374

Дорогому земляку Юрию Валентиновичу Смирнову

посвящается

Валерий Куклин

Бес В реБро

2

Юрий Валентинович Смирнов родился в 1952 году в Приволжске. Здесь закончил среднюю школу № 7. Выпускник Московского института тонкой химической технологии (МИТХТ) им. Ломоносо­ва. На столичном шинном заводе прошел путь от мастера до главного инженера. В 1986–1992 гг. – заместитель начальника и начальник главка, член коллегии, заместитель председателя Госстандарта СССР и России. Профессор, доктор философии, кандидат технических наук. С женой Натальей Васильевной вырастили и воспитали двух дочерей. В настоящее время – член Совета Федерации Рос­сии, председатель президиума МОО Землячества «Ивановская земля», которое в июне 2008 года отметило свое пятилетие.

Землячество провело более 200 благотворитель­ных акций. Среди них – помощь домам инвалидов, школам, православным заведениям Ивановской области, финансовая поддержка талантливых земляков – художников, писателей. Некоторые из акций стали традиционными. Например, ежегод­но в канун Новогодних праздников Землячество предоставляет детям из малообеспеченных семей и тем, чьи отцы погибли при исполнении воинского долга, билеты на Кремлевскую елку. На отчетной конференции по случаю 5летия Землячества ее председатель Юрий Валентинович Смирнов отме­тил, что, как и прежде, члены «Ивановской земли» будут оказывать региону и его жителям помощь в культурном и социальноэкономическом развитии.

3

Валерий Куклин

ИВаНОВО

2008

Бес в реБро

Рассказы

4

УДК 882ББК 84(2Рос=Рус)6 К 897

ISBN 9785852293015 © В.П. Куклин, 2008

Куклин В.П.К 897 Бес в ребро: Рассказы / В.П.Куклин. – Иваново: ОАО «Издательство «Иваново», 2008. – 372 с.

ISBN 9785852293015

5

Гордыня

…Вот и могилка свекрови. александра Львовна зашла в оградку и удивилась: всё прибрано, в баночке с водой стоят живые цветы. «Неужто муж успел? – подумала она. – Нет, не может быть. Но кто тогда?»

Долго вглядывалась в знакомые черты усопшей на фотографии. Тут свекровь снята молодой. Округлое лицо, зачесанные назад темные волосы и глаза, улыбающиеся, добрые... Ей вдруг вспомнились глаза свекрови, когда она впервые переступила порог ее дома. Тогда в них была плохо скрываемая враждебность. И неудивительно. Сын брал женщину «с приданым» – мальчиком по имени але­ша, которому не исполнилось еще и трех лет. Но деваться свекрови было некуда. Молодые уже оформили свои от­ношения, и Павел привез александру в деревню только показать матери.

Она редко бывала в доме свекрови. Знала: ее тут не ждут. Но после рождения дочки отношение к ней заметно изменилось к лучшему. И алешу свекровь стала при­вечать. Угощала его аппетитно пахнущей клубникой из своего сада, яблочками наливными, разрешала «пастись» в кустах смородины и малины. Мальчик постепенно привык к размереннонеторопливому сельскому быту. Особенно алешу привлекала рыбалка, он с утра до вечера готов был сидеть с удочками на берегу. Все школьные ка­никулы мальчик проводил в деревне, называл неродную ему женщину бабушкой и говорил, что если бы не учеба, то никогда бы отсюда не уехал. александра Львовна даже думала, что сын после окончания школы пойдет учиться на агронома, но тот неожиданно выбрал иную стезю – по­ступил в художественное училище.

И всё бы хорошо, не заболей однажды свекровь. Павел аркадьевич стал настаивать на том, чтобы забрать мать из деревни к себе, в двухкомнатную благоустроенную

6

городскую квартиру: дети разъехались, живут своими семьями, места достаточно. В случае обострения болез­ни – у матери гипертония – до больницы недалеко. Но александра Львовна была решительно против.

– У твоей мамы еще два сына есть, – внушала она мужу. – Самостоятельные, вполне обеспеченные люди. Пусть и едет к комунибудь из них. Почему именно я должна ухаживать за ней?

– Братья далеко живут, – доказывал Павел аркадье­вич. – а матери хочется здесь умереть, на родной земле, и быть похороненной рядом с близкими.

С этих пор они стали жить в постоянных дрязгах. Всег­да тихий, покладистый муж кричал на нее, доказывал свое, матерился. Лицо его наливалось краской гнева, в горле клокотала злоба.

– Если ты не согласишься взять мою мать, я от тебя уйду, – заявил он однажды.

Решив, что муж блефует, александра Львовна так и не согласилась. Свекровь после инсульта определили в дом престарелых. Хозяин семейства перестал с женой разго­варивать, уединился в одной из комнат. Каждый перешел на собственные харчи.

Через несколько месяцев свекровь умерла. Павел ар­кадьевич сразу же после похорон матери уехал в деревню и стал жить в родительском доме. Общение между супру­гами совершенно прекратилось. александра Львовна слы­шала, что муж в деревне попивает, водит к себе женщин. Чего, мол, в молодости, не добрал, доберу сейчас...

Был теплый августовский день, тихий, солнечный. Выйдя на пенсию, александра Львовна всё чаще стала задумываться о спасении души, начала посещать церковь, соблюдала православные ритуалы. Вот и сегодня, в день Яблочного Спаса, вынула из сумки пару яблок, положила их на могилку свекрови, перекрестилась. Потом еще неко­торое время постояла, склонив голову. Чтото тревожное,

7

гнетущее поднималось изнутри, подступало к горлу. – Прости меня, мама, – тихо сказала она и еще раз

перекрестилась.Около дома ее поджидал сын. Он живет в соседнем

городе, работает дизайнером на какомто предприятии, в свободное время занимается живописью. У него соб­ственная машина, и он часто навещает мать, иногда один, иногда с женой и малолетним сыном.

На этот раз алексей приехал один. Он сидел во дворе на скамейке и курил, глубоко затягиваясь: верный признак того, что успокаивает расшатавшиеся нервы.

александра Львовна, издали заметив сына, торопливо подошла. Они обнялись, расцеловались.

– Почему один? – упрекнула она его. – Я по Павлику соскучилась.

Павлик – это внук, названный в честь деда.– На этюды собрался, – коротко ответил алексей.– Ну и что?– Да так… – Он махнул рукой и затянулся сигаретой

еще глубже.александра Львовна поняла, что у сына какието

неприятно сти, но расспрашивать не стала. Только удо­стоверилась:

– Это ты облагородил бабушкину могилку?Сын молча кивнул головой с нависающим на лоб чер­

ным чубом.Потом они пили на кухне чай. К удивлению алексан­

дры Львовны, сын не отказался от предложенной водки. Обычно он не пил, ссылаясь на то, что за рулем. Выходи­ло, алексей решил у нее заночевать. александра Львовна налила и себе рюмку. Спиртное быстро развязало языки.

– Отца жалко, – сказал сын, вяло тыкая вилкой в та­релку с жареной картошкой. – Совсем спился. Заехал к нему, а он валяется у порога. И это с утра…

8

– а я что? – недовольно спросила мать. – Он сам вы­брал себе такой путь.

– Ой ли? – прищурил серые холодные глаза алексей. – Не оправдывайся, мама.

Понимая, что в их отношениях с мужем нашла, как говорится, коса на камень, она всётаки не признавала своей вины. Или не хотела признавать. До сего момента ей представлялось, что и сын на ее стороне. Вернее, он сохранял нейтралитет. Теперь же в его голосе александра Львовна услышала раздражение. И эти цветы, поставлен­ные на могилку свекрови… Как видно, бабушка, хотя и неродная, была дорога алексею.

– Бабушка научила меня любить природу. Каждая травинка, каждый кустик были для нее живыми. Без нужды их не надо трогать. Она научила меня созерцать и наблюдать. Может быть, потому и развился во мне ху­дожнический дар. – алексей отпил глоток уже остывшего чая и с укоризной посмотрел на мать: – Я приезжаю в деревню на этюды, но, чтобы чтото передать на холсте, должно быть душевное равновесие. а у меня его нет...

В эту ночь александра Львовна долго ворочалась в постели. Она чувствовала, что виновата и перед мужем, и перед покойной свекровью, но не желала в этом при­знаваться. Признаться – значило ущемить свою гордыню.

…Семнадцатилетней девчушкой доверилась она одно­му парню. Влюбилась так, что и дня прожить без него не могла. Потом Олега забрали в армию. Переписывались каждый день. Но, когда Шурочка сообщила, что ждет ребенка, возлюбленный перестал отвечать на ее письма. Незадолго до окончания службы он решил возобновить переписку. Теперь уже Шурочка не стала ему отвечать. Уязвленное самолюбие молодой женщины не дало сла­бинку даже тогда, когда Олег, вернувшись из армии, при встрече заявил, что хочет на ней жениться.

– Во мне уже нет никаких чувств к тебе, – сказала она.

9

– Всё перегорело. Я одна воспитаю нашего сына.Парень не отступался. И тогда Шурочка назло ему

вы скочила замуж, как говорится, за первого встречного. Им оказался Павел. Он был на пятнадцать лет старше ее.

Счастлива ли она была с ним? До сей поры александра Львовна почемуто боялась задавать себе этот вопрос. а сейчас, ворочаясь на казавшейся ей неудобной жесткой постели, задала. Перед мысленным взором ее промель­кнула вся жизнь с тихим, малоразговорчивым человеком, у которого была одна страсть – художественная фото­графия. Этой своей увлеченностью он заразил и пасынка алексея, который тоже одно время занимался фотографи­ей, но затем переключился на живопись. а вот ее ничем Бог не одарил, и поэтому, видимо, завидуя увлеченности мужа, она время от времени бунтовала:

– Сдались мне эти поварешки, сковородки, миски! Каждый день одно и то же: работа – кухня, кухня – ра­бота… Ты хоть раз пригласил меня в кино или театр?

Дело доходило до истерик, до битья посуды. Павел аркадьевич «исправлялся», раздругой водил ее кудато, потом снова начинался тягучезасасывающий быт, кото­рый, казалось, всё в ней выхолащивал. а ведь когдато хорошо пела, выступала в школьном хоре...

Невольно она задавалась вопросом: «а правильно ли я сделала, что вышла замуж за Павла?» Тот парень, от которого она родила, теперь семейный человек, живет в соседнем доме. Они иногда видятся на улице, и при каждой встрече с ним у александры Львовны почемуто учащенно бьется сердце. Он ей улыбается, желая чтото сказать, но она, подхлестываемая гордыней, вскидывает высоко голову и с холодным выражением на лице про­ходит мимо. а после беспричинно плачет, сморкается в платок, объясняя домочадцам, что гдето простыла.

…Утром александра Львовна встала с тяжелой голо­вой. Выглянув первым делом на улицу и убедившись,

10

что машина под окном в целости и сохранности, пошла в соседнюю комнату проведать сына. Он вчера довольно много выпил, укорил мать в том, что она создала нервоз­ную обстановку в семье. «Помирись с отцом, – настаивал сын. – Мне больно смотреть, как он погибает». Она ему возражала, говорила, что и не думала ругаться с мужем, что тот сам ушел. «Что же, я должна перед ним кланять­ся, умолять, чтобы вернулся? – обиженно поджимала александра Львовна губы. – Много чести будет». алексей, пьяно покачиваясь на стуле, грозил ей пальцем: «Не лги себе, мать».

Сейчас он спал, отвернувшись к стене. Его длинные с кудринкой волосы рассыпались по подушке, одеяло съехало, обнажив загорелый торс. Чтото нежное, почти забытое проснулось в ней. александра Львовна вспомни­ла, как нянчила сына, как играла с ним, когда он начал ползать, а потом и самостоятельно ходить. Она ловила его, крепко прижимала к груди и говорила, целуя, что никому не отдаст. а мальчик отбрыкивался, смеялся... Он тогда действительно принадлежал ей одной, а сейчас? У нее было ощущение, что алексей всё больше отдаляется. Это огорчало, наводило на мысль, что в пору беспомощ­ной старости она может остаться совсем одна. Ей опять вспомнилась свекровь, которая умирала в чужом доме. Такой участи для себя александра Львовна не желала.

Любовно укутав сына, она решила сходить в магазин. В продовольственном отделе выстроилась небольшая очередь. Пока прикидывала, что купить, услышала сзади вкрадчиволасковый голос:

– Как живешьможешь, Шурочка?Не поворачивая головы, сразу узнала по голосу парня,

которого когдато провожала в армию, а потом каждый день писала ему письма. И вновь почемуто учащенно забилось сердце. Откуда он взялся? Может, случайно оказался здесь, а может, и нет… Как бы то ни было, его

11

присутствие будоражило, вызывало ощущение чегото хорошего, но безвозвратно утерянного.

...александра Львовна сделала вид, что не расслышала вопроса.

– Ты счастлива, Шурочка? – снова спросил он и поло­жил руку ей на плечо.

Прикосновение было настолько нежным, ласковым, что мурашки побежали по телу женщины. Вспомнилось, как они, обнявшись, ходили по ночному городу, говори­ли друг другу нежные слова, и девушка по имени Шура считала себя счастливейшим человеком на свете...

Она очнулась от того, что сзади сильно наперли и жен­ский голос грубо сказал:

– Двигайся! Чего рот разинула? В присутствии бывшего возлюбленного александра

Львовна набрала столько продуктов, что они еле помести­лись в сумку. И преднамеренно дорогих, деликатесных. Это, по ее мнению, должно было свидетельствовать о том, что она человек вполне обеспеченный. Хотя, на самом деле, выйдя на скудную пенсию, как и многие, считала копейки, чтобы свести концы с концами.

Из магазина возвращалась медленно. Ей вновь захоте­лось услышать голос Олега, ощутить ласковое прикосно­вение его руки. И дождаласьтаки. Пристроившись рядом, он стал рассказывать непонятно зачем о том, что живет сейчас один, что жена несколько месяцев назад умерла от онкологического заболевания, а детей у них не было.

александра Львовна слушала и молчала. Но когда спутник спросил, где сейчас живет ее сын, отрезала:

– а почему это тебя волнует?Олег заметно стушевался, машинально пригладил

длинные с кудринкой волосы, изрядно тронутые сединой.– Частенько навещает он тебя. И сегодня во дворе видел

его машину...– Ты что, следишь за нами?

12

– Не слежу, но любопытствую. Всётаки он не чужой мне.

Кровь прилила к лицу александры Львовны. – Вон как ты заговорил! а когда я написала тебе, что

у меня будет ребенок, ты почемуто не ответил на мое письмо. Побаловался – и в кусты?

– Я тогда на учениях повредил руку. Лежал в санчасти. Не мог тебе написать.

Это она от него уже слышала, когда Олег после возвра­щения из армии стал вновь свататься к ней. И считала его слова пустой отговоркой.

– Знаешь что, иди себе своей дорогой и оставь меня в покое.

Он почемуто легко согласился:– Иду, иду… Еще один вопрос. алексей знает, кто его

настоящий отец?александра Львовна, не отвечая, быстро пошла прочь.– Шурочка, знай, ты мне не безразлична! – крикнул

Олег ей вдогонку.Когда она вернулась домой, сын уже встал и с поло­

тенцем через плечо расхаживал по комнате, чтото ища. Увидев мать, спросил:

– Не знаешь, куда подевались бритвенные принадлеж­ности отца?

– Он взял их с собой в деревню.– Это станок. а где электробритва? Она сказала, что отец, наверное, и ее взял. а сама с

какимто особенным вниманием разглядывала лицо сына. алексей с его биологическим отцом и впрямь были пораз­ительно похожи: те же длинные кучерявые волосы, тот же удлиненный овал лица, прямой нос, серые глаза… алек­сандра Львовна с самого младенчества внушала сыну, что его отец погиб в авиакатастрофе. Может быть, поэтому алексей панически боялся летать на самолетах. Почему не открыла правду? Наверное, побоялась травмировать.

13

Всё откладывала. Кто же знал, что они с Олегом станут жить в одном микрорайоне…

После завтрака сын сказал, что хочет поехать в деревню проведать отца.

– Тогда возьми вот эти продукты, – и обычно прижи­мистая александра Львовна показала на принесенную из магазина сумку, которую не успела еще разобрать.

– Замечательно! – воскликнул алексей, торопливо пережевывая пищу. – Батя, наверное, на голодном пайке. Небось, всю пенсию пропил…

Садясь в машину, сын предложил:– Мам, может, и ты прокатишься со мной до деревни?

Думаю, отцу было бы приятно увидеть тебя…александра Львовна уже готова была согласиться,

но тут внутри шевельнулось: «Не я его, он меня бросил, укатив в свою деревню». И, не в силах обуздать гордыню, сказала:

– Да нет… Мне еще варенье из яблок надо сварить. Бочки побитые, испортятся...

Она и в самом деле занялась вареньем, когда услышала нетерпеливый звонок в дверь. Открыла – на пороге сын. Бледное лицо, глаза лихорадочно блестят...

– Собирайся, мать! Отца только что отвезли в больницу. Попал под трактор.

Когда приехали в районную больницу, их предупре­дили, что хотя пострадавшему в экстренном порядке сделали операцию, но он вряд ли выживет: травмированы жизненно важные органы.

К вечеру наступил кризис. Очнувшись от забытья, Павел аркадьевич сказал склонившимся над ним род­ственникам:

– Выпить не найдется? Ноги замерзают – не могу... Смерть рядом стоит... Здесь, – и он слабеющей рукой по­казал на жену.

александра Львовна отшатнулась.

14

– Бредит, – убежденно заявила она. – Неет, – пошевелил муж пальцами руки, лежащей

поверх одеяла на прерывисто вздымающейся груди. – Правду говорю… Ты и есть моя смерть…

Не зная, то ли обижаться, то ли не обращать на бред больного внимания, александра Львовна вышла из пала­ты. Около двери на диванчике увидела мужичка, который нервно мял в руках кепку. При ее появлении он вскочил:

– Шура, я не виноват… Ехал себе и ехал по дороге. аркадьич сам мне под колеса сунулся. Пошатнулся, что ли? Ну, как будто специально… – и он смахнул навернув­шуюся на глаза слезу.

В посетителе она узнала сельского механизатора. александра Львовна сочувственно кивнула ему и хотела пройти мимо, но тракторист цепко схватил ее за руку и спросил:

– аркадьич жить будет?– Умирает…Потом были похороны. Народу собралось немного, в

основном родственники. Приехала и беременная дочь александры Львовны – Люба. На поминальном обеде в столовой она сидела за столом с каменным лицом, под­держивая руками сильно выпирающий живот, и почти ничего не ела. «Не разродилась бы», – испугалась алек­сандра Львовна, с тревогой посматривая на нее.

Все говорили об усопшем только хорошее, скорбели о его безвременной кончине. а заведующая районным отделом культуры заверила, что в местном музее будет открыта выставка фоторабот умершего.

– Только так мы сохраним память о Павле аркадьеви­че как о мастере художественной фотографии. Выставки его фоторабот неоднократно устраивались в фойе дворца культуры. Есть многочисленные отзывы любителей пре­красного. Он всегда будет для знавших его Человеком с большой буквы, – закончила она.

15

Какимто образом узнав о случившемся, на поминки приехал Олег. Он сидел за столом напротив александры Львовны. Она ежилась под его пристальным взглядом, но потом привыкла, перестала замечать. Бывший возлюблен­ный напомнил о себе, когда стали расходиться по домам.

– Вот ты и свободна, – сказал он, взяв ее за локоть. – Как и я… Почему бы нам теперь не соединиться?

Они выходили через узкий дверной проем на улицу. Вдова невольно отшатнулась, пропуская Олега вперед. Кощунственными, недобрыми показались ей его слова. Наверное, он изрядно выпил на поминальном обеде.

Сзади шел алексей, хмурый, с понуро опущенной голо­вой. На похоронах он всё больше молчал. И только когда прощались с покойным на кладбище, его будто прорвало: «Прости нас всех, отец», – тихо сказал он и отвернулся, вытирая ладонью текущие по щекам слезы. Это было своего рода покаяние. александра Львовна чувствовала, что ей тоже надо чтото сказать, но не находила слов. Она поцеловала мужа в холодный лоб и отошла, давая возмож­ность проститься другим.

алексей вслед за матерью спустился по короткой ле­сенке с крыльца. Пройдя вперед, открыл дверцу своей машины:

– Садись, мама. Сейчас Люба подойдет.– а надо ли тебе садиться за руль? – спросила алексан­

дра Львовна, с беспокойством косясь на всё еще крутяще­гося возле них Олега. – Ты же выпивши… Вдруг налетишь на инспектора?

– ааа! – махнул рукой алексей. – Семь бед – один ответ.

Он чтото еще хотел сказать, но Олег вдруг схватил алексея за руку и, встав с ним рядом, спросил:

– Кто скажет, что мы не родственники?Они и в самом деле были похожи, как два телеграфных

столба. Только один поновей да повыше.

16

В груди у александры Львовны захолонуло от пред­чувствия беды. Желая предотвратить неизбежное, она ринулась вперед и буквально расшвыряла мужчин в разные стороны. Потом приказала ошарашенному сыну:

– Садись за руль!– а Люба?– Садись, я сказала!Когда ничего не понимающий алексей завел машину,

на крыльце столовой показалась неповоротливая, как утка, Люба.

– Гони! – приказала перепуганная женщина. – Ее мы прихватим по дороге. – И добавила, кивнув головой на оставшегося за бортом Олега: – С этим пьянчугой лучше не связываться. Я его знаю. Он приносит только беду.

На другой день в послеобеденный час александра Львовна провожала детей во дворе дома. алексей пообе­щал сестре довезти ее до автовокзала и посадить в автобус.

– Позвоните мне, как доедете, – напутствовала мать. – а ты, – обратилась она к дочери, – попросись на переднее сиденье, когда сядешь в автобус. Там меньше трясет.

Когда дети уехали, александра Львовна не пошла в пу­стую квартиру. Тошно одной... Села на скамейку во дворе и некоторое время наблюдала, как в песочнице копошатся под присмотром бдительных мам и бабушек малыши. Мысли ее вновь вернулись к внезапно ушедшему в мир иной мужу. Ей всё еще не верилось, что его больше нет. Она размышляла о превратностях судьбы, о том, как всё непредсказуемо в этом мире. И время от времени ловила себя на мысли, что както уж очень поверхностно отнес­лась к постигшему ее горю: не выплакалась, как должно, не нагоревалась…

Внутри стоял ком отчуждения, так и не разбитый ни смертью свекрови, ни нынешней потерей. Вдова пони­мала, что всю жизнь прожила с нелюбимым человеком. И это, видимо, отразилось на ее отношении к свекрови,

17

несмотря на то, что та вырастила, подняла на ноги двоих внуков. Одно это, казалось бы, должно было упрочить их узы, но не упрочило.

Перед мысленным взором александры Львовны почемуто возник Олег, не нынешний – потускневший, постаревший, а молодой и красивый, в которого она была влюблена. «Все прошедшие годы я не могла его за­быть», – призналась наконец себе александра Львовна. Все ждала, верила, что их когданибудь вновь соединит судьба. И дождалась…

Сегодня утром, когда выбрасывала в контейнер мусор, снова увидела его. Олег сидел на этой же скамеечке.

– Шурочка, нам надо поговорить! – еще издали высмо­трев ее, крикнул он и пошел навстречу.

Но таинственные волнения и ожидания прошлых лет сменились вдруг полным равнодушием, даже раздражени­ем. александра Львовна почувствовала это еще вчера, на поминальном обеде. После смерти Павла в ней как будто чтото перевернулось. Вдова стала искать и находить в отношениях с мужем хорошие стороны, которые раньше не замечала или не хотела замечать. Эта внутренняя ре­визия своих чувств, как видно, дала плоды. И встреча во дворе ничего не прояснила в отношениях некогда страстно влюбленной пары.

александра Львовна сразу заметила, что Олег слегка пошатывается. «Опять набрался», – с неприязнью по­думала она.

– Я должен сказать тебе чтото очень важное, – начал он, беря ее за руку.

– Опять предложишь соединиться? – съязвила она. – Я это уже слышала…

– И каков же твой ответ?– Да никакого!.. Ты любитель алкоголя. а я таких

терпеть не могу!– Если я и пью, то от безысходности. От того, что не

18

вижу взаимности.– Взаимность между нами закончилась, когда ты в

армии перестал отвечать на мои письма.– Опять двадцать пять! Шурочка, ты очень мститель­

ный человек.– Будешь мстительной… Свою и мою судьбу исковер­

кал. а теперь хочешь склеить разбитое счастье.С тем они и разошлись. Дома она еще раз предупредила

детей, что им надо до отъезда успеть заехать на кладбище и еще раз поклониться могилке усопшего.

…Ктото кинул в нее камешек. александра Львовна подняла голову и увидела Олега. Он стоял чуть поодаль и улыбался. Солнце играло на его белых, очевидно, вставных зубах. Лицо выражало ожидание. Бывший воз­любленный сделал жест рукой, как бы спрашивая: «Я подойду к тебе?»

Протест, замешанный на отвращении, стал заполнять ее изнутри. александра Львовна вскочила и бросилась бежать. Дома она повалилась ничком на неразобранную постель и дала волю облегчающим душу невыплаканным слезам.

Предсказание

Был выпускной бал. Наташка сидела за столиком с по­другами. Пили коктейль, обсуждали школьные новости и задорно смеялись. В центре зала кружились несколько пар под мелодию «Школьного вальса». В стороне кучко­вались парни. Девушка боковым зрением наблюдала за ними. Ждала. Вот от мужской компании отделилась зна­комая фигура. антон шел по направлению к их столику. Сердце у Наташки замерло.

– Привет, курносая!.. – Он слегка похлопал ее по плечу,

19

проходя мимо. Но вдруг остановился, пораженный: – Что ты с собой сделала?

Она не успела ответить. Паренек пригласил на танец сидевшую рядом Зойку.

– Ты его хотела удивить, – хохотнула та, поднимаясь. – Вот и удивила…

Наташка, вся вспыхнув, вскочила и побежала через зал, лавируя между кружащимися парами.

В туалетной комнате она расплакалась. Но решив, что нельзя предаваться отчаянию в такой радостный день, долго рассматривала себя в зеркале. После пластической операции выражение «курносая» к ней не подходило. Нос у нее теперь прямой, точьвточь как у древнегреческой скульптуры, которую однажды видела в «Эрмитаже» во время экскурсии.

Наташка не была в обиде на природу. Большие карие глаза, пушистые ресницы, маленький аккуратный рот с округлым мягким подбородком… Вот только нос… Девуш­ка его ненавидела. Широковатый, вздернутый... В детстве она пыталась всяческими способами выпрямить его, но нос не поддавался. Он всё так же задорно и независимо жил на ее лице. Обгорал на солнышке летом и быстро краснел на морозе.

– Курносик, подожди! – услышала Наташка однажды, возвращаясь из школы. Обернулась. Это был антон, паре­нек из параллельного класса, который очень ей нравился.

Но он затронул в ней самое больное, и она огрызнулась:– Перебьешься…антон оказался настойчивым, они стали встречаться. Наташка до этого была отшельницей: не ходила на дис­

котеки и вечеринки, боялась наглых парней и невоспитан­ных ровесниц, которые каждый вечер собирались у подъез­дов, курили дешевые сигареты и потягивали из горлышка пиво. Девушка любила классическую литературу, слыла умной и независимой. У нее всегда было свое мнение, ко­

20

торое зачастую не совпадало с мнением окружающих. Общение с антоном чтото в ней переломило. Наташке

вдруг захотелось нравиться. Она стала тщательно следить за своей внешностью. Сменила прическу, обрезав длин­ную русую косу. Ничего не говоря родителям, уходила из дома на свидание, оставляя после себя в комнате нежный запах духов. Всё это было поначалу както неосознанно... Но однажды, когда антон ей приснился, девушка поняла, что влюбилась. Впервые в жизни.

Взявшись за руки, они ходили по улицам и болтали о всякой всячине, в основном о литературе – любимом школьном предмете. Она всё время ждала, когда воз­любленный сделает первый шаг и поцелует ее. Его «за­торможенность» объясняла неуверенностью в себе изза пережитого им разочарования: девушка, к которой он испытывал сильные чувства, отвергла парня.

Устав ждать, Наташка решила взять инициативу в свои руки. Ее план не отличался оригинальностью: что­бы вы звать у антона ревность, она приняла ухаживания Дениса, который давно за ней бегал. Однако результат оказался прямо противоположным. Вместо того, чтобы беситься от ревности и бросаться к Наташкиным ногам с пылкими признаниями в любви, паренек вообще перестал с ней встречаться и даже не здоровался.

Влюбленная девушка решила, что всё дело в ее непри­влекательной внешности, и объявила «пятачку» беспо­щадную борьбу. Наташка заявила матери, что намерена сделать пластическую операцию. Оправившись от шока, та стала переубеждать дочь, что нос очень даже ей к лицу. Но та упрямо стояла на своем, угрожая, что уйдет из дома, уедет по объявлению в газете куданибудь в зарубежье... Мать подключила тетю Дашу, которая искусно гадала и ворожила. Разбросав на столе карты, ворожея удрученно покачала головой с сооружением, похожим на чалму, и предупредила:

21

– Тебя ожидают большие перемены в жизни. Изменишь нос – перевернешь судьбу.

Наташка посчитала это сговором и не вняла предосте­режению.

…Зойка заглянула в туалетную комнату и, увидев у зер­кала подругу с надутыми от обиды губами, заявила, что таких козлов, как антон, не надо держать в своем сердце.

– У тебя есть Денис, – сказала она и, вынув из сумоч­ки на длинном ремешке сигареты, закурила. Глубоко затянувшись, выпустила струю дыма и продолжила на­ставительно: – Не стоит зацикливаться на одном. а этого антона мы еще прижучим.

«Каким образом?» – хотела спросить Наташка, но по­друга уже вышла, громко цокая шпильками туфель по кафелю пола.

Зойку в классе звали «шалавой», потому что она напро­палую гуляла с парнями. Крашеная блондинка, сухопа­рая, с высоко подтянутой грудью, она носила немыслимо короткие юбки и платья с откровенными декольте. Зойка казалась старше своих лет еще и потому, что злоупотре­бляла косметикой. «Боевой раскрас» девушки нередко приводил в замешательство учителей. Директор школы не раз делала ей замечания, которые Зойка открыто иг­норировала. Она курила, пила пиво, ругалась матом.

Наташка сблизилась с Зойкой в тот момент, когда все­рьез увлеклась антоном. Та какимто образом втерлась к ней в доверие, хотя подобного рода «приятельницами» На­ташка прежде пренебрегала. Она доверяла Зойке все свои сердечные тайны. Решив «осовремениться», даже стала ей в чемто подражать: тоже красилась, носила короткие юбки. Вот только до пирсинга на пупке еще не дошла. И татуировки не делала...

Домой Наташка вернулась под утро: гуляли всем клас­сом по ночному городу. Мать в широкой ночной рубашке встретила ее в прихожей. Сказала, что волновалась, не­

22

сколько раз даже выходила в подъезд встречать. Спро­сила, как прошло торжество, кто в каких нарядах был. Особенно ее интересовал кавалер, ради которого Наташка изменила форму носа.

– Мама, я не ради когото решилась на пластику, – за­явила девушка, уязвленная ее словами. – Мне это нужно для себя.

Лариса Деевна, с такими же, как у дочери, пышными коротко остриженными волосами и, как некогда у На­ташки, задорным курносым носом, кисло усмехнулась:

– Да, да, конечно… Я тебя понимаю.У нее было унылое выражение лица, глаза както

странно блестели, веки припухли. Это насторожило де­вушку. И она напрямую спросила:

– Папа опять не пришел ночевать?– Не пришел, – подтвердила мать. – Не представляю,

как нам жить, если он навсегда уйдет.Наташке стало понятно, почему мать несколько раз вы­

ходила в подъезд: ждала не только дочь, но и загулявшего мужа. Она знала, что отец изменяет матери. Но раньше его «закидоны» продолжались день, от силы два. а сейчас он не появляется дома уже четвертые сутки.

Наташка не представляла, как будет выкручивать­ся мать, если отец действительно навсегда уйдет из семьи. Ведь, кроме нее, старшей дочери, еще двое мальчишекпогодков. И мать не работает... Когдато с отцом они начинали общий бизнес: торговали на базаре морепро­дуктами. Он на грузовом «каблучке» каждый день ездил на оптовый склад за товаром, который мать довольно при­быльно распродавала за прилавком. Сколотили некото­рый капитал, арендовали под магазин помещение в цен­тре города. Дела пошли настолько хорошо, что у матери появилась возможность целиком посвятить себя семье, детям. Так она превратилась в содержанку, а всеми фи­нансовыми делами заправлял отец.

23

...Они стояли в прихожей, боясь разбудить набегав­шихся за день сорванцов, и по привычке разговаривали вполголоса. Потом перешли на кухню. Мать предложила Наташке перекусить и попить чайку. Та охотно согласи­лась, потому что не только проголодалась, но и основа­тельно продрогла. Хорошо еще Денис, который ни на шаг от нее не отходил, догадался набросить на плечи девушки свой пиджак. Потом, когда стали уединяться парочками, парень долго не отпускал Наташку от себя. Но у нее из головы не шел антон, его испуганноудивленный вид, когда он обнаружил вдруг странную перемену в ее облике. Наташка не раз за время прогулки обращалась к Денису с одним и тем же вопросом: «Как тебе мой новый нос?» Тот только неопределенно пожимал крутыми, обтянутыми светлой рубашкой плечами.

– Дочка, тебе позаваристей чайку налить? – услышала она как будто издалека голос матери.

Очнувшись, согласно кивнула головой, подвинула к себе чашку и стала мелкими глотками втягивать в себя горячую ароматную жидкость. Мать сидела напротив с удрученно склоненной головой…

Проснулась Наташка около полудня. Полежала неко­торое время, обдумывая разговор с матерью, и решила, что надо сходить к отцу в магазин и поговорить с ним.

Отца на месте не оказалось. Знакомая продавщица сказала, загадочно ухмыляясь:

– Твой батя вряд ли явится сегодня.– Почему?– Видишь, я обслуживаю два отдела сразу? Делай вы­

воды...Наташка сообразила. Другой отдел обслуживала Эле­

онора, женщина шустрая, если не сказать – разбитная. И, между прочим, мать Зойки. Теперь она знала, к кому надо идти.

Подруга встретила ее с некоторым удивлением на лице,

24

которое без «боевого раскраса» ничего особенного из себя не представляло: немного худощавое, немного прыщева­тое, немного бледное… Правда, все эти «немного» с лихвой компенсировали крупные завитки пышных белокурых волос, собранных сейчас на затылке в хвостик. У Зойки были припухшие губы. а еще она старательно прикры­вала воротником короткого халатика засос на тонкой длинной шее.

– Одна? – спросила гостья, сделав беспечное лицо. – Поболтаем?

Ей показалось, что подруга напряглась. Зойка сделала протестующее движение оголенной по локоть рукой и со­биралась чтото сказать, но Наташка опередила ее:

– Ты почему вчера так рано сорвалась? Ничего не ви­дела, ничего не знаешь… а мы всем классом гуляли до утра. Сколько песен перепели! Сколько планов обсудили!

– ааа, пустое, – отмахнулась Зойка. – Обыкновенная попойка...

– Да ты что! Это же памятное событие! На всю жизнь…Сзади из прихожей донесся какойто шорох и скрип

дверцы.– Ты не одна? – спросила Наташка и вытянула шею,

пытаясь заглянуть внутрь. – Странно… Мать у тебя долж­на быть на работе…

– На работе и есть, – подтвердила с некоторой растерян­ностью подруга, потом со свойственной ей бесцеремонно­стью отрезала: – а ты что, следователь по особым делам? – Ее большие миндалевидные глаза сделались холодными, лицо приняло жесткое выражение.

Наташка поняла, что подруга чтото скрывает от нее. Не желая вызывать подозрений, сказала, что зайдет в другой раз, но не ушла, а, обогнув дом, выходящий на центральную улицу, затаилась в глубине двора с таким расчетом, чтобы видеть Зойкин подъезд. Ждать при­шлось довольно долго. Но то, что увидела, ошеломило. Из

25

подъезда вышел… антон. Он некоторое время постоял у подъезда, посмотрел на голубое чистое небо, взъерошил коротко остриженные волосы и пошел по огибающей дом дорожке. По легкой подпрыгивающей походке Наташка определила, что парень в очень хорошем настроении.

Она не сомневалась, что антон вышел от Зойки. Теперь ей стал понятен его ранний уход с выпускного бала. Зна­чит, Зойку он пригласил не случайно. Во время танца они договорились и вместе ушли со школьного бала.

Наташка стала сопоставлять факты и пришла к оше­ломляющему выводу: Зойка и есть та самая девушка, в которую был влюблен антон. По какойто причине она его отшила, и тогда он переметнулся к ней, к Наташке. И Зойка тоже примазалась к ней, чтобы быть в курсе проис­ходящего. Ведь все сердечные тайны Наташка доверяла только своей «подруге».

Кровь вдруг жарко прилила к лицу. Значит, она для антона – ноль, пустое место? От обиды у Наташки на глазах выступили слезы. Понурившись, она пошла к сво­ему дому, но на полпути внезапно остановилась, словно наткнувшись на невидимую преграду. Подумалось: вот вернется сейчас домой, увидит хлюпающую носом мать, а дальше что? Опять жить в неизвестности? Ожидать от отца очередного удара? Нет, надо встретиться с ним и по­говорить. Но где его найти?

Вновь позвонив в дверь Зойкиной квартиры, объясни­ла подруге, что пришла за сочинениями по литературе, которые когдато давала ей.

– Будешь готовиться в институт? Сразу, без передыху? – окинув ее подозрительным взглядом, спросила Зойка. – Погуляла бы… Вон какой денек – чудо! На озеро скатай…

– а с кем? Ты знаешь, что кроме тебя у меня больше подруг нет.

– Я сегодня не могу. Мама с работы придет…– Да нет сегодня твоей мамы на работе! – вырвалось у

26

Наташки. – Как, впрочем, не было и вчера, и позавчера… В загуле она. И ты это прекрасно знаешь. Зачем мне лап­шу на уши вешать?

– Таак, – с расстановкой произнесла Зойка, подбоче­нившись. Глаза ее под насупившимися выщипанными бровками сделались колючезлыми. – Что еще ты знаешь?

– а то, что антон ночевал у тебя! Двойную игру ведешь, подруга. Теперьто я тебя раскусила.

Зойка некоторое время не могла произнести ни слова. Потом тихо, с придыханием, преодолевая поднимающу­юся в ней ярость, сказала:

– Уйди, быстро! Иначе спущу тебя с лестницы!Она сделала движение, явно собираясь вцепиться по­

друге в волосы, и Наташка, отпрянув, почти кубарем скатилась по лестнице.

На улице всё так же мирно голубело небо. Жарило высокое солнышко. Захотелось пить. Она зашла в бли­жайшее кафе, осушила стакан сока и пошла домой, испы­тывая невероятное чувство голода. Такое обычно бывало с ней после пережитого стресса.

Отца она всётаки выследила вечером. Он подъехал на своей машине к магазину. Один. Наташка вошла за ним следом. Отец чтото торопливо писал в своем маленьком уютном кабинете. Увидев дочь, на мгновение поднял голову. Даже не поздравил с окончанием школы и полу­чением аттестата.

Наташка присела на краешек стула. Бывая здесь у отца, она почемуто всякий раз испытывала робость, сравнимую разве что с присутствием в кабинете директора школы, куда ее однажды пригласили, чтобы предложить подменить во внеурочное время заболевшего школьного библиотекаря. Наташка была страстным библиофилом, и дня не проходило, чтобы она не заглянула в тесную ком­натку, заставленную стеллажами с книгами.

– Что тебе? – не поднимая больше головы от стола, сухо осведомился Иван Васильевич. Его голова с редким

27

пушком на темени, короткая мощная шея, грудь под распахнутой рубашкой – всё было коричневым от зага­ра. Наташка предположила, что отец проводил время на небольшой дачке у Элеоноры на берегу озера, которую когдато оборудовал ее муж, погибший год назад при странных обстоятельствах: пошел вечером вытаскивать перемет, а утром его нашли утонувшим недалеко от бере­га, где водыто по колено. Было заведено уголовное дело, но расследование зашло в тупик.

– Хочу узнать, ты домой придешь? Мама…– Что мама? Что мама? – перебил он ее, побульдожьи

ощерив вставные безупречной белизны зубы. – У мамы твоей своя жизнь. У меня – своя. а ты, пигалица, нос свой не суй куда не следует. Нето прищемлю.

Наташка поняла, что отец знает о ее последнем раз­говоре с Зойкой.

– У нас вчера был выпускной… – быстро переменила она тему разговора.

– Поздравляю с окончанием. И что?– Я хочу дальше учиться. Думаю в институт посту­

пать…– Работать иди! – взревел отец и даже подскочил в

кресле. – Таких транжир, как ты и твоя мать, я еще не видывал. Пластическая операция! Зачем, я тебя спраши­ваю? Такие деньги по ветру пустили! Разубеждал – не послушалась. И мать ей подпела... Денежки ухнули. а толку? Была чучелом, чучелом и осталась!

* * *С утра торговля шла бойко. К полудню очередь к На­

ташке стала редеть. а когда поток и вовсе иссяк, Денис сказал:

– Хватит. Пора домой собираться...У него усталое недовольное лицо и красные от недо­

сыпания глаза. Когда базарный день, приходится раньше

28

вставать, чтобы к моменту наплыва покупателей занять на рынке место, установить торговую палатку, выгрузить и разложить товар. а Денис очень не любит вставать рано. Чтобы его поднять с постели, надо не один раз в бок толкнуть, а то и сорвать одеяло. Денис тогда полежит с минуту калачиком, потом, чтото недовольно бубня себе под нос, начинает подниматься. За эту манеру вставать Наташка в шутку называет его «дитятком».

Сама она легко поднимается. Но и ложится рано. Зато на свежем воздухе в палатке у нее разыгрывается такой зверский аппетит, что готова, кажется, слопать целого быка. Хорошо, что торгуют они продтоварами. То кусок колбасы перехватит, то сосиску, то сыра отрежет. Денис в шутку корит, что не столько наторгует, сколько съест. Наташка не обижается. Торговля на базаре – прибыльное дело. Вот только погодные условия… И холод, и зной – всё надо перетерпеть.

Сейчас прекрасная пора – начало лета. Три года назад в такую же точно пору она была на перепутье. Девушке хо­телось учиться, но загулявший отец отказал ей в содержа­нии. Пришлось искать работу. а куда без специальности? Слава богу, мать надоумила: «Давайка в коммерцию! У меня опыт есть. Раскрутимся…» И раскрутились. Сперва торговали сладостями с лотка. Потом к ним примкнул Денис, не прошедший в институт по конкурсу. Ему ро­дители старенький «москвичок» презентовали. Первое время он возил товар с оптовой базы в багажнике. Потом прицеп общими силами огоревали. Так и пошло. Из обще­го бизнеса родилась семья. Ларисе Деевне пришлось уйти в вынужденную отставку: внука нянчить.

Согласившись с мужем, что пора отчаливать, Наташ­ка стала помогать ему загружать в прицеп оставшийся товар. Работа подходила к концу, когда перед палаткой появился молодой человек в голубых джинсах и темной майке навыпуск с эмблемой какогото тонизирующего

29

напитка. Она сразу узнала в нем антона, похудевшего, подурневшего, с бледным, совершенно не тронутым за­гаром лицом, будто из подземелья вылез.

– Сворачиваемся? – спросил он, знакомым жестом еро­ша коротко остриженные волосы. – а я хотел чтонибудь купить себе в дорогу.

Наташка поняла, что он не узнал ее. И немудрено: рас­полнела, раздобрела, сменила прическу…

– Далеко ли собрался ехать? – с насмешливой улыбкой спросила она, чувствуя, что сердце сначала замерло, а потом учащенно забилось.

антон поднял на нее глаза и только тут узнал бывшую подругу. Лицо его оживилось. Растопырив руки, он пошел к ней с намерением обнять, но тут перед ним возникла не­высокая, но плотная фигура Дениса. Муж сказал, деланно строго сдвинув рыжеватые брови:

– Ну, ну, осторожней! Чужое не лапать!И объятия, предназначенные Наташке, антон пере­

адресовал бывшему школьному приятелю. Пока они, радостно гогоча, хлопали друг друга по спинам, она пристально разглядывала спутницу бывшего кавалера – юную особу в миниюбке с длинными, рассыпанными по спине русыми волосами.

Разговорились. Выяснилось, что антон год назад при­шел из армии. Участвовал в боевых действиях в Чечне. Был ранен, долго находился на излечении в госпитале.

– а ты, друг, служил? – ткнул кулаком в плечо бывший вояка школьного приятеля. – Давай признавайся. Вижу, что не служил…

– У меня отсрочка. На иждивении жена с маленьким сыном.

– Таак, поняятно, – растягивая слова, сказал антон, почемуто хмурясь. – Откосил, значит? а я вот за честь Отечества пострадал. Покой таких, как ты, скользких рыбин охраняя. И теперь инвалид с продырявленным

30

легким и язвой желудка.Он всё больше заводился, впадая в горячечный экстаз.

Бледное лицо его пошло пятнами, руки мелко дрожали.Чтобы разрядить обстановку, Наташка предложила:– Выпьем, антон, за нашу встречу. – У нее всегда был

при себе штофик с коньяком на разный непредвиденный случай.

антон отходил от приступа ярости медленно, хватая раскрытым ртом воздух. а когда выпил, сразу пришел в возбужденновеселое состояние и полез к молодой паре целоваться.

– Давайте споем, а? Я вас так люблю!Спутница антона, грубо схватив его за руку, сказала:– Пойдем! Опоздаем на автобус…Весь остаток дня Наташка находилась в какомто

заторможенностранном состоянии. Из головы не выходил антон. Она слышала, что все, кто побывал в Чечне, воз­вращались с травмированной психикой. Но не до такой же степени… Своим впечатлением от встречи с бывшим приятелем поделился и Денис, сказав, что антону надо срочно обратиться к психиатру.

– Несчастный, – согласилась с ним Наташка. – а ведь такой парень был…

– Что, сердечкото ёкнуло? – с нехорошей ухмылкой на лице спросил Денис. – Бывший твой любовничек… Поди, не забыла?

– Какой любовник! Мы даже ни разу не поцеловались!– Знаю, знаю, как ухлестывала. Ради антона даже

форму носа изменила. а на меня ты обратила внимание только потому, что хотела ему досадить. Всё знаю...

– Раз знаешь, то и молчи!– Не могу молчать! Я видел, какими глазами ты на него

смотрела. И этот коньяк… Зачем? Ты пила с ним наравне. Вместе топили свое горе?

– Ты что, ревнуешь?

31

– Ревную!– Дурак! – сказала Наташка и отвернулась, сердито

поджав губы.Они впервые поругались, да еще так серьезно. До конца

дня не разговаривали друг с другом. Наташка даже по­стелила себе отдельно на диване. Спавший рядом в своей кроватке сын мирно посапывал. а она лежала и пыталась понять, что чувствует. Было ощущение чегото безвоз­вратно ушедшего... Даже нет, не ушедшего, а потерянно­го. Утраты... Состояние, когда теряют близкого человека.

антон ей время от времени вспоминался и прежде. На­ташка ненавидела всех женщин, которые с ним в той или иной мере соприкасались. Ту же Зойку, которая удари­лась в модельный бизнес и сейчас, по слухам, находилась гдето за границей. И даже девушку, которую видела с ним на базаре. Кто она, любовница или просто знакомая? Ей почемуто важно было это знать.

На другой день она встала с больной головой. Состояние потерянности не проходило. Мать, заметив перемену в настроении молодой пары, спросила Наташку с тревогой в голосе:

– Какая кошка между вами пробежала? Всё молчите... Надутые какието.

– а о чем нам говорить, мама? Всё давнымдавно ска­зано.

– Да ты ходишь как в воду опущенная.– Это всё изза Дениса, – слукавила она. – Сама знаешь,

как тяжело его по утрам поднимать.Лариса Деевна с сомнением покачала головой. Наташке

хотелось, чтобы мать поверила, не брала в голову их про­блемы. Она и так много пережила… Время, слава Богу, лечит. Благодаря прибыльному бизнесу семья не бедство­вала. Все сыты, одеты... Есть коечто и в «загашнике». Возможно, скоро появится у молодой семьи собственное жилье. Главное, чтобы был мир в доме.

32

– Всё у нас будет хорошо, – заверила Наташка мать. Потом расцеловала сына, сидевшего у бабушки на руках. – Ты только, мама, не волнуйся. Размолвки в каждой семье случаются.

Начался новый базарный день. Денис вначале дулся, но потом жена растормошила его разными шуткамиприбаутками, и он тоже заулыбался.

И всё бы шло хорошо, не появись опять антон. При­мерно в то же время, что и вчера. Один…

– Вчера на обследование в областную больницу ездил, – простодушно доложил он.

– а где девушка, которая накануне была с тобой? – в первую очередь поинтересовалась Наташка.

– Галкато? Дома она. Как нитка за иголкой тянется. Отругал сегодня.

«Кто она тебе?» – так и подмывало ее спросить, но тут в палатку вошел Денис с ящиком конфет: сегодня они шли нарасхват, и Наташка сделала вид, что пересчиты­вает выручку.

Обменявшись с бывшим приятелем несколькими ниче­го не значащими фразами, антон попросил, обратившись к Наташке:

– Ссудишь меня денежкой?– На бутылку? – съязвил Денис.– а хотя бы и на бутылку. Тебе какое дело?– Самое прямое. Деньги у нас общие.– а ты мне, значит, пожалел? – в голосе антона послы­

шались нотки враждебности. – Ты что, куркуль, думаешь, я без отдачи? Получу пенсию, верну. За честь Отечества жизни не жалел. а за свою тем более отвечу.

Ни слова не говоря, Наташка протянула ему «столь­ник»:

– Хватит?антон утвердительно кивнул.Когда он ушел, Денис долго сопел, поправляя покосив­

шуюся стойку палатки. Потом его будто прорвало:

33

– Ублажила мужика? Добренькая! Раньше рубли счи­тала, теперь сотенными разбрасываешься.

В неестественно громком голосе его были злая ирония и негодование. Наташка как раз взвешивала товар для одной из покупательниц. Вспыхнув вся, она выскочила из палатки и, бросив на ходу: – Торгуй сам! – пошла не­весть куда.

День, как и вчера, был теплый, солнечный. Легкий ветерок ласково гладил лицо и шею. Наташка шла и шла, пока не выбралась на окраину городка и не уперлась в поросший осокой низменный берег неторопливой речки. Немного повыше, на пологом берегу, расположилась какаято развеселая компания. Взрослые пели, а дети плескались в воде и громко смеялись.

Наташка присела, опустила ладони в прохладную мутноватую воду (видимо, ребятишки выше по течению взбаламутили) и некоторое время сидела так. В памяти ожили картины беззаботного детства. Когдато гурьбой бегали купаться к запруде у фабрики, где был глубокий омут. Мать постоянно предостерегала ее: «Смотри, Натка, не утони! Плавать не умеешь. Выбирай, где пологое ме­сто». Плавать она тогда действительно не умела, таскала с собой надувной матрас. а когда научилась держаться на воде, устраивала гонки со сверстниками. Ее даже при­глашали в секцию по плаванию, но мать не отпустила: «Учись лучше прилежней. В люди выйдешь». Лариса Деевна спала и видела свою дочь студенткой.

Или другой случай, связанный уже с антоном. Ката­лись както в заливе после водополья на льдинах отча­янные мальчишки. Наташка тоже загорелась желанием прокатиться. Забралась на льдину, отчалила... В какойто момент неустойчивый ледяной плот накренился, ноги по­ехали, и девочка оказалась в воде. Барахталась она в во­дяной купели недолго. Намокшая одежда потянула ее на дно. Хорошо, антон на такой же точно льдине был рядом.

34

«Держись!» – крикнул он и протянул ей шест. Наташка мертвой хваткой вцепилась в него.

«Он спас мне жизнь, – твердила она сейчас, словно оправдываясь перед кемто. – Я обязана ему».

…Дома был переполох: Денис пропал!– Приехал с базара один, – рассказывала Лариса Деев­

на, время от времени покачивая на руках внука, который тер кулачками глаза, но никак не хотел засыпать. – Злю­щий такой! Не разговаривает… Поставил машину в гараж и кудато ушел.

– Вернется, – спокойно сказала Наташка, забирая сына у матери.

– Вы что, опять поцапались?– Мы и вчера не цапались. Так, ревности пустые…– К кому? – сразу насторожилась мать.Наташка уже пожалела, что ненароком проговорилась,

пришлось рассказать об антоне, о том, как пила с ним коньяк, а сегодня одолжила ему денег.

– Ты с ума сошла! – возмутилась мать. – Теперь я по­нимаю Дениса. Ответная реакция.

– а что я такого сделала? Какое преступление совер­шила?

– Твой муж – очень ревнивый человек. Учти и то, что он знает антона как своего соперника. Надо быть осмо­трительней.

Наташка махнула рукой и пошла укладывать засыпа­ющего сына в кроватку.

Денис не пришел ночевать. Лариса Деевна по этому поводу пустила слезу, вопрошая:

– Как мы теперь будем жить? Если бизнес рухнет, нам не протянуть.

– Пока что не рухнул, – успокаивала ее Наташка. – Не пропадем. Рукиноги есть. Без куска хлеба не останемся.

Мать только недоверчиво качала головой. Так и ушла в свою комнату встревоженная. Хорошо, что младших сыновей дома не было: отдыхали в загородном лагере.

35

Наташка опять долго не засыпала. Через тонкую пере­городку она слышала, как мать ворочается в своей по­стели в соседней комнате, и думала о своей неудавшейся, как ей казалось, жизни.

Не базарной торговкой она себя видела, когда училась в школе. Преподаватель словесности – вот ее идеал. И не ее вина, что не суждено ей было поступить в институт. «а чья?» – невольно спросила себя Наташка. Ей вспомнилось предостережение гадалки: «Изменишь нос – перевернешь судьбу». Похоже, всё сбывается...

Утром ее растолкала мать:– Вставай, дочка. Пора…– Что? – Наташка ошалело вскочила с постели, не по­

нимая, в чем дело.– Тссс... – Лариса Деевна приложила палец к губам и

показала глазами на стоящую рядом кроватку, в которой, свернувшись калачиком, спал ее внук с отброшенным в сторону одеялом. Любовно прикрыв мальчика, сказала шепотом: – Искать мужа собирайся.

Наташка сидела на постели с закрытыми глазами, рас­качиваясь из стороны в сторону. Она мало спала и поэтому не сразу «врубилась». а когда до нее дошло, чего от нее хочет мать, той уже не было в комнате.

Лариса Деевна по привычке хлопотала на кухне, готовя завтрак.

– Ты чего меня спроваживаешь? – зевая, спросила На­ташка.

– Иди ищи Дениса.– Куда?Мать предположила, что он заночевал у своих роди­

телей.– Идти искать его – значит, признать свою вину. а я

перед Денисом ни в чем не виновата.– Может, и не виновата, – согласилась мать. – Но ради

семьи надо переступить через свою гордыню.

36

– Не хочу! Не буду!Лариса Деевна устало опустилась на стул, отвернулась

к окну. Ее округлые плечи, обтянутые цветастым хала­тиком, мелко затряслись от рыданий.

Больших трудов стоило Наташке успокоить мать, ко­торая сквозь слезы твердила:

– Как мы будем жить? Ты подумала? Ведь у меня кроме тебя еще двое. Не считая твоего сына…

Выходя из подъезда, Наташка лицом к лицу столкну­лась с Галкой, спутницей антона. Нежданная гостья за явила:

– а я вас ищу… С антоном вчера случился припадок. Он в больнице. Вы его угощали спиртным?

– Неет… Правда, сотенную дала. Попросил взаймы до пенсии.

– Всё ясно. Значит, он эти деньги пропил. а ему катего­рически заказано употреблять алкоголь. У него приступы эпилепсии после ранения часто случаются.

– Я этого не знала, – растерянно произнесла Наташка. В ней медленно поднималось беспокойство. Перед глаза­ми маячило бледное лицо антона. И ей до боли в сердце сделалось жалко его.

– Пойдем! – схватила она Галку за руку. – Сейчас же пойдем к нему!

антон вышел в приемную в казенной пижаме и шле­панцах на босу ногу. С вымученной улыбкой на бледном лице сказал:

– Да я почти здоров, – и, обратившись к Наташке, спросил: – Это Галка тебя сюда затащила?

Девчушка стояла рядом, потупившись.– Она у меня такая, – с теплыми нотками в голосе про­

должал он. – В случае чего всех на ноги поднимет.– Видимо, любит, – сказала бывшая подруга, ревниво

покосившись на спутницу.антон ничего не ответил. Потом попросил:

37

– Оставь нас, Галка. Давно не виделись. У старых дру­зей много чего накопилось.

Когда девушка, в своем светлом джинсовом костюме больше похожая на подростка, вышла из вестибюля боль­ницы, Наташка спросила:

– Это твоя любовница? Или жена?– И да, и нет…Они присели на широкую, обитую дерматином скамью.

антон рассказал историю одного боя в горном селении Чечни. Больших трудов и жертв стоило выбить оттуда бандитов.

– Я Галку нашел в развалинах дома. – антон порывисто дышал, как видно, заново переживая события тех дней. – Она была похожа на пацана – выкормыша бандитов. Такие невинные с виду пацаны немало наших солдат уложили. Рука не поднялась пристрелить ее. Только по сережкам в ушах догадался, что это девчонка.

– Она русская? – спросила Наташка. – Черненькая, а глаза светлые. На горянку не похожа…

– Русская. Родителей застрелили боевики. а девчонку взяли к себе как рабыню. Сексрабыню. Я Галке дал денег на дорогу и отправил с сопроводительным письмом сюда, к своим родителям. а вскоре и сам вернулся. Комиссовали в связи с тяжелым ранением. Теперь Галка от меня ни на шаг...

– Ты всех спасаешь, – задумчиво глядя в пространство перед собой, сказала Наташка. – Помнишь, как меня спас однажды, когда катались на льдинах? а себя спасти не смог…

– В смысле?– Ты сам рассказал нам о своих болячках...– Война есть война, – тяжело вздохнул антон. – Хоро­

шо еще, что живым вернулся.Некоторое время сидели молча. Потом Наташка реши­

лась задать вопрос, который давно волновал ее:

38

– а как с Зойкой у тебя дела?– Что было, то прошло…– Тебя связывали с ней любовные отношения? – Какая ты дотошная! Всё тебе надо знать…– Нет, а всётаки? Дело прошлое...– Ну, любовные. Но только я ей был не по нутру. Зойке

по нутру только тот, у кого есть деньги. К примеру, батя твой.

– а причем тут мой отец? – удивилась Наташка.– Да она была его содержанкой! Благодаря деньгам

твоего отца и в модельный бизнес пробилась.Это было для нее открытием. Таким ошеломляющим,

что она некоторое время молчала в растерянности.– Но ведь он живет с Элеонорой, – попыталась Наташка

обелить родителя.– Он живет с обеими. Вот мужик! – невесело хохотнул

антон. – Умеет ловить рыбку.– Ты любил Зойку?Он снова усмехнулся и сказал с осуждением:– Ох, женщины, женщины…– Если любил, почему со мной стал крутить?– Назло Зойке. Думал, приревнует.«Оба одинаковыми приемчиками воспользовались», –

подумала Наташка, а вслух спросила:– И тебе это удалось?– В некоторой степени.«а мне не удалось, – вновь констатировала она мыс­

ленно. – И теперь понятно, почему».Когда расставались, бывшая подруга как бы между

прочим спросила:– Почему ты меня ни разу не поцеловал? Я была тебе

так противна?– Не хотел обольщать чистую, наивную девушку. Кста­

ти, почему ты пластику носа сделала? Зря… Твое лицо потеряло индивидуальность. Ты мне больше нравилась

39

такой, какая была.Это был приговор, окончательный и бесповоротный.

При антоне Наташка сдержалась. а когда вышла из больницы, дала волю слезам. Она поняла, что антон для нее потерян давно и безвозвратно.

Дитя порока

Сергей открыл дверь и осторожно вошел в прихожую. Так же осторожно, боясь ненароком разбудить малыша, снял обувь и хотел пройти на кухню, но тут услышал изза приоткрытой двери комнаты голос жены, которая разговаривала по телефону. До него донеслись слова:

– Мама, я его терпеть не могу! С ним всегда одни про­блемы.

Он решил, что речь идет о нем, и, шокированный, оста­новился послушать.

– Помоему, он дебил, – вновь донеслось до Сергея. – Никаких слов не понимает...

Неужели жена говорит об их сыне Игоре? Из дальней­шего разговора понял, что не ошибся. Елена сетовала, что мальчик очень невосприимчив. Когда с ним разговари­вают, этот «урод», как она его назвала, начинает сосать палец и плакать.

Он и раньше подозревал, что его жена – никудышная мать. Она занималась чем угодно, но только не сыном. Могла часами стоять перед зеркалом, примеряя много­численные наряды. Или разговаривать по телефону со своей мамой, обсуждая всевозможные новости и сплетни: городок небольшой, почти все друг друга знают. а по прошествии всего двух месяцев после родов заявила, что возвращается на работу. На замечание удивленного Сер­гея о том, что они вроде бы не стеснены в средствах, мать

40

ее, Лариса Тимуровна, известная в городе предпринима­тельница, которая содержала дочь, ответила, что у Елены всё равно нет грудного молока. Лучше взять няньку. Но мальчик капризничал, часто болел, ни на какие уговоры не реагировал, и няньки одна за другой отказывались от беспокойного ребенка. Вот и сейчас был такой период, когда Елена сидела дома с сыном. Очередная нянька ушла от них накануне.

Сергей уже собирался переступить порог комнаты, как вдруг услышал:

– Ты хоть знаешь, кто его на свет произвел? Скорее всего, бомжиха. Родила и отказалась...

Сергей не поверил своим ушам. Он обеими руками схватился за голову и почемуто зажмурился: «С кем я связался?» Ему сразу вспомнился тот день.

…Берег озера. Двухэтажная дача Ларисы Тимуровны. Ослепительно солнечный день. Родители Сергея – Егор Васильевич и Екатерина алексеевна – были приглашены с единственным сыном на шашлыки к предприниматель­нице якобы по случаю возобновления прежней дружбы. Когдато женщины работали в одной больнице медсестра­ми. Потом Лариса Тимуровна ушла по причине мизерной зарплаты на вольные хлеба. Занялась бизнесом, и до­вольно успешно. Теперь у нее два магазина и ночной бар.

Еще тогда у Сергея закралось подозрение: с какой это стати успешной предпринимательнице якшаться с ни­щей медсестрой? Но подозрения его вскоре были залиты спирт ным с обильным угощением. Он помнил только начало пикника, когда все сидели у костра на искусно стилизованных бревнышках, и его отец, манерничая под туриста, бренчал на гитаре. Рядом с Сергеем сидела Елена в светлом купальнике, как бы ненароком прижимаясь к нему голым плечом. Девушка так себе, не из красавиц, с длинным острым носом, лупоглазенькая. Коротко стри­женная под мальчика. Черная челка прикрывала лоб,

41

который она почемуто постоянно морщила.а до этого они вдвоем катались на катере по озеру, по­

том купались.– Догони меня! – кричала она азартно и делала рывок

кролем вдоль берега. Сергей, когдато занимавшийся в школьной секции по

плаванию, в момент ее настигал.– Только не топи! – просила Лена, повизгивая. – Я

очень боюсь глубины.Она прижималась к нему, всем своим видом показывая,

что парень, под два метра ростом, спортивный, накачан­ный, который, к тому же, в этом году окончил институт и мечтал о хорошем трудоустройстве, не безразличен ей. Сама девушка институтов не кончала, работала у матери в одном из магазинов менеджером по продажам.

Сергей не помнит, как отключился. Лариса Тимуровна унизанной золотыми кольцами рукой всё подливала ему и подливала.

– Пей, Сережа, – твердила она. – Тебя не скоро прой­мет. Вон ты какой...

Ему это льстило, и он опрокидывал рюмку за рюмкой. Очнулся парень утром в постели. Под боком у него

ктото тихо сопел. Он повернул тяжелую с похмелья голову и увидел на смятой простыне Лену, совершенно голую, даже не прикрытую одеялом. Осторожно, чтобы не потревожить ее, сполз на пол, облачился в свою висевшую на спинке стула одежду и дал деру.

Сергей понял, что его попросту использовали, когда месяца через полтора к ним на квартиру заявилась Елена и со слезами на глазах известила его мать, что беременна. Тотчас же был призван на разборку заспанный виновник происшествия, прогулявший со своей подругой всю ночь и явившийся домой только под утро. Сергей не сразу вру­бился в суть дела. а когда понял, стал ошалело рыскать глазами по комнате, словно в надежде сбежать. Но отец

42

крепко держал его за руку и твердил:– Наследил – отвечай! Ты теперь взрослый человек.Его чуть ли не насильно – по бокам шли мать и отец

– привели в загс. Родственники восхищались богатой не­вестой. а виновник торжества стоял, потупив голову, и уныло ждал, когда этот балаган закончится.

Теща подарила молодым двухкомнатную квартиру и спальный гарнитур из орехового дерева. Сергей смирился с участью чуть ли не насильно сотворенного мужа и ждал приплода. Он почемуто не сомневался, что родится маль­чик. По крайней мере, сильно желал того.

Но шла неделя за неделей, а живот жены оставался плоским. И будущий папаша забеспокоился.

– У тебя всё нормально? – спросил он однажды Лену. – Давай сходим вместе в женскую консультацию.

– Нет! Нет! – протестующее замахала та руками. – Это не мужское дело. Мы сходим с мамой.

И сходили, да так, что будущую роженицу увезли в облцентр. По словам тещи, у нее были какието серьез­ные отклонения от нормы. Лена пролежала в больнице до окончания срока беременности. На неоднократные пожелания навестить ее Сергей получал от тещи моти­вированный отказ:

– Это невозможно. Беременность протекает очень тя­жело. Врачи опасаются инфекции, тогда жизнь плода будет под угрозой. С дочкой можно разговаривать только по телефону.

В положенный срок Елена разрешилась мальчиком. Молодой папаша был вне себя от счастья. Он договорился со своим отцом, который на днях купил иномарку, и они покатили в облцентр с цветами и подарками.

Новорожденный оказался вовсе не таким, каким представлял его Сергей. Худосочный, очень писклявый, с редкими рыжими колечками волос. Голубые мутные глаза глядели на мир с непонятной настороженностью.

43

Каждый раз, когда его освобождали от пеленок, чтобы искупать, мальчик сучил ножками и заливался таким воплем, словно его к скорой смерти готовили.

Он часто болел. Казалось, все детские хвори, какие только есть на земле, просто липли к нему. Ходить, как, впрочем, и говорить, мальчик начал очень поздно. Но Сер­гей любил сына. При виде отца малыш открывал беззубый рот, радостно выдыхал: – Эээ… – и смеялся, закатывая глаза. Счастливый отец покупал сыну игрушки, катал его на спине, изображая лошадку. а когда высоко под­брасывал мальчика вверх, тот вначале замирал от страха и восторга, но потом тянул к нему ручки: «Еще! Еще!»

Первым словом, произнесенным Игорьком, было слово «папа». И это так польстило самолюбию молодого отца, что тот попросил:

– Нука, нука, повтори! Я плохо тебя расслышал.…Елена чтото еще говорила матери по телефону, но

он уже не слушал. На него будто нашло затмение. Тяже­лой походкой ничего не соображающего человека Сергей медленно надвигался на жену. Она ойкнула и вскочила со стула.

Пятясь задом к окну, твердила:– Ты что, Сережа? Ты что?..– Я всё слышал. Не ты Игоря родила! – Ну если даже и не я, так что из того? Он наш, наш

сынок... Мы к нему привыкли.– Зачем ты и твоя мать пудрили мне мозги?Лена не ответила. Коснувшись спиной подоконника и

поняв, что отступать некуда, съежилась от страха и при­жала руки к груди:

– Не бей меня! Не бей!.. Прошу…Потом, закрыв лицо ладонями и издав протяжный

стон, зарыдала. Злость, бурлившая в Сергее, не проходи­ла. Он схватил жену за шею:

– Почему вы меня использовали? Говори! Я тебя не от­

44

пущу, пока не скажешь правду!Испугавшись, что муж и в самом деле может задушить

ее, Лена сделала попытку освободиться. С красным, мо­крым от слез лицом она хотела оттолкнуть его, но Сергея невозможно было даже с места сдвинуть. Задыхаясь, с выпученными от страха и нехватки воздуха глазами, молодая женщина с трудом выдавила:

– Маме надо было выдать меня замуж… – и осела всем телом.

* * *Сергей вышел из булочной (зашел по дороге с работы

купить хлеба) и увидел поразившую его картину. На тро­туаре у перехода стояли двое: старуха в клетчатом теплом не по сезону пальто (стояла весенняя теплынь) и мальчик лет шести в очках с толстыми выпуклыми стеклами, в котором он сразу узнал Игорька.

– Что рот разеваешь, дитя порока? – гнусаво выговари­вала мальчугану старая женщина, занося над его головой темную заскорузлую руку. В облике старухи с большим крючковатым носом и тонкими злыми губами было чтото хищное, вызывающежестокое. – Не видишь, люди кру­гом? Потеряешься, потом ищи тебя.

Игорек втянул голову в плечи, будто ожидая удара. И старая карга ударила бы, наверное, не вмешайся Сергей.

– Да как вы смеете! – заорал он и в два прыжка очу­тился рядом. Перехватив руку старухи, зло сказал: – Не трогайте беззащитного ребенка!

Мальчик мгновение молча смотрел на своего спасителя. Толстые линзы очков делали его глаза неправдоподобно большими. Потом, крикнув: – Папа! – повис у Сергея на шее.

Тот прижимал к себе худенькое тельце, испытывая ни с чем несравнимую радость. Ему казалось, что они не виделись вечность.

45

Вот уже три года Сергей не живет с Еленой. Ушел после того, как в порыве гнева едва не задушил ее. Еще легко отделался. Лариса Тимуровна грозилась, что засу­дит непутевого зятька. И засудила бы. Были и справка о телесных повреждениях, и заявление в отдел внутренних дел… Сергея вызывали к следователю, допрашивали… Но телесные повреждения оказались незначительными.

Сергей не так боялся тюремного заключения, как не­официальных разборок: могли гденибудь в безлюдном месте подловить, забить насмерть. Лариса Тимуровна не прощала обид. Ведь добилась она, чтобы Сергея вытури­ли из штата районной администрации, где по протекции тещи он занимал престижную должность заместителя руководителя отдела. Хорошо, что сразу же удалось устроиться в Госпожнадзор инспектором. Рука властной самолюбивой женщины не смогла тут до него дотянуться: ведомство было не местное, а федеральное. Сергея оста­вили в покое.

Все эти годы он постоянно думал о малыше, как если бы это был его родной сын. У мальчика кроме него не было больше за ступников. Чтобы хоть изредка видеть Игорька, отлученный от общения с ним отец снял комнату побли­зости и нередко наблюдал, когда тот гуляет с очередной нянькой во дворе дома. Но, как правило, издалека, чтобы не обнаружить себя. а так хотелось подойти и сказать: «Здравствуй, сынок. Узнаешь меня?»

…Малыш словно прилип к нему. Он теребил его жест­кие темные волосы и просил:

– Пап, забери меня! Я хочу жить с тобой. Мы не рас­станемся больше?

Сергей не знал, что ответить. Но радость от того, что сын не забыл и любит его, переполняла мужчину. Он гладил ребенка, прижимал к себе и целовал, не стесняясь слез.

Идиллию этой встречи нарушил надтреснутогрубый

46

голос старухи, которая повисла у заступника на руке:– а ну, отпусти мальца! Ты кто такой?– Это мой папа! – не без гордости сообщил Игорь, по­

вернув к ней бледное личико. – Он нашел меня. Мы с ним больше не расстанемся. Правда, пап?

Сергей молча кивал. Выдав себя, он не знал, что ему дальше делать. Решение пришло неожиданно.

– Пойдем. Я отнесу тебя домой, – сказал он, поудобнее устраивая мальчика на руках.

– Я не хочу домой! – запротестовал Игорь и даже стал молотить его кулачками по спине. – Я хочу с тобой!

Изпод очков с толстыми линзами потекли слезы. Мальчик плакал беззвучно…

Елена оторопела, увидев его с мальцом на руках. Она разговаривала с кемто по телефону. Сказав в трубку: – Я перезвоню, – положила ее на рычаг и встала, растерян­ная, не зная, куда девать руки: то прятала их за спину, то теребила пуговицу домашнего халата.

За время, что не виделись, жена заметно обрюзгла. Щеки ее округлились, но лицо было попрежнему ту­склым, невыразительным. Они встречались не впервые после разрыва. Лена приходила и к нему на квартиру, и к его родителям. Она хотела, чтобы Сергей простил ее и вернулся. Уверяла, что любит его. Но обманутый мужчи­на был глух к ее мольбам: «Ты меня в лучших чувствах оскорбила. Я этого тебе не прощу никогда».

Сергей попытался поставить притихшего малыша на пол. Но не тутто было. Тот мертвой хваткой вцепился в его свитер ручонками. Прижимаясь всем худеньким, вздрагивающим тельцем, тихо всхлипывал:

– Не хочу… Я хочу с тобой, папа...– Я мог бы забрать Игорька, – неожиданно для себя са­

мого сказал Сергей. – Всё равно он здесь никому не нужен.– Как забрать? – удивилась Елена, высоко вскинув

выщипанные брови. – Ты хочешь заявить на него права?

47

– Никаких прав у меня на него нет. Впрочем, как и у тебя. Если почестному. – Сергей уже знал, что оставлен­ная им жена бесплодна. В период имитации беременности она ходила к гинекологу, где ей этот страшный диагноз, вызванный перенесенным когдато в детстве осложнением после простуды, и выдали.

– Я не понимаю: ты хочешь взять Игоря насовсем или временно?

– а это уж как Бог на душу положит.Елена помолчала, потом сказала, что ей надо посове­

товаться.– С кем? С мамой? – уточнил Сергей.Она молча кивнула.– Я так и знал! – неожиданно приходя в ярость, вос­

кликнул он. – Ты не можешь принять самостоятельно ни одного решения. Всю жизнь с оглядкой на маму живешь, да? Мама замуж выдала… Мама тебе чужого ребенка на­шла… Да только вот любить не научила. Как не была ты матерью, так ею и не стала!..

В Елене, видимо, взыграло самолюбие. Гордо вскинув голову, она заявила:

– Уж какая есть! а не нравится, выйди за порог.Сергей стал молча отдирать от себя малыша. Игорь за­

орал так, что прибежала старуханянька.– Я с тобой, папа! Я с тобой хочу! – твердил несчастный

ребенок.С трудом освободившись от малыша, Сергей выбежал

из квартиры.– Приходи завтра! – крикнула вдогонку жена. – Полу­

чишь окончательный ответ.Но на другой день прийти не получилось. Сергей дав­

но, еще со школьной скамьи передружил с девушкой по имени Люда. Вместе учились в институте. Собирались пожениться… И тут на перспективного сына своей давней знакомой положила глаз Лариса Тимуровна... Уязвлен­

48

ная коварным предательством возлюбленного, Людмила уехала в Сибирь, к родственникам. Там устроилась на работу, а вскоре вышла замуж, но неудачно: супруг ока­зался гулякой, пьяницей и дебоширом. Людмила была вынуждена оставить хорошо оплачиваемую работу и вернуться к родителям. Не удержала ее от этого решения даже беременность.

Сергей встретился с ней совершенно случайно на улице. Разговорились. Выяснили, что личная жизнь у обоих не сложилась, и стали встречаться. Вчера Людмилу увезли в роддом. Сергей не мог думать ни о чем другом. Он решил, что, как только Люда выйдет из роддома, они обязательно поженятся, а ребенка он усыновит.

В этот день с утра у него была плановая инспектор­ская проверка состояния пожарной безопасности в баре у Ларисы Тимуровны. Обнаружилась масса нарушений. Сергей аккуратно зафиксировал их в протоколе, который и предъявил хозяйке:

– Будет вынесено предписание о закрытии вашего пред­приятия до устранения нарушений.

Прочитав протокол, Лариса Тимуровна небрежно бро­сила его на стол.

– Сделаем, – сказала она, холодно блеснув на него чер­ными глазами. Смуглое лицо, большие глаза и темные кудрявые волосы выдавали в ней южную кровь. Отец ее был выходцем из азербайджана, и она больше унаследо­вала его черты, чем русской матери. Не только внешние, и по характеру была взрывная, темпераментная, скорая на решения.

Когда Сергей встал, собравшись уходить, Лариса Ти­муровна, придержав его за руку, сказала:

– Подожди, зятек. Так серьезные дела не решаются.Она позвонила, и расторопная официантка в два счета

накрыла на стол.Сергей сначала решительно отказывался, ссылаясь на

49

занятость. Но Лариса Тимуровна умела уговаривать:– Давай по маленькой… Столетней выдержки вино…

Поди, такого и не пробовал.И строгий инспектор сдался, хотя знал за собой парши­

вую привычку – пить до упора. Однажды уже подвела она его «под монастырь» на даче. Подвела и сейчас.

Сергей не помнил, как оказался в камере предвари­тельного заключения. Проснулся утром и обнаружил, что лежит на жестких нарах. Из маленького зарешеченного оконца под потолком струился тусклый свет. Рядом то ли плакал, то ли смеялся бомжеватого вида мужичок сред­них лет с лицом, заросшим бурой щетиной.

– Ппонимаешь, я по витрине рраз! Она вдребезги! – Увидев, что Сергей приподнялся, бомж ткнул его пальцем в грудь. – Я давай в мешок затаривать товар. Для блезиру, ппонял? Мне бы годика на два загреметь. Всё равно я на воле от голода пподохну.

– Слышь, кореш, – ткнули его в бок с другой стороны, – тебе сейчас парашу выносить. Понял?

Сергею показалось, что он попал в сумасшедший дом. И что если он здесь еще хоть минуту побудет, тоже сойдет с ума. Вскочив, он бросился к обитой железом двери и стал неистово колотить в нее:

– Выпустите меня! Здесь какаято ошибка...Его выпустили, когда пришло милицейское началь­

ство. Предъявили протокол, из которого следовало, что он, Сергей Егорович Шумейко, будучи с инспекторской проверкой в баре, вымогал у администрации взятку, при­нуждал к интимной близости официантку, которая его об­служивала за столиком, а затем, будучи в нетрезвом виде, устроил дебош на территории бара, избил разнорабочего.

