Рене ДекартРассуждение о методе, чтобыверно направлять свой разуми отыскивать истину в науках

АннотацияЕсли рассуждение это покажется слишком длинным

для прочтения за один раз, то его можно разделить нашесть частей. В первой окажутся различные соображенияотносительно наук; во второй – основные правиламетода, найденного автором; в третьей – некоторые изправил морали, извлеченных автором из этого метода;в четвертой – доводы, с помощью коих он доказываетсуществование Бога и человеческой души, которыесоставляют основание его метафизики; в пятой можнобудет найти последовательность вопросов физики, какиеон рассмотрел, и, в частности, объяснение движениясердца и рассмотрение некоторых других трудныхвопросов, относящихся к медицине, а также различие,существующее между нашей душой и душой животных;и в последней – указание на то, что, по мнениюавтора, необходимо для того, чтобы продвинуться в

исследовании природы дальше, чем это удалось ему, атакже объяснение соображений, побудивших его писать.

СодержаниеЧасть первая: 5Часть вторая: 16Часть третья: 29Часть четвертая: 39Часть пятая: 50Часть шестая: 71

Рене ДекартРассуждение о методе,

чтобы верно направлятьсвой разум и отыскивать

истину в науках

Часть первая:Соображения, касающиеся наук

Здравомыслие есть вещь, распределенная справед-

ливее всего; каждый считает себя настолько им наде-ленным, что даже те, кого всего труднее удовлетво-рить в каком-либо другом отношении, обыкновенно нестремятся иметь здравого смысла больше, чем у нихесть. При этом невероятно, чтобы все заблуждались.Это свидетельствует скорее о том, что способностьправильно рассуждать и отличать истину от заблужде-ния – что, собственно, и составляет, как принято вы-ражаться, здравомыслие, или разум (raison), – от при-роды одинакова у всех людей, а также о том, что раз-личие наших мнений происходит не от того, что один

разумнее других, а только от того, что мы направляемнаши мысли различными путями и рассматриваем неодни и те же вещи. Ибо недостаточно просто иметь хо-роший ум (esprit), но главное – это хорошо применятьего. Самая великая душа способна как к величайшимпорокам, так и к величайшим добродетелям, и те, ктоидет очень медленно, может, всегда следуя прямымпутем, продвинуться значительно дальше того, кто бе-жит и удаляется от этого пути.

Что касается меня, то я никогда не считал свой умболее совершенным, чем у других, и часто даже желалиметь столь быструю мысль, или столь ясное и отче-тливое воображение, или такую обширную и надежнуюпамять, как у некоторых других. Иных качеств, которыетребовались бы для совершенства ума, кроме назван-ных, указать не могу; что же касается разума, или здра-вомыслия, то, поскольку это единственная вещь, де-лающая нас людьми и отличающая нас от животных,то я хочу верить, что он полностью наличествует в ка-ждом, следуя при этом общему мнению философов,которые говорят, что количественное различие можетбыть только между случайными свойствами, а не ме-жду формами, или природами, индивидуумов одногорода.

Однако не побоюсь сказать, что, по моему мнению, яимел счастье с юности ступить на такие пути, которыепривели меня к соображениям и правилам, позволив-

шим мне составить метод, с помощью которого я могу,как мне кажется, постепенно усовершенствовать моизнания и довести их мало-помалу до высшей степени,которой позволяет достигнуть посредственность мое-го ума и краткий срок жизни. С помощью этого методая собрал уже многие плоды, хотя в суждении о самомсебе стараюсь склоняться более к недоверию, чем ксамомнению. И хотя, рассматривая взором философаразличные действия и предприятия людей, я не могунайти почти ни одного, которое не казалось бы мне су-етным и бесполезным, однако я не могу не чувствоватьособого удовлетворения по поводу успехов, какие, помоему мнению, я уже сделал в отыскании истины, и набудущее питаю надежды и даже осмеливаюсь думать,что если между чисто человеческими занятиями естьдействительно хорошее и важное, так это именно то,которое я избрал.

Впрочем, возможно, что я ошибаюсь и то, что прини-маю за золото и алмаз, не более чем крупицы меди истекла. Я знаю, как мы подвержены ошибкам во всем,что нас касается, и как недоверчиво должны мы отно-ситься к суждениям друзей, когда они высказываются внашу пользу. Но мне очень хотелось бы показать в этомрассуждении, какими путями я следовал, и изобразитьсвою жизнь, как на картине, чтобы каждый мог соста-вить свое суждение и чтобы я, узнав из молвы мненияо ней, обрел бы новое средство самообучения и при-

соединил бы его к тем, которыми обычно я пользуюсь.Таким образом, мое намерение состоит не в том,

чтобы научить здесь методу, которому каждый дол-жен следовать, чтобы верно направлять свой разум, атолько в том, чтобы показать, каким образом старал-ся я направить свой собственный разум. Кто беретсядавать наставления другим, должен считать себя ис-куснее тех, кого наставляет, и если он хоть в малей-шем окажется несостоятельным, то подлежит порица-нию. Но, предлагая настоящее сочинение только какрассказ или, если угодно, как вымысел, где среди при-меров, достойных подражания, вы, может быть, найде-те такие, которым не надо следовать, я надеюсь, чтооно для кого-нибудь окажется полезным, не повредивпри этом никому, и что все будут благодарны за моюоткровенность.

Я с детства был вскормлен науками, и так как меняуверили, что с их помощью можно приобрести ясноеи надежное познание всего полезного для жизни, то уменя было чрезвычайно большое желание изучить этинауки. Но как только я окончил курс учения, завершае-мый обычно принятием в ряды ученых, я совершеннопеременил свое мнение, ибо так запутался в сомнени-ях и заблуждениях, что, казалось, своими стараниямив учении достиг лишь одного: все более и более убе-ждался в своем незнании. А между тем я учился в од-ной из самых известных школ в Европе и полагал, что

если есть на земле где-нибудь ученые люди, то именнотам они и должны быть. Я изучал там все, что изучалидругие, и, не довольствуясь сообщаемыми сведения-ми, пробегал все попадавшиеся мне под руку книги, гдетрактуется о наиболее редкостных и любопытнейшихнауках. Вместе с тем я знал, что думают обо мне дру-гие, и не замечал, чтобы меня считали ниже моих со-учеников, среди которых были и те, кто предназначал-ся к занятию мест наших наставников. Наконец, нашвек казался мне цветущим и богатым высокими умамине менее какого-либо из предшествующих веков. Всеэто дало мне смелость судить по себе о других и ду-мать, что такой науки, какой меня вначале обнадежи-вали, в мире нет.

Но все же я весьма ценил упражнения, которыми за-нимаются в школах. Я знал, что изучаемые там язы-ки необходимы для понимания сочинений древних; чтопрелесть вымыслов оживляет ум; что памятные исто-рические деяния его возвышают и что знакомство сними в разумных пределах развивает способность су-ждения; что чтение хороших книг является как бы бе-седой с их авторами – наиболее достойными людьмипрошлых веков, и при этом беседой содержательной, вкоторой авторы раскрывают лучшие из своих мыслей;что красноречие обладает несравненной силой и кра-сотой, поэзия полна пленительного изящества и неж-ности; что математика доставляет искуснейшие изо-

бретения, не только способные удовлетворить любо-знательных, облегчить ремесла и сократить труд лю-дей; что сочинения, трактующие о нравственности, со-держат множество указаний и поучений, очень полез-ных и склоняющих к добродетели; что богословие учит,как достичь небес; что философия дает средство го-ворить правдоподобно о всевозможных вещах и уди-влять малосведущих; что юриспруденция, медицина идругие науки приносят почести и богатство тем, ктоими занимается, и что, наконец, полезно ознакомить-ся со всякими отраслями знания, даже с теми, которыенаиболее полны суеверий и заблуждений, чтобы опре-делить их истинную цену и не быть ими обманутыми.

Но я полагал, что достаточно уже посвятил времениязыкам, а также чтению древних книг с их историями ивымыслами, ибо беседовать с писателями других ве-ков – то же, что путешествовать. Полезно в известноймере познакомиться с нравами разных народов, чтобыболее здраво судить о наших и не считать смешными неразумным все то, что не совпадает с нашими обы-чаями, как нередко делают люди, ничего не видевшие.Но кто тратит слишком много времени на путешествия,может в конце концов стать чужим своей стране, а ктослишком интересуется делами прошлых веков, обык-новенно сам становится несведущим в том, что про-исходит в его время. Кроме того, сказки представляютвозможными такие события, которые в действительно-

сти невозможны. И даже в самых достоверных истори-ческих описаниях, где значение событий не преувели-чивается и не представляется в ложном свете, чтобысделать эти описания более заслуживающими чтения,авторы почти всегда опускают низменное и менее до-стойное славы, и от этого и остальное предстает не та-ким, как было. Поэтому те, кто соотносит свою нрав-ственность с такими образцами, могут легко впасть всумасбродство рыцарей наших романов и замышлятьдела, превышающие их силы.

Я высоко ценил красноречие и был влюблен в поэ-зию, но полагал, что то и другое являются более да-рованием ума, чем плодом учения. Те, кто сильнее врассуждениях и кто лучше оттачивает свои мысли, такчто они становятся ясными и понятными, всегда луч-ше, чем другие, могут убедить в том, что они предла-гают, даже если бы они говорили по-нижнебретонски иникогда не учились риторике. А те, кто способен к са-мым приятным вымыслам и может весьма нежно и кра-сочно изъясняться, будут лучшими поэтами, хотя быискусство поэзии было им незнакомо.

Особенно правилась мне математика из-за досто-верности и очевидности своих доводов, но я ещене видел ее истинного применения, а полагал, чтоона служит только ремеслам, и дивился тому, что настоль прочном и крепком фундаменте не воздвигнуточего-либо более возвышенного. Наоборот, сочинения

древних язычников, трактующие о нравственности, ясравниваю с пышными и величественными дворцами,построенными на песке и грязи. Они превозносят до-бродетели и побуждают дорожить ими превыше всегона свете, но недостаточно научают распознавать их, ичасто то, что они называют этим прекрасным именем,оказывается не чем иным, как бесчувственностью, илигордостью, или отчаянием, или отцеубийством.

Я почитал наше богословие и не менее, чем кто-ли-бо, надеялся обрести путь на небеса. Но, узнав каквещь вполне достоверную, что путь этот открыт одина-ково как для несведущих, так и для ученейших и что по-лученные путем откровения истины, которые туда ве-дут, выше нашего разумения, я не осмеливался под-вергать их моему слабому рассуждению и полагал, чтодля их успешного исследования надо получить особуюпомощь свыше и быть более, чем человеком.

О философии скажу одно: видя, что в течение мно-гих веков она разрабатывается превосходнейшимиумами и, несмотря на это, в ней доныне нет положе-ния, которое не служило бы предметом споров и, сле-довательно, не было бы сомнительным, я не нашел всебе такой самонадеянности, чтобы рассчитывать набольший успех, чем другие. И, принимая во внимание,сколько относительно одного и того же предмета можетбыть разных мнений, поддерживаемых учеными людь-ми, тогда как истинным среди этих мнений может быть

только одно, я стал считать ложным почти все, что бы-ло не более чем правдоподобным.

Далее, что касается других наук, то, поскольку онизаимствуют свои принципы из философии, я полагал,что на столь слабых основаниях нельзя построить ни-чего прочного. Мне недостаточно было почестей и вы-год, чтобы посвятить себя их изучению. Слава Богу, яне был в таком положении, чтобы делать из науки ре-месло для обеспечения своего благосостояния. И хотяя не считал себя обязанным презирать славу, как этоделают киники, однако я мало ценил ту славу, которуюмог бы приобрести незаслуженно. Наконец, что каса-ется ложных учений, то я достаточно знал им цену, что-бы не быть обманутым ни обещаниями какого-нибудьалхимика, ни предсказаниями астролога, ни проделка-ми мага, ни всякими хитростями или хвастовством тех,что выдают себя за людей, знающих более того, что имдействительно известно.

