Сёрен КьеркегорДневник обольстителя.

Афоризмы

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=11656949

АннотацияСёрен Кьеркегор – выдающийся датский философ,

писатель и богослов 19 века, один из основоположниковэкзистенциализма. Он разработал оригинальную теориюо нескольких стадиях существования человека:обывательской, эстетической, этической и религиозной.В сочинениях «Дневник обольстителя» и «Афоризмыэстетика», вошедших в состав данной книги,Кьеркегор с разных сторон рассматривает жизньчеловека, находящегося на «эстетической» стадиисуществования. «Дневник обольстителя» – это виртуозноехудожественное произведение о поиске эстетомлюбовного удовольствия, описание попытки соблазнитьдевушку «с шекспировским именем», вычурныепереживания, связанные с предметом страсти главногогероя и с самой любовной игрой. «Афоризмыэстетика» – краткие и меткие изречения, превосходнохарактеризующие внутренний мир человека, уже

уставшего от поиска наслаждений, но еще ненаучившегося управлять своими желаниями.

СодержаниеДневник обольстителя 5

Предыстория 54 апреля 255-го 31

Конец ознакомительного фрагмента. 36

Сёрен КьеркегорДневник обольстителя.

Афоризмы эстетика

Дневник обольстителя

Sua passion' predominanteе la giovin principiante.Преобладающей его страстьюбыли молоденькие девушки (итал.).Don Giovanni, Э 4. Aria

Предыстория

Собираясь ради личного своего интереса снять

точную копию с бумаг, с которыми я познакомился такнеожиданно и которые произвели на меня такое силь-ное, волнующее впечатление, я не могу отделать-ся от какого-то невольного смущения и страха. Впе-чатления первой минуты открытия выступают передомной с прежней силой. Приятель мой уехал куда-то нанесколько дней, оставил, против обыкновения, свойписьменный стол открытым, и все, что в нем нахо-

дилось, было, таким образом, в моем полном распо-ряжении. Обстоятельство это, конечно, нисколько неоправдывает моего поступка, да и напрасно оправды-ваться, но я все-таки прибавлю еще, что один из ящи-ков, полный бумаг, был слегка выдвинут, и в нем насамом верху лежала большая тетрадь в красивом пе-реплете; на верхней корочке переплета был прикле-ен билетик с надписью, сделанной рукой моего при-ятеля: Comrnentarius регреtuus Э 4 (Последователь-ные заметки (лат.)). Напрасно также с моей стороныоправдывать себя и тем обстоятельством, что книгалежала как раз этой стороной переплета кверху. Ведьесли бы меня не соблазнило оригинальное и заманчи-вое заглавие тетради, я, быть может, и устоял, или, покрайней мере, постарался устоять против искушенияознакомиться с ее содержанием… А заглавие былодействительно заманчиво, и не столько само по себе,сколько по сравнению с остальными окружающимибумагами. Стоило мне бросить на них беглый взгляд,и я уже знал, вернее, угадал их содержание: эротиче-ские наброски, намеки на различные отношения и, на-конец, черновые письма особого рода; несколько поз-же мне пришлось познакомиться с ними в окончатель-ной, тонко рассчитанной и художественно выполнен-ной небрежной форме. Теперь, когда коварная душаэтого безнравственного человека стала для меня уже

открытой книгой, мною (если я вновь представлю себямысленно перед тем раскрытым ящиком) овладева-ет чувство полицейского, неожиданно обнаруживше-го приют подделывателя ассигнаций: отпирая ящики,он находит кучу бумажек – пробы различного шрифта,образчик виньетки, подпись кассира, строки, писан-ные справа налево… Он сознает, что попал на верныйслед, и смешанное чувство радости, некоторого стра-ха и, наконец, удивления наполняет его душу. Меж-ду мной и полицейским, однако, та разница, что у ме-ня нет ни привычки к подобным открытиям, ни пра-ва делать их; я в описываемом случае стоял совер-шенно на незаконной почве, потому и чувствовал себянесколько иначе: мысли спутались, слова куда-то за-терялись… Первое впечатление слишком озадачиломеня, а размышление еще не вступило в свои права.Обыкновенно, чем больше развита у человека спо-собность мыслить и соображать, тем быстрее и искус-нее мысли его подбираются к предмету, осматрива-ют его со всех сторон и затем вполне им овладевают.Развитое соображение, как паспортист для иностран-цев, настолько уже освоилось с самыми разнообраз-ными, причудливыми типами, что его нелегко поста-вить в тупик. Как ни развиты, однако, у меня сообра-жение и мышление, признаюсь, что в первую минутуя положительно растерялся и даже побледнел и от

неожиданности открытия, и от мысли: а вдруг он сей-час вернется и застанет меня в этом положении, пе-ред раскрытым ящиком?!. Да, нечистая совесть мо-жет-таки внести в жизнь некоторый интерес и оживле-ние!

