К 150-летию со дня рождения В.Г. Богораза [a special issue dedicated to...

3 С О Д Е Р Ж А Н И Е

Содержание

ИсследованияКирилл Истомин, Ирина Ильина, Олег Уляшев. Восприятие цвета у русско- и комиязычного населения Республики Коми: еще раз к вопросу о связи языка и мышления . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9

Софья Ямпольская. Образцы бытовой речи на мертвом языке: русский разговорник на иврите XIX в. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38

Андрей Гринёв. Специфика товарообмена русских с туземцами Аляски в 1741–1867 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 66

К 150-летию со дня рождения В.Г. БогоразаВместо введения (Дмитрий Арзютов, Николай Вахтин) . . . . 101

Елена Михайлова. Софья Константиновна Богораз (1870–1921): штрихи к портрету Владимира Германовича Богораза . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 109

Николай Вахтин. «Проект Богораза»: борьба за огонь . . . . . 125

Елена Лярская. «Ткань Пенелопы»: «проект Богораза» во второй половине 1920-х — 1930-х гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . 142

Дмитрий Арзютов. Этнограф с кинокамерой в руках: Прокофьевы и начало визуальной антропологии самодийцев . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 187

РецензииCharles Lindholm (ed.). The Anthropology of Religious Charisma: Ecstasies and Institutions. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2013. 248 р. (Сергей Штырков) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 223

Valerie Curtis. Don’t Look, Don’t Touch, Don’t Eat: The Science behind Revulsion. Chicago: The University of Chicago Press, 2013. 184 p. (Мария Станюкович) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 247

М.А. Родионов. Культурная память и мерная речь на юге Аравии: Хадрамаут. СПб.: МАЭ РАН, 2014. 154 с., ил. (Максим Василенко) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 269

4А Н Т Р О П О Л О Г И Ч Е С К И Й ФОРУМ № 29

Martin Pegler. Soldiers’ Songs and Slang of the Great War. Oxford: Osprey Publishing, 2014. 408 p.; Первая мировая война в устном и письменном творчестве русских крестьян: По материалам Пушкинского Дома. СПб.: Изд-во Пушкинского Дома, 2014. 584 с. (Рустам Фахретдинов) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 284

In memoriamЮрий Юрьевич Карпов (06.06.1956 – 01.09.2015) (Макка Албогачиева) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 301

101 К 1 5 0 Л Е Т И Ю В . Г . Б О Г О Р А З А

Вместо введения

Во вступительной статье Дмитрия Арзютова и Николая Вахтина к подборке статей, посвященной 150-летию со дня рождения В.Г. Богораза, приводятся биографические сведения, обсуждается общий вклад В.Г. Богораза и его колле-ги Л.Я. Штернберга в развитие петербургского североведения, а также двойственность фигуры Богораза — «двули-кого Януса», как он сам себя называл.

Ключевые слова: В.Г. Богораз, петербургская этнографическая школа, североведение.

То, что российское североведение и петер-бургское североведческое этнографическое образование обязаны своим становлением Владимиру Германовичу Богоразу и Льву Яковлевичу Штернбергу, общеизвестно. Общеизвестно также, что история станов-ления этого образования и этой науки еще не написана. К этой теме подступались многие, однако по разным причинам не до-водили работу до конца. При этом, как ка-жется, о Льве Яковлевиче Штернберге на-писано больше и подробнее, чем о втором главном герое этой истории1.

Подробной биографии Богораза пока не су-ществует, хотя литературы о нем довольно много. Здесь необходимо выделить сборник памяти Богораза [Памяти 1937], небольшую книгу Н. Кулешовой [Кулешова 1975] и не-сколько диссертаций, среди которых одна специально посвящена В.Г. Богоразу [Ро-манов 2006] (см. также: [Алькор 1935; Вин-ников 1935; Винников 1938; Зеленин 1937; Boas 1937; Станюкович 1971; Krupnik 1996; 1998; Gernet 1999; Vakhtin, Krupnik 2003; Ми-хайлова 2004; Вахтин 2005; Krupnik, Mikhailo-va 2006; Кан 2007; Крупник 2008; Корсун 2015] и др.; библиография работ о В.Г. Бого-разе: <http://www.kunstkamera.ru:8081/siberia/ Bibliorg/Bogoraz.pdf>).

1 См. превосходную биографию Штернберга, написанную Сергеем Каном: [Kan 2009].

Дмитрий Владимирович АрзютовМузей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН, Санкт-Петербург / Абердинский университет, Великобритания[email protected]

Николай Борисович ВахтинЕвропейский университет в Санкт-Петербурге[email protected]


Натан Богораз родился в г. Овруч Волынской губернии 15 (27) апреля 1865 г. После крещения взял имя Владимир и отчество Германович — по крестному отцу. С этим двойным именем Богораз играл всю жизнь: из имени Натан сделал себе псевдо-ним Н.А. Тан, попеременно подписывался то Богораз-Тан, то Тан-Богораз, то просто Богораз. В 16 лет поступил в Петер-бургский университет, стал членом студенческой народоволь-ческой группы, участвовал в беспорядках, был арестован, со-слан на 10 лет на Колыму, там увлекся этнографией. После возвращения из ссылки работал в Кунсткамере, был вместе с В.И. Иохельсоном приглашен Францем Боасом участвовать в знаменитой Джесуповской экспедиции, собирал материалы по чукчам и эскимосам. Журналист, писатель, ученый… Его имя известно каждому этнографу в России и каждому арктиче-скому антропологу в мире, а его многотомное исследование по этнографии чукчей1 — классическая книга для всех, интере-сующихся культурами северо-востока России. В.Г. Богораз скончался 10 мая 1936 г. в поезде по дороге в Ростов.

За именами Богораза и его коллеги и друга Штернберга прочно закрепились звания основателей «ленинградской этнографи-ческой школы». Благодаря их стараниям было воспитано пер-вое поколение советских этнографов, которых они учили «но-вой этнографии»; благодаря усилиям прежде всего Богораза десятки молодых этнографов уже в начале 1920-х гг. начали ездить в длительные экспедиции и привозить оттуда уникаль-ные материалы по этнографии Севера и Сибири.

Новая этнография, по мнению Богораза, позволяла не зани-маться только «тряпкологией» (его термин), а видеть этногра-фические сюжеты под окнами своего дома. Предлагая расши-рить горизонты этнографии2, он с горечью говорил на совеща-нии 1929 г., что мы игнорируем этнографию нищих, бездомных, рабочих и др., отдавая предпочтение «инородцам», живущим вдалеке от городов. По прошествии многих лет Юрий Абрамо-вич Крейнович, один из его студентов, впоследствии выдаю-щийся лингвист и этнограф, говорил, что Богораз и Штернберг стремились стереть грань между объектом и субъектом иссле-дования. В этой фразе проглядывало богоразовское видение того, что сегодня носит название “anthropology of development”, а в устах Богораза звучало в определении этнографов-полеви-ков как «миссионеров нового образа жизни». Именно бла-годаря Богоразу в советскую этнографию приходит понятие

1 См.: [Bogoras 1904–1909; 1910]; авторизованный русский перевод: [Богораз 1934–1939].2 Нина Ивановна Гаген-Торн вспоминает в своих мемуарах фразу Богораза: «Этнографией можно

заниматься всюду. За углом, на канале, стоит баржа с горшками — это уже этнография!» [Гаген-Торн 1994: 258].


Дмит

рий

Арзю

тов,

Ник

олай

Вах

тин.

Вме

сто

введ

ения «полевая этнография», которое затем обретает вполне кон-

кретные методические формы в пособии «Полевая этногра-фия», написанном его студентом Степаном Макарьевым на основании курса лекций Владимира Германовича [Макарьев 1928].

Параллельно Богораз создает этнографическую теорию, наве-янную сотрудничеством с «отцом американской антрополо-гии» Францем Боасом. Теория древних миграций в Северной Азии и Америке позволяла увидеть историческую и культур-ную взаимосвязь разных народов трех континентов: Европы, Азии, Северной Америки. В этом полете мысли угадывался еще один Богораз, который оставил нам несколько томов ро-манов, рассказов и повестей — Богораз-беллетрист.

Противоречивость и двойственность фигуры Богораза, «на ко-тором, по сути, держалась ленинградская этнография» [От классиков 2014: 43], отмечают все. Несомненно, до середины 1920-х гг. этнография была лишь одной стороной его деятель-ности, но к 1929 г. основные интересы Богораза сфокусиро-вались именно на ней: «Он профессор в ЛГУ, работает в МАЭ в качестве заведующего отделом, руководит Ленинградским филиалом Комитета Севера. <…> В действительности он яв-лялся координатором в области этнографии Севера и шире — полевой этнографии в Ленинграде» [Там же: 46].

Богораз, обладавший прекрасным чувством юмора, которое порой граничило с горькой (само)иронией и сарказмом, назы-вал себя двуликим Янусом: он этнограф и беллетрист в одном лице. Прав Игорь Крупник, заметивший, что за фасадом офи-циальных регалий и эпитетов остается «настоящий Богораз», который нам по-прежнему неизвестен.

Каким же был этот «настоящий Богораз»? Этот вопрос стал ос-новным на семинаре, посвященном 150-летию со дня его рож-дения и организованном Музеем антропологии и этнографии им. Петра Великого (в рамках проекта Университета Абердина и МАЭ РАН “Etnos: A life history of the etnos concept among the Peoples of the North”1) и Европейским университетом в Санкт-Петербурге (14 мая 2015 г., ЕУСПб).

Предлагаемые в этой подборке статьи представляют разные стороны жизни и деятельности Владимира Богораза. Е.А. Ми-хайлова рассказывает о том, как можно увидеть В.Г. Богораза, если внимательно присмотреться к жизни и судьбе его жены Софьи Константиновны. Н.Б. Вахтин — об упорстве, с кото-рым Богораз строил этнографическую школу, Е.В. Лярская —

1 См.: <http://gtr.rcuk.ac.uk/projects?ref=ES/K006428/1>.


о роли Богораза в создании Института народов Севера. По-следняя статья показывает Богораза через его отношения с од-ним из самых ярких его учеников и последователей Георгием Николаевичем Прокофьевым и опыт съемок документального фильма о большеземельских ненцах (Д.В. Арзютов).

Источники

Богораз В.Г. Чукчи. Л.: Изд-во Института народов Севера ЦИК СССР, 1934–1939. Ч. 1–2.

Bogoras W. The Chukchee. Publications of the Jesup North Pacific Expedi-tion. Vol. 7. Pts. 1–3. Leiden: E.J. Brill; N.Y.: G.E. Stechert, 1904–1909. 276 p. (Memoirs of the American Museum of Natural History, 11).

Bogoras W. Chukchee Mythology. Publications of the Jesup North Pacific Expedition. Vol. 8. Pt. 1. Leiden: E.J. Brill; New York: G.E. Stechert, 1910. 197 p.

Библиография

Алькор Я.П. В.Г. Богораз-Тан // Советская этнография. 1935. № 4–5. С. 6–7.

Вахтин Н. Тихоокеанская экспедиция Джесупа и ее русские участни-ки // Антропологический форум. 2005. № 2. С. 241–274.

Винников И.Н. Библиография этнографических и лингвистических работ В.Г. Богораза // Советская этнография. 1935. № 4–5. С. 225–241.

Винников И.Н. Вновь организуемое этнографическое отделение на филологическом факультете Ленинградского университета // Советская этнография: Сб. ст. М.; Л.: АН СССР, 1938. Т. 1. С. 232–233.

Гаген-Торн Н.И. Memoria / Сост., предисл., послесл. и примеч. Г.Ю. Гаген-Торн. М.: Моск. ист.-лит. о-во «Возвращение», 1994. 412 с.

Зеленин Д.К. В.Г. Богораз — этнограф и фольклорист // Памяти В.Г. Богораза. 1865–1936: Сб. ст. и восп. М.; Л.: АН СССР, 1937. С. 5–18.

Кан С. «Мой друг в тупике эмпиризма и скепсиса»: Владимир Богораз, Франц Боас и политический контекст советской этнологии в конце 1920-x — начале 1930-х гг. // Антропологический фо-рум. 2007. № 7. С. 191–230.

Корсун С.А. Американистика в Кунсткамере (1714–2014) / Отв. ред. Ю.Е. Березкин. СПб.: МАЭ РАН, 2015. 504 с. (Гл. 10: В.Г. Бого-раз и его ученики).

Крупник И.И. В.Г. Богораз, его наследие и ученики // Тропою Бого-раза: науч. и лит. мат-лы / Ред. Л.С. Богословская, В.С. Криво-щеков, И.И. Крупник. М.: Институт наследия — ГЕОС, 2008. С. 17–22.


Дмит

рий

Арзю

тов,

Ник

олай

Вах

тин.

Вме

сто

введ

ения Кулешова Н.Ф. Тан-Богораз: Жизнь и творчество. Минск: Изд-во

БГУ, 1975. 112 с.

Макарьев С.А. Полевая этнография: Краткое руководство и про грамма для сбора этнографического материала в СССР / Под ред. проф. В.Г. Богораза-Тана. Л.: Этногр. экскурсионная комис-сия этноотделения геофака ЛГУ, 1928. 103 с.

Михайлова Е.А. Владимир Германович Богораз: ученый, писатель, об-щественный деятель // Выдающиеся отечественные этнографы и антропологи XX века: Сб. ст. М.: Наука, 2004. С. 95–136.

От классиков к марксизму: совещание этнографов Москвы и Ленин-града (5–11 апреля 1929 г.) / Под ред. Д.В. Арзютова, С.С. Алы-мова, Д.Дж. Андерсона. СПб.: МАЭ РАН, 2014. 509 с. (Кунст-камера — Архив).

Памяти В.Г. Богораза: Сб. ст. и восп. М.; Л.: АН СССР, 1937. 382 с.

Романов В.В. Общественно-политическая и научная деятельность В.Г. Богораза-Тана: Дис. … к.и.н. Орел, 2006. 282 с.

Станюкович Т.В. Из истории этнографического образования // Очер-ки истории русской этнографии, фольклористики и антро-пологии / Отв. ред. Р.С. Липец. М.: АН СССР, 1971. Вып. 5. (Тр. Ин-та этнографии. Т. 95). С. 123–138.

Boas F. Waldemar Bogoras [Obituary] // American Anthropologist (N.S.). 1937. Vol. 39. No. 2. P. 314–315.

Gernet K. Vladimir Germanovich Bogoras (1865–1936): Eine Bibliographie. München: Osteuropa Institut, 1999. 104 p. (Mitteilungen des Ost-europa-Instituts München. No. 33).

Kan S. Lev Shternberg: Anthropologist, Russian Socialist, Jewish Activist. Lincoln; L.: University of Nebraska Press, 2009. 550 p.

Krupnik I. The Bogoras Enigma: Bounds of Culture and Formats of Anthro-pologists // Grasping the Changing World: Anthropological Con-cepts in the Postmodern Era / Ed. by V. Hubinger. L.: Routledge, 1996. P. 35–52.

Krupnik I. Jesup Genealogy: Intellectual Partnership and Russian-American Cooperation in Arctic/North Pacific Anthropology. Part I // Arctic Anthropology. 1998. Vol. 35. No. 2. P. 199–226.

Krupnik I., Mikhailova E. Landscapes, Faces, and Memories: Eskimo Photography of Aleksandr Forshtein, 1927–1929 // Alaska Journal of Anthropology. 2006. Vol. 4. No. 1–2. P. 92–113.

Krupnik I., Vakhtin N. The Aim of the Expedition… Has in the Main Been Accomplished: Words, Deeds, and Legacies of the Jesup Expedition, 1897–1902 // Constructing Cultures Then and Now: Celebrating Franz Boas and the Jesup North Pacific Expedition / Ed. by L. Kendall, I. Krupnik. Washington, DC: Smithsonian Institution Press, 2003. (Contributions to Circumpolar Anthropology. No. 4). P. 15–31.

Дмитрий Арзютов, Николай Вахтин


In lieu of an Introduction

Dmitry V. Arzyutov

Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of SciencesUniversitetskaya emb. 3, St Petersburg, RussiaUniversity of Aberdeen, School of Social SciencesEdward Wright Building, Aberdeen, AB24 3QY, Scotland, [email protected]

Nikolai Vakhtin

European University at St PetersburgGagarinskaya st. 3, St Petersburg, [email protected]

This essay by Dmitry Arzyutov and Nikolai Vakhtin introduces a col-lection of papers dedicated to the 150th anniversary of Vladimir Bogoras. It presents the short biography and bibliography of Bogoras. It discusses his (and his colleague Lev Shternberg’s) contribution to the formation of Arctic (Siberian) anthropology in St Petersburg, and the ambivalent character of Bogoras’ personality, a “two-faced Janus” as he called himself.

Keywords: Vladimir Bogoras, St Petersburg school of ethnography, Arctic anthropology.

References

Alkor Ya. P., ‘V. G. Bogoras-Tan’, Sovetskaya etnografiya, 1935, no. 4–5, pp. 6–7. (In Russian).

Arziutov D. V., Alymov S. S., Anderson D. G. (eds.), Ot klassikov k mark-sizmu: soveshchanie etnografov Moskvy i Leningrada (5–11 aprelya 1929 g.) [From the Classics to Marxism: The Meeting of the Ethnographers of Moscow and Leningrad, 5–11 April, 1929]. St Petersburg: Museum of Anthropology and Ethnography, 2014, 509 pp. (In Russian).

Boas F., ‘Waldemar Bogoras [Obituary]’, American Anthropologist (n.s.), 1937, vol. 39, no. 2, pp. 314–15.

Gagen-Torn N. I., Memoria. Moscow: Vozvrashchenie, 1994, 412 pp. (In Russian).

Gernet K., Vladimir Germanovich Bogoras (1865–1936): Eine Bibliographie. München: Osteuropa Institut, 1999, 104 pp. (Mitteilungen des Osteuropa-Instituts München, no. 33).

Kan S., ‘“Moy drug v tupike empirizma i skepsisa”: Vladimir Bogoraz, Frants Boas i politicheskiy kontekst sovetskoy etnologii v kontse 1920-kh — nachale 1930-kh gg.’ [“My Old Friend in a Dead-end


Дмит

рий

Арзю

тов,

Ник

олай

Вах

тин.

Вме

сто

введ

ения of Scepticism and Empiricism”: Boas, Bogoras, and the Politics

of Soviet Anthropology of the Late 1920s — Early 1930s], Antro-pologicheskij Forum, 2007, no. 7, pp. 191–230. (In Russian).

Kan S., Lev Shternberg: Anthropologist, Russian Socialist, Jewish Activist. Lincoln; London: University of Nebraska Press, 2009, 550 pp.

Korsun S. A., Amerikanistika v Kunstkamere (1714–2014) [American Studies at the Kunstkamera (1714–2014)], ed. by Yu. E. Berezkin. St Peters-burg: Museum of Anthropology and Ethnography, 2015, 504 pp. (Ch. 10: V. G. Bogoras and His Students). (In Russian).

Krupnik I., ‘The Bogoras Enigma: Bounds of Culture and Formats of Anthropologists’, Hubinger V. (ed.), Grasping the Changing World: Anthropological Concepts in the Postmodern Era. London: Routledge, 1996, pp. 35–52.

Krupnik I., ‘Jesup Genealogy: Intellectual Partnership and Russian-Ame-rican Cooperation in Arctic/North Pacific Anthropology. Part I’, Arctic Anthropology, 1998, vol. 35, no. 2, pp. 199–226.

Krupnik I. I., ‘V. G. Bogoraz, ego nasledie i ucheniki’ [V. G. Bogoras, His Heritage and Students], Tropoyu Bogoraza: nauchnye i literaturnye materialy [The Path of Borogas: Academic and Literary Materials]. Moscow: Institut naslediya — GEOS, 2008, pp. 17–22. (In Russian).

Krupnik I., Mikhailova E., ‘Landscapes, Faces, and Memories: Eskimo Photography of Aleksandr Forshtein, 1927–1929’, Alaska Journal of Anthropology, 2006, vol. 4, no. 1–2, pp. 92–113.

Kuleshova N. F., Tan-Bogoraz: Zhizn i tvorchestvo [Tan-Bogoras: Life and Creative Work]. Minsk: Belarusian State University Press, 1975, 112 pp. (In Russian).

Makariev S. A., Polevaya etnografiya: Kratkoe rukovodstvo i programma dlya sbora etnograficheskogo materiala v SSSR [Field Ethnography: A Concise Handbook and Guide for Collecting Ethnographic Data in the USSR]. Leningrad: Leningrad State University, 1928, 103 pp. (In Russian).

Mikhailova E. A., ‘Vladimir Germanovich Bogoraz: uchenyy, pisatel, obshche stvennyy deyatel’ [Vladimir Germanovich Bogoras: Scholar, Writer, Activist], Vydayushchiesya otechestvennye etnografy i antro-pologi XX veka [Outstanding Russian Ethnographers and Anthro-pologists of the 20th Century]. Moscow: Nauka, 2004, 715 pp. (In Russian).

Pamyati V. G. Bogoraza [In Memoria V. G. Bogoras]: A Collection of Papers and Memoirs. Moscow; Leningrad: Academy of Science of the USSR, 1937, 382 pp. (In Russian).

Romanov V. V., Obshchestvenno-politicheskaya i nauchnaya deyatelnost V. G. Bogoraza-Tana [Social, Political, and Scholarly Activities of V. G. Bogoras]: PhD Thesis. Orel, 2006, 282 pp. (In Russian).

Staniukovich T. V., ‘Iz istorii etnograficheskogo obrazovaniya’ [Towards a History of Ethnographic Education], Lipets R. S. (ed.), Ocherki istorii russkoy etnografii, folkloristiki i antropologii [Essays in the History of Russian Ethnography, Folklore Studies and Anthropo-logy]. Moscow: Academy of Science of the USSR, 1971, vol. 5, (Trudy Instituta Etnografii, vol. 95), pp. 123–38. (In Russian).


Vakhtin N., ‘Tikhookeanskaya ekspeditsiya Dzhesupa i ee russkie uchast-niki’ [The Jesup North Pacific Expedition and its Russian Participants], Antropologicheskij Forum, 2005, no. 2, pp. 241–74. (In Russian).

Vakhtin N., Krupnik I., ‘The Aim of the Expedition… Has in the Main Been Accomplished: Words, Deeds, and Legacies of the Jesup Expedition, 1897–1902’, Kendall L., Krupnik I. (eds.), Constructing Cultures Then and Now: Celebrating Franz Boas and the Jesup North Pacific Expedition. Washington, DC: Smithsonian Institution Press, 2003, (Contributions to Circumpolar Anthropology, no. 4), pp. 15–31.

Vinnikov I. N., ‘Bibliografiya etnograficheskikh i lingvisticheskikh rabot V. G. Bogoraza’ [A Bibliography of Ethnographic and Linguistic Works by V. G. Bogoras], Sovetskaya etnografiya, 1935, no. 4–5, pp. 225–41. (In Russian).

Vinnikov I. N., ‘Vnov organizuemoe etnograficheskoe otdelenie na filo-logicheskom fakultete Leningradskogo universiteta’ [The Newly Established Ethnography Department at the Philological Faculty of the Leningrad University], Sovetskaya etnografiya [Soviet Ethno-graphy]: A Collection of Articles. Moscow; Leningrad: Academy of Science of the USSR, 1938, vol. 1, pp. 232–33. (In Russian).

Zelenin D. K., ‘V. G. Bogoraz — etnograf i folklorist’ [V. G. Bogoras as Ethnographer and Folklorist], Памяти В.Г. Богораза. 1865–1936 [In Memoria V. G. Bogoras. 1865–1936]: A Collection of Papers and Memoirs. Moscow; Leningrad: Academy of Science of the USSR, 1937, pp. 5–18. (In Russian).

5 С О Д Е Р Ж А Н И Е

Antropologicheskij forum. 2016. No. 29

Articles Colour Perception among Russian and Komi Speakers in the Komi Republic, Russia: On the Relation between Language and ThoughtBy Kirill Istomin, Irina Ilina, Oleg Ulyashev . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9

Samples of Everyday Speech in a Dead Language: Russian Phrasebook in Hebrew of 19th CenturyBy Sofia Yampolskaya . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38

The Dynamics of Russian Barter Trade with Alaskan Natives 1741–1867By Andrei Grinev . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 66

On the Occasion of Vladimir Bogoras’ 150 AnniversaryIn lieu of an IntroductionBy Dmitry V. Arzyutov and Nikolai Vakhtin . . . . . . . . . . . . . . . . 101

Sofia Bogoras (1870–1921): Towards a Sketch Portrait of Vladimir BogorasBy Elena Mikhailova . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 109

The Bogoras Project: The Quest for FireBy Nikolai Vakhtin. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 125

“Penelope’s Cloth”: The Bogoras Project from the Late 1920s–1930sBy Elena Liarskaya . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 142

The Ethnographer(s) with a Cine-Camera in Their Hands: The Prokofievs and the Beginning of the Visual Anthropology of SamoyedsBy Dmitry V. Arzyutov . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 187

ReviewsReligious Charisma from the (Dis)Enchanting Viewpoint of the Social Sciences: A Review of Charles Lindholm (ed.),The Anthropology of Religious Charisma: Ecstasies and Institutions. New York: Palgrave Macmillan, 2013, 248 pp.By Sergei Shtyrkov . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 223


Disgust and Milk of Kindness: А Review of Valerie Curtis, Don’t Look, Don’t Touch, Don’t Eat: The Science behind Revulsion. Chicago: The University of Chicago Press, 2013, 184 pp.By Maria Stanyukovich . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 247

Speak, Cultural Memory: А Review of Mikhail Rodionov, Cultural Memory and Metered Speech in Southern Arabia: Ḥaḍramawt. St Petersburg: Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography Press, 2014, 154 pp.By Maxim Vasilenko . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 269

А Review of Martin Pegler, Soldiers’ Songs and Slang of the Great War. Oxford: Osprey Publishing, 2014, 408 pp.; Pervaya mirovaya voyna v ustnom i pismennom tvortshestve russkikh krestyan: Po materialam Pushkinskogo Doma [The First World War in Oral and Written Works of Russian Peasants: Materials of the Pushkin House]. St Petersburg: Pushkinsky Dom Press, 2014, 584 pp.By Rustam Fakhretdinov . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 284

In MemoriamYury Yuryevich Karpov (06.06.1956 — 01.09.2015)By Makka Albogachieva . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 301


Елена Михайлова

Софья Константиновна Богораз (1870–1921): штрихи к портрету Владимира Германовича Богораза

В статье представлено то немногое, что известно о Софье Константиновне Богораз — жене Владимира Германовича Богораза. Софья Константиновна сопровождала мужа на Крайний Северо-Восток во время Джесуповской Северо-Тихоокеанской экспедиции, организованной Американским музеем естественной истории, и ее вклад в блестящие результаты экспедиции был весьма существенным. После экспедиции она не принимала участия ни в общественной жизни мужа, ни в его научной деятельности, оставаясь только лицом частным. В интеллектуальной биографии В.Г. Бо-гораза ее роль минимальна, в его частной жизни — значительна.

Ключевые слова: Софья Богораз, Владимир Богораз, биография, Северо-Тихоокеанская экспедиция Джесупа.

Кажется, что Владимир Германович Бого-раз не обделен вниманием исследователей различных областей его многосторонней и яркой научной, литературной, обществен-ной деятельности, в частности и биографов. Далеко не полный список работ о В.Г. Бого-разе (на русском языке) насчитывает более 100 названий, в том числе свыше 20 биогра-фических статей [Колонтеева 1991]. И тем не менее я склонна присоединиться к не-давно высказанному мнению И.И. Крупни-ка: если оставить в стороне стереотипные представления о Богоразе как классике оте-чественной этнографии, придется сказать, что «настоящий» Богораз продолжает оста-ваться малоизвестным [Крупник 2008: 17].

Всю жизнь Владимир Германович был свя-зан нитями судьбы с В.И. Иохельсоном и Л.Я. Штернбергом. Продолжая традици-онно рассматривать фигуру В.Г. Богораза в контексте этой известной «этно-тройки», отмечу определенную роль женщин в этом тройственном союзе. Интеллектуальная биография Л.Я. Штернберга опубликована [Kan 2009], и мы теперь хорошо себе пред-ставляем, какое место в жизни Льва Яковле-вича занимала его жена и соратница Сара Аркадьевна Ратнер-Штернберг. В меньшей степени, но все же достаточно ясной ви-дится фигура жены В.И. Иохельсона Дины

Елена Алексеевна МихайловаМузей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН,Санкт-Петербург[email protected]


Лазаревны Иохельсон-Бродской. Этого, к сожалению, нельзя сказать о жене В.Г. Богораза. Я постараюсь по мере возмож-ности восполнить этот биографический пробел и рассказать то немногое, что известно о Софье Константиновне Богораз, опираясь главным образом на рукопись воспоминаний сына — Владимира Владимировича Богораза. Замечу, что ни в одном ином документе фонда В.Г. Богораза в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН (личные дела В.Г. Богораза, написанная им собственноручно достаточно подробная биография и др.) Софья Константиновна Богораз не упоминается ни разу.

С Софьей Константиновной В.Г. Богораз познакомился во время Колымской ссылки (1889–1898). Год ее рождения уда-лось установить по косвенным данным1. Родилась Софья Кон-стантиновна, в девичестве Волкова, в 1870 г., происходила из крестьян села Сергиево2 Санкт-Петербургской губернии, по профессии была акушеркой. На Колыму Софья Константи-новна, в отличие от Богораза, поехала по собственной инициа-тиве [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 76].

«С русским населением на реке Колыме мы совершенно сбли-зились, — вспоминал В.Г. Богораз. — Плясали на зимних по-сиделках, пели вместе с девицами старинные игровые песни. По праздникам разыгрывали винт “с прикупкой”, “с присып-кой”, “с гвоздем”, “с эфиопом”, “с треугольником” и “класси-ческий” простой» [АМАЭ. К. 1. Оп. 1. Д. 382. Л. 14]. При всех сложностях быта, принимавшего форму борьбы за существова-ние, жизнь продолжалась и в этом замкнутом, оторванном от большой жизни мире. Картежные игры, упомянутые в приве-денной цитате, всплывают вновь в письме Владимира Герма-новича жене, сохранившемся у его сына В.В. Богораза: «Не-смотря на то, что отец бесконечно любил Софью Константи-новну, от него не скрылись отрицательные стороны характера матери. В одном из своих ранних писем, еще в ссылке, он ей мягко выговаривает: “Рассчитываю тоже, что ты вела себя хо-рошо, денег не транжирила, в карты не проигрывала, с людьми не ссорилась”» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 13].

В ноябре 1898 г. истек десятилетний срок ссылки. С этого вре-мени В.Г. Богоразу предстояло находиться под негласным над-зором полиции и считаться со значительными ограничениями в выборе места жительства. Тем не менее по ходатайству ряда

1 В воспоминаниях Владимира Владимировича Богораза упоминается родственница Софьи Констан-тиновны Анастасия Андреевна Летьенен, которая была младше Софьи Константиновны на пять лет, и было ей в 1915 г. 40 лет. Таким образом, Софья Константиновна, очевидно, родилась в 1870 г. и была младше Владимира Германовича на пять лет.

2 Сергиево — поселок в дачной местности, примыкавшей к Троице-Сергиевой пустыни (монастырю). Сейчас эта местность относится к территории поселка Стрельна в черте Санкт-Петербурга.


Елен

а М

ихай

лова

. Соф

ья К

онст

анти

новн

а Бо

гора

з (1

870–

1921

): ш

трих

и к

порт

рету

Вла

дими

ра Г

ерма

нови

ча Б

огор

аза видных деятелей Императорского Русского географического

общества, Академии наук, в частности благодаря активному содействию академика В.В. Радлова, Владимир Германович получает разрешение властей приехать в Петербург для про-должения научной деятельности. В январе 1899 г. 34-летний Богораз вместе с женой прибыл в Петербург и приступил к ра-боте в Музее антропологии и этнографии (МАЭ). Министер-ство внутренних дел разрешило ему находиться в столице толь-ко четыре месяца — с 1 января по 1 мая 1899 г. И именно в этот четырехмесячный период пребывания в Петербурге у четы Бо-горазов родился сын Владимир.

Еще в начале 1899 г. Богораз получил от Франса Боаса пригла-шение принять участие в руководимой им Северо-Тихоокеан-ской экспедиции, более известной как экспедиция Джесупа. В конце ноября 1899 г. Владимир Германович выехал по своим личным делам на Кавказ [Vakhtin 2001: 85]. По всей вероятно-сти, он ездил в Баку, где в это время жили его родители [РГИА. Ф. 1284. Д. 105. Л. 90]. Думаю, что поездка эта была связана не только с желанием повидать родителей после долгого переры-ва, но и с необходимостью поместить маленького сына в семью родственников.

Завершив семейные дела, Богораз направился в Нью-Йорк, где получил все необходимые инструкции для проведения предстоящих экспедиционных работ. И В.Г. Богораза, и В.И. Иохельсона в экспедиции сопровождали жены, причем это была их собственная инициатива: специального содержа-ния для жен Музей не выделял. Первоначально отряд В.Г. Бо-гораза состоял из двух человек — его самого и его жены Софьи Константиновны. Перед отбытием на Чукотку они встрети-лись во Владивостоке, куда Владимир Германович прибыл из Америки, а его жена — по железной дороге из Санкт-Петер-бурга.

Своей базой на Чукотке В.Г. Богораз выбрал Ново-Мариин-ский пост в устье реки Анадырь (современный г. Анадырь). В Ново-Мариинск Богоразы прибыли 4 июля 1900 г. (по ста-рому стилю) [Рига 2008: 24]. В конце октября, когда Анадырь замерз, Владимир Германович покинул Ново-Мариинск. В.Г. Богораз постоянно передвигался по Чукотскому полу-острову, ездил на Камчатку и на остров Святого Лаврентия, покрывая огромные расстояния на собачьих упряжках или байдаре. Обычно он оставался в одном поселении не больше четырех недель, что, конечно, очень ограничивало возмож-ность полноценной собирательской работы. Софья Констан-тиновна оставалась на Анадыре до следующего лета, путеше-ствуя между Мариинском и Марково. Ей помогал Александр


Аксельрод, присланный Иохельсоном в Ново-Мариинск в де-кабре 1900 г. из Каменского.

В письме к Ф. Боасу В.И. Иохельсон писал: «Пока мы находи-лись в этом месте, м-р Богораз приехал по суше с визитом с Анадыря и провел декабрь с нами. В течение этого времени он занимался изучением корякского языка. По его прибытию я отправил м-ра Аксельрода в Анадырь для присмотра за лаге-рем Богораза, пока он не вернется» (цит. по: [Слободин 2004: 27]). Между строк письма прочитывается негативное отно-шение: Иохельсон даже не упоминает имени Софьи Констан-тиновны, он уверен, что «лагерю Богораза» в его отсутствие необходим присмотр. Противоположной точки зрения на ха-рактер деятельности матери в Джесуповской экспедиции при-держивался В.В. Богораз: «Отец ценил в ней силу характера, большой здравый смысл, знание людей, жизненный опыт. Именно ей он поручил присматривать за участниками Сибир-ской экспедиции В.И. Иохельсоном и американцем Баксто-ном, которые не отличались практичностью, она же хорошо знала условия жизни на Севере» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 13].

Работая по экспедиционной программе, анадырский отряд записал фольклор и музыкальные мелодии коренных жителей на фонограф, сделал сотни прекрасных фотографий, собрал крупные этнографические коллекции. Как признавал В.Г. Бо-гораз, бульшую часть коллекции для Американского музея естественной истории собрала именно Софья Константинов-на, тогда как он сам занимался главным образом научным описанием коллекции. В архиве отдела антропологии Амери-канского музея естественной истории хранится неподписан-ное письмо из Мариинского поста, датированное 14 апреля 1901 г. и адре сованное В.Г. Богоразу. В письме идет речь о проходивших в окрестностях Марково торговых ярмарках, на которые обычно съезжались чукчи: «Ожидая прибытия чукчей, я занималась пополнением коллекций и фотографи-рованием жителей Марково <… > Я могла только фотографи-ровать и собирать вещи. Я уехала 16 марта и, приехав в Мар-ково 17-ого, сосредоточилась исключительно на организации наших коллекций, которые были упакованы в 31 ящик» [DAA AMNH. Sine numero]. Возвратившись из пятимесячного путе-шествия на собаках по Северной Камчатке, Богораз писал Боасу в апреле 1901 г.: «Моя жена и мистер Аксельрод собра-ли и упаковали в 30 больших ящиков очень значительную и дорогую коллекцию, относящуюся к ламутам и русифи-цированному населению реки Анадырь» [DAA AMNH. No. 1901-54].


Елен

а М

ихай

лова

. Соф

ья К

онст

анти

новн

а Бо

гора

з (1

870–

1921

): ш

трих

и к

порт

рету

Вла

дими

ра Г

ерма

нови

ча Б

огор

аза В ходе работы всех отрядов экспедиции на Камчатке и Чукотке

для Американского музея естественной истории были собраны ценные этнографические коллекции, насчитывающие около 8000 предметов. В 1903 г. Морис Джесуп принял решение пере-дать небольшую часть этих предметов России. Эта идея могла исходить от самих собирателей, которые в это время работали в Нью-Йорке. Джесупу и Боасу, очевидно, хотелось выразить благодарность Академии наук, Музею антропологии и этно-графии и В.В. Радлову, роль которого в успешном проведении экспедиции была, несомненно, очень важна. Таким образом, в 1905 г. в Музей антропологии и этнографии АН поступила коллекция, содержавшая одежду, предметы быта, орудия тру-да, культовые предметы, великолепные образцы резьбы по кос ти, игрушки и различные модели, а также 24 гипсовых бюста юкагиров, коряков, чукчей, эскимосов, якутов, тунгу-сов. При ре гистрации этнографическая часть коллекции была разбита по этнической принадлежности на две части: предме-ты, относящиеся к этнографии чукчей, коряков и камчадалов, были объединены в коллекцию № 956 (сейчас в этой коллек-ции значится 187 предметов), предметы по этнографии рус-ских на Анадыре — в коллекцию № 1059 (130 предметов). Со-бирателями коллекций в документации музея числятся В.Г. Богораз и В.И. Иохельсон, имя С.К. Богораз не упоми-нается.

Фольклорными текстами и аудиозаписями чукотского отряда экспедиции Джесупа в последние годы занималась этномузы-колог Татьяна Сергеевна Шенталинская. Она исследовала по-левую тетрадь с текстами русских песен, в том числе былин, баллад и исторических песен, записанных в 1901 г. на Чукотке в селе Марково, обнаруженную Г.Л. Венедиктовым в Архиве РАН [Венедиктов 1987], а также расшифровку фонограмм из Архива традиционной музыки Индианского университета (Блумингтон, США) и пришла к совершенно определенному выводу, что записи (в том числе и фонографические) марков-ских фольклорных текстов (былин, песен, загадок, поговорок, словарных объяснений, сказок, образцов скрипичного испол-нительства) были сделаны Софьей Константиновной Богораз [Шенталинская 2012].

Таким образом, результаты работы экспедиции свидетельству-ют о том, что прав был скорее В.В. Богораз, а не В.И. Иохельсон: Софья Константиновна была вполне самостоятельным и дея-тельным членом российской команды, и ее вклад в блестящий результат экспедиции был весьма существенным.

В самом конце 1901 г. Богоразы возвратились из Владивостока в Петербург, откуда планировали после небольшого отдыха


отправиться в Нью-Йорк для работы над своими экспеди-ционными материалами, что предусматривалось контрактом с Американским музеем естественной истории.

В 1902–1904 гг. около полутора лет Богоразы жили в Нью-Йорке, Владимир Германович обрабатывал полевые материа-лы, подводил итоги экспедиционной работы. Не преминул он в это же время отметиться, как это ни удивительно, и на попри-ще общественной деятельности.

В Российском государственном историческом архиве в фонде Департамента общих дел МВД, среди дел «О разрешении евре-ям жительства в Санкт-Петербурге при родителях, детях, род-ственниках и опекунах», выявленных совсем недавно Анато-лием Хаешем [Хаеш 2012], имеется прошение В.Г. Богораза о поселении в Петербурге его овдовевшей матери. В ответе Петербургского градоначальника, особенно подробном, по-скольку речь шла о просителе неблагонадежном, написано, в частности, следующее: «По имеющимся указаниям Богораз, поселившись в Нью-Йорке, примкнул к тамошней группе на-родовольцев и являлся одним из главных инициаторов по из-данию в Америке русской противоправительственной газеты» [РГИА. Ф. 1284. Оп. 224. Д. 105. Л. 93–94]. Не могу оценить степень достоверности этой информации.