Вот почему, как только возраст позволил мне вый-ти из подчинения моим наставникам, я совсем оста-вил книжные занятия и решил искать только ту науку,которую мог обрести в самом себе или же в великойкниге мира, и употребил остаток моей юности на то,чтобы путешествовать, видеть дворы и армии, встре-чаться с людьми разных нравов и положений и собратьразнообразный опыт, испытав себя во встречах, кото-рые пошлет судьба, и всюду размышлять над встре-

чающимися предметами так, чтобы извлечь какую-ни-будь пользу из таких занятий. Ибо мне казалось, что ямогу встретить более истины в рассуждениях каждого,касающихся непосредственно интересующих его дел,исход которых немедленно накажет его, если он непра-вильно рассудил, чем в кабинетных умозрениях обра-зованного человека, не завершающихся действием иимеющих для него, может быть, единственное послед-ствие, а именно: он тем больше тщеславится ими, чемдальше они от здравого смысла, так как в этом слу-чае ему приходится потратить больше ума и искус-ства, чтобы попытаться сделать их правдоподобными.Я же всегда имел величайшее желание научиться раз-личать истинное от ложного, чтобы лучше разбиратьсяв своих действиях и уверенно двигаться в этой жизни.

Правда, в то время, когда я только наблюдал нравыдругих людей, я не находил в них ничего, на что могбы опереться, так как заметил здесь такое же разно-образие, какое ранее усмотрел в мнениях философов.Самая большая польза, полученная мною, состояла втом, что я научился не особенно верить тому, что мнебыло внушено только посредством примера и обычая,так как видел, как многое из того, что представляет-ся нам смешным и странным, оказывается общепри-нятым и одобряемым у других великих народов. Такя мало-помалу освободился от многих ошибок, кото-рые могут заслонить естественный свет и сделать нас

менее способными внимать голосу разума. После тогокак я употребил несколько лет на такие изучение кни-ги мира и попытался приобрести некоторый запас опы-та, я принял в один день решение изучить самого себяи употребить все силы ума, чтобы выбрать пути, кото-рым я должен следовать. Это, кажется, удалось мне вбольшей степени, чем если бы я никогда не удалялсяиз моего отечества и от моих книг.

Часть вторая:

Основные правила метода

Я находился тогда в Германии, где оказался при-званным в связи с войной, не кончившейся там и до-ныне. Когда я возвращался с коронации императора вармию, начавшаяся зима остановила меня на одной изстоянок, где, лишенный развлекающих меня собесед-ников и, кроме того, не тревожимый, по счастью, ника-кими заботами и страстями, я оставался целый деньодин в теплой комнате, имея полный досуг предавать-ся размышлениям. Среди них первым было соображе-ние о том, что часто творение, составленное из мно-гих частей и сделанное руками многих мастеров, нестоль совершенно, как творение, над которым трудил-ся один человек. Так, мы видим, что здания, задуман-ные и исполненные одним архитектором, обыкновен-но красивее и лучше устроены, чем те, в переделке ко-торых принимали участие многие, пользуясь старымистенами, построенными для других целей. Точно также старинные города, разрастаясь с течением време-ни из небольших посадов и становясь большими горо-дами, обычно столь плохо распланированы по сравне-нию с городами-крепостями, построенными на равни-не по замыслу одного инженера, что, хотя, рассматри-

вая эти здания по отдельности, нередко находишь вних никак не меньше искусства, нежели в зданиях кре-постей, однако при виде того, как они расположены –здесь маленькое здание, там большое – и как улицы отних становятся искривленными и неравными по длине,можно подумать, что это скорее дело случая, чем ра-зумной воли людей. А если иметь в виду, что тем не ме-нее всегда были должностные лица, обязанные забо-титься о том, чтобы частные постройки служили и укра-шению города, то станет ясным, как нелегко создатьчто-либо совершенное, имея дело только с чужим тво-рением. Подобным образом я представил себе. что на-роды, бывшие прежде в полудиком состоянии и лишьпостепенно цивилизовавшиеся и учреждавшие своизаконы только по мере того, как бедствия от соверша-емых преступлений и возникавшие жалобы принужда-ли их к этому, не могут иметь такие же хорошие гра-жданские порядки, как те, которые соблюдают устано-вления какого-нибудь мудрого законодателя с самогоначала своего объединения. Так же очевидно, что ис-тинная религия, заповеди которой установлены самимБогом, должна быть несравненно лучше устроена, чемкакая-либо другая. Если же говорить о людских делах,то я полагаю, что Спарта была некогда в столь цве-тущем состоянии не оттого, что законы ее были хоро-ши каждый в отдельности, ибо некоторые из них бы-ли очень странны и даже противоречили добрым нра-

вам, но потому, что все они, будучи составлены од-ним человеком, направлялись к одной цели. Подобнымобразом мне пришло в голову, что и науки, заключен-ные в книгах, по крайней мере те, которые лишеныдоказательств и доводы которых лишь вероятны, сло-жившись и мало-помалу разросшись из мнений мно-жества разных лиц, не так близки к истине, как простыерассуждения здравомыслящего человека относитель-но встречающихся ему вещей. К тому же, думал я, таккак все мы были детьми, прежде чем стать взрослыми,и долгое время нами руководили наши желания и на-ши наставники, часто противоречившие одни другим и,возможно, не всегда советовавшие нам лучшее, то по-чти невозможно, чтобы суждения наши были так же чи-сты и основательны, какими бы они были, если бы мыпользовались нашим разумом во всей полноте с само-го рождения и руководствовались всегда только им.

Правда, мы не наблюдаем того, чтобы разрушаливсе дома в городе с единственной целью переделатьих и сделать улицы красивее; но мы видим, что многиеломают свои собственные дома, чтобы их перестро-ить, а иногда и вынуждены это сделать, если фунда-мент их непрочен и дома могут обрушиться. На этомпримере я убедился, что вряд ли разумно отдельномучеловеку замышлять переустройство государства, из-меняя и переворачивая все до основания, чтобы вновьего восстановить, либо затевать преобразование всей

совокупности наук или порядка, установленного в шко-лах для их преподавания. Однако, что касается взгля-дов, воспринятых мною до того времени, я не мог пред-принять ничего лучшего, как избавиться от них раз инавсегда, чтобы заменить их потом лучшими или те-ми же, но согласованными с требованиями разума. И ятвердо уверовал, что этим способом мне удастся про-жить свою жизнь гораздо лучше, чем если бы я стро-ил ее только на прежних основаниях и опирался толь-ко на те начала, которые воспринял в юности, никогдане подвергая сомнению их истинность. Ибо, хотя я ипредвидел в этом разные трудности, они вовсе не бы-ли неустранимыми и их нельзя было сравнивать с те-ми, которые обнаруживаются при малейших преобра-зованиях, касающихся общественных дел. Эти грома-ды слишком трудно восстанавливать, если они рухну-ли, трудно даже удержать их от падения, если они рас-шатаны, и падение их сокрушительно. Далее, что каса-ется их несовершенств, если таковые имеются – в том,что они существуют, нетрудно убедиться по их разно-образию, – то привычка, без сомнения, сильно сглади-ла их и позволила безболезненно устранить и испра-вить многое, что нельзя было предусмотреть заранеени при каком благоразумии. Наконец, почти всегда ихнесовершенства легче переносятся, чем их перемены.Так, большие дороги, извивающиеся между гор, из-зачастой езды мало-помалу становятся настолько глад-

кими и удобными, что гораздо лучше следовать по ним,чем идти более прямым путем, карабкаясь по скалами спускаясь в пропасти.

Поэтому я никоим образом не одобряю беспокойно-го и вздорного нрава тех, кто, не будучи призван нипо рождению, ни по состоянию к управлению обще-ственными делами, неутомимо тщится измыслить ка-кие-нибудь новые преобразования. И если бы я могподумать, что в этом сочинении есть хоть что-нибудь,на основании чего меня можно подозревать в этом су-масбродстве, я очень огорчился бы, что опубликовалего. Мое намерение никогда не простиралось дальшетого, чтобы преобразовывать мои собственные мыслии строить на участке, целиком мне принадлежащем.Из того, что мое произведение мне настолько понра-вилось, что я решился показать здесь его образец, неследует, что я хотел посоветовать кому-либо ему по-дражать. У тех, кого Бог наделил своими милостямибольше, чем меня, возможно, будут более возвышен-ные намерения; но я боюсь, не было бы и мое уж слиш-ком смелым для многих. Само решение освободить-ся от всех принятых на веру мнений не является при-мером, которому всякий должен следовать. Есть толь-ко два вида умов, ни одному из которых мое намере-ние ни в коей мере не подходит. Во-первых, те, кото-рые, воображая себя умнее, чем они есть на самомделе, не могут удержаться от поспешных суждений и

не имеют достаточного терпения, чтобы располагатьсвои мысли в определенном порядке, поэтому, раз ре-шившись усомниться в воспринятых принципах и укло-ниться от общей дороги, они никогда не пойдут по сте-зе, которой следует держаться, чтобы идти прямо, ибудут пребывать в заблуждении всю жизнь. Во-вторых,те, которые достаточно разумны и скромны, чтобы счи-тать себя менее способными отличать истину от лжи,чем другие, у кого они могут поучиться; они должны до-вольствоваться тем, чтобы следовать мнениям других,не занимаясь собственными поисками лучших мнений.

Да я и сам, конечно, был бы в числе последних, еслибы имел всего одного учителя или не знал существо-вавшего во все времена различия во мнениях ученых.Но я еще на школьной скамье узнал, что нельзя при-думать ничего столь странного и невероятного, что небыло бы уже высказано кем-либо из философов. За-тем во время путешествий я убедился, что люди, име-ющие понятия, противоречащие нашим, не являютсяиз-за этого варварами или дикарями и многие из нихтак же разумны, как и мы, или даже более разумны.Тот же человек, с тем же умом, воспитанный с детствасреди французов или немцев, становится иным, чемон был бы, живя среди китайцев или каннибалов. Ивплоть до мод в одежде: та же вещь, которая нрави-лась нам десять лет назад и, может быть, опять понра-вится нам менее чем через десять лет, теперь кажется

нам странной и смешной. Таким образом, привычка ипример убеждают нас больше, чем какое бы то ни бы-ло точное знание. Но при всем том большинство голо-сов не является доказательством, имеющим какое-ни-будь значение для истин, открываемых с некоторымтрудом, так как гораздо вероятнее, чтобы истину на-шел один человек, чем целый народ. По этим сообра-жениям я не мог выбрать никого, чьи мнения я долженбыл бы предпочесть мнениям других, и оказался какбы вынужденным сам стать своим руководителем.

Но как человек, идущий один в темноте, я решилсяидти так медленно и с такой осмотрительностью, чтоесли и мало буду продвигаться вперед, то по крайнеймере смогу обезопасить себя от падения. Я даже нехотел сразу полностью отбрасывать ни одно из мне-ний, которые прокрались в мои убеждения помимо мо-его разума, до тех пор пока не посвящу достаточно вре-мени составлению плана предпринимаемой работы иразысканию истинного метода для познания всего то-го, к чему способен мой ум.

Будучи моложе, я изучал немного из области фи-лософии – логику, а из математики – анализ геоме-тров и алгебру – эти три искусства, или науки, кото-рые, как мне казалось, должны были служить намечен-ной мною цели. Но, изучив их, я заметил, что в логикеее силлогизмы и большинство других правил служатбольше для объяснения другим того, что нам извест-

но, или, как искусство Луллия, учат тому, чтобы гово-рить, не задумываясь о том, чего не знаешь, вместо то-го чтобы познавать это. Хотя логика в самом деле со-держит немало очень верных и хороших правил, одна-ко к ним примешано столько вредных и излишних, чтоотделить их от этих последних почти так же трудно, какизвлечь Диану или Минерву из куска необработанногомрамора. Что касается анализа древних и алгебры со-временников, то, кроме того, что они относятся к пред-метам весьма отвлеченным и кажущимся бесполезны-ми, первый всегда так ограничен рассмотрением фи-гур, что не может упражнять рассудок (entendement),не утомляя сильно воображение; вторая же настоль-ко подчинилась разным правилам и знакам, что пре-вратилась в темное и запутанное искусство, затрудня-ющее наш ум, а не в науку, развивающую его. По этойпричине я и решил, что следует искать другой метод,который совмещал бы достоинства этих трех и был бысвободен от их недостатков. И подобно тому как оби-лие законов нередко дает повод к оправданию поро-ков и государство лучше управляется, если законов не-много, но они строго соблюдаются, так и вместо боль-шого числа правил, составляющих логику, я заключил,что было бы достаточно четырех следующих, лишь бытолько я принял твердое решение постоянно соблю-дать их без единого отступления.

