Вечером 19 ноября 2012 г. по-сле продолжительной болезни скончался один из великих мыс-лителей Человечества – Борис На-танович Стругацкий… Вторая поло-винка Коллективного Разума – АБС.

Писатель, фантаст, прозаик, сценарист, переводчик, глав-ный редактор журнала «Пол-день. XXI век» и просто человек...

Ему было 79 лет.

«Я не могу опомниться. Беднеем, бедне-ем, беднеем», — писатель Даниил Гранин.

«Борис Стругацкий — абсолют-но знаковая фигура для русской куль-туры. Невосполнимая потеря», - ми-нистр культуры РФ Владимир Мединский

«Творчество братьев Стругацких стало провозвестником перемен в России. Он успел увидеть результаты этих перемен, и далеко не все его радовало, но факт оста-ется фактом — Аркадий и Борис Стругац-кие были властителями дум 60-х, 70-х и 80-х. Он оказал огромное влияние на фор-мирование нескольких поколений в стра-не. По сути, Аркадий и Борис Стругацкие

— это один автор. Редчайший случай та-кого счастливого соавторства в мировой литературе», – писатель, главный редак-тор «Литературной газеты» Юрий Поляков.

«Ушел из жизни Борис Натанович Стру-гацкий. Великий писатель и мыслитель. Невосполнимая потеря для нашей и ми-ровой литературы», – председатель правительства РФ Дмитрий Медведев.

«Уход из жизни фантаста Бориса Стругацко-го — это прощание с эпохой, Стругацкие были не просто писателями, от чтения произве-дений которых испытываешь удовольствие, своими текстами они "предсказывали, объяс-няли, убеждали и предупреждали. Масштаб Стругацких — он гораздо больше, чем наша страна. То, что они сделали, объясняя исто-рию и ситуацию и в нашей стране через фан-тастические миры, иногда с юмором, — это, конечно, великое достижение. Это не просто писатели, это не просто удовольствие от чте-ния литературных текстов. Это предсказание, объяснение, убеждение, предупреждение. Я не могу забыть книги Стругацких, спрятанные снизу от учебников. Читаешь их в детстве, а потом вспоминаешь, на каких произведени-ях ты воспитывался или что оказало на тебя самое сильное впечатление и влияние. И ко-нечно, это Стругацкие. Для меня это грусть в 45 лет расставаться с ними. Жив один из братьев, и ты, вроде, еще молодой человек, вспоминаешь историю своего детства. А так, от тебя уходит часть, связанная с ощуще-нием себя тогдашнего… Но, с другой сторо-ны, мог ли я представить, что когда-нибудь экранизирую Стругацких… Я надеюсь, они почувствовали влияние своих произведений на формирование целых сообществ и про-сто на формирование огромного количества интеллигенции в нашей стране еще при жиз-ни. Это редко бывает с художниками. Мне бы хотелось так думать, что они почувствовали это при жизни: миры Стругацких, обсуждения Стругацких, блоги по Стругацким и многое другое… Это такое прощание с эпохой. Хо-чется верить, что завтра в магазинах будут стоять очереди за книгами Стругацких. Так что это такая грусть щемящая. Масштаб та-ких фамилий велик. Стругацкие — это такие памятники!», – режиссер Федор Бондарчук

«Вторая национальная потеря в русской ли-тературе после Солженицына. Никто не ды-шал ему в затылок. Никого по-настоящему

не было рядом, кто мог бы продолжить его дело, — сказал Сокуров «Известиям». — Это потеря не только в литературном смысле, но и в гражданском. Потому что именно сейчас стране очень нужны такие судьи, такие адво-каты, каким был он. Мудрые люди нужны. Для нас, как для грамотного народа, и для всего российского государства это невосполни-мый урон», – режиссер Александр Сокуров.

«Борис Стругацкий до последнего запрещал друзьям и близким говорить с ним о болезни», –близкая подруга и прозаик Нина Катерли.

Ранее сообщалось, что Стругацкий умер из-за проблем с сердцем. По словам Ка-терли, писатель был болен раком крови, из-за чего полторы недели назад он лег в больницу на общую проверку. "Борис умер в семь часов от тяжелой пневмонии… ви-димо, тогда он и заболел пневмонией — может, простудился, а, может быть, ви-рус", — сказала собеседница агентства.

Также, по ее словам, при каждом случае, когда поднимался вопрос о здоровье писателя, он го-ворил, что чувствует себя удовлетворительно, и запрещал друзьям разговаривать о болезни.

"Он строго-настрого запрещал говорить о болезни, предлагал любые темы, но не ка-саться его здоровья", — заявила Катерли.

По словам близкой подруги, врачи ока-зали всевозможную помощь, но спасти из-вестного писателя им не удалось. По словам Катерли, вопрос о том, где будет похоро-нен Борис Стругацкий, пока не поднимался.

"Где его похоронят, пока неизвест-но. Поскольку прах его брата был раз-веян с вертолета, ничего сказать по это-му поводу не могу", — сказала она.

Однако Катерли предположила, что похо-ронить Стругацкого могут рядом с матерью.

Вехи жизниБорис Натанович Стругацкий родился 15

апреля 1933 г. в Ленинграде в семье искус-ствоведа и учительницы. С начала блокады до 1943 года он прожил в осажденном го-роде. Вернулся в Ленинград после эваку-ации. Окончил математико-механический факультет Ленинградского Государственно-

го университета по специальности «звёзд-ный астроном». После университета Бо-рис поступил в аспирантуру Пулковской обсерватории, где остался работать инже-нером по счетно-аналитическим машинам. С 1960 года — профессиональный писатель.

Почти все художественные произведения написаны в соавторстве с братом, Аркадием Натановичем Стругацким. В 1958 году вышли первые их произведения («Извне», «Спонтан-ный рефлекс» и др.), в 1959 году — дебют-ная книга (повесть «Страна Багровых Туч»). Широкая известность пришла к братьям Стругацким после публикации первых НФ рассказов, представлявших собой образцы добротной «твердой» (естественнонаучной) НФ и отличавшихся от других произведе-ний тех лет большим вниманием к психоло-гической разработке характеров — «Шесть спичек» (1959), «Испытание СКР» (1960), «Частные предположения» (1960) и других; большинство составило сборник «Шесть спи-чек» (1960). В ряде ранних рассказов братья Стругацкие впервые успешно опробовали метод построения собственной истории бу-дущего — первой и по сей день остающейся непревзойденной в советской НФ. В отличие от аналогичных масштабных построений Р. Хайнлайна, П. Андерсона, Л. Нивена и дру-гих писателей-фантастов, близкое будущее

по Стругацким не имело с самого начала четко заданной хронологической схемы (ее позже восстановили читатели-энтузиасты из исследовательской группы «Людены»), зато большее внимание было уделено созданию «сквозных» персонажей, переходящих из книги в книгу и упоминаемых эпизодически. В результате отдельные фрагменты со вре-менем сложились в яркую, многокрасочную, внутренне эволюционирующую и органич-ную мозаику — один из самых значитель-ных миров НФ в отечественной литературе.

В 1966 году — стал членом Союза Писателей СССР. Печатался, в основном, в соавторстве с братом (известен также переводами амери-канской НФ — в соавторстве с братом, под псевдонимами С. Победин и С. Витин). Лауре-ат Государственной премии РСФСР (1986 — за сценарий фильма «Письма мертвого чело-века», вместе с В. Рыбаковым и режисером К. Лопушанским). Бессменный руко-водитель семинара молодых фан-тастов при Санкт-Петербургской писательской организации.

В позднесоветский период Стругацкие стали живыми клас-сиками научной фантастики, хотя сами они предпочитали опреде-лять свой жанр как «реалисти-ческую фантастику», поскольку в центре их интересов был чело-век, а не технологии будущего.

С 1998 года на официальной веб-странице братьев Стру-гацких Борис Натанович от-вечал на вопросы своих чита-

телей в рамках непрерывного интервью — вероятно, одного из самых продолжи-тельных в истории. Диалог писателя с вы-росшей на его книгах аудиторией прервал-ся в апреле 2012 года. Одним из последних предсказаний фантаста стал ответ на вопрос одного из читателей о том, «что нас ждет».

«— Видимо, нас ждет один из двух (нерав-новероятных!) вариантов. Либо в правящей элите возобладает понимание того, что един-ственный верный путь России — демократия, свободная экономика, Европа. Тогда — оче-редная перестройка и ветры перемен. Либо всё пойдет, как идет, — тогда стагнация, пре-вращение в страну третьего мира (с ядерными ракетами наперевес), Азиопа, развал страны и какой-нибудь «сирийский вариант», вклю-чая ввод международных полицейских сил. Выбор надо делать в ближайшие 20 лет, по-тому что там висит над горизонтом еще энер-гетический кризис со всеми его прелестями».

В своем последнем интервью, которое осенью этого года писатель дал "Извести-ям", он довольно критично оценивал власть и происходящие в обществе конфликты.

- В каждом конкретном конфликте власть должна искать способы для переговоров, а не для взаимного ожесточения. Эту по-литику преследования надо непременно прекращать и заменить систему наказа-ний на систему взаимных компромиссов. Если этого не произойдет, мы скатимся, на Бог знает, какую глубину, - заявлял он.

Награжден Орденом почета, премией Пре-зидента РФ в области литературы и искусства, государственной премией РСФСР им. бра-тьев Васильевых, является лауреатом пре-мии им. Высоцкого «Своя колея». Учредитель

премии «Бронзовая улитка». Вместе с Арка-дием Стругацким был лауреатом многих рос-сийских и зарубежных литературных премий, включая премии «Аэлита» и «Великое Коль-цо», премию Жюля Верна (Швеция), приз «За независимость мысли» (Великобритания). Ла-уреат премии «Странник» (как «С. Витицкий»).

Их книги составили целую эпоху в отече-ственной литературе. Классикой, любимой уже не одним поколением читателей, стали их произведения "Трудно быть Богом", "По-недельник начинается в субботу", "Пикник на обочине", "Хромая судьба", "Жук в мура-вейнике", "Сталкер" (сценарий), "Обитаемый остров", "Малыш", "Отягощенные злом, или 40 лет спустя", "Хищные вещи века" и многие другие. Наибольшую известность среди экра-низированных произведений Стругацких полу-чил фильм «Сталкер», снятый Андреем Тар-ковским по «Пикнику на обочине» в 1979 году.

После смерти брата – Аркадия Стругацко-го в 1991 году под псевдонимом С. Витицкий вышли романы Бориса Стругацкого "Поиск предназначения, или Двадцать седьмая тео-

рема этики" (1994-1995) и "Бессильные мира сего" (2003), продолжившие исследование неумолимого рока и возможностей влиять на окружающую действительность. Всего за три с небольшим десятилетия совмест-ной творческой деятельности братьями на-писано около 30 повестей и романов, не-сколько рассказов и киносценариев, пьеса.

Член Литературного Жюри и председатель номинационной комиссии премии «Странник».

С 2002 года являлся главным редак-тором журнала «Полдень. XXI век».

Именем Стругацких названа малая планета № 3054 в астероидном поясе Солнечной системы, открытая 11 сен-тября 1977 года в Крымской астрофизи-ческой обсерватории. Братья Стругац-кие — лауреаты медали "Символ науки".

По данным: http://ria.ru/culture/20121119/911369553.html#13533557786322&message=resize&relto=register&action=addClas

s&value=registrationhttp://izvestia.ru/news/539913

http://ria.ru/culture/20121119/911367543.htmlhttp://strugacki.ru/boris.html

Александр Генис об АБС

Стругацких я читал вместо букваря, то есть, столько, сколько себя помню. И в этом нет ничего странного. Все, кого я люблю и читаю сегодня, выросли на Стругацких – и Пелевин, и Сорокин, даже Толстая. Бесспорно, вне всяких сомнений, за пределами любой по-лемики, они являлись лучшими фантастами русской литературы. Но и эта размашистая характеристика не отдает им должного. Стру-гацкие - шире и глубже своего жанра и сво-его времени. Именно поэтому они так легко перешагнули непреодолимую почти для всех советских писателей границу, отделяющую новый режим от старого. Более того, Стругац-кие сохранили преемственность между тем, что было и тем, что стало, связав насколь-ко это вообще возможно, «нить времен».