Проведя осенью 1903 г. немногим более месяца в Канаде среди духоборов, Владимир Германович уехал в Европу. В конце 1903 г. он был уже в Париже, откуда отправился путешествовать по Франции и Италии до осени 1904 г. [Кулешова 1975: 56]. Во время пребывания в Европе Богораз впервые принял участие в Конгрессе американистов, проходившем в 1904 г. в Штутгарте. Осенью 1904 г. он получил разрешение вернуться в Россию.

О пребывании Софьи Константиновны в Америке и затем в Европе ничего не известно. Мы располагаем только корот-ким замечанием В.В. Богораза: «Долго жила с отцом за грани-цей, но так и не научилась ни одному иностранному языку» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 11].

В сентябре 1904 г. В.Г. Богораз прибыл в Петербург. Вернулся он в Россию в самый разгар Русско-японской войны, в крайне неспокойную обстановку накала политической борьбы. И это была его подлинная стихия. «В 1905 году мне было 40 лет. Я был в полном расцвете своей физической силы. Я нырнул в рево-люцию, как в воду» [АМАЭ. К. 1. Оп. 1. Д. 383. Л. 18]. Это был период всплеска его революционных настроений, активной общественной деятельности и опосредованного ими литера-турного творчества. Все это практически не оставляло места научной работе, успешно начатая научная карьера отошла на


Елен

а М

ихай

лова

. Соф

ья К

онст

анти

новн

а Бо

гора

з (1

870–

1921

): ш

трих

и к

порт

рету

Вла

дими

ра Г

ерма

нови

ча Б

огор

аза задний план. И тем не менее вся необходимая работа с собран-

ными им в экспедиции материалами была выполнена1.

Что касается семейных дел, то, судя по всему, В.Г. Богораз пы-тался собрать в Петербурге всю свою семью. Его сестра Бера (Вера) Максимовна Богораз, ученица Консерватории, жила в 1905 г. в семье Владимира Германовича, вместе с его женой и сыном. Жили они в это время в доме 48 по улице Бассейной (ныне улица Некрасова). В 1907 г., как уже говорилось, В.Г. Бо-гораз обратился в Министерство внутренних дел с просьбой разрешить овдовевшей матери жить при нем в Петербурге: «Я зовусь Владимир Германович Богораз, занимаюсь литера-турой, а также этнографией. Постоянное жительство имею в г. Петербурге. Был вероисповедания иудейского, но 22 года тому назад принял православие. Точно так же поступили мои другие братья и сестры. Все мы вступили в браки с русскими и имеем русские семьи. Родители мои сохранили иудейское ве-роисповедание и жили на Кавказе в г. Баку. Три года тому на-зад отец умер. Осталась мать, которой сейчас 68 лет от роду <…> Адвокат <…> объяснил мне, что в качестве православного я не имею права держать при себе еврейку мать, и что такое право могут иметь только лица иудейского исповедания вне черты оседлости. Выходит, что с принятием православия со-пряжена потеря права, в данном случае для меня весьма суще-ственного» [РГИА. Ф. 1284. Оп. 224. Д. 105. Л. 90]. Разрешение петербургского градоначальника было получено. Из этого про-шения известен адрес, по которому семья Богоразов жила в 1907 г.: Дегтярная ул., д. 27, кв. 7.

В том же 1907 г. в Петербург приехал брат Богораза Сергей Максимович, врач по профессии и «человек совершенно апо-литичный» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 6]. Тем не менее он в качестве врача принял участие в восстании рабочих на Донбассе и был вынужден бежать в Петербург. Поселился он в квартире Богоразов. Еще более аполитичная Софья Кон-стантиновна «очень волновалась и нервничала <…> Она сказа-ла, что видела тяжелый сон, и просила дядю срочно, сейчас же уехать за границу (что он и сделал, и затем долго жил в Париже, имея хорошую врачебную практику). Мать имела характер твердый и решительный, совершенно не склонный ни к какой мистике. Думаю, никаких снов она не видела. Но верный

1 Несмотря на определенные сложности, с которыми столкнулся Франц Боас, пытаясь добиться от Богораза научных текстов, тот оказался самым продуктивным из ученых, работавших в азиатской части экспедиции. Первый выпуск его четырехтомного труда на английском языке “The Chukchee. Material Culture”, подготовленный, очевидно, еще во время пребывания в Нью-Йорке, был опубли-кован уже в 1904 г. После трехлетнего перерыва одна за другой вышли последующие части этого труда: “The Chukchee. Religion” (1907), “The Chukchee Social Organization” (1909), “Chukchеe Mythology” (1910).


инстинкт и большой здравый смысл подсказали ей правильное действие» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 6].

Владимир Германович имел обширнейший круг общения: «У отца было бесчисленное количество знакомых, кого он только не знал: жал руку королю Швеции и президенту Теодо-ру Рузвельту, работал в одной газете с Амфитеатровым и Лео-нидом Андреевым <…>, вместе выступал на революционных митингах в 1905 г. с Ф.И. Шаляпиным, присутствовал на лите-ратурных чтениях у Блока <…>, заходил в Пенаты к Репину, вел с Красиным дискуссию “по политическому моменту”, он знал и встречался с политическими деятелями, как “левыми”, так и “правыми”, со знаменитыми художниками, певцами, му-зыкантами, учеными» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 64]. В 1906–1910 гг. лето Богоразы проводили в Финляндии, в Куоккале, где прожили и весь 1907 г. Что представляло собой куоккаловское общество этого времени, широко известно, достаточно упомянуть имя Корнея Ивановича Чуковского — известного всем «летописца» Куоккалы, с семьей которого Бо-горазы общались в 1907 г. достаточно тесно1.

Владимир Германович прекрасно вписывался в это общество свободолюбивой интеллигенции. Он был общественным дея-телем, литератором, человеком ярким, хорошо образованным. Классическое образование с латинским и древнегреческим языками определило его склонность к античности, он прекрас-но знал Библию и Евангелие [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 40, 44, 47]. Он знал немецкий, итальянский, поль-ский языки, английским и французским владел свободно; хо-рошо ориентировался в мировой литературе, любил и ценил литературу русскую. Вспоминая ранние детские годы, В.В. Бо-гораз писал: «Сколько я помню свое детство, обычными раз-говорами в нашей семье были разговоры политические. При-ходили разные люди, много шумели, спорили» [Там же. Л. 22]. «Другой особенностью нашего дома были разговоры литера-турные. Отец встречался с писателями, поэтами, публициста-ми, критиками» [Там же. Л. 24].

Принимала ли Софья Константиновна в этих политических и литературных разговорах живое участие? Вряд ли. От приро-ды очень умная и проницательная, она была «женщиной не-большого образования» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 11]. Под «небольшим образованием» Владимир Владими-рович, вероятно, имел в виду образование в неизвестном нам специальном учебном заведении, которое готовило акушерок.

1 В опубликованном дневнике К.И. Чуковского за 1901–1929 гг. имя В.Г. Богораза — «Тана» — упо-минается не единожды.


Елен

а М

ихай

лова

. Соф

ья К

онст

анти

новн

а Бо

гора

з (1

870–

1921

): ш

трих

и к

порт

рету

Вла

дими

ра Г

ерма

нови

ча Б

огор

аза Это было хорошее практическое медицинское образование,

по уровню подготовки приближавшееся к фельдшерскому. То, что мы понимаем под общей образованностью, программой, очевидно, не предусматривалось. Софья Константиновна всю жизнь писала с грамматическими ошибками. Круг ее литера-турных интересов был весьма ограничен: «Вообще память у нее была очень плохая, особенно ей было трудно запомнить про-читанную книгу. Она любила Мопассана и читала его всю жизнь. Начнет с первого тома, и пока дойдет до шестого — уже все забудет и опять берется за первый» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 11].

В 1910 г. Богоразы приобрели в Лесном1 одноэтажный дере-вянный дом, расположенный на Большой Объездной улице под номером 6. Софья Константиновна была больна туберку-лезом и нуждалась в условиях жизни, близких к деревенским, чистый воздух был ей необходим. При доме был большой сад. Меблировка дома была очень простая, почти бедная, даже за-навески на окнах отсутствовали — Софья Константиновна лю-била солнце. Стиль семьи отличала спартанская простота: ни-чего лишнего, никакой ненужной роскоши. В кабинете Влади-мира Германовича стоял большой письменный стол. Книжные полки занимали полностью одну из стен, у другой стены нахо-дился шкаф, где он держал свои рукописи. Два больших сунду-ка, обитых тюленьей кожей, также были набиты рукописями. На стене — фотопортрет Софьи Константиновны в молодости, снятый в Нью-Йорке. Два гнутых легких кресла и пара стульев довершали обстановку [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 88].

Софья Константиновна хозяйством не занималась, питая к нему непреодолимое отвращение. Всеми домашними делами ведала ее дальняя родственница, Анастасия Андреевна Летье-нен, жившая в доме. Убирала дом горничная, за чистотой двора следил дворник. Софья Константиновна постоянно хворала, быстро старилась, к нарядам была равнодушна. Она скучала: «Летом любили сидеть у окошка, пить черный кофе, не спеша есть хлеб с салом, <…> курить, смотреть на улицу, окликать всех проходящих знакомых и беседовать с ними о нехитрых леснов-ских новостях» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 13об].

После переезда в Лесное Софья Константиновна жила в своем весьма замкнутом семейном мире. Бурная духовная жизнь Владимира Германовича, политическая и литературная, про-

1 Лесное — небольшая часть современного Выборгского района вблизи Лесного института, ныне — Лесотехнической академии. В начале XX в. это было дачное предместье с парками и прудами. Большая Объездная улица — нынешняя улица Орбели.


ходила, в сущности, вне семьи. «После утреннего кофе, если он не оставался дома писать, уезжал из тихого Лесного в город. Там он посещал редколлегии газет, знакомых, в ложе журнали-стов сидел в Государственной думе, где налаживались научные связи, обменивались литературой. Это был мир высшей рус-ской интеллигенции, мир политики, литературы, искусства и науки. Наш скромный домик в Лесном стоял как бы в сторо-не от этой большой дороги русской культуры. Мать была мало гостеприимным человеком, не любила споров и “умных раз-говоров”, поэтому знакомые и друзья отца редко посещали нас, предпочитая встречаться с ним в других местах» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 70].

Из этого дома в Лесном в 1914 г. пятидесятилетний В.Г. Богораз отправился в патриотическом порыве добровольцем на фронт. Вплоть до 1917 г. в качестве начальника санитарного отряда Союза городов он участвовал в военных действиях, побывав в Карпатах, Венгрии и Польше. В 1915 г. он был военным кор-респондентом газеты «Биржевые новости», переходил Карпа-ты с войсками III армии Радко Дмитриева.

В послевоенные годы Владимир Германович «проделал всю обывательскую голгофу голодного времени» [АМАЭ. К. 1. Оп. 1. Д. 382. Л. 21]. Жили Богоразы главным образом овощами со своего огорода (благо при доме был большой участок зем-ли). Надо было не только его вскопать, засеять, поливать и уби-рать, но и беречь от хищений окружающих, таких же голодных. После работы на службе Владимир Германович и Владимир Владимирович сторожили огород, отец — с десяти вечера до двух ночи, сын — с двух ночи до шести утра [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 99]. Огород позволял обеспечивать семье нехитрый обед — «в громадную кастрюлю клалось все, что было на грядках: репа, брюква, турнепс, редис, поливалось немного старой олифой, случайно сохранившейся у нас» [Там же]. Замечательные сибирские соболя (в которых Софья Константиновна сфотографирована на нью-йоркском порт-рете) были обменены на мешок муки. Купили козу, поместили в самой лучшей комнате дома, сено Владимир Германович косил сам в саду. Сад же обеспечивал дровами.

Литература и журналистика уже не могли давать средств к су-ществованию, и Владимир Германович сосредоточивается главным образом на научной и преподавательской деятельно-сти, участвуя параллельно в научно-практической и обще-ственной работе: «То, что было во мне Таном, поблекло и съе-жилось, и стал я профессором частной этнографии, оброс уче-никами, ассистентами, студентами с рабфака, студентами с геофака и студентами просто так — с ветру, непризнанными


Елен

а М

ихай

лова

. Соф

ья К

онст

анти

новн

а Бо

гора

з (1

870–

1921

): ш

трих

и к

порт

рету

Вла

дими

ра Г

ерма

нови

ча Б

огор

аза вольнослушателями. <…> Так из художника-писателя, из ху-

дожественного репортера-публициста стал я ученым профес-сором Геофака ЛГУ, ученым хранителем МАЭ АН СССР. Как много учености», — и с удовлетворением, и с некоторой горе-чью, восклицал он в своей автобиографии [АМАЭ. К. 1. Оп. 1. Д. 382. Л. 22]. К работе в Музее антропологии и этнографии Богораз приступил в 1918 г., в 1921 — к чтению лекций на этно-графическом и общегеографическом факультетах Ленинград-ского географического института.

Соответственно изменилась атмосфера в доме: «После этого в нашем доме о международной политике говорили мало. Мыс-ли отца почти <…> переключились на научные вопросы» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 97]. Крутой поворот от политики и публицистики к науке дался В.Г. Богоразу нелегко. Его деятельной натуре, пожалуй, больше была свойственна об-щественная деятельность, которой он всегда отдавался с само-отверженностью и кипучим энтузиазмом. Жесткие и сухие рам-ки науки были для него всегда несколько стеснительны и даже как будто скучны. Да и нелегко это было после почти пятнадца-тилетнего перерыва. «Опять в доме появились книги по геогра-фии, этнографии, языкознанию. Отец глотал их с непостижи-мой быстротой, вздыхая и сокрушаясь: “Нет, не догнать мне Льва Яковлевича [Штернберга]! Как он вырос за последние годы, какая эрудиция!” Часто виделся с В.И. Иохельсоном, ко-торый жил недалеко, время проводили в обсуждении и горячих спорах по различным научным вопросам» [Там же. Л. 98].

Постепенно налаживалась нормальная жизнь. Уже в 1920 г. стало лучше с питанием, появились специальные академиче-ские пайки, так называемые «помощь АРА»1 и «посылки Нансена»2. 1920-е гг. в жизни В.Г. Богораза были весьма успеш-ны в контексте его карьеры ученого-этнографа. Он был при-знанным патриархом отечественной этнографии, приближал-ся к зениту своего научного и общественного влияния, был персоной пока неприкосновенной. Он завел пишущую ма-шинку, впоследствии — еще несколько машинок, пригласил секретарей и машинисток, писать от руки стал все реже и реже.

А в личной жизни Владимира Германовича 1920-е годы озна-меновались чередой трагедий. В сентябре 1920 г. в Ростове-на-Дону, спеша из своей клиники в красноармейский госпиталь,

1 American Relief Administration (ARA), известная своим участием в оказании помощи Советской Рос-сии в ликвидации голода 1921–1923 гг.

2 Когда 31 марта 1923 г. Американская администрация помощи (ARA) прекратила прием посылок, Мис-сия Фритьофа Нансена по оказанию помощи России оставалась единственной международной обще-ственной организацией, доставлявшей продовольственные посылки, оплачиваемые за границей.


его брат Николай Алексеевич Богораз1 сорвался с подножки трамвая, попал под колеса, счастливо избежал смерти, но по-терял обе ноги. 28 августа 1921 г. от менингита на почве тубер-кулеза умерла Софья Константиновна. Практически одновре-менно с женой умерла в больнице от паралича Анастасия Анд-реевна Летьенен, с которой В.Г. Богораза связывали очень близкие отношения. В 1922 г. умерла его сестра Вера Макси-мовна. В том же 1922 г. уехал в Америку В.И. Иохельсон, един-ственный человек в череде многочисленных знакомых, кото-рого Владимир Германович считал своим другом, человек, до-пущенный в его личную жизнь, бывавший в его доме в Лесном.

По свидетельству сына, Владимир Германович тяжело пережи-вал смерть жены. На могильном кресте было написано «Пого-ди немного и я приду. Тан». На могилу жены он не ходил. Крест упал, насыпь от дождей сравнялась с землей. «Нет, у него не было никаких предрассудков, хотя бы и красивых предрассуд-ков любящего сердца» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 55].

После смерти Софьи Константиновны Владимиру Германови-чу было тяжело в старом семейном доме, где все напоминало жену. Да и работать было неудобно: из Лесного до университе-та и Музея антропологии и этнографии — путь не близкий. Все чаще он стал оставаться в городе, а вскоре и совсем туда пере-селился, занял комнату в Институте им. Лесгафта на ул. Пе-чатников, в квартире хорошо ему знакомого профессора И.Д. Стрельникова2.

Поскольку в данной статье речь идет о Владимире Германови-че в связи с Софьей Константиновной, на этом придется оста-новиться.

Конечно, Софья Богораз разительно отличалась от жен бли-жайших соратников В.Г. Богораза: Сара Ратнер-Штернберг — хорошо образованная (частная школа, Бестужевские курсы) и предприимчивая женщина, сочетавшая прогрессивные взгляды по женскому вопросу с иудаизмом, русской и европей-ской культурой; Дина Иохельсон-Бродская имела степень ма-гистра медицины, полученную в университете Цюриха. В от-личие от них Софья Константиновна не могла (и, наверное, не хотела) соответствовать «послеколымскому», совершенно но-вому месту В.Г. Богораза и в общественной жизни, и в научной

1 До крещения — Генрих Менделевич (Максимилианович, Максимович) Богораз.2 Иван Дмитриевич Стрельников — участник второй русской экспедиции в Южную Америку (наряду

с Г.Г. Манизером, Ф.А. Фиельструпом, С.В. Гейманом и др.); один из инициаторов создания НИИ им. П.Ф. Лесгафта и Института физкультуры им. П.Ф. Лесгафта, а также Географического институ-та, в дальнейшем — географического факультета ЛГУ.


Елен

а М

ихай

лова

. Соф

ья К

онст

анти

новн

а Бо

гора

з (1

870–

1921

): ш

трих

и к

порт

рету

Вла

дими

ра Г

ерма

нови

ча Б

огор

аза деятельности, интеллектуальному окружению мужа. После

экспедиции Джесупа она ушла в тень и стала лицом исключи-тельно частным, может быть, даже скрытым в определенной степени от общества, в котором вращался Владимир Германо-вич. В интеллектуальной биографии В.Г. Богораза ее роль была минимальна, а в его частной жизни — значительна.

Мне представляется, что очевидный для постороннего взгляда мезальянс Владимира Германовича не слишком беспокоил. Он любил свою жену и, как отмечал их сын, «равнодушно отно-сился ко многим условностям “хорошего тона” и “светским добродетелям”». Достаточно отчетливо сын обозначает и ха-рактер отношений Владимира Германовича с женщинами: «Он не требовал от них никакой духовной или умственной глуби-ны. Он не требовал от них даже физической привлекательно-сти или молодости. Он вообще ничего не требовал, кроме их женской сущности». Отношение это ныне называется сексу-альной объективацией — но каждый любит по-своему.

Вот такая, казалось бы, странная, но гармоничная пара: Софья Константиновна оживлялась только тогда, когда рядом был Владимир Германович, «который вносил в этот тихий дуэт смех, движение и мысль. Они нежно любили друг друга. Имея отца, мать не нуждалась ни в каком другом обществе, он ей за-менял весь мир, а для отца Софья Константиновна была, види-мо, тем образом женственности, которую мужчина иногда на-ходит раз в жизни, он любил даже ее недостатки» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Л. 13об].

Список сокращений

АМАЭ — Архив Музея антропологии и этнографии им. Петра Вели-кого (Кунсткамера) РАН

РГИА — Российский государственный исторический архив

СПбФ АРАН — Санкт-Петербургский филиал Архива Российской академии наук

DAA AMNH — The Division of Anthropology Archive at The American Museum of Natural History

Архивные материалы

АМАЭ. К. 1. Оп. 1. Д. 382. Автобиография В.Г. Тана-Богораза. 1927 г.

АМАЭ. К. 1. Оп. 1. Д. 383. Тан-Богораз В.Г. Автобиография. 1928–1930 гг.

РГИА. Ф. 1284. Оп. 224. Д. 105. О разрешении евреям жительства в Санкт-Петербурге при родителях, детях, родственниках и опекунах. 1906 [1907] г.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 250. Богораз В.В. Воспоминания. 1950–1960 гг.


DAA AMNH. Sine numero. [Letters]. 1901.

DAA AMNH. No. 1901-54. [Letters]. 1901.


Венедиктов Г.Л. Анадырские и колымские записи былин В.Г. Бого-раза // Русский фольклор. Л.: Наука, 1987. Вып. 24. С. 148–160.

Колонтеева И.В. Владимир Германович Богораз-Тан и Северо-Вос-ток: Биобиблиографический указатель. Магадан: Магаданская обл. универсальная науч. библиотека им. А.С. Пушкина, 1991. 80 с.

Крупник И.И. В.Г. Богораз, его наследие и ученики // Тропою Бого-раза: Научные и литературные материалы. М.: Ин-т насле-дия — ГЕОС, 2008. С. 17–22.

Кулешова Н.С. В.Г. Тан-Богораз: Жизнь и творчество. Минск: Изд-во БГУ, 1975. 112 с.

Рига И.Г. В.Г. Богораз: страницы жизни // Тропою Богораза: Научные и литературные материалы. М.: Ин-т наследия — ГЕОС, 2008. С. 23–27.

Слободин С.Б. О русском переводе книги В.И. Иохельсона «Коряки: материальная культура и социальная организация» // Этногра-фическое обозрение. 2004. № 6. С. 14–30.

Хаеш А. Генеалогические сведения о петербургских евреях в материа-лах Департамента общих дел МВД // Еврейская старина: Аль-манах. 2012. № 1 (72). <http://berkovich-zametki.com/2012/Starina/Nomer1/Haesh1.php>.

Шенталинская Т.С. Софья Богораз — автор записей русского фольк-лора на Чукотке // Этнографическое обозрение. 2012. № 1. С. 110–120.


Vakhtin N. Franz Boas and the Shaping of the Jesup Expedition Siberian Research, 1895–1900 // Gateways: Exploring the Legacy of the Jesup North Pacific Expedition, 1897–1902 / Ed. by I. Krupnik, B. Fitzhugh. Washington, DC: Arctic Studies Center, National Museum of Natural History, 2001. P. 71–89.


Sofia Bogoras (1870–1921): Towards a Sketch Portrait of Vladimir Bogoras

Elena Mikhailova

Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of SciencesUniversitetskaya emb. 3, St Petersburg, [email protected]

The paper presents the little that is known about Sofia Bogoras — the wife of Vladimir Bogoras. It has appeared possible due to the memoirs of Vladimir Vladimirovich Bogoras – the son of Vladimir and Sofia Bogoras. The manuscript up to now was not introduced into scientific circulation. It was well known that Sophia accompanied her hus band to Far North during the Jesup North Pacific Expedition. Owing to strong character, common sense, knowledge of people and life experiences purchased during her long residence in Kolyma region prior the expedition, Sofia was able to act as quite autonomous and active member of the Russian team. Her contribution to the excellent results of the expedition was quite significant. After the expedition Sofia completely moved away from the scientific and social activities of her husband. Vladimir Bogoras was a public figure, a well known scientist, a litterator. He was well-educated, brilliantly talented person with the widest range of communication. She was smart and sophisticated by nature, but the level of her education and narrow range of interests did not conform to the status of her husband after the Kolyma, where they had got to know each other and married. Furthermore Sofia was seriously ill, she had tuberculosis. Energetic spiritual, political, literary, scientific life of Vladimir Germanovich was held outside his home and his family. The role of Sofia in the intellectual biography of Bogoras wasn’t quite visible, but it was very significant in his private life.

Keywords: Sofia Bogoras, Vladimir Bogoras, biography, Jesup North Pacific Expedition.

References

Hayesh А., ‘Genealogicheskie svedeniya o peterburgskikh evreyakh v mate-rialakh Departamenta obshchikh del MVD’ [Genealogical Information about Jews of St Petersburg in the Materials of the General Affairs Department of the Internal Affairs Ministry], Yevreyskaya starina: Almanakh [Jewish Old Times: Almanac], 2012, no. 1 (72). <http://berkovich-zametki.com/2012/Starina/Nomer1/Haesh1.php>. (In Russian).



Kolonteeva I. V., Vladimir Germanovich Bogoraz-Tan i Severo-Vostok: Biobibliograficheskiy ukazatel [Vladimir Germanovich Bogoras and North-East: Bibliography]. Magadan: Alexander Pushkin Magadan Scientific Libruary Press, 1991, 80 pp. (In Russian).

Krupnik I. I., ‘V. G. Bogoraz, ego nasledie i ucheniki’ [V. G. Bogoras, His Heritage and Students], Tropoyu Bogoraza: Nauchnye i literaturnye materialy [The Path of Bogoras: Research and Literary Materials]. Moscow: Heritage Institute Press — GEOS, 2008, pp. 17–22. (In Russian).

Kuleshova N. S., V. G. Tan-Bogoraz: Zhizn i tvorchestvo [V. G. Tan-Bogoras: Life and Creative Work]. Minsk: Belarusian State University Press, 1975, 112 pp. (In Russian).

Riga I. G., ‘В. Г. Богораз: страницы жизни’ [V. G. Bogoras: Pages from His Life], Tropoyu Bogoraza: Nauchnye i literaturnye materialy [The Path of Bogoras: Research and Literary Materials]. Moscow: Heritage Institute Press — GEOS, 2008, pp. 23–27. (In Russian).

Shentalinskaya T. S., ‘Sofya Bogoraz — avtor zapisey russkogo folklora na Chukotke’ [Sofia Bogoras — the Author of Russian Folklore Records in Chukotka], Etnograficeskoe Obozrenie, 2012, no, 1, pp. 110–20. (In Russian).

Slobodin S. B., ‘O russkom perevode knigi V. I. Iokhelsona “Koryaki: materialnaya kultura i sotsialnaya organizatsiya”’ [On the Russian Translation of “Koryak: Material Culture and Social Organization” by V. I. Jochelson], Etnograficeskoe Obozrenie, 2004, no. 6, pp. 14–30. (In Russian).

Vakhtin N., ‘Franz Boas and the Shaping of the Jesup Expedition Siberian Research, 1895–1900’, Krupnik I., Fitzhugh B. (eds.), Gateways: Exploring the Legacy of the Jesup North Pacific Expedition, 1897–1902. Washington, DC: Arctic Studies Center, National Museum of Natural History, 2001, pp. 71–89.

Venrdiktov G. L., ‘Anadyrskie i kolymskie zapisi bylin V. G. Bogoraza’ [Kolyma and Anadir Bylinas Recorded by V. G. Bogoras], Russkiy folklor [Russian Folklore]. Leningrad: Nauka, 1987, vol. 24, pp. 148–60. (In Russian).


Николай Вахтин

«Проект Богораза»: борьба за огонь

Статья посвящена истории становления этнографического образования в Петрограде-Ленинграде в 1915–1929 гг. и той борьбе, которую Владимир Германович Богораз вел на протяжении многих лет за то, чтобы это образование могло существовать и развиваться. В статье, опирающейся как на архивные, так и на опубликованные источники, подробно прослеживается история создания этнографического отделения при Высших географических курсах, затем при гео-графическом факультете ЛГУ. Показано, что В.Г. Богораз имел ясное представление о том, как именно должно быть устроено это образование, и шел к своей цели, несмотря на многочисленные препоны, постоянно возникавшие в это бурное время, и на прямое сопротивление властей.

Ключевые слова: В.Г. Богораз, история североведения, история этнографического образования.

1

В этой статье пойдет речь о том, что мы уже довольно давно называем между собой «проектом Богораза»: об истории становле-ния этнографического образования в Пет-рограде-Ленинграде и о той борьбе, кото-рую В.Г. Богораз вел на протяжении многих лет с различными «инстанциями» за то, что-бы это образование могло существовать и развиваться в направлении, которое он считал единственно правильным.

Прежде всего — почему «проект Богораза», а не «проект Богораза и Штернберга»? Ни у кого нет сомнений в том, что оба этих вы-дающихся человека внесли огромный вклад в создание и развитие «этнографической североведческой школы», однако их роли были разными. Все более или менее соглас-ны, что «[в] то время как Штернберг был интеллектуальным лидером новой школы, Богораз посвящал много времени практи-ческим вопросам, включавшим устройство и поддержание обширной программы этно-графических полевых исследований, прово-дившихся студентами. Он написал програм-му полевых исследований и <…> получил солидное финансирование для данной ра-боты» [Кан 2007: 198]. Мало кто сомневает-ся и в том, что «[л]юбовь Богоразa к обще-ственной жизни и огромная энергия нашли

Николай Борисович ВахтинЕвропейский университет в Санкт-Петербурге[email protected]


новый выход, когда они со Штернбергом основали ленинград-скую школу советской этнологии» [Кан 2007: 198].

Здесь, впрочем, есть опасность поддаться искушению стерео-типного восприятия. Действительно, один — интеллектуаль-ный лидер, второй занимается практическими вопросами. Один — ученый, которого «сам Энгельс цитировал», второй любит общественную деятельность, успевает и романы писать, и в Комитете Севера заседать, и этнографией заниматься. Один — солидный исследователь, второй — немножко верхо-гляд, увлекающийся, эмоциональный, непоследовательный. Один систематически разрабатывает программы этнографиче-ского образования, второй думает о них от случая к случаю, следуя за первым во всех образовательных начинаниях. Скла-дывается понятный и привычный образ — Дон Кихот и Санчо Панса, Шерлок Холмс и доктор Ватсон…

Так ли это? Кажется, что архив Богораза1 позволяет если не полностью опровергнуть, то во всяком случае поставить под сомнение это стереотипное восприятие. Мы постараемся по-казать, что у этого «разделения функций» между Штернбергом и Богоразом была и обратная сторона. Если для одного «делом жизни», в которое он вкладывал душу, была этнографическая наука2, то для другого таковым чем дальше, тем больше стано-вилось строительство этнографической школы в Петрограде-Ленинграде.

2

Несколько слов о (пред)истории. В 1913 г. в Докучаевском поч-венном комитете возникла мысль о создании Географиче-ского института <http://vk.com/wall-65802961_106>. Через два года, в марте 1915 г., был утвержден устав Высших географиче-ских курсов при Докучаевском комитете3; вскоре был избран первый совет курсов, в который вошли Л.С. Багров, А.А. Ка-уфман, В.Л. Комаров, Е.С. Марков, С.С. Неустроев, В.Н. Су-качев, Л.Я. Штернберг, С.И. Метальников и А.А. Регель. Го-дом позже при курсах появилось этнографическое отделение. Здесь Штернберг прочитал свой первый систематический курс этнографии [Гаген-Торн 1975: 158].

1 Санкт-Петербургский филиал Архива РАН, фонд 250.2 Нина Ивановна Гаген-Торн, тогда 18-летняя студентка, пишет о первой лекции Штернберга, кото-

рую ей довелось услышать и которая определила ее жизнь: «[Я поняла, что] перед нами — не ака-демическая лекция, а дело жизни этого человека. В этнографию он вкладывал всю свою волю и страсть» [Гаген-Торн 2009: 58].

3 14 марта 1914 г. было утверждено положение о Высших географических курсах при Докучаевском почвенном комитете. Из-за начавшейся мировой войны организация курсов затормозилась: их официальное открытие состоялось 17 января 1916 г. [Лукашевич 1919: 40].


Нико

лай

Вахт

ин. «

Прое

кт Б

огор

аза»

: бор

ьба

за о

гонь 1 сентября 1918 г. курсы были преобразованы в Географиче-

ский институт «в целях более успешного развития географиче-ских наук и подготовки кадров научных работников для все-стороннего географического изучения России»1. «В числе пре-подавателей — Л.С. Берг, А.А. Григорьев, А.А. Борисяк, С.С. Неустроев, А.Е. Ферсман, В.Н. Сукачев, Я.С. Эдельштейн, В.Г. Богораз-Тан, Д.К. Зеленин, Н.И. Кузнецов, Б.А. Федченко и др.» [История Ленинградского университета 1969: 230]2. По-мещался институт в бывшем дворце Великого князя Алексея Александровича (наб. р. Мойки, 122 / 2, на углу Английского проспекта) — «среди лип, за решеткой с золочеными монограм-мами» [Гаген-Торн 1975: 169]. «“В разворошенном бурей быте” энтузиасты науки собираются вокруг ученых-организаторов и возделывают новые оазисы вдоль того потока свободной мыс-ли, что еще не вполне перегорожен» [Перченок 1991: 164].

«3 декабря 1918 года опубликовано постановление Нарком-проса об образовании с 1 сентября 1918 года Географического института <…> В 1919 году количество профессоров и препо-давателей составило 45 человек, персонала — 18 человек, слу-шателей — 577 человек. И.о. директора назначен И.Д. Лукаше-вич. С 1919 года директором Института стал А.Е. Ферсман. В состав Института входили два факультета: общегеографиче-ский и этнографический, которые включали в себя 16 кафедр» (сайт Института наук о земле СПбГУ: <http://earth.spbu.ru/institute/history/history-geography/>).

Формально деятельность Географического института не пре-рывалась3, но фактически он начал оживать лишь после окон-чания Гражданской войны4. Богораз не остался в стороне от этого процесса: уже в 1922 г. он читает здесь «первую половину курса» по материальной культуре и курс сравнительного язы-кознания первобытных народов, а также курс этнографии «для всех курсов этнографического факультета»5. 9 февраля 1923 г.

1 «Состоявшие в ведении Народного Комиссариата земледелия Высшие географические курсы при Докучаевском почвенном комитете преобразовать с 1.09.1918 г. в Географический институт, со-стоящий в ведении Комиссариата Народного просвещения» (Северная Коммуна. 1918, 3 дек.; цит. по: [Золотницкая 2004]).

2 Со ссылкой на газету «Северная коммуна» от 3 декабря 1918 г.3 «Зимой 1916/17 года занятия шли, но студентов было мало: многих мужчин мобилизовали.

В 1917/18 занятий почти не было: читались отдельные лекции» [Гаген-Торн 1975: 158].4 В предисловии к сборнику студенческих работ «Еврейское местечко в революции: Очерки», со-

держащему публикации материалов, собранных во время «этнографических экскурсий» летом 1924 г., редактор сборника В.Г. Богораз пишет: «Наша работа ведется уже четвертый год» [Еврей-ское местечко 1926: 7], т.е. с 1920 г., если считать от самой «экскурсии», или с 1922 г., если вести счет от даты публикации. Воспоминания Н.И. Гаген-Торн, как кажется, подтверждают первую дату: этнографические экскурсии начались «уже летом 1920 года» [Гаген-Торн 1994: 257].

5 «Отчет проф. В.Г. Богораза за 1922 год» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 174. Л. 198].


он участвует в заседании этнографического отделения, где вы-двигает Штернберга в деканы. Предложение проходит; сам Бо-гораз становится «председателем Этнографической предмет-ной комиссии» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 163. Л. 4].

18 апреля 1923 г. Богоразу выдано удостоверение уполномо-ченного института с правом ходатайствовать «в правитель-ственных учреждениях, вести переговоры и принимать реше-ния по научным, учебным и другим делам, касающимся жизни Института» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 163. Л. 9]. Именно этим Богораз в последующие годы и занимался.

В 1923 г. Географический институт появляется в справочнике «Весь Петроград»: «Географический институт имеет целью создание кадров лиц, научно и практически подготовленных к самостоятельным исследованиям во всех областях географи-ческих знаний. Институт состоит из двух факультетов: 1) Об-щегеографического с отделениями <…>, и 2) Этнографическо-го. Ректор — академик А.Е. Ферсман. Проректор по учебной части проф. Я.С. Эдельштейн. Ученый секретарь А.А. Гри-горьев. Секретарь правления Д.Д. Руднев. Этнографический факультет: декан проф. Л.Я. Штернберг» [Весь Петроград 1923: 35].

В том же 1923 г. при этнографическом отделении Географиче-ского института была образована Комиссия по устройству сту-денческих этнографических экскурсий; ранее, в 1921–1923 гг., «этнографические экскурсии устраивались Этнографическим отделом Северной научно-промысловой экспедиции, ныне Научно-исследовательский институт по изучению Севера. За-ведующий отделом — профессор В.Г. Богораз, и некоторая часть экскурсий до сих пор проходит по этому Институту» [Штернберг 1926: 5].

В справочнике «Весь Ленинград» за 1925 г. об институте сказа-но подробнее. Декан этнографического отделения по-преж-нему Л.Я. Штернберг, секретарь — А.Я. Кошкин. Видно, что к 1925 г. Географический институт уже прочно стоит на ногах: это большое и солидное учреждение. Согласно указанному справочнику, в нем насчитывается 32 профессора, 20 препо-давателей и 27 ассистентов1. Среди профессоров Л.С. Берг,

1 Полный список: «Профессора: Ахматов В.В., Бялыницкий-Бируля А.А., Берг Л.С., Борисяк А.А., Броунов П.И., Богораз В.Г., Владимирцев Б.Я., Виттенбург П.В., Григорьев А.А., Герасимов А.П., Дейнека Д.И., Ден В.Э., Драницын С.Н., Конрад Н.И., Кузнецов Н.И., Колосовский Н.А., Кареев Н.И., Канчер Е.С., Люмименко В.Н., Лосневская В.А., Неустроев С.С., Прохоров Н.И., Руденко С.И., Советов С.А., Серебренников В.С., Сукачев В.Н., Семенов-Тянь-Шанский В.И., Ферсман А.Е., Фед-ченко Б.А., Штернберг Л.Я., Шокальский Ю.М., Эдельштейн Я.С. Преподаватели: Бриллиант В.А., Бородин В.В., Грискова Н.И., Граур А.В., Дудин С.М., Егоров В.А., Золотарев Д.А., Крашенинни-ков И.М., Лемешевский В.М., Миронов В.А., Наливкин Д.В., Пятигорский А.Л., Руднев Д.Д.,


Нико

лай

Вахт

ин. «

Прое

кт Б

огор

аза»

: бор

ьба

за о

гонь В.Г. Богораз, Б.Я. Владимирцев, Н.И. Конрад, В.И. Семенов-

Тянь-Шан ский, А.Е. Ферсман, Л.Я. Штернберг… Такой состав профессоров сделал бы честь любому учебному заведению.

Институт издавал журналы «Географический вестник», «Изве-стия» и «Труды Географического института». Институт имел в подчинении Географо-экономический исследовательский институт, Ленинградско-Мурманское отделение колонизаци-онного института и Постоянную станцию практических поле-вых работ студентов на станции Саблино [Весь Ленинград 1925: 66].

Начиная с 1922 г. имена Богораза и Штернберга почти во всех документах, касающихся Географического института и после-дующих его «реинкарнаций», встречаются рядом. Ср. следую-щую характерную фразу из докладной записки Богораза о соз-дании Этнографического научно-исследовательского инсти-тута при этнографическом отделении Географического факультета, скорее всего — 1926 г.: «Директором и замдиректо-ром предлагаются профессора В.Г. Богораз и Л.Я. Штернберг, в том или ином порядке» (выделено мною. — Н.В.)1. Иными сло-вами, Богоразу и, видимо, Штернбергу было все равно, кто из них какой пост будет занимать — лишь бы дело делалось.

3

Этим «делом», как уже было сказано, стала для Богораза орга-низация в Петрограде-Ленинграде этнографического образо-вания2. Чтение документов из архива Богораза 1920-х гг. позво-ляет, как кажется, восстановить то идеальное устройство тако-го образования, к которому Богораз стремился. Этот идеал необходимо отличать от того, что ему в итоге удалось создать (точнее, что ему позволили создать) в конкретных, к тому же постоянно менявшихся условиях этой бурной эпохи.