Первое – никогда не принимать за истинное ниче-

го, что я не признал бы таковым с очевидностью, т. е.тщательно избегать поспешности и предубеждения ивключать в свои суждения только то, что представляет-ся моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим обра-зом не сможет дать повод к сомнению.

Второе – делить каждую из рассматриваемых мноютрудностей на столько частей, сколько потребуется,чтобы лучше их разрешить.

Третье – располагать свои мысли в определенномпорядке, начиная с предметов простейших и легкопо-знаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням,до познания наиболее сложных, допуская существова-ние порядка даже среди тех, которые в естественномходе вещей не предшествуют друг другу.

И последнее – делать всюду перечни настолько пол-ные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы бытьуверенным, что ничего не пропущено.

Те длинные цепи выводов, сплошь простых и легких,которыми геометры обычно пользуются, чтобы дойтидо своих наиболее трудных доказательств, дали мневозможность представить себе, что и все вещи, кото-рые могут стать для людей предметом знания, нахо-дятся между собой в такой же последовательности. Та-ким образом, если воздерживаться от того, чтобы при-нимать за истинное что-либо, что таковым не являет-ся, и всегда соблюдать порядок, в каком следует вы-водить одно из другого, то не может существовать ис-

тин ни столь отдаленных, чтобы они были недостижи-мы, ни столь сокровенных, чтобы нельзя было их рас-крыть. Мне не составило большого труда отыскать то,с чего следовало начать, так как я уже знал, что начи-нать надо с простейшего и легко познаваемого. Принявво внимание, что среди всех искавших истину в наукахтолько математикам удалось найти некоторые доказа-тельства, т. е. некоторые точные и очевидные сообра-жения, я не сомневался, что и мне надлежало начатьс того, что было ими исследовано, хотя и не ожидал отэтого другой пользы, кроме той, что они приучат мой умпитаться истиной и никак не довольствоваться ложны-ми доводами. Однако я не намеревался изучать все теотдельные науки, которые составляют то, что называ-ется математикой. Я видел, что, хотя их предметы раз-личны, тем не менее все они согласуются между со-бой в том, что исследуют только различные встречаю-щиеся в них отношения или пропорции, поэтому я ре-шил, что лучше исследовать только эти отношения во-обще и искать их только в предметах, которые облег-чили бы мне их познание, нисколько, однако, не свя-зывая их этими предметами, чтобы иметь возможностьприменять их потом ко всем другим подходящим к нимпредметам. Затем, приняв во внимание, что для луч-шего познания этих отношений мне придется рассма-тривать каждую пропорцию в отдельности и лишь ино-гда удерживать их в памяти или рассматривать сразу

несколько, я предположил, что для лучшего исследо-вания их по отдельности надо представлять их в виделиний, так как не находил ничего более простого илиболее наглядно представляемого моим воображениеми моими чувствами. Но для того чтобы удерживать ихили рассматривать по нескольку одновременно, тре-бовалось выразить их возможно меньшим числом зна-ков. Таким путем я заимствовал бы все лучшее из гео-метрического анализа и из алгебры и исправлял бы не-достатки первого с помощью второй.

И действительно, смею сказать, что точное соблю-дение немногих избранных мною правил позволиломне так легко разрешить все вопросы, которыми зани-маются эти две науки, что, начав с простейших и наи-более общих и пользуясь каждой найденной истинойдля нахождения новых, я через два или три месяцаизучения не только справился со многими вопросами,казавшимися мне прежде трудными, но и пришел к то-му, что под конец мог, как мне казалось, определять,какими средствами и в каких пределах возможно ре-шать даже неизвестные мне задачи. И при этом я, бытьможет, не покажусь вам слишком тщеславным, есливы примете во внимание, что существует лишь однаистина касательно каждой вещи и кто нашел ее, зна-ет о ней все, что можно знать. Так, например, ребе-нок, учившийся арифметике, сделав правильно сложе-ние, может быть уверен, что нашел касательно иско-

мой суммы все, что может найти человеческий ум; ибометод, который учит следовать истинному порядку иточно перечислять все обстоятельства того, что отыс-кивается, обладает всем, что дает достоверность пра-вилам арифметики.

Но что больше всего удовлетворяло меня в этом ме-тоде – это уверенность в том, что с его помощью я вовсем пользовался собственным разумом если не в со-вершенстве, то по крайней мере как мог лучше. Кро-ме того, пользуясь им, я чувствовал, что мой ум ма-ло-помалу привыкает представлять предметы яснее иотчетливее, хотя свой метод я не связывал еще ни скаким определенным вопросом, я рассчитывал стольже успешно применять его к трудностям других наук,как это сделал в алгебре. Это не значит, что я бы дерз-нул немедленно приняться за пересмотр всех предста-вившихся мне наук, так как это противоречило бы по-рядку, который предписывается методом. Но, принявво внимание, что начала наук должны быть заимство-ваны из философии, в которой я пока еще не усмотрелдостоверных начал, я решил, что прежде всего над-лежит установить таковые. А поскольку это дело важ-нее всего на свече., причем поспешность или преду-беждение в нем опаснее всего, я не должен был спе-шить с окончанием этого дела до того времени, покане достигну возраста более зрелого – а мне тогда бы-ло двадцать три года, – пока не употреблю много вре-

мени на подготовительную работу, искореняя в моемуме все приобретенные прежде неверные мнения, на-копляя запас опытов, который послужил бы мне мате-риалом для размышлений; пока, упражняясь постоян-но в принятом мною методе, смог бы укрепляться в немвсе более и более.

Часть третья:

Несколько правил морали,извлеченных из этого метода

Наконец, начиная перестройку помещения, в кото-

ром живешь, мало сломать старое, запастись матери-алами и архитекторами или самому приобрести навы-ки в архитектуре и, кроме того, тщательно наметитьплан – необходимо предусмотреть другое помещение,где можно было бы с удобством поселиться во времяработ; точно так же, чтобы не быть нерешительным вдействиях, пока разум обязывал меня к нерешительно-сти в суждениях, и чтобы иметь возможность прожитьэто время как можно более счастливо, я составил себенаперед некоторые правила морали – три или четыремаксимы, которые охотно вам изложу.

Во – первых, повиноваться законам и обычаям мо-ей страны, неотступно придерживаясь религии, в кото-рой, по милости божией, я был воспитай с детства, ируководствуясь во всем остальном наиболее умерен-ными и чуждыми крайностей мнениями, сообща вы-работанными самыми благоразумными людьми, в кру-гу которых мне предстояло жить. Не придавая с это-го времени никакой цены собственным мнениям, так

как я собирался их все подвергнуть проверке, я былубежден, что лучше всего следовать мнениям наибо-лее благоразумных людей. Несмотря на то что благо-разумные люди могут быть и среди персов, китайцев,так же как и между нами, мне казалось полезнее всегосообразоваться с поступками тех, среди которых я бу-ду жить. А чтобы знать, каковы действительно их мне-ния, я должен был обращать больше внимания на то,как они поступают, чем на то, что они говорят, и не толь-ко потому, что вследствие испорченности наших нра-вов людей, готовых высказывать то, что они думают,мало, но и потому, что многие сами этого не знают;ибо поскольку действие мысли, посредством котороймы думаем о вещи, отличается от действия мысли, по-средством которой мы сознаем, что думаем о ней, тоони часто независимы одна от другой. Между многи-ми мнениями, одинаково распространенными, я всегдавыбирал самые умеренные, поскольку они и наиболееудобные в практике, и, по всей вероятности, лучшие,так как всякая крайность плоха, а также и для того, что-бы в случае ошибки менее отклоняться от истинногопути, чем если бы я, выбрав одну крайность, долженбыл перейти к другой крайности. Я отнес к крайностямв особенности все обещания, в какой-либо мере огра-ничивающие свободу, не потому, что я не одобрял за-конов, которые ради того, чтобы уберечь слабых духомот непостоянства, позволяют то ли для какого-нибудь

доброго намерения или даже ради надежности торго-вли, то ли для цели безразличной в отношении добрадавать обещания заключать договоры, принуждающиек постоянному их соблюдению, но потому, что я не ви-дел в мире ничего, что всегда оставалось бы неизмен-ным, и так как лично я стремился все более и болеесовершенствовать свои суждения, а не ухудшать их, тоя полагал, что совершил бы большую ошибку противздравого смысла, если бы, одобряя что-либо, обязалсебя считать это хорошим и тогда, когда оно переста-ло быть таковым или когда я перестал считать его та-ковым.

Моим вторым правилом было оставаться настолькотвердым и решительным в своих действиях, насколь-ко это было в моих силах, и с не меньшим постоян-ством следовать даже самым сомнительным мнениям,если я принял их за вполне правильные. В этом я упод-облял себя путникам, заблудившимся в лесу: они недолжны кружить или блуждать из стороны в сторону, нитем паче оставаться на одном месте, но должны идтикак можно прямее в одну сторону, не меняя направле-ния по ничтожному поводу, хотя первоначально всеголишь случайность побудила их избрать именно это на-правление. Если они и не придут к своей цели, то все-таки выйдут куда-нибудь, где им, по всей вероятности,будет лучше, чем среди леса. Так как житейские де-ла часто не терпят отлагательств, то несомненно, что

если мы не в состоянии отличить истинное мнение, тодолжны довольствоваться наиболее вероятным. И да-же в случае, если мы между несколькими мнениямине усматриваем разницы в степени вероятности, всеже должны решиться на какое-нибудь одно и увереннопринимать его по отношению к практике не как сомни-тельное, но как вполне истинное по той причине, чтобыли верны соображения, заставившие нас избратьего. Этого оказалось достаточно, чтобы избавить меняот всяких раскаянии и угрызений, обыкновенно беспо-коящих совесть слабых и колеблющихся умов, частонепоследовательно разрешающих себе совершать какнечто хорошее то, что они потом признают за дурное.