– Нус, молодой человек, – язвительно улыбнулся ему капитан, сидевший за столом в тесном кабинетике, куда Сергея доставили из КПЗ. – Набор более чем достаточный, чтобы угодить за решетку.

50

– Да это же липа! Где у вас доказательства? – Доказательства будут. И медицинские справки. И

фотографии. И тот же протокол допроса...Сергей понял, что старания Ларисы Тимуровны и на

сей раз увенчались успехом.– Чего вы от меня хотите? – спросил он тещу, когда

на следующий день та посетила его в следственном изо­ляторе.

Лариса Тимуровна не торопилась отвечать. Она про­шлась вдоль разделявшей их прозрачной ширмы, поско­блила ее ногтем, словно проверяя на прочность, потом, подойдя к месту, где стоял Сергей, тихо, но внушительно сказала:

– Вернись к Лене. Она без тебя очень страдает.– Нет! – закричал он. – Никогда! Лучше я в тюрьме

сгнию.– Эмоции, парень… Эмоции… – Теща понимающе по­

качала головой с пышной прической. – Интересно, что ты запоешь через месяц, скажем. Или через годдва… Когда все от тебя отвернутся, включая нынешнюю твою любовь. Ведь она в роддоме? Со дня на день разрешится?

«И откуда она всё знает? – сверля ее неприязненным взглядом, подумал Сергей. – Такое впечатление, что част­ного детектива наняла».

а Лариса Тимуровна достала из кармана легкого брюч­ного костюма яркожелтой расцветки какието фотогра­фии.

– Особенно ее порадуют, в кавычках, разумеется, вот эти фотоснимки. – Теща показала ему несколько фото­графий, где Сергей был изображен то в обнимку с полно­грудой официанткой, то с той же официанткой уже у него на коленях.

– Неправда! Это фотомонтаж!– Нет, парень. Эксперты уже дали свое заключение.– Как я вас ненавижу! – процедил сквозь зубы Сергей

и отвернулся.

51

Потом его навестили родители, которые тоже потре­бовали, чтобы он смирился и вернулся к жене. Сергей не стал с ними разговаривать. Он считал, что мать и отец пре­дали его, сговорившись с Ларисой Тимуровной. Разуме­ется, не даром. Егор Васильевич сразу же после свадьбы купил иномарку, пусть и подержанную. Спрашивается, на какие шиши, если он работал оператором в котельной? а Екатерина алексеевна сделала в квартире евро ремонт.

Обида на родителей вынудила его сразу же после раз­рыва с Еленой снять частное жилье. Уходя, он сказал: «Запомните, сына у вас больше нет» – и ни разу их не навестил.

...Когда время свидания закончилось, мать громко всхлипнула. Приложив платок к глазам, долго молчала, потом тихо произнесла:

– Прости нас, сынок. Если сможешь… Мы испортили тебе жизнь.

* * * Зима. В овражке за городом несутся на салазках по

крутому склону двое – большой и маленький. На одном из ухабов салазки подпрыгнули и перевернулись. Любители лихой езды вывалились и заскользили по накатанному склону, визжа и смеясь от восторга.

– Вот здорово! – Маленький человечек в черной цигей­ковой шубке поднялся первым и сказал, отряхиваясь: – Пап, давай еще разок скатимся!

Сергей, смеясь и тоже отряхиваясь, спросил:– Ты не ушибся, медвежонок?– Нее, я как ласточка летел. а ты держался за меня.– а не наоборот? Я тебя держал, чтобы ты не ушибся.Споря и подтрунивая друг над другом, они поднимались

вверх по крутому склону, где около машины серебристого цвета их ждала женщина в коричневой норковой шубке.

– Не пора ли нам домой? – строго сказала Елена, рас­

52

тирая варежкой озябший нос.– Нее, мы еще разок скатимся, – возразил азартный

Игорек. – Да, пап?– Я кому сказала! Уеду одна.На поверхности семейная идиллия. В глубине...После освобождения полгода назад из следственного

изолятора Сергей попал в зависимое положение не толь­ко от тещи, но и от жены. Елена вдруг возомнила, что муж, с которым они вновь сошлись, обязан ей по гроб. Покладистомягкая женщина превратилась в настоящую мегеру.

Особенно доставалось Игорьку. Неродная мать постоян­но его унижала, обзывала дебилом, ставила в угол и даже стегала плеткой, которую специально для этой цели ку­пила. Раз, придя с работы (Сергея устроили на прежнюю престижную должность в штат районной администрации), он застал такую картину. Елена стояла с плеткой над ма­лышом и требовала убрать игрушки. Игорь, лежа ничком на паласе, хныкал и говорил, что хочет поиграть еще.

– Я кому сказала! – повысила голос раздраженная жен­щина. – Сейчас будем изучать азбуку. В подготовительной группе ты не можешь ее освоить. Будем заниматься дома.

– Не хочу я больше изучать азбуку. Я хочу играть!– а это хочешь? – Елена стегнула его плеткой по спине

и еще раз спросила: – Это хочешь?Сергей застыл у порога. Такой разъяренной и злой он

видел жену впервые. В изящных сапожках на высоком каблуке и заправленных в них джинсах (видно, только что вернулась с работы, где выполняла декоративную роль менеджера по продажам), с плеткой в руке и под­вернутыми рукавами кофты она походила на эсэсовку из кинофильма, который Сергей видел в детстве. Не помня себя от возмущения, он подскочил к Елене и вырвал из ее рук плетку. Потом переломил рукоять о колено и вы­бросил в форточку.

– Что ты себе позволяешь? – тихим, вздрагивающим

53

от гнева голосом спросила жена. – В тюрьму опять захо­телось? Так это мы тебе быстро устроим.

Слово «тюрьма» вызывало в нем неприятные ассоциа­ции. Да, он сломался тогда в следственном изоляторе по прошествии двух с небольшим месяцев. В нечеловеческих условиях, в забитой до отказа камере, где, чтобы поспать несколько часов на нарах, надо ждать своей очереди... Чтобы побыстрее выбраться из этого ада, люди сознава­лись даже в том, чего не совершали. Сергей тоже не вы­держал. Боясь, что свихнется, он согласился на условия тещи. Но самолюбие его было уязвлено и подпитывало изнутри ненависть к семейке, которая его обложила, как дикого зверя. Ненависть эта временами прорывалась на­ружу. Так случилось и в этот раз.

– ах, ты мне устроишь! а это тебя устроит? – Сергей за­лепил жене пощечину, да так, что она отлетела в сторону и, наткнувшись на стул, упала.

Злорадно хихикнул Игорек, а разъяренный Сергей вы­скочил из комнаты. Он долго бесцельно бродил по городу, почти физически ощущая, что петля неволи всё туже за­тягивается на его шее.

Вспомнилась Люда, ее незадачливая судьба. Родив первенца, она в тот же день его и лишилась: молодая не­опытная медсестра по ошибке вместо ванночки с теплой водой сунула новорожденного в ванночку с кипятком. Такова была версия. а Сергей не сомневался, что и тут в роли судьбы выступила Лариса Тимуровна, чтобы устра­нить соперницу дочери. И добилась своего. Люда снова уехала в Сибирь. И теперь он совершенно один. Вокруг вроде бы множество людей, но нет того единственного человека, перед которым можно открыть душу.

После того инцидента теща, конечно же, вызывала его «на ковер». Сергей сказал ей прямо:

– Дураков надо учить. Пусть не смеет больше под­нимать руку на мальчика, – и рассказал обо всём, что

54

произошло.– Да, да, конечно, – вынуждена была согласиться

Лариса Тимуровна. – Бить плеткой неэтично.Однако огонек ненависти в ее глазах не погас. Сергей

понял, что сидит на вулкане, который может в любой момент взорваться. Он искал варианты выхода из этого замкнутого круга и не находил.

…Они всётаки скатились с горки назло Елене еще раз. На том же самом ухабе салазки вновь высоко под­прыгнули. Раззадорившийся, как мальчишка, Сергей сконцентрировался в полете, прижимая к себе Игорька. И удара с высоты о землю, как прежде, не последовало. Они кубарем скатились по откосу вниз.

– Как классно, пап! – восторгался мальчик. – Катились, как колобок. Давай еще, а?

У него разрумянились щеки, глаза блестели от возбуж­дения. Сейчас он представлялся Сергею не таким уж сла­бым и болезненным, как обычно. Просто мальчику надо чаще бывать на свежем воздухе и заниматься спортом. Вот только как убедить в этом Елену? У нее на первом плане свои интересы. И сегодня еле уговорил ее сделать вылазку на природу. Она собиралась на какуюто презентацию в местный музей. Ладно бы, знала толк в искусстве. Для нее это только повод себя показать, свои наряды. «Вы­пендреж» – называл подобные выходы «в свет» Сергей.

– а ты не заболеешь завтра? – с подозрением уставился на сына заботливый отец. – Кашель, насморк, температу­ра... Ты уверен в себе?

– Я уверен в себе, папа, – с готовностью подтвердил мальчик. – Не заболею – и точка!

Они поднимались по склону горки, оживленно раз­говаривая. а когда поднялись, азартный малыш вновь поставил санки, чтобы съехать вниз. Елена предупредила:

– Еще раз скатитесь, уеду одна, – и отвернулась, давая понять, что разговор закончен.

55

– Да и езжай! – в сердцах выдохнул Сергей и снова стал усаживаться с Игорьком поудобнее на санках. Ему постоянно хотелось всё делать назло жене.

Елена не уехала, но на обратном пути не вымолвила ни слова. а Сергей и Игорек, который устроился у отца на коленях, болтали без умолку, пока мальчик не заснул.

Слегка пуржило. Сергей глядел на быстро бегущую мимо заснеженную дорогу и думал, что жизнь его не удалась. Накрутится она на колесо времени, как вот эта дорога, – и всё. а ведь у него такие были планы после окончания института! Он по специальности программист. Видел себя сотрудником солидной фирмы, разработчиком программы ее успешного развития. Он и в администрации разработал программу экономического развития района, но она не была принята ввиду отсутствия необходимых средств. а средства – вот они, на поверхности. Собирай положенные налоги – и потекут в казну денежки. Но та­кие прожженные дельцы, как его теща, научились умело уходить от налогов. Вся система существующей власти поражена коррупцией.

Сергей чувствовал себя птицей с подрезанными кры­льями. Он приходил на работу, чтобы только отбыть время. То же и в личном плане. Как жить с нелюбимой женщиной? С человеком, с которым нет ничего общего? Скрытая вражда, чуял он, до добра не доведет. Одно уте­шение – Игорек. Это была своего рода отдушина, но ино­гда ее не хватало. И тогда он прикладывался к бутылке.

Сергей нащупал в кармане шкалик с водкой, откру­тил крышку, приложился к горлышку. Покосился на сидевшую за рулем жену. Она, конечно же, видела, но с деланной сосредоточенностью смотрела вперед и молчала. Приложился еще и еще. Когда в голове зашумело от вы­питого, почемуто вновь вспомнилась Люда. автовокзал, автобус и покидающая его любимая женщина...

– Прощай, – сказала она ему тогда, смахивая непро­

56

шеную слезу. – Вряд ли когда еще увидимся...У него защемило в груди. От тоски, от неизбежности

утраты. И все же он сказал ей тогда уверенно:– Мы будем вместе, Люда. Рано или поздно. Я в этом

не сомневаюсь. Не сомневайся и ты.Желание избавиться от оков у Сергея было всегда, но

обстоятельства вынуждали его это желание подавлять. Он покосился на жену, которая попрежнему сосредоточенно смотрела на дорогу. Впереди ехал грузовик с прицепом, вез трубы. Елена жала на газ, чтобы обогнать его. Рас­стояние стремительно сокращалось. «Сейчас или никог­да», – сказал он себе и резко крутанул руль, за который держалась жена.

* * *И снова знакомый бар. Лариса Тимуровна подняла на­

полненный бокал и сказала:– Выпьем за упокой души моей дочки. Она у меня была

единственной радостью. – Женщина часто заморгала и склонила голову.

Успешная бизнеследи очень сдала за годы, проведен­ные Сергеем в тюрьме. Подурнело, обрюзгло лицо, в гла­зах уже не было прежнего неукротимого блеска, в темных кудрявых волосах проглядывала седина. «Как много воды утекло», – подумал он, и ему вспомнился тот последний миг, который стал для его жены роковым. Впрочем, и для него тоже.

...Он успеть открыть дверцу машины и вывалился вме­сте с мальчиком на дорогу. Через секунду услышал скрип тормозов, затем страшный грохот...

Очнулся в больнице с многочисленными ушибами, травмой головы и переломом ключицы. Зато сохранил жизнь приемному сыну. Игорек отделался небольшим сотрясением мозга.

Когда Сергей немного оклемался, следователи по не­

57

скольку раз на дню заявлялись в больницу. Всё выспра­шивали, уточняли, сверяли… Видно, искали противоре­чия в показаниях. а они в начале следствия были. Сергей уверял, что пытался избежать лобового столкновения, когда резко вывернул руль вправо:

– Елена выскочила при обгоне грузовика на встречную полосу. а там была машина...

– Ваши показания противоречат показаниям водителя грузовика. Он уверяет, что встречных машин в тот момент на дороге не было.

Куда деваться? Сергей решил, что надо прекращать юлить. Лучше во всём честно признаться. На суде это ему зачлось. а речь защитника внесла ясность в обстановку, предшествовавшую дорожному происшествию. И то, как его третировала теща, и как явно не без умысла сварили заживо в кипятке новорожденного Людиного сына, и как жестоко обращалась его покойная жена с Игорьком...

Ему дали пять лет тюремного заключения, из которых он отсидел три года: за примерное поведение был осво­божден условнодосрочно. И сразу же пришел к теще, чтобы вернуть себе сына, которого та воспитывала после гибели дочери.

...Сергей сидел молча. Он так и не поднял свой бокал. Лариса Тимуровна уставилась на него немигающим хо­лодным взглядом и спросила тоном, не предвещающим ничего доброго:

– Ты не хочешь выпить в память о моей погибшей дочке? Ты, который погубил ее собственными руками! И не испытываешь угрызений совести... Тварь несчастная! Быдло! – Она плеснула содержимое своего бокала ему в лицо, резко поднялась и ушла.

Сергей не торопился вставать изза стола. Некоторое время глядел, как по белой матерчатой салфетке расте­кается красное пятно, похожее на кровь. «Плохой знак, – подумал он. – Быть новой беде».

58

Вечером ктото позвонил в дверь (Сергей попрежнему снимал комнату, так и не вернулся к родителям, хотя они каждый месяц отправляли ему посылки, когда он сидел в тюрьме, и навещали регулярно). На пороге стояла Лари­са Тимуровна с сосредоточеннохмурым лицом, одетая в роскошную норковую шубу. Меховая шапка была низко надвинута на глаза. Видимо, не хотела быть узнанной: в общежитии гостиничного типа, где квартировал Сергей, всегда многолюдно.

– Я должна извиниться перед тобой, – отведя глаза, сказала теща. – Весь день чувствовала себя не в своей тарелке.

В дальнем конце длинного узкого коридора послыша­лись чьито шаги, и Сергей, открыв пошире дверь, при­гласил:

– Проходите…– У тебя чтонибудь выпить найдется? – спросила теща,

присаживаясь на стул.– Неет, – протянул он, но тут вспомнил про заветный

плоский шкалик. – Только водка.– ааа, – махнула она рукой. – Всё равно. Наливай!После первой же рюмки лицо ее заметно оживилось,

глаза заблестели. Она повела речь об Игоре, ради которого Сергей сегодня утром приходил к ней в бар.

– Оставь мне мальчика, – просила Лариса Тимуровна. – Он – единственная память о дочери. Я воспитаю его до­стойным человеком.

Зная ее феноменальную способность убеждать, Сергей слушал, не глядя ей в глаза. С Игорьком были связаны все его надежды. Даже в тюрьме он каждый день думал о сыне. Мысленно представлял себе, как тот встает утром под строгим взглядом древней бабки, которая могла дать ему тычка или отвесить затрещину. Как одевается, за­втракает… Как идет в школу... Возможно, ктото его там обижает. Игорек – ребенок слабый, сам за себя постоять

59

не сможет. Он думал о сыне и сегодня утром. Ему не терпелось его

увидеть. – Я знаю, что легко могу отсудить у тебя мальчика,

– продолжала Лариса Тимуровна, снова наливая себе из шкалика в рюмку. – Найму хорошего адвоката. Но я хочу, чтобы всё было по согласию, подоброму. Зачем гневить Бога? Я его уже и так достаточно прогневила.

Сергей понял, что плетью обуха не перешибешь.– Вы мне хоть раз с Игорьком увидеться дадите?– Конечно, конечно, – охотно согласилась Лариса Ти­

муровна, поняв, что зятек запросил всего лишь мизерного отступного. На губах, как всегда ярко накрашенных, за­играла довольная улыбка. – Хоть сейчас, дорогой.

Было темно, хотя еще не поздно: зимний день короток. Увидев свет в знакомом окне, Сергей нетерпеливо побе­жал по лестнице на второй этаж. Лариса Тимуровна едва поспевала за ним.

Не раздеваясь, он заглянул в комнату. Игорь сидел за столом и чтото усердно выводил в тетради, то и дело по­правляя очки, сползающие на нос. Предательски скрип­нула дверь. Мальчик поднял голову и некоторое время смотрел на отца рассеянноотрешенным взглядом. Потом в его расширившихся глазах появилось изумление.

– Папка? – сперва недоверчиво спросил он, потом, крикнув: – Папка! – слетел со стула и бросился к нему. – Папка, – твердил мальчик, вкладывая в это слово всю радость от нечаянной встречи. – Папка… Как долго я тебя ждал!..

Он заметно вытянулся, но был всё таким же худень­ким, почти невесомым. Гладя ладонью сына по спине, Сергей ощущал под тонким свитером каждый позвонок, каждое ребрышко. Душа его млела.

Звякнула на кухне кастрюля. В дверном проеме появи­лась старуха, низко повязанная темным платком, изпод

60

которого выбивалась прядь седых волос. Она хотела чтото сказать, но стоящая за спиной Сергея теща сделала предо­стерегающий жест. Старуха понятливо кивнула и снова скрылась на кухне.

– Ну вот, – примиряюще сказала Лариса Тимуровна. – Встретились и разошлись.

– Как разошлись? – удивился Сергей. – Дайте нам хоть этот вечер пообщаться.

Сидя у отца на руках, Игорек, вслушиваясь в разговор, поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, а по­няв, истошно завопил:

– Я не отпущу больше моего папу! – и вцепился в его спину руками.

– Ну, тогда поужинаем. Чайку попьем, – спохватилась теща и крикнула: – Клавдия!

Снова появилась старуха. Хозяйка велела ей накрыть на стол.

– У меня ничего нет, – развела нянька руками, недо­брожелательно косясь на Сергея.

– Как это нет? Как это нет! – твердила Лариса Тиму­ровна, проходя на кухню. – Тебе на днях привезли гору продуктов.

Сергей понял, что скупердяйкастаруха не хочет его кормить.

– Бежим? – шепнул хитрый мальчишка ему на ухо.Раздумывать времени не было. Сергей согласно кивнул

и стал бочком пробираться к двери. Когда оба были уже на лестничной площадке, услышали гневный голос Ларисы Тимуровны:

– Куда? Рвань несчастная! Мы так не договаривались!Настигнув их на лестнице, она стала отдирать малыша

от отца. К ней присоединилась и старуха. Игорек отбивал­ся руками и ногами. Потом стал кусаться.

– Всё равно я не буду здесь жить! – кричал он, близо­руко щурясь: в суматохе потерял очки. По лицу его текли

61

слезы. – Я буду жить с папой. – Потом глухо, почти шепо­том сказал: – а если отберете меня у него, я… я брошусь под машину.

Обессилев от отчаянной борьбы, Лариса Тимуровна села на ступеньку лестницы и, закрыв лицо ладонями, разрыдалась…

На другой день Сергей узнал, что у тещи ночью слу­чился обширный инфаркт, она находится в реанимации и вряд ли выживет. Принесшая это известие старуха сказала ему:

– Ты хоть бы навестил, милок, больную. Может, ска­жет чтото тебе... Перед тем как отойти, – и перекрести­лась несколько раз.

Игорек в это время крепко спал у отца на постели.

62

оберег от любви

Сима почувствовала во сне, что ее ктото душит. Откры­ла глаза – темень непроглядная вокруг. Ночную тишину нарушало странное сопение над ухом. Чувствуя, что ей не хватает воздуха, прохрипела:

– Флор? С ума сошел! Что ты делаешь?И стала освобождаться от охвативших ее шею пальцев.

Да не тутто было. Пальцы вцепились в горло мертвой хваткой. а на грудь, не давая пошевелиться, давило тело сожителя.

В голове промелькнуло: «Младшая дочка не опреде­лена… Я должна, я хочу жить!» И, подстегиваемая этой мыслью, она стала отчаянно размахивать руками и ко­лотить душителя. Почувствовав, что хватка ослабла и спасительный глоток воздуха поступил в легкие, Сима напряглась всем телом и сбросила Флора. Он упал на пол и затих. Какоето время она продолжала жадно глотать воздух, потом вскочила, включила свет. Сожитель сидел, прислонившись спиной к кровати. Всклокоченная голо­ва его низко склонилась на грудь, плечи вздрагивали. Он плакал, поскуливая, как щенок, которому сделали больно.

Сима подскочила к нему и стала яростно трясти за ху­дые плечи, спрашивая:

– Ты что хотел со мной сделать, а?Его голова безвольно тряслась вместе с плечами, потом

он поднял ее и сказал:– Я больше не могу. Ты меня приворожила…Об этом Флор говорил ей не впервые. Даже както по­

пытался совершить самоубийство, выехав на встречную полосу движения. Сима отделалась тогда легким испугом и решила, что никогда больше не сядет к нему в машину.

– Приворожила? – переспросила она, и полное круглое лицо ее перекосила злая усмешка. – Идиот! а не ты ли на

63

днях у Катьки Зотовой переночевал? а мне сказал, что выполнял срочную работу.

– Но я же вернулся. – Флор тщательно растирал крас­ные от слез глаза. – И не к Катьке, а к тебе. У кого бы ни был, а душа моя здесь, с тобой. Вот я и говорю, что при­ворожила. Отпусти меня, Серафима! Добром тебя прошу…

– Да иди! – Женщина сделала широкий жест рукой в направлении двери. – Тоже мне, олигарх нашелся! Ни­чтожество! Я что, тебя привязала? Иди на все четыре стороны!

– Уйти, чтобы вернуться? Я этого больше не хочу. – Голова Флора вновь низко свесилась на грудь.

Чтото в его согбенной фигуре было жалкое, отврати­тельное. Симе хотелось взять сожителя, как куль, от­нести за дверь и выбросить, настолько он ей опротивел. Потом бы, наверное, пожалела. Но это потом. а сейчас ее душила злоба.

– Собирайся и уходи! – потребовала она и для пущей убедительности ткнула его босой ногой в бок. – Слы­шишь? Убирайся немедленно!

Он кивнул и стал медленно подниматься. В серой май­ке, обнажавшей его покрытую густой растительностью грудь, и черных семейных трусах, худосочный, невысоко­го роста, сожитель не переставал вызывать в ней отвраще­ние. «И что ты в нем нашла? – спросила себя Сима. – Не мужик, а шкет. И по форме, и по содержанию...»

Похожее впечатление Флор произвел на нее и при первом знакомстве. Это случилось два года назад, на Троицу...

Воскресный день. Солнышко ласковое, теплынь... Несколько закадычных подружек с детьми решили вы­браться на природу. У излучины реки за городом нашли подходящее место, устроились. Пили вино, закусывали нехитрой снедью, «разговоры разговаривали», пели, а дети купались. Вдруг услышали истошный визг. Вере­

64

щала Светка, младшая дочка Симы, которая в компании барахтающихся в воде детей была самая старшая – ей минуло шест надцать.

– Не подходите! Не подходите! – кричала девчонка. – Боюсь!

Вскочив на ноги, Сима увидела загорелого мужика в черных семейных трусах. Он держал в вытянутой руке шевелящееся темное существо. Видимо, незнакомец пред­лагал Светке подержать рака. Встревоженная женщина через мгновение была уже рядом. Решительно перехватив руку незнакомца, спросила:

– Мужик, чего тебе от ребенка надо?– Да вот, предлагаю подержать… Безобидный рак. Не

укусит, не ужалит... Чего бояться?В его светлых, быстро моргающих глазах была какаято

детская наивность. Про таких говорят: «До старости ще­нок».

Наверное, будь Сима трезвой, она не решилась бы взять клешнястого обитателя подводного царства в руки. а тут взяла. Долго рассматривала, с удивлением покачивая круглой головой с собранными на затылке в тугой узел волосами, потом спросила:

– а что у него едят?– Клешни, лапки, хвост...– а вкусный? – Под пивко хорош…– У нас пиво есть. – Сима показала на группу своих

подруг, которые наблюдали за ними.– Замечательно! Сейчас я наловлю еще. Потом разведем

костер, испечем раков.Незнакомец лазал в воде под крутым бережком в по­

исках рачьих нор. Засовывая в очередную нору руку, вытаскивал шевелящееся существо и с возгласом: – При­нимай! – выбрасывал на берег.

Сима находила рака в густой прибрежной траве и без­

65

боязненно тащила к костерку, где на углях жарились его уже покрасневшие сородичи. Во всей этой затее было чтото необычное, радостное, интересное… Все удивля­лись, смеялись, делились впечатлениями, а потом лако­мились рачьим мясом, находя в нем особую пикантность:

– Вкусное! Жаль, мало…В общем, день удался на славу. Возвращались вечером

домой, полные впечатлений. Незнакомец, который на­звался Флором, вписался в их компанию так, будто был ее постоянным членом. Подвыпив, первым затягивал песни, сыпал шуткамиприбаутками.

«Свой парень» клеился всё больше к Симе и, когда расставались, назначил ей свидание. Ей срочно пришлось проконсультироваться у подруг. В маленьком городке все друг у друга на виду. Выяснилось, что Флор – семейный человек. Жена его – гулящая женщина, которая ни во что своего мужа не ставит. Дочке десять лет, парали­зованная старушкамать. Работает мужчина слесарем в жилищнокоммунальном хозяйстве, имеет старенький «жигуль» первой модели.

Сима четыре года назад осталась вдовой с двумя деть­ми. Старшая дочка удачно устроила свою судьбу. Окончив художественное училище, уехала в город на Неве, там вышла замуж за живописца. Сейчас у них небольшой художественный салон, который позволяет семье из трех человек (сыну два года) жить безбедно. Младшая Светка через год заканчивает школу. Тоже собирается поступать в художественное училище, хотя менее способная, чем сестра. В ожидании этого события Сима нередко задумы­вается о том, с кем она останется, если и младшенькая уедет. Возможно, в лице Флора судьба посылает ей спа­сителя от одиночества?

Они встречались три раза в неделю в доме его старушкиматери, прикованной к постели. В промежут­ке между любовными встречами Флор постоянно звонил

66

ей, как бы напоминая: «Знай, что я у тебя есть, думай обо мне». Они были одного возраста, но в присутствии воз­любленного Сима чувствовала себя намного старше изза наивности и какойто детской незащищенности Флора. Им было легко вместе. Из доверительных разговоров она узнавала о нем всё новые и новые подробности и постепен­но пришла к выводу, что Флор – большой индивидуалист. Друзей у него не было, с женой отношения не сложились. Зато числились за ним многочисленные любовные по­хождения, был он, как говорят в народе, «ходок». На ее тревогу по этому поводу возлюбленный неизменно отве­чал: «Я ищу родственную душу. Кто меня за это осудит?» Сима чувствовала, что он стремится к ней. Видела, как преображается в ее присутствии. Менялась даже инто­нация голоса, и глаза както поособенному загорались.

Без Флора ей теперь было тоскливо, она поняла, что влюблена. Но Сима считала, что на чужом несчастье сча­стье не построишь, поэтому уговаривала возлюбленного сохранить семью, хотя бы до окончания школы его доч­кой. Он не послушал ее, поставив перед дилеммой: «Или сойдемся, или навсегда врозь». Так они стали жить вместе в просторном доме Серафимы.

Влюбленная женщина первонаперво одела своего со­жителя. У него не было ничего, кроме драных носков да линялых семейных трусов, ходил в рабочей спецовке. а у Симы после покойного мужа осталось немало хороших вещей. Женщине хотелось, чтобы Флор чувствовал себя нужным ей, и она всячески старалась это проявлять.

Они условились, что всегда будут говорить друг другу правду. Флор даже составил список женщин, с которыми был близок. В нем фигурировала и Катька Зотова, раз­веденка, любительница «поддать». На днях Сима узнала от одной своей знакомой, что ее любвеобильный мужичок опять встречался с Катькой, заскочил «на огонек». а ей сказал, что работал всю ночь, выполняя срочное задание.

67

Она носила боль измены до времени в себе, зная, что если они поссорятся, то навсегда. Нужен был повод, чтобы накопившийся негатив вырвался наружу. И, прогоняя Флора, Сима высказала всё.

…Он долго одевался. Как специально затеял процедуру с бритьем. Потом чистил зубы, умывался, громко отфыр­киваясь в ванной. Видимо, рассчитывал, что хозяйка дома остынет, сменит гнев на милость. а когда понял, что она тверда в своем решении, сказал с угрозой в голосе:

– Хорошо, я уйду. Но ты еще об этом пожалеешь.

* * * С утра иней посеребрил еще зеленую траву. Наступив­

шая осень всё чаще заявляла о себе заморозками. Сима вышла из дома, кутаясь в светлую курточку. Солнышко на безоблачном синем небе уже начало пригревать. За­индевевшая крыша оттаяла, и по желобу слива бежала вода, как в весеннюю оттепель.

Сима отправилась на базар – присмотреть подходящую обувку на зиму. Выбор был большой, но цены «кусались». Обойдя ряд, женщина уже хотела перейти на следующий, но тут лицом к лицу столкнулась с дочкой, тащившей огромную клетчатую сумку, чемто до отказа набитую. Лицо Светки от натуги покраснело, челка на лбу взмокла от пота.

Она, наверное, и не заметила бы мать, если бы та ее не окликнула:

– Доченька, ты ли? Как изменилась… Тебя и не узнать…Светка и в самом деле сильно переменилась за те не­

сколько месяцев, что они не виделись. Когдато круглое, как у матери, лицо вытянулось, черты стали резче, нос заострился, на переносице пролегла складка озабоченно­сти. Юная восемнадцатилетняя девушка стала похожа на женщину лет двадцати пяти.

– Мама, как я рада! – Дочь обняла ее, уткнувшись го­

68

ловой в грудь.Сима почувствовала странную дрожь в ее теле и спро­

сила:– Светочка, уж не заболела ли ты?Ничего не ответив, та отстранилась и затравленно

оглянулась.– Рашид меня ждет, – сказала она, с усилием отрывая

от земли неподъемную сумку....Нынешним летом Светка ездила к старшей сестре

в Питер погостить. Возвращалась домой с попутчиком, земляком по имени Рашид. С его матерью Руфиной Сима когдато училась в одном классе. Так и не окончив школу, та в свои шестнадцать лет сбежала с заезжим татарином. Когда у нее появился на свет мальчик, вернулась в род­ную семью, но ненадолго: спуталась с какимто военным, который приезжал в отпуск, и опять укатила. Мальчик остался с родителями Руфины. Когда бабушка умерла, внука воспитывал дед – человек пьющий и скандальный. Мальчик постоянно воровал у него деньги, за что был не­однократно бит. Попал в дурную компанию. Несколько лет провел в воспитательной колонии и исчез. И вот – объявился.

Сима не понимала, чем он покорил ее дочку. Ладно бы, красавец писаный. а то – шкет. Вертлявый, ма­ленький, с сальными нечесаными волосами. Когда в тот злополучный день соседка сказала, что видела Светку в привокзальном кафе с Рашидом (они пили пиво), она не придала этому особого значения. Что могло быть общего между ее красавицейдочкой и этим невзрачным, уже исковеркавшим свою жизнь парнем? Позже поняла, что ей надо было тогда не мешкая бежать за Светкой в кафе и привести ее за руку домой. Знать бы, где упасть…

Дочка вернулась далеко за полночь. От нее пахло пи­вом и еще чемто чужим. Ничего не объяснив матери, она заперлась в своей комнате, а утром ушла, набив сумку

69

необходимыми на первое время вещами.– Ты куда, дочка? – увидев ее сборы спросила расте­

рянная Сима.– Туда, – неопределенно махнула рукой Светка. – Меня

ждут...И опять ей бы надо было ее остановить. Может быть,

даже силой. Но не остановила. Понадеялась на благораз­умие дочери. И вот результат… Светка уже несколько месяцев живет с Рашидом, домой возвращаться не хочет, избегает мать.

…Они стояли в самой сутолоке. Мимо тудасюда снова­ли люди. Светка, подняв сумку, уже готова была раство­риться в толпе, но Сима порывисто придержала ее за руку:

– Ты домой хоть на часок не забежишь? Мне много о чем надо с тобой поговорить.

Девушка хотела чтото сказать, но тут глухой шум базара пронзил резкий голос:

– Ну ты, тварь безмозглая, долго будешь тут конта­чить?!

К Светке подскочил Рашид и, схватив ее за шею, дернул на себя. Она ойкнула и выпустила из рук сумку. Та плюхнулась на зашарканный асфальт. Молния разо­шлась, и наружу вывалились кожаные куртки всевоз­можных расцветок. Светка стала торопливо их собирать, а Рашид, стоя над ней, топал в ярости ногами и вопил:

– Дура!.. Тварь безмозглая!.. Ничего нельзя поручить!Сима была в шоке. Чтобы так унижать ее дочь! Она

готова была провалиться от стыда. Не понимала, как удержалась и не залепила этому выродку пощечину. На­верное, побоялась привлечь еще большее внимание людей. Изобразив на лице вымученную улыбку, коснулась рукой плеча коммерсанта:

– Рашид, ты меня не узнаешь?Бешенство в его темных глазах сменилось растерян­

ностью. Конечно же, он не мог не узнать мать Светки,

70

которая часто ходила в школу на родительские собрания и общалась с его дедом. Изобразив на лице радушие, Ра­шид распростер руки:

– Тещенька, дорогая! Зачем пожаловала? Я всегда к твоим услугам.

Понимая, что с этим двуличным человеком надо гово­рить жестко, она его сразу же осадила:

– Какая я тебе тещенька? Вот когда свадьбу сыграем…– Ну, это не за горами. Это будет. Я люблю Светку. Мое

слово – закон.Такого зятька ей меньше всего хотелось иметь, но раз

дочка выбрала… Сима решила пока смириться и сказала доверительно:

– Пришла вот за сапогами зимними... Но по цене не подходят.

– Ноль проблем, – заявил Рашид и подхватил ее под руку. – Пойдем…

Он выбрал ей хорошие сапоги: настоящая кожа, мо­дельные, теплые, удобные… Как надела, так в них бы и пошла домой, снимать было жалко. Благодетель не взял с нее ни копейки. Сказал, гордо выпятив худосочную грудь:

– Носи, тещенька, дарю…– Тещенькой меня назовешь, когда узаконишь отноше­

ния с моей дочкой, – вновь напомнила Сима.Уже дома корила себя: «Зачем взяла сапоги? Рашид

откупился от тебя таким образом».Этой темной осенней ночью одинокая женщина долго

не могла заснуть. Всё думала, как Светка попала в каба­лу к нечестивцу. Наверное, всему виной была неудача на вступительных экзаменах в художественное училище. Дочка очень переживала, а Сима ее успокаивала: «Свет клином на этом училище не сошелся. Есть много других специальностей». – «Не хочу я никаких других специаль­ностей!» – кричала Светка.

Ее можно было понять. Своего рода наследственность… Коекаким художественным даром обладала и сама

71

Сима. Еще в школе оформляла стенгазеты. Но пошла не по художественной стезе, а поступила в текстильный институт: на этом настояли родители – потомственные ткачи. В городке, где они жили, текстильный комбинат был градообразующим. После окончания института Сима доросла до начальника цеха. Однако начавшаяся в стране перестройка всё порушила. Комбинат попал в долговую яму, обанкротился. Начались массовые увольнения, и Сима попала под сокращение. Куда деваться? Двое детей на руках, кормитьодевать надо… К тому же, муж, тоже уволенный с комбината по сокращению, запил с горя.

Вот тогдато бывшая текстильщица и вспомнила дав­нюю семейную традицию – шитье лоскутных одеял. Они довольно ходко раскупались в областном центре. Сима организовала разделение труда: сама кроила лоскутки, а дочки, высунув от усердия языки, сшивали по эскизам матери фрагменты. Потом пошли в дело и художествен­ные вышивки – на полотенцах, на скатертях… Целые ком­позиции – от «Бурлаков на Волге» до «Чебурашек» для детских комнат. Семья поднялась с колен. В успех дела поверил даже пьющий муж. В сарае, приспособленном под мастерскую, он начал мастерить забавные игрушки из дерева и раскрашенной соломы.

После того, как старшая дочь уехала учиться, а муж умер от рака желудка, промысел несколько захирел. Симу с младшей дочкой хватало только на лоскутные одеяла. Но неудача на экзаменах при поступлении в училище от­била у Светки и эту охоту. «Не хочу ремесленником всю жизнь оставаться!» – заявила она и то смотрела целый день телевизор, то читала. Сима видела ее глаза, красные от слез. Онато и посоветовала ей: «Съездика к сестре в Питер. Развейся…» Кто же мог предположить, чем эта поездка закончится?

Внезапное увлечение Рашидом обеспокоенная мать объяснила желанием дочери самоутвердиться. И ничего плохого в этом не было бы, будь на месте Рашида ктото

72

другой....Утром Сима встала с намерением вернуть сапоги.

В квартире умершего деда, где проживали Рашид со Светкой, был страшный беспорядок. Повсюду валялись разбросанные вещи. Мусор, пыль, от которой свербело в носу. «И это всё допускает моя дочь, – с осуждением ду­мала Сима, пробираясь через завалы в прихожей. – Моя чистюля и рукодельница. Невероятно…»

Рашид встретил ее приветливо, приказал Светке не­медленно накрыть на стол. Как бы оправдывая свое грубоваторезкое отношение к сожительнице, стал объ­яснять, что по вероисповеданию он мусульманин, а у мусульман в отношении жен свои порядки. «Мусульмане тоже бывают разные, – хотела возразить Сима. – Впрочем, как и христиане». Вслух же напомнила в очередной раз, усаживаясь на предложенный стул:

– Моя дочь тебе еще не жена.– Не жена, так будет. Правильно, Светка? – Рашид

хлопнул ее рукой по заднице и похотливо хохотнул.Пока дочь собирала на стол, освобождая его от грязной

посуды и остатков еды, гостья внимательно к ней при­глядывалась. Ее поразила отрешенность Светки, какойто пустой, блуждающий взгляд… Она ни удивилась, ни об­радовалась появлению матери. Такое впечатление, что ей всё равно. Казалось, Светка живет в какомто другом мире. «Но в каком именно?» – силилась понять Сима. И вдруг ее осенило: «Наркоманка! Моя дочь – наркоман­ка». Она пришла в ужас от этой страшной мысли. «При­знаки... Где признаки?» – пыталась Сима разубедить себя. И вскоре нашла один – расширенные зрачки. «а отрешенность от всего на свете? а рабская зависимость от Рашида? – задавала себе страшные вопросы женщи­на. – Это ли не признаки?» Окончательно утвердившись в этой поначалу показавшейся неправдоподобной мысли, она сразу же сникла.

73

Рашид жадно пил водку. Захмелев, стал хвастать при­быльным бизнесом.

– Понимаешь, тещенька, всего добился вот этими руками. – Он показал растопыренные грязные пальцы с чернотой под ногтями, вновь упирая на слово «тещень­ка». – Начинал ведь «шестеркой», был на подхвате. а сейчас сам езжу в Турцию и Китай за кожанами. Сам, понимаешь? Я теперь хозяин! На меня работают другие.

«В том числе и моя дочь», – хотела съязвить гостья. Она слушала «зятя» вполуха, всё думала о несчастной Светке, которая определенно попала в наркотическую зависимость. Теперь ей стали понятны покорность и приниженность дочери. Ради очередной дозы наркоманы готовы терпеть всё.

Рашид, видимо, заметил беспокойство и небеспри­страстность гостьи, наблюдавшей за Светкой, и, желая унизить сожительницу, похлопал ладонью по колену, как приманивают к себе собачку:

– Ко мне, Светка! Садись.Девушка, за всё время застолья не проронившая ни

слова, покорно села к Рашиду на колени. Тот притянул ее за шею и стал целовать.

Этого Сима вытерпеть уже не смогла. Решительно встала и, ни слова не говоря, пошла к выходу. Когда спу­скалась по лестнице, услышала сзади:

– Мама!..Обернулась. Светка чтото ей протягивала, стоя на

ступеньке:– Сумку свою забыла…– Оставь. Это сапоги. Я их возвращаю Рашиду.– Брезгуешь? Боюсь, он тебя неправильно поймет.– Ну и пусть! а я вот тебя никак не пойму. Зачем тебе

такая жизнь?– Я его люблю. Он мой первый мужчина.– Любишь такого? – Сима невольно зажала ладонью

рот, боясь, что Рашид ее может услышать.

74

– а ты любишь мужчину лучше?Она не успела ответить. Наверху показался Рашид.

* * *Сима три дня ничего не ела, только пила воду. Бродила

по дому, как тень. Делать ничего не хотелось. Лежала на диване, бездумно уставившись в потолок.

На четвертый день с утра заявился Флор. Объяснил:– Мне бабкаведунья сказала, что тебе плохо. Я не мог

не прийти...Да, ей было очень плохо. Плохо от того, что сломана

молодая жизнь дочери. Что Флор оказался не тем чело­веком, каким хотела его видеть. Однако появление со­жителя обрадовало исстрадавшуюся женщину. Флор де­ловито затопил котел, испек в духовке кулебяку, заварил крепкий чай. Сима поела с удовольствием, попила чайку и почувствовала, как с души спадает холод. Но вместе с ощущением теплоты появилось странное состояние вины.

Сима знала, что Флор, после того как она прогнала его из дома, вернулся в семью. Видела несколько раз, как он утром по пути на работу завозил в школу дочку. Радова­лась за него, что образумился, и вместе с тем страдала. Страдала от невозможности слышать его голос, общаться, сознавать, что он у нее есть... Но Сима говорила себе: «Ты должна выстоять. Крепись! Первый период тяжелый. Дальше будет легче…» Ей казалось, что она забывает, почти забыла Флора. Этому способствовала и неутихаю­щая душевная боль за дочь. И вот, неожиданное явление…

Ей надо было выговориться. Она рассказала Флору о том, в какую передрягу попала ее дочь.

– Пропала моя Светка! – заключила Сима. – Как ее теперь из этой ямы вытащить?

Флор, задумчиво потирая ладонью лоб, сказал:– Я ведь деда Рашида хорошо знал. Както раз про­

75

мывал ему систему отопления в квартире. Хороший, душевный человек был... Хотя и любил выпить. Угостил меня тогда…

Вспомнив про сапоги, которые всётаки пришлось взять, Сима сказала:

– Возможно, и у Рашида чувство доброты есть. Но и жестокости хватает...

– Надо чтото придумать, – задумчиво произнес Флор. – Проблема еще в том, что Рашид связан с криминалом. Я это точно знаю.

«Оттаяв» за столом, Сима вновь вспомнила Катьку Зо­тову, с которой возлюбленный изменил ей, и поняла, что эту занозу внутри не выдрать. Теперь она скептически от­носилась к каждому слову Флора. «Ты это для вида меня утешаешь? – хотелось съязвить ей. – Эгоист! Утешай – не утешай, всё равно я тебе больше не поверю».

Из реплики Светки во время последней встречи она поняла, что та не одобряет ее выбор. Может быть, это и стало первопричиной того, что она связалась с Рашидом, – своего рода протест.

Сима поднялась изза стола, сказала решительно:– Уходи! Не дай Бог, соседка заметила, – и показала

на окна дома напротив. Это она рассказала ей про Свет­ку, которая пила пиво с Рашидом в привокзальном кафе. Сима тогда не вняла ее предостережению. Теперь казнила себя, но поезд, как говорится, ушел.

– Ну даже если и заметила? И что? – В голосе Флора было нескрываемое раздражение.

– Не хочу снова быть разлучницей. Наверное, Бог меня наказал за это несчастьем с дочкой.

– а если я жить без тебя не могу? Вот, посмотри, – Флор задрал на животе вместе с рубашкой ворсистый крупной вязки свитер и показал дощечку с какимито знаками, висевшую на груди, – оберег. Дала старушкаведунья. И он мне помог?

76

Симу будто бритвой по сердцу полоснули! Задыхаясь от негодования, она выпалила:

– От чего ты лечишься? От любви ко мне? Лицемер! От блуда своего лечись! Клялся, что любишь, а сам к Катьке Зотовой бегаешь. И это любовь?

Флор попятился к двери, видно, испугавшись выра­жения ее лица. Сима в этот момент готова была его при­шибить. Она говорила ему чтото еще, обидное и злое. Флор всё пятился, вздрагивая при каждом слове. Потом с отчаянным возгласом: – Ну и черт с тобой! – выскочил за дверь.

Как ни странно, но, прогнав его, Сима сразу успокои­лась. Наверное, еще и от того, что выговорилась, облег­чила душу.

Ночью она спала спокойно. Однако с раннего утра чтото вновь стало ее тревожить. Материнское чутье под­сказывало, что Светка в беде. Не случайно, когда рас­ставались в подъезде, дочка украдкой сунула ей в руку ключи от квартиры. «Как мне спасти мою девочку?» – мучилась в раздумьях Сима.

Когда поняла, что уже невмоготу сидеть и чегото ждать, решила сходить проведать дочь, а возможно, и поговорить с Рашидом. Нет, не ругаться, поговорить. Руганью ничего не добьешься.

На звонок в дверь никто не отозвался. Тишина. Но Сима чувствовала, что в квартире ктото есть: то ли шорох послышался, то ли голос чейто… Вспомнив про ключ, открыла дверь. В прихожей снова услышала странные звуки, доносившиеся из комнаты. Вроде бы слабый стон… Осторожно, на цыпочках, прокралась туда и остолбенела: на грязном полу в дальнем углу полулежа сидела Светка и постанывала. Растрепанная голова низко свесилась на грудь. Но больше всего Симу поразило то, что ее рука была пристегнута наручником к батарее отопления.

На миг она потеряла дар речи. Молча бросилась к

77

дочке, принялась тормошить, трясти за плечи. Светка с трудом подняла голову, спросила: – Мам, это ты? – и снова уронила ее на грудь.

Не зная, что делать, Сима кружила в растерянности по комнате. Потом стала дергать «браслет» за цепочку, пытаясь освободить руку дочки. Поняв, что это бесполез­но, опять принялась кружить, спотыкаясь, наступая на разбросанные по всему полу вещи.

Внимание ее привлек ключ на столе. Догадалась, что от наручников. Изощренную пытку устроил своей со­жительнице Рашид: вот он, ключ, попробуй дотянись...

* * *Рашид явился на второй день после того, как Сима

привела избитую дочку домой. Он был не один. На улице у калитки прогуливался его дружок в темной джинсовой куртке и такого же цвета шапке, низко надвинутой на глаза. Сам «гость» в своем неизменном «кожане» уверен­но двинулся по расчищенной дорожке к крыльцу: ночью выпал обильный снег. Руки его были засунуты в карманы, в углу рта дымилась папироса. Ни дать, ни взять – фраер из старого кинофильма.

Сима наблюдала за ним через окно. Сердце ее замирало: «Чтото сейчас будет…»

– Идет, – тихо сообщила она.Изза стола торопливо встал Флор, который в это время

завтракал, и тоже выглянул в окно. – Идет, – подтвердил он, и на скулах его удлиненного

худого лица заиграли желваки. Она видела, что Флор волнуется. Ведь ему отводилась

главная роль во встрече незваного гостя.Приведя, почти притащив на себе, Светку домой (мало

того, что избил и приковал к батарее наручниками, так Рашид еще и не кормил, не поил ее в течение суток), Сима позвонила Флору, рассказала о случившемся.

78

– Я в беде, – подытожила она. – Можно мне надеяться на твою помощь?

Флор явился сразу же. Сказал, что телефонный звонок застал его у матери (он продолжал ежедневно ухаживать за парализованной старушкой), и это хорошо, иначе врединажена не передала бы ему просьбу Симы.

– Сходила бы тогда к тебе на квартиру, вызвала. – Сима знала, что гулящая и пьющая супруга Флора, совершенно к мужу равнодушная, не ревновала его к другим женщи­нам.

– И не застала бы меня там...Сима сразу насторожилась:– У Катьки Зотовой живешь?Видно, поняв, что сболтнул лишнее, Флор потупился:– Нет, не у Катьки…– Новую себе нашел?Флор виновато отвел глаза в сторону.Настроение ее, и без того паршивое, совсем пропало.

Сима села на диван и закрыла лицо ладонями. Нет, она не плакала. Но у нее было впечатление, что весь мир вокруг нее рушится. Не на кого опереться в жизни. Совсем одна. Приступы отчаяния случались с ней и раньше, но не такие сильные, как сейчас. «И что ты в нем нашла? – корила она себя. – И что другие бабы в нем находят? Заурядный подлец. Думает только о себе».

Флор подсел к ней, привлек к себе.– Я не оставлю тебя, – сказал он, прижимаясь щекой

к ее щеке. – Нас связали узы, самые нерасторжимые на свете…

– Какие узы? – спросила Сима, отнимая ладони от лица.

– Любовные.– И ты еще смеешь об этом говорить! Постоянно преда­

ешь! Кстати, оберег от меня всё еще носишь? Дура я, дура!– Я знаю, что и ты меня любишь. Мы связаны судьбой.

79

С кем бы я ни был, всегда возвращаюсь к тебе. Но я люблю свободу. Поэтому прошу: отпусти меня...

Раньше она его не понимала. а теперь всё сразу вста­ло на свое место. И попытка задушить ее в постели. И постоянные загулы, после которых Флор неизменно воз­вращался к ней. Он хоть и любил Симу, но тяготился зависимостью от нее. «Как же странно всё устроено, – по­думала она. – Выходит, и любовь бывает порой в тягость?»

Мысленно она решила так: когда закончится вся эта катавасия с Рашидом, они продадут дом и уедут со Свет­кой. Возможно, к старшей дочери. Там, в Питере или в окрестностях, купят квартиру.

…Легкой походкой уверенного в себе человека Рашид взбежал на крыльцо. Позвонил.

– Я открою, – сорвался с места Флор, держа в руке при­пасенный заранее тяжелый обрезок трубы. – Так открою, что не обрадуется.

– Подожди, – удержала его за руку благоразумная Сима. – Сделаем вид, что никого дома нет.

На звонок из своей комнаты вышла Светка. Она была бледная, растрепанная... Халат на ней висел напереко­сяк, застегнутый не на те пуговицы. Пустой, ничего не выражающий взгляд, расширенные зрачки… Спросила, посмотрев сначала на мать, потом на Фрола, затаившихся у окна:

– Почему не открываете? – Выглянула в окно и вос­кликнула голосом, в котором были и радость, и страх: – Рашид!..

До этого Светка лежала, не поднимаясь с постели. Ее трясло и ломало. Иногда, впадая в беспамятство, просила: «Дайте мне ширнуться. Не могу больше…»

– Отойди от окна! – потребовала Сима, хватая ее за руку. – Он не должен тебя видеть.

Но дочь, как околдованная, не хотела уходить, даже отбивалась от матери. И Рашид действительно увидел ее,

80

заглянув в окно. Забарабанил пальцами по стеклу, открыл снаружи форточку и крикнул:

– Светка! Кошечка! Малышка моя! Иди ко мне! Я при­нес то, что тебе сейчас надо.

– Дозу! – радостно воскликнула она и сорвалась с места.Сима насилу ее удержала. Дочь билась в ее руках, вы­

рывалась, молотила мать по спине:– Отпусти меня! Я хочу к Рашиду! Слышишь? Отпусти!В пылу борьбы Сима не заметила, как кудато пропал

Флор. Услышала его голос, когда он, открыв входную дверь, потребовал:

– а ну, убирайся отсюда, шайтан! Думаешь, на безза­щитных баб попал?

В ответ Сима услышала гневный голос Рашида:– Вон с дороги, чмо! Пока я тебе не отвесил!..– Ты мне отвесишь?..Она выглянула в окно. Флор занес над головой Рашида

руку с обрезком трубы. Тот отступил от него на полшага. Потом сунул в карман руку, чтото нащупывая, и в сле­дующее мгновение сделал выпад вперед. В руке его чтото блеснуло...

Удар ножом угодил в область сердца. Флор замер с занесенной над головой трубой. Сима видела в окно, как побледнело, напряглось его лицо. Обрезок трубы вы­скользнул из его руки и громко плюхнулся о деревянный настил крыльца. И вслед за ним, заваливаясь на левый бок, стал падать Флор.

Сима не ожидала такого страшного исхода. С криком: – Убили! – она выскочила на крыльцо и увидела, как быстро, почти бегом, уходит Рашид.

Ее спаситель лежал ничком. Голова его свешивалась с крыльца. В первый момент она решила, что он уже не­живой. Громко подвывая, Сима упала рядом с Флором на колени, не чувствуя холода промерзших досок. Обняла его за плечи. И тут услышала слабый голос:

81

– Переверни меня…С большим трудом Сима перевернула разом отяжелев­

шее тело. Приподняла голову Флора и крикнула дочери, стоящей в дверном проеме:

– Вызови «скорую»! Пусть быстрее выезжают!– Не надо, – сказал как выдохнул Флор и открыл глаза.

– «Скорая» не успеет… – Он долго глядел в осеннее сты­лое небо, словно желая запечатлеть его в своем уходящем сознании. Потом перевел взгляд на любимую: – Вот я и отмучился… Теперь свободен, – и на губах умирающего за стыла блаженная улыбка.

Принц из сказки

…Звенели бокалы, гремела музыка. Они танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Волны счастья уносили Лёльку кудато далеко, в недоступную другим страну грез. Ей казалось, что она на балу в сказочном замке, ее прижимает к груди принц, а вокруг придворные дамы в роскошных нарядах и рыцари без страха и упрека. Все с завистью смотрят на них. Она слышит восторженные возгласы окружающих: «Какая прекрасная пара! Есть же на свете счастливчики!»

Когда музыка медленного танго угасла, Лёлька про­должала прижиматься к груди своего кавалера. Ей не хотелось, чтобы ушла, исчезла гармония звуков. Она мечтала, чтобы танец любви продолжался до бесконеч­ности. Но бархатистонежный голос Руслана вернул ее к действительности:

– Дорогая, пойдем за наш столик. Потом потанцуем еще…

Они выпили. Кавалер до дна, а Лёлька только при­губила. На ней было темное вечернее платье, которое удачно гармонировало с пышными русыми волосами, со­

82

бранными на затылке и перехваченными лентой под цвет платья. Руслан подсел к ней вплотную, взял ее оголенную по локоть руку и прижался к ней теплыми мягкими гу­бами. Сказал:

– Ласточка моя, ты сегодня хороша, как никто. Я тебя поздравляю.

– Правда? – Лёлька нежно провела рукой по его гладко зачесанным волосам. – Говори мне, говори…

Она готова была слушать его воркующий нежный голос без конца. а Руслан вдруг смолк. После многозначитель­ной паузы сказал:

– Кошечка моя, я хочу сделать тебе предложение. Ты не против того, чтобы нам соединиться?

У Лёльки аж дух перехватило. Она хотела сразу ска­зать: «Да, я согласна», но догадалась, что надо выдержать паузу. Как в спектакле школьного драмкружка, где ей доставались не последние роли. За минуты паузы в ее памяти пронеслась вся история их знакомства.

…Она стояла за прилавком своей палатки на базаре. Покупателей было мало. Будничный день. И вдруг перед ней возник молодой человек с огромным букетом длинно­ногих ромашек. Да так внезапно, словно вынырнул изпод земли. Сказал, приятно улыбаясь:

– С добрым днем вас, девушка! И с хорошим настрое­нием. Поздравляю! – и протянул ей букет.

– Ой, мои любимые! Лёлька уткнулась лицом в цветы и замерла. Ей показа­

лось, что это сон. Что стоит не на пыльном душном базаре, изнемогая от жары, а во дворце его высочества принца, который делает свой выбор из множества дам: в школе Лёлька увлекалась любовными романами из рыцарских времен. Подняв голову, девушка и в самом деле увидела мужчину своей мечты. Высокий, смуглый, с гладко за­чесанными назад темными волосами. Особенно поража­ли его смеющиеся черные глаза. Они как бы втягивали

83

в себя, завораживали. От насмешливого и вместе с тем пытливого мужского взгляда слегка кружилась голова.

Незнакомец склонился в красивом поклоне и пред­ставился:

– Руслан Гаушев – цветочный король. Готов бросить к вашим ногам всё свое царство.

– И большое оно у вас?– Достаточное, чтобы безбедно жить на этом свете.Так они познакомились. Лелька узнала, что в их город

его привели коммерческие дела. Завтра он уезжает, но, возможно, вернется. И не только ради коммерции...

– Такая девушка, как вы, любому вскружит голову, – сказал Руслан, поглаживая щегольские усики.

Вечером он напросился к ней на чай. Лёлька была де­вушка осторожная, незнакомых мужчин вниманием не баловала. а этот будто околдовал: она испытывала к нему необъяснимую тягу. Руслан ходил по Лёлькиной двухком­натной квартире улучшенной планировки, осматривал ее, словно прицениваясь.

– Хороша, хороша! – восхищенно цокал языком. – По наследству досталась?

– Куда там! – махнула Лёлька рукой. – У моей мамы таких наследников, как я, еще двое. – И не без гордости добавила: – Собственным трудом заработала.

Доверительно, как старому знакомому, она рассказала ему свою историю.

…Некоторое время после окончания школы девушка сидела на шее у матери. О поступлении в высшее учебное заведение не могло быть и речи. Нужны деньги, а где их взять бедному воспитателю детского сада? Куда попало устраиваться на работу тоже не хотелось. Лёлька искала долго, но ничего подходящего не находила. Наконец по настойчивому совету матери, у которой не было уже сил тащить на себе всю семью, устроилась продавцом на базар.

– Я ей сразу заявила, что эта работа мне не по душе,

84

– продолжала рассказывать Лёлька. – а мамка мне: свыкнетсяслюбится… И ведь в самом деле слюбилось, когда появился стимул хорошо зарабатывать. Коммерция захватывает... Это как соревнование на успешность.

Они сидели за столом в прохладной уютной комнате. Слушали музыку, пили ароматный чай с шоколадными конфетами, принесенными гостем, и разглядывали, из­учали друг друга.

– Что верно, то верно, – согласился Руслан. – Ком­мерция захватывает. Я тоже начинал продавцом цветов на базаре. Потом раскрутился. Сейчас у меня магазин и несколько цветочных ларьков.

– Впечатляет, – с уважением в голосе сказала Лёлька. – И сколько же на это ушло времени?

– Ровно четыре года. – Руслан поднял руку с оттопы­ренными пальцами. – В два раза больше, чем у тебя.

– Но и результат…– Результат – результатом. Я преклоняюсь перед тобой.

Юная девушка… Не потеряться в мире коммерции – это великое достижение.

Она слушала его падающие на душу лепестками роз слова и млела.

Руслан уехал, а Лёлька лишилась покоя. Она уединя­лась в своей квартире после работы и гадала на быстро увядающих ромашках, по одному обрывая лепестки: «Приедет – не приедет... Приедет – не приедет…» Почти каждая ромашка ей говорила, что приедет. Лелька бро­салась на диван, смотрела сосредоточенно в потолок и по­сылала в космос мысль: «Русланчик, милый, приезжай! Я тебя очень жду». Лелька верила в силу своей энергии. Ведь именно эта сила помогла ей выделиться, возвыситься над десятками таких, как она, когда, уставшая от базар­ной сутолоки, так же вот ложилась на диван и просила: «Боженька, Всевышний, помоги! Я должна подняться и раскрутить свое дело». И поднялась, и раскрутилась… У

85

ее прилавка всегда толпится народ. Возможно, потому, что товар немного дешевле, чем у других.

Руслан приехал недели через две. Лелька торжествова­ла: «Это моя мысль заставила его появиться здесь!» Она окончательно поверила в свою исключительность.

Руслан вновь предстал перед ней с букетом цветов, сказал, что в его распоряжении целых три дня, и сразу же пригласил ее в ресторан.

…Лельке показалось, что пауза чересчур затянулась, потому что принц из сказки нетерпеливо заерзал на стуле. Она посмотрела в его черные глаза, которые, казалось, втягивали, уносили ее в какуюто сказочную бесконеч­ность, и сказала, что согласна. Он поцеловал ей руку и с таинственной улыбкой сообщил, что их ждут великие дела.

– У меня грандиозные планы на будущее, – мурлыкал ей на ушко Руслан. – Хочу посвятить тебя в них...

Он продает цветочный магазин, несколько ларьков и двухкомнатную квартиру в своем городе. Она – свою. Затем они покупают однокомнатную квартиру, где будут жить, а остальные деньги вкладывают в солидное дело.

– Например, можно инвестировать в строительный бизнес, – с воодушевлением продолжал Руслан, нежно поглаживая ей руку. – Сейчас жилье в цене, и квадратный метр всё дорожает.

– Да, да, – кивала ему в ответ Лёлька. – Я целиком с тобой согласна.

Три дня, проведенных вместе, пролетели как три часа. Открывая глаза утром, она видела рядом с собой Руслана, и в ней вновь просыпался огонь желания. «Милый мой, – мысленно говорила ему Лёлька, прикасаясь губами к его щеке. – Как я счастлива, что ты у меня есть. Будь со мной всегда». Он просыпался, и мир для нее вновь превращался в райское наслаждение. Принц ее мечты приносил ей в постель кофе, нежно гладил ее пышные волосы и говорил, что она самая красивая женщина в мире.

86

Через месяц Руслан пригласил ее к себе. Жил он в соседнем городе. Лелька за это время продала свою квар­тиру. Ее тертая жизнью мать была решительно против:

– а вдруг это аферист? Не наступи, дочка, на грабли, на которые многие наступают.

Но Лелька ни о чем и слушать не хотела:– Я в своем Руслане уверена на все сто. Никогда не

говори мне о нем ничего плохого!Когда она приехала к Руслану с деньгами, выручен­

ными от продажи квартиры, принц ее мечты, заранее извинившись, сказал, что у них мало времени. Всего ве­чер и ночь. Потом ему надо срочно уезжать в столицу по коммерческим делам.

– Буду искать строительную компанию, куда можно эф­фективно вложить деньги, – объяснил он, нежно обнимая Лёльку. – Я прежде всего человек дела. Не обижайся...

Ну что ж, она ведь и сама была человеком дела.Потом Руслан водил ее по вечернему городу, в свете

уличных фонарей и неоновой рекламы показывал свои ларьки и встроенный магазинчик цветов.

– Всё мое имущество находится в продаже, – объяс­нял он. – Покупатели уже есть. Но я пока не тороплюсь. Главное – набить цену.

Он привел девушку к своей квартире в центре города. Широко распахнув перед ней дверь, сказал:

– Прошу, моя красавица! Сказочная ночь ждет нас впереди...

Квартира Лёльке очень понравилась – просторная, шикарно обставленная… Одно насторожило: хоромы совершенно не походили на холостяцкие. Всё вымыто, прибрано… Явно ощущалось присутствие женской руки. Словно угадав ее мысли, возлюбленный cказал:

– Да, да, здесь побывала женщина. Будущая хозяйка. Она сюда переедет, как только я вернусь из столицы и найду нам подходящее гнездышко. – Руслан нежно при­

87

тянул Лёльку к себе. – Дело за тобой, моя дорогая…– За мной дело не встанет, – бодро заявила она и вы­

ложила перед ним привезенную с собой крупную сумму денег.

На другой день Лелька уехала. Договорились, что она пока поживет у матери. а Руслан за это время подыщет подходящее жилье и вызовет ее к себе.

Прошла неделя, вторая, третья, а звонка от Руслана всё не было. Лежа на диване в тесной квартирке матери, она взывала к небу:

– Помоги мне, Всевышний, как ты мне не раз уже по­могал... Сделай так, чтобы Русланчик напомнил о себе.

Принц ее мечты не отзывался. И тогда она сама по­ехала к нему. Лелька удивилась, узнав, что квартира, в которой жил ее возлюбленный и где они провели бурную ночь, недавно продана. Но принадлежала она не Руслану, а молодой вдове Людмиле.

Когда дочка вернулась ни с чем, мать заявила:– Я так и знала, что твой Руслан – заурядный мошен­

ник. Нашел наивную дурочку и облапошил. – Она по­крутила пальцем у виска. – а ведь я тебя предупреждала. Что теперь будешь делать?

Лёлька стояла, потупившись.– Иди, заявляй в милицию.– Какой вздор! Я верю, что Руслан вернется. Никуда

он от меня не денется.Мать в ответ осуждающе покачала головой:– Не иначе твой кумир гипнозом владеет.Подруги тоже осудили ее и, как мать, посоветовали

обратиться с заявлением в правоохранительные органы:– Он тебя надул, как мыльный пузырь. Теперь, поди,

другой мозги пудрит. Такой же дуре...– Дуры вы! – огрызалась Лёлька. – Потому что за­

видуете. Вам никогда не узнать такого счастья, какое испытала я.

88

...Лёлька теперь не спешит с базара домой, как раньше. Она идет в соседний парк, устраивается на любимой ска­меечке в укромном уголке и погружается в воспоминания о своем «цветочном короле». Потом поднимает лицо к небу и просит: «Всевышний, помоги мне! Верни Руслана. Я жить без него не могу…»

Благословение

К вечеру февральская вьюга поутихла. Намело столько, что Мария Прохоровна с трудом открыла дверь и вышла на крыльцо. К ней сразу же с радостным лаем бросился дворовый пес Дружок. Закрутился, запрыгал, пытаясь лизнуть в лицо.

– Да погоди ты! – отмахнулась она. – Надо сперва снег расчистить.

Вспомнив, зачем вышла из дома, пошла по сугробам к почтовому ящику. Письмецо от зятя ждала с нетерпением какой уж день.

На этот раз повезло. Было в ящике письмецо. Вол­нуясь, не без дрожи в руках взяла конверт, посмотрела адрес. Точно, от зятя…

Петр Никодимович, в телогрейке и в валенках, увидев в руках жены конверт, спросил, нетерпеливо переступая на месте:

– Пришлатаки весточка? Ну, давай, давай, прочитай… Он сел на табуретку у стола, зябко передернул плеча­

ми. Знобило старика. Второй день высокая температура держится: простыл гдето.

– Где у меня очки? ах, растяпа! – засуетилась Мария Прохоровна, рыская глазами по кухне. – Нигде не ви­дать...

Рассудительный Петр Никодимович спросил:– Что сегодня до обеда делала?

89

– Да мало ли что... Всего и не упомнить. Сериал… Ой, наверное, у телевизора оставила.

Когда очки были найдены, Мария Прохоровна водру­зила их на переносицу и стала читать письмо.

В первых строках – пожелание здоровья старикам, затем подробности службы. Она у Леонида шла хорошо, спокойно. У него всегда всё хорошо. Даже когда посыла­ли в командировку в Чечню… В строках письма Мария Прохоровна искала главное – ответ на свое пожелание Леониду побыстрее жениться. Какой уже год он мыкается один после внезапной кончины Клавы. Пора определяться в жизни, создавать новую семью.

«Мама, – написал зять в ответ. – Есть женщина, кото­рая меня любит. Но без вашего благословения я не могу быть с ней. Как вы скажете, так и будет».

– Слышал? – отстранив от себя письмо, спросила Мария Прохоровна мужа, который, сидя на табуретке, внимал каждому слову. – Он просит моего благословения.

– Ну, так и дай. Ты ему сама предложила жениться. – Как ты просто рассуждаешь! – неожиданно взор­

валась Мария Прохоровна. – Если он женится, значит, память о дочке предаст забвению. Была и нет. Как и не была...

– Почему предаст? Память останется с ним. Иначе Леонид не стал бы просить у тебя дозволения жениться. Он человек, как я понимаю, ответственный.

«Как у него всегда всё просто получается, – впервые с неудовольствием подумала Мария Прохоровна о своем сожителе. – Да и что Петруто... Клавушка была ведь не его, моей дочкой…»

Она накинула на себя старенький кожушок, который перед чтением письма сбросила с плеч, и снова вышла из дома.

– Ты сама этого хотела, – бросил вдогонку ей Петр Никодимович. – Имей в виду. Сама предложила Леониду

90

найти спутницу жизни.«Дура! Дура! – мысленно распекала она себя. – И кто

тогда тебя за язык дернул?»Чтобы приглушить сумбурность мыслей, решила за­

няться какойто работой. Взяла широкую деревянную лопату, открыла дверь... Дружок как будто только того и ждал. Кинулся к ней, снова стал ластиться, поскуливая… Вспомнив, что для него припасена еда, вынесла ему.

Когда разгребала снег во дворе, на крыльцо, покашли­вая, вышел Петр Никодимович всё в той же телогрейке и валенках. Седую голову прикрывал старый треух, на­детый задом наперед. Сказал, оглядывая утонувший в снегу забор:

– Маша, оставь и мне поработать. Тяжело ведь однойто...

Довольная его заботой, она тем не менее грубовато от­кликнулась:

– Сидел бы дома, дед! Без тебя управлюсь. Поди, темпе­ратура опять поднялась. Закончу, накормлю таблетками.

Ночью она не спала. Всё думала о странных преврат­ностях судьбы, не дающих жить спокойно. Поняв, что ей не сомкнуть глаз, встала, включила свет. Подошла к уве­личенному фотопортрету покойной дочери, стоявшему на комоде. На снимке ее Клавушка прижимала к груди букет полевых цветов. Большие с лукавинкой глаза, на губах улыбка... Пышные вьющиеся волосы обрамляют голову, как шар одуванчика. Такой же точно в молодости была и она сама. Прильнув к фотографии губами, спросила: «Доченька, ты осуждаешь меня? Я предложила твоему любимому мужу найти себе спутницу жизни. Скажи, и я не дам Леониду своего благословения». Молчит Клавуш­ка. Улыбается и молчит.

Разочарованная, Мария Прохоровна отошла от комода, взяла старые семейные фотографии, которых накопилось за долгую жизнь великое множество. Вот фотография

91

маленькой девочки с плюшевым мишкой. Кудряшки на голове, радостная улыбка, смеющиеся глаза... а вот симпатичная девочка в белом переднике с букетиком ро­машек. а тут ее Клавушка уже невеста в воздушной фате. Жених в строгом черном костюме осторожно придержи­вает ее за локоть, словно боясь, что она может упорхнуть. Мария Прохоровна вспомнила, каким счастьем сияли тогда глаза дочери. Много у Клавушки было связано на­дежд с Леонидом...

Смерть подобралась к молодой женщине внезапно на втором году супружеской жизни. Они тогда жили в военном гарнизоне в архангельской области. Мария Прохоровна как предчувствовала беду, позвонила дочке. Справилась, получили ли они посылку: отправляла им вязаные теплые вещи. В ответ услышала слабенький, бо­лезненный голос дочки: «Получила. Спасибо. Но всё равно замерзаем. Нас здесь не отапливают за долги». Тогда было плохо с финансированием в армии. Гарнизоны отключали от теплоснабжения. «а Леонид где?» – спросила Мария Прохоровна. – «На войне». Это означало, что его в оче­редной раз отправили в Чечню.

Поняв, что нужна дочке, встревоженная женщина немедленно отправилась к ней. У Клавушки оказалось крупозное воспаление легких. Организм ее был настолько ослаблен, что не выдержал испытания тяжелой болезнью. Она умерла двадцати шести лет от роду. Последние ее слова были: «Мама, не бросай Леонида. Пусть он будет тебе вместо сына».

После похорон дочки то же самое сказал ей и зять:– Не отвергайте меня, мама. Я ведь остался совсем

один. И у меня нет никого ближе вас.Он был из детского дома. Своих родителей, погибших

в автокатастрофе, не помнил.– Будешь мне сыном, Ленечка, – заверила она его. –

Знай, что бы ни случилось, я всегда с тобой.

92

Завещание умирающей дочери стало отныне для нее смыслом жизни.

Только рукоделие спасло ее в те страшные дни. Мария Прохоровна замечательно шила, вязала, плела кружева. За ее изделиями выстраивалась очередь. Наверное, еще и потому, что брала она за них скромную плату. Ведь работала не ради того, чтобы обогатиться. За работой несчаст ная женщина забывалась.

…Закончив перебирать фотографии, Мария Прохоровна встала. На душе не было умиротворения. Напротив, тяже­лые воспоминания еще больше растревожили сердце. Хо­телось побыстрее забыться. У нее было для этого отличное средство. Она достала из комода коклюшки и принялась за очередной заказ – кружевную накидку.

…Вторая половина ночи. Равномерное постукивание коклюшек нарушил простуженный, с хрипотцой, голос Петра Никодимовича, который из боязни заразить со­жительницу спал в соседней комнате:

– Ты всё еще не ложилась, полуночница?Она подняла круглую, с пучком волос на затылке го­

лову, задумчиво посмотрела на него. И вдруг ее осенило: «Так вот же наш пример! Далеко ходить не надо. Мы счастливы с Петром. Любим друг друга. Пожелать того же надо и Ленечке... Пусть соединится с женщиной, которая ему нравится. Не надо быть эгоисткой».

С Петром Никодимовичем они знакомы с детства. Он ее на три года старше. Когдато вместе бегали на речку купаться, загорать... Потом наступила пора юности. Петр был интересным парнем. В их небольшом рабочем поселке едва ли не самым видным. Высокий, с темной кудрявой шевелюрой, веселый… Часто ходил с гармоникой по ули­цам тихими летними вечерами, собрав вокруг себя друзей. Его любимая песня из известного кинофильма до сих пор у нее на слуху: «Спорить, милая, не стану. / Знаю сам, что говорю, / С неба звездочку достану / И на память подарю».

93

Многие девчонки бегали за ним, но «звездочку достал» он только для заливистой хохотушки Марии.

…Она как сейчас помнит тот теплый весенний вечер и танцы на открытой площадке в поселковом саду. Пришла туда с подружками, а ушла с закадрившим ее парнем. Петр весь вечер танцевал с понравившейся ему девушкой, говорил ей комплименты, а потом пошел провожать. С того вечера они стали встречаться. И быть бы, наверное, свадьбе, не поступи парень в мореходное училище. Встре­чи стали редкими, зато письма Мария посылала почти ежедневно.

Всё испортил случай. Прихватил ее однажды аппен­дицит, и угодила она в поселковую больницу. В соседней палате паренек лежал. Понравилась ему девушка, при­ударил он за ней. а доброхотовто не счесть... Написал ктото Петру письмо о неверности подруги. Тот, есте­ственно, вспылил, гневное послание Марии отправил. Она в долгу не осталась... И разошлись после этого их стежкидорожки без малого на тридцать лет. Только когда уже надела на себя вдовий платок, встретила однажды Петра на поселковой улице. Он вернулся в родные места после смерти жены. Детей у него не было. Оба свободные да уже и немолодые. Чего в этом возрасте ждать? Но по­смотрели они в глаза друг другу, и будто огонь в потухшем костре вспыхнул. Вернулось к ним чувство из далекой юности, озарило их последним счастьем. И вот уже девять лет вместе.

...Петр Никодимович повторил свой вопрос, но она, будто не слыша, сказала:

– Я Ленечке свое благословение решила послать. Жизньто не стоит на месте… Пусть будет счастлив. Как счастливы мы с тобой… Похожая у него с нами история. Кстати, пора бы нам оформить наши отношения. – Ма­рия Прохоровна улыбнулась. – Испытание временем они прошли.

94

– а как же память о Клавочке? – с едва заметной иро­нией в голосе спросил он, склонив седую голову, словно к чемуто прислушиваясь. – Не затмит ее Леониду новая по друга?

– Память как была, так и останется. Она прежде всего с нами. Надеюсь, и Леонид ее не забудет.

Когда Петр Никодимович ушел, Мария Прохоровна вновь подошла к портрету дочери на комоде, спросила:

– Клавушка, ты согласна дать Лене свободу выбора? Ну что он один? Всю жизнь ему одному маяться?

Ей показалось, что дочка в ответ согласно кивнула. Обрадовавшись этому знаку, Мария Прохоровна схватила портрет и расцеловала его. а на другой день отправила зятю телеграмму: «Приезжайте вдвоем. Ждем».

Клин клином вышибают Феликс стоял перед дверью с двумя огромными буке­

тами роз. Чтобы нажать на кнопку звонка, один букет сунул под мышку. Ему открыла Оксана Владимировна, мать невесты, располневшая моложавая блондинка в легком домашнем халатике. Она явно не ожидала такой встречи, даже отшатнулась. Лицо ее, полное, с маленьким курносым носом и выразительными пухлыми губами, слегка побледнело.

– Ой, какая встреча! – уже в следующее мгновение наигранно воскликнула она и посторонилась, давая ему пройти.

Но прежде чем переступить порог, Феликс протянул ей букет:

– Это вам, Оксана Владимировна, за то, что вырастили прекрасную дочь.

Она вновь смутилась. Щеки ее зарделись. Тепло побла­годарив гостя, сообщила, что Олеси дома нет. Это известие

95

нарушило планы Феликса. Он заранее представлял, как войдет тихонько в комнату невесты, как поцелует ее – сонную, желанную, милую… Она, конечно же, вскочит, изумленная. И он бросит к ее ногам пышный букет роз, который, рассыпавшись, займет едва ли не половину ма­ленькой комнаты...

– В такую рань и нет? – изумился гость и взглянул на часы: – Всего лишь восемь...

– Она заночевала у подруги. Вчера день рождения от­мечали. Ну и припозднилась. Сам понимаешь... а ехать через весь город теперь небезопасно.

Феликс знал, что Олеся – натура азартная. Уж если западет на гулянку, то хоть до утра. И своим задором растормошит любую, даже самую скучную, компанию.

– Но ты всё равно проходи, – сказала Оксана Влади­мировна, за руку увлекая его за собой. – Я так понимаю, ты сразу с поезда? – Она кивнула на черную дорожную сумку, висевшую на плече парня. – Я тебя накормлю. Отдохнешь. а тут и Олеся явится…

То, что будущая теща старалась не смотреть ему в гла­за, не насторожило Феликса.

