МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФГАОУ ВО «КРЫМСКИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМЕНИ В. И. ВЕРНАДСКОГО» Евпаторийский институт социальных наук (филиал)

Кафедра филологических дисциплин и методик их преподавания

ФФФОООРРРМММИИИРРРОООВВВАААНННИИИЕЕЕ ПППРРРОООФФФЕЕЕССССССИИИОООНННАААЛЛЛЬЬЬНННОООЙЙЙ КККОООМММПППЕЕЕТТТЕЕЕНННТТТНННОООСССТТТИИИ ФФФИИИЛЛЛОООЛЛЛОООГГГААА

ВВВ ПППОООЛЛЛИИИКККУУУЛЛЛЬЬЬТТТУУУРРРНННОООЙЙЙ ОООБББРРРАААЗЗЗОООВВВАААТТТЕЕЕЛЛЛЬЬЬНННОООЙЙЙ СССРРРЕЕЕДДДЕЕЕ

Материалы I Международной научно-практической конференции

22-23 ноября 2018 г.

г. Евпатория

2

УДК 37; 80; 81; 82 Печатается по решению ученого совета Евпаторийского института соци-

альных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет име-ни В. И. Вернадского» от 12.12.2018 г., протокол № 14.

Формирование профессиональной компетентности филолога в поли-

культурной образовательной среде : сб. материалов I Международной научно-практической конференции, 22-23 ноября 2018 г., г. Евпатория / ред. кол. Ю. К. Картавая, И. Б. Каменская, М. А. Шалина ; под общ. ред. И. Б. Каменской. – Симферополь : ИТ «Ариал», 2018. – 299 с.

В сборнике отражены актуальные лингвистические, литературоведческие,

психолого-педагогические и методические аспекты формирования профессио-нальной компетентности филолога в поликультурной образовательной среде.

Рецензенты: Л. А. Петрова, доктор филологических наук, профессор, заведующая ка-

федрой русской филологии ГБОУ ВО РК «Крымский инженерно-педагогический университет»

Н. В. Давкуш, кандидат педагогических наук, доцент кафедры методик

начального и дошкольного образования Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского»

Редакционная коллегия: Каменская И. Б, кандидат педагогических наук, доцент Картавая Ю. К., кандидат педагогических наук, доцент Шалина М. А., кандидат филологических наук, доцент

Информационный партнер – научный журнал «Гуманитарная парадигма» www.humparadigma.ru

e-mail: red@humparadigma.ru Ответственность за достоверность приведенных в публикациях фактов,

дат, наименований, фамилий, имен, цифровых данных несут авторы публика-ций.

Научные статьи и тезисы печатаются по авторским вариантам © Кафедра филологических дисциплин и методик их преподавания © Евпаторийский институт социальных наук (филиал) ФГАОУ ВО «Крым-

ский федеральный университет им. В. И. Вернадского»

3

УДК 37.046.2:811.111’24 МЕТОДИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ РАННЕГО ОБУЧЕНИЯ

АНГЛОЯЗЫЧНОМУ ПРОИЗНОШЕНИЮ Аветисян Лусине Мкртычевна

ассистент кафедры филологических дисциплин и методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: lusien-87@mail.ru

Аннотация: Статья посвящена методическим особенностям раннего обучения ан-глийскому произношению. Наиболее эффективным признается аналитико-имитационный метод. При обучении иностранному языку детей младшего возраста рекомендуется при-менять главным образом неосознанную имитацию. Необходимым условием эффективно-сти раннего обучения иноязычному произношению выступает использование средств слуховой и зрительной наглядности и корректная последовательность упражнений, направленных на формирование произносительных навыков.

Ключевые слова: раннее обучение, иноязычное произношение, аналитико-имитационный метод, неосознанная имитация, слуховая и зрительная наглядность.

Abstract. The article reviews methodological peculiarities of teaching English pronuncia-tion to young learners. The analytic-imitative method is regarded as the most efficient one. While teaching a foreign language to young learners it is recommended to employ subconscious imita-tion. The necessary condition of effective teaching foreign-language pronunciation to young learners is employing means of aural and visual aids and implementing correct sequence of exercises aimed at forming pronunciation habits.

Key words: early teaching, foreign-language pronunciation, analytic-imitative method, subconscious imitation, aural and visual aids.

Постановка проблемы. В последнее время в России широкое распростране-ние получило раннее обучение английскому языку. Современное общество, стре-мясь жить в ногу со временем, обеспечивает раннее обучение своего юного поко-ления иностранному языку для дальнейшего получения хорошего образования и возможности построить успешную карьеру. Наравне со знанием языкового мате-риала, очень важную роль играет овладение правильным произношением, так как от уровня владения произносительными навыками зависит уровень владения и иноязычными рецептивными и продуктивными речевыми умениями.

Изложение основного материала исследования. Овладение явлениями речевого потока и тренировка звуков происходит на сопоставительных упраж-нениях, которые, в свою очередь, построены на учете благоприятных фонетиче-ских условий в родном языке, а также на контрастных упражнениях с использо-ванием опорных артикуляций в изучаемом языке.

Введение и отработка фонетического материала происходит в такой после-довательности [2]: 1) произнесение нового звука отдельно, затем в слоге, далее в слове и речевом образце, а затем в обратном порядке; 2) выделение вводимого звука, изолированное произнесение его, запись на доске в орфографии и тран-скрипции отдельных звуков, или показ фонетико-орфографических таблиц; 3) характеристика артикуляции звука (в сопоставлении с родным языком, если это оправдано), ознакомление с явлениями речевого потока, применение тоно-грамм; 4) постановка звука отдельно каждому обучающемуся, индивидуальная и хоровая отработка произношения в упражнениях; 5) прослушивание звукозапи-сей либо голоса учителя с целью распознавания введенного звука в новой ситуа-ции и развитии фонематического слуха; 6) многократное повторение упражне-ния с целью выработки произносительного навыка.

Последующая работа направлена на комплексную актуализацию большого

4

количества элементарных аудитивно-произносительных навыков в иноязычной речевой деятельности [1].

Благодаря применению сознательно-активного метода происходит выра-ботка иноязычных аудитивно-произносительных навыков. Осознание материала достигается на основе минимума теории общей фонетики и фонетики изучаемо-го языка, в результате сопоставлений фонетических явлений родного и изучае-мого языков. При постановке звуков особенно важно осознанное усвоение сход-ных в иностранном и родном языках звуков: из психологии известно, что чело-век улавливает незначительные различия между звуками лишь при условии предварительного осведомления его о наличии таковых и подготовки к их вос-приятию. Используются приемы осознанной и неосознанной имитации.

Осознанная имитация достигается сочетанием теории, анализа и тренировки на моделях, полутворческих и творческих упражнениях; неосознанная имитация – это усвоение звукового строя и ритмомелодики путем механического повторения за обучающим или за фонограммой образцов речи [3]. В зависимости от возраста учащихся соотношение между осознанной и неосознанной имитацией меняется. При обучении иностранному языку детей младшего возраста рекомендуется при-менять главным образом неосознанную имитацию вследствие психофизиологиче-ских особенностей возраста: артикуляция детей пластична, они легко имитируют произношение учителя и охотно повторяют речевые образцы. Экспериментально доказано значительное преимущество аналитического способа перед имитацион-ным, поэтому имитацию сочетают с теоретическими разъяснениями.

Осознанию фонетического материала и операций с ним способствуют не только теоретические сведения, но и различные виды наглядности, обеспечива-ющие работу анализаторов в комплексе.

При обучении произношению средствами зрительной наглядности являют-ся: фотографии артикуляторных укладов, палатограммы и схемы палатограмм положения языка по отношению к небу, мелодические рисунки, тонограммы, артикуляция звука, показ отдельных его элементов учителем. Все это позволяет наблюдать и контролировать с помощью зеркала артикуляторные уклады изуча-емого языка в комплексе, а также отдельные элементы артикуляции звуков. Зрительно можно контролировать следующие элементы артикуляции звуков: округление и выдвижение губ вперед, отведение углов губ назад, нейтральный уклад, смыкание губ, напряженность и ненапряженность губ, оскал и т.д. В одних случаях зрительный контроль является базой для развития мышечного чувства, в других – он служит лишь вспомогательным средством, иллюстриру-ющим тот или иной элемент артикуляции. Зрительная наглядность может быть использована для показа не только статических моментов артикуляции, но и направленности артикуляционных движений в динамике.

Средством слуховой наглядности является аудиозапись. Обычно обучаю-щимся предлагается прослушать текст несколько раз: в первый раз для того, чтобы создалось общее впечатление от текста (что особенно важно, если это связный текст), дать прослушать его целиком; обучающиеся должны следить по тексту в транскрипции или традиционном написании. Затем учитель разбирает текст, выясняя непонятные по содержанию места или отдельные слова.

После того как текст разъяснен, обучающиеся приступают к его чтению. Звук, слог, слово или предложение обязательно повторяются не менее пяти раз;

5

после этого учитель обращает внимание обучающихся на фонетические трудно-сти, встречающиеся в прослушанном материале, дает прослушать отрывок еще несколько раз. Далее обучающиеся произносят его самостоятельно. В качестве завершения этого группе предлагается прочесть отрывок хором и прослушать запись. После такого анализа и предварительной тренировки обучащимся следу-ет предложить выучить текст наизусть. Желательно, чтобы при разучивании заданного текста обучащиеся снова могли прослушать запись и читать текст одновременно со звучанием записи. В результате работы с аудиозаписью обу-чащиеся должны закрепить чтение слуховых образов всех элементов текста.

Выводы. Существуют разные методы обучения иноязычному произноше-нию. Наиболее эффективным принято считать аналитико имитационный метод, при этом имитацию сочетают с теоретическими разъяснениями. При обучении иностранному языку детей младшего возраста рекомендуется применять глав-ным образом неосознанную имитацию вследствие психофизиологических осо-бенностей возраста. Необходимым условием эффективности раннего обучения иноязычному произношению выступает использование средств слуховой и зрительной наглядности и корректная последовательность упражнений, направ-ленных на формирование слухопроизносительных навыков.

Литература 1. Демьяненко, М. Я. Основы общей методики обучения иностранным языкам. Теорети-ческий курс / М. Я. Демьяненко. – Киев : Вища школа, 1976. – 171 с. 2. Методические указания к практическим, лабораторным занятиям и по организации самостоятельной работы студентов по дисциплине «Методика обучения основному ино-странному языку (французский язык)» [Электронный ресурс] / А. Д. Никитина. – URL : http://e.lib.vlsu.ru/bitstream/123456789/ 3651/1/00479.pdf. 3. Рогова Г.В., Рабинович Ф.М., Сахарова Т.Е. Методика обучения иностранным языкам в средней школе / Г. В. Рогова, Ф. М. Рабинович, Т. Е. Сахарова. – Москва : Просвещение, 1991. – 287 с. УДК 811.111’25

ПОТЕНЦИАЛЬНЫЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ТРУДНОСТИ ПЕРЕВОДА АНГЛОЯЗЫЧНОЙ ОФИЦИАЛЬНО-ДЕЛОВОЙ ДОКУМЕНТАЦИИ

Аджигеряева Сильвия Эскендеровна старший преподаватель кафедры филологических дисциплин и методик их

преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: sadjigeryaeva@hotmail.com Аннотация. В статье охарактеризованы лингвистические особенности официально-

делового стиля английского языка, представляющие потенциальную трудность для пере-вода на русский язык. Лингвистические трудности перевода англоязычных документов официального стиля, обусловлены стандартизацией официально-деловой речи на всех уровнях языка, подразделены на содержательные, лексические и синтаксические.

Ключевые слова: лингвистические особенности, официально-делового стиль ан-глийского языка, потенциальные переводческие трудности.

Abstract. The article describes the linguistic peculiarities of the official style of English pos-ing a potential challenge for translation into Russian. Linguistic difficulties of translating English-language documents of the official style are due to the standardization of the speech of the official business at all language levels and are divided into content, lexical and syntactic difficulties.

Keywords: linguistic peculiarities, English-language documents, official style, potential challenge for translation.

Постановка проблемы. В современном обществе перевод документов, осо-бенно англоязычных, становится все более востребованным. В деловой среде

6

растет спрос на хороших специалистов данной квалификации. Язык деловых бумаг является также и языком официальной власти, отсюда вытекает его главная особенность – стандартная форма изложения, стремление к обобщению и абстрак-ции. Проблему функциональных стилей английского языка, а также лингвистиче-ские особенности официально-делового стиля исследовали П В. Веселов, В. В. Виноградов, И. Р. Гальперин, H. G. Widdowson, K. Wales. Однако исследова-ние официально-деловой документации с точки зрения потенциальных лингви-стических трудностей ее перевода является недостаточно изученным.

Изложение основного материала исследования. Функциональный стиль – исторически установившаяся система приемов речи, используемых в разнообраз-ных сферах общения людей; один из видов литературного языка, несущий уста-новленную функцию в общении [1, с. 39-40]. Выделяют следующие функциональ-ные стили: научный, поэтический, ораторский, разговорный, официально-деловой и публицистический, которые являются прагматическими подсистемами языка, при этом каждая из них имеет свои характерные особенности в лексике и фразео-логии, в синтаксических конструкциях, а иногда и в фонетике [6, с. 19].

Официально-деловой стиль обслуживает правовую и административно-общественную сферы деятельности. Он используется при написании докумен-тов, деловых бумаг и писем в государственных учреждениях, суде, в различных видах делового устного общения. Официально-деловыми документами считают-ся: дипломатические документы, коммерческая переписка, материалы обще-ственных конгрессов и конференций, тексты контрактов [3, c. 99]. Прагматиче-ские особенности того или иного функционального стиля необходимо учиты-вать для достижения изофункциональности текста оригинала и текста перевода, которая «предусматривает максимальное совпадение функциональных парамет-ров соотнесенных языковых знаков текста оригинала и перевода» [2, c. 381].

Язык официальной документации содержит некоторые особенности: рез-кое, по сравнению с другими стилями, сужение диапазона применяемых рече-вых средств; высокую степень повторяемости (частотность) некоторых языко-вых форм на определенных участках текстов документов [5, с. 13-16]. Обяза-тельными качествами документов являются полнота и своевременность инфор-мации, точность, краткость формулировок. Перед составителем документа ста-вится задача – предельно ясно отразить сведения, содержащие правовую силу. Подобная прагматическая установка предъявляет высокие требования к пере-водчику официально-деловой документации.

Основным правилом делового этикета является отсутствие коннотативной окраски, соответственно, нейтральный характер изложения является нормой делового речевого этикета. Формы, которые имеют эмоционально-экспрессивную окраску, оказываются за пределами деловой речи. Применение просторечий, диалектики, разговорных слов и образных значений в деловой речи не допускается. Такая социолингвистическая особенности языка офици-ально-деловых документов ошибочно принимается за фактор, облегчающий процесс перевода. Однако в документах возможно выражать просьбы и благо-дарности, предъявлять претензии и требования (даже в категоричной фор-ме) [5; 8]. Доминирующие в языке официальных деловых документов косвенные речевые акты [7] усложняют задачу переводчика как на этапе декодирования коммуникативной интенции инципиента оригинального текста, так и на этапе

7

его транскодирования средствами языка перевода. Ограничение типов языковых единиц, применяемых в деловых документах,

и общее требование соответствия документов определенному регламенту обу-славливают частотность отдельных языковых форм на определенных участках текстов документов [8, с. 315]. Конвенциональность языковых средств требует от переводчика знания языкового и речевого инвентаря той или иной узкой сферы применения официально-деловой документации.

Содержательные особенности делового стиля – его объективность, истин-ность, категоричность, лаконичность, определенность [4, c. 11-12].

Лексическими особенностями официально делового стиля являются: упо-требление специальных оборотов, профессиональных идиом, системы стандарт-ных клише, терминов, присущих определенной отрасли, с которой связан тот или иной документ; отсутствие коннотативной окраски в документах; употреб-ление слов в их строгом словарном значении. В официально-деловых докумен-тах не допускается использование неологизмов, даже образованных по традици-онным моделям, если они не имеют терминологического смысла и могут быть заменены общелитературными словами. Не допускается и искажение формы терминов или их замена профессионализмами, жаргонизмами и т. п. В деловой речи ограничены возможности лексической сочетаемости слов [5, с. 13-16]. Речь становится устойчивой, наполненной определенными языковыми формулами.

Синтаксическими особенностями английского официально-делового стиля являются: употребление безличных предложений, страдательных конструкций, использование синтаксических штампов, применение однородных членов пред-ложения, условия, цели; развернутость и полнота изложения за счет «максимума необходимой информации» в пределах одной фразы; крайне редкое употребле-ние бессоюзных сложноподчиненных предложений с придаточными причины, употребление простых предложений [5, с. 13-16]. Именно на уровне синтаксиса переводчик официально-деловой документации испытывает наибольшие труд-ности в силу значительных расхождений синтаксических систем английского и русского языков [3], в частности, меньшей частотностью пассивных конструк-ций, отсутствием в русском языке абсолютных причастных оборотов, конструк-ций «сложное подлежащее», «сложное дополнение», столь характерных для английской официальной речи.

Выводы. Основное качество, которое отличает официально-деловой стиль от других стилей и обусловливает значительные переводческие трудности – это стандартизация речи, происходящая на всех уровнях языка. Исходя из этого, лингвистические трудности перевода англоязычных документов официального стиля целесообразно подразделить на содержательные, лексические и синтакси-ческие. К содержательным трудностям относятся: необходимость сохранения таких свойств стиля как объективность, истинность, категоричность, лаконич-ность, определенность; частность косвенных речевых актов; конвенциональ-ность языковых средств. К лексическим трудностям отнесены частотность спе-циальных оборотов, профессиональных идиом, системы стандартных клише, терминов, присущих определенной отрасли. Синтаксические трудности вклю-чают частотность пассивных и безличных конструкций, конструкций «сложное подлежащее», «сложное дополнение», абсолютных причастных оборотов.

Литература 1. Векшин, Г. В. Языки общения и функциональные стили / Г. В. Векшин // Филологиче-

8

ский сборник к 75-летию Н. С. Валгиной. – Москва, 2002. – C. 39-40. 2. Каменская, И. Б. Изофункциональность лексической синонимии в оригинальном и переводном текстах романа Стефани Мейер «Сумерки» / И. Б. Каменская, А. И. Каменский // Современные проблемы языкознания, литературоведения, межкуль-турной коммуникации и лингводидактики : материалы II Междунар. науч. конф., 20-21 апреля 2016 г., г. Белгород. – Белгород : БГНИУ, 2016. – С. 380-384. 3. Макарова, Л. С. Материалы по курсу теории и практики перевода / Л. С. Макарова, Е. А. Долуденко – Москва : АГУ, 2008. – 99 с. 4. Плещенко, Т. П. Стилистика и культура речи / Т. П. Плещенко. – Москва : ТетраСи-стемс, 2001. – 232 с. 5. Рахманин, Л. В. Стилистика деловой речи и редактирование служебных документов / Л. В. Рахманин – Москва : Высшая школа, 1988. – 239 с. 6. Разинкина Н. М. Функциональная стилистика английского языка / Н. М. Разинкина – Москва : Высшая школа, 1989. – 182 с. 7. Сухих, С. А. Личность в коммуникативном процессе / С. А. Сухих. – Краснодар : Изд-во ЮИМ, 2004. – 155 с. 8. Wales, K. A Dictionary of Stylistics / K. Wales – London : Pearson Education, 2001. – 315 p. УДК 82.09(043.3)

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ АНТРОПОЛОГИЯ ДЕТСТВА В МАЛОЙ ПРОЗЕ Ч. ДИККЕНСА (НА МАТЕРИАЛЕ РОЖДЕСТВЕНСКИХ ПОВЕСТЕЙ)

Бабук Александр Вадимович кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры английского языка экономических специальностей факультета международных отношений

Белорусского государственного университета, Беларусь e-mail: alexander-babuk@yandex.ru

Аннотация. Рассматривается сущность антропологического подхода к анализу худо-жественного текста, обусловленного поиском новых подходов в гуманитарных науках в связи с кризисом человека XX-XXI вв. Исследуется феномен детства и образа ребенка в контексте английской традиции празднования Рождества Христова в малой прозе Ч. Диккенса. Обосновывается взаимосвязь между открытой христианством ценностью дет-ства, благословением института брака и детскостью как особого взгляда на мир, характерно-го для христианского сознания. На примере рассказов «Рождественская песнь в прозе» и «Сверчок за очагом» из цикла «Рождественские повести» раскрывается культ семьи, детства и домашнего очага как одной из главных характеристик английского консерватизма.

Ключевые слова: художественная антропология, детство, семья, рождественская тра-диция, детскость, консерватизм.

Abstract. An anthropological method of literary text analysis ridden by searching for a new approach in humanities caused by a human crisis at the end of the XX and at the beginning of the XXI century is viewed. The phenomenon of the childhood and a childish image in Ch. Dickens’ short stories is researched. The connection between the value of the childhood, opened by Christianity, marriage blessing and childness as a special worldview typical for a Christian consciousness are grounded. The cult of family, childhood and hearthstone as the main characteristic of English conservativeness are revealed on the example of short stories “Christ-mas carol”, “The Cricket of the Hearth” from “Christmas books”.

Keywords: literary anthropology, childhood, family, Christmas tradition, childness con-servatism.

Постановка проблемы. Кризис, в котором оказался человек на рубеже XX–XXI вв., охватывает все возможные сферы его деятельности: социальную, куль-турную, военную, политическую, экологическую и духовную. В результате огромного количества катаклизмов, которые пережил мир в XX веке, само поня-тие «человек» было поставлено на грань своего существования. Это, в свою оче-редь, вынудило ученых-гуманитариев к поиску новых подходов, которые смогли бы по-новому взглянуть на человека не просто как на биосоциальный феномен, а как на особое творение, деятельность которого охватывало бы все вышеперечис-

9

ленные сферы жизни, в том числе и сферу литературного творчества. Художественный текст с точки зрения современного литературоведения

является не просто кодировкой некоего смысла, зашифрованного с помощью определенной языковой системы, а средством коммуникации, функционирую-щем «в качестве генератора новых и по отношению к автору, и по отношению к (читательской – прим. А.Б.) аудитории, и по отношению к нему самому сообще-ний» [10, c. 27]. Понимание литературного текста как средства коммуникации особенно актуально в настоящее время, когда литературоцентризм уступает место «культуре телевизионных и компьютерных наглядных изображений, взывающих не столько к рецепции, сколько к перцепции, не к толкованиям (в которых нуждается многозначная художественная речь), а к разглядыва-нию» [12, c. 45]. Такой подход к тексту как к средству коммуникации был найден не только в рамках семиотики, изучающей свойства знаков и знаковых систем. Коммуникативный поход к тексту применяется сегодня и в рамках меж-дисциплинарного антропологического подхода, рассматривающего человека как целостное существо в единстве его духовных и телесных практик.

Изложение основного материала исследования. В этом смысле знамена-тельным является исследование литературы сквозь призму христианской антро-пологии, которая помогает раскрыть в человеке понимание важнейших аксиоло-гических категорий (ценностей). Как и всякая религия (от лат. religare – связь), христианство рассматривает отношения человека с окружающим миром во взаимосвязи с его Создателем – Богом. Однако отличие христианства от других религий в наличии понятия жертвенной любви, подаренной человечеству по-средством Боговоплощения и искупительной жертвы Иисуса Христа. Как писал ап. Иоанн Богослов, «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единород-ного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:16).

Одним из важнейших достижений христианства в истории человечества является открытие ценности детства. Известно, что в ветхозаветное время статус ребенка был крайне низок, поскольку тогда родители могли продать ребенка в рабство или даже принести в жертву, как это пожелал сделать праведный Авра-ам из абсолютной любви к Богу. Однако в Новом Завете представление о ребен-ке существенно изменилось. Произошло это в известном евангельском эпизоде, когда Христос впервые благословил детей, сказав, что таковых есть Царство Небесное (Мф.19:14). Драгоценность души младенца была подчеркнута Хри-стом, поскольку Он сам пришел в мир, родившись слабым младенцем, а затем, возрастал как обычный человек, пройдя так называемый период онтогенеза, т.е. развития от младенчества до взрослости.

Кроме того, Христос также впервые в истории человечества благословил семью на брачном пиру в Кане Галилейской, совершив свое первое чудо – пре-творение воды в вино. Так Иисус Христос навсегда изменил представление человечества о семье, трансформировав супружеский союз в благословенное Богом Таинство Брака. Неслучайно, выйдя из Галилеи в Иудейские пределы, Христос проповедовал народу духовную сущность нерасторжимости брака.

Принимая во внимание благословение института брака и вместе с ним бла-гословение ребенка, для исследователя постепенно открывается важность пони-мания феномена детства в контексте празднования события Рождества Христо-ва, когда Спаситель пришел в мир беззащитным младенцем, приняв человече-

10

ский облик. Именно поэтому культом прославления этого праздника так богата западноевропейская культура, а вместе с ней и литература, к которой принадле-жит английский писатель Ч. Диккенс.

И семья, и образ ребенка, и религия занимают важное место в творчестве Ч. Диккенса. Однако если о детстве написано множество исследований как зарубежных, так и отечественных ученых, то работы, касающиеся религиозной сферы в творчестве английского писателя, стали возникать относительно недав-но. Это обусловлено отчасти упомянутым кризисом и возникшей потребностью у западных ученых в актуализации ценностного пласта художников слова, а также атеистической идеологией советского времени, позволявшей проводить исследование Диккенса только свозь социальную призму.

Ч. Диккенс является христианином западного толка, и в его произведениях образ Богочеловека Христа представлен как образ самого хорошего, доброго, кроткого Человека, который жил на Земле и попал на Небеса [4, p. 7] за свою праведную жизнь. Именно так говорит о Нем писатель в своей знаменитой книге «Жизнь Господа Нашего Иисуса Христа» (“The Life of our Lord”), представляю-щей собой пересказ четырех библейских Евангелий для детей. Данная книга была опубликована уже в 30-е годы XX века, т.е. спустя значительное время после смерти автора. Характерной особенностью христианского образа данной книги является значительное преобладание человеческого над Божественным. Так, например, писатель считает, что люди прозвали Иисуса Христа Спасителем за то, что Он всегда был добрым и милостивым, и делал столько добра и учил людей, как любить Бога и надеяться, чтобы попасть в рай после смерти [ibid, p. 24]. По мнению Диккенса, никто так прежде не любил всех людей, как Христос [ibid, p. 41]. Именно поэтому английского писателя волнует, прежде всего, земное воплощение Спасителя.

Тема Рождества Христова, как и проблема детства, занимает значительное место в творчестве Ч. Диккенса. На это указывают не только цикл «Рождествен-ских повестей» и «Рождественских рассказов» в журнале «Домашнее чтение» (“Household words”), но и замечание самого писателя, который исповедует так называемую христианскую рождественскую философию. По мысли писателя праздник Рождества Христова – это возможность открыть свое сердце другим, простить врагов и обидчиков, собраться всем вместе у Рождественского домаш-него очага, когда придет час бессмертной надежды в день рождения бессмертно-го милосердия, которое огородит и защитит (перевод – А. Б.) (You shall hold your cherished places in our Christmas hearts, and by our Christmas fires; and in the season of immortal hope, and on the birthday of immortal mercy, we will shut out Nothing! [5]). Именно этим объясняется призыв писателя к безмерной доброде-тели, щедрости, общественной полезности.

Квинтэссенцией художественной антропологии детства в религиозном кон-тексте можно назвать «Рождественскую песнь в прозе» (“Christmas Carol”) Ч. Диккенса. Контекст, из которого вырастает диккенсовская повесть, объясня-ется в первую очередь состоянием бездуховности английского общества, кото-рое в погоне за идеалами развитого капитализма предало забвению религиозные семейные традиции, в том числе и празднование Рождества Христова. Ошелом-ляющий успех и популярность «Рождественской песни» объясняется тем, что при королеве Виктории в Англии происходит возрождение рождественских

11

семейных традиций в виде приготовления рождественских блюд, установки Рождественской елки и подаркодарения. Однако именно с появлением «Рожде-ственской песни» в викторианской Англии XIX в. накануне праздника Рожде-ства Христова (особенно непосредственно в сам сочельник, празднование кото-рого и показана в повести) массово начинают проводиться различные благотво-рительные акции, направленные на помощь бедным, нищим и обездоленным.

Сюжетно-фабульное единство повести строится на том, что протагонисту Скруджу в канун Рождества является призрак, помогающий ему увидеть свою подлинную сущность. Как выясняется, Скрудж «был не человек, а кремень. Да, он был холоден и тверд, как кремень, и еще никому ни разу в жизни не удалось высечь из его каменного сердца хоть искру сострадания. Скрытный, замкну-тый, одинокий – он прятался как устрица в свою раковину. Душевный холод заморозил изнутри старческие черты его лица, заострил крючковатый нос, сморщил кожу на щеках, сковал походку, заставил посинеть губы и покраснеть глаза, сделал ледяным его скрипучий голос» [7, с. 8-9] (“Hard and sharp as flint, from which no steel had ever struck out generous fire; secret, and self-contained, and solitary as an oyster. The cold within him froze his old features, nipped his pointed nose, shrivelled his cheek, stiffened his gait; made his eyes red, his thin lips blue; and spoke out shrewdly in his grating voice” [2]).

Имя Скрудж созвучно слову screw, означающему холодный и равнодушный «скряга, брюзга, бездушный человек» (с выходом в свет «Рождественской песни» имя Скруджа стало нарицательным). Скрудж из зависти и закрытости своего серд-ца к рождественской радости, как замечает Н. Г. Михновец, сознательно забыл обо всем на свете: «о необходимости милосердного отношения к нуждающимся лю-дям: и к клерку, замерзающему в его конторе, и к уличному мальчишке, попытав-шемуся исполнить рождественскую песнь у двери его конторы; о родственных узах и об обязанностях по отношению к своему единственному племяннику-сироте, который несмотря ни на что пришел поздравить дядю с Рождеством; о своем компаньоне, умершем ровно семь лет тому назад» [11, c. 139]. Сущность этого бездуховного одиночества Скруджа Диккенс раскрывает с помощью гро-тескно-мрачных образов отчужденной окружающей героя реальности, наполняю-щих первую половину повести: «Меж тем за окном туман и мрак настолько сгустились, что на улицах появились факельщики, предлагавшие свои услуги –бежать впереди экипажей и освещать дорогу» [7, с. 14] (“Meanwhile the fog and darkness thickened so, that people ran about with flaring links, proffering their services to go before horses in carriages, and conduct them on their way” [2]). И сам Скрудж словно находится в тумане, никого и ничего не замечая вокруг и переживая, таким образом, в некоем роде самоотсутствие.

Отсутствие внимания и любви в детстве объясняют также нежелание Скруджа участвовать в какой-либо благотворительности. А весь свой потенциал к добродетели он спрятал и сжал в кулаке под маской жадности, которой он ужасает окружающих его людей, не желая вступать с ними в коммуникацию и тем самым психологически обрекая себя на вечную борьбу с самим собой. С точки зрения христианской религиозной философии такого человека после смерти ожидают вечные муки в аду геенны огненной, в чем, на наш взгляд, состоит гротескность образа Скруджа.

Но помимо мрачного гротеска в повести присутствует и магическое начало,

12

сообщающее ожидание некоего чуда в праздник Рождества Христова. И дух этого чуда, столь понятный и необходимый детскому сознанию, приходит в мрачный дом скупердяя Скруджа в виде трех призраков, с помощью которых Диккенс, нарушая всю хронологическую последовательность повести, как бы вынимает героя из хронотопа настоящего времени и помещает его сначала в прошлое (дет-ство), показывая читателю Лондон XIX века, а затем в вероятное будущее, напол-ненное смертельным одиночеством. И это действие в свою очередь оказывает на Скруджа отрезвляющее воздействие, заставляя героя под страхом грядущей оди-нокой смерти переживать в некоем роде «каталепсию времени» [9].

Благодаря трем духам Скрудж узнает об истинном отношении людей к нему. Осознав неизбежность адских мук и одиночества при сохранении подоб-ного отношения к миру и людям, герой понимает необходимость внутренних изменений в себе: «…я знаю, что ты хочешь мне добра, а я стремлюсь к добру и надеюсь стать отныне другим человеком…» [7, с. 76] (“ as I know your pur-pose is to do me good, and as I hope to live to be another man ” [2]). Такая возмож-ность внутреннего изменения Скруджа указывает на его сердечную открытость и не испорченность, которые оказались в забвении под влиянием определенных жизненных обстоятельств в семье и окружающей среде. Другим человеком» Скрудж становится, когда возвращается в реальность: Диккенс сообщает, что, проснувшись, Скрудж превращается в «доброго друга», «тороватого хозяина», «щедрого человека» [7, с. 99].

Внутренняя работа героя над собой обусловлена не только страхом, но дет-скими воспоминаниями и грядущей рождественской радостью. Так, например, М. Беткова пишет, что, наблюдая за Рождественской вечеринкой племянника Фреда, Скрудж начал забавляться как ребенок, чем удивил читателя, заставив задуматься над тем, почему он столько лет игнорировал детские игры. По мере продвижения к развязке «Рождественской песни» Диккенс раскрывает героя как чувственного и сопереживающего людским горестям и радостям челове-ка [1, p. 18], который печется о других, постепенно забывая о себе. Это означает, что в его сознании произошла не просто идейная трансформация, а формирование новой системы ценностей, основанной на христианском милосердии и сострада-нии к бедным, больным и более немощным людям. Такой обусловленный лич-ностным кризисом мотив перерождения из образа грешника в образ праведника значительно сближает диккенсовскую «Рождественскую песнь» с православной традицией преображения, категория которой характерна для русской словесности.

На наш взгляд Диккенс мотивирует такое перерождение героя, восстанав-ливая утраченный в его сознании образ евангельского, т.е. невинного и чистого детства, что подтверждается следующим восклицанием Скруджа: «Я как ново-рожденное дитя!» [Т. 7, с. 94] (“I’m quite a baby” [2]). Вера Диккенса в возмож-ность духовно-нравственного перерождения личности основана на новозаветном представлении о человеке, которым, определяется писательская интерпретация аксиологической ценности детства.

В то же время мотив духовно-нравственного изменения в «Рождественской песни» восходит к пасторальной традиции и через нее к фольклору. Благополуч-ные развязки народных сказок утверждают силу смирения, мудрости и душевной чистоты, которые приводят к торжеству справедливости и победе добра над злом, причем, что характерно для английских сказок, благодаря вмешательству сверхъ-

13

естественных существ. Пасторальная традиция сказывается в том утопическом идеале, который утверждает Диккенс: богатому, но одинокому и потому несчаст-ному Скруджу в повести противопоставлены бедные, но счастливые благодаря гармоничной семейной жизни его племянник и клерк. Идиллическая модальность повествования определяется верой писателя в торжество милосердия и добра.

В рассказе «Сверчок за очагом» (“The Cricket of the Hearth”) из цикла «Рож-дественских повестей» Диккенс противопоставляет две семьи и два отношения к миру. Центром первой является «блаженный юный Пирибингл», объединяющий людей вокруг себя и воплощающий благополучие домашнего очага, основанного на любви. Не случайно второе название рассказа – «Сказка о семейном счастье» (“A Fairy Tale of Home”). Произведение строится на пересечении двух сюжетных линий – романтической идиллии детства и разрушении идеала. По словам Т. Н. Боборыкиной, структуру первого пласта рассказа образуют все элементы, символизирующие домашний семейный очаг, – ребенок, песенка сверчка и чайни-ка, доверие и любовь членов семьи друг к другу [6, c. 60]. В центре этого семейно-го ядра находится Крошка, детская женственность которой олицетворяет красоту и тепло домашнего очага: «Они всегда показывали ее красивой и ясной, потому что они были духами семейного очага, которых всякая ложь убивает, и раз они могли знать только правду, то чем же была для них Крошка, как не тем деятель-ным, сияющим, милым маленьким созданием, которое было светом и солнцем в доме возчика!» [7, с. 266] (“They never showed her, otherwise than beautiful and bright, for they were Household Spirits to whom falsehood is annihilation; and being so, what Dot was there for them, but the one active, beaming, pleasant little creature who had been the light and sun of the Carrier’s Home!”[3]).

Вторая сюжетная линия представляет собой историю разрушения семейно-го счастья. Если центральным мотивом первого пласта является жертвенная любовь, которую несет в себе Джон Пирибингл по отношению к слепой дочери Берте, то основной мотив второго сюжетного пласта заключается в супружеской измене. Однако благополучная развязка рассказа, переплетая две сюжетные линии, заставляет фабриканта мистера Теклтона переродиться из «некоего по-добия людоеда в доброго друга и весельчака, подобно сказочному перерожде-нию Скруджа» [6 c. 63]. Так детскость как вера в силу добра в идиллическом пространстве произведения помогает героям, Джону и Мэри Пирибинглам, противостоять невзгодам жизни и способствуют духовно-нравственному пере-рождению отрицательного героя. Идиллическая картина увенчивается финаль-ной сценой, в которой Теклтон просит прощения у мистера и миссис Пирибингл, а также торжеством, завершившимся праздничными танцами.

И «Рождественская песнь в прозе», и «Сверчок за очагом» в русскоязычном сознании воспринимаются как святочные повести [8, c. 144] – небольшие произ-ведения, фабула которых обусловлена действием временного хронотопа в пери-од так называемых «святок», т.е. двенадцатидневным празднованием Рождества Христова согласно славянскому календарю от момента появления первой звезды в сочельник до Крещения (Богоявления). Восприятие этого праздничного (в данном случае рождественского) времени в сознании человека предстает «как особенное по своему характеру» [8, c. 10], где важное место занимает элемент ожидания чуда в рождественскую ночь, что в итоге «как бы стимулирует, а может быть, даже провоцирует создание текстов, содержательно связанных с

14

ним» [Там же, c. 6]. Этим и объясняется большая популярность диккенсовских «Рождественских повестей» среди русскоязычного читателя.

Выводы. Таким образом, в «Рождественских повестях» Ч. Диккенс в рам-ках художественной антропологии детства воспроизводит семейную традицию английского празднования Рождества Христова. С помощью обычных бытовых деталей писатель создает гармоничный и огороженный мир семьи, в котором присутствуют не только душевное тепло и уверенность человека в его защищен-ности, но и внутреннее изменение героев, обусловленное ожиданием рожде-ственского чуда, которое по-особому воспринимается человеком в дни так назы-ваемых рождественских святок. Кроме того, наличие мотива внутреннего изме-нения личности сближает рождественские произведения Диккенса с православ-ной категорией преображения, характерной для русской словесности.

Литература 1. Beťková, M. A Christmas Carol by Charles Dickens in the Context of Victorian Society [Electronic resource] : thesis … of the B.A. degree in Engl. / M. A. Beťková. – Prague, 2012. – URL : https://is.cuni.cz/webapps/zzp/download/130077240 (Date of access: 13.06.2017). 2. Dickens, Ch. A Christmas Carol [Electronic resource] / Ch. Dickens. – URL : https://en.wikisource.org/wiki/A_Christmas_Carol_(Dickens,_1843). (Date of access: 16.06.2017). 3. Dickens, Ch. The Cricket the Hearth. [Electronic resource] / Ch. Dickens. – URL : https://en.wikisource.org/wiki/The_Cricket_on_the_Hearth (Date of access: 16.06.2017). 4. Dickens, Ch. The Life of Our Lord. London / Ch. Dickens – London : Alma Classics, 2012. – 96 p. 5. Dickens, Ch. What Christmas Is as We Grow Older [Electronic resource] / Ch. Dickens. – URL : https://en.wikisource.org/wiki/What_Christmas_Is_as_We_Grow_Older (Date of access: 10.06.2017). 6. Боборыкина, Т. А. Художественный мир повестей Чарльза Диккенса / Т. А. Боборыкина. – Санкт-Петербург, 1996. – 138 с. 7. Диккенс, Ч. Рождественские повести / Ч. Диккенс // Собрание сочинений : в 30 т. / под общ. ред. А. А. Аникста, В. В. Ивашевой, Е. Ланна ; пер с англ. – Москва, 1959. – Т. 12. – 506 с. 8. Душечкина, Е. В. Русский святочный рассказ: становление жанра / Е. В. Душечкина. – Санкт-Петербург, 1995. – 256 с. 9. Липаевский, Л. С. Время / Л. С. Липаевский // Исследование ужаса. – Москва, 2005. – С. 57–65. 10. Лотман, Ю. М. Мозг – текст – культура – искусственный интеллект // Лотман Ю. М. Избр. ст. : в 3 т. – Таллинн, 1993. – Т. 1. – С. 25–33. 11. Михновец, Н. Г. «Рождественская песнь в прозе» Ч. Диккенса как произведение-посредник и тип культуры / Н. Г. Михновец // Евангельский текст в русской литературе XVIII–XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр : сб. науч. тр. – Петроза-водск, 2008. – Вып. 5. – С. 127–146. 12. Смирнов, И. П. Олитературенное время: (гипо)теория литературных жанров / И. П. Смирнов. – Санкт-Петербург, 2008. – 262 с. УДК 372.882 ОСОБЕННОСТИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ПОДГОТОВКИ ФИЛОЛОГА

В ПОЛИКУЛЬТУРНОМ РЕГИОНЕ Боева Галина Николаевна

доктор филологических наук, профессор кафедры рекламы и связей с общественностью ФГБОУ ВО «Санкт-Петербургский государственный

университет промышленных технологий и дизайна», Россия e-mail: g_boeva@rambler.ru

Аннотация. В статье рассматриваются особенности филологического образования с учетом поликультурного контекста. Проводятся параллели между поликультурностью крым-ского региона и поликультурностью мегаполиса (Санкт-Петербург). В качестве основы для

15

такого сопоставления обозначается мифологизм культурного региона, порождающий высо-косемиотичный текст («крымский», «петербургский»). Связь «крымского текста» с русским литературным процессом позволяет сделать заключение о том, что изучение региональной культурной составляющей является неотъемлемой частью филологической подготовки и интеграции крымского региона в общероссийское образовательное пространство.

Ключевые слова: поликультурность, филологическое образование, мифология, «крымский текст», «петербургский текст».

Abstract. The article considers particular qualities of the philological education taking into account multicultural context. Parallels between the multicultural characters of the Crimean region and a megalopolis (St. Petersburg) are drawn. This juxtaposition is based on the mytho-logical character of the cultural region that generates a highly semiotic text (Crimean, St. Peters-burg). The connection of the Crimean text to Russian literary process allows drawing a conclu-sion that studying a regional cultural component is a necessary element of philological education and integration into the general Russian educational space.

Key words: multiculturalism, philological education, mythology, Crimean text, St. Petersburg text.

Крым не впервые оказывается в ситуации интеграции в российское про-странство: когда-то Таврическая губерния уже проделывала этот путь [1]. Одна-ко если в ХIХ веке речь шла о приобщении крымчан – пестрого по этническому и конфессиональному составу населения – к русскоязычной культуре, то ны-нешняя интеграция проходит в более сложных условиях. Во всяком случае так видится со стороны. Победа на Крымском полуострове русского языка как языка межкультурного общения очевидна – и это как раз плоды предшествующих двух столетий культурного сотрудничества с материком. Теперь, в процессе новой интеграции, Крым представляет собой не просто перекресток культур, но и место, где заявляет о себе особая культурная идентичность, сформировавшаяся на основе многовековой истории и включающая в себя множество разных слоев – от античного до советского и украинского, крымскотатарского, русского... Представляется, что именно эта идентичность и подлежит сохранению в услови-ях объединения с общероссийским образовательным пространством. И именно она может стать мощной составляющей филологического образования в таком поликультурном регионе.

Поликультурное пространство – это насыщенность места своей собственной историей, высокая степень семиотичности. «Наполенность» места, пронизанность культурными токами создает месту свою собственную мифологию. В случае с Крымом это, безусловно, изучение «крымского текста» (не настаиваем на приме-нении этого крайне проблематизированного понятия [2] и готовы рядом с ним использовать такие, как «произведения с крымской темой / образами / мотива-ми» [3]), что может составить региональную специфику литературоведения, а с другой – вывести в пространство всей русской литературы. В этом смысле у Кры-ма много общего с Петербургом, который тоже представляет собой поликультур-ную территорию и тоже имеет свою мифологию («петербургский текст»), слож-ным образом взаимодействующую с мифологией других регионов (бицентризм «Москва – Петербург», «петербургский текст» – «провинциальный текст»).

Еще одно сходство поликультурных регионов (Крым и Петербург) – неод-нородность с точки зрения социальной, культурной, этнической дифференциа-ции отдельных его районов. Об «интеллектуальной топографии» Петербурга начала ХХ пишет Д. С. Лихачев [4]. «Культурное освоение» петербургского пространства, приобщение к его мифологии имеет давнюю традицию и восходит к деятельности Петроградского экскурсионного института, существовавшего в

16

20-е годы прошлого века. В сходной социокультурной ситуации (перемещение в Петроград населения из других регионов, в основном рабоче-крестьянского происхождения – мало- или необразованных, не знающих города людей) инсти-тут занимался просвещением и воспитанием. Преданные своему делу краеведы, работавшие в нем, решали сразу две задачи: утилитарную (подготовка новых кадров, разработка экскурсионных маршрутов и т. п.) и культурно-просветительскую (неслучайно в 1924 г. институт был поглощен другой образо-вательной структурой, занимающейся научной педагогикой). В русле этой крае-ведческой деятельности в литературоведении возник локально-исторический метод Н. П. Анциферова (1989-1958). Основа этого метода – связь между горо-дом и людьми, населяющими его, представление о «душе города» [5], постиже-ние которой и есть обязанность приобщение к его культуре.

В качестве примеров успешного культурного «освоения» своей территории приведем «пермский текст» [6], «воронежский текст» [7] русской литературы. Прочтение художественного произведения с учетом породившего его локуса приводит к новым интерпретациям, новым смыслам. Изучение локального тек-ста – уникальная возможность постижения мифологии места.

Разумеется, значимая часть литературного воспитания и приобщения к родной культуре – литературное краеведение. И здесь незаменимую роль может сыграть система лекций и экскурсий, организованных или как дополнение к соответствующему курсу или отдельным темам в составе курсов (литературо-ведческие курсы, творчество писателя, связанное с Крымом), или как комплекс мероприятий вне учебной деятельности.

Заметим, что все литературные персоналии, имеющие отношение к крым-скому региону (от С. Боброва, А. Пушкина, М. Волошина и до Д. Савицкого и Л. Улицкой), сколь бы ни были они разнообразны, легко накладываются на отечественный литературный процесс и дают возможность проследить его пе-риоды с начала формирования до современности, дополнить знания о «каноне русской литературы». Таким образом, изучение литературных страниц Крыма может стать частью базового курса по истории русской литературы.

Еще одно соображение. Нынешняя ситуация в вузе сильно напоминает со-циокультурную ситуацию столетней давности. Не секрет, что школьные реалии сегодня изменились и литература как предмет изучения оказалась «на задвор-ках». Напомним, что в Крыму с 2019 года ЕГЭ станет обязательной практикой, а значит, регион столкнется с теми же образовательными проблемами, что и про-чие субъекты Российской Федерации [8]. Сочинение, хотя оно и стало обяза-тельным для всех выпускников средней школы, оценивается сейчас по довольно либеральным критериям («зачет» / «незачет»). Статистика показывает, что лишь небольшая часть абитуриентов выбирает ЕГЭ по литературе. А с 2019 года в сочинении, входящем в обязательный ЕГЭ по русскому языку, запрещается использовать «литературный аргумент» (аргумент, почерпнутый из художе-ственного произведения). Т. е. мотивов читать у школьника станет еще мень-ше. Потеря интереса молодежи к чтению имеет много причин, как социокуль-турного (идеологическая составляющая литературного образования перестала быть актуальной в постсоветское время), так и цивилизационного характера. Очевидно одно: современная средняя школа не готовит начитанных абитуриен-тов [9]. И для филологического образования это особенно болезненно.

17

Вот почему изучение культурной жизни края / региона в тесной связи с его репрезентацией в пространстве литературы продуктивно не только в научном, но и в практическом / педагогическом отношении.

Все сказанное – еще один весомый аргумент за введение в учебные планы дополнительных литературоведческих и краеведческих курсов по культурному освоению своего региона и его мифологии.

Именно в культурном освоении пространства и заключается смысл гумани-тарного образования в целом и становления филолога, в частности.

Литература 1. Костылева, Е. В. Поликультурное образовательное пространство Таврической губернии (1902-1921): условия формирования / Е. В. Костылева. – URL : nvk-journal.ru/index.php/NVK/article/view/32/html. 2. Люсый, А. П. Крымский текст русской культуры и проблема мифологического контекста : дис. … канд. культур. наук : 24.00.01 «Теория и история культуры» / А. П. Люсый. – Москва, 2003. – 267 с. 3. Курьянов, С. О. Несколько слов о Крымском тексте (Разграничение понятий Крымский мотив, образ Крыма и Крымская тема) / С. О. Курьянов // Ученые записки Таврического национального университета им. В. И. Вернадского Серия «Филология. Социальные коммуникации». – 2016. – Т. 27 (66). – № 1. – Ч. 2. – С. 171-176. 4. Анциферов, Н. П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города – Петербурга Достоевского – на основе анализа литературных традиций / Н. П. Анциферов ; вступ. ст. Н. В. Корниенко ; сост., послесл. Д. С. Московской. – Москва : ИМЛИ РАН, 2009. – 293 с. 5. Лихачев, Д. С. Заметки к интеллектуальной топографии Петербурга первой четверти двадцатого века (по воспоминаниям) // Лихачев Д. С. Избранные труды по русской и мировой культуре. – Санкт-Петербург : Изд-во СПбГУП, 2006. – С. 276-284. 6. Абашев, В. В. Пермь как текст: Пермь в русской культуре и литературе XX века / В. В. Абашев. – Пермь : Б. и., 2008. – 404 с. 7. Напр., «Воронежский текст» русской культуры : сб. статей. – Воронеж : Наука-Юнипресс, 2011. 8. Икитян, Л. Н. Преподавание литературы старшеклассникам: к вопросу недавнего прошлого школ Крыма и настоящего / Л. Н. Икитян, Л. А. Звилинская // Гуманитарная парадигма. – 2017. – № 2. – С. 52–57. 9. Шалина, М. А. Проблема литературоведческих методологий в аспекте формирования профессиональных компетенций будущих филологов / М. А. Шалина // Гуманитарная парадигма. – 2017. – № 2. – С. 58–63. УДК 373.3: 81’243

ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ ИНОЯЗЫЧНОЙ ГРАММАТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАТИВНОЙ

ДОСТАТОЧНОСТИ МЛАДШИХ ШКОЛЬНИКОВ Бузинская Яна Михайловна

кандидат педагогических наук, доцент кафедры филологических дисциплин и методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: netali-ka@mail.ru Канивец Наталья Васильевна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: netali-ka@mail.ru Научный руководитель: Бузинская Яна Михайловна Аннотация. В статье рассмотрены психофизиологические особенности формирова-

ния иноязычной грамматической коммуникативной достаточности младших школьников.

18

Установлена необходимость компенсации за счет организации специальных педагогиче-ских условий следующих неблагоприятных факторов возрастного развития обучающихся: слабой степени зрелости структурно-функциональных систем мозга, недосформированно-сти высших психических функций и центральной нервной системы, повышенной подвиж-ности, недостаточной мотивационной организации, преобладания непроизвольного вни-мания, недостаточной возрастной зрелости зон области Брока и Вернике и отделов лобной коры. Путями такой компенсации могут стать использование потребности учеников дан-ной возрастной группы в положительном эмоциональном подкреплении, создание на уроках иностранного языка условий повышенной привлекательности познавательной деятельности, стимулирования мотивационной составляющей учебной деятельности, произвольного внимания и интеллектуальной рефлексии обучающихся.

Ключевые слова: психофизиологические особенности, иноязычная грамматическая коммуникативная достаточность, младший школьник.

Abstract. The article discusses psycho-physiological peculiarities of forming junior schoolchildren’s foreign language grammatical communicative sufficiency. There has been established the necessity of compensation by means of organizing special pedagogical conditions of the following adverse factors of students’ age development: a weak degree of maturity of the structural and functional systems of the brain, underdevelopment of higher mental functions and the central nervous system, increased mobility, insufficient motivational organization, the preva-lence of involuntary attention, insufficient age maturity of Broca’s and Wernicke’s zones and the frontal cortex. Ways of such compensation can include employing the needs of students of this age group in positive emotional reinforcement, creating conditions of increased attractiveness of cognitive activity, stimulating the motivational component of learning activities, voluntary atten-tion and intellectual reflection of students in foreign language lessons.

Key words: psycho-physiological peculiarities, foreign language grammatical communica-tive sufficiency, junior schoolchildren.

Постановка проблемы. Современный процесс обучения младших школь-ников иностранному языку представляет сложную, многоуровневую задачу. Повышенные требования к качеству школьного образования диктуются попу-лярностью изучения иностранного языка и потребностью его применения. Про-цесс усвоения иноязычной учебной информации и развития соответствующих языковых и речевых навыков и речевых умений сопряжен с высоким психоло-гическим напряжением у детей младшего школьного возраста во время процесса обучения, что требует от учителя учета особенностей психологического разви-тия учеников, осведомленности в вопросе успешного поэтапного формирования иноязычной коммуникативной достаточности. Детальное изучение детской психологии, учет психофизиологического развития учеников, знание принципов преподавания иностранного языка и понимание способов и этапов формирова-ния иноязычной грамматической коммуникативной достаточности позволит помочь младшим школьникам в успешном овладении иностранным языком. Во время обучения детей важно учитывать, что перед учителем стоит задача не только дать учебный материал, но и, принимая во внимание возраст, характер и способности учеников, сформировать у них познавательную интеллектуальную рефлексию, которая будет полезна им в будущем.

Методические и психологические аспекты преподавания иностранных язы-ков младшим школьникам исследовались Л. Блумфидл, Л. С. Выготским, Н. А. Горловой, В. В. Давыдовым, Б. В. Зейгарником, А. И. Каменским, Р. Ладо, К. Ц. Левин и др., но, несмотря на весь уже существующий научный материал, вопросы названных аспектов остаются открытыми.

Цель статьи – систематизировать психофизиологические особенности формирования иноязычной грамматической коммуникативной достаточности младших школьников.

19

Изложение основного материала исследования. Известно, что возраст младших школьников соответствует биологическому детскому возрасту от 7 до 11 лет. Этот возрастной период характеризуется слабой степенью зрелости струк-турно-функциональных систем мозга, недосформированностью высших психиче-ских функций и центральной нервной системы, что принципиально влияет на процессы восприятия и усвоения учебного материала младшими школьниками [5].

Дети младшего школьного возраста обладают повышенной подвижностью, недостаточной мотивационной организацией, в большей степени непроизвольным (пассивным) вниманием, когда, в свою очередь, для лучшего усвоения новых слов и грамматических конструкций необходимо произвольное (активное) внимание. Так как у обучающихся этого возраста генеральная операционная функция в мо-мент мыслительного действия в основном осуществляется правым полушарием головного мозга, которое отвечает за обработку невербальных сигналов, творче-ские способности, воображение и впечатлительность, то полезно будет учесть эти специфические особенности и проектировать обучающий материал для данной возрастной группы исходя из имеющихся факторов [4]. И. В. Шаповаленко счита-ет, что «… интеллектуальная рефлексия (способность к осознанию содержания своих действий и их оснований) является новообразованием, знаменующем начало развития теоретического мышления у младших школьников» [5, c. 236].

Необходимо осознавать и использовать потребность учеников данной воз-растной группы в положительном эмоциональном подкреплении, создавая усло-вия на уроках иностранного языка повышенной привлекательности познава-тельной деятельности, тем самым стимулировать мотивационную составляю-щую, произвольное внимание и интеллектуальную рефлексию обучаемого, переводя его в разряд обучающегося. Стоит учитывать, что у школьников млад-шего возраста хорошо развита механическая и наглядно-образная память, но только формируется опосредованная и логическая, а также мал объем кратко-временной памяти. Дети в возрасте от 7 до 11 лет способны за один урок запом-нить и потом безошибочно воспроизвести в среднем от 3 до 5 +/- 1 слов [1].

Особенности памяти младших школьников обусловлены их повышенной впечатлительностью, но при этом детям не хватает навыков ее локализованной концентрации на заданном объекте. Поэтому учителю придется искусно фоку-сировать дополнительное внимание учеников и подкреплять его пояснением элементарных техник запоминания, например, пояснить принцип ассоциативно-сти и научить пользоваться им [7].

Ученики младшей школы нуждаются в поощрении значительно больше, чем ученики средней школы или старшеклассники, и личные неудачи в освое-нии нового материала могут переживать болезненно или попросту сразу поте-рять интерес к новым знаниям [6]. Исходя из этого, учителю сначала необходи-мо быть предельно внимательным к своим ученикам и давать им простые зада-ния, с которыми они смогут справиться, чтобы поддержать у ребят веру в себя и простимулировать мотивационную направляющую реакцию на успешное освое-ние иностранного языка [3].

Возрастная специфика развития детей младшей школьной группы также за-ключается в недостаточной зрелости мозговых отделов, отвечающих за речевую деятельность, а конкретно, зон области Брока и Вернике и отделов лобной коры [4], что существенно усложняет процессы обучения иностранному языку, в том числе,

20

формирования иноязычной грамматической коммуникативной достаточности. Речевая зона Вернике, которая располагается в левом доминантном полуша-

рии мозга в верхней височной доли, отвечает за понимание письменной и устной речи и за способность читать [Там же]. Недостаточное развитие этой сенсорно-речевой зоны значительно усложняет освоение иностранного языка младшими школьниками и требует от преподавателя специальной, дополнительной психоло-гической подготовки для правильного подхода и выдержки, особенно при форми-ровании иноязычной грамматической коммуникативной достаточности детей.

Так как формирование иноязычной грамматической коммуникативной до-статочностью подразумевает развитие рецептивных и продуктивных граммати-ческих навыков, то недостаточная возрастная зрелость сенсорно-речевой зоны Вернике будет требовать от учителя сознательных усилий для преодоления познавательных трудностей учеников.

Область Брока, названная так в честь хирурга и антрополога Поля Брока, располагается в лобной задней части левого полушария и отвечает за фонологи-ческую и синтаксическую чистоту кодировки речи [Там же]. Также в этой обла-сти находятся нейронные связи зон, отвечающих за запоминание новой инфор-мации, следовательно, такие особенности возрастной зрелости мозговых отде-лов требуют особого подхода в обучении учеников. Недостаточная возрастная зрелость зоны Брока может влиять на способность запоминания и дифференциа-ции новых грамматических конструкций, их осмысленной актуализации в речи. Не менее важным для формирования иноязычной грамматической коммуника-тивной достаточности является формирование рецептивных речевых навыков, без которых невозможно сформировать операции разделения устных языковых фрагментов на звуко-речевые «сегменты». Без формирования этих речевых операций невозможно изучение иностранного языка в целом [2].

Выводы. Следовательно, необходима компенсация за счет организации специальных педагогических условий следующих неблагоприятных факторов возрастного развития обучающихся: слабой степени зрелости структурно-функциональных систем мозга, недосформированности высших психических функций и центральной нервной системы, повышенной подвижности, недоста-точной мотивационной организации, преобладания непроизвольного внимания, недостаточной возрастной зрелости зон области Брока и Вернике и отделов лобной коры. Путями такой компенсации могут стать использование потребно-сти учеников данной возрастной группы в положительном эмоциональном под-креплении, создание на уроках иностранного языка условий повышенной при-влекательности познавательной деятельности, стимулирования мотивационной составляющей учебной деятельности, произвольного внимания и интеллекту-альной рефлексии обучающихся.

Литература 1. Гамезо, М. В. Возрастная и педагогическая психология : учеб. пособ. для ст-тов всех спец. пед. вузов / М. В. Гамезо, Е. А. Петрова, Л. М. Орлова. – Москва : Педагогическое общество России, 2003. – 512 с. 2. Горлова, Н. А. Методика обучения иностранному языку : в 2-х ч. : учеб. пособ. для ст-тов учреждений высшего проф. Образования / Н. А. Горолова. – Ч. 1. – Москва : Академия, 2013. – 336 с. 3. Дубровинская, Н. В. Психофизиология ребенка: Психофизиологические основы детской валеологии : учеб. пособ. для ст-тов высших учебных заведений / Н. В. Дубровинская, Д. А. Фарбер, М. М. Безруких. – Москва : ВЛАДОС, 2000. – 144 с.

21

4. Немов, Р. С. Психология : учеб. для ст-тов высших пед. учебных заведений : в 3-х кн. / Р. С. Немов. – Кн. 2. Психология образования. – 3-е изд. – Москва : ВЛАДОС, 2000. – 608 с. 5. Шаповаленко, И. В. Возрастная психология (Психология развития и возрастная психо-логия) / И. В. Шаповаленко. – Москва : Гардарики, 2004. – 349 с. 6. Шульгина, Р. А. Педагогический такт и профессиональная этика как необходимые составляющие в педагогической деятельности в процессе общения с учениками / Р. А. Шульгина // Теоретические вопросы образования, культуры и воспитания : сб. науч. трудов. – Москва : Изд. центр НКЛУ, НМАУ, 2002. – С. 96-99. 7. Палмер, Г. Методика как теория обучения иностранным языкам (ИЯ). Основные мето-дические понятия. Методы исследования процесса обучения (ИЯ). Связь методики со смежными науками [Электронный ресурс] / Г. Палмер. – URL : http://fsc.bsu.by/wp-content/uploads/2015/12/Metodika-prepodavaniya-inostr.-yazy-ka-konspekt-lektsij.pdf. УДК 81ʼ373.43:004.738.5

КОМПАРАТИВНИЙ АНАЛІЗ ХУДОЖНІХ ТВОРІВ (НА ПРИКЛАДІ СУЧАСНОЇ ФАНТАСТИЧНОЇ ЛІТЕРАТУРИ)

Василенко Олена Сергіївна асистент кафедри української філології та видавничої справи ДОЗ ВПО ЛНР

«Луганський національний університет імені Тараса Шевченка», ЛНР e-mail: damiancvua@gmail.com

Анотація. У статті зроблено спробу розглянути жанрово-стилістичні та змістові особливості сучасних фантастичних романів: «Армагед-дом» М. та С. Дяченків та «Доро-га» Кормака Маккарті. Подається приблизний алгоритм роботи з використанням методів та прийомів компаративного аналізу на практичному занятті з дисципліни «Основи компа-ративістики» для студентів 3 курсу філологічних спеціальностей.

Ключові слова: компаративний аналіз, порівняння, фантастичний роман, постапо-каліптичний роман, хронотоп.

Abstract. The article attempts to consider genre-stylistic and content peculiarities of the modern fantastic novels: “Armaged-dom” by M. and S. Dyachenko and “The Road"” by Cormac McCarthy. The approximate algorithm of work with the use of methods and techniques of com-parative analysis on practical classes in the discipline “Fundamentals of Comparative Studies” for the 3rd year students of philological specialties is presented.

Keywords: comparative analysis, comparison, fantastic novel, post-apocalyptic novel, chronotope.

Постановка проблеми. Компаративний аналіз (компаративизм) – це галузь порівняльно-історичного літературознавства, яка досліджує спільні та відмінні риси в художніх творах різних письменників, зв’язки і вплив літератур різних країн один на одного. Компаративний аналіз дозволяє усвідомити цілісність світового літературного процесу, глибше проникнути в ідейно-естетичний зміст кожного твору, при цьому досліднику стає очевидним перегук ідей і ціннісних орієнтирів між різними національними литературами та віддаленими епохами. Завдяки порівняльному аналізу можна переконатися в тому, що людство і худо-жня думка розвиваються, існують загальнолюдські непорушні (абсолютні) духо-вні цінності, які є «святими» «скрізь і всюди», «у всі часи», а тому живуть як художні втілення в більшості творів минулого і сьогодення.

Дисципліна «Основи компаративістики» належить до нормативної частини циклу професійної та практичної підготовки бакалавра філології Луганського наці-онального університету імені Тараса Шевченка. Названа дисципліна викладається для студентів 3 курсу спеціальності «Українська мова і література. Іноземна мова (російська, англійська, німецька, французька, китайська)». Метою курсу є вдоско-налення навичок професійного аналізу художнього твору на основі актуальних методів вивчення літератури, зокрема компаративного аналізу творів різних країн.

22

На практичних заняттях студенти знайомляться з найкращими зразками перекладів творів художньої літератури з точки зори філологічної традиції, набувають умінь та навичок компаративного аналізу оригіналів та перекладних художніх текстів, встановлюють жанрово-стилістичну специфіку художнього (літературного) перекладу.

Мета статті – розглянути змістові та жанрові-стилістичні особливості су-часних фантастичних романів з постапокаліптичною таматикою – «Армагед-дом» Марини та Сергія Дяченків та «Дорога» Кормака Маккарті («The Road» Cormac McCarthy).

Виклад основного матеріалу дослідження. Вивчення даних творів зумов-лене підвищеною популярністю теми умов виживання людства під час чи після апокаліпсису (так званого «кінця світу») у культуросфері сучасної молоді.

1. Підготовчий етап. Аналіз даних творів починаємо з розгляду історії написання. На цьому ета-

пі студенти мають знати наступне: - Роман американського письменника Кормака Маккарті «Дорога» опуб-

лікований у 2006 р. У 2007 р отримав Пулітцерівську премію, 2009 р. – екранізо-ваний. Російською мовою перекладений у 2008 р. Юлією Степаненко.

- Роман «Армагед-дом» написаний українськими письменниками Мари-ною а Сергієм Дяченками у 2000 р. Був нагороджений літературною премією «Бронзовая улитка» (2001) та отримав Гран-прі Московського Форуму фантас-тики 2001 р.

За допомогою цієї інформаційної довідки та на основі читацьких вражень, студенти мають дійти висновку, що твори, які вивчаються, мають високу есте-тичну цінність, говорять про актуальні питання зрозумілою мовою, знайшли своїх поціновувачів й займають чільне місце серед кращих зразків фантастичної літератури своєї країни.

Наступний крок – аналіз жанрової приналежності творів. Дослідники творчо-сті та літературні критики визначають жанр «Дороги» як «постапокаліптичний роман». Стосовно твору Дяченків, то тут прийнято послуговуватись визначенням «фантастичний роман». Аналізуючи жанрову приналежність цих романів, варто запропонувати студентам поміркувати над проблемою визначення понять «фанта-стика, фантастичне» й «апокаліпсис, постапокаліпсис», та, спираючись на знання з теорії літератури, спробувати самостійно визначити жанр творів.

2. Реалізація аналізу. Цей етап вважаємо за доцільне розпочати з аналізу сюжету. Шляхом від про-

стого до складного студенти мають з’ясувати про що йде мова у творах. Тут варто використовувати метод переказу, складання простого та складного плану твору. Очікувані відповіді мають містити інформацію про те, що «Дорога» - це розповідь про подорож. Батько і син подорожують постапокаліптичною місцевістю. Кілька років тому невідомий катаклізм знищив майже всю цивілізацію і все життя на Землі. Герої розуміють, що не виживуть у цій місцевості, тому прямують на південь до моря через пусті, знищені американські землі. Вони мають із собою тільки найнеобхідніші речі, які везуть у поламаному візку із супермаркету і сподіваються знайти тепле місце. Навколо дуже холодно, темно, повітря наповне-не попелом, рослин і тварин немає. Часом йдуть дощі чи сірий сніг. Багато людей, які залишилися живими, об’єдналися в людожерські племена і шукають поживи у

23

знищених містах. Мати хлопчика не змогла пережити катаклізм і покінчила життя самогубством. Обдуманість цього вчинку – її останній «великий подарунок» хлоп-чикові і його батькові. Сили покидають батька, але він робить все можливе, щоб захистити сина і зберегти йому життя. Вони несуть із собою револьвер, щоб у разі крайньої небезпеки покінчити життя самогубством. У револьвері лише один набій, для хлопця. Він повинен застрелитися, щоб уникнути гіршої смерті.

Батько і син надіються тільки на себе. Вони – «хороші хлопці», які «несуть вогонь» цивілізації. Протягом подорожі їм вдається знайти затишне житло, у якому є багато їжі, але залишатися на одному місці не можна. Вони змушені постійно рухатися, щоб уникнути небезпек. На шляху трапляються жахливі картини: люди, яких тримають у підвалі, щоб з часом з’їсти, немовля, яке сма-жать на рожні. З часом вони дістаються моря, але нічого не змінюється. Їжі немає, клімат несприятливий для життя. Одного дня батько помирає і хлопчик залишається один. Він не відходить від мертвого батька кілька днів, бо не знає, як жити далі. На третій день він зустрічає чоловіка, який стверджує, що стежив за їхньою подорожжю. Він переконує хлопця приєднатися до його родини. Хлопчик вірить, що вони – теж «хороші хлопці», які «несуть вогонь».

Роман «Армагед-дом» – це оповідь про людину. Земля, невідомий час. Приблизно щодвадцять років на планету приходять страшні катаклізми, прак-тично змітаючи із поверхні землі цивілізацію. Під час Армагедону знікуди появ-ляються численні Ворота, де ховаються люди і звірі. Не всім це вдається, а потім людство клопітливо відбудовує на попелі попереднього циклу нормальний по-бут і намагається швидко відновити населення, щоб пережити черговий кінець світу. Армагедон щопокоління систематично спричиняє занепад цивілізації. Лише одиниці задумуються над природою Воріт і тим, звідки вони появляються. Бо більшість бореться за виживання і владу. Амбітна Лідка Зарудна протягом всього свого життя намагається розгадати цю загадку і врешті їй здається, що вона натрапляє на потрібну стежку.

Попередній висновок після знайомства із сюжетом може бути таким: рома-ни не схожі в загальному створенні опису постапокаліптичної ситуації. Роман Дяченків більш широко заглиблюється в побутові описи, детально подає перед-умови та чинники розвитку героїв. Твір Маккарті ж одразу кидає читача на попелище постапокаліптичної реальності, минуле життя героїв та передумови сьогоднішнього існування приховані. Від цього залежить і психологічне сприй-няття творів. Студенти зазначають, що «Дорога» сприймається більш важко, насичена похмурим, загрозливим настроєм, який подекуди переростає у суціль-ну безнадію. «Армагед-дом» натомість, спочатку сприймається як розповідь про безтурботне дитинство, що переростає у драматичну історію кохання, й, що ближче до фіналу – то трагічнішу, історію сильної жінки, життя якої насичене всіма кольорами веселки й емоційно різнобарвне.

Обов’язковим елементом компаративного аналізу романів «Дорога» та «Ар-магед-дом» є аналіз хронотопу творів. Вважаємо за доцільне проводити дослі-дження часу і простору у зв’язку із загальним пафосом текстів. Необхідно довести, що часові межі роману «Армагед-дом» широко розгорнуті: охоплюють проміжок від дитинства головної героїні до зрілого віку (приблизно 50 років); роман «Доро-га» висвітлює дуже короткий етап у житті Батька та Сина (приблизно 2 місяці). Простір у творах також описано неоднаково. На етапі дослідження просторових

24

відмінностей варто подати на розгляд студентів проблемні запитання, що наштов-хнуть їх на висновок – життя героїв «Дороги» минає у постійному, хоч і повільно-му лінійному русі «від поганого до доброго», натомість існування героїв «Арма-гед-дому» циклічне у часі й просторі: у прагненні до продовження життя герої рухаються по колу, не відділяючись від небезпеки ані на крок. При цьому перший роман веде читача незнайомими стежками й суцільно ворожим середовищем, а другий – занурює читачів у знайомий побут та соціальні умови, багато в чому списані з реалій пострадянського простору. У контексті дослідження середовища існування героїв, варто зупинися на колористиці текстів, проаналізувавши автор-ські описи природи, погоди а їх вплив на загальне сприйняття творів.

Дослідження часо-просторових відношень варто завершити аналізом заго-ловків творів. Доцільно запропонувати студентам творчо-пошукове завдання: спробувати розкрити символічне значення заголовків романів, вишукуючи не-обхідні цитати з текстів. Тут мають бути зазначені відмінності у світоглядній картині, змальованій авторами: Дяченки живуть в армагеддоні, герої ж Маккарті намагаються з нього вийти.

Наступним етапом порівняльного аналізу може стати образна характерис-тика героїв твору. Варто провести роботу над визначенням головних та другоря-дних героїв, окреслити зв’язки між ними та їх роль у розвитку сюжетів, подати короткі характеристики. Тут можна звернути увагу на наявність превалювання жіночих образів в українському романі, на відміну від американського, де оди-нокий жіночий силует лиш зрідка зринає у пам’яті героїв-чоловіків.

3. Підсумовуючий етап. На цьому етапі варто зробити загальний підсумок про обидва романи, вивес-

ти загальні та відмінні риси. Найкращим методом ту послугує метод проблемних запитань про читацькі враження студентів, наявність та вплив почуттів (кохання, родинного обов’язку, ненависті) на героїв та їх вчинки, роль родинних стосунків на формування та становлення героїв. Окремо варто поставити питання про про-блеми абсолютних людських цінностей, порушені у романах, та шляхи героїв до їх досягнення. Крім того, обов’язково необхідно поставити запитання про вплив прочитаних романів на студентів (емоційні та світоглядні зміни, читацькі смаки).

Таким чином, можемо зазначити, що компаративний метод аналізу худож-ніх творів має посісти вагоме місце у сучасній методиці дослідження й викла-дання літератури, оскільки він має широку базу прийомів та методів, з допомо-гою яких можна розкрити всю ідейно-тематичну, змістову та психологічно-емоційну глибину сучасних творів художньої літератури.

Література 1. Волошина, Н. Й. Методика літератури. Проблеми, пошуки, здобутки, перспективи / Н. Й. Волошина // Українська література в загальноосвітній школі. – 1999. – № 1. – С 2-4. 2. Галич, О. А. Теорія літератури : підруч. для студентів філол. спец. вищих закладів освіти / О. А. Галич, В. М. Назарець, Є. М. Васильєв ; за наук. ред. О. Галича. – Київ : Либідь, 2001. – 487 с. 3. Наливайко, Д. С. Спільність і своєрідність. Українська література в контексті європей-ського літературного процесу / Д. С. Наливайко. – Київ : Дніпро, 1988. – 395 с. 4. Літературознавчий словник-довідник / P. T. Гром’як, Ю. І. Ковалів та ін. – Київ : Акаде-мія, 1997. –752 с.

25

УДК [373.5.016:82]:373.5.091.33-027.22:792.091 ПРОЦЕС ФОРМУВАННЯ ТВОРЧОЇ ОСОБИСТОСТІ ЗАСОБАМИ

ТЕАТРАЛЬНОГО МИСТЕЦТВА НА УРОКАХ ЛІТЕРАТУРИ (ПРИ ВИВЧЕННІ ДРАМАТИЧНИХ ТВОРІВ)

Васильєва Катерина Юріївна асистент кафедри української філології і видавничої справи ДОЗ ВПО ЛНР

«Луганський національний університет імені Тараса Шевченка», ЛНР e-mail: fishka_katerinka@mail.ru

Анотація. У статті розглядаються проблеми творчого та естетичного розвитку учнів у сучасній школі. Увага акцентується на те, що формування творчої особистості залежить від естетичного розвитку дитини. Естетичний розвиток школяра може бути більш продук-тивним, якщо використовувати на уроках із вивчення драми різні засоби театрального мистецтва. Для ефективного проведення уроків літератури розроблена методична модель естетичного та творчого виховання школярів засобами театрального мистецтва в процесі вивчення драми.

Ключові слова: творча особистість, естетичний розвиток, театральне мистецтво, драматичний твір, інсценування.

Abstract. The article deals with the problems of creative and aesthetic development of students in a modern school. Attention is focused on the fact that the formation of a creative person depends on the aesthetic development of the child. The aesthetic development of the student can be more productive if various means of theatrical art are employed in the lessons on the study of drama. To effectively conduct the lessons of literature, a methodological model has been developed for the aesthetic and creative education of schoolchildren by means of theatrical art in the process of studying drama.

Keywords: creative person, aesthetic development, theatrical art, drama, staging. Постановка проблеми. Сьогодні творчість займає величезну нішу у нав-

чальному процесі. Важливо розвивати і виховувати у школярів художні та есте-тичні якості, які сприяють становленню творчої особистості дитини. Безумовно, сучасні підлітки частіше черпають інформацію ззовні (телебачення, соціальні мережі). Однак театральне мистецтво у школі на даному етапі є одним з найго-ловніших і пріоритетних спрямувань у ході розвитку художніх та естетичних якостей школяра за допомогою вивчення драматургії.

Проблеми загальнокультурного розвитку школярів знайшли відображення у дослідженнях вчених-педагогів (Ю. К. Бабанський, В. М. Букатов, В. С. Ільїн, І. Я. Лернер, А. С. Макаренко, В. О. Сухомлинський, К. Д. Ушинський, С. Т. Шацький), вчених-методистів (Т. С. Зепалова, Ж. В. Ісаєва, Л. Ф. Мірош-ниченко, Т. Б. Недайнова).

Проблеми естетичного та творчого виховання як соціокультурного фено-мену обґрунтовано у дослідженнях українських педагогів сучасності (Т. Ю. Ан-друщенко, І. Д. Бех, А. М. Бойко, І. А. Зязюн, Л. М. Масол, В. О. Сухомлинський та ін.). У цих дослідженнях особлива увага приділяється проблемі творчого розвитку особистості, емоцій і почуттів дітей, формуванню естетичного сприй-няття мистецтва і літератури.

Питання про загальнокультурний розвиток і творче становлення особис-тості учнів, незважаючи на значне досліджування, як і раніше є відкритим і вимагає поглибленого вивчення та розгляду. Метою даної статті є аналіз мето-дичних і педагогічних праць, складання методичної моделі творчого та естетич-ного виховання школярів засобами театрального мистецтва в процесі вивчення драми, а також обґрунтування твердження, що естетичне виховання і формуван-ня творчої особистості школяра безпосередньо залежать один від одного.

Виклад основного матеріалу дослідження. Ключовим поняттям у педаго-

26

гіці сьогодні є принцип культуровідповідності, тобто ідея про максимальне використання освіти і виховання. Даний принцип відповідає цілям і тенденції людства в цілому до єдиного співтовариства, а виховання духовності та мораль-ності в такому випадку відіграє роль очевидної причини розвитку цілісності та єдності між людьми на планеті. Розглядаючи проблему загальної педагогічності, ми можемо зробити висновок, що підвищується роль педагогічної науки в роз-робці моделей виховання та розвитку творчої особистості, які допомагають сучасному школяреві ототожнювати себе з іншими дітьми, людьми, з навколи-шнім світом у цілому, зі світом культури.

Чітке формулювання видатного педагога і реформатора театру К. С. Стані-славського, щодо найкоротшого шляху розвитку творчих здібностей, який дося-гається через гру, фантазування, творчість, допомагає визначити, що може дати творча діяльність школярів за допомогою театралізації на уроках літератури. У свою чергу, на сприятливі умови для розвитку і формування творчих здібностей дітей впливає їх зацікавленість в процесі створення і реалізації театралізованої діяльності. Одним з основних моментів у процесі формування творчої особис-тості учнів, є дотримання з одного боку простих, і з іншого боку особливих вимог від підлітків. Школярі повинні бути уважні, кмітливі, організовані, воло-діти швидкою реакцією, вміти діяти, дотримуючись певного художнього образу, мати здатність перевтілюватися в нього, вміти жити його життям. Тому, театра-лізація, як і інші види творчості, є одним з найбільш поширених у використанні видів творчості [2, с. 36].

Першочерговою формою виховання і навчання дітей, так само залишається урок. Навчальний процес закладає фундамент для освоєння і прийняття учнями краси реальності і мистецтва, становлення естетичної та творчої позиції до на-вколишнього світу, життя. Логічним розвитком роботи по формуванню творчої особистості на уроці є художня діяльність учнів в процесі позакласних занять. Естетичне виховання, як і творчий розвиток виконує ряд значних педагогічних функцій. Воно вкладає певний сенс і дає поштовх для успішного здійснення формування естетичного сприйняття мистецтва і дійсності. А також сприяє для кращого духовного збагачення творчої особистості, вирішення проблеми вільно-го часу, регулювання впливу засобів масової інформації.

Також слід зазначити, що творчість сприятливо і позитивно позначається на розвитку естетичної сформованості дітей. Відомий психолог Л. С. Вигот-ський визначав поняття «творчість» як створення щось нового. Однак, вчений-психолог стверджував, що нове так чи інакше є невіддільною частиною зовніш-нього світу, який людина пропускає через себе. У цьому сенсі творчість припи-няє бути «долею обраних» і стає «нормальним і постійним супутником дитячого розвитку» [1, с. 68].

Мистецтво, як елемент цілеспрямованого естетичного впливу на особис-тість, є найважливішим чинником в процесі формування творчої індивідуально-сті учня. У мистецтві зосереджується і безпосередньо здійснюється естетичне ставлення школяра до світу і дійсності. Тому цілісною і неподільною частиною формування творчої особистості є художнє виховання дитини. Зокрема, це вихо-вання потреби в мистецтві, розвиток його відчування і розуміння, здатності до художньої творчості. Через призму мистецтва формується як творчий, так і естетичний розвиток особистості. Таким чином, людина відкриває для себе світ

27

творчості, тобто мистецтво бере участь і займає ключову позицію в процесі здійснення творчої роботи в естетичному вихованні школяра. Однак естетичне виховання за допомогою мистецтва в цілому не реалізується тільки в художньо-му та творчому розвитку. Це поняття слід тлумачити набагато ширше і глибше, адже воно має на увазі стимулювання естетичних підходів на трудовому і побу-товому рівнях, впливає на вироблення творчого сопричастя до реальності.

Базуючись на багатовіковий шлях розвитку поглядів філософів, культуро-логів, педагогів, психологів в області естетичного виховання і творчого форму-вання особистості, який заснований на взаємозв’язку естетичного розвитку і театрального мистецтва, на сучасному етапі слід проводити пошуки оптималь-них форм естетичного виховання через цінність мистецтва, через синтез, інтег-рацію естетичного і морального, дійсності і творчості, формування духовної культури за допомогою театралізації.

Аналіз філософських, культурологічних та психолого-педагогічних дослі-джень дозволяє зробити висновок про те, що естетичне виховання завжди вва-жалося найважливішим фактором естетичного і творчого формування особис-тості, цілі і завдання якого були обумовлені особливостями епохи і конкретним соціально-економічним рівнем розвитку філософської та педагогічної думки. Найважливішим освітньо-виховним завданням було визнання мистецтва як способу активного відображення естетичної дійсності і формування творчих інтересів і переваг, а саме, поваги до літератури, культури та естетики народних розваг, народного театру, високих моральних якостей, відображених в кращих творах світового мистецтва і літератури.

Досліджуючи роботи вчених-методистів, нами була розкрита закономірна взаємозалежність між театром і літературою, яка вивчається на уроках літерату-ри при проведенні аналізу драматичних творів. Таким чином, література і театр невіддільні і природно доповнюють один одного. Завдання вчителя полягає в тому, щоб підтримати інтерес школярів до вивчення драми, використовуючи всі засоби театрального мистецтва.

Аналіз науково-теоретичної літератури, методичних досліджень і практич-ного досвіду роботи вчителів-словесників став основою для розробки методич-ної моделі використання засобів театру в процесі вивчення драматичного твору, яка представлена нижче (Схема 1).

У даній моделі естетичного і творчого розвитку школярів представлені чоти-ри етапи вивчення драматичного твору з використанням елементів мистецтва. Перший етап включає в себе первинне читання, сприйняття і аналіз драматичного твору. На даному етапі в методичної моделі стоїть особистість учня, його «Я». Для уроку літератури це «Я» виражено в тому, щоб кожен твір набув для учня особис-тісний сенс і цінність. Далі необхідно організувати читання і сприйняття тексту драми, коли учень повинен не просто прочитати, а відчути героїв п’єси, авторську позицію, проблематику. Для кращого сприйняття і розуміння драматичного тексту велике значення має осмислення таких літературознавчих понять, як композиція і сюжет твору, драматичний конфлікт, фабула, система образів (головних і другоря-дних), особливості виразності (мовна характеристика, монолог, діалог, підтекст). У процесі читання і аналізу змісту системи образів необхідно розробити систему питань і завдань, що дозволяє уявити героїв п’єси на сцені і можливості режисер-ського втілення фабули і драматичного конфлікту твору.

28

С

Схема 1. Методична модель використання засобів театру в процесі вивчен-ня драматичного твору

29

На другому етапі йде підготовка до театралізації на основі знань, умінь і навичок, отриманих при аналізі драми. Проводиться вибір ключових явищ, сцен для театральної постановки. У сильному класі можна запропонувати дітям само-стійно вибрати сцени або явища для театральної постановки, в слабкому - вчи-тель намічає, що необхідно вибрати для театралізації. Далі необхідно обрати акторський склад, підібрати костюми, освітлення, бутафорію, музичне оформ-лення, декорації. На цій стадії важливо, щоб діти виявляли свої творчі здібності, давали волю фантазії. Після цього складається сценарій, він може відходити від основного тексту, але головна ідея повинна бути збережена. Слід зазначити, що театралізація сприяє аналізу твору, а не навпаки.

На третьому етапі здійснюється безпосередньо театральна постановка. Учні виступають в ролі акторів, які є персонажами драми. За допомогою декорації, музики, бутафорії передається атмосфера епохи, країни, будинки в якому відбу-ваються події. Учням необхідно зжитися зі своєю роллю, перетворитися не тіль-ки зовні, але і внутрішньо, що можливо лише за умови глибокого проникнення в текст самого твору, розумінні характеру персонажа, його взаємовідносин з ін-шими персонажами і, звичайно, ставлення до нього драматурга.

На четвертому етапі необхідно забезпечити інтеграцію драматичного і теат-рального образів і створити власний драматичний образ. На даній стадії учні роб-лять аналіз побаченої театралізації, учні-глядачі задають питання учням-акторам, висловлюють свою думку про театральну постановку, оцінюють акторську гру. Далі учні зіставляють драматичні і театральні образи: персонаж і його втілення на сцені; авторську позицію і її вираження засобами театру; письменника як автора п’єси і режисера як автора спектаклю (загальне і відмінності); роль деталі в п’єсі і в театральній інтерпретації; мовну характеристику героя драми і вистави.

На завершальному етапі, коли підводяться підсумки роботи вчителя і учнів, результати діяльності з вивчення драми і осмислення її театральної інтерпрета-ції, можна уявити в такій формулі: («Я» читача і «Я» глядача) + (драматичний твір і театральний твір) = естетичний та творчий розвиток «Я» (учня).

Відмінною рисою естетичного розвитку за допомогою засобів театралізації є співпереживання, співпраця і співтворчість учнів і вчителя, учнів і драматурга, учнів і героїв драми. В кінцевому підсумку учні мають можливість висловити свої почуття та емоції в театралізації, де кожен стає учасником театрального дійства або його глядачем, або критиком. У цій роботі бере участь весь клас: школярі самі вибирають для інсценування ключові сцени, явища, обговорюють сценарій, оці-нюють можливості кожного однокласника в створенні театрального образу. Під час вибору і відбору головного, при затвердженні того чи іншого епізоду, який надалі буде інсценовано, визначаються і усуваються ті чи інші умови, які можуть зробити інсценування важким або навіть неможливим. Далі беруться до уваги окремі випадки, коли можливо відступити від тексту-оригіналу. У процесі вивчен-ня драми з використанням засобів театру учні мимоволі стикаються з усіма або багатьма видами мистецтва: літературою (драматичний твір), живописом (декора-ції), декоративно-прикладним мистецтвом (бутафорія; реквізити; зроблені власни-ми руками, костюми), музикою (музичне оформлення).

Крім розширення і поглиблення театралізованих прийомів на уроках літе-ратури, що ведуть до осмислення і засвоєння основних понять, які тісно пов’язані з аналізом драматичного твору, існує процес формування творчої

30

особистості, який, в свою чергу, реалізовується засобами театрального мистецт-ва. Театралізація розглядається нами як шлях інтерпретування драматичного тексту сценічно. Процес використання театралізації на уроках літератури ґрун-тується на читацькій і глядацькій співтворчості учня з автором, літератури з театром. Будь-яка п’єса, поставлена при використанні розробленої нами методи-чної моделі естетичного і творчого розвитку школярів засобами театрального мистецтва в процесі вивчення драми, забезпечує певною мірою не тільки літера-турне, а й загальнокультурне виховання, і творчий розвиток сучасних школярів.

Література 1. Выготский, Л. С. Собрание сочинений : в 6 т. / Л. С. Выготский ; гл. ред. А. В. Запоро-жец. – Москва : Педагогика, 1982–1984. – 488 с. 2. Основы системы Станиславского : учеб. пособие / авт.-сост. Н. В. Киселева, В. А. Фролов. – Ростов-на-Дону : Феникс, 2000. – 128 с.

УДК 81-11

СОВРЕМЕННАЯ ГРАММАТИКА: QUO VADIS? Долгополова Лилия Анатольевна

доктор филологических наук, профессор кафедры английского языка ГБОУ ВО РК «Крымский инженерно-педагогический университет», Россия

e-mail: lilian2000@mail.ru Аннотация. Статья посвящена анализу современных грамматических теорий, выяв-

лению их основных направлений и изменения объекта, задач исследования; уточнению интерпретации термина «грамматика» в современных лингвистических работах.

Ключевые слова: грамматика, генеративная грамматика, конструктивная (когни-тивная) грамматика, функциональная грамматика.

Abstract. The article highlights the peculiarities of modern grammar theories; the author identifies their main directions and the change of the object and research tasks; suggests the new interpretation of the term “grammar” according to modern linguistic studies.

Keywords: grammar, generative grammar, functional grammar, constructs (cognitive) grammar, functional grammar.

Постановка проблемы. Несмотря на тот факт, что вопросы грамматики находятся на периферии лингвистических исследований, современные грамма-тические теории вносят существенный вклад в развитие лингвистический мыс-ли. Грамматика как теоретическая наука характеризуется разнообразием в по-становке объекта и предмета анализа, а также методов и приемов раскрытия проблем. Принято считать, что именно с грамматических изысканий известного американского лингвиста Ноама Чомского (Хомского), идеи которого называют революционными, началась новая эра в лингвистике. Результаты его наработок позволили по-новому осмыслить явления и процессы в области грамматики и в дальнейшем способствовали бурному развитию не только грамматических, но и семантических и функциональных исследований.

Немалый вклад в разработку грамматических вопросов внесли отечествен-ные и зарубежные лингвисты. В числе отечественных лингвистов последнего столетия следует выделить работы В. В. Виноградова, А. И. Смирницкого, В. Г. Адмони, Ю. Д. Апресяна, И. А. Мельчука, А. В. Бондарко, Е. В. Падучевой и др. В последние десятилетия появились фундаментальные труды, подготов-ленные А. Е. Кибриком [2], А. А. Кибриком, Я. Г. Тестельцом [8], В. А Плунгя-ном [4], Е. В. Рахилиной [5] и др., которые раскрывают всю сложность мира грамматики и показывают новые возможности его постижения.

Цель работы – на материале критического анализа актуальных работ в об-

31

ласти грамматики выявить основные направления грамматических исследова-ний; установить изменения в выборе объекта и методологии его анализа.

Изложение основного материала исследования. Среди ключевых вопро-сов современной грамматики выделим следующие моменты, по которым можно было бы судить о состоянии современной грамматической науки. К таким мо-ментам относятся:

- проблема современной интерпретации понятия «грамматика»; - выделение основных направлений грамматических исследований в отече-

ственной и зарубежной лингвистике; - проблема определения объекта исследования и его взаимосвязь с другими

языковыми явлениями; - изменения в методологии современных грамматических исследований. Что мы сегодня понимаем под термином «грамматика»? Традиционное по-

нимание данного термина свидетельствует о его многозначности. Слово «грам-матика» восходит к греческому gramma(ta) и изначально обозначает технику письма. Долгое время под этим термином понимали умение правильно писать и грамотно высказываться. В более поздние античные времена грамматикой назы-вали искусство правописания и речи.

Сегодня в лексикографических источниках термин «грамматика» в тради-ционном понимании насчитывает минимум пять значение, а именно:

- грамматика как языковая система в целом; - грамматика как наука о языковой системе; - грамматика как грамматический строй языка; - грамматика как наука о грамматическом строе языка; - грамматика как учебник или учебное пособие, включающее знания и пра-

вила употребления грамматических явлений. Стоит отметить, что понимание грамматики как языковой системы в целом

и науки, изучающей языковую систему, характерно в первую очередь для запад-ноевропейской лингвистики (напр., Грамматика немецкого языка ДУДЕН).

В отечественной лингвистике наиболее распространены значения граммати-ки как грамматического строя и науки о грамматическом строе. Традиционный подход к грамматике представляет ее в виде двух уровней: морфологии и синтак-сиса, что в определенной степени приводит к нарушению логичности при демон-страции языковых уровней в целом: грамматический уровень представлен морфо-логией и синтаксисом, между которыми помещается лексический уровень.

Современные грамматические теории в преобладающем большинстве направлены на изучение синтаксиса, что свидетельствует о сужении значения понятия «грамматика». Данный факт можно связать с общей для лингвистиче-ских исследований тенденций отхода от традиционной таксономии в пользу когнитивно-дискурсивной и коммуникативно-функциональной парадигм.

Грамматика как наука о грамматическом строе языка на сегодняшний день не представляет собой однородного лингвистического учения, а представлена в виде различных синтаксических теорий, объединенных единым объектом, при-менением нелингвистических методов исследования, а также стремлением через синтаксис объяснить организацию языка, усвоение и порождение речи.

В определенной степени можно говорить о наличии трех основных направ-лениях современной теоретической грамматики:

32

- грамматические (синтаксические) теории, связанные с изучением формаль-ной стороны синтаксиса (структурная грамматика, генеративная грамматика);

- грамматические (синтаксические) теории, изучающие функциональный аспект синтаксических единиц (функциональная грамматика);

- грамматические (синтаксические) теории, фокусирующие внимание на семантике синтаксиса (когнитивная грамматика, грамматика конструкций).

Структурная грамматика. Структурализм, возникший в 40-е года про-шлого века как научное направление, рассматривающее язык как закрытую знаковую систему, и сегодня сохраняет важные позиции в лингвистических исследованиях. Данный факт связывают в первую очередь с бурным развитием в 60-х годах прошлого столетия нового направления в учении о синтаксическом строе языка – генеративной грамматики. Генеративная или порождающая грамматика, разработанная Ноамом Чомским (Хомским), прошла в своем разви-тии несколько этапов, соответствующих фундаментальным работам Н. Чомского. Из них на сегодня наиболее распространены Теория принципов и параметров (80-е гг.) [10] и Минималистская программа (1995 г.) [11].

В центре внимания генеративной грамматики – правила порождения грамма-тически правильных структур естественного языка, их взаимосвязь с организацией мышления человека. При этом, генеративная грамматика для достижения своей цели одной из первых обращается к методам формальной логики и математики. Согласно Н. Чомскому, грамматическая система любого естественного языка мо-жет быть представлена математическими структурами (бинарными конструкция-ми), в илу того, что предложения любого языка базируются на рекурсии – неогра-ниченном построении с помощью ограниченного числа определенных средств.

Современная версия генеративной грамматики – Минималистская про-грамма – апеллирует к вопросам познания человека (ребенка) языка через изу-чение и объяснение грамматических фактов. В этой теории Чомский продолжает разрабатывать свою гипотезу о врожденном механизме приобретения языка и механизме порождения речи, что выводит данную теорию за рамки синтаксиса и позволяет рассматривать ее как теорию языка.

Заслугой современной структурной грамматики является также и выдви-жение на центральные позиции морфологических признаков группы предика-тивности: функциональные категории, которые, согласно принципу последова-тельного бинарного ветвления, презентуются в виде последовательности вло-женных друг в друга проекций.

В то же время, генеративная грамматика в целом отказывается от разработ-ки теории частей речи. Релевантными для нее оказываются лексические катего-рии, образующие вершины полных составляющих (существительное, глагол, прилагательное, предлог) [7, с. 35], а также части речи, функционирующие как комплементы и адъюнкты.

Функциональная грамматика. Термин «функциональная грамматика» объ-единяет различные по своему характеру лингвистические теории, как Функцио-нальная грамматика А. В. Бондарко [3], Теория функциональной грамматики Симона С. Дика, Референциально-ролевая грамматика Р. Д. Ван Валина [1], Объяснительная типология А. Е. Кибрика [8, с. 694-699], Теория грамматикали-зации Дж. Байби и др.

Согласно Я. Г. Тестельцу, объединяющими в целом данные теории призна-

33

ками выступают следующие факторы: - объяснение строения языка целями и условиями его использования; - фрагментарность (отсутствие глобальной теории); - интерес к типологической проблематике; - резко отрицательное отношение к генеративной грамматике Н. Чом-

ского [8, с. 694]. Основной интерес функциональной грамматики направлен на изучение

грамматической семантики, встроенной в систему функций [3, с. 11], поисками когнитивной основы функций языковых единиц.

Особенностью американской и отечественной науки в этом направлении является ее ориентация на типологические и эмпирические исследова-ния [6, с. 446] с применением количественно-статистических методик. Функци-ональные теории своем большинстве также стремятся уйти от обособленности грамматической подсистемы и выйти на языковые универсалии, позволяющие объяснить устройство всей языковой системы, напр., Референциально-ролевая грамматика Р. Д. Ван Валина [1].

Среди работ по функциональной грамматике следует отметить исследова-ние американской ученой Дж. Байби [9], занимающейся поиском «когнитивно-психологических объяснений для наблюдаемых в разных языках общих свойств морфологических систем» [7, с. 303]. Результаты ее исследований заложили основу современного анализа диахронических изменений грамматических си-стем, что породило в свою очередь стремительный интерес к диахроническим исследованиям грамматических явлений.

Когнитивная грамматика. Когнитивная грамматика также представляет собой совокупность различных теорий о прототипической структуре граммати-ческих категорий. Наиболее известными на сегодняшний день являются Про-странственная грамматика Р. Лангакера, Грамматика конструкций Ч. Филлмора, Грамматика конструкций А. Голдберг и Г. Лакоффа и др.

Когнитивная грамматика полностью опирается на когнитивные процессы при описании языка, где грамматическая система не рассматривается как авто-номная формальная система, а вместе с лексиконом образуют «континуум сим-волических единиц» [Там же, с. 356].

В качестве основной единицы языка признается конструкция как единица любого уровня, обладающая формой и содержанием [5, с. 19]. Следует также отметить, что когнитивная грамматика как новое и быстро развивающее направ-ление с каждым годом приобретает все большее количество сторонников, как в отечественной лингвистике (см., напр. работы [4; 5]), так западноевропейской науке [см. 12; 13].

Выводы. Анализ современных грамматических исследований показывает, что грамматика как наука решает основные научные проблемы с новых позиций, в определенной степени дистанцируясь от традиционных подходов к изучению языковых явлений. Сегодня разработка вопросов теоретической грамматики в целом ведется по трем направлениям, к которым относятся: генеративная, функ-циональная и когнитивная грамматика. Общими для этих направлений могут быть следующие моменты:

- объектом современных грамматических теорий является синтаксический строй языка, вследствие чего понятия «грамматический» и «синтаксический»

34

выступают как синонимы; - синтаксический строй не рассматривается как автономная подсистема язы-

ка; через описание и объяснение грамматических явлений в данных теориях пред-принимается попытка анализа языка в целом, объяснение связи языка и когниции;

- в современных грамматических теориях экспансионизм проявляется в применении понятийного аппарата и методик других наук, в первую очередь, математики; использование математических методов и приемов анализа в значи-тельной мере повышает экспланаторность исследования, наглядность и убеди-тельность его результатов.

Перспективным полагаем изучение эволюции терминологической номен-клатуры современной теоретической грамматики.

Литература 1. Ван Валин, Р. Д. Референциально-ролевая грамматика / Р. Д. Ван Валин, У. Фолли // Новое в зарубежной лингвистике. – Вып. XI. – Москва : Прогресс,1982. – С. 376–410. 2. Кибрик, А. Е. Константы и переменные языка / А. Е. Кибрик. – Санкт-Петербруг : Алстейя, 2003. – 719 с. с. 3. От значения к форме, от формы к значению : сб. статей к 80-летию члена-корреспондента РАН А. В. Бондарко. – Москва : Языки славянских культур, 2012. – 656 с. 4. Плунгян, В. А. Введение в грамматическую семантику: грамматичекие значения и грамматические системы языков мира / В. А. Плунгян. – Москва : РГГУ, 2011. – 672 с. 5. Рахилина, Е. В. Лингвистика конструкций / Е. В. Рахилина ; отв. ред. Е. В. Рахилина. – Москва : Азбуковник, 2010. – 584 с. 6. Селіванова, О. О. Сучасна лінгвістика: напрями та проблеми : підруч. / О. О. Селіванова. – Полтава : Довкілля-К, 2008. – 712 с. 7. Современная американская лингвистика: Фундаментальные направления [Текст] / под ред. А. А. Кибрика [и др.]. – [3-е изд., стереот.]. – Москва : Едиториал УРСС, 2006. – 480 с. 8. Тестелец, Я. Г. Введение в общий синтаксис / Я. Г. Тестелец. – Москва : Российск. гос. гуманит. ун-т, 2001. – 800 с. 9. Bybee, J. L. The evolution of Grammar: Tense, Aspect and Modality in the Languages of the World / J. L. Bybee, R. D. Perkins, W. Pagliuca. – Chicago, London : The Univ. of Chicago Press, 1994. – 398 p. 10. Chomsky, N. Lectures on Government and Binding. The Pisa Lectures / N. Chomsky. – [7th ed.]. – Berlin ; New York : Mouton de Gruyter, 1993. – 371 p. 11. Chomsky, N. Minimalist program for linguistic theory / N. Chomsky // View from Building 20 / Ed. by K. Halle, S. J. Keyser. – Cambridge (Mass.) : The MIT Press. – 1993. – P. 1-52. 12. F ischer, K. Konstruktionsgrammatik: Von der Anwendung zur Theorie / K. Fischer, A. Stefanowitsch (Hrsg.). – Tübingen. : Stauffenburg Verlag, 2006. – 210 S. 13. Lasch, A. Grammatik als Netzwerk von Konstruktionen – Sprachwissen im Fokus der Kon-struktionsgrammatik / A. Lasch, A. Ziem (Hrsg.). – Walter de Gruyter, 2014. – 390 S. УДК 821.133.1.09”18”-31

ОБРАЗ СОБОРА В РОМАНЕ В. ГЮГО «СОБОР ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ»

Дудинова Наталья Алексеевна старший преподаватель кафедры филологических дисциплин и методик их

преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: dudinova_natalya@mail.ru Давыдова Даная Сергеевна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: danadavydova6@mail.ru

35

Аннотация. В статье анализируется образ Cобора в романе В. Гюго «Собор Париж-ской Богоматери», его влияние и взаимодействие с внутренней составляющей произведе-ния. Первичное изучение художественного образа дает возможность проникнуть в идей-ное содержание произведения, детально изучить проблематику и посыл автора.

Ключевые слова: собор, содержание, Виктор Гюго, образ, эпоха, проблематика. Abstract. The article analyses the image of the Cathedral in Victor Hugo’s novel “Notre

Dame De Paris”, its influence and interaction with the internal component of the work. The primary study of the artistic image makes it possible to penetrate into the ideological content of the work, to study in more detail the problems and the author’s message.

Keywords: cathedral, content, Victor Hugo, image, epoch, problem range. Постановка проблемы. Проблемы поиска взаимосвязи художественного об-

раза и архитектуры, роли архитектурных образов в литературных произведениях, их классификация и функционирование являлись объектом изучения многих иссле-дователей ХХ в. Исследованием образа в художественном произведении занима-лись Г. В. Ф. Гегель, М. М. Бахтин, И. Б. Родянская и многие другие. Детальное изучение образа собора дает возможность выявить идейную концепцию автора, проследить связь с историческим прошлым народа, определить общие тенденции развития направлений исследований в области изучения художественного образа.

Проблема функционирования художественного образа в произведении за-тронута в книге «Лекции по эстетике» Гегеля. По мнению ученого, образный облик «… только и делает произведение искусства истинно художественным творением» [3, с. 55].

Понятие «художественный образ» привлекало внимание многих исследова-телей разных видов искусства. Так, М. М. Бахтин, П. В. Палиевский, Л. И. Ти-мофеев, М. Б. Храпченко, А. Е. Ефимов, А. А. Потебня провели огромную ис-следовательскую работу и заключили: в любом художественном образе заложе-ны «идеальные» авторские представления, образ совмещает в себе элементы реального мира, которые существуют по отдельности и, в конечном итоге, все это преобразовывается в цельный материальный объект.

На современном этапе проблема функционирования образа получила широ-кое распространение и приобрела обширную теоретическую базу.

Цель статьи – первичное исследование различных концепций образа в ро-мане «Собор Парижской Богоматери», установка связей между литературой и архитектурой, определение взаимосвязи образа собора с героями произведения и хронотопом.

Изложение основного материала исследования. Собор Парижской Бого-матери – один из основных памятников готической архитектуры, который возво-дился на протяжении трех столетий. Впервые в истории литературы описание этого монументального сооружения появляется в историческом романе Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». И выбор такого необычного для того вре-мени образа был намеренным: Нотр-Дам на протяжении нескольких веков страдал от рук неумелых зодчих и архитекторов. Автор решил навсегда увековечить для потомков величие этого сооружения и отвел ему главную роль в романе.

Стоит отметить, что данное произведение послужило вдохновением для русских авторов. Изображение католического собора мы можем наблюдать в творчестве Осипа Мандельштама «Notre Dame» и Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери».

Многие литераторы проявляли интерес к творчеству Виктора Гюго. В. Г. Белинский в статье «Парижские Тайны» писал, что «… роман Гюго „Notre

36

Dame de Paris” имел успех, каким должны были пользоваться только величайшие произведения величайших гениев, приходящих в мир с живым глаголом обновле-ния и возрождения» [2, c. 1]. Историк французской литературы Е. Евнина занима-лась исследованием новаторских идей в творчестве Гюго и заключила, что «… в романе „Собор Парижской богоматери” автор делает первую попытку дать широкое эпическое отражение жизни, в данном случае средневековой» [6, с. 33]. Жанр исторического романа, в рамки которого автор решил заключить свое по-вествование, являлся поистине новым для того времени, но Гюго удалось мастер-ски передать атмосферу рассматриваемой исторической эпохи.

Творчество писателя было высоко оценено другими авторами. В контексте исследуемой проблемы стоит упомянуть французского писателя Андре Моруа, который создал труд о жизни и творчестве Виктора Гюго «Олимпио, или жизнь Виктора Гюго». В это книге отражены жизненные этапы автора «Собора Париж-ской Богоматери», его политические взгляды и отношение к литературе. А. Моруа подчеркивал: «Он лучше других сумел воспевать то, что испытывают все: скорбь родины по погибшим сыновьям, радость молодого отца, блаженство первой любви, долг каждого перед бедными, ужас поражения и величие милосердия...» [9, с. 172].

С точки зрения исследуемой темы, привлекает внимание научная работа, касающаяся роли образа Собора Парижской Богоматери. В исследовании рас-сматривается сравнительная характеристика и проводится параллель между образами главных архитектурных сооружений в произведении «Тауэр» Уильяма Гаррисона Эйнсворта и романе «СоборПарижской Богоматери» Виктора Гюго. Образ собора «… является центром, вокруг и внутри которого происходят собы-тия определенной исторической эпохи» [4, с. 29].

Интересную точку зрения о природе образа Собора выдвигал Николай Гу-милев. Русский поэт трактовал сущность образа в рамках акмеистического лите-ратурного направления и отмечал, что «Собор становился естественным вопло-щением синтеза, где человек обретает Бога путем сакрального переживания, где „общественность” становится соборностью» [7, с. 107].

Для изучения поставленных проблем нам необходимо обратиться к первой главе Книги третьей под названием «Собор Богоматери», в которой автор вы-ступает в роли проводника по чудесному готическому собору. Писатель расска-зывает обо всех изменениях архитектурного памятника, его разрушениях от рук людей, которые действовали «… без малейшего уважения к имени Карла Вели-кого, заложившего первый его камень, и к имени Филиппа Августа, положивше-го последний» [5, с. 123].

При исследовании данной главы возникает чувство, что автор был огромным почитателем архитектуры, он детально описывал каждый период возведения дан-ного сооружения, его изменений. Гюго указывал на значимость образа Собора Парижской Богоматери, он писал, что «… в этих последовательных спайках раз-личных искусств на различной высоте одного и того же здания заключается мате-риал для многих объемистых томов, а нередко и сама история...» [Там же, с. 126].

В этой части автор не скупится на метафоры и сравнения, он проводит ана-логию между фасадом здания и культовыми произведениями античности и средневековья: «Это как бы огромная каменная симфония; колоссальное творе-ние и человека, и народа, единое и сложное, подобно „Илиаде” и „Романсеро”, которым оно родственно; чудесный итог соединения всех сил целой эпохи, где

37

из каждого камня брызжет принимающая сотни форм фантазия рабочего, направляемая гением художника; словом, это творение рук человеческих могуче и преизобильно, подобно творению бога, у которого оно как бы заимствовало двойственный его характер: разнообразие и вечность» [Там же, c.124].

Гюго со скорбью описывает все те следы разрушения, которые появились на стенах священного здания, поясняя читателю, что «доля времени здесь ни-чтожна, что наибольший вред нанесли люди, и главным образом люди искус-ства» [Там же, c.123]. Писатель уверен, что памятник архитектуры является ответом на многие вопросы, ключом от двери под названием «история»: «Каж-дая сторона, каждый камень почтенного памятника – это не только страница истории Франции, но и истории, науки и искусства» [Там же, с. 130]. Всем сво-им творчеством писатель словно «восстает против многочисленных разрушений памятников старины, что происходило в то время» [12, с. 14].

Кроме того, автор сообщает реципиенту о том, что архитектура тесно связана с литературой, она является основополагающим аспектом в понимании словесного искусства. Художественный образ собора играет особую роль – «это воплощение XV века в его движении, в его борьбе со стариной, в кризисе» [8, с. 111].

Примечательно то, что Виктор Гюго, как и М. Шолохов «… всегда соизмеряет время и пространство, что влияет на формирование эстетики произведения и позво-ляет автору быть полноправным обладателем художественного мира» [10, с. 125].

Обратимся к вопросу значимости собора в жизни героев произведения. Именно Нотр-Дам являлся центром общественной и культурной жизни простых горожан, а также и высокопочтенных судей и королей, именно у стен данного собора разворачиваются главные события романа. Взаимодействие героев и Нотр-Дама рождает мысль, что собор может принимать любые ипостаси: «В его стенах и на площади перед ним происходят основные события. Все действие целиком можно обозреть с высоты его башен. Квазимодо видит оттуда светяще-еся окошко Бастилии, в которой решается его участь, Клод Фролло – танцую-щую на площади Эсмеральду» [8, с. 111].

Следует отметить необъяснимую связь между храмом и Квазимодо. Именно в стенах Собора Парижской Богоматери происходило становление звонаря, здесь он прятал прекрасную Эсмеральду и здесь же он погубил своего учителя. Нахож-дение в соборе делало Квазимодо счастливым, для него величественная постройка – место уединения и отдыха от вечных насмешек и издевательств злых парижан.

Еще одна из функций, которую отводит Виктор Гюго главному сооруже-нию Парижа – придание реальности происходящим событиям. Литературный критик И. Родянская, подчеркивая значимость собора, писала, что «… каменные изваяния становятся свидетелями человеческих страданий, благородства и пре-дательства, справедливого возмездия. Но подробное описание Собора, париж-ских улиц играет и еще одну важную роль. Рассказывая историю Собора (или любого другого здания), позволяя нам представить, как они выглядели в дале-ком XV в., автор добивается особого эффекта. Реальность каменных сооруже-ний, которые можно наблюдать в Париже и поныне, должна убедить читателей в реальности вымышленных героев, их судеб» [11, с. 168].

Для дальнейшего изучения образа необходимо обратиться к определению понятия «художественный образ». По мнению И. Родянской, образ – это «… всеобщая категория художественного творчества; присущая искусству фор-

38

ма воспроизведения, истолкования и освоения жизни путем создания эстетиче-ски воздействующих объектов. Под образом нередко понимается элемент или часть художественного целого, обыкновенно – такой фрагмент, который облада-ет как бы самостоятельной жизнью и содержанием…» [Там же, с. 669-674].

Несколько иную точку зрения имеет советский лингвист и литературовед М. Эпштейн. В «Литературном энциклопедическом словаре» ученый пишет, что «… образ художественный – категория эстетики, характеризующая особый, при-сущий только искусству, способ освоения и преобразования действительно-сти» [13, с. 252]. На основе своих исследований М. Эпштейн создает классифика-цию образов, которая делится на три группы: по предметности, по смысловой обобщенности и по структуре.

Анализируя образ, мы заключили, что собор в романе относится к пред-метной классификации, а именно к предметному образу. Действительно, в ис-следуемом произведении все события, происходящие с уродливым горбуном Квазимодо, священнослужителем Клодом Фролло и цыганкой Эсмеральдой связаны с предметным образом – собором. Этот художественный образ «… приобретает не только описательный, но и композиционный смысл: все, что совершается в романе, имеет своим сосредоточением собор» [8, с. 111].

Категория пространства и времени (хронотоп) является одной из основопо-лагающих составляющих романа. Ее детальное изучение помогает отследить процесс становления, развития и выявить динамику исследуемого образа, про-следить взаимосвязь с ним.

Термин «хронотоп» был введен А. А. Ухтомским в контексте исследова-ний, связанных с физиологией, потом перешел в литературу благодаря теорети-ку и исследователю литературы М. Бахтину. Хронотоп у М. Бахтина – это «… формально-содержательная категория литературы» [1, с. 235].

Основа хронотопа Виктора Гюго – детализация места и пространства, их конкретизация и привязка к реальным историческим событиям, описанным в хронологическом порядке. Примечательно то, что в романе писатель рассказы-вает не об эпохе, в которую он творил, а переносит читателя в XV век, а именно в эпоху Средневековья. Художественный образ собора и хронотоп вступают во взаимосвязь и образуют сложную категорию эстетики, которая воспринимается читателем через призму авторского мироощущения.

Выводы. Анализ образа Собора позволил нам установить взаимосвязь лите-ратуры и архитектуры, выявить эстетическую концепцию произведения автора «Собор Парижской Богоматери». Проведя первичный анализ, нам удалось устано-вить роль художественного образа и определить его место в концепции художе-ственных образов М. Эпштейна. Собор, как центральный образ романа, относится к предметному типу. На основании проведенного анализа можно сделать вывод о том, что основой писательского стиля Виктора Гюго является создание параллель-но развивающегося времени, пространства и действия. Использование образа собора – это передача субъективного видения писателя, отражение его собствен-ного понимания различных аспектов жизни.

Список литературы 1. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. – Москва, 1979. – 288 с. 2. Белинский, В. Г. Парижские Тайны // Белинский В. Г. Собрание сочинений : в 3 т. – Т. II. ОГИЗ, ГИХЛ / под общей ред. Ф. М. Головешченко ; ред. С. П. Бычкова. – Москва, 1948. – 349 с.

39

3. Гегель, Г. В. Сочинения : в 14-х т. / Г. В. Гегель ; пер. Б. Г. Столпнер. – Москва : Гос. социально-экономическое изд-во, 1938. – Т. 12. – Кн. 1. Лекции по эстетике. – 494 с. 4. Горшкова, Е. А. Готические мотивы в романе У. Эйнсворта «Тауэр» / Е. А. Горшкова // Вест-ник Санкт-Петербургского гос. ун-та. Серия : Язык и литература. – 2015. – Вып. 1. – С. 24–30. 5. Гюго, В. Собор Парижской Богоматери : [роман ; пер. с фр. Н. А. Коган] / В. Гюго. – Москва : АСТ, 2017. – 608 с. 6. Евнина, Е. М. Виктор Гюго / Е. М. Евнина. – Москва : Наука, 1976. – С. 33–49. 7. Елшина, Т. А. Образы Собора и Башни как архетипические ключи к тайнам акмеизма / Т. А. Елшина // Вестник Костромского гос. ун-та. – Кострома, 2013. – № 1. – С. 106-108. 8. Курдина, Ж. В. История зарубежной литературы XIX века. Романтизм : учеб. пособие / Ж. В. Курдина, Г. И. Модина. – Москва : Флинта, 2010. – 104 с. 9. Моруа, А. Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго / А. Моруа. – Москва : Пресса, 1992. – 178 с. 10. Пигнастая, Д. Г. Образ автора в романе М. Шолохова «Тихий Дон» / Д. Г. Пигнастая, Н. А. Дудинова //Актуальные вопросы современной науки : сб. статей по материалам VII междунар. науч.-практ. конф., 8 ноября 2017 г.., г. Минск : в 3-х ч. – Ч. 2. – Уфа : Дендра, 2017. – С. 124 -135. 11. Роднянская, И. Б. Образ / И. Б. Роднянская // Литературная энциклопедия терминов и понятий. – М., 2001. – С. 669-674. 12.Сапелкин, А. А. Средневековье и его символы в европейской литературе ХIХ века / А. А. Сапелкин // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. – 2011. – № 3 (15). – С. 11–18. 13. Эпштейн, М. Н. Образ художественный / М. Н. Эпштейн // Литературный энциклопе-дический словарь / под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Нико-лаева. – Москва : Совет-ская энциклопедия, 1987. – С. 252–257. УДК 821.161.1.09-31”19

ИСТОКИ ОБРАЗА ВОЛАНДА В РОМАНЕ М. А. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА»

Дудинова Наталья Алексеевна старший преподаватель кафедры филологических дисциплин и методик их

преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: dudinova_natalya@mail.ru Симакова Валерия Валерьевна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: avokamis1@mail.ru Аннотация. В статье проанализированы различные версии истоков образа Воланда в

романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Определены особенности образа, изучены параллели подобных героев в произведениях других авторов.

Ключевые слова: Воланд, образ, Фауст, М. А. Булгаков, «Мастер и Маргарита», роман. Abstract. The article analyses possible versions of the origin of Woland’s image in

M. A. Bulgakov’s novel “The Master and Margarita”. Specific features of the image are deter-mined, parallels with similar images in works by other authors are studied.

Key words: Woland, image, Faust, Bulgakov, the Master and Margarita, novel. Постановка проблемы. Роман Михаила Афанасьевича Булгакова напол-

нен неоднозначными, сложными образами героев, среди которых, вполне заслу-женно, самым загадочным можно назвать образ мессира Воланда. И дело не только в интересной булгаковской интерпретации характера и внешности самого Сатаны, но и в происхождении этого образа. Его появлением на страницах лите-ратурных произведений до сих пор интересуются множество исследователей. К тому же, на протяжении всего романа автор наталкивает читателя на мысль о связи Воланда с прототипом с помощью различных символов.

Среди исследователей-булгаковедов, интересовавшихся данным вопросом,

40

можно отметить: А. Н. Варламова, А. З. Вулиса, И. Л. Галинскую, В. Я. Лакшина, Б. В. Соколова, А. С. Баркова и А. В. Королева. У каждого существуют свои тео-рии, в той или иной степени схожие между собой, но к единому мнению никто прийти, разумеется, не может. Именно поэтому до нынешнего времени тема суще-ствования прототипа такого мистического персонажа, как Воланд, имеет высокую актуальность и часто поднимается в кругах любителей литературы М. Булгакова.

