co

m

ТРЕТИЙ РЕЙХ

А. Мёллер ван ден Брук

Предисловие к публикации Книга Артура М ёллера ван ден Брука ( 1 876 - 1 925) "Третий рейх" была

написана в 1 922 г. Опубликованная годом позже, она стала важнеишим доку. ментом немецкой " консервативной революции".

С тех пор как идея "третьего рейха" была узурпирована нацистами, назва. ние этой книги вызывает устойчивые ассоциации с гитлеровским режимом, а ее автор известный в свое время литературовед и культуролог, нередко уnо­минаете� в ряду предтеч Гитлера*. Между тем обернувшалея величайшей тра. гедией ХХ в. мечта о "третьем рейхе" имела не "революционно-консерватив­ное" и даже не чисто немецкое происхождение. Ее истоки кроются, с одной стороны, в Откровении Иоанна о грядущем ть�сячелетн�м царстве добра и ми­ра, а с другой - в универсали�зме Священнои Римекои империи германской нации. Таким образом, в этои мечте можно увидеть и плод секуляризации христианского наследия, и проявление не изжитого до сих пор синкретизма религиозного и политического сознания.

Будучи одной из бесчисленных метаморфоз эсхатологии и апокалиптики, представление о конечном "третьем царстве" претерпело множество транс­формаций. На заре христианской эры в �ем отражались надежды верующих на грядушее второе пришествие [см. Brentjes 1 997 : 25-26] . Наиболее решитель­ную попытку обоснования этих надежд предпринял калабрийский аббат Иоа­хим Фиорский (XI I в.), связавший ход земной истории с догматом о Святой Троице. Вплоть до Нового времени его учение питало не только религиозные ожидания близкого наступления "царства Святого Духа", но и по сути голи­тическую идею всеобщего европейского пор_ядка, сильного сознательнои пре­данностью и единством народов [см. Brentjes 1 997: 42-52; Dempf 1 973 : 276]. Своим превращением в немецкую утопию "третьего рейха" эта универсалист­екая идея обязана творчеству Новалиса и других романтиков, грезивших о ду­ховном возрождении Германии и ее политическом водительстве ради спасе­ния Европы [см. , напр. Христианство и Европа 1 996] . Однако настоящую по­пулярность романтический идеал "нового царства" стал завоевывать лишь в начале ХХ в. благодаря Шт.Георге, в поэзии которого он приобрел преимуще­ственно культурфилософское звучание [см. Breuer 1 995: 52-62 ] .

После краха, постигшего Германию в результате мировой войны и ноябрь­ской революции 1 9 1 8 г. , идея "третьего рейха" стала жгуче актуальной для мно­гих миллионов немцев, не принявших версальского диктата западных держав И созданной по "западным" меркам веймарской парламентской демократии. Именно эти настроения и уловил Мёллер ван ден Брук, выразив их с пронзи­тельной силой достаточной для оформления уже не очередной литературн

0ой

утопии, но поДЛинного политического мифа**. В конце 1 920-х - начале 193 -Х годов его книга стала одной из самых популярных в консервативных кругах Гер­мании, а ее название превратилось в лозунг всех течений набиравшего силу "но-

• См. категоричные оценки Мёллера в советской историографии [ Галкин 1 967: 3 1 7- 3 1 8 ; Блан" 1978: 109- 1 1 0· Одуев 1 976: 1 72- 1 74; Бессонов 1985: 99- 1 00). Западные

"авторы чаще склонны n6J.

лагать, что "�рестным отцом" J:!ацистского рейха М ёллер стал случаино [см., напр. Sterп 19 · 30 1 - 302; Neumann 1993: 246; Re1chel 1993: 73]. •• Как отмечал Фр. Штерн, "книга Мёллера оказала в конце 1 920-х годов столь глубокое воздеll·

ствие потому что в ней звучали исполненные гнева настроения преданного и разочарованноГО народа. Его у�ичтожающая критика правящих сл�.

в веймарско�о периода была такой же бесnо­щадной, как тексты Б. Брехта или рисунки Г. Гроса [Stem 1 963. 304-305] .

вого" немецкого национализма*. Страну захлестнула лавина сочинений, в кото­рьiХ образ "третьего" или (что, в сушности, то же самое) "свяшенного немецко­го" рейха представал в историософской, "расово-гигиенической", геополитиче­ской, политико-правовой, религиозной и пр�чих ипостасях [см. Gerhart (Gurian) 1932: 1 20; Neuror 1 957: 20-27, 264-274; SontheLmer 1 962: 278-306; Breuer 1 993: 1 04-1 14] . Притягательность этого образа объяснялась в частности тем, что все его трактовки, являясь прежде всего антитезой веймарскому режиму, оставляли про­стор для фантазий относительно содержания германского имперского идеала**. в полной мере это относится и к книге Мёллера, которая вопреки своему назва­нию не предлагала сколько-нибудь четкой модели общественного и государст­венного устройства "Третьего рейха". Такой задачи автор не ставил перед собой ни в данной работе, ни в какой-либо другой***. Скорее, он стремился найти не-

" " " кую третью позицию , лежащую вне и поверх всяких противоположностей" [Boehm 1 932: 695] , которая возвышалась бы "над все более расплывчатыми по­нятиями левого и правого" [Hermann 1 933: 296-297] . Соединив и примирив в се­бе (но ни в коем случае не ликвидировав) все "немецкие противоположности", она должна бьmа стать мировоззренческой основой сплочения нации.

Объясняя замысел своей книги в письме к близкому другу и единомыш­леннику Г.фон Гляйхену, Мёллер объявил, что "все зло в немецкой политике исходит от партий", и пообещал "разгромить их идеологически", дабы расчи­стить путь к "Третьему рейху" [см. Moeller van den Bruck 1 93 1 : VII -Xl ] . Опи­санию этой конечной цели Мёллер отвел лишь заключительную главу книги, озаглавленную, как и она, "Третий рейх". Остальные главы содержали прост­ранный разбор идеологий, конкурировавших в начале 1 920-х годов на поли­тической сцене Германии. Жестко критикуя либерализм, парламентскую де­мократию и консерватизм "старого" образца как силы, лишенные будуще­го****, Мёллер одновременно отмечал позитивный потенциал "социалистиче­ской", "пролетарской" и "демократической" идеологий, позволяющий им (после соответствующей трансформации и слияния с "третьей партией") при­нять участие в построении "Третьего рейха". Сама же "третья партия", на­правляющая этот процесс, представлялась Мёллеру в виде консерватизма, взявшего на вооружение революционные методы борьбы.

Книга о "Третьем рейхе" стала политическим завещанием Мёллера, добро­вольно ушедшего из жизни вскоре после ее выхода в свет. Однако выполне­ние миссии, которую он отводил "революционному консерватизму", взяли на себя иные силы. 1 сентября 1 933 г. Гитлер официально объявил, что его госу­дарство является "Третьим рейхом", который будет стоять тысячу лет [см. Enzyklopadie 1 998: 435] . Становление нацистского режима совпало с пиком посмертной популярности Мёллера: его имя не сходило со страниц национа­листической прессы, а тираж "Третьего рейха" достиг 1 30 тыс. экземпляров [см. Kaltenbrunner 1 969: 1 96]*****. В своих многочисленных публикациях уче­ники и последователи Мёллера изображали его не просто "пророком", но да-

• Не были исключением и национал-социалисты. Так, в своем дневнике молодой Й . Геббельс пи­сал о книге М ёллера как о "пророческом видении", добавляя, что ее автор "в порыве внутрен­Ней страсти " nредельно ясно выразил все то, что "мы, молодые, уже давно nонимали инстинк­тивно" [цит. по Reuth 1 990: 95]. •• На расnлывчатость и многозначность nредставлений о "третьем рейхе" , nозволявшие сnло­ТИться вокрут этого мифа весьма nестрым силам немецких националистов, обращали внимание как nриверженцы, так и критики этой идеи [см . , наnр. Rodel 1 939: 1 36; Schwierskott 1 962: 1 07] . ••• Как замечал Г.-К. Кальтенбруннер, nублицистика Мёллера отличается "nочти музыкальной liеоnределенностью" [ Kaltenbrunner 1969: 195- 196] . •••• "Хрестоматийный" характер этой критики nризнавали даже нацисты: " Его враги были и на­IUими врагами, и его политическая схватка с ними в nервые послевоенные годы была лучшей не­Мецкой битвой за сохранение нашей народной субстанции" [ Rodel 1 939: 1 39] . ••••• В 1 933 г. в одном из рекламных проспектон издательства " Hanseatische Yerlagsanstalt" Геб­бельс nриветствовал расnространение "этого столь значимого мя идейно-nолитического разви­ТИя Н СДАП труда".

же "зодчим" нацистского " Рейха" [см . , напр. Boehm 1 933 ; Adam 1 933 ; Fechte 1 934; Schmahl 1 933/ 1 934; Fechter 1 934] .

Но нацизм, уже разгромивший открытую оппозицию, не собирался терпеть и лояльных к нему конкурентов, тем более что при всей своей расплывчатое� ти "революционно-консервативный проект" все более расходился с реалиям11 нацистского господства. Постепенно пропаганда этого "проекта" стала обора� чиваться осторожной, но внятной критикой режима. По сути дела, альянс на. цистов и "революционных консерваторов" продлился ровно столько, сколько требовалось для полной "унификации" политической жизни Германии. С 1 935 г. в нацистской печати развернулась все более агрессивная критика Мёл� лера. Итог этой кампании был подведен в 1 939 г. в санкционированной влас� тями объемистой работе Г. Ределя, вывод которой гласил: " Не пророком 11 провидцем 'Третьего рейха' был Мёллер ван ден Брук, но последним консер. ватором. Из его политического мира нет пути в немецкое будущее, поскольку из него нет пути, который вел бы к национал-социализму" [Rбdel 1 939: 1 64).

б " В ситуации, когда нацистское государство, поглотив ольшинство исконно немецких" земель, готовилось к военной экспансии, неугодным оказалось 11 само понятие "третьего рейха" . 1 О июля 1 939 г. , следуя воле "фюрера" , Геб­бельс дал указание прессе впредь избегать его употребления и использоваn вместо него другое - " Великогерманский рейх" [см. Enzyklopadie 1 998: 435].

Споры о том, насколько "консервативен" был в своих взглядах застрель., шик немецкой "консервативной революции " и в какой степени его пророче­ство о "Третьем рейхе" вдохновляло нацистов на построение их империи, не утихают среди историков по сей день. Думается, предлагаемая вниманию ЧИ• тателей публикация последней главы книги Мёллера позволит им нагляднее представить суть этих споров, имеющих непосредственное отношение к во­просу о возможностях и пределах филиации консервативной идеи.

Перевод выполнен по изданию: Moeller van den Bruck А. Das Dritte Reich. Hamburg, 1 93 1 (3 . Autl . ) . S . 300-322.

Бессонов Б.Н. 1 985. Фашизм: идеология, политика. М. Бланк А.С. 1 978. Из истории раннего фашизма в Германии. М. Га11кин А.А. 1 967. Германский фашизм. М. Одуев С.Ф. 1 976. Тропами Заратустры. М. Христианство и Европа. 1 996. - Новалис. Гимны к ночи. М. Adam R. 1 933. Moe/ler vап dеп Bruck. Kцnigsberg. Boehm М . Н . 1 932. M oeller van den Bruck im Кreise seiner politischen Freunde. - Deиtschtl

Vo/kstuт. Ha/bтoпatsschrift. 1 . Septemberheft . Boehm М.Н. 1 933. Ruf der Jипgеп. Еiпе Stiттe аиs dет Kreise ит Moe/ler vап dеп Bruck.

Freiburg i. В. Brentjes В . 1 997. Der Mythos vот Dritteп Reich. Drei Jahrtauseпde Sehпsucht пасh Er/Osung.

Hannover. Breuer St. 1 993. Апаtотiе der "Koпservativeп Revolutioп ". Darmstadt. Breuer St. 1 995. A.'sthetischer Fuпdaтeпtalisтus. Stefaп George ипd der deutsche Aпtiтodemism/6

Darmstadt. Dempf А. 1 973. Sacruт !тperiuт. Geschichts- uпd Staatsphilosophie des Mittelaltes ипd der poll•

tischeп Reпaissaпce. Munchen, Wien. Eпzyklopadie des Natioпalsozialisтus. 1 998. Munchen. Fechter Р. 1 934. Das Leben Moellers van den Bruck. - Deutsche Ruпdschaи, CCXXXIX. Fechter Р. 1 934. Moel/er vап dеп Bruck. Еiп politisches Schicksal. Berl in . . Ji Gerhal1 (Gurian) W. 1 932. Uт des Reiches Zukuпft. Natioпa/e Wiedergeburt oder po/itiSC

Reaktioп ? Freiburg i . В. Hermann W. 1 933. Moeller van den Bruck. Schicksal und Anteil. - Die Tat, Juli . Kaltenbrunner G.-K. 1 969. Von Dostojewski zum Dritten Reich. Arthur Moeller van den Bruct

und die " Konservatie Revolution". - Politische Studieп. Zweiтoпatsschrift ./Ur Zeitgeschichte uttll. Politik, Marz/April .

Moeller van den Bruck А. 1 93 1 . Das Dritte Reich. Hamburg. . . . Neumann F. 1 993. Beheтoth. Struktur uпd Praxis des Natюпalsozщ!Isтпs 1933 - 19

Frankfurt а. М. ,.. . h ' h d Neuror J . 1 957. Der Mythos vот Dritteп Reich. Zur veistesgesc Ic te es Natioпa/sozialisт Stuttgart.

Reichel Р. 1 993. Der sch6пe Scheiп des Dritteп Reiches. Fasziпatioп und Gewa/t des Faschisтus. frankfurt а . М Reuth R . G . 1 990. Goebbels. Ztirich. Rбdel Н. 1 939. Moel/er van den Bruck. Standort und Wertиng. Berl in . Schm.ahl Е. 1 933/ 1 934. Der Aufstieg der nationalen fdee. Stuttgal1. Schw1ers�ott H .-J . 1 96�. Arth�r Moeller van den Bruck und die Anflinge des Jungkonservativisтus in der .We1тar�� .RepuЬIIk. Eme Stиdie йЬеr Geschichte uпd /deologie des Revolиtionдren

NationaiiSfr!US. Gottшgen . . . Sonthe1mer К. 1 962. Antideтokrafisches Dепkеп in der Weiтarer RepuЬ/ik. Die politischen Jdeen desdeиtscheп Nationalisтus zwischen 1918 uпd 1933. Munchen.

Stern Fr. 1 963. Kulturpessiтisтus a/s po/itische Gefahr. Eine Analyse natioпa/er Ideologie in Deиtschland. Bern.

С.Г. Алленов

ТРЕТИЙ РЕЙХ Мы должны иметь силы жить среди противоположностей

1

Третья партия желает Третьего рейха. Она - партия преемственности немецкой истории. Она - партия всех немцев, желающих сохранить Германию для немецко­

го народа. Немцы из всех партий здесь воскликнут: и мы хотим того же! Охотно вам

верим. Но мы слишком хорошо знаем, что каждый из вас думает при этом о Германии как достоянии своей партии, желая обустроить ее жизнь по меркам собственной партийной программы. Вы поднимаете свои знамена и хотите навязать их стране. В ы приходите с красным знаменем, а оно - лишь дразнящее полотно цвета крови без Духа. Оно не сможет стать нашим знаменем, даже если вы украсите его серпом и молотом и пятиконечной звездой. Или же вы развернули черно-красно-золо­

тистое знамя, которое прекраснодушием романтиков бьuю однажды приписа­но нашему Первому рейху*. Но оно давно утратило тот золотистый блеск, ко­торым его снабдила буйно-мечтательная молодость. Или вы до сих пор при­вержены черно-бело-красному знамени Второго рейха, которое реяло в согла­сии с державной идеей покарения мирового океана еще до того, как бьmа ос­воена суша**. Но мы пережили день, когда это знамя, более других наших знамен овеянное славой, погрузилось в водовороты Скапа-Флоу***.

• Речь идет о "Священной Римской империи германской нации" , начало которой в 962 г. поло­Жила коронация императором Западной римской империи короля из саксонской династии О!то­на 1 Великого (936 - 973). Данный акт символизировал восстановление державы Карла Велико­го и преемственность германских королей от римских цезарей. Черно-красно-золотистый флаг вnервые появился в Германии около 1 8 1 8 г. у йенских студентов, среди которых было немало ве­теранов освободительной борьбы против Наполеона. Вскоре расцветка этого флага, повторявшая ;:сновные цвета студенческих корпораций Йены, стала ассоциироваться в общественном созна­н

ии с борьбой за демократические свободы и национальное единство Германии. Тогда же народ­с Хl�

олва приписала его "Священной Римской империи германской нации", герб которой имел да в. такую же расцветку. С 1 9 1 9 по 1933 гг. черно-красно-золотистое знамя являлось rocy-1< Рgвенным символом Веймарской республики, а с 1949 г. вошло в государственную символи-у РГ. (Здесь и далее примечания переводчика.) •• "В 8JI торой рейх" - Германская империя, возникшая в результате объединения Германии под '-! астью прусекого короля Вильгельма 1 Гогенцоллерна ( 1 861 - 1 888). Черно-красно-белое зна-1< 11 было пред;южено в качестве символа этого государства О. Бисмарком, который счел черно­/асно-золотистый триколор слишком "демократичным" мя создан ного им "железом и кровью" [1°Р!!Дка. Расцветка имперского знамени была составлена путем соединения черно-белого флага РУссии и красно-белого флага Ганзейского союза. ••• Ро После поражения Германии в первой мировой войне ее военно-морской флот был интерни-Ван в английском заливе Скапа-Флоу, где 2 1 .06. 1 9 1 9 был затоплен своими командами.

twirp

x.co

m

1 22

Сегодня над Германией развевается только одно знамя, которое есть зн

страдания, тождественный нашему бытию; одно-единственное знамя, котор

не терпит рядом с собой других цветов и отбивает у людей, идущих под е

мрачной сенью, всякую тягу к пестрым вым�елам и радостным штандартаt.t;

только черное знамя нужды, унижения и краинего ожесточения, явленного 1 сдержанности, чтобы не стать отчаянием, - стяг смятения мыслей, кружащlit

днем и ночью подле судьбы, уготованной нашей безоружной стране сговорив.

шимся против нее миром, стяг сопротивления мужей, не желающих смиреJi.

но принимать дело уничтожения, которое должно начаться с расчлененJЦ

страны и закончиться истреблением нашего народа, стяг выступления немцев, стремящихся спасти нацию и сберечь Рейх.

11 Сегодня это стремление не называют консервативным. Его называют нац�t­

оналистическим.

Но это стремление направлено на сохранение всего, что достойно в Герма­

нии сохранения* . Это попытка сохранить Германию ради Германии. И она

вполне осознанна.

Национализм не заявляет, как это делает патриотизм, что все немецкое за­

служивает сохранения уже потому, что оно - немецкое. Для националиста на­

ция не есть самоцель, стоящая перед нами испокон веку: ясная, зримая и уже осуществленная.

Национализм всегда направлен на будущее нации. Он консервативен, ибо

понимает, что нет будущего без укоренениости в прошлом. И он полит�чен,

ибо знает, что может быть уверен в прошлом, как и будущем, лишь в тои ме­

ре, в какой обеспечена уверенность нации в настоящем. Но в духовном пла­

не он устремлен за пределы этого настоящего. Если бы мы ограничили рас·

смотрение немецкой истории лишь прошлым, это было бы почти равнознач·

но заключению, что отныне она завершена. Нигде не сказано, что народ об­

ладает правом на вечную жизнь и может ссылаться на это право ради жалко­

го настоящего, в котором все еще хочет иметь свою долю. Для всех народов

наступает час, когда они умирают или кончают самоубийством. И нелЬЗI

представить себе более великолепного конца для великого народа, нежели ги·

бель в мировой войне, которая заставит напрячься весь мир, дабы справитьсl

с одной-единственной страной.

Национализм трактует нации исходя из их предназначения. Он трактует их,

признавая наличие антагонизмов меЖдУ народами, каждому из которых он ад·

ресует собственное послание. Немецкий национализм есть своеобразное вы·

ражение немецкого универсализма. Он направлен в первую очередь на евро­

пейское целое, но не с тем чтобы, как выразился зрелый Гете, "рассеяться ВО всеобщем", а для того чтобы утвердить нацию как нечто особое. Он есть вы·

ражение немецкой воли к самосохранению и скорее проникнут переживани·

ем присушим позднему Гете, говорившему, что искусство и наука - лиi.JJ)I ' " w. "печальное утешение" , не способное заменить гордого �ознания прин�е"..·

Jl'f• куда Паннвиц задним числом перемешал творческий центр нашего конти­tlента, и не

*Востоку, которому Шпенглер, упреждая события, отдал право на­

следования . Национализм желает сохранить немецкую сущность не для того, чтобы затем от нее отказаться, как советуют слабаки из партии космополитов - вырождеНЦЫ И отбрОСЫ расы; И не ДЛЯ ТОГО, ЧТОбЫ ПОМеНЯТЬ ее на некое "наднациональное образование", с которым Ферстер, этот продукт деграда­

uии немецкого идеализма, связывает наивную надежду ослабевшего рассудка tJa новое превращение "страны европейской середины" в центр той "человеч­tlости" , которую отщепенец все еще находит у французов. Национализм же­

лает сохранить немецкое, чтобы дать нации осознать задачу, которая вытека­ет из этой немецкой сущности и которую не способен взять на себя ни один другой народ.

Это наша старая и вечная задача; в ней снова и снова находят свое продол­жение те задачи, которые стояли перед Австрией и Пруссией и над решением которой бился Бисмарк. Мы теперь окончательно поняли, что можем служить ее решению, лишь обратившись на Восток и имея защищенный тыл на Запа­де. Ближайшая и истинно немецкая задача, оставшаяся нам после смут нашей западнической революции, заключается в том, чтобы сделаться свободными . Ферстер называет Бисмарка недоразумением немецкой истории. Но Бисмарк,

основавший Второй рейх, будет, сверх того, и основателем Третьего рейха. Консерватизм , ориентировавшийся на государство ради государства, подхо­

дил к проблеме национальности слишком просто. Поэтому он потерпел крах. Патриотизм , в духе которого он нас воспитывал, мнил себя способным

объяснить национальность ссылкой на страну, где человек рожден, и на язык,

на котором он говорит. Но этого было недостаточно.

Чтобы быть немцем, мало говорить по-немецки , мало родиться в Германии или иметь ее гражданство. Страна и язык - естественные основания нации,

но свою историческую самобытность она приобретает через духовные ценно­сти людей ее. крови. Жизнь в осознании своей нации означает жизнь в осо­знании ее ценностей.

Национально ориентированный консерватизм стремится сохранить нацию как путем сбережения традиционных ценностей, ибо они поддерживают в ней способность к росту, так и за счет привлечения новых, поскольку они умно­жают ее жизненные силы.

Нация есть ценностная общность. И национализм есть ценностное созна­

ние. Народы, обладавшие как нации ценностным сознанием , защищали в ми­

ровой войне не просто свой язык и свою страну, но свою культуру. И они нас

nобедили, поскольку, будучи сильны в государственной и, следовательно, во­

енной областях, т.е. во всем, что призвано защищать, мы были чрезвычайно слабы в том, что нуждалось в защите. В конечном счете мы думали , что если

и проиграем войну, то ее проиграет лишь государство. И только сейчас мы по­

няли, что войну проиграла нация. Выступая с позиций консерватизма, изме­нившего направленность своей воли с охранения государства ради государст­ва на охранение нации, мы должны сказать о том, чего не достиг наш патри­отизм, а также о том, что значит национализм в настоящем и почему он ва­

Жен для нашего будущего. Во времена Первого рейха нам было присуше сильное ценностное созна­

ние. С Рейхом были связаны глубокие и мощные средневековые представле­ния об особом западном предназначении, возлагавшие на немецкую нацию

миссию его христианского и имперского воплощения. Это был Рейх ради Рей­ха. Мы унаследовали от него отважное и высокомерное самосознание, кото-

ности к сильному народу, который все уважают и боятся . Романтическим на·

ционализм думает лишь о себе. Немецкий национализм мыслит связями. 011 мыслит себя в персмещении центров тяжести истории. Он хочет сохранить не·

мецкое не потому, что оно является немецким; последнее, как мы видели,

вполне могло бы означать желание сохранить минувшее. В гораздо большей

степени он стремится сохранить немецкое в становяшемся, в возникающе!l

вокруг нас, в революционных преобразован!"ях восходящей эпохи. Он жажде1

сохранить Германию, ибо это - срединныи пункт и лишь благодаря ему Ев·

ропе удается удерживать себя в равновесии: именно благодаря ему, а не За па· • Паннвиц Р. ( 1 88 1 - 1 989) - немецкий культурфилософ и писатель, доказывавший необходи­Мость новой обшности философии, искусства и науки. Шпенглер О. ( 1 880 - 1 936) - немецкий

--------------��--=--�=��=�=�----�-- J Фмос� и ���G� �ирu�шd, �о "в�� �мщкосо вм-� �е п��о·, и �м��� * Здесь Мёллер перефразирует слова П.Лаrарда: "Для тоrо чтобы быть консерватором, необходИ· U!ий расцвет русской религиозной культуры [см. Speпgler О. 1 963. Briefe 1913 - 1936. Miiпcheп, мы обстоятельства, достойные консервации" [см. Lagarde Р. 1 920. Deutsche Schriften. Gцttingen. S. 8]. S. 38, 45, 55] .

рое однако каждый относил преимуществен но к собствен ной персоне. сам�сознан�е ощущалось в народе даже тогда, когда Рейх уже рухнул, а Mlf все еще говорили о нашей некогда знаменитейшей нации.

Мы был и сли шком аполитичными, чтобы обратить его на �ею общность, Князья которые должны были бы взять на себя решение этои задачи , palio вырабо�али собственное самосознание, но оно шло на пользу лишь житетn. конкретных государств. Нация же как таковая была лишена национального самосознания, которое бы строилось на единых для все� ценностях, а знач�n _ позволяло бы ей утвердиться в качестве политическои общности. Oтcyrcr. вие такой общности порой остро переживалось отдельными немцам и , ЖИBUUt. ми в осмыслении этих цен�ностей и тем самы м приближавшимися к постиже­нию предназначения своеи наци и . И тогда они п ытались наполнить ее цен. �::�:: ностным сознанием подобно тому, как им были наполнены в те времена ис.

6, панцы французы и англичане. Но немцы, обретшие национальную идентич. � ность �з опыта жизни на чужбине и международных антагонизмов, совер�ен. - но не н аходили понимания у себя дома, когда призывали к национальнои са-

::= моидентификации свой народ. Здесь кроется причина того, почему немецкие националисты �всегда остава-

лись на обочи не жизни , почему они не воспринимались нациеи, а их УСИЛИI оказывались бесплодными - вплоть до сегодняшнего дня. Л ю�м было не до них· они были поглощены своими профессиональными и хозяиственными де· лам� . и государство ради собственного благополучия заботилось о том , чтобы они могли заниматься ими спокойно. За это оно требовало послушания и бла­годарности. П атриотизм , которому оно учило своих подданных, как классньdl наставник учит сельских детей, был обязанностью1 которую оно на них налага­ло Националисты напротив представали помехои для подобного патриотизма. о ·

них вспоминал� лишь во ' времена бедствий. Н о и тогда им не дозволялось стать тем чем они призваны были быть, - вождями нации. Государство xore· ло по воз�ожности делать само и ради себя то, что эти немцы страстно желали делать во имя нации. Те, кто оправдывал это государство ради государства, ко­нечно, чувствовали пустоту, которое оно оставляло в людях, хотя сам и , привых­нув во всем полагаться на него, вряд ли ощущали ее как таковую. И тогда : сударство попыталось заполнить эту пустоту, дабы сохранить к себе прежнее � ношение подданных. Оно ощутило потребность духовно о?основать привыч своих граждан относиться к нему патриотически . И оно деиствительна обосно­вало ее с помощью закона и религии . Государство оперлось на трон и алта� Вначале оно сослалось на таинства, скрытые за этим� двумя понятиями. О 11 сослалось на монархический порядок в мире, которыи �обеспечивается перв� из н их и христианский миропорядок, которому порукои второе. Оно сослал • на пра�овую ответственность за жизнь людей, которая исходит от монархии

� дvховную ответственность, исходящую от христианства. Оно сослалось на ttM· таинства так что две сферы оказались объединены: отечески земное допол 1'0' лось отечес� небесным и возникло единство, на которое и стало опираться at сударство. Трон и алтарь гарантировали постоянство земных дел согласно н временным установлениям. И государство бьmо их поверенным. � вьt Но с течением времени исходный см ысл выветрился из обоих п�нятии

�оr.tУ

ветрился он и из патриотизма. Эти понятия тоже стали привычкои , а по то� утратили свое предназначение. Они превратились в формулы, лишенные мJ.

содержания которое должны бьmи нести людям. Они стали обыденностя atO' с которыми' пожалуй еще можно бьmо жить в условиях мира, не подверг

nllt щего людей' испытан�м . Но когда и м самим пришлось подвергнуться ис O'J � � ситуацией народ как нация это испытание в конечн танию чрезвычаинои ,

счете не вьщержал . рхический порядок начал исчезать из мира. Он исся В результате мона

по ходивших на престолы, и иссяк задолго до того, как уже в личностях, вс шую но самую обычную человеч ря корон удостоверила их вовсе не мон:� с�иться, что народ позволил кую сущность. Лишь поэтому могло т

пасть, что он не сплотился в их поддержке во имя символа, в который еще продолжал верить, что он не держался с привычной верностью до конца ря­дом с ними как олицетворением этого символа. И только здесь разгадка того, что эти представители монархического порядка закончили как простые обы­ватели, отринутые во всеобщую трагедию без всякой трагики и перенесенные из средоточия таинства в банальную частную жизнь. В христианском мирапорядке произошли похожие перемены. И хотя они не были здесь столь катастрофически очевидными, подобно тому, как монар­ХИ утратили связь с народом , церковь утратила связь с общиной. Это привело к растущему отчуждению от церкви, которое поначалу и мело так же мало об­шего с атеизмом , как отчуждение от монархии - с антипатриотизмом . Но ес­ли уж трон не поддержал государство, то тем более не мог этого сделать ал­тарь. Государство потерпело крах само в себе - в той опоре, которую оно воз­двигло и укрепило подсобными понятиям и , в тех основах своего ложного рас­чета, который позволял ему полагать, будто нелюбимый им "национализм " даст себя замен ить усердно выпячиваемым "патриотизмом " . Время и история положили этому государству конец. Осталась лишь нация: только из нее мо­жет вырасти новое таинство любви к отечеству. Приближаясь к гибели, рух­нувшее государство сделало патриотизм предметом нашего образования. Но уже в крушении немецкого образования в XIX в. вообще и особенно в виль­гельмовскую эпоху, когда оно все больше подчинялось целям карьеры, соци­ального престижа и экономической выгоды, давал о себе знать неизбежный провал и патриотического образования. Из руин , грозящих похоронить нацию вместе с государством , ныне восстает высвободившееся встречное движение сопротивления - консервативно-революционное движение национализма. Оно хочет сохранить жизнь нации. Оно стрем ится к тому же, к чему стреми­лось старое государство и должно стремиться любое другое. Но оно жаждет получить это не в абстрактных понятиях, а в переживании. Оно хочет навер­стать то, что было упущено, - сопричастность нации своему предназначению. Мы славили демократию - не жалкую демократию " общественных" наро­дов, но великолепную демократию народа государственного - за то, что она подразумевает участие нации в определении собственной судьбы - деятель­ное , энергичное, ответственное политическое участие. И мы распознали в пролетариате стремление приобщиться к тем ценностям, которые до сих пор оставались достоянием других сословий . Демократическое, в т.ч. пролетар­ское, участие формирует ту сопричастность, которую национализм пытается установить в нации и для нации. Но национализм отличается от самовосп ри­ятия как формальной демократии , так и классово сознательного пролетариа­та прежде всего тем, что это движение всегда осуществляется сверху, а не сни­зу. Сопричастность предполагает постижение - постижение тех ценностей, к которым нация должна стать сопричастной. Привить его ни когда не удастся, если усилиям сверху не будет сопутствовать стремление снизу. В этом смысле liационализм желает проникновения в низы. Но сам он может быть внушен сознанию только сверху. Лишь сознание знает, в чем заключается предназначение нации. Лишь оно nостигает взаимосвязь между ценностями нации. Лишь оно может сказать на­Ции, что принадлежиость к ней равнозначна принадлежности к ценностной общности. Демократ, все еще склонный к космополитическим установкам , и тем более пролетарий, сохранивший приверженность интернационализму, часто Мечтают о некой сфере, якобы расположенной поверх языка и страны, где, сти­Раясь, исчезают различия между цен ностями разных народов. Н ационалист, на­nротив, исходит из того, что ценности есть характернейшее свойство наци и, что О!iи - выражение ее сущности, которая через них приобретает свой образ и ко­торая, как и все значимое, имеет центр тяжести , не терпящий перемещений. Ни в одной другой стране ценности не являются столь загадочными, столь liеобъяснимыми и непостижим ыми , столь разрозненными и в то же время сrоль целостными, как в Германии . Здесь они подобны то сокровенным при-

1 25

twirp

x.co

m

, ваткам миров - хрупкие или могучие, призе

знаниям, то диким сх иближенные к действительности или совер� или возвышенные, вплотную пр

г е более не кажуrся воплошением столь по­шенно отдаленные от не���и ::н�й другой стране они не соединены таким лярно несовместимого. v нации· они есть зеркало и лик, и трагиче. судьбоносным образом с историе� сотвор

.ившего их среди противоречий этой

екая исповедь немецкого человек , истории - не �я себя.! но дл� �:����ти в такой мере не стремятся к единст-

И ни в однои другои стран гда не достигали со времен нашего Первого

ву - единству' которого мы ник�то ом ейхе - и которое уготовано нам в рейха, которое мы упустили в�роти�оре�ия немецкой истории, но также и ������и�е����о�=�:J:в�:отить это единство в жизнь.

