Чехов / chekhov - msu.ru€¦ · Чехов / chekhov. Рассказы А.П. Чехова...

Е.В. Полищук Е.В. Суровцева

Чехов / ChekhovРассказы А.П. Чехова

по-русски и по-английски с комментариями

2-е издание, исправленное

Москва 2015

УДК 81’25, 81:372.881ББК 81.1

Е.В. Полищук, Е.В. Суровцева.Чехов / Chekhov. Рассказы А.П. Чехова по-русски и по-анг лийс ки с комментариями. 2-е изд., испр. – М.: Р.Валент, 2015. 94 с.ISBN 978-5-93439-501-9

В предлагаемый сборник вошли 8 рассказов А.П. Чехова в русском оригинале и в переводе на английский язык: «Злой мальчик» (1882), «Размазня» (1883), «Дачники» (1885), «Шуточка» (1886), «Гриша» (1886), «Произведение искусства» (1886), «Доро-гие уроки» (1887), «Анна на шее» (1895). После каждого рассказа даётся комментарий, состоящий из двух частей. В первой части приводятся комментарии к тексту по академическому собранию сочинений с незначительными изменениями. Во второй части комментариев сделана попытка дать краткий анализ реалиям и особенностям русской жизни, упомянутым в рассказах. Авторы осознают, что для носителя русской культуры этот анализ пока-жется избыточным, однако он может оказаться полезным ино-странцам.

Хочется надеяться, что книга может быть полезна иностран-цам (как изучающим русский язык профессионально, так и про-сто интересующимся русской культурой) и специалистам по переводу.

ISBN 978-5-93439-501-9

Воспроизведение, распространение и доведение до всеобщего сведения данного произведения (полностью или частично) любым способом,

в том числе путем перевода в электронные файлы и открытия доступа к таким файлам через информационно-телекоммуникационные сети и каналы связи, без договора с правообладателем и издательством

запрещается и преследуется в соответствии с 4-й частью Гражданского кодекса РФ.

© Е.В. Полищук, Е.В. Суровцева, 2013, 2015© Оригинал-макет Р.Валент, 2013, 2015

3

ОГЛАВЛЕНИЕ

От авторов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4

Злой мальчик (1882) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6A Wicked Little Boy (1882) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7

Дачники (1885) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 12Summer People (1885) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 13

Шуточка (1886) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 18A Little Joke (1886) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19

Гриша (1886) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 28Grisha (1886) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 29

Произведение искусства (1886) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36A Work of Art (1886) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 37

Дорогие уроки (1887) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 46Expensive Lessons (1887) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 47

Анна на шее (1895) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 60Anna on the Neck (1895) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 61

Размазня (1883) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 90The Sap (1883) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 91

4

ОТ АВТОРОВ

В предлагаемый сборник вошли 8 рассказов А.П. Чехо-ва в русском оригинале и в переводе на английский язык: «Злой мальчик» (1882), «Размазня» (1883), «Дачники» (1885), «Шуточка» (1886), «Гриша» (1886), «Произведение искусства» (1886), «Дорогие уроки» (1887), «Анна на шее» (1895).

Тексты расположены в порядке их написания, причём сначала дан оригинальный русский текст, а затем – его ан-глийский перевод. Английский перевод выполнен Еленой Вацлавовной Полищук; русские тексты подготовлены Ека-териной Владимировной Суровцевой по академическому собранию сочинений Чехова1 – данная работа проводилась с опорой на подготовленный словарь языка Чехова с элек-тронным корпусом его произведений2. В оригинальных тек-стах мы позволили себе проставить букву Ё, не употребляе-мую в академическом собрании сочинений писателя.

1 Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. В 30 томах. М.: Наука, 1974–1983.

2 Кукушкина О.В., Суровцева Е.В., Рюдигер Д.Ю., Лапонина Л.В. Частот-ный грамматико-семантический словарь языка художественных произве-дений А.П. Чехова (с электронным приложением) / Под общей редакцией д.ф.н., проф. А.А.Поликарпова. М.: МАКС Пресс, 2012. В состав элек-тронного приложения входят: Кукушкина О.В., Суровцева Е.В., Поли-карпов А.А., Федотов В.В., Варламов А.А. Методическое руководство по работе с системой «ИСТОК»; Кукушкина О.В., Суровцева Е.В., Рюдигер Д.Ю., Лапонина Л.В. Электронный корпус А.П. Чехова; Федотов В.В., Ку-кушкина О.В., Поликарпов А.А. Программное средство «Компьютерная информационно-исследовательская система для работы с электронными корпусами текстов «ИСТОК»). Словарь и корпус размещены на сайте ла-боратории общей и компьютерной лексикологии и лексикографии фило-логического факультета Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова, силами сотрудников которой и создавался этот продукт (http://www.philol.msu.ru/~lex/).

5

После каждого рассказа даётся комментарий, состоящий из двух частей. В первой части приводятся комментарии к тексту по академическому собранию сочинений с незначи-тельными изменениями (изменения касались расшифровки сокращений и включения тех отрывков из комментариев к другим текстам, на которые ссылаются составители при-мечаний собрания сочинений). Этот раздел комментариев подготовлен Е.В. Суровцевой. Во второй части коммента-риев сделана попытка дать краткий анализ реалиям и осо-бенностям русской жизни, упомянутым в чеховских расска-зах. Мы осознаём, что для носителя русской культуры этот анализ покажется избыточным, однако он может оказаться полезным иностранцам. Эта часть подготовлена совместно Е.В. Полищук и Е.В. Суровцевой.

Текст рассказов расположен параллельно: на левой поло-се по-русски, на правой – по-английски.

Хочется надеяться, что книга может быть полезна ино-странцам (как изучающим русский язык профессионально, так и просто интересующимся русской культурой) и специ-алистам по переводу.

6

Злой мальчик (1882)

ЗЛОй мАЛьчИк (1882)Иван Иваныч Лапкин, молодой человек приятной на-

ружности, и Анна Семёновна Замблицкая, молодая девушка со вздёрнутым носиком, спустились вниз по крутому бере-гу и уселись на скамеечке. Скамеечка стояла у самой воды, между густыми кустами молодого ивняка. Чудное местечко! Сели вы тут, и вы скрыты от мира – видят вас одни толь-ко рыбы да пауки-плауны, молнией бегающие по воде. Мо-лодые люди были вооружены удочками, сачками, банками с червями и прочими рыболовными принадлежностями. Усевшись, они тотчас же принялись за рыбную ловлю.

– Я рад, что мы наконец одни, – начал Лапкин, огля-дываясь. – Я должен сказать вам многое, Анна Семёнов-на… Очень многое… Когда я увидел вас в первый раз… У вас клюёт… Я понял тогда, для чего я живу, понял, где мой ку-мир, которому я должен посвятить свою честную, трудовую жизнь… Это, должно быть, большая клюёт… Увидя вас, я полюбил впервые, полюбил страстно! Подождите дёргать… пусть лучше клюнет… Скажите мне, моя дорогая, заклинаю вас, могу ли я рассчитывать – не на взаимность, нет! – этого я не стóю, я не смею даже помыслить об этом, – могу ли я рассчитывать на… Тащите!

Анна Семёновна подняла вверх руку с удилищем, рва-нула и вскрикнула. В воздухе блеснула серебристо-зелёная рыбка.

– Боже мой, окунь! Ай, ах… Скорей! Сорвался!Окунь сорвался с крючка, запрыгал по травке к родной

стихии и… бултых в воду!В погоне за рыбой Лапкин, вместо рыбы, как-то неча-

янно схватил руку Анны Семёновны, нечаянно прижал её к губам… Та отдёрнула, но уже было поздно: уста нечаянно слились в поцелуй. Это вышло как-то нечаянно. За поцелуем следовал другой поцелуй, затем клятвы, уверения… Счаст-ливые минуты! Впрочем, в этой земной жизни нет ничего абсолютно счастливого. Счастливое обыкновенно носит от-раву в себе самом или же отравляется чем-нибудь извне. Так и на этот раз. Когда молодые люди целовались, вдруг послы-шался смех. Они взглянули на реку и обомлели: в воде по

7

A Wicked Little Boy (1882)

A Wicked LittLe Boy (1882)Ivan Ivanovich Lapkin, an attractively looking young man, and

Anna Semyonovna Zamblitskaya, a pretty young girl with a turned up nose, went down the steep bank of the river and sat on a bench. The bench stood very close to the water between the thick young willows. What a wonderful place! You are sitting here, hiding from the whole world, and only fish and spiders, running around the water, quick as lightening, can see you.

The young people were armed with fishing rods, nets, tins of worms and other fishing tackle. After sitting down they immediately started fishing.

“I am glad that we are finally alone,” Lapkin started looking around. “I have a lot to tell you, Anna Semyonovna. Quite a lot. When I saw you for the first time… a fish is biting… I realized then my purpose for living, I realized where my idol is, and to whom I have to devote my honest, working life. Oh! A large fish is biting. Seeing you, I loved for the first time and loved passionately! Wait to tug your line! Let it bite! Do tell me, my dear, I beg you, could I hope for – not for the same from you, no, no, I don’t deserve it. I can’t even dare dream about it! Could I hope for … Pull! Now!”

Anna Semyonovna raised her hand with the rod, tugged and screamed aloud. A little silver-green fish flashed in the air.

“Oh, my God, a perch! Ah, ah! Hurry! It’s off!” The perch got off the hook, flopped over the grass to its pool, and splashed into the water. Chasing the fish, Lapkin accidentally grabbed Anna’s hand instead of the fish and accidentally pressed it to his lips…she drew it back, but it was already too late. Their lips accidentally met in a kiss. Everything happened accidentally. One kiss followed another, then vows, promises…what happy moments! However, in this earthly life there is no absolute happiness. Happiness is usually poisoned either by itself, or by something from the outside. And so it was this time. While the young people were kissing, they suddenly heard a laugh. They looked at the river and were stunned. A little naked boy was standing waist high in the water. It was Kolya, a

8


пояс стоял голый мальчик. Это был Коля, гимназист, брат Анны Семёновны. Он стоял в воде, глядел на молодых людей и ехидно улыбался.

– А-а-а… вы целуетесь? – сказал он. – Хорошо же! Я ска-жу мамаше.

– Надеюсь, что вы, как честный человек… – забормотал Лапкин, краснея. – Подсматривать подло, а пересказывать низко, гнусно и мерзко… Полагаю, что вы, как честный и благородный человек…

– Дайте рубль, тогда не скажу! – сказал благородный че-ловек. – А то скажу.

Лапкин вынул из кармана рубль и подал его Коле. Тот сжал рубль в мокром кулаке, свистнул и поплыл. И молодые люди на этот раз уже больше не целовались.

На другой день Лапкин привёз Коле из города краски и мячик, а сестра подарила ему все свои коробочки из-под пилюль. Потом пришлось подарить и запонки с собачьими мордочками. Злому мальчику, очевидно, всё это очень нра-вилось, и, чтобы получить ещё больше, он стал наблюдать. Куда Лапкин с Анной Семёновной, туда и он. Ни на минуту не оставлял их одних.

– Подлец! – скрежетал зубами Лапкин. – Как мал, и ка-кой уже большой подлец! Что же из него дальше будет?!

Весь июнь Коля не давал житья бедным влюблённым. Он грозил доносом, наблюдал и требовал подарков; и ему всё было мало, и в конце концов он стал поговаривать о карман-ных часах. И что же? Пришлось пообещать часы.

Как-то раз за обедом, когда подали вафли, он вдруг захо-хотал, подмигнул одним глазом и спросил у Лапкина:

– Сказать? А?Лапкин страшно покраснел и зажевал вместо вафли сал-

фетку. Анна Семёновна вскочила из-за стола и убежала в другую комнату.

И в таком положении молодые люди находились до кон-ца августа, до того самого дня, когда, наконец, Лапкин сде-лал Анне Семёновне предложение. О, какой это был счаст-ливый день! Поговоривши с родителями невесты и получив согласие, Лапкин прежде всего побежал в сад и принялся

9


junior high school boy and also Anna’s brother. He stood in the water, looked at the young people and sarcastically smiled.

“A-a-a, you are kissing!” he said. “Good! I will tell Mama”.“I hope that you, as an honorable man…” murmured Lapkin,

turning red. “To spy on people is evil, and to tell on them is mean, vile and odious. I think that you, being an honest and noble person….”

“Give me a ruble, then I won’t tell!” said the noble person. “Otherwise, I will tell”.

Lapkin pulled a ruble out of his pocket and gave it to Kolya. He squeezed it in his wet fist, whistled and swam away. Now the young people couldn’t kiss any more.

The next day Lapkin brought paints and a ball to Kolya, and his sister gave him all her pill boxes. Then they had to give him cufflinks with little dog snouts. The evil little boy apparently liked everything. He started to spy on them regularly, so that he could get more. Wherever he went, there he went. He did not leave them alone for a minute.

“Scoundrel!” Lapkin said through his clenched teeth. “He is so small, yet such a big scoundrel. What will become of him later?” For the whole month of June Kolya did not leave the poor lovers alone. He threatened to inform against them, spied on them and demanded presents; and to him everything was not enough, and finally he began to talk about a pocket watch. And so what? They had to promise the watch.

Once, at dinner, when they served wafers, he suddenly laughed and winked with one eye and asked Lapkin,

“Should I tell? A?”Lapkin turned wild red and began to chew a napkin instead of a

wafer. Anna excused herself from the table and rushed to her room.Such was the young people’s life until the end of August when

Lapkin finally proposed to Anna. Oh, what a happy day it was! Having talked to the bride’s parents and having received consent, Lapkin first of all ran to the garden and began searching for Kolya.

10


искать Колю. Найдя его, он чуть не зарыдал от восторга и схватил злого мальчика за ухо. Подбежала Анна Семёнов-на, тоже искавшая Колю, и схватила за другое ухо. И нужно было видеть, какое наслаждение было написано на лицах у влюблённых, когда Коля плакал и умолял их:

– Миленькие, славненькие, голубчики, не буду! Ай, ай, простите!

И потом оба они сознавались, что за всё время, пока были влюблены друг в друга, они ни разу не испытывали такого счастья, такого захватывающего блаженства, как в те минуты, когда драли злого мальчика за уши.

кОммЕНТАРИИ

iТекст рассказа по-русски приводится по: Чехов А.П. Злой маль-

чик // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горького. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 2. [Рассказы. Юморески], 1883–1884. – М.: Наука, 1975. – С. 179–181. Примечания к тексту: Там же. С. 513–514.

Первая публикация рассказа: журнал «Осколки», 1883, № 30, 23 июля (цензурное разрешение 22 июля), стр. 5. Заглавие: Сквер-ный мальчик (Рассказ для маленьких дачников). Подпись: А. Че-хонте. Вошло в издание А.Ф. Маркса. В полном собрании сочине-ний рассказ печатается по тексту: Антон Чехов. Сочинения. Изд. А.Ф. Маркса. СПб., 1899. Том I: Повести и рассказы. С. 201–203.

Готовя рассказ для собрания сочинений, Чехов значительно со-кратил его, опустив, в частности, две сцены (Коля, ворующий варе-нье; сцена за обедом в финале). В текст рассказа были внесены мно-гочисленные стилистические поправки, устранившие привкус «оско-лочной» юмористики. Например, фраза: «Уста нечаянно слились в один из тех первых, стереотипных поцелуев, которые, если верить рассказам моих коллег, сладки своею новизною и продлинновенно-стью» – исправлена так: «Уста нечаянно слились в поцелуй».

Новое заглавие совпадает с названием рассказа третьестепен-ного литератора 1880–1890-х гг. Крымского (А.Д. Бродского). Рас-сказ Бродского «Злой мальчик» Чехов в 1883 г. в не дошедшем до нас письме к автору подробно разбирал (см. письмо А. Бродского к

11


Finding him, he barely burst into tears from rapture and grabbed the wicked little boy by the ear.

Anna, also looking for Kolya, ran up to him and grabbed him by another ear. And you should have seen what enjoyment was written on the faces of the lovers, when Kolya cried and begged them,

“My dears, darlings, sweethearts, I won’t do it again. Ah, Ah, forgive me!”

And then they admitted that while they were in love with each other, they never felt such happiness and such captivating bliss, as when they carried the wicked little boy off by his ears.

Чехову от 19 ноября 1883 г. – хранится в: Российская государствен-ная библиотека. Отдел рукописей (Москва)) и по поводу него вы-ступал даже доверенным лицом в Московском цензурном комитете (см. подпись Чехова, заверяющую выдачу ему рассказа Бродского. «Книга рукописей», 19 ноября 1883 г. – Центральный государствен-ный архив г. Москвы, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2374, л. 273). Разумеется, вряд ли здесь можно говорить о сознательном использовании. Из-менив заглавие, Чехов снял и подзаголовок, связывавший рассказ с «сезонной» (дачной) тематикой журнала.

Рассказ, очевидно, явился откликом на предложение Лейкина, высказанное им ещё в письме от 16 апреля 1883 г.: «Недели через две хватите о дачах. Я о петербургских дачах заведу свою шарман-ку, а Вы о московских» (Российская государственная библиотека. Отдел рукописей (Москва)).

Л.Е. Оболенский назвал рассказ в числе «сцен, обличающих безобразия и самодурство нашей семейной жизни» («Одесский ли-сток», 1900, № 173, 6 июля).

При жизни Чехова рассказ был переведён на болгарский, не-мецкий, сербскохорватский, чешский, шведский языки.

iiУ русских принято называть людей по имени, отчеству и фами-

лии. Именно так названы Иван Иваныч Лапкин и Анна Семёновна Замблицкая. Употребление отчества возможно в двух вариантах – полностью и в «фамильярном» варианте. «Иваныч» является «фа-мильярным» вариантом, полный вариант – «Иванович». Брат Анны Семёновны носит имя Коля – уменьшительное имя от «Николай».

12

Дачники (1885)

ДАчНИкИ (1885)По дачной платформе взад и вперёд прогуливалась па-

рочка недавно поженившихся супругов. Он держал её за та-лию, а она жалась к нему, и оба были счастливы. Из-за об-лачных обрывков глядела на них луна и хмурилась: вероят-но, ей было завидно и досадно на своё скучное, никому не нужное девство. Неподвижный воздух был густо насыщен запахом сирени и черёмухи. Где-то, по ту сторону рельсов, кричал коростель…

– Как хорошо, Саша, как хорошо! – говорила жена. – Право, можно подумать, что всё это снится. Ты посмотри, как уютно и ласково глядит этот лесок! Как милы эти солид-ные, молчаливые телеграфные столбы! Они, Саша, оживля-ют ландшафт и говорят, что там, где-то, есть люди… цивили-зация… А разве тебе не нравится, когда до твоего слуха ветер слабо доносит шум идущего поезда?

– Да… Какие, однако, у тебя руки горячие! Это оттого, что ты волнуешься, Варя… Что у нас сегодня к ужину гото-вили?

– Окрошку и цыплёнка… Цыплёнка нам на двоих до-вольно. Тебе из города привезли сардины и балык.

Луна, точно табаку понюхала, спряталась за облако. Людское счастье напомнило ей об её одиночестве, одинокой постели за лесами и долами…

– Поезд идёт! – сказала Варя. – Как хорошо!Вдали показались три огненные глаза. На платформу вы-

шел начальник полустанка. На рельсах там и сям замелька-ли сигнальные огни.

– Проводим поезд и пойдём домой, – сказал Саша и зев-нул. – Хорошо нам с тобой живётся, Варя, так хорошо, что даже невероятно!

Тёмное страшилище бесшумно подползло к платформе и остановилось. В полуосвещённых вагонных окнах замель-кали сонные лица, шляпки, плечи…

– Ах! Ах! – послышалось из одного вагона. – Варя с му-жем вышла нас встретить! Вот они! Варенька!.. Варечка! Ах!

13

Summer People (1885)

Summer PeoPLe (1885)The newlyweds were walking back and forth on the railway

platform. He was holding her by the waist, she stood very close to him, and both looked happy. From behind the clouds the moon was looking and frowning at them; it seemed that she was unhappy and confused about her boring virginity that no one could care less about. The motionless air was full of the scent of lilac and bird-cherries. Somewhere from the opposite part of the railroad a corn-crake was caw-cawing.

“Sasha, sweetheart, it is so beautiful here, so nice!” his wife said. “See, how tender and cozy this forest looks! How nice these solid silent telegraph posts are! Sasha, they make the landscape look so vivid and they also say that somewhere there are people, there is civilization… Don’t you like it when you hear a weak sound of a faraway train?”

“Yes… By the way your hands are so hot! That is because you are nervous, Varya… What are they serving for dinner tonight?”

“Cold root beer vegetable soup and chicken. Chicken is enough for two of us. They also brought you sardines and smoked fish from town.”

The moon hid herself behind the cloud as if she smelled tobacco. Other people’s happiness reminded her of loneliness and lonely bed somewhere behind woods and valleys…

“Train’s coming!” Varya said. “How beautiful!”Three fiery eyes appeared in the distance. The chief of the

junction came out on the platform. Signal lights flashed here and there.

“We’ll see the train off and then go home,” Sasha said and yawned. “We live such a happy life together, Varya, we are unbelievably happy!”

The dark monster soundlessly crawled to the platform and stopped. In half lit windows flashed dreamy faces, hats and shoulders…

14


Из вагона выскочили две девочки и повисли на шее у Вари. За ними показались полная пожилая дама и высокий, тощий господин с седыми бачками, потом два гимназиста, навьюченные багажом, за гимназистами гувернантка, за гу-вернанткой бабушка.