Решусь утверждать, что Стругацкие повли-яли на советского человека больше не толь-ко Маркса с Энгельсом, но и Солженицына с Бродским. Собственно, они (а не Брежнев, конечно) и создали советского человека в том виде, в каком он пережил смену стран и эпох. Мощность исходящего от них им-пульса нельзя переоценить, потому что они в одиночку, (если так можно сказать о бра-тьях) оправдывали основополагающий миф всего режима. Стругацкие вернули смысл

марксистской утопии. Как последняя вспыш-ка перегоревшей лампочки, их фантастика воплотила полузабытый тезис о счастливом труде. Стругацкие глядели в корень, хотя он и рос из будущего. Их символом веры был труд – беззаветный и бескорыстный суббот-ник, превращающий будни в рай, обывателя - в коммунара, полуживотное – в полубога.

Такой труд переделывал мир попутно, за-одно, ибо его настоящим объектом была не материя, а сознание. Преображаясь в фа-ворском свете коммунизма, герой Стругац-ких эволюционировал от книги к книге, при-обретая сверхъестественные способности и теряя человеческие черты. Так продол-жалось до тех пор, пока он окончательно не оторвался от Homo sapiens, чтобы стать «Люденом» - новым, напугавшим уже и ав-торов существом, у которого не осталась ничего общего не только с нами, но и с жи-телями светлого будущего. Всякая утопия, если в нее слишком пристально вглядывать-ся, становится своей противоположностью.

Об этом рассказывает их лучшая книга, на-писанная на излете оттепели - «Улит-ка на склоне». Только литературный предрассудок, запирающий фанта-стику в подростковое гетто, мешает причислить эту повесть к бесспорным шедеврам отечественной словесно-сти. Исковерканная цензурой, книга счастливо пережила эпохальный пе-релом, выпав из времени в вечность, где она стоит на одной полке не только со Свифтом и Щедриным, но и с Бор-хесом. Расширив границы жанра до философской сатиры, «Улитка» стала глубоким и наглядным воплощением самого неразрешимого конфликта - между сегодняшним и завтрашним. «Будущее, - объясняли свой замысел авторы четверть века спустя, - никог-

да не бывает ни хорошим, ни плохим. Оно ни-когда не бывает таким, каким мы его ждем».

Сегодня, впрочем, нам остается его не столь-ко ждать, сколько вспоминать, каким оно было в их ранних книгах. В них они, избавив фан-тастику от технологического крена, создали мир, в котором они – и мы – хотели жить. Стру-гацкие назвали его Полднем человечества.

Люди Полудня напоминали студенческую ватагу. Они умны, здоровы, веселы и заня-ты – сложным, малопонятным, интересным. Здесь, как на ВДНХ, царила дружба наро-дов, и каждому находилось место под вы-соким солнцем. Здесь оставалось место подвигу, несчастной любви и только мелким нелепостям. Ваганты будущего кочевали по Земле и ее неблизким окрестностям в поис-ках риска, открытий и рыцарских авантюр, но главное – увлекательной работы. В пове-сти «Попытка к бегству» есть такой диалог:

- Однако же нельзя все время работать… - Нельзя, — сказал Вадим с со-

жалением. — Я, например, не могу. В конце концов, заходишь в тупик и приходится развлекаться.

Чуть позже Стругацкие вынесли эту мысль в лапидарный афоризм, ставший названием их самой попу-лярной повести «Понедельник на-чинается в субботу». В сущности, это - советский «Гарри Поттер». В «Понедельнике» братья учинили не только рационализацию, но и бюро-кратизацию магии, сделав ее род-ной, доступной и достойной зави-сти. Все читатели Стругацких хотели

бы работать в НИИЧАВО, как все поклонники Роулинг мечтают учиться в Хогвартсе.

Прощаясь с Борисом Стругацким, я с любовью и нежностью вспоминаю эти первые, оптимистические книги. Они были настоящим гимном свободному труду, свободно собравшихся людей, начинающих понедельник в субботу.

http://izvestia.ru/news/539918

Черняков о

СтругацкихПочему именно Стругацкие так выделяются

среди всех фантастов? Плеяда фантастов в то время, особенно в редакции Жемайтиса, была совершенно великолепной. Конечно, литературный язык. Прежде всего, это лите-ратурный язык. Надо сказать, что они опре-деляли себя, по словам Аркадия Натановича, очень просто – это язык улицы. Мы говорим то, пишем то, что люди думают. Просто сами говорить не могут, а наша речь, наша стили-стика, она как раз является самой адекватной для выражения этих мыслей. Это связано, ко-нечно, и с вполне определенной трансформа-цией языка, литературного языка, обиходного языка. Почему? Потому что большое количе-ство иностранных слов, появившихся после войны в обиходном лексиконе – они присут-

ствуют у Стругацких, если мы в этом плане проанализируем литературу тех времен, го-раздо в большей степени, то есть так, как это было в жизни. Значит, это было органично, не несет на себе дополнительной функции, как предположим, у того же Гансовского, или у Днепрова. Дальше. Конечно, авантюрный сю-жет. Всегда. Это требование – не фантасти-ческая идея, и ей подчинено все остальное, а прежде всего – сюжет. Это главное, основное, что всегда, между прочим, было у них, как Ар-кадий Натанович говорил: «Основное в лите-ратурной деятельности – это сюжет. Что бы там ни говорили, литература первого, второго сорта, третьего – она должна быть интерес-ной». На их трансформацию литературного языка, то, кстати, начало чему положил Хемингуэй – лапидарность произведений, отсутствие тяги к созданию широченных панорам, что было характерно для XIX – начала XX века. Надо сказать, что Ар-кадий Натанович Хемингуэя четко совер-шенно определяет как предтечу их лите-ратуры. Было время, когда они с Борисом Натановичем зачитывались им именно в литературном плане, в плане ремесла.

Ну, и, конечно, адекватность. Адекват-ность интересов. Я, честно говоря, до-статочно много читая, слыша Стругацких, принять гипотезу о примате эзопова язы-

ка в произведениях Стругацких, что только потому, что советская действительность не давала возможности говорить то, что, де-скать, ты думаешь, быть, скажем, Ниной Ан-дреевой – «Не могу молчать», что только это вызвало к жизни фантастическую литературу Стругацких – я, честно говоря, не могу. У меня по-настоящему глубокое убеждение, что эта оценка привнесена западными исследова-телями. Ведь третья Заповедь – не сотвори себе кумира – нарушается всегда и во всем. И пристальное внимание, так же, как и у нас к жизни другого мира, существовало и в другом мире – пристальное внимание к тому, что у нас творится. Будем говорить о том, что по-нятие «холодной войны» – пускай это больше политическое понятие – но противостояние было. Мы искали свои корни, свою пятую ко-лонну – там, в Джеймсе Джойсе – «Отсюда и в вечность», в Андрэ Стиле, в шведских писате-лях-коммунистах – все то, что, скажем, изда-вала «Иностранная литература» в эти годы. Они точно так же искали у нас. Если Амаль-рик – да, это не эзопов язык, это действитель-но литература критики, если Войнович, если Синявский – это да, действительно, полити-зированная литература. Это с одной стороны. С другой стороны – Марков и вся остальная плеяда официальных литераторов, стоящих на другом конце шкалы. Вы помните, в свое время была роскошная пародия-статья «По-литическая оценка политической позиции мышки в «Курочке Рябе»? Вот такое совер-шенно серьезное, политологическое, литера-туроведческое эссе по «Курочке Рябе». Вот мне кажется, что начало всех этих рассужде-ний об эзоповом языке Стругацких – это по-

добного плана критиче-ские эссе о творчестве Стругацких на Западе.

Каждый видит то, что может, то, что хо-чет. А для наших ли-тературоведов вот эта критика, вот эта идея оказалась... Давайте говорить так: когда по-явилась критическая стругацкология? Ну, как минимум, не раньше одна тысяча девять-сот пятьдесят восьмого года. Это – конец ше-стидесятых и дальше... И это период четкой совершенно нараста-ющей политизации населения в Советском Союзе. Никакой политизации не было. Пя-тое марта тысяча девятьсот пятьдесят тре-тьего года, смерть Сталина. Дальше начина-ется: антипартийная группа и примкнувший к ним Шепилов. Начинается политизация. А что такое литературоведение? А что такое идеологический сектор? Он здесь же, ря-дом. И вот, параллельно с этим, начинается оттепель – это те же самые годы. А раз те же самые годы, значит, появляется возмож-ность, во-первых, говорить то, чего раньше говорить было нельзя, а самое главное, по-зволить себе увидеть то, что раньше видеть было нельзя. А тут тебе сразу дают рецепт для идеологической оценки – фантастиче-ская оболочка. Фактически все время ведь

говорится: Стругацкие меньше фантасты, больше социологи. Вы посмотрите, что пишет Ле Гуин во всех рекламных строчках: «Пред-теча Стругацких – это Чехов и Гоголь, как я понимаю». Простите, что Ле Гуин понимает в Чехове и в Гоголе? Да и в Стругацких. И, с моей точки зрения, как раз этот крен в по-литическую социологию в оценке Стругацких умаляет по-настоящему значение сути фан-тастики братьев Стругацких. Ведь они же со-вершенно недаром, чем дальше и дальше в своих произведениях, уходят от технократии сначала к социологическому моделирова-нию, а потом к биологическому моделирова-нию. Вы посмотрите, уже начиная с «Волны гасят ветер» и даже с «Жука в муравейни-ке» – все больше и больше идет крен в био-логию, последняя вещь Аркадия Натановича

«Дьявол между людей» – это биология и социология. Фан-тастика, модели, предвидения, сюжетика, построение, ведь это же, простите, не критика.

Можно говорить так: «Хищ-ные вещи века» – это крити-ка современного нам тогда общества. А куда мы тогда, простите, денем все эти уди-вительные социогенетиче-ские, социопсихологические предвидения, которые есть в этой вещи? «Хищные вещи века» – уникальная книга.

Это вещь, которая дважды рождалась. Из-данная в шестьдесят пятом году, она потом была на двадцать с лишним лет забыта.

И потом вдруг, во всех, сначала опять-таки не у нас, а потом во всех сборниках провинци-альных и центральных изданий, вдруг опять пошла. Всюду стали ставить «Хищные вещи века». Почему? А потому что: дрожка – раз, слег – два, страна дураков – три, меценаты – четыре, что только потом мы узнали в виде цветомузыки, рэпов, галлюциногенов, соци-ального варварства как эстетической катего-рии. А многогодовые телевизионные сериалы – в одна тысяча девятьсот шестьдесят пятом году их не было даже на Западе. Я когда за-нимался вопросом «мыльных опер», я специ-ально взял «Британнику» девяносто четвер-того года, там большая статья о «мыльных операх». В шестьдесят четвертом году, когда писались «ХВВ», этого не было. Это что, это критика? Чего? Будущего? Критика тенден-ций? Простите, это самое последнее дело, это марксизм – критиковать тенденции. И ни-когда в жизни Стругацкие этим не занимались. Значит, это нормальное социальное предви-дение. Это Жюль Верн, но не в электриче-стве, не в электротехнике, не в астронавтике, а в социологии, в социогенетике, в социопси-хологии. И в индивидуальной психологии. С этой точки зрения мы можем это назвать эзо-повым языком? Это то, о чем они думали, то, о чем думали вы... Правильно, мы росли вме-сте с ними. Надо сказать, что сейчас надо, если серьезно говорить, то надо исследовать поколение, выросшее на Стругацких не по политологам, не по идеологам, а по тем, кто сейчас работает в социологии, психологии и в

социогенетике. Там это заложено, вот это по-нятие «развитие человеческой психологии». И оно заложено именно у Стругацких. Кстати, ни у одного другого современного писателя-фантаста с такой четкой очерченностью и на-правленностью этого нет. Ни у современного российского, ни у современного западного.

И вот тут мы можем начинать говорить, что если фантастика – это литература, скажем, второго сорта, изучающая будущее технокра-тическое, технологическое – это подход Ка-занцева, а литература изучает человека, как говорил Горький, «типическое в типических обстоятельствах», то писатель Аркадий и Бо-рис Стругацкие – это нормальный, современ-ный, гениальный писатель, изучающий чело-века методами, в частности, так, как это делал Булгаков. Лев Николаевич Толстой изучал это путем дачи исторической панорамы, Ги де Мопассан изучал это путем дачи этногра-фо-социологического среза, так же, как почти все французы XIX-XX веков. Стругацкие дают это путем фантастики. Если мы берем пред-метом литературы изучение, исследование, понимание человека, высшей нервной дея-тельности, то есть эго в социуме и эго наеди-не с эго, это уже будет у нас и Достоевский, это у нас будет Джойс, это уже будет Каф-ка, то есть это уже весь экзистенционализм, то Стругацкие – это писатели, изучающие... люди с современной методологией, ученые...

