На правах рукописи

Банщикова Анастасия Алексеевна

ПЕРЕЛОМНЫЕ ЭПОХИ В ИСТОРИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ

И СОЗНАНИИ ДРЕВНИХ ЕГИПТЯН

(по источникам конца II тыс. до н. э. – I тыс. н. э.)

Специальность 07.00.03 – Всеобщая история

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата исторических наук

Москва

2010

Работа выполнена в Центре истории и культурной антропологии УчрежденияРоссийской академии наук Институт Африки РАН

Научный руководитель: доктор исторических наук, профессорБондаренко Дмитрий Михайлович

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессорКормышева Элеонора Ефимовна

кандидат исторических наукНемировский Александр Аркадьевич

Ведущая организация: Московский государственный университетим. М.В. Ломоносова

Защита состоится «18» июня 2010 г. в 14 часов 00 минут на заседании Советапо защите докторских и кандидатских диссертаций Д.212.198.03(исторические науки) при Российском государственном гуманитарномуниверситете по адресу: 125993, г. Москва, Миусская пл., д. 6, ГСП-3.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке РГГУ по адресу: 125993,г. Москва, Миусская пл., д. 6.

Автореферат разослан «13» мая 2010 г.

Ученый секретарьдиссертационного советакандидат исторических наук, доцент Е.В. Барышева

3

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫАктуальность темы исследования. Восприятие древними египтянами

своего прошлого (в том числе на финальных, античной и коптской, стадияхразвития их культуры) и выражение этого восприятия в историко-литературнойтрадиции Египта представляет собой уникальный феномен, сочетающий две,казалось бы, малосоединимые черты: с одной стороны, достаточно развитоеисторическое сознание, активный интерес к истории своей страны, делам и людямпрошлого (многочисленные упоминания их в более поздних текстах, постоянноесамосоотнесение с ними, существование литературно-исторических композиций ипреданий о прошлом, формирование периодизации и выделение эпох собственнойистории, разработка концепций, объясняющих различные ее события), а сдругой – отсутствие традиции историописания в точном смысле слова (сводныеистории, хотя бы подобные произведениям логографов, а тем более Геродота, несоставлялись – даже труд Манефона, созданный в прямое подражание античнойисториографии и остававшийся для Египта исключением, был при этом почтимеханическим соединением перечня царей с отдельными сюжетами о событияхпрошлого; разграничение между достоверными и вымышленными, в том числефольклорными элементами этих сюжетов, не проводилось). Этот феноменисследовался в куда меньшей степени, чем другие стороны общественногосознания Египта, а ряд его аспектов практически не привлекался к специальномуизучению. К числу таких аспектов принадлежит и избранная нами тема –восприятие египтянами кризисных моментов своего прошлого, связанных синоземными нашествиями и утратой независимости страны (или угрозой такойутраты), выраженное в ряде памятников египетской культуры, прежде всегоповествованиях (нарративах1).

Проблематика темы включает ряд вопросов, начиная с выявления иуточнения самого круга источников по ней (особенно важного применительно ккоптской и арабо-египетской традициям, до сих пор практически непривлекавшимся в качестве таких источников) и кончая реконструкцией развитиясоответствующих сюжетов в египетской традиции. Актуальность этой темыопределяется прежде всего ее неразработанностью в научной литературе. Попытказаполнить соответствующие лакуны в наших знаниях о ходе формирования ихарактерных особенностях содержания изучаемых сюжетов египетской историко-литературной традиции тем самым является целесообразной. Особое значениеэтих сюжетов связано с тем, что они отражают наиболее драматичные, кризисныеи переломные ситуации египетской истории – ситуации противостоянияиноземному завоеванию или его угрозе (для египтян завоевание их странычужеземцами являлось не только политической, но и культурно-идеологической

1 Под нарративом мы подразумеваем повествование о некоторых персонажах исобытиях, имеющее законченный (в какой-то мере) сюжет. Такие нарративы (в отличиеот документов) не привязаны к аудитории или ситуации, ограниченной одним моментом.Они предназначены для вхождения в литературную (в том числе фольклорную) иученую традицию страны и устойчивой передачи в рамках этой традиции из поколения впоколение; ориентированы на востребование неопределенно широкой аудиторией втечение неопределенно долгого времени существования культуры создавшего ихобщества.

4

катастрофой, к которой приходилось специально адаптироваться), и поэтому на ихматериале характер формирования и передачи египетских представлений опрошлом выявляется особенно ярко. Исследование нашей темы позволяетпрояснить специфику характерного для Египта «историописания безисториографии», охарактеризованного выше, вычленить новые, ранее неизвестныеили не привлекшие внимания ученых элементы общественного сознания древнихегиптян и существенно пополнить наши знания о составе и развитии самойегипетской исторической традиции (в частности, об особенностях передачи ипреломления египтянами сведений об исторических событиях на протяжениидлительных периодов времени). Поскольку все избранные в работе сюжетыегипетской традиции связаны с нашествиями иноземцев и неудачами египтян, ихисследование расширяет наши представления о восприятии египтянами «чужого»и взаимодействия с ним, то есть о подходах египетской культуры к критическиважному и достаточно болезненному для нее вопросу. Наконец, наша темапредставляет и сравнительно-типологический интерес не только для египтологов,но и для исследователей всех культур, в которых имелись устойчивые традициипередачи сведений об историческом прошлом страны при отсутствии сводногоисториописания.

Хронологические рамки исследования. Формирование и эволюция сюжетово «переломных» эпохах в древнеегипетской общественной памяти прослежено навременном промежутке от середины II тыс. до н. э. до середины – второйполовины I тыс. н. э. Точками отсчета при этом явились сами соответствующие«переломы» (гиксосское нашествие и господство в XVII–XVI вв. до н. э., острыйвнутри- и внешнеполитический кризис в конце XIII – начале XII вв. до н. э. ипотеря Египтом независимости в VI в. до н. э.), а конечные хронологическиерамки определяются финальной стадией развития египетской историко-литературной традиции в коптский период и датировкой коптских и арабо-мусульманских произведений, привлекаемых для реконструкции ее состояния вэто время (основной корпус этих текстов датируется VII–IX вв. н. э.).

Целью исследования стало осуществление анализа египетской историко-литературной традиции о «переломных» эпохах, связанных с иноземныминашествиями на страну, выявление ее характерных черт и реконструкция ееэволюции. Для достижения этой цели были поставлены и решены следующиезадачи:

1) выделить круг соответствующих сюжетов и повествований (нарративов),их освещающих, выявить собственно исторические и литературные (в том числефольклорные) элементы этих сюжетов;

2) установить возможные источники этих элементов и механизмы их синтезав конечный сюжет в каждом нарративе;

3) на основе сравнительного анализа группы нарративов, освещающих одини тот же сюжет, установить ход его эволюции и трансформаций в египетскойобщественной памяти и восприятии;

4) на основе сравнительного анализа всего полученного материала выявитьобщие черты египетского восприятия кризисов прошлого, связанных синоземными нашествиями, и общие механизмы формирования, передачи итрансформации соответствующих сюжетов египетской традиции.

5

Объектом исследования является историческая и литературно-историческая традиция древних египтян.

Предметом исследования является выраженное в этой традициивосприятие египтянами ряда кризисных моментов прошлого, связанных свторжениями иноземцев (гиксосское владычество в XVII–XVI вв. до н. э., кризисконца XIII – начала XII вв. до н. э. и нашествия вавилонян и персов в VI в. дон. э.), характерные черты и эволюция этого восприятия и отразившиеся в немособенности исторического и общественного сознания древнего Египта.

Степень изученности темы. В разделе рассмотрена первая из двухрелевантных для данной темы групп исследований, а именно работы,посвященные общим вопросам восприятия египтянами их прошлого, способам,которыми они о нем узнавали, характеру формирования и функционированиятрадиций о прошлом (труды Э. Хорнунга, Д. Редфорда, Дж. Тэйта). Втораярелевантная группа – частные по характеру работы, посвященныенепосредственно трем затрагиваемым сюжетам – рассматриваетсянепосредственно вместе с этими сюжетами. В историографии изученияисторического сознания древних египтян были выделены два этапа:

1) На первом этапе (конец XIX – конец XX вв.) целью изучения памятниковисторико-литературной традиции было выявление в них сведений о реальнойистории древнего Египта, и произведения интересовали египтологию почтиисключительно как исторические источники, а не как феномены египетскойкультуры, характеризующие восприятие египтянами своего прошлого;признанные «неисторичными» произведения покидали круг вниманияегиптологов.