– А вот и мы, а вот и мы, дружок! – начал господин с бач-ками, пожимая Сашину руку. – Чай, заждался! Небось, бра-нил дядю за то, что не едет! Коля, Костя, Нина, Фифа… дети! Целуйте кузена Сашу! Все к тебе, всем выводком, и денька на три, на четыре. Надеюсь, не стесним? Ты, пожалуйста, без церемонии.

Увидев дядю с семейством, супруги пришли в ужас. Пока дядя говорил и целовался, в воображении Саши промель-кнула картина: он и жена отдают гостям свои три комнаты, подушки, одеяла; балык, сардины и окрошка съедаются в одну секунду, кузены рвут цветы, проливают чернила, гал-дят, тётушка целые дни толкует о своей болезни (солитёр и боль под ложечкой) и о том, что она урождённая баронесса фон Финтих…

И Саша уже с ненавистью смотрел на свою молодую жену и шептал ей:

– Это они к тебе приехали… чёрт бы их побрал!– Нет, к тебе! – отвечала она, бледная, тоже с ненавистью

и со злобой. – Это не мои, а твои родственники!И обернувшись к гостям, она сказала с приветливой

улыбкой:– Милости просим!Из-за облака опять выплыла луна. Казалось, она улыба-

лась; казалось, ей было приятно, что у неё нет родственни-ков. А Саша отвернулся, чтобы скрыть от гостей своё серди-тое, отчаянное лицо, и сказал, придавая голосу радостное, благодушное выражение:

– Милости просим! Милости просим, дорогие гости!

15

Summer People (1885)

“Ah, ah!” exclamations came from one of the windows. “Varya and her husband came out to meet us! Here they are! Varenka! Varechka! Ah! Ah!”

Two little girls jumped from the wagon and hung on Varya’s neck. After them appeared a stout old lady and tall skinny gentleman with grey sideburns, then two high school boys, loaded with luggage and accompanied by their governess and grandmother.

“Well, here we are, here we are, buddie!” the gentleman began shaking Sasha’s hand. “You look like you’ve been waiting for us for a long time! You probably are mad at me for not visiting you! Kolya, Kostya, Nina, Fifa… kids! Kiss your cousin Sasha! We came to you for three or four days. Will this do? I hope it won’t be a problem, we all are simple people”.

Having seen the uncle with his family, the couple got horrified. While the uncle was speaking and kissing, a picture appeared in Sasha’s imagination: he and his wife would give to the guests their three rooms, their pillows, blankets; smoked fish and sardines are eaten up in a second; the cousins pick flowers, spill ink, cry out, the aunt talks all day long about her digestive problems and that she was born baroness Von Fintikh…

And Sasha started looking at his young wife with hatred and whispered:

“They are here to visit you, damn them!”“No, you!” she answered, pale from hatred and fury. “They are

not my relatives, but yours!”And, turning to the guests, she said with a friendly smile: “You

are welcome!”The moon again flew from behind the clouds. It seemed she was

smiling and was happy not to have any relatives. And Sasha turned so that his guests would not see his angry, desperate face and said, giving his voice a joyful and kindhearted expression:

“You are welcome! You are our precious guests! You are welcome!”

16



iТекст рассказа по-русски приводится по: Чехов А.П. Дачники //

Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горького. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 4. [Рассказы, юморески], 1885–1886. – М.: Наука, 1976. – С. 16–17. Примечания к тексту: Там же. С. 468.

Первая публикация рассказа: журнал «Осколки», 1885, № 24, 15 июня (цензурное разрешение 14 июня), стр. 5. Заглавие: Обратите наконец внимание! (Ужасное происшествие). Подпись: Человек без селезёнки. Вошло в издание А.Ф. Маркса.

В полном собрании сочинений рассказ печатается по тексту: Ан-тон Чехов. Сочинения. Изд. А.Ф. Маркса. СПб., 1899. Том I: Повести и рассказы. С. 88–90.

Для собрания сочинений Чехов изменил заглавие, стилистиче-ски выправил текст (например, уточнил описание весеннего дачного пейзажа: «запахом сирени и черёмухи» вместо «запахом сена, си-рени и черёмухи»; опустил ряд бытовых подробностей и бранных слов), снял псевдотрагическую концовку, устранив, таким образом, характерный колорит сезонной «осколочной» юморески.

При жизни Чехова рассказ был переведён на болгарский, серб-скохорватский, немецкий, чешский и японский языки.

iiДачники – люди, проводящее время (обычно тёплое) на даче.

Дача – загородный дом для городской семьи, как правило, не ис-пользуемый его владельцами для постоянного проживания. В Рос-сии и странах бывшего СССР дачами называют как простейшие по-стройки безо всяких удобств на небольшом участке земли, так и основательные строения большой площади на больших участках. Считается, что первые дачи появились в России ещё в начале XVIII века, в эпоху Петра I. Изначально это были, скорее, не дачи, а усадь-бы под Петербургом, которые царь даровал своим приближенным за заслуги перед государством. Хотя как раз тогда вошло в обиход слово «дача» – производное от глагола «давать». Более 100 лет дачи-усадьбы оставались привилегией аристократии, а в конце XIX века дачу смогли себе позволить люди разных сословий и различ-ного достатка. Правда, речь шла не о собственном, а о съёмном за-городном доме. В советские времена дачи жителей городов стали прежде всего местом для занятий садоводством или отдыха всей се-мьёй в выходные дни летом. В 1990-е годы XX века в стране начался

17

свободный оборот земельных участков «для индивидуального жи-лищного строительства», к этому времени относится «дачный бум».

Саша – уменьшительная форма имени «Александр». Варя – уменьшительная форма имени «Варвара». Варенька, Варечка – уменьшительно-ласкательные варианты имени «Варвара». Коля, Ко-стя – уменьшительные формы имён «Николай», «Константин» со-ответственно. Нина – в русском языке уменьшительная форма этого имени совпадает с полной. Фифа – видимо, это домашнее прозвище женщины, не имеющее прямых аналогов среди «нормальных» имён.

Баронесса фон Финтих – юмористическая фамилия баронес-сы вымышленная, образована Чеховым на немецкий манер, видимо, от слова «финтифлюшка» или «финтить».

18

Шуточка (1886)

ШуТОчкА (1886)Ясный, зимний полдень… Мороз крепок, трещит, и у На-

деньки, которая держит меня под руку, покрываются сере-бристым инеем кудри на висках и пушок над верхней губой. Мы стоим на высокой горе. От наших ног до самой земли тя-нется покатая плоскость, в которую солнце глядится, как в зеркало. Возле нас маленькие санки, обитые ярко-красным сукном.

– Съедемте вниз, Надежда Петровна! – умоляю я. – Один только раз! Уверяю вас, мы останемся целы и невредимы.

Но Наденька боится. Всё пространство от её маленьких калош до конца ледяной горы кажется ей страшной, неизме-римо глубокой пропастью. У неё замирает дух и прерывается дыхание, когда она глядит вниз, когда я только предлагаю сесть в санки, но что же будет, если она рискнёт полететь в пропасть! Она умрёт, сойдёт с ума.

– Умоляю вас! – говорю я. – Не надо бояться! Поймите же, это малодушие, трусость!

Наденька наконец уступает, и я по лицу вижу, что она уступает с опасностью для жизни. Я сажаю её, бледную, дро-жащую, в санки, обхватываю рукой и вместе с нею низвер-гаюсь в бездну.

Санки летят как пуля. Рассекаемый воздух бьёт в лицо, ревёт, свистит в ушах, рвёт, больно щиплет от злости, хо-чет сорвать с плеч голову. От напора ветра нет сил дышать. Кажется, сам дьявол обхватил нас лапами и с рёвом тащит в ад. Окружающие предметы сливаются в одну длинную, стремительно бегущую полосу… Вот-вот ещё мгновение, и кажется – мы погибнем!

– Я люблю вас, Надя! – говорю я вполголоса.Санки начинают бежать всё тише и тише, рёв ветра и

жужжанье полозьев не так уже страшны, дыхание перестаёт замирать, и мы наконец внизу. Наденька ни жива ни мертва. Она бледна, едва дышит… Я помогаю ей подняться.

– Ни за что в другой раз не поеду, – говорит она, глядя на меня широкими, полными ужаса глазами. – Ни за что на свете! Я едва не умерла!

19

A Little Joke (1886)

A LittLe Joke (1886)A bright winter afternoon. A strong, biting frost. And Nadenka,

who is holding me by the arm, has a silvery rime above her upper lip and on the curls on her temples. We are standing on top of the steep hill. From our feet to the ground stretches a sloping icy plane, which reflects the sun like a mirror. Small sled covered with bright red cloth is all around us.

“Let’s go down, Nadezhda Petrovna!” I beg her. “Only one time! I assure you, we will remain whole and unharmed.”

But Nadenka is scared. All of the space from her small galoshes to the end of the icy hill seems for her a horrible, scary, bottomless abyss. Her heart jumps when she looks down, and her breathing is uneven. But what if she risks flying over the gap, when I invite her to ride on the sled! She will die, or she will lose her mind!

“I beg you,” I said. “Please don’t be afraid! Remember that faint-heartedness is cowardice.” Nadenka finally agrees, but I can see by the expression on her face that she agrees risking her life. I put her pale and shaking, into the sled, embrace her with one arm, and together we rush down to the abyss.

The sled is flying like a bullet. The cutting wind is beating against our faces, roaring and whistling in our ears, and painfully pinching from malice, it waits to tear our heads from our shoulders. The wind is so strong, that we can’t breath. It seems that the devil himself grabbed us and with a howl drags us to hell. The things around us flow together in one long impetuous run-a-way. Now, in just one instant – we will be destroyed.

“I love you, Nadya!” I say in a half-voice.The sled begins to run all the more quietly, the roar of the wind

and hum of the sled runners are no longer horrifying, and Nadya starts breathing more evenly. At last, we are at the bottom of the hill. Hadenka was neither alive nor dead. She is pale and barely breathing. I help her up.

“There is no way I will go down again,” she pronounces, looking at me with widely open eyes, full of fear. “There is no reason on earth. I am barely alive!”

20


Немного погодя она приходит в себя и уже вопроситель-но заглядывает мне в глаза: я ли сказал те четыре слова, или же они только послышались ей в шуме вихря? А я стою возле неё, курю и внимательно рассматриваю свою перчатку.

Она берёт меня под руку, и мы долго гуляем около горы. Загадка, видимо, не даёт ей покою. Были сказаны те слова или нет? Да или нет? Да или нет? Это вопрос самолюбия, че-сти, жизни, счастья, вопрос очень важный, самый важный на свете. Наденька нетерпеливо, грустно, проникающим взором заглядывает мне в лицо, отвечает невпопад, ждёт, не заговорю ли я. О, какая игра на этом милом лице, какая игра! Я вижу, она борется с собой, ей нужно что-то сказать, о чём-то спросить, но она не находит слов, ей неловко, страшно, мешает радость…

– Знаете что? – говорит она, не глядя на меня.– Что? – спрашиваю я.– Давайте ещё раз… прокатим.Мы взбираемся по лестнице на гору. Опять я сажаю блед-

ную, дрожащую Наденьку в санки, опять мы летим в страш-ную пропасть, опять ревёт ветер и жужжат полозья, и опять при самом сильном и шумном разлёте санок я говорю впол-голоса.

– Я люблю вас, Наденька!Когда санки останавливаются, Наденька окидыва-

ет взглядом гору, по которой мы только что катили, потом долго всматривается в моё лицо, вслушивается в мой голос, равнодушный и бесстрастный, и вся, вся, даже муфта и баш-лык её, вся её фигурка выражают крайнее недоумение. И на лице у неё написано:

«В чём же дело? Кто произнёс те слова? Он, или мне толь-ко послышалось?»

Эта неизвестность беспокоит её, выводит из терпения. Бедная девочка не отвечает на вопросы, хмурится, готова заплакать.

– Не пойти ли нам домой? – спрашиваю я.– А мне… мне нравится это катанье, – говорит она, крас-

нея. – Не проехаться ли нам ещё раз?Ей «нравится» это катанье, а между тем, садясь в санки,

она, как и в те разы, бледна, еле дышит от страха, дрожит.

21


A little bit later she recovers and questioningly glances into my eyes: was it me who said those four words or did she simply hear them in the voice of the wind? And I stand near her, smoking, and examining my glove. She takes me by the arm and we walk for a long time around the mountain.

The puzzle apparently bothers her. Were those words said or not? Yes or no? Yes or no? That is the matter of self-respect, honor, life and happiness, a very important question, the most important in this life. Nadenka, impatiently, sadly, with a penetrating gaze, looks me in the face, answers inappropriately, and waits for me to speak. What an expression on this sweet face, what an expression! I see she is struggling with herself. She needs to say something, to ask something, but she cannot find the words. She feels embarrassed and scared, and joy interferes.

“You know what?” she asks not looking at me.“What?” I ask.“Let us… Let us go down once more.”We climb to the top of the hill. Again I put her, pale and

shivering, into the sled. Again we fly over the horrifying abyss. And again the wind roars, and the sled runners hum. And under the strongest and noisiest motion of the sleds I say in a half-voice,

“I love you, Nadenka!”When the sled stops, Nadenka looks around the hill, that we

had just run down, then she looks in my face for a long time, listens attentively to my voice, indifferent and emotionless, and everything, even her muff and hood, express extreme bewilderment. And it was written on her face:

“What is the matter? Who pronounced those words? Or did it only seem to me that he said them?”

The uncertainty bothers her, makes her feel impatient. The poor girl doesn’t answer my questions, frowns, and feels like crying.

“Shall we go home?” I ask.“I like this sledding,” she says blushing. “Do you mind if we go

down again?”She likes this sledding, but in the meantime, sitting in the

sleigh, as on those other occasions, she is pale, and barely breathing from fear and shaking. We go down for the third time and I can

22


Мы спускаемся в третий раз, и я вижу, как она смотрит мне в лицо, следит за моими губами. Но я прикладываю к губам платок, кашляю и, когда достигаем середины горы, успеваю вымолвить:

– Я люблю вас, Надя!И загадка остаётся загадкой! Наденька молчит, о чём-то

думает… Я провожаю её с катка домой, она старается идти тише, замедляет шаги и всё ждёт, не скажу ли я ей тех слов. И я вижу, как страдает её душа, как она делает усилия над собой, чтобы не сказать:

– Не может же быть, чтоб их говорил ветер! И я не хочу, чтобы это говорил ветер!

На другой день утром я получаю записочку: «Если пой-дёте сегодня на каток, то заходите за мной. Н.» И с этого дня я с Наденькой начинаю каждый день ходить на каток и, слетая вниз на санках, я всякий раз произношу вполголоса одни и те же слова:

– Я люблю вас, Надя!Скоро Наденька привыкает к этой фразе, как к вину или

морфию. Она жить без неё не может. Правда, лететь с горы по-прежнему страшно, но теперь уже страх и опасность при-дают особое очарование словам о любви, словам, которые по-прежнему составляют загадку и томят душу. Подозрева-ются всё те же двое: я и ветер… Кто из двух признается ей в любви, она не знает, но ей, по-видимому, уже всё равно; из какого сосуда ни пить – всё равно, лишь бы быть пьяным.

Как-то в полдень я отправился на каток один; смешав-шись с толпой, я вижу, как к горе подходит Наденька, как ищет глазами меня… Затем она робко идёт вверх по лесенке… Страшно ехать одной, о, как страшно! Она бледна, как снег, дрожит, она идёт точно на казнь, но идёт, идёт без оглядки, решительно. Она, очевидно, решила, наконец, попробовать: будут ли слышны те изумительные сладкие слова, когда меня нет? Я вижу, как она, бледная, с раскрытым от ужаса ртом, садится в санки, закрывает глаза и, простившись навеки с землёй, трогается с места… «Жжжж…» – жужжат полозья. Слышит ли Наденька те слова, я не знаю… Я вижу только, как она поднимается из саней изнеможённая, слабая. И вид-

23


see her watching my face and my lips. But I press a handkerchief against my lips and cough, and when we reach the middle of the hill, I say quickly,

“I love you, Nadya!”But the puzzle remains a puzzle! Nadenka keeps silent, thinking

about something. I see her home from the skating rink. She tries to walk quieter, slowing her steps and waits to hear whether I say those words or not. And I see how her soul suffers, and how she tries to gain control over herself.

It is not possible that the wind said this! I don’t want the wind to say those words.

In the morning, the next day I receive a note, “If you want to go skating today, come for me. N.” From this day, Nadenka and I begin to go skating everyday, and at anytime, flying down in the sled, I say the same words in a half-voice,

“I love you, Nadya.”Very soon, Nadenka gets used to this phrase, as to wine or

morphine. She cannot live without it anymore. The truth is that it is still scary to fly down the hill, but now fear and danger give special charm to the words about love, to the words, which contain the puzzle and torment the soul. Two of us, I and the wind, are suspected. Which of the two will declare its love to her? She doesn’t know, and apparently she doesn’t care. It doesn’t matter from which of these vessels to drink, in order to get drunk.

Once in the afternoon I go to the skating rink alone, mingling with the crowd. I see Nadenka approaching the hill. Her eyes are searching for me. Then she timidly climbs the stairs. It’s so scary to go down alone, so horrifying. She’s white as snow, shaking, she walks as if she’s going to an execution. And she walks, not looking back, decisively. Apparently, at the last moment she decides to try. Will she hear those amazing, sweet words, when I’m not with her. I see how pale she is with her eyes wide open from horror, and how she gets in the sleigh, closes her eyes and saying her last farewell to the earth, and she starts off. The runners are humming. Whether or not, Nadenka hears those words, I don’t know. I see only that she gets out of the sleigh, exhausted and weak. I can tell by her face, that she herself doesn’t know whether or not she heard something else.

24


но по её лицу, она и сама не знает, слышала она что-нибудь или нет. Страх, пока она катила вниз, отнял у неё способ-ность слышать, различать звуки, понимать…

Но вот наступает весенний месяц март… Солнце ста-новится ласковее. Наша ледяная гора темнеет, теряет свой блеск и тает наконец. Мы перестаём кататься. Бедной На-деньке больше уж негде слышать тех слов, да и некому про-износить их, так как ветра не слышно, а я собираюсь в Пе-тербург – надолго, должно быть, навсегда.

Как-то перед отъездом, дня за два, в сумерки сижу я в са-дике, а от двора, в котором живёт Наденька, садик этот отде-лён высоким забором с гвоздями… Ещё достаточно холодно, под навозом ещё снег, деревья мертвы, но уже пахнет весной и, укладываясь на ночлег, шумно кричат грачи. Я подхожу к забору и долго смотрю в щель. Я вижу, как Наденька выхо-дит на крылечко и устремляет печальный, тоскующий взор на небо… Весенний ветер дует ей прямо в бледное, унылое лицо… Он напоминает ей о том ветре, который ревел нам тогда на горе, когда она слышала те четыре слова, и лицо у неё становится грустным, грустным, по щеке ползёт слеза… И бедная девочка протягивает обе руки, как бы прося этот ветер принести ей ещё раз те слова. И я, дождавшись ветра, говорю вполголоса:

– Я люблю вас, Надя!Боже мой, что делается с Наденькой! Она вскрикивает,

улыбается во всё лицо и протягивает навстречу ветру руки, радостная, счастливая, такая красивая.

А я иду укладываться…Это было уже давно. Теперь Наденька уже замужем; её

выдали, или она сама вышла – это всё равно, за секретаря дворянской опеки, и теперь у неё уже трое детей. То, как мы вместе когда-то ходили на каток и как ветер доносил до неё слова «Я вас люблю, Наденька», не забыто; для неё теперь это самое счастливое, самое трогательное и прекрасное вос-поминание в жизни…

А мне теперь, когда я стал старше, уже непонятно, зачем я говорил те слова, для чего шутил…

25


But while she was going down, fear took away her ability to hear, to distinguish sounds and to understand.

And the spring month of March arrives. The sun becomes tender. Our icy hill becomes dark, loses its luster and melts. We quit sledding. There is no place for poor Nadenka to hear these words, and there is no one to pronounce them anymore. Because there is no wind and I leave for St. Petersburg for a long time, perhaps forever.

Somehow, two days before departure, I am sitting in a little garden at twilight, but from the yard, where Nadenka’s house is, the garden is separated by a high wooden fence with nails in it. It is still a bit cold, and under the manure, there is yet some snow, and the trees are silent and it smells of spring. We can hear some young rooks cawing in the background. I approach the fence and for a long time look in the hole. I see Nadenka coming to the porch and turning her sad and melancholy face.

She gazes to the sky. The spring wind is blowing straight at her pale, cheerless face. It reminds her of that wind, which roared at us at the top of the hill, when she heard those four words and her face becomes sad, and tears fall on her cheeks. And the pitiful girl extends both hands as though asking the wind to bring those words to her, and after waiting for the wind I say in a half-voice,

“I love you, Nadya!”My God! What is happening to Nadenka! She cries out and

smiles, her face lights up, and she stretches her hands to meet the wind, joyful, happy and beautiful.