Судя по заглавию найденной тетради, я принял бы-ло ее за собрание различных эскизов, тем более, чтознал, как серьезно относится мой приятель ко всякомупредпринятому им литературному труду. Оказалось,что я ошибся, и это был аккуратно веденный дневник.Не зная еще содержания этого дневника и опираясьна свое прежнее знакомство с его автором, я не могсогласиться с заглавием на тетради, – я не находил,чтобы жизнь моего приятеля особенно нуждалась вкомментариях, – зато теперь я не могу отрицать, чтозаглавие было выбрано с большим вкусом. Оно впол-не гармонирует с содержанием дневника. Вся жизньмоего приятеля представляла, как оказалось, ряд по-пыток осуществить свою мечту – жить исключительноэстетической жизнью (и так как у него в высшей сте-пени была развита способность находить интересноев жизни, то он и пользовался ею), а затем поэтическивоспроизводить пережитое на бумаге. Строго истори-ческого или просто эпического характера предлагае-мый дневник не носит, содержание его скорее услов-ное, чем положительное. Без сомнения, приятель мой

записывал события уже после того, как они соверша-лись, иногда, может быть, даже спустя очень долгоевремя, тем не менее самый рассказ так жив и драма-тичен, что события как бы совершаются перед намивъявь. Я не думаю, чтобы приятель мой, ведя днев-ник, имел в виду какую-нибудь постороннюю цель: какв целом, так и в частностях дневник этот не допуска-ет возможности видеть в нем поэму, предназначеннуюдля печати, и, по-видимому, имел для автора исклю-чительно личное значение. Но во всяком случае авторне имел бы причин и бояться издать его: большинствособственных имен, встречающихся в нем, так стран-ны, что невольно является сомнение в их историче-ской верности. Я имею основание думать, что толькопервое собственное имя действующих лиц оставля-лось автором без изменения, для того чтобы сам онвпоследствии мог знать, о ком идет речь, а всякий по-сторонний был бы обманут фамилией. Это заметил я,по крайней мере, относительно Корделии – девушки,на которой сосредоточен главный интерес дневникаи которую я знал лично. Настоящая фамилия ее неимела ничего общего с той, которую она носит в днев-нике.

Объяснение поэтического характера дневника най-ти нетрудно. Поэтическая натура моего приятеля бы-ла недостаточно богата или, если хотите, недостаточ-

но бедна, чтобы отличить поэзию от действительно-сти. Напротив, он сам вносил поэзию в окружающуюего действительность и, насладившись, уносил ее об-ратно в виде поэтических воспоминаний и размышле-ний. В этом заключалось для него двойное наслажде-ние: в первом случае он сам отдавался упоению эс-тетического, во втором – он эстетически наслаждал-ся своей личностью; в первом – он лично эгоистиче-ски наслаждался этой, им же самим опоэтизирован-ной действительностью, во втором – личное «я» какбы стушевывалось: наслаждаясь каким-нибудь поло-жением, он смотрел на себя как-то со стороны и на-слаждался видом самого себя в этом положении. Сло-вом, вся жизнь его была рассчитана на одно насла-ждение, и хотя в первом случае действительность бы-ла для него необходима как повод, момент, во вто-ром – она совершенно исчезала в поэзии. Плодом на-слаждения второго рода является, таким образом самдневник, а плодом первого – настроение, в которомон велся, объясняющее также его поэтический харак-тер. Именно благодаря этой двойственности, котораяпроходила через всю жизнь автора, у него и не былонедостатка в поэтическом материале.

Мир, в котором мы живем, вмещает в себя еще дру-гой мир, далекий и туманный, находящийся с первымв таком же соотношении, в каком находится с обыкно-

венной сценической обстановкой – волшебной, изоб-ражаемой иногда в театре среди этой обыкновенной,и отделенной от нее тонким облаком флера. Сквозьфлер, как сквозь туман, виднеется словно бы другоймир, воздушный, эфирный, иного качества и соста-ва, нежели действительный. Многие люди, живущиематериально в действительном мире, принадлежат, всущности, не этому миру, а тому, другому. Причинойподобного исчезновения человеческой личности в ми-ре действительности может быть как избыток жизнен-ных сил, так и известная болезненность натуры.

На последнюю причину можно указать, имея в ви-ду моего приятеля, которого я так долго знал, не знаяего в сущности. Не принадлежа действительному ми-ру, он тем не менее постоянно вращался в нем, нопри этом даже в те минуты, когда почти всецело от-давался ему и телом и душой, оставался как-то внеего, точно скользя лишь по его поверхности. Что жеименно влекло его за пределы действительности? Недобро и не зло – последнего я не могу сказать дажетеперь. Он просто страдал excerbatio cerebri (помра-чение рассудка (лат.)), и действительность как-то недействовала на него, самое большее – моменталь-но; в ней не находилось достаточно сильных раздра-жающих стимулов для него, его натура была слиш-ком крепка, но в этой-то излишней крепости и скрыва-

лась его болезнь. Как только действительность теря-ла свои возбуждающие стимулы, он становился сла-бым и беспомощным, что и сам сознавал в минутыотрезвления и в чем лежало главное зло.