Третьим моим правилом было всегда стремитьсяпобеждать скорее себя, чем судьбу (fortune), изменятьсвои желания, а не порядок мира и вообще привыкнутьк мысли, что в полной нашей власти находятся тольконаши мысли и что после того, как мы сделали все воз-можное с окружающими нас предметами, то, что намне удалось, следует рассматривать как нечто абсолют-но невозможное. Этого одного казалось мне достаточ-но, чтобы не желать в будущем чего-либо сверх уже до-стигнутого и таким образом находить удовлетворение.Ибо поскольку наша воля по самой природе вещейстремится только к тому, что наш разум представляетей так или иначе возможным, то очевидно, что, считаявсе внешние блага одинаково далекими от наших воз-

можностей, мы не станем более сожалеть о том, чтолишены тех благ, на которые мы, казалось бы, имеемправо от рождения, если сами не виновны в этом лише-нии, как не сожалеем о том, что не владеем Китаем илиМексикой. Обратив, как говорится, нужду в доброде-тель, мы так же не возжелаем стать здоровыми, будучибольными, или свободными, находясь в темнице, каки теперь не желаем иметь тело из столь же несокру-шимого вещества, как алмаз, или иметь крылья, чтобылетать, как птицы. Признаюсь, что требуется продол-жительное упражнение и зачастую повторное размы-шление, чтобы привыкнуть смотреть на вещи под та-ким углом. В этом, я думаю, главным образом состо-яла тайна тех философов, которые некогда умели по-ставить себя вне власти судьбы и, несмотря на стра-дания и бедность, соперничать в блаженстве со свои-ми богами. Постоянно рассматривая пределы, предпи-санные им природой, они пришли к полнейшему убе-ждению, что в их власти находятся только собствен-ные мысли, и одного этого было достаточно, чтобы по-мешать им стремиться к чему-то другому; над мысля-ми же они владычествовали так неограниченно, чтоимели основание почитать себя богаче, могуществен-нее, свободнее и счастливее, чем люди, не имеющиетакой философии и никогда не обладающие всем, чегоони желают, несмотря на то что им благоприятствуюти природа и счастье. Наконец, в завершение этой мо-

рали я решил рассмотреть различные занятия людейв этой жизни, чтобы постараться выбрать лучшее изних. Не касаясь занятий других, для себя я решил, чтонет ничего лучшего, как продолжать те дела, которы-ми я занимаюсь, т. е. посвятить всю мою жизнь совер-шенствованию моего разума и подвигаться, насколькобуду в силах, в познании истины по принятому мноюметоду. С тех пор как я стал пользоваться этим мето-дом, я испытал много раз чрезвычайное наслаждение,приятнее и чище которого вряд ли можно получить вэтой жизни. Открывая каждый день при помощи мое-го метода некоторые, на мой взгляд, достаточно важ-ные истины, обыкновенно неизвестные другим людям,я переполнялся таким чувством удовлетворения, чтовсе остальное для меня как бы не существовало. Кро-ме того, три предыдущих правила имели источникомнамерение продолжать собственное обучение: так какБог дал каждому из нас некоторую способность разли-чать ложное от истинного, то я ни на минуту не счелбы себя обязанным следовать мнениям других, еслибы не предполагал использовать собственную способ-ность суждения для их проверки, когда наступит вре-мя. Следуя чужим мнениям, я не мог бы освободить-ся от сомнения, если бы не надеялся, что это не ли-шает меня возможности найти лучшие, буде таковыеимеются.

Наконец, я не мог бы ни ограничить свои желания,

ни быть довольным, если бы не шел по пути, который,я был уверен, не только обеспечивал мне приобрете-ние всех знаний, к которым я способен, но и вел к при-обретению всех доступных мне истинных благ, тем бо-лее что наша воля стремится к какой-нибудь цели илиизбегает ее в зависимости от того, представляет лиее наш разум хорошей или дурной. А потому доста-точно правильно судить, чтобы правильно поступать, идостаточно самого правильного рассуждения, чтобы ипоступать наилучшим образом, т. е. чтобы приобрестивсе добродетели и вместе с ними все доступные блага.Уверенность в том, что это так, не может не вызватьбольшое удовлетворение.

Утвердившись в этих правилах и поставив их ря-дом с истинами религии, которые всегда были первымпредметом моей веры, я счел себя вправе избавить-ся от всех остальных своих мнений. И надеясь, чтолучше достигну цели, общаясь с людьми, чем остава-ясь дома, у очага, где у меня возникли эти мысли, я,не дожидаясь окончания зимы, опять отправился пу-тешествовать. Целых девять лет я ничем иным не за-нимался, как скитался по свету, стараясь быть болеезрителем, чем действующим лицом, во всех разыгры-вавшихся передо мною комедиях. По поводу каждогопредмета я размышлял в особенности о том, что можетсделать его сомнительным и ввести нас в заблужде-ние, и между тем искоренял из моего ума все заблу-

ждения, какие прежде могли в него закрасться. Но я неподражал, однако, тем скептикам, которые сомнева-ются только для того, чтобы сомневаться, и притворя-ются пребывающими в постоянной нерешительности.Моя цель, напротив, заключалась в том, чтобы достичьуверенности и, отбросив зыбучие наносы и пески, най-ти твердую почву. Это мне удавалось, кажется, доволь-но хорошо, тем более что при стараниях открыть лож-ность или сомнительность исследуемых положений нес помощью слабых догадок, а посредством ясных и на-дежных рассуждений я не встречал ни одного сомни-тельного положения, из которого нельзя было бы из-влечь какого-либо достаточно надежного заключения,хотя бы того, что в этом положении нет ничего досто-верного. И подобно тому как при сломе старого зда-ния обыкновенно сохраняют разрушенные части дляпостройки нового, так и я, разрушая все свои мнения,которые считал плохо обоснованными, делал разныенаблюдения и приобретал опыт, послуживший мне по-том для установления новых, более надежных мнений.В то же время я продолжал упражняться в принятоммною методе. Таким образом, стараясь вообще распо-лагать свои мысли согласно его правилам, я время отвремени отводил несколько часов специально на то,чтобы упражняться в приложении метода к труднымпроблемам математики или других наук, которые я какбы уподоблял математическим, освобождая их от ис-

ходных положений других наук, по моему мнению не-достаточно прочных. Примеры этого можно найти вомногом, что изложено в данном томе. Таким-то обра-зом, не отличаясь по видимости от тех, чье единствен-ное занятие – проводить в невинности тихую жизнь,стремясь отделять удовольствия от пороков, и во избе-жание скуки при полном досуге прибегать ко всем при-стойным удовольствиям, я жил, не продолжая пресле-довать свою цель, и, кажется, преуспевал в познанииистины более, чем если бы занимался только чтениемкниг и посещением ученых людей.

Впрочем, эти девять лет протекли прежде, чем япринял какое-либо решение относительно трудностей,служащих обычно предметом споров между учеными,и начал обдумывать основания новой философии, бо-лее достоверной, чем общепринятая. Пример многихпревосходных умов, которые брались за это преждеменя, но, как мне казалось, безуспешно, заставлял ме-ня представлять себе дело окруженным такими труд-ностями, что я, может быть, долго еще не решилсябы приступить к нему, если бы до меня не дошли слу-хи, будто я его успешно завершил. Не знаю, что далоповод к такому утверждению. Если я и содействовалнемного этому своими речами, то лишь признаваясьв своем незнании более откровенно, чем это обыкно-венно делают люди, чему-нибудь учившиеся, а можетбыть, и указывая основания, почему я сомневался во

многих вещах, считавшихся у других достоверными, ноуж никак не хвастаясь каким-либо учением. Но так каку меня достаточно совести, чтобы не желать быть при-нятым за того, кем на самом деле не являюсь, я счи-тал, что должен приложить все усилия, чтобы сделать-ся достойным сложившейся репутации. Ровно восемьлет тому назад это желание побудило меня удалитьсяот всех мест, где я мог иметь знакомства, и уединитьсяздесь, в стране, где продолжительная война породилатакие порядки, что находящиеся здесь войска кажут-ся предназначенными только для того, чтобы с боль-шой безопасностью пользоваться плодами мира, и гдев толпе весьма деятельного народа, более заботяще-гося о своих делах, чем любопытного к чужим, я могу,не лишая себя всех удобств большого города, жить втаком уединении, как в самой отдаленной пустыне.

Часть четвертая:

Доводы, доказывающиесуществование бога ибессмертие души, илиоснования метафизики

Не знаю даже, должен ли я говорить о первых раз-

мышлениях, которые у меня там возникли. Они но-сят столь метафизический характер и столь необыч-ны, что, может быть, не всем понравятся. Однако, что-бы можно было судить, насколько прочны принятыемною основания, я некоторым образом принужден го-ворить о них. С давних пор я заметил, что в вопросахнравственности иногда необходимо мнениям, заведо-мо сомнительным, следовать так, как если бы они бы-ли бесспорны. Об этом уже было сказано выше. Нотак как в это время я желал заняться исключительноразысканием истины, то считал, что должен поступитьсовсем наоборот, т. е. отбросить как безусловно лож-ное все, в чем мог вообразить малейший повод к со-мнению, и посмотреть, не останется ли после этого вмоих воззрениях чего-либо уже вполне несомненного.Таким образом, поскольку чувства нас иногда обманы-

вают, я счел нужным допустить, что нет ни одной вещи,которая была бы такова, какой она нам представляет-ся; и поскольку есть люди, которые ошибаются даже впростейших вопросах геометрии и допускают в них па-ралогизмы, то я, считая и себя способным ошибатьсяне менее других, отбросил как ложные все доводы, ко-торые прежде принимал за доказательства. Наконец,принимая во внимание, что любое представление, ко-торое мы имеем в бодрствующем состоянии, можетявиться нам и во сне, не будучи действительностью,я решился представить себе, что все когда-либо при-ходившее мне на ум не более истинно, чем видениямоих снов. Но я тотчас обратил внимание на то, чтов это самое время, когда я склонятся к мысли об ил-люзорности всего на свете, было необходимо, чтобыя сам, таким образом рассуждающий, действительносуществовал. И заметив, что истина Я мыслю, следо-вательно, я существую столь тверда и верна, что са-мые сумасбродные предположения скептиков не могутее поколебать, я заключил, что могу без опасений при-нять ее за первый принцип искомой мною философии.

Затем, внимательно исследуя, что такое я сам, я могвообразить себе, что у меня нет тела, что нет ни мира,ни места, где я находился бы, но я никак не мог пред-ставить себе, что вследствие этого я не существую;напротив, из того, что я сомневался в истине другихпредметов, ясно и несомненно следовало, что я суще-

ствую. А если бы я перестал мыслить, то, хотя бы всеостальное, что я когда-либо себе представлял, и былоистинным, все же не было основания для заключенияо том, что я существую. Из этого я узнал, что я – суб-станция, вся сущность, или природа, которой состоитв мышлении и которая для своего бытия не нуждаетсяни в каком месте и не зависит ни от какой материаль-ной вещи. Таким образом, мое я, душа, которая дела-ет меня тем, что я семь, совершенно отлична от телаи ее легче познать, чем тело; и если бы его даже во-все не было, она не перестала бы быть тем, что онаесть. Затем я рассмотрел, что вообще требуется длятого, чтобы то или иное положение было истинно и до-стоверно; ибо, найдя одно положение достоверно ис-тинным, я должен был также знать, в чем заключаетсяэта достоверность. И, заметив, что в истине положенияЯ мыслю, следовательно, я существую меня убеждаетединственно ясное представление, что для мышлениянадо существовать, я заключил, что можно взять заобщее правило следующее: все представляемое намивполне ясно и отчетливо – истинно. Однако некотораятрудность заключается в правильном различении то-го, что именно мы способны представлять себе вполнеотчетливо.

Вследствие чего, размышляя о том, что, раз я со-мневаюсь, значит, мое бытие не вполне совершенно,ибо я вполне ясно различал, что полное постижение –

это нечто большее, чем сомнение, я стал искать, отку-да я приобрел способность мыслить о чем-нибудь бо-лее совершенном, чем я сам, и понял со всей очевид-ностью, что это должно прийти от чего-либо по приро-де действительно более совершенного. Что касаетсямыслей о многих других вещах, находящихся вне ме-ня, – о небе, Земле, свете, тепле и тысяче других, то яне так затруднялся ответить, откуда они явились.