And I go to pack my things. This was long ago. Now Nadenka is married. They gave her away, or maybe it was her idea – it doesn’t matter whose idea it was to marry a secretary in the house for the poor, and now she has three children. And those times, when we walked together to the slope and the wind carried the words “I love you, Nadenka” to her, are not forgotten; now it is the most touching and beautiful memory in her life…

And now when I am older, it is not clear anymore, why I said those words, why I said them as a joke…

26



iТекст рассказа по-русски приводится по: Чехов А.П. Шуточка //

Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горького. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 5. [Рассказы, юморески], 1886–1886. – М.: Наука, 1976. – С. 21–24. Примечания к тексту: Там же. С. 612–613. Вошло в издание А.Ф. Маркса.

Сохранились гранки для собрания сочинений с текстом «Шуточ-ки» (Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР. Рукописный отдел (Ленинград)).

Печатается по тексту: Антон Чехов. Рассказы. Изд. А.Ф. Маркса. СПб., 1901. Том II: Рассказы. С. 206–211.

«Шуточка» – второй рассказ Чехова, напечатанный в «Сверчке» – юмористическом журнале, начавшем выходить с января 1886 г. Первый – «Ночь на кладбище (Святочный рассказ)» – был опубли-кован в № 1 от 8 января; псевдоним «А. Чехонте», поставленный под ним редакцией, вызвал недовольство Н.А. Лейкина и последующее объяснение Чехова (см. том IV Сочинений).

Редактор «Сверчка» Е.А. Вернер также упрекал Чехова за не-достаточно активное сотрудничество. «Жду от Вас рассказов и мелочей», – напоминал он 17 февраля 1886 г. (Государственная би-блиотека СССР им. В.И. Ленина. Отдел рукописей (Москва)). В том же письме Е. Вернер выразил своё недовольство качеством полу-чаемых от Чехова материалов: «Я совершенно разобиделся на Вас – в “Осколки” Вы посылаете совсем другой материал». В ответ на просьбы Е.Вернера и появилась в «Сверчке» «Шуточка».

Время переработки текста для издания А.Ф. Маркса можно определить по письму Чехова Ю.О. Грюнбергу от 21 мая 1899 г., в котором сообщалось, что в числе других рассказов для второго тома выслана «Шуточка». Авторская правка была на этот раз весь-ма существенной: герой-рассказчик превратился из словоохотли-вого остряка, уверенного в своей жизненной позиции, в человека интеллигентного, тонкого, далёкого от самодовольства; стала иной развязка – вместо благополучной женитьбы на Наденьке герой уезжает из города и высказывает грустные мысли о себе и о судьбе Наденьки; изменился повествовательный тон и музыкальный строй рассказа, ставший – в соответствии с новым содержанием образа рассказчика – более сдержанным и вместе с тем более лирическим.

Рассказ был замечен критикой лишь после выхода в свет тома II сочинений. Обратив внимание на необычность ситуации в «Шуточ-ке», А. Басаргин (псевдоним А.И. Введенского) взывал к читателю с «тревожными» вопросами: «…зачем, хотя бы и в шутку, доставлять другому человеку поводы к напрасным страданиям и сожалениям о

27


невозможном? <…> Зачем это страдание? Зачем эта игра с чужою душой? Кто даёт человеку на это право?» («Московские ведомости», 1900, № 270, 30 сентября).

Лирическое звучание рассказа было замечено А.И.Богдано-вичем. Отметив поэтический колорит, грациозность и изящество рассказа, написанного как настоящее стихотворение в прозе, Бог-данович писал о его финале: «…в конце всё же невольно является тоскливое чувство, как невесела жизнь вообще, если на всю жизнь, как самое трогательное и прекрасное воспоминание, сохраняется какой-нибудь пустяк из дней юности» («Мир божий», 1900, № 11, стр. 92–93).

При жизни Чехова рассказ был переведён на болгарский, не-мецкий, польский, сербскохорватский и словацкий языки.

В первой редакции рассказа (см. с. 489 5 тома полного собрания сочинений Чехова) содержится фраза: …перед автором новой книги «О женщинах». Чтобы пояснить её, необходимо привести примеча-ния к чеховской юмореске «О женщинах» (1886). Поводом к напи-санию этой юморески послужил выход в свет книги «О женщинах. Мысли старые и новые», изданной в Петербурге А.С.Сувориным в начале февраля 1886 г. Книга появилась под псевдонимом «Во-просительный знак» (–?–) и выдержала за несколько месяцев пять изданий. Её автором был вице-директор горного департамента К.А. Скальковский, постоянный и деятельный сотрудник «Нового времени», известный как «знаменитый сердцевед и знаток женщин». Книга Скальковского была составлена на основе высказываний ярых противников женской эмансипации и женского образования (Э. Гартмана, А. Шопенгауэра, Г. Спенсера, О. Конта, П.-Ж. Прудо-на и др.) и содержала немало рассуждений, подобных тем, которые зло высмеивает в своём рассказе Чехов. В числе односторонне и тенденциозно подобранных афоризмов русских писателей в книге, между прочим, приводилось и то высказывание Гоголя о чиновни-ках-взяточниках, которое упоминается также в юмореске Чехова. Книга «О женщинах» вызвала в печати шумные толки и полемику. Она была воспринята как типично «нововременское» издание во вкусе «гг. Сувориных, Бурениных», и даже её авторство на первых порах приписывалось Суворину, который в своей газете поместил о книге хвалебную рецензию. Чехову книга «О женщинах», печатав-шаяся в отрывках на страницах «Нового времени», стала известна сразу после выхода в свет (см.: Там же. С. 627–628).

iiГероиня рассказа названа тремя способами – полностью, по

имени и отчеству (Надежда Петровна), уменьшительным именем (Надя) и уменьшительно-ласкательным именем (Наденька).

Жжжж – звукоподражание (обозначает жужжание).

28

Гриша (1886)

ГРИША (1886)Гриша, маленький, пухлый мальчик, родившийся два

года и восемь месяцев тому назад, гуляет с нянькой по буль-вару. На нём длинный ватный бурнусик, шарф, большая шапка с мохнатой пуговкой и тёплые калоши. Ему душно и жарко, а тут ещё разгулявшееся апрельское солнце бьёт пря-мо в глаза и щиплет веки.

Вся его неуклюжая, робко, неуверенно шагающая фигу-ра выражает крайнее недоумение.

До сих пор Гриша знал один только четырёхугольный мир, где в одном углу стоит его кровать, в другом – нянькин сундук, в третьем – стул, а в четвёртом – горит лампадка. Если взглянуть под кровать, то увидишь куклу с отломан-ной рукой и барабан, а за нянькиным сундуком очень мно-го разных вещей: катушки от ниток, бумажки, коробка без крышки и сломанный паяц. В этом мире, кроме няни и Гри-ши, часто бывают мама и кошка. Мама похожа на куклу, а кошка на папину шубу, только у шубы нет глаз и хвоста. Из мира, который называется детской, дверь ведёт в простран-ство, где обедают и пьют чай. Тут стоит Гришин стул на вы-соких ножках и висят часы, существующие для того толь-ко, чтобы махать маятником и звонить. Из столовой можно пройти в комнату, где стоят красные кресла. Тут на ковре темнеет пятно, за которое Грише до сих пор грозят паль-цами. За этой комнатой есть ещё другая, куда не пускают и где мелькает папа – личность в высшей степени загадочная! Няня и мама понятны: они одевают Гришу, кормят и укла-дывают его спать, но для чего существует папа – неизвестно. Ещё есть другая загадочная личность – это тётя, которая по-дарила Грише барабан. Она то появляется, то исчезает. Куда она исчезает? Гриша не раз заглядывал под кровать, за сун-дук и под диван, но там её не было…

В этом же новом мире, где солнце режет глаза, столь-ко пап, мам и тёть, что не знаешь, к кому и подбежать. Но страннее и нелепее всего – лошади. Гриша глядит на их дви-гающиеся ноги и ничего не может понять. Глядит на няньку, чтобы та разрешила его недоумение, но та молчит.

29

Grisha (1886)

GriShA (1886)Grisha, a small chubby boy, born two years and eight months

ago, is walking with his nana along the boulevard. He is wearing a long cotton coat, scarf, big hat with fur button and warm galoshes. He is hot and stuffy. And the sun is so bright that it blinds him and pinches his eyelids.

His whole clumsy, shyly walking figure expresses bewilderment.Until now Grisha knew only his four-cornered world where

in one corner his bed stands, in another – his nana’s chest, in the third – a chair, and in the fourth a lamp in front of the icon burns. If you look under the bed you will see a doll with a broken arm and a drum, and behind the chest there are a lot of things: a spool of thread, paper, a box without a lid and a broken clown. Besides Grisha and his nana, his mother and cat often come to this world. Mother looks like a doll and the cat – like father’s fur coat but the fur coat doesn’t have eyes or tail. The door leads from the world, which is called the baby’s room into a space where people dine and drink tea. Here stands Grisha’s high chair and hangs the clock, which exists only for swinging its pendulum and chiming. From the dining room it’s possible to come into the room where there are red armchairs. There is a dark spot on the carpet for which Grisha is still being scolded. Behind this room there is another one where Grisha is not allowed to enter and where his father, a very mysterious person, sometimes appears. What nana and mother do, is clear – they dress Grisha, feed him and put him to bed, but what the father does – is unknown. There is one even more mysterious person – that is Grisha’s aunt, who gave him a drum. She appears and then disappears. Where does she disappear? Several times Grisha looked under the bed, checked behind the chest and under the couch, but she was not there.

In this new world, where the sun blinds his eyes, there are so many fathers, mothers and aunts that you don’t know who to go to. But the strangest and the most absurd of all are horses. Grisha looks at their moving legs and cannot understand anything. She looks at nana so she could explain it to him, but she does not say a word.

30

Гриша (1886)

Вдруг он слышит страшный топот… По бульвару, мерно шагая, двигается прямо на него толпа солдат с красными ли-цами и с банными вениками под мышкой. Гриша весь холо-деет от ужаса и глядит вопросительно на няньку: не опас-но ли? Но нянька не бежит и не плачет, значит, не опасно. Гриша провожает глазами солдат и сам начинает шагать им в такт.

Через бульвар перебегают две большие кошки с длинны-ми мордами, с высунутыми языками и с задранными вверх хвостами. Гриша думает, что и ему тоже нужно бежать, и бе-жит за кошками.

– Стой! – кричит ему нянька, грубо хватая его за пле-чи. – Куда ты? Нешто тебе велено шалить?

Вот какая-то няня сидит и держит маленькое корыто с апельсинами. Гриша проходит мимо неё и молча берёт себе один апельсин.

– Это ты зачем же? – кричит его спутница, хлопая его по руке и вырывая апельсин. – Дурак!

Теперь Гриша с удовольствием бы поднял стёклышко, которое валяется под ногами и сверкает, как лампадка, но он боится, что его опять ударят по руке.

– Моё вам почтение! – слышит вдруг Гриша почти над самым ухом чей-то громкий, густой голос и видит высокого человека со светлыми пуговицами.

К великому его удовольствию, этот человек подаёт нянь-ке руку, останавливается с ней и начинает разговаривать. Блеск солнца, шум экипажей, лошади, светлые пуговицы, всё это так поразительно ново и не страшно, что душа Гриши наполняется чувством наслаждения и он начинает хохотать.

– Пойдём! Пойдём! – кричит он человеку со светлыми пуговицами, дёргая его за фалду.

– Куда пойдём? – спрашивает человек.– Пойдём! – настаивает Гриша.Ему хочется сказать, что недурно бы также прихватить с

собой папу, маму и кошку, но язык говорит совсем не то, что нужно.

Немного погодя нянька сворачивает с бульвара и вводит Гришу в большой двор, где есть ещё снег. И человек со свет-

31

Grisha (1886)

Suddenly, he hears a terrible noise… Along the boulevard in measured steps a group of soldiers with red faces and sauna brooms under their armpits is going towards him. Grisha shivers all over from fever and looks at nana questioningly: isn’t it dangerous? But she neither runs nor cries – it means it is not dangerous. Grisha follows the soldiers with his eyes and begins to step in time with them.

Two big cats with long snouts and turned-up tails cross the boulevard. Grisha thinks he has to follow them and runs after the cats. “Stop!” nana cries roughly seizing him by the shoulders. “Where are you going? Who said you could play tricks?”

He sees another woman sitting and holding a basket of oranges. Grisha passes by her and quietly takes one orange for himself.

“What are you doing?” his traveling companion cries, slopping Grisha on the hand and seizing the orange from him. “Little fool!”

Now Grisha would love to pick up a glass fragment that is lying on the ground and sparkling like an icon-lamp, but he is afraid they will again slap him on the hand.

“My respect to you,” Grisha suddenly hears somebody’s loud and thick voice and sees a tall man with light buttons standing over him.

To his greatest pleasure this man gives his hand to nana, stops her and starts talking to her. The brightness of the sun, the noise of carriages, horses, and the bright buttons – everything is so strikingly new and not horrifying at all that Grisha’s soul becomes full with enjoyment and he begins to giggle.

“Let’s go! Let’s go!” he cries to the man with light buttons pulling him by his coattail.

“Where should we go?” the man asks.“Let’s go!” Grisha insists.He wants to say that it would be great to take mother, father and

cat with them but his tongue pronounces different words from those that he wanted to say.

A bit later nana takes Grisha from boulevard to the big courtyard where still there is some snow. And the man with light buttons also accompanies them. They pass by snowdrifts and puddles, and then

32

Гриша (1886)

лыми пуговицами тоже идёт за ними. Минуют старательно снеговые глыбы и лужи, потом по грязной, тёмной лестнице входят в комнату. Тут много дыма, пахнет жарким и какая-то женщина стоит около печки и жарит котлеты. Кухарка и нянька целуются и вместе с человеком садятся на скамью и начинают говорить тихо. Грише, окутанному, становится невыносимо жарко и душно.

«Отчего бы это?» – думает он, оглядываясь.Видит он тёмный потолок, ухват с двумя рогами, печку,

которая глядит большим, чёрным дуплом…– Ма-а-ма! – тянет он.– Ну, ну, ну! – кричит нянька. – Подождёшь!Кухарка ставит на стол бутылку, три рюмки и пирог. Две

женщины и человек со светлыми пуговицами чокаются и пьют по нескольку раз, и человек обнимает то няньку, то ку-харку. И потом все трое начинают тихо петь.

Гриша тянется к пирогу, и ему дают кусочек. Он ест и глядит, как пьёт нянька… Ему тоже хочется выпить.

– Дай! Няня, дай! – просит он.Кухарка даёт ему отхлебнуть из своей рюмки. Он тара-

щит глаза, морщится, кашляет и долго потом машет руками, а кухарка глядит на него и смеётся.

Вернувшись домой, Гриша начинает рассказывать маме, стенам и кровати, где он был и что видел. Говорит он не столько языком, сколько лицом и руками. Показывает он, как блестит солнце, как бегают лошади, как глядит страш-ная печь и как пьёт кухарка…

Вечером он никак не может уснуть. Солдаты с вениками, большие кошки, лошади, стёклышко, корыто с апельсина-ми, светлые пуговицы, – всё это собралось в кучу и давит его мозг. Он ворочается с боку на бок, болтает и в конце концов, не вынося своего возбуждения, начинает плакать.

– А у тебя жар! – говорит мама, касаясь ладонью его лба. – Отчего бы это могло случиться?

– Печка! – плачет Гриша. – Пошла отсюда, печка!– Вероятно, покушал лишнее… – решает мама.И Гриша, распираемый впечатлениями новой, только

что изведанной жизни, получает от мамы ложку касторки.

33

Grisha (1886)

they climb dirty dark stairs and come into the room. There is a lot of smoke there; it smells of fried meat and a woman stands near stove cooking cutlets. The cook and the nana kiss and sit on a bench with another man and begin speaking quietly. Dressed warmly, Grisha begins feeling hot and stuffy.

“What is this all about?” he thinks looking around.He sees the dark ceiling, the iron platter with two horns and the

stove that looks like a giant black hole…“Mo-o-ther!” he cries.“Hush, hush,” nana says. “Wait a little!”The cook puts a bottle, two glasses and a pie on the table. Two

women and a fellow clink their glasses and drink several times and the man embraces the nana and the cook. Then the all three begin to sing quietly.

Grisha reaches for a pie and they give him a bite. He eats and looks as nana drinks… He is thirsty too.

“Give me some! Give me some, nana!” he cries.The cook gives him a little drink from her glass. His eyes widen,

he wrinkles, coughs and waves his hands and the cook looks at him and laughs.

Having come home Grisha starts telling his mother, walls and bed where he was and what he saw. He speaks mainly not with his tongue, but with his face and hands. He tries to show how the sun shines, the horses run, how horrifying the stove looks and how the cook drinks.

There is no way he could go to sleep at night. Soldiers with sauna brooms, big cats, horses, glass fragment, basket with oranges, light buttons – everything presses his brain. He turns from side to side, talks a lot and at last unable to endure this excitement begins to cry.

“You have a fever!” Mamma says touching his forehead with her palm. “How could this happen?”

“Stove!” Grisha cries. “Get out of here, stove!”“He has probably eaten too much”, his mother thinks.And Grisha full of impressions of the new he has just seen gets

a spoonful of castor oil from his mother.

34

Гриша (1886)


iТекст рассказа по-русски приводится по: Чехов А.П. Гриша //

Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горького. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 5. [Рассказы, юморески], 1886–1886. – М.: Наука, 1976. – С. 83–85. Примечания к тексту: С. 622–623.

Первая публикация рассказа: журнал «Осколки», 1886, № 14, 5 апреля (цензурное разрешение 4 апреля), стр. 4. Подпись: А.Чехонте.

Вошло в издание А.Ф. Маркса.Печатается по тексту: Антон Чехов. Рассказы. Изд. А.Ф. Маркса.

СПб., 1899. Том I: Повести и рассказы. С. 228–231, с исправлением: «три рюмки» – вместо: «две рюмки».

Тема рассказа подсказана В.В. Билибиным, который писал Че-хову 16 февраля 1886 г.: «Я Вам изредка буду давать темы для ста-тей…» (Государственная библиотека СССР им. В.И. Ленина. Отдел рукописей (Москва)). В письме от 14 марта 1886 г. он рекомендовал одну из обещанных тем: «Психология ребёнка, маленького (2–3–4 л.). Федя? (рассказцем)».

Федя, послуживший прототипом Гриши, – приёмный сын Н.А. Лейкина, подкинутый в 1884 г. и усыновлённый им в июне 1886 г. Лейкин не раз сообщал о его житье-бытье Чехову, интересовавше-муся судьбой мальчика. Проведя несколько дней в доме Лейкина, Чехов в конце 1885 г. вспоминал «целодневное молчаливо-созерца-тельное хождение Феди по комнатам» (Лейкину, 28 декабря 1885 г.).

Получив от Чехова рукопись для публикации в журнале, Били-бин отозвался о рассказе в письме от 2–3 апреля: «“Гриша” очень, очень недурён» (Государственная библиотека СССР им. В.И. Лени-на. Отдел рукописей (Москва)).

При подготовке рассказа для собрания сочинений Чехов опу-стил шутливое описание забавной походки и одежды Гриши, его первых впечатлений от улицы, расширил роль «человека со светлы-ми пуговицами» (полицейского) и сделал его третьим участником пиршества у кухарки.

В анонимной рецензии на том I сочинений Чехова в издании А.Ф. Маркса среди четырёх лучших рассказов был отмечен и «Гри-ша»: «А какой глубиной анализа и скрытой любви проникнут кро-шечный рассказ “Гриша”, где крошечный человечек впервые стал-кивается с обширным внешним миром, в котором до сих пор для него существовали только мама, няня и кошка…» («Русская мысль», 1900, № 3, библиографический отдел, стр. 84).

35

Гриша (1886)

О рассказе «Гриша» как одной из «удавшихся» Чехову «малень-ких картинок из детской жизни» упоминал также Евг. Ляцкий в ста-тье «А.П. Чехов и его рассказы» («Вестник Европы», 1904, № 1, стр. 158).

При жизни Чехова рассказ был переведён на венгерский, немец-кий, сербскохорватский и чешский языки.

iiГриша – уменьшительное имя (от «Григорий»).

36

Произведение искусства (1886)

ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИскуссТВА (1886)Держа под мышкой что-то, завёрнутое в 223-й нумер

«Биржевых ведомостей», Саша Смирнов, единственный сын у матери, сделал кислое лицо и вошёл в кабинет доктора Ко-шелькова.

– А, милый юноша! – встретил его доктор. – Ну, как мы себя чувствуем? Что скажете хорошенького?

Саша заморгал глазами, приложил руку к сердцу и ска-зал взволнованным голосом:

– Кланялась вам, Иван Николаевич, мамаша и велела благодарить вас… Я единственный сын у матери, и вы спас-ли мне жизнь… вылечили от опасной болезни, и… мы оба не знаем, как благодарить вас.

– Полно, юноша! – перебил доктор, раскисая от удоволь-ствия. – Я сделал только то, что всякий другой сделал бы на моём месте.

– Я единственный сын у своей матери… Мы люди бедные и, конечно, не можем заплатить вам за ваш труд, и… нам очень совестно, доктор, хотя, впрочем, мамаша и я… единственный сын у матери, убедительно просим вас принять в знак нашей благодарности… вот эту вещь, которая… Вещь очень дорогая, из старинной бронзы… редкое произведение искусства.