После завтрака Оксана Владимировна отвела его в комнату дочери, постелила на диванчике. Диванчик был настолько мал, что у парня свешивались ноги. Однако на стоявшую напротив массивную, нарядно убранную кровать дочери хозяйка лечь не пригласила.

– а ты калачиком, – посоветовала Оксана Владими­ровна. – Помнишь, как в детстве? Я както раз пришла к твоей маме в гости, а ты спишь на диване. Калачиком. Видать, от уроков устал, прилег…

Заботливо накрыв его легким одеялом, она сказала, что, пока он спит, сходит в магазин за продуктами.

Феликс долго не мог заснуть, хотя и утомился с дороги. Всё в комнате напоминало ему о возлюбленной. И рас­крытая шкатулка с украшениями на столике, и расческа, и маленькое в оправе под бронзу зеркальце... Наверное,

96

Олеся, как всегда торопилась, собиралась впопыхах. Ей вечно не хватает времени. Феликс закрыл глаза, и ему вспомнился эпизод, который перевернул их отношения.

…Тогда тоже было лето, школьные каникулы. Оба перешли в последний, выпускной класс. Надо было это со­бытие както отметить. По старой привычке отправились на велосипедах в поход. Никого с собой не взяли, вдвоем... Собирались поколесить по проселочным дорогам, загля­нуть в лес, искупаться на речке, наловить рыбы, разжечь костер и сварить уху. а потом побренчать на гитаре, по­петь туристские песни…

Перед тем как окунуться в прохладную воду, Олеся заявила, лукаво взглянув на него:

– а слабо голышом?И тут же, сбросив всё с себя, по отлогому берегу осто­

рожно зашла в воду. Феликс до этого голых женщин видел только в фильмах. У него аж дыхание перехватило. Он оробел. Так и не решившись снять трусы, плавал, боясь коснуться Олеси. Хотя в прежние годы они резвились в воде, как дети, без разделения на женский и мужской пол. Гонялись друг за другом, ныряли…

С первого класса они сидели за одной партой. Олеся была импульсивная, заводная. Феликс, напротив, сосре­доточенный и спокойный. Вывести его из себя было прак­тически невозможно. Его соседка по парте отличалась забывчивостью: то придет без пенала, то без учебника или тетрадки... Обязательный мальчик стал заботиться о растеряхе. В его ранце всегда всё было на двоих: ручки, линейки, карандаши, ластики... В их семьях привыкли к тому, что уроки они делали тоже всегда вместе. Феликс решал задачки, писал сочинения и за Олесю. На разгады­вание головоломок в учебниках усидчивости у девочки не хватало. Зато на разные экстремальные выходки она была куда как горазда. Сумасбродка... Например, в про­шлом году на Крещение сиганула в прорубь при большом

97

стечении народа. И Феликса за собой потянула.– Трус! Трус! – кричала она, барахтаясь в ледяной воде.

– Признайся, что трус!И он тоже прыгнул в прорубь, не захотел ударить ли­

цом в грязь при обожаемой им подруге.Но сейчас это был даже не экстрим. Плавая в речке го­

лышом, Олеся вторгалась в запретную пока что для обоих сферу чувств. И Феликс не посмел принять бесшабашный вызов девушки.

Дальше всё было, как обычно: и палатка, и рыбалка, и костер, и уха… а вот песни туристские под гитару полу­чались плохо. Паренек сбивался с ритма, забывал слова… Потом отбросил гитару и, сказав: – Не могу… – пошел кудато вдоль речки. Он не понимал, что с ним творится. Когда в сумерках вернулся к палатке, Олеся уже лежала в спальном мешке на мягкоколючем лапнике. Глаза ее были за крыты, руки раскинуты. Она спала или делала вид, что спит.

Паренек тоже лег, но не мог уснуть. Как только за­крывал глаза, перед его взором возникала нагая девушка с волнующепрекрасными формами. Она притягивала к себе, дразнила... И он понял, что не сможет устоять от соблазна, не в состоянии более противиться поднимаю­щемуся внутри желанию.

Феликс нащупал в темноте податливую руку своей спутницы. Когда их руки сплелись, паренек уже не отда­вал себе отчета в том, что делает. Всё его тело сотрясалось от страстного, неукротимого желания.

«а на том берегу было всё в первый раз!..» – мотив по­пулярной песенки запал ему в память тогда, наверное, на всю жизнь. Утром они проснулись не прежними невин­ными мальчиком и девочкой, а мужчиной и женщиной.

После окончания школы путидороги «сладкой пароч­ки» разошлись. Феликс выбрал военную карьеру и посту­пил в общевойсковое училище. Олеся подала заявление в

98

пединститут, но провалила экзамены. – Надеюсь, ты не разлюбишь меня без диплома?– Нет, конечно. Я буду всегда любить тебя такой, какая

ты есть.Олеся не стала «дергаться», пошла по пути наимень­

шего сопротивления. Выучилась на продавца, работала в магазине. Хвасталась перед знакомыми и незнакомыми, что скоро будет женой офицера.

Феликс и в самом деле планировал жениться после окончания училища. Но разлука с любимой девушкой становилась с каждым годом всё невыносимее. И тогда он решил изменить свои планы. Перейдя на последний, четвертый курс, похвастался друзьям по училищу, что из очередного отпуска вернется не один, а с женой. Написал родителям, чтобы готовились к свадьбе. Только Олесе ни­чего не сообщил. Решил преподнести сюрприз в ее духе.

…Вот уже и время обеда подошло. Возлюбленной всё нет. Феликс занервничал, всё чаще выходил на балкон по­курить. Будущая теща пригласила его к столу. Уроженка Украины, она приготовила наваристый борщ. Гость ел молча, не чувствуя вкуса. Видя, что парень нервничает, Оксана Владимировна сказала с легким упреком:

– Сам виноват. Надо было предупредить о своем при­езде.

Она умолчала, что сбилась с ног, разыскивая по зна­комым дочь, пока гость спал, но так нигде и не нашла.

После обеда Феликс снова вышел на балкон, закурил. Голубое бездонное небо, ослепительное солнышко, жар­кий недвижимый воздух – всё напоминало о летней поре. Сейчас бы окунуться в речке, пожариться на бережку под горячими лучами! Да рядом с любимой женщиной! Феликс вздохнул и посмотрел вниз. По двору прошел пожилой мужчина в светлой кепке и с авоськой в руке, опираясь на палочку. Из подъезда вышла молодая пыш­новолосая женщина с мальчиком за руку. На ней было

99

открытое легкое платьице на бретельках с глубоким вы­резом.

Влюбленную парочку он заметил сразу. Они внезапно появились изза угла дома. Шли, обнявшись. Вот оста­новились, целуются… Чтото знакомое почудилось ему в фигуре девушки. И эта копна светлых, спадающих на плечи волос... «Да это же Олеся! – молнией пронеслось в голове. – Как я ее сразу не узнал?»

Феликс свесился с балкона, удостоверяясь, не ошибся ли. Внизу раздался звонкий переливчатый смех. Так сме­ется только Олеся! Сомнений больше не оставалось. Кровь прилила к лицу парня. Его захлестнула удушливая волна ревности. Какоето время он продолжал стоять, словно окаменев, потом, бросив недокуренную сигарету, вошел в комнату. Всё дальнейшее Феликс помнил плохо. Натянув на себя брюки, рубашку, зачемто выхватил из высокой вазы букет и вылетел из квартиры.

Парочка по лестнице поднималась в обнимку, о чемто разговаривая. Кавалер, широкоплечий, коротко остри­женный, поднял голову и, увидев Феликса, остановился. Олеся тоже посмотрела вверх. Глаза жениха и невесты встретились. Она попыталась улыбнуться, но улыбка по­лучилась вымученная, жалкая... Феликс, набычившись, спустился на несколько ступенек ниже, хлестнул девушку по лицу букетом и прошел мимо.

Сзади услышал возмущенный возглас парня:– Ты что, очумел!Не помня себя, Феликс выскочил из подъезда и быстро

пошел через двор. Следом бежала мама Олеси, о чемто его просила. Чтото кричала и выскочившая на балкон девушка. Парень не слушал, всё более ускоряя шаг. По­том бросился от ставшего ему ненавистным дома бегом.

Всю ночь он не смыкал глаз. Всё думал. Но почемуто не об измене любимой девушки, а о том, что скажет дру­зьям по училищу, когда вернется один. Не избежать на­

100

смешек, подкалываний... Его самолюбие будет уязвлено. И кто знает, что может произойти. Ведь получил в про­шлом году по зубам его дружок детства, когда сказал, что Олеся крутит с парнями напропалую. Феликс ему тогда не поверил…

Утром к нему в комнату заглянула младшая сестра Шура. Вся семья Феликса уже знала о случившемся: Оксана Владимировна вчера вечером несколько раз зво­нила его матери. Уверяла, что это всего лишь безобидный флирт девушки, соскучившейся по мужскому вниманию. Просила не придавать случившемуся значения. Она была так назойлива, что анна Степановна, мать Феликса, от­ключила телефон.

Заметив красные от бессонной ночи глаза брата и решив, что тот сильно переживает, Шура сказала доверительнотихим голосом:

– У меня подружка Ирка есть. Красивая, добрая… Тебе понравится...

– К чему это ты? – недовольно проворчал Феликс, по­ворачиваясь на другой бок.

– а пойдем свататься! Клин клином вышибают.авантюрным характером его сестра чемто походила

на Олесю.– Да оставь ты меня! – взмолился Феликс. – Я спать

хочу.Шура ушла, но слова «клин клином вышибают» запали

парню в голову. Зная, что уснуть не сможет, он встал, распахнул окно, выглянул на улицу.

День погожий, как и вчера. Та же синь неба, то же ослепительно яркое солнышко. Ничего в мире не изме­нилось. Конца света не предвидится. Всё так же будут рождаться и умирать люди, влюбляться, изменять, нена­видеть, прощать... «Нет, только не прощать! – мысленно возразил Феликс и вновь вспомнил слова сестры: – а что, это идея». Жажда мщения разгоралась в нем всё силь­

101

нее. Он представил себе выражение лица Олеси, когда та узнает, что ее бывший жених… женился на другой. Мстительный смешок вырвался из груди.

Ирку они застали дома. Та кудато собиралась. Внеш­ность девушки произвела на парня хорошее впечатление. Среднего роста, темноволосая... Высокие дуги бровей над доверчиводобрыми глазами. Ладная фигура...

По дороге сестра рассказала Феликсу, что у ее подруги пьющий отец и двое младших братьев. Мать разрывает­ся между работой и домом. По причине материальных за труднений девушка не поступала в институт, хотя в школе училась хорошо, а устроилась на работу в какуюто строительную фирму.

Шура повела подругу на кухню для разговора, а брату сказала:

– Подожди, мы скоро вернемся. Феликс вышел на лестничную площадку. Ему было

неловко, словно он навязывал себя. Чертыхался в душе, что согласился на эту авантюру.

Из знакомой уже квартиры вышел средних лет муж­чина, чернявый, в распахнутой на загорелой груди ру­башке. По высоким бровям, скуластому лицу Феликс сразу понял, что это отец девушки, к которой привела его свататься сестра.

– Парень, не угостишь ли сигареткой? – попросил муж­чина.

От него несло перегаром. Пальцы рук, когда разминал сигарету, заметно подрагивали. Они закурили. Мужчина оказался словоохотливым собеседником. Поведал, что вчера ездил на рыбалку и вернулся только сейчас. Феликс поинтересовался, велик ли улов.

– Да уловто небольшой. Браконьерить сетью – плохой пример показывать. Я со своими пацанами на удочку ло­вил. Главное ведь – не улов, а сам процесс, азарт поклев­ки. Опять же и природа. Надо людей с детства приобщать к ней, чтобы любили и берегли.

102

Этот простой на вид мужичок с мудрыми рассуждени­ями всё больше нравился Феликсу.

– Хорошо нагрузился? – улыбнулся он и выразительно щелкнул себя пальцами по скуле.

– Рыбалка без этого не бывает. Человеку надо время от времени расслабиться. Душой и телом…

Мужчина говорил об этом с какойто внутренней оби­дой, и парень понял, что перед их приходом супруги, видимо, поцапались.

– а где рыбачили?Мужчина назвал реку – ту самую, где они с Олесей

когдато разбили палатку, чтобы заночевать. «а на том берегу, – вспомнились ему слова популярной песни, – было всё в первый раз». И защемило у него сердце, и стало так муторно на душе, что хоть вой. Извинившись, Феликс стал медленно спускаться по лестнице.

Шура догнала его уже на улице.– Ты что ушел? – и, не дождавшись ответа, сказала: –

У Ирки есть парень…– Вот и замечательно! – Но она не против, если наши родители переговорят с

ее родителями. Ты, судя по всему, ей понравился.Сестра полностью взяла инициативу в свои руки. Она

всё рассказала матери, и вечером анна Степановна уже допытывала сына:

– Ты действительно согласен на Ирине жениться?– Да не хочу я жениться! – взорвался он. – Что ты ко

мне привязалась?Удрученно вздохнув, анна Степановна присела к нему

на кровать:– Оксана Владимировна сегодня вновь звонила. Проси­

ла не драматизировать ситуацию. Сказала, что это всего лишь очередной флирт Олеси. Она у нее экстремалка. Непредсказуемая...

– Я таких называю иначе, – возмущенно отозвался Феликс.

103

Испугавшись, что сын может произнести нецензурную фразу, мать – преподаватель словесности в институте и большой поборник чистоты русского языка – торопливо спросила:

– Зачем тогда крутил с Олесей, если знал, что она не­порядочная?

– Я этого не знал до вчерашнего дня.– Ты в первую очередь должен быть в ответе за эту

девушку.– Почему?– а потому, что лишил ее невинности. – Всё рассказала, дура!.. Да она сама меня спровоци­

ровала! – Ох, молодежь, молодежь… – сказала мать, выходя из

комнаты. – Разбирайтесь между собой сами.В эту ночь он заснул быстро, однако перед утром про­

снулся от какогото внутреннего толчка. Встал, открыл окно. В лицо повеяло прохладой. У линии горизонта на востоке занимался ранний летний рассвет. Испытывая непонятную тяжесть в теле и голове, Феликс сделал при­вычную в училище зарядку.

Но тяжесть не проходила. «Да женюсь я на Ирке, и дело с концом! Свыкнетсяслюбится. Не возвращаться же в самом деле на смех одному в училище», – с этой спасительной мыслью он плюхнулся в постель и сразу же заснул.

Свадьба была скорой. Отец жениха, известный в горо­де чиновник администрации, позвонил куда надо, чтобы ускорить процесс регистрации. Молодых расписали в тот же день. Торжество отмечали в узком кругу, у Феликса дома.

На другой день вечером в дверь позвонили. Новобрач­ные в это время целовались в прихожей, и дверь открыли вместе. На пороге стояла Олеся в нарядном платье. Не давая Феликсу опомниться, она бросилась ему на шею,

104

твердя:– Прости меня, дорогой! Я виновата. Но люблю только

тебя. Так и знай!– а я тебя уже простил, – отстраняясь от нее, с иронич­

ной улыбкой сказал Феликс. – Кстати, познакомься, это моя жена. Прошу любить и жаловать, вчера расписались.

Олеся опешила. – Дурак! – взвизгнула она, приходя в себя. – Меня на

эту серую мышь променял! – Бывшая возлюбленная пре­зрительно сморщилась. – Всю жизнь будешь каяться!

Неверная подруга выскочила вон, громко хлопнув дверью. а молодожены, взявшись за руки и глядя друг на друга, расхохотались.

Блондин с голубыми глазами

Лучик раннего летнего солнца ткнулся Наталье в лицо. Она открыла глаза и зажмурилась. Сколько же сейчас времени? Посмотрела на ручные часики. Времени еще достаточно, чтобы не торопясь подняться и собраться до­мой. Но только сделала движение, как почувствовала на своем плече тяжелую мужскую руку.

– Надя, Надя, – раздалось сонное бормотание, – не по­кидай меня.

Она хотела сказать, что ее зовут Наталья и что ей пора вставать, но, побоявшись окончательно разбудить Михаила, промолчала и некоторое время лежала непод­вижно. Потом приподняла голову, Тихонько повернулась. Осторожно убрала волосы с лица возлюбленного, и ей от­крылись бугристое надбровье и глаз.

– Вставать пора, – шепотом сказала Наталья.– а сколько времени?Она назвала.

105

Михаил потянулся, зевнул, потом страстно прижал ее к себе:

– Можно еще покувыркаться, Наденька!..«Он что, всё еще не проснулся?» – удивилась Наталья,

снова неприятно пораженная чужим именем. В следую­щее мгновение она решительно сняла его руку с себя и встала.

Перед тем как отправиться на работу, забежала домой – наскоро перекусить и переодеться. Мать встретила ее насмешливым вопросом:

– Опять блондина закадрила? Наталья недолюбливала мать за постоянную иронию

в отношении ее кавалеров и потому с вызовом заявила:– Да, блондина. И что?– Не везет тебе на блондинов, дочка. Вот что. Не пере­

менить ли масть?Это уже было похоже на издевку. Наталья посмотрела

в глубокие, как два озерца, глаза матери, но не увидела в них ничего, кроме грустной застарелой тоски. «а ведь она переживает за меня, – подумалось ей. – Столько было в моей жизни проколов...»

Первым ее возлюбленным был паренек по имени Вал­дис, уроженец Прибалтики. Он появился у них в школе в выпускном классе осенью. Высокий блондин с голубыми глазами. Балагур и весельчак. Все девчонки в классе были без ума от него, но симпатию свою он отдал Наталье – жгучей брюнетке с большими, вишневого цвета глазами и задорным носиком на улыбчивом лице. Валдис оказывал ей знаки внимания в классе, потом стал провожать ее до­мой, заходил на чай. С ним она испытала сладость первой любви. После окончания школы парень уехал учиться в Москву. Они активно переписывались. Валдис всё со­бирался приехать, но так и не приехал. Со временем их отношения сошли на нет.

Новое чувство пришло к ней, когда училась в инсти­

106

туте. Его звали Владимиром. Тоже балагур и весельчак. Заводила. Вечеринки, пикники на природе… Он был по­хож на Валдиса – такой же высокий, спортивного вида блондин. Сердце Натальи дрогнуло, когда впервые увиде­ла его. Но ухаживать за ней Владимир начал на третьем курсе. Цветы носил охапками, даже зимой. Летом вывоз­ил на природу на популярной в то время «девятке», по­дарке отца. Жарили шашлыки, нежились на солнышке, купались в чистом, как слеза, лесном озерце...

Перед окончанием института Владимир сделал ей пред­ложение, и Наталья с радостью приняла его. Родители Владимира выделили молодоженам квартиру, оставшую­ся после смерти бабушки. Казалось бы, живи и радуйся, если бы не обнаружившиеся вскоре вредные пристрастия молодого мужа. Он стал прикладываться к рюмке, и чем дальше, тем больше. Однажды пришел домой под утро, из­рядно нагруженный спиртным. Наталья, которой надоели загулы супруга, сделала ему замечание. Муж набросился на нее с кулаками. Он избивал ее молча, с исступленной злобой на лице. Ей даже показалось, что он сошел с ума. «За что? За что?» – твердила она, закрываясь от ударов. Тогда он свалил ее на пол и стал пинать.

Наталья хотела подать на него в суд, но родители Вла­димира уговорили ее не делать этого: «Потерпи. Мы с ним поговорим. Перебесится». Он действительно на время притих, но вскоре вновь взялся за старое. Наталья знала, что муж изменяет ей. «Он, наверное, хочет извести меня, чтобы освободить место для другой», – решила она, устав от издевательств. Подруги советовали ей расстаться с из­вергом. Но Владимир был ей всё еще дорог.

Наталье казалось, что обстановку в семье может из­менить рождение ребенка. И вот однажды она объяви­ла Владимиру, что в семье ожидается прибавление. Он взвился от негодования при этом известии и заорал так, что, казалось, глаза вотвот вылезут из орбит: «Чтобы

107

еще один рот кормить?! Не бывать этому!» (Наталья после окончания института не смогла устроиться на работу по специальности и потому сидела дома в ожидании лучших времен.)

Когда муж потребовал сделать аборт, она наспех собра­ла вещички и уехала к матери. Потом подала на развод, решив, что одна вырастит ребенка. Но молодая женщи­на не подозревала, какое новое испытание готовит ей судьба. На третьем месяце беременности у нее случился выкидыш. Врачи сказали, что это следствие нервного потрясения.

…Во второй половине рабочего дня прорвало один из водоводов. Начальник станции абрамов послал Наталью взять пробу воды.

– Надо узнать, какой именно водовод прорвало. Хим­очищенной воды или питьевой, – сказал он.

Два года уже, как она работает на станции. Поступила лаборантом, сейчас замещает ушедшую в отпуск заведу­ющую химлабораторией.

– артем Игнатьевич, я не уверена, что найду место раз­рыва. Трассу изучила слабо, и то теоретически. По схеме.

Наталья хотела добавить, что взять пробу мог бы и слесарь – обычно так и делалось всегда, но благоразумно промолчала.

абрамов пристально, с какимто неприязненным выра­жением в темных, глубоко посаженных глазах взглянул на нее, потом сказал жестко:

– Пора бы уже знать и практически. Если хочешь здесь работать, вникай.

Наталья повернулась и вышла из кабинета. Вдогонку начальник бросил:

– Посмотри в овраге у реки. Обычно там рвет изза смещения грунта. Поняла?

Старательно обходя не просохшие после затяжных дож­дей лужи на дороге, Наталья думала о своих отношениях

108

с абрамовым. То, что небезразлична ему, поняла сразу, когда еще только устраивалась на работу. Хотя свободных мест не было, он взял ее временно на подмену. Потом, когда одна из лаборанток ушла на пенсию, Наталья стала работать на постоянной основе. Причем лаборантка эта рассчитывала поработать еще, но начальник настоял на ее уходе. Все поняли, что он освободил место для новенькой молодой сотрудницы. И вот Наталья уже подменяет заве­дующую лабораторией. Прогресс, как говорится, налицо. Но какой ценой? Начальник всячески навязывается ей в любовники. С полгода назад у него умерла жена. На попечении сын двенадцати лет. Месяц назад абрамов прямо заявил, что хотел бы видеть ее в роли преемницы усопшей. Наталья ответила, что ей надо подумать.

Казалось бы, вариант для нее совсем неплохой. Глубоко разочарованная в жизни женщина могла обрести, нако­нец, тихую пристань. Она знала, что детей у нее больше не будет, а положение мачехи дало бы возможность испы­тать радость общения с ребенком, излить на него нерас­траченную материнскую любовь. Если бы не одно «но». Наталья не любила абрамова. Не нравился он ей – всегда напыщенный, амбициозный, с манией превосходства над другими людьми. Хотя образование не ахти – всего лишь техникум.

…Добраласьтаки до оврага по узкой тропе. Крутые, почти отвесные склоны заросли мелким кустарником и травой. Еще издали услышала мерное журчание воды. Сомнений не оставалось: авария тут. Но как подобраться к месту разрыва трубы, если на дне оврага горы переко­панной земли, оставшейся от предыдущих работ? Расте­рявшаяся женщина долго стояла, примериваясь, потом осторожно, бочком, стала спускаться вниз.

Вдруг послышался знакомый голос:– Натка, упадешь! Подожди, я тебе помогу…Она вскинула голову и увидела на краю кручи Миха­

109

ила. – Подожди, – повторил он, спускаясь по круче. – абра­

мов послал меня тебе помочь.Принеся ей с места разрыва трубы колбу воды, спросил:– И чем же ты меня отблагодаришь?Наталья увидела сощуренные в лукавой улыбке свет­

лые с просинью глаза, в которых прыгали бесенята, и хотела сказать строго: «Ты выполнял свои прямые обя­занности», но уже в следующее мгновение почувствовала жаркое прикосновение его губ. Вспомнив, как сегодня утром он называл ее спросонья Наденькой, резко оттол­кнула его от себя:

– Отстань! Все вы, мужики, одинаковы.– Что случилось, Натка? – с недоумением уставился

он на нее.Наталья вспомнила свое бурное, внезапно вспыхнувшее

чувство. Михаил прочищал засорившуюся раковину в химлаборатории. Работал сноровисто, быстро и притом балагурил, сыпал анекдотами и сам раскатисто, громко хохотал. Высокий, белокурый слесарь со светлыми смею­щимися глазами, белозубой улыбкой живо напомнил ей Валдиса. Сердце ее затрепетало раненой птицей. «Не смей! – приказала Наталья себе. – Пересиль себя! Успокойся». Но Михаил со своими шуткамиприбаутками приснился ей ночью. Она проснулась с ощущением, что влюблена. И с легкостью, прежде немыслимой, сказала себе: «За­чем раньше времени уходить в монастырь? Надо брать от жизни всё, пока можно».

Они встречались урывками, тайком от посторонних глаз. В последнее время стали пользоваться съемной квартирой, чтобы без помех насладиться любовью. Ми­хаил был отцом двоих детей. Как он выкручивался перед женой, Наталья не представляла. Но каждый раз, встре­чаясь с ним, ощущала на себе тяжесть вины. Наверное, потому и отказала возлюбленному, когда тот предложил

110

ей однажды жить вместе. «а кто твоим детям заменит отца? Ты подумал?»

…Гдето на склоне поросшего кустарником оврага пискнула птичка. Тягученежный голосок птахи вернул молодую женщину к действительности.

– Я нужна тебе только для утехи, – стала выговаривать она ему. – Ты спишь со мной, а думаешь о жене. Называ­ешь спросонья ее именем.

– Да это по привычке, Натка. И вообще, что ты от меня хочешь? Ты же сама отказалась жить со мной. Где логика?

Логики и в самом деле не было. И поэтому Наталья не знала, что возразить. а он, поняв молчание любовницы как знак согласия, снова полез к ней целоваться. И тут они услышали негодующегромкий возглас:

– Так вот чем вы во время работы занимаетесь!Отпрянув от возлюбленного, Наталья увидела абра­

мова. Он стоял на поросшем густой травой пригорке, негодующе качая темной, как смоль, головой. Его невы­сокое коренастое тело напряглось, словно изготовившись к прыжку.

Застигнутая врасплох парочка была в шоке.– Доходили до меня слухи, – между тем продолжал

начальник, – но я им не верил...«Чтото теперь будет», – с замиранием сердца поду­

мала Наталья. У нее было впечатление, что не случайно абрамов послал сюда Михаила, а потом и сам оказался тут. Вместе с унижением, с ощущением вины в ней стала подниматься гордость: «Ну, выследил. Ну и что? Человек волен в своих поступках. У каждого есть свобода выбора». «Но ведь абрамов теперь тебя сожрет, – возразил ей дру­гой, благоразумный голос. – Куда устроишься на работу? Сейчас место найти – всё равно что в лотерею выиграть. Безработица».

– Игнатьич, так я пойду, – как ни в чем не бывало

111

сказал Михаил.Резко взмахнув рукой: «Да проваливай ты ко всем

чертям!» – абрамов стал спускаться к Наталье.Она знала, что момент истины всегда бывает мучитель­

ным. а истина состояла в том, что Михаил предал ее. Кра­ем глаза наблюдая, как тот быстрым шагом, больше по­хожим на бегство, уходит по тропинке вниз, Наталья раз­мышляла, как ей в этой обстановке поступить. Возможно, абрамов простит ее, если она покается, разжалобит его, сославшись на незавидное житье одинокой молодой жен­щины. Наталья чувствовала, что от одногоединственного слова, сказанного ею сейчас, зависит вся ее дальнейшая жизнь.

Когда абрамов встал напротив, в упор разглядывая ее, женщина медленно подняла на него глаза. Она увидела гладко выбритые, с синеватым отливом щеки, раздвоен­ный ложбинкой тяжелый подбородок, приплюснутый, как у боксера, нос, из ноздрей которого выбивались тем­ные волоски. Такие же точно торчали и из ушных рако­вин. «Не везет тебе на блондинов, дочка, – вспомнились ей слова матери сегодня утром. – Не переменить ли масть?» – «И в самом деле… Что меня всегда тянет на блондинов?»

Наверное, этому есть объяснение. Покойный отец, которого Наталья очень любила, тоже был блондином. Она помнила, как он подбрасывал ее на руках со слова­ми: «НаталкаПолтавка моя! Я тебя так подкину, так подкину, что улетишь на небо! Сядешь вон на ту тучку, свесишь с нее ножки и будешь ими болтать». Отец не­редко укладывал ее спать. Девочка слушала сказку про Иванацаревича и серого волка, теребила густые светлые волосы отца и незаметно засыпала. Потом в одночасье всё рухнуло. Отец погиб при задержании группы банди­тов – он был участковым. Свою утрату малышка долго не могла забыть. Она пускалась в слезы, требовала отца, не понимая, куда тот мог подеваться.

Разглядывая сейчас этого черного волосатого человека,

112

Наталья вдруг почувствовала в себе приступ острейшего отторжения: «Нет! Ничего у меня с ним не получится».

– Ну так и что? Я должна перед вами оправдываться? – спросила она с вызовом. – а на каком основании?

Только тут Наталья посмела посмотреть ему прямо в глаза. В их темной глубине она не увидела ничего, кроме мстительных огоньков…

– Я тебя не гоню, – перед тем как подмахнуть ей за­явление об увольнении по собственному желанию, сказал начальник. – Давить на тебя не собираюсь. Но нравствен­ные устои в коллективе нарушать не позволю. Бороться за чистоту отношений – моя прямая обязанность.

– Не надо лишних слов, – мрачно подытожила Наталья и для пущей убедительности прихлопнула ладонью по столу: – Подписывайте!

Проходя мимо скверика по дороге к дому, вдруг увиде­ла на скамейке светловолосого мужчину. Он напряженно вглядывался в нее. Сердце Натальи учащенно забилось от странного предчувствия. По мере ее приближения блондин всё выше и выше поднимался со скамейки. И в какойто миг сперва нерешительно, а потом еще раз, громко и уверенно, произнес:

– Наташка, ты?!Будто током пронзило тело Натальи. Она остановилась

и с криком: – Валдис! – бросилась ему на шею.

Живое существо

Жуков сидел на лавочке у своего дома и задумчиво глядел на осыпающиеся яблони в саду. Вот так же один за другим осыпались с календаря лет его годы. Золотая осень щедро окрасила природу, перемешав все краски. Лазурь неба, плавающие паутинки и солнышко, всё еще

113

ласковое, придавали дню особое очарование. Скоро на­ступят холода (утренники уже дают о себе знать легкими морозцами), и на лавочке не посидишь.

Внимание мужчины привлек мяукающий котенок, очевидно голодный, который пролез в щель между шта­кетниками забора. Двушерстный, белый с черным, очень похожий на кота по имени Василий, которого так любила покойная жена Галина. Возможно даже, его отпрыск.

...Глава семейства подолгу отсутствовал дома: вах­товый метод работы. Галина, инвалид второй группы, постоянно жаловалась, как ей тошно одной. Телевизор смотреть надоело, а выбраться к соседям, чтобы пооб­щаться, – не идут ноги.

Жуков както принес домой приблудного котенка. Со­всем крошечного, чернобелой масти, дрожащего от сту­жи: дело было в ноябре. Жена приняла котенка с опаской. У нее был до этого кот, который постоянно устраивал набеги на соседские чуланы: то мясо стащит, то сметану съест, то молоко вылакает. И ладно бы, голодный был. Постоянно в плошке еда лежала. Но он предпочитал чу­жое. И раз угодил лапой в капкан или мышеловку. При­бежал домой на трех лапах, четвертую, раздробленную, поджимал. Лапа у него распухла. Кот жалобно мяукал, не находил себе места, ничего не ел. Жуков в это время был на вахте в далеком нефтепромысловом Ноябрьске. Когда вернулся, Галина настояла, чтобы он отнес больного кота к ветеринару. Осмотрев животину, эскулап покачал головой и сказал, что уже поздно, кота не вылечить. По­советовал усыпить, чтобы не мучился. Жена на это не согласилась. Животное вскоре само отдало Богу душу.

Она три дня плакала по умершему коту. Любое пред­ложение мужа обзавестись новой живностью встречала в штыки. Говорила, что так надрывать себе сердце боль­ше не желает. Но, когда он принес ей двушерстного, волейневолей согласилась: не выгонять же кроху на

114

мороз.Ухаживала, отпаивала молоком, кормила мясными

деликатесами. Крошечный котенок превратился в со­лидного кота, который ни на шаг не отходил от хозяйки. Забравшись к ней на больные ноги, лечил суставы, лежал долгими часами, вытянувшись во всю длину. Галина го­ворила, что кот ей очень помогает. Она действительно на­чала лучше передвигаться. Самостоятельно выходила из дома гулять. Даже к соседям на огонек стала заглядывать.

Беда подстерегла ее в другом месте: разболелся низ живота. Кот переместился к Галине на живот. Лежал часами... Вбирая в себя ее боль, ходил с кровью. Но, видимо, силы были неравны. Болезнь победила. Когда Галина обратилась к врачу, оказалось, что уже поздно. Метастазы онкологического заболевания распространи­лись по всему телу.

После смерти жены Жуков уволился с работы: не оста­вишь дом один. Да и годы подошли, получал пенсию. Дети выросли, разъехались, возвращаться в родительское гнездо не захотели. И кот пропал. Может, ушел кудато умирать от старости. а может, не пережил потерю хозяй­ки. И такое бывает… Жуков сейчас один. У него, как и у покойной жены, инвалидность второй группы. От астмы задыхается, без лекарств уже не может обойтись ни дня.

…Приблудный котенок стал ластиться, крутясь возле его ног, обутых в старые зимние ботинки: ноги теперь постоянно мерзли – то ли от старости, то ли от болезни... Хотя лет еще не так и много: толькотолько за шестьдесят перевалило. Но Жуков свою жизнь считает законченной. Раньше сил еще хватало, чтобы вырезать из дерева разные поделки на радость соседской детворе. Теперь уже и на это нет. Любимая жена ушла в мир иной. Дети не звонят и не пишут. Видать, вычеркнули его из своей жизни. Он на это особо не пеняет: лишь бы жили в ладу и согласии в своих семьях. Одного боится: окочурится – и сообщить

115

родственникам о его смерти будет некому. Сколько сейчас таких случаев... Умер одинокий человек, и труп его не­похороненный превратился в мумию…

Крутясь возле его ног, котенок заглядывал ему в глаза, словно умолял: «Не оставляй меня. Возьми. Я тебе еще пригожусь». Открывал ротик, мяукал, но беззвучно: со­рвал, видать, голос. Жуков протянул руку, взял приблу­дыша на колени и сразу ощутил в маленьком пушистом комочке тепло живого тела, которое передалось и ему, разлилось в нем жалостью к маленькому беспомощному существу. И он сказал, уже дав коту имя:

– Пойдем, Вася, в дом. Я тебя накормлю.Утром Жуков проснулся с ощущением тепла в лопатке.

В этом месте у него всегда свербело от тупой непреходя­щей боли. а сейчас дышалось удивительно легко. «Кот, – догадался Жуков. – Как он определил, где у меня болит?» Невольно вспомнил покойную жену. Галина была права, утверждая, что домашняя живность лечит.

Боясь придавить ненароком приблудного, снял котенка со спины и долго глядел в свете занимающегося утра в усатую мордашку. В нем всё больше крепло ощущение, что теперь он не один в этом мире. Опустив кота на пол, сказал:

– Пойдем со мной, Вася. Ребятишки на улице поделки заказывали. Если Бог сил даст, поработаем…

единственная

Они заблудились в лесу, пробираясь через буреломы. Каширин оступился и повредил ногу. Шел, опираясь на суковатую палку. С другой стороны его поддерживала Полина.

– Вон там, там выход из леса, – говорила она, по­

116

казывая на редеющие впереди деревья. И каждый раз обманывалась. Либо это была гарь, либо болото. Разочаро­ванная, спутница плюхалась на поваленный бурей ствол, обхватывала голову руками и говорила, раскачиваясь из стороны в сторону:

– Я больше не могу. Нам никогда не выбраться из этой глухомани…

Он успокаивал:– Выберемся… Надо только держаться строго на север.

Когда начнется лесотундра, нас обнаружат с самолета. Не может быть, чтобы не организовали поиск.

Полина смотрела на него таким ненавистным взглядом, словно Каширин был причиной всех ее бед. Он боялся этого взгляда, весь сжимался под ним. И однажды под­руга произнесла роковые слова, которые он больше всего боялся услышать:

– Я оставлю тебя. Вместе мы до зимы не доковыляем. Пропадем. – И, желая подсластить пилюлю, добавила: – Если выберусь, укажу спасателям, где тебя искать. Сможешь – иди, ползи… Ни в коем случае не оставайся на одном месте. Держи направление строго на север.

Полина ушла, исчезла в просвете между деревьями, даже не оглянувшись, оставив ему в рюкзаке небольшой запас продуктов. а он, сделав вслед за ней несколько шажков, упал, зацепившись за какуюто корягу. Под­няться уже не было сил. Сколько часов или дней про­лежал на холодной земле, Каширин не помнил. Жуткий холод сковал ноги, подбирался к сердцу. Он чувствовал, будто проваливается в какуюто трясину. Его мучила не­стерпимая жажда.

– Пить! Пить!.. – шептали его потрескавшиеся губы. Вокруг много воды, но она тухлая. Он простирал в

пространство руки и вопил: – Спасите меня! Я не хочу умирать!И тут услышал чейто назидательный голос:

117

– Это тебе Божье наказание. Ты погибаешь за то, что предал свою семью.

а когда оставалось всего мгновение перед тем, как на­всегда кануть в болотную пучину, ктото вдруг взял его за руки и стал тянуть на себя.

– Мы выберемся, – услышал он тихий и очень зна­комый голос. – Ты однажды спас меня. Теперь я спасу тебя...

– Кто ты? – спросил Каширин, уже зная ответ.– Это я, ангелина…Он открыл глаза и действительно увидел рядом женщи­

ну. У нее широкое улыбающееся лицо, гладко зачесанные назад темные волосы, собранные в узел на затылке, и добрые серые глаза, излучающие какойто особенный, проникающий в душу свет. Точно такие же глаза Каши­рин уже видел однажды, когда лежал в больнице после ножевого ранения в живот.

Кажется, давно это было и в то же время недавно. Как сейчас он помнит ту ужасную сцену: ночь, редкие прохо­жие на плохо освещенной улице и двое парней, которые волокут к машине упирающуюся девушку.

– Отпустите меня!.. Подонки! Помогите… Люди! – кри­чала она.

Ей закрывали ладонью рот. Несчастная жертва брыка­лась, кусалась и продолжала кричать. Но редких прохо­жих будто ветром сдуло. а Феликс остался, не исчез. Он тогда только что вернулся из афганистана, не раз бывал на волосок от смерти, встречался с бандитами лицом к лицу. а тут вот они – бандиты, на родной земле, в своей стране. Бороться за справедливость, за слабого родители научили его с детства.

Бывший «афганец» смело встал на пути бандитов: – а ну, отпустить! Что себе позволяете?– Кто ты такой! – подступился к нему один из бандюг

с неясными, размытыми в полутьме чертами лица. – Хо­чешь на «перо» угодить?

118

Другой удерживал девушку. В какойто момент ей удалось вырваться, и Феликс услышал частое цоканье ее каблуков по асфальту.

Не дожидаясь, когда второй бандит присоединится к другану, Каширин ударил первого натренированным приемом в челюсть, тот упал. Второй на мгновение оста­новился, потом с возгласом: – Получай, сука! – бросился на него, пригнув голову и метя в живот.

Они сцепились. Противник оказался недюжинной силы, но Феликс знал приемы рукопашного боя и довольно успешно противостоял ему. В это время пришедший в себя первый бандит зашел сбоку и неожиданным выпа­дом ударил Каширина ножом в живот. Он еще некоторое время продолжал сопротивляться, потом упал. Бандиты, попинав его, сели в машину и укатили. Феликс потерял сознание.

…Очнулся в больнице. Когда открыл глаза, увидел перед собой незнакомую девушку с серыми глазами, из­лучающими добрый, проникающий в душу свет. «Кто ты?» – хотел спросить он, но тут услышал ее голос:

– Ты будешь жить. Операция прошла успешно. Глуховатогрудной голос принадлежал девушке, кото­

рую он накануне спас.Они стали встречаться. ангелина не была красавицей.

Но излучала внутреннее обаяние, притягивающее людей. Она понравилась и матери Феликса, которая стала наста­ивать, чтобы сын женился. Но он собирался поступать в институт, к тому же чувствовал, что еще не нагулялся. Планы парня в одночасье рухнули, когда ангелина объ­явила, что ждет от него ребенка.

– а как же институт? – спросил он мать. – Я ведь под­готовительные курсы заканчиваю. Скоро экзамены…

– Одно другому не помеха. Будешь работать и учиться заочно.

Каширин работал строителем. Неквалифицированный тяжелый труд подсобного рабочего был ему не по душе.

119

В неудачно складывающейся жизни Феликс винил ан­гелину, которая не согласилась сделать аборт. Женился парень без особого энтузиазма. И хотя вскоре выучился, как и отец, на каменщика, от амбициозных намерений не отказался. Он спал и видел себя прорабом на стройке.

Каширин поступил всётаки на заочное отделение, но не потянул работу и учебу. Да еще и пламенная страсть – рыбалка. Каждую свободную минуту читал специальную литературу, мастерил блесны собственной конструкции, всевозможные приспособления. Обзавелся такими же одержимыми, как и он сам, друзьями. Для него важен был не итог, а сам процесс: кто кого обхитрит – от первой поклевки до вытаскивания подсеченной рыбины на берег.

Рыбалка и свела его однажды с Полиной. На мартов­ском хрупком льду опасно далеко отходить от берега. а девушка отошла. К полудню, когда теплое весеннее солнышко пригрело, лед под ней треснул. Девушка оказа­лась в воде. Барахталась она почемуто молча, никого не звала на помощь, хотя любителейрыболовов вокруг было предостаточно. Возможно, рассчитывала, что выберется сама, без чьейлибо помощи. Но закраины льдины под тяжестью ее тела ломались и крошились. Бедолага теряла силы, начала захлебываться...

Каширин ближе всех находился к утопающей, и у него на такой случай было с собой приспособление.

– Держи! – крикнул он и бросил девушке веревку с гирькой на конце.

Она ухватилась за веревку, он потянул, и хрупкий лед от двойной тяжести под ним треснул. Феликс тоже ока­зался в воде. В намокшей одежде он быстро пошел на дно, но не выпускал из рук спасительной веревки. И это дало ему возможность выбраться. Девушка вскарабкалась на крепкий лед и потянула веревку на себя. Голова рыбака оказалась на поверхности. Тут подоспели соседние рыбо­ловы. Общими усилиями Каширина вытащили из воды.

120

Купание в студеной мартовской воде вышло ему боком. Он заболел двусторонним воспалением легких. Новая зна­комая навещала его в больнице чуть ли не каждый день. Для нее ледяная купель обошлась без последствий. Ока­залось, что она занимается моржеванием. Неординарная девушка запала в сердце Каширину. Обоюдный интерес к рыбалке давал им много тем для разговоров. Не то что с занудойженой, которая его увлечение считала простой блажью, направленной лишь на то, чтобы поменьше на­ходиться дома с семьей: у них к тому времени появился второй ребенок. Чем больше он отдалялся от ангелины, тем теснее сближался с Полиной, несмотря на шестнадца­тилетнюю разницу в возрасте. В конце концов, заядлый рыболов изменил законной жене с девушкой, которая за­канчивала институт и жила в студенческом общежитии.

Жить на «два фронта» становилось всё более невмоготу. Феликс предложил жене продать или разменять кварти­ру, которую он получил вне очереди как строитель. Ни того, ни другого ангелина не захотела. Тогда он решил ее выжить, чтобы единолично распоряжаться жилпло­щадью и поселить у себя возлюбленную. После очеред­ного скандала с рукоприкладством ангелина сбежала от него вместе с детьми. Старшую дочку, которая училась в седьмом классе, оставила у свекрови, хорошо к ней от­носившейся, а с сыном Борей, который ходил в детский сад, кудато уехала.

Несмотря на сложные отношения с матерью, не про­стившей ему разрыва с семьей, Каширин семь лет про­жил с новой женой относительно счастливо. Полина к тому времени окончила институт, работала менеджером в торговой фирме. Часто бывала в длительных командиров­ках, и это ей очень нравилось: смена обстановки, новые впечатления… По складу характера ей надо было родиться мужчиной, потому что всегда и во всём она стремилась быть лидером. «Зеленоглазая бестия» – так Феликс на­

121

зывал ее про себя – приучила его по утрам подавать ей кофе в постель и готовить завтрак. а в пятницу вечером он обязан был произвести тщательную уборку квартиры. И не дай Бог, если Полина найдет соринку. Его ждало самое тяжкое наказание – отлучение от тела.

Каширин жил в какойто странной круговерти. То воз­любленная увлечется байкерством, то сплавом по горным порожистым рекам на надувном плоту. Феликс обязан был разделять с ней все ее увлечения. Экстремальносуетная жизнь в конце концов довела его до инфаркта. Полина всего один раз навестила его в больнице. Потом кудато исчезла. Наверное, в поисках очередной дозы адреналина.

…Он глядел на ангелину и не верил своим глазам.– Ты пришла спасти меня? – спросил Феликс, но не ус­

лышал ответа. Короткий миг сознания прошел. Он вновь погружался в засасывающую его трясину. И только одно твердил:

– Пить!.. Пить!..Каширин не слышал, как ктото смачивал его пересо­

хшие губы, пылающий лоб, как поправлял сползающую подушку, как успокаивал, когда он в бреду порывался встать.

Много дней и ночей прошло, прежде чем его сознание начало восстанавливаться. Каждый раз, открывая глаза, он видел перед собой ангелину, которая предупрежда­ла малейшие желания больного. Она давала ему пить, кормила с ложечки, гладила по седеющим волосам, при­говаривая:

– Вот мы уже и глазки открываем, и есть начали... Скоро будем вставать и потихоньку передвигаться. Мы выберемся! Верь мне, милый!..

От этих слов делалось покойно на душе и действительно верилось, что он во что бы то ни стало выкарабкается из губительной трясины. Каширин чувствовал, как день ото дня крепнет, набирается сил. Всё чаще виделись в забытьи

122

голубое бездонное небо, цветы на необъятном лугу… Он идет и собирает букет, чтобы подарить женщине. Лица ее больной не видит, слышит только голос: «Мы выберемся! Поверь мне, милый…»

а однажды он увидел мать, которая после вынужденно­го отъезда единственной снохи перестала разговаривать с сыном и привечать его. Но в этот раз лицо родительницы выглядело не сумрачнонадутым, как всегда, а улыбчи­вым и добрым. Феликс слышал, как мать сказала не­отлучной ангелине, чтобы та шла домой отдохнуть и ото­спаться. Когда опальная жена вышла из палаты, Надежда Дмитриевна присела на стул рядом с койкой и спросила:

– И кто же, думаешь, тебя выходил? Полина сбежала в первый же день. а ангелина приехала, как только я ей позвонила. Да, да, та самая ангелина, – подтвердила мать, – которая натерпелась от тебя лиха. а сейчас, чтобы спасти, бросила всё – и работу, и квартиру – и приехала. Ты обязан ей жизнью…

Мать всегда его поучала. Эта щуплая на вид женщина с коротко остриженными седыми волосами постоянно по­давляла, глушила любую инициативу сына. В детстве он с утра до вечера гонял с мальчишками мяч. Мать посчи­тала это пустым занятием и определила его в музыкаль­ную школу по классу баяна. Как женщина чрезвычайно практичная, наставляла: «Будешь на свадьбах играть. Всё денежка пойдет». И что же? Баяниста из него так и не вы шло, хотя мать, находясь на скромной должности бух­галтера, залезла в большие долги, чтобы купить Феликсу инструмент. Не имея природных данных да и желания, он относился к занятиям музыкой спустя рукава. Какие уж там свадьбы! Для гостей, которых специально пригла­шала Надежда Дмитриевна, чтобы похвастаться успехами сына, отбарабанит чтонибудь простенькое – и баста, баян на полку! Так он и пылится в квартире у матери.

Феликс и женился, наверное, больше для того, чтобы

123

выйти изпод опеки строгой родительницы. И от ангели­ны избавился тоже назло матери. Но избавилсято и от детей, о которых почемуто никогда не думал. Дети были необязательным приложением, а не смыслом его жизни.

Побывав у роковой черты между жизнью и смертью, он впервые задумался над смыслом и ценностями жизни. Дети выходили на первый план как продолжатели его рода. а что Феликс им передал? Ничего. Показал пример эгоизма и беспринципности. Жизнь вне семьи сделала его в их глазах отшельником.

Зная, что дочка живет у его матери, спросил:– Ты почему Иринку не взяла с собой?– Иринка готовится к сессии в институте, – сказала

Надежда Дмитриевна и после некоторой паузы жестко спросила: – а ты уверен, что она хочет тебя видеть?

Феликс проглотил эту горькую пилюлю молча.– а Борис?– Борис остался там, где в последнее время жил с ма­

терью.– Один? – удивился больной.– ангелина попросила знакомых позаботиться о сыне.

Ему надо закончить школу. Всех судьба раскидала... У него как будто открылись

глаза: да ведь он сам во всем виноват! Нашлась властная женщина, которая его окрутила. Превратила в половую тряпку, о которую вытирала ноги. Вырвавшись изпод опеки матери, попал под опеку другой сильной женщины. а та единственная, которая любила, осталась с его детьми за бортом его жизни.

…Ночью Каширину вновь приснились высокое голубое небо и цветущий луг. Он собирал цветы, чтобы подарить любимой женщине. Но увидел не одну, а сразу двух. Они шли к нему с разных сторон – ангелина и Полина. Кому отдать букет? Сердце подсказало: «Отдай той, которая тебе дорога». Феликс повернулся к ангелине и сделал шаг ей навстречу...

124

Кольцо с гравировкой

Подъехал Прохор к скверику на велосипеде, а Веры нет. Сидит на скамейке одиноко старушка с палочкой, да редкие прохожие тудасюда снуют. Прислонив с другой стороны скамейки велосипед, сел. Землю с утра сковало морозцем, да так и не отпустило. Твердая, как кость. Прохор даже постучал по земле каблуком кирзача, прове­ряя. Деревца в сквере голые, как сиротинушки стоят под серым неприветливым небом, с которого, того и гляди, снег начнет падать. «Уж лучше бы не отпускало больше, – подумал Прохор. – Надоело грязь месить».

Мысль его снова вернулась к дочке. Она должна быть здесь с минуты на минуту. Может, в школе задержалась... Но Вера обычно отпрашивается у учителей: «Я из приго­родного. Меня папа ждет». И ее всегда отпускают.

Прошло уже минут тридцать. Он поднялся со скамейки, огляделся. Главная площадь райцентра невелика. Про­сматриваются все три вливающиеся в нее улицы. Маши­ны, которых развелось пропасть, прохожие… а Веры нет. Озабоченный отец заметил бы ее обязательно. Красная с капюшоном куртка, которую носит дочка, издалека видна.

Старушка в сером пушистом берете, изпод которого выбивались непослушные пряди седых волос, тоже под­нялась. Долго вставала, тяжело опираясь на отполирован­ную палку с набалдашником. Прохор уже хотел ей руку подать, чтобы помочь. И когда та наконец встала и пошла, тяжело ступая в своих черных чесанках с обрезиненной подошвой, спросил:

– Бабушка, вы здесь не видели девушку в красной куртке с капюшоном?

Пожевав сухим беззубым ртом, старушка сказала:– Как же, как же… Видела. В красной курточке девуш­

ка. Она села в машину военных. Солдаты ей помогли...Старушка чтото еще говорила, но Прохор уже ее не

125

слушал. Схватив велосипед, он погнал что есть мочи, что­бы как можно быстрее добраться до воинской части, нахо­дящейся в десятке километров от райцентра. Ощущение гнетущей тревоги преследовало его. Встревоженный отец мчал, не разбирая дороги. «Скорее, скорее! – молоточками стучало в голове. – Ты можешь опоздать».

Такое же ощущение тревоги ему пришлось испытать несколько лет назад, когда жена не вернулась из рай­центра. Ни вечером, ни ночью, ни даже утром... Сердце его чуяло: случилась беда. Где искать Валюшу? В род­ной деревне она не могла затеряться. С десяток жилых изб, заселенных в основном пенсионерами, – вот и всё, что осталось от некогда богатого пригородного совхоза, который под прессом новых экономических отношений развалился, рассыпался, как глиняный горшок. Обра­батывать и засевать землю стало невыгодно. Молодежь разъехалась кто куда, а старики остались доживать своей век в деревне. Куда им бежать? Вот и Прохор не убежал, хотя один из немногих молодых здесь. Нет у него в го­роде родственников. В деревне все его корни. Попробуй вырви – тяжело…

Валюшу нашли в конце следующего дня, на террито­рии соседней воинской части. Ее обгорелый труп висел на электрическом ограждении. Следственные действия так и не дали ответа на вопрос, как она оказалась там. Воинское начальство утверждало, оберегая свои погоны, что это несчастный случай и что «девка наверняка не отличалась высокой нравственностью». Проще говоря, Валюшу приравняли к заурядной шлюхе. Это егото Ва­люшу, о которой в деревне никто слова плохого сказать не мог. Ответственная, серьезная женщина… Работала дояркой в совхозе, ходила в передовиках, а когда хозяй­ство развалилось, стала почтальоном. Старушки души в ней не чаяли. Она не только вовремя пенсию принесет, но и обогреет, приласкает добрым словом. Всегда жизне­

126

радостная, деятельная... Развела полный двор скотины: две коровы, телята, поросята, куры… Всю эту живность сама кормила. Вот и в день трагедии, когда возвращалась из райцентра (ездила к стоматологу), запаздывала на очередную дойку, а тут машина из воинской части под­вернулась. Оттуда частенько к ним в деревню наезжали купить у местной предпринимательницы Люськи сигаре­ты и выпивку. Предложили подбросить – и подбросили… на тот свет.

Выехав на большак, Прохор продолжал гнать что есть мочи. Пот тек с него ручьями. Он этого даже не замечал: «Только бы успеть... Только бы успеть…» Вот и знако­мый поворот к секретной воинской части. Осталось еще какихто дватри километра…

Успел вовремя. Еще издали у контрольнопропускного пункта увидел знакомую фигурку в красной куртке. И ря­дом солдата в защитного цвета бушлате. Подъехав ближе, обнаружил, что парочка, тесно прижавшись друг к другу, о чемто договаривается, а может, и целуется. Прохор не стал разбираться. Уже забыв, зачем так гнал, вне себя от возмущения закричал:

– а ну прекрати, шалава! Сопли сперва утри! – и подпер парочку колесом велосипеда.

Каково же было его удивление, когда вместо дочки увидел… Люську. В точно такой же, как у его дочки, красной куртке с капюшоном и таких же синих в обтяж­ку джинсах, заправленных в высокие черные сапожки.

Оторопело попятившись, сказал:– Извиняюсь… Обознался… – Снял кепку, пригладил

слипшиеся от пота русые волосы, отер ладонью мокрый лоб. На душе отлегло.

– Тебя что, Прохор, не в ту степь занесло? – съязвила Люська, отстраняясь от своего кавалера и поправляя сбившуюся прическу.

До него вдруг только сейчас дошло, что Люська, у ко­

127

торой он изредка оставался ночевать, ему изменяет, хотя утверждала, что любит его. Взамен улегшейся тревоги за дочь его теперь пожирал огонь ревности. Если бы не кавалер, который, отвернувшись, продолжал торчать тут, Прохор, наверное, залепил бы Люське пощечину и отбыл со спокойной душой восвояси. Постой, постой... Этот крючковатый нос и толстые слюнявые губы он гдето уже видел. И этот скошенный подбородок, переходящий в тонкую вытянутую шею, отчего служивый в большой, низко надвинутой на лоб шапке был похож на цыпленка…

– Яшка, ты? – спросил Прохор, пытаясь взглянуть на соперника спереди. – Не притворяйся, что видишь меня впервые.

Служивый повернулся к нему: – Ну, Яшка. Узнал... И что из этого?Тот же бабий голосок и цепкий оценивающий взгляд.

Прохор сразу вспомнил школу (тогда в селе была семилет­ка, детей из окрестных деревень набиралось достаточно). Урок физкультуры... Яшка своими длинными руками сбивает с бревна одного за другим выстроившихся в ряд одноклассников. Глубоко прятавшиеся под рыжеватыми бровями глазки горят азартом, лицо пылает от возбужде­ния. Девчонки наблюдают за происходящим.

Он, наверное, уже считал себя победителем. Но оста­вался последний – приземистый увалень Прохор, который танком попер на противника. Напрасно Яшка, пятясь, применял обманные движения. Напрасно, замерев, вы­жидал удобный момент. Прохор знал, что на них смотрит Валюша... Изловчившись, он одним точным ударом низ­верг героя с «пьедестала».

Длинный, худой Яшка первым положил глаз на Ва­люшу – признанную школьную красавицу. Прохор тогда боялся к ней подступиться, ухлестывал за ее подругой Люськой, девчонкой ветреной и доступной. Но однажды всё изменилось... Это случилось после сенокоса, когда

128

мальчишки и девчонки всей гурьбой пошли на речку купаться. Он как сейчас помнит свою будущую жену в розовом купальничке, плотно обтягивающем ладную, вполне сформировавшуюся фигурку. Худая голенастая Люська не шла с Валюшей ни в какое сравнение.

Чтобы очаровать девушку, Прохор залез на высокий трамплин и сиганул в глубокий омут «ласточкой». То же самое хотел проделать и Яшка, но на верхотуре трампли­на в виде широкой толстой доски, один конец которой был врыт в землю, а середину подпирал срезанный откос берега, его охватил мандраж. Яшка всё же прыгнул, но не «ласточкой» – с вытянутыми вперед руками, а «сол­датиком» – ногами вниз. И предпочтение школьной кра­савицы было безоговорочно отдано Прохору.

После окончания семилетки Яшка кудато исчез. Род­ственники говорили, что он поступил учиться в техникум в большом промышленном городе. Прохор остался в со­вхозе, стал знатным механизатором. Женился на своей любимой девушке рано, когда не было еще и восемнад­цати. В сельсовете вынуждены были зарегистрировать их отношения, так как Валюша находилась в «интересном положении».

С Яшкой они после окончания школы не встречались ни разу. Но слышал Прохор, что тот якобы пошел в контракт ники и служил в той самой секретной воинской части, что была расположена недалеко от их деревни. Видели его односельчане не раз: он приезжал в деревню на казенной машине, якшался с Люськой. Но Прохор этому не верил.

…Соперники некоторое время смотрели друг на друга, словно оценивая. Яшка чуть ли не на голову выше Про­хора, но тот хоть и приземист, зато крепок и широк в плечах. Короткая мускулистая шея похожа на бычью. Такому в руки лучше не попадаться.

– Ничего я тебе не скажу, – сказал Прохор. – Гуляй

129

себе… Вольному, как говорится, воля.– И это всё? – с разочарованием в голосе спросил слу­

живый.Прохор видел, что тот явно нарывается. Конечно, ря­

дом со своей частью это можно себе позволить. Только свистни, и мигом прибегут на помощь.

Обстановку разрядила Люська. Примиряюще похлопав своего нового кавалера по спине, сказала:

– Возвращайся, Яша, к себе, а мы пойдем с Прошей домой. Счастливо тебе оставаться, – и первой двинулась по дороге в деревню.

Она, очевидно, думала, что Прохор последует за ней, но тот из принципа поехал по выбитому асфальту в сторону города.

Встретились они в деревне уже поздно вечером, ког­да Прохор с двумя ведрами пришел на единственный в деревне колодец: насос, который качал из скважины, сломался, а времени починить не было. До этого у него состоялся нелицеприятный разговор с дочкой, которая объяснила свое отсутствие тем, что после школы гуляла в парке с Максимом. Этого одноклассника Веры, высокого, остриженного наголо парня, он не раз видел, когда тот летом приезжал проведать подругу в деревню. Взявшись за руки, они бегали на речку купаться и загорать. Прохор был недоволен тем, что дочка рано заневестилась. На его упреки та резонно заметила:

– а моя мама когда за тебя выскочила?Хоть стой, хоть падай. Он в первую минуту даже не

сразу сообразил, что ответить.– Тебе надо сперва школу окончить и специальность

получить. Потом уж и думай о парнях.Дочка лукаво повела на него светлыми, как у покойной

матери, глазами:– Одно другому не помеха.– Нет, помеха. а вдруг в подоле ребенка принесешь?

130

Кто тебя с ним будет кормить?– Я, как и моя мама, дружу с надежным человеком.Что ему было тогда возразить? Три, как говорится, к

носу. Подобный разговор с дочкой произошел и сегодня,

когда она затемно прикатила на последнем рейсовом ав­тобусе. До деревни надо было топать от большака два с лишним километра лесом. Обеспокоенный отец встретил Веру на автобусной остановке и почти всю дорогу до дома втолковывал ей, что так безалаберно поступать нельзя. Приводил для доказательства пример с трагически по­гибшей матерью.

– Чему быть, того не миновать, – пофилософски мудро ответствовала девушка. – У каждого своя судьба.

Они шли в кромешной темноте, и даже своего неизмен­ного спутника – велосипед Прохор вел «в поводу»: боялся заскочить в колдобину и покалечиться.

– Судьба у каждого своя – я согласен. Но есть хорошая поговорка: береженого Бог бережет, – внушал дочери отец. И после некоторого молчания добавил: – Одна ты у меня. Единственная. Дороже тебя никого на свете не осталось…

– а Люська? – послышался из темноты насмешливый голос дочки. Она недолюбливала его пассию, несмотря на то, что та относилась к Вере с преувеличенной симпа­тией. Подарила на день рождения весь прикид: куртку красную с капюшоном, джинсы в обтяжку и сапоги чер­ные – точьвточь как у себя. Теперь их издали путали. Вот и сегодня Прохор принял Люську за дочь. Фигурой и ростом они были одинаковые. Да и на личность чемто схожи: обе брюнетки, большеглазые... Люська, несмотря на свои тридцать с хвостиком, выглядела молодо.

После сегодняшнего случая у воинской части Прохор решил, что раз и навсегда завяжет с ненадежной подру­гой. И, подчиняясь этому решению, сказал:

131

– С Люськой я порвал. Окончательно и бесповоротно.…Слабенький фонарь на столбе у колодца освещал

чемто встревоженное лицо деревенской бизнеследи.– Прошенька, – Люська придержала его, уже взявше­

гося за ведра, рукой, – как же я поеду завтра на оптовый склад? Машинуто мою ты разобрал. а сегодня так и не явился...

Прохор попытался освободиться.– Ты изза Яшки страдаешь? – продолжала она. – Ни­

чего у меня с ним нет и быть не может. а что дала себя обнять, так это благодарность за услугу. Подбросил на машине.

«Всё – ложь», – думал Прохор. В изворотливости Люсь­ке не откажешь. Она со всеми ладит, к каждому найдет подход. Неслучайно ее бизнес процветает. Маленький магазинчик, где были и продукты, и предметы повсед­невного спроса, держит «под прицелом» всю округу. Предприимчивая дама ездит на своей грузовой «газели» по окрестным деревням, продает товар в долг, под запись. Люську уважают на селе, считают кормилицей, хотя эта «кормилица» дерет втридорога, ссылаясь на транспорт­ные издержки.

– Прошенька, золотце мое, – она обвила его шею ру­ками, – ну, постарайся… Мне обязательно надо завтра вы ехать.

Прохор мог бы и сегодня закончить ремонт, но тянул из принципа. Считал, что неверную подругу надо проучить.

– Сегодня не смогу. а завтра… – он не договорил. Его внимание привлекло золотое кольцо с узорчатой грави­ровкой на Люськиной руке. Такое же точно он когдато подарил жене в день появления на свет их Верочки. – У тебя, я вижу, новое колечко...

Люська почемуто сконфузилась, отдернула руку.– Да вот, приобрела сегодня по случаю, – и стала рас­

сказывать о какойто женщине, которая ей много задол­жала за товар, а деньги не отдавала. Пришлось взять у

132

нее кольцо в счет оплаты.Опять он чувствовал, что Люська лжет. Уж не Яшкин

ли подарок? Откуда он взял это кольцо? В голове Про­хора закрутилась спираль неприятных совпадений. Как ее раскрутить?

Решение пришло неожиданно.– Хорошо, – сказал он, изучающе посмотрев на любов­

ницу. – Я доделаю тебе сегодня машину. Но это займет у меня всю ночь.

Люська согласилась, не предполагая, что ее ждет.В бывшем совхозном гараже на окраине деревни до

позднего часа горел свет. Это здание с несколькими бок­сами было построено в лучшие для хозяйства времена. Теперь им пользовалась Люська, как, впрочем, и бывшей совхозной конторой, где теперь размещается ее магазин. Всё это «приватизировал» бывший директор совхоза Гри­ценко, отец Люськи, который за махинации с обществен­ной собственностью отделался легким испугом – условной мерой наказания. Сейчас он живет с женой и младшим сыном в облцентре, имеет собственное дело.

Когда Прохор вышел из гаража на улицу, была глухая ночь. Деревня спала, накрытая непроглядной тьмой. Горел единственный фонарь на столбе у колодца. Да в до­бротном каменном доме Люськи светилось окно на кухне, где хозяйка наверняка припасла ему обильное угощение и горячительное.

Стол действительно был накрыт. Прохор опрокинул для храбрости рюмку водки и сразу же прошел в спальню к Люське. Включил свет. Женщина долго жмурилась, терла спросонья глаза, потом, недовольная, спросила:

– а без света не мог?Прохор, не отвечая, глядел на ее пальцы, унизанные

золотыми украшениями. Знакомого кольца не было.– Ты почему сняла свое золотишко? – спросил он глу­

хим, не предвещающим ничего хорошего голосом.

133

Люська протянула к нему руки, заслоняясь от бившего в глаза света и в то же время показывая:

– Всё золотишко при мне. Смотри. Я богатая невеста...– а то колечко с гравировкой… Где оно?Почувствовав недоброе, Люська встала.– Да сняла я то колечко... Успокойся. Маловато оно

мне. Жмет...Прохор, подступив к ней вплотную, спросил всё тем

же глухим голосом:– Скажи мне правду. То колечко тебе Яшка подарил?– Нет! Нет! Я тебе уже рассказывала…– Покажи мне его еще раз...Люська сделала едва уловимое движение в сторону,

собираясь улизнуть, но Прохор был начеку. Он схватил ее, повалил на постель и потребовал:

– Говори, только правду!Люська пыхтела, сопела, пытаясь высвободиться. И

когда поняла, что это ей не удастся, закричала:– Помогите!..Домой Прохор вернулся перед поздним осенним рас­

светом. Ему надо было поднять дочь, проводить ее до большака и посадить на рейсовый автобус. Но Вера уже сама встала. Готовила на кухне завтрак. Появление отца встретила насмешливым вопросом:

– И это, называется, ты порвал с Люськой?Прохор был мрачен. Молча разделся по пояс, молча

умылся под рукомойником, громко отфыркиваясь. По­том долго сидел на кухне, задумчиво уставившись в одну точку.

– Пап, что случилось? – спросила Вера с выражением настороженности на круглом, как у покойной матери, лице с дугами темных бровей и василькового цвета гла­зами. – Какието неприятности?

Он глядел на дочь, а ему чудилось, будто он видит наяву жену. Вспомнилось, как обнимал ее, уткнувшись

134

лицом в водопад распущенных волос (Валюша заплетала их в косу и закручивала на голове в виде башенки), вды­хал аромат свежести раннего утра и шептал ей на ушко: «ВаляВаля, Валентина! Я люблю тебя так сильно! Я лю­блю тебя за всё. И за это, и за то…»

Прохор очнулся, когда услышал над собой встревожен­ный голос дочери, еще раз повторившей:

– Что случилось, папа? – Она слегка потрясла его за плечо.

Случилось непредсказуемое. Он, казалось бы, ухва­тился за ниточку, которая вела к тайне смерти жены, но ниточка сразу же оборвалась. Падкая до украшений Люська кудато спрятала колечко, догадавшись, кому оно могло принадлежать. Допытываясь, любовник чуть ее не придушил, накрыв голову подушкой, когда та закричала. Потом связал и затащил в подвал дома, забитый заготов­ленной на зиму картошкой. Для надежности заклеил ей рот скотчем. Потом обшарил весь дом в поисках кольца. Но улика так и не нашлась. И теперь Прохор не знал, что делать.

Он больше не мог носить в себе свою тайну и поэтому всё рассказал дочери. Озадаченная, Вера присела рядом на стул и долго молчала.

– Я теперь понял, – заключил Прохор. – Это Яшка был инициатором похищения. Он затащил Валентину в машину... К незнакомым людям она бы ни за что не села.

– Ужас… Надо заявить в милицию! – сказала Вера и встала, посмотрев на часы.

До большака в промозглой осенней тьме они шли мол­ча. Прохор опять вел «в поводу» велосипед в расчете на то, что, когда рассветет, оседлает своего верного «коня».

– Пап, ты считаешь правильным, что закрыл тетю Люсю в подвале? – послышался из темноты озабоченный голос Веры. – Когда вернешься, сразу же выпусти ее. Онато тут причем?

– Притом!.. Кольцо – это вещественное доказательство.

135

Главная улика! а Люська утверждает, что потеряла его. Мол, кудато закатилось… Я ей не верю! Она водит меня за нос.

– а с какой целью?– Не знаю. Может, и Люська в какойто степени при­

частна к убийству?– Вообщето тетя Люся давно на тебя запала, – неуве­

ренно произнесла дочь. – Я это заметила, когда еще была жива мама.

Да, бывшая одноклассница ревниво отнеслась к тому, что он переметнулся к Валюше. Хорошо еще, что дальше поцелуев с Люськой дело не зашло. Но неуемная девчонка бегала за ним, навязывалась… Говорила, что, если он от нее не откажется, будет самым богатым в деревне.

После бракосочетания молодых Люська кудато ис­чезла из деревни. Судачили, что она якобы училась в торговом техникуме, потом выскочила замуж, но неудач­но. Вновь объявилась незадолго до трагической гибели Валентины. активно занялась коммерцией. К Прохору постоянно обращалась за содействием: то у нее машина забарахлит, то систему отопления во вновь отстроенном доме оборудовать надо, то еще что… Прохор – мастер на все руки. И так как зарабатывать гдето надо было, согла­шался при единственном условии, что она не будет к нему приставать. Любые ее попытки в этом плане решительно пресекал. Но слухи по деревне всё равно ходили... Иногда ведь из ничего раздуют пожар. Валентина запретила мужу подрабатывать у Люськи. Даже в ущерб благосостоянию семьи. Неслучайно столько скотины во дворе развела.

– Я к Яшке сегодня наведаюсь, – вдруг заявил Прохор. – Прижму его фактами. Он у меня не отвертится.

– Куда, в часть? Не надо, папа. Это очень опасно.– Знаю. а что делать? Зло должно быть наказано. В

случае чего, дочка, знай где меня искать. В медленно расползающейся темноте услышал, как

всхлипнула Вера.

136

…Прохор подгадал к моменту, когда закрытая грузовая машина, на которой привезли контрактников из горо­да, подъехала к воротам части. Из кузова по откидной лесенке сошло человек десять в бушлатах. Из кабины выпрыгнул офицер в шинели с погонами капитана. С этим офицером по фамилии Трутень Прохор встречался, когда производилось официальное расследование факта смерти Валюши. Он был командиром подразделения, где служил Яшка. Факт причастности своих солдат к случив­шемуся отрицал. Но не на нем сосредоточил Прохор всё внимание. Он впился глазами в Яшку, который, заметив его у двери контрольнопропускного пункта, стал с без­заботным видом прохаживаться у машины. За показной беззаботностью скрывалась напряженность. Прохор это видел, чувствовал…

Он подошел к Яшке и сказал приглушенно, косясь на кучковавшихся в стороне военных:

– Привет от Люськи. Она благодарит тебя за колечко, которое ты ей вчера подарил.

Ему показалось, что бывший односельчанин вздрогнул. Деланнобезразличное выражение худощавого носатого лица сменилось настороженностью. Серые глаза под на­висшими бровями воровато забегали.

– Что ты от меня хочешь?– Хочу узнать, как это колечко попало к тебе...На мгновение задумавшись, Яшка сказал:– Я сейчас… – и трусцой поспешил к командиру. По­

шептавшись с ним, вернулся к Прохору и позвал: – Пой­дем. Чтото покажу тебе...

Они двинулись по тропе вдоль проволочного ограж­дения, на котором висел предупреждающий плакат с надписью: «Не подходить! Опасная зона!» И далее вдоль всего ограждения чуть ли не на каждом шагу были пред­упреждающие знаки: «Высокое напряжение! Опасно для жизни!» Местные жители по своему горькому опыту

137

знали, что здесь даже скотину выгуливать опасно. Не раз доверчивая овца или телок, подлезая в поисках сочной травы под проволоку, получали смертельный разряд.

Яшка начал издалека. Вспомнил детство. Как купались на речке, как гоняли на лугу мяч...

– Я по жизни лидер, – откровенничал бывший одно­сельчанин. – Но ты всё время переходил мне дорогу. Я всё терпел… Но когда ты отбил у меня любимую девушку, дал себе зарок отомстить. Понимаешь, о ком речь?

Прохор всё отлично понимал и поэтому был настороже. От Яшки можно было ожидать чего угодно. Неспроста он заманил его на эту узкую опасную тропу. Чтобы подстра­ховаться, Прохор вел «в поводу» между собой и бывшим одноклассником велосипед.

а Яшка разоткровенничался вовсю… Подстегиваемый какойто неуемной жаждой высказаться, признался, что и в город уехал, и учиться поступил только затем, чтобы оказаться выше своего соперника, чтобы тот ему зави­довал. Но не это главное. Целью всей его жизни было умыкнуть у Прохора жену, незабвенную Валюшу, кото­рую он не переставал любить, изза чего даже семьей не обзавелся. Чтобы видеться время от времени с любимой женщиной, записался в контрактники и попросился в эту воин скую часть.

– И ты решил воспользоваться моментом? – Да. Валюша ждала попутку, а мы как раз проезжали

мимо. Я предложил подбросить... Прохор не сомневался, что соперник сейчас выложит

всю подноготную, считая этот разговор последним. На всякий случай оглянулся. Тропа была пуста. Спросил:

– Ты, когда привез Валюшу сюда, повел ее по этой до­роге?

– Да. Я признался ей в любви. Знал, что она меня от­вергнет. И тем не менее…

138

Прохор сразу всё понял. Чем он оглушил Валюшу? Ему вспомнились данные судмедэкспертизы о том, что незадолго до смерти женщина испытала болевой шок. Следователь, который вел дело, почемуто не придал это­му значения, а может, и не захотел учесть под давлением свыше: секретный воинский объект – его статус довлел над объективностью следствия. «Электрошок?» – пред­положил Прохор. Бросив быстрый взгляд на спутника, заметил, что Яшка постоянно держит руку за отворотом бушлата.

Они приближались к тому месту, где на проволоке был обнаружен труп Валентины. Здесь тропа, огибая валун, очень близко подходила к ограждению. У Прохора не оставалось выбора. Предвидя неизбежный выпад против­ника, он толкнул на него со всей силы велосипед. Яшка от неожиданности споткнулся о выступ валуна. И Прохор моментально воспользовался этим, обрушив на Яшку страшный удар обеими руками по шее, потом навалился на него всем телом, придавил к земле. Он служил на гра­нице и приемы рукопашного боя не забыл. Когда длин­ные руки соперника были заломлены за спину, Прохор вытащил у Яшки изза пазухи электрошоковую дубинку.

Наверное, ему не следовало его добивать. Но чувство мести оказалось сильнее. Обездвижив Яшку его же соб­ственным оружием, Прохор доволок ненавистного врага до проволоки и бросил на ограждение.

* * *Судебное заседание было бурным. Подсудимый во всех

подробностях рассказал о перипетиях того памятного для него дня, когда Яшка фактически признался в убийстве Валентины.

– Наказание должно быть неотвратимым, – заявил Прохор, когда ему дали слово. – Я какие только пороги

139

ни обивал, чтобы найти справедливость. Не нашел… Убий­ство моей жены раскрыто не было. Видимо, комуто это выгодно. Выходит, у нас не все подсудны?

Вопрос обвиняемого остался без ответа.Государственный обвинитель требовал длительного сро­

ка тюремного заключения, так как Прохор превысил уро­вень необходимой самообороны, бросив находившегося в шоке военнослужащего на проволоку электроограждения. адвокат, нанятый Люськой, утверждал, что обвиняемый в этот момент находился в состоянии аффекта. И, к тому же, добровольно явился с повинной. Местные жители характеризуют его с самой положительной стороны.

То же говорила и Люська как главная свидетельница перед заключительным этапом заседания. Она упирала на то, что дочь Прохора, учащаяся школы, если его при­говорят к тюремному заключению, останется без средств к существованию. а перед тем рассказала, что предна­меренно спрятала золотое кольцо погибшей Валентины, которое подарил ей Яшка.

– Я не хотела, чтобы конфликт выплеснулся наружу, – заявила Люська. – Теперь каюсь. Кольцо могло быть весомой уликой для правоохранительных органов.

– Тебе Яшку надо было обелить, чтобы через него сба­гривать спиртное и сигареты в воинскую часть! – крик­нула из зала одна из жительниц села. – Хищница! Да ты ради своей прибыли мать родную продашь!

– Неправда! – возразила другая. – алчность, конечно, в ней есть. Но Люся постоянно нас выручает. Без нее мы сидели бы голодными…

Судья вынес приговор: три года тюремного заключе­ния.

– Обжалуем, – заверил Прохора адвокат. – Условного наказания заслуживаешь. Не более того…

Когда осужденного уводили, Люська крикнула вдо­гонку:

140

– Прошенька, я буду тебя ждать! Возвращайся! а дочку твою возьму под опеку.

Он благодарно кивнул ей в ответ.

В ночь под рождество

Галка проснулась от ощущения странности навязчи­вого сна. Подбегает она к автобус ной остановке возле цен трального рынка, а там ее ждет муж чина. Лица не разо брать, но чувствует, что это он, судьбой дарованный. Тянется к нему, а дотя нуться не может…

Все началось год назад, в ночь под Рождество. К Гал­ке гурьбой зая вились подруги и предло жили погадать. Гадали сначала на курах, в курятник в темноте лаза ли. Потом воск капали. По кофейной гуще пытались опреде­лить судьбу... Вот с того дня и стал ей по стоянно видеться странный сон.

Галка решила, что это не случайно. И хоть не особо ве­рила во всякие чудеса, но, сославшись на необходимость съез дить в облцентр, отпроси лась однажды с работы и поехала. Возле той оста новки часа два кружила. Никого. Вернее, народ был, и немало, но всё про ходящий люд. Никто ря дом не остановился, не спросил: «Девушка, вы кого ждете?»