Ибо, заметив, что в моих мыслях о них нет ничего,что ставило бы их выше меня, я мог думать, что еслиони истинны, то это зависит от моей природы, насколь-ко она наделена некоторыми совершенствами; еслиже они ложны, то они у меня от бытия, т. е. они находят-ся во мне потому, что у меня чего-то недостает. Но этоне может относиться к идее существа более совершен-ного, чем я: получить ее из ничего – вещь явно невоз-можная. Поскольку неприемлемо допускать, чтобы бо-лее совершенное было следствием менее совершен-ного, как и предполагать возникновение какой-либо ве-щи из ничего, то я не мог сам ее создать. Таким обра-зом, оставалось допустить, что эта идея была вложе-на в меня тем, чья природа совершеннее моей и ктосоединяет в себе все совершенства, доступные моемувоображению, – одним словом. Богом. К этому я доба-вил, что, поскольку я знаю некоторые совершенства,каких у меня самого нет, то я не являюсь единственнымсуществом, обладающим бытием (если вы разрешите,

я воспользуюсь здесь терминами схоластически), и чтопо необходимости должно быть некоторое другое су-щество, более совершенное, чем я, от которого я за-вишу и от которого получил все, что имею. Ибо еслибы я был один и не зависел ни от кого другого, так чтоимел бы от самого себя то немногое, что я имею об-щего с высшим существом, то мог бы на том же осно-вании получить от самого себя и все остальное, че-го, я знаю, мне недостает. Таким образом, я мог бысам стать бесконечным, вечным, неизменным, всеве-дущим, всемогущим и, наконец, обладал бы всеми со-вершенствами, какие я могу усмотреть у Бога. Соответ-ственно этим последним соображениям, для того что-бы познать природу Бога, насколько мне это доступ-но, мне оставалось только рассмотреть все, о чем яимею представление, с точки зрения того, является лиобладание ими совершенством или нет, и я обрел быуверенность в том, что все то, что носит признаки не-совершенства, в нем отсутствует, а все совершенноенаходится в нем. Таким образом, я видел, что у негоне может быть сомнений, непостоянства, грусти и томуподобных чувств, отсутствие которых радовало бы ме-ня. Кроме того, у меня были представления о многихтелесных и чувственных предметах, ибо, хотя я и пред-полагал, что грежу и все видимое или воображаемоемною является ложным, я все же не мог отрицать того,что представления эти действительно присутствовали

в моем мышлении. Но, познав отчетливо, что разумнаяприрода во мне отлична от телесной, и сообразив, чтовсякое соединение свидетельствует о зависимости, азависимость очевидно является недостатком, я заклю-чил отсюда, что состоять из двух природ не было бысовершенством для Бога и, следовательно, он не со-стоит из них. А если в мире и имеются какие-либо тела,какие-либо интеллигенции или иные природы, не име-ющие всех совершенств, то существование их должнозависеть от его могущества, так что без него они не мо-гли бы просуществовать и одного мгновения.

После этого я решил искать другие истины. Я оста-новился на объекте геометров, который я представлялсебе непрерывным телом, или пространством, неогра-ниченно простирающимся в длину, ширину и высотуили глубину, делимым на разные части, которые могутиметь разную форму и величину и могут двигаться иперемещаться любым образом (так как геометры на-деляют свой объект всеми этими свойствами), и про-смотрел некоторые из простейших геометрических до-казательств. Приняв во внимание то, что большая до-стоверность, которую им все приписывают, основыва-ется – в соответствии с правилом, в свое время мноюуказанным, – лишь на очевидности, я заметил, с дру-гой стороны, что в них самих нет ничего, что убеждалобы меня в самом существовании этого объекта геоме-тров. Например, я ясно видел, что, если дан треуголь-

ник, необходимо заключить, что сумма трех углов егоравна двум прямым, но еще я не видел в этом ниче-го, что бы убеждало меня в существовании в мире ка-кого-либо треугольника. А между тем, возвращаясь крассмотрению идеи, какую я имел о совершенном су-ществе, я находил, что существование заключается впредставлении о нем точно так же, как в представле-нии о треугольнике – равенство его углов двум прямымили как в представлении о сфере – одинаковое рас-стояние всех ее частей от центра, или еще очевиднее.А потому утверждение, что Бог – совершеннейшее су-щество – есть, или существует, по меньшей мере на-столько же достоверно, насколько достоверно геоме-трическое доказательство.

Причина, почему многие убеждены, что трудно по-знать Бога и уразуметь, что такое душа, заключаетсяв том, что они никогда не поднимаются умом выше то-го, что может быть познано чувствами, и так привы-кли рассматривать все с помощью воображения, кото-рое представляет собой лишь частный род мышленияо материальных вещах, что все, чего нельзя вообра-зить, кажется им непонятным. Это явствует также изтого, что даже философы держатся в своих ученияхправила, что не может быть ничего в разуме, чего пре-жде не было в чувствах, а ведь идеи Бога и души тамникогда не было. Мне кажется, что те, кто хочет поль-зоваться воображением, чтобы понять эти идеи, посту-

пают так, как если бы они хотели пользоваться зрени-ем, чтобы услышать звук или обонять запах, но с той,впрочем, разницей, что чувство зрения убеждает насв достоверности предметов не менее, нежели чувстваслуха и обоняния, тогда как ни воображение, ни чув-ства никогда не могут убедить нас в чем-либо, если невмешается наш разум.

Наконец, если существуют еще люди, которых и при-веденные доводы не убедят в существовании Бога иих души, то пусть они узнают, что все другое, во чтоони, быть может, верят больше, как, например, что ониимеют тело, что есть звезды. Земля и тому подобное, –все это менее достоверно. Ибо хотя есть моральнаяуверенность в подлинности этих вещей, так что в нихневозможно сомневаться, не впадая в чудачество, од-нако, когда дело касается метафизической достовер-ности, то нельзя, не отступая от разумности, отрицать,что есть основание не быть в них вполне уверенным.Стоит только отметить, что точно так же можно вообра-зить во сне, что мы имеем другое тело, видим другиезвезды, другую Землю, тогда как на самом деле ничегоэтого нет. Ибо откуда мы знаем, что мысли, приходя-щие во сне, более ложны, чем другие? Ведь часто онистоль же живы и выразительны. Пусть лучшие умы раз-бираются в этом, сколько им угодно; я не думаю, что-бы они могли привести какое-нибудь основание, доста-точное, чтобы устранить это сомнение, если не пред-

положить бытие Бога. Ибо, во-первых, само правило,принятое мною, а именно что вещи, которые мы пред-ставляем себе вполне ясно и отчетливо, все истинны,имеет силу только вследствие того, что Бог есть, илисуществует, и является совершенным существом, откоторого проистекает все, что есть в нас. Отсюда сле-дует, что наши идеи или понятия, будучи реальностямии происходя от Бога, в силу этого не могут не быть ис-тинными во всем том, что в них есть ясного и отчетли-вого. И если мы довольно часто имеем представления,заключающие в себе ложь, то это именно те предста-вления, которые содержат нечто смутное и темное, потой причине, что они причастны небытию. Они в настолько потому неясны и сбивчивы, что мы не вполнесовершенны. Очевидно, что одинаково недопустимо,чтобы ложь или несовершенство как таковые происте-кали от Бога и чтобы истина или совершенство проис-ходили от небытия. Но если бы мы вовсе по знали, чтовсе, что есть в нас реального и истинного, происходитот существа совершенного и бесконечного, то, как быясны и отчетливы ни были наши представления, мы неимели бы никакого основания быть уверенными в том,что они обладают совершенством истины.

После того как познание Бога и души подтверди-ло упомянутое правило, легко понять, что сновидениянисколько не должны заставлять нас сомневаться в ис-тине мыслей, которые мы имеем наяву. Если бы слу-

чилось, что во сне пришли вполне отчетливые мысли,например геометр нашел какое-нибудь новое доказа-тельство, то его сон не мешал бы этому доказатель-ству быть верным. Что же касается самого обыкновен-ного обмана, вызываемого нашими снами и состояще-го в том, что они представляют нам различные пред-меты точно так, как их представляют наши внешниечувства, то неважно, что этот обман дает повод сомне-ваться в истине подобных представлений, так как онимогут довольно часто обманывать нас и без сна. Так,больные желтухой видят все в желтом цвете, звездыи другие слишком отдаленные предметы кажутся мно-го меньше, чем они есть на самом деле. И наконец,спим ли мы или бодрствуем, мы должны доверяться всуждениях наших только очевидности нашего разума.Надлежит заметить, что я говорю о нашем разуме, аотнюдь не о нашем воображении или наших чувствах.Хотя Солнце мы видим ясно, однако мы не должны за-ключать, что оно такой величины, как мы его видим;можно так же отчетливо представить себе львиную го-лову на теле козы, но вовсе не следует заключать от-сюда, что на свете существует химера.

Ибо разум вовсе не требует, чтобы все подобнымобразом видимое или воображаемое нами было ис-тинным, но он ясно указывает, что все наши предста-вления или понятия должны иметь какое-либо осно-вание истины, ибо невозможно, чтобы Бог, всесовер-

шенный и всеправедный, вложил их в нас без таково-го. А так как наши рассуждения во время сна никогдане бывают столь ясными и целостными, как во вре-мя бодрствования, хотя некоторые представляющиесянам образы бывают иногда так же живы и выразитель-ны, то разум указывает нам, что в мыслях наших, немогущих быть всегда верными по причине нашего не-совершенства, во время бодрствования должно бытьбольше правды, чем во время сна.

Часть пятая:

Порядок физических вопросов

Мне хотелось бы показать здесь всю цепь других ис-тин, которые я вывел из этих первых. Но так как дляэтого сразу пришлось бы говорить о многих вопросах,составляющих предмет споров между учеными, с кото-рыми я не желал бы портить отношения, то я предпо-читаю воздержаться и указать только, какие это вооб-ще вопросы, предоставляя более мудрым судить, по-лезно ли подробнее ознакомить с ними публику. Оста-юсь тверд в решении не исходить из какого-либо дру-гого принципа, кроме того, которым я воспользовалсядля доказательства существования Бога и души, и несчитать ничего истинным, что не казалось бы мне бо-лее ясным и верным, чем казались прежде доказатель-ства геометров. И тем не менее я осмеливаюсь ска-зать, что я не только нашел средство в короткое вре-мя удовлетворительно решить все главные трудности,обычно трактуемые в философии, но и подметил так-же достоверные законы, которые Бог так установил вприроде и понятия о которых так вложил в наши души,что мы после некоторого размышления не можем со-мневаться в том, что законы эти точно соблюдаются вовсем, что есть или что происходит в мире. Потом, рас-

сматривая следствие этих законов, я, как мне кажется,открыл многие истины, более полезные и более важ-ные, чем все прежде изученное мною и даже чем то,что я надеялся изучить.

Но так как я постарался разъяснить главные из них втрактате, от издания которого меня удерживают неко-торые соображения, то полагаю, что лучше всего могуознакомить с ними, изложив здесь кратко его содержа-ние. Я имел намерение включить в него все, что считализвестным мне до его написания относительно при-роды материальных вещей. Но, подобно художникам,не имеющим возможности на плоской картине изобра-зить все стороны объемного предмета и избирающимодну из главных, которую ярче изображают, тогда какостальные затемняют и показывают лишь настолько,насколько они видны при рассматривании предмета,так и я, опасаясь, что буду не в состоянии включить вмой трактат все, что имел в мыслях, решил изложитьобстоятельно лишь то, что знаю касательно света, азатем в связи с ним прибавить кое-что о Солнце и онеподвижных звездах, откуда главным образом и про-исходит свет, о небесных пространствах, через кото-рые он проходит, о планетах, кометах и Земле, кото-рые его отражают, и особо обо всех земных телах, ибоони бывают цветные, или прозрачные, или светящие-ся, и, наконец, о человеке, наблюдающем все эти те-ла. Но чтобы несколько затенить все это и иметь воз-

можность более свободно высказывать свои сообра-жения, не будучи обязанным следовать мнениям, при-нятым учеными, или опровергать их, я решил предо-ставить весь этот мир их спорам и говорить только отом, что произошло бы в новом мире, если бы Бог со-здал теперь где-либо в воображаемых пространствахдостаточно вещества для его образования и привелбы в беспорядочное движение различные части этоговещества так, чтобы образовался хаос, столь запутан-ный, как только могут вообразить поэты, и затем, лишьоказывая свое обычное содействие природе, предо-ставил бы ей действовать по законам, им установлен-ным. Таким образом, я прежде всего описал это веще-ство и старался изобразить его так, что в мире нет ни-чего, по моему мнению, более ясного и понятного, заисключением того, что уже сказано было мною о Бо-ге и душе. Я даже нарочно предположил, что это ве-щество не имеет никаких форм и качеств, о которыхспорят схоластики, и вообще чего-либо, познание че-го не было бы так естественно для нашего ума, чтодаже нельзя было бы притвориться не знающим это-го. Кроме того, я показал, каковы законы природы, и,опираясь в своих доводах только на принцип бесконеч-ного совершенства божия, я постарался доказать всете законы, относительно которых могли быть сомне-ния, и показать, что даже если бы Бог создал много ми-ров, то между ними не было бы ни одного такого, где