Юрий Черняков, 1995http://www.rusf.ru/abs/

Вспоминает Борис Натанович Стругацкий

Комментарии к пройденному: 1969–1973.

«Пикник на обочине» (фрагмент)

История написания этой повести (в от-личие, между прочим, от истории ее опу-бликования) не содержит ничего зани-мательного или, скажем, поучительного. Задумана повесть была в феврале 1970 года, когда мы съехались в ДТ Комаро-ве, чтобы писать «Град обреченный», и между делом, во время вечерних прогулок по пустынным заснеженным улочкам дач-ного поселка, придумали там несколько новых сюжетов, в том числе сюжеты бу-дущего «Малыша» и будущего «Пикника...»

Самая первая запись выглядит так: ... Обезьяна и консервная банка. Через 30

лет после посещения пришельцев остатки хлама, брошенного ими –– предмет охоты и поисков, исследований и несчастий. Рост

суеверий, департамент, пытающийся взять власть на основе владения ими, организа-ция, стремящаяся к уничтожению их (знание, взятое с неба, бесполезно и вредно; любая находка может принести лишь дурное при-менение). Старатели, почитаемые за колду-нов. Падение авторитета науки. Брошенные биосистемы (почти разряженная батарейка), ожившие мертвецы самых разных эпох...

Там же и тогда же появляется утверж-дённое и окончательное название –– «Пик-ник на обочине», –– но понятия «сталкер» еще нет и в помине, есть «старатели». Поч-ти год спустя, в январе 1971-го, опять же в Комарове мы разрабатываем очень под-робный, тщательно детализированный план повести, но и в этом плане, букваль-но накануне того дня, когда мы перестали наконец придумывать сюжет и начали его писать, даже тогда в наших разработках нет

слова «сталкер». Будущие сталкеры называются пока еще «трапперами»: «траппер Рэдрик Шухарт», «девушка траппера Гута», «братишка траппера Сэдвик»... Видимо, сам термин «стал-кер» возник у нас в процессе рабо-ты над самыми первыми страницами текста. Что же касается «старателей» и «трапперов», то они нам не нрави-лись изначально, это я помню хорошо.

«Сталкер» –– одно из немногих придуманных АБС слов, сделавшее-ся общеупотребительным. Словечко «кибер» тоже привилось, но, главным

образом, в среде фэнов, а вот «сталкер» пошел и вширь, и вглубь, правда, я пола-гаю, в первую очередь все-таки благодаря фильму Тарковского. Но ведь и Тарковский не зря же взял его на вооружение –– види-мо, словечко получилось у нас и в самом деле точное, звонкое и ёмкое. Происходит оно от английского to stalk, что означает, в частности, «подкрадываться», «идти кра-дучись». Между прочим, произносится это слово, как «стоок», и правильнее было бы говорить не «сталкер», а «стокер», но мы-то взяли его отнюдь не из словаря, а из романа Киплинга, в старом, еще дореволюционном, русском переводе называвшегося «Отчаянная компания» (или что-то вроде этого) –– о развеселых ан-глийских школярах конца XIX –– на-чала XX века и об их предводителе, хулиганистом и хитроумном юнце по прозвищу Сталки. АН в младые годы свои, еще будучи курсантом ВИЯКа, получил от меня в подарок случайно купленную на развале книжку Киплинга «Stalky & Co», про-чел ее, восхитился и тогда же сде-лал черновой перевод под названи-

ем «Сталки и компания», сделавшийся для меня одной из самых любимых книг школь-ной и студенческой поры. Так что, придумы-вая слово «сталкер», мы несомненно имели в виду именно проныру Сталки, жёсткого и даже жестокого сорванца, отнюдь не ли-шенного, впрочем, и своеобразного мальчи-шеского благородства, и великодушия. При этом мы и думать не думали, что он на са-мом деле не Сталки, а, скорее всего, Стоки.

Повесть написана была без каких-либо за-держек или кризисов всего в три захода: 19 января 1971 года начали черновик, а 3 но-ября того же года закончили чистовик. За-мечательно, что «Пикник...» сравнительно легко и без каких-либо существенных про-блем прошел в ленинградской «Авроре», пострадав при этом разве что в редакту-ре, да и то не так уж чтобы существенно.

Киносценарии (фрагмент)Безвозвратно утрачены почти все вари-

анты сценария фильма «Сталкер». Мы на-чали сотрудничать с Тарковским в середине 1975 года и сразу же определили для себя круг обязанностей. «Нам посчастливилось работать с гением, –– сказали мы тогда друг другу. –– Это значит, что нам следует приложить все свои силы и способности к тому, чтобы создать сценарий, который бы по возможности исчерпывающе наше-

го гения удовлетворил». Я уже рассказы-

вал и писал раньше, что работать над сценарием «Сталкера» было неве-роятно трудно. Главная трудность заключалась в том, что Тарковский, будучи кинорежиссером, да еще и гениальным кинорежиссером вдо-бавок, видел реальный мир иначе, чем мы, стро-ил свой воображаемый мир будущего филь-ма иначе, чем мы, и передать нам это свое, сугубо индивидуальное видение он, как пра-вило, не мог, –– такие вещи не поддаются вербальной обработке, не придуманы еще слова для этого, да и невозможно, видимо, такие слова придумать, а может быть, приду-мывать их и не нужно. В конце концов, слова –– это литература, это высоко символизи-рованная действительность, совсем особая система ассоциаций, воздействие на совсем иные органы чувств, в то время как кино –– это живопись, это музыка, это совершенно реальный, я бы даже сказал –– беспощадно реальный мир, элементарной единицей ко-торого является не слово, а звучащий образ.

Впрочем, всё это теория и филосо-фия, а на практике работа превращалась в бесконечные, изматывающие, приводя-щие иногда в бессильное отчаяние дис-куссии, во время коих режиссер, мучаясь, пытался объяснить, что же ему нужно от писателей, а писатели в муках пытались разобраться в этой мешанине жестов, слов, идей, образов и сформулировать для себя, наконец, как же именно (обыкновен-ными русскими буквами, на чистом листе обыкновеннейшей бумаги) выразить то не-обыкновенное, единственно необходимое, совершенно непередаваемое, что стремит-ся им, писателям, втолковать режиссер.

В такой ситуации возможен только один метод работы –– метод проб и ошибок. Дис-куссия... разработка примерного плана сце-нария... текст... обсуждение текста... новая дискуссия... новый план... новый вариант –– и опять не то... и опять непонятно, что же надо... и опять невозможно выразить сло-вами, что же именно должно быть написано СЛОВАМИ в очередном варианте сценария...

(К сожалению, не вели мы тогда ника-ких протоколов наших бесед, и ничего от них не осталось ни в памяти, ни на бумаге, кро-ме нескольких строчек типа: «19.12.75 Тар-ковский. Человек = инстинкт + разум. Есть еще что-то: душа, дух (мораль, нравствен-ность). Истинно великое м. б. бессмыслен-ным и нелепым –– Христос». Совершенно не помню, в каком контексте шла речь об этих существеннейших проблемах и поче-му мы именно об этом тогда говорили…)

Всего получилось не то семь, не то во-семь, не то даже девять вариантов. Послед-ний мы написали в приступе совершенней-шего отчаяния, после того как Тарковский решительно и окончательно заявил: «Всё. С таким Сталкером я больше кино снимать не буду»... Это произошло летом 1977-го. Тарковский только что закончил съемки первого варианта фильма, где Кайданов-ский играл крутого парня Алана (бывшего Рэдрика Шухарта). Фильм при проявке запо-роли, и Тарковский решил воспользоваться

этим печаль-ным обсто-я т е л ь с т в о м , чтобы начать все сызнова.

АН был с ним на съем-ках в Эстонии. И вот он вдруг, без всякого предупрежде-ния, примчался в Ленинград и объявил: «Тар-ковский тре-бует другого

Сталкера». –– «Какого?» –– «Не знаю. И он не знает. Другого. Не такого, как этот». –– «Но какого именно, трам-тарарам?!» –– «Не знаю, трам-трам-трам-и-тарарам!!! ДРУ-ГО-ГО!»...

Это был час отчаяния. День отчаяния. Два дня отчаяния. На третий день мы придумали Сталкера-юродивого. Тарковский остался доволен, фильм был переснят. И вот именно тот сценарий, который мы за два дня пере-писали и с которым АНС помчался обратно в Таллин, этот последний вариант «Стал-кера» публикуется здесь в своем (насколь-ко я могу вспомнить) первозданном виде.

Кроме того, сохранился третий (или четвертый?) вариант сценария –– он опу-бликован в НФ в 1981 году. И сохранился (чудом!) самый первый вариант –– он из-вестен под названием «Машина желаний», хотя, мне кажется, что самое первое, услов-ное название было все-таки «Золотой Шар». Сохранились в архиве еще какие-то разроз-ненные обрывки, вырезки и клочки –– то, что осталось от предпоследнего варианта после того, как мы превратили его в послед-ний. И осталась (естественно) литературная запись. Она очень похожа на самый послед-ний вариант, хотя в нашем тексте, помнится, никогда не было великолепного финаль-

ного прохода Сталкера с дочкой на плечах. Мне кажется, знатокам и любителям

как повести «Пикник на обочине», так и фильма «Сталкер» небезлюбопытно сравнивать, насколько первый вариант киносценария отличается от самой пове-сти, а последний вариант –– от первого.

Вообще говоря, история написания кинце-нария есть, как правило, история жесткого взаимодействия сценариста с режиссером. История беспощадной борьбы мнений и представлений, зачастую несовместимых. Сценарист, как мне кажется, обязан в этом столкновении творческих подходов идти на уступки, ибо кинофильм –– это вотчина имен-но режиссера, его детище, его территория, где сценарист существует в качестве хоть и творческого, но лишь наёмного работника.

На протяжении тридцати лет нам при-ходилось иметь дело с разнообразными типами, вариациями и разновидностями кинорежиссеров. Самый среди них распро-странённый –– бурно-кипящий, говорли-вый, абсолютно уверенный в себе энтузи-аст. Он стремителен. Он, как гром с ясного неба, возникает вдруг из небытия, обруши-вает на автора ворох соблазнительнейших предложений и остроумных, льстящих ав-торскому воображению идей и так же стре-мительно, подобно молнии, исчезает опять в своем небытии –– навсегда и без вся-кого следа. Таких у нас было множество.

Если же говорить о серьезных режиссерах, то они все были очень не похожи друг на друга. Они были такие же разные, как и их фильмы.

Андрей Тарковский был с нами жёстким, бескомпромиссным и дьявольски неуступ-чивым. Все наши робкие попытки творче-ского бунта подавлялись безо всякой по-щады. Лишь однажды, кажется, удалось нам переубедить его: он согласился убрать из фильма «петлю времени» (которую мы сами же для него и придумали –– монотон-но повторяющийся раз за разом проход по-

гибшей некогда в Зоне бронеколонны че-рез полуразрушенный мостик). Этот прием почему-то страшно его увлекал, он держал-ся за него до последнего, и только соеди-ненными усилиями нам удалось убедить его в том, что это банально, общеизвестно и тысячу раз «было». Он согласился нако-нец, да и то, по-моему, только оттого, что ему пришлась по душе наша общая идея: в Зоне должно быть как можно меньше «фантастики» –– непрерывное ожидание чего-то сверхъестественного, максималь-ное напряжение, вызываемое этим ожи-данием, и –– ничего. Зелень, ветер, вода...

OFF-LINE интервью с Борисом Стругацким

Вопрос: Уважаемый Борис Натано-вич! Ваше отношение к фильму «Стал-кер», и как случилось, что Тарковский заинтересовался Вашим романом? БНС: Как и почему Тарковский вышел на

АБС, я не знаю. Просто он вдруг появился у АН и сделал ему соответствующее пред-ложение. Что же касается фильма «Стал-кер», то это кинопроизведение хорошее и даже, отличное – особенно первая и по-следняя треть. АН называл его «фильмом 21-го века». Вряд ли это так. Кино старе-ет быстро, гораздо быстрее литературы.

Вопрос: Как происходило Ваше вза-имодействие с А.Тарковским? Что его не устраивало, и какие новые идеи он пытал-ся добавить в сценарии (если такое было)? БНС: Пересказывать короткую, но чрез-

вычайно насыщенную историю наших вза-

имоотношений с Тарковским я не в силах. Во-первых, я мало что помню. А во-вторых, суть этих взаимоотношений была чрезвы-чайно проста: мы изо всех сил старались ему угодить, и это, кажется, нам, в конце концов, удалось. У Тарковского было мно-жество идей по поводу этого фильма (от большинства из них он со временем отка-зался), мы же пытались внушить ему только одну: фантастика тем лучше, чем больше в ней реализма и чем менее она фантастична.