– Напрасно! – поморщился доктор. – Ну, к чему это?– Нет, уж вы, пожалуйста, не отказывайтесь, – продол-

жал бормотать Саша, развёртывая свёрток. – Вы обидите отказом и меня и мамашу… Вещь очень хорошая… из ста-ринной бронзы… Досталась она нам от покойного папаши, и мы хранили её, как дорогую память… Мой папаша скупал старинную бронзу и продавал её любителям… Теперь мама-ша и я этим же занимаемся…

Саша развернул вещь и торжественно поставил её на стол. Это был невысокий канделябр старой бронзы, худо-жественной работы. Изображал он группу: на пьедестале стояли две женские фигуры в костюмах Евы и в позах, для описания которых у меня не хватает ни смелости, ни подо-бающего темперамента. Фигуры кокетливо улыбались и во-обще имели такой вид, что, кажется, если бы не обязанность поддерживать подсвечник, то они спрыгнули бы с пьедеста-

37

A Work of Art (1886)

A Work of Art (1886)Carrying something wrapped in “Birzhevaya Gazeta” under

his arm, Sasha Smirnov, his mother’s only son, made a sour face and went into doctor Koshelkov’s office.

“Oh, my dear boy!” the doctor greeted him. “Well, how are you feeling today? Do we have anything nice to say?”

Sasha started blinking his eyes, put his hand over his heart and said in an excited voice,

“Ivan Nikolayevich, mama bows and sends greetings to you… I am her only son and you saved my life, cured me of life threatening disease and… we both don’t know how to thank you”.

“Enough said, my dear boy!” the doctor interrupted him melting with satisfaction. “I did what anybody would do in my place”.

“I am my mother’s only child… We are poor people and we cannot pay you for your work… and we feel ashamed, doctor, but nevertheless my mother and I, her only child, urge you to accept as a token of our gratitude this thing which… This thing is very expensive, it’s an ancient, authentique, rare piece of art.”

“You shouldn’t have”, the doctor frowned. “What is this for?”“But anyway, please, don’t refuse,” Sasha continued muttering,

unwrapping the package. “If you refuse you will offend me and mother. This is a very good ancient piece of art… We got it from my deceased father and we kept it in his memory… My father used to buy ancient bronze items and sell them to art collectors… Now I and my mother are doing this.”

Sasha unwrapped the thing and solemnly put it on the table. It was a small bronze candelabra of ancient artisanship. It depicted a group: two female figures in costumes posing as Eve to describe which I have neither bravery nor temperament, nor imagination. The figures coquettishly smiled and had the kind of look that it seemed that if they didn’t have to support the candlesticks they would have jumped from the pedestal and have arranged the kind of orgy about which the reader can’t even dare to think of.

38


ла и устроили бы в комнате такой дебош, о котором, чита-тель, даже и думать неприлично.

Поглядев на подарок, доктор медленно почесал за ухом, крякнул и нерешительно высморкался.

– Да, вещь, действительно, прекрасная, – пробормотал он, – но… как бы выразиться, не того… нелитературна слиш-ком… Это уж не декольте, а чёрт знает что…

– То есть почему же?– Сам змий-искуситель не мог бы придумать ничего

сквернее. Ведь поставить на столе такую фантасмагорию значит всю квартиру загадить!

– Как вы странно, доктор, смотрите на искусство! – оби-делся Саша. – Ведь это художественная вещь, вы поглядите! Столько красоты и изящества, что душу наполняет благого-вейное чувство и к горлу подступают слёзы! Когда видишь та-кую красоту, то забываешь всё земное… Вы поглядите, сколь-ко движения, какая масса воздуху, экспрессии!

– Всё это я отлично понимаю, милый мой, – перебил доктор, – но ведь я человек семейный, у меня тут детишки бегают, дамы бывают.

– Конечно, если смотреть с точки зрения толпы, – сказал Саша, – то, конечно, эта высокохудожественная вещь пред-ставляется в ином свете… Но, доктор, будьте выше толпы, тем более, что своим отказом вы глубоко огорчите и меня и мамашу. Я единственный сын у матери… вы спасли мне жизнь… Мы отдаём вам самую дорогую для нас вещь, и… и я жалею только, что у вас нет пары для этого канделябра…

– Спасибо, голубчик, я очень благодарен… Кланяйтесь мамаше, но, ей-богу, сами посудите, у меня тут детишки бе-гают, дамы бывают… Ну, впрочем, пусть остаётся! Ведь вам не втолкуешь.

– И толковать нечего, – обрадовался Саша. – Этот кан-делябр вы тут поставьте, вот около вазы. Эка жалость, что пары нет! Такая жалость! Ну, прощайте, доктор.

По уходе Саши доктор долго глядел на канделябр, чесал у себя за ухом и размышлял.

«Вещь превосходная, спора нет, – думал он, – и бросать её жалко… Оставить же у себя невозможно… Гм!.. Вот задача! Кому бы её подарить или пожертвовать?»

39


Having looked at the gift the doctor scratched his ear, quacked and indecisively blew his nose.

“Yes, this object is really very beautiful,” he muttered, “but… how can I put it into words… it lacks… it is not at all intellectual. It is not the low neck but the devil knows what…”

“And what is your point?”“Adam and Eve’s snake couldn’t have thought of anything more

evil. If you put this entire fantasia on the table you’ll pollute the whole apartment”.

“Doctor, what a strange conception of art you have”, Sasha said offended. “You are looking at a real piece of art. It is so beautiful and elegant that when you look at it this object it fills your soul with feelings of piety and almost makes you cry. When you see such beauty you immediately forget about everything on earth. Look, there is a lot of movement, space and expression!”

“I understand all this perfectly well, my dear boy,” the doctor interrupted Sasha. “But you know, I am a family man, women and small children frequently come to my office.”

“Of course if you look from the crowd’s point of view,” Sasha said, “then this highly artistic thing would be represented in a different light… But, doctor, don’t listen to anybody else; if you refuse you will deeply disappoint mama and me. I am my mother’s only child. You saved my life. We will give you the thing that we treasure the most of all and I only regret that there is no another one like it.”

“Thank you, my dear boy, I am very grateful. But you know, small children are running around and ladies often stop in. OK, I’ll take it! You are not listening to what I am saying…”

“There is nothing to talk about,” Sasha said happily. “Put this candelabra here, by the vase. It is a pity that it is not a pair. Such a pity! Farewell, doctor!”

When Sasha left, the doctor looked at the candelabra for a long time, scratched his ear and thought.

40


После долгого размышления он вспомнил про своего хо-рошего приятеля, адвоката Ухова, которому был должен за ведение дела.

– И отлично, – решил доктор. – Ему, как приятелю, не-ловко взять с меня деньги, и будет очень прилично, если я презентую ему вещь. Отвезу-ка я ему эту чертовщину! Кста-ти же он холост и легкомыслен…

Не откладывая дела в дальний ящик, доктор оделся, взял канделябр и поехал к Ухову.

– Здорово, приятель! – сказал он, застав адвоката дома. – Я к тебе… Пришёл благодарить, братец, за твои труды… Де-нег не хочешь брать, так возьми хоть эту вот вещицу… вот, братец ты мой… Вещица – роскошь!

Увидев вещицу, адвокат пришёл в неописанный восторг.– Вот так штука! – захохотал он. – Ах, чёрт подери его

совсем, придумают же, черти, такую штуку! Чудесно! Вос-хитительно! Где ты достал такую прелесть?

Излив свой восторг, адвокат пугливо поглядел на двери и сказал:

– Только ты, брат, убери свой подарок. Я не возьму…– Почему? – испугался доктор.– А потому… У меня бывают тут мать, клиенты… да и от

прислуги совестно.– Ни-ни-ни… Не смеешь отказываться! – замахал рука-

ми доктор. – Это свинство с твоей стороны! Вещь художе-ственная… сколько движения… экспрессии… И говорить не хочу! Обидишь!

– Хоть бы замазано было, или фиговые листочки наце-пить…

Но доктор ещё пуще замахал руками, выскочил из квар-тиры Ухова и, довольный, что сумел сбыть с рук подарок, по-ехал домой…

По уходе его адвокат осмотрел канделябр, потрогал его со всех сторон пальцами и, подобно доктору, долго ломал го-лову над вопросом: что делать с подарком?

«Вещь прекрасная, – рассуждал он, – и бросить жалко, и держать у себя неприлично. Самое лучшее – это подарить кому-нибудь… Вот что, поднесу-ка я этот канделябр сегодня

41


“It is undoubtedly a splendid thing”, he thought, “it will be a pity to give it up… But it is impossible to keep it… Hm! This could be a problem! Whom could I give or offer it to…”

After thinking for a long time he remembered a friend of his, a lawyer Oukhov, whom he owed a favor… And the doctor, not putting a deal aside, got dressed, took the candelabra and set off to Oukhov.

“Hello, buddie!” he said finding the lawyer at home. “I came to you, my friend, to thank you for your work. Since you don’t want any money, at least take this small thing… here you are, my brother. A magnificent object of art!”

Having looked at the thing the lawyer got very excited. “What a thing!” he laughed. “What a splendid thing! Magnificent! Who made this beautiful thing? Where did you get it?” But after expressing his transports the lawyer fearfully looked back at the entrance door and said,

“But please take back your thing, my friend. I am not taking it…”

“But why?” the doctor got frightened.“Because I have mother coming to see us, then clients,

servants – I will feel ashamed.”“No, no, no. You cannot deny it!” the doctor waved his hands.

“It’s a swinish trick! Look, it is a really beautiful piece of art… so expressive… I won’t even talk about it! You will offend me!”

And the doctor, happy that he got rid of the thing, quickly set off.After this the lawyer examined the candelabra, touched it and

began to think about what to do with the gift.“It’s a beautiful thing,” he reasoned, “and it’s a pity to get rid of

it but it’s indecent to keep it. It is the greatest gift one can get. Well, I am going to present this candelabra to the comedian Shashkin. The scoundrel loves those sorts of jokes, and he happens to have a benefit performance today.”

Said – done. That night, the painstakingly wrapped candelabra was presented to Shashkin. All night the comedian’s dressing room was assaulted by men coming to admire the present, filling the room

42


вечером комику Шашкину. Каналья любит подобные шту-ки, да и кстати же у него сегодня бенефис…»

Сказано – сделано. Вечером тщательно завёрнутый кан-делябр был поднесён комику Шашкину. Весь вечер уборную комика брали приступом мужчины, приходившие полюбо-ваться на подарок; всё время в уборной стоял восторженный гул и смех, похожий на лошадиное ржанье. Если какая-ни-будь из актрис подходила к двери и спрашивала: «Можно во-йти?», то тотчас же слышался хриплый голос комика:

– Нет, нет, матушка! Я не одет!После спектакля комик пожимал плечами, разводил ру-

ками и говорил:– Ну, куда я эту гадость дену? Ведь я на частной квартире

живу! У меня артистки бывают! Это не фотография, в стол не спрячешь!

– А вы, сударь, продайте, – посоветовал парикмахер, ра-зоблачая комика. – Тут в предместье живёт старуха, которая покупает старинную бронзу… Поезжайте и спросите Смир-нову… Её всякий знает.

Комик послушался… Дня через два доктор Кошельков сидел у себя в кабинете и, приложив палец ко лбу, думал о желчных кислотах. Вдруг отворилась дверь и в кабинет вле-тел Саша Смирнов. Он улыбался, сиял и вся его фигура ды-шала счастьем… В руках он держал что-то завёрнутое в га-зету.

– Доктор! – начал он, задыхаясь. – Представьте мою ра-дость! На ваше счастье, нам удалось приобрести пару для ва-шего канделябра!.. Мамаша так счастлива… Я единственный сын у матери… вы спасли мне жизнь…

И Саша, дрожа от чувства благодарности, поставил перед доктором канделябр. Доктор разинул рот, хотел было что-то сказать, но не сказал ничего: у него отнялся язык.

43


with an enthusiastic din and laughter resembling the neighing of a horse. If one of the actresses came to the door and asked “May I come it?” the hoarse voice of the comedian would respond,

“No, no, dear, I’m not dressed!”After the play, the comedian shrugged his shoulders, spread his

arms and said,“Well, where am I gonna put this crap? You know I live in an

apartment! Actresses come over to visit! It’s not a picture, and you can’t hide it in the table!”

“Sir, just sell it”, suggested a barber taking the theatrical costume off the comedian. “There’s an old woman in the outskirts who buys old bronze items. Drive out and ask for Smirnov; everybody knows her.”

The comedian agreed… In two days doctor Koshelkov was sitting in his office and, pressing his finger against his forehead, was thinking about bilious acids. Suddenly the door opened and Sasha Smirnov flew into the room. He smiled, glowing, and his whole body radiated with happiness. He held something wrapped in newspaper

“Doctor!” he began breathlessly. “Imagine my joy! For your happiness, we’ve managed to acquire a match for your candelabra! Mama is so happy… I am her only son… You saved my life…”

And Sasha, trembling in gratitude, placed a candelabra in font of the doctor. The doctor’s jaw dropped. He wanted to say something but he said nothing; he was speechless.

44



iТекст рассказа по-русски приводится по: Чехов А.П. Произведе-

ние искусства // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горького. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 5. [Рассказы, юморе-ски], 1886–1886. – М.: Наука, 1976. – С. 447–450. Примечания к тек-сту: Там же. С. 671–672.

Первая публикация рассказа: журнал «Осколки», 1886, № 50, 13 декабря (цензурное разрешение 12 декабря), стр. 3–4. Подпись: А. Чехонте.

Рассказ включён в сборник «Невинные речи», М., 1887, и во 2-е издание сборника «Пёстрые рассказы», СПб., 1891; перепечаты-вался в последующих изданиях этого сборника, вошёл в издание А.Ф. Маркса.

В полном собрании сочинений рассказ приводится по: Печатает-ся по тексту: Антон Чехов. Рассказы. Изд. А.Ф. Маркса. СПб., 1901. Том II: Рассказы. С. 37–41.

Рассказ был послан Н.А.Лейкину для «Осколков» 8 декабря 1886 г. 11 декабря Лейкин писал Чехову: «Последний рассказ Ваш очень забавен. Цензор его пропустил, вымарав только два слова: “райский” – змий не должен быть райским – и “опохабил”. Вот та-кие рассказы именно для юмористических журналов и надо» (Го-сударственная библиотека СССР им. В.И. Ленина. Отдел рукописей (Москва)).

Включая рассказ в сборник «Невинные речи», Чехов внёс не-сколько стилистических поправок, изменил фамилию комика (Шаш-кин вместо Шапкин). При издании рассказа в собрании сочинений правка коснулась лишь нескольких слов и пунктуации.

Я.В. Абрамов, отмечая среди других юмористических рассказов «Произведение искусства», писал: «…среди его произведений есть некоторое количество вещиц, проникнутых самым весёлым, самым беззаботным юмором, – таких, которые действительно были на ме-сте в юмористических изданиях <…> Но и в этих, в сущности совер-шенно невинных по сюжету, произведениях уже замечается кое-что большее, нежели невинное вышучивание курьёзных явлений жиз-ни» («Книжки Недели», 1898, № 6, стр. 164–165).

При жизни Чехова рассказ был переведён на болгарский, не-мецкий, норвежский, польский, румынский и чешский языки.

…223-й нумер «Биржевых ведомостей»… – Здесь печаталось продолжение фельетона «В мире художников – роман из париж-

45


ской жизни Эмиля Золя» – о печальной судьбе художника, увлекав-шегося изображением обнажённого женского тела.

В вариантах рассказа (см. с. 593 тома 5 сочинений полного со-брания сочинений Чехова) упоминается Сухоровский М.Г. (1840–1908) – живописец-портретист, писавший преимущественно жен-ские портреты и нагих красавиц.

ii«Нумер» и «номер» являются языковыми вариантами; в совре-

менном русском языке вариант «нумер» считается устаревшим.«Биржевые ведомости» – российская дореволюционная еже-

дневная политико-экономическая и литературная газета; выходила в Петербурге в 1861–1879 годах и в 1880–1917 годах. Закрыта в ок-тябре 1917 года за «антисоветскую пропаганду».

Саша Смирнов – герой назван уменьшительным именем (полное имя – Александр) и фамилией. Доктор – Иван Николаевич – назван по имени и отчеству.

46

Дорогие уроки (1887)

ДОРОГИЕ уРОкИ (1887)Для человека образованного незнание языков составляет

большое неудобство. Воротов сильно почувствовал это, ког-да, выйдя из университета со степенью кандидата, занялся маленькой научной работкой.

– Это ужасно! – говорил он, задыхаясь (несмотря на свои 26 лет, он пухл, тяжёл и страдает одышкой). – Это ужасно! Без языков я, как птица без крыльев. Просто хоть работу бросай.

И он решил во что бы то ни стало побороть свою врож-дённую лень и изучить французский и немецкий языки, и стал искать учителей.

В один зимний полдень, когда Воротов сидел у себя в ка-бинете и работал, лакей доложил, что его спрашивает какая-то барышня.

– Проси, – сказал Воротов.И в кабинет вошла молодая, по последней моде, изыскан-

но одетая барышня. Она отрекомендовалась учительницей французского языка Алисой Осиповной Анкет и сказала, что её прислал к Воротову один из его друзей.

– Очень приятно! Садитесь! – сказал Воротов, задыха-ясь и прикрывая ладонью воротник своей ночной сорочки. (Чтобы легче дышалось, он всегда работает в ночной сороч-ке.) – Вас прислал ко мне Пётр Сергеич? Да, да… я просил его… Очень рад!

Договариваясь с m-lle Анкет, он застенчиво и с любопыт-ством поглядывал на неё. Это была настоящая, очень изящ-ная француженка, ещё очень молодая. По лицу, бледному и томному, по коротким кудрявым волосам и неестественно тонкой талии ей можно было дать не больше 18 лет; взгля-нув же на её широкие, хорошо развитые плечи, на красивую спину и строгие глаза, Воротов подумал, что ей, наверное, не меньше 23 лет, быть может, даже все 25; но потом опять стало казаться, что ей только 18. Выражение лица у неё было холодное, деловое, как у человека, который пришёл гово-рить о деньгах. Она ни разу не улыбнулась, не нахмурилась, и только раз на её лице мелькнуло недоумение, когда она уз-нала, что её пригласили учить не детей, а взрослого, толсто-го человека.

47

Expensive Lessons (1887)

exPenSive LeSSonS (1887)For the fellow who is ignorant in foreign languages – it is a big

problem. Vorotov felt incredibly this way when he began working in scientific research after graduating from the University with an M.A. “That is terrible!” he gasped (despite the fact he was 26 years old, he was chubby, heavy and short-winded). “That is awful! Without languages I am like a bird without wings. I feel like giving up my work”.

And he decided that no matter what, he would conquer this innate weakness and learn the French and German languages, and so he started looking for a teacher.

On one winter day when Vorotov was working in his office his servant came in and said that a young lady would like to see him.

“Let her in, please”, Vorotov said.The young sophisticated lady, who was dressed fashionably,

stepped into the office. She introduced herself as a teacher of French Alissa Ossipovna Ankett and said that one of his friends sent her.

“It’s nice meeting you! Will you take a seat, please”, Vorotov said short-winded, covering the collar of his nightshirt with the palm of his hand (he always worked in his nightshirt to breath easier). “Did Pyotr Sergeyevich send you to me? Yes, yes… I asked him… My pleasure!”

Speaking to m-lle Ankett he looked at her with shy curiosity. She was a real, delicate and very young French girl. If you look at her face, pale and languid, short curly hair and unnaturally thin waist, you would guess her to be only 18; but looking at her broad, developed shoulders, beautiful and focused eyes, Vorotov thought she was probably 23 or maybe 25; but then it seemed to him again that she was only 18. The expression on her face was cold and calculating as if she had arrived only to talk about money. She neither smiled nor frowned and only once he noticed bewilderment on her face when she found out she had not been invited to teach children but an adult fat person.

48


– Итак, Алиса Осиповна, – говорил ей Воротов, – мы будем заниматься ежедневно от семи до восьми вечера. Что же касается вашего желания – получать по рублю за урок, то я ничего не имею возразить против. По рублю – так по рублю…

И он ещё спросил у неё, не хочет ли она чаю или кофе, хо-роша ли на дворе погода, и, добродушно улыбаясь, поглажи-вая ладонью сукно на столе, дружелюбно осведомился, кто она, где кончила курс и чем живёт.

Алиса Осиповна с холодным, деловым выражением отве-тила ему, что она кончила курс в частном пансионе и имеет права домашней учительницы, что отец её недавно умер от скарлатины, мать жива и делает цветы, что она, m-lle Анкет, до обеда занимается в частном пансионе, а после обеда, до самого вечера, ходит по хорошим домам и даёт уроки.

Она ушла, оставив после себя лёгкий, очень нежный запах женского платья. Воротов долго потом не работал, а, сидя у стола, поглаживал ладонями зелёное сукно и размышлял.

«Очень приятно видеть девушек, зарабатывающих себе кусок хлеба, – думал он. – С другой же стороны, очень не-приятно видеть, что нужда не щадит даже таких изящных и хорошеньких девиц, как эта Алиса Осиповна, и ей также приходится вести борьбу за существование. Беда!..»

Он, никогда не видавший добродетельных француже-нок, подумал также, что эта изящно одетая Алиса Осипов-на, с хорошо развитыми плечами и с преувеличенно тонкой талией, по всей вероятности, кроме уроков, занимается ещё чем-нибудь.