они не соблюдались бы. Потом я показал, как в силуэтих законов большая часть материи хаоса должна бы-ла расположиться и упорядочиться так, что образова-ла бы нечто подобное нашим небесам, и как при этомнекоторые ее части должны были образовать Землю,планеты, кометы, а другие – Солнце и неподвижныезвезды. И здесь, распространяясь о свете, я подробнообъяснил, каков свет, который должен быть в Солнцеи звездах, как он оттуда мгновенно пробегает неизме-римые небесные пространства и как он отражается отпланет и комет к Земле. К этому я прибавил сообра-жения, касающиеся субстанции, положения, движенийи всех разнообразных свойств этих небес и звезд. Та-ким образом, представлялось мне, я достаточно ска-зал, чтобы могли понять, что среди свойств нашего ми-ра не замечается ничего, что не должно или не моглобы оказаться подобным свойством мира, описанногомною. Затем я говорил особо о Земле и нарочно, неделая предположения, что Бог вложил тяготение в ве-щество, составляющее Землю, показал, что все ее ча-стицы тем не менее должны стремиться к своему цен-тру; показал, как при существовании на ее поверхно-сти воды и воздуха расположение небес и светил, а вособенности Луны, должно вызывать на ней приливыи отливы, совершенно подобные тем, какие при тех жеобстоятельствах наблюдаются в наших морях, а такженекоторое особое течение воды и воздуха с востока на

запад, равным образом наблюдаемое под тропиками.Я показал, как горы, моря, родники и реки могли обра-зоваться естественным путем, металлы – появиться внедрах Земли, растения – возрасти на полях и вообщекак могли возникнуть все тела, называемые смешан-ными и сложными. Не зная, за исключением небесныхсветил, ничего на свете, кроме огня, что производилобы свет, я постарался как можно понятнее разъяснитьвсе, что относится к его природе: как он образуется,чем поддерживается, как он иногда дает теплоту безсвета, а иногда свет без теплоты; каким образом он мо-жет придавать разным телам разную окраску и различ-ные другие свойства; как он плавит одни тела, а дру-гие делает более твердыми; как он может почти все ихсжечь или превратить в дым и золу и, наконец, как изэтой золы единственно неукротимой силой своего дей-ствия образует стекло. Так как это превращение золыв стекло мне казалось одним из наиболее удивитель-ных в природе, то я описал его с особою охотой.

Однако я не хотел из всего этого сделать вывод, чтонаш мир был создан описанным мною образом, ибо бо-лее вероятно, что Бог с самого начала сотворил еготаким, каким ему надлежало быть. Но достоверно (этомнение общепринято у богословов), что действие, ка-ким он сохраняет теперь мир, тождественно тому, ка-ким он его создал; так что, если бы даже он дал мирупервоначально форму хаоса, чтобы затем, установив

законы природы, содействовать ее нормальному раз-витию, можно полагать без ущерба для чуда творения,что в силу одного этого все чисто материальные вещимогли бы с течением времени сделаться такими, каки-ми мы видим их теперь; к тому же их природа гораздолегче познается, когда мы видим их постепенное воз-никновение, нежели тогда, когда мы рассматриваем ихкак вполне уже образовавшиеся.

От описания неодушевленных тел и растений я пе-решел к описанию животных и в особенности челове-ка. Но так как мне недоставало знаний, чтобы говоритьо них таким же образом, как об остальном, т. е. выводяследствия из причин и показывая, как и из каких семянприрода должна их производить, я ограничился пред-положением, что Бог создал тело точно таким же, ка-ким обладаем мы, как по внешнему виду членов, таки по внутреннему устройству органов, сотворив его изтой самой материи, которую я только что описал, и невложил в него с самого начала никакой разумной душии ничего, что могло бы служить растительной или чув-ствующей душой, а только возбудил в его сердце одиниз тех огней без света (упомянутый мною ранее), кото-рый нагревает сено, сложенное сырым, или вызываетброжение в молодом вине, оставленном вместе с ви-ноградными кистями. Рассматривая воздействия, вы-званные этим огнем в теле, я нашел все отправления,какие могут в нас происходить, не сопровождаясь мы-

шлением и, следовательно, без участия нашей души,т. е. той отличной от тела части, природа которой, каксказано выше, состоит в мышлении. Это те отправле-ния, которые являются общими как для животных, ли-шенных разума, так и для нас. Я не нашел среди нихни одного, которое было бы связано с мышлением иявлялось бы единственным принадлежащим нам каклюдям. Я нашел все эти явления впоследствии, когдапредположил, что Бог создал разумную душу и соеди-нил ее с телом определенным образом, так, как я опи-сал.

Но чтобы можно было бы до известной степени ви-деть, каким образом я рассматривал эти вопросы, яхочу поместить здесь объяснение движения сердца иартерий, первое и важнейшее, что наблюдается у жи-вотных и по чему легко судить обо всех других движе-ниях. А чтобы излагаемое мною легче было понять, яжелал бы, чтобы лица, несведущие в анатомии, пре-жде чем читать это, потрудились разрезать сердце ка-кого-нибудь крупного животного, имеющего легкие, –оно совершенно подобно человеческому – и обратиливнимание на две находящиеся там камеры, или поло-сти. Одна на правой стороне, и ей соответствуют двевесьма широкие трубки, а именно полая вена, главныйприемник крови и как бы ствол дерева, ветвями кото-рого являются все другие вены тела, и вена артериаль-ная, неправильно так именуемая, ибо в действитель-

ности это – артерия, выходящая из сердца и разделя-ющаяся на многие ветви, распространяющиеся по лег-ким. Другая полость на левой стороне, которой такжесоответствуют две трубки, столь же или еще более ши-рокие, чем предыдущие, а именно: во-первых, веноз-ная артерия, тоже неудачно названная, ибо она не чтоиное, как вена, идущая от легких, где она разделена нанесколько ветвей, переплетающихся с ветвями арте-риальной вены и с ветвями прохода, называемого гор-лом, через которое вдыхается воздух; во-вторых, боль-шая артерия, которая, выходя из сердца, распростра-няет свои ветви по всему телу. Я желал бы также, что-бы читателям показали одиннадцать кожиц, которые,словно дверцы, открывают и закрывают четыре отвер-стия, находящиеся в этих двух полостях, а именно: три– при входе полой вены, расположенные так, что ониникак не могут помешать содержащейся в ней кровивтекать в правую полость сердца, но не дают выходитьиз нее обратно; три – при входе артериальной вены,повернутые в обратную сторону и позволяющие крови,находящейся в этой полости, идти в легкие, но не по-зволяющие крови, находящейся в легких, течь обратнов сердце; подобным же образом две – при входе вено-зной артерии, позволяющие крови течь из легких в ле-вую полость сердца, но препятствующие ее возвраще-нию, а три – при входе большой артерии, позволяющиекрови выходить из сердца, но препятствующие ей течь

обратно. Нет надобности искать иного объяснения чи-сла этих кожиц, чем то, что отверстие венозной арте-рии овальное и благодаря занимаемому им месту лег-ко может закрываться двумя клапанами, тогда как дру-гие отверстия – круглые – удобнее закрываются тремяклапанами. Кроме того, я желал бы, чтобы читателямпоказали, что большая артерия и артериальная вена– гораздо более твердого и прочного строения, чем ве-нозная артерия и полая вена, и что две последние рас-ширяются перед входом в сердце и образуют как быдва мешка, именуемые сердечными ушками и состоя-щие из вещества, подобного ткани сердца; что в серд-це всегда более теплоты, чем в какой-либо иной частитела, и, наконец, что эта теплота способна, как толькокапля крови войдет в полость сердца, вызвать быстроенабухание и расширение, как это бывает вообще, ко-гда какая-нибудь жидкость капля за каплей падает вгорячий сосуд.

После этого, чтобы объяснить движение сердца,мне достаточно сказать, что, когда его полости не на-полнены кровью, она необходимо должна втекать че-рез полую вену в правую, а через венозную артерию –в левую полость, так как эти два кровеносных сосудапостоянно наполнены кровью, а отверстия, открываю-щиеся в сторону сердца, не могут быть закупорены. Нокак только две капли крови вошли в полости, одна вправую, другая в левую, поскольку капли эти довольно

большие, так как входят через широкие отверстия и по-ступают из сосудов, наполненных кровью, они разжи-жаются и расширяются под действием теплоты, какуюони там находят. Вследствие этого, раздувая все серд-це, они толкают и закрывают пять малых дверец, нахо-дящихся у входных отверстий двух сосудов, откуда онираньше вышли, и таким образом препятствуют даль-нейшему проникновению крови в сердце. Продолжаярасширяться все больше и больше, они толкают и от-крывают шесть других маленьких дверец, находящих-ся при входных отверстиях двух других сосудов, откудаони выходят, раздувая почти одновременно с сердцемветви артериальной вены и большой артерии. Затемсердце и артерии немедленно опадают и сжимаютсяпо той причине, что вошедшая в артерии кровь охла-ждается. Шесть малых дверец закрываются, а пять, со-ответствующих полой вене я венозной артерии, откры-ваются, давая доступ двум другим каплям, вновь раз-дувающим, подобно предыдущим, сердце и артерии. Атак как кровь, входя таким образом в сердце, проходитчерез два мешка, называемые ушками, то их движениепротивоположно движению сердца, и они сжимаются,когда оно раздувается. Впрочем, для того чтобы те, ктоне знает силы математических доказательств и не при-вык отличать истинные доводы от правдоподобных, невздумали без исследования опровергать изложенное,я хочу предупредить их, что указанное мною движение

с необходимостью следует из расположения органов всердце, которое можно видеть невооруженным глазом,из теплоты, которую можно ощущать пальцами, и изприроды крови, с которой можно ознакомиться на опы-те. Движение это так же необходимо следует из ука-занного, как движение часов следует из силы, распо-ложения и фигуры гирь и колес.

Но если спросят, почему венозная кровь, постоян-но вливаясь в сердце, не истощается и почему не пе-реполняются кровью артерии, куда направляется всякровь, проходящая через сердце, могу только повто-рить ответ, приведенный в сочинении английского вра-ча, которому следует воздать хвалу за то, что он пер-вый пробил лед в этом месте и показал, что в оконча-ниях артерий находится множество мелких протоков,через которые кровь, получаемая ими из сердца, вхо-дит в малые ветви вен, откуда снова направляется ксердцу, так что движение ее есть не что иное, как по-стоянное кругообращение. Он очень хорошо доказыва-ет это обыкновенным опытом хирургов, которые, лег-ко перевязав руку выше того места, где вскрывают ве-ну, получают струю крови более обильную, чем еслибы перевязки не было. Но получилось бы обратное,если бы они перевязали руку ниже, между кистью иразрезом, или очень крепко – выше этого последнего.Очевидно, слабозатянутая повязка препятствует кро-ви, уже находящейся в руке, возвращаться к сердцу че-

рез вены, но не мешает притоку новой крови через ар-терии, ибо они лежат глубже вен и имеют стенки болееплотные и не столь легко сжимаемые, и кровь, идущаяиз сердца, с большей силой устремляется через нихк кисти руки, чем возвращается оттуда к сердцу черезвены. А так как кровь выходит из руки через разрез од-ной из вен, то необходимо должен быть какой-нибудьпроток ниже перевязки, т. е. у оконечности руки, черезкоторый она может пройти из артерий. Он великолепнодоказывает также это кровообращение существовани-ем маленьких клапанов, расположенных в разных ме-стах вдоль вен так, что они не позволяют крови идти отсередины тела к конечностям и пропускают ее лишь отконечностей к сердцу, а также опытом, показывающим,что вся кровь может вытечь из тела в короткое времячерез одну артерию, если она перерезана, хотя бы онабыла очень крепко перевязана недалеко от сердца иперерезана между сердцем и перевязкой, так что нетни малейшего основания допускать, что она пришлаоткуда-либо, кроме сердца.

