1

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ

ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ

ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ

РОССИЯ И

МУСУЛЬМАНСКИЙ МИР

2011 – 6 (228)

Научно-информационный бюллетень

Издается с 1992 года

Москва 2011

2

Центр гуманитарных научно-информационных исследований

Редакционная коллегия:

Л.В. Скворцов – д-р филос. наук, шеф-редактор, А.Г. Бельский – канд. ист. наук, автор проекта, научный консуль-тант, Е.Л. Дмитриева – главный редактор, О.П. Бибикова – канд. ист. наук, первый зам. главного редактора, Д.Б. Малышева – д-р полит. наук, А.В. Малашенко – д-р ист. наук, А.Ш. Ниязи – канд. ист. наук, зам. главного редактора, В.Г. Садур – канд. ист. наук, Д.Е. Фурман – д-р ист. наук, В.Н. Сченснович – отв. за выпуск.

Россия и мусульманский мир: Научно-информацион- ный бюллетень / РАН. ИНИОН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. – М., 2011. – № 6 (228). – 192 с.

3

СОДЕРЖАНИЕ Андрей Шлейфер, Дэниел Трейсман. Почему Москва говорит «нет». (Вопрос российских интересов, а не психологии) ......... 5 О. Куропаткина. Религия и политика в современной России .... 21 Ю. Ирхин. Анализ рейтингов влиятельности глобальных лидеров как фактора современной геополитики...................... 26 Р. Беккин. Опыт и перспективы исламской финансовой системы в России ........................................................................ 30 С. Сергеев, А. Салагаев. Трансформация провинциальной советской номенклатуры Татарии в региональную правящую элиту Татарстана ...................................................... 37 Е. Бурла. Религиозная ситуация в современной Адыгее ............ 53 Александра Такова. Этнополитические процессы в Карачаево-Черкесии в 2005–2010 гг. ..................................... 58 В. Манатова. Можно ли говорить о существовании локальных цивилизаций на Кавказе? ....................................... 61 Азербайджан стал частью глобальной войны ислама против Запада. (Из интервью UA REGNUM с директором департамента конфликтологии Института мира и демократии (Баку) Арифом Юнусом).................................... 69 В. Гельбрас. Казахстан после кризиса ........................................... 75 А. Большаков. Внешняя политика Киргизии в контексте изменения конфликтности на постсоветском пространстве ................................................................................ 83 Хаким Рахнамо. Место и роль ислама в истории Центральной Азии. (Взгляд из Таджикистана) ........................ 96 Мирван Искандар. Иран и Россия ............................................... 104 М. Гареев. Для чего НАТО нужен Афганистан? ....................... 109 А. Сулейманов. Центры стратегических исследований внешней политики Турции ...................................................... 116 М. Морозова. Пакистанский Белуджистан: Мина замедленного действия ............................................................. 124

4

Александр Аксенёнок. К чему ведет пробуждение Ближнего Востока ......................................................................137 Параг Ханна. Малайзия и Индонезия: Большая китайская сфера сопроцветания .................................................................145 К. Тузов. Мусульмане Европы: Настоящее и будущее ...............161 Р. Несипбай. Радикальные направления в исламе. Джихадизм и такфир .................................................................172 Евгений Рашковский. Судьбы религий и революций: От Реформации до постмодерна...............................................176

5

КОНФЛИКТУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ – НЕТ! ДИАЛОГУ И КУЛЬТУРНОМУ ОБМЕНУ МЕЖДУ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ – ДА!

Андрей Шлейфер, Дэниел Трейсман, политологи (США) ПОЧЕМУ МОСКВА ГОВОРИТ «НЕТ» (Вопрос российских интересов, а не психологии) В последние десять лет поведение России на международной

арене озадачивает многих американских наблюдателей. С точки зрения Вашингтона, главные вызовы современности – терроризм, ядерное распространение, изменение климата – носят глобальный характер и угрожают всем странам. Соединенные Штаты пытают-ся найти на них международный ответ. Однако Кремль оказался в этом отнюдь не помощником. На протяжении многих лет россий-ские переговорщики блокировали попытки заставить Иран и КНДР отказаться от ядерных программ. В то же время Москва ис-пользовала экономическое и дипломатическое давление, чтобы помешать вступлению соседних стран в НАТО, она также препят-ствовала использованию американских баз для борьбы с талибами в Афганистане. А в августе 2008 г. Россия вторглась в Грузию и успешно отделила два горных анклава от ее территории.

Недавно появились некоторые намеки на потепление рос-сийско-американских отношений. В июне президент США Барак Обама и президент России Дмитрий Медведев беседовали в Ва-шингтоне, закусывая гамбургерами, и объявили о перезагрузке. Москва подписала новое соглашение взамен Договора о сокраще-нии стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), срок действия которого истек, и поддержала резолюцию ООН об уже-сточении санкций против Ирана.

Но в других вопросах Кремль по-прежнему разочаровывает. Россия согласилась лишь на те санкции, которые позволяют ей достроить АЭС Тегерану и, вероятно, разрабатывать его нефтега-зовую отрасль. Россия провела военные учения, моделирующие

6

вторжение в Польшу, и разместила противовоздушные ракеты в Абхазии.

Объяснение такого поведения американские официальные лица и обозреватели обычно ищут в области психологии. Русские, говорят они, действуют так из-за оскорбленного самолюбия. Им-пульсивные, эмоционально неустойчивые и часто страдающие па-ранойей, они набрасываются на соседей, стремясь залечить раны недавнего прошлого и возродить утраченное чувство величия.

Все вашингтонские психологи связывают поведение России с комплексами ее лидеров, однако ставят разные диагнозы. Одни рассматривают сопротивление России политике США как детское бунтарство. Когда в 1990-е годы российские официальные лица яростно возражали против расширения Североатлантического аль-янса и протестовали против бомбардировок Сербии, некоторые в Вашингтоне усматривали в этом симптомы истерии. В 1994 г. пре-зидент Борис Ельцин напомнил президенту Биллу Клинтону, что «НАТО была создана во времена холодной войны», и предупре-дил, что включение в Альянс стран Центральной Европы «посеет зерна недоверия». Позже один из сотрудников Белого дома писал, что это заявление «подорвало уверенность (Клинтона) в эмоцио-нальной, психической и политической устойчивости Ельцина». На протяжении десяти лет американские официальные лица пытались успокоить российских коллег и убедить их в том, что политика Соединенных Штатов на самом деле выгодна России. Между со-бой это называли «лечить нервы шпинатом».

Другие объясняли несговорчивость Москвы уязвленным эго. Как выразился в 2006 г. Ричард Бёрт, бывший представитель США на переговорах по контролю над вооружениями, политические ре-формы в России вряд ли будут успешными из-за чувства унижения и поражения, возникшего после окончания «холодной войны». Конфликт в Грузии в августе 2008 г., казалось, подтвердил эти по-дозрения: обозреватель Time назвал причиной вторжения России «зреющий в руководстве страны гнев из-за утраченного величия», a Newsweek писал, что российские лидеры одержимы идеей «до-биться уважения».

Еще один частый диагноз – это паранойя. Приверженцы та-кой точки зрения считают, что у России нет достаточных основа-ний опасаться продвижения Североатлантического альянса к ее границам, размещения противоракетных комплексов в Восточной Европе или враждебности некоторых своих соседей. Негативно реагируя на «цветные революции» в Грузии и на Украине, россий-

7

ское руководство скорее подчинилось «параноидальному, агрес-сивному импульсу», как сказала тогдашний госсекретарь Кондо-лиза Райс. Или, как писал весной 2008 г., за несколько месяцев до конфликта с Грузией, болгарский политолог Иван Крастев: «Что-бы понять, почему Кремль действует таким образом, нужно осоз-нать, насколько он не уверен в себе и страдает паранойей».

Наконец, прохладное отношение российского руководства к американским проектам воспринимают как результат «ментально-сти холодной войны» или неспособности отбросить устаревший способ мышления. Перед саммитом 2009 г. в Москве Обама жало-вался, что российский премьер-министр Владимир Путин по-прежнему «одной ногой опирается на старые методы ведения дел». Если кремлевские деятели являются приверженцами антагонисти-ческого мышления времен «холодной войны», Соединенным Шта-там нужно делать ставку на более молодое поколение – отсюда разговоры о том, что Вашингтон поддерживает более современно-го Медведева, а не Путина.

За 20 лет США неоднократно пытались применить различ-ные варианты психологического подхода к России. Однако нет свидетельств того, что Вашингтон преуспел в этом. Напротив, это раздражало и вызывало противодействие, а поведение российских лидеров не изменялось так, чтобы больше соответствовать целям Соединенных Штатов. Этот подход основан на глубоком заблуж-дении по поводу мотивации России. Разумеется, лидеры страны хотели бы, чтобы к ним относились с уважением. Верно и то, что многие россияне чувствуют себя униженными из-за падения на-ционального статуса, а риторика Кремля часто обусловлена этим ощущением разочарования. Но реальная причина, по которой США считают Россию таким неконструктивным партнером, лежит не в области психологии, она связана с объективной оценкой на-ционального интереса.

Что важно для Москвы? Сегодня у России и Соединенных Штатов мало общих интересов и еще меньше общих приоритетов. Там, где они совпадают, российские лидеры часто сомневаются в эффективности американской стратегии. Более того, существует определенный дисбаланс: США, будучи мировой сверхдержавой, заинтересованы в поддержке России по многим вопросам, в то время как Россия нуждается в Соединенных Штатах в меньшей степени. Требования России исключительно негативны: Вашинг-тон должен остановить расширение НАТО и прекратить поощрять

8

антироссийские правительства и неправительственные организа-ции в соседних государствах.

Внешняя политика России при Путине и Медведеве была обусловлена тремя целями: укрепление экономического роста, поддержка дружественных режимов в бывших советских респуб-ликах и предотвращение терроризма в стране. С точки зрения рос-сийского руководства, успех в каждой из этих сфер жизненно необходим для сохранения власти и поддержки населения. Эконо-мический рост стоит на первом месте. Кремль понимает, что власть в современном мире основана на экономической мощи. Как Путин заметил в феврале 2000 г., «не может быть супердержавы там, где царят слабость и бедность». Российские лидеры знают, что их популярность в стране объясняется впечатляющим возрож-дением экономики. ВВП на душу населения с учетом паритета по-купательной способности увеличился с менее чем 7 тыс. долл. в 1999 г. до почти 16 тыс. долл. в 2008 г. (и сопоставим с показате-лями Ирландии в 1987 г. или Португалии в 1989 г.). Основную роль в этом буме играют нефть и газ. Сегодня они обеспечивают треть российского бюджета. Хотя и Путин, и Медведев говорят о модернизации и диверсификации экономики, они понимают, что по крайней мере в ближайшие десять лет процветание страны бу-дет зависеть от сохранения стабильных рынков и относительно высоких цен на углеводороды. Принимая во внимание события недавнего прошлого, они должны осознавать, что если эти условия изменятся, под угрозой окажется не только процветание страны, но и их собственное политическое будущее. Хотя обвал цен на нефть в начале 1980-х годов стал не единственной причиной краха СССР несколько лет спустя, это был важный фактор. Позже, когда цены на нефть упали до 9 долл. за баррель, Россия объявила де-фолт по своим долгам, поставивший крест на репутации ельцин-ских реформаторов.

Поэтому неудивительно, что мировоззрение российских ли-деров формирует зависимость от экспорта топлива. Большая часть экспорта нефти и газа идет в Европу. В целом импорт из России составлял около 18% всего энергопотребления в ЕС в 2007 г. (когда полностью обновлялись данные). Но некоторые страны за-висимы в значительно большей степени. В то время как в 2007 г. Франция и Германия получали, соответственно, 14 и 36% газа из России, показатели в странах Восточной Европы были гораздо выше: 48% в Польше, 92% в Болгарии и 100% в трех прибалтий-ских государствах. Некоторые считают, что такая ситуация под-

9

вергает эти государства риску политического давления со стороны Кремля. В 2008 г. тогдашний британский премьер Гордон Браун предупреждал, что Европа может оказаться в «энергетических тисках» у таких стран, как Россия.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что именно Россия зависима от европейского рынка, а не наоборот, – и это самое удивительное. Европа, включая прибалтийские государ-ства, является пунктом назначения почти для 67% российского экспорта газа (другие бывшие советские республики покупают остальные 33%). Точно так же, по данным 2007 г., 69% российско-го экспорта нефти шло в Европу. С учетом того, насколько доходы и бюджет России зависят от этой торговли, потеря европейских клиентов стала бы катастрофой.

Вполне понятно, что Кремль без энтузиазма относится к строительству альтернативных трубопроводов для доставки в Ев-ропу газа из Центральной Азии. Газопровод «Набукко», проект которого поддерживают Евросоюз и Соединенные Штаты, предна-значен для поставок азербайджанского (а возможно, когда-нибудь и иранского) газа через Турцию и Восточную Европу в Австрию. Москва рассматривает это как серьезную угрозу своему процвета-нию. Российский государственный гигант «Газпром» предприни-мает шаги, чтобы препятствовать строительству «Набукко», ску-пая газ, который предполагалось транспортировать, и проектируя конкурирующий трубопровод «Южный поток», который в основ-ном пройдет через те же страны.

Энергетика также сказывается на сложных отношениях Рос-сии с Китаем и странами Центральной Азии. Экономический рост в КНР сулит обширный рынок для российского экспорта полезных ископаемых. Тем не менее, пока Китай предпочитает Москве центрально-азиатских производителей ресурсов, используя конку-ренцию, чтобы заключать наиболее выгодные сделки. Хотя Россия недовольна тем, что ее обходят южные соседи, она предпочитает, чтобы они торговали с Азией, а не соперничали с «Газпромом» за европейский рынок. Тем не менее с падением потребности Европы в российской энергии в ближайшие годы китайские заказы станут особенно важными для обеспечения замены. Понимая это, Медве-дев встречался с главой КНР Ху Цзиньтао не менее пяти раз за год и подписал пакет новых соглашений в сентябре 2010 г.

В российской энергетической политике национальные при-оритеты переплетаются с узкими интересами высокопоставленных руководителей, которые входят в советы директоров крупных кор-

10

пораций и хотели бы, чтобы эти компании доминировали на рын-ках и приобретали зарубежные активы, не говоря уже о матери-альной выгоде для их друзей в менеджменте. Коррупция кажется одной из основных проблем российского энергетического сектора. По словам Б. Немцова и В. Милова, либеральных критиков Пути-на, стоимость строительства трубопроводов «Газпрома» настолько высока (3 млн. долл. за километр по сравнению со средним миро-вым уровнем 1–1,5 млн. долл.), что это нельзя объяснить только некомпетентностью управления.

Разумеется, интересы хозяев Кремля и обычных россиян не всегда совпадают. Но это не означает, что энергетическая полити-ка Москвы является только результатом коррупции. Зависимость России от экспорта топлива в Европу была бы такой же значитель-ной, даже если бы в Кремле находилась команда истинных демо-кратов и честных госслужащих. Российские демократы тоже пред-почли бы, чтобы Болгария покупала газ у «Газпрома», а не у его конкурентов, а Белоруссия и Эстония платили бы такую же высо-кую цену за газ, как Германия и Италия.

Российская газовая индустрия столкнулась с новыми тре-вожными тенденциями. Мировое производство сжиженного при-родного газа (СПГ) возросло, что увеличило предложение, в то время как финансовый кризис сократил спрос. Одновременно но-вые перспективы добычи сланцевого газа повысили вероятность того, что скоро Европа сама сможет производить необходимый ей газ. Центральная опора российской политэкономии неожиданно зашаталась.

Второй основной интерес России – дружественность прави-тельств в соседних странах. Это особенно чувствительный вопрос из-за 16 млн. этнических русских, которые остаются в постсовет-ском ближнем зарубежье. В случаях очевидной дискриминации – например, когда Эстония ввела экзамен по эстонскому языку в на-чале 1990-х годов, затруднив получение гражданства для местных русских, – давление общества вынуждает Кремль высказываться (но не предпринимать военные действия). В более широком мас-штабе Москва выступает резко против дальнейшего расширения НАТО на Восток. И это неудивительно: ни одно государство не будет приветствовать приближение исторически враждебного военного союза к своим границам вне зависимости от того, как часто этот альянс заявлял о своих мирных намерениях.

Тем не менее многие видят более зловещую цель во внешней политике Москвы – восстановление российского доминирования

11

над бывшими советскими республиками и, возможно, даже над большей частью Восточной Европы посредством экономического и военного давления. Не имея возможности читать мысли Путина, полностью исключить такую вероятность невозможно. Однако доказательств существования такого экспансионистского плана мало.

Двадцать лет Россия в основном отступала в геополитиче-ском плане. Вместо того чтобы расширять присутствие за грани-цей, она демилитаризировалась и выводила войска на свою терри-торию. В 1990-х годах российская армия покинула Восточную Европу и страны Балтии, а общая численность войск под командо-ванием Москвы снизилась с 3,4 млн. почти до 1 млн. солдат. С тех пор Россия ушла со своих баз на Кубе и во Вьетнаме и сократила численность войск в бывших советских республиках. За несколько лет до конфликта 2008 г. Путин закрыл в Грузии три военные ба-зы, а численность российских солдат в этой стране сократилась, по оценкам Международного института стратегических исследова-ний, с 5 тыс. до 1 тыс.

Режим, вынашивающий экспансионистские планы, вел бы себя совершенно иначе. Можно было бы взбудоражить русских националистов в приграничных районах стран Балтии, Восточной Украины или в Крыму и затем направить российские войска им на помощь. В Грузии ревизионистская Россия аннексировала бы Аб-хазию и Южную Осетию уже давно, еще до того как грузинский президент Михаил Саакашвили начал наращивать военную мощь после прихода к власти в 2004 г. Для многих на Западе российское вторжение в Грузию в 2008 г. явилось доказательством территори-альных претензий Москвы. Но если бы кремлевские руководители склонялись к идее экспансии, они бы двинули войска на Тбилиси, чтобы свергнуть Саакашвили и поставить на его место более дру-жественное правительство. По крайней мере российские войска взяли бы под контроль нефте- и газопроводы, которые проходят по территории Грузии. На самом же деле они не тронули трубопрово-ды и быстро вернулись в горы.

Попытки Москвы оказать влияние на соседей были не очень успешными. Содружество Независимых Государств, региональ-ный координационный орган, который якобы является инструмен-том российского доминирования, распадается – только шесть из 11 президентов приняли участие в последней встрече, продолжав-шейся всего 30 минут. Даже А. Лукашенко, белорусский диктатор, предположительно зависимый от Москвы, не согласился признать

12

независимость Абхазии и Южной Осетии. В Киргизии президент К. Бакиев нарушил данное Москве обещание закрыть американ-скую авиабазу. (В Москве недолго горевали, когда несколько ме-сяцев спустя в результате народных протестов Бакиев был сверг-нут, но, к раздражению Кремля, Лукашенко немедленно пригласил его в Минск.)

Стала ли зависимость от российского газа политическим ры-чагом влияния Москвы на Запад? Признаки этого не очень замет-ны. Можно было ожидать, что наиболее зависимые государства будут проявлять наибольшее уважение. В действительности имен-но эти страны – Чехия, Эстония и Польша – упорно старались «щелкнуть медведя по носу». Всего за несколько лет государства, в значительной степени зависящие от российских поставок нефти и газа, вступили в НАТО, разрешили разместить на своей террито-рии элементы американской ПРО и подвергли критике политику России. В то же время менее зависимые западноевропейские стра-ны – Германия и Италия – демонстрировали большую симпатию к Кремлю, например, не высказывая особого энтузиазма по поводу быстрого присоединения Грузии и Украины к НАТО.

Некоторые воспринимают периодические попытки «Газпро-ма» повысить цены на газ для Белоруссии, Грузии, Украины и дру-гих государств как политический шантаж. Хотя в «некоторых по-добных конфликтах существовал политический подтекст, факт остается фактом: на протяжении многих лет Россия продавала газ странам, которые считала недружественными, за гораздо меньшую цену, чем платили страны Западной Европы. В 2005 г. Россия по-ставляла газ украинским «оранжевым революционерам» по 52 долл. за 1 тыс. м3, а то время как Германия платила 197 долл. Разницу частично можно объяснить расходами на транспортиров-ку, но Россия долго продолжала поставлять газ в прибалтийские государства по значительно меньшей цене (90–95 долл. за 1 тыс. м3), чем в соседнюю Финляндию (148 долл.).

Почему Россия продавала газ такой низкой цене странам Восточной Европы и бывшего СССР – не совсем ясно. Мотивы «Газпрома» могли включать рациональную ценовую дискримина-цию: умный монополист оценивает платежеспособность клиентов. В начале 1990-х годов «Газпром» резко повысил цены для прибал-тийских государств, затем снизил их после падения спроса на две трети. Отчасти «Газпром» надеялся получить в обмен на низкие цены долю в системах трубопроводов и распределения энергоре-сурсов, чтобы в будущем закрепить спрос. Российские лидеры,

13

возможно, полагали, что дешевый газ поможет улучшить отноше-ния с государствами, которым оказывается предпочтение, или по крайней мере позволит избежать открытых конфликтов. Учитывая то, как мало Россия получила за свои ценовые уступки, пересмотр Кремлем этой политики не должен никого удивлять.

В действительности уроки недавних газовых войн карди-нально отличаются от выводов, сделанных большинством обозре-вателей. Вместо того чтобы продемонстрировать возможности по-литического давления, газовый конфликт между Москвой и Киевом показал, насколько малым влиянием реально обладает Кремль. Нарушение поставок газа западноевропейским потребите-лям, платящим высокую цену, могло быть только актом отчаяния – в конечном итоге, продолжение продажи российского газа в Евро-пу, рынок, в котором Москва очень нуждается, зависит от уверен-ности европейцев в способности России обеспечить бесперебой-ные поставки. То, что Кремлю пришлось поставить под удар собственную репутацию, чтобы привлечь внимание Киева, демон-стрирует пределы подобной политики шантажа.

Третьей важной целью России является предотвращение терроризма. Нет смысла обсуждать непростую историю военных действий России в Чечне, достаточно сказать, что сегодня Москва столкнулась с серьезной террористической угрозой со стороны исламских фундаменталистов, базирующихся на Северном Кавка-зе. Кремль решительно настроен ограничить поддержку этих группировок извне, что влияет на его политику в Афганистане, Иране и Центральной Азии.

Целенаправленность политики России не означает, что она всегда грамотно прорабатывается и реализуется. В экономике пра-вительство вкладывает миллиарды долларов в проекты, которые кажутся обреченными на провал – как, например, попытка повы-сить котировки акций с помощью государственных приобретений или спасение отсталого автопроизводителя АвтоВАЗ. Инвестиции Москвы в высокие технологии могут принести какие-то плоды, но, скорее всего, расходы превысят прибыль. Пока Кремль уклоняется от введения мер, которые, вероятно, реально могли бы обеспечить быстрый рост, – от реформ правоохранительной и судебной сис-тем и борьбы с коррупцией.

В отношениях с Западом российские представители иногда, кажется, готовы подлить масла в огонь русофобии. Если, как пола-гают многие, А. Литвиненко, критиковавший Путина, был отрав-лен в 2006 г. по приказу Кремля, трудно понять, какую выгоду

14

Москва могла бы извлечь из этого убийства, ухудшившего имидж России в мире и осложнившего отношения с Великобританией.

В России, как и везде, политику делают личности. Путин по-ражает наблюдателей как чрезвычайно конкурентный политик, но иногда он вызывает разочарование – например, когда в 2009 г. зая-вил, что Россия вступит во Всемирную торговую организацию (ВТО) только вместе с Белоруссией и Казахстаном (позже он пере-смотрел свою позицию). Но такие случаи – исключение. В основ-ном политика России является целенаправленной, осторожной и – даже в случае заблуждений – достаточно последовательной. Вопрос в том, допускают ли цели, стоящие за этой политикой, практическое сотрудничество с США.

Соединенные Штаты понимают свою роль как одной из ли-дирующих мировых держав, а вызовы, с точки зрения Вашингто-на, являются пугающими. В Афганистане, Ираке и Пакистане ис-ламские боевики угрожают захватить власть и предоставляют базы для террористов. Проблема предотвращения ядерного распростра-нения никогда ранее не стояла так остро – Иран приблизился к созданию бомбы, а КНДР отказывается разоружаться (если гово-рить о более широкой задаче, то Обама, как известно, призвал к безъядерному миру). Другие приоритеты США включают борьбу с изменением климата, обеспечение безопасности энергетических поставок и поддержание стабильного восстановления мировой экономики.

Благодаря своему географическому положению, статусу ядерной державы, историческим отношениям с ключевыми стра-нами, праву вето в Совете Безопасности ООН, роли крупного экс-портера энергоресурсов и крупнейшей армии в Европе Россия мо-жет либо содействовать, либо осложнить осуществление американских целей.

До недавнего времени для борьбы с «Талибаном» войска НАТО были вынуждены доставлять большую часть грузов на се-вер из Пакистана через Хайберский проход. Но этот маршрут с трудом справляется с огромным объемом грузов, кроме того, кон-вои часто попадают в засаду. Согласие России в 2008 г. разрешить Альянсу транспортировать грузы на юг по железной дороге или через российское воздушное пространство обеспечило необходи-мую альтернативу.

Москва могла бы также играть позитивную роль в усилиях, направленных на обуздание ядерных амбиций Ирана. На протяже-нии многих лет российские ученые-ядерщики развивали тесные

15

связи со своими иранскими коллегами, эти отношения могли бы помочь в достижении компромисса на переговорах. Еще важнее, что поддержка России в Совете Безопасности ООН необходима для введения новых санкций или легитимного применения каких-либо других способов давления. (Россия согласилась на новый на-бор санкций, но только на те, которые, по-видимому, не затрагива-ли ее коммерческие интересы в Иране.)

Голосование Москвы в СБ ООН также имеет ключевое зна-чение для любых скоординированных действий по сдерживанию ядерной программы КНДР. В более широком смысле дальнейшие соглашения по ядерному разоружению невозможны без участия России. Ни один план по борьбе с изменением климата не может игнорировать загрязнение, связанное с работой российских пред-приятий. Наконец, хотя это не столь значительно, российские дол-ларовые резервы и объем долгосрочных казначейских облигаций США дает Москве по крайней мере небольшой потенциал для воз-действия на стоимость доллара.

Но нужна ли России помощь Вашингтона, чтобы достичь своих целей? Краткий ответ – нет. Как потребитель российской энергии Соединенные Штаты отнюдь не самый крупный клиент – в последние пять лет они закупали 2–4% от российского нефтяно-го экспорта и почти не приобретали газ. На самом деле энергети-ческие интересы США и России в основном противоречат друг другу. Добыча газа из сланцевых залежей в Соединенных Штатах сделала возможной поставку СПГ в Европу, что привело к сниже-нию цен. Вашингтон, стремясь избавить своих европейских парт-неров от зависимости от России, поддерживает строительство альтернативных трубопроводов, таких как «Набукко». А в долго-срочной перспективе усилия США по уменьшению внутреннего спроса на ископаемые виды топлива приведет к снижению миро-вых цен на нефть, от которых зависит Москва.

В целом у России и Соединенных Штатов мало общих эко-номических интересов. В 1995 г. 6% российского экспорта шло в США; к 2009 г. эта цифра составляла 3% – меньше, чем Россия экспортирует в Польшу. В то же время доля Соединенных Штатов составляет всего 5% от российского импорта. Доля США в потоке капитала в Россию тоже незначительная. В 1995 г. 28% от общего объема иностранных инвестиций в Россию шло из Соединенных Штатов; к 2010 г. эта цифра сократилась до 2,5%. К этому времени доля российских инвестиций в американскую экономику превы-шала инвестиции США в Россию.

16

Отдаление российской экономики от Соединенных Штатов совпало с укреплением связей Москвы с Европой и Китаем. В 2009 г. доля Европы составляла 52% российского экспорта и 45% российского импорта; еще 14% импорта шло из Китая – по сравнению с 2% в 1995 г. Хотя российский экспорт в КНР сейчас составляет менее 6% от общего объема, эта цифра будет увеличи-ваться с ростом потребности Китая в сырье. Доля Европы в ино-странных инвестициях в Россию возросла с 41 в 1995 г. до 71% в 2010 г., хотя в основном это российские деньги, которые возвра-щаются в страну с Кипра, из Люксембурга и Швейцарии.

В рамках намеченной модернизации Москва, безусловно, будет рада увеличению американских частных инвестиций. В ходе визита в 2010 г. Медведев посетил Массачусетский технологиче-ский институт и Силиконовую долину. Партнерство с американ-скими фирмами, разумеется, необходимо, но на данном этапе вы-сокотехнологичные совместные предприятия с Западной Европой будут иметь большее значение. В 2009 г. 61% российских коммер-ческих соглашений об импорте высокотехнологичного оборудова-ния и услуг был заключен с партнерами из ЕС (11% – с американ-скими компаниями). В ближайшем будущем рост России будет в большей степени зависеть от копирования и применения амери-канских инноваций, а не от сотрудничества с американскими уче-ными в создании новинок. «В сферах, где Вашингтон может по-мочь России, – например, поддержав ее вступление в ВТО, – российские интересы являются смешанными. Членство в ВТО имело бы благоприятные последствия для некоторых отраслей, таких, как цветная металлургия, но пагубно сказалось бы на дру-гих – например, на автомобилестроении. Поэтому, хотя в целом Россия получила бы больше преимуществ, некоторые в Москве по-прежнему занимают двойственную позицию.

В достижении второй из основных целей России – содейст-вие дружественным режимам в соседних государствах – Кремль не ожидает помощи от США. Ему бы просто хотелось, чтобы Соеди-ненные Штаты перестали вмешиваться, используя методы, кото-рые Россия называет неконструктивными. Однако Вашингтон счи-тает попытки Москвы влиять на внешнюю и внутреннюю политику своих соседей нарушением их суверенитета. США фи-нансово поддержали «цветные революции», в результате которых настроенные против России лидеры пришли к власти на Украине и в Киргизии, а также настаивали на скорейшем присоединении Гру-зии и Украины к НАТО. Хотя при Обаме такие усилия сократи-

17

лись, Вашингтон сохраняет приверженность идее членства Тбили-си и Киева в Североатлантическом альянсе, а американские воен-ные продолжают проводить совместные учения с режимами, кото-рые Москва считает враждебными, например в Грузии. Таким образом, в вопросе о российском ближнем зарубежье Вашингтон и Москва придерживаются диаметрально противоположных точек зрения, и сотрудничество вряд ли возможно. Наконец, недоверие и разница в подходах ограничивают сотрудничество в сфере борьбы России с исламскими террористами. Хотя ни Вашингтон, ни Москва не хотят усиления боевиков на Северном Кавказе, их взгляды на проблему настолько различны, что обсуждение вызы-вает только раздражение. Там, где многие в Вашингтоне усматри-вают сопротивление, вызванное грубыми нарушениями прав чело-века со стороны местных властей, Москва видит «войну против террора». Путин не понимает, почему Великобритания и Соеди-ненные Штаты предоставили политическое убежище Ахмеду За-каеву и Ильясу Ахмадову, чеченским лидерам, которых он считает эмиссарами террористического движения.

3а редким исключением Россия не нуждается или не хочет помощи от Вашингтона в достижении своих главных целей. Но она оценила бы, если бы США перестали вмешиваться, вооружая приграничные государства и пытаясь подорвать позиции России на энергетическом рынке.

Тем не менее Россия может по-прежнему надеяться, что Со-единенные Штаты преуспеют в своих глобальных устремлениях. Например, Кремль не хотел бы видеть Афганистан под контролем «Талибана». Победа там исламистов может привести к выступле-ниям радикалов в Центральной Азии и усилить террористические сети Северного Кавказа. Но российское руководство не уверено в том, что НАТО победит «Талибан» или по крайней мере обеспечит стабильность. Представляя себе ситуацию после ухода американ-ских войск, Кремль не хочет сейчас предпринимать шаги, которые сделают невозможными отношения с будущими правителями Кабула.

Москва также знает, что некоторый уровень напряженности держит в узде ее южных соседей. Если центрально-азиатские ли-деры почувствуют угрозу со стороны «Талибана», они скорее бу-дут готовы к сотрудничеству в рамках возглавляемой Москвой Организации Договора коллективной безопасности и к российско-му военному присутствию в регионе. В то же время Россия озабо-чена потоками героина, хлынувшими через ее границы; производ-

18

ство наркотиков удвоилось после вторжения НАТО. И опросы по-казывают, что российское общество гораздо менее позитивно, чем Путин и Медведев, относится к идее помощи НАТО в Афгани- стане.

Иран также находится в центре сложных расчетов. Москва предпочла бы, чтобы Тегеран не разрабатывал ядерное оружие. Тем не менее многие российские официальные лица сомневаются, что даже самые жесткие экономические санкции, полностью под-держанные Россией, могут предотвратить такой исход. В то же время у России есть экономические интересы в Иране, ставить ко-торые под угрозу было бы слишком дорого. Российский экспорт в эту страну вырос с 250 млн. долл. в 1995 г. до 3,3 млрд. в 2008 г. Москва надеется получить контракты на строительство новых АЭС, разработку нефтяных и газовых месторождений и поставку в Иран современного вооружения. Россия в то же время не склонна искать какие-либо оправдания для иранских радикалов, раскачи-вающих ситуацию на Северном Кавказе.

Разрешение конфликта между Тегераном и Вашингтоном поставило бы под угрозу коммерческие и стратегические интересы России. Западные инвестиции, вероятно, пришли бы в нефтегазо-вую отрасль Ирана, конкурируя с российскими многонациональ-ными проектами. Отмена санкций и ослабление напряженности привели бы к снижению цен на нефть; началось бы строительство новых трубопроводов для поставки иранского газа в Европу. Во многом нынешняя тупиковая ситуация отвечает целям Кремля. Россия также хотела бы ядерного разоружения КНДР, но при этом сомневается, что даже ее мощная поддержка санкций поможет до-биться результата. Одновременно Россия опасается, что в случае военной эскалации конфликта или падения режима в Пхеньяне потоки беженцев устремятся на Дальний Восток.

Новый договор по СНВ закрепляет сокращение ядерного ар-сенала России, которое и так происходит естественным образом из-за старения вооружения. Дальнейшее сокращение не столь оче-видно отвечает интересам России, поскольку противоракетные системы становятся более точными и мощными. Москве необхо-димо сохранить достаточно ракет и боеголовок, чтобы оставаться уверенной в возможности ответного удара. В сфере изменений климата Кремль признает, что глобальное потепление связано с огромными расходами из-за затоплений и разрушения инфра-структуры. Однако вопрос о том, как затраты на сокращение за-грязнений должны быть распределены между промышленно раз-

19

витыми и развивающимися государствами, остается спорным. Как и в других странах, в России имеются влиятельные группы, выступающие против ограничения выбросов.

Вашингтону не следует ожидать особой помощи от Москвы, но не из-за оскорбленного самолюбия или паранойи российских официальных лиц, а потому, что приоритеты Соединенных Шта-тов не являются их приоритетами – и вообще не соответствуют их интересам. Параллель с отношениями между США и Китаем мо-жет оказаться полезной. Выстраивая связи с Пекином, американ-ские политики воспринимают конфликты интересов такими, как они есть. Они не ощущают необходимости опекать китайских кол-лег или проводить с ними сеансы психоанализа. Трудно предста-вить, чтобы накануне пекинского саммита американский прези-дент упрекал председателя Ху Цзиньтао за его устаревшие маоистские взгляды и обещал в качестве противовеса поддержать премьера Вэнь Цзябао.

Если противоположные интересы делают тесные отношения между Москвой и Вашингтоном маловероятными в ближайшие годы, то в долгосрочной перспективе имеется больше оснований для оптимизма. В то время как взаимодействие с Соединенными Штатами сокращалось, происходило постепенное сближение Рос-сии с Европой и в экономическом, и в культурном плане. Посколь-ку эти изменения происходят медленно и не очень резко, они оста-вались незаметными. В дальнейшем Россия станет еще более европейской, не утратив при этом своих отличительных черт. В 2008 г. россияне совершили в 39 раз больше поездок в Западную Европу и в 19 раз больше поездок в Китай, чем в Соединенные Штаты. Из 41 тыс. российских студентов, обучавшихся за грани-цей в 2008 г., 20 тыс. проходили курс в университетах Европы и только 5 тыс. – в США. В 2009 г. россияне предпочитали покупать недвижимость в Болгарии, Черногории, Германии, Испании и Че-хии, а не в Соединенных Штатах.

Хотя пока не все россияне считают себя европейцами, их от-ношение меняется. В апреле 2010 г., отвечая на вопрос о том, с какими государствами Россия должна более интенсивно сотрудни-чать во внешней политике, 50% опрошенных назвали страны За-падной Европы – таких оказалось даже больше, чем назвавших Белоруссию, Украину и другие страны СНГ (20% назвали США). Большинство – 53% – заявили в 2009 г., что поддержали бы вступ-ление России в ЕС, если бы была такая возможность.

20

Вероятно, эти тенденции сохранятся. Даже если средние темпы роста в России замедлятся до чуть более 4%, как прогнози-рует Всемирный банк, через десять лет она догонит бедные страны Западной Европы по уровню доходов. С развитием страны ее средний класс продолжит расширяться и интегрироваться в Европу.

В какой-то момент, – хотя невозможно предсказать, когда именно, – произойдут политические перемены, либерализация ор-ганов власти и серьезная попытка взять под контроль коррупцию. Даже при росте торговли с Китаем культурная идентичность Рос-сии будет еще прочнее связываться с Западом. В конечном итоге, хотя и не скоро, идея присоединения России к Евросоюзу может стать серьезной. Однако сотрудничество с Европой – особенно с Восточной Европой – будет сопровождаться и конфликтами. Сближение Москвы с Европой станет причиной обоюдной уязви-мости и вызовет борьбу за преимущества и выгоду в торговле. Са-мый очевидный пример – энергетический рынок. Возможно, столкновения экономических интересов приведут к политическо-му кризису, который затруднит европеизацию России. Но, скорее всего, подобные конфликты будут успешно разрешены.

Даже если в ближайшие десять лет Россия и США не дос-тигнут тесного партнерства, их отношения все равно могут быть конструктивными. Ограниченные связи необязательно должны быть плохими, и риторика России на протяжении прошлого года позволяет предположить, что Путин и Медведев хотели бы улуч-шить атмосферу. Парадоксально, но главным условием потепле-ния является признание обеими сторонами пределов их общих ин-тересов. Если в Вашингтоне будут ожидать слишком многого, не оправдавшиеся надежды вновь приведут к подозрениям, новым сеансам психоанализа и контрпродуктивным реакциям.

За исключением периодических вспышек покровительствен-ной риторики, администрация Обамы подходила к России прагма-тично. И это принесло ограниченный, но полезный результат: но-вый договор по СНВ, соглашение о транспортировке грузов НАТО в Афганистан через российскую территорию и голосование России в Совете Безопасности ООН за санкции против Ирана.

Такой прагматизм означает признание того, что Соединен-ные Штаты мало что могут сделать для дальнейшей демократиза-ции России. Продолжение роста и сближение с Европой хотя и не дает гарантий, но является наилучшей надеждой на политические реформы. Чем больше российская элита связана с Европой – через

21

туризм, образование, деловое партнерство и социальные контакты, – тем больше она заинтересована в поддержании теплых отношений. Ослабление визовых требований Евросоюза для россиян ускорит процесс. Прагматизм также означает, что Вашингтону придется предоставить Европе право самостоятельно строить отношения с Россией.

Признание этих фактов не должно задевать такую перена-пряженную супердержаву, как США. Вместо того чтобы стре-миться вылечить Россию, Вашингтону нужно научиться иметь с ней дело – так же, как с Китаем, Индией и многими другими стра-нами. Хорошая новость состоит в том, что по вопросам, которые действительно представляют взаимный интерес, Россия готова к сотрудничеству.

«Россия в глобальной политике», М., 2011 г., т. 9, № 1, с. 54–69.

О. Куропаткина, кандидат культурологических наук (Центр проблемного анализа и государственно- управленческого проектирования) РЕЛИГИЯ И ПОЛИТИКА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ Согласно Конституции Российской Федерации, религиозные

организации отделены от государства и равны перед законом. Собственно, этим участие в политике религиозных организаций и ограничено. В Конституции также ничего не сказано о религиоз-ной традиции России. Между тем в законодательных актах 84 стран миpa гарантируется (на разных уровнях) государственная поддержка религиозных организаций, В конституциях ряда стран западного ареала – Албании, Андорры, Германии, Греции, Поль-ши, Словакии, Швейцарии – упоминается Бог или есть ссылка на особую религиозную традицию страны. Религиозная тематика представлена также в национальных девизах: Бог упоминается в лозунгах 29 стран: среди них отметим Великобританию, Данию, Израиль, Польшу, США. Бог или другой религиозный символ упоминается в государственных гимнах 79 стран, среди них – Ве-ликобритания, Италия, США, Франция, Чехия).

Несмотря на то что отношения государства и религиозных организаций куда менее детализированы в российском законода-

22

тельстве, чем в зарубежных странах, известно, что верующие ак-тивно участвуют в политике. Кого же можно отнести к этой кате-гории? Согласно статистике, число россиян, называющих себя ве-рующими, неуклонно растет с середины 1990-х годов. Абсолютное большинство назвавших себя верующими считают себя право-славными. При этом для большей части опрошенных православие – это не соблюдение религиозных обрядов и участие в церковной жизни, что и предполагает воцерковленность, а только националь-ная традиция. Кроме того, невоцерковленная аудитория, поддер-живая Русскую православную церковь как институт, при этом в повседневной жизни предпочитает ориентироваться не на нацио-нальные религиозные традиции, а на светскую этику, тесно свя-занную с демократическими ценностями.

Таким образом, большая часть россиян является номинально верующей. Что касается количества практикующих верующих, то государственной статистики в этой сфере не существует. Основная часть верующих объединена с правовой точки зрения в религиоз-ные организации, с помощью которых и осуществляется их взаи-модействие с государством. По данным Минюста на 1 января 2007 г., среди религиозных организаций преобладает с большим отрывом РПЦ (71%), затем следуют мусульманские (12%) и про-тестантские религиозные организации (2–5%). Старообрядческие, иудаистские и буддийские организации занимают меньше 1%. Что касается географической представленности конфессий, то во всех субъектах Федерации представлены РПЦ и протестанты (бапти-сты, адвентисты и пятидесятники), в большом количестве регио-нов – мусульмане, католики и старообрядцы. Что касается «сфер влияния», т.е. преобладающего или заметного количества зареги-стрированных религиозных организаций в регионах, то первое место занимают «православные» регионы (59%), затем следуют «мусульманские» (21%) и «протестантские» (20%).

Несмотря на то что верующих не так много, они часто явля-ются активной частью гражданского общества, которая стремится донести свои идеи и до светского общества, и до государства. Один из распространенных вариантов донесения своих потребно-стей группой, объединенной по какому-либо признаку, – это соз-дание политических партий. Однако, согласно п. 3 ст. 9 Федераль-ного закона от 11 июля 2001 г. № 95-ФЗ «О политических партиях», запрещено создание партий по религиозному признаку. Однако подобные партии законодательно признаны и активно дей-ствуют по меньшей мере в 70 странах мира (в том числе, напри-

23

мер, Австрии, Великобритании, Венгрии, Германии, Дании, США, Франции, Швеции, Швейцарии).

Таким образом, виден тренд: религиозные партии запреще-ны только в развивающихся странах, во многих же западных де-мократических государствах, включая подчеркнуто светские Францию и США, такие партии активно действуют.

А как относятся россияне к возможному участию верующих людей в политике? Опрос ВЦИОМ показал, что большинство рос-сиян (67%) отрицательно относится к влиянию религиозных лиде-ров на политику, но вместе с тем больше половины (54%) положи-тельно относится к приходу к власти верующих людей. Можнo предположить, что россияне, выступая против явной клерикализа-ции, все же готовы поддержать обычных верующих людей на вы-борах. Подтверждается ли этот тезис? Обратимся к истории поли-тических партий по религиозному признаку, которые были отменены в 2003 г. Каковы были их успехи? Православные, му-сульмане, язычники и протестанты в 1990 – начале 2000-х годов имели немногочисленные партии, отстаивавшие их интересы, од-нако большого успеха эти партии не добились. Таким образом, можно сделать вывод, что большая часть россиян, априори пред-полагая, что верующие люди лучше всех остальных и поэтому «наведут порядок», вместе с тем не готовы реально поддерживать их политические амбиции.

Известна практика лоббирования религиозными организа-циями своих интересов с помощью своих представителей в органах власти. В 2000-х годах со стороны религиозных деятелей (пятидесятнических, православных, мусульманских, буддийских, языческих) было несколько попыток баллотироваться в органы местного самоуправления. В целом подобная политическая актив-ность была сравнительно низка. Несколько религиозных лидеров действительно стали главами местного самоуправления. Среди них лидируют мусульмане.

Есть и другие способы участия в политике. Хотя прямая аги-тация за определенного кандидата запрещена законодательством Российской Федерации, однако не запрещены призывы к выпол-нению гражданского долга. Как утверждает статистика, количест-во даже таких призывов со стороны централизованных религиоз-ных организаций было невысоким. Наибольшая активность была проявлена ими в период парламентских выборов 2007 г. и после объявления Путиным Медведева своим «преемником», из чего можно сделать вывод о том, что их политические взгляды – не са-

24

мостоятельны, а основная цель – наладить отношения с дейст-вующей властью. В регионах иерархи РПЦ как самой крупной и влиятельной религиозной организации тоже редко выражают явно свою политическую позицию и решаются открыто выступать в поддержку губернаторов.

Таким образом, для религиозных организаций в России ме-ханизмы прямого участия в политике оказались малоэффективны-ми. Каким же образом конфессии доносят свои интересы до вла-стей?

Во-первых, РПЦ, мусульмане, иудаисты, католики, протес-танты могут донести свои предложения до органов государствен-ной власти, а также представить свои заключения на проекты фе-деральных законов, затрагивающих их интересы.

Во-вторых, конфессии могут выступить с публичным про-тестом (открытым письмом, обращением, митингом и т.д.) против нарушения их прав, причем так делают не только религиозные меньшинства, но и представители так называемых традиционных религий, причем явно чаще. Жалобы православных обычно каса-ются споров о принадлежности памятников архитектуры и искус-ства государству или РПЦ, мусульман – запретов богословской литературы и преследований согласно законодательству об экстремизме, католиков и протестантов – запретов на проведение мероприятий, лишения аренды и регистрации.

В-третьих, верующие могут активно действовать на попри-ще защиты общественной нравственности. Поскольку религия воспринимается в России внерелигиозно, т.е. как оплот нацио-нальной традиции и/или нравственности, то выступления религи-озных организаций в защиту последней – помимо всего прочего, хороший PR- и GR-ход. С середины 2000-х годов верующие стали выступать более консолидированы.

В-четвертых, существует механизм лоббирования своих ин-тересов через общественные структуры. Лидируют общественные организации, связанные с православными и протестантами.

На самом ли деле действенны эти механизмы? Готово ли общество и государство идти навстречу религиозным организа-циям?

Как показывают данные соцопроса 2007 г., большинство россиян (54%) доверяют РПЦ. Русская православная церковь ус-тупает только Президенту РФ (68%). Кроме того, большинство наших сограждан (55%) полагает, что у РПЦ должны быть особые отношения с государством. Как намерено строить отношения с

25

религиозными организациями государство? Как известно, в 2008 г. Президент РФ официально встречался только с православными, мусульманами и иудаистами. Таким образом, в первый год прези-дентства Д.А. Медведева не было ни одной официальной встречи с представителями других конфессий. Что касается органов местно-го самоуправления, то в большинстве субъектов РФ они поддер-живают РПЦ как первую конфессию, однако редко соглашаются на исключительно «проправославную» политику. Там, где му-сульман, буддистов и язычников традиционно больше, чем право-славных, местная власть оказывает первостепенную поддержку именно этим религиям. Отношение местной власти в субъектах РФ к неправославным христианским конфессиям колеблется от хоро-шего к терпимому. Лучшие отношения имеют с властями лютера-не, самые конфликтные – пятидесятники.

К каким конкретно механизмам взаимодействия приводит готовность властей к сотрудничеству? Прежде всего, это включе-ние религиозных деятелей в советы по взаимодействию с религи-озными объединениями. В Совете по взаимодействию с религиоз-ными объединениями при Президенте РФ присутствуют практически все крупные конфессии федерального уровня: право-славные (РПЦ и старообрядцы), армяно-григориане, мусульмане, иудаисты, буддисты, католики, баптисты, адвентисты и пятиде-сятники. В субъектах Федерации местные власти обычно учиты-вают многоконфессиональность населения: хотя в советах лиди-руют православные (100%) и мусульмане (81%), однако представлены и другие конфессии (иудаисты – 45%, лютеране, баптисты и пятидесятники – 39, католики – 32% и т.д.)

Далее, с середины 2000-х годов религиозных лидеров начи-нают включать в общественные представительства (например, в Общественную палату). Представлены РПЦ, мусульмане, иудаи-сты, буддисты и пятидесятники. Органы государственной власти и органы местного самоуправления периодически выступают с предложениями в пользу конфессий. Больше всего предложений связано с РПЦ и другими так называемыми традиционными кон-фессиями. Самые известные – это проекты законов «О традицион-ных религиях». Российское государство начиная с 1990-х годов стало заключать договоры о сотрудничестве с религиозными орга-низациями в сферах образования, благотворительности, патриоти-ческого воспитания и т.д.

Государство явно предпочитает в качестве партнера РПЦ (74% всех договоров), дальше следуют иудаисты (9%), мусульмане

26

(6%), буддисты, баптисты, адвентисты и пятидесятники (по 3%). Местные власти в субъектах РФ, обычно замечая и признавая мно-гоконфессиональность населения, тем не менее официальные до-говоры предпочитают заключать с РПЦ (83%) – на 9% больше, чем на федеральном уровне.

Выводы:

1. Религиозный фактор даже в такой секулярной стране, как Россия, имеет значение, и его необходимо учитывать.

2. Во многих странах мира легализованы политические пар-тии по религиозному признаку, поэтому постановка вопроса о предоставлении российским религиозным организациям права создавать свои политические партии – целесообразна.

3. Тем не менее российский опыт показывает, что партии по религиозному признаку были малоэффективными. Религиозные организации предпочитали и предпочитают действовать либо с помощью контактов с представителями власти, либо через обще-ственные организации.

4. Власть готова сотрудничать с религиозными организа-циями и идти им навстречу, однако явно предпочитает РПЦ или другие «традиционные» религиозные организации (в ряде субъек-тов РФ).

«Мир и политика», М., 2010 г., № 7, с. 86–90. Ю. Ирхин, политолог (РАГС) АНАЛИЗ РЕЙТИНГОВ ВЛИЯТЕЛЬНОСТИ ГЛОБАЛЬНЫХ ЛИДЕРОВ КАК ФАКТОРА СОВРЕМЕННОЙ ГЕОПОЛИТИКИ В условиях современного развития объективно повышается

значение глобальных геополитических политических, экономиче-ских, информационных, общественных, в том числе религиозных, и иных лидеров, которые действуют в рамках мирового много-уровневого пространства. Главный редактор международного журнала Newsweek International, автор книг о мировой политике, Ф. Закария отмечал, что в мире обрели новые силы группы и от-дельные личности, а иерархия, централизация и контроль оказа-лись под угрозой. В условиях глобализации действуют различные

27

латентные и сетевые организации, осуществляющие наднацио-нальное взаимодействие. Выделяется геополитическое информа-ционное противоборство. Под ним понимается одна из современ-ных форм межгосударственной борьбы, а также система мер, проводимых одним государством с целью нарушения информаци-онной безопасности другого, при одновременной защите от анало-гичных действий своего противника. Политика развития Интерне-та, его политическое, социальное и культурное содержание, языковые формы также могут рассматриваться с точки зрения гео-политических интересов.