Героиню дневника, Корделию, я, как уже сказал,знал лично; были ли еще жертвы этого соблазните-ля, я точно не знаю, но это, пожалуй, можно заклю-чить из дневника, в котором вообще так ярко обрисо-вывается личность автора. Духовная сторона, преоб-ладающая в его натуре, не допускала его довольство-ваться низменной ролью обыкновенного обольстите-ля: это было бы слишком грубо для его тонко развитойорганизации; нет, в этой игре он был настоящим вир-туозом. Из дневника видно, что конечной целью егонастойчивых желаний был иногда только поклон илиулыбка, так как в них именно, по его мнению, былаособая прелесть данного женского существа. Случа-лось таким образом, что он увлекал девушку, в сущ-ности совсем не желая обладать ею в прямом смыс-ле этого слова. В таких случаях он продолжал вестисвою игру лишь до того момента, когда девушка бы-ла наконец готова принести ему в жертву все. Видя,что такой момент наступил, он круто обрывал отно-шения. Благодаря его блестящим дарованиям и по-чти демоническому умению вести свою игру, подоб-ные победы давались ему очень легко, даже без ма-

лейшего шага к интимному сближению с его стороны:ни слова любви, ни признания, не говоря уже о клят-вах и обещаниях. Тем не менее, победа была полная,и несчастная страдала тем более, что в своих воспо-минаниях она не могла отыскать ни малейшей точки,на которую могла бы опереться. Она как будто попа-дала в какой-то заколдованный круговорот: бешеныйвихрь подхватывал ее мысли, чувства, упреки себе,ему; прощение, надежда, сомнения – все кружилось,путалось в ее мозгу и сердце. Иногда ей казалось да-же, что все случившееся с ней было лишь бредом,фантазией – так, в сущности, не действительны бы-ли их отношения друг к другу. Она не могла даже об-легчить душу, поверить свою тайну кому-нибудь: ейнечего было поверять. Сон, мечту можно еще пере-дать другому словами, но случившееся с ней в дей-ствительности мгновенно таяло, обращалось в ничто,как только она хотела воплотить его в словах и об-разах; да, оно исчезло, но в то же время продолжа-ло давить ее тяжким бременем. Горе такой жертвыбыло не сильным, но естественным горем обманутыхи покинутых девушек: она не могла облегчить свое-го переполненного сердца ни ненавистью, ни проще-нием. Посторонний глаз не мог уловить в ней ника-кого видимого изменения, она продолжала жить по-прежнему, доброе имя ее оставалось незапятнанным,

но все ее существо как бы перерождалось, непонят-но для нее самой, невидимо для других. Ей не нане-сено было никакой видимой раны, жизнь ее не былагрубо надломлена чужой рукой, но как-то загадочноуходила внутрь, замыкалась в самой себе. Словом,ни следа, ни повода, чтобы кто-нибудь мог увидеть вней жертву, а в нем обольстителя; в этом отношениион был чист от всяких обвинений. Как уже сказано,он жил слишком отвлеченной жизнью, умом и вообра-жением, чтобы быть обольстителем в обыкновенномсмысле этого слова, но ему случалось предаватьсяи чувственности. Это доказывает его история с Кор-делией. В ней он является фактическим обольстите-лем, но и здесь личное участие его настолько неясно,что никакое доказательство немыслимо, и даже саманесчастная девушка иногда как бы сомневается: ктоиз них виноват? Женщина была для него лишь воз-буждающим средством; надобность миновала, и онбросал ее, как дерево сбрасывает с себя отзеленев-шую листву: он возрождался – она увядала.

Но что же творилось при этом в его собственнойдуше? Я думаю, что, запутывая, вводя в заблужде-ние других, он кончит тем, что запутается окончатель-но и сам. Ведь если возмутительно направить заблу-дившегося путника на неверную дорогу и покинуть еготам, то во сколько же раз возмутительнее ввести че-

ловека в заблуждение уже не относительно внешнихявлений, а относительно его самого? Заблудивший-ся путник имеет по крайней мере надежду как-нибудьвыбраться: местность перед ним меняется, и каждоеновое изменение порождает новую надежду. Но че-ловек, заблудившийся в самом себе, скоро замечает,что попал в какой-то круговорот, из которого нет выхо-да; мысли и чувства в нем мешаются, и он в отчаянииперестает, наконец, сам понимать себя. Однако и этовсе – ничто в сравнении с положением самого хитре-ца, потерявшего в конце концов нить и запутавшегосяв своем собственном лабиринте. Совесть его пробуж-дается, и он тщетно призывает на помощь свое ост-роумие. Как поднятая лисица, мечется он в своей но-ре, ища одного из бесчисленных выходов, оставлен-ных на всякий случай; вот ему мерещится издалекалуч дневного света, он кидается туда, и что же? Этолишь новый вход! Вместо того чтобы выбраться, онтаким образом постоянно возвращается в себя само-го. Такого человека нельзя назвать вполне преступ-ным – он сам был обманут своими интригами; но темужаснее его наказание. Что значат угрызения совестипреступника в сравнении с таким сознательным безу-мием? Наказание, постигающее его, чисто эстетиче-ское, и выражение «совесть его пробуждается» слиш-ком, если можно так выразиться, «этично», чтобы по-

яснить его душевное состояние. Чувство, овладева-ющее им, – не совесть, а скорее нечто вроде высше-го, утонченного самосознания, которое в сущности немучит его обвинениями, но лишь поддерживает егодушу в вечно бодрствующем беспокойном состоянии,не давая ему забыться и постоянно побуждая метать-ся в новых бесплодных поисках. Нельзя также вполнеприменить сюда выражение «безумие»: вечно сменя-ющееся богатое разнообразие мыслей не допускаетего душу застыть в неподвижной бесконечности безу-мия.