О чем мечтал Богораз? Он стремился создать такое образова-тельное учреждение, где велась бы серьезная подготовка этно-графов, специалистов по «северным» народам, которые хо-рошо знали бы языки местного населения. Эта подготовка

Силин С.Н., Стрельников И.Д., Тетяев М.М., Товстолес Ф.П., Форш Э.Э., Франк-Каменецкий И.Г. Ассистенты: Аренс Л.Е., Бабков И.И., Бонч-Осмоловский Г.А., Бурыкина Е.Э., Гаврилова Л.Г., Ги-жицкий А.М., Гладцин И.Н., Геккер Р.Ф., Елизаровский В.А., Егоров Н.В., Иванова Е.Н., Карата-ев Н.М., Кузенева О.И., Кузнецов В.А., Лакомкин И.Г., Лаврова М.А., Мебус Г.А., Некрасова В.Л., Островская М.К., Потулова Н.В., Попе Н.Н., Савич Н.М., Тихомиров И.К., Фридолин В.Ю., Шоколь-ская З.Ю., Щеглова О.А., Югенберг И.Н. [Весь Ленинград 1925: 66].

1 Объяснительная записка об Этнографическом научно-исследовательском институте при ЭО гео-фака ЛГУ [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 167. Л. 440–442об].

2 О противоречивости и двойственности фигуры Богораза см. введение к данной подборке, а также статью Е.А. Михайловой: [Михайлова 2016].


должна была вестись по комплексной программе, включавшей разнообразные науки — от геологии и биологии до лингвисти-ки. Базой этой подготовки должна была стать длительная по-левая работа студентов: по замыслу, окончив два курса, студен-ты должны были выехать «в поле» как минимум на один «этно-графический год» — два лета и одну зиму, после чего вернуться и закончить обучение. В ходе полевой работы студенты долж-ны были не только знакомиться с жизнью изучаемых народов, но и выучить языки, а также вести на местах практическую ра-боту: образованных людей на Севере в то время очень не хвата-ло. В паре с этим образовательным учреждением должен был быть организован крупный, хорошо финансируемый научно-исследовательский институт, куда можно было бы приглашать научными сотрудниками лучших выпускников. Этот научно-исследовательский институт должен был постоянно и обильно публиковать результаты своей работы, а его научные сотрудни-ки — параллельно с исследованиями вести преподавательскую работу, готовить следующие поколения студентов. Финан-сироваться все это должно было правительством — как на-прямую, так и через заказные исследования, однако прави-тельство не должно было вмешиваться в содержание подго-товки. Третьим компонентом этого «холдинга», управляемого единой волей (нетрудно догадаться, чьей), должна была стать подготовка специалистов из числа представителей северных народов: прежде всего учителей, но не только1.

Собственно, именно эту утопию Богораз и строил последние 20 лет своей жизни — строил со свойственной ему невероятной энергией, вопреки обстоятельствам, используя весь свой авто-ритет «старого революционера», все свои обширные связи в коридорах новой власти, весь свой недюжинный писатель-ский талант. Первые несколько лет большинство его писем «во власть» — это прошения выделить деньги на этнографическое образование, прежде всего на «этнографические экскурсии», т.е. «на поле». Позже, когда деньги были получены и дело по-шло, это в основном попытки уберечь, защитить созданное от многочисленных и разнообразных посягательств властей, в первую очередь Наркомпроса2.

1 «Работники, окончившие этно-отделение, могут работать по следующим специальностям: 1) учите-ля туземных школ <…>, 2) практические краеведы и музееведы <…>, 3) работники в области коопе рации, 4) работники по советскому аппарату среди нацмен, 5) работники по демографии и этнографической статистике, в особенности среди нацмен» (рукопись Богораза «Этнографиче-ское отделение Геофака Л.Г.У. и работа среди нацмен») [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 173. Л. 117].

2 В начале и середине 1920-х гг. это Богоразу еще удавалось, видимо, прежде всего потому, что «в этот период — начало нэпа — советское политическое руководство в целом и Наркомпрос как проводник этой политики в области науки стремились заручиться поддержкой достаточно широ-ких слоев населения <…> и потому были готовы пойти на известные идеологические уступки и приветствовали многие начинания “снизу”» [Лоскутова 2011: 89].


Нико

лай

Вахт

ин. «

Прое

кт Б

огор

аза»

: бор

ьба

за о

гонь Несколько примеров.

1. Письмо в Госплан, 1923 г. «Географический институт, учреж-дение, возникшее после революции и единственное в России, имеет в составе своем Этнографический факультет, который ставит себе целью кроме проблем теоретической науки выра-ботку кадров исследователей и практических деятелей на ме-стах, знакомых с материальной культурой, техникой, бытом и языком различных частей многоплеменного населения Рос-сии. Необходимость создания таких кадров чувствуется уже и теперь, но будет чувствоваться все более и более, по мере уменьшения разрухи и роста культуры и благосостояния Рос-сии. Уже и теперь различные правительственные организации обращаются с запросами и требуют экспертов по пушнине, по оленине, по местному устройству рыболовства, по организа-ции товарного обмена с окраинными племенами <…>. Такими специалистами однако могут быть этнографически обученные люди». И далее — о необходимости «этнографических экскур-сий» студентов и просьба выделить на это деньги1.

Аргументация в этом письме выстроена вполне узнаваемо: мельком упомянута (неинтересная для чиновников) «теорети-ческая наука», зато вынесена на первый план и всячески под-черкнута «практическая значимость» подготовки специали-стов-этнографов. Таких писем в архиве Богораза множество2.

2. «Слияние» с географическим факультетом ЛГУ. С середины 1924 г. начались разговоры о том, что Географический инсти-тут «дублирует функции» географического факультета универ-ситета. И Богораз, и Штернберг читали лекции по этнографии не только в Географическом институте, но и в университете (см.: [Гаген-Торн 1994: 50–52]); студенты обоих учебных заве-дений вместе проводили «этнографические экскурсии», как их называл Богораз, и вместе публиковали результаты своих исследований3. Так что когда к началу 1925/1926 учебного года в университете был организован географический факуль-тет (с отделениями общегеографическим, этнографическим

1 Письмо в Госплан. Машинописная копия. Подписано: «Декан и профессор Этнографического факультета ПГИ Л.Я. Штернберг, профессор В.Г. Богораз» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 168. Л. 14–14об].

2 В воспоминаниях Н.И. Гаген-Торн живо (хотя и несколько литературно) описан день распределе-ния по экспедициям (где ей вместе с еще двумя студентами «досталась» Лапландия) [Гаген-Торн 1994: 258 и сл.]; из этих воспоминаний ясно, что деньги на первые «экскурсии» были получены неожиданно.

3 В предисловии Богораза к сборнику «Старый и новый быт: Этнографические экскурсии июля-сен-тября 1923 года» сказано, что очерки, вошедшие в книгу, составили «студенты Географического института и Университета» [Старый и новый быт 1924: 5]. Та же фраза содержится и в его преди-словии к сборнику «Революция в деревне: Очерки» [1924: 4].


и антро пологическим)1 и Географический институт был к нему присоединен «на правах факультета», многие студенты универ-ситета могли быть Богоразу и Штернбергу знакомы.

Первые попытки слияния2 были отбиты, однако с начала 1925 г. Наркомпрос возобновил атаки. В феврале Богораз пи-шет письмо А.В. Луначарскому с просьбой поддержать Геогра-фический институт, «который опять собираются, как некую жидкость, перелить в университет. Довольно неприятно смо-треть, как учреждение, над которым так много работали и при-вели его в состояние твердое, вдруг опять должно перейти в первобытную жидкую субстанцию и перелиться в другое ме-сто. И после этого, когда же оно отвердеет опять?» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 163. Л. 45]. Богораз настаивает на открытом обсуждении этого вопроса в Москве, просит при-гласить на обсуждение его, Штернберга и Ферсмана.

Несколько позже он пишет в секретариат А.И. Рыкова: Геогра-фический институт все-таки сливают с университетом. «В Ко-миссии Наркомпроса нам говорили много любезнейших слов, высоко оценивали нашу работу и объясняли, что переводят нас в Университет именно для того, чтобы нашей живою кровью оживить это одряхлевшее тело. Мы все-таки боимся, чтобы не вышло как раз наоборот» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 163. Л. 48].

Еще приписка к какому-то письму: да, нас влили в универси-тет, при этом обещали предоставить хорошие условия для ра-боты. Богораз и тут верен себе: «Первым из этих условий явля-ется возможность практической полевой работы для наших студентов» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 163. Л. 71].

3. «Бригадный метод» в этнографии. Некая В.Н. Яковлева, чи-новница из Главпрофобра, прислала на географический фа-культет телеграмму, текст которой не сохранился, но смысл совершенно ясен из ответа Богораза: Главпрофобр требует «бригадного метода» в полевой работе и критикует факультет за то, что студенты выезжают «в поле» поодиночке, без руково-дителя. Богораз терпеливо отвечает, объясняет, что такое этно-графия: «Этнографические исследования <…> не могут ве-

1 Отчет ЛГУ за 1924/1925 г. См.: [Материалы по истории 1999: 14, 65].2 «15 мая 1925 года СНК РСФСР принял постановление о его [Географического института. — Н.В.]

присоединении к ЛГУ на правах самостоятельного факультета» [История Ленинградского универ-ситета 1969: 230] со ссылкой на Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского пра-вительства РСФСР (1925, № 33, ст. 235). Это была не первая попытка объединить Географический институт с географическим факультетом университета: см. ходатайство о сохранении Петро-градского географического института и об отмене решения закрыть институт в связи с наличием в Петроградском государственном университете географического отделения от 27 июня 1922 г. [Там же: 235].


Нико

лай

Вахт

ин. «

Прое

кт Б

огор

аза»

: бор

ьба

за о

гонь стись группами, а только индивидуально, отдельными лицами,

потому что этнографу приходится иметь дело с живыми людь-ми, с которыми необходимо установить предварительно лич-ные, проникнутые доверием и симпатией, отношения. Появ-ление группы лиц, да еще во главе с руководителем, который стал бы обучать, как производить изучение населения, привело бы к самым печальным результатам. В лучшем случае такая экскурсия превратилась бы в увеселительную прогулку» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 163. Л. 92].

4. Образование и научные исследования. Описанный выше идеал стоял, видимо, перед внутренним взором Богораза все время; после слияния с университетом стало непросто поддерживать принципиально важные для него длительные полевые выезды студентов. В его архиве есть несколько писем декану геогра-фического факультета ЛГУ1, в которых он отстаивает право студентов прерывать курс минимум на два года для работы «на местах», но при этом продолжать числиться студентами и за-тем, после возвращения, продолжать прерванные занятия2. В конце концов, Богораз этого добился3: студенты стали полу-чать именно такое образование, как он хотел4.

1 «Президиум Этно-отделения считает необходимым разбить прохождение курса <…> на два двух-летних периода, предоставив желающим делать перерыв однолетний или двухлетний для прак-тической работы на местах среди соответственных народностей» (Письмо Богораза в деканат географического факультета ЛГУ; копия, машинопись, без даты; подписано «Председатель Этно-отделения Геофака ЛГУ») [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 173. Л. 198–198об]. В другом письме, да-тированном 2 октября 1927 г., Богораз слегка отступает: он согласен и на меньший срок; он просит декана геофака предоставить студентам этноотделения более продолжительные отпуска: «[Т]ре-буются экскурсии учащихся к изучаемым ими народам как для лингвистической практики, так и для более глубокого понимания особенностей культуры. <…> более отдаленные из этих экскурсий требуют месячного срока только для проезда в одну сторону и, в общем, не могут продолжаться менее пяти месяцев» [Там же. Л. 374–374об].

2 Получить официальное разрешение прервать занятия в университете, продолжая числиться сту-дентом, было важно не только для деканата; ср. следующее письмо Н.А. Котовщиковой Богоразу от 30 августа 1928 г.: «Совершенно необходимо уладить как-нибудь дела с отпуском в Университете у Чернецова и Ратнера. Для меня это не важно, так как я не связана с военной подготовкой, а они, в случае исключения из ВУЗа, будут объявлены дезертирами, и может быть масса неприятностей» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 157. Л. 16об]. Я признателен Е.В. Лярской за эту ссылку.

3 В отчете Этнографической экскурсионной комиссии за 1926/27 учебный год Богораз писал: сту-денты третьего и четвертого курсов «по соглашению с Этноотделением прервали свое образование на соответствующий срок (2 года) с тем, чтобы по окончании вернуться обратно в Ленинград с но-выми практическими знаниями и, таким образом, закончить свое образование на более расширен-ной основе» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 173. Л. 477–478об].

4 «Если ранее политические активисты отправлялись в ссылку и становились этнографами, то теперь этнографически подготовленные активисты — многие из которых были студентами Богораза и Штернберга — отправлялись на Север от лица Комитета в качестве инспекторов, статистиков и преобразователей. В своем знаменитом призыве 1925 года отправлять на Север “не ученых, а по-сланцев <…> новой культуры и советской государственности” Богораз особо подчеркивает, что само понятие преобразований имело много общего с длительным включенным наблюдением и ссылкой. Новое поколение “молодых реформаторов” должно было быть “готовым нести на Север весь пыл энтузиазма, который зажгла революция <…> И необходимо полностью прояснить, что каждое путешествие молодого человека по Северу должно стать добровольной ссылкой, равно как наши путешествия были ссылкой невольной”» [Ссорин-Чайков 2011: 20; со ссылкой на:


Однако выстроить образовательную программу — лишь часть задачи: едва только «слияние» с университетом благополучно состоялось и этнографическое отделение вновь, по выраже-нию Богораза, стало «отвердевать», он начал писать ходатай-ства о создании научно-исследовательского института. Вот один пример:

«Для успешного социалистического строительства» необходи-мо изучение населения. Для этого нужен специальный инсти-тут, который «должен иметь своей целью: а) организацию на-учных исследований в области этнологических вопросов, б) изучение с этнологической точки зрения актуальных вопро-сов, вызванных государственными потребностями, в) подго-товку научных работников, а также преподавателей по этноло-гии и сопредельным дисциплинам, г) популяризацию этно-логических знаний»1 [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 163. Л. 52–53]. И далее подробно о структуре института, план рабо-ты, личный состав, бюджет… Это очень показательный доку-мент: он явно написан в спешке, намечено лишь основное, без деталей, это голый каркас того, о чем Богораз мечтает, без особенных обоснований. Каких актуальных вопросов? Каких государственных потребностей? Сейчас неважно, потом при-думаем, главное — протолкнуть идею.

В другом документе — «Объяснительной записке к расписа-нию преподавания на Этнографическом отделении Географи-ческого факультета ЛГУ», примерно 1925 г.2 — задачи факуль-тета описаны так: «1) подготовка теоретиков этнологии; 2) под-готовка исследователей быта и культуры; 3) подготовка культурных работников на местах» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 173. Л. 62]. Именно в таком порядке — а поскольку это одни и те же люди, приоритеты Богораза очевидны.

Вот еще один документ на ту же тему — «Объяснительная за-писка», предположительно 1926 или 1927 г.: «С.С.С.Р. по свое-му многоплеменному составу особенно нуждается в кадре на-учных деятелей в области этнографии. Союзу необходимы ра-ботники как в практической, так и в научно-теоретической области. <…> Такой организацией должен явиться Исследова-тельский Институт при Этнографическом Отделении Геофака Л.Г.У. Функции его должны быть следующие: 1) Подготовка

Богораз-Тан 1925: 49; выделено мною. — Н.В.]. Иными словами, Богораз готовил для своих сту-дентов такую же «программу подготовки», какую когда-то прошел сам, но на этот раз это должен был быть рациональный, сознательный выбор хорошо подготовленных и преданных делу молодых людей. Как всякий настоящий учитель, он хотел видеть в своих учениках себя, но только лучше [Vakhtin 2016].

1 Черновик письма в Главнауку [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 163. Л. 52–57].2 [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 167. Л. 62–67].


Нико

лай

Вахт

ин. «

Прое

кт Б

огор

аза»

: бор

ьба

за о

гонь окончивших к преподавательской и практической работе.

2) Подготовка начинающих исследователей к полевой этногра-фической работе. 3) Разработка теоретических вопросов этно-логии, которые до сих пор были у нас в совершенном прене-брежении. 4) Разработка и систематизация этнографического материала о народах С.С.С.Р. 5) Экспертиза и исследователь-ская инициатива по всем вопросам этнографических исследо-ваний в С.С.С.Р. 6) Издание научных трудов по этнографии С.С.С.Р.» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 167. Л. 366]1.

И последний документ в этом ряду: «Объяснительная записка» от 1 июня 1928 г. Богораз пишет, что уже несколько лет добива-ется создания Научно-исследовательского института, при этом «вышеуказанный научно-исследовательский институт факти-чески существует и в течение последних пяти лет руководит концентрацией молодых ученых этнографов и устройством ряда экспедиций <…> Помимо Этно-отделения, организатор-ская работа вышеуказанной группы ученых простирается на Северный факультет ЛВИ, на Туркологический семинарий ЛВИ и на Музей антропологии и этнографии Всесоюзной Ака-демии наук» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 174. Л. 114–116об].

5. Опять «слияние». К 1927 г. все устоялось, новое «этноотделе-ние» заработало; но испытания только начинались. В недрах неугомонного Наркомпроса возник план слияния этнографи-ческого отделения с факультетом языка и материальной куль-туры (Ямфак) ЛГУ. Богораз немедленно пишет Луначарскому: соединять этноотделение с Ямфаком нельзя, поскольку они очень разные. Аргументация характерная: Ямфак — искус-ственный конгломерат четырех факультетов со старыми тради-циями, с ориентацией на филологическую кабинетную работу, на литературные языки, а этноотделение — молодое, без тра-диций, основная работа не в кабинете, а «в поле», с ориентаци-ей на живые разговорные языки. «[М]ы стараемся вырастить нашу новую смену, более специально подготовленную, при не-пременном условии длительной работы в поле, а не только в кабинете; не по литературным материалам, а на почве живого исследования с непременным устремлением в сторону менее известных бесписьменных народностей» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 167. Л. 490].

Еще на ту же тему: письмо Д.Б. Рязанцеву в Институт К. Марк-са и Ф. Энгельса с просьбой помочь в борьбе с Наркомпросом. Те же аргументы: сливать этноотделение с Ямфаком нельзя, «Ямфак место мертвое». Однако здесь уже появляются нотки

1 Полный вариант «Объяснительной записки» с полным штатным расписанием со всеми фамилиями будущих сотрудников и должностями см.: [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 167. Л. 440–442об].


отчаянья: «Выходит какой-то роковой круг, нечто вроде Пене-лопиной ткани, — сколько ни тки, придет досужий человек и все распустит <…> за три года ее [нашу этнографическую школу] взрывают вторично» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 167. Л. 516–516об].

6. Атака на Академию наук 1929 г. Известно, что атака на Ака-демию наук началась в июле 1929 г., когда в Ленинград была направлена правительственная комиссия (см. подробно: [Пер-ченок 1991: 195 и сл.]). В июне-декабре 1929 г. по решению этой комиссии были уволены 128 штатных сотрудников (из 960) и 520 сверхштатных (из 830) [Там же: 208]. Вскоре в рамках так называемого «Академического дела» начались аресты сре-ди членов Академии; затем к этому «делу» добавили и крае-ведов.

В 1929 г. в рамках этой кампании была организована проверка работы одного из учреждений АН — Комиссии по изучению племенного состава СССР (КИПС). Члены комиссии пришли к выводу, что КИПС дублирует работу Музея антропологии и этнографии (Кунсткамеры) [Корсун 2010: 140]. В фонде Бо-гораза хранится дело, озаглавленное «Материалы, относящие-ся к реорганизации академических учреждений. 1929–1930», в котором есть несколько документов на эту тему: вполне пред-сказуемым образом Богораз попытался использовать ситуацию с Академией наук для проталкивания своих идей — создания этнографического исследовательского института. Так, в запи-ске «Как строить новую Академию» он предлагает объединить КИПС, Кунсткамеру и этнографический отдел Русского музея (современный РЭМ) и превратить эту новую структуру в «ис-следовательский институт этнографии, сосредоточить в нем руководство экспедициями, общую работу этнографической теории в широком марксистском разрезе, а также и издание трудов по этнографии и этнографической лингвистике» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 89. Л. 13]. В том же деле хранит-ся вырезка из газеты (видимо, из «Ленинградской правды», без даты) под названием «Поверхностная разведка или терпеливое изучение», в котором Богораз ругает КИПС за «экскурсион-ный, летний характер» их полевой работы, призывает внедрять «стационарный метод»: «[О]собенно поражает, — пишет он, — отрыв экспедиций КИПС от всякой увязки с лингвистикой» [Там же. Л. 18–19].

И еще один документ на ту же тему: «Протокол заседания Ко-миссии локального бюро научных работников по реорганиза-ции КИПС и МАЭ от 20 октября 1929 г.», под председатель-ством Богораза. Из этого документа видно, что практически все свои идеи Богоразу удалось довести до резолюции:


Нико

лай

Вахт

ин. «

Прое

кт Б

огор

аза»

: бор

ьба

за о

гонь «[К]омиссия считает необходимым реорганизовать КИПС

в институт изучения народов СССР и зарубежных стран» с че-тырьмя отделами: европейским, кавказским, среднеазиатским и северно-азиатским. «Комиссия считает необходимым при-влечение в каждый отдел специалистов по лингвистике и эт-нографии» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 89. Л. 25–26]. В это учреждение — Этнографический исследовательский инсти-тут — следует объединить МАЭ, КИПС и этнографический отдел Русского музея, и тем самым «во избежание паралле-лизма сконцентрировать всю этнографическую научно-иссле-до вательскую деятельность» в обновленной КИПС [Там же. Л. 81].

Как видим, роль Богораза в этом процессе достаточно значи-ма; в 1930 г. в Ленинграде был создан такой научно-исследова-тельский институт (Институт по изучению народов СССР — ИПИН); Богораз стал главой его «Северно-азиатского отдела». Но просуществовал институт недолго: в 1933 г. ИПИН офици-ально включили в состав той самой Кунсткамеры, которую он пытался поглотить, и на их основе создали научно-исследо-вательский Институт антропологии и этнографии [Корсун 2010: 140].

Притом что директором КИПС был в то время Н.Я. Марр, он и Богораз явно действовали согласованно. В декабре 1929 г., когда решался вопрос с ИПИНом, Марр послал в Москву письмо с просьбой учредить такой институт (на базе обновлен-ной КИПС) [Корсун 2010: 140], а Богораз в это же время пишет Марру с просьбой создать в Яфетическом институте отделения для обработки и публикации материалов по палеоазиатским и тунгусским языкам, собранным в экспедициях последних лет молодыми исследователями [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 89. Л. 142]. Иначе говоря, это была не борьба за власть в науке, а попытки использовать ситуацию для продвижения своих идей. Ну, или не только борьба за власть…

Мы снова видим, как Богораз пытается использовать любую ситуацию, любой поворот политики для того, чтобы реализо-вать свою мечту: тот самый комплексный институт, объединя-ющий преподавание и научную работу, длительные полевые экспедиции и публикации их результатов, этнографическую теорию и прикладную деятельность (см. статью [Лярская 2016]).

* * *

Трудно придумать в истории нашей страны менее подходящее время, чтобы строить что-то прочное и надолго, чем 1920-е гг., когда правила менялись чуть ли не ежемесячно. Тем не менее


Богораз — строит. Упорно, талантливо, с невероятной энерги-ей. И если сегодня в Петербурге существует какая-то северо-ведческая школа, в этом, без сомнения, его огромная заслуга.



ЦГА СПб — Центральный государственный архив Санкт-Петербурга

ЦГИА СПб — Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга


СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 89. Материалы, относящиеся к реорга-низации академических учреждений. 1929–1930 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 157. Материалы по северо-ямальской экспедиции. 1928–1929 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 163. Материалы по участию в работе комиссии по истории, религии и антирелигиозной работе при ИНСе. 1933–1934 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 167. Материалы по педагогической деятельности в Географическом институте. 1923–1925 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 168. Материалы по педагогической деятельности в Географическом институте. 1922–1925 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 173. Материалы по преподавательской деятельности на этнографическом отделении Географического факультета ЛГУ. 1925–1929 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 174. Материалы по преподавательской деятельности на этнографическом отделении Географического факультета ЛГУ. 1925–1929 гг.

Источники

Богораз-Тан В.Г. Подготовительные меры к организации малых на-родностей // Северная Азия. 1925. № 3. С. 40–50.

Весь Ленинград на 1925 год. Л.: Орготдел Ленгубисполкома, 1925. 1080 с.

Весь Петроград на 1923 год: Адресная и справочная книга / Отдел управления Петрогубисполкома. Пг.: Отд. упр. Петрогуб-исполкома, 1923. 1231 с.

Еврейское местечко в революции: Очерки. Л.: ГИЗ, 1926. 220 с.

Революция в деревне: Очерки. М.; Л.: Красная Новь, 1924. Ч. 1. 144 с.

Старый и новый быт: Этнографические экскурсии июля-сентября 1923 года. Л.: ГИЗ, 1924. 144 с.

Штернберг Л.Я. От редакции // Материалы по свадьбе и семейно- родовому строю народов СССР. Л.: Комис. по устройству сту-денч. этногр. экскурсий, 1926. Вып. 1. С. 1–5.


Нико

лай

Вахт

ин. «

Прое

кт Б

огор

аза»

: бор

ьба

за о

гонь Библиография

Гаген-Торн Н.И. Лев Яковлевич Штернберг. М.: Наука, 1975. 235 с.

Гаген-Торн Н.И. Memoria / Сост., предисл., послесл. и примеч. Г.Ю. Гаген-Торн. М.: Возвращение, 1994. 415 с. <http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=book&num=759>.

Гаген-Торн Н.И. Memoria: воспоминания, рассказы / Сост., предисл., послесл. и примеч. Г.Ю. Гаген-Торн. М.: Возвращение, 2009. 398 с.

Золотницкая Р.Л. Истоки и продолжение жизни // Санкт-Петер-бургский университет. 2004, 8 фев. № 3–4 (3659–3660). <http://www.spbumag.nw.ru/2004/03/11.shtml>.

История Ленинградского университета: Очерки. Л.: Изд-во ЛГУ, 1969. 663 с.

Кан С. «Мой друг в тупике эмпиризма и скепсиса»: Владимир Богораз, Франц Боас и политический контекст советской этнологии в конце 1920-x — начале 1930-х гг. // Антропологический фо-рум. 2007. № 7. С. 191–230.

Корсун С.А. Исследования по американистике в МАЭ (30-е годы ХХ века) // Радловский сборник: Научные исследования и му-зейные проекты МАЭ РАН в 2009 г. СПб.: МАЭ РАН, 2010. С. 139–144.

Лоскутова М. «Наука областного масштаба»: идея естественных районов в российской географии и истоки краеведческого движения 1920-х гг. // Ab Imperio. 2011. № 2. С. 83–121.

Лукашевич И.Д. Краткий очерк возникновения Высших Географиче-ских Курсов, их деятельности и преобразования их в Географи-ческий институт // Известия Географического института. 1919. Вып. 1. C. 38–66.

Лярская Е. «Ткань Пенелопы»: «проект Богораза» во второй половине 1920-х — 1930-х гг. // Антропологический форум. 2016. № 29. С. 142–186.

Материалы по истории Санкт-Петербургского университета. 1917–1965: Обзор архивных документов / Сост. Е.М. Балашов и др.; под ред. Г.А. Тишкина. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. 284 с.

Михайлова Е. Софья Константиновна Богораз (1870–1921): штрихи к портрету Владимира Германовича Богораза // Антропологи-ческий форум. 2016. № 29. С. 109–124.

Перченок Ф.Ф. Академия наук на «Великом переломе» // Звенья: Исторический альманах. М.: Прогресс-Феникс-Атенеум, 1991. Вып. 1. С. 163–235.

Ссорин-Чайков Н. От изобретения традиции к этнографии государства: Подкаменная Тунгуска, 1920-е годы // Журнал исследований со-циальной политики. 2011. Т. 9. № 1. С. 7–44.

Vakhtin N. “The Bogoras Project” and Yupik Eskimo Linguistics in Russia // Early Inuit Studies: Themes and Transitions, 1850s–1980s / Ed. by I. Krup nik. Washington, DC: Smithsonian Institution Publication, 2016. (In press).


The Bogoras Project: The Quest for Fire

Nikolai Vakhtin

European University at St PetersburgGagarinskaya st. 3, St Petersburg, [email protected]

This paper deals with the early history of ethnographic education in Petrograd-Leningrad in 1915–1929 and with the struggle that one of the leaders of the process, Vladimir Bogoras (together with his friend and ally Lev Shternberg), led for many years to establish and support this education. At the time, Bogoras was a leading figure in Siberian ethnography, who had spent more than 10 years in remote parts of North-Eastern Siberia as a political exile, and later as a member of the famous Jesup North Pacific Expedition. In shaping the curricula of ethnographic education, he borrowed extensively from his personal experience, insisting that students must spend at least “one ethnographic year [two summers and one winter] in the field,” that the students must learn and use the languages of the people whose cultures they study, and that academic research must go hand in hand with practical “applied” work for the benefit of the people. Bogoras promoted and implicated these principles with amazing energy and persistence, despite the challenges of the time and direct opposition of the authorities. This paper is based on both published and archival sources (primarily from the Bogoras Fund, and the Archives of the Russian Academy of Sciences, St Petersburg).

Keywords: Vladimir Bogoras, history of Arctic anthropology, history of ethnographic education.

References

Gagen-Torn N. I., Lev Yakovlevich Shternberg [Lev Iakovlevich Shternberg]. Moscow: Nauka, 1975, 235 pp. (In Russian).

Gagen-Torn N. I., Memoria. Moscow: Vozvrashchenie, 1994, 415 pp. (In Russian).

Gagen-Torn N. I., Memoria: vospominaniya, rasskazy [Memoria: Re-collections, and Short Stories]. Moscow: Vozvrashchenie, 2009. 398 pp. (In Russian).

Istoriya Leningradskogo universiteta: Ocherki [Essays on the History of Leningrad University]. Leningrad: Leningrad State University Press, 1969, 663 pp. (In Russian).

Kan S., ‘“Moy drug v tupike empirizma i skepsisa”: Vladimir Bogoraz, Frants Boas i politicheskiy kontekst sovetskoy etnologii v kontse 1920-kh — nachale 1930-kh gg.’ [“My Old Friend in a Dead-end of Scepticism and Empiricism”: Boas, Bogoras, and the Politics


Нико

лай

Вахт

ин. «

Прое

кт Б

огор

аза»

: бор

ьба

за о

гонь of Soviet Anthropology of the Late 1920s — Early 1930s], Antropo-

logicheskij Forum, 2007, no. 7, pp. 191–230. (In Russian).

Korsun S. A., ‘Issledovaniya po amerikanistike v MAE (30-e gody XX veka)’ [American Studies in MAE in the 1930s], Radlovskiy sbornik. St Petersburg: Museum of Anthropology and Ethnography Press, 2010, pp. 139–44. (In Russian).

Liarskaya E., ‘“Tkan Penelopy”: “proekt Bogoraza” vo vtoroy polovine 1920-kh — 1930-kh gg.’ [“Penelope’s Cloth”: The Bogoras Project from the Late 1920s–1930s], Antropologicheskij forum, 2016, no. 29, pp. 142–86. (In Russian).

Loskutova M., ‘“Nauka oblastnogo masshtaba”: ideya estestvennykh rayo-nov v rossiyskoy geografii i istoki kraevedcheskogo dvizheniya 1920-kh gg.’ [“Science of a Regional Scale”: The Idea of Natural Regions in Russian Geography and the Birth of Regional Studies in the 1920s], Ab Imperio, 2011, no. 2, pp. 83–121. (In Russian).

Lukashevich I. D., ‘Kratkiy ocherk vozniknoveniya Vysshikh Geo-graficheskikh Kursov, ikh deyatelnosti i preobrazovaniya ikh v Geo-graficheskiy institut’ [A Short History of Higher Geographical Courses, and Their Activity and Transformation into a Geographical Institute], Izvestiya Geograficheskogo Instituta, 1919, is. 1, pp. 38–66. (In Russian).

Mikhaylova Е., ‘Sofya Konstantinovna Bogoraz (1870–1921): shtrikhi k portretu Vladimira Germanovicha Bogoraza’ [Sophia Konstanti-novna Bogoras (1870–1921): Features of the Portrait of Vladimir Germanovich Bogoras], Antropologicheskij forum, 2016, no. 29, pp. 109–24. (In Russian).

Perchenok F. F., ‘Akademiya nauk na “Velikom perelome”’ [The Academy of Sciences at the “Great Turn”], Zveniya: A Historical Almanac. Moscow: Progress-Feniks-Atheneum, 1991, no. 1, pp. 163–235. (In Russian).

Ssorin-Chaikov N., ‘Ot izobreteniya traditsii k etnografii gosudarstva: Pod-kamennaya Tunguska, 1920-e gody’ [From the Invention of Tra-dition to the Ethnography of the State: Podkamennaya Tunguska, 1920s], Zhurnal issledovaniy sotsialnoy politiki, 2011, vol. 9, no. 1, pp. 7–44. (In Russian).

Tishkin G. A. (ed.), Materialy po istorii Sankt-Peterburgskogo universiteta. 1917–1965 [Material for the History of St Petersburg University, 1917–1965]: An Overview of Archival Documents. St Petersburg: St Petersburg State University Press, 1999, 284 pp. (In Russian).

Vakhtin N., ‘“The Bogoras Project” and Yupik Eskimo Linguistics in Rus-sia’, Krupnik I. (ed.), Early Inuit Studies: Themes and Transitions, 1850s–1980s. Washington, DC: Smithsonian Institution Pub-lication, 2016. (In press).

Zolotnitskaya R. L., ‘Istoki i prodolzhenie zhizni’ [Sources and Further Life], Sankt-Peterburgskiy Universitet, 2004, 8 Feb., no. 3–4 (3659–3660), <http://www.spbumag.nw.ru/2004/03/11.shtml>. (In Rus-sian).


Елена Лярская

«Ткань Пенелопы»: «проект Богораза» во второй половине 1920-х — 1930-х гг.

В статье, посвященной истории ленинградской этнографической школы 1920–1930-х гг., показано, что создававшие-ся в эту эпоху Богоразом или при его участии институты, факультеты и курсы (этноотделение ЛГУ, ИНС и его предше-ственники, НИА ИНС, северное отделение Герценовского института) представляют собой не разрозненные учрежде-ния, а продуманную и интегрированную систему, созданную для того, чтобы теоретическое изучение Севера было неразрывно связано с решением практических задач по преобразованию жизни в этом регионе. Автор упорядочивает данные о входивших в эту систему организациях, сведения о которых разбросаны по разным, иногда труднодоступ-ным источникам, что мешает увидеть общую картину. Результаты данного анализа в определенной степени опровер-гают распространенный стереотип, будто этнография в СССР в целом и в Ленинграде в частности прекратила суще-ствование после печально известного совещания 1929 г.

Ключевые слова: история антропологии, ленинградская этнографическая школа, ИНС, НИА ИНС, северное отделение ЛГПИ им. Герцена, В.Г. Богораз.

Введение

История советской этнографии, ленинград-ской этнографической школы и неразрыв-но связанного с ней североведения периода 1920–1930-х гг. уже некоторое время при-влекает внимание исследователей1. Их ин-тересуют как фигуры отцов-основателей ленинградской школы Л.Я. Штернберга и В.Г. Богораза2, так и судьбы тех, кто у них учился3.

Известно, что ленинградское североведе-ние того времени не ограничивалось уни-верситетом и Академией наук, а включало и другие учреждения, призванные зани-маться изучением Севера, как то Институт народов Севера (далее ИНС) и Педагогиче-ский институт им. А.И. Герцена (далее ЛГПИ). Им тоже посвящены отдельные ис-следования4, однако чаще всего эти учреж-дения и работавшие в них люди описывают-ся порознь и в разных контекстах. В фокус

1 См.: [Слезкин 1993; 2008; Соловей 1998; 2001; Козьмин 2009; Арзютов, Кан 2013; Алымов, Арзютов 2014].

2 Например: [Михайлова 2004; Кан 2005; Крупник 2008; Крупник, Михайлова 2008; Kan 2009] и др.3 Например, работы А.М. Решетова (см. библиографию его работ: <http://kunstkamera.ru/fi les/

lib/978-5-02-025593-7/978-5-02-025593-7_02.pdf>), а также сборник «Репрессированные этно-графы» [2002; 2003] и др.

4 Например: [Североведение 2003; Смирнова 2012].

Елена Владимировна ЛярскаяЕвропейский университет в Санкт-Петербурге[email protected]


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.исследователей попадает либо история науки, академическая жизнь Ленинградского университета и АН СССР, и тогда в центре внимания оказываются выпускники этнографиче-ского отделения географического факультета ЛГУ, учившиеся у Богораза и Штернберга, а другие учреждения отходят на зад-ний план, начинают путаться и сливаться почти до неразличе-ния1. Либо внимание сосредоточивается на работе по подго-товке национальной интеллигенции, и в этом случае исследо-вателей интересует история ИНСа, а все остальное становится фоном [Смирнова 2012].

В этой статье фокус анализа переносится с отдельных лично-стей или организаций на систему взаимосвязей, существовав-ших между некоторыми из них. Для меня важно, что такие учреждения, как этнографическое отделение геофака ЛГУ, ИНС (со всеми его предшественниками) и северное отделе-ние ЛГПИ существовали в одно и то же время в одном и том же месте не случайно, а по воле их создателей; что в основе их деятельности лежали общие принципы; что они не действо-вали независимо друг от друга, а были тесно связаны. Каждое из этих учреждений должно было решать собственные задачи, но при этом они включались в единую конструкцию, создан-ную по воле В.Г. Богораза и его соратников, дополняли друг друга, создавали особую исследовательскую и образова-тельную среду, что позволяло решать такие задачи, которые каждому из этих учреждений по отдельности были бы не по силам.

Разные направления подготовки строились в постоянном взаимодействии, сочетались и были взаимодополняющими. Ученые преподавали в ИНСе и одновременно обучались у сво-их студентов, прежде всего языкам; будущие учителя участво-вали в разработке грамматик языков, на которых им предстоя-ло преподавать; будущие советские работники из коренных, постигая азы советского управления, одновременно учились переводить и править тексты на своих родных языках и высту-пали в качестве консультантов для разнообразных специа-листов, изучающих Север. Так возникла особая человеческая и научная среда, позволявшая решать вопросы по комплексно-му изучению и освоению Севера.

Цель данной статьи — описать учреждения, с которых начина-лась история советского североведения, как целенаправленно созданную систему. Эту систему я буду называть «проект

1 Даже в такой тщательно выполненной работе, как [Алымов, Арзютов 2014], перепутаны северное отделение ЛГПИ и северный факультет Института живых восточных языков им. Енукидзе [Там же: 83].


Богораза»1. В круг моих задач входит также сведйние и некото-рое предварительное упорядочение данных о работе входив-ших в эту систему организаций: сведения о них разбросаны по разным, иногда труднодоступным источникам, что мешает увидеть общую картину.

Одна из особенностей североведения (и этнографии вообще) в 1920–1930-х гг. — неразрывная связь теоретического изуче-ния Севера с решением практических задач по преобразо-ванию жизни в этом регионе. Эту особенность современные исследователи хорошо знают, регулярно упоминают в своих работах, но при этом последствия такого порядка вещей ускользают от их внимания и не оказывают серьезного влия-ния на анализ ситуации. По-видимому, тому виной привыч-ка к современному жесткому разделению на академическую науку и культуртрегерскую (прикладную) деятельность, ко-торая мешает принять, проблематизировать и проанали-зировать последствия членения, актуального для другого времени.

Источниками для статьи стали архивные материалы (в первую очередь касающиеся организации обучения и работы учрежде-ний), хранящиеся в ЦГА СПб и других архивах Петербурга, тексты, опубликованные в журналах «Этнограф-исследова-тель», «Советская этнография», «Тайга и тундра», «Советский Север» и других периодических изданиях 1920–1930-х гг. Дру-гой важный источник сведений — сборник [Просвещение 1958], который содержит обобщающие статьи, посвященные интересующей нас проблематике; многие тексты написаны не-посредственными участниками событий, студентами Богораза (В.И. Цинциус [1958], Г.М. Василевич [1958], Ф.Ф. Кронгаузом [1958] и др.). Среди них особо ценна для исследуемого вопроса статья М.Г. Воскобойникова [1958] «О подготовке педагоги-ческих кадров для школ народов Крайнего Севера»: ее автор воссоздает мельчайшие детали, касающиеся организации обу-чения в том или ином учреждении. Еще один важный источ-ник — электронный каталог Российской национальной библиотеки, который позволяет осуществлять поиск по тек-стам библиографических карточек довоенных книг, что помо-гает выявить публикации, имеющие отношение к интересую-щим нас учреждениям.