Вернулась домой в свой рабочий по селок ни с чем. Ру­гала себя: «Чего удумала! Глу пая!» Но только сон к ней опять вернулся. Еще не раз Галка ездила на ту чертову остановку. И всё безрезультатно. Чтобы про гнать стран­ное наваждение, травки разные заваривала, даже к баб­кеведунье ходила. Мо жет, порча?..

Сбросив одеяло, поднялась. Поздний зим ний рассвет заглядывал в окно. Можно было бы еще понежиться в посте ли: выходной, на ра боту торопиться не надо. Но чув­

141

ствовала, что не ус нет больше. Набросив халатик, подсела к окну и стала смотреть на угасающие звез ды. Вот так же мед ленно, на глазах, угасло и ее личное счастье.

С Бориской они поже нились два года назад. Жили в его благоустроен ной квартире одни (роди тели мужа по­сле смерти бабушки перебрались в ее частный дом). И вроде вначале всё у них получалось. Медовый ме сяц был действительно медовым. Денег на свадебное путешествие, правда, не было, зато, предоставленные самим себе, упива лись любовью как сладо стным вином. Он ее даже в туалет на руках носил. Галка отбрыкивалась, хохо тала, а Бориска твердил: «Всю жизнь будет так. Ты моя самая бесценная».

Потом начались будни. Суженый очень не любил по утрам вставать. Галка приносила ему в постель крепко заваренный кофе. Выпив бодрящий напиток, муж «при­ходил в себя» и поднимался. Галка в это время готовила завтрак. Она работала бухгалте ром в цехе литья механи­ческого завода – един ственного предприятия в поселке, а Бориска – слесарем. Из дома на работу выходили вместе.

Зимой муж увлекал ся подледным ловом, но как только наступала вес на, всё его внимание было приковано к га­ражу. Там у него томился до поры до времени железный конь – двухцилиндровый мото цикл «Ява», очень старень­кий, но благодаря неуто мимым стараниям хозяи на всё время на ходу. Бо риска увлекался байкерством. Галка, ког да они еще только «жениха лись», както съездила с ним. Не понравилось. Страшно! Скорость – дух захваты­вает, ветер в ушах свистит. Упадешь – костей не со берешь.

Постоянные отлучки Бориски стали для моло дой семьи яблоком раздо ра. Галке хотелось «повы пендриваться»: пройтись с красавцеммужем под руку по центральной ули це поселка. Все бы гляде ли на них и завидовали. Хотелось погулять в веселой ком пании, «подергаться» на дискотеке. Но всё это прети ло Бориске: «Только вре­

142

мя зря убивать. Можно его занять чемто полезным». Копивша яся постепенно в молодой жене обида однажды вырвалась наружу.

Все началось с пустяка: муж поел и не убрал за собой посуду. Избалован ный матерью (единствен ный отпрыск в семье), он и раньше так де лал. Галка это терпела. Но скопившийся в ней не гатив требовал выхода.

– Долго я буду убирать за тобой? – набросилась она на мужа. – И сго товь, и убери, и чис тоту в доме наведи, и бе лье выстирай. Тебето что остается?

По телевизору шел футболь ный матч. а Бориска был страстным болельщиком.

– Да иди ты!.. – злобно отмахнулся он от нее. – Что как зануда? Уберу потом. Никуда твоя посуда не денется.

– Мне потом не надо. Мне надо сейчас. Каждый должен обслу живать себя сам!

Дальше – больше. Они разругались, да так, что Галка, собрав свои вещич ки в чемодан, убежала к матери.

Она решила держать фасон, надеялась, что муж за ней придет. Но он не появлял ся месяц… а когда Галка увиде­ла, что Бориска ката ет на своей «Яве» бывшую подругу Люську, поняла, что муж к ней не вернется.

С Люськой Бориска крутил любовь еще со школьной скамьи. Ничем она не выделялась: ни внешностью, ни талантами. Так, серая мышка... Закончила школу – и прямиком на произ водство (у родителей трое детей, учить старшую дальше не было средств). Освоила профессию крановщика в механосборочном цехе. а Галка колледж закончила, заочно в институте учится. И каково же ей было наблюдать, как Люська с Бориской шашни крутит, а она, умница и чуть ли не первая красавица в поселке, пребывает в гордом одиночестве. Вот с досады и закад­рила однажды Бориску на вечерин ке. Люська к ней не раз прибега ла, грозилась пришибить. Но парень уже втюрил­ся в Галку по уши (так ей, по крайней мере, казалось)...

143

Когда совсем рассвело и в окне обозначились утонув­шие в снегу плодовые деревья, Галка выбралась из своей комнатки на кухню, где мать канителилась возле печки. У хо зяйки много забот. Надо и скотину накормить, и ко­рову подоить, и для семьи еду на весь день приготовить. Ма ленький рабочий поселок – это та же деревня, где едва ли не в каждом дворе держат скотину, потому как зара­ботки на заводе никакие. Да и привычка много значит, уклад... Из поколения в по коление так ведется.

Галка испытыва ла перед матерью некоторую нелов­кость. Надо было давно встать и помочь ей по хо зяйству, а она просидела у окна, промечтала. Желая искупить свою вину, ска зала:

– Мам, я уборкой зай мусь. Как только упра вишься с печкой…

Та согласно кивнула го ловой, повязанной темным платочком.

Сели пить чай с горя чими пирогами.– Так бы и сбегала, отцу пирожок отнесла, – задум чиво

глядя в окно, сказала мать. – Да Красавка на сносях. Того и гляди разрешится. Вот всё и наблюдаю. Морозецто вон как жмет сегодня.

Красавка – это корова, которую мать называет корми­лицей. Она дает столько молока, что и се мье хватает, и на продажу остается.

– а давай я сбегаю, мам! – вызвалась Галка. – Всё равно мне сегодня спе шить некуда.

– Да, да, дочка, сбегай! Да и к бабушке с дедом загля­ни. Проведай. Завтра праз дник большой – Рождество. Пирожков всем тепленьких отнеси. Порадуй…

Морозный день, сол нышко. Ядреный морозец то за щеки хватает, то за нос. а позав чера метель была, снегу намело по колено. Галка утром на работу еле пробралась. Сейчас везде расчищено – во дворах и на улицах. Вон мальчишки на спортивной площадке возле школы фут­болом на снегу увлеклись. Гоняют мяч, кричат, злятся...

144

Иной раз и матерком друг друга покроют за неумелую игру.

Когда она проходила по до рожке мимо площадки, мяч, кемто неудачно пробитый, под катился к ее ногам.

– Галка, бей! – услыша ла она. Ударила по мячу, но промахну лась. Он только чутьчуть

отка тился в сторону. Гал ка вспомнила, что именно изза футбольного матча по телевизору поцапалась прошлым летом с Борис кой. Это закончилось пол ным разрывом. И такое зло нашло вдруг на нее! Она что есть силы ударила по мячу, который взвился к бледноголубо му зимнему небу и улетел далеко за пределы площадки.

– Вот это удар! – загал дели пацаны. – Галка, при ходи к нам в команду!

Она засмеялась и пошла дальше. Но гдето в глубине души по явилась задоринка: «Эх, сейчас бы на лыжах побе гать! Да не с кем».

С этой бесшабашной задоринкой Галка пришла к отцу в ко тельную. Он как раз забрасывал в ненасыт ную топку уголь.

– Дайка я, пап! – Она выхватила из рук отца ло пату, поддела полную угля и бросила. Уголь лег у са мой двер­цы.

– Дальше, дальше кидай! Чтобы на колосники…Бросать дальше у нее не хватило сил. От жары на лбу

выступи ла испарина. Светленькая челка, выбившаяся изпод красной вязаной шапочки, взмокла.

– Дайка сюда! – отец заб рал у нее лопату. – Надо еще каши поесть.

Хмурый, неразговорчивый, он с детских лет относился к ней с неким предубеждени ем, потому что хотел маль­чика, а жена родила дочку. Больше детей у них не было.

Выйдя из поселковой котельной на центральную улицу, Галка уви дела мчащийся навстре чу мотоцикл. В ездоке она сразу уз нала лихача Бориску. Сза ди к нему прижималась Люсь ка. Оба в теплых полушубках и вален­

145

ках. У Бориски на плече висит рыбацкий ящик. Ясно, на подледный лов со брались, рыбки свеженькой наловить на Рождество. Оба улыбаются, довольные... а Люська ей даже рукой пома хала, дескать, привет, подруга, гляди, счастье мое ты так и не увела. Бывший муженек только головой сдержанно кивнул.

Галка, гля дя на эту счастливую пару, вопреки своему желанию испытывала сильное чувство ревности и досады: ну почему у нее не получи лось с Бориской? У Люськи получилось, а у нее нет. Кто в этом виноват? Размышляя над этим воп росом, она при шла к старикам.

Дед с бабкой жили в одной из «высоток». Так местные назы вали пятиэта жки, построенные предприя тием для своих работников в лучшие времена, когда жизнь на заводе кипела, что в бурлящем котле. а когда наступи­ла перестройка, завод оказался «на мели». Галка была тогда еще совсем соплячкой, ходила в детский сад. Но хорошо по мнила, что отец, попавший под сокращение на един ственном в поселке предпри ятии, уезжал на долгие меся цы на заработки кудато в Подмосковье. а мать ста ла домохозяйкой, развела полный двор скотины. Всё гово­рила дочке, что у нее ско ро будет братик. Но братик так и не появился на свет. Уже став взрослой, Галка узнала, что мать сделала аборт. Страшно было тогда заводить еще одного ребенка...

Потом обстановка в стране не сколько улучшилась, заработал и завод. Но старые кадры рассеялись, а новые шли с неохо той, потому что платили мало. Вот и Галка хоть и работает, но живет в основном за счет ро дителей.

Бабушка, Зинаида Семе новна, долго приглядывалась к внучке:

– Галочка, что ты сегодня такая смурная? Или обидел кто?

Они сидели на кухне, обедали. Бабушка го товила пре­красные борщи: наваристые, густые (научи лась когдато у

146

своей материхохлушки). Но внучка ела без аппетита. Всё глядела в окно, выходившее на заснеженное поле. а там, за полем, в за рослях ивняка протекала реч ка, местами настолько глубо кая, что не достать дна. Вот на одном из таких боча гов, наверное, Бориска и ло вит сейчас рыбу.

– Бабушка, как ты дума ешь, есть на свете любовь? – не отвечая на ее вопрос, за дала Галка свой.

– ах, вот ты о чем, – зас меялась Зинаида Семеновна и поправила светленький платочек, покрывающий седые волосы. – Это надо у тебя спросить... Ты за Борисато по любви выходила?

Галка неопределенно пожала плечами.– Вот тото и оно… Неделю поженихались – и в загс. а

мы, бывало, годами к сво им женихам присматривались. Пото му и семьи были крепкие. Через всю жизнь до конца дней свою любовь несли.

– Неужели у вас с дедом всё еще любовь?– Любовь! – Круглое, с мор щинками у глаз и у рта лицо

Зинаиды Семеновны разом просияло. Она зачемто сня ла платочек, пригла дила, прихорашиваясь, седые волосы, собранные в пучок на затылке. В серых выцвет ших гла­зах загорелись за дорные огоньки.

Галка знала историю зна комства и любви своих стари­ков. Они познакомились в нача ле пятидесятых. Бабушка тог да работала в цехе готовой продукции контролером, а дед только демобилизовался из армии, приехал в поселок по оргнабору. Познакоми лись они на танцах, стали встре­чаться, а че рез полтора года сыграли свадьбу.

– В первый год брака мы постоянно цапались, – вспо минала Зи наида Семеновна. – Ну всё меня в муже почемуто раздражало. Может, потому, что беременная была, посто янно тошнило. И что встает с неохотой утром. И что чи тает газету, когда я белкой кручусь у плиты. И что за футбол болеет постоянно. Наверняка разбежались бы. Но тут я встретила очень мудрую женщину. Вот онато

147

и научила меня, как нуж но уважать мужа.– Интересно, – сказала Галка и, отставив тарелку с

недоеденным бор щом, подалась на стуле по ближе к ба­бушке.

Зина решилась последовать совету той жен щины и, когда муж пришел с работы хмурый и усталый, обняла его прямо в сенях (они тогда жили с ее родите лями в частном доме): «Ужи нать будешь? Я тебя ждала... Не садилась…» Суженый вначале смутился от необычного обращения, по­том улыбнулся. С тех пор Зина взяла за правило никогда не повышать голос на мужа. И отно шения между ними корен ным образом изменились.

Однажды случилась беда: Зина заболела крупозным воспалением легких (просты ла, когда, разгоряченная, полоскала зимой белье). Меди ки опасались, что молодая женщина может не выжить. И только ее муж не отчаивал­ся. Бегал в больницу каждый день, кор мил с ложечки. а главное – сидел с ней, говорил, как она ему нужна: «Если ты умрешь, и я на этом свете не задер жусь. Крепись, ми­лая!.. Нам еще надо детишек кучу на рожать, чтобы было для кого жить». Установка на жизнь, заданная мужем, сделала свое дело. Зина выздоровела. Вот тогда к ней и пришло окон чательное понимание того, как надо строить отношения с дорогим человеком.

– С тех пор так и живем: уступаем и прислушиваемся друг к другу. а если кто со рвется, промолчим... Муж сам потом пожа леет, что нагрубил. И я тоже пожалею. – Зинаида Семе новна похлопала внучку по плечу и нази­дательно заклю чила: – Непростая это наука – семейная жизнь. Главное – уважать друг друга.

– Зиночка!.. – послышал ся голос из соседней комна ты.Дед – инвалид, прикован к постели уже много лет.– Иду, Коленька! – Бабуш ка сорвалась с места. – Что

тебе, родной?Провожая внучку, Зинаида Семеновна сказала:

148

– Жаль, Галочка, не уда лось мне поговорить с тобой пораньше. Сначала сама при болела, потом деда надо было везти на обследование. Прошло время... а тут слышу: разошлись молодые. Вот те раз! Много ли вместе пожи ли? Какието месяцы...

У Галки не укладывалось в голове, как можно много лет подряд тащить на себе такой тяжкий груз – немощь деда. Гораздо проще, по ее ра зумению, сдать инвалида в интер нат для престарелых.

– Жаль мне тебя, бабушка, – сказала она. – Мучаешь­ся, мучаешься, а ради чего?

– Как это ради чего! – воз мутилась та. – Ради нашей любви. Вот ради чего. Моло дые уж больно расчетливы. Все подсчитают. Как бы кто кому должен не остался. а надо сердечностью жить, вну ченька. Сердечностью. Радеть друг о друге, да так, что когда одного ущипнет, другой вздрагивает от боли. Раз Коля во мне нуждается, значит, живу я не зря.

То, что открыла ей бабуш ка, будоражило Галку всю обратную дорогу. Вновь вспомнился Бориска, их неудав­шаяся жизнь. Если бы она вела себя с ним так, как на­ставляла ее бабуш ка, жить бы им, наверное, вместе да жить. Жаль, запоз дало наставление. Теперь уже ничего не вернешь. Вспомнились и слова матери, когда они рас­ходились с Бориской: «Не свое, дочень ка, ты взяла. При­знайся себе в этом. Украла у другой. Вот справед ливость и восторжествовала. Бог всё видит».

Возможно, она взяла не свое. Но ведь есть же на све­те тот единственный, кото рый должен принадлежать только ей. Галке вспом нился давешний сон. «В ночь под Рождество... – стала мысленно твердить она. – В ночь под Рождество... – И вдруг ее осенило: – Завтра Рождество. Значит, се годня ночью я должна быть на автобусной остановке».

Мать, когда узнала, что доч ка собирается в облцентр,

149

возмутилась:– Да ты что! На ночь гля дя! Зачем? Завтра праздник

большой, а ты уезжаешь. Я мясо на студень поставила. Скоро будем раз бирать. Ты любишь косточки обглады­вать.

– Мне надо срочно конс пекты взять у одной знако мой, – слукавила Галка. – Вместе учимся в институте. а она на Рожде ство собирается уезжать к своему парню. Долго с ней не увидимся...

– Так, может, она уже уеха ла?– Да нет! Завтра уедет. Мне обязательно надо ее за стать.И вот та самая автобусная остановка. Рядом – нико го.

Запоздалые путники про бегают мимо. Все торопятся до­мой справлять Рождество. а Гал ка никуда не торопится. Ждет. Если б дома была, к ней на верняка пришли бы подру жки и устроили бы на всю ночь гадание, которое то ли сбудется, то ли не сбудется... «Нет, – убежденно заявила самой себе Галка. – Мое гадание сбу дется! И именно сегодня».

а морозец ядреный уже лезет под воротник. И ноги в изящных черных са пожках достает. Чтобы согреть­ся, Галка три раза обежала автобусную остановку. Походилапоходи ла и села на скамейку. Мимо машины по проезжей части проносятся. Может, на маши не ее су­женый подкатит?

Прошел час, два... Когда поняла, что бесполезно тор­чать тут, встала. И такая вдруг ее обида взяла, что слезы брызнули из глаз. «Дура! – обругала себя в сердцах. – Сказки бывают только в книжках». Галка встала, но от обиды, от невозможности чтолибо изменить снова рух­нула на скамейку, закры ла лицо ладонями.

– Девушка, – вдруг услышала она мужской голос, – вас ктото обидел?

Галка вскинула голову и увидела перед собой парня. Высокий, в дубленке, в лихо заломленной набекрень шап­

150

ке, изпод которой русый чубчик выбивается (по все му видать, из сельской мест ности).

Сердце отчаянно заколоти лось. «Это он, мой суженый!»– автобус жду, – сказала она, поднимаясь. – а он всё

не идет и не идет.– И я жду автобус. Поедем вместе?Голос у него тягучене жный, просительный. Галка

молча кивнула. Сер дце ее продолжало учащен но биться.– Тогда давайте знако миться. – Парень протянул твер­

дую сильную руку и представился: – Коля.«Надо же, – подумала Гал ка, – зовут, как моего дедуш­

ку. Судьба, говорят, по вторяется через поколение».

сердцу не прикажешь

Сердце Вероники отчаянно заколотилось, когда она услышала в телефонной трубке голос Рудольфа:

– Привет, дорогая… Ты еще не забыла меня?«Какая я тебе дорогая? – хотелось возразить ей. – Мо­

жет, когдато и была, но не сейчас». И в то же время его поособенному обволакивающий голос проникал в душу, всё там переворачивая. Хотелось думать, что этим звон­ком бывший муж внесет ясность в их неудачно склады­вающуюся семейную жизнь. Вспомнит хотя бы о сыне, которому исполнилось три года. Мальчик нетнет да и спросит: «а где папа?» Но Рудольф заговорил о вещах материальных.

– Я думаю, ты не будешь возражать, если мы разделим квартиру? У нас с аллой скоро появится ребенок. Я дол­жен подумать о его будущем.

Кровь прилила к лицу Вероники от этих слов. Ей хо­телось обматерить супруга и бросить трубку. Пересилив себя, она язвительно спросила:

151

– Какое отношение ты имеешь к моей квартире? Ее подарили мне мои родители.

– Но я в этой квартире прописан. Какаято доля при­надлежит и мне…

– Лучше тебе на Луне прописаться. Быстрей там свой участок получишь.

– Я думаю…– Думал индюк, думал, да в суп попал! – оборвала она

его и бросила трубку.Весь остаток дня Вероника была не в себе. Сеня увле­

ченно играл машинками на ковре посреди комнаты, вре­мя от времени о чемто спрашивая ее. Она машинально отвечала, а сама думала, вспоминала... С чего начался у них разлад?

Как ни странно, они познакомились в Лондоне, хотя оба родились в Москве. Обоих родители послали изучать английский на берега Темзы. Там и случилась любовь. С первого взгляда. Они не могли ни дня прожить друг без друга. Рудик охапками дарил ей розы. Когда кон­чались занятия, они шли бродить по живописным лон­донским улочкам. Гуляли вдоль Темзы, а вспоминали Москвуреку. Скучали по родному городу, по родствен­никам, по друзьям…

Когда после окончания учебы вернулись в столицу, ре­шили сразу же пойти в загс, но тут вмешались родители невесты.

– Зачем вам спешить узаконивать свои отношения? – спросил отец Вероники, человек, современно мыслящий. – Уж если не можете друг без друга, поживите какоето время в гражданском браке. Проверьте свои чувства. а там видно будет…

Эту же точку зрения разделяла и мать Вероники.Родители Рудольфа были иного, консервативного

мышления. Они настаивали на том, чтобы все было «как положено». Если это взаимная любовь, то, мол, нечего ее

152

и испытывать.И всё же молодые решили некоторое время подождать,

не регистрировать пока свои отношения. Сняли квартиру и… В процессе совместной жизни у Рудольфа сложилось мнение о весьма легкомысленном отношении Вероники к семейным обязанностям. Она нередко являлась домой поздно: то у подруг задержится, то в салоне красоты… Ру­дольф возвращается с работы, а возлюбленной нет. Ужин не готов… Мало ли какие мысли придут в ревнивую голо­ву. Вероника – женщина эффектная. Пройдет по улице – редкий мужчина не обернется вслед. Пышные русые волосы, волнами спадающие на плечи... Светлые глаза с поволокой, в которые хочется смотреть, как в озеро, радуясь его чистоте и страшась глубины...

– Давай поженимся, – настаивал Рудольф, полагая, что обручальные кольца укрепят семью.

Вероника согласилась. Ее отец настаивал, чтобы моло­дые составили брачный договор (к тому времени они пере­брались в квартиру, купленную родителями Вероники).

– Вдруг ваша совместная жизнь не заладится? – убеж­дал Юрий Николаевич дочь. – а у тебя квартира… И твой муж будет прописан в ней.

– Составить такой договор – значит, заранее признать, что всё у нас будет плохо. Не хочу! – заявила Вероника.

Они расписались, сыграли свадьбу. Молодая жена и в самом деле почувствовала ответственность. В их отноше­ния пришла стабильность. Еще более они упрочились, когда Вероника объявила, что ждет ребенка. Рудольф купил огромный букет роз и бросил к ее ногам, как это было в туманном альбионе.

Он ревностно следил за растущим животиком жены. Иногда приставлял к нему ухо и прислушивался. Спра­шивал:

– Малыш, как ты там? Мы ждем тебя. Выходи скорее.а когда услышал однажды толчки, прыгал, как ма­

153

ленький ребенок:– Надо же! Дает знать о себе. Как всё устроено при­

родой!Пока Вероника была в роддоме, Рудольф обустроил

комнату для малыша, купил все необходимые вещички, детские принадлежности. Встречал жену с огромным букетом цветов и дорогими подарками. Помогал мыть ребеночка, пеленать…

– Наследник мой! – подбрасывая новорожденного, вос­клицал счастливый отец. – Продолжатель нашего рода!

Вероника стояла рядом и, наблюдая за мужем, про­сила:

– Осторожно, Рудик, не урони! Ты его испугаешь.Так в любви и согласии они прожили без малого три

года. Потом муж стал всё чаще задерживаться на работе, а иногда возвращался под хорошим градусом. Объяснял, что у них была корпоративная вечеринка, что быть «бе­лой вороной» в коллективе нельзя, тем более что на эту фирму он перешел совсем недавно, чтобы побольше зара­батывать. Но чтото у него на новом месте не заладилось. Приходил домой взвинченный, раздражался по пустякам. И Вероника посоветовала ему съездить в санаторий, от­дохнуть, подлечить нервы. К ее удивлению, он охотно согласился, хотя раньше был завзятым домоседом.

Вернувшись из санатория, Рудольф напрямую заявил, что полюбил другую. Вероника была в шоке: как опусти­лась на диван, так и сидела, не имея сил подняться. а Рудольф тем временем преспокойно складывал в большую дорожную сумку свои вещи. И ушел, почти убежал, даже сына на прощанье не поцеловал.

Вероника не пыталась его остановить. У ее подруги точно такой же случай с мужем произошел. Та закатила истерику, умоляла одуматься, ломала от горя руки, а он хлопнул дверью и ушел. Подруга потом долго лечилась в больнице от нервного срыва. «Да что я, хуже его?» –

154

сказала себе Вероника. Но по ночам не находила себе места. а утром, проснувшись, попривычке шарила по пустой половине кровати, тыкалась лицом в подушки и ревела так громко, что Сеня, спавший рядом в кроватке, начинал беспокойно ворочаться, тереть кулачками глаза, хныкать. Вероника брала его к себе, клала на мокрую от слез подушку и тихо приговаривала:

– Мы не пропадем с тобой, сынок! Папка нас предал. а судьба к предателям немилостива. Она их наказывает.

Чтобы быть независимой от родителей, которые ей много помогали, устроилась на работу, мальчика отдала в детский сад. Жизнь продолжалась, но уже с новыми для молодой матери трудностями. Вдобавок еще и отец донимал:

– Я же говорил: живи в гражданском браке! Так нет, тебя понесло регистрироваться. И чего добилась? Теперь ни брачного договора, ни мужа… а он, между прочим, в твоей квартире прописан.

Горше всего было сознавать, что она ничего не может на это возразить, потому что отец оказался прав.

…Утомившись игрой, сын запросился на ручки. Пока­чивая его на коленях, она нежно поглаживала белокурую кучерявую головку мальчика. У его отца была такого же цвета шевелюра, в которую Вероника любила запускать руки, удивляясь: «И в кого ты такой светленький? Мать и отец – шатены…» – «Наверное, в деда. Дед у меня был красавцем. Под два метра ростом. Женщины от него были без ума». – «Кто тебе сказал, что ты красавец?» – «Сама не раз говорила: красавец мой, я тебя люблю».

«а может, я его и в самом деле перехвалила? – поду­мала Вероника. – Вот он и возомнил о себе». До нее, как издалека, донесся протяжный голосок сына:

– Мам, я есть хочу…На другой день не успела молодая мамаша привести

из детского сада мальчика, как на пороге ее квартиры

155

нарисовался Рудольф. Был он в помятой безрукавке светлокоричневого цвета в полоску и, что ее особенно поразило, с коротко остриженной головой. На заметно похудевшем бледном лице блуждала вымученная, вино­ватая улыбка. Сердце Вероники почемуто замерло, к лицу прилила кровь.

– Извини меня за вчерашний звонок, – прижав руки к груди, попросил он. – Иногда не ведаешь, что творишь. а после каешься…

Встряхнув головой в обрамлении пышной копны во­лос, словно сбрасывая наваждение, Вероника ледяным голосом спросила:

– Ну и что тебя вынудило прийти сюда?– Совесть… Я знаю, что к твоей квартире ни сном, ни

духом… Никакого отношения не имею.– Совесть? Не может быть, потому что у тебя ее нет.

Новая жена надоумила?Рудольф стоял, потупив голову. Видимо, Вероника

попала в самую точку. Сзади послышался торопливый топот маленьких но­

жек. По коридору бежал Сеня со сломанной игрушкой.– Мама, мама… – начал он со слезами на глазах и осек­

ся, увидев отца.Отец и сын некоторое время молча глядели друг на

друга. Потом Рудольф присел на корточки и протянул на­встречу мальцу свои длинные руки. Сеня какоето время колебался, словно чтото вспоминая, потом с радостным воплем: – Папа приехал! – бросился в его объятия.

– Это не твой папа. Это чужой дядя, – попыталась раз­убедить сына Вероника, которой сделалось неприятно от того, что сын так радуется человеку, предавшему его и даже ни разу не справившемуся хотя бы по телефону, как он живетпоживает.

– Нет, это мой папа! – обнимая Рудольфа за шею и прижимаясь головенкой к его голове, твердил малыш. –

156

Я его узнал. Я никому папу не отдам! – Сеня как будто догадывался, что отец живет в другой семье.

– Что ты хочешь? Куплю всё, что попросишь, – сказал отец, еще крепче прижимая сына к себе.

– Велосипед! – воскликнул мальчик. – Такой же, как у Витьки Комова. Он катается, а мне не дает.

– Будет тебе велосипед! Обещаю.После ухода непутевого мужа, который напрашивался

к ней на чай и даже имел наглость утверждать, что не за­был ее, заявился отец с какимто молодым мужчиной не­высокого роста, остроносеньким, с тщательно зачесанным набок хохолком волос, делавшим его похожим на дятла.

– Женишка привел, – шепнул отец на кухне, когда Вероника накрывала стол для гостей. – Знатный мужик. Богатенький. Ищет себе невесту. Согласен взять с «при­даным», то бишь с ребеночком.

В это время вездесущий Сеня, изображая водителя, подкатил на игрушечной машинке к ногам деда:

– Бип!.. Бибип!..– Ой, задавил, задавил, – дурашливо морщась, сказал

солидный Юрий Николаевич. – Догадайсяка, что я тебе принес, внучок?

– Машинку? – Сеня грезил о четырехколесном чуде.– Нет. – Запустив руку глубоко в карман брюк, дед из­

влек из него шоколадку в яркой упаковке.С разочарованием на лице малыш принял ее и похва­

стался:– а мне папа велосипед купит. Как у Витьки Комова.– Постой, постой, – сразу насторожился Юрий Нико­

лаевич, заглядывая дочери в глаза. – Он что, был здесь, твой паршивый муженек?

Вероника молча кивнула и с деловитоозабоченным видом повернулась к плите, на которой тушились ее лю­бимые голубцы.

– Это как же тебя понимать?! – взбеленился Юрий Николаевич, повысив голос, но потом, настороженно вы­

157

глянув в коридор, продолжил шепотом: – Не понимаю тебя. Совсем не понимаю!

Вероника молчала. Ей неловко было говорить отцу о том, что Рудольф предъявляет претензии на долю в квар­тире. Рассказать – значит дать ему повод торжествовать: «а что я тебе говорил!» Она сжалась, словно над ней за­вис бич надзирателя. И отец, заметив это, переменил тон. Примиряюще похлопав дочь по плечу, сказал:

– Ладно, мы его прокатим. Подбивает к тебе клинья?Она вновь молча кивнула.Наблюдавший эту сцену Сеня громогласно полюбопыт­

ствовал:– а на чем вы прокатите моего папу, на машинке?Вероника прыснула в кулак, а Юрий Николаевич,

приложив палец к губам, произнес: – Тсс… – и показал глазами на соседнюю комнату, где ожидал хозяев гость.

Сидели они недолго. «Дятел», назвавший себя при знакомстве Владленом, както вдруг очень быстро засоби­рался уходить. Взглянув на часы, коротко сказал: – Мне пора, – и встал изза стола.

Юрий Николаевич за спиной худосочного гостя стал делать дочери знаки, чтобы она его не отпускала так бы­стро, но Вероника притворилась, что не понимает отца. Не понравился ей навязываемый им кавалер, который был молчалив за столом, ел сосредоточенно и много, а выпив, стал распространяться о том, что нынешней зимой побывал на Канарах, привез оттуда массу впечатлений и загар, не сходивший с него всю зиму.

– Незабываемые деньки, – твердил он, с оценивающей улыбкой разглядывая хозяйку дома, словно перед ним был товар, подлежащий приобретению. – Непременно побываю там еще раз.

«С кем? С очередной любовницей?» – подмывало ляп­нуть Веронику, почемуто уверенную в том, что на Канары гость ездил не один.

Как ни странно, но Владлен пришел и на другой день.

158

Она очень удивилась. Ей показалось, что она ему вчера не приглянулась. Иначе чем объяснить его поспешный уход?

– Ваши голубцы мне очень понравились, – цепким взглядом окинув молодую женщину, сказал гость, не при­нимая однако предложения пройти в квартиру. – Теперь очередь за мной. Приглашаю вас в ресторан.

– Но я не одна...В подтверждение ее слов сзади появился пыхтящий

Сеня, который, взгромоздив на грузовую машинку старый утюг, усердно тащил ее на веревочке за собой.

– а если пристроить вашего сына на время к комунибудь?

В экстренных случаях она отводила Сеню к соседке, у которой была девочка, ходившая в тот же садик, что и ее малыш. Но так как у Вероники не было особого желания идти с этим мужчиной в ресторан, она, слукавив, сказала:

– Соседка, у которой я на время оставляю Сеню, уехала в гости к матери. Больше у меня кандидатур нет.

В это время мальчик, внимательно посмотрев на гостя, вдруг похвастался:

– а мне папа велосипед купит. Вот! Как у Витьки Ко­мова!

Переменившись в лице, Владлен спросил:– Твой папа с вами живет?Боясь, что Сеня ответит утвердительно, Вероника по­

спешно заявила:– Нет, мы живем врозь. Вот уже больше года…

* * *Она увидела его у больничной койки сына. Рудольф си­

дел в накинутом на плечи белом халате и, низко склонив­шись над Сеней, держал в ладонях его руку, словно желая передать ему свою силу. Вероника на цыпочках подошла к ним. Рудольф поднял глаза, их взгляды встретились. В

159

светлой глубине глаз мужа Вероника увидела муку. Ей передалась его тревога: «Неужели всё так плохо?» Она взглянула на бледное личико сына в обрамлении бинтов и спросила с замиранием сердца:

– абсцесс?Рудольф молча кивнул.Лечащий врач предупреждал два дня назад, что после

операции могут быть осложнения. И вот худшее случи­лось. Вероника не хотела, не желала принимать это, по­тому что накануне Сеня почувствовал себя немного лучше и даже попросил принести в больницу любимые машин­ки. Приободрившаяся мать сразу отправилась домой за игрушками. Теперь оказалось, что напрасно радовалась. «а всё изза него, изза непутевого», – с ненавистью по­думала она о муже.

Столько радости, как от купленного ему отцом велоси­педа, Вероника еще не видела в глазах сына. Он букваль­но боготворил сияющее свежей краской дорожное чудо. Вечером, перед тем как лечь спать, ставил велосипед по­среди комнаты и любовался им. Из детского садика домой возвращался бегом, спеша увидеть своего двухколесного друга и сесть в седло.

В тот день, когда случилось несчастье, было пасмурно. Вероника вышла с сыном во двор дома. Встретила у подъ­езда соседку: тарыбары, пустые амбары… Говорили про всякую всячину, а Сеня катался рядом. Он уже довольно уверенно сидел в седле. Но тесного двора, загроможденно­го незаконно устроенными гаражами, ему было мало. И в какойто момент незаметно для матери малец сиганул в боковой проезд, выкатил на проходящий рядом проспект и по наклонному тротуару под горку (положенный бордюр отсутствовал) съехал на проезжую часть.

Отчаянный вскрик сбитого машиной сына несчастная мать, наверное, услышала бы даже из глухого подземелья. Бросилась на проспект и сразу увидела распластанного на асфальте мальчика. Схватила на руки, не зная, что

160

делать. Головенка Сени безжизненно свешивалась вниз. Думая, что сын мертв, закричала дурным голосом:

– Помогите!.. Люди добрые!..И вот уже две недели малец в больнице: открытая

черепномозговая травма и сломанная нога, не считая множества ушибов. Несколько дней находился в реани­мации. Казалось, после операции пошел на поправку – и на тебе…

Рудольф встал, взял ее за руку, попытался усадить на единственный стул. Чувствуя, что глаза наливаются слезами, Вероника резко отдернула руку:

– Это изза тебя нас Бог наказывает.На осунувшемся за последние дни лице Рудольфа по­

явилось удивление: – Сеня попросил меня купить велосипед. Я купил…Вероника думала, что он в отместку сейчас напомнит

ей о том, что это она проморгала сына, но муж деликатно промолчал. Безутешная мать была благодарна ему за это.

Они дежурили попеременно возле сына, взяв отпуска на работе. Вероника всякий раз возвращалась из боль­ницы разбитая. Забыться бы, отдохнуть, но и дома не спалось. В голову лезли всякие тревожные мысли. а сей­час только задремала, в дверь позвонили. Она открыла и увидела Владлена.

Поздоровавшись, тот посмотрел ей в лицо своим пристальноцепким взглядом и спросил, чем может по­мочь.

– В каком смысле? – не поняла Вероника.– Я слышал, сынок у вас попал в дорожную аварию.Со дня их первого знакомства он был у нее уже несколь­

ко раз. Молодая женщина угощала его чаем, но разговор, как правило, не клеился, хотя гость намекал ей довольно откровенно, что в его большом двухэтажном особняке нет хозяйки. а однажды прямо спросил: «Хотите быть моей женой?» Она сказала, что подумает.

161

Настырный кавалер не отступался. Както привез ее в ювелирный магазин и предложил: «Выбирайте! Любое, что вам понравится». Вероника неравнодушна к укра­шениям, но тут, лукаво улыбнувшись, спросила: «И что же взамен?» Как будто не заметив подвоха в ее вопросе, Владлен простодушно ответил: «Да я завалю вас этими безделушками, если согласитесь быть моей женой». Хотя и велик был соблазн, но она отказалась от подарка.

И вот сейчас Владлен вновь напомнил о себе.– Я чемнибудь могу помочь? – еще раз спросил он.– Только деньгами на очень сложную операцию. – Ради

выздоровления сына Вероника готова была на всё.Сене сделали эту операцию, и мальчик быстро пошел на

поправку. Казалось бы, невозможное свершилось благо­даря щедрости Владлена, оплатившего все необходимые расходы. а они составили довольно круглую сумму.

Потом был вечер со спасителем ее сына в ресторане. И обильное возлияние, после которого у нее закружилась голова. Вероника чуть не упала. Опираясь на благодетеля, спустилась по лестнице вниз, села в машину…

Очнулась, когда подъехали к загородному особняку. В ранних осенних сумерках увидела себя на заднем сиденье рядом с Владленом, который обнимал ее за плечи, при­жимая к себе. Впереди горой возвышалась широкая спина шофера, который, наверное, был по совместительству и телохранителем.

– Куда мы едем?– Уже приехали. – Владлен показал на красивый с ко­

лоннами дом за высокой металлической оградой.Раздвижные ворота открылись, пропуская машину.В роскошно обставленной гостиной она села на ко­

жаный диван. На столике появились фрукты, бутылка вина...

– Выпьем за здоровье вашего сына, – поднял бокал Владлен.

Вероника своей бокал только пригубила. Она боялась

162

потерять ясность ума в ожидании дальнейших событий.– За нас с вами, – провозгласил второй тост Владлен. Вероника подняла бокал, и ей вдруг вспомнилась про­

гулка с Рудольфом по набережной Темзы…– Простите… Мужа своего вспомнила. Как хорошо нам

было вместе… – сказала она и отвернулась, чтобы не ви­деть разом изменившееся выражение лица благодетеля.

Хозяин дома вызвал шоферателохранителя и велел немедленно доставить гостью домой.

Три бутылки

На стук Евгения жена не открыла. Визгливо затявкала за стеной собачонка. Из соседней комнаты коммуналки высунулась Фрося, женщина средних лет с накрученными на голове бигуди. Стрельнув на симпатичного мужчину глазками и изобразив на полном одутловатом лице милую улыбку, доложила:

– Яна никуда сегодня из квартиры не выходила. Стучи, стучи еще… Откроет.

Последовав ее совету, он забарабанил в ветхую щеля­стую дверь. И она, лязгнув засовом, отворилась. Затхлый специфический запах помещения, в каких обычно обита­ют бомжи, шибанул Евгению в нос. Поморщившись, он вслед за бывшей женой прошел внутрь комнаты, где не было ни одной белой тряпки, а из обстановки – промятая кровать да стол с несколькими приставленными к нему табуретками. Яна, пошатываясь, добралась до незаправ­ленной постели и села, позевывая. На худом остроносом лице не отражалось никаких эмоций. Выдвинув изпод стола табуретку, Евгений тоже сел и сухо сказал:

– Я вчера у тебя мобильник оставил...– Никакого мобильника я не видела, – надтреснуто­

163

глухим голосом ответила Яна. – Можешь обыскать.В глаза ему она не смела взглянуть. И это лишний раз

говорило о том, что бывшая жена лгала.– Конечно, не найду, – повысил голос Евгений. – Где

я найду, если ты его пропила.– Свят, свят, окстись! Я твоего мобильника в глаза не

видела.– На какие же шиши ты набралась? – а ты меня поил? Никакая я не пьяная!Он понял, что разговаривать дальше бесполезно, Яна

никогда не признается. «И по кой черт меня вчера сюда занесло!» а пришел он накануне с благим намерением: в очередной раз попытаться убедить бывшую жену из­менить образ жизни. Евгений попрежнему был к ней неравнодушен, переживал за ее горькую судьбу.

Всё началось, когда Яна занялась частным предприни­мательством. До этого она работала на ткацкой фабрике – единственном крупном предприятии в их маленьком го­родке. С началом перестройки объемы производства резко упали. Яна в числе многих других попала под массовое сокращение персонала. Евгений, работавший помощни­ком мастера, тоже потерял работу. а у них двое детей...

– Хочешь жить – умей вертеться, – избрала своим девизом предприимчивая Яна. Одолжив у когото денег, стала приторговывать на базаре. Сперва лотошницей, а когда дело пошло, открыла собственный павильон. И всё бы хорошо, не пристрастись новоявленная предпринима­тельница к спиртному. Сначала отмечала удачные сделки, потом это вошло в привычку. Предпринимательство ее покатилось под уклон, так как работе Яна уделяла всё меньше и меньше времени. Не заметив как, превратилась в хроническую алкоголичку. Сколько раз Евгений преду­преждал ее, что добром увлечение спиртным не кончится, но жена его не слушала.

– Сама знаю! – обычно раздражалась она. – В бизнесе без спиртного нельзя. Того подмажь, этому поднеси…

164

Подругому вопросы не решаются.Когда бизнес ее рухнул, а тяга к спиртному осталась,

Яна стала распродавать вещи из квартиры. Евгений при­грозил ей разводом. Но жена не изменила своего образа жизни, и два года назад супруги развелись. Разменяв двухкомнатную благоустроенную квартиру на две ком­муналки с доплатой, разъехались. Детей Евгений забрал к себе.

...Он встал с табуретки и хотел уйти, но раздражение на бывшую жену, долго копившееся в нем, не проходило. а тут еще и мобильник... Медленно ступая, Евгений по­дошел к Яне, безучастно смотревшей мутными глазами кудато в пространство перед собой, и ударил ее по щеке. Она ойкнула, закрыла лицо ладонями и повалилась на постель. Ему хотелось еще добавить бывшей, но, глядя на беспомощнонеподвижное тело, он только плюнул. И со словами: – Я до тебя, тварь, еще доберусь! – выскочил вон.

Весь следующий рабочий день (Евгений вновь устроил­ся на фабрику, которая постепенно вышла из кризисного состояния) у него из головы не шел вчерашний неприят­ный инцидент. «Зачем ты ударил Яну?» – спрашивал он себя и не находил ответа.

После обеда в ремонтномеханический отдел заглянула молодая женщина по имени Кира и прямиком напра­вилась к заслуженному ремонтировщику, фотография которого не сходила с Доски почета.

– Женечка, я к тебе, – сказала она, кокетливо поведя округлыми плечиками под голубым фирменным халатом. – Станок у меня разладился. Посмотришь?

– У тебя помощник мастера есть, – сухо ответил Евге­ний, зажимая в тисках распределительный валик. – Это его обязанность налаживать станки. а у меня своя работа.

– Ну, Женечка, выручи, пожалуйста, – продолжала канючить Кира. – Другому, может, и смены не хватит, а для тебя – минутное дело. Какая теперь работа? Работ­нички пошли из профучилищ. Верхушек нахватались – и

165

уже в поммастерах. а толку...Кира и его бывшая жена пришли когдато в бригаду

Евгения вместе. Приехавшие с Украины по оргнабору девчонки оказались хваткими работницами. И вдобавок бойкими на язык. Он тогда и года не отработал, вернув­шись из армии, а они его называли «дядей»: «Дядь Жень, у меня челнок на станке проскакивает». Или: «Дядь Жень, обрывность большая. Давай налаживай, мне надо план выполнять». Молодой помощник мастера ползал во­круг станка, а они стояли рядом и хихикали, довольные тем, что нашли ему занятие, хотя дел у поммастера и так было невпроворот. Не сразу Евгений понял, что девчонки простонапросто прикалываются.

Потом неразлучных подружек он встретил в фабричном клубе на танцах. Кого пригласить? Обе красивые. Только у Яны светлая челка пышнее, а глаза – как две незабудки голубые, с задорными искорками в глубине. Парень вы­брал Яну и, закружив ее в вихре вальса, в конце концов довел до загса. Кира тоже замуж вышла через полгода, но неудачно. Брак ее быстро распался.

...Он согласился посмотреть станок, и, когда ползал во­круг него, услышал девчачье хихиканье. Чтото носталь­гическое было в этом, волнующее... Подняв голову, увидел двух девчушек. Склонившись над ним, они попросили:

– Дядь Жень, и к нам загляни. У нас тоже станки не идут.

Повторяется история. Да только он уже не тот. На ви­сках седина пробивается.

а Кира чуть в сторонке стоит, улыбается. Потом подо­шла и, оттеснив девчушек, спросила, перекрывая шум работающих станков:

– Женечка, когда вернешься к нам в бригаду? Запарка без тебя…

Из поммастеров он ушел только потому, что посмен­ный график работы не позволял заниматься воспитанием

166

сыновей.– Никогда не вернусь, – сказал Кире. – а твоему на­

чальнику цеха посоветую, чтобы для поммастеров чаще устраивали техминимумы.

К концу рабочего дня Кира вновь заглянула в ремонтномеханический. И опять с просьбой к Евгению, но уже личного характера. Ей надо было починить ото­пительную систему в частном доме, где они жили вдвоем с матерью. Он сказал, что, по возможности, заглянет. Едва ткачиха ушла, подошел сынок Ваня, который уже два месяца работает учеником слесаря. Подмигивая и улыбаясь, сказал:

– а что, пап, прикольная тетка. Я заметил, как она на тебя смотрит.

– И как же? – несколько смутившись, спросил Евгений. Сын шутливо погрозил в ответ пальцем и с улыбкой

отошел.а он до конца рабочего дня и после, дома, всё думал о

Яне, которую вгорячах ударил. Надо попросить у нее про­щения. Но какое примирение с Яной без стакана? Евгений зашел в магазин, купил бутылку водки.

Во дворе дома, где жила бывшая, встретил Фросю. Женщина прогуливала на поводке комнатную собачку размером с кошку. Эта животина со злобным заливистым тявканьем бросилась на Евгения (както раз при очеред­ном посещении бывшей супруги он нечаянно наступил собачонке на лапу). Соседка по коммуналке едва удержи­вала злопамятную любимицу на поводке:

– Пальмира! Пальмира! Да уймись же ты!Но собачонка не унималась. Хозяйка взяла ее на руки.

Поглаживая всё еще ворчащую моську, спросила, играя выщипанными бровками:

– К Яночке своей направился?Евгений недолюбливал эту молодящуюся бабу – люби­

тельницу подслушивать, подглядывать, быть непременно

167

в курсе всех событий, происходящих в доме.– Да хотя бы! – с вызовом сказал он.– Не советовала бы, – ехидно хихикнула Фрося. – Сей­

час у нее столько поклонников! Заинтригованный словами женщины, Евгений взбежал

по ступенькам лестницы на второй этаж и резко распах­нул дверь квартиры. В нос опять шибанул специфический запах бомжатника, от которого его тошнило. Преодолевая отвращение, прошел внутрь и увидел довольно много­численную компанию. Человек семь мужиков во главе с Яной, чинно восседавшей за столом (табуреток на всех не хватило – кто расселся на койке, кто устроился на корточках), выпивали. На столе стояли несколько опо­рожненных бутылок, валялись огрызки огурцов, куски хлеба. Теплая компания воззрилась на вошедшего с не­мым вопросом: «По кой тебя принесло?»

Наливаясь яростью, Евгений тихо, но внушительно сказал:

– а ну, брысь отсюда, уроды!– Мужик, ты кто такой будешь?Он обернулся. Сзади стоял давно небритый бомж с про­

седью в бороде и большим лиловым фингалом под глазом. В руке он держал бутылку с мутноватой жидкостью.

– Я тот, кто платит за эту квартиру, которую превра­тили в свинарник. Ясно тебе?

– Может, ты и платишь. а живет тут Яна. И значит, она здесь хозяйка. Скажи, Яна…

Та неопределенно пожала плечами под грязным ха­латом и встала с табуретки. Хотела чтото сказать, но только махнула рукой. Неуверенной походкой подошла к бывшему мужу, спросила:

– Ты их всех выгоняешь? Правильно. Надоели они мне, – икнула и, взмахнув рукой, приказала. – Выметайтесь!..

Бомжи один за другим послушно потянулись к выходу. Среди них были и пожилые, и совсем еще сопляки…

168

Когда остались вдвоем, Евгений подошел к окну и на­стежь распахнул его. Потом направился к столу. Сгреб опорожненные бутылки, одним движением смахнул объ­едки на пол.

– Подметись! – строго приказал он Яне.Спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, она выполнила

его приказ.– а теперь вымойся, – велел Евгений всё тем же

повелительнострогим тоном.– Да где же? – сдавленно вымолвила она. – У меня

ванны нет. Нагрею воды, в тазу помоюсь.Долгий летний день подходил к концу, когда комната

и хозяйка приняли болееменее пристойный вид. Перед тем как вымыться, Яна протерла пыль, содрала с посте­ли какуюто тряпку, заменявшую простыню, постелила другую. а лоскутное одеяло долго выбивала на вешале во дворе.

– Ты меня не будешь больше бить? – то и дело спраши­вала она, выполняя всё новые поручения бывшего мужа.

Евгений был поражен ее смиренностью. Оказывается, одних слов убеждения было недостаточно. На радостях, что все у него стало получаться с бывшей супругой, он выставил на стол принесенную бутылку, разложил не­хитрую снедь. Когда выпили, ностальгия по прошлому нахлынула на него.

– Зря ты ушла из ткацкой, – сказал он Яне. – Сейчас работала бы себе и работала. Как твоя подруга Кира… Теперь на фабрике дело пошло. Заработки неплохие.

Механически тыкая вилкой в обрывок целлофана, на котором лежали ломтики нарезанной колбасы, женщина трезво заметила:

– Что прошло, того не вернешь.– Да как не вернешь! Всё от человека зависит. Одумай­

ся, и всё у нас с тобой будет хорошо. Заживем опять одной семьей: ты, я, наши дети… Старшийто какой у нас уже

169

большой. Работает... – Евгений сделал паузу, проверяя, какое впечатление производят его слова. – Устал я, Яна. Определяться надо с сыновьями, с бытовухой... Без жен­ской руки тяжело.

– а ты женись, – буднично сказала она.Он сразу вспомнил памятный для него вечер в фабрич­

ном клубе, ее глазанезабудки, полные счастья... – Да не могу я! – стукнув кулаком о стол, с горечью

сказал Евгений. – Не хочу предавать наши с тобой сер­дечные чувства. Не знаю, как у тебя, а у меня они всё еще сохранились.

Чтото осознанноблагодарное появилось в ее во­дянистых опухших глазах. Яна протянула сухую изжелтабледную руку и стала перебирать его пальцы. В порыве внезапно прорвавшейся страсти он махом обогнул угол стола, поднял легонькое тело бывшей жены и понес к постели.

Его разбудил лучик раннего летнего солнца, заглянув­ший в окно. Он то прыгал у него по лицу, слепя глаза, то перебегал на обшарпанную стену, когдато покрытую обоями, а теперь протертую, местами выбитую до штука­турной обрешетки.

Евгений приподнялся, посмотрел на свернувшуюся рядом калачиком Яну, едва прикрытую одеялом. Исто­щенное бледное тело вызвало в нем прилив жалости. «Это надо, до чего люди доводят себя. Но ничего, я ее приведу в порядок», – подумал он. Встал, прикрыл бывшую су­пругу одеялом. Прежде чем уйти, убрал опорожненную накануне бутылку под стол.

Дома его встретил Ваня. Устроившись посреди про­сторной кухни, он набивал рюкзак разными свертками.

– Куда в такую рань? – спросил отец.– В турпоход на велосипедах с ребятами собрались,

– подняв такую же, как у отца, коротко остриженную голову, сказал паренек. – Одобряешь? В соседнем районе

170

есть речка порожистая. Попробуем по ней на надувных лодках сплавиться. Говорят, экстрим клевый! – поднял он вверх большой палец.

– Знаю я эту речку. В твои годы тоже на ней побывал. Только имей в виду, вода в ней студеная. Горного озерца исток. а вдруг перевернетесь?

– Мы страховочные веревки с собой возьмем.Заглянув в меньшую комнатку коммуналки, где была

устроена спальня его ребятни и не обнаружив в ней млад­шего, Евгений вернулся на кухню:

– а где Серега?Ваня сказал, что брат еще со вчерашнего вечера ушел

на рыбалку и раньше обеда его ждать нечего.– И меня не предупредил, – недовольно проворчал отец.

– Совсем стали самостоятельные. Не рано ли?Паренек опять поднял голову и шутливо погрозил

пальцем, как обычно делал отец в ответ на те или иные проделки сыновей:

– Так ты сам вчера, батя, деру дал. У кого ему было спрашивать?

Евгений не рассчитывал, что уйдет к бывшей жене с ночевкой, и поэтому промолчал. Но не таков был его старший отпрыск, чтобы на этом поставить точку. Под­мигнув отцу, он спросил:

– У тети Клавы ночевал? Я еще вчера заметил, как она на тебя смотрит.

– Ну и как?– Влюбленными глазами.Евгений невольно расхохотался и признался:– Да у матери твоей я был.Это почемуто очень возмутило паренька: – Не надо было к ней ходить... Она ко мне в больницу

пришла, когда я воспалением легких заболел зимой? Фигу! Мы ей не нужны. Она только с алкашами находит общий язык.

171

Евгений стал объяснять, что это не вина ее, а беда. Что нельзя судить человека строго, пусть даже он и оступился. Тем более что человек этот им не чужой.

Ваня с сомнением покачал головой, но ничего больше не сказал.

Оставшись в квартире один, Евгений долго сидел у окна, наблюдая, как на раскидистой березе напротив хлопотали грачи, которые вывели потомство и теперь обучали своих отпрысков искусству полета. Птицы бес­покойно галдели, срывались с места, взлетали… «Вот так и мои сыновья, – подумал он. – Выпорхнут из родимого гнезда, улетят… И с кем я останусь?» Ему казалось, что еще немного – и бывшая жена осознает пагубность своего бытия. Он ее в этом обязательно убедит. Но на трезвую го­лову Яна не будет его слушать. Клин клином вышибают...

В магазине Евгений встретил Киру. Она жила непо­далеку, и в этой торговой точке они не раз сталкивались прежде.

– На ловца и зверь! – воскликнула Кира, многозначи­тельно подмигнув. – Я тебя сегодня жду.

Она была в обтягивающей длинной юбке и светлой кофточке. Вся такая открытая, обворожительная, луче­зарная… Темные волосы, собранные в хвост на затылке, придавали ей вид девушки на выданье. Разговаривая с Евгением, Кира старалась заглянуть ему в глаза, словно предлагая: «Вот я какая! Вся для тебя. Бери же…»

Он невольно сравнил ее с Яной. Опустившаяся до са­мого низа женщина, заложница своего образа жизни… Что она ему даст, кроме огорчений? «Но ведь сдвиг есть, – подумал он, вспомнив вчерашний вечер. – Главное, что не исчезла между нами любовь. а все остальное при­ложится».

– В другой раз, Кирочка, – сказал Евгений, тоже улыб­нувшись. – а сейчас не могу. Извини...

Дверь Яниной комнаты была заперта. Он постучал. В

172

ответ зашлась колокольчиками Фросина собачонка, и из соседней квартиры показалась голова хозяйки, унизан­ная, как всегда, бигуди.

– Не стучи, нет твоей возлюбленной, – съязвила она, видно, зная о том, что Евгений провел ночь с Яной.

– а где она?– Да вон парни ее повели, – показала Фрося рукой в

открытое окно примыкающей к коридору общей кухни.– Куда?– Кудакуда… На кудыкину гору! – и расхохоталась,

довольная.Евгений бросился в указанном Фросей направлении.

Вышел к квартальной котельной. Везде тишина... После обеда, наевшись ухи из принесенной младшим

сыном рыбы, он вновь пошел к Яне. На этот раз дверь комнаты не была заперта. Яна лежала на постели и пла­кала, тихонько подвывая. Рядом сидел знакомый бомж с фингалом под глазом и чтото ей говорил. При виде Евгения он быстро вскочил и нырнул в дверь мимо него.

– Что стряслось? – спросил Евгений.– Они... они меня обманули, – сморщив худое лицо,

выдавила Яна. – Попользовались и ушли. а обещали бутылку…

Евгений понял, зачем и куда водили ее парни. На теплотрассе за котельной была просторная камера, где бомжи постоянно тусовались, а во время зимней стужи на­ходили спасение от морозов. Чувство брезгливости стало наполнять его изнутри. Евгений в раздражении заходил по комнате, но отвращение к Яне не проходило. Более того, оно копилось, распирало его. Желая дать выход этой давящей боли, Евгений подошел к ней, рывком поднял её с постели и с придыханием спросил:

– Тебе всё мало, да?! Тебе всё мало?Яна зажмурилась и сжалась, готовая получить от него

удар. Но он не ударил. Только поднес к ее носу увесистый

173

кулак и протяжно замычал. Потом вытащил из кармана бутылку и с грохотом водрузил на стол:

– На, прорва, пей! Уж ято не обману…Оба пили молча. Евгений не пьянел, хотя ему и хоте­

лось напиться. Время от времени он смотрел исподлобья на сидевшую напротив бывшую жену и спрашивал себя: «Ну что ты в ней нашел? Тварь она и есть тварь. Ее уже человеком не сделаешь». Но, прикрыв глаза, видел перед собой юную девушку с глазаминезабудками. а в ушах прорывались звуки памятного вальса. «Да ты же любишь ее до сих пор, – признался он себе в самом сокровенном. – И не перестанешь любить, несмотря ни на что. Дурак!»

После распитой на двоих бутылки Евгений так и не опьянел. а Яна отключилась. Она лежала головой на столе, подложив одну руку под щеку. «Еще, – сказал он себе, – надо купить еще бутылку».

Когда вернулся из магазина, Яна лежала всё в той же позе головой на столе.

– Я тебя напою. Один раз, но на всю жизнь, – сказал он и, налив полный стакан, поднял голову жены и стал вливать водку в ее полуоткрытый рот.

Она мычала, трясла головой, отбрыкивалась, но Евге­ний всё лил и лил. Третий стакан он выпил сам. Потом аккуратно поставил под стол опорожненные бутылки и с чувством выполненного долга отправился домой.

Среди ночи его чтото подняло с постели. Посмотрел в окно: рассвет занимается. «Яна! Я должен ее проведать». Нехорошее предчувствие преследовало его.

Комната бывшей жены была не заперта. Он по при­вычке хотел включить свет, но проводка была давно обе­сточена за неуплату. Евгений наощупь прошел в комнату и в предрассветной мгле увидел Яну. Она попрежнему лежала головой на столе, раскинув руки. Он попробовал приподнять ее и почувствовал, что неподатливое тело хо­лодно, как лед. Страх обуял Евгения. Вдобавок за стеной

174

начала подвывать собачонка. Он выскочил из комнаты, забарабанил в дверь соседки. Когда та выглянула, только и смог сказать, показывая трясущимися руками:

– Там... Там...Когда Яну поднимали изза стола, жалобно звякнули,

падая, три опорожненные бутылки – как печальный рек­вием по умершей.

Виртуальная любовь

Она долго смотрела на фо тографию парня. Настолько долго, что ей по казалось, будто он живой. Марине поме­рещилось, как дрогнули в улыбке губы, как подмигнул правый глаз... Почудилось даже, что она слышит его голос: «Как живешь, до рогая?»

– Почему ты не приехал? – спросила она.Голова в обрамлении пышных темных волос както

странно дернулась. Девуш ка услышала: «а ты не дога­дываешься?» – «Нет», – хоте ла ответить она, но вместо этого произнесла:

– Я жду тебя, оченьочень. Василий промолчал. Ей померещилось, что парень с со­

жалением покачал головой. Марина закрыла фо тографию ладонью. Ей пока залось, что сказка, в кото рой она пре­бывала несколько недель, может разрушиться в один миг.

…Всё начиналось буднично. Марина сидела в Интернете и общалась с некой Люсей. И вдруг на фо руме появился новенький. Он бесцеремонно влез в диалог: «Будем зна­комы. Вася. Страстно ищу общения с милой и привлека­тельной девушкой».

«Ну, ну, посмотрим, что ты за фрукт», – подума ла Марина. Для начала предложила обменяться фотками. Со снимка на нее глядел мужественный парень с пра­

175

вильным лицом и широкими вразлет бровями. В темных проница тельных глазах угадывались ум, внутренняя сила и уверен ность. Это был, несомненно, ум ный состоявшийся человек. Не мальчишка сопливый, не маменькин сынок... Крутой раздвоен ный подбородок свидетель ствовал о воле и целеустрем ленности. Именно о таком парне сту дентка Марина гре зила в своих мечтах.

Судя по всему, фотогра фия девушки тоже понрави лась Васе. Диалог между ними сразу оживил ся, принял некую направ ленность, свойственную людям, которые знают, чего ждут друг от друга.

Первое время болтали как приятели: обо всём и ни о чем конкретно. Но и это была не пустая болтовня, а сво­его рода пристрелка. С помощью незамыс ловатых, каза­лось бы, фра з они оценивали, про щупывали друг друга. Узна вали, кто чего стоит. И по степенно выяснилось, что парень по имени Вася впол не родственный ей индивиду­ум. Рассудитель ный, с чувством юмора. Вполне в ее духе.

Марина понимала, что обще ние с ним уже не может прервать, оно было нужно ей ежедневно, как воздух. Возвратившись домой из института, она с нетерпе нием ждала вечера, чтобы погрузиться в виртуальный мир. Узнать, как Вася провел день, где был, что видел… Он работал в страховой фир ме агентом по недви жимости. Много общался с людьми. О курьезных случаях из своей практики спешил рассказать новой знакомой.

Они забрасывали друг дру га фотографиями, знакомили с членами своих семей. Марина узнала, что Василий жи­вет с родителями, что у него есть младшая сестренка Вера, которая учится в музыкальной школе. Мари на тоже жила с родителями, но была единственным ребенком в семье и очень зави довала тем, у кого были братья и сестры.

О том, есть ли у Василия девушка, она даже не за­икалась. Почемуто паничес ки боялась затрагивать эту тему, предпочитая думать, что раз он поддерживает с ней

176

от ношения, значит, у него ни кого нет.Рамки вирту ального мира скоро стали им тесны. Ма­

рина мечтала услы шать живой голос человека, который день ото дня становился ей все ближе. Поэтому в мир их отноше ний вплелись телефонные разговоры. Голос Васи­лия по разил ее мело дичностью, бархатисторов ным тоном и характерным украинским акцентом.

– Давно живешь в России?– Моя мать с Украины, изпод Харькова. Детство мое

прошло в украинском селе. Потом отец перебрался в Московскую область. Устро ился на работу. Со временем перетащил к себе всю семью.

Мир их взаимоотношений наполнялся всё новыми красками. Василий был искусным фантазером. Он пред­ложил ей вирту альное путешествие по па мятным ме­стам своего город ка. Взявшись за руки, они посещали музейпанораму, ходили на концерты, в кино, где цело­вались в зад нем ряду. Прогуливались по широкой липо­вой аллее. В тихом пруду, поросшем ряс кой, ловили на удочку жир ных карасей. Тут же на треноге варили уху...

Марина посвящала его в свой мир увлечений. Она очень люби ла животных. У нее были ки тайский пекинес Филя и котенок – тезка ее виртуального друга. За ядлый про­казник и игрун.

Однажды фантазия парня дошла до невообразимых пре­делов. Он предложил Марине… пожениться в виртуальном мире. Она даже взвизгну ла от охватившего ее востор га.

Всё было как наяву: рос пись в загсе, марш Мендель­сона, шампанское в кругу друзей. И кульминация торже­ства – свадьба. Мно гочисленные поздравления, подарки, шумное застолье, крики: «Горько!». а когда де вушка ощутила на своих губах сладостраст ный жаркий поцелуй, у нее перехватило дыхание и закружилась голова. Гости за свадебным сто лом хором считали:

– Раз! Два! Три!Потом была первая брач ная ночь...

177

Когда Марина проснулась, у нее всё еще было ощуще­ние реальности про исшедшего. Она помнила его ласки, нежное прикоснове ние рук и страсть, внезапно охватив­шую всё тело.

Марина не слышала, как в комнату вошла мать. Ее голос вернул девушку к дей ствительности:

– Ты с кем разговаривала, дочка? Я хотела позвонить знакомой, но не смогла. Те лефон очень долго был за нят.

По щеке Марины скатилась предательская слеза.Мать встревоженно спроси ла:– У тебя какието непри ятности? В институте?Марина не ответила, на блюдая за Филей, который

забежал в комнату вслед за хозяйкой. Подняв смеш ную мордочку с маленьким курносым носом, он уста вился на девушку умными глазами. Маленький белый клык вылез с одной стороны мордашки – верный признак того, что собачка гневается. «Требует вывести на прогулку», – ре­шила Марина. И тут же мать предложила:

– Пошла бы погуляла, дочка. Посмотри, какая блед­ная. Всё за компьютером.... Продыху не видишь.

– а и вправду, мама, – согласилась она, изобразив на лице натянутую улыбку. И скомандо вала, поднявшись с посте ли: – Филя, за мной!

Моросил мелкий дождь. С тихим шелестом опадала ли ства с росшей поблизости березы. Филька кружил возле ствола, чтото вынюхивая на раскисшей земле. Из подъезда вышел парень с зонтом, в котором она узнала соседа по лестничной клетке Гошу, учившегося в одном с ней институте, но на другом факультете и двумя курсами старше. С некото рых пор он оказывал ей знаки внимания, приглашал на дискотеки, в кафе... Отношения их могли перерасти в нечто большее, чем просто дружба. Но Марина не давала для этого повода. «Как нюхом чует, – взглянув на Гошу, с досадой подума ла она. – Стоит мне вый ти на улицу, и он тут как тут».

178

– Давно тебя не видел, – сказал парень. – Где пря­чешься? Может, в кафе се годня посидим?

– Нее, – Марина покача ла головой, прикрытой от до­ждя капюшоном цветастой куртки. – Мне надо готовить­ся. Подзапус тила материал по ряду предметов.

Гоша, похожий под сво им зонтом на гриб с вытя нутой ножкой, с сожалени ем вздохнул:

– Ну вот, я к тебе всегда с душой. а ты? Если не нрав­люсь, так прямо и скажи.

Марина, слушая его вполуха, думала совсем о другом: «Ну поче му мой ВасяВасилек от казывается встретиться со мной? Всё ссылается на заня тость. Есть же выходные... В конце концов на деньдва можно отпроситься на рабо­те».

Гоша продолжал чтото говорить. Потом подошел к Марине и, потянув ее за ру кав куртки, спросил:

– Ты меня слышишь?Гоша чуть не на голову выше ее. Худощав, угловат,

хотя в институтской баскетбольной команде слывет едва ли не лучшим игроком. У него не мало поклонниц. Под­руги от кровенно завидуют Марине. а ей общение с парнем не доставляет никакого удовольствия.

Она хотела сказать, что слышит, но в это время умница Филь ка потащил ее за угол дома…

После виртуальной свадь бы Василий перестал с ней об щаться. Подспудно она дога дывалась о причине, но не хотела в этом себе признаваться: «Пока собственными глазами не удостоверюсь...»

До городка в соседней об ласти, где он жил, путь не так уж и долог. Утром Марина села на автобус, а к полудню была уже на месте. адрес виртуального возлюб ленного был ей известен. Поэтому найти его дом не составило труда. Девушка не решилась вой ти внутрь. Стояла в не­котором отдалении напротив подъезда и жда ла.

Дул хо лодный пронизывающий ветер, гоняя по небу

179

дож девые облака. Иногда в раз рыве туч показывалось сол нце, окрашивая двор пятиэтажки новыми красками. Продрогшая в своем ко ротком легком плащике, Марина продолжала терпеливо ждать.

Вот вышла из подъезда старушка, повязанная тем­ным платком, с пластмассовым ведерком в руках. По­топтавшись у подъезда, плот нее закуталась в пальто и направилась к загородке с контейне ром для мусора. По­том появился мужчи на. Долго и сосредоточенно курил. Бросив окурок под ноги и тщательно растерев его, зашел обратно в подъезд.

На девочку лет двенадца ти с футляром музыкально го инструмента в руках Ма рина сперва не обратила вни­мания. Потом вдруг до нее дошло: «а не сестра ли это Василия?» Она бросилась следом. Долго шла за ней, по­том обогнала, желая получше разглядеть лицо, ведь у нее была ее фо тография.

– Вера? – спросила Мари на. – Да, Вера. а вы откуда знаете?– Брат твой мне о тебе рас сказывал. Кстати, где он

сей час?– На работе.– Скоро придет?– Не знаю. У него подра ботка в компьютерном цен тре.

Иногда долго не возвра щается. а Галя с ребеночком дома.– Это кто же такая?– Жена. Вы ее знаете?Будто чем тяжелым удари ли Марину по голове. Созна­

ние на время отклю чилось. Она потеряла дар речи...Только в автобусе на об ратном пути ее про шибли слезы.

Сидя у темно го зашторенного окна, она тихо плакала. Вспоминала все подробности виртуального знакомства с Василием, свою внезапно вспыхнувшую любовь. «Всё пра­вильно, – твердила девушка сквозь слезы. – Всё правиль­но... Никого ни в чем нельзя обвинять». В компьютерном

180

центре, где подрабатывал виртуальный возлюблен ный, видимо, была более чем ща дящая нагрузка. От нечего делать Василий увлекся иг рой с ней. И за продолжитель­ные телефон ные разговоры, должно быть, не из своего кармана платил. а когда это пресекли, перестал выходить на связь.

Впереди Марины сидела пароч ка. Они сперва цело­вались, потом, склонив друг к дру гу головы, задремали. «Сча стливые», – с завистью подумала она.

Красная рябина

В углу черноволосый кудрявый мальчик с усердием курочил машинку. Он так ув лекся этим занятием, что не за метил подошед ших к нему людей.

– Вот это и есть ваш Кокоев, – сказала воспита тельница, средних лет женщина с усталым бледным лицом и золо­тыми сереж ками в ушах. – Совершенно неуправ ляемый мальчик, – доба вила она, понизив голос. – Неприкаянный какойто. Дикарь. Делает только то, что хочет.

– Марат, – позвал Турчинский.Маленький вандал поднял на него боль шие темные,

не по годам серьезные глаза. Некото рое время изучающе смотрел на незнакомого мужчину. И вдруг в тем ной глу­бине зрачков вспыхнули зловещие огоньки. Турчинский невольно отшатнулся. Эти глаза он много лет назад видел у человека, кото рый назывался его сыном...

В старом родительском доме отмечали свадьбу: замуж вы ходила единственная дочь Турчинского – красавицастудентка Таня. Гостей за столом собралось немно го. В основном, близкие родственники да несколько подружек невесты. Таня, счас тливо улыбаясь, отвеча ла

181

на поздравления. Же ниха за столом не было, он кудато вышел. Гости уже стали в недоуме нии перешептываться, пожимать плечами.

Свояченица Тур чинского, которая вы полняла роль посаженной матери (род ная мать Тани погибла в автомо­бильной катастро фе), предложила:

– а давайтека споем! – И затянула: – «Когда б имел златые горы…»

Все дружно подхватили. Хозяин дома, оставив го стей, пошел разыскивать жениха.

Марата он нашел во дворе под огромной рябиной, уни­занной красными кистями. В его высокой, под два метра, атлетически сложенной фигуре, освещенной багровыми лучами предзакат ного солнца, было чтото зловещее.

– Ты что тут торчишь? – набросился на зятя Турчин­ский. – Гости уже хва тились…

– Мавр сделал свое дело, – процитировал Марат. – Мавр может уходить.

– Не понял…Жених не торопился объяснять. Затянувшись сигаре­

той, он посмотрел на медленно скатываю щееся к горизон­ту солнце. В тёмных глазах блеснули багровые отсветы. Смуглое лицо тронула недобрая усмешка.

– Отец, я должен задать тебе один вопрос…Турчинского реза нуло слово «отец». Раньше Марат на­

зывал его Вениамином Петровичем. «Быстро ос воился в новой ипостаси», – подумалось ему. В другой обстановке он бы это только приветствовал, но сейчас в слове «отец» от ставной полковник услышал какойто иронический смысл. И это его насторожило.

– Отец, ты помнишь девушку по имени Белла?Вениамин Петрович вздрогнул. Он сразу же перенесся

мыслями на Северный Кавказ, где после окончания во­енного училища служил в пехотном пол ку лейтенантом. Их часть располагалась вблизи горного аула, в котором

182

жила его подру га. Тогда ему казалось, что краси вее этой девушки нет ни кого на свете. Соболиные брови. Черные, словно бездонный омут, глаза, в которые страшно было заглянуть. Горянка бегала к нему каждую ночь.

Молодой лейтенант был недурен собой. Строен, энерги­чен... Ще гольские тонкие усики украшали мужествен ное лицо с нависа ющим на лоб выгоревшим на солнце чубом. Он был чемто похож на Григория Мелехова, героя шоло­ховского «Тихого Дона».

Однажды Белла сказала ему, что беременна. По долгу совести парень обязан был жениться. Но связы вать себя семьей не входило в его планы. Молодой лейтенант мечтал о высо ком полете. Ему грезились генеральские лампа­сы. а чтобы их запо лучить, надо было учить ся дальше. Протекция у Тур чинского какаяникакая имелась – его дядя по материн ской линии слу жил полковником в под­московном гарнизоне. Это он надоумил парня поступить в военное училище и уверял, что поможет сделать карь еру.

После ошеломившего его признания Беллы, а затем категорического отказа сделать аборт молодой лейтенант решил, что са мое лучшее для него – сменить место служ­бы. Он написал дяде письмо с просьбой о содействии, и вскоре лейтенанта Турчинского пе ревели в подмосковный гарнизон, где он благополуч но продолжил армейскую службу. Поступил, как и мечтал, в академию. О Белле из ма ленького горного аула больше ничего не слы шал…

Отставной военный не сразу нашелся, что отве тить на вопрос новоиспе ченного зятя. После глубокого шока, в котором некоторое время находился, с трудом вы давил из себя:

– Знал я Беллу… Если ты имеешь в виду девушку из горного аула.

– Именно эту девушку я имею в виду, – сказал Марат и вытащил из кармана фотогра фию. – Узнаешь?

На заметно пожелтев шем фото бравый лейте нант

183

в лихо заломленной фуражке стоял рядом с красивой девушкойгорянкой, голову которой покрывал низко по­вязанный платок (отец, очень религиозный мусульманин, не разрешал дочери ходить с непокрытой головой).

«Ну и что же?» – разгля дывая фотографию, хотел спро­сить Турчинский. Но Марат опередил его:

– Белла – моя мать. Турчинский снова испытал шок. Выходило, что Ма­

рат – его незаконно рожденный сын! «Не мо жет быть! Не может быть!» – не желая смириться с этой страшной до­гадкой, твердил он. Но когда сопоставил возраст парня с событиями тех лет, сомнений не осталось. Вот почему, когда он впервые встретил Марата, ему по казалось, что он гдето его уже видел. Теперь понял, что парень очень похож на мать.

Турчинский не знал, что сказать Марату. Спросил первое, что пришло в голову:

– Где сейчас Белла?– Мама умерла, когда мне было пять лет. Я воспи­

тывался в детдоме. Перед смертью она дала мне эту фо­тографию и рассказала историю своей любви. От нее я узнал твое имя, отец.

И опять в голосе Марата Турчинский уловил изде­вательс кие нотки.

– Хочешь, я расскажу историю моей матери после того, как ты трус ливо сбежал от нее? – продолжал парень, зловеще улыбаясь.

Он говорил тихо, слов но боясь, что их могут услышать. Но рядом нико го не было. В голосе Марата клокотал плохо скрываемый гнев. Он то и дело спрашивал:

– Ты этого хотел, да?...Узнав, что дочь бере менна, отец выгнал ее из дома.

Она поехала вслед за возлюбленным в Подмосковье, но не на шла его там. Зная, где живут родители бравого лейтенанта, поселилась вблизи на съемной квар тире.

184

Устроилась на рабо ту. Обманутая девушка ве рила, что рано или поздно встретит Турчинского, когда тот приедет в роди тельский дом на побывку. Время шло. Она роди ла сына и продолжала ждать, испытывая страш ную нужду. Специальнос ти нет, образование всего четыре класса. О хорошо оплачиваемой работе и мечтать нечего.

И вот однажды Белла увидела своего возлюбленного. Но не одно го, а с молодой женщиной, держащей его под руку. Он вез коляску с младенцем и чтото оживленно говорил своей спутнице. Та улыба лась. Они были счаст­ливы…

Обманутая женщина поняла, что у нее больше нет ни­каких надежд, и с той поры заболела. Ее подтачивал недуг сродни душев ному. Белла таяла на глазах. Ослабло зре­ние. Поседели волосы. В двадцать пять лет она выгляде ла старухой. Одно ее держало в этой жизни – малолетний сын, иначе давно наложи ла бы на себя руки...

Слушая исповедь вне брачного сына, Турчинс кий зада­вался одним и тем же вопросом: «Как он мог жениться, зная, что из бранница – его родная сестра?» Об этом и спросил Марата, когда тот закончил свой рассказ.

Марат мстительно улыбнулся. В глазах его снова блес­нул злове щий огонек.

– Я хочу, чтобы мой ребенок принял эстафету нена­висти, – громко и торжественно сказал он.

– Ты хочешь сказать, что моя дочь беременна? – тихо и несмело, боясь услышать прав ду, спросил Турчинский.

– Да, отец, твоя дочь беременна, – с интонаци ей мстительно го веселья подтвердил Марат.

Турчинскому показалось, что почва ухо дит у него изпод ног. Зак ружилась голова, потем нело в глазах. Разом обес силевший, он прислонился к стволу рябины. В груди, где сердце, была тупая ноющая боль. Но уже в следующее мгновение его пронзила страшная мысль: «Ты должен его пристрелить! Как бешено го пса. Такой выро­

185

док не имеет права жить на этом свете». Не помня себя, Турчинский бросился в дом, где у него хранилось ружье.