Вопрос: Вырос, как и многие мои свер-стники, на книгах АБС. С таким же пиететом и восторгом отношусь и к Кино А.Тарковского. И, вот, «Сталкер». Нравится очень, как и все, что создано Стругацкими и Тарковским. Если Вас не затруднит, ответьте на 3 вопроса:

1. Ваше отношение к фильму (если можно, и к А.Тарковскому).

2. Возникло ли какое-то новое ка-чество в вашем (АБС) творче-стве от этого сотрудничества?

3. Почему так мало? Всего один фильм. БНС: 1. АН называл его «фильмом 21-

го века». Я отношусь к этому фильму го-раздо спокойнее: фильм хорош, причем первая и последняя треть его – превос-ходны, а вот середина – малость «про-валена» (на мой взгляд). Что же касается Тарковского, то он простой обыкновенный отечественный гений, создавший эпо-

ху и в российском, и в мировом кино. 2. Нет, не думаю. Работа в кино – это

слишком специфическая работа. Та-мошние навыки нигде больше приме-нить невозможно. Что-то вроде огранки алмазов (как я это себе представляю).

3. Тарковский предлагал нам продол-жить работу. В частности, над фильмом, который впоследствии вышел под на-званием «Жертвоприношение». Мне за-мысел интересным не показался, а вот АН – несколько месяцев занимался этим сценарием, и вполне серьезно, но потом Тарковский уехал «за бугор», и работа эта естественным образом прекратилась.

Вопрос: Нужно ли было изменять Ваше произведение в фильме «Сталкер»? Хотя я понимаю, что это в основном ре-шение Тарковского, но, насколько я по-нял произведение, оно было в духе само-го режиссера. К сожалению, оно потеряло свою «прелесть» и силу в самом фильме.

БНС: В кино хозяин – режиссер. И мы писали-переписывали сценарий до тех пор, пока Тарковский не сказал: «Стоп. Это то, что мне надо». В результате получил-ся фильм, который к повести «Пикник» не имеет никакого отношения, но – превос-ходный в своем роде. Что и требовалось.

Вопрос: Наверное, и с этим согласятся многие, самое главное в «Пикнике на обо-чине» – это именно его неопределенный ко-нец: может, выполняет «золотой шар» все желания, а может, и нет (ведь он по виду совсем не похож на Бога), может, действи-тельно хочет сталкер всем счастья даром, а может, только себе или своей семье, а может, даже и не счастья совсем он хочет... И вообще, может ли ТАКОЙ человек про-сить за всех людей, и выйдет ли из этого что-то путное? А во всех опубликованных киносценариях по «Пикнику...» присутству-ет вполне определенный (и всегда плохой конец) с неизменным взрывом шара (комна-ты). Почему Вы с братом так переиграли кон-цовку? Множество вариантов сценариев не означает ли, что Вы с братом долго искали отличную от «Пикника...», но столь же силь-ную концовку сюжета, но так и не нашли ее?

БНС: Дело в том, что концовка, которая хороша для повести (так называемая «от-крытая концовка»), плоха и даже никуда не годится, когда речь заходит о кино. Кино – искусство грубое, простое, не допускающее недомолвок и двояких толкований. Имен-но поэтому мы и бились так долго, пыта-ясь найти концовку в одно и то же время и сильную (эффектную), и значительную, глубокую по смыслу. На мой взгляд, такую концовку нам найти не удалось, но то, что получилось у Тарковского, меня вполне устроило. У него получилась, по сути, ОТ-КРЫТАЯ и в то же время удачная концов-ка – большая редкость для кинематографа.

Вопрос: Недавно прочитал Ваш рассказ

«Машина желаний» (под таким назва-нием он был). И я немного не понял его смысл: либо эта машина могла только дать человеку деньги, либо у всех лю-дей мысли только о деньгах. Не подска-жете – что вернее? Заранее благодарен. БНС: Авторы имели в виду следую-

щее. Людям иногда кажется, что они хо-тят одного, а на самом деле (в подсозна-нии) хотят они совсем другого. Человек кричит во все горло (и ему кажется, что вполне искренне): «Хочу, чтобы народ был счастлив и здоров!», а на самом деле – вне сознания, на глубине сознания, в тайниках своего сознания, – хочет он чего-то совсем другого, примитивного, дурацкого, вовсе не благородного: славы, богатства, удовлет-ворения похоти, чьей-то гибели. Так вот Ма-шина выполняла именно ПОДСОЗНА-ТЕЛЬНЫЕ желания, а они у нашего героя были – увы! – низменны и прозаичны. В от-личие от ОСОЗНАННЫХ желаний, бла-городных и высокогуманных. Представляе-те его ужас, когда он понял, что произошло?

Вопрос: Почему-то среди огромного количества почитателей творчества Стру-гацких распространено мнение, что Тарков-ский в «Сталкере» «извратил «Пикник на обочине». Во всяком случае все мои друзья

– почитатели Вашего с братом творчества – дружно этот фильм ненавидят и считают его чем-то полностью противоположным твор-честву Стругацких, каким-то издеватель-ством над книгой. Мне очень нравится как книга, так и фильм, хотя это действительно очень разные вещи. Читал Ваше мнение по поводу фильма, но хотелось бы узнать, что бы Вы ответили на такие обвинения в «из-вращении» книги, а также в том, что Тарков-ский заставил Вас написать такой сценарий, т.к. это явно не стиль братьев Стругацких БНС: Я много раз писал здесь об этом.

Никакого «извращения» нет – есть со-вершенно особый, отдельный от «Пик-ника» и отличный фильм, сценарий кото-рого писали (и много раз переписывали) АБС, стараясь угодить великому масте-ру Тарковскому. И угодили в конце кон-цов – ко взаимному удовлетворению.

Вопрос: А.Тарковский го-ворит об экранизации «Пик-ника на обочине»: «Мне важно установить в этом фильме то специфически человеческое, нерастворимое, неразложимое, что кристаллизуется в душе каждого и составляет его цен-ность...» Скажите, пожалуйста, согласны ли Вы с этой идеей? БНС: Во всяком слу-

чае, никакого возраже-ния этот замысел у меня

не вызывает. Хотя и оставляет, надо признаться, довольно равнодушным.

Вопрос: Также я читала, что Тарковский просил Вас переделывать сценарий мно-го раз. Что конкретно он от Вас требовал? БНС: Требования Тарковского, как

правило, сводились к одному: «Не так! Мне это не нравится. Надо по-другому. Как? Не знаю, но по-другому!» Во вся-ком случае, требования его по пово-ду образа Сталкера звучали именно так.

Вопрос: Когда Вы писали сце-нарий, пришли ли Вам в голову дру-гие идеи по поводу «Пикника...»? БНС: Насчет «Пикника» – нет. Легко ви-

деть, мы писали сценарий, вообще ника-кого отношения к «Пикнику» не имеющий. Просто – совсем другой. «Другое кино».

Вопрос: Я являюсь поклонником и Ва-ших с Аркадием Натановичем книг, и филь-мов Тарковского. Вопрос такой – не тяжело ли было работать с Андреем Тарковским? Ведь, наверно, не так просто поладить, когда сталкиваются настоящие Мастера. Как я понял, Андрей Тарковский попросил Вас изменить личность Сталкера. Не было ли тяжело Вам подчинить свой талант та-ланту режиссера? И какой герой Вам нра-вится больше – из романа или из фильма? БНС: Обо всем об этом я писал столько

раз, что начинать все снова уже не хочется. Поэтому коротко. Работать с Тарковским было очень трудно, но страшно интерес-но. Талант свой мы ему отнюдь не под-чиняли, а, так сказать, «полировали» его (талант) с пользой для дела. Сравнивать Рэдрика Шухарта со Сталкером-юродивым я могу. Это все равно, что сравнивать сво-его старшего сына с младшим: совсем раз-ные люди, но люблю их обоих одинаково.

Вопрос: Существуют разные Сталкеры – один в «Пикнике», другой – в сценарии и т.д. Почему так много толкований этого образа? БНС: Потому что Тарковскому не по-

нравился сталкер из «Пикника». Рэдрик Шухарт был ему не интересен. Он хо-тел какого-нибудь другого, «не такого», и мы придумали ему сталкера-юродивого.

Вопрос: Уважаемый Борис Натанович! И в «Пикнике» и в «Сталкере» Вы (с Ар-

кадием Натановичем) отправляете в Зону одних мужчин. Почему? Случайно ли в сценарии к «Сталкеру» сказано, что Дама, пришедшая с Писателем, «Она совер-шенно выпадает из антуража фильма»? Что же сказал ей на ушко Сталкер, после чего она сказала Писателю: «Дурак», и ушла? Можно ли вообще представить себе женщину, идущую за Счастьем в Зону?

Вот, например, диалог Сталкера с Женой: «СТАЛКЕР. Не пойду я туда больше ни с

кем. ЖЕНА (жалостливо.) Ну... Ну хочешь, я

пойду с тобой? Туда? Хочешь?

СТАЛКЕР. Куда? ЖЕНА. Думаешь, мне не о чем будет

попросить? СТАЛКЕР. Нет... Это нельзя... ЖЕНА. Почему? СТАЛКЕР. Нет-нет... А вдруг у тебя

тоже ничего... не выйдет». Вообще, мне кажется, Сталкер нао-

борот боится, что получится. И то, что получится, будет неприемлемо для самого Сталкера. Наверняка, сокровенное желание Жены – это зажить нормальной жиз-нью, воспитывать Мартышку, быть рядом с мужем, и чтобы перестал он, наконец, ходить в Зону, мучиться самому и мучить других.

Выходит, что Женщина мудрее Мужчины. И процесс Исканий, творческой (духовной) не-удовлетворенности специфический атрибут Мужчины. А житейская мудрость и стремле-ние к житейскому счастью Женщины – это возможно единственно правильный путь к Счастью? Хотя, может быть, Женщины и лю-бят нас за то, что мы такие «беспокойные».

Если бы Вы снова отправили в Зону коман-ду, была бы там Женщина? Что бы она, по Вашему мнению, там Просила или Искала?

БНС: Хороший вопрос, но ответа на него я не знаю. Зона – это не место для женщи-ны. Может быть, потому, что АБС никог-да не понимали женщин. Может быть, по-тому, что они преклонялись перед ними. Может быть, потому, что они считали, что женщины достойны лучшего. Может быть, потому, что если уж женщина потерпе-ла поражение в Зоне, значит, надеяться больше не на что. Женщина – последняя линяя обороны мужчины, последняя на-дежда, ULTIMA RATIO – «последний довод».

Вопрос: Внесите, пожалуйста, ясность – как же именно сталкеры кидают гайки? На обложках книг той же terra Fantastika это упорно изображается так, что Стал-кер раскручивает их на веревках (это по-видимому перекочевало из фильма Стал-кер). Я лично всегда представлял себе, что он швыряет их как камешки по воде, достаточно близко к поверхности земли и, естественно, без всяких веревочек. Да и в книге сказано, что гайки он носил в ме-шочке. Ведь совершенно очевидно, швы-ряй он гайки, как в фильме Тарковского, куда-то ввысь, так если гравиконцентраты и обнаружишь, то только приблизитель-но, что, мол, там где-то впереди... А напа-сти поменьше так и вообще не заметишь... БНС: В книге не было никаких вере-

вочек. Веревочки появились в кино ис-ключительно для наглядности: снять полет гайки так, чтобы ее было видно кинозрителю, практически невозможно.

Вопрос: В ответ на вопрос про ве-ревочки у гаек сталкера Вы ответили:

«В книге не было никаких веревочек. Веревочки появились в кино исклю-чительно для наглядности: снять по-лет гайки так, чтобы ее было видно ки-нозрителю, практически невозможно».

Не кажется ли Вам, что то, что сложно увидеть кинозрителю, о котором заботят-ся режиссер, оператор, осветители, монта-жер, еще сложнее увидеть в полевых ус-ловиях сталкеру? Может быть, веревочки там и должны бы были быть изначально? БНС: Проверено. Полет крупной гай-

ки днем, при солнечном свете, простым глазом виден хорошо. Кинооптикой это сделать гораздо труднее, а может быть, и вовсе невозможно. Во всяком случае, Тарковский избрал вариант с веревочкой.