1 Это условное название я выбрала, отдавая дань памяти человеку, благодаря воле и огромным уси-лиям которого проект воплощался в жизнь. При этом необходимо помнить, что одному ему создать эту конструкцию было бы не по силам и в работе он опирался на своих соратников и учеников созданной им со Штернбергом ленинградской этнографической школы. Поскольку бóльшая часть описываемых в статье событий происходила уже после смерти Л.Я. Штернберга, в условном на-звании «проекта» осталось только имя В.Г. Богораза.


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.Первая часть статьи посвящена краткому обзору истории ука-занных учреждений как элементов единой структуры. Во вто-рой части анализируются взаимосвязи между отдельными ком-понентами этой структуры. В заключительном разделе речь пойдет о судьбе и значении «проекта Богораза».

I. «Проект Богораза»: элементы

1920-е гг.

Первым элементом «проекта» стало этнографическое отделе-ние (вначале Высших географических курсов, потом географи-ческого факультета ЛГУ; далее — этноотделение), возникшее еще в 1916 г. На этом я не буду подробно останавливаться, от-сылая читателя к статье Н.Б. Вахтина в настоящей подборке [Вахтин 2016]1. Напомню лишь основные принципы организа-ции обучения студентов, важные для данной темы.

Во-первых, речь шла о связи учебы студентов с практикой: сту-денты выезжали в экспедиции на длительный срок и «в поле» выполняли самые разные, далеко не только академические за-дания. Богораз формулировал это как предпочтение стацио-нарного метода исследования экспедиционному2. Во-вторых, считалось обязательным изучение языка тех людей, с которы-ми придется работать, причем язык интересовал скорее не сам по себе, а как инструмент, позволяющий устранить посредни-ков между этнографом и информантом, как средство, дающее возможность проникнуть в мир образов и представлений бес-письменных народов. Кроме того, ставилась задача организо-вать обучение жителей Севера на их родных языках, и в реше-нии этой задачи ученики Штернберга и Богораза тоже считали необходимым принимать участие.

Вторым элементом «проекта» были предшественники ИНСа — рабфак и севфак. История появления ИНСа довольно хорошо описана: в 1925 г. был создан северный рабфак при ЛГУ, кото-рый в 1926 г. превратился в северный рабфак Института живых восточных языков (ЛИЖВЯ), а в 1927 г. был реорганизован в северный факультет3 того же института [Салаткин 1933; Вос-кобойников 1958: 51]4, просуществовавший до конца декабря

1 См. также: [Ратнер-Штернберг 1935; Соловей 1998].2 Дискуссию на эту тему и множество примеров такого рода работы см.: [Стенограмма 2014].3 Часть архива северного рабфака ЛГУ сохранилась в ЦГА СПб (фонд 6951, описи 1–2), материалы

севфака ЛИЖВЯ сохранились в фонде 7222 этого же архива.4 Места, в которых эти учреждения располагались, были весьма колоритными: сначала северян,

только что приехавших из тайги и тундры, иногда вообще не говоривших по-русски, поселили пря-мо в Екатерининском дворце (в Детском Селе); позже в том же Детском Селе отделению нашли более подходящее помещение. Когда рабфак преобразовали в севфак, он переехал в Ленинград,


1929 г. [Воскобойников 1958: 50–53], а затем преобразованный в Институт народов Севера (см. ниже).

Главной задачей этих организаций было готовить кадры нацио-нальной интеллигенции. На обучение принимали представи-телей северных окраин, порой не только не умевших читать и писать, но и не знавших русского языка. Занятия шли очень интенсивно: студенты должны были ускоренными темпами пройти подготовительное отделение — программу обычных рабфаков.

Отмечу, что на рабфаке, как потом и на севфаке, вопреки рас-пространенному мнению, обучались не только представители тех народов, которые позже были включены в список корен-ных малочисленных народов Севера, но и те, кого в ту пору на-зывали «народностями Востока»1. В статье, посвященной трех-летию ИНСа, говорится, что при создании в 1927 г. северного факультета ЛИЖВЯ на нем открыли два отделения: северное и восточное [Салаткин 1933: 7]. Этот факт достоин специального упоминания, поскольку позволяет перестать считать рабфак для северян чем-то уникальным и дает возможность сопоста-вить существовавшие в ту пору практики образования для «на-родов Севера» и для «народностей Востока».

Цель этих учреждений была не в том, чтобы дать небольшой группе «туземцев» более или менее приличное образование, а в том, чтобы подготовить кадры для Севера2, чтобы выпуск-ники вернулись и смогли работать в местных учреждениях. Для этого был задуман и использовался важный механизм: студен-ты ежегодно (а жители Чукотки раз в два года) должны были отправляться на родину для прохождения производственной практики. По сути, это было воплощение той же идеи о не-обходимости регулярных выездов «в поле» и стационарной ра-боты на местах, которая закладывалась Богоразом в систему

где всю дальнейшую историю (и севфака, и ИНСа) находился в здании Духовной семинарии Алек-сандро-Невской лавры (наб. Обводного канала, 17). В этом же здании в годы Гражданской войны находился приемник-распределитель для «морально-дефективных» детей, самое грозное учреж-дение для беспризорников того времени в Петрограде. По-видимому, встречи северян и беспри-зорников имели место, по крайней мере, они отражены в художественной повести Богораза «Вос-кресшее племя» [Богораз-Тан 1935].

1 В списке учащихся севфака за 1929 г. упоминаются киргизы, курды, узбеки, монголы, буряты, тад-жики, тибетцы, белуджи, осетины, туркмены и др. Значительную группу (24 из списка в 289 чело-век) составляли тувинцы-тоджинцы (напомню, что на тот момент Тува не входила в состав СССР) [ЦГА СПб. Ф. 7222. Оп. 10. Д. 7-а. Л. 1–10об].

2 Список студентов за 1929 г. позволяет представить социальный состав обучавшихся. Всего учи-лось 289 человек. Большинство записали охотниками — 112 человек, 40 человек обозначены как рыболовы и еще 8 — как рыболовы-охотники, в списках также значится 49 крестьян. Особенно примечательно на этом фоне число оленеводов — их только 9 человек (4 «лопаря» и 5 «само-едов»). Кроме того, имеется 30 батраков (из них 18 — представители северных окраин) [ЦГА СПб. Ф. 7222. Оп. 10. Д. 7-а. Л. 1–10об].


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.подготовки этнографов [Воскобойников 1958: 52, 60; Вахтин 2016]. Поездки во время каникул решали сразу несколько за-дач: они позволяли студентам не отрываться от своих родных мест и сохранять с ними связь; они давали возможность хотя бы на некоторое время обеспечить местные учреждения отно-сительно грамотными кадрами, потребность в которых была чрезвычайной. Кроме того, туземное общество видело резуль-таты обучения и слышало рассказы о жизни в Ленинграде, а студенты во время работы понимали, чего они еще не знают и чему должны учиться.

С самого начала этноотделение ЛГУ и рабфак (а затем север-ный факультет ЛИЖВЯ) не были изолированы друг от друга; наоборот, связь между богоразовскими студентами-северяна-ми и студентами-этнографами возникла очень быстро: этно-графы изучали живые языки прямо с их носителями, прово-дили лингвистические и другие научные исследования. C по-мощью учащихся севфака проводилась апробация полевых экспедиционных программ, записывался фольклор и т.д. [Се-лезнев 1928].

Организация Богоразом в Ленинграде заведения, где обуча-лись неграмотные северяне, часто никогда не бывавшие за пределами своих родных мест, вызывала в обществе неодно-значную реакцию. Известно, что работа севфака проходила под патронажем Комитета Севера при ВЦИВ СССР1, в 1927 г. о северном рабфаке весьма положительно отозвался нарком просвещения А.В. Луначарский [1927: 20–21]. Однако не толь-ко в правительстве, но и среди коллег и учеников Богораза были те, кому казалось, что придуманная им система слиш-ком жестока: дети тайги и тундры, вырванные из своей среды, с трудом переносили сырой ленинградский климат, плохо адаптировались, что подтверждалось и довольно высокой смертностью среди студентов [Гаген-Торн 2002: 318–319]. В архиве севфака сохранились материалы2, свидетельствую-

1 Например, когда ученики северного факультета стали выпускать собственный журнал «Тайга и тунд-ра», они получили официальное приветствие от председателя Комитета Севера П.Г. Сми довича [1928: 1].

2 См. интересный документ — донос, написанный в середине марта 1928 г., через два с половиной года после того, как первые студенты приехали в Ленинград. Его автор — заведующий политпро-светработой ЛИЖВЯ, некто Потопов (орфография и пунктуация оригинала сохранены).

«Северный Факультет в связи с задачами культурного строительства на Севере <…> Северный Факультет дублирует школы-интернаты со значительными минусами. Спраши-

вается: Кому же и для чего необходимо плохое дублирование с расходованием денежных сумм в 3–4 раза больше, чем туз-школы. Вывод сам по себе ясен: дублировать и плохо хотят и защищают только «Северные патриоты». Чем же занимался Северный Факультет два с лишним года. Ликвиди-ровал неграмотность среди северников и восточников. А не лучше ли было это делать на месте. Конечно да. Но, может быть, мы имеем массу научных сил северников, которые могут реорганизо-


щие, что его существование не было безоблачным. В самом ЛИЖВЯ были люди, которые не просто сомневались в осмыс-ленности этого предприятия, но и писали доносы в разные ин-станции, доказывая, что северное отделение — всего лишь «профессорская забава», пустая трата государственных денег: студенты здесь не учатся, а только «портятся», и севфак надо немедленно расформировать1. Тем не менее Богораз и его со-ратники сумели убедить руководство страны в перспектив-ности этого предприятия, и северное отделение не только не закрыли, но и превратили в самостоятельное учебное заведе-ние — Институт народов Севера2, который начал свое суще-ствование в январе 1930 г.

Первая половина 1930-х гг.

1930 г. — во многом переломный для всего «проекта Богораза». С одной стороны, был нанесен серьезный удар по подготовке этнографов: в этом году в результате очередной «реструктури-зации и оптимизации» этноотделение заканчивает свое само-стоятельное существование3. Тогда же из ЛГУ выделился Ле-нинградский институт лингвистики и истории (ЛИЛИ, он же ЛИФЛИ — Институт истории, философии и лингвистики)4, в котором сохранилось преподавание некоторых северных языков. Известно, что «в 1932 году по просьбе руководящих

вать это дело и впоследствии подготовить кадр хороших работников на месте. В том-то и беда, что научных сил мы не имеем. Есть два человека, один проф. БОГОРАЗ-ТАН, вредно влияющий на сту-дентов своим с грубо [так!] меценатским подходом к задачам воспитания туземцев. Да и вообще профессор БОГОРАЗ ТАН слывет среди студентов, как герой по высвобождению северных народ-ностей, а все остальные вместе с существующими организациями ничего не делают. Его ученик Я.П. КОШКИН, руководитель Северного кружка, кружка, далеко выходящего за пределы краеведе-ния, утверждает, “что в результате Октябрьской революции евреям и северным народностям стало тяжелее, чем было до революции” (См. протокол Бюро Ячейки от 1/3-28 г.). Северный кружок усиливает национализм путем обсуждения вопросов о переселении из туземных территорий не туземцев, ограничения районов охоты и рыбной ловли и т.д. для не туземцев, а что национальная рознь среди студентов усилилась — безпорно [так!], о чем отмечено в резолюции Бюро Ячейки от 1/3-28 г. <…> Все это говорит за то, что имеющиеся два северника один молодой, другой старый, не могут принести нужной пользы учебному заведению. Выходит, — у нас северников таких, каких бы хотела Партия и Сов. власть, — нет. <…> Вывод может быть один: существование Северного факультета в Ленинграде не целесообразно. Его необходимо расформировать, иначе мы будем расходовать колоссальные суммы денег, а пользы никакой. <…> допустить существование Сев-фака для ликвидации неграмотности и экспериментов проф. БОГОРАЗ-ТАНА невозможно. Зав. По-литпросветработой Потопов. 14 марта 1928 года» [ЦГА СПб. Ф. 7222. Оп. 9. Д. 44. Л. 3–4об].

1 Конфликты на севфаке упоминает также Ю. Слезкин [2008: 223].2 Приказ по ЛИЖВЯ № 36 о преобразовании севфака в ИНС от 30 декабря 1929 г. [ЦГА СПб. Ф. 7222.

Оп. 10. Д. 4. Л. 38]. Интересно, что десятилетний юбилей ИНСа отмечали в 1935 г., т.к. отсчет велся от даты создания рабфака, а дальнейшие преобразования рассматривались как история его непре-рывного развития [Воскобойников 1958: 58].

3 Приказ по ЛГУ № 24 от 10 янв. 1930 г. о создании комиссии по переводу этнооотделения в состав историко-лингвистического факультета [Балашов и др. 1999: 67].

4 К сожалению, пока следов архива этого института в ЦГА СПб обнаружить не удалось.


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

. органов Дальнего Востока при ЛИФЛИ открылось северное отделение из двух лингвистических циклов: тунгусо-манчжур-ского и палеоазиатского» [Воскобойников 1958: 65]. ЛИЛИ (ЛИФЛИ) закончили многие североведы, начинавшие учиться еще в ЛГУ1, но большого числа новых ученых (не связанных с учебой в ЛГУ) это учреждение североведению не дало, под-готовка специалистов-этнографов в университете была пре-рвана, и из «проекта Богораза» ЛГУ фактически выпал2.

В 1930 г., как уже было сказано, усилиями Богораза и его со-ратников севфак превращается в Институт народов Севера, ректором которого стал К.Я. Лукс. Институт имел особый статус — «Институт при ВЦИК СССР», что означало, что он подчинялся не Наркомпросу, а напрямую правительству страны.

В том же году возникает новый элемент «проекта», не имею-щий аналога в 1920-х гг., — исследовательский институт, занимающийся изучением Севера и подготовкой аспирантов-гуманитариев по северным темам. Он был создан при ИНСе и получил название Научно-исследовательская ассоциация Института народов Севера (НИА ИНС). Со временем эта ор-ганизация начинает объединять большое количество специа-листов, занимающихся различными северными темами (от археологии и истории до экономики, лингвистики и школь-ного дела).

Тогда же возникает еще один новый элемент системы — в ЛГПИ им. Герцена начинается подготовка учителей для се-верных школ. Этот институт оказался важен для всей структуры «проекта», поскольку он готовил не только педагогов, но и ис-следователей Севера, отчасти восполнив утрату этноотделения ЛГУ.

Рассмотрим каждый из этих элементов подробнее.

1 Такие как В.А. Аврорин, Г.Д. Вербов, С.Б. Окунь и др.2 ЛИФЛИ просуществовал семь лет (до 1937 г.), затем был воссоединен с ЛГУ [Университеты 1935:

40; Воскобойников 1958: 65]. Попытка вернуть этнографию в ЛГУ была предпринята перед вой-ной: в 1938 г. декан геофака ходатайствовал о восстановлении на факультете некоторых кафедр, в том числе и этнографии [Балашов и др. 1999: 67]. Этноотделение снова возникло при ЛГУ в 1939–1940 гг., на этот раз при филфаке. В 1939 г. там преподавали ненецкий и корякский, а с 1940 г. добавились еще и тунгусские языки. Работали там ученики Богораза, но результатов они не успели добиться — помешала война. После войны северное отделение было воссоздано на вос-точном факультете ЛГУ, где и доучивались студенты-этнографы, поступившие в ЛГУ до войны [Вин-ников 1939; Воскобойников 1958: 66].


Институт народов Севера

ИНС1 имел следующую структуру2:

1. Подготовительное отделение (наследник рабфака), на кото-ром было 8–12 дифференцированных групп в зависимости от уровня общей подготовки учащихся.

2. Основное отделение (уровень техникума), где было сначала шесть отделений, а затем осталось три (советско-партийное, педагогическое, кооперативно-колхозное (позже — экономи-ческое)).

3. Северо-азиатский семинарий — вузовское звено.

В 1934 г. на подготовительном отделении училось 155 человек, на основном — 221; последнее отделение было самым малочис-ленным: в 1931 г. туда сумели набрать всего 6 человек, к 1934 г. это число выросло до 16 [Доровин 1932: 51; Воскобойников 1958: 58]. Таким образом, всего в 1934 г. в ИНСе было 392 учащихся3. Примечательно, что из 155 слушателей подготовительного отде-ления было только 40 женщин: на тот момент среди северян об-разование явно было в первую очередь мужским делом.

Кроме трех названных постоянных учебных отделений, при ИНСе периодически организовывались различные курсы (от 6 до 12 месяцев) для народов Севера, где готовили работников советских организаций, кооперации, охотоведов, зоотехников, счетоводов [Воскобойников 1958: 56]. В первые годы в инсти-туте успешно действовали мастерские: столярная, слесарная, пошивочная, резьбы по дереву и кости, небольшой завод по выделке кож [Там же: 54].

Жизнь этого учреждения протекала в своеобразной атмосфере, потому что студенты жили и занимались в одном большом зда-нии (наб. Обводного канала, 17), где находились и спальни, и классы, и мастерские, и прачечная, и парикмахерская, и клубные комнаты, и все службы.

Важно иметь в виду, что

— хотя в названии ИНС присутствует слово «институт», далеко не все слушатели должны были получать высшее образование: основное отделение давало образование на уровне техникума;

1 Материалы ИНСа оказались разрознены по разным архивам и фондам. Часть их хранится в ЦГА СПб, преимущественно в фонде 9471, часть научно-организационных материалов оказалась в СПбФ АРАН, фонд 1025, часть сведений можно найти в этом же архиве в фонде Богораза (фонд 250); важнейшая часть наследия ИНСа хранится в Архиве МАЭ (фонд К-II, опись 1 «Полевые материалы, рукописи книг, статей, диссертаций сотрудников ИНС за 1929–1941 гг.»).

2 См.: [Доровин 1932: 51; Воскобойников 1858: 54].3 Для сравнения: за восемь лет до этого, в 1926 г., на северном рабфаке обучалось 74 человека [Вос-

кобойников 1958: 58].


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.— задачей ИНСа было готовить не только учителей, но и раз-нообразных работников для северных окраин из числа корен-ных народов Севера, т.е. национальную интеллигенцию; в этом серьезное отличие ИНСа данного периода от его реформиро-ванных преемников;

— все студенты ИНСа привлекались к участию в работе над созданием букварей и письменности, тесно сотрудничали со студентами ЛГПИ, помогали при обучении исследователей разговорному языку своего народа.

Научно-исследовательская ассоциацияИнститута народов Севера1

Это научно-исследовательский институт, созданный практи-чески одновременно с самим ИНСом. Хотя НИА ИНС и сам ИНС имели схожие названия, находились по одному адресу и были тесно связаны друг с другом, по уровню и задачам это две совершенно разные организации. ИНС — учреждение, гото-вившее интеллигенцию из числа народов Севера (не всегда с высшим образованием), а НИА ИНС — исследовательский институт, объединявший людей, изучавших Север и его на-селение.

«Научный контингент» НИА ИНС (как тогда писали) подраз-делялся на три основные категории: научные сотрудники, аспиранты и преподаватели аспирантуры. В ЦГА СПб имеются списки сотрудников НИА за несколько лет. Например, в 1933 г. в списках значились: 31 научный сотрудник (среди них сам Бо-гораз, его ученики, имевшие различные специальности, кроме них — ведущие специалисты по экономике Севера, люди за-нимавшиеся историей Севера, вопросами педагогики); 14 пре-подавателей аспирантуры (часть из них — одновременно научные сотрудники, часть — внешние, приглашенные, на-пример, профессором экспериментальной фонетики был Л.В. Щерба); 42 (!) аспиранта2.

1 Основные опубликованные источники сведений об организации работы НИА ИНС — это уже мно-гократно упоминавшаяся статья Воскобойникова [1958] и тексты о текущей жизни НИА ИНС, опубликованные в «Советской этнографии» в разделе «Хроника»: в 1934 (краткий очерк), 1935 (подробное описание) и 1936 гг. (обзор экспедиций и командировок). Сведения, приводи-мые Воскобойниковым, систематичны и полны, но имеют одну особенность: он анализирует работу НИА ИНС в первую очередь с точки зрения ее значения для организации школьного обучения, а не с позиций вклада в академическое изучение Севера. Источниками сведений об академической жизни в большей степени являются материалы хроники в СЭ и особенно архивные материалы, хра-нящиеся в ЦГА СПб и АМАЭ РАН (фонд К-II), и данные из электронного каталога РНБ.

2 В 1934 г. в НИА ИНС было 43 научных сотрудника и 37 аспирантов [Хроника 1935: 228], в 1936 г. — 36 аспирантов [Зеленин 1938: 19]. Уже само количество аспирантов свидетельствует о масштабе данного научного учреждения.


Кроме людей, занесенных в списки, в работе ассоциации при-нимали «постоянное и активное участие» сотрудники других научно-исследовательских учреждений и вузов Ленинграда и Москвы [Хроника 1934: 108; 1935: 228].

Структура. НИА ИНС подразделялась на большие секции, внутри которых выделялись отдельные направления. Вначале секций было три, с 1933 г. их число увеличилось до четырех [Хроника 1934: 108; Воскобойников 1958: 55].

1. Лингвистическая. Самая большая секция по количеству участников: в 1934 г. в ней было 36 человек [Хроника 1935: 228]. В задачи секции входили изучение языков народов Севера, на-учная разработка вопросов языкового строительства на Севе-ре, создание учебной, политико-массовой и художественной литературы на северных языках. В 1934 г. лингвистическая сек-ция разделилась на четыре подгруппы: финно-угро-ненецкую, тунгусо-манчжурскую, палеоазиатскую и группу по изучению фольклора народов Севера. Секция готовила к изданию тома, посвященные разным языковым группам, труды по отдельным языкам и лингвистическим проблемам. Почти все лингвисты НИА были одновременно преподавателями северных языков в ИНСе и других учреждениях города, авторами или соавтора-ми первых букварей и учебников.

2. Историко-этнографическая (в 1934 г. — 12 человек). Основ-ная задача секции — изучение истории народов Севера: их со-циального строя в период племенного состояния и их истории в эпоху колонизации территории1. Кроме того, в секции рабо-тали над созданием учебников, учебных пособий и программ для школ Крайнего Севера.

3. Культурно-просветительская (позже станет педагогической). Сотрудники этой секции (в 1934 г. — 9 человек) изучали осо-бенности северных детей, читали курсы по педагогике и исто-рии педагогики, разрабатывали частные методики. В 1935 г. секция строила свою работу в двух направлениях:

1 Темы исследований 1934–1935 гг. [Хроника 1935: 229]: «Родовой строй у эвенков», «Социальный строй забайкальских эвенков», «Роды Хасово», «Ненецкие имена», «Вогульские и остяцкие княже-ства в 17 веке», «Проникновение торгового капитала в Якутию в 17 веке», «Колониальная полити-ка царизма на Камчатке и Чукотке в 18 веке», «Закрепощение ненцев в 18 веке», «Ясак и освобо-дительная борьба ненцев в 17–18 вв.», «Система воеводского управления в Якутии», «Освободи-тельное движение эвенков в 18 веке». Особое место в работе секции уделялось изучению архивных материалов Якутского и Тюменского фондов. Кроме того, историко-этнографическая секция ста-вила перед собой еще две задачи: 1) подготовка к печати ряда работ (соответственно обработан-ных и откомментированных) различных путешественников XVI–XVIII вв. о народах Севера (Краше-нинников, Штеллер, Кастрен, Миллер и др.) и исследование истории изучения отдельных народов Севера [Хроника 1935: 230; ЦГА СПб. Ф. 9471. Оп. 2. Д. 35. Л. 8–10а]; 2) подготовка учебника по истории народов Севера (в 1935 г. писались главы «Сибирь под монгольской властью», «Завоева-ние Сибири», «Сибирь в 17 веке»).


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.• исследовательское — изучение детей «нацмен»1 и опыта се-верных школ — включало работу над такими темами, как «Представления эвенкийского ребенка», «Проработка методи-ческого изучения умственного развития северного ребенка», «Семейное воспитание у гиляков», «Дети народов Севера в эт-нографической литературе», «Локализация преподавания в северной национальной школе», «Работа северной школы по материалам ИНСа», «Русский язык у народов Севера», «Пе-дагогический эксперимент как метод изучения педагогическо-го процесса северной школы», «Миссионерские школы у на-родов Севера»;

• методико-педагогическая помощь учителям, строившаяся вокруг трех основных тем: «Изучение и разработка методик по отдельным дисциплинам в школах и нацпедучилищах», «Тео-рия обучения и воспитания в школах Крайнего Севера» и «Ор-ганизация школьного дела на Севере» [Хроника 1935: 230].

4. Эконом-географическая (1934 г. — 12 человек). Работала над созданием экономических монографий северных националь-ных округов и районов2, изучала отдельные отрасли северного хозяйства3. В ее задачи также входило изучение «социалисти-ческой реконструкции хозяйств народов Севера». Как и все остальные секции, занималась созданием учебников и посо-бий для школ Севера. Сотрудники этнографического и эко-ном-географического отделения вели среди студентов и уча-щихся краеведческую работу. Сотрудники секции участвовали в подготовке новой приполярной переписи, которую планиро-вали провести в первой половине 1930-х гг. [Сергеев 1933].

Помимо секций в НИА ИНС существовали еще два научных кабинета и две комиссии [Хроника 1935]4. Антропологический

1 Это было до разгрома педологии. Список опубликованных в то время статей по этой тематике со-держится в: [Ясницкий 2013].

2 В 1935 г. готовились экономические монографии по Таймырскому национальному округу, Север-ным (Охотским) районам Нижне-Амурской области, Витимо-Олекминскому национальному округу и Туруханскому району [Хроника 1935: 230].

3 В 1935 г. по плану изучались «Очередные задачи дальнейшего исследования хозяйства коряков, Охотничий промысел Новой Земли, Семужий промысел Крайнего Севера и участие в нем народов Севера, Охотничий промысел в бюджете населения Крайнего Севера, Пассивные самоловные при-боры в охотничьем промысле народов Севера (ч. 1 монографии “Техника добывания охотничьих животных у народов Севера”), Советская торговля остяко-вогульского национального округа» [Хроника 1935: 230].

4 В том же издании сообщается о «проводимой в настоящее время работе по созданию полноме-тражного фильма, целью которого является показ народов Севера и происходящей на Крайнем Севере гигантской социалистической стройки под условным названием “Большевики Севера”. Картина в основном строится на фильмотечном материале, но с досъемкой недостающих для связи моментов как в самом ИНСе, так и на месте в одной из экспедиций НИА. За истекший период про-делана большая работа по просмотру более чем 100 картин, составлены аннотации, каковые и оформляются в виде специального труда “Северные фильмы”» [Хроника 1935: 232]; см. также статью Д. Арзютова в настоящей подборке: [Арзютов 2016].


кабинет (три сотрудника) проводил антропометрические и биохимические исследования студентов ИНСа; кабинет на-циональной физкультуры организовывал методические меро-приятия и вел исследования (среди тем: «Физиологическая и гигиеническая оценка бытовых поз народов Севера», «Функ-циональные пробы сердечно-сосудистой системы студентов ИНСа», «Сбор материалов по национальным видам физиче-ских упражнений, игр и плясок» и т.д.). Комиссия по истории религии и антирелигиозной работы кроме собственно антирели-гиозной работы изучала религиозность студентов ИНСа, соби-рала экспонаты по религии народов Севера, организовывала библиографическую картотеку по истории религии и анти-религиозной работы на Севере. В 1935 г. к публикации гото-вился сборник по истории религии тунгусов. Перед комиссией по национальному искусству (в 1934 г. — 8 человек) тоже стояло два типа задач: теоретическая — изучение всех видов нацио-нального искусства народов Севера, и практическая — разра-ботка проблем его развития. Комиссия делилась на сектора живописи и рисунка, скульптуры, национального театра, на-циональной музыки1.

В НИА велась большая экспедиционная работа: только в 1933 г. было организовано 20 экспедиций в разные районы Севера [Хроника 1934: 108]2.

В «Хронике» 1935 г. особо указывается, что в это время «значи-тельно расширилась и укрепилась связь НИА ИНС (главным образом по линии обмена литературой) с рядом зарубежных научных учреждений (преимущественно в США, Франции, Австрии, Эстонии, Латвии и т.п.). Связь эта осуществлялась как непосредственно, так и через ВОКС3» [Хроника 1935: 229]. (Как раз в это время (1934–1937 гг.) в НИА ИНС работал не-мецкий ученый-коммунист, специалист по угорским языкам, будущий вице-президент Академии наук ГДР В. Штайниц [ЦГА СПб. Ф. 9471. Оп. 2. Д. 88 (160); Хроника 1936: 157].)

1 Одна из задач этой комиссии — популяризировать искусство народов Севера, устраивая выставки в СССР и за границей, готовя к печати альбомы, книги, репродукции, «содействуя воспроизведению скульптуры в материалах: терракоте, гипсе, фарфоре, майолике, бронзе, дереве, кости и камне» [Хроника 1935: 231]. Кроме того, комиссия проводила эксперименты с новыми для северян мате-риалами, сотрудничала с Ленинградским фарфоровым заводом, для которого учащиеся ИНСа соз-давали проекты росписи изделий и скульптурные модели; работала над иллюстрированием и оформлением изданий национальной литературы. Подробнее о работе художественной части комиссии см.: [Мусянкова 2012]. Эта же комиссия изучала музыкальные инструменты и музыкаль-ный фольклор народов Севера и занималась созданием и развитием нанайской театральной груп-пы, на основе которой собирались в скором времени создать вторую (эвенкийскую) театральную группу.

2 Экспедиции были преимущественно лингвистические, однако их участники попутно собирали и эт-нографические материалы [Хроника 1934: 108].

3 Всесоюзная организация по культурным связям с заграницей.


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.Издательская деятельность. Почти во всех работах, посвящен-ных ИНСу, упоминается, что он силами студентов-северян из-давал периодический сборник «Тайга и тундра» — наиболее известное (и необычное) издание ИНСа1. Однако в научном от-ношении оно было далеко не самым важным: в первой половине 1930-х гг. в НИА ИНС велась огромная издательская работа. Первой была основана серия «Труды НИА ИНС», выходившая в 1932–1933 гг. (пять выпусков). В этой серии появились книга П.Е. Терлецкого «Население Крайнего Севера по данным пере-писи» (1932), исследование М.О. Косвена, посвященное Морга-ну (1933), и работа Е.А. Крейновича о гиляцких числительных (1932). Затем вместо единых «Трудов» стало выходить несколько серий: «Труды по экономике», «Труды по истории», «Труды по этнографии», «Труды по лингвистике» и «Труды по фольклору»; в дополнение к ним в 1935–1936 гг. было издано еще десять вы-пусков серии «Известия НИА ИНС». Помимо них вне всяких серий было выпущено около 20 книг, также посвященных раз-личным аспектам современного изучения Севера. Кроме того, с 1934 по 1936 г. выходила серия «Материалы по этнографии», в которой публиковались классические этнографические рабо-ты (изданы два тома трудов Л.Г. Моргана, два тома работ Л.Я. Штернберга и первый том богоразовских «Чукчей»2). В ИНСе велась активная публикаторская работа: известно, что переводились и готовились к публикации работы Кастрена, Штеллера, Крашенинникова, Широкогорова, готовилась к пе-реизданию «Сибирская история» Миллера, составлялись и гото-вились к печати аннотированные указатели литературы о наро-дах Севера [ЦГА СПб. Ф. 9471. Оп. 2. Д. 35. Л. 8].

Самое большое число работ, опубликованных под грифом НИА ИНС, было связано с языками народов Севера. Среди них труды по грамматике, диалектологии, языку фольклора, экспериментальной фонетике, словари, самоучители. Кроме того, выходили многочисленные работы, посвященные созда-нию письменности, учебников, самоучителей, методических рекомендаций преподавателям, анализу возможных учебных трудностей при освоении языка3. Создавалась, переводилась и готовилась к печати литература на северных языках.

Даже краткий обзор структуры НИА ИНС, количества его со-трудников и аспирантов, направлений исследований, подго-

1 На самом деле сборник «Тайга и тундра» родился еще на севфаке: первый номер вышел в 1928 г., а последний — № 2 (5) — в 1933 г.

2 Серия прекратила свое существование в 1936 г., и второй том «Чукчей» вышел уже вне этой серии и после смерти автора (1939), но все же под грифом НИА ИНС.

3 Вышло семь выпусков в серии «В помощь учителю национальных начальных школ Крайнего Севе-ра» (см. Приложение).


товленных здесь изданий показывает, что перед нами крупное научное учреждение, серьезно влиявшее на положение дел в североведении. При этом в современных работах, посвящен-ных истории российской этнографии 1920–1930-х гг., деятель-ность НИА ИНС не только не учитывается, но и почти не упо-минается: считается, что Институт народов Севера был занят исключительно обучением студентов-«туземцев».

ЛГПИ им. А.И. Герцена: северное отделение и северные курсы

Целью этого учреждения была подготовка учителей для север-ных школ и работников для национальных северных педтехни-кумов. Подчеркну, что здесь готовили не рядовых учителей на-чальной школы, а преподавателей старших классов и «узловых специалистов», т.е. тех, кто, приехав на места, мог сам готовить учителей для местных школ.

В отличие от ИНСа в это учреждение принимали людей неза-висимо от их национальности, но при этом требовалось нали-чие среднего образования. Формы подготовки в институте были самые разные, например краткосрочные или годичные курсы повышения квалификации для учителей, приехавших с Севера, или курсы подготовки учителей из числа старшекурс-ников различных факультетов ЛГПИ и других пединститутов, желавших работать в северных школах. Суть этой подготовки заключалась в том, что студентам дополнительно к их специ-альности давали знания по национальным языкам и северо-ведению и право преподавать в национальных школах или пед-училищах. Еще одна важная форма обучения, существовавшая в пединституте, — специальное северное отделение, на кото-рое велся отдельный набор. Больше половины студентов-се-верников к моменту поступления в ЛГПИ уже имели опыт ра-боты в северных школах [Воскобойников 1958: 62]. Северное отделение более или менее постоянно работало на филологи-ческом факультете; периодически набирались группы «севе-рян» на историческом и географическом факультетах. Во всех случаях студенты посещали специальные северные курсы в до-полнение к основной программе.

(Отмечу попутно, что в начале 1930-х гг. в ЛГПИ готовили учи-телей для работы не только на Севере, но и в других регионах. Например, в архиве сохранились программы 1934 г. для отде-ления западной секции «нацмен отделения», к которой отно-сились поляки, финны, эстонцы и латыши [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 443]. Таким образом, северное направление в ЛГПИ снова (как и в ЛИЖВЯ) было хотя и важным, но не единствен-ным и исключительным.)


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.Выпускники ЛГПИ работали непосредственно в северных школах, преподавали в педагогических училищах, становились «руководящими работниками по линии просвещения» в Сиби-ри, на Дальнем Востоке и в районах Крайнего Севера. Всего до войны было выпущено более 200 человек [Воскобойников 1958: 64].

Как уже говорилось, подготовка северных учителей началась в ЛГПИ в 1930 г., т.е. именно тогда, когда прекратило свое су-ществование этнографическое отделение ЛГУ. В ЦГА СПб (фонд 4331) сохранились некоторые программы северных кур-сов для разных видов обучения, учебные планы и отчеты, на основании которых можно получить представление о том, кто там преподавал, в каком объеме и каким предметам обучали. Значительное внимание в подготовке будущих учителей уде-лялось изучению северных языков, что было специфической чертой северного отделения. Известно, что с 1932 по 1934 г. чукотский язык преподавал В.Г. Богораз, эскимосский — А.С. Форштейн, тунгусские — Г.М. Василевич, ненецкий — Г.Н. Прокофьев, Г.Д. Вербов, А.В. Алмазова, остяцкий — Н.К. Каргер, вогульский — В.Н. Чернецов, а введение в изуче-ние северных языков — проф. Д.В. Бубрих. Кроме языковой подготовки, будущим педагогам читали курсы по истории на-родов Севера1 и по экономике Севера2, по физической и эко-номической географии Севера (преподаватель А.В. Королев). О существовании каких-либо курсов по общей этнографии и этнографии северных народов нам ничего не известно3, но есть программы Богораза, посвященные религии и анти рели-гиозной работе на Севере, в которые включены традиционные для этнографов темы4.

Северное отделение ЛГПИ было тесно связано с Богоразом и его учениками. Начиная с 1932 г. в пединституте стала при-меняться та же логика в обучении, что и на этноотделении: сту-дентов-северников после второго курса стали отправлять на Север на длительную практику, после которой они могли вер-нуться и доучиться5. (В 1934 г. обучение на северном отделении стало пятилетним в отличие от четырехлетнего во всем инсти-

1 В сожалению, в дошедшей до нас программе автор курса не указан.2 «Курс по реконструкции Северного хозяйства» читал А.Ф. Брюханов.3 Известно, что на годичных курсах для учителей в 1937 г. этнография читалась как отдельный

предмет.4 Курсы назывались «Лекции по истории верований» (14 часов) и «Религия и антирелигиозная ра-

бота среди малых народностей Севера для студентов 3 курса» (20 лекций).5 Об этом пишет Воскобойников [1958: 61]. К сожалению, ни воспоминания, ни архивные материалы

не дают возможности представить, насколько широко эта практика применялась и как долго со-хранялась.


туте.) Эти студенты, наряду с учениками Богораза прошлых лет и выпускниками ЛИЛИ, участвовали в создании учебников и письменности для народов Севера, а особо успевающих при-влекали еще и к преподаванию языков на краткосрочных учительских курсах [Воскобойников 1958: 63].

Северное отделение ЛГПИ хотя и было самостоятельной орга-низацией со своими целями и задачами, но при этом являлось неотъемлемой частью единой конструкции, создававшейся Богоразом и его товарищами, в центре которой в первой половине 1930-х гг. оказалась НИА ИНС. Дело не только в со-впадении преподавательского состава — между этими учреж-дениями существовала тесная и глубокая структурная связь. В качестве иллюстрации приведу несколько цитат из текущих планов и отчетов начала 1930-х гг., сохранившихся в фондах ЛГПИ.

1. Из протокола совещания о положении северного отделения Института им. Герцена, 1932 г.: «При проведении педагогиче-ской практики установить контакт с ИНС с тем, чтобы помимо практических занятий в образцовых школах Ленинграда про-водить занятия с национальным контингентом учащихся ин-ститута» [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 217. Л. 1].

2. Из производственного плана северного отделения на 1933–1934 уч. год, второе полугодие: «П. 20 <…> научно-исследо-вательская работа студентов кафедры проводится в ИНСе» [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 388. Л. 7].

3. Из отчета о работе северного отделения за 1933–1934 уч. год: «Исследовательский кружок в этом году не работал, но ряд сту-дентов принимали участие в составлении учебников на сев. языках (чукотская секция, вся ненецкая секция) и в критиче-ском разборе выпущенных учебников (эскимосская секция)» [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 388. Л. 1]. (Подготовка учебни-ков велась в ИНСе.)

4. Из плана работы кафедры северных языков института им. А.И. Герцена на второе полугодие 1933–1934 уч. года:

«Несмотря на значительный состав кафедры, все работники за исключением двух являются основными работниками Инст[итута] Нар[одов] Сев[ера]. В состав кафедры входят 3 проф., 2 доц., 10 ассистентов, 2 лаборанта (совместителя по 1/2 ставки)» [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 388. Л. 12].

«При кафедре имеется кабинет Сев[ерных] Языков, при каби-нете имеется два лаборанта на полставки. Общее руководство работой кабинета ведет зав. отделом Василевич без всякой оплаты. Кабинет является учебно-вспомогательным учрежде-


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.нием. В текущем году при кабинете будет развернута работа по методической помощи массовой школе. При чем [так!] план этой работы во втором полугодии будет увязан с работою ме-тод. секции НИА ИНС» [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 388. Л. 12об].

«В связи с тем, что вся научно-исследовательская работа по Се-веру сосредоточена в НИА ИНСа, а все члены кафедры являют-ся одновременно сотрудниками НИА, специально разработки научных вопросов кафедра не будет ставить, но вместо этого кафедра намечает ряд научных докладов — результат работы членов кафедры» [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 388. Л. 13].