2) Второй этап (с 90-х гг. XX в.) является логическим продолжениемпервого: если есть корпус нарративов на исторические темы, которые при этомисторическую действительность передают с большими искажениями, товозможно, следует рассматривать их как особый феномен древнеегипетскойкультуры, а не отбрасывать за ненадобностью как бесполезные для реконструкцииреальной истории тексты. «Поверхностная историчность» больше недискредитирует источник, а нуждается в самостоятельном изучении: в выявлениисоставных частей сюжетов на исторические темы, путей их трансформации,фольклоризации и контаминации, которые и приводят к итоговой якобынеисторичности произведения. Соответственно, тема египетского восприятияпрошлого стала привлекать куда большее внимание специалистов, ведь историко-литературная традиция оказалась тем редким носителем исторической памятиегиптян, который компенсирует отсутствие в фараоновском Египте классическогоисториописания и историографии.

Особняком стоят труды по арабо-мусульманской традиции: она тольконачинает привлекаться к египтологическим исследованиям.

Теоретическая и методологическая база исследования. В основедиссертационной работы лежит методология конкретно-историческогоисследования в сочетании с рассмотрением источника как системы и обращениемк ряду специальных теорий и концепций, таких, как теория древнеегипетскойлитературы и ее исторического содержания (Я. Ассманн, Дж. Бэйнс, П. Каплони,М.А. Коростовцев, А. Лоприено, К. Эйр), теория фольклора и постфольклора

6

(Я. Вансина, В.Я. Пропп) и недавно начавшая разрабатываться теорияисторической памяти древних египтян (Я. Ассманн, Д. Вильдунг, А. Лоприено,Л. Моренц, Дж. Тэйт, Х. Фишер-Эльферт).

Использование методологии литературоведения и фольклористикиобусловлено характером исследуемого материала, ведь историко-литературнаятрадиция – это сложное по генезису и составу явление, в котором присутствует нетолько мощный пласт исторических и квазиисторических элементов, но инекоторое количество фольклорных и сказочных, фантастических мотивов. Выборэтих мотивов и элементов не бывает случайным и их исследование являетсянеотъемлемой частью изучения исторического сознания древних египтян.Большинство произведений являются не народными сказками, а придворнымикомпозициями, созданными грамотными и высокообразованными людьми. Такиелюди обращались к историческим сюжетам, создавая произведения, в которыхреальность сочеталась с художественным вымыслом (например, «Сказка об Апопии Секененра» или «Сказка о взятии Яффы»). В ходе дальнейшего бытования такихнарративов грань между правдой и вымыслом размывалась, добавлялись новыефантастические элементы, а исторические составляющие стирались,контаминировались с другими рассказами о прошлом; добавлялись фольклорныеи полуфольклорные мотивы. Так, истории могли переживать периоды народного,устного бытования, и даже подвергаться вторичной записи, функционируя уже какпостфольклор.

Помимо традиционных приемов исторической критики источника, прианализе нарративов (в рамках системного похода к ним) был использован методдеконструкции произведений историко-литературной традиции, выявления вкаждом из них исторических составляющих и изучения контекста их бытования внарративах. По сути своей являясь дополнительным по отношению кклассическому, так называемому «событийно-ориентированному (event-oriented)»подходу, он оказывается незаменимым, когда целью исследования становится невыявление реальной последовательности событий, а изучение интертекстуальныхсвязей и последовательных искажений исторической действительности, когдабольшее внимание уделяется не самому описываемому в тексте событию, а тому,как оно было описано, и с какой целью оно было описано именно так. Хотянекоторыми исследователями этот метод применялся еще в конце XIX в.,теоретическое обоснование в исторической науке в целом он получил в 70-е гг.XX в. (М. Ливерани), а в египтологии стал активно применяться только сейчас.

Применительно к нашей теме метод деконструкции подразумевал, во-первых, особое внимание к выделению и разграничению: а) исторического ядраданного сюжета; б) литературных моделей, применяемых в нем (включаяфольклорные); в) элементов, введенных в нарратив из общей устойчивой картинымира и идеологем со злободневным или общим политическим смыслом (впоследнем случае соответствующие идеологемы сами входят в устойчивуюкартину мира), а во-вторых, постановку вопроса о том, какие смысловые нагрузкидля общественного сознания египтян несет каждый из этих элементов(глорификационные, компенсаторные, этиологические, дидактические,коммеморативные, структуробразующие для представлений о ходе собственнойистории в целом и т. д.).

7

Вероятное историческое ядро каждого анализируемого сюжета былоопределено по уникальным, однозначным соответствиям между сюжетом иреальной историей: для соотнесения сюжета с тем или иным историческимсобытием необходимо, чтобы этот сюжет не просто чем-то напоминал его, анапоминал своими специфическими чертами только и именно его. К числу такиходнозначных соответствий были отнесены прежде всего: 1) имена, а такжекомбинации и последовательности имен действующих лиц, особенно правителей;2) сходство специфического характера изображаемых в нарративе событий (еслиочистить их от фольклорных деталей) с аналогичными, и при этом тожеспецифическими, событиями реальной истории; 3) совпадение мест и составасоответствующих событий и их комплексов в пошагово отвечающих друг другупоследовательностях событий истории, как ее изображают нарративы, и реальнойистории (отметим, что этот критерий в историографии нашей темы до сих порпрактически не применялся).

Отражение исследуемых кризисных эпох в египетской традиции былорассмотрено в последовательности, противоположной хронологической: от болеепоздних событий к более ранним (сначала исследуется, как отразилось вегипетских нарративах падение независимости Египта в VI в. до н. э., затемрассматриваются реминисценции событий рубежа XIII–XII вв. и в последнююочередь – реминисценции гиксосского владычества). Такой выбор не случаен:важно с самого начала выявить как можно надежнее характерные чертыпреломления и модификации исторических событий в общественном сознании иисторической памяти египтян. Таким образом, целесообразно было начать санализа таких историко-литературных сюжетов, применительно к которымодновременно и более ясна соответствующая историческая реальность, и болеебогат и разнообразен корпус отражающих эти сюжеты нарративов, и болееочевидны соотношения между первым и вторым. Как нередко бывает в науке одревности, эти условия лучше всего выполняются для самых поздних сюжетов. Вчастности, из избранных нами переломных эпох падение Египта под ударамиазиатских завоевателей в VI в. известно нам лучше всего исторически (благодаряобилию источников) и отражено в наибольшем количестве изучаемых нарративов(которые обычно еще и намного подробнее повествований о событиях,восходящих ко II тыс. до н. э.). Поэтому этот сюжет был исследован первым,несмотря на то, что хронологически он – самый поздний.

Источниковая база исследования. С точки зрения тематическойрелевантности источники делятся на тексты, излагающие сюжеты,непосредственно избранные для анализа (или входящие в них детали и мотивы);тексты, содержащие параллели названным сюжетам; и, наконец, различныеисточники, привлекаемые для выяснения исторического фона бытованияосновных сюжетов. С точки зрения происхождения, характера и датировки нашиисточники делятся на три большие группы:

а) источники, возникшие в рамках древнеегипетской традиции безчужеземных влияний; в том числе представленные в прямом или опосредованномпересказе иноземных авторов («Табличка Карнарвона», надпись Хатшепсут изСпеос-Артемидос, «Сказка об Апопи и Секененра», Большой папирус Харрис,«Элефантинская стела» Амасиса, египетские рассказы о прошлом в передаче

8

Геродота, и др.); эти источники содержат наиболее важную информацию поранним стадиям формирования и развития интересующих нас сюжетов (включаяих фольклоризацию);

б) позднейшие египетские источники IV в. до н. э. – I тыс. н. э., возникшиеуже в явном поле влияний античной культуры и на коптской стадии –манефоновская и околоманефоновская традиция, коптские композиции («Роман оКамбизе»), египетские исторические предания тех же эпох в иноязычной передаче(«Хроника Иоанна Никийского»); источники этой группы важны прежде всего дляизучения позднейших стадий развития исследуемых сюжетов, ихконтаминирования и беллетризации;

в) арабо-египетские и другие арабо-мусульманские тексты постольку,поскольку они содержат рецепцию доарабских и домусульманских представленийегиптян об их прошлом (Ибн Абд ал-Хакам, Масуди, Табари, Бируни, Якут,Муртади, Макризи). Использование источников этой группы обосновано нетолько наличием в них реминисценций отдельных изучаемых нами сюжетов. Быловыяснено, что арабская схема истории Египта при всем своем фольклоризованноми подчас фантастическом содержании и наполнении в плане хронологических вехи членения на периоды вполне адекватно отвечает реальность и восходит ккоптским представлениям. Учитывая важность заявленного тезиса, он долженбыть раскрыт здесь подробнее. Указанная схема выглядит так:

I. Правление в Египте некоего изначального ряда царей (при синхронизацииегипетской истории с ветхозаветной арабо-мусульманские авторы определяют ихкак «допотопных»); соответствие в реальной истории – Раннее и Древнее царство.