Цель статьи – определить наиболее возможные варианты прототипов Во-ланда в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Изложение основного материала исследования. Мистическая тема появ-ления гостей из потустороннего мира в нашей реальности поднималась бесчис-ленным множеством писателей и поэтов в разные века и эпохи. И разумеется, среди образов этих «гостей» можно найти большое количество чем-то похожих между собой, сходных по внешности или характеру. Остается лишь гадать, кто у кого из писателей «позаимствовал» черты для своих персонажей. Одним из таких героев, переступивших границы нашего мира, является Воланд, один из главных персонажей романа «Мастер и Маргарита» Михаила Афанасьевича Булгакова. Воланд, он же дьявол, сатана, «князь тьмы», в произведении имеет авторский, сложный и оригинальный образ: сочетание трагизма и веселья, добра и зла, страшного суда и торжества справедливости. Но, несмотря на такую ин-дивидуальность, многие все же приходят к мнению, что у этого героя существу-ет прообраз. И вариантов, в той или иной степени подходящих на эту роль, мас-са: Мефистофель в «Фаусте» Иоганна Вольфганга фон Гете, Демон Михаила Юрьевича Лермонтова, ну или даже черт из произведения «Сказка» Владимира Владимировича Набокова. Интересно, что у некоторых критиков и исследовате-лей возникали предположения о том, что у булгаковского дьявола имеются не только книжные, но и вполне реальные прототипы.

К примеру, советский писатель и литературовед Абрам Вулис, автор пер-вых трудов о творчестве Булгакова, ассоциировал образ булгаковкого дьявола с существующим в реальности историческим лицом – И. В. Сталиным. Воланд, по его мнению, был «такой же могущественный и окруженный ореолом таин-ственности» [3, с. 86], как и Иосиф Виссарионович. Исследователь отмечал, что герой это «не персонально Сталин, а неотвратимая угроза, жестокий (но моти-вированный!) гнев небес».

А профессор Александр Сергеевич Барков считал, что князя тьмы «срисо-вывали» с В. И. Ленина. Он приводит в доказательство своей теории множество аргументов, среди которых сходство неясности происхождения обоих: «Воланд не может четко ответить, немец ли он по национальности, в то время, как во Владимире Ильиче текла и русская, и немецкая, и калмыцкая кровь» [1, с. 68].

Но все же вернемся к рассмотрению вариантов прототипа мессира в лите-ратуре, где наиболее популярной версией является Мефистофель из философ-ской трагедии «Фауст» Гете. Именно от этого персонажа он, вероятнее всего, берет имя (в оригинале поэмы оно упоминается только один раз, а в переводах почти всегда опускается), ведь именно так Мефистофель в сцене Вальпургиевой ночи именует сам себя, расчищая себе путь от нечисти: «Дворянин Воланд идет!». Также мы наблюдаем взаимосвязь в одном из эпизодов «Мастера и Мар-гариты», когда служащие театра Варьете вспоминают имя загадочного мага: «…А может быть, и не Воланд? Может быть, Фаланд?» [2, с. 206], ибо в старин-

41

ных немецких эпосах черта иногда нарекали именем Фаланд. Борис Вадимович Соколов, автор «Булгаковской энциклопедии» по этому

поводу пишет: «Булгакову хотелось именно с «Фаустом» связать своего сатану, пусть даже нареченного именем, не слишком известным русской публике. Ред-кое имя нужно было для того, чтобы не искушенный в демонологии рядовой читатель не сразу бы догадался, кто такой Воланд» [6, с. 144].

Помимо имени, на сходство героев указывают также некоторые характер-ные черты и масса символов. Б. В. Соколов отмечает: «Пудель – прямой намек на Мефистофеля – встречается в произведении несколько раз. В самой первой главе, когда величественный Воланд пожелал украсить собачьей головой руко-ять своей трости-шпаги, в то время как Мефистофель сам влез в шкуру пуделя. Затем пудель появляется на подушечке, на которую ставит ногу Маргарита во время бала и в золотом медальоне королевы»[Там же, с. 157]. Подобные косвен-ные указания наблюдаются в течении действия всего романа.

Cамым важным аргументом можно считать эпиграф самого романа «Ма-стер и Маргарита», взятый из «Фауста» – ответ Мефистофеля на вопрос Фауста, кем же является его гость? Неспроста ведь Михаил Афанасьевич взял эпиграфом слова именно из этого произведения. Вот и мы думаем, что здесь играет роль не столько идеальное совпадение краткой и емкой характеристики героев, сколько важная отсылка, которую автор выбрал вполне намеренно. Хотя нельзя не взять во внимание тот факт, что Мефистофель говорит это с шутовским сарказмом и иронией, в своей обыденной манере, а Булгаков ставит эту фразу эпиграфом со всей серьезностью, без издевок и ироний со стороны своего героя.

Когда Анатолий Королев характеризовал мессира, он писал: «… В нем больше от Великого бюрократа зла, чем от шкодника Мефистофеля или импо-зантного князя тьмы. Он буквоед рока, бухгалтер Возмездия, пленник собствен-ной силы, он брезглив к проявлениям лжи и нетерпим к фамильярно-сти» [5, с. 33]. Так мог ли такой «Великий бюрократ» действительно быть с кого-то «срисован»? Мы ведь отлично знаем, как Булгаков умеет наделять своих персонажей неповторимой индивидуальностью, почему же сейчас он принял решение обратиться за прообразом к другому автору? И обращался ли вовсе? Только он сам, наверное мог бы достоверно ответить на данный вопрос. Хотя никто не отменял возможность слукавить.

Так вот, несмотря на все вышеперечисленные возможные варианты, сам Михаил Афанасьевич отрицал существование прототипа образа Воланда. Из воспоминаний близкого друга Булгакова – Сергея Александровича Ермолинско-го, через несколько лет после прочтения им книги, в личном разговоре сам автор говорил: «Не хочу давать поводы любителям разыскивать прототипы. У Волан-да никаких прототипов нет. Очень прошу тебя, имей это в виду» [4, с. 21]. Но противоположные гипотезы высказывались не один раз и не одним человеком. Остается только гадать, есть ли среди них верные.

Выводы. Среди ученых, исследователей, литературоведов, булгаковедов и просто читателей великого романа «Мастер и Маргарита» мы нашли много различных теорий прообраза и прототипа князя тьмы – Воланда. В его качестве представляют реальных людей и вымышленных персонажей книг. Многие из этих теорий достаточно весомо аргументированы и грамотно изложены, имеют вполне логичное обоснование. Но, к сожалению или к счастью, ни одна из них

42

не может быть подтверждена на сто процентов. Мы пришли к выводу, что наиболее вероятным вариантом является теория происхождения от образа Ме-фистофеля из «Фауста» Иоганна Вольфганга фон Гете, которую изложил и раз-вил Борис Вадимович Соколов. Так как именно с Фаустом наблюдается больше всего сходств, как внешних, так и черт характера, и к тому же, совершенно не случайно Михаил Афанасьевич выбрал такой эпиграф для своего произведения. Эта теория наиболее распространена среди простых читателей и, по всей види-мости, является наиболее популярной. Мы же, проанализировав и другие тео-рии, считаем, что это вполне обосновано.

К сожалению, история возникновения образа мессира Воланда остается та-кой же загадочной и таинственной, как и сам Воланд в романе, и вполне воз-можно, никогда полностью не будет разгадана.

Литература 1. Барков, А. О чем говорят парадоксы / А. Барков // Литературное обозрение. – 1991. – № 5. – 68 с. 2. Булгаков, М. А. Мастер и Маргарита / М. А. Булгаков. – Москва : Эксмо, 2016. – 448 с. 3. Вулис, А. З. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» / А. З. Булгаков. – Москва, 1991. – 226 с. 4. Ермолинский, С. А. О времени, о Булгакове и о себе / С. А. Ермолинский ; предисл. Н. И. Крымовой. – Москва : Аграф, 2002. – 88 с. 5. Королев, А. Евангелие от Михаила [Электронный ресурс] / А. Королев // Искусство кино. – 2006. – № 1. – URL : http://kinoart.ru/archive/2006/01/n1-article4. 6. Соколов, Б. В. Энциклопедия булгаковская / Б. В. Соколов. – Москва : Локид ; Миф, 1996. – 586 с. УДК 821.161.1.09”18”

В ДОМЕ ГАЛЬЯНОВА, БЛИЗ ПОЧТАМТА: РАЗЫСКАНИЯ АДРЕСОВ ПРОЖИВАНИЯ ДОСТОЕВСКОГО В ТВЕРИ

Жогличев Сергей Александрович руководитель московского отделения

Международного общественного литературно-исторического проекта «Ф. М. Достоевский в Сибири – навстречу любви!», Россия

е-mail: Dostoevskyforever@mail.ru Жогличева Вероника Владимировна

старший преподаватель кафедры международного бизнеса и таможенного дела Российского экономического университета им. Плеханова, г. Москва, Россия

Аннотация. Исследователями жизни и творчества Ф. М. Достоевского написано множество книг, докладов, статей. Казалось бы, все досконально изучено, но нет: остались еще белые пятна в его биографии. Одними из таких «пятен» являются места проживания писателя в последнем городе его ссылки – Твери. А ведь этот город, в котором Достоев-ский прожил всего четыре месяца, стал прототипом для губернского города, в котором происходили события романа «Бесы» – одного из самых значимых произведений гения мировой литературы. Данная работа опирается на автобиографичность писателя и являет-ся новым шагом на пути к раскрытию тайн его биографии.

Ключевые слова: Достоевский, роман «Бесы», Тверь, «в доме Гальянова». Abstract. Many books, reports and articles have been written about F. M. Dostoyevsky life

and creations. It may look like everything is explored already, but no, there are still many blind spots in his biography. Some of these blind spots are his places of residence in Tver, the last city of his exile. He had lived only four months in this city, but it became a prototype of the provin-cial city where the events of his novel “Demons” occurred – one of the most significant creations of this genius of world literature. This work is based on his biography and is a new step on the way of disclosure of his biography’s mysteries.

Keywords: Dostoyevsky, the novel “Demons”, Tver, Galyanov’s house.

43

Постановка проблемы. В связи с приближающимся 200-летием со дня рож-дения одного из величайших писателей мировой истории Ф. М. Достоевского неуклонно растет интерес к его личности и творчеству. Задача нашего проекта – показать не мрачного и страдающего Достоевского, а человека, обладающего глубоким умом, чувством юмора, веселого и жизнерадостного. Мы организуем и совершаем поездки по местам жизни и творчества писателя, во время которых всегда открываем для себя что-то новое, начинаем по-другому понимать произве-дения Федора Михайловича. В течение двух последних лет мы посетили все семь музеев Ф. М. Достоевского: в Москве, Санкт-Петербурге, Старой Руссе, Даровом, Омске, Семипалатинске, Новокузнецке и музей рода Достоевских в белорусском селе Достоево. Нас также интересуют города, в которых нет музеев писателя, но которые оказали влияние на его творчество: Тобольск, Змеиногорск, Барнаул, Тверь. Последний из этих городов интересен тем, что в нем происходят события одного из романов «пятикнижия» Достоевского – романа «Бесы».

Цель исследования – с помощью сохранившихся писем и романа «Бесы» отыскать места проживания Ф. М. Достоевского в Твери.

Изложение основного материала исследования. За участие в кружке Петрашевского Ф. М. Достоевский в 1849 г. был приговорен к смертной казни, которую в самый последний момент заменили на четырехлетнюю каторгу, затем на бессрочную ссылку в Сибирь. В Сибири писатель прожил около десяти лет. В 1859 г. он получил частичную амнистию: ему было разрешено вернуться в Россию и выбрать любое место проживания, кроме Петербурга и Москвы. До-стоевский выбрал Тверь, и этот город стал последним местом его ссылки.

Писатель приехал в Тверь из Сибири вместе со своей женой Марией Дмит-риевной, с которой обвенчался в Кузнецке в феврале 1857 г. и пасынком Пашей Исаевым. Прожили они в городе четыре месяца: с 19 августа по 19 декабря 1859 г. После десятилетнего перерыва писатель рвется в большую литературу, ему есть что сказать читателю. Но в Твери нет такой возможности: все большие издатель-ства находятся в Петербурге и Москве. Однако, благодаря содействию друзей, Федор Михайлович очень скоро получает возможность переехать в Петербург.

Несмотря на плохие отзывы о Твери, связанные с невозможностью заклю-чать договоры с крупными издательствами, Достоевский впоследствии увекове-чил этот город в одном из своих главных романов – «Бесы». Действие «Бесов» происходит в губернском городе без названия, но сейчас нет никаких сомнений, что это – город Тверь. Об этом еще в 1941 г. написал тверской краевед К. Емель-янов в статье «Достоевский в Твери» [1, с. 52-76]. Однако до сих пор в этом городе нет даже памятника писателю и точно неизвестно, где он проживал все эти четыре месяца. Считается, что Достоевский жил в Твери в гостинице «Галь-яни», построенной обрусевшим итальянцем Павлом Дементьевичем Гальяни в конце XVIII в. Здание гостиницы сохранилось до сих пор и находится на пере-сечении ул. Володарского (бывшая ул. Скорбященская) и Пушкинской (бывшая ул. Гальянова). Почему именно в «Гальяни»? В письме П. А. Давыдову от 14 октября 1859 г. Достоевский сообщает свой адрес: «Адресс мой: в г. Тверь, в доме Гальянова, близ почтамта» [2, с. 355]. Гостиница «Гальяни» была одной из лучших в городе, в ней не раз останавливался А. С. Пушкин и даже посвятил ей несколько шуточных строк:

«У Гальяни иль Кольони

44

Закажи себе в Твери С пармазаном макарони, Да яичницу свари» [3, с. 547]. Итальянскую фамилию Гальяни превратили в русскую – Гальянов, поэтому

нет никаких сомнений в том, что гостиница «Гальяни» и дом Гальянова – это одно и то же. Гостиница «Гальяни» находится приблизительно в двухстах мет-рах от почтамта. Так что все соответствует адресу, написанному в письме П. А. Давыдову. Но попробуем в этом глубже разобраться.

Сохранились еще два письма, проливающие свет на тверские адреса писате-ля. 24 августа, то есть спустя всего пять дней с момента приезда в Тверь Достоев-ский пишет письмо брату Михаилу: «Все что ты советуешь мне – очень хорошо. Я почти так и поступил; но что мне стоило сыскать квартиру, каких хлопот! Денег у меня всего 20 руб. и непроданный тарантас, в котором я приехал» [2, с. 331].

23 октября Достоевский пишет письмо в Семипалатинск своему бывшему командиру Гейбовичу: «Наконец, после долгих страданий, прибыли в Тверь, остановились в гостинице, цены непомерные. Надо нанять квартиру. Квартир много, но с мебелью ни одной, а мебель мне покупать на несколько месяцев неудобно. Наконец, после нескольких дней искания, отыскал квартиру не квар-тиру, номер не номер, три комнатки с мебелью за 11 рублей серебром в месяц. Это еще слава богу» [2, с. 363].

Из этих писем можно сделать вывод о том, что писатель жил в Твери по двум адресам: первые три-четыре дня – в городской гостинице с непомерными ценами, затем – в относительно недорогих трех простеньких комнатках. При этом гости-ница «Гальяни» не может быть его вторым адресом, но может быть первым, по-скольку является дорогим, каменным, богатым зданием. Где же тогда искать вто-рой – главный адрес проживания писателя, и почему он называет его домом Галь-янова? Ведь не могут эти три дешевые комнатки находиться в такой дорогой гос-тинице.

Постараемся ответить на этот вопрос с помощью романа «Бесы». Хорошо зная автобиографичность писателя, мы можем предположить, что в романе им было описано и его собственное место пребывания в городе. Среди всех домов, описанных в произведении, лишь один «по всем параметрам» подходит под «дом Гальянова близ почтамта» – дом Филиппова на Богоявленской улице (в дом Варвары Петровны Ставрогиной и губернатора писатель мог «заглянуть», но никак не мог в них жить; Виргинский и Эркель жили далеко от центра; еще дальше, в Заречье, переехали Лебядкины). Дом Филиппова чаще всего упомина-ется в романе и описан самым подробнейшим образом. Сюда писатель «посе-лил» Шатова, Кириллова и Лебядкиных, здесь, на Богоявленской улице, проис-ходят самые значительные события. Вот первое знакомство с домом: «– Поз-вольте, однако, узнать, где квартируете? – В Богоявленской улице, в доме Фи-липпова. – Ах, это там же, где Шатов живет, – заметил я невольно. – Именно, в том же самом доме, – воскликнул Липутин, – только Шатов наверху стоит, в мезонине, а они внизу поместились, у капитана Лебядкина» [4, с. 99].

Вспомним, что ключевые мысли Достоевского были вложены в романе в уста Шатова; Кириллов по образованию был военным инженером, как и сам писатель, а Федька Каторжный, который прячется по ночам во флигеле у Ки-риллова, не тот ли Федор Достоевский, приехавший из Сибири, где до этого

45

отбывал каторгу? (Возможно, спустя 10 лет после отъезда из Твери, когда писа-тель ночами работал над романом «Бесы», он мысленно возвращался в свой тверской дом, но об этом чуть ниже).

Вот что можно обнаружить в описании квартиры Лебядкиных: «Дверь к Ле-бядкиным была только притворена, а не заперта, и мы вошли свободно. Все поме-щение их состояло из двух гаденьких небольших комнаток, с закоптелыми стенами, на которых буквально висели клочьями грязные обои. Тут когда-то несколько лет содержалась харчевня, пока хозяин Филиппов не перенес ее в новый дом. Осталь-ные, бывшие под харчевней, комнаты были теперь заперты, а эти две достались Лебядкину. Мебель состояла из простых лавок и тесовых столов, кроме одного лишь старого кресла без ручки. Во второй комнате в углу стояла кровать под ситце-вым одеялом, принадлежавшая mademoiselle Лебядкиной, сам же капитан, ложась на ночь, валился каждый раз на пол, нередко в чем был» [4, с. 146-147].

Выясняется, что это старый дом, значит, проживание в нем стоит значи-тельно дешевле. А хозяин Филиппов построил новый дом и перенес туда хар-чевню. Следовательно, у Филиппова (Гальянова) был не один, а два дома. Сле-дующий отрывок из романа только укрепляет нас в этом. Мы узнаем, что во дворе дома стоял флигель, в который переселился Кириллов: «Проклиная неуда-чу и уже выходя из ворот, я вдруг наткнулся на господина Кириллова; он входил в дом и первый узнал меня. Так как он сам начал расспрашивать, то я и расска-зал ему все в главных чертах и что у меня есть записка.

– Пойдемте, – сказал он, – я все сделаю. Я вспомнил, что он, по словам Липутина, занял с утра деревянный флигель

на дворе. В этом флигеле, слишком для него просторном, квартировала с ним вместе какая-то старая глухая баба, которая ему и прислуживала. Хозяин дома в другом новом доме своем и в другой улице содержал трактир, а эта старуха, кажется родственница его, осталась смотреть за всем старым домом. Комнаты во флигеле были довольно чисты, но обои грязны. В той, куда мы вошли, мебель была сборная, разнокалиберная и совершенный брак: два ломберных стола, комод ольхового дерева, большой тесовый стол из какой-нибудь избы или кух-ни, стулья и диван с решетчатыми спинками и с твердыми кожаными подушка-ми. В углу помещался старинный образ, пред которым баба еще до нас затепли-ла лампадку, а на стенах висели два больших тусклых масляных портрета: один покойного императора Николая Павловича, снятый, судя по виду, еще в двадца-тых годах столетия; другой изображал какого-то архиерея.

Господин Кириллов, войдя, засветил свечу и из своего чемодана, стоявшего в углу и еще не разобранного, достал конверт, сургуч и хрустальную печатку.

– Запечатайте вашу записку и надпишите конверт. Я было возразил, что не надо, но он настоял. Надписав конверт, я взял фу-

ражку. – А я думал, вы чаю, – сказал он, – я чай купил. Хотите? Я не отказался. Баба скоро внесла чай, то есть большущий чайник горячей

воды, маленький чайник с обильно заваренным чаем, две большие каменные, грубо разрисованные чашки, калач и целую глубокую тарелку колотого сахару.

– Я чай люблю, – сказал он, – ночью; много, хожу и пью; до рассвета. За границей чай ночью неудобно.

– Вы ложитесь на рассвете?

46

– Всегда; давно. Я мало ем; все чай» [4, с. 118-119]. Из этого отрывка следует, что Филиппов проживает в новом, более доро-

гом и благоустроенном доме, который он построил на другой улице и в котором открыл трактир. Этот новый дом с трактиром и есть гостиница «Гальяни», со-хранившаяся до наших дней. Работал до рассвета и пил чай ночью сам Федор Михайлович Достоевский, поэтому можно считать наиболее вероятным, что Кириллова он поселил в своих собственных «трех комнатках с мебелью за один-надцать рублей серебром в месяц». В этом отрывке не хватает лишь количества комнат во флигеле Кириллова: писатель учит нас быть предельно внимательны-ми и не раскрывает сразу все карты. Только через сто с лишним страниц мы находим следующее: «Тут все было отперто и даже не притворено. Сени и пер-вые две комнаты были темны, но в последней, в которой Кириллов жил и пил чай, сиял свет и слышался смех и какие-то странные вскрикивания» [4, с. 237].

Теперь мы точно знаем количество комнат во флигеле – три, что соответ-ствует количеству комнат, занимаемых писателем и его семьей в доме Гальянова.

В сцене, предшествующей самоубийству Кириллова, мы находим подроб-ное описание одной из его комнат – вероятно, в этой комнате располагался ка-бинет Достоевского, в котором он работал по ночам: «Он вздрогнул. Комната была непроходная, глухая, и убежать было некуда. Он поднял еще больше свечу и вгляделся внимательно: ровно никого. В полголоса он окликнул Кириллова, потом в другой раз громче; никто не откликнулся.

«Неужто в окно убежал?» В самом деле, в одном окне отворена была форточка. «Нелепость, не мог он

убежать через форточку». Петр Степанович прошел через всю комнату прямо к окну: «Никак не мог». Вдруг он быстро обернулся, и что-то необычайное со-трясло его.

У противоположной окнам стены, вправо от двери, стоял шкаф. С правой стороны этого шкафа, в углу, образованном стеною и шкафом, стоял Кириллов, и стоял ужасно странно, – неподвижно, вытянувшись, протянув руки по швам, при-подняв голову и плотно прижавшись затылком к стене, в самом углу, казалось, желая весь стушеваться и спрятаться. По всем признакам, он прятался, но как-то нельзя было поверить. Петр Степанович стоял несколько наискось от угла и мог наблюдать только выдающиеся части фигуры. Он все еще не решался подвинуться влево, чтобы разглядеть всего Кириллова и понять загадку» [4, с. 619-620].

Так где же искать место, на котором находился старый дом Гальянова? В романе есть одна небольшая подсказка: «Утро было сырое, стоял туман. Прохо-жих в такой глухой улице не встретилось. Она все бежала, задыхаясь, по холод-ной и топкой грязи и наконец начала стучаться в дома; в одном доме не отперли, в другом долго не отпирали; она бросила в нетерпении и начала стучаться в третий дом. Это был дом нашего купца Титова» [4, с. 663].

Отсюда можно сделать вывод, что старый дом Филиппова (Гальянова) нахо-дился на одной из прилегающих к Скорбященской улице (ныне ул. Володарского) маленьких улиц и немного в глубине. При этом дом находился недалеко от поч-тамта, как и новый дом – гостиница «Гальяни». Дом «нашего купца Титова» (тре-тий от дома Гальянова) является хорошим ориентиром, даже если автор изменил фамилию купца. «Титов» был известной личностью в городе, и данные о нем можно найти в архивах. Также в городских архивах и в газетах XIX в. можно

47

отыскать сведения и о самом доме Гальянова близ почтамта, но это уже дело твер-ских краеведов и исследователей жизни и творчества гения мировой литературы.

Остается открытым вопрос: а жил ли писатель в гостинице «Гальяни» пер-вые несколько дней по прибытии в Тверь? Скорее всего, нет. Если бы он сразу поселился здесь, то зачем было несколько дней искать более дешевое жилье, когда оно было в наличии у тех же хозяев и рядом? Подтверждением этому может служить еще один отрывок из романа:

«Когда экспедиция поравнялась, спускаясь к мосту, с городскою гостини-цей, кто-то вдруг объявил, что в гостинице, в нумере, сейчас только нашли за-стрелившегося проезжего и ждут полицию» [4, с. 329].

Далее идет небольшое описание гостиницы и номера. Видимо, Достоев-ский там бывал.

По фотографиям Твери середины XIX в., дорога, спускающаяся к единствен-ному понтонному мосту через Волгу, проходила через гостиный двор. Следова-тельно, писатель в романе «Бесы» городской гостиницей называет именно его.

Из всего вышеизложенного можно сделать следующие выводы. 1. Дом Гальянова близ почтамта, в котором писатель проживал около че-

тырех месяцев в Твери, соответствует дому Филиппова на Богоявленской улице, описанному в романе «Бесы». Дом этот не сохранился, но место его можно и нужно установить и обозначить памятной стелой.

2. Возвратившись из Сибири в Тверь, Ф. М. Достоевский первые 3-4 дня проживал не в гостинице «Гальяни», а в гостином дворе, который в романе «Бесы» он назвал городской гостиницей, а затем снял три комнаты в дешевом деревянном флигеле у Гальянова (Гальяни) близ почтамта. Такой деревянный флигель мог находиться по соседству (выходить на другую улицу, возможно, Пушкинскую, которая ранее называлась ул. Гальянова, либо улицу Крылова) с новым каменным домом, построенном хозяевами, о чем два раза упоминается в романе. Трактир (харчевня) также был перенесен в новый дом, тот, что сохра-нился и теперь известен как гостиница «Гальяни». В самой гостинице «Гальяни» писатель мог бывать не раз: когда искал подходящее по цене жилье, заходил в трактир пообедать, а также по другим делам.

3. Описание внутреннего убранства флигеля в доме Филиппова, в котором жил инженер Кириллов и которому уделено так много внимания в романе, ча-стично или полностью соответствует описанию жилья Достоевского во время его пребывания в Твери в 1859 г.

4. Гений мировой литературы, увековечивший в одном из своих главных романов город Тверь, несомненно, заслуживает того, чтобы к 200-летию со дня его рождения ему был установлен памятник в этом городе.

Литература 1. Емельянов, К. Достоевский в Твери / К. Емельянов // Писатели в Тверской губернии : сб. статей. – Калинин, 1941. – С. 52-76. 2. Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 т. / Ф. М. Достоевский. – Т. 28.1. Письма 1832-1859. – Москва : Наука, 1985. – 554 с. 3. Пушкин, А. С. Собрание сочинений : в 10 т. / А. С. Пушкин. – Москва : ГИХЛ, 1959-1962. – Т. 2. Стихотворения 1823–1836. 4. Достоевский, Ф. М. Бесы : роман / Ф. М. Достоевский – Москва : Эксмо, 2011. – 704 с.

48

УДК 81:39:7.045 ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ СИМВОЛ:

К ОПРЕДЕЛЕНИЮ СОДЕРЖАНИЯ ПОНЯТИЯ Каменская Ирина Борисовна

кандидат педагогических наук, доцент, заведующая кафедрой филологических дисциплин и методик их преподавания Евпаторийского института

социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: kamenskirina@yandex.ru Аннотация. Статья посвящена проблеме содержания понятия «этнолингвистический

символ», функционирующего в художественном тексте. Этнолингвистический символ определен как семиотический концепт, форму выражения которого составляет лексема или слово-номинатор символа в тексте, а форму содержания – когнитивный концепт, семантика которого обусловлена взаимодействием с мифологемой и специфическими особенностями этнического характера, которые очерчивают круг наиболее значимых для автора интерпретаций лингвокультурного символа.

Ключевые слова: этнолингвистический символ, семиотический концепт, слово-номинатор, семантика, мифологема, лингвокультурный символ.

Abstract. The paper is devoted to the problem of the content of the notion “ethno-linguistic symbol” functioning in an artistic text. The ethno-linguistic symbol is defined as a semiotic concept, the expression form of which is a lexeme or word-nominator of the symbol in the text, and the form of content is a cognitive concept, the semantics of which is preconditioned by its interaction with the mythologeme and specific features of an ethnic character that delineate the circle of the most meaningful for the author interpretations of the lingua-cultural symbol.

Keywords: ethno-linguistic symbol, semiotic concept, word-nominator, semantics, my-thologeme, lingua-cultural symbol.

Постановка проблемы. Вне контекста сферы функционирования понятие «символ» подвергается множеству трактовок. В связи с этим необходимо рас-смотреть разносторонние подходы к феномену символа, уточнить содержание и структуру понятия «символ» как категории интерпретации текста, определить содержательную специфику этнолингвистического символа. Научная объектив-ность современных этнолингвистических исследований обеспечивается метода-ми когнитивного направления этнолингвистики, опирающихся на этнографиче-ские знания. Проблема применения этих методов к анализу художественного текста, их гармонизации с методами лингвокульторологического, литературо-ведческого и семантического анализа еще далека от своего окончательного теоретического и практического разрешения.

Цель статьи – уточнить содержание понятия «этнолингвистический символ». Изложение основного содержания исследования. С философской точки

зрения, символ – это отражение в сознании и мышлении вещи или явления, значение и смысл которого выходит за рамки общего содержания означающего их вербального знака [6]. С. С. Аверинцев трактует это понятие следующим образом: «… символ есть образ, взятый в аспекте своей знаковости, … он есть знак, наделенный всей органичностью мифа и неисчерпаемой многозначностью образа» [14, с. 155]. Ю. С. Степанов, рассматривая символ как категорию поэти-ки, утверждает, что символ обретает истинное значение лишь в рамках опреде-ленной поэтической системы [15].

Согласно философской природе символа, символическую природу может об-рести любой образ, получивший знаковую силу как следствие своей включенности в некою систему социальных отношений. Только будучи социально опосредован-ным, образ-знак становится достоянием коллективного сознания, приобретая

49

дополнительные сущностные признаки, способность к означиванию понятия более высоко уровня абстракции. Здесь можно провести параллель с таким знаком как слово, которое, по М. М. Маковскому [8, с. 73], обладает невидимой смысло-вой структурой. Данная структура и есть сущность символа, взятая сама по себе. Согласно аксиоме В. Ф. Лосева, «… всякий знак получает свою полноценную значимость только в контексте других знаков» [6, с. 59]. Это подтверждает тезис о символе как системном проявлении сущности знака или образа.

С точки зрения линвокультурологии, символ является одним из результа-тов процессов стереотипизации культурно значимых смыслов общественным сознанием, что характерно для любой культуры [10]. Поскольку процессы сте-реотипизации всегда национально детерминированы, символы, номинированные эквивалентными языковыми единицами, приобретают различный смысл в раз-ных лингвокультурах.

Ю. М. Лотман [7] отмечает диалектику планов выражения и выражаемого в символе: выражаемое символом содержание имеет более глубокий смысловой слой, для которого поверхностный содержательный слой служит планом выра-жения. Подобные наблюдения дают исследователю основания отождествлять символ с коллективной памятью культуры, фиксирующей свои смыслы в архе-типах и стереотипах. Подтверждение архитипической природы символа можно найти в работах Э. Фромма [16], который утверждает, что язык символов досту-пен каждой личности в силу преемственной передачи символа на бессознатель-ном уровне. Отсюда вытекает неуместность позиции ограничения сферы рас-пространения символа какими-то отдельно взятыми группами людей.

Описание символа в культурно-социальной перспективе не будет полным без рассмотрения его связи с мифом. В исследованиях К. Леви-Стросса [5], который рассматривал символ как реализацию парадигматических отношений с символико-логическими значениями, можно обнаружить обоснование интеграционной при-роды символа по отношению к структуре мифа. На нем базируется трактовка символа как составного элемента мифа, мифологемы. Существуют различные определения мифологемы. Так, О. Н. Самусенко под мифологемой понимает «… инвариант объективации мифопоэтического смысла, содержание архетипа, его смысловое ядро, отражающее ментально-вербальный код этноса» [12, с. 28]. М. М. Маковский [8] трактует мифологему как комплекс понятий, характеризую-щихся единой либо взаимозависимой функцией в системе магического мышления.

Архетипическая природа мифологемы предопределяет способы ее экспли-кации: это либо прецедентное имя, либо прецедентная ситуация. Выделяют два типа прецедентных имен: имя-символ, реализующее редирекцию к прецедент-ному тексту или ситуации; собственно прецедентное имя, не подразумевающее подобной отсылки [13, с. 83].

Символ как семиотический концепт определяется как «… инвариантная модель, включающая в себя языковой, авторский и исследовательский концеп-ты» [2, с. 37], которые рассматриваются нами как модели, чье наполнение зави-сит от общеязыковых, энциклопедических, идеоэтнических знаний, авторского замысла, исследовательской установки. Согласно мнению Н. Д. Арутюновой, «… семиотическим концептам соответствуют имена, выражающие знаковые отношения, то есть отношения между означающим (формой, signans) и означае-мым (идеальной категорией, signatum)» [1, с. 313].

50

Понимание символа как семиотического концепта актуализирует полиас-пектный анализ его содержания, учитывающий коммуникативные и семантиче-ские, семиотические и когнитивные процессы формирования смысла символа. С точки зрения семиотики, значение символа определяется соотношением формы и содержания. Последнее характеризуется неоднозначностью и не исчерпывает-ся современным значением слова-номинатора символа. Зачастую его этимоло-гический анализ позволяет выявить накопленные, сохраненные в коллективной памяти и актуализированные автором художественного текста значения, утра-ченные в синхронии.

Интерес когнитивной лингвистики к символу, сам факт отнесения символа к результатам процессов концептуализации реальной действительности челове-ческим сознанием позволяет углубить понимание символа и его роли в челове-ческой культуре. Как отмечает В. А. Маслова, в «… когнитивистике главное внимание уделяется человеческой когниции, исследуются ментальные репрезен-тации символов, наблюдаемых действий, стратегии человека, которые и порож-дают действия на основе знаний» [9, с. 7].

Специфика когнитивной лингвистики как науки о вербально репрезентиро-ванных знаниях определяется тем, что она представляет собой направление лингвистики, изучающее язык как средство доступа к когнитивным механизмам человеческой психики. В. А. Маслова определяет основную категорию когни-тивной лингвистики – концепт – как результат столкновения словарного значе-ния слова с личным и народным опытом человека, окруженный эмоциональным, экспрессивным и оценочным ореолом, «… семантическое образование, отме-ченное лингвокультурной спецификой и тем или иным образом характеризую-щее носителей определенной этнокультуры» [Там же, с. 36].

В исследовании под концептом понимается полевая смысловая структура, состоящая из ядра и периферии. Ядро сформировано словарными дефинициями слова и его дериватов. Периферия опирается на экстралингвистические знания и имеет более сложную структуру, а именно: ассоциативный и образный слои, реализующиеся в авторском контексте.

В план содержания лингвокультурного символа входят значения слова-номинатора символа и знания, обобщенные символом. Последние могут быть как коллективными, зафиксированными в различных энциклопедических слова-рях, так и индивидуально-авторскими. Опираясь на наблюдения А. А. Потебни [11], можно предположить, что лингвистический символ актуали-зирует в тексте ту часть содержания лингвокультурного символа, которая зна-чима для автора в связи с его замыслом, с одной стороны, и объемом авторских фоновых знаний – с другой. Таким образом, особенность лингвокультурного символа заключается в том, что он «… всегда представляет собой некоторый текст, то есть обладает некоторым единым замкнутым в себе значением и отчет-ливо выраженной границей, позволяющей ясно выделить его из окружающего семиотического контекста» [7, с. 192].

Следует отметить, что, согласно точке зрения В. В. Колесова, символ – ре-презентация концепта, его содержательная форма [3, с. 43]. Следовательно, базовым компонентом (ядром) лингвокультурного символа, имеющего полевую структуру, выступает когнитивный концепт, что обусловливает метод концепту-ального анализа, используемый нами при исследовании языковых средств вы-

51

ражения символа. Представляется рациональным анализ этнолингвистического символа как частного случая символа лингвокультурного с позиций релятивист-ского направления когнитивной лингвистики.

Выводы. Проанализировав вышесказанное, считаем возможным предло-жить определение этнолингвистического символа в художественном тексте. Этнолингвистический символ – семиотический концепт, форму выражения которого составляет лексема или слово-номинатор символа в тексте, а форму содержания – когнитивный концепт (ядро символа), семантика которого обу-словлена взаимодействием с мифологемой и специфическими особенностями этнического характера (периферийный слой символа), которые очерчивают круг наиболее значимых для автора интерпретаций лингвокультурного символа.

Литература 1. Арутюнова, Н. Д. Образ, метафора, символ в контексте жизни и культуры / Н. Д. Арутюнова. – Москва ; Ленинград : Наука, 1990. – 468 с. 2. Афанасьева, Н. А. Символы как семиотические концепты языковой «модели мира» Марины Цветаевой : дис. … канд. филол. наук : 10.02.02 / Н. А. Афанасьева. – Череповец, 2001. – 170 с. 3. Колесов, В. В. Язык и ментальность / В. В. Колесов. – Санкт-Петербург : Петербург-ское Востоковедение, 2004. – 240 с. 4. Краткий словарь когнитивных терминов / под общей ред. Е. С. Кубряковой. – Москва : Филол. ф-т МГУ им. М. В. Ломоносова, 1997. – 245 с. 5. Леви-Стросс, К. Структурная антропология / К. Леви-Стросс. – Москва, 1983. – 536 с. 6. Лосев, А. Ф. Знак. Символ. Миф: труды по языкознанию / А. Ф. Лосев. – Москва : МГУ, 1982. – 479 с. 7. Лотман, Ю. М. Символ в системе культуры. Труды по знаковым системам / Ю. М. Лотман. – Тарту : ТГУ, – 1987. – Вып. 754. – С. 11–27. 8. Маковский, М. М. Язык – миф – культура: символы жизни и жизнь символов / М. М. Маковский // Вопросы языкознания. – 1997. – № 1. – С. 73–96. 9. Маслова, В. А. Когнитивная лингвистика : учеб. пособ. / В. А. Маслова. – Минск : ТетраСистемс, 2004. – 256 с. 10. Маслова, В. А. Лингвокультурология : учеб. пособ. для студ. вузов / В. А. Маслова. – Москва : Академия, 2001. – 208 с. 11. Потебня, А. А. Символ и миф в народной культуре : собр. трудов / А. А. Потебня. – Москва : Лабиринт, 2007. – 480 с. 12. Самусенко, О. Н. Мифопоэтические истоки суггестии в русских телевизионных текстах : дис. … канд. филол. наук : 10.02.02 / О. Н. Самусенко. – Киев, 2004. – 231 с. 13. Свасьян, К. А. Проблема символа в современной философии: (критика и анализ) / К. А. Свасьян. – Ереван : АН Арм. ССР, 1980. – 226 с. 14. София-Логос : словарь / под ред. С. С. Аверинцева. – 2-е изд., испр. – Киев : Дух і Літера, 2001. – 460 с. 15. Степанов, Ю. С. Константы: словарь русской культуры / Ю. С. Степанов. – 2-е изд., испр. и доп. – Москва : Академический Проект, 2001. – 990 с. 16. Фромм, Э. Забытый язык / Э. Фромм. – Москва : АСТ, 2009. – 256 с. УДК 811.111’24:316.776

ЭЛЕМЕНТАРНАЯ ИНОЯЗЫЧНАЯ КОММУНИКАТИВНАЯ КОМПЕТЕНЦИЯ: УРОВНИ И КРИТЕРИИ СФОРМИРОВАННОСТИ

Каменский Александр Иванович кандидат педагогических наук, доцент кафедры филологических дисциплин и

методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет

им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: hocus_mail@rambler.ru

52

Каменский Святослав Александрович учитель английского языка высшей категории МБОУ «Гимназия № 9»

муниципального образования городской округ Симферополь Республики Крым, Россия

e-mail: svjatkam@gmail.com Аннотация. В статье охарактеризованы уровни и критерии сформированности элемен-

тарной иноязычной коммуникативной компетенции. Установлено, что уровнями сформиро-ванности элементарной иноязычной коммуникативной компетенции являются уровень выживания, определяемый критериями достаточности для речевосприятия и речепорождения известных ученику выражений и фраз, реализуемых при представлении себя или кого-то другого, а также в вопросах и ответах о себе и своем окружении при участии в несложной беседе, и предпороговый уровень, определяемый критериями понимания отдельных предло-жений и часто встречающихся выражений из основных сфер жизни, способности к обмену информацией на знакомые и бытовые темы, рассказу о себе и своих близких при помощи простых предложений, описанию основных аспектов повседневной жизни.

Ключевые слова: уровни и критерии, элементарная иноязычная коммуникативная компетенция, уровень выживания, предпороговый уровень.

Abstract. The criteria and levels of the elementary language mastering have been character-ized in the article. It has been found out that the levels of mastering elementary foreign language communicative competence are the Break-through level, defined by the criteria of pupils’ speech reception and speech production efficiency realized in expressions and phrases while introducing themselves or someone else, as well as in questions and answers about themselves and their sur-roundings while participating in a simple conversation, and the Waystage level, defined by the criteria of understanding separate sentences and frequently used expressions of the major spheres of life, the ability to exchange information on familiar and routine matters, to speak about themselves and their relatives using simple sentences, to describe the main aspects of daily life.

Keywords: criteria and levels, elementary foreign language communicative competence, Break-through level, Waystage level.

Постановка проблемы. Иноязычную коммуникативную компетенцию рас-сматривали с психологической точки зрения Г. М. Андреева, Ю. Н. Емельянов, Л. А. Петровская, R. A. Baron, W. Penfield, F. Smith, D. I. Slobin, с лингвистической – Е. М. Бастрикова, Г. И. Безродных, Н. В. Долгополова, J. H. Smith, C. Wallace и с методической – Е. А. Быстрова, Н. Д. Гальскова, А. И.. Каменский, Я. М. Колкер, Р. П. Мильруд, С. Ю. Николаева, С. В. Роман, Е. И. Пассов, L. F. Bachman, C. J. Brumfit, J. Harmer, S. Krashen, W. Littlewood, S. Savignon, H. G. Widdowson. Тем не менее, открытыми для обсуждения остаются вопросы формирования эле-ментарной иноязычной коммуникативной компетенции и определения уровней и критериев владения ее компонентами.

Цель статьи – охарактеризовать уровни и критерии сформированности элементарной иноязычной коммуникативной компетенции.

Изложение основного содержания исследования. Одной из главнейших целей обучения иностранным языкам является формирование иноязычной ком-муникативной компетенции. И. А. Зимняя определяет коммуникативную компе-тенцию как «… способность осуществлять речевую деятельность, реализуя коммуникативное речевое поведение на основе фонологических, лексико-грамматических, социолингвистических и страноведческих знаний, навыков и речевых умений в соответствии с различными задачами общения» [2, с. 34], то есть, как сформированную способность человека выступать в качестве субъекта коммуникативной деятельности общения.

Коммуникативная компетенция содержит в себе ряд компонентов [1; 3; 5]: ре-чевая компетенция (умения диалогической и монологической речи, аудирования, чтения и письменной речи); языковая компетенция (владение правильным произ-

53

ношением, лексикой, грамматикой, орфографией, графикой); социокультурная компетенция (наличие знаний социокультурного характера о стране изучаемого языка, о поведении, этикете и т.д., умение применять эти знания во время иноязыч-ного общения, умение представить свою страну и ее культуру); компенсаторная компетенция (умения выходить из положения в условиях дефицита языковых средств при получении и передаче информации на иностранном языке); учебно-познавательная компетенция (умения самостоятельного изучения языков и их культур); дискурсивная компетенция (способность соединять отдельные предложе-ния в связное устное или письменное сообщение, используя синтаксические и семантические свойства когезии); иллокутивная компетенция (способность надле-жащим образом формировать речевые акты в соответствии с ситуацией общения). Овладение, указанными компонентами позволяет выступать в качестве полноцен-ного субъекта коммуникативной деятельности, то есть быть готовым и способным осуществить иноязычное межличностное общение с носителем языка.

Согласно «Общеевропейским компетенциям владения иностранным язы-ком» [6], существует система определения уровней владения языком, состоящая из трех крупных уровней A, B, C и шести подуровней A1, A2, B1, B2, C1, C2. Уро-вень А – элементарное владение (Basic User), состоит из двух подуровней: А1 – уровень выживания (Break-through) и А2 – предпороговый уровень (Waystage).

Элементарный уровень владения языком содержит следующие критерии. На уровне выживания ученик понимает и может употреблять в речи знакомые выра-жения и фразы, необходимые для выполнения конкретных задач, может предста-вить себя или кого-то другого, задавать и отвечать на вопросы (о месте житель-ства, знакомых, имуществе), может участвовать в несложном разговоре, когда собеседник говорит медленно и отчетливо и готов оказать помощь. На предпоро-говом уровне ученик понимает отдельные предложения и часто встречающиеся выражения из основных сфер жизни, может выполнять простой обмен информа-цией на знакомые и бытовые темы, при помощи простых предложений может рассказать о себе, своих родных, описать основные аспекты повседневной жизни.

Чтобы начать обучение, необходимо классифицировать и определить необ-ходимый уровень владения элементами компонентов коммуникативной компе-тенции в соответствии с элементарным уровнем владения языком учеников [4]. Уровнями владения элементами компонентов иноязычной коммуникативной компетенции выступают:

- компенсаторные умения, означающие, что на уровне А1 ученик может показать, что он хочет, указав на это пальцем, на уровне А2 – может использо-вать неподходящее слово, пояснив жестами, что именно имеется в виду;

- лексическая компетенция, предполагающая, что на уровне А1 ученик вла-деет отдельными словами и выражениями, употребляемыми в конкретных ситу-ациях общения, на уровне А2 – имеет словарный запас ограниченный, но доста-точный для обеспечения своих элементарных, первоочередных коммуникатив-ных потребностей;

- грамматическая компетенция, связанная с тем, что на уровне А1 ученик ис-пользует ограниченный запас выученных грамматических форм и синтаксических структур, на уровне А2 – правильно использует простые структуры, но системати-чески допускает элементарные ошибки, но общий смысл остается понятным;

- фонетическая компетенция, предусматривающая, что на уровне А1 уче-

54

ник демонстрирует понятное в целом произношение ограниченного круга вы-ученных слов и выражений. При этом, носителю языка для понимания необхо-димо некоторое усилие, на уровне А2 – произношение в целом достаточно яс-ное, несмотря на очевидный иностранный акцент. В ряде случаев собеседнику для понимания необходимо повторение;

- социолингвистическая компетенция, обеспечивающая на уровне А1 воз-можность установления социального контакта на основе использования самых элементарных формул вежливости, на уровне А2 – возможность вступления в краткие социальные контакты с использованием наиболее простых выражений при соблюдении базовых норм общения.

Выводы. Уровнями владения компонентами элементарной иноязычной коммуникативной компетенции являются подуровни А1 – уровень выживания, определяемый критериями достаточности для речевосприятия и речепорожде-ния известных ученику выражений и фраз, реализуемых при представлении себя или кого-то другого, а также в вопросах и ответах о себе и своем окружении при участии в несложной беседе, и А2 – предпороговый уровень, определяемый критериями понимания отдельных предложений и часто встречающихся выра-жений из основных сфер жизни, способности к обмену информацией на знако-мые и бытовые темы, рассказать о себе и своих близких при помощи простых предложений, описать основные аспекты повседневной жизни.

Литература 1. Биболетова, М. З. Примерные программы среднего (полного) общего образования. Иностранные языки. Английский язык / М. З. Биболетова, Н. П. Грачева, Е. Н. Соколова, Н. Н. Трубнева. – Москва : ВЕНТАНА-ГРАФ, 2012. – 32 с. 2. Зимняя, И. А. Ключевые компетенции – новая парадигма результата образования / И. А. Зимняя // Высшее образование сегодня. – 2003. – № 5. – С. 34–42. 3. Каменский, А. И. Основы интенсификации обучения иностранным языкам : [учеб. пособ. для ст-тов филол. спец.] / А. И. Каменский. – [2-е изд., стереотип.]. – Евпатория, 2012. – 110 с. 4. Щепилова, А. Оценка коммуникативной компетенции учащихся [Электронный ресурс] / А. Щепилова. - 2010 - № 6. - URL : fra.1september.ru/ article.php?ID=201000607. 5. Canale, M. Theoretical Bases of Communicative Approaches to Second Language Teaching and Testing / M. Canale, M. Swain // Applied Linguistics. – 1980. - Vol. 1. - P. 1-47. 6. Common European Framework of Reference for Languages: Learning, teaching, assessment [Digital resource] / Council of Europe. – CUP, 2001. – 260 p. – URL : www.coe.int/t/dg4/linguistic/Source/Framework_EN. pdf. - Title screen name. УДК 81ʼ38

РЕКЛАМНЫЙ ТЕКСТ: ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ Картавая Юлия Константиновна

кандидат педагогических наук, доцент кафедры филологических дисциплин и методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: julia.kartavaya@yandex.ru Аннотация. В статье рассматривается феномен рекламного текста как динамический

письменный носитель информации современного города. Проанализированы основные функции рекламного текста, предложенные и обоснованные известными исследователями. Среди динамических рекламных текстов любого города автор выделяет два типа: тексты, выполняющие нейтрально-информативную функцию, тексты, в которых происходит дополнение объективных данных информацией субъективно-оценочного плана.

Ключевые слова: рекламный текст, динамический письменный носитель информа-ции современного города, функция, нейтрально-информативная функция, субъективно-оценочная информация.

55

Abstract. The article considers the phenomenon of the advertising text as a dynamic written vehicle of information of the modern city. The main functions of the advertising text, proposed and justified by well-known researchers, are analyzed. Among the dynamic advertising texts of any city, the author identifies two types: texts that perform a neutral-informative function; texts in which the objective data are supplemented with information from the subjective-evaluative plan.

Keywords: advertising text, dynamic written information vehicle of a modern city, func-tion, neutral-informative function, subjectively-evaluative information.

Постановка проблемы. В последние десятилетия повысился интерес уче-ных к лингвистике текста – отрасли языковедческой науки, которая изучает строение, структуру и содержательные категории связного текста. Заданием современной лингвистики являются исследования языка в динамике, поэтому все больше внимания сегодня уделяют проблеме когнитивной функции языка – организации процесса познания, передачи и усвоения информации. По словам Ю. К. Картавой, «ко внутреннему городскому пространству относятся урбано-нимы, что обозначают имя собственное любого топографического объекта в городе» [5, с. 170], – это так называемые статические носители информации.

К динамическим, то есть таким, которые меняются через непродолжитель-ное время, письменным носителям информации относим рекламный текст, за-фиксированный на разных типах носителей наружной рекламы, поскольку это обусловлено самой целью рекламы – привлекать внимание, заинтересовывать, поощрять потребителей к покупке товаров.

Сейчас реклама в различных своих проявлениях достаточно глубоко вошла в жизнь современного человека. Она постоянно попадает в его сознание и под-сознание разными способами и с разных носителей. Все это делается для того, чтобы распространить информацию об определенном объекте на как можно большую аудиторию, привлечь внимание и превратить человека в потенциаль-ного потребителя рекламируемой продукции.

Изложение основного материала исследования. Согласно стандартному определению рекламы она охватывает пять основных компонентов: а) оплату различных форм коммуникации (как личной, так и массовой); б) идентификацию спонсора, оплачивающего информацию, предложенную рекламой; в) стремление познакомить потребителя с товаром или услугой и убедить его (заставить принять соответствующее решение); г) передача реклам-ного сообщения несколькими разными видами СМИ для привлечения большей аудитории потенциальных клиентов; д) отсутствие персонификации, ведь ре-клама выступает одной из форм массовой коммуникации [7, с. 78].

Сложный феномен рекламы характеризуется полифункциональностью. Ис-следователи выделяют несколько таких функций: а) коммуникативную; б) информативную; в) волюнтативную (функцию воздействия); г) напоминание о том, где можно купить тот или иной товар; д) функцию удержания привер-женности покупателей к рекламируемой марке [3, с. 27].

Ю. С. Бернадская отмечает, что базовыми для рекламного текста предстают коммуникативная и импрессивная (апеллятивная) функции языка. Через речевое воздействие рекламного текста осуществляется коммуникация между копирай-тером и адресатом. Учитывая это, исследователи считают рекламный текст специфической формой коммуникации [1, с. 77]. Коммуникация – процесс не простой. Основной его целью предстает достижения понимания. В обеспечении коммуникации участвует значительное количество элементов, которые оказы-вают прямое воздействие на образование, передачу и понимание языкового

56

сообщения [2]. Современный коммуникативный процесс – это сложный со-циолингвистический комплекс. Для того, чтобы этот процесс состоялся, нужны такие компоненты: а) коммуниканты (адресант и адресат); б) вербальный кон-такт; в) вербальный код (сообщения с учетом контекста); г) коммуникативные стратегии и тактики; г) невербальные коды [8, с. 11]. Рекламный процесс пред-ставляет собой коммуникативный акт, который возникает между рекламодате-лем и потребителем. Текст рекламного сообщения выступает посредником меж-ду участниками коммуникации (адресантом и адресатом), неся наряду с вер-бальной также и невербальную (образную, метафорическую) информацию, запрограммированную для воздействия на адресата [6].

Материалом для создания рекламы выступает слово (речь) и визуальные средства (рисунки, пиктограммы, логотипы и т. п.). Язык рекламы представляет собой внешнюю форму выражения его сущности, конкретно-чувственную сло-весную оболочку, где «воплощено содержание, образы и события текста рекла-мы и подано авторское к ним отношение» [4, с. 176]. В научных кругах уже речь идет о «лингвистическом рекламоведении» – направлении лингвистических исследований, в компетенцию которого входит изучение моделей, по которым создают рекламные тексты, изучение специфики их восприятия потребителем, анализ синтаксических параметров рекламы, определение роли этих текстов в достижении цели рекламной коммуникации и др. [8, c. 21]. Одновременно язык рекламы выполняет также и определенную лингводидактическую функцию. Будучи направленной на потребителя, она формирует у него соответствующие элементы языковой и коммуникативной компетентности.

Текст рекламы должен быть лаконичным, точным, динамичным, емким, точным, убедительным, выразительным, поскольку его задача – достичь нужно-го результата. Длинный текст никто не будет читать. Поэтому мастерски выпол-ненная реклама вмещает в нескольких словах огромное количество информации и ассоциативных смыслов.

Только при таком условии рекламный текст достигает поставленной цели – осуществляет запрограммированное влияние, воплощает авторские интенции. Специфику текста рекламы составляет также то, что он: а) представляет инфор-мацию о соответствующем физическом или юридическом лице, товарах, идеях, услугах; б) адресуется неопределенному кругу лиц; в) призван формировать или поддерживать интерес к физическим, юридическим лицам, товарам, идеям, услугам; г) способствует реализации товаров, идей, услуг [7].

Рекламный текст функционирует как текст массового воздействия. Он во-площает коммуникативно-прагматическую установку, задача которой – обеспе-чить надежность, продолжительность и эффективность рассматриваемого про-цесса коммуникации. В рекламном сообщении происходит презентация комму-никатора целевой аудитории, потенциальным потребителям (пользователям, покупателям). Именно рекламный текст вмещает большинство элементов ре-кламной коммуникации: идею коммуникации и используемые коды, которые помогают восприятию этой идеи получателем обращения. Рекламное сообщение можно рассматривать как главное средство, основной инструмент достижения цели рекламной деятельности.

Неоднородный характер рекламных текстов имеет разное назначение, де-терминирует их функциональные типы. Эта закономерность действует и в си-

57

стеме динамических рекламных текстов любого города. Среди них можно выде-лить следующие два типа: а) тексты, выполняют нейтрально-информативную функцию, б) тексты, в которых происходит дополнение объективных данных информацией субъективно-оценочного плана.

Рекламный текст первого типа содержит только объективную информа-цию, он выполняет нейтрально-информативную функцию, сообщает об соответ-ствующем объекте (он – есть, он – такой, он – там), и этого достаточно, посколь-ку такой объект – уже сам себе реклама. И для реципиента основное – знать, что он есть и где его можно купить. Рекламный текст такого типа обычно стилисти-чески нейтрален, здесь отсутствует оценка, подчеркивание тех или тех положи-тельных черт. На первый план здесь выступает перечень характеристик, которые привлекут внимание рекламируемого объекта, например, конкретные факты, связанные с рекламируемым объектом, его детали и функциональная нагрузка. Авторы таких текстов подают только логическую информацию, оставляя без внимания выразительные средства. Обычно такой информации достаточно, чтобы заинтересовать потенциального клиента. Она представляет собой обыч-ное объявление, где передают достаточное количество информации, чтобы осу-ществить нужное сообщение, констатацию соответствующих фактов.

Кроме названного типа, нередко используют второй тип рекламы, что имеет иное назначение. Наряду с фактологическим сегментом такая реклама информи-рует о преимуществах того или иного товара, о его высоком качестве, уникально-сти. Делает она это, используя все возможные способы и ресурсы языковых средств и графических компонентов с установкой на яркую и убедительную ха-рактеристику рекламируемого объекта. Все это имеет целью привлечь внимание читателя (слушателя, зрителя, заинтересовать его, создать в его представлении неповторимый привлекательный образ того или того продукта, настроить на пози-тивное его восприятие с последующим приобретением. Для воплощения этих идей на полную мощность используют изобразительно-выразительные средства (эмо-ционально-экспрессивную лексику, стилистически окрашенный синтаксис, законы эвфонии и т. п.) [8], то есть весь ресурсный потенциал речевого воздействия дей-ствует в большей степени на чувства человека, сферу его положительных эмоций.

Выводы. В функциональном плане рекламные тексты современного города представляют собой структуры нескольких типов, детерминируемые задачами, которые ставят перед соответствующим рекламным текстом. Часть их несет сти-листически нейтральную информацию. Другая часть, включая фактологический сегмент, привлекая широкий потенциал языковых единиц и средств в сочетании с графическими компонентами, пытается дать яркую, образную характеристику, насыщенную убедительными фактами о преимуществах рекламируемого объекта, позиционируя его как носителя высокого качества и уникальности.

Литература 1. Бернадская, Ю. С. Текст в рекламе: учебное пособие для студентов вузов / Ю. С. Бернадская. – Москва : ЮНИТИ-ДАНА, 2009. – 288 с. 2. Гапонов, А. С. Социальный контекст как элемент коммуникации [Электронный ресурс] / А. С. Гапонов // Connect-Универсум, 2009. – URL : http://pr.tsu.ru/articles/157/. 3. Добросклонская, Т. Г. Медиалингвистика: системный подход к изучению языка СМИ / Т. Г. Добросклонская. – Москва : Флинта. – 2008. – 203 с. 4. Кайплз, Дж. Проверенные методы рекламы / Дж. Кайплз ; пер. с англ. Д. Стороженко. – Москва : Продвижение-Пресс, 2011. – 400 с. 5. Картавая, Ю. К. Эргонимика: к проблеме исследования / Ю. К. Картавая, Е. А. Пепеля-

58

ева // Реализация компетентностного подхода в системе профессионального образования педагога : сборник материалов науч.-практ. конф., 12-13 апреля 2018 г., г. Евпатория / ред. кол. : Н. А. Глузман, Я. А. Ивлева, И. Б. Каменская, Ю. К. Картавая, В. Н. Раскалинос. – Симферополь : ИТ «АРИАЛ», 2018. – С. 168–170. 6. Матвеева, Е. А. Лексический повтор в рекламном тексте: особенности использования, стилистические возможности / Е. А. Матвеева // Омский научный вестник. Серия: Филоло-гические науки. – Омск : Омский гос. тех. ун-т, 2013. – № 3 (119). – С. 144–146. 7. Ромат, Е. В. Реклама: История. Теория. Практика : учебник для студентов экономиче-ских вузов / Е. В. Ромат. – Санкт-Петербург ; Москва ; Нижний Новгород ; Воронеж ; Ростов-на-Дону : Питер, 2002. – 544 с. 8. Тянкина, Н. В. Суггестивные параметры прагмонимического рекламного дискурса в современных СМИ : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.19 «Теория языка» / Н. В. Тянкина. – Краснодар, 2005. – 25 с. УДК 82:821.1.61.1:81’42

МЕНТАЛЬНОСТЬ КАК КАТЕГОРИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКОГО ДИСКУРСА

Машкова Екатерина Евгеньевна кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры русской фи-

лологии ГБОУ ВО «Крымский инженерно-педагогический университет», Россия e-mail: lebed_ekaterina@bk.ru

Аннотация. В предлагаемой статье делается попытка обобщить историю литерату-роведческого осмысления проблемы национального в художественном произведении. Анализ исследовательских работ показывает, что в современном литературоведении под ментальностью понимается, во-первых, выражение в литературе национальной специфи-ки, во-вторых, тип художественного мышления, проявляющийся в жанровых предпочте-ниях авторов, особенностях конфликта и персоносферы, устойчивых мотивах и образах.

Ключевые слова: русская литература, русская классика, ментальность. Abstract. In the given article an attempt has been made to summarize the history of interpre-

tation by the literature studies of the problem of the national in works of literature. The analysis of contemporary research shows that modern literature studies regard mentality as, firstly, expression of national specificity in literature, and, secondly, as a type of artistic thinking manifested in the authors’ genre preferences, peculiarities of conflict character sphere, stable motifs and images.

Keywords: Russian literature, Russian classical literature, mentality. Постановка проблемы. В последние десятилетия в литературоведении

наблюдается рост интереса к проблемам национального. Исследователи пишут о национальном своеобразии [35; 42], национальных вариантах и национальных дискурсах словесности той или иной страны [32], судят о национальной специфи-ке по присущим литературе образам мира [40] и культурным мифам [6], способам воплощения национального [12; 15; 18; 22; 31] и инонационального характе-ра [11; 13]; разрабатывают проблемы национальной ментальности и национальной идентичности в творчестве конкретных авторов [28; 38; 41]. Представляя уникаль-ную концепцию национального образа мира России, опирающуюся в том числе и на анализ русской классики, Г. Гачев определил национальную ментальность как «проблему № 1» современной науки и современного общества [7].

Вместе с тем, собственно литературоведческие аспекты проблемы мен-тальности разработаны фрагментарно. Цель предлагаемой статьи – обобщить и систематизировать исследовательскую рефлексию по этому вопросу.

Изложение основного материала исследования. Понятия «национальная ментальность» и «национальная литература» в научной рефлексии изначально воспринимались как коррелирующие. Традиция опираться на литературный материал в суждениях о ментальности была заложена в начале ХХ века истори-ками французской школы «Анналов», введшими термин mentalitè в широкий

59

научный обиход [см.: 39]. Предметом же широкого собственно литературовед-ческого изучения тема «ментальность и литература» стала сравнительно недавно – в 1990–2000-е годы. Литературоведческие дефиниции ментальности незначи-тельно различаются в формулировках [25, с. 23; 29]. Под ментальностью по-нимаются определяемые системой традиционных ценностей представления социума о действительности, типы ее чувственного восприятия и модели пове-дения. В изучении ментальности литературоведение учитывает исследователь-ский опыт других областей знания. Ученые подчеркивают, что ментальность в первую очередь является категорией коллективного сознания [14, с. 5], и отме-чают в ней, наряду с устойчивостью, изменчивость [14, с. 4; 19, с. 13; 45, с. 454] и детерминированность системой традиционных ценностей, прежде всего рели-гией [2]. Понятия «ментальность» и «менталитет» признаются родственными, но не вполне тождественными. По образному определению В. Колесова, менталь-ность – понятие скорее этическое, нежели логическое; это менталитет, «повен-чанный с духовностью» [19, с. 9, 12, 13, 18]. В литературоведении проблема ментальности ставится и решается в двух взаимосвязанных аспектах: как мен-тальность народа, выражающаяся в литературе (национальная ментальность), и как ментальность собственно литературная.

В работах последних десятилетий отмечается, что марксистская наука, не принимая категорию ментальности, оперировала понятиями «национальное со-знание», «национальное мышление», а еще чаще – «классовое сознание», которые носили общий, предельно политизированный характер. Шагом вперед в осмысле-нии указанного круга проблем в середине 1960-х годов стали дискуссии сначала в «Литературной газете», а затем и в других изданиях о «деревенской прозе», вы-лившиеся в размышления о русском национальном характере и национальном характере вообще [см., например: 26]. Изучение древнерусской литературы в эти же годы обращает к национальной проблематике Д. С. Лихачева, обобщающим итогом этих наблюдений становятся опубликованные в 1981 г. его «Заметки о русском» [23]. В конце 1960-х – в 1970-е гг. на материале русской советской лите-ратуры народный характер исследует В. П. Скобелев.

В это же время появляются академические работы Б. Бурсова [5], Г. М. Фридлендера [17], Е. М. Купреяновой и Г. П. Макогоненко [20], посвя-щенные анализу заимствований русскими писателями идей западной литерату-ры. Сведение проблемы ментальности к национальному своеобразию сегодня считается упрощением духовного феномена русской классики [24, с. 175]; пола-гается, что в ментальном аспекте русская литература по-настоящему начала рассматриваться лишь в перестроечный период.

Следует, однако, заметить, что в монографии Б. И. Бурсова в категориальном аппарате советского времени рассматривается фактически ментальный план ху-дожественного произведения. Исследование посвящено «русскости русской лите-ратуры» (курсив автора. – Е. М.) [5, с. 7]. Аналогичными формулами определяется предмет изучения – ментальное – и в многочисленных работах последних лет, выполненных на материале разных национальных литератур. Обращают на себя внимание ремарки Б. И. Бурсова о сходстве во взглядах на католическую Европу Фонвизина и Достоевского как представителей русской литературной традиции; его замечание о том, что Шекспир изображал людей всех национальностей как англичан, а Л. Леонова «интересует русская сущность советского человека»

60

[5, с. 34, 120–121, 231]. Б. И. Бурсов выделяет при этом такие внутренние качества героя русской литературы, как жертвенность («готовность пострадать», «во имя высших нравственных требований довести себя до предела самоограничения»), терпение и смирение, духовный максимализм. Затаенная вдумчивость, по наблю-дению исследователя, проявляется в русской литературе у простолюдина в созер-цательности, у дворянства и интеллигенции – в склонности к рефлексии (у Бурсо-ва – не равнозначной слабости и бездействию) [5, с. 61, 67, 74, 192]. Наконец, неожиданно для советского литературоведения в монографии звучит мысль о духовных ориентирах русских классиков: «Для Достоевского лишь один Христос был положительно прекрасным образом»; «Толстого интересует человек, который если и не может достигнуть совершенства Христа, то обладает возможностью приближаться в этом отношении к Христу» [5, с. 216–217].

В 1988 г. было опубликовано исследование Г. Д. Гачева «Национальные образы мира», а первые подступы к теме были сделаны ученым еще в середине 1960-х гг. [см.: 34]. Тогда на семинаре в Институте мировой литературы Г. Д. Гачев изложил свое понимание проблемы: «…каждый народ видит мир особым образом. Зависит это от того участка мирового бытия, который достался, доверен на жизнь каждому народу: от особого сочетания первостихий – земли, воды, воздуха, огня – которое отлилось и в составе человека (этническом и ду-ховном), и в быту, и в слове» [8, с. 180]. Позднее заключения о национальных образах мира, космо-психо-логосе отдельных народов у Г. Д. Гачева оформились в стройную систему (русский Космос характеризуется им на основе творчества Тютчева и Достоевского [9]). Г. Д. Гачевым были выработаны оригинальный исследовательский жанр и соответствующая гносеология («жанр жизне-мысли, мышления-исповеди» [10, с. 29]), сочетающая культурологический, социологи-ческий, литературоведческий анализ с философской рефлексией.

Проблема национальной ментальности в литературе изучена в большем объ-еме, чем собственно литературная ментальность. Особое внимание при этом уде-ляется социально-исторической детерминированности ментальной проблематики в художественном произведении [27, с. 39]. В России проблемами ментальности, национальной идентичности на материале преимущественно западных литератур занимаются ученые Воронежского государственного университета [28-30].

В последнее десятилетие определился круг литературоведческих проблем, связанных с изучением национальной специфики, куда, в частности, входят национальный характер и образ «другого», система персонажей и специфика пейзажа1. Исследователи рассуждают об этнической самоидентификации лите-ратурного героя, иноязычной интерпретации этнонациональной ментальности (литературный билингвизм, автоперевод, перевод). Одним из ведущих подходов в изучении ментальности стал принцип межкультурной коммуникации – двух

1 Тезис об уникально-национальном восприятии пространства – один из основопола-

гающих в исследованиях ментальности в разных областях знания (на этом принципе, как уже сказано, строится концепция национальных образов мира Г. Гачева [9]; об особой притягательности простора для русских пишет в «Заметках о русском» Д. С. Лиха-чев [23, с. 422–425]). Неслучайно понятие «ментальный» чаще всего употребляется со словами, подразумевающими топос: ментальное пространство (культуры и т. д.), менталь-ная карта, ментальный ландшафт, ментальный пейзаж, ментальный универсум, место ментального существования.

61

этнически разных культур или двух культур в рамках одной культуры – к при-меру, русской и советской. Не менее востребован в литературоведческих иссле-дованиях ментального метод концепт-анализа.

В литературоведении, как и в лингвистике, культурологии, когнитологии, концепт является «основной единицей ментальности» [19, с. 9]. «Концепт – это термин, с помощью которого описывается ментальная действительность», – пишет Т. Ф. Новикова [25, с. 23]. «Концепт оказывается инструментом, позволяющим рассмотреть в единстве художественный мир произведения и национальный мир. Вводя концепт как единицу анализа, литературоведение получает возможность включить образную ткань произведения в общенациональную ассоциативно-вербальную сеть», – утверждает В. Зусман [16, с. 29]. «Концепт вырабатывается в литературных произведениях», – заключает Т. А. Ящен-ко [44, с. 125]. Под кон-цептом как литературоведческой категорией исследователи понимают смысло-вую структуру, воплощенную в устойчивых образах, повторяющихся в границах определенного литературного ряда (произведение, творчество писателя, литера-турное направление, период, национальная литература), обладающую культурно значимым содержанием, семиотичностью и ментальной природой.

В литературоведении концепт-анализ предполагает опору на концептосферу языка. «Именно этический комплекс русского языка вмещает в себя наибольшее количество этносоциальных концептов, отражающих сущность русского человека. <…> Это то ядро, на котором строится вся русская культура и русская литература в частности», – пишет Н. Ю. Желтова [15, с. 54]. Ядерными в русской культуре Н. Ю. Желтова называет концепты «жалость», «тоска», «песня», «чувство про-странства», «удаль», «правда», «совесть», «любовь», «сад», «родное и чужое».

В структуре концепта традиционно выделяется внутренняя форма, ядро и актуальный слой. «Именно в актуальном слое концептов возникают новые смыслы, “бомбардирующие” ядро. В результате возникают изменения, влияю-щие на национальную картину мира», – пишет В. Зусман [16, с. 28]. На уровне концептосферы взаимообусловленность национальной и литературной менталь-ности проявляется наиболее полно. Как отмечает М. М. Елфимова, ментальность народа и трансформирует культуру в новую сверхсистему, и сама изменяется под влиянием культуры1 [14, с. 10].

Современные исследователи говорят о ментальности Возрождения, модер-нистской и постмодернистской, русской и советской литературы [13], ментально-сти соцреализма и нового искусства. Литературная ментальность обнаруживает

1 В самостоятельный личностный тип «маленького человека», «лишнего человека»,

«нигилиста» выделили именно писатели. Русская литература открыла миру тип «тургеневской девушки»: «В российской действительности не было “тургеневских девушек”. Тургенев их выдумал. И они появились» [43]. Г. Г Хазагеров отмечает, что литературные герои задают «образцы биографий» [37, с. 136]. «Исключительно сильная своим обличительным пафосом, наша литература наложила эмбарго на целые занятия и профессии, – продолжает Г. Г. Хазагеров. – Началось это в незапамятные времена с насмешек над подьячими. Если бы Пушкин в “Станционном смотрителе”, Гоголь в “Шинели” и Достоевский в “Бедных людях” не заступились за чиновников, мы не узнали бы, как можно быть чиновником, оставаясь человеком. А купцу, негоцианту, предпринимателю охотно и много показывали, как выглядят пороки его профессии, на показ же добродетелей скупились» [Там же, с. 137].

62

себя в доминировании тех или иных жанров, конфликтов, проявляется на уровне литературных типов, мотивов, концептов (так, Г. Д. Гачев к типично русским относит мотив неосуществленной любви [10, с. 252–253]). Как и ментальность национальная, литературная ментальность изменчива и одновременно статична, что ярко проявляется на «стыке» литературных традиций. Так, русская литература, направляемая после 1917 года по иному, ориентированному на советскую систему ценностей пути развития, в ментальном плане не изменилась в одночасье. Отго-лоски модернистской ментальности обнаруживают в соцреалистических текстах М. Шагинян М. Агурский [1], Л. М. Борисова – в «идеологически безупречной» повести А. Макаренко «Флаги на башнях» [4], А. Лавров – в производственных проектах А. Белого [21]. Послереволюционная смена литературных парадигм – вето на ценностные ориентиры русской классики и борьба за новые принципы в искусстве – была одним из проявлений «конфликта ментальностей» дореволюци-онной и большевистской культуры. Его эпицентром традиционно считаются 1920–1930-е годы, когда, как замечает Г. Белая, «…главный спор шел… не вокруг книг, и даже не вокруг идеологических проблем – он развертывался вокруг ценностей, ментальных понятий» (курсив наш. – Е. М.); «…главным в литературной борьбе 20-х годов было столкновение ценностных кругозоров» [3, с. 17, 83].

Выводы. Обзор литературоведческих работ последних десятилетий показы-вает, что национальная ментальность в литературе исследуется посредством кон-цепт-анализа (В. Г. Зусман, Н. В. Володина, Н. Ю. Желтова, Г. Г. Хазагеров), детерминируется экстралитературными факторами (М. К. Попова, Е. А. Панкова, Ю. В. Фолилюпова), проясняется при сопоставлении с национальными образами мира других национальных литератур (Т. Г. Свербилова, М. К. Попова, Г. Ю. Шишкина, И. В. Трикозенко, М. Н. Недосейкин). В последние годы литера-туроведы (Г. А. Белая, Е. Добренко, Л. П. Егорова, П. К. Чекалов, Т. Г. Струкова) все чаще употребляют понятие литературной ментальности (романтической, мо-дернистской, соцреалистической, постмодернистской и др.).

Исследовательский интерес к проблеме говорит о ее научном потенциале. Думается, слова Д. С. Лихачева «Мы не знаем о себе самых простых ве-щей» [23, с. 418] и сегодня не теряют своей актуальности.

Литература 1. Агурский, М. Идеология национал-большевизма [Электронный ресурс] / М. Агурский. – 2012. – URL : http://nbp-info.ru/new/lib/ag_nb/204.html. 2. Баглиева, А. З. Социокультурная дисперсия менталитета в полиэтническом пространстве Дагестана в условиях глобализации : автореф. дис. … докт. филос. наук : спец. 09.00.13 «Рели-гиоведение, философская антропология, философия» [Электронный ресурс] / А. З. Баглиева. – Махачкала, 2009. – 2011. – URL : http://dibase.ru/article/06072009_baglievaaz/1. 3. Белая, Г. А. Дон Кихоты революции – опыт побед и поражений / Г. А. Белая. – 2-е изд., доп. – Москва : РГГУ, 2004. – 623 с. 4. Борисова, Л. М. Достоевский в повести А. Макаренко «Флаги на башнях» / Л. М. Борисова // Русский язык и литература : проблемы изучения и преподавания в школе и вузе : сб. науч. тр. – Горловка : Изд-во ГГПИИЯ, 2010. – С. 29–32. 5. Бурсов, Б. И. Национальное своеобразие русской литературы / Б. И. Бурсов. – 2-е изд. – Ленинград : Советский писатель, 1967. – 396 с. 6. Вагнер, Е. Н. Национальные культурные мифы в литературе русского постмодерниз-ма : дис. ... канд. филол. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / Е. Н. Вагнер. – Барна-ул, 2007. – 231 с. 7. Гачев, Г. Национальные образы мира [Электронный ресурс] : [Публичные лекции; лекция Георгия Гачева, 24 мая 2007 г., 09:00] / Г. Гачев. – URL : http://www.polit.ru/ lectures/2007/05/24/kulturosob.html.

63

8. Гачев, Г. Д. Национальный космос (театральное действо) / Г. Д. Гачев // Современная драматургия. – 1990. – № 2. – С. 178–188. 9. Гачев, Г. Д. Национальные образы мира / Г. Д. Гачев. – Москва : Советский писатель, 1988. – 488 с. 10. Гачев, Г. Национальные образы мира. Космо – Психо – Логос / Г. Гачев. – Москва : Прогресс, 1995. – 480 с. 11. Горбатько, В. А. Инонациональный характер в русской литературе 20–30-х годов XX века как фактор историко-литературного развития: актуальная ретроспекция перед лицом новой действительности : дис. ... канд. филолог. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / В. А. Горбатько. – Краснодар, 2001. – 197 с. 12. Гочияева, Л. Ю. Художественная концепция национального характера в русской и северокавказских литературах : дис. ... канд. филол. наук : спец. 10.01.02 «Литература народов РФ» / Л. Ю. Гочияева. – Карачаевск, 2007. – 154 с. 13. Егорова, Л. П. История русской литературы ХХ века : учеб. пособие [Электронный ресурс] / Л. П. Егорова, П. К. Чекалов. – Вып. второй : Советская классика. Новый взгляд. – URL : http://teneta.rinet.ru/rus/ee/egorova-lp_chekalov-k_historia_russkoi_literatury.html. 14. Елфимова, М. М. Психологический анализ проблемы ментально-куль-турного взаи-модействия [Электронный ресурс] / М. М. Елфимова // Международный журнал психоло-гического университета природы, общества и человека «Дубна». – 2010. – № 1. – URL : http://www.psyanima.ru/journal/2010/1/ 2010n1a6/2010n1a6.pdf. 15. Желтова, Н. Ю. Проза первой половины ХХ века : поэтика национального характера / Н. Ю. Желтова. – Тамбов : Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2004. – 303 с. 16. Зусман, В. Концепт в системе гуманитарного знания / В. Зусман // Вопросы литера-туры. – 2003. – № 2. – С. 3–29. 17. История русского романа : в 2 т. / ред. кол. А. С. Бушмин, Б. П. Городецкий, Н. И. Пруцков, Г. М. Фридлендер. – Т. 2. / ред. Б. П. Городецкий, Н. И. Пруцков. – Москва-Ленинград : Наука, 1964. – 646 с. 18. Князева, М. Русский характер в русской сказке / М. Князева // Спутник. – 1997. – С. 117–121. 19. Колесов, В. В. Русская ментальность в языке и тексте / В. В. Колесов. – Санкт-Петербург : Петербургское Востоковедение, 2006. – 624 с. 20. Купреянова, Е. Н. Национальное своеобразие русской литературы : очерки и характери-стики / Е. Н. Купреянова, Г. П. Макогоненко. – Ленинград : Наука, Ленингр. отд., 1976. – 415 с. 21. Лавров, А. «Производственный роман» – последний замысел А. Белого / А. Лавров // Новое литературное обозрение. – 2002. – № 5. – С. 114–134. 22. Лифанова, И. В. Национальный характер и национальная история в творчестве Б. Можаева : дис. ... канд. филолог. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / И. В. Лифанова. – Москва, 1999. – 179 с. 23. Лихачев, Д. С. Заметки о русском // Лихачев Д. С. Избр. работы : в 3 т. – Т. 2 : Вели-кое наследие ; Смех в Древней Руси ; Заметки о русском. – Ленинград : Худож. лит., 1987. – С. 418–494. 24. Непомнящий, В. О горизонтах познания и глубинах сочувствия : поэзия, филология, религия [По поводу выступления С. Бочарова] / В. Непомнящий // Новый мир. – 2000. – № 10. – С. 175–194. 25. Новикова, Т. Ф. «Пространство слова» : формирование этнокультурной компетенции на уроках словесности / Т. Ф. Новикова // Русский язык в школе. – 2005. – № 4. – С. 22–40. 26. Оскоцкий, В. Литературный герой и его национальный характер / В. Оскоцкий // Дружба народов. – 1966. – № 5. – С. 259–273. 27. Панкова, Е. А. Проблема «немецкости» в новеллистике Л. Тика эпохи бидермайер / Е. А. Панкова // Проблема национальной идентичности и принципы межкультурной ком-муникации. – Т. 2. – Воронеж, 2001. – С. 38–42. 28. Попова, М. К. Национальная идентичность и ее отражение в художественном созна-нии / М. К. Попова. – Воронеж : ВГУ, 2004. – 170 с. 29. Попова, М. К. Национальная ментальность, национальная картина мира, художе-ственная литература / М. К. Попова // Языковое образование в России: прошлое, настоя-щее, будущее : материалы научн.-практ. конф. – URL : http://main.isuct.ru/files/konf/hum2005/ lang_edu_rus_2005.htm#Nats_Mentalnost_Popova. 30. Попова, М. К. Об опыте изучения проблемы национальной идентичности в ВГУ / М. К. Попова // Филологические науки. – Воронеж, 2000. – Вып. 15.

64

31. Пургина, Е. С. Концепция английского национального характера в романах Э. М. Форстера : дис. ... канд. филолог. наук : спец. 10.01.03 «Литература народов стран зарубежья» / Е. С. Пургина. – Екатеринбург, 2008. – 205 с. 32. Раренко, М. Б. «Образ речи» в романе : сопоставительная характеристика национальных вариантов. И. А. Гончаров, У.Д. Хоуэллс : дис. ... канд. филол. наук : спец. 10.01.05 «Литература стран Западной Европы, Америки и Австралии» / М. Б. Раренко. – Москва, 2000. – 180 с. 33. Свербілова, Т. Г. Такі близькі, такі далекі… (жанрові моделі української та російської драми від модерну до соцреалізму в аспекті порівняльної поетики) : [моногр.] / Т. Г. Свербілова ; наук. ред. Д. С. Наливайко. – Черкаси : Маклаут, 2011. – 566 с. 34. Серебрянская, Л. А. Национальные образы культуры (версия Георгия Гачева) [Электрон-ный ресурс] / Л. А. Серебрянская // София : рукописный журнал Общества ревнителей русской философии. – 2003. – Вып. 6. – URL : http://virlib.eunnet.net/sofia/06-2003/text/0612. html. 35. Соколовская, Ж. В. А. П. Чехов и Ги де Мопассан : национальное своеобразие малой прозы : автореф. дис. ... канд. филолог. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / Ж. В. Соколовская. – Волгоград, 2005. – 27 с. 36. Тоидис, В. П. Этнонациональный менталитет и его специфика / В. П. Тоидис // Этно-национальная ментальность в художественной литературе : м-лы Всерос. науч. конф. / под ред. проф. Л. П. Егоровой. – Ставрополь : Изд-во СГУ, 1999. – С. 15–21. 37. Хазагеров, Г. Г. Два свойства персоносферы / Г. Г. Хазагеров // Новый мир. – 2002. – № 1. – С. 133–145. 38. Харитонова, Е. В. Репрезентация русской ментальности в сказах П. П. Бажова : дис. ... канд. филолог. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / Е. В. Харитонова. – Екате-ринбург, 2004. – 178 с. 39. Шартье, Р. Интеллектуальная история и история ментальностей : двойная переоценка? / Роже Шартье ; пер. Н. Мовнина // Новое литературное обозрение. – 2004. – № 66. – С. 48–54. 40. Шешунова, С. В. Национальный образ мира в русской литературе : П. И. Мельников-Печерский, И. С. Шмелев, А. И. Солженицын : дис. ... докт. филолог. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / С. В. Шешунова. – Дубна, 2006. – 368 с. 41. Шишкова, И. А. Национальная ментальность в английской художественной литера-туре для подростков : конец XIX – XX вв. : дис. ... докт. филолог. наук : спец. 10.01.03 «Литература народов стран зарубежья» / И. А. Шишкова. – Москва, 2003. – 426 с. 42. Шукурова, К. А. Проблема национального своеобразия философско-эстети-ческого восприятия природы в современной советской многонациональной прозе : дис. ... канд. филолог. наук : спец. 10.01.03 «Литература народов стран зарубежья» / К. А. Шукурова. – Москва, 1984. – 190 c. 43. Юферева, Н. Э. Будущее «тургеневской девушки» [Электронный ресурс] / Н. Э. Юферева // Открытый Тургеневский архив : [сайт]. – URL : http://turgenev-archive.blogspot.com/2011/03/blog-post.html. 44. Ященко, Т. А. Каузация в русском языковом сознании : [моногр.] / Т. А. Ященко. – Симферополь : ДИАЙПИ, 2006. – 478 с. 45. 50 / 50 : опыт словаря нового мышления / под об. ред. М. Ферро и Ю. Афанасьева. – Москва : Прогресс, 1989. – 560 с. УДК 821.16

АНТИЧНАЯ КУЛЬТУРА В ПУБЛИЦИСТИКЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО

Нилова Анна Юрьевна кандидат филологических наук, доцент кафедры классической филологии,

русской литературы и журналистики ФГАОУ ВО «Петрозаводский государственный университет», Россия

e-mail: annnilova@yandex.ru Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ

в рамках научного проекта № 18-012-90037 Аннотация. Античная культура была неотъемлемой частью воспитания и образования

Достоевского, античная литература входила в круг его читательских интересов. Влияние античной культуры прослеживается на протяжении всего творчества автора, как в художе-ственных, так и в публицистических произведениях. Но если античные традиции в романах Достоевского уже давно обратили на себя внимание исследователей, то его публицистика с

65

этой точки зрения практически не исследовалась. Аристотель является автором, который оказал значительное влияние на литературно-теоретические взгляды писателя. В своей публицистике Достоевский обращается к положениям «Поэтики» Аристотеля и переосмыс-ливает их в соответствии с собственными художественными представлениями.

Ключевые слова: Достоевский, публицистика, античность, Аристотель, «Поэтика», драма, подражание.

Abstract. Ancient culture was an important part of the upbringing and education of Dosto-evsky, antique literature was part of his reading interests. The influence of ancient culture can be traced both in the novels and journalism by Dostoevsky throughout his creative activity. Re-searchers have long paid attention to the antiquity traditions in Dostoevsky’s novels, but his journalism from this point of view has hardly been studied. Aristotle had the greatest influence on Dostoevsky’s theoretical views of. In his journalism Dostoevsky refers to the postulates of Aristotle’s “Poetics” and reinterprets them in accordance with his own artistic ideas.

Keywords: Dostoevsky, journalism, antiquity, Aristotle, “Poetics”, drama, imitation. Ф. М. Достоевский интересовался античной историей и культурой на про-

тяжении всей своей жизни. В 1834 г. М. А. Достоевский начал заниматься со своими старшими сыновьями латинским языком по грамматике Бантышева, затем в пансионе Чермака к латыни добавился греческий, древняя история и литература. В годы обучения в Главном инженерном училище будущий писа-тель активно читает, в том числе, и античную литературу. Так, в письме брату от 1 января 1840-го г. он с восторгом отзывается о Гомере: «Гомер (баснословный человек, может быть как Христос, воплощенный богом и к нам посланный) может быть параллелью только Христу, а не Гете. Вникни в него брат, пойми "Илиаду", прочти ее хорошенько (ты ведь не читал ее? признайся). Ведь в "Илиаде" Гомер дал всему древнему миру организацию и духовной и земной жизни совершенно в такой же силе, как Христос новому. Теперь поймешь ли меня?» [5, т. 28, с. 69]. Получив возможность читать после освобождения из каторги, он несколько раз обращается к брату Михаилу с настойчивой просьбой прислать книги, в том числе и древних историков. В библиотеке писателя име-лись переводы английских переложений Тацита, Цезаря, Платона, Аристофана, Вергилия, Гомера, французский перевод Тацита, «История Греции» и «История Рима» О. Иегера, а также «Латинская грамматика» Кюнера [3].

Античные традиции обильно и разнообразно присутствуют в художествен-ном и публицистическом творчестве писателя от использования латинских и гре-ческих выражений до отражения эстетических и идеологических концепций. Пер-вые попытки осмыслить влияние античной культуры на творчество Ф. М. Достоевского относятся к началу XX в. и связаны с дискуссией о наличии или отсутствии трагического элемента в его романах и возможности определения его произведений как романов-трагедий, начало которой положили статьи В. Иванова «Достоевский и роман-трагедия», «Экскурс: основной миф в романе «Бесы»», «Лик и личины России (к исследованию идеологии Достоевского)». В этой дискуссии участвовали такие значимые деятели русской культуры начала XX в. как Лев Шестов, Дмитрий Мережковский, Иннокентий Анненский, Василий Розанов, Лев Пумпянский. Можно сказать, что с этого обсуждения начинается активное изучение творчества Достоевского русским литературоведением. Дис-куссия позднее повлияла на работу М. Бахтина «Проблемы творчества Достоев-ского», где романы Достоевского были охарактеризованы как полифонические, и исследование мифопоэтики романов Достоевского в работах В. Н. Топорова. Од-нако, когда критики Серебряного века пишут о трагическом у Достоевского, они исследуют прежде всего философскую основу его романов и отражение в них

66

мировоззрения автора. Трагическое и трагедию они понимают как философские, а не эстетические категории. Кроме того, авторы этого периода переносят на твор-чество Достоевского эстетические идеи своего времени, более позднего для писа-теля, и анализируют в большей степени собственное восприятие произведений Достоевского. Так А. Долинин указывал на слишком сложные и далекие аналогии в работах Д. Мережковского [4] М. Бахтин критиковал концепцию В. Иванова [2, с. 16] и т. п. Другим следствием указанных работ и порожденной ими исследо-вательской традиции стал интерес к изучению античных традиций, прежде всего, в художественных произведениях писателя, его публицистика, как правило, не получает должного внимания, а если и привлекает его, то оно сосредотачивается на художественных произведениях, входящих в «Дневник писателя», и в первую очередь на фантастическом рассказе «Бобок». Рецепция античных идейно-эстетических концепций в публицистических произведениях Достоевского имеет значительные лакуны и нуждается в более пристальном изучении. Особый интерес здесь представляет исследование влияние «Поэтики» Аристотеля на литературно-критические взгляды писателя, поскольку эта проблема, с одной стороны, сопри-касается с важнейшей для истории достоевсковедения указанной дискуссией о романе-трагедии и трагическом герое, а с другой, поможет прояснить восприятие Достоевским значимых вопросов художественного творчества.

Имя Аристотеля упоминается Достоевским лишь дважды и оба раза в Запис-ных тетрадях. В первый раз он обращается к нему в контексте рассуждений о реальном и классическом образовании: «NB. Там, где образование начиналось с техники (у нас реформа Петра), никогда не появлялось Аристотелей. Напротив, замечалось необычайное суживание и скудость мысли. Там же, где начиналось с Аристотеля (renaissance, 15-е столетие), тотчас же дело сопровождалось великими техническими открытиями (книгопечатание, порох) [астро] и расширением чело-веческой мысли (открытие Америки, реформация, открытия астрономические и проч.)» [7, с. 312]. Здесь Достоевский отдает дань уважения универсальности ума античного философа и гармонизирующей всеохватности его интересов. Второй раз при размышлении о монархической форме правления: «Аристотель. «Русск<ий> вестник». Статья Куторги. Ноябрь. Тирания есть монархия, имеющая в виду только пользу монарха (в противоположность монархии, имеющей в виду пользу всеобщую), олигархия есть правление, имеющее в виду лишь пользу бога-тых (в противоположность правления аристократов, в смысле лучших людей), и, наконец, демократия есть правление, имеющее в виду лишь пользу неимущих ([в противополо] об общественной же пользе не заботится никто из них)» [Там же, с. 382]. В этом случае автор находит созвучия своим идеям в аристотелевском трактате «Афинская полития». «Поэтика» Аристотеля прямо Достоевским не упоминается, однако знакомство с ней писателя очевидно и прослеживается на разных уровнях текстов Достоевского. Так О. В. Захарова на множестве примеров, взятых из газетной полемики 1873 г., убедительно показывает, что катарсис, кото-рый также не упоминается писателем непосредственно, «является категорией поэтики Достоевского, очищение страданием составляет сущность эстетического сопереживания автора и читателя, выражает смысл его творчества» [6, с. 219]. Мы остановимся на более близких случаях пересечения литературно-теоретических рассуждений Достоевского и античного философа.

Определяя специфику поэтического искусства, Аристотель отмечает, что

67

«задача поэта – говорить не о действительно случившемся, но о том, что могло бы случиться, следовательно, о возможном по вероятности или по необходимо-сти. Именно, историк и поэт отличаются друг от друга не тем, что один пользу-ется размерами, а другой нет: можно было бы переложить в стихи сочинения Геродота, и тем не менее они были бы историей как с метром, так и без метра; но они различаются тем, что первый говорит о действительно случившемся, а второй – о том, что могло бы случиться. Поэтому поэзия философичнее и серь-езнее истории: поэзия говорит более об общем, история – о единич-ном» [1, с. 35]. К этой же проблеме соотношения искусства и реальных событий обращается и Достоевский. Отвечая на обвинения в неправдоподобности, обра-щенные автору повести «Дьячок», он утверждает следующее: «Задача искусства – не случайности быта, а общая их идея, зорко угаданная и верно снятая со всего многоразличия однородных жизненных явлений» [5, т. 21, с. 82]. В заметке «По поводу выставки» Достоевский также указывает на творческое претворение и переосмысление действительности как отличительную особенность настоящего произведения искусства: «Ведь Диккенс никогда не видел Пиквика собственны-ми глазами, а заметил его только в многоразличии наблюдаемой им действи-тельности, создал лицо и представил его как результат своих наблюдений. Та-ким образом, это лицо так же точно реально, как и действительно существую-щее, хотя Диккенс и взял только идеал действительности» [Там же, с. 76]. Глав-ную проблему современного искусства, в частности, жанровой живописи, о которой идет речь в заметке, писатель видит в смешении «понятий о действи-тельно», при котором художник стремиться изобразить действительность пре-дельно реалистично, в результате чего выходит фальшь и «предвзятая идея». Еще более четко Достоевский высказывается на тему соотношения правды и правдоподобия в заметке «По поводу одной драмы»: «Настоящему художнику ни за что нельзя оставаться наедине с изображаемым им лицом, довольствуясь одною его реальною правдой: правды и впечатления не выйдет» [Там же, с. 97]. Не называя и не ссылаясь на Аристотеля, Достоевский вместе с ним видит сущ-ность искусства в творческом подражании действительности, пропущенной через свое универсализирующее восприятие, уловив общие законы бытия в частных проявлениях и частные черты в универсальных законах жизни.

Большая часть дошедшего до нас текста «Поэтики» посвящена описанию трагедии, которую Аристотель характеризует как «подражание действию важному и законченному, имеющему определенный объем, [подражание] при помощи речи, в каждой из своих частей различно украшенной; посредством действия, а не рас-сказа, совершающее путем сострадания и страха очищение подобных аффек-тов» [1, с. 30]. В трагедии он выделял шесть основных частей: «фабула, характеры, речь, мысль, зрелище, и музыкальная часть [Там же, с. 31] <…> Сверх того, самое важное, чем трагедия увлекает душу, суть части фабулы – перипетии и узнавания» [Там же, с. 32] В «Петербургской летописи» он пишет о мечтателе: «А знаете ли, что такое мечтатель, господа? Это кошмар петербургский, это олицетворенный грех, это трагедия, безмолвная, таинственная, угрюмая, дикая, со всеми неистовы-ми ужасами, со всеми катастрофами, перипетиями, завязками и развязка-ми…» [5, т. 18. С. 32]. Т. е. Достоевский, вслед за Аристотелем, воспринимает трагедию как страшное, мистическое действие или событие, которое имеет завяз-ку, катастрофу, перипетию, развязку. Аристотель утверждал, что трагедия должна

68

вызывать сострадание и страх, поэтому особое внимание он уделял характерам трагедии: «кто не отличается (особенной) добродетелью и справедливостью и впадает в несчастье не по своей негодности и порочности, но по какой-нибудь ошибке, тогда как прежде был в большой чести и счастье, каковы, например, Эдип, Тиест и выдающиеся лица подобных родов». И продолжает: «чтобы хорошо составленная фабула была скорее простой, чем двойной, как говорят некоторые, и чтобы судьба изменялась в ней не из несчастья в счастье, а наоборот – из счастья в несчастье, не вследствие порочности, но вследствие большой ошибки лица, по-добного только что списанному, или скорее лучшего, чем худшего».

Достоевский в «Дневнике писателя» за 1877 г. описывает гибель зятя А. С. Пушкина генерала Леонида Гартунга, которого обвинили в краже денег. Во время суда он застрелился, оставив записку, где писал о своей невиновности Достоевский называет гибель Гартунга трагедией: «Гартунга жалко, но тут ско-рее трагедия (преглубокая), фатум русской жизни, чем с которой-нибудь стороны ошибка». И далее продолжает: «Гартунг умер в сознании совершенной своей личной невинности, но и ошибки... судебной ошибки, в строгом смысле, никакой не было. Был фатум, случилась трагедия: слепая сила почему-то выбрала одного Гартунга, чтоб наказать его за пороки, столь распространенные в его обществе. Таких, как он, может быть, 10000, но погиб один Гартунг. Невинный и высоко честный этот человек, с своей трагической развязкой, конечно, мог возбудить наибольшую симпатию…» [5, т. 26, с. 50] Приведенные фрагменты свидетель-ствуют, что Достоевский, как и Аристотель, считал обязательной частью траге-дии страдание невиновного человека, который похож на других обычных людей, и его страдание должно вызывать сочувствие. Но если Аристотель называет главной причиной страдания ошибку, то Достоевский считает причиной страда-ния слепую судьбу, фатум. В «Дневнике писателя» за 1873 г. он пишет о драме Кишенского «Пить до дна – не видать добра»: «Это вполне трагедия, и fatum ее – водка» [Там же, т. 21, с. 96]. Аристотель не называет рок движущей силой траге-дии. В. Н. Ярхо убедительно показал, что рок и судьба не играют существенной роли даже в трагедии Софокла «Царь Эдип», которая традиционно считается «трагедией судьбы». Софокл на протяжении всего своего творчества шел к со-зданию драмы, герой которой оказался бы в абсолютно неуправляемой ситуации, что дало бы ему возможность проявить свой характер и предметом изображения в этой трагедии должно было стать именно поведение героя в условиях полной беспомощности. Достоевский же воспринимает трагедию сквозь призму предро-мантической и романтической концепции жанра, и определив водку в качестве fatum’а русской пореформенной деревни, изображенной в драме Кошанского, он называет трагическими персонажами тех, кто страдает от растленного ею дере-венского схода. Эти страдающие трагические герои не совершили никакой ошиб-ки, предполагаемой «Поэтикой» Аристотеля, они абсолютно невинные жертвы судьбы. И здесь Достоевский отходит от положений Аристотеля: вопреки кон-цепции античного философа и классической античной эстетики он допускает возможность изображения в художественном произведении невиновного челове-ка, который своим страданием искупает чужой грех. Воспринимая элементы трактата Аристотеля, Достоевский трансформирует их в соответствии с совре-менным ему этапом развития литературного процесса.

Античная культура очень естественно и гармонично входит в творческое

69

сознание Достоевского, и рецепция античного наследия проявляется не только в художественном, но и в публицистическом творчестве автора, формируя его отклик на современность и вводя современность в многовековой процесс разви-тия европейской культуры.

Литература 1. Аристотель. Поэтика / пер. В. Апельрота. – Санкт-Петербург : Азбука, 2000. 348 с. 2. Бахтин, М. Проблемы поэтики Достоевского / М. Бахтин. – Санкт-Петербург : Азбука, 2017. – 416 с. 3. Библиотека Ф. М. Достоевского: Опыт реконструкции. Научное описание / отв. ред. Н. Ф. Буданова. – Санкт-Петербург : Наука, 2005. – 338 с. 4. Долинин, А. Дмитрий Мережковский / А. Долинин // Русская литература XX века (1890–1910) / под ред. проф. С. А. Венгерова. – Москва : Мир, 1914. – Т. 1. – С. 295–356. 5. Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 т. / Ф. М. Достоевский ; гл. ред. В. Г. Базанов. – Ленинград : Наука, 1986. 6. Захарова, О. В. Проблема катарсиса у Достоевского: из газетной полемики 1873 года / О. В. Захарова // Проблемы исторической поэтики. – Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ, 2013. – Вып. 11. – С. 219-229. 7. Литературное наследство / ред. И. С. Зильберштейн, Л. М. Розенблюм. – Москва : Наука, 1971. – Т. 83. – 726 с.

УДК 81’374: 81’374.81(=161.1)

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ЛЕКСИКОГРАФИЯ: ФРАЗЕОЛОГИЯ ДОСТОЕВСКОГО ПО АКАДЕМИЧЕСКОМУ ПСС

И АКАДЕМИЧЕСКОМУ СЛОВАРЮ РУССКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ 1 Осокина Елена Анатольевна

кандидат филологических наук, научный сотрудник ФГБУН Институт русского языка им. В. В. Виноградова

Российской академии наук, г. Москва, Россия e-mail: lenazar@yandex.ru

Аннотация. В статье представлена сравнительная лексикография по фразеологии Достоевского и современной русской фразеологии на основе цифровых технологий. Фра-зеологический дискурс авторского идиолекта позволяет составить наиболее адекватное представление о языковой «картине мира» писателя. Парный метод – описание и одновре-менное формирование эстетического восприятия – позволяет сделать нетривиальные выводы об особенности идиостиля писателя и постоянной новизне его восприятия. Линг-вистическая компаративистика на базе электронных ресурсов авторских текстов создает перспективу многолетних исследований авторского идиостиля.

Ключевые слова: сравнительная лексикография; фразеология; парный метод; фор-мирование эстетического восприятия; диахрония идиолекта; вечная новизна идиостиля; Достоевский.

Abstract. The article presents comparative lexicography on Dostoevsky’s phraseology and modern Russian phraseology based on digital technologies. Phraseological discourse of the author’s idiolect allows to make the most adequate representation of the language “worldview” of the writer. The pair method – description and simultaneous formation of aesthetic perception – allows for making nontrivial conclusions about the peculiarities of the writer’s idiostyle and the constant novelty of his perception. Linguistic comparativistics on the basis of electronic re-sources of the author’s texts creates the prospect of long-term research of the author’s idiostyle.

Keywords: comparative lexicography, phraseology, paired method, formation of aesthetic perception, diachrony of the idiolect, eternal novelty of the idiostyle, Dostoevsky.

Вступление. Цифровые технологии в лингвистике позволяют ставить и решать самые разнообразные теоретические задачи в исследовании авторского

1 Статья подготовлена в рамках гранта РФФИ 18–012–90025 «Лингвистическая модель идиостиля Достоевского: корпусные технологии в изучении художественного текста».

70

идиостиля [3] как уникального, так и в сопоставлении с идиостилем других авторов. В данной статье будут представлены некоторые наблюдения над фра-зеологизмами Ф.М. Достоевского по корпусу ПСС [7] в сравнении с тезаурусом русской фразеологии по АКАД [1]. Сравнительный метод в лексикографии является самым эффективным способом описания идиостиля автора в целом и в отдельных его аспектах, то есть сравнительный метод является универсальным. Описание фразеологии Достоевского в синхронии сформирует представление об особенностях идиостиля писателя, а диахроническое описание – сопоставление с настоящей фразеологической системой – сформирует и/или предуготовит наше эстетическое восприятие языковой «картины мира» писателя через фразеоло-гию. В этой статье будет представлено диахроническое описание фразеологии Достоевского на частичном материале корпусного тезауруса, так как эта работа находится в начальной стадии, но уже позволяет формулировать некоторые выводы. Кроме того, диахронический подход позволяет воспроизвести «язык мысли» [4] писателя, что обеспечивает здесь и сейчас диалог с читателем. Центр фразеологической системы представлен идиомами – «сверхсловными образова-ниями, которым свойственна высокая степень идиоматичности и устойчиво-сти [5, с. 69], – поэтому описать и оценить авторский идиостиль по идиоматиче-скому дискурсу есть задача новая и интересная.

Основное содержание. Тексты Достоевского представляют немалый инте-рес для филологов. Язык повествования, скрытая структура, особый смысл обра-зуют ауру гипертекста, читаемого при описании особенностей идиостиля писа-теля как индивидуально, так и при сопоставлении с текстами других писателей в синхронии и диахронии. Сопоставление в общем и частном на базе цифровых технологий дает нетривиальные результаты, основанные на сходстве и различии идиостиля на разных уровнях текста. Особенно интересно целенаправленное сопоставление авторского текста с уже готовой лексикографической системой, такой как частотный словарь, фразеологический или любой другой.

Накладывая на авторский текст каким-либо способом структурированную схему фразеологизмов и идиом, используемых здесь и сейчас, мы получаем определенную картину авторского идиостиля. При ее описании, то есть фикса-ции отличий и сходства, и интерпретации особенностей, невольно происходит формирование языковой «картины мира» писателя и ее неявное «навязывание» читателю, что предуготовляет особым образом читательское восприятие. Это явление можно назвать парным свойством интерпретации авторского тек-ста: описывая текст, мы формируем его эстетическое восприятие. Возника-ющий двойной эффект интерпретации позволяет менять угол зрения на автор-ский текст и делать не только лингвистические и структурологические выводы, но и культурно-исторические.

Теория типологии авторской идиоматики разработана в Институте русского языка Российской академии наук профессором А. Н. Барановым и профессором Д. О. Добровольским, и следует воспользоваться готовым определением понятия авторской идиомы для дальнейшей лексикографической работы. «Авторские идиомы, как и обычные идиомы, характеризуются переинтерпретацией и / или непрозрачностью. Однако по параметру устойчивости они существенно отличают-ся от обычных идиом. Действительно, к авторским идиомам целесообразно отно-сить только такие выражения, которые либо созданы данным автором и не упо-

71

требляются вне контекста его произведений, либо, будучи обычными идиомами соответствующего языка, структурно и содержательно трансформированы. Отсю-да понятно, что устойчивость авторских идиом относительна: они устойчивы только в рамках языка конкретного носителя – в частности, писателя или поэта.

Итак, авторской идиоматикой можно считать те специфические особенно-сти использования идиом, которые присущи данному писателю и выделяют его среди других носителей языка. Мы вводим следующие типы авторского упо-требления идиом, которые можно рассматривать как основание для типологии авторской идиоматики:

1) авторские лексические модификации идиомы; 2) авторские грамматические трансформации; 3) авторские семантические модификации идиомы; 4) авторские фреквенталии; 5) авторские деархаизмы; 6) собственно авторские идиомы» [2]. Это определение и классификация авторского стиля по идиомам является

основополагающей и действующей и для настоящей работы. Идиоматика Достоевского имеет свои особенности при сопоставлении с те-

заурусом русской фразеологии [1]. 1. Широко представлена, кроме обсценной. У Достоевского идиомы есть в

большем количестве, малом и единичном в сравнении с теми, которые есть в составе современного корпуса фразеологии. многочисленные

(от 100) немногочисленные

(до 100) единичные отсутствующие

до сих пор (1013) на днях только так безо всякого на время иной раз другой раз мало-помалу третьего дня как раз по крайней мере Бог знает… по крайней мере дай бог с жаром ни разу только так

со временем со дня на день с часу на час рано или поздно до гроба с утра до ночи налево и направо золотой век на заре на отлете с утра до ночи в один голос от роду чем свет в летах старая дева выжить из ума в ногах вверх ногами в люди выйти край света лицом к лицу в упор глядеть

со свистом по горячему следу век коротать опять за свое год от года ждать своего часа с пеленок старой школы на закате дней еле на ногах стоять конца не видно край обетован-ный отхожее место стоять истука-ном конца не видно край обетован-ный лучшие миры

не за горами стучаться в двери поживем – уви-дим дай срок из века в век дневать и ноче-вать до конца дней от зари до зари по новой когда как изо дня в день в час по чайной ложке бабье лето слово за слово красный день календаря от и до до упора день в день

72

многочисленные (от 100)

немногочисленные (до 100)

единичные отсутствующие

вдоль и поперек где попало бежать со всех ног на глаза показаться ни с места как дома одно место бежать…сломя голову как вкопанный... сколько угодно все на свете с пустыми руками от души в пух с умом в целости всем и каждому цену себе знать так только

лететь как на крыльях бросить якорь потерять счет то и то за компанию общий котел под одной кры-шей на нос молочные реки один-единственный шутка сказать как курица с яйцом не по-детски

не гони лошадей молоко на губах не обсохло ноги не держат тьму-таракань медвежий угол рукой подать по городам и весям Вечный город окно в Европу Третий Рим тот свет родные стены легкий на ногу валом валить стоять как соля-ной столб бог троицу лю-бит

2. Просторечных выражений очень мало: испокон веку, всю дорогу, без про-дыху, стар и мал, есть где поразгуляться, за тридевять земель, куда Макар телят не гонял, нестись как угорелый, бегать…высунув язык, невесть где…, сиднем сидеть, с лишком (94!) и др. Таких как «не у Гунькиных чай пить», «сно-ва-здорово», «когда рак на горе свистнет», «от горшка два вершка», «хоть завались» и т.п. нет вовсе.

3. Напротив, имеют место авторские фреквенталии – характерная для До-стоевского большая частотность некоторых идиом в сравнении с фразеологиче-ским тезаурусом:

Божий свет, в двух шагах, во всех углах, во цвете лет и сил, встать на ды-бы, выжить из ума, дело с концом, Земля обетованная, куда глаза глядят, лицом к лицу, на ходу, одно место, по ходу дел, под боком, прибавить шагу, старая дева, Страшный Суд, там и сям…

4. Неожиданное отсутствие ожидаемого фразеологизма и наличие неожидае-мого. Это эстетический и индивидуальный параметр описания, иллюстрирующий слом традиционного восприятия и обусловливающий непреходящую новизну текста для читающего. То, что отличается от современного и привычного нам, всегда будет казаться новым. Это и есть принцип модерна, который действует как в синхронии, так и в диахронии, делая новым для восприятия даже древний текст. Авторский стиль Достоевского, его идиолект, всегда необычен и нов. Основы тако-го восприятия авторского текста связаны с его особым чувством слова, пониманием изначального смысла слова и безошибочным, точным словоупотреблением.

Наличие неожидаемого Отсутствие ожидаемого

73

Наличие неожидаемого Отсутствие ожидаемого близко не было визитная карточка второй план для мебели задний план злоба/о злобе/злобы дня на закуску на отлете показать товар лицом с пятого на десятое сбоку припека сбыть с рук ставить на первый план страшное дело шутки в сторону и др.

беречь пуще глаза (=*как зеницу ока) бесплодный как смоковница* больной скорее жив, чем мертв во всей своей красе во главу угла* войти в анналы дорога к храму живая вода* живем – хлеб жуем за гранью добра и зла за державу обидно и волки сыты и овцы целы как-никак кануть в Лету когда как конец света* лирическое отступление мал золотник, да дорог момент истины на вес золота не подарок не сахар невесть где незнамо где/куда по ту сторону добра и зла поднимать на щит рыба гниет с головы с нуля сам Бог велел свинья грязи найдет священная корова* себе дороже Содом и Гоморра* соль земли* стоять у колыбели так-сяк тишь да гладь филькина грамота хоть святых выноси худо-бедно и др.

Отмеченные звездочками идиомы относятся к библейским, но, вопреки

ожиданиям по сформированному ранее представлению о Достоевском, отсут-ствуют в его текстах [6]. Это объясняется культурным фоном того времени, в диахронии для нас, а в синхронии – повышает экспрессивную выразительность многоуровнего текста и создает новизну восприятия. Так, к примеру, идиома за

74

гранью добра и зла или по ту сторону добра и зла не должна быть ожидаема у Достоевского, так как принадлежит Ницше, – это название его книги, изданной в 1886 году, – и имеет более позднее происхождение, чем тексты Достоевского.

Непреходящая новизна фразеологии Достоевского для современных чита-телей – в измененной внешней форме при узнавании внутренней в сопоставле-нии со знакомой всем современной формой. Подтверждение такого тезиса нашлось у Достоевского в «Дневнике писателя за 1873 год» [6: Т. 21, с. 89]:

«<…> так что всегда почти СТАРОЕ [художники] подают на стол за НО-ВОЕ. И сами верят тому, что это новое, а не преходящее» [Выделение мое – Е.О.]

5. Наблюдается вариативность идиом у Достоевского, модификация по внешней форме с сохранением внутренней, но связанной семантически с кон-текстом. Это становление или размывание идиомы, или ее буквализация, то есть уничтожение. Такая особенность создает большую выразительность фразеоло-гизмов и усиливает экспрессию текста.

Норма для нашей речи У Достоевского Не по нутру Не очень по нутру Без слез не взглянешь Не мог видеть без слез

Не мог видеть ее слезы (УО 317) Без слез не мог читать Без слез не могу вспомнить

В дурном сне не увидишь Дурные сны – кошмары Молочные реки и кисельные берега Молочные реки На полуслове На полслове С рук долой С рук и плеч долой Ни уму, ни сердцу Ни уму, ни даже воображению Дни сочтены Дни мои сочтены

Не только дни, но и часы мои сочтены Положить на стол Начать выбрасывать на стол

Выложить на стол Вывалить на стол Бросить на стол Класть на стол Поставить на стол Собрать на стол Вынуть и выбросить на стол

Облокотиться на стол Положить оба локтя на стол Положить лапы на стол

Отставить чашку Отбросить чашку на стол Откинуть чашку на стол

Упасть с неба [Идеалы] упадали на стол с неба Последний пример – [идеалы] упадали на стол с неба – можно отнести к

собственно авторским идиомам. [Речь Ипполита Кирилловича на суде] «О, и мы бываем хороши и прекрасны, но только тогда, когда нам самим хорошо и пре-красно. Напротив, мы даже обуреваемы - именно обуреваемы - благороднейши-ми идеалами, но только с тем условием, чтоб они достигались сами собою, упа-дали бы к нам на стол с неба и, главное, чтобы даром, даром, чтобы за них ниче-

75

го не платить. Платить мы ужасно не любим, зато получать очень любим, и это во всем» [7: Т. 15, с. 128].

К авторской модификации идиом относятся и такие иные в сравнении с те-заурусом идиомы, как:

– встать на точку (Д) – поставить точку (ТЗР); – до ума ли было (Д) – довести до ума (ТЗР); – кончен бал (Д) (в буквальном смысле) – окончен бал, погасли свечи (ТЗР). 6. Омонимия идиом в тезаурусе и у Достоевского: одна идиома имеет не-

сколько различающихся значений, определенных контекстом. – Как раз: точно, вовремя; одновременно. – С минуты на минуту: быстро; будущее. – На неделе: прошлое; будущее. – На отлете: расстояние; конец деятельности; второстепенное, плохое ме-

сто – отсутствует у Достоевского. – Свести на нет: конец деятельности; прекращение существования; уни-

чтожение, разрушение; порча; отсутствие успеха, неудача. – Сойти на нет: конец деятельности; прекращение существования; смерть. Происходит ситуативная актуализация внутренней формы, обеспечиваю-

щая омонимию идиом. Превалирование контекста в проявлении внутренней формы в модифицированной внешней форме идиомы говорит о невозможности оценки творчества Достоевского без внимательного чтения. Неожиданность и новизна восприятия повышает степень выразительности текста, понимание которого возможно только в свете знания изначальной традиции и ее узнавания здесь и сейчас. Этот эстетический принцип является универсальным и находит свое выражение в известной цитате из «Братьев Карамазовых» [7: Т. 14, с. 265]:

«Но в том и великое, что тут тайна, – что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе. Пред правдой земною совершается действие вечной правды».

Выводы. Представленная вниманию читателя лексикография наглядно де-монстрирует преимущества электронной обработки огромного корпуса текстов автора, дающей уникальные результаты по сравнительному лингвистическому описанию различных лексикографических систем, организованных по одному принципу. Корпусная сравнительная лексикография делает возможным не толь-ко выявление особенностей идиолекта одного и более авторов, но и формирова-ние – предуготовление – восприятия текста разных авторов. Это выражается в демонстрации уникальных особенностей авторского стиля, которые могут остаться незамеченными без их предварительного выявления при описании языка автора. Индивидуальное читательское восприятие не разрушает общую неповторимость и новизну авторского идиостиля.

Литература 1. АКАД – Академический словарь русской фразеологии / Баранов А. Н., Вознесен-ская М. М., Добровольский Д. О., Киселева К. Л., Козеренко А. Д. – 2-е изд., испр. и доп. – Москва : ЛЕКСРУС, 2015. – 1168 с. 2. Баранов, А. Н. Аспекты теории фразеологии / А. Н. Баранов, Д. О. Добровольский. – Москва : Знак, 2008. – 495 с. 3. Идиостиль [Электронный ресурс]. – URL : http://www.krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/ lingvistika/IDIOSTIL_INDIVIDUALNI_STIL.html (Дата обращения 09.11.2018 г.). 4. Караулов, Ю. Н. Русский язык и языковая личность / Ю. Н. Караулов. – 4-е изд. стерео-тип. – Москва : Едиториал УРСС, 2004. – 264 с.

76

5. Основы фразеологии (краткий курс) : учеб. пособие / А. Н. Баранов, Д. О. Добровольский. – Москва : ФЛИНТА : Наука, 2013. – 312 с. 6. Осокина, Е. А. Творческое наследие Ф. М. Достоевского: эстетическое восприятие текста и лингвистическая статистика / Е. А. Осокина // «Слово Достоевского 2014. Идиостиль и кар-тина мира» : колл. монограф. / Российская академия наук. Ин-т русского языка им. В. В. Виноградова ; под общей ред. Е. А. Осокиной. – Москва : ЛЕКСРУС, 2014. – С. 494-501. 7. ПСС – Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 т. – Ленинград : Наука, 1972–1992. УДК 821.111(73)”312”

ХРОНОТОП РОМАНА ДЖ. Р. Р. МАРТИНА «ИГРА ПРЕСТОЛОВ» Падун Татьяна Владимировна

старший преподаватель кафедры филологических дисциплин и методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиал)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: mychatterbox@mail.ru

Кондрашкина Ирина Васильевна учитель английского языка МБОУ «Новоселовская школа»

Раздольненского района Республики Крым e-mail: noyabrinah@gmail.com

Аннотация. Статья посвящена анализу авторского хронотопа романа Джорджа Мар-тина «Игра престолов» и выявлению некоторых параллелей данного произведения с ре-альностью.

Ключевые слова: роман, фэнтези, Джордж Мартин, хронотоп, время, пространство. Abstract. The article contains the analysis of the author chronotope in G. R. R. Martin’s

novel “A Game of Thrones” and establishing its certain parallels with the actual reality. Key words: novel, fantasy, G. R. R. Martin, chronotope, time, space. Постановка проблемы. Изучение понятия «хронотоп» в полной мере ак-

тивизировалось в XX веке, что объяснимо появлением новых жанров в литера-туре и попытками анализа художественного мира и времени в различных произ-ведениях. Литература жанра «фэнтези» имеет специфические хронотопические черты, обусловленные именно условностями жанра и ограниченные лишь фан-тазией автора как основным методом создания произведения.

Цель статьи – проанализировать некоторые особенности хронотопа фэнте-зийного романа Джорджа Мартина «Игра престолов» и выявить параллели с объективной реальностью.

Изложение основного материала исследования. Категория «хронотоп» рассматривалось различными исследователями, среди которых можно выделить М. М. Бахтина, Д. С. Лихачева, А. Б. Темирболат и др. Впервые понятие «хроно-топ» как литературоведческую категорию охарактеризовал М. М. Бахтин. Под хронотопом принято понимать не только единство изображаемого пространства и времени, но и некий способ воплощения замысла писателей [1, с. 234-235].