Вопрос: Насколько Вас устраивает Зона, изображенная в фильме Сталкер? Я спрашиваю потому, что мне лично она представляется совершенно другой, более пустынной, без такой густой раститель-ности, травы... Чем-то вроде заброшен-ного маленького американского городка где-нибудь в пустыне. Было ли у Вас во-обще какое-то конкретное представление об этом месте, может быть, даже карта? БНС: Полной карты Зоны у нас не было,

но вот схема того участка, где Рэд с Кирил-лом Пановым находят полную пустышку, да, сохранилась. И разумеется, Вы правы: Зона в фильме совсем не похожа на ту Зону, которая описана у нас в повести. Тарков-

скому нравилась сама идея: показать пре-красный, зеленый, радостный мир, испол-ненный (в то же время) непонятной угрозы. Это называется «работать на контрастах».

Вопрос: Читая «Исторические корни волшебной сказки» акад. В.Я. Проппа, я по-думал, что сцена на кладбище в «Пикнике на обочине» – это художественное описа-ние «процесса приобретения загробного магического помощника», по В.Я. Проппу.

Так ли это? Можно ли аналогично интер-претировать Черную Собаку в «Сталкере»? БНС: Мне приходилось читать Проп-

па, но это было очень давно, задолго до «Пикника», и, признаться, особого впечат-ления не произвело. Так что: вряд ли. Раз-ве что – подсознательно. А черная собака в «Сталкере» это вообще – от Тарковского. Мы с АН никогда не понимали, зачем это по-надобилось Мастеру. Может быть, он был

вдохновлен Проппом? Опять же – вряд ли.

Вопрос: Борис Натанович, Вы не знаете, что имел ввиду А.Тарковский в к/ф «Стал-кер» под черной собакой, которую в даль-нейшем семья Сталкера взяла в свой приют? БНС: Не знаю. В свое время случая не было

спросить, а теперь остается только гадать. Ка-жется, черный пес – спутник Мефистофеля?

Вопрос: Мне все не дает покоя эпизод с птицами из «Сталкера». Как Вы помните – одна птица исчезла. Правильно ли я поняла, что «зона» забрала какую-то часть Писателя? Тогда какую? И не связана ли она с Собакой? БНС: Я совсем не помню этого эпи-

зода. Видимо, не обратил внимания. Я и собаку-то плохо помню. Но – помню. В ли-тературном сценарии ничего этого не было – появилось, видимо, в режиссерском.

Вопрос: Недавно пересмотрел фильм «Сталкер». Вы уже много о нем писали и многое уже сказано, но...

Появилась у меня идея... А что, если перед Сталкером, Профессором и Писателем про-шла еще одна группа? И в тот момент, ког-да они стояли в 200 метрах от комнаты, и Писатель пошел напрямик, тот, другой про-водник видел их и это он крикнул: «Стой и не двигайся»... Это они «разрядили» мя-сорубку, и Писатель смог пройти и не по-гибнуть. А когда Сталкер с Профессором шли по «мокрому тоннелю», они видели угли от костра, который разводила пре-дыдущая группа. Если так, то из этих дво-их действительно не должен был дойти ни один. Писатель погиб бы в мясорубке, а Профессор бы, возвращаясь за забытым рюкзаком, угодил бы в какую-то ловушку, и они дошли до комнаты абсолютно слу-чайно... Ведь не должны были они дойти... Если верить философии Сталкера, не долж-ны были дойти... А дошли... Или Сталкер

не прав в своем видении Зоны и комнаты? БНС: Не знаю. В Зоне бывает вся-

кое. А случайность – та же закономер-ность, но в другой системе событий.

Вопрос: Экранизаций произведений братьев Стругацких не так уж много (и уж не так много, как хотелось бы). Есть ли среди них такие, которые Вы считаете удачными? БНС: Безусловная удача – «Стал-

кер» Тарковского – фильм мирово-го класса. Очень серьезная работа – «Дни затмения» А.Сокурова. Недурно получился фильм «Искушение Б.» (режис-сера не помню). Остальные – на троечку.

Вопрос: Вы несколько раз говори-ли в этом интервью, что религия – при-бежище слабых. А кого Вы можете на-звать слабым? Вот, например, три героя Вашего киносценария к фильму Тарков-ского, Писатель, Профессор и Сталкер,

ресно, какой опыт из этих 20 лет жизни Вы вложили бы в эту картину, как изменилось мировоззрение авторов и героев фильма?БНС: Не думаю, что я стал бы что-нибудь

менять. Мы ведь писали этот сценарий, сле-дуя требованиям и пожеланиям режиссера. Это – как бы сочинение на заданную тему. Сами, по своей воле мы ничего подобного бы писать не стали. И уж, тем более, ниче-го не стали бы переписывать 25 лет спустя.

Вопрос: Как бы ни ругали фильм Тар-ковского по Вашему произведению «Пик-ник на обочине», остаюсь почитателем этого фильма. По-моему, он прочувство-вал Ваш мир и, пропустив его через себя, через свой жизненный опыт, создал свою «вещь». Как Вы относитесь к тому, что Ваше произведение берут за основу другой истории? Пусть даже так похожей на Вашу. БНС: Ничего не имею против. Осо-

бенно, если это делает режиссер мас-штаба Тарковского и, тем более, если эту «другую историю» пишем мы сами.

кто из них «сильный», а кто «слабый»? БНС: Каждый из них слаб по-своему. Но

по-настоящему религиозным является, ко-нечно, только Сталкер. Потому что в этой жизни у него нет ничего, кроме веры в Зону.

Вопрос: Как видно при серьезном «всматривании» в текст сценария и слова фильма, каждое предложение там взято «не с потолка», а имеет какой-то смысл. Пусть даже для воспроизведения реалистичности, – чтобы слова героев были именно такими, каковы бы они были при реальной реали-зации описанных событий. Но вот Писа-тель спрашивает: «А вы что – химик?», на что Профессор отвечает: «Скорее физик». Знаю Вашу плохую «осведомленность» о фильме и сценарии и все же спрошу – по-чему Писатель решил, что это химик, и по-чему «химик» оказался СКОРЕЕ физик? И есть ли в этом вообще какой-то смысл? БНС: У нас есть знакомый доктор

наук, который обожает говорить «я – хи-мик», когда ему задают вопрос из физи-ки, и – «я – физик», когда спрашивают о химии. На самом деле он физико-химик, специалист по высокомолекулярным со-единениям. Диалог, который Вы приводи-те, это калька реальной беседы. Никако-го глубокого смысла в этом диалоге нет.

Посетитель сайта: Мне кажется, что это замечательный фильм, почти что нет «чу-дес», да там их и просто нет, все, что требовало страниц в первоначальном варианте, сжато до притч. Единственно, что там не нравит-ся, так это Фрейндлих, кажется, пережимает. БНС: Фрейндлих нам там

как раз понравилась очень.

Вопрос: Более 20 лет назад Андрей Тарковский снял «Сталкера». У меня во-прос: что бы Вы изменили в сценарии, если фильм переснимали сейчас. Инте-

Вопрос: Хотел спросить у Вас о филь-ме Солярис (естественно, о постанов-ке А.Тарковского), что Вы лучше вос-приняли душой – фильм или книгу Лема? Ведь, насколько я знаю, Лем не принял фильм Тарковского, отверг его, сказав, что фильм не доносит до зри-теля того, что он хотел сказать книгой. БНС: «Солярис», на мой взгляд – лучший

роман Лема. Фильм «Солярис» – отличный фильм, но не лучший фильм Тарковского. Фильм особенно хорош в тех своих местах, где более всего отличается от романа. Лем думает иначе. Это его право, разумеется.

Вопрос: Недавно пересматривая «Со-лярис» Тарковского, я обратил внима-ние, что в титрах имеется упоминание, что вся музыка к фильму исполняется на фотоэлектронном синтезаторе АНС. Не назван ли он (синтезатор) так в честь Вашего брата? И если да, то почему? БНС: Что такое у Тарковского АНС, я не

знаю. Но совершенно уверен, что к АНСтру-гацкому это никакого отношения не имеет.

[Владимир Борисов: Синтезатор АНС по-строен инженером-изобретателем Евгени-ем Александровичем Мурзиным в 1958 году и назван так в честь Александра Николае-вича Скрябина, инициалы которого совпа-дают с инициалами Аркадия Натановича.

А ежели отнестись к проблемати-ке фильма серьезно, то следует учи-тывать, что кроме синтезатора АНС в нем также звучит музыка Баха, ис-полняемая «человеками». Учитывая же тот факт, что музыку к фильму писал Эдуард Артемьев, хорошо знав-ший Мурзина и одним из первых вос-пользовавшийся синтезатором АНС, анализируя моменты, когда звучит та или иная музыка, можно сделать далеко идущие выводы, что и сделал А.Курченко в статье «Доказывать и не соглашаться, искать и не нахо-дить» (Сов. музыка. – 1974. – №№ 5–6).]

© Борис Натанович Стругацкий Тексты являются собственностью автора

и охраняются Законом об авторском пра-ве и смежных правах. Любое использова-ние текста как полностью, так и частично возможно лишь с разрешения автора. Не-санкционированное использование ма-териала статьи преследуется по закону.

Републикация материалов с официаль-ного сайта «Аркадий и Борис Стругацкие».

http://www.tarkovskiy.su/texty/hr-stalker/Boris.html

P.S. К сожалению, спросить разре-шения или взять интервью у БНС уже не представляется возмож-ным, хотя, наверняка, найдутся наследники на творчество писа-телей, которые, возможно, предъя-вят иск нашему Журналу. Но в такой день, мы решили совершить это «преступление» не для себя ради…

Читая воспоминания о писателе, ко-нечно, нельзя не вспомнить и его твор-чество. Как мы помним, процесс твор-чества братьев Стругацких начался в 1958 году. Поэтому мы вам предлагаем один из самых первых рассказов АБС.

Давайте снова окунемся в ат-мосферу стиля Стругацких!

ШЕСТЬ СПИЧЕК1

Инспектор отложил в сто-рону блокнот и сказал:

— Сложное дело, товарищ Леман. Очень странное дело.

— Не нахожу, — сказал директор институ-та.

— Не находите?— Нет, не нахожу. По-моему, все ясно.Директор говорил очень сухо, вниматель-

но разглядывая пустую, залитую асфаль-том и солнцем площадь под окном. У него давно болела шея, на площади не происхо-дило ровно ничего интересного. Но он упря-мо сидел отвернувшись. Так он выражал свой протест. Директор был молод и само-любив. Он отлично понимал, _что_ имеет в виду инспектор, но не считал инспектора вправе касаться этой стороны дела. Спо-койная настойчивость инспектора его раз-дражала. «Вникает! — думал он со злостью. — Все ясно, как шоколад, — но вникает!»

— А мне вот не все ясно, — вздохнул инспектор.Директор пожал плеча-

ми, взглянул на часы и встал.— Простите, товарищ Рыбников, —

сказал он, — у меня через пять ми-нут семинар. Если я вам не нужен...

— Пожалуйста, товарищ Леман. Но мне хотелось бы поговорить еще с этим... «лич-ным лаборантом». Горчинский, кажется?

— Горчинский. Он еще не вернулся. Как толь-ко вернется, его сейчас же пригласят к вам.

Директор кивнул и вышел. Инспек-тор, прищурившись, поглядел ему вслед. «Легковат, голубчик, — подумал он. — Ладно, дойдет очередь и до тебя».

Но очередь до директора еще не дошла. Сначала следовало разобраться в главном.

На первый взгляд действительно все было как будто ясно. Инспектор Управления охра-ны труда Рыбников уже сейчас мог бы при-няться за «Отчет по делу Комлина Андрея Андреевича, начальника физической ла-боратории Центрального института мозга». Андрей Андреевич Комлин производил над собой опасные эксперименты и уже четвер-тый день лежит на больничной койке в по-лусне-полубреду, запрокинув щетинистый круглый череп, покрытый странными кольце-образными синяками. Говорить он не может, врачи вводят в его организм укрепляющие вещества, и на консилиумах часто и злове-ще звучат слова: «сильнейшее нервное ис-тощение», «поражение центров памяти», «поражение речевых и слуховых центров...»

В деле Комлина инспектору было ясно все, что могло интересовать Управление охраны труда. Неисправность аппаратуры, небреж-ное с ней обращение, неопытность работни-ков — все это здесь ни при чем. Нарушений правил безопасности — во всяком случае, в общепринятом смысле — не было. Наконец, Комлин проводил опыты над собой втайне, и никто в институте ничего об этом не знал, даже Александр Горчинский, «личный» комлинский лаборант, хотя некоторые сотрудники лабора-тории держатся на этот счет другого мнения.