Но есть и много других оснований, свидетельствую-щих, что истинная причина движения крови есть та, ка-кую я указал. Во-первых, разница между кровью, вы-ходящей из вен, и кровью, выходящей из артерий, про-исходит только оттого, что кровь, разжиженная и какбы дистиллированная при прохождении через сердце,при выходе из него, т. е. в артериях, становится легче,

жиже и теплее, чем она была в венах перед входом всердце. Присмотревшись внимательнее, можно заме-тить, что эта разница ясно наблюдается лишь вблизисердца, а не в отдаленных от него местах. Затем, плот-ность стенок артериальной вены и большой артериив достаточной мере показывает нам, что кровь ударя-ет в них сильнее, чем в стенки вен. И отчего левая по-лость сердца и большая артерия объемистее и шире,чем правая полость и артериальная вена, как не отто-го, что кровь венозной артерии, прошедшая только че-рез легкие, по выходе из сердца более тонка и разжи-жается сильнее и легче, чем кровь, идущая непосред-ственно из полой вены. И что могут угадать врачи, щу-пая пульс, если они не знают, что кровь в зависимостиот изменений своей природы от теплоты сердца можетрасширяться сильнее или слабее прежнего, быстрееили медленнее прежнего? И если рассмотреть, как этатеплота передается другим органам, то не следует липризнать, что это производится кровью, которая, прой-дя через сердце и там нагреваясь, распространяетсяоттуда по всему телу? Поэтому если лишить крови ка-кую-нибудь часть тела, то тем самым от нее отниметсяи теплота. И даже если бы сердце было нагрето, какраскаленное железо, этого было бы недостаточно длятого, чтобы согреть руки и ноги так, как их греет серд-це, если бы оно постоянно не посылало туда кровь. За-тем, мы узнаем отсюда, что истинное назначение ды-

хания заключается в том, что оно приносит в легкиедостаточно свежего воздуха для того, чтобы кровь, по-ступающая туда из правой части сердца, где она раз-жижалась и как бы превращалась в пар, снова обрати-лась из пара в кровь. Без этого, поступая в левую по-лость сердца, она не могла бы служить там пищей ог-ня. Это подтверждается тем, что у животных, не имею-щих легких, в сердце есть только одна полость, а так-же тем, что у детей, находящихся в утробе матери и непользующихся легкими, имеется отверстие, через ко-торое кровь из полой вены вливается в левую полостьсердца, и проток, через который кровь из артериаль-ной вены течет в большую артерию, не проходя черезлегкие. Далее, как могло бы происходить пищеварениев желудке, если бы сердце не посылало туда с помо-щью артерий теплоты и с нею некоторых наиболее по-движных частей крови, способствующих растворениюпищи? А действие, обращающее сок из пищи в кровь,не разъясняется ли тем, что он дистиллируется вновьи вновь, проходя через сердце, может быть, более стаили двухсот раз в сутки? И для объяснения питанияи образования в теле различных выделений достаточ-но сказать, что та же сила, при помощи которой кровь,разжижаясь, продвигается из сердца к окончаниям ар-терий, задерживает некоторые части крови в органах,через которые они проходят, и замещает там другиечасти, вытесняемые оттуда, и при этом в зависимости

от положения, фигуры и малости пор, встречающихсякрови, одни ее части занимают известные места ско-рее других, подобно тому как зерна разделяются ме-жду собой, проходя через сито с разными отверстиями,что может наблюдать каждый. Наконец, самое замеча-тельное во всем этом – образование животных духов,которые, как нежнейший ветер или, лучше сказать, какв высшей степени чистое и подвижное пламя, посто-янно восходят в большом количестве от сердца к моз-гу, а оттуда – через нервы к мышцам и приводят всечлены в движение. При этом нет надобности вообра-жать какую-нибудь иную причину того, что наиболееподвижные и легко проникающие части крови, служа-щие для образования этих духов, идут от сердца имен-но в мозг, а не в иное место, кроме той, что артерии,несущие кровь в мозг, идут по наиболее прямому пу-ти. А по правилам механики, тождественным с прави-лами природы, когда несколько предметов стремятсядвигаться вместе в одну сторону, где нет достаточноместа для всех, так же как стремятся по направлению кмозгу части крови, выходящие из левой полости серд-ца, – слабейшие и наименее подвижные оттесняютсяболее сильными, которые и проходят одни.

Я довольно подробно изложил все это в сочинении,которое прежде намеревался издать. Затем я показалтам, каково должно быть устройство нервов и мышцчеловеческого тела, чтобы находящиеся внутри живот-

ные духи имели силу двигать члены, так же как толь-ко что отрубленные головы двигаются и кусают землю,хотя уже не одушевлены. Я показал, какие изменениядолжны происходить в мозгу, чтобы вызывать бодр-ствование, сон и сновидения; как свет, звуки, запахи,вкус, тепло и все другие качества внешних предметовмогут через посредство чувств запечатлевать в немразные представления; как голод, жажда и другие вну-тренние состояния оказываются способными в своюочередь вызывать представления в мозгу; я показал,что там должно быть принято в качестве общего чувст-вилища, воспринимающего эти представления, в каче-стве памяти, сохраняющей их, воображения, способ-ного различно преобразовывать их и формировать изних новые идеи, могущего путем распределения жи-вотных духов в мышцах приводить в движение членырассматриваемого тела столькими различными спосо-бами – как под влиянием внешних предметов, дей-ствующих на чувства, так и в результате внутреннихчувств, – с какими двигаются члены нашего тела в томслучае, когда их не направляет воля. Это не покажет-ся странным тем, кто знает, сколько разных автома-тов и самодвижущихся инструментов может произве-сти человеческое искусство, пользуясь совсем немно-гими деталями сравнительно с великим множествомкостей, мышц, нервов, артерий, вен и всех других ча-стей, имеющихся в теле каждого животного; они будут

рассматривать это тело как машину, которая, будучисделана руками божьими, несравненно лучше устрое-на и способна к более удивительным движениям, не-жели машины, изобретенные людьми. В особенностия старался показать здесь, что если бы существова-ли такие машины, которые имели бы органы и внеш-ний вид обезьяны или какого-нибудь другого неразум-ного животного, то у нас не было бы никакого средстваузнать, что они не той же природы, как и эти живот-ные. Но если бы сделать машины, которые имели бысходство с нашим телом и подражали бы нашим дей-ствиям, насколько это мыслимо, то у нас все же былобы два верных средства узнать, что эта не настоящиелюди. Во-первых, такая машина никогда не могла быпользоваться словами или другими знаками, сочетаяих так, как это делаем мы, чтобы сообщать другим своимысли. Можно, конечно, представить себе, что маши-на сделана так, что произносит слова, и некоторые изних – даже в связи с телесным воздействием, вызыва-ющим то или иное изменение в ее органах, как, напри-мер, если тронуть ее в каком-нибудь месте, и она спро-сит, что от нее хотят, тронуть в другом – закричит, чтоей больно, и т. п. Но никак нельзя себе представить,что она расположит слова различным образом, чтобыответить на сказанное в ее присутствии, на что, одна-ко, способны даже самые тупые люди. Во-вторых, хотятакая машина многое могла бы сделать так же хорошо

и, возможно, лучше, чем мы, в другом она непремен-но оказалась бы несостоятельной, и обнаружилось бы,что она действует не сознательно, а лишь благодарярасположению своих органов. Ибо в то время как ра-зум – универсальное орудие, могущее служить при са-мых разных обстоятельствах, органы машины нужда-ются в особом расположении для каждого отдельно-го действия. Отсюда немыслимо, чтобы в машине бы-ло столько различных расположении, чтобы она могладействовать во всех случаях жизни так, как нас заста-вляет действовать наш разум.

С помощью этих же двух средств можно узнать раз-ницу между человеком и животным, ибо замечательно,что нет людей настолько тупых и глупых, не исключаяи полоумных, которые бы не были способны связатьнесколько слов и составить из них речь, чтобы пере-дать мысль. И напротив, нет ни одного животного, какбы совершенно оно ни было и в каких бы счастливыхусловиях ни родилось, которое могло бы сделать нечтоподобное. Это происходит не от недостатка органов,ибо сороки и попугаи могут произносить слова, как имы, но не могут, однако, говорить, как мы, т. е. показы-вая, что они мыслят то, что говорят, тогда как люди, ро-дившиеся глухонемыми и лишенные, подобно живот-ным, органов, служащих другим людям для речи, обык-новенно сами изобретают некоторые знаки, которымиони объясняются с людьми, постоянно находящимися

рядом с ними и имеющими досуг изучить их язык. Этосвидетельствует не только о том, что животные менееодарены разумом, чем люди, но и о том, что они вовсеего не имеют. Ибо мы видим, что требуется очень не-много разума, чтобы уметь говорить, а поскольку на-блюдается известное неравенство между животнымиодного рода, равно как и между людьми, причем однилегче поддаются обучению, чем другие, постольку не-вероятно, чтобы обезьяна или попугай, совершенней-шие в своем роде, не сравнялись с самым глупым ре-бенком – или по крайней мере с ребенком, у которогоповрежден мозг, – если бы их душа не обладала при-родой, совершенно отличной от нашей. И не следуетни смешивать дар слова с естественными движения-ми, которые выражают страсти и которым могут подра-жать машины, так же как и животные, ни, подобно неко-торым древним, полагать, что животные говорят, но мыне понимаем их языка; если бы это было справедливо,то, имея органы, сходные с нашими, они могли бы объ-ясняться с нами, как и с себе подобными. Замечатель-но также, что, хотя многие животные обнаруживают внекоторых своих действиях больше искусства, чем мы,однако в других они совсем его не обнаруживают, по-этому то, что они лучше нас действуют, не доказывает,что у них есть ум; ибо по такому расчету они обладалибы им в большей мере, чем любой из нас, и делали бывсе лучше нас; это доказывает скорее, что ума они не

имеют и природа в них действует сообразно располо-жению их органов, подобно тому как часы, состоящиетолько из колес и пружин, точнее показывают и изме-ряют время, чем мы со всем нашим благоразумием.

Затем я описал разумную душу и показал, что ее ни-как нельзя получить из свойств материи, как все про-чее, о чем я говорил, но что она должна быть особосоздана, и недостаточно, чтобы она помещалась в че-ловеческом теле, как кормчий на своем корабле, толь-ко разве затем, чтобы двигать его члены; необходимо,чтобы она была теснее соединена и связана с телом,чтобы возбудить чувства и желания, подобные нашим,и таким образом создать настоящего человека. Впро-чем, я здесь несколько распространился о душе по тойпричине, что это один из важнейших вопросов. За ис-ключением заблуждения тех, кто отрицает Бога, заблу-ждения, по-моему, достаточно опровергнутого выше,нет ничего, что отклоняло бы слабые умы от прямогопути добродетели дальше, чем представление о том,будто душа животных имеет ту же природу, что и наша,и что, следовательно, нам наравне с мухами и мура-вьями не к чему стремиться и не на что надеяться по-сле смерти; тогда как, зная, сколь наши души отличныот душ животных, гораздо легче понять доводы, дока-зывающие, что наша душа имеет природу, совершен-но независимую от тела, и, следовательно, не подвер-жена смерти одновременно с ним. А поскольку не вид-

но других причин, которые могли бы ее уничтожить, то,естественно, из этого складывается заключение о еебессмертии.

Часть шестая:

Что необходимо, чтобыпродвинуться вперед висследовании природы

Прошло уже три года с тех пор, как я окончил трактат,

содержащий все изложенное. Я начал его пересматри-вать, чтобы передать в руки издателя, когда узнал, чтолица, которых я уважаю и чей авторитет для моих дей-ствий не меньше, чем авторитет собственного разумапо отношению к моим мыслям, не одобрили одного по-ложения из области физики, опубликованного ранеедругим автором. Я не хочу сказать, что придерживаюсьтого же мнения, но до этого осуждения я не заметил внем ничего, что бы мог посчитать предосудительнымс точки зрения религии или государства и что, следо-вательно, воспрепятствовало бы мне самому написатьтак же, если бы разум убедил меня в его правильно-сти. Это заставило меня опасаться, нет ли все же исреди моих взглядов чего-либо ошибочного, несмотряна то что я прилагал большое старание, чтобы прини-мать лишь такие положения, для которых имел совер-шенно верные доказательства, и не писать ничего, чтомогло бы кому-либо повредить. Этого было достаточ-

но, чтобы заставить меня изменить решение опубли-ковать свой труд. И хотя доводы, по которым я при-нял свое первоначальное решение, были очень силь-ны, моя давнишняя ненависть к ремеслу писания книгнемедленно подсказала мне другие, чтобы уклонитьсяот него. Те и другие доводы таковы, что не только я самв известной мере заинтересован в том, чтобы их изло-жить, но и читатели, может быть, пожелают их узнать.