По мнению А. Б. Темирболат [5, с. 15], категория хронотопа является фундаментальным понятием бытия. Она выступает важнейшим параметром действительности. Все события, явления объективной реальности разворачи-ваются в пределах определенного хронотопа. Отсюда пристальное внимание ученых к этой категории. Время и пространство – предмет размышлений в естественных, гуманитарных и социальных науках. Свойства хронотопа ис-следуются в современной философии, физике, кибернетике, биологии, культу-рологии, эстетике, филологии, истории.

77

Как отмечают К. В. Сигова и Х. Д. Джелилева, «… хронотоп является, во-первых, формально-содержательной категорией, которая выражает неразрывное единство пространственно-временных характеристик, во-вторых, способом отражения и постижения действительности» [3, с. 210].

Основными особенностями произведений в жанре «фэнтези», по С. В. Шамякиной, являются создание Вторичного Мира (как правило, это вклю-чает сконструированную писателем мифологию, географию, историю и культу-ру этого мира) и создание циклов произведений, либо объединенных сквозными персонажами, либо продолжающих один сюжет [6, с. 3-7]. Первая особенность отражает художественное пространство, в то время как вторая особенность играет роль выразительного средства изображаемого художественного времени. Таким образом, можно говорить об оригинальном авторском хронотопе романа «Игры престолов» в частности, либо о хронотопе всего цикла Джорджа Мартина «Песнь Льда и Пламени» в общем.

Художественное пространство фэнтези весьма специфично. Если для любого другого литературного произведения, свободного от сказочно-мифологических структур, присуще, пусть и субъективно-авторское, отражение реального челове-ческого мира, то характер сюжета фэнтези обуславливает такие его хронотопиче-ские характеристики, которые являются недостижимыми для объективной дей-ствительности [4, с. 316]. Таким образом, изображаемые в фэнтези пространствен-но-временные границы ограничиваются только фантазией автора произведения.

Дэвид Льюис своей работе “On the Plurality of Worlds” выделяет два типа фэнтези [7, с. 10]. В первом типе обычный мир служит фоном для параллельно существующего «аномального», условного мира, в который по каким-то причи-нам попадает герой. Соответственно, во втором типе авторская реальность пре-подносится как данность, как реально существующее тождество пространства и времени. Исходя из этой классификации, роман «Игра престолов» относится ко второй группе произведений, где фэнтезийный хронотоп произведения не связан с хронотопом объективной реальности.

Однако, проследить некие параллели с реальной исторической действи-тельностью возможно. Т. Старостенко выделяет следующие параллели хроното-пов фэнтезийной и действительной реальностей [4, с. 317-323]:

• намек на некую историчность, былинность описываемых событий со-держится уже в самом названии цикла – «Песнь Льда и Пламени» (ср. «Песнь о Нибелунгах», «Песнь о Роланде»);

• северная часть государства Семь королевств, где происходит основное действие романа, отделена от остальных территорий Стеной [8, с. 177-178], напоминающей знаменитую Стену Адриана в Великобритании. Цель строитель-ства обеих Стен – оборона границ от нападений воинственных кочевых племен. Исследователь также отмечает схожесть в территориальном расположении Стен – на узком перешейке, омываемом водой с двух сторон;

• аллюзийность самого названия описанного государства – Семь Коро-левств (the Seven Kingdoms), подчеркивается старинность этого названия, что наводит на мысль о семи королевствах англо-саксонского периода британской истории. “By 600, with the invasions over, these seven kingdoms had been estab-lished (Northumbria, Mercia, Wessex, Sussex, Essex, East Anglia, Kent)” [10, с. 13];

• характерная звериная тотемистская символика, присущая древним лю-

78

дям и племенам земной цивилизации, животные-покровители и символы се-мейств – лютоволк у Старков, лев у Ланнистеров, дракон у Таргариенов, рыбы у Талли, орел у Арренов, пересмешник у Бейлишей и т.д.

Художественное пространство романа Джорджа Мартина «Игра престо-лов» имеет специфическую организацию, которая соответствует территориаль-ному делению Британии древнего периода. Топос строится на оппозициях Север – Юг, которые в свою очередь формируют владения соответствующих аристо-кратических домов [4, с. 322]. При этом Джордж Мартин широко использует авторские неологизмы для обозначения как территорий, так и родовых имен аристократических семейств. Самым распространенным методом создания то-понимов в романе является словосложение с сохранением семантики слов, под-давшихся слиянию [2, с. 207]: Winterfell – самые северные земли, Riverrun – речные земли, Kingsroad – большой королевский тракт, Highgarden – южные земли, богатые урожаями и пр.

Временная организация романа несколько отличается от временной орга-низации действительной реальности. Основными временами года являются лето и зима, при этом между ними нет переходных периодов, и длительность каждого из сезонов невозможно предсказать, из чего можно сделать вывод, что действие не происходит на территории Земли как астрономического объекта и обусловле-но другой, отличающейся протяженностью орбиты. Единственный непрелож-ный факт тот, что за длинным летом следует такая же длинная зима, которая может длиться несколько лет [8, с. 233]. При этом зима стойко ассоциируется со смертью, ночью, холодом и голодом, а лето – с солнцем, жизнью и обильностью. Ласковое прозвище «the Summer Child», данное одному из персонажей произве-дения, Брану Старку, несет в себе оттенок жалости, так как он еще не знал зим и не готов к ним [Там же, с. 232].

Время представлено разнообразием форм – событийное, календарное, суточ-ное. Причем суточное и календарное время мыслятся взаимозависимыми и вос-принимаются через призму восприятия рассказчиков, персонажей, наделенных POV. Событийное же время реализуется как в тексте непосредственно романа «Игра престолов», так и в идущих за ним хронологически остальных произведе-ний цикла «Песнь Льда и Пламени». При этом, Джордж Мартин создал цикл не-больших по размеру произведений, объединенных под общим названием «Рыцарь Семи королевств», события в котором происходят за несколько сотен лет до собы-тий «Игры престолов» [9, с. 5]. При этом, время обоих циклов произведений, объединенных сюжетно, разделяется на присущие принятые в реальной действи-тельности категории: прошлое в «Рыцаре Семи королевств», настоящее в «Игре престолов» и будущее в остальных романах цикла «Песнь Льда и Пламени».

Выводы. Роман Джорджа Мартина «Игра престолов», являясь представи-телем произведений в жанре «фэнтези», имеет свой специфический хронотоп – тождество художественного пространства и времени, созданное фантазией авто-ра и описываемое с помощью разнообразных художественных приемов и средств. Изображаемый хронотоп произведения преподносится читателю как оригинальный, однако при дальнейшем исследовании текста выясняется, что имеются некоторые аналогии между вымышленной и действительной реально-стями, что помогает читателю более полно воспринимать вымышленную дей-ствительность, изображаемую в текстах циклов «Рыцарь Семи королевств» и

79

«Песнь Льда и Пламени». Литература

1. Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет / М. М. Бахтин. – Москва : Худож. лит., 1975. – 504 с. 2. Падун, Т. В. Жанровая специфика романа Дж. Р. Р. Мартина «Игра Престолов» / Т. В. Падун, И. В. Кондрашкина // Формирование профессиональной компетентности филолога в поликультурной образовательной среде : сб. материалов науч.-практ. конф, 24-25 ноября 2017 г., г. Евпатория. – Симферополь : ИТ «Ариал», 2017. – С. 204-208. 3. Сигова, К. В. Понятие «хронотоп» как литературоведческая категория / К. В. Сигова, Х. Д. Джелилева // Формирование профессиональной компетентности филолога в поли-культурной образовательной среде : сб. материалов науч.-практ. конф, 24-25 ноября 2017 г., г. Евпатория. – Симферополь : ИТ «Ариал», 2017. – С. 208-211. 4. Старостенко, Т. Хронотопическая структура романа Джорджа Р. Р. Мартина «Игра престолов» / Т. Старостенко // Мова і культура : наук. журнал. – Киев : Видавн. дім Дмит-ра Бураго, 2013. – Вып. 16. – Т. VI (168). – С. 316-323 5. Темирболат, А. Б. Проблема хронотопа и темпорального ритма в литературе : моногр. – Алматы : Ценные бумаги, 2009. – 504 с. 6. Шамякина, С. В. Литература фэнтези: дифференциация понятия и жанровая характе-ристика [Электронный ресурс] / С. В. Шамякина // Библиотека открытого доступа «twirpx.com» : [сайт]. – URL : http://www.twirpx.com/file/1228885/. 7. Lewis, D. On the Plurality of Worlds / D/ Lewis. – Oxford : Blackwell, 1986. – 377 p. 8. Martin, G. R. R. A Game of Thrones / G. R. R. Martin. – Harper Collins, 2015. – 801 p. 9. Martin, G. R. R. A Knight of the Seven Kingdoms / G. R. R. Martin. – Harper Collins, 2017. – 355 p. 10. Richer John, Saywell John, Spring Earle, Vallery Hugh. The British Epic / John Richer, John Saywel, Earle Spring, Hugh Vallery. – Toronto : Clarke, Irwing and Company Ltd. – 1967. – 347 p. УДК 82-3

СНОВИДЕНИЯ И ОНИРИЧЕСКОЕ НАЧАЛО В ЛИТЕРАТУРНОМ ТВОРЧЕСТВЕ РУССКИХ АВТОРОВ XIX – XX ВЕКОВ

Петренко Наталья Анатольевна кандидат филологических наук, доцент кафедры филологических дисциплин и

методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: nata.petrenko@meta.ua Бадалова Раиса Равиловна

магистрант Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: raiski@bk.ru Аннотация. Статья посвящена изучению сновидческих текстов в русской литерату-

ре XIX – XX вв. Рассмотрена классификация литературных сновидений, дан их краткий анализ в некоторых художественных произведениях.

Ключевые слова: художественная литература, мотив сна, сновидения, онирическое состояние, классификация сновидений.

Abstract. The article is devoted to the study of dream texts in the Russian literature of the XIX-XX centuries. The classification of literary dreams is considered, their brief analysis in some works of art is given.

Keywords: fiction, dream motif, dreaming, onyric state, dream classification. Постановка проблемы. Природа сна, видений всегда вызывала повышен-

ный интерес и служила поводом для множества догадок и предположений. Этим явлениям отводилась особая сакральная роль: сны становились либо предвест-никами будущего, либо руководством к действию. Художники слова не могли обойти стороной тему сновидений и необъяснимых пограничных состояний. Чтобы стать ближе к глубинному пониманию человеческой природы, раскрыть

80

внутренний мир героев, их переживания, рассказать о событиях прошлого или о делах грядущих, писатели в своих художественных текстах обращаются к изоб-ражению разных снов.

В литературоведении сновидения героев произведений разных жанров уже являлись предметом научного анализа (Е. А. Бобринская, В. Ф. Боцяновский, М. О. Гершензон, Д. С. Лихачев, Н. Е. Ерофеева, Ю. М. Лотман, Е. И. Ляпушкина, В. М. Маркович, Д. А. Нечаенко, Т. М. Николаева, Р. Н. Поддубная, О. В. Сер-геева, Ж. И. Степаньянц, И. В. Страхов, Н. А. Тархова, В. Н. Топоров, Т. В. Ци-вьян, Е. Г. Чернышова, Г. К. Щенников и др.). В последнее десятилетие исследо-вание литературных сновидений возрастает, что связано с детальным изучением функциональности литературных снов, пересмотром многих теоретических поло-жений советских учёных о специфике введения сна в художественный текст. Современные исследователи О. И. Акатова, В. Ю. Баль, О. В. Дедюхина, Ю. О. Ершенко, В. В. Зимнякова, Е. С. Иванова, А. В. Казорина, О. А. Казьмина, Н. А. Нагорная, В. В. Савельева, И. В. Фазиулина, О. В. Федунина, В. В. Чудинина рассматривают поэтику и онтологию сна в творчестве А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева, М. А. Булгакова и других писа-телей. На наш взгляд, тема сновидений и онирических состояний литературных героев актуальна и еще не изучена до конца. Каждое пограничное состояние со-знания персонажа требует детального анализа, так как отражает глубинные чув-ства и переживания героя, продолжает сюжетную линию и таит ответы на вопро-сы, которые автор ставит перед читателями в своих произведениях. Цель нашего исследования – рассмотреть особенности изображения сновидений и онирических явлений в художественных текстах русских классиков XIX – XX вв.

Изложение основного материала исследования. Сновидения, видения, грёзы, галлюцинации являются одними из таинственных сторон человеческой жизни. С древних времен они существовали в разных текстах и были неотъем-лемой частью культуры. Писатели, погружая в состояние сна героев своих про-изведений, одновременно постигают сущность феноменов физиологическои, психическои и психологическои жизни человека. Так рождается художественная гипнология, в которои сновидения имеют исключительно авторскии и персо-нажныи статус. По справедливому замечанию Ю. М. Лотмана, «сну необходим истолкователь» [5, с. 225]. Отметим, что само понятие онирического достаточно сложно. Это не только мотив сна, но и мотив видения, бреда, галлюцинации, вдохновения, игры воображения и других пограничных состояний сознания.

Во многих текстах русских классиков XIX – XX веков в качестве литератур-ного приема использованы сны героев, которые выполняют множество разнообраз-ных функций и являются органической частью художественного произведения. Например, назовем некоторые тексты указанного периода, в которых ведущим является сновидческий мотив: В. А. Жуковский («Светлана»); А. С. Пушкин («Ев-гении Онегин», «Капитанская дочка», «Пиковая дама»); Н. В. Гоголь («Невский проспект», «Портрет», «Страшная месть»); И. С. Тургенев («Накануне», «Призра-ки», «Клара Милич», «Сон», «Живые мощи»); И. А. Гончаров («Обломов»); Ф. М. Достоевский («Преступление и наказание», «Идиот», «Братья Карамазовы»); Л. Н. Толстой («Воина и мир», «Анна Каренина», «Воскресение»); Ф. Сологуб («Тяжелые сны», «Творимая легенда»); В. Брюсов («Огненный ангел»); А. Белый («Петербург»); М. Я. Козырев («Ленинград»); И. А. Бунин («Жизнь Арсеньева»);

81

М. А. Булгаков («Белая гвардия», «Собачье сердце», «Мастер и Маргарита»); В. В. Набоков («Защита Лужина», «Отчаяние», «Дар»); А. П. Платонов («Чевен-гур»); А. М. Ремизов («Бедовая доля», «Мартын Задека», «Сонник», «Подстрижен-ными глазами», «Огонь вещей»); В. О. Пелевин («Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и Пустота», «Священная книга оборотня», «Спи»); В. В. Ерофеев («Москва-Петушки»); Ю. В. Мамлеев («Шатуны»); А. Г. Битов («Пушкинскии дом»); Д. М. Липскеров («Последний сон разума») и др.

В. В. Савельева в своем диссертационном исследовании «Художественная гипнология и онейропоэтика русских писателей» классифицирует литературные сны по разным признакам:

– с точки зрения жанрово-функциональнои в художественнои литературе: сон-видение, сон-греза, сон-откровение, кризисныи сон, счастливыи сон, сон-кошмар, сон-мучение, пророческии сон, сон-притча, сон-диалог, сон-катастрофа, осознанное сновидение, сон-путешествие, сон-стихотворение, сон-рассказ [8, c. 73];

– с точки зрения сюжетно-композиционнои классификации сны рассматри-ваются со стороны их позиции в композиции произведении, объема и количе-ства снов: развернутыи сон, краткии сон, повторяющиися сон, продолжающиися сон, необъявленныи сон, цепочка снов, персонажныи цикл снов, концептуаль-ныи цикл снов [Там же, c. 75];

– с точки зрения образно-эстетическои по характеру образности, стилю, принадлежности к тому или иному литературному направлению: фантастиче-скии, страшныи, комическии, аллегорическии, абсурдныи, прекрасныи, сон-экфрасис, сны в стиле романтизма, реализма, модернизма, постмодернизма и др. [Там же, с. 77];

– разграничение снов по персонажному признаку: мужские, женские, дет-ские, девичьи сны, анималистические сны, сны образов неодушевленной приро-ды, разделенные сны (двойные и коллективные) [Там же, с. 81].

Так, например, сон-видение встречается в произведениях Ф. М. Достоевского (романах «Братья Карамазовы» (сон Грушеньки) и «Пре-ступление и наказание» (грёза об оазисе Раскольникова)). Сон об Африке снится Раскольникову непосредственно перед самим преступлением. В это время он болеет и во сне видит Египет, оазис, голубую воду, разноцветные камни, золо-той песок: «...Ему все грезилось, и все странные такие были грезы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оази-се…» [2, с. 45]. Отметим, что сон главного героя – полный контраст реальной жизни Раскольникова. Многообразие сновиденческих цветов противопоставлено серой и бесцветной жизни героя.

В романе «Братья Карамазовы» находим также и сны-инициации (сновиде-ния Алеши в келье Зосимы и Дмитрия в Мокром). Сны Алеши граничат с видени-ем и это не дает ему осознать случившееся свидание с Зосимой: «Сейчас только он слышал голос его, и голос этот еще раздавался в его ушах. Он еще прислушивался, он ждал еще звуков... Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг… И никогда, никогда не мог забыть Алеша во всю жизнь свою потом этой минуты. «Кто-то посетил мою душу в тот час», – говорил он потом…» [1, с. 562]. Отметим, что сновидческие тексты Ф. М. Достоевского играют большую роль в исследовании подсознания героев.

82

Эти сновидения дают современным исследователям интересные образцы проявле-ния стихии бессознательного персонажей произведений писателя.

Сны-катастрофы встречаются в романе И. С. Тургенева «Накануне» и стихо-творениях в прозе. «Тургенев – сновидец. Реальность его жизни громадна: явь и сон. Из скрытой сонной реальности, глубины не Гоголя, и не Толстого, и не До-стоевского, почерпнул он силу Елены «Накануне», силу Лукерьи «Живые мощи», силу Марианны «Новь» и силу Лизы «Дворянское гнездо» – силу четырех мате-рей… Ни один писатель не оставил столько снов – редкий тургеневский рассказ без сна. Из писателей второго круга, к которому принадлежит Тургенев, только Лесков, и в этих снах их общее» [7, с. 263], – справедливо отмечает русский писа-тель А. М. Ремизов, обнаружив в произведениях И. С. Тургенева более 30 снов.

Сон-притча включен в «Исповедь» Л. Н. Толстого. В этом произведении сон имеет метафорическое значение. Современная исследовательница Е. В. Матвеева в своей работе «Метафора в поздней прозе Л. Н. Толстого» указывает: «Чтобы объ-яснить в лаконичной и образной форме то или иное явление действительности, разъяснить читателю ход своих рассуждений, Толстой прибегает к метафоре… Пример кодирующей функции метафоры находим в тексте «Исповеди» [6, с. 9]. Сам писатель в конце своей «Исповеди» отмечает: «Сон этот выразил для меня в сжатом образе все то что я пережил и описал, и потому думаю, что и для тех, которые поняли меня, описание этого сна освежит, уяснит и соберет в одно все то, что так длинно рассказано на этих страницах» [9, с. 58]. Думается, что в этом сне Л. Н. Толстой отразил размышления о своей духовной эволюции.

Продолжающийся сон мы встречаем в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» (сны Пьера Безухова). Все сновидения героя не случайны и несут в себе важное функциональное значение. С помощью приема изображения ночных видений писатель отражает сложные душевные состояния Пьера Безухова, его новые переломные взгляды на жизнь.

К развернутому сну относится сон Ильи Ильича в романе И. А. Гончарова «Обломов». Он занимает 33 страницы и является самым объемным текстом сна в русской классической литературе. Это сон-биография главного героя, где мы узнаем о его детстве, условиях жизни, поведении, особенностях формирования характера.

В повести Н. С. Лескова «Очарованный странник» мы встречаем сны-видения, выполняющие роль пророчества. Так главный герой Флягин узнает о своей будущей жизни. В видениях ему «является» и убитый им монах. Эти сны, вопреки желаниям героя, указывают иной жизненный путь, помогают раскрыть многогранность его характера. Укажем, что эти сны лишены таинственности.

В своем творчестве писатели также прибегают и к анималистическим снам. Яркое описание такого сна представлено в рассказе А. П. Чехова «Каштанка»: «Тетке приснился собачий сон, будто за нею гонится дворник с метлой, и она проснулась от страха… Ей приснились две большие черные собаки с клочьями прошлогодней шерсти на бедрах и на боках; они из большой лохани с жадно-стью ели помои… изредка они оглядывались на Тетку, скалили зубы и ворчали: «А тебе мы не дадим!» Но из дому выбежал мужик в шубе и прогнал их кнутом; тогда Тетка подошла к лохани и стала кушать, но как только мужик ушел за ворота, обе черные собаки с ревом бросились на нее…» [10]. Автор мастерски

83

передает ощущения собаки по имени Тётка, её способности «предчувствовать» странные события. А.П. Чехов наделяет собаку человеческой душой.

Сны неодушевленной природы в стихотворении М. Ю. Лермонтова «На се-вере диком стоит одиноко» демонстрируют одушевленность дерева, его способ-ность чувствовать, мечтать и грезить, как человек:

И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим Одета, как ризой, она. И снится ей все, что в пустыне далекой, В том крае, где солнца восход, Одна и грустна на утесе горючем Прекрасная пальма растёт» [4, с. 150]. В русской литературе сон, онирическое состояние героев также рассматри-

вается в пределах разных литературных направлений, течений и школ. Напри-мер, сон, как особое состояние, приобретает широкое распространение в поэтике романтизма, детально отражая внутренний мир героя, его художественное «я», особенности «двоемирия». Сны в литературе эпохи романтизма наполнены фольклорно-мифологической образностью и носят фантастический характер (например, сны в балладах, романтической повести, поэмах).

Ярким и знаковым художественным текстом этого времени стала таин-ственная баллада В. А. Жуковского «Светлана». Мистический сон главной геро-ини противоречит реальной жизни, грань между сном и явью практически не прослеживается:

Все блестит... Светланин дух Смутен сновиденьем. «Ах! ужасный, грозный сон! Не добро вещает он – Горькую судьбину…» [3, с. 23]. Сон главной героини наполнен символами мифотворчества: луна, метели-

ца, степь, Божий храм и атрибуты священных обрядов, конь, белый голубь. Например:

Кони мчатся по буграм; Топчут снег глубокий... Вот в сторонке божий храм Виден одинокий [3, с. 21]; Гибель близко... но не спит Голубочек белый. Встрепенулся, развернул Легкие он крилы [3, с. 23]. Заметим, что баллада В. А. Жуковского заканчивается счастливо, т.к. появ-

ление мертвого жениха оказывается сном. В эпоху реализма, напротив, не всегда можно сновидения назвать фанта-

стическими (например, первый сон Раскольникова) или фантастическое в них получает двойную мотивировку (кошмар Ивана Карамазова, разделенный сон Анны и Вронского). В этот период развития литературы поэтика сновидений, в первую очередь, нацелена на выявление глубинных психологических процессов и раскрытие внутреннего мира персонажа.

84

Реализм извлекал разумное начало из сновидений, а модернизм начал под-чинять творчество сновидному началу. Так, в литературе эпохи модернизма происходит размывание границ между сном и явью. Такие формы сновидений встречаются в творчестве А. М. Ремизова, Д. С. Мережковского, В. Я. Брюсова, В. В. Набокова, Б. Ю. Поплавского.

Литература постмодернизма продолжила диффузию сна и яви в пределах одного текста (например, роман В. О. Пелевина «Чапаев и Пустота», рассказ «Спи»). В эпоху постмодернизма продолжилось активное использование сна массовой литературой и культурой развлечений. Каждое пограничное состояние сознания литературного персонажа хранит его глубинные чувства и пережива-ния, раскрывает его внутренний мир, продолжает сюжетную линию и таит отве-ты на вопросы, которые автор ставит перед читателями в своих произведениях.

Выводы. В творчестве многих русских авторов XIX – XX вв. изображение снов и пограничных состояний литературных героев является ведущим прие-мом. Именно сны помогают писателю раскрыть идеологическую и психологиче-скую характеристику действующих лиц, познакомить читателя с внутренним миром героев, их системой взглядов и ценностей, а нередко являются способом отражения взглядов и мыслей самого автора.

Наше исследование перспективно, т.к. и в настоящее время тема сновиде-ний в произведениях русской литературы остается обсуждаемой и востребован-ной. Многие художественные тексты требуют серьезного научного анализа и переосмысления.

Литература 1. Достоевский, Ф. М. Братья Карамазовы. Часть третья. Книга седьмая / Ф. М. Достоевский. – Москва : Эксмо, 2017. – 800 с. 2. Достоевский, Ф. М. Преступление и наказание / Ф. М. Достоевский. – Москва : АСТ Москва, 2008. – 544 с. 3. Жуковский, В. А. Светлана // Жуковский В. А. Собрание сочинений : в 4 т. – Т. 2. Баллады, поэмы и повести. – Москва : Гослитиздат, 1959. – С. 18-25. 4. Лермонтов, М. Ю. Стихи и поэмы / М. Ю. Лермонтов. – Москва : Махаон, 2018. – 192 с. 5. Лотман, Ю. М. Сон – семиотическое окно / Ю. М. Лотман // Культура и взрыв. – Москва : Гнозис ; Прогресс, 1992. – С. 219-226. 6. Матвеева, Е. В. Метафора в поздней прозе Л. Н. Толстого / Е. В. Матвеева // Русская речь. – 2016. – № 3. – С. 7-13. 7. Ремизов, А. М. Собрание сочинений : [в 10 т.] / А. М. Ремизов. – Москва : Русская книга, 2000. – 574 с. 8. Савельева, В. В. Художественная гипнология и онейропоэтика русских писателей : моногр. / В. В. Савельева. – Алматы, 2013. – 219 с. 9. Толстой, Л. Н. Полное собрание сочинений : в 90 т. / Л. Н. Толстой. – Т. 23. Произве-дения, 1879-1884. – Москва : Художественная литература, 1957. 10. Чехов, А. П. Полное собрание сочинений и писем : в 30 т. / А. П. Чехов. – Т. 6. Сочи-нения. – Москва : Наука, 1985. УДК 378.147

РЕАЛИЗАЦИЯ МОДЕЛЕЙ СМЕШАННОГО ОБУЧЕНИЯ В ПРОЦЕССЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ПОДГОТОВКИ МАГИСТРОВ

Самойленко Наталия Борисовна доктор педагогических наук, доцент, профессор кафедры

«Лингводидактика и зарубежная филология» ФГАОУ ВО Севастопольский государственный университет, Россия

e-mail: sevschool@yandex.ru

85

Аннотация. В данной статье рассматривается опыт применения смешанного обуче-ния в рамках преподавания дисциплины «Теория и технологии преподавания иностранно-го языка в ВУЗ» в условиях профессиональной подготовки магистров гуманитарного вуза. Представлены структурные и организационные особенности электронно-модульного курса, созданного на платформе LMS Moodle и применяемого в практике обучения маги-стров языкового вуза.

Ключевые слова: смешанное обучение, электронная обучающая среда Moodle, цифровые образовательные ресурсы, онлайн-сервисы, контент онлайн-курса, магистр, профессиональная подготовка.

Abstract. The article reveals the problem of blended learning implementation experience within teaching discipline “Theory and technologies of foreign language teaching at higher educational institution” in the process of Master’s professional training at the Institute of Human-ities. The structural and organizational features of electronic-module course, designed on the LMS Moodle platform and applied in Master’s degrees practice training of linguistic higher educational institutions are presented.

Keywords: blended learning, electronic-module environment Moodle, digital educational resources, онлайн-services, on-line course content.

Постановка проблемы. В настоящее время использование электронного обучения меняет характер взаимодействия студента и преподавателя, требует от студента высокой мотивации и самодисциплины, открывает новые возможности для творческого самовыражения преподавателя [9].

Электронные курсы наполнены различными электронными методическими и учебными материалами, а также разделами для самоподготовки и осуществле-ния промежуточного контроля знаний в виде тестирующих модулей. Для по-строения электронного обучения используется система Moodle (Modular Object-Oriented Dynamic Learning Environment – Модульная Объектно-ориентированная Динамическая Обучающая Среда) [8].

Как считает С. Л. Тимкин, руководитель проекта «Открытые онлайн курсы как средство повышения качества и доступности образования и самообразова-ния в региональных условиях», в электронном обучении существенно меняется соотношения студент / преподаватель: преподаватель играет аналитико-консультационную роль. При внедрении онлайн обучения автор выделяет два подхода: преобразование существующих ориентированных на традиционных студентов курсы в новый формат – создание смешанной модели – как поддержка традиционных или замена отдельных дисциплины образовательной программы; создание специальных онлайн программ получения степени, которые сразу направлены на нетрадиционных, удаленных студентов [10].

Внедрение массовых открытых он-лайн курсов в систему высшего образо-вания способствует изменению системы аттестации, организации обучения студентов: обучение и преподавание с использованием в учебном процессе информационно коммуникационных технологий, активных форм учебной дея-тельности и самостоятельности студентов в совмещении аудиторной и внеауди-торной работы [2].

Потенциалом для изменения организации деятельности студентов является смешанное обучение, объединяющее аудиторную и внеаудиторную работы [1]. Цель нашего исследования – рассмотреть и охарактеризовать особенности сме-шанного обучения; оценить и проанализировать особенности реализации моделей смешанного обучения в процессе профессиональной подготовки магистрантов [5].

Изложение основного материала исследования. Проанализировав иссле-дования по внедрению смешанного обучения в образовательный процесс в высшей школе, выделим ряд особенностей смешанного обучения: использова-

86

ние наряду с традиционными технологиями обучения инновационных, элек-тронного, дистанционного и мобильного обучения, использование цифровых ресурсов в режиме оффлайн [4; 7; 11].

Согласно концепции онлайн курса «Организация методической поддержки, обеспечивающей эффективное освоение обучающимися онлайн-курсов», элек-тронная информационно – образовательная среда открывает новые возможности для организации самостоятельной работы студентов [6].

При этом в условиях неконтактного обучения высокое качество подготовки обучающихся может быть реализовано путем обеспечения реализации функции управления процессом обучения в отсутствии преподавателя.

Функцию управления в онлайн – курсе выполняет методически грамотно организованный процесс обучения и контент курса. В данном курсе рассматри-ваются особенности и проблемы организационно-методического сопровождения и методической поддержки деятельности обучаемого.

По мнению авторов курса, методы управления самостоятельной работой студентов ориентированы на учет индивидуальных особенностей участников онлайн-обучения и реализацию следующих универсальных принципов органи-зации практико-ориентированного обучения:

• принцип персонализации, предполагающий учет индивидуальных осо-бенностей слушателей курса;

• принцип вариативности, направленный на создание нескольких вари-антов предоставления контента курса разного уровня сложности;

• принцип самостоятельного поиска слушателями информационного ма-териала в соответствии с учебными задачами курса при выполнении учебных заданий, направленный на развитие эвристического мышления;

• принцип самооценки обучающимися результатов своей самостоятель-ной работы с контентом курса [6].

На платформе университета (http://moodle.sevsu.ru) в среде дистанционного обучения СевГу нами создан онлайн курса для магистрантов по дисциплине «Теория и технологии преподавания иностранного языка в языковом вузе». Онлайн-курс предполагает самостоятельное изучение студентами учебно-методических материалов, размещенных в системе дистанционного обучения, а также самопроверку полученных знаний, которая осуществляется путем выпол-нения заданий по каждой теме раздела. Учебно-методические материалы пред-ставлены в системе дистанционного обучения в виде лекций и презентационных материалов, сгруппированных по темам разделов. Также в системе размещены ссылки на различные информационные ресурсы, в информационно-коммуникационной сети Интернет, где имеется возможность просмотра видео-материалов, размещенных в свободном доступе.

Одним из компонентов системы является наличие тестирующего раздела к каждому модулю, на основе которых происходит теоретическая самостоятель-ная подготовка студентов к практическим работам, а также контрольное тести-рование, определяющее допуск к выполнению практических заданий [3].

По завершении изучения материалов по модулю студент имеет возможность проверить полученные знания путем выполнения тестовых заданий. В этом курсе слушатели получат возможность: познакомиться с технологиями профессиональ-но-направленного обучения иностранному языку; рассмотреть истоки технологии

87

автономного обучения ИЯ, понятие автономии; специфику использования интер-активных технологий (микропреподавания, «учимся вместе», «мозаика») и техно-логий активного обучения (деловая игра, проблемное обучение, мозговой штурм, кейсовый метод. Система тестовых, рефлексивных заданий для самостоятельной работы позволяет слушателям самим выбирать уровень сложности, на котором они готовы и могут выполнять предложенные задания.

Приведем примеры из контента нашего онлайн-курса: 1) интерактивная видео-лекция «Языковое образование в европейском

контексте» (ссылка на ролик YouTube https://www.youtube.com/watch?v =A2NlpOgHM4U) с целью сформировать знания и понимание языкового образо-вания в европейском контексте, разработанный Советом Европы;

2) электронный семинар № 1.2 (организация проектной работы с погру-жением в тему не только с точки зрения теории, но и с учетом возможного прак-тического применения результатов. Результатом личного проекта по дисциплине «Теория и технологии обучения ИЯ в ВУЗ» может стать набор правил, рекомен-даций, пособий по интегрированному обучению иностранным языкам в ВУЗ в будущей профессиональной деятельности. С этой целью выбрать тему реферата из рекомендованного списка, выполнить реферат с учетом требований и специ-фики будущей профессии, оформить практическую часть реферата в виде интер-активного мультимедийного плаката / инфографики / презентации / постера и т.п. с помощью интернет-ресурса, опубликовать работу (текстовый файл с тео-ретической частью + файл / ссылка на ресурс с практической частью). Цель: систематизировать знания о структуре, оформлении, согласовании и утвержде-нии, алгоритме составления рабочей программы по ИЯ; формировать умения и навыки самостоятельной работы и анализа научно-методической литературы и нормативных документов;

3) интерактивное упражнение 1.4. «Понятие «методика» и «технология» ОИЯ». Мультимедийный контент ИУ представлен здесь: https://learningapps.org/ display?v=pu1ze2x3518;

4) интерактивная видео-лекция «Международные экзамены и тесты по ан-глийскому языку». Ссылка на ролик YouTube: https://www.youtube.com/ watch?v=j_fknDleqjY;

5) тестовое задание для самоконтроля по модулю «Обучение языковым компетенциям в ВУЗ» содержит 60 вопросов закрытого типа: верно / неверно; множественный выбор (один правильный ответ); множественный выбор (не-сколько правильных ответов); на соответствие. Количество попыток – 3.

Тестирование осуществляется во время занятий и во внеурочное время. Си-стема MOODLE является доступной через сеть Интернет. Студенты проходят тестирование как в компьютерных классах, так и дома. Это дает возможность развить у студентов способность к самообучению, анализировать свою деятель-ность и работать над ошибками, работать с информацией в локальных и гло-бальных сетях. Эти навыки являются обязательным требованием новых образо-вательных стандартов.

При реализации моделей смешанного обучения возможно использование разнообразных типов цифровых образовательных ресурсов и онлайн-сервисов (табл. 1):

– системы управления обучением (LMS, Learning Management System,

88

например, Moodle, Edmodo и др.); – цифровые коллекции учебных объектов (например, Единая Коллекция

Образовательных Ресурсов); – учебные онлайн-курсы (например, онлайн-курсы «Мобильной Электрон-

ной Школы); – инструменты для создания и публикации контента и учебных объектов

(например, конструктор тестов 1С); – инструменты для коммуникации и обратной связи (Mirapolis, Vebinar.ru,

Скайп, Google-чат и др.); – инструменты для сотрудничества (например, Google Docs, Word Online и др.); – инструменты для создания сообществ (социальные сети); – инструменты планирования учебной деятельности (электронные журна-

лы, органайзеры). Таблица 1. Инструментальные средства и информационные технологии в элек-

тронной образовательной среде (ЭОР) № Инструменталь-

ные средства и информационные технологии в ЭОР

Электронный адрес

Описание возможностей сервиса

1 Сервис WordArt Tagul

WordArt.com (Tagul.com)

Создания облака терминов

2 Сервис менталь-ных карт Mindomo

mindomo.com Ментальная карта (mind map, карта памяти, интеллект-карта и т.п.) – это образовательная тех-нология, основанная на визуали-зации мышления.

3 Сервис LearningApps

LearningApps Создание интерактивных заданий

4 Сервисы(Canva, Easelly, Venngage)

(Canva, Easelly, Venngage)

Создание графического контента: интерактивные плакаты-путеводители, использовать альтернативные редакторы пре-зентаций, добавлять инфографи-ку в курс.

5 Сервисы для со-здания анимиро-ванного видео Biteable

https://biteable.com

Создание анимированного видео с элементами скрайбинга онлайн со встроенными учебными мате-риалами, библиотекой анимиро-ванных шаблонов, разбитых по тематике.

6 Программа для создания элек-тронных курсов iSpring Suite

www.ispring.ru/iSpring/Suite

Инструмент для создания элек-тронных курсов, видеолекций, тестов и тренажеров за счет рас-ширения возможностей PowerPoint.

7 Сервис Genial.ly Genial.ly Easel.ly

Создание интерактивных инфо-график, презентаций, диаграмм,

89

№ Инструменталь-ные средства и

информационные технологии в ЭОР

Электронный адрес

Описание возможностей сервиса

постеров, на основе имеющихся шаблонов

8 Сервисы Canva Pixaba Stjockvaul

Canva.com Pixaba.com/ru Stjockvaul.net

Бесплатные изображения

9 Сервис Easel Easel.ly Путеводитель по курсу 10 Сервис

exelearning Элемент SCORM в Moodle

http://exelearning.net/en/

Варианты наполнения элемента SCORM в Moodle: • Курс или субкурс (мини-курс внутри Вашего курса Moodle) • Отдельный модуль курса • Одно учебное занятие, напри-мер, лабораторная работа • Итоговый или модульный контроль по курсу • Комплекс расчетных задач, интерактивных упражнений и тестов по одной теме • Учебный проект, включающий элементы мультимедиа, задания. • Одно или несколько заданий по одной теме • Контейнер с ресурсами

11 Stepik stepik.org Инструмент для создания он-лайн-курса и организации обуче-ния

При проведении онлайн-курса преподаватель методически грамотно сопро-

вождает онлайн-обучение, помогая организовать самостоятельную работу студен-тов в онлайн-курсах, организует высокоинформативную обратную связь со сту-дентами, организует и проводит консультации студентов по результатам обучения.

Выводы. Таким образом, для модуля, предназначенного для магистрантов, разработан электронный образовательный ресурс, объединяющий в себе учебно-методическую информацию, представленную в электронном виде, тестовый раздел, позволяющий обучающимся самостоятельно вести подготовку к практи-ческим занятиям, а также необходимый для осуществления промежуточного и итогового контроля знаний студентов. Такого рода включение электронно-образовательных ресурсов в дифференцированный учебный процесс позволяет достигать качественных результатов развития компетенций, необходимых для дальнейшей успешной профессиональной деятельности выпускников.

Литература 1. Андреева, Н. В. Семинар по смешанному обучению МГППУ [Электронный ресурс] / Н. В. Андреева, А. А. Марголис. – URL : https://youtu.be/XC88 p0T1EFc (Дата обращения

90

19.10.2018 г.). 2. Бабанская, О. Модель организации онлайн-обучения на основе МООК и его интеграция в систему непрерывного образования: опыт ТГУ / О. Бабанская, У. Захарова, Г. Можаева // Университет XXI века в системе непрерывного образования : материалы Междунар. науч.-практ. конф. 25-26 октября 2016 г. / под ред. И. А. Волошиной, И. О. Котляровой, Ю. В. Найдановой. – Челябинск : Издат. центр ЮУрГУ, 2016. – С. 45–51. 3. Использование электронного тестирующего модуля в системе Moodle для развития необходимых компетенций у студентов / Ю. В. Маслова, А. П. Коханенко // Известия вузов. Физика. 2013. – Т. 56. – № 10 (3). – С. 156-158. 4. Методические рекомендации по организации образовательной деятельности с исполь-зованием онлайн-курсов [Электронный ресурс]. – URL : http://www.fgosvo.ru/support/ downloads/1943/?f=uploadfiles%2Fproekty+doc%2Fproekt_onl.pdf (Дата обращения: 23.08.2018 г.). 5. Организация учебного процесса в ВУЗе по технологии смешанного обучения [Элек-тронный ресурс]. – URL : http://ra-kurs.spb.ru/2/0/3/1/?id=56 (дата обращения: 16.09.2018 г.). 6. Организация методической поддержки, обеспечивающей эффективное освоение обучающимися онлайн-курсов [Электронный ресурс]. – URL : https://courses.open profession.ru/courses/coursev1:URFU+METHOD+session_05/courseware/67ea4a860e7249eab4e802551cece355/40e33b01dee641a4914bdaf06abbaf0a/ (Дата обращения: 16.10.2018 г.). 7. Педагогическое обеспечение онлайн-обучения [Электронный ресурс]. – URL : https://distant.msu.ru/course/view.php?id=1332 (Дата обращения: 31.09.2018 г.). 8. Перенос электронных ресурсов на платформу Moodle / Н. Г. Булахов // Известия высших учебных заведений. Физика. – 2015. – Т. 58. – № 10 / 3. – С. 202-204. 9. Самойленко, Н. Б. Преподаватель в виртуальной образовательной среде: проблемы, перспективы / Н. Б. Самойленко // Проблемы современного педагогического образования. Сер. : Педагогика и психология : сб. науч. трудов. – Ялта : РИО ГПА, 2018. – Вып. 59. – Ч. 1. – С. 318–323. 10. Тимкин, С. Л. Эпоха МООК: новый этап развития открытого образования в России и мире. / С. Л. Тимкин // Современные проблемы информатизации образования : моногр. / рук. авторского коллектива и отв. редактор академик РАО, д-р пед. наук, проф. М. П. Лапчик. – Омск : Изд-во ОмГПУ, 2017. – 404 с. [Электронный ресурс]. – URL : http://inoo.omsu.ru/sites/default/files/statya_edcrunch-2017_2.pdf. (Дата обращения: 20.08.2018 г.). 11. Friesen, N. Report: Defining Blended Learning [Electronic resource] / N. Friesen. – 2012. – URL : http://learningspaces.org/papers/Defining_Blended_Learning_NF.pdf (accessed 27.10.2018). УДК 821.161.09-1”18”:008(510)

РЕЦЕПЦИЯ СТИХОТВОРЕНИЯ А. С. ПУШКИНА «Я ВАС ЛЮБИЛ» В КИТАЙСКОЙ КУЛЬТУРЕ Сафронова Елена Юрьевна

кандидат филологических наук, доцент кафедры общей и прикладной филологии факультета массовых коммуникаций, филологии и политологии ФГБОУ ВО «Алтайский государственный университет», Россия

Мао Илинь магистрант кафедры общей и прикладной филологии

факультета массовых коммуникаций, филологии и политологии ФГБОУ ВО «Алтайский государственный университет», Россия

Хуан Фэйфэй магистрант кафедры общей и прикладной филологии

факультета массовых коммуникаций, филологии и политологии ФГБОУ ВО «Алтайский государственный университет», Россия

Аннотация. В статье анализируется история изучения творчества и восприятия лич-ности А. С. Пушкина в Китае, рассматриваются два перевода стихотворения «Я вас лю-бил» на китайский язык.

Ключевые слова: А. С. Пушкин, Китай, переводы, рецепция творчества, стихотво-рение «Я Вас любил».

91

Abstract. The article analyzes the history of the study of creativity and the perception of the personality of A. S. Pushkin in China, and considers two translations of the poem “I Loved You” in Chinese.

Keywords: A. S. Pushkin, China, translations, reception of creativity, the poem “I Loved You”. Постановка проблемы. Актуальность исследования связана, во-первых, с

интенсификацией культурных, научных, торговых взаимоотношений между Россией и другими странами, потребностью осмысления диалога культур и вклада русской литературы в мировую словесность. А. С. Пушкин является символической фигурой, «душой» русского народа, и рецепция творчества поэта представляет во многом весь процесс восприятия русской литературы и культу-ры в мире. Цель исследования состоит в том, чтобы выявить особенности вос-приятия личности и творчества А. С. Пушкина в Китае на материале стихотво-рения «Я вас любил» и его китайских переводов.

Изложение основного содержания исследования. Великий русский поэт А. С. Пушкин – «солнце поэзии» – довольно хорошо знал Китай, хотя и не бы-вал в этой стране. Он разбирался в его культуре так, как никто другой из русских писателей, ибо был связан с ним давним интересом, проснувшимся еще в юно-сти и приведшим его в зрелые годы к серьезным и усердным занятиям китаеве-дением [1, с. 227].

Широко известна всемирная отзывчивость А. С. Пушкина, его способность впитывать традиции разных культур. Многочисленные и крепкие нити связыва-ют творчество А. С. Пушкина с французской литературой и искусством XVIII в. В детстве и юности он впитал в себя все наиболее значительное из того, что создала французская литература этой поры. Вспомним юношеское прозвище поэта – француз. Кроме того, А. С. Пушкин не мог пройти мимо «китаемании» и увлечения Востоком, которые были популярными в России в конце XVIII-начале XIX века. Ссылка на юг усилила интерес поэта к восточной культуре, в его библиотеке находилось «Описание Тибета в нынешнем его состоянии с картою дороги из Чен-Ду до Лхассы. Перевод с китайского» (СПб.,1829), «За-писки о Монголии», «Описания Чжунгарии и Восточного Туркестана в древ-нейшем и нынешнем его состоянии» (СПб.,1829) и др.

А. С. Пушкин является одним из тех иностранных писателей, которых наибо-лее любит китайский народ. С произведениями Пушкина в Китае начали знако-миться в конце XIX в., в первое время по переводам – японским, английским и немецким. Несколько позже начали появляться китайские переводы произведений Пушкина, в первую очередь прозаических, однако и они делались еще не с русских оригиналов, а через посредство иностранных переводов. В Китае в то время было еще очень мало людей, владевших русским языком [5]. Китайские книгоиздатели в начале ХХ в. прибегали к трем способам перекодировки текста оригинала: пересказ содержания произведения носителем языка, передача содержания из уст студента, получившего образование за границей, перевод «с третьих рук»).

В 1903 г. на китайский язык была переведена и издана «Капитанская доч-ка» – первая публикация русского поэта в Китае.

В 1907 г. писатель Лу Синь впервые в истории Китая дал высокую оценку произведениям Пушкина, после чего в Китае начался активный процесс перево-да и изучения творчества А. С. Пушкина [2]. В «Предисловие к энциклопедии новой китайской литературы» Лу Синь указывает, что литературная революция в Китае была в значительной степени обусловлена влиянием русской классиче-

92

ской литературы. Путь развития китайской литературы лежал через освоение творчества Пушкина, Гоголя, Толстого, Тургенева, Чехова, Блока, Маяковского, Горького [3, с. 429].

Порядок переводов русской литературы на китайский язык был таким: вна-чале Крылов, потом Пушкин, Тургенев, Лермонтов, Лев Толстой, Чехов и дру-гие. По сути, традиция переводов из русской литературы начинается в Китае с Пушкина, отца русской литературы, что является не только удивительным сов-падением, но и символическим началом [4].

Более широкое знакомство с Пушкиным в Китае происходит после так называемой «литературной революции» 1919 года [5].

Всплеск интереса к Пушкину пришелся на 1937 г., когда напечатанный в Шанхае сборник его произведений был распродан в течение дня. За три месяца 1937 г. выпущено восемь книг, посвященных Пушкину. Дважды (в переводе с русского Мэн Ши-хуана и в переводе с английского – Ли Бо) издан «Дубровский». Остальное – сборники произведений Пушкина и статей о нем. Особенно замечате-лен «Юбилейный сборник к столетней годовщине смерти Пушкина», насчитыва-ющий свыше 620 страниц. Он состоит из трех частей. В первой – статьи о Пуш-кине, во второй – переводы 16 его стихотворений, в третьей – «Моцарт и Салье-ри», «Пиковая дама», «Дубровский» – в новом, уже третьем по счету переводе, и – в четвертом переводе – «Станционный смотритель» [1, с. 231-232].

После провозглашения Китайской Народной Республики интерес к произве-дениям Пушкина и к изучению его творчества еще более усилился. Об этом мож-но судить по обилию новых переводов из Пушкина. Например, существует де-вять разных переводов романа в стихах «Евгений Онегин». В 80-е гг. ХХ в. – пик появления новых переводов произведений русского классика. В это время вышли «Полное собрание лирики Пушкина» под редакцией Гэ Баоцюаня и Ван Шоужэня, «Сборник стихов Пушкина» в переводе Гэ Баоцюаня, «Избранная лирика Пушкина», «Сборник романов и повестей Пушкина» и «Сборник литера-турных статей и заметок Пушкина» в переводе Фэн Чуня, «Сборник романов и повестей Пушкина» и «Сборник драматических произведений Пушкина» в пере-воде Дай Цихуана, «Избранная беллетристика Пушкина» в переводе Сяо Шаня, «Избранные поэмы Пушкина» в переводе Юй Чжэня, «Избранные лирические стихотворения Пушкина» в переводе Лю Чжаньцю, «Пушкин, избранные стихо-творения о любви» в переводе Таи Юйцяна и Чэнь Хуаньпин, «Избранные стихи Пушкина» в переводе Ван Чжигэна, «Избранная проза Пушкина» в переводе ее Тяньчжэня, «Пушкин о литературе» в переводе Чжан Тэфу и Хуан Футуна и др. Кроме того, в Китае также переведены и изданы другие произведения о Пушкине (биографии, романы и воспоминания), написанные иностранными учеными. В 90-е гг. ХХ в. произведения Пушкина стали переводиться и издаваться в Китае в сериях. Особое внимание обращают на себя два издания. Первое их них – это «Собрание сочинений Пушкина» в семи томах, вышедшее в издательстве «Народная литература» в Пекине в декабре 1995 г. под редакцией Лу Юна. В переводе этого собрания приняли участие 55 переводчика. Это самое полное и самое объемистое до сих пор собрание сочинений Пушкина. В последние годы вышли такие монографии китайских литературоведов как Чэнь Сюньмин «Жен-щины в лирике Пушкина», «Жизнь и творчество Пушкина» Чжан Тэфу и др.

Можно сформулировать и описать следующие ниже особенности изучения

93

творчества Пушкина в Китае. 1. Изучение творчества А. С. Пушкина как условие формирования

китайской литературы. Гэ Бао-цюань назвал А. С. Пушкина «… лучшей ду-ховной пищей китайских писателей, а также оказали глубокое влияние на появ-ление и развитие новой китайской литературы». Впервые в систематической форме китайские читатели были ознакомлены с творчеством русских писателей в сентябре 1921 г., когда Мао Дунь, редактировавший журнал «Ежемесячник новелл», выпустил специальный номер журнала, озаглавленный «Изучение русской литературы» [3, с. 422].

2. Интерес к творчеству А. С. Пушкина как политическая задача. Спецификой процесса рецепции творчества Пушкина в Китае является ее тесная связь с особенностями общественно-политической ситуации, близо-стью советско-китайских, а затем русско-китайских отношений. Значительную роль играли многочисленные научные контакты, усвоение китайскими специ-алистами достижений пушкиноведения.

3. Рассмотрение личной судьбы поэта как примера революционера, борца за свободу. Немаловажное значение для популярности Пушкина в Китае имела и сама его личность, его необыкновенная судьба и, не в последнюю оче-редь, тот интерес и та искренняя симпатия, которые он испытывал к Китаю, к его народу и самобытной культуре, о чем китайская общественность была пре-восходно осведомлена [6, с. 60]. Личность поэта, осмысливаемой как централь-ная фигура русского освободительного движения, а также его художественный опыт вошли в мир китайской культуры не только как некий образец, но и мате-риал для творческого диалога, продолжавшегося не одно десятилетие. Напри-мер, в 1950-1957 гг. усиливается интерес к изучению творчества Пушкина. По мнению китайского пушкиниста Сунь Цзявеня, за историю переводов и изуче-ния творчества русского классика образ Пушкина в сознании китайского чита-теля претерпевает существенное изменение: из «полубога» он становится чело-веком, из революционера-борца превращается в народного героя, «чистая лю-бовь» к нему сменилась на «широкую».

4. Появление китайского пушкиноведения развивалось параллельно истории переводов наследия русского классика. Отдельная форма рецепции творчества Пушкина в Китае – его теоретическое осмысление в литературно-критических исследованиях. Среди переводчиков Пушкина на китайский язык следует отметить известных литературоведов Цюй Цю-бо, Гэн Цзи-чжи, Гэ Бао-цюань и других [6, с. 424], внесших значительный вклад в историю переводов А. С. Пушкина на китайский язык.

5. Тенденция от идеологического «прочтения» Пушкина к осознанию эстетической целостности его произведений. Язык, на который до 1918-1920 гг. переводились иностранные книги, так называемый «вэнянь» (то есть, изящный слог), являвшийся официальным языком феодальной классиче-ской литературы, был доступен лишь самому избранному обществу, получив-шему высшее классическое образование, требовавшее больших денег и много-летней подготовки. Расширению круга читателей способствовал переход журна-лов и газет на «байхуа», понятный уже всей китайской интеллигенции [1, с. 230]. Сложности с языком препятствовали широкому знакомству с творчеством поэта. Проза, а затем и поэзия А. С. Пушкина постепенно входили в мир китайских

94

читателей, которые сегодня имеют возможность знакомиться с ними уже в пол-ном объеме. К началу XXI в. сложилась разнообразная и широкая картина тео-ретической рецепции его наследия в Китае.

Таким образом, внимание к личности и творчеству А. С. Пушкина, который отличался всемирной отзывчивостью и интересовался культурой разных наро-дов, приводит к многочисленным попыткам его переводов, среди которых есть тексты разного качества и уровня художественности. Очень хорошее знание русского языка, понимание его структуры и стилей – необходимое условие для перевода стихов великого поэта. Основной целью китайского переводчика явля-ется донести до читателя возможно полнее и точнее содержание переводимого подлинника. Передать же на китайском языке музыкальную основу пушкинско-го стиха, его мелодику и ритмику, его рифмы и т.д. является делом чрезвычайно трудным. Более всего это удается Гэ Бао-цюаню, одному из лучших китайских переводчиков Пушкина, который прекрасно знает и понимает творчество рус-ского поэта, являясь в то же время знатоком русского языка.

«Я вас любил…» А. С. Пушкина (1829 г.) – образец любовной лирики. Это стихотворение – целый мир безграничной и чистой любви, лишенной эгоизма. Есть разные версии, кому могло быть адресовано послание: Анне Алексеевне Олениной, Каролине Адамовне Собаньской или Марии Николаевне Волконской.

Для анализа были выбраны два хорошо известных перевода лирического послания А. С. Пушкина «Я вас любил». Первый, более популярный, перевод принадлежит Ге Баоцюану, второй – Му Дэну.

我曾经爱过你:爱情，也许 在我的心灵里还没有完全消亡，

但愿它不会再打扰你， 我也不想再使你难过悲伤。

我曾经默默无语、毫无指望地爱过你， 我既忍受着羞怯，又忍受着嫉妒的折磨， 我曾经那样真诚、那样温柔地爱过你，

但愿上帝保佑你， 另一个人也会像我一样地爱你。

Гe Баоцюан

我爱过你:也许，这爱情的火焰 还没有完全在我心里止熄；

可是，别让这爱情再使你忧烦 我不愿有什么引起你的悒郁。 我默默地，无望地爱着你，

有时苦于羞怯，又为嫉妒暗伤， 我爱得那么温存，那么专一； 啊，但愿别人爱你也是这样。

Му Дэн

Ге Баоцюан (1913-2000) – известный переводчик и дипломат. В 1947 г. он

опубликовал свой первый том переводов «Пушкинской поэзии». Его переводы русского поэта отличаются точностью, глубоким пониманием оригинала, простым языком. Му Дэн (1918-1977) – переводчик и патриотический поэт. С 1950 г. он стал заниматься переводами, перевел поэму «Полтава» и самые известные сти-хотворения А. С. Пушкина.

Перевод Ге Баоцюана лучше отражает угасание чувства как постепенное ис-чезновение длительного процесса любви во времени. Лирический герой долго терпел боль любви, но не хочет забыть своего чувства. Во втором переводе ис-пользовано выражение «потушить пламя любви в сердце своем», т.е. угасание чувства – естественный результат любви, настойчивое желание излечения больно-го. В переводе Ге Баоцюана подчеркнута самоотверженность и красота большой любви, в переводе Му Дэна любовь беззаветна, но сопряжена с разочарованием. Особенно разнится интерпретация переводчиками последней строчки оригинала «Как дай Вам Бог любимой быть другим». Перевод Ге Баоцюана выполнен в соот-

95

ветствии с религиозными верованиями России. Фраза «как дай Вам Бог» выражает не только сильные религиозные чувства, но и наилучшие пожелания любви, пусть с другим мужчиной, приближаясь к идее русского поэта: провиденциальность личной жизни и судьбы. Второй перевод без религиозных коннотаций, которые заменены на междометие «Ах». Оба переводчика тонко показалибеспокойство лирического героя по поводу будущей жизни любимой и возможность возвраще-ния чувства поэта: любовь не прошла и готова возродиться при желании дамы.

Выводы. Итак, личность и творчество А. С. Пушкина занимают в китай-ском сознании и культуре значительное место. Поэт является символом России и ее культуры. Преодолевая сложный и противоречивый процесс осмысления и адаптации, китайский читатель воспринимал прежде всего те стороны творче-ства А. С. Пушкина, которые соответствовали идеологическим, культурным и эстетическим потребностям общества на определенных этапах его развития.

Удивительно и закономерно, что глубокий интерес А. С. Пушкина (а в пе-кинском произношении Пу-си-цзинь) к Китаю, его «всемирная отзывчивость», передались и его потомкам. Среди прямых потомков поэта, был профессиональ-ный китаист – американец Джон Хенри Оверол, который владел в совершенстве китайским языком и писал на нем стихи. А праправнучка поэта Елизавета Дур-ново вышла замуж за китайца Родни Лиу. Их сын, потомок поэта в седьмом колене, Александр Лиу также легко может разобрать китайские иероглифы, как и читать на русском стихи своего великого предка [7].

А. С. Пушкин – гений, который пишет одновременно на разных уровнях язы-ка, играет с разными стилями, использует художественные образы разных времен и народов. Переводить поэта на другой язык очень сложно, особенно это касается «алмазного языка» Пушкина, который считается непереводимым. В целом перевод Ге Баоцюана более точен и более эмоционален, но отличается отсутствием ритма. Перевод Му Дэна, напротив, сосредоточен на следовании рифме и ритму, что приводит к недостатку экспрессии в выражении лирического чувства.

Литература 1. Рудман, В. Пушкин в Китае / В. Рудман // Новый мир. – 1949. – № 6.– С. 227-233. 2. Ли Минбин Творчество А. С. Пушкина в Китае [Электронный ресурс] / Минбин Ли. – URL : http://www.tellur.ru/~historia/archive/07/liminbin.htm. 3. Федоренко, Н. Т. Китайская литература / Н. Т. Федоренко. – Москва : Гос. изд-во худож. литературы, 1956. – 732 с. 4. Лю Вэньфэй. Перевод и изучение русской литературы в Китае [Электронный ресурс] / Вэньфэй Лю. – URL : http://magazines.russ.ru/nlo/2004/69/lu34.html. 5. Малиновская, Т. А. Пушкин в Китайской народной республике [Электронный ресурс] / Т. А. Малиновская. – URL : http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/is2/is2-409-htm. 6. Шнейдер, М. Е. Русская классика в Китае / М. Е. Шнейдер ; ред. Л. Эйдлин. – Москва : Наука, 1977. – 272 с. 7. Китайская мечта поэта : к 210-летию А. С. Пушкина [Электронный ресурс]. – URL : //http://www.russianshanghai.com/articles/post1110. УДК 811.161.1’373.74-9

МЕТАФОРИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ДРАКОНА В РУССКОЯЗЫЧНОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ Сегал Наталия Александровна

кандидат филологических наук, доцент кафедры русского, славянского и общего языкознания Таврической академии ФГАОУ ВО «Крымский федеральный

университет им. В. И. Вернадского», Россия

96

e-mail: natasha-segal@mail.ru Кулик Анна Александровна

студентка Таврической академии ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: annkulik2016@mail.ru Аннотация. Статья посвящена исследованию особенностей реализации метафориче-

ского образа дракона в русскоязычном политическом дискурсе. Выявляется специфика формирования данного образа с учетом культурных представлений разных этносов. Осо-бое внимание уделяется исследованию текстовой интерпретации ключевой единицы дракон в русскоязычном медиадискурсе. Основное содержание исследования составляет анализ медиатекстов, наиболее полно передающих информацию о представлениях народа, касательно данного образа. Мы обобщаем практический опыт и раскрываем образную сферу, опираясь на научные труды. После проведенного анализа мы приходим к выводу о том, что в наибольшей степени в контекстах отражаются культурные представления наро-да, ассоциированные с определенным политическим деятелем. Такой взгляд будет интере-сен специалистам в области изучения концептов.

Ключевые слова: метафора, метафорический образ, дракон, политический текст, политический дискурс.

Abstract. The article is devoted to the study of the features of the realization of the meta-phorical image of the dragon in the Russian-language political discourse. The specifics of the formation of this image are determined, taking into account the cultural representations of differ-ent ethnic groups. Particular attention is paid to the study of the textual interpretation of the key unit dragon in the Russian-language media discourse. The main content of the study is the analy-sis of media texts, most fully conveying information about the views of the people regarding this image. We generalize on practical experience and reveal the imaginative sphere, relying on scientific works. After the analysis, we come to the conclusion that the cultural representations of the people associated with a certain politician are reflected to the greatest extent in contexts. Such a view will be of interest to specialists in the field of studying concepts.

Keywords: metaphor, metaphorical image, dragon, political text, political discourse. Постановка проблемы. Современные медиатексты изобилуют образными

средствами, апеллирующими к знаниям и представлениям целевой аудитории. Авторы политических статей часто используют разнообразные сравнения поли-тиков с культовыми и утвердившимися в сознании народа образами. Это связано с тем, что любой народный и культурный образ является большим источником разных характеристик и представлений. Такой персонаж проходит длительный путь развития и становления в культуре. Именно поэтому он получает закрепле-ние в сознании людей. Журналистам и политикам представляется широкое поле для проецирования определенных черт характера того или иного политического деятеля. Анализ современного политического дискурса позволяет найти ключе-вые источники ассоциирования.

Изложение основного материала исследования. Одним из образов, вы-зывающих наибольший интерес, является образ дракона, ярко и многоаспектно отраженный в медиатекстах. Стоит отметить, что при рассмотрении контекстов мы выявили две основные группы, которые включают в себя разные трактовки данного образа.

Первая группа представляет образ дракона как символа восточного кален-даря. Этот знак занимает пятое место в календаре и прежде всего является сим-волом силы честности и смелости. Страны востока уделяют немалое значение данному образу. Так, мы чаще всего встречаемся с ним в китайской культуре. Начнем с того, что в китайской культуре дракон получил название Лун, и в современном периоде развития общества принято связывать его с символом доброго начала ян, а также стихией воды. К данному пониманию китайцы при-

97

шли не сразу, становление образа дракона прошло достаточно большой путь. Принято считать, что дракон, то есть Лун, зародился в Китае, а уже потом

получил распространение в Японии и Корее. Хотя жители этих стран во многом не согласны с этим. И это не странно, ведь дракон является величайшим символом олицетворения всего лучшего и сокровенного. Во всех трех культурах четко обо-значено принадлежность дракона к водоемам. Вода во многом является символом гибкости и изменчивости, но при этом она как бы сохраняет и заключает в себе свои свойства, своеобразную суть. Так и дракон существо очень гибкое и краси-вое, умеющее летать. Часто его соотносят с правителями и императорами, в част-ности в Японии и Китае. Дракон является символом могущества и власти. В Корее и Китае дракон несет исключительно положительный характер, олицетворяет добро и благополучие, а в Японии разделяется на две ветви добра и зла. Стоит отметить, что китайский дракон считается прародителем всех драконов.

Дракон представлялся существом, сочетающим в себе черты многих других животных, и именно поэтому, вероятно, считался способным превратиться в лю-бое из них [1, с. 106]. Разные области его тела могли включать части других жи-вотных. Например, у дракона должны были быть голова верблюда, рога оленя, глаза зайца, уши коровы, шея змеи, живот морского чудовища, чешуя рыбы, лапы тигра и когти ястреба [2, с. 93]. Деление тела производилось на три части, и это не случайно, ведь число три тесно связано с космогонией и представляет собой Небо, Землю и Человека, а отсюда уже и вытекает начало ян. Представления о космиче-ских началах позволили связать дракона с космической и мировой гармонией.

На основе данного материала нам удалось выявить основные черты при со-поставлении политического деятеля и дракона, мы определили основные призна-ки реализации прецедентного имени в СМИ. Преимущественно посредством данного образа реализуются представители мужского пола. Связано это с тем, что в сознании людей он закреплен в мужском роде, хотя никто не исключает тот факт, что существуют «женская половина» символа. Дракон является носителем качеств, присущих сильной половине человечества. Рассмотрим медиатексты: Андрей Девятов: Путин – черный дракон. В данном контексте автор статьи, Андрей Девятов, обращается к китайскому календарю и месту в нем образа дра-кона. Ни что не ново под луной. Владимир Путин родился 07.10.1952 года. По китайскому календарю это был год «Черного Дракона». Очередной год «Черного Дракона» – 2012 (http://www.daokedao.ru, 23.12.2011). Черный дракон является олицетворением конструктивных человеческих качеств. Таким образом, основ-ной характеристикой при сравнении политика и образа дракона, является соотне-сенность по ряду признаков. Дракон же олицетворяет силу в блеске, небесное могущество и благородное влияние. А Черный Дракон – это непреодолимая сила, подобно цунами сметающая все на своем пути (http://www.daokedao.ru, 23.12.2011). Автор явно проводит параллель с восточными представлениями о драконе. Президент РФ в данном контексте приобретает лучшие качества. Сила и могущество являются основными чертами, сближающими политика и символ. Президент, по мнению журналиста, также ценится и уважается народом своей страны, как и образ дракона в Китае, Японии и ряде других стран. Черный Дракон Путин волею НЕБА призван провести страну через перелом 2012-2013 годов и к 2015 году привести к державной власти «Белого Царя» (http://www.daokedao.ru, 23.12.2011). Автор дает понять, что в политического деятеля искренне верят и на

98

него полагаются, а образ «Белого Царя» представляется неким прототипом. Из-вестно, что такое прозвище тюркские народы давали русским царям, начиная с Ивана Грозного. Отсюда можно сделать вывод, что Владимир Владимирович Путин твердо устоялся на политической и мировой платформе.

Следующий контекст также связан с образом Президента РФ, Владимиром Владимировичем Путиным: «Водяной дракон» Путин обыграет «Огненную собаку» Трампа – пророчества гонконгской гадалки на CNN (https://www.bfm.ru, 27.01.2017). Сравнивая президентов двух государств, автор утверждает, что «Во-дяной дракон» обыграет «Огненную собаку». В Восточном календаре оба символа несут положительную энергетику. В контексте сравнение приводит нас именно к Восточному гороскопу: Владимир Путин родился под знаком «Водяного Дракона». «Дракон» силен и может перемещаться повсюду, летать и плавать. Он наполнен энтузиазмом. Учитывая, что знак дня рождения российского президента Путина – «солнце», он сильный лидер с ясным мышлением. Его ждет хороший год. Эле-мент металла во второй половине 2017 года сулит Путину богатство, а значит и России. Российская экономика будет процветать(https://www.bfm.ru, 27.01.2017).Так, в контексте мы снова прослеживаем наделение политического деятеля качествами силы, могущества и стремительного продвижения вперед. Автор подчеркивает, что Президент РФ, как и Дракон, способен летать и плавать, а это прямое указание к тому, что страна получит большое развитие.

Рассмотрим следующий контекст, в котором журналист также апеллирует к представлениям Восточной культуры. Данный материал представляет собой ин-тервью, взятое у кремлевского астролога Вадима Левина, который характеризует Владимира Владимировича Путина, а также предполагает, что страной может управлять либо Драконы, либо Лошади. Я знаю о Путине-Драконе очень много. И там, где коллективное сознание, там лидерами могут быть либо Лошади, либо Драконы (http://www.dal.by, 30.04.2012). Бесспорно, сильному государству необ-ходима сильная личность, способная принимать решения мирового масштаба. Возвращаясь к китайской культуре, мы вспоминаем, что народ искренне верил в то, что их правитель приравнивается к Дракону. Атрибуты одежды с изображени-ем данного образа разрешалось носить только Императору. Дракон, приходит, когда нужно бороться с терроризмом, например, Шарон – в Израиле, Путин – в России, кстати, Басаев тоже Дракон был, а победить Дракона может только другой Дракон, Кадыров - Дракон, Назарбаев - Дракон, т.е., это уровень страны (http://www.dal.by, 30.04.2012). Автор приводит этот ряд, подчеркивая значимость и закрепленность данного образа в сознании людей. Борьба с терроризмом являет-ся одной из главных целей дракона-политика, ведь только справедливость и доб-рые намерения способны победить агрессию и жестокость.

Вторая группа контекстов включает в себя реализацию образа политиче-ского деятеля как определенной составляющей дракона.

Дракон получил распространении не только в культуре Востока, но и в сла-вянской традиции. Издавна люди создавали поверья и предания. Не для кого не секрет, что образ Дракона в нашей культуре реализуется под именем Змея Горы-ныча. Бесспорно, Дракон и Змей Горыныч не являются образами-дублетами, а значит, и отношение к данным символам также различается. Змей Горыныч пред-ставляется как трехглавое существо, которое является символом многоликости зла. Данному феномену приписывают значение наличия трех типов мышления.

99

Именно на основе следующего медиатекста мы выявим, какой именно признак выделяется в сопоставлении политического деятеля и героя русского фольклора: Янукович – царь или голова Дракона? (http://old.ua-today.com, 12.03.2010). Из-вестный украинский предприниматель, Евгений Викторович Балашов, славится своим психологическим анализом политических деятелей. В статье автор берет за основу сравнение Виктора Федоровича Януковича и Дракона, а точнее, одну из голов этого существа: если Янукович является всего лишь головой Дракона Вла-сти, в котором он сам является главной, но не единственной головой, тут, конеч-но, сам себе голову не откусишь и хвост не отрубишь… Но странный тогда представляется многоголовый Дракон Власти (http://old.ua-today.com, 12.03.2010). Отметим, что в начале статьи дается подробная характеристика качеств, присущих царям: Царь может интриговать, капризничать, жаловать, миловать, но царь не может публично врать народу. И если царь говорит: «Вето», то это вето, и комментарии излишни (http://old.ua-today.com, 12.03.2010). Делается это для того, чтобы наиболее полно раскрыть характер политического деятеля. Используя по-добное сравнение, автор подводит нас к негативной трактовке образа многоголо-вого Дракона. Из контекста мы видим, что символика «многоголовости»- это прямой признак расхождения мыслей и взглядов. Одна из определенного количе-ства голов – способ показать неспособность политического деятеля к принятию разумных решений, а уж тем более, подтверждению своего слова. Одна голова Бродского хамит предпринимателям и вызывает у них отвращение, которое перекидывается уже на всего Дракона. Голова Тигипко гнется так, что уже болтается где-то ниже пояса. Что она там делает? С ней даже посоветовать-ся нельзя. Голова Азарова всегда рядом с главной, но всегда злая, как будто бы ей все должны денег и не отдают (http://old.ua-today.com, 12.03.2010). В данном контексте мы снова сталкиваемся с рядом примеров, в которых фигурирует образ зла, что не свойственно для культуры Востока.

Выводы. Таким образом, метафорический образ дракона получил широкое распространение в медиатекстах. В наибольшей степени в контекстах отража-ются культурные представления народа, ассоциированные с определенным политическим деятелем. Использование символа дракона насыщает текст новы-ми коннотациями и является ценным источником ассоциирования.

Литература 1. Кобзев, А. И. Учение о символах и числах в китайской классической философии / А. И. Кобзев. – Москва : Наука, 1993. – 106 с. 2. Терехов, А. Э. Китайский дракон как символ мировой гармонии / А. Э. Терехов // Путь Востока: Общество, политика, религия : материалы XIII молодежной конф. по про-блемам философии, религии и культуры Востока. – Санкт-Петербург : С.-Петерб. Филос. об-во, 2011. – 93 с.

УДК 821.161.1.09“20”

ТВОРЧЕСТВО ДИНЫ РУБИНОЙ И ОКСАНЫ РОБСКИ СКВОЗЬ ПРИЗМУ ЧИТАТЕЛЬСКОГО ВЗГЛЯДА

Сигова Кристина Валерьевна старший преподаватель кафедры филологических дисциплин и методик их

преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: kraevakristina@gmail.com Аннотация: Статья посвящена особенностям творчества Дины Рубиной и Оксаны

100

Робски с точки зрения читателей. Ключевые слова: писатель, творчество, ценность, читатель. Abstract. The article deals with Dina Rubina’s and Oksana Robski’s work peculiarities in

terms of reader perception. Key words: writer, creative work, value, reader. Постановка проблемы. Дина Рубина и Оксана Робски – ключевые фигуры

современной массовой литературы. Неоднозначность трактовки их творчества, а именно интерпретация с точки зрения читателей обусловило выбор темы ста-тьи и составило ее актуальность.

Изложение основного материала исследования. Помимо мнения критиков, спорно трактующих творчество Д. Рубиной и О. Робски, взгляды читателей явля-ются равным образом актуальными в связи с многозначной их интерпретацией и делятся на три категории: положительные, нейтральные и отрицательные.

Взгляд на произведения Д. Рубиной демонстрирует тот факт, что большин-ство читателей приближают ее скорее к высокой литературе, нежели к беллетри-стике. Большей частью наблюдается экзистенция положительных отзывов отно-сительно ее творчества и качества письма, например: «… Рубина нравится своим позитивом, <…>, практичным взглядом на жизнь <…>, здоровым юмором, художественным цинизмом, который всегда «в рамках», ярким языком, «узнава-емостью» персонажей и ситуаций» [5], «Одни сплошные плюсы! У великой литературы нет минусов!» [4], «Плюсов очень много, эта писательница пишет романы <…> от них нельзя оторваться» [Там же], «Интересный сюжет, яркие персонажи, превосходный язык и великолепное владение игрой слова-ми» [Там же]. Следовательно, для таких читателей она является скорее класси-кой (элитарной литературой) нежели писательницей массовой литературы или мидл-литературы, то есть «...сравнивать Дину Рубину с Достоевским, при всем уважении к ней, – значит делать большой аванс писательнице. Хотя некоторые современные издательства решаются на нечто подобное» [6].

Согласно интернет-форумам, наряду с положительными отзывами, встре-чаются и отрицательные, в частности: «…Рубина вызывает скорее отторжение, нежели побуждает удивляться…» [5]. «Не прочитал более трех страниц» и при этом читатели видят недостатки «в основном тексте» [4]. Однако существует определенная категория читателей, которые отзываются о писательнице нейтрально, связано это, прежде всего, с тем, что с одной стороны, Д. Рубина привлекает внимание своей неоднозначностью, а, с другой стороны, отторгает своими недостатками, например: «Меня привлекла красота языка и живописная картинка в каждом эпизоде. Но вот композиционно она мне не понравилась» [5], «Именно ее умение писать и не позволяет говорить о ней плохо. Как же, в таком случае, к Рубиной относиться? Как к писателю, пишущему не для меня» [Там же]. Таким образом, творчество Д. Рубиной характеризуется неординарно-стью высказываний, связанных с пониманием интенции авторского текста и его манерой изложения.

Как и произведения Д. Рубиной, творчество О. Робски трактуется читате-лями достаточно неоднозначно. Согласно их мнению, автор характеризуется с трех позиций. Первая – это приверженцы О. Робски, вторые – противники, а третьи – те, кто занимают нейтральную позицию по отношению к данному авто-ру. Первая категория читателей характеризуют ее следующим образом: «…пишет с иронией, слог красивый, сюжеты интересные, жизненные» [1], «…в

101

ее книгах затрагиваются серьезные проблемы…» [Там же], «....она мне нравится: своей неподражаемой простотой <…> и своими мыслями о Рублевке, ее жите-лях…» [3]. Таким образом, творчество О. Робски высоко ценится ее поклонни-ками, которые не видят ничего зазорного в стиле письма и темах писательницы.

Вторая, в свою очередь, утверждает, что «…большего бреда я еще не чита-ла» [1], «…ничего стоящего… Время все расставит по местам!» [Там же], под этими высказываниями подразумевается, что не только О. Робски, но и большая часть современных писателей пишут поверхностно, обладают тематической пу-стотой, отсутствием стиля, то есть «это просто насмешка над литературой» [3].

Третьи акцентируют тот факт, что «… литература – это всегда отражение действительности. Единицы книг проходят испытание временем. Что будет с этими – время покажет...» [1], следовательно, произведения О. Робски – это спорный момент изучения современной массовой литературы, получившие неоднозначную трактовку в связи с содержательной частью ее текстов, однако, «для общего развития почитать можно» [3]. Таким образом, данная литература имеет право на существование, тем не менее, только сами читатели спустя ка-кое-то время могут возвеличить ее до классической литературы либо низверг-нуть ее в ранг простого чтива.

В связи с этим, читатели и критики оценивают творчество О. Робски боль-шей степенью не высоко (в отличие от Д. Рубиной, чье творчество больше при-ближено к классике). Однако большая часть читателей характеризуют ее как истинную леди «Рублевки», которая на собственном опыте детализирует карти-ны богемности и акцентирует внимание на ценностях «Рублевской» жизни [2]. Следовательно, данная тематика все же занимательна и отображает взгляды людей на проблему гендерного гламура, более того, отражает реальность объек-тивно существующего социального слоя глазами его представителя.

Выводы. Дина Рубина и Оксана Робски – писательницы, занявшие свою нишу в современной литературе, творчество которых интерпретируется не толь-ко с позиции критиков, но и читателей, которым, главным образом, предназна-чено их творчество. Впрочем, однозначную оценку трактовки их творчества большинством читателей дать затруднительно в связи с неоднозначностью вы-сказываний последних.

Литература 1. А как ты относишься к творчеству к Оксане Робски и ее творчеству? Форум [Электрон-ный ресурс]. – URL : http://forum.mymcomm.net/threads/А-как-ты-относишься-к-Оксане-Робски-и-ее-творчеству.5612/. 2. Михайлова, Т. Инъекция гламура: политика прозы Оксаны Робски [Электронный ре-сурс] / Т. Михайлова. – «Неприкосновенный запас». – 2008. – № 6 (62). – URL : http://magazines.russ.ru/nz/2008/6/mi5.html#_ftn26. 3. Оксана Робски и ее книги, ваше мнение. Форум [Электронный ресурс]. – URL : http://www.elle.ru/forum/index.php? showtopic=2917. 4. Писательница Дина Рубина – отзывы [Электронный ресурс]. – URL : http://otzovik.com/ reviews/pisatelnica_dina_rubina/. 5. Рубина Дина [Электронный ресурс] // Клуб пергам : литература глазами читателей : [сайт]. – 2009. – URL : http://gzzrjnv.pergam-club.ru/book/3662. 6. Холодова, М. Чистый тон [Электронный ресурс] / М. Холодова. – 2010. – URL : https://www.myjane.ru/articles/text/?id=8236.

102

УДК 821.161.1 ДОСТОЕВСКИЙ В ВЫСШЕЙ ШКОЛЕ: СТАРЫЕ И НОВЫЕ ПОДХОДЫ1

Федорова Елена Алексеевна доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры теории и практики

коммуникации ФГБОУ ВПО «Ярославский государственный университет им. П. Г. Демидова», Россия

e-mail: sole11@yandex.ru Шалина Марина Александровна

кандидат филологических наук, доцент кафедры филологических дисциплин и методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук

(филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: marie_ka@mail.ru Аннотация. В статье предлагается научный обзор современных учебных пособий, по-

священных изучению творчества Ф. М. Достоевского в высшей школе. Отмечаются стерео-типы, сохранившиеся в учебной литературе и связанные с односторонним подходом к тек-стам писателя в советской науке, а также недостаточное внимание, которое уделено духовно-нравственной проблематике и евангельским аллюзиям в романах Достоевского. Вместе с тем, выделены те учебные пособия, в которых осуществлен целостный анализ произведений писателя. Поднимается проблема необходимости аксиологического подхода к творчеству Достоевского, который позволит студентам не только войти в ценностное пространство произведений писателя, но и обратиться к пониманию концептосферы русского народа.

Ключевые слова: Ф. М. Достоевский, изучение в высшей школе, методология, ак-сиология.

Abstract. The article offers a scientific review of modern textbooks devoted to the study of the works of F.M. Dostoevsky in high school. There are stereotypes preserved in educational litera-ture and associated with a one-sided approach to the writer’s texts in the Soviet science, as well as insufficient attention paid to spiritual and moral issues and evangelical allusions in Dostoevsky’s novels. At the same time, there are highlighted textbooks in which a holistic analysis of the writer’s works is carried out. The problem of the need for an axiological approach to Dostoevsky’s creativity is raised, which will allow students not only to enter the value space of the writer’s works, but also to turn to an understanding of the concept-sphere of the Russian people.

Keywords: F. M. Dostoevsky, study in high school, methodology, axiology. Постановка проблемы. Творчество Ф. М. Достоевского как неотъемлемая

и знаковая часть литературного процесса входит во все образовательные про-граммы преподавания дисциплины «История русской литературы» в высшей школе. Кроме того, Достоевский как культурный феномен востребован в самых различных областях гуманитарного знания: философии, социологии, психоло-гии, культурологии, искусствоведении, литературоведении, лингвистике и проч. Без преувеличения можно утверждать, что русский классик является одним из основных «собеседников» всей мировой литературы ХХ в. и новейшего периода.

На сегодняшний день количество написанных о Достоевском работ про-должает увеличиваться. Как преподавателю, приступающему к разработке уро-ков или аудиторных занятий, сориентироваться в этом информационном море, к тому же неоднородном в методологических аспектах? Естественно, прежде всего, педагоги обращаются к учебной литературе. Между тем анализ современ-ной учебной литературы показывает, что во многих учебных и учебно-

1 Публикация подготовлена при финансовой поддержке РФФИ: проект № 18-012-90036 «Достоевский в средней и высшей школе: проблемы и новые подходы».

103

методических пособиях сохраняется прежний тенденциозный подход к творче-ству Достоевского, который проявлялся в советское время.

Цель статьи состоит в оценке учебно-методических материалов, посвящен-ных изучению творчества Ф. М. Достоевского в высшей школе, с точки зрения использованной в них методологии, выявлении в них шаблонов и стереотипов, которые были унаследованы от советских времен, а также новых подходов, кото-рые позволяют рассматривать произведения писателя глубоко и целостно.

Изложение основного материала исследования. Длительный период со-ветское литературоведение было подчинено политико-идеологическому давле-нию, в связи с чем творчество Достоевского в 1930-50-е гг. было исключено из учебных программ, в 1967 году возвращено, но изучалось оно односторонне – с позиций подтверждения «теории среды» и закрепления за классиком именова-ния «защитника униженных и оскорбленных». Многие установки советского достоевсковедения, основанного исключительно на социологическом подходе, не просто устарели, но представляют опасное искажение идей Достоевского и понимания созданных им образов.

Так, в учебном пособии 2016 г. А. Е. Сарычевой предложен курс лекций по русской литературе, где четыре лекции посвящены роману «Преступление и нака-зание» [8]. Теория Раскольникова, по утверждению автора, «направлена на осво-бождение людей от <…> неравных социальных условий» [8, с. 163], сны в худо-жественной структуре романа нужны для «создания более точного психологиче-ского портрета Родиона Раскольникова» и позволяют «точнее раскрыть особенно-сти характера героя, показать его таким, как есть, без прикрас и без фальши [Там же, с. 165]. При этом автор лекционного курса предлагает рассматривать образ Родиона Раскольникова в духе натуральной школы как «маленького человека», который «может быть еще и страшен» [Там же, с. 162].

В четвертой лекции раскрываются евангельские аллюзии: символика чисел, мотивы страдания и сострадания, обмена крестами. При этом автор использует некорректные выражения: «Достоевский открывал новые евангельские глубины, христианскую диалектику, позволяющую в преступнике увидеть раскаявшегося христианина, а в проститутке – духовную чистоту «вечной Сонечки, на которой мир стоит» [Там же, с. 175].

Еще большее недоумение вызывает стремление В. А. Кохановой, автора статьи о Ф.М. Достоевском в учебном пособии «Русская литература XIX в. 1880-1890 гг.» (2008), объяснить «внутреннюю противоречивость и двойствен-ность» писателя «принадлежностью к знаку Скорпиона» [7, с. 118]: «В наталь-ном гороскопе Достоевского, составленном уже много лет спустя его смерти, видны ключевые линии, предопределившие в его жизни переплетение мрака и света, любви и смерти, которые теперь очевидны для его биографов и исследо-вателей творческого наследия [Там же]. Этот не научный подход к биографии писателя соединяется с произвольным сопоставлением романа «Преступление и наказание» Достоевского и «Что делать?» Чернышевского на основании того, что в обоих произведениях даны четыре сна героев (Веры Павловны и Расколь-никова) и герои совершают «пробу» (Рахметов и Раскольников) [Там же]. Кроме гороскопа, автор обращается также к теории К. Юнга, поскольку в Раскольнико-ве видит архетип Героя-Спасителя [Там же, с. 132].

Иной подход к личности и творчеству Достоевского осуществляется в

104

учебном пособии А. Б. Есина [3]. Книга представляет собой избранные труды разных лет известного литературоведа и культуролога, собранные воедино изда-тельством «Флинта». Объемная глава в пособии посвящена философской про-блематике романа «Бесы» (отметим, что эта статья в свое время предваряла отдельное издание произведения в 1990 г.). А. Б. Есин изначально широко осве-щает многолетнюю проблему восприятия романа только как «политического памфлета»: «создавалось впечатление, что «Бесы» – аллегорическое воспроизве-дение социальной действительности, а не ее художественно-философское осво-ение» [3, с. 210]. При этом автор приводит аргумент, что на Западе, где социаль-но-политические и исторические коллизии России не вызывали столь острой реакции, роман Достоевского был по праву оценен именно благодаря своему нравственно-философскому содержанию.

Внимательно и достаточно глубоко проанализирован психологизм основ-ных героев-идеологов в романе: Петра Верховенского, Шигалева, Кириллова, Шатова, Ставрогина, «отцов»-либералов 40-50-х годов, Степана Трофимовича Верховенского и писателя Кармазинова, а также философская основа их идей. Автор выявляет внутреннюю противоречивость и трагичность каждого героя. Так, даже негативная фигура циника Верховенского-младшего оказывается отмеченной трагизмом крушения надежд «романтического энтузиаста» [Там же, с. 218]. Главной философской проблемой, волновавшей Достоевского не только в романе «Бесы», по мысли автора статьи, была проблема счастья человечества (устроения «рая на земле»). С проблемой счастья связана проблема свободы, которая в романе решается, в первую очередь, в образе «бога поневоле» – Ки-риллова, а также в модификациях идей других героев.

Интересным подходом оказывается сущностная характеристика персона-жей романа в качестве носителей различных типов эмоционально-ценностных ориентаций. Так, Петр Верховенский отвечает типу циника и в то же время романтического энтузиаста, Кириллов обладает эпическим и трагическим типом мышления, доминанта образа Ставрогина – ирония как отрицание любых ценно-стей и принципиальное неразличение границы между добром и злом, Степан Трофимович соотносится с сентиментальным типом, эгоцентричным по природе и опасным своим «наивным» цинизмом.

Осуществляя глубокий анализ психологической и нравственно-философской составляющих романа, автор не обращается к евангельскому кон-тексту, в связи с чем образ Степана Трофимовича Верховенского оказывается полностью не раскрыт, как и профетический смысл романа, а именно пророче-ство о судьбе России. Это объясняется, на наш взгляд, методологической при-чиной: необходимостью аксиологического подхода к тексту Достоевского, кото-рого в данном пособии недостает.

В некоторых вузах, помимо общего изучения творческого наследия Досто-евского, в курсы истории русской литературы включены спецкурсы по аспект-ному знакомству или разностороннему изучению художественной системы писателя [1; 2; 4]. Как правило, авторами подобных спецкурсов являются специ-алисты, хорошо ориентирующиеся не только в творчестве автора, но и в методо-логических подходах. Вместе с тем и здесь в некоторых случаях мы наблюдаем «выпрямление» идей Достоевского в угоду авторской концепции.

Внимания заслуживает учебное пособие В. И. Габдуллиной «Авторский

105

дискурс Ф. М. Достоевского: проблемы изучения» [2]. В нем представлен анализ романа «Преступление и наказание», также намечена стратегия понимания других произведений классика сквозь призму авторского дискурса. По наблюде-нию В. И. Габдуллиной, ведущей авторской стратегией Достоевского является притчевая. Основным же мотивом, сюжетно и структурно повторяющимся во всех «больших романах» писателя выступает притча о блудном сыне. Пособие включает в себя три главы, первая из которых посвящена теоретико-литературному осмыслению категории авторского дискурса в общем и пробле-мы авторской позиции Достоевского в частности.

Для преподавателя истории русской литературы XIX в. в высшей школе представляет несомненный интерес третья глава учебного пособия, посвященная анализу и интерпретации романа «Преступление и наказание». Достоинствами учебного издания можно считать описание творческой лаборатории классика: процесса рождения замысла поэтом и оформления его художником-Достоевским; а также освещение историософского контекста романа, а именно художественное воплощение почвеннических идей. Ведущей идеей становится художественное осмысление писателем типа русского скитальца (бездомного), повторяющего путь блудного сына из евангельской притчи: «почвенничество Достоевского – это публицистический вариант авторского алломотива, где “блудный сын” – русская интеллигенция, покинувшая свой Дом – почву и “расточившая имение свое” – духовное наследие нации, хранимое почвой – русским народом» [2, с. 93-94].

Можно согласиться с утверждением автора пособия о том, что «в истории ге-роя романа «Преступление и наказание» Достоевский изобразил путь от обособ-ления к живой жизни, через преступление к покаянию и духовному воскресению – это путь, по которому, по убеждению Достоевского, должен пройти русский блуд-ный сын – бездомный скиталец в родной земле» [Там же, с. 99]. Вместе с тем спорным видится тезис В. И. Габдуллиной о несопоставимости образа Раскольни-кова с евангельским умершим Лазарем, воскрешенным Христом.

В учебном пособии Е. А. Акелькиной «Ф. М. Достоевский и философичность культуры русского модерна» (2012) Достоевский показан как глубинный органи-ческий, интуитивный философ, чье учение побуждает к самостоятельному, во многом парадоксальному мышлению [1, с. 8]. Проводниками философичности, по мнению автора, являются не проблемы, а философские концепты и константы. В основе любой константы лежит дуализм: живого и неживого, красоты и пользы, духа и материи, личности и мира, культуры и натуры, вечности и мига, веры и неверия, радости и печали, эсктаза, порыва к гармонии [Там же, с. 17]. Достоев-скому принадлежит открытие и осуществление принципа организации смыслового пространства философствования изнутри личного цельного духовного опыта через стихию «дневниковости» [Там же, с. 29]. Проблема между мышлением и бытием становится принципом организации художественной формы «Дневника писате-ля»: об этом свидетельствуют рефлексия над словом, игра стилями, архаическими манерами, парадоксальность и антинонимичность речи, обращение к экзотиче-ским жанрам [Там же, с. 32]. Е. А. Акелькина считает Достоевского предтечей модерна, в котором «философия жизни» (Ф. Ницше, А. Бергон, Э. Кассирер, З. Фрейд, О. Шпенглер, В. Дильтей) переместила акцент с проблем теории позна-ния на проблемы бытия, которые постигаются интуицией [Там же, с. 34]. Без-условно, влияние Достоевского на философию конца XIX – начала XX вв. трудно

106

недооценить, но в данном учебном пособии говорится в большей степени о миро-воззрении философов модерна, но не самого Достоевского, для которого не суще-ствовало понятия Абсолюта. Кроме того, необходимо дополнить размышления об антиномиях в творчестве писателя концептуальным анализом его произведений.

В учебном пособии М. А. Жирковой «Исповеди в романе Ф. М. Достоевского “Братья Карамазовы”» (2017) показан генезис жанра литера-турной исповеди, которая, по мнению автора, восходит к античной автобиогра-фии, церковному покаянию [4]. Показана история развития жанра – от Августи-на Блаженного до Л. Н. Толстого, однако автор пособия не останавливается на древнерусской словесности, к традициям которой обращался Достоевский. Суж-дение о том, что в литературной исповеди соединяется исповедь и проповедь иллюстрируется «житием старца Зосимы». Методологической основой исследо-вания являются труды М. Бахтина, у которого исповедь является предметом художественного видения [4, с. 7].

Анализируя подготовительные рукописи к роману «Преступление и нака-зание», М. А. Жиркова показывает, как в процессе работы над произведением произошел переход от дневника к исповеди [Там же, с. 67-68]. В новом плане на первое место выступает воспоминание, исповедь отодвигается [Там же, с. 72]. В третьей редакции повествование ведется от третьего лица, что, по мнению авто-ра пособия, доказывает ограниченность формы исповеди [Там же, с. 75]. В ис-следовании не хватает научного инструментария – анализа речевых стратегий и тактик, речевых жанров.

В приложении к пособию М. А. Жирковой предлагается спецкурс «Творче-ство Ф. М. Достоевского», в котором большое внимание уделяется сквозным темам, образам, идеям, а также философской проблематике произведений До-стоевского [4, с. 114].

Учебное пособие З. Н. Потапурченко «Федор Достоевский» обращено к изу-чающим русский язык как иностранный (2013) [6]. Учебный комплекс состоит из диска и учебного пособия. На диске записаны фрагменты из фильмов «Двадцать шесть дней из жизни Достоевского», «Братья Карамазовы», «Преступление и наказание», «Идиот», документальные материалы, кроме того предлагаются те-стовые задания и вопросы. Во второй части осуществляется пересказ романа «Преступление и наказание», в котором основное внимание уделено сюжету. Духовно-нравственная проблематика при этом не раскрывается. Так, при кратком изложении письма матери Раскольникова не показана ситуация тяжелого выбора Дуни, когда она молилась перед образом Казанской иконы Божией Матери. Слож-ные противоречивые переживания героев (Мармеладова, Катерины Ивановны и самого Раскольникова) также не показаны. В первом сне Раскольникова нет образа храма, из которого они шли с отцом, хотя это важно для понимания истоков его обращения к религии в конце романа. О Евангелии под подушкой героя на каторге тоже не говорится, поэтому история взаимоотношений Раскольникова и Сони напоминает сентиментальный роман. Нет в пересказе встречи с пьяной девочкой на бульваре, нет трех снов Раскольникова, которые характеризируют состояние героя, его эволюцию, раскрывают философский подтекст романа.

Примером эффективности применения духовно-нравственного и аксиологи-ческого подходов может служить анализ рассказа Ф. М. Достоевского «Сон смеш-ного человека» в учебном пособии О. В. Зырянова «Русская классическая словес-

107

ность в этноконфессиональной перспективе» [5]. Избранный рассказ справедливо считается «почти полной энциклопедией ведущих тем Достоевского» (М. Бахтин). Автор ставит целью осветить тему «откровения о человеке» в свете христианской антропологии на материале названного фантастического рассказа. В связи с этим закономерно проанализирована категория фантастического в поэтике Достоевско-го, важным видится вывод О. В. Зырянова о том, что у Достоевского мы встречаем не «фантастику злого», а фантастику «божественно доброго начала, высших про-виденциальных сил» [5, с. 174].

Художественная задача рассказа «Сон смешного человека» определяется как сотериологическая. Автор считает, что «Значение картины конца времен, заключается в том, что она призвана подчеркнуть идею поиска веры, необходи-мость религиозных ориентиров для заблудшего человечества» [Там же, с. 182]. Проанализирована архитектоника рассказа, которая, по мысли О. В. Зырянова, в своей основе подчинена принципам христианской аксиологии и отражает «про-виденциально-символический принцип структурирования» [Там же, с. 175]. Через оппозицию ума и сердца в рассказе раскрывается важнейшая идея всего творчества Достоевского – «кризис нигилистического типа сознания и «восста-новлениие погибшего человека» [Там же], которое возможно только через обре-тение «живого образа» Христа, что удается «смешному человеку», типологиче-ски связанному с образом подпольного парадоксалиста. «Сон смешного челове-ка» – это «рассказ с теофанией, – утверждает автор, – потому что, в конечном счете, речь в нем идет о спасении человека и обретении внутри его самого идеи Бога», об «обретении “живого образа” истины, воплощенного в Христе, к кото-ром у в конце концов и приходит герой» [Там же, с. 178].

Глубоко и целостно раскрыто творчество Ф. М. Достоевского в учебном по-собии Г. К. Щенникова «История русской литературы XIX века (70-90-е годы)» (2005) [9, с. 75–145]. Романы писателя показаны как идеологические и полифони-ческие произведения, но множественность субъектов сознания, по мнению иссле-дователя, не заменяет авторскую идею, которую можно понять с помощью анализа сюжетно-композиционной структуры, системы образов [Там же, с. 138–139]. В раннем творчестве писателя Г. К. Щенников обнаруживает антитезу героев байронического типа (Голядкин-второй, Мурин) и шиллеровского склада (Мечта-тель, Ордынцев) [Там же, с. 81]. Макар Девушкин показан не как социальный тип, а как реальное лицо, у которого проявляется болезненное самолюбие и звучит «речь с оглядкой» (М. Бахтин) [9, с. 78]. В повести «Белые ночи» мечтательство показано и как отрыв от действительности и как альтруизм. Признание нравствен-ной ценности поведения Мечтателя происходит, по утверждению автора пособия, в прощальном письме Настеньки [Там же, с. 78].

В романе «Униженные и оскорбленные», как считает исследователь, сенти-ментальный натурализм переходит в фантастический реализм. В «Записках из Мертвого дома» Достоевский, по мнению Г. К. Щенникова, предлагает концеп-цию русского национального характера, обновленный взгляд на природу человека [Там же, с. 91]. Уникальность Достоевского – в создании национальных психоло-гических типов, таких как Ростанев, Опискин [Там же, с. 98]. В романе «Преступ-ление и наказание» показан путь Раскольникова как путь самопознания. Его тре-тий сон раскрывает осознание себя жертвой [Там же, с. 102]. Система характеров раскрывает авторскую мысль: Лужин и Свидригайлов – идеологические двойники

108

Раскольникова – упрощают его идеи [Там же, с. 103]. Показан контраст двух жертв: Сони (непосредственный порыв) и Дуни (расчет). Два Миколки в романе – это две ипостаси русского народа [Там же, с. 105]. В «Идиоте» исследователь обнаруживает тип подвижника-страстотерпца [Там же, с. 108]. «Бесы» определены как философское исследование психологии политического авантюризма [Там же, с. 105]. «Подросток» – роман воспитания личности в трех сферах: семейной, об-щественной и самовоспитании [Там же, с. 119]. В «Дневнике писателя» дается фантастическая трилогия «Кроткая», «Бобок», «Сон смешного человека», в кото-рой происходит исследование вечных вопросов бытия через интимную, личную сферу человека [Там же, с. 122]. В романе «Братья Карамазовы» показаны четыре типа духовной деятельности, главным становится познание законов человеческого духа и самого себя [Там же, с. 126–128]. Алеша в финале напутствует двенадцать мальчиков как апостолов [Там же, с. 134]. В каждом романе исследователь видит столкновение разных типов героев – рационалиста и энтузиаста. Г. К. Щенников утверждает, что Достоевский верит в возможность осуществления земного рая, но путь к нему писателю представляется трагическим, поскольку двойственность человека – это категория онтологическая [Там же, с. 137–138]. Таким образом, аксиологический подход к творчеству Достоевского необходим, поскольку позво-ляет находиться в адекватном спектре понимания и интерпретации текста.

Выводы. Полагаем, что в настоящее время выработка «спектра адекватно-сти» (И. А. Есаулов) интерпретаций произведений Достоевского стала необхо-димой. В связи с этим требуется качественный критический анализ учебных и учебно-методических изданий по творчеству Достоевского, методологий, пред-лагаемых авторами, составление учебной «карты» по таким источникам и, нако-нец, определение ведущей стратегии и новых подходов к пониманию и истолко-ванию идейно-художественного наследия классика.

Аксиологический подход к творчеству Достоевского в высшей школе поз-волит студентам не только войти в ценностное пространство его произведений, но и обратиться к пониманию концептосферы русского народа, будет способ-ствовать формированию и развитию целостной личности, способной противо-стоять деградации современного общества потребителей.

Литература 1. Акелькина, Е. А. Ф. М. Достоевский и философичность культуры русского модерна : учеб. пособие для студентов гуманитарных ф-тов / Е. А. Акелькина. – Омск : Изд-во НОУ ВПО ОмГА, 2012. – 56 с. 2. Габдуллина, В. И. Авторский дискурс Ф. М. Достоевского: проблемы изучения : учеб. пособие. – Барнаул : АлтГПА, 2010. – 138 с. 3. Есин, А. Б. Философский роман Ф. М. Достоевского <«Бесы»> // Есин, А. Б. Литера-туроведение. Культурология : избр. труды : учеб. пособие. – 4-е изд., стер. – Москва : Флинта, 2017. – С. 208-234. 4. Жиркова, М. А. Исповеди в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» : учеб. пособие / М. А. Жиркова. – Санкт-Петербург : ЛГУ им. А. С. Пушкина, 2017. – 140 с. 5. Зырянов, О. В. «Откровение о человеке» Ф. М. Достоевского сквозь призму христи-анской антропологии // Зырянов, О. В. Русская классическая словесность в этноконфесси-ональной перспективе : учебн. пособ. / науч. ред. Н. Н. Илышева. – Екатеринбург : Изд-во Уральского ун-та, 2014. – С. 172–187. 6. Потапурченко, З. Н. Федор Достоевский : комплексное учебное пособие для изучаю-щих русский язык как иностранный / З. Н. Потапурченко, Ю. Ю. Ушакова. – Москва : Русский язык. Курсы, 2013. – 80 с. 7. Русская литература XIX в. 1880-1890 гг. : учеб. пособие / под ред. С. А. Джанумова, А. П. Кременцова. – Москва : Флинта : Наука, 2008. – 384 с.

109

8. Сарычева, А. М. Русская литература. Курс лекций : учеб. пособие / А. М. Сарычева. – Москва : Проспект, 2016. – 192 с. 9. Щенников, Г. К. История русской литературы XIX века (70-90-е годы) : учеб. пособие / Г. К. Щенников, Л. П. Щенникова. – Москва : Высш. шк., 2005. – 384 с.

УДК 821.161.1

ТВОРЧЕСТВО В. ВЫСОЦКОГО В СВЕТЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Шалацкая Татьяна Петровна старший преподаватель кафедры филологических дисциплин и методик их

преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

Заруднев Олег Сергеевич студент Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия Аннотация. В статье рассматриваются периоды эволюции творчества поэта. Дана

оценка поэтического наследия В. С. Высоцкого с позиции современного литературоведе-ния. Определены основные направления изучения творчества В. С. Высоцкого.

Ключевые слова: эволюции творчества, тематика, традиции фольклора, авторская песня, протеизм, синтез.

Abstract. The article discusses the periods of evolution of the poet’s creativity. An assess-ment of the poetic heritage of V. S. Vysotsky from the standpoint of modern literary criticism has been given. The main directions of studying the creativity of V. S. Vysotsky have been determined.

Keywords: evolution of creativity, themes, traditions of folklore, author’s song, proteism, synthesis.

Постановка проблемы. Неординарная личность В. С. Высоцкого, его поэ-тическое творчество, исполнительское мастерство в течение нескольких десяти-летий активно обсуждается в научных кругах. Не является исключением и лите-ратуроведение. Обзор направленности исследовательской мысли раскрывает новые аспекты понимания и оценки поэтического наследия писателя: критиче-ский анализ диссертационного высоцковедения (В. А. Гавриков), автор и герой в поэзии (М. А. Гасанова), мифопоэтика (Е. В. Климакова), эволюция литератур-ного творчества (А. В. Кулагин), специфика поэтического феномена «Высоц-кий» (Т. О. Маликова), пути развития авторской песни и поэтическое творчество (И. В. Серебрякова), проблема свободы в поэтическом творчестве (Е. И. Солнышкина), нравственно-психологический аспект (О. Ю. Шилина).

Цель статьи – рассмотреть направления изучения поэзии В. С. Высоцкого в свете литературоведческих исследований.

Изложение основного материала исследования. К концу 20 века науч-ный интерес к творчеству писателя с литературно-критических позиций пере-несся на сферу текстологии, что свидетельствует о качественно новом подходе и переосмыслении поэтического наследия. Опираясь на биографические данные и сведения о творческой активности В. С. Высоцкого, А. В. Кулагин выделяет четыре периода эволюции творчества: 1) 1961-1964 гг. – уличная, уголовная тематика, традиции «блатного» фольклора; 2) 1964-1971 гг. – движение «вширь», создание поэтической «энциклопедии русской жизни»; протеистиче-ское перевоплощение в героев разных профессий, образа жизни и мысли; 3) 1971-1974 гг. – «гамлетовский» период, ограничение протеизма, усиление философского исповедально-рефлективного начала; 4) 1975-1980 гг. – эпоха синтеза основных творческих достижений трех предшествующих периодов. По

110

утверждению автора исследования, периодизация несколько схематизирована, допускается накладывание исповедальных лирических интонаций [4].

Существенно дополняет восприятие поэзии В. С. Высоцкого на аксиологи-ческом уровне диссертация И. В. Серебряковой. Исследуя специфику поэтиче-ского творчества анализируемого в работе и рассматривая пути развития автор-ской песни, исследователь отмечает, что поэзия В. С. Высоцкого сильна точным выразительным словом, избегает лишних слов не несущих нагрузки. Она почти всегда имеет «главный второй» план, заставляет слушателя задуматься, многое домыслить самому [6, с. 11].

Творчество В. С. Высоцкого, по убеждению О. Ю. Шилиной, с выражен-ным «соборным началом» – это реакция поэта на потребность людей в духовной общности. Стихотворения и песни пропитаны духом «философии свободы» [8].

Из ряда литературоведческих публикаций следует, что к творчеству В. С. Высоцкого, несмотря на количество диссертационных работ, возрастает научный интерес исследователей к жанру авторской песни. По сведениям из лите-ратуроведческих источников, авторская песня предназначалась небольшому числу слушателей, близким, друзьям, что и обусловило ее доверительный тон, недопу-стимость фальши, бережное отношение к слову. Она могла быть представлена то лирическим монологом, то ролевым диалогом. Песня звучала или гневной сати-рой, или тревожной драмой. Тексты песен на проблемно-тематическом уровне перекликались с прозой писателей-деревенщиков. В. С. Высоцкий, как Ю. В. Трифонов, В. П. Астафьев, Ф. А. Абрамов, В. М. Шукшин, понимает важ-ность возвращения к национальным истокам, к народным корням.

Дополняет информацию М. А. Гасанова, утверждающая, что поэзия В. С. Высоцкого многожанрова и многолика и представляет органичную поэти-ческую систему. Диссертант придерживается мнения, что доминантой авторской песни является театральность, где поэт – это исполнитель действа. Часть произ-ведений написана от первого лица, от лица социальных групп, представителей поколений, людей определенных профессий и увлечений. Образы героя и автора взаимопроникновенны. Ирония в текстах песен В. С. Высоцкого, как пишет исследователь, облачается в пародию, парадокс, гиперболу, контраст, гротеск. Трансформируя фразеологизмы, поэт стремится к неожиданному звучанию, новизне значения [2].

Т. О. Маликова констатирует, что В. С. Высоцкий раскрыл свой талант в период экономических, идеологических, культурных, в том числе и литератур-ных, трансформаций. Эпоха «оттепели» послужила благоприятной средой для проявления разнообразия жанровых форм. Позитивным явлением следует счи-тать тот, факт, что В. С. Высоцкий признан автором «авторской песни» и назван поэтом «минимум национального масштаба» [5].

Литературовед Е. В. Климакова определила, что мифопоэтика В. С. Высоц-кого обусловлена пространственными характеристиками, традиционными для индоевропейских культур, и авторскими аксиологическими акцентами. Поэт, по мнению автора диссертации, черпал вдохновение в романтической литературной традиции, конфликтуя с советской социальной мифологией и культурой. Ми-фопоэтическая картина в поэзии В. С. Высоцкого на имплицитном уровне пред-ставляет идеальное мироустройство [3].

В. А. Гавриков, тщательно изучая диссертационное высоцковедение за пять

111

лет, констатирует, что не все исследователи отнеслись добросовестно к выпол-нению поставленных задач. Автор статьи обращает внимание на проблемы: демонстрация слабой научной мысли о творчестве В. С. Высоцкого, слабый контроль за научной деятельностью [1].

Выводы. Обилие диссертаций, научных публикаций свидетельствует о многоаспектности исследовательских подходов к изучению особенностей твор-чества В. С. Высоцкого. Анализ оценки творчества поэта-барда в свете литера-туроведческих разработок позволил сделать следующие выводы, что содержа-ние текстов отображает дух того времени, когда жил и творил поэт. Лирический герой В. С. Высоцкого, прокладывая свою дорогу, восстаёт против традицион-ных путей. Локусы и топосы художественного мироздания сталкиваются с ак-сиологическими установками поэта, в этом обнаруживается их несоответствие, отсюда очевидна трагедия поэта. Поэтика характеризуется пространственными параметрами, традиционными для индоевропейских культур, и авторскими аксиологическими акцентами (Е. И. Климова).

Литература 1. Гавриков, В. А. Диссертационные исследования о творчестве Высоцкого 2010-2014 годов: критический анализ [Электронный ресурс] / В. А. Гавриков // Литература. Литера-туроведение. Устное народное творчество. – 2015. – URL : https://cyberleninka.ru/article/n/ dissertatsionnye-issledovaniya-o-tvorchestve-vysotskogo-2010-2014-godov-kriticheskiy-analiz 2. Гасанова, М. А. Автор и герой в поэзии В.С. Высоцкого : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / М. А. Гасанова. – Махачкала, 2005. – 20 с. 3. Климакова, Е. В. Мифопоэтические аспекты творчества В. С. Высоцкого : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.01.01 / Е. В. Климакова. – Красноярск, 2011. – 23 с. 4. Кулагин, А. В. Поэзия В. С. Высоцкого: Творческая эволюция / А. В. Кулагин. – Москва : Вагант, 1997. – 195 с. 5. Маликова, Т. О. Своеобразие поэтического феномена «Высоцкий» : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» [Электронный ресурс] / Т О. Маликова. – Тамбов, 2007. – URL : http://cheloveknauka.com/svoeobrazie-poeticheskogo-fenomena-vysotskiy. 6. Серебрякова, И. В. Поэтическое творчество В. Высоцкого и пути развития авторской песни : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / И. В. Серебрякова. – Вологда, 1998. – 23 с. 7. Солнышкина, Е. И. Проблема свободы в поэтическом творчестве В. С. Высоцкого : авто-реф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.01.01 / Е. И. Солнышкина. – Ставрополь, 2004. – 22 с. 8. Шилина, О. Ю. Поэзия Владимира Высоцкого. Нравственно-психологический ас-пект : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / О. Ю. Шилина. – Санкт-Петербург, 1998. – 20 с. 9. Лiтературознавча енциклопедiя : у 2 т. / Авт.-уклад. Ю.I. Ковалiв. – Т. 1. – Київ : Академiя, 2007. – 608 с. УДК 81’373.42 ПЛЕОНАЗМ КАК СПЕЦИАЛЬНЫЙ ПРИЕМ ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТИ РЕЧИ

Шевченко Алла Николаевна кандидат педагогических наук, доцент кафедры филологических дисциплин и

методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: allanik8@mail.ru Данилова Анна Григорьевна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: ann7danilova@gmail.com

112

Аннотация. В статье рассмотрена проблема использования плеоназма как специаль-ного приема выразительности речи, представлен краткий обзор исследований на эту тему, раскрыты научно-лингвистические основы понятия плеоназмов как особого вида вырази-тельности речи, встречающихся в русской литературной речи.

Ключевые слова: плеоназм, выразительность речи, избыточность, эмоции, тавтоло-гия, окрашенность.

Abstract. The article considers the problem of using pleonasm as a special technique of speech expressiveness, presents a brief review of research on this topic, reveals the scientific and linguistic basis of the concept of pleonasm as a special technique of speech expressiveness found in the Russian literary speech.

Key words: pleonasm, expressiveness of speech, redundancy, emotions, tautology, coloration. Постановка проблемы. Со времен античности и до наших дней обсужда-

ется проблема понятия избыточности, которая получила различные дефиниции (плеоназм, тавтология, повтор, периссология, повтор, многословие и т.д.). Изу-чению понятия плеоназма посвятили свои исследования А. Н. Бурухин, К. С. Горбачевич, Л. П Демиденко, В. В. Кузьмич, М. Е. Сулименко, Ф. П. Сер-гееева, С. М. Цейтлина и т.д.

Целью статьи является рассмотрение плеоназма как специального приема выразительности речи, встречающегося в русской литературной речи.

В статье использованы такие методы исследования как анализ и обобщение научной литературы по исследуемой проблеме; синтез, обобщение полученной информации с целью определения основных литературоведческих понятий исследовательской проблемы.

Изложение основного материала исследования. Проблема плеоназма имеет давнюю историю. Так, например, плеоназм как особое явление речи еще в античности исследовали Квинтилиан, Донат, Диомед, Дионисий Галикарнасский и давали этому феномену разные характеристики. Древнегреческий ритор, кри-тик и историк Дионисий Галикарнасский считал, что при помощи намеренного употребления плеоназма в речи можно придать ей силу и ясность, красочность и насыщенность, которые были бы недостижимы в противном случае [13].

А вот римский ритор Марк Фабий Квинтилиан называл явление плеоназма стилистическим пороком, нарушающим стройную краткость речи, и полагал неприемлемым использование подобных стилистических излишеств [Там же]. М. В. Ломоносов в «Кратком руководстве к красноречию» советовал остерегать-ся частого повторения однокоренных слов и одинаковых выражений [9]. А. М. Горький в статье «О литературе» назвал «словесными фокусами» тавтоло-гию во фразе «По-весеннему было тепло неожиданной теплотой ростепели» [6].

Многие существенные стороны этого явления раскрыл известный ученый-языковед А. А. Потебня. Истоки этого явления он видел в законах развития языка и мышления, в частности в объективном стремлении языка к смысловой четкости и выразительности. В статье «О некоторых символах в славянской народной поэзии» ученый пишет: «...смысл слова поддерживается в памяти народной сопоставлением этого слова с другим, имеющим сходное с ним основное значение» [11].

По мнению В. И. Даля, плеоназм – это «… многословие, лишек речей, по-вторение» [7, с. 123]. Д. Э. Розенталь считает, что это «… многословие, выраже-ние, содержащее однозначные и тем самым излишние слова» [12]. В учебнике русского языка сказано, что это «… оборот речи, основанный на употреблении в словосочетании или предложении семантически близких, часто логически избы-точных слов» [13]. Плеоназм, образованный от древнегреческого πλεονασμός –

113

излишний [4], по мнению О. С. Ахмановой, обозначает «… избыточность выра-жения как постоянное свойство языковой единицы» [2].

В Большом энциклопедическом словаре А. М. Порохова сказано, что плео-назм – это «… употребление слов, излишних для смысловой полноты высказыва-ния, а иногда и для стилистической выразительности» [3, с. 919]. С. И. Ожегов говорит, что плеоназм – это «… оборот речи, в котором без надобности повторя-ются слова, частично или полностью совпадающие по значениям <…> или такие, в которых значение одного слова уже входит в состав другого» [10, с. 521].

В. И. Новиков отмечает, что «неоправданное прибавление слов называется плеоназмом – «излишек» [14, с. 367]. В. А. Виноградов считает, что отличие плеоназма от тавтологии состоит в том, что в последнем не дублируются лексе-мы, а повторяется суть предыдущего выражения. Это речевой оборот, в котором есть лишние слова, немотивированные логично: или в него входят синонимы, или значение одного из слов включено в значение иного [5].

Плеоназм реализуется в конструкциях, компоненты которых характеризует семантическое, структурное и синтаксическое тождество или сходство, наиболее полно представленное в повторе. Одновременно, определяющим признаком плеоназма является семантическая избыточность, создаваемая, прежде всего, дублированием не формального представления языковых единиц, а их значения. Семантическую избыточность, заложенную в основу плеоназма, наблюдаем в случаях формального или семантического повторение отдельных слов и слово-сочетаний, а также при условии семантической нагрузки и контекстуального приближения семантики компонентов, что имеет проявление и в других явлени-ях, например, может наблюдаться в составе амплификации.

Структурно плеоназм представляет собой дублирование единицы плана со-держания языка, которое может осуществляться при помощи повтора одной и той же единицы плана выражения (тавтология, редупликация), или использования других языковых единиц, имеющих сходное значение (синонимический повтор, периссология). Плеоназм может быть обусловлен языковой системой, к примеру, повтор грамматических значений в окончаниях прилагательного и существитель-ного формы согласования, где они выражают значение одного и того же рода, числа и падежа (даль бесконечная, прозрачный воздух и т. д). Существует также плеоназм «факультативный», не обусловленный языковой системой, это устойчи-вые обороты, характерные для разговорной и поэтической речи (окружен со всех сторон, читать не читал, море-окиян, знать не знаю и др.).

Избыточность языковых средств, используемых для передачи лексического и грамматического смысла высказывания, служит для конкретизации деталей сказанного или усиления эмоциональной окрашенности речи. Поэтому плеоназм зачастую используется в фольклоре или же ораторами, желающими закрепить сказанное в умах слушателей, либо создать комический эффект с той же целью, а также в обычной речевой ситуации; в устной речи; в качестве стилистического приема в художественных произведениях; в поэзии; в названиях статей и заго-ловках газет и т.д.

Так, например, избыточность языковых средств в обычной речевой ситуации неуместна и является грубой речевой ошибкой (молодая девушка, более важнее, прейскурант цен, юный вундеркинд и пр.). В этом наблюдаем разновидность лекси-ческой ошибки, связанной с нарушением норм лексической сочетаемости, то есть в

114

словосочетании и предложении употреблены лишние со смысловой точки зрения слова. В таких ненормативных плеонастических выражениях значение одного слова повторяет значение другого (воздух атмосферы, первая премьера и т.д.).

Что касается необдуманного, случайного плеоназма в речи, то его происхож-дение может быть вызвано тем, что говорящий неправильно понимает лексическое значение слов (главная суть, начальные азы, моргнул глазами, кивнул головой и т. д.). Часто встречаются в устной речи плеоназмы, в состав которых входят аб-бревиатуры (CD-диск, VIP-персона), в которых основное лексическое значение закодировано в одной латинской букве, причем обозначает оно слово иностранно-го происхождения, в этом случае русский эквивалент играет роль пояснения. Есть также исконно русские плеонастические аббревиатуры: автоВАЗ, линии ЛЭП.

Вышеперечисленные примеры иллюстрируют семантический плеоназм, который лингвисты часто называют избыточностью во избежание путаницы с синтаксическим плеоназмом. Эти два вида исследуемого языкового явления отличаются контекстом употребления и формой явления. Синтаксический плео-назм возникает в результате избыточного употребления служебных частей речи: «Я знаю, он придет» «Я знаю, что он придет». Союз «что» в этой конструкции является плеонастическим, поскольку он необязателен при соединении предло-жения глагольной фразой «я знаю».