На другой день вечером, когда часы показывали без пяти минут семь, пришла Алиса Осиповна, розовая от холода; она раскрыла Margot, которого принесла с собой, и начала без всяких предисловий:

– Французская грамматика имеет 26 букв. Первая буква называется А, вторая В…

– Виноват, – перебил её Воротов, улыбаясь. – Я должен предупредить вас, мадмуазель, что лично для меня вам при-дётся несколько изменить ваш метод. Дело в том, что я хо-рошо знаю русский, латинский и греческий языки… изучал

49


“Well, Alissa Ossipovna”, Vorotov said to her, “we’ll have our classes from 7 to 8 p.m. every day. As far as your payment is concerned you will receive one ruble for a lesson. OK, that’s a deal – one ruble…”

He also asked her whether she would like tea or coffee and how the weather was, and, smiling kindly and gently rubbing the table-cloth, he asked where she graduated and how she has been living.

Alissa Ossipovna with a cold, business expression answered that she graduated from a private school and has a home-teacher certificate and that her father recently died from scarlet fever and her mother makes flowers and she, m-lle Ankett, spends her mornings studying in a private school and afternoons giving private lessons.

She left leaving behind her a light tender fragrance of woman’s dress. And then Vorotov didn’t work for a long time but sitting at his desk, rubbed the green table-cloth with his palms and thought.

“It’s such a pleasure to see girls earning a piece of bread for themselves”, he thought. “But on the other hand, it was disconcerting to see that poverty doesn’t spare even such elegant and beautiful girls like Alissa Ossipovna, and for her a daily existence is a big struggle. What a pity!”

He had never seen a faithful French woman and he thought that this elegantly dressed Alissa Ossipovna with her well-developed shoulders and her unnaturally thin waist in all probability does something extra besides the lessons.

The next evening when it was close to 7 Alissa Ossipovna with rosy cheeks from the cold arrived; she opened the “Margot Grammar” which she carried with her and began without any formality,

“There are 26 letters in the French language – the first letter is A, the second is B, and …”

“Excuse me”, Vorotov interrupted her, smiling, “I must warn you, mademoiselle, that you will have to change your method somewhat – especially for me. The case is that I know Russian, German and Latin very well and I also used to study comparative linguistics; so it seems to me that we can skip Margot and proceed

50


сравнительное языковедение, и, мне кажется, мы можем, минуя Margot, прямо приступить к чтению какого-нибудь автора.

И он объяснил француженке, как взрослые люди изуча-ют языки.

– Один мой знакомый, – сказал он, – желая изучить но-вые языки, положил перед собой французское, немецкое и латинское евангелия, читал их параллельно, причём кро-потливо разбирал каждое слово, и что ж? Он достиг своей цели меньше чем в один год. Сделаем и мы так. Возьмём ка-кого-нибудь автора и будем читать.

Француженка с недоумением посмотрела на него. По-видимому, предложение Воротова показалось ей очень наи-вным и вздорным. Если бы это странное предложение было сделано малолетним, то, наверное, она рассердилась бы и крикнула, но так как тут был человек взрослый и очень тол-стый, на которого нельзя было кричать, то она только пожа-ла плечами едва заметно и сказала:

– Как хотите.Воротов порылся у себя в книжном шкапу и достал от-

туда истрёпанную французскую книгу.– Это годится? – спросил он.– Всё равно.– В таком случае давайте начинать. Господи благослови.

Начнём с заглавия… Mémoires.– Воспоминания… – перевела m-lle Анкет.– Воспоминания… – повторил Воротов.Добродушно улыбаясь и тяжело дыша, он четверть часа

провозился со словом mémoires и столько же со словом de, и это утомило Алису Осиповну. Она отвечала на вопросы вяло, путалась и, по-видимому, плохо понимала своего ученика и не старалась понять. Воротов предлагал ей вопросы, а сам между тем поглядывал на её белокурую голову и думал:

«Её волосы кудрявы не от природы, она завивается. Уди-вительно. Работает с утра до ночи и успевает ещё завиваться».

51


reading any of the authors”. And he explained to the French woman

how adults learn foreign languages.

“One of my friends”, he said, “wanted to learn modern

languages by reading the French, German and Latin Testaments at

the same time; he diligently analyzed each word, and so what? He

reached his goal in less than a year. We’ll do the same thing – let’s

take one of the authors and read him.”

The French woman was confused and looked at him. Vorotov’s

idea seemed very naive and foolish to her. If this strange idea had

been expressed by a young person she probably would get angry

and shout, but because he was an adult and a very fat man it would

not be allowed to shout at him – so she only slightly shrugged her

shoulders and said,

“As you wish”.

Vorotov rummaged in his bookcase and took out the worn

French book.

“Will this do?” he asked.

“It doesn’t matter.”

“In this case let’s begin. God bless. Let’s begin with the title.

“Mémoires”.

“Memories”, m-lle Ankett translated.

“Memories”, Vorotov repeated.

Good-naturedly smiling and panting he spent a quarter of an

hour studying the word “mémoires”, and as much time with the

word “de” and this made Alissa Ossipovna feel tired. She passively

answered questions, made mistakes and apparently she neither

understood her student nor tried to. Vorotov asked her questions

but at the same time looked at her fair-haired head and thought,

“Her hair was not naturally curly and because of this she did it

herself. Amazing! She works from morning until night, and still has

time to curl her hair.”

52


Ровно в восемь часов она поднялась и, сказав сухое, хо-лодное «au revoir, monsieur»1, пошла из кабинета; и после неё остался всё тот же нежный, тонкий, волнующий запах. Уче-ник опять долго ничего не делал, сидел у стола и думал.

В следующие за тем дни он убедился, что его учитель-ница барышня милая, серьёзная и аккуратная, но что она очень необразованна и учить взрослых не умеет; и он решил не тратить попусту времени, расстаться с ней и пригласить другого учителя. Когда она пришла в седьмой раз, он достал из кармана конверт с семью рублями и, держа его в руках, очень сконфузился и начал так:

– Извините, Алиса Осиповна, но я должен вам сказать… поставлен в тяжёлую необходимость…

Взглянув на конверт, француженка догадалась, в чём дело, и в первый раз за всё время уроков её лицо дрогнуло и холодное, деловое выражение исчезло. Она слегка зарумя-нилась и, опустив глаза, стала нервно перебирать пальцами свою тонкую золотую цепочку. И Воротов, глядя на её сму-щение, понял, как для неё дорог был рубль и как ей тяжело было бы лишиться этого заработка.

– Я должен вам сказать… – пробормотал он, смущаясь ещё больше, и в груди у него что-то ёкнуло; он торопливо су-нул конверт в карман и продолжал: – Извините, я… я остав-лю вас на десять минут…

И делая вид, что он вовсе не хотел отказывать ей, а только просил позволения оставить её ненадолго, он вышел в дру-гую комнату и высидел там десять минут. И потом вернулся ещё более смущённый; он сообразил, что этот его уход на короткое время она может объяснить как-нибудь по-своему, и ему было неловко.

Уроки начались опять.Воротов занимался уж без всякой охоты. Зная, что из за-

нятий не выйдет никакого толку, он дал француженке пол-ную волю, уж ни о чём не спрашивал её и не перебивал. Она переводила как хотела, по десяти страниц в один урок, а он не слушал, тяжело дышал и от нечего делать рассматривал

1 До свидания, сударь (фр.)

53


At precisely 8 o’clock she got up and, having said “Au revoir, monsieur” in a dry cold voice, left his study, and a faint tender exciting scent remained after her. Her student again sat at his desk thinking and did nothing for a long time.

Then the next days he was convinced that his teacher was nice, serious and punctual person but she was very inexperienced and didn’t know how to teach adults; so he decided not to pay for wasting his time and offer a job to another teacher. When she arrived for the seventh time he took an envelope with seven rubles from his pocket, and holding it in his hands he got very confused and started,

“I am sorry, Alissa Ossipovna, but I must tell you – I am given this difficult task…”

Glancing at the envelope the French woman guessed what it was and for the first time her face flinched and the cold calculating expression disappeared. She slightly blushed and lowered her eyes and began nervously to run her fingers over her delicate golden necklace. And Vorotov, noticing her embarrassment, understood that that ruble was a lot of money to her and it would be difficult to give up this wage.

“I must tell you something”, he muttered to himself and he had a strange feeling in his chest; he hurriedly put the envelope back into his pocket and continued, “Excuse me, I will leave you for a few minutes”.

And pretending that he didn’t want to let her go but that his intention was only to leave her for a couple of minutes he went to another room and stayed there for ten minutes.

And then he returned even more embarrassed; he decided that she probably wouldn’t understand his brief absence and that made him feel awkward.

The lessons started again.Vorotov studied without any desire. Knowing that nothing

would result from his study Vorotov gave the French woman complete freedom and didn’t ask for anything or interrupt her. She translated as she wanted ten pages at every lesson, but he didn’t listen to her, panted and examined her curly hair, her neck, tender white hands and inhaled the scent of her dress.

54


то кудрявую головку, то шею, то нежные белые руки, вдыхал запах её платья…

Он ловил себя на нехороших мыслях, и ему становилось стыдно, или же он умилялся и тогда чувствовал огорчение и досаду оттого, что она держала себя с ним так холодно, деловито, как с учеником, не улыбаясь и точно боясь, как бы он не прикоснулся к ней нечаянно. Он всё думал: как бы так внушить ей доверие, познакомиться с нею покороче, потом помочь ей, дать ей понять, как дурно она преподаёт, бедняжка.

Алиса Осиповна явилась однажды на урок в нарядном розовом платье, с маленьким декольте, и от неё шёл такой аромат, что казалось, будто она окутана облаком, будто сто-ит только дунуть на неё, как она полетит или рассеется, как дым. Она извинилась и сказала, что может заниматься толь-ко полчаса, так как с урока пойдёт прямо на бал.

Он смотрел на её шею и на спину, оголённую около шеи, и, казалось ему, понимал, отчего это француженки пользу-ются репутацией легкомысленных и легко падающих соз-даний; он тонул в этом облаке ароматов, красоты, наготы, а она, не зная его мыслей и, вероятно, нисколько не интересу-ясь ими, быстро перелистывала страницы и переводила на всех парах:

– Он ходил на улице и встречал господина своего знако-мого и сказал: «Куда вы устремляетесь, видя ваше лицо такое бледное, это делает мне больно».

Mémoires давно уже были кончены, и теперь Алиса пере-водила какую-то другую книгу. Раз она пришла на урок ча-сом, раньше, извиняясь тем, что в семь часов ей нужно ехать в Малый театр. Проводив её после урока, Воротов оделся и тоже поехал в театр. Он поехал, как казалось ему, только за-тем, чтобы отдохнуть, развлечься, а об Алисе у него не было и мыслей. Он не мог допустить, чтобы человек серьёзный, готовящийся к учёной карьере, тяжёлый на подъём, бросил дело и поехал в театр только затем, чтобы встретиться там с малознакомой, не умной, малоинтеллигентной девушкой…

55


He caught himself thinking wicked thoughts and he was

ashamed or touched and then felt sorry for himself because she

was cold and emotionless with him, not smiling as though she was

afraid that he might touch her accidentally. He was thinking all the

time to gain her confidence and make clear to her that she teaches

badly, poor girl.

Alissa Ossipovna once came to the lesson in a fashionable

pink dress with a bare neck, and it seemed that she was wrapped

in a cloud of fragrance, and if you breath on her she would fly or

disappear like a smoke. She excused herself and said that she could

only teach for half an hour because she was going to a ball.

He looked at her neck and back and the bareness around her

neck and it seemed to him that he understood why French women

are considered to be disreputable. He was drowned in the cloud of

fragrance, beauty and bareness; but she, not knowing his thoughts

and probably not being interested in them, quickly leafed through

the pages and translated full steam ahead,

“He walked outside and his met friend and said: Where do you

rushing seeing such your pale face gives me a pain”.

They had already finished “Mémoires” and Alissa was

translating another book. Once she arrived at the lesson one hour

earlier and making the excuse said that she had to go to Maly Theater

at 7. Saying good-bye after the lesson Vorotov dressed up and also

went to the theater. It seemed to him that he went there only to relax

and entertain himself not thinking about her. He could not imagine

that a serious person preparing for studying, who loves staying in,

would leave in the middle of his work to go to the theater to meet

someone he doesn’t know very well and who is not very smart or

educated.

56


Но почему-то в антрактах у него билось сердце, он, сам того не замечая, как мальчик бегал по фойе и по коридорам, нетерпеливо отыскивая кого-то; и ему становилось скучно, когда антракт кончался; а когда он увидел знакомое розо-вое платье и красивые плечи под тюлем, сердце его сжалось, точно от предчувствия счастья, он радостно улыбнулся и первый раз в жизни испытал ревнивое чувство.

Алиса шла с какими-то двумя некрасивыми студентами и с офицером. Она хохотала, громко говорила, видимо, кокет-ничала; такою никогда не видел её Воротов. Очевидно, она была счастлива, довольна, искренна, тепла. Отчего? Почему? Оттого, быть может, что эти люди были близки ей, из того же круга, что и она… И Воротов почувствовал страшную про-пасть между собой и этим кругом. Он поклонился своей учи-тельнице, но та холодно кивнула ему и быстро прошла мимо; ей, по-видимому, не хотелось, чтобы её кавалеры знали, что у неё есть ученики и что она от нужды даёт уроки.

После встречи в театре Воротов понял, что он влюблён… Во время следующих уроков, пожирая глазами свою изящ-ную учительницу, он уже не боролся с собою, а давал полный ход своим чистым и нечистым мыслям. Лицо Алисы Оси-повны не переставало быть холодным, ровно в восемь часов каждого вечера она спокойно говорила «au revoir, monsieur», и он чувствовал, что она равнодушна к нему и будет равно-душной и – положение его безнадёжно.

Иногда среди урока он начинал мечтать, надеяться, стро-ить планы, сочинял мысленно любовное объяснение, вспо-минал, что француженки легкомысленны и податливы, но достаточно ему было взглянуть на лицо учительницы, чтобы мысли его мгновенно потухли, как потухает свеча, когда на даче во время ветра выносишь её на террасу. Раз, он, опья-нев, забывшись, как в бреду, не выдержал и, загораживая ей дорогу, когда она выходила после урока из кабинета в перед-нюю, задыхаясь и заикаясь, стал объясняться в любви:

– Вы мне дороги! Я… я люблю вас! Позвольте мне говорить!А Алиса побледнела – вероятно от страха, соображая,

что после этого объяснения ей уж нельзя будет ходить сюда и получать рубль за урок; она сделала испуганные глаза и громко зашептала:

57


But for some reason during the intermission his heart was beating heavily and he rushed in the foyer like a young boy impatiently looking for someone; and then he began feeling bored when intermission ended; but when he saw the familiar pink dress and beautiful shoulders under ruffle he felt pity as if from the presentiment of happiness; he smiled happily and for the first time in his life had the feeling of jealousy.

Alissa was walking with two unattractive students and officer.She was roaring with laughter and was talking very loudly

apparently flirting; and Vorotov had never seen her like this before. Obviously she was happy, satisfied, candid and warm. Why? For what reason?

Probably these people were close to her and belonged to the same circle with her… And Vorotov felt a terrible gap between himself and this circle. He bowed to his teacher; she coldly nodded and quickly passed by him; and she apparently didn’t want her boyfriends to know that she had students and gave lessons for money.

After the theater Vorotov realized that he was in love… During the next lessons he greedily ate his delicate teacher with his eyes and struggled with himself giving full reign to his wicked thoughts.

Alissa Ossipovna’s face never stopped being cold and sharply at 8 o’clock each evening she quietly said “au revoir, monsieur”; and he felt that she was and always will be indifferent to him and that made him feel desperate.

Sometimes during the lesson he started to dream, hope, make plans and he composed a love letter and remembered that French women are thoughtless and frivolous; but as soon as he looked at his teacher’s face, such thoughts immediately vanished like a waning candle when the wind is blowing on the terrace. Once when he had become drunk, and had forgotten everything and was delirious, he couldn’t control himself and having blocked her way, panting and stammering, began to declare his love,

“You are so dear to me! I… I love you! Allow me to speak!”But Alissa turned pale – probably from fear considering that

after this declaration she wouldn’t be able to get a ruble for a lesson; she looked frightened and whispered loudly,

58


– Ах, это нельзя! Не говорите, прошу вас! Нельзя!И потом Воротов не спал всю ночь, мучился от стыда,

бранил себя, напряжённо думал. Ему казалось, что своим объяснением он оскорбил девушку, что она уже больше не придёт к нему.

Он решил узнать утром в адресном столе её адрес и на-писать ей извинительное письмо. Но Алиса пришла и без письма. Первую минуту она чувствовала себя неловко, но потом раскрыла книгу и стала переводить быстро и бойко, как всегда:

– О, молодой господин, не разрывайте эти цветы в моём саду, которые я хочу давать своей больной дочери…

Ходит она до сегодня. Переведены уже четыре книги, а Воротов не знает ничего, кроме слова «mémoires», и когда его спрашивают об его научной работке, то он машет рукой и, не ответив на вопрос, заводит речь о погоде.


iТекст рассказа по-русски приводится по: Чехов А.П. Дорогие уро-

ки // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочине-ния: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горь-кого. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 6. [Рассказы], 1887. – М.: Наука, 1976. – С. 388–394. Примечания к тексту: Там же. С. 695.

Первая публикация рассказа: «Петербургская газета», 1887, № 308, 9 ноября, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А.Чехонте.

Вошло в издание А.Ф. Маркса.Печатается по тексту: Антон Чехов. Рассказы. Изд. А.Ф. Маркса.

СПб., 1901. Том II: Рассказы. С. 45–52.При подготовке собрания сочинений рассказ был значи-

тельно переработан и сокращён. Были сняты, в частности, про-сторечия и вульгаризмы, придававшие иронический оттенок ха-рактерам героев. Изменена форма изложения (вместо приятеля Воротова его ведёт сам автор). В этой связи Чехов устранил случаи прямого вмешательства рассказчика в повествование. Комическая сторона рассказа была не только сохранена, но и усилена.

При жизни Чехова рассказ был переведён на венгерский, немец-кий и сербскохорватский языки.

59

“Oh, don’t do it. Don’t speak like that, I beg you! Don’t!”And after that Vorotov didn’t sleep all night, he was torturing

himself by the shame he felt, swore at himself and thought intensely. It seemed to him that his declaration offended her and so she wouldn’t come to him anymore.

He decided to find out her address and write her a letter of apology. But Alissa came without a letter. As soon as she arrived she felt awkward but then opened the book and began translating quickly and vividly as always,

“Oh, young gentleman, don’t tear these flowers in my garden which I wants to gave to my sick daughter”.

She continues to give lessons until now. Four books have been translated but Vorotov knows nothing except the word “mémoires”, and when people ask him about his work he waves his hand, doesn’t answer the question and changes the subject to the weather.

…она раскрыла Margot… – David Margot. Cours élémentaire et progressif de langue française – распространённый в России учеб-ник французского языка; начиная с 1860 г. неоднократно переизда-вался.

iiГерой рассказа назван по имени и отчеству – Пётр Сергеич, но

отчество употребляется в его «фамильярном» варианте (полный ва-риант – Сергеевич).

Про героиню сказано, что она француженка (один раз она даже названа m-lle Анкет – на французский манер). До революции 1917 года в России было много иностранцев, которые преподавали русским свой родной язык. Следует обратить внимание на то, что при первом упоминании она названа на русский манер Алисой Оси-повной Анкет – по имени, отчеству и фамилии.

«Шкап» и «шкаф» являются языковыми вариантами; в совре-менном русском языке употребляется вариант «шкаф».

Малый театр (полное название: Государственный академиче-ский Малый театр России) – драматический театр, расположенный в Москве (Театральный проезд, дом 1), один из старейших театров России (открылся 14 октября 1824 года), сыгравший выдающуюся роль в развитии русской национальной культуры.

60

Анна на шее (1895)

АННА НА ШЕЕ (1895)

iПосле венчания не было даже лёгкой закуски; молодые

выпили по бокалу, переоделись и поехали на вокзал. Вместо весёлого свадебного бала и ужина, вместо музыки и танцев – поездка на богомолье за двести вёрст. Многие одобряли это, говоря, что Модест Алексеич уже в чинах и не молод, и шумная свадьба могла бы, пожалуй, показаться не совсем приличной; да и скучно слушать музыку, когда чиновник 52 лет женится на девушке, которой едва минуло 18. Говорили также, что эту поездку в монастырь Модест Алексеич, как человек с правилами, затеял, собственно, для того, чтобы дать понять своей молодой жене, что и в браке он отдаёт пер-вое место религии и нравственности.

Молодых провожали. Толпа сослуживцев и родных сто-яла с бокалами и ждала, когда пойдёт поезд, чтобы крикнуть ура, и Пётр Леонтьич, отец, в цилиндре, в учительском фра-ке, уже пьяный и уже очень бледный, всё тянулся к окну со своим бокалом и говорил умоляюще:

– Анюта! Аня! Аня, на одно слово!Аня наклонялась к нему из окна, и он шептал ей что-

то, обдавая её запахом винного перегара, дул в ухо – ничего нельзя было понять – и крестил ей лицо, грудь, руки; при этом дыхание у него дрожало и на глазах блестели слёзы. А братья Ани, Петя и Андрюша, гимназисты, дёргали его сзади за фрак и шептали сконфуженно:

– Папочка, будет… Папочка, не надо…Когда поезд тронулся, Аня видела, как её отец побежал

немножко за вагоном, пошатываясь и расплёскивая своё вино, и какое у него было жалкое, доброе, виноватое лицо.