«Аспирантуры при отделении не имеется. Студенты, окончив-шие отделение, оставляются аспирантами при НИА ИНСа» [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 388. Л. 13].

Неудивительно, что при таких тесных связях с НИА ИНС ЛГПИ, который должен был готовить в первую очередь учите-лей, в результате готовил также и североведов, которые, по сути, принадлежали к той же ленинградской этнографической школе, что и выпускники ЛГУ. Среди выпускников ЛГПИ — И.С. Вдовин, Н.М. Терещенко, Е.С. Рубцова, Г.А. Меновщиков. По всей видимости, многие курсы у североведов в ЛГПИ и сту-дентов этноотделения ЛГУ были близкими, и те и другие счи-тали себя принадлежащими к ленинградской этнографической школе1.

Вторая половина 1930-х гг.

В середине 1930-х гг. созданный Богоразом и его коллегами «проект» работал весьма продуктивно: выпускники этноотде-ления, составлявшие костяк преподавателей в обоих вузах и бульшую часть сотрудников НИА ИНС, работали над иссле-дованиями, учили новых студентов (среди них были не только те, кто принадлежал к народам Севера), публиковали труды, ездили в экспедиции. Но общая обстановка в стране и, как следствие, ситуация в науке не могли не оказывать влияние на работу.

10 мая 1936 г. внезапно, в поезде по дороге в Ростов-на-Дону, умирает Богораз. После этого его «проект» проходит череду ре-организаций и в конце концов перестает существовать.

1 У меня есть ощущение, что студенты-герценовцы были более склонны к изучению языков, чем эт-нографии в широком понимании. Возможно, это связано с тем, что в 1930-е гг. из-за необходимо-сти срочной работы по созданию письменности и учебников именно языки оказались в центре внимания.


В 1936 г. ИНС передают в систему Главсевморпути — органи-зации, не слишком в нем заинтересованной: в это время она «замыкается “на воде”, на водной трассе Северного Морского Пути, и теряет интерес к земле, примыкающей к СМП1 и на-селяющим ее народам» [Евладов 2008: 257].

В 1937 г. началось так называемое дело ИНСа [Роон, Сирина 2003: 61–62]: вначале был арестован окончивший аспирантуру НИА ИНС писатель, сотрудник «Детгиза» Н.И. Спиридонов, следом за ним — директор ИНСа Я.П. Алькор (Кошкин), затем сотрудники и аспиранты ИНСа А.Ф. Брюханов, Н.Ф. Прыткова, В.И. Цинциус, А.С. Форштейн, Е.А. Крейнович, редактор «Детгиза» К.Б. Шавров, В.Ц. Пересвет-Салтан и многие дру-гие. «Бульшая часть когорты молодых ученых-североведов, воспитанных на этнографическом отделении Ленинградского университета под руководством Л.Я. Штернберга и В.Г. Бого-раза в 1920-е и в Институте народов Севера в 1930-е гг., была уничтожена или надолго вычеркнута из науки в годы сталин-ских репрессий. <…> Труды этих ученых не переиздавались, оставшиеся рукописи не печатались, а имена преданы забве-нию», — пишет И.И. Крупник. И продолжает: «Практически весь состав научных сотрудников и преподавателей Института народов Севера был арестован и репрессирован в 1937 году, а институт расформирован» [Крупник 2008: 19, 20].

Действительно, 1 октября 1939 г. ИНС был переподчинен Нар-компросу РСФСР. Эта реорганизация была не формальным переподчинением другой структуре, а коренным изменением всего устройства ИНСа: с этого момента ИНС превращается в Педагогический институт народов Севера, задача которого — давать высшее образование. В составе ИНСа теперь две струк-туры: Пединститут (со сроком обучения пять лет) и Учитель-ский институт (срок обучения три года).

В новый ИНС могли поступить все граждане СССР независи-мо от их национальности, хотя некоторые льготы для корен-ных при сдаче экзамена по русскому языку сохранялись. В 1940 г. была снова составлена разверстка по округам и нацио-нальностям [Воскобойников 1958: 60].

С этого момента ИНС готовит только учителей, а не «нацио-нальную интеллигенцию» разнообразных специальностей. Кроме того, в результате преобразования в Ленинграде оказы-вается два учебных заведения, готовящих кадры для северных школ: ЛГПИ и реорганизованный ИНС. Наркомпрос не мо-жет мириться с таким дублированием и стремится исправить

1 Северный морской путь.


ситуацию: сначала пытается перевести студентов из ЛГПИ в ИНС [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 34. Д. 124. Л. 39], а через неко-торое время ликвидирует ИНС, передав его студентов в ЛГПИ1.

В результате репрессий и реорганизаций второй половины 1930-х гг. активная издательская работа ИНСа и НИА ИНС была свернута, большинство планов публикаций остались не-воплощенными, практически все серии, за исключением линг-вистической, были прерваны, и только работы по языкам на-родов Севера еще некоторое время продолжали выходить.

II. Проект Богораза: взаимосвязи

Как, для чего и зачем вся эта описанная выше сеть учреждений была объединена в единое целое, условно обозначенное здесь как «проект Богораза»?

Начнем с довольно необычного документа — почти доноса (март 1928 г.), написанного коллегой Богораза по ЛИЖВЯ проф. Каменьщиковым (так!)2.

«Замечания о некоторых педагогических противоречи-ях, наблюдаемых в работе Севфака, от 15 марта 28 года [адресованы помощнику ректора по севфаку А.Е. Смы-ку. — Е.Л.].

1 Приказ Наркома Просвещения № 699 от 29 сентября 1941 г. о закрытии Ленинградского педагоги-ческого института народов Севера, см.: [ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 31. Д. 603. Л. 28]. К этому времени многие студенты и преподаватели ИНСа уже ушли на фронт.

2 Текст находится в той же папке, что и цитированный выше донос, — см. сноску 2 на страницах 147–148 [ЦГА СПб. Ф. 7222. Оп. 9. Д. 44. Л. 1–2].

Таблица 1

Структура ИНСа в конце 1930-х гг. [Воскобойников 1958: 59]

Срок обучения

Факультеты Кого выпускали

Подготови-тельное отделение

Набор больше не производится

Учительский институт

Три года

Три факультета: историче-ский; естественно-географи-

ческий; северных языков и русского языка литературы

Учителя неполных средних школ

Педагоги-ческий институт

Пять летОдин факультет: северных языков и русского языка

и литературы

Учителя полных школ

и национальных педтехникумов


1) Студент сравнительно на долго [так!] (на 4–5 лет) от-рывается из родной ему обстановки, отрывается от сре-ды, отвыкает от местных условий жизни и быта, деклас-сируется. Все это, конечно, нельзя сказать, чтобы было полезно с государственной точки зрения.

2) Полное отсутствие учебников. Нет даже букварей и книг для обучения начальному счету. Имеющиеся учебники на русском языке рассчитаны на взрослую ра-бочую или крестьянскую аудиторию, для нашего студен-чества совершенно не годятся. Написать же какие-то учебники для нашего студенчества здесь в Ленинграде или Москве, находясь далеко от местных условий жизни и быта, — невозможно. <…>

3) <…> С педагогической точки зрения полезнее устраи-вать туземные школы для каждой национальности в от-дельности. В этих школах преподаватели [так!] должны быть лица, знающие местный быт и язык данной нацио-нальности. <…>

6) <…> Севфак должен быть школой повышенного типа [подчеркнуто Каменьщиковым]. Он может существо-вать в Ленинграде только как школа подготовки для Се-вера работников высшей квалификации. Средней ква-лификации работников должны готовить туземные шко-лы на местах. Затем, окончившие эти туземные школы работают на местах 2–3 года и лучшие из них посылают-ся в Ленинград или в Москву для получения высшей квалификации у таких специалистов, которых нет там на местах.

проф. Н.П. Каменьщиков».

Посмотрим на это письмо не только как на донос. В нем точно сформулированы те проблемы, которые «проект Богораза» был призван решить. Проф. Каменьщиков, безусловно, прав: с пе-дагогической точки зрения гораздо лучше учить детей «на ме-стах», по учебникам, и чтобы учителя знали их родной язык, а в Ленинграде готовить только кадры высшей квалификации. Скорее всего, Богораз с этим согласился бы, но проблема со-стояла в том, что ни учебников, ни учителей в 1928 г. не было, а вопросами, откуда они возьмутся и сколько на это потребует-ся времени, проф. Каменьщиков не задавался. Но именно эти вопросы были центральными для Богораза, когда он начал вы-страивать свою конструкцию.

Конечно, при наличии достаточного времени и средств снача-ла нужно готовить специалистов, потом ждать, пока они про-ведут необходимые исследования; вслед за этим писать грам-


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.матики языков, создавать учебники и готовить учителей, спо-собных учить по этим учебникам; затем проводить апробацию этих программ в местных школах, готовить в этих школах об-разованных туземцев; после этого начинать их учить в «школах повышенного типа» в Ленинграде; и только тогда можно рас-считывать, что эти люди примут участие в модернизационных процессах. Этот путь логически безупречен, но он может рас-тянуться на несколько десятилетий. Задача была пройти его как можно скорее: с точки зрения Богораза (и Комитета Севе-ра), ждать было нельзя.

Вся конструкция, созданная Богоразом, была направлена на то, чтобы объединить научные изыскания с практической дея-тельностью и за счет этого максимально быстро решить стояв-шие задачи. Уже в начале 1920-х гг. они со Штернбергом на-чали готовить студентов-исследователей, близко знакомых с жизнью изучаемых народов (и по совместительству «миссио-неров новой культуры» [Богораз-Тан 1925: 48]), которые сразу стали работать на местах, организовывать школы и программы обучения, участвовать в создании письменности и преподава-нии северных языков. Созданный затем рабфак (и его преем-ники) не только готовил национальную интеллигенцию, посе-лив «неграмотных туземцев» в большом европейском городе и заставляя их в очень сжатые сроки обучиться многим пре-мудростям, но и превратился в «живую этнографическую лабо-раторию» [Селезнев 1928: 13] для студентов-этнографов, обу-чавшихся здесь живому языку и получавших прямо в Ле-нинграде сведения о культуре, экономике и быте северных регионов. Несколькими годами позже, когда появились и спе-циалисты по Северу, и опыт организации работы с северяна-ми, развитие проекта достигло нового уровня: было создано специальное учреждение, занимающееся только Севером.

В новом учреждении сохранился тот же принцип взаимодо-полнительности: ИНС как образовательное заведение высту-пал базой для ИНСа как исследовательского института. О том, что такая организация позволит быстрее и качественнее ре-шать вопросы создания письменности и подготовки кадров для северных регионов, директор ИНСа К.Я. Лукс писал уже в первый год его существования: «Организовать солидную проработку языковой проблемы можно только в централизо-ванном порядке и при непосредственном участии самих тузем-цев. Для всех северных туземных школ нужна своя централь-ная лаборатория для проверки местного опыта. Такой лабора-торией может и должен стать при известных условиях ИНС» [Лукс 1930: 135]. Подключение к созданию письменности и из-учению Севера еще и будущих учителей северных школ стало логичным продолжением проекта.


Проф. Каменьщиков в письме против «экспериментов» Бого-раза утверждал, что «написать же какие-то учебники для на-шего студенчества здесь в Ленинграде или Москве, находясь далеко от местных условий жизни и быта, — невозможно». Как показали результаты «проекта Богораза», при правильной ор-ганизации работы — возможно. При этом приехавшие в столи-цу студенты-северяне, пусть и малограмотные, сыграли не по-следнюю роль: наличие в Ленинграде людей, с которыми можно, обучив их азам языкознания, проверять тексты, редак-тировать издания на родных языках, которых можно привлечь к подготовке учебников и грамматик и включить в общее дело создания письменности и литературы, сыграло огромную роль. Недаром на одном из заседаний по коренизации школ создате-ли учебников жаловались, что у них есть трудности с провер-кой текстов на ненецком языке, т.к. обучающиеся в ИНСе ненцы в основном говорят на коми [АМАЭ РАН. Ф. К-II. Оп. 1. Д. 273. Л. 101]. Собственно, ИНС в роли лаборатории — это как раз и есть те «эксперименты» профессора Богораза, которые так раздражали господина Потопова (см. сноску 2 на страницах 147–148).

При этом сотрудники НИА ИНС и студенты ЛГПИ — одно-временно исследователи, использующие знания северян, и их преподаватели: они не только пишут учебные пособия, но и непосредственно формируют национальную интеллиген-цию. Это взаимодействие — яркая особенность проекта: связка «исследователи + будущая интеллигенция Севера» формирует-ся с самого начала создания северного рабфака1.

Надо ли говорить, что значительная часть сотрудников НИА ИНС — ученики Богораза и Штернберга. По мнению гос подина Потопова, в 1928 г. в Ленинграде было только два северника, «старый и молодой», — Богораз и Кошкин; в 1933 г. (всего через пять лет!) в аспирантуре ИНСа, как уже сказано, было 42 человека (35 из них принадлежали непосредственно к школе Богораза и Штернберга: 29 человек окончили этно-отделение ЛГУ или ЛИЛИ (ЛИФЛИ), еще шесть были выпуск-никами ЛГПИ)2.

1 Роль этого содружества студентов и исследователей отчетливо осознавалась и высоко оценива-лась современниками. Так, в пропагандистской книжке «Чудесный чум» М. Рохмана, посвященной ИНСу, написано: «Это они, сотрудники НИА Института под руководством партии и директора Я.П. Алькора (Кошкина) <…> создали совместно со студентами письменность для народов Край-него Севера на 15 языках, создали на этих языках буквари и первые книги для начальных школ, продолжая одновременно друг друга учить и поучаться друг у друга» [Рохман 1935: 23; курсив мой. — Е.Л.]. Это еще один повод для обсуждения отношений информантов и исследователей в раннесоветский период; ср.: [Алымов, Арзютов 2014: 83].

2 На самом деле Потопов ошибался и насчет 1928 г. К этому времени уже было подготовлено до-вольно много студентов, значительная часть которых занималась исследованиями Севера. Только


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.Выше уже шла речь о месте во всей этой конструкции ЛГПИ: именно команда сотрудников НИА ИНС преподает северные языки и северные дисциплины в Пединституте [Ратнер-Штернберг 1935: 148]; студенты-северники из этого института (как до этого студенты этноотделения географического фа-культета) учатся у студентов ИНСа их родному языку, включе-ны в исследовательскую работу и научную жизнь НИА ИНС. Видно, что в ЛГПИ при подготовке студентов использовались те же логика и тактика в построении обучения, что и на этно-отделении.

Ядром этой системы была, по-видимому, научная работа, для которой требовались научные кадры. Система готовила такие кадры, ставила перед ними задачи и выступала для них как рабо-тодатель, создавая возможности для полевых исследований, комплексного гуманитарного изучения Сибири и Севера, созда-ния письменностей, учебников и т.д. Одновременно решались задачи подготовки учителей и национальной интеллигенции.

Таким образом, все описанные выше формально различные учреждения дополняли друг друга по функциям, были тесно связаны логически, структурно и по своему составу, что позво-ляло лучше и быстрее решать задачи, стоявшие перед наукой и обществом. Очевидно, что и эти учреждения, и связи между ними не сложились стихийно, а были результатом творческой мысли, неутомимой энергии и завидной настойчивости созда-телей и руководителей проекта. Вся эта конструкция становит-ся очевидной, если мы рассматриваем существовавшие учреж-дения не изолированно, а во взаимосвязи1.

Этнография в нокдауне?

Если прослеживать историю «проекта Богораза» шаг за шагом, становится очевидно, что, хотя идеи, стоявшие за проектом, и были стройными и логичными, сама возводимая конструк-ция получалась организационно шаткой и непрочной. Иногда вообще непонятно, как Богоразу и его товарищам удавалось добиться хоть каких-то результатов. Того, чего ленинградская этнографическая школа достигла в изучении Севера в 1920–1930-х гг., она достигла во многом вопреки действиям властей

одни из них были в поле после окончания университета (например, Г.Н. и Е.Д. Прокофьевы), дру-гие находились в экспедициях, еще не закончив курс (как Н.К Каргер, В.И. Чернецов, Н.А. Котов-щикова и др.). Через несколько лет они начали возвращаться и, благодаря созданию Богоразом НИА ИНС, им было где обрабатывать собранные материалы и применять свои знания.

1 На самом деле учреждений, связанных с именем Богораза и с исследованиями Севера, было боль-ше: и в Музее антропологии и этнографии, и в Музее истории религии и атеизма, и в других местах работали ученики Богораза; но в центре все-таки находится описанная конструкция.


и событиям, которые эпоха обрушила на людей. Разбирая ар-хивные материалы, осознаешь, насколько сильно существова-ние всего комплекса и его функционирование обязаны не «поддержке советской власти», а воле и энергии Богораза (до 1927 г. — Богораза и Штернберга), его учеников и соратников.

Сначала власти бесконечно переподчиняли этнографическое отделение, затем вообще его ликвидировали — казалось бы, все потеряно, но под лозунгом необходимости качественного обучения школьных учителей1 Богоразу и его коллегам удалось перевести более-менее полноценную подготовку специали-стов-североведов в институт им. Герцена. Одновременно они пытались спасти хоть что-то из разоренной этнографической школы в ЛИЛИ, куда попали студенты закрытого этноотделе-ния: через пару лет там даже удалось начать преподавание от-дельных северных языков [Воскобойников 1958: 65].

Таким образом, богоразовская конструкция удерживается и начинает приносить плоды. Но государственная машина не-умолима: передача ИНСа вместе с НИА под руководство Глав-севморпути, репрессии против сотрудников ИНСа, внезапный перевод в 1937 г. письменности северных языков с латиницы на кириллицу, упразднение предметной и этнической специ-фики ИНСа и превращение его в пединститут для всех — все это в конечном счете приводит к разрушению столь кропотли-во и старательно возводившейся конструкции, окончательно довершенному в годы Второй мировой войны. Поневоле вспо-минаются слова, сказанные как-то Богоразом по поводу пла-нов очередной реорганизации этноотделения: «Выходит какой-то роковой круг, нечто вроде Пенелопиной ткани, — сколько ни тки, придет досужий человек и все распустит» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 167. Л. 516 об]2.

Отмечу и двусмысленное положение ленинградского северо-ведения. С одной стороны, оно оценивалось как «профессор-ские эксперименты» и существовало вопреки административ-ному произволу и вненаучному давлению, а иногда и прямому насилию со стороны властей; но при этом результаты работы государство впоследствии приписало себе как «заслуги совет-ской власти». С другой стороны, такое положение лишний раз демонстрирует, как трудно ответить на вопрос, кто определял государственную политику и представлял интересы государ-ства. В определенном смысле Богораз и его ученики и были

1 Требование ввести преподавание этнографии в программу педагогических вузов было зафиксиро-вано в резолюции по докладам на том самом совещании этнографов в 1929 г. [Совещание 1929].

2 Письмо Богораза Д.Б. Рязанцеву в Институт Маркса и Энгельса с просьбой помочь в борьбе с Нар-компросом.


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.«советской властью»1, выступая в той ее ипостаси, которая вдохновлялась пафосом модернизации и работала на преобра-зование страны2.

Историографическая судьба «проекта Богораза» парадоксаль-на. В научном мире существует консенсус относительно того, что 1930-е гг. — это тяжелейшее время для отечественной этно-графии, о чем свидетельствуют и названия работ и их разделов, посвященных этому периоду: «Жизнь после смерти» [Соловей 2001: 117], «Советская этнография в нокдауне» [Слезкин 1993]. В подобных исследованиях НИА ИНС в лучшем случае лишь упоминается, а чаще вообще остается незамеченной. При этом имеющиеся источники убедительно демонстрируют, что НИА ИНС в первой половине 1930-х гг. — это крупный науч-ный институт с большим количеством аспирантов, с широки-ми научными темами, ведущий огромную экспедиционную, издательскую и публикаторскую работу. НИА ИНС находи-лась в центре продуманной и (со всеми оговорками) эффектив-ной системы подготовки людей к работе на Севере — в разных областях науки, производства, образования и администриро-вания. Напрашивается вопрос: насколько справедливо наше представление о «нокдауне», в котором находилась советская этнография (как минимум — североведение) после 1929 г.? То, что нам известно о НИА ИНС, противоречит оценке этого вре-мени в научной литературе.

Почему же современная история этнографической науки не видит ни цельности проекта, ни значимости ИНСа? Причины этого «невидения» кроются как в объективных обстоятель-ствах, так и в наших представлениях о том, что такое этногра-фическая наука и что включается в ее историю. Мы теперь иначе, чем ленинградские этнографы 1920–1930-х гг. пред-ставляем себе смысл и цель наших занятий.

Для того чтобы не увидеть масштаб работы НИА ИНС, были вполне серьезные внешние основания. Во-первых, после дела ИНСа, прекращения работы НИА ИНС, Великой Отечествен-ной войны и новой волны репрессий конца 1940-х гг. участни-ки событий вспоминали о своей довоенной работе с большой осторожностью и сами не публиковали исследований с науч-ным анализом проделанного (ср., например: [Воскобойников

1 Вспомним, что ИНС был подведомственен не Наркомпросу, а напрямую правительству СССР. Это не столько, как полагает Т.Д. Соловей [1998: 211], усиливало государственный контроль (его можно было осуществлять и при помощи министерства), сколько повышало статус учреждения и освобож-дало его от лишних согласований и проволочек. ИНС, таким образом, был напрямую интегрирован в советский государственный аппарат.

2 Нельзя забывать и о том, что и Богораз, и Штернберг в молодости были народниками и народниче-ское культуртрегерство было им не чуждо.


1958; Гаген-Торн 1971; Антропова 1972])1. Во-вторых, часть материалов НИА ИНС оказалась утраченной, часть — разде-ленной между разными архивами, и исследователям не на что было опереться при изучении истории этого учреждения. В-третьих, вышедшие под грифом НИА ИНС издания в боль-шинстве своем известны исследователям, но никогда не были собраны в одном месте. Только недавно, после кардинального улучшения работы электронного каталога Российской нацио-нальной библиотеки, появилась возможность выявить буль-шую часть изданий НИА по ключевому слову и собрать их в один список, что позволяет оценить издательскую деятель-ность и понять масштаб проделанной в 1930-е гг. работы.

Однако, на мой взгляд, не только недостаток материалов ме-шает исследователям «увидеть» созданную Богоразом кон-струкцию, есть и иные причины, связанные как с укоренив-шейся историографической традицией, так и с традицией меж-дисциплинарных барьеров в гуманитарных науках. Прежде всего, историография, взращенная в жестких институциональ-ных и дисциплинарных границах, «не видит» некоторых эле-ментов «проекта Богораза»: НИА ИНС — не классический университет, не академический институт, не относится цели-ком ни к одной из известных институций и потому выпадает из привычного устройства мира, оказываясь для исследователей, изучающих в первую очередь академическую жизнь, как бы в другом измерении. При этом, как уже было сказано, в совре-менной историографии плохо различают НИА ИНС и ИНС: они воспринимаются как одно учреждение, в определении и описании которого на первый план выступает обучение в столичном городе малограмотных северян (оценка этого факта зависит от позиции автора: это либо «прекрасно», если статья посвящена истории образования на Севере, либо «про-фессорская забава», либо «блажь советской власти»). Научная работа НИА ИНС при этом оказывается в тени; в лучшем слу-чае упоминается, что там разрабатывалась письменность для северных языков.

Еще один механизм «невидения», на мой взгляд, создан несо-ответствием сегодняшних и прежних представлений о том, чем должна заниматься этнография, прежде всего в области соот-ношения теории и практики. Когда современные этнографы или антропологи пишут свою историю, они с легкостью отда-ют то, чем занимались тогдашние североведы, другим специ-альностям: создание письменности и грамматик оказывается

1 Известно, что В.В. Антропова изучала в архивах материалы, касающиеся экспедиций 1920-х гг., а Н.И. Гаген-Торн начала писать книгу, посвященную этнографам 1920–1930-х гг., но не успела ее завершить [Гаген-Торн 2002: 335–336].


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.историей лингвистики1, изучение прошлого Сибири и положе-ния ее населения при царской («колониальной») админи-страции — исторической наукой, раскопки на севере Ямала — археологией, исследование особенностей искусства и худо-жественного языка северян — искусствоведением, изучение многообразия восприятии мира, формирования понятий, того, как развивается ребенок, — педологией (сегодня, видимо, ког-нитивистикой).

Вот цитата из уже упомянутой статьи Ю. Слезкина «Советская этнография в нокдауне»: «Этнографы были сбиты с толку, и до-индустриальные народы СССР стали легкой добычей педоло-гов. <…> Педологи вскрывали причины различных проявлений отсталости, вызванных воздействием среды, и давали рекомен-дации по их быстрейшему искоренению» [Слезкин 1993: 118]. Далее автор говорит, что после разгрома педологии эта работа досталась «учителям-практикам». Нельзя не заметить, что се-годняшнее противопоставление этнографов, педологов и учи-телей противоречит тогдашним принципами, в частности — принципам «проекта Богораза», основанного на синтезе. Под-ход Богораза объединял этнографические, антропологические, лингвистические, искусствоведческие и педологические иссле-дования на северном материале: эти направления сосуществова-ли и взаимодействовали в рамках одного учреждения, часто этим занимались одни и те же люди2. Мы же рассуждаем об этой эпохе с точки зрения сегодняшних дисциплинарных границ (во многом возникших как следствие катастроф советской эпохи). Такой подход предполагает, что были этнографы, изучавшие на-роды и группы, лингвисты, которые составляли грамматики, пе-дологи, исследовавшие детей и условия их жизни, искусствове-ды и археологи, историки, сидящие каждый в своем отделе, — как в современных институтах, расписанных по отраслям3.

1 И это несмотря на тот очевидный факт, что большинство «лингвистов» НИА ИНС считали себя этно-графами и что девиз Штернберга «этнограф должен быть лингвистом, а лингвист этнографом» [Ратнер-Штернберг 1935: 152] был одним из краеугольных камней ленинградской этнографиче-ской школы.

2 Такой подход неизбежно ставит современных историков науки в трудное положение: материал сопротивляется такому насилию, порой недостает оснований, чтобы однозначно отнести человека или его исследования к той или иной науке. Как, например, определить В.Н. Черенцова, который был одним из создателей мансийской письменности, автором этнографических исследований по народам Западной Сибири и археологом; или Г.Н. Прокофьева, автора селькупской грамматики, этнографа, чья методика школьного преподавания туземным детям привлекла внимание Н.К. Круп-ской; или Н.К. Каргера, ученого секретаря НИА ИНС, проводившего исследования народов Амура, изучавшего взаимодействие населения Подкаменной Тунгуски с кредитными организациями, пре-подававшего хантыйский язык, создавшего кетский букварь? Относить ли исследования А.М. Шу-берт об эвенкийских детях, опубликованные под грифом НИА ИНС, к этнографии или к педологии?

3 Показательно, что в своей обстоятельной работе о трансформации советской этнографии Т.Д. Со-ловей, освещая деятельность НИА ИНС, упоминает только деятельность историко-этнографической секции.


С точки зрения разделения в этнографических исследованиях теории и прикладной работы ситуация еще более показатель-ная. После печально знаменитых совещаний 1929 и 1932 гг. произошло официальное сужение предметного поля этногра-фии: статус науки был понижен до вспомогательной истори-ческой дисциплины. Однако на совещании этнографов 1929 г., и в докладах, и в резолюциях, неоднократно и настой-чиво подчеркивалась значимость практической работы этно-графов в деле социалистического строительства. Собственно, это одна из центральных тем в выступлениях, особенно пред-ставителей ленинградской этнографической школы. Этно-графы видели свое служение общественным интересам не только в классификации народов и определении границ их проживания (см., например: [Андерсон 1998: 77–97]), но и в прямом деятельном участии в преобразованиях на Севере и социалистическом строительстве. Нужно понимать, что эти слова — не просто вынужденный риторический прием [Юр-чак 2014]: большинство представителей ленинградской шко-лы действительно часть своей жизни работали в тайге и тунд-ре на практических должностях, видели необходимость в пре-образованиях и считали нужным принимать в них участие. Они, как того и хотел Богораз [Богораз-Тан 1925: 50], были «миссионерами новой культуры». Молодое поколение тог-дашних этнографов были одновременно и учениками народ-ников, и детьми народников и во многом выступали как про-должатели их дела1.

Необходимость прикладного участия этнографов в социали-стическом строительстве, насколько мне известно, никогда не подвергалась сомнению (споры велись лишь о формах учас тия). Возможно, именно поэтому, когда в начале 1930-х гг. открытые теоретические дискуссии и работа в уни-верситетах и Академии наук оказались затруднены, НИА ИНС, созданная вне старых академических рамок и устроенная так, что каждая из ее секций имела очевидное практическое, «прикладное» значение, смогла стать исследо-вательским центром, в котором продолжалась живая научная деятельность. Для практической работы на Севере требова-лось создавать школы и письменность — в НИА ИНС появ-ляется секция, изучающая грамматику, фонетику, фольклор и пр. Для создания школ нужны методики обучения, знание того, как формируются у детей северян понятия и восприятие мира, нужно изучать опыт предшественников и новых школ —

1 Они были весьма чувствительны к «зрелищу бедствий народных»: описанию ситуации на местах и предложениям по изменению отдано немало места в письмах молодых этнографов к Богоразу из экспедиций (СПбФ АРАН, фонд 250).


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

.в НИА ИНС учреждается секция пе дагогики, занимающаяся разносторонними исследованиями детей и образования. Нужны учебники, в которых бы отражалась история Севера и его народов, — возникает секция истории. Нужно пони-мать, как устроено хозяйство и промыслы, — изучается эко-номика и ее изменения, технологии, промыслы, создаются программы обследований и т.д. Нужно изучать особенности здоровья северян, исследовать, развивать и пропагандировать их искусство, бороться с религией — и это становится объек-том внимания сотрудников НИА ИНС.

В результате внутри данной структуры можно было вести на-учную работу на самые широкие темы — от физической антро-пологии до когнитивных исследований, от изучения экономи-ки охотничьих промыслов до исследований по эксперимен-тальной фонетике, от особенностей восприятия пространства и цвета эвенкийскими детьми до истории колонизации Яку-тии. При этом каждая секция создает какой-то прикладной продукт, поэтому в списке работ НИА ИНС значительную часть составляют учебники, методические материалы, пособия и программы. С одной стороны, эти прикладные результаты действительно необходимы для идущих преобразований, с другой — они и их практическая значимость оказываются той ширмой, которая способна прикрыть или даже замаскировать теоретические, научные интересы исследователей. Сама по себе эта мимикрия не удивительна — удивительно, насколько она оказалась убедительной даже для потомков, которые все еще видят только прикладную сторону и не замечают научной работы НИА ИНС.

Исследовательские интересы североведов того времени включали не только прошлое Сибири и ее народов, но и их сегодняшний день. Так продолжалось, если ориентироваться на то, что известно о НИА ИНС, примерно до 1936 г., после чего изучение современности сошло на нет (что впослед-ствии стало проблемой для отечественной этнографии, см.: [Вахтин, Сирина 2003: 144]). Причины этого, естественно, лежат вне науки: исследования современности в ту эпоху оказались неуместными в принципе. Это верно не только для этнографии, примерно в это же время пострадали и другие науки, изучавшие современность: ликвидирована педология, разгромлены демография, социология и психология. Как точно заметил Е.М. Балашов в своей работе, посвященной истории педологии, «в обществе иллюзий, строящемся в Со-ветской России, не было место для какого-нибудь реального исследования этого общества, так же как и для изучения личности реального человека» [Балашов 2012: 184]. Именно с этого момента исследования современности в СССР дей-


ствительно оказались в нокдауне, выходить из которого им пришлось очень долго1.

Возвращаясь к вопросу, почему «проект Богораза» и работа НИА ИНС до сих пор оставались «невидимыми» для историо-графии, хочу еще раз подчеркнуть, что причины этого в том, что современные исследователи переносят свои представления об объекте и предмете этнографии на прошлое, не замечая ис-следований, «мимикрировавших» под практику. При таком подходе вывод о катастрофе в североведении, произошедшей на рубеже 1920-х и 1930-х гг., неизбежен. Похоже, что источни-кам удалось обмануть исследователей.

Мы думаем о нокдауне советской этнографии потому, что счи-таем этнографией в СССР унылую схоластику журнала «Со-ветская этнография» тех лет, порожденную идеологическим вмешательством в научное творчество. Ленинградское северо-ведение в конце 1920-х — первой половине 1930-х гг. придума-ло форму существования, которая могла устроить советскую власть, — форму практически ориентированных научных и об-разовательных программ и учреждений. Это помогало науке выживать до тех пор, пока идеология окончательно не вытес-нила все проявления живой науки — и пока был жив Богораз.

К сожалению, время безжалостно и к людям, и к науке: ткань Пенелопы в конце концов все-таки оказалась распущенной. Тем не менее даже в самые тяжелые для науки времена мы на-ходим свидетельства успеха «проекта Богораза». Вот цитата из речи, произнесенной в 1936 г. А.И. Минеевым — полярником, который долгое время проработал в Главном управлении

1 Ситуация в СССР в этих совершенно разных на первый взгляд науках описывается исследователями на редкость однотипно: расцвет в 1920-х — начале 1930-х гг., перелом в середине 1930-х, повлек-ший за собой разгром, застой, деградацию научных дискуссий, вытеснение исследований пустой схоластикой. Вот некоторые примеры. Психология: «Из эмпирически ориентированной, относи-тельно независимой науки, нацеленной на изучение всеобщих закономерностей, которые были бы приложимы к социальной жизни людей, психология превратилась в относительно антиэмпириче-скую, прикладную науку, принужденную подчинять теорию запросам практики» [Bauer 1952: 4–5; цит. по: Ясницкий, Завершнева 2009: 14]. Демография: «Четверть века — с начала 1930-х до сере-дины 1950-х годов — для советской демографии прошли впустую, не оставив после себя ни сколь-ко-нибудь значительных исследований, ни новых имен. Больше того, именно в эти годы в совет-ской науке возникло и окрепло направление, отрицавшее не только само существование демо-графии, но и вообще какие-либо специфические проблемы народонаселения, не сводимые к проблемам экономики. Место исследований заняли схоластические теоретические упражнения, например на тему “социалистического закона народонаселения”» [Вишневский 2005: 461]. Педа-гогика: «Идеологизированная педагогика, вопреки постановлению ЦК, провозгласившему созда-ние “марксистской науки о детях”, превратилась в набор догматических положений, опирающихся на лишенные реального содержания заповеди о коммунистической нравственности, социалисти-ческой дисциплинированности» [Балашов 2012: 184]. Интересно, что если проблемы этнографии исследователи связывают с тем, что развивавшаяся в 1920-е гг. наука не смогла встать на «марк-систские рельсы» [Слезкин 1993; Соловей 2001], то психология, напротив, уже в 1920-е гг. считала себя марксистской [Ясницкий, Завершнева 2009]. Однако в 1930-е гг. их судьбы оказались удиви-тельно схожими независимо от приверженности учению Маркса.


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

. Северного морского пути и на тот момент только что стал директором ИНСа, переподчиненного Главсевморпути. Озна-комившись со своим новым хозяйством, он выступает на со-вещании по вопросу о научном изучении Севера в ГУСМП1 и в выступлении сравнивает работу ИНСа и других научно- исследовательских организаций:

«У нас в Институте Народов Севера есть имеющие уче-ное звание: действительных членов 1, старших научных сотрудников — 5, кандидатов наук — 4. Итого — 10. Но ведь в научной организации ИНС всего 25 человек, так что удельный вес солидный. <…> У нас нет научно-ис-следовательского учреждения, если можно так выра-зиться, где бы готовились ученые кадры. Единственная аспирантура имеется в ИНСе, но она готовит людей, ко-торые работают исключительно на земле среди людей. Она готовит лингвистов, экономистов, историко-этно-графов. А геологов кто готовит? А геодезистов кто гото-вит? Никто! До сих пор в Гидрологическом отделе Арк-тического института было два аспиранта! Эти два аспи-ранта учатся на стороне, защитят диссертацию они и вот будет два новых ученых. Этого мало!» [АМАЭ РАН. Ф. К-II. Оп. 1. Д. 221. Л. 333; курсив мой. — Е.Л.].

Этот отрывок позволяет не только оценить путь, который про-шел «проект Богораза», но и по-новому взглянуть на объем проделанной работы. Всего за восемь лет до этого (по меркам науки срок очень небольшой) господин Потопов утверждал, что «нет кадров» для работы с северянами (см. сноску 2 на стра-ницах 147–148), теперь же положение настолько изменилось, что количество специалистов и масштаб их подготовки вызы-вают зависть у представителей естественнонаучных дисцип-лин: ИНС ставят в пример геологам и геодезистам.

Хотел ли сам Богораз, чтобы его старания принесли именно та-кие плоды? Неизвестно, но в рамках тех условий, в которых ему приходилось существовать и действовать, это была несом-ненная победа.


АМАЭ РАН — Архив Музея антропологии и этнографии Российской академии наук

ГУСМП — Главное управление Северного морского пути

ИНС — Институт народов Севера

НИА ИНС — Научно-исследовательская ассоциация Института на-родов Севера

1 Главное управление Северного морского пути.


ЛГПИ — Ленинградский педагогический институт им. А.И. Герцена

ЛИЖВЯ — Ленинградский институт живых восточных языков

ЛИЛИ (ЛИФЛИ) — Ленинградский институт лингвистики и исто-рии, позднее — Институт истории, философии и лингвистики


ЦГА СПб — Центральный государственный архив Санкт-Петербурга


АМАЭ РАН. Ф. К-II. Оп. 1. Д. 221. Стенографические материалы со-вещания по снабжению Крайнего Севера, проходившего при Главсевморпути. 1936 г.

АМАЭ РАН. Ф. К-II. Оп. 1. Д. 273. Подготовительные материалы к стенограмме по коренизации к Всесоюзному совещанию учителей школ Крайнего Севера. 1940–1941 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 167. Материалы по педагогической дея-тельности в Географическом институте. 1923–1925 гг.

ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 217. Протокол совещания о положении северного отделения Педагогического института им. Герцена. 1932 г.

ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 388. Протоколы, производственные пла-ны и отчеты Северного отделения на 1933/34 уч. год.

ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 11. Д. 443. Программы по нацмен отделению на 1933/34 уч. год.

ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 31. Д. 603. Распоряжения по институту и пере-писка с разными лицами. 1941 г.

ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 34. Д. 124. Переписка с НКП РСФСР, НКП БССР и ГУ ВУЗ НКП РСФСР. 1939 г.

ЦГА СПб. Ф. 7222. Оп. 9. Д. 44. Докладная записка о некоторых педа-гогических противоречиях в работе и о месте северного фа-культета в системе культурно просветительской работы среди северных народностей. 1928 г.

ЦГА СПб. Ф. 7222. Оп. 10. Д. 4. Книга приказов по хозяйственной час-ти. 1929–1930 гг.

ЦГА СПб. Ф. 7222. Оп. 10. Д. 7-а. Список личного состава студентов за 1929 год и преподавателей за 1938 год.

ЦГА СПб. Ф. 9471. Оп. 2. Д. 35. Личные дела. 1933–1934 гг.

ЦГА СПб. Ф. 9471. Оп. 2. Д. 88 (160). Трудовой список Штейница Вольфганга Куртовича. 1934 г.

Источники

Антропова В.В. Участие этнографов в практическом осуществлении ленинской национальной политики на Крайнем Севере (1920–1930 гг.) // Советская этнография. 1972. № 6. С. 19–27.

Богораз-Тан В.Г. Подготовительные меры к организации малых на-родностей // Северная Азия. 1925. № 3. С. 40–50.


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

. Богораз-Тан В.Г. Воскресшее племя. М.: Художественная литература, 1935. 281 с.

Василевич Г.М. Об интеллигенции малых народов советского Крайне-го Севера // Просвещение на советском Крайнем Севере. Л.: Учпедгиз, 1958. Вып. 8. С. 207–227.

Винников И. Вновь организуемое этнографическое отделение на фи-лологическом факультете ЛГУ // Советская этнография: Сб. ст. М.; Л.: АН СССР, 1939. С. 232–233.