Семантический плеоназм, периссология или синонимический повтор воз-никает при включении в состав предложения или фразы слов, которые не увели-чивают смысловую нагрузку, а дублируют ее. Сознательное использование плеоназма в качестве стилистического приема может придать речи поэтичность, стилистическую или эмоциональную окрашенность.

Кроме того, в публицистике и художественной литературе подобная не-нормативная лексическая избыточность может быть средством речевой характе-ристики персонажей (А. П. Чехов «Унтер Пришибеев»).

В устной и письменной речи плеоназм часто сознательно используется для усиления эффекта сказанного, создания дополнительной образности, звучности и убедительности. Множество плеоназмов так широко использовались в повсе-дневной жизни, что стали практически нормой, закрепились в языке, и мы уже не реагируем на них, как на языковую избыточность и не считаем ошибочными. К примеру: лично я, он шел по направлению к дому, спуститься вниз, видел своими глазами, сервисное обслуживание, ноябрь месяц и т. д. Все они служат для создания стилистической выразительности и смысловой полноты.

Замечательно выглядит плеоназм в шутках: неумный глупый дурак, шутка юмора, свободный досуг отдыха, маленькая насекомая букашка, кляйне швайне поросенок, морда лица. Нагромождение одинаковых слов и выражений создает в тексте яркий комический эффект.

С помощью плеоназма можно увеличить объем текста, если выдать его за раз-витие мысли, толкование, динамику. Конечно, повторение должно быть незамет-ным, дабы выполнить функцию введения в заблуждение. Такие замаскированные повторения выручают в случае необходимости придать тексту больший объем.

Несомненно, ближайший конкурент плеоназма это тавтология – стилистиче-ская фигура, основанная на однокоренном или синонимичном повторе предыду-щего слова, «… повторение того самого другими словами, не уточняющее смыс-ла» [10, с. 785]. По другому определению, тавтологией называют лексическую

115

избыточность, при которой в пределах словосочетания или соединения подлежа-щего со сказуемым в предложении могут повторяться однокоренные слова: рабо-ту работать, век вековать, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Если плеоназм – речевая избыточность, то тавтология – это тождесловие.

В некоторых словосочетаниях тавтологии избежать не удается, например: постелить постель, словарь иностранных слов, закрыть крышкой. Следова-тельно, это не всегда является речевой ошибкой, а напротив, оправдано стили-стически в тех случаях, когда используемые слова являются единственными носителями значений и заменить их синонимами не удается.

Плеоназмы и тавтологии лежат в основе многих фразеологизмов и погово-рок, сложившихся исторически, впитавших народную мудрость. Повторы в них делают фразеологизмы запоминающимися, усиливают их смысловую нагрузку и, соответственно, действенность, к примеру: ходить ходуном, есть поедом, видать виды, потерпеть полное фиаско и так далее. Во фразеологическом обо-роте именно эти лексические конструкции показывают максимальную степень явления или действия, которое описывается в нем. В поговорках: век живи – век учись, за добро добром платят преследуется та же цель.

Так, в фольклоре плеоназмы служат цели оживления, украшения повество-вания, конкретизации его деталей и усиления эмоциональных оценок: жили-были, путь-дороженька, шутки шутить, думу думать, ходить-похаживать и другие. Например: «… это было в старину, давно – давно» [1]; «… царь этот был из богатырей богатырь. Никакой силач в свете не мог победить его» [Там же]; «… в некотором царстве, в некотором государстве жил – был царь» [Там же]; «собралися за море ехать, торг торговать» [Там же]; «они думали – думали, ломали – ломали свои головы, ничего не придумали» [Там же]; «много лет про-шло, много воды утекло» [Там же] и т.д.

Из вышеизложенного следует, что повторение предложений или обособ-ленных групп слов служит для усиления эмоциональности всего текста, нагне-тания требуемой атмосферы, создания антуража и т.д.

Выводы. Таким образом, на сегодня понятие избыточности получило раз-нообразные определения: плеоназм, тавтология, периссология, повтор, много-словие, семантический плеоназм, синонимический повтор и т.д. Плеоназмы, использованные как специальный прием, придают тексту стилистическую выра-зительность, экспрессивную окраску, усиливают поэтическую сторону речи, создают впечатление погружения в саму сущность. Плеоназм как проявление закона языковой избыточности, является источником выразительности, образно-сти, экспрессивности языковых средств в современном русском языке.

Литература 1. Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки // Сборник сказок А. Н. Афанасьева / вступ. статья В. П. Аникина. – Москва : Правда, 1982. – 576 с. 2. Ахманова, О. С. Словарь лингвистических терминов / О. С. Ахманова. – 2-е изд., стер. – Москва : УРСС : Едиториал УРСС, 2004. – 571 с. 3. Большой энциклопедический словарь. – 2-е изд., перераб. и доп. – Москва : Большая Российская энциклопедия ; Санкт-Петербург : Норинт, 1998. – 1456 с. 4. Викисловарь [Электронный ресурс]. – URL : https://ru.wiktionary.org/wiki/ %CF%80%CE%BB%CE%B5%CE%BF%CE%BD%CE%B1%CF%83%CE%BC%CF%8C%CF%82 (Дата обращения: 01.11.2018). 5. Виноградов, В. А. Плеоназм. Редупликация. Тавтология / В. А. Виноградов. // Лингви-стический энциклопедический словарь / под ред. В. Н. Ярцевой. – Москва, 1990. – 682 с. 6. Горький, А. М. О литературе [Электронный ресурс] / А. М. Горький. – URL :

116

http://gorkiy-lit.ru/gorkiy/articles/article-189.htm. (Дата обращения: 01.11.2018). 7. Даль, В. И. Толковый словарь великорусского языка : в 4 т. / В. И. Даль. – Т. 3. П. – Москва : РИПОЛ КЛАССИК, 2002. – 544 с. 8. Зайц, О. А. Семантика и прагматика тавтологий и плеоназмов : автореф. дис. ... канд. филол. наук : спец. 10.02.04 «Германские языки» / О. А. Зайц. – Санкт-Петербург, 2001. – 18 с. 9. Ломоносов, М. В. Краткое руководство к красноречию [Электронный ресурс] / М. В. Ломоносов. – URL : http://az.lib.ru/l/lomonosow_m_w/text_1765_kratkoe_ rukovodsvo_k_krasnorechiu.shtml. (Дата обращения: 01.11.2018). 10. Ожегов, С. И. Словарь русского языка: 70 000 слов / С. И. Ожегов ; под ред. Н. Ю. Шведовой. – 22-е изд., стер. – Москва : Рус. яз., 1990. – 921 с. 11. Потебня, А. А. О некоторых символах в славянской народной поэзии [Электронный ресурс] / А. А. Потебня. – Харьков, 1914. – URL : http://elib.gnpbu.ru/ text/potebnya_o-nekotoryh-simvolah-narodnoy-poezii_1914/go,6;fs,1/. (Дата обращения: 01.11.2018). 12. Розенталь, Д. Э. Словарь-справочник лингвистических терминов / Д. Э. Розенталь, М. А. Теленкова. – Москва, 1985. – 358 с. 13. Русский язык [Электронный ресурс]. – 2-е изд., перераб. и доп. – Москва, 1997. – URL : http://russkiyyazik.ru/659/. (Дата обращения: 01.11.2018). 14. Энциклопедический словарь юного литературоведа / сост. В. И. Новиков. – Москва : Педагогика, 1988. – 416 с. УДК 811. 161. 2’282 ТРЕХЪЯЗЫЧИЕ В УЧЕБНОМ ПРОЦЕССЕ МЛАДШЕГО ШКОЛЬНИКА:

МЕТОДИЧЕСКИЕ РАЗДУМЬЯ Шкуран Оксана Владимировна кандидат филологических наук,

доцент кафедры украинской филологии и издательского дела ГОУ ВПО «Луганский национальный университет имени Тараса Шевченко», г. Луганск, ЛНР

e-mail: oksana.shkuran@mail.ru Аннотация. В статье сделана методическая попытка объяснить необходимость ис-

ключить из обязательной программы обучения младшего школьника погоню за знанием иностранных языков, аргументируя это адаптированной механической памятью ребенка. Ведь помимо памяти у ребенка формируется умение мыслить и осознавать свое присут-ствие в этом мире. Для него – это родина, семья, родной язык, культура.

Ключевые слова: младший школьник, языковая личность, мышление, трехъязычие, родной язык, сакральность, национальное самосознание, праздник.

Abstract. In the article, a methodical attempt is made to explain the need to exclude the pursuit of foreign languages from the compulsory curriculum of junior schoolchildren, arguing this by the adapted mechanical memory of the child. After all, in addition to the memory of the child the ability to think and awareness of one’s presence in this world is formed. For him, this is his homeland, family, mother tongue, culture.

Key words: junior schoolchild, linguistic personality, thinking, trilingualism, mother tongue, sacredness, national identity, holiday.

Постановка проблемы. Попытки современного образования стать нацио-нальным, отобразить народные традиции, с уважением относиться к состоянию мира как дару свыше дают возможность оптимистически смотреть в будущее наших детей. Ведь идентифицировать себя, быть носителем родного языка – это неоспоримо дорогие сердцу и душе состояния. Русский философ XX в. С. Л. Франк, осмысляя опыт России начала века, писал о событиях, производящих перелом в душах людей; он отмечал, что подобные эпохи «… предъявляют к человеческой душе такие непомерно тяжкие требования, с которыми она часто не в силах спра-виться. Душа подвергается сильнейшему соблазну либо отречься от всякой святыни и предаться пустоте и призрачной свободе цинического неверия, либо с угрюмым упорством вцепиться в обломки гибнущего старого здания жизни и с холодной ненавистью отвернуться от всего мира и замкнуться в себе» [4, с. 25]. К таким

117

святыням относится и родной язык как важнейший носитель лингвистической, культурологической, интеллектуальной, религиозной и другой информации.

В педагогической системе К. Д. Ушинского в изучении родного языка большое внимание уделялось происхождению слов, взаимосвязи языка и мыш-ления. Педагог был уверен, что умственное, нравственное развитие ребенка происходит интенсивней при правильном овладении родным языком.

Этимологией русских слов для сохранения родной речи занимались и про-должают заниматься ученые-патриоты, которым не безразлична судьба исконных слов. Ярким образцом в такой миссионерско-языковой деятельности является Президент Российской академии наук, адмирал А. С. Шишков, создавший труд «Славянорусский корнеслов. Язык наш – древо жизни на земле и отец наречий иных» [12]; выдающийся собиратель русского слова Казак Луганский В. И. Даль и его 53-летнее лексикографическое уникальное издание «Толковый словарь живого великорусского языка» [2], преданный попечитель современного русского языка В. В. Виноградов и коллективная монография «История слов» [1]. Современные лингвисты активно популяризируют данную тему священности русского слова, например, В. Д. Ирзабеков «Святая сила слова. Не предать родной язык» (2011) [3], «Тайна русского слова. Заметки нерусского человека» (2013) [4], «Рус-ское слово или Новые тайны русского слова» (2013) [5], «Взломанный код» (2014) [6]; Т. А. Миронова «Архетипические корни современных русских слов» (2016) [8] и др. Таким образом, повышенный интерес не просто к происхождению слова, а к его священному смыслу дает возможность носителю языка, культурных традиций по-особенному относиться не только к материальным объектам, но и к духовным. Ведь язык – это духовное богатство человека. Вопрос состоит в том: кто стремится усилить процесс разрушения духовной значимости родного слова, в создании которого вкладывалось сакральное?

Изложение основного материала исследования. Последние пару десятиле-тий в системе современного образования возродилось слово, которое оказалось далеко не знакомым многим советским школьникам, а нынешним родителям, – «репетитор». С чем связана такая необходимость ввести в жизнь младшего школь-ника нового человека? Обратимся к современным словарям. Лексема «репетитор» имеет несколько значений, а именно: 1) человек, который проводит репетицию в театре; 2) в закрытых учебных заведения дореволюционной России учитель, кото-рый следил за тем, как ученики выполняют домашнее задание; 3) тот, кто прово-дит дополнительные задания с кем-нибудь, помогая ему усвоить необходимые знания [2, с. 509]. Кстати, данное слово пришло в русский язык из немецкого, происхождение у него латинское: repetere «снова начинать, повторять возвращать-ся назад», о чем свидетельствует приставка ре- («движение назад» – регресс и др.). То есть, в России осуществлялась дополнительная учительская помощь для того, чтобы повторить пройденный материал и разъяснить. Как же меняется сейчас ситуация? Многие родители, иногда переоценивая или недооценивая интеллекту-альные возможности своих чад, спешат перегрузить их детское сознание ино-странными языками еще с дошкольного возраста. Но целесообразно ли в таком раннем возрасте эксплуатировать механическую память детей, когда идет форми-рование нравственного и духовного мира младшего школьника? Ведь молодой гражданин своей страны должен понимать и идентифицировать себя с принад-

118

лежностью к определенному этносу, не только использовать родной язык на быто-вом уровне, но и понимать необходимость его дальнейшего глубокого изучения.

Родной язык – это сакральный язык, через который передается культуроло-гическая информация, содержащая в себе духовный код нации. Возьмем для примера слово «праздник». Среди младших школьников одной из школ Луган-ска при проведении свободного ассоциативного эксперимента определены такие реакции: радость – 15; веселье – 15; семья, семейный очаг – 7; Новый год – 3; подарки – 3; день рождения – 2; торжество – 2; стол – 2 и одиночные реакции: новый сезон; поздравление; смех; счастье; люди; свет; отдых; семицветик; Пасха; Рождество, рождественские блюда; Троица; счастье; ура!; день мамы; выходной. Эти замечательные ответы содержат ту информацию, которая за по-следние сто лет передавались из поколения в поколение. Но если мы просмот-рим лексикографические источники предыдущих пару столетий, то окажется, что понимание данного слова искажено.

В «Словаре церковно-славянского и русскаго языка» (1847), составленного вторым отделением Императорской академии наук дается толкование понятия праздник следующим образом: день, в который совершается торжественное Богослужение, в воспоминание важнейших церковных и гражданских событий, также в честь некоторых святых (Пасха, Рождество Христово, царский празд-ник) [8, с. 424]. Для демонстрации приведены примеры пословиц и поговорок с компонентом праздник: Будет и на нашей улице праздник; Быть у праздника (1 зн. – быть в церкви в день храмового дня; 2 зн. – подвергнуться беде, непри-ятностям). А вот процесс празднования сопровождается пированием – пышным угощением обедом или ужином по какому-либо особенному случаю [9, с. 222]. Представлено 28 словарных статей с однокоренными словами, которые иллю-стрируют сакрально-торжественную положительную и негативную коннотацию по отношению к людям и их действиям, у которых праздник либо торжествен-ное событие, либо понятие-профанация, переходящее в праздный образ жизни.

В «Словаре древнего славянского языка» (1899) под ред. Ф. Миклошича, А. Востокова, Я. Бередникова, И. Кочетова лексема «праздник» (церковнославян-ского происхождения, сохранила произношение в русском, южнославянских язы-ках; в украинском, белорусском, западнославянских языках звучит как [св’а’то]) сохраняет значение дня, в который совершается торжественное Богослужение, в воспоминание важнейших церковных и гражданских событий, также в честь некоторых святых [10, с. 632]. Иллюстрируется словообразовательное гнездо: праздный – ленивый, незанятый; празднество – праздность; праздновать – пре-даваться праздности; празднолюбезный – почитающий церковные праздники; празднохождение, праздношатательство; праздноядец – тунеядец (от церк.-слав. туне – даром, без платы, напрасно, без причины + церк.-слав. ясти – ку-шать, есть); праздь – отдых, отдохновение; празднословие – пустословие и др.

Таким образом, мы наблюдаем семантическую трансформацию лексемы праздник и приобретение ею нового понимания – только процесса наслаждения.

Через изучение английского языка в нашу культуру вошел новый «праздник» – Хэллоуин, который на протяжении последнего десятилетия в общеобразователь-ных и английских частных школах, языковых центрах и др. с размахом отмечают младшие школьники вместе с репетиторами иностранного языка и своими родите-лями. На первый взгляд, вроде ничего страшного. Но если проникнуться историей

119

происхождения данного мероприятия, то возникает вопрос: зачем через изучение английского языка в нашу культуру проникают не только новые слова, но и новые культурные традиции, которые «культурными» не назовешь.

Такой процесс профанации сакральных понятий и расширение концептуаль-ного поля лексемы «праздник» за счет секуляризации пагубно влияет на генетиче-скую память целого народа, которая отражается в языковом пространстве.

Выводы. В возрастной период младшего школьного возраста очень важно сформировать глубокое понимание родного языка, потому что в нем скрыта национальные, культурные, религиозные ценностные ориентиры как изначаль-ная основа формирования языковой личности. Если этого не удастся сделать, то такое общество является обреченным на гибель и приговорено самой историей. «Цивилизационное пространство – это окружение, в котором эгос действует во всей своей полноте и наготе. Однако человек, может быть, благодаря тому, что он родился в культуре и тысячами нитей связан с ней, в жестком цивилизацион-ном пространстве испытывает колоссальное напряжение и неудобство. Либо в пространстве цивилизации надо стать абсолютным циником, абсолютным эгои-стом, либо приходится играть на подмостках цивилизационного театра роли, которые являются лишь бледной копией культурного пространства» [7, с. 146].

В условиях трехъязычия младший школьник лингвистически дезориенти-рован. На наш взгляд, нужен факультативный курс иностранных языков – он должен быть не обязательным, а избирательным – по желанию. Поскольку «ма-шину погони» за свободным владением английским языком уже не остановить.

Возвращаясь к педагогическому наследию К. Ушинского, хочется отме-тить, что при абсолютном знании трех иностранных языков – английского, немецкого, французского – педагог разработал основные направления в воспи-тании человека: чувственное познание – язык – мышление – поведенческая деятельность – труд, где большая роль отводится национальному самосознанию, формирующемуся и через родной язык. «Образ мыслей человека, образ его действий, привычки, приобретенные им в жизни, его умственное и нравственное развитие – все определяется воспитанием и обучением жизнью в обществе, изменяя духовную сторону характера» [11, с. 247].

Литература 1. Виноградов, В. В. История слов / В. В. Виноградов ; Российская академия наук. Отделение литературы и языка : Научный совет «Русский язык: история и современное состояние». Институт русского языка РАН ; отв. ред. чл.-корр. РАН Н. Ю. Шведова. – Москва : Толк, 1994. – 1138 с. 2. Даль, В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / В. Даль. – Т. 4. – Москва : Рус. яз., 1980. – 683 с. 3. Ирзабеков, В. Д. Святая сила слова. Не предать родной язык / В. Д. Ирзабеков. – Москва : Даниловский благовестник, 2011. – 81 с. 4. Ирзабеков, В. Д. Тайна русского слова. Заметки нерусского человека / В. Д. Ирзабеков. – Москва : Даниловский благовестник, 2016. – 74 с. 5. Ирзабеков, В. Д. Русское слово или Новые тайны русского слова / В. Д. Ирзабеков. – Москва : Даниловский благовестник, 2013. – 229 с. 6. Ирзабеков, В. Д. Взломанный код / В. Д. Ирзабеков. – Москва : Даниловский благо-вестник, 2014. – 368 с. 7. Исаев, В. Д. Человек в пространстве цивилизации и культуры / В. Д. Исаев. – Лу-ганск : Свитлиця, 2003. – 188 с. 8. Миронова, Т. А. Архетипические корни современных русских слов [Электронный ресурс] / Т. А. Миронова. – URL : https: // www. youtube. com/ watch?v =pSh_RuHknDw. 9. Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный Вторым Отделением

120

Императорской Академии Наук. – Т. 4. – Санкт-Петербург, 1847. – 474 с. 10. Словарь древнего славянского языка, составленный по Остромирову Евангелию / под ред. Ф. Миклошича, Ф. Х. Востокова, Я. И. Бередникова, И. С. Кочетова. – Санкт-Петербург, 1899. – 950 с. 11. Ушинский, К. Д. Человек как предмет воспитания: опыт педагогической антропологии // Ушинский К. Д. Педагогические сочинения : в 6 т. – Москва : Педагогика, 1990. – Т. 5 – 528 с. 12. Шишков, А. С. Славянорусский корнеслов. Язык наш – древо жизни на земле и отец наречий иных / А. С. Шишков. – Санкт-Петербург : Издатель Л. С. Яковлева, 2005. – 416 с. УДК 821.161.1.09’’19”

ТИПОЛОГИЯ ГЕРОЕВ В ТВОРЧЕСТВЕ ГАЙТО ГАЗДАНОВА Горюнов Валерий Валерьевич

учитель русского языка и литературы МБОУ «Средняя школа № 11 города Евпатории Республики Крым», Россия

e-mail: pervoe-slovo@list.ru Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Шалина

Марина Александровна Аннотация. В статье исследуется влияние философии экзистенциализма на типоло-

гию героев в творчестве Гайто Газданова, оформление художественного пространства романов, а также выявляются особенности концепции человека в произведениях автора.

Ключевые слова: Газданов, типология, концепция человека, смысл жизни, человек-вещь, человек-проблема, экзистенциальное пространство, подлинное существование.

Abstract. The article examines the influence of the philosophy of existentialism on the ty-pology of heroes in the work of Gaito Gazdanov, the design of the artistic space of the novels, and also reveals the peculiarities of the concept of man in the works of the author.

Keywords: Gazdanov, typology, the concept of man, the meaning of life, man-thing, man-problem, existential space, true existence.

Постановка проблемы. Под термином «художественная антропология» в литературном творчестве мы понимаем исследование писателем человеческой сущности с помощью художественных средств и воплощение концепции человека в произведении, посредством которой автор находит ответы на фундаментальные вопросы существования [6, с. 8].

Особый интерес к художественной антропологии в творчестве писателей-экзистенциалистов (атеистической ветви) продиктован культурологическими изменениями, произошедшими в XX в.: прекращение доминирования над лич-ностью метафизического идеала («Бог умер» Ф. Ницше), в результате чего от-ветственность за формирование себя и своих нравственных принципов перекла-дывается на человека. Следовательно, изучение концепции человека в творче-стве писателя-экзистенциалиста является ключевым моментом в определении его художественного своеобразия.

Гайто Газданов – представитель «младоэмиграции» – был одним из тех писа-телей, в творчестве которых экзистенциальная тематика была основополагающей. Романы Газданова считаются неизученным феноменом русской литературы, по-скольку большая часть публикаций, анализирующих произведения этого писателя, появилась только в конце 90-х – начале 2000-х гг. (работы С. М. Кабалоти [7], С. А. Кибальника [8], О. Орловой [12], А. И. Серкова [14] и др.).

Аспекты художественной антропологии Гайто Газданова изучались многи-ми учеными. Так, С. А. Кибальник исследует экзистенциальную традицию в творчестве писателя. Выявляя интертекстуальные связи Газданова и Толстого, ученый анализирует образ «человека на войне» [8, с. 52]; в главе «Газданов и Достоевский» он сравнивает отношение этих писателей к «всемству» [Там

121

же, с. 184]. Рассматривая роман «Пробуждение», С. А. Кибальник делает вывод об обращенности Газданова к традиции русской литературы и поиске «положи-тельного героя» [Там же, с. 320].

Р. Тотров характеризует романы Гайто Газданова с точки зрения их экзи-стенциальной проблематики. По мнению ученого, убежденность писателя-младоэмигранта в незаменимости индивидуального человеческого опыта сбли-жает его с известными экзистенциалистами: Сартром и Камю. Герои газданов-ского творчества ищут способ раскрыть свое «Я», обрести свободу выбора и смысл существования. Своеобразие сюжетной структуры, концепции человека ученый связывает с философией экзистенциализма [15, c. 525].

Е. В. Кузнецова, анализируя особенности образа героя-рассказчика и повест-вователя в романах Гайто Газданова, делает вывод, что «образ героя-писателя <…> отражает в своих взглядах общечеловеческие проблемы, идеи гуманистов. И в этом аспекте он дан в оппозиции к окружающей его бездуховности» [10, 188].

Функцию женских образов рассматривает Д. Е. Коломин. Женщина, по мнению ученого, является помощником в преодолении экзистенциального кри-зиса, «музой» [9, с. 25]. Тему русской души и образ человека первой волны эмиграции в романе «Ночные дороги» исследует Ю. В. Бабичева: «Частный клинический случай прогрессирующей душевной болезни < эмигранта Василье-ва (курсив наш) > с ее смертельным коктейлем из маний преследования и вели-чия Г. Газданов использовал как форму отражения “зловещей метафизики”, в каковую вылилась у русской эмиграции первой волны в ее впечатляющем боль-шинстве природная “варварская свобода мышления”» [1, c. 31].

Интерес ученых к проблеме художественной антропологии Г. Газданова и отсутствие полноценного изучения данной темы определяет актуальность про-водимого исследования.

Целью данной работы является выявление типологических доминант в ху-дожественной антропологии Гайто Газданова и их связей с экзистенциальным и социальным пространствами в газдановском тексте.

Объектом исследования стали следующие романы Г. Газданова: «Вечер у Клэр», «Полет», «Ночные дороги», «Призрак Александра Вольфа», «Пилигри-мы», «Пробуждение», «Эвелина и ее друзья».

Изложение основного материала исследования. Человек в представле-нии экзистенциальной философии не обладает изначально сформированной сущностью, а находится в процессе становления и самоопределения. Для досто-верности изображения этого движения (потока индивидуального существова-ния) многие герои Г. Газданова наделяются способностью к постоянной рефлек-сии, созерцанию чужой жизни и феноменальной памятью. Память в произведе-ниях писателя «позволяет пропустить поток существования через душу автора или героя, что способствует поиску истины» [4, с. 218]. Чаще всего персонаж с подобными качествами выступает в роли рассказчика.

Таким героем является, к примеру, Николай Соседов в «Вечере у Клэр». Роман построен на воспоминаниях персонажа о детстве, кадетском корпусе, гимназии, влюбленности в девушку по имени Клэр, Гражданской войне. Как отмечает Е. В. Кузнецова: «В романе “Вечер у Клэр” отображена биографиче-ская близость автора и героя-рассказчика. Но Г. Газданов <…> дает другое имя своему герою Николай Соседов, тем самым отдаляя себя от героя. Однако эти-

122

мология фамилии Соседов наводит на мысль о родстве, соседстве с автором, но не на полную идентификацию с ним» [10, с. 186].

Процесс извлечения образов прошлого в романе «Вечер у Клэр» подобен феноменолого-психологической редукции Э. Гуссерля, совершая которую, субъ-ект отключает естественную установку и сосредотачивает свое внимание ис-ключительно на восприятии событий, независимо от того, являются ли они иллюзией или произошли в действительности. Это сходство подтверждается словами главного героя: «Болезнь, создававшая мне неправдоподобное пребы-вание между действительным и мнимым, заключалась в неуменье моем ощу-щать отличие усилий моего воображения от подлинных, непосредственных чувств, вызванных случившимися со мной событиями» [2, т. 1, с. 48]. Отсюда ясно, почему в романе отсутствует четкая хронология и последовательность фактов: Газданов раскрывает внутренний мир героя, становление его сущности, поэтому сюжет отходит на второй план.

Смыслом рефлексии персонажа и ее предпосылкой является Клэр. Николай дает ей следующую характеристику: «Отдаваясь власти сна, или грусти, или дру-гого чувства, как бы сильно оно ни было, она не переставала оставаться собой; и казалось, самые могучие потрясения не могли ни в чем изменить это такое закон-ченное тело, не могли разрушить это последнее, непобедимое очарование, которое заставило меня потратить десять лет моей жизни на поиски Клэр и не забывать о ней нигде и никогда» (I, 47). Явное противоречие экзистенциальной установке о становлении сущности и акцент на слове «тело» говорит о том, что Клэр воспри-нимается героем скорее как вещь, чем человеческое существо. Смыслом жизни такой феномен может стать смыслом жизни только будучи недостижимым, в противном случае, он должен быть заменен на иной образ.

Главные герои в остальных романах Г. Газданова (исключением является «Пробуждение») аналогичны образу Николая Соседова – это творческие лично-сти, связанные с миром литературы, интеллектуалы с феноменальной памятью и способностью к непрерывному созерцанию и рефлексии. По словам, Е. В. Куз-нецовой: «герой-писатель представляет образ самого автора и в этом случае выражает его размышления и мировоззрение по вопросам, которые являются актуальными для Гайто Газданова» [10, c. 186]. Образ Клэр, в свою очередь, можно отнести к важному для газдановского художественного мира типу чело-века-вещи (машины).

Образ человека-машины возникает в эпоху Просвещения в трудах сто-ронника радикального материализма и механицизма Жюльена Офре де Ламетри. В его одноименном труде «Человек-машина» философ утверждает, что люди – это механизмы особого рода, которые могут чувствовать, имеют разум и отли-чают добро от зла: «Остановимся подробнее, – пишет Ламетри, – на этих пру-жинах человеческой машины. Все жизненные, свойственные животным, есте-ственные и автоматические движения происходят благодаря их действию. Дей-ствительно, тело машинально содрогается, пораженное ужасом при виде неожи-данной пропасти; веки, как я уже говорил, опускаются под угрозой удара; зрачок суживается при свете в целях сохранения сетчатой оболочки и расширяется, чтобы лучше видеть предметы в темноте; <...> сердце, артерии и мускулы со-кращаются во время сна, как и во время бодрствования; легкие выполняют роль постоянно действующих мехов» [11, c.180].

123

В экзистенциальной философии человек-машина является образом рацио-нализма и подвергается критике, поскольку, как утверждает И. И. Гарин, «по-пытки рассудка решить проблему человека с помощью “чистой доски” или “человека-машины” не привели к результату <…> потому, что свобода, неопре-деленность, спонтанность, возможность – необходимые условия человеческого существования и развития человеческой природы» [3].

Особенности газдановского человека-машины раскрываются в романе «По-лет». Такую характеристику получает Сергей Сергеевич – отец главного героя: «Машина ты, а не человек, – сказала Ольга Александровна со вздохом. – Довольно милая машина, но машина» (I, 354). Герой обладает феноменальной памятью и развитым интеллектом: «Он понимал все так быстро, что отсюда у него образова-лась привычка не кончать фраз» (I, 305). Сергей Сергеевич не лишен альтруизма: «Он субсидировал театры, поддерживал начинающие таланты, в которые очень плохо верил сам, вообще платил всегда и всюду, это входило в его обязанности владельца большого состояния» (I, 303). Однако основным его качеством является отсутствие чувственного начала: «Он никогда не любил по-настоящему, – как никогда не был до конца откровенен» (I, 305). Следовательно, для человека-машины характерны следующие качества: доминирующее рациональное начало или «здравый смысл», подавленная или отсутствующая чувственность, завершен-ная сущность (отсутствие становления) «Ну, вот ты весь как стеклышко. У тебя нет ни пороков, ни увлечений, ты такой добрый, снисходительный и хороший, без единого недостатка, так что с души воротит» (I, 354).

«Машиной», «вещью» человек может стать по разным причинам: из-за нега-тивных условий существования, как попавший ребенком в публичный дом Фред из «Пилигримов»; от невозможности воплощения, как главный герой романа «Эвели-на и ее друзья»; или даже из-за скрытого гуманизма, как Сергей Сергеевич: «Меня ты и Леля всегда считаете машиной, потому что вы не понимаете, что меня застав-ляет так жить. Ты не думала об этом? Мне жаль людей, ты понимаешь? <…> Мне всех жаль, Лиза, потому я не возражаю людям, не мешаю думать, что они хотят, и жить, как им нравится, хотя действуют они почти всегда неправильно» (I, 378).

Некоторые образы, например, Алиса из «Ночных дорог», являются «вещью» изначально: «Казалось, творческое усилие, которое вызвало из небытия ее суще-ствование, создало это совершенное тело и прекрасное лицо – и исчерпало себя, и на долю Алисы, кроме этого, не выпало ничего: ни желаний, ни страстей, ни даже намерений. То, что в других вызывало волнение, или нетерпеливое ожидание, или жажду, ее оставляло равнодушной» (II, 180). Герой-рассказчик, безымянный так-сист, дает ей следующую характеристику: «Получается впечатление, что ты про-сто падаль, Алиса» (II, 180). Связь человека-машины со смертью, с точки зрения экзистенциальной философии, очевидна: человек, у которого отсутствует чув-ственное начало и процесс становления (выбора), не является существующим.

Образ человека «не-живущего», абсолютизирующего смерть, раскрыт в романе «Призрак Александра Вольфа». Вольф – зеркальное отражение рассказ-чика – обладает качествами человека-машины: подавленная чувственность, холодный скептицизм, рационализм, фатализм. Г. Газданов создает героя-антитворца, что особенно ярко раскрывается в отношениях с главной героиней: «Она ставила себе вопрос: что давало этому человеку силу жить? То, во что верили другие, для него не существовало; даже самые лучшие, самые прекрас-

124

ные вещи теряли свою прелесть, как только он касался их. Но его притягатель-ность была непреодолима. <…> И еще несколько позже она поняла, как этот человек мог существовать и что поддерживало его в этом длительном путеше-ствии навстречу смерти: он был морфиноман» (III, 87).

Эффект от морфина описывается Еленой Николаевной следующим образом: «После первого опыта она ощутила <…> ледяную, непостижимую до тех пор про-зрачность» (III, 88). Ассоциативно этот эффект напоминает «пустоту», которую переживает главный герой романа «Эвелина и ее друзья»: «Состояние, которое не требует от тебя никаких усилий, в котором вообще нет таких понятий, как необхо-димость, желание, стремление, действие. Это уход от всего, что обычно наполняет твою жизнь. Но это в то же время не похоже на погружение в небытие. У тебя в этом состоянии остается самая ценная, по-моему, возможность, которая дана чело-веку, созерцание» (IV, 205). Александр Вольф и герой «Эвелины…», ощущая бес-смысленность жизни, находят подобие идеала за ее пределами. Их существование можно охарактеризовать как «ожидание чего-то». В случае Вольфа – смерти.

Человеку-машине в философии экзистенциализма противопоставлен чело-век-проблема [3], находящийся в процессе непрерывного становления и выхо-дящий за рамки всеобщих формул. Доминирующим в таком человеке является индивидуально-чувственное, интуитивное начало.

Человек-проблема, по словам И. И. Гарина, «… не просто связан с миром множеством нерационализируемых связей, но является соединительным звеном между материей и духом, жизнью и сознанием, Вселенной и Богом» [3]. В этом образе заключен «главный лейтмотив экзистенциального философствования – противостояние Личности Системе, бунт единичного против всеобщего, право человека быть собой» [Там же].

В творчестве Гайто Газданова образ человека-проблемы раскрывается в образе Николая Соседова, героя-рассказчика из романа «Ночные дороги» и «Призрак Александра Вольфа», Володи из «Истории одного путешествия» и др.

Становление души Сережи – персонажа романа «Полет» – происходит па-раллельно с физическим развитием (герой – молодой человек). Объединяя в себе унаследованный от отца рационализм и сентиментальность матери, которую не интересовало ничего, кроме любви, он делает выбор в пользу чувств. Катализа-тором этого выбора становится женщина: «Тень Лизы не оставляла его; <…>. Это беспрестанное и напряженное ее присутствие во всем <…> стоило того, чтобы ради него пожертвовать чем угодно» (I, 398).

Образ женщины в творчестве Г. Газданова играет значительную роль. В романах писателя чувственное начало, заключенное в представительницах прекрасного пола, расширяется до дионисийского. Это объясняет постоянное метание между убеждениями и мужчинами. Газданов неоднократно подчеркива-ет языческую сторону женщины: например, в образе Эвелины: «По отношению к ней мы все вели себя так, точно мы имели дело с каким-то отрицательным божеством, которое не следует раздражать ни в коем случае – и тогда, может быть, оно растворится и исчезнет» (IV, 147). Елена Николаевна в «Призраке Александра Вольфа» связана с образом солнца, типичным для языческой мифо-логии. Эта связь прочитывается в имени героини (Елена – светлая) и в характе-ристике, которую дает ей герой-рассказчик: «Близость с ней требует какого-то безвозвратно-разрушительного усилия <…>. Я чувствовал себя как в лихорадке,

125

глаза мои были воспалены, и мне казалось, что я испытываю ощущение какого-то незримого ожога» (III, 3).

Независимо от того, к какому типу относится женский образ: «человека-машины» (Клэр, проститутки из «Ночных дорог» и др.) или «человека-проблемы» (Жанина, Эвелина, Елена Николаевна и др.), функция женщины в романах Газданова едина: помочь главному герою «преодолеть “метафизиче-скую бездомность”, экзистенциальную апатию» [9, с. 24].

Становление индивидуальности, превращение личности в «человека-машину» или «человека-проблему» происходит, по словам И. П. Чередниченко, «в двух взаимовлияющих, но не смешиваемых пространствах: социальном и экзи-стенциальном [16, с. 141]». Социальное пространство – пространство взаимодей-ствия человека с социумом. «В него могут входить другие люди, целые народы, элементы культуры и даже отдельные предметы, отражающие статусное положе-ние человека или имеющие для него личностную значимость» [15, с. 143]. Про-странство экзистенциальное – это подлинное существование человека, «в котором сосредоточены его истинные цели, ценности, а также матрица подлинного жиз-ненного пути, пройденного до настоящего времени жизни человека» [16, с. 144].

Социальное пространство не требует от человека рефлексии. В нем четко распределены социальные роли, регулируемые социальными нормами и под-держивающиеся социальным контролем [Там же, с. 142]. Другими словами, социальное пространство создает условия для отчуждения человека от самого себя и превращения его в «машину». Об этом рассуждает главный герой романа «Ночные дороги»: «меня особенно поразило, когда я впервые увидел людей, запряженных в небольшие тележки, в которых они везли провизию; я смотрел на обветренные лица и на особенные их глаза, точно подернутые прозрачной и непроницаемой пленкой, характерной для людей, не привыкших мыслить, – такие глаза были у большинства проституток - и думал, что, наверное, то же, вечно непрозрачное, выражение глаз у китайских кули, такие же лица были у римских рабов – и, в сущности, почти такие же условия существования» (II, 64).

Но не только низшие слои общества обладают этим «налетом животной глу-пости» (II,79) но и обеспеченные, образованные люди: «Видя лица коммерсантов, служащих, чиновников и даже рабочих, я находил в них то, чего не замечал рань-ше, когда был моложе, какое-то идеальное и естественное отсутствие отвлеченной мысли, какую-то удивительную и успокаивающую тусклость взгляда» (II, 192). Следовательно, первейшим условием для становления личности, по Газданову, является выход за границы социального пространства. Отсюда понятно, почему большинство его героев не зависят от материальных ценностей и работы.

Социальному пространству противопоставлено экзистенциальное, подлинное, в которое «человек “вбрасывается”» под воздействием сильных чувств или погра-ничных ситуаций [16, с. 144]. В этом пространстве начинается становление «чело-века-проблемы», который изменяется не только «духовно, но и телесно» [Там же]. Так, например, образ человека-альтруиста, готового на самопожертвование во имя любви, воплощает «результат газдановского искания выхода из экзистенциального кризиса, довлеющего над всей эпохой» [4, с. 218]. Экзистенциальное пространство, по словам И. П. Чередниченко, «не имеет четких границ и не определяется реаль-ностью бытия. В него включаются как внутренние картины реальных ситуаций, так и фантазии, сны и измененные состояния сознания» [16, с. 148].

126

В романе «Полет» экзистенциальное пространство представлено в образе бури: «Все пространство, которое она видела перед собой, было полно брызг и водяного тумана» (I, 417). Созерцая стихию, главная героиня погружается в состояние подлинного бытия: «Впервые, быть может, в жизни время исчезло из ее представления; давно, в страшной пропасти исчезнувших тысячелетий, неод-нократно было то же: тот же неистовый вихрь, те же звуки, шум огромной земли и резкий крик петуха» (I, 418). Буря ассоциируется у Лизы с мифическим тита-ном, а у главного героя с «сотворением мира» (I, 418). Этих двух героев можно отнести к типу «человека-проблемы», однако их становление идет по разных векторам: Лиза стремится к языческой стихийности (образ Титана), тогда как Сережа сосредоточен на творческом созидании и упорядочивании Хаоса.

В романе «Пробуждение» локусом душевного переворота является место в лесу с многоствольным кедром, напоминающим Мировое древо, и специфиче-ским запахом, исходящим от муравейника. Там Пьер Форэ, подобно героине романа «Полет», испытал чувство, будто «он живет бесконечно давно» (IV, 29). Аналогичный образ представлен в романе «Пилигримы»: «Он знал теперь чуть ли не каждое место в лесу, знал, на какой высоте стучит дятел, откуда идет пе-чальный крик кукушки, где лисья нора, куда тонкой и непрерывной линией идут крупные красные муравьи из муравейника» (III, 464. Муравьи в этом простран-стве являются символом постройки нового субъективного мира, что является, по словам Роже, «очень долгой работой» (III, 467).

В «Призраке Александра Вольфа» подлинное бытие не имеет конкретного локуса, а возникает после смерти героя-антагониста и разрешения пограничной ситуации: «Он лежал теперь во всю длину своего тела, разбросав руки; голова его была почти у ее ног. Я сделал шаг вперед, наклонился над ним, и вдруг мне показалось, что время заклубилось и исчезло, унося в этом непостижи-мо стремительном движении долгие годы моей жизни» (III, 136).

Заключение. Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод, что художественная антропология Гайто Газданова не выходит за рамки экзистенци-альной философии. Всякий человек, по убеждению философов-экзистенциалис-тов, пытается найти решение проблемы смерти и смысла существования или от-страниться от них, создав себе «какое-то подобие жизни» (IV, 164). В соответ-ствии с этим выделены основные типы героев Г. Газданова: человек-проблема, формирующий свою сущность в разрешении пограничных ситуаций (Николай Соседов, Сережа из романа «Полет», Володя из «Истории одного путешествия» и др.), и человек-машина, который из-за влияния социума приобретает мертвый неподвижный взгляд, т.е. отчуждается от самого себя, теряя доступ к экзистенци-альному пространству (подлинному бытию), в котором возможно становление сущности. Особенностями экзистенциального пространства в творчестве Гайто Газданова, помимо резкого изменения жизни персонажа, являются мифологиче-ская символика и чувство исчезновения времени.

Литература 1. Бабичева, Ю. В. Гайто Газданов и творческие искания Серебряного века / Ю. В. Бабичева. – Вологда : Русь, 2002. – 86 с. 2. Газданов, Г. Собрание сочинений : в 5 т. / Г. Газданов. – Москва : Эллис Лак, 2009. Здесь и далее цитирование текстов Г. Газданова приводятся по данному изданию с указанием в круглых скобках римской цифрой номера тома и арабской – номера страницы. – В. Г. 3. Гарин, И. И. Экзистенциализм [Электронный ресурс] / И. И. Гарин // Что такое фило-софия?; Запад и Восток; Что такое истина?. – URL : https://scibook.net/osnovyi-filosofii-

127

knigi/ekzistentsializm-31738.html. 4. Горюнов, В. В. Художественная антропология Гайто Газданова: поиски оснований / В. В. Горюнов, М. А. Шалина // Формирование профессиональной компетентности фило-лога в поликультурной образовательной среде : материалы научно-практ. конференции, 24-25 ноября 2017 г. , г. Евпатория / под общ. ред. И. Б. Каменской. – Симферополь : Ариал, 2017. – С. 215–219. 5. Дюдина, О. М. Поэтика романов Г. Газданова [Электронный ресурс] / О. М. Дюдина. – URL : http://cheloveknauka.com/poetika-romanov-gayto-gazdanova. 6. Зайцева, Т. Б. Художественная антропология А. П. Чехова: экзистенциальный аспект (Чехов и Киркегор) : дисс. … докт. фил наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / Т. Б. Зайцева. – Магнитогорск, 2015. – 390 с. 7. Кабалоти, С. М. Поэтика прозы Гайто Газданова 20-30-х годов / С. М. Кабалоти. – Санкт-Петербург : Петербургск. писатель, 1998. – 334 с. 8. Кибальник, С. А. Гайто Газданов и экзистенциальная традиция в русской литературе / С. А. Кибальник. – Санкт-Петербург : Петрополис, 2011. – 412 с. 9. Коломин, Д. Е. Функции женских образов в отражении авторской концепции творчества Гайто Газданова : автореферат дисс. … канд. фил. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / Д. Е. Коломин. – Нижний Новгород, 2012. – 28 с. 10. Кузнецова, Е. В. Образ автора, герой-рассказчик и повествователь в романах Гайто Газданова / Е. В. кузнецова // Известия Российского гос. пед. ун-та им. А. И. Герцена. – 2009. – № 115. – С. 184–190. 11. Ламерти, Ж. О. Сочинения / Ж. О. Ламерти. Сочинения. – Москва, 1983. – 511 с. 12. Орлова, О. Литературный призрак Гайто Газданова: история создания образа (обзор и публикация материалов архива Газданова в Хотонской библиотеке Гарвардского универ-ситета) / О. Орлова // Реферативный журнал. Социальные и гуманитарные науки. Отече-ственная и зарубежная литература – Сер. 7. Литературоведение. – Москва : РЖ : РАН ИНИОН, 1999. – Вып. 3 – С. 165-193. 13. Савельева, В. В. Художественная антропология: монография / В. В. Савельева. – Алмааты : АГУ им. Абая, 1999. – 281 с. 14. Серков, А. И. Газданов в масонских ложах: хроника / А. И. Серков // Гайто Газданов и «незамеченное поколение»: писатель на пересечении традиций и культур : сб. науч. тру-дов. – Москва, 2005. – С. 206-213. 15. Тотров, Р. Между нищетой и солнцем : послесл. / Р. Тотров // Г. Газданов. «Вечер у Клэр». Романы. – Владикавказ : Ир, 1990. – С. 523–542. 16. Чередниченко, И. П. Экзистенциальный опыт реального существования / И. П. Чередниченко // Гуманитарные науки. – № 4. – Ростов-на-Дону, 2010. – С. 140-151. УДК 811.161.1’373.2

МАГИСТРАЛЬНЫЕ ПОНЯТИЯ ПОЭТИЧЕСКОЙ ОНОМАСТИКИ: ПРОБЛЕМЫ ТОЛКОВАНИЯ

Данилина Ольга Александровна преподаватель русского языка и литературы

ГБПОУ РК «Евпаторийский индустриальный техникум», Россия e-mail: olga_danilina1@lenta.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая Юлия Константиновна

Аннотация. В статье рассматривается несколько важнейших понятий современной ономастики – поэтическая ономастика, поэтоним; также представлены некоторые подходы к изучению этих терминов отечественными и зарубежными учеными, разграничение понятий среди различных вариантов конкретных определений.

Ключевые слова: ономастическое пространство, поэтическая ономастика, поэтоним. Abstract. The article regards a few important notions of the modern linguistics – poetical on-

omastics, poetonym, and also presents some approaches to the study of these terms by domestic and foreign scientists, the distinction of concepts among the various options for specific definitions.

Keywords: onosmatic area, poetical onomastics, poetonym. Постановка проблемы. Начало ХХ в. ознаменовалось увеличением интере-

са отечественных и зарубежных исследователей к проблеме ономастического

128

пространства художественных текстов, которая до сих пор остается неразрешен-ной. В это время исследователи впервые поставили во главу угла именно изучение поэтонимов, их структуры и функций. Огромный вклад в развитие ономастики как науки внесли представители формальной школы, для которых она не была глав-ным объектом изучения, а лишь побочным продуктом их научных исканий.

К проблеме определения терминов «ономастическое пространство», «поэ-тическая ономастика» и «поэтоним» обращалось множество зарубежных и оте-чественных ученых (В. М. Калинкин, Т. В. Немировская, А. В. Суперанская, К. С. Федотова и другие).

Цель статьи – охарактеризовать содержание понятий поэтическая онома-стика и поэтоним с точки зрения их различных дефиниций.

Изложение основного материала исследования. У каждого народа есть идея, система ценностей, которые передаются из поколения в поколение при помощи слов, образов и мыслей, и в свою очередь эта система определяет цен-ностную ориентацию всех людей или отдельных групп, их способ мышления и мировосприятия. Это доказывает мысль о том, что для понимания и принятия картины мира другого народа или этноса нужно изучить его культуру и язык. В этом смысле ономастика как наука имеет самое прямое отношение к форми-рованию межнациональных отношений или мировоззрения конкретного пред-ставителя того или иного народа.

В относительно новых ономастических науках можно проследить ряд изме-нений в методике исследования онимов. Существует множество противоречивых взглядов ученых-ономастов как на уже упроченные, основополагающие, так и на только сформированные вопросы. Однако это формирует некий азарт в кругу лингвистов, что в свою очередь повлекло за собой создание новых теоретических положений и разноплановость исследований, которые не находят полного терми-нологического отображения в трудах современников. Следовательно, все это привело к изоляции нетрадиционных терминов и методов исследования онимов от общепринятой в науке терминосистемы.

На данный момент не существует общего названия для одной из поддисци-плин ономастики – поэтической, и большинство исследователей используют разнообразные варианты названия. Так, М. В. Буевская подчеркивает негативное влияние неоднозначности трактовок художественной ономастики и считает, что неустойчивость терминологического аппарата ономастических наук, в частности и поэтонимологии приводит к разногласиям при описании совокупности соб-ственных имен в литературном тексте [1, с. 28].

В. В. Вязовская использует понятие «ономастика» для всей совокупности онимов в художественном тексте [2, с. 3].

К. Б. Зайцева называет раздел лингвистики, изучающий собственные имена в художественной литературе – стилистической ономастикой, а ее подвиды – стили-стической антропонимией и топонимией [3, с. 12].

В монографии «Теория и методика ономастических исследований» А. В. Суперанской, мы находим синонимы для термина «ономастика в художе-ственных произведениях» – поэтическая ономастика [10, с. 7] «литературная ономастика» [10, с. 10], «ономастика художественного текста» [Там же, с. 220].

В статье «Некоторые проблемы литературной ономастики» Т. В. Немиров-ская использует термин «литературная ономастика» с учетом жанрового распре-деления: а) поэтическая ономастика – лирика, поэмы, баллады; б) художественная

129

ономастика – рассказ, повесть, роман; в) драматургическая ономастика – комедии, драмы, трагедии» [6, с. 112].

В. М. Калинкин, вместо понятия «литературная ономастика», ввел в науч-ный обиход термин «поэтонимология», который обозначает раздел ономастики, занимающийся изучением поэтонимов [5, с. 25].

По мнению А. А. Фомина термином «поэтическая ономастика» следует по-льзоватся чтобы обозначить направления исследований ономастики в произве-дениях с эстетической доминантой, без строгой привязки к текстам художе-ственной литературы [13, с. 65].

Так, в «Словаре русской ономастической терминологии» Н. В. Подольской термин «поэтическая ономастика» определяется как раздел лингвистики, который изучает любые собственные имена (поэтонимы) в художественной литературе, т.е. принципы их создания, стиль, функционирование в тексте, восприятие читателем, а также эстетические установки автора и его мировоззрение» [7, с. 163].

Таким образом, ономастика художественного произведения в работах мно-гих исследователей трактуется по-разному, но большинство из них придержи-ваются термина «поэтическая ономастика».

Не смотря на то, что уже много сделано в сфере ономастики, актуальным и сейчас остается исследование онимного пространства произведений русских писателей. Современное состояние русской литературной антропонимии, топо-нимики и других разделов ономастики обнаруживает потребность в системати-зации и каталогизации многочисленных онимных единиц, разностороннего изучения их функционально-стилистических и семантических возможностей, определения общего и индивидуального в принципах номинации персонажей, явлений или конкретных мест действия.

Исследователи литературной ономастики признают тот факт, что ономасти-ческую семантику стоит разделять по уровням языка, речи и художественного текста. Речевой ракурс, одним из проявлений которого является художественный текст, дает собственным именам больше возможностей проявить свой потенциал во всей полноте и многогранности. Так, в «Словаре русской ономастической тер-минологии» поэтоним – это название в художественной литературе, которое имеет в языке произведения не только номинативную (называющую), но и характеризу-ющую, стилистическую и идеологическую функцию [Там же, с. 84].

В «Словаре украинской ономастической терминологии» мы находим опреде-ление термина поэтоним (литературно-художественный оним) – это вид идеонима, подвид хрематонима, любое собственное имя в художественном тексте [9, с. 150].

Так, Е. Н. Лоскутова считает, что поэтоним – это объект вторичной номи-нации, который имеет существенные отличия от собственных имен живой раз-говорной речи, что вызвано не только волей воображения автора, но и специфи-ческими особенностями художественного целого [4, с. 27].

По мнению же Р. В. Разумова имена собственные, функционирующие в пространстве художественного текста, не составляют единой группы с одинако-вым набором отличительных черт, то есть поэтонимы не могут быть поставлены в один ряд с онимами, функционирующими в реальном мире [8, с. 324].

К. С. Федотова, напротив, определяет поэтоним как любое собственное имя, используемое в литературном произведении [12, с. 37].

Проанализировав различные подходы к определению дефиниции «поэто-

130

ним», мы пришли к выводу, что поэтоним – это составной элемент авторского художественного ономастикона, который выступает в тексте номинацией субъ-екта, объекта или временного отрезка художественного рассказа. Использование этих элементов зависит от мастерства писателя, от его стиля и от жанровых особенностей произведения.

Каждый использованный в художественном тексте поэтоним влияет на фор-мирование ономастикона всего произведения. Имена собственные в тексте зани-мают важнейшее место, так как через их призму автор выражает свое отношение к героям, выбирает имена персонажам, а также способы и приемы использования тех или иных поэтонимов в своих произведениях. Все происходящие события, герои, их поступки, время действия связаны между собой и зависят друг от друга.

Так, Ю. Н. Тыняновым была предложена идея о мотивированности поэти-ческого онима художественным образом, следствием чего является потенциал имени. В произведении же, по его мнению, не существует «не говорящих» имен, т.к. каждое имя в какой-то мере характеризует образ и является средством до-стижения художественной выразительности [11, с. 249].

Все онимы художественного текста делятся на несколько полей в зависи-мости от специфики денотативного значения собственных имен, способа пре-вращения форм имени и других признаков. Для комплексного анализа онома-стического пространства произведения важным является рассмотрение принци-пов и способов авторской номинации. В зависимости от жанра, идейно-художественного содержания, пространственно-временной организации худо-жественного текста автором используются разнообразные варианты комбинато-рики называемых знаков. Выбор формы номинации зависит от отношения авто-ра к называемому, коммуникативной ситуации, социальному статусу носителя.

Выводы. Довольно продолжительное время среди ономастов велись ожив-ленные дискуссии по проблеме наименования ономастики художественного произведения. А поэтонимы, как части целого, не привлекали внимания иссле-дователей поэтической ономастики из-за их новизны, но развитием науки о языке использование собственных наименований как выразительных средств в литературных произведениях привело к теоретическому переосмыслению поня-тий поэтоним и поэтическая ономастика. В свою очередь, проанализировав несколько различных подходов к осознанию этих терминов, считаем, что поэто-ним – это необходимый элемент для создания образной системы произведения, которые при этом обладают огромным смысловым потенциалом, а поэтическая ономастика – это один из синонимов понятия «литературная ономастика» или «ономастика художественного текста», который обозначает раздел лингвистики, изучающий поэтонимы в литературном произведении.

Литература 1. Буевская, М. В. Поэтонимосфера художественного текста / М. В. Буевская. – Киев : Издат. дом Дмитрия Бураго, 2012. – 288 с. 2. Вязовская, В. В. Ономастика романа Н. С. Лескова «Соборяне» : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.01 «Русский язык» / В. В. Вязовская. – Воронеж, 2007. – 19 с. 3. Зайцева, К. Б. Английская антропонимия и ее стилистическое использование : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.04 «Германские языки» / К. Б. Зайцева. – Одесса, 1979. – 20 с. 4. Лоскутова, Е. Н. Суггестивное воздействие и лингвокульторологический потенциал поэтонимов (на материале произведений М. А. Шолохова) : дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.19 «Теория языка» / Е. Н. Лоскутова. – Москва, 2016. – 252 с. 5. Калинкин, В. М. Теоретические основы поэтической ономастики : автореф. дис. … докт.

131

филол. наук : спец. 10.02.02 ; 10.02.15. – Киев, 2000. – 37 с. 6. Немировская, Т. В. Некоторые проблемы литературной ономастики / Т. В. Немировская // Актуальные вопросы русской ономастики. – Киев, 1988. – С. 112–122. 7. Подольская, Н. В. Словарь русской ономастической терминологии / Н. В. Подольская ; отв. ред. А. В. Суперанская. –2-е изд., перераб. и доп. – Москва : Институт языкознания АН СССР, 1988. – 192 c. 8. Разумов, Р. В. Новые подходы к изучению ономастики / Р. В. Разумов // Ярославский педа-гогический вестник. – 2011. – № 2. – Том I (Гуманитарные науки). – № 4 (79). – С. 322–325. 9. Словник української ономастичної термінології / уклад. Бучко Д. Г., Ткачова Н. В. – Харків : Ранок – НТ, 2012. – 256 с. 10. Суперанская, А. В. Теория и методика ономастических исследований / А. В. Суперанская, В. Э. Сталтмане, Н. В. Подольская, А. Х. Султанов ; отв. ред. А. П. Непокупный. – Москва : Наука, 1986. – 254 с. 11. Тынянов, Ю. Н. Проблема стихотворного языка / Ю. Н. Тынянов. – Москва : Наука, 1965. – 301 с. 12. Федотова, К. С. Имя собственное в поэзии Николая Гумилева: материалы к словарю языка писателя / К. С. Федотова. – Иваново, 2016. – 218 с. 13. Фомин, А. А. Всегда ли литературная ономастика тождественна поэтической онома-стике? / А. А. Фомин // Вопросы ономастики. – Екатеринбург, 2009. – № 7. – С. 57–67. УДК 811.161.1’373.232.1

ТРАДИЦИИ ИССЛЕДОВАНИЯ И ИСТОРИЯ ОТВЛЕЧЕННОЙ ЛЕКСИКИ В РУССКОЙ ФИЛОЛОГИИ

Зубрей Дана Эдуардовна преподаватель иностранного языка

ГБПОУ РК «Евпаторийский индустриальный техникум», Россия e-mail: dana.zubrey@gmail.com

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая Юлия Константиновна

Аннотация. В статье предлагается анализ изучения теоретических аспектов отвле-ченной лексики русского языка, а также раскрывается противопоставление абстрактного конкретному. Проведенный анализ позволяет уточнить параметры отвлеченной лексики и проанализировать традиции ее изучения в русской филологии.

Ключевые слова: отвлеченная лексика, категория абстрактности, лексика с отвле-ченной семантикой, лингвистика.

Abstract. The article offers an analysis of the study of the theoretical aspects of the catego-ry of abstractness in the vocabulary of the Russian language, and also reveals the opposition of the abstract to the concrete. The analysis allows to clarify the parameters of abstract lexis and analyze the traditions of its study in the Russian philology.

Keywords: abstract vocabulary, category of abstractness, vocabulary with abstract seman-tics, linguistics.

Постановка проблемы. Проблема определения сущности абстрактного находится в центре научного внимания в течение многих десятилетий. Особую актуальность она приобретает на современном этапе, который отличается меж-дисциплинарным подходом во всех областях знания, поскольку отвлеченная лек-сика имеет множество сфер использования.

Отвлеченная лексика является частью лексической системы языка, в которую входят слова различных лексико-грамматических классов, она противопоставляет-ся конкретной, поскольку представляет собой не что-то реальное, а выражает субстантивные качества, свойства, состояния, действия, процессы и несмотря на то, что существование абстрактных лексем невозможно без реальности, они не имеют конкретного воплощения.

Цель статьи состоит в определении категории абстрактности и выявлении основных традиций ее исследования.

132

Изложение основного материала исследования. Лингвистические иссле-дования современности направлены на те лексические подсистемы и явления, которые можно соотнести с различными отраслями наук. Именно лексемы с отвлеченной семантикой, находящиеся в точке пересечения речи, языка и мысли относятся к таким явлениям.

Если углубиться в истоки и историю определения абстрактности слова, то можно сделать вывод, что слово «абстрактный» имеет широкие сферы примене-ния: в общелитературном понимании оно характеризует то, что не имеет чув-ственно-конкретного выражения, а как научный термин – наполняется соответ-ствующим содержанием. Сам термин появился в Средневековье. Его ввел Боэций.

Лексему «абстрактный» словарь иноязычных терминов трактует так: «кото-рый является следствием мыслительного выделения со всех значений, свойств и связей конкретного предмета, его основных общих характеристик» [10, c. 4]. Как синоним к словосочетаниям «слова с отвлеченной семантикой», «абстрактные лексемы», «отвлеченная лексика» в научной литературе широко используется термин «абстракция», который включает в себя несколько значений: 1) отвлечение в процессе познания от несущественных сторон, свойств, связей объекта (предме-та или явления) с целью выделения их существенных, закономерных признаков; 2) продукт познания, противопоставляемый конкретной действительности, отвле-ченное понятие; 3) способ поэтапного продуцирования понятий, которые образу-ют все более общие модели – иерархию абстракций [Там же, c. 5].

Таким образом, можно сделать вывод, что под широким смыслом этого слова мы обозначаем процесс абстрагирования, а под узким – результат абстра-гирования.

Пытаясь выяснить корни понятий конкретного и абстрактного, их природу и взаимосвязь, философия вникает в самую суть. Если, с точки зрения философии, конкретное – это нечто реальное, объект, вещь или сумма вещей, то абстрактное не является чем-то существующим наряду с конкретным. Оно не является имею-щимся и за пределами конкретного. Категории абстрактности / конкретности воспринимаем через познание, которое проявляется в обобщениях и осмыслениях.

Обобщение и создание отвлеченных понятий, как и слов – это средство по-знавательной функции. Язык, осуществляя с помощью языковых единиц комму-никативную и познавательную функции, осуществляет отвлеченные процессы, которые связаны с научной абстракцией. Научная абстракция дает возможность осмыслить и языковые законы, и языковые категории, и языковые парадигмы, и элементы самого слова, словосочетания, текста. Все это является проявлением абстрактного в языкознании как науке о языке.

Если говорить о русской филологии, то следует отметить, что интерес к изучению лексики с отвлеченной семантикой отмечается в начале XIX в. и обу-словлен развитием отечественной лингвистики, когда на первый план выходят проблемы, связанные с содержательной стороной языковых знаков и с их функ-ционированием в речи. Русские лингвисты ХIX в. – Ф. И. Буслаев, А. Х. Востоков, Н. И. Греч, Г. П. Павский, А. А. Потебня, И. И. Срезневский – рассматривали отвлеченную лексику с точки зрения ее роли и функции в разви-тии языка и мышления, особенностей семантики. Так, выдающийся филолог-славист А. А. Потеб-ня [8] в работе «Мысль и язык», обращает внимание на то, что язык тесно связан с мышлением. Академик исследует механизм объективи-

133

рования чувственных данных индивидуальной психики как процесс последова-тельной формы человеческого познания.

В научной литературе XIX в. существует обширный круг исследований, в которых отвлеченная лексика рассматривается в различных аспектах и объемах. Следует отметить, что формирование «Словаря великорусского живого языка XIX века» [4] наглядно демонстрирует словообразовательную активность отвле-ченной лексики, тем самым предоставляет новые возможности для изучения категории абстракции. Анализ этого лексикографического труда позволяет определить в традиционной словообразовательной системе новые семантиче-ские потенции, а именно отметить, что лексика с отвлеченной семантикой со-ставляет наиболее значительный по объему пласт. Образование абстрактных лексем является результатом различных факторов, как лингвистических, так и тех, что не касаются плоскости языка. Основное объяснение возрастания инте-реса к отвлеченной лексике обуславливается общим устремлением языка к большей абстрактности. Эту тенденцию и объяснял Я. К. Грот [Там же], кото-рый утверждал, что язык, по мере своего развития в речи, дает перевес отвле-ченному мышлению над наглядной изобразительностью. Данная мысль автора и редактора словаря нашла отображение в лексическом материале и организации структуры словаря. Определяющую роль в содержании отображает фактор си-стемности, который определяет возможность произвести отвлеченное существи-тельное практически от любого качественного прилагательного.

Изучение лексики с отвлеченной семантикой в ХХ в. отразилось на всех уровнях и подуровнях языка, главным объектом изучения стали форма и содержа-ние. Такая лингвистическая традиция нашла свое отражение в работах Р. А. Будагова, В. В. Виноградова, В. А. Звегинцева, Ю. С. Сорокина, Ф. П. Фили-на. Для исследований этих авторов характерно изучение отвлеченной лексики на примере существительных, т.к. значение абстрактности еще не распространялось на другие части речи. Так, труды В. В. Виноградова [3] включают в себя анализ отвлеченных существительных на базе грамматической категории единственного числа, и не соотносимые со множественным, поскольку они не соединяются с представлением о счете. При этом академик подчеркивает, что в связи с тем, что грамматическая категория числа отражает количественные отношения объектов в действительности, важно противопоставлять счетные и несчетные конкретные существительные неисчисляемым абстрактным.

В 70-х гг. прошлого века лингвисты изучали отвлеченную лексику, противо-поставляя ей конкретную, и выделяли семантические, грамматические и синтакси-ческие критерии их разделения. Наиболее изученным является критерий денотата, который определяет опору на предмет в конкретной лексике и отсутствие матери-ального денотата у абстрактных лексем. Анализируя лексику с этой стороны, уче-ные пришли к выводу, что абстрактными можно назвать те слова, значение кото-рых «не содержит указания на вполне определенный предметный ряд» [1, с. 16.].

Анализируя отвлеченную лексику в начале 80-х гг. ХХ в. лингвисты прихо-дят к заключению, что изучать данные лексемы нельзя с помощью перенесения положений логики и философии в лингвистику, они утверждают, что степень абстрактности слова, а именно денотативное имя, больше соотносится с внешним миром, чем сигнификат, который представляет собой «нечто видимое, слышимое, осязаемое или представляемое» [11, с. 25]. Так, по мнению А. А. Уфимцевой [Там

134

же], доминирование денотата над сигнификатом определяется как конкретная лексика, а сигнификата над дентотатом – лексика с отвлеченной семантикой.

На рубеже XX–XXI вв. преобладало комплексное исследование роли и кон-цептуализация окружающего мира. Такое направление современной русской филологии, отражает взаимодействие лингвистики с психологией, психолингви-стикой и когнитивистикой. В современных исследованиях внимание лингвистов направлено на изучение когнитивных моделей, стоящих за языковыми единицами, в то время как раньше лексика изучалась только с позиции системных отношений. Так, Л. О. Чернейко [12], в своей работе «Лингвофилософский анализ абстрактно-го имени» анализирует отвлеченные лексемы с когнитивной позиции, рассуждает о степени освоения абстрактной лексики и выделяет интуитивный, метафориче-ский и дискурсивный способы ее существования в индивидуальном сознании.

В последнее десятилетие существенно изменился подход к выбору методов анализа языковых явлений и способов конструирования предмета лингвистическо-го исследования. Вопросы формирования пласта лексики с отвлеченной семанти-кой наиболее полно раскрыты в работах современных лингвистов: Т. В. Луневой «Абстрактность лексических значений слов: лингвокогнтивный взгляд», З. Ф. Пискозуб «Семантические и функциональные свойства абстрактных суще-ствительных французского языка», Т. С. Толчеевой «Основные способы кодирова-ния абстрактного в национально-языковых картинах мира», Н. М. Тома «К пробле-ме определения абстрактной лексики», О. Р. Чооду «Возможности отвлеченных имен существительных», М. П. Шатохиной «Изучение отвлеченной лексики».

Лингвистические исследования современности направлены на лексические подсистемы и явления, которые можно соотнести с различными отраслями наук. Так, З. Ф. Пискозуб в своем диссертационном исследовании «Семантические и функциональные свойства абстрактных существительных французского язы-ка» [7] пришла к выводу, что конкретные существительные называют реальные предметы, как они есть, абстрактные, наоборот, передают идеи, экспрессив-ность, концепты. Однако, очевидно, что между предметами и словами нет пря-мой связи. Существует когнитивное фильтрование, осуществляемое человеком.

Изучая стилистические возможности отвлеченных существительных в поэ-тической речи, О. Р. Чооду [13] в своей работе пришла к выводу, что абстрактное имя – это форма ментальной деятельности человека, обобщающая стороны дей-ствительности, которые объединены мыслью. Автор отмечает, что в современной русской филологии отвлеченные лексемы воспринимаются как стилистически нейтральные слова, но при этом они сохраняют экспрессивные оттенки. Именно благодаря экспрессивным оттенкам, в поэтических текстах, лексика с отвлеченной семантикой становится сильным источником речевой экспрессии, которая активи-зирует выразительные возможности слова и выполняет эстетическую функцию. Также, филолог пришла к выводу, что отвлеченная лексика отличается от кон-кретной отсутствием материальной сущности и характеризуется принципиальной неоднозначностью действий, иначе говоря – вариативностью их содержания.

М. П. Шатохина [14] изучала грамматические и морфологические особен-ности отвлеченных лексем, а также рассматривала влияние процесса абстраги-рования на конкретную лексику. В своей работе «Изучение отвлеченной лекси-ки» она пришла к выводу, что абстрактные слова привлекают внимание совре-менных языковедов как лингвистические феномены, потому что они находятся в

135

точке пересечения языка и сознания, речи и мыли, однако способность к абстра-гированию обеспечивает именно язык. Поэтому исследование абстрактных номинативных единиц выходит на проблему соотношения языка и мышления, которая интересовала ученых с самого момента возникновения языкознания. Конкретные и отвлеченные лексемы являются языковыми явлениями, но сам факт выделения данной категории слов относится к сфере языкознания. Также, филолог утверждала, что абстрактное и конкретное в лингвистике выступают в роли взаимосвязанных элементов, ведь только «изучив конкретное, человек создает абстрактное, а затем от абстрактного достигает конкретного, которое обогащено знаниями абстрактного» [Там же, с. 207].

Несмотря на многочисленные исследования, в современной русской фило-логии отвлеченная лексика все равно остается недостаточно изученной. Причи-на этого заключается прежде всего в сложности самой природы абстрактных слов, ведь семантическая структура их широка и разнообразна, к тому же, они имеют только им присущие словообразовательные аффиксы. Сложность состоит в том, что далеко не все отвлеченные лексемы, известные в языке, могут быть представлены в лексиконе одного человека, также не до конца определены и теоретические основы изучения этого разряда лексики и т.д.

Выводы. Таким образом, следует отметить, что абстрактное – это разгра-ничение одних свойств или качеств, которые присущи объекту и противопо-ставляются конкретному – реально существующему, материальному предмету. Определение абстрактного слова, его историческое происхождение, прямое и переносное значение – все это зависит от истории его возникновения, семантики и того, какую роль слово играло в сознании человека.

Структура и лексическое наполнение анализированной категории абстракт-ности неоднородна и неоднозначна, так как составление природы отвлеченной лексики вызывает разные взгляды ученых На основании изложенного материала, мы можем сделать вывод, что языковеды концентрировали свое внимание на двух тенденциях изучения отвлеченной лексики. Первая тенденция основывается на том, что абстрактные лексемы могут использоваться как иллюстративный матери-ал, который применяется только для построения концепций. Вторая тенденция – противоположная первой, в ней языковеды освещают вопрос о словообразова-тельной структуре абстрактных языковых единиц, а также отдельные аспекты абстрактного слова, а именно – грамматическую характеристику, стилистическую принадлежность и семантическую эволюцию.

Литература 1. Арутюнова, Н. А. Предложение и его смысл: Логико-семантические проблемы / Н. А. Арутюнова. – Москва : Наука, 1976. – 46 с. 2. Веселитский, В. В. Отвлеченная лексика в русском литературном языке XVIII – начала ХІХ в. / В. В. Веселитский. – Москва : Наука, 1972. – 318 с. 3. Виноградов, В. В. К истории лексики русского литературного языка / В. В. Виноградов ; под ред. Л. В. Щербы. – Ленинград : Academia, 1972. – 118 с. 4. Грот, Я. К. Толковый словарь живого великорусского языка XIX в. [Электронный ресурс] // Филологические разыскания Я. Грота. – Т. I. Материалы для словаря, граммати-ки и истории русского языка. – Ленинград : Academia, 1976. – 60 с. – URL : http://elib.gnpbu.ru/text/grot_trudy_t2_filologicheskie-razyskaniya_ 1899/go,6;fs,1/. 5. Дубяго, А. Д. Развитие лексики русского литературного языка во второй половине ХIX века : программа и методические указания к спецкурсу / А. Д. Дубяго. – Калининград, 1995. – 22 с. 6. Надель-Червинская, М. А. Большой толковый словарь иностранных слов : в 3 т. /

136

М. А. Надель-Червинская, П. П. Червинский. – Т. 1. – Ростов-на-Дону : Феникс, 1995. – 544 с. 7. Пискозуб, З. Ф. Семантические и функциональные свойства абстрактных существи-тельных французского языка : автореф. дис. .... филол. наук : спец. 10.02.05 «Общее языко-знание» [Электронный ресурс] / З. Ф. Пискозуб. – Москва, 2003. – 20 с. – URL : http://www.lib.ua-ru.net/inode/5779.html. 8. Потебня, А. А. Мысль и язык / А. А. Потебня. – Киев : Академия, 1993. – 190 с. 9. Сорокин, Ю. Н. Развитие словарного состава русского литературного языка в 30-90-е годы XIX века / Ю. Н. Сорокин. – Москва : Наука, 1965. – 243 с. 10. Словарь иноязычных терминов / сост. С. М. Морозов, Л. М. Шкарапута. – Киев : Наукова думка, 2000. – 680 с. 11. .Уфимцева, А. А. Лексическое значение. – М.: Наука, 1986. – 240 с. 12. .Чернейко, Л. О. Лингвофилософский анализ абстрактного имени / Л. О. Чер-нейко. – Москва : Филологический факультет МГУ им. М. Ломоносова, 1997. – 366 с. 13. Чооду, О. Р. Возможности отвлеченных имен существительных : выпуск. квал. раб. : спец. 22.05.2015 «Русский язык» / О. Р. Чооду. – Кызыл, 2015. – 45 с. 14. Шатохина, М. П. Изучение отвлеченной лексики / М. П. Шатохина // Известия Сара-товского ун-та. – 2011. – Т. 11. Сер. Филология. Журналистика. – Вып. 1. – Саратов, 2016 – С. 206–212. УДК 811.161.1::81’373.21(292.471-15)”1941/1945”

ОЗНАКОМЛЕНИЕ С УРБАНОНИМАМИ ЕВПАТОРИИ СО СФЕРОЙ-ИСТОЧНИКОМ «ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА»

НА УРОКАХ РУССКОГО ЯЗЫКА Литвиненко Любовь Александровна

учитель русского языка и литературы МБОУ «Средняя школа № 16» города Евпатории Республики Крым, Россия

Аннотация. Статья посвящена особенностям ознакомления школьников с евпато-рийскими урбанонимами со сферой-источником «Великая Отечественная война» на уро-ках русского языка. Предложены виды работы по усвоению онимов, представлены мето-дические рекомендации, а также даны краткие исторические сведения о номинации улиц в честь героических людей, знаменательных событий и дат. Автор анализирует структурную специфику онимических единиц.

Ключевые слова: урок русского языка, словарный диктант, орфографический дик-тант, викторина, исследовательская компетентность, ментально-топонимический стерео-тип, ономастика, онимикон, урбаноним, структура, онимическая единица, культура.

Abstract. The article is devoted to the peculiarities of familiarizing schoolchildren with Yevpatoria’s urban names with the “Great Patriotic War” source field in the Russian language lessons. The types of work on the assimilation of onyms are proposed, methodical recommenda-tions are presented, and also brief historical information is given on the nomination of streets in honor of heroic people, significant events and dates. The author analyzes the structural specificity of onymic units.

Keywords: Russian language lesson, vocabulary dictation, spelling dictation, quiz, re-search competence, mental-toponymic stereotype, onomastics, onymicon, urbanonym, structure, onymic unit, culture.

Постановка проблемы. Относительно молодая наука ономастика стреми-тельно развивается, расширяя границы своих исследований. Отечественная лингвистика демонстрирует различные аспекты ее изучения: структурно-семантический, лексико-семантический, культурологический, функционально-семантический, этнический и т.п. Для реализации комплекса учебно-воспитательных задач государственного образовательного стандарта современ-ный учитель должен не только формировать и систематизировать научные зна-ния о родном языке, но и развивать навыки проведения различных анализов слова, пополнять активный и потенциальный лексический запас, обеспечить культурную самоидентификацию личности на основе изучения культурного наследия своего народа и т.д. Несмотря на обширный массив исследования

137

онимических единиц, методики изучения лексики и орфографии ознакомление с урбанонимами Евпатории со сферой-источником «Великая Отечественная вой-на» на уроках русского языка не были темой отдельной публикации.

Изложение основного материала исследования. Уроки русского языка, помимо образовательных задач, позволяют реализовать цели патриотического воспитания, основы которого формируются с помощью любви и уважительного отношения к родному слову, к истории края, народа, страны. Имена и фамилии мужественных защитников нашей Родины, отличившихся в борьбе с фашист-скими оккупантами, сохранились в названиях улиц г. Евпатории. Великая Оте-чественная война оставила глубокий след в народной памяти и имена героев и знаковых событий зафиксированы на карте города.

Изучая или закрепляя материал по лексике или орфографии на уроках рус-ского языка, учитель может организовать исследовательскую работу, предвари-тельно ознакомив старшеклассников с заданиями: записать названия улиц Евпато-рии, указывающих имена и фамилии защитников и героев Евпатории, проявивших мужество и отвагу в годы ВОВ. Следует привести пример. Начнем с улицы Героев Десанта, которая хранит в народной памяти события ночи с 4 на 5 января 1942 г. «Тогда в оккупированный немцами город был высажен десант моряков-черноморцев, призванные на флот из разных областей Советского Союза и Крым-ского полуострова. Важно обратить внимание школьников, что оба слова пишутся с прописной буквы. Можно сведения дополнить краткой исторической справкой, что улица Полевая в Евпатории в 1974 г. в год 30-летия освобождения Крыма от фашистов была переименована в улицу Героев Десанта». Такого рода информация не только закрепит понимание орфограммы о написании прописной буквы, но и побудит исследовательский интерес к родному слову и его связи с историей. Са-мостоятельная поисковая работа с картой Евпатории и историческими источника-ми закрепит поисковые умения. Результаты исследований могут быть оформлены по желанию школьников (список евпаторийских урбанонимов со сферой-источником «Великая Отечественная война», презентация «Имена героев Великой Отечественной войны на карте Евпатории», эссе «История братьев Буслаевых», сообщение «История улицы Токарева», «История улицы Е. Б. Ефета»).

Например, сообщение об истории улицы Н. А. Токарева может содержать та-кую информацию: «В годы Великой Отечественной войны Н. А. Токарев прини-мал участие в боях и на Крымской земле и на Черном море (Одесса, Тамань, Сева-стополь, Керчь). Осенью 1941 г. возглавлял 2-ой минно-торпедный полк. Н. А. Токарев отличился во многих воздушных операциях. Он всегда лично водил эскадрильи полка, а затем дивизии в бой. Свой последний боевой вылет гвардии генерал-майор авиации Н. А. Токарев совершил 30 января 1944 г. Самолеты долж-ны были уничтожить вражеский транспорт в районе Евпатории. Когда достигли цели, Токарев с ходу повел свой самолет в атаку. С берега ударили зенитки. Само-лет сбросил торпеду, но в то же самое время вспыхнул огонь на крыле машины комдива. Смертельно раненый командир приказал штурману и радисту покинуть кабину самолета. Охваченная пламенем машина упала за Мойнакским озером.

31 мая 1944 г. Президиум Верховного Совета СССР издал Указ «Об уста-новлении в г. Евпатории памятника Герою Советского Союза гвардии генерал-майору авиации Н. А. Токареву и присвоении его имени 1-й минно-торпедной авиационной дивизии военно-воздушных сил Черноморского флота». Именем

138

бесстрашного генерала была названа одна из улиц Евпатории». Старшеклассникам можно предложить небольшие задания исследователь-

ского характера: «Выявить структурные особенности урбанонимов с зафиксиро-ванными именами героев или участников ВОВ». Итогом выполнения будут примерно такие данные: «Структурно-тематически исследуемые лексические единицы разделены на четыре типа: по степени родства и фамилии (улица бра-тьев Буслаевых); по указания должности и фамилии (улица генерала И. Булато-ва); по сведениям о роде занятий (улица Комсомольцев-подпольщиков); по оцен-ке поступка (улица Героев Десанта) и т. д.

При составлении диктанта для воспитания благодарности потомков вклю-чаем названия улиц, связанных с именами героев, например: Н. В. Буслаев, И. В. Буслаев, А. И. Галушкин, А. Руденко, Ф. Бузин, Г. Дроздов, А. Гализдра-Капшук, А. Гализдра, Е. Б. Ефет, Н. А. Токарев, С. Г. Иванов, И. Б. Булатов, С. В. Лукичев, В. И. Косицкий, Ю. И. Сытников, Амет-Хана Султан, В. Дубинин, Г. Тучин, В. Коробков и многие другие.

Привлекая старшеклассников к изучению урбанонимов города Евпатории, мини-исследования можно направить в лексико-семантическое русло. Итогом выполнения запланированного задания станет распределение лексического материала на следующие тематические группы: названия, образованные от имен, фамилий, прозвищ известных людей, выдающихся деятелей истории и государства, искусства, писателей, имена и фамилии людей, совершивших геро-ические поступки, прославившие их навсегда. Такой вид номинации характерен для большей части ойконимов Российской Федерации. В Евпатории это фами-лии: Токарева, Бартенева, Володарского, Галушкина, Сытникова, Братьев Буслаевых, Петриченко, Маяковского, Кирова, Фрунзе, Толстова, Горького, Просмушкиных, Дубинина, Акьяр, Алима Айдамака, Амета Озенбашлы, Аметха-на Султана, Кулджакын, Кумлык, Зои Космодемьянской, Караева, Матросова, Казаса, Ефета, Кайтарма, Каклык, Кангыл, Караева, Косицкого и др.».

Обучающиеся в школах города должны понимать и знать названия и исто-рию евпаторийских улиц, уважать героев, отличившихся в годы ВОВ.

Выводы. Вовлечение старшеклассников в анализ годонимов, маркирую-щих сферу-источник «социальная деятельность», показал, что в данном случае можно использовать разнообразные задания и формы работы: записать названия улиц Евпатории, указывающих имена и фамилии защитников и героев Евпато-рии, проявивших мужество и отвагу во время ВОВ; составить список евпаторий-ских урбанонимов со сферой-источником «Великая Отечественная война», под-готовить презентацию «Имена героев Великой Отечественной войны на карте Евпатории», написать эссе «История братьев Буслаевых», оформить сообщения «История улицы Токарева», «История улицы Е. Б. Ефета». Использование ис-следовательского метода или его приемов на уроках русского языка позволяют прививать патриотизм, основы которого закладываются с помощью любви и уважительного отношения к родному слову, к истории края, народа, страны.

Литература 1. Голев, Н.Д. Единство онтологического и ментального бытия топонимической системы (к проблеме когнитивной топонимики) [Электронный ресурс] / Н. Д. Голев, Л. М. Дмитриева. – URL : http://lingvo.asu.ru/golev/articles/z06.html. 2. Картавая, Ю. К. Ретроспектива исследования ономастики русского языка / Ю. К. Картавая // Филологические науки. Вопросы теории и практики : науч.-теорет. и прикладной журн. – 2016. – № 7. – Ч. 1. – С. 94-96.

139

3. Реформатский, А. А. Введение в языкознание / А. А. Реформатский. – Москва : Про-свещение, 2001. – 368 с. 4. Смирнова, О. С. Имена деятелей культуры в российской урбанонимии / О. С. Смирнова // Ономастика Поволжья : мат-лы XIV Междунар. научн. конф., 10-12 сентября 2014 г., г. Тверь / под ред. И. М. Ганжиной, В. И. Супруна. – Тверь : Изд-во Марины Батасовой ; Альфа-Пресс, 2014. – С. 163-166. 5. Топонимика Крыма 2010 : сб. статей памяти И. Л. Белянского. – Симферополь : Уни-версум, 2010. – 376 с. 6. Улицы Евпатории [Электронный ресурс] – URL : http://www.evpatoriya-history.info/ylitsi-evpatorii/index.php. 7. Шалацкая, Т. П. Эргоним как маркер полиэтнической культуры (на материале названий объектов г. Евпатории) / Т. П. Шалацкая // Вестник Омского гос. пед. ун-та. Гуманитарные исследования : науч. журнал. – 2016. – № 4 (13). – С. 59–61. 8. Шапошников, А. К. Древнейшая ономастика Таврического полуострова. Боспор Кимме-рийский (европейская часть) / А. К. Шапошников // Вопросы ономастики. – 2008. – № 6. – С. 18–36. УДК [376:159.922]-053.5 ВОЗРАСТНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ОБУЧЕНИЯ СРЕДНИХ ШКОЛЬНИКОВ

ИНОЯЗЫЧНОЙ ПИСЬМЕННОЙ РЕЧИ Панова Александра Владимировна

Инструктор Международного центра раннего развития GymbaROO / KindyROO, г. Шанхай, Китай

e-mail: alxndrapanova@gmail.com Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Камен-

ский Александр Иванович Аннотация. В статье систематизируются возрастные особенности обучения средних

школьников иноязычной письменной речи. Определены возрастные особенности развития подростков, которые выступают позитивными (сознательно-регулируемое восприятие; становление непроизвольного внимания; сознательно регулируемая деятельность наблю-дения; переход от доминирования механического запоминания к смысловому; становление формального мышления и произвольного запоминания; активность познавательных и учебно-познавательных мотивов) и негативными (физиологические и проведенческие реакции на возрастную гормональную перестройку) предпосылками эффективного обуче-ния иноязычному письму.

Ключевые слова: средние школьники, обучение иноязычной письменной речи, воз-растные особенности, позитивные и негативные предпосылки

Abstract. The paper systematizes age peculiarities of teaching foreign language written speech to medium schoolchildren. There have been identified age peculiarities of adolescent development which are positive (consciousness-regulated perception; development of conscious attention; consciousness-regulated activity of observation; shift from the dominance of mechani-cal memorizing to content one; emerging of formal thinking and conscious memorizing; active cognitive and learning-cognitive motives) and negative (physiological and behavioral reactions to age hormonal adjustment) prerequisites for effective teaching foreign language written speech.

Keywords: medium schoolchildren, teaching foreign language written speech, age peculi-arities, positive and negative prerequisites.

Постановка проблемы. Проблемой обучения иноязычной письменной ре-чи как виду речевой деятельности занимались П. К. Бабинская, Н. Д. Гальскова, К. И. Грибанова, А. М. Иванова, Р. П. Мильруд, О. З. Остафьев, Г. В. Рогова, S. Davies, V. Evans, M. Foucault, W. Gray, T. Hedge, A. Raumes, B. Seidlhofer, C. Triblle, R. Wajnryb. Однако многие вопросы психолого-педагогических воз-действий при обучении иноязычной письменной речи как виду речевой деятель-ности остаются не решенными: недостаточно внимания уделено учету возраст-ных особенностей развития средних школьников, динамики развития их комму-никативно-мотивационных потребностей в рамках национально-культурных

140

особенностей изучаемого языка; не до конца изученными остаются психолого-лингвистические особенности обучения иноязычной письменной коммуникации в изменившемся социальном контексте.

Цель статьи – систематизировать возрастные особенности обучения сред-них школьников иноязычной письменной речи.

Изложение основного содержания исследования. К наиболее важным условиям успешности образовательного процесса относится знание и учет зако-номерностей развития обучающегося, лежащих в основе каждого возрастного периода человеческого развития. Каждый такой период уникален, и в каждом различные процессы и явления являются наиболее актуальными. Первым, кто указал на важность учета возрастных особенностей детей в учебной деятельно-сти, был Я. А. Коменский [3, с. 329], выдвинувший и теоретически обосновав-ший принцип природосообразности, согласно которому обучение и воспитание должны соответствовать возрастным этапам развития обучающихся.

Весь процесс обучения в школе подразделяют на переходные этапы обра-зования (1 класс, 5-6 и 10 классы) и стабильные (2-4, 7-9 и 11 классы). На этих этапах образования и учебный план, и содержание учебных дисциплин, и мето-ды и формы организации учебного процесса должны быть разными [10].

На современном этапе границы подросткового возраста примерно совпадают с обучением детей в средних классах от 11-12 лет до 15-16 лет. Следует отметить, что основным критерием для выделения периодов жизни являются анатомо-физиологические изменения в организме. Начало постепенного увеличения секре-ции гормонов начинается в семь лет. Интенсивный подъем секреции сопровожда-ется увеличениям роста, возмужанием организма, развитием вторичных половых признаков [11]. Подростковый возраст – это переход от детства к взрослости [1], пронизывающий все стороны развития подростка: его анатомо-физиологическое строение, интеллектуальное, нравственное развитие. Значительно изменяется опорно-двигательная система [7], происходят изменения в коре головного мозга. Если у новорожденного ядро слухового анализатора подготовлено к условно-рефлекторной деятельности, то ядро двигательного анализатора письменной речи окончательно формируется к 9 годам [4]. Головной мозг после 9 лет возрастает медленно и к 20-29 годам достигает максимального значения [9].

Развитие мозга, дальнейшее структурное формирование нервных клеток и ассоциативных волокон создают предпосылки для совершенствования когни-тивной деятельности подростков, что выступает положительной предпосылкой обучения иноязычной письменной речи. С другой стороны, поступление в кровь гормонов вызывает то повышение, то понижение жизненного тонуса, то подъем, то упадок работоспособности и энергии, что сопровождается чередованием хорошего и плохого настроения, общительности и ухода в собственные пережи-вания, жизнерадостности и апатичности [5]. В периоды ухудшения настроения и упадка энергии у подростков зачастую проявляются раздражительность, равно-душное отношение к учению, происходят ссоры и конфликты с окружающими, недоразумения в отношениях с учителями и взрослыми. Периоды подъема энер-гии нередко сопровождаются озорством, шалостями, стремлением продемон-стрировать свое физическое и моральное превосходство. Подобные проявления гормональной перестройки организма отрицательно сказываются на процессе обучения иноязычной письменной речи, требующей повышенной усидчивости,

141

внимательности, интенсивной когнитивной деятельности. Вместе с тем, с переходом из младших в средние классы, отмечает

Р. С. Немов [6], изменяется положение детей в системе деловых и личных взаимо-отношений с окружающими людьми; появляется готовность и способность ко многим различным видам обучения, причем как в практическом плане (трудовые умения и навыки), так и в теоретическом (умение мыслить, рассуждать, пользо-ваться понятиями); происходит активизация процессов познавательного развития.

Для каждого возраста характера специфическая социальная ситуация раз-вития, понимаемая как определенное соотношение социальной среды и внут-ренних условий формирования личности. Под действием обучения у среднего школьника изменяются ориентировочные реакции на слова, фиксируются про-цессы овладения навыками, различными формами восприятия. Восприятие может осуществляться на различных уровнях, оно превращается в сознательно-регулируемую деятельность наблюдения [2]. На среднем этапе обучения в шко-ле происходит скачок в волевом развитии [4]. Появление новых увлечений в период полового созревания предъявляет повышенные требования к воле. Под-росток стремится обрести собственную волю и начать жить согласно ей.

В подростковом возрасте вырабатывается формальное мышление [7]: под-росток уже умеет рассуждать, у него преобладает интерес к определению при-чин явлений; подростка начинает интересовать будущее, его мышление начина-ет направляться на раскрытие следствий. Любое языковое явление наблюдается и осознается как единичное и обобщенное.

Решающее значение для развития произвольного внимания в этом возрасте имеет формирование интересов и приучение к систематичному интеллектуально-му труду [4]. Что касается памяти, то подросток уже способен управлять своим произвольным запоминанием. Способность к запоминанию постоянно, но медлен-но возрастает до 13 лет; с 13 до 15-16 лет наблюдается более быстрый рост памя-ти; в подростковом возрасте память перестраивается, переходя от доминирования механического запоминания к смысловому [6]. При этом перестраивается сама смысловая память – она приобретает опосредованный, логический характер. Вме-сте с формой изменяется и содержание запоминаемого абстрактного материала.

Учебная мотивация подростка определяется осознанием важности своей учебной деятельности, ее мотивов, задач, способов и средств. Существенно укреп-ляется широкие познавательные и учебно-познавательные мотивы, для которых характерен интерес к способам приобретения знаний [2]. Наблюдается активное стремление к самостоятельным формам учебной работы, появляется интерес к методам научного мышления [9]. Подросток овладевает умением ставить гибкие цели, закладывается умение ставить и перспективные цели, связанные с прибли-жающимся этапом социального и профессионального самоопределения.

Выводы. Учет возрастных особенностей развития подростков поможет учителю опираться в процессе обучения школьников средних классов иноязыч-ной письменной речи на позитивные предпосылки эффективного обучения ино-язычному письму (сознательно-регулируемое восприятие; становление непроиз-вольного внимания; сознательно регулируемая деятельность наблюдения; пере-ход от доминирования механического запоминания к смысловому; становление формального мышления и произвольного запоминания; активность познава-тельных и учебно-познавательных мотивов) и предупреждать воздействие нега-

142

тивных возрастных факторов, обусловленных физиологическими и проведенче-скими реакциями на возрастную гормональную перестройку.

Литература 1. Выготский, Л. С. Собрание сочинений : в 6 т. / Л. С Выготский. – Москва : Педагоги-ка, 1984. – Т. 1. – 432 с. 2. Каменский, А. И. Краткий курс методики преподавания английского языка как ино-странного (на английском языке) : [учеб. пособ.] / А. И. Каменский. – 3-е изд., стереотип. – Евпатория : [КФУ], 2015. – 213 с. 3. Коменский, Я. А. Великая дидактика // Коменский Я. А. Избр. пед. соч. : в 2-х т. / под ред. А. И. Пискунова. – Москва, 1982. – Т. 1. – С. 242-476. 4. Кулагина, И. Ю. Возрастная психология: полный жизненный цикл развития человека / И. Ю. Кулагина, В. Н. Колюцкий. – Москва : Сфера, 2006. – 464 с. 5. Маркова, А. К. Формирование интереса к учению / А. К. Маркова. – Москва, 1986. – 192 с. 6. Немов, Р. С. Психология : учеб. для студ. высш. учеб. заведений : в 3 кн. / Р. С. Немов. – 4-е изд. – Москва : ВЛАДОС, 2003. – Кн. 2 : Психология образования. – 608 с. 7. Першина, Л. А. Возрастная психология / Л. А. Першина. – 2-е изд. – Москва, 2005. – 256 с. 8. Пугачев, А. С. Возрастные и индивидуальные особенности развития личности / А. С. Пугачев // Молодой ученый. – 2012. – № 12. – С. 506-510. 9. Реан, А. А. Психология человека от рождения до смерти. Полный курс психологии развития / А. А. Реан. – Санкт-Петербург : Прайм-ЕВРОЗНАК, 2003. – 416 с. 10. Рубинштейн, С. Л. Основы психологии / С. Л. Рубинштейн. – Санкт-Петербург : Питер, 2004. – 713 с. 11. Шаповаленко, И. В. Возрастная психология / И. В. Шаповаленко. – Москва : Гарда-рики, 2005. – 349 с. УДК 82.02:81’42

ПЕРЕВОДЧЕСКАЯ ЭКВИВАЛЕНТНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ ПОСТМОДЕРНИСТСКОГО ДИСКУРСА

Помогайло Виктория Дмитриевна воспитатель детского сада филиала ГУП «Медицинский центр» – «Детский санаторий имени Т. Г. Шевченко», г. Евпатория, Россия

e-mail: victorija100990@mail.ru Аннотация. Статья посвящена уточнению критериев переводческой эквивалентно-

сти в контексте постмодернистского дискурса. Степень изофункциональности реализации принципов поэтики постмодернизма в оригинале и переводе определяется способностью переводчика к плюралистическому типу художественного мышления, обеспечивающего восприятие и передачу на языке перевода особенностей поэтики постмодернизма.

Ключевые слова: переводческая эквивалентность, постмодернистский дискурс, изофункциональность реализации принципов поэтики постмодернизма, плюралистический тип художественного мышления.

Abstract. The article is devoted to clarifying the criteria for translation equivalence in the context of postmodern discourse. The degree of isofunctionality of the implementation of the principles of the poetics of postmodernism in the original and the translation is determined by the translator’s capacity to exercise the pluralistic type of artistic thinking that ensures the perception and transmission of the features of the poetics of postmodernism in the language of translation.

Keywords: translation equivalence, postmodern discourse, isofunctionality of the imple-mentation of the principles of the poetics of postmodernism, pluralistic type of artistic thinking.

Постановка проблемы. Проблемой критериального анализа степени экви-валентности перевода оригинальному тексту занимались И. С. Алексеева, Н. К. Гарбовский, В. Н. Комиссаров, Л. Л. Нелюбин, J. A .Catford и др. Исследова-телями признается необходимость достижения переводческой эквивалентности на различных уровнях: коммуникативном (А. Д. Швейцер), семантическом (Л. С. Бархударов, Т. А. Казакова), функционально-прагматическом (B. C. Вино-градов, W. Koller). Однако проблема реализация поэтики постмодернизма в ори-гинальных и переводных текстах не получила системного освещения.

143

Цель статьи – уточнить критерии переводческой эквивалентности в кон-тексте постмодернистского дискурса.

Изложение основного содержания исследования. Перевод является сложным и многогранным процессом. Задачей любого перевода является це-лостная и точная передача средствами другого языка содержания оригинала и сохранение его стилистических и экспрессивных особенностей [10]. Это требо-вание относится как к тексту целиком, так и к отдельным его частям.

Специфика перевода заключается в том, что он предназначен для полноправ-ной замены оригинала и что рецепторы текста перевода считают его полностью тождественным исходному тексту в функциональном, структурном и содержа-тельном отношении [1]. Вместе с тем, очевидно, что недостижимость абсолютной идентичности переводного и оригинального текстов из-за различия систем двух участвующих в процессе перевода языков не препятствует осуществлению межъ-языковой коммуникации [9]. Дело не только в неизбежных потерях при передаче особенностей поэтической формы, культурно-исторических ассоциаций, специфи-ческих реалий и других тонкостей художественного изложения, но и в несовпаде-нии отдельных элементов смысла в переводах самых элементарных высказываний.

Вследствие недостижимости идентичности между содержанием оригинала и перевода был введен термин «переводческая эквивалентность», обозначающий общность содержания, то есть смысловую близость оригинала и перевода [4].

В современном переводоведении существуют различные подходы к опре-делению понятия переводческой эквивалентности.

Л. С. Бархударов [2] трактует эквивалентный перевод как перевод, осу-ществляемый на уровне, необходимом и достаточном для передачи неизменного плана содержания при соблюдении норм языка перевода.

В. С. Виноградов [3] указывает на то, что эквивалентность перевода подлин-нику всегда понятие относительное. Степень сближения с оригиналом зависит от многих факторов: от мастерства переводчика, от особенностей сопоставляемых языков и культур, характера переводимых текстов. Следовательно, переводческая эквивалентность – это сохранение относительного равенства смысловой, семанти-ческой, стилистической и функционально-коммуникативной информации.

Согласно теории переводческой эквивалентности В. Н. Комиссарова [8], в процессе перевода устанавливаются отношения эквивалентности между соответ-ствующими уровнями содержания оригинала и перевода: функционально-коммуникативном, ситуативном, структурно-синтаксическом, лексико-семанти-ческом и внутрилингвистическом. Единицы оригинала и перевода могут быть эквивалентны друг другу на всех существующих уровнях или только на некоторых из них. При этом сохранение функционально-коммуникативной части содержания исходного текста в тексте перевода называется необходимым условием перевода.

Таким образом, В. Н. Комиссаров конкретизирует само определение про-цесса перевода, не просто включая в него условие эквивалентности, как это делали, например, J. A .Catford [7] (перевод – это замена текстового материала оригинала эквивалентным текстовым материалом в переводе) и E. Nida [11] (перевод заключается в создании на языке перевода ближайшего естественного эквивалента оригиналу), а указывая минимальный уровень переводческой экви-валентности, без достижения которого перевод несостоятелен.

Поскольку основной функцией художественного текста является эстетико-

144

эмотивная [5], эквивалентность художественного перевода предполагает воз-можность осуществления текстом перевода эстетического и эмоционального воздействия на читателя, аналогичного воздействию оригинального текста. Для этого перевод должен передавать не только то, что выражено в оригинале, но и то, как это выражено в нем. Следовательно, эквивалентный художественный перевод должен воспроизводить не только систему экспрессивных средств ори-гинала, но и учитывать парадигматические особенности его поэтики в контексте литературного процесса соответствующей эпохи, иначе «Взаимопроникновение и взаимодействие в процессе перевода двух национальных концептосфер может вылиться в аксиологические противоречие между ними» [6, с. 17].

К парадигматическим особенностям эпохи постмодерна, находящим свое выражение в языке художественного текста, следует в первую очередь отнести эстетический эклектизм как принцип эстетического претворения, определяющий логику трансформации внетекстовой реальности в художественный мир. След-ствием антисистематичности постмодернистской эстетики, открытости и много-значности ее знакового кода является гипертрофированная избыточность худо-жественных средств постмодернистского искусства, комплекс которых должен быть сохранен при переводе в его основных характеристиках.

Ассонансность, асимметричность, дисгармоничность как эстетическая норма постмодерна выдвигают повышенные требования к билингвальной ин-терпретационной компетенции переводчика: он должен обладать способностью восприятия постмодернистской дисгармоничной целостности второго порядка и умением ее воссоздания средствами языка перевода.

Повышаются требования и к теоретической философской и филологической подготовке переводчика, которая должна обеспечить его понимание роли новой фигуративности в искусстве постмодерна, сопряженной с идеями текстового удо-вольствия, игрового начала в конструировании постмодернистского текста. Ин-терпретационная установка переводчика не будет корректной без понимания новой эстетики постмодернизма с его заменой возвышенного на удивительное, трагического на парадоксальное и смыслообразующей ролью иронического.

Источником дополнительных переводческих трудностей при переводе ху-дожественного постмодернистского текста служит углубленный интерес пост-модернизма к самопознанию и самореализации личности, повышенная чувстви-тельность и обостренное восприятие межличностных отношений и связей, вы-ражаемые на вербальным уровне имплицитно, посредством широкого варьиро-вания коннотативного аспекта семантики языковых единиц.

Переводческой трудностью высшего порядка выступает явление «смерти автора» в постмодернистском дискурсе, следствием которой является аксиоло-гическая амбивалентность авторской позиции в художественном тексте. Так, например, А. Мердок не дает однозначных оценок светлым и темным сторонам личности своих персонажей, изображая их как имеющие одинаковое право на существование. Именно дисгармония человеческой природы служит источни-ком и оправданием дисгармоничности художественного текста, систематически реализуемой на различных уровнях: сюжетно-композиционном, образном, экс-прессивно-стилистическом, внутрилингвистическом. Поскольку основной зада-чей переводчика является гармонизация семантики оригинального текста и средств ее выражения языком перевода, переводчик рискует нивелировать ис-

145

ходную дисгармоничность оригинала. Изначальная ориентированность постмодернистского художественного

текста на множественность интерпретаций, на вовлечение читателя в чтение-сотворчество предполагает сознательную аналитическую деятельность перевод-чика, направленную на выявление вербальных средств оригинала, обеспечива-ющих подобную интерпретационную неоднозначность, и поиск соответствую-щих средств в языке перевода. Представляется очевидным, что переводчик, не обладающий плюралистическим типом мышления, неизбежно окажется в роли читателя-соавтора, и его перевод будет лишь одной из множества возможных интерпретаций исходного текста.

Выводы. Таким образом, задача достижения максимально возможной эк-вивалентности художественного перевода в контексте постмодернистского искусства выдвигает повышенные требования к теоретической подготовке и практическому мастерству переводчика, обусловленные следующими особенно-стями поэтики постмодернизма: эстетическим эклектизмом; открытостью и многозначностью знакового кода постмодернистской эстетики; гипертрофиро-ванной избыточностью художественных средств; дисгармоничной целостностью второго порядка, реализуемой на сюжетно-композиционном, образном, экспрес-сивно-стилистическом, внутрилингвистическом уровнях; новой фигуративно-стью; имплицитно, на коннотативном уровне, выражаемым интересом постмо-дернизма к самопознанию и самореализации личности; аксиологической амби-валентностью авторской позиции; ориентированностью постмодернистского художественного текста на множественность интерпретаций, предполагающей способностью переводчика к плюралистическому типу художественного мыш-ления. Степень изофункциональности реализации принципов поэтики постмо-дернизма в оригинале и переводе определяется способностью переводчика к плюралистическому типу художественного мышления, обеспечивающего вос-приятие и передачу на языке перевода особенностей поэтики постмодернизма.

Литература 1. Алексеева, И. С. Введение в переводоведение : учеб. пособ. / И. С. Алепксеева. – 6-е изд. – Санкт-Петербург : Филологический ф-т СПбГУ, 2012. – 368 с. 2. Бархударов, Л. С. Язык и перевод. Вопросы общей и частной теории перевода / Л. С. Бархударов. – 4-е изд. – Санкт-Петербург : ЛКИ, 2013. – 240 с. 3. Виноградов, В. С. Введение в переводоведение (общие и лексические вопросы) : учеб. пособ. / В. С. Виноградов. – Москва, 2001. – 224 с. 4. Гарбовский, Н. К. Теория перевода / Н. К. Гарбовский. – Москва : Изд-во МГУ, 2007. –544 с. 5. Казакова, Т. А. Художественный перевод. Теория и практика : учеб. пособ. / Т. А. Казакова. – Санкт-Петербург Инъязиздат, 2006. –544 с. 6. Каменская, И. Б. Экспликация концепта «ЛЮБОВЬ» в оригинальных и переводных текстах сонетов У. Шекспира / И. Б. Каменская, Ю. К. Картавая // Ученые записки Крым-ского инженерно-педагогического университета. Серия : Филология. История. – 2015. – № 2. – С. 16-19. 7. Катфорд, Д. Лингвистическая теория перевода. Об одном аспекте прикладной лингви-стики / Д. Катфорд. – Москва : Либроком, 2009. – 208 с. 8. Комиссаров, В. Н. Современное переводоведение : учеб. пособ. / В. Н. Комиссаров ; под ред. С. Ф. Гончаренко. – Москва : ЭТС, 2002. – 424 с. 9. Нелюбин, Л. Л. Введение в технику перевода : учеб. пособ. / Л. Л. Нелюбин. – Москва : Флинта ; Наука, 2009. – 216 с. 10. Швейцер, А. Д. Теория перевода. Статус, проблемы, аспекты / А. Д. Швейцер. – Москва : Либроком, 2012. – 216 с. 11. Nida E. A. Fascinated by Languages / Е. А. Nida. – John Benjamins, 2003. – 163 р.

146

УДК 811.161.1’373.611 ИНТЕНСИВНОСТЬ ПРИЗНАКА В АДЪЕКТИВНЫХ КОМПОЗИТАХ

РУССКОГО ЯЗЫКА Торичная Екатерина Владимировна

преподаватель русского языка и литературы ГБПОУ РК «Евпаторийский техникум строительных технологий и сферы обслуживания», Россия

e-mail: katerisha_torich@inbox.ru Аннотация. Статья посвящена выражению интенсивности признака в сложных адъ-

ективах; представлены контексты композитов с пре- и постпозицией основы изысканн(ый), которые помогают определить частотность соединения основ и словоупотреблений.

Ключевые слова: интенсивность, препозитивные основы, сложные адъективы, сло-воупотребление.

Abstract. The article is devoted to expression of intensity of a quality in compound adjectives; contexts of composites with pre- and postposition of a stem exquisite are presented, which help to define frequency of stem composition and word usage.

Keywords: intensity, prepositive stems, compound adjectives, word usage. Постановка проблемы. Группа степеней с препозитивной основой зани-

мает центральное положение в языковой организации. В лингвистике четко изучен морфологический, и в определенной частотности синтаксический уро-вень, идиоматический и лексические нормы формулирования свойств объекта. Сложные адъективы с пре- и постпозитивными основами способны выполнять функцию передачи степени интенсивности проявления признака предмета. Дан-ной проблеме посвящены исследования В. В. Акуленко, Т. С. Баран, Ю. Л. Во-ротникова, С. М. Колесниковой, Е. В. Лексиной, В. П. Мусиенко, А. В. Петрова, Т. В. Подуфаловой, А. Н. Полянского, И. И. Убина, Н. В. Филипповой, А. А. Хо-валкиной и др.

Цель статьи: определить деривационный потенциал основы изысканн(ый), с помощью которой образуются композиты со значением степени интенсивно-сти проявления признака предмета. Исследование проводится на материале толковых словарей, а также с использованием Интернет-ресурсов.

Изложение основного материала исследования. Рассмотрим деривацион-ную активность адъективной основы изысканно-, которая восходит к слову изыс-канный. Как уже было отмечено, данный композит является однозначным. Но, в самой словарной дефиниции, мы не находим интенсифицирующий признак, сле-довательно, (|| Устар. Вычурный, манерный; Прибегнем к ступенчатой идентифи-кации, прокомментируем словарное толкование лексемы «манерный»: – ‘излишне затейливый, чрезмерно украшенный’). Изысканные манеры. Изысканная кухня».

В препозиции основа изысканно- сочетается с сорок одним адъективом, та-кими, как артистический, аскетический, блестящий, вежливый, витиеватый, возвышенный, воздыхательный, волшебный, грациозный, голословный, декоратив-ный, интимный, картинный, красивый, кроткий, кружевной, манерный, много-цветный, небрежный, нежный, пепельный, презрительный, прекрасный, привет-ственный, простой, рафинированный, розовый, салонный, слащавый, сложный, томный, убранный, узорчатый, утонченный, фантастический, филигранный, французский, фривольный, чувственный, эстетизированный, эстетский.

Композиты с препозитивной основой изысканно- Изысканно1-артистический (1): Миссис Таггарт лично руководила

украшением банкетного зала в отеле «Вэйн-Фолкленд», у нее был изысканно-артистический вкус, и убранство зала стало ее шедевром (роман Рэнд Айн

147

«Без противоречий», http://www.litmir.co/br/?b =69049&p=50). В круглых скобках отмечается количество словоупотреблений, зафиксиро-

ванных в Интернет-источниках. Изысканно1-аскетический (1): Но более важным является то, что, по

замечанию Крими, «образцы добродетели, характерные черты которой с особой стилистической четкостью обнаруживаются Григорием, предлагающим их вни-манию своих читателей, суть образцы, в которых преобладают изысканно-аскетические элементы» (К. Морескини. Глава седьмая. Греческий платонизм в IV и V веках II. Отцы-Каппадокийцы http://www.mgl.ru/library/24/C_Moreschini_Stori).

Изысканно1-блестящий (1): Изысканно-блестящий браслет из искусствен-ной кожи с диамантами создан ювелирами специально для женщин (http://www.sammydress.com/ru/product1248152.html).

Изысканно1-вежливый (2): И в первую дверь он входит спокойно, улыбаясь, чтобы не казаться подозрительным, держа наготове изысканно-вежливое и убедительное «pardon!» – но в полутемном вагоне III класса так людно, так пере-путано все в хаосе мешков, сундуков, отовсюду протянутых ног, что он теряет надежду добраться до выхода, и теряется в чувстве нового неожиданного стра-ха («Вор» (1904), Л. Н. Андреев, andreev.org.ru/biblio/Rasskazi/Vor4.htm).

Но изысканно-вежливые манеры трудно прививались на почве грубых нравов и реформенного прагматизма петровской эпохи (blagovest.cofe.ru/ article.asp?heading=32&article=5258).

Изысканно1-витиеватый (1): Эвфуизм – (англ. euphuism) изысканно-витиеватый слог английской литературы последней трети 16 в., состоявший сплошь из риторических фигур и образных выражений (http://orthography. academic.ru/9149/).

Изысканно1-возвышенный (3): Немного порассуждав о самодостаточно-сти человека труда в целом и общества в частности, он передал слово Алек-сандру Проханову, который, в обычной для себя изысканно-возвышенной мане-ре, заговорил об идеологии труда (http://veved.ru/press/31187-trud-razdeli-na-ubogij-rabskij-i-vozvyshennyj-izborskij-klub-v-nizhnem-tagile.html); Я могу убе-дить их, что это превосходное помещение капитала, но твое изысканно-возвышенное отношение к произведению искусства их обезоруживает. Кроме того, они, вероятно, никогда полностью не доверяют другому еврею (https://www.litmir.co/br/?b=42501); Всеохватность готики, ее просветитель-ская функция и нравственный заряд, обращенность в мир, или, выражаясь изысканно-возвышенным языком Вячеслава Иванова, способность превратить «интимнейшее молчание индивидуальной мистической души в орган вселенского единомыслия и единочувствия», были близки самым различным деятелям лите-ратуры и искусства начала XX века (http://www.ereading.club/chapter.php/ 1013943/8/Pinaev__ Maksimilian_Voloshin,_ili_sebya_zabyvshiy_bog.html).

Изысканно1-воздыхательный (1): А может, у меня такое настроение было изысканно-воздыхательное? Что ж мне теперь – черновики, что ли, состав-лять, а потом правкой заниматься? Не настолько уж серьезно я к себе отно-шусь. И настолько серьезно – к литературе, в которую не стоит соваться со своими интимностями, ежели они не перекликнутся с интимностями чужими совсем незнакомых людей (http://www.memo.ru/history/diss/books/daniel/15.htm).

Изысканно1-волшебный (2):

148

Изысканно-волшебные цветы Небесно- голубым огнем в саду пылают. Их нежные воздушные черты Изяществом своим поэтов вдохновляют (https://www.facebook.com/GidVMalage/posts/331923906878549). Изысканно1-волшебные цветы, бархатисто-нежные и элегантные –

это мальвы (http://floweredem.uol.ua/text/10742422/). Изысканно1-грациозный (1): Ее интерьер - уютный и мягкий, как домашний

кот, немного агрессивный и изысканно-грациозный, как дикий хищник! Лучший вариант для романтических свиданий, приятного времяпрепровождения и просто комфортного отдыха (http://www.minsklux.ru/ru/apartments/data/ic_apartments/7/).

Изысканно1-голословным (1): Дабы не казаться изысканно-голословным, Публикую опись только инвентаря: Лермонтов (демон), Блок (ресторан и перья), Вертинский (горжетка), Бунин (курган), Пастернак (Чемодан и маршрут), Есенин (березная опаль), Сельвинский (лисица) и Брюсов (провода-жилы) («Расстрел начался по кругу слева направо...» [Записки поэта, 43] (1926),

И. Л. Сельвинский). Изысканно1-декоративных (1): Основатель «Братства прерафаэлитов»

(1848). В изысканно-декоративных картинах на символические и литературные сюжеты (http://slovar.cc/rus/bse/518263.html).

Изысканно1-интимным (2): Ресторан оказался изысканно-интимным, и, по всей видимости, очень дорогим, впрочем, Кэйт могла лишь догадываться, по-скольку в меню, которое подал ей мэтр, отсутствовали цены (р. «Одержимость» Джоанна Элм, https://books.google. com.ua/books?id); А. Н. Вертинский создал изысканно-интимный жанр музыкальной новеллы со своеобразной манерой исполнения, отмеченной богатой нюансировкой интона-ций и жестов (http://dic.academic.ru/ dic.nsf/enc_music/1553/Вертинский_А._Н.).

Изысканно-живописный (1) Мастер операторского искусства, заявивший себя в первой же своей большой работе, – он был соавтором режиссеров в построении художественной реальности, всякий раз особой: то экспрессивно-графичной, то изысканно-живописной, то документально-достоверной, то магически-чувственной (http://www. kinozapiski.ru/ru/article/sendvalues/556/).

Изысканно1-картинный (1): Здесь жизнь мертва, как гобелен старинный, здесь радости и здесь печали нет; льет полусвет причудливый кинкет на каждый жест изысканно-картинный («Сонеты-гобелены» VII [Гобеле-

ны, 9] (1905-1913), Эллис (Л. Л. Кобылинский)). Изысканно1-красивой (2): Холодный парк изысканно-красив, как пасмурный

инопланетный город, как прошлое, покинутое нами («Осенняя хроника (1970)», Ю. А. Карабчиевский), http://search-beta.ruscorpora.ru/search.xml); Цитируется иронически как пример «изысканно-красивой речи» или образец «высокого поэ-тического стиля» (http://www.libok.net/writer/14589/kn).

Изысканно1-кроткий (1):

149

Изысканно-кроткий Приказчик склоняется к даме: «Угодно-с икорки? («Русская лавочка (1931)», Саша Черный) Изысканно1-кружевной (1): По сути, именно он создал фортепианный

стиль, далекий от изысканно-кружевной манеры (http://ok.ru/group/ 53086689165414/topics).

Изысканно1-манерный (1): Изысканно-манерный танец «менуэт» (http://www.liveinternet.ru/users/4373400/post216329988/comments).

Изысканно1-многоцветные (1): Изысканно-многоцветные рисунки словно бы перетекали один в другой, подрагивая и шевелясь при каждом движении худого тела (https://books.google.com.ua/books?isbn= 5425057180).

Изысканно1-небрежны (1): Они пленительны и нежны, Они изысканно-небрежны, То гармонически размерны, То соблазнительно неверны, Всегда законченны и цельны, Неизмеримо-нераздельны, И завершенность линий их Звучит как полнопевный стих («Эгейские вазы» (1916-1917), В. Я. Брюсов). Изысканно1-нежное (1): Подруга, я вижу, ты жертвуешь много, Ты в жертву приносишь себя самое, Ты тело даешь для Великого Бога, Изысканно-нежное тело свое («Андрогин» (1910), Н. С. Гумилев). Изысканно1-пепельная (1): И какая-то мрачная, изысканно-пепельная, пре-

красная и одновременно маняще-жуткая. Это невероятное, непередаваемое ощущение (https://fantlab.ru/autor505/responses page1).

Изысканно1-презрительных (1): Автора «Других берегов» упорно тракту-ют как писателя лирического и ностальгического, певца утерянного рая дет-ства и дореволюционной России, и это свидетельство полного успеха изыскан-но-презрительных мистификаций Набоков художника (В. В. Набоков русский писатель, Всеволод Сахаров http://ostrovok.de/old/prose/saharov/essa).