Особую роль в геополитике играют мировые элиты и лидеры глобального уровня. Речь идет о влиятельных деятелях междуна-родного масштаба, занимающих важные позиции в сферах госу-дарственного и политического управления, бизнеса, массмедиа, духовной и религиозной жизни, «всемирного гражданского обще-ства» и др. Их потенциал отражается в мировых рейтингах. Анализ рейтингов мировых лидеров в зависимости от ряда критериев дает объемную картину их потенциала. Так, журнал Forbes учитывает влиятельность лидеров в зависимости от характера государствен-ной должности, степени контроля над финансами, влияния на раз-личные виды деятельности людей, организаций и др.

В последней версии этого журнала представлен список 67 наиболее влиятельных мировых государственных, политиче-ских, экономических и духовных лидеров (ТОП-67). Автор статьи рассмотрел рейтинг 27 политических и государственных деятелей из этого списка, приведя дополнительные сведения. Такой подход позволил более полно представить факторы влияния мировых ли-деров.

Зависимость рейтинга 27 мировых лидеров

от их государственного и/или политического статуса Персона

и должность Объем ВВП го-сударства и место в мире

Дополнительная сфера влияния

1 2 3 1. Барак Обама (Президент США)

1-е место в мире – 14 трлн. долл.

Человек года (2008) по версии журнала «Time», лауреат Но-белевской премии мира

2. Ху Цзиньтао (Председатель КНР)

2-е место – 7 трлн. долл.

Стабильное и быстрое эконо-мическое развитие, влиятель-ная зарубежная китайская об-щина (200 млн.)

28

Продолжение табл. 1 2 3

3. Владимир Путин (Председатель Прави-тельства РФ)

8-е место – 2 трлн. долл.

Лидер правящей партии, Чело-век года (2007) по версии жур-нала «Time»

9. Султан Абдулла бин Абдул Азиз аль-Сауд (наследный принц Сауд. Аравии)

24-е место – 0,5 трлн. долл.

Роль в исламском ареале и финансах

10. Сильвио Берлускони (премьер-министр Ита-лии)

10-е место – 1,7 трлн. долл.

Медиамагнат, владелец фут-больного клуба «Милан»

15. Ангела Меркель (канцлер Германии)

5-е место – 3 трлн. долл.

Лидер правящей партии, жен-щина-политик

17. Хилари Клинтон (госсекретарь США)

Лидер правящей партии, жен-щина-политик

18. Ким Чен Ир (лидер КНДР)

Рисковое владение стратегиче-ским оружием

20. Майкл Блумберг (мэр г. Нью-Йорк)

Роль в развитии и восстанов-лении города

21. Тимоти Гейтнер (ми-нистр финансов США)

Работа в МВФ, Совете по меж-дународным отношениям

34. Ким Джонг II (Председатель Нац. обороны КНДР)

Владение стратегическим оружием

29. Гордон Браун (быв-ший премьер Велико-британии)

6-е место – 2,2 трлн.

Бывший лидер партии лейбо-ристов

31. Билл Клинтон (экс-президент США)

Лидер Демократической пар-тии

33. Луис Игнасио Лула да Сильва (Президент Бразилии)

9-е место – 2,1 трлн. долл.

Страна – член БРИК

35. Юкио Хатояма (премьер Японии)

3-е место – 4,5 трлн. долл.

Лидер новой правящей (Демо-кратической) партии

36. Манмохан Сингх (премьер Индии)

4-е место – 3,2 трлн. долл.

Лидер правящей партии (ИНК), опытный политик

37. Осама Бен Ладен (основатель «Аль-Каиды»)

Финансирование военных опе-раций, глобальная сетевая ор-ганизация

38. Сайед Юсуф Раза Гелани (премьер Паки-стана)

26-е место – 0,5 трлн. долл.

Место Пакистана в конфликте в афганском ареале

42. Дмитрий Медведев (Президент РФ)

8-е место в мире – 2 трлн. долл.

Рациональный имидж, весомая роль в мировой и внутренней политике

29

Продолжение табл.1 2 3

43. Игорь Сечин (вице-премьер РФ)

Роль в ресурсной политике

46. Беньямин Нетаньяху (премьер Израиля)

Всемирная еврейская община, ядерное оружие

49. Джон Робертс (Верховный суд США)

Самый молодой Глава юсти-ции Верх. Суда США

50. Давуд Ибрагим Кас-кар (лидер Д-Компани, Индия)

Глава нелегальной организа-ции Мумбай (Бомбей)

56. Николя Саркози (Президент Франции)

7-е место – 2,1 трлн. долл.

Лидер партии, эффективный имидж

62. Блэиро Маги (губернатор, Бразилия)

Губернатор штата в Амазонии, крупнейшего производителя сои

63. Роберт Зеллик (Всемирный банк, США)

Международная межгосудар-ственная организация

64. Антонио Гутьерес (ООН, глава Департа-мента по беженцам)

Экс-премьер Португалии

65. Уго Чавес (Президент Венесуэлы)

31-е место в ми-ре – 0,33 трлн. долл.

Авторитет, независимый ха-рактер, популизм, природные ресурсы страны

Нумерация приводится общая – по списку ТОП 67. Остальные номера от-носятся к мировым экономическим, массмедийным и духовным лидерам.

В целом в списке 27 влиятельных мировых государственных

и политических лидеров, наиболее широко представлены: США (8), Азия (конфуцианско-буддийская) – 8, Европа – 4, Россия – 3, арабо-исламский ареал – 3, Латинская Америка – 2.

Понятно, что в список 27 ведущих государственных и поли-тических лидеров, представленных в рейтинге, могут быть вклю-чены и некоторые другие главы государств. Однако показательно, что практически все руководители ведущих государств мира ока-зались представленными в данном рейтинге. В него вошли все главы стран «большой восьмерки» – G8 и БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай) или руководители 10 государств, имеющих наи-большие значения ВВП (США, КНР, Япония, Индия, ФРГ, Вели-кобритания, Франция, Россия, Бразилия, Италия).

Среди 40 лидеров мировой экономической, массмедийной и духовно-религиозной элиты (по версии Forbes) ведущие места за-нимают: Бен Бернанке (председатель ФРС США), Сергей Брин, Ларри Пейдж (основатели и основные акционеры Google), Карлос

30

Слим Эллу (мультимиллиардер, 1-е место – 53,5 млрд. долл.), Ру-перт Мердок (медиамагнат), Билл Гейтс (основатель Microsoft, мультимиллиардер) и т.д.

В списке 40 влиятельных экономических, массмедийных и духовных мировых лидеров представлены: граждане США – 15 глобальных лидеров, Азии – 12, Европы – 6, арабо-исламского ареала – 4, Латинской Америки – 2 глобальных лидера. Россия Восточная Европа в этой части рейтинга не представлены, что косвенно свидетельствует об их недостаточной активности. Пони-мание значения рейтингов глобальных лидеров в различных сфе-рах мировой политики, особенно новых (информационных, техно-логических), – может способствовать разработке реалистических концепций геополитики и рациональной внешней политики Рос-сийской Федерации.

«Геополитика, государственная безопасность, международные отношения»,

СПб., 2010 г., с. 94–97. Р. Беккин, востоковед (ИВ РАН) ОПЫТ И ПЕРСПЕКТИВЫ ИСЛАМСКОЙ ФИНАНСОВОЙ СИСТЕМЫ В РОССИИ Когда Центральный банк России стал активно проводить по-

литику укрупнения банковского сектора, ссылаясь на Закон «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, получен-ных преступным путем, и финансированию терроризма», многие мелкие банки почувствовали, что над ними нависла реальная угро-за. И дело не в том, что все они были причастны к операциям с нажитыми преступным путем доходами. Как это всегда происхо-дит в России, под предлогом борьбы с преступностью начался очередной в новейшей истории страны передел собственности. Крупным банкам представился удачный случай выдавить мелких конкурентов и окончательно превратиться в монополистов.

В условиях, когда почти каждый месяц отзывалась лицензия у трех неизвестных широкой общественности банков, обвиненных в противозаконной финансовой деятельности, вопрос о том, когда дойдет очередь до «Бадр-Форте Банка», был делом времени. «Бадр-Форте Банк» – единственный в России банк, использовав-ший в своей работе исламские технологии ведения бизнеса – по-

31

лучил лицензию Центрального банка в 1991 г., а исламские мето-ды финансирования стал применять с 1997 г.

Примечательно, что в названии банка не было слова «ислам-ский». Однако в его уставе было сказано, что банк имеет право «осуществлять свою деятельность в соответствии с действующим законодательством России и нормами международного права, ис-пользуя исламские экономические технологии ведения банковско-го дела, не противоречащие банковскому законодательству Рос-сии». «Бадр-Форте Банк» входил в Генеральный совет исламских банков при Исламском банке развития, что подтверждает призна-ние на международном уровне осуществляемых им операций со-ответствующими шариату.

С точки зрения российского законодательства «Бадр-Форте Банк» был обычным коммерческим банком. «Сотрудники ЦБ на экспертном уровне были очень терпеливы, – отмечал председатель Правления банка А.Н. Джабиев, – старались услышать, понять декларацию о том, что с завтрашнего дня мы не будем брать и вы-плачивать процент. Им хотелось, чтобы мы говорили на языке экономических терминов. Как только мы сумели это продемонст-рировать, нам было разрешено написать в нашем уставе, что банк функционирует, соблюдая исламские экономические принципы в рамках, не противоречащих российскому законодательству. Таким образом, нам удалось после этого адаптировать многие инстру-менты, допущенные российским законодательством, и сделать их исламскими, т.е. так называемыми смешанными продуктами. В этом смысле они были признаны впоследствии Центральным банком России и нашим шариатским советом». В 2006 г. Центральный банк не был столь же толерантен к «Бадр-Форте Банку», как девять лет перед этим. Весной 2006 г. в ходе проверки у банка были выявлены нарушения. Перед ним возникла угроза отзыва лицензии.

Долгие переговоры и письма в адрес президента страны и руководства Центробанка со стороны некоторых мусульманских деятелей, в которых подчеркивалась уникальность и необходи-мость банка для России, только что получившей статус наблюда-теля в ОИК, привели к компромиссу. Было принято решение ош-трафовать банк, но лицензию не отзывать. Однако убийство в сентябре 2006 г. заместителя председателя Центробанка Андрея Козлова вернуло стороны на исходные позиции весны 2006 г. На-чалась очередная проверка. Деятельность банка была временно приостановлена, а чиновники в неофициальных разговорах гово-

32

рили об отзыве лицензии у банка как о свершившемся факте. По-убавилось энтузиазма и у защитников банка.

«Бадр-Форте Банк» – действительно уникальный для России и для всего мира банк. При разработке продуктов банка не обош-лось без помощи зарубежных специалистов – как из среды му-сульманских правоведов, так и экспертов по исламскому банков-скому делу. Причина – отсутствие соответствующих кадров в самой России, для которой создание исламских финансовых структур началось в 1990-е годы с чистого листа. Но несмотря на это, «Бадр-Форте Банк» обладал оригинальными продуктами, раз-работанными с учетом специфики российского законодательства, например исламской ипотекой – продуктом, разработанным для помощи мусульманам Москвы и Московской области в решении жилищной проблемы в соответствии с шариатом. Заслуживает внимания то, как в «Бадр-Форте Банке» пытались применять ис-ламские принципы в условиях российской экономики.

Проблема преодоления неприемлемых с точки зрения ша-риата элементов решалась в «Бадр-Форте-Банке», в частности, за счет использования векселей различных видов. Клиент эмитировал вексель и продавал его банку по номинальной стоимости, направ-ляя полученные от проведения данной операции средства для фи-нансирования своей инвестиционной деятельности. Покупка век-селя оформлялась как репо – с обязательством клиента выкупить данный вексель на определенных условиях (с уплатой премии) и в определенный срок. Соответственно, цена обратного выкупа век-селей не являлась фиксированной, а определялась, исходя из оцен-ки сложившейся на момент заключения договора конъюнктуры на рынках профинансированных таким образом товаров или услуг, производимых клиентом, фактического уровня совокупной при-были, полученной от объекта, профинансированного банком, и расчета издержек, понесенных банком. Иными словами, банк не нарушал российского законодательства, проводя операции с цен-ной бумагой (векселем). Не нарушались, по мнению некоторых правоведов, и нормы мусульманского права. Однако большинство мусульманских юристов не относит сделки репо к числу дозволен-ных. В постановлении Совета Исламской академии правоведения (фикха) сказано, что сделка купли-продажи под обязательство воз-врата запрещена, поскольку является не чем иным, как формой кредита, который направлен на извлечение кредитором прибыли (т.е. представляет собой скрытую форму рибы).

33

Вместе с тем механизм привлечения ресурсов не вызывал вопросов с точки зрения российского законодательства и боль-шинства мусульманских правоведов. По действующему россий-скому законодательству банк не может не выплачивать по вкладам процентного вознаграждения, недопустимого с точки зрения ша-риата. По этой причине «Бадр-Форте» открывал своим клиентам только расчетные и текущие счета.

Одним из существенных недостатков, ограничивавших по-пулярность «Бадр-Форте Банка» в среде мусульман, было отсутст-вие у банка филиалов. Неразвитость филиальной сети в «Бадр-Форте» пытались компенсировать за счет развития таких услуг, как интернет-банкинг и GSM-банкинг, позволявших клиентам банка иметь доступ к своим счетам из любой точки мира и полу-чать выписки со своих счетов на мобильный телефон.

Другим фактором, сужавшим клиентскую базу банка в Рос-сии, была концентрация «Бадр-Форте» на обслуживании внешне-торговых операций (конверсионных операций, международных переводов, документарных операций – аккредитивов, всех видов гарантий, в том числе тендерных) и кредитовании юридических лиц, а не на работе с физическими лицами (при работе с физиче-скими лицами банк осуществлял международные переводы и вы-дачу наличных с текущего счета). Поэтому неудивительно, что мусульмане страны, даже при большом желании не имевшие воз-можности пользоваться услугами исламского банка, в целом ин-дифферентно отнеслись к судьбе «Бадр-Форте».

В адрес банка раздавались не всегда обоснованные упреки в невыполнении им той социальной роли, которая отводится ислам-ским банкам по всему миру, выражающейся, в частности, в помо-щи неимущим единоверцам и поддержке значимых для мусульман социальных проектов. При изучении вопроса об исламском банке в России невольно возникают параллели с Исламским банком Бри-тании, учрежденным в 2004 г. Но у двух исламских банков больше различий, чем сходств.

Прежде всего необходимо отметить, что официальные вла-сти в Великобритании проявили заинтересованность в развитии исламского банковского дела, рассматривая оказание исламских финансовых услуг как шаг на пути диверсификации финансового рынка страны. В России же государство пока что сдержанно под-ходит к вопросу учреждения подобных структур.

В отличие от Исламского банка Британии российский «Бадр-Форте Банк» никогда не афишировал своей исламской природы.

34

Другое важное и, пожалуй, ключевое отличие – наличие спроса на услуги исламских банков. Лондон – крупнейший мировой финан-совый центр – в последние годы стал и исламским финансовым центром. В предложении исламских финансовых услуг было заин-тересовано не только местное мусульманское сообщество, но и бизнесмены из других стран.

Что касается России, то спрос на услуги исламских банков в нашей стране все еще крайне низок. (Уникальность «Бадр-Форте Банка» заключалась в том, что он был создан в условиях практиче-ски полного отсутствия спроса на исламские финансовые услуги.) Большинство мусульман либо практически ничего не знают о за-претах шариата в сфере деловых отношений, либо оправдывают неисполнение данных запретов отсутствием возможностей для соответствующего исламу делового поведения. Для значительного числа так называемых практикующих российских мусульман при-верженность исламу ограничивается пятикратным намазом, посе-щением пятничной проповеди в мечетях, постом и – в случае на-личия свободных средств – совершением хаджа. Третий столп ислама – закят – зачастую игнорируется. Слабым оправданием этому служит отсутствие системы централизованного сбора дан-ного очистительного налога.

Означает ли это, что любой последующий эксперимент по созданию исламского банка в России обречен на провал? Отнюдь. Однако едва ли опыт «Бадр-Форте Банка» сможет пригодиться и будет востребован теми, кто захочет создать в России исламский банк. Причин тому несколько:

– во-первых, «Бадр-Форте» не был ни розничным, ни инве-стиционным банком и специализировался на обслуживании внеш-неторгового оборота России со странами третьего мира в Африке и Азии, что не слишком привлекает большинство отечественных финансистов;

– во-вторых, банк не был прозрачной структурой и отсутст-вие объективной информации от представителей банка с лихвой компенсировалось различными слухами и домыслами, лишь уси-лившимися после отзыва лицензии у «Бадр-Форте» в декабре 2006 г.;

– в-третьих, никто из российских бизнесменов не захочет, чтобы его проект ассоциировался с банком, у которого отозвали лицензию в соответствии с Законом «О противодействии легали-зации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма».

35

Иными словами, создание исламского банка в России нач-нется с чистого листа.

К слову сказать, история «Бадр-Форте Банка» – первая удач-ная попытка создать исламский банк в России, но далеко не един-ственная. В начале 1990-х годов в Сбербанке рассматривалась возможность создания исламского «окна». В регионах также про-являли интерес к исламскому банковскому делу. 14 августа 1992 г. было объявлено об образовании Единого исламского акционерно-го коммерческого банка. Среди учредителей банка были заявлены «КамАЗ», «ЕлАЗ», Западносибирский металлургический комби-нат, Исламский культурный центр Москвы, Всероссийский татар-ский культурно-просветительский центр. Инициатива по созданию первого в стране исламского банка, исходившая от руководства Российского союза промышленников и предпринимателей, полу-чила поддержку у администрации Кемеровской области. Более то-го, главе региона – Аману Тулееву был предложен пост президен-та банка. Цель создания банка была не религиозная, а сугубо практическая: развитие научно-технического потенциала стран СНГ, предпринимательской деятельности предприятий с привле-чением иностранного капитала, – прежде всего из мусульманских стран. Определенный интерес к проекту проявили деловые круги Саудовской Аравии, ОАЭ, Турции, Центрально-Азиатских стран. Однако проект не был реализован, и названный банк так и не на-чал работу.

Некоторые бизнесмены-мусульмане неоднократно публично объявляли о том, что их банки оказывают или готовы в ближайшее время предложить клиентам банковские услуги в соответствии с шариатом. Разговоры об учреждении исламского банка велись в середине 1990-х годов в Махачкале и последние несколько лет в Татарстане – самой светской мусульманской республике России.

Участие представителей банковского сообщества в конфе-ренциях и других мероприятиях, посвященных исламским финан-сам, свидетельствует о том, что российские банки с интересом изучают возможности применения исламских методов финансиро-вания в своей деятельности. Однако после отзыва лицензии у «Бадр-Форте Банка» едва ли следует ожидать, что какой-нибудь российский банк захочет на свой страх и риск выходить на рынок с исламскими банковскими продуктами. Такого шага следует ожи-дать скорее от крупных банков с государственным участием: на-сколько позволяют судить имеющиеся в распоряжении автора ис-точники, вопрос о создании линейки исламских корпоративных

36

банковских продуктов одним из ведущих российских банков прак-тически решен на самом высоком уровне.

Время же для создания полноценного розничного исламско-го банка в России придет не скоро, а лишь вслед за успешным стартом корпоративных финансов, соответствующих требованиям шариата. По мнению автора, о перспективах исламских финансов целесообразнее рассуждать не с позиции спроса, который, как из-вестно, в информационном обществе не формирует предложение, а скорее наоборот, следует за ним, но в контексте тех экономиче-ских выгод, которые сможет получить Россия от развития ислам-ских финансовых продуктов. Одной из очевидных выгод является привлечение инвестиций из стран Ближнего Востока, что тем бо-лее актуально в условиях переживаемого мирового экономическо-го кризиса.

Как нам представляется, одним из наиболее вероятных сце-нариев развития исламских финансов в России будет привлечение средств через выпуск исламских облигаций (сукук). Целый ряд отечественных и зарубежных банков и компаний изучают возмож-ности для выпуска сукук на российские активы. В частности, «ВТБ-Капитал». Однако не следует недооценивать и потенциал других исламских финансовых институтов и инструментов, осо-бенно тех из них, функционирование которых возможно в рамках действующего законодательства. В настоящее время идет работа над двумя проектами по исламскому страхованию в России. Одна-ко в отличие от Казахстана, данные проекты будут реализованы в рамках коммерческих компаний, а не в форме обществ взаимного страхования. Растет интерес к исламским методам финансирова-ния и среди членов кооперативов в Поволжье и на Северном Кав-казе.

В дальнейшем, по мере формирования спроса на исламские финансовые услуги и появления полноценных исламских рознич-ных банков, которые не на словах, а на деле докажут свою эффек-тивность, допустимо вести дискуссии о внесения поправок в зако-нодательство. В этом смысле осторожная позиция российского руководства по проблеме развития исламского банковского дела в России выглядит оправданной.

«Исламская экономическая модель и современность», М., 2010 г., с. 285–291.

37

С. Сергеев, А. Салагаев, политологи (г. Казань) ТРАНСФОРМАЦИЯ ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ СОВЕТСКОЙ НОМЕНКЛАТУРЫ ТАТАРИИ В РЕГИОНАЛЬНУЮ ПРАВЯЩУЮ ЭЛИТУ ТАТАРСТАНА Изучение правящей элиты Республики Татарстан (РТ) ставит

перед исследователями взаимосвязанные проблемы. Каким обра-зом эта элита в исторически краткие сроки – за 2–3 года – смогла обеспечить себе практически монопольный контроль над эконо-мической и политической сферами жизни республики?

Региональный режим, установившийся в Татарстане уже в начале 1990-х годов, не укладывается полностью, на наш взгляд, ни в один из четырех типов региональных режимов, выделенных В. Гельманом. Будучи наиболее близок к типу, названному «побе-дитель получает все», региональный режим РТ отличается от него фактическим отсутствием смены элит и быстротой окончания со-стояния неопределенности, восстановлением контроля над регио-ном со стороны элиты.

В Саратовской области, послужившей исследовательским полем для установления характеристик данного типа режима, он был установлен к середине 1990-х годов после достаточно дли-тельной борьбы элитных групп. Может быть, столь быстрая побе-да обязана внутренним характеристикам победившей элитной группы, например ее сплоченности, монолитности? Насколько эта монолитность сохранилась впоследствии и является специфиче-ской чертой правящей элиты Татарстана? Сначала попытаемся от-ветить на первый вопрос – о причинах быстрой и полной победы правящей элиты РТ над конкурентами на рубеже 80–90-х годов, затем проанализируем ее структуру в 2000-е годы.

Особенности как трансформационных процессов в самой республике, так и современной структуры татарстанской элиты связаны со спецификой «советского наследия» ТАССР (Татарской автономной Советской Социалистической Республики). Как и в других индустриально-аграрных регионах, в позднесоветский период в ТАССР дифференциация номенклатурной элиты обу-словливалась во многом сферами деятельности того или иного номенклатурного сегмента и была следующей: функционеры рес-публиканского уровня (обком); управленцы-хозяйственники республиканского уровня (Совет Министров); директорат про-

38

мышленных предприятий (здесь выделялись по меньшей мере две различные группы – нефтяники и директора предприятий ВПК); аграрии; городские функционеры.

Лидирующие позиции занимали республиканские функцио-неры, но в 1989 г. соотношение сил изменилось в пользу управ-ленцев-хозяйственников. После ухода Г. Усманова на повышение в Москву в сентябре 1989 г. первым секретарем обкома КПСС стал бывший Председатель Совета Министров М. Шаймиев, который был тесно связан с аграриями. Следует отметить, что подобная жизненная траектория Председателя Совета Министров – прояв-ление закономерности, а не случайности: республиканский Совет Министров был по преимуществу «аграрным», поскольку около 80% промышленных предприятий республики находились в союз-ном подчинении, около 18% – в подчинении РСФСР и лишь 2% – в республиканском. Республике оставались в основном торговля, транспорт и сельское хозяйство, этим и занимался Совет Минист-ров ТАССР. Иначе говоря, в силу специфики контролируемых ими ресурсов «партийные функционеры» поддерживали наиболее тес-ные контакты, включая взаимообмен кадрами, в первую очередь с директоратом промышленных предприятий, а «совминовские» – с аграриями.

Возможно, что резкого изменения соотношения сил не про-изошло бы, но избавиться от конкурентов М. Шаймиеву помогло демократическое движение. В феврале 1990 г. до Казани докати-лась волна «областных революций», в результате которой секрета-ри ОК КПСС А.Г. Булатов и А.А. Родыгин лишились своих постов (первый некоторое время после снятия был главой холдинга «Мя-сопром РТ», второй – заместителем директора Казанского НИИ радиоэлектроники). Таким образом, демократическое движение способствовало фактическому «распылению» группы «старообко-мовских» функционеров. В Верховном Совете ТАССР, избранном в 1990 г., партийные функционеры республиканского, городского и районного уровней составили наиболее значительную группу – около 50 человек (25%), но преобладали среди них секретари рай-комов сельских районов. Сложилась коалиция управленцев-хозяйственников и аграриев. Но каковы же были позиции дирек-тората и городских управленцев? Присоединились ли они к этой коалиции? Или же какие-то группы были разгромлены и частично вытеснены, а частично интегрированы победителями?

Республиканский директорат был неоднороден. Директора оборонных, машино- и приборостроительных предприятий ориен-

39

тировались почти исключительно на союзный центр, в республике же наиболее тесные контакты поддерживали с обкомовскими функционерами. В большинстве случаев директором назначался человек из кадрового резерва обкома, непосредственно с ним свя-занный и его устраивавший. Отладка отношений с обкомом после назначения post factum менее типична и чаще вела к конфликтам, а подобный конфликт мог себе позволить лишь исключительно влиятельный директор (например, Н. Бех на «КамАЗе», что объяс-нимо особым положением «КамАЗа» среди других промышлен-ных предприятий). Если же говорить о нефтедобывающих и неф-техимических предприятиях, то взаимодействие между их директоратом и обкомовскими функционерами носило столь ин-тенсивный характер, что можно говорить о взаимопроникновении.

В результате директорат предприятий, формально находя-щихся в союзном и российском подчинении, оказывался зависим как в части, связанной с принятием решений о приоритетах эконо-мического развития республики, так и в части контроля за органи-зацией производства от регионального руководства («обкомовских функционеров»). Поскольку координационная роль секретарей и отделов обкома, отвечавших за экономику, из-за многоведом-ственности возрастала, обкомовские функционеры получали до-полнительные полномочия по управлению экономикой региона. В результате эффекты сильной ведомственности в Татарии прояв-лялись иначе, нежели в «среднестатистических» российских регионах с сильной ведомственностью, где директорат наиболее крупных предприятий во многих отношениях фактически стоял над партийными органами. В ТАССР степень внутрирегиональной автономии большинства основных экономических акторов зависе-ла от успешности взаимодействия с партийной элитой.

Данная конфигурация акторов вызывает вопросы о случив-шемся на рубеже 80–90-х годов. Если степень взаимодействия между обкомовскими функционерами и директоратом была столь высокой и успешной, то почему директорат в переломный момент трансформации стремительно утратил влияние и возможность воз-действовать на события в желательном для него направлении? Следует обратить внимание на некоторые события, в том числе выборы народных депутатов СССР 1989 г. Представители дирек-тората приняли в них активное участие и... столкнулись с яростной оппозицией только что возникшего демократического движения. Для многих активистов этого движения слово «директор» было

40

синонимом слов «номенклатурщик» и «партократ», превратив-шихся в ярлык-стигму.

Трудно сказать, было ли это элементом сознательной поли-тической игры или получилось спонтанно, но директорат оказался в роли авангарда, выставленного функционерами против демокра-тического движения, и этот авангард был существенно потрепан и деморализован. На многие годы была утрачена возможность како-го-либо взаимодействия директората и демократического движе-ния против функционеров или аграриев.

В сентябре 1989 г. после ухода первого секретаря обкома КПСС Г. Усманова в Москву неоднородность директората и тесные контакты нефтяников с республиканскими функционерами проявились особенно наглядно. Р. Галеев, секретарь Альметьев-ского горкома КПСС (а ранее начальник старейшего нефте- газодобывающего участка «Альметьевскнефть»), отказался от борьбы за кресло первого секретаря Татарского обкома КПСС в пользу М. Шаймиева. Поддержка нефтяников и аграриев помогла М. Шаймиеву победить А. Булатова, занимавшего должность сек-ретаря обкома. Организационный аспект конкуренции с А. Булатовым – соответствующую подготовку членов пленума Та-тарского ОК КПСС – взял на себя X. Низамов, занимавший долж-ность руководителя орготдела Совета министров ТАССР. Бывший пресс-секретарь М. Шаймиева И. Муртазин писал: «Низамов по-нимал, что Ахмет Галимзянович Булатов, возглавив Татарский об-ком, непременно задвинет в небытие Шаймиева, а вместе с ним и его, Низамова... В ночь накануне исторического голосования ди-ректор ресторана “Казань”, Д. Минахметов (позже он возглавил Фонд газификации республики) заготовил продуктовые наборы, с которыми к членам обкома и пошли “ходоки” – люди из ближнего круга Х. Низамова. В гостиничных номерах “за рюмками чая” фактически и была предрешены и судьба Минтимера Шаймиева, и вектор развития Татарстана на долгие годы». Тем самым коалиция республиканских функционеров, аграриев и нефтяников фактиче-ски была оформлена.

Представители нефтяников занимали важное место в регио-нальной элите на протяжении всех 90-х годов, занимают его и сей-час. Р. Галеев длительное время, вплоть до 1999 г., был гендирек-тором «Татнефти», Ф. Мухаметшин (бывший секретарь Аль-метьевского горкома КПСС) в 1990–1995 гг. был председателем Верховного Совета РТ, в 1995–1998 гг. – председателем Совета министров РТ, с 1998 г. по настоящее время – председатель Госсо-

41

вета РТ. Что касается городских функционеров, то эта группа была наиболее слабой, и не случайно единственным видным функцио-нером, лишившимся в августе 1991 г. своего поста, был первый секретарь Казанского ГК КПСС, председатель Казанского горсо-вета Г.И. Зерцалов. Таким образом, группы директората и город-ских функционеров подчинились победителям и были в значи-тельной мере интегрированы ими уже в 1990 г. Предпосылкой такой интеграции, как мы постарались показать, было ослабление директората (а в августе 1991 г. – и городских управленцев). О равноправном альянсе или картеле речь уже идти вряд ли могла, хотя определенные жизненные интересы подчиненных групп соблюдались.

На волне этой поддержки лидер «интегрированной» элиты сравнительно легко и безальтернативно 12 июня 1991 г. был из-бран президентом республики. Более того, руководство республи-ки, опираясь на консолидированную партийно-хозяйственную элиту и имея за спиной поддержку союзного центра, могло бросать вызов за вызовом российскому руководству, которое в тех услови-ях было бессильно на них ответить (август 1990 г. – принятие Дек-ларации о суверенитете республики, которую можно было интер-претировать как стремление к суверенитету вне рамок РСФСР, февраль-март 1991 г. – отказ от проведения на территории респуб-лики референдума об учреждении поста Президента РСФСР, май-июнь 1991 г. – отказ от проведения выборов президента России). Поэтому поведение татарстанского руководства в событиях авгу-ста 1991 г. было совершенно предсказуемым – оно поддержало ГКЧП. М. Шаймиев еще 19 августа встретился с Г. Янаевым, а 20 августа выступил перед руководством городских и республи-канских организаций: «Я еще раз говорю: действуют законы, Кон-ституция и всё вытекающее из решений Государственного комите-та по чрезвычайному положению в стране и указаний президента республики... Кто пойдет по-другому, будет отвечать за свои дей-ствия по законам чрезвычайного положения».

Директорат был готов идти за функционерами и аграриями, поддерживая и суверенитет республики, и требования союзного статуса, и бойкот российского руководства, и одобрение ГКЧП, но не отделение от России и провозглашение государственной неза-висимости Татарстана. Эти намерения вызвали сопротивление части директората, что можно проследить по противостоянию фракций и ключевым голосованиям 1991–1992 гг. в Верховном

42

Совете. Более того, наметился определенный раскол директорско-го корпуса.

Когда в октябре 1991 г. активисты этнонационалистических организаций предприняли попытку штурма здания Верховного Совета и в повестку дня был поставлен вопрос о независимости Татарстана, несколько директоров и их заместителей вошли в группу «Согласие», представлявшую собой «широкий фронт» всех сторонников российской ориентации. В то же время, по сообще-нию бывшего депутата Госдумы В.В. Михайлова, «в Верховном Совете не было секретом, что гендиректор “КамАЗа” Бех выделял националам деньги по звонку сверху». Позже, 6 ноября 1992 г., при голосовании за Конституцию РТ большая часть производст-венников предпочла не регистрироваться, не голосовать. В числе отсутствовавших были Ю. Бахтеев, В. Филиппов (директор ПО «Тасма»), В. Цивилин (директор Чистопольского часового завода) и даже Н. Юсупов (директор ПО «Оргсинтез»). К этому списку могут быть добавлены директора более мелких предприятий. Большинство «отсутствовавших» в момент голосования находи-лись в зале. Ясны и мотивы, побудившие их к такому выбору, – опасность разрыва экономических связей с Россией. В этот момент имели место и попытки корпоративной самоорганизации директо-рата с целью противостояния альянсу республиканских функцио-неров и аграриев.

Вместе с тем стимулы, давившие на директорат в противо-положном направлении, были, по-видимому, сильнее, а позиции его были ослаблены, и сопротивление, оказанное частью директо-ров республиканским функционерам, так и осталось «бунтом на коленях». Республиканские функционеры смогли предложить в тот момент директорату путь сохранения его интересов и в неко-торых случаях обогащения. Этот путь предполагал полное послу-шание директората функционерам и невмешательство его в поли-тику. Соблюдая, таким образом, частные интересы того или иного директора, этот путь был несовместим с признанием общих инте-ресов директората как особого актора или особой группы.

Путь этот предполагал в качестве первого этапа перевод предприятий из союзного и российского подчинения в республи-канское, хотя они и оставались государственной собственностью. Региональная госсобственность как временный вариант устраивала и республиканских функционеров, и директорат. Возможно, ко-нечно, что в тот момент некоторые из директоров и предпочли бы увидеть свое предприятие в российской госсобственности. Но, с

43

одной стороны, Россия не проявляла к такому повороту событий никакого интереса, а с другой – власти Татарстана угрожали непо-корным всеми возможными санкциями.

Следующий шаг – приватизация, которая началась в Татар-стане синхронно со всей остальной Россией, но имела чрезвычай-но важную особенность: она проводилась «своими» и для «своих». Наряду с российскими, существовали и татарстанские приватиза-ционные чеки (введены также в сентябре 1992 г.), а с 1993 г. нача-лись торги госпакетами акций. Нельзя, конечно, категорично ут-верждать, что в начале 90-х годов или позже приватизация в РТ осуществлялась исключительно по инсайдерским схемам. Она осуществлялась преимущественно по таким схемам, и «чужаки» могли приобрести часть собственности республики обычно лишь с благословения президента и сугубо на обоюдной основе, только предложив взамен татарстанской элите что-то действительно цен-ное. Подобное развитие событий, безусловно, устраивало и подав-ляющую часть директората: они получали часть пакета акций, практически бесконтрольно распоряжались заводскими активами и в то же время были застрахованы от продажи постороннему ин-вестору, так как контрольный пакет, или «золотая акция», нахо-дился у государства в лице республиканских органов власти.

В результате к середине 2000-х годов республиканское ру-ководство сохраняло полный или частичный контроль почти над всеми предприятиями республики. (В тех случаях, когда государ-ство в лице республиканских органов власти владело менее чем 50% акций, частью пакетов владели, как правило, фирмы, принад-лежащие видным республиканским функционерам или их родст-венникам; государство в этих фирмах также имело определенную долю.)

После того как в результате заключения Договора между ор-ганами государственной власти РТ и РФ в феврале 1994 г. угроза со стороны Центра и внешних экономических акторов была сведе-на к минимуму, президент, опираясь на поддержку аграриев и нефтяников, вытеснил с политической авансцены сначала демо-кратическую оппозицию, а затем коммунистов и татарских этно-националистов. Правящая элита осталась, по сути дела, единст-венным значимым республиканским политическим актором. Именно в это время правящая элита РТ стала предметом полито-логического анализа. Ряд характеристик региональной элиты РТ, выделенных в этой работе, остаются справедливыми и по сей день. Еще тогда правящая элита РТ была в значительной мере моноэт-

44

ничной (более 80% – татары). Около 90% нынешней политической элиты Татарстана занимали прежде номенклатурные должности, причем около 60% ее – бывшие партийно-советские работники. Если в Москве еще в начале 90-х годов к власти пришли второй и третий эшелоны номенклатуры, то в Татарстане еще безраздельно господствует первый эшелон, причем татарстанское руководство – это преимущественно выходцы из деревень.

Специфическая деревенская культура, привнесенная значи-тельной частью правящей элиты во властные отношения, включает в себя традиционные нормы внутреннего неприятия оппозиции и инакомыслия, чинопочитания, покровительства выходцам из соб-ственной среды, еще больше – землякам, подозрительность к «чу-жакам», особенно из городских и образованных слоев, представ-ления о собственной непогрешимости и т.п. Практически все члены местной элиты имеют высшее образование, но наблюдается большой крен в сторону сельскохозяйственной подготовки: около 50% элиты закончили сельскохозяйственные и ветеринарные вузы. По возрастному составу подавляющее большинство элиты отно-сится к группе 40–60 лет.

Вместе с тем при всей стабильности основных характери-стик правящей элиты РТ время заставляет внести в них опреде-ленные коррективы. Начиная с 1998 г. региональная элита РТ мо-лодеет, все большее значение приобретает группа «молодых финансистов» (лиц из окружения премьер-министра, окончивших Казанский финансово-экономический институт). Омоложению элиты способствовали кадровые перемещения 2005 г. и в особен-ности перемены в руководстве Казани, мэром которой стал И. Метшин (в апреле 2009 г. ему исполнилось 40 лет). Тем не ме-нее следует отметить, что основное ядро элиты в целом остается стабильным, не претерпевая значительных изменений с 1998 по 2008 г. включительно.

Долгое время региональная элита Татарстана могла рассмат-риваться как типичная для республик в составе РФ: сельская по своему происхождению, номенклатурная по роду предшествую-щей деятельности, авторитарно-патриархальная по политической культуре, преимущественно моноэтничная и клановая (т.е. делаю-щая акцент на личную лояльность) по характеру взаимоотношений между своими членами. Наряду с этими, безусловно, присущими ей чертами постулировались ее монолитность и однородность, – и элита РТ действительно является таковой по отношению к внеш-нему окружению.

45

Вместе с тем более тщательное изучение как биографий, так и взаимоотношений членов региональной элиты РТ приводит к иному выводу. Региональная элита РТ в действительности не столь монолитна, как может казаться на первый взгляд. Она едина, но состоит из нескольких групп, названных нами элитными группами второго порядка (субэлитными группами), или «кланами», наибо-лее крупные из которых имеют, в свою очередь, собственную внутреннюю иерархическую структуру. Каждая из них имеет сво-его лидера, являющегося безусловным авторитетом и эталоном для членов группы. Эти группы в той или иной мере обособлены друг от друга, а порой даже жестоко враждуют друг с другом. Ес-ли региональная номенклатура 80-х годов была в значительной мере структурирована по сферам своей деятельности, то совре-менная региональная элита РТ структурирована по персонально-командному принципу, причем в одну команду могут входить и хозяйственники, и «силовики», и медиапрофессионалы и т.д.

Предлагаемая модель может быть скорее определена как «элита единая, но сегментированная» и представляет собой про-межуточный вариант между моделью монолитной элиты и раско-лом элит: в рамках единой элиты сосуществуют субэлитные груп-пы, одни из которых могут сотрудничать друг с другом, создав «коалицию», другие же пытаются оспаривать их гегемонию и от-стаивать свои интересы.

На протяжении первой половины 2000-х годов в составе ре-гиональной элиты РТ можно было выделить пять субэлитных групп. Кроме группы М. Шаймиева определенным влиянием так-же пользуются группа Ф. Мухаметшина (спикер Государственного совета РТ), группа Р. Минниханова (премьер-министр), группа Р. Муратова (вице-премьер) и группа К. Исхакова («казанская»). В январе 2009 г. М. Шаймиев, включенный в список претендентов на должность Президента РТ, поданный Президенту РФ, заявил о самоотводе. Д. Медведев предложил Госсовету РТ кандидатуру премьер-министра РТ Р. Минниханова, который и был избран на должность Президента РТ. После назначения К. Исхакова в ноябре 2005 г. полномочным представителем Президента РФ в Дальнево-сточном федеральном округе (ДФО) члены его группы были час-тично абсорбированы другими группами, частично же перемести-лись в ДФО. В то же время лидеры групп входят в группу главного республиканского лидера – М. Шаймиева, являющуюся основной. Тем самым сохраняется единство элиты, несмотря на противоре-чия между лидерами подчиненных групп (не исключено, что ссо-

46

ры между ними разжигаются специально, чтобы дать возможность верховному лидеру выступить в роли главного арбитра или поста-вить на место не в меру амбициозного лидера второго плана, как это не раз бывало с К. Исхаковым). Рассмотрим данные субэлит-ные группы подробнее.

В субэлитной группе М. Шаймиева, наиболее крупной по сравнению с другими, четко видна ее сложная внутренняя струк-тура. Внутренний, интимный круг составляет «семья» – близкие родственники М. Шаймиева (его жена Сакина Шаймиева, сыновья – Айрат и Радик, племянники, зять и др.). Старший сын М. Шаймиева, Айрат Шаймиев, возглавляет ОАО «Дорожный сер-вис Республики Татарстан», младший, Радик, является главным советником генерального директора ОАО «Татарско-американские инвестиции и финансы» (ТАИФ) и совладельцем этой компании. «Общественность воспринимает “ТАИФ” как собственность семьи Шаймиевых», – заметила Т. Шамсутдинова в интервью с генди-ректором ТАИФа А.К. Шигабудиновым. Тот ответил, что «разго-воры о влиянии “семьи какой-то” – это просто чушь... А что каса-ется Радика Шаймиева, то он прекрасный парень, очень грамотный, эрудированный специалист, очень воспитанный чело-век» (А.К. Шигабудинов). Сыновья М. Шаймиева считаются од-ними из богатейших людей не только в Татарстане, но и в России. В феврале 2008 г. журнал «Финанс», оценивая состояния россий-ских миллиардеров, включил в их число Р. Шаймиева (338-е место, 6,1 млрд. руб.) и А. Шаймиева (500-е место, 3,7 млрд. руб.) (500 миллиардеров, 2008). В феврале 2009 г. Р. Шаймиев в рейтин-ге «Финанс» занял 131-е место (7,3 млрд. руб.), А. Шаймиев – 241-е место (2,9 млрд. руб.) (Рейтинг российских миллиардеров, 2009). «Наш дом всегда был открыт для всех родственников, – от-мечала в своих воспоминаниях С. Шаймиева, – племянников, ко-торые в разные годы учились в казанских вузах, я старалась опе-кать, помочь им привыкнуть к казанской жизни». Многие из этих родственников, которых опекала С. Шаймиева, вошли в элиту Та-тарстана, в наиболее близкий ее круг. К их числу следует отнести И. Фардиева, генерального директора ОАО «Татэнерго», которого в 2005–2007 гг. иногда рассматривали как возможного преемника М. Шаймиева.

Следующий, практически столь же близкий, круг составля-ют друзья «семьи». Здесь следует в первую очередь назвать друга А. Шаймиева Р. Минниханова, его братьев, А. Сафарова, министра внутренних дел РТ.

47

Третий, достаточно многочисленный, круг составляют «социально близкие» – высокопоставленные функционеры, за не-многим исключением – татары, происходящие, как правило, из деревень, имеющие сельскохозяйственное или ветеринарное обра-зование. Таковым является бывший глава аппарата Президента РТ, ныне его представитель в СФ РФ Э. Губайдуллин, таковы боль-шинство глав муниципальных образований (ранее глав админист-раций городов и районов республики). К данному кругу, наверное, было бы правильно отнести и тех, кто длительное время работал вместе с М. Шаймиевым (деревенское происхождение и сельско-хозяйственное образование остаются conditio sine qua non вхожде-ния в данный круг).

Наконец, четвертый круг составляют «приближенные к тро-ну» – функционеры, выделенные и приближенные М. Шаймиевым ввиду их деловых качеств, невзирая на происхождение, а также учитывая их безусловную личную лояльность. Эта группа наибо-лее разнородна и по возрастным характеристикам, и по этниче-ским. Сюда следует отнести, в частности, председателя Нацио-нального банка Е. Богачева, бывшего советника президента по политическим вопросам Р. Хакимова и др. К этой группе, вероят-но, следует отнести совершивших в самые последние годы стре-мительный карьерный подъем Ю.З. Камалтынова, руководителя аппарата Президента РТ, и И.Р. Метшина – мэра Казани. Группа М. Шаймиева практически контролирует и другие группы в пра-вящей элите: Ф. Мухаметшина, Р. Минниханова, Р. Муратова.

B группе, объединившейся вокруг фигуры председателя Госсовета (ГС РТ) Ф.X. Мухаметшина, нет таких ярких личностей, как в группе М. Шаймиева. Родственники Ф.X. Мухаметшина в этой группе также практически отсутствуют.

Характерно, что Ф. Мухаметшин, принадлежал к группе «нефтекратов» (влиятельной партийно-хозяйственной группе, свя-занной с нефтедобычей) и, работая в партийных органах г. Альметьевска (центра нефтедобычи), не перетащил за собой в Казань практически никого из тех, с кем вместе работал. Возмож-но, это связано с тем, что решающую роль в переходе его в Казань сыграл влиятельнейший тогда М. Сабиров, Председатель Совета министров. С 1998 г., когда М. Сабиров фактически вошел в груп-пу «московских татар» (внутриэлитную оппозицию), а Ф. Мухаметшин вновь возглавил региональный парламент, их пу-ти резко разошлись. Вместе с тем «нефтекраты» периодически по-являлись в группе Ф. Мухаметшина и позже.

48

И сам Ф. Мухаметшин, и его группа производят впечатление «хронически вторых», людей, мало способных к собственной по-литической игре. Кроме того, состав группы наводит на мысль о том, что происходил не столько целенаправленный отбор членов группы, сколько в нее включались более или менее подходящие люди из тех, с кем сводила Ф. Мухаметшина судьба. Состав груп-пы Ф. Мухаметшина меняется в зависимости от занимаемого им поста: старые члены группы могут переходить к М. Шаймиеву, Р. Минниханову, Ф. Мухаметшин же набирает новых, будучи не всегда в состоянии их удержать. Кроме нефтяников и фигур аппа-рата, подчиненного ему в данный момент, Ф. Мухаметшин скло-нен использовать как кадровый ресурс татарскую этническую ин-теллигенцию: журналистов, татарских поэтов, писателей. Так, в ГС РТ 1999–2004 гг. первым заместителем Ф. Мухаметшина был татарский поэт Ренат Харисов. З. Валеева, вице-премьер РТ с 1992 г., до 1992 г. была журналисткой, а ее муж, Р. Валеев – ди-ректором представительства «Радио Свобода / Свободная Европа–Татарстан», что нужно признать достаточно нетипичным для практики российских региональных органов власти.

Лидер следующей группы Р. Минниханов – в 1998–2010 гг. председатель Кабинета министров РТ, а с февраля 2010 г. – прези-дент Республики Татарстан. На этапе формирования группа очень сильно зависела от доминирующей элитной группы М. Шаймиева, благосклонность которого, в сущности, и определила взлет трех братьев (старший Рифкат – начальник Управления ГИБДД МВД РТ, младший Раис – глава муниципального образования «Сабин-ский муниципальный район»). Глава группы находится в близких отношениях с группой М. Шаймиева и самим президентом, кото-рый поднял его в течение 1996–1998 гг. с должности главы адми-нистрации Высокогорского района до министра финансов и премьер-министра республики. Некоторые косвенные признаки свидетельствовали о том, что в 2005–2006 гг. отношения группы Р. Минниханова с рядом членов группы М. Шаймиева (из внутреннего, наиболее «глубинного» ее круга) были далеко не самыми лучшими. Причиной, как можно предполагать, было столкновение экономических интересов ОАО «Татнефть» (Р. Ми-ниханов – председатель Совета директоров ОАО «Татнефть») и холдинга «ТАИФ». Но к 2007 г. эти противоречия, вероятно, были в основном преодолены, свидетельством чему стало успешное продвижение члена группы А. Шафигуллина на должность мини-стра в объединенном Министерстве труда, занятости и соцзащиты

49

РТ (ранее А. Шафигуллин был управляющим отделения Пенсион-ного фонда РФ по РТ). В то же время следует отметить, что «волна назначений» в исполнительной власти РТ летом 2007 г. отнюдь не означала усиления позиций Р. Минниханова. Занятие важных по-стов представителями его группы было уравновешено другими назначениями, сохраняющими баланс субэлитных групп. Так, ми-нистром транспорта и дорожного хозяйства РТ вместо В. Швецова, близкого к группе Р. Минниханова, был назначен И. Фасхутдинов, ранее работавший заместителем гендиректора ОАО «Дорожный сервис Республики Татарстан» (руководителем этой организации был А. Шаймиев).

Группа вице-премьера РТ Равиля Муратова несколько ослабла за последние годы; ее лидер уже не возглавляет совет ди-ректоров компании «Укртатнафта». Тем не менее она сохраняет немалый ресурсный потенциал. Р. Муратов возглавляет антикор-рупционную комиссию; другие члены группы занимают значимые посты в официальных массмедиа, экономическом блоке прави-тельства и др.

Следует, вероятно, сказать и о группе К. Исхакова, хотя в течение последних лет (2006–2009) она пребывает в состоянии распада и поглощения другими субэлитными группами. Данная группа состояла из двух неравных частей, что отражало характер рекрутирования ее членов. С одной стороны, это высокопостав-ленные городские чиновники и главы районных администраций Казани, работавшие ранее в районном и областном звене ВЛКСМ и КПСС, с другой – предприниматели новой волны. Главным по-литическим ресурсом К. Исхакова был Объединенный совет на-родных депутатов Казани, председателем которого он являлся. Его депутаты, как и большинство депутатов ГС РТ от казанских окру-гов, прошли при поддержке К. Исхакова. Главы администрации районов Казани вплоть до 2005 г. также назначались К. Исха-ковым.

С начала 2000 г. конфликт между республиканским руковод-ством и администрацией Казани становится наиболее серьезным внутренним конфликтом в РТ. Подобный конфликт достаточно типичен для российских регионов, но в Татарстане он имел ту осо-бенность, что глава администрации Казани К. Исхаков был назна-ченным главой, а не избранным мэром. Чаще всего интересы воз-главляемой им субэлитной группы сталкивались с интересами групп, возглавляемых Р. Миннихановым и Р. Муратовым. Пово-дами для столкновений были, в частности, разграничение муници-

50

пальной и государственной собственности в Казани, предоставле-ние преференций тому или иному бизнесу и пр. М. Шаймиев как верховный арбитр старался не вмешиваться открыто в споры по поводу экономических интересов. Однако когда группа К. Исхакова пыталась закрепиться на республиканском уровне, проводя, в частности, своих депутатов в ГС РТ, это вызывало не-довольство со стороны президента и критику К. Исхакова. Успех группы К. Исхакова на муниципальных выборах в октябре 2005 г. стал, как ни парадоксально, прелюдией к поражению его группы; его самого удалось вывести из внутриреспубликанской политики, предложив должность федерального уровня.