II. Время раздробленности, распада Египта на несколько царств;соответствие в реальной истории – I Переходный период.

III. Воссоединение страны и правление местной династии, оканчивающеесяцарствованием женщины; соответствие в реальной истории – Среднее царство(оканчивается правлением царицы Нефрусебек).

IV. Захват Египта азиатами-амалекитами и правление династии амалекитов(4-5 царствований); соответствие в реальной истории – гиксосское завоевание,гиксосское владычество в Египте (ок. 1650–1550 гг.).

V. Правление новой местной династии, единственный царь которой(отождествляемый с ветхозаветным фараоном – современником Моисея) частоименуется просто «Фираун» (Фараон) и правит 400 или 500 лет – это некийобобщенный образ фараона, персонифицирующего целый этап истории страны;соответствие в реальной истории – Новое царство до исхода XIX или XX династии(XVI в. – начало XII в./начало XI вв.).

VI. Новый (последний в жизни независимого Египта) исторический период,начало которому кладет правление царицы-преобразовательницы Далуки (онаправит 20 лет, и еще 400 лет, до конца своей независимости, Египет остаетсятаким, каким она его обустраивает); соответствие в реальной истории – IIIПереходный период и Cаисское время, XI – VII/VI вв.

VII. Конец независимой древнеегипетской государственности, азиатскаяаннексия Египта, проходящая в два этапа. Первый из них – разгром Египта «БахтНассаром»/Навуходоносором и угон им населения Египта в вавилонский плен;соответствие в реальной истории – опустошительный поход Навуходоносора на

9

Египет в 567 г. Второй этап – спустя 40 лет после своего похода Навуходоносорзаселяет опустевший Египет угнанными им оттуда ранее египтянами в качествеего подданных. И дата этого второго события в арабской традиции (через 40 летпосле вторжения Навуходоносора), и его рубежный характер (конец египетскойнезависимости, начало времен чужеземного господства над Египтом,продолжающихся до прихода арабов) точно соответствуют персидской аннексииЕгипта в реальной истории (525 г. до н. э.).

Такая подробная и адекватная реальности картина периодизации историиЕгипта могла быть получена арабо-египетской историографией только изегипетских же (в конечном счете) источников и представлений, усвоенных ей причастичном античном/греко-сирийском посредничестве, а в основном напрямую изкоптской традиции, письменной и устной. При этом и по характеру периодизации(отсутствие счета по династиям, выделение иных эпох), и по именам царей, и помногим приводимым фактам изложенная схема не имеет ничего общего сМанефоном, по которому строили свое восприятие египетской истории и большаячасть античных ученых, и христианская традиция. Учитывая это, остается видетьисточник рассматриваемой арабо-египетской схемы только в оригинальныхпозднеегипетских/коптских исторических представлениях, существовавших вЕгипте на момент арабского завоевания, причем в таком их варианте, который дотого развивался в основном независимо от Манефона и манефонианы. Арабо-мусульманские труды тем самым являются важнейшим источником материала дляреконструкции указанных коптских представлений (в том числе по интересующимнас сюжетам), особенно на их финальной стадии.

Научная новизна диссертационного исследования определяетсяследующим:

– был выявлен состав сюжетов египетской историко-литературной традиции(и мотивов, входящих в эти сюжеты) по избранным переломным эпохамегипетской истории (гиксосское владычество, кризис на рубеже XIII/XII вв. до н.э. и азиатские нашествия VI в. до н. э.). В частности, было установлено, что в этойтрадиции присутствовали достоверные представления о соотношенииполитических статусов египетских вассалов и их гиксосских сюзеренов, дваразличных подхода к гиксосскому владычеству – компромиссный и полностьюнегативный, сюжет о женском правлении и кризисе на грани XIX/XX династий,предания о нашествиях Навуходоносора и Камбиза на Египет, причемсоответствующие топосы удерживались в египетском общественном сознаниивплоть до времени арабского завоевания и далее. В некоторых из изученныхпоздних сюжетов (предание о царице Далуке; арабо-египетское предание обамалекитах, завоевавших Египет; коптские повествования о нашествииНавуходоносора) было впервые выявлено или существенно уточненоисторическое ядро, относящееся, как было выяснено, к древнеегипетскимвременам, а также обнаружено влияние специфических древнеегипетскихлитературных моделей. Тем самым стало возможно определить ихдревнеегипетские корни и место в развитии египетской традиции.

– египетские сюжеты, касающиеся каждой из трех указанных переломныхэпох, впервые были изучены как звенья непрерывной, эволюционирующейтрадиции египетских представлений о соответствующей эпохе; конкретные этапы

10

этой эволюции также были реконструированы впервые. В частности, впервыебыло проведено обобщающее изучение искажений, контаминации ифольклоризации египетских сюжетов о прошлом и выделение факторов, этомуспособствовавших (компенсаторный идеологический фактор; ситуативноесходство и сходство имен царей; специфические египетские концепты иноземногопространства).

– впервые были выявлены и представлены в сводном виде литературные,фольклорные и идеологические модели, по которым египтяне дополняли имодифицировали вымыслом свои исторические воспоминания (в частности,топосы использования магии как компенсации военной слабости страны;выдвижения "спасителей" из народа при кризисе; топос царского совета;фольклоризация политических отношений с привлечением соответствующихмотивов, например, обмена царскими загадками, и т. д.).

– был впервые прослежен характер распределения исторически достоверныхсведений и вымысла в египетской традиции об указанных выше эпохах(достоверно переданными оказались имена царей и самый общий характерописываемых событий; вымыслом – их конкретный ход и мотивы действующихлиц) и выявлен специфический механизм поэтапной беллетризации египетскихисторических воспоминаний: сознательный беллетризующий вымысел черезнесколько веков начинал некритически рассматриваться как историческидостоверные сведения.

– на широком материале было показано, что общая арабо-мусульманскаясхема истории Египта и некоторые коптские и арабо-египетские сюжеты (озавоевании Египта амалекитами и Бахт Нассаром, о царице Далуке, о «Стенестарухи») прямо восходят к непрерывной собственно египетской традицииисторических воспоминаний. Соответствующие коптские и арабо-мусульманскиепроизведения были впервые изучены как источник для реконструкции указаннойтрадиции и расширения наших знаний о ее сюжетах; некоторые из этихпроизведений были исследованы с египтологической точки зрения впервые.

Практическая значимость работы. Материалы и выводыдиссертационного исследования могут быть использованы в высших учебныхзаведениях при подготовке лекций и семинарских занятий по курсам «Историядревнего Востока», «История древнего Египта», при разработке курсов поисточниковедению, истории культуры, литературоведению и историческойтрадиции древнего Египта. Также они могут лечь в основу курса подревнеегипетскому историческому фольклору, программе которого еще толькопредстоит принять законченный вид.

Апробация выводов. Диссертация была обсуждена и рекомендована кзащите на заседании Центра истории и культурной антропологии Учрежденияроссийской академии наук Институт Африки РАН. Основные положения и многиечастные аспекты диссертационного исследования обсуждались на другихзаседаниях того же Центра, в том числе на его регулярном семинаре "Культура иобщество" (2006, 2008, 2010 гг.), на котором диссертант выступал с докладами.Также основные положения диссертации были представлены в докладах на 14всероссийских и международных конференциях: IV конференция студентов,аспирантов и молодых ученых "Диалог цивилизаций: Восток-Запад" (РУДН,

11

Москва, 2004 г.), XI Международная конференция студентов и аспирантов"Ломоносов-2004" (МГУ, Москва, 2004 г.), III Международная конференция"Иерархия и власть в истории цивилизаций" (Институт Африки РАН, РГГУ,Москва, 2004 г.), III Кнорозовские чтения (РГГУ, Москва, 2004 г.), конференция"Цивилизация и государство на Востоке" (РУДН, Москва, 2004 г.), XIVСергеевские чтения (МГУ, Москва, 2005 г.), XII Международная конференциястудентов и аспирантов "Ломоносов-2005" (МГУ, Москва, 2005 г.), XМеждународная конференция "Безопасность Африки: внутренние и внешниеаспекты" (Институт Африки РАН, Москва, 2005 г.), международная конференция"Египет и страны Ближнего Востока: III тыс. до н. э. – I тыс. н. э" (РГГУ, Москва,2006 г.), IV международная конференция "Иерархия и власть в историицивилизаций" (Институт Африки РАН, РГГУ, Москва, 2006 г.), XIVМеждународная конференция молодых ученых "Globalisation in Studies of the Past"(Университет "1 декабря 1918", Альба Юлия, Румыния, 2006 г.), V Кнорозовскиечтения (РГГУ, Москва, 2008 г.), XVI Сергеевские чтения (МГУ, Москва, 2009 г.),V Международная конференция "Иерархия и власть в истории цивилизаций"(Институт Африки РАН, РГГУ, Москва, 2009 г.).