Изысканно1-прекрасный (1): Мой стих -изысканно-прекрасный, О, время, превратишь ты в пепел. И образ твой - и чист и светел, Растает облачком ненастным («Мой стих изысканно-прекрасный», Вик-

тор Гунн, http://www.stihi.ru/2013/09/28/676) Изысканно1-приветственный (1): Но Дидель буркнул, дав ему цигарку: «В моем кружке, в писательском кругу, Что противопоставить я могу Изысканно-приветственному шарку? («В то время с тем, кто у меня в

начале...» [Веселый странник, 6] (1935), М. А. Тарловский). Изысканно1-простой (4): И, полон сладости и скуки,

150

В изысканно-простом венце («Добрый Пастырь» (1914), И. Г. Эренбург); Пурпурный лист и такие изысканно-простые образы, как трава, «хрустя-

щая белым серебром», «безжизненно-лазоревый шатер» неба и «хрустально-мертвый звон» щеглов, являясь приметами приближающейся зимы, несут в себе умирание, подтверждая, что красота и тлен неразрывно связаны в природе («Листья падают в саду…», А. Г. Разумовская. http://www.club.bibliopskov.ru/ index.php?option=com_content&tas);

Да, я влюблен в свой стих державный, В свой стих изысканно-простой, И льется он волною плавной В пустыне, чахлой и пустой («Опять ночей грозовы ризы...» [Пролог, 2]

(1909), И. Северянин); Люблю тебя, законченность сонета, С надменною твоею красотой, Как правильную четкость силуэта Красавицы изысканно-простой («Хвала сонету» [Возле дыма и огня]

(1900), К. Д. Бальмонт). Изысканно1-рафинированный (1): Музыкальный стиль характеризует утон-

ченная романтичность, изысканно-рафинированная скрябинского типа услож-ненная мелодика, разнообразие гармонических и ритмических средств («Интер-претация литературно поэтического текста в музыкальном произведении, http://kpfu.ru/docs/F12909509/Karkina.S.V. Interpretaciya.lit_poet.teksta.pdf).

Изысканно1-розовый (1): «Она же (девушка, нигде не названная по имени. – Т.К.), во всяком случае во время отлива, станет бродить вдоль берега, отыски-вая по дыхательным отверстиям в песке моллюска с изысканно-розовой изнут-ри раковиной, который называется Corneapurpurea («О творящей природе слова Онтологичность слова в творчестве Ф.М. Достоевского как основа «реа-лизма в высшем смысле Татьяна Касаткина (http://litved.com/docs/ Kasatkina_T_O_tvoryaschei_ prirode_slova.pdf).

Изысканно1-салонный (1): И какой метод изберет лорд Икс для гостей с Барраяра теперь, метод столь же изысканно-салонный, каким был Йенаро? Йенаро как орудие убийства можно считать шедевром, разыгранным в трех действиях с кульминацией в третьем акте (Буджолд Лоис Макмастер, Цетаган-да – Страница 52, http://xwap.me/books/ 39705/Tsetaganda.html?p=52).

Изысканно1-слащавый (2): А изысканно-слащавые строчки говорят лишь о желании показать что-то выспренне-высокое (https://www.stihi.ru/diary/ sibiryachka1&s=1111); И было в нем что-то средневековое, безнадежное, изыс-канно-слащавое, жестокое, длительное и страшное (fictionbook.ru/author/ aleksandr_ivanovich.../read_online. htmlpage1).

Изысканно1-сложный (1): В переводах Бальмонта и Брюсова используется тройная и внутренняя рифмовка. Такая рифмовка называется изысканно-сложной (Поэзия Серебряного века: проблемно-исследовательская практика на уроках литературы, И. О. Овсяник, http://chip.slovarik.org/novosti-6/data-id18706).

Изысканно1-томный (1): Силуэты изысканно-томных любовниц, Сувениры и письма, сухие цветы – Все открыто для праздных входящих коровниц

151

До последней интимно-пугливой черты («Дом Гете [В Немецкой Мекке, 2] (1910), Саша Черный).

Изысканно1-убранным (1): С изысканно-убранным садом Сравнил бы я душу твою («Лунный свет» (1890-1922), Ф. К. Сологуб). Изысканно1-узорчатый (2): Именно в театральных работах Головина

наиболее ярко проявилась декоративность, но также и в станковой живописи – многочисленных портретах, пейзажах, натюрмортах, волей художника пре-вращенных в изысканно-узорчатые декоративные панно, ласкающие глаз при-чудливым кружевным ритмом линий и тонкими нюансами цвета (https://www.delphis.ru/journal/article/tri-portreta-rerikha); Особенно интересны по музыке вариации для четырех солистов с ритмически подчеркнутыми оконча-ниями фраз, напоминающими прищелкивание каблуков, и соло Раймонды с изыс-канно-узорчатым мелодическим рисунком и своеобразием ладового строя (ва-риация написана в так называемом «цыганском» или «венгерском» ладу с двумя увеличенными секундами), в духе медленных напевов вербункоша (http://www.belcanto.ru/ballet_raymonda.html).

Изысканно1-утонченный (2): Человек, претендующий на изысканно-утонченный вкус, на исключительный круг занятий, интересов (Глосса-рий.,http://shaov.net/texts/Glossar/Glossar.htm); Изысканно-утонченный, разнооб-разный, не надоедающий новый микс от Rene Touil. На протяжении всего микса меняются настроения и музыкальные краски, но вы ни на минуту не покидаете атмосферу интересной и стильной музыки (https://www.facebook. com/feellmusic/posts35).

Изысканно1-фантастический (1): Текстиль в интерьере Барокко насы-щенно окрашен, что создает изысканно-фантастический колорит в контрасте со светлыми стенами (m.n-wspb.ru/rub_Inter1er_10100 9185239.htm).

Изысканно1-филигранный (1): Чарующе журчащая музыка изысканно-филигранной беседы заставляла сильнее биться сердца салонных посетителей и доставляла им наивысшее удовлетворение (Борис Тарасов. «Мыслящий трост-ник». Жизнь и творчество Паскаля в восприятии русских философов и писателей (контекст) http://bookz.ru/authors/boristarasov/misla6i_024/page-8-misla6i_024.html).

Изысканно1-французский (1): Банальный мармелад становится изысканно-французским, а слово «посетил» никак не узнается в «сепотил», только по хрестоматийному контексту («Графика современной русской поэзии», Д. Суховей, http://www.levin.rinet.ru/FRIENDS/ SUHOVEI/disser/04.html).

Изысканно1-фривольный (1): Поэтические произведения - мадригалы, дружеские послания, эпиграммы, песни – входят в ритуал этого общения наря-ду с эффектными комплиментами, тонкими намеками, изысканно-фривольными шутками («Вслед шествуя Анакреону...», А. Л. Зорин, http://sobolev.franklang.ru/index.php/xviii-vek/36-zorin-a-l-vsled-shestvuya-).

Изысканно1-чувственный (1): Это – время бунта в искусстве, время Аван-гарда, это время стиля «Модерн» с его изысканно-чувственной эклектичностью, соединяющей фантазию и реальность, Восток и Запад, архаику и современность (http://kmt46.ru/index.php/obrazovanie/publications-mnu/133-naumova/590).

Изысканно1-элегантный (1): Но в их интерпретации это направление ока-залось довольно искусственным образованием, не подкрепленным вправду глубо-

152

чайшим осознанием такового сложного явления художественной теории и практики, как образ. Все же имажинисты, склонные поддерживать реноме конструирования вида, пробовали делать это в собственном творчестве, очень небезуспешно, как, к примеру, виртуозный А. Б. Мариенгоф и изысканно-элегантный В. Г. Шершеневич, узнаваемый в определенных столичных кругах больше как критик и теоретик театра, чем как поэт (http://referatman.ru/ ref_19e80681aaf 03ad7d46124f78f2fab88.html).

Изысканно1-эстетский (1): Легкой, изысканно-эстетской, не слащавая, без экзальтированных излишеств и одновременно интеллектуально-психологической – такой удалась новая премьера Национального академическо-го украинского драматического театра имени Марии Заньковецкой – комедия «Веер леди Уиндермир» по пьесе Оскара Уайльда в постановке художественно-го руководителя театра Федора Стригуна (http://lpravda.com/veer-ledi-uindermir-viktoriansko-galickie-strasti/).

Изысканно-женственный (1): Тонъ ея – это была музыка души ея, изыс-канно-женственной, но вольной и ясной, музыка темперамента, безконечно нѣжнаго, но лишеннаго хотя бы и малѣйшей доли н_е_р_в_о_з_н_о_с_т_и, этого бича русской и жизненной, и художественной психологіи (http://lpravda.com/veer-ledi-uindermir-viktoriansko-galickie-strasti/).

Изысканно-умный (2): Готовясь к своему первому интервью с популярным киноартистом, я наметил несколько, как мне казалось, изысканно-умных вопро-сов (https://books.google.ru/books?id=cEaRwTYpJfAC); Понадобятся десятилетия, чтобы в Германии снова стала развиваться культура изысканно-умных песен (for-writers.ru/publ/iris/29-1-0-16875).

Изысканно-учтивый (1): Как следует себя вести в подобной ситуации, знал, наверняка наш дворецкий, изысканно-учтивый, осознающий собственную значимость (nataliaakulova.ru›Айн Рэнд).

Фактический материал показал, что основа -изысканн(ый) может занимать в адъективных композитах и постпозицию. Показательно, что максимальное количество словоупотреблений равняется индексу три.

Постпозиция основы -изысканн(ый) Артистически-изысканный (3): Я думаю, никто из посетителей не забу-

дет во всю жизнь его красного кабинета в такие вечера: увешанный бесчислен-ным количеством фотографий памятников искусства, заставленный двух-этажными книжными полками, он был полон особого настроения, одухотво-ренного, артистически-изысканного (http://kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/ Uch_zav/Nik_Gimn/NG_dir_ Annenskiy_nekrolog.htm); Виолончель. Артистиче-ски-изысканная. Долгожданные. Дуэт Ольги и Лены. Все мои герои – это я. Мистика. Сердечный поклон (m.kp.kg/photo/gallery/2453/); Вѣра Ѳедоровна затѣмъ не только не избѣгала дополнительныхъ вліяній, но со всею страстно-стью изысканно-артистической натуры искала ихъ въ теченіе всей своей дѣя-тельности (http://az.lib.ru/o/ozarowskij_j_e/text_0010oldorfo.shtml).

Картинно-изысканный (2): Здесь Анастасия Вертинская создала изыскан-ный образ аристократки. ... надрывно зловещее излучал картинно-изысканный облик Анастасии (https://books.google.ru /books?isbn=538606181X); Президент подобного рвения не оценил, наоборот, картинно-изысканно воскликнул что-то вроде: «Пощадите медвежонка!» (www.rg.ru/Anons/arc_2001/1026/5.shtm).

153

Возвышенно-изысканный (1): Никак не отражает ту возвышенно-изысканно-наисветло-наиблагородно звучащую действительно чисто осетино-аланскую народную мелодию (https://www.youtube.com/all_comments? lc...IqKm8HaRW4U35N).

Грязно-изысканный (1): Грязно-изысканный, умный но страшно вульгар-ный, Синие ирисы в вазе, гниение, холод, Синие ирисы, ругань торговки базарной (for-writers.ru/publ/iris/29-1-0-16875).

Прихотливо-изысканный (1): А автор декораций и костюмов его в этом поддержал, создав то сурово-монументальный в Путивле, то прихотливо-изысканный и богатый в половецком стане зрительный антураж, в котором привольно жилось певцам-актерам (gazetaigraem.ru›a19201310).

Царски-изысканный (1): Избранницам завидовали все, так как мечтою каждой девочки, не только стрижки, но и «старшей», было провести хоть часик в роскошной квартире баронессы, где было столько сказочно-прекрасных вещей, где целый день звучал рояль и подавались на обед такие царски-изысканные блюда! (Л. А. Чарская. Приютки (1907)).

Представление о высокой степени признака предмета, явления связано как с рациональной, так и субъективной (эмоционально-психической) сферами сознания: с одной стороны, на уровне действительности высокая степень при-знака есть свойство реальных предметов, явлений; с другой – на когнитивном уровне любое представление о реальных предметах связано с субъективным, человеческим, фактором. По мнению В. И. Шаховского, интенсивность не все-гда экспрессивна, «поэтому неправомерно ставить знак равенства между экс-прессивностью и любым усилением» [7].

Выводы. При рассмотрении деривационного потенциала основы -изысканн(ый) мы определили, что в препозиции данная основа сочетается с сорок одной основой, а в постпозиции – с шестью адъективами, что свидетельствует о большем деривационном потенциале основы в препозиции. Композиты с основой -изысканн(ый) сочетаются как с абстрактными, так и с конкретными именами су-ществительными. Если анализировать лексическую сочетаемость сложений с пре-позицией основы, то следует отметить, что преобладает сочетаемость как с аб-страктными существительными (например, такими, как манера, жанр). Композиты с постпозицией основы сочетаются и с конкретными, и с абстрактными существи-тельными (облик, образ музыка). В ходе исследования были выявлены три основы, с которыми основа -изысканн(ый) сочетается как в пре-, так и в постпозиции. К ним относятся основы артистически, возвышенно и картинно. Индекс словоупо-требления выше у композитов с постпозицией основы -артистическ(ий).

Литература 1. Акуленко, В. В. Типология прилагательных русского языка, выражающих интенсив-ность признака / В. В. Акуленко // Русское языкознание. – Вып. 14. – Киев, 1987. – С. 82–89. 2. Безрукова, В. В. Интенсификация и интенсификаторы в языке и речи : автореф. дисс. … канд. филол. наук : спец. 10.02.04 «Германские языки» / В. В. Безрукова. – Воро-неж, 2004. – 19 c. 3. Лексина, Е. В. Деривационное поле степени проявления признака в русском и бело-русском языках : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.01 «Русский язык»; 10.02.02 «Языки народов РФ» / Е. В. Лексина. – Минск, 2000. – 20 с. 4. Петров, А. В. Деривационное выражение степени проявления признака в сложных адъективах русского языка / А. В. Петров // Русский язык: исторические судьбы и совре-менность : III Междунар. конгресс исследователей русского языка (г. Москва, МГУ им. М. В. Ломоносова, филолог. фак-т, 20–23 марта 2007 г.) : труды и материалы / сост. :

154

М. Л. Ремнева, А. А. Поликарпов. – Москва : МАКСПресс, 2007. – С. 228–229. 5. Полянский, А. Н. Категория интенсивности признака в русском языке : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.01 «Русский язык» / А. Н. Полянский. – Москва,1978. – 16 с. 6. Филиппова Н. В. Деривационные средства выражения степени признака в русском языке : автореф. … канд. филол. наук : спец. 10.02.01 «Русский язык» / Н. В. Филиппова. – Харьков, 2013. – 19 с. 7. Шаховский, В. И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка / В. И. Шаховский. – Воронеж : Изд-во Воронеж. ун-та, 1987. – 95 с. УДК 001.8::811.161.1’373.2

МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ РАБОТЫ СТАРШЕКЛАССНИКОВ ПО ОНОМАСТИКЕ РУССКОГО ЯЗЫКА

Шалацкая Кристина Викторовна учитель русского языка и литературы МБОУ «Средняя школа № 16

города Евпатории Республики Крым», Россия e-mail: svotina@mail.ru

Аннотация. В статье предлагаются задания для исследовательской деятельности старшеклассников, акцентируется внимание на специфике ученического контингента, методологических основах учительского мастерства, видах исследовательской работы. Материал содержит краткий обзор теоретических работ по методологии и методике иссле-довательской деятельности старшеклассников по ономастике русского языка.

Ключевые слова: методология, урок русского языка, старшеклассник, методика, ономастика, этимологические словари, исследовательская работа.

Abstract. The article offers assignments for research activities of high school students, fo-cuses on the specifics of the student contingent, the methodological foundations of teaching skills, types of research work. The material contains a brief review of theoretical works on the methodology of high school students’ research work on onomastics of the Russian language.

Keywords: methodology, Russian language lesson, high school student, methodology, on-omastics, etymological dictionaries, research work.

Постановка проблемы. Современная методика преподавания русского языка располагает огромным количеством публикаций, отображающих процесс исследовательской работы на уроках и во внеурочной деятельности. В послед-нее время значительно возрос интерес к ономастике. Понятийный аппарат этой сравнительно молодой науки постоянно обогащается новыми терминами: «лите-ратурная ономастика», «именология», «поэтическая ономастика», «поэтика онима» и т.д. Ономастика представляет обширный лексический пласт опреде-ленного языка, связанный с историческими, культурными, экономическими и социальными общественными факторами. Эта часть лингвистики является мате-риалом для формирования у старшеклассников интереса к исследовательской деятельности. Хотя научных тезисов и статей в сфере ономастики немало, но отдельно методологическая основа исследовательской работы обучающихся в старших классах по ономастике русского языка не рассматривались, что обусло-вило актуальность нашего исследования.

Изложение основного материала исследования. Учитель русского языка и литературы должен формировать творческие способности, критическое мыш-ление, коммуникативную компетенцию, прививать исследовательские навыки. Если старшеклассники проявляют стойкий интерес к языковым явлениям, куль-туре, русской литературе, традициям родного края и его истории, то они готовы к дифференцированным заданиям исследовательской работы, например, по ономастике русского языка. Безусловно, педагог должен владеть методикой внеурочной деятельности.

Задания исследовательской деятельности обусловлены спецификой учени-

155

ческого контингента и методическим мастерством учителя. Работая с разными классами, учитывая потенциал развития школьников, необходимо реализовать принцип доступности. Например, на уроках русского языка и литературы мы учим старшеклассников правильно осуществлять коммуникативную функцию. Желая привлечь интерес к слову, учитель рассказывает о значении некоторых имен. Может задать вопросы: «Как образовалось ваше имя и фамилия? В честь кого вам дали имя? Что вам известно о своей фамилии?». Так постепенно каж-дого зарождается заинтересованность и желание познать тайну слова, имени или фамилии. Как показывает практика, не все обучающиеся могут объяснить эти-мологию своего имени или фамилии, а именно в школе можно встретить боль-шое количество редких имен. Таким образом, одним из видов исследователь-ской деятельности будет составление словаря имен собственных (онимов) обу-чающихся в МБОУ «СШ № 16» с толкованием их происхождения и объяснени-ем значения. Основная задача такого исследования состоит в том, чтобы стар-шеклассник изучал историю своего имени, своей семьи, возможно, и своего народа. Очень важно правильно определить методы исследования в данной работе. Это может быть опрос обучающихся и их родителей (опекунов), беседа, анкетирование, обобщение результатов.

Другим видом исследовательской работы по изучению ономастики для учащихся 8-11 классов может быть сочинение-рассуждение об именах собствен-ных родного города или сочинение «Мое семейное древо». В таком формате работы главными задачами становятся: 1) развитие у обучающихся интереса к истории, традициям родного города; 2) изучение происхождения географиче-ских названий; 3) воспитание подрастающего поколения в духе взаимоуважения, терпимости, компромисса.

При высоком интеллектуальном уровне обучающихся можно рекомендовать более сложные формы работы. Подготовка старшеклассников к исследователь-ской работе по ономастике русского языка предполагает, во-первых, наличие в плане методической работы учителя исследовательской работы (тематики), во-вторых, овладение обучающимся категориальным аппаратом, в-третьих, понима-ние старшеклассником сути и структуры исследовательской работы, в-четвертых, выполнение заданий календарного плана под контролем учителя и т.п. На началь-ном этапе необходимо вооружить подопечного навыками рационального исполь-зования научных источников. Например, при изучении аспектов методологии и методики ономастики как науки, следует составить совместно календарный план и обозначить научные источники. Если собирается картотека, то важно объяснить, как правильно фиксировать языковые явления и ссылки на источники.

Начать первый подраздел можно так: «Развитию методологии и методики ономастики как науки посвящены многочисленные научные труды отечествен-ных и зарубежных лингвистов (А. Л. Белецкого, М. В. Горбаневского, В. М. Калинкина, В. А. Ражиной, Б. А. Старостина и др.). Для становления новой науки необходимы две составляющие: 1) организационные действия и 2) осмыс-ление методологии и методики этой науки. В. Л. Бондалетов кратко охарактери-зовал три этапа становления русской ономастики: 1) донаучный (до 19 века); 2) становление ономастики как науки (19 и начало 20 века); 3) научный или ономастический (с 20-х годов 20 в. до настоящего времени) [2]. В послевоенное время появляются публикации – довольно солидных сборников статей и коллек-

156

тивных монографий, посвященных методологии и методике языкознания, в которых иногда проблескивала также и ономастика. Точкой отсчета в научных кругах принято считать «Методологические вопросы языкознания» – сборник, который вышел в 1966 г. в Киеве под редакцией И. К. Белодеда.

Остановимся еще на одной лингвистической работе, которая не имеет такой значимости, как труд А. Л. Белецкого, но зато специально посвящена ономастике. Речь идет о публикации Б. А. Старостина «Некоторые методологические пробле-мы теории собственных имен», которая расположена в сборнике «Имя нарица-тельное и собственное», что является едва ли не первым у восточных славян тру-дом об ономастических методах с достаточно содержательным их анали-зом [7, с. 5]. В 1973 г. в Москве как третий том труда «Общее языкознание» (хотя это нигде не указывается) вышли «Методы общелингвистических исследований» под редакцией Б. А. Серебреникова [5, с. 69]». Следующим шагом выполнения заданий будет работа с категориальным аппаратом исследования: «Итак, перед нами стоит задача: определить методологию и методику вообще. Общеизвестно, что методом называется совокупность приемов, последовательное использование которых позволяет достичь определенной, заранее сформулированной цели. В научных источниках методология характеризуется как совокупность методов, последовательное применение которых дает возможность получить определенный желаемый результат, а именно предложить решение конкретной научной пробле-мы. Можно сказать, что метод состоит из приемов, а методология – из методов.

Рассмотрим этот тезис на примере составления этимологических словарей, а тем самым попробуем конкретизировать свои сформулированные обобщения. Для составления этимологического словаря (желаемый результат) надо последо-вательно выполнить несколько очень сложных методов, опираясь на этимологи-ческую методологию: 1) максимально полно собрать все родственные слова в разных языках, в том числе и слова, что только кажутся родственными в языках, или только напоминают родственные.

Позже вектор исследования теории ономастики был направлен на художе-ственную литературу. Например, М. В. Горбаневский констатировал факт, что онимы несут ярко выраженную смысловую нагрузку, создают ассоциативный фон, передают национальный колорит, отражая историческую эпоху [3, с. 2]». Учитель отслеживает поэтапно качество выполнения работы, корректно вносит правки, дает рекомендации. Важно сохранить интерес старшеклассника к слову, к процес-су исследования вообще. Обучая, необходимо закрепить информацию о научном стиле и его специфике. Дальше рассуждение старшеклассника может быть таким: «Когда А. Е. Супрун очень точно, как это ни парадоксально, отметил, что эта задачу эффективно можно было бы выполнить не вручную, а с помощью компью-тера по специально разработанной программе; 2) проверить (в конце концов при-нять или отвергнуть) факт родства каждого из собранных слов, сопоставляя каж-дую пару этих слов как с фонетической (соответствие фонетическим законам), так и с семантической точки зрения; 3) установить словообразовательную парадигму тех собранных слов, которые признаны родственными; 4) в результате применение этих методов разделить признанные родственными слова на три группы: а) прямая словообразовательная парадигма, б) слова, подвергшиеся народно этимологиче-ской перестройке, в) слова, что являются калькой иностранных [8, с. 58].

Исследователь В. А. Ражина, в диссертации, раскрывая лингвокультуроло-

157

гический и прагматический аспекты ономастических реалий, утверждает, что выработаны соответствующие критерии, при которых учтены внутриязыковые и экстралингвистические условия их функционирования [6, с. 17]. В. М. Калинкин изучал теоретические основы поэтической ономастики. Автор в реферате своей докторской диссертации фокусирует внимание на перечне первостепенных задач: «Главной целью исследования является поиск и систематизация установ-ленных наукой, а также разработка и формулировка новых основных общетео-ретических процессов и утверждений, опираясь на их изучение поэтики пропри-альных единиц приобретает форму дисциплины, имеет собственный теоретиче-ский каркас» [4, с. 2]. Своей диссертацией и другими работами В. М. Калинкин обогащает ономастическую методологию.

Ономастика состоит из нескольких компонентов теоретического, поэтиче-ского, регионального, прикладного. Рассматривая и обобщая итоги и перспективы литературной ономастики в России, А. А. Фомин пишет о включении литератур-ной ономастики в лингвистическую парадигму. На данном этапе развития автор работы констатирует факт необходимости инвентаризации терминологического аппарата и формирования собственной методологической базы» [9, с. 109].

Очень важно, чтобы старшеклассник, выполнявший задания исследова-тельского характера, самостоятельно продемонстрировал аудитории (обучаю-щимся, педагогам, родителям) результат исследования (презентация, доклад, тезисы, опубликованные в сборнике).

Выводы. Чтобы подготовка старшеклассников к исследовательской работе по ономастике русского языка была качественной необходимо выполнение условий: составление плана методической работы учителя и направления иссле-довательской работы; овладение обучающимся категориальным аппаратом; понимание старшеклассником сути и структуры исследовательской работы; последовательное выполнение заданий календарного плана под контролем учи-теля, демонстрация результатов работы и т.д.

Литература 1. Белецкий, А. Л. Лексикология и теория языкознания (ономастика) / А. Л. Белецкий. – Киев : Киевский гос. университет, 1972. – 208 с. 2. Бoндaлeтoв, B. Л. Pyccкaя oнoмacтикa [Электронный ресурс] / В. Л. Бондалетов. – Mосква, 1983. – URL : http://www.textologia.ru/ russkiy/onomastika/metodi-issledovaniy/etapi-razvitiya-onomasticheskoy-nauki/1134/ ?q=463&n=1134. 3. Горбаневский, М. В. Ономастика в художественной литературе: Филологические этюды / М. В. Горбаневский. – Москва : Изд-во УДН, 1988. – С. 3. 4. Калінкін, В. М. Теоретичні основи поетичної ономастики : автореф. дис. ... доктора філол. наук / В. М. Калінкін. – Київ, 2000. – 38 с. 5. Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка / под. ред. Б. А. Серебренникова. – Москва : Наука, 1970. – 268 с. 6. Ражина, В. А. Ономастические реалии: лингвокультурологический и прагматический аспекты : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.19 «Теория языка» / В. А. Ражина. – Краснодар, 2007. – 24 с. 7. Старостин, Б. А. Некоторые методологические проблемы теории собственных имен / Б. А. Старостин // Имя нарицательно и собственное. – Москва : Наука, 1978. – С. 5-33. 8. Супрун, В. И. Ономастическое поле русского языка и его художественно-эстетический потенциал / В. И. Супрун. – Волгоград, 2000. – 241 с. 9. Фомин, А. А. Литературная ономастика в России: итоги и перспективы / А. А. Фомин // Вопросы ономастики. – Екатеринбург : Изд-во Уральского ун-та, 2004. – № 1. – С. 108-120.

158

УДК 811.161.1’282 К ВОПРОСУ О ПРОСТОРЕЧНЫХ СЛОВАХ

Шевчук Татьяна Ивановна директор МБОУ «Воробьевская средняя школа»

Сакского района Республики Крым, Россия e-mail: tatiana021162@mail.ru

Аннотация. В данной статье рассмотрены основные подходы к определению сущ-ности понятия «просторечная лексика», представлен краткий обзор исследований на эту тему, раскрыты научно-лингвистические основы понятия просторечий на современном этапе развития русского языка.

Ключевые слова: просторечие, просторечная лексика, разговорная лексика, просто-речные слова, просторечные выражения.

Abstract. The article discusses the main approaches to the definition of the essence of the notion “vernacular vocabulary”, provides a brief overview of research on this topic, reveals the scientific linguistic basis of the concept of vernaculars at the present stage of development of the Russian language.

Key words: colloquial speech unit, vernacular vocabulary, colloquial vocabulary, vernacu-lar words, vernacular expressions.

Постановка проблемы. Наш язык – это отражение всех изменений, кото-рые происходят в мире, в жизни и в обществе. Он показывает жизненную дея-тельность, воспроизводит традиции народа-носителя языка и культурно-национальные установки. Язык – это компонент культуры, важное средство ее формирования и сохранения.

В последнее время внимание исследователей привлекает проблема функ-ционирования просторечной лексики в системе современного русского языка. Можно назвать ряд исследований, где затронут этот вопрос. В частности, рабо-тах А. Ф. Журавлева В. Н. Шапошникова, Л. И. Баранниковой, К. А. Войлова, М. Т. Дьячок, В. В. Химик и т.д.

В отечественном языкознании единой точки зрения не существует относи-тельно понятия «просторечие», поскольку лингвисты не подают его общеприня-того терминологического определения. Просторечие, будучи универсальной категорией для национальных языков, в каждом из них имеет своиспецифиче-ские особенности. Таким образом, есть целый комплекс проблем, решение кото-рых важно как с теоретической, так и с практической точки зрения, что и прида-ет актуальность нашему исследованию.

Цель статьи – определить основные подходы к определению сущности де-финиции «просторечная лексика» на современном этапе развития русского языка.

Изложение основного материала исследования. В истории лингвистики существует немало попыток исследовать сущность и отдельные аспекты просто-речной лексики, поскольку заданием современного языкознания являются иссле-дования языка в динамике. Поэтому все больше внимания сегодня уделяют про-блеме просторечий, поскольку «актуальность данного исследования определяется общей тенденцией в пределах современного языкознания к комплексному анализу языковых явлений, к интеграции различных научных парадигм» [11, с. 419].

Лексике свойственна многозначность, поэтому одна и та же лексема может применяться как в нейтральном, так и в стилистически маркированном значе-нии, что не дает возможности жестко идентифицировать стилистическую при-надлежность конкретного слова. Современная лингвистика еще не дает одно-значного толкования понятия «просторечие» или «просторечная лексика», «про-сторечное слово» или же «просторечное выражение». Сам термин образовался

159

от словосочетания простая речь. С. И. Ожегов подает такое объяснение термина просторечие – это «… речь

малообразованных носителей языка (преимущественно горожан); черты произ-ношения, слова и выражения, грамматические формы и конструкции, свой-ственные нелитературному разговорному употреблению [6, с. 621]. В. И. Даль данное понятие соотносит вообще со словом простота, что означает «качество простого» [4, с. 505]. А. И. Ефимов считает, что это «… речевые средства, бы-тующие в различных социально-речевых стилях общенародной разговорно-бытовой речи и остающиеся за пределами общепризнанных средств и норм литературного выражения [5, с. 220].

В Большом энциклопедическом словаре А. М. Прохорова сказано, что это «слова, выражения, формы словообразования и словоизменения, черты произ-ношения, отклоняющиеся от литературной нормы и имеющие оттенок стили-стической сниженности [3, с. 968].

«Словарь лингвистических терминов» О. С. Ахмановой отмечает, что про-сторечными «… являются слова, выражения, обороты, формы словоизменения, не входящие в нормы литературной речи» [1, с. 11].

Другие российские исследователи к просторечиям относят слова с незначи-тельным оттенком огрубелости, причем они отчетливо неправильные, ненорма-тивные. Так, Д. М. Ушаков считал их допустимыми в литературных произведе-ниях и разговорной речи, только если они служат созданию определенного ко-лорита [9, с. 96]. Однако энциклопедия «Русский язык» (1979 г.) трактует это понятие как явление преимущественно устной речи, употребляется в литератур-ном языке обычно в целях сниженной, грубоватой характеристики предмета речи, а также простая непринужденная речь, содержащая такие слова, формы и обороты. В последнем издании энциклопедии «Русский язык» предпринята попытка избежать противоречия в дефиниции этого термина путем различения двух видов русского просторечия – нелитературного и литературного [7, с. 12].

Наиболее полно отражает все особенности просторечия термин Ю. А. Бельчикова, которое определяет его место среди носителей языка, и отражает важные функции. Термин звучит следующим образом: «… просторечие – одна из форм национального языка, наряду с диалектной, жаргонной речью и литератур-ным языком; вместе с народными говорами и жаргонами составляет устную неко-дифицированную сферу общенациональной речевой коммуникации – народно-разговорный язык; имеет наддиалектный характер. Просторечие, в отличие от говоров и жаргонов, общепонятная для носителей национального языка речь. По функциональной роли, по соотношению с литературным языком просторечие – самобытная речевая сфера внутри каждого национального языка. Функционально противопоставленное литературному языку, просторечие, как и литературный язык, коммуникативно значимо для всех носителей национального языка» [2, с. 202].

Основным признаком просторечия является его ненормативность, удален-ность от литературного языка. Просторечие возникало в той части общества, кото-рая из определенных социальных причин не была причастна к литературному языку, не пользовалась или ограниченно пользовалась ею, не усвоив ее норм, культивируя свои собственные нелитературные, то есть просторечные языковые средства. Поэтому просторечия возникает на основе социальной дифференциации людей и охватывает социальные диалекты его слоев. Просторечие можно опреде-

160

лить как разновидность разговорной речи, характеризующаяся наличием различ-ных ненормативных речевых особенностей. В языке художественного произведе-ния просторечная лексика используется как стилистически сниженная, с окраской непринужденности или пренебрежительности, как общеизвестная и общепринятая в ежедневном общении. Просторечные слова являются наиболее распространен-ным стилеобразующим средством в художественном тексте.

Итак, речь идет о литературно нормативном явлении. В современном рус-ском языке просторечные слова трактуются как одной из форм существования общенародного языка наряду с другими формами. Состав и границы просторе-чий исторически изменчивы. На сегодня сложно определить принадлежит ли конкретное просторечное выражение к просторечию или же является вполне допустимым, поскольку в современных словарях не всегда есть ограничительная помета. Например, в Словаре под редакцией Д. Н. Ушакова слова батенька, ушанка квалифицировались как просторечные слова, а в современных словарях таких ограничений нет.

Термин «просторечие» появился в русской лингвистике в XVI в. и изна-чально употреблялся параллельно с термином «простонародный» для определе-ния разговорной речи малообразованных людей в отличие от языка книжной, литературной, характерной для речи интеллигенции и представителей высших социально-политических кругов. Стоит отметить, что противоречивость во взглядах на указанную проблему только углубила устранение из границ литера-турного языка всех фактов разговорно-бытового вещания. Вопрос и сегодня остается актуальным.

На современном этапе наиболее полная и последовательная классификация фактов появления современного просторечия предложена А. Ф. Журавлевым – это «… социально обусловленная разновидность национального русского языка, в которой реализуются средства, находящиеся за пределами литературной нормы» [8, с. 390-391]. Данной проблеме посвящено исследование В. Н. Ша-пошникова – «Просторечие в системе русского языка на современном этапе» (М., 2012), где автор рассматривает структуру русского языка, в составе которого описывает нели-тературную разновидность национального языка – просторечие, изучает историю данного феномена и описывает современное состояние просторечных слов.

Выводы. Таким образом, приведенный анализ свидетельствуют, что, не-смотря на привычность термина «просторечие» в русском языкознании, он оста-ется двусмысленным: с одной стороны – это явления, находящиеся за пределами литературной нормы, с другой – явления, которые не нарушают норм, но имеют пониженную экспрессивно-эмоциональную окраску.

Литература 1. Ахманова, О. С. Словарь лингвистических терминов / О. С. Ахманова. – 2-е изд., стер. – Москва : УРСС: Едиториал УРСС, 2004. – 571 с. 2. Бельчиков, Ю. А. Лингвистический энциклопедический словарь / Ю. А. Бель-чиков ; под ред. В. Н. Ярцевой. – Москва : Советская энциклопедия, 1990. – С. 402. 3. Большой энциклопедический словарь. – 2-е изд., перераб. и доп. – Москва : БРЭ ; Санкт-Петербург : Норинт, 1998. – 1456 с. 4. Даль, В. И. Толковый словарь великорусского языка : в 4 т. / В. И. Даль. – Т. 3. П. – Москва : РИПОЛ КЛАССИК, 2002. – 544 с. 5. Ефимов, А. И. Стилистика художественной речи / А. И. Ефимов. – Москва : Изд-во Московского ун-та, 1957. – 448 с. 6. Ожегов, С. И. Словарь русского языка: 70 000 слов / С. И. Ожегов ; под ред. Н. Ю. Шведовой. – 22-е изд., стер. – Москва : Рус. яз., 1990. – 921 с.

161

7. Русский язык : энциклопедия. – 2-е изд., перераб. и доп. – Москва : БРЭ : Дрофа, 1997 [Электронный ресурс]. – URL : http://russkiyyazik.ru/659/ (Дата обращения: 01.11.2018). 8. Русский язык. Энциклопедия. – 2- изд. – Москва, 2008. – 703 с. 9. Ушаков, Д. Н. Большой толковый словарь русского языка / Д. Н. Ушаков. – Москва : АСТ, 2007. – 1280 с. 10. Шапошников, В. Н. Просторечие в системе русского языка на современном этапе / В. Н. Шапошников. – Москва : УРСС : Либроком, 2012. – 173 с. 11. Шевченко, А. Н. Проблема классификации повтора / А. Н. Шевченко // Молодая наука : сб. науч. трудов науч.-практ. конф. для студентов и молодых ученых, 27-28 октября 2017 г., г. Ялта / науч. ред. Н. Г. Гончарова, редколл. Г. А. Штофер, О. В. Красникова, О. И. Лященко, А. А. Хоришко. – Симферополь : ИТ «АРиал», 2017. – С. 419-421. 12. Энциклопедический словарь юного литературоведа / сост. В. И. Новиков. – Москва : Педагогика, 1988. – 416 с. УДК 821.111”18”

КРИТИЧЕСКАЯ РЕЦЕПЦИЯ РАССКАЗОВ А. КОНАН ДОЙЛА О ШЕРЛОКЕ ХОЛМСЕ

Адамчук Анастасия Алексеевна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: stasya.adamchuk@mail.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Камен-ская Ирина Борисовна

Аннотация. Статья посвящена систематизации критической рецепции рассказов А. Конан Дойла о Шерлоке Холмсе. Показано, что противоречия критической рецепции отражают двойственный характер творческого метода автора: эклектическую реализацию принципов неоромантизма и социально-психологического неореализма, проявившуюся в гипертрофии и романтизации черт характера, традиционно воспринимаемых как британ-ских, и реалистическом хронотопе произведений, в том числе, психологическом.

Ключевые слова: критическая рецепция, А. Конан Дойл, Шерлок Холмс, неороман-тизм, социально-психологический неореализм.

Abstract. The paper aims at systematizing critical reception of A. Conan Doyle’s Sherlock Holmes stories. It has been shown that contradictions of the critical reception reflect dual charac-ter of the author creative method: eclectic realization of the principles of neoromanticism and social-psychological neorealism, which manifested itself in hypertrophy and romantization of character traits traditionally perceived as the British ones, and realistic chronotope of the stories, including psychological one.

Keywords: critical reception; A. Conan Doyle; Sherlock Holmes; neoromanticism; social-psychological neorealism.

Постановка проблемы. Для современной филологической парадигмы ха-рактерно усиление интереса к проблеме взаимосвязи языка, культуры и лично-сти (Н. Д. Арутюнова, В. А. Ильин, Ю. М. Лотман, В. А. Маслова, В. Н. Телия и др.), в связи с чем предметом и литературоведческих, и лингвистических иссле-дований становятся образы, отражающие закрепившиеся в обществе ценности и получившие статус лингвокультурного типажа (О. А. Дмитриева, В. И. Карасик, Л. П. Селиверстова, Г. Г. Слышкин). Одним из таких образов является образ Шерлока Холмса, ставший культурным стереотипом наднационального уровня. К изучению образа Шерлока Холмса обращались многие исследователи (Л. М. Кузьменко, А. А. Смирнов, М. В. Урнов, В. Б. Шкловский, J. D. Carr, O. D. Edwards, и др.). Весомый вклад в шерлокиану внесли, наряду с филолога-ми, психологи (M. Konnikova, B. Wexler) и криминологи (J. O’Brien, E. J. Wagner), изучавшие особенности дедуктивного метода и ментальных стра-тегий знаменитого сыщика. Вместе с тем, секрет стереотипического потенциала

162

гениального образа, созданного А. Конан Дойлом, по-прежнему остается пред-метом научных и критических дискуссий.

Цель статьи – систематизировать критическую рецепцию рассказов А. Конан Дойла о Шерлоке Холмсе.

Изложение основного содержания исследования. Детектив как особый тип повествовательной литературы, впервые названный детективной историей американской исследовательницей Э. К. Грин в конце 1870-х гг. [7], зародился почти одновременно в Америке, Англии и Франции. Детектив (англ. detective, от лат. detego – «разоблачаю») – преимущественно литературный и кинематогра-фический жанр, произведения которого описывают процесс исследования зага-дочного происшествия, обычно преступления, с целью выяснения его обстоя-тельств и раскрытия загадки [9].

Детектив как литературный жанр – это роман или рассказ, в котором фигу-рирует тайна, а упор делается на головоломный поиск ее разгадки. Кульминация детектива представляет собой решение загадки; повествование привязано к логическому процессу, посредством которого расследователь по цепочке прихо-дит к раскрытию тайны. Главное в детективе – расследование, поэтому анализ характеров и чувств персонажей для него не так важен. Очень часто тайна разга-дывается путем умозаключения на основании того, что известно и расследовате-лю, и читателю.

Структурно-композиционные особенности детектива – это особый меха-низм воздействия на читателя. Одной из главных задач детективного повество-вания является создание у воспринимающего напряжения, за которым должна последовать разрядка [16]. Напряжение может носить характер эмоционального возбуждения, но может иметь и чисто интеллектуальную природу, сходную с тем, что испытывает человек при решении математической задачи, при игре в шахматы. Это зависит от выбора элементов воздействия, от характера и способа рассказа. Часто обе функции объединяются – умственное напряжение подогре-вается системой эмоциональных возбудителей, которые вызывают страх, любо-пытство, сострадание.

Отличительными свойствами классического детектива являются: заложен-ная в нем нравственная идея, отмечающая в разной степени все произведения этого жанра; обыденность обстановки, позволяющая сразу заметить необычные нюансы; стереотипность поведения персонажей, наделение их предсказуемыми чертами [6]. В основе жанра лежат две сюжетные линии: конфликт между жерт-вой и преступником и конфликт между преступником и сыщиком. Они могут пересекаться, запутываться автором, но в итоге обязательно придут к развязке. Законом жанра, согласно В. Н. Богословскому [1, с. 441], выступает то, что преступник никогда не должен выглядеть героем.

Для лучших образцов детективной литературы характерны реалистичность изображения быта и психологии, общественных связей и конфликтов, романти-ческая заостренность событий и характеров, увлекательность интеллектуальной игры. Они основаны на рационалистическом убеждении в силе разума и утвер-ждают торжество правопорядка над социальным злом.

Г. Честертон [14], первый теоретик детективного жанра, называет сборник рассказов А. Конан Дойла «Записки о Шерлоке Холмсе» идеальным образцом детективной литературы. А. Конан Дойл вывел этот жанр беллетристики на

163

новый уровень благодаря социально-психологическому реализму повествова-ния, добившись не только достоверности, но и динамичности и драматизма изложения [12].

Вместе с тем, необходимо учитывать тот факт, что А. Конан Дойл созрел как писатель в пору расцвета в Англии неоромантизма, пришедшему на смену натурализму и символизму, доминировавшим в последней трети 19 в. [Там же]. Неоромантики отходят от изображения бытовой атмосферы и обыденных пер-сонажей, характерных для натуралистов. Они стремились к созданию ярких и энергичных героев, попадающих в необычные обстоятельства и являющихся участниками драматичных событий. Для неоромантиков характерно обращение к прошлому или будущему, перенос места действия в экзотические далекие места, сталкивание персонажей с неизведанным, таинственным, опасным.

С неоромантиками автора рассказов о Шерлоке Холмсе роднит авантюр-ный сюжет новелл, атмосфера таинственного и опасного, незаурядность и экс-центричность образа главного героя. Так, группа критиков во главе с К. И. Чуковским считала, что главный секрет привлекательности образа Шерло-ка Холмса для читателей – окутывающая его аура загадочности [15, с. 46].

Вместе с тем, А. Конан Дойл не просто описывает разгадку загадочных и изощренных преступлений, но и создает конкретно-историческую эпоху во всем богатстве ее топонимики [19; 20] и типичные для нее характеры, «вполне конкрет-ное социальное пространство» [12, с. 126]. Шерлок Холмс – плоть от плоти Лон-дона конца 19 в., и лондонская жизнь этого времени изображена в шерлокиане реалистично, детально, широко в смысле социального охвата действительности того времени – времени расцвета колониальной Британии и пика индустриальной революции, породившего двойные стандарты и усугубившего правовое неравен-ство граждан [18, с. 60; 21]. Именно мастерство типизации А. Конан Дойла дало возможность созданному им образу отделиться от автора и жить в читательском восприятии самостоятельной жизнью, ассоциируясь с реальным человеком [4; 5].

Становится очевидным, что рассказы о Шерлоке Холмсе обязаны своим пре-восходством над более ранними образчиками детективной литературы не только благодаря «дедуктивному методу» главного героя, чей противоречивый характер до сих пор является предметом ожесточенных споров исследователей. Так, А. М. Скрябина полагает, что в Шерлоке Холмсе воплотилась мечта англичан о справедливом правосудии [12, с. 127], ностальгически державшихся за иллюзию незыблемости социальных, этических и эстетических норм уходящего викториан-ства. В. Е. Миронова склонна видеть в росте преступности в России начала 20 в. причину возросшей популярности образа сыщика-интеллектуала [8, с. 23]. В то же время Ф. Н. Щербак подчеркивает антисоциальность Холмса, его декадентство, которое в то время воспринималось как «некоторая эстетическая независимость и даже жизненная позиция» [18, с. 58], сравнивая его увлеченность процессом рас-следования с искусством ради искусства.

По мнению Э. Вагнер [3], уникальная популярность образа Шерлока Холм-са – следствие высокого уровня его личностных качеств, его интеллектуально-моральное превосходство над окружающими. А. М. Скрябина усматривает в этих качествах необходимое условие реализации игрового момента «в век, ли-шенный романтики, когда жизнь с каждым днем становилась все обыден-нее» [12, с. 129], с одной стороны. С другой стороны, исследователь говорит о

164

пластичности образа Шерлока Холмса как податливого материала для мифо-творчества, о его человечности, правдоподобии и жизнеспособности [Там же].

Подобную двойственность образа – идеалистичность и реалистичность – А. А. Бурцев [2] объясняет сочетанием принципов неоромантизма с возрастающим влиянием художественного неореализма на творчество А. Конан Дойла. Возмож-но, дело в том, насколько избирательно реализует автор принципы этих двух столь не схожих течений. Исследователи [4; 13] отмечают, что А. Конан Дойл наделяет романтически привлекательным ореолом те черты английского характера, которые сами англичане традиционно склонны идеализировать: владение собой и умение надлежащим образом реагировать на жизненные ситуации; независимость и до-стоинство; честность и бескорыстность; безукоризненность манер и настойчивость в достижении цели. Условия же проявления этих романтизированных свойств – время и место действия, психология действующих лиц и их взаимоотношений – описываются автором максимально реалистично, облегчая читателю задачу вос-приятия идеального образа как живого, уникального – как типичного.

Исследователи отмечают также силу художественно-эстетического воздей-ствия поэтики рассказов о Шерлоке Холмсе. Так, В. Б. Шкловский [17], сопо-ставляя множество новелл А. Конан Дойла о Шерлоке Холмсе, заметил повторя-емость одних и тех же элементов, мотивов и приемов и вывел общую нарратив-ную схему шерлокианы, в которую вошли: статическая увертюра, настраиваю-щая читателя на ожидание чего-то необычного и таинственного; завязка кон-фликта, в которой сообщается о наличии тайны (убийства или похищения); расследование; неверное толкование улик как нагнетание интеллектуального напряжения; ложная разгадка, выполняющая такую же функцию; неожиданная развязка; аналитический разбор фактов.

В. А. Скороденко замечает, что детективные рассказы А. Конан Дойла «… отмечены всеми достоинствами первоклассной беллетристики: богатой выдумкой, безукоризненно сработанной интригой, точной и легкой манерой изложения» [11, с. 11]. А. М. Скрябина подчеркивает непринужденность повест-вования, легкость и динамичность языка рассказов о Шерлоке Холмсе, наличие живых, интеллектуально и эмоционально ярких диалогов, иронии и самоиро-нии [12, с. 126]. В. Е. Миронова обращает внимание на точность описания авто-ром размышлений и эмоций героев, мастерское владение психологической дета-лью и портретной характеристикой [8, с. 130].

Наконец, выдвижение того качества, олицетворением которого выступает имя Шерлока Холмса в наши дни как прецедентное имя [10] – победоносного логического интеллекта – в характере литературного персонажа на первый план также знаменовало собой новаторский шаг в поэтике литературного произведе-ния. Практически в каждом рассказе работы мысли Шерлока Холмса представ-лена как его основная заслуга, сущность его натуры и основа его пользы для общества [12; 15]. Однако еще К. И. Чуковский отметил реалистичность и кон-кретность мышления Шерлока Холмса: «Оно всегда касается житейских собы-тий и фактов, и потому его результаты очевидны для всех» [15, с. 11]. Интеллект Шерлока Холмса максимально прагматичен, его работа направлена на достиже-ние конкретной сиюминутной цели, хотя столь привлекательная для британца прагматичность и замаскирована периодически то отрицаемой, то утверждаемой высокой образованностью Шерлока Холмса, его эксцентричностью и периоди-

165

чески проявляющейся склонностью к созерцанию прекрасного. Выводы. Противоречивый характер критической рецепции рассказов

А. Конан Дойла о Шерлоке Холмсе отражает двойственный характер творческо-го метода автора: эклектическую реализацию принципов неоромантизма и соци-ально-психологического неореализма, проявившийся в гипертрофии и романти-зации черт характера, традиционно воспринимаемых как британских, и реали-стичном хронотопе произведений, в том числе, психологическом.

Литература 1. Богословский, В. Н. История зарубежной литературы 19 века : учеб. / В. Н. Богословский, А. Ф. Головиченко, В. М. Сурмак. – Киев : Просвита, 1990. – 637 с. 2. Бурцев, А. А. История зарубежной литературы. Часть II (XIX-XX вв.) : учеб. пособ. / А. А. Бурцев, О. И. Иванова, С. В. Тесцов. – Якутск : Изд-во Якутского ун-та, 2010. – 244 с. 3. Вагнер, Э. Дж. Шерлок Холмс: наука и техника / Э. Дж. Вагнер. – Москва : Эксмо, 2009. – 240 с. 4. Гвоздева, А. В. Отражение особенностей английского национального характера на примере образа Шерлока Холмса / А. В. Гвоздева // Вестник Челябинского гос. ун-та. – 2009. – № 10 (148). Филология. Искусствоведение. – Вып. 30. – С. 26-29. 5. Громов, П. П. Шерлок Холмс и его приключения : предисл. / П. П. Громов, Б. О. Костелянец // Конан Дойль А. Записки о Шерлоке Холмсе. – Ленинград : Молодая гвардия, 1946. – С. iii-xvi. 6. Елизарова, М. Е. История зарубежной литературы XIX века : учеб. / М. Е. Елизарова. – Москва : Просвещение, 1972. – 344 с. 7. Кестхейи, Т. Анатомия детектива / Т. Кестхейи. – Будапешт : Корвина, 1989. – 261 с. 8. Миронова, В. Е. Рецепция детективного творчества Артура Конан Дойла в русской литературе: к постановке вопроса / В. Е. Миронова // Текст. Книга. Книгоиздательство. – 2016. – Вып. 1 (10). – С. 73–85. 9. Михайлов, А. В. Новелла / А. В. Михайлов // Краткая литературная энциклопедия : в 8 т. – Т. 5 / гл. ред. А. А. Сурков. – Москва : Сов. энциклопедия, 1975. – 398 с. 10. Попова, К. А. Прецедентное имя «Шерлок Холмс» в российской и британской куль-турах / К. А. Попова, И. Н. Столярова // Вестник Бурятского гос. ун-та. – 2014. – № 11. – С. 41-47. 11. Скороденко, В. А. Шерлок Холмс с Бейкер-Стрит, 221б : предисл. / В. А. Скороденко // Дойл А. К. Приключения Шерлока Холмса. – Москва : Молодая гвардия, 1988. – С. 5–13. 12. Скрябина, А. М. Дедуктивная логика К. Дойла в сборнике рассказов «Записки о Шерлоке Холмсе» и научная проблема «предмет и метод» / А. М. Скрябина // Вестник СВФУ. – 2017. – № 4 (60). – С. 122-133. 13. Сухарев, В. А. Психология народов и наций / В. А. Сухарев, М. В. Сухарев. – До-нецк : Сталкер, 1997. – 400 с. 14. Честертон, Г. К. Как сделать детектив / Г. К. Честертон ; пер. с англ. В. Воронина. – Москва : Радуга, 1990. – 320 с. 15. Чуковский, К. И. О Шерлоке Холмсе : предисл. / К. И. Чуковский // Дойл А. К. За-писки о Шерлоке Холмсе / пер. с англ. ; под. ред. К. И. Чуковского. – Москва : Библиотека приключений, 1956. – С. 5–20. 16. Шестаков, В. П. Мифология XX века: критика теории и практики буржуазной «мас-совой культуры» / В. П. Шестаков. – Москва, 1988. – 114 с. 17. Шкловский, В. Б. О теории прозы [Электронный источник] / В. Б. Шкловский // Лит-Мир : электронная библиотека : [сайт]. – URL : https://www.litmir.me/br/?b=110285&p=1. 18. Щербак, Ф. Н. Тайнопись Шерлока Холмса (на материале произведений Артура Конан Дойла «Этюд в багровых тонах», «Знак четырех», «Пестрая лента», «Пляшущие человечки») / Ф. Н. Щербак // Таврический научный обозреватель. – 2017. – № 7 (24). – С. 57-67. 19. Brogan, H. The Penguin History of the USA / H. Brogan. – London : Penguin books, 2001. – 752 р. 20. Сronin, W. Changes in the land. Indians, Colonists and the Ecology of New England / W. Сronin. – New York : Hill and Wang, 1983. – 21. Pearson, H. Conan Doyle: His life and art / H. Pearson. – London : Methuen & Co, 1943. – 108 р.

166

УДК 82-1:81’42:82.08 СТИЛИСТИКА И ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ВАРИАТИВНОСТЬ

В СОВРЕМЕННОЙ ПОЭЗИИ Аджиаметова Нияра Алиевна

студентка ГБОУ ВО РК «Крымский инженерно-педагогический университет», Россия

e-mail: adzhiametova@mail.ru Аннотация. В статье рассмотрено использование лингвистической вариативности в

современной поэзии и продемонстрирована важность стилистического анализа в исследо-вании природы и потенциальных эффектов вариативности в конкретном стихотворении. Выявлена и обоснована необходимость стилистического анализа литературного текста, в частности поэтического. Данный анализ может объяснить использование целого ряда лингвистических разновидностей и вариаций, традиционно не связанных с поэзией, и как языковые явления взаимодействуют на различных языковых уровнях именно в поэзии.

Ключевые слова: стилистика, лингвистическая вариативность, стилистический ана-лиз, современная поэзия, языковые вариации.

Abstract. The article discusses the use of linguistic variation in modern poetry and demon-strates the importance of stylistic analysis in the study of the nature and potential effects of variation in a particular poem. The necessity of stylistic analysis of the literary text, in particular the poetic one, is revealed and substantiated. Such analysis can explain the use of a number of linguistic varieties and variations traditionally not associated with poetry, and how linguistic phenomena interact at different language levels in poetry.

Keywords: stylistics, linguistic variability, stylistic analysis, modern poetry, linguistic var-iations.

Постановка проблемы. В зависимости от сферы применения языка, содер-жания высказывания, ситуации и целей общения выделяется несколько функцио-нально-стилевых разновидностей, или стилей, характеризующихся определенной системой отбора и организации в них языковых средств. Изучением функциональ-ных стилей, особенностей употребления в них языковых средств занимается функциональная стилистика. Особый раздел стилистики составляет стилистика художественной литературы. Художественно-беллетристический стиль имеет функцию воздействия эстетическую. В нем наиболее ярко отражается литератур-ный и, шире, общенародный язык во всем его многообразии и богатстве, становясь явлением искусства, средством создания художественной образности.

Термин «лингвистическая вариативность» относится к региональным, соци-альным или контекстуальным различиям в способах использования определенного языка. Лингвистические вариации играют центральную роль в изучении использо-вания языка. На самом деле невозможно изучать языковые формы, используемые в естественных текстах, не сталкиваясь с проблемой языковой изменчивости. Изменчивость присуща человеческому языку: один оратор будет использовать разные языковые формы в разных случаях, а разные ораторы языка будут выра-жать одни и те же значения, используя разные формы. Большая часть этого вари-анта очень систематична: ораторы языка делают выбор в произношении, морфоло-гии, выборе слов и грамматике в зависимости от ряда нелингвистических факто-ров. Эти факторы включают в себя цель оратора в общении, взаимоотношения между докладчиком и слушателем, условия производства и различные демографи-ческие принадлежности, которые могут иметь ораторы [2, c. 110].

Изложение основного содержания исследования. В данной статье рас-сматривается использование лингвистических вариаций в поэзии и демонстри-руется важность стилистического анализа при исследовании особенностей язы-ковых изменений в конкретном стихотворении. В статье приводится анализ

167

стихотворения «Поэт современности» Кэрол Энн Даффи, которое впервые было опубликовано в 1990 году.

Выбор данного стихотворения для исследования стилистических и лингви-стических вариаций неудивителен, учитывая, что в XX веке произошел значи-тельный рост поэтического использования целого ряда языковых разновидно-стей, традиционно не связанных с поэзией, в том числе разговорного, повсе-дневного языка. Эта тенденция часто идет рука об руку с принятием воображае-мых поэтических голосов, четко отделенных от авторского. Канон английской поэзии, конечно, включает в себя многие более ранние стихотворения с вымыш-ленными голосами и стилистическими контрастами (например, «Монолог в испанской обители» Р. Браунинга), а также ряд художественных движений, программа которых пропагандировала переход к «повседневному языку». Тем не менее, влияние понятия поэтического произношения и важность лирического стихотворения в литературной традиции начиная с эпохи Возрождения, способ-ствовали ситуации, когда английская поэзия до XX века, как правило, характе-ризовалась формальным, возвышенным и часто архаичным языком [3, c. 60].

Только этим можно объяснить взгляд на поэзию Михаила Бахтина, который, как известно, ассоциируется с понятием гетероглоссии – внутренней стратифика-ции языка на множество различных (социальных) разновидностей. Бахтин рассмат-ривал художественное использование гетероглоссии как определяющую характе-ристику романа как жанра, и подчеркивал необходимость акцентирования стили-стики на гетероглоссии и разработки инструментов ее учета. Однако он также утверждал, что, в отличие от романа, поэзия, в основном, оторвана от живой разно-родности языка и не имеет места для каких-либо разновидностей, кроме единого, однородного голоса самого поэта. «Язык поэтического жанра единый и единствен-ный птолемеевский мир, вне которого ничего нет и ничего не нужно. Концепция многих языковых миров, равных по своей способности концептуализировать и быть выразительными, органично отрицается поэтическим стилем» [1, c. 115]. Его взгляды также подчеркивают, как в начале XX века ученый с исключительно ши-роким знанием европейской литературы, включая английскую литературу, все еще мог низвести использование стилистических вариаций в поэзии до маргинальных, «низких» поджанров, таких как сатирическая и комическая поэзия.

С тех пор современная англо-американская стилистика продвинулась дальше. Она приобрела инструменты для исследования языковой неоднородно-сти текстов, которыми занимался М. Бахтин, и применила их к анализу широко-го спектра текстов, в том числе поэтических. Проблема изучения и значимости языковых вариаций в текстах и между текстами в настоящее время занимает центральное место во многих совершенно разных областях лингвистики, вклю-чая критический анализ дискурса и корпусную лингвистику [4, c. 220].

Тенденции лингвистических вариаций прослеживаются в поэзии. Особенно актуальным стал метод «смешивания» разных стилей. В стихотворении «Поэт современности» (“Poet for Our Times”) шотландской поэтессы Кэрол Энн Даффи наблюдается внутренняя стратификация языка. Кэрол Энн Даффи родилась в Шотландии в 1955 году, но прожила в Англии большую часть своей жизни. Даффи – поэтесса не столько лирическая, сколько эпическая. Критики отмечают «непосредственную вещественность» ее поэзии, называя ее стихи «спрессован-ными новеллами» за их сюжетную актуальность [6]. В ее поэзии часто и очень

168

тесно переплетаются драматический монолог и «повседневные» языковые вари-ации. Обе тенденции выходят на первый план в стихотворении «Поэт современ-ности», который был опубликован в 1990 году в сборнике «Другая страна». Стихотворение также иллюстрирует озабоченность Даффи целым рядом соци-альных и политических вопросов в Великобритании 1980-х годов [7, c. 125].

Стихотворение разделено на пять шестистрочных строф. Первые четыре строки каждой строфы (и первые две строки последней строфы) характеризуются голосом автора газетных статей, который рассказывает о своей работе и выражает свои амбиции в том, что его заголовки будут рассматриваться как поэзия «для нашего времени», «для современности». Данные строки написаны неофициаль-ным, разговорным стилем, который включает в себя ряд выражений, предполага-ющих, что говорящий обсуждает свои художественные устремления, выпивая в пабе. Последние две строки каждой строфы (и две средние строки заключительной строфы) содержат то, что, по-видимому, является заголовком газеты, или, точнее, типом заголовка, обычно связанного с британской таблоидной прессой [5].

Последние две строки стихотворения сложнее определить: при первом чте-нии текста было допущено, что возможно они принадлежат главному герою стихотворения. Тем не менее, последующие чтения предположили, что они могут принадлежать другому голосу, который иронично комментирует художе-ственные претензии главного героя.

Как уже упоминалось ранее, первые четыре строки первых четырех строф стихотворения и первые две строки последней строфы драматизируют голос говорящего (главного героя), знакомство с которым происходит в первой же строке «Я пишу заголовки для ежедневной газеты» (“I write the headlines for a Daily Paper”). Главный герой достаточно амбициозен и уверен, что его работа, творчество являются современной поэзией, искусством, обреченные на славу.

Язык главного героя содержит ряд особенностей, которые обычно связаны с разговорным взаимодействием. Можно выделить восемь случаев сокращения таких как “one’s born with”, “there’s”; два случая эллипсиса, например, “Thing is”, где намеренно пропущен определенный артикль the; так же “Know what I mean?”, где субъект “do you” опущен.

Эти явления характерны для неформальной, повседневной, разговорной речи, и основная их функция – это экономия времени, удобство, быстрота.

Также можно выделить ряд других лингвистических явлений, таких как ме-стоимения от первого и второго лица, вокативы, формульные языковые выраже-ния и маркеры разговорного дискурса. Почти исключительное внимание говоря-щего к себе предполагает тот факт, что местоимение от первого лица “I” встреча-ется десять раз, а соответствующее притяжательное местоимение “my” использу-ется один раз. Можно выделить также два случая использования местоимений множественного числа от первого лица. “We” используется предположительно для обозначения людей, которые, как и главный герой, работают в индустрии табло-идной прессы или даже в его конкретной газете. Притяжательный определитель “our”, “in our times”, относится в основном к людям, живущим в современном мире. Аналогично местоимения “you” являются примерами общего использования местоимения второго лица, относящегося к людям в целом. Подобное употребле-ние местоимений “you”, как правило, сохраняет ощущение интерактивности и участия адресата и, следовательно, способствует усилению разговорного стиля.

169

В дополнение ко всем этим явлениям, язык главного героя характеризуется обилием разговорных фраз и выражений: “just a knack”, “Just bang the words down”, “grab attention”, “as punters rush on by”, “the buggers”, “you got”, “what with the box”, “been around”, “the tops”, “kids”. В некоторых случаях соответ-ствующие структуры и лексические элементы часто встречаются в британском разговорном английском языке, например, “box” (телевизор) и “kids” (дети). В других случаях их употребление ограничено: “punters” часто ассоциируются с азартными игроками, но это также может быть применено к анонимной обще-ственности, которую пытаются привлечь авторы и редакторы газет; “buggers”, с другой стороны, является ругательством, которое в этом случае используется в отношении букв, которые объединившись, составляют заголовки.

Важно заметить, что все лингвистические явления, способствуют созданию впечатления разговора, но не приводят к точному представлению реальной живой речи. Ряд исследований в области стилистики показали, что вымышлен-ные разговоры существенно отличаются от реальных.

Помимо создания впечатления разговора, слова, которые Даффи приписы-вает главному герою навязывают особый стереотип, касающийся журналистов, т. е. карьеристов, безжалостных, в некоторой степени пьющих мужчин (“make that a scotch”).

Постоянное внимание главного героя к себе, его грандиозные амбиции и его бесчувственный взгляд на трагедию «Титаника» как на возможность для создания запоминающегося заголовка – все это позволяет предположить, что у главного героя довольно эгоцентричный и тщеславный характер. Кроме того, такие слова, как “mate” и “squire”, как правило, ассоциируются с общением между мужчинами, и поэтому создается впечатление, что героем является мужчина.

Однако основной дискурс главного героя не состоит полностью из нефор-мального и разговорного языка. Можно выделить латинскую лексику: “educator” (просветитель), “numerous” (множество), и сравнительно сложные клише, грамма-тические структуры “mistakes too numerous to mention”. Кроме того, фраза “I have a dream” («у меня есть мечта») является потенциальной интертекстуальной ссылкой на известную речь Мартина Лютера Кинга, и главный герой сравнивает свои заго-ловки, хотя и неправильно, с жанром японской поэзии хайку. Наконец, главный герой также показывает некоторую способность вкладывать свои собственные самовозвеличивающие устремления в перспективу: умение писать заголовки описывается как “just a knack one’s born with” (врожденный талант).

Выводы. Анализ стихотворения «Поэт современности» был сфокусирован на том, как язык передает впечатление речи, беседы, главного героя в определенной обстановке, особого разговорного стиля. Можно сделать вывод, что стилистиче-ский анализ литературного текста может объяснить ряд лингвистических вариаций.

Систематический анализ подчеркнул умение Даффи реалистично переда-вать впечатление разговорной речи, используя различные лингвистические вариации в прототипически поэтической форме и проецировать говорящего, главного героя. В целом, Кэрол Энн Даффи умело показала, как языковые явле-ния взаимодействуют на различных языковых уровнях именно в поэзии.

Литература 1. Бахтин, М. М. Язык в художественной литературе // Бахтин М. М. Собрание сочине-ний : в 7 т. – Т. 5. – Москва, 1997. – 306 с. 2. Гореликова, М. И., Лингвистический анализ художественного текста : учеб. пособ. /

170

М. И. Гореликова – Москва, 2007. – 350 с. 3. Литература и язык : современная иллюстрированная энциклопедия / ред. А. П. Горкин. – Москва : Росмэн, 2006. – 456 с. 4. Скребнев, Ю. М. Основы стилистики / Ю. М. Скребнев. – Москва : АСТ, 2000. – 290 с. 5. Duffy, C. A. The Other Country / C. A. Duffy. – London : Picador, 2010. – 64 p. 6. Duffy, C. A. Biography [Электронный ресурс]. – URL : http://www.scottishpoetrylibrary. org.uk/poetry/poets/carol-ann-duffy. 7. McGuire, M. Contemporary Scottish Literature : Readers’ Guides to Essential Criticism / M. McGuire. – London : Palgrave, 2008. – 224 p.

УДК 82.09

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ КАК ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

Алимова Сабина Загидовна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: sabina.alimova00@mail.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Каменская Ирина Борисовна

Аннотация. Статья посвящена систематизации исследовательских трактовок содержа-ния понятия «художественный мир литературного произведения». Художественный мир литературного произведения определен как средство объективизации авторской художе-ственной картины мира, ее вербальная текстовая модель. В структуру художественного мира литературного произведения входят хронотоп, сюжет, проблематика, система персонажей, система предметных образов, система мотивов литературного произведения.

Ключевые слова: художественный мир литературного произведения, художествен-ная картина мира, вербальная текстовая модель, хронотоп.

Abstract. The paper aims at systematizing researchers’ interpretations of the content of the notion “artistic world of a literary work”. Artistic world of a literary work is defined as a means of objectifying the author’s artistic world image, its verbal text model. The structure of the artis-tic world of a literary work includes its chronotope, plot, problem range, system of characters, system of object images, system of motives.

Keywords: artistic world of a literary work, artistic world image, verbal text model, chronotope. Постановка проблемы. Художественный мир литературного произведе-

ния сегодня выступает в качестве одной из основных категорий теории литера-туры. Начало целенаправленным исследованиям целостного художественного мира прозаического или поэтического художественного произведения положил Д. С. Лихачев, выдвинувший постулат о системности и художественном един-стве внутреннего мира произведения словесного искусства [6, с. 74]. Впослед-ствии тезис о системности художественного мира произведения литературы был поддержан и развит отечественными представителями структурализма в литера-туроведении (Б. Ф. Егоров, Ю. М. Лотман, В. Н. Топоров), которые трактовали художественный текст как структуру, характеризующуюся наличием нескольких уровней, взаимодействующих и взаимно определяющих друг друга [4, с. 18].

Вместе с тем, выделение конкретных уровней художественного текста как компонентов его внутренней структуры, определение доминирующего компо-нента как организующего центра структуры художественного мира непосред-ственно зависит от исследовательского подхода и цели исследования, характе-ризуется существенным разбросом мнений и препятствует выработке единого подхода, нацеленного на достижение максимально объективной интерпретации художественного текста и поэтики его автора. Вышесказанное обусловило акту-альность систематизации точек зрения на содержание и структуру категории

171

«художественный мир литературного произведения». Изложение основного содержания исследования. Функционирование ис-

кусства в качестве особой формы познания реальной действительности пред-определяет природу художественного текста как модели реального мира, созда-ваемой языковыми и речевыми средствами. Соответственно, в литературном произведении восприятию читателя предлагается воссозданный автором мир не в непосредственных ощущениях, а в речевом воплощении, соотносимом с рече-вой картиной мира [3], что актуализирует необходимость соотнесения содержа-ния понятий «художественный мир», «картина мира», «языковая картина мира».

Картина мира трактуется исследователями (Ю. Н. Караулов, Б. А. Сере-бренников, А. Е. Щербинина) как совокупность представлений человека об онтологической действительности, составляющих глобальный образ мира, осно-ву мировоззрения личности как представителя определенного этноса и результат духовной активности личности и нации, соотносимый «с национальными ценно-стями, которые представлены в национальной мифологии, философии, тради-ции, фольклоре» [5, с. 112]. Таким образом, национальная картина мира – это достояние языкового коллектива, преломляемая в индивидуальных картинах мира каждого представителя данной нации.

О. Г. Почепцов представляет подобное индивидуальное преломление сле-дующим образом: «… отражению подвергается не мир в целом, а лишь его пики, то есть те его составляющие, которые представляются говорящему наиболее важными, наиболее релевантными, наиболее полно характеризующими мир» [8, с. 111]. Исследователь характеризует соотношение между фрагментом отражаемой реальности и его вербальной репрезентацией как языковую мен-тальность, для понимания которой необходимо исследовать «мир речевых дей-ствий человека и его состояний» [Там же].

С точки зрения философской проблемы соотношения языка и мышления, языковая картина мира выступает как продукт их взаимодействия, опосредован-ное, вторичное образование по отношению к когнитивной картине мира, резуль-тат овнешнения, материализации в коммуникативно-когнитивных целях когни-тивной картины мира при помощи вторичных знаковых систем [7]. Таким обра-зом, языковую картину миру правомерно рассматривать как совокупность зна-ний народа о мире, зафиксированных в национальном словаре, морфологии, фразеологии, грамматике – фонде всех значимых единиц национального языка.

Исследователи языковой картины мира (Й. Л. Вайсгербер, Л. Витгенштейн, В. В. Воробьев, Ю. Н. Караулов, С. А. Кошарная, В. В. Красных, М. В. Пиме-нова и др.) выделяют в качестве концептуальных признаков следующие ее свой-ства: объективность, обеспечивающая адекватную адаптацию человека к реаль-ной действительности; функционирование в качестве коммуникативного по-средника между человеком и когнитивной картиной мира; этнокультурная де-терминированность; структурированность.

В художественном тексте в соответствии с определенными авторскими ин-тенциями находит свое воплощение художественная картина мира, или автор-ская картина мира, которая выступает «… языковой проекцией концептуальной системы авторского сознания, в силу чего характеризуется уникальностью, неповторимостью стиля, богатством лексического наполнения, семантико-смыслового, образного и ассоциативно-символьного содержания» [5, с. 112-113].

172

По мнению В. Е. Хализева, художественная картина мира – это «… художественное целое, включающее пространственно-временной континуум с определенными героями, образующими ценностное ядро мира и осваивающи-ми данный тип хронотопа в соответствии с художественным заданием автора, воплощенное («завершенное») в словесной ткани произведения» [11, c. 26]. В качестве основных параметров художественной картины мира исследователь выделяет художественное время и пространство, предметный мир, систему действующих героев и систему инвариантных мотивов. Необходимо отметить, что в подобном толковании понятия «художественная картина мира» и «худо-жественный мир литературного произведения» функционируют как синоними-ческие. Вместе с тем, художественная картина мира – это идеальная сущность, бытующая в сознании автора-художника, а художественный мир литературного произведения – ее словесное воплощение, которое правомерно рассматривать как ее вербальную текстовую модель.

В трактовке М. М. Бахтина [2] именно понятие «художественный мир» озна-чает целостность, характеризующуюся сложной структурой, важнейшим компо-нентом которой выступает художественное единство пространственно-временного континуума, или хронотопа, который «… выступает в качестве формы объектива-ции авторского сознания, так как участвует в создании иллюзии реальности худо-жественного мира» [1, с. 199]. Степень участия хронотопа в объективации худо-жественной модели онтологической или вымышленной действительности опреде-ляется диапазоном его функций, среди которых выделяют следующие: «жанрооб-разующая, сюжетообразующая, смыслообразующая, онтологическая, антропоцен-трическая, эстетическая, парадигматическая и символическая» [10, с. 188-189].

Исходя из функций пространственно-временной доминанты художествен-ного текста, в структуре художественного мира литературного произведения целесообразно выделить следующие компоненты: хронотоп, сюжет, проблема-тика, система персонажей, система предметных образов, система мотивов.

Целостность художественному миру литературного произведения придает взаимозависимость и взаимообусловленность компонентов его структуры, бла-годаря которым художественный мир предстает как «… самостоятельное духов-ное целое, объективированное в образной форме» [9, с. 34]. Исследование худо-жественного мира произведения словесного искусства позволит объективиро-вать читательское и критическое восприятие произведения, приблизить воссо-здаваемую в сознании читателя художественную картину мира к авторской.

Выводы. Вышеизложенное позволяет заключить, что художественный мир литературного произведения выступает в качестве средства объективизации авторской художественной картины мира, ее вербальной текстовой моделью. В структуру художественного мира литературного произведения входят хронотоп, сюжет, проблематика, система персонажей, система предметных образов, систе-ма мотивов литературного произведения.

Литература 1. Адамчук, А. А. Особенности хронотопа литературного дискурса / А. А. Адамчук // Реализация компетентностного подхода в системе профессионального образования педа-гога : материалы V Всеросс. науч.-практ. конф., 12-13 апреля 2018 г., г. Евпатория. – Сим-ферополь : ИТ «Ариал», 2018. – С. 198-199. 2. Бахтин, М. М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. – Москва : Худож. лит-ра, 1986. – С. 121-291. 3. Дубровская, В. В. Литературоведение: введение в дисциплину : учеб.-метод. пособ. /

173

В. В. Дубровская. – Москва ; Берлин : Директ-Медиа, 2016. – 154 с. 4. Епаченцев, Р. В. Изучение художественного мира литературных произведений в контексте системного подхода / Р. В. Епаченцев // Вестник Северо-Восточного государ-ственного университета. – 2014. – № 22. – С. 18-20. 5. Каменская, И. Б. Языковая картина мира как объект лингвистических исследований / И. Б. Каменская // Актуальные проблемы гуманитарных наук : труды науч.-практ. конф., 20 мая 2015 г., г. Евпатория. – Симферополь : ИП Бровко А., 2015. – С. 110-113. 6. Лихачев, Д. С. Внутренний мир художественного произведения / Д. С. Лихачев // Вопросы литературы. – 1968. – № 8. – С. 74–84. 7. Попова, З. Д. Семантико-когнитивный анализ языка / З. Д. Попова, И. А. Стернин. – Воронеж : Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 2006. – 298 с. 8. Почепцов, О. Г. Языковая ментальность: способ представления мира / О. Г. Почепцов // Вопросы языкознания. – 1990. – № 6. – С. 115-120. 9. Руднева, Е. Г. Романтика в русском критическом реализме (Вопросы теории) / Е. Г. Руднева. – Москва : МГУ, 1988. – 176 с. 10. Сигова, К. В. Значение и функции хронотопа в художественном произведении / К. В. Сигова, Х. Д. Джелилева // Реализация компетентностного подхода в системе про-фессионального образования педагога : материалы V Всеросс. науч.-практ. конф., 12-13 апреля 2018 г., г. Евпатория. – Симферополь : ИТ «Ариал», 2018. – С. 187-189. 11. Хализев, В. Е. Теория литературы : учеб. / В. Е. Хализев. – 4-е изд., испр. – Москва : Академия, 2013. – 432 с. УДК 82-3

ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ В ПОВЕСТИ А. И. КУПРИНА «СУЛАМИФЬ» Бадунова Анастасия Александровна

магистрант Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: nasjatik@mail.ru Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Петренко

Наталья Анатольевна Аннотация. В статье рассматривается восприятие чувства любви А. И. Куприным в

повести «Суламифь». Отмечено, что тема любви стала одной из главных в его творчестве и обусловила формирование художественных и философских взглядов писателя. Автор статьи отмечает, что любовь в произведениях А.И. Куприна часто трагична и таинственна. В этом состоит суть философии любви писателя.

Ключевые слова: повесть, философия, любовь, чувства, душа. Аbstract. The article discusses the perception of the feeling of love by A. I. Kuprin in the

story "”Shulamith”. It is noted that the theme of love became one of the main ones in his work and led to the formation of the artistic and philosophical views of the author. The author of the article notes that love in the works by A. I. Kuprin is often tragic and mysterious. This is the essence of the writer’s love philosophy.

Keywords: storu, philosophy, love, feelings, soul. Постановка проблемы. Тема любви всегда будет актуальна и являться

предметом изображения в литературе и искусстве. Многие писатели XIX – нача-ла XX века в своих произведениях обращались к этому прекрасному чувству: Н. М. Карамзин, А. П. Чехов, И. А. Бунин, А. А. Блок, Н. С. Гумилев. Однако, именно в художественных текстах А. И. Куприна тема любви стала значимой, она занимает первостепенное место в жизни героя.

Творчество писателя привлекало внимание многих исследователей, как совет-ских, так и современных, например, Л. В. Крутиковой, Л.А. Качаева, А.А. Волкова, В. А. Афанасьева, В.И. Кулешова, В. Н. Айдарова, М. М. Нахратовой, В. Н. Этова и др. Их работы были посвящены анализу типологии героев в произведениях А.И. Куприна, стилистическим, композиционным, жанровым особенностям, отражению гуманистических идеалов, а также темы любви в художественных текстах автора.

174

Несмотря на то, что А. И. Куприн считал любовь «животворной» силой, которая «делает человека человеком» [1, с. 78], это чувство у него всегда тра-гично и заведомо обречено на страдания. По мнению В. А. Афанасьева, писатель «прикасался к ней целомудренно, благоговейно и нервно» [Там же, с. 90]. В наше время, когда многое обесценивается, очень важно ценить искрение прояв-ления чувств и стремиться сохранить их на долгие годы. Цель нашей статьи – раскрыть специфику понимания любви в повести А. И. Куприна «Суламифь».

Изложение основного материала исследования. Вершиной творчества А. И. Куприна является повесть «Суламифь». История о бедной крестьянке является значимой не только в творчестве писателя, но и в мировой литературе. В своем произведении автор воспевает взаимную и сильную любовь. «Человек становится у Куприна незаурядной, богатой, духовно одаренной лично-стью» [4, с. 145], – считает Л. В. Крутикова.

Основой для создания романтической истории любви Суламифь и Соломона стал сюжет из библейской книги «Песнь Песней». Вдохновленный любовью, которая «никогда не забудется», А. И. Куприн в своем письме к Д. Н. Мамину-Сибиряку писал: «Она пленяет меня силой чувства, поэзией и высоким творче-ским вдохновением. И я хотел бы, чтобы замечательное художественное произве-дение стало достоянием многих читателей, которые его совсем не зна-ют» [6, с. 137]. Следует указать, что писатель не просто позаимствовал сюжет из библейской легенды, он возродил и переосмыслил ветхозаветный текст. Таким образом сюжетно-образный материал трансформировался. Реализуя свой творче-ский замысел, А. И. Куприн расширяет сюжетно-композиционную структуру библейской поэмы, видоизменяет систему образов, обогащая портретные характе-ристики персонажей новыми деталями. Он старается придать своим героям зем-ные реалистичные черты. А. И. Куприн наделяет образ Суламифь «портретной выразительностью», тем самым придает ему живые черты: «Невыразимо прекрас-ное смуглое и яркое лицо. Тяжелые, густые темно-рыжие волосы, в которые она воткнула два цветка алого мака, упругими бесчисленными кудрями покрывают ее плечи и разбегаются по спине и пламенеют, пронзенные лучами солнца, как золо-той пурпур» [5, с. 134]. Образ Соломона тоже наделен человеческими чертами, но в тоже время автор добавляет ему величественность: «Глаза же у царя были тем-ны, как самый темный агат, как небо в безлунную летнюю ночь, а ресницы, раз-верзавшиеся стрелами вверх и вниз, походили на черные лучи вокруг черных звезд. И молнии гнева в очах царя повергали людей на землю» [Там же, с. 145].

Важное место в повести отведено красоте человеческой души. Ведь именно чистота и непорочность души Суламифь привлекла мудреца Соломона. Критик В. В. Воровской оценил повесть как «гимн женской красоте и молодо-сти» [3, с. 378]. Многие женщины покорялись владыке Соломону, но не страстная и ревнивая Астис, и не восточные принцессы, одаренные красотой и мудростью, не смогли пробудить чувства в его сердце. Лишь Суламифь – простая девушка, дочь виноградника, робкая и нежная смогла влюбить в себя царя. А. И. Куприн придерживался мнения, что красотой наделены люди гармоничные с естествен-ным поведением. Такое понимание человеческой красоты схоже с чеховским высказыванием о том, что в человеке все должно быть прекрасно. Поэтому в обра-зе девушки гармонично сочетаются внешняя и внутренняя красота, что говорит о единстве физического облика и духовного мира. Но не только внешняя красота

175

пленила Соломона. «Суламифь восхищает царя чистотой своего сердца, доверчи-востью, нежностью характера, преданностью и смелостью в любви» [6, с. 95], – отмечает Ф. И. Кулешов в своей работе. Любовь Соломона настолько сильна, что он готов пожертвовать своей жизнью ради возлюбленной: «Попроси у меня мою жизнь – я с восторгом отдам ее тебе... – Я буду только жалеть, что слишком малой ценой заплатил за твою любовь» [5, с. 313].

Через всю повесть проходит борьба двух чувств – любви и ненависти. Об-раз главной героини олицетворяет светлую, настоящую и жертвенную любовь и в тоже время противопоставляется ненависти и ревности в образе Астис, кото-рая совершает кровавые обряды в храме Озириса и Изиды. Суламифь несет в себе свет и тепло. Она полюбила царя всем сердцем, сделала его духовно богаче, подарив ему свою любовь, которая перевоплотила ее, помогла увидеть красоту окружающего мира, обогатила внутренний мир.

В противовес доброму началу Суламифь выступает Астис, она тоже обладает красотой, но не светлой, а зловещей: «Волосы ее выкрашены в синий цвет, а лицо сильно нарумянено и набелено, тонко обведенные тушью глаза казались громад-ными и горели в темноте, как у сильного зверя кошачьей породы» [Там же, с. 304]. На примере грешной и порочной Астис А. И. Куприн изобразил всю тяжесть, которую испытывает героиня от неразделенной любви. Злая Астис оказалась коварнее хрупкой Суламифь, сумела отнять жизнь у юной девушки, но не смогла победить силу самоотверженной любви, которая перешла в вечность. М. М. Нахратова отметила, что противопоставление «любовь – смерть» [7, с. 65] является чертой романтизации персонажей и относится не сколько к отношениям, сколько к личности. Главным для писателя в любви остается ее созидательная сила, побеждающая смерть. Схожего мнения придерживается и В. Н. Этов: «Лю-бовь и смерть – «эстетические мерила» человека в мире Куприна» [Там же, с. 201]. Тем самым писатель показывает, что любовь и ненависть идут рядом, они вечны и всегда будут существовать «крепка, яко смерть, любовь, жестока, яко смерть, ревность» [5, с. 234], ведь не каждое сердце способно полюбить.

В повести прослеживается мотив жертвенной любви в образе Суламифь, которая чувствовала приближение смерти, но все же подарила свою любовь царю. Сам Соломон говорит: «Не бойся смерти, Суламифь! Так же сильна, как и смерть, любовь...» [Там же, с. 359]. Ф. И. Кулешов отметил, что в произведении прослеживается «знакомый в мировой и русской литературе мотив любви, «что сильнее самой смерти», любви светлой и свободной, могучей и неодоли-мой» [6, с. 154]. Следует отметить, что с момента зарождения чувств у Сула-мифь ее мировоззрение изменилось, она стала по-другому относиться к жизни, любовь преобразила ее. Именно за это героиня благодарна своему царю: «Бла-годарю тебя, мой царь, за все: за твою любовь, за твою красоту, за твою муд-рость, к которой ты позволил мне прильнуть устами, как к сладкому источнику... Никогда не было и не будет женщины счастливее меня» [5, с. 259]. В последних словах Суламифь отражен весь смысл повести: «До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красота души и тела будут самой лучшей и самой слад-кой мечтой в мире, до тех пор, клянусь тебе, Суламифь, имя твое во многие века будет произноситься с умилением и благодарностью» [Там же, с. 365].

Выводы. Тема любви положила начало художественным и философским воззрениям А. И. Куприна. В своей повести «Суламифь» он хотел показать

176

насколько сильна жертвенная и трагическая любовь. Писатель ярко изобразил всю таинственность высокого чувства, находящегося на грани со смертью, рас-крывающего загадки бытия. А.И. Куприн считал, что именно таким образом можно увидеть глубину человеческой души.

Несмотря на то, что главным героям повести было дано всего 7 дней и 7 ночей для счастья, автор сумел изобразить любовь неподвластную времени, такую же вечную, как само Человечество. В тексте произведения прослеживает-ся мысль, что лучше умереть, сгореть от любви, пусть не долгой, обреченной, чем прожить обычную, спокойную жизнь, не испытав этого неземного великого чувства. Сила любви помогла пробудить в героях лучшие внутренние качества, тем самым наполнив души светом и теплом всепобеждающей любви, которая продолжает вдохновлять людей на протяжении многих веков.

Литература 1. Афанасьев, В. А. Куприн А. И. Критико-биографический очерк / В. А. Афанасьев. – Москва : Худож. литература, 1960. – 245 с. 2. Волков, А. А. Творчество А. И. Куприна / А. А. Волков. – Москва : Сов. писатель, 1981. – 123 с. 3. Воровский, В. В. Литературная критика / В. В. Воровский. – Москва : Худож. литера-тура, 1971. – 574 с. 4. Крутикова, Л. В. А. И. Куприн / Л. В. Крутикова. – Ленинград- Москва : Просвещение, 1971. 5. Куприн, А. И. Сочинения : в 9 т. / А. И. Куприн. – Т. 4. Рассказы, повести. – Москва : Худож. литература, 1981. – 354 с. 6. Кулешов, Ф. И. Творческий путь А. И. Куприна / Ф. И. Кулешов. – Минск : Изд-во БГУ, 1983. – 206 с. 7. Нахратова, М. М. Ключевое слово любовь в повести А. И. Куприна «Гранатовый браслет» / М. М. Нахратова // Русский язык в школе. – 2003. – № 4. – С. 64-67. 8. Этов, В. Н. Четыре урока Куприна / В. Н. Этов // Литературная учеба. – 1984. – № 4. – С. 199-207. УДК 821.161.1.09“20” СВОЕОБРАЗИЕ ГРАЖДАНСКОЙ ЛИРИКИ Р. И. РОЖДЕСТВЕНСКОГО

Василенко Анастасия Александровна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия vasilenko.ru.98@mail.ru

Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Петренко Наталья Анатольевна

Аннотация. В статье рассматриваются особенности гражданской лирики в поэзии Р. И. Рождественского.

Ключевые слова: лирика, жанр, гражданская поэзия, патриотизм, социум. Abstract. The article discusses the features of civil lyrics in the poetry by

R. I. Rozhdestvensky. Key words: lyrics, genre, civil poetry, patriotism, society. Постановка проблемы. В творчестве многих поэтов гражданская лирика

имеет весомое значение, т.к. невозможно оставаться безразличным к родной стране, к тем событиям, которые происходят вокруг. В разное время гражданские поэты становились защитниками народа, отражая в своих произведениях его дух и устремления (А. С. Пушкин, Ф. И. Тютчев, М. Ю. Лермонтов, Н. А. Некрасов, А. М. Жемчужников, А. Н. Плещеев, П. Ф. Якубович, С. Я. Надсон и другие).

К изучению жанра гражданской лирики обращались многие исследователи, например, О. Р. Андриановская, Б. А. Каирова, Л. В. Колесникова, Г. М. Низа-

177

мутдинова, И. И. Плеханова, И. Р. Эйгес и другие. В их работах исследуются особенности жанра гражданской лирики, раскрывается его специфика в творче-стве русских поэтов, анализируется отражение гражданской лирики в отече-ственной вокальной музыке. В наше время жанр гражданской лирики остается по-прежнему злободневным, что подтверждается современными произведения-ми: «Воззвание к Российским поэтам» О. Кемаева, «Ну как не петь России гим-нов» Т. Паниной, «Соседи» Л. Пастухова и др. Вышесказанное обусловило выбор темы и актуальность нашего исследования.

Цель статьи – изучить особенности гражданской лирики в художественных текстах Р. И. Рождественского.

Изложение основного материала исследования. Гражданская поэзия ха-рактеризуется тем, что ее темы относятся к событиям общественной жизни, воспе-ванию известных исторических лиц, проявлению патриотизма. «Гражданский поэт – глашатай социальных настроений и чувств, будящий людей и призывающий их к деятельности» [5, с. 175], – отмечает советский литературовед И. Р. Эйгес.

Специфика гражданской лирики проявляется в том, что она «способствует формированию национального сознания, развивает национально-творческие и государственные тенденции, утверждает общечеловеческие ценности. Она не только определяет гражданскую ответственность автора, но и существенные черты ментального сознания людей определенного времени» [2, с. 169]. Граж-данская лирика представляется действенным средством возрождения нации на своей онтологической основе, что всегда было важной задачей для славянского народа и его поэтов, которые переживали преследования от чуждых режимов. Стоит отметить, что «гражданская лирика способна оптимально выполнять свою функцию, когда она опирается на эстетические критерии, вне которых невоз-можна ни поэзия, ни искусство, и не превращается в инструмент внелитератур-ных интересов» [Там же, с. 170].

Возможность наличия гражданской поэзии в других жанрах лирики под-тверждает поэт А. И. Хабаров, определяя особенность своего творчества: «О чем бы я ни писал – всегда пишу о России, и совсем неважно – есть ли в стихах само слово «Россия». …Достаточно стихов о Москве, о любви, о женщинах, о детях и городах. Но все это вместе, конечно же, о России. И никакого приема здесь нет – я действительно так думаю, чувствую и так живу» [1].

Своеобразна гражданская лирика Р. И. Рождественского. Это непосред-ственно связано с той эпохой, в которую жил автор. В его стихотворениях со-ветское время заявило о себе как часть исторического. Неразрывная связь насто-ящего с прошлым и будущим в них не просто ощущается, но называется, на нее делается акцент. Так, в произведении «Подкупленный» (1969) говорится именно об этом: «Все советские писатели подкуплены…» [4, с. 389].

…Я подкуплен кровью павших в сорок первом. Каждой каплей. До единой. До одной [Там же]. Все, что когда-либо происходило в истории родной страны, останется важ-

ным для поэта навсегда. Автор воспринимает себя частью общего целого, при этом призывает со-

178

граждан правильно относиться к окружающей действительности. Это отражает-ся в стихотворении «Надо время осознать…» (1992):

Надо время осознать, с очевидностью не спорить. То, что знал, – переузнать. То, что помнил, – перевспомнить [Там же, с. 754]. Идейная и нравственная нацеленность поэзии в формировании лирического

характера была бы недостаточной без пафоса гражданственности. «Ведь револю-ция создала тип борца, непоколебимого и твердого, бесстрашного и преданного ее идеалам. Сила его подвига, бережно хранимая в народе память о героях, воспиты-вали в нем готовность бороться за правое дело, рискуя самым дорогим, что у него есть, – жизнью» [3, с. 145], – утверждают В. А. Петишева и А. Ю. Зиманова в своей статье «Своеобразие гражданской поэзии Р. Рождественского 1960-х годов».

На это нам указывает произведение «Стихи о моем имени» (1959): В своем последнем крике, в последней самой мысли, товарищ Революция, он верил в тебя!..[ Там же, с. 171]. Роберт Иванович признает естественное принятие любого проявления Ро-

дины. Например, в стихотворении «Родине» (1965) поэт пишет: В радости и горести страны мы вросли. Накрепко! [Там же, с. 259]. Гражданская лирика Р. И. Рождественского психологически достоверна.

В частности, это просматривается в сборнике «Сын Веры». Лирическая исповедь поэта становится его направленностью. Он когда-то органически ощущал себя сыном веры в революцию, в ленинские принципы советской жизни, которые нужно было ежедневно защищать в больших и маленьких сражениях. Об этом гласят стихотворения поэта, посвященные темам высокого гражданского звуча-ния: «Стихи о моем имени» (1959), «Говорите по-советски» (1970), «На земле безжалостно маленькой» (1969) и др.

Отдельно можно выделить стихотворение «Говорите по-советски», в кото-ром поэт затрагивает весьма серьезную проблему. Он настойчиво и убедительно призывает своих сограждан:

Говорите на просторном, как движенье крыл, – на просторном, на котором Ленин говорил! [Там же, с. 338]. Таким образом, автор считает, что русский советский человек должен вы-

ражать свои мысли с помощью национального языка, быть преданным традици-ям, и тому времени, в которое он живет.

В конце 1950-х – начале 1960-х гг. в Советском Союзе активно обсуждает-ся проблема идейности, народности и партийности искусства, ответственности художника перед обществом. В связи с этим возникает особый интерес к теме революции, к культу вождя. Не остается в стороне и Р.И. Рождественский.

179

Например, в стихотворении «Вошь ползет по России» (1994) он нелицеприятно отзывается о вождях и всех политических событиях:

Вождь встает над Россией. Вождь [Там же, с. 783]. Таким образом, поэтапное внешнее преодоление трудностей времени по-

этом, сменяются поиском внутренней самодостаточности, крепкой нравственной и гражданской опорой.

Выводы. Лирика Р. И. Рождественского очень своеобразна. В гражданской поэзии автор акцентирует внимание читателей на важности соотношения своего времени с историей, и с тем, что будет происходить через время. Поэт не отде-ляет себя от народа и призывает его осознать и переосмыслить многое. Немало-важно, что автор демонстрирует полное принятие жизни своей страны и вер-ность по отношению к ней.

Литература 1. В Совете по поэзии Союза писателей России. Гражданская поэзия: вчера, сегодня, завтра [Электронный ресурс]. – URL : http://www.rospisatel.ru/spp-gr.htm. 2. Литературоведческий словарь-справочник / под ред. Р. Т. Громяка, Ю. И. Ковалева, В. И. Теремка. – Киев : Академия, 2007. – 752 с. 3. Петишева, В. А. Своеобразие гражданской поэзии Р. Рождественского 1960-х годов / В. А. Петишева, А. Ю. Зиманова // Роль инноваций в трансформации современной науки : сб. статей междунар. науч.-практ. конф. – Уфа : Аэтерна, 2016. – С. 144-146. 4. Рождественский, Р. И. Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе / Р. И. Рожденственский. – Москва : «Э», 2018. – 1088 с. 5. Эйгес, И. Литературная энциклопедия : Словарь литературных терминов : в 2-х т. / под ред. Н. Бродского и др. – Москва ; Ленинград : Изд-во Л. Д. Френ-кель, 1925. – 1182 с. УДК 376:159.922]-053.5

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ПРИМЕНЕНИЯ РОЛЕВЫХ ИГР В ОБУЧЕНИИ СРЕДНИХ ШКОЛЬНИКОВ

ИНОСТРАННОМУ ЯЗЫКУ Величко Валерия Евгеньевна

студентка 2 курса кафедры филологических дисциплин и методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: velichko.valerya2018@yandex.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Камен-ский Александр Иванович

Аннотация. В статье рассмотрены психологические предпосылки эффективного при-менения ролевых игр в обучении средних школьников иностранному языку и изложены психологические и дидактические преимущества ролевой игры.

Ключевые слова: игра; ролевая игра; обучение иностранному языку, психологиче-ские предпосылки, средние школьники.

Abstract. The article considers psychological preconditions for the effective use of role-play in teaching a foreign language to middle schoolchildren, and reveals psychological and didactic advantages of role-play.

Keywords: game, role-play, foreign language teaching, psychological preconditions, mid-dle schoolchildren.

Постановка проблемы. Теоретическими и практическими вопросами при-менения игрового метода в обучении средних школьников, а также его влиянием на психологическое развитие среднего школьника занимались различные исследо-ватели (А. Н. Леонтьев, Л. С. Выготский, Н. П. Аникеев, Ф. Шиллер и др.). Однако

180

изменений некоторых параметров возрастного развития современного подростка, в частности, социокультурных, нарастание тенденций геймификации образова-ния[8, с. 93], требует уточнения психологических предпосылок эффективного применения ролевых игр в обучении средних школьников иностранному языку.

Изложение основного материала исследования. Корректно организован-ная игра для ученика – захватывающее и интересное занятие, даже если игровая деятельность уже не является преобладающим видом деятельности. Обучение иностранному языку с помощью ролевых игр давно является одним из наиболее востребованных методов среди учителей. Данный метод развивает произволь-ную и непроизвольную память, способствует развитию речевых умений, более закрытым ученикам помогает раскрыться и чувствовать себя более комфортно в учебно-речевом коллективе, улучшает навыки взаимодействия с различными коммуникантами, а также помогает ребенку самосовершенствоваться, предо-ставляя возможность попробовать себя в разных ролях [1; 3; 6].

Для того чтобы правильно подобрать ту или иную форму игры для данной группы обучающихся, в нашем случае, средних школьников, необходимо, в первую очередь, учитываться психологические особенности этого возраста. Исследователи отмечают, что скачок возрастного развития, называемый пубер-татным спуртом, происходит в среднем на три года позже, чем несколько деся-тилетий назад, при этом такая физиологическая ретардация сопровождается ростом показателей развития интеллекта [7, c. 11]. Это противоречие следует учитывать при выборе и организации игры, которая должна соответствовать интеллектуальному развитию обучающихся, чтобы не вызвать состоянии ум-ственного голода и сопряженной с ним агрессии. Повышенная агрессивность также может быть следствием дисбалансом процессов возбуждения и торможе-ния и легкой возбудимости, свойственных этому возрасту. Поэтому моделиро-вать игровую ситуацию и игровые действия в рамках обучающей ролевой игры следует очень тщательно во избежание каких-либо конфликтов.

Современный подросток взрослеет в условиях, когда «Социальные и куль-турные пространства <…> претерпевают сложные трансформации: широкое признание получила индивидуализация всех сторон жизни, <…> расширяются границы информационных технологий, появилась так называемая педагогика потребления [4, c. 283]. Тем важнее усвоение в процессе ролевой игры социаль-ного опыта, зафиксированного в языке. Поскольку в обучении уже присутству-ют естественные роли, называемые первичными (ученик – учитель), то, говоря об игровых ролях, имеет смысл называть их «вторичная социализация» [6]. Цель «вторичной социализации» с точки зрения обучающегося, примеряющего новую роль на себя, – наиболее точно и понятно для других участников игры сымити-ровать «первичные» роли, заданные коммуникативным игровым заданием. С точки зрения обучающего, ролевая игра не только способствует мотивирова-нию иноязычной речевой деятельности, но и побуждает подростка восприни-мать и усваивать заложенные в роли социокультурные нормы и ценности.

При организации ролевой игры необходимо учитывать не только возрастные, но и индивидуальные психологические особенности обучающихся. Каждый ученик воспринимает и играет свою роль по-своему, поэтому для некоторых будет целесо-образно предложить индивидуальную ролевую игру, для некоторых – парную, а некоторые вживаются в свою роль наиболее эффективно в групповой работе.

181

Очень часто учебные цели игры обучающимися не осознаются, так как они вовлечены непосредственно в сам процесс игры и исполняют поставленную им игровую задачу. Но учитель, моделируя тот или иной вид деятельности обуча-ющихся, должен осознавать все задачи данной игры, в первую очередь – ее учебный характер, и стремиться к результату, который он запланировал полу-чить в результате применения ролевой игры. Методические задачи учебной ролевой игры должно четко соответствовать целям и задачам этапа обучения тому или иному виду иноязычной речевой деятельности. Иными словами, в организации учебных ролевых игр должен последовательно соблюдаться прин-цип косвенного целеполагания [2].

Корректно разработанная ролевая игра является самой точной моделью ком-муникативного контакта с другими людьми. Эта функция учебной игры наиболее полезна для тех подростков, которые не могут, в силу своей застенчивости или других причин, активно и открыто общаться с людьми [5]. Игра предоставляет таким ученикам модель для подражания и образец поведения в той или иной ситу-ации, при тех или иных обстоятельствах. Ролевая игра обладает также большими мотивационно-побудительными возможностями, дает ученику стимул, толчок двигаться дальше, достигать больших высот, изучать каждый раз что-то новое.

Ролевая игра предполагает усиление личностной сопричастности ко всему происходящему, то есть, ученик, перевоплотившись в данную роль, личностно воспринимает все переживания, действия, состояния, близкие к данной роли, проявляя при этом действительную заинтересованность в данном персонаже и его роли. Перевоплощение в ту или иную роль способствует увеличению психо-логического диапазона, более точному пониманию психологии данной группы и отдельных ее участников, что особенно важно для современных подростков, проявляющих тенденции эскапизма как ухода в виртуальную коммуникацию.

Выводы. Как и любое другое средство обучения, ролевая игра может и должна эффективно применяться в процессе обучения средних школьников иностранному языку при условии соблюдения психологических предпосылок ее применения: соответствия содержания и организации игры возрастным и инди-видуальным особенностям обучающихся; последовательного соблюдения прин-ципа косвенного целеполагания и четкого соответствия методических задач игры целям и задачам того или иного этапа обучения. При таких условиях воз-растают дидактические преимущества ролевой игры: мотивирование учебно-речевой деятельности обучающихся, создание условий для их вторичной социа-лизации, моделирование реальных коммуникативных ситуаций, увеличение не только языкового, но и социально-коммуникативного опыта обучающихся, непроизвольное усвоение социокультурных ценностей, заложенных в моделях коммуникативного поведения участников ролевой игры.

Литература 1. Вайсбурд, М. Л. Использование учебно-речевых ситуаций при обучении устной речи на иностранном языке / М. Л. Вайсбурд. – Обнинск : Титул, 2001. – 128 с. 2. Каменский, А. И. Краткий курс методики преподавания английского языка как ино-странного (на английском языке) : учеб. пособ. / А. И. Каменский. – 3-е изд., стереотип. – Евпатория: [КФУ], 2015. – 213 с. 3. Ливингстоун, К. Ролевые игры в обучении иностранным языкам / К. Ливингстон ; предисл. и прил. Н. И. Гез. – Москва : Высшая школа, 1988. – 126 с. 4. Поливанова, К. Н. Что могут рассказать о современных детях их чтение и игры / К. Н. Поливанова, Е. В. Сазонова, М. А. Шакарова // Вопросы образования. – 2013. – № 4.

182

– С. 283–297. 5. Райс, Ф. Психология подросткового и юношеского возраста / Ф. Райс. – Санкт-Петербург, 2010. – 624 с. 6. Семенова, Т. В. Ролевые игры в обучении иностранным языкам [Электронный ресурс] / Т. В. Семенова, М. В. Семенова // ИЯШ. – 2005. – №1. – URL : http://naukarus.com/rolevye-igry-v-obuchenii-inostrannym-yazykam. 7. Фельдштейн, Д. И. Проблемы формирования личности растущего человека на новом историческом этапе развития общества / Д. И. Фельдштейн // Образование и наука. – 2013. – № 9 (108). – С. 3-23. 8. Широких, О. Б. Новое детство как педагогическая проблема: между прошлым и будущим / О. Б. Широких, Э. В. Широких // Педагогическое образование и наука. – 2017. – № 2. – С. 89-95. УДК 821.161-31”19”:81’373.21

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ГРУППЫ ТОПОНИМОВ В РОМАНЕ М. А. ШОЛОХОВА «ТИХИЙ ДОН»

Гафинец Виктория Александровна магистрант Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: yytsipayy@mail.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Шевченко Алла Николаевна

Аннотация. В статье приведены различные подходы к лексико-семантической клас-сификации топонимов, проанализированы географические названия романа М. А. Шолохова «Тихий Дон». В ходе работы были исследованы и выделены наиболее крупные лексико-семантические группы топонимов, используемых в романе, установлены закономерности семантики выделенных единиц ономастики.

Ключевые слова: ономастика, топоним, номинация, топонимическая классифика-ция, географические названия, лексико-семантическая классификация, лексико-семантические группы.

Abstract. The article presents various approaches to the lexical and semantic classification of toponyms, analyzes the geographical names of the novel by M. A. Sholokhov “Quiet Flows the Don”. In the course of the work, the largest lexical-semantic groups of toponyms used in the novel were investigated and identified, the regularities of the semantics of the selected units of onomastics were established.

Keywords: onomastics, toponyms, naming, toponymic classification, place names, lexical-semantic classification, lexical-semantic group.

Постановка проблемы. Ономастика – это отражение духовных ценностей каждого народа, огромный источник информации о самом народе. Разнообразная информация содержится не только в исходной семантике имен собственных, а и в мотивах и принципы ономастической номинации, в способе функционирования собственных имен. Особая разновидность ономастической номинации составляют топонимы. Как известно, наименование, присвоение названий объектам – это, прежде всего, акты познания окружающей среды, окружающего мира, которые реализуются через называние объектов, явлений реальной действительности. Наименование объектов происходит в соответствии с устоявшимися номинатив-ными принципами, способами и мотивами. Использование автором художествен-ного произведения имен собственных обуславливается стремлением создать более реалистичный фон повествования. Так, роман М. А. Шолохова «Тихий Дон» изобилует разнообразием географических наименований.

Биография писателя тесно связана с местами, описанными в его романе. Связь прослеживается в первую очередь в географии и топонимике местности, в которой разворачиваются повествуемые события. Прототипом территорий, изображенных в «Тихом Доне», послужила вся область Войска Донского, а

183

именно, станицы Вешенская, Каргинская и близлежащие хутора, то есть те ме-ста, где родился и вырос М. А. Шолохов, и где случилось Верхнедонское (Ве-шенское) восстание. А. Н. Шевченко отмечает, что «… благодаря именам соб-ственным читатель воспринимает художественный текст через ряд ассоциаций, которые влияют на понимание произведения и его декодирования» [12, с. 260].

Изучением топонимов в романе «Тихий Дон» занимались различные ис-следователи, такие как В. Н. Королев, Ф. Ф. Кузнецов, П. П. Лосев, Г. Я. Сивово-лов и др. Основные принципы и виды топонимических классификаций были представлены А. К. Матвеевым, Э. М. Мурзаевым, Н. В. Подольской, А. М. Се-лищевым. А. К. Матвеев и А. М. Селищев пытались классифицировать топони-мы в лексико-семантическом аспекте.

Цель статьи – проанализировать и определить основные принципы клас-сификаций, установить и охарактеризовать лексико-семантические группы топонимов в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон».

Изложение основного материала исследования. Топонимы – это имена собственные, обозначающие названия географических объектов. Являясь неотъ-емлемой частью общей языковой системы, топонимы живут и развиваются по ее законам, их возникновение и становление обусловлено лингвистическими зако-номерностями [8, с. 35]. Однако каждый топоним имеет целую систему призна-ков и свойств – величину, форму, цвет, назначение и т. д. Но какой бы из названных признаков не был положен в основу названия, в нем отражается не-разрывная связь с обществом, культурой народа, природой, он исторически закономерен, поскольку «любой населенный пункт имеет свою историю, кото-рая отображена в его названии или в нескольких названиях, сменяющих друг друга в зависимости от политической ситуации, этнокультурных особенностей и экономического развития определенной территории» [2, с. 125].

Топоним – это социальное явление, которое не просто отражает свойства объекта, а подает их через призму человеческого представления о данном объек-те, раскрывая реалии материальной и духовной культуры населения. Географи-ческие названия выполняют адресную функцию. Любое географическое назва-ние сохраняет в себе определенное содержание, отражает географическую среду и общественно-исторические факторы. По мнению А. Н. Шевченко, «… топонимы представляют важную роль в культурно-философском понимании жизни каждого этноса. В них фиксируется общественно-исторический опыт, сохраняется и передается историческая информация [11, с. 103].

Разные подходы со стороны различных ученых к топонимическим данным привели к наличию нескольких классификаций топонимов. Классификации географических названий – проблема дискуссионная. Единой универсальной классификации онимов на обозначения географических объектов на сегодня не существует, и ее создание маловероятно, поскольку предмет изучения топони-мики – топонимы – является многогранным. К тому же разный подход в топо-нимических исследованиях привел к созданию различных по содержанию клас-сификаций онимов этого класса.

В истории развития топонимики были неоднократные попытки классифи-цировать географические названия на разных территориальных уровнях. Первые попытки классификаций названий населенных пунктов на региональном уровне относятся ко второй четверти XIX в. На тот период в области топонимики сфор-

184

мировались три основных принципа классификации топонимического материа-ла, основанные, прежде всего, на лингвистических принципах: лексико-семантический; морфолого-словообразовательный; бинарный (лексико-семантический и словообразовательный).

В. П. Семенов-Тянь-Шанский предложил разделить географические назва-ния на семь категорий, а именно: произошедшие от личных имен и прозвищ, исторических имен, церковных праздников, языческого культа, древних племен, предметов, составляющих типичный географический пейзаж данной местности, присвоенные в честь различных событий и лиц [9].

Одна из самых распространенных классификаций географических объек-тов, при которой основное внимание уделяется изучению компонентов, из кото-рых состоят топонимы, – лексико-семантическая.

Впервые принцип деления топонимов по лексико-семантическому призна-ку воплотил А. М. Селищев в своей работе «Из старой и новой топонимии» [7]. Он выделяет топонимы отантропонимического происхождения, вынося их на первое место. Следующими в списке исследователь ставит топонимы отэтниче-ского происхождения, названия по именам церквей, топонимы, выражающие социально-имущественные и сословные признаки. Большая группа топонимов отражает особенности ландшафта, природные особенности местности, расти-тельность и животный мир [7, с. 46].

Приведенная классификация А. М. Селищева позднее достаточно серьезно критиковалась, но, несмотря на это, большинством исследователей было подхва-чено именно это направление. Таким образом, известный российский топонимист А. К. Матвеев, в своих трудах подчеркивает, что лексико-семантическое направ-ление позволяет «… выяснить основные принципы топонимической номинации и установить объем топонимической лексики и ее характер» [3, с. 94].

Еще одна классификация, предложенная Э. М. Мурзаевым, является также достаточно популярной. Она предполагает деление географических названий по объектам номинации: оронимы – имена элементов рельефа, его форм; спелео-нимы – имена пещер и гротов; гидронимы – имена рек, ручьев, морей и т.д.; фитонимы – имена растительных сообществ; ойконимы – имена населенных мест: городов, сел, деревень; дромонимы – названия путей сообщения; урбано-нимы – имена улиц, площадей, переулков, проездов и т. д. [4, с. 20].

Н. В. Подольская поддержала точку зрения Э. М. Мурзаева и выделила по-мимо уже упомянутых им групп, агронимы (названия земельных наделов) и дримонимы (названия лесных участков) [6, с. 45].

Из множества существующих подходов для нашего исследования кажутся перспективными те, которые основаны на анализе семантической, смысловой сто-роны топонимов. Анализ приведенных выше классификаций позволил выделить в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» следующие лексико-семантические группы:

1. топонимы, отражающие природные условия и процессы, к которым от-носятся:

- оронимические, то есть отражающие специфические черты рельефа, например: Сухой Лог (лог – широкий овраг, запущенная пахотная зем-ля [10, с. 517]), Черный Яр (яр – высокий, крутой берег, подмываемый ре-кой [Там же, с. 911]);

- гидронимические, названия которых произошли от названий близлежа-

185

щих водоемов, например: Ростов-на-Дону (р. Дон), Хоперский округ (р. Хопер), станица Каменская (р. Каменка);

- фитотопонимы – топонимы, производные от фитонимов (названий расте-ний), например, такие топонимы как с. Ольховый Рог, Ольшанский буерак, Ольшанский хутор (ольха), станица Верба, р. Яблоневая;

- зоотопонимы, произошедшие от названий животных, например: Воробье-вы горы, устье Медведицы;

- погодно-климатические топонимы, например: Сухой Лог. 2. антропотопонимы – топонимы, названия которых произошли от антро-

понимов (имен людей): - патронимические – топонимы, возникшие на основе имен, фамилий и

прозвищ первопоселенцев, землевладельцев и иных категорий людей, например, станица Краснокутская (название получено от имени генерала Краснокутско-го [1]), г. Бутурлиновка (граф А. Б. Бутурлин);

- мемориальные топонимы – от личных имен и фамилий личностей, из-вестных в различных сферах человеческой деятельности, например: Петербург, Екатеринодар;

3. производственные топонимы, чьи названия произошли от деятельности людей, проживавших в данной местности (промыслы, народные хозяйства), например: станица Гниловская (рыбацкие артели, оставлявшие множество рыб-ных отходов, которые гнили, оставляя неприятный запах [5]);

4. религиозно-культовые топонимы (поселок Монастырщина, Соборная площадь, Крещенский спуск);

5. другие (станица Вешенская, от «веха», «вешка» – шест для указаний до-роги [10, с. 380]) [9].

Выводы. Таким образом, проанализировав основные подходы к классифика-ции топонимов, включая лексико-семантическую, а также топонимы в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон», приходим к выводу, что в данном произведении можно выделить две наиболее крупные лексико-семантические группы: топонимы, отражающие природные условия и процессы, к которым относятся фитотопонимы, зоотопонимы, оронимические, гидронимические, погодно-климатические топони-мы; антропотопонимы (их названия произошли от человеческих имен), к которым относятся патронимические и мемориальные топонимы. Среди более мелких групп следует выделить производственные, религиозно-культовые топонимы и др.

Топонимия является ценным источником для познания истории края, изоб-раженного в романе, поскольку в них показано стремление автора передать более реалистичный фон повествования.

Литература 1. История поселения [Электронный ресурс] // Краснокутское сельское поселение Боковского района Ростовской области : [сайт]. – URL : http://краснокутскоесп.рф/istoriya-poseleniya. 2. Картавая, Ю. К. Тематические группы топонимов Крыма: особенности происхождения / Ю. К. Картавая // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов : Грамота, 2017. – № 1 (67) : в 2-х ч. – Ч. 1. – C. 121-126. 3. Матвеев, А. К. Методы топонимических исследований / А. К. Матвеев. – Свердловск : Уральск. гос. ун-т, 1986. – 100 с. 4. Мурзаев, Э. М. Топонимика и география / Э. М. Мурзаев // Вести МГУ. – 1963. – № 3. – С. 14-23. 5. Новое о Гниловской станице [Электронный ресурс] // Донской временник. Краеведение Ростовской области : [сайт]. – URL : http://www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m1/22/art.aspx? art_id=58.

186

6. Подольская, Н. В. Словарь русской ономастической терминологии / Н. В. Подольская. – Москва : Наука, 1978. – 198 с. 7. Селищев, А. М. Из старой и новой топонимии / А. М. Селищев // Избранные труды. – Москва : Просвещение, 1968. – С. 45-96. 8. Суперанская, А. В. Микротопонимия, макротопонимия и их отличие от собственно топонимии / А. В. Суперанская // Микротопонимия. – Москва : Наука, 1967. – С. 34-41. 9. Топонимика. Предмет, задачи, методы, виды и классификация топонимов [Электронный ресурс] // Студопедия : [сайт]. – URL : https:// studopedia.info/2-88073.html. 10. Ушаков, Д. Н. Большой толковый словарь русского языка / Д. Н. Ушаков ; под. ред. О. А. Щегловой. – Москва : Славянский Дом Книги, 2017. – 960 с. 11. Шевченко, А. Н. Топоним как часть языковой картины мира / А. Н. Шевченко, В. А. Гафинец // Наука и образование: традиции и инновации : сборник статей Междунар. науч.-практ. конф., 3 апреля 2018 г., г. Оренбург. – Западный : Научно-исследовательский центр «АнтроВита», 2018. – С. 97-104. 12. Шевченко, А. Н. Особенности антропонимов в романе А. С. Пушкина «Капитанская дочка» / А. Н. Шевченко // Крымский академический вестник : научный журнал. – 2017. – № 4. – С. 259-264. 13. Шолохов, М. А. Тихий Дон / М. А. Шолохов. – Москва : Эксмо, 2016. – 1440 с. УДК 82.09: 82-155

ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ ПИСАТЕЛЬСКОГО ЭПИСТОЛЯРИЯ КАК АКТУАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКАЯ

ПРОБЛЕМА Гончарук Оксана Сергеевна

магистрант Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: oksanochka.turina@mail.ru Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Шевченко

Алла Николаевна Аннотация. Статья посвящена изучению основных теоретико-литературных про-

блем, которые решает современная теория эпистолярия. В статье представлен краткий обзор истории развития писательского эпистолярия, проанализированы и систематизиро-ваны научные подходы литературоведов и лингвистов относительно определения данного понятия и определены основные классификации эпистолярных текстов.

Ключевые слова: эпистола, эпистолярий, эпистолярные тексты, эпистолография. Abstract. The article is devoted to the study of the main theoretical problems of literature

studies solved by the modern epistolary theory. The article presents a brief overview of the history of writers’ epistolary, analyzes and systematizes scientific approaches of literary critics and linguists regarding the definition of this concept and identifies the main classifications of epistolary texts.

Keywords: еpistle, epistolary, epistolary texts, epistolography. Постановка проблемы. Теоретические аспекты исследования писательского

эпистолярия не всегда развивались одинаково успешно. Поэтому на сегодня стоит важная задача – выработать основные теоретико-методологические ориентиры целостно-системного анализа частной писательской корреспонденции, поскольку эпистолярий, по словам А. Курьяновича, «… замаскированный внутренний диалог автора с собственной совестью» [3, с. 17], который очень много дает не только для возможного представления о перипетиях личной жизни художников слова, но и углубляет наши знания об эпохе, о прогрессе художественной мысли, о взаимоот-ношениях между литературными и общественными деятелями.

Серьезный вклад в теоретическое осмысление данного понятия внесли А. Акишина, Н. Белунова, Е. Виноградова, А. Дубинина, Е. Елина, Л. Кецба, В. Фалина, О. Фесенко, Л. Щерба, изучавшие историю эпистолярия. Так, напри-мер, А. Акишна предоставила полный анализ этикета русского письма, рассмот-

187

рела письмо как один из видов текста; Е. Виноградова дополнила исследования А. Акишиной, проанализировав эпистолярные жанры, прагматику и семантику текста. А. Курьянович, Н. Логунова и Т. Григорьева осуществили попытку це-лостного рассмотрения эпистолярного жанра в русской литературе. Несмотря на давнюю историю письма, до сих пор есть много нерешенных проблем.

Цель исследования – систематизация основных теоретико-литературных проблем, которые решает современная теория писательского эпистолярия.