– Ура-а-а! – кричал он.Молодые остались одни. Модест Алексеич осмотрелся в

купе, разложил вещи по полкам и сел против своей молодой жены, улыбаясь. Это был чиновник среднего роста, доволь-но полный, пухлый, очень сытый, с длинными бакенами и без усов, и его бритый, круглый, резко очерченный подборо-

61

Anna on the Neck (1895)

AnnA on the neck (1895)

iAfter the wedding ceremony at the church there wasn’t even

a simple lunch. The newlyweds drank only a glass of wine each, changed and went to the railway station. Instead of wedding reception and dinner, instead of music and dancing, they went on a pilgrimage by train, to a monastery, 200 miles away. A lot of people approved of this, saying that for Modest Alexeyevich, who was a high-ranking social figure and because he was not young, such a noisy wedding would probably seem improper; and it’s boring to listen to music when a 52-year-old beaurocrat marries a young girl who has just turned 18.

They said also that this pilgrimage to a monastery was initiated by Modest Alexeyevich who, being a man with principles, was trying to convince his young wife that he puts religion and morality first in the marriage.

The newlyweds were accompanied off to the station. The crowd of colleagues and relatives stood around with glasses of wine, waiting until the train starts off, and shouting “hurrah”. Pyotr Leontyevich, the bride’s father in a top hat and schoolteacher’s dress coat, was already drunk and very pale and stretched his arm holding a glass of wine to the window pleading,

“Anyuta! Anya! Anya! Just a word!”Anya leaned towards him from the window and he, emanating

a nasty smell of wine, whispered something to her in her ear. It was not possible to understand anything he said, and when he was giving her the sign of cross on her face, his breathing trembled and his eyes were shining with tears. Anya’s brothers, Petya and Andryusha, high school pupils, tugged at his dress coat and whispered in confusion,

“Stop it, daddy! Daddy, don’t!”When the train began moving, Anya noticed her father running

after the carriage, waving and spilling his wine, and he had such a pitifully kind and guilty look on his face.

62


док походил на пятку. Самое характерное в его лице было от-сутствие усов, это свежевыбритое, голое место, которое по-степенно переходило в жирные, дрожащие, как желе, щёки. Держался он солидно, движения у него были не быстрые, манеры мягкие.

– Не могу не припомнить теперь одного обстоятельства, – сказал он, улыбаясь. – Пять лет назад, когда Косоротов по-лучил орден святыя Анны второй степени и пришёл благода-рить, то его сиятельство выразился так: «Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее». А надо сказать, что в то время к Косоротову только что вернулась его жена, особа сварливая и легкомысленная, которую звали Анной. Надеюсь, что когда я получу Анну второй степени, то его сиятельство не будет иметь повода сказать мне то же самое.

Он улыбался своими маленькими глазками. И она тоже улыбалась, волнуясь от мысли, что этот человек может каж-дую минуту поцеловать её своими полными, влажными гу-бами и что она уже не имеет права отказать ему в этом. Мяг-кие движения его пухлого тела пугали её, ей было и страш-но, и гадко. Он встал, не спеша снял с шеи орден, снял фрак и жилет и надел халат.

– Вот так, – сказал он, садясь рядом с Аней. Она вспоми-нала, как мучительно было венчание, когда казалось ей, что и священник, и гости, и все в церкви глядели на неё печаль-но: зачем, зачем она, такая милая, хорошая, выходит за это-го пожилого, неинтересного господина? Ещё утром сегодня она была в восторге, что всё так хорошо устроилось, во время же венчания и теперь в вагоне чувствовала себя виноватой, обманутой и смешной. Вот она вышла за богатого, а денег у неё всё-таки не было, венчальное платье шили в долг, и, когда сегодня её провожали отец и братья, она по их лицам видела, что у них не было ни копейки. Будут ли они сегод-ня ужинать? А завтра? И ей почему-то казалось, что отец и мальчики сидят теперь без неё голодные и испытывают точ-но такую же тоску, какая была в первый вечер после похорон матери.

«О, как я несчастна! – думала она. – Зачем я так несчастна?»

63


“Hurrah!” he shouted.The newlyweds remained alone. Modest Alexeyevich looked

around in their compartment, put his belongings on the shelves and sat opposite his young wife, smiling. This was a beaurocrat of medium height, fairly round, fat and very well fed, with long sideburns, but no mustache; and his well shaven, round chin looked like a hill. The most distinguished feature about his face was complete absence of mustache, this freshly shaven naked place gradually turned into greasy cheeks, which looked like jelly. He behaved respectably, and he had slow movements and soft manners.

“I can’t but recall one thing”, he said smiling. “Five years ago, when Kosorotov received the order of Saint Ann of the Second Class and came to express his gratitude, His Excellency replied to him in the following way: “ It means that now you have three Anns: one on your lapel, and two on your neck”. “We should point out that at that time Kosorotov’s wife had just returned to him, quarrelsome and thoughtless, and whose name was also Ann. I hope that when I receive the order of St. Ann of the Second Class His Excellency won’t have a reason to tell me the same”.

He smiled with his small eyes. And she returned the smile, nervous about the idea that this man can at any moment kiss her with his full, sloppy lips, and that she does not have the right to refuse him this. The smooth movements of his stout body frightened her. It was horrifying and disgusting. He stood up, slowly took off the order, his dress coat and vest, and put on his nightshirt.

“Here we are”, he said, sitting down next to Anya. She remembered how tormenting the wedding ceremony was when it seemed to her that the priest, guests and everybody in church looked at her sadly: why, why is she, so sweet and good, marrying this old, uninteresting gentleman? This morning she was so excited that everything had been arranged so well, but later during the ceremony and in the carriage she felt guilty, deceived and humiliated. Here she had married a rich man, but she still didn’t have any money, and they had to borrow money to sew her wedding gown. And today when her father and brothers were saying goodbye to her, she could tell by looking at their faces that they did not have a penny. Will

64


С неловкостью человека солидного, не привыкшего об-ращаться с женщинами, Модест Алексеич трогал её за талию и похлопывал по плечу, а она думала о деньгах, о матери, об её смерти. Когда умерла мать, отец, Пётр Леонтьич, учитель чистописания и рисования в гимназии, запил, наступила нужда; у мальчиков не было сапог и калош, отца таскали к мировому, приходил судебный пристав и описывал мебель… Какой стыд! Аня должна была ухаживать за пьяным отцом, штопать братьям чулки, ходить на рынок, и, когда хвалили её красоту, молодость и изящные манеры, ей казалось, что весь свет видит её дешёвую шляпку и дырочки на ботинках, замазанные чернилами. А по ночам слёзы и неотвязчивая, беспокойная мысль, что скоро-скоро отца уволят из гим-назии за слабость и что он не перенесёт этого и тоже умрёт, как мать. Но вот знакомые дамы засуетились и стали искать для Ани хорошего человека. Скоро нашёлся вот этот самый Модест Алексеич, не молодой и не красивый, но с деньгами. У него в банке тысяч сто и есть родовое имение, которое он отдаёт в аренду. Это человек с правилами и на хорошем счёту у его сиятельства; ему ничего не стоит, как говорили Ане, взять у его сиятельства записочку к директору гимназии и даже к попечителю, чтобы Петра Леонтьича не увольняли…

Пока она вспоминала эти подробности, послышалась вдруг музыка, ворвавшаяся в окно вместе с шумом голо-сов. Это поезд остановился на полустанке. За платформой в толпе бойко играли на гармонике и на дешёвой визгливой скрипке, а из-за высоких берёз и тополей, из-за дач, залитых лунным светом, доносились звуки военного оркестра: долж-но быть, на дачах был танцевальный вечер. На платформе гуляли дачники и горожане, приезжавшие сюда в хорошую погоду подышать чистым воздухом. Был тут и Артынов, вла-делец всего этого дачного места, богач, высокий, полный брюнет, похожий лицом на армянина, с глазами навыкате и в странном костюме. На нём была рубаха, расстёгнутая на груди, и высокие сапоги со шпорами, и с плеч спускался чёр-ный плащ, тащившийся по земле, как шлейф. За ним, опу-стив свои острые морды, ходили две борзые.

65


they eat tonight? And tomorrow? It seemed to her that her father and the boys are probably sitting without her, hungry and feeling the same grief that they had after their mother’s funeral.

“Oh, how unhappy I am!” she thought. “Why am I so unhappy?”With clumsiness of a respectable man, not used to being around

women, Modest Alexeyevich touched her on the waist and on the shoulders, and she thought about money, about her mother and her death.

After her mother died, her father, Pyotr Leontyevich, a high school teacher of spelling and grammar, took to drinking, and poverty set in. The boys didn’t have boots and galoshes, the father was dragged to court and the court officers assessed the furniture. What shame! Anya had to take care of her drunken father, to darn the boys’ stockings and go to the market and when people complimented her for her beauty, youth and elegant manners; it seemed to her that the whole world sees only her cheap hat, holes in her boots and ink-covered spots on her dresses. And at night there were tears and obsessive anxiety, that soon her father might be fired from the high school and might not be able to survive this and that he too would die as her mother had.

Her girlfriends began fussing about this and tried to find a good man for Anya. Soon, they found Modest Alexeyevich, who was neither young nor handsome, but had a lot of money. He had 100,000 in the bank and an estate, which he rented out. This was a fellow with principles, whom His Excellency respected. It meant that he could ask the high school principal not to fire Anya’s father.

While remembering these details, she suddenly heard music and voices coming from the window. The train stopped at the station. Behind the platform in a crowd somebody was playing an accordion and a cheap screeching violin, and from behind the tall birch trees and maples, from the summer cottages, under the moonlight these sounds of military orchestra were drifting – it was supposedly a dance party at one of the houses. Summer country people and city people who came for fresh air were strolling along the platform.

Artynov, the owner of that place, was there, a wealthy, tall, overweight, dark-haired man. He looked like an Armenian with his

66


У Ани ещё блестели на глазах слёзы, но она уже не пом-нила ни о матери, ни о деньгах, ни о своей свадьбе, а пожи-мала руки знакомым гимназистам и офицерам, весело смея-лась и говорила быстро:

– Здравствуйте! Как поживаете?Она вышла на площадку, под лунный свет, и стала так,

чтобы видели её всю в новом великолепном платье и в шляп-ке.

– Зачем мы здесь стоим? – спросила она.– Здесь разъезд, – ответили ей, – ожидают почтового по-

езда.Заметив, что на неё смотрит Артынов, она кокетливо

прищурила глаза и заговорила громко по-французски, и от-того, что её собственный голос звучал так прекрасно и что слышалась музыка и луна отражалась в пруде, и оттого, что на неё жадно и с любопытством смотрел Артынов, этот из-вестный дон-жуан и баловник, и оттого, что всем было весе-ло, она вдруг почувствовала радость, и, когда поезд тронулся и знакомые офицеры на прощанье сделали ей под козырёк, она уже напевала польку, звуки которой посылал ей вдогон-ку военный оркестр, гремевший где-то там за деревьями; и вернулась она в своё купе с таким чувством, как будто на по-лустанке её убедили, что она будет счастлива непременно, несмотря ни на что.

Молодые пробыли в монастыре два дня, потом вернулись в город. Жили они на казённой квартире. Когда Модест Алек-сеич уходил на службу, Аня играла на рояле, или плакала от скуки, или ложилась на кушетку и читала романы, и рассма-тривала модный журнал. За обедом Модест Алексеич ел очень много и говорил о политике, о назначениях, переводах и на-градах, о том, что надо трудиться, что семейная жизнь есть не удовольствие, а долг, что копейка рубль бережёт и что выше всего на свете он ставит религию и нравственность. И, держа нож в кулаке, как меч, он говорил:

– Каждый человек должен иметь свои обязанности!А Аня слушала его, боялась и не могла есть, и обыкновен-

но вставала из-за стола голодной. После обеда муж отдыхал и громко храпел, а она уходила к своим. Отец и мальчики по-

67


bulging eyes and was wearing an unusual outfit – an unbuttoned shirt, high boots with spurs, and a dark overcoat draped over his shoulders dragging on the ground like a tail. Behind him, two Russian wolfhounds were walking with their heads lowered.

Anya’s eyes were still shining with tears and she had already forgotten about money, about her father and her wedding and she began shaking hands with her classmates and officers and smiled cheerfully.

“Hello! How are you doing?” She came out to the platform and stood in the moonlight so that everybody could see her in her gorgeous new dress and hat.

“Why did the train stop?” she asked.“We are at the passenger dock,” they explained to her, “because

the mail train is coming.”Having noticed that Artynov was looking at her, she coquettishly

fluttered her eyes and started speaking in French, and the music she heard was so beautiful, the moon was reflecting in the pond, and all the while Artynov, this well-known Don Juan and gigolo, looked at her avidly and curiously. Because of that, she suddenly felt delight, and when the train started, the officers she was acquainted with saluted and said good-bye to her, and she began singing polka song, and the military orchestra was boom-booming loudly somewhere behind the trees. She came back to her compartment with such a feeling that at the station she became convinced, that she will be happy, in spite of everything.

The newlyweds stayed two days in the monastery and then returned home. They rented an apartment. When Modest Alexeyevich went to work, Anya played the piano, and she was so bored that she cried, or laid down on the sofa and would read novels and look at fashion magazines. At dinner Modest Alexeyevich ate too much and talked about politics, appointments, transfers and awards, and about the importance of hard work, and that family life was not really a pleasure but a responsibility. And that a penny takes care of a pound, and that, most of all, he values religion and morality. And taking a knife in his fist like a sword he said:

“Each fellow must do his duty.”

68


сматривали на неё как-то особенно, как будто только что до её прихода осуждали её за то, что она вышла из-за денег, за нелюбимого, нудного, скучного человека; её шуршащее пла-тье, браслетки и вообще дамский вид стесняли, оскорбляли их; в её присутствии они немножко конфузились и не знали, о чём говорить с ней; но всё же любили они её по-прежнему и ещё не привыкли обедать без неё. Она садилась и кушала с ними щи, кашу и картошку, жаренную на бараньем сале, от которого пахло свечкой. Пётр Леонтьич дрожащей рукой на-ливал из графинчика и выпивал быстро, с жадностью, с от-вращением, потом выпивал другую рюмку, потом третью… Петя и Андрюша, худенькие, бледные мальчики с большими глазами, брали графинчик и говорили растерянно:

– Не надо, папочка… Довольно, папочка…И Аня тоже тревожилась и умоляла его больше не пить, а

он вдруг вспыхивал и стучал кулаком по столу.– Я никому не позволю надзирать за мной! – кричал он.

– Мальчишки! Девчонка! Я вас всех выгоню вон!Но в голосе его слышались слабость, доброта, и никто

его не боялся. После обеда обыкновенно он наряжался; бледный, с порезанным от бритья подбородком, вытягивая тощую шею, он целых полчаса стоял перед зеркалом и при-хорашивался, то причёсываясь, то закручивая свои чёрные усы, прыскался духами, завязывал бантом галстук, потом надевал перчатки, цилиндр и уходил на частные уроки. А если был праздник, то он оставался дома и писал красками или играл на фисгармонии, которая шипела и рычала; он старался выдавить из неё стройные, гармоничные звуки и подпевал, или же сердился на мальчиков:

– Мерзавцы! Негодяи! Испортили инструмент!По вечерам муж Ани играл в карты со своими сослужив-

цами, жившими с ним под одной крышей в казённом доме. Сходились во время карт жёны чиновников, некрасивые, безвкусно наряженные, грубые, как кухарки, и в квартире начинались сплетни, такие же некрасивые и безвкусные, как сами чиновницы. Случалось, что Модест Алексеич ходил с Аней в театр. В антрактах он не отпускал её от себя ни на шаг, а ходил с ней под руку по коридорам и по фойе. Рас-

69


Anya listened to him, was afraid of him and couldn’t eat; usually she got up from the table hungry. After dinner her husband would relax and snored loudly, and she left to visit with her father and brothers. They critically examined her as if, before she arrived, they had been talking about her marriage for money, not for love, to a tedious, boring fellow. And they obviously disliked the bustling of her dress, her bracelets, and her look of a married woman, in her presence they were a bit confused and did not know what to talk about; but in spite of all of this they still loved her and couldn’t get used to living without her. She sat down with them and ate cabbage soup, porridge and potatoes, fried in sheep’s fat that smelled badly. Pyotr Leontyevich poured vodka with a shaking hand and drank it quickly, greedily and with disgust, and then he drank one after another. Petya and Andryusha, thin, pale boys with big eyes, took the vodka away and said embarrassed,

“Stop it, Daddy, enough, enough…”And Anya was worried and begged him not to drink anymore,

and he suddenly blushed and pounded the table with his fist.“I won’t let anyone tell me what to do!” he shouted. “Naughty

little boys! And you, young lady! I will kick you all out of here!”But his voice sounded weak and kind, and nobody was afraid

of him. After dinner he usually dressed up, pale, with his chin cut from shaving; stretching his emaciated neck, he stood in front of the mirror for a half-an-hour primping himself, then combing his hair, twisting his black moustache, spraying himself with perfume, knotting his bowtie, then put on his gloves, top hat and left for his private lessons. And if it were a holiday, he stayed home, drew pictures or played his accordion, which hissed and growled; he tried to make it sound harmonious by singing along while he played, or he would get mad at boys.

“Scoundrels! Devils! You ruined my musical instrument!”At night Anya’s husband would play cards with his colleagues

who lived in their neighborhood. Sometimes the beaurocrats’ wives joined them for a game of cards – they were ugly, dressed unfashionably and were so rude as if they really belonged with the help at the kitchen. When they came to the apartment, the rumors

70


кланявшись с кем-нибудь, он тотчас уже шептал Ане: «Стат-ский советник… принят у его сиятельства…» или: «Со сред-ствами… имеет свой дом…» Когда проходили мимо буфета, Ане очень хотелось чего-нибудь сладкого; она любила шоко-лад и яблочное пирожное, но денег у неё не было, а спросить у мужа она стеснялась. Он брал грушу, мял её пальцами и спрашивал нерешительно:

– Сколько стоит?– Двадцать пять копеек.– Однако! – говорил он и клал грушу на место; но так

как было неловко отойти от буфета, ничего не купивши, то он требовал сельтерской воды и выпивал один всю бутылку, и слёзы выступали у него на глазах, и Аня ненавидела его в это время.

Или он, вдруг весь покраснев, говорил ей быстро:– Поклонись этой старой даме!– Но я с ней незнакома.– Всё равно. Это супруга управляющего казённой пала-

той! Поклонись же, тебе говорю! – ворчал он настойчиво. – Голова у тебя не отвалится.

Аня кланялась, и голова у неё в самом деле не отвалива-лась, но было мучительно. Она делала всё, что хотел муж, и злилась на себя за то, что он обманул её, как последнюю ду-рочку. Выходила она за него только из-за денег, а между тем денег у неё теперь было меньше, чем до замужества. Прежде хоть отец давал двугривенные, а теперь – ни гроша. Брать тайно или просить она не могла, она боялась мужа, трепе-тала его. Ей казалось, что страх к этому человеку она носит в своей душе уже давно. Когда-то в детстве самой внуши-тельной и страшной силой, надвигающейся как туча или локомотив, готовый задавить, ей всегда представлялся ди-ректор гимназии; другой такою же силой, о которой в семье всегда говорили и которую почему-то боялись, был его си-ятельство; и был ещё десяток сил помельче, и между ними учителя гимназии с бритыми усами, строгие, неумолимые, и теперь вот, наконец, Модест Алексеич, человек с правила-ми, который даже лицом походил на директора. И в вооб-ражении Ани все эти силы сливались в одно и в виде одного

71


began to fly, and the rumors were just as ugly and vulgar as the wives were.

It happened that Modest Alexeyevich accompanied Anya to the theater. During the intermissions he didn’t leave her side for a second and would take her by the arm when they were walking in the hall and foyer. After making his bows to somebody Anya did not know he immediately whispered to Anya: “Councilor of State… received by His Excellency…”, or about the entrepreneur… “has his own house…” While they were walking past the buffet, Anya wanted to have something sweet; she liked chocolate and apple cake. She would never have any money and she felt embarrassed to ask her husband. Once he took a pear and kneaded it with his fingers and hesitatingly asked, “How much is this?”

“25 kopecks.”“Expensive!” he said and put the pear back. And because it

was inconvenient to leave the buffet without buying anything, he demanded some seltzer water and drank the whole bottle. Tears appeared in his eyes and Anya hated him, then.

Or, suddenly, blushing all over, he would say to her quickly,“Bow to this old lady!”“But I haven’t been introduced to her.”“It doesn’t matter. This is the wife of the Chief of the Fiscal

Department. Bow! I command you!” he grumbled. “Your head won’t fall off.”

Anya bowed, and her head did not fall off but it was torment. She did everything that her husband wanted and she got mad at herself because he deceived her like a fool. She married him only for his money, but it turned out that she had less money that she had before her marriage. Before, her father used to give her 20 kopecks, but now she didn’t have a penny. She could not take money secretly or ask for it, she was so afraid of him that she shook in front of him.

It seemed that she had the fear of this fellow inside of her for a long time. Sometimes, in her childhood, it was the most enormous and horrifying force approaching like a stormy cloud or train engine, ready to strike, and then she had always imagined the principal of her school, and then His Excellency who was another such force

72


страшного громадного белого медведя надвигались на сла-бых и виноватых, таких, как её отец, и она боялась сказать что-нибудь против, и натянуто улыбалась, и выражала при-творное удовольствие, когда её грубо ласкали и оскверняли объятиями, наводившими на неё ужас.