Структура диссертации. Диссертация состоит из Введения, в которомопределяются проблематика, цели и задачи исследования, дается общаяхарактеристика использованных источников и научной литературы; основнойчасти, включающей четыре главы; Заключения; Списка источников и литературы.Также в диссертацию входят десять сводных таблиц, позволяющих сопоставлятьотражение сведений о каком-либо историческом событии в разных источниках.

Список источников и литературы включает в себя публикации несколькихдесятков источников и более двухсот научных работ на русском и трехиностранных языках. Ввиду относительно недавнего начала изучения темы средиуказанных в списке литературы исследований, ближайшим образом касающихсянашей проблематики, большую часть составляют публикации 2000–х гг.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫВведение содержит определение проблематики, целей и задач исследования,

обоснование выбора трех переломных эпох в истории древнего Египта иопределение хронологических рамок исследования; обзор источников илитературы; изложение и мотивировку применяемых в диссертации методовработы с источниками; в нем характеризуется степень научной новизны темы ирезультатов исследования.

Глава 1 «Египетская литературно-историческая традиция о падениинезависимости Египта в VI в. до н. э. и ее рецепция на Ближнем Востоке»включает три раздела, выделенных по тематически-хронологическому принципу,и посвящена историко-литературным традициям египтян, отражающим азиатскиенашествия на Египет в VI в. до н. э. (вторжение Навуходоносора в моментмеждоусобной войны между Априем и Амасисом, приведшее к победе Амасиса, ипоход Камбиза). Источниками здесь являются Манефон, коптская традиция(«Роман о Камбизе» и «Хроника Иоанна Никийского») и ее реминисценции варабо-мусульманской литературе (Ибн Абд ал-Хакам, Табари и Масуди). Так как вVII–VI вв. на Египет обрушились сразу три азиатские державы (Ассирия,

12

Вавилония, Персия), то воспоминания египтян о соответствующих событияхоказались циклизованы и контаминированы, а частично приобрели фольклорно-новеллистический характер. В главе было выяснено, как именно у египтянсохранялись воспоминания об указанных вторжениях, в чем они соответствуютисторической действительности, а в чем и почему преображают ее.

В «Элефантинской стеле» Амасиса, как и в труде Геродота, вторжениеНавуходоносора не упоминается, так как и Амасис, и лояльные к нему египетскиеинформаторы Геродота не желали упоминать тот факт, что своим воцарениемАмасис был обязан интервенции вавилонян. Ветхозаветная традиция (Иеремия,Иезекииль) адекватно отражают тот факт, что Априя непосредственноуничтожили его египетские враги, а не Навуходоносор. В труде Манефонаудержано общее противопоставление вавилонян и Априя как военно-политических антагонистов, что отвечает действительности. У Иосифа Флавиясохраняются сведения о том, что поход вавилонян повлиял на падение Априя,однако они отличаются высокой степенью обобщенности и стяженности (именноФлавий впервые заявляет, что Навуходоносор сам убил Априя, а не простоспособствовал воцарению Амасиса). Труд Флавия четко отличает походНавуходоносора от более позднего похода Камбиза, как и саму Вавилонию отПерсии.

Сведения Флавия о вмешательстве Навуходоносора в борьбу Априя иАмасиса и о том, кто из них от этого выиграл, могли восходить только кегипетской традиции (прочие традиции об этом не сообщали, а та из них, что былаИосифу Флавию ближе всех – древнееврейская – говорила, напротив, что Априяуничтожили его внутренние враги, а не Навуходоносор), что подтверждаетсяналичием аналогичного топоса в коптской «Хронике Иоанна Никийского».

В коптской традиции смешаны реалии обоих азиатских походов на ЕгипетVI в. до н. э.: Навуходоносор и Камбиз сливаются в единый «гибридный»персонаж «Камбиз-Навуходоносор». В «Романе о Камбизе» азиатский царьКамбиз со вторым именем Навуходоносор опасается идти на Египет войной изстраха перед доблестью египетских воинов (на которую ему указывают егосоветники, отговаривая от похода), и прибегает к хитрости: рассылает египтянамот имени египетского царя Априя подметные письма (причем их выраженияподразумевают наличие в Египте некоего «фараона» помимо Априя, хотя во всемостальном тексте «Романа» на это нет ни намека), где египтян призывают явитьсяк Априю. Египтяне разгадали обман, но все же отправились к Априю. Тот, увидевих, испытывает страх (далее текст обрывается). В этом сюжете опознаются точныеследы исторической действительности VI в.: Априй изображен противникомНавуходоносора, в Египте накануне вторжения существует некий другой фараон,отличный от Априя, а последний боится народа и воинов (в реальностиподдержавших Амасиса). Однако все эти детали в «Романе» теряют своюисходную смысловую нагрузку и получают новую сюжетную связь, довольнонескладную и неправдоподобную. Таким образом, «Роман о Камбизе» содержитматериал, восходящий к исконной египетской традиции достоверныхвоспоминаний о событиях VI в., но представленный в переработанном иискаженном виде.

«Роман» обнаруживает непрерывную преемственность по отношению к

13

древнеегипетской традиции и в собственно литературном аспекте, воспроизводяспецифические модели и топосы египетских текстов II – I тыс. до н. э. (сценасовещания вельмож при царе как средство выявления его качеств; топос слабогоцаря; топос поучения младших; образ «молодых воинов»; образ мудрого«молодца»-неджеса; образ индивидуализированного мудреца перед лицомбезымянной толпы). При этом Априй как слабый царь противопоставлендоблестному войску и вышедшим из его среды лидерам, развивающим активныесамостоятельные действия. Эта картина явно восходит к действительной историиVI в. до н. э., когда имело место и общее ослабление царской власти в пользувойска, и действительное противостояние Априя египетскому воинству, вождемкоторого в борьбе против Априя был Амасис (чья реальная карьера находит в«Романе» яркую параллель в образах лидеров, выдвинувшихся из войсканезависимо от Априя). Таким образом в работе было доказано, что «Роман оКамбизе», вопреки распространенному мнению о нем, и по происхождениюсюжета, и по литературным особенностям имеет сугубо египетские корни,содержит (хотя и в искаженном виде) элементы действительных историческихвоспоминаний египтян о событиях VI в. до н. э. и сложился в результатенепрерывной передачи и трансформации этих воспоминаний в египетской среде.

Другой коптский памятник – «Хроника Иоанна Никийского» – отличаетНавуходоносора Вавилонского, взявшего Иерусалим, от более позднего КамбизаПерсидского, завоевавшего Египет, но оба они предстают в нем царями Персии иассирийцев, а Камбиз при этом также носит второе имя Навуходоносор и ведетпротив египтян две войны, во второй из которых убивает египетского царя Априя,после чего на 40 лет страна превращается в пустыню. Эта запутанная картинаотражает попытку согласовать и представить в синтезированном виде дверазличные версии событий VI в. В одной из них различаются Навуходоносор идействовавший позднее Камбиз, каждый из которых вел свою войну с Египтом(отсюда само различение Навуходоносора – разрушителя Иерусалима и Камбиза –завоевателя Египта). В реальной истории после первой из этих войн Египетсохранил суверенитет, а после второй был аннексирован – отсюда две войны уИоанна, из которых лишь вторая привела к разгрому Египта. Описываемая версияв общем виде соответствует реальной истории. Во второй же из версий, легших воснову рассказа Иоанна, Навуходоносор и Камбиз были уже слиты в единый образазиатского завоевателя Египта (аналогично «Роману о Камбизе»). Отсюда исоответствующие черты «Хроники» (Навуходоносор Вавилонский, разрушительИерусалима, оказывается также и персидским царем, а Камбиз, завоевательЕгипта, носит и имя Навуходоносор и тоже разрушает Иерусалим). В главепоказано, что источником первой из описанных версий послужила прекрасноизвестная Иоанну иудео-христианская традиция, а вторая версия принадлежитименно позднеегипетско-коптской традиции о VI в. до н. э., представленной, вчастности, в «Романе о Камбизе».