Но бедная Корделия! Не скоро отдохнет ее изму-ченное сердце в безмолвном покое забвения. Тыся-чи различных, беспрерывно сменяющих друг другачувств волнуют и терзают ее. Вот она готова успоко-иться, забыть, простить своему обольстителю все…но вдруг, как молния, сверкает в ее голове мысль, чтоне он виноват, а она: ведь она сама возвратила емукольцо, ее гордость требовала нарушения всяких обя-зательств!.. Мучительное раскаяние томит ее; мину-та – и самообвинение сменяется новым обвинением:это он лукаво вдохнул в нее свой план!.. О, как онаненавидит его, проклинает!.. И вслед затем она вновьупрекает себя: разве смеет ненавидеть и проклинатьона, сама не менее виновная! Страдания Корделииеще увеличиваются сознанием, что это он пробудил в

ней тысячеголосое размышление, развил ее эстети-чески настолько, что она уже не может больше при-слушиваться к одному только голосу, но слышит ихвсе сразу, и они наполняют ее слух, звучат в нем са-мыми разнообразными тонами и переливами и запо-лоняют ее душу. Вспоминая об этом, она забываетвесь его грех и вину, она помнит лишь одни прекрас-ные мгновения, она упоена этими воспоминаниями…В неестественном возбуждении сердца и фантазииона воспроизводит мысленно его внешний образ дотого живо, что прозревает и его внутреннее содержа-ние своим, как бы ясновидящим оком. В эти минутыона понимает его в чисто эстетическом смысле, не ви-дя в нем ни преступного, но и ни безукоризненно чест-ного человека. Этот взгляд сквозит и в ее письме комне:

«Иногда, – пишет она, – он жил до такой степениотвлеченной жизнью, что становился как бы бесплот-ным, и я не существовала для него как женщина. Ино-гда же он был так необузданно страстен, так полонжелания, что я почти трепетала перед ним. То я ста-новилась будто чужой для него, то он весь отдавалсямне. Обвивая его руками, я иногда чувствовала вдруг,что все как-то непонятно изменяется, и – я «обнимаюоблако». Это выражение я знала прежде, чем узналаЙоханнеса, но только он научил меня понимать его

тайный смысл. Этого выражения я никогда не забу-ду, как не забуду и его, – ведь каждая моя мысль ды-шит им одним. Я всегда любила музыку, – он был чуд-ный инструмент, всегда взволнованный, всегда пол-ный звучания… Но ни один инструмент не обладаеттаким объемом и богатством звуков, – он вмещал в се-бя выражение всех чувств, всех настроений. Ничто неказалось ему слишком недосягаемым, ни перед чембы он не отступил. В его голосе звучали то порывыурагана, то едва слышный шелест листьев. Ни одно измоих слов не оставалось неуслышанным его чуткойдушой, но достигали ли они своей цели – я не знаю,потому что никогда не могла уловить, какое именнодействие они производили. Упоенная и очарованная,я жадно внимала этой музыке, вызванной мною и в тоже время вполне произвольной. Ее дивная гармониябесконечно увлекала мою взволнованную душу!..»

Да, для нее последствия были ужасны! Но ещеужаснее будут они когда-нибудь для него: даже ме-ня, лицо совсем постороннее, охватывает невольныйтрепет, едва я подумаю об этой драме. Я чувствую се-бя увлеченным в это царство туманной фантазии, вэтот призрачный мир, где каждую минуту вздрагива-ешь, испуганный собственной тенью. Напрасно ста-раюсь я оторвать свои мысли от этой таинственнойистории, – я продолжаю мысленно следовать за ее

развитием, как немой, но грозный свидетель. Да, Йо-ханнес окутал все глубокой, непроницаемой тайной,но возникла новая тайна, о существовании которойон и не подозревает: именно то, что я приподнял та-инственную завесу его тайны, хотя и незаконным пу-тем… Не раз я думал заговорить с ним об этом, но кчему? Он или решительно отказался бы от всего, уве-ряя, что весь дневник – лишь поэтический набросок,плод его собственной фантазии, или взял бы с меняслово молчать, на что имел полное право, ввиду спо-соба, употребленного мною для раскрытия тайны. Ни-что не приносит с собой столько соблазна и прокля-тий, как тайна!

Я получил от Корделии целую пачку его писем; ду-маю, однако, что в ней были не все: она сама на-мекнула мне однажды, что уничтожила некоторые. Яснял с них копии и также внес их в дневник. Мне бы-ло довольно трудно разместить их в надлежащем по-рядке, так как они не помечены числами; впрочем,это все равно ничуть не облегчило бы задачи: в са-мом дневнике, по мере его развития, все реже и ре-же встречаются указания на день и число. Указанияэти становятся как будто лишними, настолько знаме-нательным делается само содержание дневника; оно,несмотря на свою фактическую подкладку, становит-ся почти идеей. Несколько помогло же мне то, что я

еще раньше заметил в разных местах дневника сло-ва, смысл которых оставался для меня неясным дотех пор, пока я не прочел писем. Последние, как яувидел, представляли собой как бы разработку техвскользь брошенных слов и намеков, которые остано-вили мое внимание. Благодаря этому обстоятельствузатруднения с размещением писем в дневнике исчез-ли, и я не впал в ошибки, которые иначе были бы неиз-бежны, поскольку я не знал, как часто следовали этиписьма одно за другим. Оказалось, что иногда Корде-лия получала их по несколько в один день. Я, конечно,разместил бы их более равномерно, ничего не знаяо той страстной энергии, с которой Йоханнес пользо-вался этим, как и всяким вообще, средством, чтобыразжигать чувство Корделии, не давая ей опомниться.