Инспектор был не только инспектором. Чу-тьем старого научного работника он ощущал, что за отрывочными сведениями о работе Комлина, которыми он располагал, за стран-ным несчастьем с Комлиным кроется история какого-то необычайного открытия. Переби-рая в памяти показания сотрудников лабо-ратории, он убеждался в этом все больше.

За три месяца до несчастья лаборатория

получила новый прибор. Это был ней-тринный генератор, устройство для соз-дания и фокусировки пучков нейтрино. Именно с появлением нейтринного гене-ратора в физической лаборатории и на-чалась цепь событий, на которые своев-ременно не обратили внимания те, кому это следовало сделать, и которые при-вели в конце концов к большой беде.

Именно в это время Комлин с видимой радостью переложил всю работу по неза-конченной теме на своего заместителя, заперся в комнате, где был установлен нейтринный генератор, и занялся, как он объявил, подготовкой серии предвари-тельных опытов. Это продолжалось не-сколько дней. Затем Комлин неожиданно покинул свою келью, совершил, как обыч-но, обход лаборатории, произвел три пу-бличных разноса, подписал бумаги и за-садил заместителя писать полугодовой отчет. На другой день он вновь заперся в «нейтриннике», прихватив с собой на этот раз лаборанта Александра Горчинского.

Чем они там занимались, стало извест-но лишь недавно, за два дня до несчаст-ного случая, когда Комлин (совместно с Горчинским) сделал замечательный, «по-трясший основы медицины» доклад о нейтринной акупунктуре. Но в течение трех месяцев работы с генератором Ком-лин трижды привлек внимание сотрудников.

Началось с того, что в один прекрасный день Андрей Андреевич обрился наголо и появился в лаборатории в черной профес-сорской шапочке. Сам по себе этот факт, воз-можно, и не запомнился бы, но через час из «нейтринника» выскочил всклокоченный и бледный Горчинский и, по чьему-то образ-ному выражению, «роняя шкафы», кинулся к лабораторной аптечке. Выхватив из нее несколько индивидуальных пакетов, он в том же темпе вернулся в «нейтринник», за-хлопнув за собой дверь. При этом один из сотрудников успел заметить, что Андрей Ан-дреевич стоял у окошка, сияя голым черепом и придерживая правой рукой левую. Левая рука была измазана чем-то темным, веро-ятно кровью. Вечером Комлин и Горчинский тихо вышли из «нейтринника» и, ни на кого не глядя, прошли к выходу из лаборатории.

Оба имели довольно удрученный вид, причем левая рука Комлина была обмотана бинтом.

Запомнилось и другое. Месяц спустя по-сле этого происшествия младший научный сотрудник Веденеев встретил Комлина ве-чером в уединенной аллее Голубого парка. Начальник лаборатории сидел на скамейке с толстой, потрепанной книгой на коленях и что-то бормотал вполголоса, уставившись прямо перед собой. Веденеев поздоро-вался и присел рядом, Комлин сейчас же перестал бормотать и повернулся к нему, странно вытягивая шею. Глаза у него были «какие-то такие», и Веденееву захотелось немедленно удалиться. Но уходить сразу было неудобно, поэтому Веденеев спросил:

— Читаете, Андрей Андреевич?— Читаю, — сказал Комлин. — Ши Найань,

«Речные заводи». Очень интересно.Веденеев по молодости лет почти не был

знаком с китайской классикой и почувство-вал себя еще более неловко, но Комлин

вдруг захлопнул книгу, су-нул ее Веденееву и попро-сил раскрыть наугад. Слегка смущенный, Веденеев по-виновался. Комлин взгля-нул на страницу («один раз, мельком»), кивнул и сказал:

— Следите по тексту.И принялся обычным своим

звонким и ясным голосом рас-сказывать о том, как некто Ху Яньчжо, взмахнув стальными плетками, ринулся на неких Хе Чжэня и Се Бао и как не-кто «Коротколапый тигр» Ван Ин и его супруга «Зеленая»... Тут только Веденеев понял, что Комлин чи-тает страницу наизусть. Начальник лаборато-рии не пропустил ни одной строчки, не пере-путал ни одного имени, пересказал все слово в слово и букву в букву. Закончив, он спросил:

— Были ошибки?Ошеломленный Веденеев потряс голо-

вой. Комлин захохотал, забрал у него книгу и ушел. Веденеев не знал что подумать. Он рассказал об этом случае некоторым из сво-их товарищей, и те посоветовали ему обра-титься за разъяснениями к самому Комлину. Однако Комлин встретил вопрос Веденеева с таким искренним изумлением, что Веденеев, замявшись, перевел разговор на другую тему.

Но наиболее странными казались события, имевшие место букваль-но за несколько часов до несчастья.

В тот вечер Комлин, веселый, остроум-ный, славный, как никогда, показывал фо-кусы. Зрителей было четверо: Александр Горчинский, небритый и влюбленный в на-чальника, как девчонка, и молоденькие де-вушки-лаборантки — Лена, Дуся и Катя. Девушки задержались, чтобы закончить сборку схемы для завтрашней работы.

Фокусы были занимательные.Для начала Комлин предложил кого-ни-

будь загипнотизировать, но все отказались, и Андрей Андреевич рассказал анекдот о гипнотизере и хирурге. Потом он сказал:

— Леночка, сейчас я буду отгады-вать, что ты спрячешь в ящик стола.

Из трех спрятанных вещей он отгадал две, и Дуся сказала, что он подсматривает. Ком-лин возразил, что он не подсматривает, но

девушки принялись над ним подшучивать, и тогда он заявил, что умеет взглядом гасить огонь. Дуся схватила коробок, отбежала в угол комнаты, зажгла спичку, и спичка, раз-горевшись, вдруг погасла. Все страшно уди-вились и посмотрели на Комлина: он стоял, скрестив руки на груди и грозно хмуря бро-ви, в позе иллюзиониста-профессионала.

— Вот это легкие! — сказала Дуся с уваже-нием.

От нее до Комлина было шагов десять, не меньше. Тогда Комлин предложил завязать ему рот платком. Когда это было сделано, Дуся снова зажгла спичку, и спичка снова погасла.

— Неужели вы задуваете носом? — пораз-илась Дуся.

А Комлин сорвал платок, захохотал и, подхва-тив Дусю, прошелся с ней вальсом по комнате.

Затем он показал еще два фокуса: ронял спичку, и она падала не вниз, а как-то вбок, каждый раз отклоняясь от вертикали впра-во на довольно большой угол («Опять вы дуете...» — неуверенно сказала Дуся); по-ложил на стол кусок вольфрамовой спи-ральки, и спиралька, забавно вздрагивая, ползла по стеклу и падала на пол. Все, ко-нечно, были страшно удивлены, и Горчин-ский стал приставать к нему, чтобы он рас-сказал, как это делается. Но Комлин вдруг сделался серьезным и предложил перемно-жить в уме несколько многозначных чисел.

— Шестьсот пятьдесят четыре на двести тридцать один и на шестнадцать, — робко сказала Катя.

— Записывайте, — странным, напряжен-ным голосом приказал Комлин и начал дик-

товать: — Четыре, восемь, один... — Тут голос его упал до шепота, и он закончил скороговоркой: — Семь — один — четыре — два... Справа налево.

Он повернулся (девушек поразило, что он как-то сразу сник, сгорбился, словно стал меньше ростом), волоча ноги пошел в «ней-тринник» и заперся там. Горчинский некото-рое время с тревогой смотрел ему вслед, а затем объявил, что Андрей Андреевич со-считал правильно: если читать названные им цифры справа налево, то получится произве-дение — два миллиона че-тыреста семнадцать тысяч сто восемьдесят четыре.

Девушки работали до де-сяти, и Горчинский помогал им, хотя толку от него было мало. Комлин все не вы-ходил. В десять они пош-ли домой, пожелав через дверь Комлину спокойной ночи. Наутро Андрея Андре-евича отвезли в госпиталь.

Официальным результа-том трехмесячной работы Комлина была нейтринная акупунктура — метод ле-чения, основанный на об-лучении мозга нейтринны-ми пучками. Новый метод был необычайно интересен сам по себе, но какое от-ношение к нейтринной аку-пунктуре имела раненая рука Комлина? А необы-чайная память Комлина? А фокусы со спич-ками, спиральками и устным умножением?

— Скрывал, от всех скрывал, — пробормо-тал инспектор. — Не был уверен или боялся подставить товарищей под удар? Сложное дело. Очень странное дело.

Щелкнул видеофон. На экра-не появилось лицо секретарши.

— Простите, товарищ Рыбников, — сказала секретарша, — товарищ Горчинский здесь и ждет вашего вызова.

— Пусть войдет, — сказал инспектор.

2На пороге появилась громадная фигура в

клетчатой рубахе с засученными рукавами. Над могучими плечами возвышалась могучая шея, увенчанная головой, заросшей густыми черными волосами, сквозь которые, однако, просвечивала маленькая плешь (или даже две плеши, как показалось инспектору), — фигура вдвигалась в кабинет спиной. Прежде чем инспектор успел удивиться, обладатель клетчатой рубахи, продолжая пятиться, ска-зал: «Пожалуйста, Иосиф Петрович», — и пропустил в кабинет директора. Затем вошед-ший аккуратно затворил дверь, неторопливо повернулся и отвесил короткий поклон. Лицо обладателя клетчатой рубахи и странных ма-

нер было украшено корот-кими, но весьма пушистыми усиками и казалось доволь-но мрачным. Это и был Алек-сандр Горчинский, «лич-ный» лаборант Комлина.

Директор сел в крес-ло и молча уставился в окно. Горчинский остано-вился перед инспектором.

— А вы... — начал инспек-тор.

— Спасибо, — прогудел лаборант и сел, упершись в колени ладонями и глядя на инспектора серыми насто-роженными глазками.

— Горчинский? — спросил инспектор.

— Горчинский Александр Борисович.

— Очень приятно. Рыбни-ков, инспектор Управления охраны труда.

— Оч-чень рад, — сказал Горчинский с от-тяжечкой.

— «Личный» лаборант Комлина?— Не знаю, что это такое. Лаборант физи-

ческой лаборатории Центрального института мозга.

Инспектор покосился на директо-ра. Ему показалось, что у того в угол-ках глаз искрится ехидная улыбочка.

— Так, — сказал Рыбников. — Над какими вопросами работали последние три месяца?

— Над вопросами нейтринной акупунктуры.— Подробнее, пожалуйста.— Есть доклад, — веско сказал Горчинский.

— Там все написано.

— А я все-таки попросил бы вас поподроб-нее, — сказал инспектор очень спокойно.

Несколько секунд они глядели друг на друга в упор: инспектор — багро-вея, Горчинский — шевеля усами. По-том лаборант медленно прищурился.

— Извольте, — прогудел он. — Можно и поподробнее. Изучалось воздействие сфо-кусированных нейтринных пучков на серое и белое вещество головного мозга, а равно и на организм подопытного животного в целом.

Горчинский говорил монотон-но, без выражения и даже, кажет-ся, слегка покачивался в кресле.

— ...Попутно с фиксацией патологических и иных изменений организма в целом про-изводились измерения тока действия, диф-ференциального декремента и кривых ла-бильности — неустойчивости — в различных тканях, а также замеры относительных коли-честв нейроглобулина и нейростромина...

Инспектор откинулся на спинку кресла и с восхищенной яростью думал: «Ну, погоди ты мне...» Директор по-прежнему глядел в окно, дробно постукивая пальцами по столу.

— ...последние, равно как и нейрокератин... — гудел лаборант.

— А скажите, товарищ Горчинский, что у вас с руками? — спросил инспектор неожи-данно. Он терпеть не мог обороны. Он лю-бил наступать.

Горчинский глянул на свои лежа-щие на подлокотниках кресла исца-рапанные, покрытые синими зарубце-вавшимися шрамами руки и сделал движение, словно хотел сунуть их в карманы, но только медленно сжал чудовищные кулаки.

— Обезьяна ободрала... — сказал он сквозь зубы. — В виварии.

— Вы делали опыты только над животны-

ми?— Да, я делал опыты только над животны-

ми, — сказал Горчинский, чуть выделяя «я».— Что случилось с Комлиным два месяца

назад? — Инспектор наступал.Горчинский пожал плечами:— Не помню.— Я вам напомню. Комлин порезал руку.