Некоторые из видных членов группы К. Исхакова подали в отставку практически сразу, другие ушли в ходе чистки аппарата администрации Казани, проведенной новым казанским мэром в начале 2006 г. Несмотря на объяснение, что эти изменения связаны с передачей части функций и полномочий республике, а также ли-квидацией ряда структур за ненадобностью, очевидно, что эта кад-ровая чистка коснулась прежде всего исхаковских кадров. Тем са-мым группа К. Исхакова подверглась разгрому и частичной интеграции победителями. Значительная часть членов группы предпочла перебраться в Дальневосточный федеральный округ, заняв должности в аппарате полпреда и потеснив дальневосточные региональные элиты. Но и на Дальнем Востоке К. Исхаков порабо-тал недолго, будучи в октябре 2006 г. назначен заместителем ми-нистра регионального развития РФ (но и в этом качестве по-прежнему курируя Дальний Восток), а в июле 2008 г. став пред-ставителем России при Организации Исламская конференция. Данное назначение, по-видимому, минимизирует вероятность на-значения К. Исхакова полпредом в ПФО или Президентом РТ, че-го так опасалась группа М. Шаймиева и татарстанская элита в це-лом. Члены его субэлитной группы, перебравшиеся на Дальний Восток, оказались в достаточно сложной ситуации. Часть из них даже попала под суд по обвинению в злоупотреблении служебным положением.

Противостояние группы К. Исхакова с остальными группа-ми не носило абсолютного характера. Важной особенностью ре-гиональной элиты Татарстана является возможность вхождения одной и той же персоны в разные субэлитные группы. Хотя по-добных фигур немного, но само их существование позволяет гово-рить о единстве региональной элиты Татарстана, разделенной на субэлитные группы. Несмотря на все разногласия с К. Исхаковым,

51

члены его группы постоянно совершали переходы в группу М. Шаймиева, сохраняя при этом отношения и с прежней группой: Григорьев, депутат ГД РФ А. Хайруллин, руководитель пресс-центра Президента РТ А. Зарипов (до 2002 г. – начальник управле-ния по связям с общественными организациями и СМИ админист-рации Казани), первый вице-премьер РТ Б. Павлов (до апреля 2005 г. – председатель Комитета по социально-экономическому развитию администрации Казани). Это обстоятельство, конечно, облегчает в настоящее время интеграцию многих членов группы К. Исхакова в другие группы. Примеры обратного движения более редки. Например, Р. Фасхутдинов в 1991–1999 гг. был заместите-лем главы администрации Казани, курируя городскую торговлю, с 1999 г. был первым заместителем гендиректора ОАО «ТАИФ», потом опять в течение нескольких месяцев 2005 г. был заместите-лем К. Исхакова.

Лиц, входящих в две группы одновременно, можно назвать «посредниками», а их наличие играет важную роль в скреплении региональной политической элиты. К числу таких посредников в определенном смысле относятся лидеры всех субэлитных групп – Р. Минниханов, Ф. Мухаметшин, Р. Муратов. Можно обратить внимание и на иные фигуры, например секретаря Совета безопас-ности РТ В. Салимова (в 1993–1999 гг. – председатель КГБ РТ), входящего в группу М. Шаймиева и одновременно близкого к группе Р. Муратова.

С 2006 г. региональная элита РТ переживает период наи-большей консолидации; столь консолидированной она не была даже в 1995–1997 гг. Ей удалось свести к минимуму влияние как группы К. Исхакова, так и всех оппозиционных групп вне элиты, к настоящему времени практически лишенных возможности оказы-вать значимое влияние не только на принятие политических реше-ний, но и на политический процесс в целом.

К моменту формирования руководством «Единой России» списка кандидатов на должность президента Татарстана, представ-ляемого президенту России (декабрь 2009 г.), можно было гово-рить о трех представителях региональной элиты, которые имели определенные шансы стать преемниками М. Шаймиева. Это пред-седатель Госсовета РТ Ф. Мухаметшин, премьер-министр РТ Р. Минниханов, мэр Казани И. Метшин. Заслуживает внимания то, что двое из трех являются лидерами субэлитных групп. Именно они наряду с действующим президентом М. Шаймиевым вошли в тот список, что был представлен 23 декабря 2009 г. руководством

52

«Единой России» Президенту РФ Д. Медведеву. Выбор Р. Минниханова в качестве преемника М. Шаймиева на посту пре-зидента Татарстана также в свете описанной выше структуры ре-гиональной элиты РТ представляется не случайным. Президентом Татарстана становится лидер одной из наиболее сильных элитных субгрупп, позиционирующийся, прежде всего, как хозяйственник, вернее, эффективный менеджер, обладающий собственной силь-ной командой и не ассоциирующийся с эпохой борьбы за сувере-нитет 1990–1994 гг. Лидеры других субгрупп либо еще не имеют достаточно сильной команды («клана»), либо уже ее растеряли, либо слишком тесно ассоциируются с началом 1990-х годов. Веро-ятно, переход Р. Минниханова со второй высшей должности в республике на первую ускорит дальнейшую эволюцию региональ-ной элиты, в частности ее омоложение, но в то же время сделает эту трансформацию плавной.

В правящей элите Республики Татарстан в 2000–2009 гг. вы-делялось несколько субэлитных групп, участников которых связы-вают, как правило, общность происхождения, обусловливающая культурную и ментальную близость и лояльность лидеру. Послед-няя имеет первостепенное значение, поэтому группировки легче всего обозначить по фамилиям их лидеров. Это описанные выше группы Шаймиева, Мухаметшина, Минниханова, Муратова. Инте-ресы элитных групп могут частично и не совпадать, но лишь по отдельным вопросам; дополнительную связность правящей элите придают «посредники» – люди, входящие в две элитные группы одновременно.

Субэлитные группы в экономике Татарстана в значительной степени конгруэнтны политическим элитным группам: наиболее сильные позиции у хозяйственников, связанных с М. Шаймиевым, есть группы предприятий, связанные преимущественно с Р. Миннихановым, Ф. Мухаметшиным, Р. Муратовым. Поэтому можно говорить о высокой степени универсальности элитных групп Татарстана (за исключением, пожалуй, контрэлиты). Так, вхождение в политическую элиту автоматически обеспечивает доступ не только к властным, но и экономическим ресурсам. Пе-риод формирования региональной элиты, в которую вошли часть старой партийной элиты, родственники и друзья клана, а также новые выдвиженцы, фактически завершился к 1995 г. К этому времени оппозиция была практически разгромлена.

Отсутствие «внешнего врага» привело к возникновению внутриэлитных противоречий: в 1998 г. в правящей элите обнару-

53

живается раскол (Р. Алтынбаев и др.), следствием которого стало изгнание из РТ оппозиционной части элиты. Первая половина 2000-х годов характеризовалась латентным противостоянием меж-ду республиканским руководством и администрацией Казани, в основе которого лежал конфликт интересов группы, возглавляе-мой К. Исхаковым, и групп, возглавляемых Р. Миннихановым и Р. Муратовым. Успех группы К. Исхакова на муниципальных вы-борах в октябре 2005 г. стал предпосылкой и ее исчезновения. К концу 2005 г. единство региональной элиты было восстановлено (путем устранения и частичной интеграции группы К. Исхакова), а вместе с ним пришла и стабильность, являющаяся, по-видимому, главным лозунгом татарстанской элиты в наше время. Тенденция к омоложению и обновлению региональной элиты Татарстана со-храняется, что ярко проявилось в назначении новым Президентом Республики Татарстан Р. Минниханова.

«Политэкс: Политическая экспертиза», СПб., 2010 г., т. 6, № 2, с. 41–57.

Е. Бурла, публицист РЕЛИГИОЗНАЯ СИТУАЦИЯ В СОВРЕМЕННОЙ АДЫГЕЕ Если рассматривать Северный Кавказ как своеобразную гра-

ницу между Европой и Азией, между христианской и исламской цивилизациями, то Республика Адыгея предстанет в качестве не-коего форпоста на этой границе. При этом сложность религиозной обстановки в Адыгее сочетается с относительно спокойным харак-тером политической ситуации. Хотя особенности современной ре-лигиозной жизни в данной республике нельзя назвать характер-ными для всех северокавказских республик, ни тем более для других регионов Российской Федерации, изучение этих особенно-стей принципиально важно в поиске факторов укрепления единст-ва России, в уяснении степени возможности этнической, религиоз-ной или иной консолидации подобной полиэтнической общности.

Задачи настоящего исследования видятся следующим обра-зом: проследить общие и особенные тенденции в религиозной жизни Адыгеи, выявить истоки своеобразия религиозного процес-са, рассмотреть проблему межконфессиональных отношений, уяс-нить уровень толерантности в обществе. Что касается использован-

54

ных источников, то преобладают оригинальные полевые материалы автора, собранные в ходе этнографической экспедиции в Адыгею в октябре 2009 г. Кроме того, интересным подспорьем являются ма-териалы Государственного архива Российской Федерации.

Говоря об особенностях религиозной жизни Адыгеи как се-верокавказской республики, нельзя не обратить внимания на ее географическое положение, или, точнее, на расположение ее гра-ниц. Полная включенность Адыгеи в Краснодарский край, отсут-ствие границ с какой-либо другой республикой Северного Кавказа в совокупности с безусловной причудливостью очертаний ее гра-ниц, вырезавшихся советскими ножницами, руководимыми осо-быми представлениями о деле объединения народов, на протяже-нии всего времени существования этого субъекта не могли не сказаться на сложившемся национальном и религиозном соотно-шении в республике.

Представляется возможным изобразить национальное соот-ношение, по данным на 2008 г, в виде следующей таблицы.

Таблица Национальное соотношение

Народ Численность в 2008 г., тыс. человек

Русские 275,2 Адыгейцы 114,2 Армяне 15 Украинцы 8,9 Курды 4 Татары 3,6 Турки 3,6 Цыгане 2

Кроме того, в Адыгее проживают народы с численностью от

1000 до 200 человек: белорусы, греки, азербайджанцы, немцы, че-ченцы. При этом особый интерес представляет наличие среди ме-стного населения новых миграционных групп, а именно чеченцев, переселенных в Адыгею и преимущественно в Майкоп, столицу республики, в 1999 г. в количестве 4000–5000 человек, и косовских адыгов (200 человек), которым перед началом конфликта, в 1998 г., было предложено поселиться в специально для них по-строенном ауле Мафехабле, в настоящее время до конца не засе-ленном.

55

Что касается религиозного соотношения, то в этом вопросе «табличный» подход представляется далеко не достаточным, по-скольку для религиозной жизни современной Адыгеи характерны сложность и разнообразие. Общий уровень религиозности населе-ния на Северном Кавказе в целом выше, чем в других российских регионах, что во многом связано с преобладанием сельского, тра-диционно более религиозного населения над городским. На 31 де-кабря 2008 г. зарегистрировано 89 религиозных организаций, 28 из которых расположены на территории г. Майкопа.

Доминирующую роль в Адыгее играет православие, претен-дующее на неформальный статус «главной» конфессии. Северо-кавказские епархии Русской православной церкви (РПЦ), включая образованную в 1994 г. Майкопскую и Адыгейскую епархию, яв-ляются одними из самых крупных в составе РПЦ. Так, сейчас в Майкопской и Адыгейской епархии зарегистрирован 51 приход, в то время как в составе сибирских и дальневосточных епархий – 10–20 приходов. Но, к сожалению, для православных, равно как и для мусульман, характерно следование принципу «один народ – одна вера», при котором «исторически православная» или «исто-рически мусульманская» часть населения автоматически закрепля-ется за епархиями или духовными управлениями соответственно.

Хотя по оценкам самой епархии около 70% русскоязычного населения относят себя к православным, из которых, впрочем, только 10–12% знакомы с православной догматикой, местная власть считает основной религией республики ислам. Обращает на себя внимание в этой связи кадровая политика Адыгеи: около 70% руководящих постов занимают люди коренной национальности. Первая мечеть в республике была построена в ауле Тахтамукай только в 1994 г., а за последующие 15 лет появилось еще 38 мече-тей. При общей численности населения Адыгеи в 440 тыс. человек количество мусульман считается равным 150 тыс., что составляет увеличение в сто раз по сравнению с 1994 г. В Майкопе, по словам муфтия Духовного управления мусульман Республики Адыгея и Краснодарского края Нурбия Емижа, проживают 600–800 мусуль-ман; при этом соборная мечеть Майкопа была построена и открыта только в 2005 г. Хотя мусульманские общины аулов сравнительно немногочисленны, по 20–40 человек, подобные сведения заставляют оценивать современное положение ислама как религии, переживаю-щей «второе рождение», как заново рождающейся религии.

Важную роль в таком исламском возрождении играют ре-патрианты из стран Ближнего Востока, прежде всего из Сирии и

56

Турции. Как правило, для них характерно сохранение сильных эт-нических традиций в сочетании с довольно высокой степенью ре-лигиозного самосознания. Интересно, что, в отличие от ближне- восточных адыгов, сами адыгейцы не признают за религией доми-нирующего положения. В настоящее время среди коренного насе-ления распространено мнение о том, что в жизни адыгов первосте-пенна роль именно адыгагъэ, т.е. традиционных ценностей, и адыгэ хабзэ, комплекса традиций, обычаев и верований, которые предположительно являются более древними, чем религии, эле-менты которых они в себя вобрали.

У жителей республики отмечается следующая позиция: в ре-гионе существуют две основные конфессии – православие и ислам, и несколько традиционных, включая Армянскую апостольскую церковь и иудаизм, от каждой из которых в Майкопе зарегистри-ровано по одной организации. Все многообразие иных религи-озных организаций объединяется в сознании абсолютно всех информантов, исключая, естественно, самих представителей иных конфессий, под понятием «секты». Так, к «сектам» причисляются как все существующие в Адыгее протестантские церкви, так и но-вые религиозные учения (представлены Свидетелями Иеговы), и старообрядцы.

Следует отметить, что Северный Кавказ, наряду с террито-риями современных Украины и Прибалтики, представляет собой один из традиционных центров распространения протестантизма в Российской империи и в СССР. Церковь евангельских христиан-баптистов в Майкопе гордится своей уже более чем столетней ис-торией. При этом православие, хотя и распространившееся на тер-ритории Адыгеи в IV–V вв., в силу исторических причин твердо встало на свои позиции только во второй половине XIX в., а ислам, пережив период господства в XV–XIX вв., лишь сейчас рождается заново. Если учесть значительность количества протестантов в Адыгее и внушительность их истории, то в положительном свете предстанет тот факт, что ни православные, ни исламские лидеры не могли вспомнить ни одного случая серьезных конфликтов с протестантами.

При общем безразличии властей к православию (одним из свидетельств этого служит фундамент Успенского собора в Май-копе: заложенная более десяти лет назад, церковь так и остается недостроенной) в их действиях наблюдаются тенденции к ограни-чению деятельности нетрадиционных конфессий. Так, пресвитеров и пастырей евангельских христиан-баптистов регулярно вызывают

57

в местные органы Федеральной службы безопасности, а адыгей-ские власти предлагают внести в п. 1 ст. 17 Федерального закона «О свободе совести и религиозных объединениях» новый абзац, запрещающий «пропаганду и распространение религиозной лите-ратуры... в детских и школьных учреждениях, посредством част-ных посещений семей». Среди населения также распространена резко негативная оценка деятельности «сектантов», наиболее из-вестными из которых являются Свидетели Иеговы, за которыми следуют баптисты и адвентисты.

Кажется, именно на почве общей борьбы с «сектантами» строятся особые отношения православной церкви с властью. На этом же основании складываются и те «очень хорошие и теплые отношения» между мусульманским и православным лидерами Адыгеи. На этом, т.е. перед лицом общей опасности, пока основы-вается их дружба. Очевидно отсутствие материальных и интеллек-туальных средств у РПЦ для противостояния усилению позиций других религиозных конфессий.

Подводя общий итог, можно констатировать относительную стабильность религиозной жизни Адыгеи. Кроме столицы респуб-лики существует целый ряд населенных пунктов, в которых одно-временно зарегистрированы две-три общины различных религиоз-ных организаций. Примерами тому служат г. Адыгейск, ст. Гиагинская, с. Красногвардейское, аулы Тахтамукай, Коше-хабль, Понежукай, Хакуринохабль. В заключение можно сделать несколько прогнозов наиболее общего характера в отношении раз-вития религиозной ситуации в Адыгее:

1. По-видимому, потенциал РПЦ в регионе в значительной мере уже реализован и не следует ожидать резкого увеличения численности приходов и воскресных школ. Укрепления своих по-зиций Церковь постарается добиться преимущественно путем со-трудничества с властью.

2. Резервы исламской инфраструктуры еще далеко не исчер-паны. Пополнение общин будет происходить в основном за счет молодежи.

3. Между тем отношения руководства РПЦ и мусульманских общин будут дружественными до тех пор, пока их объединяет об-щая опасность в виде развития деятельности других конфессий и пока не побеждает точка зрения более радикально мыслящего ду-ховенства.

«Этнические традиции перед вызовами глобализации в условиях кризиса», М., 2010 г., с. 71–76.

58

Александра Такова, кандидат исторических наук ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ В КАРАЧАЕВО-ЧЕРКЕСИИ В 2005–2010 гг. Карачаево-Черкесская Республика на всем протяжении пост-

советского периода оставалась зоной перманентной этнополитиче-ской напряженности. В конце 1980-х – начале 1990-х годов КЧР имела место небывалая мобилизации этничности. В последующий период ее потенциал не иссяк и оказывал постоянное влияние на политическое развитие республики. Частые всплески этниче-ской напряженности (1991, 1994–1995, 1999, 2004, 2005–2006 гг.) совпадали с наиболее значимыми политическими событиями и, прежде всего, с выборами президентов и депутатов Народного собрания КЧР, с принятием важных законодательных актов. Не-спадающая активность общественных и общественно-политиче-ских движений, институциированных по этническому принципу, свидетельствует о том, что в течение постсоветского периода по-тенциал этнополитической напряженности в КЧР сохранился.

Сомнительные успехи периода укрепления вертикали вла-сти, непопулярность политической деятельности президентов, от-сутствие позитивной экономической динамики и другие общие причины создали питательную среду для существования постоян-ного латентного общественного недовольства, которое периодиче-ски принимало открытые формы и сопровождалось всплеском ак-тивности этнических движений.

В данной связи значительным испытанием на прочность для всего Северо-Кавказского региона, и в частности для Карачаево-Черкесии, стал процесс приведения системы местного самоуправ-ление в соответствие с Федеральным законом № 131 «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации». Этот закон был призван создать новую систему мест-ного самоуправления, состоящую из районных, городских, сель-ских муниципальных и городских округов. Попытки реализации положений закона привели в КЧР к новому витку этнополити-ческих противоречий, при этом вновь всплыли широко использо-вавшиеся в начале и середине 1990-х годов методы политической борьбы – оперирования на факты «исторической обиды», попытки легитимизировать некие «коллективные права этноса», вновь поя-вились проекты территориального передела республики, восста-новления ранее существовавших национальных районов и т.п. Та-

59

ким образом, очередной раз подтвердилась аксиома о том, что лю-бой земельный или административный передел на Северном Кав-казе мгновенно получает интерпретацию этнополитического.

Так, отторжение от абазинского аула Кубина трети земель, директивным решением включенных в ведение Усть-Джегутин-ского муниципального образования, активизировало абазинское движение «Адгылара». Его лидеры на Внеочередном чрезвычай-ном съезде 27 июня 2005 г. выступили против разделения террито-рии компактного проживания этноса и потребовали создания от-дельного Абазинского района. Лидеры движения организовали серию митингов и пикетов, в результате которых власти республи-ки вынуждены были пойти на весьма серьезный шаг. Путем выде-ления пяти населенных пунктов из состава Прикубанского, Усть-Джегутинского и Хабезского районов на политической карте рес-публики появился Абазинский район. Создание Абазинского рай-она Карачаево-Черкесии создало прецедент, активизировавший лидеров других этносов. О возможности заимствования данного опыта стали говорить также лидеры этнических движений Даге-стана и Кабардино-Балкарии.

В 2006 г. в КЧР требования по созданию собственного рай-она прозвучали на съезде ногайского народа. Вскоре, путем выде-ления пяти населенных преимущественно ногайцами пунктов был создан Ногайский район КЧР.

Представители русскоязычного населения КЧР также поста-вили вопрос о создании Русского (казачьего) района. Однако дальше устных заявлений этот процесс не пошел. Лидерами чер-кесского национального движения был быстро реанимирован про-ект создания «Великой Черкесии».

Появление двух новых национальных районов на террито-рии КЧР продемонстрировало с одной стороны, высокую актив-ность общественно-политических движений, а с другой – отсутст-вие действенных правовых механизмов решения этнотеррито-риальных противоречий.

Также в 2005–2006 гг. в КЧР возникли и начали активную деятельность новые организации – Конгресс карачаевского народа, приоритетными задачами которого провозглашалась консолидация карачаевской нации, ее возрождение и развитие, сохранение кара-чаевского представительства в органах власти республики и пре-бывания на высшем государственном посту представителя от это-го народа. Во многом в противовес этой организации был создан Общественный совет народов Северного Кавказа, куда вошли

60

представители черкесских, абазинских, казачьих и осетинских об-щественных организаций КЧР, в то время как члены Конгресса от участия в Совете отказались. Этническая полярность этих органи-заций также свидетельствовала о новом обострении этнополитиче-ских противоречий в КЧР.

Другим важным элементом, дестабилизировавшим этнопо-литическую ситуацию в КЧР, явилось нарушение сформированно-го в постсоветский период принципа национального паритета в органах государственной власти. Так, власть в КЧР была пред-ставлена президентом – карачаевцем, спикером парламента – рус-ским и председателем правительства – черкесом.

Однако с приходом к власти в КЧР Б.С. Эбзеева (вступил в должность 4 сентября 2008 r.), не связанного с предшествующим периодом политического развития республики и, следовательно, свободным от неформальных обязательств перед какими бы то ни было региональными акторами, был провозглашен отход от преж-ней кадровой политики. Кадровой революции в КЧР не произош-ло, но годами складывавшийся национальный паритет был нару-шен. Так, в октябре 2008 г. премьер-министром КЧР был назначен В. Кайшев – грек по национальности, хотя по имевшему место принципу этнического квотирования этот пост должен был занять представитель черкесского народа. В свою очередь на «русскую должность» спикера парламента был назначен черкес З. Докшоков.

Эти кадровые перестановки имели широкий резонанс в КЧР. Так, в ноябре 2008 г. черкесская организация «Адыгэ Хасэ» прове-ла внеочередной съезд, на котором прозвучало мнение о притес-ненном положении черкесов в КЧР и об их желании создать собст-венное политическое образование. Однако следует отметить, что кадровые перестановки в КЧР в большей степени привели к ущем-лению представительства русских, а не черкесов.

В последующем в КЧР этнополитические противоречия на-растали. Индикатором этого процесса служили разнообразные публикации экстремистского, националистического, разоблачи-тельного характера в прессе и Интернете, систематично повто-ряющиеся акции протеста, столкновения молодежи, выдаваемые за бытовые недоразумения. В этой связи симптоматично проведение 5 июня 2010 г. чрезвычайного съезда черкесского народа, делегаты которого приняли решение добиваться создания отдельного чер-кесского субъекта в составе РФ. Данное решение было поддержа-но адыгскими движениями Кабардино-Балкарии, Адыгеи и Крас-нодарского края.

61

В самой Карачаево-Черкесии решения съезда были воспри-няты резко отрицательно. Лидеры общественных и общественно-политических организаций КЧР (движения «Русь», Баталпашин-ского отдела Кубанского казачьего войска, осетинской организа-ции «Алан», карачаевского «Джамагъата», ногайского «Бирлык» и др.) в своем заявлении назвали решения съезда деструктивными, не учитывающими интересы многонационального народа Кара-чаево-Черкесии, дестабилизирующими общественно-политиче-скую обстановку в КЧР и на всем Северном Кавказе.

Таким образом, этнополитическая ситуация в КЧР сохраняет конфликтный потенциал. Для КЧР необходимы выработка и реа-лизация комплексной программы модернизации. Только ее успех способен ликвидировать популярность центробежных тенденций в среде этноэлит и мобилизованных ими общественных групп. Осо-бое внимание также следует уделить поддержке институтов граж-данского общества, нацеленных на конструктивный, правовой диалог с органами власти.

«Фундаментальные проблемы пространственного развития Юга России: Междисциплинарный синтез»,

Ростов-на-Дону, 2010 г., с. 305–308. В. Манатова, кандидат философских наук (г. Махачкала) МОЖНО ЛИ ГОВОРИТЬ О СУЩЕСТВОВАНИИ ЛОКАЛЬНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ НА КАВКАЗЕ? Кавказ занимает уникальное геополитическое положение.

Это регион, где обозначились барьер и в то же время многовековое взаимодействие христианства, в первую очередь православия, ис-лама и буддизма; здесь проходили доминантные торговые пути. Поэтому Кавказ всегда оказывался в центре борьбы между вели-кими державами древности, Средневековья и Нового времени, которые стремились реализовать не только свои военно-стратегические и экономические интересы, но и распространить свои цивилизационно-культурные ценностные системы.

Советские историки и этнографы в рамках формационного анализа характеризовали Кавказ как сложноструктурированную кавказскую историко-этнографическую провинцию, достаточно последовательно разделяя Закавказье и Северо-Кавказскую куль-турную область и близкий к ней Дагестан (прежде всего, с точки

62

зрения проявления здесь формационных моделей). При всей дис-куссионности отдельных проблем, история Азербайджана, Арме-нии и Грузии вполне укладывалась в принятую в советской науке теорию общественно-экономических формаций. Но, как отмечает В.В. Черноус, применительно же к народам Северного Кавказа (включая Дагестан) единый подход к типологии и уровню разви-тия горских и кочевых обществ до присоединения к России вы-работать не удалось. Социальные отношения у горцев квалифици-ровали как родоплеменные, феодально-рабовладельческие, полу-феодально-полупатриархальные, феодальные, раннефеодальные, развитые феодальные, многоукладные и т.п.

В 70-е годы XX в. выход из создавшегося положения попы-тался найти академик Г.А. Меликишвили, который выдвинул кон-цепцию «горского феодализма», развитую и конкретизированную в работах грузинских этнографов: З.В. Анчабадзе, А.И. Робакидзе, Г.Д. Тогошвили, Р.Л. Харадзе и др. Некоторый схематизм и ста-тичность предложенной модели, а также обозначенные типологи-ческие и стадиальные особенности (в частности отсутствие фео-дальной собственности на землю), которые по существу выводили «горский феодализм» за пределы феодальной формации, не удов-летворили большинство кавказоведов, хотя теоретические изыска-ния грузинских ученых стимулировали изучение проблемы.

В 90-е годы обозначились первые шаги применения цивили-зационного подхода к истории Кавказа при сохранении традиций системного анализа, характерного для исследований в рамках формационной методологии. Р.Г. Абдулатипов, Т.У. Кцоева и дру-гие идеологи «Кавказского дома» попытались обосновать гипотезу о «кавказской цивилизации», «едином кавказском супер-этносе», основанном на общей исторической ментальности. Для утвержде-ния правомерности возведения культурной зоны Кавказа в ранг самостоятельной цивилизации некоторые авторы отмечают сле-дующие моменты.

1. Кавказ – страна гор. И всем народам региона присущи черты, связанные с многолетней жизнью в горном ландшафте: особенности хозяйства и быта, совпадающие моменты дохристи-анских и домусульманских языческих верований, единые элемен-ты мифологии, специфика нравов и традиций. Горцы – это своеоб-разный менталитет, эмоциональность, «солнце в крови».

2. Особенности хозяйства, растениеводства, ремесленного производства в горах или предгорьях отложились в сходных одея-ниях, архитектурных формах и гастрономических пристрастиях.

63

Общность судеб, противостояние иранской и турецкой экспансии, драматические коллизии Кавказской войны XIX в. – все это объе-диняет Кавказ.

3. Родовые и феодальные отношения особенно близки и весьма живучи. Многосотлетняя жизнь поодаль от крупных собы-тий мировой истории, многосложные, позитивные и негативные отношения с русской культурой, жизнь веками в аграрной допромышленной ситуации – все это присуще практически всему Кавказу.

4. Совпадают многие черты духовной культуры. В эпосе «Нарты» есть то, что роднит его со строками Шота Руставели, стихи Кайсына Кулиева перекликаются с творениями Расула Гам-затова.

5. Даже при поверхностном рассмотрении фиксируются идентичные моменты национальной психологии: свободолюбивый дух и горячность, признание авторитета старейшин и скрупулезное соблюдение этикетных норм.

6. Кавказ стали часто называть «второй Евразией», той обла-стью, где взаимопроникают азиатская и европейская культуры.

Но существуют и другие точки зрения. По мнению исследо-вателей данной проблемы, появляются работы, ориентированные на различные модели применения цивилизационного подхода к Северному Кавказу. Концепцию северокавказской цивилизации, проблему ее типологии развивает А.А. Аникеев. На уровне обы-денного сознания северокавказская цивилизация понимается как «человеческое общежитие». Данный термин очень часто использу-ется в исторических текстах в качестве одного из синонимов циви-лизации. Далее северокавказскую цивилизацию авторы определя-ют как собственно социальную, основанную на всеобщих принципах (закон, долг, вера, деньги и т.д.) форму организации жизни людей.

Несмотря на рост количества работ, предлагающих различ-ные цивилизационные модели анализа социокультурной истории Кавказа или Северного Кавказа, проблема лишь поставлена и тре-бует продолжения дискуссии.

Народы Северного Кавказа в разной степени были включены в периферию древневосточных и античной цивилизаций, а затем византийско-славянской и двухвекторной исламской (суннитской и шиитской). Истоки формирования большинства современных народов Кавказа в результате синтеза кавказских субстратов с ми-

64

грационными потоками уходят, как показывают исследователи, в Средние века.

Наследниками восточно-христианской (византийской) циви-лизации остаются Армения и Грузия, части исламской цивилиза-ции – Азербайджан. В.В. Черноус предполагает, что горские наро-ды Кавказа, испытав воздействие различных цивилизаций, религий и культур, создают к XV–XVI вв. «кавказскую горскую цивилиза-цию», характеризующуюся: полиэтничностью, религиозным син-кретизмом; сочетанием высокогорья, предгорий и равнин, которое определяет взаимосвязь террасного земледелия, альпийского ско-товодства и наездничества; психологическими чертами, закреп-ленными в своеобразных горских кодексах; преобладанием него-сударственных (но не догосударственных) форм самоорганизации. По предположению разработчиков данной концепции, термин «кавказская горская цивилизация» более предпочтителен, чем «се-верокавказская», так как охватывает некоторые районы Закавка-зья, перекликается с несколькими горскими анклавами в других регионах мира, но отличается от них прежде всего своими нравст-венно-этическими кодексами (адыгэ хабзэ, апсуара, намус и др.). Кроме того, пространство Северного Кавказа (включая Предкав-казье) было юэнтактной зоной кавказской горской цивилизации с кочевым миром, а также с русской православной цивилизацией.

Проанализировав особенности географической среды обита-ния, системы экономических и политических отношений, религи-озных и духовных ценностей, Э.Т. Майборода утверждает, что ни Кавказ в целом, ни Северный Кавказ никогда не составляли еди-ной цивилизации, так как этносы данного региона находились на разных этапах исторического развития и зачастую вели обособ-ленный друг от друга образ жизни. Тем более не существовало и не существует единой кавказской цивилизации, в прошлом разде-ленной мощной природной преградой, такой как Кавказские горы, а в настоящем – процессами дезинтеграции и этнического сопер-ничества.

Существует также точка зрения авторов, считающих, что на Кавказе взаимодействует несколько цивилизаций. Так, А.Х. Бижев говорит о существовании самобытной адыгской доиндустриальной цивилизации. А проблема самобытной цивилизации в Дагестане впервые была поднята А.Г. Агаевым. Анализируя традиционную архитектуру, джамаат как социальный институт, влияние как ара-бо-мусульманской, так и российской культуры, он приходит к вы-воду, что Дагестан есть цивилизация открытая и консервативная.

65

Дагестанская культура не растворилась под натиском более разви-тых цивилизаций. Принимая догмы ислама, дагестанцы остались верны горским адатам. Еще одним примером симбиоза арабо-мусульманской догматики и дагестанского менталитета стал мю-ридизм.

Немногочисленные попытки создать единую политическую систему на Кавказе оканчивались неудачно. Первым опытом ре-формирования существующего общественного уклада в теократи-ческое государство была попытка, предпринятая имамом Шами-лем с целью объединения народов Дагестана, Чечни, адыгских и аварских княжеств в период Кавказкой войны (1818–1864). Кабар-динцы остались лояльны по отношению к России. Практически не принимали участие в войне ингуши. Не участвовали ни балкарцы, ни карачаевцы. Ряд внутренних противоречий между народами, входящими в Имамат (1834–1859), нежелание аварских, адыгских князей признать чье-то лидерство привели к распаду этого госу-дарства. В составе Российской империи после окончания Кавказ-ской войны горские общины вернулись к традиционному жизнен-ному укладу.

Следующий этап можно связать с процессом советизации Северного Кавказа и созданием автономий в 1920–1930-х годах. В ноябре 1920 г. на съезде народов Терека во Владикавказе была провозглашена Горская автономная советская социалистическая республика; в январе 1921 г. издан Декрет ВЦИК РСФСР. В новую автономию вошли Балкария, Ингушетия, Кабарда, Карачай, Се-верная Осетия и Чечня. Процесс размежевания в искусственном надэтническом образовании произошел очень скоро, и Декретом ВЦИК от 7 июля 1924 г. Горская АССР была упразднена.

Из приведенных выше точек зрения представляется очевид-ным, что кавказоведы вслед за теоретиками цивилизационной концепции напрямую связывают локальную цивилизацию с суще-ствованием государственной системы. И исходя из отсутствия та-кой единой системы на Кавказе, делается вывод о том, что Кавказ никогда не представлял собой самобытной цивилизации.

В начале 90-х годов были популярны идеи кавказоцентриз-ма. Предполагалось, что кавказоцентризм мог бы стать как теоре-тическим, так и практическим ключевым принципом для народов Кавказа, на основе которого строились бы как межкавказские от-ношения, так и отношения по принципу триады Восток – Кавказ – Запад.

66

На рубеже XX–XXI вв. цивилизационные исследования ста-ли одним из самых влиятельных и перспективных направлений социальных наук. На фоне процессов, происходящих в мире, во-прос о цивилизационной принадлежности и связанные с ним про-блемы приобрели особую актуальность, в частности для стран и народов, которые четко не интегрированы в то или иное цивилиза-ционное единство. Находясь в зоне контакта западных и восточ-ных цивилизаций, они периодически оказывались включенными в рамки более или менее устойчивых, а иногда и случайных куль-турных единств. В современной западной научной литературе вы-сказываются различные точки зрения о цивилизационной принад-лежности Кавказа и его различных частей.

В частности, исходя из определенных критериев, по мнению ряда авторов, можно говорить о Кавказе как своеобразной субци-вилизации. Эти критерии исторически сложились в Средние века или ранее. Цивилизация представляет собой целостность, но она не однородна; в ее пределах можно выделить отдельные единства (субцивилизации), между которыми устанавливаются определен-ные взаимоотношения. Субцивилизация – это суверенное образо-вание внутри цивилизации, имеющее собственную систему ценно-стей, нормы, традиции. Если считать Кавказ субцивилизацией, то следует выяснить вопрос о ее соотношении с другими субциви-лизациями, соседними цивилизациями, а также с той цивилиза-цией, по отношению к которой она рассматривается как субциви-лизация. Кацитадзе, заключив, что кавказская субцивилизация яв-ляется маргинальной зоной между соседними цивилизациями, снял необходимость осмысления данной субцивилизации в преде-лах какой-либо цивилизации.

Также в научной литературе встречается понятие «погра-ничная цивилизация»; таковыми считаются иберо-американская, балканская и северо-восточная евразийская цивилизации. В каче-стве признаков этих цивилизаций рассматриваются гетероген-ность, поликультурность, лабильность, открытость, эластичность, умение быстрого усвоения «чужого» опыта. Такие цивилизации принято считать результатом многовекового симбиоза и синтеза различных культур. С этой точки зрения, кавказскую цивилизацию (субцивилизацию) можно считать пограничной цивилизацией.

Согласно еще одной точке зрения, Кавказ представляет со-бой разделительный рубеж цивилизаций, зону их контакта. Такая версия изложена в известной работе С. Хантингтона, который счи-тает, что Грузия вместе со всем Кавказом представляет зону кон-

67

такта и столкновения цивилизаций. Тут противостоят христианст-во и ислам, следует принять во внимание и политические амбиции Запада. Следствием этого являются кавказские конфликты, в част-ности карабахский и чеченский, так как, согласно С. Хантингтону, самые кровопролитные конфликты в мире возникают именно на разделительных рубежах цивилизаций.

Шведский исследователь С. Корнели не разделяет оценку кавказских конфликтов С. Хантингтона и считает, что кавказский взгляд теоретиков столкновения цивилизаций – не что иное, как стереотипы и крайнее упрощение анализа конфликтов. Опреде-ляющим фактором в этом регионе является комбинация национа-лизма и национальных интересов, а не религиозно-цивилиза-ционное противостояние.

У теории С. Хантингтона много оппонентов не только по кавказским вопросам, но думаем, трудно не согласиться с ученым в оценке Кавказа как контактной зоны, разделительного рубежа цивилизаций. На протяжении всей своей истории Кавказ, реально представлял собой контактную зону западных и восточных куль-тур и цивилизаций. Что касается отмеченного Макфарлейном «пе-чального кавказского сценария», якобы нарисованного теорией С. Хантингтона, то, как отмечал С. Хантингтон, значение и досто-верность парадигмы оценивается не по тому, предсказывает ли она все, что происходит в глобальной политике, а исходя из того, предлагает ли она более значительные модели, чем другие пара-дигмы.

«Мирный Кавказ» и «евразийский коридор» являются как раз проблемами глобальной политики, значение же теории кон-фликта цивилизаций подтверждается хотя бы тем, что она дала толчок политикам искать альтернативные версии. Результатом этого поиска являются известные инициативы «мирного Кавказа» и «диалога культур и цивилизаций».

Еще одна версия рассматривает Кавказ как единое культур-ное пространство или культурное единство – как исторически, так и с точки зрения современной реальности. Фактически в данном случае понятие субцивилизации заменяется понятием «единого культурного пространства». Так, например, американский иссле-дователь Рональд Суни отмечает, что «наряду с национальными культурами, исторически развивались и региональные культуры... Таким образом, можно говорить о центральноазиатском, кавказ-ском, балтийском, восточнославянском культурных пространст-вах. На протяжении своей истории Кавказ не раз был свидетелем

68

миграции и перемещения народов. Во время этих миграционных процессов происходило смешение народов, исчезали этнические границы, что обусловило создание уникальной многонациональ-ной кавказской культуры. Эта культура очень разнообразна и в то же время существенно отличается от других культур».

Часть исследователей, которые считают возможной версию существования средиземноморской цивилизации, говорят о балка-но-кавказском типе этого цивилизационного единства. Данная точка зрения опирается на сравнительный анализ психологических черт, таких как ориентация на дело или отношения; отношения между родителями и детьми – соотношение материнской и отцов-ской любви; нормативное и фактическое распределение гендерных ролей.

Таким образом, все перечисленные точки зрения дают нам представление о том, что в научной литературе существует огром-ный интерес к проблемам Кавказа. Несмотря на то что среди авто-ров нет единства в вопросах цивилизационного самоопределения Кавказа, все же существует ряд черт, на которые ссылаются все исследователи данной проблемы. Подводя итог, можно сделать следующие выводы. Так или иначе, все разработчики согласны по следующим положениям.

l. Кавказ представляет собой единое культурное пространство. 2. Этносам, населяющим Кавказ, присущ определенный тип

менталитета. 3. Общность традиций. 4. Система жизневоспроизводства. 5. Нормативно-правовые отношения. На наш взгляд, Кавказ, скорее, представляет собой опреде-

ленную цивилизационную систему. Исходя из этого, выходит, что на Кавказе сосуществуют несколько локальных культур, которые объединяются в общую цивилизационную систему.

«Северный Кавказ в современной геополитике России», Махачкала, 2009 г., с. 203–211.

69

АЗЕРБАЙДЖАН СТАЛ ЧАСТЬЮ ГЛОБАЛЬНОЙ ВОЙНЫ ИСЛАМА ПРОТИВ ЗАПАДА (Из интервью UA REGNUM с директором департамента конфликтологии Института мира и демократии (Баку) Арифом Юнусом) UA REGNUM: – Вы являетесь автором книг об исламе и

Азербайджане, о влиянии различных радикальных исламских группировок на процессы, протекающие в азербайджанском госу-дарстве. Какие масштабы исламизации оппозиции в Азербайджане в настоящее время существуют, как шло ее развитие и какие тен-денции ожидаются в будущем?

А.Ю.: – Действительно, когда я писал первую книгу, тогда еще многие относились скептически к тому, что я написал, потому что было сложно поверить, что политический ислам когда-либо станет фактором серьезной игры в политической жизни Азербай-джана, на который мы будем обращать пристальное внимание. То есть тогда, когда я писал книгу и делал прогнозы, в это мало вери-лось. Но для меня было очевидно другое: сразу после развала СССР у нас образовались три вектора в политической жизни Азербайджана.

1. Один вектор – российский, он всегда был слабый. Соот-ветственно, слабым всегда было российское направление в поли-тической жизни и связанные с ним партии, организации или силы. Да, кто-то верил в Муталлибова, кто-то в социал-демократов, но мы понимали, что этот вектор в нашей жизни не будет играть в ближайшее время, по крайней мере, какую-то роль для нашего по-коления.

2. Определяющим тогда был фактор Запада и западного на-правления. Соответственно, серьезную роль играла связанная с этим националистическая проблема и т.д.

3. Третье направление – религиозное, исламское. Оно вызы-вало скорее интерес, нежели серьезное отношение. Интерес, пото-му что мы все-таки мусульмане, часть исламской цивилизации. Появился интерес к исламу как к таковому, но советский период, когда все мы были, в общем-то, атеистами, не прошел бесследно для моего поколения. Того поколения, которое тогда играло роль – в 90-е годы.

Но я исходил из того, что на смену нам придет новое поко-ление, для которого ислам будет уже не просто частью нашей культуры, но и частью веры. И дальше уже зависело от того, как

70

много будет верующих и при этом как много из числа этих ве-рующих будут интересоваться политикой. Наконец, третье и самое главное – как долго протянется вера во второе, западное направле-ние. Все это вылезло в 2003 г., когда рухнула окончательно вера в Запад и началось резкое ослабление в общественном настроении веры в западную цивилизацию и ее культуру. Да, в обществе про-должали говорить о необходимости интеграции в западные струк-туры, но сильное разочарование, конечно же, сказывалось. Вдоба-вок ко всему этому власти начали тотальную кампанию против прозападной оппозиции и с 2006 г. до сегодняшнего дня, разве что за исключением нескольких последних недель, мы не слышали ничего о какой-либо деятельности прозападных партий. По ним был нанесен огромный удар и они резко ослабли. В итоге, начиная с 2006 г., если мы что-то и слышали, то только в связи с исламом.

Вот этот момент очень важен – власти начали борьбу уже не с прозападной оппозицией, которая была разгромлена и по сути дела только периодически в прессе давала о себе знать в виде ка-ких-либо заявлений, интервью лидеров партий. Эпизодически мы слышали о попытках что-то сделать, но на улицы прозападная оп-позиция выводила не больше 20–30 человек, которых быстро, уже на выходе из станции метро, арестовывали. Но зато митинги исла-мистов, которые проходили не только в Нардаране, но и в других местах, – то против Израиля, то в знак протеста против карикатур на Пророка, то еще с чем-то, – это уже стало для нас нормой. Если раньше Азербайджан не был частью большой глобальной геополи-тической конфронтации Запада с исламским миром, если раньше эта борьба как-то протекала мимо нас, то со временем уже кто-то в нашей стране мог выступить с заявлениями протеста, осуждая тя-желое положение мусульман в Европе или где-то еще.

А сегодня Азербайджан стал частью этой глобальной войны. То есть ни у кого уже не вызывает удивление или непонимание, когда у нас постоянно проходят какие-то митинги исламских по-литических сил и делаются заявления в связи с запретом на строи-тельство минаретов или еще чего-то в далекой от Азербайджана Европе. А уж тем более в связи с конфронтацией между Израилем и ХАМАС, которые к нам не имеют никакого отношения, не гово-ря о том, что Израиль наш стратегический союзник. То есть мы уже стали частью вот этой конфронтации. Причем на фоне замет-ного возрастания политической роли в стране ислама. Когда вла-сти запрещают тотально любую политическую деятельность, когда мечети стали фактически политклубами, где только и можно соби-

71

раться и говорить о том, что происходит в политической жизни страны, в этих условиях стали наблюдаться новые тенденции. Вот о чем я сейчас и пишу, чем, собственно говоря, и занимаюсь в эти дни, когда собираю материал по этой части.

Что можно здесь выделить в связи с последними событиями у нас?

Во-первых, возрастание роли молодежи во всем. Второе – это пока ещё слабые попытки, но уже есть первые

зачатки налаживания контактов исламистов с так называемой про-западной цивилизацией.

Эти моменты очень важны, потому что для меня было со-вершенно очевидно, что молодежь будет воспринимать ислам бо-лее серьезно, как часть своей веры. Что в отличие от моего поко-ления, поколения атеистов, ислам будет их частью. Это не вызывает отторжения. К примеру, в Баку большинство девушек, которые носят хиджабы, – это не представительницы старшего поколения, это именно молодежь. В итоге, если тема хиджаба еще 10–15 лет назад абсолютно не была известна для Азербайджана, то сегодня это тема – номер один, о которой говорят, дискутируют и в связи с которой проходят митинги. Раньше такое предположить было просто странно, никто бы даже не понял.

Возьмем ситуацию с количеством верующих. Если раньше, еще лет 5–6 назад, мы говорили, что количество верующих, кто совершает намаз, посещает мечеть и состоит в какой-то религиоз-ной общине, колебалось в пределах 7–8%, а порой даже меньше, то сегодня численность верующих составляет примерно 15% насе-ления. То есть рост очевиден. Правда, это не такое большое коли-чество, все-таки речь идет о 15%, а не 60–70, а уж тем более не о 100% населения. То есть значительная часть населения по-прежнему себя считают мусульманами по рождению, но при этом не являются практикующими верующими. И тем не менее ислами-зация нашего общества – это очевидный факт. При этом есть еще один факт – в составе верующих преобладает молодежь, которая, тоже очень важный момент, очень активна.

Что касается прозападной оппозиции, то самая тяжелая си-туация вокруг нее складывается в провинциях. Ведь в столице представители оппозиции могут обращаться в посольства различ-ных стран и представительства международных организаций. Все-го этого нет в провинциях, где крайне тяжелое положение и давле-ние властей на членов прозападной оппозиции. У нее осталось два пути: либо покинуть страну, что многие, собственно говоря, и сде-

72

лали. Особенно после 2003 г. наблюдался серьезный эмиграцион-ный отток из страны в Европу и Россию. А для той части, которая не покинула страну, бороться дальше было сложно, тем более ко-гда наступило разочарование в Западе, особенно в американцах. Вот сейчас прозападная оппозиция и стала с пониманием, если не с симпатией, относиться к заявлениям исламистов. То есть уже появилось то, чего раньше просто не было. Скажем, в 1996 г. лидеры исламской партии были в первый раз арестованы, и тогда они пытались войти в тот или иной контакт с оппозицией проза-падной, но не нашли поддержки ни у кого. Общество их просто оттолкнуло.

Ситуация все-таки изменилась. Сегодня, по сути дела, власть вынуждает прозападную оппозицию пойти на союз с той силой, против которой последняя всегда выступала, – с исламскими пар-тиями. Раньше этого не было. Я не говорю о том, что этот союз прочный. Нет, об этом речь не идет. Мы должны говорить о том, что наметились первые контуры такого сближения, поскольку у них всех общий противник – власти. Власть бьет и по прозападной оппозиции, и по религиозным структурам, которые последние три года находятся под серьезным давлением властей. Происходят аресты, запрет на строительство и даже слом мечетей, запрещают-ся периодически азан и ношение хиджаба в учебных заведениях. В таком же положении находится и прозападная оппозиция. Про-исходит то, что в общем-то и ожидалось: сближение находящихся под прессом и друг другу особо не симпатизирующих сил. Я ду-маю, что в будущем сближение будет еще более крепким.

UA REGNUM: – Несколько недель назад в Нардаране со-стоялась акция, в которой наряду с Исламской партией приняли участие ПНФА и «Мусават». А вот 2 апреля 2001 г., в Баку прохо-дила акция Общественной палаты, но в ней исламисты не участво-вали. С чем это связано?

А. Ю.: – Начнем с того, что в акции, которая протекала в Нардаране, ни «Мусават», ни ПНФА участия не принимали. Это заявление было слишком преувеличенным. Там было всего не-сколько человек со стороны этих партий, которые просто приехали посмотреть. Это нельзя воспринимать как совместную акцию. Это аналогично тому, если какой-нибудь член партии «Мусават» пой-дет завтра на митинг, скажем, социал-демократов, но из этого не следует, что социал-демократы и мусаватисты сблизились. Речь в данном случае идет о том, что рядовые члены пошли на митинг в Нардаране. Другое дело, что, например, заявления лидеров про-

73

западных оппозиционных партий в связи с хиджабом и с арестами лидеров партий говорят о том, что происходит тенденция по сближению. Это нормальное явление в политике. Напрасно у нас к этому так болезненно относятся. Если подходить прагматично, то любая политическая партия должна находить союзников. В дан-ном случае у нас крайне искаженное представление о будущем союзе или деятельности тех же исламистов.

Мы находимся под страхом стереотипа в связи с Ираном. Считается, что раз исламист, то, значит, это обязательно мы будем иметь что-то вроде Ирана. Тогда как на самом деле у нас есть дру-гой вариант. Это Турция, где у власти, кстати, находятся также исламисты, и они показали пример, что есть и другой вариант по-литического ислама. То есть не надо полагать, что союз с ислами-стами обязательно приведет их к власти, или уж тем более к такой исламской революции. Нет, это слишком искаженное представле-ние. Я не верю во всё это. Другое дело – использование потенциа-ла исламистов. Признаемся, это прагматичный шаг со стороны по-литиков, особенно когда пресс идет на обе стороны. То есть политика властей вынуждает идти на такое сближение. И чем сильнее будет давление, как на одну, так и на другую сторону, тем быстрее они сблизятся.

UA: REGNUM: – В минувшую субботу 2 апреля оппозиция провела в Баку акцию протеста. И вообще, с начала года в Азер-байджане наблюдается активизация оппозиции, объединение не-скольких партий в Общественную палату. Проходят митинги. Это связано с тем, что в ряде арабских стран происходят известные процессы. Однако в 2010 г. были парламентские выборы, но в предвыборный период оппозиционных митингов не было. В чем причина этого?

А. Ю.: – Вы сами дали ответ на свой вопрос. В течение всего периода, до появления фактора арабских событий и их влияния на различные процессы, в азербайджанском обществе царила атмо-сфера депрессии, неверия и разочарования. Это понимали и проза-падные оппозиционные силы, которые, в общем-то, знали, что си-лы неравны, что любая их попытка обречена на неудачу. Они пытались, кстати говоря, сопротивляться и до парламентских вы-боров, и в течение всего прошлого года. Пытались что-то сделать и когда повышались цены на товары первой необходимости. Но каждый раз эти акции не находили поддержки в обществе. Царили страх, разочарование и неверие. С этой точки зрения, события в

74

арабском мире, конечно же, оказали огромное влияние на процес-сы. Они привели к появлению движения молодежи.