Дальнейшее происходило, как в дурном сне. Он пом­нил всё, но не осознавал. Кримина листы называют это состояни ем аффекта. Помнил, как наста вил на Марата ствол. Как произнес не забытые еще со школьной скамьи слова из «Тараса Бульбы»:

– Я тебя породил. Я тебя и убью!Внебрачный сын стоял, заложив руки за спи ну. В от­

светах заходящего солн ца его белая рубашка казалась пропитанной кровью. На смуглом красивом лице застыла наглая са моуверенная улыбка. Она заводила Турчинского еще больше. «ах, не боишься, да?» – твер дил он, целясь пар ню под сердце. Бывший полковник видел перед со­бой не сына, а лютого врага, нарушившего все принципы человечес кой морали. С врагами же он был беспо щаден, когда воевал в афга нистане.

Выстрел прозвучал одновре менно с чьимто отчаянным воплем:

– Не смей!..В следующее мгновение к упавшему на землю Марату

бросилась Таня в белом свадебном наряде…

* * *Мальчик потер ладонью лоб, будто чтото вспоминая.– а я тебя знаю, – сказал он.– Откуда? Мы видимся впер вые.– Мама фотографию показы вала. Она сказала, что ты

пло хой человек. Когда вырасту, я тебя убью.– За что?– Ты убил моего папу. Мама плакала и говорила, что

нена видит тебя.«История повторяется», – по думал Турчинский и

почувство вал, как защемило в груди.– Хорош родственничек? – делая ударение на послед­

186

нем слове, спросил он, повернув шись к свояченице.Галина неопределенно пожа ла плечами под си реневой

расшитой бисером кофточкой. На лице с выра зительными серыми глазами появилась загадочная улыб ка.

Потом они пили чай в доме Турчинс кого. По случаю свое го возвращения «из мест не столь отдаленных» хозяин выс тавил бутылку дорогого армян ского конька. Свояче­ница дол го отказывалась. Говорила, что у нее высокое давление. Потом ради встречи всётаки согласилась вы­пить рюмочку.

– Я ненадолго зашла, Вениа мин Петрович, – твердила она. – У меня дома три рта, не считая мужа. Надо идти еду им готовить.

– Успеешь, – шутливо отма хивался Турчинский, доволь ный, что есть с кем пообщаться в этот первый для него день на свободе. – Если и не поедят разок, не умрут…

Он был рад, что свояче ница встретила его на вокзале. а потом согласилась съездить с ним в детский дом, где вос­питывался Маратмладший. «Очень внука хочу увидеть, – объяснил бывший зек. – Истосковался… Единственная родная душа. Больше у меня никого не осталось».

О мальчике у них и зашел раз говор, когда выпили по рюмке.

– Как тебе Марат? – поинте ресовалась Галина.Турчинский беспокойно заерзал на стуле. Потом по­

качал головой, шумно вздохнул. Неприятный осадок от общения с внуком до сих пор свербил душу, будто при всем честном народе ему плюнули в лицо.

– Неужели покойная Танюш ка так его агрессивно настрои ла?

– Нет, – уверенно заявил Тур чинский. – Всему виной гены, унаследованные от отца.

– а чем был плох отец?Вопрос свояченицы показался ему провокационным.

Он молчал.

187

– Скажи, Вениамин Петрович, раскрой тайну, – наста­ивала Галина. – На суде отказался отвечать на вопросы обвинителя и получил за это по полной. Хорошо, на зоне скостили срок за пример ное поведение. а то бы еще па­риться тебе и париться…

То, что он скрывал от род ственников и суда, должно было уйти в ним в могилу. Так он считал до сегодняшней встречи с Маратоммладшим. Но разговор с мальчиком потряс его до глубины души: «Он ненормальный! Такой ненависти и озлобления не может быть у пятилетнего ребенка. Как бы его ни настраивали другие…»

Сейчас он всё списывал на брак доче ри с родным по крови мужчиной, сознательно подстро енный Маратомстаршим, чтобы нарушить генофонд семьи.

– Чем был плох отец? – повторил вопрос Турчинский, и на его ху дощавом лице с седой щетин кой усов появилась горестная усмешка. – Ты это действитель но хочешь знать?

Он чувствовал, что должен открыться, чтобы оправдать свой поступок. И свояченица казалась ему един ственным человеком, ко торому можно излить душу. «Но поймет ли она меня? а если осудит?» Этого Турчинский боялся больше все го.

Все долгие годы заключения он прожил с сознанием выполненного перед самим собой долга. а если всё это бу­дет подвергну то ревизии, как тогда жить дальше? В том, что свояченица осудит его, Турчинский почти не сомне­вался: «Очень уж она жа лостливая. Такая же, как была в свое время моя супруга». Именно Варя, жена, настояла на до срочном вызволении Турчинского из афганис тана. Как дочери высокопоставленного генерала (он женился по расче ту) ей это удалось. Со служивцы плевали ему вслед. И когда он вернулся в Союз, то в пух и прах разругался с род ственниками жены. Даже подумывал о расторжении брака. Удержала лишь дочка Таня, которую он очень любил. Побоялся поте рять ее…

188

– Моя тайна уйдет в могилу вместе со мной! – зая вил Турчинский и встал изза стола, давая понять, что разго­вор закончен.

Гостья тоже встала. На ок руглом лице ее появилось оби женное выражение. Уголки пух лых губ опустились, точьвточь как у его покойной жёны. Поправив на голове вы сокую прическу, свояченица медленно направилась к выходу, но в шаге от двери остано вилась и сказала:

– Между прочим, Марат, ко торого ты убил, воспиты­вался в том же детском доме, что и твой внук. Я наводила справки. Отзывы воспитателей о нем тоже были отрица­тельными. Он так же дичился всех, обижал, бил своих сверстников. Много раз убегал, был индивидуа листом, признавал только себя.

«Яблоко от яблоньки недале ко падает», – подумал Тур­чинский, а вслух сказал, желая сменить тему разговора:

– Спасибо тебе, Галя, что встретила меня. Что изредка весточкой баловала зека. За до мом приглядывала… Будет воз можность, я тебя за всё отбла годарю.

После ухода свояченицы Турчинский долго бродил по пустому гулкому дому, где еще недавно прожи вала семья квартиросъемщиков (предприимчивая Галя не дава ла пустовать без нужды поме щению), и чувствовал, что не сможет здесь жить один. а куда податься на склоне лет? Новой семьей ему уже не обза вестись. «Это ли не пара­докс? – думал Турчинский. – Все годы в заключении меч тал о свободе. а получил – и не знаю, что с ней де­лать». Чтобы забыться от тягостных дум, допил коньяк, остававшийся в бутылке.

Когда вечером вышел в пали садник, солнце уже за­ходило. Его багряный отсвет бил в гла за. Турчинский пошел в сторону огром ной рябины, унизанной кистя ми красных ягод. Остановив шись рядом с деревом, вдруг увидел в лучах предзакатного солнца фигуру человека в белой рубашке.

189

– Марат, – сказал Турчинский и протянул руку, – ты вернулся?

– Нет. Я не вернулся. Я при шел за тобой.Турчинский потряс головой и про шептал:– Этого не может быть…Потом зажмурил глаза и несколько минут стоял так,

по качиваясь из стороны в сторо ну. а когда открыл, рядом уже никого не было. «Перебрал, – успокоил он себя. – Почитай, целую бутылку угомонил. Это для меня теперь запредельная норма. а ведь было время, когда на спор зараз выпивал литр водки. И ничего, держался на ногах».

Выпив, Турчинский любил повеселиться, сплясать «Цыга ночку», затянуть разудалую русскую песню. Сейчас он не ис пытывал ничего, кроме неприятного головокру­жения. Хотел обойти дом по периметру, но запутался в зарослях сорной травы и упал (приусадебный участок дав­но никто не об рабатывал). Лежал, глядел на просторное капитальное строение и думал: «Сколько же этому дому лет?» Выходило, что далеко за сотню.

Дом построил еще его дед для молодой красавицыжены по имени Марфа. Дед был зажиточным чело веком из пред­приимчивых кре стьян. Имел, как теперь гово рят, свой бизнес – шорную ма стерскую. Первая жена его умерла при родах. Второй раз женился на молоденькой Марфе, уже будучи в годах.

Через два года после свадьбы красавицажена внезапно исчез ла. Дед распустил слух, что она сбежала с какимто залетным военным, но никто в селе этому не верил. По­говаривали, что всему виной измена кра савицы, которая влюбилась в местного кузнеца. Ревнивый муж скорее все­го порешил ее и гдето закопал. Но где именно? Турчин­ский был уверен, что могила Марфы должна находиться на территории усадьбы. Снедаемый любопытством, он в молодос ти обшарил все уголки. Погова ривали еще, что вместе с Марфой старик зарыл клад.

190

…Хорошо лежать на солныш ке, хотя и предзакатном, пого жим сентябрьским днем. Тиши на. Птицы давно от­пели. В угаса ющей жизни природы есть некая таинствен­ность, настраиваю щая на философский лад. Хмель выве­трился. В голове удивительная ясность. Вспоминая свою родословную, отставной полковник вдруг пой мал себя на мысли, что старое семейное гнездо стало роковым для рода Турчинских. Все, кто был свя зан с этим домом, трагиче­ски заканчивали свою жизнь. Дед был раскулачен при советской вла сти и сослан в Сибирь, где и сги нул. Отец, будучи бухгалтером, какимто образом сохранил дом от реквизиции, но допустил крупную растрату казенных средств и покончил с собой. Мать ненадолго пережила мужа – умерла от ско ротечной чахотки. Да и сам он на собственном опыте ощутил проклятие семейного гнезда. Служба в армии после афгани стана пошла напереко­сяк. Мучимый мыслями о позорном бегстве из «горячей точки», хоть и не по своей вине, Турчинский стал при­кладываться к бутылке, а такие по служебной лестнице вверх не идут. Опять же жена погибла в расцвете лет. а главное – тра гедия любимой дочери… Всё это казалось ему звеньями одной зловещей цепи, которой был опутан род Турчин ских. «Я должен ее разорвать», – сказал он себе.

Он встал и выбрался на свободное от бурьяна место воз­ле рябины: могучее дерево подавляло своей тенью сор ную траву вокруг себя. Рядом с огромным, чуть ли не в обхват, стволом была скамейка. Турчинс кий любил сиживать здесь. Присев, он долго глядел в сторону предза катного солнца. «В чем же раз гадка наших семейных трагедий? – думал он. – Скорее всего, тайна родового проклятия связана с исчезновением Марфы».

Чьето попискиванье при влекло его внимание. Тур­чинский поднял голову и уви дел в краснозеленой кроне де рева дроздов, жадно клевавших ягоды. Он знал вкус этих ягод: они были кислогорь кие. Правда, после первых

191

моро зов горечь заметно ослабевала. Его мать варила из рябины прекрасные джемы.

Турчинский встал, прошелся вокруг дерева. Вспуг­нутые им птицы улетели. Он проводил стайку дроздов взглядом и обогнул рябину. Странно, но она сызмальства притягивала его к себе, чемто манила. Бу дучи маль­чишкой, он укрывался в ее ветвях, когда его искали. Но од нажды свалился, расшиб себе колени и после этого пре­кратил лазать по дереву. «Что за почва взрастила такую громадину?» Турчинский взглянул на соседние деревья – березу и два клена, очевидно, посаженные с рябиной в одно время. Они значительно уступа ли ей в размерах. И вдруг его осе нило: «Марфа зарыта здесь! Рябина посажена на месте ее могилы с целью маскировки».

Турчинс кий сходил за лопатой и стал копать. Его рабо­те помешали сгустив шиеся сумерки. а больше – странная усталость, сжавшая обручем все тело. Сердце в гру ди отчаянно колотилось. Голо ва кружилась. Ноги казались ватными, и он еле добрался до крыльца.

Такого с ним прежде никогда не случалось. Коекак войдя по ступенькам в дом, Турчинский поискал в ап­течке чтонибудь сердечное, но там было пусто. Он не раздеваясь лег на диван и почти сразу же провалился в тревожное забытье.

Приснилась ему рябина. Женский голос звал изпод земли: «Освободи меня! Освободи! Предай земле после отпевания. Душа моя вознесет ся из тьмы».

Он понял, что это зов за губленной его дедом Марфы: «Завтра же откопаю твои останки. Потерпи. Осталось немного...»

«Нет! – послышался голос сзади. – Проклятие рода тебе не одолеть. Возмездие неотвратимо».

Турчинский повернул голову и увидел Марата в белой с багровыми пятнами рубашке. В руках его было ружье. Отстав ной полковник не успел ничего сказать. Раздался

192

выстрел…Утром, когда свояченица при шла проведать Турчинско­

го, она обнаружила его на диване без признаков жизни. Врач «скорой» констатировал смерть от сердечного при­ступа.

Бес в ребро

Егор открыл дверь кабинета завхоза и в коридоре чуть не наткнулся на девуш ку с большими зелеными глазами, кото рая медленно ехала на коляске. «Рая!» – чуть не со­рвалось у него с губ. Он не вольно отшатнулся. Взгляды их встретились. Чтото похожее на испуг мелькнуло в печальных глазах девушки. По блед ному лицу пробежала тень тре воги. Не давая ему возможности опом ниться, она рыв ком крутанула коле са и быстро понеслась по кори­дору дальше. Егор долго глядел ей вслед, надеясь, что она обернется, но видел только высокую спинку ко ляски.

В замеша тельстве мужчина вы шел на крыльцо. В глаза ударило яркое полу денное солнце. Было тихо. Растущие побли зости тополя уже начали терять огрубевшую за лето листву. Грачиные гнезда на их вершинах опу стели. Птицы кормились в окрест ных полях, нагули вая жир перед даль ней дорогой. В прозрачном воздухе, настоянном на аромате созревающей антоновки (при интернате был большой сад), ле тали легкие паутинки. Вся окружающая природа располагала к умиротворению, но в душе буше­вала буря.

«Это она, она, Рая! – думал Егор. – Я не мог ее ни с кем перепутать. Те же пышные волосы. Зеленые глаза. И ро­динка на щеке…» Вспомнилось, как од нажды, уткнувшись лицом в копну ее во лос, дышал странновозбуждающим аро матом, похожим на терпкий запах ромаш ки, от кото­

193

рого кружилась голова. Те перь всё случившееся кажется далеким фантастическим сном. Но ведь было же, было...

Это произошло чуть больше двух лет на зад. Сын Его­ра при вез на дачу свою не весту, чтобы позна комить с родителя ми. Глава семейства, увидев девуш ку, замер в восхи щении. Глаз не отве сти... Пышноволосая, невысо­кого роста, но такая вся ладненькая, что хоть картину с нее пиши. Тихий грудной голосочек, большие доверчивые глаза, а когда смеется – ямочки на ок руглых щеках… И хотя был Егор в два раза старше прекрасной гостьи, не­вольно позавидо вал: «Повезло же сыну! Такую кралю от­хватил. Не зря долго не пока зывал нам. Боялся – сглазим. Видно, всерьез надумал женить ся».

Жарили шашлыки, пили вино, ката лись на мотор­ной лодке по излучине реки, купались, загорали… Егор в тот погожий авгус товский день был не в настроении. Всегдашний весельчак и балагур больше слушал других, задумчиво уставившись на пламя жаровни. Зато его един­ственный отпрыск Олег старался вовсю. Чтобы произве­сти на невесту впечатление, принес из дома гитару, пел романсы. Рая бурно ему аплодирова ла.

– Егор, поддержи компанию, – настаивала жена, уеди­нившись в тени будки для хранения лодочного мото ра и прочих принадлеж ностей. – Ты же это можешь... У тебя всегда хо рошо получается.

Не тронутое загаром расплывшееся тело жены в вышед­шем из моды купальнике с оборками и изящная фигурка гос тьи, загорелой, под вижной, веселой…

– И что тебе ней мется? – раздраженно спросил он. – Лежишь себе и лежи.

Послеобеденный день плавно перешел в вечер. Шаш­лыки были съедены, спиртное выпито. Когда стало тем­неть, попарились в при готовленной хозяином баньке. При свете кос тра Олег исполнил еще несколько романсов, по дыгрывая себе на гита ре. Потом, утомившись, вслед

194

за матерью пошел спать. Егор и Рая ос тались у костра вдво ем.

– Я слышал твой голос, когда ты подпе вала Олегу, – сказал он, в свете колеблюще гося пламени внима тельно разглядывая де вушку. – Очень даже недурно...

– Правда? – доволь ная комплиментом, рас смеялась девушка. – Между прочим, я в хоре пела, когда училась в школе. В со листки, правда, меня почемуто не выдвига ли.

– Тебе мешает робость. Ты не лидер по жизни. Вот в чем причина. Тебе нужен поводырь. а он в то время не нашелся.

– Это правда, – со гласилась, задумчиво глядя на огонь, Рая. – Я очень робкая. Настолько роб кая, что никому не признаюсь, что пишу сти хи. Даже моя мама об этом не знает.

– Вот как! – заин тересованный, Егор при двинулся к девушке поближе. – а я, между прочим, тоже пишу сти­хи и никому не стесняюсь их деклами ровать. Мои стихи в районной газете печатались. Хочешь по слушать? – И, не дожи даясь ее согласия, прочел: «Давай попробуем лю­бить,/Мечтать и жиз нью восхищаться,/Давай попробуем забыть / О том, что суждено расстать ся».

– Замечательно! – воскликну ла она. – а еще?– «Давай от скуки убежим,/Укрывшись под дождями

счастья. / Оты щем крылья и взлетим,/Оставив слезы и ненас тья.

Де вушка мечтательно смот рела на пламя костер ка, подперев голову ладонью. Потом попросила:

– а еще можно?Егор был в ударе. Чи тал и читал, порой экспромтом.

Прекрасная слушательница рядом внимала каждому его слову:

– Хорошото как... Слушать да бы слу шать без конца.Егору нравилось очаровывать людей, в особенности

женщин. Он был душой любой компании. Но такого бла­

195

годарного слушателя, как Рая, встретил впервые. В этой темной, непрог лядной за пределами костра ночи ему ка­залось, что они с по нравившейся ему де вушкой составля­ют единое целое, как два крыла летящей в бес конечную даль птицы. И неизвестно, как долго продолжа лось бы это зачарованное сидение у костра, если бы вдруг не про­рокотал гром. Подул порывистый ветер. Потом о землю удари ли крупные капли дож дя. Сразу посвежело. Егор сбегал в будку, при нес ветровку и на крыл ею девушку, ко торая съежилась на бревнышке в комочек в своем легком, открытом на груди халатике. Рука его невольно задер жалась на ее плече.

– Прижмись ко мне, – шепнул он. – Нам бу дет теплее.Она прижалась, до верчиво положила ему голову на пле­

чо. Ис кусный сердцеед зарылся лицом в копну ее пышных волос и ощу тил запах свежести. Такого все поглощающего чувства он не испытывал ни с женой, когда они были молоды, ни с лю бовницами, которые время от времени по являлись на его пути. Егору казалось, что он раство­ряется в девушке, не принадлежит себе.

Дождь еще усилился. Сверкали молнии, гре мел гром. Зло шипел, угасая под косыми струями воды, костерок.

Первой не выдержа ла Рая. Вскочив с бревнышка, она подала ему руку:

– Бежим!..Бли жайшей крышей над головой была бань ка, стояв­

шая особняком от дачи, в десятке шагов от кос терка. В эту баньку, не сговариваясь, они и нырнули. Тут было всё еще тепло от духовито го пара. Не за жигая света и не отдавая себе отчета в том, что делают, ста ли целоваться. Лихорадочно срывая друг с друга одежду, они рухнули в любов ном экстазе на широкий полок из распаренного березового теса.

Любовные утехи обе зумевшей от страсти пары прервал внезапно загоревшийся свет. Обеспокоенный долгим от­

196

сутствием не весты Олег обнаружил ее совершенно голой в объятиях своего отца. Немая сцена прервалась словами:

– Я вас ненавижу! Парень выскочил под проливной дождь и понесся к

урезу реки, где стояла моторная лодка.Беспрестанно сверка ли молнии, было свет ло, как днем.Надевая на ходу брюки, Егор бросился следом за сы­

ном.– Сынок! Сынок! – кричал он, размахивая руками,

чтобы не поте рять равновесие на осклизлой земле. – По­дожди! Я тебе всё объяс ню!

В ответ раздался ут робный вой взревевше го мото­ра. Лодка рва нула с места, как вихрь. Глядя ей вслед, Егор про себя твердил: «Только бы он когонибудь не зацепил». И всётаки непоправимое случи лось.На той стороне обширного водоема разъяренный до состо яния невменяемости па рень на крутом вираже зацепил яхту богатого ювелира. Она загорелась. Олега выбросило на от мель с многочисленны ми, но, к счастью, не опасными для жизни повреждениями тела. Парня через две недели выписали из больницы, а Егор поте рял весь свой бизнес, расплачиваясь за сгоревшую посудину.

Во всём приходилось винить только себя, и в то же время он ни капельки не сожалел о том, что стало при­чиной несчастья. Поэтому, наверное, так легко расстался с фир мой по скупке и прода же недвижимости, дачей и новенькой ино маркой. В счет возмещения ущерба надо было про дать еще и городскую квартиру, но ювелир в последний момент сжа лился и оставил ее за хо зяином.

Куда сложнее оказа лось наладить отноше ния с сыном, ко торый не под пускал Егора к себе. «Ты мне больше не отец», – сказал Олег. Он не выражал открыто своего возму щения, не упрекал отца. Он его просто игнориро­вал. Ког да Егор при ходил к нему в больни цу, сын отво­рачивался к стене и затыкал уши, чтобы не слышать его

197

оправда ний. Только однажды сказал: «Не бойся, я тебя не заложу. Мать ничего не узнает».

После выписки из больницы сын «лег на дно», катего­рически от казавшись общаться со своей невестой. Рая ему звонила, посылала эсэмэски – всё без толку. Он ушел от родителей и поселился в квартире у бабушки на другом конце города. Мать по этому поводу сильно переживала и в первое время всё спра шивала у мужа:

– Что с нашим Оле гом произошло? Он не нахо дит себе места.

Егор в ответ пожимал плечами: – Не знаю. Его надо спросить.– Спрашивала. Он ничего не говорит. Одно твердит:

так нуж но.Потом через бабушку до них дошло известие, что Олег

женился на альбине, старшей се стре своей бывшей не­весты. а сама Рая кудато пропала. Родителям сказала, что поедет в Москву, походит по му зеям, и не вернулась. Те объявили пропавшую дочь в розыск.

...Егора вывел из за думчивости цокот каб луков по вы­щербленной плитке крыльца. Повер нув голову, он увидел Эльвиру, директрису ин терната. Высокая моло дящаяся женщина в светлом брючном костю ме под ходила к нему, чемуто улыбаясь.

– Егор, – сказала она звонким тенорком, – первый раз вижу тебя созерцателем нашей природы. Обычно озабочен, деловит… а сегодня, видно, вре мя свободное выдалось. Или кого поджидаешь?

Директриса явно неравнодушна к нему. Но легко­мысленные интрижки с некоторых пор стали претить Егору. В памяти была свежа история с Раей. Мало того, что испортил жизнь девуш ке, так еще и един ственного сына поте рял. Любовное наслаждение обернулось таким жизнен ным провалом, из кото рого ему, наверное, до кон­ца дней своих не выб раться.

198

– Вот стою и думаю, чем бы ваших подопеч ных поба­ловать, – ска зал хозяин посредничес кой фирмы, специ­ализирующейся на торговле овощами. – Капусту при вез, свеклу привез… Из фруктов чтонибудь надо?

– Какие еще фрук ты! С нашимто мизерным бюджетом, – возмутилась директриса и стала пере числять, загибая паль цы: – Картошка есть, помидоры есть, лука в избытке... Кстати, начал портиться. Вид но, недозрелый какойто.

– С оптовой базы. Что дают, то и привожу. Конечно, хорошо бы иметь вме стительную фуру и са мому ездить к произво дителям. Со временем, возможно, обзаведусь… Вот только капитал сколочу, – и Егор, шутли во подмиг­нув, добавил: – То ли еще будет, Эльвирочка!..

– На что ты тра тишь свою кипучую энергию? Скукоти­ща! Оглянешься однажды назад, а жизнь уже прошла. И никаких впечатлений…

– а что же не скукотища?– Чувства, мой дорогой. Чувства и только чувства. –

Она об лизнула накрашенные яркой помадой губы и сде­лала к нему шаг, придвинувшись настоль ко близко, что коснулась его выпирающей грудью.

Это был откровенный намек. Но у Егора он не нашел отзыва:

– Чувства могут и подождать. До лучшей поры.– Перегорят – и что тог да? Утраченное не вернешь. –

Разочарованная женщина отвернулась и провела рукой по коротким волосам, потом перевела разговор на другую тему: – Быть сегодня дождю, скорее всего, ночью. Слы­шишь, петухи кри чат?

В самом деле, с частного подворья, спрятанного за вы­соким тесовым забором, донесся голосистый петушиный крик. Егору снова вспом нился тот злополучный день, когда сын привез на дачу не весту. Тогда у соседа тоже днем кричал петух. И Рая авторитетно заключила: «Быть вече ром дождю». Если бы не дождь, прогнавший их от

199

костра, непоправимого могло и не случиться…– Кстати, я встретил в коридоре но венькую на коляске.

Кто такая? Уж очень грустные гла за у девушки.– Будешь грустной, если обе ноги оттяпа ны.– Как? Почему? – Несчастная лю бовь, говорят. Рая осо бо не рас­

пространяет ся. Слышала, что хотела покончить с собой. Бросилась под поезд. Жизни не лишилась, ис калечила себя только.

Рая… Несчастная любовь… Бросилась под поезд… Это она, она! На другой день под предлогом благотвори тельной помощи Егор привез в интернат не сколько комплектов по­стельного белья. Эле онора была чрезвычай но рада. Сидя в кабинете, она охотно рассказывала спонсо ру, сколько у них еще разных проблем.

– Вон потолок в уг ловой комнате обсыпа ется. Надо де­лать кос метический ремонт. Те левизор нужен новень кий, этот постоянно в ремонте.

Перечисляя свои беды и нехватки, директриса гля дела на благодетеля с такой надеждой в карих плутовских глазах, словно перед ней был волшебник. При этом Эле­онора постоянно наги балась, чтото подни мала с пола, показывая через глубокое декольте красоту своих пыш­ных грудей.

«ах, чертовка! ах, соблазнительница!» – улыбался Егор про себя. Но на уме у него сейчас была только Рая.

За комнату, которая требовала косметичес кого ремон­та, новояв ленный спонсор и уце пился в первую очередь, предполагая, что имен но здесь могли поселить Раю: но­вичкам, как правило, предлагают что по хуже. И не ошиб­ся. Когда отправился осматривать объект, Рая сидела в коляске у окна и вязала. На вошедшего она не обратила никакого вни мания. Егор осторожно, на цы почках, подо­шел к ней и некоторое время молча на блюдал за быстрым движением спиц в ее тонких ловких пальцах, за сосре­

200

доточенным блед ным лицом, за пульси рующей синей жилкой на тонкой длинной шее. «Девчонка совсем, – с состраданием думал он. – а сколько ей уже в жизни до­сталось».

В приливе нежности Егор протянул руку, чтобы убрать с ее лба непокорную прядь волос. И тут услышал в тиши вытяну той, словно пенал, ком натки грудной го лос:

– Не надо! – Девушка привычным движением отброси­ла прядь за ухо. – Ты зачем пришел?

Вздрогнув от нео жиданности, он отдернул руку. Зна­чит, она боковым зрением всё видела, но не подавала вида. Выходит, Рая жда ла его?

– Я не мог не встретиться с тобой. Хотя бы затем, чтобы принять в твоей судьбе ка което участие.

Ее губы искривились в саркастической улыб ке.– Ты уже принял в моей судьбе участие. Такое… – Де­

вушка запну лась, не находя нужных слов. – Впрочем, я тебя не виню. Был миг счас тья, которого мне хва тит на всю оставшуюся жизнь.

– И у меня! И у меня! – Он порывисто схватил ее за руку. – Такого со мной никогда не случалось. Слиться, стать одним целым… Этого мне тоже не забыть.

– Высказался? – Рая подняла на него большие печаль­ные гла за. – а теперь ступай.

– Куда?– По своим делам. И больше сюда не приходи. Забудь,

что я существую в этом мире. Как забыли обо мне другие.– Но я не могу, – он прижал руки к гру ди, – не хочу

забыть… – Придется. – Рая печально улыбнулась. – Иначе ты

меня здесь больше не увидишь.Егор хотел чтото возразить, но дверь скрипнула, от­

крылась, и в проеме показалась статная фигура директ­рисы. Он стремительно выпрямился и, как бы в оправда­ние, сказал:

201

– а я тут немного побеседовал с вашей по допечной. Она и в са мом деле не против, чтобы в комнате уста новили телевизор.

– Телевизор в об щем зале, – поправила его Эльвира. – Мы не настолько богаты, что бы устанавливать аппа рат в каждой комнате. а здесь я имела в виду произвести косметичес кий ремонт, – и она по казала унизан ной коль­цами рукой на облу пившийся потолок.

– Заметано. Необ ходимые сред ства я выделю.…Морозный январский день. Над крышами утопающих

в сне гу частных домиков пригорода курятся дымки. По широкой расчищенной аллее к приземистому зданию интер ната идут двое: высо кий мужчи на средних лет в черном пальто и молодая женщина в светлой шуб ке из искусственного меха и серой шапочке, изпод которой выбива ется непослуш ная прядь волос. Это Егор вывел Раю на ставшую для них уже привычной утреннюю прогулку.

– Я больше не могу, – сказала девушка, ос танавливаясь у обочи ны. – Сил моих нет. Сейчас упаду…

Он видит ее поблед невшее лицо, дрожащие губы, на­полненные слезами глаза...

– Ну еще немного, Ра ечка. Какихто двести метров... – Егор показывает рукой в направлении крыльца. – Со­берись с силами, милая…

– Не могу! Не могу! Хоть убей! – Она повисла у него на руке, и накопившиеся слезы брызнули из глаз.

– Хорошо. Передохнем. Потом пойдем дальше. Надо пересилить себя.

Рая вздохнула и согласно кивнула головой.Щурясь, Егор глядит на неяркое зимнее сол нце, по­

том переводит взгляд на растущие вдоль аллеи тополя, подерну тые инеем. Иней налип и на электрические про­вода, висящие на столбах вдоль дороги. Осыпаясь, он искрит в воздухе миллиардами прозрачных кристаллов… – Красота! Зимняя идиллия! – восхищается Егор и читает

202

памятные пушкинские строки:– «Мороз и солнце – день чудесный! / Еще ты дрем­

лешь, друг преле стный?..»– Дальше, даль ше… – улыбаясь и заг лядывая ему в

глаза, просит Рая.– «Вставай, красави ца, проснись. / Открой сомкнуты

негой взоры /Навстречу северной авроры, / Звездою Се­вера явись».

– Какие замечатель ные строки! Пушкин не подражаем. – Девушка вдыхает полной грудью, и изо рта вырывается белый парок. – а свое? Почитай мне свое...

– Только старое, – как бы оправдываясь, говорит Егор. – Дел невпроворот. Короче, вдохновения не было.

– а у меня есть. Представляешь? У несча стной калеки появилось вдохновение. Вот послушай: – «Прости меня, мой отчий дом! / В твоих стенах теперь не побываю. / Дав­но умолк в тебе шальной содом, / И я об этом с грустью вспоминаю…»

Егор слушает и пони мает, что к Рае медленно возвра­щается радость бытия. Это стало для него потрясающим открытием. Нелегко было заста вить ее поверить в соб­ственные силы. Она счи тала себя конченым человеком, который на прасно коптит белый свет. «Ты нужна мне!» – однажды твердо заявил Егор, устав увещевать и приво­дить примеры, и этими словами разорвал порочный круг ее сомнений. Он купил протезы и заставил Раю учиться ходить. Морщась от боли, де вушка делала первые не­уклюжие шаги. Падала от изнеможения, расшиба лась, но упрямо вста вала и снова шла. Освоив комнату, стала выходить в коридор, самостоятель но добиралась до сто­ловой, в туалет. а по том и на свежий воздух выбралась. Егор, как нянька, сопровождал ее всюду. Поддерживал, хвалил за успехи. И до бился своего: Рая стала преодоле­вать значительные для нее расстоя ния самостоятельно.

После косметического ремонта в комнатку к де вушке

203

никого не подсе лили. Директриса вста ла, было, на дыбы, заявив, что интернат пе реполнен, но Егор пригрозил пре­кратить спонсорскую поддержку, и Эльвира сдалась.

…С мороза так приятно окунуться в тепло и уют поме­щения. Егор помог Рае раздеться, усадил на койку. Сам сел рядышком на стуле. Взял ее озябшие руки в свои, крепко сжал их и посмотрел ей в глаза. В глубине их уви­дел восторженный огонек. Он был как первая звездочка на небе, как свет костра в ночи. Егор сразу вспомнил ту роковую и вместе с тем счастли вейшую для него ночь в баньке. Он, видимо, еще тогда почувствовал, хотя и не осознал в пылу страсти сразу, что судьбе больше не раз­делить их. Ему важно было знать, что Рая есть на этом свете… И он должен быть с ней. Неважно, в каком каче­стве – любовника или заботливого опекуна. Главное, им хорошо вдвоем, легко, комфортно... Они всегда находят общий язык, общие темы для разговора. а это не всем дано.

– Холодные руки, да? – спросила она, учащенно дыша и наклоняясь к нему всё ближе.

Поддавшись ис кушению, он тоже потянулся к ней и коснулся губа ми ее губ. Страстный поцелуй, первый за всё время их общения в ин тернате… И неизвестно, как далеко завело бы их вновь разгоревшееся чувство, не от­кройся в этот момент дверь.

– Таак, – злорад новкрадчиво протянула Эльвира. – Вот вам и аморалка. а ведь пре дупреждала... Здесь вам не публичный дом.

– Эля!..– Никаких оправда ний! – она распахнула дверь. – Вы­

катывайся!.. И чтобы духу твоего здесь больше не было!Эльвира продолжала него довать и в коридоре. На­

чал сбе гаться обслуживающий персонал. Двери неко­торых комнат открыва лись, оттуда выглядывали

204

удивленнолюбопытные лица. Директриса явно затевала шоу, ко торое было не в интересах Егора.

– Сколько? – шеп нул он ей на ухо. – Сколько надо, чтобы прекратить этот балаган?

– Пройдем в каби нет...Вальяжно развалившись в кресле за столом, она долго

укоризненно качала го ловой:– Егорка, Егор ка! И как же тебя спо добило? На калеку

потянуло? Здоровых баб тебе не хватает? – Эльвира вы­пятила грудь под об легающей кофточкой, расправила плечи.

Егор знал, что она мстит ему за то, что он отверг ее, и, вероятно, вдоволь по тешилась бы над ним прилюдно, если б не алчность. Денежки ди ректриса всё же любила больше.

– Сколько? – вновь спросил Егор.– а я вот не возьму! – прищурив хо лодно блеснувшие

гла за, сказала она. – Мне, может быть, ценнее твое вни­мание.

– Да у тебя же муж, дети…– Ну что муж? У тебя тоже жена, а бросает на сторону…

Мужа своего я не люблю. Надо было замуж выйти, вот и вышла. Родила двоих, а личного счастья как не было, так и нет.

«Коллеги по несчас тью», – мысленно отме тил Егор, а вслух спросил:

– Но почему именно я?– Да люб ты мне! Вот и весь сказ…Чтото горькое было в ее сло вах. Ему стало жаль эту

яркую, но несчастливую женщину. За откровенность пла­тят откровенностью. И Егор рассказал об ис тории своего знакомства с Раей и последующих передрягах.

Слушая его, директриса только удивленно покачивала голо вой, а под конец изрек ла:

– Седина – в боро ду, бес – в ребро? Жалко девушку…

205

Всю жизнь ты ей искалечил. И сыну судьбу поломал. Одно слово: козел блудливый!

– а если это судь ба? – Егор вски нул голову. – Тянет меня к ней. Понимаешь? Я только о ней и думаю. Чем ей помочь? Как заг ладить свою вину?

Лицо Эльвиры снова приняло непроницаемое выра­жение. Она медленно поднялась изза стола и рявкнула:

– Убирайся! Забудь сюда дорогу!– а деньги?– Да катись ты! На другой день, ког да он привез продукты, завхоз за­

явила, что они наняли другого поставщика. – Я готов снизить цену. Даже себе в убыток...– Не имею полномо чий вести с тобой пе реговоры. Об­

ращайся к Эльвире.Круг замкнулся.После расторжения договора Егор не появлялся в ин­

тернате несколько дней. И всё это время мучался: «Что Рая обо мне поду мает? Затянул опять в омут и исчез». Но объясниться с ней он не мог: его не пропускали в интер­нат. Ощущение своего бесси лия злило Егора. Наверное, эта злость и вынудила его од нажды решиться на отчаян­ный шаг. Он подъехал на машине к крыльцу интерната с намерением поговорить с директрисой. Но дорогу ему преградил сто рож – морщинистый ста ричок в старой по­тертой ушанке и линялой телогрейке.

– Куда?! Не велено!– Где Эльвира?– На хозяйство ушла.В интернате был хо зблок, где держали свиней и не­

сколько дой ных коров. Егор уже хотел пойти туда, как вдруг услышал знакомый, волнующий го лос:

– Я здесь. На крыльцо вышла Рая в наспех наброшен ной на плечи

шубке.– Я увидела в окно, как ты подъе хал, – говори ла она,

206

медленно и не уклюже приближаясь к нему.Он протянул в ней руки и пошел навстречу, укориз­

ненно говоря:– Вижу, давно не расхаживала себя. Ногито плохо

слушаются…– а зачем расхажи вать, если нет тебя рядом? Для кого?Когда их руки соеди нились, из глаз Раи брызнули сле­

зы: – Егор, нас с то бой разлучают. Эльвира сказала, что

переведет меня в другой интернат.– а это она виде ла? – и он неизвестно кому показал

сжатую в кулак руку.– Видела, – разда лось в ответ. – И что? Оба разом повернули головы. На дорожке, ведущей

к хозблоку, стояла Эльвира в своей изящной норко вой шубке и зага дочно усмехалась.

Какойто бес бунтар ства вселился в Егора. Ему хотелось всё де лать наперекор этой самоуверенной женщине, от которой можно было ожидать любой подлости, любого подвоха. Он схватил Раю на руки и понес к машине.

– Куда? – ахнула вслед ему Эльвира.– Сни му квартиру. Будем жить вместе. Или ты нам

за п ретишь? – сказал с вызовом Егор.

Любимая

агриппина сидела на диване, читала книгу, когда к ней подошла сестра с загадочной улыбкой на расплывшемся безбровом лице.

– К тебе пришли, дорогая, – сказала Сима и сделала движение рукой, похожее на реверанс. – Прошу пожа­ловать на выход.

Гриппа слышала звонок в дверь, но, увлеченная чте­нием книги, не придала этому значения.

207

– Кто?Сестра вновь загадочно усмехнулась: – Иди. Узнаешь…агриппина встала, одернула халатик, поправила ко­

ротко остриженные вьющиеся волосы цвета спелой ржи. Она решила, что это, скорее всего, Бронислав авдеевич, с которым познакомилась несколько месяцев назад. Со­лидный мужчина, вдовец. Приходил в гости с коробкой дорогих конфет и говорил попростецки, на правах старо­го знакомого: «Давайте попьем чайку, девчонки! Чтото мне тошно стало одному». Но если бы это был их общий знакомый, Серафима не стала бы так вызывать ее. Заин­тригованная, она вышла в прихожую и увидела знакомую сухопарую фигуру мужа, которого считала бывшим, хотя официально их отношения расторгнуты не были. Сердце ее ёкнуло и учащенно забилось. «Нашел всётаки, гад!» – подумала она, и давнее отвращение к этому человеку, как туман, стало наполнять сознание.

С год назад агриппина испытала сильнейший шок: за­стала мужа со снохой, когда те занимались любовью на их супружеском ложе. Она тогда приболела, отпросилась на работе и пришла домой раньше времени. Григорий и раньше ей изменял, она знала это, не пропускал ни одной юбки. Но этот подлый поступок был последней каплей. Она бросила всё и уехала к старшей сестре в другой город. Та жила одна: муж умер, дети выросли, разъехались, обзаведясь собственными семьями. агриппина по месту прежней работы уволилась, устроилась провизором в аптеку. И малопомалу стала забывать о случившемся, вошла в спокойноразмеренный ритм жизни.

Появление Григория и возмутило, и насторожило ее.– Что тебе, кобель? – грубо спросила она. – Я уже ска­

зала: между нами всё кончено.На худощавом лице мужа появилась вымученная

улыбка. Сдвинув шапку на ухо, он сказал сюсюкающим голоском:

208

– Целую тебя, милая, – и потянулся к ней сложенными в трубочку губами. Получив затрещину, да такую, что шапка с головы слетела, продолжил, как ни в чем не бы­вало: – а вовторых, разреши тебя поздравить с 8 Марта, – и вытащил изза спины огромный букет красных роз.

агриппина поняла, что муж выпивши. Светлые, глу­боко посаженные глаза его блестели. На чисто выбритых щеках играл румянец.

Жест примирения со стороны Григория не про­извел на нее никакого впечатления. Более того, блуждающезаискивающая улыбка и виноватые глаза благоверного, делавшие его похожим на нашкодившего кота, вызывали в ней всё более сильное отвращение. «Решил умаслить, – подумала она, глядя на букет роз, которые в эту пору наверняка стоили огромных денег. – Думает, растаю… а что предал, развалил нашу семью, это уже и не в счет». В порыве разгорающегося гнева агриппина выхватила у Григория букет, размахнулась и с силой хлестнула его по лицу. Потом еще раз и еще...

– Получай, подонок! Гад! – лупила до тех пор, пока от букета не остались одни стебли.

Муж не защищался. Он стоял, зажмурившись, и мол­чал. агриппине показалось, что по щекам его текут слезы. Но порыв ее гнева был неукротим. Развернув Григория за плечи к выходу, она дала ему под зад ногой и вы ставила за дверь. Следом полетели остатки букета. После этого разъяренная женщина заперла дверь на все замки, какие были.

Когда, порывисто дыша, она вернулась в комнату, Сима сидела на диване с книгой.

– Ну, и каков результат? – спросила сестра, не под­нимая глаз.

– Прогнала к чертовой матери! Наглец! Имел совесть явиться… После того, что сотворил…

– а что он за спиной прятал?

209

– Букет роз. Знает, гад, что люблю!– И где же они? – Серафима подняла голову. На полном

лице ее появилась насмешливая улыбка.– Что ты всё улыбаешься?! – возмутилась агриппина.

– Смеешься над моей бедой, что ли?– Ну что ты, – положив на тумбочку книгу, сестра под­

няла обе руки. – Разве над горем человека можно смеять­ся? Меня жалкий вид Григория поразил. Ведь он всегда был такой самоуверенный, гордый… а тут заискивающая улыбка… Бегающие глазки… Таким я его впервые вижу.

агриппине показалось, что сестра чтото недоговарива­ет. Но, не желая вдаваться в подробности, примиряюще сказала:

– Ладно, не будем об этом. Пойдем чайку попьем. В горле чтото пересохло.

Они всегда ложились поздно. Обычно Серафима вязала, сидя перед телевизором. У нее двое внуков… Вещи на них просто горят… агриппина не любила телевизор: сплошные бандиты, менты и продажные женщины. Уединившись на кухне или у себя в комнатке, которая когдато служила сестре детской, читала классику: Толстого, Гоголя, Че­хова... Но в этот раз внутреннее напряжение не давало ей сосредоточиться на чтении. Она выключила светиль­ник, легла на спину и, уставясь в слабо различимый во тьме потолок, стала вспоминать перипетии сегодняшней встречи с Григорием. Чтото в поведении блудного мужа ее насторожило. «Слезы, – догадалась она. – Я никогда прежде не видела его слез».

…Григорий вошел в ее жизнь стремительно. Он был реактивный, неуёмный, не мог спокойно усидеть на месте и полчаса.

Они жили в большом пригородном селе – бывшей центральной усадьбе известного на всю область живот­новодческого совхоза. Хорошо жили. Большое личное хозяйство: корова, овцы, поросенок, куры. Отец – ме­ханизатор, мать – доярка. И трое девчонок – мал мала

210

меньше. агриппина была средней. Росла, горя не зная. Да тут случилось ей влюбиться. Она давно положила глаз на Григория, местного балагура и гармониста. Но парень ухаживал за ее старшей сестрой. По вечерам он обычно появлялся у калитки их палисадника и, заломив фуражку набекрень, азартно жал на кнопки трехрядки. Форсистый кавалер подражал Курочкину – герою популярного в то время кинофильма. Старательно выводя мелодию, пел: «Спорить, милая, не стану, / Знаю сам, что говорю, / С неба звездочку достану / И на память подарю».

Заслышав призывные звуки гармошки, агриппина говорила: – Сима, к тебе, – и, распахнув створки, подса­живалась к окну. Подперев голову рукой, мечтала: «Мне бы такую любовь».

И любовь к ней пришла. Григорий перестал крутить роман с Симой по какойто неизвестной причине и пере­ключил свое внимание на нее. Теперь уже ей он пел под окнами: «Обо мне все люди скажут: / Сердцем чист и неспесив. / Или я в масштабах ваших / Недостаточно красив?»

– Красивый, красивый, – смеялась она и нахлобучива­ла фуражку на лоб кавалеру.

Девушка любила прохаживаться по центральной улице села под руку с ним на зависть соперницам (по Гришке вздыхала не одна красавица). Ее предупреждали:

– Ты поосторожней с Гришкой. Он ужасный бабник. Не одну девчонку обманул.

Она в ответ только смеялась:– Сами с усами. Знаем!И всётаки не устояла под напором Гришкиного обая­

ния. Когда поняла, что беременна, спросила:– Ты женишься на мне?– Сделай аборт, – с легкостью заявил он. – Не ты пер­

вая, не ты последняя.Три дня после этого она проплакала втихомолку на

211

сеновале, а на четвертый узнала, что Гришка завел себе новую пассию. Но на этот раз ему не повезло. Гнев на местного донжуана копился в деревне давно. Однажды парни подстерегли его, взяли в оборот и так извалтузи­ли, что живого места на нем не осталось. Гришка целую неделю после этого отлеживался дома, а потом исчез из деревни. Поговаривали, что гдето в городе устроился на работу и поступил в институт на заочное отделение. Он, кстати, башковитый был парень, школу с серебряной медалью окончил. Видать, и местные парни мозги ему хорошо вправили.

Однажды приехал к агриппине:– Солнышко, будь моей женой! Пойдем по жизни рука

об руку.Она была тогда на третьем месяце беременности. Всяче­

ски утягивала живот, хотя он еще был почти незаметен. Никому из родных девушка не сказала о случившемся. Даже матери. Про себя решила: «Будь что будет, а на аборт не соглашусь».

Конечно же, Гриппа не могла отказать любимому. Они поженились, сняли в городе квартиру. Григорий работал на стройке и одновременно учился. Она тоже училась, но в связи с беременностью вынуждена была взять акаде­мический отпуск. агриппина видела, как тяжело мужу работать и учиться, но Григорий был человеком целе­устремленным. Он быстро рос как специалист, успешно продвигался по служебной лестнице. Когда началась перестройка, уже занимал должность начальника строительномонтажного управления. В годы дикого ка­питализма вся промышленность в стране рухнула, в том числе и строительная. Но Григорий сориентировался, на­шел свою нишу. Он устроился менеджером риэлторской конторы на рынке вторичного жилья и стал зарабатывать приличные деньги.

…агриппина долго не засыпала, вороша пережитое. И

212

еще раз пришла к выводу, что зря связала свою жизнь с Григорием. Ни к чему хорошему их отношения не при­вели. Мало того, что муж испортил ей жизнь, так добавит еще проблем и сыну. а вдруг Егор узнает о любовной связи отца с его женой? Страшно было даже подумать о последствиях.

Придя вечером после работы домой, она застала такую картину: Сима и Григорий, обнявшись, пели на кухне: «Вот ктото с горочки спустился…»

Перед ними на столе стояла бутылка водки и нехитрая, на скорую руку собранная закуска. Со стороны они похо­дили на влюбленную пару. агриппина сразу вспомнила, какие романтические отношения их когдато связывали. И ей стало неприятно. Особенно когда гость полез к сестре целоваться.

Слабо сопротивляясь и притворно вскрикивая, Сима твердила:

– Не надо. Сейчас твоя законная придет. Уйми свой пыл.

– а я уже пришла. Что же вы? Продолжайте… – ска­зала агриппина, заходя из прихожей в кухню.

Застигнутая врасплох парочка некоторое время сидела молча, конфузливо улыбаясь. Потом Григорий вскочил и заюлил:

– Мы тебя ждалиждали. Хотели общей компанией выпить. – Он показал на опорожненную наполовину бу­тылку. – Но так и не дождались. Извини. Всё у нас еще впереди. И выпьем, и попоем…

– В честь чего выпьем?Григорий замялся. Но Сима, продолжавшая сидеть

спиной к сестре, выручила его:– В честь нашей встречи. Или ты против?Клубок противоречивых чувств захлестнул агриппину.

Она не знала, как ко всему этому относиться, и потому сказала:

213

– Меня увольте. Я чтото неважно себя чувствую. Го­лова разболелась.

Зная о том, что у нее бывают приступы гипертонии, сестра, тем не менее, стала настаивать:

– Нет уж, давай присоединяйся. Наше общение без тебя не состоится.

Подскочил и Григорий:– Давай я помогу тебе раздеться. Мы от тебя не отсту­

пимся!Но агриппина заявила решительно: – Нет, я не намерена мешать вашему общению, – и

демонстративно ушла.Не успела она раздеться и присесть на диван у себя в

комнате, как заявился Григорий. – Я ведь к тебе пришел, не к Симе, – сказал он, сверля

ее взглядом. – И поэтому общаться хочу только с тобой.– а мне нечего больше сказать тебе. Уходи!Гость «встал в позу», застыв на полпути между диваном

и дверью. Его остроносое лицо напряглось, на скулах за­ходили желваки.

– И это твое последнее слово? – с нотками угрозы в голосе спросил муж.

агриппина поднялась ему навстречу и с вызовом за­явила:

– Да, последнее. Убирайся! Я не хочу больше тебя ви­деть!

Круто развернувшись, Григорий подбежал к двери, рывком распахнул ее… агриппина слышала доносившийся из прихожей голос Симы, которая просила гостя остаться. Тот чтото рявкнул в ответ. Потом раздался стук резко за­хлопнувшейся входной двери.

агриппина сидела, тупо уставившись в окно, за кото­рым просматривалась полоска вечерней зари. Сколько времени прошло после ухода Григория, она не знала. Может, несколько минут, может, полчаса… В какойто момент с улицы послышались возбужденные голоса.

214

Потом раздалась непрерывная трель звонка у входной двери. Всё дальнейшее происходило, как в кошмарном сне. С расширившимися от ужаса глазами к ней ворвалась сестра и крикнула не своим голосом:

– Гришка разбился!..агриппина не помнила, как выскочила во двор дома,

не обратив сначала внимания на разбитое на лестничном марше окно. Как силилась поднять распластавшегося на обледенелой дороге мужа с неестественно подогнутой правой ногой. Их окружили люди. Слышались голоса:

– Какойто приезжий… Какая беда… «Скорую» вы­звали?

Григория увезли в больницу. Перелом позвоночника и правой ноги, травма головы... Врачи не чаяли вывести его из комы. а когда вывели, сомневались, что он встанет на ноги и сможет самостоятельно, без коляски передви­гаться.

агриппина чуть ли не каждый день навещала его и каждый раз, вытирая слезы, просила:

– Прости меня, Гришенька. Я этого не хотела...Он силился ей улыбнуться, утешал:– Я сам виноват во всем. Не кори себя, дорогая... Сима, которая не работала, была на заслуженном

отдыхе, не отходила от его постели ни на шаг. а в дни кризиса и ночевала в палате. И каждый раз глядела на сестру, словно спрашивая: «Добилась, да? Ну, теперь твоя душенька на месте? Отомстила?..» Этот немой укор в глазах сестры однажды вывел агриппину из себя. Она вызвала ее из палаты в коридор и набросилась:

– Ну что ты на меня так смотришь? Как будто это я его толкнула в окно… Да, дорогая моя, Бог всё видит!..

Выслушав сестру, Сима отступила от нее на полшага. Оглядела подозрительно. Лицо ее cморщилось как от зубной боли. Со свойственной ей прямотой она сказала:

– У тебя нет сердца, Гриппка! Не любишь ты Григория. Если бы любила, всё бы ему простила.

215

– а ты бы на моем месте простила?– Каждый человек имеет право на ошибку.– Это не ошибка. В зрелых годах человек, не мальчиш­

ка… Ответственность надо иметь.Сима не сдавалась, доказывая:– Ты знала, с кем связываешь судьбу.– а у меня тогда было безвыходное положение. Я но­

сила под сердцем Гришкиного ребенка.– И у меня тоже… – сорвалось с губ у сестры.агриппина была ошарашена. Выходило, что Сима тоже

была от Григория в положении. И, видимо, поэтому, же­лая скрыть свой позор, быстренько уехала из деревни и так же быстро вышла в городе замуж. После мать расска­зывала всем и каждому в деревне, что у старшей дочери случились преждевременные роды. Значит, она знала она о причине поспешного отъезда Симы.

Ничем не выдав своего удивления, агриппина про­молчала, а вернувшись из больницы домой, сразу же кинулась разыскивать семейный альбом сестры. Найдя, стала лихорадочно перелистывать. На одной из фотогра­фий надолго задержала свое внимание.

На снимке была Сима со всем своим семейством. Мужа она держала под руку, а по обе стороны прилепились дети – мальчик и девочка. Заинтригованная женщина лихорадочно вглядывалась в их лица. Детей сестры она не видела ни разу. В деревню они не наведывались, а общения между семьями сестер не было. Только сейчас агриппина поняла – почему.

Она сразу же отметила поразительное сходство между сыном сестры и Григорием. Те же глубоко посаженные глаза, худощавое лицо и кудрявый чубчик. Темноволо­сый. а прижавшаяся к отцу девочка – светленькая. И форма лица другая. Отложив эту фотографию в сторону, агриппина убрала альбом на прежнее место.

Вечером, когда пили на кухне чай, Сима вновь завела речь о пострадавшем.

216

– Надо раскошеливаться Григорию на коляску, – ска­зала она, задумчиво глядя в окно. – а она очень дорогая.

– У Григория должны быть сбережения, – мелкими глотками отпивая из чашки горячий чай, отозвалась агриппина.

– Должны или есть?– Я с уверенностью не могу сказать. Но у него была

хорошая зарплата.– Ничегото ты не знаешь, – не скрыла своего раздра­

жения Сима. – Жили вместе и как бы врозь.– Когда жили вместе, он отдавал мне не все деньги.

Только на питание. Сейчас живем врозь. а чего, собствен­но, ты от меня хочешь?

– Меня поражает твое равнодушие к судьбе Григория.агриппина чувствовала, что он всё больше становится

преградой между ними. Она вытащила из кармана кофты фотографию и положила ее на стол перед сестрой:

– Теперь я понимаю, почему ты так печешься о нем.– Я и не скрываю, что сынок мой от Григория. Ну и

что? Грехи молодости. С кем не бывает...– Понятно…– Если хочешь знать, я люблю его! – с вызовом сказала

Сима. – Любила и люблю до сих пор. Не хочешь принять участие в его судьбе, и не надо. Я одна справлюсь. – И после некоторой паузы добавила с издевкой: – Не воз­ражаешь?

* * *Прошел почти год. За это время многое в судьбе агрип­

пины изменилось. Она вернулась в свою квартиру. Одна. Искалеченного Григория, верная своему слову, оставила у себя Сима. Сын агриппины (больше детей у нее не было) переехал к матери после того, как застал неверную жену с соседом. Преданная мужем женщина нашла в жизни утешение – внучку Ирочку, не пожелавшую остаться с

217

матерью. Но однажды идиллия их жизни была нарушена срочной телеграммой от Симы: «Приезжайте на похоро­ны. Григорий умер». Они отправились всей семьей.

Осунувшаяся, озабоченная Сима была немногословной. Она протянула сестре предсмертную записку покойного со словами:

– Счастливая ты, Гриппка! Тебя хоть ктото любил на этом свете…

На обрывке бумаги корявым почерком инвалида было выведено: «Жить дальше без единственной любимой жен­щины больше не могу. Прощай, Гриппа. Прости меня за всё. Не поминай лихом. Григорий».

Прочтя записку, вдова пошатнулась. Стоявший рядом с ней сын осторожно поддержал ее за плечи, подвел к ди­вану, усадил. И только шебутная Иришка, тычась в дверь, которую не могла открыть, всё спрашивала:

– Где деда? Где деда?Сдавленное рыдание вырвалось из груди агриппины.

Она сидела, закрыв лицо ладонями. Всё тело ее сотряса­лось от рыданий.

– Как он умер? – спросила она.– Наглотался таблеток. И в этом весь наш Гриша. Уж

если наметил себе цель – не свернет.

218

Золотая клетка

В зале с накрытыми столами хозяин церемонно знако­мил гостей со своими родственниками. С женой, мило­видной и довольно молодой особой, с дочками… Старшая была с мужем и сыном – белобрысым мальчиком лет семи. В числе приглашенных на юбилей шефа менедже­ров Василий раскланивался то с одним представителем семейства, то с другим.

– а это моя младшая – анжелика, – сказал хозяин, представляя симпатичную молодую девушку в темном вечернем платье с глубоким декольте.

По тону его сразу потеплевшего голоса Василий за­ключил, что это любимая дочка шефа. Парень взглянул на нее и невольно отшатнулся: ему показалось, что перед ним стоит девушка, с которой он полгода назад познако­мился в баре.

…Промозглым осенним вечером молодой менеджер известной в городе строительной фирмы сидел в своем любимом баре и потягивал коктейль. Василий нередко спасался здесь от одиночества. Медленная музыка, смех, разговоры…

– У вас не занято? – услышал он над головой чейто звонкий женский голосок и не успел ответить, как его обладательница уже плюхнулась на место рядом с ним.

Это была молодая девушка лет шестнадцати в потре­панной джинсовке, неумело, если не сказать – вульгарно, накрашенная, с феерическивздыбленной прической. Они смотрели друг на друга и молча потягивали каждый свою выпивку.

– Меня анютой зовут, – представилась незнакомка и протянула через стол руку.

Василий на мгновение задержал холодную ладонь симпатичной девушки в своей руке. Невольно подума­лось: «а ты еще в тираж не вышел, если обращаешь на

219

себя внимание молодых особ». Василию было всего под тридцать, но ему казалось, что девице этой он чуть ли не в отцы годится.

– Слушай, а возьми мне пива? – вновь обескуражила она его своей бесцеремонностью и наивной простотой. – Соленого дома наелась. Пить хочется…

Он заказал по две кружки пива. Медленно потягивая напиток, продолжал присматриваться к девушке. Кто она? По манерам – весьма легкого поведения. «Еще не хватало с проститутками якшаться», – недовольно по­морщился он. Однако уходить не спешил. Чтото удер­живало его.

Допив пиво, девица неумело закурила и, откинувшись на спинку стула, выпускала дым, разглядывая посетите­лей.

– а здесь клёво! – Стряхнув пепел на пол, девушка улыбнулась подетски пухлыми, аляповато накрашенны­ми губами. – Танцевать меня не пригласишь?

Василий отрицательно покачал головой.– Зря. Ты зачем сюда пришел? Или ждешь кого?– Никого я не жду. Сижу, отдыхаю…– Я тоже отдыхаю. Она встала изза столика и развязной шаркающей по­

ходкой пошла, лавируя между столиками. Около барной стойки остановилась и начала крутить бедрами в такт му­зыке. Вскоре к ней присоединился молодой бритоголовый паренек с серьгой в ухе.

Василий некоторое время наблюдал за девушкой, потом встал и, застегивая на ходу куртку, направился к выходу. Выйдя на улицу, зябко поежился: в лицо ударил холод­ный сырой ветер, гнавший по тротуару опавшую листву. В свете фонарей по проезжей части тудасюда сновали машины. Прохожих было мало. Сгорбившись от стужи и сожалея, что не надел плащ, он направился в сторону своего дома. Но, не успев сделать и нескольких шагов,

220

почувствовал, как ктото взял его под руку.Это была та самая девушка из бара. Некоторое время

она шла молча, попыхивая сигаретой. «И что прилипла? – недовольно подумал Василий. – Как будто мало парней…» Однако не прогнал надоеду. Представил, как вернется в свою холостяцкую квартиру и, не зная, как скоротать время, будет ходить из угла в угол.

– У тебя есть семья? – спросила анюта.– Была да сплыла. Теперь один.– Почему так?– Жизнь вынудила расстаться.– Значит, не крепкая была семья.«Понимала бы что, вертихвостка! Крепкая – не креп­

кая… Давно ли на свет появилась, а уже судить берешь­ся». Девица явно из жил лезла, чтобы казаться взрослой. И ее развязное поведение – скорее всего напускное, из желания самоутвердиться. Он не удивится, если она на­просится к нему домой и проведет с ним ночь.

Всё так и вышло. анюта напросилась в гости, сослав­шись на то, что замерзла. Он угостил ее спиртным и сам напился. Они переспали. Утром она ушла, сказав, что, возможно, придет и завтра.

– а родители тебя ругать не будут? – спросил Василий.– Мне по барабану! Я уже взрослая. Паспорт имею.– Да какая ты взрослая! Тебе нет восемнадцати…– Через полтора года будет. Мне что, записаться в мо­

настырь?– Зачем же в монастырь? Учиться надо. Приобрести

профессию.анюта нахмурила выщипанные бровки, чтото хотела

сказать, но так и не сказала. Открыла дверь и ушла. а он долго ходил по квартире и корил себя: «Дурак похотли­вый! И дернул же черт связаться с малолеткой! Неприят­ностей не оберешься». Потом выдвинул ящик тумбочки, на которой стоял телевизор, достал из него альбом и стал

221

лихорадочно искать нужную фотографию.На снимке была молодая женщина с ребенком на

руках. Мальчик, поразительно похожий на женщину, смеялся, да так заразительно, что глаза превратились в узкие щелочки, а нос расплющился, размазался по лицу, как поросячий пятачок. Василий прикоснулся губами к фотографии и прошептал:

– Прости меня, Павла... Прости, Кузьма…Глядя на фотографию жены и сына, он вспомнил то

время, когда впервые появился в деревне со странным названием Васькин Поток.

…Было это семь лет назад. Молодой учитель математи­ки Василий Кузьмич Головин после окончания института получил направление в сельскую местность. В Васькином Потоке имелась небольшая деревянная школа, куда хо­дили ребятишки со всех окрестных деревень. В женском учительском коллективе, где было несколько молодых незамужних дам, сразу же началась борьба за право об­ладания единственным мужчиной. Однако выбор Василия пал не на молодую коллегу, а на совхозную доярку по имени Павла. Чего она только не отчебучивала в сельском клубе! И плясала, и пела, и в драматических постановках участвовала. Ее энергии и задору мог позавидовать любой.

По Павле сох не один из местных парней. Но любовь свою она отдала Василию. Подошла к нему однажды в клубе и, потянув за пуговицу пиджака, сказала:

– Пойдем…– Куда?– Проводишь меня до дома. Страх как боюсь темноты,

– и расхохоталась. Была она как сбитень. Плотная, вы­сокая…

Василий обрадовался бесцеремонности Павлы. Он дав­но мечтал о более близком знакомстве с ней. Через неделю они стали жить вместе. Гражданские браки в деревне не в почете. Молодая доярка, дабы прекратить шушуканье сельчан, прилюдно заявила Василию:

222

– Я тебя не связываю узами и себя тоже. Мы – свобод­ные люди. Можешь уйти от меня в любой момент. Будем жить, как Бог на душу положит.

а Бог на душу положил так, что вскоре пришлось им расстаться. Совхоз, где работала Павла, развалился. Шко­лу тоже закрыли, и Василий в поисках работы вынужден был уехать из деревни.

– Когда устроюсь и обживусь, заберу вас к себе, – по­обещал он Павле, провожавшей его за околицу с сыном на руках. – Ждать вам придется недолго…

Но это «недолго» растянулось на несколько лет.Бывший преподаватель математики вернулся в город

к родителям, которые жили в коммунальной квартире. Пошел работать на стройку и сразу же отличился тем, что усовершенствовал ряд технологических процессов. При­кладной механикой Василий увлекался с детства. Мечтал даже выучиться на инженерамеханика, но не прошел по конкурсу в технический вуз. В деревне Васькин По­ток в доме, где они жили с Павлой, оборудовал водона­греватель, питаемый энергией солнца. Даже в студеную зимнюю пору устройство частично обогревало дом.

Умную голову и золотые руки Василия быстро оцени­ли в строительной компании. Он сразу же пошел в рост по служебной лестнице и за два с небольшим года сумел до служиться до начальника отдела. Теперь перспектив­ный работник живет хотя и в съемной, но оплачиваемой фирмой квартире. Имеет служебную машину.

…Напористобесцеремонная девушка по имени анюта, чемто, кстати, по складу характера напоминающая ему Павлу, приходила к нему три раза в неделю. Чувствуя, что балансирует на грани, Василий не раз пытался уго­ворить ее прервать отношения. Но она была упряма, как бык.

– Тебе плохо со мной? – допытывалась юная искуси­тельница.

223

– Нет, но…– Никаких «но». Запомни: человек только тогда сво­

боден, когда у него есть выбор. Свобода отношений – это основа жизни.

Вопреки внутреннему противодействию, Василий под­чинялся воле анюты, списывая это на мужские физиоло­гические потребности. Помог освободиться от назойливой подруги случай. Василия отправили в длительную коман­дировку – инспектировать филиалы фирмы. Он не был дома несколько месяцев, и встречи с неуемной анютой прекратились сами собой.

…Они смотрели друг на друга, не отрываясь. «Это ты, анюта?» – хотел спросить молодой менеджер, но вовремя одумался: мог выдать и себя, и ее. На девушке не было неумело наложенного макияжа. И на голове не торчали в разные стороны вихры. Короткие, выкрашенные в огненнорыжий цвет и тщательно уложенные волосы де­лали ее похожей на пацаненка. И глаза – миндалевидные, большие... Василий не спутал бы их ни с какими другими. Но та девушка из бара одевалась небрежно, даже вуль­гарно. Носила очень короткие юбки, а грудь оголяла до неприличия глубоким декольте. И всегда была голодная. Когда приходила к нему, не могла насытиться. Ела даже в постели. «Нет, не может быть, я, скорее всего, ошибся, – решил он. – Это не анюта». И сразу успокоился.

Гости пили, ели, танцевали… Приглашенных было много. Обстановка самая непринужденная. Шеф с благо­душной улыбкой на широком лице, в белой накрахма­ленной рубашке, но без обычного галстука, расхаживал с бокалом вина между столиками и, уже заметно захмелев, целовался с гостями.

– Гуляй, гуляй, ребята! Чтобы было что вспомнить по­сле, – одобрительно гудел он.

И гости гуляли. Когда заиграли плясовую, образовался широкий круг. Василий, как умел, тоже выделывал ко­

224

ленца и всё заманивал в круг Люсю из рекламного отдела, за которой под действием винных паров приударил. ан­желика стояла в сторонке и, набычившись, наблюдала за происходящим. Василий уже не обращал на нее никакого внимания, окончательно убедив себя, что это не анюта.

Когда удалая «Русская» сменилась тягучемедленным танго, Василий пригласил Люсю танцевать. Обнимая ее за гибкую талию, шептал ей на ушко, прикрытое завит­ками волос, нежные слова. Девушка, запрокинув голову, смеялась, шутливо била его кулачками в широкую грудь и восклицала:

– Да ну тебя!.. Все вы, мужики, одинаковы.Вдруг в музыкальный центр полетело чтото тяжелое,

и он, печально всхлипнув, умолк. В ту же секунду к Ва­силию, который всё еще крепко держал свою партнершу за талию, подлетела раскрасневшаяся от гнева анжелика и залепила ему пощечину.

– Кобелина несчастный! – пронзил заполненное людьми помещение ее истошновизгливый голос. – Меня бросил, нашел куклу другую?! Тварь! Ненавижу!

Хозяин дома попытался урезонить дочь:– Ты ведь это придумала, да? Выпила лишнего? Скажи,

придумала?..Но анжелика, не контролируя себя, выдала всю под­

ноготную их отношений. И как кувыркалась с ним в по­стели, и как ждала, когда он внезапно уехал в длительную командировку. Шеф, побледнев, подошел к менеджеру:

– Это правда?Василий молча кивнул и отвернулся: «Всё! Это конец.

Мне не выпутаться…» Словно издалека донесся до него шипящий голос хозяина:

– Пшел вон, скотина!

225

* * *Зима. Поздний рассвет. Василий стоит у окна, наблю­

дая за медленно падающими белыми хлопьями. Снегом завален весь двор, огражденный высоким металлическим забором. Дворник не успевает его разгребать, очищая широкий проезд для машины в гараж и прилегающую к дому территорию. Жалея измучившегося вконец человека (снег валит вторую неделю), Василий хотел бы выйти и помочь, но... не барское это дело. Природный инстинкт умельца подсказал ему выход. Он придумал устройство для очистки территории от снега в виде небольшого шне­ка. Показал схему тестю.

– Я плачу дворнику, – внушительно сказал тот. – Тра­титься на изготовление твоего устройства много дороже выйдет. Денежки любят счет, дорогой, – и засмеялся, довольный.

После конфуза на юбилее шефа Василия вышибли с ра­боты на другой же день. Он остался не только без средств к существованию, но и лишился квартиры. Пришлось бывшему успешному менеджеру снова искать приют у престарелых родителей, в коммуналке которых обитала еще и старшая дочьразведенка с двумя малолетними детьми.

– В тесноте, да не в обиде, – твердила мать, втихомолку вздыхая о неудачно сложившейся судьбе младшего сына.

Но обида была – со стороны Зины, сестры Василия. Не раз он ловил на себе ее укоризненный взгляд, красно­речиво говоривший: «И зачем ты приперся? Здесь и без тебя воздух смердить есть кому». Поэтому домой прихо­дил только переночевать. Спал на раскладушке в общей кухне. Подрабатывал в основном грузчиком на вокзале. Брался за любое дело, лишь бы платили.

Выход у него был – вернуться в деревню Васькин По­ток к жене и сыну. Но возвращаться с пустыми руками не хотелось. Денег он не накопил, потому что менедже­

226

ром отработал меньше года. Но главное, дошел до него слух, что Павла нашла себе мужа. Зная ее взбалмошный характер, в это можно было поверить. Василий написал ей письмо, но ответа не получил.

Будущее казалось ему настолько туманным, что нельзя было даже на неделю вперед загадывать. Жил по прин­ципу: день прошел – и ладно. Но однажды в незавидной судьбе Василия произошел крутой перелом.

Возвращался он както вечером домой. День выдался неудачный. Разгружали на станции вагон со строймате­риалами. Хозяин обещал хорошо заплатить и обманул: улизнул втихаря с последней машиной. Пункт назначе­ния груза был неизвестен. Таким образом, вся наемная бригада осталась с носом. Бригадир – расторопный малый с жуликоватыми глазками на красном от запоев лице – грозился, что вычислит получателя груза по железнодо­рожным документам и стребует долг. Но Василию в это не верилось. Скорее всего, бригадир и владелец груза сго­ворились и поделили причитающиеся грузчикам деньги. Такое уже случалось.

Предзимье. Земля скована морозом, но снег еще не выпал. Уныло ковыляя по выщербленному асфальту, Василий подходил к дому, где жили его родители, как вдруг путь ему преградили два амбала в одинаковых черных куртках.

– Пошли с нами, – подхватили они его с двух сторон под руки.

Решив, что попал по ошибке в какуюто криминальную разборку, Василий не сопротивлялся, положившись на волю судьбы. Но, когда его подвели к шикарной иномар­ке с тонированными стеклами, сразу же узнал машину бывшего шефа. И точно, из салона автомобиля вышел отец анжелики.

– Как живем, Вася? – приветствовал он его гудящим,

227

словно колокол, басом и, не дожидаясь ответа, предло­жил: – Поедем со мной…

– Куда?Оглядев в сгущающихся сумерках фигуру парня в не­

взрачной потертой курточке и зимних сбитых ботинках, бывший шеф сказал:

– Похоже, повезло тебе, парень. Дочка моя младшая хочет тебя видеть…

Всё дальнейшее напоминало сказочный сон. Через не­делю Василия женили. Ему дали должность руководите­ля филиала компании, выделили машину. Но к прямым своим обязанностям он не привлекался. Выполнял мелкие поручения шефа. Основная же его обязанность состояла в том, чтобы неотлучно находиться при молодой жене.

…Оторвав взгляд от окна, затворник прошелся по уют­ной спальне. Центральное место в ней занимало широкое, как аэродром, ложе, которое всю прошлую ночь пусто­вало. Как, впрочем, и накануне. анжелика вот уже два дня пропадала неизвестно где. Возвращалась она из своих загулов обычно злая и колючая, как еж.

Раскинув руки, Василий упал на мягкую, упругую по­стель и некоторое время покачивался на ней, словно на волнах теплого моря, вспоминая свадебное путешествие. Они останавливались в лучших отелях, пили лучшие вина... Иногда Василий, больно ущипнув себя за мочку уха, спрашивал: «Неужели это всё со мной наяву проис­ходит?» Благодать, которая внезапно свалилась на него, казалась ему нереальной.

…Завтракали, как всегда, поздно. За широким столом собрались все члены семейства. Молодая жена Людмила, старшая дочь – чопорная сухопарая женщина с высокой башенкой волос на голове, и ее муж, такой же чопорный и неразговорчивый, в стеганом зеленом халате. Оживле­ние в скучную компанию молча жующих людей вносили два мальчикапогодка семи и восьми лет – Петр и Павел,

228

сыновья хозяина. Дети были непосредственны и бойки. Они хватали из вазы конфеты, громко смеялись.

Василий подозревал, что новая родня, за исключением молодой супруги тестя, устраивает ему обструкцию. С ним никто не разговаривал, давая понять, что он здесь персона «нон грата». Тесть редко появлялся в своем ши­карном особняке. В городе у него были офис и квартира. Он терпел Василия ради анжелики.

Людмила, вторая жена хозяина, была едва ли не ровес­ницей его старшей дочери. Первая супруга погибла при странных, до сих пор не выясненных обстоятельствах.

Василий и Людмила были любовниками. Причем всё случилось так неожиданно для него, что он до сих пор не знал, как относиться к этой опасной интимной связи, интуитивно чувствуя, что ходит по лезвию бритвы.

Людмила с первого дня строила ему глазки, недвусмыс­ленно улыбалась, а однажды вечером шепнула в коридоре:

– Приходи в комнату горничной. У меня есть для тебя сюрприз.

Василий пришел, ничего не подозревая. Людмила уже ждала его, одетая в домашний халатик. Без дорогих нарядов и макияжа она показалась ему более привлека­тельной, чем всегда. Стройная молодая женщина с копной волос соломенного цвета и васильковыми бездонными глазами.

– Давай выпьем за более близкое знакомство, – сказала Людмила.

На столе стояла бутылка коньяка. Василий, смекнув, к чему идет дело, стал отказываться:

– а вдруг анжелика появится?– Не появится. Я точно знаю. У нее загулы меньше

двух дней не продолжаются.Красотка закинула ногу на ногу, и подол ее халатика

распахнулся, обнажив стройные бедра цвета топленого молока. Налила ему полный, до краев, бокал и заставила выпить. Залпом выпила и сама.

229

В голове у Василия быстро зашумело. Жизнь показа­лась ему прекрасной и простой: пользуйся тем, что само в руки идет. Всю ночь он прокувыркался с Людмилой в постели, но утром его снова стали одолевать сомнения: «Если хозяин узнает, голову снесет». Любовница, заметив перемену в настроении Василия, потерлась щекой о его голую волосатую грудь и сказала своим мурлыкающим голоском:

– Не переживай. Всё будет в шоколаде. До нашей с тобой связи никому нет дела. Уж поверь мне. а если и докопается кто, я всё утрясу. Кстати, дорогой, – шепнула она ему на ухо, – ты превосходен в постели. Теперь я по­нимаю, почему анжелика вцепилась в тебя.

…Завтрак подходил к концу. Людмила, сидевшая на­против, мило улыбалась и была в прекрасном расположе­нии духа. Эту ночь она тоже провела с Василием в комнате горничной. Когда он после завтрака вышел в коридор, любовница повисла у него на шее:

– Ты душка, душка! Котик мой! Я никогда не забуду наших встреч.

Василий невольно отшатнулся, зная, что дом нашпи­гован видеокамерами.

– Осторожнее… Что будет, если наши отношения вы­плывут наружу? – прошептал он.

Людмила загадочно улыбнулась:– Ты думаешь, они еще не выплыли?– а если и в комнате горничной установлена видеока­

мера? В страшном сне не приснится, что с нами хозяин сделает. Нет, нам нельзя больше встречаться, – сказал он.

Людмила не успела ничего ответить. В коридор вы­летели мальчишки. Они гнались друг за другом и не об­ратили на парочку никакого внимания. Василий под этот шумок направился к двери своего небольшого кабинета, который располагался тут же, на втором этаже. Ему надо было просмотреть и завизировать бумаги, касающиеся деятельности филиала компании.

230

анжелика нагрянула домой после завтрака. Была она взвинченная, растрепанная… На минутку заглянув в ка­бинет, слегка кивнула мужу головой в знак приветствия. Спустя несколько минут ее истеричнозвонкий голос уже раздавался в комнате горничной, которая была приходя­щей и работала только днем. анжелика нашла какието упущения и не преминула «покачать права».

К полудню она успокоилась, несколько часов проваляв­шись в спальне, и на обед явилась в добром расположении духа. Улыбалась, шутила с чопорными домочадцами. На Василия и свою мачеху даже не взглянула, явно демон­стрируя, что игнорирует их. И вскоре он узнал, почему.

После обеда Василий опять пошел в свой кабинет. Примелькавшиеся рожи домочадцев претили ему. Он не чувствовал себя здесь свободным человеком, прекрасно понимая, что его просто используют.

анжелика влетела к нему, как разъяренная тигрица.– Это что? Что? – спрашивала она, разбросав у него

на столе распечатки кадров видеокамеры наблюдения, установленной в коридоре.

Сердце Василия учащенно забилось в предчувствии беды. Как можно спокойнее он сказал:

– Ты же видишь, Людмила сама мне на шею вешается.– У тебя чтото было с ней?Он медлил с ответом. – Да, было! – внезапно раздался женский голос, и в при­

открытую дверь кабинета проскользнула воздушнолегкая фигурка Людмилы. – Было, и не один раз.

Соперницы некоторое время смотрели друг на друга молча, как две кошки, приготовившиеся к броску.