Изложение основного материала исследования. Рассматривая эпистоля-рий, мы без сомнения можем говорить, что переписка писателей является ценным документом каждой эпохи. «Важной составляющей литературного наследия писа-теля или поэта является его эпистолярий, самый важный первоисточник для ре-цепции художественного мира художника. В письмах по-особому раскрываются характеры мастеров художественного слова, их художественно-эстетические поиски, глубокий интеллектуализм и общественная активность» [5, с. 196]. Он представляет научный интерес не только как материал для изучения биографии, но и как оригинальный фактор, в котором отражена вся многогранность духовной жизни писателя, индивидуальные особенности его мышления.

Одной из причин недостаточного изучения писем как таковых, и писатель-ских, в частности, является отсутствие достаточного количества работ, посвящен-ных теоретическим вопросам епистолографии, не смотря на то, что письмо в своем развитии прошло большой путь становления как отдельного литературного жанра.

Вопрос об эпистолярии интересовал исследователей на протяжении многих веков. Особого внимания заслуживает исследование Т. Григорьевой [1, с. 41], которая обосновывает новый подход к жанровой концепции эпистолы, рассмат-ривает русскую эпистолярную культуру от прошлого до сегодняшних дней.

Подчеркивая значение и важность предыдущих разработок теории эпистоляр-ного жанра, нельзя не отметить, что существует ряд проблем, которые заключаются в том, что до недавнего времени авторы научных исследований при анализе пере-писки как историко-литературного источника не учитывали некоторых моментов. Так, например, письма не выделялись среди различных видов и групп докумен-тальных источников, а часто эпистолярные тексты оставались просто заброшенны-ми, поскольку под видом писем рассматривались и такие произведения, которые совсем не относятся к эпистолярному жанру. В то же время в большинстве работ недооценивался характер эпистолярного источника определенного этапа в истории общества, не учитывалась специфика введения переписки определенного периода в научный оборот при нарушении конкретно-исторического вопроса.

Сегодня в области теории эпистолографии произошли определенные поло-жительные сдвиги. Имеем в виду, прежде всего, разработку оригинальной мето-дики датирования любого письма на основе формульного анализа и с учетом эпистолярных формул в конкретных хронологических границах [2, с. 6]. Совре-менные исследователи рассматривают письмо в основном как литературный жанр и как жанровую форму публицистического творчества, но не принимают во внимание характер письма по содержанию.

В актив современной эпистолографии следует отнести также и тот неоспо-римый факт, что эпистолярные произведения изучаются в настоящее время историками исключительно как один из основных видов письменных источни-ков, а не в совокупности с разными группами актовых материалов, как это рас-

188

сматривалось в предыдущие десятилетия. В то же время письма стали объектом исследования различных научных дисциплин. Так, в филологии – Н. Пилинский, в психолингвистике – Ю. Лотман, в культурологии – А. Крат, в педагогике – Е. Пасечник, А. Боб, в психологии – Г. Костюк.

Таким образом, спрос на письма различных авторов у критиков имеется, как правило, в трех случаях. Пользуясь цитатами, ученые подтверждают или опровергают мнения, выясняют ход истории, либо по какой причине описаны те или иные события, характеризуют определенные интересующие их лица. Вспо-могательная функция присуща частной корреспонденции. Очень редко во вни-мание критика попадает цикл писем одного или нескольких лиц, письма, отно-сящихся к определенной проблеме или пользователя в определенный период. Они помогают проследить неизвестные страницы творческой биографии худож-ника. Письмо является реакцией на общественные события, на их основе можно глубже познать эпоху, отношение автора к тем или иным событиям. Третью группу составляют сами публикации писем, сопровождающиеся короткими предисловиями, которые дают информацию о сборе эпистолярия, месте его хранения, характеристике круга корреспондентов и др.

Поэтому, учитывая все предыдущие литературоведческие достижения по частной корреспонденции, можно констатировать, что на сегодняшний день суще-ствует немного системных исследований эволюции эпистолярия, которые базиру-ются на глубоком анализе теоретического и текстового материала. Научные труды фрагментарно освещают эту проблему, требуют корректив. Проблемы стиля эпи-столярия существует как относительно индивидуальных стилей, так и общей эволюции стиля, эволюционно-стилевой типологии. Такая многоаспектность взаимосвязанных проблем требует новых комплексных подходов к исследованию эпистолярия, а, следовательно, определяет их своевременность и актуальность.

При анализе эпистолярных текстов Н. Логунова акцентировала свое внима-ние на том, что среди всех существующих стилей в письмах преобладает разго-ворный, хотя стиль письма и разговорный язык – не одно и то же. У писем есть определенные параметры разговорной речи, которые выражены непринужденно-стью, ситуативностью, непосредственностью в общении. Корреспонденты часто понимают друг друга с полуслова, если им известна тема переписки. Однако, если эпистола является только началом переписки, то в ней отсутствует какая-либо ситуативность. Непринужденность также возможна не в любом письме, а лишь в товарищеском, дружеском, интимном. Далее педагог указывает на то, что разго-ворный язык спонтанен, а письмо более обдуманное [4, с. 194, 196].

Многие исследователи (С. Антоненко, В. Сметанин, Н. Пилинский) счита-ют целесообразнее выделить в отдельный жанр письма писателей, так как в них ярко отражается личность автора, наблюдаются проявления идиостиля писателя. В письмах обязательно скажутся профессиональные художественные особенно-сти, вариации в структурировании текста и использовании языковых средств. С этим утверждением можно согласиться, поскольку в частной переписке авторы текстов оставались прежде художниками, а письмо – образцом их художествен-ного самораскрытия.

Выводы. На основе проведенного анализа писательского эпистолярия в тео-ретико-литературном аспекте, сделаны следующие выводы: в области эпистоло-графии произошли определенные положительные сдвиги, которые проявились в

189

изучении писем исключительно как основного вида письменных источников, а не в совокупности с разными группами актовых материалов. Письма стали объектом изучения различных дисциплин и отраслей, была разработана оригинальная мето-дика датирования любой корреспонденции на основе формульного анализа и с учетом эпистолярных формул в конкретных хронологических рамках.

Литература 1. Григорьева, Т. М. Русская эпистолярная культура: от прошлого к настоящему [Элек-тронный ресурс] / Т. М. Григорьева // Наука. Мысль : электронный периодический журнал, 2015. – № 11. – С. 39-43. – URL : https://cyberleninka.ru/ article/n/russkaya-epistolyarnaya-kultura-ot-proshlogo-k-nastoyaschemu. 2. Кабанова, Т. Н. Эпистолярный текст частной переписки в аспекте теории речевого обще-ния: на материале рукописных и опубликованных текстов XX века : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.01 «Русский язык» / Т. Н. Кабанова. – Челябинск, 2004. – 18 с. 3. Курьянович, А. В. Теоретические вопросы изучения эпистолярия в современной лингви-стике : моногр. / А. В. Курьянович. – Томск : Изд-во Томского гос. пед. ун-та, 2013. – 220 с. 4. Логунова, Н. В. Жанры малой эпистолярной прозы начала ХХ в.: особенности жанро-вой стратегии / Н. В. Логунова // Вестник Челябинского гос. ун-та, 2009. – С. 194 -198. 5. Шевченко, А. Н. Обращение как средство установления контактов в эпистолярном жанре С. Есенина / А. Н. Шевченко, О. С. Гончарук // Реализация компетентностного подхода в системе профессионального образования педагога : сборник материалов V Всеросс. научно-практ. конф., 12-13 апреля 2018 г., г. Евпатория / ред. кол. : Н. А. Глузман, Я. А. Ивлева, И. Б. Каменская, Ю. К. Картавая, В. Н. Раскалинос. – Симфе-рополь : ИТ «Ариал», 2018. – С. 195-198. УДК 82.09

ЖАНР НОВЕЛЛЫ В ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИХ ИСТОЧНИКАХ Жук Тимур Григорьевич

студент Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

timurzhuk9733@gmail.com Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Шалина

Марина Александровна Аннотация. В статье представлен анализ отечественных литературоведческих ис-

точников о жанре новеллы и рассказа как малых эпических формах. Изложены их основ-ные видовые особенности, перечислены отличительные черты, кратко охарактеризована история развития жанра на рубеже XIX - XX вв.

Ключевые слова: эпос, жанр, новелла, рассказ, малая проза, жанровая генерализация. Abstract. The article presents the analysis of domestic literary criticism sources on the

genre of novelette and short story as small epic forms. Their main specific features are set forth, distinctive features are listed, the history of the genre development at the turn of the 19th and 20th centuries is briefly described.

Keywords: epos, genre, novelette, short story, small prose, genre generalization. Постановка проблемы. Период рубежа ХIХ-ХХ вв. в большинстве лите-

ратуроведческих источников справедливо характеризуется как противоречивый и сложный. Смена мировоззренческих позиций писателей, ритм времени неиз-бежно привели литературный процесс порубежья к динамичным изменениям, деформации прежних стереотипов и закладыванию новых основ. Изменение эстетической парадигмы ведет за собой поиски обновления форм. В таких усло-виях жанр новеллы стал наиболее удобным для многих писателей. Мобильность и динамичность небольшого прозаического произведения открывали горизонты писательских возможностей, позволяя быть актуальным и предоставляя место экспериментам с новыми формами.

Изложение основного материала исследования. В период на рубеже

190

XIX–XX вв. теорию родожанровой специфики эпики разрабатывали Н. Д. Тамарченко [18] и Н. П. Утехин [20], особенности развития жанров в исто-рико-литературном процессе рассматривал Ю. В. Стенник [17]. Теоретические основы литературных жанров и жанровой генерализации изложены в трудах В. А. Лукова, В. А. Пронина [14]. Анализирует характер и видовое разнообразие жанров малой прозы (святочный и пасхальный рассказ, модернистская новелла) конца ХIХ – начала ХХ вв. О. Н. Калениченко [6].

Внимание авторов теоретических наработок (Ю. Ковалев, В. В. Кожинов, М. В. Кудрина) о понятиях «новелла», «рассказ» сосредоточено на сути литера-турных понятий, структурных особенностях близких форм и их функциональ-ных возможностях [7; 9; 10].

Жанр новеллы – это один из видов эпического рода. На протяжении исто-рии и времени развития литературы наблюдается эволюция и конкуренция жан-ров. Политические и культурные события всегда оказывали влияние на развитие литературного процесса и формирование его тенденций. История русской и мировой литератур содержит немало примеров, когда в определенный период истории складывались благоприятные условия для формирования той или иной жанровой системы. А. В. Барыкина [1], изучая предпосылки развития жанра новеллы в русской литературе XIX в., пишет об изменении общественной ситу-ации в 40-50-х гг., связанной с приходом натуралистической школы с ее интере-сом к миру, к быту простого человека. Роман на какое-то время оттеснил пове-сти, рассказы и новеллы на периферию и только к концу века, утверждает автор, начала активно функционировать и эволюционировать новелла.

Рубеж XIX–XX вв. – это рост научно-технического прогресса, бурного строительства городов, массового оттока людей из сел в города. Закономерно, что данные процессы зеркально отображались в литературе. Под воздействием внешних факторов в литературных кругах отдается предпочтение более дина-мичным жанрам малой прозы, показывающим проблемы действительности, компактным по объему для размещения в периодических изданиях, отвечающих интересам читательской аудитории. Рассказ и новелла лучше других прозаиче-ских жанров справлялись с этой задачей.

Новеллу по-разному трактовали в разные исторические эпохи. В русской литературе понятия «новелла» и «рассказ» синонимичны [19]. Слово «новелла» пришло из итальянского языка и обозначает «новость». Краткая литературная энциклопедия дает такое определение новелле: «литературный жанр, малого по объему эпического повествования, сопоставимого с рассказом» [16, c. 306]. Генезис жанра новеллы восходит к литературе Средневековья. Прецедентными являются истории знаменитой книги Д. Боккаччо «Декамерон».

В основных теоретико-литературных источниках новелла зачастую объеди-няется с рассказом как малой эпической формой. Проследим за определением жанра рассказа и его основными чертами.

Истоки малых повествовательных жанров берут свое начало в хрониках, легендах, сагах, очерках. Как считает Р. Т. Громьяк, самостоятельным жанр рас-сказа стал в XIX веке. Согласно литературоведческому словарю-справочнику, рaccкaз – этo нeбoльшoe пpoзaичecкoe пpoизвeдeниe в ocнoвнoм пoвecтвoвaтeльнoгo xapaктepa, кoмпoзициoннo cгpyппиpoвaннoe вoкpyг oтдeль-нoгo эпизoдa, xapaктepa. Новелла отличается от рассказа строгим сюжетом,

191

ясной композицией, накалом эмоций (трагизмом, драматизмом, конфликтом), наличием неожиданного финала [12, с. 321].

В литературных словарях и энциклопедиях в определение жанра рассказа внесены компоненты: 1) эпическое произведение, небольшое по объему; 2) лако-ничный хронотоп; 3) из жизненной истории главного персонажа взято одно или несколько событий, оказавших влияние на изменение его дальнейшей судьбы. Автору рассказов, пишет В. Мещерякова, важно уметь лаконично излагать мысли, строго отбирать детали для создания соответствующей психологической атмосфе-ры или изображения действий [4]. Один из терминологических словарей, опреде-ляя рассказ, выделяет такие его основные признаки: эпически спокойное повест-вование с естественно развивающимся сюжетом, о новелле же говорится, что ей присущи отчетливо выраженная фабула, острота, напряженные действия [5]. Один эпизод из жизни человека или событие, о котором повествуется в рассказе, позво-ляют увидеть более масштабное действие.

Если в русском литературоведении используются синонимичные понятия «новелла» и «рассказ», то в зарубежном (английском) теоретическом осмысле-нии принято подобные эпические жанровые формы называть «short story». По-следнее понятие характеризуется такими признаками: документальность, интер-медиальность, монтажный принцип, новые композиционные решения, полижан-ровость, психологизм, своеобразная сценичность [11].

В исследованиях жанровых особенностей эпических произведений В. А. Луков использует понятие «жанровая генерализация» Этот термин использу-ется для обобщенной характеристики жанровой ситуации в литературе той пара-дигмы художественного творчества в ХХ веке, которую можно условно опреде-лить как литература «культурного запроса» [14]. Появление нового термина объ-ясняется необходимостью обобщения теории о жанре, поиском более точных определений, систематизацией знаний о жанре. Автор работы считает, что «жан-ровая генерализация» связана с парадигмой литературы «массового спроса», по-этому термин отражает отличительные черты культуры XX века [Там же].

Свое понимание канонической новеллы изложил Н. Я. Берковский в работе «Романтизм в Германии». По мнению автора, она строится на сопоставлении начала и конца. «Начинается тезисом, кончается антитезисом, что-то было в силе и потеряло силу, что-то принимали за действительность, и оно всего лишь казалось ею. Новелла держится на ощущениях, которые держит этот переход и поворот. Ей дороги не столько новые факты, сколько сам эффект новизны. Она сокращает всячески информацию, иногда почти выбрасывает ее, нужна краткость расстояния между завязкой и развязкой, иначе эффект поворота будет рассеян» [2, с. 131].

Л. Г. Хорева, изучавшая проблему генезиса новеллы, опиралась на нацио-нальные традиции исследования этого жанра. Сопоставив концепции россий-ских, испанских, немецких и американских теоретиков новеллы, автор опреде-ляет важность этнической картины мира в процессе формирования жанра новел-лы. Исследователь описала четыре подхода: формальный, типологический, формально-содержательный и генетический. Первый, по ее мнению, отражен в отечественном литературоведении в 20-годы XX в. Второй реализован испан-скими теоретиками литературы, опирающимися на тематику, проблематику, эстетику и т.д.; в основе третьего подхода лежит связь формы и содержания произведения. Так понимали описываемый жанр американские авторы теорети-

192

ческих трудов. В последнем подходе литературоведы (М. Бахтин, Г. Гачев, В. Кожинов) считали, что, кроме содержания и формы, важен и генезис жанра.

Выводы. Теоретическое осмысление жанра новеллы осуществлялось по принципу кумулятивности: с позиции генезиса и жанровых особенностей, а также с точки зрения поэтики. Научный интерес литературоведов направлен на выработку комплексного подхода к специфике жанра. Новелла характеризуется по-разному в литературоведческих штудиях. Понятия «новелла» и «рассказ» по ряду важных признаков принято считать синонимичными, но у них есть и отличительные черты. В зарубежном (английском) литературоведении аналогичные повествовательные формы называют «short story». Под рассказом подразумевают небольшое по объему эпическое произведение, в центре которого представлено одно (иногда несколько) событий, связанных с жизнью персонажа. Жанрам малой эпической формы характерны следующие признаки: одна сюжетная линия, краткое изложение, обязательное наличие портретных, пейзажных или др. деталей. Рассказ выделяется композиционной выразительностью, рассуждениями, описательным характером. Теория новеллистики конца XIX – начала XX вв. расширяется, широко изучаются родожанровые особенности, появляются новые термины, например, «жанровая генерализация» (В. Луков). При изучении основ генезиса новеллы благодаря сопоставлению концепций российских, испанских, немецких и американских исследователей, выявлено четыре подхода: формальный, типологический, формально-содержательный, генетический (Л. Г. Хорева).

Литература 1. Барыкина, А. В. Жанр новеллы в русской литературе первой трети XIX века : автореф. дис. ... канд. филол. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / А. В. Барыкина. – Волгоград, 2007. – 24 с. 2. Берковский, Н. Я. Романтизм в Германии / Н. Я. Берковский. – Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2001. – 512 с. 3. Бурцев, А. А. Английский рассказ конца XIX – начала XX в. : Проблемы типологии и поэтики / А. А. Бурцев. – Иркутск : Изд-во ИГУ, 1991. – 366 с. 4. Введение в литературоведение. Основы теории литературы : учебник для бакалавров / В. П. Мещеряков, А. С. Козлов [и др.] ; под общ. ред. В. П. Мещерякова. – 3-е изд., перераб. и доп. – Москва : Юрайт, 2016. – 422 с. 5. Введение в литературоведение : учебник для академ. бакалавриата / Н. Л. Вершинина [и др.] ; под общ. редакцией Л. М. Крупчанова. – 3-е изд., перераб. и доп. – Москва : Юрайт, 2016. – 479 с. 6. Калениченко, О. Н. Судьбы малых жанров в русской литературе конца XIX – начала XX вв. : Святочный и пасхальный рассказы, модернистская новелла : дис. … д-ра филол. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / О. Н. Калени-ченко. – Волгоград, 2000. – 246 с. 7. Ковалев, Ю. Заметки об английской новелле / Ю. Ковалев // Английская новелла. – Ленинград, 1961. – 498 с. 8. Кожинов, В. В. Новелла / В. В. Кожинов // Словарь литературоведческих терминов / под ред. С. П. Белокуровой. – Москва, 2005. – С. 239-240. 9. Кожинов, В. В. Происхождение романа. Теоретико-исторический очерк [Электронный ресурс] / В. В. Кожинов. – URL : http://svr-lit.ru/svr-lit/kozhinov-proishozhdenie-romana/index.htm. 10. Кудрина, М. В. Жанровая структура рассказа : дис. … канд. филол. наук : спец. 10.01.08 «Теория литературы, текстология» / М. В. Кудрина. – Москва, 2003. – 291 с. 11. Лебедева, О. В. Английская новелла в теоретической проекции / О. В. Лебедева // Вестник Новгородского гос. ун-та. – 2004. – № 29. – С. 55-59. 12. Литературоведческий словарь-справочник / под ред. Р. Т. Громьяка, Ю. И. Ковалева, В. И. Теремка. – Киев : Академия, 2006. – 752 с. 13. Локс, К. Рассказ / К. Локс // Литературная энциклопедия. Словарь литературных терминов : в 2 т. / под ред. Н. Бродского и др. – Т. 1. – Москва ; Ленинград : Изд-во

193

Л. Д. Френкель, 1925. – С. 693–695. 14. Луков, В. А. Жанры и жанровые генерализации / В. А. Луков // Проблемы филологии и культурологиии. – 2006. – № 1. – С. 141-148. 15. Мелетинский, Е. М. Историческая поэтика новеллы / Е. М. Мелетинский. – Москва : Наука, 1990. – 275 с. 16. Михайлов, А. В. Новелла / А. В. Михайлов // Краткая литературная энциклопедия. – Москва, 1970. – Т.5. – С. 306-308. 17. Стенник, Ю. В. Системы жанров в историко-литературном процессе / Ю. В. Стенник // Историко-литературный процесс : проблемы и методы изучения. – Ленинград, 1974. – С. 168-202. 18. Тамарченко, Н. Д. Теория литературных родов и жанров. Эпика / Н. Д. Тамарченко. – Тверь, 2001. – 72 c. 19. Томашевский, Б. В. Теория литературы. Поэтика : учеб. пособие / вступ. статья Н. Д. Тамарченко ; комм. С. Н. Бройтмана при участии Н. Д. Тамарченко.– Москва : Аспект Пресс, 1996. –334 с. 20. Утехин, Н. П. Жанры эпической прозы / Н. П. Утехин. – Ленинград : Наука, 1982. – 185 с. 21. Хорева, Л. Г. Жанр новеллы и традиции анекдота (на материале испанской литературы) : автореф. дис. ... канд. филол. наук : спец. 10.01.08«Теория литературы, текстология» / Л. Г. Хорева. – Москва, 2015. – 33 с. УДК 821.112.5

ЖЕНСКИЕ ОБРАЗЫ В СКАЗКЕ Г. Х. АНДЕРСЕНА «ДЮЙМОВОЧКА» Здорова Ананда Олеговна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: anandazd@mail.ru Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Петренко

Наталья Анатольевна Аннотация. В статье рассматриваются женские образы в сказке Г. Х. Андерсена

«Дюймовочка». Проведен анализ этих образов и дана их характеристика. Ключевые слова: сказка, образ, женский образ, архетип. Abstract. The article deals with female images in H. C. Andersen’s fairy tale

“Thumbelina”. The analysis of these images is carried out and their characteristics is given. Keywords: fairy-tale, image, female image, archetype. Постановка проблемы. Сказка, как один из самых ярких и интересных

жанров литературы, привлекает внимание множества писателей. Г. Х. Андерсен, датский прозаик начала XIX в., является одним из самых известных сказочников в мире. В своих произведениях он изображает множество различных героев, которые гармонично соединяются в вымышленных текстах.

Исследованием творчества Г. Х. Андерсена занимались многие отечествен-ные и зарубежные ученые, например, Б. Гренбек, Я. А. Заломов, Л. Ф. Корепина, С. А. Леонтьева, Е. О. Орлова, А. В. Павлов, М. Е. Протасова, Н. А. Худнева и др. В их работах проанализированы различные аспекты жанра сказки, отдельно исследован психотип образа Дюймовочки, особенности его создания, образ «дарителя» и др. Отдельно женские образы в сказке «Дюймовочка» не были предметом детального анализа.

Цель статьи – изучение особенностей женских образов в указанной сказке Г. Х. Андерсена, выявление их символического значения.

Изложение основного материала исследования. Женские образы во все времена являлись одним из главных объектов изображения в литературе. Они рассматривались в самых разных своих проявлениях (мать, дочь, жена, подруга, невеста и т.д.). Каждый образ наделялся определенными качествами и характе-

194

ристиками, в зависимости от того, что хотел показать автор и какую цель он преследовал. По мнению Д. Н. Ушакова, «… образ – это: 1) образ – облик, вид, подобие; 2) живое, наглядное представление о ком- / чем-нибудь; 3) художественное отражение идей и чувств в звуке, слове, красках и т.п.; 4) созданный художником или актером характер, тип» [5, с. 709]. Следователь-но, женский образ можно определить как художественную интерпретацию ка-ких-либо черт характера, действий, поступков, которые присущи женщинам и собранным в одном литературном образе.

В тексте Г. Х. Андерсена «Дюймовочка» мы встречаем много сказочных женских образов: 1) женщина, которая мечтала иметь ребенка; 2) Колдунья; 3) Дюймовочка (девочка, появившаяся из цветка); 4) мать-жаба; 5) полевая мышь; 6) ласточка. Рассмотрим каждый образ отдельно. Женщина хотела иметь ребенка и обратилась к Колдунье от безысходности. Когда у нее появилась дочь, она назвала ее Дюймовочкой, т.к. девочка была очень маленькая. Когда одна-жды она пропала, мать не стала ее искать. Следовательно, приемную мать Дюй-мовочки можно назвать безответственной, а ее действия неразумными – кровать крошечной девочки находилась возле разбитого окна, через которое ее украла жаба. Таким образом, роль женщины в сказке ограничивается лишь тем, что она дала жизнь девочке, посадив зерно в горшок.

Второстепенным персонажем является и Колдунья. Она символизирует волшебную силу, которая помогает женщинам обрести ребенка: «Вот тебе яч-менное зерно; это не простое зерно, не из тех, что растут у крестьян на полях или что бросают курам; посади-ка его в цветочный горшок – увидишь, что бу-дет!» [1, с. 29]. Мать Дюймовочки и Колдунью нельзя назвать положительными или отрицательными персонажами, они скорее выступают как нейтральные, способствующие появлению главной героини.

Главной героиней сказки является Дюймовочка, и все события, описанные в произведении, происходят вокруг нее. Она представлена невинным ребенком толь-ко что появившимся на свет: «… нежная, маленькая, всего с дюйм ростом» [Там же, с. 29]. Несмотря на то, что она мала, автор наделяет ее огромной силой духа, храб-ростью и находчивостью. Так, с помощью рыб она смогла сбежать от жаб. Все лето и осень девочка прожила одна, питалась пыльцой и росой: «Целое лето прожила Дюймовочка одна-одинешенька в лесу. Она сплела себе колыбельку и подвесила ее под большой лопушиный лист – там дождик не мог достать ее. Ела крошка сладкую цветочную пыльцу, а пила росу, которую каждое утро находила на листочках. Так прошли лето и осень…» [Там же, с. 32]. Когда девочка попадает к полевой мыши, мы отмечаем еще несколько ее положительных качеств – послушание, скромность, благодарность и заботливость: «Девочка понравилась мыши, и мышь сказала: – Ты можешь жить у меня всю зиму, только убирай хорошенько мои комнаты да расска-зывай мне сказки – я до них большая охотница. И Дюймовочка стала делать все, что приказывала ей мышь, и зажила отлично» [Там же].

Заботливость крошечной девочки проявляется в ее отношении к умираю-щей от холода ласточке: ночью она «… сплела из сухих былинок большой слав-ный ковер, снесла его в галерею и завернула в него мертвую птичку; потом отыскала у полевой мыши пуху и обложила им всю ласточку, чтобы ей было потеплее лежать на холодной земле» [Там же, с. 33]. Даже когда ласточке стало лучше, Дюймовочка не отпускала ее: «Останься лучше в своей теплой постель-

195

ке, я буду ухаживать за тобой» [Там же, с. 34]. За свои добрые поступки героиня была вознаграждена судьбой. Ласточка перенесла ее в теплые края, где жили сказочные эльфы. Дюймовочка очень понравилась королю эльфов и стала его женой. Таким образом, автор показывает читателям, что добро всегда должно побеждать зло. Он дарит героине счастье – любимого человека и семейный уют.

Отметим, что характеристике Дюймовочки и ее судьбе автор уделяет много внимания. В ее образе соединились все положительные качества, которыми должна обладать женщина – заботливость, отзывчивость, доброта и скромность. Итак, Дюймовочка является положительным персонажем сказки.

Яркостью и эмоциональной привлекательностью обладают образы живот-ных, которые являются олицетворением реальных людей – носителей человече-ских пороков. Так, женский образ, который воплощает мать-жаба, является отрицательным. Во-первых, она ворует невесту для своего сына: «… через раз-битое оконное стекло пролезла большущая жаба, мокрая, безобразная! Она вспрыгнула прямо на стол, где спала под розовым лепесточком Дюймовочка. – Вот жена моему сынку! – сказала жаба…» [Там же, с. 30]. Во-вторых, она при-нимает все решения за сына. Здесь проявляется чрезмерная опека над своим ребенком, что также является отрицательной чертой: «Вот жена моему сын-ку!» [Там же]. Когда Дюймовочка сбегает, автор не упоминает о том, что жаба пытается ее найти и вернуть – в таком бездействии проявляется ее безразличие к судьбе девочки, которую она украла и бросила посреди пруда. Укажем, что в сказке Г. Х. Андерсен не случайно обращается к образу жабы. В европейской традиции «… лягушка осмысливается как порождение темных сил, приспешни-ца ведьм и наделяется разрушительной энергией» [3]. В литературе образ жабы принято считать воплощением зла, поэтому именно этот персонаж в «Дюймо-вочке» олицетворяет зло и является негативным.

Образ пожилой женщины, которая готова помочь и в тоже время сама нуж-дается в помощи, символизирует собой полевая мышь. Она одинока, у нее нет близких, кроме соседа-крота. Когда появляется Дюймовочка, мышь оставляет ее жить у себя, взамен на помощь: «Ты можешь жить у меня всю зиму, только убирай хорошенько мои комнаты да рассказывай мне сказки» [1, с. 32]. Она хочет, чтобы Дюймовочка была счастлива, и сватает ее замуж за крота: «Вот если бы тебе уда-лось выйти за него замуж! Ты бы зажила на славу!» [Там же]. Однако желание сделать доброе дело для Дюймовочки обрекло бы хрупкую девочку на жизнь под землей с нелюбимым. Когда мышь видит замерзшую от холода ласточку, она говорит: «Какой прок от этого чириканья? Что оно приносит птице? Холод и голод зимой?» [Там же, с. 33]. Здесь можно отметить прагматичное мышление мыши. Ее не волнует эстетическое удовольствие от пения, она во всем старается найти выго-ду. Несмотря на некоторые отрицательные черты мыши, она помогает Дюймовоч-ке выжить, и благодаря этому ее можно отнести к положительным героям.

Следует отметить, что мышь в большинстве сказочных сюжетов является либо обманщицей, либо помощницей героев. Мыши из сказок и мифологиче-ских сюжетов часто обладают следующими характеристиками: аккуратны, хо-зяйственны, расчетливы, ищут выгоду во всем, часто помогают друзьям [4]. Таким образом, в «Дюймовочке» полевая мышь представлена как помощница и в некоторой степени спасительница главной героини.

Последний значимый положительный женский образ сказки – ласточка.

196

Это образ женщины-спасительницы. В благодарность за заботу, которую прояв-ляла к ней Дюймовочка, ласточка спасет ее в день, когда та должна будет выйти замуж за крота. Благодаря ласточке она окажется в совершенно другом мире – добром, теплом, солнечном, где обретет свое счастье. Писатель не случайно использует образ ласточки как спасительницы Дюймовочки. В мифологии и народных сказках ласточка обычно является олицетворением добра, счастья, начала чего-то нового, надежды и др. [2]. Поэтому именно она помогает Дюймо-вочке сбежать от мыши и крота.

Итак, в характеристике действующих лиц сказки проявляется иносказание. Поведение жабы, мыши и ласточки напоминает поведение людей и вносит в повествование критическое начало.

Выводы. В сказке Г. Х. Андерсена «Дюймовочка» изображено несколько женских образов, которые сыграли разную роль в судьбе главной героини. Для создания женских образов писатель также обращается к животному миру. Жаба, мышь и ласточка наделены человеческими качествами и являются отражением устойчивых исторически сложившихся архетипов: жаба – воплощение зла и разрушения; мышь – заботы и корысти; а ласточка – добра и надежды. В образе самой Дюймовочки представлена сильная, терпеливая, скромная, добрая и за-ботливая женщина, которая не сдается в трудных ситуациях. Этот яркий сказоч-ный образ очень содержателен. Это идеал женственности, который Г.Х. Андерсен мастерски создает, чтобы с раннего возраста воспитывать детей на лучших семейных традициях.

Литература 1. Брауде, Л. Ю. Ханс Кристиан Андерсен. Сказки, рассказанные детям. Новые сказки / Л. Ю. Брауде. – Москва : Наука, 1983. – 366 с. 2. Гапченко, А. В. Животные в мифологии / А. В. Гарченко. – Харьков : Фактор, 2009. – 160 с. 3. Жучкова, А. В. Образ лягушки как символ внутренней трансформации героя в русском и немецком фольклоре [Электронный ресурс] / А. В. Жучкова // Научная электронная библиотека : [сайт]. – URL : https://cyberleninka.ru/article/n/obraz-lyagushki-kak-simvol-vnutrenney-transformatsii-geroya-v-russkom-i-nemetskom-folklore. 4. Костюхин, Е. А. Типы и формы животного эпоса / Е. А. Костюхин. – Москва : Наука, 1987. – 269 с. 5. Ушаков, Д. Н. Толковый словарь русского языка / Д. Н. Ушаков. – Москва : Альта-Принт, 2005. – 1216 с. УДК 372.8:81:347.611

ФЕНОМЕН СЕМЬИ: К ПРОБЛЕМЕ ДЕФИНИЦИИ Ильясова Ленаре Наримовна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая Юлия Константиновна

Аннотация. В статье рассматриваются различные подходы к определению семьи, предлагается авторское толкование исследуемой дефиниции, анализируются проблемы современной семьи и условия, влияющие на формирование нового образа семьи.

Ключевые слова: дефиниция, семья, условия, феномен. Abstract. The article discusses various approaches to the definition of a family, proposes

the author’s interpretation of the definition being studied, analyzes the problems of the modern family and the conditions affecting the formation of a new family image.

Keywords: definition, family, conditions, phenomenon. Постановка проблемы. Семья представляет особой элемент существова-

197

ния человека. Это специфический жизненный мир, в котором происходит воспи-тательный, физический, культурный рост, а также социальная интеграция инди-вида. Стратегия развития в ХХІ в. направлена на решение глобальных вопросов существования человечества и его будущего. Одним из насущных вопросов является состояние и перспективы развития семьи, а, следовательно, и всего человечества. На изломах истории вопрос экзистенции семьи был и остается одним из наиболее важных. Поэтому анализ феномена современного состояния семьи требует новой парадигмы рассмотрения.

Ценностная иерархия индивидуального сознания и общечеловеческая система ценностей претерпели изменений под влиянием общественных преобразований и негативных явлений в повседневной жизни. Поэтому ценностные переориентации касаются и семьи. Интерес к феномену семьи является перманентным и поддержи-вается через ее многофункциональность, многослойность и уникальную посредни-ческую роль как социокультурного явления между личностью и обществом. Семья является образованием, анализ которого требует микро- и макроанализа.

Изложение основного материала исследования. Семью считают первой формой сожительства, ведь именно здесь возникают формирующиеся и заклады-ваемые основы сосуществования в социуме. Ее по праву можно назвать животво-рящей клеткой общества. Общественный вклад семьи не ограничивается только рождением следующего поколения и его воспитанием, даже если в этом заложено ее первичное и значимое выражение. Принадлежность к клану, роду, семье с древ-нейших времен само по себе понималось как дань традиции, а в личностном смысле − человек не чувствовал себя одиноким и имел свое убежище на метафи-зическом уровне. Свое жизненное начало человек начинает в лоне семьи и шаг за шагом проходит важнейшие этапы формирования. Семья становится средоточием для рождения, становления, приобретения первых социальных навыков, закрепле-ния гендерных стереотипов. В ней формируются представления о мире и себе в нем, также семья служит источником образцов поведения и социальных идеалов.

Анализируя существующие теоретические подходы к осмыслению пробле-матики семьи, можно выделить два направления: одно рассматривает семью как социальный институт и его взаимодействие с другими общественными институ-тами, второе направляет свою методологию на исследование семьи как малой социальной группы. Отметим, что в контексте этого исследования семья рас-сматривается как малая общность людей с опорой на межличностный уровень взаимодействия. Отличие методологических векторов раскрывает разные формы экзистенции семьи. «Характерным для семьи как социального института являет-ся ее стабильность, исконность, возможность сохранять и передавать от поколе-ния к поколению нормы, ценности, царящие в обществе» [9, с. 149].

Исследование института семьи предусматривает анализ влияния обще-ственных явлений на семью, соотношение соответствующих ценностей с социо-культурными, политическими, экономическими реалиями и изучение социаль-ного механизма укрепления семьи. Таким образом, исследование семьи осу-ществляется на макроуровне. «Рассматривая семью как малую социальную группу, целесообразно анализировать цели и задачи семейной группы, ее состав и структуру, групповую сплоченность и групповую деятельность, характер группового взаимодействия, структуру власти и коммуникации в се-мье» [7, с. 149] − таким является микроуровень исследования феномена семьи.

198

Сложный характер феномена семьи предопределяет многообразие методо-логий его изучения. В контексте исследования семьи традиционно используются две методологические стратегии, которые содержательно раскрывают феномен семьи. Целью функционального подхода является анализ семьи как социального института (А. И. Антонов [1], А. Г. Волков [3], А. Г. Харчев [9]).

Интеракционистский подход реализуется в исследовании семьи как малой социальной группы (С. И. Голод [4]). Для наиболее полного изучения состояния современной семьи и особенностей, которые качественно повлияли на рекон-струкцию образа семьи в современном мире, сосредоточим внимание на миро-воззренческих и ценностных трансформациях мужчин и женщин, которые при-вели к обновлению образа семьи в современном мире, − это третий уровень бытия семьи, межличностной, который иногда включают во второй уровень.

В соответствии с несколькими уровнями существования семьи, исследова-тели различных аспектов изучения семейной сферы дают разные определения категории «семья», акцентируя внимание на отдельных ее свойствах. Обратимся к определению категории «семья» и приведем несколько примеров.

Авторитетная англоязычная энциклопедия Британника дает следующее определение: «Семья − это группа лиц, которые объединенные браком, по крови или путем усыновления, образуют единое хозяйство и взаимодействуют друг с другом в своих социальных позициях; обычно это супруги, родители, дети, братья и сестры» [11].

Известный энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона дает такое опре-деление: «Семья − есть малая общность людей, которая основана на союзе одного мужчины и одной женщины или нескольких мужчин и нескольких женщин, свя-занных между собой взаимными правами и обязанностями, установленными обы-чаями или законами, и проживают вместе с детьми, рожденными в этом союзе, в одном доме, или же образуют семейную группу, проживающую по крайней мере в разных домах» [10, c. 469]. Таковы дефиниции в энциклопедиях начала ХХ в.

Среди современных определений приведем следующее. Специалист в обла-сти исследования социологии семьи А. И. Антонов определяет семью следующим образом: «Семья – это основанная на единой общесемейной деятельности общ-ность людей, связанных узами брака-отцовства-родства, и тем самым осуществ-ляющая воспроизводство населения и преемственность семейных поколений, а также социализацию детей и поддержание существования членов семьи» [1, с. 44].

Итак, отметим, что определение категории «семья» имеет ряд отличаю-щихся друг от друга дефиниций.

Семья представляет собой уникальное антропологическое явление как общность людей, объединенных кровным родством. Семья является уникальной платформой для укорененности индивида в бытии. Приведенные определения демонстрируют традиционное представление данного феномена, они ясны и очевидны и дают наиболее прямое определение семьи. Для нашего изучения является интересной такая формулировка определения, которая включает разно-качественные характеристики, свойства и параметры, дефиниции которых не противоречат друг другу. Кроме этого, под давлением тех трансформационных процессов, которые в современном мире переживает институт семьи и сфера семейно-брачных отношений, возникает необходимость обновления категори-ального аппарата сферы исследований семейно-брачной проблематики.

199

По словам Ю. К. Картавой, существует целая «номеносистема для обозна-чения родственных отношений <>, которая раскрывает исторические, социаль-но-культурные и этнолингвистические особенности» [5, с. 87].

Современные социокультурные преобразования вносят коррективы в пони-мание и толкование понятий, которые были устоявшимися достаточно долго. Синтезируя приведенные определения категории «семья», мы предлагаем свое определение, которое соответствует современным признакам и параметрам семей-ной структуры. Итак, семья – это уникальный социокультурный феномен, осно-ванный благодаря союзу двух или более лиц, объединенных общими позициями брака-отцовства-родства, которые осуществляют свою деятельность по взаимному согласию на основе структур повседневного бытия, что формирует уникальный жизненный мир, в котором происходит формирование личности и в процессе которого закрепляются модели поведения, социальные роли и ценности.

Под современной семьей, входящей в предметное поле исследования, по-нимается совокупность тех новых элементов, которые приобретает семья в со-временном мире: имеются в виду новые популярные формы семьи, распростра-ненность которых растет преимущественно в странах Запада (однополые семьи, child free-семьи, гражданская семья), и положение мужчины и женщины в семье, пересмотр обществом их прав и обязанностей.

Выясняя проблематику феномена семьи, в первую очередь, следует обра-титься к этимологии слова. Рассмотрение корней слова дает нам глубокое осмысление определения семьи, а плюрализм толкований дает понимание цен-ности семьи в обыденном существовании древних народов. Этимологический словарь определяет слово «семья» как производное от слова «семя», «сеймня» [8]. Слово является родственным с литовским «seimyna», «šeimos» − семья, челядь, в латинском языке «saime» − семья, домочадцы и греческим «χωριό» − поселок [Там же]. Древнерусские и древнеславянские языки содержат в лексическом запасе слово «сѣмія», которое понималось как семья в широком смысле, в контексте совместно проживающих членов рода, вместе с челядью и холопами [6, с. 40]. Относительно других стран прослеживаются разнообразные толкования, в частности, древнерусское «seimins» переводится как служанка, готское «haims» определяется как село, древне- и современно-немецкое – «heim» дом, домашний уют, английский язык приводит слово «ham» («home») в пони-мании дома, в древнеисландском языке слово «heimr» (современное «heimur») толкуется как жилье, и даже более широко − мир, вселенная. Итак, корень слова «семья» в разных языках достаточно многозначный, но он указывает на то, что семья – это дом, семейное родство членов семьи, совместное проживание семей-ства, которое роднит и создает комфортную среду обитания для ее членов.

Современный контекст понимания семьи объединяет в себе группу род-ственников, как кровных (дети, родители, братья и сестры), так и законных (муж и жена). Также в семью включают дедушек и бабушек. Для обозначения родо-словного происхождения, родовой принадлежности и обрисовки круга членов одной семьи используют слово латинского происхождения «familia», которое переводится как часть рода, носящего одно имя, фамильная ветвь [2].

В русле процессов и изменений, происходящих с институтом семьи, появ-лением новых форм ее бытия растет беспокойство за настоящее и будущее се-мьи, и более глобально − за существование всего человечества. Опасения вызва-

200

ны падением уровня морально-этического отношения к семье в жизни отдельно-го индивида, потеря позиции семьи как фундамента и залога стабильности.

Следовательно, такие опасения небезосновательны и требуют необходимости выяснения причин упадка института семьи. В некоторых исследованиях можно встретить позицию, которая утверждает, что развитие культуры брачных, половых и семейных отношений напрямую зависит от духовного и морального укрепления народа и избегания его деградации [7]. Невзирая на общественные успехи и разви-тие технологий, демократизацию человеческих отношений и революционные изменения самых разных сферах человеческой деятельности, современная семья преимущественно основывается на многовековых традициях. Она способна разви-ваться при условии использования многовекового опыта человечества, обращения к глубинным, важным и вполне естественным потребностям каждого человека в общении, единстве и формировании собственной матрицы существования.

Современные антропологические исследования показывают нам условия, которые влияют на формирование нового образа семьи. В частности, Л. М. Панкова отмечает: «никогда еще моральные устои семьи не подвергались такому испытанию во всем мире, как сейчас, и никогда, пожалуй, мир не нуж-дался в всеобщем осмыслении таких понятий, как единство, гуманизм, чест-ность, которые во всей совокупности других показателей также ускоряют обще-ственный прогресс» [Там же, с. 5].

Выводы. Таким образом, феномен семьи является комплексным социо-культурным явлением, которое нуждается в новом осмыслении в современном мире. Исследованием семьи занимаются представители различных отраслей и научных направлений, поскольку сложный характер этого феномена предопре-деляет применение определенных методологий для его исследования. Однако наиболее распространенными являются два подхода: исследование семьи как социального института, а также изучение семьи как малой социальной группы.

Литература 1. Антонов, А. И. Социология семьи : учеб. / А. И. Антонов. – 2-е изд. − Москва, 2007. − 640 с. 2. Большой латинско-русский словарь / авт.-сост. И. Х. Дворецкий. − Москва : Русский язык, 1976. − 1096 с. 3. Волков, А. Г. Избранные демографические труды: сб. науч. ст. / А. Г. Волков ; сост. и науч. ред. А. Г. Вишневский. – Москва : Изд. дом Высшей школы экономики, 2014. − 567 с. 4. Голод С. И. Социолого-демографический анализ состояния и эволюции семьи / С. И. Голод // Социологические исследования. − 2008. − № 1. − С. 40−49. 5. Картавая, Ю. К. Основные подходы к изучению номенов, обозначающих родственные отношения / Ю. К Картавая, Л. Н. Ильясова // Формирование профессиональной компе-тентности филолога в поликультурной образовательной среде : материалы науч.-практ. конф., 24-25 ноября 2017 г., г. Евпатория / ред. кол. Ю. К. Картавая, А. И. Каменский, М. А. Шалина ; под общ. ред. И. Б. Каменской. – Симферополь : АРИАЛ, 2017. – С. 83–87. 6. Колесов, В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека / В. В. Колесов. − Санкт-Петербург : Филологический ф-т СПбГУ, 2007. − 326 с. 7. Панкова, Л. М. Человек и семья: философский анализ формирования культуры брачно-семейных отношений : дис. … докт. филос. наук : 09.00.13 / Л. М. Панкова. – Санкт-Петербург, 2003. – 404 с. 8. Семенов, А. В. Этимологический словарь русского языка [Электронный ресурс] / А. В. Семенов. – Москва : ЮНВЕС, 2003. – URL : http://evartist. narod.ru/text15/001.htm. 9. Харчев, А. Г. Современная семья и ее проблемы / А. Г. Харчев, М. С. Мацковский. – Москва : Статистика, 1999. – 224 с. 10. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона [Электронный ресурс]. – Санкт-Петербург : Издательское дело, 1990. – Т. ХХІХ. – С. 469. – URL : http://dlib.rsl.ru/viewer/ 01003924202#?page=11.

201

11. Family : dfn. [Electronic resource] // Encyclopedia Britannica : [site] – URL : http://www.britannica.com/EBchecked/topic/201237/family. УДК 821.121.1-1.09(47+57)Р

МУЗЫКАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ В ТВОРЧЕСТВЕ А. А. БЛОКА Климова Карина Владимировна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: rosaosennihvetrov@gmail.com Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая

Юлия Константиновна Аннотация. В статье рассматриваются музыкальные образы в лирике А. А. Блока,

их влияние на общее настроение и смысл произведений поэта. Ключевые слова: музыкальный образ, ассоциации, мировосприятие. Abstract. The article deals with musical images in the lyrics by A. A. Blok, their influence

on the general mood and meaning of the poet’s works. Keywords: musical image, associations, worldview. Постановка проблемы. Музыкальные образы в поэзии А. А. Блока являются

интересным объектом для изучения, так как они выполняют широкий диапазон функций в стихотворениях, помогая читателям понять мировосприятие поэта и донести его мысли. Музыкальные образы в стихотворениях А. А. Блока исследо-вали такие лингвисты как А. А. Шульдишова, О. О. Щербак, А. А. Уфимцева и др.

Цель статьи – определить роль музыкальных лексем в творчестве А. А. Блока. Изложение основного материала исследования. Поэзия А. А. Блока при-

влекает исследователей своей метафоричностью и музыкальностью. Музыка играла важную роль в жизни поэта и он перенес ее в свое литературное творче-ство. Музыкальность блоковского стихотворения проявлялась не только в его звучании, но и в музыкальной лексике. В поэзии начала ХХ века музыка прояв-ляется в мифопоэтической образности. У А. А. Блока музыкальный образ ведет к преображению поэтического образа и придает стихотворению «динамики». Часто в музыкальных образах поэта скрыто понимание целого стихотворения. А. А. Блок использует образы Аполлона и Диониса, часто противопоставляя их. Например, в названии поэтического цикла «Арфы и скрипки» арфы символизи-руют аполлоническую гармонию, разлитую в «мировом оркестре», а дионисий-ские скрипки – страсть, стихии и музыкальную сущность мироздания. Тут про-является одна из характерных особенностей поэзии А. А. Блока – контрасты, которые построены на антитезе – музыкальность (жизнь, трагедия) и антимузы-кальность (безжизненность, фарс) [9, с. 4]. Цикл стихов «Арфы и скрипки» со-держит в себе мотивы утраты, отчаяния плясок и неживых:

Когда-то гордый и надменный, Теперь с цыганкой я в раю, И вот – прошу ее смиренно: «Спляши, цыганка, жизнь мою». И долго длится пляс ужасный, И жизнь проходит предо мной Безумной, сонной и прекрасной И отвратительной мечтой... [6, III, c. 194]

Мотив пляса ужасного рассказывает о движении и разнообразии жизни, а цыганка представляет собой антимузыкальность.

Одним из главных музыкальных образов поэзии А. А. Блока – песня. Он

202

относил ее к живому существу: Эй, песня, веселей! («Песельник») и просил материальные объекты спеть ее: Пой, петушок оловянный! («Моей мате-ри») [8, c. 67]. Также данная лексема встречается в заголовках стихотворений: «Песня матросов» [2, c. 47], «Песня Офелии» [1, с. 19], «Песня Фаи-ны» [2, c. 196]. Также у поэта множество сравнений со словом «песня»: «Его слова казались песней» [4, c. 36], «Мой поезд летит, как цыганская пес-ня» [3, c. 143], «Хоть все по-прежнему певец» [8, c. 69].

Можно представить несколько условных классификаций музыкальных об-разов в поэзии А. А. Блока: образы, вызывающие музыкальные ассоциации и образы, связанные с авторским мировосприятием. Ниже представлена первая классификация ассоциативных музыкальных образов:

1) ассоциации по степени громкости звучания: образы, которые ассоции-руются с громкостью («слух был исполнен громами литавр» [3, c. 122], «в церкви ударил колокол» [2, c. 99], «грянули струны» [3, c. 16], «звоном оглушила» [Там же, c. 99]). Музыкальные образы обозначают определенное настроение. Так, ослабление звучности передает меланхолическую тональность («смолкает звездный хор» [1, c. 41], «твой милый голос затихал» [2, c. 96], «замирают по-следние песни» [4, c. 129], «напев заглушенный и юный» [Там же, c. 21], «чуть слышны колокола» [8, c. 73];

2) ассоциации, связанные с особенной окраской голосов и инструментами звучания («скрипка пела» [4, c. 73], «звон удалых бубенцов» [1, c. 158], «распе-вают рога» [2, c. 90], «тенор пел» [8, c. 73];

3) эмоциональные ассоциации, которые выступают смысловыми состав-ляющими музыкальных образов. Например, в стихотворении «Тяжко нам было под вьюгами…»:

Ранними летними росами Выйдем мы в поле гулять... Будем звенящими косами Сочные травы срезать! Настежь ворота тяжелые! Ветром пахнуло в окно! Песни такие веселые Не раздавались давно! [1, с. 44]

Музыкальный образ песни веселые продолжает сюжетную цепь «звенящий звук кос, срезающих травы, – резкий звук открываемых ворот – порыв вет-ра» [8, c. 73].

Далее следует классификация музыкальных образов, связанных с восприя-тием окружающего мира поэтом. Она представлена семью группами:

1) звуки музыкальных инструментов: «скрипки стон» [1, c. 155], «зовет серебристой трубой» [Там же, c. 168], «золотая запела труба» [2, c. 20], «долго будут петь свирели» [Там же, c. 85], «на голос твой колокола откликнулись вечерним звоном» [Там же, c. 96];

2) имена композиторов («И Шумана будили звуки» [5, c. 58]); 3) названия музыкальных произведений и фрагментов: «Звучала песня из-

далека» [1, c. 35], «В праздник Благовещенья пели псалом» [3, c. 80], «Ты слушал пламенный хорал…» [2, c. 75], «Кто бесстрастные гимны поет» [Там же, c. 104], «Венгерский танец в небесной черни» [3, c. 15], «Уже замолкла сеги-

203

дилья» [Там же, c. 152], «И, садясь, запевали Варяга одни» [Там же, c. 185]; 4) имена персонажей музыкальных произведений («Моих ночей, Кармен!»

[Там же, c. 154]); 5) описание музыкальных впечатлений, музыкальных произведений:

И на покорную рояль Властительно ложились руки, Срывая звуки, как цветы, Безумно, дерзостно и смело [5, с. 41];

6) вокальное и инструментальное музицирование, церковное пение («томный голос пением нежным мне поет о южных ночах» [3, c. 113], «голос юный нам пел и плакал о весне» [Там же, c. 128], «и девочка поет в лесу» [Там же, c. 133], «не этот голос пел вчера» [Там же, c. 137], «запевания низкого голо-са» [Там же, c. 141], «глухая песня ямщика» [Там же, c. 173], «девушка пела в церковном хоре» [2, c. 63], «веселый горнист заиграл» [3, c. 185]);

7) оперные цитаты и цитаты из оперных либретто, оперные реминисценции: О да, любовь вольна, как птица, Черный Гундинг не со мною [Там же, с. 154].

Для поэтического наследия А. А. Блока характерно словесное воплощение образов музыки, которые имеют косвенное отношение к музыке и выступают специфическим мироощущением поэта. Это образы:

1) природы в музыкальных символах (олицетворение): «и река по-ет» [1, c. 95], «очарованный музыкой влаги» [2, c. 20], «и ветер поет и пророчит» [Там же, c. 189], «вьюга пела» [Там же, c. 146], «ландыш пел» [Там же, c. 42];

2) образы неодушевленных предметов (олицетворение): «шатался и пел чугун» [1, c. 147], «дрожащим звоном пропели рельсы» [3, c. 123], «автомобиль пропел вдали» [Там же, c. 15], «поют и плачут хрустали» [Там же, c. 120];

3) звуковые проявления неопределенного происхождения: «Неясный звук невнятного моленья» [1, c. 65], «В ушах – какой-то смутный звон» [5, c. 61], «Кто поет – не пойму» [8, c. 72].

Музыкальные образы довершают художественный образ. Так, накопление в них напряжения накаливает атмосферу в стихотворении «Над лучшим созда-нием божьим…»:

Далекие, влажные долы И близкое, бурное счастье! Один я стою и внимаю Тому, что мне скрипки поют. Поют они дикие песни О том, что свободным я стал! О том, что на лучшую долю Я низкую страсть поменял! [6, ІІІ, с. 58–59].

Здесь мотив безвозвратности прошедшей любви и замена ее на «лучшую долю» выделяется образом звучащей скрипки. Таким образом, музыкальный образ становится неотъемлемой частью произведения и преображается [7].

Выводы. Таким образом, музыкальные образы играют важную роль в поэзии А. А. Блока. Лирике А. А. Блока характерна контрастность, которая построена на антитезах. В блоковской поэзии важен образ песни, которая является антитезой. Также музыкальная лексика у А. А. Блока условно делится на несколько групп,

204

которые вызывают у читателя определенные ассоциации. Музыкальные образы дополняют и раскрывают смысл стихотворений, создают в них особую атмосферу.

Литература 1. Блок, А. А. Полное собрание сочинений : в 20-ти т. / А. А. Блок. – Том 1. – Москва : Наука, 1997. – 642 с. 2. Блок, А. А. Полное собрание сочинений : в 20-ти т. / А. А. Блок. – Том 2. – Москва : Наука, 1997. – 898 с. 3. Блок, А. А. Полное собрание сочинений : в 20-ти т. / А. А. Блок. – Том 3. – Москва : Наука, 1997. – 994 с. 4. Блок, А. А. Полное собрание сочинений : в 20-ти т. / А. А. Блок. – Том 4. – Москва : Наука, 1999. – 639 с. 5. Блок, А. А. Полное собрание сочинений : в 20-ти т. / А. А. Блок. – Том 5. – Москва : Наука, 1999. – 639 с. 6. Блок, А. А. Собрание сочинений : в 8 т. / А. А. Блок. – Москва : Гослитиздат, 1976. – 428 с. 7. Уфимцева, А. А. Слово в лексико-семантической системе языка / А. А. Уфимцева. – Москва, 1968. – 272 с. 8. Шульдишова, А. А. Музыкальность как фундаментальная составляющая лирического образа: на материале творчества А. Блока : дис. … канд. филол. наук : спец. 10.01.08 «Тео-рия литературы» / А. А. Шульдишова. – Донецк, 2017. – 350 с. 9. Щербак, О. О. Музыкальные образы-символы в поэзии А. Блока / О. О. Щербак. – Москва : МГУ, 2016. – 110 с. УДК 821.161.1

ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ АСПЕКТ ПОВЕСТИ Н. Н. НОСОВА «ВЕСЕЛАЯ СЕМЕЙКА»

Коляда Татьяна Андреевна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: kolyada.tanyusha@mail.ru

Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Петренко Наталья Анатольевна

Аннотация. Статья посвящена рассмотрению воспитательной наполненности пове-сти Н. Носова «Веселая семейка». На примере главных героев дети-читатели наблюдают, как следует поступать в различных жизненных ситуациях.

Ключевые слова: повесть, юмор, сатира, детство, воспитание, назидательный ха-рактер.

Abstract. The article is devoted to the consideration of the educational potential of the novel “The Merry Family” by N. Nosov. On the example of the main characters, children-readers observe how to act in various life situations.

Keywords: story, humor, satire, childhood, education, edifying character. Постановка проблемы. Воспитательный и поучительный характер произ-

ведений детской литературы оказывает значительное влияние на становление характеров и моделей поведения подрастающего поколения. Дети, не имеющие устойчивых представлений о закономерностях существования мира, обращаясь к детской литературе, имеют возможность найти ответы на интересующие их вопросы либо познать то, о чем даже не задумывались. Повесть известного советского детского писателя Н. Н. Носова «Веселая семейка» – подходящее произведение для иллюстрации данной проблемы.

В отечественной литературе творчество Н. Н. Носова изучали В. П. Катаев, С. Е. Миримский, Э. Ш. Недува, Ю. О. Пухов, С. Б. Рассадин и др. В их работах детально проанализирована воспитательная сторона произведений детского писа-теля. Также исследователей интересовали образ нового героя, новизна стиля по-вествования, приближенного к детскому языку, отражающего детскую психоло-

205

гию, мышление, чего ранее в советской литературе не было. Наше исследование актуально, т.к. детские рассказы оказывают благотворное влияние на развитие ребенка, расширяют его кругозор, способствуют гражданскому воспитанию. Цель статьи – изучение воспитательной направленности повести Н. Н. Носова «Веселая семейка», ее влияние на нравственное становление подрастающего поколения.

Изложение основного материала исследования. Произведения Николая Николаевича Носова представляют собой классическое совершенство утвержде-ния идеалов добра и нравственности в детской литературе. Всю жизнь он создавал художественные тексты, которые были бы полезны и интересны даже самым маленьким читателям. Старания Н. Н. Носова были увенчаны успехом: в 60-е гг. XX в. его книги были одними из наиболее часто переводившихся на другие языки.

Началом творческой деятельности этого замечательного писателя стало со-здание рассказов для детей, насыщенных юмором, динамическим сюжетом. Глав-ными героями были простые, но очень любознательные и активные мальчишки, которые попадали в различные, по-детски «сложные» ситуации и с помощью набранного за 8-12 лет жизненного опыта разбирались в своих проблемах и дости-гали поставленных целей. «Меня часто спрашивают читатели (маленькие, конеч-но), как я пишу свои рассказы: «из жизни» или выдумываю «из головы». Обычно я отвечаю, что поступаю и так, и этак: частично пишу «из жизни», частично выду-мываю «из головы»; и привожу какой-нибудь случай из своей практики» [2, с. 43], – напишет Н. Н. Носов в заметках о писательском труде.

Умение Носова углубляться в детскую психологию, позволяет читателям по-грузиться в мир детства, когда у ребенка появляется стремление познать, разо-браться самостоятельно во всем, что ему интересно. В предисловии к сборнику сочинений Н. Носова В. Катаев напишет: «У этого талантливого человека вечно юная, детски чистая, чудесная душа» [3]. Поэтому манера повествования писателя всегда легка и понятна, а юмор и ирония делаю чтение еще более приятным.

Детей, познающих мир, писатель изобразил в повести «Веселая семейка». Двое мальчишек, Миша и Коля, увлеченные идеей собственноручно смастерить инкубатор и вывести маленьких цыплят, усердно стараются достичь поставлен-ной цели. Эта затея показалась им интересной из-за «своей новизны и необыч-ности» [4, с. 314]. На первый взгляд может показаться, что для столь юных ребят эта задача окажется сложной и практически невыполнимой, но как раз это и усиливает эффект удивления, когда ребята достигают цели. «Мальчики Носова несут в себе все черты советского человека: принципиальность, взволнован-ность, одухотворенность, вечное стремление к новаторству, привычку изобре-тать, отсутствие умственной лени» [3], – справедливо замечает В. Катаев.

Повесть начинается со слов: «Это случилось после того, как взорвалась па-ровая машина, которую мы делали с Мишкой из консервной банки» [4, c. 185]. Такое необычное и комическое начало как бы подготавливает читателя к после-дующему увлекательному повествованию. Взрыв банки, ожог горячим паром – вот и первый жизненный урок: ожоги надо сразу же мазать «нафталановой ма-зью» [Там же]. Но совсем скоро, несмотря на предыдущий неудавшийся экспе-римент, непоседливым мальчишкам стало скучно от длительного бездействия: «Когда нечего делать, мы начинаем скучать и скучаем до тех пор, пока не нахо-дим какого-нибудь дела» [Там же, c. 186]. Миша, любитель покупать в газетном киоске книжки, приобрел книгу по птицеводству. Вот и второй жизненный урок:

206

любая прочитанная книга принесет человеку пользу, будь то энциклопедия, сборник стихов или даже книжка по птицеводству. Как раз эта книга и послужи-ла толчком для дальнейших действий ребят.

Далее им пришлось познать множество увлекательных фактов и тонкостей выведения цыплят с помощью искусственного аппарата. И даже математика ребятам пригодилась: они с легкостью сосчитали, во сколько раз больше можно получить цыплят с помощью инкубатора, чем от живой курицы. Также не про-шли напрасно для мальчишек и уроки рукоделия: Миша и Коля мастерски изго-тавливали инкубатор: деревянный ящик, войлок для утепления, ртутный термо-метр, емкости с водой для влажности, электрическая лампа накаливания для поддержания температуры… несколько глав повести посвящены лишь одному описанию баланса температуры для правильного нагревания яиц. Но повесть не ограничивается лишь описанием процесса выведения цыплят: немало других жизненных уроков преподнесло им такое непростое, но увлекательное дело.

За подробным описанием проектирования инкубатора кроется мысль о том, что перед тем, как начинать какое-либо дело, необходимо подробно изучить все нюансы, рационально распределить обязанности и контролировать все процес-сы, чтобы задуманное дело шло размеренно и по плану. Также в совместную работу надо принимать людей надежных, искренне заинтересованных в успеш-ном достижении результата.

Миша и Коля, пребывавшие в предвкушении от своего грандиозного науч-ного открытия, совершенно забыли о своих прямых обязанностях: посещать школьные внеклассные мероприятия и делать домашнее задание, что повлекло за собой неприятные последствия: собрание по поводу их неуспеваемости и неудовлетворительные оценки. За этим закреплен еще один урок: прежде всего нужно выполнить то, что ты обязан, а остальным свободным временем можно распоряжаться на свое усмотрение: «Сделал дело – гуляй смело!».

Следующий важный момент в повести – это «необходимость взаимопомо-щи ребят» [6, c. 314]. Без разделения обязанностей, взаимной помощи и под-держки у мальчишек ничего не получилось бы. Коля, дежуривший по ночам, случайно заснул на уроке, из-за чего на него обрушились насмешки однокласс-ников, а Миша, чувствовавший свою вину, сгладил ситуацию: «Ну что же, ты уже пять ночей отдежурил, теперь я отдежурю пять ночей. Будем дежурить по очереди» [4 c. 250]. На примере этой ситуации Н. Н. Носов учит маленького читателя, что в общем деле важно быть настоящим другом, уметь жертвовать собой, уважать своих друзей.

Также писатель уделил внимание такой проблеме, как доброе отношение к животным, которое должно воспитываться в человеке с самого раннего возраста. В повести подробно описывается, насколько бережно и трепетно Миша и Коля обращались с будущими цыплятами, как они дорожили здоровьем и жизнью каж-дого из них, как сильно переживали, когда думали, что все цыплята погибли, даже не родившись. Мальчики были настолько рады появлению «веселой семейки», что даже устроили для них настоящий день рождения, на который позвали всех своих друзей и даже школьную учительницу. Заключительным добрым поступком по отношению к цыплятам стало то, что Миша и Коля решили отправить их в дерев-ню: «В городе им не житье. Здесь у вас воздух свежий и чистый, и им будет здесь хорошо, а там им даже побегать негде» [Там же, с. 330].

207

В повести также присутствует проблема уважительного отношения к стар-шим, а точнее, к их наставлениям. Первоначально ребята хотели нагревать ин-кубатор с помощью керосиновой лампы, но Мишина мама не позволила им этого делать: «Нет, нет! Что это еще за игрушка с огнем! Мало тебе, что кипят-ком обварился, еще хочешь пожар устроить?» [Там же, с. 198]. Миша послушал мать и оставил свою идею. Мальчики также последовали советам своей учи-тельницы и посеяли «очень питательный» [Там же, с. 286] и быстрорастущий овес, который стал полезной пищей для маленьких цыплят.

Такое насыщенное поучениями и наставлениями произведение было бы невыразительно и невесело, если бы не «юмористическое видение собы-тий» [1, с. 333]. У Н. Н. Носова воспитательный мотив всегда находится в синте-зе с юмористическим, что преобразовывает назидательный характер повество-вания в «доходчивую и привлекательную» [Там же] форму, более понятную читателям юного возраста. Например: «Зачем же цыплятам такой подарок? Что они, есть будут эти цветы? – Зачем есть? Будут смотреть и нюхать!» [4, c. 316] или «Ну, прощай, наша веселая семейка! Помните, что вы все братья – дети одной матери… то есть тьфу! – дети одного инкубатора» [Там же, с. 333]. Писа-телю не требуется обрисовывать характеры героев, делить их на положительных и отрицательных. Читатель познает характеры героев через их реплики, к при-меру: «А температура почему падает? – спросил я у Мишки. – Спроси у нее!» [Там же, c. 221]. Такой тонкий, непосредственный юмор, доносящийся из уст ребенка, становится более добрым и забавным. Вот как об этом пишет С. Б. Рассадин: «Уважение к труду, знаниям, профессионализму, честное и доб-рожелательное отношение к людям внушаются в произведениях Носова мягко и неназойливо, с теплым, сочувственным юмором, сочетаясь с признанием само-ценной личности ребенка и принципов свободного воспитания» [5].

Выводы. Повесть Н. Н. Носова «Веселая семейка» в доходчивой, легкой для усвоения детьми форме демонстрирует множество жизненных уроков, которые должен вынести для себя каждый ребенок. Такие обязательные для всех правила, как уважительное отношение к взрослым, доброе отношение к людям и животным, выполнение своих обязанностей и т.п. будут актуальны всегда и для всех. Весомое значение в доступности изложения имеет юмористическая форма повествования.

Литература 1. Агеносов, В. В. Детская литература / В. В. Агеносов, В. П. Аникин, Э. З. Ганкина ; под ред. Е. Е. Зубаревой. – 3-е изд., дораб. – Москва : Просвещение, 1989. – 398 с. 2. Носов, Н. Н. О правде художественного вымысла / Н. Н. Носов. – Москва : Детская литература, 1967. – С. 43-54. 3. Носов, Н. Н. Собрание сочинений : в 3 т. / Н. Н. Носов. – Т. 1. – Москва : Детская литература, 1968. 4. Носов, Н. Н. Веселая семейка. Повести и рассказы / Н. Н. Носов. – Москва : АСТ, 2018. – 333 с. 5. Рассадин, С. Б. Николай Носов: критико-биографический очерк / С. Б. Рассадин. – Москва : Детгиз, 1961. – 70 с. 6. Терновский, А. В. Детская литература / А. В. Терновский. – Москва, 1977. – 431 с. УДК 821.161.1-31”19”:81’282

ГЛАГОЛЫ -ДИАЛЕКТИЗМЫ В РОМАНЕ М. А. ШОЛОХОВА «ТИХИЙ ДОН»

Копатько Анастасия Игоревна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

208

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: asya270298@mail.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая Юлия Константиновна

Аннотация. В статье определено значение понятия глагола-диалектизма в контексте романа М. А. Шолохова «Тихий Дон», проанализированы категории данных глаголов, обнаруженных в изучаемом произведении. Приведены примеры из текста и сделаны выво-ды в соответствии с употреблением рассматриваемых лексических единиц.

Ключевые слова: глагол, глагол-диалектизм, категория, диалектизм. Abstract. The article defines the meaning of the concept of dialectal verb in the context of

M. A. Sholokhov’s novel “Quiet Flows the Don”, analyses the categories of these verbs found in the novel under study. Examples from the text are given and conclusions are drawn in accordance with the use of the lexical units under consideration.

Key words: verb, dialectal verb, category, dialecticism. Постановка проблемы. Анализ глаголов-диалектизмов является важной со-

ставляющей анализа диалектной стороны произведения М. А. Шолохова. Данные лексические единицы образуют основу диалектической картины романа и являют-ся большей частью лексики, на которой строится и держится повествование.

Возможность передачи колорита местности и различных красок речи с по-мощью диалектизмов давно замечена как исследователями и критиками, так и авторами художественных произведений. Диалектизмы важны в произведениях не только исторического жанра, но и в любых текстах, где их автор стремится указать на специфическую речевую картину, свойственную описываемой им местности.

Изложение основного материала исследования. Типология диалектиз-мов, которую заложили О. Д. Кузнецова, И. А. Оссовецкий, Ф. П. Сорокалетов и др., на данный момент достаточно расширена и это позволяет рассмотреть диа-лектическую единицу со всех сторон, опираясь на художественные тексты. Единой общепринятой классификации диалектизмов на сегодняшний день не существует, из-за отсутствия точной терминологии, одинакового понимания различных функций диалектизмов и изобилия вариантов при наименовании тех или иных функций диалектизмов.

Развитие филологии на данный момент позволяет констатировать следую-щие тезисы: теория диалектизмов требует дополнения и конкретизации; не систе-матически рассматривается проблема о стилистической стороне диалектизмов в художественных произведениях (в том числе и М. А. Шолохова) [3]. То есть, смело можно сказать, что диалектизмы несут определенный необходимый произ-ведению, героям и автору смысл, который было бы сложнее передать без их при-сутствия в тексте. В своей статье мы хотели бы рассмотреть конкретно одну часть речи, без которой не было бы полной динамики в произведении – это глагол.

Глагол – самостоятельная часть речи, обозначающая действие или состоя-ние как процесс (семантический признак), выражающая это значение при помо-щи категорий вида, залога, времени, лица, наклонения (морфологический при-знак), выполняющая в предложении в основном функцию сказуемого (синтакси-ческий признак) [1].

Глаголы в романе показывают характер действий персонажей, специфику их поведения в той или иной ситуации, тип их эмоций, разговора, взаимодей-ствия между собой в произведении. С их помощью образы «оживают», суще-ствуют, создается и повышается динамика произведения. Глаголы являются неотъемлемой лексической составляющей повествования, поддерживающей его

209

стилистику. Автор выбирает самые точные, уникальные и яркие глаголы-диалектизмы, сохраняя самобытность лексики и не забывая о смысле и уместно-сти употребления данных слов.

В качестве выделяемых категорий глаголов-диалектизмов в романе «Тихий Дон» мы можем предложить: движение; состояние, эмоции; побуждающие дей-ствия.

Начнем с первой категории «Движение». Данная группа является одной из самых многочисленных, так как она охватывает довольно обширный лексический пласт динамики произведения. Автор настолько грамотно подбирает слова для описания движений и действий, что создается очень четкое представление о проис-ходящем в романе. В качестве примеров данной категории приведем следующие:

– Гришка, рыбалить поедешь? [4, с. 11] (Рыбалить – ловить рыбу [2, с. 132]). – Разматывай, а я заприважу, – шепнул Григорию отец и сунул ладонь в

парное зевло кубышки [4, с. 12]. (Привадить – приманывать рыбу, бросая в воду приваду [2, с. 124]).

– Чутно, мелочь насадку обсекает, – вздохнул Григорий [4, с. 13] (Обсекать – обрезать [2, с. 106]).

– Ты гляди, парень, – уже жестко и зло продолжал старик, – я с тобой не так загутарю [4, с. 15]. (Гутарить – говорить, рассказывать, сообщать [2, с. 50]).

Следующая категория – «Состояние, эмоции». Она также добавляет дей-ствия произведению, только, так сказать, с внутренней стороны персонажей, изнутри их персоны. Представители данной категории отвечают за душевное состояние героев, их эмоции, чувства, порывы. Писатель считает важным не упускать возможность описать для полного представления происходящего в романе еще и внутренний мир своих героев, изменение его сквозь все произве-дение. Для этого он выбирает подходящие, точные глаголы-диалектизмы.

– Сладимся, нечего впустую брехать [4, с. 16] (Брехать – говорить неправ-ду, лгать, врать [2, с. 26]).

Ее коротенькая, таящая смех улыбка жиганула Митьку крапивой [4, с. 19] (Жигануть – бить избивать. Здесь – в переносном значении [2, с. 60]).

Дарья сонным голосом бормотнула [4, с. 20] (Бормотнуть – ругать, бра-нить [2, с. 25]).

В заключение рассмотрим категорию «Побуждающие действия». Данная категория также важна для произведения, так как она показывает не только характеристику действия, но и отношение персонажей друг другу через речь.

В качестве примеров из романа предлагаем рассмотреть следующие: – Гребани, что ль [4, с. 12] (Гребать – грести веслами [2, с. 48]). – Гляди, под баркас не пущай! ... Гляди! [4, с. 14] (Пущай – пускать [2, с. 128]). Выводы. Таким образом, повышая динамику произведения за счет упо-

требления глаголов-диалектизмов, автор помогает персонажам и обстановке не оставаться статичными и скучными. Читателю с их помощью проще окунуться в описываемые автором события, понимать действия персонажей, выстраивать свою оценку к ним. Глаголы в романе показывают характер действий персона-жей, специфику их поведения в той или иной ситуации, тип их эмоций, разгово-ра, взаимодействия между собой в произведении, ведь без глаголов картина бы не была полной. Динамика действия является неотъемлемой частью повествова-ния, характеристики предметов и персонажей. А талантливый автор, правильно

210

подобравший нужные глаголы – только усилит правильность и точность повест-вования. Следовательно, картина представляется завершенной, полной, понят-ной, богатой красками эмоциями, фактурами и благодаря этому, персонажи и предметы отлично взаимодействуют, как между собой, так и друг с другом.

Литература 1. Валгина, Н. С. Современный русский язык : учебник / Н. С. Валгина, Д. Э. Розенталь, М. И. Фомина ; под редакцией Н. С. Валгиной. – Москва : Логос, 2002. – 528 с. 2. Ленивов, А. К. Донской казачий словарь-лексикон / А. К. Ленивов. – Мюнхен, 1971. – 392 с. 3. Падерина, С. Н. Диалектизмы в языке «Царь-рыбы» как особенность идиостиля В. П. Астафьева / С. Н. Падернина. – Красноярск, 2008. – 227 с. 4. Шолохов, М. А. Тихий Дон : в 4-х ч. / М. А. Шолохов. – Ч. 1. – Москва : Гослитиздат, 1962. – 374 с. УДК 81’373.2:001.8

ОНОМИЯ И АНТРОПОНИМИЯ КАК ОБЪЕКТЫ НАУЧНОГО ИЗУЧЕНИЯ

Кульчицкая Анна Владимировна студентка 4 курса Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: anika_culch@mail.ru

Аннотация. В статье представлено описание теоретических аспектов ономастики и антропонимики.

Ключевые слова: ономастика, оним, ономастикон, антропоним. Abstract. The article describes the theoretical aspects of onomastics and anthroponymy. Keywords: onomastics, onym, onomasticon, anthroponym. Постановка проблемы. С начала XX века тема слова-имени в языке стала

ведущей в философии. Многие ученые считали, что имя не только выделяет объект, но и выражает его глубинную сущность, оказывает воздействие на свое-го носителя. В художественном тексте имена, безусловно, обладают особым семантическим наполнением и символическими функциями. Нередко личное имя литературных персонажей является «говорящим», а топонимы формируют особый подтекст, давая читателю намек на понимание авторского замысла.

Изучению ономастики посвятили свои труды такие ученые как В. Д. Бондалетов, В. В. Виноградов, В. Гумбольдт, Ю. А. Карпенко, Г. Ф. Ко-валев, Э. Б. Магазаник, В. Д. Михайлов, В. Г. Осипович, Е. С. Отина, Н. В. Подо-льская, А. В. Суперанская, О. И. Фонякова. Следует отметить, что ономастиче-ские исследования не утрачивают своей актуальности и сегодня.

Цель статьи: очертить понятийное поле для изучения онимии и антропо-нимии как ее части в пространстве художественного текста.

Изложение основного материала исследования. Термин «ономастика» имеет греческую этимологию и означает «искусство давать имена» [8, с. 631]. Ономастикой принято считать раздел лексикологии, изучающий любые имена собственные [5].

Впервые к научному изучению имен собственных в XIX веке обратился Вильгельм фон Гумбольдт [3, с. 385]. Ему принадлежат идеи построения «сравни-тельной антропологии», включающей в себя теорию языка, которую следует ис-кать в духовной сфере. Он считал, что язык проявляется как целостная система, заложенная в человеке. Он создал трехчленную схему: язык, мышление и культу-ра. Язык является началом и связующим звеном, так как все зависит от него.

211

Ономастика прошла длительный период становления и утвердилась как са-мостоятельная наука только в первой половине XX века. Как особая лингвисти-ческая дисциплина ономастика обладает собственной историей, терминологией, проблемами и частными методами исследования.

В «Большом энциклопедическом словаре» дается определение онима как «слова, словосочетания, которое служит для выделения именуемого им объекта; его индивидуализации и идентификации» [8, с. 91]. Именно собственные имена придают сообщению определенность, конкретность, индивидуальность и лока-лизацию действия. Возможно, онимы возникли чуть позже, чем общие названия, однако можно считать, что с тех пор, как человек стал себя характеризовать, существовали имена собственные, которые, в первую очередь, были средством различения членов первобытных человеческих коллективов.

Имена собственные являются языковой универсалией, поскольку они ха-рактерны для всего языка и обозначают наименование единичных предметов или классов однотипных объектов. В качестве механизма выделения индивиду-ального среди типологически схожего имена собственные существуют с древ-нейших времен и естественно сохраняют свою востребованность. Их изучение позволяет восстанавливать факты истории языка и народа, исследовать процес-сы номинации, анализировать функциональную нагрузку имен и т. д. Современ-ный ономастикон людей – это продукт многовекового творчества целых поколе-ний. При внимательном рассмотрении всей совокупности категорий человече-ских имен выявляется система, возникшая и сформировавшаяся под влиянием общественных взглядов и тенденций цивилизованного мира.

Ономастика рассматривает два подхода к изучению онима. Первый объ-единял ученых, которые использовали онимы как исторический источник [Там же, с. 1000]. Второй ‒ ученых-филологов, которые использовали онимы в иссле-дованиях по истории языка [Там же, с. 1123].

Так, В. Д. Бондалетов рассматривал имя собственное как языковую катего-рию, изучал историю исследования онимов, специфику собственного имени, гра-ницу между ономастической и номинальной лексикой, объем и содержание онома-стического пространства, системные связи в ономастической лексике. Он также уточнил и охарактеризовал методы, наиболее востребованные в современных оно-мастических исследованиях, а именно: описательный, исторический, семиотиче-ский, стилистический, лингвопсихологический и статистический [2, с. 144]. Иссле-дователь разграничил собственные и нарицательные имена на основании их функ-ций. Он утверждал, что имена собственные реализуются в номинативной функции.

Н. В. Подольская в «Словаре ономастической терминологии» рассматрива-ла оним как словосочетание, которое служит для именования объекта среди других, оно может быть официальным и неофициальным [9, с. 95].

На современном этапе поэтическая ономастика рассматривается как само-стоятельная научная дисциплина со своим объектом исследования и собствен-ными методами анализа [7, с. 144].

Все собственные имена подразделяются на существующие и вымышлен-ные. В зависимости от языковых особенностей ономастика подразделяется на литературную и диалектную.

Основными разделами ономастики являются топонимика и антропонимика. Антропонимика (от греч. аnthrоpos – человек и onyma – имя) – раздел ономасти-

212

ки, изучающей антропонимы, то есть, имена людей. Антропонимы являются одной из древнейших групп лексики. С ее помощью

мы узнаем о прошлом народов даже тогда, когда археология и история бессильны. Собственные личные имена сохраняют и проносят через века опыт поколений, ментальность, культуру, традиции, историю, мировоззрение, религиозные верова-ния и представления сотен поколений. По мнению А. В. Ерастовой и Ю. К. Картавой, антропонимы «… накапливают о себе определенную информа-цию о носителе данного языка, которая с течением времени подвергается измене-нию, особенно в связи с информационным прогрессом [4, c. 291].

Ю. А. Карпенко сосредоточился на различии антропонимов. Он отвергал различные функциональные подходы к проблеме, утверждая доминирование дифференциальной функции имен собственных 6, с. 34].

Э. Б. Магазаник считал, что имена собственные, употребляемые в художе-ственных произведениях являются объектом изучения поэтической, или литера-турной ономастики. Автор считает возможным разграничить ономастилистику (изучение колорита, специфики каждого имени собственного) и ономапоэтику (изучение роли собственного имени в произведении в целом). Он утверждал, что обычно имя, являющееся художественным средством, может быть важнейшим художественным приемов [10, с. 11].

С. И. Зинин отмечал, что антропонимы «имели все люди во все времена во всех цивилизациях. Для того, чтобы какое-либо имя появилось у данного наро-да, необходимы определенные культурно-исторические условия. Поэтому мно-гие имена несут на себе отпечаток соответствующей эпохи» [5, с. 59]. Автор выделял ономастическое пространство как совокупность антропонимов, которое употреблялось для именования объектов.

Успехи языковедов в области ономастики, таким образом, расцениваются на современном этапе развития общества как ценные материалы, раскрывающие нам опыт предков. Антропонимы занимают особое автономное место в ономастике, поскольку являются неотъемлемым атрибутом лексической системы русского языка, источником материального, культурного, исторического развития народа.

А. В. Суперанская в своей работе «Языковые и внеязыковые ассоциации имен собственных» говорит о том, что в ономастических исследованиях исполь-зовались данные археологии, биологии, философии, логики для того, чтобы ономастика превратилась в науку, а не осталась в исследованиях. Имена соб-ственные связаны со многими гуманитарными науками, вместе они выявляют своеобразие именуемых объектов и извлекают внеязыковую информацию для лингвистических исследований [6, с. 16].

В работе А. В. Суперанской названы основные проблемы теории изучения онимов, сформулированы пути исследования имен. Автор конкретизирует ан-тропонимы и детально рассматривает специфику их свойств. Имена занимают промежуточное положение между реальными и вымышленными предметами, так как их смысл основывается на опыте писателя, но они могут быть вымыш-ленными. Антропонимы обладают большой информативностью, так как в них сосредоточены языковые, речевые и фоновые знания.

Существует множество подходов к типологии антропонимов. Мы рассмот-рим виды, предложенные А. В. Суперанской: 1) имена, сложившиеся природ-ным путем; 2) имена, искусственно созданные [Там же, с. 11]. Она отмечает, что

213

«имена, сложившиеся природным путем, ‒ это традиции обычаев и прав, при-сутствует во всех славянских странах, по причине общего происхождения и этнического начала» [Там же, с. 6]. Искусственно созданные имена – это «имена мифологических героев, которые не похожи на наши привычные, которые были созданы в бессознательном состоянии» [Там же, с. 4].

Основными типами антропонимов в литературном тексте являются поэто-нимы, этнонимы (названия народов), космонимы (названия внеземных объек-тов), теонимы (названия мифических существ, божеств) и др. В Большом энцик-лопедическом словаре термин поэтоним, объясняется так: «….наделяемое опре-деленным поэтическим смыслом собственные имена» [3, с. 764].

В. В. Виноградов в своей работе «Проблемы русской стилистики» говорил о том, что поэтоним представляет собой особый феномен, он не может быть проиллюстрирован примерами, так как это сложная тема стилистики, художе-ственной литературы. Ученый изучал изменение исторических тенденций, вы-делял в них важнейшие функции и признаки. В номинативную функцию он вкладывал оценочно-характеризирующую и эвристическую функции [8, с. 236].

Актуальность антропонимических исследований обусловлена их особым статусом и языковой структурой. С одной стороны, личные имена входят в лексический состав языка и подлежат обычным законам возникновения и функ-ционирования, с другой, являются уникальной знаковой системой, составляю-щие которой имеют особое строение, эксклюзивное назначение, собственную специфику образования и распространения.

Одним из важных компонентов в проблеме определения антропонимов яв-ляется отражение авторской мысли, этимология омонимического корня, культу-рологическая информация и т.д.

Выводы. Таким образом, рассмотрев основные аспекты становления и изу-чения ономастики, можем констатировать, что на сегодняшний день исследования в области этой науки активно набирает популярность. Немало работ посвящено изучению имен собственных в художественных произведениях, так как это дей-ственный способ раскрыть подтекстовый уровень и глубже постичь идейный замысел автора.

Литература 1. Ахманова, О. С. Словарь лингвистических терминов / О. С. Ахманова. – 2-е изд., стер. – Москва : Эдиториал, 2004. – 571 с. 2. Бондалетов, В. Д. Русская ономастика : учебное пособие для студентов / В. Д. Бондалетов. – Москва : Просвещение, 1998. – 224 с. 3. Гумбольдт, В. Избранные труды по языкознанию / В. Гумбольдт – Москва : Про-гресс, 1984. – 400 с. 4. Ерастова А. В. Основные подходы к изучению семантического аспекта антропонимов / А. В. Ерастова, Ю. К. Картавая // Вопросы филологии и межкультурной коммуникации : сб. науч. статей ; отв. ред. Н. В. Кормилина, Н. Ю. Шугаева. - Чебоксары : ЧГПУ им. И. Я. Яковлева, 2017. – С. 290-293. 5. Зинин, С. И. Введение в русскую антропонимию : пособие для студентов-заочников / С. И. Зинин. – Ташкент : Изд-во Диаспора, 1992. – 275 с. 6. Карпенко, Ю. А. Имя собственное в художественной литературе / Ю. А. Карпенко // Филологические науки. – 1986. – № 4. – С. 16. 7. Суперанская, А. В. Словарь русских личных имен / А. В. Суперанская. – Москва : АСТ, 1998. – 528 с. 8. Прохоров, А. М. Большой энциклопедический словарь : [А-Я] / А. М. Прохоров. – 2-е изд., перераб. и доп. – Москва : БРЭ ; Санкт-Петербург : Норинт, 1997. – 1408 с. 9. Подольская, Н. В Словарь русской ономастической терминологии / Н. В. Подольская.

214

– Москва : Наука, 1988. – 201 с. 10. Магазаник, Э. Б. Ономапоэтика или «говорящие имена» в литературе / Э. Б. Магазаник. – Ташкент : Фан, 1978. – 146 с. УДК 811.161.1’37

СЛОВА-ОТЗВУЧИЯ В ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ Левченко Юлия Вадимовна

студентка факультета славянской филологии и журналистики ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: Armstrong-00@mail.ru Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Петров

Александр Владимирович Аннотация. В статье рассматривается функционирование слов-отзвучий в лексико-

графическом аспекте русского языка. В связи с этим представлены дефиниции из толко-вых, фразеологических и этимологических словарей, а также приведены контексты с употреблением рифмованных единиц. Рассмотрены различные точки зрения лингвистов относительно данного явления. Выявлена семантика, структура, морфологическая приро-да, основные грамматические характеристики рифмованных конструкций.

Ключевые слова: слова-отзвучия, рифмованные конструкции, лексикография, сло-варная дефиниция, семантика, структура сложений.

Abstract. The article discusses the functioning of words-reduplications in the lexicograph-ic aspect of the Russian language. To discuss this question definitions from explanatory, phraseo-logical and etymological dictionaries, and contexts with the use of rhymed units are presented. Different points of view of linguistic scientists regarding this phenomenon are considered. The semantics, structure, morphological nature, basic grammatical characteristics of rhymed con-structions are revealed.

Keywords: words-reduplications, rhymed constructions, lexicography, dictionary defini-tion, semantics, addition structure.

Постановка проблемы. Русский язык постоянно совершенствуется и обо-гащается новыми единицами. Наиболее заметные изменения происходят в лек-сике. В современной русской речи в целях шутки используется прием «рифмо-ванного удвоения» [17, с. 48], который заключается в следующем: какое-либо слово повторяется с изменением начального звука или группы звуков. Напри-мер, танцы-шманцы, шашлык-машлык, фокус-покус, страсти-мордасти и т.п. Обычно в таких единицах носителем лексического значения выступает первый компонент, поскольку он может употребляться самостоятельно (танцы, шаш-лык, фокус, страсти), а вторая их часть, как правило, отдельно не употребляет-ся (шманцы, машлык, покус, мордасти) и представляет собой «слово-эхо» [4], «отзвучие» к базовому слову [17].

В научной литературе, посвященной исследованиям рифмованных единиц, не существует до сих пор единого мнения по поводу того, как называется способ словообразования, используемый при создании подобных конструкций.

Ученые-лингвисты предлагают различные точки зрения относительно того, как называть данные единицы. Так, Е. А. Земская предлагает термин «эхо-конструкции» [4], Н. А. Янко-Триницкая – «повторы-отзвучия» [17], В. П. Изотов и Д. В. Гугунава называют данное явление «гендиадис» [2; 5], В. З. Санников – «фокус-покус прием» [9]. Таким образом, в настоящее время существует полемика, связанная с выбором термина.

Слова-отзвучия часто употребляются в живой речи и произведениях худо-жественной литературы. Однако в современном русском языке эта тема недоста-точно изучена. Не существует работ, дающих полный и всесторонний анализ функционирования данных рифмованных конструкций, нет единой позиции и по

215

вопросу фиксации лексических единиц в различных словарях. Это составляет актуальность предлагаемого исследования.

Цель исследования – изучить семантику слов-отзвучий и рассмотреть их функционирование в лексикографической практике.

Изложение основного материала исследования. Повторение слова в целях усиления его семантики или повышения экспрессивности всего высказывания характерно для русского языка в целом. Существуют различные модели повторов: синонимические (печаль-горюшко), антонимические (взад-вперед), повторение того же слова в той же форме (далеко-далеко) или разных слов, но в строго за-крепленных формах (дурак дураку рознь, мошенник на мошеннике) и другие. Все эти типы повторов свойственны устной речи и поэтическому языку, хотя могут встречаться и в некоторых стилях письменной речи.

Н. А. Янко-Триницкая в статье «Штучки-дрючки устной речи» отмечает, что в речи используется еще одна модель, которая совершенно не свойственна пись-менному языку, особенно в его деловой форме. Характерной чертой этой модели является то, что слово повторяется с изменением начального звука или группы начальных звуков, например: фокус-покус, страсти-мордасти, трава-мурава и т.п. Получается своеобразный «рифмованный прицеп», как бы «отзвучие» к базовому слову [17, с. 48].

Данное явление распространено во многих современных языках под влия-нием тюркских. Однако, как отмечает Н. А. Янко-Триницкая, «в тюркских язы-ках повторение не связано со стилем и встречается во всех видах литературного и разговорного языка» [Там же]. В русском языке такие повторы используются с экспрессивной целью, с оттенком пренебрежительности, снисходительности, иногда для обобщения или просто поэтической вольности речи.

Н. А. Янко-Триницкая пишет, что в русском языке возможна замена как одно-го звука, так и начальной группы звуков и выделяет следующие группы повторов:

1) замена только одного начального звука одним звуком: фокус-покус (ф ‒ п), чудо-юдо (ч ‒ j), сахар-махар (с ‒ м). В именах собственных: Вадя-бадя;

2) замена одного начального звука группой звуков: трава-мурава (т ‒му), коза-дереза (ко ‒ дере), камера-баламера (к ‒ бал). В именах собственных: Фе-дя-бредя;

3) замена группы начальных звуков одним звуком: штучки ‒ мучки (шт‒м); 4) замена начальной группы звуков другой группой звуков: страсти-

мордасти (стр‒ морд), штучки-дрючки (шт‒др), шайка-лейка ‘компания сомни-тельного свойства’ (ша‒ле) [Там же, с. 49-50].

В ходе исследования мы установили, что не все слова-отзвучия находят свое отражение в словарях. Однако некоторые из них все же представлены в толковых, фразеологических, этимологических и других словарях.

Повторы-отзвучия, или слова-отзвучия, имеют в русском языке достаточно давнюю традицию своего существования. Почти все рифмованные удвоения, которые фиксируются современными словарями, были отмечены еще В. И. Далем в знаменитом «Толковом словаре живого великорусского языка» [11].

Среди толковых словарей, в которых представлены словарные дефиниции повторов-отзвучий, следует отметить следующие: «Толковый словарь русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова [13], «Толковый словарь русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой [12], «Словарь русского языка» под ред.

216

А. П. Евгеньевой (МАС) [10], «Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный» Т. Ф. Ефремовой [3], «Толковый словарь живого вели-корусского языка» В. И. Даля [11], «Большой толковый словарь русского языка» под ред. С. А. Кузнецо-ва [6] и некоторые другие.

Приведем примеры словарных дефиниций. Например, «шуры-муры» встречается сразу в нескольких толковых словарях:

В «Толковом словаре русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова находим сле-дующее значение: шуры-муры ‒ нескл., ед. нет (разг. фам.). Любовные похожде-ния, дела. «Шуры-то муры ваши с сестрицей моей я вижу» (И. С. Тургенев, «Несчастная»). «Болтают… будто у вас с ним давным-давно шуры-муры» (Г. И. Успенский, «Из деревенского дневника. Об одном хорошем человеке») [13].

В «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой та-кое значение: шуры-муры, род. не образуется, дат. шурам-мурам (прост.). То же, что шашни (во втором значении ‒ любовные интриги, ухаживание). Завела шу-ры-муры с соседом [12].

В «Новом словаре русского языка. Толково-словообразовательном» Т. Ф. Ефремовой: шуры-муры ‒ нескл. мн. разг. 1. Любовные похожде-ния. 2. Тайные, секретные дела [3].

В «Словаре русского языка» под ред. А. П. Евгеньевой: шуры-муры, нескл., мн. разг. Любовные дела, похождения. Куда, бывало, в какой городишко полк ни вступит, ‒ сейчас и закипели шуры-муры. Н. С. Лесков, «Обман» [10].

В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля представ-лено слово-отзвучие «фокус-покус», которое имеет значение ‘фиглярство, шту-ка, морока, отвод глаз, непонятное явление, основанное на искусстве и провор-стве фокусника’ [11].

Большое количество слов-отзвучий зафиксировано также во фразеологиче-ских словарях, так как некоторые единицы являются устойчивыми словосочета-ниями. Например, во «Фразеологическом словаре русского литературного язы-ка» А. И. Федорова встречаются следующие единицы: шурум-бурум, шуры-муры, фигли-мигли, шаляй-валяй, штучки-дрючки [13]. В «Большом фразеологи-ческом словаре русского языка» под ред. В. Н. Телия, в котором дается не толь-ко толкование, но и культурологический комментарий, найдены такие повторы-отзвучия, как тары-бары и тяп-ляп [1].

Приведем пример словарной статьи повтора-отзвучия «шурум-бурум» из «Фразеологического словаря русского литературного языка» А. И. Федорова:

Шурум-бурум. Устар. прост. 1. Пренебр. Всякое тряпье, старье. Вася знал, о каких «князьях» говорила строгая вывеска, ‒ это о татарах с узлами, ходивших по домам продавать «шурум-бурум»: материи и халаты (Н. Телешов. Черной ночью). Старьевщиков-татар на Руси, что с мешками по дворам ходили да шурум-бурум кричали, тоже князьями кликали (Л. Леонов. Русский лес). 2. Беспорядок. Клюге-нау прошел к игрокам: ‒ Разрешите поставить, господа? Жалкий червонец барона затерялся в шурум-буруме ассигнаций и кредиток (В. Пикуль. Баязет) [14].

Данные рифмованные единицы встречаются также в «Большом толково-фразеологическом словаре» М. И. Михельсона [7], «Большом словаре русских поговорок» В. М. Мокиенко [8], «Большом словаре русской разговорной экс-прессивной речи» В. В. Химика [15], «Этимологическом словаре русского язы-ка» Н. М. Шанского [16].

217

Так, в «Этимологическом словаре» Н. М. Шанского представлена справка о слове-отзвучии «шурум-бурум»: шурум-бурум заим. из тюрк. яз. в XIX в. Обра-зовано удвоением слова бурум ‒ «круговерть» (с меной б ‒ ш). Ср. шуры-муры, шалтай-болтай и т. п., производного от бур ‒ «крутиться, вертеть» [Там же].

В «Большом толково-фразеологическом словаре» М. И. Михельсо-на нахо-дим слово-отзвучие «шито-крыто»: шито-крыто (все) ‒ улажено. Какие бы грехи, беззакония и пакости ни открывались где-нибудь, все было шито и кры-то, и тучи проходили над головами виновных, не задев их. (Н. Макаров. Воспо-минания. 1, 10). Все шито да крыто, и Клашку, чтоб он не болтал, в Вологду услал... (Островский. Волки и овцы. 5, 12). Зря станете делать, недолго и сто-ронников в ответ привести... Не всем советуй, надежным только... Главное дело, было бы все шито да крыто (Мельников. В лесах. 4, 10) [7].

Результаты исследования показали, что по данным толковых словарей, по-вторы-отзвучия имеют различные грамматические характеристики. Так, «шуры-муры» – несклоняемое слово (исключение составляет «Толковый словарь русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой, в котором отмечается «шурам-мурам» в Дат. п.); «шурум-бурум» рассматривается как собирательное существительное (в значении всякое старье, барахло); «шаляй-валяй» («шаля-валя») отмечается как наречие, «трали-вали»– междометие, «тары-бары-растабары» – не склоняется и др.

В ходе исследования мы выяснили, что некоторые повторы-отзвучия имеют несколько вариантов: шаляй-валяй и шаля-валя; шуры-муры и шуры да муры, шу-ры-амуры, шуры-то-муры; шахер-махер и шахер-махерский; тары-бары и тары да бары, тары-бары-растабары; шито-крыто, шито да крыто, шито и крыто.

Среди рифмованных образований большая часть – это имена существи-тельные, реже встречаются прилагательные, наречия, местоимения, глаголы и другие части речи.

Неоднородны повторы-отзвучия и по структуре. Большую часть составля-ют единицы, являющиеся сложными словами. Также, помимо парных объедине-ний, встречаются и трехкомпонентные единицы: тары-бары-растабары, тан-цы-шманцы-обжиманцы и т.п. Однако таких конструкций в русском языке крайне мало.

Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы. 1. Слова-отзвучия довольно часто употребляются в художественной ли-

тературе и живой речи. Такие конструкции передают различные смысловые и экспрессивные оттенки: пренебрежение к предмету речи, семантику обобщения или просто шутливость. Нередко их рассматривают в рамках языковой игры.

2. Некоторые слова-отзвучия являются устойчивыми выражениями, по-этому часто встречаются во фразеологических словарях. Также данные единицы можно найти в толковых и этимологических словарях.

3. Слова-отзвучия имеют различные грамматические характеристики, чаще всего употребляются с пометами разговорное (разг.), фамильярное (фам.), шутливое (шутл.), неодобрительное (неодобр.), просторечное (прост.).

Литература 1. Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культу-рологический комментарий [Электронный ресурс] / под ред. В. Н. Телия – URL : http://rus-yaz.niv.ru/doc/phraseological-dictionary/index.htm (Дата обращения: 12.11.2018 г.). 2. Гугунава, Д. В. Гендиадис-шмендиадис. О повторах-отзвучиях / Д. В. Гугунава // Рус-ская речь. – 2003. – № 5. – С. 46–49. 3. Ефремова, Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный: в 2 т. /

218

Т. Ф. Ефремова. – Москва : Рус. яз., 2000. – 1536 с. 4. Земская, Е. А. Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест / Е. А. Земская, М. В. Китайгородская, Н. Н. Розанова. – Москва : Наука, 1983. – 276 с. 5. Изотов, В. П. Неузуальные способы словообразования: конспекты лекций к спецкурсу / В. П. Изотов, В. В. Панюшкин. – Орел : Изд-во ОГУ, 1997. – 40 с. 6. Кузнецов, С. А. Большой толковый словарь русского языка / С. А. Кузнецов. – Санкт-Петербург : Норинт, 2000. – 1536 с. 7. Михельсон, М. И. Русская мысль и речь: свое и чужое. Опыт русской фразеологии : сборник образных слов и иносказаний / М. И. Михельсон. – Санкт-Петербург : ТАО «Брокгауз-Ефрон», 1912. – 1161 с. 8. Мокиенко, В. М. Большой словарь русских поговорок / В. М. Мокиенко, Т. Г. Никитина – Москва : Олма Медиа Групп, 2007. – 784 с. 9. Санников, В. З. Русский язык в зеркале языковой игры / В. З. Санников. – Москва : Языки славянской культуры, 2002. – 552 с. 10. Словарь русского языка : в 4-х т. [Электронный ресурс] / А. П. Евгеньева – URL : http://feb-web.ru/feb/mas/mas-abc/default.asp (Дата обращения: 12.11.2018 г.). 11. Толковый словарь живого великорусского языка [Электронный ресурс] / В. И. Даль – URL : http://slovardalja.net (Дата обращения: 12.11.2018 г.). 12. Толковый словарь русского языка [Электронный ресурс] / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова – URL : https://slovarozhegova.ru/ (Дата обращения: 12.11.2018 г.). 13. Толковый словарь русского языка [Электронный ресурс] / Д. Н. Ушаков – URL : https://ushakovdictionary.ru/ (Дата обращения: 11.11.2018 г.). 14. Федоров, А. И. Фразеологический словарь русского литературного языка / А. М. Федоров. – Москва : Астрель, 2008. – 828 с. 15. Химик, В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи / В. В. Химик. – Санкт-Петербург : Норинт, 2004. – 762 с. 16. Шанский, Н. М. Этимологический словарь русского языка [Электронный ресурс] / Н. М. Шанский – URL : https://shansky.lexicography.online/ (Дата обращения: 11.11.2018 г.). 17. Янко-Триницкая, Н. А. Штучки-дрючки устной речи. Повторы-отзвучия / Н. А. Янко-Триницкая // Русская речь. – 1968. – № 4. – С. 48–52. УДК 821.161.1.09’’18”

СИМВОЛИКА В ЛИРИКЕ И. Ф. АННЕНСКОГО Лизогубенко Светлана Викторовна

магистрант Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: lanapletnyova@gmail.com Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Петренко

Наталья Анатольевна Аннотация. В статье анализируется специфика символики в лирических текстах

И. Ф. Анненского. Определяется роль его поэзии в формировании новых смыслов, зало-женных в символах, не характерных для творчества поэтов Серебряного века. Отмечены основные источники символизации лирики автора.

Ключевые слова: символ, лирика, смысл, мотив, источник. Abstract. In the article the specifics of I. F. Annensky`s symbolism is analyzed. The role

of his lyrics in the formation of the new meanings of familiar symbols is determined. The main sources of the author’s symbolization are noted.

Keywords: symbol, lyrics, meaning, motif, source. Постановка проблемы. Символизм И. Ф. Анненского заметно выделялся

на фоне творчества его современников благодаря непривычным для того време-ни источникам символизации, используемым поэтом. Детальный научный ана-лиз художественных текстов И. Ф. Анненского начался в 1910 г., уже через год после его смерти (Л. Я. Гинзбург, В. Е. Гитин, Е. А. Некрасова, У. В. Новикова, Г. В. Петрова, М. Н. Эпштейн). Многие исследователи называли стиль поэта «ассоциативным», «земным», т.к. он использовал в качестве символов окружа-

219

ющие его предметы и конкретные детали. Вопросы оригинального происхожде-ния символов в лирике И. Ф. Анненского остаются малоисследованными и акту-альными по сей день.

Цель статьи – охарактеризовать специфику разнообразной символики в лирических текстах поэта.

Изложение основного материала исследования. Пристальное внимание особенностям функционирования символов в лирике И. Ф. Анненского уделяла исследователь его творчества Л. Я. Гинзбург. Она называла художественный метод поэта психологическим символизмом [3, с. 25], свойства которого можно обнаружить, исследуя флористические мотивы в произведениях поэта. Образы цветов в поэзии И. Ф. Анненского обладают уникальными формами, окраской и ароматом. По его мнению, при помощи цветочных символов можно широко раскрыть читателю тему жизни и смерти. В своих стихах автор проецирует жизненный путь человека на жизненный цикл цветка, проводит между ними аналогию. И. Ф. Анненский сопоставлял недолгую продолжительность жизни цветов с быстротечностью человеческого бытия. По его мнению, человек влачит земное существование как свой «скучный век» стебель растения, а радостные события пролетают как «яркий миг» цветов:

Ты любишь прошлое, и я его люблю, Но любим мы его по-разному с тобою, Сам бог отвел часы прибою и отбою, Цветам дал яркий миг и скучный век стеблю [1, с. 15]. Не меньший интерес проявлял И. Ф. Анненский к образности драгоценных

камней, а именно аметистов. По мнению У. В. Новиковой, наименование этого камня встречается в его стихотворениях гораздо чаще других [6]. Кроме того, слово «аметист» фигурирует в названиях двух произведений автора, связанных между собой на основе принципа изменчивости. Так, В. Е. Гитин отмечал, что И. Ф. Анненский использовал этот принцип для того, чтобы приблизится к зна-чению идеала в своих стихотворениях: «создание идеального текста принципи-ально невозможно, возможны лишь поиски его «варианты», «черновики» «иде-ального» текста – своего рода модель творчества Анненского» [4, с. 53]:

Когда, сжигая синеву, Багряный день растет неистов, Как часто сумрак я зову, Холодный сумрак аметистов [1, с. 25]. Произведения И. Ф. Анненского и многих его современников пронизаны

тоской. Этим творцам чужды переживания, которым подвержены представители символистического направления. Они смотрят на мир сквозь призму трагизма. Изучением этого феномена занимался известный исследователь Н. А. Бердяев. По мнению философа, «тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожества, пустоты, тленности этого мира ... Тоска может побуж-дать богосознание, но она есть также переживание богооставленности» [2, с. 50].

Творчество И. Ф. Анненского подчинено тяжелым переживаниям и осозна-нию своего одиночества, покинутости божественными силами. Автор объясняет причину тоски и «особый мистический испуг», сопровождающий ее, появлени-ем «религиозных запросов в опустелой человеческой душе» [1, с. 496]. Этим он подтверждает свою скептичность, иронию и обреченность. Лирический герой

220

одного из стихотворений поэта обращается к дереву, как к живому существу, готовому разделить его боль:

Ель моя, елинка… Бедная… Подруга! Пусть им солнце с юга, Молодым побегам… Нам с тобою, елинка, Забытье под снегом [Там же, с. 136]. Лирический герой И. Ф. Анненского отказывается от вечного бытия во имя

продолжения жизни на земле. Он – зерно, которое принесет пользу только если само погибнет в земле. Этим умозрениям соответствует символ ели – дерева, олицетворяющего смертность и жертвенность.

Отдельную нишу в художественном мире поэта занимает символика небес-ных светил. Советский и американский ученый М. Н. Эпштейн утверждал, что «для поэзии начала ХХ века основным элементом восприятия и изображения природы выступает не пейзаж, а стихия» [9, с. 142], которая в лирике И. Ф. Анненского трансформировалась в астральные образы. В отличие от со-временников, поэт не обращается в своих произведениях к культу небесных светил и не признается в любви к Солнцу:

Солнце, люблю ль я тебя? Если б тебя я любил. И не томился любя – и далее: Только раздумье и сон Сердцу отрадней любви [1, с. 146]. Его отношение выступает противопоставлением всеобщему восхвалению и

чествованию солнечной стихии. А жизненное кредо поэта выражается одним из его стихотворений:

Я – слабый сын больного поколенья И не пойду искать альпийских роз, Ни ропот волн, ни рокот ранних гроз Мне не дадут отрадного волненья [Там же, с. 138]. Отметим, что образ солнца приобретает в творчестве И. Ф. Анненского

оригинальное и своеобразное значение. По-новому звучат и трактуются соляр-ные символы. В отличие от привычной коннотации яркого солнца, у поэта оно выступает в качестве трагического образа и даже ассоциируется со смертью:

Ясен путь, да страшен жребий, Застывая, онеметь, – И по мертвом солнце в небе Стонет раненая медь [Там же, с. 92]. Немалозначимым в образной системе автора был символ луны. По мнению

австрийского литературоведа А. Ханзен-Леве, для творчества поздних символи-стов характерно проявление особого внимания этому солярному символу, а также к «лунному началу» [8, с. 200]. В лирике И. Ф. Анненского лунная символика в количественном плане уступает солнечной, но в рамках поэтики отражения явля-ется «главным астральным символом» [7, с. 72], используемым поэтом. По словам О. Ханзена-Леве, луна «не обладает собственной созидательной сущностью ... в ней, скорее, пересекаются проекции, исходящие из земного, с отражениями поту-

221

стороннего (солнечного) происхождения» [8, с. 200]. У И. Ф. Анненского луна была символом потустороннего мира, от которого веяло холодом и тоской:

Как страшно слиты сад и твердь Своим безмолвием суровым, Как ночь напоминает смерть Всем, даже выцветшим покровом. ... Неужто ж точно, боже мой, Я здесь любил, я здесь был молод, И дальше некуда?... Домой Пришел я в этот лунный холод [1, с. 83-84]. Отношение автора к звездам также уникально. Эти небесные светила ли-

шены у поэта романтических смыслов, которыми их наделяли представители символизма. У И. Ф. Анненского они безжизненны и холодны:

Среди миров, в молчании светил Одной Звезды я повторяю имя… Не потому, чтоб я Ее любил, А потому, что я томлюсь с другими [Там же, с. 122]. По мнению известного литературного деятеля С. К. Маковского,

И. Ф. Анненский был поэтом, «обрекшим себя пытке богоборческого отрицания и призраку смерти, которую ждал каждую минуту, не веря в потусторонний мир и терзаясь своим неверие» [5, с. 115]. Поэт зачастую акцентировал внимание на «тоске всех безверных, всех, не побудивших в себе рассудочной логики» [Там же, с. 123]. Именно это переживание истощило самого писателя и стало, вслед-ствие, причиной его смерти.

Выводы. Лирика И. Ф. Анненского является уникальным явлением литера-туры на рубеже XIX–XX столетий, которое подарило миру новое видение и вос-приятие привычных и широко известных символов, используемых писателями различных литературных направлений и школ. Поэту удалось пропустить реалии окружающего мира сквозь призму трагизма, тем самым обогатив имеющуюся коннотацию художественной символики новыми, непривычными значениями.

Литература 1. Анненский, И. Ф. Избранные произведения / И. Ф. Анненский ; сост., вступ. ст., ком-мент. А. Федорова. – Ленинград : Худож. лит, 1988. – 736 с. 2. Бердяев, Н. А. Самопознание / Н. А. Бердяев. – Москва : Книга, 1991. – 446 с. 3. Гинзбург, Л. Я. О лирике / Л. Я. Гинзбург. – Ленинград : Сов. писатель, 1974. – 406 с. 4. Гитин, В. Е. «Интенсивный метод» в поэзии Анненского (поэтика вариантов: два «пушкинских» стихотворения в «Тихих песнях») / В. Е. Гитин // Русская литература. – 1996. – № 4. – С. 34-53. 5. Маковский, С. К. Портреты современников. Иннокентий Анненский / С. К. Маковский // Серебряный век. Мемуары. – – Москва : Известия, 1990. – С. 111-146. 6. Новикова, У. В. Частотный словарь лексики лирики И.Ф. Анненского / У. В. Новикова. – Краснодар : Изд-во КубГТУ, 2006. – 126 с. 7. Петрова, Г. В. Проблема бессознательного в лирике И.Ф. Анненского / Г. В. Петрова // Русская литературная критика серебряного века. – Новгород, 1996. – С. 30-34. 8. Ханзен-Леве, А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм / А. Ханзен-Леве ; пер. с нем. С. Бромерло, А. Ц. Масевича, А. Е. Барзаха. – Санкт-Петербург : Академич. проект, 1999. – 552 с. 9. Эпштейн, М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной…»: Система пейзажных образов в

222

русской поэзии / М. Н. Эпштейн. – Москва : Высш. шк., 1990. – 303 с. УДК [376:159.922]-053.6

О НЕКОТОРЫХ ВОЗРАСТНЫХ ХАРАКТЕРИСТИКАХ РАЗВИТИЯ СТАРШИХ ШКОЛЬНИКОВ

Малеванная Екатерина Валерьевна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: malevannaya_98@mail.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Камен-ский Александр Иванович

Аннотация. В статье уточнены возрастные особенности развития старших школьни-ков. Установлено, что учебно-профессиональная деятельность старших школьников явля-ется ведущей. Составление жизненных планов, которые являются новообразованием в этом возрасте, определяет специфику содержания учебной деятельности. Мотивы старше-классников строятся на интересе к знаниям и основам наук. Эмоциональное благополучие старшеклассника также во многом зависит от оценки его учебной деятельности сверстни-ками и взрослыми.

Ключевые слова: возрастные особенности развития, старший школьник, учебно-профессиональная деятельность, составление жизненных планов.

Abstract. The article clarifies the age characteristics of the development of senior schoolchil-dren. It is established that the leading activity of senior schoolchildren is educational-professional one. The compilation of life plans, which is a new factor at this age, determines the specifics of the content of educational activities. The motives of senior schoolchildren are based on interest in knowledge and fundamentals of science. The emotional well-being of senior schoolchildren also largely depends on the evaluation of their learning activities by peers and adults.

Key words: age features of development, senior schoolchild, educational-professional ac-tivity, compilation of life plans.

Постановка проблемы. При изучении развития человека, его индивидуаль-ных и возрастных особенностей нельзя не руководствоваться научно обоснован-ными данными о возрастной периодизации. На сегодняшний день существует множество классификаций развития человека на конкретных этапах его жизни. В них можно выделить общие черты, но, к сожалению, единой общепринятой клас-сификации на данный момент не существует. Важно помнить, что для успешного изучения иностранного языка нужно учитывать возрастные особенности ученика, в данном случае, старших школьников, так как исходя из этих особенностей мож-но определить методические приемы и способы обучения иностранному языку.

Цель статьи – уточнить возрастные особенности развития старшеклассников. Изложение основного материала исследования. Э. Эриксон [8] выделяет

возрастные этапы, основываясь на стадиях психосоциального развития: от рожде-ния до 1 года (младенчество, или орально-сенсорная стадия), от 1 года до 3 лет (раннее детство, или мышечно-анальная стадия), от 3 до 6 лет (возраст игры, или локомоторно-генитальная стадия), от 6 до 12 лет (школьный возраст, или латент-ная стадия), от 12 до 19 лет (подростковый и юношеский возраст), от 20 до 25 лет (ранняя зрелость), от 26 до 64 лет (средняя зрелость), от 65 лет (поздняя зрелость).

Старший школьный возраст характеризуется вступлением школьника в но-вую социальную ситуацию развития, а именно, его переходом в старшие классы из средней школы. Часто ребенок не просто переходит в старшее звено школы, но и вовсе меняет свое прежнее учебное заведение на гимназию, школу или профессиональное училище. Это характеризуется появлением нового коллекти-ва и адаптации к нему. Следует отметить, что на этом этапе появляется направ-

223

ленность на будущее, то есть, школьник выбирает свою будущую профессию, образ жизни, строит планы на жизнь [5].

Важнейшее психологическое новообразование данного возраста – умение школьника составлять жизненные планы, искать средства их реализации. Это и определяет специфику содержания учебной деятельности старшеклассника [6]. Отношение к учебному процессу становится более осознанным, потому что, во-первых, ребенок осознает важность учебы для овладения будущей профессии, во-вторых, в этот период обучения школьникам предстоят государственные экзамены.

Ведущая деятельность старшего школьного возраста – учебно-профессиональная [5], ее правильная организация во многом определяет его становление как субъекта последующей трудовой деятельности, его отношения к труду. Профессиональные и личностные устремления школьников реализуют-ся через учебно-профессиональную деятельность. Мотивы, связанные с даль-нейшим образованием, подготовкой к самостоятельной жизни, занимают веду-щее место в жизни подростка [3].

Общие умственные способности человека к шестнадцати годам, по мнению И. С. Кона [5] уже сформированы, и быстрый их рост, который наблюдался в детстве, уже отсутствует. При этом утверждение, что старшеклассники не со-вершенствуются, является ложным, так как в этом возрасте у детей поднимают-ся на более высокий уровень интеллектуальные способности, расширяется их кругозор. Структура умственной деятельности становится еще более сложной и индивидуальной вследствие растущей дифференциации их интересов [2]. Имен-но поэтому индивидуализация обучения в старших классах является важным аспектом, необходимо повышать степень самостоятельности учащихся и давать им возможность некоторой специализации (специализированные школы, фа-культативные занятия, кружковая работа) [1].

Нельзя не отметить влияние возрастных особенностей старшеклассника на мотивацию. Познавательные мотивы укрепляются за счет того, что интерес к знаниям затрагивает закономерности учебного предмета и основы наук [4]. Учеб-ная мотивация меняется по структуре, так как на этом этапе учеба для старшеклас-сника является средство реализации жизненных планов на будущее [2]. Учение как деятельность, направленная на освоение знаний, характеризует основным внутренним мотивом ориентации на результат для большинства обучающихся.

Эмоциональное благополучие старшеклассника во многом зависит от оценки его учебной деятельности взрослыми и сверстниками. Так как школьник в процессе сопоставления своих возможностей с возможностями других школь-ников не всегда способен адекватно их оценить, то это может вызывать резкие смены настроения, перепады в эмоциях, неуверенность и слишком категорич-ный характер оценок [7].

Кроме того, в старшем школьном возрасте на основе социальной мотивации, которая начинает проявляться впервые, происходят существенные изменения в содержании и соотношении основных мотивационных тенденций. Прежде всего, это проявляется в интегрировании и упорядоченности потребностей и формирова-нием мировоззрения. Старшие школьники не просто познают окружающий мир, а вырабатывают о нем свою точку зрения, так как у них возникает потребность выработать свои взгляды на вопросы морали, самим разобраться во всех пробле-мах [3]. Именно поэтому формируемые мотивы и важные принимаемые решения

224

приобретают у школьников все большую социальную направленность. Выводы. Уточнены возрастные особенности развития старших школьни-

ков. Установлено, что на этом этапе появляется направленность на будущее и это является главным новообразованием возраста. Учебно-профессиональная деятельность является ведущей в этом возрасте. Кардинально меняется отноше-ние ребенка к учебе, оно становится более серьезным. Общие умственные спо-собности на данном этапе уже сформированы, но при этом у детей расширяется кругозор, совершенствуются их интеллектуальные способности. Круг интересов в этом возрасте значительно расширяется. Познавательные мотивы этого возрас-та возрастают из-за изменения отношения к учебной деятельности, которая воспринимается как один из основных аспектов построения планов на будущее. Впервые появляется социальная мотивация, характеризующаяся формированием мировоззрения. Эмоциональное благополучие тесно связано с оценкой деятель-ности старшего школьника его сверстниками и взрослыми.