Воскобойников М.Г. Подготовка в Ленинграде педагогических кадров для школ народов Крайнего Севера // Просвещение на совет-ском Крайнем Севере. Л.: Учпедгиз, 1958. Вып. 8. С. 48–77.

Гаген-Торн Г.Ю. Н.И. Гаген-Торн — ученый, писатель, поэт // Репрес-сированные этнографы / Сост. и отв. ред. Д.Д. Тумаркин. М.: Восточная литература, 2002. Вып. 1. С. 308–341.

Гаген-Торн Н.И. Ленинградская этнографическая школа в двадцатые годы (у истоков советской этнографии) // Советская этногра-фия. 1971. № 2. С. 134–145.

Доровин Г. Работа ИНС // Тайга и тундра. 1932. № 2. С. 50–51.

Евладов В.П. Полярная ямальская зимовка: Северо-Обская ихтиоло-гическая экспедиция Всесоюзного арктического института 1935–1936 гг. Екатеринбург: Уральский рабочий, 2008. 320 с.

Зеленин Д.К. Народы Севера после октябрьской революции // Совет-ская этнография: Сб. ст. М.; Л.: АН СССР, 1938. С. 12–54.

Кронгауз Ф.Ф. К истории школы на Крайнем Севере // Просвещение на советском Крайнем Севере. Л.: Учпедгиз, 1958. Вып. 8. С. 37–47.

Лукс К.Я. Институт народов Севера, его место и задачи // Советский Север. 1930. № 1. С. 130–136.

Луначарский А.В. Задачи Наркомпросса на Крайнем Севере // Север-ная Азия. 1927. № 3. С. 18–22.

Просвещение на советском Крайнем Севере. Л.: Учпедгиз, 1958. Вып. 8. 390 с.

Ратнер-Штернберг С.А. Л.Я. Штернберг и ленинградская этнографи-ческая школа 1904–1927 // Советская этнография. 1935. № 2. С. 134–154.

Рохман М. Чудесный чум: [Повесть о Институте народов Севера] / Лит. ред. Е.М. Тагер. Л.: ИНС ЦИК СССР, 1935. 96 с.

Салаткин Н. Трехлетие ИНСа // Тайга и тундра. 1933. № 2 (5). С. 7–8.

Североведение в Герценовском университете. Институт народов Севера / Науч. ред. Г.А. Бордовский. СПб.: Астерион, 2003. 195 с.

Селезнев А. Связи и взаимоотношения северного факультета Л.В.И. и этноотделения геофака // Этнограф-исследователь. 1928. № 2–3. С. 12–14.

Сергеев М.А. К вопросу о народохозяйственной переписи Крайнего Севера // Советская этнография. 1933. № 3–4. С. 9–28.


Смидович П.Г. Приветствие // Тайга и тундра. 1928. № 1. С. 1.

[Совещание 1929] Совещание этнографов Москвы и Ленинграда (5/IV–11/IV 1929) // Этнография. 1929. № 2. С. 110–144.

Стенограмма совещания этнографов Москвы и Ленинграда (5–11 апреля 1929 г.) // От классиков к марксизму: Стенограмма совещания этнографов Москвы и Ленинграда (5–11 апреля 1929 г.) / Под ред. Д.В. Арзютова, С.С. Алымова, Д.Дж. Андер-сона. СПб.: МАЭ РАН, 2014. С. 93–509.

Университеты и научные учреждения РСФСР. М.; Л.: Объединенное науч.-тех. изд-во, 1935. 583 c.

[Хроника 1934] Данилин А.Г. Научно-исследовательская ассоциация при Институте народов Севера // Советская этнография. 1934. № 3. С. 108–109.

[Хроника 1935] Петров Г.Н., Рахманин Г.Е. В научно-исследователь-ской ассоциации Института народов Севера ЦИК СССР // Советская этнография. 1935. № 4–5. С. 229–232.

[Хроника 1936] Петров Г.Н. Экспедиции и научные командировки Института народов Севера ЦИК СССР // Советская этногра-фия. 1936. № 1. С. 157–158.

Цинциус В.И. Родной язык в начальных школах народов Крайнего Се-вера // Просвещение на советском Крайнем Севере. Л.: Учпед-гиз, 1958. Вып. 8. С. 76–89.


Алымов С.С., Арзютов Д.В. Марксистская этнография за 7 дней: сове-щание этнографов Москвы и Ленинграда и дискуссии в совет-ских социальных науках в 1920–1930-е гг. // От классиков к марксизму: Стенограмма совещания этнографов Москвы и Ленинграда (5–11 апреля 1929 г.) / Под ред. Д.В. Арзютова, С.С. Алымова, Д.Дж. Андерсона. СПб.: МАЭ РАН, 2014. С. 21–90.

Андерсон Д.Дж. Тундровики: экология и самосознание таймырских эвенков и долган. Новосибирск: СО РАН, 1998. 272 с.

Арзютов Д. Этнограф с кинокамерой в руках: Прокофьевы и начало визуальной антропологии самодийцев // Антропологический форум. 2016. № 29. С. 187–219.

Арзютов Д.В., Кан С. Концепция поля и полевой работы в ранней со-ветской этнографии // Этнографическое обозрение. 2013. № 6. С. 45–68.

Балашов Е.М. Педология в России в первой трети XX века. СПб.: Нес-тор-История, 2012. 192 с.

Балашов Е.М., Евсевьев М.Ю., Черепенина Н.Ю. Материалы по исто-рии Санкт-Петербургского университета, 1917–1965: Обзор архивных документов / Под ред. Г.А. Тишкина. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. 284 с.

Вахтин Н. «Проект Богораза»: борьба за огонь // Антропологический форум. 2016. № 29. С. 125–141.


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

. Вахтин Н.Б., Сирина А.А. Размышления после международного семи-нара «Кому принадлежит сибирская этнография?» // Этногра-фическое обозрение. 2003. № 3. С. 141–148.

[Вишневский 2005] Демографическая модернизация России, 1900–2000 / Ред. А.Г. Вишневский. М.: Новое издательство, 2005. 608 с. (Глава «Разгром», с. 451–461).

Кан С. «Мой друг в тупике эмпиризма и скепсиса»: Владимир Богораз, Франц Боас и политический контекст советской этнологии в конце 1920-x — начале 1930-х гг. // Антропологический форум. 2005. № 7. С. 191–230.

Козьмин В.А. Из истории этнографического образования в Ленинград-ском / Санкт-Петербургском университете // Этнографиче-ское обозрение. 2009. № 4. C. 109–117.

Крупник И.И. В.Г. Богораз, его наследие и ученики // Тропою Бого-раза: Научные и литературные материалы. М.: Ин-т насле-дия — ГЕОС, 2008. С. 17–22.

Крупник И.И., Михайлова Е.А. Эскимолог Александр Форштейн (1904–1968) // Тропою Богораза: Научные и литературные ма-териалы. М.: Ин-т наследия — ГЕОС, 2008. С. 32–43.

Михайлова Е.А. Владимир Германович Богораз: ученый, писатель, общественный деятель // Выдающиеся отечественные этноло-ги и антропологи XX в. / Отв. ред. В.А. Тишков, Д.Д. Тумаркин. М.: Наука, 2004. С. 95–136.

Мусянкова Н.А. Любители и профессионалы: художественная студия Института народов Севера (1926–1941) // Художественная культура. 2012. Вып. 5. <http://sias.ru/publications/magazines/kultura/vypusk-5-2012/prikladnaya-kulturologiya/779.html>.

Репрессированные этнографы / Сост. и отв. ред. Д.Д. Тумаркин. М.: Восточная литература, 2002. Вып. 1. 343 с.; 2003. Вып. 2. 495 с.

Роон Т.П., Сирина А.А. Е.А. Крейнович: жизнь и судьба ученого // Реп-рессированные этнографы / Сост. и отв. ред. Д.Д. Тумаркин. М.: Восточная литература, 2003. Вып. 2. С. 47–77.

Слезкин Ю. Советская этнография в нокдауне: 1928–1938 // Этногра-фическое обозрение. 1993. № 2. С. 113–125.

Слезкин Ю. Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера. М.: НЛО, 2008. 512 c. (Главы «Война с этнографией», с. 279–304; «Война с отсталостью», с. 255–278).

Смирнова Т.М. Институт народов Севера в Ленинграде — учебное за-ведение нового типа // Вестник ЛГУ им. А.С. Пушкина. 2012. № 2. С. 51–65. <http://cyberleninka.ru/article/n/institut-narodov-severa-v-leningrade-uchebnoe-zavedenie-novogo-tipa>.

Соловей Т.Д. От «буржуазной» этнологии к «советской» этнографии: История отечественной этнологии первой трети XX века. М.: ИЭА РАН, 1998. 258 с.

Соловей Т.Д. «Коренной перелом» в отечественной этнографии (дис-куссия о предмете этнологической науки: конец 1920-х — на-чало 1930-х годов) // Этнографическое обозрение. 2001. № 3. С. 101–121.


Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось: Последнее советское поколение. М.: НЛО, 2014. 644 с.

Ясницкий А. Библиография основных советских работ по кросс-культурной психоневрологии и психологии национальных меньшинств в период коллективизации, индустриализации и культурной революции (1928–1932) // Психологический журнал международного университета природы обществ и че-ловека «Дубна». 2013. № 3. С. 97–113. <http://psyanima.su/journal/2013/3/2013n3a6/2013n3a6.pdf>.

Ясницкий А., Завершнева Е. Об архетипе советской психологии как на-учной дисциплины и социальной практики // Новое литера-турное обозрение. 2009. № 100. С. 334–354.

Bauer R.A. The New Man in Soviet Psychology. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1952. 229 p.


ПриложениеИздания НИА ИНС из каталога Российской национальной библиотеки1

Материалы по этнографии. 1934–1936. Т. 1–5

Т. 1: Морган Л.Г. Древнее общество или исследование линий человеческо-го прогресса от дикости через варварство к цивилизации / Под ред. М.О. Косвена; с прил. статьи Ф. Энгельса «К доистории семьи»; предисл. Я.П. Алькора. [Л.]: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1934. 350 с. (2-е изд. — 1935).

Т. 2: Морган Л.Г. Дома и домашняя жизнь американских туземцев / Пер. с англ. под ред. М.О. Косвена; предисл. Я.П. Алькора. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1934. 199 с.

Т. 3: Штернберг Л.Я. Семья и род у народов Северо-Восточной Азии / Под ред. и с пред. Я.П. Алькора; с прил. статьи Ф. Энгельса «Вновь от-крытый случай группового брака». Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1933. 188 с.

Т. 4: Штернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии / Под ред. и с пред. Я.П. Алькора. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1936. 572 с.

Т. 5: Богораз В.Г. Чукчи. Ч. 1: История и социальный строй. Л.: Ин-т на-родов Севера ЦИК СССР, 1934. 191 с.

Вне серии «Материалы по этнографии»

Богораз В.Г. Чукчи. Ч. 2: Религия / Под ред. Ю.П. Францова. Л.: Изд-во Главсевморпути, 1939. 196 с.

Труды НИА ИНС ЦИК СССР. 1932–1933. Т. 1. Вып. 1–5

Вып. 1–2: Терлецкий П.Е. Население Крайнего Севера (по данным перепи-си 1926/27 гг.). Л.: [Ин-т народов Севера ЦИК СССР], 1932. 64 с.

1 В список вошли только издания, представленные в общем электронном каталоге РНБ. Те, которые хранятся в ОНЛ, но не отражены в общем каталоге (например, буквари, учебники родных языков, учебные издания на национальных языках и т.д.), в список не включены.


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

. Вып. 3: Крейнович Е.А. Гиляцкие числительные. Л.: Тип. «Коминтерн», 1932. 24 с.

Вып. 4–5: Косвен М.О. Морган: жизнь и учение. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1933. 71 с.

Серии трудов по отдельным дисциплинам

Труды по экономике. 1934. Т. 1

Т. 1: Сергеев М.А. Корякский национальный округ. Л.: Ин-т народов Севе-ра ЦИК СССР, 1934. 143 с.

Труды по истории. 1935–1936. Т. 1–2

Т. 1: Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.: Сб. документов / Под общ. ред. Я.П. Алькора, Б.Д. Грекова; вступ. статья И.Г. Троицкого. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1936. 281 с. (Труды Историко-архивного института АН. Т. 14. Вып. 5).

Т. 2: Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII в.: Сб. архивных материалов / Под. ред. Я.П. Алькора, А.К. Дрезена; вступ. статья С.Б. Окуня. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1935. 211 с.

Труды по этнографии. 1936. Т. 1

Т. 1: Анисимов А.Ф. Родовое общество эвенков (тунгусов). Л.: Ин-т наро-дов Севера ЦИК СССР, 1936. 195 с.

Труды по лингвистике. 1934–1937. Т. 1–6

Т. 1: Языки и письменность народов Севера: [Сб. ст.]. Ч. 1: Языки и пись-менность самоедских и финно-угорских народов / Под ред. Г.Н. Прокофьева. М.; Л.: Учпедгиз, 1937. 231 с.

Т. 2: [отсутствует в РНБ; был ли он выпущен и чему был или должен был быть посвящен, пока неизвестно].

Т. 3: Языки и письменность народов Севера: Сб. ст. / Под общ. ред. Я.П. Алькора. Ч. 3: Языки и письменность палеоазиатских наро-дов / Под ред. Е.А. Крейновича. М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 238 с.

Т. 4. Вып. 1: Прокофьев Г.Н. Селькупская (остяко-самоедская) граммати-ка. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1935. 131 с.

Т. 5: Крейнович Е.А. Фонетика нивхского (гиляцкого) языка / С прил. ста-тьи Л.Р. Зиндер, М.И. Матусевич «Экспериментальное исследова-ние фонем нивхского языка». М.; Л.: Учпедгиз, 1937. 125 с.

Т. 6: Богораз В.Г. Луораветланско-русский (чукотко-русский) словарь / Подгот. к печати Г. Мельников, Г. Корсаков, Т. Вельсбах; под ред. С.Н. Стебницкого. М.; Л.: Учпедгиз, 1937. 166 c.

Труды по фольклору. 1936. Т. 1

Т. 1: Сборник материалов по эвенкийскому (тунгусскому) фольклору / Сост. Г.М. Василевич; под ред. Я.П. Алькора. Л.: Ин-т народов Се-вера ЦИК СССР, 1936. 290 с.

Известия НИА ИНС. 1935–1936. Вып. 1–10

Вып. 1: Степанов Н. П.А. Словцов (У истоков сибирского областниче-ства). Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1935. 42 с.

Вып. 2: Косвен М.О. Л.Г. Морган: жизнь и учение. 2-е изд., перераб. и доп. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1935. 97 c.


Вып. 3: Бахрушин С.В. Остяцкие и вогульские княжества в XVI–XVII ве-ках. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1935. 86 с.

Вып. 4: Шуберт А.М. Изобразительные способности у детей эвенков (тун-гусов). Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1935. 35 с.

Вып. 5: Ковязин Н.М., Крылов В.М., Подэкрат А.Г. Очерки по промыслово-му хозяйству и оленеводству Крайнего Севера / Под ред. М.А. Сер-геева. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1936. 114 с.

Вып. 6: Рахманин Г.Е., Сергеев М.А. Очерки по охотничьему хозяйству и звероводству Крайнего Севера. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1936. 120 с.

Вып. 7: Базанов А.Г. Очерки по истории миссионерских школ на Крайнем Севере (Тобольский север). Л.: Ин-т народов Севера Главсевмор-пути при СНК СССР, 1936. 132 с.

Вып. 8: Петрова Т.И. Ульчский диалект нанайского языка. М.; Л.: Учпед-гиз, 1936. 154 с.

Вып. 9: Горцевская В.А. Характеристика говора баргузинских эвенков: По материалам Н.Н. Поппе. М.; Л.: Учпедгиз, 1936. 101 с.

Вып. 10: Лебедева Е.П. Наречия места в эвенкийском языке. М.; Л.: Учпед-гиз, 1936. 76 с.

Издания вне серий

Охота, оленеводство, промыслы

Керцелли С.В. Избенное оленеводство и его значение в сельском хозяй-стве. 2-е изд., перераб. и доп. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1933. 37 с.

Рахманин Г.Е. Первичная обработка пушной шкурки. М.; Л.: Коиз, 1933. 64 с.

Рахманин Г.Е. Краткая программа изучения промысловоохотничьего хозяй-ства в местностях Приполярного Севера. Л.; М.: Коиз, 1933. 38 с.

Данилов Д.Н. Программа по изучению охотничьего промысла на Севере / Ред. Н.П. Наумов, Н.Н. Топорков. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1934. 64 с.

Рахманин Г.Е. Охотничьи животные и охотничьи промыслы Крайнего Севера. Л.; М.: Коиз, 1934. 144 с.

Этнографические работы

Старцев Г.А. Самоеды (ненча): Историко-этнографич. исследование. Л.: Ин-т народов Севера, 1930. 170 с.

Попов А.А. Материалы для библиографии русской литературы по изуче-нию шаманства северо-азиатских народов. Л.: Ин-т народов Севе-ра ЦИК СССР, 1932. 117 с.

Билибин Н. Обмен у коряков (Формы натурального обмена и задачи торго-вокооп. аппарата). Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1934. 40 с.

Золотарев А.М. Пережитки тотемизма у народов Сибири. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1934. 52 с.

Памяти В.Г. Богораза: Сб. статей / Отв. ред. И.И. Мещанинов. М.; Л.: АН СССР, 1937. 382 с.

Советский Север: Сб. статей по вопросам экономики, истории, этногра-фии, языка и культуры народов Севера. Л.: Изд-во Главсевморпу-ти, 1938–1939. Сб. 1, 2–4.


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

. Исторические работы

Терентьев А.А. Закрепощение ненцев Канинской и Тиманской тундры в XVIII веке. Л.: Ин-т народов Севера ЦИК СССР, 1934. 40 с.

Базанов А.Г. Миссионеры и миссионерские школы на Архангельском Се-вере: Историч. очерки / Ред. Н.Г. Казанский. Архангельск: Сев-крайгиз, 1936. 73 с.

Реконструкция хозяйства

Скачко А.Е. Народы Крайнего Севера и реконструкция северного хозяй-ства. Л.: Ин-т народов Севера, 1934. 76 с.

Никульшин Н.П. Первобытные производственные объединения и социа-листическое строительство у эвенков. Л.: Изд-во Главсевморпути, 1939. 144 с.

Исследования по языкам и фольклору

Черняков З.Е. Карта распространения языков народов Севера СССР. М.; Л.: Учпедгиз, 1935. 7 с.

Горцевский А.А. Фонетические трудности при обучении эвенков (тунгусов) русскому языку / Под ред. В.П. Андреевой-Георг. Л.: Изд-во Глав-севморпути, 1939. 136 с.

Баландин А.Н. Язык маньсийской сказки / Под ред. А.И. Емельянова. Л.: Изд-во Главсевморпути, 1939. 80 с.

Бойцова А.Ф. Категория лица в эвенкийском языке / Под ред. В.П. Андреевой-Георг, В.И. Цинциус. Л.; М.: Изд-во Главсевмор-пути, 1940. 192 с.

Разное

Смесов А.Н. Как составлять карту. Л.; М.: Коиз, 1934. 60 с.

Учебники и грамматики

1932

Наша книга: Учебник для 1 года начальных школ народов Севера / Сост. П. Жулев, Т. Карпова, И. Мальмстрем, при участии бригады сту-дентов Ин-та народов Севера и сотрудников ин-та; под общ. ред. П. Жулева. Л.: Учпедгиз, 1932. 150 с.

Орбели М.К. Математика: 1 год обучения в школах Севера / Сост. М. Орбе-ли, Ф. Смирнов; под ред. Н.С. Поповой. М.; Л.: Учпедгиз, 1932. 87 с.

1934

Василевич Г.М. Объяснительная записка к учебникам арифметики для I и II классов начальной школы Н.С. Поповой (на эвенском языке). М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 39 с. (В помощь учителю эвенской школы).

Василевич Г.М. Объяснительная записка к учебнику эвенкийского языка: С приложением контрперевода. Ч. 1: Грамматика и правописание: для 1 и 2 классов начальной школы. М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 53 с. (В помощь учителю эвенкийской школы).

Василевич Г.М. Учебник эвенкийского (тунгусского) языка: Для курсов по переподготовке учителей эвенкийских школ. М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 160 с.

Василевич Г.М. Эвенкийско-русский диалектологический словарь: с при-ложением введения и карты распространения диалектов. Л.: Уч-педгиз, 1934. 244 с.


Цинциус В.И. Объяснительная записка к учебникам арифметики для I и II классов начальной школы Н.С. Поповой (на эвенском языке). М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 40 с. (В помощь учителю эвенской школы).

Чернецова И.Я. Мансийский язык: Программно-методические материалы для северной национальной начальной школы. М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 16 с.

Шнейдер Е.Р. Объяснительная записка к учебникам арифметики для I и II классов начальной школы Н.С. Поповой (на удэйском языке). М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 52 с. (В помощь учителю удэйской школы).

1935

Левин В.И. Самоучитель эвенского языка. М.; Л.: Учпедгиз, 1935. 269 c.

Петрова Т.И. Краткий нанайско-русский словарь: с приложением грам-матического очерка [С приложением списка литературы, вышед-шей на нанайском (гольдском) языке]. М.; Л.: Учпедгиз, 1935. 136 с.

1936

Левин В.И. Краткий эвенско-русский словарь: с приложением граммати-ческого очерка. М.; Л.: Учпедгиз, 1936. 224 с.

Ненэцкий язык: Программно-методические материалы для северной не-русской начальной школы / Сост. аспирантами Ин-та народов Се-вера Главсевморпути при СНК СССР А. Алмазовой, Н. Терещен-ко и инструктором ненецкого ОкрОНО А. Щербаковой. М.; Л.: Учпедгиз, 1936. 59 с.

Чернецов В.Н., Чернецова И.Я. Краткий мансийско-русский словарь: с приложением грамматического очерка. М.; Л.: Учпедгиз, 1936. 114 с.

Эвенский язык / Сост. В.И. Цинциус. М.; Л.: Учпедгиз, 1936. 51 с. (Прог-раммно-методические материалы для северной нерусской началь-ной школы).

1940

Корсаков Г.М. Самоучитель нымыланского (корякского) языка / Под ред. С.Н. Стебницкого. М.; Л.: Учпедгиз, 1936. 172 с. (2-е изд. Л.: Уч-педгиз, 1940. 187 с.).

Серия «В помощь учителю национальной начальной школы Крайнего Севера». 1934–1935

Вып. 1: Мальмстрем И.Г. Политехническое трудовое обучение в школах Севера: Метод. разработки для 1 года обучения. М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 56 с.

Вып. 2: Андреева-Георг В.П. Русский язык в национальной школе Крайне-го Севера. М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 72 с.

Вып. 3: Прокофьев Г.Н. Родной язык в северной национальной школе. М.; Л.: Учпедгиз, 1934. 36 с.

Вып. 4: Оберталлер П.М. О работе школьного инструктора. М., Л.: Учпед-гиз, 1934. 34 с.

Вып. 5: Гур-Гуревич В.М., Каган Г.Д. Физическая культура в национальной школе Крайнего Севера / [Предисл. П. Оберталлер]. М.; Л.: Учпед-гиз, 1935. 93 с.

Вып. 6: Северное промысловое хозяйство: Сб. ст. / Под ред. М.А. Сергеева, Н.Г. Казанского; предисл. М.А. Сергеева. М.; Л.: Коиз, 1934. 100 с.


Вып. 6: Гур-Гуревич В.М. Организация досуга в северной национальной школе / С приложением статьи А.А. Горцевского «Охота, рыбная ловля, сбор ягод, орехов и грибов как формы организации детско-го досуга». М.; Л.: Учпедгиз, 1935. 104 с.

[Два последних выпуска значатся под номером 6].

Периодика

Тайга и тундра. Л.: Изд. Краевед. кружка ин-та Народов Севера при ЦИК СССР, 1928–1933.

[Первые три сборника вышли в 1928–1931 гг. Прекращено в 1933 г. на № 2(5)].

“Penelope’s Cloth”: The Bogoras Project from the Late 1920s–1930s

Elena Liarskaya

European University at St Petersburg Gagarinskaya st. 3, St Petersburg, Russia [email protected]

This paper focuses on the history of the Leningrad ethnographic school in the 1920s–1930s. In Leningrad at that time, there were a number of institutions that had been founded by Vladimir Bogoras or with his active participation, such as the Faculty of Ethnography at the Geographical Institute at Leningrad State University, the Institute of the Peoples of the North and its pre-decessors, the Academic Research Association of the Institute of the Peoples of the North, the “Northern” Faculty of the Herzen Pedagogical Institute, etc. Based on both archival and published materials, the author argues that all these institutions were not uncoordinated and separate, but were established as parts of a well thought-out and integrated system created in order to merge re-search with practical tasks of modernization in the Far North. The article brings together and streamlines all the known facts about these institutions by using sources that are disconnected and some-times hard to find. To some extent, the general picture that emerges from this analysis refutes the stereotype that ethnography in the Soviet Union in general, and in Leningrad in particular, ceased to exist after the infamous “discussion” of 1929.

Keywords: history of anthropology, Leningrad ethnographic school, Institute of the Peoples of the North, Academic Research Association of the Institute of the Peoples of the North, Northern Faculty of the Herzen Pedagogical Institute, Vladimir Bogoras.


References

Alymov S. S., Arzyutov D. V., ‘Marksistskaya etnografiya za 7 dney: sove-shchanie etnografov Moskvy i Leningrada i diskussii v sovetskikh sotsialnykh naukakh v 1920–1930-e gg.’ [Marxist Ethnography in 7 Days: The Meeting of Ethnographers from Moscow and Leningrad and Discussions on Soviet Social Sciences in the 1920s–1930s], Arzyutov D. V., Alymov S. S., Ot klassikov k marksizmu: Stenogramma soveshchaniya etnografov Moskvy i Leningrada (5–11 aprelya 1929 g.) [From Classics to Marxism: A Shorthand Report of the Conference of Moscow and Leningrad Ethnographers (5–11 April 1929)]. St Petersburg: Museum of Anthropology and Ethnography Press, 2014, pp. 21–90. (In Russian).

Anderson D. G., Identity and Ecology in Arctic Siberia. Oxford: Oxford University Press, 2000, 253 pp.

Arzyutov D., ‘Etnograf s kinokameroy v rukakh: Prokofevy i nachalo vizualnoy antropologii samodiytsev’ [The Ethnographer(s) with a Cine-Camera in Their Hands: The Prokofievs and the Beginning of the Visual Anthropology of Samoyeds], Antropologicheskij forum, 2016, no. 29, pp. 187–219. (In Russian).

Arzyutov D. V., Kan S., ‘Kontseptsiya polya i polevoy raboty v ranney sovetskoy etnografii’ [The Concept of Field and Fieldwork in Early Soviet Ethnography], Etnograficeskoe Obozrenie, 2013, no. 6, pp. 45–68. (In Russian).

Balashov E. M., Pedologiya v Rossii v pervoy treti XX veka [Pedology in Russia in the Early 20th Century]. St Petersburg: Nestor-Istoriya, 2012, 192 pp. (In Russian).

Balashov E. M., Evsevyev M. Yu., Cherepenina N. Yu., Materialy po istorii Sankt-Peterburgskogo universiteta, 1917–1965: Obzor arkhivnykh dokumentov [Materials for the History of St Petersburg University. 1917–1965. A Review of Archival Documents]. St Petersburg: St Petersburg State University Press, 1999, 284 pp. (In Russian).

Bauer R. A., The New Man in Soviet Psychology. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1952, 229 pp.

Kan S., ‘“Moy drug v tupike empirizma i skepsisa”: Vladimir Bogoraz, Frants Boas i politicheskiy kontekst sovetskoy etnologii v kontse 1920-x — nachale 1930-kh gg.’ [“My Old Friend in a Dead-end of Scepticism and Empiricism”: Boas, Bogoras, and the Politics of Soviet Anthropology of the Late 1920s — Early 1930s], Antropo-logicheskij Forum, 2007, no. 7, pp. 191–230. (In Russian).


Kozmin V. A., ‘Iz istorii etnograficheskogo obrazovaniya v Leningradskom / Sankt-Peterburgskom universitete’ [From the History of Ethno-graphical Education in Leningrad / St Petersburg University], Etno-graficeskoe Obozrenie, 2009, no. 4, pp. 109–17. (In Russian).

Krupnik I. I., ‘V. G. Bogoraz, ego nasledie i ucheniki’ [V. G. Bogoras, His Heritage and Students], Tropoyu Bogoraza: Nauchnye i literaturnye materialy [The Path of Bogoras: Research and Literary Materials].


Елен

а Ля

рска

я. «

Ткан

ь Пе

нело

пы»:

«пр

оект

Бог

ораз

а» в

о вт

орой

пол

овин

е 19

20-х

— 1

930-

х гг

. Moscow: Heritage Institute Press — GEOS, 2008, pp. 17–22. (In Russian).

Krupnik I. I., Mikhaylova E. A., ‘Eskimolog Aleksandr Forshteyn (1904–1968)’ [Eskimologist Aleksandr Forstein (1904–1968)], Tropoyu Bogoraza: Nauchnye i literaturnye materialy [The Path of Bogoras: Research and Literary Materials]. Moscow: Heritage Institute Press — GEOS, 2008, pp. 32–43. (In Russian).

Mikhaylova E. A., ‘Vladimir Germanovich Bogoraz: uchenyy, pisatel, obshchestvennyy deyatel’ [Vladimir Germanovich Bogoras: Scientist, Writer, Public Figure], Tishkov V. A., Tumarkin D. D., Vydayushchiesya otechestvennye etnologi i antropologi XX v. [Notable Russian Ethnologists and Anthropologists of 20th Century]. Moscow: Nauka, 2004, pp. 95–136. (In Russian).

Musyankova N. A., ‘Lyubiteli i professionaly: khudozhestvennaya studiya Instituta narodov Severa (1926–1941)’ [Amateurs and Professionals: Artistic Studio of the Institute of the People of the North], Khudo-zhestvennaya kultura, 2012, no. 5. <http://sias.ru/publications/magazines/kultura/vypusk-5-2012/prikladnaya-kulturologiya/779.html>. (In Russian).

Roon T. P., Sirina A. A., ‘E. A. Kreynovich: zhizn i sudba uchenogo’ [E. A. Kreynovich: Life and Destiny of a Scholar], Repressirovannye etnografy [Ethnographers — Victims of Political Repressions]. Moscow: Vostochnaya literatura, 2003, is. 2, pp. 47–77. (In Russian).

Slezkin Yu., ‘Sovetskaya etnografiya v nokdaune: 1928–1938’ [Soviet Ethnography in a Knockdown: 1928–1938], Etnograficeskoe Obozrenie, 1993, no. 2, pp. 113–25. (In Russian).

Slezkin Yu., Arctic Mirrors: Russia and Small Peoples of the North. Ithaca; London: Cornell University Press, 1994, 456 pp.

Smirnova T. M., ‘Institut narodov Severa v Leningrade — uchebnoe zavedenie novogo tipa’ [The Institute of People of the North in Leningrad as a New Type of Educational Institution], Vestnik LGU, 2012, no. 2, pp. 51–65. <http://cyberleninka.ru/article/n/institut-narodov-severa-v-leningrade-uchebnoe-zavedenie-novogo-tipa>. (In Russian).

Solovey T. D., Ot “burzhuaznoy” etnologii k “sovetskoy” etnografii: Istoriya otechestvennoy etnologii pervoy treti XX veka [From “Bourgeois” Ethnology to “Soviet” Ethnography: the History of Native Ethno-logy in the Early 20th Century]. Moscow: Institute of Ethnology and Anthropology Press, 1998, 258 pp. (In Russian).

Solovey T. D., ‘“Korennoy perelom” v otechestvennoy etnografii (diskussiya o predmete etnologicheskoy nauki: konets 1920-kh — nachalo 1930-kh godov)’ [“Radical Turn” in the Soviet Ethnography: Late 1920s — Early 1930s], Etnograficeskoe Obozrenie, 2001, no. 3, pp. 101–21. (In Russian).

Tumarkin D. D. (ed.), Repressirovannye etnografy [Ethnographers — Victims of Political Repressions]. Moscow: Vostochnaya literatura, 2002, is. 1, 343 pp.; 2003, is. 2, 495 pp. (In Russian).


Vakhtin N., ‘“Proekt Bogoraza”: borba za ogon’ [The Bogoras Project: The Quest for Fire], Antropologicheskij Forum, 2016, no. 29, pp. 125–41. (In Russian).

Vakhtin N. B., Sirina A. A., ‘Razmyshleniya posle mezhdunarodnogo seminara “Komu prinadlezhit sibirskaya etnografiya?”’ [Thoughts after the International Seminar “Who Owns Siberian Ethno-graphy?”], Etnograficeskoe Obozrenie, 2003, no. 3, pp. 141–48. (In Russian).

Vishnevskiy A. G. (ed.), Demograficheskaya modernizatsiya Rossii, 1900–2000 [Demographic Modernization of Russia, 1900–2000]. Mos-cow: Novoe izdatelstvo, 2005, 608 pp. (In Russian).

Yasnitskiy A., ‘Bibliografiya osnovnykh sovetskikh rabot po kross-kulturnoy psikhonevrologii i psikhologii natsionalnykh menshinstv v period kollektivizatsii, industrializatsii i kulturnoy revolyutsii (1928–1932)’ [Bibliography of the Main Soviet Publications on Psychoneurology and Psychology of Ethnic Minorities during Collectivization, Industrialization, and Cultural Revolution (1928–1932)], Dubna Psychological Journal, 2013, no. 3, pp. 97–113. <http://psyanima.su/journal/2013/3/2013n3a6/2013n3a6.pdf>. (In Russian).

Yasnitskiy A., Zavershneva E., ‘Ob arkhetipe sovetskoy psikhologii kak nauchnoy distsipliny i sotsialnoy praktiki’ [On the Archetype of the Soviet Psychology as an Academic Discipline and Social Practice], Novoe literaturnoe obozrenie, 2009, no. 100, pp. 334–54. (In Russian).

Yurchak A., Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2005, 352 pp.


Дмитрий Арзютов

Этнограф с кинокамерой в руках: Прокофьевы и начало визуальной антропологии самодийцев1

В статье рассказывается об экспедиции Г.Н. и Е.Д. Прокофьевых к большеземельским ненцам и их опыте кинооператор-ской работы. Кинохроника Прокофьевых представляет собой уникальный документ визуальной антропологии самодий-цев. На основании имеющихся архивных документов высказано предположение, что съемки осуществлялись на основа-нии договора о сотрудничестве, подписанного Францем Боасом и Владимиром Богоразом в Нью-Йорке в 1928 г. В статье проводится реконструкция полевого опыта Г.Н. Прокофьева, его оценок ранней истории коллективизации, а также раз-работки им концепции ненецкого этногенеза. В этой связи кинохроника вместе с коллекцией фотографий, сделанных Прокофьевыми в «поле», выступают визуальной концептуализацией «ненецкости». Имеющиеся на сегодняшний день исследования по визуальной антропологии в СССР дают основания утверждать, что документальная кинохроника Про-кофьевых 1929–1930 гг. является первой хроникой, снятой в советской Арктике самими этнографами.

Ключевые слова: советская этнография, документальное кино, Арктика, ненцы, Боас, Богораз, Прокофьевы, коллекти-визация.

1. Введение

Для большинства историков события 1929 г., а именно совещание этнографов Москвы и Ленинграда, являются разделительной чертой первых десятилетий советской этно-графии, перекликаясь с началом сталин-ской модернизации [Slezkine 1991; Соловей 2001; Алымов, Арзютов 2014]. Незадолго до этого совещания, в октябре 1928 г., Влади-мир Германович Богораз вернулся из своей последней командировки в США. Эта по-ездка для него была весьма насыщенной. Он прочел несколько докладов на Между-народном конгрессе американистов в Нью-Йорке, некоторые из них — от лица своих студентов; ему также удалось договориться о возобновлении сотрудничества с Фран-цем Боасом, что для обоих было своеобраз-ным возвратом в прошлое, во времена Джесуповской Тихоокеанской экспедиции.

1 Статья написана при поддержке проектов “Etnos: A life history of the etnos concept among the Peoples of the North” (ESRC ES/K006428/1) и “Etnos and Minzu: Histories and Politics of Identity Governance in Eurasia” (The Leverhulme Trust, IN-2012-138). Благодарю за комментарии и замечания Крэйга Кэмп-белла (University of Texas at Austin, USA) и всех участников семинара, посвященного памяти В.Г. Бо-гораза и проходившего 14 мая 2015 г. в рамках совместного антропологического семинара отдела этнографии Сибири МАЭ РАН и Европейского университета в Санкт-Петербурге. Отдельная благодар-ность Джослин Даддинг (MAA, University of Cambridge, UK) и Дэвиду Дж. Андерсону (University of Aberdeen, UK) за обсуждение кино- и фотоматериалов Этель Джон Линдгре н, которое очень помогло в понимании и контекстуализации кинохроники Прокофьевых; также выражаю благодарность Н.Б. Вахтину за прочтение первого варианта рукописи статьи и высказанные замечания. Английский вариант статьи выйдет в журнале “Visual Anthropology” осенью этого года.

Дмитрий Владимирович АрзютовМузей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН,Санкт-Петербург /Абердинский университет,Великобритания[email protected]


Вернувшись из Америки, Богораз сделал доклад на Совете Му-зея антропологии и этнографии, где рассказал об утверждении русско-американских стипендий и начале программы по обме-ну студентами [СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1928). Д. 7. Л. 9].

Такое сотрудничество было очень важно для МАЭ, т.к. в это время в Музее явно ощущался недостаток денежных средств1. Поэтому Совет МАЭ высказался одобрительно и распределил работу так, «чтобы русский молодой этнограф участвовал в американской экспедиции к индейцам Северо-Западного бе-рега, а американский ученый участвовал в русской экспедиции к северо-восточному племени из группы протоазиатов» [СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1928). Д. 7. Л. 11].

Такое продолжение «Джесупа» сразу стало приносить плоды. Молодая студентка В.Г. Богораза Юлия Павловна Аверкиева уже вскоре отправилась в экспедицию к «отцу американской антропологии» Францу Боасу, или, как она его с любовью назы-вала в переписке, «папе Францу» [Нитобург 2003; Кузнецов 2006; Корсун 2010: 41–45]2. Зная предыдущие опыты кино съемок, в частности опыт Альфреда Хэддона, первого этнографа, сняв-шего кинохронику во время экспедиции в Торресов пролив в 1898 г., «папа Франц» берет камеру и делает съемку танцев у ква-киутлей. В письме к Рут Бенедикт от 30 ноября 1930 г. он пишет:

Юлия [Аверкиева. — Д.А.] танцевала вместе со всеми, а сегодня вечером у нее первый формальный урок танца <…> проблема тан-ца трудная. Я надеюсь, что фильмы дадут нам адекватный ма-териал для настоящего исследования [цит. по: Rohner 1969: 293; см. также: Ruby 1980: 9]3.

История этой съемки примечательна тем, что компания “East-man Kodak” стала выпускать с 1923 г. кинокамеры формата 16 мм [de Brigard 2003: 21]. Однако такой формат считался предназначенным для домашнего использования, и только в конце 1920-х гг. шестнадцатимиллиметровые камеры и плен-ки входят в обиход «полевиков» [Ruby 1980: 7].

Зная об этой истории из многочисленных публикаций, посвя-щенных Францу Боасу, я работал в Архиве РАН, где занимался

1 В это же время Кунсткамера была вовлечена в грандиозный проект коллекционных обменов с мно-жеством музеев Европы и Америки. Советско-американская сторона этого проекта через посред-ничество Евгения Голомштока описана в [Купина 2004].

2 Надо признать, что в Музее антропологии и этнографии шли последние «космополитические годы». Не говоря о разном происхождении, здесь могли работать вместе граждане разных стран: американский антрополог Рой Ф. Бартон, индийский революционер и этнограф Вирендранат Чато-падайя, этнограф голландского происхождения Вильгельмина Трисман.

3 Перевод с английского мой. Фильм Франца Боаса “The Kwakiutl of British Columbia”; проект по оцифровке и обработке фильма см.: <http://www. burkemuseum. org/bhc/projects_boas>.