Только один раз Пётр Леонтьич осмелился попросить у него пятьдесят рублей взаймы, чтобы заплатить какой-то очень неприятный долг, но какое это было страдание!

– Хорошо, я вам дам, – сказал Модест Алексеич, поду-мав, – но предупреждаю, что больше уже не буду помогать вам, пока вы не бросите пить. Для человека, состоящего на государственной службе, постыдна такая слабость. Не могу не напомнить вам общеизвестного факта, что многих спо-собных людей погубила эта страсть, между тем как при воз-держании они, быть может, могли бы со временем сделаться высокопоставленными людьми.

И потянулись длинные периоды: «по мере того»… «ис-ходя из того положения»… «ввиду только что сказанного», а бедный Пётр Леонтьич страдал от унижения и испытывал сильное желание выпить.

И мальчики, приходившие к Ане в гости, обыкновенно в рваных сапогах и в поношенных брюках, тоже должны были выслушивать наставления.

– Каждый человек должен иметь свои обязанности! – го-ворил им Модест Алексеич.

А денег не давал. Но зато он дарил Ане кольца, брасле-ты и броши, говоря, что эти вещи хорошо иметь про чёрный день. И часто он отпирал её комод и делал ревизию: все ли вещи целы.

iiНаступила между тем зима. Ещё задолго до Рождества в

местной газете было объявлено, что 29-го декабря в дворян-ском собрании «имеет быть» обычный зимний бал. Каждый вечер после карт Модест Алексеич, взволнованный, шептал-ся с чиновницами, озабоченно поглядывая на Аню, и потом

73


about whom the family always talked and was afraid of. There were tens of smaller forces – school teachers, with no moustaches, strict and implacable, and now Modest Alexeyevich, a man with scruples, with a face resembling the principal’s.

And in Anya’s imagination these forces flowed together into one terrible, horrifying white bear that approached the weak and guilty people that she and her father were. She was afraid to object and restrained a smile, and pretended that she liked being roughly caressed and embraced but she was really horrified by this.

Pyotr Leontyevich only once dared to ask to borrow fifty rubles to pay an unpleasant debt but what a torment it was!

“All right, I will give it to you,” said Modest Alexeyevich after thinking about it, “but I warn you that I’m not going to help you anymore if you don’t quit drinking. It’s such a shameful weakness for a person who works in the government. I cannot but remind you of a well-known fact that a lot of talented people were destroyed by this passion; while people who abstain could in time become high-ranking officials.”

And then came the long, eloquent phrases of a high-ranking beaurocrat.

“By this measure… proceeding from previous points… because of the above-mentioned fact…”, and poor Pyotr Leontyevich suffered from humiliation and felt a strong desire to drink and when Anya’s brothers would visit her in torn boots and shabby trousers, they were also supposed to listen to Modest Alexeyevich’s instructions.

“Every person must perform his own duties,” Modest Alexeyevich used to say to them, but he did not give her any money. Instead he gave her rings, bracelets and brooches, saying that it’s good to have all these things for a rainy day. And often he would unlock her chest and arrange her things, and check if everything was there.

iiIn the meantime, winter came. Long before Christmas it was

announced in the local newspaper that the nobility would have their usual winter ball – December 29th. Every evening after cards

74


долго ходил из угла в угол, о чём-то думая. Наконец, как-то поздно вечером, он остановился перед Аней и сказал:

– Ты должна сшить себе бальное платье. Понимаешь? Только, пожалуйста, посоветуйся с Марьей Григорьевной и с Натальей Кузьминишной.

И дал ей сто рублей. Она взяла; но, заказывая бальное платье, ни с кем не советовалась, а поговорила только с от-цом и постаралась вообразить себе, как бы оделась на бал её мать. Её покойная мать сама одевалась всегда по последней моде и всегда возилась с Аней и одевала её изящно, как ку-клу, и научила её говорить по-французски и превосходно танцевать мазурку (до замужества она пять лет прослужила в гувернантках). Аня так же, как мать, могла из старого пла-тья сделать новое, мыть в бензине перчатки, брать напрокат bijoux1 и так же, как мать, умела щурить глаза, картавить, принимать красивые позы, приходить, когда нужно, в вос-торг, глядеть печально и загадочно. А от отца она унаследо-вала тёмный цвет волос и глаз, нервность и эту манеру всегда прихорашиваться.

Когда за полчаса до отъезда на бал Модест Алексеич во-шёл к ней без сюртука, чтобы перед её трюмо надеть себе на шею орден, то, очарованный её красотой и блеском её свеже-го, воздушного наряда, самодовольно расчесал себе бакены и сказал:

– Вот ты у меня какая… вот ты какая! Анюта! – про-должал он, вдруг впадая в торжественный тон. – Я тебя ос-частливил, а сегодня ты можешь осчастливить меня. Прошу тебя, представься супруге его сиятельства! Ради бога! Через неё я могу получить старшего докладчика!

Поехали на бал. Вот и дворянское собрание, и подъезд со швейцаром. Передняя с вешалками, шубы, снующие лакеи и декольтированные дамы, закрывающиеся веерами от сквозного ветра; пахнет светильным газом и солдатами. Когда Аня, идя вверх по лестнице под руку с мужем, услы-шала музыку и увидала в громадном зеркале всю себя, осве-

1 Драгоценности (фр.)

75


Modest Alexeyevich anxiously whispered with the beaurocrats’ wives, nervously looking at Anya, and then would walk around from corner to corner for a long time thinking about something. Finally some time later he stopped in front of Anya and said:

“You have to sew a ball gown for yourself. OK? Please consult with Maria Grigoryevna and Natalya Kuzminichna,” and he gave her 100 rubles. She took it and didn’t consult with anybody about her gown, but tried to imagine how her mother would dress her. Her deceased mother was always dressed fashionably, and always fussed over Anya and dressed her as elegantly as if she were a doll and taught her to speak French and dance mazurka beautifully (before marriage she worked for five years as governess). Like her mother Anya could make a new dress from an old one, soak her gloves in gas, rent jewelry, and she could also flutter her eyes and speak with a French accent. She posed beautifully and could get excited when necessary and could also look sadly and mysteriously. From her father she took the dark color of hair and nervousness in mannerisms.

One half hour before leaving for the ball, Modest Alexeyevich came to her room without his dinner jacket, so he could put his order around his neck in front of the three-sided mirror. Charmed by her beauty and sparkle and by her fresh, airy dress, he arrogantly combed his sideburns and said,

“Here you are, such… such a… Anyuta!” He continued solemnly, “I gave you a happy life. And today you can make me happy. Please introduce yourself to the spouse of His Excellency. For God’s sake! Through her I can get a promotion.”

They started out for the ball. Here was the noble gathering in the foyer with a butler. The entry hall with hangers, furs, coats, servants going back and forth and women in low-cut dresses, protecting themselves from the draught with fans; it smelled of oil lamps and soldiers. When Anya, walking upstairs with her husband, heard music and saw herself in a huge mirror, illuminated by many lights, she suddenly felt joy; this was a premonition of happiness that she’d already felt at the railway station on that moonlit night. She walked proudly and self-confidently, and for the first time she felt not like

76


щённую множеством огней, то в душе её проснулась радость и то самое предчувствие счастья, какое испытала она в лун-ный вечер на полустанке. Она шла гордая, самоуверенная, в первый раз чувствуя себя не девочкой, а дамой, и невольно походкою и манерами подражая своей покойной матери. И в первый раз в жизни она чувствовала себя богатой и свобод-ной. Даже присутствие мужа не стесняло её, так как, пере-йдя порог собрания, она уже угадала инстинктом, что бли-зость старого мужа нисколько не унижает её, а, наоборот, кладёт на неё печать пикантной таинственности, которая так нравится мужчинам. В большой зале уже гремел оркестр и начались танцы. После казённой квартиры, охваченная впечатлениями света, пестроты, музыки, шума, Аня окину-ла взглядом залу и подумала: «Ах, как хорошо!» и сразу от-личила в толпе всех своих знакомых, всех, кого она раньше встречала на вечерах или на гуляньях, всех этих офицеров, учителей, адвокатов, чиновников, помещиков, его сиятель-ство, Артынова и дам высшего общества, разодетых, сильно декольтированных, красивых и безобразных, которые уже занимали свои позиции в избушках и павильонах благотво-рительного базара, чтобы начать торговлю в пользу бедных. Громадный офицер в эполетах – она познакомилась с ним на Старо-Киевской улице, когда была гимназисткой, а те-перь не помнила его фамилии – точно из-под земли вырос и пригласил на вальс, и она отлетела от мужа, и ей уж каза-лось, будто она плыла на парусной лодке, в сильную бурю, а муж остался далеко на берегу… Она танцевала страстно, с увлечением и вальс, и польку, и кадриль, переходя с рук на руки, угорая от музыки и шума, мешая русский язык с фран-цузским, картавя, смеясь и не думая ни о муже, ни о ком и ни о чём. Она имела успех у мужчин, это было ясно, да ина-че и быть не могло, она задыхалась от волнения, судорожно тискала в руках веер и хотела пить. Отец, Пётр Леонтьич, в помятом фраке, от которого пахло бензином, подошёл к ней, протягивая блюдечко с красным мороженым.

– Ты очаровательна сегодня, – говорил он, глядя на неё с восторгом, – и никогда ещё я так не жалел, что ты поспешила замуж… Зачем? Я знаю, ты сделала это ради нас, но… – он

77


a school-girl but a woman, subconsciously imitating the manner of walking and gestures of her deceased mother. And for the first time in her life she felt wealthy and liberated. Even in the presence of her husband she was not embarrassed, because having crossed the threshold of the ballroom she intuitively grasped that the closeness of her old husband doesn’t humiliate her, but on the contrary puts the veil of mystery around her, the veil that men usually are attracted to. The orchestra was pounding in the great hall, and the dancing began.

Overwhelmed by the impressions of light, decorations, music and noise, Anya looked around the hall and thought,

“Ah, how wonderful!”She immediately recognized her acquaintances in the crowd,

all of her friends, and everyone she’d met earlier at parties. Officers, school teachers, lawyers, beaurocrats, landowners, His Excellency, Artynov and ladies from high society, dressed up in low-cut dresses, beautiful and ugly, were taking places in the pavilion booths and stalls at the charity bazaar to get money for the poor. A huge officer wearing epaulets, whom she’d already met on Kievskaya Street, when she was a schoolgirl, but now she couldn’t remember his name – appeared suddenly in front of her and invited her for a waltz, and she flew from her husband, it seemed as if she were sailing on a sailboat in a thunderstorm, leaving her husband somewhere on the shore. She danced the waltz, polka and the quadrille, and with delight, going from one partner to another, using Russian and French, laughing and not thinking at all about her husband or about anything else. She was successful with the men, this was clear, it could not be otherwise. She couldn’t breathe because of the excitement. She was spasmodically squeezing the fan in her hand and wanted to drink something. Her father, Pyotr Leontyevich, in a wrinkled dress coat, which smelled of gas, came up to her with a small dish of strawberry ice-cream.

“You look charming today,” he said looking at her with delight, “I’ve never felt as sorry than I do now, that you married so early. Why did you do this? I know that you did it for us, but..,” with his

78


дрожащими руками вытащил пачечку денег и сказал: – Я се-годня получил с урока и могу отдать долг твоему мужу.

Она сунула ему в руки блюдечко и, подхваченная кем-то, унеслась далеко и мельком, через плечо своего кавалера, ви-дела, как отец, скользя по паркету, обнял даму и понёсся с ней по зале.

«Как он мил, когда трезв!» – думала она.Мазурку она танцевала с тем же громадным офицером; он

важно и тяжело, словно туша в мундире, ходил, поводил пле-чами и грудью, притоптывал ногами еле-еле – ему страшно не хотелось танцевать, а она порхала около, дразня его сво-ей красотой, своей открытой шеей; глаза её горели задором, движения были страстные, а он становился всё равнодушнее и протягивал к ней руки милостиво, как король.

– Браво, браво!.. – говорили в публике.Но мало-помалу и громадного офицера прорвало; он

оживился, заволновался и, уже поддавшись очарованию, вошёл в азарт и двигался легко, молодо, а она только пово-дила плечами и глядела лукаво, точно она уже была коро-лева, а он раб, и в это время ей казалось, что на них смотрит вся зала, что все эти люди млеют и завидуют им. Едва гро-мадный офицер успел поблагодарить её, как публика вдруг расступилась и мужчины вытянулись как-то странно, опу-стив руки… Это шёл к ней его сиятельство, во фраке с двумя звёздами. Да, его сиятельство шёл именно к ней, потому что глядел прямо на неё в упор и слащаво улыбался, и при этом жевал губами, что делал он всегда, когда видел хорошеньких женщин.

– Очень рад, очень рад… – начал он. – А я прикажу по-садить вашего мужа на гауптвахту за то, что он до сих пор скрывал от нас такое сокровище. Я к вам с поручением от жены, – продолжал он, подавая ей руку. – Вы должны по-мочь нам… М-да… Нужно назначить вам премию за красоту… как в Америке… М-да… Американцы… Моя жена ждёт вас с нетерпением.

Он привёл её в избушку, к пожилой даме, у которой ниж-няя часть лица была несоразмерно велика, так что казалось, будто она во рту держала большой камень.

79


trembling hands he pulled out a few banknotes and said. “Today I received money from private lessons and can repay your husband”.

She gave the ice-cream back to him and was grabbed by somebody, carried far away and while in passing saw her father sliding across the parquet floor, dancing with a woman.

“He’s so nice when he’s not drunk,” she thought. She was dancing the mazurka with the same huge officer. He grandly and heavily, as if he were a bulk in a military uniform, stepped and moved his shoulders and chest – he did not feel like dancing, but she flew about like a butterfly, teasing him with her beauty, her revealed neckline, her eyes were burning with anxiety, her movements were passionate, but he became more and more indifferent, and was extending his hands towards her graciously, as if he were a king.

“Bravo, bravo!” exclaimed the people.But, little by little, the huge officer could not control his

emotions anymore. He was revived, anxious and, being affected by her charm, got excited and began moving easily and youthfully; but she only shrugged her shoulders and looked playfully as if she were a queen and he her slave. And, at this time it seemed to her, that everyone in the ballroom was looking at her, admiring and envying her. The officer barely had enough time to thank her, when people suddenly stepped apart, and the men came to attention. But His Excellency, in a dress coat with two stars, was approaching her. Yes, it was her, His Excellency was approaching, because he looked straight at her with a sugary smile, and chewing his lips as he always did when he saw pretty women.

“It’s such an honor,” he began. “I will sentence your husband to jail because he has been hiding such a treasure from us. My wife wants a favor from you,” he continued, extending his hand to her. “You must help us… h-u-m-m … you should get an award for your beauty as in America. H-u-m-m…Americans…my wife is impatiently waiting for you.”

He took her to the booth, to the old lady, whose lower part of the face was disproportionately large, as if she were holding a large stone in her mouth.

80


– Помогите нам, – сказала она в нос, нараспев. – Все хо-рошенькие женщины работают на благотворительном база-ре, и только одна вы почему-то гуляете. Отчего вы не хотите нам помочь?

Она ушла, и Аня заняла её место около серебряного само-вара с чашками. Тотчас же началась бойкая торговля. За чашку чаю Аня брала не меньше рубля, а громадного офицера заста-вила выпить три чашки. Подошёл Артынов, богач, с выпуклы-ми глазами, страдающий одышкой, но уже не в том странном костюме, в каком видела его Аня летом, а во фраке, как все. Не отрывая глаз с Ани, он выпил бокал шампанского и запла-тил сто рублей, потом выпил чаю и дал ещё сто – и всё это молча, страдая астмой… Аня зазывала покупателей и брала с них деньги, уже глубоко убеждённая, что её улыбки и взгля-ды не доставляют этим людям ничего, кроме большого удо-вольствия. Она уже поняла, что она создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с музыкой, танцами, поклонниками, и давнишний страх её перед силой, которая надвигается и грозит задавить, казался ей смешным; никого она уже не боялась и только жалела, что нет матери, которая порадовалась бы теперь вместе с ней её успехам.

Пётр Леонтьич, уже бледный, но ещё крепко держась на ногах, подошёл к избушке и попросил рюмку коньяку. Аня покраснела, ожидая, что он скажет что-нибудь неподоба-ющее (ей уже было стыдно, что у неё такой бедный, такой обыкновенный отец), но он выпил, выбросил из своей па-чечки десять рублей и важно отошёл, не сказав ни слова. Не-много погодя она видела, как он шёл в паре в grand rond1 и в этот раз он уже пошатывался и что-то выкрикивал, к ве-ликому конфузу своей дамы, и Аня вспомнила, как года три назад на балу он так же вот пошатывался и выкрикивал – и кончилось тем, что околоточный увёз его домой спать, а на другой день директор грозил уволить со службы. Как нек-стати было это воспоминание!

Когда в избушках потухли самовары и утомлённые бла-готворительницы сдали выручку пожилой даме с камнем во рту, Артынов повёл Аню под руку в залу, где был сервирован

1 Большой круг (франц.).

81


“Help us, please,” she said nasally. “All pretty women help us at the charity bazaar, and you are the only one who isn’t. Why aren’t you helping us?”

She left, and Anya took her place by the silver tea service. The lively trade immediately began. Anya took not less than a ruble for a cup of tea and made the huge officer drink three cups. Artynov, one of the wealthy, came – a fellow with bulging eyes, suffering from shortness of breath, no longer wearing his strange suit, which Anya saw on him in the summer. He was in a dress coat, as everybody else.

Looking at Anya, he drank a glass of champagne and paid 100 rubles, then ordered tea and paid another 100. He did it silently, suffering from asthma. Anya invited the guests and took their money, deeply confident, that people are charmed by her smiles and looks. She realized then, that she was created exclusively for this noisy, shining, laughing life with music, dances, admirers, and she no longer had the fear of the force which had been hanging over her, and she was not afraid of anybody, and it was a pity that her mother could not share her joy and her successes.

Pyotr Leontyevich, already pale, but holding his own, came up to her booth, and asked for a glass of cognac. Anya blushed, expecting him to say something inappropriate (she felt ashamed to have such a poor, ordinary father), but he just drank, took out ten rubles and grandly went away without saying a word. A bit later she saw him dancing in a grand round, waving and shouting out something to the great confusion of his partner. Anya remembered that three years ago at the ball he did the same thing, and at last a local policeman had to escort him to his house, and the next day the school principal threatened to fire him. What a bad memory!

When the bazaar was over, and the tired women gave the money to the old lady “with a stone in her mouth”, Artynov took Anya to the dining room, where the dinner for all who had participated in the charity bazaar was served. About twenty people were dining, but it was very noisy. His Excellency proposed a toast, “In this luxurious dining room it would be good to drink to the prosperity

82


ужин для всех участвовавших в благотворительном базаре. Ужинало человек двадцать, не больше, но было очень шум-но. Его сиятельство провозгласил тост: «В этой роскошной столовой будет уместно выпить за процветание дешёвых столовых, служивших предметом сегодняшнего базара». Бригадный генерал предложил выпить «за силу, перед ко-торой пасует даже артиллерия», и все потянулись чокаться с дамами. Было очень, очень весело!

Когда Аню провожали домой, то уже светало и кухарки шли на рынок. Радостная, пьяная, полная новых впечатле-ний, замученная, она разделась, повалилась в постель и тот-час же уснула…

Во втором часу дня её разбудила горничная и доложила, что приехал господин Артынов с визитом. Она быстро оделась и пошла в гостиную. Вскоре после Артынова приезжал его си-ятельство благодарить за участие в благотворительном базаре. Он, глядя на неё слащаво и жуя, поцеловал ей ручку и попро-сил позволения бывать ещё и уехал, а она стояла среди гости-ной, изумлённая, очарованная, не веря, что перемена в её жиз-ни, удивительная перемена, произошла так скоро; и в это са-мое время вошёл её муж, Модест Алексеич… И перед ней также стоял он теперь с тем же заискивающим, сладким, холопски-почтительным выражением, какое она привыкла видеть у него в присутствии сильных и знатных; и с восторгом, с негодова-нием, с презрением, уже уверенная, что ей за это ничего не бу-дет, она сказала, отчётливо выговаривая каждое слово:

– Подите прочь, болван!После этого у Ани не было уже ни одного свободного дня,

так как она принимала участие то в пикнике, то в прогулке, то в спектакле. Возвращалась она домой каждый день под утро и ложилась в гостиной на полу, и потом рассказывала всем тро-гательно, как она спит под цветами. Денег нужно было очень много, но она уже не боялась Модеста Алексеича и тратила его деньги, как свои; и она не просила, не требовала, а только посылала ему счета или записки: «выдать подателю сего 200 р.» или: «немедленно уплатить 100 р.»

На Пасхе Модест Алексеич получил Анну второй степе-ни. Когда он пришёл благодарить, его сиятельство отложил в сторону газету и сел поглубже в кресло.

83


of a cheap cafeteria, for which we were collecting the money.” The brigadier proposed a toast to the force to which the artillery yields, and everyone clinked their glasses with the ladies. It was a lot of fun.

When they accompanied Anya home, the sun was rising and the cooks were running out to the market. Joyful, drunk, full of new impressions and exhausted, she took off her clothes, fell in bed and immediately went to sleep.