Литература 1. Возрастная педагогическая психология / под ред. А.В. Петровского. – Москва : Просве-щение, 1973. – 155 с. 2. Зимняя, И. А. Педагогическая психология / И. А. Зимняя. – 2-е изд., доп. и перераб. – Москва : Логос, 2000. – 384 с. 3. Ильин, Е. П. Мотивация и мотивы / Е. П. Ильин. – Санкт-Петербург : Питер, 2002 – 512 с. : ил. 4. Каменский, А. И. Основы интенсификации обучения иностранным языкам : учеб. пособ. для студентов филол. специальностей / А. И. Каменский. – [3-е изд., испр.] – Евпатория : Кафедра иностранных языков КГУ, 2014. – 111 с. 5. Кон, И. С. Психология старшеклассника : пособ. для учителей / И. С. Кон. – Москва : Просвещение, 1980. – 192 с. 6. Кондратьев, М. Ю. Подросток в замкнутом круге общения / М. Ю. Кондратьев. – Воро-неж : НПО «МОДЭК», 1997. – 335, [1] с. 7. Шамова, Т. И. Мотивация как важнейший фактор управления учебным интересом / Т. И. Шамова, Л. М. Перминова // Химия в школе. – 1993. – № 2. – С. 6-12. 8. Эриксон, Э. Детство и общество / Э. Эриксон. – Москва : Летний сад, 2000. – 416 с. УДК 821.161.1.09-31”19”

ОСОБЕННОСТИ СОЗДАНИЯ ОБРАЗА ИУДЫ В ПОВЕСТИ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА «ИУДА ИСКАРИОТ»

Махина Виктория Викторовна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: vika.artemenko.98@mail.ru

Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Петренко Наталья Анатольевна

Аннотация. В статье рассматривается образ Иуды Искариота в повести Л. Н. Андреева «Иуда Искариот». Дана его характеристика, проведена параллель с перво-источником и сделан вывод об особенностях его изображения писателем.

Ключевые слова: повесть, Новый завет, образ, апостол, герой, Иисус, Иуда. Abstract. The article deals with the image of Judas Iscariot in the story “Judas Iscariot” by

L. N. Andreev. Its characteristic is given, a parallel with the original source is drawn and a conclu-sion is made about the peculiarities of its depicting by the writer.

Keywords: story, New Testament, image, Apostle, hero, Jesus, Judas. Постановка проблемы. Библейские и новозаветные образы нередко встре-

чаются в произведениях русской литературы и мировой классики. Это делает их весьма актуальными для выражения идей писателя и раскрытия содержания пере-

225

осмысленных в своей версии или оригинальных произведений. По мнению М. Волошина, библейская тематика «… помогает художнику достичь передачи тончайших оттенков своего чувства и своей мысли» [5]. Л. Н. Андреев, как один из самых читаемых авторов в русской литературе, часто обращался к библейским сюжетам, по-своему интерпретировал религиозные мотивы, используя различные художественные приемы. Изображенные писателем образы Нового завета имеют некоторые различия с установленным каноническим вариантом текста Святого писания. Но с их помощью Л. Андреев выражает духовность людей, их нрав-ственные чувства и приближает человека к пониманию того, как влияет вера на душу человека и его психологическое состояние.

Среди исследователей, углубляющихся в тему изучения библейских моти-вов, рассмотрения семантики образов и их анализа в творчестве Л. Н. Андреева, были С. С. Аверинцев, И. Ф. Анненский, А. В. Богданов, В. А. Богданова, М. А. Бродский, Б. С. Бугров, В. В. Вересаев, Л. А. Иезуитова, Л. А. Колобаева, В. П. Крючков, Ф. И. Кулешов, Ю. М. Лотман, А. В. Луначарский, В. А. Мескин, Б. В. Михайловский¸ К. Д. Муратова, Р. Г. Парадес, Л. А. Смирнова и др.

Цель статьи – проанализировать специфику художественного изображения образа Иуды Искариота в одноименной повести писателя.

Изложение основного материала исследования. В своей повести «Иуда Искариот» Л. Н. Андреев достаточно реалистично изобразил образы Нового завета в контексте истории о предательстве Иисуса Иудой из Кариота. Сюжет повести разворачивается вокруг личности Иисуса Христа и его приближенных. Автор изображает Иуду, Петра, Иоанна, Фому и других апостолов, которые помогают приблизить читателя к разгадке мотива совершенного предательства, являющегося центральной темой повести. Л. Андреев также упоминает о двух женщинах, кото-рые всегда были рядом с Христом: его матери и Марии Магдалине. Несмотря на то, что все ученики Иисуса приближены к Нему, стараются жить по заповедям, все же человеческое начало у них преобладает над божественным. И в повести писа-теля ярко прослеживается тема борьбы этих двух начал, тема выбора человека.

Иисус Христос как литературный герой в повести Л. Андреева является об-разом, отличающимся от традиционного изображения. Христос в произведении больше наблюдатель, чем участник. Он находится как бы на периферии собы-тий, которые освещаются в тексте. Иисус загадочен и представлен перед читате-лями больше в человеческой ипостаси, чем в божественной. Хотя, заметим, эти два начала уравновешены в его образе. Исследовательница Л. А. Колобаева справедливо замечает, что «… даже тот, кто мыслится как символ высшей иде-альной цельности, в изображении Л. Андреева не свободен от двойственно-сти» [3, с. 58]. Таким мы видим Иисуса Христа в представлениях писателя.

Иуда Искариот в произведении Л. Андреева выступает как самая противо-речивая личность. Он взял на себя роль человека, решающего дальнейший ход истории. Его образ, пожалуй, самый загадочный на фоне других евангельских персонажей. Об Иуде повсюду распространялась нелицеприятная слава (совер-шает преступления, покинул свою жену страдать в нищете, безжалостно отно-сится ко всем людям, наполнен желчью и лицемерием). Изначально он зареко-мендовал себя с негативной стороны, как двуличный человек, к которому все относились с опаской и недоверием. Его внешность тоже была своего рода гово-рящей, дающей о нем представление с первого взгляда: «Короткие рыжие воло-

226

сы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разруб-ленный с затылка двойным ударом меча (…) внушал недоверие, даже трево-гу» [1, с. 5]. Весь его облик свидетельствует о том, что в нем есть страшная загадка: «одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, другая же была мертвенно-гладкая, плоская и застыв-шая» [Там же, с. 5]. Ярко выраженная противоречивость во внешности Иуды указывает и на его внутренний дисбаланс, который отражается в общении с окружающими его людьми и в совершаемых им поступках, в его изворотливо-сти, лжи и воровстве. Сам герой нелестно отзывается о своем происхождении, считая своим отцом козла, который олицетворяет Дьявола.

Иуда Искариот по жизни был нелюбимым и везде отвергнутым, поэтому очень хотел быть понятым и принятым. У всех апостолов он вызывает неприязнь из-за того, что Иисус относится к нему с доверием, пониманием и сочувствием. Заметим, что Иуда, по мнению апостолов, не оправдывает такого отношения со стороны Христа, надеясь занять рядом с Ним место на небесах. Иуда был одним из учеников Иисуса, любил Его и был Ему предан. Он считал окружение Христа недостойным Его, не верил в искренность приближенных как до, так и после смерти Учителя. Иисус знает, что Иуда его предаст, но не отстраняется от него, ни в чем не прекословит, не останавливает его, а лишь молчит и прощает ему все прегрешения. Иуда стал одержим мыслью, что, умерев, они оба смогут снова встретиться и быть все время рядом. Но это оказывается невозможным, так как самоубийство, совершенное Иудой – это грех. Иуда и Христос – две противопо-ложности, как тьма и свет, ненависть и любовь. Очень наблюдателен был Иоанн, который внимательно разглядывал Христа и Иуду, сидевших рядом, и эта стран-ная близость божественной красоты и чудовищного безобразия, человека с крот-ким взором и осьминога с огромными, неподвижными, тускло-жадными глазами угнетала его ум, как неразрешимая загадка. Он напряженно морщил прямой, глад-кий лоб, щурил глаза, думая, что так будет видеть лучше» [Там же, с. 10]. Почему Господь приблизил к себе Иуду, остается неразрешимой загадкой: «Из одного кубка страданий, как братья, пили они оба, преданный и предатель, и огненная влага одинаково опаляла чистые и нечистые уста» [Там же, с. 61]. Наверное, пото-му столкнулись эти две личности, что были связаны одной целью, но пути у них разошлись – одному было суждено вознесение, а другой был обречен на падение. И. Ф. Анненский отмечал, что повесть Л. Н. Андреева насыщена контрастами, «но контрасты эти – только ощутимые и возникают они непосредственно и даже неиз-бежно в плывущих дымах его фантазии» [2, с. 58].

Рассмотрение образа Иуды неотделимо от темы совершенного им предатель-ства. Иуда глубоко верил Христу, но понимал, что для того, чтобы уверовали и все остальные, людям нужно воочию увидеть чудо. И таким чудом, по мнению Иуды, должно было стать воскрешение Христа Спасителя из мертвых, «в трактовке самого Андреева, предавая и принимая на себя навеки имя предателя, Иуда спаса-ет дело Христа» [6, с. 472]. Как видим, замысел был иным. Андреевский подход «вскрывает предопределенность трагедии: люди не признают – без крови, без чуда воскресения – Сына Человеческого, Спасителя» [4, с. 322]. В своей повести Л. Андреев по-иному переосмыслил тему предательства. Образ Иуды в его трак-товке предстал перед нами как персонаж глубоко трагический. Он любит Иисуса Христа и хочет ему помочь в его жизненном испытании, но помочь может только,

227

предав Его. После предательства Иуда чувствует вину и пытается снискать хоть какую-то надежду на прощение, старается сделать последние минуты жизни Хри-ста радостными. И другим ученикам Христа он доносит мысль, что они должны бережно относиться к Учителю, защищать его и ограждать от опасностей. Но апостолы, по сравнению с Иудой, не так ревностно относятся ко всему, что касает-ся Христа. Они привержены Ему, но Иуда проникся глубже.

Л. Андреев реабилитирует Иуду в глазах читателей. Предательство пере-стает восприниматься как измена ради личных интересов. Мы иначе восприни-маем душевные терзания героя и готовность к жертве ради Христа. В кульмина-ционной сцене предательского поцелуя мы видим, как автор описал страдания Иуды: «…и зажглась в его сердце смертельная скорбь, подобная той, какую испытал перед этим Христос. Вытянувшись в сотню громко звенящих, рыдаю-щих струн, он быстро рванулся к Иисусу и нежно поцеловал его в холодную щеку. Так тихо, так нежно, с такой мучительной любовью и тоской, что, будь Иисус цветком на тоненьком стебельке, он не колыхнулся бы его этим поцелуем и жемчужной росы не сронил бы с чистых лепестков» [1, с. 53].

Предательство проявило себя как подлинная любовь, но двойственная в трактовке Леонида Андреева. Благие мотивы не смогли оправдать содеянного Иудой тяжкого поступка. Его терзания привели к собственной гибели, к пони-манию невозможности существования с тем, что он сотворил. Иуда осознавал, что не будет понят человечеством, значит и пребывание его среди людей бес-смысленно. Он сам наказывает себя за предательство, без которого бы не было Пришествия и Слово Божье не дошло бы до людей.

Отметим, что все приближенные к учениям Иисуса Христа предали его: «И побежал Иоанн, и побежали Фома и Иаков и все ученики, сколько ни было их здесь, оставив Иисуса, бежали» [Там же, с. 55]. Это было высшей точкой разви-тия сюжета. Все герои проходят внутренние испытания и миф о преданности учеников Христу разрушается. Предательство Учителя писатель рассматривает с разных ракурсов и точек зрения.

Иуда обвиняет учеников Христа в том, что они совершили грех и повинны в смерти Сына Божия, он бросает им всем вызов. А сам перед этим целует руку прокуратора Понтия Пилата за то, что он отказался брать на себя ответствен-ность за решение народа распять Христа. Все апостолы в разговоре с Иудой стараются оправдать себя и доказать свою невиновность. Так, Фома задает во-прос Иуде: «Что же могли мы сделать, посуди сам?» [Там же, с. 57]; Петр с очень серьезным видом уверенно произнес: «Я обнажил меч, но он сам сказал – не надо» [Там же], а Иоанн приказал Иуде молчать и сказал: «Он сам хотел этой жертвы. И жертва его прекрасна! Он весь грех людей взял на себя» [Там же]. Однако Иуда не согласился с Иоанном и произнес, будто предрекая: «Нет, вы на себя взяли весь грех. Любимый ученик! Разве не от тебя начнется род предате-лей, порода малодушных и лжецов… вы скоро будете целовать крест, на кото-ром вы распяли Христа» [Там же, с. 58]. Так Иуда подводит своеобразный итог того, какую роль сыграли ученики Христа и все остальные люди, приветство-вавшие Его при входе в Иерусалим, в предательстве Мессии.

Заметим, без участия Иуды в жизни Христа не было бы распятия, отпуще-ния всех грехов человечества одной жертвой и Воскресения из мертвых Госпо-да, как долгожданного чуда и укрепления веры людей. Иуда Искариот сыграл

228

свою роль, которая была ему предначертана свыше. Поэтому, можно сказать, что и Л. Андреев, и многие исследователи в области данного феномена, по-своему правы. Такой исход истории об Иуде и Христе предопределил дальней-шую судьбу человечества.

Выводы. В центре повести находятся два персонажа: Иисус Христос и Иуда Искариот. Все повествование построено на их таинственной непостижи-мой связи. Л. Андреев превращает сухой описательный библейский сюжет в богатое художественными деталями и психологическими портретами произве-дение. Писатель создает оригинальный образ предателя Иуды, предлагая чита-телю свой собственный взгляд на библейские события. Автор изображает Иуду такой же духовно цельной личностью, как и Христа, более того, ставит их ря-дом, говоря об их равенстве. Создавая образ Иуды Искариота, Л. Андреев ис-пользует разнообразные художественные средства, например, речевая характе-ристика, контрастное описание внешности, портретные детали, элементы само-характеристики и характеристика этого героя другими персонажами, средства психологического анализа, говорящее имя и др.

Литература 1. Андреев, Л. Н. Повести и рассказы : в 2-х т. / Л. Н. Андреев. – Т. 2. – Москва : Худо-жественная литература, 1971. – 431 с. 2. Анненский, И. Ф. Иуда, новый символ. Статья из «Второй книги отражений». 1909 [Электронный ресурс]. – URL : http://andreev.lit-info.ru/andreev/kritika/ annenskij-iuda.htm (Дата обращения: 11.11.2018 г.). 3. Колобаева, Л. А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX–XX веков / Л. А. Колобаева. – Москва, 1990. – 145 с. 4. Мескин, В. А. История русской литературы «серебряного века» : учебник для бакалав-ров / В. А. Мескин. – Москва : Юрайт, 2015. – 385 с. 5. Система библейских образов в повести Л. Андреева «Иуда Искариот» [Электронный ре-сурс]. – URL : https://studwood.ru/1349324/literatura/zaklyuchenie (Дата обращения: 11.11.2018 г.). 6. Соколов, А. Г. История русской литературы конца 19 – начала 20 века : учебник для бакалавров / А. Г. Соколов. – 5-е изд., перераб. и доп. – Москва : Юрайт, 2016. – 501 с. УДК 821.121.1-31.09(47+57)Р

О ГЕНЕЗИСЕ ФЕНОМЕНА ДВОЙНИЧЕСТВА В ТВОРЧЕСТВЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО

Морозова Анастасия Романовна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: nastasya_morozova2017@mail.ru

Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Шалина Марина Александровна

Аннотация. В статье раскрываются истоки формирования проблемы двойничества, рассматривается отражение данной проблемы в мировой литературе. Прослеживается духовная эволюция молодого Ф. М. Достоевского, а также история критического осмыс-ления повести «Двойник».

Ключевые слова: двойничество, бинарность, близнечный миф, двоемирие, Ф. М. Достоевский.

Abstract. The article deals with the origins of the duality problem, the reflection of the problem in the world literature. The author traces the spiritual evolution of early Dostoevsky and the history of the critical interpretation of the novella “the Dopuble”.

Key words: duality, binary, twin myth, dual world, F. Dostoevsky. Постановка проблемы. Проблема двойственности сознания всегда находи-

лась в центре внимания. Начиная с дуалистических мифов, в которых древний

229

человек старался отобразить бинарную модель своего мышления, интерес к двой-ственной природе продолжал проявляться на протяжении многих веков и наиболь-шую остроту обрел в эпоху романтизма. Для писателей-романтиков раздвоение личности являлось не только литературным приемом, который завораживал чита-теля своей мистической и таинственной спецификой, но и служил некой пищей для философских размышлений о поиске себя как личности, своей идентичности.

Феномен двойничества имел большое значение для Ф. М. Достоевского. Еще на ранних этапах своего творческого пути молодой автор определил важность данного явления, противопоставив человека действительности, которая деформи-рует его, отравляет духовный мир и ломает в нем сильную личность. Писатель обнаруживает последствия такой деформации: уход личности в замкнутое про-странство внутреннего мира, отчуждение, неуверенность, мечтательство. Человек словно мечется между двумя мирами, он пытается реализовать себя как личность – уникальную и востребованную, но реальный мир жесток, он развращает человека, обнажает сущность со всеми ее спрятанными инстинктами, в то время, как чело-веческий разум стремится к постижению более высших начал, к самосознанию.

О важности феномена двойничества свидетельствует и то, что автор неод-нократно обращался к данной проблеме на протяжении всего творчества. Мотив двойничества Ф. М. Достоевский вводит почти во все произведения, проявляя его, например, в виде галлюцинаций, порождаемых психическим заболеванием главного героя или путем сопоставления двух тождественных героев. Явление двойничества у писателя служит к тому же неким переходным компонентом из эпохи романтизма к реализму.

Цель статьи – рассмотреть феномен двойничества в истории культуры и ли-тературы, определить место данного феномена в творчестве Ф. М. Достоевского.

Изложение основного материала исследования. Как пишет С. З. Агранович, «… двойничество в широком смысле – это языковая структура, в которой образ человека корректируется одним из исторических вариантов бинар-ной модели мира» [1, с. 4]. Можно сказать, что истоки формирования проблемы двойничества содержатся в глубокой древности и связываются учеными с бинар-ным восприятием мира человеческим сознанием, двойственность которого заклю-чается в соотношении парных взаимоисключающих друг друга начал: добро – зло, свет – тьма, жизнь – смерть, мужчина – женщина и проч.

Е. М. Мелетинский утверждал, что «… мифологическая логика широко опе-рирует бинарными оппозициями чувственных качеств» [8, с. 168], то есть бинар-ная модель восприятия мира отображена в древней мифологии, в частности, в дуалистических мифах, идея которых заключается в противопоставлении двух начал. Вариацией дуалистических мифов являются близнечные мифы – это «мифы о чудесных существах, представленных в виде близнецов и часто выступающих в качестве родоначальников племени или культурных героев» [9, с. 164]. Персонажи таких мифов зачастую оказываются воплощением противоборствующих между собой начал, один из которых обязательно является олицетворением положитель-ной, созидательной стороны, а другой реализует негативную, вредоносную для человека сторону. О взаимоисключающих образах упоминается также в трудах Э. Я. Голосовкера, который утверждает, что «в культуре миру положительных символов противопоставлен мир негативных символов, столь же абсолютных <…>. Таковы имагинативно живые образы совершенства, положительные и отри-

230

цательные, представленные попарно, но как антиподы» [3, с. 140]. Сюжеты подобных мифов встречаются в культуре различных народов, так,

к примеру, у североамериканского индейского племени кахуилла существует миф о двух братьях – Мукате и Темайауите, которые соперничают за лидерство между собой, причем Мукате является создателем западного света и людей, а Темайауит – создателем восточного света и существ подземного мира [9, с. 164]. В Древнем Египте существовало представление о «Ка», который в сознании древних египтян являлся нематериальным двойником человеческой души. Из-вестный египтолог Г. Масперо утверждает, «что «Ка» представляет собой точ-ную копию человека, то есть его двойника» [2, с. 13]. Следует отметить, что данный образ не несет в себе негативной семантики или враждебное начало, древние египтяне воспринимали «Ка» как явление совершенно естественное, причем «Ка» не олицетворяет в себе каких-либо качеств человеческой натуры, он значится как совершенная копия индивидуума, которая призвана защищать человека не только при жизни, но и в загробном мире.

Если у древних египтян двойник являлся существом безобидным, то у герман-ских народов образ двойника приобретает враждебный характер. В германском фольклоре упоминается о неком «доппельгангере», что в дословном переводе обо-значает «призрак-двойник». Призрак-двойник является олицетворением негативной стороны человека, он не выполняет функцию защиты, как это делает древнеегипет-ский «Ка», напротив, является врагом человека, он словно выворачивает наизнанку человеческую личность, обнажая ее скрытые желания и инстинкты.

Феномен двойничества приобрел широкое распространение в мировой ли-тературе и начал активно использоваться в произведениях немецких романти-ков, например, в трагедии «Фауст» Иоганна Вольфганга Гете, также к мотиву двойничества неоднократно обращался Эрнест Теодор Амадей Гофман в произ-ведениях «Песочный человек», «Мадемуазель де Скюдери» и «Эликсир сатаны». Явление двойственности заинтересовало и английскую писательницу Мэри Шелли, автора известной книги «Франкенштейн, или Современный Прометей».

Двойник в произведениях западноевропейских авторов проявлялся по-разному: от варианта фантастического призрака или голоса, звенящего в созна-нии героя, до появления двойника, знаменующего скорую гибель героя, ведь в этом и заключается основная цель его появления: «Ежели существует темная сила, которая враждебно и предательски забрасывает в нашу душу петлю, чтобы потом захватить нас и увлечь на опасную, губительную стезю, куда мы бы иначе никогда не вступили, – ежели существует такая сила, то она должна принять наш собственный образ, стать нашим «я», ибо только в этом случае уверуем мы в нее и дадим ей место в нашей душе» [4].

В отечественной литературе голоса другого (двойника) слышали герои та-ких произведений, как «Савелий Граб, или двойник» Владимира Даля, «Дойник» Евгения Гребенки.

Прием двойничества наиболее активно используется писателями-романтиками по той причине, что эстетическая «матица» романтизма основана на концепции двоемирия [7, с. 39]. По мысли В. А. Лукова, «концепция роман-тического двоемирия заключается в неком разрыве между объективной действи-тельностью и непостижимым идеалом» [6, с. 54]. Так, например, Михаил Лер-монтов в поэме «Демон» отобразил разрыв между двумя мирами: миром реаль-

231

ности и миром мечты, который трагически пленит лирического героя. В произ-ведениях Гоголя изображается настоящий, материальный мир, с его повседнев-ностью и обычными людьми, однако писатель в один миг способен взорвать обыденность, вскрыть обычный порядок жизни людей, обнажив несоответствие реального и идеального. Феномен двойничества у Гоголя наиболее ярко выра-жен в повети «Нос», где часть получает свое автономное от целого, равноправ-ное существование, то есть человек раздваивается. Причем эта самая часть устраивается совершенно неплохо, можно сказать, даже лучше своего «хозяи-на», она становится выше его по рангу и постепенно обезличивает и захватывает все принадлежащее ему (обладателю носа) пространство. Она забирает личность майора Ковалева, обретая свою собственную.

Литература эпохи романтизма была наполнена вечным расхождением мечты и действительности. Внутренний мир романтического героя – это глубокая вселен-ная, полная протестов и противоречий. Писатели-романтики выделяли индивиду-альность человеческой личности, которая формирует мир вокруг себя, она является центром данного мира, становится высочайшей его ценностью. Но действитель-ность не соответствует высоким эстетическим требованиям романтического героя, мир не совершенен для него, он жесток и далек от фантастических мечтаний героя. Именно непринятие мира личностью всегда будет обуславливать острый, неразре-шимый конфликт между ними. Личность романтического героя исключительна, она не принимает мир и не принимается миром, и поэтому всегда одинока. Писате-ли-романтики создавали своих героев как личностей сложных и страстных, пребы-вающих в постоянном беспокойстве, находящихся в движении, в непрерывном искании и стремлении к непостижимому и идеальному, но в человеческой сущно-сти всегда присутствует некое эгоистичное, враждебное и опасное начало, что и породило особое значение темы двойничества. Именно в появившемся двойнике романтики скрывали свои внутренние переживания, отождествляли его со своим внутренним конфликтом, с собой, образ двойника стал олицетворением вызова, протеста, который писатели бросили внешнему реальному миру.

Как было отмечено выше, в литературном наследии Ф. М. Достоевского мы встречаем большое разнообразие двойников. Мотив двойничества впервые был заявлен писателем в повести с говорящим названием «Двойник», и хоть произве-дение не было признано современными критиками, молодой автор уже тогда осознавал всю важность выбранной темы.

Безусловно, идея двойничества в поэтике Достоевского имеет романтиче-ский генезис, поскольку именно литература романтического периода оказала большое воздействие на формирование личности молодого писателя. Эпоха романтизма характеризовалась дуалистической философией, которая разделяла идеальные и материальные начала бытия. Как продолжение романтической традиции выступает и осознание двойственности человеческой природы, раскол сознания человека между добром и злом, божественным и дьявольским, эгоиз-мом и альтруизмом, гордостью и смирением. Двойственность и конфликт – это преобладающие феномены романтической картины мира.

Вторая мотивационная причина обращения автора к проблеме двойниче-ства – это задача постижения «тайны человека», которую поставил перед собой молодой писатель: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тай-

232

ной, ибо хочу быть человеком», писал Достоевский в письме к брату [10]. Внимание автора к проблеме двойственности человеческой природы обу-

словлено и его христианским миросозерцанием, усвоенным вместе с семейными традициями. Фундаментальной основой религиозного воззрения является пред-ставление о борьбе телесного и духовного начал в человеке: дух тянется к Богу, а плоть подвергается искушениям, греху. В более позднем творчестве Достоев-ский подводит читателя к тому, что раздвоение сознания, внутренний конфликт, можно преодолеть благодаря вере, путем смирения перед Богом, то есть рацио-нальная раздвоенность преображается в духовную целостность.

Особого комментария требует факт переиздания повести «Двойник». Про-изведение издавалось Достоевским два раза в связи с острой критикой, получен-ной от современников. Впервые повесть появилась в журнале «Отечественные записки» в 1846 г. с подзаголовком «Приключения господина Галядкина», но еще до опубликования «Двойника» и его завершения, молодой автор показал отдельные главы рукописи в кружке В. Г. Белинского, которые привели первого русского критика и других членов, в частности И. С. Тургенева, в вос-торг [5, с. 443]. Как вспоминал Д. В. Григорович, Белинский, слушая главы «Двойника», «местами не мог скрыть своего восхищения, жадно хватая каждое слово автора и повторяя, что только Достоевский мог доискаться до таких изу-мительных психологических тонкостей», а П. В. Анненков утверждает, что повесть Достоевского приглянулась В. Г. Белинскому «по силе и полноте разра-ботки оригинально странной темы» [Там же, с. 448].

Однако после появления повести в журнале бурные восхищения сменились резкой критикой и даже разочарованием, молодой Достоевский чудовищно переживал, что не смог оправдать ожидания читателей, отчего «заболел от го-ря»: «Но вот что гадко и мучительно: свои, наши, Белинский и все, мною недо-вольны за Голядкина. Первое впечатление было безотчетный восторг, говор, шум, толки. Второе – критика» [Там же, с. 443].

Жесткая критика повести «Двойник», непонимание публикой глубинного замысла, важного для писателя, подтолкнула автора к ее переработке и изданию в новой редакции, которая вышла отдельным изданием в 1866 г. под новым заголовком – «Петербургская поэма». Данному тексту суждено было стать пре-цедентным в мировой литературе и символически значимым во всем зрелом периоде творчества классика.

Выводы. Присутствие феномена двойничества в творчестве Ф. М. Достоевского является не только приемом, помогающим раскрыть внут-реннюю сложность героя произведения, но и становится фундаментом для фи-лософских рассуждений о сущности человека, о сложности самосознания лич-ности. Корни проблемы двойничества уходят в мифологические представления, равно как и отображение бинарности человеческой сущности, а также идея о столкновении двух противоположных начал как основе мироздания. Особый интерес к проблеме двойничества возникает в эпоху романтизма, когда дуали-стичная личность человека выдвигается на первый план и становится центром внимания писателей-романтиков. Осуществляется борьба человека с внешним миром, с самим собой, которая проявляется в раздвоении между добром и злом, материальным и духовным, небесным и земным.

Литература 1. Агранович, С. З. Двойничество / С. З. Агранович, И. В. Саморукова. – Самара : Изд-во

233

Самарского ун-а, 2001. – 132 с. 2. Большаков, А. О. Человек и его Двойник. Изобразительность и мировоззрение в Египте Среднего царства / А. О. Большаков. – Санкт-Петербург : Алетейя, 2001. – 288 с. 3. Голосовкер, Я. Э. Логика мифа / Я. Э. Голосковер. – Москва ; Санкт-Петер-бург : Центр гуманитарных инициатив, 2010. – 499 с. 4. Гофман, Э. Т. А. Песочный человек [Электронный ресурс] / Э. Т. А. Гофман. – URL : https://izdaiknigu.ru/bookread-10236. 5. Достоевский, Ф. М. Собрание сочинений : в 15 т. / Ф. М. Достоевский. – Ленинград : Наука (Ленинградское отделение), 1988.– Т. 1. – 463 с. 6. Луков, Вал. А. Тезаурусный подход в гуманитарных науках / Вал. А. Луков, Вл. А. Луков // Знание. Понимание. Умение. – 2004. – № 1. – С. 93–100. 7. Мелетинский, Е. М. О литературных архетипах / Е. М. Мелетинский. – Москва, 1994. – 136 с. 8. Мелетинский, Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Мелетинский. – Москва : Восточная литера-тура, РАН, 2000. – То же : [Электронный ресурс]. – URL : http://publ.lib.ru/ ARCHIVES/M/MELETINSKIY_Eleazar_Moiseevich/_Meletinskiy_E.M..html#002. 9. Мифы народов мира. Энциклопедия : в 2-х т. / под ред. С. Ф. Токарева. – Москва : Сов. Энциклопедия, 1991. – Т. 1. А – К. – 671 с. 10. Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества : Сетевое издание [Электронный ресурс]. – URL : https://www.fedordostoevsky.ru/. УДК 821.161.1-1”18”:81’373

ПРОСТОРЕЧНАЯ ЛЕКСИКА В ФУНКЦИИ РЕЧЕВОЙ ХАРАКТЕРИСТИКИ ГЕРОЕВ В ПОЭМЕ Н. В. ГОГОЛЯ

«МЕРТВЫЕ ДУШИ» Муждабаева Пакизе Исметовна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: muzhdabaeva.pakize@mail.ru Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Шевченко

Алла Николаевна Аннотация. В статье сделана попытка описать просторечные единицы с точки зре-

ния речевой характеристики героев поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души». Раскрываются особенности речевой характеристики героев, которые позволяют отличить одних героев от других по определенным просторечным высказываниям, описать образ героя, его индиви-дуальность, подчеркнуть какие-то черты характера или принадлежность к определенной группе, позволяют сделать образ запоминающимся, выделить его на фоне других.

Ключевые слова: лексика, речь героев, характеристика, образ, просторечные единицы. Abstract. The article attempts to describe the vernacular speech units in terms of the

speech characteristics of the characters of N. V. Gogol’s poem “Dead souls”. The peculiarities of the speech characteristics of the characters which allow for distinguishing some characters from others with the help of certain vernacular statements, describing the image of the character, his individuality, emphasizing some traits or belonging to a certain group, making the image memo-rable, setting it apart from others.

Keywords: vocabulary, speech of the characters, characteristics, image, vernacular speech units.

Постановка проблемы. Актуальным направлением языкознания на совре-менном этапе является исследование просторечной лексики, ее функционирования в произведениях писателей. Это вызвано, прежде всего, потребностью охарактери-зовать язык художественных произведений, поскольку функция речевой характе-ристики героев наиболее ярко проявляет себя в тексте, когда перед автором стоит задача описать отличительные черты поведения или сущности человека.

Н. В. Гоголь очень часто использует просторечия в своих работах. Матери-алом для исследования послужили просторечные слова, извлеченные методом

234

сплошной выборки из поэмы «Мертвые души». В произведении широко пред-ставлена просторечная лексика как средство выразительности языки персона-жей, приближение к естественным коммуникативным ситуациям, экспрессиви-зации. Просторечная лексика в функции речевой характеристики героев в анали-зируемой поэме характеризует человека в соответствии с его социальным поло-жением, характером, личными качествами, уровнем образования.

Цель статьи – описать просторечные единицы с точки зрения речевой ха-рактеристики героев поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души».

Изложение основного материала. Многие писатели своего времени, по-разному описывали в своих произведениях речевую характеристику героев. Они придавали их речи особый колорит, описывали жизнь народа очень правдопо-добно, с пристрастием применяли диалектизмы, и тогда их речь отличалась от литературной.

М. М. Бахтин утверждает, что «… основная особенность литературы – язык здесь не только средство коммуникации и выражения – изображения, но и объ-ект изображения» [1, с. 145]. А. И. Ревякин пишет, что «… наблюдение над особенностями речи героев помогает читателю понять индивидуальные особен-ности их характеров» [5, с. 112]. То есть литературный язык персонажа способ-ствует тому, что бы понять духовный мир, побывать в центре повествующих событий и увидеть происходящее со стороны действующих лиц.

По мнению А. Н. Шевченко, «Одна из главных задач изучения индивиду-ального стиля писателя состоит в выявлении стилеобразующего ядра, в котором заключена качественная характеристика стиля писателя, его суть. Очевидно, что художественная манера писателя, специфика его стиля в значительной степени определяются формами воплощения образов героев в произведениях этого писа-теля» [6, с. 72].

Для создания художественного образа героя Н. В. Гоголь пользуется мно-жеством различных приемов, где раскрываются отношения к другим людям, эмоции, настроение, пафос, душевный порыв, интонации. Таким приемом явля-ются просторечные слова. Просторечная речь дает читателю представление о темпераменте героя, степени его социального положения, возраста и характера. Н. В. Гоголь показал язык необразованных слоев городского населения. Суще-ствует два способа создания речевых характеристик: с помощью авторских ремарок и атрибуции диалогов, и в речи персонажей. В поэме используются оба способа. Рассмотрим подробнее виды речевой характеристики и их функции.

В ходе исследования мы проанализируем 16 просторечий, которые в своей мере описывали того или иного героя с разных точек зрения. Н. В. Гоголь сделал речь каждого героя по-своему уникальной. Каждый из персонажей имеет свой социальный статус, тем самым подчеркивает свое истинное происхождение. Поэтому, при анализе просторечий мы искали те, которые максимально харак-теризуют тех или иных героев поэмы «Мертвые души».

Мы проанализировали образ главного героя Павла Ивановича Чичикова. Автор описывает его как обычного человека, но при этом он может добиться почета, внимания к любому человеку. Н. В. Гоголь продемонстрировал универ-сальность этого человека во всем его аспекте. Например: – «Я вам даю деньги, пятнадцать рублей ассигнациями. Понимаете ли? Ведь это деньги. Вы их не сыщете на улице» [3, с. 85]. Сыскать, в словаре С. И. Ожегова значит «найти,

235

отыскать» [4, с. 722]. – «Помилуйте, я вас прошу совсем о другом, а вы мне пеньку суе-

те!» [3, с. 86]. Суете, в значении «дать взятку, сунуть что-л.» [4, с. 681]. – «Я дивлюсь, как они вам десятками не снятся. Из одного христианского

человеколюбия хотел: вижу, бедная вдова убивается, терпит нужду…да пропа-ди и околей со всей вашей деревней!..» [3, с. 86]. Дивиться, в значении «прихо-дить в удивление» [4, с. 151]. Убиваться – то есть «быть в сильном горе, стра-дать» [4, с. 753].

– «Да, как бы не так! – думал про себя Чичиков, садясь в бричку. – Про два полтиною содрал за мертвую душу, чертов кулак!» [3, с.146]. Содрал, в значе-нии «брать с кого - н. слишком дорого за что-н. [4, с. 165].

Таким образом, мы можем характеризовать Чичикова как авантюриста, ко-торый сумел провернуть множество афер. В разговоре с каждым персонаже у него менялся и сам подход общения и речь. Чичиков уникален в своем роде. Н. В. Гоголь создает его персонаж очень универсальным, применяя для характе-ристики просторечную речь. Несмотря на то, что Чичиков является красноречи-вым аферистом, ему не мешает использовать в своей речи просторечные слова.

Проанализируем портрет Ноздрева. Н. В. Гоголь, характеризуя этот персонаж, описал нам его как очень веселого человека, который любит погулять и даже семья не в состоянии его удержать дома. Жаргон героя очень пестрый, он насыщен ярки-ми просторечиями, картежными словами, «армейскими» терминами. Сам Ноздрев был очень коммуникабельным человеком, который мог выйти из любой ситуации победителем. Общался с людьми Ноздрев легко, и не боялся их обидеть, при этом он говорил так же, используя просторечную лексику. Например: – «Право, свинтус ты за это, скотовод эдакой!» [3, с. 98]. Свинтус у С. И. Ожегова обозначает «тот, кто поступил по-свински (говорится с дружеской укоризной)» [4, с. 647].

– «А Кувшинников, то есть такая бестия, подсел к ней и на французском языке подпускает ей такие комплименты» [3, с. 99]. Бестия, то есть «плут, прой-доха» [4, с. 46].

Н. В. Гоголь характеризует Ноздрева как отрицательного героя. Он лгун, плохой человек, отец и друг. Он может нагрубить или полезть в драку. Склады-вается такое ощущение, что Ноздреву только и нужны сплетни, ссоры и кутежи. Например: – «Есть люди, имеющие страстишку нагадить ближнему, иногда вовсе без всякой причины» [3, с. 105]. Гадить – просторечие обозначающее «делать пакости, скрытно вредить» [4, с. 116].

– «Стоял ли возле него перец – он сыпал перец, капуста ли попалась – со-вал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох – словом, катай – валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выйдет [3, с. 109]. Валять, то есть «делать что либо небрежно, плохо» [4, с. 64].

Таким образом, Н. В. Гоголь дает характеристику Ноздрева как разбало-ванного помещика, который любит картежную игру и азарт. Просторечная лек-сика дает герою особое описание личности, с помощью которой он может выра-жать свой статус в обществе, свое отношение к другим персонажам.

С помощью просторечий Н. В. Гоголь раскрывает точный и яркий образ персонажей, их чувства, настроение, эмоции.

Еще одним героем поэмы является Настасья Петровна Коробочка. Это одинокая и старенькая помещица, живущая в небольшой деревушке. Автор ее

236

описывает как очень пылкую предпринимательницу, которая жаждет все про-дать и сделать на этом состояние. Просторечная лексика, применяемая вдовой, характеризует ее как старую и пожилую помещицу, но при этом не потерявшая жизненную силу и стремление что-нибудь нажить. Например: – «Еще треть неделю взнесла больше полутораста. Да заседателя подмаслила» [3, с. 84]. Под-маслить, то есть «задобрить, подмазать» [4, с. 493].

– «Понимаете ли? Ведь это деньги. Вы их не сыщите на улице» [3, с. 85]. Сыщите, в значении «найти, отыскать» [4, с. 722]. – «Еще третьего дня всю ночь мне снился окаянный» [3, с. 86]. В словаре С. И. Ожегова оно обозначено как « бранное и осудительное слово» [4, с. 409]. – «Разве я тебе дам девчонку, что бы проводила. Ведь у тебя, чай, место есть на козлах, где бы присесть ей» [3, с. 91]. Чай, то есть «по видимому, вероятно (вводное слово)» [4, с. 805].

Следовательно, Коробочка – одна из персонажей повести, помещица, кото-рая плакалась на неурожаи и убытки. Ее речь достаточно примитивна, изъясня-ется простыми предложениями. Н. В. Гоголь применяет в ее речи достаточно часто просторечные слова, а так же элементы казенной речи.

Михаил Семенович Собакевич – это расчетливый и достаточно хозяйствен-ный помещик. Собакевич отличается от остальных персонажей тем, что более воспитан, лаконичный, красноречивый. Речи Собакевича характерен стиль кулака, торгоша. Например: – «Пошлите теперь же к прокурору, он человек праздный и, верно, сидит дома, за него все делает стряпчий Золотуха, первейший хапуга в мире» [3, с. 187]. Хапуга, значит «… тот, кто хапает» [4, с. 790]. – «Итак, остается теперь только вспрыснуть покупочку» [3, с. 189]. Вспрыснуть, в значении «… отпраздновать что-нибудь, выпив вина, устроив угощенье» [4, с. 98].

Можно сказать, что речь этого героя очень отличается от речи других пер-сонажей. Она убедительна, логична, продуманная, отличается достаточной де-ловитостью. В его речи, манере, тоне выражается грубая натура. Также его речь наполнена ругательными словами, что говорит о его социальном положении. Просторечная речь также подчеркивает социальную принадлежность героя к определенному слою общества, выделяет героя от остальных персонажей.

Еще одного героя – Манилова, речь которого очень интересна. Н. В. Гоголь посчитал разумным не давать этому герою ни имени, ни отчества, но, тем не менее, он один из интереснейших и ярких героев этой поэмы. Манилов в поэме – это первый помещик, который встретился на пути у Чичикова. При знакомстве с этим персонажем мы можем сказать, что он очень вежливый и воспитанный помещик. В его речи очень редко мы встречаем просторечия. Его речь – это речь любезного и учтивого человека. Но мы смогли заметить, что Манилов употре-бил просторечие, будучи в растерянном состоянии, лишь тогда, когда задумался о том, что же происходит с его гостем. Например: – «Потом подумал, не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со страхом посмотрел на него присталь-но» [3, с. 67]. Спятить, в значении «сойти с ума» [4, с. 698].

Характер Манилова сразу выражается в его манере говорить. Он хочет ка-заться высококультурным человеком, и для этого и использует вводные слова, неопределенные местоимения и др. Манилов насыщает свою речь очень длин-ными фразами, в которых сам может запутаться. Употребляет указательные местоимения, и избегает реального определения предмета.

Выводы. Таким образом, употребление Н. В. Гоголем просторечных единиц

237

связано с воспроизведением специфики речи героев того времени. Функция рече-вой характеристики героев наиболее ярко проявляет себя в тексте, когда перед автором стоит задача описать отличительные черты поведения или сущности человека. Множество факторов, таких как – характер, внешность, профессия, увлечения, круг знакомств и отношение к себе и окружающим складывают образ героя художественного произведения. Один из главных факторов – речь персона-жа, который в полной мере раскрывает внутренний мир и образ жизни. Мы выяс-нили, что просторечия используемые автором характеризую персонажей с той или иной стороны. Речевой портрет персонажа передает основные значения, обозна-чающие время, социальные аспекты, манеру выражать свои мысли посредством просторечной лексики. Языковые особенности героев дают понять, благодаря чему окрашена его речь, каковы его ценности и отношение к миру.

Следовательно, важную роль играет речевая характеристика, которая важна для того, что бы раскрыть психологическую особенность героя, историческую эпоху, а так же помочь автору с донесением главной мысли до читателя.

Литература 1. Бахтин, М. М. Язык в художественной литературе // Бахтин М. М. Собрание сочинений : в т. – Т. 5. – Москва, 1996. – С. 287. 2. Виноградов, В. В. Избранные труды. Язык и стиль русских писателей. От Карамзина до Гоголя / В. В. Виноградов. – Москва : Наука, 2003. – 97 с. 3. Гоголь, Н. В. Мертвые души / Н. В. Гоголь. – Москва : Художественная литература, 1969. – 384 с. 4. Ожегов, С. И. Словарь русского языка : 57000 слов / С. И. Ожегов. – 11-е изд., стерео-тип. [под ред. д-ра филолог. наук. проф. Н. Ю. Шведовой]. – Москва : Русский язык, 1975. – 846 с. 5. Ревякин А. И. «Гроза» А. Н. Островского : пособие для учителя / А. И. Ревякин. – Москва : Знание, 1962. – 281 с. 6. Шевченко А. Н. Структурно-семантическая характеристика фразеологических единиц русского языка (на материале рассказа А. П. Чехова «Тоска») / А. Н. Шевченко, Д. Г. Пигнастая // X Междунар. науч.-практ. конф. «Вопросы языковой динамики, перево-доведения и лингводидактики в когнитивном аспекте», 17 апреля 2018 г., г. Чебоксары. – Чебоксары, 2018. – С. 71–76. УДК 821.161.1-09"18"

КОНЦЕПТ В ГУМАНИТАРНЫХ НАУКАХ И ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ Мурзюков Владимир Владимирович

магистрант Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: spasitek@gmail.com Аннотация. В статье представлен анализ основных определений термина «концепт»

в гуманитарных науках в целом и в литературоведении, в частности. Определено содержа-ние понятий «концепт», «художественный концепт», «лингвокультурный концепт», «кон-цептосфера».

Ключевые слова: концепт, художественный концепт, лингвокультурный концепт, концептосфера, языковая картина мира.

Abstract. The article presents an analysis of the basic definitions of the term “concept” in humanities in general, and in literary studies, in particular. The content of notions “concept”, “artistic concept”, “lingua-cultural concept”, “conceptual sphere” is defined.

Keywords: Concept, artistic concept, lingua-cultural concept, conceptual sphere. Постановка проблемы. В последние десятилетия проблема определения

термина «концепт» является объектом исследования в различных областях линг-вистики и литературоведения, а также предметом полемики ученых, что объясня-ется самой природой данного феномена. Определение понятия окончательно не

238

утвердилось, поскольку концепт – это абстрактная мыслительная категория, нена-блюдаемая, что обусловливает большой простор для истолкования.

Изложение основного материала исследования. Проблема концепта рас-сматривалась специалистами в области культурологии, лингвистики, литерату-роведения и психологии, такими как С. Г. Воркачев, Д. С. Лихачев, Е. С. Кубря-кова, В. Г. Зусман, Г. Пауль и др.

Начало изучения термина «концепт» было заложено еще в древности и имело неоднозначный и противоречивый характер. В трудах европейских лати-ноязычных авторов основным термином для обозначения мыслительной сущно-сти было слово conceptus, в то время как в работах на английском языке исполь-зовалось слово concept – идея, общее представление, понятие или концепция. Синонимом термина «концепт» является также термин notion, что означает понятие, представление, идею, принцип или категорию и т.д.

Возникновение термина «концепт» в русской лингвистической традиции связывают, прежде всего, с работами С. А. Аскольдова-Алексеева. Он определил его как «… мысленное образование, которое замещает в процессе мышления неопределенное множество предметов, действий, мыслительных функций одно-го и того же рода» [1, с. 30]. При этом ученый предлагает разграничить концеп-ты познавательные и художественные, основным отличием которых является «далекая от логики и прагматики художественная ассоциативность» [Там же].

В отличие от С. А. Аскольдова, Д. С. Лихачев под концептом подразумевал обобщенную мыслительную единицу, которая отражает и трактует явления действительности в зависимости от ее образования, личного, профессионального или социального опыта носителя языка и является обобщением различных зна-чений слова в сознании носителей языка. Ученый также отмечал, что концепт позволяет коммуникантам преодолевать существующие между ними индивиду-альные различия в понимании слов [8].

По мнению С. Г. Воркачева, закрепленность концептов в культуре, их ин-дивидуальный характер подчеркиваются в лингвокультурных работах, и поэто-му концепт – это культурно окрашенный вербализированный смысл, представ-ленный целым рядом своих языковых реализаций, которые создают соответ-ствующую лексико-семантическую парадигму [3, с. 70].

Отметим, что Е. С. Кубрякова определяет концепт как термин, служащий объяснением ментальных или психических единиц нашего сознания, которые отображают знания и опыт человека; это «… оперативная составная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и всей картины мира, отображенной в человеческой психике» [7, c. 84]. А. А. Залевская определяет термин «концепт» как «… перцептивно-когнитивно-аффективное образование динамического характера спонтанно функционирующее в познавательной и коммуникативной деятельности индивида и подчиняющееся закономерностям психической жизни человека» [4, с. 39].

Г. Пауль предлагает иную дефиницию понятия концепт: это «... вся совокуп-ность представлений, содержащихся в душе человека» [11, с. 83]. В. М. Телия отмечает, что концепт – это продукт человеческой мысли, который можно считать явлением идеальным, поэтому концепт присущ человеческому сознанию вообще, а не только языковому [17, с. 225]. Е. Б. Яковленко считает, что концепт имеет собственное выражение при помощи конкретного языкового знака [19, с. 73].

239

С. Е. Никитина же, изучая слова-концепты народной культуры, пришла к выводу о том, что семантическое описание концепта может быть произведено через указа-ние его связей с другими концептами той же культуры [9, с. 118].

Нельзя не согласиться с Р. И. Павиленисом в том, что концепт является со-ставной частью концептуальной системы, а она, в свою очередь, – тем, о чем индивид думает, что представляет, предполагает, знает об объектах окружающе-го мира [10, с. 104].

Таким образом, в лингвистике термин концепт рассматривается с мысли-тельной и физической точки зрения, что дает нам право обозначить термин «концепт» как единицу мыслительной деятельности человека, связывающую образ с ее формальным отражением – т.е. языковым выражением.

В последнее время исследователи обращают большое внимание на концепт с точки зрения культуры и литературы. В отличие от лингвистов, литературове-ды демонстрируют иной подход к дефиниции термина и определяют художе-ственный концепт как частную реализацию концепта культуры.

Наиболее четко понимание концепта как литературоведческого термина сформулировано в работах В. Г. Зусмана. Обосновывая возможность и необхо-димость включения понятия концепт в систему современного литературовелче-ского знания, ученый пишет о том, что опора на концепт открывает новые воз-можности в представлении литературы как коммуникативной художественной системы. Автор также дает глубокое объяснение понятия «литературный кон-цепт»: это «… такой образ, символ или мотив, который имеет «выход» на геопо-литические, исторические, этнопсихологические моменты, лежащие вне худо-жественного произведения» [5, с. 14].

По мнению М. Н. Эпштейна, концепт – это смысловая структура, реализу-ющаяся в устойчивых образах, повторяющихся в границах определенного лите-ратурного ряда, которая обладает культурно-значимым содержанием, семиотич-ностью и ментальной природой [18, с. 19].

В диссертации О. В. Беспаловой художественный концепт трактуется как единица сознания поэта или писателя, которая получает свое воплощение в худо-жественном произведении или совокупности произведений и выражает индивиду-ально-авторское осмысление сущности тех или иных предметов и явлений [2, с. 6]. По мнению В. А. Пищальникова, данный угол зрения на проблему объединяет когнитивную поэтику с трактовкой концепта в психолингвистике, что определяет сходство моделируемой структуры этого ментального феномена [12, с. 16].

Таким образом, лингвистические и литературоведческие исследования ис-толковывают концепты в контексте культуры и определяют их как единицы коллективного сознания.

Термин «концепт» изучался также на стыке нескольких гуманитарных дис-циплин: лингвистики и психологии, культурологии. Так, С. Г. Воркачев обосно-вывает мысль о том, что лингвокультурологический концепта включает в себя логическое содержанием понятия: совокупность общих и существенных призна-ков класса объектов, представленных в сознании рационально, и позволяющих последнему отделить этот класс от других видовых классов внутри соответ-ствующей родовой области [3, с. 67].

240

По утверждению Н. А. Кобриной, границы концепта характеризуются не-ясностью по сравнению с языковыми сущностями и отличаются возможной нелогичностью и неконкретностью в изложении фактов [6, c. 49].

Ю. С. Степанов считал, что концепт – это как бы сгусток культуры в созна-нии человека; т.е. то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. С другой стороны, концепт – это то, через посредничество чего человек сам входит в культуру, а в некоторых случаях сливается с ней. Ученый также выде-лял в семантическом составе лингвокультурного концепта понятийное, соб-ственно культурное, собственно языковое (этимология, внутренняя форма) со-держание, пассивный (исторический) и активный (актуальный) слои [16, с. 43].

Г. Г. Слышкин утверждает, что концепт – это формально-логическая идея объекта, явления, произведения искусства, его вербализованная концепция, документально изложенный «проект» [15, с. 30].

С психологической точи зрения О. Селиванова определяет термин «кон-цепт» как информационную структуру сознания, разносубстратную, огранизо-ванную определенным образом единицу памяти, которая вмещает в себе «… совокупность знаний про объект познания, вербальных и невербальных, приобретенных путем взаимодействия пяти психических функций сознания и подсознания» [14, с. 256].

М. В. Пименова в своей работе приводит несколько иную дефиницию тер-мина, по которой концепт – это «… национальный образ, осложненный призна-ками индивидуального представления об этом образе; способы представления концептов рассматриваются на материале языковых единиц в функциональном аспекте и посредством их признаков» [13, c. 178].

Р. С. Томлин призывал исследователей не ограничиваться языком и стре-миться проводить концептуальный анализ на примере неязыковых сущностей и явлений, поскольку концептуальные представления о явлениях всегда шире и богаче языковых [20, с. 178].

Выводы. Проанализировав большое количество определений термина «концепт», мы пришли к выводу, что единой дефиниции этого термина не суще-ствует, но сходство концептуальных признаков в определениях все-таки про-слеживается. Осознание концепта как мыслительного образования позволяет реконструировать как психический мир человека, так и его этнокультурный образ. Семантическое же содержание концептов может варьироваться в контек-сте форм мысли носителя языка как их этнокультурного воспроизведения. В литературоведении термин концепт определяется как единица сознания писа-теля, который с помощью концепта передает восприятие мира автором.

Литература 1. Аскольдов-Алексеев, С. А. Концепт и слово / С. А. Аскольдов-Алексеев // Русская речь. Новая серия. – Ленинград, 1928. – С. 28-44. 2. Беспалова, О. В. Концептосфера поэзии Н. Гумилева в ее лексикографическом пред-ставлении : автореф. дисс. … канд. филол. наук : спец. 10.02.01 «Русский язык» / О. В. Беспалова. – Санкт-Петербург, 2002. – 220 c. 3. Воркачев, С. Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антро-поцентрической парадигмы в языкознании / С. Г. Воркачев // Филологические науки. – 2001. – № 1.– С. 64–72. 4. Залевская, А. А. Текст и его понимание / А. А. Залевская. – Тверь, 2001. – 177 с. 5. Зусман, В. Г. Диалог и концепт в литературе: Литература и музыка / В. Г. Зусман. – Ниж-ний Новгород : Институт научной информации по обществ. наукам РАН, 2001. – 168 с. 6. Кобрина Н. А. Язык и ментальность человека / Н. А. Кобрина // Тезисы докладов Меж-дунар. науч. конф. «Язык и культура», 14-17 сентября 2001 г., г. Москва. – Москва : Ин-т

241

иностр. яз. РАН, 2001. – С. 49. 7. Кубрякова Е. С. О понятиях места, предмета и пространства / Е. С. Кубрякова // Логиче-ский анализ языка. Языки пространств. – Москва : Языки русской культуры, 2000. – С. 84-92. 8. Лихачев, Д. С. Концептосфера русского языка / Д. С. Лихачев // Изв. АН. Серия литера-туры и языка. – 1993. – Т. 52. – № 1. – С. 3-9. 9. Никитина, С. Е. О концептуальном анализе в народной культуре / С. Е. Никитина // Логический анализ языка: культурные концепты. – Москва : Наука, 1991.– С. 117-123. 10. Павиленис, Р. И. Проблемы смысла: современный языко-философский анализ языка / Р. И. Павиленис. – Москва : Мысль, 1983. – 286 с. 11. Пауль, Г. Принципы истории языка / Г. Пауль. – Москва : Изд-во иностр. литературы, 1960. – 501 с. 12. Пищальникова, В. А. Психопоэтика / В. А. Пищальникова. – Барнаул : Алтайский гос. ун-т, 1999. – 175 с. 13. Пименова, М. В. Методология концептуальных исследований / М. В. Пименова. – Кемерово : Графика, 2003. – C. 47-67. 14. Селіванова, О. О. Сучасна лінгвістика : термінологічна енциклопедія / О. О. Селіванова. – Полтава : Довкілля, 2006. – 716 с. 15. Слышкин, Г. Г. Лингвокультурный концепт как системное образование / Г. Г. Слышкин // Вестник Волгоградского гос. ун-та, Серия «Лингвистика и межкультур-ная коммуникация». – Волгоград, 2004. – № 1. – С. 29–34. 16. Степанов, Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования / Ю. С. Степанов. – Москва : Языки русской культуры, 1997. – 824 с. 17. Телия, В. Н. Русская фразеология: Семантический, прагматический, культурологиче-ский аспекты / В. Н. Телия. – Москва : Наука, 1996. – 284 с. 18. Эпштейн, М. Н. Знак пробела: О будущем гуманитарных наук / М. Н. Эпштейн. – Москва : Новое литературное обозрение, 2004. – 864 с. 19. Яковенко, Е. Б. Реконструкция элементов концептуальной области «духовная жизнь человека» : автореф. дисс. … канд. филол. наук : спец. 10.02.04 «Германские языки» / Е. Б. Яковенко. – Москва, 1995. – 15 с. 20. Tomlin, R. S. Mapping Conceptual Representations into Linguistic Representations: The Role of Attention in Grammar / R. S. Tomlin // Language and Conceptualization. – Cambridge : CUP, 1997. – P. 162–189. УДК 821.161”18”:82.085

«СВЕТОВЫЕ» КОЛОРЕМЫ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ М. И. ЦВЕТАЕВОЙ Нигай Альбина Владимировна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: albina.albina1998@mail.ru Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая

Юлия Константиновна Аннотация. Статья посвящена систематизации представления о сущности колорем

светлый / темный. Показаны лексемы, обозначающие разные степени излучения, прелом-ления и отражения света в лирических произведениях М. И. Цветаевой. Также было про-ведено построение ассоциативной цепи использования поэтессой цветообозначения серый.

Abstract. The article is devoted to systematizing the idea of the essence of light / dark col-ouremes. The lexemes denoting different degrees of radiation, refraction and reflection of light are shown in M. I. Tsvetaeva’s poems. There has also been carried out the construction of an associative chain of the poet using the colouronym grey.

Keywords: coloureme, lexeme, light, colour. Постановка проблемы. Понятие цвета тесно связано с понятием света, что

вытекает из физических свойств этих явлений. Наибольшую группу составляют «световые» колоремы, которые нередко участвуют в формировании оттенка. Ис-следование направлено на изучение «световых» лексем в лирике М. И. Цветаевой.

Свет является существенным элементом, который определяет характер описываемого цвета. В языковой практике такая связь нередко проявляется в

242

образовании словосочетаний, в которых лексема обозначения света сочетается с лексемой с семантикой цвета, при этом первая выступает определением второго. Лексемы с семантикой света чаще всего указывают на достаточное или недоста-точное присутствие световых лучей. Другие лексемы, семантически связанные с названиями цветов, могут означать степень выраженности цветового признака, указывать на общее понятие цвета, без конкретизации, или на характер окраски.

Изложение основного материала исследования. Лексемы в лирических произведениях М. И. Цветаевой имеют семантическую связь с цветообозначени-ями. «Световые» колоремы – самые распространенные компоненты этой группы – это антонимическая пара светлый / темный, которая указывает, соответствен-но, на достаточное или недостаточное количество света.

Указанные лексемы, хоть и не являются цветонаименованиями в общепри-нятом смысле, все же могут считаться приблизительными соответствиями коло-рем белый / черный в квантитативном смысле [3, c. 23]. В отношении цвета такие категории, как светлый / темный часто влияют на формирование оттенка, по-скольку при увеличении или уменьшении количества света наступает переход количественного показателя в качественный. Так, темно-синий переходит в гранатовый, темно-красный – в бордовый и т. п.

В поэтических произведениях М. И. Цветаевой колоремы светлый / тем-ный и их дериваты встречаются достаточно часто:

а) в прямом значении: В темном, с цветиками, платье – Милости удостоиться – Ты, потупленная, в толпе Богомолок у Сергий-Троицы [1, с. 83].

– в данном примере прилагательное указывает на цвет (оттенок) одежды. Светлее солнца тронный зал… [2, с. 75].

– а в этом примере прилагательное указывает на цвет (оттенок) помещения. б) в переносном значении:

Я помню ночь и лик пресветлый В аду солдатского вагона [1, с. 108].

Плеток свист и снег в крови. Слово темное Любви [2, с. 106].

– в этом примере лексема темное уподобляется по своему символическому значению колореме черный, становясь выразителем зла и негатива. Лексема темный амбивалентна и может выражать как добро, так и зло, хотя последнее наблюдается чаще [3, c. 44].

Лексема светлый характеризуется меньшим семантически-ассоциативным потенциалом, чем колорема белый, и уподобляется ей только в значении ‘красо-та’, ‘совершенство’ (значение ‘сон’, ‘смерть’ не является общими для них). Эту асимметрию можно объяснить тем, что для колоремы черный фактически един-ственной прототипной референцией является ночь, тогда как для белый их две – день и снег. Таким образом, ассоциации ‘сон’, ‘смерть’ появляются в семантиче-ском микрополе колоремы белый именно благодаря их наличию в семантике лексемы снег [Там же, c. 41].

Нежно светлеют губы, и тень золоче Возле запавших глаз. Это ночь зажгла

243

Этот светлейший лик, – и от темной ночи Только одно темнеет у нас – глаза [2, c. 510]

Пример хорошо иллюстрирует тесную связь между лексемами с семанти-кой света и тени.

«Световые» лексемы также характеризуют непосредственно колоремы, указывая на оттенок:

Сколько темной и грозной тоски В голове моей светловолосой [2, с. 332].

Не первые – эти кудри Разглаживаю, и губы Знавала темней твоих [1, с. 61].

Кроме того, в эту группу входят лексемы, обозначающие разные степени излучения, преломления или отражения света:

Я думаю о полутемной зале, О бархате, склоненном к кружевам [2, с. 335].

Отдельно следует рассмотреть колорему серый. Этот цвет является слож-ным для классификации, поскольку сочетает в себе несколько различных оттен-ков значений. Так, колорема сизый употребляется в традиционном контексте для описания атмосферных явлений, например,

Во мгле – сизой Стоишь, ризой Снеговой одет [1, с. 71].

В то же время, серый и его производные могут употребляться для поэтиче-ского описания неба, облаков и т. п. – в этом случае колорема начинает пони-маться как «бело-серый, белый с сероватым оттенком». В то же время возможна и нецветовая трактовка упомянутой лексемы – в частности, для описания старых предметов или событий прошлого:

Чем прогневили тебя эти серые хаты, Господи! – и для чего стольким простреливать грудь? [2, с. 554].

В этом случае в семантике цветообозначения на первый план выходит сема ʽстарый’ – следовательно, временной признак преобладает над цветовым. Инте-ресно, что лексема серый приобретает темпоральное значение посредством первоначального – цветового. Серый цвет ассоциируется с седыми волосами, седые волосы – с преклонным возрастом человека, а преклонный возраст чело-века – с понятием старости и древности в целом:

Как власы мои златые Стали серой золой, Так года твои младые Станут белой зимой [1, с. 137].

Таким образом, в результате построения подобной ассоциативной цепи цветообозначения серый получает переносное, метафорическое значение, стано-вясь временным эпитетом не только материальных предметов, но и абстрактных понятий.

Вместе с тем, если серый может выступать в значении белый, то и белый иногда способен заменять серый, например:

Ровно облако побелела я: Вынимайте рубашку белую,

244

Жеребка не гоните черного… [Там же, с. 69]. В этих словах традиционная для такого контекста лексема поседела, что

обозначает узкоспециализированный цвет, заменяется более общим, семантиче-ски широким цветонаименованием – побелела.

Следовательно, наряду с лексико-семантическим полем цвета в языке су-ществует группа семантически связанных с цветами лексем. Наибольшую груп-пу составляют «световые» лексемы, которые нередко участвуют в формирова-нии оттенка.

Выводы. Нами были рассмотрены лексемы, связанные с названиями цветов. Среди них выделены такие: «световые» колоремы; лексемы, указывающие на разную степень потери цвета; лексемы, обозначающие насыщенность цвета; лек-семы, которые констатируют наличие или отсутствие цвета, не называя его (ис-кусственное окрашивание, полихроматичность, обобщенные названия цвета, от-сутствие цвета); лексемы, обозначающие цвет опосредовано; лексемы, обознача-ющие неопределенный оттенок цвета; контекстуальные колоремы. Эти лексемы могут использоваться в описаниях как людей, так и предметов, приобретая при этом прямое или переносное значение, или же сочетая эти виды значений.

Литература 1. Цветаева М. «Душа, не знающая меры…» : стихотворения. – СПб : Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. – 224 с. 2. Цветаева М. И. Стихотворения (1906–1916). – М. : Директ-Медиа, 2017. – 591 с. 3. Tokarski R. Semantyka barw we współczesnej polszczyźnie. – Lublin, 1995. – 212 s. УДК 821.161-31”18”:81’373.7

ОСНОВНЫЕ ФУНКЦИИ АНТРОПОНИМОВ В РОМАНЕ Л. Н. ТОЛСТОГО «ВОЙНА И МИР»

Новодран Татьяна Вадимировна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: novodran.tatyana@yandex.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая Юлия Константиновна

Аннотация. В статье рассматриваются особенности структуры и функции антропо-нимов в художественном пространстве романа Л. Н. Толстого «Война и мир»: антропони-мов – имен реально существовавших исторических лиц и антропонимов – имен вымыш-ленных персонажей.

Ключевые слова: антропоним, ономастика, художественная литература, личные имена. Abstract. The article investigates the main features of the structure and functions of an-

throponyms in the artistic space of L. N. Tolstoy’s novel “War and Peace”: anthroponyms – the names of real historical figures and anthroponyms – the names of fictional characters.

Keywords: anthroponyms, onomastics, fiction, personal names. Постановка проблемы. Имя персонажа в художественном произведении

многофункционально, любое имя представляет собой набор антропонимических функций, к которым относятся не только номинация (называние), но и обеспе-чение единства восприятия художественного времени и пространства (хроното-па), характеристика персонажа, линии его поведения, формирование смысла его отношений в образной системе произведения [9, с. 152].

Основанием нынешних исследований в сфере антропонимики являются труды, возникшие после проведенного в 1938 г. в Париже Первого международ-ного конгресса по аспектам ономастики. Участники заседания J. Melich,

245

Е. Ekwall, R. Menendez Pidal определили задачи, ключевые направления иссле-дований первых ономастических школ. Наиболее заметный вклад в изучение вопросов русской антропонимики как важного элемента языковой картины мира в отечественной романистике внес Ю. А. Рылов.

Следует также отметить, что антропонимы представляют собой особенный с семасиологической, грамматической точек зрения класс слов: «В ряде языко-вых моделей поведение личных имен столь различно от подходящего поведения других языковых категорий, что это само собой наводит на мысль о том, что перед нами инкорпорированный в толщу естественного языка некоторый дру-гой, иначе устроенный язык» [2, c. 97].

Изложение основного материала исследования. К антропонимам отно-сятся такие именования людей, как псевдонимы, прозвища, имена, фамилии, отчества, ники. Антропонимы играют роль ключевого звена, связывая человека с основным его окружением, в целом с обществом. Помимо этого, антропони-мические традиции, несмотря на большое число однородных черт, различаются неординарностью, специфичностью, выражающей мнение народа о мире, о месте человека в нем. Эту точку зрения поддерживает Ю. К. Картавая, ведь «с точки зрения семантики антропонимы могут предоставить разного рода инфор-мацию о носителе того или иного личного имени» [7, c. 292].

Изучение антропонимии произведений писателей является основным и важным детерминантом в теории стилистики текстов художественной литерату-ры. Постепенно человек занимает роль центральной фигуры языка и главного действующего лица мира.

Рассмотрение антропонимов в художественном пространстве романа Л. Н. Толстого «Война и мир» связано с интересом к языку с его коммуникатив-но-функциональными возможностями, способностями влиять на реципиента. В сфере стилистики текстов в художественном пространстве романов важное значение имеет изучение средств передачи антропонимов.

Известно, что в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» из более чем 550 дей-ствующих лиц 468 имеют имена или фамилии, отчества или прозвища, т.е. каким-либо образом названы. Более 200 героев романов – это реальные исторические лица: государственные деятели, военачальники, люди искусства, врачи и др.

К особенностям функционирования антропонимов в романе «Война и мир» можно отнести следующие:

• осуществляют интродуктивную, трансформационную функции; • при интродукции преобладающие модели номинации лиц – двухком-

понентные антропонимы, на втором месте – однокомпонентные; • трансформационные антропонимы подразделяются на: антропонимы со

словами-регулятивами должностей, званий, формантами, титульными знаками, постпозитивными приложениями / без них;

• трансформационные антропонимы способствуют преемственности, предшествующим интродуктивным антропонимам, создавая когерентность текста;

• выбор антропонимической единицы для трансформационных антропо-нимов обуславливается экстралингвистическими факторами: возраста референта антропонима, социального статуса и т.п.;

• идентификация референта осуществляется посредством его связи с окружающими;

246

• антропонимы, использованные в функции антономасии, имеют боль-шое значение при экспрессивном текстообразовании;

• прозвища применяются в контекстах для характеризации личности в более яркой форме в сравнении с остальными типами антропонимов [6, c. 93].

Роман «Война и мир» относится к «благодатной почве» по исследованию основных функций антропонимов, используемых Л. Н. Толстым. В романе «Война и мир» «сопричастность автора» зачастую эксплицитно выражена. Ис-следования, посвященные разнообразным аспектам изучения антропонимов в текстах разнообразных жанров, увеличиваются с каждым годом. Но, несмотря на тот факт, что роман «Война и мир» изобилует собственными именами, антро-понимами, исследователи антропонимии редко применяют данное произведение в качестве главного источника. Примеры возникновения литературных антропо-нимов в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» связаны с устойчивыми моделями ономастики описанной им эпохи. Безусловно, писатель во время выбора имен и фамилий учитывает их фонемику, морфемику, которые помогают передаче экспрессии. Отбирая имена, писатель ориентируется на настоящий словарь имен, общепризнанную формулу, благодаря которой позволено изобразить сведения об общественной, национальной, возрастной позиции лица.

Собственные имена реальных исторических лиц или вымышленных прямо соотносимы с образами персонажей. Среди персонажей романа можно увидеть императора Александра I («...Красивый, молодой император Александр, в конно-гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным негромким голосом привлекал всю силу внимания...») [10, с. 97], Наполеона I Бонапарта («...Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения...») [12, с. 10], воена-чальников русской, французской и австрийской армий («...говорил Кутузов с при-ятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удоволь-ствием слушал себя...») [10, с. 27], российских и европейских государственных и политических деятелей эпохи («...высокому, лысому, белокурому человеку лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолго-ватого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой сто-роне груди. Это был Сперанский...») [11, с. 30].

По большей части, выдуманное личное имя отражает ту или иную черту характера, которая впоследствии оказывается актуализированной в тексте. Сле-дует отметить, что в антропонимической системе романа большее значение придается фамилии героя, если речь идет о дворянстве («...Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно, всем суще-ством своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем так, как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного...») [Там же, с. 232] или имени, если говорится о простом человеке («Бывшая ключница, старушка Мав-ра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой теле-ге молодым бледным офицером») [12, с. 57].

Функционирование личных имен в тексте имеет свою особенность, так имена и названия считаются неразрывным компонентом художественного про-изведения, они формируют стиль писателя, являются одним из возможностей

247

разработки художественного образа. Личные имена обязаны быть стилистически верными и подлинными,

должны совпадать с идеей, целями произведения. Порядок личных имен в лите-ратурном произведении можно считать достаточно явной формой участия авто-ра в тексте. Функции, которые осуществляют различные группы антропонимов в художественных текстах, заложены в самих именах и фамилиях. Их применение обуславливается контекстуальными условиями, а также социальными, историче-скими и народными особенностями применения антропонимов.

Как показывает текст романа «Война и мир», набор функций, выполняе-мых разнообразными антропонимами, разный. Участвуя во внутритекстовых связях, они вместе с наиболее схожими функциями (номинация и характериза-ция) осуществляют и ряд определенных функций, например, культурно-историческую, социальную или стилистическую.

Выводы. Применение антропонимических форм в романе «Война и мир» значительно увеличивает выразительный потенциал произведения. Эмоцио-нально-интеллектуальное влияние на читателей, влияние авторского подтекста реализуются за счет деривационных способностей антропонимов, языковой игры со злободневным, прецедентным именем.

Литература 1. Бартминский, Е. Денотация и коннотация имен / Е. Бартминский // Ономастика в кругу гуманитарных наук : материалы междунар. науч. конф., 20-23 сентября 2005 г., г. Екатеринбург. – Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2005. – С. 9–10. 2. Бахнян, К. В. Социологический анализ антропонимов / К. В. Бахнян // Теоретические проблемы социальной лингвистики. – Москва : Наука, 1991. – С. 305-324. 3. Бахтин, М. М. Проблемы речевых жанров // Бахтин М. М. Эстетика словесного твор-чества. – Москва : Искусство, 1999. – С. 237–280. 4. Брагилевский, Д. Ю. О критериях разграничения имен собственных и нарицательных / Д. Ю. Брагилевский // Вестник Санкт-Петербург. ун-та. – 2004. – Вып. 3. – С. 105–109. 5. Гальперин, И. Р. Текст как объект лингвистического исследования / И. Р. Гальперин. – Москва : Наука, 1991. – 140 с. 6. Ермолович, Д. И. Имена собственные на стыке языков и культур / Д. И. Ермолович. – Москва : Р. Валент, 2006. – 200 с. 7. Картавая, Ю. К. Основные подходы к изучению семантического аспекта антропони-мов / Ю. К. Картавая, А. В. Ерастова // Вопросы филологии и межкультурной коммуника-ции: сборник научных статей. – Чебоксары : Изд-во Чувашского гос. пед. ун-та им. И. Я. Яковлева, 2017. – С. 290–293. 8. Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. – 2-е изд., доп. – Москва : Большая Российская энциклопедия, 2009. – 709 с. 9. Маслова, В. А. Современные направления в лингвистике : учеб. пособие для студ. высш. учеб заведений / В. А. Маслова. – Москва : Академия, 2008. – 272 с. 10. Толстой, Л. Н. Война и мир : роман : в 4 т. / Л. Н. Толстой. – Т. I. – Москва : ЭКСМО, 2008. – 308 с. 11. Толстой, Л. Н. Война и мир : роман : в 4 т. / Л. Н. Толстой. – Т. II – Москва : ЭКСМО, 2008. – 322 с. 12. Толстой, Л. Н. Война и мир : роман : в 4 т. / Л. Н. Толстой. – Т. III – Москва : ЭКСМО, 2008. – 346 с. 13. Толстой, Л. Н. Война и мир : роман : в 4 т. / Л. Н. Толстой. – Т. IV – Москва : ЭКСМО, 2008. – 202 с.

УДК 81’373 ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ К ОПРЕДЕЛЕНИЮ ЗАИМСТВОВАНИЯ

В РУССКОМ ЯЗЫКЕ Нурсеитова Севиля Беляловна

магистрант Евпаторийского института социальных наук (филиала)

248

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: nurseitova.sevilia@yandex.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая Юлия Константиновна

Аннотация. В статье затрагивается одно из важных и спорных понятий в современном русском языке – понятие заимствования. Рассматриваются различные подходы к определе-нию и классификации данного термина отечественными и зарубежными учеными.

Ключевые слова: лексика, заимствование, заимствование в русском языке, особенно-сти классификации.

Abstract. The article touches upon one of the most important and complex notions in the modern Russian language – that of borrowing. Different approaches to defining the content and typology of this notion by domestic and foreign scientist are regarded.

Keywords: lexis, borrowing, borrowings in the Russian language, peculiarities of classification. Постановка проблемы. Русский язык, как и любой другой, состоит из слов,

которые на протяжении многих веков составляли его словарный состав. Кроме исторически унаследованных слоев лексики, словарный состав русского языка впитал в себя значительное количество иностранных слов. В связи с различными политическими, экономическими, научно-техническими, культурными процес-сами заимствование лексики происходит непрерывно.

Проблемам заимствования посвящено немало работ отечественных и зару-бежных исследователей: В. М. Аристова, И. А. Бодуэн де Куртенэ, Э. Ф. Во-лодарская, А. И. Воронков, Л. П. Ефремов, Л. П. Крысин, Д. Э. Розенталь, В. Ю. Розенцвейг, Э. Хауген, Л. В. Щерба и др.

Цель статьи – охарактеризовать содержание термина заимствование с пози-ций различных лингвистических толкований.

Изложение основного материала исследования. При рассмотрении вопро-са об употреблении заимствованных слов одной из самых сложных проблем всегда было разграничение понятий, которые обозначают данный вид лексики. В лингвистической литературе для этого используют разные термины: иноязыч-ные вкрапления, заимствования, иностранные слова, варваризмы, интернацио-нализмы и т. п. Наиболее распространенным термином для обозначения слов, которые пришли в речь из других языков, является термин «заимствование».

Французский языковед Ж. Марузо обратил внимание на двузначность значе-ния этого термина. Это понятие обозначает одновременно и акт, в результате которого один язык усваивает элементы другой, и сам заимствованный эле-мент [7, с. 82]. В отечественной лингвистике существует значительное количе-ство дефиниций заимствованной лексемы, наиболее распространенной и обще-принятой из которых являются: «Заимствование – это слово или соединение, переходящие к определенному языку из другого языка» [3, с. 118].

Исследование основ теории лексического заимствования интенсивно нача-лось разрабатываться в течение XIX − первой половины XX века, когда стали появляться труды, посвященные изучению перехода лексических единиц из одного языка в другой. Одним из первых, кто в своих работах начал изучать функционирование заимствований в русском языке является Я. К. Грот. Так, по мнению Я. К. Грота, заимствованиями являются «издавна пришедшие слова, которые могут быть названы усвоенными или, еще проще, устаревшими, а дру-гие, новейшими, – иноязычными» [2].

В связи с вышеперечисленным, Я. К. Грот предлагает выделять следующие группы иноязычных слов по их вхождению в язык: 1) чужие слова, которые усва-

249

иваются без каких-либо изменений (кроме окончания); 2) переработаны по-своему слова; 3) переведенные слова и составленные по чужому образцу [2, с. 82].

Вслед за ним в начале ХХ в. значительное внимание заимствованием уделял И. И. Огиенко [8]. Характеризуя иноязычные элементы, ученый не дает единого определения термина «заимствованная лексика», но выделяет три группы заим-ствованных элементов, обозначая их разными терминами: 1) иноязычные элемен-ты – это «слова, которые были заимствованы издавна и вполне усвоенные в нашем языке, так что иностранное происхождение уже не ощущается, и они свободно употребляются между людьми и имеют производные»: (буква, бутылка, вишня, молоко, сапог, стекло и др.); 2) заимствования – «слова сугубо иностранные, но употребляемые в нашем языке очень часто, вследствие чего они получили у нас право гражданства и проникли даже в народный язык: доктор, аптека, солдат, школа, студент, гимназия и др.»; 3) варваризмы – «слова чисто иностранные, в нашем языке употребляются не часто; такие слова легко заменяются русскими соответствиями и употребляются только среди интеллигентов – в народном языке они не известны: констатировать, культивировать, индустрия и др.».

Итак, характерными признаками заимствованной лексики И. И. Огиенко считает не только признак времени их заимствования, но и одновременно сте-пень их распространения.

Учение о заимствовании расширил С. О. Карцевский в 20-е годы XX в. Под заимствованием исследователь понимал «не только вхождение в язык иноязычно-го слова, но и проникновение слов из любого специального языка – технического, жаргона или говора какой-либо социальной группы, отраслевой языка и т. др. в общий язык» [4, с. 108]. Причем, исследователь считал процесс заимствования положительным явлением для развития и совершенствования речи в целом.

Вполне можно согласиться с Л. П. Крысином, что «… в исследованиях ХХ века заимствования понималось лишь как перемещение слов и отдельных элементов слов из одного языка в другой» [5, с. 106].

Таким образом, на сегодня в лингвистике нет единого определения явления заимствования. Российский исследователь Л .П. Крысин считает, что «… это свя-зано с отсутствием исследований, которые характеризуют процесс лексического заимствования, миграции лексических элементов из одной лексической системы в другую, что, в свою очередь, объясняется отсутствием единства в задачах, целях и методах исследований в изучении процесса заимствования» [4, с. 108].

Современные лингвистические теории относят заимствования к сфере линг-вистической контактологии, изучающая механизмы языкового контакта двух или более языков в определенный социально-исторический период развития человечества, анализирует условия их проникновения из одного языка в другой, собственно заимствования таких единиц и отрабатывает модели их функциони-рования. Эта новое течение в теории заимствования занимается экстралингви-стическими факторами межъязыкового влияния, собственно лингвистическими процессами языкового контакта и именно явлениями, которые связывают оба фактора. Согласно теории трансфера, перенесенное из одного языка в другой слово, проходит адаптацию на всех уровнях языка: фонемном, морфемном, семантическом, синтаксическом.

Такого же мнения относительно заимствованных элементов (фонем, морфем, слов синтаксических и семантических элементов) придерживается С. В. Семчин-

250

ский. По его мнению, термин «заимствование» касается не только лексических элементов, потому что заимствоваться могут и фонемы, и средства словообразо-вания, и модели словообразования, и отдельные морфемы, и схемы словосоче-таний, и фразеологизмы, и схемы предложений и грамматические категории и даже флексии. Однако частотность заимствования тех или иных элементов или моделей не одинакова, флексии, например, заимствуются чрезвычайно редко, но не заимствованных средств в языках нет.

Кроме того, в современной лингвистике заимствованием называют не только межъязыковые процессы, но и внутриязыковые. Процесс заимствования может происходить не только из чужих языков, но и с диалектов, как географических, так и социальных. А. А. Реформатский указывал, что: «Могут быть заимствова-ния и внутри одного языка, когда общий литературный язык заимствует что-либо из диалектов, профессиональной речи, жаргонов и наоборот» [9, с. 476].

Следует отметить также, что термин «заимствование» может использоваться для определения соответственно процесса и результата этого процесса. Так М. А. Брейтер рассматривал заимствование как «… процесс, во время которого происходит постепенное продвижение от разовых, окказиональных использова-ний определенного заимствования, по пути его постепенного освоения сред-ствами языковой системы и, наконец, включая его как полноправного элемента в систему языка-рецептора с присвоением характеристик, свойственных первич-ным единицам соответствующих классов» [1, с. 60].

Итак, традиционно термин «заимствование» употребляется в языковедче-ской литературе в двух значениях: в широком и узком смысле. В широком смысле термин «заимствование» рассмотрен в связи с теорией языковых контак-тов, взаимодействием языковых систем, как один из путей обогащения словар-ного состава языка. Так, в исследованиях А. А. Реформатского лексические заимствования рассмотрены как один из путей и культурных последствий, поли-тических, экономических взаимовлияний между народами. В узком смысле термин «заимствование» обозначает процесс вхождения в систему языка и адап-тации лексической системы.

Наибольшего внимания, заслуживает концепция Д. С. Лотте, который выделил основные критерии для отнесение любого слова к числу «чужих» или «своих» (усвоенных). Исследователь называет следующие критерии выделение заимство-ваний в ткани родного языка: 1) насколько состав звуков определенного слова отвечает общепринятым правилам звукосочетанием соответствующего языка; 2) насколько морфологическая форма и отдельные части слов (аффиксы) соответ-ствуют общепринятым в этом языке, гармонируют со всем составом языка; 3) анализируемые слова имеют производные. Учитывая все эти три основных фактора Д. С. Лотте понимает заимствованные слова – как иностранные (чужие) слова, которые не усвоены нашим языком (фонетически, морфологически) и не имеют соответствующих синонимических форм в языке-рецепторе [6, с. 33].

Ученый отмечает: «Под заимствованными словами в чистом виде» будем понимать слово, перенесенное в данный язык из какого-либо языка в том виде (в той форме), в которой оно в ней существует на момент заимствования. В том случае в заимствованном языке отсутствуют какие-либо творческие элементы (элементы собственного созидания слова, элементы словообразования). При этом мелкие фонетические изменения, обусловленные различными системами

251

звуков, в виду, естественно, приниматься не должны. Не следует учитывать также особенности «народной фонетики» [Там же, с. 42].

Классифицируя заимствованную лексику, Л. П. Крысин выделяет следую-щие основные типы иноязычных слов: 1) заимствованные слова; 2) экзотическая лексика; 3) иноязычные вкрапления.

Л. П. Крысин говорит также о существовании слов, которые занимают проме-жуточное положение между этими тремя группами слов и это является свидетель-ством отсутствия четкой границы между заимствованными словами, экзотизмами и иноязычными вкраплениями. Например, в процессе частого употребления в речи иноязычных вкраплений может стать полноценным заимствованием семантически самостоятельным и оформленным в соответствии с фонетически-морфологических моделей языка-рецептора. Так же, когда заимствуется предмет, для обозначения которого употребляется экзотизм, последний может стать заим-ствованным словом, например, сюртук, халат; фокстрот, танго и др. [4, с. 50].

Итак, граница между заимствованными словами, экзотизмами и иноязычны-ми вкраплениями может становиться менее четкой вследствие различных семан-тических и функционально-речевых причин.

Выводы. Изучением заимствованной лексики занимаются как зарубежные исследователи, так и отечественные. Это связано с тем, что процесс заимствова-ния очень широкий по тематическим диапазонам. Это общественно-политическая лексика, экономическая, термины из области рыночного хозяйства и банковского дела, спортивная терминология, названия должностей и обраще-ний, явлений общественной и культурной жизни. Термин заимствование означа-ет элемент чужого языка (слово, морфема, синтаксическая конструкция), пере-несенный из одного языка в другой в результате языковых контактов.

Литература 1. Брейтер, М. А. Англицизмы в русском языке / М. А. Брейтер. – Москва : Диалог-МГУ, 1997. – 274 с. 2. Грот, Я. К. Учебник русского языка / Я. К. Грот. – 2-е изд. – Москва, 1849. – С. 194–204. 3. Жукова, И. Н. Словарь терминов межкультурной коммуникации / Жукова И. Н, Ле-бедько М. Г., Прошина З. Г., Юзефович Н. Г. ; под ред. М. Г. Лебедько и З. Г. Прошиной. – Москва : Флинта: Наука, 2013. – 632 с. 4. Крысин, Л. П. Иноязычные слова в современном русском языке / Л. П. Крысин. – Москва : Наука, 1968. − 209 с. 5. Крысин, Л. П. Русское слово, свое и чужое: Исследования по современному русскому языку и социолингвистике / Л. П. Крысин. – Москва : Языки славянской культуры, –2004. – 888 с. 6. Лоте, Д. С. Вопросы заимствования и упорядочения иноязычных терминов и термино-элементов / Д. С. Лоте. – Москва : Наука, 1982. – 152 с. 7. Марузо, Ж. Словарь лингвистических терминов : пер. с фр. / Ж. Марузо ; предисл. В. А. Звегинцева. – Москва : Едиториал УРСС, 2004. – 440 с. 8. Огиенко, И. И. Иноземные элементы в русском языке: История проникновения заим-ствованных слов в русский язык / И. И. Огиенко. – Киев : Тип. Бондаренко и Гнездовского, 1915. – 186 с. 9. Реформатский, А. А. Введение в языкознание / А. А. Реформатский. – Москва, 2001 – 536 с. УДК 82.09

ПРИЕМЫ СОЗДАНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА Пигнастая Дарья Григорьевна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: pignastdarya@mail.ru

252

Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Петренко Наталья Анатольевна

Аннотация. Статья посвящена изучению приемов создания художественного образа. Проанализированы различные подходы к классификации приемов, а также представлено их обобщение, в основе которого прямое или косвенное описание отличительных черт образа.

Ключевые слова: образ, художественный образ, прием, средство, характеристика. Abstract. The article is devoted to consideration of devices of creating an artistic image. There

have been analyzed different approaches to classification of such devises, and their generalization is presented based on the direct and indirect description of the distinctive features of the image.

Keywords: image, artistic image, device, means, characteristics. Постановка проблемы. Вопрос приемов создания художественного образа

имеет существенное значение для литературоведения. Он относится к важней-шим среди композиционных и сюжетных особенностей текста, его языкового фонда, а также других составляющих произведения. Точный подбор писателем художественных образов в тексте влияет на его тему, идею, проблематику.

В отечественном литературоведении к теме приемов создания художе-ственного образа обращались многие ученые, например, Л. Я. Гин-збург, М. И. Котович, О. А. Мальцева, В. И. Филиппова, О. И. Федотов, В. Е. Хализев, М. Б. Храпченко и др. Несмотря на изученность приемов и специфики создания художественных образов, наше исследование актуально, т.к. детальный анализ различных художественных приемов позволяет лучше понять принципы созда-ния персонажей, отражение действительности в творчестве писателей разных исторических эпох. Каждый период характеризуется поисками новых художе-ственно-изобразительных средств, форм организации, повествования. Цель нашей статьи – изучить основные приемы создания художественного образа, определить факторы, влияющие на его создание.

Изложение основного материала исследования. Художественный образ в литературе является специфической формой познания. Его стоит рассматривать как элемент художественного целого, обладающий формой и концептуальным содержанием в определенном произведении. В зависимости от развития человече-ской мысли образ может принимать различные конфигурации, т.к. трансформиру-ется сам предмет изображения, либо изменяются способы его воссоздания. Созда-ние определенного образа зависит от того, в каком литературном направлении работает автор – классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм и др. Исследо-ватель О. И. Федотов отмечал, что «литературный образ является «формой самой жизни»» [5, с. 108]. Этот фактор является одним из ключевых, т.к. каждому тече-нию соответствует своя образная система, тенденции и способы ее развития, под-чиненные времени, установкам, определенным правилам.

Разработка образа также зависит от того к какому типу он относится: словес-ная образность, образы-детали, пейзаж, натюрморт, интерьер, образ человека. Можно сказать, что образ – некая абстракция, принимающая четкие формы в литературном произведении. Стоит отметить, что именно образы являются осно-вой и базой всего литературного пространства произведения, его сюжета, а также проблематики. Их можно рассматривать как главную действующую силу, вокруг которой происходят важные события, центральные для всего повествования.

Исследовательница В. И. Филиппова считала, что «с точки зрения автора произведения художественный образ – это результат комплексного слияния элементов реального мира, мировоззрения автора и мастерства художни-ка» [4, с. 112]. Литературовед акцентировала внимание на внешних и индивиду-

253

альных факторах влияния на процесс создания художественного образа. Худо-жественный образ в литературе можно рассматривать как результат осмысления автором какого-либо объекта реальности. Он может создаваться с помощью типизации, обобщения или вымысла. Писатель способен не только отражать жизненные объекты и явления, но и преображать их с помощью личного творче-ского воображения. Он выступает в роли активного творца, но не в роли копи-ровщика.Создание произведения, а значит и художественных образов требует от писателя тщательной, продуманной работы. Он должен обладать не только различными навыками и умениями, но также эстетическими чувствами.

Можно выделить два периода работы писателя над созданием художе-ственного образа. В первый период работы автор обращается к уже накопленно-му собственному жизненному материалу, который может быть использован в создании образа. Вторым периодом можно считать сам процесс создания того или иного персонажа, воплощение замысла писателя. Создание художественно-го образа стоит начинать с намеренного или ненамеренного поиска объекта изображения в реальной действительности. Данный процесс подводит писателя к необходимому характеру, интересного с социальной, психологической или философской стороны. Далее следует художественное воплощение с элементами индивидуализации персонажа.

Приемы, используемые для создания образа, можно рассматривать как ин-струмент, либо материал, основа которого ложится на индивидуальные особенно-сти персонажа. Строгий отбор материала является одним из основных принципов создания образа. Автор, у которого большой жизненный опыт, кругозор, может умело использовать данный материал, образуя оригинальные, интересные образы. Можно сказать, что они «оживают» на страницах литературного произведения.

Существуют различные классификации приемов создания художественного образа. Обратимся к некоторым из них. Например, М. Б. Храпченко выделяет следующие приемы: «… троп, речь героя, авторское повествование или описание, художественная деталь, композиция предложения, абзаца, главы, ритмика и мело-дика произведения и др.» [7, с. 62]. Данная классификация направлена как на содержательную сторону текста и его образной системы, так и на структурную, в основе которой лежит взаимосвязь художественного образа с его композицион-ным построением и закономерностями интонационной стороны текста.

Л. Я. Гинзбург также рассматривала приемы создания художественного образа и выделяла такие: «Внешние черты, психологический анализ, прямая авторская характеристика, характеристика героя другими действующими лица-ми, сопоставление героя с другими действующими лицами, изображение усло-вий, в которых живет и действует персонаж, изображение природы, описание среды, общества, а также художественная деталь» [1, с. 115]. Данные приемы можно разделить на внешние, рассматривающие особенности описания образа, и внутренние, в основе которых находится чувственная составляющая характери-стики художественного образа.

В свою очередь В. Е. Хализев заявлял, что «… образ персонажа может со-здаваться из нескольких составляющих: портрет, поступки, индивидуализация речи, биография героя, авторская характеристика, характеристика героя другими действующими лицами, мировоззрение героя, привычки и манеры, отношение героя к природе, средства психологического анализа, говорящее имя или фами-

254

лия, вещная характеристика» [6, с. 101]. Исследователь обращал внимание на то, что в процессе создания образа участвуют различные приемы, которые в конеч-ном результате формируют определенный тип героя.

Укажем, что психологическая, портретная или речевая характеристика героя выступают основой создания того или иного художественного образа. Черты, кото-рыми автор наделяет героя своего произведения, являются индивидуальными. Они ярко отражают уклад жизни, определенное время. Важно отметить, что эти черты могут стать типическими, на основе которых писатели будут создавать последую-щие образы, корректирующие, дополняющие тот или иной тип персонажа.

Характеристика героя включает в себя диалог, монолог или внутренний монолог. Данный прием направлен на обозначение основных принципов миро-воззрения персонажа, его взглядов и черт характера. К данной группе можно отнести сны героя, передающие его переживания, волнения (данный прием содержит в себе психологизм). Вышеуказанные компоненты художественного произведения строятся на оценке происходящего в литературном тексте через образ героя. Также через авторский замысел характеристика помогает опреде-лить место персонажа в образной системе всего текста, обозначает мотивы по-ведения, цели и задачи тех или иных действий.

Отдельно можно рассматривать такое средство, как взаимохарактеристика, предполагающее объяснение черт характера одного персонажа, либо его по-ступков через речь другого. При этом данный прием носит сугубо субъективную форму, т.к. содержит в себе индивидуальное начало, собственное мнение. Взаи-мохарактеристика строится на отношение одного героя к другому, определяя этим положительную или отрицательную семантику самой характеристики. Она может быть развернутой, предполагающей рассказ о жизни героя, его внешно-сти, социальном положении, либо сжатой, в основе которой небольшое описа-ние, либо краткая субъективная оценка.

К приемам создания образа также относится характеристика героя через его поступки, его взаимоотношения с другими персонажами текста. Они явля-ются не только строительным материалом сюжетной линии произведения, но и создают определенный характер, раскрывающийся во взаимоотношениях с окружающими. Поступки стоит рассматривать как особенности поведения, через которые выражается мировоззрение героя, его аксиологические принципы, порожденные эпохой. Важно отметить, что они являются основой сюжета про-изведения, его развития. Характеристика героя через поступки происходит на намеренных или ненамеренных действиях, через призму которых вырисовыва-ются отличительные черты образа.

Портрет также является неотъемлемой частью образа и выражается в изоб-ражении внешности героя. Часто благодаря портретным описаниям можно опре-делить душевное состояние персонажа. Его биография подводит читателя к пони-манию, что повлияло на формирование личности героя, его жизненных установок, почему автор наделил образ теми или иными чертами. При этом важно, чтобы писатель указывал те события из биографии героя, которые будут существенны для читателя и сюжетной линии в целом. В портрете, как приеме создания худо-жественного образа, преобладает описательная функция изображения особенно-стей персонажа, его внешнего вида. Также он способен отражать внутренне состо-яние, переживания, вызванные жизненными коллизиями.

255

Важнейшим строительным материалом словесного художественного портре-та исследовательница О. А. Мальцева считает «… лексику, описывающую внеш-ний облик человека» [3, с. 56]. М. И. Котович дополняет, что «… словесный порт-рет персонажа играет немаловажную роль при создании образа персонажа, а по-тому может рассматриваться особо» [2, с. 64]. Отметим, что к языковым средствам создания образа относятся тропы (эпитет, метафора, сравнение, литота, гипербола и др.). Данные изобразительно-выразительные средства помогают писателю ак-центировать внимание читателя на каких-либо особенностях образа с помощью прямого либо косвенного описания признаков персонажа. Переносное значение тропов создает некую иносказательную образность, формирующую представление о герое. Также тропы могут использоваться для того, чтобы «украсить» или наоборот дать отрицательную оценку тому или иному образу. К языковым сред-ствам можно отнести и уменьшительно-ласкательные слова. Они могут приме-няться с целью иронического описания героя, либо указания на его отличительные черты во внешнем облике или внутренних качествах. Именно слово является главным строительным материалом при создании образа в литературном произве-дении. Оно же является главным носителем образности в тексте.

Важную роль при создании художественного образа играет подтекст, кото-рый является особой разновидностью передачи информации. Благодаря ему читатель может понять о чем «умолчал» автор при изображении определенного образа. Это происходит на уровне интуитивного восприятия специфических черт персонажа или иного образа, входящего в пространство произведения. Данный прием содержит свое значение в самой семантике термина, который сосредоточен на смысле, скрытом вне текста. Такое отношение автора к изобра-жаемому содержит неявный, потаенный смысл.

Приемом создания художественного образа и специфическим средством, отражающим особенности душевного состоянии персонажа (в форме прямого сравнения с внутренними коллизиями героя, либо в качестве контраста), являет-ся пейзаж. Он помогает раскрыть личность героя и выразить авторское отноше-ние к созданному образу с помощью различных средств (например, параллель-ное сопоставление с временами года, дня или ночи, грозы, дождя, ярко светяще-гося солнца, радуги и т.д.). Важной особенностью пейзажа также является то, что герой может высказывать либо формировать через определенные действия собственное отношение к природе.

При создании художественного образа автор может обращаться к символу и детали. Деталь – важный инструмент в произведении, несущий значительную смысловую и эмоциональную нагрузку. Она может указывать на состояние героя, быть частью обстановки, либо описания чего-либо. Деталь, как компонент предметной выразительности, включает в себя психологическую и фактографи-ческую функции. В ее основе лежит выражение факта действительности, свя-занного с положением героя и условиями его жизни.

Символ – знак или образ, выражающий смысл какого-либо явления в пред-метной либо беспредметной форме, наделенный важным контекстуальным зна-чением. Ему присуща многозначность содержания, что может выражаться в различной трактовке черт персонажа либо его состояния. Символ стоит рассмат-ривать как опознавательную примету, тесно связанную с природой образа. Дан-ные приемы не несут в себе прямую характеристику героя, но указывают на

256

отличительную черту его облика или состояния. Важным приемом создания художественного образа также является инте-

рьер. В его основе лежит обстановка внутреннего пространства здания, помеще-ния, которая указывает на поведенческое, социальное, материальное либо пси-хическое состояние героя. Интерьер прямо организует жизненное пространство, отмечает то, в каких условиях живет герой, его эстетические и социально-бытовые предпочтения. В его функции входит определение исторического вре-мени повествования, которому свойственны разные принципы организации внутреннего состояния помещения.

К следующим приемам можно отнести говорящие имена и фамилии, а также привычки персонажа. Первые содержат в себе скрытую характеристику образа, его отличительных качеств через антропонимическую сторону текста. Говорящие имена и фамилии стилистически экспрессивны и несут положительную, отрица-тельную, либо нейтральную семантику в самом антропониме, определяя этим черты художественного образа. Вторые, как бессознательно повторяющиеся дей-ствия или поступки, также указывают на личностные качества, жизненные уста-новки героя. Они отражают натуру образа и чаще всего проявляются на бытовом уровне, т.к. герой совершает какие-либо действия бессознательно. Их нельзя рас-сматривать как полноценные действия, влияющие на ход художественного текста, но они являются строительным материалом образа.

Часто писатели обращаются к факультативному элементу произведения – эпиграфу. Он формирует читательскую установку, подчеркивает главную мысль всего произведения. Также в нем может быть отсылка к некой значащей мысли, в отношении к определенному образу либо к целой образной системе всего литературного произведения. В эпиграфе может содержаться конкретно автор-ское отношение к персонажам текста.

Отметим, что на создание художественного образа влияют различные факто-ры. Они синтезируют в себе особенности изображения самого художественного образа и оценку писателя. Стоит рассматривать две группы художественных обра-зов, первая их которых основывается на авторском видении образа, а в основе второй заложены традиционные черты определенного типа персонажа. Таким образом, содержание по способу образования художественного образа включает в себя объективное начало, т.е. личность писателя, субъективное начало, к которому относятся время и эпоха, в которое написано произведение, реалии окружающего мира, а также вспомогательные факторы. Опираясь на вышесказанную информа-цию, приемы создания художественного образа можно распределить по группам:

– объективные приемы (характеристика героя, портрет, биография персо-нажа, поступки героя, языковые средства);

– субъективные приемы (характеристика образа автором, взаимохарактери-стика);

– вспомогательные приемы (подтекст, пейзаж, деталь, символ, интерьер, говорящие имена и фамилии, привычки, а также эпиграф).

Все рассмотренные приемы можно разделить на вербальные и невербальные средства. Первые создают образ с помощью речи, описания и т.д., а вторые через действия, поступки. Стоит отметить, что указанные приемы не функционируют обособленно. Они должны гармонично сочетаться в одном образе, который созда-ется на основе одного или нескольких приемов. Они взаимодополняют друг друга,

257

носят интегративный характер, формируя определенный тип образа в тексте. Ре-зультатом является органичность и целостность всех черт и характеристик героя. Он заключает в себе картину типизации и индивидуализации каких-либо черт.

Таким образом, приемы, указанные выше, должны воздействовать на чита-теля, формировать через его познавательную деятельность определенное отно-шение к образу, персонажу, его характеру. Важно, что несмотря на синтезиро-ванную работу приемов при создании образа, его восприятие читателями может быть различное, сугубо индивидуальное, выраженное в положительной, либо отрицательной оценке. Это зависит от разных факторов, таких как, возраст, социальное положение, мировоззрение. Происходит эмоционально-оценочный процесс познания образа через призму собственных взглядов. Отсюда будет и различное отношение к персонажу.

Выводы. Все приемы делают художественные образы яркими, запомина-ющимися, влияют на конечный результат создания определенного типа героя или какого-либо образа, который определяет идейное содержание текста, его проблематику и направленность. Их функционирование можно рассматривать как процесс, направленный на отображение явлений действительности. Важно то, что этот процесс всегда будет актуальным для литературы. Он определяет колорит эпохи, духовную составляющую, определенное мировоззрение либо принципы, на которых строятся взаимоотношения индивидов. Литературное пространство позволяет воспроизводить различные модели поведения персона-жей, их функционирование в обществе.

Литература 1. Гинзбург, Л. Я. О литературном герое / Л. Я. Гинзбург. – Москва : Советский писатель, 1979. – 223 с. 2. Котович, М. И. Языковые средства создания персонажа в художественном произведении / М. И. Котович // Сб. статей и тезисов IX Междунар. науч. практ. конф. – Минск : БГУ, 2015. – № 12. – С. 64-68. 3. Мальцева, О. А. Лингвостилистические особенности словесного художественного портре-та в современном английском романе / О. А. Мальцева. – Москва : Горизонт, 1986. – 56 с. 4. Филиппова, В. И. Художественный образ как продукт творческого процесса / В. И. Филиппова // Вестник ЧГУ. – 2008. – № 1. – С. 112-116. 5. Федотов, О. И. Основы теории литературы / О. И. Федотов. – Москва : Владос, 2008. – 252 с. 6. Хализев, В. Е. Теория литературы / В. Е. Хализев. – Москва : Академия, 2013. – 432 с. 7. Храпченко, М. Б. Горизонты художественного образа / М. Б. Храпченко. – Москва : Художественная литература, 1986. – 441 с. УДК 372.882:81’243

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ОБУЧЕНИЯ ИНОЯЗЫЧНОЙ ДИАЛОГИЧЕСКОЙ РЕЧИ

Работникова Анастасия Викторовна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: jojoisareligion@mail.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Камен-ский Александр Иванович

Аннотация. В статье уточнены лингвистические особенности обучения иноязычной диалогической речи, к которым отнесены ситуативность, клишированность, фразеологич-ность, эллиптичность, стилистическая дифференцированность диалогической речи как объекта изучения.

258

Ключевые слова: лингвистические особенности, обучение иноязычной диалогиче-ской речи, ситуативность, клишированность, фразеологичность, эллиптичность, стилисти-ческая дифференцированность.

Abstract. The article clarifies linguistic peculiarities of teaching foreign language dialogi-cal speech which include situational character, using cliché and phraseological units, elliptic character, stylistic differentiation of dialogic speech as an object of study.

Key words: linguistic peculiarities, foreign language dialogical speech, situational charac-ter, using cliché and phraseological units, elliptic character, stylistic differentiation.

Постановка проблемы. Лингвистические особенности обучения иноязыч-ному диалогическому высказыванию исследовались М. Л. Вайсбурд, В. Л. Скал-киным. Ю. А. Сорокиным, Г. А. Орловым, Б. Ф. Тарасовым, Э. П. Шубиным, H. Grice, J. Meerloo, J. Searle, R. Quirk. Вместе с тем, структурно-типологические особенности устной речи остаются не полностью раскрытыми, не в полной мере определены лингвистические особенности обучения иноязычному диалогиче-скому взаимодействию. Вышесказанное обусловило выбор темы исследования и составило его актуальность.

Цель статьи – уточнить лингвистические особенности обучения иноязыч-ной диалогической речи.

Изложение основного материала исследования. Речь делится на внут-реннюю и внешнюю [2]. Внутренняя форма речи – это речь, не выполняющая функцию общения, а лишь реализующая контролирующую (обслуживающую) функцию в процессе коммуникации. Этот вид речи позволяет формулировать в вербальном коде информацию как продукт человеческого мышления. Внешняя речь – это система используемых человеком звуковых сигналов и письменных знаков для передачи информации, процесс материализации мысли. Она реализу-ется в формах устной и письменной речи, тесно связанных друг с другом. Их взаимодействие настолько интенсивно, что в практике преподавания зачастую устной речи обучают на основе письменных текстов, не учитывая различий между ними [8]: устная речь – это речь звучащая, которая создается в процессе говорения, характеризуется словесной импровизацией и спонтанностью. Пись-менная речь же графически закреплена, может быть заранее обдумана и исправ-лена, в ней преобладает книжная лексика.

Взаимодействие и взаимозависимость двух форм речи обусловлены реали-зацией общих функций [9]: 1) воздействие (человек посредством речи влияет на другого человека); 2) общение (обмен информации между людьми); 3) выраже-ние (человек с помощью речи может выражать свои эмоции и чувства); 4) обозначение (позволяет давать названия предметам).

Письменная речь отличается от устной также тем, что она адресована от-сутствующему в момент продуцирования речи реципиенту. Пишущий не видит своего читателя, письменная речь не подвергается эмоциональному изменению со стороны реципиента, в то время как устная речь, как правило, предполагает наличие собеседника [2]. Пишущий не может опираться на экстралингвистиче-ские средства общения – использовать жесты, мимику; к грамматическому и композиционному оформлению его речь выдвигаются более высокие требова-нию. Еще одной особенностью письменной речи является абстрагирование от коммуникативной ситуации и малая вероятность того, что что-то может быть недосказано. В отличие от письменной речи, в устной речи многое можно упу-стить, недосказать, опустить, говорящий всегда может использовать экстралинг-вистические и паралингвистические средства (мимика, жесты, коммуникативная

259

среда, интонация). Письменная речь должна быть максимально ясной и развер-нутой для правильной передачи информации, в то время как «говорение должно быть ситуативным и коммуникативно-направленным» [3, с. 167].

Пишущий не ограничен во времени и может потратить его столько, сколь-ко ему нужно; говорящий же создает свою речь спонтанно; переспрашивать сказанное кем-то означает нарушение процесса коммуникации, так как возника-ет шум, который мешает правильно воспринимать информацию [1].

Устная речь может реализовываться в двух формах: монологической и диа-логической. Монологическая речь более сложная по форме, требует завершен-ности выражения мысли. Владеть умениями монологической речи означает уметь соблюдать «… связность и логичность изложения мыслей и структурно-композиционную завершенность высказывания; объем (полноту) высказывания как степень раскрытия темы» [3, с. 167].

Диалогическая речь – это комплекс ситуативных речевых действий, возни-кающих по инициативе одного из участников коммуникации [4]. Выделяют следующие основные свойства диалогической речи как формы устной речевой деятельности:

1) ситуативность (совокупность обстоятельств и отношений, возникающих во время коммуникационного акта. Они влияют на выбор коммуникативных средств. Существует несколько видов речевых ситуаций: а) естественная речевая ситуация (возникает прямо в условиях языковой среды, не имеет каких-либо ограничений); б) искусственные (в основном используются в учебном процессе). Различают стан-дартную и вариабельную ситуацию. Стандартная ситуация всегда стабильна, а вариативная может изменяться в зависимости от типа коммуникации [7];

2) клишированность (употребление в речи различных клише) [6]; 3) фразеологичность (насыщение речи фразеологическими единицами) [5]; 4) эллиптичность (незавершенность грамматических конструкций, импли-

цитность, недосказанность, опора понимания на ситуативный контекст) [7]; 5) стилистическая дифференцированность (использование разных функци-

ональных стилей речи) [5]. Ситуативность предполагает, во-первых, тематическую обусловленность

языкового материала, во-вторых, ситуативную организацию процесса овладения иноязычным диалогическим общением [2]. Клишированность, фразеологичность и эллиптичность означают дополнительные трудности обучения, требующие целе-направленной работы по их предупреждению. Стилистическая дифференцирован-ность диалогической речи предполагает следование не только ситуативному, но и функциональному принципу обучения иноязычной диалогической речи.

Выводы. Охарактеризованы лингвистические особенности обучения ино-язычному диалогическому высказыванию, к которым отнесены ситуативность, клишированность, фразеологичность, эллиптичность, стилистическая диффе-ренцированность диалогической речи как объекта изучения. Ситуативность предполагает, во-первых, тематическую обусловленность языкового материала, во-вторых, ситуативную организацию процесса овладения иноязычным диало-гическим общением. Клишированность, фразеологичность и эллиптичность означают дополнительные трудности обучения, требующие целенаправленной работы по их предупреждению. Стилистическая дифференцированность диало-гической речи предполагает следование не только ситуативному, но и функцио-

260

нальному принципу обучения иноязычной диалогической речи. Литература

1. Бубнова Г. И. Письменная и устная коммуникация: Синтаксис и просодия / Г. И. Бубнова, Н. К. Гарбовский. – Москва : Изд-во МГУ, 1991. – 272 с. 2. Каменский, А. И. Краткий курс методики преподавания английского языка как ино-странного (на английском языке) : [учеб. пособ.] / А. И. Каменский. – 3-е изд., стереотип. – Евпатория : [КФУ], 2015. – 213 с. 3. Каменский, А. И. Организация обучения средних школьников иноязычной монологиче-ской речи / А. И. Каменский, С. А. Каменский // Реализация компетентностного подхода в системе профессионального образования педагога : материалы V Всерос. науч.-практ. конф., 12-13 апреля 2018 г., г. Евпатория / ред. Н. А. Глузман, И. Я. Ивлева, И. Б. Каменская, Ю. К. Картавая, В. Н. Раскалинос. – Симферополь : ИТ «Ариал», 2018. – С. 166-168. 4. Мурзаева, В. В. К вопросу о лингвистических особенностях диалогической речи / В. В. Мурзаева, Н. А. Тумакова // Молодой ученый. – 2015. – № 10. – С. 1233-1235. 5. Орлов, Г. А. Современная английская речь : [учеб. пособ. для вузов по спец. «Англ. яз. и лит.»] / Г. А. Орлов. – Москва : Высш. шк., 1991. – 238 с. 6. Основы методики преподавания иностранных языков / под ред. В. А. Бухбиндера, В. Штраусса. – Киев : Вища шк., 1986. – 335 с. 7. Скалкин, В. Л. Обучение диалогической речи на материале английского языка / В. Л. Скалкин. – Москва : Инфра, 2009. – 156 с. 8. Филиппова Л. С. Русский язык и культура речи / Л. С. Филиппова, В. А. Филиппов. – Москва : Флинта : Наука, 2009. – 272 с. 9. Шубин, Э. П. Языковая коммуникация и обучение иностранным языкам / Э. П. Шубин. – Москва : Просвещение, 1972. – 350 с. УДК 821.161.1-2”19”:81’373.7

ЭКСПРЕССИВНО-СТИЛИСТИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В ПЬЕСЕ А. П. ЧЕХОВА

«ДЯДЯ ВАНЯ» Ризаева Нияра Рашидовна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: rizaeva98@mail.ru Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Шевченко

Алла Николаевна Аннотация. В статье предлагается экспрессивно-стилистическая характеристика

фразеологических единиц, в которых экспрессия в слове неизменно сопровождается рас-ширением и усложнением его смыслового объема, появлением в его структуре дополни-тельных, побочных смысловых оттенков. Представлена характеристика фразеологизмов на основе пяти групп фразеологических оборотов с точки зрения их экспрессивно-стилистических свойств в пьесе А. П. Чехова «Дядя Ваня».

Ключевые слова: фразеологизм, книжные и межстилевые фразеологизмы, разго-ворно-бытовые фразеологические единицы, архаизмы и историзмы.

Abstract. The article proposes an expressive-stylistic characteristics of phraseological units, in which expression in the word is invariably accompanied by the expansion and complication of its semantic volume, the appearance in its structure of additional, minor semantic nuances. The character-istics of phraseological units on the basis of five groups of phraseological phrases from the point of view of their expressive-stylistic properties in A. P. Chekhov’s play “Uncle Vanya” is presented.

Keywords: phraseologism, bookish and cross-style phraseologisms, common colloquial phraseological units, archaisms and historicisms.

Постановка проблемы. Русская лексика богата на выразительные сред-ства, которые позволяют создать образ, воссоздать пейзаж, историческую эпоху. К таким средствам относятся фразеологизмы, которые являются важной состав-ной частью современного русского языка и продолжают оставаться актуальным объектом лингвистических исследований. На данном этапе развития фразеоло-

261

гии существует много разногласий ученых по различным вопросам данной науки. Одной из таких проблем, являются свойства экспрессивно-стилистических фразеологических единиц.

Цель статьи – выявить и определить экспрессивно-стилистические свой-ства фразеологических единиц в пьесе А. П. Чехова «Дядя Ваня».

Изложение основного материала исследования. По мнению А. Н. Шевченко, «Фразеологизмы – это важная часть жизни народа. Фразеоло-гическая единица, выступая как компонент любого текста, тесно связана с кон-текстом произведения. Как единицы лексической системы языка устойчивые словосочетания красочно дополняют и придают разнообразие современному языку» [6, с. 218].

Фразеология является большой сферой в языкознании, которую изучают на протяжении многих лет ученые, среди которых: В. В. Виноградов, А. В. Кунин, Н. М. Шанский и др. Несмотря на большой интерес к области фразеологии су-ществуют вопросы, которые еще не до конца рассмотрены языковедами, а также не выработано единого похода к изучению фразеологических единиц, немало проблем возникает и с упорядочением терминов.

Говоря о классификации фразеологических единиц, можно отметить, что исследователи рассматривают фразеологизмы с разных аспектов. Одной из самых значимых является семантическая классификация В. В. Виногра-дова [1, с. 143], структурно-семантическая система типологий фразеологических единиц, которую предложил А. В. Кунин [2, с. 295], а также разработанная Н. М. Шанским [5, с. 165] классификация фразеологизмов с точки зрения их экспрессивно-стилистических свойств.

Классификация, предложенная Н. М. Шанским, была использована в нашем исследовании при анализе экспрессивно-стилистических свойств фразео-логических единиц в пьесе А. П. Чехова «Дядя Ваня». Говоря об экспрессивно-стилистической дифференциации фразеологических единиц, Н. М. Шанский утверждал, что следует рассматривать эмоционально-экспрессивную самобыт-ность фразем, которая «… приобретается ими вследствие их предпочтительного и даже исключительного употребления в тех, а не других сферах и областях человеческого общения» [Там же, c. 166].

Вариативность употребления фразеологизмов обусловлена их принадлеж-ностью к определенному стилю речи, а также различием их эмоционально-экспрессивной окрашенности. Так как каждому стилю языка присущи свои отличительные особенности и средства выражения определенного содержания говорящим, у каждого стиля существуют свои рамки, которые ограничивают употребление фразеологических оборотов. По этому принципу Н. М. Шанский разделял фразеологические единицы на: межстилевые, разговорно-бытовые, книжные, архаизмы и историзмы [Там же, с. 165-167].

К группе межстилевых фразеологических единиц относятся фразеологиче-ские обороты, которые не содержат оценочного характера, обладают назывной функцией, а также которые используются во всех языковых стилях. Они всегда стилистически индифферентны, не обладают никакой эмоциональностью, поэтому и общеупотребительны, например: «Постой. Очевидно, до сих пор у меня не было ни капли здравого смысла» [4, c. 87]; «О, чудные мысли, как хорошо, я даже сме-юсь... но, боже мой, мысли путаются в голове... Зачем я стар?» [Там же, c. 106].

262

К фразеологизмам, которые Н. М. Шанский определил к группе разговор-но-бытовых, относятся «… устойчивые сочетания слов, преимущественно или исключительно употребляемые в устной речи» [5, с. 168-169]. Отличаются от межстилевых фразеологизмов своей «сниженной» [Там же, с. 168] экспрессив-ной окрашенностью («шутливой, бранной, ласкательной и др.» [Там же, с. 168]), узкой сферой использования, а также образностью, например: «Ты не сума-сшедший, а просто чудак. Шут гороховый. Прежде и я всякого чудака считал больным, ненормальным, а теперь я такого мнения, что нормальное состояние человека - это быть чудаком» [4, c. 81]; «А я то сломя голову скакал тридцать верст. Ну, да ничего, не впервой» [Там же, c. 89].

К третьему виду фразеологических единиц, мы отнесли устойчивые выра-жения, которые обладают высокой экспрессивно-стилистической окрашенно-стью («торжественной, поэтической, патетической и др.» [5, с. 168]), а также «… преимущественно или исключительно употребляемые в письменной речи» [Там же, с. 168], например: «Днем и ночью, точно домовой, душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно» [4, c. 99]; «Откладывать в долгий ящик не будем, допросим его теперь же. Он собирался показать мне какие-то черте-жи... Поди скажи, что я желаю его видеть» [Там же, c. 115].

К последнему виду относятся фразеологические архаизмы и историзмы, которое занимают особое место в ряду книжных фразеологизмов. Фразеологи-ческие историзмы – «… это фразеологические обороты, вышедшие из активного употребления в связи с исчезновением соответствующего явления действитель-ности» [5, с. 169].

Фразеологические архаизмы – это «… фразеологические обороты, вышед-шие из активного употребления в связи с вытеснением их другими устойчивыми сочетаниями или отдельными словами, оказавшимися более подходящими для выражения соответствующих понятий» [Там же, с. 169]. Например: «Но ты мне зубов не заговаривай, однако. Ты отдай то, что взял у меня» [4, c. 97]; «Мы бу-дем говорить, как честные люди, как приятели, без обиняков» [Там же, c. 107].