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев историей экспедиций Г.Н. Прокофьева и Г.Д. Вербова к раз-

ным группам самодийцев. Просматривая переписку Г.Н. Про-кофьева с В.Г. Богоразом, я обнаружил в письме от 4 октября 1929 г. из с. Хабарова в проливе Югорский шар следующую ин-формацию:

Одновременно с этим [очерк по остяко-самоедскому языку. — Д.А.] шлю Вам 5 заснятых катушек Cine-Kodak. На 5ой снята мною переправа быков через Югорский Шар — снимки очень цен-ные. Надеюсь, что они удались хорошо. В остальных катушках раз-ные снимки из быта самоедов. Прошу Вас выписать еще 100-футо-вых катушек; чем больше, тем лучше*. (* Проявить снимки можно было бы и у нас в СССР; печатать же придется послать в Америку) [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269. Л. 5об].

История этой длительной, почти двухлетней экспедиции Г.Н. и Е.Д. Прокофьевых этнографам, занимающимся ненец-кой культурой, известна очень фрагментарно1, а в некоторых биографиях и вовсе опускалась [Омельчук 1982].

Закончив работу в архиве, я на следующий же день был в нега-теке МАЭ и держал в руках пленки “Cine-Kodak” (ил. 1). Это оказалась кинохроника, снятая Прокофьевыми в экспедиции в Большеземельскую тундру.

Ил. 1. Обложка коробки 16 мм пленки Eastman Kodak, на которую снята кинохроника Г.Н. Прокофьева

1 Биографии Георгия Николаевича и Екатерины Дмитриевны Прокофьевых см.: [Омельчук 1982: 35–98; Гаген-Торн 1992; 2013: 273; Хомич 1999; Казакевич 2010а; 2010б; Кисель 2012].


Данная статья разделена на две части. В первой части описыва-ется ход экспедиции Прокофьевых и их кинохроника. Вторая часть представляет собой попытку вписать этот материал в контекст как визуальных проектов в СССР, так и истории ви-зуальной антропологии в Европе и США1.

2. Краткая история экспедиции и съемок

2.1. Полевая биография Прокофьевых и «ошибка» Комитета Севера

Несмотря на то что коллега Г.Н. Прокофьева Нина Ивановна Гаген-Торн отзывалась о нем как о человеке черством и не склонном к профессии этнографа [Гаген-Торн 2013: 273], лич-ностью он был незаурядной. Ко времени экспедиции 1929–1931 гг. Прокофьев провел уже немало времени в «поле», вся-кий раз отправляясь туда не на пару недель, а на довольно про-должительный срок. Одной из первых его экспедиций была поездка в 1921 г. к ненцам низовьев Оби, где он помимо запи-сей по языку и этнографии [АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2, 32], видимо, в оздоровительных целях занимался йогой (!). Трудно представить, как в условиях тундры и жизни в чуме ему это уда-валось.

В 1925 г. состоялась его и Екатерина Дмитриевны знаменитая поездка к селькупам. Жизнь у селькупов сделала их настоящи-ми этнографами и лингвистами-полевиками (см. фрагменты полевого дневника: [Гаген-Торн 1992]).

В октябре 1928 г. Прокофьев передал свой доклад, основанный на изучении селькупов, В.Г. Богоразу, для того чтобы тот про-читал его в Нью-Йорке на конгрессе американистов. Этот доклад сопровождался диапозитивами, снятыми с рисунков селькупских (остяко-самоедских) шаманов [СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1928). Д. 7. Л. 6]. Наконец, в 1929–1931 гг. со-стоялась та поездка к ненцам и коми, в которую Прокофьевы взяли с собой кинокамеру.

1 Предложенный ниже анализ основан на корпусе архивных материалов (СПбФ АРАН, АМАЭ РАН, РГАКНФД, РА ИИМК РАН, КПДА РА). Сам же фильм анализируется на основе сопоставления кино-хроники (МАЭ И-1173, семь 16-мм катушек общей продолжительностью 27 мин.), фотоколлекции на стеклянных негативах (МАЭ И-1174, один негатив сделан на пленке: МАЭ И-1174-6), полевого дневника Г.Н. Прокофьева [АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 27, 28, 29], переписки Г.Н. Прокофьева и В.Г. Богораза [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269], полевого дневника Г.Д. Вербова, работавшего в этой экспедиции вместе с Прокофьевым [АМАЭ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 15, 16, 17], письма Г.Д. Вербо-ва В.Г. Богоразу [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 61], описей коллекций МАЭ РАН, составленных Е.Д. Прокофьевой (И-1173, И-1174), и романа В. Попова «Люди Большой земли» [1932], посвящен-ного Г.Н. Прокофьеву и его экспедиции к большеземельским ненцам.

2 В основном эти материалы касались терминологии, связанной с рыболовством, одеждой и орна-ментом.


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев Согласно официальным документам МАЭ, Г.Н. Прокофьев

был командирован Комитетом содействия народностям север-ных окраин (Комитет Севера) на самоедскую культбазу Хоседа-Хард на должность «заведующего краеведением» — так в офи-циальных документах именовался штатный краевед — на срок с 4 апреля 1929 по 11 июля 1930 г. [СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 5. Д. 153]. Дневник экспедиции Прокофьева, сохранившийся не полностью, начинается с 21 мая 1930 г. Викторин Попов пи-шет, что в задачи Прокофьева входило «составление первого ненецкого латинизированного букваря», а ниже сообщает о ге-рое самой экспедиции — «краеведе Прокофьеве — человеке с астмою, без двух ребер, около пяти лет кочующем по крайне-му северу в разобщении с женою и детьми» [Попов 1932]. Со-гласно же дневнику Г.Д. Вербова «разобщения с женой и деть-ми» были краткими: все они были «в поле», правда, в разных селах, но встречались. Владимир Кисель, опубликовавший книгу Екатерины Дмитриевны о тувинцах, пишет: «В Больше-земельской тундре Екатерина Дмитриевна занималась изу-чением традиционной культуры ненцев и одновременно являлась помощником краеведа [т.е. собственно Георгия Ни-колаевича. — Д.А.], начальником пункта ликвидации без-грамотности, заведующей детским домом» [Кисель 2011: 14].

Направление на «заведование краеведением» предполагало, что Г.Н. Прокофьев будет заниматься исключительно ненец-ким языком и культурой. Однако в одном из писем к В.Г. Бого-разу он с сожалением писал:

Здесь меня ожидало крупное разочарование: самоедская база Хоседа-Хард самоедской является лишь по названию. Построена она в районе, куда настоящие самоеды (n’enaj n’ennec’) не загля-дывают. В округе живут зыряне и колвинские самоеды, которые давно уже перестали быть самоедами, переняв от зырян и язык и культуру. В «самоедской» школе-интернате 41 ученик, из них 22 колвинских самоеда и 19 зырян. Язык повсеместно только зы-рянский [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269. Л. 9].

В другом письме Г.Н. Прокофьев описывает свой быт во время этого «заведования» следующим образом:

Что касается самой базы, то «культурной» называть ее трудно. В некультурном, диком уголке, каковым является Янов Стан, я жил лучше, чем здесь. Недостаток снабжения чувствуется во всем: начиная с дров и керосина и кончая продуктами питания. Сидим с пятилинейной лампой, в квартире холодно. Баня бывает 2 раза в месяц; это бы ничего, быть может; но то, что мыться приходится холодной водой, это уже хуже. Прав я был, желая оговорить в своем договоре с Комитетом Севера вопрос питания. Но и они правы в своем нежелании включить этот пункт в дого-


вор, ибо, если бы они согласились на это, я имел бы право нару-шить договор. До весны еще далеко, а с продовольствием дело уже скверно: масла нет, сахару дают по 1 кг, рыба соленая качества ниже среднего, муки белой нет. С мясом тоже неважно: есть скотское мясо осеннего убоя. А купить оленя нелегко. Единствен-но чего много, это куропатки [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269. Л. 10–10об].

В целом для Прокофьева эта поездка была сплошным разоча-рованием. В письме к Богоразу от 29 марта 1930 г. из Хоседа-Харда он уже совершенно откровенно пишет:

Буду рад, если Вам удастся вытащить меня из базы до окончания срока. Это — не самоедская база, а коми-база (по недоразумению с одной стороны и по удачной коми-спекуляции с другой) [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269. Л. 16об].

Письма Вербова к Богоразу из Большеземельской тундры в эти же годы полны еще большей решимости:

Условия организационной работы были довольно тяжелыми. Бу-дучи заведующим учебной частью и преп[одавате]лем Ненецкого языка, я занимался чем угодно вплоть до извоза дров и переноски кирпича. <…> На основании опыта своей прошлогодней работы в тундре и текущей работы в техникуме я пришел к заключению (полагаю, что и Георгий Николаевич того же мнения), что изме-нить такое положение вещей можно только директивным поряд-ком сверху. Все иные способы испробованы и вполне очевидно, что здесь, на окраинах, работники, к сожалению, не смогут без давле-ния сверху правильно разобраться в этом вопросе. Ведь в конце концов, [Н]енецкий округ не на луне и можно, мне кажется, безобразию положить конец. Надо полагать, что национальная политика имеет поле работы в местах, лежащих за пределами московских и ленинградских пригородов [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 61. Л. 5; подчеркнуто автором. — Д.А.].

«Ошибка» Комитета Севера была связана с незнанием реаль-ного культурного многообразия страны в конце 1920-х гг. Именно сведения от таких исследователей, как Прокофьев, создавали модели разграничения культурных групп и проведе-ния политики управления идентичностью. Краеведение, как и этнография, в понимании тех лет были не академической забавой, а своеобразным development project. Именно на этом основывается формулировка Богораза, что «этнографы — мис-сионеры советского образа жизни», хотя позиция этнографов порой и не совпадала с позицией официальных органов влас-ти. В случае Прокофьева можно говорить о его несогласии с политикой «латинизации» языков народов Севера (о латини-зации ненецкого языка см.: [Евсюгин 1993: 19–20]) и коллек-


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев тивизации в тундре1. В этом он не был одинок: достаточно

вспомнить биографию Г.М. Василевич — коллеги Прокофье-вых как по МАЭ, так и по ИНСу [Ермолова 2003]. О ситуации в Ленинграде в то время говорят вопросы Прокофьева в письме к Богоразу (4 октября 1930 г.):

О гибели Котовщиковой2 я слыхал в Юшаре. Подробностей не знаю. Б[ыть] м[ожет] Вы в двух словах мне сообщите. Жалко ее очень. Где остальные? Чем кончилась чистка в Академии? В чем выразились те большие перемены, о которых Вы мне со-общили? Читал в одном № Московской правды (от 20.XI.) о вре-дителях Академии Наук. Поминался Ольденбург, говорилось о хранении Академией секретных военных документов, серебря-ных кубков гвардейских офицеров и др. Больше я узнать ничего не мог. Как дела в Университете на Севфаке3? О своем переиз-брании я узнал от Е.Г. Кагарова — он написал мне открытку. Живем мы здесь совершенно оторванно. Радио бездействует. Одним словом, печально [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269. Л. 13–13об].

Судьба самого Прокофьева в этот момент висела на волоске. В.А. Кисель на основании сообщений детей Г.Н. и Е.Д. Про-кофьевых пишет, что именно В.Г. Богораз спас жизнь Проко-фьеву, отправив письмо в его поддержку на имя Сталина [Ки-сель 2011: 15].

2.2. Кинокамера и кинохроника

Обсуждая исходный киноматериал Прокофьева, мы с моим коллегой Крэйгом Кэмпбеллом предположили, что он мог пользоваться одной из следующих камер: Bolex, Bell and Howell или The Cine-Kodak Model A. Эти камеры были портативными, совместимыми с пленкой “Cine-Kodak” и идеально подходили для этнографа-полевика. Судя по фотоснимкам, Прокофьевы пользовались несколькими типами фотоаппаратов, т.к. в кол-лекции И-1174 имеются как стеклянные, так и пленочные не-гативы.

Самым трудным вопросом в работе с пленкой остается вопрос ее датировки. На основании имеющихся материалов можно высказать несколько соображений.

1 Дискуссии о латинской и кириллической графиках в СССР имеют долгую историю [Smith 1998; Вахтин 2001].

2 Имеется в виду гибель студентки ЛГУ Н.А. Котовщиковой на полуострове Ямал во время экспеди-ции 1928–1929 гг.

3 Северный факультет ЛГУ.


Впервые речь о кинопленке заходит в письме к Богоразу, кото-рое датировано 4 октября 1929 г. (дата № 1) [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269. Л. 5об]. Прокофьев пишет о пяти катуш-ках. Ровно через год, 4 октября 1930 г. (дата № 2), Прокофьев в письме опять-таки к Богоразу задает вопрос: «Проявили ли Вы кино-фильмы? У меня имеется еще 5 неиспользованных (одна из них начата). Вышлю их весной или летом. Хорошо бы получить подкрепление» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269. Л. 13]. Отсюда мы знаем об оставшихся пяти катушках. Дата № 2 несколько расходится с теми сведениями, которые приво-дит в своем дневнике Вербов, где говорит о дате своего знаком-ства с Прокофьевым и тут же упоминает, что тот «сейчас» дол-жен отправляться на корабле «Ненец» до Тельвиски, оттуда до культбазы, а затем уже в Ленинград [АМАЭ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 16. Л. 46]. Эти сведения дают скорее относительную дату, а именно, что съемки могли быть частично завершены к августу 1930 г. (дата № 3). Эта дата коррелирует со сведениями, которые можно найти в личном деле Прокофьева: он вернулся в Ленин-град 30 сентября 1930 г. [СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 5. Д. 153].

К этой, казалось бы, более или менее ясной картине добавля-ются сведения Е.Д. Прокофьевой из описи: в комментариях к первой катушке она указывает, что съемки были сделаны в августе 1931 г. во время переправы оленей с острова Вайгач на Большую землю через пролив Югорский шар около с. Хабаро-во (опись коллекции МАЭ И-1173) (дата № 4). Личное дело Прокофьева дает подтверждение и этого факта: согласно дан-ному документу, Георгий Николаевич с 20 июля по 10 сентября 1931 г. находился в командировке от ИНСа в Ненецком округе для участия в переподготовке учителей. Быть может, он брал с собой кинокамеру вновь и смог добраться до села Хабарово, где и снял эти кадры? Однако, если сравнить эту дату с фраг-ментом письма к Богоразу от 4 октября 1929 г. (дата № 1), мож-но увериться, что в описи Прокофьевой допущена ошибка. Эту путаницу дат осложняет еще один факт: на коробках (ориги-нальных?) из-под катушек имеется заводской штамп “develop before”, согласно которому катушки должны быть использова-ны до декабря 1929 г. (дата № 5). Впрочем, это не исключает того, что Прокофьев мог пользоваться просроченными плен-ками.

Сопоставляя все перечисленные выше даты, мы можем пред-положить, что хроника, скорее всего, была снята в несколько заходов в период с весны 1929 до осени 1931 г., но вероятнее — до поздней осени 1930 г.

В таблице 1 представлено сопоставление надписей на коробках с катушками и сюжетов кинохроники.


Таблица 1Порядок катушек

Музей-ный

номер

Номер на ко-робках (поле-вой?)

СюжетыОтносительная

хронология

И-1173-1

Переправа оленей через пролив Югорский шар; нюхание табаку; песцы на привязи; женщины едят рыбу на нарте; ерколава1; олени в корале2; приготовление к отправ-ке лодок.

Пленка снята в одно время. Место съемок определяется только по первым кадрам. Согласно описи Е.Д. Прокофьевой, август 1931 г.

И-1173-2 4

Несколько вариантов держания оленей на привязи; просушка сетей; выделка шкур; колка дров возле чума; нюхание табаку; рассказыва-ющий что-то ненец; ношение воды женщинами; курение табака (тот же человек, что и рассказывал).

Пленка снята в одном месте, в одно время.

И-1173-3 2

Установка чума на берегу; олени в корале; люди в стаде; выпускание оленей из кораля; дети.

Пленка снята в одном месте, в одно время. См. также: И-1173-4, И-1173-7.

И-1173-4 5

Плетение сетей; что-то рассказыва-ющий мужчина; плетение сетей; несколько человек вместе едят сы-рую рыбу; колыбель; заточка ножа; чистка шкуры; шитье нюков3; жен-щина у чума; собаки; выделка шкур; шитье кисов / тобаков4.

Пленка снята в одном месте, в одно время. Возможно, что съем-ка происходила в том же месте, что и на катушках И-1173-3 и И-1173-7.

И-1173-5

Переправа оленей через пролив; вы-делка шкур; собачья упряжка (зима / ранняя весна / поздняя осень); сбор плавника вдоль берега; рубка плав-ника; сушка кисов; разминание то-баков; умывание; разделка кишок оленя; дети собирают ягоды (скорее всего, изображают сбор ягод).

Пленка снималась в разное время года и, скорее всего, в раз-ных местах.

1 Загон оленей в кораль.2 Временное, чаще всего переносное сооружение из нарт, веревок (или сетей) и деревянных шестов

(или палок) для загона оленей.3 Покрышки для чума.4 Элементы ненецкой обуви.


И-1173-6 1

Запряжка оленей; олени; село Ха-барово; подгон оленя к упряжи; подъезд на оленьей упряжке к селу; кадры деталей упряжи; отъезд упряжки; отправление ненцев на лодке; село.

Пленка снята в одном месте и в одно время (предположительно летом).

И-1173-7 6

Дети; дети играют с детскими нар-тами; дети; дети и колка дров; дети; поимка оленей (весна); оленья упряжка; олени; оленье стадо и оле-нья упряжка; оленье стадо (на за-днем фоне замерзший пролив); оле-ний аргиш, идущий по заснежен-ной тундре; оленье стадо, нарты, человек и стадо.

Пленка снята в одном месте. Возможно, что съемка происходила в том же месте, что и на катушках И-1173-3 и И-1173-4.

Если допустить, что номера на коробках — полевые, то можно сказать, что катушки И-1173-6, И-1173-3, И-1173-2, И-1173-5 — это те первые катушки, которые были высланы Богоразу (см. выше дата № 1).

В связи с датировкой пленки встает и вопрос монтажа. Слож-нее всего датировать катушку И-1173-5, т.к. на ней присутству-ют кадры и с заснеженной тундрой, и с летними пейзажами. Смешение кадров говорит скорее о том, что Прокофьевы сни-мали только ценные с их точки зрения сюжеты, однако это может означать и то, что они монтировали пленку. Никаких оснований для ответа на этот вопрос у нас нет.

Отмечу также, что некоторые кадры носят явно постановоч-ный характер. Это, например, сюжет с нюхательным табаком, где Прокофьев (или человек очень на него похожий) с помо-щью метра отмеряет расстояние от камеры до человека (прием, распространенный в первые годы киносъемок). В некоторых сценах люди обращают внимание на кинокамеру, словно спра-шивая у оператора, доволен ли он их работой.

3. Кино и ненцы

История экспедиции Прокофьевых тесным образом пере-плетается с вхождением в этнографию и лингвистику само-дийцев Григория Вербова. Согласно документальной книге А.К. Омельчука «Рыцари Севера», Прокофьев и Вербов были знакомы до 1930 г., но эти сведения, видимо, ошибочны. В сво-ем дневнике Г.Н. Вербов пишет:

Окончание таблицы 1


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев 15-го [августа 1930 г.] же я познакомился с Г.Н. Прокофьевым,

который за год успел проделать большую лингвистическую рабо-ту и теперь на «Ненце» должен был попасть в Тельвиску, затем на культбазу, а оттуда в Ленинград [АМАЭ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 16. Л. 46].

Эта встреча стала судьбоносной для самодийских исследова-ний XX в., которые в этот период переживали свой расцвет.

Еще одна встреча, которая случилась в этой экспедиции и ока-залась важной для истории большеземельских ненцев, — встреча с кинематографом. Екатерина Дмитриевна начинает опись кинохроники со следующей истории (ил. 2):

Переправа оленей с острова Вайгача на Большую землю через про-лив Юшар1 около селения Хабарово в августе 1931 г. Оленей весной ненцы, подкочевывающие с тундры, по льду переправляют на Вай-гач. Там имеются богатые ягельники, трава и постоянный ветер обдувает остров, почти нет комаров. Олени, побывавшие на Вай-гаче летом, очень поправляются, крепнут. На пленке заснят ин-тересный момент. Олени не сразу пошли за лодкой. По какой-то причине стали кружить за [нрзб.] на одном месте, недалеко от берега, устроив таким образом как бы «мельницу» в воде. Только после долгих усилий, ненцам удалось на другой день заставить плыть оленей через пролив. Неудача в конечном счете была при-писана присутствию Г.Н. Прокофьева с его фото-аппаратом. Для ослабления вредного влияния аппарата ненцы потребовали стельку из обуви Прокофьева и разделили ее между организатора-ми переправы, как оберег (опись коллекции МАЭ № И-1173).

Эта история интересна в силу многих обстоятельств.

Во-первых, сама переправа оленей через Югорский шар (да и другие проливы) — это действительно довольно редкий кадр. Прокофьев это отчетливо понимал, когда писал письма Бого-разу. Во-вторых, судя по записям Г.Д. Вербова, ненцам кино было уже известно. Дело в том, что в обязанности заведующе-го первым Большеземельским «Красным чумом», которым в 1930 г. был Г.Д. Вербов, входил показ кинолент пропаган-дистского содержания2. Об одной такой ленте он написал в своем дневнике 30 августа 1930 г. (с. Хабарово): «Мы же с Но-

1 Здесь и далее имеется в виду пролив Югорский шар.2 В МАЭ РАН среди множества фотоколлекций есть также диафильмы, которые были сделаны специ-

ально для пропаганды достижений советской власти, агитации вступления в колхоз и т.п. В каче-стве примера таких «агитационных изображений» (подробнее см.: [Campbell 2014]) можно при-вести серию диафильмов П.Е. Островских (МАЭ И-776), среди которых есть иллюстрации, в том числе и к ненецкой жизни. Наряду с агитацией эти диафильмы могут рассматриваться как свое-образный виртуальный туризм [Hirsch 2003] и репрезентация советского Севера для самих жите-лей Севера или же как обращение в советское через показ идеального настоящего.


волоцким устроили днем кино-сеанс на котором присутство-вали до 50 чел. самоедов. Большинство видели кино впервые и выражали свой восторг всяческими способами» [АМАЭ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 16. Л. 55]. Возможно, устав от постоянных про-смотров кинофильмов, Вербов нарисовал в дневнике несколь-ко карикатур, изображающих пьяниц в кабаке, — один из кад-ров этих фильмов / кинохроник. Почему именно пьяниц, объ-ясняет Викторин Попов: «Городская антиалкогольная картина для ненцев непонятна. После сеанса в чумах долго разговари-вали о том, как плоха жизнь в городе, но, зато, как много там жидкого огня» [Попов 1932]. По возвращении в Ленинград Г.Н. Прокофьев будет приводить эту историю с кинофильмом на одном из совещаний 1932 г. как неудачный вариант анти-алкогольной кампании на Севере.

Несмотря на знакомство с кинооператорской работой, ненцы видели привычную опасность для себя в фотографировании, называя саму фотографию гадгаŋго’’мо, т.е. ‘прилипшее отра-жение’, или же сидряŋг ‘тень’1. Замечу, что Прокофьев уже сталкивался с этим явлением у селькупов в 1925–1926 гг. В его коллекции фотографий имеется один снимок (МАЭ И-1177-50), изображающий селькупов, закрывающих руками глаза. В опи-си к этому снимку указано, что селькупы противились фото-графированию, руководствуясь теми же соображениями, что и большеземельские ненцы.

1 В данном случае я использую северо-ямальский диалект ненецкого языка.

Ил. 2. Переправа оленей через пролив Югорский шар


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев 3.1. Хабарово

Картина одного из основных мест, где снимал свою хронику Прокофьев, рисуется весьма грустной. Викторин Попов в сво-ей книге «Люди Большой земли» пишет, что с. Хабарово со-стоит буквально из пяти изб, склада Госторга, бани и крошеч-ной церкви [Попов 1932]. Поселок этот стоял в совершенном одиночестве, далеко от всех остальных, при этом село было до-вольно известно: его посещали во время своих плаваний Нан-сен и Амундсен, и, как уверяет нас все тот же Попов, один из жителей Хабарово имел даже в своем доме тарелку с «Фрама». В начале XX в. здесь располагались норвежские склады, и эта территория выступала своеобразной границей в норвежско-российской торговле.

Во время экспедиции Прокофьева Хабарово был скорее факто-рией. Именно сюда съезжались ненцы для закупки продуктов и сдачи пушнины. Со слов Попова, пекарня является местом основной жизнедеятельности села, а церковь во время экспеди-ции Прокофьева и Вербова уже бездействовала. Видимо, имен-но из хабаровской церкви Г.Д. Вербов и привез коллекцию до-кументов, которая сохранилась в МАЭ (см., например: [АМАЭ РАН. Ф. К-V. Оп. 1. Д. 173, 174], а также: [Арзютов 2013])1.

Согласно переписке Прокофьева и Богораза, маршрут Про-кофьевых пролегал от Усть-Усы к Югорскому шару и с. Хаба-рово, затем до Хоседа-Харда.

3.2. Знакомство через 85 лет

Сопоставляя все имеющиеся у нас материалы, можно восста-новить имена героев кинохроники. Здесь и председатель РИКа Иван Федорович Тайбарей (фотография Г.Н. Прокофьева И-1174-50, рисунок Г.Д. Вербова МАЭ И-1215-76), и «ненец-бедняк» Вадц Валей (МАЭ И-1174-23), и ненец Дмитрий Ла-гей, который на фотографии (МАЭ И-1174-25) кормит собак, а во время съемок едет на собачьей упряжке. Е.Д. Прокофьева писала о нем: «Этот ненец оленей не имеет, живет постоянно в окрестностях Юшара, промышляет моржового зверя и рыбу. Имеет собачью запряжку. Зимой ставит капканы на песца. Объезжает их на собаках» (опись коллекции МАЭ И-1173).

1 Для исследователей ненецкой культуры эта церковь примечательна еще и тем, что «ненцы сами отправляют в ней службу». Социальная жизнь ритуальных сооружений, оставленных колонизато-ром, впечатляет: «Наездом летом бывают старики ненцы. Службы они, конечно, не знают, но кадят кадилом, поют что-то вроде молитв. Тут же перед престолом кладут жертву богу: рыбу, деньги. Прежде здесь был монастырь мужской. Монахи все умерли. Около Хабарово, в тундре есть могилы этих монахов» (МАЭ, опись коллекции МАЭ И-1174).


Каждый из этих героев довольно подробно описан в дневниках Прокофьева и Вербова, а также в книге Попова.

Вместе со своим постоянным проводником Тайбареем Про-кофьев многократно навещает Вадц Валея (ил. 3) и знакомится со всей его семьей. Вадц в дневниках Прокофьева упоминается как «бедняк». Однако, размышляя об официальном разделе-нии сельских жителей на бедняков, середняков и кулаков, Прокофьев писал, что его волнует оценка состояния оленей в этой социальной классификации.

На все эти подробности в методике ведения оленеводческого хо-зяйства следовало бы обратить самое серьезное внимание, вду-маться в них, сравнить их с подробностями оленеводческого хо-зяйства так называемого «бедняка» и тогда только делать за-ключение о том, почему же у «кулака» олень такой добрый. <…> А что если он не кулак, а хороший хозяин — работник. Если же я сравню ведение оленеводческого хозяйства Вадц Валейского с хо-зяйствами Рочева Егора или того же Павлова «Евдена», разве я могу, относясь к вопросу вполне беспристрастно, хоть каким-нибудь путем прийти к заключению, что Вадц Валейский бедняк, которого обобрали, а Павлов — кулак, обобравший [АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 28. Л. 18об].

Именно в этих наблюдениях за людьми в тундре проявились переживания Прокофьева как участника дискуссий о коллек-тивизации.

Ил. 3. Г.Н. Прокофьев (?) отмеряет расстояние от Вадц Валея


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев 3.3. Дискуссии о коллективизации и дилемма этнографа

Прокофьев, будучи в Хабарово, находился в эпицентре мест-ных дискуссий о коллективизации. Как и многие другие совет-ские этнографы того времени, Прокофьев не осознавал, что опасно высказывать мнение, расходящееся с «генеральной ли-нией». В своем дневнике он пишет:

К коллективизации у них [ненцев. — Д.А.] отношение самое от-рицательное. По имеющимся (ненецким) слухам организовавший-ся в Малой Земле коллектив распадается — уже два члена вышли. Один из них ушел, оставив коллективу своих оленей, так как кол-лектив отказался выдать их ему обратно <…>. Тельвисоченских оленеводов (русских), по сведениям, сообщенным ненцами, раску-лачили: отобрали у них оленей и все имущество и выселили. Ненцы иначе и не говорят — «ограбили» [АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 28. Л. 11–11об].

Снимая свою хронику, он фиксирует процесс вырезания бук-вы «К» на крупе оленя (ил. 4), словно подчеркивая важность этого действия. Буква «К», по всей видимости, обозначала сло-во «колхоз».

Этот кадр, повторенный дважды в кинохронике, важен и для понимания рассуждений этнографа в поле относительно теку-щих событий, и с точки зрения практики клеймения. Вербов в своих полевых записях 1930 г., сделанных в Большеземель-ской тундре, так описывает клеймение оленей: «Метки на ушах

Ил. 4. Клеймение оленей


режут ножом, на боку тоже ножом. Годовалым телятам (вес-ной) делается на ушах метка (май-июнь), на шерсти режут вес-ной и зимой, когда есть снег и новая шерсть. Клеймят только важенок, хоров и молодняка. Быков не клеймят» [АМАЭ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 11. Л. 7; ср.: Stammler 2012].

Дилемма этнографа заключалась в том, что, будучи включен-ным в острые дискуссии относительно коллективизации, Про-кофьев в своих дневниках и, вероятно, в беседах с друзьями и знакомыми в «поле» остался сомневающимся человеком, ко-торый, по всей видимости, не был согласен с локальными практиками коллективизации.

4. Кинопленка Прокофьевых в контексте истории визуальной антропологии Севера

Незадолго до отправки в Большеземельскую тундру Г.Н. Про-кофьев принимал активное участие в работе знаменитого со-вещания этнографов 1929 г. На этом совещании известный тунгусовед и активный деятель ИНСа Ян Петрович Кошкин (Алькор) сказал:

У нас [в ИНСе] хорошо поставлено изучение топографии, рисова-ния, а также мы вводим киносъемку, потому что мы считаем, что если этнограф поехал в поле, он должен уметь заснять. С другой стороны, фотография и зарисовка, техническое воспро-изводство, которое очень важно для этнографа, а также кино-съемочное дело мы считаем очень важным в нашем научном плане, и эти технические предметы теперь введены [Арзютов и др. 2014: 412; выделено мной. — Д.А.].

Опираясь на слова Алькора, можно было бы предположить, что кинохроника — это пленка ИНСа, который в это время уже вводил преподавание киносъемочного дела. Однако, хотя нам и известны кинозаписи студентов ИНСа [Трофимов 1939], а также кинозаписи сцен с использованием языка жестов ин-дейца не-персэ Арчи(бальда) Финнея (Archie Phinney), прие-хавшего в Ленинград на 1932–1937 гг. все по тому же проекту Боаса-Богораза [Корсун 2010: 45; Smith 2015]1, нет уверенности в том, что перед нами пленка, снятая на кинокамеру ИНСа. Этому противоречит фраза из письма Прокофьева «печатать же придется послать в Америку», которая звучит странно: Лен-фильм работал как киностудия с 1918 г., и фотографии с 16-мм кинопленки вполне можно было напечатать там. Кроме того, нельзя исключить возможности покупки камеры и/или пленки,

1 В этой связи для ИНСа приезжавшие жители окраин или такие гости издалека, как Арчи, станови-лись своеобразным «близким полем», как однажды выразилась М.Д. Люблинская [2006].


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев позволивших начать этнографическую кинолетопись совет-

ской Арктики, в рамках проекта Боаса-Богораза.

Несмотря на возможность такого обмена, история западной визуальной антропологии Севера советским этнографам была известна довольно мало1. Можно только предположить, что Богораз должен был знать о фильме “In the Land of the Head Hunters” (другое название “In the Land of the War Canoes”), снятом в 1914 г. Эдвардом Кёртисом у квакиутлей в Британ-ской Колумбии [Evans, Glass 2013]. Фильм же “Nanook of the North”, снятый в 1920-е гг. Робертом Флаэрти у эскимосов Гуд-зонова залива в Канаде [Christopher 2005], был знаком советским североведам, о чем говорит и пособие А. Терского [1930].

В Манчжурии этнографом и лингвистом П.П. Шимкевичем к этому времени уже производилась киносъемка. С.М. Широ-когоров в своем письме к Л.Я. Штернбергу от 26 апреля 1915 г. писал: «[Шимкевич создал] товарищество на паях “Кино-Си-бирь” для съемки видов, а главным образом быта, обрядов и типов сибирских народов. Проект Шимкевича <…> поддер-жан Геог[рафическим] Общ[еством] и еще одним полунауч-н[ым] общ[еством], и эти два общества хотят взять дело в свои руки» [СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1918). Д. 70. Л. 85]. Обще-ство «Кино-Сибирь» все-таки возникнет уже в СССР в 1926 г.

Настоящий прорыв в визуальной антропологии Севера и Сиби-ри, видимо, произошел в 1920-е гг. В Бурятии в Хоринском айма-ке в 1928 г. свой первый фильм сняла этнограф-монголист Капи-толина Васильевна Вяткина во время работы в русско-немецкой экспедиции по борьбе с сифилисом2. В МАЭ сохранились только несколько кадров из этого фильма, переснятых на фотопленку, видимо, в 1970-е гг. К сожалению, мы не знаем, показывался ли этот фильм в МАЭ, ИНСе или других местах. В этот же самый год в Ойротии (нынешняя Республика Алтай)3 обществом «Кино-Сибирь» был снят «историко-этнографический фильм» «Алтай-цы» [КПДА РА. Ф. П-1. Оп. 1. Д. 494. Л. 7, 8, 9]; главным консуль-тантом этого фильма выступал А.В. Анохин — композитор, фольклорист и этнограф, живший в то время на Алтае.

По мнению И.А. Головнева, поворотным моментом («первое советское этнокино») в истории советской визуальной антро-

1 Впрочем, история визуальной антропологии в СССР почти неизвестна. За последние годы появи-лось только несколько работ, где сделан профессиональный анализ истории «этнографической фотографии» в Сибири: [Anderson, Campbell 2009; Толмачева 2011; Campbell 2014; Anderson, Batashev, Campbell 2015].

2 Благодарю Д.В. Иванова (МАЭ РАН) за возможность познакомиться с материалами К.В. Вяткиной.3 Можно упомянуть еще два художественных фильма, снятых в республике в это время: «Долина слез»

(1924, реж. А. Разумный; фильм не сохранился) и «Одна» (1931, реж. А. Тауберт и Г. Козинцев). Консультантами для этих фильмов также выступали этнографы — А.В. Анохин и А.Г. Данилин.


пологии стал фильм «Лесные люди (удэ)»1, снятый режиссером А.И. Литвиновым совместно с этнографом В.К. Арсеньевым [Головнев 2012; см. также: Головнев 2013; 2014]. В это же время «Пролеткино» снимает фильм «По Енисею за полярный круг», а заместитель председателя Комитета Севера при ЦИК поли-тик А.Е. Скачко — картину «Полярные страны». Знаменитый Дзига Вертов в фильме «Шестая часть мира» также исполь-зовал кадры из жизни коренного населения. Скорее всего, о большинстве этих фильмов Прокофьевы знали, а некоторые, должно быть, видели.

Теперь уместно сделать небольшое отступление и обозначить идеи, которые стояли перед этнографами, бравшими в руки кинокамеру.

Ко времени совещания 1929 г. и экспедиции Прокофьевых в Большеземельскую тундру вышел первый учебник по поле-вой этнографии С.А. Макарьева [1928], написанный на ос-новании лекций В.Г. Богораза [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 170]. Уже в этом пособии обсуждались методические сторо-ны фото- и киносъемки в «поле»:

Приемы фотографа-этнографа бесконечно сложнее и они прибли-жаются к приемам кино-съемки. Однако организация снимка не должна переходить известные пределы. Она не должна вводить никаких посторонних моментов, психологических или эстетиче-ских, тем более вульгарно-романтических, как бывали снимки часто при кино-съемке. Организация снимка должна стремиться к выявлению самой сущности явления, в выставлении его перед зрителем, читателем в наиболее рельефном и отчетливо-показа-тельном виде [Макарьев 1928: 32].

Эти рекомендации Богораза / Макарьева преломляются в ки-но хронике Прокофьева и в дискуссиях о документалистике 1920-х гг. Сам Г.Н. Прокофьев видел в своей пленке скорее собрание сюжетов, которые могли быть отпечатаны как фото-графии и использованы для публикаций. Об этом говорит как приведенная выше цитата из письма Прокофьева к Богоразу, так и судьба одной попавшей на страницы тома «Народы Си-бири» фотографии (ил. 2) [Левин, Потапов 1956: 614; Levin, Potapov 1964: 554]2.

1 В.К. Арсеньев, поддерживавший отношения с МАЭ, согласно архивным документам, передал копию фильма на хранение в музей [СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1928). Д. 6. Л. 32–32об; СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1929). Д. 13], но в коллекциях МАЭ этот фильм, увы, не числится: возможно, он не был официально зарегистрирован.

2 Идея киносъемки для последующей фотопечати повторялась многократно, в том числе и в посо-биях по полевой этнографии 1960-х гг. [Громов 1966: 22].


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев Начало методологии визуальной антропологии положило по-

собие А. Терского «Этнографическая фильма» [1930], вышед-шее в год возвращения Прокофьевых из «поля». Это пособие содержало свое рода дискуссию с В.Г. Богоразом, начатую автором предисловия к нему, лингвистом и этнографом Н.Ф. Яковлевым, еще на совещании 1929 г. относительно дол-говременных экспедиций, или, как мы сказали бы сегодня, «включенного наблюдения».

Получив в руки камеру, карандаш или кисть этнограф, с точки зрения авторов учебных пособий тех лет, превращался в посто-роннего наблюдателя, который должен был «всеми имеющи-мися в его распоряжении техническими средствами отразить и закрепить [окружающие его. — Д.А.] объекты на бумаге, фо-то-снимке, зарисовке и т.д.» [Яковлев 1930: 7]. Квинтэссенци-ей «этнографической фильмы» мыслилось следующее:

Необходимыми элементами этнографической фильмы <…> явля-ются, во-первых, доброкачественный подлинный этнографиче-ский материал, отражающий развитие конкретного реального общеста (народа), во-вторых, подача этого материала в его внутренней причиной связи, в его марксистском социологическом освещении и, наконец, в-третьих, технически достаточно совер-шенное, сюжетное (структурное) оформление этого материала [Яковлев 1930: 10–11].

Таким образом, «этнографическая фильма» должна была отра-жать народ как субъект истории, описывая его через советскую марксистскую парадигму. Конечно же, как участник совеща-ния 1929 г. Г.Н. Прокофьев не только прекрасно знал «теку-щий момент», но и старался следовать идее, что «хозяйство — стержень этнографической фильмы» [Терской 1930: 28–29] (см. состав кинохроники по таблице 1).

В этих призывах отразился любопытный взгляд на этнографа в «поле» как на соединение «миссионера нового (или советско-го) образа жизни» и отстраненного статиста. Вторая ипостась была обязательно связана именно с техническими атрибутами профессии, которых, как заявлял юкагир Тэки Одулок в 1929 г., больше всего и боятся «туземцы», путая этнографа с «экс-плуататором» [Алымов, Арзютов 2014: 58, 327]. И если этно-граф-миссионер активен и находится в постоянном сопро-изводстве знания со своими полевыми партнерами, то этно-граф-статист больше занят отстраненными наблюдениям. Эта динамика и статика отражены в хронике Прокофьевых: перед нами скорее случай стремления этнографов к статичному ви-дению своего поля, даже притом что они использовали кино-камеру, ориентированную на динамичное изображение. Вза-имное обращение статичной и динамичной картин в СССР


было в 1927–1932 гг. связано с движением «фактографии» в до-кументалистике [Malitsky 2010]. В этом можно увидеть этно-графическую «стрелу Зенона», статичную в каждом кадре, и музеефикацию пульсирующей жизни, придающую самой этнографии ореол вечной / вневременной науки, занятой фундаментальными (опять-таки вневременными) вопросами истории человеческого общества.