111

еди противоположностей . Мы должны иметь �ы жить ер

ачинаниями которые затем оказывались Немецкая история ыла

б полна н

сь - и до �их пор оборачиваются - на­обходными путями. Они о орачивали шими противоположностями.

ой-то определенной цели. Мы всегда до-Мы никогда не �риходили к ка�либо их ставили - лишь приблизительно,

стигали наших целеи - если когда и нам вд уг удавалось продвинуться к за­

скачками и только на время. И есл ава

реще сильнее отдалялись от него.

ранее намеченному пункту, мы тот�а�е с�огда намечали себе следующую цель,

Но мы всегда наверстывали упущен �ять старую и которой посвящали вое­вместе с которой могли вновь воепри становленные между тем силы.

наследие средиземноморской культуры. Мы были варварами и усвоили

ми х истианства. Мы были разроз-Мы были язычниками и стали защитни��налtную общность. Мы отреклись ненными племенами и образовали �;�ителем у нас были свои герцоги, и от наших богов и последовали за

ис;о ию с партикуляризма, и мы мы избрали себе короля* . Мы начали свою

н�й мона хии. Мы поставили же стали претендовать на создание универсаль

ад кругомр земель** Мы были

императора и поделились с Римом влас}��:алованных леном. Мы призна· демократией свободных и аристократиен поддерживали его и должны бы­ли Рим , мы присягали ему на верност�в�тской власти проти� духовной. На· ли, несмотря на это, встаJь на защ�ту

а наши князья сопротивлялись своемУ ши епископы вели борь У с папои,

ши ве ность и строптивость. Мы пе· властителю. Нашими добродетелями бь

Воrток Мы отстаивали политикУ реправлялись через Альпы и скакали ниак гвельФов*** . Мы были южнымll

гибеллинов, и мы же защищали полит � мистиками на Западе и пионера· немцами и северным� немца��**ММ���редавали Штауффенов в зените Иу� ми в колонизованнон стране .

их ко ону и в конце концов вр могущества, вступали*?f*�

н Мза другим по:али ра�пад Рейха земельным суве·

чили ее иностранцам . ы преодоле ---ф анков в 919 r.

бразовалась на землях восточных Р Бalll' • Самостоятельное Германское королевство о Саксонии Франконии, Швабии, Го-в результате объединения пяти ;леменных

�Р��с

:а-;;ью nредст�вителя Саксонского дома рии и отвоеванной У Франции отарингии нриха 1 Птицелова (9 1 9 - 9�6).

.. ревод выражения «orЬis terrarum» (лат.), •• Herrschaft uber den Erdkrels - немецкии пе ющего крут земель, т.е. весь известный мир.

ения в Италии X I I -XV вв. , возникшие в ••• Гвельфы и гибеллины - политические наnравл

Священной Римской имnерией и -nrн"riiUI":: r8 зи с борьбой за господство на ее территории межд�жавшие к востоку от Эльбы , их KOJ!OHИЭII"":; •••• Немецкое продвижение в �.лавянские зе:Х{;и� л

С 1 20 1 г. немецкие духовно-рыцарские и последующее "онемечивание началось в

орий. в Прибалтике.

ту и колонизации террит приступили к захва . ператорский титул присваивался пр•:д"""'n ••••• После утасания династии Штауфф�ов им

oro ( 1 347 - 1437). ми многих домов, в т.ч. Люксембургско- гемск

ренитетом, децентрализовались в большом и централизовались в малом . Мы nроводили династическую политику и переросли в Габсбургеко-испанское государство, над которым не заходило солнце. Мы не создали себе столицы, J-IO образовали великую городскую культуру. У стен Вены мы защищали Зa­ntlд против Востока и допустили на Рейне прорыв нашей западной грани­uы*. Мы противостояли распаду церкви и на тридцать лет превратили нашу страну в поле религиозных битв между различными вероисповеданиями. На­ши протестанты в лице кальвинистов и лютеран боролись друг с другом и nозволили распространиться контрреформации. Вестфальский мир помешал императорам установить абсолютную монархию и одновременно провозгла­сил Францию поручительницей немецкого имперского порядка. Князья де­лили господство над землями, а императорский дом изнурял себя в динас­тических войнах. Пруссия заняла доминирующее положение в Германии, но через двадцать лет после Фридриха Наполеон смог продолжить политику Ри­шелье , направленную против немцев.

Сознание нации пробуждалось в стихах и идеях, но Рейх распадался. Не­мецкий идеализм поднял дух до высшего уровня, когда-либо достигнутого че­ловечеством, но народ, исповедующий его, попал под чужеземное господство. Мы вновь освободились и на этом тотчас успокоились. Мы были народом ге­ниев, но начали нашу новую жизнь с пренебрежения Штейном, непризнания Гумбольдта, недооценки Клейста**. Мы допустили, чтобы то опережение всех других народов в духовном развитии, которое мы имели в 1 800 г. , было ими наверстано. И мы провели столетие в разрешении внутринемецких антагониз­мов, пока окончательно не основали Второй рейх. " Прусское водительство" и "объединение Германии" были целями, взаимно перекрывавшими друг друга, до тех пор, пока Бисмарку не удалось, наконец, использовать прусскую идею для того, чтобы подчинить немецкой идее любую другую, - однако тревога за Германию омрачила конец его величественной жизни.

Тревога эта была не беспочвенной. Династические основания созданного Бисмарком Рейха рухнули. Но его творение переживет этот переворот, если тот окажется очередным обходным путем, необходимым для окончательного сплочения нации. И теперь пора напомнить о том, что Бисмарк заблуждался, строя свои расчеты относительно нации на династическом фундаменте. Буду­чи человеком консервативным, он был озабочен долговечностью своего тво­рения и постоянно взвешивал опасности, грозившие ему извне, как, впрочем , и внутриполитические обстоятельства. И он временами представлял себе си­туацию, когда "некоторые немецкие династии будут внезапно устранены". "П оэтому вряд ли возможно, - заключал он, - чтобы немецкое националь-ное чувство удерживало всех немцев в жерновах европейской политики на ос­новах международного права" .

Эта ситуация сейчас настала. Но не наступили последствия. Рейх сохранил­ся. И если в Германии еще есть уверенность в чем-то, то она заключена в ощущении общности всех немцев. Немецкие племена, в которых Бисмарк ви­дел nрепятствие для национальной сплоченности , теперь стремятся не к раз­делению, а к единению. Вероятно, они рвутся за пределы внутренних границ, Которыми эпоха суверенитетов когда-то произвольно рассекала и соединяла Немецкие провинции, и тянутся к тем племенным границам , в рамках кото­РЬIХ найдет выражение их сопричастность друг другу.

Сегодня люди чувствуют прежде всего то общее, что объединяет их как Немцев, хотя в остальном они остаются немцами южными или северными, за-11адными или восточными. Проблемы унитаризма и федерализма теряют для

' Вена осаждалась турками в 1 529 и 1 683 гг. В те же столетия на территорию Германии несколь­�о Раз вторгались французские войска. •• I.Uтейн Г. ( 1 757 - 1 8 3 1 ) - глава nравительства Пруссии в 1 807 - 1 808 гг.; Гумбольдт В. ( 1 767 ..... 1 835) - немецкий языковед, философ, государственный деятель и диnломат, один из ocнoвa­'l'e.JJeli Берлинского университета; Клейст Г. фон ( 1 777 - 1 8 1 1 ) - немецкий nисатель-романтик.

1 27

них свою злободневность. Баварцы, на чей партикуляризм наши враги в сво. ем неведении возлагали перед войной столько надежд, ныне являются тем са� мым племенем, которое с особым пылом выразило идею национального об.. новления. С другой стороны, в поrраничных землях рабочие крепко держатсsr за Рейх, оказывая всем посулам как французов, так и поляков сопротивление которое не сломить. Они убеждаются на собственном опыте, что нет того Ин� тернационала, который бьm им обещан, но есть нация, к которой они все принадлежат. Повсюду вдоль внешних границ немецкие земли разом ощуrи. ли себя марками*. От этих границ внутрь страны постепенно про н икает осо­знание того, что Германия представляет собой сплошную марку, на которУЮ направлена врожденная враждебность народов, пытающихся в продолжение Версальского немирного договора разрушить наше немецкое бытие. Именно это и делает нас как народ нацией.

Антагонизмы, которые сопровождали нас на протяжении всей нашей исто­рии, все еще дают о себе знать. Даже самые старые, которые мы считали пол­ностью отмершими, воскресают вновь. И имеется особый смысл, причем смысл политический, уже в том, что сегодня часть немцев возвращается в сво­ем сознании к той ранней ступени, с которой когда-то началось возвышение Первого рейха: что есть немцы, ищущие в средневековом, сословном, мисти­ческом и даже в еще более раннем, примитинном и мифическом те начала, которые необходимы для нашего нового возвышения; что есть немцы, вопре­ки нашему опыту западничества, цивилизации и прогресса предпочитающие культы древней и первобытной истории; что среди нас есть и поклонники До­нара** , и первохристиане и что ни одну из форм у нас не любят искренней и не понимают лучше, чем почти варварскую форму романской эпохи.

С антагонизмами же более позднего времени у нас происходит нечто странное - особенно с теми, которые восходят к политике. Они перестают восприниматься как противоречия. Они исчезают. Однажды в нашей истории, на взлете Первого рейха, нам уже довелось преодолеть антагонизм, который до самых основ раскалывал нацию. Он выражался в кличе: "Здесь Велъф! Здесь Вайблинг! "*** . Прошли времена, когда этот двойной клич доводил ки­пение страстей до гражданской войны, и мы уже давно чтим могилы у Палер­мо так же, как Льва Брауншвейгского**** . Точно так же мы должны устранять все антагонизмы, доставшиеся нам от нашего прошлого, не пряча, но возвы­шая их. Сразу же после крушения Второго рейха ощущение прусско-немец­кой противоположности, жившее до того в подсознании, отошло на задний план, уступив место пониманию народной общности. Племена ощутили свою особость сильнее, чем когда-либо прежде, но при этом принадлежащие к нИМ люди стали гораздо больше чувствовать себя немцами, которыми все они яв­ляются. Все немцы так или иначе оказываются сегодня - невзирая на грани­цы и таможни - великонемцами.

Отступает в наши дни и еще один , третий, антагонизм - конфессиональ­ный. Все чаще встречаются немцы, воспринимающие свое вероисповедание уже не как конфессию, которая разделяет, но как религию, которая сплачива­ет. Католики и протестанты, преодолевая исповедальные различия, повсюдУ

• Марка (от ер. лат. "marca" - граница) - со времен Карла Великого (800 - 8 14) поrраничи .. область Империи или смежная с ней территория, предназначавшаяся ШJЯ защиты границ и со­средоточения имперских войск. •• Донар - в древнегерманской мифологии бог-"rромовник". ••• Вельфы (Гвельфы) - немецкий княжеский род, имевший с YII1 - IX вв. владения в шва· бии и Бурrундии. Вел упорную борьбу со Штауффенами, занимавшими императорский пpeC"f(IJ с 1 1 38 по 1 254 г. Вайблинг - родовой замок Штауффенов. •••• По-видимому, имеются в виду жертвы, понесенные имперскими войсками в 1 194 г. корении Генрихом Yl ( 1 1 90 - 1 197) королевства Обеих Сицилий. Генрих YI продолжил против Генриха Льва Баварского, который к тому времени потерял большую часть своих ний, сохранив лишь Брауншвейr и Люнебурr.

сближаются друг с другом как немцы: протестанты проникаются католичес­J<ОЙ идей единой церкви, а католики уже не считают Лютера зачинщиком {1росвещения , рационализма и либерализма, признавая в нем последнего ве­ликого и истинно немецкого мистика. Нам потребуются силы для того, что­бЬI не отрицать и не отвергать, но признавать и соединять все противополож­t�ости, которые мы вобрали в себя из нашей истории.

Нам нужны будут силы для того, чтобы и сейчас вновь быть "гвельфами" »сполненными собственного племенного сознания, и в то же время "гибелли� t�ами" , представляющими имперскую идею. Нам по надобятся силы для того чтобы быть варварами и христианами, католиками и протестантами, южным� t�емцами и северными, западными и восточными. Нам понадобятся силы для того , чтобы быть для самих себя здесь - пруссаками, а там - австрийцами или баварцами, швабами , франками, гессенцами, саксонцами, фризами и при этом оставаться друг для друга - немцами.

IV В таком стиле восприятия и мышления заявляет о себе мировоззренческая

основа Третьего рейха. Однако и на его долю еще остается немало антагониз­мов. На его долю остаются проблемы федерализма и унитаризма, социализма и пацифизма.

Среди названных проблем веймарской конституцией в корне искажена бы­ла �режде всего федералистско-унитаристская. Как документ, свидетельствую­щии о неспособиости либералов чему-либо научиться, эта конституция стро­ится на тех самых основаниях, которые позволили обмануть немецкий народ. Она пытается увековечить для Германии те начала, которые наши враги трак­туют и используют в свою пользу и в ущерб нам. Она полагает, что, копируя государственные принцилы Запада, она тем самым "способствует", как в ней записано, "общественному проrрессу" . В действительности же она настолько отстала от своего времени, насколько ее опередили чувства людей. Она лише­на какой-либо связи с изменениями, которые произошли в немецком народе в результате его становления как нации. Она стремилась ввести единую рес­публику с помощью параграфов и не заметила, что внутреннее единство обра­зуется в самом национальном теле. Она взяла в качестве отправной точки ин­термедию революции и отделила себя умозрительными установками от более глубоких сил, которые вновь пробиваются из оборванных корней нашей исто­рии . Она носила сугубо негативный характер и сама признавала это, когда дек­ларировала, что "право Рейха преодолевает право земель". Нет! Право не мо­жет преодолевать. Право должно действовать. И из этого следует, что в Герма­нии право Рейха означает право земель и, наоборот, право земель означает nраво Рейха. Нет никакой иной цели, кроме государственной: нужно не пре­образовывать федеративное государство обратно в федерацию государств, но создавать Рейх, который будет и тем, и другим, Рейх, который снимет проти­воположности, подняв их на новый уровень. Лишь в таком государстве станет Возможным заменить парламентаризм народным представительством нации, в I<отором ее жизненная сила предстанет как направление воли.

Связь проблемы социализма с нашими историческими проблемами прекрас­но уловил Родбертус, увидевший "перст провидения" в призвании немецкого Государства, "решив национальный вопрос, обратиться также к вопросу соци­ально�"*. Сред� социалистов об этой связи меньше всего подозревал Энгельс, I<оторыи писал: Мы не должны оборачивать вспять революцию, совершенную IJ 1866 - 1 870 гг. сверху, но должны дать ей необходимое завершение и улуч­I.Uить ее посредством движения снизу". Но революция не могла привести к со­Циализму сразу. Сначала в виде "движения снизу" из нее вырастает в пролета-: Родбертус-Яrетцов К.И. ( 1 89,5 - 1 875) , немецкий экономист, отстаивавший идею прусекого Государственного социализма .

twirp

x.co

m

риате то, что мы называем участием в жизни нации. В Третьем рейхе, если et.ty суждено иметь опору в людях, это участие безусловно должно быть реализова­но - и не только в своем материальном виде, как того и поныне требует ком­мунизм , путающий класс с нацией. Социализм нельзя осуществить снизу, kalc полагает марксизм. Но его нельзя осуществить и сверху, на что рассчитывазur Бисмарк и Вильгельм в своей социальной политике. Социализм можно осуще­ствить лишь через сотрудничество низов и верхов, а не пут�м социализаlUUt прибылей, как представлялось Марксу, не делавшему различии между предпри­нимательством и торгашеством. Он осуществим лишь как социализм самого предприятия , основанный на взаимодействии хозяйственной инициативы и трудовой отдач и и устанавливающий равновесие между доходами и запросами.

Однако И нтернационал , заповедуя коммунизм, исключал дост�ение тако­го социализма где-либо в пролетарекам м ире. Производственныи социализм сnособен вырасти лишь из определенной общности , сп_:точенной в хозяйствен­но-политическом геополитическом и - в значительнон степени - националь­ном отношениях. ' Он возможен как исходная хозяйственная форма, соразмер­ная лишь какому-то одному народу, сколь бы образцовой она ни стала затем для других. После немецкой катастрофы экономика Германии невольно при­близилась в духовном самовосприятии народа к социализму, понятому имен­но таким образом . Предпринимательство в ней все более явствен но отличает­ся от торгашества. Будучи экономикой побежденной и скованной нации, она не имела ни времени, ни пространства, ни свободы маневра для того,v чтобы воnлотить это представление о себе в хозяйственную систему. Немецкии пред­

приниматель приложил все усилия , чтобы честно сохранить свое предприятие как производство. Но переход предвоенной капиталистической хозяйственной формы в послевоенную уже начался. Он реализуется сперва в духовной сфере, в изменении отношения предпринимателя к предприятию , и он же возвещает о новом взгляде на хозяйство, согласно которому естественные различия меж­ду предпринимателем и рабочи м могут приобрести форму не вражды, но со­трудничества, стать не разрушительными, но по преимуществ� деятельными.

Проблема немецкого пацифизма тесно связана с проблемои нашего надна­ционального предназначения - бесспорно, самой сложной , самой давней и самой значительной проблемой немецкой истории. Жить не только для себя, но для всех народов; воздвигнуть памятни к бессмертия, в котором наше ны­нешнее бытие останется различимым в самые отдаленные времена и для са­мых далеких люде й , - в этом заключалось то сокровеннейшее желание, ко­торое двигало всеми событиями немецкой истории, которое вело нас через нее подобно тому как ведет и будет вести все великие народы - в отличие ar малых, думаю щи� только о собствен ном "я" .

Величие человека - быть в каком-то смысле больше себя самого. обе

Величие народа - быть чем-то сверх того, что он являет собой и спое И рассказать о себе ; обладать еще чем-то, о чем можно сообщить:, _..

И менно так все великие немцы вершили свой каждодневныи труд на зе

ле в осознании той вечности, которой он причастен, и оставляя его плоды nо-сле себя.

И м часто даже не приходилось упоминать о своей немецкой принадле� сти, которая ненамеренно и как нечто само собой разумею�еся была � ... жена в их творен иях, и они могли быть уверены, что немецкии дух будет н.r­сутствовать и в плодах этих творений. Н о когда их спрашивали о силе, к� рой они были обязаны своим творчеством, они заявляли о себе как немUЫ· когда их народ н аходился в опасности, они были на его стороне .

Однако наряду с этим народу всегда присуща бьша своего рода не отдавая себя, отказываться от себя , склонность, которои немцы следуют с роковой покорностью, склонность незначительных, но не1без1В� н ых идеологов подпадать под влияние образа мыслей других народов, ч итать и ностранные идеи собственным и перебегать туда, где бъшо знамя чужой идеологии . Это те самые немцы и те самые идеологи ,

fiЬIHe говорят о наднациональном послании и понимают под ним обезличение flauии, восхваляя отказ от <<самости» как нечто чисто немецкое. Это те, кто, будУЧИ революционером, подменял идею политического м ира идеей м ира ми­ровоззренческого. Даже сегодня , после событий в Руре и опыта Рейна и Саа­ра, немецкие коммунисты , привычно проловедующие доктрину мировой ре­волюции, не хотят признать, что идея борьбы классов национальна не только "л о форме" , о чем писал еще Маркс, но и "по содержанию" , что всегда от­рицалось марксизмом как буржуазная вьщумка.

Фридрих Энгельс говорил о "лакейском духе " немцев, укоренившемся в f!ашем народном характере еще со времен раздробленности , и ожидал, что не­мецкая революция вытравит его из нас. Он понимал этот дух внутриполити­чески - как поразительную покорность, которую свободный народ не должен более проявлять по отношению к князьям, потерявши м свое монаршее вели­чие. Но было бы хорошо, если бы немецкая революция заставила нас толко­вать его внешнеполитически , как дух ложного восхищения, которого с тех пор, как десятки народов поднялись на нас и 27 - обманули, более не заслу­живает н и один народ, и если бы этот опыт сделал нас смиреннее перед на­ми сами м и и высокомернее перед нашими врагами.

Сегодня м ы являемся народом, который получил предостережение и из­влек из своей истории один-еди нственный урок: мы сможем жить ради наше­го наднационального предназначения лишь тогда, когда как нация будем в бе­зопасности. Все наши ценности возникли в борьбе за духовное самосохране­н ие немецкой нации . И не утверди мы себя как нация политически, у нас бы не было абсолютно ничего, что можно было бы сообщить другим народам. Наnротив, м ы были бы разбиты и раздроблены на радость тем же народам. Но именно такой удел в конечном счете нам уготован, если наше простодушие будет и впредь оборачиваться верой в европейскую добродетель наших врагов.

Идея вечного м ира есть, безусловно, идея Третьего рейха. Однако мир нуж­но завоевать, а Рейх - отстоять.

v Второй рейх был промежуточным Рейхом. Он рухнул потому, что не и мел

времени стать традицией . Тем не менее, немецкий консерватизм хотел сохранить этот Рейх. Он не

стремился к большему. В этом состояла его вина. Он не соглашался на мень­Шее. В этом заключалась его заслуга. Он мечтал сохран ить форму, в которой нам был дан Рейх Бисмарка. Но эта форма бьmа слишком молодой даже для того, чтобы оправдать немецкий консерватизм . Это была незрелая форма, как изнутри , так и снаружи.

Второй рейх был неполным Рейхом. Он не включал в себя Австрию, кото­рая еще со времен П ервого рейха жила параллельна с ним. Он был малогер­Манским Рейхом, в котором мы снова можем увидеть лишь обходной путь к достижению Рейха великогерманского.

В нашем Первом рейхе мы лишились некоторых стран с чужими языками - Ломбардин и Бургундии. В конце концов мы потеряли и ряд стран нашей Собственной языковой и племенной принадлежности - Ш вейцарию и Н идер­�анды , а также поселенческие районы в П рибалтике. Но становясь все слабее

слабее , мы все сильнее и сильнее сплачивали остальное. у На протяжении всей нашей новой истории м ы бьmи заняты расчисткой , СТраненнем границ и дурацких внутрен них перегородок , которые оставил н а �емецкой земле распавшийся в средневековье П ервый рейх. Мы преодолели

б Икроскопичность наш�х государств, отражавшую наше бессилие. И мы до­Ч11лись позиции великои державы , которую вернули себе во Втором рейхе. ЬI положили в его основу большие немецкие племена и крупные немецкие l'осударства, которым удалось пережить распад Первого рейха, а также малые l'осударства, которые становились в ходе этого распада все меньше и меньше.

131

Исход мировой войны подорвал положение Второго рейха как великой державы. С революцией наступила развязка. Эта революция не смогла предот, вратить ни нашего обнищания, ни обесценивания четырех наших марок. Olia оставила нам лишь остов государства, чью обкромсанную форму мы не np11, знаем в качестве Рейха немецкой нации. Она упустила возникшую после раз, грома центральных держав возможность реализовать великогерманскую иде10 и не нашла в себе ни мужества, ни воли и честолюбия, чтобы поставить мир перед свершившимся фактом аншлюса немецкой Австрии. Будучи малогер, манским бунтом, она приняла себе в Веймаре конституцию , федералистско­централистские установки которой не содержат ни того, что положено Рейху ни того, что подобает землям, племенам и провинциям. '

Но при этом революция также многое упростила и вновь соединила, устра­нив внутринемецкие пережитки, которые мы до того тащили с собой в качестве помехи слиянию в нацию. Она тоже является немецким событием, которое об­ретает смысл лишь в своих косвенных последствиях. С точки зрения побочного воздействия, которое становится основным , она оказалась насильственным ре­шением тяжелых немецких проблем. И ного внешнего повода для их решения мы бы так легко не получили. Революция ликвидировала малые немецкие династии которые исчерпали свою культурную миссию. Она подготовила членение PeillШ на племена, к которому мы сможем перейти в тот момент, когда вновь станем свободной нацией. Конечно, если бы все эти сдвиги происходили лишь на кар­те страны, они бы не имели сушественного значения. Важно, что они происхо­дят и в чувствах людей. М ы потеряли в территориях. Но мы сплотились как нем-цы. И как немцы мы присягаем Рейху, который должен у нас остаться.

· Это не заслуга революции. Она действовала, не осознавая, что ответствен­

на не перед партией, а перед нацией. Мы живем в неведении и не имея га­рантий против того, что революция, окажись она предоставлена самой себе как восстание аполитичного народа, не ознаменует собой начало политичес­кого конца немецкой нации. Но мы верим, что она относится к числу тех не­мецких бессмыслиц, которые обретают свой смысл задним числом. И она об­ретет этот смысл в той мере, в какой ей удастся политизировать немецкий на­род, который более не может жить в условиях, созданных исходом мировой войны, политизировать, привлекая к участию в определении собственной на­циональной судьбы. М ы верим, что эта революция есть событие нашей наци­ональной истории - то, в чем ей отказывают классово сознательные пролета­рии, но чем она непременно должна стать в силу своей природной принад­лежности к стране и народу. И как часть нашей истории она будет лишь оче­редным обходным путем, необходимым для того, чтобы мы вырвались из на­шей чисто немецкой неподвижности, к которой уже почти привыкли во Вто­ром рейхе. Наконец, мы верим, что Второй рейх был лишь переходом к Тре­тьему, к новому и последнему Рейху, который нам обетован и ради которого МЫ ДОЛЖНЫ ЖИТЬ, еСЛИ ХОТИМ ЖИТЬ.

Есть немцы, которые в нашем поражении утешают себя тем, что ценности нации останутся непреходящими и тогда, когда крах государства повлечет за собой ее гибель. Это самый жестокий самообман, на который только способ­ны немцы. Н асколько слабо мы боролись за нашу культуру, настолько силь­но наши враги бились за свою. И эти враги не хотят нашей культуры. Их на­роды вообще не понимают наших ценностей. Они, каждый на свой лад, счи­тают себя совершенными в культурном отношении. Мысль о том, что онИ должны будут признать равноценность немецкой культуры, для них невыно­сима. Они не приемлют наших ценностей. И мы сами не знаем своих ценно­стей . И з нашей истории видно, что мы постоянно отрекались от одних цен­ностей, чтобы положить начало другим. Это делало немецкую культуру столь же богатой и разнообразной, сколь она разрозненна и труднообозрима. Наци­онализм должен стать тем связующим и проясняющим началом, которое по­кажет нации то, что ей принадлежит, поскольку является немецким и пред­ставляет ценность: немецкую историю людей.

Это - дуХовная цель, но в то же время и политическая задача. Если мы по­rибнем как нация, то, как подсказывает наш опыт обшения с друтими наро­дами , погибнет Германия и вместе с ней все, что когда-либо создали немцы. Нет народа, который мог бы стать нашим восприемником.

Народы Запада нас отрицают. Они оценивают все иначе, чем мы, и пасу­ют перед нашими ценностями. Даже у Клаузевица французский генеральный штаб умудрился най�и лишь один "немецкий туман" , хотя этот туман уже не раз оборачиналея тои немецкой ясностью, которая так путает наших врагов. Когда Антанта советовала нам отречься от Потедама и снова идти в Веймар* она пускала в ход свою самую большую ложь. В принциле народы Запад� должны ненави�еть Веймар неизмеримо сильнее, чем они ненавидят Потсдам. Их замутненвыи взор видел в Потедаме всего лишь символ немецкого мили­таризма, но признай они Веймар символом культуры , тотчас встанет вопрос об иерархии культур, где уровень классики возвышается над уровнем класси­uизма так же, как Гете возвышается над Расином. А немецкая культура зиж­дется не только на Потедаме и Веймаре, но на каждом немецком городе в пре­делах той области, в которой действуют немецкие ценности и которая прости­рается далеко на восток от Мюнстера и того места, где распят на кресте не­мецкой судьбы Христос Грюневальда**.

Народы к востоку от нас берут от немецких ценностей лишь то что может быть и м полезно. Тот же немецкий язык есть не более чем язык м�ждународ­ного общения Евразии и Центральной Европы. Он посредничает в тамошних делах, но не затрагивает души. И если он стал языком-посредником Третьего Интернационала, то и здесь он передает только нужны й для дела интернаци­онализм. Он передает лишь то, что принадлежит марксизму, но не тот вели­кий космос немецкой духовности, который расположен перед Марксом, ря­дом с М арксом и против Маркса, который опровергает М аркса и при этом ос­тается непостижимым. Даже те из русских, которые не отрицают, подобно Толстому, щ:ю Европу, хотят и могут в силу своей национальной принадлеж­ности принять лишь отдельные наши ценности: систематику, философский идеализм, Гегеля и, возможно, Ш иллера. Бесконечность немецкого космоса, которая не ограничивается и менами, закрыта и для н их, ибо они обладают собствен ной безграничностью, чуждой нам и , напротив, простирающейся прочь и в сторону от Запада - в Азию.

VI Немецкий национализм выступает поборником конечного Рейха. Этот

Рейх всегда обетован. И он никогда не исполнится. Он - совершенство, ко­торое будет достигаться только в несовершенстве.

И он есть особое обетование немецкого народа, которое оспаривают у него все другие народы . Они боролись в мировой вой не против Рейха, су­Ществовавшего ради Рейха, боролись во имя мирового господства, в кото­Ром м ы хотели и меть свою материальную долю, сочтен ную за империалис­т�ческое притязание. Кажды й из них сам жаждал быть не только импери­еи , но и вместилищем латинской, англосаксонской или паиславистской идеи. Они уничтожили наш материальный Рейх и до сих пор боятся его по­литической тени .

Но все же Рейх остался не сломленным. Существует лишь один Рейх, по­добно тому, как имеется лишь одна Церковь. Все остальное, что претендует на это название, есть государство, или община, или секта. Реален только Рейх.

• Потсдам - резиденция прусских королей и (с 1 87 1 г.) германских императоров. Веймар - го­Род, в котором жили и раб5пали Гете, Шиллер, И . Г.Гердер ( 1 744 - 1 803) и другие деятели не­Мецкой культуры и которьш часто называют "культурной столицей" Германии. •• Грюневальд ( Матиас Нойрадт, ок. 1 470 - 1 528) - известный немецкий художник и инженер автор картины "Распятие Христа" ( 1 505). '

twirp

x.co

m

Н емецкий национализм борется за возможный Рейх. Немецкий национа. лист нашего времен и , будучи немцем, все еще является м истиком. Но как че. ловек политический он стал скептиком.

Он знает, что осуществление идеи постоянно отодвигается все дальше, что духовность на самом деле проявляет себя в очень человеческом, а значит _ сугубо политическом и что нации претворяют в жизнь свое предназначен11е лишь в той мере, в какой они утвердили и реализовали себя исторически.

Немецкий националист невосприимчив к идеологии ради идеологии. Он распознал обманчивость громких слов, с помощью которых победившие нас народы приписывают себе высокую миссию. Он понял, что в пределах цив11• лизации , к которой принадлежат эти народы и которая самодовольно называ. ет себя западной, человек не возвышается, но опускается.

В этом опускающемся м ире, который сегодня торжествует победу, он стре. мится спасти немецкое. Он жаждет обрести его воплощение в ценностях, ко­торые остались непобежденными, потому что сами по себе они непобедимы. Он пытается обеспечить их долговечность в мире тем , что, сражаясь за них v 1 восстанавливает тот ранг, которыи принадлежит им по праву, даже если - за-метим это сейчас, когда ни одно понятие не кажется более сомнительным чем понятие европейского, - борется за то, что, исходя из Германии, имее-:. европейский охват.

Мы думаем не о той Европе сегодняшнего дня, которая слишком заслужи. вает презрения, чтобы хоть как-то ее оценивать. М ы думаем о Европе дня вче­рашнего, а также о том , что может спастись из нее для дня завтраш него. И мы думаем о Германии всех времен - Германии двухтысячелетнего прошлого и вечного настоящего, Герман ии, которая живет в мире духовном, но желает об­рести безопасность в мире действительном , и которая может добиться этого лишь политическими средствами.

Зверь в человечьем обличье крадется к нам . Африка просвечивает через Ев­ропу. Мы должны быть часовыми у врат, ведущих к ценностям.

Перевод с немецкого С.Г.Алленово

ПOJIIC 5 2003

t:::l рОССИЯ: ТРУДНОСТИ МЕЖСТАДИАJIЬНОГО � I1ЕРЕХОДА ИЛИ КРИЗИС ЦИВИЛИЗАЦИИ?

л.Г. Володин

Мы живем, под собою не чуя страны . . . О. Мандельштам

Долг интеллектуалов в служении правде . . . Н.Хомски

Неспособиость предотвратить военное решение иракской проблемы в оче­редной раз выявила слабость геополитических позиций России, неуместность претензий ее правящих групп на подлинную субъектность в мировой полити­ке. Иракский кризис стал катализатором новых политических процессов: рос­сийскому обществу все яснее становится взаимосвязь между самостоятельны­ми действиями во внешней среде и геоэкономическим потенциалом государ­ства. Последний, в конечном счете, определяется неким набором факторов, обобщающим выражением которых является доля В В П стран ы в общемиро­вом продукте. Как известно, данный показатель для Росси и сегодня составля­ет лишь около трех процентов.