Молодежное движение раньше у нас не набирало такой серьезной силы. А сейчас именно под влиянием событий в араб-ском мире впереди идет молодежь, которая использует новейшие технологии. Я имею в виду Интернет, Facebook и т.д. Раньше об этом даже говорить было смешно. А сейчас – вспомните митинг молодежи 11 марта. Для меня это самое показательное. Потому что митинги прозападной оппозиции характерны тем, что четко указывается конкретное время его проведения. Скажем, митинги 12 марта или 2 апреля были намечены точно на 14 часов, при этом было указано и место – центр города (площадь Фонтанов). Все по-нятно и четко. Теперь возьмем молодежный митинг, информацию о котором распространялась в Facebook. Там была известна только дата – 11 марта. При этом не были указаны точное время и место проведения акции. И был призыв ко всем, кому дорога судьба Ро-дины, выйти на улицы в знак протеста. Вы понимаете? Все носило абстрактный характер. Но этот митинг, который с точки зрения организованности был абсолютно слабо подготовлен, состоялся! Вопреки тотальной кампании запугивания властей! Именно этот митинг показал, что страх, конечно, еще остался в душах людей, он сохранился, но он стал уходить.

Такая же картина в арабском мире. Несколько лет назад я был в Тунисе. Там была тогда точно такая же атмосфера, как у нас в Азербайджане. Сложно было тогда себе представить, что там будут вот такие события. Но они произошли и вызвали взрыв по всему исламскому, в первую очередь арабскому миру. А сейчас арабская волна дошла и до нас, вот о чем идет речь. То есть у нас стал исчезать страх.

Второе: активизировалась молодежь. И третье: появились новые технологии, на которые мы, кста-

ти говоря, не обращали внимания. Обращу внимание на факт, который было бы сложно пред-

ставить раньше, но сейчас даже арест лидеров исламской партии состоялся после того, как они разместили свое интервью в You-Tube. А еще года два назад события развивались бы следующим образом: провели бы исламисты свой митинг в Нардаране или провели бы пресс-конференцию, куда позвали бы журналистов. Последние написали бы обо всем этом и на этом все и заверши-лось бы. А они в духе времени разместили интервью своего лидера

75

в YouTube. Прошлый год – это уже история. Сегодня возникла принципиально новая ситуация.

Интервью опубликовано на сайте: www.regnum.ru. 08.04.2011.

В. Гельбрас, востоковед КАЗАХСТАН ПОСЛЕ КРИЗИСА Стратегическое расположение на карте мира неразрывно

связано со все возрастающей ролью Казахстана в обеспечении энергетической безопасности на евразийском континенте. По под-твержденным запасам нефти Казахстан входит в число ведущих стран мира, занимая седьмое место по запасам нефти, шестое – по запасам газа и второе – по запасам урана. Утвержденные извле-каемые запасы углеводородного сырья по РК, включая сушу: неф-ти – 30 млрд. барр. (4,0 млрд. т), газа – 3,0 трлн. м3. По запасам уг-леводородного сырья в рамках СНГ республика уверенно занимает второе место после России. В силу уже одних только этих показа-телей геополитическое положение Казахстана приобретает все большее значение.

Официальная оценка степени воздействия мирового эконо-мического кризиса на Казахстан была оптимистичной уже в самом начале его воздействия на экономику страны. Несмотря на то что кризис сразу же выявил слабость казахстанской экономики, пер-вый вице-премьер РК У. Шукеев сказал в мае 2008 г.: «Все по-следствия мирового финансового кризиса на сегодняшний момент, я могу уверенно сказать, мы преодолеваем, и это сказалось только на некотором замедлении роста ВВП». Он считал, что «бурный рост наших отраслей реального сектора – это вопрос ближайших нескольких лет». В этой связи У. Шукеев публично выразил свою убежденность в высоком инвестиционном потенциале казахстан-ского бизнеса. «Инвестиции национального бизнеса внутри страны уже достигли объема 80 млрд. долл., наши предприниматели гото-вы дополнительно вложить до 40 млрд. долл. в привлекательные инвестиционные проекты».

На самом деле ситуация является намного сложней, несмот-ря на «некоторое замедление роста ВВП». По итогам 2009 г. ВВП республики вырос в реальном выражении на 1,1%. Наиболее силь-но кризис сказался в результатах I квартала 2009 г., когда ВВП

76

снизился на 2,2% и за 1-е полугодие – на 2,4%. На протяжении III квартала положение стало выправляться. По итогам 9 месяцев сокращение ВВП составляло 1,5%. В IV квартале, судя по офици-альным данным, удалось не только поправить положение дел в пострадавших секторах, но даже несколько улучшить ситуацию в целом. Тем не менее по сравнению с предшествующими годами произошло довольно существенное снижение темпов роста.

Кризис есть кризис, с ним неизбежно связаны определенные потери. По сравнению с январем-декабрем 2008 г. сократился роз-ничный товарооборот. Численность безработных составила 6,3% по отношению к численности экономически активного населения. Повысились потребительские цены. Без учета неорганизованной торговли внешнеторговый оборот в январе-ноябре 2009 г. умень-шился на 37,8% по сравнению с аналогичным периодом предшест-вующего года, в том числе экспорт – на 43,8, импорт – на 25,9%. По информации Антимонопольного агентства, анализ финансово-хозяйственной деятельности показал, что порядка 10% госпред-приятий являются убыточными, 10% – прибыльными, остальные 80% показали нулевой результат. При этом наиболее убыточной является отрасль ЖКХ, наиболее прибыльными – предприятия в сфере ТЭК, транспорта и связи (в том числе СМИ). К причинам убыточности госпредприятий можно отнести высокий износ ос-новных фондов, постоянно требующих затрат на ремонт и капи-тальные вложения, неэффективное использование государствен-ных активов. Таким образом, несмотря на различия в оценке реального положения дел в промышленности, все они рисуют не-приглядную картину. Кризис только усугубил положение государ-ственной промышленности.

Кризис сопровождался увеличением внешнего долга. Вало-вый внешний долг (ВВД) Республики Казахстан на конец III квар-тала составил 111,3 млрд. долл., что составляет 100,8% к ВВП. Впервые в истории Китай вошел в тройку крупнейших кредиторов страны. Хотя в 2007 г. внешний долг Китаю едва доходил до 1 млрд. долл., в 2009 г. он возрос до 7,81 млрд. долл. Долг Китаю вырос главным образом за счет финансирования газопровода «Ка-захстан–Китай» и других проектов, связанных с добычей нефти и газа в Казахстане. Слабость Казахстана состоит в том, что внеш-ний долг намного превышает величину внутренних источников капитала, составляющую, по оценке компании «Тройка Диалог», 80 долл. млрд. Именно этим объясняются столь активные действия правительства по привлечению крупных инвестиций из Китая.

77

Оценивая ситуацию, Рашит Ахметов, член Комитета Сената по финансам и бюджету, сказал: «Китайцы, очевидно, будут наращи-вать присутствие в нашей экономике. Однако не нужно этого па-нически бояться. Для нашей экономики не важен страновой окрас приходящих денег – главное, чтобы инвестиции и кредиты предос-тавлялись на выгодных нам условиях. Все сделки оформляются в соответствии с законодательством Казахстана и международными договорами, так что излишне бояться и нагнетать не нужно... Есте-ственно, было бы все же правильнее, выдерживать баланс между такими инвесторами, как Европа, США, Россия и Китай».

Кризис обнажил одну из особенностей экономического раз-вития РК в предшествующий период. Бурный рост экономики, основанный на стремительном росте мировых цен на сырье, сни-зил внимание к модернизации экономики, развитию конкуренции, структурным преобразованиям, подготовке специалистов-профес-сионалов, к повышению престижа профессионализма и интеллек-туального потенциала. А. Дандыгулов делает более обстоятельные выводы: «На властном Олимпе только сейчас начинают понимать: многие беды исполнительной власти, высшего чиновничества – от незнания азов рыночной экономики и отсутствия цивилизованного бизнес-опыта. Кризис обнажил всю глубину проблемы: акимы, не имеющие практических бизнес-навыков, просто выжимают адми-нистративно-финансовый ресурс из власти – благо он бесконечный. А воодушевленные европейским или американским дипломом “болшаковцы” попадают на высокие должности без практического опыта. Завтра они вполне могут повторить незавидную судьбу “младотурков”. В отсутствие квалифицированного резерва власти – последняя окончательно может дискредитировать себя в глазах народа».

Перспективы дальнейшего развития

Президент республики Нурсултан Назарбаев, выступая на 22-м заседании Совета иностранных инвесторов, определил инве-стиционные приоритеты: «Я сегодня даю инвесторам, в том числе отечественным, четкий сигнал, что мы будем работать лишь с те-ми, кто будет предлагать реализацию конкретных проектов, на-правленных на диверсификацию экономики и глубокую перера-ботку сырья». В январе 2010 г. президент наметил завершение работы над стратегическим планом развития Казахстана на период до 2020 г. Как заявил секретарь Совета безопасности М. Тажин,

78

«это не только экономический документ, поскольку он является ясным маршрутом в наше ближайшее будущее, маршрутом бли-жайшего десятилетия. Назарбаев одобрил Концепцию развития финансового сектора страны в послекризисный период. Ключевой задачей должна стать ориентация финансовой системы на обеспе-чение достаточными ресурсами приоритетных секторов экономи-ки».

Важность создания транспортных коридоров рассматривает-ся РК в качестве одного из возможных путей диверсификации эко-номики Казахстана, способных связать экономики европейских и азиатских стран с международными коммуникационными арте-риями Казахстана. Это позволит РК стать реально интегрирован-ным государством и зарабатывать на транзите грузов. По оценкам экспертов, страны, через которые следует транзит грузов, получа-ют ежегодно свыше 1 трлн. долл. Международный транспортный коридор «Западная Европа – Западный Китай» может быть самым коротким на пути из Китая в Европу. Он будет связан с минималь-ным количеством стран-участниц, а следовательно, и границ. В Министерстве транспорта и коммуникаций РК отмечают, что время пути морем доходит до 45 суток, по Транссибу – 14 суток. По новому коридору от китайского порта Ляньюньгань на Желтом море до границ с европейскими государствами – 10 суток. Кори-дор будет обеспечивать грузоперевозки по трем основным направ-лениям: Китай – Казахстан, Китай – Центральная Азия, Китай – Россия – Западная Европа. В Пекине заявлено о планах строитель-ства железной дороги через территорию Киргизии, Узбекистана и Туркмении, которая свяжет КНР с железнодорожными сетями Ирана и Турции. Во всех этих странах проявляют живейший инте-рес к проекту.

Что касается направления Китай – Центральная Азия, то оно существенно расширяется за счет строительства новых железно-дорожных линий на сопредельной территории Китая – в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР). В результате достигается эффект, связанный с увеличением прямых грузопотоков между Китаем и отдельными государствами Центральной Азии, а одно-временно с известным расширением возможностей грузоперевозок из Китая в Россию и Западную Европу. Завершение строительства железнодорожных линий из Китая в Киргизию неизбежно повле-чет развитие новых отраслей хозяйства во всех государствах Центральной Азии.

79

Сельское хозяйство является одной из приоритетных отрас-лей экономики Казахстана. Ситуация с переизбытком урожая и недостатком мест хранения, возникшая в 2009 г., обозначила це-лый ряд проблем. Китай запросил у Казахстана 1 млн. га сельско-хозяйственных угодий для выращивания сои, рапса и кукурузы в обмен на право Казахстана на экспорт 3 млн. т зерна в Китай и че-рез Китай в страны Юго-Восточной Азии. После информации На-зарбаева о просьбе Китая в Казахстане состоялся митинг протеста против политики властей. На митинге оппозиции прозвучала тема, которая до последнего времени в Казахстане замалчивалась, – продажа китайцам наиболее ценных природных ресурсов страны.

Стратегия развития и новая финансовая система явятся од-ним из значимых результатов и полученных выводов. Большое влияние на политику оказывает реакция зарубежных инвесторов и партнеров на сложности в экономической ситуации в Казахстане. Г. Марченко, глава Национального банка Казахстана, заявил: «Бы-ло ошибкой так сильно полагаться на Лондон, поскольку многие люди ушли в период кризиса, оказавшись ненадежными друзья-ми... Лондонские инвесторы говорили о долгосрочных обязатель-ствах, но в 80% случаев эти слова оказались неправдой. Мы сдела-ли ошибку, не обратив внимание на Гонконг и Ближний Восток, потому что привлекать деньги в Лондоне было слишком просто». В Казахстане решили диверсифицировать размещение акций ка-захстанских предприятий на азиатских площадках.

По мнению узбекских политологов В. Парамонова, А. Строкова, О. Столповского, пока у играющего стратегическую роль Китая и государств Центральной Азии так и не сложились полноценные экономические отношения, предполагающие глубо-кую взаимовыгодную кооперацию. С одной стороны, растущие из года в год китайские финансовые ресурсы (инвестиции и кредиты) – серьезное экономическое «подспорье» для центральноазиатских стран, а в случае Таджикистана и Туркменистана – даже ключевой фактор экономической безопасности. С другой стороны, экономи-ческая деятельность китайских компаний в Центральной Азии по-ка не способствует полноценному промышленному и инновацион-ному развитию стран региона, превращая их лишь в сырьевые придатки Поднебесной. Китайский фактор, считают эксперты, очень скоро станет жизненно важным и для ЦА, и для РФ.

Политолог Д. Ашимбаев дополняет оценку обстановки. «Се-годня уже видно, что кризис не смог подтолкнуть элиту к ради-кальной смене курса. Поскольку она, эта смена, во-первых, озна-

80

чала бы признание порочности ранее проводимой политики, а во-вторых, отрезала бы ее от сверхприбылей. В итоге основным направлением экономической политики последних лет осталась поддержка именно тех секторов экономики, которые являлись ос-новной “кормушкой”: строительство, финансово-банковский сек-тор и государственные корпорации».

С 1 января 2010 г. заработали механизмы Таможенного сою-за Беларуси, Казахстана и России: единый таможенный тариф, единые правила нетарифного регулирования, включая единый по-рядок оформления лицензий и ограничений во внешней торговле. В этой связи до рассмотрения следующих этапов развития Тамо-женного союза представляет определенный интерес рассмотрение итогов интеграционных процессов в предшествующий период. Эти итоги подвел Европейский банк развития (ЕАБР). В начале 2010 г. банк сообщил результаты первого ежегодного исследова-ния, посвященного динамике интеграционных процессов на пост-советском пространстве. Обобщенный показатель интеграции для постсоветского периода в целом свидетельствует о снижении уровня экономического сотрудничества в 2000-х годах. Если уро-вень интеграции стран СНГ в сфере трудовой миграции и взаимо-действия на рынке образовательных услуг резко вырос, то в сфере торговли, энергетики и сельского хозяйства он сократился. По словам руководителя проекта Евгения Винокурова, заместителя начальника Аналитического управления ЕФБР, в частности, в об-ласти электроэнергетики интеграционные процессы, в связи с кри-зисом, замедлились – энергоперетоки между странами региона в четыре раза ниже уровня 80-х годов прошлого века. Наблюдается расхождение макроэкономических показателей постсоветских стран. В то же время пространство ЕврАзЭС-3 (трех стран – уча-стниц Таможенного союза) стало более интегрированным. «Это свидетельствует о процессе кристаллизации «интеграционного ядра» на постсоветском пространстве», – отмечает Е. Винокуров.

Россия является крупнейшим интеграционным центром на постсоветском пространстве, но уже не единственным – быстро растет роль Казахстана как второго регионального центра притя-жения торговых потоков и трудовой миграции. К ним тяготеют Таджикистан, Армения и Киргизстан – страны в наибольшей сте-пени интегрированные с другими странами постсоветского про-странства.

С введением в действие с 1 января 2010 г. Соглашения о едином таможенно-тарифном регулировании и Соглашения о еди-

81

ном нетарифном регулировании Таможенного союза завершился подготовительный и начался первый этап, который продлится до 1 июля того же года. С 1 июля 2010 г. будет введен в действие Та-моженный кодекс и отменено таможенное оформление на внут-ренних границах стран – участниц Таможенного союза. Тем самым завершится формирование единой таможенной территории и нач-нется следующий этап. В ходе него будут отменены таможенные и другие формы пограничного контроля между странами–участ-ницами. К 1 июля 2011 г. этот процесс должен быть завершен.

Фактически происходит восстановление былого, советского ЕЭП на фундаментально новых, а именно принципах рыночной экономики. Становление единого пространства связано с преодо-лением разного рода препятствий. Некоторые авторы считают, что эти «препятствия носят не столько объективный, сколько субъек-тивный характер. Главными из них являются интересы националь-ной бюрократии, лишающейся суверенной самостоятельности ве-домств и монополий, стремящихся к ограничению конкуренции, пишет академик С. Глазьев и продолжает: «После десятилетия распада и деградации появление регионального таможенного сою-за на постсоветском пространстве – важнейшее геополитическое достижение, дающее конкретные выгоды экономикам интегрируе-мых государств. Восстановление производственной кооперации за счет отказа от таможенных барьеров оживит и выведет на качест-венно новый уровень ранее сложившиеся хозяйственные связи. Создание таможенного союза означает существенное снижение издержек, расширение масштабов производства и повышение кон-курентоспособности объединяющихся в единую таможенную тер-риторию национальных экономик». В другой статье С. Глазьев пишет: «По расчетам ученых Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, суммарный интеграционный эффект, изме-ряемый дополнительным производством валового внутреннего продукта, к 2015 г. составит примерно 400 млрд. долл. Государст-ва – участники Таможенного союза за счет интеграционного фак-тора получат дополнительно около 15% прироста ВВП к 2015 г. Эти расчеты делались до глобального экономического кризиса. По отношению к нынешнему уровню ВВП его прирост в результате интеграционных процессов будет еще больше.

Немалая часть казахстанского бизнес-сообщества тем не ме-нее обеспокоена возможными негативными последствиями вхож-дения в Таможенный союз. Эти опасения были высказаны, в част-ности, Т. Акуловым, президентом Независимой ассоциации

82

предпринимателей РК. По его словам, «одна из опасностей состо-ит в том, что Россия, являясь страной с намного более развитой производственной базой по сравнению с Беларусью и Казахста-ном, будет стремиться защищать свои интересы и делать все, что-бы облегчить продвижение на наш рынок своей продукции. Кроме того, согласно проекту изменения пошлин на ввоз товаров в стра-ну, их увеличение коснется 5044 наименований из имеющихся 17 626. Причем в отдельных случаях это увеличение может дости-гать 60%. Поэтому вполне обоснованы не только опасения пред-принимателей по поводу снижения рентабельности казахстанского производства, так как большую часть комплектующих завозят к нам из-за рубежа, но и предположения потребителей о повышении цен на самые различные товары».

Согласно информации, поступившей в печать, И. Рогов, председатель Конституционного совета Казахстана, заявил, что «решения международных организаций и их органов, образуемых в соответствии с международными договорами, в том числе ко-миссии Таможенного союза, по общему правилу имеют приоритет перед (национальными) законами...». Тем самым признается при-оритетность решений, принимаемых комиссией Таможенного союза, над национальным законодательством республики. Но при этом Казахстан имеет право обжаловать решение комиссии Тамо-женного союза в вышестоящем руководящем органе, который представляют главы государств – участников Таможенного союза. «Если Казахстан посчитает, что какое-то решение ущемляет его национальные интересы, нарушает его суверенитет, то на уровне высшего органа Таможенного союза республика может наложить вето на него», – пояснил г-н Рогов, успокаивая всех сомневающих-ся в преимуществах Таможенного союза. Однако определенная настороженность и даже убежденность в отрицательном воздейст-вии этой меры на экономику Казахстана остались.

E. Жанибеков убежден, что производственный сектор Казах-стана пострадает от создания Таможенного союза. Суть своей по-зиции он выразил в заголовке статьи: «Роль поставщика сырья». При этом он ссылается на мнение Т. Акулова, президента Незави-симой ассоциации предпринимателей. Среди слабых мест казах-станской экономики он называет сферу малого предприниматель-ства. В числе недостатков: в Казахстане не разработано налоговое законодательство, которое бы создавало для казахстанских пред-принимателей «особые условия, как в Китае». «Только при нали-

83

чии такового Таможенный союз дал бы нам быстрое развитие ка-захстанских производственных мощностей», – сказал г-н Акулов.

Интересно, какой смысл будет иметь Таможенный союз, ес-ли все государства-участники установят «особые условия» для на-циональных предприятий? Что касается утверждения относитель-но «особых условий» Китая, то это недоразумение, вызванное недостаточным знанием положения дел в этой стране. Однако подробно разбирать здесь этот сюжет нет смысла. Речь идет о Ка-захстане и Таможенном союзе. Таможенный союз – во многом действительно неоднозначное объединение. «Отдельные отрасли производства могут попасть в трудное положение, например, лег-кая промышленность, кондитерская и ликероводочная, пищевая и т.п. Им придется конкурировать с российскими производителями на территории Казахстана. Особенно это относится к пригранич-ным областям республики», – говорит экономист Берентаев. В то же время, как иногда представляется, некоторые авторы упускают из виду, что смысл созданного Таможенного союза заключается не только в таможенном сотрудничестве, но и в создании единого экономического пространства.

Что касается спорных вопросов, то их возникновение явля-ется естественным при столь масштабной перестройке экономиче-ского взаимодействия нескольких стран. Они могут быть разреше-ны в ходе четкой, планомерной и взаимовыгодной работы всех членов союза.

«Внешние связи стран Прикаспия в условиях глобального кризиса и интересы России», М., 2010 г., с. 25–38.

А. Большаков, политолог ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА КИРГИЗИИ В КОНТЕКСТЕ ИЗМЕНЕНИЯ КОНФЛИКТНОСТИ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ Большинство постсоветских стран проводит в последние не

сколько лет ярко выраженную многовекторную внешнюю полити-ку. Однозначно прозападный вектор развития характерен, пожа-луй, только для Грузии и государств Балтии, которые уже стали частью Европейского союза. Целостной пророссийской ориента-ции не существует в полной мере ни в одном государстве постсо-ветского пространства. Не является исключением в этом плане и

84

Киргизия. Кроме того, экономическое положение Киргизской Рес-публики настолько бедственно, что геополитические игры элиты являются едва ли не единственным способом эффективного по-полнения бюджета республики. Экономика Киргизии не может отказаться от финансовой помощи ведущих держав и междуна-родных организаций.

Киргизия в значительной степени зависит от более сильных соседей, стремящихся играть по отношению к маленькой стране роль «старших братьев» (исключение составляет только Таджики-стан). Север Киргизстана тесно связан с Казахстаном и Китаем. На юге роль главных партнеров играют соседние области Узбекиста-на и Таджикистана. Границы с этим странами делят Ферганскую долину наподобие средневековой Германии. Киргизстан вынужден лавировать между интересами данных стран, периодически заяв-ляя о стратегическом партнерстве с Россией, США, странами Ев-ропейского союза. Показательным в этой связи является наличие авиабазы «Манас» на территории Киргизстана. Сама авиационная база – это комплекс различных геополитических проблем:

Во-первых, столкновение интересов базисных ведомств США, России и Китая.

Во-вторых, проблема Афганистана, которую необходимо решать.

В-третьих, интересы стран, расположенных к югу от Кир-гизстана, которые понимают, что в Киргизской Республике суще-ствует иностранная авиабаза, которая может быть рассмотрена как потенциальная угроза.

Весь этот комплекс проблем сопряжен с реальными нацио-нальными интересами Киргизстана, хотя дискутируется, прежде всего, вопрос арендной платы.

Донорами Киргизстана являются Российская Федерация, США, Китай, Германия, Великобритания, Турция, Швейцария и Япония, а также Азиатский банк развития, Исламский банк разви-тия, Всемирный Банк и Программа развития ООН. Ни одна страна современного мира пока не в состоянии полностью обеспечивать все необходимые для Киргизстана финансовые вливания в оди-ночку, а потому лавирование киргизского истеблишмента в лаби-ринтах современной геополитики будет продолжаться.

Этнические и религиозные конфликты на постсоветском пространстве в настоящее время стали менее многочисленными и интенсивными, чем в предшествующие десятилетия. На первый план выходят межгосударственные противостояния, некоторые

85

интернационализированные конфликты самоопределения. Не яв-ляется исключением и Центральная Азия.

Основными причинами конфликтности на постсоветском пространстве в начале 90-х годов XX в. были: распад единого го-сударства – СССР; строительство новой государственности быв-шими советскими республиками; этнический национализм; ухуд-шение экономического положения большинства граждан; крах старого общественного порядка, становление новых политических и социальных институтов. Конфликты на постсоветском простран-стве были многочисленными, различными по масштабу, отлича-лись друг от друга своей интенсивностью, процессом протекания, затрагивали не только проблемы этничности и веры, но и полити-ческие, экономические, социокультурные вопросы. В середине 90-х годов XX в. большинство подобных конфликтов оказываются в состоянии «замороженности», а основной конфликт перемещает-ся на территорию Российской Федерации, где наиболее разруши-тельным по своим последствиям становится чеченский кризис. После его относительного урегулирования возникает новый виток конфликтности уже на всем Северном Кавказе, который стал еще более интенсивным в настоящее время.

В начале XXI в. «цветные революции» в ряде постсоветских стран и энергетическая экспансия российских государственных корпораций приводят к усилению напряженности на всем про-странстве СНГ. Начинаются многочисленные информационные, торговые, газовые «войны» (конфликты) между постсоветскими государствами, которые приводят и к первому вооруженному кон-фликту между Россией и Грузией, и изменению территориальных границ одной из бывших республик СССР. Вооруженный кон-фликт между государствами СНГ окончательно разбалансировал статус-кво на постсоветском пространстве.

Причинами конфликтов новой волны можно назвать: раз-личное геополитическое влияние; многовекторность политики всех государств СНГ; националистические интересы элит незави-симых государств; стремление к продаже ресурсов и их транзиту по ценам мирового рынка; отсутствие заинтересованности в ряде интеграционных проектов СНГ из-за их малой реалистичности и экономической неэффективности; влияние кризиса на уменьшение ресурсов ряда стран СНГ, в том числе наиболее развитых (Бело-руссии, Казахстана, России, Украины).

Межгосударственные конфликты характерны для всего постсоветского пространства и не ограничиваются открытыми

86

столкновениями России и новых независимых государств. Так, Туркмения противоборствует с Азербайджаном по ряду вопросов в использовании Каспия, три страны Центральной Азии постоянно конфликтуют между собой на территории Ферганской долины и т.п., возросла экономическая конкуренция между постсоветски-ми государствами, которая раньше не была столь заметной. В современных постсоветских странах остались старые и возникли новые межэтнические и межконфессиональные конфликты, но они не имеют, как правило, значительных масштабов, не интенсивны, практически не носят вооруженного характера. В некоторых центральноазиатских государствах значительно вырос экстремизм религиозного толка.

Множественность пересекающихся конфликтов 90-х годов XX в. обеспечивало относительную стабильность постсоветского пространства, поскольку оно было в значительной степени интег-рировано советскими традициями, а Россия была неформальным лидером практически для всех государств СНГ. Диверсифициро-ванность современного постсоветского пространства, все более сильное противостояние ряда стран СНГ российскому доминиро-вания позволяют сделать вывод о том, что его (пространства) ста-бильность минимальна, а количество стран, которые тяготеют к общей интеграции, незначительно. Влияние России существенно в большинстве стран ОДКБ, но и здесь в последние годы возникли большие разногласия и противоречия.

Конфликты на постсоветском пространстве во многом опре-деляются геополитическим противостоянием США, ЕС, России, Китая. Американцы претендуют на влияние на всем постсоветском пространстве, ЕС уже включил в свой состав страны Балтии и вы-сказывает явную заинтересованность процессами в европейских странах СНГ. В последнее время ЕС активно влияет на регион Южного Кавказа и налаживает сотрудничество со странами Центральной Азии. Последний регион давно находится и в сфере влияния Китая, который прилагает значительные усилия для до-минирования в бывших восточных советских республиках. Внеш-нее воздействие на постсоветское пространство и отдельные его регионы оказывают Иран и Турция. Россия рассматривает постсо-ветское пространство как зону своих важнейших геополитических интересов, что достаточно естественно. Однако неумение догова-риваться с другими странами, постоянные проявления «имперско-го синдрома» ставят под сомнение российскую стратегию дейст-вий на всем диверсифицированном постсоветском пространстве.

87

Основной причиной, которая привела к значительному увеличе-нию межгосударственных конфликтов различного толка на пост-советском пространстве, стало противоречие между расширением интересов национальных политических элит, идентифицирующих себя с государствами в целом, с одной стороны, и ограниченным количеством ресурсов для реализации данных интересов, с другой стороны.

В настоящее время в политическом развитии на постсовет-ском пространстве прослеживаются процессы как интеграции, так и дезинтеграции, причем и те, и другие обусловлены как внутрен-ними факторами, так и разнонаправленным влиянием извне. Рас-становка внешних сил, участвующих в разработке будущей кон-фигурации экономического пространства СНГ, более-менее определилась. Россия более не является безальтернативным парт-нером для совместного развития стран СНГ. Экономически эту роль готовы взять на себя Китай и Европейский союз.

Концепция внешней политики выделяет следующие основ-ные приоритеты современного Киргизстана: укрепление нацио-нальной безопасности внешнеполитическими методами; формиро-вание благоприятных внешних условий для реализации национальных приоритетов развития; укрепление положительного международного имиджа Киргизстана; формирование эффектив-ной системы внешнеполитической деятельности во главе с Мини-стерством иностранных дел Киргизской Республики и в партнер-стве с другими заинтересованными ведомствами и институтами гражданского общества.

Имея в виду подобные приоритеты, рассмотрим взаимоот-ношения Киргизии с ведущими государствами и региональными организациями современного мира.

Цели американцев в Центральной Азии достаточно очевид-ны. Для США важно формирование проамериканской ориентации региона; сдерживание влияния Китая и России; создание условий для открытого столкновения российских и китайских интересов; использование регионального потенциала для выстраивания дол-госрочно го диалога с исламским миром. Kиргизстан в американ-ском внешнеполитическом дискурсе за 18 лет постсоветского раз-вития прошел путь от «островка демократии» – витрины возможного центральноазиатского либерального развития, создан-ного с помощью Запада, и прежде всего США, до союзника по ан-титеррористической коалиции, точнее, военной операции амери-канцев в Афганистане. При этом следует иметь в виду, что

88

территория и услуги для создания военной базы были предостав-лены американцам прежним киргизским правительством практи-чески бесплатно. Интерес Киргизстана и соответственно его политика в отношении США за все годы независимости не выходили за пределы коммерческих пристрастий. Каких-либо по-литических, экономических либо иных интересов Киргизстан не конструировал. Намерения экономического сотрудничества, при-влечение американских инвестиций камуфлировали стихийное стремление использовать США в качестве нового спонсора и кре-дитора. Персонифицированный образом и действиями президента А. Акаева демократический выбор Киргизстана достаточно актив-но был поддержан США. Очевидно, что к числу акций поддержки относится и вступление страны в ВТО.

В рамках сотрудничества Киргизстана с МВФ, Всемирным банком и другими международными экономическими и финансо-выми организациями содействие американцев также было очевид-ным. Следует, конечно, упомянуть и о безвозмездной, грантовой помощи со стороны США Киргизстану. Общая сумма за 17 лет составила примерно 1 млрд. 100 млн. долл. Но иллюзии демокра-тии быстро разрушились. Именно США позволили прежнему пре-зиденту Киргизстана А. Акаеву превратить демократию в коммер-цию, в инструмент наживы. Система политического плюрализма как возможный формат и смысл отношений между Киргизстаном и США ушла в прошлое, хотя объективно Киргизская Республика является единственной в Центральной Азии страной, остающейся в пределах демократического транзита.

В настоящее время экономическое присутствие американцев в Киргизстане достаточно мало и вряд ли в ближайшем будущем увеличится. Американский университет Центральной Азии, от-крытый при поддержке правительства США и Института открыто-го общества, постепенно превратился в заурядное образовательное учреждение. Он остается без внимания правительств обеих стран и не является предметом переговоров между ними.

Взаимоотношения Киргизстана с США во многом зависят от российско-американских отношений, деятельности региональных международных организаций, участником которых является Кир-гизская Республика, сотрудничества с международными экономи-ческими и финансовыми организациями, в первую очередь с МВФ и ВБ, которые находятся в значительной степени под американ-ским контролем. Полностью отказаться от сотрудничества с дан-ными организациями современное правительство Киргизстана не

89

может, поэтому единственный возможный выход – совместная ра-бота при жесткой защите интересов киргизского общества. К это-му фактору относится и проблема государственного долга Киргиз-стана, основной объем которого приходится на МВФ и ВБ. Списание или реструктуризация долга зависит от позиций стран-доноров. Очевидно, что абсолютная масса долга не так уж и вели-ка. Однако в условиях финансово-экономического кризиса давле-ние фактора долга возрастает, прежде всего, в психологическом плане. Для решения проблемы долга необходим не только диалог с позиции национальных интересов с США, МВФ и ВБ, но и разви-тие собственной экономики Киргизстана.

Продвижение связей с Европейским союзом (включающим в свой состав 25 стран), особенно с Германией как ведущим партне-ром и донором, остается выгодным направлением внешней поли-тики Киргизстана. На сегодняшний день Европейский союз явля-ется важным торговым и инвестиционным партнером. После распада СССР европейские государства начали оказывать помощь молодым независимым государствам, в том числе и Киргизстану. Была создана специальная программа технической помощи «ТАСИС», в рамках которой осуществляются различные програм-мы и проекты по развитию стран СНГ, в том числе Киргизии.

За годы партнерства с Европейским союзом Киргизстан по-лучил около 200 млн. евро на реализацию различных программ и проектов. Сохраняется ежегодная техническая помощь. Вопросы киргизско-европейского партнерства, торгово-экономических от-ношений двух сторон, включая вопросы доступа киргизских това-ров на европейский рынок, инвестиций, энергетики и транспорта, а также охраны окружающей среды. В качестве перспективных направлений сотрудничества можно выделить решение таких за-дач, как борьба с терроризмом и наркотрафиком, незаконной ми-грацией и торговлей людьми. В данном направлении уже работают программы Европейского союза по предотвращению производства и сбыта наркотиков в Центральной Азии (CADAP) и управлению границами в Центральной Азии (ВОМСА).

Принимая во внимание особую важность водной проблема-тики в Центральной Азии, Министерство иностранных дел Кир-гизской Республики проводит работу по осуществлению обмена опытом и передовыми технологиями в области рационального и эффективного использования водных ресурсов, имеющихся у стран Европейского союза. Помощь в данной области осуществля-ет программа Европейского союза по управлению водными ресур-

90

сами и сельскохозяйственным производством в Центральной Азии «WARMAP».

Учитывая устойчивое развитие сферы высшего и профес-сионального образования в Киргизстане и наличие достаточно развитой вузовской системы, Европейский союз принимает актив-ное участие в образовательной политике Киргизии путем реализа-ции учебных программ и поддержки качественной образователь-ной системы. Таким образом, дальнейшее сотрудничество Киргизской Республики с Европейским союзом отвечает нацио-нальным интересам республики и позволит в значительной степе-ни повысить авторитет Киргизстана в мировом сообществе.

Сотрудничество между Киргизией и Китаем, начавшееся в постсоветский период с нулевой отметки, в настоящий момент достигло достаточно высокого уровня. Оно характеризуется ус-тойчивой динамикой визитов на различных уровнях государствен-ной власти. На протяжении последних лет развивается транспорт-ная инфраструктура, связывающая Китай и Киргизстан, устойчиво растет товарооборот, между странами. Китай и Киргизстан актив-но взаимодействуют в международных организациях, среди кото-рых особо выделяется сотрудничество в ШОС. Основные про-блемные вопросы между двумя странами, которые отягощали двустороннее взаимодействие и препятствовали развитию двусто-ронних отношений, были сняты в период до 2005 г., после реше-ния проблемного вопроса о границе и подписания основного по-литического документа – Договора «О дружбе, добрососедстве и сотрудничестве».

У руководства КНР серьезные опасения вызвали события «революции тюльпанов» 2005 г. в Киргизстане, приведшие к не-ожиданной смене высшего руководства страны и приходу к власти оппозиционных сил. Китай занял выжидательную позицию, отдав в определенной степени дипломатическую инициативу новым вла-стям. Несмотря на то что отдельные киргизские политики продол-жали выступать за пересмотр отношений с Китаем, и прежде всего киргизско-китайских соглашений по границе, президент Киргиз-стана К. Бакиев вернул отношения двух стран в привычный фор-мат. Это было сделано в результате его официального визита в Китай в 2006 г. Вновь были налажены контакты между министер-ствами и ведомствами, участились взаимные визиты на всех уров-нях, начал расти товарооборот, который достиг рекордной отметки в 3,5 млрд. долл. США в 2007 г.

91

КНР не рассматривает Киргизстан в числе главных эконо-мических партнеров в регионе. Приоритетные для Киргизской Республики экономические проекты – строительство железной до-роги Китай–Киргизия–Узбекистан и экспорт киргизской электро-энергии в КНР не находят реальной заинтересованности у китай-ской стороны.

В рамках долгосрочной десятилетней программы торгово-экономического сотрудничества в настоящее время Китай и Кир-гизстан работают над реализацией пакета экономических проектов.

Особую роль в развитии современной Киргизии играют ее взаимоотношения с центральноазиатскими странами. Интеграция в постсоветской Центральной Азии отсутствует, существуют ко-операция и взаимодействие ряда международных игроков. Струк-тура экономики и номенклатура товаров большинства стран ре-гиона идентичны, поэтому интеграция объективно заменена кон-куренцией. Казахстан – это 65% всей региональной экономики. Исходя из своего экономического потенциала, Казахстан претен-дует на роль лидера в Центральной Азии. Энергетика не является фактором интеграции в Центральной Азии.

Приоритетными в этом регионе для Киргизии являются взаимоотношения с Казахстаном. Эти две страны связаны особы-ми культурными и историческими узами. Духовная и языковая близость киргизского и казахского народов является общепри-знанным фактом. Две страны активно сотрудничают в рамках та-ких международных организаций, как СНГ, ЕврАзЭС, ОДКБ, ШОС. Если не считать проблем, возникающих из-за регулирова-ния стока Сырдарьи, киргизско-казахские отношения в эпоху А. Акаева развивались почти без конфликтов. Казахи были пред-ставлены в элите Киргизстана. В 90-е годы XX в. страны догово-рились о возвращении всех земель, арендованных в советский пе-риод. К 2001 г. была в основном завершена демаркация между двумя государствами. В январе 2000 г. Киргизстан и Казахстан подписали договор о совместном использовании воды рек Чу и Талас. Несмотря на то что свергнутый в результате политической революции 2005 г. А. Акаев бежал сначала в Казахстан, отноше-ния между двумя странами не стали кризисными. В декабре 2005 г. на встрече премьер-министров двух стран было подтвер-ждено право собственности Казахстана на несколько объектов около озера Иссык-Куль, принадлежавших Казахской ССР до 1991 г. Удалось договориться об упрощенном порядке трудовой

92

миграции из Киргизстана в Казахстан, было образовано совмест-ное предприятие «Казкыргаз», создание которого сняло угрозу не-обеспечения Киргизстана узбекским газом зимой. Однако киргиз-ско-казахские отношения далеки от идеальных. Казахские власти ужесточают меры в отношении киргизских граждан, проезжающих по территории соседей. Так, например, дорога из Таласской облас-ти Киргизстана пролегает через территорию Казахстана. Пассажи-ры-киргизы ежедневно подвергаются унизительным проверкам на пограничных постах Казахстана.

Киргизская Республика и Таджикистан являются партнерами по ряду постсоветских международных региональных организаций (СНГ, ЕврАзЭС, ОДКБ), активно взаимодействуют в рамках ШОС, официальные переговоры и встречи представителей двух стран проходят в дружественной обстановке и служат укреплению ди-пломатических, торгово-экономических, культурных и гуманитар-ных контактов между странами. Пo ряду экономических, военно-технических и геополитических параметров обе страны являются слабейшими в регионе Центральной Азии. Их экономики конку-рируют друг с другом, основные миграционные потоки из этих стран устремлены прежде всего в Россию, хотя многочисленные диаспоры киргизов и таджиков существуют и в других странах СНГ. Ситуация в Таджикистане напрямую связана с перманентной гражданской войной в Афганистане. Политические элиты Киргиз-стана и Таджикистана стремятся выйти из ореола «несостоявших-ся государств», доказать свое экономическое и военное превосход-ство друг другу, занять более-менее устойчивые позиции.

Географические параметры двух стран, наличие ограничен-ности или неравномерности в распределении природных ресурсов подстегивают часть населения на экспансию с последующим ос-воением соседних территорий. Так, Таджикистан при наличии территории 143,1 тыс. км2 (из которых 93% – горная местность) имеет более 7 млн. человек населения (плотность населения более 45 человек на 1 км2). В свою очередь у Киргизстана 198,5 тыс. км2 территории с населением около 5 млн. человек (плотность – 25 человек на 1 км2).

Список взаимных претензий Киргизстана и Таджикистана начинают земельно-территориальные участки на спорных пригра-ничных территориях, преимущественно в Баткенской области. В Киргизстане находится таджикский анклав Ворух, администра-тивно относящийся к Исфаринскому району Согдийской области Таджикистана. На территории площадью около 130 тыс. км2 про-

93

живает более 20 тыс. человек, 95% которых являются таджиками, а 5% – киргизами. С каждым годом ожесточенное противостояние между жителями приграничных районов двух стран заканчивается попытками их правительств хоть как-то урегулировать ситуацию. Однако все безуспешно, так как Киргизстан и Таджикистан не мо-гут прийти к общему согласию по вопросу определения принад-лежности спорных приграничных участков.

Важно отметить, что Киргизстан и Таджикистан уже имеют горький опыт длительного конфликта, в основе которого лежит застарелый спор вокруг земельно-водных ресурсов. С 80-х годов XX в. имели место серьезные столкновения между таджиками и киргизами, например, в селениях Ворухе-Танги (1982) и Матче-Актатыре (1988). Безрезультатные попытки урегулировать проти-воречия, в ходе которых выдвигались различные требования, вплоть до передачи спорных земель Таджикистану, привели к но-вой эскалации напряженности (1989–1991), угрожая перерастани-ем в открытый двусторонний конфликт. В 1998 г. на территории Баткенского района отмечались новые столкновения из-за распре-деления воды. При неблагоприятном развитии событий подобные «малые конфликты» могут привести к применению вооруженной силы. В условиях участившихся беспорядков на пограничных тер-риториях и конфликтов при определении принадлежности земель-ных участков, водных спорах любые односторонние действия со стороны Таджикистана или Киргизстана без учета мнения друг друга могут привести к межэтническим конфликтам. Надо пола-гать, что подобное развитие событий не входит в интересы правя-щих элит двух государств, которые постараются решить спорные вопросы в рамках региональных организаций или при посредниче-стве России.

Киргизская Республика и Туркмения представляют собой своеобразные полюса в плане общественно-политической откры-тости. Киргизстан можно смело называть наиболее открытой и свободной страной региона Центральной Азии, Туркмения являет-ся самым закрытым государством региона и всего постсоветского пространства. Противоречия военного и геополитического харак-тера практически отсутствуют во взаимоотношениях двух стран, но разные модели экономического и политического развития спо-собствовали настороженному отношению к действиям друг друга на протяжении большей части постсоветского периода. Политиче-ские изменения, которые произошли в Туркмении за последние несколько лет, позволили руководству Киргизстана наладить бо-

94

лее конструктивные взаимоотношения с данным государством в экономической сфере. Культурно-гуманитарное, торгово-экономи-ческое сотрудничество двух стран стало развиваться в последнее время более интенсивно, удалось наладить взаимодействие в об-ласти развития туризма.

Китай заинтересован импортировать природный газ из Туркмении по киргизской территории, а не через Казахстан, и го-тов инвестировать в этот проект. Киргизия, которая, как и Казах-стан, имеет общую границу с Китаем, полностью зависит от един-ственного источника поставок газа – Узбекистана – и хочет диверсифицировать импорт. Киргизия, Таджикистан и Туркмения подписали рамочную конвенцию об охране окружающей среды. Это стало одним из итогов многолетней работы Межгосударст-венной комиссии по устойчивому развитию Международного фонда спасения Арала. Конвенция «предполагает единые требова-ния в сфере осуществления природоохранной деятельности для всех стран Центральной Азии». Особое внимание в документе от-ведено научно-техническому сотрудничеству в решении экологи-ческих проблем и выработке совместных действий по сохранению биологического разнообразия. Разработана и принята схема сотрудничества в чрезвычайных экологических ситуациях.

Узбекистан традиционно играет значительную роль для Киргизии в ряде политических и экономических вопросов. Отно-шения между двумя государствами на дипломатическом уровне носят преимущественно дружеский и взаимовыгодный характер. Известно, что в 1998 г. Киргизстан, Узбекистан и Казахстан под-писали соглашение «О вечной дружбе и сотрудничестве», которое в определенной степени способствовало решению общих центральноазиатских проблем: региональной безопасности, проти-водействия терроризму и экстремизму, социального развития. Ре-гулярно встречались президенты и премьер-министры трех стран, но реального экономического сближения не происходило. После приостановки Узбекистаном в 2008 г. своего участия в Евразий-ском экономическом сообществе обе страны остались членами влиятельных региональных организаций ШОС, СНГ и ОДКБ.

Взаимовыгодное торгово-экономическое сотрудничество Киргизстана и Узбекистана упорядочивается подписанными со-глашениями о свободной торговле, стимулировании и защите ин-вестиций, избежании двойного налогообложения и другими важ-ными двусторонними документами. Несмотря на расширение торгово-экономического сотрудничества в последние годы, общие

95

показатели не удовлетворяют обе стороны. В Киргизской Респуб-лике и Узбекистане есть немало возможностей для создания со-вместных предприятий по освоению природных месторождений, производству строительных материалов. Не использованы имею-щиеся резервы и в сфере транспортных коммуникаций и гидро-энергетики. Необходимо укрепление взаимосвязей представителей предпринимательства, науки, культуры и искусства, а также в об-ласти спорта, здравоохранения, туризма, средств массовой инфор-мации.

При этом события еще советского периода в Оше (киргизо-узбекский этнический конфликт 1990 г.), т.е. фактор проживания значительной общины узбеков на Юге Киргизстана и сравнитель-но небольшого числа киргизов в Узбекистане, в значительной сте-пени осложняют двусторонние отношения. Реализация прав этни-ческих меньшинств (узбекского, киргизского) является основой не только двусторонних соглашений, но и стабильности в Централь-но-Азиатском регионе в целом.

В последнее время сотрудничество Киргизстана с Россий-ской Федерации находится на явном подъеме во всех сферах об-щественной жизни. За последнее время, лавируя между Россией и США, Киргизстан сумел оставить военную базу антитеррористи-ческих сил в стране, более чем в три раза увеличил доход от ее пребывания, добился списания внешнего долга России, получил российский грант, а также часть кредита на льготных условиях. При всем этом руководство Киргизии сохранило возможность дальнейшего торга вокруг авиабазы. Ведь договор о присутствии натовских военных заключается на год с возможностью продления или непродления, если какая-нибудь другая заинтересованная страна, например Россия, пожелает сделать киргизским властям более выгодное предложение.

Киргизстану в рамках современных реалий Центральной Азии объективно необходимо тесное сближение с Россией. Соседи Киргизстана – Казахстан, Таджикистан, Узбекистан – постоянно ужесточают пограничные претензии к республике. Противостоять более сильным в экономическом и военном отношении странам, которые предъявляют жесткие территориальные ультиматумы, возможно только в союзе с Российской Федерацией.

* * * Многовекторность внешней политики является признаком

определенной зрелости национального государства, при этом она

96

изначально является конфликтогенным фактором, поскольку ори-ентирована на различные силы в современной мировой политике. Но это – реальность, с которой приходится мириться. Рассчиты-вать на союзников, которые будут моноцентричны в своем внеш-неполитическом выборе, просто не приходится. Киргизия объек-тивно является одним из близких к современной России государств. Не обладая большими энергетическими ресурсами, не имея развитой экономики, она будет ориентироваться на Россий-скую Федерацию в ряде военно-политических и экономических вопросов. России может выгодно использовать географическое положение Киргизии для реализации своих интересов в Централь-ной Азии.

Россия не сможет переломить дезинтеграцию постсоветского пространства только с помощью военных и политических меха-низмов, она должна предлагать своим партнерам по СНГ реали-стичные проекты в сфере экономики, которые могут первоначаль-но охватывать лишь несколько государств, находящихся в наиболее близких союзнических отношениях. Скорее всего, на постсоветском пространстве России следует вести речь о разра-ботке и вынесении на совместное рассмотрение государств новой доктрины отношений, достаточно подробно отражающей пред-ставления национальных государств о конфигурации экономиче-ского сообщества, которое они хотели бы создать. Ее центральным элементом могла бы стать зона свободной торговли, которая пере-ломила бы существующие тенденции к дезинтеграции постсовет-ского пространства.

«Политэкс: Политическая экспертиза», СПб., 2010 г., Т. 6, № 2, с. 100–114.

Хаким Рахнамо, кандидат политических наук (Таджикский национальный университет) МЕСТО И РОЛЬ В ИСТОРИИ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ (ВЗГЛЯД ИЗ ТАДЖИКИСТАНА) К числу спорных вопросов, возникающих в последнее время,

относится оценка роли и места ислама в истории и современной жизни народов Центральной Азии. При освещении тематики, свя-занной с историей распространения ислама в центрально-азиатских землях, мы неумолимо сталкиваемся с проблемой выбо-

97

ра терминологии для описания этого исторического процесса и его последствий.

Как известно, в советской литературе, посвященной этой те-ме, были выработаны такие клише, как «завоевание Средней (Центральной) Азии арабами», «кровавые походы арабов в Сред-нюю Азию», «борьба среднеазиатских народов с арабскими угне-тателями», «героическое сопротивление местных жителей араб-ским захватчикам», «подвиг народных героев в противостоянии арабам» и т.п. В целом походы арабов в Среднюю Азию рассмат-ривались как трагический период истории народов региона и тра-диционно обрисовывались одномерно, в темных тонах.

Что касается мусульманских источников, то в них при вос-произведении событий, связанных с распространением ислама в Центральной Азии, прежде всего используются дефиниции: джи-хад – «священная война» и фатх – дословно «открытие», завоева-ние с позитивной коннотацией. Некоторые мусульманские духов-ные деятели региона предлагали перейти в учебном процессе именно на эту принятую в исламской традиции терминологию. Тонкость вопроса заключается в том, что в данном случае выбор терминологии прямо указывает на мировоззренческую позицию тех, кто ей пользуется, и их восприятие ислама в целом и негатив-ное или позитивное отношение к процессу исламизации Центральной Азии в частности. Для того чтобы снизить накал де-батов по этому вопросу, Министерство образования Таджикистана рекомендовало использовать в программах и учебных пособиях нейтральную формулировку «распространение ислама в Центральной Азии».

Вместе с тем не следует забывать, что оценочные характери-стики и терминологические поиски связаны не только с историей ислама в Центральной Азии, но и с животрепещущими проблема-ми ее нынешнего бытия. Данная тема приобретает злободневное звучание, когда речь заходит об участии мусульман в политиче-ской жизни и актуализации проблем, связанных с экстремизмом и терроризмом. Она порождает множество вопросов. Корректно ли использовать такие понятия, как «исламский экстремизм», «ис-ламский радикализм» и «исламский терроризм»? Поиски ответов на эти и подобные им вопросы подтверждают, что выработка кор-ректной научной терминологии остается одной из острейших проблем при изучении ислама и связанных с ним современных процессов и явлений.