Идеи «статичного движения» слышны, хоть и немного по ино-му поводу, в переписке Прокофьева и Богораза:

Путь наш от Юшара до Хоседа Хард занял 38 дней. При этом скудном обмундировании, которое у нас было (в Юшаре ничего кроме пимов купить не удалось) путешествие это было не из при-ятных. Самоеды, с которыми мы аргишили1, очень бедны, чум у них был летний, да к тому дырявый; олени худые. Наше продви-жение вперед противоречило всякому диалектическому понима-нию движения, ибо даже когда мы ехали, мы все пребывали на одном и том же месте. Правда, и здесь есть диалектика [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269. Л. 7–7об].

Такое же восприятие кинокартинки можно найти и у Екатери-ны Дмитриевны Прокофьевой, которая, описывая коллекцию и приводя интереснейшие сведения о ходе съемок, путала сло-ва «кино-аппарат» и «фото-аппарат».

Уже после возвращения Прокофьевых из ненецкой экспеди-ции и публикации книги А. Терского [1930] Владимир Богораз предлагал в 1930–1931 гг. ввести в ЛГУ специализацию по «эт-нокинофильмам» [СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 93]. Кажется, что эта инициатива Богораза не прижилась, но небольшой «семинарий по обучению этнографов фотографии» все же был организован. Это было сотрудничество между Центральным бюро краеведения и ЛГУ [СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1929). Д. 11. Л. 34]. Семинары по этнографической киносъемке в это же время проводил в Музее народоведения в Москве Б.М. Со-колов [Терской 1930: 21–22].

Помимо этого, курсы по фотографии вел С.М. Дудин (1863–1929), выдающий фотограф, работавший в МАЭ и возглавляв-ший фотолабораторию музея [Прищепова 2011]. Г.Н. и Е.Д. Про- кофьевы, конечно же, были в курсе этих событий. Возможно, что высокое качество фотографий и кинохроники Прокофье-вых — следствие их образования2. Вместе с тем, нужно отметить, что, будучи скрипачом, Георгий Николаевич, должно быть,

1 Аргишить / каслать / ямдать ‘кочевать’.2 Среди прочих пособий о технике киносъемки накануне экспедиции Прокофьева вышла работа:

[Косматов 1926].


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев имел довольно сильные руки, что помогало ему во время съемок

крепко держать камеру и обеспечивало высокое качество кар-тинки.

В отношении визуальной антропологии ненцев нужно сказать, что, судя по имеющимся в нашем распоряжении архивным сведениям, к 1930 г. ненцы уже попадали несколько раз в кино-объектив. В РГАКФД сохранилось несколько таких пленок, одна из которых — «Малоземельская тундра», в двух частях, 1930 г. [РГАКФД. № 2685], снятая в Тельвиске, а вторая — «Быт ненцев», также 1930 г. [РГАКФД. № 7918], снятая на Ямале. Кроме этих упоминаний, в описях архива нет сведений о киносъемках ненцев.

В завершение я кратко очерчу историю киносъемок, которые производились этнографами в 1930-е гг. на Севере и в Сибири, когда Прокофьевы, вероятно, собирались монтировать фильм из привезенной из «поля» пленки кинохроники.

В 1931 г. этнографы и лингвисты ИПИНа сняли фильм у гиля-ков и эвенков в низовьях Амура (МАЭ № 5154), а через год, в 1932, британский антрополог Этель Джон Линдгрен и ее муж Оскар Мамен — забытый сегодня фильм “Reindeer Tungus”1. Их опыт также стал своеобразной перекличкой не только с опытом Хэддона и Боаса, но и с дискуссиями о культурных контактах, происходившими в то время в британской и аме-риканской антропологии. Однако этот фильм, как и вообще работы Линдгрен в СССР, оставался неизвестен вплоть до не-давнего времени.

Косвенные сведения позволяют говорить, что Л.Л. Капица, брат выдающего физика и ученик Ф.К. Волкова, работая у ка-рел, поморов и саамов, также в начале 1930-х гг. снимал кино-хронику (о нем см.: [Ивановская 2014]).

Немного позже прокофьевской хроники, в 1936 г., археолог и этнограф Альберт Николаевич Липский участвовал в качестве консультанта в съемках двух фильмов «Мангобо най — амурский человек» и «Буни поктади — дорогой мертвых», которые долгое время считались пропавшими. Однако впоследствии Н.А. Мес-штыб обнаружила их в архиве Госфильмофонда РФ [Вайнштейн 2003; АМАЭ РАН. Ф. 5. Оп. 4. Д. 90. Л. 86–88]. Вместе с этими фильмами Липский консультирует авторов фильма «От перво-бытного коммунизма к социализму» [АМАЭ РАН. Ф. 5. Оп. 4.

1 Этот фильм был недавно оцифрован и представлен на выставке “River. Stars. Reindeer”, проходив-шей при участии автора данной статьи в Музее антропологии и археологии Кэмбриджского уни-верситета. О полевой и интеллектуальной биографии Э.Дж. Линдгрен автор готовит отдельную публикацию.


Д. 90. Л. 86]. Примечательна одна фраза из договора Липского с киностудией, перекликающаяся с «фактографическим» фо-ном дискуссий в документалистике: «Консультанту дается право использовать кадры остатков или дуб лей заснятого негатива для фотоотпечатков для иллюстрации издаваемых им или ИАЭ Академии наук СССР трудов и научных материалов экспедиции и экспонируемых в музеях Академии Наук этнографических коллекций — сборов экспедиции» [АМАЭ РАН. Ф. 5. Оп. 4. Д. 90. Л. 86].

Из известных кино-экспериментов на севере Западной Сиби-ри можно назвать и фильм В.Н. Чернецова и В.А. Мошинской о медвежьем празднике манси, снятый в 1948 г. в пос. Вежако-ры. Этот фильм был постановочным, т.к. на сам праздник ав-торам попасть не удалось из-за распутицы [Сагалаев 2014]1.

Послевоенная история визуальной антропологии Арктики в СССР — это сотни документальных и публицистических фильмов, многие из которых все еще пылятся в архивах разных институций; просматривая и изучая их сегодня, мы можем со-вершенно по-новому взглянуть на визуальную антропологию Севера.

5. Вместо заключения

Во время полевых исследований Г.Н. Прокофьев много внима-ния уделял разработке теории этногенеза самодийцев. Раз-мышления на этот счет можно найти как в его полевом дневни-ке [АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 28. Л. 1об–2], так и в книге В. Попова, рассказывающего об их беседах о прошлом само-дийцев [1932]. Прокофьев видел современных ему ненцев как некую «чистую» группу, четко противопоставленную, напри-мер, коми. Эта «чистота» видна и в его хронике, где кинообъек-тив был обращен исключительно на ненцев и их жизнь. Такое разделение и выстраивание четких генеалогий групп и соста-вило костяк советской этнографии.

Осенью 1930 г. Прокофьевы вернулись в Ленинград. Впереди была новая волна совещаний и выступлений, на которых все меньше звучали научные вопросы и все больше ставились во-просы «практической значимости» этнографии. Уже в 1932 г. проходит два совещания [РА ИИМК РАН. Ф. 2. Оп. 1 (1932). Д. 201, 202; АМАЭ РАН. Ф. К-II. Оп. 1. Д. 161], на которых едва ли не главной становится антирелигиозная тема. В эту дис-куссию вступил и Прокофьев, высказавшийся относительно

1 Благодарю Е.В. Перевалову (Екатеринбург), обратившую мое внимание на фильм Чернецова и Мо-шинской.


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев кинематографа и языкового строительства. Его наблюдения

над показом фильмов Вербовым и собственный опыт кино-съемок оказались очень важны.

В августе 1932 г. на совещании по вопросам просвещения на-родностей Севера Богораз снова говорил о создании социаль-ных фильмов о Севере с «безбожным содержанием» [АМАЭ РАН. Ф. К-II. Оп. 1. Д. 161. Л. 8]. В ответной реплике Про-кофьев скажет: «Кинофильмы, которые забрасываются на Се-вер, приводят иногда к обратным результатам. Между прочим там демонстрировали фильм антиалкогольной компании из жизни большого города, и вывод, который сделала аудитория, был такой: что же вы говорите, что вина нет, а там-то у вас вино имеется» [Там же. Л. 16]. Итогом дебатов стало заявление участ-ников, что «через это совещание <...> нужно достичь того, что-бы Союзкино повернулся лицом к Северу» [Там же. Л. 33].

К сожалению, нам неизвестно, использовалась ли хроника Прокофьевых в целях агитации и пропаганды, но нужно при-знать, что, несмотря на соблюдение фактографического жан-ра, авторам почти удалось избежать пропаганды советского строительства (исключая разве что кадры с клеймлением оле-ня, которые, впрочем, больше отражают озабоченность Про-кофьева несправедливостями коллективизации). Это, как и сам факт видеофиксации ненецкой жизни 1929–1930 гг., де-лает хронику Прокофьева не только памятником времени, но и важной вехой в истории визуальной антропологии Арктики.

За пределами этой статьи осталось немало вопросов. Так, не-известно, кто именно давал деньги на покупку кинокамеры: Франц Боас или ИНС, ИПИН, Комитет Севера. Где хранится (и сохранилась ли вообще) первая часть полевого дневника Г.Н. Прокофьева? Вела ли полевой дневник Е.Д. Прокофьева? Где хранятся материалы поездки В. Попова? Ответы на эти во-просы помогли бы значительно лучше понять первые шаги использования кинокамеры этнографом в «поле».

Сегодня, спустя 85 лет, фильм Прокофьевых оцифрован, и ав-тор этих строк монтирует его, следуя за логикой авторов, для представления уже готового фильма «Самодийский дневник» на ненецком, русском и английском языках для широкой пуб лики.


АМАЭ РАН — Архив Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, Санкт-Петербург

ГУЛАГ — Главное управление лагерей и мест заключения (1930–1956)

ИНС — Институт народов Севера, Ленинград / Санкт-Петербург

ИПИН — Институт по изучению народов СССР


КПДА РА — Комитет по делам архивов Республики Алтай, Горно- Алтайск

ЛГУ — Ленинградский государственный университет

РА ИИМК РАН — Рукописный архив Института истории материаль-ной культуры Российской академии наук, Санкт-Петербург

РГАКФД — Российский государственный архив кинофотодокумен-тов, Москва


СЭ — Советская этнография, журнал

ЭО — Этнографическое обозрение, журнал


АМАЭ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 11. Полевые материалы Г.Д. Вербова об оленеводстве и охоте ненцев Большеземельской тундры. 1930 г.

АМАЭ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 15. Полевой дневник Г.Д. Вербова. Мало-земельская тундра. 1930 г.

АМАЭ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 16. Полевой дневник Г.Д. Вербова. Мало-земельская и большеземельская тундры. 1930 г.

АМАЭ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 17. Полевой дневник Г.Д. Вербова. Боль-шеземельская тундра и пролив Югорский Шар. 1930 г.

АМАЭ РАН. Ф. 5. Оп. 4. Д. 90. Липский А.Н. Личное дело. Б.д.

АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2. Прокофьев Г.Н. О неводе, одежде нен-цев. Полевые записи. 1921 г.

АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 3. Прокофьев Г.Н. Ненецко-русские слова об орнаменте и одежде. 1921 г.

АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 27. Полевой дневник Г.Н. Прокофьева. Большеземельская тундра. 1930 г.

АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 28. Полевой дневник Г.Н. Прокофьева. Большеземельская тундра. 1930 г. Копия сделана Е.Д. Про-кофьевой в 1955 г.

АМАЭ РАН. Ф. 6. Оп. 1. Д. 29. Полевой дневник Г.Н. Прокофьева. Большеземельская тундра. 1930 г. Копия сделана Е.Д. Про-кофьевой в 1955 г.

АМАЭ РАН. Ф. К-II. Оп. 1. Д. 161. Стенограмма совещания по вопро-сам просвещения народов Севера. 1932 г.

АМАЭ РАН. Ф. К-V. Оп. 1. Д. 173. Договоры с самоедами на пастьбу церковных оленей с 1850 г. 1850–1871 гг.

АМАЭ РАН. Ф. К-V. Оп. 1. Д. 174. Книга для записи при бракосочета-ниях среди самоедов. Большеземельская тундра. 1829–1842 гг.

КПДА РА. Ф. П-1. Оп. 1. Д. 494. По вопросу постановки фильма «Ал-тайцы». 1928 г.

РА ИИМК РАН. Ф. 2. Оп. 1 (1932). Д. 201. Стенографический отчет археолого-этнографического совещания. Часть 1. 1932 г.

РА ИИМК РАН. Ф. 2. Оп. 1 (1932). Д. 202. Стенографический отчет археолого-этнографического совещания. Часть 2. 1932 г.


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев РГАКФД. № 2685. Малоземельная тундра. Пр-во фабрики «Культур-

фильм Союзкино». 378,3 м. 1930 г.

РГАКФД. № 7918. Быт ненцев. Ямало-Ненецкий автономный округ. 1931 г.

СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1918). Д. 70. Переписка Музея антрополо-гии и этнографии. 1915–1918 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1928). Д. 6. Переписка Музея антрополо-гии и этнографии по научно-организационным вопросам и личному составу. 1928 г.

СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1928). Д. 7. Краткий предварительный от-чет В.Г. Богораза о XXIII Международном конгрессе америка-нистов и переписка о возобновлении советско-американской этнографической работы. 1928 г.

СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1929). Д. 11. Переписка с научными учреждениями и отдельными учеными СССР за 1929 г.

СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 1 (1929). Д. 13. Отчеты о научных команди-ровках. Отзыв о фильме «Удэ». 1929 г.

СПбФ АРАН. Ф. 142. Оп. 5. Д. 153. Г.Н. Прокофьев. Личное дело. Б.д.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 93. Материалы по созданию специали-зации по этно-кинофильмам. 1930–1931 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 3. Д. 170. Богораз В.Г. Программа по поле-вой этнографии. 1925 г.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 61. Переписка Г.Д. Вербова и В.Г. Бого-раза. 1930–1932 гг.

СПбФ АРАН. Ф. 250. Оп. 4. Д. 269. Переписка Г.Н. Прокофьева и В.Г. Богораза. 1927–1930 гг.

Источники

[Арзютов и др. 2014] От классиков к марксизму: совещание этногра-фов Москвы и Ленинграда 1929 г. / Под ред. Д.В. Арзютова, С.С. Алымова, Д.Дж. Андерсона. СПб.: МАЭ РАН, 2014. 511 с. (Кунсткамера-Архив. Т. 7).

Гаген-Торн Н.И. Иероглиф и знак векам. М.: Фонд Сергея Дубова, 2013. 552 с.

Евсюгин А.Д. Судьба, клейменная ГУЛАГом (воспоминания). Нарьян-Мар: Б.и., 1993. 140 с.

[Кузнецов 2006] Julia Averkieva / Franz Boas Correspondence (1931–37) = Переписка Ю.П. Аверкиевой и Ф. Боаса / Подгот. И.В. Кузнецов [пер. и коммент. на англ. и рус. яз.] // Bulletin: Anthro pology, Minorities, Multiculturalism. New Series. [Krasno-dar]. 2006. Vol. 1. No. 2. P. 117–159.

Попов В.А. Люди Большой земли: [Освоение севера СССР] / Предисл. А.Н. Скачко. [М.]: Федерация, 1932. 131 с.

[Rohner 1969] The Ethnography of Franz Boas. Letters and Diaries of Franz Boas Written on the Northwest Coast from 1886 to 1931 / Ed. by R. Rohner. Chicago: University of Chicago Press, 1969. 330 p.



Алымов С.С., Арзютов Д.В. Марксистская этнография за семь дней: со-вещание этнографов Москвы и Ленинграда и дискуссии в со-ветских социальных науках в 1920–30-е гг. // От классиков к марксизму: совещание этнографов Москвы и Ленинграда 1929 г. / Под ред. Д.В. Арзютова, С.С. Алымова, Д.Дж. Андер-сона. СПб.: МАЭ РАН, 2014. С. 21–90. (Кунсткамера — Архив. Т. 7).

Арзютов Д.В. «Церковные олени»: отношения человека и животного в ранней истории православной миссии среди ненцев Больше-земельской тундры // Интеграция археологических и этно-графических исследований / Гл. ред. Н.А. Томилов; отв. ред. Д.Д. Андерсон, М.А. Корусенко, С.С. Тихонов, А.В. Харин-ский. Иркутск: Изд-во ИрГТУ, 2013. Т. 1. С. 286–290.

Вайнштейн С.И. Романтика и трагедия в судьбе А.Н. Липского // Репрессированные этнографы / Отв. ред. Д.Д. Тумаркин. М.: Восточная литература, 2003. Вып. 2. С. 455–489.

Вахтин Н.Б. Языки народов Севера в XX веке: очерки языкового сдвига. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001. 338 с.

Гаген-Торн Н.И. Прокофьевы в Яновом стане // ЭО. 1992. № 4. С. 91–110.

Головнев И.А. Первое этнокино: Александр Литвинов // Вестник УрО РАН. Наука. Общество. Человек. 2012. № 1 (39). С. 156–167.

Головнев И.А. Советское этнокино на пике своего взлета: Вторая даль-невосточная экспедиция А.А. Литвинова // Вестник УрО РАН. Наука. Общество. Человек. 2013. № 1 (43). С. 162–173.

Головнев И.А. Чукотская киноэкспедиция: Финал советского этно-кино // Уральский исторический вестник. 2014. № 3 (44). С. 118–128.

Громов Г.Г. Методика этнографических экспедиций. М.: Изд-во МГУ, 1966. 119 с.

Ермолова Н.В. Тунгусовед Глафира Макарьевна Василевич // Репрес-сированные этнографы / Отв. ред. Д.Д. Тумаркин. М.: Восточ-ная литература, 2003. Вып. 2. С. 10–46.

Ивановская Н.И. Этнограф Л.Л. Капица: экзистенция личной судь-бы // Историко-культурный ландшафт Северо-Запада: Шестые международные шегреновские чтения. СПб.: Европейский Дом, 2014. С. 368–376.

Казакевич О.А. Архив Г.Н. и Е.Д. Прокофьевых: самодийские языко-вые материалы // Finnisch-Ugrische Mitteilungen. Hamburg: Helmut Buske Verlag, 2010а. Bd. 32/33. S. 257–278.

Казакевич О.А. Коллективизация в тундре (по материалам полевого дневника Г.Н. Прокофьева 1930 г.) // Маргиналии-2010: Гра-ницы культуры и текста. Каргополь (Архангельская обл. Рос-сии), 25–26 сентября 2010 г.: Тезисы док. междунар. конф. НИВЦ МГУ. М.: Изд-во МГУ, 2010б. С. 92–95.

Кисель В.А. Забытый исследователь Тувы // Прокофьева Е.Д. Процесс национальной консолидации тувинцев. СПб.: Наука, 2011. (Кунсткамера — Архив. Т. 4). С. 13–27.


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев Корсун С.А. Американистика в МАЭ в XX–XXI веках: собирательская

и исследовательская деятельность // Этнография и археология коренного населения Америки / Отв. ред. Ю.Е. Березкин. СПб.: МАЭ РАН, 2010. (Сборник МАЭ. Т. 56). С. 5–136.

Косматов Л. Киномеханик (руководство). М.: Кинопечать, 1926. 47 с.

Купина Ю.А. Утраты или приобретения? (История коллекционных обменов МАЭ РАН с американскими музеями) // Курьер Пет-ровской Кунсткамеры. 2004. Вып. 10–11. С. 52–85.

[Левин, Потапов 1956] Народы Сибири / Под ред. М.Г. Левина, Л.П. Потапова. М.: АН СССР, 1956. 1083 с.

Люблинская М.Д. Ближайшее поле (работа со студентами ИНС) // Ма-териалы II Международного симпозиума по полевой лингви-стике. Москва, 23–26 октября 2006 года. М.: Б.и., 2006. С. 78–79.

Макарьев С.А. Полевая этнография: Краткое руководство и програм-мы для сбора этнографических материалов в СССР / Под ред. проф. В.Г. Богораза-Тана. Л.: Этногр. экскурсионная комис-сия этноотделения геофака ЛГУ, 1928. 103 с.

Нитобург Э.Л. Ю.П. Петрова-Аверкиева: ученый и человек // Репрес-сированные этнографы / Отв. ред. Д.Д. Тумаркин. М.: Восточ-ная литература, 2003. Вып. 2. С. 399–428.

Омельчук А.К. Рыцари Севера. Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1982. 192 с.

Прищепова В. К 150-летию со дня рождения С.М. Дудина — художни-ка, этнографа (по материалам МАЭ РАН) // Антропологиче-ский форум. 2011. № 15 Online. С. 608–649. <http://anthropo-logie.kunstkamera.ru/07/15online/>.

Сагалаев К.А. Культура обских угров в зеркале визуальной фиксации // Сибирский филологический журнал. 2014. № 4. С. 96–100.

Соловей Т.Д. «Коренной перелом» в отечественной этнографии (дис-куссия о предмете этнологической науки: конец 1920-х — на-чало 1930-х гг.) // ЭО. 2001. № 3. С. 101–121.

Терской А. Этнографическая фильма / Под ред. и со вступит. статьей проф. Н.Ф. Яковлева. Л.: Теакинопечать, 1930. 192 с.

Толмачева Е.Б. Фотография как этнографический источник. Дис. … к.и.н. СПб, 2011. 246 с.

Трофимов Ю. С киноаппаратом в экспедицию // Советский музыкант. 1939, 13 сент.

Хомич Л.В. Георгий Николаевич Прокофьев — исследователь языков и этнографии самодийских народов // Курьер Петровской Кунсткамеры. 1999. Вып. 8–9. С. 274–277.

Яковлев Н.Ф. Кино и этнография // Терской А. Этнографическая фильма / Под ред. и со вступит. статьей проф. Н.Ф. Яковлева. Л.: Теакинопечать, 1930. С. 3–16.

Anderson D.G., Batashev M., Campbell C. The Photographs of Baluev: Capturing “the Socialist Transformation” of the Krasnoyarsk Northern Frontier, 1938–1939 // From Dust to Digital: Ten Years of the Endangered Archives Programme. / Ed. by M. Kominko. Cambridge: Open Book Publishers, 2015. P. 487–531.


Anderson D.G., Campbell C. Picturing Central Siberia: The Digitization and Analysis of Early Twentieth-Century Central Siberian Photographic Collections // Sibirica. 2009. No. 8 (2). P. 1–42.

Campbell C. Agitating Images: Photography against History in Indigenous Siberia. Minneapolis; L.: University of Minnesota Press, 2014. 288 p.

Christopher R.J. Robert and Frances Flaherty: A Documentary Life, 1883–1922. Montreal; Kingston; L.; Ithaca: McGill-Queen’s University Press, 2005. 478 p.

de Brigard E. The History of Ethnographic Film // Principles of Visual Anthropology / Ed. by P. Hocking. 2nd ed. Berlin; N.Y.: Mouton de Gruyter, 2003. P. 13–44.

[Evans, Glass 2013] Return to the Land of the Head Hunters: Edward S. Curtis, the Kwakwaka’wakw, and the Making of Modern Cinema / Ed. by B. Evans, A. Glass. Washington: University of Washington Press, 2013. 392 p.

Hirsch F. Getting to Know “The Peoples of the USSR”: Ethnographic Exhibits as Soviet Virtual Tourism, 1923–1934 // Slavic Review. 2003. Vol. 62. No. 4. P. 683–709.

[Levin, Potapov 1964] The Peoples of Siberia / Ed. by M.G. Levin, L.P. Potapov. Chicago: University of Chicago Press, 1964. 948 p.

Malitsky J. Ideologies in Fact: Still and Moving-Image Documentary in the Soviet Union, 1927–1932 // Journal of Linguistic Anthropology. 2010. Vol. 20. No. 2. P. 352–371.

Ruby J. Franz Boas and Early Camera Study of Behavior // Kinesis Report. 1980. No. 3 (1). P. 6–11, 16. <http://astro.temple.edu/~ruby/ruby/boas.html>.

Slezkine Yu. The Fall of Soviet Ethnography, 1928–38 // Current Anthro-pology. 1991. Vol. 32. No. 4. P. 476–484.

Smith J. Cultural Persistence in the Age of ‘Hopelessness’: Phinney, Boas, and the U.S. Indian Policy // Franz Boas as Public Intellectual — Theory, Ethnography, Activism / Ed. by R. Darnell, M. Hamilton, R. L. A. Hancock, J. Smith. Lincoln: University of Nebraska Press, 2015. P. 263–276. (The Franz Boas Papers. Vol. 1).

Smith M.G. Language and Power in the Creation of the USSR, 1917–1953. Berlin; N.Y.: De Gruyter Mouton, 1998. 296 p.

Stammler F. Earmarks, Furmarks and the Community: Multiple Reindeer Property among West Siberian Pastoralists // Who Owns the Stock? Collective and Multiple Property Rights in Animals / Ed. by A.M. Khazanov, G. Schlee. N.Y.; Oxford: Berghahn Books, 2012. P. 65–98.


The Ethnographer(s) with a Cine-Camera in Their Hands: The Prokofievs and the Beginning of the Visual Anthropology of Samoyeds

Dmitry V. Arzyutov

Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of SciencesUniversitetskaya emb. 3, St Petersburg, Russia University of Aberdeen, School of Social SciencesEdward Wright Building, Aberdeen, AB24 3QY, Scotland, United [email protected]

This article describes Georgiy and Ekaterina Prokofiev’s expedition to the Bol’shezemel’skie Nenets and their experience of filming documentary chronicles in the late 1920s — the early 1930s. The Prokofievs’ records are a unique piece of the visual anthropology of the Samoyedic peoples. Referring to the available archival documents (field diaries, letters, museum documentations) and published memoirs of the colleagues of the Prokofievs, it is assumed that the chronicles were filmed at the expense of the cooperation agreement signed by Franz Boas and Vladimir Bogoras in New York in 1928. This article offers a reconstruction of Prokofiev’s fieldwork experience and his accounts on the early history of collectivization. In this regard, the cinematic chronicles and a collection of photos taken in the field are treated as a visual conceptualisation. The available studies of the visual anthropology of the USSR suggest that the documentary chronicles by the Prokofievs filmed in 1929–1930 are the first cinematic records produced by ethnographers in the Soviet Arctic.

Keywords: Soviet ethnography, documentary, Arctic, Nenets, Boas, Prokofievs, collectivization.

References

Alymov S. S., Arzyutov D. V., ‘Marksistskaya etnografiya za sem dney: soveshchanie etnografov Moskvy i Leningrada i diskussii v sovetskikh sotsialnykh naukakh v 1920–30-e gg.’ [Marxist Ethnography in Seven Days: The Meeting of Ethnographers from Moscow and Leningrad and Discussions in the Soviet Social Sciences in the 1920s–30s], Arzyutov D. V., Alymov S. S., Anderson D. G. (eds.), Ot klassikov k marksizmu: soveshchanie etnografov Moskvy i Lenin-grada 1929 g. [From Classics to Marxism: The Meeting of Ethno-graphers from Moscow and Leningrad (5–11 April 1929)]. St Peters-burg: Museum of Anthropology and Ethnography Press, 2014, pp. 21–90. (Kunstkamera — Archives, vol. 7). (In Russian).


Anderson D. G., Batashev M., Campbell C., ‘The Photographs of Baluev: Capturing “the Socialist Transformation” of the Krasnoyarsk Northern Frontier, 1938–1939’, Kominko M. (ed.), From Dust to Digital: Ten Years of the Endangered Archives Programme. Cambridge: Open Book Publishers, 2015, pp. 487–531.

Anderson D. G., Cambell C. ‘Picturing Central Siberia: The Digitization and Analysis of Early Twentieth-Century Central Siberian Photo-graphic Collections’, Sibirica: Interdisciplinary Journal of Siberian Studies, 2009, vol. 8, no. 2, pp. 1–42.

Arzyutov D. V., ‘“Tserkovnye oleni”: otnosheniya cheloveka i zhivotnogo v ranney istorii pravoslavnoy missii sredi nentsev Bolshezemelskoy tundry’ [“The Church Reindeer”: Human-Animal Relations in the Early History of the Orthodox Mission among Bolshaya Zemlya Nenets], Tomilov N. A. (ed.), Integratsiya arkheologicheskikh i etnograficheskikh issledovaniy [Integration of Archaeological and Ethnographic Research]. Irkutsk: Irkutsk State Technical University Press, 2013, vol. 1, pp. 286–90. (In Russian).

Cambell C., Agitating Images: Photography against History in Indigenous Siberia. Minneapolis; London: University of Minnesota Press, 2014, 288 pp.

Christopher R. J., Robert and Frances Flaherty: A Documentary Life, 1883–1922. Montreal; Kingston; London; Ithaca: McGill-Queen’s Uni-ver sity Press, 2005, 478 pp.

de Brigard E., ‘The History of Ethnographic Film’, Hocking P. (ed.), Principles of Visual Anthropology, 2nd ed. Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 2003, pp. 13–44.

Ermolova N. V., ‘Tungusoved Glafira Makarevna Vasilevich’ [The Tungus Researcher Glafira Makarevna Vasilevich], Tumarkin D. D. (ed.), Repressirovannye etnografy [Repressed Ethnographers]. Moscow: Vostochnaya literatura, 2003, is. 2, pp. 10–46. (In Russian).

Evans B., Glass A. (eds.), Return to the Land of the Head Hunters: Edward S. Curtis, the Kwakwaka’wakw, and the Making of Modern Cinema. Washington: University of Washington Press, 2013, 392 pp.

Gagen-Torn N. I., ‘Prokofevy v Yanovom stane’ [The Prokofievs in Yanov Stan], Etnograficeskoe Obozrenie, 1992, no. 4, pp. 91–110. (In Russian).

Golovnev I. A., ‘Pervoe etnokino: Aleksandr Litvinov’ [The First Ethno-cinema: Alexander Litvinov], Vestnik UrO RAN (Nauka. Obshche-stvo. Chelovek), 2012, vol. 39, no. 1, pp. 156–67. (In Russian).

Golovnev I. A., ‘Sovetskoe etnokino na pike svoego vzleta: Vtoraya dalnevostochnaya ekspeditsiya A.A. Litvinova’ [Soviet Ethnocinema at the Peak of Its Ascent: The Second Far East Expedition of A. A. Litvinov], Vestnik UrO RAN (Nauka. Obshchestvo. Chelovek), 2013, vol. 43, no. 1, pp. 162–73. (In Russian).

Golovnev I. A., ‘Chukotskaya kinoekspeditsiya: Final sovetskogo etnokino’ [The Chukotka Cinema-Expedition: The Final of Soviet Ethno-cinema], Uralskiy istoricheskiy vestnik, 2014, vol. 44, no. 3, pp. 118–28. (In Russian).


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев Gromov G. G., Metodika etnograficheskikh ekspeditsiy [Methods of Ethno-

graphic Expedition]. Moscow: Moscow State University Press, 1966, 119 pp. (In Russian).

Hirch F., ‘Getting to Know “The Peoples of the USSR”: Ethnographic Exhibits as Soviet Virtual Tourism, 1923–1934’, Slavic Review, 2003, vol. 62, no. 4, pp. 683–709.

Ivanovskaia N. I., ‘Etnograf L. L. Kapitsa: ekzistentsiya lichnoy sudby’ [The Ethnographer L. L. Kapitsa: An Existential Matter of His Personal Life], Istoriko-kulturnyy landshaft Severo-Zapada: Shestye mezh-dunarodnye shegrenovskie chteniya [The Historic and Cultural Landscape of Russian Northwest: The 6th Shoegren International Conference]. St Petersburg: Evropeyskiy Dom, 2014, pp. 368–76. (In Russian).

Kazakevich O. A., ‘Arkhiv G. N. i E. D. Prokofevykh: samodiyskie yazykovye materialy’ [The Archive of G. N. and E. D. Prokofievs: Samoyedic Language Materials], Finnisch-Ugrische Mitteilungen. Hamburg: Helmut Buske Verlag, 2010, pp. 257–78. (In Russian).

Kazakevich O. A., ‘Kollektivizatsiya v tundre (po materialam polevogo dnevnika G. N. Prokofeva 1930 g.)’ [Collectivisation in the Tundra (Materials from the Field Diary of G. N. Prokofiev in 1930)], Marginalii-2010: Granitsy kultury i teksta [Marginalia-2010: Boundaries of Culture and Text]: Proceedings of the International Conference. Moscow: Moscow State University Press, 2010, pp. 92–95. (In Russian).

Khomich L. V., ‘Georgiy Nikolaevich Prokofev — issledovatel yazykov i etnografii samodiyskikh narodov’ [Georgiy Nikolaevich Pro-kofiev — a Researcher of the Languages and Ethnography of Samoyedic Peoples], Kuryer Petrovskoy Kunstkamery, 1999, no. 8–9, pp. 274–77. (In Russian).

Kisel V. A., ‘Zabytyy issledovatel Tuvy’ [The Forgotten Researcher of Tuva], Prokokofieva E. D., Protsess natsionalnoy konsolidatsii tuvintsev [The Process of the National Consolidation of Tuvinians]. St Petersburg: Nauka, 2011, pp. 13–27, (Kunstkamera — Archives, vol. 4). (In Russian).

Korsun S. A., ‘Amerikanistika v MAE v XX–XXI vekakh: sobiratelskaya i issledovatelskaya deyatelnost’ [American Studies at the Museum of Anthropology and Ethnography in the 20th and 21st Centuries: Collections and Research], Berezkin Yu. E. (ed.), Etnografiya i arkheo logiya korennogo naseleniya Ameriki [Ethnography and Archaeology of the Indigenous Population of America]. St Peters-burg: Museum of Anthropology and Ethnography Press, 2010, pp. 5–136, (Sbornik MAE, vol. 56). (In Russian).

Kosmatov L., Kinomekhanik (rukovodstvo) [Projectionist (Manual)]. Moscow: Kinopechat, 1926, 47 pp. (In Russian).

Kupina Yu. A., ‘Utraty ili priobreteniya? (Istoriya kollektsionnykh obmenov MAE RAN s amerikanskimi muzeyami)’, [Losses or Acquisitions? (The History of Collection Exchanges of the Museum of Anthro-pology and Ethnography and American Museums)], Kuryer Petrovskoy Kunstkamery, 2004, no. 10–11, pp. 52–85. (In Russian).


Levin M. G., Potapov L. P. (eds.), Narody Sibiri [The Peoples of Siberia]. Moscow: USSR Academy of Science Press, 1956, 1083 pp. (In Russian).

Levin M. G., Potapov L. P. (eds.), The Peoples of Siberia. Chicago: University of Chicago Press, 1964. 948 pp.

Liublinskaia M. D., ‘Blizhayshee pole (rabota so studentami INS)’ [Nearby Field (Work with the Students of the Institute of the Peoples of the North)], Materialy II Mezhdunarodnogo simpoziuma po polevoy lingvistike [The Proceedings of the 2nd International Symposium on Field Linguistics]. Moscow: S.n., 2006, pp. 78–79. (In Russian).

Makaryev S. A., Polevaya etnografiya: Kratkoe rukovodstvo i programmy dlya sbora etnograficheskikh materialov v SSSR [Field Ethnography: A Short Guide and Program for Collecting Ethnographic Materials in the USSR], ed. by V. G. Bogoraz-Tan. Leningrad: Etno-grapficheskaya ekskursionnaya komissya etnootdeleniya geofaka LGU, 1928, 103 pp. (In Russian).

Malitsky J., ‘Ideologies in Fact: Still and Moving-Image Documentary in the Soviet Union, 1927–1932’, Journal of Linguistic Anthropology, 2010, vol. 20, no. 2, pp. 352–71.

Nitoburg E. L., ‘Yu. P. Petrova-Averkieva: uchenyy i chelovek’ [Yu. P. Pet-rova-Averkieva: A Researcher and a Person], Tumarkin D. D. (ed.), Repressirovannye etnografy [Repressed Ethnographers]. Moscow: Vostochnaya literatura, 2003, pp. 399–428. (In Russian).

Omelchuk A. K., Rytsari Severa [The Knights of the North]. Sverdlovsk: Sredne-Uralskoe knizhnoe izdatelstvo, 1982, 192 pp. (In Russian).

Prishchepova V. A., ‘K 150-letiyu so dnya rozhdeniya S. M. Dudina — khudozhnika, etnografa (po materialam MAE RAN)’ [On the Occasion of the 150th Anniversary of S. M. Dudin — Painter and Ethnographer (Based Materials from the Museum of Anthropology and Ethnography)], Antropologicheskij Forum, 2011, no. 15 Online, pp. 608–49. <http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/ 015online>. (In Russian).

Ruby J., ‘Franz Boas and Early Camera Study of Behavior’, Kinesics Report, 1980, vol. 3, no. 1, pp. 6–11, 16. <http://astro.temple.edu/~ruby/ruby/boas.html>.

Sagalaev K. A., ‘Kultura obskikh ugrov v zerkale vizualnoy fiksatsii’ [Culture of Ob Ugrians in the Mirror of Visual Fixation], Sibirskiy filo-logicheskiy zhurnal, 2014, no. 4, pp. 96–100. (In Russian).

Slezkine Yu., ‘The Fall of Soviet Ethnography, 1928–38’, Current Anthro-pology, 1991, vol. 32, no. 4, pp. 476–84.

Smith J., ‘Cultural Persistence in the Age of ‘Hopelessness’: Phinney, Boas, and the U.S. Indian Policy’, Darnell R., Hamilton M., Han-cock R. L. A., Smith J. (eds.), Franz Boas as Public Intellectual — Theory, Ethnography, Activism. Lincoln: University of Nebraska Press, 2015, pp. 263–76. (The Franz Boas Papers, vol. 1).

Smith M. G., Language and Power in the Creation of the USSR, 1917–1953. Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 1998, 296 pp.

Solovey T. D., ‘“Korennoy perelom” v otechestvennoy etnografii (diskus-siya o predmete etnologicheskoy nauki: konets 1920-kh — nachalo


Дмит

рий

Арзю

тов.

Этн

огра

ф с

кин

окам

ерой

в р

уках

: Про

коф

ьевы

и н

ачал

о ви

зуал

ьной

ант

ропо

логи

и са

моди

йцев 1930-kh gg.)’ [A Radical Turn in Russian Ethnography (A Discussion

on the Subject of Ethnological Science: Late 1920s — Early 1930s)], Etnograficeskoe Obozrenie, 2001, no. 3, pp. 101–21. (In Russian).

Stammler F., ‘Earmarks, Furmarks and the Community: Multiple Reindeer Property Among West Siberian Pastoralists’, Khasanov A., Schlee G. (eds.), Who Owns the Stock? Collective and Multiple Property Rights in Animals: Integration and Conflict Studies. New York; Oxford: Berghahn Books, 2012, pp. 65–98.

Terskoy A. N., Etnograficheskaya filma [Ethnographic Film], ed. by N. F. Yakov lev. Leningrad: Teakinopechat, 1930, 192 pp. (In Rus-sian).

Tolmacheva E. B., Fotografiya kak etnograficheskiy istochnik [Photography as a Historical Source]: PhD Thesis. St Petersburg, 2011, 246 pp. (In Russian).

Trofimov Yu., ‘S kinoapparatom v ekspeditsiyu’ [On an Expedition with a Cine-Camera], Sovetskiy muzykant, 1939, Sept. 13. (In Russian).

Vainshtein S. I., ‘Romantika i tragediya v sudbe A. N. Lipskogo’ [Romantics and Tragedy in the Fate of A. N. Lipskii], Tumarkin D. D. (ed.), Repressirovannye etnografy [Repressed Ethnographers], Moscow: Vostochnaia literatura, 2003, is. 2, pp. 455–89. (In Russian).

Vakhtin N. B., Yazyki narodov Severa v XX veke: ocherki yazykovogo sdviga [Languages of the Peoples of the North in the 20th Century: Essays on Language Shift]. St Petersburg: Dmitry Bulanin, 2001, 338 pp. (In Russian).

Yakovlev N. F., ‘Kino i etnografiya’ [Cinema and Ethnography], Terskoy A. N., Etnograficheskaya filma [Ethnographic Film], ed. by N. F. Yakov lev. Leningrad: Teakinopechat, 1930, pp. 3–16. (In Russian).