Поскольку за период постсоветских преобразован и й " концептуальные" па­раметры эффективности нашего общества как минимум не изменились, на­прашивается вопрос: что это - результат трудностей затянувшегася переход­нога периода или проявление кризиса российской цивилизации? В скрытой 1 форме данный вопрос содержится в некоторых отечественных публикациях. Так, В . И .Толстых приходит к следующему принципиально важному заключе­нию: " Многие уже понимают, что кризис носит парадигмальный характер, и стало быть, тот же экономический или политический кризис и меет под собой более глубокое основание, чем просто просчеты власти, самообман элиты, ил­люзии населения . . . . Возникает такое ощущение, что все как бы договорились - чего-то главного, существенного не замечать или не высказывать" [ М ир России 200 1 : 4] . На наш взгляд, это "главное" - традиционное мираустрое-ние российского социума, переживающего беспрецедентны е переrрузки, уси­ливаемые процессами глобализации.

Будучи обществом "позднего старта" , типалогически подобным германско­му, итальянскому или японскому, Россия изначально отличалась качественно более глубоким разрывом между уровнями развития традиционного и современ­ного секторов хозяйства и олицетворявших их социальных сил. Более того, трансконтинентальные масштабы ее территори и не позволяли естественно и Неnротиворечиво усваивать импульсы модернизации и преобразовывать на Индустриальный лад обширные пласты архаических отношений и соответст­ВУЮщие им формы миравидения и модели поведения. Возмещение отсутство­вавших предпосылок модернизации (т.е. современных экономических и поли­тических институтов) активно-преобразовательной деятельностью государства осуществлялось в нашей стране не столь последовательно, как в других cтpa­liax " второго эшелона"* .

ВОЛОДИ Н Аидрей Геннадиевич, доктор исторических наук, главный исследователь ИМЭМО РАН. • Такого рода непоследовательность бьuщ прямым следствием состояния российского политичес­l(оrо класса: его низкого образовательно-культурного уровня и стремления закрыть доступ в свои Рllды сколько-нибудь ярким личностям. Здесь уместно вспомнить политические судьбы С.Ю.Вит­l"е н П.А.Столыпина, нереализованный творческий потенциал ряда деятелей советской эпохи и т.п.

Как известно, модернизация Запада имела солидные духовные основания а виде v Реформ�ции, заложившей необхо�ые морально-этические предпОСЫЛJСit хозяиственнои деятельности и социальном организации индустриального типа. 8 Рос�ии же п�добный процесс еvсли иv не отсутствовал вовсе, то затронул лишь са­мыи верхнии, довольно тонкии слои общества, связанный с мировыми тенде!i­циями развития теснее, чем с жизнью российского социума. Строго говоря, та­кого рода ситуация типична для всей совокупности переходных обществ, где Ре. формация не смогла подчинить логике своего развертывания обширные массивЬI так наз. традиционных, т.е. до- и раннеиндустриальных, социально-инстИlуцио­нальных структур*. И менно "верхушечный характер" российской "реформации" в конечном счете обусловил и слабость основных классов капиталистического об­щества (т.е. буржуазии и пролетариата) в дооктябрьский период, и необходимость применения .мобилизационной модели развития после 1 9 1 7 г. К сожалению, при­ходится констатировать: в России до сих пор еще не сформировался "человек со­временный", в поведенческой программе которого заложены рациональное по­нимание собственных интересов и готовность их отстаивать перед властью.

Сегодня вряд ли у кого-то вызывает сомнение, что устойчивость политиче­ской системы и поступательность экономических процессов непосредственно зависят от наличия гражданского общества и среднего класса. В сущности, эти феномены взаимосвязаны: без первого нет условий для существования второ­го, и наоборот. Здесь контраст между развитыми государствами и Россией ра­зителен: если на Западе доля среднего класса в составе самодеятельного насе­ления колеблется в диапазоне от 2/3 до 4/5 , то в России, по самы м оптимис­тическим заключениям, средний класс (исчисляемый по показателям имуще­ственного положения) не превышает 1 7- 1 8% потенциально активной части об­шества. К тому же российский средний класс гораздо менее интеллектуально развит, нежели западный, и потому не в состоянии выполнять присущие дан­ной общности функции, в частности обеспечивать производство и воспроиз­водство интеллектуальной элиты - экономической, политической, культур­ной** . В СССР/России средний класс сложился в процессе создания индуст­риального общества, однако постсоциалистические реформы подорвали эко­номические предпосылки его существования.

Вследствие Несформированнасти среднего класса в нашей стране нет и полноценного социального пространства для политической деятельности. Оr­сутствие у власти, уповающей на всесилие рыночных механизмов, долгосроч­ной программы "взращивания" такого класса порождает ситуацию, когда бес­численные перегруппировки политических сил в "верхах" не сопровождаются становлением рациональной партийной деятельности и укреплением фунда­ментальных основ стабильности общества. Низкая явка избирателей на реги­ональные выборы и растущая доля голосов против всех кандидатов суть про­явления названной тенденции .

Еще одно важное отличие России от стран и первого, и второго эшелонов капитализма заключается в том, что в нашей стране так и не сложился соци­альный субъект преобразований. Н апомню: на Западе "кристаллизация" дан­ного субъекта (в его индивидуальной и коллективной форме) шла в течение 500 лет - с начала XIV по конец XVII I в. В этот период там происходило ста­новление современного человека, обладающего такими качествами, как ди на­мизм , витальность, умение рационально расходовать время, самодисциплина,

• Общественный разлом, возникающий в nроцессе модернизации, был в свое время выразитель­но оnисан (nрименительно к индуизму) Р. Б. Рыбаковым: "Сочетание nроцессов размывания ре­лигии в рамках буржуазного комплекса (и, следовательно, сокращение его значения как чаСТJI индуизма) и окостенения ортодоксальной религии (несмотря на известное взаимовлияние обоИХ комплексов) объективно имело следствием усиление в долгосрочном nлане консервативных nо­тенций религии в целом" [Рыбаков 1 98 1 : 140- 1 4 1 ] . •• Отнюдь н е случайно в нащем обществе интеллигенция остается прослойкой, н е сnособной one· реться на мощный ресурсный nотенциал среднего класса, прослойкой, зависимой от власти и ие участвующей в разработке социальных инноваций и стратегии развития страны.

верность слову, сознательное отношение к труду, бережливость и т.д. В Рос­с!1И же модернизационные преобразования фактически начались л�шь в пер­вой четверти XVII I в., и страна тотчас оказалась в историческом цеитноте. Од­J{овременно решая и тактиче�кие, и стратегические задачи , Россия, в отличие от государств западноевропеиского ареала, не имела времени на необходимые nодготовительные мероприятия. В результате ее развитие приобрело отчетли­вЫЙ анклавно-дуалистический характер. " Внутри" подобной модели человек традиционного типа численно превалировал над человеком современным.

Сохранению патримониального государства и традиционных социально-ин­стuтуциональных связей в России способствовали, на мой взгляд, и особен�ости соотношения циклов ее экономического и политического развития. С однои сто­роны промышленная революция пришла к нам со значительным опозданием, в 1 850-� - 1 890-е годы. С другой - в конце XIX - начале ХХ в. периоды эконо­мического роста совпадали со временем контрреформ, что вело к укреплению ос­нов традиционной власти. Так, подъем экономики 1 886 - 1 898 гг. усилил кон­сервативный тренд в политической жизни, а экономический рост в 1 907 - 1 9 1 3 rr. обернулся свертыванием первой русской революции. В итоге политическая система Российской империи оказалась беззащитной в условиях "революционно­го брожения", выплеснувшегася наружу в феврале 1 9 1 7 г. Анархи�, воцарившая­ся в стране после февральских событий, облегчила путь во власть партии поряд­ка" - сначала в лице Л.Г. Корнилова, а затем В. И .Ульянова-Ленина.

Взятая на вооружение советским руководством мобилизационная модель, стимулируя развитие социальной демократии, не благоприятствовала демокра­тии политической. Процессы индустриализации и урбанизации мало отрази­лись на конфигурации политической системы СССР. Неизбежным следстви­ем сверхцентрализаторского стиля управления стали быстрое истощение ре­сурсной базы государства и его хаотическая дезинтеграция в 1 985 - 1 99 1 гг.

В России/СССР конца 1 980-х - начала 1 990-х годов несформированност� гражданского общества выразилась, помимо прочего, в отсутствии моделеи 137 устроения социума, альтернативных господствовавll!.ей: элита не смогла пред: ложить стратегический план преобразования россииского общества, сходныи по своим интенциям с появившимися, например, в Германии или Я понии на рубеже XIX и ХХ вв. Недостаток собственных оригинальных идей, а также ис­торическая склонность части политического класса нашей страны к резонер-ству и определили выбор неолиберальной модели трансформации общества. О том, что подобная модель работоспособна лишь в условиях сложившихся ин­ститутов и практик индустриального типа, в начале 1 990-х говорить было не принято. Навязанное массовому сознанию смешение понятий политичеf.кого и экономического либерализма искусно камуфлировало желание части ста-рых" и , разумеется, "новых" элитных слоев приватизировать экономику и конвертировать власть в собственность. Нынешняя элита оказалась не в со­стоянии преодолеть естественные при распаде имперских экономических про­странств демодернизацию и деиндустриализацию, что лишний раз говорит о творческом бесплодии либеральной экономической теории и ограниченности интеллектуальных возможностей нынешнего политического класса России*. После более чем десятилетних преобразований в России так и не возникло об­Щество "нового качества" , и это все явственнее ощущается у самого основа-ния социальной пирамиды, т.е. рядовыми избирателями.

* * * Выживаемость политической системы России напрямую зависит от тонуса

общества от его отношений не только с властью, но и к власти. Бурная поли­тизация �аселения во второй половине 1 980-х - начале 1 990-х годов привела к

• В этом смысле показательна поверхностная трактовка представителями элиты достижений "не­ортодоксальных рыночных экономик" - Южной Кореи, Тайваня, Японии (да и Германии) с их особенностями организации общества, рынка труда.

twirp

x.co

m

38

рез�?МУ повышению нагрузки на политическую систему. " Волны демократи� ции скачкообразно увел�ивали �ретензии массовых слоев к государству и • власти, при том что хозяиственныи механизм и его эффективность не претер. пели качественных и�менений. Неудиви�ельно поэтому, что каждые выборьr превращаются в нашеи стране в серьезнеишее испытание для правящих грУПn

Выборы в России - и это уже стало общим местом - фиксируют результаТ перегруппировки социально-политических сил. Строго говоря, цель таких пеРе. группировок - повышение качества управления социальными процессами п " v

б v м перемещение политическои системы на олее высокии уровень равновесИJ

r В отличие от развитых �олити,�, в сегодняшней �оссии перегруппировки за1ра�

гивают исклю�ительно верхи , т.е. политическии класс, и пока отражают ЛИlUЪ смену позиции различных его сегментов по отношению к власти. Иными сло­вами, в стране отсутствует законченный политический цикл, что в условиях не. сформированных гражданского об�ества и среднего класса чревато истощени. ем ресурса прочности политическои системы и ее эвентуальным саморазрУlUе­нием (например, в результате неконтролируемого конфликта социальных сил) О том , что подобная утроза становится все более реальной , свидетельству� ет нарастающее брожение в обществе. В основе такого брожения - проrрес­сирующая политизация массовых слоев, все яснее сознающих ущербность своего положения после более чем десятилетних усилий и жертв. Обостряю­щееся политическое нетерпение есть ситуативная реакция на углубляющуюся деградацию российского общества, важнейшими проявлениями которой вы­ступают следующие факторы и процессы.

1 . Политизация массовых слоев происходит на фоне сохранения элементов патримониализма (вертикальных связей соподчинения) в социально-полити­ческих отношениях. Горизонтальные сети, которые регулируют отношения внутри современного общества, пока не вытеснили в масштабе страны харак­терные для традиционного уклада вертикальные связи и формы их выраже­ния: личную зависимость от "начальства" ; не столько служение делу сколько подстраивание под интересы "шефа"; жесткую переональна-корпоративную солидарность и ее производные ("блат" и т.п.) ; инволюцию, т.е. пассивную адаптацию массовых слоев к имеющимся социально-политическим условиям. В свою очередь, модернизация в ее сегодняшнем виде усиливает концептуаль­ное противоречие организации нашего общества: традиционные вертикальные связи обеспечивают минимально необходимое функциональное единство отече­ствен ного социума, но они же препятствуют развитию отношений горизон­тал!'ного типа, подрывают жизнеспособность страны, все сильнее вовлекае­мои в процесс глобализации. Н ы нешний социально-экономический курс, стимулируя адаптацию инволюционного типа, не столько модернизирует об­щество и механизмы его воспроизводства, сколько консервирует традициона­лизм и олицетворяющие его социально-институциональные связи. 2. В России, как известно, сосредоточено свыше 1 /3 всех разведан н ых ми­ровых ресурсов. П одобное положение имеет не только "плюсы " но и "мину-" к ' сы . числу последних относятся прежде всего формирование и постоянное

воспроизвод�тво ресурсоизбыточной модели экономического поведения , пре· пятствующеи появлению и широкому распространению стимулов к высоко­производительному и творческому труду*. Отсутствие у нас опыта Реформа­ции (которая, как уже говорилось, заложила на Западе морально-этические основания хозяйственной деятельности индустриального типа) и неэффектив· н ость идеологии "рыночного решения" , исходящей из исторической спеuи· фики западных политий, неизбежно подталкивают к поиску компенсаторнЫХ механизмов, способных, при наличии ясно выраженной политической воли,

• Показательно в этом смысле сдержанное отношение интеJVIектуальной элиты ГоJVIандии к ctr" крытию местороЖдений углеводородного сырья на шельфе Северного моря несколько десятиле­тий назад. Лейтмотивом многочисленных дискуссий стало стремление сохранить высокие труд01 вые мотивации населения страны.

качественно преобразовать общество. Таким образом , и внутренние политиче­ские факторы , и императивы глобализации порождают п�;ребность в обраще­кии к практике " неортодоксальных рыночных экономик .

3. В сегодняшней России ощущается явная недостаточность усилий власти

no модернизации традиционных жизненных установок массовых слоев. Воз­

кикла еще одна трудноразрешимая проблема: интеллектуальная ограничен­

кость российской политической (да и экономической) элиты не позволяет ей мыслить в масштабах общества и действовать в его интересах. Н ы нешнюю

элиту волнует преимущественно удовлетворение собственных ситуационных

интересов*. Н еспособиость элиты предложить стратегическую перспективу

развития стран ы в свое время привело к коллапсу советского государства. Продолжение данной линии поведения будет иметь самые неблагаприятные

nоследствия для России, вплоть до ее распада как единого экономического, nолитического и культурного пространства.

4. Традиционный для исторического развития России цикл застой - от­тепель - застой пока не разорван, что создает утрозу существованию стран ы , все активнее вовлекаемой в мировые процессы. Инерция м ы шления, видимо, мешает понять, что вторичные факторы (в частности, благоприятная мировая конъюн ктура на углеводородное сырье) не могут составить фундамент посто­янного экономического роста. Стремление удержать политическую систему в стационарном (застойном) состоянии делает российское общество все менее и менее готовым к м ножащимся научно-технологическим, геоэкономическим и геополитическим вызовам**. После более чем десяти лет преобразований мы еще не выстроили основ нового научно-технологического и, как следст­вие, социально-экономического уклада. Власть в России , без преувеличения,

находится в состоянии отложенного кризиса, активно подпитываемого расту­щей политической активностью массовых слоев.

Нарастанию кризисных тенденций внутри элит косвенно способствует от­сутствие стратегии развития России, т.е. комплекса выраженных в концепту­

ально-философской форме экономических, политических и социально-куль-турных инициатив. реализация которых могла бы в относительно сжатые сро-.

б *** ки ( 1 0 - 1 5 лет) качественно преобразовать российское о щество , вернуть ему утраченный геополитический статус. Критики н ынешнего социально-эко­номического курса из числа представителей истеблишмента предлагают четко сформулировать промышленную политику России. Однако такая политика, бу­

дучи частью общей стратегии развития, едва ли может быть выработана до со­

здания обобщающей стратегической концепции [см . , напр. Володин 1 998] . На мой взгляд, для разработки стратегии развития России требуются два

фундаментальных условия. Во-первых, необходимо иметь четкие представле­ния об организации общества в широком смысле и о "философских" целях его развития. В отечественной общественной мысли все еще не преодолены имитаторские тенденции. Так, экономические дисциплины сориентированы на показатели роста в их статистическом выражении. Складывается впечатле­ни

е, будто речь идет об "отклонениях" от магистральных мегатрендов разви­тия и от некой "правильной" теории, чье адекватное воплощение по�волит

Преодолеть накапливавшиеся веками структурные особенности россииского

• Вnрочем nодобные тенденции в nоведении "новых" элит оnисаны еще Ф.М .Достоевским, М. Е.Салты

'ковым- Щедриным, А.П .Чеховым и другими классиками русской литературы: дорвав­

lUись до власти "новые" силы всегда стремились не столько к эффективным и рациональным nреобразования� экономического и nолитического устройства страны, сколько к скорейшему nе­рераспределению общественного богатства в свою пользу. •• По сnраведливому замечанию В.Г.Федотовой, "глобализация вообще не стала темой размыш­ления правящих кругов России ни в качестве угрозы (как ее восnринимают старые левые), ни в качестве вызова (как к ней должна была бы отнестись правящая элита). Она с радостью воспри­нята как прибыльная правыми радикальными либералами" [Федотова 2003: 20] . ••• Например, добиться хотя бы того уровня жизни, который был достигнут странами - лидера­Ми бывшего социалистического лагеря (ГДР и Чехословакией) во второй половине 1 980-х годов.

общества, которые не уд�?сь "выправить" ни мобWiизационной модели развц, тия, ни, как выясняется, рыночному решению" . в нашей науке пока не У'Г­вердились исследовательские принципы политической экономии развития, где эффективность анализа неотделима от понимания дуалистического характера переходиого общества и механизм�� его воспроизводства, системности эконо­мики, зависимости ее от качества человеческого материала" и т.д.

Во-вторых, нужно осознать императив единства и территориальной целост­ности нашего государства. Это предполагает проведение непротиворечивоif политики размещения производительных сил, учитывающей, с одной сторо­ны, сsютношение сознательных и стихийных начал в данном процессе, а с другои - необходимость сохранения управляемости инфраструктурой и ее ба­зовыми элементами (наземным, воздушным и водным транспортом· связью· энергетикой). Не случайно и в досоветское, и в советское время соо�ветству� ющие ведомства были основаобразующими институтами государства.

5. Критически важным для поступательного развития любого общества яв­ляется совокупность человеческих качеств, ориентаций и характеристик, кото­рую принято называть общественным капиталом. Такой капитал образуется в результате органического соединения человеческого капитала (знаний и спо­собности обращать их в практически е результаты) и социального капитала т е "набора неформальных ценностей и норм, разделяемых членами группы � об� легчающих сотрудничеств? внутри данного объединения" [ Fukuyama 1 999: 16]. Ка�, заметил американскии исследователь Л .Туроу, в постиндустриальную эпо­ху знаю�� стало единственным источником долгосрочных устойчивых пре­имуществ [Thurow 1 996: 74] . В позднесоветский и в постсоветский периоды качество человеческого капитала в России заметно ухудшилось. Отказ государ­ства от исполнения своих социальных обязательств поставил на грань распада некогда эффективную систему образования, тем самым лишив страну возмож­ности возместить недостаток исторических предпосылок для полноценного ин­дустриальног� развития. Следствием вынужденной коммерциализации учеб­ных заведении явилось не только общее понижение образовательного стандар­та: отсутствие систематического университетского образования превращает в иллюзию надежды на создание экономики "нового качества" и преодоление социально-экоvномического и культурного дуализма нашего общества.

Социальныи капитал (точнее, его устойчивость) также подвергся серьезным испытаниям. Политика "структурной адаптации" постоянно проверяет на проч­ность отношения коммунитарно-солидаристского типа, которые формиравались в ��шем обществе не одно десятилетие. Идеология "рыночного фундаментализ­ма (Дж.Сорос) фактически поощряет индивидуализм и поведенческую страте­;.ию, орие;!тированную на выживание "наиболее приспособленных". Эрозии нажитого социального капитала способствует и так наз. культурная глобализа­

ция, ибо она, п� точному выражению П .Бергера, "есть зона турбулентности, ко­тор,F чрезвычаи�,о трудно контролировать" [Many Globalizations 2000: 1 5] .

Управляемая глобализация характерна для обществ, имеющих длитель­ную цивилизационную традицию, таких, например, как Китай и И ндия. В России же, принадлежащей к числу относительно молодых цивилизаций, им­м�ная система социума не сумела справиться с вызрвом "массовой культу­ры . Наше об�ество оказалось не в состоянии найти собственный алгоритм решения даннон проблемы, не впадая при этом в крайность либо некритиче­ского приятия, либо тотального отрицания.

Непрочность цивилизационных традиций и образовавшийся в России в конце 1 980-х --: начале 1 990-х годов идейно-культурный вакуум способствова­ли говышеннои восприимчивости общества к символам и продуктам культур­нон глобализации . Конечно, как отмечают многие исследователи , глобализа­ция и ее ретрансляторы, прежде всего электронные СМИ , демобилизуюше влияют и на население США, они - вольно или невальна - выполняю1' ф " ункции разрушения прощлого и демонтажа социальных механизмов свя-зывавших жизненный опыт различных поколений". " В мире, создан ном' теле-

видением, не работает никто, за исключением полицейских и наркоторговцев, - пишет Л .Туроу. - Мир ТВ есть мир потребления без производства. Не нуж­!"10 было делать ничего в прощлом, чтобы заниматься потреблением в настоя­Ulем; нет необходимости трудиться сегодня, чтобы преуспевать в жизни завт­ра. Инвестиций в будущее попросту не существует" [Thurow 1 996: 86] . Но осо­бенно сильно отсутствие связи между трудом и его результатами ощушается в обшествах, не переживших Реформации и не успевших возвести нормативно­uенностный каркас гражданского общества. Как известно, постиндустриаль­!"!Ое производство есть в значительной степени производство образов и знаков выступающих основой потребления. В сегодняшней России одним из таки� образов стала dolce vita - по крайней мере, часть вступающего в сознатель­ную жизнь поколения так видит свое будущее.

6. Динамичное развитие окружающего мира, причем не столько Запада, сколь­ко Востока, в т.ч. наших непосредственных соседей, делает безальтернативной форсированную модернизацию России. Социально-экономические и политичес­кие процессы здесь в конечном счете определяются преемственностью, т.е. при­сутствием параметрических, цивилизационных факторов, формирующих условия их течения. К их числу относится прежде всего "капиталонедостаточность" на­родного хозяйства, ограничивавшая рыночное пространство и предопределявшая доминирование в экономике государственного сектора ("капитализм без капита­листов"). Другая группа факторов - растянутость коммуникаций, незащищен­ность естественных границ, обширность территории, малая плотность населения, обусловливавшие необходимость колоссальных расходов на транспортную ин­фраструктуру и вооруженные силы и подталкивавшие к "этатизации" всех сфер жизнедеятельности общества [см. Исторические исследования 1 996: 272] .

Мобилизационная модель, берущая начало в петровских преобразованиях, была зашитной реакцией России на опережающее развитие внешнего мира (в первую очередь, Запада). В ее рамках неспешная эволюция российского об­щества на время ускорялась. Технологические революции, прямое или скры­тое геополитическое давление, мировая экономическая конъюнктура и т.д. поддерживали у россиян постоянное ощущение возможной утраты их страной мираполитической субъектности.

Исследовательская традиция, идущая от А.Гершенкрона, предписывает об­ществам "позднего старта" избегать простых решений при реализации модер­низационного проекта. Несформированнасть субъекта и главного "потребите­ля" преобразований в лице среднего класса, анклавность отношений и инсти­тутов гражданского общества, недостаточность капитальных ресурсов, неравно­мерность развития духовно-интеллектуальных элементов системы производи­тельных сил - все это логически подводит к необходимости такой стратегии Развития, в которой начала стихийности (точнее, спонтанности) и сознательно­сти не только дополняли бы, но и усиливали друг друга. Преодолеть дуализм, а следователь�:�о, снизить исходно высокий уровень социальной напряженности в России невозможно (что наглядно продемонстрировал опыт постсоветских пре­образований) без наличия системы институтов, способных видеть наше обще­ство и "сверху", и "в целом". Начавшалея дезинтеграция " Вашингтонского консенсуса" со всей очевидностью указывает на неотложность оперативных и компетентных действий в данном направлении [см. напр. : Володин 2003] .

Опыт последних 1 0 - 12 лет свидетельствует о том, что при решении за­старелых структурных проблем и создании нового технологического у/СЛада в экономике, особенно на начальных стадиях, эффективность рыночных регу­ляторов ограниченна. Апелляция к рыночным успехам Запада здесь едва ли Убедительна. Например, в послевоенной Франции мощный импульс экономи­Ческому росту придала государственная политика развития высокотехнологич­ных производств - ядерной энергетики, строительства скоростных железно­дорожных магистралей, широкофюзеляжных самолетов, линий электропере­дачи и т.д. В Соединенных Штатах, вопреки неистовой "свободнорыночной" Риторике, происходили регулярные интервенции государства в национальную

twirp

x.co

m

42

экономику. Компьютерные технологии, на основе которых был создан И нтер­нет, разрабатывались Министерством обороны США, и в течение десяти лет государство было главным потребителем транзисторов и компьютеров [ Propaganda 200 1 : 1 8 ] . Между тем, как известно, развитие высоких технологий способно "тянуть" за собой целый кластер как традиционных (т.е . индустри. альных) , так и инновационных производств.

Вряд ли оправданно превозносить роль "сил спроса и предложения" и в британских реформах времен Маргарет Тэтчер. Н амерения "железной леди" провести массированную приватизацию обиаружились лишь после выборов 1 987 г. , т.е. спустя восемь лет после ее прихода к власти. К тому же полити­ческая воля премьер-министра натолкнулась на сопротивление влиятельных сегментов британского общества, не в последнюю очередь королевского дво­ра и англиканской церкви . Н аконец, монетаристский курс Тэтчер серьезно не повлиял на повышение жизнеспособности британской экономики, так и не приблизившейся к экономическим показателям Германии, Франции и неко­торых других стран [The Vita1ity of Britain 1 997] .

Неудивительно, что избранный в декабре 1 99 1 г. в России неолиберальный курс не увеличил потенциал отечествен ной экономики, не способствовал ее дИ­версификации, т.е. приближению к эталонной модели воспроизводственных комплексов развитых стран. Об угасании надежд на лучшее будущее говорит до­вольно высокий процент населения, выступающего за деприватизацию и , воз­можно, за возвращение некоторых мобилизацион ных элементов экономическо­го развития. У значительной части граждан формируется представление о не­способности политической демократии в России стать ускорителем фундамен­тальных преобразований (модернизации) систем власти и собствен ности. Демо­кратия, таким образом, постепенно перестает рассматриваться в качестве глав­ного механизма реализации гражданами своих естественных прав и интересов.

Маргинализация российского общества, будучи одним из побочных резуль­татов неолиберального экономического курса, ведет к воспроизведению высо­кого уровня социальной напряженности , внося в политическую систему до­полнительный элемент неопределенности. В массовых слоях утверждается представление о том, что нынешняя элита (политическая, экономическая, культурная) озабочена по преимуществу своими личными и нтересами и ее ма­ло тревожит судьба страны. Утрата истеблишментом стратегических ориенти­ров вызывает у россиян либо стойкую апатию и нежелание участвовать в иг­ре с заранее известным результатом, либо стремление кардинально изменить сложившийся порядок вещей, нарушить причинно-следственные связи, опре­деляющие своеобычное течение российской жизни.

Тенденция к преодолению социальной усталости и повышению "активистско­го" тонуса части общества, на мой взгляд, свидетельствует о формировании граж­данских интенций на независимой от власти основе. И наче говоря, наше обще­ство начинает понимать, чего оно категорически не хочет, однако пока не веда­ет, чего конкретно желает (за исключением общих слов о порядочности, спра­ведливости и прогрессе). Это подтверждает познаваемость России и указывает на способность общества найти соответствующий нашему историческому опыту и традициям алгоритм решения сложных политических и нелолитических проблем.

* * *

Во второй половине 1 980-х годов советскому обществу был предложен те­зис о необходимости "революции сверху" как средства преодолеть отсталоС'ТЬ страны, прежде всего по отношению к Западу. Однако нужно было сформу­лировать принципиально отличную от прежней программу модернизации. У истеблишмента же, в силу объективных и субъективных причин, отсутствова­ли сколько-нибудь ясные представления о будущем, если, разумеется , не счи­тать таковыми упования на всемогущество рынка.

Н едовольство "стары м порядком" было настолько сильным и массовым, что выжившей части элиты удалось увлечь "новой религией" (пользуясь тер-

минам А. В.Луначарского) большинство граждан. Этому способствовали утра­та веры в эффективность директивной экономики и утверждение " Вашинг­тонского консенсуса" в качестве философского обоснования стратегии про­гресса развивающихся и переходных обществ. С тех пор государственный курс 0пределялся не только (а может быть, и не столько) расстановкой социально­nолитических сил внутри реформирующейся страны, но и влиянием междуна­родных финансовых институтов.

Однако завораживающая магия борьбы с инфляцией утрачивала свою при­тягательность, а общее замедление темпов роста мировой экономики побуж­дало активную часть населения в России и в других переходных обществах ис­кать решение своих проблем за пределами идеологических крайностей, кото­рыми, по замечанию Э.Хобсбаума, был наполнен ХХ в. [ Hobsbaum 1 994] .

Одна из особенностей развития подобных обществ - отсутствие времени " " Е

' когда-то отпущенного вропе на становление современных экономических финансовых и политических институтов. В России политический цейтнот оп� ределяют и обостряют два существенных обстоятельства: ( 1 ) императив модер­низации в условиях глобализации и глубокого затяжного кризиса традицион­ных основ социума; (2) волнообразный рост (вследствие социального раскре­nощен ия массовых слоев) требований к власти, слабо контролирующей дан­ный процесс. Взаимоналожение этих двух факторов истощает запас прочнос­ти отечествен ной политической системы, делает неотложной серьезную пере­группировку социально-политических сил.

Основной смысл такого рода перегруппировки - выдвижение новой (не по возрасту, а по содержанию) генерации политиков, предпринимателей и госу­дарственных администраторов, обладающих нравственными и политическими качествами, необходимыми для управления страной в условиях форсирован-ного межстадиального перехода. От того, сумеет ли общество найти шесть-семь тысяч (по моим подсчетам) всесторонне образованных и способных к масштабной практической деятельности функционеров, будет в решающей сте- 143 пени зависеть субъектность России в мировой политике.

При оценке шансов нашей страны на преодоление кризиса цивилизации бессмысленно апеллировать к нынешнему относительно спокойному состоя­нию обществен ного мнения - последнее не в силах предвидеть критические ситуации, а может лишь ситуативно реагировать на них. Политическая ста­бильность зависит от показателей экономического роста и механизмов рас­пределения национального продукта. Новейшая история дальневосточных об­ществ, прежде всего Тайваня и Южной Кореи, показывает, что экономичес­кий рост стимулирует диверсификацию общества, формирование в его недрах гражданских институтов. Социальным пространством их деятельности являет­ся средний класс, обеспечивающий устойчивость политической системы и , если требуется, ее эволюционное преобразование. П равда, гражданское обще­ство приводит в действие (как свидетельствует, в частности, опыт Бразилии) свои, не зависящие от традиционной элиты механизмы политического вос­Производства. Попытки блокировать формирование таких механизмов заведо­мо контрпродуктивны , зато умение возглавить процесс обновления способно Продлить лидеру его политическую биографию.

России показан именно эволюционный путь обновлен ия и самого общест­ва, и политической системы. Однако успех такой эволюции, в конечном сче­те, зависит от нескольких обстоятельств.

Первое. М ежстадиальный переход может быть успешным лишь при наличии двух общенациональных институтов, которым под силу направить этот процесс в безопасное для общества русло. Речь идет, с одной стороны, об эффектив­Ном государственном аппарате, строящемся на принципах профессионализма, IЩеологической нейтральности, понимания реформируемого социума как сис­темной целостности (любые изменения должны соотноситься с интересами значимых сил данно�о макрообразования); а с другой - о политической пар­тии, представляюшеи широкий блок общественных сил, обладающих опреде-

ленным набором общих интересов и готовых совместно работать над модернц зационным проектом. Политической основой, связывающей различные соцц альные силы и субкультуры, выступает идеология эффективного управления об,. ществом, вытесняющая традиционные установки противопоставления классов групп и интересов, которые утрачивают свои мобилизационные потенции. ' Второе. Глобализация, ставящая нашу страну в исключительно жесткие уело.. вия, может привести к "облагораживанию" внутренней структуры предпринима. тельской прослойки в России. Неизбежный в условиях глобализма рост прои3• водств с высокой долей добавленной интеллектуальной стоимости (в противном случае, как учит исторический опыт, нам грозит утрата мираполитической субъ. ектности) оттеснит на периферию экономики компрадорские и торгово-росто8• щические виды деятельности и их социальных носителей. Безусловно положи. тельной для долтосрочных интересов России является продолжающаяся дезинте. грация "Вашингтонского консенсуса", способствующая постепенному ослабле­нию внешних "подпорок" всевозможных монетаристских схем развития и ИНЪJх возникших в последние 1 5 лет экономических и политических "инноваций". Раз. витие двух вышеобозначенных тенденций станет фактором включения нашей страны в мирахозяйственные процессы в качестве полноправного участника. Третье. " Недолгий" двадцатый век, "век крайностей" (Э.Хобсбаум) , имел для России особо неблагаприятные последствия - хотя бы потому, что про­тивостояние полярных интересов и разнонаправленных тенденций постоянно вызывало у нас соблазн их окончательного, революционного "снятия". По­литэкономической формой преодоления подобных деформаций стала, как из­вестно, диктатура развития, воспринимавшаяся и "верхами" , и значительной частью "низов" как единственно верное средство приближения к заветному западному эталону. Избежать повторения такого пути, оказавшегося тупико­вым, можно только совместно, для чего необходимы целостное восприятие об­щества, умение "чуять" под собой страну и делать надлежащие практические выводы из ее драматического исторического опыта. Данное требование в рав­ной мере относится и к власти , и к народу, и к интеллектуалам. Рассуждая телеологически, мы можем сказать: цивилизационные кризисы "даются" обществу для того, чтобы мобилизовать все его наличные духовно­интеллектуальные и материально-вещественные ресурсы и систематическими общими Сверхусилиями "переместить" страну на качественно более высокий уровень экономического и политического равновесия. Кризисы, по Р.Дарен­дорфу, являются действенным источником жизнеспособности общества. У России все еще есть шанс на модернизационный подъем, успешность которо­го определит судьбу нынешнего и будущих поколений.