В дневнике, кроме подробной истории отношенийс Корделией, встречается также несколько малень-ких эпизодов эстетического характера, отмеченных наполях; эти эпизоды, не имеющие никакого отноше-ния к главному предмету повествования, объяснилимне, между прочим, смысл любимого выражения мо-его приятеля, которое я понимал прежде совсем ина-че: «Рыбаку нужно на всякий случай забрасывать ма-ленькие удочки и на сторону». В дневниках прежнихлет такие, как он сам называет их, actions in distans(воздействия на расстоянии (лат.)) попадались, на-

верное, чаще, но здесь он признается, что Корделияслишком овладела его воображением, чтобы оста-вить ему время хорошенько осматриваться кругом.

Вскоре после своего разрыва с Корделией он полу-чил от нее несколько писем, но возвратил их нерас-печатанными. Корделия сама распечатала их и пере-дала мне вместе с полученными от него. Она никогдане говорила со мной об их содержании, но, когда раз-говор касался ее отношения к Йоханнесу, цитировалаобыкновенно маленькое стихотворение, принадлежа-щее, если не ошибаюсь, Гете, имевшее в ее устах каж-дый раз новое значение, соответствующее душевно-му настроению в данную минуту:

Gehe,VerschmaheDie Тгепе, —Die ReneKommt nach.

Убегай,Презирай,Любовь губя, —РаскаяньеНастигнет тебя (нем.).

Я думаю, что будет нелишним и вполне уместным

поместить здесь и ее письма.

x x x

Йоханнес!Я не называю тебя «мой Йоханнес», я знаю те-

перь, что ты никогда не принадлежал мне, и я же-стоко наказана за то, что осмелилась когда-то леле-ять эту мысль в моем сердце… И все же ты мой –мой обольститель, мой враг, мой убийца, мое горе,мое разочарование, мое отчаяние! Повторяю: ты мой,и я твоя! Твоя! Пусть это слово, прежде ласкавшеетвою гордость, прозвучит теперь проклятием над тво-ей головой, вечным проклятием! Не думай, что я ста-ну преследовать тебя, вооружаться кинжалом, чтобывызвать твои насмешки, нет, беги куда хочешь – я все-таки твоя, люби сотни других – я твоя, даже в смерт-ный час я останусь твоей! Сам язык моего письма ктебе должен доказать тебе, что я – твоя! Ты осмелил-ся обмануть меня своей любовью так, что стал дляменя всем, что я сочла бы счастьем быть даже рабы-ней твоей – и я остаюсь твоей навеки!

Я твоя, твоя, твое проклятие!Твоя Корделия.

x x x

Йоханнес!Был богатый человек, у него было очень много мел-

кого и крупного скота; была бедная девушка, у нее бы-ла лишь одна овечка, которая ела из рук и пила из еечаши. Ты был богатый человек, богатый всеми блага-ми жизни; я была бедная девушка, у меня была лишьлюбовь моя. Ты взял ее, наслаждался ею… Ты при-нес в жертву своим страстям единственное, чем вла-дела я; сам ты не пожертвовал ничем! Был богатыйчеловек, у него было очень много мелкого и крупногоскота; была бедная девушка, у нее было лишь серд-це, полное любви!

Твоя Корделия.

x x x

Йоханнес!Неужели нет надежды? Неужели твоя любовь ко

мне никогда не воскреснет? Ведь я знаю, что ты лю-бил меня когда-то, хотя и не знаю, почему я увере-на в этом. Буду ждать, как бы медленно ни тянулосьвремя, буду ждать, ждать… Ты устанешь любить дру-гих, и твоя любовь ко мне восстанет из своей моги-лы, вспыхнет прежним огнем! Как буду я любить тебя,боготворить!.. Как прежде. О Йоханнес, неужели это

бессердечное, холодное равнодушие и есть твое ис-тинное существо? Неужели твое богатое сердце, твояпылкая любовь были лишь ложью? Неужели ты игралтолько роль, а теперь, теперь – вновь стал самим со-бою…

Йоханнес, прости, что я все еще люблю тебя… язнаю, что любовь моя для тебя – бремя, но ведь на-станет же опять минута, ты вернешься к твоей Корде-лии, слушай этот молящий призыв – твоей Корделии.

Твоя Корделия.

Если Корделия и не обладала таким богатствомвнутреннего содержания, каким она восхищалась вЙоханнесе, то во всяком случае ее душевные струныне лишены были чуткой гармонии. Ее разнообразныепереливы ясно звучат в каждом письме, хотя в них инедостает до известной степени ясности изложения.