98

Рассмотрим данную проблему на примере преподавания ислама в центральноазиатских учебных заведениях. Анализ учебных программ и пособий вузов Центральной Азии показыва-ет, что отдельные их авторы и составители продолжают использо-вать научно невыверенную политизированную терминологию. Так, в Ташкентском государственном институте востоковедения (ТашГИВ) в программе по дисциплине «Политика и религия», ко-торая преподается студентам, обучающимся по специальностям «Религиоведение» и «Международные отношения», присутствует тема «Современный исламский экстремизм». Другим ярким при-мером служит программа спецкурса «Исламский фактор в между-народной политике и политике РФ», который читается студентам 3-го курса Российско-таджикского Славянского университета (специальность «Международные отношения»). В ней мы обнару-живаем такие темы, как «Характерные черты исламского экстре-мизма и терроризма» и «Поиск эффективных путей нейтрализации исламского экстремизма и терроризма». Добавим также, что в списке рекомендуемой литературы по курсу «История киргизской философии», который читается в Киргизском национальном уни-верситете, присутствуют такие работы, как «Исламский радика-лизм: генезис, эволюция, практика» и «Исламизм: Глобальная уг-роза. Серия научных докладов», а также статья «Исламский экстремизм в Центральной Азии».

В этой связи еще раз отметим, что в условиях бурного воз-рождения ислама в обществах Центральной Азии дискуссии по методологическим вопросам нередко выходят за стены учебных заведений и приобретают более широкое общественное звучание. В 2007 г. группа студентов 3-го курса исторического факультета Таджикского национального университета обратилась к одному из виднейших религиозных деятелей Таджикистана, имаму мечети «Мухаммадия» Вахдату-эшону Нуриддинджону с жалобой на сво-его преподавателя, который, по их словам, отрицательно относит-ся к исламу и его ценностям и во время лекций использует «враж-дебную» терминологию. В ответ имам во время пятничной молитвы публично призвал студентов бойкотировать занятия это-го и подобных ему преподавателей и изгонять их из университет-ских аудиторий. Такие инциденты являются ярким свидетельством того, что вопрос выбора терминологии имеет ярко выраженную идейно-политическую подоплеку.

При составлении большинства учебных программ, связан-ных с исламом, их авторы исходят из того, что, приступая к освое-

99

нию предмета, студенты имеют крайне отдаленное представление об этой религии, и поэтому без пространной вводной части невоз-можно перейти к освещению более специфичных проблем. В связи с этим в большинстве случаев вводная часть программы занимает от 20 до 50% ее содержания. В нее включается базовая информа-ция об исламе (возникновение третьей мировой религии, основные вехи жизненного пути Пророка Мухаммада, столпы веры, краткая история распространения ислама в Центральной Азии, сведения об известных личностях в исламе и т.п.).

Характерной чертой методических материалов по исламской тематике является то, что большинство учебных программ не ох-ватывает современную актуальную проблематику. Причина этого лежит на поверхности: основной блок литературы, хранящейся в центральноазиатских библиотеках и доступной для преподавате-лей и студентов, посвящен классическому исламу. Вместе с тем в последние годы в ряде вузов региона была осуществлена поста-новка отдельных спецкурсов, посвященных проблемам развития исламской общественной мысли в Новое и Новейшее Время и мес-ту ислама в современном мире. В частности, на теологическом фа-культете Ошского государственного университета читается спец-курс «Новейшие исламские течения». Особый интерес вызывает список литературы, рекомендуемой составителями этой програм-мы. Перечень литературы свидетельствует о том, что программа спецкурса была разработана в Турции и первоначально предназна-чалась для турецких студентов. Поскольку же одним из соучреди-телей теологического факультета ОшГУ является турецкая просве-тительская организация «Диянет», то этот спецкурс без каких-либо видимых изменений преподается и киргизским студентам. Другим примером учебного курса на актуальную исламскую тематику яв-ляется упоминавшийся выше курс «Политический ислам», разра-ботанный Тимом Эпкенхансом и читаемый в Американском уни-верситете Центральной Азии.

В современной Центральной Азии еще не сформировалась дееспособная профессиональная школа религиоведов и исламове-дов. В этом отношении показательно то, что в системе светской высшей школы Таджикистана до учреждения Исламского инсти-тута в 2007 г. и Центра исламоведения при Президенте РТ в 2008 г. не было ни одного учебного заведения, факультета или даже ка-федры, которые бы занимались непосредственно исламом и гото-вили бы соответствующих специалистов. До этого времени в Тад-жикистане исследования исламоведческого круга проводились

100

только в стенах Института философии и Института востоковеде-ния Академии наук РТ.

Хотя учреждение центров, кафедр и факультетов религиове-дения и исламоведения в Узбекистане и Киргизстане началось раньше, чем в Таджикистане, в конце 90-х годов, но и в этих рес-публиках профессиональное религиоведение и исламоведение по-ка еще не представляют собой отдельные научные направления. Таким образом, мы можем констатировать, что в большинстве вузов Центральной Азии религиоведческие и исламоведческие предметы в основном ведутся преподавателями, не имеющими должной профессиональной квалификации. Это главным образом историки, филологи, политологи и философы, которые не облада-ют глубокими знаниями об исламе.

Абсолютное большинство преподавателей и студентов вузов Центральной Азии не владеют западными и восточными языками на уровне, который бы позволил им свободно ориентироваться в соответствующей литературе по исламу. Поэтому, за рядом исключений, преподаватели предпочитают рекомендовать для чтения литературу на русском языке. Однако в студенческой среде уровень знания русского языка снизился настолько, что учащиеся с трудом осваивают русскоязычные публикации. Объем имеющей-ся в библиотечных фондах центрально-азиатских вузов учебной и научной литературы по исламу крайне ограничен, что связано с малой продуктивностью местных ученых и материально-техническими проблемами печатной базы. К примеру, единствен-ный в Таджикистане университетский учебник «Основы религио-ведения» (автор – Шерзода Абдулло), изданный в 2001 г. ограни-ченным тиражом в 300 экземпляров, на сегодняшний день является библиографической редкостью.

В сопоставленных нами библиографиях, присутствующих в учебных программах по исламу или исламоведческой тематике, выделяется ряд групп источников и литературы.

Литература на русском языке остается на настоящий момент наиболее доступной для преподавателей и студентов. Хотя в по-следние годы использование в учебном процессе публикаций по исламу советского периода подвергалось массированной критике, тем не менее именно они продолжают фигурировать в библиогра-фиях большинства учебных программ. Связано это с тем, что именно советские издания наиболее полно представлены в вузов-ских библиотечных фондах и именно на их базе получали подго-товку преподаватели. Поэтому в списках литературы большинства

101

программ присутствуют труды основателей марксизма-ленинизма и советская атеистическая литература, например «Атеизм и современное естествознание», «Ислам. Словарь атеиста». Вместе с тем, следует отдать должное тому, что соответствующие библио-графии не минуют труды прославленных российских востоковедов и исламоведов – И.Ю. Крачковского, В.В. Бартольда, Е.Э. Бертельса, О.Г. Большакова и др.

Западная литература по классическому исламу, присутст-вующая в библиографиях, в основном представлена русско-зычными переводами, выполненными в советское и постсоветское время. Среди них чаще всего упоминаются такие известные рабо-ты, как «Мусульманский ренессанс» А. Меца, К. фон Грюнебаума, «Ал-Матуриди и суннитская теология в Самарканде» У. Рудольфа.

Западная литература по современному исламу постепенно отвоевывает место в учебных программах по таким курсам, как «Ислам и политика», «Религиоведение», «Религия и политика» и «Новейшие исламские течения». В частности, программа «Ре- лигиоведение», разработанная на кафедре международных отно-шений, политологии и права ТашГИВ и предназначенная для студентов, обучающихся по специальности «Международные от-ношения», содержит три десятка наименований обязательной ли-тературы на русском и узбекском языках и около двух десятков наименований дополнительной литературы на английском языке, в том числе публикации современных западных исследователей. Наиболее репрезентативно новейшие исследования, выполненные на Западе, представлены в учебных программах Американского университета Центральной Азии, и прежде всего в программе кур-са «Политический ислам».

Исламские источники и теологическая литература, ранее присутствовавшие исключительно в программах по религиове-дению и исламоведению, в настоящее время включаются в биб-лиографии большинства программ по исламоведческой тематике. Прежде всего это относится к Корану. Если до конца 90-х годов в программах традиционно присутствовали указания на русские пе-реводы священной книги мусульман Г.С. Саблукова и И.Ю. Крачковского, то в настоящее время студентов призывают ознакомиться с узбекскими, таджикскими и киргизскими перево-дами Корана. Например, в большинстве вузов Узбекистана про-граммы по исламоведению не обходятся без упоминания «Перевода смыслов Корана» известного узбекского автора Абдулазиза Мансу-ра.

102

Еще одна проблема, порождаемая непрофессионализмом преподавателей, связана с тем, что отдельные авторы программ рекомендуют студентам литературу, которая выполнена в лоне мусульманских школ и течений, которые не получили распростра-нения в той или иной части Центральной Азии. В частности, со-ставители программы «Мусульманская теология», разработанной в Киргизском национальном университете, включили в список ре-комендованной литературы пять переведенных на русский язык работ известного шиитского мыслителя Сайида Лари «Бог и его атрибуты» (Баку, 1994), «Пророчество» (Баку, 1994), «Основные положения ислама» (Баку, 1999), «Имамат. Верховная власть му-сульманской общины», (Баку, 1996) и «Воскрешение умерших. Наказание и жизнь после конца света» (Баку, 1994). В то же время в программах теологического факультета ОшГУ широко представ-лены работы турецких авторов.

Электронные ресурсы. Использование электронных ресур-сов в преподавании ислама является достаточно новым явлением в практике вузов Центральной Азии. Получив доступ к специализи-рованным тематическим сайтам Интернета, преподаватели и сту-денты имеют возможность знакомиться с вывешенными в Сети источниками и литературой по исламу. Вместе с тем наряду с на-учными электронными публикациями для пользователей Интерне-та стали доступными опубликованные в Сети учебные программы. В некоторых случаях почерпнутые из Интернета программы по религиоведению просто копируются и в нескорректированном ви-де применяются в учебном процессе.

В вузах Центральной Азии пользователи электронных ре-сурсов сталкиваются с существенной проблемой, которая связана с тем, что в учебно-научной практике, особенно в Узбекистане и Таджикистане, научные и диссертационные советы не поощряют, а иногда и запрещают использовать взятые из Интернета материа-лы при написании диссертаций и исследовательских работ. В то же время преподаватели старшего поколения весьма неохотно ос-ваивают навыки владения компьютером и работы с Интернетом, предпочитая пользоваться печатными изданиями.

Вместе с тем преимущества, которые дает использование Интернета в учебной и педагогической работе, очевидны, и не вы-зывает сомнения, что в ближайшем будущем информация, по-черпнутая из электронных источников, будет широко использо-ваться в вузах региона. В этой связи следует отметить то, что молодые ученые и преподаватели из Центральной Азии, прини-

103

мавшие участие в школах, организованных американским Советом по исследованиям в области общественных наук (SSRC) по про-грамме «Изучение и преподавание ислама в Евразии», уже активно применяют на практике приобретенные на занятиях знания, свя-занные с электронными носителями, в том числе при написании но-вых учебных программ и подготовке лекционного материала.

Суммируя все вышесказанное, еще раз подчеркнем, что пре-подавание ислама в постсоветской Центральной Азии сталкивает-ся с комплексом проблем идейно-политического, методологиче-ского, учебно-педагогического, кадрового и финансового характе-ра. По нашему убеждению, преодолению стоящих перед высшей школой региона трудностей могут способствовать следующие шаги.

1. Проведение многостороннего углубленного исследования состояния системы преподавания ислама в Центральной Азии, включая ее две основные составные части – светское и религиоз-ное образование.

2. Налаживание на общерегиональном уровне продуктивно-го обмена опытом между представителями профессорско-преподавательского состава, задействованными в преподавании ислама.

3. Координация усилий преподавателей дисциплин исламо-ведческого круга и ученых-исламоведов по переоценке старых и выработке новых методологических подходов к оценке ислама.

4. Создание в вузах региона методических центров по разра-ботке учебных религиоведческих и исламоведческих программ новейшего образца, специализированных кафедр и кабинетов, свя-занных с преподаванием ислама.

5. Поиск стабильных источников финансирования для при-обретения необходимой научной и учебной литературы, а также для издания учебных программ и пособий.

6. Создание электронных баз данных, связанных с изучением и преподаванием ислама в республиках Центральной Азии.

7. Облегчение доступа к соответствующим электронным ре-сурсам и базам данных зарубежных вузов.

8. Налаживание каналов обмена информацией и выработка механизмов обмена опытом с западными коллегами.

В заключение подчеркнем то, что международный проект «Изучение и преподавание ислама в Евразии», инициатором кото-рого выступил американский Совет по исследованиям в области общественных наук, служит яркой иллюстрацией того, сколь ак-

104

тивным и результативным может быть диалог между преподавате-лями ислама из различных стран.

«Изучение преподавания ислама в Евразии», М., 2010 г., с. 252–265.

Мирван Искандар, журналист (Ливан) ИРАН И РОССИЯ Российско-иранские отношения в XX в. всегда были проти-

воречивыми и неоднозначными. После окончания Второй мировой войны, когда советские войска были дислоцированы в Северном Иране, коммунистическая партия Ирана (Туде) была настолько сильной, что ей чуть было не удалось основать независимое госу-дарство на севере страны в начале 1950-х годов. Мохаммед Мо-саддык, по образованию юрист, окончивший Сорбонну, был на-значен на пост премьер-министра Ирана шахом Мохаммедом Реза Пехлеви в 1952 г. Мосаддык, спокойный интеллектуал с левыми наклонностями, национализировал нефтяную промышленность, которая до этого контролировалась британцами, изгнал шаха из страны и сделал вираж в сторону Советского Союза. Американцы почувствовали неладное. Эйзенхауэр послал Сталину ультиматум со словами: «Убирайтесь из страны, либо мы вас заставим это сде-лать». Сталин, все еще побаивающийся западной агрессии, пред-почел вывести войска из Северного Ирана и урезал помощь сто-ронникам партии Туде.

Одновременно с этими событиями другой усердный, ра-деющий за исход дела деятель – высокопоставленный офицер ЦРУ Кермит (Ким) Рузвельт, правнук Теодора Рузвельта, американско-го президента, оккупировавшего Панаму в 1904 г., устроил путем происков и махинаций яростные протестные уличные шествия и организовал серию критических статей против Мосаддыка в прес-се, изобличающих его как коммуниста. Иранским заигрываниям с национализацией был положен конец. Мосаддык был арестован, впоследствии выпущен на свободу и провел остаток своей жизни в уединении и бездеятельной изоляции, тогда как шах был восста-новлен на троне, но стал всего лишь марионеткой в руках амери-канской администрации. Британцы же, которые с начала XX сто-летия были единственными концессионерами в Иране, уступили часть своих концессий американским компаниям в качестве жеста

105

благодарности. А Кермит Рузвельт стал вице-президентом компа-нии «Галф ойл». Во время совместного обеда в Бейруте в 1966 г. автор этой книги обсуждал с этим бывшим сотрудником ЦРУ неф-тяные и политические проблемы на Ближнем Востоке и был пора-жен тем, с каким небрежным безразличием он говорил о событиях в Иране – облик этого худощавого, сдержанного человека, гово-рящего в спокойной манере, никак не вязался с тем, кто иницииро-вал столько общественного возмущения и стоял за таким крупным государственным переворотом.

Иран и Россия беспрестанно вызывали друг у друга раздра-жение, как только речь заходила о правах на бассейн Каспийского моря. До распада Советского Союза в 1991 г. советские лидеры представляли все будущие независимые государства, имеющие выход к Каспийскому морю, за исключением Ирана. Каспий был известен своими богатыми нефтяными и газовыми залежами. Пер-вую промысловую нефтяную скважину пробурили в Баку за не-сколько лет до того, как Эдвин Дрейк пробурил первую нефтяную скважину в США. Вдобавок ко всему прочему, Каспийское море имеет естественную популяцию осетровых рыб, которые славятся своей икрой – деликатесом, со временем повысившимся в цене и ставшим сейчас еще большей редкостью по причине экологиче-ского ущерба среде их обитания.

Шах Мохаммед Реза Пехлеви усилил свой авторитет и при-обрел фактически неограниченную монархическую власть посред-ством повышения доходов от нефтедобычи. За первым нефтяным кризисом, который втрое увеличил цены на нефть в конце 1973 г. и начале 1974 г., последовало новое потрясение в 1978 г., и тогда Иран стал манипулировать поставками нефти с целью поднятия цен на нее. В то время Иран был самым крупным нефтедобываю-щим государством, производящим 6 млн. баррелей в день. На от-крытых торгах иранцы, которые в середине 1970-х годов отобрали нефтяные концессии у британцев, добивались ценовых предложе-ний на значительные партии нефти, доходящих до 45–50 долл. за баррель. У Ирана тогда имелась столь многочисленная армия, что шах мог позволить себе утверждения о том, что его страна сильнее Англии или Франции. В его сознании рождались грандиозные за-мыслы, и он чувствовал себя способным сбросить с себя оковы благодарности американцам и британцам, которые восстановили его власть после избавления Ирана от Мосаддыка и коммунисти-ческой угрозы.

106

К 1976 г. шах знал наверняка, что его страна обладает ог-ромными запасами природного газа, уступающими только тем, которые имеются в Советском Союзе. Он прозондировал почву насчет возможностей для налаживания сотрудничества и обязался осуществлять газоснабжение в южные республики Советского Союза по трубопроводу для удовлетворения их потребностей. Ра-бота была начата, и к 1978 г. трубопровод для транспортировки иранского газа в отдаленные республики Советского Союза был готов. Но к этому времени здоровье шаха было ослаблено онколо-гическим заболеванием, а его дух подорван шестимесячной забас-товкой нефтяников летом и осенью 1978 г.

Но критическим обстоятельством явилась нарастающая по-литическая оппозиция шаху и то, что аятолла Рухолла Хомейни, видный мусульманский духовный лидер, который был выслан из Ирана из-за его оппозиции шахскому режиму, распространял кас-сеты с критикой в адрес шаха и его ближайших сподвижников. Усиление оппозиции шаху и поддержка общественной критики западными державами, а также радушный прием, оказанный Хо-мейни во Франции, – все эти факторы сопутствовали тому, что шах навсегда покинул страну в феврале 1979 г., а Хомейни пришел к власти и стал высшим руководителем Ирана.

Иран стал теократическим государством, а Хомейни издал указ о том, что никаких экспортных поставок газа в советские рес-публики осуществляться не будет, поскольку коммунисты – атеи-сты и, стало быть, враги ислама. Более того, он постановил, что добыча нефти не будет превышать 2 млн. баррелей в день, и своим решением спровоцировал вторую мощную волну нефтяного кри-зиса.

Хомейни оставался непререкаемым теократическим лидером Ирана с февраля 1979 до своей кончины в июне 1989 г. Оккупация Афганистана советскими войсками длилась с декабря 1979 по март 1989 г., закончившись незадолго до смерти Хомейни. На протяже-нии всего этого почти десятилетнего периода ирано-российские отношения были заморожены. Но дело не ограничилось только этим: Иран помогал организовывать подготовку моджахедов и предоставлял им убежище в любой момент, когда тем требовался отдых, на северо-востоке Ирана в приграничном с Афганистаном районе.

После прекращения существования Советского Союза в 1991 г. и с возрождением свободы вероисповедания для христиан, мусульман и евреев в России стало возможным вывести отноше-

107

ния между двумя государствами в иную плоскость. С приходом к власти Путина возобновились переговоры о строительстве не-скольких ядерных реакторов с участием российских специалистов в Иране, и был заключен ряд контрактов. За время правления шаха были подписаны контракты с французскими и немецкими компа-ниями на строительство ядерных реакторов с целью производства электроэнергии. Но после исламской революции и американских санкций против Тегерана как Франция, так и Германия отказались от своих обязательств по этим контрактам.

Американские меры по ограничению способности Ирана развивать свою нефтегазовую индустрию и создавать ядерные ре-акторы продолжали применяться с 1980 г. с разной степенью эф-фективности. За последние два года, несмотря на обвинения за-падных стран в том, что иранская программа обогащения урана используется с целью создания ядерного оружия, России удалось нейтрализовать стремление Соединенных Штатов добиться приня-тия Советом Безопасности еще более суровых резолюций против Ирана. По сути дела, Россия и Китай, обладая правом вето, сохра-нили для Ирана возможность продолжить сооружение атомных электростанций.

Россия может взять на себя совершенно исключительную по значимости роль в плане обогащения урана, если этот продукт бу-дет регулироваться и контролироваться в глобальном масштабе. Бывший советник по национальной безопасности в администрации президента Форда и Джорджа Буша-старшего, Брент Скоукрофт, отметил важную позицию Путина по вопросу контролирования ситуации с обогащенным ураном, являющимся основным компо-нентом в производстве атомного оружия.

В феврале 2007 г. Путин выступил с речью в Мюнхене. Речь состояла из трех частей. Первые две части широко комментирова-лись в прессе, а вот о третьей почти нигде ничего не упоминалось. Там в жесткой манере было сказано примерно следующее: «Когда мы были слабыми и лежали неподвижно на спине, то вы на Западе (это было обращено к аудитории НАТО) ходили по нашим телам вдоль и поперек», и Путин сопроводил это подробностями. А по-том сказал: «Но теперь мы вновь обрели свою силу, и не собира-емся больше позволять, чтобы на нас наступали. Мы будем твердо стоять за себя». И еще он добавил: «Сейчас настало время для сотрудничества. Мы должны сотрудничать по ядерным во-оружениям, должны сотрудничать в деле нераспространения и должны сотрудничать в атомной энергетике в таком ключе, чтобы

108

ни у какой нации не возникало необходимости в обогащении урана своими силами».

Последняя идея, на которую, как заметил Скоукрофт, не об-ратили особого внимания, привлекает его как основа организации и контролирования поставок обогащенного урана в целях произ-водства электроэнергии. Скоукрофт предсказывает возможность достижения соглашения под эгидой международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ). В рамках этого соглашения потреб-ности таких стран, как Иран, Индия, возможно, Египет и Сирия, в будущем могут удовлетворяться через единый пул, организован-ный МАГАТЭ для формирования запасов обогащенного урана. Эти запасы будут предназначены для производства электроэнер-гии и смогут выделяться упомянутым странам за меньшую плату, чем та, в которую им бы обошлось собственное производство. До-говоренность является сложной, но может существенным образом ослабить международную напряженность.

Российско-иранские взаимоотношения стали развиваться вновь, и в 2008 г. Путин посетил Иран, а президент Ирана Ахма-динежад прибыл в Москву. Обоюдные интересы способствовали подписанию ряда договоров относительно бассейна Каспийского моря, участия России в освоении морских месторождений газа в Иране и строительства газопровода для транспортировки иранско-го газа в Пакистан, Индию и Китай. В конечном счете роль Ирана в качестве поставщика нефти и газа для дальневосточных эконо-мик является ключевой в обозримой перспективе на ближайшее десятилетие.

Россия, Саудовская Аравия и Иран вместе контролируют 52% мировых ресурсов природного газа и не менее 50% ресурсов нефти. Запасы Саудовской Аравии еще далеко не исчерпаны, тогда как иранский газ пока совершенно не используется, а запасы неф-ти всего лишь частично освоены. Залежи нефти, которые позволят увеличить ее добычу в будущем, сокрыты в недрах Саудовской Аравии, Ирана, Ирака и России, на территории которой 100 млрд. баррелей все еще ждут своей очереди быть освоенными и разрабо-танными. Совокупные запасы нефти в Иране оцениваются, по меньшей мере, в 400 млрд. баррелей.

На сегодняшний день нефтедобыча в Саудовской Аравии (включая конденсат), России и Иране составляет 25,5 млн. барре-лей в день (11,5 млн. приходится на Саудовскую Аравию, 10 млн. – на Россию, 4 млн. – на Ирак). Добыча нефти в странах – членах ОПЕК, включая Саудовскую Аравию и Иран, исчисляется при-

109

мерно 28–29 млн. баррелей в день. Прочная связь между этими тремя странами, в особенности в свете их особой значимости бла-годаря их запасам газа, который приобретает возрастающую акту-альность как источник экологически чистой энергии, определяет тот факт, что им будет отведена важнейшая роль в решении про-блемы обеспечения энергоснабжения на ближайшие 15–20 лет.

Процветание Западной Европы и Дальнего Востока напря-мую зависит от нынешней и будущей ситуации с поставками неф-ти и газа из России, Саудовской Аравии и Ирана. Независимо от того, насколько успешными окажутся энергосберегающие инициа-тивы, такое положение дел будет сохранено. Только разорительная война против одной из этих стран может изменить баланс сил су-щественным образом. Гарантировать же, что этого не случится, может одна только сила и мощь Российского государства.

«Возрождение России: Медведь превращается в тигра», М., 2010 г., с. 235–241.

М. Гареев, доктор исторических наук, президент Академии военных наук ДЛЯ ЧЕГО НАТО НУЖЕН АФГАНИСТАН? Ближний и Средний Восток тесно связаны между собой, а в

ряде аспектов, особенно в цивилизационном и религиозном отно-шениях и неразделимы. Богатые энергетические ресурсы и воз-можность использования мусульманского фактора в своих геопо-литических интересах всегда привлекали к ним внимание не только Великобритании, но и других ведущих держав. Стремление США установить свое влияние в этих регионах наиболее активно начало проявляться после Второй мировой войны. Главная цель состояла не только в установлении контроля над энергоресурсами, но и в плотном геополитическом окружении Советского Союза (России) кольцом враждебных для него государств и военных баз на территории Турции, Ирака, Пакистана, Вьетнама и других при-легающих к нему стран.

Однако после поражения во Вьетнаме, Апрельской револю-ции в Афганистане в 1978 г., свержения проамериканского монар-хического режима в Иране в феврале 1979 г. и других неудач аме-риканской политики, этот план начал проваливаться.

110

Но в 1980–1990-х годах, в период так называемой «пере-стройки» в нашей стране, а затем распада СССР и Организации Варшавского договора, объявленных как «победа Запада в “холод-ной войне”», США и страны НАТО увидели новый шанс для уста-новления своего глобального господства и создания монополярно-го мира. Вместе с тем, исчезновение «советской военной угрозы» и объединяющего общего врага сделали по существу бессмыслен-ным существование НАТО. Альянс начал размагничиваться и раз-мываться изнутри. Одновременно четче обозначились и усилили свое влияние новые региональные центры силы (прежде всего Ки-тай), с тенденцией к установлению многополярного мира. Появи-лись и некоторые другие экономические и военно-политические факторы, устанавливающие пределы безоговорочного лидерства США. Некоторые одиозные акции США не поддерживались даже ближайшими союзниками по НАТО. Агрессия против Югославии в 1999 г. еще больше подорвала международный авторитет США и их влияние в мире.

В этой обстановке нужно было событие, которое бы встрях-нуло весь мир, сплотило НАТО и другие страны вокруг США. Та-ким событием, которое было невозможно без участия определен-ных сил внутри США, стал теракт 11 сентября 2001 г. Главной угрозой для всего мира был объявлен международный терроризм, для борьбы с которым должны были объединиться все страны под лозунгом «Кто не с нами – тот против нас». Основной базой тер-роризма был объявлен Афганистан и организация «Аль-Каида» во главе с Бен Ладеном, который наряду с другими террористами был подготовлен в свое время американскими спецслужбами для борь-бы против советских войск и республиканских властей Афгани-стана.

США провели операцию «Несокрушимая свобода» и начали войну с талибами в Афганистане с привлечением ряда других стран НАТО. Наращивая свои усилия на антитеррористическом фронте, в 2003 г. была осуществлена агрессия США против Ирака, которую не поддержали даже такие ведущие союзники США, как Франция и Германия. В последующем планировалось осуществить превентивные удары против ядерных объектов Ирана, где главная роль отводилась Израилю. Были предприняты усилия по вооруже-нию Грузии с целью захвата Южной Осетии и Абхазии, закончив-шиеся полным провалом. Далеко не до конца урегулирована об-становка в Ираке. Ирак в нынешних границах с самого начала был недостаточно жизнеспособным государством и подогреваемые

111

извне глубокие разногласия между суннитами и шиитами, фактор курдского сепаратизма осложняют и затягивают решение иракской проблемы.

Сложной остается обстановка в Афганистане. Последние выборы президента страны в августе 2009 г. еще раз показали, на-сколько велик раскол в афганском обществе и всю неэффектив-ность политики США и других стран НАТО, проводимой ими в Афганистане. НАТО контролирует не более 3% всей территории страны. Правительство Карзая с трудом держится только в Кабуле и некоторых провинциальных центрах. В провинциях усиливаются позиции бывших полевых командиров, не подчиняющихся офици-альным властям. Альянс западных стран не смог решить ни одну из поставленных задач и теряет контроль в южных и юго-восточных районах страны. Социально-политическая, хозяйствен-ная, культурная жизнь парализована отсутствием элементарной безопасности. Группировки талибов и боевиков «Аль-Каиды» продолжают вооруженную борьбу, все шире используя и террито-рию Пакистана. Растут потери войск Альянса и особенно среди гражданского населения, что вызывает все большее возмущение. В последнее время делаются попытки договориться о сотрудничест-ве с талибами, главным образом путем подкупа их главарей. Не только итальянцы, как сообщалось, но и спецслужбы других на-товских контингентов заключают соглашения с афганскими поле-выми командирами, систематически платят им дань с условием, чтобы афганцы на них не нападали. Однако в масштабе страны договориться с талибами будет непросто.

Движение талибов представляет собой большое количество разрозненных групп, имеющих (в зависимости от того, кто их спонсирует) различные цели и лишь периодически координирую-щих свою деятельность. И американцам надо действительно по-нять, как об этом говорил им Р.С. Аушев, что страны НАТО вою-ют в Афганистане не с террористами, а с народом, ибо талибы – это наиболее активная часть афганского народа. В международном плане это усилит противостояние США и НАТО с мусульманским миром. И тогда война может стать бесконечной. В принципе ос-новная часть движения талибов никогда не откажется от своей фундаментальной цели – создания сугубо исламистского государ-ства и распространения своего влиянии на центральноазиатские страны. Следует учитывать и то обстоятельство, что талибы уже сейчас объявляют своими врагами все страны, которые в той или иной форме помогают США решать военные задачи.

112

He решается задача по борьбе с наркотрафиком. По данным директора Федеральной службы по контролю за оборотом нарко-тиков В.П. Иванова, за последние годы производство наркотиков увеличилось в 44 раза. Ежегодно производится 150 млрд. разовых доз героина. Это в 25 раз превышает население земного шара. Происходит процесс сращивания наркобизнеса с криминалом в лице не только полевых командиров, но и представителей афган-ской власти. В зарубежной печати появляются сообщения о случа-ях вывоза наркотиков на американских самолетах. Каких-либо крупных мер по восстановлению экономики страны не предпри-нимается. Выросло уже несколько поколений людей, которые всю жизнь воюют и ничего больше делать не умеют.

Как и в прошлые исторические периоды, подтверждается, что ни одна центральная власть в Афганистане не поддерживается и не считается законной в условиях оккупации страны чужезем-ными войсками.

В водоворот афганских событий все больше вовлекается Па-кистан. Основное население на юге Афганистана и на севере Па-кистана тесно связано между собой. Линию Дюранда они никогда не признавали. Обычно кочевые и полукочевые племена весной перебираются на север, а зимой – на юг. Они постоянно живут вместе, в ряде случаев имеют семейные связи, и разорвать их практически невозможно. И талибы с приходом американцев все больше начали находить укрытие на территории Пакистана. По-этому американцы поняли, что без полного контроля над Афгани-станом невозможно полностью подчинить своему влиянию и Па-кистан. В ряде случаев американская авиация наносит удары и по территории Пакистана, что значительно расширяет зону афганско-го конфликта и усиливает антиамериканские настроения в Паки-стане. Пакистанское правительство негативно и очень болезненно реагирует на идею создания отдельного государства Пуштуни-стан, в котором могли бы объединиться пуштуны, проживающие в Пакистане и Афганистане. Усиливаются противоречия между Па-кистаном и Индией, теперь уже на почве все большего вмешатель-ства Индии в афганские дела.

Все это подтверждает вывод группы экспертов во главе с Ю. Крупновым о том, что Афганистан все больше ввергается в хаос социально-экономической деградации и гуманитарной катастрофы из-за продолжающихся военных действий и иностран-ного вмешательства во внутренние дела страны. Афганистан превращается в сложнейший узел геополитических, социально-

113

экономических и военных противоречий, в главный источник региональной нестабильности, которая, в том числе через страны Средней Азии, провоцирует угрозы и вызовы для Российской Фе-дерации.

Несмотря на все это, США и НАТО не только не намерены свертывать свое присутствие в Афганистане, а наоборот, расши-рять и увеличивать его, перебрасывая туда войска из Ирака и тре-буя от союзников по НАТО увеличения своих воинских контин-гентов в Афганистане. До последнего времени поставки грузов для американских и других войск, дислоцированных в Афганистане, осуществлялись в основном через Пакистан, расположенные там аэродромы и Хайберский перевал. Однако активизация деятельно-сти талибов на территории Пакистана, нападения их на транспорт-ные колонны значительно затруднили перемещение и снабжение войск ГСМ боеприпасами и другими материальными средствами. В соответствии с достигнутыми договоренностями США и других стран НАТО с Россией и рядом среднеазиатских государств, с сен-тября 2009 г. страны НАТО могут осуществлять более широкие, чем прежде, воздушные и наземные перевозки (по железной доро-ге и автотранспортом). Только над Россией американцы смогут совершать до 4300 полетов в год (более 10 транспортных самоле-тов в сутки). Основной воздушный мост будет пролегать через американскую авиабазу Рамштайн (Германия), Абу-Даби (ОАЭ) и др. на аэродромы Афганистана (Кабул, Баграм, Мазари-Шариф, Шиндант, Кандагар, Джелалабад и др.).

Это одна из областей, где у России, США и других стран НАТО формально возникают общие интересы, требующие соот-ветствующего сотрудничества. В связи с этим принято считать, что присутствие американских войск в Афганистане в определен-ном смысле выгодно для России и других стран СНГ. Обосновы-вается это тем, что:

– во-первых, они сдерживают талибов и другие террористи-ческие группировки, не позволяя им проникать на территорию Средней Азии, создавать террористическую угрозу для России;

– во-вторых, якобы они ведут борьбу с наркотрафиком, за-трудняя проникновение наркотиков на территорию РФ и других стран СНГ.

Но практически ни одна из этих задач не решается. Как уже отмечалось, эффективной борьбы с террористами нет. События в Киргизии, мятеж в Андижане и другие вылазки бандформирова-ний выявляют факты, которые свидетельствуют о том, что в ряде

114

случаев все это направляется соответствующими спецслужбами. А с наркотрафиком США и натовцы не собираются бороться, ссы-лаясь на то, что это дело афганского правительства. Больше того, в тех и других структурах есть круги, заинтересованные в нарко-бизнесе.

Напрашивается вывод, что главная цель США и других стран НАТО состоит в том, чтобы создать на территории Афгани-стана и Пакистана плацдарм для последующего проникновения и установления своего влияния над всем Центрально-Азиатским ре-гионом с его богатейшими энергоресурсами и блокирования Рос-сии и Китая. Американская стратегия «Большой Центральной Азии» рассчитана на отрыв центральноазиатских стран от СНГ, ОДКБ и ШОС. А «демократичность» России будет оцениваться по тому, как она будет помогать им в решении этой задачи.

Вообще в глобальном масштабе США стремятся, продолжая теснить Россию путем расширения НАТО на Восток (в первую очередь за счет включения в свой состав Украины, Молдавии, Гру-зии), перенести главное направление своих геополитических и стратегических устремлений на Юг – на Кавказ и Центральную Азию с тем, чтобы взять под контроль энергоресурсы Каспийского бассейна и Центральной Азии, ограничить в этом регионе влияние России и Китая. На пути достижения этой цели при любых обстоя-тельствах им потребуется решить проблему Ирана, в военно-стратегическом плане это создаст им возможность выйти к самой сердцевине России, во фланг и тыл Китая, установить контроль над воздушным пространством важнейших коммуникаций России и создать потенциальную угрозу нанесения ударов по стратегиче-ским объектам России и Китая.

И это ведь не наши субъективные домыслы и предположе-ния. Такой известный и авторитетный политический деятель, как З. Бжезинский, прямо заявил: «После поражения Советского Сою-за в “холодной войне” и его последующего распада Соединенные Штаты впервые получили возможность внедрить свое политиче-ское присутствие в новых постсоветских республиках Евразии до границ Китая, а также господствовать в регионе Персидского за-лива на южных окраинах Евразии». Он же предлагает американ-скому правительству не допустить объединения Украины и Бело-руссии с Россией, договориться с Китаем о разделе сфер влияния в Центрально-Азиатском регионе. Из этого следует, что американцы должны сделать все для того, чтобы ограничить влияние России в

115

Центрально-Азиатском регионе и установить свое безраздельное господство.

Решение этих задач США и странами НАТО будет осущест-вляться в первую очередь путем политико-дипломатического, эко-номического и информационного давления, отрыва от России и установления своего влияния в странах СНГ, устройства «цвет-ных» революций, дестабилизации обстановки на Кавказе и Цен-тральной Азии, в том числе и с использованием сил международ-ного терроризма. США планируют перебросить дополнительные войска из Ирака в Афганистан, нажимают на натовских и других союзников, чтобы они усилили свои контингенты в Афганистане. При отсутствии прямых угроз в Европе Афганистан нужен амери-канцам и как средство сплочения союзников вокруг НАТО.

Таким образом, последние восемь лет показали, что надеж-ды на Боннский процесс (реализацию решений Боннской конфе-ренции ООН по Афганистану 2001 г.) и присутствие иностранных войск и международных сил содействия безопасности (МССБ, ISAF) в Афганистане не оправдались. И так навязываемая «война с терроризмом» используется американцами как предлог для оправ-дания и наращивания неограниченного во времени присутствия военных структур США и НАТО в Центральной Азии.

Концептуальной основой экспансии США в регионе являют-ся проект «Большой Ближний Восток», включающий мусульман-ский мир от Афганистана до Марокко, и проект «Большая Центральная Азия», предусматривающий контроль над этими ре-гионами от российской Сибири до Северной Индии. Можно согла-ситься и с выводом о том, что бывшая в годы «холодной войны» передним краем Европа все больше превращается в «тыл» амери-канской политики. А ее фронт смещается в глубину Азии, сюда же перемещается мировой центр геополитических интересов.

В последние годы все большую опасность представляют так называемые «частные военные формирования», которые нередко создаются под эгидой и с содействием государственных органов и используются в своих целях, как это было в Ираке и других стра-нах. Они удобны тем, что без ведома законодательных органов и в обход правительства можно куда угодно и для достижения любых целей направлять эти формирования. Тем более что не требуется никакого государственного субсидирования. Превращение Афга-нистана в крупнейшего мирового производителя наркотиков обес-печивает финансирование не только этих частных формирований, но и транснациональных финансово-политических группировок,

116

субсидирование различных «цветных революций», государствен-ных переворотов, террористических и экстремистских акций. А сами США отдалены от афганской наркоугрозы. В книгах амери-канского историка Джорджа Кларка «Война Чарли Уилсона», Пе-тера Швейцера «Победа» и др. подробно рассказывается, как без ведома или при молчаливом согласии законодательных органов и правительства, оказывалась огромная помощь афганской оппози-ции в их борьбе против афганского республиканского правитель-ства и советских войск. Опасность этого до сих пор недооценива-ется в некоторых российских политических кругах.

Наряду со всеми этими акциями по существу антироссий-ской направленности, для их маскировки, дезинформации и вре-менных тактических соображений России предлагаются различ-ные варианты сотрудничества во имя борьбы с «международным терроризмом». Разумеется, если новый президент США действи-тельно намерен проводить новую миролюбивую политику, все ша-ги в этом направлении Россией будут поддержаны. Она кровно заинтересована в хороших отношениях с США. Но вся сложность проблемы в том, что наряду с риторикой о смене курса американ-ской политики, на деле, порой под спудом официальных деклара-ций, предпринимаются акции на Ближнем Востоке, против Ирана, по вооружению и поддержке агрессивной политики Грузии, по насильственному втягиванию в НАТО Украины и других стран, которые представляют опасность для национальных интересов России.

«Безопасность России-2011: Экспертно-аналитическое обозрение», М., 2010 г., с. 194–201.

А. Сулейманов, политолог (Нижний Новгород) ЦЕНТРЫ СТРАТЕГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ ТУРЦИИ

Современная Турция, являющаяся значимым государством Ближневосточного региона, проводит сегодня взвешенную и ак-центированную политику как на евразийском континенте, так и за его пределами. Турецкая дипломатия не только активно участвует в разрешении региональных конфликтов и кризисов (иранская ядерная программа, арабо-израильский конфликт, проблема вокруг Нагорного Карабаха), но и «продвигает» свои национальные инте-ресы на мировой арене, что, безусловно, способствует укреплению

117

престижа страны. Следует подчеркнуть, что развитию дипломати-ческих усилий турецкого государства за последние годы способст-вовало проведение качественной внешнеполитической экспертизы ключевыми центрами и институтами, осуществляющими страте-гические исследования в данной области. В настоящее время их насчитывается более 20.

В свою очередь, на процесс становления в Турции эксперт-но-аналитических организаций, занимающихся анализом внешней политики, оказывали влияние как внутриполитические (особенно-сти политического режима и политической культуры), так и внеш-неполитические (особенности сложившейся международных об-становки) факторы.

Исходя из этого можно выделить три этапа функционирова-ния экспертно-аналитических организаций в Турецкой Республике:

1. Начиная с 1970-х годов по 1991 г. 2. С 1991 по 2002 г. 3. С 2002 г. по настоящее время. Первый этап начался в 1970-е годы, после того как с обще-

ственных дискуссий по вопросам внешней политики страны был снят существовавший десятилетиями негласный запрет. Особен-ностью этого периода было наличие лишь одного экспертно-аналитического учреждения – Института внешней политики Тур-ции, который занимался экспертной разработкой соответствующих вопросов и концепций и был тесно связан с выходящими в отстав-ку кадрами МИД и Генштаба. Институт внешней политики был создан Сейфи Ташханом в 1974 г. на основе редакционного совета журнала Foreign Policy, который выходил с 1971 г. и довольно бы-стро был признан как в академических кругах, так и в дипломати-ческом корпусе в качестве главного источника аналитической ин-формации того времени.

DPE, существующий и по сей день, является негосударст-венной структурой, финансируемой из различных источников, среди которых выступают Союз палат и бирж Турции (ТОВВ), другие промышленные и торговые ассоциации, медиаконцерны. Территориально DPE расположен в университете Билькент (Ан-кара) и считается его структурным подразделением. С момента своего создания Институт внешней политики проявлял значитель-ный интерес к Европейскому союзу, к ситуации на Кипре и в Сре-диземноморье, на Балканах и на Кавказе. Сотрудниками института являются ученые, отставные дипломаты и чиновники. Основное издание – выходящий два раза в год бюллетень Diş Politika на ту-

118

рецком языке. Издаются также отдельные сборники по актуаль-ным вопросам международной и внешней политики Турции.

С распадом СССР в 1991 г. наступил второй этап функцио-нирования экспертно-аналитических центров в Турции. Именно в этот период происходит бурное развитие неправительственных организаций в турецком государстве; их число начинает возрас-тать. Данное обстоятельство было связано, с одной стороны, с усилением демократизации турецкого общества, с другой стороны, с обострением политической обстановки в Евразии, обусловлен-ным, во-первых, борьбой России, Китая, Турции, Ирана и Паки-стана за сферы влияния в Центральной Азии и Закавказье; во-вторых, процессом формирования с 1992 г. Европейского союза, в который Турция стремилась интегрироваться.

Поэтому начиная с 1990-х годов появляются первые иссле-довательские фонды, занимающиеся оценкой внешнеполитических амбиций Турции на евразийском пространстве. В 1993 г. создается Фонд евро-азиатских социально-экономических и культурных ис-следований. С 1994 г. в рамках этого Фонда публикуется ежеквар-тальный журнал «Евразийское досье» (Avrasya Dosyasi), рассмат-ривающий научные политико-экономические разработки ученых того времени. В декабре 1999 г. на базе этого Фонда создается влиятельная экспертно-аналитическая организация, именуемая Евразийским центром стратегических исследований.

В 2001 г., в связи с усилением обсуждения армянского вопроса, в рамках ASAM создается Институт армянских исследо-ваний (ERAREN), на основе которого в январе 2006 г. был сфор-мирован Научно-исследовательский институт преступлений против человечества (IKSAREN). Основным направлением дея-тельности ASAM был глобальный анализ политических тенденций в Евразии, в первую очередь на бывшем постсоветском простран-стве. Помимо этого центр вырабатывал рекомендации для турец-кой политической элиты. Штат организации состоял из 50 сотруд-ников (некоторые из них были граждане стран СНГ, в частности России, Киргизии, Азербайджана). В 2009 г., в связи прекращени-ем финансового спонсорства концерном «Юлькер», ASAM приос-тановил свою деятельность.

Начиная с 2009 г. Институт армянских исследований был расширен, и на его основе организован Центр евразийских иссле-дований (AVIM), который, по сути, продолжает дело ASAM. Ос-новным направлением деятельности AVIM является анализ поли-тических процессов, происходящих на Кавказе, Балканах, в

119

Восточной Европе (в России), а также в Ираке и других соседних с Турцией странах. В рамках этого Центра выходят в свет три жур-нала: «Армянские исследования», «Обзор армянских исследова-ний» и «История и международные преступления». Директором AVIM является Омер Энгин.

Помимо ASAM в 1990-е годы создается авторитетнейшее (по глубине анализа и масштабу экспертизы) экспертно-аналитическое учреждение – Центр стратегических исследований при МИД Турции (ЦСИ/SAM). Действующий с мая 1995 г. (имен-но тогда были утверждены его статус и документы деятельности), центр изучает международные конфликты, дает академические оценки актуальным явлениям современности и рассматривает внешнюю политику Турции с прогностических позиций.

По своему положению ЦСИ является консультативным под-разделением министерства, призванным обеспечивать лиц прини-мающих решения, в первую очередь руководство МИД, незаанга-жированными (непартийными), а профессиональными взглядами и оценками, основанными на внимательном изучении различных фактов и сведений. Основная деятельность SAM – организация сотрудничества МИД с научно-исследовательскими и учебными учреждениями Турции для проведения исследований по конкрет-ным проблемам внешней политики. Центр проводит периодиче-ские заседания дискуссионных групп и научно-практические кон-ференции, по итогам которых готовятся рекомендательные и справочные материалы для сотрудников МИД Турции.

Достаточно примечательна кадрово-организационная струк-тура SAM, состоящая из трех важных элементов: правления, штата сотрудников и редакционного совета. Правление возглавляет за-меститель министра иностранных дел Турции, посол Фируддин Синирлиоглу (председатель). В состав правления также входят турецкие дипломаты, военные и выдающиеся ученые: посол На-мик Тан (помощник заместителя министра), посол Фатма Копуз (генеральный директор Департамента политического планирова-ния), послы в отставке Фарук Логоглу и Али Хикмет Альп, от-ставной генерал Сулейман Джанполат, ректор Билькентского уни-верситета, профессор, доктор Али Дограмачы, декан факультета политологии Анкарского университета, профессор, доктор Дже-лаль Геле, профессор Стамбульского университета Бильги, доктор Ильтер Туран. Штат сотрудников организации состоит из 12 чело-век, включая председателя центра. В состав редакционного совета

120

входят 13 человек, почти все из них являются профессорами и докторами различных университетов Турции.

ЦСИ выпускаются в свет журнал «Восприятие» и «Доклады SAM». Материалы этих изданий дают возможность определить основные направления проводимых в данной организации иссле-дований. В качестве первого направления следует указать пробле-матику НАТО и ЕС. Вторым важным направлением является изу-чение регионального пространства Азии и Кавказа (включая российские территории), а также Ближнего Востока. Третье на-правление охватывает актуальные для Анкары сферы междуна-родных отношений, такие как: экономическое сотрудничество и региональная безопасность в бассейне Черного моря; кипрская проблема; противоречия с Грецией; развитие связей с Россией; энергетическая политика Турции.

С приходом к власти в Турции в ноябре 2002 г. Партии спра-ведливости и развития (ПСР) наступил третий этап в функциони-ровании экспертно-аналитических организаций, занимающихся анализом внешней политики турецкого государства. За период 2002–2010 гг. были образованы новые ЦСИ, способные не только качественно анализировать международную проблематику, но и в какой-то степени влиять на двусторонние отношения государств.

Появление новых исследовательских центров, на наш взгляд, было обусловлено рядом причин:

1. Нерешенность и усложнение ряда внешнеполитических проблем: кипрский вопрос, попытки вступления Турции в ЕС.

2. Возникновение новых конфликтов и кризисов на евразий-ском пространстве (афганская проблема, иракский кризис, иран-ская ядерная программа, обострение курдского вопроса и арабо-израильского конфликта, грузино-югоосетинский конфликт).

3. Военно-политическое усиление США в регионе Ближнего Востока.

Наиболее значимыми экспертно-аналитическими организа-циями, появившимися в указанный период, являются: Центр стра-тегических исследований и разработок (SAREM), Центр турецких политических исследований в Анкаре (ANKAM), Фонд исследова-ний политики, экономики и общества (SETA), Организация по ме-ждународным стратегическим исследованиям (USAМ), Турецко-азиатский ЦСИ (TASAM), ЦСИ Ближнего Востока (ORSAM). Рас-смотрим теперь подробней каждый из них.

Центр стратегических исследований и разработок был осно-ван 8 января 2002 г. Он представляет собой достаточно «закры-

121

тую» аналитическую группу, состоящую при руководстве геншта-ба турецких Вооруженных сил и осуществляющую «геостратеги-ческие и геополитические исследования и оценки». По характери-стикам ее создателей, деятельность центра носит «военно-гражданский характер». В качестве основных задач при создании SAREM ставились работа с независимой прессой и организация группы журналистов, способных пропагандировать внешнеполи-тическое видение Генштаба. Основными темами исследований были заявлены кипрский вопрос, турецко-греческие отношения по проблематике Эгейского моря, Северный Ирак и курдская темати-ка. В рамках SAREM часто проводятся различные научные меро-приятия, в том числе международные: симпозиумы, круглые сто-лы, форумы, семинары, дискуссии и научные конференции. За период 2003–2009 гг. было проведено пять международных симпо-зиумов, касающихся тем безопасности и проблем международных отношений. Основным изданием центра является журнал «Страте-гические исследования», выходящий два раза в год. Главой центра с 2008 г. является контр-адмирал Этхем Бююкышык.

В мае 2003 г. группой сотрудников Билькентского универси-тета, был создан центр турецких политических исследований, ко-торый стал выступать прямым конкурентом Институту внешней политики. Основная деятельность организации – публикация анг-лоязычного ежеквартального журнала Insight Turkey, рассчитанно-го на дипломатический корпус и западных специалистов. ANKAM уделял значительный интерес анализу внешней политики турецко-го государства на постсоветском пространстве, особенно в Закав-казье. В 2006 г. ANKAM реконструируется в Фонд исследований политики, экономики и общества и становится одним из самых влиятельных анкарских ЦСИ, имеющих представительство в Ва-шингтоне. Основатель данного центра Ибрагим Калын является главным советником Реджепа Эрдогана, премьер-министр Турции, и другом нынешнего министра иностранных дел Ахмета Давутог-лу. Помимо этого многих экспертов из SETA можно часто видеть вместе с Р. Эрдоганом и Абдуллой Гюлем, президентом Турции в их зарубежных поездках.