Володин А. Г. 1 998. Гражданское общество и политика в России: смена парадигмы. -Полис, NQ 6. Володин А. Г. 2003. Современные концепции модернизации: кризис парадигм. - Поли-тическая наука в России, NQ 2. Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. 1 996. М . Мир России. Социология, этнология. 200 1 . NQ 4 . Рыбаков Р.Б. Буржуазная реформация индуизма. М. Федотова В . Г. 2003. Третий путь как национальная модель западноевропейской модерниза-ции в условиях глобализации (рукопись). М . Fukuyama F . 1 999. Тhе Great Disruptioп. Нитап Natиre апd the Recoпstitutioп of Social Order. N.Y. Hobsbaum Е. 1 994. Age of Extreтes. The Short Tweпtieth Сепtиrу. 1914 - 1991. L. Мапу Globa/izatioпs. Cиltиra/ Diversity iп the Coпteтporary World. 2002. Oxford. Propagaпda апd the РиЬ/iс Miпd. Coпversatioпs with Nоат Choтsky. 200 1 . N .У. , Thurow L. 1 996. The Futиre of Capita/isт. How Today s Есопотiс Forces Shape Toтorrow � World. L.

The Vitality of Britaiп. 1 997. Luxembourg. Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований

(грант Ng 03-06-80328)

тРАНСГРАНИЧНОЕ РЕГИОНАЛЬНОЕ СОТРУДНИЧЕСfВО: СЕВЕРО-ЗАПАД РОССИИ

СГРАНИЧНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО В РЕГИОНЕ БАJIТИЙСКОГО МОРЯ ТРАН с ественную роль в жизни все больше-Международные факторь

[ I играют �ргунин 1 999] . Особенно показателен го числа регионов России см. , напр.

РФ становящегося важным элементом в данном плане опыт северо-����:ого �отрудничества. Отсюда - актуаль­системы трансграничн�гоб

б�ия этого опыта в рамках регионалистики, ге?­ность теоретического о о �ак известно, в последнее десятилетие в ралтuии­политики и глобалистики. ные изменения. Окончание холоднон воины ском регионе произошли замет

о но одность региона: демократические позволило повысить политическу) оffно.fипные хозяйственные системы на государства имеют �или создают Пасколь северо-запад России является принципах рыночнои экономи��емы его ;rзвития следует рассматривать в частью названного региона, про u контекст� тра�сграничных регио�ь:ы�р���::руется на Европейский Союз. Балтинекии регион в начале .

я) е входят в это объединение, дру-Одни государства (Шве�ия, Ф;нл��) на�дятся на стадии присоедин�ния к гие (Польша, Эстония, итва, ат u клад в создание общеевропенекого ЕС. Россия также стремится внести свои в экономического пространства.

егиональной интеграции, которая еще в Данные изменения дали импульс р Е опы была немыслима. Одна из ее недавнем прошлом на северо-востоке вр

дничество Основными субъектами форм - трансграни•tное региональное c�:::fJe егионы _:_ области , губернии, уез­такого сотрудничества являютсяб�iк��ми тр�нсграничного регионального со= ды , крупные города. Между су

вязи которые регулируются нацио трудничества устанавливаются прям:�е�иям� и договорами , заключенными нальными законодательствами, согл о ма сотрудничества имеет наилучшие центральными властями. Подобная ф р

ного международного геополитическо­перспективы именно в рамках определе� азования внутри него относительно го региона, так как территориальные о р их отличает высокий уровень эка­компактны в географическ�м измер�:���и развитые системы транспортных намической и политическои одноро ,

анеграничного регионального со­коммуникаций и связи . Для современного тр трудничества характерны сле�ующие чер���словленная возникновением воз-1 . Децеuнтрализация сотру ничест��и егионами большей самостоятельно-можностен для проявления внутренн р u Наиболее активно партнерет-тин внешних связеи. сти в установлении и разви егионами соседних государств, входя-во налаживается между внутренними

оргеополитического региона. Участники щих в состав одного международног

выби ать себе партнеров, методы и Трансграничного u сотрудничества моrугбюрокgатизации, которая имеет место формы взаимодеиствия без излишнеи u Такой подход позволяет оптимизи­nри централизации подобных отношении. ей и потребностей регионов, де­ровать связи с учетом конкретных возможност лать их более динамичными и эффективнымиб о перспективен в Балтий-Рассматриваемый вид сотрудн�чества �с� �н

р�ной двух мировых войн, за­ском регионе. Ведь в :ХХ в. данныи регион ь

фе ор заве)Q'ющий кафедрой rло-КОСОВ Юрий Васильевич, доктор философских наук, пр� се о'й академии государственной нальных проблем мировоrо развития Северо- ападн бальных и реrио

Петербурr) член Академии политической науки. · службы (Санкт- '

twirp

x.co

m

тем здесь проходила граница между двумя главными военными блоками. В условиях взаимодействие между государствами , принадлежавшими к стоящим политически м лагерям , реализовывалось при жестком vnu"'n"'�� регулировани и со стороны центральных властей . П осле окончания �'"'·"'-''.1"···· войны трансграничное региональное сотрудничество явилось для стран Ба.л. тики одним из наиболее действенных способов преодоления порожденных е� барьеров и препятствий, запретов и ограничений, оно ведет к установлен� тесных связей между государствами-соседями, подготавливая почву для более глубокой их интеграци и .

2 . Трансграничные связи н а региональном уровне охватывают основные сферы жизнедеятельности государств: политическую, экономическую, куль. турную, экологическую и др. Это обусловлено прежде всего тем , что в не11 участвуют различные политические силы и социальные группы. Официальные власти нередко задают тон , формируя политические предпосылки и механиз­мы многонационального регионального сотрудничества, привлекая к нему представителей политических элит, крупного бизнеса, науки и культуры . При. мером может служить взаимодействие так наз. "балтийской тройки" - круn. нейших городов центральной зоны Балтийского моря - Санкт- Петербурга, Стокгольма и Хельсинки.

В региональном сотрудничестве ключевую роль играют экономические связи. Легче всего наладить трансграничный торговый обмен между сопрс. дельными или близлежащими внутренними частям и различных стран. Подобо ные обмены обычно и меет взаимовыгодный и взаимодополняющий характер; в них, наряду с крупными корпорациями , может принять участи� средний и малый бизнес. Углубление трансграничных экономических связеи во МНОГИI случаях сопровождается созданием соответствующих транспортных сетей- и � лекоммуникационных систем. Возни кая на основе локальных структур внуr. ренних регионов, они превращаются в трансграничную и нфраструктуру меж· дународного геополитического региона. Большие перспективы трансгр�нич· ное региональное сотрудничество открывает в сферах высоких технологии, на· уки , освоения природных ресурсов.

3. Фундаментом трансграничного сотрудничества служат исторические mptl· диции и региональные связи, которые складывались на протяжении столетий; Так в Балтийском регионе попеременно доминировали различные державы: Дан'ия (XVI в.) , Швеция (XVI I в.) , а затем Российская империя (XVI I I - XIX вв. ) . Страны Балтии имеют богатый опыт совместного исторического разви· тия в определенные периоды некоторые из них объединялись - часто на­сил�ственно, иногда добровольно - в рамках единого государственного обра· зования. Таким образом , они могут опереться на накопленные традиции вза­имодействия, преодолевая при этом негативные исторические стереотиnь&i сложившиеся в двухсторонних и многосторонних отношениях. На региональ­ном уровне идет диалог культур - в целях их взаимообогащения, сохраненИI культурного многообразия народов. v 4. Важной тенденцией развития трансграничных отношении является М1 институционализация. Речь идет о создании системы региональных междун� родных орган изаций, дополняюших мировые политические институты. Так, 1992 г. ведет активную работу Совет государств Балтийского моря, в деятеЛЬf ности которого участвует делегация Российской Федераци и . В том же был образован Союз балтийских городов, куда вошли 86 городов из 1 0 региона. С 1 997 г. в Санкт- Петербурге открыто информационное бюро та министров северных стран.

Ключевое значение для трансграничного сотрудничества имеют t1hl.ilDroP· ние, формирован ие и реализация программ регионального развития. При тельно к Балтийскому региону наибольшую известность по!'учила междун ная программа "Северное измерение", инициатором котарои выступила в 1 Финляндия. Данная программа призвана создать благоприятные условия участия в международных региональных отношениях всех стран региона.

�нению ведущего специалиста в области международного регионального раз-11ития и безопасности, профессора Кёльнского университета В . Вессельса, "»нициатива Северного измерения должна рассматриваться как способ для до­nолнительного расширения представлений о внешней политике. Она привле­J(ает вни мание к региону, который был вне зоны и нтересов общего сотрудни­qества для большинства входящих в него государств" [Wessels 2000: 1 8] . Один и з главных принципов "Северного измерения" - "позитивная взаи-" п /dозависимость . редполагается, что расширение на его основе связей меж-дУ государствам и региона будет способствовать стабильности и устойчивому развитию, обеспечени ю региональной и нтеграции, формированию общереги­ональных интересов. Конечно, экономические и политические противоречия, симпатии и антипатии, исторические обиды и сожален ия об упущенных вы­годах вряд ли исчезнут полностью. Однако высокий уровень взаимозависимо­сти может сыграть важную роль в предупреждени и открытых конфЛиктов и прямых столкновений между странами региона.

Участникам программы "Северное измерение" еще предстоит найти спосо­бы достижения такого уровня взаимозависимости . Тем не менее, сама она приобретает в наш и дни вполне конкретные очертания. В рамках "Северного измерения" расширяется экспорт российского сырья и энергоносителей в страны ЕС. Тем самым наша страна оказывается все больше привязана к ев­ропейски м рынкам сбыта, что ведет к усилению ее зависимости от Евросою­за. Однако не следует забывать и об обратной стороне медали. М ногие -экс­перты указывают на все большую зависимость ЕС от поставок нефти, газа, ле­са и других видов сырья из России. И ными словами , роль нашей страны в обеспечении энергетической, сырьевой и , в конечном счете, экономической безопасности ЕС неуклонно возрастает. В свою очередь, экономическая ста­бильность РФ все больше определяется устойчивостью ее связей с Европей­ским Союзом, особенно в рамках "Северного измерения". Многие приоритетные проекты этой программы, которые только обсужда­ются или уже реализуются, ориентированы на решен ие проблем в области энергетической безопасности их участников. В числе таких проектов назовем: - создание Балтийской нефтепроводной системы (BOPS) , которая должна соединить сеть нефтепроводов Росси и с рынками ЕС через финский порт По­рвоо и российский порт Приморск; - строительство севераевропейского газопровода для подачи газа из Рос­сии в континентальную Европу; - освоение Штокмановского газаконденсатнаго месторождения в Барен­цевом море (пятого по мощности газового месторождения в мире) ; - сооружение Балтийской электропередающей системы ( BALTEL) с целью создания в регионе единого рынка электроэнергии . В трансграничном региональном сотрудничестве у партнеров России и з ЕС �тчетли во просматривается ориентация на наши сырьевые ресурсы, основное

нн�мание они уделяют разработке нефтегазовых и минеральных месторожде­б ии, лесных запасов и т.д. Следовательно, особое значение приобретают про-лемы развития транспортной и нфраструктуры , природаохранной деятельно­�ти, ядерной безопасности. При этом перед российской стороной стоят серь­

взные задачи по обеспечению собственных национальных интересов с учетом

(�его комплекса потребностей и возможностей развития северо-запада РФ Режде всего в сфере высоких технологий) . РЕГИОНАJIЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

с Другим важным направлением развития трансграничного сотрудничества IЦ��н Балтики является формирование принципиально новой, всеобъемлю­Ч И систем ы региональной безопасности. Россия играет в этом процессе за­с

етнуЮ роль. Более того, система международных отношений в зоне Балтий­с l<oro моря в принципе невозможна без участия РФ. В последние годы Poc-ltsr проводит в данном регионе активную внешнюю политику как на феде-

ральном , так и на региональном уровне. Сокращая военную активность в этой зоне, она наращивает внешнеэкономический потенциал своих северо-запад­ных областей , развивает соответствующую транспортную инфраструктуру. Проблем ы региональной безопасности широко обсуждаются в нашей на­уке. Идет поиск адекватного определения самого понятия "региональная бе­зопасность" . Так, в кратком энциклопедическом словаре-справочнике " Поли­тология" (под редакцией Ю.С. Борцова) этот феномен трактуется как "систе­ма отношени й между странами тех или иных регионов м ира, при которой го­сударства располагают возможностью суверенного определения форм и путей своего экономического, политического и культурного развития, свободны от угрозы вой н , экономических и политических диверсий , а также вмешательст­ва в их внутренние дела" . Здесь же региональная безопасность рассматрива­ется в качестве "формы реализации безопасности национальной" [ Борцов 1 997: 33-34] . В другом аналогичном справочнике ( М .А. Василик, Л .Д. Козыре­ва, Ю.В . Косов и др.) сделан акцент на интерпретации региональной безопас­ности как "состояния международных отношений в конкретном регионе ми­рового сообщества, свободного от военных угроз, экономических опасностей и т.п. , а также от вторжений и вмешательств извне, связанных с нанесением ущерба и посягательств на суверенитет и независимость государств региона" [ Политология 2000: 23 ] . У региональной безопасности есть, конечно, общие черты с безопасностью международной, в то же время она отличается разнообразием методов, отра­жающих специфику конкретных регионов - баланс сил , исторические, куль­турные, религиозные традиции и т.п. Региональную безопасность могут обес­печ ивать как специально созданные структуры (например, ОБСЕ), так и объ­единения более универсального характера (скажем , Организация американ­ских государств, Организация африканского единства и т.п.) . Такие неспеци­ализированные международные правительственные организации, уделяя про­блемам региональной безопасности первостепенное значение, увязывают их с други ми ключевыми задачами регионального развития [см. Шреплер 1 995] . В Европе и Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР) формирование регио­нальн ых систем безопасности началось в 1 970-е годы на конфронтационной основе. На европейском континенте система безопасности приняла интегра­тивн ый и трансрегиональный характер: наряду с европейской сверхдержавой -СССР - в нее оказалась включена и вторая сверхдержава - США. Основой безопасности в АТР стала проводившаяся США, СССР и К Н Р политика вза­имного сдерживания. Силовая многополярность АТР придала региональной системе безопасности более дифференцированный, "эластичный" характер. Прекращение холодной войны, переход от конфронтационных к коопера­тивным формам поддержания стабильности способствовал усилению субреги­ональной составляющей региональной безопасности , перенесению центра тя­жести на уровень компактных и взаимосвязанных субрегионов. Данная тенден­ция отчетливо прослеживается и в зоне Балтийского моря. За последнее деся­тилетие там заметно возросла роль децентрализованного субрегионального со­трудничества, что создало благоприятн ые условия для решения не только тра­диционных вопросов международной безопасности (сохранение мира, предот­вращение экологических катастроф и т.п . ) , но и относительно новых проблем (борьба с организованной преступностью, терроризмом , нелегальной миграци­ей, незаконным оборотом наркотиков, оружия и радиоактивных материалов и т.д.) . При этом обеспечение безопасности на субрегиональном уровне остается частью аналогичного процесса в масштабах региона. " Региональное сотрудни­чество в области безопасности нач инается с осознания неделимости европей­ской безопасности, т.е. безопасность в пространстве Балтийского моря может быть достигнута только в рамках общеевропейского процесса" [ Dwan 1 998] . Особенность Балтийского региона - многообразие способов международ­ной институционализации усилий по обеспечению национальной и регио­нальной безопасности. Несколько ведущих стран региона являются членами

J-IATO: Германия, Дания и Норвегия вступили в альянс еще в годы холодной войны, Польша - в 1 999 г. , Латвия, Литва и Эстония присоединятся к нему в ближайшее время. Швеция и Финляндия держатся в стороне от военных со­JОЗОВ и обеспечивают национальную безопасность собстве�ными с�ами. особое место в регионе занимает Россия. Оставаясь миров_?и державои, она играет в международном сообществе одну из ведущих ролеи . Россия взаимо-ействует с НАТО в рамках " Совета 20-ти" по ш ирокому спектру вопросов �еЖдународной безопасности (в т.ч. по борьбе с международным террориз-ом ) хотя в ее отношениях с альянсом имеют место и разногласия, связан­�ые � расширением НА ТО на Восток и включен ием в него бывш их республик

Советского Союза. Кроме того, большинство государств р�гиона входят или готовятся войти в ЕС, который реализует программу Общеи политики. в обла­сти международных отношений и безопасности (The Соттоn Fore1gn a�d Security Policy - CFSP) . Основные принципы CFSP - согласованность vдеи­ствий членов ЕС по вопроvсам безопаснvости и обороны, наднациональ�ы и ме­ханизм принятия решении в указаннои сфере, развитие эксклюзивнои иден-тичности ЕС в международных делах. v Необходимо подчеркнуть, что проблема обеспечения Международнои безо-nасности - сравнительно новое направление в политике ЕС. Выдвижение

ой проблематики на первый план обусловлено усилением экономического ��са и политического влияния этой организации. П равовые рамки деятельно­сти в области региональной безопасности обозначены в АмстердаМСI«)М дого­воре ( 1 997 г . ) , которы й определил, что Евросоюз должен обладать определен-ным военным потенциалом.

Утверждение доктрины CFSP, поставившей на повестку дня формирование военной составляющей ЕС (правда, речь идет только о гуманитарных опера­циях, причем - по мандату ООН) , породило ряд вопросов, ,;ребующих разъ­яснения. Каким образом ЕС будет осушествлять с�овые деиствин и коорди­нировать их с НАТО? Какую позицию займут неитральные страны - у;аст- 1 4' ницы ЕС? Как при проведении политики по обеспечению регионал;нои бе­зопасности будут учитываться интересы третьих стран, в т.ч. России . Н� вы­зывает сомнений, что дальне йшее развитие системы безопасности Б

*алтииско-

го региона будет во м ногом определяться ответам и на эти вопросы .

ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ РОССИИ И ГОСУДАРСТВ БАЛТИЙСКОГО РЕГИОНА

Взаимоотношения России и стран региона Балтийского моря обусловлены рядом геополитических факторов. Остановимся на наиболее важных из них.

1 . Россия и государства Балтийского бассейна расположен ы в общем гео­политическом пространстве. При этом территория всех государств региона, кроме России полностью находится в Европе. Россия же является транскон­тинентальной '

страной , хотя ее геополитическое ядро тоже располагается в Восточной Европе.

асть 2. ГеостратегиЧеская ось, вокруг которой структурируется западная ч е российского геопространства, проходит из �осквы через ряд городов (пре�

всего - Санкт- Петербург) к северо-западнои границе России , в Фи�нди · Эта ось представляет собой совокупность транспортных коммуникации - же­лезных и автомобильных дорог, нефте- и газопроводов и т.п. , обеспечивающих

• В этом плане весьма интересной представляется точка зрения группы финских и шведских ав­торов изложенная в работе " Неприсоединение и европейская политика в области беСо;;�нос­ти" [Ojaпen et al. 200 1 ] . Х.Ойнен, Г.Херольф и Р.Линдал указывают, что реа;,шзация мо­жет "усложнить проблему внешнего представительства Европейск��о Союза · Надежд�� на эф­Фективность данной доктрины они связывают с формированием единого голоса ЕС , что, в свою очередь, потребует "усилий со стороны всех стран, как входящих в военные союзы, так и нейтральных, как больших, так и малых". При этом исследователи убеждены, что, превратив-

ую ценность такой "общий голос" будет способствовать и единству Европы в це-шись в реальн . , лом (Ojanen et al. 200 1 . 255-256] .

twirp

x.co

m

нашей стране прямой и кратчайший выход к территориям Евросоюза. Геопо. литическое значение данного фактора для России трудно переоценить.

3. В начале XXI в. особую остроту приобрела проблема Калининграда. Речь идет о сохранении целостности российского геопространства, о создании та. кой системы ком муникаций и режима их функционирования, которые могли

бы обеспечить реализацию геополитических интересов страны в самой запад.

ной ее части. Большое значение в решении этой проблемы будут и меть пози.

ции балтийских государств - как членов ЕС, так и кандидатов на вступленlfJ(

в это объединение.

В нешние связи России с государствами зоны Балтийского моря можно рас.

сматривать на нескольких уровнях: глобальном, региональном, субрегиональ. ном , а также на уровне внутренних регионов и областей страны.

На глобальном уровне все эти субъекты международных отношений тесно

связаны в контексте мировых геополитических процессов. Особенно заметной

такая взаимосвязь стала в процессе расширения НАТО на Восток, который создал немало проблем в регионе.

Говоря о региональном уровне, прежде всего целесообразно обратиться к ис­

торическому опыту геополитического развития Европы. Европейское прост­

ранство принято делить на три геополитических региона: Западную, Цент.

ральную и Восточную Европу. Западная Европа простирается между Атланти.

кой и Рейном ; Центральная - от Рейна на западе до границ стран С Н Г на

востоке и Балкан на юге. К Восточной Европе относят европейскую террито­

рию постсоветских государств.

В :ХХ в. одним из наиболее проблемных в геополитическом плане регион�

была Центральная Европа. Она не раз " исчезала" с геополитической карты, а

ее земли включались в состав либо Западной , либо Восточной Европы. В свя·

зи с этим некоторые геополитики называли ее "приливно-отливными земля·

ми" геополитических процессов. " Исчезновение" Центральной Европы нача·

лось после распада Австро- Венгрии в 1 9 1 8 г. , а затем аннексии Германией Ав­стрии и Чехасловакии в 1 938 г. В 1 939 - 1 940 гг. регион был поделен между

Германией и СССР. Вторая мировая война привела к новому разделу Ценr·

ральной Европы - между Востоком и Западом (в соответствии с Ялтинско­

Потсдамскими соглашениями) . Как геополитическая реальность рассматрива·

емый регион возродился в конце 1 980-х - начале 1 990-х годов после круше·

ния тоталитарных режимов. Эти радикальные трансформации европейского

геополитического пространства во м ногом определяли и определяют геополи· тическую ситуацию в Балтийском регионе.

Субрегиональный уровень отражает прежде всего внешние связи России в рамках региона. П о заявлению министра иностранных дел РФ И.С. Иванова,

"приоритетное внимание российская сторона намерена уделять укрепленИJ)

экономической составляющей балтийского сотрудничества, созданию условий

для реализации масштабных инвестиционных проектов".

Четвертый уровень связан с трансграничным сотрудничеством внутреннИХ

регионов, отдельных областей, губерний, округов и воеводств, входящих в со­

став стран региона, которое осуществляется децентрализованно, напрямую. Сотрудничество между Россией и государствами Балтики и меет глубокие

геополитические основания. Его объективный, естественный характер должен

проявиться во всемерном расширении и углублении трансграничных связей.

Особую роль в этом процессе призван сыграть северо-запад России, занима· ющий чрезвычайно выгодное положение для трансграничной активности 11 обладающий значительным промышленным и ресурсным поте нциалом.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ В РЕГИОНЕ БАЛТИЙСКОГО МОРЯ

Глобализация - одна из наиболее важных тенденций развития совреме]{' ного м ира. Французский исследователь Б .Бади выделяет три измерения глй!' бализации: глобализация как непрерывно идущи й исторический процесс; гл

бализация как гомогенизация и универсализация мира; глобализация как

"размывание" национальных границ [Торкунов 2002: 9 ] . Первое измерение указывает на то, что глобализация имеет глубокие истори­

ческие корни и представляет собой магистральное направление развития меж­

дународного сообщества. Она отражает долговременную тенденцию к расшире­

кию пространства интенсивных международных связей , к объединению различ­кых территорий и государственных образований. Регион Балтийского моря был

в центре интеграционных процессов, характерных для различных исторических

nериодов и отражавших разные стадии глобализации. Здесь существовал мощ­

кый торговый Ганзейский Союз, возникали империи регионального и мирово­

го значения с метрополиями на берегах Балтийского моря. В развитии региона

выделяют несколько периодов: варяжский (VI I I - IX вв.) , ганзейский (XI I -XV вв.) , датский (XVI в.) , шведский (XVI I в.) и российский (XVI I I - XIX вв.) .

Глобализацию данного типа принято называть экспансионистской. Она ха­

рактеризуется крайней экстенсивностью глобальных взаимодействий, сочета­

ющейся с низкой интенсивностью, медленным развитием процесса, обладаю­

щего, однако, значительной силой воздействия [см. Held et а!. 2000: 2 1 -22] . Рассматриваемый тип глобализации предполагает активные межнациональ­

ные и трансграничные связи . Действительно, на протяжении столетий Бал­

тийское море было зоной постоянных трансконтинентальных и межцивилиза­

ционных контактов, которые не ограничивались региональными рамками .

Свидетельства тому - знаменитые пути "из варяг в греки " и " и з варяг в ара­

бы" , тесные связи скандинавских стран, превращение разрозненных русских

княжеств в евразийское государство, простиравшееся от Атлантики до Тихого

океана. Все эти явлен ия отражают высокий уровень включенности изучаемо­

го региона в исторический процесс глобализации всемирного масштаба. Гло­

бализацию такого типа принято определять как "тонкую"*.

Даже краткий анализ предыстории и истории глобализации в регионе Бал­

тийского моря показывает, что северо-запад России имеет давние традиции 1 5 1 участия в глобализационных процессах разных уровней.

В последнее время в Балтийском регионе все более н аглядно проявляется

и второе измерение глобализации. Правда, входящие в регион государства по­

прежнему заметно различаются по уровню экономического развития. Разрыв

между некоторыми странами по объему В Н П на душу населения достигает де­

сяти и более раз. Однако со временем данный разрыв, безусловно, значитель­

но уменьшится или даже исчезнет. Это может привести к возникновению ре­

гионального экономического пространства как составной части высокоинтег­

рированной геоэкономической зоны , охватывающей весь европейский конти­

нент и евразийское пространство России .

Еще одной составляющей новой геополитической структуризации Балтий­

ского региона является размывание идеологических барьеров и культурно-ци­

вилизационная интеграция при сохранении культурного и этнического м но­

гообразия. Таким образом, есть основания полагать, что в :XXI в. возобладает тенден­

ция к объединению балтийских государств, входивших в :ХХ столетии в раз­

ные геополитические и геостратегические зоны , в единый геополитический

регион. Это, н есомненно, даст новый импульс развитию отношений России с

ее соседями на Балтике. П оскольку же политическое и экономическое влия­

ние стран Балтийского моря в геостратегическом регионе Европы , по всей ви­

димости, будет возрастать, перед северо-западом России встает задача превра­

Щения из "окна в Европу" в одно из центральных и ключевых звеньев бал­

тийского геополитического пространства.

Гораздо сложнее обстоит дело с третьим измерением глобализации. Как из­

вестно, государственная граница - это линия, обозначающая пределы госу-

• Близкой данному типу глобализации являлась, в частности, торговля шелком и предметами роскоши в средние века между Европой и Китаем [ Held et al. 2000: 2 1 -22).

2

дарственной территории � ограничивающая пространство, на которое распро, страняется национальны и суверенитет. " Граница между государствами с той поры, как она возникла, и по сию пору служит неиссякаемым источником споров, конфликтов и войн . S:ама проблема границы как бы имманентно со, держит в себе международныи конфликт, ибо она, как и граница, родилась из споров между народами, из конфликтов и войн между ними по поводу зани маемой территории" [ Поздняков 1 995: 49] . -Конфликты между государствами , порожденные пространственно-террито­риальными спорами, являются наиболее продолжительными и трудноразре­шимыми. Н е обошли они стороной и Балтийский регион : "зимняя война" 1 939 - 1 940 гг. , проблема Аландских островов, территориальные претензии некоторых стран Балтии к Российской Федерации. И хотя большинство по­добны� конфликтов

"уже в прошлом , следует признать, что "исторические обиды , стремление восстановить историческую справедливость" в межгосу­дарствен ных отношениях могут долго существовать в латентной форме и при возникновении благоприятных условий вспыхнуть вновь. Государственная граница представляет собой некий символ, говорящий 0 степени це�трализации государства, о стабильности развития и эффективно­сти внешнеи политики. Территориально-пограничные вопросы широко отра­жены в массовом сознании. Представления о государствен ной границе как 0 ва�ом факторе, влияющем на поведение государств на мировой и региональ­нон аренах, стали неотъемлемым элементом национальных культур. Рассмот­рим, как данная проблема отражается в европейской и русской политико­культурных традициях.

В европейской политической культуре граница воспринимается прежде все­го как разделительная линия. Во-первых, Старый свет еше в средние века был плотно заселен , и здесь не оставалось свободных, неосвоенных территорий, ко­торые могли бы высту12ать как значимые пограничные зоны (фронтиры). Во­вторых, многие европенекие страны в течение длительного времени были раз­дроблены. Такие крупные государства, как Германия и Италия объединилисЪ только во второй половине XIX в. ; кроме того, Германия пере�ила еще один раскол, уже в ХХ в. - после второй мировой войны. Существовало немало карликовых княжеств и мини-государств, где наиболее приемлемыми были ли­нейные границы. Однако такие границы в Европе имели свою специфику. Между государствами, принадлежавшими к западно-христианскому (католиче­скому и протестантскому) миру, государственны� рубежи, как правило, остава­лись проницаемыми. Вполне допустимыми и несложными были, например, массовые переходы солдат и офицеров, чиновников и инженеров на службу от одного государя к другому. В Европе всегда активно велась трансграничная торговля, развивались трансконтинентальные экономические связи. В месте с tем внешние границы западно-христианского мира н икогда про­зрачными не были - они строго охранялись, и преодолеть их было трудно. Французский историк Ж. Ле Гофф так характеризовал средневековое запад­ное христианство: "Оно оставалось замкнутым миром того общества, которое могло присоединить к себе насильно одних новых членов, но исключало дру­гих, т.е . определялось подлинным, религиозным расизмом . П ринадлежиость к христианству была критерием его ценностей и поведения. Война междУ христианами была злом, но становилась долгом, когда ее вели против ино­верцев" [Ле Гофф 1 992: 1 42] . Н есмотря на изменение исторических условий , описанная традиция вос­приятия границ сохранилась и в наше время. Разделительные линии между го­сударствами Евросоюза становятся все более призрачными, но внешняя гра­н ица этого объединения продолжает укрепляться. Н е случайно ряд государств

(страны Балтии, Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Болгария), став канди­датами на вступление в ЕС, отменили сложившуюся практику безвизового об­мена с Россией. Конечно, нынешнее осложнение территориально-погранич­ных проблем в Европе и меет не только культурно-психологические и истори-

ческие корни . В фокус конфликтных ситуаций и напряженности ее постави­ли такие факторы, как коллапс советского блока, объединение Германии, рас­nад Советского Союза и хаотические территориальные размежевания на Бал­канах [Allcock et а\. 1 992: XI ] .

И ное значение придается категории граница в российской политической культуре. В известной мере это связано с геополитическим положением и ис­торией нашей страны. Россия, как известно, не обладает естественно защи­шенными границами. Она имеет прямые сухопутные связи со всеми основны­ми регионами и центрами силы Евразии . Наша страна, занимающая важный геостратегический регион, многократно становилась объектом нашествий и ареной крупнейших войн. П оэтому в отечественной политико-культурной традиции понятие граница имеет совершенно исключительное значение: " Граница - это прежде всего линия обороны, защищающая 'наше' от 'чужо­го' враждебного. Недаром в русском языке синонимами слова 'иностранный' выступают прилагательные 'зарубежный ' , 'заграничный ' . Не случайна, по всей видимости, также и распространенность в русском эпосе темы 'бескрай­ности' , 'бескрайних просторов' : . . . в этих словах подспудно заложено понима­ние пространства, свободного от врагов, где граница ( 'край') бесконечно да­лека, а значит, далек и иноземный ворог" [ Прохоренко 1 993: 80] .

В регионе Балтийского моря сегодня происходят геополитические измене­ния, связанные с размыванием одних границ и укреплением других. Здесь стал­киваются две рассмотренные традиции восприятия государственных границ -европейская и российская. И в той, и в другой северо-западная граница РФ вос­принимается как серьезный водораздел, отражающий не только исторически сложившиеся геополитические и экономические барьеры , но и различия в на­циональной психологии, массовом сознании и политической культуре народов. Данный фактор необходимо учитывать при развитии региональных трансгранич­ных связей с участием областей , республик и городов северо-запада России.