Итак, можем сделать вывод, что фразеологические единицы, представлен-ные в нескольких группах, наглядно демонстрирует не только структуру языка, но и формирует определенное место и систему действия фразеологических лексем, тем самым только подтверждая разнообразие стилистических функций. Исследования функциональных особенностей фразеологизмов является отраже-нием индивидуально-авторского понимания языковой картины мира. Следова-тельно, возможность использования фразеологических единиц зависит от их экспрессивности. Они вносят в речь некоторую необычность, выразительность. Главной причиной обращения писателя к фразеологизмам можно назвать спо-собность этих слов придавать контексту стилевой окрашенности, а также спо-собность сочетаться в некоторых контекстах с обыденными словами, словами различных функциональных стилей или противопоставляться им.

Выводы. Изложенное позволяет нам отметить, что А. П. Чехов очень тща-тельно подходил к выбору фразеологических единиц. Мастерски употребляя в пьесе устойчивые обороты, автор умело сочетал в художественном произведе-нии разные по стилю и экспрессивности фразеологические единицы. Таким образом, мы выяснили, что большую часть фразеологизмов, использованных А. П. Чеховым в пьесе «Дядя Ваня», составляют фразеологические единицы,

263

которые относятся к разговорно-бытовым фразеологизмам, благодаря которым писатель добился яркого, красочного языка. Немного в меньшем количестве нами были выделены межстилевые фразеологизмы, затем фразеологические обороты, относящиеся к группе книжных фразеологизмов.

Литература 1. Виноградов, В. В. Об основных типах фразеологических единиц в русском языке / В. В. Виноградов. – Москва, 1986. – 342 с. 2. Кунин, А. В. Курс фразеологии современного английского языка : уч. пособ. / А. В. Кунин. – 3-е изд., стереотип. – Дубна : Феникс, 2005. – 448 с. 3. Фразеологический словарь русского языка / под ред. А. И. Молоткова. – Москва : Рус-ский язык, 1986. – 543 с. 4. Чехов, А. П. Пьесы / А. П. Чехов. – Москва : Русский язык, 1989. – 211 с. 5. Шанский, Н. М. Фразеология современного русского языка : учеб. пособ. для филол. фак. / Н. М. Шанский ; предисл. Т. А. Бобровой. – 6-е тзд.. – Москва : URSS : ЛИБРОКОМ, 2012. – 266 с. 6. Шевченко, А. Н. Типы фразеологизмов по степени семантической слитности в сказках М. Е. Салтыкова-Щедрина «Богатырь» и «Ворон-челобитчик» / А. Н. Шевченко // Крым-ский академический вестник : научный журнал. – 2018. – № 6. – С. 217–220. УДК 821.121.1-343.09 ОБРАЗ КОЩЕЯ БЕССМЕРТНОГО В РУССКИХ НАРОДНЫХ СКАЗКАХ

Сейджелиева Сабина Шевкетовна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В.И. Вернадского», Россия Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Петренко

Наталья Анатольевна Аннотация. В статье рассматривается один из основных негативных образов рус-

ских народных сказок – образ Кощея Бессмертного, происхождение его имени и изобра-жение в народных текстах. Отмечено, что образ этого персонажа построен на мифологиче-ских представлениях славян о нечисти, колдунах и олицетворенных силах природы.

Ключевые слова: сказка, мифология, герой, Кощей Бессмертный. Abstract. The article discusses one of the main negative images of the Russian folk tales –

that of Koschei the Deathless, the origin of his name and depiction of him in the folk texts. It is noted that the image of this character is built on the mythological ideas of the Slavs about the evil, sorcerers, and the personified forces of nature.

Keywords: fairy tale, mythology, hero, Koschei the Deathless. Постановка проблемы. Понятия добра и зла, плохого и хорошего, света и

тьмы существовали еще в древние времена. Людям, как и всем живым суще-ствам, свойственно это разграничение, а, следовательно, это отразилось в их культуре, жизни и наследии народа. Прежде всего, это можно выявить в мифо-логии, обрядах и обычаях той или иной местности, которые передавались снача-ла в устной форме, а потом и в письменной. Так появились первые легенды, былины и сказки. Многие ученые, например, А. Н. Афанасьев, В. П. Аникин, В. Я. Пропп, Е. О. Путилова, С. И. Ожегов, Т. А. Новикова обращались к изуче-нию фольклора, понятия «сказка», ее видов, сказочных персонажей и т.д.

С самого детства мы погружаемся в таинственный и чудесный сказочный мир. Именно сказочные герои учат нас различать добро и зло, приходить на помощь другу, ценить любовь, верность, справедливость. В сказках положительные герои защищают обиженных, спасают народ от лютой смерти. В борьбе с отрицательны-ми персонажами (Баба Яга, Кощей, змей Горыныч) они всегда выходят победите-лями. Анализ сказочных персонажей народных текстов до сих пор остается акту-альным, т.к. дает нам много детальной и верной информации о культурном и соци-

264

альном развитии определенной эпохи. Цель нашей статьи – изучить особенности происхождения имени Кощея Бессмертного, его образ и характерные черты.

Изложение основного материала исследования. Образ Кощея (Кащея) является одним из самых ярких сказочных героев. Он наделен невероятными физическими и магическими способностями, которые часто использует против народа. Кощей является олицетворением зла, зимы и смерти. Связано это с вос-приятием образа, как вредоносной нечисти, злого, хладнокровного существа. Победа над Кощеем характеризует наступление весны или разрушение старого миропорядка и образование нового.

Народные волшебные сказки имеют мифопоэтическую основу. В их сюже-те чаще всего описывается обряд инициации, поэтому «большинство героев волшебной сказки – обычные люди» [7, с. 45], а вот их противниками являются сверхъестественные существа: Баба Яга, Змей Горыныч, Кощей Бессмертный и другие. Прежде, чем рассмотреть реализацию образа Кощея в русских народных сказках, необходимо понять, что значит данное имя. Поэтому необходимо изу-чить его этимологию. Происхождению имени этого персонажа уделяли внима-ние многие исследователи. Так, В. П. Аникин связывал данный термин с древ-нерусским языком, в котором он обозначал раба, невольника, слугу [1]. Под-тверждение данной версии мы можем найти в народных произведениях, напри-мер, в русской народной сказке «Марья Моревна» Иван находит своего будуще-го противника, прикованного в чулане: «Он не вытерпел: как только Марья Моревна уехала, тотчас бросился в чулан, отворил дверь, глянул – а там висит Кощей Бессмертный, на двенадцати цепях прикован» [2, с. 145]. Кощей высту-пает невольным или военнопленным, проигравшим однажды царевне.

Другой известный исследователь фольклора А. Н. Афанасьев попытался найти объяснение имени в более ранних источниках. Так, в старославянском языке слова «кощъ», «кошть» имели значение «сухой», «тощий», «худой телом», род-ственное ему слово «кость». Кроме этого, ученый отмечает связь с нижнелужиц-ким языком, где kost’ar – это колдун, чародей [3]. Данную точку зрения поддержи-вает Ю. С. Степанов, который в своем труде приводит в пример слово kostь-sějь – «костосей, тот, кто сеет кости» [11]. В древних представлениях – это специальный обряд для единения человека с миром. В. И. Даль приводил в пример не только слово «кость», но и близкое слово «касть», которое обозначает пакость, мерзость, нечистое [6]. Свою точку зрения выражает и Б. А. Рыбаков, исследовавший дан-ный корень в имени богини Макошь (Мокошь), которое распадается на Ма и кошь (къшь). Значение второго элемента он трактует как судьбу, жребий, удел, следова-тельно, под образом Кощея он видит распорядителя судьбы [9].

Отметим, что подтверждением костлявости этого героя является описание его внешности во многих народных сказках. Так, Кощей Бессмертный изобра-жается худым или скелетом. Однако укажем, что подробного описания его внешних данных нет. В основном акцент сделан на его умении колдовать. Например, в сказке «Царевна-лягушка» Кощей превращает главную героиню в квакушку: «Василиса Премудрая хитрей-мудрей отца своего, Кощея Бессмерт-ного, уродилась, он за то разгневался на нее и приказал ей три года квакушею быть» [2, с. 110]; в «Царевне-змее» тоже происходит превращение: «Унес меня Кощей Бессмертный от отца, от матери, хотел взять за себя замуж, да я над ним насмеялася; вот он озлобился и оборотил меня лютой змеею» [Там же, с. 209].

265

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что наибольшей правдопо-добностью обладает вторая версия трактовки имени этого образа, но, тем не менее, отрицать другие версии тоже нельзя. Из этимологии мы узнали, что Ко-щей – это сказочный, мифологический персонаж, обладающий магическими силами, изображаемый худым или скелетом и невольно оказывающийся плен-ником в начале сказочной истории.

Далее рассмотрим реализацию данного образа в русских народных сказках. Существует два основных способа столкновения положительного героя с Коще-ем Бессмертным. Первый – это когда злодей похищает невесту или мать своего противника: «Только мать их вдруг унес Кош Бессмертный» [4, с. 285]. Другой вариант – это освобождение Кощея от цепей из подвала, погреба и т.п. В этом случае главный герой (чаще всего Иван) способствует возобновлению магиче-ских сил нечистого, которые дает ему вода: «Кощей выпил и запросил третье; а как выпил третье ведро, взял свою прежнюю силу, тряхнул цепями и сразу все двенадцать порвал» [2, с. 145]. Он становится не только обладателем огромной силы, но и умеет превращать людей в животных, управлять природой. Кощей предстает правителем, умелым воином и охотником, хозяином волшебных жи-вотных: «А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве, у Кощея Бессмертного [Там же, с. 110]; «А Кощей на охоте был» [Там же, с. 147]; «К вечеру он домой воро-чается, под ним добрый конь спотыкается» [Там же, с. 147].

У многих героев после встречи с Кощеем появляется вопрос: «Как убить столь сильное существо?». В сказках мы находим три ответа, т.е. три способа победы над злодеем. Первый – это смерть Кощея Бессмертного от волшебного коня Ивана-царевича, его вечного противника. Сказки данного типа изображают Бессмертного в виде жестокого похитителя, а не царя, так как не описывают ни царства, ни войска, ни замка или дворца. Такой способ встречается в сказке «Марья Моревна»: «В те поры конь Ивана-царевича ударил со всего размаху копытом Кощея Бессмертного и размозжил ему голову, а царевич доконал его палицей. После того накидал царевич груду дров, развел огонь, спалил Кощея Бессмертного на костре и самый пепел его пустил по ветру» [Там же, с. 150]. Отметим, что последующее сожжение этого негативного сказочного героя свя-зывали с обрядом захоронения умершего или с древним верованием в уничто-жение демонов и ведьм, так как простое расчленение являлось только временной смертью, тогда колдун мог вернуться к жизни [5].

В древних представлениях кони выступали небожителями и верными спут-никами богов, с их помощью происходили изменения времени суток (приход зари или ночи), даже Млечный Путь считался молоком небесной кобылицы. Происхождение и связь со светлыми силами позволяли коням перевозить живых людей на тот свет и возвращать обратно. Можно даже провести параллель с мифологией – конь Ивана-царевича близок Пегасу Зевса, который творил живые источники. Конь царевича ударом копыта убивает Кощея, который по мнению А. Н. Афанасьева является тучей и заставляет пролиться дождь [3]. Место нахождения замка (дома) Кощея – тридевятое царство или царство мертвых, хранителем входа в которое часто выступает Баба Яга, проводник душ. Следова-тельно, противник Ивана – это сам владыка, бог подземного царства.

Второй и третий способ – это использование царевичем двух схожих вари-

266

антов убийства Кощея – найти иглу или яйцо, в которых хранится его коварная душа, но ее оберегают сразу несколько животных (символов). По справедливому замечанию С. С. Лагошиной и В. В. Чаплыгиной, «главной особенностью Кощея Бессмертного является то, что его смерть существует отдельно от него [8]. Рас-крыть тайну победы Ивану-царевичу помогают Баба Яга или его невеста (в некоторых сказках мать). Именно они рассказывают или выведывают секрет смерти Кощея Бессмертного: «Знаю, знаю! – говорит баба-яга… Его смерть – на конце иглы, та игла – в яйце, то яйцо – в утке, та утка – в зайце, тот заяц – в кованом ларце, а тот ларец – на вершине старого дуба. А дуб тот в дремучем лесу растет» [2, с. 111] или «на море на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, а в яйце – моя смерть» [Там же, с. 197]. Таким образом, Иван раскрывает тайну существования души Кощея вне его тела и отправляется в путь.

Игла, яйцо, утка, заяц, дуб, остров – это символы и скрытые образы. Чтобы достичь своей цели, главному герою необходимо преодолеть все силы природы. По мнению А. Н. Афанасьева, остров, на котором спрятана смерть Кощея – это остров Буян, окруженный всесильным океаном. Это небесное царство, где про-исходит постоянное противостояние добра и зла, холода и тепла. Именно здесь находится дуб с кощеевой смертью (под ним подразумевается Перуново дерево (Мировое дерево), из корней которого струится дождь). Таким образом дерево отражает миропорядок [3]. В поверьях древних славян он воспринимался как символ мужества и долголетия, но в нем могли обитать и души усопших. В ветвях этого дуба закреплен сундук, в народе иногда заменен камнем или ска-лой. В системе мироздания он выступает местом покоя могучих сил грозы, гото-вых в любой момент нанести вред человеку, но в то же время является силой, удерживающей солнечный свет или добро. В некоторых вариантах сундук зарыт под дубом, в его корнях, так как хранит смерть бога мертвых.

Символическое значение имеют также образы зайца и утки. Именно он появ-ляется из волшебного сундука. Образу зайца придают демонические свойства, он служит лешему или черту, иногда изображается в виде оборотня, в него могут превращаться колдуны и ведьмы [10]. Утка – это прародительница мира, которая создает добро и зло изначально существующее в гармонии (она появляется из убитого зайца). Именно она последняя хранит смерть Кощея, то есть яйцо: «Выро-нила утка яйцо, и упало то яйцо в синее море…» [2, с. 111]. Яйцо является симво-лом мироздания и воскрешения, рождения чего-то нового, а значит оно должно уничтожать старое для создания нового. Поэтому в некоторых сказках Иван-царевич побеждает Кощея с помощью яйца (второй способ убийства Кощея).

Третий способ победы над Кощеем Бессмертным заключен в игле внутри яйца. В народной культуре это предмет-оберег и одновременно орудие порчи. В иголку могли обращаться темные силы, а также она выявляла ведьм и колдунов, оберегала покойника, благодаря чему он не превращался в нечисть [10]. Соеди-нив все эти свойства, игла стала орудием победы над Кощеем, превратившись в руках героя в оберег. Заполучить иглу или яйцо царевичу помогают волшебные животные, в образах которых выступают предки героя или силы природы.

Выводы. Кощей – это имя антагониста русских народных сказок, образо-вано от слова «кость» (по внешнему виду). Кощей Бессмертный предстает в русских народных сказках движущей силой повествования. Он изображен Богом

267

Подземного мира, повелителем душ умерших, выступает похитителем невест или матерей. Образ наделен отрицательными характеристиками и построен на мифологических представлениях славян о нечистой силе, магах, колдунах, не-объяснимых олицетворенных сил природы.

Литература 1. Аникин, В. П. Русская народная сказка : пособие для учителя / В. П. Аникин. – Москва : Просвещение, 1977. – 208 с. 2. Аникин, В. П. Русская народная сказка. – Москва : Детская литература, 1978. – 341 с. 3. Афанасьев, А. Н. Древо жизни : избр. статьи / А. Н. Афанасьев ; подготовка текста и ком-мент. Ю. М. Медведева ; вступит, статья Б. П. Кирдана. – Москва : Современник, 1982. – 464 с. 4. Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки : в 3 т. / А. Н. Афанасьев. – Т. 1 / под ред. Е. В. Померанцева, К. В. Чистова. – Москва : Наука, 1984. – 512 с. 5. Велецкая, Н. Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов / Н. Н. Велецкая. – Москва : Наука, 1978. – 201 с. 6. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / В. И. Даль. – Т. 2. – 2-е изд. – Москва : Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1881. – 810 с. 7. Зубарева, Е. Е. Детская литература : учебник / Е. Е. Зубарева. – Москва : Высшая школа, 2004. – 551 с. 8. Лагошина, С. С. Анализ образа Кощея Бессмертного и его возможных прототипов / С. С. Лагошина, В. В. Чаплыгина // Юный ученый. – 2017. – № 2. – С. 65-66. 9. Рыбаков, Б. А. Язычество древних славян / Б. А. Рыбаков. – 2-е изд. – Москва : София ; Гелиос, 2002. – 592 с. 10. Славянские древности. Этнолингвистический словарь : в 5 т. – Т. 2 / под общ. ред. Т. Н. Толстого. – Москва : Международные отношения, 1999. – 702 с. 11. Степанов, Ю. С. Константы: Словарь русской культуры / Ю. С. Степанов. – 3-е изд. – Москва : Академический Проект, 2004. – 992 с. УДК 811.161.1’373.7

ВАРЬИРОВАНИЕ КОМПОНЕНТОВ В ПРЕДЛОЖЕНИЯХ ФРАЗЕОЛОГИЗИРОВАННОЙ СТРУКТУРЫ НА ПРИМЕРЕ МОДЕЛИ

«ПРЕДЛОГ «ИЗ» + СУЩ. Р. П. МН. Ч. + СУЩ. И. П. ЕД. Ч.» Стасюк Диана Эдуардовна

магистрант кафедры филологических дисциплин и методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский

федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: margaritka0595@mail.ru

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Петров Александр Владимирович

Аннотация. Статья посвящена исследованию вариативности предложений фразео-логизированной структуры на примере синтаксической фразеологизированной модели тавтологического типа «предлог «из» + сущ. Р. п. мн. ч. + сущ. И. п. ед. ч.». Материал для исследования извлекался из «Национального корпуса русского языка» из основного, публицистического и поэтического корпусов. Изучение синтаксических фразеологизмов и возможностей их развития в языке заслуживают подробного описания с соответствующим анализом, так как представляют собой специфические, самобытные устойчивые выраже-ния, способствующие упрощению процесса коммуникации.

Ключевые слова: вариативность, предложения фразеологизированной структуры, модель тавтологического типа.

Abstract. The article is devoted to the study of the variability of sentences of a phraseological structure on the example of a syntactic phraseological model of the tautological type “preposi-tion“из”+ n. Gen. c. pl. + n. Nomin. c. sing.” The material for the study was extracted from the “National Corpus of the Russian Language” from the mainstream, journalistic, and poetic corpuses. The study of syntactic phraseological units and the possibilities of their development in the language deserve a detailed description with an appropriate analysis, since they are specific, original stable expressions that facilitate the simplification of the communication process.

268

Key words: variability, sentences of a phraseological structure, model of a tautological type. Постановка проблемы. Одним из важнейших вопросов, который возникает

при исследовании фразеологических единиц, является вопрос о возможности изме-нения их лексико-грамматического состава, то есть, вариативность. Как известно, одной из основных черт фразеологизмов является их устойчивый состав и структу-ра. Между тем, такое свойство как устойчивость формы фразеологизма не является абсолютным, а для различных фразеологизмов проявляется в разной степени. Если открыть любой фразеологический словарь русского языка, можно заметить, что многие фразеологизмы характеризуются вариантностью, причем, чем устойчивее фразеологизм, тем меньшей вариантностью он обладает, и наоборот [2, с. 45].

Вопросу вариативности тавтологических сочетаний уделяли внимание многие исследователи (В. Л. Архангельский, В. Т. Бондаренко, А. М. Бушуй, Г. Я. Солганик, Н. А. Янко-Триницкая и др.). Причиной появления вариантов синтаксических фразеологизмов могут служить различные факторы, связанные со стилистикой. Например, фразеологизмы наступать на горло – наступать на глотку: слово глотка употребляется в разговорной речи (вульгаризм), а слово горло стилистически нейтральное. Варьирование также может иметь граммати-ческую природу. Например, выражение бросить камень – бросить камнем ва-рьирует падеж существительного, а в формах что есть силы – что было силы – компонент грамматической категории времени [7]. Однако мы рассмотрим во-прос проявления вариативности в предложениях фразеологизированной струк-туры и причины ее проявления на примере одного их вида, а именно, фразеоло-гизмов тавтологического типа.

Изложение основного материала исследования. Вариативность синтак-сических фразеологизмов, в частности, предложений фразеологизированной структуры, естественна, как естественна и вариативность предложений свобод-ных структур. Способность выступать в разных вариациях является объектив-ным свойством всех единиц языка и непременным условием существования и функционирования русского литературного языка.

Вспомним, что язык – это живая, постоянно развивающаяся система, где вариативность обеспечивает подвижность, многообразие функций и назначений языка. Однако, в отличие от таких свойств как устойчивость и воспроизводи-мость, рассматривать ее как обязательное свойство всех фразеологических еди-ниц нельзя, потому что взаимозаменяемость компонентов фразеологизирован-ных структур не безгранична. Она допускается только в определенном диапа-зоне, который задается свойством воспроизводимости структуры [1, с. 75]. Именно поэтому для построения синтаксической фразеологизированной модели требуется определенная коммуникативная ситуация, в которой обязательным условием будет наличие эмоциональной реакции и оценки.

Фразеологизированные структуры по своей природе не являются устойчивы-ми сочетаниями. Они все в определенной мере имеют свойство видоизменяться, особенно, если модель носит оценочное качество. Так, варьированию подвержены все компоненты фразеологизированной структуры, которые, изменяя положение своих компонентов, не меняют начального значения. Например, в предложении Это был поэт из поэтов! фразеологизированная тавтологическая структура поэт из поэтов содержит два переменных компонента, выраженных существительным, и один постоянный, выраженный предлогом «из», используемым для выражения

269

положительной реакции, содержащей оттенок восхищения, восторга, исходя из принятых в сообществе основных признаков поэтов. И при перестановке компо-нентов внутри модели, например: Это был из поэтов поэт!, где начальная кон-струкция «сущ. И. п. ед. ч. + предлог «из» + сущ. Р. П. мн. ч.» изменяет свой вид на конструкцию «предлог «из» +сущ. Р. П. мн. ч + сущ. И. п. ед. ч.», при этом значение положительной оценки, содержащей оттенки восторга и восхищения, не меняется, то есть, смысл предложения остается для адресата речи прежним.

Следовательно, используя в речи синтаксические фразеологизированные конструкции, носящие оттенок оценки, мы допускаем, что говорящий может про-извольно осуществлять перестановку внутри модели, тем не менее, не подвергая изменениям постоянные характеристики модели и ее значение. Поэтому мы до-пускаем, что модели «сущ. И. п. ед. ч. + предлог «из» + сущ. Р. П. мн. ч.» и «пред-лог «из» +сущ. Р. П. мн. ч + сущ. И. п. ед. ч.» могут иметь одинаковый смысл.

Разберем данное явление более подробно на модели «предлог «из» + сущ. Р. п. мн. ч. + сущ. И. п. ед. ч.» типа из случаев случай, из истин истина, из муд-рецов мудрец, из лошадей лошадь и др. Структура модели содержит предлог «из», который не может самостоятельно выражать свое значение, однако, исходя из толкования, приведенного в словаре Д. Н. Ушакова, предлог «из» использует-ся «при превосходной степени употребления при обозначении ряда, группы, среды, которую кто-нибудь, что-нибудь превосходит своими качествами. Луч-ший из всех. Младший из братьев. Полезнейшее из средств. Наиболее употре-бительное из названий. || В том же значении употребляется для выделения того, кто или что мыслится содержащим какое-нибудь качество в высшей степени (разг.). Трус из трусов. Либерал из либералов» [6].

В результате моделирования с опорой на «Национальный корпус русского языка» было выявлено по основному корпусу 45 сочетаний модели, по публици-стическому – 1 и по поэтическому – 8 сочетаний (см. рис. 1).

Рис. 1. Количество сочетаний модели «предлог «из» + сущ. Р. П. мн. Ч. + сущ. И. п. ед. ч.»

Исходя из полученных данных, мы видим, что модель не многочисленная. Это может значить, что данная конструкция на сегодняшний день мало изучена, хотя и упоминается в работах таких исследователей как Ф. Д. Перевозчикова, А. В. Петров, Л. А. Петрова, С. П. Степанская, Н. А. Янко-Триницкая. К тому же, малое количество контекстов может свидетельствовать о том, что в речи она не востребована.

Основной корпус

Публицистический корпус

Поэтический корпус

270

По семантическим признакам данная модель имеет ряд специфических от-личий от прочих моделей, выражающих оценку. Проанализировав модель, мы разбили выборку на лексико-грамматические разряды, которые ярко иллюстри-руют ее особенности:

1. нарицательные и собственные. Самое главное отличие от предыдущих моделей состоит в том, что в выборке модели «предлог «из» + сущ. Р. П. мн. Ч. + сущ. И. п. ед. ч.» полностью отсутствует категория имен собственных, то есть, все контексты модели – нарицательные;

2. личные и неличные. Категория «неличных» представлена 18 контекстами в основном корпусе, 5 – в поэтическом. В основном, поэтиче-ском и публицистическом корпусах категория «личные существительные» была представлена следующими группами, обозначающими лицо:

1) по характерному свойству, признаку и физическим данным: из молод-чин молодчина, из подлецов подлец, из молодцов молодец, из дураков дурак, из плутов плут, из удальцов удалец, из героев герой, из пугал пугало;

2) по национальной принадлежности, представленные следующими кон-текстами: из русских русский, из русских русская;

3) по роду занятий, профессии и специальности: изъ Классиковъ классикъ, из кудесников кудесник, из лесовиков лесовик (лесник), из ученых ученый, из подвижников подвижник, из слуг слуга, из генералов генерал, из дружек дружка, из поэтов поэт, из певцов певец;

4) по убеждениям, взглядам: из позитивистов позитивист, из лидеров лидер; 5) по действию и состоянию: из злодеев злодей, из изборов избор; 6) по взглядам: Сам ты в таком разе из басурманов басурман…

(В. Я. Шишков. Емельян Пугачев. Книга вторая. Ч. 1-2 (1939-1945)); 7) по половому признаку: из мужиков мужик, из рабынь рабыня, из девок

девка; 8) по родству, представленном в одном контексте: Общим образом ска-

зать, что жены более имеют склонности к самовластию, нежели мущины, о сей же со справедливостию можно уверить, что она наипаче в сем случае есть из жен жена (М. М. Щербатов. О повреждении нравов в России (1786-1787));

9) по социальному положению: Свыше к нам нисходит счастье от боже-ственных владык; но из них всех выше властью из владык владыка – Миг! (М. Л. Михайлов. Миг (1855-1862));

3. Одушевленные и неодушевленные. В данной модели категория «оду-шевленных» преобладает над «неодушевленными» (см. рис. 2);

4. конкретные и отвлеченные. По своим лексическим значениям и грам-матическим свойствам выделяется категория «конкретные существительные», куда входят 40 контекстов основного корпуса, 7 – поэтического и 1 контекст публицистического корпуса. А категория «отвлеченных (абстрактных)» пред-ставлена пятью контекстами основного корпуса и одним контекстом поэтиче-ского, включающая в себя следующие группы;

1) отглагольные существительные: Авва Феодор говорил: превосходней-шая из добродетелей добродетель – никого не презирать (епископ Игнатий (Брянчанинов). Отечник (1863));

2) существительные с суффиксами -ость, -ств, образованные от имени прилагательного: Она знает, что нельзя оспоривать глупца… Из мудростей – мудрость. Эта Нора Лаубе много чего знает (Галина Щербакова. Актриса и

271

милиционер (1999)); – Так и нужно обозначить: если, / скажем, катишься, это – лучшее из качеств качество (П. В. Незнамов. Малиновый товарищ (1927));

Рис. 2. Соотношение одушевленных и неодушевленных существительных в модели «предлог «из» + сущ. Р. П. мн. Ч. + сущ. И. п. ед. ч.»

3) непроизводные существительные с абстрактным значением: из истин истина, из красот красота, из праздников праздник.

На рис. 3 представлена разница количественного состава конкретных и от-влеченных существительных.

Рис. 3. Соотношение конкретных и отвлеченных существительных в модели «предлог «из» + сущ. Р. П. мн. Ч. + сущ. И. п. ед. ч.»

5. вещественные существительные, обозначающие однородные по соста-ву вещества, материалы, которые делятся на части, сохраняя свойства целого, и которые можно измерять (но не считать), исходя из контекстов, делятся на сле-дующие группы:

1) обозначающие однородные по составу вещества (однородную массу чего-либо): Потому и называется – красноуфимский фиолетовый. Из сортов сорт! На всю страну славится (П. П. Бажов. Аметистовое дело (1947));

2) названия химических элементов и их соединений: – Нонче будет из вод вода, кока весна-то! (И. С. Шмелев. Лето Господне (1927-1944));

3) вид сырья, материалы, которые делятся на части, сохраняющие свой-ства целого и которые можно измерять (но не считать): из металлов металл, из

05

1015202530354045

Основной корпус Поэтический корпус Публицистическийкорпус

Конкретные существительныеОтвлечённые существительные

0

5

10

15

20

25

30

35

Основной корпус Поэтический корпус Публицистический

ОдушевлённыесуществительныеНеодушевлённыесуществительные

272

песчинок песчинка; 6. группа собирательных существительных, обозначающих неопределен-

ное множество предметов или лиц как одно неделимое целое – отсутствует. Выводы. Проанализировав модель «предлог «из» + сущ. Р. п. мн. ч. + сущ.

И. п. ед. ч.», можем прийти к выводу, что ее структура носит специфический характер. Во-первых, данная модель, носящая оценочный характер, включает в себя не только положительные оттенки оценки (радость, восторг, одобрение и др.), но и негативные оттенки (пренебрежение, отвращение, презрение и др.). Во-вторых, в ней полностью отсутствуют контексты с лексико-грамматическим разрядом собственных существительных. Это значит, что оценке могут подвер-гаться только объекты, выделенные из группы таких же объектов. В-третьих, исходя из сделанной выборки, можем утверждать, что в речи данную модель чаще используют для оценки конкретных предметов, объектов и явлений, и только в исключительных случаях оценке подвергаются абстрактные понятия, не нашедшие у говорящего полного понимания происходящего. То есть, отвле-ченные конструкции использовались только в том случае, если подобрать более конкретное определение не представлялось возможным.

Таким образом, изучив особенности построения предложений фразеологи-зированной структуры на примере модели «предлог «из» + сущ. Р. п. мн. ч. + сущ. И. п. ед. ч.», можем утверждать, что синтаксические фразеологизмы явля-ются самобытными явлениями речи, которым присущи свойства фразеологиз-мов, такие как устойчивость и воспроизводимость, но которые не отвергают свойство изменчивости. Они могут допускать варианты, при этом оставаясь понятными носителям языка, ибо существуют в строгих рамках устойчивости и воспроизводимости. Все это говорит о том, что синтаксические фразеологизмы заслуживают подробного описания с соответствующим анализом, так как имеют не только ряд особенностей, но и допускают, что говорящий может осуществ-лять перестановку компонентов внутри модели, не подвергая изменениям ее постоянные характеристики и значение.

Литература 1. Величко, А. В. Фразеологизированные предложения: модели и их вариативность / А. В. Величко // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов : Грамота, 2016. – № 7 (61) : в 3-х ч. – Ч. 2. – C. 756–78. 2. Жуков, В. П. Русская фразеология / В. П. Жуков. – Москва : Высшая школа, 2006. – 408 с. 3. Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]. – URL : http://www.ruscorpora.ru/. 4. Перевозчикова, Ф. Д. Тавтологические сочетания в современном русском языке / Ф. Д. Перевозчикова // Нормы современного русского литературного словоупотребления : сб. статей. – Москва : Наука, 1966. – С. 66–78. 5. Петров, А. В. Семантика тавтологических сочетаний модели «сущ. Им. п. + сущ. Тв. п.» / А. В. Петров, Л. А. Петрова // Языковые единицы: синтагматический аспект : матери-алы XI Междунар. конф. – Владимир, 2015. – С. 394–398. 6. Толковый словарь русского языка : в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. – Москва : Гос. ин-т «Сов. энцикл.» ; ОГИЗ ; Гос. изд-во иностр. и нац. слов, 1936–1940. 7. Шанский, Н. М. Фразеология современного русского языка / Н. М. Шанский. – Санкт-Петербург : Специальная Литература, 1996. – 192 с. УДК 82.09:81

К ВОПРОСУ О СУЩНОСТИ ДЕФИНИЦИИ «КАТЕГОРИЯ КОМИЧЕСКОГО» Трушицына Виолетта Сергеевна

273

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: trushitsyna99@mail.ru Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая

Юлия Константиновна Аннотация. В статье рассмотрены основные подходы к определению сущности де-

финиции «категория комического», анализируются взгляды на проблему комического таких ученых как Ю. Б. Борев, Б. Дземидок, Т. Б. Любимова, В. Я. Пропп, М. Т. Рюмина и др. Автор утверждает, что явление комического является отклонением от нормы, которую интерпретируем как общепринятый, обязательный порядок, присущий общественным, социальным, моральным правилам.

Ключевые слова: комическое, сущность, дефиниция, природа понятия, категория комического.

Abstract. The article discusses the main approaches to defining the essence of the defini-tion “category of the comic”, analyzes the views on the problem of the comic of such scholars as Y. B. Borev, B. Dzemidok, T. B. Lyubimova, V. Y. Propp, M. T. Ryumina and others. The author argues that the phenomenon of the comic is a deviation from the norm, which we interpret as a generally accepted, obligatory order inherent in social, social, moral rules.

Keywords: comic, essence, definition, nature of the concept, category of the comic. Постановка проблемы. В истории науки существует немало попыток ис-

следовать сущность и отдельные аспекты комического. Эта категория давно находится в поле зрения философов, психологов, литературоведов и лингвистов. Беспрецедентные по своему масштабу научные исследования помогают обоб-щить картину комического в человеческой культуре и выделяют его в отдель-ный аспект гуманитарных знаний, который объединяет все отрасли науки, непо-средственно касающихся природы этого явления.

Изложение основного материала исследования. Для выяснения сущно-сти комического нам необходимо теоретически осмыслить накопленный в науке опыт о его природе. По мнению Т. Б. Любимовой, «комическое может быть противопоставлено чему-либо, и очевидно, этим объясняется значительное количество теорий и толкований, с ним связанные» [4, с. 3].

Научное осмысление комического берет свое начало еще со времен Ари-стотеля. Понятие комического возникло из его противопоставления понятию «смех». Смех как физиологическая реакция, проявление радости здорового человека – «смех тела» – противопоставляется смеху, возникающему в процессе познания – «смеху ума». Этот, второй, смех проявляет двойственность объекта и открывает в высоком – низкое, в прекрасном – уродливое, в добром – злое, в совершенном – несовершенное, в серьезном – несерьезное, игровое и т.д. Со-гласно его теории «смешное – это некий порок или непристойность, никому не причиняющая ни боли, ни вреда» [1, с. 53].

Как эстетическую категорию, комическое рассматривал не только Аристо-тель, она была предметом исследования еще во времена античных философов Платона и Цицерона, позже в теориях смеха Канта, Гегеля, Шопенгауэра и дру-гих представителей западноевропейской эстетической школы. Этому явлению посвящены научные разведки Ю. Б. Борева, Н. Гартмана, Б. Дземидока, В. Я. Проппа и других исследователей. Существует много теорий комического, однако, как отметил В. Я. Пропп, «беглый обзор существующих теорий комиче-ского дает не очень утешительную картину» [5, c. 5] из-за отсутствия единых взглядов на трактовку таких понятий, как комическое и смешное.

Практически все философы считают, что в основе смеха лежит наличие

274

смешного объекта и смеющегося субъекта. Поэтому объяснение комического и смеха заключается либо в качествах объекта, либо в особенностях реакции субъек-та. По этому признаку, например, Т. Б. Любимова различает два типа теорий коми-ческого. К теориям первого типа относим те, в основе которых лежат характери-стики смешного, того, с чего смеются, а именно: теория контраста, несоответствия, противоречия, когда низкий предмет претендует быть высоким; теория безобразно-го, но безвредного, неприличного, того, что втайне заинтересовывает; теории ошибки, ложности и др. Ко второму типу относятся теории, в основе которых – чувство, что испытывает человек, попадая в комическое, то есть то, какое чувство скрывается за реакцией смеха на ту или иную ситуацию. Эти теории ведут к тому, что в основе лежит чувство превосходства, или мысль, что «смех является синтезом радости и злости, или что он является разряжением напряжения; сюда относятся теории неожиданности («неоправданного ожидания»), новизны, защитной реакции, комического как «возвышенного наизнанку» (Жан Поль), рассеивания иллюзии, излишне психической энергии, встречи души с «ничем» (И. Кант)...» [4, с. 6].

Анализируя концепции комического, М. Т. Рюмина выделяет три основных мотива, которые пронизывают все известные теории смеха и имеют отношение к сущности комического. К этим мотивам относится мотив противоречия (контра-ста, бессодержательности, перехода в противоположность и т. п), мотив игры и мотив видимости (мнимости, лжи, иллюзии, виртуальности и др.). Именно мо-тив видимости, по мнению исследовательницы, занимает видное место в выяс-нении сущности комического [6, с. 74].

Также понять комическое помогает классификация, предложенная поль-ским ученым Б. Дземидоком. В книге «О комическом» [3] он выделяет шесть теорий комического (на основании двух факторов – исторического момента их возникновения и степени близости): 1) теории негативного качества (теорию предпочтения субъекта комического переживания над объектом – Аристотель, Т. Гоббс); 2) теорию деградации (А. Бейн); 3) теорию контраста (И. Кант, Г. Спенсер); 4) теорию противоречия (Г. Гегель, Н. Г. Чернышевский, А. Шопен-гауэр); 5) теория отклонения от нормы (К. Гросс); 6) теории смешанного типа или теории пересекающихся мотивов (А. Бергсон).

Кроме того, Б .Дземидок распределяет теории комического зависимости от значимости для них роли субъекта или объекта. Все концепции он разделяет на три группы: 1) объективистская (в центре внимания находятся объективные качества комического объекта); 2) субъективистская (комическое определяют как результат субъективных способностей личности); 3) реляционистская (ко-мическое рассматривают как результат взаимоотношений объективных качеств объекта и субъективных способностей личности) [3, с. 11].

Все предложенные теории комического имеют рациональное зерно. Однако единого подхода к определению понятия «комическое» не предложил ни один исследователь.

Ю. Б. Борев называет комическое «прекрасной сестрой смешного». Он утвер-ждает, что «комическое – смешное, но не все смешное комическое. Смех – всегда реакция личная и не всегда общественное» [2, с. 10]. Ученый считает классифика-цию ведущих теоретических идей о природе смеха Б. Дземидока неполной. Опре-деление природы комического, а тем более попытки классифицировать теоретиче-ские концепции о комическом в истории эстетической мысли – дело нелегкое.

275

Анализируя различные концепции комического, соглашаемся с многими известными исследователями хотя бы в том, что античный период исследований положил фундамент теоретического понимания смеха, однако большая часть философских постулатов в дальнейшем никем рационально не преодолевалась, а только углублялась и преломлялась.

Среди основных положений современной теории смеха выделяют следую-щие: 1) комическое проявляется в моральной сфере (В. Г. Белинский, Л. В. Кара-сев, В. Я. Пропп); 2) смех – явление социальное (А. В. Дмитриев, А. В. Луна-чарский); 3) при определении комического необходимо учитывать исторический опыт (М. Т. Рюмина).

Практически все современные теории комического подводят итоги преды-дущих дефиниций смеха, его понимания, классификации уже существующих теорий комического, определение его видов и жанров и т. п.

Проанализировав некоторые концепции комического, приходим к выводу, что одним из критериев выяснения сущности понятия «комическое» является установление соответствия и определение разницы с понятием «смешное». Неко-торые исследователи рассматривают эстетическую категорию комического неот-рывно от понятия «смех» (например, В. Я. Пропп). Однако отдельные ученые (в частности, Т. Б. Любимова) считают, что эти два понятия при определенных обстоятельствах не совпадают. Исследовательница отмечает, что без смешного комического быть не может «то ли сильная эмоция, когда «умирают от смеха», что исключает все другие проявления чувств, то ли веселье, которое едва наметилось и проявляется просто в мнимой оценке ...» [4, с. 7]. Однако не все смешное может быть комичным. «Комическое вообще может называться эстетически организо-ванным смешным, а смешное тогда будет реализованным в конкретной ситуации комичным (то есть то, что в культуре закреплено как скрытые правила и запреты на такие игровые отношения, в принципе способно вызвать смех, есть комическое, а реализация такого игрового отношения – смешное)» [Там же].

Большинство исследователей под понятие комического подводили те виды смеха, которые можно было описать с помощью эстетических категорий. Ю. Б. Борев [2] делает вывод, что смешное шире комическое. В отличие от него, В. Я. Пропп [5], наоборот, принципиально не различает смешное и комичное, и употребляет эти термины как синонимы. По нашему мнению, с этим трудно согласиться, поскольку комическое, выходя за пределы смешного, включает в себя явления, которые соответствуют структуре комического, но не вызывают смеховой реакции (например, резкая обличительная сатира). Одновременно смешное, выходя за пределы комического, включает в себя смех как физиологи-ческое явление (например, истерический смех).

Смех, как заметила Т. Б. Любимова, «не является самодостаточной ценно-стью комического, это только его средство, материал. И как любое средство, оно не должно быть чрезмерным, в идеальном случае оно просто должно соответ-ствовать цели» [4, с. 7].

Выводы. Итак, проанализировав различные концептуальные подходы к пониманию категории комического, соглашаемся с тем, что это явление являет-ся отклонением от нормы, которую мы интерпретируем как общепринятый, обязательный порядок, присущий общественным, социальным, моральным правилам. Одновременно смех как средство комического должен быть адекват-

276

ным задаче, что предопределяет создание комической ситуации. Литература

1. Аристотель. Поэтика / Аристотель ; пер. Б. Тена. – Киев : Наукова думка, 1997. – 136 с. 2. Бореев, Ю. Б. Комическое или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия / Ю. Б. Бореев ; отв. редактор А. Я. Зись. – Москва : Искусство, 2012. – 270 с. 3. Дземидок, Б. О комическом / Б. Дземидок ; пер. с польского. – Москва : Прогресс, 2009. – 224 с. 4. Любимова, Т. Б. Комическое, его виды и жанры / Т. Б. Любимова. – Москва : Знание, 1999. – 64 с. 5. Пропп, В. Я. Проблемы комизма и смеха / В. Я. Пропп. –5-е изд., перераб. и доп. – Москва : Искусство, 2016. – 183 с. 6. Рюмина, М. Т. Эстетика смеха: Смех как виртуальная реальность / М. Т. Рюмина. – 3-е изд. – Москва : ЛИБРОКОМ, 2010. – 320 с. УДК 373.3:81’243

МОТИВАЦИОННЫЕ ОСОБЕННОСТИ ОБУЧЕНИЯ МЛАДШИХ ШКОЛЬНИКОВ ИНОСТРАННОМУ ЯЗЫКУ

Ухлин Александр Александрович студент Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: chapaeva30@yandex.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Камен-ский Александр Иванович

Аннотация. В статье уточнены мотивационные особенности обучения младших школьников иностранному языку: доминирование внутренней мотивации, на которую влия-ют физические условия и метод обучения, личность учителя и качество его контакта с обу-чающимися, степень успешности обучения. Установлены предпосылки усиления мотивации изучения иностранного языка в младшем школьном возрасте: развитый фонематический и звукочастотный слух, точная имитация, склонность к подражанию, любопытство, жажда новых впечатлений, потребность в общении, игре, движении. Факторами, негативно влияю-щими на успешность обучения, выступают небольшой объем непроизвольного внимания, слабо развитое произвольное внимание и преобладание наглядно-образного мышления.

Ключевые слова: мотивационные особенности, младшие школьники, обучение иностранному языку; внутренняя мотивация; предпосылки усиления мотивации.

Abstract. The article clarifies motivational peculiarities of teaching foreign language to junior schoolchildren: prevailing of intrinsic motivation affected by physical conditions of teaching and the teaching method, the teacher’s personality and the quality of his rapport with learners, the degree of learning success. There have been determined conditions of enhancing motivation of learning a foreign language in primary school: developed phonemic and sound frequency hearing, exact imita-tion, propensity to imitate, curiosity, thirst for new impressions, the need for communication, play, movement. The factors negatively affecting the success of learning are a small volme of involuntary attention, poorly developed voluntary attention and the prevalence of visual-figurative thinking.

Keywords: motivational peculiarities, junior schoolchildren, teaching foreign language, in-trinsic motivation, conditions of enhancing motivation.

Постановка проблемы. Проблемами возрастного развития младших школьников занимались А. Л. Венгер, И. В. Дубравина, О. П. Макрушина, В. С. Мухина, Л. Ф. Обухова, Б. Д. Эльконин, L. Barlow, R. Landry. Тем не ме-нее, вопросы усиления мотивационных воздействий при обучении младших школьников иноязычному аудированию решены не в полной мере. Вышесказан-ное обусловило выбор темы статьи и составило ее актуальность.

Цель статьи – определить возрастные предпосылки эффективной методики обучения младших школьников иноязычному аудированию.

Изложение основного материала исследования. В современной педагоги-

277

ческой науке принята периодизация детского и школьного возраста, основа которой – стадии психического и физического развития и условия, в которых протекает воспитание, изученные в разные годы отечественными психологами (Л. И. Божович, В. В. Давыдов, Л. С. Выготский и др.). Л. С. Выготский [1, с. 33] отмечает, что исследователи всегда пытались и до сих пор пытаются найти низший порог обучаемости, то есть, возраст, когда становится впервые возможно обучение.

Основные виды деятельности младшего школьника – игра, учение, труд, общение. В учебном процессе младший школьник не столько объект педагоги-ческого воздействия, сколько субъект, то есть активный участник собственного развития. А. А. Петровский [8] настаивает на том, что проектируя образование, то есть, предопределяя, выбирая одно из возможных направлений психического развития детей, мы стремимся сознательно ориентироваться на культивирование фундаментальной человеческой способности – самостоятельно строить и преоб-разовывать собственную жизнедеятельность, быть ее подлинным субъектом.

Существенно, что в связи со сменой условий жизни, переключением с се-мьи или детского сада на школу у младшего школьника несколько изменяются доминирующие авторитеты. Наряду с авторитетом родителей появляется авто-ритет учителя. К концу начальной школы, когда основной период адаптации как макрофазы развития [Там же] закончен, школьник становится субъектом не только учебной деятельности, но и, что очень важно, активного межличностного взаимодействия. Младший школьник становится подростком.

М. В. Матюхина [7, с. 114-115] определяет мотив как внутреннюю, субъек-тивную причину, которая побуждает человека к действию. Мотивы делятся на личные и общественные. Личные мотивы – это мотивы, которые ребенок сам создает для себя для удовлетворения своих личных потребностей [Там же, с. 114]. Общественные мотивы – это мотивы, которые направлены на удо-влетворение чужих потребностей [Там же, с. 115]. Одновременно катализато-ром, который является побудителем, порождающим мотив, выступает стимул. Стимул может порождать несколько мотивов.

У младшего школьника очень слабо развито субъективное мышление [1; 7]. Чаще всего дети в этом возрасте не осознают причин того или иного поступка, отчего чаще всего молчат, когда их расспрашивают о мотивах их поведения. Мотивы у ребенка не всегда совпадают с целями [7, с. 115]. Дети в основном поддаются влиянию своих сверстников, подражая им, а иногда могут идти напе-рекор обществу, что проявляется реже всего.

Мотивы у ребенка могут быть разными. Если он решает задачу, то мотивом является решение задачи. Очень сильной мотивацией для ребенка является жела-ние получить одобрение учителя и хорошую оценку, а потом и похвалу родителей.

Мотивация делится на внешнюю и внутреннюю. При изучении иностран-ного языка внешняя мотивация соотносится с долговременными целями обуча-ющегося и определяется факторами, действующими за пределами учебной ауди-тории [4]; это мотивация, внешняя по отношению к учебному процессу. Такая мотивация может быть инструментальной, когда владение иностранным языком воспринимается как инструмент достижения успеха в будущем, или интегратив-ной, когда обучающегося привлекает перспектива интеграции в иноязычную культуру. Оба вида внешней мотивации не характерны для младшего школьни-ка, активно живущего в «здесь» и «сейчас» и не строящего практических, реали-

278

стичных планов на будущее. Внутренняя мотивация определяется комплексом мотивов, работающих в

пределах учебного процесса, в учебной аудитории [12]. При отсутствующей или ослабленной внешней мотивации внутренней мотивации принадлежит определяю-щая роль в достижении обучающимся успеха. Основными факторами, влияющими на внутреннюю мотивацию, являются следующие [4]: физические условия учебно-го процесса; применяемый учителем метод обучения, его соответствие возрастным особенностям обучающихся и целям и задачам данного этапа обучения; личность учителя и качество его контакта с обучающимися; степень успешности обучения.

А. Н. Леонтьев [6] считал, что мотивы делятся на понимаемые и реально действующие. Они связаны друг с другом. Ребенок понимает, что нужно учить-ся, и это является его мотивацией потому, что если он получит плохую отметку, то родители лишат его какого-либо удовольствия. Таким образом, понимаемая мотивация перерастает в реальную и действующую. А если ребенок будет и дальше приносить хорошие оценки, то он сможет получать поощрения от роди-телей, что значительно усиливает его мотивацию.

Реально действующие мотивы не всегда осознаваемы обучающимся, но должны всегда учитываться учителем. Так, при обучении младших школьников учитель всегда может опереться на присущее детям любопытство, желание открывать мир, жажду новых впечатлений, потребность в общении, игре, дви-жении [4], что предопределяет необходимость интеграции различных видов деятельности с обучением иностранному языку: физических упражнений, рисо-вания, пения, игры, ручного труда. Частая смена видов деятельности компенси-рует небольшой объем непроизвольного внимания, характерный для детей до-школьного и младшего школьного возраста, и слабо развитое произвольное внимание. Вместе с тем, дети этого возраста обладают способностями, облегча-ющими овладение устной иноязычной речью, в том числе, аудированием, у них «… хорошо развитый фонематический и звукочастотный слух, точная имитация, склонность к подражанию, потребность в общении» [5, с. 146].

Для того, чтобы задействовать эти возрастные предпосылки успешного овладения иноязычным аудированием, учителю необходимо максимально ис-пользовать мотивирующий потенциал успеха [4]: для детей младшего школьно-го возраста крайне важно одобрение учителя и ощущение успешности своих учебных действий. В свою очередь, повышение мотивации помогает макси-мально использовать психологические особенности этого возраста, такие как способность к быстрому и эффективному запоминанию, доминированием меха-низмов долговременной памяти, импринтинга [11].

Наконец, преобладание у младшего школьника наглядно-образного мыш-ления предполагает экстенсивное использование «… комбинированных (вер-бальных и изобразительных) содержательных опор <…>, поскольку соединение зрительного и слухового ряда, а также динамизм изображения позволяют ком-плексно воздействовать на все анализаторы восприятия информации, что улуч-шает степень ее запоминания и усвоения» [5, с. 148-149].

Выводы. В процессе обучения младших школьников иностранному языку доминирует внутренняя мотивация, основными факторами которой являются физические условия учебного процесса; применяемый учителем метод обучения, его соответствие возрастным особенностям обучающихся и целям и задачам дан-

279

ного этапа обучения; личность учителя и качество его контакта с обучающимися; степень успешности обучения. Созданию ситуации успешности способствуют естественные способности этого возраста: развитый фонематический и звукоча-стотный слух, точная имитация, склонность к подражанию, потребность в обще-нии. Свойственные этому возрасту любопытство, жажда новых впечатлений, потребность в общении, игре, движении, с одной стороны, и небольшой объем непроизвольного внимания, слабо развитое произвольное внимание и преоблада-ние наглядно-образного мышления, с другой, предопределяют необходимость интеграции различных видов деятельности с обучением иностранному языку и широкое использование различных видов наглядности в учебном процессе.

Литература 1. Выготский, Л. С. Умственное развитие детей в процессе обучения : сб. статей / Л. С. Выготский ; отв. редактор: А. С. Кулинич. – Ленинград : Учпедгиз, 1934. – 136 с. 2. Давыдов, В. В. Младший школьник как субъект учебной деятельности / В. В. Давыдов, В. И. Слободчиков, Г. А. Цукерман // Вопросы психологии. – 1992. – № 3-4. – С. 14-19. 3. Давыдов, В. В. Теория развивающего обучения : моногр. / В. В. Давыдов. – Москва : Интор, 1999. – 544 с. 4. Каменский, А. И. Краткий курс методики преподавания английского языка как ино-странного (на английском языке) : [учеб. пособ.] / А. И. Каменский. – 3-е изд., стереотип. – Евпатория : [КФУ], 2015. – 213 с. 5. Каменский, А. И. Обучение дошкольников иноязычному аудированию средствами визуальных опор / А. И. Каменский // Вопросы лингводидактики и переводоведения : сб. науч. статей. – Чебоксары : ЧГПУ им. И. Я. Яковлева, 2017. – С. 145-149. 6. Леонтьев, А. Н. Деятельность. Сознание. Личность / А. Н. Леонтьев. – Москва : Поли-тиздат, 1975. – 304 с. 7. Матюхина М. В. Возрастная и педагогическая психология : учеб. пособ. для студентов пед. ин-тов. по спец. № 2121 «Педагогика и методика нач. обучения» / М. В. Матюхина, Т. С. Михальчик, Н. Ф. Прокина ; под ред. М. В. Гамезо и др. – Москва : Просвещение, 1984. – 256 с. 8. Петровский, А. А. Проблема развития личности с позиций социальной психологии / А. А. Петровский // Вопросы психологии. – 1984. – № 4. – С. 18-29. 9. Подласый, И. П. Педагогика начальной школы : учеб. для студентов высших учебных заведений / И. П. Подласый. – Москва : Владос, 2008. – 464 с. 10. Чирков, В. И. Внешняя и внутренняя мотивация [Электронный ресурс] / В. И. Чирков // Psychology OnLine.Net : [сайт]. – URL : http://www.psychology-online.net/articles/doc-897.html (Дата обращения 12.11.2018 г.). 11. Handbook of Second Language Acquisition / Ed. by C. Doughty, M. H. Long. – New York : Basil Blackwell, 2003. – 898 р. 12. Stipek, D. Motivation to Learn: Integrating Theory and Practice / D. Stipek. – 4th edition. – Pearson, 2001. – 272 p. УДК 81’373.421

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ СИНОНИМИИ Храновская Софья Дмитриевна

обучающаяся Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: sofi-xranovska@mail.ru Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Шевченко

Алла Николаевна Аннотация. Статья посвящена изучению основных проблем, которые решает совре-

менная теория синонимии. В статье представлен краткий обзор истории развития синони-мии и ее стилистической функции в речи. Представлены мнения разных лингвистов отно-сительно определения категорий «синоним» и «синонимия» и охарактеризованы класси-фикации синонимов.

Ключевые слова: синоним, синонимия, стилистическая функция, классификация

280

синонимов. Abstract. The article is devoted to the study of the main problems that the modern theory of

synonymy solves. The article presents a brief overview of the history of synonymy and its stylistic function in speech. Opinions of different linguists concerning the definition of the categories “syno-nym” and “synonymy” are presented and classifications of synonyms are characterized.

Keywords: synonym, synonymy, stylistic function, classifications of synonyms. Постановка проблемы. В процессе развития языка происходит постоян-

ное его обогащение. Во время общения образуются новые слова и термины, которые имеют свои признаки и свойства. Этими словами мы передаем чувства, эмоции и волеизъявления. В свою очередь, слова, имеющие общие признаки или свойства, образуют между собой определенные связи. Соответствующие связи называются синонимичными, а слова, соответственно – синонимами.

Одним из важных средств раскрытия значения слова являются синоними-ческие средства языка. Современный русский язык, как и все славянские языки, отмечается большим количеством синонимов – выразительных лексико-семантических категорий, поскольку они имеют неограниченные стилистиче-ские возможности, и являются тематически разнообразными. Знание синонимии дает возможность объяснить направление развития языка, пути и способы изме-нения различных его сторон, а также облегчает доступ к богатствам выразитель-ных средств речи, позволяет представить их в системе.

Особый интерес в отечественных и зарубежных лингвистов всегда вызыва-ли проблемы исследования синонимии. Различным аспектам явления синонимии посвящено большое количество научных исследований ученых. Так, к пробле-мам синонимии в разное время обращались такие известные ученые как Н. В. Ломоносов, А. И. Галич, И. И. Давыдов, А. П. Евгеньева, В. А. Звегинцев, А. Б. Шапиро и т.д.

Целью статьи является обобщение основных проблем, которые решает со-временная теория синонимии.

Изложение основного материала исследования. Синонимия – характер-ное явление языков разных типов. Синонимические отношения слов играют значительную роль в организации лексико-семантической системы любого современного языка. Они раскрывают, прежде всего, специфику структурной организации лексики так, как почти никакие другие семантические отношения.

Необходимо отметить, что проблема синонима, а также его стилистическая роль в речи, исследуется уже очень давно. Еще древнегреческие ученые пришли к выводу, что в подобных словах выражается богатство языка. Однако до конца XVII в. синонимы рассматривались как параллельные слова, которые используют-ся для украшения стиля. В 1718 г. французским ученым Жираром в работе «Пра-вильность французского языка, или Различные значения слов, могущих быть синонимами» была предпринята первая попытка основательного изучения сино-нимов. В 1627 г. в Киеве вышла работа Памвы Беринды под названием «Лексикон славеноросский. Имен толкование». Во второй половине XVII в. был составлен словарь под названием «Лексис Лаврентия Жижания: Синонима славеноросская», в котором рассматривались синонимы древнерусского и старославянского языков.

В русском языкознании интерес к синонимии возникает со второй половины ХVІІІ в.– начала ХІХ в. Этому способствовали работы Н. В. Ломоносова, Д. И. Фонвизина, П. Ф. Калайдовича и т.д., а также изданный в 1840 г. под редак-цией А. И. Галича «Словарь русских синонимов, или сословов, составленный

281

редакцией нравственных сочинений. В этом словаре синонимы определяются, как и в современном языкознании, как слова, которые сходны между собой в общей идее, но различные по своим особенным значениям. И. И. Давыдов в 1856 г. в работе «Из словаря русских синонимов» синонимами называет такие слова, кото-рые очень сходные, но в тоже время обладают какой-нибудь особенностью.

Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон в «Энциклопедическом словаре» 1900 г. определяют как синонимы «… слова близкого, смежного, почти одинакового значения» [16].

В отечественном языкознании активное изучение синонимии приходится на 60-80-е гг. ХХ в. В настоящее время ученые дискутируют о том, какие слова следует считать синонимами, как их классифицировать.

Центральным вопросом теории синонимии является определение понятия си-нонима. Взгляды лингвистов на его решение отличаются в зависимости от того, какому критерию они отдают предпочтение. Анализ критериев синонимичности находим в работах Ю. Д. Апресяна [2], А. С. Ахмановой [3], Р. А. Будагов [5], А. П. Евгеньевой [8], Л. О. Новикова [10], А. Б. Шапиро [14], Д. Н. Шмелева [15].

Несмотря на то, что проблемой синонимии занимались многие ученые, и су-ществование большого количества языковедческой литературы, посвященной проблеме синонимов и синонимии, полного единства взглядов на природу этого явления в языковедческой науке до сих пор не существует, нет и еще единого устоявшегося определения синонимов. Некоторые ученые считают, что синони-мия вообще не существует – это изобретенное лингвистами понятие. Многие исследователи вообще отрицали существование синонимов как факта: «Языковая природа синонимии объясняется ассиметричностью знака и значения, их неустой-чивым равновесием, стремлением выразить определенное содержание не только своим собственным знаком, но и другими языковыми средствами [11, с. 221]; «Хотя слова синоним и синонимия широко употребляются не только в специаль-ной литературе, но и в обиходной речи, а самой проблеме синонимии посвящено немало работ, понятия, обозначаемые этими словами, остаются еще во многом неопределенными и допускают самое различное их толкование» [10, с. 538].

Но, не смотря на указанные проблемы, существует два подхода к определе-нию синонимов – чисто семантический и операционно-семантичес-кий [1, с. 216-220]. Для чисто семантического подхода актуальным является указа-ние на наличие интегрального компонента в структуре лексического значения синонимов, для операционно-семантического – на полную взаимозаменяемость в любом контексте или частичную взаимозаменяемость в определенных контекстах.

По мнению Ю. Д. Апресяна, определение понятий «синонимия» и «синоним» при нынешнем состоянии семантики представляется невозможным [1, с. 60].

А. Черча считает, что «… если два имени являются синонимами (имеют во всех отношениях одно и то же содержание), то всегда можно одно заменить другим, не меняя содержания целого» [13, с. 18].

Некоторые ученые в своих исследованиях предлагают целый ряд определе-ний синонимов и делают несколько попыток систематизировать эти определе-ния. В. Д. Девкин [7] рассматривает синонимы как слова, обладающие близким значением, наряду с гиперонимами, гипонимами. Л. Блумфилд, например, в своем труде «Язык» пишет: «… если какие-то формы фонетически отличные, мы считаем, что их значение также различные <...> короче говоря, мы считаем,

282

что подлинных синонимов в действительности не существует» [4, с. 148-149]. К нему присоединяется и В. Звегинцев: «Синонимия, как она традиционно истол-ковывается, в языке вообще нет. Это одна из фикций, что рудиментарно суще-ствует в науке о языке» [9, с. 137-138].

Таким образом, научные исследования показывают, что среди распростра-ненных ныне определений синонимов можно выделить два основных типа: определение по семантическим и функциональным критериям. В частности, О. С. Ахманова считает [3], что синонимами являются слова, близкие по значе-нию и различные по звуковому составу.

По мнению некоторых языковедов (Ю. Д. Апресян, А. П. Евгеньева, Р. А. Будагов, Н. М. Шанский), синонимы – это слова, обозначающие одно явле-ние действительности или понятия, но имеющие различия в оттенках значения, стилистической принадлежности и эмоциональном окрасе.

Ю. Д. Апресян в качестве недостатков определений синонимов называет отсутствие сопоставлений значений: « …сравнение значений не опирается на какую-либо формальную процедуру, а понятие оттенка значения не имеет доста-точно ясного содержания. Если мы хотим дать эффективное определение сино-нимов, опирающееся на возможность формального сравнения их значений, нам нужно иметь в своем распоряжении исчерпывающее описание значений слов данного языка (толковый словарь), выполненное с соблюдением ряда усло-вий [2, с. 216-217].

Еще одной важной проблемой теории синонимии является вопрос класси-фикации синонимов. В современном языкознании разделение синонимов на семантические, стилистические, семантико-стилистические является традици-онным. Члены синонимичных рядов различаются между собой характером си-нонимичных связей, смысловыми оттенками, сферой употребления, эмоцио-нально-экспрессивными особенностями. Поэтому классификация синонимов зависит от аспекта, определенного исследователем. В зависимости от характера синонимических связей (постоянных или временных) синонимы разделяют на общеязыковые и окказиональные. Первые – это отдельные слова или фразеоло-гические единицы, которые употребляют в прямом или переносном смысле, если последнее закрепилось за словом и фиксируется словарем. Окказиональные синонимы существуют только в условиях определенного контекста.

Общеязыковые синонимы делятся на идеографические (понятийные, смыс-ловые), стилистические и семантико-стилистичес-кие [11, с. 229]. Идеографиче-ские синонимы передают различные дополнительные смысловые оттенки. Сти-листические синонимы противопоставляют употреблением в том или ином функциональном стиле. Стилистическая характеристика слова часто переплета-ется с его эмоциональной окраской, что определяет принадлежность слова к тому или иному функциональному стилю.

Кроме перечисленных групп, существуют так называемые абсолютные си-нонимы. Они не имеют различий в семантике, то есть являются словами с тож-дественным значением. Вопрос о синонимичности таких слов решается в линг-вистической литературе неоднозначно, в зависимости от того, какие слова назы-вают синонимами – близкие или тождественные по значению. Ученые, опреде-ляющие синонимы как слова, близкие по значению, считают абсолютное совпа-дение значений синонимичных слов нетипичным для развития речи [8, с. 11].

283

Противоположный подход к явлению абсолютной равнозначности слов заклю-чается в том, что только такие слова нужно считать синонимами. Слова с близ-кими значениями относят к квазисинонимам [1, с. 235].

Контекстуальные синонимы возникают по причине семантического сбли-жения разных по значению слов, имеющих в пределах конкретного контекста общее значение. Характерным признаком синонимов этого типа является невос-производимость, то есть ограниченное употребление и отсутствие в словаре.

Выводы. Таким образом, вопросы, которые решает современная теория синонимии относительно определения категорий «синоним» и «синонимия» и определения классификаций синонимов, остаются открытыми, поскольку до сих пор нет единого взгляда на проблему изучения синонимии в современной линг-вистике, как и не существует единой устоявшейся трактовки синонимов. Сино-нимия является наименее исследованной отраслью языкознания.

Литература 1. Апресян, Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка / Ю. Д. Апресян. – Москва : Восточная литература РАН, 1995. – 472 с. 2. Апресян, Ю. Д. Интегральное описание языка и системная лексикография / Ю. Д. Апресян. – Москва : Языки русской культуры, 1995. – 767 с. 3. Ахманова, А. С. Очерки по общей и русской лексикологии / А. С. Ахманова. – Москва : Учпедгиз, 1967. – 295 с. 4. Блумфилд, Л. Язык / Л. Блумфилд. – Москва, 1968. – 607 с. 5. Будагов, Р. А. Что такое развитие и совершенствование языка? / Р. А. Будагов. – Москва : Наука, 1977. – 262 с. 6. Виноградов, В. В. Избранные труды. Лексикология и лексикография [Электронный ресурс] / В. В. Виноградов. – Москва : Наука, 1977. – 310 с. – URL : http: // books.e-heritage.ru / book / 10077375. 7. Девкин, В. Д. Занимательная лексикология / В. Д. Девкин. – Москва : ВЛАДОС, 1998. – 312 с. 8. Евгеньева, А. П. Синонимы русского языка / А. П. Евгеньева // Современный русский язык. – Санкт-Петербург, 1996. – С. 70. 9. Звегинцев, В. А. Замечания о лексической синонимии / В. А. Звегинцев // Вопросы теории и истории языка : сб. в честь проф. Б. А. Ларина. – Ленинград, 1963. – С.137–138. 10. Новиков, Л. А. Синонимия как функция / Л. А. Новиков // Избранные труды. – Москва : Изд-во Моск. ун-та, 2001. – Т. 2. – С. 538–553. 11. Новиков, Л. А. Современный русский язык. Фонетика. Лексикология. Словообразо-вание. Морфология. Синтаксис : учебник / Л. А. Новиков. – 2-е изд., испр. и доп. – Санкт-Петербург : Мань, 1999. – 864 с. 12. Телия, В. Н. Типы языковых значений. Связанное значение слова в языке / В. Н. Телия. – Москва : Наука, 1981. – 270 с. 13. Черч, А. Введение в математическую логику / А. Черч. – Москва : Изд-во Моск. ун-та, 1960. – Т. 1. – С. 18. 14. Шапиро, А. Б. Некоторые вопросы теории синонимов (на материале русского языка) / А. Б. Шапиро // Доклады и обобщения Института языкознания АН СССР. – Москва, 1955. – Т. 8. – С. 69–87. 15. Шмелев, Д. Н. Современный русский язык. Лексика : учеб. пособ. для студентов пед. ин-тов по спец. «Русский язык и литература» / Д. Н. Шмелев. – Москва : Просвещение, 1977. – 336 с. 16. Энциклопедический словарь Ф. А Брокгауза и И. А. Ефрона : в 86 т. с иллюстрация-ми и доп. материалами [Электронный ресурс]. – Т. 4А (8). – 1891. – URL : http://www.vehi.net/brokgauz/. УДК 373.3:81’243

О ПРОБЛЕМЕ ОТБОРА ЛЕКСИЧЕСКОГО МИНИМУМА ПРИ ОБУЧЕНИИ МЛАДШИХ ШКОЛЬНИКОВ ИНОЯЗЫНОЙ ЛЕКСИКЕ

Цуканова Ксения Игоревна

284

студентка 3 курса кафедры филологических дисциплин и методик их преподавания Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: ksenia-tsukanova@mail.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Камен-ский Александр Иванович

Аннотация. В статье охарактеризована проблема отбора лексического минимума при обучении младших школьников иноязычной лексике. Установлено, что отбор актив-ного лексического минимума осуществляется в соответствии с принципами семантической значимости, сочетаемости, словообразовательной значимости, стилистической нейтраль-ности. Пассивный лексический минимум включает историзмы, профессионализмы и научные термины. Условием перехода лексической единицы из пассивного в активный словарь личности выступают способность обучающего понимать лексическую единицу вне контекста и способность к свободной актуализации данной лексической единицы в продуктивной речевой деятельности.

Ключевые слова: лексический минимум, активная лексика, пассивная лексика, младший школьник.

Abstract. The article specifies the problems of lexical minimum selection for teaching foreign language lexis to primary school children. It is established that selection of the active lexical minimum is carried out in accordance with the principles of semantic significance, lexical valency, derivational significance, stylistic neutrality. Passive lexical minimum includes historicisms, professionalisms and scientific terms. The condition for the transition of a lexical unit from a passive to an active vocabu-lary of personality is the ability of the student to understand the lexical unit regardless of the context and the ability to freely employ this lexical unit in his productive speech activity.

Key words: lexical minimum, active vocabulary, passive vocabulary, primary school children. Постановка проблемы. Проблеме изучения отбора лексического миниму-

ма при обучении иноязычной лексике посвящены исследования А. А. Алхазишвили, А. Д. Альферова, М. Я. Демьяненко, Е. И. Пассова, В. Л. Скалкина, М. Ф. Стронина, М. М. Фальковича, И. Л. Шолпо. Тем не менее, проблема отбора лексического минимума при обучении младших школьников иноязычной лексике требует уточнения, поскольку начальный этап обучения иноязычной лексике младших школьников является основополагающим в изу-чении языка вообще и формировании учебной деятельности обучающихся. Вышесказанное обусловило выбор темы статьи и составило ее актуальность.

Цель статьи – уточнить критерии отбора лексического минимума при обу-чении младших школьников иноязычной лексике.

Изложение основного материала исследования. При обучении младших школьников иностранному языку важно уделять большое внимание иноязычной лексике. Главной проблемой становится отбор определенного лексического минимума из множества слов, выражений и фраз в лексический состав урока для обучения школьников иноязычной лексике. При этом отобранный лексический минимум должен позволять школьнику развивать свои иноязычные умения и совершенствовать речевые навыки.

В. Л. Скалкин отмечает, что «… лексическими минимумами называют списки слов, подлежащих обязательному усвоению на определенном этапе изу-чения неродного языка» [5, с. 59-62] Выделяют два типа лексического миниму-ма: активный и пассивный [3]. Активный лексический минимум – это слова, употребляемые учениками в общении и на письме. Основным отличием актив-ного лексического минимума от пассивного является уровень (продуктивный или репродуктивный, рецептивный) владения словом.

Вся активная лексика должна быть усвоена учениками в течение школьно-

285

го курса. Это позволит школьникам свободно разговаривать на иностранном языке, понимать друг друга и выражать свои мысли.

Согласно учебной программе, активный лексический минимум для учащихся 2-4 классов должен составлять около 500 лексических единиц. Знать слово, вла-деть словом предполагает умение соотносить форму (звуковую и графическую) слова с его референтом (предметом, явлением, понятием), знать комплекс его значений, сочетаемость, сферу употребления [4]. Если в сознании обучающегося слово соотносимо с вышеперечисленными аспектами, то оно входит в его актив-ный вокабуляр. Если же слово в сознании обучающегося соотносится с объектом или понятием в самом общем виде (как родовая характеристика объекта или поня-тия), то такое слово входит в его пассивный вокабуляр.

Существуют основные принципы отбора активного лексического миниму-ма [Там же], согласно которым отбираемые слова должны: 1) выражать наибо-лее значимые понятия и явления согласно той теме, которую изучает ученик; 2) обладать максимальной сочетаемостью; 3) обладать большим словообразова-тельным потенциалом; 4) быть стилистически не маркированными, то есть, принадлежать к нейтральной лексике.

При изучении иностранного языка следует обращать внимание не только на активную лексику, но и на пассивную, то есть, ту лексику, которую ученик понима-ет, но сам активно не использует. Пассивную лексику подразделяют на [5]: а) исто-ризмы – слова, которые были известны в определенный временной период и отра-жают реалии, ушедшие из повседневного обихода; б) профессионализмы – слова, известные определенной категории общества или части населения, выделяемой по профессиональному признаку; в) научные термины. Так, И. Н. Верещагина [1] выделяет всего 28 единиц пассивного лексического минимума по теме «Профес-сии». Важно учитывать, что лексический материал должен отбираться в соответ-ствии с целями и задачами урока, содержанием учебного материала, подлежащего усвоению, и психофизиологическими особенностями обучающихся.

Учитель может вводить пассивную лексику как в контексте, в устном рас-сказе, так и отдельными словами. При изучении новых лексических единиц важно учитывать их грамматические формы, значение, смысл и их сопоставле-ние с другими словами. Изучению лексических единиц пассивного лексического минимума отводится меньше времени, при этом в течение урока ученик может выучить около 6-8 новых слов [6].

Пассивная лексика может со временем перейти в активный словарь лично-сти. Для этого необходимо, во-первых, понимание лексической единицы вне контекста. Этот критерий позволяет «… разграничить понимание, основанное на знании контекста употребления слова, и понимание, предполагающее владение самим словом, то есть актуализацию его в тексте вне зависимости от случайно-стей контекста [2, с. 94]. Во-вторых, ученик должен быть способен активно использовать данную лексическую единицу при речепродукции, в целенаправ-ленной коммуникации.

Выводы. При отборе лексического минимума для обучения младших школь-ников иноязычной лексике необходимо учитывать принадлежность лексических единиц к активному или пассивному лексическому минимуму. Отбор активного лексического минимума осуществляется в соответствии с принципами семантиче-ской значимости, сочетаемости, словообразовательной значимости, стилистической

286

нейтральности. Пассивный лексический минимум включает историзмы, професси-онализмы и научные термины. Условием перехода лексической единицы из пас-сивного в активный словарь личности выступают способность обучающего пони-мать лексическую единицу вне контекста и способность к свободной актуализации данной лексической единицы в продуктивной речевой деятельности.

Литература 1. Верещагина, И. Н. Английский язык. 2 класс : учебник для общеобразоват. учрежде-ний и школ с углубл. изучением англ. языка с приложением на электр. носителе / И. Н. Верщагина, К. А. Бондаренко, Т. А. Притыкина. Ч. 1. – Москва : Просвещение, 2012. – 159 с. : ил. 2. Жбанова, С. К. О переходе пассивной лексики английского языка в активную / С. К. Жбанова // Проблемы развития умений иноязычной устной речи. – Владимир : Изд-во ВГПИ, 1982. – С. 93-100. 3. Каменский, А. И. Краткий курс методики преподавания английского языка как ино-странного (на английском языке) : [учеб. пособ.] / А. И. Каменский. – 3-е изд., стереотип. – Евпатория : [КФУ], 2015. – 213 с. 4. Основы методики преподавания иностранных языков / под ред. В. А. Бухбиндера, В. Штраусса. – Киев : Вища шк., 1986. – 335 с. 5. Скалкин, В. Л. К вопросу функциональной единицы лексико-фразеологического минимума / В. Л. Скалкин, Н. В. Варежкина // Иностранный языки в школе. – 1991. – № 5. – С. 23-26. 6. Фалькович, М. М. Лексический минимум по английскому языку / М. М. Фалькович. – 3-е изд. – Москва : Высшая школа, 1972. – 320 с. УДК 81’373

ПОНЯТИЕ И ОСОБЕННОСТИ УСТАРЕВШЕЙ ЛЕКСИКИ Швец Виктория Александровна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: vika_shvets_00@mail.ru Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Шевченко

Алла Николаевна Аннотация. В данной статье рассмотрены основные подходы к определению сущ-

ности дефиниции «устаревшая лексика», которая представлена, прежде всего, историзма-ми и архаизмами; определены особенности устаревшей лексики, раскрываются проблемы классификации устаревших единиц.

Ключевые слова: лексика, устаревшие слова, пассивная и активная лексика, исто-ризмы, архаизмы, лексический состав.

Abstract. The article discusses the main approaches to determining the essence of the def-inition “obsolete vocabulary” which is represented primarily by historicisms and archaisms; identifies the features of obsolete vocabulary, reveals the problems of classifying obsolete units.

Keywords: vocabulary, obsolete words, passive and active vocabulary, historicisms, ar-chaisms, lexical composition.

Постановка проблемы. Актуальность данного вопроса основывается на том, что устаревшая лексика являются одним из еще не полностью исследован-ных пластов современного русского языка. А поскольку наша речь пребывает в постоянном развитии, то лексический состав языка откликается на все без ис-ключения перемены в обществе, что способствует обогащению и совершенство-ванию его лексического состава, пополнению новыми словами. При этом проте-кает и обратное действие: «выпадание» из лексического состава устарелых не-нужных слов, что так же правильно и неизбежно, равно как и обогащение его новыми словами. Названия объектов, процессов и явлений, которые теряют свою актуальность и все реже упоминаются в обществе, со временем уходят из

287

практического использования их в жизни людей. Таким образом, в ходе исторического формирования языка протекают семан-

тические преображения слов: появление у слова нового смысла и потеря старого. Это привело к тому, что в языке стали выделять два ряда слов: фразы, регулярно употребляющиеся, стремительно ходовые в различных областях деятельности людей, и фразы, отнюдь не обладающие популярностью в речи. Первая категория слов именуется активным словарным запасом, вторая – пассивным.

В активный словарный запас входит привычная и обыденная лексика, не характеризующаяся устарелостью или новизной. Активный запас содержит в себе как фразы общенародного потребления, так и фразы, ограниченные в своем использовании (определения, диалектизмы, разговорные слова и т. д.). К пас-сивному словарному запасу относится лексический состав, который не является для нас обычным и повседневным. Эти слова считаются либо устаревшими, либо еще не до конца общеупотребительными или новыми (неологизмы).

Таким образом, слова, вышедшие из активного, повседневного употребле-ния, называются устаревшими словами. Исходное языковое явление подлежит кропотливому исследованию в диахронии языка, таким образом предоставляет шанс научным работникам-языковедам отследить преобразование языка с раз-ных сторон, и проанализировать древнейшие тексты. Писатели же применяют маркированную лексику с целью передачи атмосферы изображаемого историче-ского периода. Кроме того, эта группа слов привлекает внимание историков, археологов, этнографов и культурологов тем, что может помочь возобновить исторические реалии установленного периода. В том числе и специалисты по психологии при исследовании умственных отличительных черт обращаются к лингвистам за помощью в установлении значения устаревших слов. Устаревшие слова можно встретить в художественной литературе, пословицах и поговорках, исторических фильмах, научных статьях, описывающих быт людей в прошлом.

Цель статьи – проанализировать и определить основные понятия и особен-ности устаревшей лексики.

Изложение основного материала исследования. Обзор научного матери-ала позволяет нам утверждать, что терминология понятий устаревшей лексики не достаточно крепка. Очевидно, что вопрос, относящийся к классификации и к самой номинации терминов, не является таким простым. Устаревшие слова, устаревшая лексика, хронологически маркированная лексика являются наиболее часто употребляемыми терминами, хотя последний в немалой степени может использоваться и для определения неологизмов. Однако в нашем исследовании мы под установленным термином подразумеваем лишь историзмы и архаизмы.

Изучение академической литературы демонстрирует, что мнения авторов на счет определения таких понятий как «архаизм» и «историзм» расходятся. Одни лингвисты подразумевают под архаизмами устарелые фразы (Л. А. Булахов-ский [3], А. Н. Гвоздев [5], Л. Р. Зиндер [9]. К архаизмам они причисляют все без исключения разновидности архаичной лексики, что делает термин «архаизм» многозначным, который означает и устаревшее слово в целом, и историзм, и раз-новидности архаизмов. Поэтому следует установить, что предполагают собой историзмы и архаизмы, в чем их характерные черты и отличия.

Так, Т. Ф. Ефремова считает, что «историзм – слово или устойчивое словосо-четание, обозначающее исчезнувшие предметы, процессы, явления (в лингвисти-

288

ке)» [7, c. 236], а «архаизм – слово, оборот речи или грамматическая форма, уста-ревшие, вышедшие из общего употребления (в лингвистике)» [Там же, c. 97].

Н. М. Шанский пытается различить определения архаизма и историзма и за-являет, что в отличие от историзмов, то есть слов пассивного словарного запаса, которые выступают единственным формулированием определенных слов, архаиз-мы служат как стилистическая категория. Они отнюдь не считаются одной номи-нацией объектов, явлений, определений – вблизи с ними непременно присутству-ют синонимы, относящиеся к ряду активно употребляемых слов, что подтверждает стилистическую предопределенность использования архаизмов [17, c. 27-33].

Л. А. Булаховский полагает, что историзмы – это «материальные архаиз-мы», а прочие архаизмы считает «стилистическими архаизмами» [3]. Языковеды И. В. Арнольд [1], Е. М. Галкина-Федорук [4], М. К. Морен, Н. Н. Тетеревнико-ва [12] разделяют единую группу устарелых текстов на 2 типа: историзмы и архаизмы. Архаизмами они именуют «… устаревшие слова, сохранившиеся в языке, но уже не употребляющиеся в обычной жизни» [1, с. 308], историзмами – «… слова, которые перестали употребляться в действительности, а воскрешают-ся для того, чтобы придать жизненность прошлой, изображаемой ими эпохе, мы называем историзмами» [4, с. 65].

Стоит отметить, что в определениях подтверждается потребность примене-ния историзмов и архаизмов для того, чтобы образно воспроизвести былые времена в художественных целях стилизации, так как согласно определению М. К. Морен, Н. Н. Тетеревниковой, историзмы и архаизмы свидетельствуют о прошедшей эпохе [12, с. 162], либо отдельного ее периода.

О. С. Ахманова причисляет архаизмы к «… разновидностям возвышенной лексики» [2, с. 271]. М. Н. Нестеров полагает, что академической базой разделе-ния историзмов и архаизмов как лексических категорий считается базисное отличие их наглядно-логического содержания и, в соответствии с этим, факто-ров устаревания. Историзмы означают исторически временные объекты и дей-ства, и предпосылки их устаревания обозначаются в экстралингвистической действительности. Архаизмы представляют собой как «вечные», так и историче-ски преходящие предметы, явления [13, с. 14].

С. Д. Жордания полагает, что историзмы вступают в группу архаизмов на основе «… общности стилистической функции, сферы и частотности употребле-ния» [8, с. 12]. В соответствии с данным аспектом историзмы рассматриваются как особенная лексико-семантическая категория слов и считаются индивидуаль-ным случаем архаизмов.

И. А. Смирницкий [15] и О. С. Ахманова [2] оценивают в ряду устарелых текстов лишь архаизмы, не подчеркивая историзмы как особенный вид исходной категории слов.

Г. С. Колесник выделил три индивидуальных варианта осуществления асим-метрического языковедческого символа и характеристики с целью разделения разных категорий устаревших слов: преображается исключительно означающее символа, а означаемый им предмет остаются постоянными. Это касается лексиче-ских архаизмов; видоизменяется означаемое слово, а означающее и обозначаемая им реалия остаются постоянными. Слово изменяет собственную предметную сопоставимость. В данном случае дело касается семантических архаизмов; меня-ется смысл вплоть до его абсолютного исчезновения. Означающее и означаемое

289

остаются постоянными. Это распространяется на историзмы [10, с. 8]. Важное место занимает вопрос о классификации пассивной лексики.

Н. Г. Еднералова распределяет историзмы и архаизмы с точки зрения их отнесен-ности таким образом: бытовая лексика; личностно-физиологическая и психологи-ческая лексика; общественно-политическая лексика; экономическая лексика; военная лексика; лексика культуры, воспитания и образования; лексика естества, пространства, времени; научно-техническая лексика [6, с. 326]. Кроме того, она подмечает, что данный лексический состав способен иметь отношение одновре-менно к двум и более тематическим группам. Более динамично дополняется исто-ризмами и архаизмами бытовая, военная, личностно-физиологическая и психоло-гическая лексика. Это связано с тем, что непосредственно любовная, обществен-ная и бытовая области в нашем мире подвергаются мощным преображениям, а войны содействуют ассимиляции языков, научно-промышленному прогрессу в сфере увеличения боевых возможностей, явлениям субстрата и суперстрата, в конечном итоге, устареванию множества объектов военного использования.

Она отмечает, что значительную долю устарелых слов составляют непосред-ственно архаизмы. Данная цифра достигает примерно до 70 % от всего состава пассивной лексики. Кроме того, отражается неравенство историзмов и архаизмов в тематических группах. В бытовой, военной и личностно-физиологической лексике в основном выступают историзмы, кроме того историзмы доминируют в научно-технической лексике. Экономическая лексика, лексика культуры, воспитания и образования, общественно-политическая, лексика природы, пространства и време-ни в большей степени показана архаизмами, это происходит благодаря тому, что понятия этих групп крайне редко подлежат абсолютному исчезновению и про-должают присутствовать в языке в своей новейшей форме, что показано синони-мическими словами. Кроме того, значительная доля устарелых фразеологических единиц принадлежит непосредственно к архаизмам, потому что метафорика языка крайне редко подвергается исчезновению.

Стоит отметить, что лингвисты по-разному классифицировали архаизмы и ис-торизмы. Вплоть до наших времен отсутствует общий взгляд по этому поводу, по-этому проблема типологии в данный период считается открытой. Кроме ключевых, названных выше, Д. Н. Шмелев выделяет частичные архаизмы и экзотизмы [13].

По мнению А. Н. Шевченко, «… историзмы и архаизмы в своем стилисти-ческом функционировании выступают как средство образной речевой характе-ристики в отношениях герой – герой, герой – автор, а также участвуют в изоб-ражении бытовой, нравственной, этнической плоскостей, конкретизируя изоб-ражаемый мир» [14, с. 234].

О. Е. Вороничев расширяет типологию непосредственно лексическими и лексико-семантическими историзмами [13]. Е. И. Диброва призывает принимать во внимание словообразовательный признак, с помощью которого расширяет систематизацию: он акцентирует в пределах архаизмов и историзмов однокор-невые и разнокорневые. Например, те архаизмы, которые поменяли свою осно-ву, из-за исторического формирования языка, называют разнокорневыми. К однокорневым принадлежат те, которые сохранили древний корень, однако поменяли суффикс, приставку, флексию и т.п. [Там же].

Значимость устарелых слов в русском языке разнообразна. Во-первых, ис-торизмы и архаизмы осуществляют непосредственно номинативную функцию в

290

научно-исторических трудах. Описывая какой-либо период, следует ключевые его определения, объекты, элементы обихода именовать надлежащими данной эпохе словами. Устаревший лексический состав всераспространен в официаль-но-деловом стиле. В деловых бумагах используются единичные фразы и выра-жения, которые в других обстоятельствах мы можем расценивать как архаизмы. В художественно-исторической прозе устаревшая лексика осуществляет номи-нативно-стилистические функции. Содействуя воспроизведению колорита дан-ного периода, она также является стилистическим орудием ее образной характе-ристики. С данной целью употребляют историзмы и архаизмы.

Выводы. Проанализировав различные разные подходы со стороны различ-ных ученых к определению понятий и сущности устарелых слов, мы отметили, что в процессе исторического развития словарный состав каждого языка претер-певает изменения. Некоторые слова перестают быть общеупотребительными, понятными для носителей языка, сужают сферу своего распространения и по-степенно выходят из обихода.

Вышеуказанное убедительно демонстрирует, что устаревшая лексика явля-ется одним из еще не полностью исследованных пластов современного языка, который становится причиной написания многих лингвистических работ. Дан-ные слова менее устойчивы, поскольку частота их использования и частота применения общеупотребительной лексики не одинакова. Остается нерешенны-ми вопросы, как номинации, так и классификации видов архаичной лексики. Особенности наименования самих разрядов устаревшей лексики остаются на протяжении многих лет неизменными – историзмы и архаизмы.

Литература 1. Арнольд, И. В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность : сб. ст. / И. В. Арнольд ; науч. ред. П. Е. Бухаркин. – Санкт-Петербург : Изд-во Санкт-Петерб. гос. ун-та,1999. – 443 с. 2. Ахманова, О. С. Очерки по общей и русской лексикологии / О. С. Ахманова. – Москва : Учпедгиз, 1957 – 295 с. 3. Булаховский, Л. А. Курс русского литературного языка : пособие для филол. фак. ун-тов и фак. яз. и лит. пед. ин-тов УССР / Л. А. Булаховский. – Киев : Радянська школа, 1952-1953. – Т. 1. – 5-е изд., перераб. – 1952. – 445 с. 4. Галкина-Федорук, Е. М. Современный русский язык / Е. М. Галкина-Федорук. – Москва : Изд-во Московского ун-та, 1957. – 515 с. 5. Гвоздев, А. Н. Очерки по стилистике русского языка : учеб. пособие / А. Н. Гвоздев. –3-е изд. / под ред. С. Г. Бархударова. – Москва : Просвещение, 1965. – 408 с. 6. Еднералова, Н. Г. Устаревшая лексика русского языка новейшего периода / Н. Г. Еднералова. – Воронеж, 2003. – 326 с. 7. Ефремова, Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-образовательный : в 2 т. / Т. Ф. Ефремова. – Москва : Рус. яз., 2000. – 1209 с. 8. Жордания, С. Д. Проблема архаизмов в связи с переводом средневекового эпоса : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.04 «Германские языки» / С. Д. Жордания. – Москва, 1970. – 24 с. 9. Зиндер, Л. Р. Сборник задач по общему языкознанию / Л. Р. Зиндер. – Ленинград : Изд-во Ленинградского ун-та, 1957. – 36 с. 10. Колесник, Г. С. Историзмы в составе лексики современного немецкого языка : авто-реф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.04 «Германские языки» / Г. С. Колесник. – Калинин, 1979. – 16 с. 11. Ковалева, Е. В. Устаревшая лексика в системе современного русского языка и в худо-жественных текстах 19 века : автореф. дис. … канд. филол. наук : спец. 10.02.01 «Русский язык». – Москва, 1996. – 26 с. 12. Морен, М. К Стилистика современного французского языка / М. К. Морен, Н. Н. Тетеревникова. – Москва : Изд-во лит-ры на иностр. яз-ках, 1960. – 299 с. 13. Русская устаревшая и устаревающая лексика : учеб. пособие по спецкурсу /

291

М. Н. Нестеров. – Смоленск ; Брянск : Брян. ГПИ, 1988. – 88 с. 14. Шевченко, А. Н. Реализация стилистических возможностей устаревшей лексики (на материале исторического романа А. К. Толстого «Князь Серебрянный») / А. Н. Шевченко, А. С. Мусаелян // Крымский академический вестник : научный журнал. – 2017. – № 2. – С. 231–235. УДК 81ʼ27 ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ РЕКЛАМНОГО ТЕКСТА

Штокаленко Анна Александровна студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала)

ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия e-mail: albina.albina1998@mail.ru

Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Картавая Юлия Константиновна

Аннотация. Статья посвящена рассмотрению языка рекламы. Дается определение понятиям «язык рекламы», «рекламный текст» и осуществляется попытка разграничения этих понятий. Проводится обзор литературы, посвященной данной проблеме. Определяет-ся область научных отраслей, в которых ведутся исследования рекламного текста. В статье выделяются основные черты, свойственные языку рекламных текстов, как языковые, так и неязыковые. Рассматриваются особенности функций рекламного текста, его цели и пред-назначение, которое заключается в воздействии на потенциального потребителя при по-мощи разных психологических, лингвистических, графических и других средств. Основ-ная коммуникативная цель рекламного текста видится в побуждении потенциального потребителя к выбору рекламируемой продукции, товара или услуги.

Ключевые слова: язык рекламных текстов, языковые средства воздействия на по-требителя, невербальные средства воздействия в рекламных текстах, функционально-стилистические особенности языка рекламы.

Abstract. The article is devoted to consideration of the language of advertising. The defini-tion of the terms “language of advertising”, “advertising text” is provided and an attempt to distin-guish these concepts is made. A review of the literature devoted to this issue is undertaken. There has been determined the area of scientific spheres in which research of advertising text is conducted. The article highlights the main features inherent in the language of advertising texts, both linguistic and non-linguistic. There are considered the advertising text functions, its purpose and purpose, which is to influence a potential consumer with the help of various psychological, linguistic, graphic and other means. The main communicative purpose of the advertising text is seen in prompting the potential consumer to choose the advertised product or service.

Keywords: language of advertisements, linguistic means of influence on the consumer, non-verbal means of influence in advertisements, functional-stylistic peculiarities of the advertis-ing language.

Постановка проблемы. Современному человеку, живущему в век инфор-мации и технологий, каждый день приходится сталкиваться с рекламой. Ведь сейчас она встречается повсеместно: в магазинах, на этикетках товаров, в печат-ных СМИ и в интернет-ресурсах, на радио и телевидении, даже в книгах и фильмах и просто на улице. В частности, нас окружает большое разнообразие печатной рекламной продукции: афиши, буклеты, плакаты, вкладыши и т.д.

Язык рекламы – особое явление и область исследования массовой коммуни-кации в современной науке. Его изучают специалисты различных научных отрас-лей: языковеды, социологи, психологи, экономисты и пр. Эти исследователи в своих трудах руководствуются разными целями. Лингвисты анализируют функци-онально-стилистические особенности языка рекламы, социологи изучают то, как реклама влияет на общественное мнение, специалисты по психологии рассматри-вают методы языкового манипулирования и их воздействие на потребителя, эконо-мисты устанавливают, какое влияние оказывает реклама на рост продаж и т. д.

Исследованию рекламы посвящено очень большое количество работ отече-

292

ственных и зарубежных исследователей, которые изучают психологические методы воздействия на потребителя, процессы создания рекламной продукции и собствен-но язык рекламы и т. п. С каждым годом научной и научно-популярной литературы для широкого круга читателей по этой тематике становится все больше.

Многие исследователи рассматривают язык рекламы и рекламу вообще как объект маркетинга и рекламной деятельности или осуществляют изучение непо-средственно языковых особенностей рекламных текстов. Это такие ученые как Н. А. Антоненко [1], Г. В. Галактионова, В. Дороднева и Н. А. Овсянникова [2], С. В. Ильясова и Л. П. Амири [3], Н. Н. Кохтев и Д. Э. Розенталь [6] и др.

Изложение основного материала исследования. Д. Э. Розенталь и Н. Н. Кохтев в работе «Язык рекламных текстов» [6] выделили главные черты языка рекламы. По их мнению, язык рекламы выполняет две коммуникативные функции: информирует и убеждает. Он должен быть литературно грамотным. Его отличают конкретность и целенаправленность – это помогает понять, чем рекламируемый объект отличается от себе подобных. При этом язык рекламных текстов должен быть доказательным (убедительным), логичным по форме и содержанию, понятным. Важная особенность – краткость и лаконичность. Ори-гинальность, неповторимость, занимательность отличают художественную сторону таких текстов [Там же]. Но это определение затрагивает скорее цели и особенности функций языка рекламы, а не его языковые средства.

В «Стилистическом энциклопедическом словаре русского языка» язык ре-кламы – система «… языковых и внеязыковых средств выражения содержания рекламных текстов, их речевая организация, обусловленная функционированием в сфере массовой коммуникации» [5, с. 635]. В данном словаре сказано, что «… реклама относится к убеждающей и воздействующей речи, призванной привлекать и поддерживать внимание адресата, способствовать последующему запоминанию сообщения и побуждать к определенному действию» [Там же].

Язык рекламы влияет на восприятие продукции или товара его возможными покупателями – носителями того языка, на котором рекламное объявление созда-но. Таким образом, язык рекламы – это не только комплекс языковых и неязыко-вых средств выражения, которые подчинены законам общественной коммуника-ции и общелитературным правилам, но и особая языковая структура, которая конструирует восприятие конкретной информации потенциальными потребителем с учетом языковой культуры, психо- и социоязыковыми особенностями той язы-ковой среды, в которой существует этот потенциальный потребитель.

Однако понятия «язык рекламы» и «рекламный текст» следует различать, это не одно и то же. В работе «Языковая игра в коммуникативном пространстве СМИ и рекламы» Л. П. Амири и С. В. Ильясова представляют такое, на наш взгляд, оптимальное определение рекламному тексту: «… текст, представлен-ный в устной или письменной форме, заранее подготовленный, обладающий автономностью, изначально направленный на донесение до адресата определен-ной информации, с превалирующей коммерческой целью – привлечение внима-ния адресата к тому или иному виду товара» [3, с. 19].

Рекламный текст всегда осуществляет конкретные функции. Главная его задача – побудить потенциальных потребителей выбрать именно те товары, услуги или бренды, которые рекламируются. Поэтому рекламный текст должен быть написан понятными, емкими, легко запоминающимися и убедительными

293

словами. В нем могут быть нарушены некоторые нормы литературного языка, если это необходимо для усиления воздействия рекламного текста. Язык рекла-мы использует различные вербальные и невербальные средства, то есть текст и изображение или видеосюжет, которые оказывают воздействие на потребителя.

Итак, особенность рекламных текстов состоит в том, что они, в зависимости от вида рекламы, объединяют в себе вербальную часть с такими невербальными элементами: 1) зрительным рядом (в печатной и наружной рекламе); 2) звуковым рядом (в радиорекламе); 3) звуковым и зрительным рядом (в телерекламе).

В рекламном тексте языковая и изобразительная составляющие являются в одинаковой мере важными. Л. Г. Фещенко пишет, что рекламный текст – слож-ное семиотическое целое, в котором нет места случайным, коммуникативно не нагруженным компонентам, в силу того, что решение прагматической задачи в таком тексте всегда первично. По ее мнению, это предполагает равное внимание к вербальным и невербальным его составляющим [7].

Одна из наиболее важных отличительных особенностей текстов рекламы – это их сжатость. Н. Н. Кохтев, Д. Э. Розенталь утверждают, что при составлении рекламных текстов необходимо придерживаться принципа: как можно меньше слов – как можно больше информации [6]. Этот принцип обусловлен необходи-мостью рекламистов экономить на печатной площади и эфирном времени, что реализуется с помощью разных средств языковой компрессии.[7].

Рекламный текст – это особый вид текста, его цели осуществляются за счет использования языковых единиц практически всех уровней. Среди всех языко-вых средств самой большой силой воздействия, по мнению исследователей, обладает лексика. Лексика помогает формировать потребности, ценностные ориентации человека, оказывает влияние на его эмоции и стремления.

Главная цель рекламного текста – обращение внимания на товары и услуги и помощь в их сбыте и реализации. Поэтому его создатели используют самые разные психологические и лингвистические приемы. Рекламные тексты должны быть простыми, лаконичными, доступными для понимания, обладать экспрес-сивностью и информативностью. Чтобы достичь поставленной задачи, авторы рекламных текстов прибегают к ряду языковых средств рекламы: лексическим, графическим, стилистическим, фонетическим, синтаксическим, морфологиче-ским и словообразовательным средствам. Чаще всего при создании рекламных текстов используются графические и стилистические средства.

Таким образом, с целью привлечения внимания потенциального потреби-теля, авторы рекламных текстов применяют все без исключения средства языка, при этом в одном тексте возможно использование нескольких приемов сразу.

Выводы. Сегодня при создании рекламных текстов используется опреде-ленный набор языковых средств, что позволяет утверждать, что язык рекламы формируется как особенный функциональный подстиль и что рекламные тексты являются универсальными. Рекламные тексты могут существовать не только как двигатель торговли, но и как стимул к развитию речевой деятельности. Они оказывают влияние и на сферу рынка потребления, и на культурную и полити-ческую жизнь общества, на употребление и развитие русского языка и его си-стемы. Непосредственно по этой причине очень важным является дальнейшее изучение языковых особенностей рекламных текстов.

Литература 1. Антоненко, Н. А. Русский язык и современная реклама / Н. А. Антоненко // Образова-

294

ние. Наука. Творчество : сб. статей. – Ставрополь, 2014. – С. 3–5. 2. Галактионова, Г. В. Сравнительный анализ вербального и невербального компонентов рекламы в глянцевых журналах (на материале английского и русского языков) / Г. В. Галактионова, Н. В. Дороднева, Н. А. Овсянникова // Фундаментальные исследова-ния. – 2015. – № 2–12. – С. 2742–2745. 3. Ильясова, С. В. Языковая игра в коммуникативном пространстве СМИ и рекламы / С. В. Ильясова, Л. П. Амири. – 2-е изд. – Москва : Флинта, 2012. – 296 с. 4. Слойцева, Е. В. Язык рекламы и лингвостилистические особенности рекламного текста / Е. В. Слойцева // Языки культура. – Новосибирск, 2014. – № 11. – С. 76–83. 5. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М. Н. Кожиной. – 2-е изд. – Москва : Флинта, 2006. – 696 с. 6. Розенталь, Д. Э. Язык рекламных текстов / Д. Э. Розенталь, Н. Н. Кохитев. – Москва : Высшая школа, 1981. – 125 с. 7. Фещенко, Л. Г. Структура рекламного текста / Л. Г. Фещенко. – Санкт-Петербург : Петербургский институт печати, 2003. – 232 с.

УДК 373.2:81’243: 81’2

МЕТОДИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ОБУЧЕНИЯ СТАРШИХ ДОШКОЛЬНИКОВ ИНОЯЗЫЧНОЙ ДИАЛОГИЧЕСКОЙ

РЕЧИ СРЕДСТВАМИ ОБУЧАЮЩИХ ИГР Эюпова Феридэ Исаевна

студентка Евпаторийского института социальных наук (филиала) ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского», Россия

e-mail: eyupovaf@mail.ru Научный руководитель: кандидат педагогических наук, доцент Камен-

ский Александр Иванович Аннотация. В статье рассматриваются методические особенности обучения стар-

ших дошкольников иноязычной диалогической речи средствами обучающих игр. Показана целесообразность применения обучающих игр на всех этапах формирования умений иноязычной диалогической речи, от введения нового языкового материала до актуализа-ции его в варьируемых ситуациях общения.

Ключевые слова: старшие дошкольники, обучающие игры, иноязычная диалогиче-ская речь.

Abstract. The article discusses methodological features of teaching foreign language dialogical speech to senior preschoolers by means of educational games. The expediency of the use of educa-tional games at all stages of forming the skills of foreign-language dialogical speech is shown, from the introduction of new language material to its actualization in varying communicative situations.

Keywords: senior preschoolers, educational games, foreign language dialogical speech. Постановка проблемы. Дошкольный возраст признан наиболее благопри-

ятным периодом для обучения иноязычной диалогической речи; запоминание языкового материала наиболее гибкое и быстрое именно у детей старшего до-школьного возраста [2]. Ведущим видом деятельности в дошкольном возрасте выступает игра [1]. Раннее обучение иноязычной диалогической речи удовле-творяет познавательные потребности, развивает психические функции ребенка, способствует развитию коммуникативно-речевого такта, дает возможность вызвать интерес к языковому многообразию мира. В процессе игры ребенок овладевает действиями с предметами, изучает окружающий мир и отношения людей [8]. Благодаря обучающей игре обеспечивается положительное эмоцио-нальное воздействие на ребенка. Обучающие игры повышают интерес к изучае-мому предмету, способствуют развитию навыков правильного произношения, развивают память и обогащают лексический запас.

Цель статьи – определить особенности обучения старших дошкольников иноязычной диалогической речи с помощью обучающих игр.

295

Изложение основного материала исследования. Процесс обучения до-школьников иностранному языку организуется в соответствии с возрастными особенностями детей данного возраста [9]. В этом возрасте в психическом разви-тии ребенка происходят изменения в отношении к окружающему миру, что обу-словлено новообразованиями детей этого возраста. Развитие памяти дошкольника характеризуется переходом от непроизвольного к произвольному запоминанию и припоминанию [3]. Мышление переходит от наглядно-действенного к наглядно-образному и, в конце периода дошкольного детства, к логическому мышлению [5].

Основой для функционирования диалогической речи являются лексические, грамматические и фонетические навыки. При отсутствии накопленного знания лексического материала и актуального владения им общение на любом языке невозможно. Лексика – это содержательная сторона речи, ее основной строитель-ный материал. Владение лексикой является значимой предпосылкой для развития диалогической речи [7]. Чтобы научить ребенка общаться на иностранном языке, в первую очередь, необходимо дать ему лексический материал и научить использо-вать этот материал, то есть сформировать у него лексические навыки.

Процесс освоения иностранного языка в дошкольном учреждении должен иметь коммуникативную направленность, для того чтобы дети овладевали рече-выми навыками и умениями иноязычной диалогической речи [9]. Умение по-приветствовать или попрощаться с кем-либо в соответствии с речевым этикетом изучаемого языка, умение сознательно реагировать и отвечать на задаваемые ему вопросы в процессе беседы характеризуют диалогическое общение.

Обучение детей диалогу начинается с обучения реагированию на реплику со-беседника. Педагог дает стимулирующие реплики, а дошкольники овладевают умением реагировать на них и давать ответ. Задача педагога дать стимулирующую реплику, на которую дети отреагируют. Использование разнообразных обучающих игр придает обучению реагированию коммуникативную направленность. Игра позволяет сделать коммуникативно ценными практически любые языковые едини-цы и простейшие операции с ними, так как является главным видом деятельности дошкольника. В процессе освоения иноязычной диалогической речи обучающая игра выступает одновременно как речевая, игровая и учебная деятельность [2].

Основными компонентами игры являются игровая и дидактическая задача, игровые правила и действия, дидактический материал и результат [6]. На завер-шающих этапах обучения разговорной теме в таких играх могут присутствовать сюжет и роль.

Игровые методы и приемы на раннем этапе обучения иноязычной диалогиче-ской речи вызывают у детей положительные эмоции, повышенный интерес, помо-гают концентрировать внимание на учебной задаче, которую он воспринимает как личную цель. Решение учебной задачи в игровой форме сопровождается меньши-ми затратами нервной энергии, требует от дошкольника меньше волевых усилий.

Игра в процессе общения на иностранном языке всегда является эмоцио-нально окрашенной, что содействует прочному и быстрому усвоению языково-го, в первую очередь, лексического материала, а в дальнейшем и умений ино-язычной диалогической речи. В процессе формирования иноязычных лексиче-ских навыков диалогической речи можно выделить следующие основные этапы работы: ознакомление с новым материалом; тренировка; развитие навыков и умений применения лексики в различных видах речевой деятельности, которые

296

выступают единым целым [2]. Семантизация иноязычной лексики происходит в основном через беспере-

водные приемы: показ предмета, картинок, действий, так как большая часть лексических единиц означает предметы и объекты из реальной действительно-сти. Уже на этом этапе целесообразно применять простые лексические игры, активизирующие внимание и воображение ребят.

Выделяют следующие приемы тренировки [4]: 1) проговаривание слов, затем словосочетаний, предложений; 2) устное составление словосочетаний с новым изученным словом; 3) применение нового слова в речевых образцах. Первичная фонетическая отработка подразумевает упражнения в имитации, то есть много-кратное повторение, применение в словосочетаниях и предложениях. Если упраж-нения в имитации и подстановке в речевой образец не разнообразить игровыми заданиями, которые могут придать тренировочным упражнениям условно-коммуникативный характер, дошкольники быстро потеряют интерес к механиче-ским многократным повторениям лексики, и цель занятия не будет достигнута.

Важными компонентами игры выступают роли, которые дети берут на себя; игровые поступки и действия, с помощью которых они реализуют взятые роли; игровое употребление предметов; действительно существующие отношения между играющими детьми (реплики, замечания), регулирующие игру. В процессе игры, прежде всего, дети ориентируются на удовольствие, а не на результат игры [6].

Для учителя важными компонентами игры выступают [4, с. 154-155]: 1) иг-ровые, воспитательные, развивающие и практические цели; 2) содержание игры, которое основывается преимущественно на учебном материале и которое образует конкретную сюжетную организацию; 3) совокупность межличностных и социаль-ных ролей; 4) лингводидактические и коммуникативные условия; 5) реквизиты – предметы, которые включают в ролевую игру и несут сообщающее значение.

Выводы. Таким образом, игре принадлежит существенная роль при раннем обучении иноязычной диалогической речи. Использование игр в процессе обу-чения старших дошкольников иноязычной диалогической речи усиливает обу-чающий эффект, повышает мотивацию к изучению языка, так как обучение проходит в увлекательной форме, содействует развитию речевых навыков и умений. Игра помогает учителю повысить уровень коммуникативности выпол-няемых детьми упражнений, мотивировать их учебно-речевую деятельность, обеспечить многократное повторение языкового и речевого материала в варьи-руемых ситуациях общения.

Литература 1. Выготский, Л. С. Психология развития ребенка / Л. С. Выготский. – Москва : Смысл : Эксмо, 2005. –512 с. 2. Каменский, А. И. Ролевая игра как средство обучения иноязычной лексике детей до-школьного возраста / А. И. Каменский, И. Б. Каменская // Культура народов Причерномо-рья. – 2003. – № 42. – С. 71–74. 3. Першина, Л. А. Возрастная психология : [учеб. пособ. для вузов] / Л. А. Першина. – Москва : Академический Проект, 2004. – 255 с. 4. Рогова, Г. В. Методика обучения английскому языку : пособ. для студентов пед. вузов / Г. В. Рогова, И. Н. Верещагина. – 3-е изд. – Москва : Просвещение, 2000. – 232 с. 5. Смирнова, Е. О. Детская психология / Е. О. Смирнова. – Москва : ВЛАДОС, 2006. – 366 с. 6. Стронин, М. Ф. Обучающие игры на уроке английского языка / М. Ф. Стронин. – Москва : Просвещение, 1984. – 111 с. 7. Чудочина, Т. П. Игра в обучении дошкольников иностранному языку / Т. П. Чудочина // Актуальные вопросы современной педагогики : материалы III Междунар. науч. конф. –

297

Уфа : Лето, 2013. – С. 76-78. 8. Урунтаева, Г. А. Дошкольная психология : учеб. пособ. для студ. сред. пед. учеб. заве-дений / Г. А. Урунтаева. – Москва : Академия, 2001. – 336 с. 9. Утехина, А. Н. Иностранный язык в дошкольном возрасте : учеб. пособ. / А. Н. Утехина. – Москва : Флинта, 2013. – 192 с.

298

СОДЕРЖАНИЕ Аветисян Л. М. Методические особенности раннего обучения англоязычно-му произношению ................................................................................................... 3 Аджигеряева С. Э. Потенциальные лингвистические трудности перевода англоязычной официально-деловой документации .............................................. 5 Бабук А. В. Художественная антропология детства в малой прозе Ч. Диккенса (на материале рождественских повестей) ........................................ 8 Боева Г. Н. Особенности профессиональной подготовки филолога в поли-культурном регионе ................................................................................................ 14 Бузинская Я. М., Канивец Н. В. Психофизиологические особенности форми-рования иноязычной грамматической коммуникативной достаточности младших школьников .............................................................................................. 17 Василенко О. С. Компаративний аналіз художніх творів (на прикладі сучас-ної фантастичної літератури) ................................................................................. 21 Васильєва К. Ю. Процес формування творчої особистості засобами теат-рального мистецтва на уроках літератури (при вивченні драматичних творів) . 25 Долгополова Л. А. Современная грамматика: Quo vadis?.................................... 30 Дудинова Н. А., Пигнастая Д. Г. Образ Собора в романе В. Гюго «Собор Парижской Богоматери» ......................................................................................... 34 Дудинова Н. А., Симакова В. В. Истоки образа Воланда в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» ................................................................ 39 Жогличев С. А., Жогличева В. В. В доме Гальянова, близ почтампта: разыс-кания адресов проживания Достоевского в Твери ............................................... 42 Каменская И. Б. Этнолингвистический символ: к определению содержания понятия ..................................................................................................................... 48 Каменский А. И., Каменский С. А. Элементарная иноязычная коммуника-тивная компетенция: уровни и критерии сформированности ............................. 51 Картавая Ю. К. Рекламный текст: функциональный аспект ................................ 54 Машкова Е. Е. Ментальность как категория литературоведческого дискурса .. 58 Нилова А. Ю. Античная культура в публицистике Ф. М. Достоевского ............ 64 Осокина Е. А. Сравнительная лексикография: фразеология Достоевского по академическому ПСС и Академическому словарю русской фразеологии ......... 69 Падун Т. В., Кондрашкина И. В. Хронотоп романа ДЖ. Р. Р. Мартина «Игра престолов» ................................................................................................................ 76 Петренко Н. А., Бадалова Р. Р. Сновидения и онирическое начало в литера-турном творчестве русских авторов XIX – XX веков........................................... 79 Самойленко Н. Б. Реализация моделей смешанного обучения в процессе профессиональной подготовки магистров ............................................................ 84 Сафронова Е. Ю., Мао Илинь, Хуан Фэйфэй. Рецепция стихотворения А. С. Пушкина «Я Вас любил» в китайской культуре.......................................... 90 Сегал Н. А., Кулик А. А. Метафорический образ дракона в русскоязычном политическом дискурсе ........................................................................................... 95 Сигова К. В. Творчество Дины Рубиной и Оксаны Робски сквозь призму читательского взгляда ............................................................................................. 99 Федорова Е. А., Шалина М. А. Достоевский в высшей школе: старые и но-вые подходы ............................................................................................................. 102 Шалацкая Т. П., Заруднев О. С. Творчество В. Высоцкого в свете литерату-роведческих исследований ..................................................................................... 109 Шевченко А. Н., Данилова А. Г. Плеозназм как специальный прием вырази-тельности речи ......................................................................................................... 111 Шкуран О. В. Трехъязычие в учебном процессе младшего школьника: мето-дические раздумья ................................................................................................... 116

299

Горюнов В. В. Типология героев в творчестве Гайто Газданова ......................... 120 Данилина О. А. Магистральные понятия поэтической ономастики: проблемы толкования ................................................................................................................ 127 Зубрей Д. Э. Традиции исследования и история отвлеченной лексики в рус-ской филологии ........................................................................................................ 131 Литвиненко Л. А. Ознакомление с урбанонимами Евпатории со сферой-источником «Великая отечественная война» на уроках русского языка ............ 136 Панова А. А. Возрастные особенности обучения средних школьников ино-язычной письменной речи ....................................................................................... 139 Помогайло В. Д. Переводческая эквивалентность в контексте постмодер-нистского дискурса .................................................................................................. 142 Торичная Е. В. Интенсивность признака в адъективных композитах русского языка ......................................................................................................................... 146 Шалацкая К. В. Методологическая основа исследовательской работы стар-шеклассников по ономастике русского языка ....................................................... 154 Шевчук Т. И. К вопросу о просторечных словах .................................................. 158 Адамчук А. А. Критическая рецепция рассказов А. Конан Дойла о Шерлоке Холмсе ...................................................................................................................... 161 Аджиаметова Н. А. Стилистика и лингвистическая вариативность в совре-менной поэзии .......................................................................................................... 166 Алимова С. З. Художественный мир литературного произведения как теоре-тическая проблема ................................................................................................... 170 Бадунова А. А. Философия любви в повети А. И. Куприна «Суламифь» ........... 173 Василенко А. А. Своеобразие гражданской лирики Р. И. Рождественского ...... 176 Величко В. Е. Психологические предпосылки применения ролевых игр в обучении средних школьников иностранному языку ........................................... 179 Гафинец В. А. Лексико-семантические группы топонимов в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» ................................................................................ 182 Гончарук О. С. Теоретический аспект исследования писательского эписто-лярия как актуальная литературоведческая проблема .......................................... 186 Жук Т. Г. Жанр новеллы в литературоведческих источниках ............................. 189 Здорова А. О. Женские образы в сказке Г. Х. Андерсена «Дюймовочка» .......... 193 Ильясова Л. Н. Феномен семьи: к проблеме дефиниции ...................................... 196 Климова К. В. Музыкальные образы в творчестве А. А. Блока ........................... 201 Коляда Т. А. Воспитательный аспект повести Н. Н. Носова «Веселая семей-ка».............................................................................................................................. 204 Копатько А. И. Глаголы-диалектизмы в романе М. А. Шолохова «Тихий Дон» .......................................................................................................................... 207 Кульчицкая А. В. Онимия и антропонимия как объекты научного изучения .... 210 Левченко Ю. В. Слова-отзвучия в лексикографическом аспекте ........................ 214 Лизогубенко С. В. Символика в лирике И. Ф. Анненского .................................. 218 Малеванная Н. В. О некоторых возрастных характеристиках развития стар-ших школьников ...................................................................................................... 222 Махина В. В. Особенности создания образа Иуды в повести Леонида Андре-ева «Иуда искариот» ................................................................................................ 224 Морозова А. Р. О генезисе феномена двойничества в творчестве Ф. М. Дос-тоевского ................................................................................................................... 228 Муждабаева П. И. Просторечная лексика в функции речевой характеристики героев в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» ...................................................... 233 Мурзюков В. В. Концепт в гуманитарных науках и литературоведении............ 237 Нигай А. В. «Световые» колоремы в произведениях М. И. Цветаевой............... 241

300

Новодран Т. В. Основные функции антропонимов в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» ......................................................................................................... 244 Нурсеитова С. Б. Основные подходы к определению заимствования в рус-ском языке ................................................................................................................ 247 Пигнастая Д. Г. Приемы создания художественного образа ............................... 251 Работникова А. В. Лингвистические особенности обучения иноязычной диалогической речи ................................................................................................. 257 Ризаева Н. Р. Экспрессивно-стилистические свойства фразеологических единиц в пьесе А. П. Чехова «Дядя Ваня» ............................................................ 260 Сейджелиева С. Ш. Образ Кощея Бессмертного в русских народных сказках .. 263 Стасюк Д. Э. Варьирование компонентов в предложениях фразеологизиро-ванной структуры на примере модели «предлог «из» + сущ. р. п. мн. ч. + сущ. и. п. ед. ч.» ....................................................................................................... 267 Трушицына В. С. К вопросу о сущности дефиниции «категория комическо-го» ............................................................................................................................. 272 Ухлин А. А. Мотивационные особенности обучения младших школьников иностранному языку ................................................................................................ 276 Храновская С. Д. Теоретические основы исследования синонимии .................. 279 Цуканова К. И. О проблеме отбора лексического минимума при обучении младших школьников иноязыной лексике ............................................................ 283 Швец В. А. Понятие и особенности устаревшей лексики .................................... 286 Штокаленко А. А. Основные подходы к исследованию рекламного текста ...... 291 Эюпова Ф. И. Методические особенности обучения старших дошкольников иноязычной диалогической речи средствами обучающих игр ............................ 293

301

Научное издание УДК 37; 80; 81; 82

Формирование профессиональной компетентности филолога в поликуль-турной образовательной среде : сб. материалов I Всероссийской науч.-практ. конф, 22-23 ноября 2017 г., г. Евпатория / ред. кол. И. Б. Каменская, Ю. К. Картавая, М. А. Шалина ; под общ. ред. И. Б. Каменской. – Симферополь : ИТ «Ариал», 2018. – 299 с.

Подписано в печать __.__.2018 г. Усл.-печ. л. 24,0. Тираж 300 экз.

Зак. № ___. Бумага типографская № 1. Гарнитура Times. Формат 84-108/32. Изд. № _____.

Типография издательства «Ариал» Республика Крым, г. Симферополь, ул. Севастопольская, 31-2/а,

тел.: +7 (978) 71-72-904