Также было выяснено, что на выявленную в главе контаминациювавилонского и персидского нашествий в египетской традиции повлиялаегипетская концепция Stt [«Азии»] как некоего единства, управляющегося изсменяющих друг друга центров. В VI в. до н. э. «Азией»- Stt для египтян былапрежде всего Вавилония Навуходоносора, потом – Персия Ахеменидов, причем

14

смена вавилонской «империи» персидской должна была восприниматьсяегиптянами в рамках концепции Stt как смена центра власти внутри одного и тогоже «всеазиатского» геополитического образования. Навуходоносор и Камбизмогли тем самым рассматриваться как представители одной и той же силы, что испособствовало в решающей степени их смешению.

В сообщениях Геродота (V в. до н. э.) и повествовании Манефона (III в. дон. э.) смешения Навуходоносора и Камбиза в одно лицо и, соответственно,слияния вавилонского похода 567 г. и персидского похода 525 г. еще ненаблюдается, а в коптских «Романе о Камбизе» и «Хронике Иоанна Никийского»такое слияние уже представлено, из чего можно сделать вывод, что этиконтаминации были осуществлены в период между созданием указанныхпроизведений (вернее всего, в римский).

Египетское (коптское) наследие обнаруживается в арабском/арабо-египетском историописании, где Бахт Нассар (Навуходоносор) совершает походна Египет и завоевывает его (на чем существование независимого Египта навсегдапрекращается); при этом Навуходоносор считается наместником персидскогоцаря, и таким же наместником оказывается ассирийский царь Синаххериб. В этисведениях были выявлены два топоса, почерпнутые из коптской традиции. Во-первых, это ассоциация Навуходоносора с Персией и изображение егозавоевателем Египта, подведшим черту под его независимым существованием – тоесть опять-таки контаминация Навуходоносора и Камбиза. Таким образом, поарабо-мусульманским материалам было выявлено последнее изменение вкоптской традиции об азиатском завоевании Египта - вымывание самого имениКамбиза из этой традиции, которое в дошедших до нас коптских источниках ещене произошло. Во-вторых, саму контаминацию Вавилонии и Персии в арабо-мусульманской традиции также надо возводить именно к коптскому влиянию, таккак в азиатских традициях могли смешиваться воедино Ассирия и Вавилония, нострого различались Вавилония и Персия.

У арабских авторов четко выражен мотив 40-летнего запустения Египтавслед за вторжением Навуходоносора (по истечении этих 40 лет Навуходоносорвновь обращается к Египту и заселяет его как свое владение), а также представленсюжет о некоем втором египетском походе Навуходоносора, который носилкарательный характер. Это представление о двух актах установления азиатскоговладычества в Египте с 40-летним разрывом между ними (приписанныхНавуходоносору) отражает в конечном счете реальность VI в. до н. э. (факт двухвторжений в Египет, Навуходоносора и Камбиза, и 40-летний разрыв междуними), то есть использует реальные египетские реминисценции о походе Камбиза,редуцировавшиеся до воспоминания о том, что Египет испытал два нашествияазиатов с 40-летним промежутком, и результатом было падение егонезависимости.

Основные выводы первой главы: существовала непрерывная традицияисторичных в своей основе воспоминаний египтян об азиатских нашествиях VI в.,удержавшая и отразившая многие реальные детали этих событий (часто – взначительно переосмысленном и искаженном контексте) и представленная также вновеллистически-фольклоризованных (в том числе по египетским литературныммоделям) формах. К коптскому времени в этой традиции вавилонское нашествие

15

было прочно смешано с персидским; эта контаминация с течением времениусугублялась и была унаследована в максимальной форме арабо-египетскимисториописанием.

Глава 2 «Арабо-египетское предание о царице Далуке, егодревнеегипетское происхождение и исторические корни» посвящена анализупредания о царице Далуке, отраженного в арабо-египетской традиции. Согласноему, после гибели фараона и его войска в Красном море в Египте не осталосьмужчин, чтобы править, и женщины избрали на царство мудрую египтянкуДалуку. Египту в то время угрожали соседи и с суши, и с моря; в обороне противних Далука опирается на помощь помощницы – волшебницы Тадуры, так как сгибелью фараона и войска остается надеяться лишь на магию, и преуспевает вобеспечении безопасности страны. После этого фараоновский Египет до падениясвоей независимости «оставался таким, каким его обустроила Далука».

В главе было выявлено, что у изложенного предания имеется сюжетноеядро, отражающее реальные события истории Египта. По своему месту визлагавшейся выше (с. 8–9) коптской по происхождению схеме истории Египта,представленной у арабо-египетских авторов, правление Далуки лежит на гранидвух последних больших эпох истории независимого Египта (в пересчете насовременную хронологию – около рубежа II – I тыс. до н. э.), причемначинающаяся с правления царицы эпоха завершается азиатским (resp.персидским) завоеванием. В манефоновской традиции в роли точно такого жерубежа выступает грань XIX и XX династий (у Манефона эта грань разделяетвторую и третью из трех эпох независимой истории, причем третья эпоха такжезаканчивается персидским завоеванием) ок. 1200 г. до н. э. В реальной истории наэто время падает один из крупнейших переворотов в истории Египта,представлявшийся современникам и потомкам моментом краха, пресечения ивосстановления государственной традиции страны. Ключевую роль в этихсобытиях играла царица Таусерт (ок. 1200 г. до н. э.), осуществившая последнееженское правление фараоновского Египта. Обнаруженное структурно-хронологическое и сюжетное совпадение между изложенным арабо-египетским,манефоновским и реальным материалом не может быть случайным: правлениецарицы Далуки приходится на тот же переломный момент в арабо-египетскойсхеме истории Египта, что правление Таусерт – в манефоновской и реальнойистории. При этом во всех случаях речь идет об уникальном (и последнем вегипетской истории) правлении женщины, связанном с мотивом восстановлениягосударственности после ее краха и обрыва. Даже внешнеполитический контекстправления Далуки оказывается весьма близким реальности времен Таусерт(арабское предание констатирует крайнюю внешнюю угрозу при воцаренииДалуки, в том числе такую редкую для Египта, как угроза со стороны моря; вреальности в конце XIII – начале XII вв. на Египет обрушиваются «народы моря»).

Этот вывод был подтвержден тем, что в предании о Далуке выявляютсяегипетские литературные и фольклорные топосы: взаимодействие царя иволшебника, использование магии для обеспечения государственнойбезопасности. В связи со слабостью Египта перед лицом иноземцев вдревнеегипетской литературе I тыс. до н. э. в порядке компенсации ослабленияцарской и военной мощи усилилась роль мага – помощника власти: отныне

16

именно на него возлагается функция защиты страны. В египетской литературеволшебник с течением времени из обычного подданного, развлекающего царя,становится человеком царской крови (а потом и вообще самим фараоном), накотором лежит ответственность за безопасность всей страны и которыйобеспечивает эту безопасность магическими средствами. Именно такую роль иименно в таком контексте выступает пара Далука – Тадура, занимая в рамкахэволюции египетских сюжетов о волшебниках срединное положение (магия ужеявляется единственным средством защиты страны, но волшебница еще остаетсялишь помощницей престола, а не сама занимает его).

Предыстория появления арабо-египетского сюжета о Далуке на египетскойпочве была реконструирована следующим образом. В концепции самой Таусерт(как показывают аутентичные египетские материалы ее правления, в том числепри учете новейших исследований А.В. Сафронова) она должна была считатьсяизбавительницей от смуты и от «врага великого» Баи (казненного в пору ееучастия в управлении страной), который и позже, при сменившей Таусерт XXдинастии, описывался под прозвищем «Ирсу» как главный негативныйпротагонист постигших страну катастрофических бедствий. Однако в традицииXX династии сама Таусерт наряду с Баи стала резко отрицательным персонажем,и от ее правления «очищали» престол; избавительницей же страныпровозглашалась собственно XX династия, сменившая ее режим. Однако итоговаянародная традиция, по-видимому, продолжала (или стала) воспринимать вкачестве спасительницы страны именно эту царицу (как следует из египетскогопроисхождения рассказа о Далуке): под впечатлением от уникального женскогоправления, наложившимся на яркие фольклорные модели в историческомфольклоре восторжествовала линия, восходящая к концепции самой Таусерт, впротивоположность забытой в итоге концепции XX династии. Независимоеподтверждение этого было усмотрено в труде Манефона, где Таусерт названа поимени (греч. Туосрис), а ее правление синхронизируется с крупнейшейисторической вехой в целом (Троянской войной) и подытоживает вторую из трехбольших эпох истории Египта; в то время, как цари XX династии вообще неназваны по именам.