Особенно это заметно во втором из них, где мысльостанавливается, так сказать, на полуслове и где естьчто-то недосказанное, а сам смысл скорее угадывает-ся, чем понимается. Но это именно и придает ему, по-моему, такой трогательный оттенок.

4 апреля

Осторожнее, моя прелестная незнакомка! Осто-

рожнее! Выходить из кареты не так-то легко, как ка-жется, часто это бывает очень даже решительным ша-гом. Я мог бы указать вам в этом случае на новел-лу Тика. В ней рассказывается, как одна отважная да-ма, слезая с лошади, так запуталась в платье и сде-лала такой шаг, что он решил все ее будущее. К то-му же подножки у кареты устроены так скверно, чтоволей-неволей приходится отказаться от всякой мыс-ли о грации и рискнуть на отчаянный прыжок прямо вобъятия кучера или лакея. Славно живется этим гос-подам! Право, я думаю сыскать себе подобное местов доме, где есть молоденькие барышни; лакей ведьтак легко иногда становится поверенным этих очаро-вательных созданий! Однако, ради бога, не прыгайте,умоляю вас, не прыгайте! А! Вот так, так, это лучшевсего, спускайте осторожно ваши ножки и не стесняй-тесь приподнять платье: теперь уже сумерки, никто неувидит, и я не помешаю вам; я только встану вон подтем фонарем, вы не увидите меня, а стало быть, вамнечего и стесняться. – Стесняешься ведь обыкновен-но лишь настолько, насколько бываешь видим, а счи-таешь себя видимым не в большей степени, чем сам

это видишь. Итак, ради слуги, который, пожалуй, нев состоянии выдержать сильного прыжка, ради ваше-го прелестного платья, изящной кружевной накидки,ради меня самого наконец – пусть ваша маленькаяножка, стройность которой уже успела восхитить ме-ня, выглянет на белый свет. Положитесь на нее, онанаверняка сыщет себе опору. Не пугайтесь, если вампокажется, что она скользит… спускайте поскорее идругую, вы ничуть не рискуете. Кто же может быть такжесток, что оставит ее в этом опасном положении?Кто не поспешит полюбоваться таким прекрасным яв-лением и помочь ей? Или вы боитесь, может быть,кого-нибудь постороннего. Ведь не слуги же и не ме-ня, надеюсь. Я уже видел эту очаровательную ножку,и так как я в некотором роде естествоиспытатель, тона основании положений Кювье вывел известное за-ключение. Итак, смелее! Право, страх только увели-чивает вашу красоту… т. е., собственно говоря, страхкрасив вовсе не сам по себе, а лишь в соединениис преодолевающей его энергией. Ну вот! Посмотри-те, как твердо стоит теперь эта крошечная ножка! Яуже не раз имел случай заметить, что девушки с ма-ленькими ножками держатся тверже и увереннее, чембольшеногие. Вот тебе раз! Кто бы это мог подумать?Казалось бы, опыт создал правило, что гораздо без-опаснее выходить из кареты медленно и осторожно,

чем выпрыгивать: меньше риска разорвать платье – ивдруг?! Да, оказывается, что молодым девушкам во-обще опасно ездить в карете – в конце концов, пожа-луй, совсем останешься в ней. Делать нечего, круже-ва ваши испорчены! Что за беда, впрочем, ведь ни-кто ничего не видал. Правда, у фонаря появляется ка-кая-то темная фигура, укутанная до самого подбород-ка… Свет падает вам прямо в глаза, и вы не можетеугадать, откуда она появилась; она равняется с вамив ту минуту, как вы готовы войти в подъезд. Взгляд,брошенный сбоку, как молния, обжигает вас: вы крас-неете, грудь ваша волнуется, дыхание прерывается,в глазах мелькает гнев, гордое презрение… какая-томольба… дрожит слезинка, то и другое я могу отнестик себе… И я еще вдобавок настолько жесток, что…Какой Э этого дома? А-а! Это «Базар модных вещей»!

Может быть, это дерзость с моей стороны, очаро-вательная незнакомка, но я лишь следую за моей пу-теводной звездочкой. Она уже забыла о своем ма-леньком приключении, и немудрено: в семнадцатьлет каждая безделушка так радует и приковывает вни-мание. Она не замечает меня, я стою у другого концаприлавка.

На боковой стене висит зеркало; она о нем не ду-мает, но оно-то о ней думает! Оно схватывает ее об-раз, как преданный и верный раб, схватывающий ма-

лейшее изменение в чертах лица своей госпожи. И,как раб, оно может лишь воспринять, но не обнять ееобраз. Бедное зеркало! Оно не может даже ревнивозатаить в себе этот образ, спрятать его от глаз света,оно должно выдавать его другим, как вот сейчас мне,например. Что, если бы человек был так создан? Вотбыла бы мука! А ведь есть на свете люди без всяко-го внутреннего содержания, живущие лишь заимство-ванным у других. Эти люди схватывают лишь внеш-нее впечатление, а не самую сущность предмета, ипри первом же дыхании действительной жизни сла-бый след этот стирается в их душе, как в зеркале об-раз нашей красавицы, вздумай она хоть одним дыха-нием открыть ему свое сердце. Что, если бы внутрен-нее око человека не обладало даром сохранять впе-чатления? Ведь тогда, пожалуй, пришлось бы всегдадержаться в некотором расстоянии от красоты: внеш-ним своим оком человек не может воспринимать того,что слишком близко к нему, что покоится в его объя-тиях. К счастью, внутреннему оку не нужно удалятьот себя любимый образ, чтобы вновь вызвать его пе-ред собою, даже тогда, когда уста сливаются с уста-ми! Но как она прелестна! Несчастное зеркало! Хоро-шо, что ревность тебе незнакома. Ее личико строгоовальной формы; головка слегка наклонена над при-лавком, отчего гордый и чистый лоб без малейшей об-