Как это случилось?— Порезал, и все! — грубо сказал Горчин-

ский.— Александр Борисович! — предостерега-

юще сказал директор.— Спросите у него самого.Светлые, широко расставлен-

ные глаза инспектора сузились.— Вы меня удивляете, Горчинский, — тихо

сказал он. — Вы убеждены, что я хочу вы-тянуть из вас что-нибудь такое, что может повредить Комлину... или вам, или другим вашим товарищам. А ведь все гораздо про-ще. Все дело в том, что я не специалист по центральной нервной системе. Я специалист по радиооптике. Всего лишь. И судить по собственным впечатлениям не имею права. И поставлен на эту работу не для того, чтобы фантазировать, а для того, чтобы знать. А вы мне истерики закатываете. Стыдно...

Наступило молчание. И директор вдруг по-нял, в чем сила этого немолодого, упорного че-ловека. Видимо, понял это и Горчинский, пото-му что он сказал наконец, ни на кого не глядя:

— Что вы хотите узнать?— Что такое нейтринная акупунктура? —

сказал инспектор.— Это идея Андрея Андреевича, — уста-

ло проговорил Горчинский. — Облучение нейтринными пучками некоторых участков коры вызывает появление... вернее, резкое возрастание сопротивляемости организма разного рода химическим и биологическим ядам. Зараженные и отравленные собаки

выздоравливали после двух-трех ней-тринных уколов. Это какая-то аналогия с акупунктурой — китайским лечением игло-укалыванием. Отсюда и название метода. Роль иглы играет пучок нейтрино. Конечно, аналогия чисто внешняя...

— А методика? — спросил инспектор.— Череп животного выбривается, к голой

коже пристраиваются нейтринные присо-ски... Это небольшие устройства для фо-кусировки нейтринного пучка. Пучок фоку-

сируется в заданном слое серого мозгового вещества. Это очень сложно. Но еще слож-нее было найти участки, точки коры, вызыва-ющие фагоцитную мобилизацию в заданном направлении.

— Очень интересно, — совершенно ис-кренне сказал инспектор. — И какие болезни можно так излечивать?

Горчинский ответил, помолчав:— Многие. Андрей Андреевич полагает,

что нейтринная акупунктура мобилизует какие-то неизвестные нам силы организма. Не фагоциты, не нервная стимуляция, а что-то еще, несравненно бо-лее мощное. Но он не успел... Он говорил, что нейтринными уколами можно будет лечить любое заболевание. Ин-токсикацию, сердечные болезни, злокачествен-ные опухоли...

— Рак?— Да. Ожоги... возмож-

но, даже восстанавли-вать утраченные органы. Он говорил, что стаби-лизующие силы орга-низма огромны и ключ к ним — в коре головного мозга. Нужно только обнаружить в коре точки приложения уколов.

— Нейтринная акупун-ктура... — медленно, словно пробуя звуки на вкус, произнес инспектор. Потом он спох-ватился: — Отлично, товарищ Горчинский. Очень вам благодарен. (Горчинский криво ус-мехнулся.) А теперь будьте добры, расскажи-те, как вы нашли Комлина. Ведь вы, кажется, были первым, кто обнаружил его...

— Да, я был первым. Пришел утром на работу. Андрей Андреевич сидел... лежал в кресле за столом...

— В «нейтриннике»?— Да, в помещении нейтринного генера-

тора. На черепе у него была обойма с при-сосками. Генератор был включен. Мне по-казалось, что Андрей Андреевич мертв. Я вызвал врача. Все.

Голос Горчинского дрогнул. Это было так неожиданно, что инспектор задер-жался с очередным вопросом. «Так-так», — отстукивал директор, глядя в окно.

— А вы не знаете, какой эксперимент ста-вил Комлин?

— Не знаю, — глухо сказал лаборант. — Не знаю. На столе перед Андреем Андрееви-чем стояли лабораторные весы, лежали два спичечных коробка. Из одного спички были вынуты...

— Постойте. — Инспектор оглянулся на ди-ректора и снова взглянул на Горчинского. —

Спички? Спички... При чем здесь спички?

— Спички, — повторил Гор-чинский. — Они лежали кучкой. Некоторые были склеены по две, по три. На одной чашке весов лежали шесть спичек. И там был листок бумаги с цифрами. Андрей Андреевич взвешивал спички. Это точно, я проверял сам. Циф-ры совпадают.

— Спички, — пробормотал ин-спектор. — Зачем это было ему нужно, хотел бы я знать... У вас есть хоть какие-нибудь соображе-ния по этому поводу?

— Нет, — ответил Горчинский.— Вот и сотрудники ваши рас-

сказывали... — Инспектор за-думчиво потер рукой подбородок. — Фокусы эти... с огнем, со спич-ками... Видимо, Комлин работал еще над какими-то вопросами, помимо нейтринной акупунктуры.

Но над какими?Горчинский молчал.— И опыты над собой он делал неодно-

кратно. У него кожа на черепе сплошь покры-та следами этих ваших присосков.

Горчинский молчал по-прежнему.— Вы никогда прежде не замечали у Ком-

лина способности быстро считать в уме? Я имею в виду — до того, как он показывал вам свои фокусы.

— Нет, — сказал Горчинский, — не заме-чал. Ничего подобного не замечал. Теперь вы знаете все, что знаю я. Да. Андрей Андре-евич делал опыты над собой. Испытывал на себе нейтринную иглу-луч. Да, полоснул себя бритвой по руке... Хотел проверить на себе,

как нейтринная игла заживляет раны. Не вы-шло... тогда. И он вел параллельно какую-то работу втайне от всех. От меня тоже. Что за работа, не знаю. Знаю только, что она связа-на с нейтринным облучением. Все.

— Кто-нибудь, кроме вас, знал об этом? — спросил инспектор.

— Нет. Никто не знал.— И вы не знаете, какие эксперименты про-

изводил Комлин без вашего участия?— Нет.— Вы свободны, — сказал инспектор. —

Можете идти.Горчинский поднялся и, не поднимая

глаз, повернулся к выходу. Инспектор гля-дел на его затылок. На затылке белели проплешины — не одна, а именно две, как и показалось ему в самом начале.

Директор смотрел в окно. Низко над пло-щадью повис небольшой вертолет. Сверкая ртутным серебром фюзеляжа и тихонько по-качиваясь, он принялся медленно поворачи-ваться вокруг оси. Сел. Откинулась дверца, из нее вылез пилот в сером комбинезоне, легко спрыгнул на асфальт и пошел к зданию института, на ходу раскуривая папироску. Директор узнал вертолет инспектора. «На заправку ходил», — рассеянно подумал он.

Инспектор спросил:— А не ведет нейтринная акупунктура к по-

ражению психики?— Вряд ли, — ответил директор. — Комлин

утверждает, что не ведет.Инспектор откинулся на спинку кресла

и стал глядеть в матово-белый потолок.Директор сказал негромко:— Горчинский уже не сможет работать се-

годня. Напрасно вы так...— Нет, — возразил инспектор, — не на-

прасно. И простите, товарищ Леман, вы меня удивляете. Сколько, по-вашему, у нормаль-ного человека может быть лысин? И эти шрамы на руках... До-остойный ученичок Комлина.

— Люди любят свое дело, — сказал дирек-тор.

Несколько секунд инспектор молча глядел на директора, катая на скулах желваки.

— Плохо они его любят, — сказал он, — по старинке любят, товарищ Леман. И вы их, этих людей, плохо любите. Мы богаты. Самая богатая страна в мире. Мы даем

вам любую аппаратуру, любых подопытных животных, в любом количестве. Работайте, исследуйте, экспериментируйте... Так по-чему же вы так легкомысленно транжирите людей? Кто вам позволил так относиться к человеческой жизни?

— Я...— Почему вы не выполняете постановле-

ния Президиума Верховного Совета? Когда наконец прекратится это безобразие?

— Это первый случай в нашем институте, — сердито сказал директор.

Инспектор покачал головой.— В вашем институте... А в других инсти-

тутах? А на предприятиях? Комлин — это восьмой случай за последние полгода. Варварство! Варварский героизм! Лезут в автоматические ракеты, в автобатискафы, в атомные реакторы на критических режи-мах... — Он с трудом усмехнулся. — Ищут кратчайшие пути к истине, к победе над при-родой. И нередко гибнут. И вот ваш Комлин — восьмой. Разве это допустимо, профессор Леман?

Директор упрямо насупился.— Бывают обстоятельства, когда это не-

избежно. Вспомните о врачах, прививавших себе холеру и чуму.

— Эти мне исторические аналогии... Вспомните, в какое время мы живем!

Они помолчали. Близился ве-чер, в дальних от окон углах каби-нета росли прозрачные серые тени.

— Между прочим, — сказал вдруг дирек-тор, не глядя на собеседника, — я распоря-дился вскрыть сейф Комлина. Мне принесли его рабочие записи. Думаю, вам тоже будет интересно ознакомиться с ними.

— Разумеется, — сказал инспектор.— Только, — директор слабо улыбнулся, —

в них слишком много... м-м... специального. Я мельком проглядел кое-что и боюсь, вам будет трудно. Я возьму их на сегодняшний вечер к себе и, если хотите, попытаюсь со-ставить для вас конспект...

Инспектор откровенно обрадовался.— Только не возлагайте на меня больших

надежд, — поспешно предупредил директор. — Эти нейтринные иглы... Это было для всех как гром средь ясного неба. Никто и предста-вить себе не мог чего-либо подобного. Ком-лин здесь пионер, первый в мире. Так что это может оказаться не под силу и мне.

Директор ушел.Может быть, записи Комлина помогут?

Инспектору очень хотелось, чтобы они по-могли. Он представил себе Комлина с обоймой нейтринных присосков на голом черепе, взвешивающего склеенные спич-ки. Нет, это не акупунктура. Это что-то со-

всем новое, и Комлин, видимо, сам не ве-рил себе, если проводил такие страшные опыты над собой, таясь от товарищей.

Славное время, хорошее время. Четвер-тое поколение коммунистов. Смелые, са-моотверженные люди. Они по-прежнему не способны беречь себя, напротив — они с каждым годом все смелее идут в огонь, и требуются огромные усилия, чтобы сдержать этот океан энтузиазма в рамках мудрой эко-номии. Не по трупам своих лучших предста-вителей, а по следам могучих машин и точ-нейших приборов должно идти человечество к господству над природой. И не только по-тому, что живые могут сделать много боль-ше, чем сделали мертвые, но и потому, что самое драгоценное в мире — это Человек.

Инспектор тяжело поднялся и побрел к две-ри. Передвигался он без торопливости. Это, во-первых, было у него в крови, во-вторых, сказывался возраст, а в-третьих — нога.

«Ноют старые раны», — бормотал он себе под нос, когда ковылял через пустую приемную директора, сильно припадая на правую ногу.

3Ранним утром следующего дня, как раз в

тот час, когда врачи, так и не сумевшие разо-браться в причинах заболевания, с радостью отметили, что к больному Комлину возвра-щается речь, — именно в этот час Рыбников и Леман снова сидели в директорском каби-нете за огромным пустынным столом. Ин-спектор держал на коленях блокнот, перед директором лежала пачка бумаг — записки, диаграммы, чертежи и даже рисунки — ра-бочие записи Андрея Андреевича Комлина.

Директор говорил быстро, иногда бессвязно, уставившись покрасневшими от бессонной ночи глазами куда-то сквозь инспектора и ино-гда останавливаясь, словно прислушиваясь с изумлением к собственным словам. Инспек-тор слушал, и связь событий становилась для него все более понятной. Вот что он узнал.

Облучением мозга нейтринными пучками Комлин занялся не случайно. Во-первых, этот вопрос был совершенно неясен. Мето-дика получения пучков нейтрино «практиче-ской» плотности была разработана совсем недавно, и, получив нейтринный генератор, Комлин решил немедленно опробовать его.

Комлин многого ждал от этих опытов. Из-лучения высоких энергий (нуклоны, электро-

ны, гамма-лучи) нарушают молекулярную и внутриядерную структуру белков мозга. Они разрушают мозг. Они не способны давать каких-либо изменений в организме, кроме болезненных, патологических. Эксперимент подтверждает это. Другое дело — нейтрино, крохотная, лишенная электрического заря-да элементарная частичка без массы покоя. Комлин рассчитывал, что воздействие ней-трино не вызовет ни взрывных процессов, ни молекулярной перестройки, что нейтрино бу-дет вызывать в ядрах мозговых белков уме-ренное возбуждение, будет усиливать ядер-ные поля и, быть может, вызовет в мозговом веществе совершенно новые, не известные еще науке силовые поля. Как оказалось, все пред-положения Комлина бле-стяще подтвердились.

— Я понял в записях да-леко не все, — прервал свой рассказ директор, — а кое-чему просто не могу поверить. Поэтому я расскажу лишь о самом главном — и о том, что может пролить свет на таинственную историю с фокусами. Хотя это тоже достаточно невероятно.