Главным выводом этой главы является следующий: арабо-египетский сюжето царице Далуке восходит к коптскому/позднеегипетскому фольклору,отталкивающемуся от бурных исторических событий, связанных с царствованиемцарицы Таусерт (и частично восходящему к некоторым элементам ее вероятногоприжизненного прославления в качестве спасительницы страны от врагов).

В Главе 3 «Гиксосское вторжение и правление в египетской традициисер. II тыс. до н. э. – I тыс. н. э.» проанализировано восприятие гиксосскоговладычества в позднейшей традиции египтян и эволюция отраженного в нейотношения к гиксосским царям, начиная от ближайшего постгикосского времени(надписи Камоса и Хатшепсут, Карнакский царский список), до более позднихтекстов (Туринский царский список, «Сказка об Апопи и Секененра») и коптскихвремен (по соответствующим материалам, выделенным в арабо-мусульманскойисторической традиции).

Гиксосские цари Авариса не вписывались в ключевую египетскуюконцепцию различения сакральных египетских царей (несу) и несопоставимых с

17

ними чужеземных правителей (хекау хасут). С одной стороны, гиксосскиевладыки правили из египетской столицы и оформляли свое владычество каквласть традиционных египетских царей-несу. С другой стороны, они продолжаливосприниматься как чужеземные завоеватели и сохраняли свой старый «домен» вАзии; тем самым они оставались хекау хасут. Египтяне выработали два вариантаадаптации к этому положению (в любом случае крайне унизительному ипарадоксальному для них, в том числе уже потому, что гиксосы быличужеземцами, завоевавшими Египет извне). По одному, «ригористичному»варианту, гиксосские цари Авариса не считались несу, а рассматривались какчужеземные враги Египта, «мерзопакостные азиаты» и шмау(«бродяги/кочевники»), которые правили «без Ра», то есть не являлись носителямиритуально чистой египетской государственности. Такова была фиванскаяранненовоегипетская концепция, известная по надписям Камоса и Хатшепсут, т. е.сформировавшаяся при царях – изгонителях гиксосов (для которых она былаболее чем естественна) и воспроизводившаяся их преемниками.

В рамках другого, «оппортунистического», приспосабливающегося креальности взгляда, египтяне сочли возможным признать, что могут бытьправители, одновременно являющиеся и несу, и хекау хасут, и что гиксосскиецари Авариса именно таковы (также признавалось, что наряду с ними в Египтемогут быть и другие несу, так что речь идет о концепции разделеннойцарственности). Этот подход представлен в источниках времени XIX династии:«Сказке об Апопи и Секененра» и Туринском царском списке. Однако этот подходнельзя считать возникшим позже «ригористичного», так как взгляд на гиксосскихцарей как одновременно и несу, и хекау хасут восходит к концепциям ититулованиям самих этих царей. Именно при дворе гиксосских государей Аварисатрадиционное противопоставление чужеземных князей хекау хасут легитимнымегипетским царям несу заменялось на синтез этих статусов: гиксосские цариАвариса претендовали на то, чтобы быть и теми, и другими одновременно. Этаконцепция, отброшенная при сокрушении Аварисского царства фиванцами, последолгого перерыва оказалась востребованной и вновь легла в основу официальноговосприятия гиксосских царей при обосновавшейся в Нижнем Египте, недалеко отАвариса, XIX династии (ср. включение шести гиксосских царей Авариса сопределением хекау хасут в Туринский список египетских несу). В это время ихсчитали несу, однако несу «второго сорта», неполноценными по сравнению собычной царственностью единодержавных и коренных египетских несу. Так, вТуринский список гиксосская династия включается с единственным илидобавочным определением хекау хасут, в то время как статус всех остальныхупомянутых там царей передается просто терминами несиу и несу-бити, а в«Сказке об Апопи и Секененра» подчеркнуто, что оба они являются несу, но нетакими полноценными, каким был бы единодержавный египетский царь,обозначенный в «Сказке» особым термином «неб [владыка]-несу». Неполнаялегитимность обоих действующих в «Сказке» царей – гиксосского сюзерена и егофиванского вассала – намеренно выражена и художественными средствами.Неполнота эта, однако, разная: согласно деталям, рассыпанным по тексту,Секененра превосходит Апопи в ритуальной составляющей царственности, ноуступает ему в административно-силовой, и наоборот. В связи с этим в

18

произведении весьма дифференцированно реализован такой новоегипетскийлитературный топос, как сцена совета при царе (в «Сказке» вводится по сценесовета при каждом из соответствующих царей, причем Секененра изображен кудаменее могущественным, чем Апопи, а Апопи – лишенным традиционных качествегипетского царя: он не стремится сокрушить врага личной воинской доблестью инеспособен строить лучшие замыслы, чем его вельможи, что перекликается собразом вражеского азиатского царя в коптском «Романе о Камбизе»).

Наконец, у Манефона восприятие гиксосов во многом воспроизводит схемуТуринского канона (как и Туринский канон, Манефон включает тех же шестьгиксосских царей Авариса в ряд египетских царских «династий»), но с двумяотличиями, приближающими Манефона к «ригористичному» взгляду:

а) отношение Манефона к гиксосам гораздо хуже, чем в текстах XIXдинастии, и напоминает подход XVIII династии; если бы не царский список, товообще нельзя было бы понять, что он признает шесть царей Авариса законнымиправителями Египта – в нарративе они описаны как чужеземные враги,пытавшиеся искоренить египетский род, а их появление – как кара богов;

б) гиксосы у Манефона оказываются «вечными чужеземными врагами»: поизгнании из Авариса они якобы сохраняют власть в Палестине и продолжаютпротивостоять Египту до конца Нового царства. В частности, столкновения сазиатами и «народами моря» в конце XIX – начале XX династий у Манефонаоказались циклизованы, смешаны и переосмыслены как новое нашествиегиксосов.

Это ужесточение позднеегипетского подхода к гиксосам, во многомреанимировавшее старый фиванский взгляд на них, произошло, несомненно, подвлиянием компенсаторной «ультранационалистической» реакции на господствоиноземцев в I тыс. до н. э.

К изложенным вопросам прямое отношение имеет арабо-египетский и,шире, арабо-мусульманский сюжет о вторжении азиатов-амалекитов (resp.гиксосов) в фараоновский Египет и их временном владычестве там (этот сюжетвпервые соотнесли с историческими гиксосами еще европейские исследователи ипереводчики соответствующих арабских трудов во второй пол. XIX в.). Для негохарактерно приведение племенной идентификации азиатов-захватчиков(отсутствующее у самих египтян). Существенно, что в составе этого сюжетасохранились некоторые собственно египетские элементы: а) на моментамалекитского вторжения в Египет там правила женщина (что отвечает реальномуфиналу Среднего царства); б) имя одного из амалекитских царей созвучно сименем исторического гиксосского царя, Хийана, а другого зовут Камес, что,видимо, явилось следствием искажения сведений о фараоне-противнике гиксосов– Камосе; имя последнего амалекитского царя – Самейда – практически идентичноимени последнего царя гиксосской династии в Туринском списке, Хамуди, вкоптском произношении; в) после амалекитов правит «Фараон», причем в однойиз версий подчеркивается, что это правитель именно местного, египетскогопроисхождения, противопоставленный иноземцам-амалекитам. Кроме этихсхождений (совокупность которых можно объяснять только усвоением арабскойтрадицией соответствующих элементов, восходящих к реальности II тыс., изпозднеегипетско-коптских преданий), египетские корни обсуждаемого арабо-

19

мусульманского сюжета видны в его крайне негативном отношении камалекитским царям Египта: их обвиняют в несправедливости, высокомерии итирании, а двоих из них за грехи карает неестественной смертью сам Бог. Такимобразом было выявлено, что на момент прихода арабов в Египтевоспроизводилось то же специфическое отношение к гиксосам, что и у Манефона:гиксосские правители – враги египтян, враги богов, чужеземные захватчики, новсе же являвшиеся вместе с тем и египетскими царями.