рисовки умственных органов кажется выше и больше;темные волны волос легко облегают его. Все личикопохоже на спелый персик: полно-округленная линия,прозрачная и бархатистая кожа, – бархатистость ее яощущаю взглядом. Глаза ее… да, ведь я еще не ви-дал их; они прикрыты шелковыми ресницами, слегказагнутыми на концах. Пусть бережется их стрел вся-кий, кто захочет встретить ее взор! Чистота и невин-ность этой наклоненной головки делают ее похожейна Мадонну. Но ее взгляд не выражает сосредоточен-ного созерцания: роскошь и разнообразие рассмат-риваемых ею вещей бросают свой отблеск на ее ли-цо, играя на нем всевозможными оттенками. Вот онаснимает перчатку, чтобы показать зеркалу – и мне –свою ручку античной формы и снежной белизны. Наней нет никаких украшений… даже гладкого золотогокольца на четвертом пальце – браво! Она поднима-ет глаза… Как изменилось ее лицо! И тем не менееоно то же, что и прежде, только лоб стал как будтоне так высок, овал лица не так правилен, зато в вы-ражении появилось больше жизни. Она очень живои весело болтает с приказчиком… Вот она выбралаодну, две, три вещи, берет четвертую, рассматриваетее… А! она опять опустила глаза, спрашивает о це-не, осторожно кладет вещь на прилавок и прикрыва-ет ее перчаткой… Это уже пахнет секретом! Подарок

кому-нибудь… другу сердца? Но ведь она еще не об-ручена! Увы! Есть много необрученных и все ж имею-щих друзей сердца! Не оставить ли ее в покое? Зачеммешать невинному удовольствию?.. Барышня соби-рается платить… оказывается, она забыла кошелек!Вот теперь она, вероятно, говорит свой адрес, но я нехочу подслушивать: зачем лишать себя удовольствиянечаянной встречи? Уж когда-нибудь я встречу ее и,конечно, сразу узнаю. Она меня, вероятно, тоже: мойвзгляд не скоро забудешь. А может быть, я и сам бу-ду застигнут врасплох этой встречей. Ничего, потомнаступит ее очередь! Если же она не узнает меня – ясразу замечу это и найду случай опять обжечь ее та-ким же взглядом, тогда ручаюсь, что вспомнит! Толькобольше терпения, не надо жадничать – наслаждениеследует глотать по капелькам. Красавица отмечена ине уйдет.

5-го

Вот это мне нравится? Одна, вечером на Эстерга-

де? Не беспокойтесь, впрочем, я не такого дурногомнения о вас и совсем не думаю, что вы пустились гу-лять одна-одинешенька. Да и не настолько я неопы-тен, чтобы при обозрении поля действия мне сразуне бросилась в глаза эта солидная фигура в темнойливрее, так важно шагающая в некотором отдаленииот вас. Но зачем же вы так спешите? Разумеется, незатем, чтобы вернуться домой поскорее; вернее, чтоэтот усиленный темп сердца и ножек происходит отнетерпеливого волнения и какого-то сладкого трепе-та, охватывающего вас. Ах, как приятно гулять так од-ной, с лакеем позади!.. Да, нам шестнадцать лет, мыдовольно начитаны… романами. Случайно проходямимо комнаты братьев, мы поймали заманчивое сло-вечко об Эстергаде. Потом мы шмыгнули несколькораз уже нарочно, чтобы узнать побольше, – не уда-лось! А ведь надо же в самом деле такой большой, со-всем взрослой девушке набраться более обстоятель-ных сведений о том, что делается на белом свете! Вотесли бы уйти из дома одной, без этого лакея позади!Куда?.. Что скажут папаша с мамашей? Хоть бы ужс лакеем! Да и то, какой предлог придумать для та-

кой прогулки? Так трудно сообразиться со временем!Когда идешь в гости – это чересчур рано, ведь това-рищ брата Августа сказал, что всего интереснее бы-вает часов в десять, одиннадцать… Когда же возвра-щаешься назад – поздно, да еще всегда навяжут тебев провожатые какого-нибудь кавалера! Вот в четвергвечером, когда едешь из театра, было бы очень удоб-но, но опять беда: сидишь в карете с тетей и полдюжи-ной кузин! Вот если бы ехать одной, тогда стоит толь-ко спустить стекло – и любуйся сколько хочешь. Ноounverhofft kommt oft (Чего не чаешь – то получаешь(нем.)). Сегодня мама сказала: «Ты, наверное, не за-вершишь своего подарка к рождению папы, ступай-как тете, там тебе никто не помешает работать. Оста-вайся там пить чай, а после я пришлю за тобой Ган-са». Собственно говоря, проскучать целый вечер у те-ти не особенно приятная перспектива, но зато отту-да пойдешь одна, только с лакеем! Он придет немно-го рано, и ему придется подождать; не раньше деся-ти часов, тогда – марш! Вот забавно было бы встре-тить теперь милейшего братца или господина Авгу-ста! Нет, лучше не надо! Пожалуй, вздумали бы ещепровожать, благодарю покорно! Вот если б так случи-лось, что я бы их видела, а они меня нет!.. Теперь выозираетесь кругом, моя маленькая плутовка… А чтовы видите, позвольте спросить, или что вижу я, по-ва-