Around two in the afternoon the maid woke her up, told her that Mr. Artynov came to visit her. She quickly dressed and came out into the living room. Soon after he left His Excellency came to thank her for her work at the charity bazaar. He, looking at her with his sweetest smile and chewing his lips, kissed her and asked for permission to visit her again and then left. She stood in the middle of the living room, dumbfounded, excited and not believing, that such a striking change in her life had happened so soon; and this time, her husband, Modest Alexeyevich, came in, and he stood before her, with such an ingratiating expression, sweet, slavish expression, he used to have when talking to powerful and important people. With delight, indignation and despair, fully confident that nothing will happen to her, she said clearly, enunciating each word,

“Leave me alone, you jerk!”After this Anya did not have one free day because she was going

on a picnic, for a hike, and then to a show. Everyday she would come home early in the morning, and sleep in the living room on the floor, and later tell everybody how she sleeps under the flowers.

She needed a lot of money, but she was not afraid of Modest Alexeyevich anymore, had spent his money as her own, and she didn’t ask or demand but only sent him bills, writing notes to him requesting that he give her 200 rubles, or pay 100 rubles.

At Easter Modest Alexeyevich received the Order of St. Ann of the Second Class. When he came to thank for this, His Excellency put his newspaper aside, sat comfortably in the armchair and said, “It seems that now you have three Annas,” he said looking at his hands with pink nails, “One in the lapel and two around your neck.”

84


– Значит, у вас теперь три Анны, – сказал он, осматривая свои белые руки с розовыми ногтями, – одна в петлице, две на шее.

Модест Алексеич приложил два пальца к губам из осто-рожности, чтобы не рассмеяться громко, и сказал:

– Теперь остаётся ожидать появления на свет маленького Владимира. Осмелюсь просить ваше сиятельство в воспри-емники.

Он намекал на Владимира IV степени и уже воображал, как он будет всюду рассказывать об этом своём каламбуре, удачном по находчивости и смелости, и хотел сказать ещё что-нибудь такое же удачное, но его сиятельство вновь углу-бился в газету и кивнул головой…

А Аня всё каталась на тройках, ездила с Артыновым на охоту, играла в одноактных пьесах, ужинала, и всё реже и реже бывала у своих. Они обедали уже одни. Пётр Леонтьич запивал сильнее прежнего, денег не было, и фисгармонию давно уже продали за долг. Мальчики теперь не отпускали его одного на улицу и всё следили за ним, чтобы он не упал; и когда во время катанья на Старо-Киевской им встреча-лась Аня на паре с пристяжной на отлёте и с Артыновым на козлах вместо кучера, Пётр Леонтьич снимал цилиндр и со-бирался что-то крикнуть, а Петя и Андрюша брали его под руки и говорили умоляюще:

– Не надо, папочка… Будет, папочка…


iЧехов А.П. Анна на шее // Чехов А.П. Полное собрание сочине-

ний и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горького. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 9. [Расска-зы. Повести], 1894–1897. – М.: Наука, 1977. – С. 161–173. Примеча-ния к тексту: Там же. С. 486–488.

Первая публикация произведения: газета «Русские ведомости», 1895, № 292, 22 октября. Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов. Вошло в издание А.Ф. Маркса. В полном собрании сочинений текст печатается по тексту: Антон Чехов. Сочинения. Изд. А.Ф. Марк-са. СПб., 1901. Том IX. C. 36–51.

85


Modest Alexeyevich pressed two fingers against his lips, so that he wouldn’t burst out laughing, and said,

“Now it remains for us to wait for the birth of small Vladimir. Allow me to ask Your Excellency to be our godfather.”

He hinted the Order of St.Vladimir of the Fourth Class and he imagined how he would tell everybody about this riddle, so they would be impressed by its wit and bravery, and wanted to say something equally as impressive, but His Excellency plunged into the newspaper and nodded his head.

Anya, in the meantime, was riding in her troikas with Artynov, was playing in one-act plays, was dining, and was more and more rarely visiting her father and brothers. They dined alone. Pyotr Leontyevich drank much more than before; they had no money, and the accordion was sold to pay off debts. The boys did not allow him to go alone onto the streets and they always kept their eyes on him, in case he fell. And once they saw Anya on Staro-Kievskaya Street; she was riding in the sleigh and Artynov was sitting on the coach. Pyotr Leontyevich took off his top hat and wanted to shout something. The boys took him by his hands, and pleadingly said,

“Stop it, Daddy… don’t do it, Daddy!”

Первая запись Чехова, относящаяся к «Анне на шее», внесена в записную книжку после заметок к рассказу «Убийство», среди ко-торых две были сделаны по свежим впечатлениям М.П.Чехова, ез-дившего в октябре 1893 г. и в январе 1894 г. в Углич (С.М.Чехов. О семье Чеховых. М.П. Чехов в Ярославле. Ярославль, 1970. С. 32, 34; см. также примечания к рассказу «Убийство»: Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горького. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 9. [Рассказы. Повести], 1894–1897. – М.: Наука, 1977. – С. 479–486). В этой записи отражена фабула рассказа, сложившаяся, очевидно, сразу же – от начала до конца: «Бедная девушка, гим-назистка, имеющая 5 братьев-мальчиков, выходит за богатого чи-новника, к<ото>рый попрекает её каждым куском хлеба, требует послушания, благодарности (осчастливил), издевается над её род-нёй. “Каждый ч<елове>к должен иметь свои обязанности”. Она всё

86


терпит, боится противоречить, чтобы не впасть в прежнюю бедность. Приглашение на бал от начальника. На балу она производит фурор. Важный человек влюбляется в неё, делает любовницей [она обеспе-чена и теперь]. Когда она увидела, что начальство у неё заискивает, что мужу она нужна, то уже говорит дома мужу с презрением: – По-дите вы прочь, болван!» (См. чеховскую запись в записных книжках: Чехов А.П. Записные книжки, записи на отдельных листах, дневники // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочине-ния: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горь-кого. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 17. Записные книжки. Записи на от-дельных листах. Дневники. – М.: Наука, 1980. – С. 47).

В рассказе Аня уже давно не гимназистка (её воспоминания о директоре гимназии сопровождаются словами: «когда-то в дет-стве») и братьев у неё не пятеро, а двое. Следующая запись содер-жит почти дословную формулировку развязки со словами героини: «Подите прочь, болван!»

Название рассказа и каламбур его сиятельства о трёх Аннах связаны с правилами ношения орденов. Всего существовало 4 орде-на святой Анны. Орден Анны второй степени, который получил Мо-дест Алексеич, носился в виде креста на шее (см.: А. Лобачевский. Памятная книжка о ношении орденов, медалей и других знаков от-личия. СПб., 1886).

15 октября 1895 г. Чехов послал рассказ редактору «Русских ведомостей» В.М. Соболевскому. «Мне хотелось бы прочесть его в корректуре, – писал он. – Пошлите моей сестре корректуру, кото-рую я прочту в четверг вечером, а в пятницу утром пошлю обратно». Соболевский послал Чехову два экземпляра корректуры – один 18 октября, в среду, и другой 19-го, в четверг, как просил Чехов, че-рез Марию Павловну. При этом он писал: «Пожалуйста, верните не позже субботы, так как в воскресенье я непременно хочу напеча-тать рассказ. Если не будут получены обратно просмотренные Вами гранки, я помещу без этого просмотра, так как читая рукопись, не нашёл в ней ничего такого, что могло бы потребовать со стороны автора существенных изменений. Вещь превосходная!» (Государ-ственная библиотека СССР им. В.И. Ленина. Отдел рукописей (Мо-сква)). Очевидно, Чехов послал корректуру, как обещал, в пятницу утром, т. е. 20 октября.

При подготовке рассказа для издания А.Ф. Маркса Чехов снял подзаголовок, разделил текст на две главы и внёс много исправле-ний и дополнений. Героиня в окончательном тексте – более активная натура. Среди деталей, характеризующих её, введены новые – уме-нье «мыть в бензине перчатки, брать напрокат bijoux», «приходить, когда нужно, в восторг, глядеть печально и загадочно» и т. д. Резче

87


намечен переход от безысходного отчаяния героини к эгоистической радости. Отчуждение Ани от семьи, ради которой она, казалось, вы-шла замуж, происходит раньше, на балу; здесь добавлены строки о том, что ей было стыдно своего отца.

В окончательном тексте повествование ещё более, чем в газет-ной публикации, выдержано «в духе» героини. Введено описание дворянского собрания с точки зрения героини (снующие лакеи, за-пах светильного газа и т.д.). Об успехе Ани у мужчин повествова-тель говорит теперь так, как будто это её мысли: «это было ясно, да иначе и быть не могло». Увеличено число восклицательных фраз, передающих отношение героини к происходящему (типа: «Ах, как хорошо!») – в газетном тексте была только одна такая фраза: «Ка-кой стыд!» В повествовании сильнее чувствуются и лексические, и интонационные особенности речи героини.

Более резкие очертания приняли также характеры Модеста Алексеича и «его сиятельства». Вставлены детали, придающие этим образам сатирический характер. О Модесте Алексеиче: громкое храпение во сне; «жирные, дрожащие как желе щёки»; повторение его слов о том, что «выше всего на свете он ставит религию и нрав-ственность» (в газетном тексте это было сказано лишь один раз); обыкновение делать ревизию в комоде у Ани – «все ли вещи целы». О его сиятельстве: манера слащаво улыбаться и жевать губами, «что делал он всегда, когда видел хорошеньких женщин» (введено в текст дважды).

С рецензией на газетную публикацию рассказа выступил Ю. Ни-колаев (Ю.Н. Говоруха-Отрок) («Бедная невеста». По поводу расска-за А.П. Чехова «Анна на шее». – «Московские ведомости», 1895, № 295, 26 октября). Поставив эпиграфом к рецензии слова Островско-го: «Бедная: за красоту берёт», Ю.Николаев свою оценку чеховского рассказа выводил из противопоставления Чехова писателям-клас-сикам – Гоголю и особенно Островскому. Трагическая трактовка темы бедной невесты у Островского (его героиня – «девушка, спо-собная к сознательному самопожертвованию»), по мнению рецен-зента, сменилась у Чехова комической, отказом от «глубокого и воз-вышенного романтизма». Очевидно, имея в виду концовку рассказа, он упрекал Чехова за использование приёмов, характерных для его «небольших анекдотических рассказов».

Рассказы «Анна на шее» и «Дом с мезонином» дали повод Ю.Череде (Ю.П. Дягилеву) выступить с концепцией: Чехов и Досто-евский – апологеты мещанского счастья («О пошлости». – «Новый путь», 1904, апрель).

88


iiМодест Алексеич, Пётр Леонтьич – герои названы по имени и

отчеству в его «фамильярном» варианте (полный вариант – Алексее-вич и Леонтьевич соответственно). Марья Григорьевна, Наталья Кузь-минишна – героини названы по имени и отчеству. Современный, более употребительный, вариант имени Марья – Мария.

Аня – уменьшительная форма имени Анна; Анюта – уменьши-тельно-ласкательная форма имени Анна. Петя и Андрюша – умень-шительные варианты имён Пётр и Андрей соответственно.

Слово «дон-жуан» в русском языке употребляется как имя на-рицательное в значении «распутник», отсюда – написание с малень-кой буквы.

Статский советник – гражданский (статский) чин V класса в российской Табели о рангах в Российской Империи (до революции 1917 года). Статский советник в России соответствовал должности вице-губернатора, вице-директора департамента, председателя ка-зённой палаты и чинам бригадира (генерал-майора) армии и капи-тан-командора флота. Его сиятельство – в России титул сиятель-ство был присвоен всем княжеским (не пользующимся титулом свет-лости) и графским родам. Подробно о дореволюционных чинах, упоминающихся в русской классике, рассказано в книге: Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века. 9-е издание. М.: Флинта; Наука, 2010 (см. главу 6).

Казённая палата – губернское учреждение министерства фи-нансов Российской Империи (до революции 1917 года).

В тексте рассказа мы видим такие временные обозначения «за-долго до Рождества», «на Пасхе». В дореволюционной России было принято обозначать время не по числам, а по великим празд-никам и по постам. Подробно об этом на материале русской клас-сики рассказано в книге: Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века. 9-е издание. М.: Флинта; Наука, 2010 (см. главу 1).

Анна второй степени. Императорский орден Святой Анны – орден, учреждённый в 1735 году как династическая награда и в 1797 году введённый императором Павлом I в наградную систему Рос-сийской Империи для отличия государственных чиновников и воен-ных. Орден всегда имел особый статус династической награды дома Романовых. Статут ордена утверждён в 1829 году. Имел 4 степени, низшая 4-я степень предназначалась для награждения только за боевые заслуги. По старшинству орден стоял на ступень ниже орде-на Святого Владимира и был самым младшим в иерархии орденов Российской Империи до 1831 года. С 1831 года в иерархию государ-ственных наград был введен орден Святого Станислава, ставший

89

на ступень ниже по старшинству ордена Святой Анны. Владимир IV степени. Императорский орден Святого Равноапостольного Князя Владимира (сокращённое название: орден Святого Владимира) – орден Российской Империи в 4 степенях за военные отличия и граж-данские заслуги. Орден учреждён в честь князя Владимира Крести-теля в 1782 и являлся до революции 1917 года наградой для военных в чине от подполковника и чиновников среднего ранга. Подробно о наградах, упоминаемых в русской классике, рассказано в книге: Фе-досюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века. 9-е издание. М.: Флинта; Наука, 2010 (см. главу 8).

90

Размазня (1883)

РАЗмАЗНя (1883)На днях я пригласил к себе в кабинет гувернантку моих

детей, Юлию Васильевну. Нужно было посчитаться.– Садитесь, Юлия Васильевна! – сказал я ей. – Давайте

посчитаемся. Вам наверное нужны деньги, а вы такая цере-монная, что сами не спросите… Ну-с… Договорились мы с вами по тридцати рублей в месяц…

– По сорока…– Нет, по тридцати… У меня записано… Я всегда платил

гувернанткам по тридцати. Ну-с, прожили вы два месяца…– Два месяца и пять дней…– Ровно два месяца… У меня так записано. Следует вам,

значит, шестьдесят рублей… Вычесть девять воскресений… вы ведь не занимались с Колей по воскресеньям, а гуляли только… да три праздника…

Юлия Васильевна вспыхнула и затеребила оборочку, но… ни слова!..

– Три праздника… Долой, следовательно, двенадцать рублей… Четыре дня Коля был болен и не было занятий… Вы занимались с одной только Варей… Три дня у вас болели зубы, и моя жена позволила вам не заниматься после обеда… Двенадцать и семь – девятнадцать. Вычесть… останется… гм… сорок один рубль… Верно?

Левый глаз Юлии Васильевны покраснел и наполнился влагой. Подбородок её задрожал. Она нервно закашляла, за-сморкалась, но – ни слова!..

– Под Новый год вы разбили чайную чашку с блюдечком. Долой два рубля… Чашка стоит дороже, она фамильная, но… бог с вами! Где наше не пропадало? Потом-с, по вашему не-досмотру Коля полез на дерево и порвал себе сюртучок… До-лой десять… Горничная тоже по вашему недосмотру украла у Вари ботинки. Вы должны за всем смотреть. Вы жалованье получаете. Итак, значит, долой ещё пять… Десятого января вы взяли у меня десять рублей…

91

The Sap (1883)

the SAP (1883)The other day I asked the governess of my children, Julia

Vassilyevna, to come to my office. I wanted to settle up.“Will you please have a seat, Julia Vassilyevna?” I said to her.

“Let’s settle. For sure, you need money, but you are so conservative that you never ask… Well… You and I agreed on thirty rubles per month…”

“On forty…”“No, you are wrong, on thirty… I have it written down…

I always pay only thirty to governesses. Well, you have lived here two months…”

“Two months and five days…”“Two months exactly. That is what I have written down.

So I owe you sixty rubles… Deduct nine Sundays… you were not teaching Kolya on Sundays, you only took time off… and also three holidays…”

Julia Vassilyevna blushed and plucked at the trim of her dress, but… didn’t say a word!

“Three holidays… So we should deduct twelve rubles… Kolya was sick for four days and you did not have classes… You had classes only with Varya… You had a toothache for three days and because of that my wife gave you free time after dinner… Twelve and seven makes nineteen. Well, after deductions, forty-one rubles remain… Is this right?”

One of Julia’s eyes became red and filled with tears. Her chin began trembling. She nervously coughed and blew her nose – but again, not a word!

“At New Year’s Eve you broke a tea-cup and saucer. So we would deduct two rubles. The cup was more expensive, and it was in our family for a long time but I don’t care! You win some and you lose some! Then Kolya climbed a tree and tore his coat, and it was completely your fault… off with another ten rubles… It was also your fault that the maid stole Varya’s shoes. You should have been more careful. You get your salary. So off with another five… January 10th you borrowed ten rubles from me.”

92

Размазня (1883)

– Я не брала, – шепнула Юлия Васильевна.– Но у меня записано!– Ну, пусть… хорошо.– Из сорока одного вычесть двадцать семь – останется

четырнадцать…Оба глаза наполнились слезами… На длинном хорошень-

ком носике выступил пот. Бедная девочка!– Я раз только брала, – сказала она дрожащим голосом.

– Я у вашей супруги взяла три рубля… Больше не брала…– Да? Ишь ведь, а у меня и не записано! Долой из четыр-

надцати три, останется одиннадцать… Вот вам ваши деньги, милейшая! Три… три, три… один и один… Получите-с!

И я подал ей одиннадцать рублей… Она взяла и дрожа-щими пальчиками сунула их в карман.

– Merci1, – прошептала она.Я вскочил и заходил по комнате. Меня охватила злость.– За что же merci? – спросил я.– За деньги…– Но ведь я же вас обобрал, чёрт возьми, ограбил! Ведь я

украл у вас! За что же merci?– В других местах мне и вовсе не давали…– Не давали? И не мудрено! Я пошутил над вами, жесто-

кий урок дал вам… Я отдам вам все ваши восемьдесят! Вон они в конверте для вас приготовлены! Но разве можно быть такой кислятиной? Отчего вы не протестуете? Чего молчите? Разве можно на этом свете не быть зубастой? Разве можно быть такой размазнёй?

Она кисло улыбнулась, и я прочёл на её лице: «Можно!»Я попросил у неё прощение за жестокий урок и отдал ей,

к великому её удивлению, все восемьдесят. Она робко замер-сикала и вышла… Я поглядел ей вслед и подумал: легко на этом свете быть сильным!

1 Спасибо (фр.)

93

The Sap (1883)

“I did not,” whispered Julia Vassilyevna.“But I have it written down!”“Well, if you say so…”“We should deduct twenty-seven from forty-one – it leaves

fourteen…”Both of her eyes filled with tears… Sweat appeared on her long

pretty nose. Poor girl!“I borrowed money only once,” she said in a trembling voice.

“I borrowed only three rubles from your wife… I did not take anymore…”

“Did you? But I don’t have it written down! Subtract three from fourteen, it leaves eleven… Here is your money, sweetheart! Three… three… three… one and one… Here!”

And I gave her eleven rubles… She took them with trembling fingers and put them into her pocket.

“Merci,” she whispered.I jumped and started walking around the room. I was outraged.“What are you thanking me for?” I asked.“For money…”“But, God damn it, I cheated and robbed you! I stole your

money! Why are you thanking me?”“In other places they did not pay me at all…”“Didn’t they? That’s good! I made fun of you; I gave you an evil

lesson… I will give you all your eighty rubles! Here they are in the envelope! Do you have to be so sappy? Why aren’t you protesting? Why are you silent? Where are your teeth? Is it possible to be such a sap?”

She smiled weakly and I saw on her face: “It is possible!”I asked her to accept my apology for the evil lesson and gave

her, to her great astonishment, all eighty. She shyly thanked me and left… I looked after her and thought: it is so easy to be strong in this world!


iТекст рассказа по-русски приводится по: Чехов А.П. Размазня //

Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Институт мировой литературы им. А.М. Горько-го. – М.: Наука, 1974–1982. Т. 2. [Рассказы. Юморески], 1883–1884. – М.: Наука, 1975. – С. 62–63. Примечания к тексту: Там же. С. 493.

Первая публикация рассказа: журнал «Осколки», 1883, № 8, 19 февраля (цензурное разрешение 18 февраля), стр. 5. Подпись: А. Чехонте.

Рассказ, с небольшими изменениями в пунктуации, был включён в первое издание сб. «Пёстрые рассказы».

Сохранилась вырезка из журнала с текстом рассказа (Централь-ный государственный архив литературы и искусства (Москва)).

В полном собрании сочинений рассказ печатается по тексту сб. А.П. Чехова «Пёстрые рассказы». СПб., 1886, стр. 54–56.

При жизни Чехова рассказ был переведён на румынский, серб-скохорватский и словацкий языки.

iiЮлия Васильевна – именование человека по имени и отчеству.

Коля – уменьшительное имя от «Николай», Варя – уменьшительное имя от «Варвара».

Замерсикать – глагол, образованный от французского слова «merci» («спасибо»).

Елена Вацлавовна Полищук Екатерина Владимировна Суровцева

Чехов / Chekhov Рассказы А.П. Чехова

по-русски и по-английски с комментариями 2-е издание, исправленное

Подписано в печать 21.10.2015 г. Печать офсетная. Бумага офсетная. NewtonC. Формат 60x90 1 / 16 Объем 6.0 усл. п.л. Тираж 350 экз. Заказ №

Издательство «Р.Валент». Сайт издательства: www.rvalent.ru, e-mail: [email protected]. Компьютерная верстка Колесниченко В.В.

Чехов / chekhov - msu.ru€¦ · Чехов / chekhov. Рассказы А.П. Чехова...

Documents