* * *

Подводя итог можно констатировать, что северо-запад России превраща­ется в органичес� часть системы международных региональных от!;!ошений в зоне Балтийского моря. Развитие в регионе трансграничных связеи - про­явление процесса глобализации, весьма активно идущего в региональном и�­мерении на северо-востоке Европы. Региональное трансграничное взаимодеи­ствие в регионе охватывает все основные сферы жизни - от политики до эко­номики, от культуры до экологи и. В этих условиях перед Росси йской Федера­иией стоит серьезная задача по обеспечению активного и эффективного уча­стия всех ее субъектов в децентрализованном региональном международном сотрудничестве. Решение этой задачи требует новых теоретических подходов и инновационных практических действий.

Борuов Ю.С. 1 997. (ред.) Политология. Краткий энциклопедический словарь-справочник. Ростов-на-Дону.

Ле Гофф Ж. 1 992. Цивилизация средневекового Запада. М . Поздняков Э.А. 1 995. Геополитика. М . Политология. Словарь-справочник. 2000. М . Прохоренко И .Л . 1 993. Понятие граниuы в современной геоnолитике. - Геополитика:

теория и практика. М . Сергунин А.А. 1 999. Регионализаuия России: роль международных факторов. - Полис, N2 3. Торкунов А. В. (ред.) 2002. Глобализация: человеческое измерение. М . W penлep Х. А. 1 995. Международные организации. М . Allcock J et al. (eds.) 1 992. Border апd Territorial Dispиtes. L. Dwan R. 1 998. Conjideпce - Bиildiпg апd Regioпal Secиrity in the Baltic Sea Space .

. Prague.

Held D. et al. 2000. Global Transforтatioпs: Politics, Есопотiсs апd Cиltifre ..

Cambпdge. Ojanen Н . et al. 200 1 . Non-Aiignтent and European Secиrity Policy. Helsшk1 , Bonn. . Wessels W. 2000. The Northern Dimension as а Challenging Task. - The Northern EU. Natюnal

Views оп the Eтergiпg Secиrity Diтensioп. Helsinki.

twirp

x.co

m

54

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ЛИДЕР БРИТАНСКИХ ЛЕЙБОРИСТОВ О ГОСУДАРСТВЕ И ОБЩЕСТВЕ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

В.А. Малкип

ЛОНДОНСКАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ И ЕЕ ДИРЕКТОР Лондонская школа экономики и политики (ЛШЭ) - один из наиболее зна­

чительных институгов академического сообщества Великобритании, влияние которого выходит далеко за пределы академической среды. Благодаря своим со­трудникам и выпускникам, Л ШЭ обладает колоссальным политическим авто­ритетом. Один из основателей Школы, С.Вебб, стоял у истоков лейбористско­го движения, тогда как другой ее лидер - Г.Ласки - занимал в нем ведущие позиции в конце 1930-х годов и после второй мировой войны* . Х.Далтон, пре­подававший в ЛШЭ в 1 9 1 8 - 1 936 гг. , вошел в "большую пятерку" лейборист­ской партии (наряду с Эттли, Бевином, Криппсом и Моррисоном) в 1 940 -1950-е годы. Стоит заметить, что в 1 920 - 1950-х годах выпускники ЛШЭ иг­рали заметную роль и в других левоцентристских организациях [ London School].

ЛШЭ часто обвиняли в политической ангажированности. Эта критика не­удивительна, поскольку Л ШЭ, подготавливая людей к карьере в области уn­равления и бизнеса, всегда стремилась сделать из них проводников фабиан­ского политического учения, нацеленного на социальные реформы [ London Schoo1] . Недаром американский сенатор и посол П .Мойнихен отмечал, что феномен "британского социализма" и его распространение по всему миру связаны именно с ее деятельностью. Тем не менее ЛШЭ отвергает обвинения в политическом уклоне, ибо ее принцип - "высказывать правду властям" не­зависимо от того, какую политическую партию они представляют. Этому принцилу следует и нынешней директор ЛШЭ Э.Гидденс [ London Schoo1].

Судьба Гидденса наглядно иллюстрирует успехи строительства "государст­ва всеобщего благосостояния" в послевоенной Англии. Будущий глава ЛШЭ родился в 1 938 г. в семье, где никто до него не имел высшего образования. Сам Гидденс, получив степень бакалавра социологии и психологии в универ­ситете Гулля, затем закончил магистратуру Л ШЭ и защитил диссертацию в Кембридже. В дальнейшем он преподавал в университете Лейчестера и парал­лельна в университетах США и Канады, а позднее - в кембриджском Кинге Колледже, где к 1 986 г. достиг должности профессора социологии [Anthony Giddens] . С 1 997 г. Гидденс - директор Л ШЭ.

Будучи автором и редактором более чем 30 книг, переведенных на множе­ство языков, Гидденс известен прежде всего как социолог. Однако его работЬI выходят за рамки чистой социологии. В них затрагиваются проблемы соци­альной истории, истории общественной мысли, классовой структуры общест­ва, власти и элит, нации и национализма, личности и социальной общност�t и т.п. [ Meet the Director] . Более того, Гидденс был одним из тех, кто еще в се­редине 1 980-х годов занялся вопросами глобализации.

Гидденс пользуется большим авторитетом в политических кругах. Он ок�­зал существенное влияние на становление британского "нового лейборизма Й популяризировав связанное с ним понятие "третий путь". Под влиянием иде Гидденса находятся партии социал-демократического спектра в разных частяХ планеты. Рекомендации нынешнего директора ЛШЭ воспринимаются пол�t·

МАJIКИН Владимир Александрович, аспирант ИСП РАН. • В 1 937 - 1 949 rr. Ласки был исполнительным секретарем лейбористской партии, а в 1 945 -1 946 rr. - ее председателем.

тическими лидерами Европы, Азии , Латинской Америки и Австралии [ Meet the Director; см. также Громыко 200 1 ] . Гидденса рассматривают как советни­ка премьер-министра Великобритании Т.Блэра. Существует мнение, что к за­мечаниям Гидденса прислушивался и бывший президент США Б. Клинтон [Amazon.Com] .

За последние годы взгляды Гидденса претерпели определенные изменения. в настоящей статье на основе сравнительного анализа двух наиболее значи­мых работ этого аналитика - книг "Третий путь. Обновление социал-демо­кратии" ( 1 998) и " Мятежный мир. Как глобализация меняет нашу жизнь" ( 1999)* - я попытаюсь проследить эволюцию его воззрений на взаимоотно­шения государства и общества в условиях глобализации .

"ТРЕТИЙ ПУГЬ" И "МЯТЕЖНЫЙ МИР"

Мотивом, побудившим Гидденса написать "Третий путь" , было желание принять участие в спорах о будущем социал-демократической политики, иду­ших сейчас во многих странах. Причины споров, по мнению Гидденса, впол­не прозрачны: распад "консенсуса благосостояния" , господствовавшего в ин­дустриальных странах вплоть до конца 1 970-х годов, дискредитация марксиз­ма и глубочайшие социальные, экономические и технологические перемены, которые к этому привели [Giddens 1 998: VI I ] . Гораздо менее очевидны, с его точки зрения, пути преодоления сложившейся ситуации. Более того, не впол­не ясно, сможет ли вообще социал-демократия выжить как отдельная полити­ческая сила.

В феврале 1 998 г., после политического семинара в Вашингтоне с участи­ем американского руководства, премьер-министр Великобритании Блэр вы­сказался в пользу международного консенсуса центра и левых, с которым они могли бы войти в XXI столетие. " 'Старые левые' сопротивлялись переменам [в мировом порядке] . ' Новые правые' не захотели управлять ими. М ы долж­ны управлять nеременами, чтобы обеспечить социальную солидарность и про­цветание", - заявил он [цит. по Giddens 1998: 1 ] .

Гидденс полностью солидарен с подобной постановкой вопроса. Хотя ста­рая социал-демократия, отмечает он, не принимала в штыки актуальные ны­не проблемы , ей было трудно учитывать их. Упор на корпоративизм и госу­дарство всеобщего благоденствия мешали ей адекватно реагировать на новые болевые точки современности. Отсутствовала у нее и серьезная глобальная nерспектива. Будучи интернационалистской по своей ориентации, социал-де­мократия стремилась скорее к союзу между близкими по идеологическим ус­тановкам партиями, чем к решению глобальных проблем как таковых. При этом она была тесно связана с биполярной структурой мира, позиционируя себя между американским "минимальным государством всеобщего благоден­ствия" и командной экономикой коммунизма [Giddens 1 998: 1 , 1 0- 1 1 ] .

В отличие от социал-демократов, неолибералы внесли прямой вклад в раз­витие сил глобализации, применив на всемирном уровне ту философию, ко­торой руководствовались в решении более локальных проблем . Но, подобно социал-демократии, неолиберализм возник в биполярном мире и несет на се­бе печать собственного происхождения [Giddens 1 998: 1 4 ] .

Успех обновленной социал-демократии, считает Гидденс, будет зависеть от того, сможет ли она разрешить основные дилеммы, встающие перед общест­вом. В первую очередь, по его мнению, ей необходимо найти ответы на сле­дующие вопросы: "Что такое глобализация и к чему она приведет?" ; "Какие выводы вытекают из утверждения, что понятия 'левые' и 'правые' больше ни­ttего не значат?"; "Отходит ли политика от традиционных механизмов демо­Кратии?" [Giddens 1 998: 27-28] .

Во второй анализируемой здесь книге - " Мятежный мир" - социал-демо­l<ратическая ориентация откровенно не подчеркивается, возможно потому,

• Второе, доработанное издание этой книги вышло в свет в начале 2003 г.

1 55

что эта работа создавалась на основе лекций для широкой аудитории рад слушателей, имеющих различные политические взгЛЯды. Однако при подр ном изучении текста, в т.ч. при сравнении его с другими трудами Гиддеli� несложн� увидеть, что автор п�одолжает выступать с позиций, характерщ� для левои или левоцентристекои части политического спектра.

Сходными являются и некоторые другие моменты. Так, ни в одной из Рас. сматриваемых работ Гидденс не дает четкого академического определения no. нятия "глобализация" . В "Третьем пути" он обращает внимание скорее на лс:. торию данного термина. Всего лет десять назад, напоминает он, слово "rло.

бализация" практически не встречалось ни в научных трудах, ни в прессе. По. явившись буквально ниоткуда, оно проникло повсюду, породив бурные cno. ры и в академических кругах, и в социал-демократической литературе. Более

того, в последние годы глобализация оказалась в центре большинства nоли.

тических и экономических дискуссий [Giddens 1 998: 28] .

Позднее, в " Мятежном мире", Гидденс свяжет понятие "глобализация" с представленнем о том, что мы живем в едином мире. Но в чем выражается это единство и есть ли оно вообще? В спорах, продолжающихся по сей день, ОТ· мечает ученый, высказываются во многом противоположные взгляды на гло­

бализацию. Некоторые (Гидденс называет их скептиками) оспаривают сам факт ее наличия. По их мнению, все разговоры о глобализации - не более чем

"сотрясание воздуха" . Глобальная экономика, какие бы выгоды или несчастьа

она ни несла, не слишком отличается от существовавшей раньше. Мир про. должает жить так, как он жил на протяжении многих лет [Giddens 2003: 7] .

В противовес утверждениям скептиков, Гидденс еще в "Третьем пути" фор­

мулирует тезис о том, что экономическая глобализация - это реальность, а не просто продолжение прежних тенденций или возвращение к ним. Тем не менее

неверно бьmо бы видеть в глобализации исключительно экономическое явле;.

ние. Глобализация - это не только экономическая взаимозависимость, но

прежде всего преобразование пространства и времени нашей жизни. Отдален· ные события, экономические или нет, более непосредственно влияют на людей, чем это бьmо когда-либо раньше. И наоборот, решения, которые принимаюr

отдельные люди, часто имеют глобальные последствия [Giddens 1 998: 30-31 ] .

Если в первой из анализируемых работ Гидденс акцентировал связь глоба·

лизации с коммуникационной революцией и распространением информаuи·

онных технологий [Giddens 1998: 3 1 ] , то во второй он подчеркивает комплекс· ный характер происходящего, определяя глобализацию как политический.

технологический, культурный и экономический феномен. При этом он обра­

щает внимание на то, что обусловленные глобализацией процессы нередко

имеют и противоположную направленность [Giddens 2003: 10 , 1 2] .

Так, указав н а то, что глобализация способствует "оттоку" власти и влИЯ· ния с уровня государств* на глобальный уровень [Giddens 1 998: 32; 2003: 1 2),

Гидденс замечает, что она создает и новые возможности для возрождения тер­

риториальных общностей и местных автономий. В частности, недавний подъ­

ем шотландского национализма в Великобритании он связывает с воздействм­

ем тех же структурных факторов, которые повлияли на ситуацию в канадскоJI

Квебеке или в испанской Каталонии [Giddens 1 998: 32; 2003: 1 2, 1 3] . Вместе С

тем, по оценке Гидденса, прозвучавшей в "Третьем пути" , рост местного на·

ционализма не обязательно ведет к раздроблению ныне существующих гос'f'

дарств. И хотя Квебек может выйти из состава Канады, а Шотландия - из со­

става Великобритании, у этих регионов есть и другая альтернатива: послед� вать примеру Каталонии, оставшись автономными частями более широк� национальной общности [Giddens 1 998: 32] .

В той же работе автор пишет о том, что в условиях глобализации наци нальное государство не исчезает [Giddens 1 998: 32] . По его мнению, в обозрlf

• В "Мятежном мире" к числу субъектов, утрачивающих власть, отнесен ы и местные сообще ва [Giddens 2003: 1 2] .

r.fOM будущем государство сохранит значительную часть своих административ­�ьiХ, экономических и культурных функций как внутри страны, так и на

внеwней арене. В то же

б

время возрастет вклад в управлен�е различного рода

�еправительственных о ъединении, деловых корпорации и других групп.

иными словами, глобализация преобразовывает и социальные институты

[Giddens 1 998: 32, 33] . Еще более четко мысль об трансформации обществен-ьiХ институтов проводится в "Мятежном мире" . При этом Гидденс указыва­�т на существенное изменение природы государства, в жизни которого внут­е енние риски и опасности начинают играть большую роль, нежели внешние

р розы [Giddens 2003: 1 8 , 68] .

yr Обращаясь к вопросу о политической структуре современного общества,

ГИдденс констатирует, что глобализация и дезинтеграция коммунистической

истемы изменили контуры левых и правых. В индустриальных странах боль-с � н ше не осталось аутентичных левых, достоиных упоми�шния. о им�еются

крайне правые, любимые темы которых - экономическии и куль;.урныи про­

теКllионизм. Один из их лидеров, Бьюкенен, например, заявлял: Америка ­

nреЖде всего!" и выступал за нац�ональный изоляционизм и жесткую поли­

тику в отношении иммиграции [G1ddens 19_,98 : 42] .

Отметив что связанные с глобализациеи перемены повсеместно становят-

ся угрозой 'для традиционных политических партий, Гидденс о�ращается в

этой связи к вопросу о демократии как системе, предпо.!!агающеи эффектив-

ную борьбу за власть между политическими партиями [G1ddens 1 998: 48; 2003:

68] . Тем не менее, по его заключению, глобализа�ия способствует процессам

демократизации. В мире, основанном на активнон коммуникации, авторитар-

ная власть, выстроенная строго иерархически, теряет свою опору и уже не вы­

зывает былого почтения и уважения. Авторитарные правительства не успева-

ют за общим потоком жизни, им не хватает гибкости и динамизма, необходи-

мых для конкуренции в глобальной электронной экономике. Поэтому поли­

тическая система, обладающая монополией на информацию, не имеет буду- 157 щего в мире глобальных коммуникаций [Giddens 2003: 69, 70, 72] .

Но хотя демократия и распространяется по всему миру (с середины 1 970-х

годов число демократических правительств в мире увеличилось более чем

вдвое) , в зрелых демократических государствах усиливается разочарование в

текущем демократическом процессе. В этом Гидденс видит один из парадок­

сов демократии [Giddens 2003: 7 1 ] . Вместе с тем, ссылаясь на данные социо­

логических опросов, проводившихся в США и странах Западной Европы, он

считает возможным утверждать, что вера в демократические ценности сохра­

нилась [Giddens 2003: 73 ] .

Проблема падения интереса к парламентской политике рассма�ривается Гидценсом в контексте деятельности социал-демократических партии. Сокра­

щение числа участвующих в выборах он объясняет тем обстоятельств9м , что

начиная с 1 980-х годов социал-демократы оказались без эффективнои идео­логической платформы, которая бы соответствовала духу времени [Giddens 1998: 48, 5 1 ; 2003: 7 1 , 73 ] . Однако снижение влияния национальных прави­

тельств и политических партий, которое часто трактуются как свидетельство

деnолитизации, на деле сопровождается все большим включением масс в по­литику. Просто основным каналом их активности стали социальные движения

И другие группы , которые выдвинули на передний план вопросы, выпавшие

Из nоля зрения традиционной социал-демократической политики: экологии,

nрав потребителей и сексуальных меньшинств, защиты животных и т.д. И по­

скольку подобные группы и движения предлагают то, что не способны пред­ложить традиционные политики , люди стремятся вкладывать свою энергию в

Их работу [Giddens 1 998: 48-49, 5 1 , 52; 2003: 74, 76] .

И все же, по мнению Гидденса, представление о том, какие группы могут за­

!iять место политических партий или даже правительства, - не более чем фан­

тазия Будучи созданы для отстаивания определенных интересов, они не в со­

СТоян.

ии сами по себе править. Одна из главных функций правительства - при-

twirp

x.co

m

1 58

мирение (как на законодательном уровне, так и на практике) требований подОб,. ных групп. Поэтому социал-демократам следовало бы подумать, как лучше npe_ образовать правительство, чтобы оно отвечало задачам эпохи [Giddens 1 998: 53) Но как могут выжить демократия и нынешняя власть в ситуаци и ког · они, похоже, не успевают за ходом событий? Гидденс подчеркивает, ч�о кр� зис ��мократии обусловлен ее недостаточной демократичностью. В "Третье ­пути u он высказывает соображение о том, что проблема не в объеме полн� мочии правительства, а в необходимости привести систему управления в

б � ответствие с новыми о стоятельствами, что предполагает решительное обн u о 08-ление власти и , в частности, путеи ее легитимации . чевидно, что в посrтра. диционном общест�е власть уже нельзя легитимировать с помощью традици­онных символов [G1ddens 1 998: 7 1 , 72] . Развивая эту мысль в " Мятежном м

" Г " ' И-ре идденс высказывается за демократизацию демократии " - как сверху так и снизу [Giddens 2003 : 75] . ' Для этой работы в принципс характерно пристальное внимание к факто.

рам общегосударственного плана, требующим углубления демократии . Преж­де ВССГОU

ОНО необХОДИМО �ОТОМу, ЧТО В обществе, где граждане И ЭЛИТЫ ЖИВут в единои информационнои среде, старые механизмы управления не работают Хотя в западных демократиях правительства никогда не были настолько за� крытыми, как в коммунистических или других авторитарных государствах, 8 определенном с мысле они были закрыты . Например, во время холодной вой­ны правительства США и Великобритании на протяжении длительного вре­мени скрывали сведения о ядерных испытаниях и разработке вооружений. К тому же западные демократии допускают использование таких механизмов как старые приятельские связи, политическое покровительство и закулисны� сделки, а также не вполне демократических символов и форм власти (один из наиболее наглядных примеров - палата лордов в Великобритании).

и в "Т " " М " ретьем пути , и в ятежном мире кумовство и коррупция связы-ваются с традиционной моделью демократии . В открытом и нформационном обществе подобные практики более заметны - не случайно в последние годы в мире произошло так много коррупционных скандалов в сфере политики. При этом изменилось и отношение к ним. Еще совсем недавно использова­ние приятельских связей считалось в Англии обычным способом ведения дел. Конечно, они исполь:Jуются и сегодня, но м ногое из того, что обычно дела­ло�ь с их помощью и слыло общепринятым , теперь считается незаконным [G1ddens 1 998: 73, 75; 2003: 76] .

По м нению Гидденса, в разных странах "демократизация демократии " бу­дет протекать неодинаково. Так, в Англии, где власть по-прежнему сконцен­трирована на общенациональном уровне, демократизация подразумевает прежде всего децентрализацию. Но этот процесс не должен быть односторон­ним. Речь идет не столько об ослаблении власти национального государства, сколько о подтверждении этой власти, ибо государство окажется вынужден­н ы м более чутко реагировать на те процессы которые сейчас зачастую усколь­зают из его поля зрения. "Демократизация демократии " означает также про­должен ие борьбы с коррупцией [Giddens 1 998 : 72-73; 2003: 76] .

Предпола�ется осуществление и других мер. Среди них расширение poЛJi общественнон сферы, требующее конституционной реформы, которая обеспе­чила бы большую прозрачность и открытость при принятии решений, а таюке внедрение новых форм демократии, отличающихся от традиционного электо­рального процесса. Государству следует наладить более прямой контакт с граж­данами, а гражданам - с государством, используя такие формы , как местнаЯ прямая демократия, электронные референдумы, общественные комиссии и Т.д· Разумеется, они не заменят обычных электоральных механизмов но могут стаТЬ ценным дополнением к ним. Что же касается партий, то им прИДется теснее со­трудничать с группами, занимающимися конкретным и вопросами тем более что последние нередко поднимают проблемы, к�рые в традицио�ных поли­тических кругах могут остаться без внимания [Gtddens 1998: 72-73 : 2003: 76-71 .

В " Мятежном мире" Гидденс обращается также к проблеме формирования fРажданской культуры. Рынок, как, впрочем, и плюрализм общественных rРупп, ориентированных на решение отдельных вопросов, не в состоянии вы­работать ее. Было бы неверным считать, что в социуме существуют только два сеJ<Тора: общественный и частны й , государство и рынок. Между ними лежит сфера гражданского общества, включающая семью и другие неэкономические институты. Гражданское общество - это то пространство, в котором должны

развиваться демократические нормы поведения, включая толерантность. Гражданская сфера может бь�ть созда�а правительством , но она, в свою оче-

едь, является его культурнон основои [G1ddens 2003 : 77 ] . р Называя новое демократическое государство идеалом , Гидденс признает свою неспособиость предусмотреть все условия, необходим ые для воплощения его в жизнь, тем более что любые реформы порождают специфичес�е слож­ности . Так, например, децентрализация и делегирование полномочии, наряду с преимуществами - возвращением власти в регионы , города, кварталы , - мо­гуг иметь и негативные стороны. В этой связи Гидденс использует удачную ме­тафору, уподобляя хорошо функционирующую демократию треногому стулу. Правительство, экономика и гражданское общество должны находиться в рав­новесии . В противном случае последствия будут печальными. Скажем , в быв­шем Советском Союзе, где доминировало государство, экономика была неэф-фективной, а гражданское общество практически отсутствовало. u

Из предложенного уравнения нельзя вычеркнуть и средства массовои ин­формации. В месте с тем их роль в демократизационных процессах трудно оце­нить однозначно. Разумеется, появление глобального информационного об­щества - мощный двигатель демократизации . Однако С М И склонны разру­шать и н ициированный ими же общественный диалог путем постоянных упро­щений и сведения политических вопросов к взаимоотношениям отдельных личностей [Giddens 1 998: 76; 2003 : 78] .

Согласно Гидденсу, "демократизация демократии " не может быть исклю­чительно местным или национальным делом - государство должно иметь ко­смополитическую перспективу. Реалистично ли полагать, что отождествление индивидуума с государством никого не ущемит? Национальное государство и национализм - два лика Я нуса. С одной стороны, государство дает людям возможность влиться в сообщество граждан . С другой - национализм может приобрести воинствующие формы. Нельзя забывать, что националистические устремления породили на протяжении последних полутора веков множество кровавых конфликтов [Giddens 1 998: 77, 1 29] . С точки зрения Гидденса, отож­дествление личности с определенным государством не окажет разру�ительно­rо воздействия только при условии толерантного отношения к дваиному или множествен ному самоотождествлению. Люди , будучи одновременно англича­нами, британцами и европейцами и в каком-то смысле ощущаuя себя гражда­нами м ира, могут считать одну из этих характеристик основнои, но не посту­паться и другим и . П риверженнасть своему кварталу, этническому сообществу или религии вовсе не предполагает конфликта с тем , что вытекает из граждан­ских обязательств.

Однако вследствие своей замкнутости этнические и религиозные сообще­ства нередко представляют крупную проблему. Этнические сообщества соци­ально не менее структурированы , чем национальные государства. При этом любая этническая идентичность является отчасти результатом использован ия ВЛасти. А потому космополитическая перспектива - необходимая пр�дпосыл­ка существования мультикультурного общества. Космополитическии нацио­Нализм - единственная форма национальной идентичности , совместимая со складывающимся мировым порядком [Giddens 1 998: 1 30, 1 33 , 136] .

Новое демократическое государство и космополитическая нация связаны со значительно более широки м политическим пространством, которое уже нельзя считать "внешн и м" . Огсюда следует, что космополи�ическая нация нvжпается в космополитической демократии, осуществляемои в глобальном

� масштабе. М ир, подчеркивает Гидценс, сейчас значительно более взаимозав11• и сим, чем в предьщущие эпохи. П оэтому объединение вопросов национально. � го и глобального управления - не утопия, на практике они уже переплетены

Стремительно растет число объединений, работающих на глобальном уровне· Если в начале ХХ в. имелось порядка 20 межгосударствен н ых организаций · выполняющих те или иные правительственные функции , то к концу проwло� го столетия их количество перевалило за 300 [Giddens 1 998: 1 40 ] .

Эти цифры, а также да�шые об увеличении ч исла международных неправи. тельственных организации и легли в основу сформулированного в "Третьем пути" вывода о том , что глобальное управление и глобальное гражданское об. щество уже сложились. Однако в " Мятежном мире" Гидцене более осторожен В качестве инструментов установления демократии на надгосударственном уровне он предлагает первоначально использовать не международные, а транснациональные и нституты. Этим , в частности, определяется его трактов. ка сущности и перспектив Европейского Союза. Созданный в результате со. трудничества национальных правительств, он представляет собой нечто го. раздо большее, нежели региональная ассоциация государств. П о оценке Гид­денса, Евросоюз есть форма транснационального управления, ибо вступившие в него страны добровольно делегировали ему часть своего суверенитета [Giddens 1 998: 76; 2003: 78] .

Гидцене признает, что сам по себе ЕС не слишком демократичен. Во вся­ком случае он не отвечает тем демократическим критерия м , соблюдения ко­торых требует от своих членов. Размышляя о путях демократизации Евросою­за, учены й одновременно указывает на то, что существование ЕС возвращает нас к основному прин ципу демократии, который следует рассматривать в кон­тексте глобального порядка. Речь идет о том , что транснациональная система может внести серьезный вклад в развитие демократии в рамках не только от­дельных государств, но и межгосударственных объединений [Giddens 1998:

�60 1 42; 2003: 80, 8 1 ] . Что касается перспектив демократии в глобальном мире, то Гидценса преж­

де всего волнует вопрос, не встанут ли перед глобализированной демократи­ей проблемы массовой апатии и враждебности, аналогичные тем , с которыми сталкиваются государства на национальном уровне. В этой связи он считает особенно важным осознавать, что космополитическая демократия подразуме­вает движение системы управления как наверх, к всемирному уровню, так и вниз, к местному самоуправлению. П ри этом усилению демократии должно способствовать и расширение роли национальных правительств, действующих в качестве демократических учреждений [Giddens 1 998: 1 46; 2003 : 82] .

ДАлЬНЕЙШАЯ ЭВОЛЮЦИЯ ВЗГЛЯДОВ ГИДДЕНСА Хотя в развернутом предисловии ко второму изданию книги " Мятежный

мир" Гидцене утверждает, что в его книге нет почти ничего, что бы ему хоте­лось изменить в свете пронешедшего в мире [Giddens 2003: X l ] , это предисло­вие свидетельствует об определенной эволюции воззрений автора.

В качестве отправного пункта для нового анализа Гидцене берет события 1 1 сентября 200 1 г. Еще раз подчеркнув, что глобализация радикально изме­нила характер национальных государств, он указывает, что сегодня основным источником опасности как для индустриальных, так и для развивающихся стран служат распад и разрушение государства, а также те чувства страха и не­нависти, которые возникает на его обломках [Giddens 2003 : XI , X IY] . Об этоМ, по его м нению, наглядно свидетельствует пример Афганистана. В странах, бо­рющихся с бедностью и не сумевших преодолеть наследие колониализма и хо­лодной войн ы , где правительствам недостает легитимности, неизбежно возни­кает почва для негодования и отчаяния. Они становятся прибежищем транс­национальных террористических организаций, которые , как показал роС1' "Аль-Каеды" , могут предстамять реальную угрозу целостности гocyдapc'fll. Возникновение глобального терроризма, умножение числа междун

организаций , занимающихся отмыванием денег и наркоторговлей, а также других форм организованной преступности - одна из негативных сторон гло­бализации [Giddens 2003: XIY, XVI ] .

Uитируя президента США Дж.Буша который назвал события 1 1 сентября 200 1 г. "новым ВИдОМ войны", Гидцен� замечает, что реакция американского J1Идера пока напоминает скорее традиционные формы военных действий и обеспечения национальной безопасности, нежели ответ на вызовы глобализа­uии . Сам Гидцене убежден, что в настоящее время безопасность уже не может быть исключительно внутренни м делом даже самого сильного государства в мире. Военная мощь имеет существенное значение, но самое умное оружие можно перехитрить, к тому же оно не всегда эффективно в борьбе с органи­зациями, чьи цели и методы не связаны с завоеванием территории. В военном смысле бойцов "глобальной партизанской войны" будет столь же трудно по­бедить, как партизан локальных войн. Между тем , как известно, для прекра­шения партизанских действий почти всегда требуются политические средства - компромисс, переговоры и, главное, решение проблем , вызвавших мятеж [Giddens 2003: XVI I I ] .

Обращаясь к анализу движения антиглобалистов, автор напоминает о том , что в развивающихся странах глобализация часто рассматривается как наи­высшая стадия эксплуатации третьего мира Западом - процесс, при котором богатые стран ы выигрывают за счет бедных. Эти взгляды разделяют многие участники движения противников глобализации , активность которых значи­тельно выросла со времени выхода в свет первого издания книги.

С тех пор, констатирует Гидценс, массовые протесты, организованные ан­тиглобалистами , прошли во многих городах. П равда, в течение нескольких ме­сяцев после терактов 1 1 сентября 200 1 г. движение антиглобалистов было дез­ориентировано и раздроблено. В начале американской военной операции в Афганистане некоторые группы антиглобалистов включились в акции проте-ста против вторжения США, считая его неоправданным и ведущим к гумани- 161 тарной катастрофе. Однако сейчас движение перегруппировалось и продолжа-ет набирать силу [Giddens 2003: ХХ] .

Так что же такое "антиглобализм"? Анализируя структуру движения, Гид­денс отмечает, что в антиглобалистских демонстрациях участвовало множест­во различных групп, имеющих самые разные цели и интересы. Часть этих груnп имеют анархистскую направленность. Некоторые участники протестов заявляют, что выступают не только против глобализации, но и за "антикапи­тализм" . Есть и такие, кто готов прибегнуть к насилию для достижения сво­их целей. Но все же подавляющее большинство ориентировано на м ирные формы протеста [Giddens 2003: ХХ] .

Исследовав основные мотивы протестующих, автор приходит к выводу, что nо-настоящему важным для м ногих участников движения является вопрос о глобальном неравенстве. Ответственность за углубление такого неравенства антиглобалисты возлагают в первую очередь на глобализацию. И поскольку [Ритики экспансии корпоративной власти располагают серьезными доводами ,

идденс считает необходимым обратить самое серьезное внимание на роль Круnн ых корпораций. Корпорации могут угрожать демократическому строю Как в и ндустриальных, так и в развивающихся странах, покупая голоса изби­Рателей или финансируя политические партии. К тому же корпорации зачас-1Ую не волнуют социальные и экологические результаты их политики и по­с[Gл�дствия, к которым приводит употребление производимой ими продукции

Iddens 2003 : XIV, XV, XXI ] . Вместе с тем , по заключению Гидценса, власть больших компаний неред­

Ко nреувеличиваю�; Таким преувеличением является, например, утверждение, будто корпорации управляют м иром " . У государств, особенно когда они дей­ствуют сообща, гораздо больше власти , чем у корпораций, и так будет продол­)!(аться еще очень долго. Государства контролируют территории, устанавлива­Jот рамки закона, контролируют военную мощь, а корпорации - нет. Кроме

twirp

x.co

m

162

того, по мере усиления глобализации крупным компаниям становится все труднее действовать безответственно. Главная причина - рост влияния непра. вительетвенных структур, которые могут отслеживать деятельность компанИй в любой части мира и добиваться наложения на них санкций. Масштаб актив. ности таких организаций, как " Гринпис" или "Оксфэм" , сам по себе глоба­лен. Они могут оказывать существенное воздействие на корпорации, привле. кая внимание общественности к злоупотреблениям и проводя акции протеста [Giddens 2003: XXV] .

Автор солидаризируется с антиглобалистами в том, что разделение мира на богатых и бедных недопустимо. Опасения активистов движения противников глобализации ему кажутся вполне реальными и оправданными. Вместе с тем он уверен , что отказ от глобализации , будь он возможен, не решил бы этих проблем. Общество должно активно участвовать в процессе глобализации, а не тормозить его. Однако управление этим процессом должно стать более эффек­тивным и справедливым, чем в последние десятилетия. Необходимо также из­менение идеологического обоснования экономического развития. Гидденс на­деется, что добиться этого позволят институциональные реформы, способству­ющие развитию образования, эмансипации женщин, банковской реформе и созданию устойчивого инвестиционного климата. Решение подобных задач, полагает он, вполне по силам даже очень бедным странам, как показывает опыт таких государств, как Мозамбик и Ботсвана [Giddens 2003 : XXVI , XIX].