шему? Во-первых, я вижу на вашей головке малень-кую шапочку, которая идет вам как нельзя больше,она вполне гармонирует с вашей шаловливой резво-стью. Это в сущности не шляпка, а что-то в роде ка-пора. Но вы ведь, разумеется, не надели его утром,отправляясь к тете. Вероятно, его принес с собой ла-кей или одолжила тетя? А может быть, мы тут инког-нито? Вы очень предусмотрительно приподняли своювуаль, иначе ведь не много сделаешь наблюдений.Впрочем, в темноте трудно решить: вуаль это или про-сто широкая блонда, во всяком случае, она прикры-вает лишь верхнюю часть лица. Гм! Посмотрим хо-рошенько. Подбородок очень изящный, немного ост-рый, ротик маленький, полуоткрытый, это – от уско-ренной ходьбы. Зубки белы и блестящи, как жемчу-жины. Так и следует: зубы – предмет первостепеннойважности. Это «sauve garde» (телохранитель (фр.)),укрывающийся за соблазнительной мягкостью пунцо-вых губок. На щечках цветут розы. И – да, мы недур-ны! А что, если я слегка наклоню голову и загляну подвуаль: берегись, дитя мое, такой взгляд, брошенныйснизу, опаснее, чем «gerade aus» в фехтовании (а ка-кое же оружие может блеснуть так внезапно и затемпронзить насквозь, как глаз?), – маркируешь, как го-ворится, in quarto, и выпадаешь in secondo. Славнаяэто минута! Противник, затаив дыхание, ждет удара…

раз! он нанесен, но совсем не туда, где его ожидали!..А она продолжает себе шагать вперед без страха иупрека! Но берегитесь! Вот там идет кто-то… опуститескорее вуаль, не давайте его профанирующему взгля-ду осквернить вас, вы себе представить не можете,что могло бы из этого выйти, вы долго бы, пожалуй,не забыли неприятного содрогания, которое неволь-но почувствовали бы при этом взгляде… Но вы ниче-го не замечаете, а он уже наметил план действий. Ла-кей избран ближайшей жертвой… Трах! Ну вот вам игуляйте вперед одна с лакеем! Лакей ваш упал. По-ложим, это смешно, но все-таки, что же вам делатьтеперь? Вернуться, помочь ему – нельзя; идти с за-пачканным лакеем – и неприятно, и неловко; идти од-ной – как-то странно… Теперь остерегайтесь – ми-нута наступает, чудовище приближается к вам… Выне отвечаете мне? Полноте, посмотрите же на меня,разве моя наружность внушает вам какое-либо опа-сение? Кажется, она не из таких, которые могут про-извести особенное впечатление; на вид я добродуш-нейший человек в мире, не имеющий ничего общего суличными героями… Ни одного неосторожного словао неприятном приключении, ни одного резкого неде-ликатного движения… Но вы все еще немного испуга-ны, вы еще не забыли, как внезапно появилась под-ле вас эта таинственная фигура. Но вот мало-пома-

лу вы начинаете немножко располагаться в мою поль-зу: моя неловкость и застенчивость, мешающая мнедаже взглянуть на вас, дают вам некоторый перевеснадо мной… Это радует и успокаивает вас. Пожалуй,вы не прочь даже слегка позабавиться моим смуще-нием… Я готов пари держать, что вы взяли бы меняпод руку, если бы догадались только… А, так вы жи-вете здесь, в Стормгаде? Вы прощаетесь со мной ко-ротким, церемонным поклоном. Разве только такуюблагодарность заслужил я за свою рыцарскую услугу?Но вы раскаялись, вернулись… подаете мне руку. Чтоже? Вы побледнели? Разве мой тон не по-прежнемупочтителен, осанка не так же прилична, взгляд не до-вольно скромен?.. А-а! пожатие руки?.. Да разве ономожет что-нибудь означать? А как вы думаете? Дажеочень много, моя милая! Не пройдет и двух недель,как я буду иметь честь объяснить вам это, а до техпор оставайтесь в недоумении. Да, я, добродушней-ший на вид господин, так вежливо и скромно прово-дивший барышню до дома, могу пожать ей руку дале-ко не добродушным образом! Да!

Конец ознакомительного

фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».Прочитайте эту книгу целиком, купив полную ле-

гальную версию на ЛитРес.Безопасно оплатить книгу можно банковской кар-

той Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильноготелефона, с платежного терминала, в салоне МТСили Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.День-ги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другимудобным Вам способом.