Первой не выдержала анжелика. Отведя глаза, сказала глухо:

– Понятно… Как это в народе говорится? Сука не захо­чет, кобель не вскочит. Ну, и как мы теперь будем делить моего мужа? По четным и нечетным числам? – плюхнув­

231

шись в большое кожаное кресло, спросила она.– Я не претендую на твоего мужа. Успокойся. Но зачем

ему тяготиться в одиночестве? Всегда найдется человек, который может его утешить.

– Ты себя имеешь в виду?– Да хотя бы! Василий сидел за столом, втянув голову в плечи.

Прислушиваясь к перепалке двух женщин, он всё более ощущал себя разменной монетой в какойто странной, непонятной игре. И хотя роль старшей и младшей жен­щин в семье ему была не полностью ясна, он склонялся к выводу, что главенствует здесь жена тестя. Не зря ему показалось, что она намеренно зафиксировала свои от­ношения с ним на видеокамеру. Но почему Людмила не боится гнева супруга? И как изменится его положение? Не находя ответов на эти вопросы, Василий встал и де­монстративно вышел из кабинета: «Будь что будет! Но разменной монетой в этой игре быть не желаю! У меня тоже есть гордость».

Подобные слова он высказал анжелике, когда легли спать. Потом потребовал:

– Давай уедем отсюда немедленно! За нами закреплена квартира в городе. Будем там жить.

Она долго не отвечала, затаившись под одеялом, потом призналась:

– Папа не разрешит нам съехать отсюда.– а если твой папа узнает, какие отношения связывают

меня и Людмилу?– Думаю, он об этом уже знает.«Как же так?» – удивился Василий, но в следующее

мгновение жена закрыла ему ладонью рот и так горячо обняла и поцеловала, что он перестал о чемлибо думать, полностью отдавшись страсти.

Несколько дней анжелика вела себя с ним так, будто у них возобновился медовый месяц. Она демонстратив­

232

но висела на нем при всех домочадцах, особенно в при­сутствии мачехи. Подчеркнутонаигранное поведение анжелики, конечно же, уязвляло самолюбие Людмилы. Она рвала и метала, отыгрываясь то на горничной, то на дворнике, то на подвернувшемся под руку охраннике. Василию приходила на ум поговорка: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат». И он всё чаще думал о том, как побыстрее сбежать из дома, где чувствовал себя таким же бесправным холопом.

Помог очередной загул анжелики. Как собака на сене не хочет отдавать хозяйского добра, так и юная особа решила изолировать Василия от посягательств мачехи. Она добилась от отца разрешения переехать в городскую квартиру. Босс, всегда и во всем уступавший любимой дочери, и на этот раз не смог устоять.

Квартира находилась в старой части города по сосед­ству с офисом филиала фирмы. Частные домишки здесь соседствовали с современными многоэтажками. Город активно наступал на старый район, поглощая его. Од­нако не все жители окраины соглашались переселяться на новое место. Приусадебные сотки для многих семей были источником существования. Застройщикам при­ходилось буквально выбивать новые площадки – где с помощью коррумпированных чиновников, где посулами и уговорами хозяев частных строений. Именно эту работу в связи с переездом на городскую квартиру босс и поручил курировать зятю.

Василий приходил домой уставший, издерганный, недовольный собой. В это время ему, как никогда, требо­вались поддержка, доброе слово, участие жены. Но квар­тира встречала его тишиной. анжелика, как и раньше, исчезала, не предупреждая мужа. Она могла вернуться на другой день утром, а могла не появляться неделями.

Както вечером сидел Василий в одиночестве дома, гля­дел в окно, за которым вырисовывались крыши одноэтаж­

233

ных домиков, и вспомнилась ему деревня Васькин Поток, где он прожил несколько счастливых лет с Павлой в ее по­косившейся старенькой избе. Вспомнилось, как обнимал жену, как целовал ее, когда она по утрам приносила ему в постель крепко заваренный чай. Он пил его мелкими глотками, а она сидела рядом в своей неизменной серой шерстяной кофте и говорила как докладывала: «Печку истопила. Зорьку накормила. Скоро она у нас разрешится, будем опять с молочком, – и поглаживала свой заметно округлившийся под кофтой живот: – Молочко нам скоро ой как пригодится. И для нашего ребеночка… И для тебя, котика…» – «Почему котика?» – «Видела вчера, как ты на Варьку Наумову глаз косил в клубе». – «Так ведь пела хорошо». – «а я плохо пою? Плохо, да?» И затягивала свою любимую: «Вот милый с горочки спустился…»

Потом были преждевременные роды... Павла накануне очищала от навоза хлев, надорвалась. И истошный крик новорожденного… «Мальчик! Мальчик! – кричал от сча­стья Василий. – Назовем его Кузьмой, в честь деда моего. В Гражданскую командовал полком, а перед Отечествен­ной сгинул гдето в лагерях».

Были разные неурядицы, проблемы с работой, но всегда, когда Василий возвращался домой и видел сына, сердце молодого отца оттаивало и все жизненные невзго­ды казались ему мелочью по сравнению с тем, каким богатством он обладает. У него хорошая семья: любимая жена, сын – продолжатель рода...

Кажется, не три долгих года, а целая вечность прошла с тех пор, как он уехал из деревни. За это время многое изменилось в судьбе Василия. Всё чаще он задает себе один и тот же вопрос: «Счастлив ли ты?» И не находит на него ответа.

Глядя на медленно темнеющее в предзакатье небо, на белесые дымки, курящиеся над крышами домов, Василий вдруг почувствовал пронзительную боль по прошлым

234

счастливым дням: «Признайся же, наконец, что ты пре­дал жену и сына! Ради сытой благополучной жизни. Это и есть твое счастье…»

Его мысли прервал резкий звук дверного звонка. Ре­шив, что это вернулась непутевая анжелика, он открыл и увидел на пороге Людмилу с лучезарной улыбкой на румяном с морозца лице.

Она сразу же повисла у него на шее, окутав его облаком изысканного парфюма:

– Я истосковалась по тебе, любимый! Наверное, время такое. Весна, весна, пора любви…

Василий почти не слышал гостью, думая об одном: «а вдруг придет анжелика?»

Угадав его мысли, Людмила с хохотом оттолкнула любовника:

– Не бойся. Она сегодня не придет. Имею точные све­дения, – и, расстегивая на ходу легкую норковую шубку, прошла в гостиную.

Накачавшись коньяка – своего любимого напитка, Людмила буквально набросилась на Василия:

– Ты мой единственный мужчина! Люби меня…– а как же муж?– Муж объелся кислых груш… Что взять со старика?– Он знает о нашей с тобой связи?– Конечно, знает. Но это не тот случай, когда тебе надо

бояться.Василий ничего не понимал. Неразгаданные тайны от­

ношений в семействе хозяина делали его щепкой в бурном море страстей. Его несло по течению в какомто очень опасном направлении.

Людмила лежала, закрыв глаза. На кукольном личике с маленьким вздернутым носиком и пухлыми губками за­печатлелся восторг блаженства. Одной рукой она теребила его волосы. Ее движения становились всё более вялыми,

235

и Василий понял, что любовница засыпает.– Давай еще по рюмочке, – погладил он ее по тонкой

длинной шее.Людмила, вздрогнув, открыла глаза:– Зачем? Я и так уже пьяная. Пьяная от любви…От выпитого коньяка у него тоже шумело в голове.

Но мысль работала четко: «Ты должен выведать тайну семьи. Сейчас или никогда». И, преодолевая вялое сопро­тивление Людмилы, Василий потянулся к журнальному столику, на котором стояла початая бутылка. Наполнил рюмки.

– а теперь спать. Спать… Спать… – твердила Людмила, укутавшись одеялом.

Василий понял, что разговорить ее сейчас не удастся.Гостья проснулась неожиданно рано, когда за окном

еще было темно. Включив ночник и растормошив любов­ника, сказала:

– а знаешь что, давай сбежим... Поселимся гденибудь в глухой деревушке и будем наслаждаться друг другом до конца дней своих.

– И на какие шиши будем жить? – насмешливо спросил Василий.

– Бедный! Всёто ты о деньгах, – поморщилась Людми­ла. – Есть у меня деньги… Не переживай.

На ее сосредоточенносерьезном лице он не увидел при­знаков романтического настроения.

– Ты представляешь, что значит жить в деревне? Это каждодневный труд. Борьба за существование…

– Представляю. Я сама из сельских мест.Василий не поверил. Эта изнеженная, хрупкая на вид,

изящная дама не могла быть родом из деревни. Он сразу же представил Павлу – крепко сбитую, ухватистую жен­щину, из тех, что коня на скаку остановят.

– Как ты оказалась в городе?– Благодаря бездетной тетке. Когда мне было пять лет,

236

она забрала меня к себе. У мамы было шестеро детей. Я – младшая…

Людмила всё говорила и говорила… После окончания школы с серебряной медалью ей был открыт прямой путь в институт. Она и поступила, проучилась год… а на вто­ром курсе случилась любовная связь с однокурсником.

– Представляешь, – закрыв глаза, рассказывала она, словно снова всё это переживая, – страсть так закрутила меня, что я совершенно перестала думать об учебе. Ведь это была моя первая любовь… Он был чемто похож на тебя. Такой же высокий, белокурый… Не поверишь, его тоже звали Василием. Я его звала Васильком за цвет глаз…

Лицо ее одухотворилось, губы приоткрылись, обнажи­лась влажная полоска ровных белых зубов. Василий не­вольно потянулся к ее губам. И Людмила в порыве чувств тотчас же откликнулась...

Очнулись они от любовных утех, когда начало рас­светать.

– Мне надо собираться на работу, – сказал Василий, посмотрев на часы.

– Я тебя не отпущу… Для кого ты стараешься? В один не самый прекрасный момент мой муж просто даст тебе под зад коленом. Он на это способен. И ты снова станешь нищим.

– а тебе не кажется, что то же самое может произойти и с тобой?

Загадочно улыбнувшись, Людмила погрозила ему пальцем:

– Не ставь себя на одну доску со мной. У меня есть до­статочно серьезный компромат на мужа. Собрала, когда работала у него секретарем. Тайком снимала копии до­кументов. Мне вся его подноготная известна.

– И ты теперь шантажируешь мужа?Любовница улыбнулась, и он понял, что это так.

237

…Ближе к обеду, работая в офисе с бумагами, Василий почувствовал на себе чейто пристальный взгляд. Он под­нял голову и встретился с глазами смотрящего. Это была, скорее всего, женщина (полностью лица он не мог видеть, потому что изза двери высовывалась только часть голо­вы с низко нависающей на лоб челкой). Чтото знакомое почудилось ему в этом взгляде… И вдруг Василия прон­зило: деревня, клуб и сцена, изза кулис которой на него смотрит девушка...

– Павла! – воскликнул он и вскочил изза стола.Изза двери вылезла неуклюжая фигура в серой, с от­

кинутым капюшоном куртке и черных грубых сапогах на толстой подошве.

– Узналтаки, – сказала бывшая жена, с любопытством озираясь по сторонам. – а ты и в самом деле в большие начальники выбился. Не верила я слухам…

Василий подскочил к ней, не зная, что делать. Хотел на радостях обнять, расцеловать, но вместо этого суховато спросил:

– Какими судьбами? – Спохватившись, предложил: – Проходи, проходи… Присаживайся, – и показал на длин­ный стол, по периметру которого стояли стулья.

– Нее… Я только сказать… Кузято наш попал под трактор. Распустило днем, а к вечеру подморозило. Каток, а не дорога. Вот и угодил под колеса, когда из школы воз­вращался. Ногу искорежило. В больнице лежит здесь... Говорят, калекой останется, если не сделать операцию. а где я возьму такую кучу денег?

Ее круглое, уже успевшее загореть на раннем весеннем солнышке лицо выражало то горечь, то надежду.

Василий вспомнил, как уезжал на заработки из дерев­ни. Щекастый карапуз, очень похожий на мать, обвил его шею ручонками и спросил: «Папа, привезешь мне ннаки? Я буду тебя ждать». «Как же давно я не видел сына!» – больно резануло сердце, и Василий воскликнул:

238

– Поедем сейчас же в больницу!В палату их не пустили: утренние посещения уже за­

кончились. Но Василий не хотел ждать до вечера. Весть о сыне, попавшем в беду, настолько потрясла его, что он дошел до главврача. И когда им разрешили пройти в па­лату, осторожно, бесшумно ступая, подошел к койке, на которой лежал Кузьма.

Мальчик увлеченно читал.– Приключенческие книги любит, – шепнула ему на

ухо Павла.– Таак, – негромко сказал Василий, – и это называется

больной? Больной должен спать и набираться сил.Кузьма с настороженным любопытством взглянул на

него изза открытой книги. – Разве ты не узнал меня, сынок? – спросил Василий.

– Я же твой папа…– Мой папа в деревне.– Не слушай его! – замахала руками Павла. – Кузя

говорит об отчиме, а я с ним развелась. – Вот как! – удивился Василий. – Почему же?– Да пьяница. Почти все мужики у нас в деревне спи­

лись от безысходности. Негде руки приложить... Да ты сам знаешь, что тебе рассказывать.

Разложенные на тумбочке гостинцы, в том числе игру­шечный робот, растопили отчужденность ребенка. Он заулыбался, схватив игрушку...

Вечером к Василию снова приехала Людмила.– а я знаю, с кем ты встречался сегодня и зачем ездил

в больницу, – заявила она, даже не успев раздеться.«Откуда она может знать? – подумал Василий. – Если

через секретаршу, то я ее отпустил сегодня с утра на похороны родственника». Неужели за ним установлена слежка и он находится «под колпаком» у частного де­тектива? Значит, каждый его шаг вне «золотой клетки» контролируется.

239

– Я должен спасти сына.– Должен, – согласилась Людмила. – Так в чем же

дело?Василию показалась наигранной наивность любовни­

цы. Для неето уж наверняка не секрет, что вся его зар­плата поступает на расчетный счет в банке, управляющим которого является муж старшей дочери хозяина. Сам он мог распоряжаться этими средствами в ограниченном количестве. Выемка крупной суммы, необходимой для операции сына, могла быть произведена только с разре­шения управляющего.

Всё это Василий выложил любовнице. Она не торопи­лась с ответом. Снимая в прихожей изящные сапожки, поморщилась:

– Фуу… Как натирают ноги! Завтра же куплю себе другие.

а Василию вспомнилась Павла в грубых сапогах на тол­стой подошве. «Живут же люди, – неприязненно подумал он о любовнице. – Одни с копейки на копейку перебива­ются всю жизнь. Другие жируют… Только за чей счет?»

Василий знал, что его тесть, бывший служитель Фе­миды, начинал с «нуля». Открыв нотариальную контору, стал «окучивать» пьяниц, которые за гроши продавали ему свои квадратные метры, становясь бомжами. По­том занялся строительством, создал фирму. И здесь без махинаций не обходится. Василий, как ответственный сотрудник фирмы, тоже участвует в обмане людей.

– Деньги, деньги, – поднявшись со стула, задумчиво произнесла Людмила. – а знаешь, – она резко поверну­лась к нему, – я могла бы найти деньги…

– На каких условиях? – спросил он, уже хорошо зная, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Людмила долго глядела на него изучающим взглядом. Потом глаза ее потеплели. Она обвила его шею рукой и произнесла не без пафоса:

240

– Да я же люблю тебя, дурачок ты мой!Василий не испытывал подобных чувств к этой женщи­

не. Да, она ему нравилась, а после утренних откровений стала ближе и понятнее...

Всё повторилось. Расслабившись после любовных утех, Людмила вновь ему предложила:

– Давай сбежим куданибудь. Не хочешь в глухую де­ревню, рванем в другую страну.

– Боишься за себя? – За тебя боюсь, дурачок. Пока у меня есть компромат

на мужа, никто на мою жизнь не посягнет. Он спрятан в надежном месте, и надежный человек в нужный момент извлечет его на белый свет.

* * *Жаркий июльский полдень. Заросшая с обеих сторон

ивняком, тихо журчит на перекате речка. Василий не­которое время наблюдает, как у глубокого бочага вьются над кувшинками стрекозы. Потом медленно заходит по глинистому вязкому дну в студеную воду.

– Ныряй, папка! – кричит ему с той стороны переката Кузьма, то и дело забрасывая в воду удочку. Но пескари быстро стаскивают хлебную наживку, не желая попадать­ся на крючок. Мальчишка с досадой качает вихрастой головой, сплевывает, сокрушается:

– Крючок надо поменьше. Заглотыш… а у меня такого нет.

Василию, разгоряченному покосом, кажется, что вода ледяная.

– Палит, палит солнышко, а всё никак не нагреет, – недовольно ворчит он.

Потом, поскользнувшись на илистом берегу, ухает в воду с головой и на некоторое время исчезает. Кузьма обеспокоенно шарит глазами по поверхности воды и уже собирается закричать, как вдруг голова отца появляется

241

у ближнего куста ивняка. В руках он держит чтото боль­шое, трепыхающееся.

– Ты ловишь, ловишь и никак не поймаешь, – кричит он сыну, – а я поймал! – и бросает к ногам мальчишки увесистого голавля. – Ишь, притаился в корягах, я его и сцапал!

К берегу со стороны бочага подошла по узенькой тро­пиночке Павла с граблями на плече.

Кузьма подхватывает извивающуюся рыбину, неко­торое время разглядывает ее, потом поднимает вверх и кричит:

– Мама! Мама! Посмотри! Это папа поймал!Душа Василия наполняется радостью от того, что ма­

лец наконецто выздоровел. а полтора года назад дела его были совсем плохи. Врачи грозились ампутировать искалеченную ногу. Выручили деньги Людмилы. Платная операция в столичной клинике прошла успешно.

«Деньги, деньги, – рассуждал тогда с негодованием Василий. – Умрешь теперь без денег, и никому нет дела. Помешались люди на деньгах». Сейчас у него другое мне­ние. Вспомнив о любовнице, ныне покойной, подумал: «Странная уготована деньгам роль. Они и возрождают, и губят».

…Всё началось со смерти хозяина. Его застрелил кил­лер прямо у офиса. После смерти главы семейства между родственниками пошла грызня за наследство, да тоже не на жизнь, а на смерть. Следующей жертвой стала Людми­ла, погибшая в явно подстроенной автоаварии. Воспользо­вавшись сумятицей в распадающемся семействе, Василий сбежал. Вот уже несколько месяцев он живет в деревне Васькин Поток и даже слывет единственным в округе крепким хозяином. В сооруженной им утепленной при­стройке к дому они с Павлой оборудовали миниферму: держат несколько дойных коров и с полдюжины телят. Благодаря умелым рукам и светлой голове Василия всё в хозяйстве механизировано.

242

Подойдя к берегу и увидев плавающего в бочаге мужа, Павла крикнула: – Вася, я сейчас! – и стала торопливо сбрасывать с себя одежду. Оставшись в одних трусиках, покосилась на сына, который вновь начал махать удили­щем на перекате, потом. стянув и их, бросилась с крутого бережка в воду.

Они резвились, как дети. Домой возвращались уже после полудня, переворошив всю траву, которую скосил Василий утром.

– На дальние луга пора людей нанимать, – сказала Павла. – Надо косить, пока вёдро. Теперь день год кормит.

– Уже разговаривал с мужиками. Завтра на зорьке выйдут.

Василию было радостно сознавать, что он теперь сво­бодный, ни от кого не зависящий человек. Но это чувство вмиг сменилось тревогой, когда на подходе к своему дому он увидел знакомую запыленную иномарку. Сердце от­чаянно заколотилось.

– а вот и наша сладкая парочка, – сказала анжелика, выходя изза куста сирени рядом с усадебной оградой. На лице ее была широкая улыбка, а в глазах застыло мсти­тельное выражение.

– Кто это? – шепотом спросила Павла мужа.Он ничего не ответил. Торопливо натянул на загорелое

тело безрукавку.Из машины выбрался высокий мужчина в темной

одежде – то ли водитель, то ли охранник, то ли тот и другой в одном лице. За тонированными стеклами нельзя было разглядеть, есть ли в салоне ктото еще.

– Садись, пожалуйста, – любезно предложила беглому супругу анжелика и кивнула в сторону машины.

– а может, позволишь здесь переночевать? И завтра с утречка, а? По холодку… – Василий наконецто обрел дар речи.

анжелика подняла лицо к раскаленному добела солнцу и согласилась:

243

– Пожалуй… Сегодня очень жарко. Вы, как я вижу, с речки. – Она оценивающим взглядом окинула Павлу и предложила: – Пойдем, Василий, окунемся…

– Да какое ты имеешь право?! – с возмущением вос­кликнула Павла и схватила Василия за руку. – Он – мой муж! а ты кто такая будешь?

– Такая же, как и ты. Только бери выше. Василий – мой законный муж. Мы с ним расписаны.

– Это правда? – Павла кинула растерянный взгляд на Василия.

Он только затылок почесал:– Я тебе уже рассказывал про анжелику…– Так это и есть анжелика! а ну, брысь отсюда, пота­

скуха! – сдернув с плеча грабли, Павла направила их на побледневшую соперницу.

Охранник в два прыжка очутился рядом с Павлой и, профессиональным движением выбив грабли, заломил ей руки за спину. Павла закричала на всю деревню:

– Люди! На помощь! Бандиты!Деревенские, настороженно отнесшиеся к появлению

незнакомой машины, выросли вокруг них как изпод зем­ли. Загалдели бабы, ринувшись к охраннику освобождать односельчанку. а мужики, покряхтывая, стояли пока в стороне, но готовые ко всему. Некоторые уже побежали к ближнему забору выдергивать колья.

анжелика растерянно озиралась по сторонам. Оценив ситуацию, шепнула Василию:

– Залезай в машину…– Нет, – покачал он головой. – Никуда я с тобой не по­

еду. У меня тут хозяйство. Я его не брошу.– Ты будешь владельцем огромной строительной фир­

мы. Я приехала, чтобы сказать тебе об этом.– Опять вернуться в «золотую клетку»? Хозяин не тот,

кто командует, а у кого деньги.Прошипев с угрозой на прощанье: – Мы с тобой еще

встретимся, – анжелика юркнула в машину.

244

Позже Василий узнал, что его жену тоже «грохнул» киллер. Как официальный супруг, он мог претендовать на наследство убитой. Но не стал испытывать судьбу. Се­мья срочно распродала в деревне всё имущество и уехала, никому не сказав куда.

Две мамы

Липа пришла вечером с работы, а Пашки нет. Ни в квартире, ни на улице… Всезнающие бабушкистарушки на лавочке у подъезда сообщили, что мальца увела с собой Люба, его биологическая мать.

– Как, разве ее выпустили? – удивилась Липа. – Двух лет не прошло, а срок у нее три года.

Отойдя в сторонку, она задумалась. Неспокойно стало у нее на душе. Почему Люба увела Пашку? Какое имеет право? Ее же лишили материнства...

Два года назад в Любиной квартире был притон. Она привечала всех пьяниц и сама пила. Всё, что можно было пропить, спустила и ради спиртного пошла на воровство. За кражу ее и осудили, а ребенка сдали в приют.

Както Липа провожала на автобусную станцию сестру, приезжавшую к ней погостить. В очереди у кассы выстро­ились цепочкой люди. Среди них сновали два чумазых пацаненка лет семи. Клянчили денег. Один подошел к Липе, тронул ее за рукав:

– Теть, дай копеечку…Она стала рыться в кошельке, собирая мелочь.– Теть, а я тебя знаю…Липа внимательно вгляделась в чумазую мордашку с

плутоватыми глазенками и узнала в попрошайке маль­чика из соседнего подъезда. Зная, что мамаша у мальца непутевая, Липа часто угощала его то конфеткой, то пряником. Он тут же на глазах у нее совал в рот угоще­

245

ние и убегал. Но никогда при этом не забывал сказать «спасибо». «Надо же, – удивлялась она. – Заброшенный, а вежливый».

– Как ты здесь оказался? – полюбопытствовала Липа. – Тебя же в приют отдали.

– Отдали, – подтвердил он, кивнув лохматой головен­кой, и по привычке шмыгнул носом, – да только сбежал я. Вон с Борькой напару, – кивнул в сторону пацаненка, который «окучивал» очередь к другому окошку кассы. – Скучно там, всё по расписанию.

– Но ведь скоро осень. Стужа нагрянет, а ты в одной рубашонке.

– Я знаю, где тепло. Мы с Борькой место подыскали, – и тихонько спросил: – Никому не скажешь?

Липа помотала головой.– В камере, где трубы проходят. Там всегда тепло.

Даже зимой…Доверчивость мальчишки тронула женщину. Она ска­

зала:– Если тебе будет голодно или холодно, приходи ко мне.

Знаешь, в какой квартире я живу?Пашка кивнул:– Ты меня раз обедом угощала. Мамки тогда два дня

дома не было…Липа не думала, что он придет, но Пашка на другой

день явился. Да не один, а со своим дружком Борькой. Она их накормила, отмыла в ванной и, уложив спать, выстирала им одежонку.

Муженек ее в тот день ночевать не пришел. Липа зна­ла, что Степан погуливает, но винила в этом себя. Мужу очень хотелось детей, а они четыре года вместе прожили – и ничего. Липа лечилась от бесплодия, выполняла все указания врачей, но так и не смогла забеременеть. В том, что она бесплодна, сомнений не было. Первая жена Степа­на, с которой он, по его словам, не сошелся характером,

246

имела от него ребенка.Муторно было ей в ту ночь. Сидела на кухне у окна, за

которым стояла непроглядная темень, и думала. Прове­дает мальчишек, укутает их и снова на кухню. а думка ее была о том, что жизньто вроде как и стороной проходит. Вот и институт закончила, и работа интересная – перевод­чицей в издательстве, а личная жизнь не заладилась. Сте­па ее драгоценный, в котором одно время души не чаяла, как к ней пришел, так от нее и уйдет. Ничего его здесь не держит. Старается в последнее время всё меньше бывать дома. Обзавелся какимито сомнительными друзьями, пропадает то на озере, то в лесу. а где охота да рыбалка, там и пьянка. «Уйдет от меня Степан, с кем я останусь? – рассуждала Липа. – Одна...» Она знала, что значит остаться одной. Когда стены собственного дома давят на тебя, как пресс. Когда хочется убежать куданибудь и не знаешь куда. Липа, к тому же, была малообщительной по натуре. «Книжный червь», – называл ее муж. С людьми она сходилась тяжело.

В ту ночь она решила, что ей надо взять из приюта ре­бенка. Выбор свой остановила на Пашке. Нравился ей этот пацаненок. И живость его, и врожденное благородство какоето. Видать, зачат был человеком неплохим, хоть и спившимся. Любка ведь с другими не зналась.

Утром она спросила Пашку, не хочет ли он у нее пого­стить. Мальчонка сначала неопределенно пожал худень­кими плечиками, а потом сказал:

– Вот наступят холода, тогда и приду. Если нас с Борь­кой не выловят. На свободе лучше.

И мальчик действительно пришел, когда зарядили холодные осенние дожди. И опять вместе с Борькой. Неразлучные приятели пожили у нее с неделю. Потом Борька кудато исчез. Наверное, они повздорили, потому что Пашка был не в себе. Ушел, два дня не появлялся, а когда вернулся, Липа ахнула: лицо в кровоподтеках, нос

247

разбит…– С Борькой подрался? – спросила она.Мальчик, ничего не отвечая, отвернулся.Липа любила купать его в ванной, приговаривая:– Вот сейчас мы глазки промоем, потом ушки. Чистень­

ким будешь, красивеньким... Все будут на тебя смотреть и любоваться.

Но Пашка однажды «взбрыкнул»:– Что я, маленький?! Сам буду мыться!Он любил барахтаться в ванне. Липа каждый раз уби­

рала за ним расплескавшуюся воду. Однажды Пашка за явил:

– Я сам подотру! У меня руки тоже есть.Живя у беспутной матери, мальчик привык к само­

стоятельности. Он и сготовить мог для себя чтонибудь простенькое, и дырку на штанах или рубахе заштопать. Мальчугану очень нравилось слушать сказки, которые ему читала на ночь Липа. Под ее ровный журчащий го­лос он засыпал, а она смотрела, как он улыбается во сне, причмокивая губами, и с умилением думала: «Растет мой маленький».

Липа постоянно твердила Пашке, что ему надо ходить в школу. Все дети в его возрасте учатся. Он резонно заме­чал, что для этого ему придется вернуться в детский дом.

– а хочешь, я тебя усыновлю? – однажды спросила она.Он долго глядел на нее, ничего не отвечая. И тогда Липа

переиначила свой вопрос:– Тебе нравится у меня жить?– Да, мне здесь хорошо.– Значит, нам надо узаконить наши отношения. Иначе

в школу тебя и вправду не возьмут.Однако муж не одобрил идеи усыновления мальчика:

«Я своего ребенка бросил, а чужого буду воспитывать?» Он ревновал Липу к Пашке, а его открыто игнорировал. Однажды за какуюто провинность даже отодрал за ухо.

248

Мальчишка обиделся и несколько дней не приходил ночевать. Липа, всхлипывая, ходила его искать по всем злачным местам. Но Пашка как сквозь землю провалился. Позже она узнала, что все эти дни он обитал на чердаке дома. а какойто пацаненок, его друг, по вечерам при­носил ему еду.

Пашка вернулся через неделю, и то не сам. Его привела к Липе знакомая женщина, случайно обнаружившая его тайное убежище.

Желание Липы усыновить мальчика оставило в отно­шениях супругов, и без того весьма непростых, глубокую трещину. Степан поставил вопрос ребром:

– Или я, или Пашка…– Мне вы оба дороги, – сказала она.И муж ушел, забрав свои вещички. Липа подумала, что

к первой жене, но потом узнала, что к любовнице.…Вывел ее из задумчивости мяч, который стукнулся

ей в ногу и отскочил. Дворовая ребятня гоняла в футбол. Непременным участником этой игры всегда был и Пашка. Липа поняла, что общение с матерью он считает более важным. В вернувшейся из заключения Любе она почув­ствовала соперницу. И отправилась в соседний подъезд.

Дверь ей открыла сама хозяйка – невысокая женщина с короткой стрижкой и мужеподобными чертами скула­стого лица.

– Я пришла за Павликом, – без предисловий заявила Липа.

– а какое вы имеете к нему отношение? – чеканя каж­дое слова, спросила Люба.

Липа задохнулась от гнева.– Да как вы смеете! – вырвалось у нее. – Явилась не

запылилась… Как будто ее материнства не лишили! Наи­вную дурочку из себя не строй! – Она перешла с ней на «ты», хотя они были едва знакомы.

– Нет здесь Пашки, – нахмурив темные брови, сказала

249

Люба и попыталась закрыть дверь.Липа подставила в прихлоп ногу.– Я тебя выведу на чистую воду! – Она дернула на себя

дверь так, что хозяйка квартиры вылетела на лестничную площадку.

Пашка сидел на кухне и пил чай вприкуску с печеньем. На вошедшую он покосился, но ничего не сказал. Про­должал с напускным усердием отхлебывать чай.

– Павлик, пойдем домой, – сказала Липа. – Я тебя на­кормлю, а потом поедем с тобой в аквапарк.

Она знала, что посещение аквапарка было для мальчи­ка праздником. Он быстро научился держаться на воде и теперь осваивал всевозможные виды плаванья.

– В аквапарк! – радостно воскликнул Пашка и спрыг­нул с табуретки. – Я готов!

Люба, стоя в прихожей, наблюдала за происходящим. В ее серых глазах вспыхивали и тут же пропадали огоньки.

Взяв Липу за руку, Пашка сказал, обращаясь к матери:– Мы пошли, мам. Я к тебе зайду завтра.Люба чтото тихо процедила сквозь зубы и отвернулась.– а что, – когда вышли на улицу, сказал Пашка, рас­

суждая повзрослому, – я не имею права сделать выбор? Мамка меня только родила, а потом бросила. Меня соседи подкармливали, а то бы с голоду подох.

Липа слушала его, думая о своем: «Надо было кварти­рой обменяться гденибудь в другом конце города. Глупая, знала ведь, что Любка вернется из заключения, и не под­готовилась к этому. Как быть теперь Пашке? Разрываться на двоих?»

На другой день всё повторилось. Пацаны играли во дворе в футбол, но Пашки среди них не было.

Не успела Липа подойти к знакомой двери, как та широко распахнулась. На пороге стояла Люба и в упор, исподлобья смотрела на нее, как бы спрашивая: «Ну что, съела? Пашкато опять у меня».

250

Липе хотелось кинуться на нее, смять большим силь­ным телом, снова чтонибудь пообещать мальчику и за руку вывести его из этой злополучной квартиры, но она вовремя одумалась.

– Завтра же с утра позвоню в органы. Всему есть пре­дел. – С этими словами она повернулась и стала медленно спускаться вниз по лестнице. На выходе из подъезда Люба догнала ее и, взяв за локоть, остановила.

– Подожди, – сказала она, хмуро глядя в сторону. – Нам надо поговорить.

Они нашли укромное местечко у песочницы в дальнем конце двора. Присев на скамейку, некоторое время мол­чали.

– Пашка – это последнее, что у меня есть, – наконец с усилием выдавила из себя Люба, не привыкшая изливать посторонним душу. – Двоих моих старших тоже усыно­вили. Я не знаю, где они сейчас.

– Каждый получает то, что заслужил, – сухо ответила Липа.

– Я не претендую на Пашку, пойми. Я хочу только время от времени с ним видеться.

– а на каком основании, позволь спросить?– Я его мать.– Ты свое материнское звание давнымдавно пропила.

Оставь мальчишку в покое!– Как я оставлю, если он тянется ко мне?– Не привечай! Только и всего.– Пройти мимо и не признаться? Это не полюдски…

Липа! – Женщина порывисто схватила ее за локоть. – Ты не представляешь, что значит жить в одиночестве. Да я готова на стены бросаться от тоски! Наблюдать в окно, как сын гоняется во дворе с пацаньем, и не выйти к нему? Я так не могу!..

Глаза Любы наполнились слезами. Скрывая их, она отвернулась.

251

– Пойми, – справившись со своей слабостью, продолжа­ла она, вновь порывисто схватив Липу за локоть: – Пашка – моя соломинка. Без заботы о нем я опять сопьюсь. а я дала себе слово начать новую жизнь. Поддержи меня! Богом тебя прошу…

Липа не успела ей ответить, она почувствовала сзади чьето прикосновение. Повернувшись, увидела Пашку. Одной рукой он обнимал ее за шею, а другую руку держал на плече у матери.

– Я вас поссорил, я вас и помирю, – снова как взрос­лый, сказал мальчик.

– Каким образом? – почти в один голос спросили жен­щины.

– а таким, – Пашка хитро прищурился: – У меня те­перь не одна, а две мамы. Я вас буду любить обеих.

Дела земные

С веревкой в руке Евдокия вышла во двор. Но прежде чем осуществить задуманное, заглянула в хлев к корове. Пеструшка лежала на свежей подстилке и методично жевала. В тусклом свете занимающегося дня она подняла голову, посмотрела на хозяйку и влажными ноздрями втянула воздух: привыкла, что та всегда приходит к ней с кусочком хлеба. Сейчас хлеба в руке у Евдокии не было. Разочарованная, корова вздохнула и отвернулась, про­должая пережевывать жвачку.

Хозяйка погладила ее по голове:– Как себя чувствуешь, милая?Корова мотнула головой, как бы говоря: «Нормально».– а почему не встаешь? Хотя зачем вставать? Еще

очень рано. Евдокия поглядела в тусклое, засиженное мухами

252

оконце и тоже вздохнула. Потом замерла. В ушах ее прозвучал голос мужа, только что явившегося ей во сне: «Приходи ко мне. Я тебя жду…»

Григорий умер с неделю назад. Его похоронили. Но горю вдовы не было конца. Она думала о покойном муже постоянно. И днем, и ночью… Старалась отвлечь себя от навязчивых дум бесконечными домашними хлопотами. Днем это худобедно удавалось. а вот ночью… Евдокии казалось, что муж попрежнему спит с ней рядом. «При­ходи ко мне», – звал он ее. «Я приду, – отвечала она. – Не сегодня, так завтра».

Видимо, для принятия решения нужен был какойто толчок извне. И он вчера случился. Пеструшка объелась клевером на поле фермера из соседней деревни. Старшая дочка Настена, которая пасла корову, недоглядела. а по­просту говоря, проспала. Уснула в тени ивняка на берегу речки. Объевшемуся животному раздуло бока. Корова упала, стала задыхаться и умерла бы, не окажись по­близости старичкарыбака. Он подсказал растерявшейся девчушке, что нужно сделать. Вдвоем они с усилием подняли Пеструшку на ноги и стали гонять по лугови­не. Освободившись от забродившей в ней зелени, корова пришла в себя. Вся в слезах, Настена пригнала ее домой. Евдокия, когда узнала о случившемся, тоже ударилась в слезы. «Ну сколько можно терпеть, – причитала она. – Не одно, так другое… Одни неприятности».

Накануне два ее балбесасынка, восьми и десяти лет, за­лезли в сад к дачникам. Яблочки наливные раннеспелые пришлись им по вкусу. Хозяева изловили мальчишек и потребовали у Евдокии компенсацию за ущерб. Хотя и ущербто никакой: много ли два пацаненка съедят? Но дачники запросили с нее пять тысяч. Якобы за обломан­ные ветки. Это месячная зарплата квалифицированного рабочего в городе. а где нищая вдова, в многодетной семье которой никто не работает, возьмет такие деньги?

253

Случившееся с коровой несчастье подсказало ей выход, хотя далеко и не лучший: «Если Пеструшка не оклема­ется, придется ее под нож пустить, а мясо продать». Вы­ручая мальчишек, она обрекала всю семью на голодное существование.

...Евдокия не сразу пошла во двор с веревкой, про­снувшись среди ночи. Прежде надо было проститься с детьми. Их у нее пятеро. Три девчонки и два мальчика. Вся эта многочисленная ребятня ютилась в двух комна­тах пятистенного дома, срубленного Григорием в первый год их совместной жизни. Муж у нее был потомственным плотником, мастером золотые руки.

Когда в результате перестройки распалось крепкое коллективное хозяйство, в деревне образовался вакуум. Порушилась ферма, где Евдокия работала дояркой. Коров пустили под нож за долги хозяйства. Григорию нечего было делать в разваливающейся деревне, и он решил за­няться отхожим промыслом. В пригородной зоне област­ного центра строилось много коттеджей. «Новые русские» не скупились на оплату, но и горбатиться заставляли от темна до темна.

Сезонного заработка вполне хватало, чтобы с семьей пережить зиму. Да тут пришла беда: Григорий заболел. Диагноз был страшным: рак легких, причем в запущен­ной форме. Уже на смертном одре муж был осчастливлен Евдокией новой прибавой в семье – рождением очередной дочки. «Назови ее Елизаветой», – успел он дать наказ и через несколько дней скончался.

В первую очередь Евдокия подошла к Лизе, кроватка которой стояла рядом с двуспальной кроватью матери. Включив ночник, она долго разглядывала малышку, похожую на куколку. Разрумянившиеся во сне щечки, причмокивающие губки… Изпод желтого чепчика вы­биваются темные волоски. «Как она похожа на покойного отца, – подумала Евдокия. – Вылитая. Тот же носик кур­

254

носый...» Растроганная, она пролила невольную слезу. Хотела взять дочку на руки, покормить грудью, но побо­ялась, что разбудит. Поцеловала на прощанье в щечку...

Последней оставалась Настена. Подойдя к ее постели и увидев, что она не разобрана, Евдокия удивилась: «Как, всё еще с гулянки не вернулась? Ну, непутевая, дождешь­ся ты у меня!»

Семнадцатилетняя Настена, которая после окончания школы так и не смогла устроиться на работу, а на учебу не было денег, увлеклась пареньком по имени Костя – сыном тех самых дачников, которые держали мальчишек «под арестом» до получения выкупа.

…Ранний летний рассвет всё решительнее заявлял о себе. Оконце под крышей, казалось, распирало от ломив­шегося снаружи света.

Пеструшка тяжело поднялась и потянулась мордой к ноге хозяйки на перепялине кормушки. Подошло время утренней дойки. «Да, да, сейчас», – мысленно ответила ей Евдокия и просунула конец веревки через стропило. Примерила петлю, продев в нее голову. Потом накреп­ко привязала другой конец. Дело оставалось за малым: спрыгнуть вниз с перепялины. Но она колебалась. Вот и Пеструшка оклемалась – одной бедой меньше. «Я жду тебя, – снова услышала она откудато сверху голос мужа. – Чего ты медлишь?» – «Да, да, я сейчас…»

Евдокия сильно любила мужа. Григорий не сразу про­торил к ней дорогу. Первое время обхаживал ее старшую сестру Лизу. Ох, и завидовала же ей младшенькая! Такого парня закадрить! Высокий, чубатый, с темными насмеш­ливыми глазами и белозубой улыбкой. За смуглость отец Евдокии прозвал парня цыганом. Он категорически не одобрял выбора старшей дочери. Григорий был из сосед­ней деревни, младший в многодетном семействе. Погова­ривали, что его мать, разбитная бабенка, якшалась одно время с цыганом, местным кузнецом...

255

Не суждено было молодым влюбленным соединиться. Елизавету сосватали за разведенца, жившего в райцентре. Евдокия, спавшая на одних полатях с сестрой, знала, сколько та пролила слез, но не посмела ослушаться воли отца и вышла замуж за нелюбимого. а через два года по­сле свадьбы ее не стало. Погибла под колесами машины. Евдокия подозревала, что сестра не случайно выбежала на дорогу перед несущимся на полной скорости автомобилем.

«Приходи ко мне, – вновь послышался голос мужа. – Я тебя жду…» С внезапно проснувшейся ревностью вдова спросила: «Ты почему велел назвать нашу маленькую Лизой? Всю жизнь не мог забыть мою старшую сестру?» – «Да, не мог. Это была моя первая любовь».

Ей показалось, что она видит Григория наяву. Он стоял напротив и протягивал к ней руки. Она ущипнула себя за мочку уха. Почувствовав боль, осмотрелась вокруг. К ней вернулась прежняя трезвость мышления.

Пеструшка снова потянулась к хозяйке, лизнула ей руку. Потом коротко промычала: «И сколько же можно тебя ждать?»

– Сейчас подою, – отозвалась Евдокия.Пропел петух. Завозились в соседнем загоне ягнята. Евдокия решила не гонять сегодня буренку на пастьбу.

Пусть поотлежится денек во дворе. Да и Настена запро­пастилась... Тревожно на душе за нее. а еще тревожнее за мальчишек, попавших в неволю к недобрым людям. Как их вызволить?

Евдокия выскочила на крыльцо, чтобы накосить коро­ве зеленой подкормки. И увидела Настену с Костей. Они шли, обнявшись. Высокий, кудрявый, в плотно облегаю­щей тело джинсовой куртке и таких же брюках, темных внизу от обильной росы, парень чемто напоминал вдове Григория, когда тот ухаживал за ее старшей сестрой. Евдокия с завистью следила, как влюбленные украдкой целовались гденибудь за дверью или в полумраке сеней… «Тогда у молодежи хоть какойто стыд был, – с осуждени­

256

ем подумала она, наблюдая, как Настена, положив голову на плечо парню, обнимает его за шею. – а сейчас… Идут посреди улицы и хоть бы что… Наверняка любознатель­ные кумушки пялятся из окон».

Костя первым увидел Евдокию и ткнул подругу в бок, чтото ей прошептав. Через мгновение лицо девушки расплылось в улыбке. Она с нарочитым укором в голосе спросила:

– Мама, ты куда в такую рань собралась?– На кудыкину гору! Как будто не видишь куда, –

огрызнулась Евдокия и отвернулась.Подлиза Настена обнимала ее за плечи, целовала, ко­

шечкой мурлыкала:– Мы вдоль бережка ходили. Тудасюда... Тудасюда...

Птиц слушали. Такая красота! Ходим мимо каждый день и не замечаем.

Костя стоял у калитки палисадника.– Ты бы лучше о братьях своих подумала, – упрекнула

ее мать.Настена помахала парню рукою: – Костя, пока! – и тут

же, на крылечке, как только ухажер ушел, всё матери и поведала.

Мальчишек держат в чулане, ключ от которого у хо­зяйки семейства, женщины очень циничной. «Пахать будете на меня от темна до темна, пока выкуп за вас не принесут», – угрожает она пацанам.

– Батюшки! – встревоженно вскрикнула Евдокия. – И откуда такие изуверы на нашу голову взялись? Ни дна бы им, ни покрышки…

– Успокойся, мама. – Настена заговорщически под­мигнула ей сероголубым глазом, похожим по цвету на утреннее небо. – Костя хоть и побаивается матери, но нам поможет. Когда мальчишек выведут на прополку морко­ви, даст им возможность улизнуть.

После обеда приехала из райсобеса женщина. Соседка Евдокии, бывшая учительница, а теперь пенсионерка,

257

надоумила ее туда написать. Вдова для наглядности рас­садила всех детей на широкой лавке, сделанной когдато руками Григория. К тому времени примчались домой и непутевые мальчишки, благополучно освобожденные за­говорщиком Костей, как он и обещал. Сама Евдокия сто­яла чуть в сторонке с малышкой Лизой на руках, плотно завернутой в розовое одеяльце.

Представитель райсобеса – средних лет женщина в строгом, несмотря на жару, шерстяном костюме и на­крахмаленной блузе с высоким воротником – выступила вперед и объявила тоненьким, при еето солидной ком­плекции, голоском:

– Ну, мальчикидевочки, кто из вас желает поехать в приют? Половину я могла бы забрать с собой. Дайте облегчение вашей маме, хотя бы на годик, а там уж как получится.

– а как делить? – съязвила скорая на язык Настена. – По два с половиной человека?

И тут детей будто прорвало:– Не хотим! Не поедем! – загалдели они, потом разом

сорвались со своих мест и бросились к матери, облепив ее со всех сторон. Даже двухнедельная малышка, вы­плюнув пустышку, заголосила, что чрезвычайно редко с ней случалось.

Евдокия прослезилась и сказала:– Никуда я вас не отдам, родимые! Тяжело нам мы­

каться без кормильцаотца, ну так и что же? Вот скоро Настена наша устроится на работу в городе. Ей кавалер обещал посодействовать. Потом второй выпорхнет, тре­тий… Так, глядишь, и прокантуемся.

Когда ночью покойный муж опять стал звать ее к себе, Евдокия грубо оборвала его:

– Отстань ты от меня, Гриша! Кто детей наших будет поднимать? Кроме меня они никому не нужны. Для того и останусь на этом свете.

258

Подруги

Светка осторожно приоткрыла дверь реанимации, про­сунула в образовавшуюся щель голову. Входить или не входить? Лечащий врач предупредил:

– Ваша подруга очень и очень слаба. Ей крайне не­обходимы положительные эмоции. Вы уверены, что ваш приход доставит ей радость?

Она в этом не была уверена и потому не решалась войти. Но в дальнем конце коридора послышались чьито легкие шаги, очевидно, дежурной сестры, и ей волейневолей пришлось проскользнуть внутрь.

Кира лежала неподвижно с закрытыми глазами: была в забытьи или спала. Бледное, под цвет подушки, осунув­шееся лицо. Плотно сжатые бескровные губы, вздернутый заострившийся нос… Только темные брови вразлет на этом, казалось, неживом лице придавали облику преж­нюю броскость. Да пышная грива светлых волос живо­писно раскинулась по подушке.

«Кира, Кира, до чего ты себя довела», – подумала Свет­ка и удрученно покачала головой. Ей сразу вспомнился тот памятный осенний вечер…

Они с антоном вышли из кинотеатра, где почти весь сеанс процеловались, усевшись в последнем ряду. Мелкий осенний дождь, лужи на неровном асфальте тротуара… Куда пойти в такую погоду? Домой еще рано, да и не хо­телось расставаться.

– а пойдем к Кире? – предложила Светка. – К подруге моей. Она одна живет. Заодно вас и познакомлю.

антон передернул крутыми, обтянутыми кожаной курткой плечами и сказал глуховатым, с хрипотцой го­лосом:

– Мне всё равно. С тобой хоть на край света.Кира жила далеко, на другом конце города. Занимала

комнату в коммуналке, завещанную ей умершей несколь­

259

ко лет назад бабушкой. Работала в какомто издательстве. Училась заочно в институте. Слыла девушкой серьезной, целеустремленной. Для ветреной, смешливой Светки яв­лялась примером для подражания.

По случаю прихода гостей подруга выставила бутылку сухого вина. Когда выпили, молчаливый до сей поры ан­тон потянулся к висевшей на стене гитаре. Почти весь его репертуар состоял из песен Высоцкого. И голос у парня был густой, с характерной хрипотцой. Кира глядела на него во все глаза и горячо аплодировала после каждой песни. а Светка просто млела от близкого соседства с гитаристом. Она сидела рядом с ним на диване, тесно при­жимаясь к нему. От гордости, что у нее такой парень, и в подтверждение особых с ним отношений нежно приль­нула щекой к его плечу. Она мечтала сейчас только об одном: остаться с возлюбленным наедине. Обниматься, целоваться, вместе плыть в счастливую неизвестность... И Кира предоставила им такую возможность.

– Оставайтесь у меня ночевать, – сказала она. – Поздно уже. Зачем вам тащиться в такую даль? Я вам постелю на диване, а сама уйду к соседке.

У Светки даже дух захватило от этих слов. Интимной близости с антоном у нее еще не было. Она взглянула на него и увидела в его сузившихся, цвета спелой ржи глазах странный огонек, похожий на блеск охотничьего азарта. «Он хочет меня!» – прорвался в ее сознании голос природного инстинкта. антон крепко, почти до боли сжал руку девушке.

…Утром Кира растолкала ее рано и сказала, что уходит на работу. Она была явно не в настроении. Разговаривала отрывисто, резко, объясняя, где и что лежит на кухне, если гости захотят позавтракать. Потом, как бы в оправ­дание своего странного поведения, объяснила, что у нее сильно разболелся зуб.

– Оставайтесь, – сказала она с заговорщической усмеш­

260

кой на красивом, с тонкими чертами лице. – Ждите моего возвращения с работы. Вам спешить некуда…

Но, попрежнему ощущая странную отчужденность в ее голосе, Светка сказала:

– Спасибо тебе за гостеприимство, мы уйдем вместе с тобой.

И пошла будить антона.

* * *Светка открыла дверь. На пороге стояла Кира и както

странно, заискивающе улыбалась.– Ты одна дома? – спросила она и, вытянув тонкую

шею, сделала попытку заглянуть внутрь.– Проходи. – Светка пошире распахнула перед ней

дверь. – Мама дома. Будет рада. Давно с тобой не виде­лась.

– Нет, нет, – решительно запротестовала гостья. – Если не возражаешь, мы на лестничной площадке с тобой по­стоим. У меня к тебе конфиденциальный разговор.

«Словото какое выбрала, – удивилась Светка. – Кон­фиденциальный… Как будто нельзя было проще сказать». Она и раньше отмечала в Кире некую напыщенность, вро­де как налет превосходства. Но сейчас подруга выглядела подавленной, старательно прятала глаза. Эта странность в ее поведении настораживала Светку, будила какоето нехорошее предчувствие в душе.

Они подошли к перилам площадки. Но Кира не торо­пилась начинать, словно чегото опасаясь. Она задумчиво глядела в быстро тускнеющее в ранних осенних сумерках лестничное окно, потом, как бы очнувшись, спросила:

– Ты меня возненавидишь, да?– За что? – удивленно передернула узкими плечиками

под цветастым домашним халатом Светка.– За то, что соблазнила твоего антона.От этих слов у Светки перехватило дыхание. Она стояла

261

и глядела на Киру не в силах произнести ни слова. – Я сама позвонила ему,– продолжала гостья. – Попро­

сила о встрече. Со мной такого никогда еще не было… В ту ночь, когда оставила вас у себя в комнате, я не могла заснуть. Мне казалось, что это мое счастье проходит сто­роной.

У Светки закружилась голова. Чтобы не упасть, она уцепилась за перила и отрешенным, отсутствующим взглядом глядела на подругу.

– Давно это случилось? – спросила она глухим, не своим голосом. Хотя могла бы и не спрашивать. Знала теперь точно…

Это случилось с месяц назад, когда антон не пришел к ней на свидание. Объяснил, что засиделся у товарища. а на другой день они встретились наедине в квартире анто­на. Его родители уехали на дачу, чтобы законсервировать ее на зимний период. Перед тем как лечь с ней в постель, он долго теребил ее коротко остриженные волосы. Потом заметил с некоторым сожалением, что их нельзя собрать в пучок. Светка удивилась, почему ему вдруг разонравилась ее прическа, и, желая угодить возлюбленному, сказала, что если постараться, то можно, только у нее нет с собой резинки. К ее удивлению, аптекарская резинка нашлась у антона в кармане брюк. Возлюбленный проявил в тот вечер недюжинную страсть…

Тошнота подкатила к ее горлу. Но это не было связано с исповедью подруги. Другое обстоятельство тревожило молодую женщину. Она уже определенно знала, что носит под сердцем ребенка. Ходила на днях в женскую консуль­тацию. Пока, кроме нее, об этом знал один антон. Именно сейчас беременность и заявила о себе. Отвращение, какого еще не знала прежде, всколыхнулось в ней.

– Уходи! – сказала она, угрожающе надвинувшись на гостью. – Немедленно!

– Пойми, я не могла этого от тебя скрыть, – оправды­

262

валась Кира. – Ты моя подруга.«Теперь уже бывшая подруга», – с ненавистью глядя

ей в глаза, подумала Светка. ...Они родились и выросли в одном доме и даже на

одной лестничной площадке. На той самой, где сейчас стоят. Вместе ходили в детский садик, потом в школу. Их родители тоже дружили, постоянно общались. Потом семья Киры распалась: отец ушел к другой женщине. Из двухкомнатной квартиры они с матерью съехали в одно­комнатную на другом конце города. Но связь закадычных подружек не прерывалась.

Кира сразу же по окончании школы выскочила замуж. Однако брак закадычной подруги распался на первом году совместной жизни. Возвращаться к матери она не захотела. Осталась в своей коммуналке. Светка не ис­ключала, что Кира сохраняла за собой это гнездышко, чтобы встречаться с любовниками. Пример антона был тому подтверждением.

Заметив странную бледность на лице подруги, Кира спросила:

– Тебе плохо?– Я жду ребенка! – с вызовом бросила ей в лицо Светка.– О, Боже! – Кира схватилась за голову и, пошатываясь,

стала медленно спускаться по лестнице.

* * *Светка, как обычно, пришла на работу рано. Главврач

больницы требовал, чтобы секретарша являлась заблаго­временно, то есть раньше его. Она разложила, рассортиро­вала бумаги. Когда шеф прошел к себе, у нее уже всё было подготовлено. Но только собралась отнести бумаги в ка­бинет, как в приемной появилась дама в модной меховой шубе и широкополой шляпе. Постояла, огляделась, потом с неожиданной прытью бросилась к Светке со словами:

– Подруга, выручай…

263

Это была Кира!Она всё говорила и говорила. Торопливо, захлебываясь

словами… Как будто между ними и не было черты, на­всегда разделившей их.

Светка слушала и не понимала сути. Она во все глаза глядела на бывшую подругу, удивляясь ее респектабель­ности. Но сразу заметила две горькие морщинки у мягко очерченного рта. Видимо, прошедшие после их последней встречи пять лет не были для нее легкими. «а для тебя? Для тебя были?»

Они поженились с антоном, когда Светка находилась на седьмом месяце беременности. Поселились у ее роди­телей в двухкомнатной квартире. После рождения дочки она взяла академический отпуск и больше в институт не вернулась: надо было зарабатывать на жизнь. антон тоже бросил учебу. По пьяной драке попал в милицию, получил два года за причинение пострадавшему теле­сных повреждений. Выйдя из заключения, перебивался случайными заработками. Пил, неделями не появлялся дома. Родители Светки настаивали, чтобы дочь развелась с непутевым мужем. Она долго не решалась. Но после того, как однажды антон избил ее (требовал денег на очередной «пузырь»), они разошлись. Изза неудачно сложившейся жизни дочери мать заболела и с год назад умерла. Только одному Богу известно, сколько молодая женщина пролила слез. Хорошо, что ее всегда поддержи­вал отец, который говорил: «Дочка, как бы тебя жизнь ни корежила, я всегда буду с тобой. Нам есть ради кого жить. Нашу маленькую Ирочку мы обязаны поставить на ноги».

Вот почему респектабельный вид Киры так задел Светку. Наверняка бывшая подруга окончила институт, занимает сейчас солидную должность в какомто учреж­дении… Однако выяснилось, что это не так.

– Светка, милая, если ты не поможешь мне, я потеряю свой последний шанс. – Кира склонилась над ней и дове­

264

рительно сообщила на ушко: – Я выхожу замуж за немец­кого бизнесмена. Свадьба должна состояться в Дрездене. Если в течение двух дней не утрясу все формальности, мои надежды на счастливое будущее рухнут.

– И что я должна для тебя сделать?– Помочь определить парализованную мать в больницу.

Я бы могла нанять для нее сиделку, но мать не желает. Сомневается в надежности чужого человека. Кроме того, это очень дорого. Я ведь рядовая сотрудница… Получаю немного.

Светка помнила Кирину мать как добрейшей души человека. Всегда усадит за стол, напоит чаем, предло­жит выпечку. Особенно нравились Светке ее пирожки с капустой.

Она поднялась изза стола. Походкой уверенного в себе человека, как бы давая понять, что она здесь не последняя спица в колеснице, вошла в кабинет шефа и тщательно закрыла за собой дверь.

У главврача она была не более пяти минут. Всё с тем же выражением надменности на круглом, с маленьким курносым носом лице вышла из кабинета и кивнула Кире: «Проходи. Тебя ждут». Бывшая подруга, уверенная, что всё теперь для нее утрясется наилучшим образом, рину­лась с места, громко цокая по полу шпильками высоких каблуков. На ходу успела крепко пожать Светкину руку. Она не видела, как бывшая подруга, проводив ее холод­ным взглядом, быстро вышла из приемной.

У Светки было ощущение человека, убегающего с места преступления. Она надеялась, что их с Кирой пути боль­ше никогда не пересекутся. От общих знакомых ей стало известно, что Кира так и не вышла замуж за немецкого бизнесмена. Стоило Светке тогда в кабинете главврача замолвить нужное слово, и Кирина мать была бы опреде­лена в больницу. Но она сказала шефу: «Не связывайтесь с этой женщиной. Себе дороже выйдет».

265

* * *Лучик солнца, показавшийся в разрыве туч, на­

полнил помещение радужным сиянием. Он коснулся бледнозеленого лица Киры. Открыв глаза, больная долго глядела на посетительницу темными расширенными зрач­ками, как бы соображая, кто перед ней. Потом брови ее дернулись и поползли вверх.

– Кирочка, – Светка наклонилась над ней так низко, что высоко забранный пучок ее обесцвеченных волос едва не коснулся лица больной, – ты меня презираешь? Я ви­новата перед тобой…

Та слегка пошевелила головой и сказала тихо, почти шепотом:

– Ничуть…Светка знала, что бывшая подруга хотела покончить

с собой, наглоталась таблеток. Ее спасла соседка по ком­муналке, вовремя вернувшаяся из магазина: позвонила в «скорую».

Светку мучила совесть. Кто знает, как сложилась бы судьба Киры, замолви она тогда перед главврачом словеч­ко. Подруга жила бы и не тужила в благополучной Гер­мании. а сейчас ее судьбе не позавидуешь. Мать умерла. Личная жизнь тоже не сложилась. И на работе какието нелады…

– Кирочка, как ты могла? – Светка взяла стул и под­села к ней вплотную. – Ведь ты такой грех взяла бы на свою душу…

– Я не хочу больше жить. – Губы Киры мелко задрожа­ли, глаза наполнились слезами. – Устала… Надоело всё.

В душе Светки боролись противоречивые чувства. С одной стороны, ей было почеловечески жаль бывшую подругу. И в то же время она никак не могла забыть и простить ей ту давнюю историю. То, что они развелись с антоном год назад, не меняло сути дела.

Светка всю свою совместную жизнь с антоном боялась, что он уйдет от нее. И не к комунибудь, а именно к

266

Кире. Чувствовала, что сердце его принадлежит другой. Наверное, по этой причине муж не дорожил их отноше­ниями. Чуть ли не с первых дней начал выпивать. И чем дальше, тем больше. Приходя домой в нетрезвом виде, скандалил, обзывал ее гадиной, паразиткой (она тогда сидела с ребенком дома). Несколько раз на отца жены, который защищал дочь, поднял руку. После очередной разборки, закончившейся рукоприкладством, Владимир Федорович почувствовал себя плохо. Врач «скорой» кон­статировал инфаркт. Больной, к счастью, выкарабкался. И тогда Светка сказала мужу: «Уходи. Я одна воспитаю нашу дочь».

Он ушел, но не оставил ее в покое. Напиваясь, при­ходил, скандалил, угрожал... Она вынуждена была вы­зывать милицию. Его забирали, а на другой день Светка прибегала в отделение и просила, чтобы дебошира выпу­стили. Забирая заявление, несчастная женщина знала, что через какоето время история повторится, но ничего не могла с собой поделать.

От набежавшей тучи в палате снова стало сумрачно и неуютно. Кира закрыла глаза и лежала молча, как не­живая. Бледное лицо больной казалось безжизненным. Светке сделалось страшно: а вдруг ее подругасоперница сейчас умрет?

– Я хочу рассказать про антона, – сбивчиво начала она. – Он к тебе неравнодушен. Это меня всегда задевало. Но теперь… теперь я спокойна.

Кира открыла глаза. В их влажной глубине посетитель­ница увидела странные искорки.

– антон был и остался моей мечтой, – сказала она ти­хим обессиленным голосом. – Извини меня за откровен­ность… Но он не принадлежит мне. Только раз я поддалась искушению и до сих пор корю себя за этот грех. Наверное, он был катализатором всех моих последующих несчастий.

– Я с антоном уже год как не живу. Наш брак распал­

267

ся. Раз тебе мой антон по душе, можешь его забирать. – Светка тут же пожалела о сказанном и непроизвольно за крыла ладонью рот.

– Вот как! – брови Киры поползли вверх. – Мне чужого не надо.

Но Светка с пафосом заявила:– И всё равно я отказываюсь от антона. Забирай!

* * *Она не пустила бывшего мужа на порог квартиры, за­

хлопнув дверь перед самым его носом. Он долго поливал ее на лестничной площадке отборной бранью. Потом за­молчал. Светка решила, что бывший муж ушел. Но когда в комнате раздался звон разбитого стекла, поняла, что это его рук дело.

– Да что же это такое! – в растерянности заметался по квартире отец. – Долго он будет над нами измываться?

В это время проснулась от шума Иринка и задала спросонья реву. Дед выхватил внучку из кроватки и стал ходить с ней, укачивая и приговаривая:

– Разбудили маленькую… Ууу, папка нехороший!.. Всю жизнь нам испортил. Но мы его больше терпеть не будем. Если мамка твоя всё ему прощает, так я не про­щу, – и, сунув ребенка неприкаянно стоявшей посреди комнаты дочери, начал торопливо собираться.

Владимир Федорович всегда верховодил в доме, но по­сле инфаркта заметно ослаб. Всё больше лежал. В отноше­ния дочери и ее бывшего мужа старался по возможности не вмешиваться. Однако разбитое окно вновь вывело его из себя.

Боясь, что возмущенный отец может еще больше усу­губить ситуацию, Светка преградила ему дорогу:

– Пап, я сама виновата… Не пустила антона. Он хотел повидаться с дочкой, а я отказала.

– И правильно сделала! Сколько можно любоваться на

268

его пьяную рожу?!– Но ведь он имеет право на общение с ребенком. Пусть

даже мы разведены…– Так ты его защищаешь? –Владимир Федорович аж

подпрыгнул на месте. – Он высадил окно, а ты его защи­щаешь? Вот всю жизнь так…

Светка, сконфуженная, промолчала.Она знала, что отец не спустит дело на тормозах. Драть­

ся не полезет (здоровье не то), но обязательно заявит в ми­лицию. И не заберет свое заявление обратно на другой же день, как это делала она. Значит, антона могут посадить.

В пылу решимости Владимир Федорович обогнул дочь и направился к выходу. Несчастная женщина снова пре­градила ему дорогу.

– Не пущу, – тихо, но твердо заявила Светка.– Как это не пущу?! – возмутился отец. – а ну, брысь

с дороги! В ситцевом халатике, в шлепанцах на босу ногу, вся

какаято помятая с утра, Светка упорно стояла на своем:– Не пущу и всё! Я сама схожу в милицию. – Я тебе не доверяю больше!Она хотела возразить, но в это время из комнаты, где

Светка оставила дочь, когда бросилась вдогонку за отцом, раздался истошный вопль. Оба бросились туда. Ирочка сидела на полу и трясла порезанной об осколки стекла ногой.

...Выходя из подъезда, Светка знала, что антон гдето поблизости. И не ошиблась. Он сидел в дальнем конце двора на скамейке и курил.

Бывший муж удивился, когда Светка окликнула его, и почемуто встал при ее приближении. «С чего бы это? – удивилась она. – Наверное, хочет загладить вину за разбитое окно».

– В милицию заявление побежала строчить? – спросил антон глухим голосом, не вынимая сигарету изо рта. –

269

Беги, беги… Мне уже не привыкать.Во всей его высокой фигуре угадывалось сейчас напря­

жение. Казалось, неведомая сила давила на плечи дебо­шира, пригибая его к земле. Временами он встряхивался, выпрямлялся, но потом опять безвольно сутулился.

Бывший муж был в старом помятом пиджачке неопре­деленного темного цвета, в тонких китайских штанах с белыми полосками лампас и дырявых красносиних крос­совках. «Не по сезону оделся. Простынет», – подумала Светка. От обаятельного студента, затянутого в модную кожу, не осталось ничего.

– Нет, не в милицию я пошла, – сказала Светка. – С тобой поговорить хочу. Не возражаешь?

– Всегда к твоим услугам…Она не знала, с чего начать. Но после того, как побы­

вала в больнице у Киры, решила, что откладывать этот давно назревший разговор больше нельзя.

– Присядем? – предложила Светка, всё еще не решаясь заговорить о наболевшем.

антон согласно кивнул.– Я что тебе хотела сказать… Была на днях в больнице у

Киры. Она отравилась таблетками, чуть не умерла. Вчера звонила в больницу. Сказали, медленно идет на поправку.

– Причем тут Кира? – антон недоуменно пожал плеча­ми. – Она не имеет к нам никакого отношения.

– а вот и имеет! Самое прямое! Признайся, что любишь ее…

Бывший муж беспокойно заерзал на месте. Однако ничего не сказал в ответ.

– Я до сих пор корю себя за то, что связала с тобой судьбу. Понимаю, каково жить с нелюбимой. Я испортила тебе жизнь. И себе тоже...

Он глядел на низко нависшие облака, которые в любой момент могли прорваться дождем или снегом.

Светка замолчала. И антон продолжал молчать. Мол­чал до тех пор, пока мимо не прошел какойто пацаненок,

270

направляясь к песочнице. Следом шла пожилая женщина в темном пуховом платке.

– Иринку жалко, – сказал бывший муж.– Я уверена, Кира примет тебя.– Иринку жалко, – повторил он и шумно вздохнул. –

Она моя дочь. Любимая…– Иринку будешь навещать. Надеюсь, не в таком со­

стоянии, как сегодня.– Думаешь, я к Кире не пытался подгрести? В первый

же день, как мы с тобой разошлись. Она меня и на порог не пустила.

– Почему?– Сказала: как разошлись, так и сойдетесь. У вас ре­

бенок. О нем надо думать в первую очередь. Говорит, я однажды уже стала причиной раздора. Больше не хочу.

То, что в первый же день после развода антон пошел к Кире, неприятно укололо Светку. «а он не такой уж и пьяный, как мне вначале показалось», – подумала она и поднялась. Встал со скамейки и антон.

Всё, что хотела сказать, она сказала. Дальше что? Вот так просто разойтись? Сделать вид, что между ними ни­чего не было? Но ведь было, было... И годы, прожитые вместе, никогда из памяти не вычеркнешь. Чтото сдави­ло Светке грудь. Чувствуя, как предательски задрожали губы, она сказала: – антон, дай я тебя на прощанье по­целую, – и робко прикоснулась губами к небритым, зарос­шим черной щетиной щекам. Потом порывисто обняла и впилась в его губы. Закружилась, как в былые счастливые дни, голова. С усилием оттолкнув бывшего мужа, Светка отвернулась и пошла к дому, всё ускоряя шаг. Последние метры она преодолевала бегом, слезы заливали ее лицо.

271

Пупсик

Они встретились в скверике поздно вечером. Денис сразу полез к ней целоваться. Тая спросила:

– Опять набрался? Я тебя предупредила. Приходи ко мне только трезвым.

– Да ладно... Чего уж там... Всегото бутылочку пива принял.

– В пиве тоже алкоголь. С пива всё и начинается. Вспомни, что рассказывал мне.

Денис обнял ее за плечи. Усадив на скамейку, сказал:– Скучно мне без тебя. Понимаешь? Всё бы отдал, лишь

бы быть вместе.Тая и сама об этом мечтала, но…Они познакомились, а вернее – сблизились, осенью про­

шлого года, когда она пошла в десятый класс. Жили по соседству в однотипных девятиэтажках. Денис на девять лет ее старше. Когда он начал крутить с девчонками из их подъезда, Тая еще куклами играла. Но однажды они случайно столкнулись во дворе дома, и парень сказал:

– Тая, неужели это ты? Какая красавица! Я помню, как ты в детский сад ходила. Расцвела... Теперь к тебе и подойти боязно.

– Почему же боязно?– Боюсь влюбиться.Потом была вторая встреча, и тоже как бы случайная.

После этой встречи они стали видеться чуть ли не каждый день. Тае льстило, что такой парень, как Денис, обратил на нее внимание. Он был атлетического телосложения, спортсмен. С ним не страшно было ходить по улицам темными осенними вечерами.

Однажды мать, увидев их вместе, сказала категорично:– Денис тебе не пара.– Почему?– Вопервых, выпивоха. а вовторых, разведенец. Если

272

не ужились с женой, значит, на это есть причины.«Откуда она всё знает про него? – подумала тогда Тая.

– Сарафанное радио донесло?..»Они продолжали встречаться. Однажды девушка по­

няла, что беременна. Мать, узнав об этом, выдвинула ультиматум: либо делаешь аборт, либо убираешься на все четыре стороны. Тая и пошла бы работать, чтобы не за­висеть от матери, да куда устроишься без специальности? И Денис – ненадежная опора. Злоупотребляет спиртным… Выпивох на работе не держат. Сейчас в нахлебниках у родителей, у которых еще двое младших детей. Ищет работу, но устроиться не такто легко, когда в трудовой книжке сплошные записи: принят – уволен, принят – уво­лен… Еще хорошо, что по настоянию Таи закодировался.

…Они сидят молча. Как ни удивительно, им нечего ска­зать друг другу. Мимо по центральной улице проносятся с глухим урчанием машины. Вечерняя темень медленно опускается на землю. Заработала бойкая световая рекла­ма. От неоновых всплесков рябит в глазах.

– Пойду я. – Тая поднялась со скамейки, оправляя подол длинного вечернего платья. – Мама скоро должна вернуться с работы.

Денис тоже поднялся, предложил:– Хочешь, я тебя провожу?– Нет, нет, – протестующе замахала руками девушка

и показала на девятиэтажки за проезжей частью улицы. – Не дай Бог кто из знакомых увидит.

– И что же, так урывками и будем встречаться?В голосе его было нескрываемое разочарование. Она

подняла голову и в свете уличного фонаря увидела ши­рокое скуластое лицо с насупленными темными бровями. Возвышаясь над девушкой чуть ли не на голову, Денис сверлил ее напряженным взглядом.

Тая не знала, что ему сказать. Их будущее представ­лялось ей туманным. Но она не хотела терять кавалера и

273

поэтому, схватив его за руку, с горячей убежденностью заявила:

– Всё изменится к лучшему, Денис. Поверь мне… Нам бы только перешагнуть через эту черную для нас полосу.

Когда Тая пришла домой, Руслан капризничал. арон носил малыша по комнате, приговаривая с характерным кавказским акцентом:

– Спы, мой мальчик. Спы сэйчас. Наступыл уж позд­ный час…

– Хочу Таю! Хочу Таю! – канючил карапуз, растирая кулачками глаза.

– Здесь я, Пупсик. Здесь… – Войдя в комнату, Тая бросилась к нему.

Перейдя с рук на руки, малыш облегченно вздохнул, прижавшись к сестре.

Ощущая на груди маленькое теплое тельце, она пере­неслась мыслями к свиданию с Денисом, который на этот раз не настаивал на том, чтобы она прервала беремен­ность. Выходит, смирился? Если это так, то у нее скоро будет свой Пупсик. И она полюбит его так же, как по­любила своего маленького брата. Да нет, больше даже: родное дитя.

С пеленок, с самого первого дня, как мать привезла его из роддома, Руслан не слезает с ее рук. Тая хорошо пом­нит, каким беспомощным орущим комочком принимала его от матери, когда та первый раз купала малютку в ван­ночке. Он представлялся ей живой куколкойигрушкой, которую надо пеленать, кормить, купать... Ей нравился весь процесс ухаживания за малышом. Мать называла ее прирожденной нянькой. Тая всегда оказывалась у кроват­ки малютки в нужный момент. Она нутром чувствовала, когда его надо попоить, покормить, сменить пеленки… Видимо, это тесное общение с малышом и пробудило в ней то особенное состояние, которое называется инстинктом материнства. Тае захотелось иметь собственного ребенка.

274

– Ты куда уходила? – подозрительно разглядывая ее, спросил отчим. Был он среднего роста, худощавый, под­вижный, с большими глазами, похожими на вызревшие ягоды терновника. – Ты к Дэнису ходыла?

– Я ходила навестить заболевшую подругу, – слукавила Тая, поглаживая по спинке притихшего малыша.

Отчим продолжал сверлить девушку глазами, недо­верчиво покачивая темной кудрявой головой.

– Нэт, ты ходыла к Дэнису. Я это вижу по засосам на шээ. Вы цэловались?

– Да отстань ты от меня, арон! – вспыхнула Тая и по­шла укладывать малыша.

– Мать нэ придет сэгодня с работы! – вслед ей крикнул отчим. – Звоныла. Смэнщик подкачал.

Мать работала дежурной на электроподстанции, не отсидев дома по уходу за ребенком и года: денег в семье катастрофически не хватало. Ее молодой двадцатисеми­летний муж занимался торговлей овощами и фруктами, держал палатку на рынке. И постоянно жаловался, что торговля идет плохо, что он терпит в межсезонье большие убытки. Мать этому верила, а Тая – нет. Бывая на базаре, она видела, что возле палатки отчима всегда толпится народ. Девушка подозревала, что арон тайком отсылает деньги своим многочисленным родственникам.

...Тая спала чутко. Привыкла, что малыш может про­снуться в любую минуту. Но проснулась она не от плача Руслана, а от какогото тихого шарканья. Девушка вклю­чила ночник и увидела у своей постели отчима. Отгоро­дившись от света рукой, тот твердил шепотом:

– Выключы! Выключы! Я прышел провэдать Руслана. Он спыт?

Странно. арон никогда раньше не проведывал малыша. Ссылаясь на постоянную усталость, он обычно с вечера заваливался спать, пропуская даже самые интересные телепередачи.

Предчувствуя недоброе, Тая поплотнее закуталась в

275

одеяло. Отчим в последнее время оказывал ей особые знаки внимания: то как бы случайно обнимет, то ущипнет за бок, спрашивая: «В кого ты такая красавыца?» – «В маму», – обычно отвечала девушка. Белокурая, строй­ная, она поразительно походила на мать. Сзади и не раз­личишь, кто есть кто.

Всё дальнейшее происходило как в дурном сне. арон подсел к ней на край постели, провел рукой по ее волосам и сказал горячечным шепотом:

– Ты мнэ нравышся. Я люблю тэбя.Он попытался ее поцеловать. Тая протестующе замо­

тала головой, силясь подняться. Но отчим навалился на нее всем телом и плотно прижал к постели.

– Я дам тэбэ много дэнэг. Ты будэш самой богатой нэ­вэстой в этом домэ.

– Уйди! – выдохнула она. – Ты мне противен.– Твой Дэнис тэбэ нэ протывэн, да? Твой пьяница Дэ­

нис? Что ты можэшь имэть с этого голодранца?Наконец девушка вытащила изпод одеяла одну руку

и вцепилась в черную кудрявую голову отчима. Он взвыл и спрыгнул с постели. Воспользовавшись паузой, она вы­скочила из комнаты и заперлась в туалете. Тая слышала, как заплакал разбуженный возней ребенок, как арон хо­дил по квартире, укачивая его. Потом всё стихло. Но она побоялась выйти из туалета. Отчим мог гдето затаиться.

Тая просидела в туалете весь остаток ночи до возвраще­ния матери с работы. Когда услышала ее голос в коридоре, вышла. Мать выглядела уставшей. Резко обозначились на лице подглазины, глаза покраснели. Две смены подряд и молодую превратят в старуху.

Около нее увивался арон, чтото ей рассказывал. Уви­дев вышедшую из туалета девушку, сразу ушел в комнату.

– И во сколько же ты вчера вернулась от Дениса? – за­интересованно посмотрев на нее, спросила мать.

Тая сразу поняла, о чем рассказывал ей арон. «Подлец! Он же меня еще и очернил! После всего случившегося…»

276

Какоето безразличие овладело ею. В душе была только злость. Под влиянием внезапно поднявшегося в ней духа бунтарства Тая сказала с вызовом:

– Во сколько захочу, во столько и приду.– Сопли утри! – крикнула мать, и серые, широко рас­

ставленные глаза ее сузились. – Рано стала задавать здесь тон!

Из коридора она проследовала на кухню, зачемто погремела там кастрюлями, вышла обратно к дочери и объявила тоном, не терпящим возражений:

– Сегодня же пойдем в больницу. Я тебя сама отведу.– Никуда я с тобой не пойду! Говорила и еще раз скажу:

буду рожать!– Так это, значит, ты мне назло? – подступилась к ней

вплотную мать.– Вспомни, сколько тебе было, когда ты родила меня.

Семнадцать! а я рожу в шестнадцать. Разница небольшая.Мать на какоето мгновение опешила, потом подтвер­

дила:– Да, в семнадцать, но у меня была опора – муж. Он

хорошо зарабатывал. а у тебя где опора? Пьяница не может быть опорой.