Эксперты из фонда SETA анализируют различные внутри- и внешнеполитические события. Например, нынешний генеральный директор организации Таха Озхан изучает международно-экономические процессы. Другой известный эксперт, профессор Бюлент Арас, рассматривает внешнюю политику Турции на Ближ-нем Востоке, на Кавказе и в Центральной Азии. Б. Арас является

122

автором многих монографий, наиболее важные из них «Палести-но-израильский мирный процесс и Турция» (1998), «Новая геопо-литика Евразии и позиция Турции» (2002), «Турция на Большом Ближнем Востоке» (2004). Многие статьи этого автора переведены на несколько языков. Политолог Талха Кодже анализирует этниче-ские и религиозные конфликты и методы их разрешения. Адъ-юнкт-профессор Талип Кючюкджан рассматривает проблемы ту-рецкой диаспоры за рубежом, процесс вступления Турции в ЕС и др.

Не менее важным по сравнению с SETA экспертно-аналитическим учреждением Анкары является Организация по международным стратегическим исследованиям, расположенная в центре турецкой столицы. Данный исследовательский институт был создан в 2004 г. Его принципиальное отличие от других экс-пертно-аналитических организаций Турции состоит в том, что по-мимо стратегических исследований центр занимается обучением специалистов, в том числе зарубежных. Штат сотрудников состоит из 34 человек, также имеется около 100 внештатных сотрудников, находящихся в различных регионах мира. Центр существует на гранты, предоставляемые различными организациями в Велико-британии. Публикует исследования по отдельным вопросам ту-рецкой внешней и внутренней политики. Основная деятельность – издание сетевого бюллетеня Turkish Weekly.

В 2004 г. в Стамбуле была создана беспрецедентная по кад-ровому составу и масштабу осуществляемых экспертиз экспертно-аналитическая организация, именуемая Турецко-азиатский ЦСИ. Основными целями создания TASAM были:

1) наблюдение за развитием Турции в различных областях (политика, экономика, социальная сфера и др.);

2) анализ взаимоотношений по линии Турции; 3) разработка региональных отраслевых программ по разви-

тию Турции; 4) продвижение национальной культуры; 5) повышение уровня государственного управления. Ведущими рабочими областями TASAM являются: между-

народные отношения и внешняя политика Турции; сфера безопас-ности; экономика; политические, социологические и культурные исследования; технологическая сфера. Кадровый и структурный потенциал TASAM весьма значителен. Штат сотрудников состав-ляют около 100 человек. В составе данного центра мы видим наи-более выдающихся турецких и зарубежных ученых (ректоров ву-зов, профессоров, аналитиков), а также дипломатов и военных.

123

Причем некоторые сотрудники центра одновременно являются экспертами других ведущих экспертно-аналитических организа-ций Турции (SETA, SAM, DPE), что позволяет говорить о высокой значимости TASAM по сравнению с другими научно-исследова-тельскими центрами Турции. Структypнo TASAM состоит из 20 подразделений, в том числе из пяти институтов (Институт Аф-рики, Институт политических исследований, Институт по развитию и сотрудничеству, Институт исламских стран, Институт диплома-тии). Президентом организации является публицист Сулейман Шенсой, а помощником президента бывший посол Мурат Бильхан.

С активизацией в 2006 г. ближневосточного вектора внеш-ней политики Турции многие экспертно-аналитические организа-ции начинают заниматься проблематикой отношений Турции с соседями по региону: Ираном, Израилем и арабскими странами. Однако уровень исследований многих центров ближневосточной политики Турции оставался достаточно поверхностным. Данное обстоятельство обусловило создание 1 января 2009 г. ЦСИ Ближ-него Востока, занимающегося исключительно ближневосточными исследованиями. Штат сотрудников составляют 42 человека, включая президента организации, известного турецкого аналитика Хасана Канболата. Следует отметить, что вышеприведенная ха-рактеристика деятельности центров стратегических исследований является неполной. Например, кроме вышерассмотренных органи-заций, существуют и другие, менее значимые, в частности, центры стратегических исследований конкретных вузов Турции. Подводя итог, мы можем говорить о комплексном характере проводимых в Турции экспертно-аналитических мероприятий. Поэтому доста-точно проблематично возвести какой-либо из центров в ранг ве-дущего, существует некий «костяк» центров. Каждый из них не только вносит значимый вклад в формирование научной внешне-политической мысли, но и прямо влияет на формирование внеш-ней политики турецкого государства.

Важно, что многие из экспертов в последующем занимают ключевые посты во внешнеполитических ведомствах Турции. Здесь примечателен пример действующего министра иностранных дел А. Давутоглу, некогда бывшего советника по внешней полити-ке канцелярии премьер-министра и научного сотрудника SAM, разработавшего собственную концепцию внешней политики Ту-рецкой Республики.

«Вестник РУДН. Сер. Политология», М., 2010 г., № 4, с. 61–66.

124

М. Морозова, востоковед ПАКИСТАНСКИЙ БЕЛУДЖИСТАН: МИНА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ Абсолютное большинство населения пакистанской провин-

ции Белуджистан проживает в сельской местности, где сохраняет свои глубокие корни племенная структура общества. Помимо 17 основных белуджско-брагуйских племен, каждое из которых возглавляет обладающий абсолютной властью вождь (сардар), в провинции насчитывается также около 400 разрозненных племен-ных общин. Наиболее крупные племена – бугти и мари, общая численность которых достигает 100 тыс. человек. Как правило, политический вес и влияние того или иного белуджского лидера определяются в первую очередь не его личными качествами руко-водителя или организатора, не его политическим опытом, а чис-ленностью и силой того племени или клана, наследственным руко-водителем которого он является.

По мнению британской журналистки Э. Дункан, сардары по-степенно лишаются своей политической власти, поскольку их от-тесняют «нувориши» с большим капиталом, поступающим разны-ми, часто нелегальными, каналами (например, контрабанда через границу с Афганистаном, производство и торговля наркотиками). «Люди, получившие большие деньги, захотели достичь политиче-ской власти – это, в свою очередь, требует поддержки как со сто-роны гражданской администрации, так и со стороны племенной верхушки. Первую можно купить, вторая передается по наследст-ву, но и ее можно завоевать через купленную администрацию...» В итоге Дункан делает правомерный вывод о том, что племенная структура власти под влиянием внутренних и внешних факторов теряет свою силу: «Как и лендлорды, племенные вожди пока еще пользуются властью; как и лендлордами, ими пользуются и их ис-пользуют люди, управляющие государством; но поскольку они уже теряют свой контроль на местах, они становятся менее значи-мы для правительства».

Разобщенная племенная структура белуджского общества преднамеренно оберегалась британскими колонизаторами, кото-рые основную ставку в период своего правления делали на сарда-ров. Все эти факторы негативно отразились на экономическом раз-витии Белуджистана и после приобретения Пакистаном политической независимости, несмотря на постепенное увеличе-

125

ние правительственных ассигнований на подъем экономики про-винции.

Полемика по вопросу об экономической автономии скон-центрирована на двух основных проблемах:

– требование белуджей о значительном увеличении платы за добычу полезных ископаемых (главным образом природного газа);

– недовольство засильем небелуджских частных организа-ций и корпораций центрального правительства в добывающей промышленности Белуджистана.

Одновременно, вследствие высоких темпов роста населения в стране Белуджистан с его обширными редкозаселенными земля-ми может стать ареалом переселения большого потока пакистан-цев, особенно при условии развития водных ресурсов. В отличие от Панджаба и Синда, где расположены главные ареалы орошае-мого земледелия, в Белуджистане, равно как и в Северо-Западной пограничной провинции (СЗПП), главной отраслью сельского хо-зяйства по-прежнему остается отгонно-пастбищное скотоводство. Поэтому традиционно острой проблемой природопользования в западных провинциях Пакистана является не столько земельный голод, сколько основательный дефицит водных ресурсов. При этом проблема нехватки воды не только сохраняется, но и обост-ряется с каждым годом.

Именно Белуджистан в максимальной степени пострадал от длительного присутствия афганских беженцев, большую часть которых представляли пуштунские племена, традиционно зани-мающиеся отгонным скотоводством. Поскольку беженцы не испы-тывали особого недостатка в продовольствии (они регулярно по-лучали весомую гуманитарную помощь со стороны ООН, других международных организаций, равно как и различных иностранных спонсоров) и никогда не имели особого стремления к переходу от скотоводства к оседлому земледелию, их продолжительное при-сутствие в Пакистане отрицательно сказалось в первую очередь на обострении проблемы водопользования. Известны, например, не предававшиеся широкой огласке случаи вооруженной борьбы за источники питьевой воды между местными жителями и беженца-ми. Некоторые из стычек кончались летальными исходами для сражавшихся, однако местное правосудие не сочло нужным вы-явить и наказать виновных.

Возвращаясь к проблеме полезных ископаемых, следует вспомнить о разгоревшемся конфликте вокруг газового месторож-дения Суй (треть разведанных запасов газа Пакистана и свыше

126

80% его нынешнего потребления). До 1980 г. положение на газо-вом комплексе и вокруг него было спокойным и полностью кон-тролировалось администрацией. Затем ситуация начала ухудшать-ся из-за вмешательства племенных вождей, не смотря на то, что под их давлением местным жителям (т.е. белуджам) были предос-тавлены рабочие места. Интересно, что повышенный интерес бе-луджских сардаров к природным богатствам этого района появил-ся именно в тот момент, когда иностранные инвесторы начали разрабатывать маршруты трансафганского газопровода. Видимо, с местными племенными вождями провели разъяснительную работу о высокой ценности природного газа для развития национальной энергетики и промышленности, или же они сами постигли выгоду от владения этим стратегическим сырьем.

Правительство начало вести переговоры с сардаром Атта-улла-ханом Менгалом и навабом Акбаром Бугти в 1999 г., которые продолжались два года. Лишь в декабре 2001 г. было достигнуто соглашение с Бугти, согласно которому завод выделил рабочие места с ежемесячным окладом в 22 тыс. рупий для 168 белуджей. Впоследствии завод обещал нанять еще 344 человека, что обош-лось бы компании в 70 млн. рупий ежегодно. Более того, наваб Акбар Бугти получал 2 млн. рупий в месяц – за это он обещал объ-явить Суй «специальной охраняемой зоной» и обеспечить беспе-ребойные поставки газа по всей стране. Скорее всего, достигнутая договоренность объяснялась тем обстоятельством, что США, ока-завшись не в состоянии контролировать бесперебойность и безо-пасность поставок туркменского газа в Южную Азию, отказались от строительства трансафганского газопровода.

Индия, со своей стороны, отдала предпочтение иранскому варианту, по которому газопровод должен быть проложен от ме-сторождения Южный Парс (запасы оцениваются в 12 трлн. м3). Первоначально прокладка предполагалась по шельфовой зоне Аравийского моря (вариант, поддерживаемый РАО «Газпром»), однако главная заинтересованная сторона – Индия – из-за эконо-мической рентабельности избрала сухопутный маршрут через Белуджистан. В январе 2005 г. газовый комплекс Суй подвергся террористической атаке со стороны местных диверсантов, обстре-лявших его из минометов. Поставки газа по всей стране были час-тично приостановлены на восемь дней, что нанесло национальной экономике ущерб в 440 млн. рупий.

В будущем, если через территорию Белуджистана будут проложены стратегические газопроводы из Ирана или Туркмени-

127

стана, могут возникнуть и другие, более «дорогостоящие» (по сравнению с природными катаклизмами) проблемы, которые пре-вратят эту пакистанскую провинцию во взрывоопасный регион. По самому тяжелому сценарию, подобная финансовая битва за газ, поставляемый на индийский и пакистанский рынки, вполне может привести к слиянию белуджского национализма с экстремизмом и международным терроризмом, а сам регион способен превратиться в новый очаг внутриполитической и геополитической дестабили-зации. Видимо, основные направления социально-экономического развития Белуджистана, как и в прежние годы, будут определяться не столько ресурсным потенциалом провинции и национальными интересами Пакистана, сколько внешними факторами.

В настоящее время главным инвестором в транспортную инфраструктуру Белуджистана является Китай, который выделил Пакистану 200 млн. долл. на строительство глубоководного порта в Гвадаре, в то время как пакистанское правительство планирует связать этот новый порт на Макранском побережье новыми маги-стралями с Карачи, Кветтой и Лахором с последующим выходом на Каракорумское шоссе. Следует, однако, не забывать, что еще в Специальном плане развития Белуджистана, разработанном экс-пертами ВБ в 1980 г., особо отмечалась специфика природно-климатических условий этого региона, которая «затруднит строи-тельство транспортной системы и сделает его дорогостоящим».

В любом случае, договариваясь между собой о разделении сфер влияния на территории Пакистанского Белуджистана, ни США, ни Китай, ни Иран уже не могут не учитывать и мнения сардаров (официально представляющих интересы коренного насе-ления провинции). В противном случае может повториться ситуа-ция по аналогии с афганскими талибами, когда ни один из зару-бежных инвесторов уже не захочет вкладывать финансы и вести транспортные коридоры через «неспокойный Афганистан».

Но в то же время нельзя не учитывать и то обстоятельство, что внешняя экономическая помощь может усилить напряжен-ность в отношениях между федеральным правительством и паки-станскими белуджами. Так, многие белуджи полагают, что боль-шинство проектов развития, как, например, порта Гвадар, нацелено на привлечение внешней рабочей силы. Это, по их мне-нию, не только лишит возможностей трудоустройства коренных жителей, но и изменит демографический состав провинции. При подобных обстоятельствах вполне естественным является рост се-паратистских настроений.

128

Согласно последним официальным данным, в этническом составе 54,7% населения представлено белуджами и брагуями, а 29% – пуштунами. Однако уже в этих цифрах кроется довольно глубокое противоречие, поскольку пуштунские лидеры эти данные отрицают, настаивая на 40%-ной доле своих одноплеменников в общей численности населения провинции. Белуджи же утвержда-ют, что официально зарегистрированное пуштунское население включает большую долю афганских беженцев, живущих по под-ложным документам и получивших статус постоянных жителей.

По подсчетам Ю.В. Ганковского, уже в середине 70-х годов в провинции белуджи составляли большинство населения только в округах Каччи, Харан, Макран, Сиби и Чагай. В округах Кветта-Пишин, Лоралай, Зхоб, находящихся в северно-восточной части провинции, большинство населения составляют пуштуны, в округе Лас-Бела – синдхи. Кроме них в провинции проживают панджаб-цы (в округах Кветта-Пишин, Лоралай, Каччи и Сиби), «мухаджи-ры» – переселенцы из Индии и их потомки (главным образом в округе Кветта-Пишин), а также парсы (в округе Макран).

Белуджи, проживающие на территории Пакистана, делятся на две группы: макрани – на юго-западе, получившие свое назва-ние от исторической провинции Макран, протянувшейся вдоль побережья Аравийского моря, и сулеймани (от Сулеймановых гор) – на северо-востоке. Между ними лежит округ Калат (до октября 1955 г. – княжество Калат), населенный небольшой дравидоязыч-ной народностью – брагуями. Белуджи-макрани (как и белуджи Ирана и Афганистана) говорят на западных диалектах языка балу-чи, который входит в северо-западную подгруппу иранской груп-пы языков. Белуджи-сулеймани говорят на восточных диалектах этого языка.

Большинство белуджей являются суннитами, придержи-вающимися ханифитской школы. К шиитам Белуджистана от но-сятся хазарейцы, переселившиеся в Британскую Индию (а также в Иран) из Центрального Афганистана в 1880–1890-е годы. Хаза-рейцы, считающие себя потомками Чингиз-хана, проживают в вос-точной части округа Кветта-Пишин, славятся пристрастием к во-енной службе, привитым им еще британцами, гордятся высокими спортивными достижениями. В последние годы наметилась тен-денция резко возросшей тяги молодых хазарейцев к высшему об-разованию (как в стране, так и за рубежом), равно как и активное участие молодежи в различных общественно-политических орга-низациях на окружном уровне. Так, например, своим активным

129

участием в различных экологических программах в Кветте выде-ляются такие молодежные организации, как Nasal Noa, Hazara Pro-gressive Forum, Milo Shaheed Trust и Ittehad Jawanan Hazara. После исламской революции 1979 г. Иран стал активно развивать куль-турные связи с пакистанскими хазарейцами, расширив трансляцию радиопередач на дари, организуя ежегодные паломничества шии-тов на различные религиозные мероприятия (например, на годов-щину смерти Хомейни), приглашая хазарейцев на обучение, делая при этом основную ставку на молодежь.

Похоже, что примеру Ирана последовали и США, которые, придавая особое значение культурно-просветительской работе с молодежью, применили избирательный подход. Основное внима-ние было отведено молодому поколению макрани, которые еще в середине 80-х годов попали в основные спонсорские проекты по обучению студентов в США или Европе. «Белуджские национали-сты расценили это как попытку внести сепаратизм и отделить Макран от Белуджистана, что укрепило бы позиции США в стра-тегически важном регионе», – считает известный политолог Хамза Алави.

Начиная с 80-х годов значительно обострилась напряжен-ность в отношениях между белуджами и пуштунскими переселен-цами из СЗПП. Пуштунские племена, во главе которых стоят влия-тельные землевладельцы, расселяются, как правило, на наиболее плодородных землях Белуджистана, расположенных в северных, пограничных с СЗПП районах. Естественно, что расселение вы-ходцев из соседней провинции на наиболее плодородных землях становится причиной их соперничества с местным населением за ограниченные земельные и водные ресурсы, что не может не вы-звать обострения этнических по форме и социальных по существу конфликтов. Пуштунская племенная система с ее эгалитарным ха-рактером больше подходит для развития частного предпринима-тельства, чем иерархическая белуджская система, поэтому многие пуштуны стали процветающими ростовщиками, коммерсантами и землевладельцами. Верхушка пуштунов все активнее добивается выделения северо-восточных округов Белуджистана в отдельную провинцию или автономный округ, в то время как белуджские на-ционалисты выступают за лингвистическую демаркацию паки-станских провинциальных границ. Определенные разногласия су-ществуют в отношении смешанных этнических районов – Зхоб, Лоралай, Кветта, Восточный Чагаи, где проживает примерно рав-ное количество пуштунов и белуджей.

130

Для белуджей проблема постоянно растущего пуштунского населения уже давно стала традиционно нервозной. В свое время генерал М. Зия-уль-Хак собирался провести административную реформу, но не успел. Беназир Бхутто, со своей стороны, обещала рассмотреть вопрос об этносоциальных конфликтах в Белуджи-стане, но также не успела. Генерал П. Мушарраф был явно скло-нен к защите интересов Панджаба, а нынешний президент Асиф Али Зардари пока только обещает провести административную реформу – изменить структуру округов и перекроить границы внутри провинции. Вместе с тем необходимо отметить, что в по-следние годы появились свидетельства о консолидации пуштун-ских и белуджских сепаратистов под флагом исламской солидар-ности ради вооруженной борьбы с общим врагом (будь то федеральный центр или войска НАТО в Афганистане). К доказа-тельствам этого можно отнести свободную миграцию боевиков через пакистано-афганскую границу, равно как и совместное обу-чение в лагерях мобильного базирования боевиков «Талибана» и членов Армии освобождения Белуджистана (АОБ). Пуштунско-белуджские противоречия отходят как бы на второй план, меняя нюансы, но не свою этносоциальную основу.

Придавая повышенное значение этнодемографическому по-ложению в собственной провинции, довольно часто белуджские националисты акцентируют внимание и на растущей численности белуджей в соседнем Синде, главным образом в округах Джакоко-бад, Ларкана, Даду и Гавабшах. Хотя в настоящее время ни в од-ном из округов белуджи не составляют большинства жителей (в округах Верхнего Синда – от 10 до 30% населения), однако чис-ленность их возрастает здесь очень быстро и уже превысила 1 млн. человек. По мнению известного политического деятеля Синда (белуджа по национальности) Мира Али Ахмеда Тальпура, уже в 1980 г. в Синде проживало 1,4 млн. белуджей, говорящих на своем родном языке, и около 2 млн. белуджей по этническому происхо-ждению, которые уже забыли язык.

Многие белуджи переселились в Синд несколько столетий назад, некоторые, например, династия Тальпуров, заняла прочные позиции не только на провинциальном, но и на государственном уровне. Влившись в жизнь синдхов, переселенцы сохраняют этни-ческие традиции белуджей, однако не столь активно поддержива-ют националистическую борьбу, как, например, более поздние пе-реселенцы в промышленных районах Карачи. По мнению Х. Алави, до 1947 г. большинство рабочих в Карачи составляли

131

белуджи, переселившиеся сюда с Макранского побережья. Но по-сле раздела Британской Индии в таких промышленных центрах Синда, как Карачи, Хайдарабад и Суккур, стала стремительно воз-растать доля «мухаджиров». В настоящее время белуджи состав-ляют примерно 4% населения Карачи. Следует отметить, что среди них много отходников – выходцев из Иранского Белуджистана, а также белуджской молодежи, приезжающей в Карачи из Ирана на учебу, причем не только в светские, но и в религиозные школы.

Проживание столь большого количества белуджей в Синде привело к определенному сближению между синдхскими и бе-луджскими лидерами. Во время столкновений между «мухад-жирами» и синдхами, которые произошли в Карачи в 1995 г., бе-луджская диаспора оказалась на стороне коренного населения. (Для сравнения: во время вооруженных столкновений между бе-луджскими националистами и правительственными войсками в 1973–1976 гг. два сына Тальпура сражались в рядах Белуджского народного освободительного фронта – БНОФ.) По мнению Мира Али Ахмеда Тальпура, «если случится худшее из худшего и Паки-стан распадется, белуджи и синдхи будут вместе. Они любят друг друга и вполне могут создать федеративное государство Синда и Бе-луджистана. Но мы, конечно, хотим, чтобы Пакистан сохранился».

Одной из наиболее важных проблем является широкое рас-селение белуджей, поскольку их историческая родина оказалась разделенной между Пакистаном, Ираном и Афганистаном.

Иран является единственным государством, не заинтересо-ванным в распространении этнического и религиозного сепара-тизма непосредственно в Пакистанском Белуджистане. Основным направлением его внешней политики стала экономическая помощь под флагом исламской солидарности путем развития пригранич-ной торговли и поддержки бедных районов вдоль границы иран-ской провинции Систан с Белуджистаном. Главная цель подобной политики Тегерана – сохранить социальную и политическую ста-бильность в пакистанской провинции и не допустить развития движения за создание Великого Белуджистана. Выступая за рас-ширение приграничной торговли с Пакистаном, Иран, естествен-но, является и инициатором развития транспортной инфраструкту-ры в Пакистанском Белуджистане. Так, в декабре 2005 г. в Захедане состоялась встреча совместной ирано-пакистанской ко-миссии, в ходе которой обсуждались вопросы расширения торго-вого оборота при использовании железной дороги Захедан–Квет-

132

та. Подобные заседания совместной комиссии по железным доро-гам должны стать регулярными и проводиться раз в полгода.

Теоретически пакистанские белуджи-националисты могли бы опираться на поддержку со стороны белуджей, проживающих в Афганистане, однако последние сами нуждались в материальной помощи. Параллельно высказывалось мнение, что представители пуштунского движения «Талибан» «вовсе не сочувствуют белудж-скому движению». Факты дальнейшей истории внутриполитиче-ского развития Белуджистана свидетельствовали, однако, об обратном. Так, на страницах пакистанских газет появилась инфор-мация о том, что вынужденная уйти в подполье Армия освобожде-ния Белуджистана (АОБ) вступила в контакт с представителями движения «Талибан». В ноябре 2007 г. пакистанские газеты сооб-щили о ликвидации Навабзады Балач Марри, возглавлявшего АОБ, – по некоторым данным, он был убит вместе со своими ох-ранниками на афганской территории в бою с силами безопасности. По другим сведениям, его отряд был атакован авиацией НАТО в одном из районов афганской провинции Гильменд. В связи с этим сообщением в Кветте вспыхнули беспорядки, полиция и силы безопасности были приведены в боевую готовность, закрыты все учебные заведения.

Еще в 1970–1980-е годы многие белуджи в поисках работы эмигрировали в страны Персидского залива и Восточную Африку. Существуют свидетельства, что в настоящее время в Бе-луджистане живет примерно столько же белуджей, сколько и за его пределами. В националистической пропаганде расселенность белуджей обосновывается экономической отсталостью их белуд-жистанской родины. Если белуджские земли будут объединены и белуджи составят большинство, Белуджистан, по их мнению, будет иметь правительство, которое впервые будет подчинено ин-тересам самих белуджей. Такое правительство быстро создаст ос-новы промышленного развития, с обеспечением белуджей пре-красными условиями работы, и подобные перспективы вернут на родину эмигрантов из Синда, Панджаба и из района Персидского залива. Националисты заявляют, что эмигрировавшие в течение последних десятилетий белуджи вернутся, так как они, во-первых, недавно покинули свои семьи, во-вторых, как правило, не имеют возможностей для социального роста в тех районах, куда они переехали. Именно эта большая по значению, но маленькая по численности прослойка квалифицированных рабочих могла бы внести максимальный вклад в развитие независимого Белуджиста-

133

на, но потеряла бы больше, если бы отказалась от своих нынешних ставок.

При военном режиме генерала П. Мушаррафа белуджские националисты постепенно были отстранены от власти не только на федеральном, но и на провинциальном уровне. После того как в октябре 2002 г. в результате выборов в законодательное собрание провинции к власти в Белуджистане пришло коалиционное прави-тельство Пакистанской мусульманской лиги им. Каид-и-Азама (ПМЛ(К)) и альянса религиозных партий Муттахида Маджлис-е Амаль (ММА), вожди крупнейших племен выступили против масштабных проектов правительства по развитию Белуджистана, утверждая, что они не возражают против развития как такового, но не согласны с ущемлением гражданских прав белуджского народа. В основе их недовольства лежит несправедливость распределения долей в доходах от добычи газа в провинции, дискриминация бе-луджей при осуществлении на территории Белуджистана мегапро-ектов, а также отсутствие должного представительства во власт-ных структурах провинции. По словам самих белуджских сардаров, их отношения с представителями федеральной власти резко ухудшились из-за «намерений П. Мушаррафа разрабатывать крупнейшее в стране газовое месторождение, проложить через территорию провинции газопровод из Ирана и построить страте-гический глубоководный морской порт для расширения торговли с Китаем». Несмотря на то что Пакистан является важным союзни-ком США в борьбе против терроризма, федеральная власть пере-дислоцировала часть армейских контингентов с территории СЗПП (где были сосредоточены основные отряды «Аль-Каиды» и «Тали-бана») в Белуджистан – «для сведения старых счетов и ради собст-венного стремления по освоению ценных газоносных месторожде-ний провинции».

После того как в августе 2006 г. в ходе армейской операции был убит вождь племени бугти наваб Хан Акбар Бугти, движение националистических сил пошло на спад – 3 тыс. повстанцев, под-держиваемые в основном племенами бугти и марри, растворились среди 6-миллионного населения Белуджистана, их влияние на по-литическую жизнь провинции значительно ослабло.

Вследствие отсутствия консолидированной белуджской оп-позиции при сохранении традиционного соперничества между племенами движение белуджей стало фактически управляемым властями. Тем более что в рамках подобного межплеменного со-перничества, как и в прежние годы, наблюдалось стремление сар-

134

даров отдельных племен опереться на помощь и поддержку Цен-тра. В первую очередь на подобный компромисс шли влиятельные представители имущей белуджской верхушки, тесно связанные деловыми интересами с крупным пакистанским бизнесом и полу-чающие свои доходы главным образом из источников, лежащих за пределами Белуджистана. Представители крупных племен пред-почитали либо вступать в альянс с общепакистанскими партиями, либо бойкотировать выборы.

Сказанное подтверждают итоги выборов в законодательное собрание провинции, состоявшихся в феврале 2008 г., когда боль-шинство националистических партий бойкотировало выборы, а около 4 тыс. представителей оппозиции, выступавших за бόльшую автономию провинции, просто «исчезли» с политической арены накануне выборов (с помощью армейских зачисток). Вождь пле-мени марри 80-летний Наваб Хайр Бахш Марри демонстративно проигнорировал выборы, обвинив в «бессовестности» как ПМЛ(К) и лично президента Мушаррафа, так и ПНП во главе с Азифом Зардари. (Один из сыновей Наваба Марри вел повстанческую вой-ну и был убит в 2007 г., другой был арестован по обвинению в терроризме в Лондоне.) При общей низкой явке избирателей (в округе Дера Бугти она составила 40%, а в Макране – лишь 2,8%) победу одержали пропрезидентская ПМЛ(К) и ПНП.

Единственная относительно крупная политическая органи-зация, объединяющая представителей различных племен, – Армия освобождения Белуджистана (АОБ), называемая представителями федеральной власти «темной террористической группой, финан-сируемой Индией». Ориентировочно она была возрождена в 2004 г. племенем марри из Белуджского народного освободитель-ного фронта (БНОФ) – организации, которая вела вооруженную борьбу против федеральных властей еще в 1973–1976 гг.

Bcкope к ней присоединились члены племени бугти и мен-гал. В целом же сведения о численном составе и структуре АОБ весьма противоречивы: по некоторым данным, эта организация объединила в одну военизированную структуру БНОФ и Белудж-ский освободительный фронт (БОФ), по другим – БОФ действует исключительно в южных районах Белуджистана, однако коорди-нирует свою работу с АОБ. В то же время в феврале 2005 г. (т.е. за полтора года до своей смерти) Наваб Бугти сообщил, что АОБ, БОФ и БНОФ – это «различные группы или организации», а пото-му «что бы они ни делали, они делают самостоятельно, не спра-шивая при этом никого».

135

Тактика борьбы АОБ против федеральной власти преду-сматривала осуществление диверсий на газодобывающих пред-приятиях, вооруженные нападения на военные подразделения, ми-нирование путей сообщения, убийства китайских специалистов в Гвадаре. В апреле 2006 г. МВД Пакистана объявило АОБ вне за-кона (хотя до этого Исламабад в течение длительного времени во-обще не признавал ее существования). Перед специальными анти-террористическими судами по обвинению в принадлежности к АОБ или в соучастии в ее деятельности предстали некоторые функционеры партии, а в июле 2006 г. были заморожены банков-ские счета 42 членов АОБ, из которых 25 являлись членами семьи Наваба Бугти.

После того как АОБ оказалась на нелегальном положении, ее структура по сути распалась на разрозненные группировки, все чаще прибегающие к экстремистским формам борьбы с федераль-ной властью.

Много вопросов вызывают источники финансовой поддерж-ки АОБ, а также поставки оружия. Правительство Пакистана не-преклонно настаивает на политической и материальной поддержке со стороны Индии. В настоящее время, по мнению экспертов, главными источниками финансовой поддержки белуджских на-ционалистов являются, во-первых, наркоторговля (бартер «нарко-тики в обмен на оружие») и, во-вторых, довольно мощная и преус-певающая белуджская диаспора, проживающая в странах Персидского залива.

Помимо АОБ, в настоящее время на территории Пакистан-ского Белуджистана (как, впрочем, и за его пределами) действуют три сепаратистские группировки – Объединенный фронт освобож-дения Белуджистана (ОФОБ), молодежный фронт и группировка суннитских повстанцев «Джундалла», за которой прослеживается рука США. Эта группировка взяла на себя ответственность за взрыв на территории Иранского Систана и Белуджистана в г. Сарбазе 18 октября 2009 г., когда жертвами теракта стали 15 во-еннослужащих Корпуса стражей исламской революции (КСИР). Члены молодежного фронта, являющиеся частью диаспоры и жи-вущие в Кабуле, Кандагаре, Дубае, Лондоне, Брюсселе и Женеве, все чаще прибегают к терактам в Белуджистане, однако не поль-зуются поддержкой со стороны местной политической элиты (ко-торая опасается внешнего, прежде всего индийского, влияния на белуджскую молодежь). Все перечисленные группировки имеют довольно сильные связи среди белуджской диаспоры, проживаю-

136

щей в Карачи – главном торгово-экономическом и финансовом центре Пакистана.

Достоверных сведений о том, действуют ли эти группировки разрозненно или же как взаимосвязанные звенья одной цепи, нет. Однако доподлинно известно, что важным источником финанси-рования белуджского национализма являются денежные переводы от рабочих из стран Персидского залива. Появились сообщения, что финансовую помощь повстанцам оказывают Саудовская Ара-вия и ОАЭ – прежде всего членам ОФОБ и молодежного фронта.

США, со своей стороны, оказывая негласную поддержку группировке «Джундалла», беспрепятственно проникающей на территорию Ирана, высказывают резко негативную реакцию по поводу практически открытой пакистано-афганской границы (что способствует беспрепятственному перемещению как боевиков-талибов, так и оружия). Так, НАТО располагает неопровержимы-ми сведениями о системе снабжения «Талибана» в Белуджистане, начиная с тренировочных лагерей вблизи Кветты и кончая огром-ными арсеналами, пунктами переброски новых вооружений и мес-тами встреч руководства «Талибана» в столице провинции. «Тали-бан» использует сотни местных медресе, находящихся в ведении «Джамиат-уль-улама-и-Пакистан» (ДУП), для размещения боеви-ков и их подготовки перед отправлением на фронт. В некоторых лагерях мобильного базирования, расположенных на территории Белуджистана, осуществляются диверсионная подготовка и обуче-ние не только боевиков «Талибана» (забрасываемых на афганскую территорию), но и местных сепаратистских структур.

О том, насколько важным является Белуджистан для США, свидетельствует доклад «Белуджский национализм и политика энергоресурсов: Меняющийся контекст сепаратизма в Пакистане», подготовленный Институтом стратегических исследований Пента-гона. Согласно докладу, Китай в регионе должен быть обязательно изолирован, поэтому единственный приемлемый для США сцена-рий – это взять Гвадар под свой контроль. Порт может быть ис-пользован как для блокады газопровода Иран–Пакистан–Индия, так и для снабжения американских войск в Афганистане через провинции Гильменд и Кандагар. Положение осложняется тем об-стоятельством, что «Талибан», закрепившись на территории СЗПП, все активнее распространяется по Белуджистану (с засе-ленных пуштунами северных районов в южном направлении).

В Исламабаде не могут не понимать, что американские спецслужбы, планомерно подкупая лидеров белуджского движе-

137

ния (под прикрытием борьбы с «Талибаном»), намерены использо-вать это движение для «балканизации» и распада страны. Вполне вероятно, что из всех заинтересованных сторон именно белуджи сохраняют за собой право решающего голоса при определении дальнейшей судьбы Белуджистана (а следовательно, и Пакистана).

Современный Белуджистан напоминает мину замедленного действия, поскольку пока у центральной власти и армии имеется достаточно сил для сдерживания сепаратизма в этой провинции, но их главное внимание сосредоточено на афганских боевиках-талибах и нестабильности в СЗПП. Однако федеральное прави-тельство по-прежнему не прислушивается к требованиям корен-ных жителей Белуджистана, которые хотят автономии и справед-ливого распределения доходов от эксплуатации природных ресурсов. «Сегодня белуджские боевики, возможно, решили при-остановить антиправительственные выступления, – писала кара-чинская газета «Dawn» в августе 2008 г. – Но сохранить мир будет трудно, пока не будут приняты широкие меры по выполнению обещаний, даваемых белуджам разными правительствами». По-скольку Асиф Али Зардари, как, впрочем, и все его предшествен-ники, не стремится к выполнению данных обещаний, достигнутое равновесие выглядит крайне неустойчивым.

«Ближний Восток и современность», М., 2010 г., № 41, с. 229–243.

Александр Аксенёнок, кандидат юридических наук К ЧЕМУ ВЕДЕТ ПРОБУЖДЕНИЕ БЛИЖНЕГО ВОСТОКА «Жасминовая революция» в Тунисе, начавшаяся самосож-

жением 20-летнего юноши, быстро перекинулась на запад (Алжир, Мавритания), юг (Судан) и восток (Египет, Иордания, Йемен) арабского мира. И хотя масштаб внутренних потрясений в этих странах различен и в каждой из них своя специфика, ясно одно. Социальная почва для народных выступлений созрела, и созрела давно. Свержение режима Бен Али в Тунисе сыграло лишь роль неожиданного катализатора.

Уличные демонстрации, митинги и другие проявления мас-сового протеста сотрясали Арабский Восток и раньше, особенно часто в 50–70-е годы прошлого столетия. Тогда, на этапе станов-

138

ления национальных государств, гнев «арабской улицы» был на-правлен против внешних сил – Израиля и империализма США. Отдельные протестные выступления последнего десятилетия но-сили в основном экономический характер. Теперь же, после того, как впервые в современной истории смена режимов в двух араб-ских странах произошла не в результате военного переворота, внешнего или внутреннего «дворцового заговора», а под давлени-ем снизу, на повестку дня встал вопрос о кардинальных политиче-ских переменах, возможно, на всем Ближнем Востоке, включая смену «несменяемых» арабских правителей.

Как быстро, в каких формах и насколько радикально пере-мены будут происходить в каждой отдельно взятой арабской стра-не, пока трудно спрогнозировать. В то же время глубинные процессы внутреннего развития, которые подготовили эту «соци-альную бомбу», уже давно были предметом экспертных обсужде-ний. В этом смысле при всех различиях в затронутых волнениями арабских государствах имеется много общего.

Прежде всего это часть арабского мира с более низким уровнем жизни большинства населения, особенно Египет и Йемен. Если в Алжире и Ливии – странах – экспортерах нефти – прави-тельствам удалось на время нейтрализовать народное возмущение ростом цен, а граждане Кувейта даже получили по 3,5 тыс. долл. США разовых денежных дотаций и дополнительные добавки к социальному пакету, то, к примеру, в Египте финансовые лимиты на популистские меры оказались исчерпанными. Социальную базу протестных движений составила молодежь, отчаявшаяся улучшить свое материальное положение, и зарождающийся средний класс, недовольный коррупцией в верхах, непотизмом и авторитарными методами правления.

Как отмечалось на Давосском форуме по Ближнему Востоку (май 2007 г.), занятость среди молодежи в этом регионе катастро-фически низка (не более 30%) даже по сравнению с такими небла-гополучными в этом отношении регионами, как Центральная и Восточная Европа и республики бывшего Советского Союза. При этом уже сегодня очевиден дисбаланс спроса и предложения на рынке труда, а в перспективе прогнозируется только усугубление этой проблемы. Дефицит требуемой рабочей силы на Арабском Востоке в ближайшие два десятилетия должен, по подсчетам эко-номистов, составить от 80 до 90 млн. рабочих мест. Как заполнить этот дефицит – самый большой вызов социально-экономическому развитию всего региона, где общая численность молодых людей в

139

возрасте до 30 лет приближается к 70% населения, и большинство из них, по проведенным опросам, мечтает о выезде за границу.

Другим серьезным раздражителем на уровне субъективного восприятия политической реальности в массах стала несменяе-мость власти и всего правящего класса. Бен Али оставался прези-дентом Туниса более 23 лет, а Мубарак возглавлял Египет непол-ные 30 лет. Нынешние главы двух других арабских государств, Ливии и Йемена, пришли к власти в результате военных переворо-тов еще раньше – соответственно в 1969 и 1978 гг.

Кроме того, во всех этих четырех странах были широко из-вестны планы передачи власти по наследству. В Тунисе ходили слухи о властных амбициях жены президента и ее клана, устано-вившего свой контроль практически над всеми жизненно важными сферами национальной экономики. Сценарий передачи власти от отца к сыну получил одиозную огласку и в Египте. Банкир Гамаль Мубарак, сын президента, вошедший в руководство правящей На-ционально-демократической партии (НДП), символизировал сра-стание финансовых интересов бизнеса и официального политиче-ского класса.

За последние годы имущественная поляризация в Египте шла на только быстро, что образовавшаяся пропасть между богат-ством верхов и бедностью большинства населения выглядит сего-дня особенно разительной. В окрестностях Каира по соседству с трущобами, называемыми «народными кварталами», выросли кот-теджные поселки новой бизнес-элиты из числа бывших военных и партийных функционеров. И это в стране, где 40% населения жи-вут за чертой бедности и 30% продолжают оставаться неграмот-ными. Стабильность поддерживалась репрессивными методами традиционно разветвленных в стране спецслужб и путем дотиро-вания продуктов питания. В результате бюджетный дефицит дос-тиг 8%, а государственный долг вырос до 72% ВВП.

Широкое недовольство в Египте вызвали результаты состо-явшихся в ноябре 2010 г. парламентских выборов. В отличие от предыдущих выборов 2005 г., когда «Братья-мусульмане», высту-павшие как «независимые» кандидаты, получили 20% мест, на этот раз НДП практически полностью монополизировала законо-дательный орган власти (97% мест). Оппозиция объявила итоги сфальсифицированными. Накануне президентского голосования, намеченного на сентябрь 2011 г., было изменено конституционное законодательство, что сделало участие в выборах независимых кандидатов практически невозможным. Все это наряду с социаль-

140

ными факторами также повлияло на рост антирежимных настрое-ний, предопределив перерастание чисто экономических требова-ний в радикально политические.

Говоря о побудительных мотивах народных волнений, осо-бенно в Тунисе и Египте, следует отдельно отметить рост совре-менных коммуникационных технологий. У многих экспертов и наблюдателей возник вопрос: как поддерживалась организован-ность народных выступлений в условиях разобщенности оппози-ции и давления репрессивного аппарата? К тому же до сих пор не вполне понятно: какие политические силы стояли за этим, или по-началу больше сработали элементы стихийности и подверженно-сти эмоциональному взрыву? По свидетельству очевидцев, для координации действий использовался Интернет, особенно такие социальные сети, как Facebook, мобильная связь. Разумеется, по-добные средства коммуникации на Арабском Востоке распростра-нены не столь широко, как в Западной Европе, но даже 8–10% в Египте (в Тунисе этот процент выше) оказалось вполне достаточно для общения среди активистов. Не случайно власти не раз прибе-гали к блокированию Интернета и мобильной связи.

Если в Тунисе после бегства Бен Али из страны контуры пе-реходного периода в основном согласованы, что позволило вре-менному правительству сбить волну народных выступлений и заручиться сотрудничеством оппозиции в подготовке новых пар-ламентских и президентских выборов, то в Египте ситуация, веро-ятно, долго останется неопределенной. Под давлением протестов и западной реакции президент сделал ряд шагов навстречу требова-ниям народа. Впервые за время его правления был назначен вице-президент (этот пост оставался вакантным с момента, когда в 1981 г. его покинул сам Хосни Мубарак), которому предполага-лось передать часть президентских полномочий. Произведена за-мена правительства, начался переговорный процесс с оппозицион-ными партиями и новыми молодежными движениями о политических и конституционных реформах. К числу приоритетов нового правительства отнесено удовлетворение жизненных по-требностей народа, т.е. главных экономических требований про-тестующих. Вместе с тем президент Египта сначала решительно отказался немедленно покидать свой пост, ограничившись обеща-нием не выдвигаться на предстоящих в конце этого года прези-дентских выборах.

Тактика президента и военно-политического истеблишмента в разгар кризиса заключалась в следующем:

141

– ослабить накал народных выступлений, опираясь на мас-совое присутствие армии на улицах в качестве стабилизирующей силы;

– не допустить падения режима, обеспечив условия для его упорядоченной мирной эволюции с «сохранением лица»;

– в диалоге с оппозицией договориться об условиях «дос-тойного» ухода президента в течение «переходного периода», воз-можно, до новых президентских и парламентских выборов.

Однако этим расчетам не суждено было оправдаться. Коли-чество манифестантов достигло критической массы, а требования отставки президента стали распространяться по всей стране, по-ставив государство на грань коллапса. Экономические потери ка-тастрофически нарастали (150 млн. долл. США в день, 1 млрд. от-тока туристов). Беспрецедентной силы достигло внешнее давление со стороны главного союзника Египта Соединенных Штатов и примкнувшей к ним Западной Европы. В этих условиях президент Египта по договоренности с армейским командованием, а возмож-но, и под его нажимом вынужден был покинуть свой пост 11 февраля 2011 г. и передать верховную власть Высшему военно-му Совету. Первым шагом этого коллективного органа было объ-явление о приостановке действия Конституции и роспуске парла-мента.

Важная особенность ситуации в Египте заключается в той роли, которую играет там институт армии. Она традиционно явля-ется не только военной организацией, но и политической корпора-цией, источником верховной власти, пользуется авторитетом в на-роде как гарант национального суверенитета. Многие генералы в отставке возглавляют государственные и частные компании, пра-вительственные агентства, местные органы власти, образуя своего рода «внутренний круг», который гораздо шире, чем непосредст-венное окружение президента. От того, как поведет себя армия, во многом зависит дальнейшее развитие событий, особенно теперь, когда они вышли за конституционные рамки.

С другой стороны, и оппозиции не удалось быстро запол-нить политический вакуум. Она также оказалась застигнутой врасплох силой и размахом народного гнева. Опасения в Израиле и на Западе насчет вероятности прихода к власти организации «Братья-мусульмане» вполне понятны, хотя и представляются не-сколько преувеличенными. С самого начала исламские лозунги на улице полностью отсутствовали, а сама организация египетских исламистов переживает период раскола на почве разногласий

142

в отношении тактики поведения после парламентских выборов в ноябре 2010 г.

В этих условиях руководство «Братьев-мусульман» предпо-чло действовать совместно со светскими партиями, присоединив-шись к образованной ими коалиции оппозиционных сил. Шансы этого объединения выступить единым фронтом на переговорах с официальными властями представляются малозначительными, особенно когда энергия народного гнева начнет сходить на нет. Другое дело, что исламисты со временем обязательно попытаются оседлать волну антирежимных настроений, используя опыт орга-низационной работы в массах и спекулируя на антиамериканских чувствах, широко распространенных в Египте (по последним оп-росам, рейтинг доверия к США не превышает 30%). Но и в этом случае «Братья-мусульмане», по прогнозам египетских политоло-гов, могут рассчитывать только на 20% голосов избирателей.

Оппозиция разрозненна и многоцветна. Политический спектр простирается от старейшей правой египетской партии «Вафд» до радикалов из находящейся вне закона организации «Братья-мусульмане». В состав этой широкой коалиции входит и образованная манифестантами аморфная демократическая ассо-циация «За перемены», выдвинувшая своим лидером нобелевского лауреата, бывшего генерального директора МАГАТЭ Мохаммеда эль-Барадеи. Разумеется, оппозиционерам будет нелегко до гово-риться даже между собой о формировании переходного «прави-тельства народного единства» для внесения поправок в Конститу-цию, обеспечивающих проведение «свободных выборов».

Нынешний этап политического развития Египта является по-настоящему переломным. Центр внутренних борений сосредото-чен вокруг того, кто будет контролировать переходный период. Останется ли контроль в руках армии или же под давлением толпы стихийно перейдет к старым и новым политическим силам, в том числе родившимся на волне массовых выступлений. В первом случае шансы на мирный переход к демократическим переменам значительно выше. Во втором – внутренний хаос может затянуться надолго.

В феврале Египет совершил «прыжок в неизвестность». Как бы ни развивались события дальше, драматический уход прези-дента (а верховная власть в Египте со времен Гамаля Абдель На-сера освящена ореолом если не божественности, как при фараонах, то во всяком случае непререкаемости) знаменует собой начало ка-чественно новой эпохи. Переход к демократии, как показывает

143

мировой опыт революционных потрясений, отнюдь не гарантиро-ван ни при диктатуре армии, ни при диктатуре народа.

Если свержение Бен Али в Тунисе дало импульс народным выступлениям египтян (барьер страха был преодолен), то от того, каким путем и как быстро будет преодолен кризис власти в самом Египте, во многом зависит геополитический расклад на всем му-сульманском Востоке и в более широком глобальном масштабе. На протяжении всей современной истории Египет был и остается лидером арабского мира, центром, из которого расходятся круги политических перемен. На Египте, этой первой арабской стране, заключившей мирный договор с Израилем, покоится вся, пока еще шаткая, система региональной безопасности. Также велика его роль в сдерживании исламского экстремизма и великодержавных амбиций Ирана.

Если демократические реформы в Египте примут обвальный характер, то такой оборот событий повысит градус напряжения в арабских странах – экспортерах нефти и газа с непредсказуемыми последствиями для мировой экономики и финансов. В любом слу-чае обширный регион Ближнего Востока и Северной Африки ожи-дает время болезненных перемен. По прогнозам Генерального сек-ретаря Лиги арабских государств, этот волатильный период продлится от двух до пяти лет. Арабские правители, получившие столь тревожный сигнал снизу, уже вряд ли смогут управлять прежними методами. Другое дело, какой характер примут внутри-политические преобразования, насильственный или мирный, как они отразятся на перспективах урегулирования арабо-израиль-ского конфликта и архитектуре международной безопасности в целом.

С точки зрения внутреннего расклада сил, модели дальней-шей трансформации в каждой из арабских стран, не затронутых модернизационными процессами по децентрализации власти и внедрению политического плюрализма, могут быть различными. Выработка работоспособных механизмов представительной демо-кратии с учетом специфики мусульманского Востока и будет со-ставлять содержание переходного периода.

По мнению многих комментаторов, для Египта и Алжира с сильными светскими традициями и стабилизирующей ролью ар-мии более приемлема была бы турецкая модель. Насер, как и Ке-маль Ататюрк, заложил традиции обновления сверху при сохране-нии консолидирующей роли армии, но ни при нем, ни при Анваре Садате и далее Мубараке не возникло гибкой политической систе-

144

мы, в которой институционально сочетались бы интересы широко-го спектра сил, порожденных современным развитием. Насеров-ский Арабский социалистический союз и Национально-демократи-ческая партия Садата и Мубарака не выдержали испытания време-нем как правящие партии, представляющие интересы коррумпиро-ванной государственной бюрократии и крупного капитала.

В Йемене армия, приведшая к власти Али Абдаллу Салеха, также может сыграть роль страховочного инструмента от сильных потрясений в условиях политического вакуума. Чисто местная особенность выражается здесь в сохраняющейся племенной струк-туре общества. Президент Салех поспешил объявить о том, что он отказывается выдвигаться на очередной срок. До сих пор ему уда-валось лавировать между запросами племен в попытках, не всегда успешных, удовлетворить интересы поглощенной им южной части Йемена и северян, завязанных больше на Саудовскую Аравию, а также поддерживать внешние атрибуты современной государст-венности. Со временем делать это будет гораздо труднее.

Монархические режимы в Иордании и Марокко имеют свои глубоко укоренившиеся династические традиции, восходящие к Пророку Мухаммеду. Эти страны в отличие от большинства мо-нархий Аравийского полуострова далеко продвинулись по пути политической модернизации. Поэтому можно полагать, что устои этих режимов менее уязвимы, хотя сами верховные руководители, судя по всему, восприняли происходящее в высшей степени серьезно.

Иранская модель «теократической демократии» – это скорее шиитский феномен, она вряд ли способна стать притягательным примером для арабских государств с преобладанием ислама более мягкого суннитского толка. Вместе с тем противопоставление со-временного развития национальным и религиозным традициям – гарантия неудачи. Политические реформы в большинстве мусуль-манских стран не будут успешными, если они осуществляются как альтернатива исламу и, следовательно, воспринимаются мусуль-манским сообществом в качестве угрозы религиозным ценностям. Линия на искусственную демократизацию и переориентацию тра-диционного мусульманского общества с целью внедрения либе-ральных ценностей несет опасность дестабилизации и играет на руку исламским экстремистам.