Основные выводы главы таковы: египтяне осмысляли очень тяжелый дляних факт гиксосского, первого в истории страны периода иноземного господствапо двум моделям: а) гиксосские цари как тотальные чужеземные враги; б)гиксосские цари как все-таки легитимные, хотя и неполноценные по легитимностии крайне нежелательные египетские владыки. Обе эти модели, чередуясь,отразились в официальных памятниках и историко-художественных нарративах; впозднеегипетское время восприятие гиксосских царей до известной степенисинтезировало эти два подхода, а одновременно сильно «вульгатизировалось»,мифологизировалось и беллетризовалось, эволюционируя в сторону все болеенегативного к ним отношения.

В Главе 4 «Некоторые закономерности и тенденции передачи сведенийо переломных эпохах египетской истории в египетской историко-литературной традиции» выявляются характерные черты египетскойлитературно-исторической традиции о трех рассматривавшихся переломныхпериодах. Выясняется, что составе «исторического ядра» всех соответствующихсюжетов можно выделить два компонента, получающих в ходе развитиянарративной традиции совершенно разное разрешение. Первый компонент – этоимена и политическое положение правителей, а также общая схема вовлекающихих событий или ситуаций. Чем больше времени разделяет реальную ситуацию ивосходящий к ней по своему историческому ядру соответствующий нарратив, тембольшим изменениям и искажениям подвергается в нем указанный компонент всравнении с реальной историей, однако какие-то элементы, отвечающие ей,сохраняются практически всегда. Что же касается второго компонента – основноймассы отдельных действий, реплик и мотивов персонажей, в том числесюжетообразующих – то здесь все наши нарративы примерно одинаковы: в этойобласти они с самого начала не содержат никаких достоверных или восходящих креальным событиям сведений, а конструируют поступки и мотивы персонажей побеллетристическим и фольклорным моделям и/или по авторскому желанию.

Независимо от этого можно выделить и два типа авторов изучаемыхпроизведений. К первому типу относятся те, для кого исторические воспоминаниябыли лишь материалом для создания «вводной» части их повествований иопределения самого общего хода и рамок сюжетного действия; конкретный же ходэтого действия и все его детали сознательно вымышлялись ими сбеллетристическими целями (таковы были первые создатели сюжета «Сказки обАпопи и Секененра»). Авторы же другой группы нарративов (Манефон, Иоанн изНикиу, арабо-египетские историки) стремились и в общем, и в деталях передаватьименно реальный ход событий, каким они его считали, и приводили те или иныесведения лишь постольку, поскольку приписывали им историческую ценность.Несмотря на эту разницу в подходах, уровень беллетризации и неисторичности в

20

изображении конкретного хода событий и их участников в нарративах обеихгрупп примерно одинаков. Этот феномен имеет следующее объяснение: авторы-«историки» (создатели произведений второй группы) сами были вынужденыиспользовать произведения первой («беллетристической») группы как источник,не подозревая (или игнорируя) тот факт, что этот источник содержит изначальновымышленную информацию. Этот вывод уточняет предложенную в литературесхему, по которой «ученое» египетское историописание привлекало в качествесвоих основных источников, с одной стороны, царские списки, а с другой –беллетристические композиции, содержавшие исторические элементы (именаправителей и изложение общего хода событий), но созданные прежде всего за счетхудожественного вымысла.

Основные выводы главы: сравнительный анализ выявляет следующиеособенности египетских нарративов, посвященных эпохам кризиса и пораженийсвоей страны.

1) В собственно египетских текстах в центре внимания оказываетсягероическая борьба с захватчиком или его конечное изгнание. Поражение в любомслучае оказывается временным, а ход поражения не описывается специально.Подробнее фиксируется именно конечная победа Египта – его отмеченное тут жеизбавление от врага, а также доблесть, проявленная египтянами в борьбе с ним.Таковы манефоновские рассказы о гиксосах, рассказ Иоанна из Никиу о приходе иуходе Навуходоносора и, возможно, «Роман о Камбизе». В той мере, в какойавторы признают факт поражения или хотя бы угрозы такового, ответственностьза это целиком и полностью возлагается на царя (иногда еще и на роковую волюбогов). Позднеегипетским и коптским авторам оказывается дороже репутациястраны и народа (особенно воинов), чем репутация правителей: за счет последнейвыигрывает первая. Выявленный феномен явно отражает падение престижацарской власти в глазах египтян (известное и по другим источникам) послемногочисленных поражений, которые она потерпела от внешних врагов в VIII–IVвв. до н. э. В арабо-мусульманских источниках поражения древнего Египта,напротив, рисуются без прикрас.

2) Создатели обсуждаемых египетских нарративов стремятся литературнокомпенсировать слабость и неудачи царской власти и тем самым, вопрекиисторическим фактам, «восстановить» в своем повествовании должноемогущество страны. Выявляются три способа такой компенсации (они могут исочетаться друг с другом): народное избрание нового царя в период кризиса;появление женского персонажа на престоле; передача функций защиты страныволшебнику при царе или царю-волшебнику. Поскольку в историческойдействительности соответствующих эпох царская власть оказывалась не всостоянии защитить страну, а войско терпело поражение, в литературевыстраивается другая, компенсаторная по характеру модель: люди сами избираютсебе царя или царицу и при этом защищают свою страну доступными на фоневоенной слабости магическими средствами. В этой модели самому населениюприходится исполнять те функции, которые в норме обязано было брать на себягосударство в лице фараона и элиты. Основной негативной особенностьюкризисных эпох с точки зрения египтян, насколько она прослеживается в

21

фольклорных и полуфольклорных нарративах, была именно эта инверсияпривычных социальных ролей.

3) Что касается нападающих чужеземных врагов, то для египтян наиболеезапоминающимся оказывается не их этническая и государственнаяпринадлежность, а общее региональное направление (в наших случаях –азиатское), с которого осуществлялось нападение. Имя вражеского царя-завоевателя сохраняется, но быстро утрачивается включающий его историческийконтекст: несколько разных походов могут сливаться воедино; искаженную, вомногом произвольную трактовку получают сведения о нападавших, их этносе иправителе. Имя обороняющегося египетского царя сохраняется достаточнохорошо. Твердо удерживается общая информация о женских правлениях наисходе Среднего царства и на исходе XIX династии, однако с потерей изамещением имен цариц.

4) При изображении действующих лиц и их мотивов обсуждаемыенарративы отличаются следующими чертами: гнев и агрессия часто изображаютсяу неегипетской атакующей стороны, страх и неуверенность – у египетскойобороняющейся, однако при этом, непосредственно описывая поступки и словаегиптян, авторы вводят эти негативные черты гораздо менее масштабно, чемследовало бы из общего (бесславного для Египта) хода событий, как онпредставлен в тех же самых источниках. Для дополнительной компенсациисоответствующего впечатления авторы стремятся вводить отдельные героическиереплики и деяния египтян. Другим важным моментом является обычное, неспецифически-египетское явление беллетризации мотивов действующих лиц.

В Заключении подводятся итоги диссертационного исследованияегипетской литературно-исторической традиции о рассматривавшихся кризисныхмоментах прошлого (включая ее фольклорную составляющую). Было выяснено,что воспоминания об этих моментах оказались удержаны в общественной памятиегиптян и нашли отражение в их устных и письменных нарративах куда лучше,чем это ранее считалось в науке. Сюжеты изученных коптских произведенийоказываются не вторичной литературной конструкцией, созданной на основебиблейских и античных сочинений, а поздним вариантом аутентичной египетскойтрадиции о действительных событиях VI в. до н. э.; «Сказка об Апопи иСекененра» на редкость точно передает политическую ситуацию периодагиксосского владычества и отражает ее как посредством использованияфольклорных моделей, так и путем изощренного варьирования титулатур иописания царей; и даже арабо-египетское предание о Далуке, производящеевпечатление чистого вымысла, восходит к коптским фольклорным сюжетам,выросшим вокруг сохранявшихся в Египте воспоминаний о кризисном«рубежном» времени и женском царствовании на грани XIX–XX династий.

Эволюция воспоминаний о прошлом и выражающих их сюжетов систорическим ядром проходила под влиянием специфических концепций имоделей, созданных при дворе и в образованной среде фараоновского Египта. Приэтом вводились яркие отрицательные приметы кризисов: слабость царской власти,вплоть до правления выборной женщины-царицы, и как противовес – активностьнародных лидеров. Иноземные завоеватели всегда являются всецелоотрицательными персонажами.