– Денис закодировался…– Хаха, закодировался! Как закодировался, так и рас­

кодируется. До первой рюмки. Не зная, что ей возразить, Тая опустила голову.Полежав часика два, мать вышла во двор. Тая гуляла с

малышом. Руслан усердно орудовал совочком в песочни­це, возводя какоето сооружение. Некоторое время мать с улыбкой наблюдала за юным строителем, который не обращал на нее никакого внимания.

– Сынок, Русланчик, – позвала она его и потрепала любовно рукой по жестким темным волосам. – Ты не устал? В колясочке не желаешь с нами прокатиться? – и выразительно взглянула на дочь, как бы говоря: «Соби­

277

райся. Я тебя жду».Сердце у Таи ёкнуло, но она не стала перечить матери.

С притупленным сознанием, как загипнотизированная, прошла в квартиру, надела свое любимое черное платье с оборками. Когда через некоторое время спустилась в подъезд, мать, придирчиво осмотрев ее, спросила:

– Ты что как на траурную процессию собралась? Сол­нышко, жарко… Надела бы чтонибудь светленькое.

Тая промолчала, а про себя подумала: «Вот именно, на траурную процессию. Траур по моему неродившемуся Пупсику».

Она шла с коляской чуть позади матери. Лежа на спи­не, малыш чтото бубнил, надувая щеки, а потом заснул. Девушка продолжала идти, словно плыла в тумане. а мать спокойно шла впереди, покачивая бедрами, обтя­нутыми модными светлыми брючками, на шпильках, которые не цокали, вонзаясь в размягченный солнцем асфальт. Она старалась держать себя в форме, молоди­лась, чтобы соответствовать мужу. Глядя на мать, на ее узкую прямую спину, обтянутую белой блузкой, девушка возмущалась: «Ну почему она так спокойна? Тверда, как кремень. Рушится судьба ее дочери, а она так спокойна». Чтобы прервать, нарушить этот процесс, нужно было какоето усилие. В затуманенном сознании Таи вдруг промелькнула мысль: «Кричи! Иначе будет поздно». И она закричала, бессвязно, нечленораздельно: – ааа!..

Бросив коляску, девушка побежала. Не зная куда, лишь бы подальше от того гиблого места, к которому вела ее мать. На ней не было лица от обуявшего ее страха. Шарахались в стороны люди. Скрипели тормоза машин, когда она перебегала проезжую часть улицы.

Очнулась возле дома Дениса. Зачем сюда пришла? Всё равно никто не поймет и не поможет... «Нет, – возразила она себе. – Денис обязан меня понять».

Тая вошла в подъезд и вдруг лицом к лицу столкнулась

278

с возлюбленным. Он курил. Не помня себя, бросилась ему на шею и разрыдалась, твердя:

– Она… Она… Повела меня…– На аборт? – сразу догадался Денис.Тая закивала головой.Мимо проходили люди. Ктото из знакомых здоровал­

ся, ухмылялся… – Пойдем отсюда, – сказал Денис и, обняв подругу за

плечи, повел кудато.Они оказались в своем любимом скверике на другой

стороне улицы. Все скамейки были заняты. Денис оста­новился у небольшого фонтанчика, где плескались дети.

Тая набрала полные пригоршни воды и плеснула себе на лицо. Некоторое время стояла, закрыв глаза. По щекам текли струйки воды. Она чувствовала внутри страшное опустошение. Как издалека донесся до нее голос возлю­бленного:

– И ты испугалась?..Девушка замотала головой:– Лучше умру сама! Без моего Пупсика я не смогу жить

на этом свете.– Ну уж это ты хватила!..– Ты скажи, куда мне деваться? Домой я больше не

вернусь…Денис молчал, ковыряя ногтем парапет. Тая вспомни­

ла, что возлюбленный тоже выступал за то, чтобы она сде­лала аборт, и слова матери: «Хаха, закодировался! Как закодировался, так и раскодируется. До первой рюмки». Первая рюмка уже была, если учесть его вчерашнее при­знание, что выпил бутылку пива. «Нет, он мне не опора», – подумала девушка и разочарованно отвернулась.

…Она шла по обочине дороги. Шла куда глаза глядят. Домой возвращаться не хотелось. Денис тоже ничего конкретного предложить не смог. Оставалось надеяться на кривую, которая куданибудь да выведет. И Тая шла по этой кривой, уже миновав городские предместья. а

279

солнце, потрудившись за день, опускалось за горизонт в обрамлении перистых, подсвеченных изнутри облаков, похожих на кровавые мазки художникавеликана. Тая видела в этой картине плохое предзнаменование и ощу­щала внутренний озноб. Однако упрямо продолжала идти навстречу неизвестности.

По шоссе тудасюда сновали машины. Встречались велосипедисты, редкие прохожие… Пригород, сплошь состоявший из частных домиков в окружении садов, остался позади. а впереди открылось начавшее желтеть зерновое поле. Линия электропередачи, пересекавшая его, уходила вдаль к темной полоске леса на горизонте. Глядя на эту полоску, Тая с наивной детской мечтательностью подумала: «Дойду до леса и там переночую. Из лапника устрою себе постель». Ей както раз в школьном турпохо­де пришлось ночевать в лесу. Но тогда у нее был спальный мешок, а сейчас только то, в чем вышла из дома.

Внезапно идущая навстречу машина резко затормо­зила. Из салона выбрались двое бритоголовых парней в одинаковых темных майках с яркими эмблемами на груди. Вальяжной походочкой, сторожко оглядываясь по сторонам, направились к одинокой путнице.

– Девушка, а девушка, – сказал парень с родинкой на щеке. – Вы местная?

Тая настороженно кивнула.– Нам бы адресок один расшифровать, – сказал другой

с золотой цепью на шее.– Какой адресок?– Да он у нас в машине. Пойдем? – и парни с двух сто­

рон взяли ее под руки.Она попробовала вырваться, но хватка у парней была

крепкая. Девушка поняла, что попала в капкан. С перед­него сиденья выбрался еще парень и поднес к ее носу ватку, смоченную какойто пахучей жидкостью. Больше она ничего не помнила.

Очнулась Тая на кровати в небольшой шикарно обстав­

280

ленной комнате. В голове шумело, перед глазами плыли разноцветные круги. Понимая, что ей надо сосредоточить­ся, чтобы оценить обстановку, опять закрыла глаза. Со стороны соседнего помещения доносились звуки музыки, иногда нарушаемые мужскими голосами и громким гого­танием. Потом она услышала тяжелые шаги. Почувство­вав, что ктото сдирает с нее одежду, открыла глаза. В свете яркой лампы под потолком увидела угреватое лицо парня с золотой цепью на шее. Девушка хотела залепить ему пощечину, но не смогла освободить заведенную на­зад руку, которая была прикована наручником к батарее отопления. И тогда молча плюнула насильнику в лицо.

– ах ты, сука! – взвизгнул тот, вытираясь. – Я и не та­ких уламывал. – С этими словами он обрушил на голову несчастной удар кулаком. Потом еще и еще…

Она не помнила, сколько парней насиловало ее. Навер­ное, у нее было сотрясение мозга. Сознание то пропадало, то возвращалось... И всякий раз, когда оно возвращалось, Тая видела перед собой новое лицо.

– Что вы делаете, сволочи! – говорила она, и слезы тихо катились по ее щекам. – Ведь я беременна…

И получала в ответ новый удар по голове.Потом ее кудато поволокли, вытащили на крыльцо

дома. Была глухая ночь. В разрыве редких облаков то появлялась, то исчезала луна. Таю засунули в машину и повезли.

– Выбрасывай ее! – в какойто момент услышала она голос.

Дверца открылась. Жертва ощутила порыв ветра, пере­ходящий в свист. Резкий толчок в спину. Удар! Боль от падения. И темнота…

Очнулась пострадавшая в окружении белых стен. Ря­дом хлопотала какаято девушка тоже в белом.

– Где я? – спросила Тая.Девушка повернула к ней голову в белой шапочке и

281

коротко сказала:– В больнице. В реанимации…На другой день с утра к ней пришел следователь.а когда ее перевели в общую палату, началось палом­

ничество родственников.Первой, конечно же, пришла мать. Сморкаясь в пла­

точек и вытирая слезы, она сокрушенно качала головой, твердя:

– Какое горе, дочка! Какое горе!.. Хорошо еще, что жива осталась. Слава Богу…

Тая молчала. Она уже знала, что у нее множественные переломы конечностей, травма головы, сотрясение моз­га. а главное – выкидыш… Тая не сможет родить своего Пупсика. Всё остальное меркло перед этой главной бедой. Рукиноги срастутся, зарубцуются раны на теле, прекра­тятся головные боли и головокружение, но боль в душе никогда не исчезнет. Ктото из соседей по палате сказал ей, что теперь она уже никогда не сможет рожать. Это повергло ее в шок. Тая ушла в себя, на вопросы отвечала коротко и односложно.

– Я виновата перед тобой, дочка, – вновь услышала она причитания матери. – Я знаю, как ты любишь детей. Не надо было мне принуждать тебя к аборту.

Тая видела слезы, текущие по ее щекам, опухшие гла­за. На какоето мгновение в ней шевельнулась жалость. Сказать бы: «Не надо, мама… Не убивайся так. Поправ­люсь… Ведь я молодая». Но ей не хотелось жить.

С извинениями приходил отчим, тоже считая себя виноватым.

– Просты мэнэ, дурака, – твердил он, старательно пря­ча глаза. – Я нэдооценыл твою чэстность. Думал, у тэбя с Дэнисом забава, а нэ любовь.

Перевязанная бинтами голова ее не шевельнулась. Она глядела в пространство перед собой и молчала. Отчим про­должал сокрушаться, охать, под конец спросил:

282

– Матэри чтонэбудь пэрэдать от тэбя?– Передай, чтобы пришла с Пупсиком, – продолжая

глядеть мимо него, сказала девушка и отвернулась.Мать на другой день пришла с Русланом на руках, оде­

тым в новый розовый костюмчик. Сердце Таи учащенно забилось. Она давно ждала встречи с этим милым ей су­ществом, едва ли не самым дорогим на свете.

Мальчик сразу узнал ее. Увидев свою няньку, всю пере­бинтованную, он удивленно вытаращил на нее глазенки и спросил, показывая на подвешенную в гипсе ногу:

– Бобо?.. Бобо?..Ей хотелось прижать карапуза к груди, но она не могла

пошевелить ни руками, ни ногами. На глазах выступили слезы.

– Я уже никогда не понянчу своего Пупсика, – уныло сказала она и отвернулась. – Мне не быть в этой жизни матерью.

– Это почему же?– После выкидыша женщина не сможет рожать.– Да кто тебе сказал! – возмутилась мать и обвела па­

лату глазами.– Правда, правда, – подтвердила средних лет женщи­

на справа у окна. – У моей младшей сестры был точно такой же случай. Она до сих пор не может родить. Хотя и лечилась.

– Нашла пример! а я приведу тебе другой. Лично у меня был выкидыш. Перед тем, как появился Русланчик. И ничего, родила… Посмотри, какой карапуз! – Мать под­бросила малыша вверх. – Ты, дочка, никого тут больше не слушай. Для тебя один авторитет – врач.

...Ночью Тае приснился Пупсик. Но не Руслан, а свой, так ею и не рожденный. Он тянул к ней крохотные ручон­ки откудато издалека и спрашивал:

– Мам, ты ко мне придешь?– Приду, приду, сынок. Жди! – Она тоже тянула к нему

283

руки, но так и не смогла дотянуться.Проснулась вся в слезах. Ночь… Тишина в палате, на­

рушаемая лишь тихим посапыванием больных. Поняв, что вернулась в жестокий мир, где нет гармонии и спра­ведливости, Тая забилась в истерике, твердя:

– Не хочу сюда! Хочу к своему Пупсику!Беготня дежурной сестры, таблетки, уколы…Утром соседка справа спросила больную:– Тебе чтото ночью приснилось?Тая рассказала ей про сон.– Значит, будешь жить, – авторитетно заключила

та. – Кризис миновал. Другое дело, если бы ваши руки с младенцем соединились. Не возьмет он тебя с собой на тот свет.

К вечеру в забытьи больная услышала голос:– Я пришел тебе сказать, что у нас обязательно будет

ребенок. Поправляйся… Всё теперь зависит от тебя.– Но у меня не может быть больше детей. – Брехня! Наслушалась бредней. У нас будет сын…Тая открыла глаза – никого. Поняла, что соскучилась

по Денису.И он появился в тот же день. Большой, загорелый, за­

полнивший собой всё небольшое помещение.– Я наконецто нашел работу, – похвастался возлюблен­

ный и поцеловал ее в запекшиеся губы. – Буду тренером в местном клубе. Хорошая работа... Я давно о ней мечтал.

– Почему ты так долго не навещал меня?– Мне только сейчас сообщили, что ты в больнице.– Ты любишь меня?Денис снова поцеловал ее в губы и сказал:– Я всегда буду с тобой. Поправляйся. Всё теперь за­

висит от тебя…Тае показалось, что она уже гдето слышала эти слова.

Сердце ее наполнилось радостью. «Я хочу жить, – сказала она себе. – Я буду жить…»

284

Третий сын

Маша покормила ребенка грудью, и его унесли. Она долго лежала, уставившись в потолок. Очнулась, когда к ней обратилась соседка по палате Зина:

– Ты что такая невеселая? Радоваться надо. Такой крепыш родился! Почти четыре кило!

– а чему радоваться? Это у меня уже третий мальчик. Мне хотелось девочку. Говорили, что девочка родится, а родился опять мальчик.

– Ну так и что? Всё равно ребенок желанный.– Нет, не желанный. Что я с троими буду делать? Их

ведь кормить надо.– У каждого свои проблемы, – печально вздохнула Зина

и отвернулась.– У тебя вот девочка, – желая продолжить разговор,

сказала Маша, – но ты тоже чтото не особо рада.Соседка долго не поворачивала головы. а когда повер­

нулась к ней, Маша увидела на ее глазах слезы.– Это не мой ребенок, – сказала Зина. – Я – суррогат­

ная мать.Маша сперва не поняла смысла ее слов. а поняв, вос­

кликнула:– О, ужас! Ты вынашивала ребенка для чужих людей?И Зина рассказала свою печальную историю.Ее сынишке шести лет от роду требуется пересадка

костного мозга. Здесь такие операции не делают, только за рубежом. Нужны большие деньги, но где их взять? Одна женщина за большое вознаграждение предложила ей стать суррогатной матерью, желая иметь внука от скончавшегося от рака сына.

– Как это возможно?– Оказывается, возможно. Наука нынче творит чудеса. Она рассказала, что в Израиле, где лечили больного,

взяли и заморозили его сперму. Мать привезла ее в Рос­

285

сию, где когдато родилась и выросла. Ей очень хотелось, чтобы суррогатной матерью стала русская женщина.

Маша слушала и думала о своем: «Вот ведь как судьбы сходятся. Меня тоже ожидает расставание с ребенком». Муж поставил ей условие: «Я не против того, чтобы ты родила. Но ребенка мы отдадим. Я знаю бездетную семью. Они заплатят нам хорошие деньги. Только и всегото: на­писать заявление, что отказываешься от ребенка». Маша согласилась. Но сейчас ее не покидали сомнения и беспо­койство. а надо ли это делать? Как можно отказаться от своего собственного ребенка?

Всю прошлую ночь она не сомкнула глаз. Думала, думала, но так ничего и не придумала. Надо было перед кемто открыться, облегчить душу. И, как бы в обмен на откровенность, рассказала чужому человеку о своей беде.

Соседка по палате долго молчала. Потом, покачав го­ловой, сказала:

– Вот тоже ситуация! Не позавидуешь… Знать, муж у тебя очень расчетливый человек.

«Да какой он расчетливый! – хотела возразить Маша. – Просто жизнь наша такая нескладная. Вынуждает делать то, что не хочется».

«Делать то, что не хочется» ей приходилось с четырнад­цати лет, когда умерла мама. В семье остались две девоч­ки. Маша – старшая. Вдовствующий отец вскоре сошелся с молодой женщиной и ушел к ней жить. Машу бездетная тетя взяла к себе в город. а младшая сестра осталась с от­цом в его новой семье (они жили в пригородном совхозе).

Тетя работала воспитателем в детском саду, получала мало. Поэтому Маша после окончания девяти классов пошла работать в ресторан посудомойкой (можно было хотя бы есть досыта). Потом ее перевели в официантки. Вот тогда она и познакомилась с Семеном, своим будущим супругом. Он с друзьями гулял на свадьбе в ресторане и положил на симпатичную официантку глаз. Парень тоже

286

понравился Маше: светленький, вихрастый, веселый… Всё время улыбался. С ним интересно было проводить время. Он красиво ухаживал, дарил цветы.

Через неделю после знакомства Маша переехала к Семену. а еще через два месяца поняла, что беременна. Наверное, надо было сделать аборт. Парень только что окончил школу, и жить молодым было не на что. Но воз­любленный ничего не говорил, дескать, решай сама. а Маше стало жалко будущего ребенка, и она решила со­хранить беременность.

У них родился сын Дима. Малыш был очень похож на ее покойную мать. Такие же чуть раскосые глаза, ши­рокая радостная улыбка, большие оттопыренные уши. Мать, очень рано ушедшую из жизни (страдала сахарным диабетом), Маша всегда жалела. Была она женщиной до­брой, отзывчивой. С ней можно было и посоветоваться, и порадоваться, и поплакать. Маше очень не хватало этого близкого человека. И, глядя на своего первенца, она ду­мала: «а может, это душа покойной мамы переселилась в моего Димочку? Как я рада, что он у меня есть».

Трудно было растить, поднимать ребенка. Всё очень дорого, а зарабатывала Маша немного. Семен, не имея ни­какой квалификации, работал на подхвате, где придется. Почти все заработанные деньги уходили на содержание Димочки.

Однажды Маше стало плохо, вызвали врача. Выяс­нилось, что она опять в интересном положении. Рожать второго ребенка было безумием, и Маша записалась на аборт. Семен заработал денег (несколько ночей подряд разгружал вагоны), и она поехала в больницу. Когда сидела в очереди, видела, как из кабинета, где делают аборты, вывозят бледных измученных женщин. Закружи­лась голова, к сердцу подступила боль. Наверное, плохо ей было еще и от сознания греховности предстоящего. Маша в детстве ходила с мамой в храм, молилась… Какое

287

она имела право убивать в себе плод? Только Бог властен распоряжаться жизнью и смертью человека.

Когда подошла ее очередь, у нее вдруг затряслись руки и ноги. «Не хочу!» – вскрикнула она и выбежала из больницы.

Семену она вначале ничего не сказала. Когда он всётаки узнал, что жена собралась рожать, они разруга­лись в пух и прах. Муж обозвал ее дурой, сказал, что не хочет плодить нищету, и ушел. Маша слышала от знако­мых, что он снимает гдето квартиру. Второго сына она назвала в честь мужа Семой. Маша любила своего суже­ного и за несколько месяцев разлуки с ним поняла, что он ей дорог несмотря ни на что. Семен, видимо, тоже любил свою вторую половину. И когда узнал, что второго сына нарекли его именем, то вернулся в семью и предложил Маше узаконить их отношения.

– Ладно, – сказал он, смирившись с неизбежным. – Где один, там и двое. Вырастим…

После рождения второго ребенка Семен получил от­срочку от армии. Денег попрежнему катастрофически не хватало. Не отсидев положенный по уходу за ребенком отпуск, Маша вышла на работу. Она устроилась почта­льоном в отделение связи. Получала тоже немного, но зато могла больше времени проводить с малышами. По­могала растить детей и тетя – сестра матери Маргарита Семеновна.

Когда Маша забеременела в третий раз, муж отнесся к этому очень спокойно. Маша и удивилась, и обрадовалась: она ждала другой реакции. Семен сказал:

– а мы ребеночка сплавим.– Как сплавим? – не поняла Маша.– Утопим, что ли?

Как котенка?Муж захохотал, дурашливо шлепнув ее пониже спины.– Ну ты, мать, даешь!.. Я знаю одну бездетную семью.

Они давно присматривают себе хорошего ребеночка.

288

…Вечером ей опять принесли кормить малютку.– Очень ваш ребеночек крикливый, – попеняла Маше

дежурная сестра. – Как будто и не рад, что на свет по­явился.

«Чего же ему радоваться? – подумала Маша. – И вы­нашивала его как нежеланного, и чужим людям отдать придется».

Малыш ткнулся ей раскрытым ротиком в грудь, как галчонок. Потом жадно ухватился губами за сосок и за­чмокал.

Уже призабытая благодать растеклась по Машиному телу. Сила материнской любви и нежности подкатила к горлу, перехватило дыхание. «Мой! Мой!» – шептала она, страстно целуя сына. Слезы покатились из глаз.

– Я тебе завидую, – сказала соседка по палате. – У тебя столько молока, а у меня не хватает.

У Маши и в самом деле распирало груди.– Да я накормлю твоего ребеночка, – простодушно от­

кликнулась она. – Вот только со своим управлюсь...

* * *Шел дождь. Сверкали молнии, громыхало. С пищащим

свертком в руках Маша стояла на высоком крыльце род­дома. Под стеной крупного дождя к ней бежал с зонтом в руке Семен. В другой руке он держал цветы. Принаряжен­ный в свой любимый черный костюм, в котором несколько лет назад ходил на роспись в загс, запыхавшийся муж чмокнул ее в щеку, сунул в руку букет и сказал:

– Поздравляю… Надеюсь, всё у нас благополучно?Маша кивнула коротко остриженной головой.– Вот только сынок у нас уж очень беспокойный, – по­

казала она мужу пищащий сверток. – Что значит неже­ланный ребенок. Чувствует…

Семен не обратил на ее слова внимания. Показав на припаркованную у крыльца роддома машину, сказал:

289

– Пойдем. Нас ждут… Весь какойто озабоченный, торопливый, деловой,

муж не понравился Маше. Когда они сели в машину, он преду предил:

– Мы сейчас сразу на место. Нас ждут.– Кто нас ждет?– Здрасте… – Семен покосился на водителя и понизил

голос. – Ждут для ознакомления тебя с условиями дого­вора. Ты что, забыла? Та приемная семья…

– Что, прямо сейчас? – опешила Маша. – Я не готова…– Как это не готова! Ты мне дурочку не гони! Мы с то­

бой давно обо всём договорились. Нас ждут, – настаивал Семен. – Даже проезд на такси оплачен и цветы… Ты меня ставишь в неловкое положение.

«И даже цветы, – мысленно повторила Маша. – Всё куплено у нас прямо на корню. Противно!» В ней под­нималось возмущение. И муж показался не родным, а подставным, словно был тоже куплен кемто. Она отстра­нилась от него и потребовала:

– Останови машину! Я выйду.– Зачем? Тебе плохо?– Нет, мне хорошо. Мне так хорошо, что хочется бе­

лугой выть.…После той встречи у роддома Семен несколько дней

не ночевал дома: давал понять, как сильно обижен. Маша крутилась одна с тремя детьми. Хорошо еще, что верная тетя помогала. В свободное от работы время она не отхо­дила от племянницы, понимая, как ей тяжело: «Ничего, Машенька, всё постепенно наладится. Дети лишними не бывают». Тетя категорически не одобряла идею Семена сбагрить ребенка за деньги в чужую семью. Это казалось ей кощунственным, подлым, недостойным человеческой сути. Маргарита Семеновна была для Маши второй ма­терью. Она прислушивалась к ее советам, была ей очень благодарна.

290

Семен явился на пятый день. С насмешливой улыбкой на худощавом остроносом лице спросил:

– Ну как, прозрела?Маша как раз кормила младенца грудью. Владик (она

уже придумала ему имя) жадно сосал. Как бы винясь перед ним, она ласково приговаривала: «Кровинушка моя… Да ты теперь мой самый желанный. Никому тебя не отдам!»

Вопрос мужа показался ей кощунственным.– Не прозрела и не прозрею! – с вызовом сказала она

и повторила уже для него: – Никому сыночка не отдам!Семен пришел в ярость. Подпрыгнув на месте, под­

скочил к ней.– Зачем тогда мне лапшу на уши вешала? – заорал он.

– Я уже договорился с людьми. В какое положение ты меня ставишь? С нашими доходами нам троих не поднять.

– Какнибудь... С Божьей помощью.– То же самое ты говорила, когда у нас второй появил­

ся.– Но ведь тянем потихоньку. Обновки для Владика мы

купить, конечно, не сможем, но будем донашивать то, что останется от старших.

Маша старалась переубедить мужа, доказать, что всё не так уж и плохо. Надеялась, что он поймет и прозреет. Но ошиблась. Мало того, что муж ни разу не взглянул на новорожденного, он еще и заявил, не желая больше ее слушать:

– Значит, так! Даю тебе неделю срока. Если не одума­ешься, выметайтесь из моей квартиры!

– Предположим, квартира не твоя, а твоей матери.– Я тебе говорю от ее имени.Свекровь вроде бы и не мешала им жить (навещала

изредка), но и не помогала. Вела себя с молодыми от­страненно, словно чужая тетка. Маша называла ее про себя «стрекозой». Как в басне: «Лето красное пропела,

291

оглянуться не успела...» У нее был любовник, годящийся ей в сыновья, и ее интересовали только личные проблемы.

Через неделю Семен прислал свою мать. Нина Петров­на, невысокая молодящаяся особа, крашеная блондинка, сообщила невозмутимовежливым тоном:

– Машенька, оставь мою квартиру. Я буду сама здесь жить. Вместе мы жить не сможем – я люблю покой и тишину.

Маша уже привыкла к этой просторной двухкомнатной квартире. С наивной простотой она спросила:

– Куда же я денусь с такой оравой? Ладно, вы меня не жалеете, а внуков своих?

– Снимайте собственное жилье.– На какие гроши? На питание денег не хватает.– Милая, – свекровь снисходительно похлопала ее по

плечу, – это твои проблемы. Не перекладывай их на плечи других. Раньше надо было думать…

Маша поняла, что разговаривать дальше бесполезно. Она съехала с детьми к тете, в ее однокомнатную квар­тиру. Места, конечно же, для такой семьи было малова­то, но Маргарита Семеновна с благодушной улыбкой на одутловатобледном лице сказала:

– В тесноте, да не в обиде. Главное, чтобы согласие ца­рило, а без согласия и мира не будет счастья нигде, даже в царских хоромах.

Да, без согласия развалилась семья Маши. Семен больше не появлялся. Маша слышала, что он спутался с какойто девицей. а у нее нежданнонегаданно появилась покровительница – как подарок судьбы.

Она очень удивилась, когда однажды к ней заявилась седоволосая женщина с живыми черными глазами.

– Машенька, вы помните Зину? С которой вместе в роддоме лежали?

Озадаченная, ничего еще не понимающая, та кивнула головой.

292

– Она для меня выносила девочку. Мою внучку, – про­должала незнакомка. – Но у нее в одночасье пропало молоко…

Маша сразу всё поняла. Перед ней стояла та самая женщина, которая в память о рано ушедшем из жизни сыне решилась обзавестись его отпрыском.

– Вам нужна кормилица для дитя? – спросила она, шикнув на старших детишек, устроивших в комнате беготню.

– Именно! – улыбнулась женщина. – Я пришла дого­вориться.

В это время заплакал в своей кроватке Владик. Маша бросилась к нему, взяла на руки, стала укачивать, при­говаривая:

– Гулигулигулюшки… Сидели две голубушки…Она почти не спала, настолько беспокойным был

младенец. Обращалась Маша к врачу, но тот, осмотрев мальчика, сказал, что к его физическому развитию нет претензий. Возможно, это следствие какогото нервного срыва у матери в период вынашивания ребенка. «Значит, я была права», – подумала Маша.

…Как бы поняв ее затруднения, нежданная гостья предложила:

– Машенька, может, выйдем на свежий воздух? Там малютка успокоится.

Они вышли из подъезда.У крыльца стоял высокий черноволосый мужчина с

аккуратно подстриженной бородой.– Это мой племянник александр, – сказала женщина.Мужчина первый протянул Маше руку, представился.

При пожатии ей как будто передалось тепло его сильной руки. И еще какоето удивительное спокойствие… Даже беспрерывно плакавший сын перестал кричать и уставил­ся на незнакомца светлыми бусинками глаз.

293

* * *Осень выдалась на редкость сухой. В один из таких по­

гожих дней во дворе дома появился мужчина в длинном черном плаще. Он вез детскую коляску. Увидев Машу во дворе, прямиком направился к ней. Она узнала алек­сандра.

– Прошу прощения, – сказал он, кивнув в знак при­ветствия. – Моя тетушка заболела и поручила мне отвезти к вам аллочку.

Маша пошла домой кормить девочку, а когда, покор­мив, вышла из подъезда, увидела, что александр катает коляску с ее Владиком.

– Проснулся и запищал? – спросила она, озабоченно заглядывая в коляску. Но мальчик был на удивление спокоен и смотрел во все глаза.

– Вы положительно влияете на моего сынка.– Телепатия, – улыбнулся александр, показывая ров­

ные белые зубы.– Может, вы ему внушите, чтобы и ночь спал спокойно?

а то совсем вымотал меня… – Можно. Но потребуется не один сеанс.Они разговорились. александр оказался психоанали­

тиком, работал в центральной городской больнице.С того дня их встречи стали регулярными. Он приходил

и прогуливался во дворе с Владиком на руках, крепко прижимая его к своему плечу. Мальчик не пищал, не куксился. Мало того, он и ночами теперь спал спокойнее. Маша начала высыпаться.

Однажды александр пригласил ее на концерт симфо­нической музыки. Она ничего не понимала в симфониях, но согласилась пойти, больше из чувства признательности за то, что он так помог ей с сыном.

После концерта александр вызвался проводить ее до дома. По дороге они забрели в парк и погуляли по его ал­леям, усыпанным разноцветными кленовыми листьями.

294

– У вас есть семья? – спросила Маша, душой и телом отдыхая от повседневных забот.

– Была у меня семья, но распалась. Моя жена не за­хотела жить в России. а я не захотел покинуть родину.

– И дети есть?– Двое. Мальчик и девочка. Моя бывшая жена забрала

их с собой.– У нас одинаковые судьбы, – сказала Маша и вздох­

нула. – Я тоже не живу с мужем.– Но с вами остались дети. а это большое счастье. Я

люблю детей.После той прогулки Маша «заболела» этим мужчиной.

Нет, она не влюбилась, просто александр был ей при­ятен, интересен. Он увлекательно рассказывал о снах и сновидениях, а Машу эта тема интересовала с детства. Разгадывать сны любила ее мама.

александр удивительно благотворно действовал на ее нервную систему. После свидания с ним Маша чувство­вала себя уверенной, способной противостоять любым трудностям. Они изредка гуляли по парку, но ни разу не целовались. Тетя както намекнула ей, когда Маша от­правлялась на очередное свидание:

– а может, это судьба? Неисповедимы пути Господни…И однажды александр в самом деле предложил:– Машенька, перебирайтесь с детьми ко мне. У меня

просторная квартира.– В качестве кого же? – полюбопытствовала она, хитро

прищурив глаза. – Уж не любовницы ли?– Я вас не принуждаю любить меня. Это должно про­

изойти само собой. Возможно, далеко не сразу…Они шли по знакомой тропинке парка. Только клено­

вые листья под ногами были уже не свежие, как во время их первой прогулки, а побитые дождями и непогодой. Всё чаще по утрам заворачивали крутые заморозки.

Предложение, сделанное александром Маше, было за­

295

манчивым. «а как же Семен?» – спросила она себя. Муж не появлялся уже несколько месяцев и не давал о себе знать. Ушел как умер. Но Маша знала, что он продолжает жить с молоденькой любовницей, не заморачиваясь тем, что оставил ораву детей, которых надо кормить, одевать, поднимать на ноги. И если бы ей не платили как кормили­це хорошие деньги, хоть по миру иди с протянутой рукой.

– Я подумаю, – сказала она александру. – К сожале­нию, всё не так просто.

Он понимающе кивнул.Но думать Маше пришлось недолго. Через день к ней

заявился пропавший муженек.– Что будем делать? – спросил он с таким видом, будто

они расстались только вчера.Маша, покормив грудью младенца, укладывала его

спать. Старших деток не без помощи тети она определила в детский сад. Маргарита Семеновна отводила их утром и приводила вечером.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, подняв на мужа глаза.

– Здрасте! – Семен вальяжно развалился на стуле. – Она меня, видите ли, не понимает… Как, говорю, жить будем дальше?

– Да ты уже живешь со своей кралей! – взорвалась она. – Живешь и живи. Зачем сюда приперся?

– ах, я тебе уже и не нужен! Тебе нужен тот, у кого денежки водятся. Обхаживал, обхаживал и обходил?

Маша поняла, что муж имеет в виду александра. Под­нявшаяся в ней волна возмущения (муж даже не подошел к сыну, не полюбопытствовал, как он выглядит, как рас­тет) заставила ее сказать как отрезать:

– Да, обходил! Предлагает мне выйти за него. Дово­лен? Я твоему новому счастью не помеха. Буду подавать на развод.

296

* * *Выйдя из подъезда, Маша лицом к лицу столкнулась

с мужем: он то ли направлялся к ней, то ли поджидал ее. Весь какойто взвинченный, глаза лихорадочно блестят. Куртка едва застегнута, концы шарфа вылезли наружу. Ей показалось, что он пьян.

– Ты ко мне? – как можно равнодушнее спросила она, даже не поздоровавшись.

– Может, и к тебе, – в тон ей сказал он. – Не ждешь?– Устала ждать… а впрочем, я уже давно без тебя об­

хожусь.– Правильно, зачем я тебе нужен, когда Сашенька есть.

Утешит, приголубит... а что бабе еще надо? И денежки… Это для бабьего племени важнее всего. Вы за денежки предадите любого.

– Ты это о себе говоришь или просто так? Чтобы язык почесать?

– Да, о себе! Признайся, что ты меня предала.Семен смотрел исподлобья, зло. Тонкие губы его стран­

но коробились, словно скованные морозом.– Ты сам от меня отвернулся. Нашел молоденькую и вы­

гнал меня с детьми из квартиры. Куда мне было деваться?– Врешь! Ты нарушила наш уговор. С этого всё и на­

чалось.– Может быть, я и нарушила уговор, – сказала Маша.

– Но тебе никогда не понять сердца матери.– Да ведь ты тоже не хотела этого ребенка.– Не хотела. Правильно. Но когда родила, поняла,

какая я дура была!– Что верно, то верно, – ехидненько усмехнулся Семен.– Ты и второго сынка не хотел, а потом смирился. На­

деялась, что смиришься и с третьим.– Никогда! Я со вторым смирился почему? Мне дали

освобождение от армии.– Выгоду только свою ищешь. Даже на детях… Это как

297

называется?– а ты не ищешь? – взорвался вдруг Семен, и кончик

его носа побелел. – Сейчас куда направилась? Губки на­красила, глазки подвела… В больницу к любимому Саше? Надо, надо навестить больного...

Маша и в самом деле собралась в больницу.С неделю назад александра подстерегли в темном пере­

улке и ударили чемто тяжелым по голове. Он потерял сознание, упал и до утреннего рассвета провалялся на холодной земле. Люди, думая, что это пьяный, равно­душно проходили мимо. Но одна женщина, когда рас­свело, узнала его и вызвала «скорую». Теперь александр с травмой черепа и переохлаждением лежит в больнице. Состояние очень тяжелое… Маша каждый день навещает его, чтобы поддержать.

– За что ты его ненавидишь? – тихо, почти шепотом спросила она. – За то, что он хотел пригреть твоих детей?

– Пригреть… Вот именно! И тебя вместе с ними. Про­даешься своему еврею, как Иуда.

В голосе Семена она вновь услышала нотки озлобления. Желая вывести его на чистую воду, прямо спросила:

– Это ты напал на александра? Признайся.Под ее пристальным взглядом муж засопел, задергал­

ся и отвел глаза. По заметно осунувшемуся за последнее время лицу пробежала тень тревоги.

– Мнето это зачем? – неестественно засмеялся он и носком ботинка поддел лежащий на дороге мелкий каме­шек. – Сходитесьрасходитесь, ваши проблемы. Только развода я тебе не дам.

– Почему?– а потому что, если дам, меня в армию заберут.

* * *Маша прогуливалась с младенцем во дворе дома, когда

увидела подъехавший к подъезду «воронок». Из кабины

298

вышел милиционер. Увидев женщину с коляской, спро­сил:

– Здесь живет Маша Соколова?– Я – Маша Соколова, а что случилось?– Садитесь в машину, по дороге всё объясню.– Что, с ребенком ехать?Блюститель порядка, сдвинув фуражку, почесал за­

тылок:– Ребенка желательно не брать. У вас есть с кем его

оставить?В безвыходных ситуациях она просила приглядеть за

Владиком соседку. Маша встревожилась. Она знала, что по факту напа­

дения на александра заведено уголовное дело. Ее уже дважды вызывали к следователю. Знала, что допраши­вали Семена. Возможно, его арестовали как главного по­дозреваемого и сейчас ее повезут на очную ставку с ним. Но всё оказалось не так.

– Ваш муж взял в заложники женщину и двоих детей, – объяснил милиционер. – Забаррикадировался в одном из помещений детского сада. Грозится облить всех бензи­ном и поджечь, если начнется штурм.

– Не может быть, – твердила обескураженная и взвол­нованная Маша. – Не может быть…

Никогда она не думала, что Семен способен на такое. Да, к детям особой заботы не проявлял. Да, главное для него – набить утробу, а потом развалиться на диване, без­думно уставившись в телевизор. Пределом его мечтаний было собственное авто. Твердил: «Была бы у меня тачка, нужды бы не знали. Извозом сейчас клёво пахать». Семен сменил не одно место работы, но так и не смог на чемто определенном остановиться. То ли запала не хватало, то ли целеустремленности. Словом, далеко не идеал. Но решиться на такое...

Около детского сада, белого двухэтажного здания с

299

широкими окнами, толпились люди в камуфляже. Маша поняла, что это омоновцы. Привезший ее милиционер направился к высокому офицеру с погонами капитана, чтото доложил ему. Капитан подошел к Маше и сказал, что ей надо попытаться уговорить мужа сдаться.

– Мы и мать его привезли, – показал он. Она увидела свекровь, которая стояла невдалеке с низко опущенной головой и плакала. – Но он не пошел с ней на контакт.

– Я не понимаю, что случилось. Ради чего Семену нужно было всё это устраивать? – спросила Маша, дрожа всем телом.

– Видимо, испугался последствий как главный подо­зреваемый в покушении на жизнь врача. Сегодня был оче­редной допрос. После него ваш муж и потерял контроль над собой, решился на захват заложников.

– Чего он требует?– Дать ему десять миллионов рублей, машину и не пре­

пятствовать выезду из города. Насмотрелся боевиков по телевизору, мать его за ногу!

– а кто заложники?Офицер не успел ответить. На втором этаже, где засел

Семен, открылось окно, и какаято женщина бросила вниз скомканную бумажку. Маша сразу узнала свою тетю. Страшная догадка пронзила ее.

– Дети кто?! – почти выкрикнула она.После некоторой паузы капитан сказал:– Ваши сыновья…Всё поплыло у Маши перед глазами. Она, наверное,

упала бы, не поддержи ее милиционер.– Этого не может быть, – твердила она. – Родных де­

тей… Этого не может быть…– Я вам передаю рупор. Поговорите с мужем.Маша взяла рупор, но, что говорить, не знала. Беспо­

мощно взглянула на капитана. Тот сказал:– Успокойте его… – Прочитав записку, сброшенную из

окна, добавил: – Он дает нам еще полчаса на выполнение

300

его требований. Через тридцать минут обливает всех за­ложников бензином и поджигает.

– Сема, – неуверенно произнесла Маша в рупор. – С тобой разговаривает твоя жена. Ты слышишь меня?

Ее захлестывали эмоции. Страх за близких людей, ужас от свершившегося… Хотелось кинуться к мужу на второй этаж и сказать: «Убей лучше меня! Я одна вино­вата перед тобой».

«Ты сама спровоцировала его на этот ужасный посту­пок, – корила себя несчастная женщина. – Не задумыва­лась о последствиях, не учла, что за характер у мужа».

За окном на втором этаже не было заметно никаких признаков движения. Это еще больше напугало ее.

– Сема, я люблю тебя! – в отчаянье крикнула Маша. – Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось! Ты мне дорог.

И тут в оконном проеме показался муж. Сложив ладони рупором, крикнул:

– Я не верю тебе! – и тут же отскочил от окна, видимо, опасаясь выстрела снайпера.

Маша сунула в руки капитана рупор и бросилась бе­жать. Миновала крыльцо, влетела на второй этаж. Хо­рошо зная расположение комнат в здании, подскочила к двери, которая вела в забаррикадированную мужем комнату. Рванула ее на себя. Дверь не поддалась.

– Сема! – забарабанила она. – Впусти меня!Маша слышала, как, узнав ее голос, загалдели, за­

плакали дети. Потом различила голос тети. Она чтото внушала Семену.

– Я чуть не убил человека! – истерично выкрикивал он. – Всё равно мне тюрьмы не миновать…

Маша стала через дверь успокаивать его, что ничего страшного не произошло, что александр пошел на по­правку, и она уговорит его забрать заявление из милиции.

– Не смей! – кричал он. – Я ему в ножки всё равно не поклонюсь и тебе не позволю!

301

Отчаявшись чтолибо доказать, Маша разрыдалась.– Открой мне, – твердила она. – Впусти! Пусть я сгорю

вместе со своими детьми. Не разлучай нас!Силы оставили ее, и она опустилась на пол. Сколько

времени пролежала без движения под дверью, Маша не помнила. Не слышала, как отодвигались шкафы, пре­граждавшие доступ в комнату. Очнулась от того, что ктото взял ее на руки. Открыла глаза – муж. Он чтото говорил, но Маша не слышала его голоса. По движению губ, выражению лица поняла, что говорит чтото прият­ное. Возможно, признается ей в любви. Она вспомнила первый поцелуй. Голова закружилась, всё поплыло перед глазами...

– Я люблю тебя, – сказала Маша, прижимаясь к нему всем телом. – Так же люблю, как в первый день нашего знакомства. Что бы ни случилось, я буду тебя ждать. Ты мне веришь?

Он кивнул.

* * *На улице мело и крутило. Февральская вьюга. Колю­

чий снег бил в лицо, ветер затруднял дыхание. Маша шла, низко склонив голову. Она торопилась в больницу, где вторую неделю лежала ее тетя: сердце прихватило. Шла, шла, пока в сумерках не наткнулась на чьюто вы­сокую фигуру.

Это был мужчина в надвинутой на глаза шапке, в пальто с поднятым воротником. Рядом на автобусной остановке стояли еще люди.

– Простите, – извинилась она и хотела идти дальше. – Машенька!.. – Мужчина взял ее за руку и притянул

к себе.Какой знакомый голос! Она подняла голову и увидела

александра.– автобус ждем? – спросила Маша, слегка растеряв­

302

шись от неожиданной встречи.– Да, автобус. Обычно я на своей машине езжу. Но в

такую пургу решил не рисковать.Давно они не виделись. Несколько месяцев. И сколько

же за это время произошло событий!александр лежал в больнице, когда Семен выкинул

фокус с заложниками. Сдавшись добровольно правоохра­нительным органам, он попал в следственный изолятор. а вся Машина семья угодила в больницу на психоло­гическую реабилитацию. Старший сынок ее до сих пор заикается. а у тети гипертонический криз перешел в предынфарктное состояние.

Семена судили, дали срок. Судили по заявлению по­терпевшего, которое александр по просьбе Маши пы­тался отозвать, но следствию был дан ход и вина Семена установлена (нашли отпечатки его пальцев на горлышке разбитой о голову пострадавшего бутылки). Захват за­ложников усугубил его положение. александр на суд не явился, ссылаясь на плохое самочувствие, хотя к тому времени уже выписался из больницы.

Сейчас Маша испытывала перед ним вину за то, что втянула его в романтическую историю с плохим концом. Наверное, всему виной была безысходность, в которой она тогда оказалась. Да и любовных чувств к александру у нее никогда не было – только благодарность за поддержку. Вряд ли и у него было чтото кроме мимолетного влече­ния, возникшего, скорее, по доброте душевной. Дальней­ший разговор подтвердил это.

Не зная, как еще поддержать беседу, Маша сообщила:– Иду к тете в больницу...– Я уже общался сегодня с твоей тетей. У нее сердечная

недостаточность, вызванная перенесенным стрессом. – Мой старший после тех событий сильно заикается.

Вы не могли бы его осмотреть? александр почемуто замялся с ответом, а Маша на­

303

помнила:– Вы ведь моему младшенькому очень помогли. Теперь

он нормально спит, не капризничает…александр почемуто опять ушел от разговора на эту

тему:– Продолжаешь жить у тети?– Нет. Свекровь к себе позвала. После несчастья с сы­

ном ее будто подменили. Когда Семена осудили, слезно умоляла вернуться к ней.

– а муж как? Пишет?– Да. Надеется на досрочное освобождение. Когда вер­

нусь, пишет, начну жить только для детей.– а раньше для кого жил?– Для себя, наверное. Второго ребенка сотворил, чтобы

в армию не забрали. Третьего – чтобы бездетной семье за деньги сплавить. Он о машине мечтал…

александр вдруг поморщился и, схватившись руками за голову, застонал. Его лицо еще больше побледнело.

– Что? Что такое? – обеспокоенная Маша взяла его за руку.

– Последствия контузии… Это сейчас пройдет.Теперь она поняла, почему он ушел от разговора о по­

мощи ребенку. Врач сам нуждался в помощи.– Кстати, о машине, – продолжил александр, всё еще

морщась от боли. – Я скоро уезжаю. Возможно, насовсем. Твой муж, когда выйдет из заключения, может пользо­ваться моей машиной.

– К жене уезжаете? – спросила Маша.– Скорее – к детям, – сказал александр. – Они мне в

по следнее время стали часто сниться.Когда прощались, александр напомнил:– Про машину не забудь мужу написать. Порадуй его. «Добрая душа», – подумала Маша. Она уже сделала

шаг в сторону больницы, но вдруг вернулась, подошла к александру и крепко поцеловала его.

304

Вечер при свечах

Поздно вечером я наконецто приехала. Подойдя к дому, увидела свет в окне своей квартиры. Сердце мое радостно трепыхнулось в предвкушении скорой встречи с возлюбленным. На лестничной площадке перед дверью хватилась ключа. Куда он мог подеваться? Всю сумочку перерыла: нет ключа! Можно было, конечно, позвонить в дверь, раз мой милый здесь, но я решила нагрянуть внезапно, чтобы он ошалел от восторга.

Запасной ключ был у соседки, которую я просила поливать цветы во время моего отсутствия. Стала от­пирать, а дверь оказалась незапертой. Странно… Вошла в прихожую. Меня сразу же насторожил запах духов. Сладковатоприторный и нежный… Почемуто очень знакомый. На полу валялась светлая дамская сумочка. Я замерла. Со стороны комнаты послышались странные, но очень характерные звуки. Так сопел Ким, когда зани­мался со мной любовью. Сомнений больше не оставалось. Кровь ударила мне в голову. Впервые в жизни я пожа­лела, что у меня нет пистолета. Не помня себя от возму­щения, я подхватила зачемто с пола сумку и выбежала вон. В ближайшем от дома кафе позвонила в милицию, сказала, что в моей квартире воры.

С каким же мстительным чувством я наблюдала из укрытия (детского грибка во дворе), как из подъезда ми­лиционеры выводят в наручниках Кима. Но почемуто вывели его одного… Куда же подевалась любовница? Странно…

Этот инцидент опустошил меня. Я готова была кидать­ся на стены, рыдала, даже выла. Мне захотелось напить­ся, чтобы отключиться от всего на свете, забыться если не вечным, то очень долгим сном. И я напилась. Выпила в ночной забегаловке целую чекушку водки. Прямо из горлышка. Посетители обалдело таращили на меня глаза.

305

Выпила и не опьянела. Хотела взять еще, но чтото меня остановило. а вдруг отключусь? Ничего себе, картиночка будет. Шикарная дама в светлом брючном костюме валя­ется в луже (недавно дождь прошел). Стыд и срам!

Пошла домой. Смотрю, дверь моей квартиры опечатана милицией. Да и не хотелось мне заходить в эту ненавист­ную теперь дверь, за которой рухнуло мое личное счастье. Позвонила соседке и попросилась к ней на ночлег.

Утром проснулась всё с тем же состоянием опустошен­ности. Раскалывалась голова. В горле пересохло, хотелось пить. Покосившись на мирно посапывающую на своей по­стели соседку, я поднялась с дивана, оделась и осторожно, на цыпочках, вышла.

Сорвала печать со своей двери, зашла в квартиру (это надо было сделать еще вчера). Мне пришлось основатель­но потрудиться. Всё в моей квартире было перерыто. Буд­то чтото искали… Кто это сделал? Неужели милиция? И еще: почему всётаки Кима вывели из подъезда одного? Куда подевалась его любовница? Вопросы, вопросы…

За уборкой я отвлеклась, немного забылась. Но когда, устав, присела на стул, снова навалились гнетущие мыс­ли. И главная – о предательстве Кима.

…С Кимом я познакомилась в цирке. Сидела в антракте в буфете, пила кофе. Очень, кстати, невкусный, похожий на помои. И вдруг ко мне подсел человек. Некрасивый, невысокий, рыжий… Чтото он мне говорил… Cейчас уже не помню. Меня както исподволь покорило его обаяние. Еще не зная, кто он, я готова была последовать за ним куда угодно, лишь бы только поманил.

Ким работал клоуном в цирке. Его фокусы, игра на губной гармонике, антрепризы смешили зрителей. Я со­гласилась с ним пройтись по городу после представления. Нам было хорошо вдвоем. Мне казалось в тот момент, что мы знакомы всю жизнь. Искали друг друга долгодолго и вот, наконец, нашли.

306

Поэтому ничего удивительного не было для меня и в том, что я осталась на ночь в его гостиничном номере. а утром пришла домой и сказала мужу, что расстаюсь с ним навсегда. Забрала свои вещи и ушла к родителям, кото­рые, конечно же, резко осудили мой поступок. Покрутив пальцем у виска, сказали, что я сошла с ума. Особенно негодовал мой отец, специалист по выращиванию искус­ственных алмазов. Тощий, взъерошенный, злой, он ходил по своему домашнему кабинету и выговаривал мне:

– Я не представляю себе, как ты будешь жить дальше. Крах тебя ожидает, дочка… И всё потому, что ты решила жить своим скудным умом и не слушать того, что тебе советуют старшие.

Говорил мне отец много всего, с молодых ранних лет. Внушал, что я не должна предавать забвению традиции нашего рода. Должна развивать науку, как это делали наши предки на протяжении нескольких поколений. а мне всегда нравились танцы… Мама называла меня верт­лявой девчонкой, а я была не вертлявая. Просто шустрая. Могла танцевать и одна, и в группе с другими детьми. В первом классе, ничего не сказав родителям, записалась в танцевальный кружок. Отец, когда узнал, был, конечно же, против:

– Тебе бы только, как стрекозе, порхать и порхать! Будущий ученый должен приучать себя к усидчивости. Надо вбить себе в голову: все свершения даются через великий труд.

Мама, хоть тоже ученый во втором поколении, была настроена более лояльно:

– Отец, ну какая девочка не хочет танцевать? Подвиж­ные игры развивают человека.

Но когда после девятого класса я заявила, что соби­раюсь поступать в училище, чтобы стать хореографом, в семье разразилась буря. Отец грубо накричал на меня и заявил, что запрет на всё лето и до следующего учебного

307

года не выпустит из квартиры. Мать ходила с туго пере­тянутой полотенцем головой. У нее разыгралась мигрень.

Наперекор родителям я всётаки поступила в училище и переехала в общежитие. Принципиально не принимала от них денег на содержание. Довольствовалась стипен­дией. Ее мне, конечно же, не хватало. Однажды со мной случился голодный обморок прямо в учебной аудитории. Увезла «скорая». В больнице родители не отходили от меня и после выписки забрали домой, смирившись с моим выбором.

Хореограф из меня получился никудышный, потому что я не умела работать с людьми. Нужен был индиви­дуальный подход к каждому, а я всех причесывала под одну гребенку. Меня не слушались, я злилась и, в конце концов, переругавшись со всеми, ушла. Устроилась пере­водчицей в солидную фирму, потому что ещё в школе хорошо освоила английский. Иностранный язык – мой второй «конек». Если бы не поступила на хореографа, пошла бы на инъяз.

Мой папа остался верен себе. Не мытьем, так катаньем стремился приобщить меня к науке. Стал приглашать в наш дом потенциальных женихов. Это были аспиранты, кандидаты наук, молодые сотрудники кафедры. Папа надеялся, что семейные традиции продолжит хотя бы будущий зять. С одним из молодых аспирантов у меня случился роман. Я была тогда еще наивной девчонкой. Верила в любовь с первого взгляда. Но вскоре выяснилось, что это и не любовь вовсе, а элементарная увлеченность. аспирант оказался скучным человеком. Он мне рассказы­вал о технологии выращивания искусственных кристал­лов, а меня тянуло в сон. Я откровенно зевала, давая ему понять, что мне это неинтересно. а он всё зудел и зудел, как комар над ухом. Однажды я не выдержала и сказала:

– Пойду развеюсь. Пойдешь со мной? Давай сходим куданибудь...

308

– Нет, я не могу. Мне надо отчет писать.Я пошла в цирк, где и встретила Кима…Ким общался со мной набегами. То его месяцами не

было (гдето гастролировал), то вдруг объявлялся. И всякий раз для меня наступал праздник. Мы целиком от­давались страсти. Ради этих счастливейших дней я готова была на любые жертвы.

...Я отдыхала на юге. С попутчицей и соседкой по номеру Соней мы плескались в море, загорали. Вдруг позвонил Ким и сказал, что дома меня ждет сюрприз. Я села в самолет и через несколько часов была дома. Знать бы заранее, какой «сюрприз» меня ожидает…

Я не находила себе места. Мысль о предательстве Кима преследовала меня везде. Вся моя последующая жизнь представлялась мне черной дырой, которая затягивает космические тела и планеты. Вот и я пропаду в этой дыре, превращусь в прах…

Ближе к вечеру в дверь позвонили. Я открыла и, уви­дев Кима, остолбенела. Первым моим желанием было закатить ему пощечину и спустить с лестницы. Но Ким выглядел уставшим, какимто пришибленным (после я узнала, что его и в самом деле избили). И только в серых, широко распахнутых глазах попрежнему плясали бесе­нята, как символ раз и навсегда выбранной профессии. «ах ты, клоун! – хотелось крикнуть мне. – Иди, смеши, дурачь своих зрителей! Но только не меня». Вместо этого я молча посторонилась, пропуская его в квартиру.

Он присел на корточках у двери – любимая поза, об­хватил голову руками, помотал ею из стороны в сторону и сказал глухо, словно из преисподней:

– Никак не пойму... Кто же вызвал милицию?Я ликовала в душе: «ага! Повалялся на нарах? Так

тебе и надо!»– Если бы не милиция, мне была бы хана.– Что, любовница попалась солощая? – вульгарно по­

309

шутила я.– Какая любовница! Меня ударили сковородкой по

башке. Я ничего не понимала. Причем тут сковородка? За­

метив, что я бестолково хлопаю глазами, Ким стал объ­яснять подробности.

...Позвонив мне по мобильнику, он отправился в мою квартиру, чтобы подготовиться к встрече. Накупил по дороге спиртного, закусок… Открыл дверь (я ему давно доверила дубликат ключей) и только переступил порог, как получил удар по голове (краем глаза успел заметить, что били сбоку сковородкой). Очнулся уже связанным по рукам и ногам. Рот заклеен скотчем, дышать нечем…

Радость от того, что Ким не изменял мне, охватила меня. Я села к нему на колени и стала неистово его цело­вать. В губы, в нос, в глаза, в макушку с начавшими редеть волосами. Когда радостное возбуждение улеглось, принялась анализировать. Теперь было ясно, что в квар­тире у меня побывали воры. Появление Кима спугнуло их. Я задумалась, подперев щеку рукой. Ким тоже задумался. На его лице было написано недоумение.

«Дамская сумочка!» – вдруг вспомнила я. Я эту су­мочку постоянно таскала при себе как вещественное до­казательство вины Кима. а когда вошла в перевернутую вверх дном квартиру, забросила ее на антресоль, даже не заглянув внутрь. Мне было противно ее открывать.

– Вау! – воскликнула я и сорвалась с места. Стащив с антресоли сумочку, закрылась в ванной и вывалила на крышку стиральной машины всё ее содержимое. Там были ключи от чьейто квартиры (в том числе и мой ключ, который я узнала по характерной бородке), косметичка и довольно толстая пачка долларов. Но не деньги и не ключи привлекли мое внимание, а пудреница. Красиво инкрустированная, дорогая... Точно такая была у Сони, моей курортной спутницы. И запах духов, когда вошла

310

в квартиру… Я вспомнила! Точно такими пользовалась Соня.

Соня… Мы поселились с ней в одном гостиничном но­мере. Вместе купались, загорали. Обаятельная, красивая женщина примерного одного со мной возраста. Очень веселая, шебутная. Любила посидеть в ресторане, пого­ворить «за жизнь». Представилась мне женой крупного коммерсанта. На море приехала, чтобы «оторваться».

– Знаешь, наскучила обыденность, – жаловалась она мне. – Всё одно и то же, изо дня в день, из года в год. Дети, муж, который постоянно занят… Повседневность убивает. Хочется чегото экстремального.

И она нашла себе экстрим – молодого парня с роскош­ной до плеч шевелюрой. Он водил ее за руку и чтото гово­рил, говорил… Она в ответ громко хохотала. Последнюю ночь Соня не ночевала в номере. Впрочем, на юге это в порядке вещей.

«Соня, Соня… – повторяла я, перебирая на крышке стиральной машины вещи, вытряхнутые из сумочки. – Уж не ты ли у меня в квартире поработала?»

Как она появилась на моем горизонте? а очень просто. Я узнала, что по Интернету можно найти спутницу для отдыха. Откликнулась Соня, которой тоже не хотелось ехать к морю одной.

Я нарадоваться не могла. Как всё складненько полу­чается... И, видимо, на радостях меня понесло. Вернее, попутчица сподвигла. Она мне всю дорогу рассказывала, в каких только местах не побывала: и на Канарах, и в Ниц­це… а нынче решила в России отдохнуть. Меня поразило обилие ее украшений. На шее, в ушах, на руках… Целое состояние! «Живут же люди», – подумалось мне, и тоже захотелось чемто удивить, похвастаться. Сказала, что я из старинного рода ученых, дочь профессора. а дальше… дальше началась сказочка о том, какая я успешная и кру­

311

тая. У родителей моих прекрасная дача на берегу озера (в действительности у них старая профессорская квар­тира, требующая капитального ремонта), что родители купили мне, когда вышла замуж, благоустроенное жилье (квартиру я снимала), а потом помогли развернуться, ког­да мы с мужем занялись строительным бизнесом. Сейчас муж находится в длительной командировке. У нас счета в зарубежных банках. а украшения я не надела, чтобы не привлекать к себе внимание жуликов и проходимцев.

– Очень правильно! – согласилась со мной Соня. – Я украшения свои тоже сниму, когда доберемся до места.

В подтверждение своей обеспеченности я заказала лучший отдельный номер в гостинице. Моя попутчица сначала тоже заказала такой же, но потом передумала, предложив:

– а давай поселимся вместе, чтобы нам не расставаться до конца отдыха. Понравилась ты мне очень!..

Я охотно согласилась.Сейчас мне стала ясна вся картина происшедшего. Соня

слиняла от меня не случайно. Под видом любовного при­ключения она тайком села в самолет и через несколько часов уже была на месте, то есть в городе, где я живу. Мой адрес нетрудно было выудить из паспортных дан­ных, ведь мы жили в одном номере. Соня перерыла всю мою квартиру в поисках денег и драгоценностей. Но моей зарплаты переводчицы едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами. Чтобы поехать отдыхать на юг, я не один месяц копила деньги, порой отказывая себе в самом необходимом.

Когда я рассказала Киму всю эту историю, он долго хохотал. Так долго, что даже схватился руками за трав­мированную голову. После некоторой паузы спросил:

– Так это ты позвонила в милицию? – И снова захохо­тал, держась за голову и охая от боли.

312

– Я хотела наказать тебя за измену. – а наказала Соньку, – продолжал давиться от смеха

Ким. – Да так наказала, что та убежала без оглядки. Она, наверное, положила сумку на пол, чтобы сподручнее было врезать мне сковородкой. а убегая, впопыхах про нее забыла.

Потом Ким рассказал, как его допрашивали в отделе­нии милиции, наводили справки. И всётаки задержали на сутки.

– Ты обязательно побывай сегодня там, – заключил он. – Скажи, вот я, хозяйка опечатанной квартиры. Рас­скажи про Соньку. Напиши заявление. Ее будут искать.

– Найдешь ее! Документов она в сумке не оставила.– Зато много денег. – Ким хотел пересчитать лежащую

на столе пачку «зеленых», но потом махнул рукой. – Де­нег нам с лихвой хватит съездить зимой в Турцию.

– Нам? – переспросила я. – Ты что же, предложение хочешь мне сделать?

– Именно! Затем я тебе и позвонил. Чтобы устроить вечер при свечах и попросить у тебя руку и сердце.

В тот же день, когда я отнесла заявление в милицию, сумочку с деньгами у меня забрали как вещественное до­казательство. Но впереди меня ждало радостное событие – вечер при свечах.

313

Бабушкистарушки

Софья андреевна не поверила своим глазам, когда в комнате появился Павлик. Да не один. За руку его при­держивала дежурная медсестра Глаша.

– Принимайте гостя, – сказала она, насмешливо улы­баясь полными губами. – Говорит, что к Кругловой.

Софья андреевна поднялась с постели, на которой сидела. Тучное, облаченное в застиранный халат тело пошатнулось. И она вновь опустилась на скрипучую пан­цирную сетку.

– Бабушка! –протяжножалостливо закричал Пашка и бросился к ней. Уткнувшись ей лицом в грудь, мальчик отчаянно разрыдался.

Софья андреевна гладила его по худенькой вздрагива­ющей спине и приговаривала:

– Ну, успокойся, успокойся, милый... Павлуша, что случилось?

– Меня выгнал дядя Топаз. Я два дня ночевал на вок­зале.

– Батюшки! – всплеснула руками Глаша. – Поди, го­лодный.

– Конечно, голодный, – жалостливо откликнулась вторая старушка, Марья Петровна, койка которой стояла у противоположной стены небольшой комнатки с един­ственным окном, выходившим во двор интерната. – У меня в тумбочке печенье есть. Вчера на ужин давали…

Сухонькая, повязанная темным платочком старушка поднялась с постели и стала рыться у себя в тумбочке.

– Присядька, присядь! – Софья андреевна похлопала ладонью по постели рядом с собой. – Расскажи мне, что случилось.

Всё еще негромко всхлипывая, Пашка присел. Стянул с головы кепку с длинным козырьком, вытер ею мокрое от слез лицо…

314

Сожитель матери пришел с работы пьяный и сразу же начал предъявлять мальчишке претензии: ничего не делает, ленится… Велел идти помыть машину. Пашка, который готовился к контрольной по математике, сказал, что сейчас ему некогда. Это взбесило Топаза. Он схватил мальчика за шиворот, выволок его изза письменного стола и стал избивать плеткой, зажав голову между ног. Потом выкинул за дверь квартиры, вслед выбросил оде­жонку и сказал, чтобы он убирался на все четыре стороны.

– Я всегда мыл ему машину, – продолжал всхлипывать Пашка. – Один раз только отказался… Мне надо было решить две задачи…

«Этого следовало ожидать, – слушая внука, думала Со­фья андреевна. – К этому всё шло… Топаз избавляется от лишних ртов». Она и сама стала в прошлом году жертвой сожителя снохи.

…Всё началось после смерти ее единственного сына. По­пав в автомобильную катастрофу, он получил серьезные повреждения позвоночника. Перенес несколько сложных операций, последняя оказалась для него роковой: сын умер на операционном столе. Жена алевтина недолго горевала по покойному мужу и через три месяца привела нового возлюбленного.

Топаз держал палатку на местном рынке. алевтина сказала, что ему надо прописаться, иначе бизнес его не будет легальным.

– Да, да, – подтвердил Топаз гортаннозычным голосом. – Иначе меня могут депортировать.

Был он среднего роста, плотный, черный, как головеш­ка. Только белки глаз да ровные белые зубы сверкали на смуглом лице. Софья андреевна печально глядела на него и думала: «Быстро же сноха нашла себе любовника… а ведь на могиле, когда хоронила мужа, плакала безутеш­но».

Как бы угадав ее мысли, алевтина отвела свекровь в

315

сторону и шепотом сказала:– Не укоряй меня, мама. Жить надо дальше. Пашку на

ноги поднимать. Плохо ему будет без отца…Единственного внука, так похожего на ее сына, бабуш­

ка любила. Души в нем не чаяла. И очень сомневалась, сможет ли кавказец заменить Пашке отца.

– Я не одна здесь хозяйка. Мужа надо уговорить, – от­ветила снохе.

Захар Иванович был на инвалидности. Колясочник. Целыми днями сидел у окна и с высоты третьего этажа наблюдал за открывающимся взору миром. Иногда, когда позволяла погода, выезжал на коляске в лоджию. Тут его всегда поджидали воробьи и голуби, которых он кормил прямо с руки хлебными крошками и зерном.

– У меня есть дача в пригороде. В наслэдство получил от умэршэй жэны. Вам там будет хорошо пожить с мужем лэтом. Свэжий воздух, природа…

Это, видимо, и стало решающим аргументом, хотя вна­чале Захар Иванович никак не соглашался прописывать Топаза. Боялся попасть в авантюру...

И не зря боялся. После лета, проведенного на даче, старики не смогли вернуться в свою квартиру. Она была продана по фальшивой доверенности. Судебные хлопоты ни к чему не привели. Захар Иванович слег в больницу с инфарктом и вскоре умер. а Софья андреевна, лишив­шись законного жилья, вынуждена была определиться в интернат.

…Сердобольная медсестра Глаша принесла стакан го­рячего чая. Пашка сидел за столом и пил его вприкуску с печеньем. Софья андреевна глядела на него, печально покачивая седой головой. Что делать с несчастным вну­ком, она не знала.

В окно, выходившее на север, заглянуло скупое осеннее солнышко, и мрачноватая комната наполнилась ярким светом. На стенах запрыгали зайчики. Соседка напро­

316

тив, любившая полежать на койке с книгой, поднялась, сделала несколько шагов до двери и вернулась. Подошла к Софье андреевне и спросила, показывая на парнишку:

– И что, Софа, мы решим?Софья андреевна поняла, что Марья Петровна тоже за­

интересовалась судьбой несчастного пацана, но не знала, что ей сказать, только пожала в ответ плечами.

– а я знаю. Определим его к Доке в котельную. Всё лучше, чем на вокзале ночевать, где его может забрать милиция.

– Я не один, – вдруг заявил Пашка. – У меня на вокзале есть друг Фимка.

– Где один, там и двое, – задумчиво сказала Марья Пе­тровна, и ее живые светлые глаза под нависшими бровями хитро блеснули.

* * *Утром Софья андреевна выглянула в окно и ахнула:

всё вокруг белымбело. Первый снег. Когдато, в далеком детстве, она любила кататься по первому снежку на сан­ках с горки. Жили они в небольшом фабричном поселке. Родители, потомственные ткачи, прочили ей текстильную стезю, но девушка выбрала иной путь. Ей нравилось воз­иться с детьми. Она решила поступать в пединститут, но не прошла по конкурсу. Пришлось довольствоваться учи­лищем, где готовили специалистов дошкольного звена.

Проработала несколько лет воспитателем в детском саду и поняла, что в поселке, где «незамужние ткачихи составляют большинство», ей личную жизнь не устроить. а девушке хотелось обзавестись семьей, иметь детей. И подалась она в большой областной город, где в первый же год выскочила замуж. Ее Захар работал токарем по металлообработке, был тихим и скромным парнем. Когда наступала страдная пора, уезжал на все выходные в де­ревню к родителям. Вкалывал там до седьмого пота. Зато

317

молодая семья круглый год была обеспечена овощами.Однажды случилась беда. Выскочившей из плохо за­

крепленной в патроне болванкой от соседнего станка Захара ударило в спину и перебило позвоночник. Так он стал инвалидом.

…Отойдя от окна, Софья андреевна заметила, что кой­ка Марии Петровны пуста. Скомканное одеяло, подушка лежит на боку... Такое впечатление, что старушка всю ночь прострадала бессонницей, потом вскочила и кудато ушла.

Странная у нее соседка. То весела и хохочет, то угрюма и непроницаема, как темная ночь. Человек настроения. Непредсказуема… Не знаешь, с какой ноги она встанет.

Набросив на плечи куртку, Софья андреевна вышла в коридор, потом на крыльцо. В глаза ударило слепящей белизной первого снега. Она даже зажмурилась. Воздух был напоен бодрящей свежестью. Старая женщина не­сколько раз глубоко втянула его в себя и почувствовала, как за кружилась голова. Наверное, потому, что редко теперь выбиралась на свежий воздух: ноги отказывали. Вчера весь день ломило суставы, как обычно, к перемене погоды. И не зря... Ночью навалило снегу.

Отпечатки следов у крыльца… Вот ребристые – от по­дошв сапог соседки по комнате. Софья андреевна пошла по следу. Он вел в полуподвальное помещение, где раз­мещалась котельная.

Еще на подходе услышала доносящийся из полуоткры­той форточки писклявый женский голосок: «Виновата ли я, что мой голос дрожал, когда пела я песню ему…»

Открыла дверь. За столом в промежутке между дву­мя котлами сидела Марья Петровна и, раскачиваясь из стороны в сторону, пела. Софья андреевна увидела на столе рядом с нехитрой закуской два стакана и початую бутылку водки. Она замерла у двери.

– Проходи, андреевна, – пригласил истопник, который

318

по совместительству выполнял в интернате и обязанности слесаря. – Что как не своя?

В полумраке около одного из котлов шевельнулась фи­гура человека в тельняшке. Это был Евдоким, а попросту Дока, который в молодости служил в Морфлоте и с тех пор с тельняшкой не расставался.

– а где Павлик? – спросила Софья андреевна.– Да здесь он, здесь, – включилась в разговор соседка,

поднимаясь изза стола и показывая головой в сторону за­кутка, где была постель истопника. – Никуда твой Павлик не денется. Он в надежных руках. Правда, Дока?

Истопник кивнул чубатой головой. На худощавом лице его появилась улыбка, которая очень не понравилась Со­фье андреевне. Было в ней чтото издевательское, мол, в моихто руках он уж точно не пропадет.

Она не доверяла Доке, отсидевшему срок за воровство. Да, сейчас он работал и даже был в интернате на хорошем счету. Но что у него за душой? Скользкий какойто, как рыбина. От прямых ответов на вопросы всегда уходит.

Софья андреевна прошла в закуток – подобие грязной каморки с единственным подслеповатым оконцем под потолком. Внук лежал на обитом дерматином топчане в старой засаленной курточке, свернувшись калачиком. Под головой его была фуфайка. Выше, на сооружении из досок, похожем на нары, тоже спал пацаненок, видимо, Фимка.

Софья андреевна склонилась над внуком и долго раз­глядывала его в полутьме каморки. Он похудел. Черты его лица обострились, обозначились подглазины. Из полуоткрытого рта тянуло запахом перегара. Неужто вы­пивши? Софья андреевна даже пошатнулась и присела на стоявший рядом стул.

Ее любимый внук попал в беду. В этом теперь уже не было сомнений. Выгнанный отчимом из дома, он угодил, как говорится, из огня да в полымя. Старушка долго си­

319

дела на стуле, думала, но так ничего и не смогла приду­мать. Допустим, заберут его в детскую комнату милиции, станут разбираться. Непутевую мать, конечно же, лишат родительских прав, а мальчика определят в детский дом. И тогда прощай, Павлуша. Она его больше не увидит.

Из двух зол выбирают меньшее. Софья андреевна решила, что лучше пусть внук пока остается здесь. По крайней мере, будет под присмотром. Только надо почаще навещать его.

Когда пожилая женщина вернулась в комнату, ее со­седка, накрывшись с головой, спала. Проснулась уже вечером, когда за окном стало темнеть. Софья андреевна вязала внуку шерстяной свитер.

– Софа, времени сколько сейчас?Она посмотрела на часы, сказала. Марья Петровна

полежала еще минут пять, потом поднялась. Принялась стонать, держась за голову. Выглядела она неважно. На­брякшие веки, мутные глаза… Седые волосы спутаны… Сейчас в ее облике с крючковатым носом и злыми глазами было чтото дикое.

– Что у тебя сегодня за праздник, Маша?– О, у меня сегодня большой праздник. День рождения

внука. Двадцать три года парню! Вчера послала поздра­вительную телеграмму.

Софья андреевна знала, что внук у соседки учится в Москве, заканчивает престижный институт. Несколько раз приезжал, навещал бабушку. Внимательный, преду­предительный, вежливый.

– Вот ты своего внука любишь, а почему я не должна любить своего?

– Ты это о чем? – Марья Петровна часто заморгала.Софья андреевна поделилась своим беспокойством.– Дока угостил пацанов, и что из того? – возразила

соседка.– Да зачем спаивать мальчишек? И потом… Цепочку

320

золотую я на шее у Павлика заметила. Сказал, что нашел. Не верится чтото. И вообще, стал скрытный, замкнутый…

Соседка, сидя на койке, задумчиво смотрела кудато в пространство перед собой. У Софьи андреевны было впечатление, что та ее не слышит.

Что ей известно о Марье Петровне? В свое время она попала под пресс финансовой пирамиды. Как человек по натуре авантюрный, решила заработать на бешеных про­центах. Уговорила мужа, сына и сноху продать квартиру, машину. Все вырученные деньги вложила в ваучерный фонд. Но он лопнул, оставив всю ее семью ни с чем. Муж не перенес удара, умер от сердечного приступа. а един­ственный сын вместе со снохой ввязались в какойто криминальный бизнес с намерением вернуть утраченное, но не вернули. Мало того, исчезли бесследно. И вот уже более пяти лет о них ни слуху, ни духу.

С горя Марья Петровна стала выпивать. а напившись, то ударялась в бесшабашное веселье, то проливала горь­кую слезу. Одно твердила: «Я внука своего не оставлю в беде. Любой ценой выведу в люди». И, похоже, ей это удавалось. Только на какие средства?

Софья андреевна чувствовала, что соседка чтото недо­говаривает. Подозрительно было и то, что Марья Петровна вхожа к директору интерната. Ей прощалось всё. Она мог­ла уходить, уезжать, сутками не появляться в интернате.

* * *алевтина приехала вскоре после завтрака. Едва увидев

Софью андреевну, бросилась перед ней на колени с воз­гласом:

– Прости меня, мама!Она целовала ей руки, обнимала за ноги. Слезы текли

по ее лицу. Софье андреевне стало неудобно.– Ну, полно, полно, встань, – твердила она, пытаясь

321

поднять сноху с колен.Потом гостья выставила на стол привезенные с собой

угощения, в том числе и бутылку вина.– Будете с нами за компанию? – обратилась к Марье Пе­

тровне, которая лежала на койке с очередным детективом.Та отрицательно покачала головой и вышла из ком­

наты.Софья андреевна не хотела садиться за стол с челове­

ком, который разрушил всю ее семью, лишил жилья. Но сноха опять ударилась в слезы, стала просить прощения:

– Да, я виновата перед тобой, мама! Ну, убей меня, убей, если я так противна тебе. Я сама себя ненавижу. Я тоже всё потеряла. Даже единственного сына… – Губы ее кривились в горестной гримасе, худощавое, какоето обес кровленное лицо сморщилось.

– Зачем ты пришла? – без обиняков спросила Софья андреевна.

– Я пришла узнать о своем сыне. Тебе о нем хоть чтото известно?

Софья андреевна не торопилась отвечать.– В последнее время он мне почти каждую ночь снится.

Я чувствую, что Пашка мой попал в беду. Где он? Что с ним?

– Почему ты только сейчас забила тревогу? Спустя не­сколько месяцев?..

– ага, значит, ты чтото знаешь! – поймала ее на сло­ве алевтина. Она порывисто схватила свекровь за руку, крепко сжала: – Говори, где мой Пашка!

Женщины сидели за столом напротив друг друга. Со­фья андреевна продолжала держать паузу. Она не была мстительным человеком. Но сейчас, глядя на сноху, думала: «Помучайся, помучайся, глупая баба. Всё тебе доставалось в жизни легко…»

алевтину покойный сын подцепил, когда ездил на сельхозработы по направлению предприятия. Сноха при­

322

шла в их дом на всё готовое. Без специальности, раздетая разутая (родители ее жили в умирающей деревне). После рождения сына три года сидела на шее у мужа. Потом устроилась продавцом в магазин. И опять денег домой почти не приносила. Всё у нее случались недостачи.

– Почему ты допустила, чтобы сына твоего выгнал сожитель? – задала прямой вопрос Софья андреевна. – Сперва покойного мужа предала. Потом сына…

– Топаз на меня отрицательно подействовал. Я была словно под гипнозом.

– Да какой там гипноз… К рюмке ты неравнодушна. Всё время подвыпившая приходила, даже когда был жив мой сын.

Сноха опустила голову. Сальные, свалявшиеся волосы торчали в разные стороны. Весь ее неухоженный вид вы­зывал у Софьи андреевны отвращение. Но она не могла прогнать алевтину. Прогнать – значит, навсегда отвадить Павлика от матери. а что старая больная женщина, кото­рой житьто, может, осталось два понедельника, сделает с внуком одна?

– Знаю я, где Пашка, но боюсь за него. В плохую ком­панию попал.

Гостья сразу встрепенулась. В глазах ее загорелся огонек.

– Где он? Я могу с ним увидеться?«Неужели в самом деле истосковалась? – глядя на

сноху, подумала Софья андреевна. – Если это так, ее еще можно вернуть к порядочной жизни».

В закуток котельной, где на широких дощатых нарах спали пацаны, женщины вошли тихо. Едва увидев сына, алевтина бросилась к нему:

– Пашка! Наконецто я тебя нашла! – и принялась его целовать.

Спросонок мальчишка сначала ничего не понимал.

323

Потом спрыгнул с нар и бросился на шею матери. Они на несколько секунд замерли в объятиях друг друга. По щекам мальчика текли слезы.

Софья андреевна стояла у грубо сколоченного из досок стола, на котором валялись остатки вчерашней трапезы: куски хлеба, огрызки колбасы, картошки в мундире и стояли три стакана в компании с опорожненной бутылкой водки. Она укоризненно покачала головой и, вздохнув, села на табуретку. В этот момент в закуток вошел Дока. Как всегда, в тельняшке с закатанными по локоть рука­вами. На раскрасневшемся лице блестели капельки пота.