Международному сообществу, реакция которого на события в Тунисе и особенно в Египте была непоследовательна и противо-речива, предстоит еще пройти между Сциллой и Харибдой, чтобы найти разумные балансы между требованиями сохранения ста-

145

бильности и демократизации. Заявления ряда руководителей за-падноевропейских государств на конференции по безопасности в Мюнхене в феврале 2011 г. о том, что не все критерии западной демократии применимы к Арабскому Востоку, внушают некото-рый оптимизм. В то же время мировые державы демонстрируют очевидную растерянность перед лицом мощной волны социально-политического пробуждения, которая поднимается на Ближнем Востоке.

«Россия в глобальной политике», М.,2011 г., № 1, январь-февраль, с. 11–15.

Параг Ханна, политолог (США) МАЛАЙЗИЯ И ИНДОНЕЗИЯ: БОЛЬШАЯ КИТАЙСКАЯ СФЕРА СОПРОЦВЕТАНИЯ Лидеры Индокитая постколониального периода создали Ас-

социацию стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН) на поле для игры в гольф, собравшись на свою первую встречу в Бангкоке в 1967 г. На тот момент Таиланд был единственным государством, с кото-рым ни у одного из других основателей блока не было распрей. Поскольку власть в странах региона держали в своих руках не-примиримые военные, начало деятельности АСЕАН не предвеща-ло ничего хорошего: ей пришлось разбираться с агрессивной по-литикой конфронтации, которую Индонезия при Сукарно вела по отношению к Малайзии, затем последовали конфликты во Вьет-наме и Камбодже. Десятилетиями она оставалась антиколониаль-ным блоком, в котором Соединенные Штаты поддерживали воен-щину как противовес аграрному марксизму (к примеру, утроив численность таиландской армии).

Как и ЕС, после «холодной войны» АСЕАН тоже пережила шоки типа боснийского: азиатский финансовый кризис, лесные пожары в Индонезии и ее вторжение в Восточный Тимор, вспыш-ка птичьего гриппа. Все они стали испытанием прочности и полез-ности АСЕАН, стимулировав стремительное развитие коллектив-ных механизмов интеграции в сферах торговли и борьбы с терроризмом, разрушением окружающей среды, транснациональ-ной преступностью и болезнями. Взаимовлияние государств-членов стало такой же нормой, как и безвизовые поездки 500 млн. их граждан. Некоторые участники АСЕАН еще имеют военные

146

соглашения с Соединенными Штатами, ныне рассчитывающими сделать этот многосторонний блок противовесом Китаю.

Страны АСЕАН расположены как раз на заднем дворе КНР. Чтобы выйти из американского стратегического окружения, Китай привлекает их на свою сторону поодиночке, втягивая в свою но-вую систему воздаяний. В результате у каждой из них двусторон-ние отношения с КНР оказываются более тесными, чем между со-бой. «Страны АСЕАН сейчас раболепствуют перед Пекином не только потому, что не хотят его гневить, – пояснил таиландский дипломат и бывший чиновник АСЕАН, – но и в расчете на то, что Китай не покинет их в беде, как это сделали США во время фи-нансового кризиса». АСЕАН стал сейчас многоярусной китайской периферией: Сингапур, Малайзия и Бруней выступают самыми богатыми партнерами; Таиланд, Индонезия и Вьетнам – экономи-ческими и стратегическими активами, а Бирма, Камбоджа, Лаос и Филиппины – в роли клиентов из Третьего мира. Всем им КНР предоставляет более свободный доступ на свой рынок и допускает дефицит в торговле с ними (что принесло рекордные прибыли предпринимателям АСЕАН). В обмен китайцы получают сырье, военные соглашения и дипломатические заверения в том, что мо-гут полагаться на АСЕАН; Как и европейцы в Магрибе, китайские бэби-бумеры скупают к пенсии земельную собственность от Пе-нанга до Бали. Тем самым они все больше расширяют сферу про-цветания, складывающуюся в XXI в. вокруг Китая.

Малайзия: Друзья и соседи

Не нужно дожидаться регулярного высокоскоростного поез-да, связывающего столицу Малайзии Куала-Лумпур и Сингапур, чтобы увидеть признаки влияния последнего на всем протяжении имеющего форму когтя тропического Малаккского полуострова. Если ехать на север по общенациональной автостраде Малайзии, то плантации масличных пальм и каучуконосных деревьев посте-пенно сменяются промышленными зонами, а затем появляются знаки, указывающие на Путра-Джайю – безукоризненно спланиро-ванную административную столицу, а также на Кибер-Джайю – часть Мультимедийного суперкоридора, благодаря которому Куа-ла-Лумпур становится восточноазиатским ответом Дубаю, причем спланированным с сингапурским качеством. Оба эти города новой формации служат символами того, что в Азии риск окупается, а автодорога, вдоль которой они расположены, – самое убедитель-

147

ное доказательство исключительной роли инфраструктуры в ин-тегрировании и выстраивании государства Первого мира.

Малайзия лучше всякой иной бывшей колонии оценила ма-териальную сторону развития: на ее денежных банкнотах изобра-жены поезда и здания, а не руководящие персоны. В отличие от Египта, где созданная в колониальные времена инфраструктура пришла в упадок, в Малайзии лидеры, правившие после обретения ею независимости, с толком использовали доставшиеся им по на-следству британские административные методы (как и спортивные и рекреационные клубы). Помимо этого Малайзия взяла пример с Сингапура в том, как конкурировать на глобальном рынке – начи-ная с авиации и заканчивая портами. Путра-Джайю выстроили на месте бывших плантаций, теперь там производят текстиль и про-чие товары для западных потребителей. Город имеет современную европейскую архитектуру, но в узнаваемом мусульманском оформлении, с изукрашенными мечетями и мостами, вдохновлен-ными иранскими образцами. Общенациональная автострада сейчас тянется на север до самого острова Пенанг, который тоже превра-тился в место концентрации высокотехнологичных отраслей.

Нет более грандиозного символа малайзийского успеха, чем небоскребы «Петронас» в Куала-Лумпуре, часто именуемые «Башнями-близнецами». До недавнего времени они были самыми высокими в мире. Архитектурный план небоскребов основан на исламской геометрии: восьмиконечная звезда служит знаком единства, гармонии, устойчивости и разумности. Одно из зданий, где располагается государственная нефтяная компания «Петро-нас», символизирует победу над разрушительным воздействием нефти на государственное управление. В другом разместились многонацио-нальные корпорации. Двухъярусный мост, которым они связаны на высоте 45-го этажа, обозначает смычку между государственны-ми компаниями и иностранным капиталом – такова победная фор-мула для Азии. «Мы единственная страна вне Запада, которую не поразило нефтяное проклятие», – отметил малазийский менеджер по связям с общественностью, с гордостью указывая на откры-вающийся из его офиса вид на «Башни-близнецы». Несмотря на начавшийся в 1970-е годы нефтяной бум, Малайзия все же осуще-ствила диверсификацию экономики, развив нефтепереработку и добившись сравнительных преимуществ в сборке электроники. В то же время она не отказалась от использования (но не опусто-шения) своих крупных ресурсов древесины и каучука. Поддержи-

148

вая высокий технологический уровень, а также мудро распоряжа-ясь имеющимися у нее запасами, Малайзия остается единствен-ным экспортером нефти во всей Восточной Азии. Даже когда в последующие два десятилетия иссякнут, по прогнозам, ее запасы, у страны останутся огромные месторождения природного газа. Неравенство между городом и деревней, а также слабость началь-ного образования помешали Малайзии достичь уровня Южной Кореи. Тем не менее самая крупная часть ее большого перспек-тивного бюджета отводится на нужды образования, что продвига-ет страну в направлении более активной конкуренции и в про-мышленном производстве, и в экономике знаний. В бывшем Малаккском султанате, откуда везли пряности, португальская ко-лониальная архитектура ныне соседствует с предприятиями по сборке компьютеров, а жители Куала-Лумпура могут покупать лучшие продукты в «Карфуре» – образцовом продовольственном супермаркете Первого мира.

В любой стране многое зависит от лидера. Если венесуэльцы мучаются с Уго Чавесом, то у малайзийцев есть Махатхир Мухам-мад. Он и его советники были уверены, что глобализация опасна, если ее не направлять в нужное русло. Во время азиатского финан-сового кризиса они отринули рецепты международных структур, разрушившие экономику Таиланда и Индонезии. Напротив, в Ма-лайзии был введен контроль над капиталом, чтобы удержать на плаву местный ринггит. Поскольку главы стран Второго мира осо-знают, что во избежание усугубления неконтролируемых диспро-порций глобализацию нужно жестко регулировать, они скорее по-следуют примеру Малайзии, чем Аргентины.

«Доктор М», как называют Махатхира его сторонники, – это мусульманский Ли Куань Ю, лишь ему уступающий в качестве защитника азиатских ценностей. По словам Махатхира, у ислама и конфуцианства есть общие ценности, такие как взаимность и вер-ность. «Люди на Западе считают, что экономический рост автома-тически ведет к культурной либерализации, но Малайзия докажет, что существует азиатский путь», – заявил некий мусульманский знаток в Масджид Негара (государственной мечети). С учетом то-го расстояния, на которое распространился ислам за многие столе-тия, – к XIII в. мусульманские миссионеры и арабские торговцы достигли Филиппин, – избранное Махатхиром сравнение этого пути с детской игрой в «испорченный телефон» не лишено осно-ваний. Ведь то, что говорит первый человек, может разительно отличаться от слов, которые слышит последний.

149

Вместо того чтобы углубляться в зловещие доктринальные распри по поводу того, чего же требуют нормы ислама, Махатхир и его преемник Абдулла Бадави поняли, что странам, находящим-ся на периферии исламского мира, всегда приходилось встраи-ваться в этнически более пеструю картину, нежели арабам, из-за чего догматизм был бы для них разрушителен. В Малайзии эйфо-рия по поводу исламской революции пошла на убыль, когда Иран стал проявлять признаки косности. Расценивая исламский модер-низм стран Персидского залива как материалистический и губи-тельный, здесь предложили «ислам хадхари» (цивилизационный ислам), который подразумевает общественное развитие, справед-ливое лидерство, нравственную целостность, личную свободу, за-щиту окружающей среды и образование, основанное на науке. Власти не препятствуют деятельности групп типа «Сестры исла-ма», выступающих против консервативных исламских канонов, согласно которым женщин принято считать существами смирен-ными и покорными. В данном вопросе здесь исходят из того, что ислам сулит гендерное равенство и Малайзии необходимо обеспе-чить его, чтобы создать респектабельное общество.

Таким образом, Малайзия выглядит умеренной альтернати-вой Саудовской Аравии в том, что касается мусульманского обра-зования, а также согласующимся с шариатом центром притяжения для состоятельных арабов. Ее прагматизм в подходе к исламскому лидерству особенно очевиден в рамках Организации Исламская конференция (ОИК). Малайзия старается удержать ОИК от идео-логических обличений и увлечь ее общими торговыми проектами и инвестициями, как и использованием налога в пользу нуждаю-щихся мусульман для сокращения бедности в исламском мире. «Мусульманские взгляды относительно геополитики допустимы, пока их направляем мы, а не страны Персидского залива», – про-должил свою мысль уже упомянутый знаток.

«Уж если на то пошло, Малайзия стала не менее, а более му-сульманской – вопреки экономическому росту», – доказывал мне местный ученый. Ввиду того, что большая часть мусульман сего-дня проживает в Азии, а не в арабском мире, успех Малайзии в деле модернизации, при котором ислам не приносится в жертву, делает ее бастионом на пути сил фундаментализма, исходящих из западной части Азии. Этот успех является результатом отделения мечети от государства, при котором последнее учитывает мнение первой, но не подчиняется ее диктату. Основная часть мусульман-ского населения ставит шариат выше конституционного права, а

150

для иных групп, таких как китайцы и индийцы, важнее светская правовая система, действующая параллельно с шариатом.

Численность коренного населения Малайзии растет гораздо быстрее, чем местной китайской общины, и потому устойчивый успех составляющих меньшинство китайцев нельзя отнести ис-ключительно на счет конфуцианской этики. В то же время многих мусульман-малайцев привлекает вторая волна арабского ислама, пришедшая спустя семь веков после первой (что проявляется в том, что в стране все больше носят головные платки). Если прежде разрешался развод через устное заявление, то теперь такая проце-дура запрещена. Шариатские суды набирают все больше власти, а шариатская полиция даже совершала рейды в самый популярный в Куала-Лумпуре ночной клуб «Зук».

Анвар Ибрагим, зачинатель исламистской политики и быв-ший заместитель премьер-министра, по-прежнему полагает, что ислам может содействовать очищению власти от коррупции. Его призывы звучат так же, как и у «Братьев-мусульман» в Египте. «Ислам не будет принесен в жертву демократии, – настаивает он. – Ради закрепления достигнутых успехов нужно покончить с безна-казанным отступлением от азиатских ценностей». Политика в Ма-лайзии стала более транспарентной, но ее не назовешь более от-крытой. Периодически проводимые многопартийные выборы дают оппозиционным партиям шанс получить депутатские места, но доминирующая партия «Барисан насионал» сохраняет непреодо-лимое преимущество. Махатхир, со своей стороны, по всей види-мости, стал ценить демократию несколько выше с тех пор, как отошел от государственных дел, чтобы стать главой «Петронас» – центрального звена связи между бизнесом и политикой. Как ни странно, ныне он нападает на своего преемника Бадави за то, что тот не дает новых возможностей для выражения оппозиционных мнений и не берет на себя ответственности за предоставление его родственникам контрактов и важных постов.

Впрочем, Махатхир никогда не считал, что демократия стоит того, чтобы нарушить хрупкий этнический баланс в стране. В этом с ним согласно большинство малайцев, которые с большей готов-ностью поддерживают сильное государство, даже становясь бога-че. Малайзия – пример межродовой терпимости (но не обязательно гармонии), опорой для которой служит экономический рост. Ко-лонизаторы привезли на полуостров массу индийцев и китайцев, но Малайзии удается поддерживать стабильность, хотя в ее насе-лении смешались 50% малайцев, 40% китайцев и 10% индийцев

151

(предки Махатхира происходят из индийского штата Керала, тогда как Бадави ведет свой род от арабов, перемешавшихся с китайцами из провинции Юньнань). Китайцы и индийцы получили граждан-ство, когда Малайзия обрела независимость. К тому же прилага-лись особые усилия, чтобы объединить малайзийцев некитайского происхождения и предотвратить доминирование китайцев, по большей части проживавших в городах (результатом стало исклю-чение Сингапура из состава федерации в 1965 г.).

В малайзийском котле азиатские ценности, ислам и демокра-тия смешаны, но еще не доведены до кипения. «Многие заду-мываются, не выльется ли экономический кризис в этническое на-силие, как это произошло в 1969 г. «Мы предпочли бы достичь равенства в доходах, а не проверять подобное предположение», – заметил в частной беседе один консервативный политик. Подобно ЮАР, Малайзия имеет уникальную программу позитивной дис-криминации для малазийского населения, составляющего боль-шинство в стране, – его называют «Бумипутра» («сыны земли»). Она породила стабильный средний класс за счет предоставления компаниям, находящимся у них в собственности, кредитов под низкий процент. Напряжения в отношениях этнических малайцев и китайского населения почти не просматривается, однако его все же можно ощутить. Писатель B.C. Найпол сравнил присутствие китайцев в Малайзии с введением электрического напряжения 220 вольт в стране, где все оборудование настроено исключитель-но на 110 вольт. Для китайца сад – это только участок земли под коммерческую разработку, а для малайца – часть его жилья и даже жизненного мира. Сегодня кое-кто шутит, что «если бы китайцы стали мусульманами, малайцы обратились бы в буддизм».

Тем не менее бывший чиновник тихо сказал мне в скромном домашнем кабинете: «Хотя мы не готовы это признать, без китай-цев Малайзия, вероятно, все еще оставалась бы экономическим захолустьем». Несмотря на то что Махатхир занимает твердую по-зицию в пользу малайцев, самыми близкими деловыми партнера-ми для него являются китайцы. Он даже создал специальную эко-номическую зону у берегов Борнео, чтобы привлечь китайские инвестиции, ловко выманивая у них средства, но при этом ограни-чивая контроль с их стороны.

Растущие связи Китая с Малайзией служат подтверждением поговорки, по которой «ближайший сосед важнее дальнего родст-венника». Веками китайские мигранты роились вокруг Куала-Лумпура и Пенанга, причем последний и сейчас еще остается по

152

преимуществу китайским городом с китайской архитектурой и ежегодным веселым китайским шествием. И все же несмотря на то, что зарубежные китайцы доминируют в экономике Малайзии (из-за чего их прозвали «евреями Азии»), малайзийцы не считают, что от КНР исходит стратегическая угроза. В 1974 г. Малайзия стала первой страной региона, установившей дипломатические отношения с Пекином. Экспорт в Китай газа, пальмового масла и электроники из Малайзии быстро растет, что активизирует китай-скую программу, нацеленную на то, чтобы догнать других торго-вых партнеров Малайзии, а именно Японию и Соединенные Шта-ты. Как и в Южной Корее, значительная часть малайзийской экономики сейчас развивается в тандеме с экономикой Китая. Взамен малайзийцы получили преференциальный доступ на ки-тайский рынок, им разрешено в полной мере владеть там недви-жимостью и даже осуществлять инвестиции в такой деликатной сфере, как электроэнергетика. «Петронас» и различные ма-лайзийские компании, занимающиеся пиломатериалами, прячутся за спиной китайских государственных фирм в глобальной охоте за ресурсами на пространстве от Ливии и Судана до Индонезии. «Мы привыкли рассматривать США как державу, которая оказывает нам содействие», – сказал малазийский специалист по стратегиче-ским вопросам, объясняя тесное военное и морское сотрудничест-во страны с США. Именно потому, что американо-малайзийские отношения были столь тесны, Махатхиру сходили с рук его анти-американские выпады, например, заявление, что США, не будучи мусульманской страной, не могут возглавлять «войну с террором» против исламского фундаментализма. Малайзия даже устроила пародийное заседание трибунала по военным преступлениям, что-бы пристыдить американских лидеров за причиненные иракцам и палестинцам страдания. Однако в то же время, как и некоторые другие нефтяные государства мусульманского мира (Саудовская Аравия, Ливия и Казахстан), Малайзия хорошо овладела искусст-вом множественной ориентации, завязывая дружбу со всеми. Кро-ме того, подобно Южной Корее, Австралии, Таиланду и Индии, Малайзия потихоньку убеждает Соединенные Штаты, что она на их стороне, одновременно не делая ничего, что обидело бы Пекин, т.е., по сути, уклоняется от участия в их соперничестве, заверяя в своем нейтралитете на тот случай, если «слоны вступят в борьбу».

153

Индонезия: Меньше – значит больше

Индонезия постоянно испытывает на себе агрессивное воз-действие и природы, и человека. Там нередки вулканические из-вержения, землетрясения, цунами, инфекционные болезни, финан-совые кризисы и этнические раздоры – причем страна бессильна против всего этого. Речь пока не идет о несостоятельности госу-дарства, но Индонезия беспрерывно рискует попасть в эту катего-рию при всякой следующей сейсмической подвижке земной коры или финансовых рынков. В начале 2007 г. Джакарту как будто со-всем смыло стремительным наводнением, которое вызвало пере-мещение значительной части ее населения. Оно унесло прочь ты-сячи домов и вызвало массовые заболевания. Чудо, что Индонезия вообще существует, и еще более поразительным придется при-знать ее будущее выживание в нынешней форме.

Индонезийская часть островного комплекса прикрывает Юго-Восточную Азию от внешнего мира. Когда в годы Второй мировой войны императорская Япония оккупировала Индонезию, был освобожден заключенный в тюрьму лидер повстанцев Сукар-но. Он повел борьбу за независимость против голландских коло-низаторов, вынудив их сдаться и убраться восвояси. Однако, по-мимо признания Индонезии в соответствии с международным правом, у нее, кажется, немного оснований для существования в качестве отдельного независимого государства. Архипелагом из приблизительно 14 тыс. островов, который протянулся от Малай-зии до Филиппин, невозможно править ни в режиме диктатуры, ни в режиме демократии.

Мощные оборонительные укрепления перед министерствами в Джакарте – самый явный признак смычки военных и власти, ко-торые выступают в роли постколониальных колонизаторов в соб-ственной стране. Несколько десятилетий авторитарный Сухарто и его режим, участвовавший в Движении неприсоединения и высту-павший за установление «нового порядка», больше интересова-лись торговыми спекуляциями, нежели защитой суверенитета страны. Его дети встали во главе многочисленных военно-промышленных монополий. Поскольку только 12% доходов бюд-жета страны приходится на налоги, коммерческие предприятия военных (около полутора тысяч компаний) безраздельно хозяйни-чают во всех автономных регионах Индонезии. В Таиланде армей-ское правление обеспечило ограниченную модернизацию и ста-новление сильного государства. В Индонезии же со времени

154

обретения независимости военные были так увлечены собствен-ной хозяйственной выгодой, что мысль о стабильном гражданском правительстве приходила в последнюю очередь. Отстранить военных от политической власти оказалось весьма трудно, а вы-корчевать их из сферы торговли недвижимостью, лесной и горно-добывающей промышленности страны (если назвать только несколько отраслей) было вообще невозможно – да никто и не пытался.

Ввиду географических масштабов страны и более чем 200 млн. населения Индонезию нередко именуют «спящим гиган-том». Однако пока она спит, ее раздирают на части. Фактически эта страна – громадное, окруженное морем поле для игры в гольф, на котором зарубежные компании и страны предъявляют права собственности на различные лунки. Там, где интересы энергетиче-ских компаний и государства стыкуются, Индонезия функциони-рует как будто неплохо. Так, в Самаринде, столице провинции Восточный Калимантан на острове Борнео, имеются хорошие дороги и пригородное жилье в западном стиле для зарубежных работников нефтяной отрасли. Однако дальше от центра гораздо чаще нормой являются нещадная эксплуатация природных ресур-сов и местных меньшинств. В провинции Папуа (бывшая Ириан-Джайя) горнодобывающие компании тайно сговорились с индоне-зийскими военными, что привело к сильному загрязнению речных вод и нарушению прав человека. В 1997 г. выжигание кустарника, использовавшееся в качестве метода расчистки земель на острове Суматра, вызвало столь обширное и токсичное задымление (охва-тившее Малайзию, Папуа – Новую Гвинею и даже некоторые рай-оны Австралии), что правительство Малайзии объявило чрезвы-чайное положение в стране. Кроме того, оно обратилось с просьбой к духовенству, чтобы оно молилось о ниспослании дож-дя, так как от удушья пострадали тысячи младенцев, а экономиче-ские потери составили 10 млрд. долл.

Постоянные предвыборные махинации и изменения в стату-се провинций, производимые правительством, имеют целью подорвать силу движений за большую автономию от авторитарно-го центра, тогда как на деле разделять и властвовать продолжают военно-промышленные вотчинные владельцы. Дробление контро-ля над ресурсами между бывшими военными чинами лишь уско-ряет разграбление лесов и рыбных ресурсов компаниями, которые принадлежат китайцам, малайзийцам, американцам и местным военным. Однако чем больше центр гребет к себе экономические

155

прибыли за счет периферии, тем больше периферия стремится к отделению. Обретение независимости Восточным Тимором в 1999 г., растущая самостоятельность провинций Ачех и Папуа, как и потеря двух островов в пользу Малайзии в результате юридиче-ского спора, – все эти случаи подсказывают, что Индонезия может и не сохраниться в своем нынешнем виде. В хозяйственном, этни-ческом и религиозном отношении основные скопления индонезий-ских островов и сейчас уже тяготеют к более стабильным «родст-венникам»: Суматра, Западный Калимантан и даже западные регионы Явы все более подпадают под влияние процветающей Малайзии; Сулавеси с христианским населением в большей мере идентифицирует себя с Филиппинами, а слабые восточные про-винции, такие как Папуа, могут последовать за меланезийским «кузеном» Папуа – Новой Гвинеей, которой больше занимается не Индонезия, а Австралия. Сингапур почти овладел островом Бинтан, распоряжаясь курортами и прибирая к рукам землю в го-рах для собственного освоения.

«Мы становимся похожими на Филиппины, – с насмешкой заметил бизнесмен из Джакарты, пребывая в покое своего офиса на вершине небоскреба. – Мы с каждым годом беднеем и теряем стабильность». Провал воспринимается тем болезненнее, что уже удалось вкусить близившегося успеха. Тойнби называл Суматру «островом надежды», где «нефть, земля и тяжелый труд» вознесут страну вверх. Однако Индонезия так и остается «нацией в ожида-нии». Она страдает из-за того, что упускает сегодня те же возмож-ности, что и в 1960-е годы. Сухарто правил в течение трех десяти-летий, когда проводилась либерализация, а также осуществлялось налаживание отношений в регионе, но он так и не понял, что больше – не всегда означает лучше. Он зачастую демонстрировал высокомерие по отношению к крошечному Сингапуру – пока фи-нансовый кризис 1997 г. не вывел Индонезию из игры и не заста-вил обратиться к Сингапуру за крупными займами.

Кроме того, у Сухарто не было иного выбора, кроме как по-ложиться на исламистские группы в обеспечении выполнения са-мых базовых функций. За 350 лет голландские колонизаторы не смогли проникнуть в среду индонезийских культур, где на фоне географической разрозненности сосуществовали христианство, буддизм, индуизм и ислам. Древние королевства на Яве, в Таилан-де, Малайе и Камбодже восприняли свои религиозные верования из Индии. Такое наследие породило затейливые памятники индуи-стско-буддийской духовности – например, грандиозный храмовый

156

комплекс и буддийскую ступу Боробудур. Как некогда говорили, «поскреби индонезийца – и обнаружишь индуиста». «Гаруда», на-циональный символ и авиакомпания Индонезии, названа в честь ездовой птицы индуистского бога Вишну.

Впрочем, проповедники не прекращают своих трудов ни у политических, ни у духовных берегов. Как писал в книге «Помимо веры» B.C. Найпол, ислам – это арабское вероисповедание. Иными словами, оно предъявляет верующим общественные требования, сформулированные по-арабски, тем самым сминая множественные истории и прибегая к современным технологиям, чтобы заменить исламом и местную культуру, и национальную идентичность. Сейчас многие индонезийцы говорят, что если их мозги направле-ны на Восток, то их сердца стремятся на запад, к Мекке.

Из-за внутренней слабости Индонезии ее многочисленное мусульманское население служит благодатной почвой для глоба-лизированного радикального ислама. В то время как Малайзия принимает мусульманские инвестиции, туристов и студентов, со-единение арабских и собственных экстремистских групп превра-щает Индонезию в «архипелаг джихада». Здесь участники былых сражений в Афганистане находят место, где они могут замышлять новые планы, совершать нападения на западные корпорации и по-сольства.

Молодые арабские исламисты рассеяны по Индонезии и Таиланду. Они морочат головы впечатлительной, невежественной и безработной молодежи, рекрутируя в ее рядах бойцов для таких группировок, как «Абу-Сайяф» или Национально-освободитель-ный фронт Моро на Филиппинах, а также провоцируют насилие в отношениях мусульман с христианами в провинции Сулавеси. Как пояснил местный специалист по фундаменталистским движениям, «малайцы привносят свое умение изготавливать бомбы, тайцы и филиппинцы занимаются контрабандой, а индонезийцы становят-ся террористами-смертниками». В религиозных школах «пезан-трен» и мечетях, спонсируемых фундаменталистской организа- цией «Джамаат Исламия», которые напоминают медресе в Паки-стане и число которых близко к 14 тыс., ученикам внушают, что они – хорошие мусульмане, потому что учат арабский язык и за-поминают суры из Корана.

В мусульманском мире, сверху донизу пронизанном корруп-цией, следует ожидать и исламизации, распространяющейся снизу вверх. Коррумпированное государство и экономика с массовой социальной отверженностью придают джихаду видимость про-

157

грессивной силы, способной восстановить значимость человека. «Исламистские сети дают многое из того, чем должно заниматься государство», – подчеркнул специалист по исламу, ставший поли-тиком. Подобно «Братьям-мусульманам» в Египте или Партии справедливости и развития в Турции индонезийские исламисты живут скромно, не берут высокой платы за свою работу и строят свои избирательные кампании на антикоррупционной платформе. Хотя на общенациональных выборах они еще не достигли особых успехов, по существу они уже получили власть, поэтому их избра-ние по итогам выборов лишь юридически закрепит это. Более чем в десятке районов по всей Индонезии группы мусульманских ак-тивистов выступают за запрещение алкоголя и проституции. Они требуют подтверждения умения читать Коран перед женитьбой и при поступлении в университет, заставляют женщин-чиновниц носить хиджаб, не позволяют держаться за руки в пyбличных мес-тах. Кроме того – в том же месяце, когда появилась индонезийская версия журнала «Плейбой», – они объявили порнографией демон-страцию на публике женского пупка, из-за чего стало затрудни-тельно исполнять даже традиционные индонезийские танцы. Если законы шариата продолжат свое распространение по всей Индоне-зии, только индуистский остров Бали, где расположилась австра-лийская колония хиппи, останется там бастионом либерализма – но вовсе не обязательно островком безопасности, учитывая круп-ные взрывы, устроенные в ночных клубах террористами-самоубийцами в 2002 и 2005 гг.

Либералы в Индонезии слишком далеки от массовой поли-тической активности, чтобы восстанавливать влияние исконно ин-донезийского синкретического ислама или продвигать такие аль-тернативы, как обучение английскому языку. Получив зарубежное образование и имея работу в Сингапуре, они как глобализирован-ные отшельники обитают в Джакарте в виллах с кондиционерами. В качестве фактора сдерживания – причем такого, который, скорее всего, и даст знать о себе, выступают сами исламисты. Если ис-ламский фундаментализм – это вирус, то пагубный для него анти-биотик должен содержать его в малых дозах, чтобы помочь орга-низму нарастить сопротивление. В Индонезии находятся две крупнейшие мусульманские организации мира – «Нахдат уль-улама» и «Мухаммадия», сегодня убедительнее кого бы то ни бы-ло в стране выступающие против распространения шариата. Они ратуют за сохранение светского государства, так как если насаж-дением шариата будут заниматься неквалифицированные государ-

158

ственные суды, то ислам утратит свою святость. «Наше крестьян-ство уже соблазнялось разными идеологиями – от коммунизма до радикального исламизма. Они столь отличны от наших традиций, что являются для него совершенно новыми религиями», – горя-чился исламист, сотрудничающий с правительством.

По мере того как национальная идентичность Индонезии ту-скнеет, демократия в стране все больше напоминает автомобиль, теряющий детали на дорожных ухабах. Индонезийскому руково-дству хотелось бы представить свою страну как синтез и средото-чие демократии и исламских умозаключений, но вряд ли можно быть уверенным в том, что в местном изложении эти добродетели достойны культивирования.

После отставки Сухарто в 1998 г. усилились и коррупция, и разрыв в доходах, и этнорелигиозные склоки, и насильственные действия со стороны сепаратистов. Им лично подобранный преем-ник Б.Ю. Хабиби оказался беспомощным чиновником, который устроил референдум по Восточному Тимору, в результате чего тот получил независимость, а сам Хабиби подвергся импичменту. По-литический дрейф продолжился при дочери Сукарно Мегавати Сукарнопутри: чем влиятельнее становятся исламистские партии, тем больше пугаются остальные. За индонезийскую демократию приходится расплачиваться единством, так как для многих про-винций принципиальным выбором стало стремление к почти пол-ной автономии, граничащей с самоуправлением. Ныне даже ло-яльные к власти индонезийцы громко требуют реального руководства, взывая к подобию Ли Куань Ю или Махатхира ради восстановления единства и достоинства. За неимением таковых Индонезия будет и впредь раскалываться во всем, кроме названия, будучи жертвой собственного положения как наиболее широко раскинувшегося и этнически неестественного государства мира. Не исключено, что от ее национального содержания останется только остров Ява, где проживает 70% жителей Индонезии (вклю-чая численно преобладающих этнических яванцев), с Джакартой в качестве столицы.

В Джакарте неприглядные обелиски в честь независимости не скрывают главной реальности, которая состоит в том, что она сохраняется лишь благодаря новым поселенцам – китайцам. От-ношения Индонезии с Китаем носят давний характер, это постоян-ный танец любви и ненависти, жизни и смерти. Во времена Гол-ландской Ост-Индской компании китайские рабочие толпами прибывали сюда, чтобы батрачить на сахарных плантациях. С са-

159

мого начала им приходилось изощряться, чтобы умерить антики-тайские настроения, подкупая политиков ради создания подстав-ных компаний типа «Али Баба», в которых индонезийцы составля-ли лишь ширму, а китайцы заправляли делами за кулисами. Переворот в Индонезии в 1965 г. был, в сущности, антикитайским, так как Китай поставлял оружие Коммунистической партии стра-ны. На материк были изгнаны 500 тыс. китайцев из которых мно-гие никогда там прежде не бывали. Если бы эта страна была демо-кратической, немногочисленное китайское население, контролирующее 70% индонезийской экономики, давным-давно уничтожили бы.

Сухарто продолжал потворствовать китайцам, чье превос-ходство в делах» и многоотраслевые компании породили боль-шинство банков, ныне формирующих впечатляющий силуэт Джа-карты, в значительной мере выстроенный так, чтобы напоминать о Сингапуре. Даже после жутких погромов в 1998 г., когда в Джа-карте чайнатаун был выкорчеван с корнем, тысячи китайцев – жестоко убиты, внутрикитайские банковские сети поддерживали предприятия китайцев – после чего они перебросили триллионы рупий в Сингапур. И все же Индонезия без денег китайцев была бы страной Третьего мира в чистом виде.

Ввиду столь шаткого положения не стоит удивляться, что зарубежные китайцы сохраняют большую лояльность к Китаю, нежели к той стране, которая их приняла. После волнений 1999 г. Пекин настоятельно потребовал, чтобы индонезийское правитель-ство защитило китайское меньшинство. Но так как в Джакарте больше нет чайнатауна, китайцы стали смешиваться с местным населением в большей мере, чем когда-либо прежде. «Молодое поколение китайцев гораздо скромнее в демонстрации своей состоятельности, – рассказал один из них, успешный предприни-матель. – Японские машины они предпочитают немецким». От требования указывать китайское происхождение в паспорте отка-зались, а поскольку китайцы скоро достигнут 8% населения (т.е. станут четвертым по численности меньшинством), организации, выступающие в защиту прав человека, приходят на помощь тем из них, кто стремится получить местное гражданство. Наблюдается также рост осознания экономической и культурной значимости Китая, в связи с чем сейчас гораздо больше индонезийских сту-дентов учатся в КНР, нежели в Соединенных Штатах.

Индонезия постепенно превращается в буфер, т.е. начинает выполнять ту роль, которую этому архипелагу отводила Япония в

160

годы Второй мировой войны. В тот короткий период, когда Аме-рика временно прервала военное сотрудничество с Индонезией, обеспокоившись соблюдением прав человека, как раз и произошел бум военных соглашений Индонезии с Пекином, что превратило ее в китайскую гряду вдоль расширяющегося морского периметра КНР. Китай и Япония – главные пользователи Малаккского про-лива – чрезвычайно загруженного тесного прохода для судов (в самом узком месте немногим шире полутора километров) меж-ду крупными портами. Через него идет половина мирового потока нефти и треть оборота прочих товаров в мировой торговле. Мест-ные инициативы по защите проходящих судов от пиратов и терро-ристов постепенно оттеснили на задний план предложения США по усилению своих патрулей, Американцев считают не только по-тенциальной причиной заторов в проливе, но и своего рода при-манкой для злоумышленников.

Используя передовую японскую технологию, Сингапур, Ма-лайзия и Индонезия сами охраняют проливы, а вновь созданная Международная морская организация со штаб-квартирой в Куала-Лумпуре следит за всеми подозрительными перемещениями в данном районе без американского участия. «Великодушная реак-ция Америки в связи с цунами 2004 г. была очень важна для нас, – пояснил за завтраком в парадном отеле «Боробудур» в Джакарте индонезийский дипломат. – Но доброй воли хватило ненадолго, поскольку помощь оказывалась кратковременно, а в целом наш народ считает американскую политику направленной против му-сульман».

Кроме того, Китай замещает сокращающиеся американские капиталовложения в Индонезии, предполагая закачать в ближай-шее десятилетие до 30 млрд. долл. в добывающие отрасли страны точно так же, как он выкачивает оттуда нефть и газ (а также уголь и древесину). Как это происходит и на российском Дальнем Вос-токе, китайские компании уничтожают леса Борнео и Калиманта-на, которые уже наполовину сведены. Под угрозой сейчас оказа-лась экосистема Индонезии как таковая, которая по числу исчезающих видов уступает только Бразилии. Однако, в отличие от Бразилии, экологическое сознание и соответствующая правоох-ранительная деятельность в Индонезии намного отстают от темпов истощения окружающей среды.

США, ЕС, Япония и Австралия вкладывают серьезные сред-ства в местное сельское хозяйство, оказывают поддержку миролю-бивым исламским организациям, готовят полицейские силы и

161

подталкивают свои компании к соблюдению практики корпора-тивного гражданства (т.е. к более высокой оплате труда работни-ков и предоставлению им пособий по болезни). Но этого может оказаться недостаточно, чтобы сохранить Индонезию в качестве стабильного созвездия островов, а не раздробленного пояса «ко-мет», вращающихся в китайской орбите.

П. Ханна. «Второй мир», М., 2010 г., с. 362–379. К. Тузов, политолог МУСУЛЬМАНЕ ЕВРОПЫ: НАСТОЯЩЕЕ И БУДУЩЕЕ «Будущее Европы не ясно, оно в игре», – начинает свою ста-

тью «Не превратится ли Европа в Еврабию?» известный аналитик и публицист Д. Пайпс. Алармистские воззрения таких аналитиков, как М. Штайн, или О. Фаллачи, отсылающие к «видимым» изме-нениям западных реалий, занимают прочную позицию среди при-знаваемых реалистичными сценариев развития Европы. Своеоб-разным апофеозом «исламизаторских» пророчеств можно назвать книгу «Eurabia: The Euro-Arab Axis» (2005) публициста Б. Еора. На базе таких идеологических конструкций активно развивается об-щеевропейская организация «Остановить исламизацию Европы», целью которой является препятствование становлению ислама в качестве доминирующей политической силы. На прошедшем 11–13 сентября 2008 г. в Мадриде международном форуме иммигран-тов участниками конференции была принята «директива стыда», вменяющая ксенофобские настроения самим европейским элитам, воздвигающим на пути нормальной жизни иммигрантов «физиче-ские, юридические и социальные стены». На первый взгляд поли-тика европейских государств по вопросам взаимодействия с мусульманским населением бессистемна. Это упрек всей полити-ческой системе, которая не может ответить на вызов: то принципы толерантности и веротерпимости способствуют «продвижению» ислама, то вдруг нахлынувший исламофобский пессимизм толкает законодателей к запрету на минареты, паранджу и никаб.

Одно из главных упрощений теории «исламизации» – вос-приятие мусульман Европы как «мусульман вообще», без отсылок к внутренним разногласиям в исламской среде. Между тем, серь-езный культурный дисбаланс отмечается между поколениями ми-грантов. Старшее – малочисленное и адаптированное к европей-

162

скому образу жизни – трудовые мигранты 1960–1970-х годов. Второе поколение – их потомки, познавшие трудности допуска к чему-то большему, нежели к простому неквалифицированному труду. Третье – дети второго, которые проявляют склонность к радикализации взглядов и возвращению к исламу, несмотря на все усилия по их социализации и ориентацию миграционного законо-дательства на натурализацию иммигрантов. Помимо них в страны ЕС прибывают слабо адаптированные мусульмане, зачастую уже не связанные трудовыми контрактами.

В разных государствах мусульманские страты представлены весьма раздробленными общинами, грани между которыми прохо-дят по этнической или государственной принадлежности. На чуж-бине люди нередко объединяются по указанному принципу. Европейские государства не мешают связям организаций, вы-страивающихся над этническими диаспорами, со своими зарубеж-ными патронами, что служит неким препятствием на пути му-сульманской консолидации. Стоит вспомнить, как в 60-е годы другие страны Магриба бойкотировали Парижскую мечеть, нахо-дящуюся под контролем Алжира. А образовавшееся в Германии на базе турецкой общины европейское отделение исламской партии «Мелли герюш» (1975) с самого начала своего существования бы-ло связано с политической жизнью в Турции, занимаясь сбором средств для финансирования партии. Разделение мусульманских общин на этнические способствует тому, что общемусульманские европейские организации существуют как интеллектуальные над-стройки над всеми объединениями, ресурсы которых сильно огра-ничены.

Анализ различных подходов со стороны европейских элит к проведению политики в сфере взаимодействия с иммигрантами позволяет исследователям выделять, как минимум, три модели: французскую, немецкую и англосаксонскую. Среди прочих евро-пейских государств Франция обладает, пожалуй, самым богатым опытом в области урегулирования отношений с иммигрантами-мусульманами. С начала 1920-х годов на ее территории действова-ли мусульманские общины, сформированные выходцами из Ал-жира. В 1926 г. в Париже была открыта Большая мечеть – первый мусульманский культурно-религиозный центр в Европе. Осново-полагающим принципом французской политики является условие обязательного соответствия любой деятельности, связанной с пуб-личностью и санкционированной государством, принципу секуля-ризации. Он стал основой для «моноидентичного мультикультура-

163

лизма». Так охарактеризовали происходящее аналитики Комитета против исламофобии (КПИФ) во Франции. Если иммигрант или человек с иммигрантским прошлым решил делать карьеру в орга-нах государственной власти, то он обязан соответствовать «свет-скому», т.е. европейскому, облику и стилю поведения. Эти меры обусловили обособление мусульман от французской политической жизни и концентрацию политически активных мусульман на фронте борьбы с «ксенофобией» масс и правительства. Принято считать, что Франция – государство, где «мусульманский вопрос» стоит менее остро по сравнению с остальными государствами Ев-ропы. Немецкий принцип организации иммиграционной политики можно условно разделить на два этапа: до и после нового Кодекса национальности. До принятия Кодекса ситуация с мигрантами на-поминала затянувшийся кризис мер: все прибывшие на террито-рию Германии гастарбайтеры считались «временно пребывающи-ми» и продлевали свое присутствие за счет повторного подписания контрактов с работодателями. Официальную позицию властей можно было выразить фразой Г. Шрёдера: «Германия ни-кого не интегрирует», что способствовало формированию ислам-ского «государства в государстве». Однако и после признания факта существования иммигрантов, «осевших» на немецкой тер-ритории, отделенность мусульман от политической жизни оста-лась важной особенностью немецкой модели. Мнение правитель-ства, представленное словами Корнелии Зоннтак-Волгаст, звучит так: «Интеграция мигрантов – ядро миграционной политики». По-всюду организуются интеграционные институты. Германия при-соединилась к когорте стран, где интеграция является основой построения взаимоотношений между мусульманами и коренным населением.

Самую противоречивую политику в отношении мусульман проводит Великобритания. При исповедании принципа неприкос-новенности самобытности и равенства всех культур становятся возможными такие противоположные тенденции, как массовое проявление бытового расизма, в том числе дискриминация в об-ласти трудоустройства со стороны частных компаний, и открытая симпатия правительства к проявлениям мусульманского образа жизни. Так, «жена бывшего английского премьера Тони Блэра Шерри в 2005 г. представляла в суде интересы 16-летней Шабины Бегум, добивавшейся права свободно ходить в школу в хиджабе», а 1980–1990-е годы были отмечены активным созданием мечетей и

164

исламских центров под покровительством правительства Соеди-ненного Королевства.

Этнический состав мусульманских страт в европейских го-сударствах различен по наполнению. Политические и культурные вызовы, «доминанты» политической активности в отношении му-сульман и ответная реакция со стороны европейской исламской общественности продиктованы общими для всего западного про-странства догматическими проблемами: толерантностью, секуля-ризмом, ксенофобией, интеграцией. Общность проблем, возни-кающих перед мусульманами Европы, привела к возникновению межгосударственных организаций, как правило, строящихся «над» огромным количеством общин этногосударственного происхожде-ния.

Из-за различных подходов, применяемых со стороны евро-пейских элит для решения общеевропейских проблем, и неодно-родной этнокультурной обстановки отдельные страны Европы яв-ляются своего рода «полюсами», где заостряются те или иные грани взаимодействия европейского населения и мусульманских сообществ, что хорошо видно на примере Франции и Швейцарии. Другие европейские государства следуют опыту стран, создавших такие проблемы. Это провоцирует мусульманскую обществен-ность на продолжительные диалоги по непринятым решениям, в то время как самим мусульманским организациям весьма сложно вы-работать позицию по вопросам дискриминации. Исламофобия разжигается намеренно, считают эксперты КПИФ. Одна из ключе-вых ролей здесь отводится СМИ. В 2003–2004 гг. во французских периодических печатных изданиях выходило в среднем по две ста-тьи в день, посвященные исламскому экстремизму. Как утвержда-ет КПИФ, вспышки «актов исламофобии» фиксируются в период активной «пропаганды» негативных сторон ислама. Многие ис-следователи отмечают, что теракт 11 сентября в Нью-Йорке впер-вые был использован европейскими массмедиа как информацион-ный повод к тому, что позже Д. Пайпс назовет «воспитанием страхом». Исламский фундаментализм, прежде представленный как явление, характерное для традиционно нестабильных регио-нов, был в мгновение ока «приближен» к самому сердцу Запада. Уже после 11 сентября такой же общественный резонанс вызывали «транспортные бомбардировки» в Мадриде и Лондоне и шоки-рующее убийство Тео Ван Гога в Голландии. Оставляя в стороне вопрос о том, кто несет ответственность за эти преступления, сто-ит отметить, что, используя предоставленный ими антиисламский

165

«негатив», европейские СМИ значительно повлияли на становле-ние исламофобии в Европе.

Европейские телеканалы помимо «рекламы» негативных проявлений ислама стараются создать и агрессивный имидж исла-мофобии. 29 августа 2007 г. в Брюсселе на запрещенном митинге против исламского экстремизма (собравшем всего 200 мирных де-монстрантов) с помощью беспрецедентных мер безопасности были сфабрикованы видеоматериалы, демонстрирующие противодейст-вие массам агрессивных праворадикалов. То же самое произошло 19–21 сентября 2008 г. в Кёльне на общеевропейском «Конгрессе против исламизации», превращенном активистами левых движе-ний в вакханалию, собравшую вокруг себя все информационные агентства ЕС. Такая медийная политика не только провоцирует правых принимать усиленные меры по консолидации, но и застав-ляет мусульманскую общественность вслед за европейским истеб-лишментом признать исламофобию одной из важнейших проблем. Это провоцирует активность обеих сторон, причем мусульмане несколько проигрывают правым.

Для многих представителей публичной элиты считается нормой пребывать в заблуждении и не делать разницы между ис-ламом и экстремизмом, судить о культуре и религии поверхност-но. «Мусульмане повсюду, они захватывают все вокруг», – заявил писатель М. Дантек в интервью газете «Le Point». По некоторым прогнозам к 2020 г. в Роттердаме и Амстердаме (Голландия) лишь половина населения будет автохтонным, мусульманские окраины Парижа – уже реальность, районы со 100%-ным мусульманским населением давно существуют в Берлине, Мюнхене, Нюрнберге.

Помимо роста численности мусульман европейцы стали свидетелями расширения пространства реального, «земельного», закрепленного за мусульманами. П. Бурдье в статье «Физическое и социальное пространства: Проникновение и присвоение» говорит о последствиях изменений в организации пространства. Вероятно, поэтому основными объектами атак праворадикалов в послед- нее время стали символы мусульманского присутствия – мечети и кладбища. Масштаб мусульманского присутствия стал возмо- жен благодаря толерантности, существующей в ЕС. Однако за последнее десятилетие толерантность сдает позиции. Толерант-ность апеллирует к искусственной, с позиции большей части индивидуумов, идее равенства, непредвзятости. Сегодняшнее европейское общество, как замечает директор Института междис-циплинарных исследований в области конфликтологии при

166

Университете Бильфельда (Германия) Вильгельм Хейтмайер, на-ходится в состоянии неразрешимого внутреннего напряжения, ко-гда «за стеной толерантных обязательств таится лишенная воз-можности вступить в коммуникацию интолерантность...».

Помимо прочего европейский истеблишмент поставил перед мусульманским населением задачу интеграции, которая имеет ста-тус обязательного условия пребывания. Европейский совет в Там-пере (Финляндия) в 1999 г. разработал единые принципы интегра-ционной программы для иммигрантов и поставил задачу интеграции во главу угла внутренней политики всех стран ЕС. Вместе с тем до сих пор не существует единой точки зрения на то, как должна трансформироваться «чужая» идентичность и должна ли при этом ответно трансформироваться традиционная. Проблема гармоничной интеграции оказывается принципиально неразреши-мой в рамках идеологии толерантности. Толерантность, по словам Вильгельма Хейтмайера, трансформировалась в риторическую возможность совмещения проблем, связанных с культурными раз-личиями; при этом она была и остается привилегией сильных на-ций. Это приводит к парадоксальному явлению: де-факто при ин-теграции «мусульманская» идентичность должна превращаться в европейскую, притом что толерантность делает все возможное для символического закрепления иной идентичности на европейской почве. Такая амбивалентная ситуация оказывается, однако, весьма выгодной для коренных европейских элит: интеграция по схеме «моноидентичного мультикультурализма» препятствует попада-нию мусульман в европейские социальные лифты. Пребывание в замкнутой среде мусульманской культуры, зачастую – языковой барьер, делают из иммигрантской молодежи второго–третьего по-коления дезориентированную массу, отошедшую от классических патриархальных институтов ислама и не находящих своего места в европейской среде.

Немецкое аналитическое агентство Sinus Sociovision пишет о сплошь состоящем из турецкой молодежи (около 15% всей имми-грантской массы) «гедонистическо-субкультурном» слое населе-ния. Эти люди чувствуют себя чужими, несмотря на то, что они провели всю жизнь в Германии, где и получили образование. В Великобритании, по данным опросов аналитического агентства Populus, «несмотря на усилия таких институтов социализации, как школа, средства массовой информации и т.д., говорить о совпаде-нии культурного кода у представителей западного общества и му-сульманских общин, очевидно, преждевременно. При этом ожида-

167

ния второго и третьего поколения иммигрантов значительно пре-вышают их реальные возможности самореализации, что обусловливает общую агрессивность молодых мусульман и пре-пятствует их полноценной интеграции». Малообразованность и склонность к экстремистским воззрениям среди мусульманской молодежи становится нормой во всех без исключения европейских государствах. В статье «Этнические различия в немецкой системе школьного образования» К. Кристен акцентирует внимание на следующей статистике: 20% детей с иммигрантским прошлым за-канчивают школы без аттестата. Заметим, что потомки мусуль-манских иммигрантов в подавляющем случае поступают в обще-образовательные школы (Hauptschule), по окончании которых социальные возможности ограничены (преимущества имеют уче-ники гимназий и реальных школ, но процент турецких детей в этих учреждениях составляет 8,6 и 16,2% соответственно). Коли-чество турецких подростков, не получивших диплома о профес-сиональном образовании, доходит до 56,1%. Таким образом, «по-теряв время» в учебных заведениях, «демусульманизированное» молодое поколение в поисках компенсации устремляется к «кор-ням». Тотальная неосведомленность не только о том, что происхо-дит в мусульманском мире, но и о собственной религиозной тра-диции толкает многих молодых людей на мифологизированный уже европейским массовым сознанием путь – фундаментализм.