* * * Подводя итоги проведеиного выше исследования, можно констатировать,

что труды Гидденса, безусловно, выполнены на высоком профессиональном уровне и содержат множество концептуальных выводов и богатый фактический материал. Вместе с тем многие его подходы и оценки крайне политизированы, что сказывается на их научном содержании. Как отмечает в аннотации к гото­вящейся к печати книге "Социология Энтони Гидденса" профессор С.Лойял, работы этого маститого автора всегда отражали его политическую и нравствен­ную позицию, которая с годами существенно менялась и которую лучше всего можно понять в контексте его творчества. Так, работы Гидденса 1 970-х годов представляли собой попытку соединить либерализм с социализмом. После кра­ха коммунистических режимов в начале 1 990-х годов мировоззрение "гуру бри­танского лейборизма" стало скорее либеральным, чем социалистическим [ Loya1 2003] . И похоже, что сегодня мы наблюдаем очередную, в определенном смысле конъюнктурную, трансформацию его взглядов.

Громыко А.А. 200 1 . Политический реформизм в Великобритании ( 1970 - 1990 годы). �· Amazon.Com: Books: Runaway World: How G lobal ization is Reshaping our L1ves.

-http.jjwww.aтazon.coтjexecjobldos/ ASI N/0415944872/qid= 1 050765003/sr= 2-2/ref=sr _2_ 2/103-047/934-61478 / 7#prodиct-details.

Anthony Giddens: fact file. - http.jjwww.lse.ac.иk/Giddens/factfi/e.htт. G iddens А. 1 998. The Third Way. The Renewal of Social Deтocracy. Cambridge. . . G iddens А. 2003. Rиnaway World. How Globa/ization is Reshaping оиr Lives. Second Ed1tiOП·

N .Y., Routledge. London School of Economics and Political Science. LS E J ntluencc. -http.jjwww.lse.ac.uk/lse­

historyj/se_injlиence.htт. Loyal S. 2003. The Socio/ogy of Anthony Giddens. - http.jjwww.plиtobooks.coт. Meet the Director. I ntroduction. - http.jjwww.lse.ac.иkjcol/ections/тeetthedirector/introduc­

tion.htт.

МАЙКЛ ОУКШОТ КАК КРИТИК РАЦИОНАЛИЗМА I(.A. Су лимов

МАЙКЛА ОУКШОТА ( 190 1 - 1 990) , известного английского политолога, теоретика, иногда называют "философом беседы" . Беседа для него - способ сушествования человека в мире. Точнее, само бытие человека в мире людей и есть, согласно его концепции, беседа как постоянная разноголосица, которой неведамы абсолютные темы, в которой вообще нет вопросов, нет ни иерар­хий , ни авторитетов, нет даже различения разговора и практики, не бывает принуждения, отсутствует монологичность . . .

Все это, казалось бы, вполне оправданно вызывает в памяти такие поня­тия, как "беспроблемная коммуникация", "идеальная речевая ситуация". Од­нако тотчас же ассоциации подобного рода блокируются самим Оукшотом. Ведь обладающая вышеприведенными характеристиками беседа не является в его понимании идеалом, которого еще надо достигать, - она уже есть. А дЛЯ нее самой нет внешней цели или стандарта. И взаимопонимание ради консен­суса, и прояснение позиций ради компромисса, и взаимодействие ради спра­ведливости и/или свободы возможны лишь как часть, как моменты непрехо­дящей, объемлющей их и все остальное беседы . . .

Но нет, и беседа - не абсолютна. Она может прерываться, "ибо каждый го­лос склонен к superbla" (т.е. к высокомерию), а некоторые, "по природе своей", - и "к варварству, из-за чего их трудно выдерживать" . Кроме того, беседа, ра­зумеется, имеет пусть не внешние, но все же и цель (эта цель - само ее про­должение) , и стандарты (к числу которых в первую очередь относится именно nлюрализм разноголосицы). Хотя они присутствуют лишь в самой беседе, где, собственно, и формируются, ее принципиальная наделениость этими атрибута­ми все-таки имплицирует и возможность внешней оценки, взгляда со стороны.

Так значит, беседа - лишь один из способов существования человека в ми­ре людей? И да, и нет. Ответ не может быть однозначным и односложным . . .

. . . На мой взгляд, любой краткий вводно-ознакомительный пересказ основ­ных идей и направлений мысли, как они представлены в самом известном и неоднократно переиздававшемся сборнике произведений Оукшота, над рус­ским изданием которого я рискну здесь немного поразмышлять* , будет иметь один и тот же результат, если только можно назвать результатом выявление не­возможности для "гида"-пересказчика поставить логическую и смысловую точ­ку: любая такая точка вызовет недоуменные вопросы и вполне обоснованные сомнения в адекватности пересказа иjили в значимости того, что пересказыва­ется. Почему? Вопрос, на который нет немедленного и однозначного ответа . . .

ПОЧТИ ВСЕ включенные в сборник работы посвящены критике бытова­ния рационализма в разных областях человеческой жизни: в политике, в по­ведении , в идеологической сфере, в моральном существовании, в сферах об­Разования и науки и, наконец, в самой беседе, причем главный аргумент кри­тики состоит в настойчивом указании на абстрактный, доктринерский , нежиз­ненный, а потому - угрожающий самой жизни характер рационализма. Фор­маобразующий принцип данного аргумента заключается в противопоставле­нии абстракции, рефлексии, идеологии как перлов рациональности, с одной стороны, и обычая, традиции, практики, поэзии - с другой. Подобная кри­тика настолько очевидна, что, кажется, возражения ей не найдет сегодня - да 11 не подумает отыскивать, и тем более не объявит себя рационалистом в ду-

СУЛИМОВ Константин Андреевич, научный сотрудник кафедры политических наук Пермскоrо l'осударственноrо университета. • Оукшот М . Рационализм в политике и другие статьи. - М.: Идея-Пресс, 2002. - 288 с.

хе оукшотовской характеристики рационализма - ни оди н здравомыслящий человек. Значит, строго говоря, критика-то уже устарела (даже если отдаваl\ себе отчет в том , что произошло это в немалой степени под ее же влияние".. ведь, например, ·чаще всего цитируемая работа " Рационализм в политике,; впервые вышла в свет еще в 1 962 г . ) . К тому же сама эта критика легко под. дается разбору, выявляющему типичный саморазруш ительный антирациона­лизм . . . рационалиста!

Но не стоит, не прочтя, спешить откладывать Оукшота в сторону как мыс­лителя и критика, будто бы пришедшего, пусть нетривиальным путем, к до­вольно тривиальны м (по вычитанной в этом моем изложении сегодняшней оценке) итогам. П роблема-то ведь, по самой сути своей, - почему ее нелегко сразу схватить и даже " просто" обозначить - не только в нем, пересказывае­мом , но одновременно и в самом пересказе . . .

Л ЕРЕСКАЗ - этот, как и любой другой, - если его все же признать отра­жением пересказываемого, вместе со своим предметом, т .е . как бы в условном единстве с н и м , проблематизируется в рамках все той же схемы, которую ис­пользовал сам философ в критике рационализма: речь идет о различении то­го, что говорится, и того, как это делается, - о проведении различия между абстрактным содержанием и контекстуальной конкретикой ( и практикой). Первое потому и выглядит банальным, что за его рамкам и остается второе. Соответственно, при совмещении того и другого в процессе чтения - налет банальности может раствориться.

И дело не столько в литературно-стилистических достоинствах текста -хотя и их стоит оценить, как и вытекающую отсюда вероятную вариативность передачи и восприятия мысли*, - сколько в том , что литературно-стилисти­ческое своеобразие, в полном соответстви и с концептуальным подходом само­го Оукшота, составляет естественную среду его способа мышления-философ­ствования. Или, точнее, они идентичны. Л и ш ь погрузившись в эту идентич­ность, можно понять, что жесткая рационалистская схема различения что и как преодолевается, утрачивает характер логического противоречия и обрета­ет непреходящий смысл. Возможность наблюдать за тем , как это происходит, - одно из главных достоинств, которыми обладают тексты британского поли­тического философа.

Логика такого преодоления, в неизбежно упрощенном виде, сводится к следующему. Рационалист (например, как парадигматическая фигура м ысли Оукшота и его безусловн ы й alter ego) только потому в состоян и и ошибаться (в т.ч . ошибаться, "отождествляя привычное и традиционное с неизменны м") и извращать реальность, представляя ее в виде голых абстракций, математичес­ких формул, нежизнеспособных идеалов, что он действует в рамках опреде­ленного контекста, в условиях не подвергаемой сомнению традиции и даже под влиянием неосознанной привычки. Но данная логическая схема ведет к новому противоречию. Ведь способность действовать исходя и з контекС'I'З и есть то, что философ полагает признаком консервативности. Сталкиваются и теряют определенность две равно противоречивые фигуры: консерватора, ра­ционального в своем антирационализме, и рационалиста, вполне контекстУ· альнога в своем антитрадиционализме. Таким образом , сквозь приэму логиКИ можно увидеть ключевую проблему современного консервативного мышления -проблему уже не логического, а собственно политического самоопределенИЯ·

• Для примера можно сравнить два перевода одной и той же мысли (и оценить самое мыСЛЬJ: Первый: " Консерватизм не крепость, куда мы отступаем

"под натиском перемен, а открытое�

ле нашего опыта, в котором мы встречаем эти перемены (в переводе Т.А.Филипповой из с_--.­ника "The Wisdom of the Conservatism") ; и второй: " . . . она (т.е. , в этом варианте, " идентичнuо- ··1 - К. С.) не являет собой некую твердыню, крепость, за стенами которой мы можем укрытьС•• единственное средство зашитить эту идентичность (т.е. нас самих) от сил перемены не в крепости, а в чистом поле, каким является наш собственный опыт" (в переводе И берr, с. 67).

Оукшот ее не решает. Я не рискну даже сказать, что он предлагает путь для ее решения, - настолько инди видуализирован ным выглядит его морально­полит�,чески й выбор в пользу консерватизма. Во многом поэтому "философ беседы всегда был в стороне от реальной политики. При рассмотрении бри­танского консерватизма ХХ в. этого автора или совсем выпускают из поля зре­ния, или выделяют как фигуру особого свойства. Тем не менее позиция Оукшота удивительно цел ьна как в том , что касает­ся консерватизма, так и в анализе современной эпохи. Цельность достигается разным и средствами, и не в последнюю очередь сочетанием эссеистекого сти­ля изложения с необычайно тщательной , детализирующей проработкой мате­риала. Выражается это, в частности, в том , как мыслитель последовательно и обстоятельно перебирает ситуации, вещи, оцен ивая, взвешивая их "прове­ряя " на допустимость консервативного позиционирования в соответ�твующих случаях: скажем, в дружбе - да, между слугой и хозя ином - нет; отношение к средствам и орудиям более консервативно, чем отношение к целям , и т.д. Объяснения ( именно объяснен ия, но не обоснования) берутся по принцилу "здесь и сейчас". Оукшот неоднократно оговаривается в том смысле что все его рассуждения привязаны к английскому контексту. ( Но и он сам, �о свои­ми рассуждениями, тут же оказывается "помещенным" в иной контекст.) Де­тали, отношения, уровни и перспектины в ходе рассуждения образуют дина­мическое единство. Стало быть, и точка в конце цепи рассуждений - логиче­ская и смысловая - также может быть лишь динамической. И менно поэтому, как мне представляется, Оукшота бессмысленно ловить на противоречиях и упрекать в парадоксах - нельзя зафиксировать то, что находится в свободном движен и и , и самому при этом избежать парадокса. Иначе говоря: Майкл Оук­шот всегда открыт для беседы.

Его статьи , в резул ьтате, с одной стороны, предстают великолепными ком­ментариями на тему того или иного достаточно очевидного положения а с другой - впитывают, растворя ют и превосходят эту очевидность. '

В качестве примера , под занавес, упомяну статью из рецензируемого сбор­ника - " Преподавание в университете предмета политики: очерк об уместно­сти " . Ее центральный тезис можно выразить с помощью известного афориз­ма: истинная суть образования состоит в том, что остается в нас после того, как мы забываем все, чему нас учили. Тезис вполне очевидн ый. Статья между тем явно достойна того, чтобы как м " В ' инимум , предварять курс ведение в специальность" для студентов-поли-тологов. А чтобы проверить, так ли это, - все-таки "побеседуйте" с Оукшотом . . .

twirp

x.co

m

ГЕНЕАЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ И ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА СОЦИУМА А.С. Макарычев

Европейский университет в Санкт-Петербурге можно поздравить в выхо­дом в свет незаурядного научного издания, которое благодаря �овокупности заведомо привлекательных качеств: нетривиальности подиятои проблемы междисциплинарности исследования, свежему взгляду на феномены повсед� невной жизни - наверняка будет с интересом принято и по достоинству оце­нено в академическом сообществе России* .

В этом многомерном исследовании мое внимание привлекает, в особенно­сти , измерение историческое, хотя автор, кажется, отнюдь не склонен его ак­центировать: книга, утверждает он, "не является историческим исследовани­ем того, как на самом деле жили люди на Руси, в Российской империи или в Советском Союзе. Она исследует те способы (курсив мой. - А. М. ) , которые во многом до сих пор помогают нам находить и узнавать в себе странный фено­мен под названием 'личность', а потом взращивать его, совершенствовать, хо­лить и лелеять или , наоборот - уничижать и уничтожать" (с. 1 1 ) . Обратим внимание на то, что далее автор как будто бы продолжает говорить о способах неких действий , однако называет их уже практиками (в последующей цитате курсив также мой . - А. М. ) : "В этой книге я хочу прояснить основные прак,­тики того, как люди делают феномен под названием 'личность' объектом сво­его познания и воздействия, - то есть обьективирующие практики российск,ой культуры. Я также хочу прояснить основные практики того, как люди делают себя субъектом познания и действия, - то есть субъективирующие практик,и" (с. 1 1 - 1 2) . Как видим, исследуются, собственно, не столько способы, которые "до сих пор помогают нам . . . " , сколько практики российской культуры - нечто явно исторически масштабное: " . . . можно предполагать, что прояснение этих центральных практик поможет во многом вывести нерефлексируемый фон российской культуры на передний план дискурса" (с. 1 2) .

Но все познается в сравнении. Как пишет об этом сам Хархордин, "размыш­ления в диалоге с Фуко** дают возможность наметить несколько интересных сравнений между российским и . . . западными обществами" (с. 472). И книга, по справедЛивому замечанию автора, "указала на серию радикальных контрастов между культурами дЛЯ того, чтобы начать обсуждение более тонких кросс-куль­турных различий без обычных и поднадоевших сравнений 'коллективистской России' и 'индивидуалистического Запада' . В более общем плане она попыталась сформулировать несколько тезисов относительно исследования фоновых практик повседневной жизни. И задача ее будет выполнена, если она когда-нибудь уйде1' на задний план дискуссий о фоновых практиках повседневной жизни" (с. 482).

МАКАРЫЧЕВ Андрей Станиславович, доктор исторических наук, nрофессор кафедры междуна­родных отношений и nолитологии Нижегородского лингвистического университета. * Хархордин О. Обличать и лицемерить. Генеалогия российской личности. С П б - М . : ЕвропейсКИЙ университет в Санкт-Петербурге, "Летни й сад", 2002. 5 1 1 с. , 1 6 л. илл. ( Европейский универси· тет в Санкт-Петербурге. Труды факультета политических наук и социологии. Вып. 5. ) ** Именно разработки М .Фуко в изучении феномена личности легли в основу подхода О.Хархор­дина к поставленной и м проблеме. Фуко, например, "переносит фокус исследования с сущности под названием 'индивидуализм' на процесс (здесь и далее курсив мой. - А. М . ) под названиеМ ' индивидуализация'" (с. 9). Существенно важное, с точки зрения Хархордина, отличие. СледУ• Фуко, продолжает он, "можно изучать не только центральные ценности индивидуализма, которЬiе и нтерноризавали представители данной культуры, но и практики формирования и усложнения соб­ственного 'я '. Эти практик:и создают обычно незаметные предпосылки для того, чтобы дискурс О ценности индивидуализма мог быть сначала воспринят, а потом и принят как сознательная nо­литическая программа" (там же). Так - лоначалу почти неразличимо - в контексте исследова· тельской саморефлексии обозначается и мотив исторической динамики социума.

Наиболее сильными в рецензируемой работе мне кажуrся два вывода. Во­nервьrх, автор убедительно показывает, что "тройная логика церковного суда .- обличи, увещай, отлучи - очевидна и в функционировании партийных ор­ганов . . . Большевистские организации воплотили в себе и интенсифицировали 11рактики отмененных церковных судов" (с. 42-43) . О.Хархордин , таким обра­зом, демонстрирует сходство революционньrх большевистских практик с ме­тодикой действий православных церковньrх судов.

Автор, по его собственному разъяснению, формулирует в своей книге две гипотезы : ( 1 ) объективация индивида в России преимущественно опиралась на 11рактики горизонтального надзора среди равных по статусу, а не на иерархи­ческий надзор начальников за подчиненными, как это по большей части про­исходило на Западе; (2) центральные практики субьективации в России сфор­мировались на основе покаянных практик самопознания, характерных для восточного христианства, а не на базе исповедального анализа личности, как это было присуще Западу.

Вспомним в связи с первой гипотезой, что в России большевистские орга­низации , как уже говорилось, воплотили и интенсифицировали практики отме­ненньrх церковных судов - "три основные практики, собранные в единую кон­фигурацию еще в Новом Завете: обличение грехов, товарищеское увещевание и отлучение" (с. 472). Что касается террора 1 930-х годов, то он был развязан на фоне прямого - убийственного, по определению автора, - слияния практик обличения и отлучения, не опосредованньrх увещеванием. Эти повальные ре­прессии, как особо отмечается в книге, оказались сопряжены с попыткой уста­новить товарищеский надзор повсюду, превратив каждую партячейку или каж­дый рабочий коллектив в группу, объединенную практикой товарищеского уве­щевания. Тем самым бьш проложен путь для последующего введения более мяг­кого, но зато и более систематичного дисциплинарного воздействия. В 1 950 -1960-е годы практика увещевания, проникнув во все уголки системы, стала, на­конец, более или менее постоянно опосредовать обличение и отлучение.

Все это тесно связано и с реформированием, которому подверглась прак­тика обличения: "Аспекты наделения обличаемых личностью . . . бьши подчерк­нуты с той же силой, что и аспект обвинения и критики, который ранее пре­обладал в обличении. Это породило специфического советского человека, ко­торый узнавал о себе и своей личности через публичное обсуждение его пер­еанальных качеств в специальной ситуации чистки или , позднее, в ее рутини­зированных версиях, таких как индивидуальный отчет члена партии , Ленин­ский зачет школьника или обсуждение коэффициента трудового участия каж­дого члена бригады" (с. 473-474).

В ходе развертывания мыслительного (и фактического) материала, воссоз­дающего предмет анализа - генеалогию российской личности, автор порой намеренно огрубляет в обобщениях картину действительных процессов. Так, две упомянуrые выше гипотезы , вьщвинутые и сформулированные с целью оттенить радикальный контраст между различными культурами при описании их фонов, сам он называет "слишком грубыми" , ибо они игнорируют все не nодпадающие под них случаи, создавая "поле для будущих более проработаи­ных сравнений" (с. 48 1 ) . Вместе с тем принципиально значимая нюансиров­ка органично вошла в "корпус" исследования. Это относится, в частности, к довольно "хрупкой" , при всей своей масштабности, теме перемен в фоновых nрактиках. Так, преемственность между практиками дореволюционной Рос­сии и Советского Союза не сводится автором к простому наследованию и вос­nроизведению. Перенаправлявшиеся на достижение новых целей и перегруп­nировывавшиеся в новых конфигурациях (скажем, соединение техник боль­IJ.Iевистской работы над собой с методичным самопланированием) , эти прак­rики в результате породили новую форму жизни - советское самосовершен­ствование, в рамках которого можно увидеть проявления как преемственнос­ти, так и радикального разрыва с прошлым. Здесь источник тонкого, но весь­ма существенного дифференцирования практик.

68

Насаждавшиеся мастью практики, в официальной сфере предельно ритуа. лизованные, перехватывались и приелосабливались в неофициальной жизн11 для достижения целей , отличавшихся от официальных, а порой и противоnо­ложных им. Н апример, взаимный надзор был использован диссидентами дJUi создания тайного общества, занимавшегося пропагандой антисоветских ценно­стей. Возникали и неофициальные, никем не уrвержденные практики, такие как личное притворство или, допустим, стремление отличаться от других своей одеждой (с. 478-479). И ными словами, постепенно менявшийся фон практиче­ской жизни советских людей, помимо уrвержденно-разрешенных и насаждае­мых практик, состоял еще из таких, которые развивались как спонтанные и не­предвиденные реакции на целенапраменную политику по насаждению первых а кроме того, из практик официальной сферы, смещенных в неофициальную � перенапраменных на достижение новых, неофициальных целей. "Этот повсед­невный фон , - подчеркивает Хархордин, - не исследовался ни советскими учеными . . . ни западными советологами, которые занимались сравнением ин­ститутов советской масти либо с первоначальными революционными замысла­ми, либо с нормативными предписаниями либеральной теории. И те и другие почти не замечали постепенных перемен в повседневной жизни, и потому длЯ всех них перестройка 80-х годов началась и закончилась так неожиданно" (с. 480).

Справедливость данных положений не вызывает сомнения, более того, они представляются мне и одними из наиболее сильных в книге. А между тем из них (разумеется, через целый ряд опосредований) следует еще одно, которое, признаюсь, я никак не мог счесть приемлемым для себя: "Сталинский режим не только сделал возможным массовое употребление слова 'личность' , он так­же научил население, как признать и распознать эту личность в себе. В этом смысле режим дал 'личность' массам , он дал возможность каждому человеку стать отдельной, а иногда и исключительной личностью. В терминах Хайдег­гера можно даже сказать, что режим 'освободил' личность для существования" (с. 288). Или в другом месте: "Советская индивидуализация началась с того, что, постоянно подчеркивая необходимость воспитания нового человека, большевики старались усилить внимание к собственной личности сначала среди членов партии , а потом и среди всего населения. Эту 'личность' превра­тили в предмет, о котором надо было постоянно думать и заботиться, кото­рый надо было постоянно совершенствовать" (с. 1 0).

У меня создалось впечатление, что книга Хархордина вообще остамяет от­крытым казавшийся мне принципиальным вопрос: "советский индивидуа­лизм " развивалея вопреки коммунизму или был составной частью его каждо­дневной реальности? Автор не дает на него четкого ответа (да он и самим во­просом не задается) , хотя ощущение таково, что он больше склоняется ко вто­рому варианту, в свете тезиса об "освобождении личности для существова­ния". Однако уже в следующей главе он признает "ш изофренически-двойст­венный" (с. 357) характер подобного рода экзистенции, и это застамяет нас допустить, что ему все-таки не чужда идея о том, что индивидуализм зародил­ся в недрах советского общества наперекор всему официальному. Недаром в книге подчеркивается, что "за фасадом монолитного единства таились разно­образнейшие вкрапления и образования, спонтанно и постепенно поямявwи­еся в недрах этой монолитной массы" (с. 363).

Отмеченное противоречие, возможно, отчасти объясняется мега-идеей ав­тора, связанной с анализом языковых практик. Думается, однако, что сама no себе словесная риторика коммунизма (например, "персональные дела") не должна вводить в заблуждение: за псевдолиберальной фразеологией офици­ального советского режима ("отмирание государства" , самоупрамение" - ctd· об этом с. 390) скрывалея тоталитаризм в его классическом виде. Разумеется. в ССС Р существовали карьеризм, материальные стимулы и т.п. , но практик� повседневности были деперсонализированы. " Мы" (во всяком случае в nуб· личном дискурсе) прочно вытеснило "я" М ногие привычные для западноГО человека слова типа privacy вообще не имели аналога в нашем лексиконе.

И конечно же именно после падения советского режима каждодневная )!(ИЗНЬ российско�о человека была, если можно так выразиться , "индивидуа­лизирована" . Наши сограждане начали постепенно понимать, что они не про­сто "жители" или "население" , но избиратели и налогоплательщики. Они ста­ли приучаться к тому, что инд�видуализирован может б�пь любой товар - от rтерсональной поздравительнои открытки до сувенирнон фуrболки с портре­том заказчика или ручки с особым логотипом. Они открыли для себя доселе запретные сферы , связанные со всевозможными проявлениями сексуальнос­ти . Даже адреса на конвертах мы теперь пишем так, как это делается во всем uивилизованном мире, ставя фамилию получателя выше и улицы, и города, и даже - страшно сказать! - страны. Индивидуализировался и научныи язык: в нем " идентичность" стала сосуществовать с традиционным "гражданством" ,

' " " " "* "социализация' превратилась в альтернативу восnитанию , а группа и "сообщество" вытеснили некогда казавшийся непотопляемым " коллектив" . . .

Кстати, представляется несколько странным, что О.Хархордин не часто nрименяет для своего анализа концепт идентичности, хотя , по суrи, именно ему и посвящена значительная часть книги. Н аnример, когда автор пи��т о "коллективном действии группы в ответ на серьезную внешнюю угрозу (с. 1 1 1 ) он фактически описывает один из механизмов конструирования иден­тич�ости. " Слитность" , "спайка" (с. 1 6 1 ) - это тоже идентификационные характеристики .

Другим важным выводом , имеющим несомненную познавательную цен­ность, является следующее утверждение Хархордина: "Даже если поколения молодых людей не принимали затхлые ценности , навязы�аемые им .. . тем не менее они воспроизводили фоновые практики советекои культуры . . . Лю�и часто продолжали придерживаться тех же самых практик даже для целеи, альтернативных официально провозглашаемым . . . Логично предполо�ить, что, отвергнув коммун истические ценност� в 1 99 1 г. , м ногие россинекие 1 69

граждане не смогли или не захотели с такои же легкостью отказаться от по­вседневных практик, составлявших привычный фон для дискурса об этих ценностях" (с . 442-443) .

Действительно, в этом слишком хорошо знакомом явлении и сле_?ует ис­кать корни того стиля ведения

"бизнеса и участия в nол�;,ике , которыи демон­

стрирует поколение бывших комсомольских деяте�еи . Этот стиль уд�ви­тельным образом сочетает в себе мировоззренческии либерализм с верои во всемогущество административного аппарата, а коммуникационную откры­тость - со стремлением контролировать информационные процессы .

И все же, думается, и в самой русской ку.J��туре повседне�.ности есть нечто мешающее победному шествию получившеи зеленую улицу индивидуализа­ции. Это и нелюбовь к элементарным формам выражения уважения к д�уго­му (в частности, в виде простого, но не так часто встречающегося� в быту по­жалуйста") , и отсуrствие навыка брать вину на себя (для русскои nовседнев­ной культуры скорее характерна привычка сваливать ответственность на дру­гих) . И менно это, возможно, и создает питательную среду для возвращения некоторых компонентов, казалось бы, уже забытого прошлого - от элементов "школьной формы" до ДНД.

На мой взгляд, автор порой идеализирует некоторые из описываемых им фе� номенов советской жизни. Трудно, скажем, согласиться с его характеристикон той же ДНД как более эффективного, чем милиция, инструмента обеспе;;ения уличного порядка (с. 374). Можно поспорить и с уrверждением, будто бы глав­ная латентная функция . . . тостования (на днях рождения - А.М.) заключается в выямении личности именинника" (с. 445) : мой опыт, например, подсказывает, что публичные речи в застольях, как правило, абсолютно бессодержательны,

• По верному замечанию автора, производные от слова " группа" в советском дискурсе имели преимущественно негативные коннотации ("групповщина" и пр.) - с. 1 80.

twirp

x.co

m

70

ибо участники последних воспринимают необходимость "тостоговорения" I<<l)( некий формальный церемониал, который нужно поскорее завершить.

В дополнение к тем примерам, которыми уже иллюстрировалась трудность восприятия некоторых выводов автора относительно "фоновых практик" приведем еще один пример, для чего вернемся к первой из двух основн ых ги�

потез, сформулированных в книге (см. выше). Так, указывая, вслед за други.

ми, в т.ч. зарубежными, исследователями на активное участие советских лю.

дей в надзоре за собой , на "смыкающиеся сети государственного контроля и всенародной бдительности" , Хархордин , со своей стороны, подчеркивает что в этой сети главную роль играл именно горизонтальный, а не вертикал�ный

контроль. " Взаимный надзор, - vпишет он, - это то скальное основание, на котором покоятся горы советекои власти, в котором укоренены властные пи­

рамиды и лестницы. Этот надзор каждого за каждым не есть некое хитрое ин­ституциональное решение, которое принимается властью, когда уже нечего предпринять; наоборот, взаимное наблюдение друг за другом - это тот фун­

даментальный слой власти, которого достигаешь, когда разгребаешь горы ие­

рархических структур, покоящихся на нем. Если убрать этот слой, советская

власть исчезает: пирамиды рушатся, а лестницы не на что поставить. Взаим­

ный надзор - это цементирующий слой, в котором застыли краеугольные камни и несущие конструкции советской системы: без него Советский Союз

был бы просто невозможен " (с. 1 22- 1 23) . Сильное высказывание, полное вну­ш ительной экспрессии!

Однако корректность использования термина "горизонтальный" для харак­теристики надзора за поведен ием людей во времена СССР (с. 38 1 ) вызывает у меня сомнение. Сразу же приходит на ум , что эта "горизонталь" на самом де­ле являлась составной частью всепроникающей вертикали , вне которой она существовать попросту не могла. Тем более надуманным выглядит противопо­ставление советской модели "горизонтального контроля" " иерархическому

надзору" , в котором Хархордин видит ключевой элемент западной управлен­

ческой модели. Тут же вспоминается, что на Западе (в частности, в США) су­

ществуют все элементы взаимного контроля - от формулы "знай своего кли­

ента", которою все чаще предпочитают руководствоваться частные банки, до

биллбордов типа Neighborhood Watch, призывающих жильцов сообщать в по­

лицию о любом подозрительном субъекте, замеченном на близлежащей тер­

ритории .

М ногие практики повседневности, описываемые О.Хархординым, носят универсальный характер и едва ли могут быть привязаны к той или и ной куль­

турной традиции. Например, представление рекомендательных писем (с. 1 67) - это один из элементов профессиональной деятельности в странах Запада,

своего рода "страховка" от "проходимцев" .

То, что рецензируемая книга вызывает желание уточнять, переспрашивать,

а порой и вступать с автором в полемику, является скорее следствием ее до­стоинств, нежели свидетельством недостатков. Думается, что в данном смысле

монография О.Хархордина выполнила важнейшую научную функцию: она

предложила новый взгляд на проблему и стимулировала дискуссии среди спе­

циалистов. При этом она способна увлечь и неспециалиста - благодаря напол­

ненности узнаваемыми реалиями, всякий раз предстающими в новых связях, В неожиданном свете, по-новому объясняемыми, обретающими новый смысл.

Меня книга Хархордина убеждает в том, что "история повседневности" - а ведь именно она оказывается отраженной в генеалогии личности - есть полно­

ценная история общества, хотя и забываемая по мере протекания и потому поч-" � ти не рефлексируемая; ее реконструкция по материалам археологии дискурса

позволяет увидеть таящиеся в ней пружины исторической динамики социума.

ЭВРИСТИЧНОСТЬ МЕТАФОР

Л.Е. Бляхер

Книга Вадима Волкова*, бесспорно, явление, и, как любое явление, заслу­живает самого серьезного рассмотрен ия . Однако превращать рецензирование книги в ее подробный пересказ - занятие довольно нудное и н еблагодарное. Лучшая форма пересказа книги - это сама книга, к которой м ы и отсылаем уважаемого читателя. Но по ее прочтении возникают вопросы. Вопросы, свя­занные не столько с кон цепцией книги (она достаточно хорошо известна и не раз обсуждалась), сколько с тем , как книга сделана.

Именно методологический аспект исследования В. Волкова кажется нам на­иболее и нтересным. Он и выступает предметом предлагаемого здесь анализа.

Проблема организованной преступности, ее влияния на нашу жизнь уже давно и прочно вошла в репертуар социальных размышлений, причем отнюдь

не только научного плана. М ало того, как только речь заходит об этом фено­

мене последних лет, холодный и отстраненный язык социологических и поли­

тологических штудий уступает место более или менее талантливой публицис­

тике. Создается ощущение, что в подобной постановке проблемы изначально

присутствует какая-то ущербность. В огромном массиве работ на эту тему ис­

следовательские объекты вдруг перестают быть просто социальными или поли­

тическими агентами, а обретают черты героев А.Дюма, Р.Сабатин и или , на ху­дой конец, сериала " Бандитский Петербург". Откуда же берутся "герои плаща и кинжала" или " кровавые монстры" постперестроечной России на стран и цах

серьезных статей? Причина такой "литературности" коренится, на наш взгляд, в самом термине "организованная преступность" . С этим термином (и обозна­

чаемым им явлением) тесно связан определенн ы й метафорический ряд, на­

столько плотный, что новым, иным смыслам просто некуда вклиниться. В самой семантике понятия "организованная преступность" заложено пред­

ставление о двух вполне автономных мирах. Первый , где живут читатель и ис­

следователь, - нормальный и вполне благополучный мир "порядочных лю­

дей " , защищенных законом или стремящихся получить от него защиту. Второй

- мир преступников, " неправильный мир неправильных людей". Иными сло­вами, один мир наделяется неким социальным смыслом, а другой выступает

лишь его негативным коррелятом , девиацией. Но если организованн ая пре­ступность есть девиация, то с ней нужно бороться. Идея борьбы с преступно­стью и определяет собой пафос соответствующих исследований. В результате выводы анализа оказываются заданными до акта исследования. Стоит полито­

логу встать на позицию формализованной и легальной политики, как нефор­

мальные практики превращаются в "бандитизм " , "коррупцию", " местничест­во" и тому подобные " негативные явления", требующие искоренения.