Начав опыт над живот-ными, Комлин сразу же натолкнулся на много-обещающую идею нейтринной акупунктуры. Подопытная обезьяна поранила лапу. Рана затянулась и зажила необыкновенно быстро. Так же быстро исчезли у нее из легких тем-ные пятна — следы туберкулеза, столь обыч-ного для обезьяны в умеренном климате.

Несколько собак было отравлено раз-личными видами биологических ядов. Ней-тринная «игла» вылечила животных очень быстро, причем хроматография показала, что почти весь яд был выделен животными в несвязанном виде. «Игла Комлина» (так Горчинский назвал этот метод) излечивала туберкулез у обезьян в десятки раз быстрее и успешнее самых мощных антибиотиков.

В своем известном докладе Комлин вы-сказывал предположение о существовании в организме человека и животных скрытых це-лебных сил, еще не известных науке, но уже

выявивших себя при опытах с нейтринной акупунктурой. Подробно излагалась програм-ма перехода от опытов над животными к опы-там над человеком — программа, предусма-тривающая переход от самых простейших и явно безопасных нейтринных уколов к более сложным и комбинированным. Предполага-лось привлечение к опытам больших коллек-тивов врачей, физиологов и психологов. Но...

Инспектор не ошибся, Комлин работал не только с нейтринной акупунктурой. Очень ско-ро опыты с нейтринным генератором показа-ли, что необычайная мобилизация целебных сил организма — важное, но вовсе не един-ственное следствие облучения мозга пучками нейтрино. Подопытные животные вели себя

странно. Правда, не все и не всегда. Излеченные кратко-временным воздей-ствием нейтринной иглы обычно не об-наруживали никаких отклонений в своем поведении, но «лю-бимцы», над которы-ми производились многочисленные и разнообразные опы-ты, приводили обо-их исследователей в изумление. И там, где молодой лабо-

рант Горчинский видел только забавные или досадные шутки природы, интуиция большого ученого подсказала Комлину новое открытие.

Пес Генька (полное имя «Генератор») обна-ружил вдруг склонность показывать цирковые фокусы, которым его никто никогда не учил: ходил на задних и даже на передних лапах, «здоровался», и Горчинский застал его однаж-ды за странным занятием. Пес сидел на табу-ретке, уставившись в одну точку, и через пра-вильные промежутки времени приподнимался и коротко гавкал, после чего садился снова. Горчинского он не узнал и зарычал на него.

Комлина поразил случай с павианом Корой. Кора сразу после облучения сидела в каме-ре с Комлиным и мирно с ним «беседовала». Вдруг ее точно током ударило. Обезьяна уви-дела что-то в углу, грозно и жалобно завор-чала и принялась пятиться. Ни уговоры, ни ласки не помогали. Кора, отбежав в противо-

положный угол, сжалась в комок и просиде-ла так целый час, следя глазами за чем-то невидимым, и время от времени издавала резкий вопль — сигнал опасности. Затем это прошло, но Комлин с удивлением заметил, что с тех пор Кора, входя в камеру, прежде всего оглядывалась на злосчастный угол.

Однажды Горчинский прибежал к Комлину с криком: «Скорее! Скорее!» — и потащил его в обезьянник. В одной из камер обезьянника сидел молодой гамадрил и жевал банан. Ни в банане, ни в гамадриле ничего странного не было, но и сторож, и Горчинский в один голос утверждали, что были свидетелями чего-то совершенно фантастического. По их словам, гамадрила они застали в тот момент, когда он с видимым интересом наблюдал за кусочком бумаги, неторопливо, но уверенно ползущим по полу по направлению к нему, гамадрилу. Гамадрил потянулся к бумажке лапой, и Гор-чинский бросился искать Комлина. Сторож утверждал, что обезьяна съела бумажку, во всяком случае в камере ее обнаружить не удалось. Попытка воспроизвести удиви-тельное явление не увенчалась успехом.

— Вот что Комлин написал по этому пово-ду, — сказал директор, протягивая инспекто-ру кусок миллиметровки.

Инспектор прочел: «Массовая галлюци-нация? Или новое? Массовая галлюцина-ция с участием гамадрила — сама по себе вещь удивительная. Но тут что-то есть. С этим зверьем — обезьянами и собака-ми — ничего не узнаешь. Надо самому».

Комлин начал проводить опыты над со-бой. Скоро об этом узнал Горчинский и не замедлил последовать примеру начальни-ка. Кажется, по этому поводу у них даже был небольшой скандал. В конце концов Гор-чинский обещал больше не эксперименти-ровать, а Комлин обещал пробовать только самые простые, непродолжительные и без-опасные уколы. Горчинский так и не узнал до самого дня катастрофы, что Комлин боль-ше не занимался нейтринной акупунктурой.

— К сожалению, — продолжал свой рассказ директор, — в записках Комлина сохранилось довольно мало сведений относительно поис-тине поразительных результатов его экспери-ментов. Записи становятся все более отры-вочными и неудобочитаемыми, чувствуется,

что зачастую Комлин не может подобрать слов для описания своих ощущений и впечатле-ний, выводы его теряют стройность и полноту.

Несколько страниц, вырванных из тетра-ди, Комлин посвятил необычной способно-сти запоминать, появившейся у него после одного из экспериментов. Он записал: «Мне достаточно взглянуть на предмет один раз, и я вижу его во всех подробностях, как наяву, отвернувшись или закрыв глаза. Мне доста-точно бросить беглый взгляд на страницу книги, чтобы затем прочитать ее по «изобра-жению», отпечатавшемуся у меня в памяти. Кажется, на всю жизнь я запомнил несколь-ко глав из «Речных заводей» и всю четырех-значную таблицу логарифмов от первой до последней цифры. Огромные возможности!»

Встречаются среди записей и соображения общего характера. «Память, мысль, рефлек-сы и навыки, — написал Комлин твердым почерком, словно раздумывая, — имеют определенную, пока неясную для нас мате-риальную основу. Это азбука. Нейтринный пучок просачивается в эту основу и создает новую память, новые рефлексы, новые на-выки. Так было с Генькой, Корой, со мной (мнемогенез — творение ложной памяти)».

Наиболее интересному и удивительному из всех открытий Комлина были посвящены последние несколько страничек, соединен-ных канцелярской скрепкой. Директор взял эти странички и поднял их над головой.

— Здесь, — сказал он очень серьезно, — ответ на ваши вопросы. Это нечто вроде конспекта или черновика будущего доклада.

Прочесть?— Читайте, — сказал инспектор.— «Усилием воли нельзя даже заставить

себя мигнуть. Нужна мышца. Нервная систе-ма играет роль датчика импульса, не больше. Ничтожный разряд, и сокращается мышца, способная передвинуть десятки килограммов, совершить работу, огромную в сравнении с энергией нервного импульса. Нервная систе-ма — это запал в пороховом погребе, мыш-ца — порох, сокращение мышцы — взрыв.

Известно, что усиление процесса мышле-ния усиливает электромагнитные поля, возни-кающие где-то в клетках мозга. Это биотоки. Сам факт, что мы способны это обнаружить, означает, что процесс мыш-ления воздействует на материю. Правда, не не-посредственно. Я решаю дифференциальное урав-нение, поле мозга усили-вается и смещает стрелку прибора, измеряющего это поле. Чем не психодвига-тель? Поле — мышца мозга!

Появляется способность считать чрезвычайно бы-стро. Как я это делаю, ска-зать не могу. Считаю, и все. 1919 х 237 = 454803. Считал в уме в течение четырех секунд по секун-домеру. Это прекрасно, но не совсем понятно. Элек-тромагнитное поле резко усиливается, а как другие поля мозга, если они су-ществуют? «Мышца» раз-вита. Но как ею управлять?..

Получается! Вольфрамовая спираль. Вес 4,732 грамма. Подвешена в вакууме на ней-лоновой нити. Я просто смотрел на нее, и она отклонилась от начального положения на пятнадцать с небольшим градусов. Это уже нечто. Режим генератора...» Я говорил с Горчинским, — сказал директор, закончив чтение ряда цифр, — сегодня ночью. Он ви-дел вакуумный колпак с подвешенной спи-ралькой. Потом прибор исчез. Видимо, Ком-лин разобрал его. «Психодинамическое поле — мышца мозга — работает. Не знаю, как это

у меня получается. И ничего нет странного в том, что не знаю. Что нужно сделать, чтобы согнулась рука? Никто не ответит на этот во-прос. Чтобы согнуть руку, я сгибаю руку. Вот и все. А ведь бицепс — очень послушный му-скул. Мышцу надо тренировать. Поля мозга тоже нужно научить работать. Вопрос — как?

Интересно, «усилием мысли» ни одной вещи я не могу поднять. Только передви-гаю. И не по произволу. Спичку и бумагу — всегда вправо. Металл — к себе. Лучше всего обстоит дело со спичками. Почему?

Психодинамическое поле действует через колпак из стекла и не действует через газету. Чтобы воздействовать на предмет, мне надо видеть его. Гашу свечу. Расстояние — в пре-

делах «нейтринника».Убежден, что воз-

можности мозга неис-черпаемы. Необходи-мы только тренировка и определенная акти-вация, возбуждение белковых молекул и целых нейронов. При-дет время, и человек будет считать в уме лучше любой счет-ной машины, сможет за несколько минут прочитать и усвоить целую библиотеку...

Это страшно утом-ляет. Раскалывает-ся голова. Иногда могу работать толь-ко под непрерыв-ным облучением и к концу весь покрыва-юсь потом. Не надо-

рваться бы. Сегодня работаю со спичками».На этом записи Комлина кончались.Инспектор сидел зажмурившись и думал о

том, что, быть может, идее Комлина суждено принести богатые плоды. Но все это еще будет, а пока Комлин лежит в госпитале. Инспектор открыл глаза, и взгляд его упал на кусок мил-лиметровки. «...С этим зверьем — обезьянами и собаками — ничего не узнаешь. Надо само-му», — прочитал он. Может быть, Комлин прав?

Нет, Комлин не прав. Не прав дважды. Он не должен был идти на такой риск, и, уж во всяком случае, не должен был идти на такой

риск в одиночку. Даже там, где не могут помочь ни машины, ни жи-вотные (инспектор снова взглянул на кусок миллиметровки), человек не имеет права вступать в игру со смертью. А то, что делал Комлин, было именно такой игрой. И вы, профессор Леман, не будете ди-ректором института, потому что не понимаете этого и, кажется, восхищаетесь Комлиным. Нет, то-варищи, говорю я вам! Под огонь мы вас не пустим! В наше время мы можем позволить себе отме-рять семьдесят семь раз, прежде чем отрезать. В наше время вы, ваши жизни дороже для нас, чем самые грандиозные открытия.

Вслух инспектор сказал:— Я думаю, что можно писать

акт расследования. Причина несчастья по-нятна.

— Да, причина понятна, — проговорил директор. — Комлин надорвался, пытаясь поднять шесть спичек.

Инспектора провожал директор. Они вышли на площадь и неторопливо двинулись к верто-лету. Директор был рассеян, задумчив и никак не мог приспособиться к неспешной, ковыля-ющей походке инспектора. У самой машины их догнал Александр Горчинский, взлохмаченный и мрачный. Инспектор, уже пожав руку директо-ру, взбирался в кабину — это было трудно ему.

— Ноют старые раны, — пробурчал он.— Андрею Андреевичу уже значительно

лучше, — негромко сказал Горчинский. — Через месяц он будет здоров.

— Знаю, — сказал инспектор, усаживаясь наконец с довольным кряхтеньем.

Подбежал пилот, торопли-во вскарабкался на свое место.

— Будете писать рапорт? — осведомился Горчинский.

— Буду писать рапорт, — ответил инспек-тор.

— Так... — Горчинский, шевеля усиками, посмотрел инспектору в глаза и вдруг спро-сил высоким тенорком: — Скажите, пожалуй-ста, вы не тот Рыбников, который в шестьде-сят восьмом году в Кустанае самовольно, не

дожидаясь прибытия автоматов, разрядил какие-то штуки?

— Александр Борисович! — резко сказал директор.

— ...Тогда еще что-то случилось с вашей ногой...

— Прекратите, Горчинский!Инспектор промолчал. Он крепко стукнул

дверцей кабины и откинулся на мягком сиденье.Директор и Горчинский стояли на площади и,

задрав головы, смотрели, как большой сере-бристый жук со слабым гудением проплыл над семнадцатиэтажной бело-розовой громадой института и исчез в синем предвечернем небе.

(C) Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий, текст, 1958