Такие тенденции создают опасное положение для мусуль-манской «элиты» – всей совокупности культурных центров, обще-ственных и политических объединений. Видя, к чему приводит европейская политическая система в отношении иммигрантской молодежи, мусульманская общественность не способна предпри-нять адекватных, а главное, легитимных ответных мер. Мусуль-манская элита отдаляется от масс, затрудняется процесс взаимо-действия между иммигрантским общественно-политическим классом и новыми деклассированными элементами, так как язык элиты строго регламентирован толерантной риторикой, уже не ак-туальной для растущей люмпенизированной мусульманской стра-ты. Попытки наладить диалог с ней посредством «легкой радика-лизации» строго отслеживаются властями европейских стран и пресекаются на корню. Так, 20 сентября 2004 г. «Первый арабский исламский конгресс в Европе», созванный в Берлине, не состоялся, а его организатор (Фади Мади) был лишен вида на жительство. Конгресс признали экстремистским и не соответствующим духу европейской демократии.

168

Разворачивающиеся процессы обрекают мусульманскую элиту на то, чтобы в перспективе лишиться политических преем-ников. Более того, в период «исламизации» мусульманских общин правительства государств Европы допустили массовый приток ра-дикально настроенных имамов в свои страны. Так, в Великобрита-нии из 100 имамов только 30 получили образование на новой ро-дине. На молодые мусульманские умы, воспринимающие радикальный ислам, активно влияют приезжие имамы, прошедшие Афганистан, Чечню и другие «горячие точки». Осознавая эти вы-зовы, мусульманский политический класс делает все для станов-ления собственного образования, что воспринимается европейца-ми как новый этап «вторжения». В составе Союза исламских организаций в Европе созданы Лига исламских школ, координи-рующая деятельность исламских учебных заведений и воскресных мусульманских школ в Великобритании, Германии, Франции, Да-нии и др.; Европейский институт социальных наук; Исламский клуб молодежи и студентов Европы, проводящий семинары, кон-ференции и организующий молодежные лагеря. Цель последнего, кстати, – подготовка будущих молодежных лидеров.

В недавнем прошлом одним из «мейнстримных» направле-ний было создание новой ветви ислама – так называемого «евро-ислама». В Германии профессором Бассамом Тиби были сформу-лированы тезисы этого течения – сплава мусульманской религии и европейских ценностей. Однако недавний отъезд основателя дан-ной концепции обозначил ее фиаско: более чем 20-летний труд Бассама Тиби и его приверженцев был тратой ресурсов и времени. Второе направление – попытка некоторых организаций, объединяя усилия подконтрольных научных инстанций, обосновать ислам как естественное для культурного пространства Европы явление, т.е. снять проблему интеграции. Французское мусульманское на-учное сообщество, координирующее свои действия с мусульман-скими общественными организациями, говорит о необоснованно-сти исламофобских настроений, так как взаимодействие европейского общества с исламом – это традиция, а не новшество в историческом контексте. М. Шарафдэн, историк, указывает на «забытость» факта присутствия мусульман в эпоху Средних веков на Юге Франции. При этом пропагандируется опыт толерантного сосуществования ислама и христианства в странах – новых членах Евросоюза, например в Болгарии, где сложилась особая традиция мусульмано-христианской толерантности. Однако все это входит в противоречие с политикой перманентного «обновления» имми-

169

грантской проблемы со стороны европейского истеблишмента из-за реальной новизны изменившихся городских социальных ланд-шафтов и идеологической новизны.

На этом фоне в свете радикализации исламского сектора, в общественном мнении возникают параллели между радикальным исламом и фашизмом. Знаменательно появление терминов «ис-ламский фашизм» или «зеленый фашизм». Появляется возмож-ность соединить толерантные обязательства с исламофобией. Как видно, в этой нетривиальной идеологической конструкции элемен-ты исламского присутствия (хиджаб, минарет и пр.) воспринима-ются как символы фашизма. Вся структура мусульманской обще-ственности, как сила, борющаяся за присутствие, терпит поражение. В то время как глава Мусульманского совета Франции М. Мусауи, расписываясь в собственном бессилии, поддерживает Н. Саркози в вопросе о запрете паранджи, а Х. Уардири, пресс-секретарь Фонда исламской культуры в Женеве, робко говорит о сожалении по поводу запрета на строительство новых минаретов в Швейцарии, но собирается сотрудничать со швейцарскими вла-стями «в полном объеме», радикально настроенные мусульмане выходят на улицы, заявляя о дискриминации. Казалось бы, помимо создания неправительственных организаций, на сегодняшний день мусульманский сектор мог бы сформировать свое представитель-ство в государственных аппаратах. К слову, последним трендом политической жизни Европы стало внедрение иммигрантов с му-сульманскими корнями в политические силы, участвующие в «иг-ре»: 1 января 2010 г. вступил в должность бургомистр Роттердама (Голландия) А. Абуталиб, родившийся в смешанном браке, сын иммигранта из Марокко; в Германии недавно одним из председа-телей очень значимой политической партии «Союз девяностых. Зеленые» стал сын турецких эмигрантов 1960-х годов Дж. Озимир.

Мусульмане – уже «не редкость» в мэрии Парижа, хотя и находят свое место не в первом эшелоне политиков. Однако эта категория иммигрантов оторвана от своих «соплеменников:

– во-первых, они озабочены «позитивной дискриминацией» себя самих;

– во-вторых, проявление ангажированности закрыло бы им путь в европейскую политику.

Бельгийская журналистка Е. Вергаэрен разоблачает этих по-литиков: «...таких сами мусульмане называют конфетами “Баунти” потому, что под слоем черного шоколада скрывается белая начин-ка». Основные политические партии часто включают в состав му-

170

сульман, чтобы привлечь голоса мусульманского населения, но эти представители не защищают их прав. Наличие таких полити-ков позволяет европейским элитам сделать вопрос о непредстав-ленности интересов иммигрантов в госструктурах нелегитимным. Так, появление государственных чиновников и официальных по-литиков, олицетворяющих мусульманский сектор населения, стало завуалированной узурпацией традиционными европейскими эли-тами количества кресел, необходимого для легитимности функ-ционирования демократических механизмов.

В результате глубокая пропасть проходит между правитель-ствами и мусульманскими неправительственными организациями, которым практически невозможно «зацепиться» за такое лицо во власти, которое могло бы действительно отреагировать на му-сульманские проблемы в выгодном для мусульман ключе. Такая же пропасть наметилась (и год от года расширяется) между «точ-ками присутствия», вокруг которых аккумулируются радикально настроенные общины, и легитимными мусульманскими неправи-тельственными институтами. Как показала европейская практика, если изначальное наличие власти влечет за собой символический захват пространства, то превентивный захват отнюдь не дает воз-можности влиять на власть.

«Колонизация пространства», осуществляемая расстановкой инокультурных символов, вызвала у коренного большинства «ощущение вторжения», за которым, как оказалось, стоит излишне плюралистичная, со сложной структурой слабо централизованной организации сила, раздираемая интересами иностранных лобби, обреченная на маргинализацию человеческих ресурсов. При этом миллионы мусульман продолжают поступать в механизм «инте-грационных машин». Чтобы составить новую страту, им придется создавать новые представительские структуры, которые не ужи-вутся с уже существующими. А это значит, что в Европе, при ви-димом наступлении ислама, возникает класс людей второго сорта.

Становление такой системы стало возможным благодаря не-колебимой монополии западных моноэтнических элит на деклари-рование и перемену смыслового содержания идеологических догм и принудительных политических кредо, расстановка и акцентиро-вание которых позволяет осуществлять манипулирование общест-венностью и жестко очерчивать границы дозволенного. Элита Ев-ропы поставила мусульман в очень узкие рамки, выход за которые может привести либо к потере идентичности и самоликвидации мусульманских институтов, либо к всеобщей радикализации, что

171

невозможно сегодня. Мусульман, готовых поддержать такой ход, пока еще не более трети, и они не намерены ставить под удар ле-гитимные мусульманские структуры.

Действия, наполняющие внутренний мусульмано-европей-ский дискурс, с виду хаотические, на деле оказываются целена-правленной политикой, выстроенной вокруг неподконтрольных мусульманам принципов.

На сегодняшний день не составляет труда подытожить ее промежуточные результаты. Прошедшие реформы иммиграцион-ного законодательства повлекли за собой одновременно снижение иммиграционного потока и паспортизацию мусульманского насе-ления. Европа разрывает юридическую связь мусульман с роди-ной; одновременно идеологические принципы аннулируют деятельность легальной мусульманской элиты. Из-под ее покрови-тельства высвобождается масса неинтегрированных людей, не на-ходящих себе применения: в большинстве своем это рабочие, строители, обслуживающий персонал. Европа находит им при-менение.

Практически любой прогноз, касающийся будущего евро-пейских мусульман, зиждется на предпосылке, что они останутся в Европе. Однако не стоит исключать и другой сценарий. Их опыт по освоению пространства может пригодиться в Африке. Не сек-рет, что Европа крайне обеспокоена «колонизацией» африканских стран Китаем. Сценарий, который навязывает Китай в новой «ко-лониальной» гонке, выгоден стране с большим демографическим потенциалом: КНР завозит в Африку рабочих, инженеров, щедро строит объекты инфраструктуры. При определенном политиче-ском и волевом усилии со стороны европейских элит мусульмане могут выступить здесь «колонизаторами» западного мира при от-сутствии собственно европейских человеческих ресурсов. Более того, ислам может оказаться весьма эффективным в африканском регионе в свете наметившейся на примере Нигерии тенденции роста «исламского фактора» во внутриполитической борьбе в аф-риканских государствах. Европе вполне по силам использовать свой исторический и современный политический опыт для реше-ния двух проблем сразу: реколонизации Африки и избавления от «избытка» мусульман. Однако этот вопрос, несомненно, требует отдельных исследований.

«Восток» (Oriens), M., 2010 г., № 4, с. 102–111.

172

Р. Несипбай, востоковед РАДИКАЛЬНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В ИСЛАМЕ. ДЖИХАДИЗМ И ТАКФИР Основным системообразующим положением радикалист-

ской идеологии джихадизма является применение принципа так-фира (обвинение в неверии). Объект нападок – политические ин-ституты, конкретные страны, этнокультурные традиции, социум – признается неисламским и относится к периоду джахилии. Ему объявляется джихад в радикальной форме. Самым важным поло-жением в ревизионистских устремлениях радикалов является кон-цепция такфира – обвинение в неверии. Радикалы считают невер-ным (кафиром) каждого, кто совершает большие и малые грехи, не покаявшись, а также правителей и их сограждан, не последовав-ших законам Аллаха. Неверными считаются также те, кто не при-знает учения радикалов и не вливается в их ряды.

Радикалы стали склоняться к необходимости ведения во-оруженного джихада (букв. араб. «усердие на пути Аллаха») про-тив объектов неверия. Смысловое восприятие джихада, обладаю-щего широким спектром значений, сужено и искажено. Радикала-ми он трактуется только как «джихад меча». Джихад в его традиционном понимании – одна из главных обязанностей му-сульман и представляет собой борьбу, включающую действие не только военного, но и иного характера. Так, джихад на арабском языке означает вовсе не войну, а усилие, старание, труд, энергию, приложение всех сил, борьбу (за правое дело), напряжение, усер-дие, призыв вести праведную жизнь, делать общество более мо-ральным и справедливым. Джихад означает борьбу против зла, страстей, самодисциплину, стремление быть истинными мусуль-манами. Это – интроспекция истинного верующего, его взгляд внутрь себя, умение видеть собственные недостатки и стремление исправить все свои ошибки.

Радикальное понимание джихада представляет собой лишь агрессию, порожденную стремлением к власти. В опровержение этого во второй суре Корана пишется: «Не переступайте пределов дозволенного, ибо Аллах не любит переступающих». Заметим, что арабское слово «аль-мутадун» – переступающие, нападающие – можно перевести и как «агрессоры». Разделение джихада на Ма-лый и Большой восходит к одному из хадисов Пророка. По воз-вращении из битвы при Бадре (624) Пророк сказал: «Мы верну-

173

лись с Малого джихада – к Великому джихаду». Примечателен тот факт, что после этого сражения мусульмане под предводительст-вом Пророка не участвовали ни в одном сражении. Из этого хадиса можно сделать вывод, что для мусульманина вооруженная борьба не является первостепенной, главной задачей.

Таким образом, одна из важных составляющих джихада – джихад против своих внутренних пристрастий, джихад души. Это высшая форма джихада, «духовный джихад» – внутреннее нравст-венное самосовершенствование на пути к Аллаху. Джихад в форме «священной войны» применяется только в оборонительных целях. В концепции радикалов джихад в форме вооруженной борьбы вы-ступает условием распространения их учения. Он направлен про-тив «неверных», «многобожников» и «лицемеров». Мусульман-ские богословы указывают на разные типы джихада.

Джихад бывает четырех типов: 1) против шайтана; 2) против души; 3) против неверных; 4) против лицемеров. Однако в радикальной литературе по джихаду не обнаружи-

вается никаких подробностей относительно «джихада против шай-тана» или «джихада против души». Расписаны лишь постулаты, касающиеся джихада против «неверных», «многобожников» и «лицемеров», т.е. вооруженный метод борьбы. При этом радикалы в качестве доказательств ссылаются на собственные интерпрета-ции священного Корана и хадисов из Сунны Пророка. Так, для обоснования положений о джихаде цитируются без тафсира (пояс-нение аятов) некоторые небольшие аяты из Корана, которые ис-пользуются для оправдания собственных действий.

Стратегия джихада у идеолога джихадизма А. Фарага опре-деляется концепцией «враг дальний и враг близкий». Ее суть за-ключена в трех пунктах.

1. На современном этапе необходимо вести войну с «близ-ким врагом» – режимами, существующими ныне в арабских и му-сульманских странах, а после их свержения заняться «дальним врагом» – Израилем, оккупирующим исламские святыни в Иеру-салиме.

2. Мусульмане долгое время безуспешно боролись с Израи-лем под знаменем режимов неверия; даже в случае победы над Из-раилем это не привело бы к созданию исламского государства. Со-

174

гласно исламским установлениям воевать можно только под му-сульманским руководством.

3. Арабские страны на сегодняшний день находятся в коло-ниальной зависимости, потому что возглавляются марионеточны-ми правительствами. «Необходимо, прежде всего, установить власть Аллаха в нашей стране и свергнуть правительство не-верия».

Итак, для радикалов джихад – это, во-первых, вооруженная борьба против современных систем, во-вторых, джихад вменяется в обязанность каждому мусульманину, в-третьих, объектом напа-док выступают кафиры – неверные, против которых нужно ввести джихад. Но поскольку кафирами признаются все, кто не согласен с их воззрениями, то джихад ведется в первую очередь против всех мусульман. Следовательно, объектом джихада служит политиче-ский режим или общество, признанные джахилийскими, которые необходимо заменить исламским правлением или государством. Такие объекты относят к варварским обществам, находящимся в том же непросвещенном языческом состоянии, в котором они на-ходились, до откровений Пророка Мухаммеда. Понятие «джахи-лийя» было выдвинуто идеологом исламистского радикализма С. Кутбом в качестве основополагающей категории концепции джихадизма. По мнению Сейида Кутба, человечество на совре-менном этапе постепенно вновь впало в новую джахилийю: «Весь мир, на Востоке и на Западе, мусульманский и немусульманский, верующий и атеистический – вернулся к джахилийе и живет в языческом невежестве». «...Джахилийя наделяет человека одним из величайших атрибутов Аллаха – суверенитетом и тем самым превращает одних людей в рабов других». Главной причиной упадка мусульманского мира С. Кутб считал забвение «истинной веры», в результате чего этот мир впал в грехи и морально дегра-дировал. Одним из виновников такого состояния мусульманства был назван своеобразно интерпретируемый империализм. Так, С. Кутб писал, что «...подлинная опасность лежит в духовном и умственном империализме, потому что в отличие от военного и политического империализма, который рождает оппозицию, этот тип империализма усыпляет, успокаивает, обманывает свои жерт-вы». Лидеры исламских стран являются отступниками, так как от-казываются ввести шариатское право (законы шариата) и вести истинно исламский образ жизни, а потому заслуживают смерти. Необходимо положить конец всем социальным системам, служа-щим препятствием на пути к полному освобождению человечест-

175

ва. Поэтому борьба между мусульманами и их врагами – прежде всего борьба убеждений.

По мнению С. Кутба, спасение мусульманского мира связа-но в первую очередь с созданием общества социальной справедли-вости и исламской морали, живущего по законам шариата. Истин-но исламскую власть он обозначил термином «хакимийя исламийя». В своем завещании «Вехи на пути» он писал: «Ислам нуждается в возрождении. Последнее начинается за счет мень-шинства, изолированного от варварского общества и не признаю-щего его законов и обычаев. Оно признает только единственно правильный путь – насильственное разрушение, полное уничтоже-ние, не имеющее снисхождения ни к кому». Джихад С. Кутбом понимается значительно шире, чем просто «оборонительная вой-на»: «Ислам, устремляясь к миру, не имеет в виду тот дешевый мир, суть которого сводится лишь к тому, чтобы обезопасить тер-риторию, на которой проживает население, воспринявшее ислам-ское вероучение. Ислам желает такого мира, под сенью которого вся религия полностью бы принадлежала Аллаху, т.е. чтобы люди, все люди под сенью этого мира, поклонялись только Аллаху...».

Прообраз мусульманского государства должен быть основан во всех отношениях на религиозном законе. Правительство, кото-рое управляет таким государством, будет обязывать народ к пови-новению в качестве политического органа, созданного для того, чтобы претворять в жизнь законы Аллаха. Если правительство пренебрежет законом, ниспосланным Аллахом, его распоряжения не будут для верующих обязывающими. Источниками идеологии джихадовского течения послужили книги и идеи С. Кутба и М. Фа-рага. Основные положения «джихадизма» изложены в кни- ге М. Фарага «Аль-Фарида аль-гаиба» («Забытая обязанность»), где М. Фараг выводит джихад как шестую обязанность правоверного мусульманина.

Таким образом, можно сделать вывод, что идеология совре-менных исламских теоретиков радикального направления исходит из нескольких основных посылов:

– силовое создание и устройство исламского халифата; – применение принципа такфира (обвинение в неверии) про-

тив правителей, общества, правящего режима; – ведение священной вооруженной войны (джихада) против

правящего режима, признанного «джахилийским»; – обеспечение «хакимийи» (правления Аллаха).

«Религиоведение», Благовещенск, 2010 г., № 4, с. 102–104.

176

Евгений Рашковский, доктор исторических наук (ИМЭМО РАН) СУДЬБЫ РЕЛИГИЙ И РЕВОЛЮЦИЙ: ОТ РЕФОРМАЦИИ ДО ПОСТМОДЕРНА Таково было название научной конференции, имевшей ме-

сто 10 ноября 2010 г. в стенах Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М.И. Рудомино. Конфе-ренция была организована тремя научными центрами: НИЦ рели-гиозной литературы и изданий Русского зарубежья ВГБИЛ, Цен-тром изучения мировых религий РГГУ и Центром проблем модернизации и развития ИМЭМО РАН; информационная и орга-низационная поддержка конференции была оказана двумя подраз-делениями ВГБИЛ: Институтом толерантности и Центром куль-турных программ. В основу настоящего отчета легли, во-первых, мои записи выступлений и реплик на конференции, а, во-вторых, письменные материалы, представленные некоторыми из ее участ-ников. Содержание конференции будет излагаться мною не по по-следовательности выступлений, но по последовательности про-блем.

Побудительной же проблемой для нашего обсуждения во многом оказался тот социокультурный парадокс, который с особой силой ощущается и переживается среди наших современников людьми старшего и среднего поколения и который с особой силой обнаружился лишь в последней четверти прошлого, ХХ столетия. Дотоле казалось, что мир религиозных понятий и отношений по-степенно сходит на нет, что революционная динамика истории по-следних веков знаменует собой бесспорный упадок и бесспорную эрозию религиозной сферы и что вообще революция и религия суть понятия альтернативные, а если и пересекающиеся – то лишь по какому-то познавательному или историческому недоразуме-нию. Революция однозначно связывалась с просвещенностью и секуляризмом, а религия – с отсталостью и с общей косностью че-ловеческого сознания, сопротивляющегося «передовой идеоло-гии». Косностью, которая подлежала скорому преодолению.

Казалось бы, вся динамика последних веков или, по крайней мере, десятилетий строится именно по принципу революционной секуляризации. Однако «сюрприз» возрастания религиозных цен-ностей и понятий в последние десятилетия – и на Востоке, и на Западе, и в самом «социалистическом лагере», где религиозная сфера была, по существу, приговорена к «отмиранию», – этот

177

«сюрприз» заставил присмотреться по-новому не только к теку-щей истории (current history), но и ко всей ретроспективе послед-него полутысячелетия.

К истории понятия революции

Как показали в своих выступлениях Д.Б. Абрамов (ИМЭМО) и А.А. Игнатьев (РГГУ), сама эта текущая история уводит нас в глубины средневековой и ренессансной культуры Европы. Куль-туры именно глубоко религиозной. Понятие «revolution» было су-щественно важным для представителей средневековых естествен-ных преднаук – астрологов и алхимиков. Для первых оно означало возвращение (re-volutio!) небесных светил к одному и тому же со-отношению, для вторых – зону неопределенности между двумя определенными состояниями реагирующих веществ, вступающих в процесс взаимодействия и выходящих из него. Короче – процесс химической реакции, результат которой мог быть предсказуем, но содержание не было понятно. И в обоих случаях термин «revo-lutio» обозначал сложный процесс, предполагавший возвращение к некоторой определенности, к некоторому завершению.

Так что понятие революции первоначально связывалось с завершающей, циклической динамикой. Книга Коперника (1543), сделавшая подлинную (в современном смысле!) революцию в ис-тории европейского мышления, а опосредованно – и в социально-сти, так и называлась: «Об обращении (De revolutioni-bus…) не-бесных сфер»; конец периода гражданской войны, диктатуры и реставрации в Англии (1688–1689) именовался «Glorious Revolu-tion», т.е. «славным» возвращением народа – однако уже на новом жизненном витке – к мирному и правоупорядоченному существо-ванию. А Николо Макиавелли, пытавшийся теоретически прило-жить понятие революции к изучению общественной жизни, писал о нежелательности rivoluzioni как общественных потрясений, но также и об их неизбежности в плане структурных перестроек внутри общества.

Согласно разысканиям профессор Н.И. Кузнецовой (РГГУ), согласование понятия революции с прогрессистским дискурсом впервые произошло в трудах французских энциклопедистов. И дело опять-таки касалось истории науки. Именно энциклопеди-сты окрестили ученого Исаака Ньютона «революционером» – и даже не в отношении его космологии, обновившей коперникан-скую картину физической Вселенной, но в отношении его матема-

178

тических исследований. А уж далее – слово «революция» получи-ло и для многих противников революционных насилий и диктатур, в том числе и противников религиозных, – некую положительную коннотацию. Так что иной раз получалось не столько даже по Лейбницу, сколько по пародии на Лейбница в вольтеровском «Кандиде»: все к лучшему в этом лучшем из миров…

Так что сам факт насильственного социального переворота благодаря дискурсу всеблагого «прогресса» на долгое время не-вольно превратился в общественной мысли в предмет некоего, по существу, религиозного поклонения. Как заметила в своем высту-плении Т.Е. Ворожейкина (Государственный университет – Выс-шая школа экономики), слабо скрытый религиозный субстрат, ка-залось бы, в сугубо антирелигиозных революциях (Франция, Россия, Испания, Мексика, Китай) оказался одной из важнейших универсалий всемирной истории последних трех веков. Эту мысль Т.Е. Ворожейкиной поддержал в своем развернутом и аргументи-рованном выступлении профессор А.С. Агаджанян (РГГУ). По его словам, мощные религиозные мысли – пусть даже в архисекуляр-ных, доходящих до богоборчества формах несут в себе непосред-ственный или же «превращенный религиозный заряд». Не случай-но же Николай Бердяев и Кристофер Доусон усмотрели и описали этот «заряд» в историях большевизма и якобинства. Но такое усмотрение и описание стало возможным благодаря трудам фило-софов, теологов, историков и этнологов прошлого столетия, когда для многих ученых стало понятно, что область накопленных века-ми и веками религиозных переживаний и смыслов несет в себе ог-ромные и разнонаправленные энергии, когда сам внутренний и далеко не всем понятный плюрализм великих религиозных тради-ций обеспечивает им не только разнонаправленный критический потенциал, но и высокую адаптивность, не говоря уже о способно-сти к культурно-историческим мимикриям.

Во всяком случае, проблемным «фокусом» нашей конферен-ции оказалась парадоксальная – конфликтная, но взаимообратимая – связь религиозной и революционной мысли и практики в истории. Этой проблеме и был посвящен основной доклад на конференции, представленный Е.Б. Рашковским (ВГБИЛ / ИМЭМО). Содержа-ние доклада и будет кратко представлено ниже.

179

К сравнительной морфологии революций и религий

Докладчик начал с констатации некоторой исторической очевидности – пусть абсурдной, но все же очевидности! – которая характерна для судеб людей старшего и среднего поколений. В советский период оба понятия – революции и религии – тракто-вались как жестко и однозначно альтернативные: первое – как без-условно положительное, второе – как безусловно отрицательное. И хотя в конце ХХ столетия Россия пережила пусть исторически отложенную, непоследовательную и клочковатую, но все же весь-ма глубокую буржуазно-демократическую революцию (револю-цию с сильными не столько даже религиозными, сколько с нос-тальгическими обертонами), большинство «нынешнего поколения постсоветских людей» так и не поняли исторического смысла пе-режитых событий и стали толковать оба понятия сугубо инверси-онно: революцию – с безусловным знаком отрицания, а религию – с безусловным плюсом.

Что же касается докладчика, то для того чтобы разобраться в соотношении обеих универсалий Большой истории, он использо-вал двойственный философский подход, по-разному подсказанный еще Кроче и Ортегой, закрепившийся в итальянской и испанской историографии и предполагающий некий бифокальный подход к истории:

– с точки зрения философии человека (т.е. философской ан-тропологии);

– с точки зрения философии истории. Наиболее же плодотворная социологическая проработка во-

проса о многозначной внутренней связи религиозных и революци-онных тенденций в истории содержится в трудах израильского социолога Ш.Н. Айзенштадта, на современный лад переосмыс-лившего круг религиоведческих идей Макса Вебера. Обе зани-мающие нас исторические универсалии знаменуют собой два больших всемирно-исторических проекта, радикально отличных друг от друга, пожалуй, не столько в эмпирике, сколько в теории.

Однако именно теоретическое различение между ними чрез-вычайно важно для понимания социальности и истории:

– религиозный проект ориентируется на трансцендентный статус человека, а частично – и общества (как системы взаимосвя-зи между людьми); отсюда – особая долговечность и особая сим-волическая нагруженность религиозных систем; в этой особой

180

символической нагруженности религий – стремление восстановить в распадающемся повседневном опыте континуальность и смы-словое богатство Бытия – восстановить перед лицом внутреннего опустошения и омертвения;

– для проекта же революционного характерен определяю-щий характер посюсторонних, хотя зачастую кратковременных, но вполне насущных исторических чаяний и смыслов.

Так обстоит дело в теории, и такое теоретическое различе-ние, повторяю, необходимо. Однако на деле, в исторической эм-пирике, нам дано головокружительное пересечение и смешение, с одной стороны, чисто духовных, трансцендентно ориентирован-ных смыслов, а с другой – смыслов чисто ситуативных, посюсто-ронних, ориентированных на передел конкретных отношений ста-туса, власти и собственности. В религиозном творчестве и религиозном праксисе могут действовать весьма сильные посюс-торонние чаяния (чаяния социальных рокировок, а через них – восстановления социального и человеческого «лада»), а в идеоло-гиях и практиках революций могут действовать и мощные чаяния трансцендентного порядка. Чаяния же эти связаны со стремлением низвести на Землю идеальные образы предельной справедливости. Или – как говорили сектантские предшественники Американской революции – образы «Нагорного Града» (Cittie on the Mountains). Эсхатологические страсти («боги революции» – по выражению Кристофера Доусона) предают революциям их особый эмоцио-нальный накал.

Разумеется, трансцендентные смыслы (или, словами Пастер-нака, – «нравственные залегания»), исподволь пульсирующие в культуре и в известной мере определяющие собой характер глубо-ких исторических перемен, открыты далеко не для всех: идеологии конкретного земного переустройства – по крайней мере, в секу-лярные эпохи, – всегда доступнее и проще. Тем не менее, по сло-вам индийского философа, эти далеко не всем открытые смыслы обладают немалой исторической действенностью: благодаря этим смыслам человеческое сознание обретает свойство подыматься над той обыденной «цивилизационной примитивностью» (primitiv-ism of civilization), которая, в конечном счете, ведет к распаду и самой цивилизации.

Моменты революционных переворотов, или скачков, могут быть прослежены и в истории самих религий. Фернан Бродель оп-ределяет эти скачки (будь то в политике, экономике или во всем складе цивилизационных отношений) следующим образом: это –

181

стремительные и крутые (brutales) прорывы тех противоречий, ко-торые формировались и медленно накапливались в ходе «больших длительностей» (des longues durées). И именно эти скачки во мно-гом определяют собой некоторое «морфологическое» сходство в столь не похожих друг на друга исторических судьбах больших религиозных и революционных движений. Сходство – при всех их несомненных содержательных различиях. Во всяком случае, в этих судьбах можно было бы усмотреть тот элемент круговой динами-ки, который был поэтически описан еще в «Новой науке» Дж. Вико: боги – герои – заурядные люди, против рутины, кор-рупции и застоя которых вновь должны со временем возвысить голос новые «боги».

Попытаемся же выделить некоторые условные вехи этой сквозной исторической динамики.

1. Профетическая ситуация. Эта категория заимствована на-ми из трудов голландского религиоведа Жан-Жака Ваарденбурга, и обозначает она особые кризисные моменты истории, характери-зуемые распадом предшествующих цивилизационных форм, когда люди уже не могут жить, веровать и мыслить по-старому, когда человеческая экзистенция ждет некоей новой вести о мире и о са-мой себе. Вообще, история во многих отношениях действительно формируется «профетическими ситуациями», ибо, как заметила российская исследовательница-медиевист, без «профетизма», без «предвестия», пытающегося выстроить будущее, эту третью меру времени – истории именно как истории, как осмысленной челове-ческим сознанием динамики времен вообще не дано.

И если вспомнить старые труды Георга Зиммеля, начальные этапы духовно-исторических переворотов характеризуются суще-ственной перегруппировкой всего комплекса человеческих поня-тий и смыслов (как и всякими иными перегруппировками в систе-мах внутриличностных представлений и общественных отношений); и эти перегруппировки сулят новые соотношения обязанностей и свободы, новые внутриличностные и межличност-ные перспективы и конфликты.

2. Харизматическая ситуация. Благодаря трудам Макса Ве-бера и его интерпретаторов и оппонентов об этой вехе великих исторических движений известно более всего. Хотелось бы под-черкнуть, что веха эта знаменует собой не только драматический процесс не вполне стойкого, но столь существенного в истории «забегания вперед», но и мощный прорыв архаических, регрессив-ных стихий: мстительности, мечтаний о переделе богатств и о

182

новых, более надежных, но при этом чуть ли не вечных системах покровительства. Как раз то самое, что в гротескной форме описа-но на страницах булгаковского «Собачьего сердца»…

3. Институционализация, связанная со многотрудными, вхо-дящими в повседневность и несущими разочарование для множе-ства былых активистов и народного большинства («за что боро-лись?») процессами передела символики, власти, собственности, статуса, всего склада межрегиональных отношений, наплыва в «коридоры власти» нежданных-негаданных выдвиженцев…

4. Процессы рутинизации и отчуждения былой освобож-дающей «вéсти». И дело не только во властолюбии или же коры-столюбии тех, кто оказался возведенным во власть или же дорвал-ся до власти. Дело также и в прозаической необходимости согласования и иерархического выстраивания устремлений несхо-жих социальных слоев, регионов, культурных, возрастных и ген-дерных групп, психологических складов и т.д.

5. Процессы деградации и дряхления некогда триумфалист-ских верований, идеологий и институтов.

6. Моменты обновления потрясенной и ослабевшей тради-ции в новых исторических обстоятельствах: ревизия и – в какой-то мере – возрождение (в частности, благодаря усилиям «ревизиони-стов») прежних ценностей, самопереосмысление (включая и «по-каяние»), процессы частичной реставрации и внутренних преобра-зований. Речь здесь, разумеется, не об эквилибристике «диалекти-ческого синтеза» скомпрометированного «старого» и успевшего износиться «нового», но, скорее, об ином – о попытках изрядно потрясенной, но все же помнящей себя традиции откликнуться на новые и непреложные вызовы: социокультурные, экономические, технологические. Разумеется, немалую роль в такого рода откликах может играть и обращение к смутной памяти позавчерашнего дня.

7. Уяснение моментов исторической необратимости, но од-новременно и преемственности в национальных культурах и в культуре мировой. Прошлое становится уже не мертвым диктато-ром над настоящим, но неотъемлемой – и притом иной раз конст-руктивной – частью самопознания, критического анализа и куль-турного творчества.

Предложенный опыт построения сравнительной морфологии религий и революций (а точнее – больших религиозных и револю-ционных движений) преподносит нам некий универсальный куль-турно-исторический урок, связанный с уяснением некоторых сверхвременны́ х, сквозных моментов истории:

183

1. Процесс искания человеком некоторых своих трансцен-дентных ориентиров может быть описан как некоторая историче-ская константа – не всегда уловимая, но все же константа.

2. Так или иначе, история пронизана связанным с этими с трудом выговариваемыми духовными ориентирами стремлением к поиску трансцендентно обоснованных форм земного общежития.

3. Так или иначе, в истории действуют непрерывные процес-сы поисков пути взаимного соотнесения чаяний экзистенциально-го и общественного устроения: от самых яростных и нереалистич-ных утопий до поисков того, что в трудах К.Р. Поппера называется «примиряющими технологиями». И так – от библейского постула-та любви к ближнему и проповеди незлобия и приветливости («майтри») в раннем буддизме до нынешних исканий в области ненасильственной политический практики и толерантности.

Современной литературе (о публицистике уж не говорю) свойственно подчас настаивать на процессах потери трансцен-дентных измерений человеческого существования. Но я бы не стал абсолютизировать такого рода суждения. Можно сколь угодно преуспеть в «деконструкции» форм социальности, идеологий или религий. Но вот проблемы жизни и смерти в их амбивалентной взаимосвязи – именно как коренные проблемы человеческого су-ществования – никакой «деконструкции» не поддаются. Так что повторяю: то, что описано выше, – тό есть мир внутренних проти-воречий и внутренних преобразований религиозных и революци-онных движений, – так или иначе связано с неистребимостью трансцендентных чаяний в самом человеческом существовании. Чаяний, которыми во многом определяется и культура межчелове-ческой коммуникации, и структура личности, а через них – и со-держание и структура исторических событий. Так или иначе, внутренняя недосказанность и открытость человеческого сущест-вования оказываются камнем преткновения для самых тонких и современных естественнонаучных методологий – даже таких, как, казалось бы, самые близкие к миру социогуманитарных знаний гейзенберговские идеи о дополнительности и неопределенности. Проблема соотношения обусловленности и свободы в человече-ской реальности так и остается открытой.

Эти почти что несбыточные чаяния соотнесения духовного и общественного во внутреннем и коммуникационном опыте чело-века прорастают сквозь тысячелетия истории «осевых» обществ, но в нынешнем, технологическом мире ищут себе рациональных или – в моменты разочарования разума в самом себе – чуть ли не

184

абсурдистских обоснований. Но, повторяю, этими чаяниями во многом определяются и преемственность, и парадигмальные сдви-ги в общественно-историческом развитии.

Модерн и постмодерн

Связь религиозных и революционных порывов, столь явно обнаружившаяся именно в Новое время в реформационной и постреформационной Европе, на самом деле, как заметил профес-сор Н.В. Шабуров (РГГУ), имеет глубочайшую историческую рет-роспективу. Ссылаясь на ранние труды Г.Г. Дилигенского, Н.В. Шабуров выстроил целую цепочку связей религиозных чая-ний с революционно-террористической практикой: донатисты в позднеантичной Северной Африке – брат Дольчино и его последо-ватели в средневековой Северной Италии – воинственное крыло гуситов в предреформационной Чехии – и, наконец, «левые» фракции собственно революционных, но – одновременно – и ре-формационных движений: Томас Мюнцер в Германии, анабапти-сты в нидерландской и английской революциях.

Что же касается Европы постреформационной, то проф. Н.И. Кузнецова обратила внимание участников конференции на один из самых важных и действенных узлов пересечения рели-гиозной и социально-революционной динамики постреформа-ционного Запада – динамики, передавшейся в течение последних трех столетий (начиная «культурной революцией» Петра Великого в России) и всему остальному миру. Речь идет о мысли и практике той современной науки, которая только и могла родиться в духов-ных и социальных условиях реформационной и (одновременно) контрреформационной Европы, когда акцентировалась активная роль человеческого субъекта в процессах мышления и творчества. Науки, генезис которой связан с творчеством Декарта, Галилея, Ньютона. Общеизвестно, сколь велик вклад именно современного научного знания в революционную динамику Европы и мира – ди-намику, неотъемлемую от генетически заданного человеку осоз-нанного инновационного импульса, отличающего человека от всей остальной природы. По словам профессора Кузнецовой, сама ре-волюционная специфика современной (да и постсовременной!) науки обусловлена ее диалектической «конфликтной синтез- ностью». Ибо, с одной стороны, она, безусловно, инновационна и всегда – при всем возможном и столь частом субъективном кон-серватизме ее творцов – «гонится» за качественно новым знанием.

185

Но, с другой стороны, наука – и закоренелая «традиционалистка», ибо сознательно впитывает в себя множество рациональных и ду-ховных традиций предшествующих времен. Но и «традициона-лизм» ее также внутренне конфликтен. Ибо она несет и культиви-рует в себе не только культуру рационального суждения, анализа и самообоснования, но и глубокий религиозный субстрат: идею жертвенного служения истине, уважение к традиции, стремление не только к пересмотру, но и к кумуляции теоретических смыслов. Так что научные революции строятся на глубине накопленных традиций, а новые, «революционные» открытия требуют тщатель-ного соотнесения с предшествующими комплексами знаний.

Проблема выхода этого рационально-революционного ком-плекса за европейские пределы – выхода в религиозно-традицио-налистские миры внезападных народов является одной из базовых проблем исторической русистики и востоковедения. О русистике речь у нас еще впереди, но вот востоковедная сторона этой про-блемы была затронута в докладе Д.Б. Абрамова (ИМЭМО) «Индо-стан XIX–XXI вв.: Национальные революции и религиозные анта-гонизмы».

Д.Б. Абрамов указал в своем докладе на несомненно – при всех его жестоких исторических издержках – революционизи-рующую роль британского «раджа» в индийской истории. Это ка-салось и административного строительства, и гражданственности, и экономики, и юриспруденции, и процессов становления инсти-тутов образования и науки, и области религиозных отношений. Если же говорить о религиозной сфере, то речь идет не столько об успехах христианского миссионерства в огромной Индии (они бы-ли не столь уж значительны), сколько о содержательных вызовах христианства для сознания передовой индуистской интеллигенции – вызовах, связанных с перекрещивающимися в самом христианстве проблемами монотеизма, самоценности человека, социального ми-лосердия. Без учета этих вызовов трудно представить себе процес-сы становления освободительных течений в колониальной Индии. Так что речь в индийской истории – не только о мощи европейско-британского вызова, но и о великой исторической адаптивности значительной части индийской интеллигенции, сумевшей (от Рам-мохана Роя до Ганди и Неру) выстроить на религиозно-гуманистической основе ненасильственное, но, по существу, вели-кое национально-революционное движение. Важно, подчеркивает Д.Б. Абрамов, что это креативное историческое движение включа-ло в себя и элементы европейского рационализма.

186

Однако многие фракции индийского общества (значитель-ная часть индо-исламских общин, ревнители индусского коммуна-лизма) избрали иной, негативный, по словам Д.Б. Абрамова, – «зелотский» подход в отношении новейших тенденций жизни и мышления. Подход, социально и психологически связанный с на-растанием этнокоммуналистских форм самоорганизации общества в ответ на настойчивые вызовы модернизации и глобализации. Но что, на взгляд Д.Б. Абрамова, особо интересно: в дискурсе идеоло-гов и проповедников индуистской исключительности («хиндут-вы») поразительно беден собственно религиозный элемент. К по-следнему навязчиво апеллируют, но все сводится лишь к почти что голословному восхвалению «своего», «древнего» и «традиционно-го». Смыслы же собственно религиозные, связанные с глубиной внутреннего опыта человека, с вопрошаниями о жизни, смерти и бессмертии, о постоянной работе человеческой души над собой, оказываются по ту сторону этого дискурса. Вообще, как заметил Д.Б. Абрамов, современный религиозный радикализм – причем в разных, подчас несхожих, религиях и конфессиях – несет на себе печать постмодернистского интеллектуального и духовного оску-дения: интерес к проблематике внушения и власти преобладает над интересами к содержаниям верований и мышления.

Аналогичные соображения высказывались в ходе наших слушаний Н.И. Кузнецовой и А.А. Игнатьевым.

Пожалуй, из всех выступавших именно А.А. Игнатьев уде-лил наибольшее внимание постмодернистской проблематике. Его доклад так и назывался: «Революция и религия в культурном дис-курсе постмодерна». По его словам, само понятие постмодерна знаменует собой еще толком не осмысленную «турбулентную зо-ну» исторического перехода. Куда, к чему? – Этот вопрос пока еще остается открытым. Период 40–70-х годов прошлого столетия отмечен, по словам А.А. Игнатьева, процессами «вялотекущей, диффузной и глобальной постмодернистской революции». По-следняя же поставила под вопрос и многие содержательные «фун-даменты» традиционных религий, а заодно – и тот антирелигиоз-ный фундаментализм, который во многом определял собою облик «марксистско-ленинских» революций и который активно, хотя и безуспешно, экспортировался Советским Союзом в страны Вос-точной Европы, да отчасти – и в «третий мир». Так что сфера ре-лигиозных отношений опять-таки образует особую «турбулентную зону» в большой «турбулентной зоне» сегодняшней социальности и культуры. И в этом новом, турбулентном постмодернистском

187

пространстве еще толком не понят и не изучен целый «веер» «но-вых религиозных движений» – от квазирелигиозных движений ти-па фан-клубов или футбольных tiffosi до нынешнего радикального ислама, по существу, ставящего под вопрос всю глубину культур-ной памяти ислама исторического.

Какие подлинно религиозные горизонты несут в себе эти разнообразные «новые парарелигиозные практики» с их оккуль-тизмом, стадностью, наркотой и насилием, – пока еще не понятно. Но в практики эти вовлечены миллионы и миллионы.

Сюжеты российские

Проблема многозначных соотношений религиозных и рево-люционных процессов красной нитью проходит сквозь всю отече-ственную историю послепетровских эпох, когда инициированная самодержавием непрерывная «культурная революция» пыталась совладать со внутренним хаосом и цивилизационным коллапсом в стране. Как правило, обыденное (не побоюсь сказать – обыватель-ское) сознание воспринимает картину религиозной истории рос-сийской в форме крайне упрощенной: антирелигиозная ярость одержимого модернизацией большевизма против традиционализ-ма русского Православия. Участники нашей конференции пыта-лись разобраться и в этой проблеме. По словам молодого востоко-веда и слависта Б.Е. Рашковского (ВГБИЛ), «русский модерн» сумел подарить русскому народу свою национальную («Сино-дальную») Библию весьма поздно – лишь в 1876 г. И не случайно глубокого библейского содержания российская modernity дотоле не знала, а самодержавная «культурная революция» XVIII – начала XIX в. не имела, в отличие от революций в Нидерландах, Англии и Северной Америке, глубокой библейской интеллектуально-духовной базы. Но все же, после выхода в свет массовых изданий синодальной Библии русская модерн-культура начала интенсивно и клочковато (подчас даже в самой что ни на есть превращенной, «анабаптистской» форме) усваивать библейские идеи и смыслы. Таков был, по словам Б.Е. Рашковского, и «революционно-религиозный» характер послеоктябрьского творчества одного из великих поэтов Русской революции – Маяковского: от «Левого марша» до «Бани». Идея коммунизма выступает в его произведе-ниях неким превращенным, эмоционально перегретым вариантом идеи Царства Небесного.

188

Более подробно эта же проблематика анализировалась в докладе профессора Н.В. Шабурова «Апокалиптика в русском ре-волюционном и религиозном сознании». Разумеется, отметил про-фессор Шабуров, столь явное пересечение религиозной и револю-ционной проблематики (переустройство земной жизни по религиозному императиву) более характерно для традиций Запад-ного христианства, нежели для Православия, с его особым акцен-том на реальность «не от мира сего». Хотя и в Православии мечта о такого рода переустройстве проявляла себя в глубине апокалип-тических чаяний. Но последние были особо мощны в маргиналь-ных течениях русской религиозности: радикальные старообрядцы, хлыстовство (точнее – христововерие), духоборцы, в меньшей сте-пени – молокане и толстовцы. И не случайно русские революци-онные движения – от шестидесятников XIX в. вплоть до послеок-тябрьского большевизма – постоянно пытались заигрывать с этими течениями. Правда, и этим течениям доставалось от «пролетарской диктатуры», но в гораздо меньшей степени, чем Православию. А уж с коллективизацией и русские религиозные маргиналы окон-чательно попали под «красное колесо» антирелигиозного и – од-новременно – антикрестьянского террора. Однако в самом право-славном сознании апокалиптические темы (воскреснуть, переродиться, встретить новую реальность через гонения и катаст-рофы) во многом, как полагает профессор Шабуров, знаменовали собой приятие победившего большевизма. По мнению докладчика, было бы вещью плоской сводить это приятие к характерному для православной традиции преклонению перед национальной горды-ней и «державностью». Ибо, по его словам, Православие связано с Русской революцией глубоким апокалиптическим субстратом. И в этом смысле большевизм выступил в отечественной истории в ка-честве своеобразного – насильнически и атеистически – «перевер-нутого христианства». Но в значительной степени именно эта «пе-ревернутость» и предопределила собой те мощные моменты архаического менталитета и той упростительной архаизации об-щества и культуры, которая оказалась столь характерной для всей системы «ленинско-сталинской» диктатуры, с ее сочетанием тех-нологического авангардизма с грубым популизмом в сфере отно-шений духа и культуры (не говоря уж об отношениях религиозно-го плана).

Таким образом – здесь позволю себе продолжить мысль профессора Шабурова, – и наметившееся на исходе 60-х годов возрождение в российском обществе религиозных интересов (при

189

всех «ностальгических» их обертонах) прямо или косвенно связа-но со стремлением общества так или иначе вырваться из состояния административно-командной «неоархаики», – вырваться к более сложным, современным и творческим представлениям прежде все-го о человеческой личности, но также и об обществе и истории.

История и творчество

Выше кратко говорилось о своеобразном отражении религи-озной проблематики в творчестве великого поэта Русской револю-ции – Владимира Маяковского. О другом ее великом поэте, наде-ленном, однако, несравненно большею силой интеллекта и рефлексии, – Александре Блоке, этого, по словам французского историка, «Орфея революции», – речь на конференции шла особо. То был доклад А.Л. Рычкова (ВГБИЛ) «Противоречия революции в драматургии А. Блока: Cто лет назад»; доклад в значительной мере опирался на уникальные книжные собрания НИЦ религиоз-ной литературы и Русского зарубежья ВГБИЛ.

В докладе рассматривалась духовно-историческая проблема-тика драмы «Роза и Крест», созданной в начале 1910-х годов, т.е. по горячим следам недавней революции и контрреволюции в Рос-сии, – драмы, до сих пор еще толком не понятой и не оцененной. Речь в драме – об отдаленной эпохе Альбигойских войн на Юге Франции (XIII в.); связь сюжетной ткани пьесы с событиями Пер-вой русской революции – почти что самоочевидна: самодовольные и властные презрительно именуют восставших альбигойцев «тка-чами». И сам главный герой драмы – Бертран по кличке «Рыцарь-Несчастье» – гибнет, переживая драму одновременной привер-женности культурным установлениям «старого порядка» и сочув-ствия своим братьям-«ткачам».

Исследователям творчества Блока известно, что поэт вменил Бертрану некоторые черты не только своего собственного харак-тера, но и черты своего отчима – полковника Франца Феликсовича Кублицкого-Пиоттуха (1860–1920), вынужденного по долгу служ-бы принимать участие в развязанной самодержавием бойне 9 ян-варя, что тяжело переживалось поэтом и всей его семьей.

В ходе работы над пьесой, как показал докладчик, кристал-лизуется одна из центральных тем мировоззрения поэта: счастье и несчастье человеческой души, поэзии, мысли и творчества – все это обретает себя по ту сторону властных притязаний не только сил «старого порядка» и революционного протеста (т.е. смешав-

190

шихся в общей схватке сил выдыхающейся культуры и не нашед-шей себя социальности), но и властных притязаний со стороны тех, кто, будучи связан со сферой творчества, самочинно назначает себя на роль «эзотерического» авангарда социальных и духовных переворотов. Подлинное творчество так или иначе вынуждено не искать лидерских преимуществ, но принимать противоречия и боль истории на себя:

…Сердцу закон непреложный – Радость-Страданье одно! Путь твой грядущий – скитанье, Шумный поет океан. Радость, о, Радость-Страданье – Боль неизведанных ран…

Разговором о великой и не освоенной в культуре драме Бло-ка я заканчиваю этот аналитический обзор не случайно.

Религия и Революция, «старый порядок» и бунт, «экзистен-ция Закона» и «экзистенция обиды и протеста» многозначно (или, по словам покойного А.С. Ахиезера, – «инверсионно») связаны между собой. По всем правилам фрейдовского «Эдипова комплек-са», те, кто трепетал и заискивал перед вчерашними «хозяевами жизни», равно как и перед «хозяевами культуры», рано или поздно преисполняются страстями мести и реванша и тем самым полага-ют начало новым версиям «старых порядков». И лишь высокие области духовного, художественного, философского, правового или научного творчества, вольно или невольно принимая на себя противоречия времен и создавая новую всеобщую жизненную сре-ду, приоткрывают новые горизонты Бытия, внося в историю элементы о-человечения и о-смысления. И рано или поздно под напором истории трещат те религиозные или идеологические кон-струкции, в которых люди спешат отождествить идею Бога и образ Божий в человеке с образами царей-батюшек, вождей или крутых хозяев, когда люди пытаются низвести представления о благодат-ной, невыразимой, но, по существу, обращенной к каждому чело-веку Святыне, к скоропортящимся формам своего привычного опыта.

Статья предоставлена автором для публикации в бюллетене «Россия и мусульманский мир».

191

РОССИЯ

И МУСУЛЬМАНСКИЙ МИР

2011 – 6 (228)

Научно-информационный бюллетень

Содержит материалы по текущим политическим, социальным и религиозным вопросам

Художественный редактор Т.П. Солдатова Технический редактор Н.И. Романова

Корректор О.В. Шамова

Гигиеническое заключение № 77.99.6.953.П.5008.8.99 от 23.08.1999 г.

Подписано к печати 30/V-2011 г. Формат 60х84/16 Бум. офсетная № 1. Печать офсетная. Свободная цена

Усл. печ. л. 12,0 Уч.-изд. л. 11,3 Тираж 500 экз. Заказ № 94

Институт научной информации по общественным наукам РАН, Нахимовский проспект, д. 51/21, Москва, В-418, ГСП-7, 117997

Отдел маркетинга и распространения

информационных изданий Тел. Факс (499) 120-4514

E-mail: market @INION.ru

E-mail: ani-2000@list.ru (по вопросам распространения изданий)

Отпечатано в типографии ИНИОН РАН

Нахимовский пр-кт, д. 51/21 Москва В-418, ГСП-7, 117997

042(02)9

192