Правда, существует и иная традиция, воплощен ная в идеях российских

неоинституционалистов. В этом случае исследователь методологически ста­новится "по другую сторону" закона. То, что называют "организованной

nреступностью" , толкуется и м как реальность нашей жизни , а отказываю­Щиеся это признавать - как "окостеневшие доктринеры " , закрывающие глаза на очевидное. Именно с организованной преступностью он связывает те ростки подлинных рыночных отношений и демократии , которые появля­Ются в России. Но кроющийся за подобной трактовкой идеологический по-с ее " " ыл не мен литературен , чем в первом варианте. Он восходит к леген-

БЛЯХЕР Леонид Ефимович, доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой философии и социологии Хабаровского гостехуииверситета. • Волков В . В. Силовое предпринимательство. СПб - М.: .Летний сад•, 2002.

1 7 1

72

дам о "благородных разбойниках" и , ближе, к "разоблачительному буму" конца 1 980-х годов. П ри таком подходе преступник предстает носителем идеи свободы и воли, борцом с государственным насилием. Все, что проти воетаит государству и закону, осмысляется как благо перекрывающее соб -люб�Iе сопутствующие " издержки" . В итоге приняти� " неформал ьной поз�� ции в качестве основания политического анал иза оборачивается отри ем институциональной структуры общества, вступающей в конфликт ��.ни

­альными политическими практиками" . Ре-Таким образом, и в первом, и во втором случае организованная прес ность не ст�лько исследуется, сколько включается в некий метафоричес�Й ряд, которыи делает излишним само исследование. Обращаясь к указанным терминам , автор воль��, или невольно воспроизводит весь набор метафо связанных с метафорои закон - барьер между двумя мирами" . р,

Не меньшими противоречиями чревата и попытка стать "над схваткой" нять особую, "внешнюю" позицию, ибо здесь тут же встает проблема адр� за­

та политологического исследованиvя. " Внешняя" исследовательская позицс� может быть принята политическои властью или "управляемым" обществом только при условии, что в аналитике видят пророка избран ное существо ступаю�ее носиJелем особой, трансцендентальноЙ истины*. В проти�:�� случае внешнее знание об обществе будет отторгнуто. Если оно совпадает с самоощу�ением политического агента, то его отторгнут как излишнее ("я это уже знаю ) , а если не совпадает - как неверное ( "я знаю, что это не так"). Определение дан

_н�го противоречия и становится отправным пунктом иссле­довани� Волкова. Если социолог идет по пути использования существующих понятии , то он либо имплицитно принимает точку зрен ия государства и изу­чает социальную организацию 'преступности ' , либо занимает радикально­критическую позицию и исследует то, как само государство производит клас­сификацию, конструируя 'преступность' или 'мафию'" (с. 1 0) . Но возможен еще один вариант развития событий: политолог или социо­лог ориентирует свое вполне герметичное (на манер современной физики или лингвистики) исследование столь же герметичному сообществу ученых. По­хо�е, такого под�?да и придерживается автор "Силового предпринимательст­ва · Он пишет: Социология как наука о социальных и нститутах обязана иметь свое видение реал ьности, отличное от того, которое вплетено в прак­тику изучаемых ею социальных институтов. П оэтому она либо вырабатывает свои понятия ( 'социальная мобильность' , 'гендер') , либо переопределяет уже существующие" (с. 9).

Однако эта, казалось бы, неуязвимая исследовательская позиция отнюдь не �езупречна. В отличие от естественных наук, науки социальные не достигают своем развитии уровня концептов, выходящих за рамки представимого. Критерии истинности их построений кроются в повседневной реальности в обыденном здравом смысле. При несовмещении когнитивных горизонтов �с­следов�_теля-по�итолога и агента политического пространства возрастает опас­�ость вчитать в реал ьность смыслы, не содержавшиеся там изначально. Герметичное" построен ие может быть сколь угодно оригинальным и остро­умны�, но условия его верификации будут предельно затруднены . Традици­онныи, по К . Попперу, путь верификации на основе набора фактических дан­н ых здесь оказывается невозможным, ибо возникает вопрос: каким образом такие факты вьщелять? П ытаясь ответить на него, политолог будет вынужден углубляться во все более абстрактные метафизические сущности в поисках ус­кользающего основания для рефлексии. В vэтом плане книга Волкова - приятное исключение. Метафорический рЯд в неи присутствует, но не как задан ность, а как предмет анализа. При этом инструментом анализа, вполне научным, выступает не столько "позитивный

* На подобную роль претендовал, в частности, А. И.Солженицын, предлагавший свой пуrь об ст­ройства России. Однако позиция пророка в принципе плохо соотносится с позицией аналипi'ка.

социологический инструментарий" , хотя таковой в избытке присутствует в тексте, сколько дополнительный метафорический ряд, деструктурирующий традиционный, обнажающий скрытые в нем механизмы смыслоозначения .

Функцию деконструкции выполняет ключевой термин работы - "силовое предпринимательство" . Этот термин вызывает принципиально иной - как {:1 11ауч ном, так и обыденном смысле - ассоциативный и метафорический ряд, нежели "организованная преступность" . Концепт "силовой" ставит обсужда­емый феномен в один ряд с другими "силовыми структурами" , прежде всего государственными. Понятие же "предпринимательство" вводит обсуждаемое явление в контекст экономической деятельности, позволяет оценивать его с точки зрения эффективности , анализировать экономическое поведение сило­вых предпринимателей. Подобный подход уже использовался в социологиче­ской литературе. Можно вспомнить работы Л .Тимофеева, Ю.Летова и многих других. Но Волков не просто воспроизводит эту позицию и связанный с нею ассоциативный ряд, а расширяет последний, дополняя его политическими ме­тафорами: " Если вынести государство 'за скобки' и не рассматривать его как некий привилегированный институт, мы получим третий подход, который можно было бы назвать реалистическим. Он отсылает нас к старой идее 'ес­тественного состояния' . . . высказанной еще Т. Гоббсом в 'Левиафане"' (с. 1 0) . Термин "силовое предпринимательство" сопоставляется с концептами "сво­бодное" , "суверенное" , входящими в семантическое "гнездо" концепта "госу­дарство". М етафора "силовое предпринимательство = государство" красной нитью проходит через весь текст. Так, характеризуя социальные практики си­лового предпринимательства, Волков отмечает: "В теории международного права есть понятие 'репутация решительности' (reputation for resolve) . Такая репутация приписывается силовым организациям, прежде всего государст­вам . . . Признание охранного предприятия клиентами является следствием его признания другими владельцами силы, поскольку репутация охранного пред­приятия как надежного защитника на самом деле производна от его репута­ции как серьезной угрозы, с которой нельзя не считаться" (с. 1 1 4) .

Однако речь идет не просто о государстве, а о конкретной его разновид­ности - государстве эпохи Средневековья, феоде. Силовой предприниматель - это не просто предприниматель, это представитель "праздного класса" , рыцарства. Естественно, автор не формулирует данный тезис текстуально, но постоян ное сопоставление этосов "воинственного класса" силовых предпри­нимателей и "воинственного класса" рыцарей делает подобные выводы неиз­бежными. Для оправдания своего права на получение дани с буржуазии ры­цари и "реальные пацаны" используют одинаковую риторику, а дворянские фамилии средневековой Европы образуются по той же модели , что и бандит� ские клички. Но это, опять же, не просто рыцари, а рыцари позднего Сред­невековья которые уже научились строить отношения с нарождающейся бур-

' " жуазией . П редлагаемую Волковым метафору раскрывает оппозиция воры -бандиты " . Воры - явление прошлого, советского времени. Они возникают в условиях сильного, жесткого государства как своего рода моральная оппози­ция ему. Выступить в качестве реальной оппозиции, претендующей на свою долю, они не в состоянии. Жизнь вора проходит в тюрьме , и всякое насилие над ним со стороны государства повышает его вес в глазах сообщества. Его власть - власть морального авторитета, жестких правил "идейного" проти­востояния государству.

Бандиты - продукт постсоветской эпохи, когда слабое государство допус­кает присутствие на своем поле нового силового агента. Они лучше, чем го­сударство, справляются с его функциями по регулированию экономики. " И мея неформальный статус, эта совокупность правил и способов принужде­ния к их исполнению была далека от идеальных правоных систем по своей четкости и экономической эффективности . Тем не менее, она была более по­нятной легко адаптируемой, а главное - более жестко контролируемой , чем ' " ( находившалея в зачаточном состоянии государственная система с. 89) .

twirp

x.co

m

Встраиваясь в экономические структуры, " новые рыцари" , бандиты, начина. ют выполнять в них политическую (по М . Веберу) функцию, постепенно ста. новясь .. территор�альными владыками. Они "контролируют территорию", со. здают империи , которые затем распадаются на "княжества" .

Н а страницах книги разворачивается грандиозная метафора " Новоrо Средневековья" . Все остальные метафорические ряды поглощаются е10 встраивают�� в нее . С��;истические данн ые выглядят на ее фоне не бол� чем данью привычнои социологии , мостиком , по которому и ученые 11 не-ученые придут к осознанию метафоры . Из ее структуры вытекает и сф�р­мулированная в работе концептуальн�я схема. Государство, лишившись ста. туса привилегирован ного института, отодвигается" в сторону, и на поверх. ность выходят иные политические формы, в центре которых стоят рыцари _ силовые предприн иматели. Они действительно правят, организуют экономи. ческое и силовое пространство, соорганизуются между собой, структурируя подвластное и м общество.

Но метафора, даже столь развернутая и грандиозная, в книге Волкова - не самоцель. Осуществив распредмечивание прежних метафорических рядов и создав на основе новой метафоры концептуальную схему, автор экстраполи­рует ее на теорию происхождения государства, демократического правления и гражданского общества.

Исторические параллели продолжаются. Российское государство после провала горбачевекой перестройки сравнивается со слабыми и раздробленны­ми государствами эпохи Средневековья, неспособными организовать общест­во. Аналогом феодальной раздробленности выступает "приватизация силовых ресурсов государства" . Силовые ресурсы государства сопоставимы по мощи с ресурсами кондотьеров (силовых предпринимателей) , но проигрывают им по эффективности. Однако и фрагментированное государство, и кондотьеры­бандиты не остаются неизменными. П одобно тому, как некогда флибустьеры и авантюристы, сколотив капитал, превращались в "добропорядочных граж­дан", к концу 1 990-х годов российские бандиты начали "эволюционировать" в сторону легальности. Именно они составляют сейчас экономическую элиту, самый значимый и динамичный компонент бизнес-слоя. И именно они сего­дня последовательнее всего придерживаются "государственной" идеологии.

Впрочем, "современные" разделы - наиболее слабая, импрессионистичная часть работы . Они говорят, скорее, о политических, нежели о политологичес­ких взглядах автора. Но ценность книги , на наш взгляд, не столько в содер­жащихся в ней выводах и прогнозах, сколько в решении необычайно важной задачи по феноменологической расчистке явления. В этом отношении пред­ложенная Волковым метафора сходна с хайдеггеровским раскрывающим про­странством.

Конечно, через какое-то, быть может, не очень большое время метафора вновь застынет. Но даже краткий миг подлинного видения - огромное дости­жение, за которое остается только поблагодарить автора.

рОССИЯ: ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ В ГЛОБАЛЬНОЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННОЕ ПРОСТРАНСТВО

в.Ф. Ли

Кама грядеши? . . Выпуская новую совместную монографию, посвященную поискам ответа на коренной вопрос, вставший на переломе веков, - куда ИдеТ росси йское общество, какой путь будет им избран , - А.Галкин и Ю. Кра­син ввели в ее название латинскую версию этого крылатого библейского вы­ражения: "Quo vadis?"* .

Habent sua fata libel l i . Со времени выхода в свет предыдущего совместно­го труда Галкина и Красина** прошло пять лет, он давно стал библиогра­фической редкостью, однако его вполне назревшему и уже готовившемуся переизданию не суждено было осуществиться , и в своей новой работе авто­ры объясняют, почему так произошло: "Огранич иться вторым изданием книги оказалось невозможным. Российское общество меняется, причем очень быстро. За несколько лет трансформировалась и сама Россия , и ее положен ие в мире. Общество вступило в полосу критической переоценки наследия 90-х годов. Многие иллюзии и мифы развеяны жизнью, ряд про­блем, казавшихся очень важными, потерял практическое значение, возник­ли новые потребности , и на повестку дня выдвинулись и ные животрепещу­щие вопросы" (с .б) . Словом , вместо второго издания прежней книги была написана новая.

О том , что в ней отражен ы результаты напряженной работы по изучению и масштабному осмыслению процессов, развертывающихся в быстротекущем историческом времени, можно судить уже по структуре книги - достаточно упомянуть названия трех ее разделов: " Наследие" (речь идет именно о пост­перестроечном наследии, наследии 1 990-х годов) ; "Альтернативы " ; " Пер­спективы " , - а также по той последовательности и целеустремленности , с какою изложение результатов объективного анализа происходящего доводит­ся до самого последнего, "текущего" момента. Вот как звучит концовка за­ключительной главы (выразительно названной " У развилки") , где резюмиро­ван слившийся воедино научный, политический и гражданский пафос совме­стного труда: " Политика президентекай власти натолкнулась на принципи­альное противоречие, которое может стать источником серьезных обществен­ных коллизий. Беспрецедентная поддержка президента, его необъяснимый дЛя многих необычайно высокий рейтинг базируются на массовых ожидани­ях, которые явно не соответствуют ряду программных положений экономи­Ческой и социальной политики либерального толка. Если эти положения бу­дуТ упрямо проводиться в жизнь, то радикальные меры по л11берализации экономики и социальной сферы придут в конфликт с массовыми ожидания­ми улучшения социально-экономического положения населения. Тогда но­вый тур радикально-либеральных реформ сможет быть осуществлен только авторитарными методами. В этом случае нас ждет резкое усиление социаль­Ной и политической напряженности. Делать окончательные выводы пока ра­но, но надо иметь в виду реальную возможность подобной линии развития от нынешней, бифуркационной точки" (с .272).

А• ЛИ Владимир Федорович, доктор исторических наук, профессор Дипломатической академии •••ИД РФ, заслуженный деятель науки России. 2• Галкин А.А. , Красин Ю.А. Россия: qио vadis? М . , Издательство Института социологии РАН , ооз. 276 с. •• Галкин А.А., Красин Ю.А. Россил на перепутье. Авторитаризм или демократия: варианты раз­вития. М ., Весь мир, 1 998.

§" ' " • кu�,; Jъ видения перспектив вари -----..::

...с:> ющихся взору "у развилки ", пр�дпол антов предстоящего развития, открыва-Q мысления пути, который привел к это':Jа��:сность �онимания и глубину oc­g Здесь уместно напомнить что А галкhн и ИК)k к бифуркационной точке" � сийским и зарубежным чит�телям

. Вид . расин хорошо известны РОС .

= вписались в когорту тех кто стоя� у ис��� ученыеu закономерно и органичli� � гии. Ссылки на их труДы по теории поли�:ч�овои отечественной политоло­можно встретить в многочисленных публикn ского и социального развитИJI руемое сочинение этих двух самобытных ав;�иях мирового уровня. Рецеliзи­итогов длительных и неординарных размышле.fо� - своего рода подведеliие пердержавы, утратившей в одночасье свои о ии о драматической судьбе су­дег�адации и ожесточенной схватки за властьри����Р�I всле?ствие внутренliей скои номенклатурной элиты на рубеже 1 980 � 1 996- увшеися в недрах совет-В чьих руках оказались власть и собс х годов.

грации советской империи , когда обозн����ность после о�вальной дезинте­витого социализма" (надо полагать бок uся уникальныи прорыв от "раз­са) к рыночной системе, к государс�венно;_ои ветви исторического прогрес­му? Каков социально-психологический об

монополистическому капиталю­ров? Куда они ведут или ско ее тян лик новых постсоветских лиде­страну в условиях нарастан'ия вьfзо�ов гJ;б�

олураст�рВянную обнищавшую эти вопросы А.Галкин и Ю К аси изации . поисках ответов на российским социологическ�м

р исс�е���:��;�сь к заслуживающим доверия годов. В ходе кропотливого анализа б за первую половину 1 990-х ветекая правящая элита на 69 9% ыло установлено, что "новая" постсо­партийной и хозяйственной �о:е:���а из �ядов прежней государственно­- на 75%, региональная элита - на вГЗ% �ри этом высшее руководство добной ситуации нет ни в одном , о , изнес-элита - на 6 1 %) . По­точной Европы И не в этом ли

из постсоциалистических государств Вое-б моразрушитель�ого характера ра�����я однаб из базовых предпосылок са-сийской модернизации? но-ли ералистекого сценария рос-Разумеется, в структуры новой власт одаренных и предприимчивых не и выдвинулось немало новых людей России. Но если говорить о до�ин

игнорирующих национальные интересь; это, по справедливой оценке автор':fующих характ�ристиках новой элиты то сокий уровень нравственности гипе��рофрупповои и личный эгоизм, не�ы­достаток общей культуры, а гл�вное - ия деструктивной бюрократии , не­лидарности . "Прагматизм и безыдей утрата чувства общенациональной со­ки политики естественно обернули

ность, вы�едение нравственности за скоб­барками, подрывавшими авторитет ��а�аздро лениостью и групповыми раз­обобщающая оценка, к несчастью полн ти в глазах населения" (c. l 4) . Такова альностью нашего политического

, остью подтверждаюшалея суровой ре-Один из узловых сюжетов еце�з�оциал�ного бытия. вый комплекс проблем связа�ных с

руемо� �аботы - глубоко противоречи­екой демократии . Мас�табность п угрозои авторитарного отката" россий­формирования нового мирового по �становки данного вопроса в контексте тическую и методологическую оснЬ дка раскрывает фундаментальную теоре­анализировав вызовы демократическв; рассматриваемого исследования. Про­процессами глобализации беспре му усuтроиству общества, обусловленные чественными изменениям� в само�е��нтнои технологи:_.еской революцией, ка­да, авторы обращаются к нако разе жизни людеи и содержании их тру­идей об авторитаризме как альте

пленному в мировой политологии "багажу" потенциальных угроз "авторитар�онгаотиове де�,окрр

атии, в т.ч. под углом зрения Такие тката в оссии угрозы они находят прежде б · дикально-:_реформистского сценария �����о�;�{к�;:�;е зратяжном кризисе ра­основании отождествлять гл бок низации. И хотя нет с разворотом в сторону "с�ьн�: �����:�ов:ен:е

н�ассовых._групп электората граждан в моральные устои демократии � эффекти���сее вера российских ' ть демократических

институтов бьша несомненно, поколеблена. Вновь возрос интерес к автори­тарным формам �равления" , - отмечается в исследовании (с.47) .

В подтверждение своих суждений А.Галкин и Ю.Красин ссьшаются на дан­ные выборочных социологических опросов, проводившихся в рамках совмест­ного проекта Университета Калгари ( Канада) и "Горбачев-Фонда" : в 1 996 г. на вопрос "нужен ли сейчас России властный руководитель?" однозначно ут­вердительно ответили 53,3% респондентов и еще 24,6% дали ответ: "скорее

" п ' да, чем нет . равда, авторы далеки от того, чтобы напрямую трактовать рас-тущее тяготение россиян к "твердой руке" и сильной власти как тяготение к авторитарной диктатуре. По их заключению, " увязка" постсоветской полити­ческой культуры , включая такие ценности, как безопасность, законность, дер­жавность и традиционализм , "с авторитаризмом как формой организации об­шественной жизни чисто внешняя" (с.53). Вместе с тем очевидно, что автори­таризм не может появиться без определенных социальных, экономических и политических предпосьшок, созревших в недрах общества.

Анализируя выдвигавшиеся за истекшие годы прогностические сценарии по­литической эволюции постсоветской России, Галкин и Красин раскрывают не­состоятельность довольно распространенной в российской и зарубежной поли­тологии концепции так наз. "проевещенного авторитаризма" . Сторонники этой школы, как правило, односторонне интерпретируют исторический опыт Юж-ной Кореи, Сингапура, Малайзии и других неоиндустриальных государств. При обсуждении экономических достижений подобных стран обычно акцентирует-ся лишь один аспект проблемы - высокий мобилизационный потенциал авто­ритарного принуждения при форсированном решении остро назревших про-блем национальной модернизации. Между тем относительная эффективность авторитарных режимов в условиях неоиндустриального прорыва объяснялась главным образом тем, что они были "продуктом традиционной для этого реги-она авторитарной государственности. Экономическое развитие оказалось втис­нутым в традиционные государственные формы, потому что не могли возник- 1 7'

ф " Б " нуть неавторитарные ормы государственности . олее того, авторитарные ре-жимы не столько содействовали экономическому росту, сколько приспосабли­вались к нему, нередко оказывая сдерживающее воздействие" (с.227).

Примечательно, что подобная оценка лимитирующего потенциала �втори­тарной власти перекликается с позицией целого ряда видных деятелеи демо­кратического движения на Востоке, в т.ч. лауреата Нобелевской премии мира Ким Дэ Чжуна и его последователя, нынешнего президента Республики Ко­рея Ро Му Хена. И на то есть весомые причины. Как убедительно показала практика многих модернизирующихся стран , авторитарные ме_:rоды управт�­ния экономикой неизбежно сопряжены с Широкомасштабнои коррупциеи , ростом олигархического накопления, ограничением мелкого и среднего пред­принимательства в интересах крупного бюрократического капитала, сращива­нием авторитарных звеньев власти с криминалитетом.

Вступая в прямую полемику с некоторыми российскими адептами ав�ори­таризма, авторы монографии убедительно доказывают, что авторитарныи ре­жим не в состоянии решить в России даже текущие проблемы развития обще­ства. При этом такого рода экстремальный метод модернизации, как правило, не имеет сколько-нибудь широкой социальной поддержки и сопряжен с огра­ничением гласности , информационной свободы, манипулированием общест­венным мнением.

От подобных угроз, к несчастью, не застрахована и постсоветская Россия, хотя авторитарная тенденция и наталкивается у нас на довольно сильные пре­грады и ограничители. По мнению Галкина и Красина, в нынешних переход­ных условиях потенциально возможны две версии авторитаризма - же�ткая и несколько смягченная. В случае реализации первого сценария власть в духе устойчивых российских традиций . . . сконцентрируется в руках одного лица". При втором сценарии "президентская власть будет осуществляться в системе разделения властей , в большей или меньшей степени под контролем правя-

twirp

x.co

m

щей элиты, смягчающим ее авторитарность и сохраняющим не просто фасад а процедурные и институциональные атрибуты демократического строя" (с' 236). Другими словами, на основе комплексного исследования авторы книгИ (хотя они, строго говоря, не исключают иных, неавторитарных вариантов раз­вития), по сути дела, прихо�ят к выводу о том, что в обозримой перспективе которую принято называть п�реходным периодом", России вряд ли сужден� по�нать систему полнокровнон демократии . Спорность данного прогноза, на мои взгляд, очевидна, но окончательный ответ на этот вопрос может д лишь реальная практика политической эволюции страны. ать Раздел "Перспективы" - пожалуй, наиболее дискуссионный в книге иб нем излагаются собственно прогностические суждения относительно тог� � в в действительности идет российское общество. Здесь авторы, не сбрасы�ая : счетов ряд бесс�орных демократических завоеваний в стране, в своих размьпu­лениях о дальнеишем пути развития делают акцент на личности лидера, перво­го лица в государстве, т.е. президента всея Руси, которому в ближайшие крити­ческие годы предстоит либо войти в историю в качестве видного деятеля либ выполнить лишь некую переходную функцию политического менеджера (� 245) u С самого �ачала нынешнему президенту пришлось столкнуться с сиrуаци� еи, грозившеи, как подчеркивается в книге, "распадом государственности" приче� само его положение было "крайне щекотливым" (с.247) . Отсутствие з� спинои достато,;но влиятельной политической силы, зависимость от поддерж­ки властвующеи элиты и , в первую очередь, от благосклонности "Семьи" де­фицит политического опыта вынуждали к максимальной осторожности и' ма­неврированию. И эта линия, судя по всему, принесла некоторые положитель­ные плоды. С именем нового первого лидера стали связывать свои надежды самые различные слои расколотого и озлобленного общества: не только оли­гархи, но и новые средние слои, не только интеллигенция, но и социальные низы города и деревни. В подобных сиJуациях наро�ная молва нередко сама как бы дорисовывает облик правителя. Человеческии имидж В .Путина в полной мере отвечал мас­совым ожиданиям. Вместо деградирующего старца - человек в расцвете сил. Вм�сто сибаритствующего любителя возлияний - деятельный трудяга, умею­щии соблюстuи меру. Вместо "малосведущего импровизатора - знающий и компетентныи администратор (с. 252). Не случайно уже в марте 200 1 г., по данным опроса ВЦИОМ, полное доверие Лрезиденту РФ выразили 52% рес­пондентов, среди которых довольно высока доля молодежи, женщин, а также граждан старших возрастов, нередко находящихся за чертой бедности. Доверие - неоценимый морально-политический капитал, но он не обла­дает качеством постоянства и может быстро улетучиться. Отсюда, по твердо­му убеждению А.Галкина и Ю.Красина, вытекает непреложная необходимость �остоянного поиска такого сценария модернизации, который привел бы не роста � корректировке радикал-либерализма, а к замене его социал-демокра­тическои моделью, апробированной успешным практическим опытом целого ряда государств Европы и Азии. Но продвижение к этой стратегической цели немыслимо без прочного основания, требует надежных опор, одной из кото­рых, несомненно, является развитое гражданское общество. Что характерно для нынешнего, скорее всего начального этапа складывания гражданского общества в России? Пытаясь отыскать нетр�виальный ответ на этот далеко не ординарный вопрос, авторы прежде всего подчеркивают, что граждан�кое общество есть особого рода "промежуточная среда" между поли­тическои (�?сударственной) и производственной сферами общества (с. 78), об­разующая некое подобие корневой системы демократических устремлений гр�ан и демократических форм правления" (с.82). К числу основных функ­ции гражданского общества относятся: социализация индивидов, превращение их в социальных субъектов; самоорганизация и самоуправление на базе сложив­шихся внутренних регуляторов (нравы, обычаи и т.п.) ; интеграция общества, обеспечивающая целостность общественного организма и историческую преем-

ственность в его развитии; выработка базовых начал межличностной, коллек­тивно-групповой солидарности; стимулирование объективно назревшего нор­матворчества и т.п. Богатый опыт мировой истории выявил фундаментальную закономерность: подлинно демократическая либерализованная политическая культура рождается только в недрах реального гражданского общества, развитое гражданское общество - основа стабильного демократического строя. u В какой мере описанные закономерности проявляются в постсоветекои эволюции российского социума? Здесь, судя по всему, они нередко выступа­ют как бы в негативной своей ипостаси , в обличии замкнутого (порочного) крута. Описывая на теоретическом уровне сложные взаи�оотношения граж­данского общества, политической системы и политическои культуры , авторы, в частности, отмечают, что "свободное развитие гражданского общества пред­полагает демократическое правовое государство. Jакое государство, - тут же добавляют они, - в России только складывает:я (с. 1 08) . Но для его станов­ления, в свою очередь, требуется определенн�rи уровень развития демократи­ческой политической культуры, предпосылкои которого, опять-таки, является гражданское общество - "лоно", где такая политическая культура рождается и вызревает (с. 82). Логический круг, как видим , замыкается,� Это - реальное противоречие которое должна разрешить сама жизнь. Ибо гражданское об­щество возни�ает и развивается в те:ном взаимоде�ствии с д�угими сферами общественной жизни : экономическои, политическои, духовнои:.Для того чт�­бы максимально раскрылся потенциал гражданских отношении и бuьши наи­дены эффективные средства нейтрализации негативных тенд��ции, в этом взаимодействии необходим оптимальный баланс сил и влиянии (с. 9 1 ) .

в России, констатируют авторы, выработана достаточно широкая законода­тельная база для более или менее нормального функционирования структур гражданского общества: политических партий, профсоюзов, предприниматель­ских союзов, корпораций, женских, экологических, информа�ионных, культу�­но-просветительских, конфессиональных и других движении и организ�ции. Однако значительная часть этих структур еще не вышла из эмбри9нальнои ста­дии, что находит свое отражение в несамостоятельности, сильнон органи�аци­онной и иной привязанности к власти и зависимости от нее, к повышеннuои бю­рократизации и отрыве от социальной базы. Это относится и к большеи част� партийно-политического спектра, где явно преобладают квази- или протопар тии Среди 26 основных партийно-политических блоков, боровшихся за депу­тат�кие мандаты на парламентских выборах 1 999 г., преобладали узкие секты активистов, группировавшиеся вокруг лидера харизматического типа. Не слу= чайно, по данным опросов, около 50% россиян не проявляют каких-ли�о сим патий ни к одной из существующих ныне в стране политических партии .

Вместе с тем далеко не все составные элементы нарождающегося граждан­ского общества в РФ застряли на стадии эмбрионального созревания. Самы­ми организованными и эффективными (возможно, как наследие большевист­ского тоталитаризма) оказались негосударственные охранно-силовые службы (частные службы безопасности охранные системы коммерческих фирм, част­ные сыскные и информацион�ые структуры и т.д.) , обычно укомплектован­ные за счет бывших сотрудников силовых ведомств, сумевших в uконечно

ьм

итоге отвоевать довольно привилегированные условия работы по наиму. Тол -ко в Москве общая численность занятых в таких структурах :оставляет 20 тыс. чел а по всей России - свыше l млн. (c. l 02). При подобнои негосударствен­ной' мобилизации силовиков, своею мощью как бы подпирающих

" официал_?,� ные силовые службы , страна, казалось бы, должна была стать витринои

правопорядка и законности. Однако на практике ее, как ни парадоксально, буквально захлестнула волна организованной преступностиu (наркобизнес, контрабанда оружия , торговля живым товаром, заказные убииства, эксцессь! игорного бизнеса, массовый рэкет и т.п.) . Сращиваясь с коррумпированнон бюрократией, мощнейший сегмент российского криминалитета формирует своего рода "антигражданское общество", подталкивая страну на путь самого

"дикого" капитализма. (По данным соответ только в 2002 г. от рук преступников пог ствующего Комитета Госдумы РФ, римо с человеческими жертвами в крупн��ло более 3� ты�. чел. , что соизме­авторы книги - и с этим выводом тру локальнои воине.) Как отмечают могут отступить лишь под прессингом д:о не согласиться:_ - "антиграждане" �бе угрозу конфликта, социальные посл��т���е�о��щнои силы, что несет в е в э�ом ли кроется источник тяжелых не рог.? тр�дно предсказать неустоичивости и слабости? И не здесь ли

дугов ро�сиискои демократии, е� постсоветской государственности когд скрыта ахиллесова пята" новоиv бода v ' а достаточная и даже " рук, котарои располагает верхушка политической �резмерная сно-пряжена с эффективностью управления зак власти (c. l 27), не со­рием широких масс электората? ' онностью, правопорядком, дове-Монография А. Галкина и Ю Крае ин по::rитологии . В отличие от мно�их друг

а - заметное собы�ие в отечественной вои до последней строки прослеживаю�х трудов по даннон теме, в ней с пер­остро критическая и конструктивная В

ся тонко сбалансированные линии -проникнутая и душевной болью и

. этом смысле рецензируемая работа туальна и полезна не только мя у��:�т��ьными размышлениями, весьма ак� тех, кто причастен к разработке и приня

адемических кругов, но и для всех кого характера. · тию ключевых решений стратегичес-

ПOJIIC 5 2003

РОССИЙСКАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ В СИНХРОННОМ СРЕЗЕ "Универсальность versus партикулярность" и проблема профессиональноrо стандарта качества

Н.Д. Булавин

ВЫШЕДШИЕ в прошлом году в издательстве РОССПЭН два сборника статей , составленные М .Ильиным*, содержат материалы конференций и иных по�обн�Iх мероприятий , проведеиных на протяжении 200 1 г. под эгидой Рос­синекои ассоциации политических наук (РАПН) . Фактически это одинаково оформленные две части одного и того же издания, которые вполне можно бы­ло бы именно так и выпустить - в виде двухтомника.

Сборник "Принципы и практика . . . " v состоит из девяти разделов; из них пер�ые три в совокупности являют собои попытку концептуализации россий­скои политологии и определения ее места в мировой политической науке ос­тальные носят в большей мере прикладной характер, их содержание - н� что иное, как примеры конкретных научных разработок российских политологов. сб " П " v орник ринципы и направления. . . состоит из четырех частеи , которые выделены по объекту и методу исследования.

Таким образом , работы, вошедшие в оба сборника, представляют срез со­временной политической науки России и в значительной мере служат индикато­ром ее состояния, демонстрируя при этом широту тематических интересов российских политологов.