– Зачем разбудили пацанов? – спросил он с раздраже­нием. – Они вчера хорошо поработали.

«Что значит “поработали»?” – хотела спросить Софья андреевна, которой жизнь мальчишек здесь казалось всё более и более подозрительной. Ее опередил Пашка:

– Я нашел свою мамку! Точнее, она меня нашла.алевтина выпустила его из своих объятий и взглянула

на истопника. Да так строго, что тот смутился.– Мы не виделись несколько месяцев. Я что, не имею

права обнять сына?После некоторой паузы хозяин закутка встрепенулся.

Потирая ладони и ухмыляясь, сказал:– Ну, тогда за встречу надо выпить...Софья андреевна возвращалась в свою комнату удру­

ченная: алевтина осталась в котельной. Женщину души­ла обида: сноха так и не образумилась.

Марья Петровна сидела на койке и терла ладонью лоб.– Что, болит? – насмешливо спросила Софья андреев­

на. – Не надо было перебирать. Не те годы уже…– Причем тут годы? Житуха такая… Порой хочется

отключиться и всё забыть.«И у меня такая же житуха, – хотела сказать Софья

андреевна. – Но я не хочу отключаться. Как бы тяжело ни было, надо тянуть свой воз».

324

– Как дела у внука?– Внук учится, – встрепенулась Марья Петровна. – На

сегодня заказала с ним переговоры.– Контролируешь?– а что делать? Я по голосу чувствую, как у него дела.Соседка всё время косилась на стол, на котором сто­

яли непочатая бутылка вина и угощение, привезенное алевтиной.

– Может, выпьешь? – заметив это, предложила Софья андреевна.

– а что? Налей.Софья андреевна только пригубила, а Марья Петровна

набралась.– Ой, тошно мне! – твердила она, морщась. – Чем за­

лить боль души?– Что тебя тревожит? Расскажи.– Не могу! Не могу! – упрямо мотала головой соседка.алевтина вернулась, когда бутылка опустела. Софья

андреевна пристально взглянула на нее – вроде не пья­ная. Но выпивши.

– Пойдем, мама, проводи меня, – покосившись на Ма­рью Петровну, сказала сноха.

Они спустились с крыльца и пошли по дороге, по обе стороны которой расстилалась белая снежная простыня. Снег висел белой ватой на придорожных кустах, на ветвях деревьев. Было тихо. Со стороны деревеньки доносился шум тракторного мотора. Некоторое время шли молча.

– Кто эта старушка? – спросила алевтина.– Ты имеешь в виду Марью Петровну? Такая же бедо­

лага, как и я.– Видела я ее не раз с Топазом. Крутилась на базаре.

Помоему, их связывают какието общие дела.– Какие дела могут связывать старуху с молодым му­

жиком?

325

– Найдутся какие. Скажем, наркотики.– Что? – Софья андреевна даже остановилась.– Да, да. Топаз привозит, а твоя милая старушка про­

дает.– Ты не наговариваешь на людей?– Зачем мне наговаривать? Таких, как Топаз, надо вы­

водить на чистую воду.алевтина поведала ей грустную историю. С любов­

ником она больше не живет. Он оказался брачным афе­ристом. Сейчас снова «окучивает» какуюто одинокую женщину, имеющую благоустроенную квартиру.

– Всё я изза него потеряла, – морщась от внутренней боли, твердила сноха. – Единственное, что у меня еще осталось, – это сын.

– Так и возьми его к себе. Ты где живешь?– Я живу у подруги на птичьих правах. В любой момент

она может меня попросить.Выяснилось, что, расставшись с Топазом, алевтина

потеряла и работу.– Тревожусь я очень за Павлика, – призналась Софья

андреевна. – Дока не научит хорошему. – Я это поняла, когда с ним выпивала.– Он мальчишкам тоже наливал?– Хотел налить, но я не разрешила.

* * *Сквозь сон услышала Софья андреевна, как скрипну­

ла входная дверь. Включила светильник. Койка соседки была пуста. Она догадывалась, куда могла уйти Марья Петровна. Оделась потеплее и выбралась на крыльцо. Дыхание сразу же перехватило. Мороз колючими иглами вонзался в лицо, обжигал голые руки, лез под воротник пальто. Старушка сунула руки в карманы и пошла по тропинке, огибающей здание.

Каково же было ее удивление, когда в котельной она

326

увидела… алевтину. Та, как заправский истопник, бро­сала совковой лопатой уголь в ненасытную пасть топки. Чувствовалось, что делала это не впервой.

Сноха смутилась, когда Софья андреевна тронула ее за плечо и сказала:

– Бог в помощь.Отставив в сторону лопату, она выжидательно устави­

лась на свекровь.– Давно здесь подрабатываешь? – насмешливо спросила

Софья андреевна.– Вторую неделю. Подруга привела сожителя. Выту­

рила меня из квартиры.– И сколько платят?– Ничего не платят. За харчи.Софья андреевна сразу всё поняла. алевтина сожи­

тельствует с истопником. Видимо, живет в его комнатке на первом этаже. а в случае необходимости подменяет.

– а хозяин где?– Гдегде... Застрял в трубе. – алевтина отвернулась и

с прежним проворством стала забрасывать уголь в топку.Софья андреевна поняла, что сноха грубит неспроста.

Она заглянула в закуток. Там была Марья Петровна. Ста­ло ясно: вся компания ушла «на дело». Что это было за «дело», Софья андреевна уже догадывалась. Както внук проговорился, что «грабанули» склад бытовой техники. Чувствовалось, что мальчишка доволен удачно провер­нутым делом.

Соседка сидела за столом и раскладывала пасьянс. Видимо, думая, что пришла алевтина, сказала, не под­нимая головы:

– Всё ложится в аккурат. Быть Доке и на сей раз в удаче.

Когда подняла голову и встретилась с колючими гла­зами Софьи андреевны, замерла. Некоторое время на­стороженно смотрела на нее.

327

– а вот и идейный вдохновитель, – насмешливо сказала вошедшая.

– Тебя что, тоже сон не берет? – огрызнулась соседка. – Всё шастаешь, всё чегото высматриваешь…

– Меня сон не берет, потому что за внука беспокоюсь.– Вот и я за внука.– Но твой внук учится, а мой ворует. Разница есть?Наверное, это услышала алевтина, стоявшая у входа в

закуток. Набычившись, она подошла к свекрови и, грубо дернув ее за рукав, приказала:

– Уходи!У Софьи андреевны не укладывалось в голове, как

может родная мать не препятствовать пагубным деяниям сына. «Не мать, а мачеха, – подумала она. – Лишь бы самой пристроиться. а на мальчишку наплевать».

– Сама уходи! – сказала она. – Ты предаешь сына и, значит, не можешь называться матерью.

– Да что с ней церемониться! – вскочила изза стола со­седка. – Порешить – и дело с концом. а труп расчленить и сжечь в топке. Была Сонька и нет Соньки. Кто хватится?

– а ты помолчи, уродина! Тебе тоже людей не жалко. Наркотой травишь и спокойна.

– ах, я уродина?! – подпрыгнула Марья Петровна. Обежав стол, она сунулась к ящику, где лежали столовые принадлежности, выхватила из него кухонный нож. Дер­жа его в вытянутой руке, стала медленно подступаться к Софье андреевне: – Так кто я? Повтори!

Зная необузданный нрав соседки, Софья андреевна, тем не менее, не испугалась. Как человек, сознающий свою правоту, она была уверена в себе. Настолько уве­рена, что даже двинулась навстречу своей взбалмошной противнице, твердя:

– Уродина и есть! Ну, ударь! Слабо? Потому что трус­лива, как заяц.

И соседка ударила, зажмурив глаза. Ткнула ножом

328

вроде бы невзначай, но лезвие вошло в тело Софьи андре­евны по самую рукоятку. И если бы хоть пальто ее было застегнуто, а она расстегнулась: в котельной жарко.

Софья андреевна не почувствовала боли. Но, когда увидела кровь, брызнувшую из раны, сознание женщины помутилось. Она еще успела почувствовать, как ее под­хватила стоявшая сзади алевтина.

* * *Софья андреевна открыла глаза и увидела сноху. – Мама! Как ты? – бросилась к ней алевтина.Она припала к груди свекрови, целуя ее в щеки. По

тому, как мелко затряслось тело снохи, больная поняла, что та плачет.

– Мама! Прости меня! Я причина всех твоих бед.Не вытирая мокрого от слез лица, алевтина вдруг

начала рассказывать о своем детстве в деревне, о том, что была последним балованным ребенком в большой многодетной семье. Софья андреевна поняла, что сноха пытается поведать ей об истоках своего эгоизма. Значит, она осуждала себя.

Но больную интересовало другое.– Как Павлик? – спросила она. – Павлушка теперь со мной.– Это как понимать?– Ушла я от Доки. В тот же день, как приключилось

с тобой несчастье. Ушла и забрала с собой Павлушку. Столько я пережила в тот день! Переосмыслила всю свою жизнь.

– И где теперь живете?алевтина неопределенно пожала плечами:– Да снимаем пока комнатку в коммуналке. Буду

устраиваться на работу, чтобы на чтото жить. Дока дал мне денег. Но я эти грязные деньги бросила ему в лицо и ушла.

329

– а где Павлик? Почему не пришел?– Он пришел, стоит за дверью. Боится показаться тебе

на глаза.– Зови его сюда!Она увидела робкого пацаненка, которого мать вела за

руку как провинившегося школяра. Он шел както боком, боязливо, в том самом сером шерстяном свитерке, кото­рый бабушка любовно связала ему. Не доходя нескольких шагов, вдруг бросился к ней, уткнулся головой в грудь и расплакался.

Софья андреевна его тоже не успокаивала, зная, что со слезами уходит душевная горечь.

– Я больше не буду, бабушка! – твердил мальчик.– Что не будешь?– Водиться с дядей Докой. Мы будем жить вместе: ты,

я и мама. У нас теперь есть свой дом.– Будем, будем, – соглашалась Софья андреевна,

зная, что комнатку, которую снимала алевтина, надо еще както оплачивать. Знала и то, что обратная дорога в интернат ей заказана.

...Ножевое ранение оказалось неопасным. Это поняла и медсестра интерната Глаша, когда делала первичную перевязку.

– Софья андреевна, – шепнула она ей, сторожко огля­дываясь в кабинетике. – Вам надо исчезнуть отсюда. Ваша жизнь в опасности. Проситесь в больничный стационар.

– Это почему же? – спросила Софья андреевна, хотя и сама знала ответ на этот вопрос. Директор интерната был связан с уголовным миром. В этом она больше не сомне­валась. Он давал машину Доке, чтобы устраивать воров­ские набеги, а потом вывозить награбленное, которое после реализовывал. Видимо, имел какоето отношение и к наркотикам.

– Как могут от меня избавиться здесь? – спросила Со­фья андреевна.

– Да хотя бы ввести, например, не то лекарство.

330

«Господи, куда я попала?» – подумала Софья андре­евна и стала настаивать на том, чтобы ее немедленно от­везли в больницу.

* * *Тяжело ступая и морщась от боли (к непогоде опять

разломило суставы), Софья андреевна открыла дверь сво­ей комнатки и сразу же увидела соседку. Марья Петровна сидела на койке, задумчиво уставившись в пространство перед собой, и никак не отреагировала на вошедшую.

– Здравствуй, Маша. Как живаздорова?Услышав знакомый голос, та вздрогнула и, отпрянув

назад, заслонилась от бывшей соседки рукой.– Чур, чур меня! – сказала она и перекрестилась.– Да нет, не привиделась я тебе, – успокоила ее Софья

андреевна.Но испуг в маленьких глазках под нависающими бро­

вями не исчез. Софье андреевне показалось, что Марья Петровна не в себе. Она уже знала, что на другой день после происшедшего соседка пыталась наложить на себя руки. Ее вытащила из петли бдительная медсестра.

Софья андреевна не держала зла на Марью Петровну. Она считала ее жертвой обстоятельств и взбалмошного характера. а сейчас даже испытывала некоторую жа­лость. Подойдя, она протянула соседке руку. Но та ее не приняла:

– Ты меня прощаешь? Меня только Бог простит. Я схо­жу сегодня в церковь и помолюсь за тебя. Я каждый день теперь молюсь. Здесь недалеко... – И она приподнялась с койки, показывая рукой в направлении ближнего сельца.

Слухи в интернате распространяются быстро, поэтому Софья андреевна не удивилась, когда в комнату вошел директор. Это был средних лет крупный мужчина с за­лысинами на висках. Всегда при галстуке, представи­тельный, строгий...

331

– Что здесь происходит? – сурово спросил он.Софье андреевна почемуто всегда терялась в его при­

сутствии. Он подавлял ее своей громоздкостью и какойто внутренней жестокой силой.

– Вот… Пришла… Забрать свои документы.– Документы забирают не здесь, а у меня в кабинете.– Зашла повидаться с Машей и за своими вещичками.– Куда собираемся отчаливать?– Сноха берет меня к себе. Будем жить вместе.– Насколько мне известно, у снохи твоей нет своего

жилья.«Всё знает, гад», – подумала Софья андреевна, а вслух

сказала:– Пока комнатку снимем, а там будет видно.– И чем тебе здесь не по нутру? Накормлены, обихо­

жены… Чего еще человеку на старости лет надо? Живи и радуйся.

– Казенное учреждение есть казенное учреждение. Хочется домашнего тепла.

– Вольному – воля, неволить – грех, – сказал директор и направился к двери. Не доходя, обернулся: – Зайдешь после ко мне.

Когда он ушел, Марья Петровна с облегчением вздох­нула.

– Боюсь я его, – сказала она, застегивая и расстегивая верхнюю пуговицу застиранного казенного халата. – Было бы куда идти, тоже ушла бы.

Чтото просительное увидела Софья андреевна в ее гла­зах. Та словно умоляла: «Возьми меня с собой. Мне здесь всё равно житья не будет». Потом во взгляде соседки по­явилась отрешенность, и она сказала, как бы примиряясь со своей участью:

– Да чего мне бояться? Жизнь свою прожила. Внук тоже определился. Вчера сообщил, что находится на преддипломной практике. Стал сам зарабатывать деньги.

В её взгляде и в самом деле было некое просветление.

332

Глаза не вонзались буравчиками в человека, как раньше, а излучали мягкий, доверительный свет.

Когда Софья андреевна зашла к директору, тот сказал, что надо написать заявление. Она написала. Директор долго разглядывал его, потом сказал:

– Приходи завтра. Вся документация будет готова.Софье андреевне не хотелось еще раз встречаться с

этим человеком, и она стала упрашивать:– Мне бы сегодня документы получить… Далеко ездить.

Не по возрасту уже.– Я всё сказал! – отрезал директор. – Можешь быть

свободна.Софья андреевна поплелась восвояси. Потопала боль­

ными ногами по наезженной колее. Сюда добиралась сначала на попутке до ближнего сельца, потом пешочком до интерната. Обратный путь решила проделать таким же образом.

Неожиданно началась метель: не зря суставы ломило. Подул резкий ветер. Закружило, завертело снег. Софья андреевна внимательно вглядывалась в колею, боясь, как бы не сойти с нее и не проскочить деревеньку. Сквозь шум метели услышала звук машины. Выбралась на обочину и заранее подняла руку, голосуя. Это была интернатовская «газель». Что она оказалась здесь неспроста, женщина поняла позже.

За рулем сидел Дока в своей неизменной тельняшке с закатанными рукавами, обнажавшими мускулистые, в татуировках руки. Директор сидел на боковом сиденье. Идти на попятную было поздно. Дверь машины захлопну­лась за Софьей андреевной. Повисла гнетущая тишина.

– Погодка… – чтобы нарушить ее, сказала она. – Уго­раздило же меня сунуться…

– Погодка что надо, – потирая руки и улыбаясь, сказал директор и махнул шоферу: – Трогай…

Он подвинулся к Софье андреевне и ласковым голосом

333

спросил:– Много на нас накопала?– Чего накопала?– Компромата.– На кого?– На меня, на Доку, на Марью Петровну...Она сразу всё поняла:– Порешить меня хочешь?– Ну, так уж сразу и порешить... Сперва ты нам все

подробности выложишь. Не так ли, Дока?Тот улыбнулся, крутя баранку, и кивнул головой. Со­

фья андреевна не испугалась. Ей вспомнилась исповедь Марьи Петровны: «Да чего мне бояться? Жизнь свою прожила…» От себя добавила: «Главное, внука вырвала из лап этих иродов».

– Ничего я не скажу! Можешь сразу убивать.– Нет, я тебя сразу не убью. Я тебя прежде попытаю.

– В голосе директора было прежнее сладострастие. Он вынул из кармана зажигалку, щелкнул ею и поднес к подбородку жертвы. Софья андреевна отпрянула.

– Дока! – крикнул мучитель. – Достань из бардачка веревку. Да не гони больше. Остановись.

Когда машина встала, водитель вышел. Обогнув «га­зель», открыл дверь. В руке он держал моток веревки.

– Вяжи ее! – распорядился директор.– Зачем? Лучше сразу порешить.– Вяжи, говорю тебе!– Сам вяжи! – бросил Дока к его ногам веревку. – Я не

изувер какойнибудь. Я – урка.Директор выхватил изза пазухи пистолет.– Я кому сказал! – крикнул он.Дока стал нехотя вязать жертву. В противоречиях меж­

ду бандитами Софья андреевна уловила некий плюс для себя. Надежду на спасение она теперь связывала с Докой.

а бывшему уголовнику запала в душу алевтина. Сноха

334

рассказывала, что он несколько раз приезжал к ней на съемную квартиру, уговаривал вернуться. Она не согла­шалась возвращаться в разбойную клоаку, говорила, что если и будут жить вместе, то только в собственной квар­тире. а деньги на жилье найдутся, если он как следует потрясет Топаза. Дока с сомнением заметил, что к нему сейчас трудно подобраться.

И всётаки какимто путем подобрался. Несколько дней назад он привез алевтине целый мешок денег со словами: «Забирай! Все деньги твои». В тот же день она стала пла­нировать покупку трехкомнатной квартиры, где бы места хватило всем, в том числе и Софье андреевне.

…Женщина глядела в глаза Доке. Вначале он отводил взгляд. Потом посмотрел прямо ей в глаза и едва заметно подмигнул. Софья андреевна поняла, что он на ее стороне.

Всё случилось в один миг. Связывая жертву, Дока за­тянул на веревке петлю.

– Брось мне нож, – сказал он директору. – У меня с собой нет.

– Чтобы у урки не было при себе ножа? – с сомнением покачал тот головой. Однако, переложив пистолет в дру­гую руку, полез в карман.

Этим и воспользовался Дока. Он ногой выбил пистолет из руки директора и набросился на него. Они долго ката­лись в проходе между сиденьями, пока противник, более массивный и физически сильный, не оседлал Доку. Софья андреевна времени зря не теряла. Связана она была слабо, поэтому освободиться не составило труда. Отлетевший пистолет валялся у ее ног. Она подняла его.

Прижатый к полу, Дока захрипел. Директор сдавил ему пальцами горло. Сжимая в руке пистолет, Софья ан­дреевна подобралась вплотную к директору. Пользоваться оружием она, конечно же, не умела, но видела в фильмах, как бьют рукояткой по голове. И ударила изувера. Потом для верности еще раз. Тот дернулся и выпустил Доку.

335

– Убила! Я его убила! – вскрикнула он в отчаянье.Сбросив с себя от тяжелое тело, Дока сказал:– Если бы так… Такой череп сразу не проломишь.

Оглушила…Боясь, что директор может быстро очухаться, он креп­

ко связал его и сел за руль.Когда «газель» тронулась, Софья андреевна спросила:– И куда теперь?– В милицию. Сдадим этого, – Дока кивнул головой в

сторону мычавшего в проходе с кляпом во рту директора, – и сам сдамся. Явка с повинной... Мне немного дадут. Вернусь, заживем с алевтиной. Надоела тюремная балан­да. Пора причаливать к какомуто берегу…

336

Маленькая заступница

Илья узнал Таню со спины и не удивился. Сердце под­сказало: это она. Девушка стояла у перекрестка и ждала. Его ждала. Они договорились о встрече. Два незнакомых друг другу человека, которые общались только через Интернет.

Услышав торопливые шаги по скрипучему снегу, она обернулась, какоето мгновение разглядывала его и с удивлением в голосе выдавила:

– Ты! – Я! – Губы Ильи растянулись в широкой улыбке.В ту же секунду он ослеп и оглох под градом пощечин.

Когда открыл глаза, Таня исчезла, затерялась в толпе людей, снующих по магазинам в поисках подарков к Новому году.

Дома Илью ждала сестра Зоя. Она чтото возмущенно говорила ему, но он не слушал. Не раздеваясь, плюхнулся на диван и закрыл уши руками.

Всё началось после того, как Зоя привела ему однажды девушку для знакомства. Красавица, высокая, статная, в дорогой шубке. Сестра шепнула ему на кухне, собирая угощение на стол:

– Единственная дочка, из богатой семьи…Когда выпили за знакомство, он долго эту девушку раз­

глядывал. Настолько долго, что та смутилась и опустила глаза. «Интересно, свои у нее ресницы или приклеенные», – думал парень, который терпеть не мог навязчивую рекламу по телевидению, предлагавшую из неказистых барышень делать красавиц. Девушка казалась ему не­естественной, фальшивой. И полные сочные губы (оче­видно, накачанные силиконом), и выпирающие груди под кофточкой с глубоким декольте, и даже обтянутые джинсами пышные ягодицы... Когда под конец застолья гостья направилась в прихожую, чтобы одеться, Илья

337

даже не поднялся со стула. Сестра ткнула его кулаком в бок, приглушенно шипя:

– Проводи, идиот! Ради тебя старалась, а ты меня по­зоришь.

Илья не чувствовал симпатии к этой девушке, которая за вечер проронила всего несколько фраз. Тараторила Зоя. Склеивала разговор, но он так и не склеился.

– Ты привела, ты и провожай, – бросил он на упрек сестры и отвернулся.

Когда Зоя вернулась, проводив гостью, она обрушилась на брата с упреками:

– Ты импотент, что ли? Тридцать лет стукнуло, и до сих пор не женат.

Зоя была на двадцать лет старше его. Она вышла замуж в год, когда Илья родился. Детей у нее не было, и она от­носилась к нему как к своему непутевому сыну. Сестра обстирывала, обихаживала Илью. Каждую неделю при­езжала к нему с полными сумками продуктов. Зазывала к себе жить, но он предпочел остаться в квартире покой­ной матери: «Зачем мне вклиниваться в семью сестры? Надо привыкать жить самостоятельно». (Когда умерла мать, Илье было двадцать два года. Он в то время учился в институте.)

Однажды он сказал сестре:– Хватит суетиться! Я в состоянии сам обслуживать

себя.Были слезы, упреки в неблагодарности. Зоя сократила

еженедельные визиты до ежемесячных. И всётаки не переставала донимать. Ежедневно звонила по телефону:

– Ну, как ты там?Илья никогда не давал ей особых поводов для беспокой­

ства. Окончил институт, отслужил в армии, устроился на хорошую работу. Толковый специалист, он оказался на своем месте. Быстро пошел в гору по служебной лестнице. Зарабатывал на порядок больше сестры. Но озабоченная

338

женщина продолжала беспокоиться за него: как бы к спиртному не пристрастился, да наркотиками не увлекся, да не спустил бы родительскую квартиру в азартной игре. Мнительность ее не знала границ.

Последняя мания Зои – женить брата. Она задолбала его разговорами на эту тему. Он устал доказывать ей, что времена изменились и сразу расписываться сегодня вовсе не обязательно. Сестра в систему гражданских браков не верила, считала ее порочной.

Она умудрялась доводить его до белого каления даже по телефону.

– Тридцатилетний неженатый мужчина – это нонсенс, – доказывала Зоя. – Вызывает у людей подозрение как неполноценный. Я не хочу, чтобы о моем брате говорили плохо.

…Илья негодовал. Неуемная сестричка вздумала при­тащить ему «невесту». Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: эта девушка не для него. Она сколько угодно могла демонстрировать свои прелести, но кроме раздражения ничего в нем не вызывала.

После ухода не на шутку разбушевавшейся cестрицы Илье сделалось муторно. Чтото она задела в нем, какуюто потаенную струну. а и в самом деле, способен ли он на большое чувство? Или Бог ему такой способно­сти не дал? Илья завалился на диван, но чтото скребло и скребло его внутри. Поняв, что уснуть не удастся, он встал. «Полазить, что ли, в виртуальной помойке? Всё равно не спится». Парень ожидал, что просмотр сайта зна­комств быстро развеет ощущение тоскливого одиночества. Наглядится, начитается до тошноты примитивных анкет «кандидаток», глядишь, тоска и отступит.

Всё было так, как он и предполагал. Женщин полно хо­роших и разных, но всё не то, не цепляет. Конечно, с кем провести ночь, он найдет. а вот ту, с которой захочется жить, – вряд ли. Илью уже в долгожданный сон потянуло.

339

И вдруг – толчок в сердце. Рука, уныло пощелкивающая «мышкой», замерла.

Он жадно вглядывался в изображение. Чем его за­цепила очередная претендентка? Вроде ничего особен­ного. Округлое курносое лицо, длинные русые волосы, разделенные пробором. Но вот улыбка… Таинственная, загадочная…

Чтобы увеличить изображение, необходимо зареги­стрироваться на сайте. Илья лихорадочно заполнил ан­кету. Тьфу, черт, теперь надо ждать подтверждения! Он с ума сходил от нетерпения. Ему было страшно, а вдруг чтонибудь случится и страница исчезнет? Например, вы­рубят электричество. Или компьютер даст сбой. У парня от напряжения на лбу выступила испарина. Наконецто! Илья всё смотрел и смотрел на фотографию и не мог на­смотреться. Даже анкету умудрился читать, не отрывая взгляда от лица девушки.

Претендентка не сообщала о себе ничего особенного. Стандартные параметры фигуры, школьное образование, была замужем, разведена. Но он читал анкету, а сердце стучало: «Это она! Это она!» Девушка вообще могла ничего не писать. Достаточно было видеть ее изображение, чтобы ему до дрожи захотелось встретиться с ней в реальности. Какие найти слова, чтобы убедить ее в этом?

Видимо, он нашелтаки нужные слова, потому что она ему ответила. Начала с того, что представилась. Ее зовут Таня, и сегодня она пришла исключительно затем, чтобы удались свой профайл. Таня не скупилась на колкости по поводу знакомств через Интернет. Называла это «ярмар­кой отчаявшихся невест». Сама попала на сайт в приступе очередной своей глупости.

Илье казалось, что девушка подтрунивает и над собой, и над ним. Но даже если это и так – неважно. Важно по­лучить ее согласие на встречу. а вот в нейто она как раз и не видела смысла, потому что не верила в шапошные

340

знакомства. И если он будет настаивать – обидится и ис­чезнет с его горизонта навсегда.

Обидчивость – ее характерная черта. В семнадцать лет Таня обиделась на отца своего будущего ребенка и исчезла из его жизни. Потом – на свою мать (уехала от нее в неизвестном направлении). Обиделась и на работо­дателя, уличившего Таню в том, что она устроилась на работу к нему, будучи беременной (намеревалась отхва­тить декретные). Уволилась, не причинив работодателю материального ущерба.

Таня поведала о себе всё без утайки. И как мыкалась с ребенком, снимала угол у старушки, перебивалась слу­чайными заработками. Потом обиделась на хозяйку за то, что та однажды сказала: «И долго рассчитываешь с младенцем здесь жить?» Не стала докучать ей слезными просьбами, чтобы оставила. Сейчас снимает комнату в коммуналке, работает на дому (вяжет первоклассные вещи на заказ). Ни от кого не зависит, свой минимальный жизненный уровень обеспечивает...

Илья всётаки настоял на встрече. Стал давить на жа­лость: одинок, не уверен в будущем, не на кого опереться в жизни... Бывает, что и обман во благо.

…До него как издалека доносилось недовольное брюз­жание сестры. Располневшая в замужестве от спокойной жизни (волновалась только за непутевого брата), она на­висла над ним глыбой и зудела, зудела, как надоедливый комар над ухом. Он поднялся с намерением выставить Зою вон. Но тут до его слуха донеслись слова: Интернет, сайт, анкета… До Ильи только сейчас дошло, что неуемная се­стрица завела на него анкету в Интернете и перелопатила горы анкет потенциальных невест в поисках наилучшей.

– Всё для тебя стараюсь, – говорила она, сокрушенно вздыхая. – Ночи не сплю... а ты это разве ценишь? Бес­чувственный эгоист.

Говоря это, Зоя совала ему под нос листки с анкетами

341

претенденток. Их было много, целая пачка. Гдето в кон­це он увидел профайл Тани. Илью буквально подбросило с дивана. Он бросился к компьютеру, впился глазами в монитор. Да уж, сестричка постаралась! Что может быть глупее той анкеты, которую она запустила? Отсканирова­ла удачную фотографию, а текст… Выставила последним идиотом, заведя от его имени переписку с Таней. Там он фигурирует как озабоченный человек, мечтающий о собственной семье и детях. Возможно, поэтому пре­тендентка так долго не соглашалась на встречу с ним. Видимо, сравнивала настоящего Илью и вымышленного, придуманного Зоей. И решила, что с ней ведут двойную игру. а уж обижаться Таня умеет.

– Что ты наделала! – простонал Илья и схватился за голову.

* * *Он наблюдал издали. Девочка лет пяти в короткой

черной шубке и серых валеночках каталась на санках с ледяной горки. К ней время от времени выходила из двухэтажного старого дома женщина в наброшенной на плечи меховой куртке. Поправляла вязаную полосатую шапочку, одергивала шубку, потуже затягивала на шее шарфик. Говорила чтото… Девочка в ответ кивала голо­вой и нетерпеливо хваталась за санки. Молодую женщину звали Таней. Когда она в очередной раз скрылась в подъ­езде, Илья вышел из своего укрытия.

– Юленька, – сказал он девочке, приветливо улыбаясь, – хочешь на настоящей горке покататься?

Девочка машинально кивнула головой, потом подняла на него большие глаза. В них были любопытство и насто­роженность.

– Если согласна, я отведу тебя на большую горку. Там сейчас много детишек катается.

– Мне мама не разрешает отсюда уходить.

342

Голосок у нее тоненький, тихий, как щебетанье воро­бышка. Да и сама она была похожа на нахохлившегося воробья, потому что предновогодний морозец крепко взял­ся за дело. У Ильи, пока выжидал, стало прихватывать пальцы ног.

– а мы всего на полчасика. Мама и не заметит твоего отсутствия.

Девочка всё еще колебалась. Она посмотрела на угловое окно на втором этаже дома, вздохнула и потупила голову.

– а я тебе еще и конфетку дам. – Илья вынул из кар­мана куртки небольшую шоколадку в яркой упаковке и протянул малышке.

– Неа, – помотала та головой. – Мне мама не велит ничего брать от чужих дядь и теть.

– Ну, как хочешь. – Илья разочарованно сунул шоко­ладку обратно в карман.

Он постоял еще немного, потом медленно пошел по до­рожке от дома. Но не успел сделать и нескольких шагов, как услышал знакомый тонкий голосок:

– Дядя…Вернулся. Девочка сказала, что согласна покататься на

большой горке, но только недолго, пока мама не выйдет во двор. Она протянула ему руку в теплой варежке и повела за собой. По дороге рассказала, что на эту большую горку уже не раз ходила с мамой и что ей там очень нравится.

– Едешь, едешь – и бултых! На кочке подбрасывает. Так страшно!

– Раз страшно, может, не пойдем?– Нет, нет, пойдем! «Забавная девочка», – подумал Илья.Горка в виде длинного спуска к реке находилась не­

далеко. На ней было много детворы. Слышались визг, гам, смех... Кто пришел сюда со взрослыми (они стояли отдельно в сторонке), кто самостоятельно. Видимо, ма­лышку здесь знали.

343

– Юлька! Езжай за мной, – скомандовал щекастый, раскрасневшийся от мороза пацаненок, усаживаясь на санки. – Поедем на ту кочку. Тряхнет так тряхнет! Клёво!

Девочка согласно кивнула и тоже стала усаживаться на санки. Она так увлеклась, что забыла и о доме, и о маме. Ожидая ее, Илья опять продрог до костей.

Вечерело. Холодное зимнее солнце начало склоняться к горизонту. Пора было возвращаться, но парень не спе­шил. Он чегото ждал…

Илье казалось, что через малышку легче повлиять на Таню.

Она запала ему в сердце, как заноза. Глубоко. Ее таин­ственная улыбка преследовала его даже во сне. Парень пытался общаться с молодой женщиной через сайт, но она не выходила. И тогда у него созрел план через девочку достучаться до сердца гордячки. Но план не был продуман до конца, и, что делать дальше, Илья не знал.

– Вы Танечке кем приходитесь? – обратилась к нему пожилая тетка в меховой шапке.

«Женщины, женщины… До чего ж любопытный на­род!» – с неудовольствием подумал Илья, а вслух сказал:

– Знакомый. Таня попросила меня погулять с Юлей. Очень уж она любит кататься с горки.

– И у меня такой же! – охотно подхватила незнаком­ка, показывая рукой на пацаненка, который предлагал девочке спускаться за ним.

Малышка как раз поднялась в гору и усаживалась на санки, чтобы в очередной раз скатиться вниз.

– Пойдем, Юленька, домой, – позвал Илья. – Мама нас хватится.

– Нуу, – протянула девочка, – еще разок. Можно?– Вот и у меня такой же неугомонный, – сказала со­

беседница.Когда вернулись к дому, девочка решила еще и с искус­

ственной горки во дворе скатиться. Была она вся растре­панная, разрумяненная от мороза, радостная. Щебетала

344

ему про кочку на горе, на которой здорово подпрыгивают санки. Потом спросила:

– Дядя, а как тебя звать?Илья слушал и отвечал машинально. Он думал о встре­

че с Таней, которая, конечно же, уже хватилась дочки. Наверное, везде разыскивает ее. К счастью, во дворе моло­дой мамаши не было, и этим можно было воспользоваться, чтобы оставить девочку и уйти. Но бросить ребенка одного парень не мог. а главное, ему очень хотелось увидеться с Таней.

Юля привела его в квартиру на втором этаже. Таня сидела на постели, закрыв лицо ладонями. Худенькие плечи под цветастым халатиком вздрагивали.

– а вот и мы, – с напускной веселостью в голосе сказал Илья, пропуская вперед малышку. – Принимайте гостей.

Таня открыла зареванное лицо и некоторое время смотрела на них молча. Потом стремительно вскочила и бросилась к дочери.

– Нашлась! Нашлась! – твердила она, крепко прижимая девочку к себе. Когда первый порыв радости прошел, Таня отстранила дочку от себя и спросила строго:

– Ты где пропадала, негодная? Я не знала, что и по­думать. Везде искала... Хотела уже в милицию заявлять.

Выговариваясь, Таня то и дело бросала на виртуального знакомца нетерпеливые взгляды, словно спрашивая: «а ты зачем здесь?»

– Мы с дядей Илюшей ходили кататься на горку… – Де­вочка взахлеб рассказывала, как лихо летала на санках, подбрасываемых на кочке.

Мать ее уже не слушала. Округлив глаза, стала медлен­но, боком приближаться к незваному гостю. Так обычно делают петухи, перед тем как налететь друг на друга.

Илье захотелось убежать. Уж очень зловещим было вы­ражение Таниного лица. Но не успел он сделать движение к двери, как она набросилась на него. Схватила за грудки и притянула к себе.

345

– Ты что себе позволяешь? Какое имеешь право?! Да я тебя уничтожу!

Ее глаза были похожи на два испепеляющих луча. Илья не сопротивлялся и даже не делал попыток осво­бодиться от ее железной хватки (откуда только сила в хрупком теле?). Стоял и ждал, когда истерика пройдет. И тут услышал голос Юли:

– Мама, не трогай дядю Илюшу! Он хороший. Он меня шоколадкой угощал.

Таня рванула его напоследок за грудки и отпустила. Тяжело дыша, сказала:

– Уходи… И больше не попадайся мне на глаза.– Не уходи! Не уходи! – запротестовала девочка. Под­

бежала, схватила его за руку и повела за собой. – Я тебя чаем угощу. Мы будем ходить с тобой на гору?

Илья молча кивнул.

Приёмная дочь

алка вернулась утром. Она даже не таилась от ма­тери. Громко шлепая по полу, прошла в свою комнату. Муза Николаевна, хотя и прождала дочку всю ночь, не торопилась приставать с расспросами. Лежала и думала: «Может, зря я так беспокоюсь? Сама в ее возрасте со сви­данок приходила поздно». И всётаки не утерпела, встала.

алка лежала в постели, монотонно двигая челюстями: жевала резинку. Глаза ее были устремлены в потолок. На худеньком курносом лице застыло выражение сосредо­точенности. Она о чемто думала и не обратила никакого внимания на вошедшую мать.

– Дочка, тебе не кажется, что можно было бы и порань­ше вернуться домой? – подсаживаясь к ней на краешек кровати, спросила Муза Николаевна.

алка продолжала молча жевать.

346

– Я всю ночь не спала. Мало ли сейчас лихих людей… Скосив на нее зеленые выпуклые глаза, девушка ска­

зала:– Ты бы лучше переживала, когда из детдома меня

брала. Зачем ты меня взяла, если не можешь обеспечить?– Чего тебе не хватает? Одета не хуже других. Пита­

емся….– Да мы живем, как бомжи! – перебила ее алка. На

лице девушки отразилось возмущение, настолько силь­ное, что выступил пятнами румянец. – Перебиваемся с копейки на копейку. Срамота! Ты испортила мне жизнь. Если бы не сунулась, меня взяли бы в богатую семью. Зачем ты сунулась?

«И вправду, зачем? – подумала Муза Николаевна. – Сейчас жила бы себе спокойно и не дергалась».

Тринадцать лет назад они с мужем удочерили девочку, которой в то время едва исполнилось два года. И вроде всё шло хорошо, жили нормально. Но началась перестройка, возникли большие проблемы. Муж остался без работы, сильно запил, начал продавать вещи из дома. Пришлось Музе Николаевне с ним расстаться.

Три года назад алка какимто образом узнала, что она приемная в семье. Что тут началось! Принялась третиро­вать неродную мать: «Если не будешь обеспечивать меня как надо, я уйду из дома». Боясь, что это может и в самом деле случиться, Муза Николаевна изо всех сил старалась ублажить дочь. Патронажная сестра в районной поликли­нике получает мизерную зарплату. Она закончила курсы массажистов, стала подрабатывать. Теперь ее услугами желают воспользоваться многие. Поэтому дома она бывает мало, и алка по большей части предоставлена сама себе.

Желая умерить ее спесь, Муза Николаевна напомнила:– Дочка, да никто больше на тебя не позарился в дет­

доме. Заячья губа… С таким дефектом мало желающих удочерить. а я, как медицинский работник, знала: воз­можна успешная операция. И тебе ее сделали. Теперь ты у

347

меня – красавица. – Она сделала попытку погладить дочь по голове, но та с пренебрежением отшвырнула ее руку.

В лицо приемной матери пахнуло винным перегаром. Она поняла, что дочь провела ночку в развеселой компа­нии.

алка явно отбивалась от рук. Плохо еще и то, что не на кого опереться. Не хватает сильного мужского плеча! Видимо, и дочка тяготилась их женским обществом. Она не раз требовала у приемной матери: «Найди мне моего родного отца! Я хочу поглядеть на него!» (Мать девушки погибла вскоре после родов.) Но где Муза Николаевна могла его найти, если алка была нагулянным ребенком?

...Сегодня ей предстоял трудный день. Надо обойти многочисленных клиентов, а уже с утра не было сил. Голова раскалывалась после общения с дочкой. Даже та­блетки не помогали. Муза Николаевна с большим трудом заставила себя подняться и выйти из дома.

В первую очередь решила пойти к пациенту, который всегда благотворно влиял на нее. Этим пациентом был Рудольф Глазурин.

К тяжелобольным и лежачим патронажная медсестра ходила на дом. Зашла както по направлению в калитку палисадника аккуратного домика с резными наличника­ми на окнах. Поднялась на высокое крыльцо. Позвони­ла. Вышедшей седоволосой женщине назвала фамилию больного.

– Да, сюда, сюда, – подтвердила та. – Я его мать. Мы вас ждем.

Рудольфу было всего восемнадцать лет. Неудачный прыжок в жаркий летний день с обрыва реки перечеркнул жизнь парня жирным крестом. Медицинские светила областного масштаба сообщили матери, что у ее сына шансов встать на ноги почти нет – пять процентов из ста. Узнав этот страшный приговор, он заявил разом поседев­шей матери: «Я жить не буду!»

348

Вот таким подавленным, разбитым горем и увидела Муза Николаевна Рудольфа в первый день их знакомства. Ее поразили глаза больного. В них были боль и слабый проблеск надежды. Вероятно, общительная и добрая медицинская сестра показалась ему единственной соло­минкой, за которую можно уцепиться. И, чтобы вселить в него надежду, она уверенно сказала:

– Я тебя вылечу!Случай был очень тяжелый. Знаний, приобретенных на

курсах массажистов, Музе Николаевне явно не хватало. Она уговорила профессора из медицинского института разрешить ей посещать лекции. Для этого пришлось ез­дить в областной центр два раза в неделю.

– Зачем тебе это нужно? – спрашивали коллеги.– Уж такой меня мама родила, – отвечала им Муза

Николаевна.Про себя она решила твердо: «Я подниму Рудика на

ноги, чего бы это мне ни стоило».Парень сначала не особо верил в успех. Ему, видимо,

важнее было общение, участие в его судьбе. Но когда спустя два года он стал шевелить пальцами, то воспря­нул и начал усиленно тренироваться. Еще через пару лет Рудольф встал и день ото дня всё увереннее держался на ногах.

…Открыл ей дверь хозяин дома (мать Рудольфа недав­но умерла). На красивом лице с тонкой щетинкой усов появилась широкая улыбка. В карих глазах загорелись радостные огоньки. «а вот и я, – хотела сказать Муза Николаевна, как всегда говорила. – Готов к процеду­рам?» Но не сказала этих привычных слов, потому что не видела больше смысла в продолжении процедур. Зачем же в таком случае пришла? Муза Николаевна и сама не понимала.

С некоторых пор она ощущала потребность во встре­чах с Рудольфом – всегда, когда ей было плохо. При

349

виде давнего пациента у нее начинало учащенно биться сердце. Медсестра упорно гнала от себя всякие сантимен­ты: «Рудольф – не твоя песня. Ты старше его на целых пятнадцать лет. Между вами не может быть ничего». Но при каждой встрече по телу пробегала искра, от которой захватывало дух. «Тебе нужно завести мужчину, чтобы унять взбунтовавшиеся гормоны, – говорила Муза Ни­колаевна себе. – Иначе накличешь на свою голову беду».

– Проходи. Я со вчерашнего дня тебя жду. Почему вчера не пришла? – спросил Рудольф.

– Я и сегодня не хотела приходить. Пришла только сказать, что наши лечебные процедуры закончены. В них больше нет необходимости.

Говоря это, Муза Николаевна поморщилась от боли (опять приступ мигрени – как всегда, от сильного волне­ния) и поискала глазами, куда присесть. У двери стоял старинный, окованный железом сундук. Она опустилась на него.

– Тебе плохо? – подался к ней Рудольф.«Мне очень плохо», – хотелось сказать ей, но вместо

этого, слабо улыбнувшись, она произнесла:– Обычная мигрень. Скоро пройдет.Он с сомнением покачал пышноволосой головой:– Я вижу, ты сегодня не в себе. Что стряслось?– Ничего особенного. У дочки переходный возраст.

Сами когдато были такими…– Мужа призови на помощь.Муза Николаевна специально не посвящала Рудольфа в

свою личную жизнь. а тут чтото ее заставило выпалить:– Да нет у меня мужа! И дочка мне не родная. При­

емная.Рудольф не ожидал такой откровенности. Справившись

с собой, присел рядом. Они некоторое время молчали.– Я чувствовал, что у тебя нет мужа, – сказал он, осто­

рожно касаясь ее плеча. – У тебя такие руки! Ласковые очень. Я буду их всю жизнь помнить…

350

«Выдала себя! – огорчилась медсестра, заливаясь краской стыда. – Теперь он Бог знает что подумает». И сказала:

– У меня руки всегда ласковые. К любому пациенту…

* * *Они медленно шли по берегу реки. Рудольф и алка чуть

впереди. Муза Николаевна сзади.Чудесный летний день. Сияет на небе солнышко,

стрекочут в траве кузнечики, со стороны реки доносятся возбужденные голоса ребятни. Кажется, весь провинци­альный городок высыпал в этот день на природу.

– Рудик, может, здесь остановимся? – то и дело пред­лагает Муза Николаевна. – И так зашли далеко.

– Я вас веду на свое любимое место. Там можно и по­рыбачить, и костер развести…

– а еще что? – спросила насмешливо алка, которой эта вылазка на природу представлялась никчемной, пустой. Она привыкла тусоваться в своей компании. Но Муза Николаевна завлекла ее обещанием познакомить с отцом.

Отношения матери с дочкой резко обострились после того, как алка избила свою сверстницу. Жестоко избила. Девушка попала в больницу. Мать пострадавшей пригро­зила, что напишет заявление в милицию. Хулиганские выходки со стороны дочери Муза Николаевна наблюдала и раньше. То неприличные надписи на стене дома сделает, то у малышни во дворе футбольный мяч отберет и устроит в своей компании игру в волейбол. Все замечания матери алка игнорировала и вела себя так, будто это она хозяй­ка в доме. Случалось, и прикрикнет: «Долго мне ждать, когда ты ужин приготовишь?» а сама палец о палец не ударит. Сидит целый день перед телевизором (любит про криминальные разборки смотреть), а по вечерам тусуется в своей компании, где, по слухам, является заводилой.

Муза Николаевна забила тревогу. Нужны были

351

какието неординарные меры. И тут она вспомнила о Рудольфе Глазурине, от общения с которым старалась в последнее время воздерживаться. Озабоченная мать ни­когда не забывала, что алка мечтает найти своего отца. Рудольф вполне мог сыграть эту роль.

Так что в этот раз Муза Николаевна пришла к Рудоль­фу не как медицинская сестра, а как просительница. Быв­ший пациент встретил гостью очень радушно, пригласил за стол, угостил чаем с ее любимым вишневым вареньем. Когда Муза Николаевна изложила суть своей просьбы, Рудольф всё правильно понял.

– Я согласен исполнить роль декоративного отца. Тем более… – Он недоговорил, почемуто смутившись.

Гостья чувствовала, что он хочет сказать чтото важное, но не решается.

– Что? – задала она провокационный вопрос. – Девушка, с которой я общался, была беременна от

меня. Потом со мной приключилась известная тебе беда, и она исчезла с моего горизонта.

– Как ее звали?– Оксана.У Музы Николаевны даже дыхание перехватило: Ок­

саной звали погибшую мать ее приемной дочери.Тогда она ничего не сказала ему о своей догадке. И

Рудольф переключился на другую тему. Подсев к ней по­ближе, стал пенять на свою судьбу:

– Нет рядом со мной человека, который бы шел по жизни вместе со мной…

– Найдешь, – утешила его Муза Николаевна. – Трид­цать три года. Вся жизнь впереди!

– Дело в том, что мое сердце уже занято, а когото дру­гого мне не надо.

Сердце Музы Николаевны трепетало, лишь большая разница в возрасте сдерживала ее порывы. Поэтому и сторонилась, боялась встреч с бывшим пациентом.

Когда она собралась уходить, Рудольф остановил ее.

352

– Побудь со мной, – сказал он, беря ее за руку. – Мне так одиноко…

Увидев печальные глаза парня, она отвела взгляд. Не зная, что сказать, показала на компьютер:

– Вот твой друг. Проводишь с ним целые дни напро­лет…

Рудольф за время болезни с помощью компьютера овладел в совершенстве английским языком и сейчас по заказу какойто фирмы занимался переводами.

– Другто он друг. Да неодушевленный, – невесело по­шутил парень.

На другой день Муза Николаевна пришла к нему с до­черью (сказала алке, что поведет ее к отцу). Та вряд ли поверила ее россказням о человеке, попавшем в страшную беду и теперь, после выздоровления, решившем найти свою пропавшую дочку. Но, тем не менее, заинтересова­лась. Долго прихорашивалась перед зеркалом, но оделась как всегда вульгарно: миниюбочка и короткая маечка, обнажавшая пупок. Волосы на голове феерически взды­блены, словно от удара электрическим током.

алка в первые минуты знакомства была чрезвычайно заинтересованной гостьей, с любопытством осматривалась по сторонам. Но, увидев, что обстановка в доме не такая уж богатая, сразу скисла. На вопросы Рудольфа отвечала односложно, а вопросов было много. Его интересовало, как она учится, с кем дружит, чем интересуется в жизни.

По случаю прихода гостей он собрал стол. Не ахти какой: холостяцкая жизнь не приучает к шику. Среди немногочисленных закусок стояла бутылка вина. Муза Николаевна заметила, как загорелись глаза у дочери при виде спиртного.

– алле наливать? – спросил Рудольф.– Наливай, – ответила за мать быстрая на слово девуш­

ка. – Я уже большая.Об алле у хозяина дома, как видно, сложилось нелест­

ное впечатление, но он не подавал вида. Только время от

353

времени морщился, когда та выдавала перлы:– Лох он всегда лох. Жизнь его ничему не научит.Или:– Чтобы срубить бабки, надо голову иметь, иначе бы­

стро загремишь под фанфары.алка явно рисовалась. Решила показать, какая она

крутая.Когда прощались, Рудольф сказал ей:– Приходи, всегда рад тебя видеть.– а что мне здесь делать, папик? – отрезала девушка.

– У тебя даже тачки нет, хотя бы самой задрипанной. а я люблю быструю езду, чтобы адреналина было много.

Рудольф поморщился.– Да, конечно, – согласился он. – Родственничек у тебя

отыскался не из богатеньких. Но богатство человека не только в деньгах заключается.

– а в чем еще? – вылупила на него наглые глаза алка. – Баксы есть, и ты – хозяин жизни. Это при старом режиме людям мозги пудрили: долг, совесть, ответственность… а сейчас золотой телец всему глава, – и она выразительно потерла кончиками пальцев.

Когда Муза Николаевна посетовала Рудольфу (алка ушла раньше), что у дочери только одно на уме – деньги, Рудольф сказал:

– а что ты хочешь? Этому способствует реальная обста­новка в стране. Везде власть капитала: и в шоубизнесе, и в культуре, и в быту. Вплоть до медицины и образования.

Он говорил о том, что пропаганда, прежде всего по телевидению, насилия, власти денег, жажды наживы, «красивой жизни» оказывает растлевающее влияние на молодежь. И, как результат, жестокость, агрессия, жела­ние поживиться за чужой счет.

«Всё правильно, – думала Муза Николаевна. – Именно эти симптомы проявляются у моей дочери».

…У обрывистого берега Рудольф остановился.– Вот здесь я себя покалечил, – сказал он, показав

354

рукой на крутой откос. – По глупости. Бесшабашная юность! Поспорил с другом, что нырну. Нырнул, а на дне оказались валуны.

– И я такая, – вступила в разговор алка. – Люблю риск, люблю доказать свое.

Муза Николаевна ничего не сказала, но подумала: «Яблоко от яблоньки…» Она почти на сто процентов была сейчас уверена, что алка – родная дочь Рудольфа. Кро­ме внешнего сходства, та же одержимость в достижении цели, та же напористость. Догадывается ли Рудольф, кого пригрел? Именно пригрел. Он к алке довольно быстро привязался. Покупает ей дорогие подарки, оказывает все­возможные знаки внимания. Они всегда находят общий язык, тянутся друг к другу…

Двинулись дальше. Привыкшая к повседневной бе­готне по городу, Муза Николаевна не испытывала особой усталости. а вот Рудольф заметно сдал. Нетвердая поход­ка, чуть запрокинутая назад голова (последствия тяжелой травмы) – всё говорило о том, что им пора определиться с выбором места.

– Долго еще идти? – спросила обеспокоенная Муза Николаевна.

– Да мы уже на месте. – Рудольф остановился и об­легченно вздохнул. В руке он держал удилище и сачок.

Место и в самом деле было замечательное. Тихая речная заводь, поросшая кувшинками, пологий берег, переходящий через десяток метров в смешанный лесок. Следы кострищ. Видимо, место было выбрано рыбаками не случайно. И Рудольф подтвердил это, когда ближе к ве­черу пустил в ход удочку. В «окно» между зарослями кув­шинок он забрасывал крючок с наживкой и вытаскивал флегматичных линей и упористых красавцевокуньков. И алке рыбачить понравилось. Она то и дело забрасыва­ла в воду удочку, но рыба у неумелой рыбачки с крючка срывалась.

Развели костерок, и вскоре запашистая уха из свеже­

355

пойманной рыбы забулькала в котелке.Хорошо! Сперва вполголоса, а потом и во весь голос

Муза Николаевна запела. Рудольф начал подпевать. Дуэт получился очень удачный. алка даже поаплодировала им.

– Хорошо сидим, – сказал Рудольф, полулежа на траве, и обнял голосистую певунью за плечи. Она не отстрани­лась. По телу Музы Николаевны разливалась сладкая истома. Ей хотелось любить и быть любимой.

* * *Они сидели в комнате для свиданий. Ждали. Когда

привели под конвоем из камеры предварительного за­ключения алку, оба поднялись.

Девушка смотрела на них настороженновраждебно, словно это они были виновны в том, что она попала за решетку. Но когда Муза Николаевна сделала к ней шаг и протянула руки, алка бросилась в ее объятия и разраз­илась безудержным рыданием.

– Нельзя! Не положено! – сказала женщинаконвоир и грубо оттащила заключенную от матери.

Рудольф, стоявший рядом, хотел чтото возразить, но потом махнул рукой и отвернулся.

«алка, алка, – подумала Муза Николаевна, глядя на дочь. – Что же ты наделала…»

С месяц назад алка проломила голову своей подруге, которая однажды уже пострадала от ее руки. После перво­го инцидента они вроде бы помирились, и в знак дружбы и согласия Нина (так звали девушку) пригласила обидчи­цу к себе домой на чаепитие. Девушки были в квартире одни. Видимо, не обошлось без спиртного. а алка, когда выпьет, становится неуправляемой. Она ударила тяжелой статуэткой Нину сзади по голове, взяла деньги, драгоцен­ности и скрылась. Ее выдала наивная неосмотритель­ность, граничащая с глупостью. Купила на украденные деньги мотик и стала разъезжать с гордым видом по

356

городу. а Нина в это время лежала в реанимации. Врачи боролись за ее жизнь.

В районном городке, где почти все знают друг друга, мигом разнеслась весть о происшедшем. Муза Николаевна еще тогда подумала, что дело нечисто. Она не раз под­ступалась к дочке с расспросами, откуда у нее деньги, но ответ был один:

– Нашла. Ктото потерял сумку…Муза Николаевна решила посоветоваться с Рудольфом.

Тот встретил ее радостным возгласом, обнял, но по ее виду сразу же понял, что случилась какаято беда, и спросил односложно:

– Что?..Она прильнула головой к его широкой груди и распла­

калась. Рудольф долго успокаивал ее, вытирал ей слезы, пока не добился внятного объяснения. Выслушав, сел на стул, потирая высокий лоб ладонью. Думал...

Потом вскочил, схватил ее за руку и сказал:– Идем, нам надо обязательно поговорить с аллой.Девушка как раз лихо подкатила на своем мотике к

подъезду (они стояли на площадке, ждали). Рудольф спустился к ней и, чтото на ходу втолковывая, повел в глубь двора.

Вернулся он к Музе Николаевне один. алка, понурив голову, медленно побрела кудато.

– Она мне призналась, – сказал Рудольф. – что совер­шила преступление.

У Музы Николаевны, как ни ожидала она этого при­знания, потемнело в глазах. Рудольф проводил ее до квар­тиры, усадил на стул. Нашел в аптечке успокоительное. Приняв его, женщина прилегла на диван и почти мгно­венно заснула.

Спала она, видимо, недолго. Открыла глаза и удиви­лась: Рудольф сидит рядом, листает журнал. Дежурит... Благодарное чувство разлилось у нее в груди.

357

После той памятной вылазки на природу отношения между ними коренным образом изменились. Муза Нико­лаевна наконецто решилась принять ухаживания своего бывшего пациента. «Что противиться судьбе? – подумала она тогда. – Ведь Рудик мне не безразличен». Разница в возрасте уже не имела для нее значения.

алка, увидевшая, как они целуются, воскликнула в восторге:

– Вот и свершилось! Настал момент истины! Мои папа и мама наконецто будут вместе!

Она как в воду глядела. Муза Николаевна и Рудольф стали жить одной семьей.

…алка добровольно явилась в отделение милиции и дала признательные показания.

– Как ты ее уговорил? – удивлялась Муза Николаевна.– На статуэтке остались отпечатки ее пальцев – раз! По­

купка мотика на неизвестно откуда свалившиеся деньги – два! И потом, Нину врачи могли вывести из комы. Она всё рассказала бы следователю. алла поняла, что явка с повинной облегчит ее участь. – Рудольф сдвинул на пере­носице черные брови, нахмурился: – Это преступление можно было предотвратить.

– Как? – удивилась Муза Николаевна.– алла однажды заикнулась мне о мотике. Многие мо­

лодые заболели этим чудом техники. Удобно, дорожные пробки не страшны. а главное, на права не надо сдавать. Если бы я купил ей его тогда…

Рудик и так ничего не жалел для дочери (в том, что алка – его дочь, уже не было никаких сомнений: это под­твердила генетическая экспертиза, на проведении которой он настоял). Между отцом и дочерью установились отно­шения полного доверия. Муза Николаевна ревновала по­рой и одновременно радовалась. Поведение алки заметно изменилось. Девушка стала более сдержанной, терпимой. В семье установился климат доброжелательности.

…Свидание с заключенной было коротким. алка на

358

прощанье сказала:– Скоро будет суд. Помолитесь за меня... Чтобы много

не припаяли.– Я и так молюсь за тебя, дочка, – отозвалась Муза

Николаевна. – Купила иконку Николая Чудотворца. Рудольф скорбно молчал.Когда заключенную уводили, она обернулась.– Держись, алла! – крикнул Рудольф. – Всё будет хо­

рошо, ты только переживи эту невзгоду. Мы всегда будем с тобой!

Девушка улыбнулась и благодарно кивнула головой.

359

ромашковое поле

Когда сноха открыла дверь, Евдокия Григорьевна сразу почувствовала запах свежей краски.

– Проходи, мама, – как никогда доброжелательно сказала Полина. – Мы тут такой ремонт затеяли! Под «евро»… Наши хоромы не узнать теперь.

«Давно ли они стали вашими?» – с неудовольствием подумала гостья, а вслух сказала:

– Чем заниматься ремонтом, копили бы лучше деньги. Или вы квартиру уже раздумали покупать?

Приветливоулыбчивое лицо снохи сразу преобрази­лось. Глаза под выщипанными бровками сделались ко­лючими, и без того тонкие губы сжались.

Евдокия Григорьевна ходила по комнатам, а Полина сопровождала ее и объясняла:

– Посмотри, как удачно гармонирует новая мебель с обоями. Кажется, что в квартире стало просторнее. Много света и воздуха. Немало мы голову поломали с Димкой, как всё правильно расставить.

Гостья молчала. Она искала то, что всегда ей было до­рого. Так и не найдя, спросила:

– а где моя настольная лампа? Где образцы горных пород, что были в серванте? Где, наконец, сам сервант? – Евдокия Григорьевна, возвышаясь над хрупкой фигуркой снохи, задавала вопросы в упор и резко, словно расстре­ливала с близкого расстояния.

Однако Полина не смутилась. Выдержав ее гневный взгляд, сказала:

– Господи, да что за эту рухлядь цепляться? Мы здесь всё новенькое поставили, современное.

– Лампа – это не рухлядь. Память о моем муже. То же самое и образцы пород. Он собирал их в экстремальных условиях Севера. Каждый образец напоминал ему о той или иной экспедиции.

360

– Что было, то прошло. Нельзя вечно помнить о былом.«Она в самом деле не понимает или притворяется?» –

подумала Евдокия Григорьевна. Сердце сжалоcь, к горлу подступил комок. Наверное, опять подскочило давление, от которого недавно лечилась в больнице. Боясь, что на­кричит на сноху, она резко повернулась и направилась к выходу.

До съемного жилья Евдокия Григорьевна добиралась в какомто почти невменяемом состоянии. Машинально открыла входную дверь. И только когда приняла успоко­ительное и прилегла на диван, в голове прояснилось. «Ну и что теперь, умирать? – спросила она себя. – Не надо всё так близко к сердцу принимать. Но ведь и память коечто значит. Только я смогу сохранить ее. Сыну моему она не нужна».

Сын представлялся Евдокии Григорьевне почемуто всегда в коротких штанишках. Наверное, это было самое яркое впечатление в ее жизни. И наиболее приятное. Милый сердцу мальчик, послушный ребенок, который, прежде чем чтото взять или кудато сходить, всегда спрашивал разрешения. Молодая мама ничего для него не жалела. У него была очень дорогая игрушечная железная дорога. Потом появилась машинка с ножными педаля­ми. Он горделиво разъезжал на ней во дворе, а соседские мальчишки от зависти сходили с ума. И велосипед ему купили раньше других сверстников. И мотоцикл... Ее муж – Корней Демьянович – иногда возражал:

– Почему мы все Санькины запросы должны испол­нять? Вспомни наше босоногое детство... Были у нас такие игрушки, как у него? Да мы их сами мастерили из подручных материалов.

– Сравнил наше время и нынешнее! Мы застали после­военную разруху. И потом, мы с тобой из многодетных семей вышли, вечно нуждающихся. а Санька у нас один.

Корней Демьянович предлагал для «симметрии» ро­дить еще ребенка, чтобы сын не вырос эгоистом. Евдокия

361

Григорьевна была против. Она работала в конструктор­ском бюро на заводе, была полна творческих замыслов. Появление второго ребенка поломало бы ее успешную карьеру. Муж работал геологом. Полевые сезоны длились месяцами. а бабушекдедушек у них не было.

Санька рано завел себе подругу, еще на школьной ска­мье. Полина тоже была единственным ребенком в семье. Всегда модно одетая, не в меру любящая косметику, она разговаривала только о вещах. Евдокии Григорьевне с мужем это было не по душе. Но выбор сына они привыкли уважать. Корней Демьянович рассуждал:

– Ведь Санька не собирается жениться… Ему еще надо в институт поступать. Да проучится там пять лет. За это время Полина, глядишь, сама по себе из его жизни ис­чезнет.

Увы… Сын завалился на экзаменах. а Полина и вовсе никуда не поступала, болталась по дискотекам и кафе. Ев­докия Григорьевна пыталась убедить сына и его подругу, как важно иметь хорошую профессию и быть самодоста­точными людьми. Куда там! По их пустым безразличным взглядам она поняла, что ее слова уносит ветер.

Когда врачи обнаружили у Корнея Демьяновича зло­качественную опухоль мозга, жизнь ее превратилась в су­щий ад. Она разрывалась между работой и больницей, где с каждым днем угасал в тяжких страданиях ее любимый человек. Сын вроде бы навещал отца, но был какимто отстраненным, равнодушным к его беде.

Когда после смерти Корнея Демьяновича они оста­лись вдвоем, Санька, как видно, понял, что надеяться ему больше не на кого. Поступил в институт на заочное отделение, нашел работу. Безутешная вдова вздохнула с облегчением. Одно тревожило – Полина, которая и не училась, и не работала.

– И тебе нужна такая безалаберная подруга? – доказы­вала она сыну. – Живет одним днем. О будущем не думает.

Санька отмалчивался, и это было подозрительно. Он

362

заговорил с Евдокией Григорьевной о будущем ребенке, когда до родов оставалось два месяца. Сын заявил, что любит Полину, что они уже расписались и что он соби­рается привести ее к себе.

– Мама, ты ведь не выгонишь из дома мою жену с ре­бенком? – допытывался Санька. – Родители от Полинки отказались. Велели ей идти на все четыре стороны.

Пришлось прописать у себя сноху. Евдокия Григо­рьевна тогда и представить себе не могла, как ее ловко окрутят.

Тесно стало в малогабаритной квартирке. Она прихо­дила с работы выжатая как лимон. Где бы отдохнуть, по­лежать, но молодых это не волновало. Врубят популярный диск и балдеют до ночи. а бедная хозяйка квартиры не знает, куда приткнуться.

Вскоре появилось на свет белокурое создание с голу­быми, как небо, глазами. Девочку нарекли Дашенькой. Евдокия Григорьевна души в ней не чаяла. Носила на руках, тискала… Вот оно, счастье! Теперь после работы она летела домой как на крыльях.

И всётаки огорчения были. И опять связанные с без­алаберной снохой. Девочка по ночам часто плакала, а Полина беззаботно дрыхла. Приходилось Евдокии Григо­рьевне подниматься к ребенку. Придет вечером с работы – в доме кавардак. Всё разбросано, раскидано, как после страшного погрома. Поесть бы, а нечего. Сын тоже вотвот появится. Надо и его кормить. Нерасторопная Полина жаловалась, что девочка очень беспокойная. Поэтому, мол, и не успеваю готовить. Приходилось хозяйке дома «засучать рукава».

Однажды Евдокия Григорьевна услышала, как Полина в ответ на упреки мужа в лености заявила:

– Вот если бы мы жили одни, без твоей мамы – другое дело. Я бы чувствовала себя хозяйкой и всё делала сама.

Ждать ответной реакции со стороны Саньки пришлось недолго. На другой же день он предложил матери пере­

363

ехать в однокомнатную квартиру, которую подыскал для нее неподалеку.

– Тесно нам, мама, – убеждал он. – Живем в двухком­натной малогабаритке. Причем одну комнату занимаешь ты, а мы втроем ютимся в другой. Нельзя пошевелиться. а ребенок растет.

Санька сказал, что устроился на работу в хорошую фирму. Рассчитывает за несколько лет накопить денег на собственное жилье. И тогда Евдокия Григорьевна вернет­ся в квартиру, где прописана.

Она и тут пошла навстречу просьбе сына. Посмотрела предложенную ей комнату в коммуналке – чистенькая, уютная... Однако в связи с переездом, видимо, перенерв­ничала (нелегко оставлять насиженное гнездо, где прошли лучшие годы). Резко поднялось артериальное давление, начались сердечные приступы. Врачи констатировали: предынфарктное состояние. Ее положили в больницу.

И вот сегодня, выписавшись из больницы, пришла в свой родной дом за памятными вещами. Заодно хотела с милой ее сердцу Дашенькой пообщаться…

Санька на другой день навестил мать. Сходу, едва та открыла ему, спросил:

– Что у тебя вчера с Полиной произошло? Она пожа­ловалась, что ты психанула. Было бы изза чего!.. Изза старой рухляди...

Евдокия Григорьевна укоризненно покачала головой:– И ты туда же, сынок… Для меня настольная лампа

– не старая рухлядь. С ней любил сидеть над отчетами твой отец. То же самое и с образцами горных пород. Все эти вещи дороги мне как память. а вы – всё на свалку. Ничего святого…

Не проходя в комнату, Санька задумчиво погрыз ноготь (так и не смогла отучить его от этой дурной привычки с раннего детства). Озабоченность в серых, как у покойного отца, глазах сменилась решимостью.

– Значит так, мама, – четко выговаривая каждое слово,

364

начал он, словно вдалбливая тугодумуученику непоня­тое. – Мы решили, что Полина пойдет работать, чтобы побыстрее накопить нужную сумму на собственное жилье. Так что придется привозить Дашеньку на день к тебе, пока мы на работе. а вечером будем забирать. Согласна? Ты всё равно сейчас не работаешь.

Как ей было не согласиться?

* * *Утром пришла хозяйка квартиры и сообщила, что

Евдокии Григорьевне следует съехать с занимаемой ею жилплощади в течение двух дней.

– Сын приезжает из армии, – объяснила она. – Жена его живет со мной, а им хочется жить отдельно. Такто для молодых лучше. Не правда ли?

Евдокия Григорьевна молча кивнула и подумала: «Куда же мне теперь деваться?»

Когда вернулась в комнату, трехлетняя Даша спросила:– Бабушка, это кто приходил?Она еще лежала в постели и всё никак не могла «рас­

качаться», чтобы встать. Девочке пора было собираться в детский сад, а она никак не могла к нему привыкнуть (начала посещать его всего две недели назад) и поэтому шла с большой неохотой.

– Да так… – сказала Евдокия Григорьевна. – Тетя одна…

– Знакомая?– Болееменее…– а как ее зовут?– Ты почему не встаешь? – повысила на нее голос ба­

бушка, у которой после встречи с хозяйкой квартиры ис­портилось настроение. – Посмотрика, сколько времени, а ты еще и не одета.

Воспитание внучки целиком легло на ее плечи. Девочка совсем забыла о своем доме, родителей видела только по

365

выходным. И не скучала. Любимая бабушка заменяла ей и папу, и маму. Евдокия Григорьевна не тяготилась своей ролью. Напротив она чувствовала себя нужной (после вы­хода на пенсию это очень важно), да и общение с любимой внучкой только придавало ей жизненных сил.

Требование хозяйки квартиры съехать в течение двух дней нарушило привычный образ жизни. Евдокия Гри­горьевна вдруг осознала, что живет здесь на «птичьих правах». Состояние озабоченности и даже потерянности не покидало ее до того момента, пока не подошло время идти в детский садик за внучкой. Они гуляли, катались с горки... К молодым пришли уже вечером, когда сгусти­лись сумерки.

Дома была только Полина (Санька после работы шел на занятия: учился в вечернем институте). Она встрети­ла их радушно, усадила за стол, угостила чаем. Евдокия Григорьевна смотрела на суетившуюся вокруг них сноху и думала: «Полина чувствует свою зависимость от меня. Поэтому так старается».

Она с самого начала делала всё, чтобы облегчить жизнь молодым. Но это было понято превратно. Вместо того, чтобы побыстрее скопить деньги на собственное жилье, осенью они устроили вояж за границу, понежились у теплого моря. Евдокия Григорьевна тогда ничего им не сказала. Думала, сами поймут. Но на днях узнала, что парочка опять собирается за рубеж: Полина выиграла в лотерею приличную сумму. Сейчас, когда ей надо было съезжать с арендованной квартиры, Евдокия Григорьевна поняла, что действовать надо решительно.

Когда Даша напилась чаю, бабушка предложила ей:– Иди, Дашенька, поиграй. В комнате есть игрушки.

Ты о них давно забыла.– Нуу, бабуля!.. Не хочу играть старыми игрушками.

Мы скоро пойдем домой? Дома у меня зайчикпопрыгайчик. Мы с ним поскачем в лес.

– Скоро пойдем. Пока мы с твоей мамой убираем со

366

стола, посмотри в комнате телевизор.– а я тоже буду убирать со стола! Вы с мамой будете

чашки мыть, а я их расставлять в шкафу.Евдокия Григорьевна досадливо поморщилась. Ей

никак не удавалось избавиться от внучки, которая не от­ходила от нее ни на шаг.

– Тогда сходи в туалет перед дорогой.Девочка согласно кивнула и убежала. Евдокия Григо­

рьевна сразу приступила к делу.– Выселяют меня из квартиры, – сказала она, жестом

приглашая невестку присесть рядом. – Деваться мне не­куда. Я возвращаюсь сюда, в свой дом.

Худощавое лицо Полины, до этого приветливое, сразу помрачнело.

– а как же мы?– Ищите себе угол. Снимайте частную квартиру.– Но это невозможно. Такие деньги отваливать каждый

месяц за жилье! Так мы никогда не накопим на собствен­ную квартиру.

– а вы и здесь не накопите, – жестко сказала свекровь, – потому что транжиры. Какие деньги отвалили, когда ездили отдыхать за рубеж? И вновь собираетесь…

Полина запротестовала, стала говорить, что отдыхать тоже надо. Нельзя же всё время работать и работать. Евдо­кия Григорьевна не стала ее слушать. Взяв выбежавшую из туалета внучку за руку, пошла с ней к выходу.

Поздно вечером явился сын и стал уговаривать мать согласиться на новый переезд.

– Я найду для тебя другое жилье. Не хуже нынешнего. И буду полностью его оплачивать. Это тебя устроит? Вам с Дашенькой будет хорошо.

«То же самое ты пел, когда я въезжала сюда, – хотелось сказать Евдокии Григорьевне. – Обещал оплачивать жил­площадь, а прошло два месяца, и забыл». Она погрозила ему пальцем:

– Тише… Девочка только что заснула, – но о прежних

367

обещаниях напомнить не решилась.Уговоры только подхлестнули ее решимость вернуть­

ся к себе домой, потому что в словах сына она вновь ус­лышала эгоистические нотки. Дескать, ты какнибудь перебьешься, а нас оставь в покое. В ней поднималось возмущение: «Выкинуть мать из законного жилья, чтобы самим не знать нужды! Это как называется?»

– Никаких разговоров больше не может быть! – жестко заявила она, окинув сына отчужденносуровым взглядом. – Завтра же переезжаю в свой дом.

Но переехала Евдокия Григорьевна не в собственное жилье, а в казенный дом. От переживаний у нее под утро случился инфаркт.

* * *Большое ромашковое поле. Она бежит по нему, а ноги

заплетаются в траве. Девочка падает, поднимается и снова бежит.

– Папка приехал! Папка приехал!Она знает, что без гостинцев отец из города не воз­

вращается. На нем красивый черный костюм и такого же цвета шляпа. Он самый главный человек в деревне – председатель колхоза. Возвращается из города с оче­редного совещания. В руке у него маленький коричневый чемоданчик.

Вот и полю конец. Проезжая дорога. Босоногая девчон­ка бросается к отцу. Он подхватывает ее на руки, высоко подкидывает, да так, что у нее замирает сердце.

– Здравствуй, Толик! Как ты здесь без меня?– Я не Толик, я Дуся. Я не мальчик, а девочка.Ее нарекли в честь покойной бабушки, которая всю

жизнь проработала в деревне телятницей.Телятки… Милые кроткие животные. Играть с ними –

одно удовольствие. Они такие ласковые. Большеглазые, добрые… Сунешь пучок травки, неторопливо пережуют,

368

а потом в знак благодарности лизнут шершавым языком в щеку. Протяжно промычат:

– Мууу…– Не боишься, что руку откусят? – шутит проходящая

мимо бабушка.– Неее, они добрые...Дуся мечтает, что, когда вырастет, тоже будет телят­

ницей.– Бабушка! Бабушка! – слышит она как будто издалека

чейто детский голосок. – Это я, Даша! Очнись…Евдокия Григорьевна открывает глаза. И впрямь видит

перед собой Дашеньку. Сзади возвышается Санька, сын. У него горестнопечальное лицо. «Почему у него такое печальное лицо? – думает Евдокия Григорьевна. – Мо­жет, чтото случилось?» Она хочет спросить, но не может открыть рот. Запекшиеся губы не разлепить. Больная только мычит и вновь впадает в беспамятство.

...И опять ромашковое поле. Она бежит по нему на­встречу чубатому пареньку по имени Корней. Он приехал из города на каникулы, учится в институте. Она тоже на следующий год будет поступать в институт. а сейчас ей надо прилежно учиться в школе. Без крепких знаний в институт не поступить.

– Корней! Корней! Я сейчас! Подожди, не уходи…Она торопится. Ноги ее заплетаются в траве. Евдокия

падает. Поднялась, а Корней уже далеко. Он ее не ждет, уходит к линии горизонта. Девушка бросается за ним следом, кричит:

– Корней! Подожди, Корней!..Вот и линия горизонта. Корней преображается на

глазах. Он уже не молодой. У него седые виски, вместо чубчика – загорелая лысина. Корней Демьянович садится на облачко и протягивает Евдокии Григорьевне руку:

– Полетим со мной туда, где нет зла… Там у меня дом. Будем жить вместе.

– Но у меня есть дом! Мне только надо туда перебрать­

369

ся. – Твоя квартира занята. Тебе не отдадут ее. Евдокия Григорьевна протягивает ему руку, но тут

вновь слышит как будто издалека голос Дашеньки:– Бабушка! Очнись! Ты мне нужна!..Она открывает глаза и видит перед собой любимую

внучку. У нее полные слез глаза. Девочка трясет ее за руку и твердит:

– Бабушка… Бабушка…Евдокия Григорьевна вдруг вспоминает слова из по­

пулярной некогда песни: «Поднимет детская рука мои года – мое богатство». Хочет взять руку внучки, чтобы передать ей свои года, и не может: нет сил. От сознания своей беспомощности плачет. Слезы тонкими струйками бегут по щекам.

а Корней уже втянул ее на облачко, усаживает рядом с собой.

«Прощай, внученька», – хочет сказать Евдокия Гри­горьевна, но вместо слов раздается только невнятное мычание.

370

Содержание

Бес в ребро ...........................................................3

Гордыня ................................................................5

Предсказание ................................................. 18

Дитя порока ................................................... 39

Оберег от любви ............................................ 62

Принц из сказки ........................................... 81

Благословение ................................................ 88

Клин клином вышибают ......................... 94

Блондин с голубыми глазами ..............104

Живое существо .........................................112

Единственная .............................................115

Кольцо с гравировкой ...............................124

В ночь под Рождество .............................140

Сердцу не прикажешь ..............................150

Три бутылки ................................................162

Виртуальная любовь ................................174

Красная рябина ...........................................180

Бес в ребро ......................................................192

Любимая..........................................................206

Золотая клетка .........................................218

Две мамы ........................................................244

Дела земные ..................................................251

Подруги............................................................258

Пупсик .............................................................271

Третий сын ...................................................284

Вечер при свечах .........................................304

Бабушкистарушки ..................................313

Маленькая заступница .........................336

Приёмная дочь .............................................345

Ромашковое поле ........................................359

371

РедакторТ. Н. Бавыкина

Технический редактор Е. Н. Лебедева

Компьютерная верстка Н.Б. Данилов

Куклин Валерий Павлович

Бес в реброРассказы

372

Подписано в печать 16.09.2008.Формат 60х84 1/16. Бумага офсетная № 1. Печать плоская.

Печ. л. 23.25. Усл. печ. л. 21.6. Уч.изд. л. 22.8. Тираж 500 экз. Заказ № 235т.

Изд. лиц. ЛР № 010221 от 03.04.1997ОаО «Издательство «Иваново»

153012, г. Иваново, ул. Советская, 49Тел.: 326791, 324743. Email: riaivan@mail.ru