22

В ходе своего развития каждый сюжет терял некоторые изначальноприсущие ему элементы (прежде всего исторические) и взамен обретал некоторыеновые (относящиеся к сфере чисто литературного вымысла). Тем не менее в итогеместо соответствующих событий в общей схеме египетской истории(непосредственно представленной у арабо-мусульманских авторов, но имеющейпозднеегипетско-коптское происхождение) закрепилось довольно твердо, причемсама эта схема достаточно хорошо отражает реальность.

Развитие египетского историописания шло прежде всего за счеткомбинирования достаточно скудных данных собственно исторического характера(в первую очередь царских списков) с уже существовавшими литературно-историческими композициями на отдельные сюжеты; в этих композициях с самогоначала была велика доля сознательного беллетристического вымысла.Позднеегипетские и коптские авторы, составляя повествования о далекомпрошлом и сталкиваясь при этом с вышеуказанными композициями, сами уже незнали, где в них кончаются исторические факты и начинается литературноедобавление и переработка, и склонны были целиком рассматривать их какзаслуживающие доверия источники. В еще большей мере эту «вторичнуюисторизацию» фольклорно-литературных элементов проводили арабо-египетскиеисторики.

Соответственно, первой важной чертой древнеегипетской традиции опрошлом можно назвать ее некоторый архаизм и неразвитость, проявляющиеся, вчастности, в отсутствии критического отношения к источникам. Второйсущественной чертой египетской традиции о прошлом является ееполивариантность, сосуществование разных версий этого прошлого, не до концасогласованных даже за счет использования царских списков; порядок крупныхэпох, династий и групп династий в разных египетских версиях сильно отличалсядруг от друга в диапазоне от очень высокого соответствия реальности у Манефонаи относительно высокого – в коптской версии, унаследованной арабскимиучеными, до совершенно искаженного в египетской версии, переданнойГеродотом. Видимо, достоверные сводные царские списки имели гораздо меньшеехождение, чем достоверные списки царей по отдельным династиям. Ориентацияна перечни царей приближает египетскую традицию к подлинной историографии,однако степень фольклоризации содержания каждого отдельного нарратива опрошлом случайна и не зависит от этой ориентации (поскольку царские спискиочень малоинформативны и оставляют создателям нарративов возможность дляпочти любого наполнения своих сюжетов).

Преломление реальных событий и дополнение их домышленными чертами вегипетской традиции о прошлом подчинялось следующим главным тенденциям:

1) Необходимость компенсации слабости царской власти. Иисториописатели (Манефон), и создатели литературных композицийответственность за тяжелое положение Египта полностью перекладывают наегипетского правителя (и частично – на волю богов), причем именно на еголичные психологические слабости и пороки, а не на военные или политическиепросчеты. Элементы подобного отношения прослеживаются даже в техпроизведениях, где египетский правитель в целом воспринимается позитивно.Зато государственное устройство, египтяне в целом, египетские воины никакой

23

ответственности за тяжелое положение Египта подчеркнуто не несут. С точкизрения общественного сознания Египет, несмотря ни на какие поражения,оставался страной, по определению превосходящей всех иноземцев. И если такаястрана все же оказывалась поставлена ими в тяжелое положение, ответственностьза это оставалось приписывать царю, в силу своих личных пороков оказавшемусянеспособным правильно руководить доставшейся ему безупречной страной иобеспечивать ей должную защиту богов. В помощь такому слабому правителювыдвигаются мудрецы, волшебники и герои-воины «от земли». При изображениибылых кризисов народ воспринимается однозначно положительно, царьстановится объектом критики.

2) Фольклоризация реальности, «комплектование» ее привычнымифольклорными элементами (так, в «Сказке об Апопи и Секененра» на сведения овзаимоотношениях гиксосских правителей Авариса и их фиванских вассаловналожился чисто фольклорный топос о царском обмене загадками).

3) Беллетризация реальности, желание создать как можно более интересноеи драматичное повествование. Нарративам о прошлом страны не чуждахудожественная составляющая: особенно сильно она выражена в текстах сизначальной «сказочной» природой («Сказка об Апопи и Секененра») и в текстах,наиболее далеко отстоящих от описываемых событий хронологически(большинство арабских источников). В первом случае цель произведения –рассказать увлекательную историю, используя исторических персонажей, а недонести до читателя сведения исторического характера, поданные какзанимательный рассказ. Во втором случае подлинные исторические сведениянастолько неотличимы от вторичного вымысла, что остаются в основномфольклорные и полуфольклорные элементы, нанизанные на общее представлениео характере периода, которое тоже, впрочем, склонно выражаться в фольклорныхмоделях. В таких текстах появляются диалоги исторических персонажей,цитируются якобы их письма друг другу, гораздо большее внимание уделяется ихличностям, тон повествования очень эмоционален.

4) При этом если более ранний автор может прекрасно отдавать себе отчет втом, что в записываемой им истории наряду с историческим зерном содержитсямного фантастических дополнений и прекрасно отличать одно от другого,осознавая, что он создает вымысел на исторической основе, то позднейший автор,использующий такие истории, уже далеко не всегда будет видеть эту разницу: длянего и историческое зерно, и литературный вымысел окажутся равноценны, агрань между ними не будет видна. Это и приводит к характерному обликуисследованных нами египетских нарративов о прошлом.

Основные положения диссертации получили отражение в следующихпубликациях автора (общим объемом 4,1 а. л.):

I. Статьи в изданиях, рекомендованных Высшей аттестационнойкомиссией Министерства образования и науки Российской Федерации:

1) Мотивы древнеегипетского фольклора в рассказе Ибн Абд ал-Хакама оцарице Далуке // Восток. Афро-азиатские общества: история и современность.2007. № 1. С. 33–43.

24

II. Прочие публикации:1) «Роман о Камбизе»: образ царя и новоегипетские литературные модели //

Труды научной конференции студентов и аспирантов «Ломоносов-2004».История. Сборник тезисов. М., 2004. С. 119–121.

2) «Роман о Камбизе»: образ царя и новоегипетские литературные модели //Вестник молодых ученых. Вып. 1. Сборник лучших докладов Международнойнаучной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов-2004». М., 2004. C. 133–137.

3) Новоегипетская литературная модель в коптском тексте: сцена военногосовета царя в «Романе о Камбизе» // Взаимодействие мировых цивилизаций:история и современность. Материалы московской конференции, проведеннойкафедрой всеобщей истории РУДН. Вып. 5. М., 2004. C. 3–8.

4) Восковой крокодил и глиняный человек: магические существа-помощники и связанные с ними топосы в древнеегипетской литературе //Взаимодействие мировых цивилизаций: история и современность. Материалымосковской конференции, проведенной кафедрой всеобщей истории РУДН. Вып.6. М., 2005. C. 47–54.

5) Роман о Камбизе: топос слабого царя и возможное окончаниепроизведения // Труды научной конференции студентов и аспирантов«Ломоносов-2005». История. Сборник тезисов. М., 2005. С. 119–123.

6) Формирование предания об азиатском завоевании Египта в позднейегипетской традиции // Безопасность Африки: внутренние и внешние аспекты. Xконференция африканистов. Сборник тезисов. М., 2005. С. 72–73.

7) The Image of the King in Ancient Egyptian Literature: From Axial BackgroundFunctions till Fully-Engaged Object of Action // Fourth International Conference«Hierarchy and Power in the History of Civilizations». Moscow, 2006. P. 140–141.

8) Распределение титулований и аспекты восприятия Апопи и Секененра в«Сказке об Апопи и Секененра» // III международная конференция «Иерархия ивласть в истории цивилизаций». Ч. II. Статьи и тексты докладов. М., 2007. С. 49–55.

9) Magic vs Act of Providence: Egyptians and Judeans at the Face of ForeignEnemies in the Arab Literature // Buletinul Cercurilor Stiintifice Studentesti. 2007. №13. P. 59–63 (http://istorie.uab.ro/Publicatii/colectia_bcss/bcss_13/bcss13.html).

10) The Image of the King in Ancient Egyptian Literature: from AxialBackground Functions till Fully-Engaged Object of Action // Grinin L.E., Beliaev D.D.,Korotayev A.V. Hierarchy and Power in the History of Civilizations: Ancient andMedieval Cultures. Moscow, 2008. P. 3–8.

11) The Topos of Amalecite Supremacy over Egypt in Arab Historical Tradition (Imill. A.D.) // Buletinul Cercurilor Stiintifice Studentesti. 2008. № 14. P. 39–45.

12) Literature Compensation of the Weakened King’s Power during the CrucialPeriods of Ancient Egyptian History // Fifth International Conference «Hierarchy andPower in the History of Civilizations». Abstracts. Moscow, 2009. P. 85.