Так, например, в статьях Э.Куприянычевой, а также А. и Т.Качкиных ис­следуются региональные элиты современной России, в работах А.Кузьмина и Л .Сморrунова - социальные и политические сети. В.Гуторов и А.Чернышев анализируют влияние идеологии на формирование политической науки в на­шей стране. В статьях М .Ильина, В.Коновалова и еще одной работе Л.Смор­гунова рассматриваются основные понятия, концепции компаративистики, опыт развития этой отрасли политологии в России. Изучению политического дискурса посвящены статьи Л .Бляхера, К.Завершинского и некоторых других авторов, партиям и электоральной политике - работы Н .Анохиной, И .Бусы­гиной, Г.Голосова, Б.Межуева и т.д. Т.Титова в своей статье, включенной, кстати, в оба сборника, анализирует природу советского и российского феде­рализма. Воздействие средств массовой информации на поведение субъектов политического процесса исследуется в работе Т.Громовой. Читатель найдет в рецензируемых изданиях статьи , посвященные феномену политической куль­туры и применению этого понятия в отечественной политологии (А.Соловь­ев, Л.Фадеева) , основным принципам концепт-анализа (М .Ильин), пробле­мам демократического транзита (А.Мельвиль, В.Сергеев) , анализу конкретных понятий (Г .Мусихин, А.Овчинников) и иным темам. Всего в сборники вошло около 50 работ политологов из Москвы, Санкт-Петербурга и ряда других го­родов - от Сыктывкара до Хабаровска, причем некоторые авторы , как мы от­части уже видели, представлены сразу несколькими статьями.

БУЛЛНИН Никита Дмитриевич, аспирант факультета политических наук и социологии Европей­ского университета в Санкт-Петербурге. * Принципы и практика политических исследований. Сборник материалов конференций и мероприя­тий, проведенных РАПН в 2001 году. М.: РОССПЭН , 2002; Принципы и направления политических исследований. Сборник материалов конференций и мероприятий, проведенных РАПН в 2001 году. М.: РОССПЭН, 2002.

twirp

x.co

m

2

КАК ОБЪЕМ опубликованных работ, так и широта диапазона научных ин­тересов авторов серьезно усложняют задачу рецензента, однако я попытаюсь сосредоточить свое внимание на одном весьма важном вопросе, которы й под­нимается в обеих книгах, и под соответствующим углом зрения дать оценку сборникам в целом . Вопрос этот вынесен в название одного из разделов " Прю-щипов и практи ки . . . ": "Универсальность versиs партикулярность" . В значительной мере он затрагивается и в статьях, вошедших в иные разделы сборников. Смысл обозначенной в нем оппозиции заключается в уяснении того, какой должна быть отечественная политология по отношению к поли­тической науке за рубежом. Должна ли она заимствовать разработанные на За­паде исследовательские модели и с более или менее серьезными доработками применять их к изучению российской действительности, тем самым включа­ясь в мировую политологию на правах российской ее разновидности, или же ей следует придерживаться позиций "русской уникальности", ибо российская действительность настолько оригинальна, что не стоит даже пытаться приме­нить западный опыт политических исследований на российской почве, нуж­но вместо этого заняться конструированием собственных моделей анализа лишь изредка обращаясь к теоретическим наработкам западных коллег. '

Исследователи , представленные в сборниках, в своем подходе к обсуждае­мому вопросу демонстрируют заметно разнящиеся точки зрения. Так, напри­мер, Ю . Пивоваров и А.Фурсов (" Принципы и практика . . . " , с. 9- 1 9) , указывая на состояние кризиса, в каком, по их оценке, находятся ныне социальные на­уки на Западе, делают вывод, что современной политологии вообще рано го­ворить о какой-либо универсальности. С их точки зрения, политологам необ­ходимо сперва заново обратиться к частностям и проанализировать их с уче­том ошибок, допущенных в предыдущие годы, и лишь затем, опираясь на но­вое знание, строить "универсальные" обобщения.

С иных позиций подходит к вопросу М . Ильин (" Принципы и практика . . . ", с . 20-38). Показав, что проблема противостоян ия партикулярности и универ­сальности характерна не только для российской политологии , но и для поли­тических наук Европы и Америки, он настаивает на том, что политическая на­ука, если она хочет оставаться наукой, должна обладать определенной степе­нью универсальности , т.е. располагать механизмами обобщения опыта. Впро­чем, по мнению Ильина, такая точка зрения н исколько не умаляет важности национальных опытов осмысления политических процессов.

Крайне интересные наблюдения и соображения приводятся и в работе В .Гельмана (" Принципы и практика . . . ", с. 83- 1 0 1 ) , где анализируются примеры неудачиого применения западных моделей на российской почве, предпринима­ется попытка выявить причины подобного рода явлений, а также даются реко­мендации, которые могли бы помочь избежать их в будущем. Автор в принци­ле не отрицает возможности успешного использования в России тех или иных аналитических моделей, разработанных на западном материале, однако подчер­кивает, что они требуют умелого адаптирования. Вместе с тем он указывает на неэффективность использования в качестве инструмента анализа некоторых нормативных категорий (например, "гражданское общество"), которые в приме­нении к России выступают лишь в качестве благих пожеланий или , в лучшем случае, идеалов, сама достижимость которых еще подлежит выяснению.

КОНФЛ И КТ между партикулярностью и универсальностью, пусть неяв­ный, присутствует и в статьях тех авторов, которые напрямую не включаются в рассмотрен ную выше дискуссию. Действительно, тексты, опубликованные в сборниках, настолько разнятся между собой, что иногда возникает ощущение, будто их представили политологи из разных стран. При этом складывается впе­чатление, что исследователи, чьи работы вошли в сборники , в своем большин­стве стоят на позиции "особенной русской политологии" (хотя открыто ее ни­кто не заявляет). Об этом говорит, к примеру, тот факт, что подавляющая их часть если и ссылается на какие-то предшествующие труды (а немало, кстати,

и тех, кто вообще не считает нужным ссылаться), то в основном на россий­ские. (Среди почти пятидесяти авторов активно ссылаются на зарубежных кол­лег лишь В .Гельман, Г.Голосов, В. Герасимов, А. Кузьмин , Н . и Л .Мухарямовы, Г. Мусихин и Л .Сморrунов.) И это довольно странно, учитывая, что российская политическая наука - даже с учетом того опыта, который М . Ильин называет российской академической политологией (" Принципы и практика . . . " , с. 37), ­слишком молода, чтобы позволить себе отрицать сделанное западными учены­ми (бывшими, по сути, первопроходцами). Более того, если говорить о сторон­никах истинно "российской политологии" , то доводы тех, кто опровергает вы­воды представителей западной науки, ссылаясь на иной опыт, выглядят гораз­до убедительнее, нежели рассуждения тех, кто даже не счел нужным ознако­миться с альтернативными точками зрения и отвергает их "заочно".

Разумеется, конфликт партикулярности и универсальности проявляется не только в наличии или же отсутствии ссьmок на работы западных исследовате-лей . Он заметен и в структуре представленных работ, и в трактовке понятий, и т.д . , и т .п . Например, саратовский политолог А.Чернышев в своей сильно идеологизированной работе вьщвигает совсем уж оригинальное понимание термина "политическая элита" , когда пишет, что "элитность отождествлялась и отождествляется с качествен ным материальным потреблением , с широкими властными полномочиями, с большим объемом собственности , что в общем-то для элиты является делом производным . . . элитность определяется полезно-стью для общества" ("Принципы и практика . . . ", с . 67). Данное понимание термина не и меет ничего общего с научным. Ведь в конвенционально� поли­тической науке главным показателем принадлежности к политическом элите выступает как раз обладание властью (другое дело, что само обладание влас-тью трактуется при этом по-разному). Кстати, другие исследователи полити­ческих элит, чьи работы публикуются в сборниках (например, А. и Т. �ачки-ны, Э .Куприянычева, А.Кузьмин) исходят именно из конвенциональнои трак­товки названного термина. То есть, описанный выше конфликт привел к то- 1 83

му, что политологическое сообщество даже говорит на разных язык�х. Во многих работах отсутствуют не только введение с постановкои пробле­

мы, формулировкой автором намечаемых целей и задач , но и содержательные выводы. Поэтому порой, даже уже прочитав статью, остаешься в недоумении относительно того, что, собственно, пытался выяснить автор и, соответствен­но к каким выводам он пришел. В этом смысле показательна статья А. и Т.Качкиных (где, несмотря на соавторство, почему-то постоянно возникает выражение "по моему мнению"). Если верить названию, в ней анализируется влияние политической культуры региональной элиты на проводимую в реги­оне социальную политику, но ее итогом стал список индикаторов, определя­ющих ту или иную региональную модель социальной политики, что не имеет непосредственного отношения к политической культуре элит. Иногда возни­кает и вопрос о формате работ сборника. Так, в частности, статья исследова­теля из Самары Д.Ненашева о потенциале сети И нтернет напоминает скорее научно-популярное повествование, нежели научный анализ.

В ЫВОД, к которому неминуемо приходит читатель, ознакомившись со ста­тьями сборников (учитывая, что они показывают уровень развития политоло­гии в современной России) , заключается в том , что большая часть о�ечествен­ных политологов действительно представляет партикулярную россиискую по­литологию, не имеющую отношения к политологии мировой. В то же �ремя их меньшая часть воплощает в себе российскую разновидность мировои по­литологии, обладающую лучшим знанием российских реал�й и �потому с боль­шей гибкостью применяющую западные модели на россинекои почве.

На мой взгляд, будущее российской политологии (подчеркиваю: будущее, а не настоящее) , во всяком случае как оно видится сегодня , состоит в универ­сальности, под которой я понимаю включенность в теоретико-методологиче­ский контекст мировой политической науки. И менно в такой включенности

лuюг того, что наши политологи не будуr "изобретать велосипед". Только оз­накомившись с опытом, наработанным за рубежом за десятки лет, мы сможем научиться творчески оперировать западными моделями, т.е. действительно ар­гументированно отрицать их применение на российской почве или же, наобо­рот, успешно адаптировать их, предлагать взамен новые, более эффективные инструменты анализа, способствуя тем самым приращению знания 0 полити­ке. А пока значительная часть отечественных политологов даже не считае нужным ознакомиться с работами западных (да и российских) коллег, мы бу: дем производить на свет многочисленные доморощенные "русские модели" Но большин:_тво их даже в России будет пользоваться успехом лишь у сами� изобрет�телеи, да еще разве что у их студентов, вынужден ных выказывать должныи пиетет своим преподавателям. Важно также выработать некие критерии отбора статей для публикации в сборниках, подобных рассмотренным, чтобы в них включались лишь лучшие работы. Ве?ь такие сборники являются показателем развития российской по­литическои науки в целом. Именно включаемые в них произведения задают ориентиры развития нашей политологии на будущее. И, н.,аконец, последнее: необходимо выработать определенный набор тре­бовании к научным работам вообще. Статьи рецензируемых сборников на­столько различаются между собой по уровню аргументации и манере подачи материала, что не�оторые из них подходят в лучшем случае для газеты, тогда как друтие достоин ы публикации в ведущих научных журналах. Возможно при введении некоего общего "стандарта политических наук" объем подобны� сборников уменьшится вдвое. Однако читатель, который возьмет их в руки, сможет всегда быть уверен, что его ожидают работы высокого качества. На­верное, при�о время установить профессиональный стандарт качества - до этого россииекая политология уже доросла.

ПOJIIC 5 2003

SUMМARIES

V.M. Sergeyev. - Democracy and Regional Disparity.

А complex of proЬlems related to the functioning of democratic procedures in large states is analyzed in the article. Pointing to the fact that such states are inevitaЬly characterized, to а greater or lesser degree, Ьу regional disparity, the author demon­strates direct relationship between the size of а country and its aptitude for quick economic development under the conditions of democracy, since in а situation of regional disparity, democratic procedures tend to hamper innovatiory activity. As the author stresses, it is in countries with transitory economy that this tendency proves particularly apparent, forming а threat to their unity.

J.J. Stuhr. - Revealing Democracy Anew (1).

ln his article that we are presenting in Russian translation, J .J .Stuhr, а US scholar, analyzes the essence and meaning of democracy, as well as the challenges it faces nowadays. I n the first part puЬlished in this issue, the author, Ьу way of developing the ideas of J .Dewey, а well-known American philosopher, substantiates broad inter­pretation of democracy, discussing not so much its capacity as а form of government, as its meaning as а way of life. Following Dewey, he points out that democratic gov­ernment is but а means to realize democratic purposes in the life of individuals and in social relations, and it is therefore not of absolute , but of instrumental value. Hence his conclusion to inadmissibllity of Ьlindly imitating once efficient institutions and practices which, as he stresses, are to Ье each time estimated anew, in pre­paredness to tackle, if necessary, their reorganization. Furthermore, the author notes that democracy as а way of life is an ethical concept, an ideal ; he views idealization as the first step towards the realization of democracy.

Е. Уа. Batalov. - "New World Order": То the Methodology of Analysis.

The author rates as а characteristic feature of most of the modern conceptions of new world order, eschatological element whose appearance, he holds, is attributaЬle to а specific tinge of world outlook, which usually emerges in "on-the brink" or "on­the-eve" situations. 1 n his appraisal of availaЬle models of new world order, he stress­es that many of them are based on ideas and theses which are not theoretical�y founded and politically relevant. Among these he rates the postulates of pole-domi­nated structure of the forthcoming world order, of its capitalist foundation, and of the United States' global leadership. ln the major part of the article, the author thor­oughly investigates the terminological chain: "order" - "social order" - "poli

_tical

order" - "world political order" , and, in the Conclusion, describes the most IIkely parameters of а world arrangement that might take shape in the time to come. With resort to the apophatic method, he describes such arrangement as "poleless" , resti_ng on foundations not identical to post-classical capitalism, and poorly connected w1th liberal ideas. ln the author's opinion, new world order will Ье characterized Ьу heightened dynamism of changes, which wi\1 require equally dynamic change of the algorithms of regulating them.

А.В. Veber. - World Development Policy: Between the Reality of Globalization and the lmperative of Stabllity.

The article presents an essay to make out how the globalization processes correlate with the staЬle development principle declared at the U N Conference on Environment and Development, held in 1 992 in Rio de Janeiro. The author's fi�d­ing is that the policy of the \eading world powers, primarily of the USA, - po\Jcy subordinated to tl1e interests of free market - is at variance with the declared tasks

twirp

x.co

m

of bettering the quality of Jife for а\1 mankind. The purposes of staЬle development are, nevertheless, achievaЬle, A.B.Veber argues, but their realization requires con­centrated joint efforts to Ье made Ьу govemments, business, and civil society organ­izations. I n this context, the idea of Global social contract, which was put forward Ьу the U N �nd :Vhich envi.sages the co.nclusion of а relevant agreement Ьу all con­tracting part1es шterested ш the solutюn of world development proЬlems, proves especially topical. Globalization processes сап neither Ье cancelled nor stopped, but it is both necessary and possiЬle to regulate and сопесt them, the author concludes.

D.N. Peskov. - The lnternet-Space: Pre-Modernity Condition?

The author offers а new conception of investigating the political in the Intemet as anticipation of future society. Postmodemism, in the author's opinion, is the only trend in political philosophy, which adequately describes both modem political real­ity and political virtuality of the I ntemet. As for pre-modemity condition in this con­text, it means priority of the present as related to the past and of the future as relat­ed to the present, i .e . , in а sense, negation of history or reversa1 of the time arrow. In the Modemity society of our age, of which the main and constant characteristic is change, the task of studying the past ( i .e . , in fact, the main task of political sci­ence) is substituted for Ьу ana1ysis of the future in its manifestations in the present. The vector of the deve1opments, the author holds, is unamblguously definite, it is being verbalized Ьу intellectua1s, promoted Ьу business, and is verified Ьу govem­ments, it implies rep1acement of ideology, raising of the efficiency of socio-political processes and approximation of the world to the " idea1 of Modemity" - the Internet. Such process, in point of fact, is the project of а second Modemity.

D.M. Vorobyov. - Bearer of Legitimacy (Russian Politica1 Tradition of Organization of the Power's Socia1 Address) .

The author deems it а pressing necessity that а new mode1 of socia1 stratification Ье e1aborated, apt to reflect specific features of sociums which have been deve1oping under economic, ideologica1 and politica1 conditions other than those in the West. Не formu1ates his own hypothesis supposed to exp1ain specificity of the Russian sys­tem of the power socia1 support organization. According to this hypothesis, the power in Russia has for its base а certain part of the population, which has no clear­cut delimitation. It is this part of the population - а kind of socia1 vector through which politica1 governance, as process, is invariaЬ!y exercised - that performs the function of " 1egitimacy bearer" : it is on its numeric strength and socia1 ramification that acceptance of, and comp1iance with the power-wielding agent's wil l depeпd. Iп other words, the " 1egitimacy bearer" iп Russia does поt coiпcide with any horizoп­tal stratum, for, оп the опе haпd, по socia1 stratum is wholly comprised iп it, yet, оп the other, it iпcludes represeпtatives of all socia1 strata апd groups existiпg at а giveп moment. То substantiate the suggested hypothesis, the author tums to а panoramic review of Russian history for the past 400 years апd examines three his­torica1 types of the "1egitimacy bearer" , which he conditionally designates as "the Orthodox believers", "the army" , and "the pro1etariat" .

G. Sartori. - Concept Misformation i n Comparative Politics (111). It is concrete examples of incorrect treatment of concepts in comparative politics that are aпalyzed iп the fiпal part of the article (for the first two parts see Polis, 2003, N2N2 3 and 4). With models examiпed, of the usage of the "structure" апd "fuпc­tioп" categories апd of the "pluralism" , " iпtegratioп", "participatioп" апd "mobl­lizatioп" concepts as examples, the author demoпstrates. that �he basic proЬlem of comparative studies is coпfusioп as to the 1evel of analys1s, which entails coпceptu­al stretchiпg and logical iпconsistencies. As а result, . t�e very purpose of comparing is defeated, апd we are left to swim iп а sea of empюcal and theoretical messiness.

То overcome this situatioп, according to Sartori, it is пecessary and possiЬle ( l ) to deve1op the discipliпe aloпg а medium level of abstractioп with better iпtcrmediate categories, апd (2) to maпoeuvre! both upwards .an.d �owпward�, аlощ� а. ladder of abstractioп in such а way as to bпng together asslmllatюn and d1tfereпtшtюп, а rel­atively high explaпatory power апd а relatively precise descriptive сопtепt, macro­theory апd empirical testiпg.

М.М. Fyodorova. - Metamorphoses of the " Free lndividual" (Notes оп the Formation of the ProЬlem Field of Political Philosophy in the 19th Century) .

Statiпg the crash of the edifice of Marxist-Leпiпist ideo1ogy, that had Ьееп, for а period of seveпty years, raised with such thoroughпess, апd poiпtiпg to the vacuum of its kiпd, which yawпed iпstead апd which artificia1 ideological coпstructioпs Ьеgап to fil l , the author coпcerns herself with the questioп of whether sharp upheava1s iп the social structure of society should пecessarily 1ead to а chaпge of the paradigm of political philosophy. lп search of the aпswer, she turns to the experieпce of the developmeпt of politica1 thought iп late 1 8th to early 1 9th centuries апd to the chaпges that came over it uпder the iпflueпce of the Great Freпch revolutioп. Thorough aпalysis of the "work" dопе Ьу po1itical philosophers of the 1 9th ceпtury to recoпstruct their оwп proЬ!em fie1d, briпgs her to the coпc1usioп that productive critique of political fiпdiпgs апd ideas of the 1 7th to 1 8th ceпturies resulted iп ап esseпtial chaпge of acceпts апd iп cardiпa1 rethiпkiпg of а series of proЬ!ems апd of methods of their so1utioп, which, however, was поt accompaпied Ьу paradigmatic upheavals in political philosophy. This allows her to affirm, summariziпg her reflec­tions, that political theory that has lost, under the coпditioпs of а revolutioп, its ade­quacy, is possessed of the abllity to find withiп itself the meaпs for immaпeпt cri­tique апd reпovation.

M.I. Degtyaryova. - Tradition: а Model or а Perspective (Josephe de Maistre and 1 87 Edmund Burke).

М . 1 . Degtyaryova concerns herself with the questioп of what traditioп was to two out­standing coпservative thiпkers, Josephe de Maistre and Edmund Burke: а model, i .e . а cultural staпdard possessed of а stabl1izing, normative fuпctioп, or an "open per­spective", а "possibl1ity, опе iп the makiпg", of changes whose purpose is, пever­theless, conservatioп of the vitality of а giveп political system. The views of these two representatives of conservative thought оп transformatioпs beiпg marked Ьу serious ditfereпces derived, to а consideraЬ!e exteпt, from the respective historical contexts in which they worked, both, however, failed to grouпd the oppositioп of traditioп and chaпge the author maiпtaiпs. As for Burke, it was поt change as such, change in general that he opposed to tradition, but chaпge that igпores traditioп in its capac­ity of а state of formation, апd therefore proves to Ье а threat to free development; whereas de Maistre, for all the complicacy апd contradictoriпess of his reasoпing, finally waived his oppositioп even to the change of the very content of the European tradition disiпtegrating into "self-depeпdent projects" .

У и. О. Malikova. - The ProЬlem of Correlation of Politics and Morals i n Hanna Arendt's Philosophy.

The author iпvestigates, оп the basis of detailed aпa1ysis of H .Areпdt 's phil�sophi�al outlook, her ideas of political sphere and political actioп in their сопеlаtюп _w1th morals. As is demonstrated in the article, Arendt 's attitudes do поt fal l uпder e1ther of the two traditional approaches to the solutioп of the proЬ!em of politi.c�' апd morals' correlation. 1t is her stressing of the private character of moral act\Vlty, as well as rejection of universals, iпcludiпg ethical ones, that distiпguishes her from adepts of пormative coпceptions, апd her accentuatioп of freedo� as category, c�n­tral for the comprehension of politics - from adhereпts of the шstrumental-ratю-

nalist interpretation. As for her own variant of solution of the correlation proЬiem Arendt finds it in ethicizing political theory itself, in а certain sense. Politics treated Ьу th� resear.cher. � sphere w.here . fr.ee�om reigns, not violence and necessity, is far from JUSt an IdeaiistJc abstractюn; 1t IS, шstead, an interpretation filled with profound practical sense, in the author's estimation. Experience of non-Yiolent politics clear­ly demonstr�tes that even under the con.ditions of а contlict, political methods need not necessaпly Ье bound to the categoпes of purpose and means and that effective polit ical activity may appeal to man over everything " instrumental" and "objective" without losing thus its qualities of political activity.

R. Кirk. - Burke and the Politics of Prescription ( Foreword Ьу M .P.Кizima).

In this issue, the journal puЬiishes excerpts from "The Conservative Mind" ( 1 953) the most famed work Ьу R. Kirk, а noted American conservative thinker researche; of culture , political scientist and historian. ln this work of his, а book that ran into seven editions and had been invariaЬiy supplemented with new material , the author tries to make out, what is conservatism in а broad cultural-scientific sense, to retrace its root.s �nd history "from Burke to Eliot" . As he sees it, conservatism is not an ide­ology, 1t IS, on the contrary, opposed to ideologies with their dogmatism and abstrac­tiveness. The excerpts puЬiished here are from the chapter about E.Burke whom Kirk considered а true exponent of conservatism. ' Edition used for translation into Russian: Кirk R. The Conservative Mind. From Burke to E/iot. Seventh Revised Edition. Chicago, Washington, 1 986, р. 24-47 . А. Moeller van den Bruck. - The Third Reich (lntroductory article and comments Ьу S. G .Allenov).

In ,�his issu�, the j.ou�,nal is presenti�g Russian tr.a�slation of the concluding chapter of The Th1rd Re1ch - the book v1ewed as poiitiCal testament of one of the initia­�ors of. the German "conservative revolution" , Moeller van den Bruck. Originally I�sued 1.n 1 923, the book acquired at the time noticeaЬie popularity in conservative circles т Germany, and all currents of the "new" German conservatism which was gaining strength, turned its title into their slogan. The author of the book is there­fore, often numbered among H itler's forerunners. However, arguments as to in what measure ��eller's pr�phecy .about the "Third Reich" was actually rousing the Nazis to �he bшld1�g of the1r emp1re , never cease up to now. The text puЬiished here, in �h1ch essentшl elements of Moeller's position acquire vivid, image-bearing expres­sюn, al lows to deeper penetrate into the purport of these arguments directly related to the question of potentialities and l imits of the conservative idea's filiation Edition used for translation into Russian: МоеНег van den Bruck А. Das Dritt� Reich. Hamburg, 1 93 1 (3 . Autl . ) . S. 300-322. А. G. Volodin. - Russia: TrouЫes of Inter-Stage Transition or Crisis of а CivШzation?

The aut�or deems it �ssent�al to premise his attempt to answer the question posed 1n the t1tle о� the a�1cle .w1th the observation that traditional community arrange­ment . of Russшn socшm IS now enduring unprecedented strains redouЬied Ьу glob­ai i.zatюn processes. Не then characterizes historical peculiarities of modemization in th1s country and, furthermore, points first of all to the absence of а formed middle class? formed civil society or "homo modemus". The experience of post-Soviet eco­nomic transformations has confirmed the l imited efficiency of market regu\ators, A.G.Yolodin maintains. Не affirms, moreover, that what is indicated for Russia is evolutionary way of renovating society and its main systems. This way, to Ье suc­cessfully travelled, presupposes availaЬility of а State apparatus with а professional staff, and а system of political parties prepared to work jointly on the modemization project. On the whole, the author stresses, Russia stands а chance of overcoming civ­i lizational crisis.

Уи. V. Kosov. - Trans-Border Regional Cooperation: The North-West of Russia.

With resort to concepts applied in regional , geopolitical studies and studies of glob­alization the author theoretically generalizes the experience of participation of Russian ' Federation's North-West in trans-border regional cooperation. Characteristic features of this form of present-time cooperation are demonstrated in the article. Special attention is given to the a�a\�sis of the role .of trans-border �ies between the Baltic states and Russian Federatюn s North-West т the strengthenшg of regional security. Geopolitical aspects of Russia's and Baltic states' interacti�n ar� , furthermore, discussed. Development of the system of trans-b�rder cooperatюn т the zone in question is qualified as part, and, at that, very act1ve part, of the g\ob-

alization process.

V.A. Malkin. - British Labour Intellectual Leader оп State and Society in the Epoch of Globalization.

The author of the article analyzes evolution and transforf!l�tion �f t�e Ol;ltlook of

Anthony Giddens, а well-known British soci�logist and po�Itical .sCientist, d1rector of

the London School of Economics. Two of his works puЬ!Ish�d т ��cent ye.ars, that

had the most appreciaЬie repercussions, are thoroughly examшed: The T�1rd. Way.

The Renewal of Social Democracy" and " Runaway World. How G lobal1z�tюn ls

Reshaping Our Li�es": V.�.�alkin finds <;Jiddens' rea;on�ng Ье of .co.n�IderaЬ\e

interest, yet the scient1fic Sigшficance of th1s researcher s v1ews are d1m1шshed Ьу

their overpo\iticized character.

twirp

x.co

m

Presenting This Jssue . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 PROBLEMS AND JUDGMENTS

V . М. S e rg e y e v . Democracy and Regional Disparity . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6 J . J . S t u h r . Revealing Democracy Anew (I) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 12

INTERPRETATIONS

Е.Уа. B at a l o v . "New World Order" : То the Methodology of Analysis . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25 А. В . V е Ь е r . World Development Policy: Between the Reality of Globalization and the Imperative of Stabllity . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . .. . . . . . . .. . . . . 38

VERSION

D . N . P e s k o v . The Intemet-Space: Pre-Modemity Condition? . . .. . . 46 D . М. Vo го b y o v . Bearer of Legitimacy (Russian Political Tradition of Organization of the Power's Social Address) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . 56

THESAURUS

G . S a rt o r i . Concept Misformation in Comparative Politics ( I I I ) . . . . 65

VIRTUAL WORКSHOP: POLITICAL PHILOSOPHY

М. М. F y o d o r o v a . Metamorphoses of the " Free I ndividual" (Notes on the Formation of the ProЬlem Field of Political Philosophy in the 19th Century) . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . 76 М. I . D e gtya ryo v a . Tradition: а Model or а Perspective (Josephe de Maistre and Edmund Burke) . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . 89 Yu . O . M a l i k o v a . The ProЬlem of Correlation of Politics and Morals in Hanna Arendt's Philosophy . . . . . . . . . . . . . . . . . . ... . .. . . ... . . . ... . . . . . . . 98

HISTORY OF POLITICAL THOUGHT

R. Ki rk . Burke and the Politics of Prescription ( Foreword Ьу M . P.Кizima) . . . . .. . . . . . . . ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . 110 А. M o e l l e r v a n d e n B ru c k . The Third Reich ( Introductory article and comments Ьу S.G.Allenov) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . 118

DIXI!

А. G . V o l o d i n . Russia: TrouЬles of Inter-Stage Transition or Crisis of а Civilization? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . .. 135

DOSSIER

Y u . V . К о s о v . Trans-Border Regional Cooperation: the North-West of Russia . . . . . . . . . . ..... . . .. . . . . . . . . .. . ... . . . . . . . . . .. . ... . . . . .. . . . . . . . .. . . . 145

V. А . М а 1 k i n . British Labour Intellectual Leader on State and Society in the Epoch of Globalization . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1 54

BIBLIO- REVIEW

К . А. S u l i m о v . Michael Oakshot as Critic of Rationalism . . . . . . . . . . . . 1 63 А. S . М а ka ry с h е v . Genealogy of Personality and Historical Dynamics of Socium . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 166 L . Y e . B ly a k h e r . Heuristic Capacity of Metaphors . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . 1 71 V . F . L i . Russia: Thorny Path to Global Civilizational Space . . . . . . . . . . 1 75 N . D . В u 1 а n i n . Russian Political Science Presented in Synchronous Section ("U niversalism versus Particularism" and the ProЬlem of Professional Standard of Quality) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 18 1

Summaries in English . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . ... . . . . . . ... . . . . . . . . . . . ... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1 85

ПРАВИЛА ОФОРМЛЕНИЯ СНОСОК

П р и м е р ы о ф о р м л е н и я сносок в те ксте с та т ь и : [ И ванов 1 996] [Aimond 1 993] [ см . И ванов 1 996] [ см. Almond 1 993] [ И ванов 1 996: 1 00] [Aimond 1 993: \ 00] - после двоеточ ия дана стран и ца [ Иванов, Сидоров 1 996] [Aimond, Powell 1 996] [ И ванов (ред.) 1 998] [Aimond (ed . ) 1 997] [ И ванов и др. 1 997] [Aimond et al . \ 987] [ Иванов 1 996а: 1 00 ] [Aimond 1 996а] - буквы а, б, в а , Ь, с . . . обозначают разные

работы данного автора, выпушенные в один и тот же год (Лоббизм 1 997] [ Political Theory 1 997] - первые слова названия книги при

отсутствии фамилий автора или редактора (Сегодня 0 1 .08.200 1 ] [ Politica\ Studies 2000] - когда ссылка дается не на конкретную

статью, а на периодическое издание

О ф о р м л е н и е библиографии в к о н це с тат ь и : Сначала в алфавитном порядке без нумерации приводятся источники на

русском языке, затем - на иностранных. Курсивом вьщеляется название книги, журнала или сборника, где помещена та или иная статья (без кавычек).

И ванов П . К. 1 998. Центры власти. М . И ванов П . К. I 999a. Центры власти. М . И ванов П . К. 1 999б. Центры власти. - Полис, N2 \ . Молчанов В . П . , Светлова К.Ф. 1 997. Политические системы. Ростов-на-Дону. П етров АЛ . 2000. Легитимность. - Сидоров П . К. (ред.) . Общая политология. М . Региональное развитие в России. 2000. СПб. Тулин К. Н. (ред.) 2000. Российские регионы. М . Allend G.A. (ed . ) . 1 998. Politica/ Systeтs. L. , N .Y. Political Studies. 2000. Vol. 3 , N2 2. Rubben Е.Н. et а\ . 2000. Politica\ Cu\ture. - Buttler J . , Mailer R .E . (eds . ) Coтparative

Stиdies. L. Tiper W. Politica\ Culture. 2000. - Politica/ Stиdies, vol. 3 , N2 2.

© " Полис" ("Политические исследования"), 2003, N2 5 , 1 - 1 92 стр.

Сдано в производство 02.08.2003. Подписано к nечати: 26.09.2003. Формат 70 х 1 00 1 / 1 6. Гарнитура " НьютонС". Печать офсетная. Печ.л. 1 2 ,0. Уч.-изд.л. 24,5. Тираж 3500. Цена свободная Индекс 70790. Заказ 8748 Н П " Редакuия журнала " Полис" ЛР N2 063400 Адрес редакuии: 1 1 9049, Москва, Центр, у л. Б. Якиманка, д. 35, стр. 1 ; телефоны: 238-08-28, 238-76-0 ! . E-mail: polis@politstudies.ru (для текущей переписки);

authors@politstudies.ru (для авторов)

К сведению авторов. С 2001 г. журнал перешел на систему рецен­зирования. Статьи на рецензию представляются в электронном ви­де. Электронные версии статей направлять по электронной почте либо по адресу редакuии. Редакuия не знакомит авторов с текстом внутренних рецензий, а только сообщает о своем решении относи­тельно публикации. Объем присылаемых в редакuию статей - не более 1 а.л. (40 тыс. знаков). Редакuия просит авторов прилагать к тексту статей краткую (8 - !О строк) аннотацию на русском и (по возможности) на английском языке. Во всех случаях полиграфиче­ского брака обрашаться в типографию-изготовитель.

Отпечатано с готового оригинал-макета в П П П «Типография «Наука» 1 2 1 099, Москва, Шубинекий пер. , 6

twirp

x.co

m

м ы в м и ре­м и р в н ас ·

1 1

Кн�екс 70790

•