Я никогда не придавал большого значения тому, чтоисходило от моего разума, и поскольку я не собралдругих плодов от метода, которым пользуюсь, за ис-ключением удовлетворения от преодоления некото-рых трудностей умозрительных наук, или от того, чтоя старался согласовать свое поведение с правилами,которым этот метод меня учил, я и не считал себя обя-занным об этом писать. Что касается нравов, то ка-ждый в избытке наделен собственным мнением о них,и нашлось бы столько реформаторов, сколько голов,если бы было позволено совершать здесь переменыкому-либо, кроме тех, кого Бог поставил государяминад народами или кому он дал благодать и силу бытьпророками. И хотя мои умозрения мне очень нрави-лись, я счел, что и другие имеют свои, которые им,может быть, нравятся еще больше. Однако, как толь-ко я приобрел некоторые общие понятия относитель-но физики и заметил, испытывая их в различных труд-ных частных случаях, как далеко они могут вести и на-

сколько они отличаются от принципов, которыми поль-зовались до сих пор, я решил, что не могу их скрывать,не греша сильно против закона, который обязываетнас по мере сил наших содействовать общему благувсех людей. Эти основные понятия показали мне, чтоможно достичь знаний, весьма полезных в жизни, и чтовместо умозрительной философии, преподаваемой вшколах, можно создать практическую, с помощью ко-торой, зная силу и действие огня, воды, воздуха, звезд,небес и всех прочих окружающих нас тел, так же отче-тливо, как мы знаем различные ремесла наших масте-ров, мы могли бы, как и они, использовать и эти силыво всех свойственных им применениях и стать, такимобразом, как бы господами и владетелями природы.Такие знания желательны не только для того, чтобыизобрести множество приемов, позволяющих без тру-да наслаждаться плодами земли и всеми благами, наней находящимися, но главным образом для сохране-ния здоровья, которое, без сомнения, есть первое бла-го и основание всех других благ этой жизни. Ведь духтак сильно зависит от состояния и от расположенияорганов тела, что если можно найти какое-либо сред-ство сделать людей более мудрыми или более ловки-ми, чем они были до сих пор, то, я думаю, его надо ис-кать в медицине. Правда, в нынешней медицине ма-ло такого, что приносило бы значительную пользу, но,не имея намерения хулить ее, я уверен, что даже сре-

ди занимающихся ею по профессии нет человека, ко-торый не признался бы, что все известное в ней почтиничто по сравнению с тем, что еще предстоит узнать,и что можно было бы избавиться от множества болез-ней как тела, так и духа, а может быть, даже от стар-ческой слабости, если бы имели достаточно знаний обих причинах и о тех лекарствах, которыми снабдиланас природа. Возымев намерение посвятить всю жизньисканию столь необходимой науки, я, найдя путь, дол-женствующий, кажется мне, безошибочно привести кней, если краткость жизни или недостаток опыта то-му не помешают, полагал, что нет лучше средства про-тив этих двух препятствий, как добросовестно сооб-щать публике то немногое, что я найду, и побуждатьспособные умы идти далее, содействуя сообразно сво-им склонностям и возможностям опытам, которые не-обходимо производить, и сообщая все приобретенноенароду, чтобы следующие за ними начинали там, гдекончили их предшественники; соединяя таким образомжизнь и труд многих, мы бы все совместно продвину-лись значительно дальше, чем мог бы сделать каждыйв отдельности.

Что касается опытов, то я заметил, что они тем бо-лее необходимы, чем далее мы продвигаемся в зна-нии. Ибо для начала лучше пользоваться лишь теми,которые сами представляются нашим чувствам и о ко-торых мы не можем оставаться в неведении при ма-

лейшем о них размышлении; это лучше, чем искатьредких и искусственных опытов. Доводом в пользу это-го является то, что такие опыты часто обманывают нас,когда мы еще не знаем наиболее простых причин, а об-стоятельства, от которых они зависят, почти всегда такисключительны и скрыты, что их крайне трудно обнару-жить. Порядок, которого я здесь придерживался, таков:во-первых, я старался вообще найти начала, или пер-вопричины, всего, что существует и может существо-вать в мире, рассматривая для этой цели только Бога,сотворившего его, и выводя их только из неких ростковтех истин, которые от природы заложены в наших ду-шах. После этого я рассмотрел, каковы первые и наи-более простые следствия, которые можно вывести изэтих причин; и мне кажется, что таким путем я нашелнебеса, звезды, Землю и даже воду, воздух, огонь, ми-нералы на Земле и другие вещи, являющиеся самымиобычными и простыми, а потому и более доступнымипознанию. Затем, когда я захотел перейти к более част-ным следствиям, мне представилось их большое раз-нообразие, и я пришел к мысли, что человеческий умне в силах отличить формы и виды тел, существующихна Земле, от множества других, которые могли бы бытьна ней, если бы Бог захотел их там поместить. Следо-вательно, обратить их на пользу можно, только продви-гаясь от следствий к причинам и используя многочи-сленные частные опыты. Именно в силу этого, пробе-

гая мысленным взором предметы, которые когда-либопредставлялись моим чувствам, я смею сказать, что незаметил ни одной вещи, которую бы я не мог без осо-бого труда объяснить с помощью найденных мною на-чал. Но я должен также сознаться, что могущество при-роды простирается так далеко, а начала мои так про-сты и общи, что мне не представляется никакого част-ного следствия, которое не могло бы быть выведеноиз начал несколькими различными способами, так чтосамым трудным для меня было найти, каким способомлучше всего выразить эту зависимость. Ибо тут я незнаю другого приема, как вновь подобрать несколькоопытов, с тем чтобы их исход различался в зависимо-сти от того, каким способом приходится объяснять этодействие. Впрочем, я уже достиг того, что, кажется, хо-рошо различаю, каких обходных путей требует боль-шинство опытов, которые могли бы служить этой це-ли. Но я вижу также, что опыты эти такого свойства истоль многочисленны, что для них не хватило бы нимоих рук, ни моего состояния, будь оно в тысячу разбольшим, чем то, что я имею. Таким образом, в зависи-мости от больших или меньших возможностей произ-водить опыты я буду быстрее или медленнее продви-гаться в познании природы. Я обещал себе высказатьэто в трактате, который я написал. Там же я старалсятак ясно показать всю пользу, какую может извлечь изэтого общество, что тем самым побудил всех желаю-

щих общего блага – т. е. тех, кто добродетелен на деле,а не тех, кто лишь притворяется таковым или являет-ся таковым лишь в мнении других, – сообщать мне опроделанных опытах, а также помочь мне в отысканиитех, которые еще осталось сделать.

Но с тех пор мне представились другие доводы, по-будившие меня изменить свое мнение, и я стал ду-мать, что действительно должен по мере открытия но-вых истин излагать их письменно, если они покажут-ся мне важными, и прилагать такое старание, как еслибы я хотел их напечатать. Это принудило к более по-дробному их исследованию, так как, без сомнения, мыболее тщательно рассматриваем то, что должно бытьпросмотрено многими, чем то, что делаем для себя.Часто вещи, казавшиеся мне истинными, когда я лишьначинал о них думать, оказывались ложными, когда яизлагал их на бумаге. Вместе с тем, чтобы не упускатьни одного случая принести пользу обществу, если я кэтому способен и если мои сочинения имеют какую-ли-бо цену, я хотел, чтобы те, к кому они попадут послемоей смерти, могли использовать их наилучшим обра-зом. Но я ни в коем случае не должен соглашаться наиздание их при жизни, чтобы ни противоречия, ни спо-ры, которые они могут вызвать, ни даже известность,которую они могли бы доставить, какая бы она ни бы-ла, не отняли у меня времени, которое я намерен по-святить собственному просвещению. Правда, каждый

человек по мере сил обязан заботиться о благе других,и тот, кто не приносит пользы другим, ничего не стоит.Однако верно также и то, что наши заботы должны про-стираться дальше настоящего времени, в лучше пре-небречь тем, что может принести некоторую пользу жи-вущим теперь людям, с целью заняться тем, что при-несет больше пользы нашим потомкам. Мне действи-тельно хочется, чтобы знали, что то немногое, что яузнал, почти ничто по сравнению с тем, что мне не-известно и что я не теряю надежды изучить. Те, ктомало-помалу открывает истину в науке, схожи с теми,кто, становясь богаче, тратит меньше труда на боль-шие приобретения, чем они ранее тратили на гораздоменьшие, пока были бедны. Их можно сравнить с пол-ководцами, силы которых обычно умножаются по мереодерживаемых ими побед и которым требуется боль-ше искусства, чтобы удержаться после поражения, чемдля того, чтобы с победой брать города и провинции.Ибо стремиться побеждать все трудности и заблужде-ния, мешающие нам достичь познания истины, естьпоистине то же, что давать сражение, а составить лож-ное мнение относительно какого-либо важного и об-щего предмета – то же, что потерпеть поражение; впо-следствии потребуется больше искусства, чтобы опра-виться и прийти в прежнее состояние, чем его нужнобыло для достижения больших успехов, когда распо-лагаешь вполне обоснованными принципами.

Что касается меня, то, если раньше я и открыл не-сколько научных истин (содержание этого тома, я на-деюсь, убеждает в том, что это мне в какой-то мереудалось), могу сказать, что они суть всего лишь след-ствия и выводы из пяти или шести преодоленных мноюглавных затруднений, победу над которыми я рассма-триваю как сражение, где счастье было на моей сторо-не. Я даже не побоялся бы сказать, что, выиграй я ещедва-три подобных сражения, и я считал бы, что привелсвои планы в исполнение; возраст же мой не столь пре-клонен, чтобы я, согласно обычному течению природы,не мог иметь достаточно досуга для совершения этого.Но я полагаю, что я тем более обязан беречь оставше-еся у меня время, чем больше у меня надежды хоро-шо его использовать. А я, без сомнения, имел бы многослучаев терять его, если бы обнародовал основаниямоей физики; хотя почти все они настолько очевидны,что достаточно услышать их, чтобы с ними согласить-ся, и нет между ними ни одного, которого я не мог быдоказать, однако невозможно, чтобы они совпали совсеми различными мнениями других людей; поэтому япредвижу, что меня будут часто отвлекать возражени-ями, которые они вызовут.

Можно сказать, что эти возражения были бы мне по-лезны постольку, поскольку они указали бы мне моиошибки и поскольку, если у меня есть что-либо хоро-шее, таким путем другие лучше бы это уразумели. А

так как несколько человек могут видеть больше, чемодин, то, пользуясь уже сейчас открытыми мною прин-ципами, они могли бы также помочь мне своими изо-бретениями. Но хотя я, признаюсь, чрезвычайно скло-нен впадать в заблуждения и почти никогда не дове-ряюсь первым приходящим мне мыслям, однако име-ющийся у меня опыт не позволяет мне надеяться из-влечь пользу от возражений, которые могут быть мнесделаны. Ибо я часто проверял суждения как тех, ко-го я почитал своими друзьями, так и тех, кого я счи-тал беспристрастными, и даже тех, кого злоба и за-висть побуждали обнаруживать то, что благосклон-ность скрывала от друзей, но редко случалось, чтобымне возражали что-либо не предвиденное мною, разветолько нечто крайне далекое от моего предмета. Я по-чти никогда не встречал такого критика моих мнений,который представлялся бы мне более строгим и болеесправедливым, чем я сам. И я никогда не замечал, что-бы с помощью диспутов, практикуемых в школах, бы-ла открыта хоть какая-нибудь истина, дотоле неизвест-ная, ибо, когда каждый старается победить, тогда бо-лее заботятся набить цену правдоподобию, а не взве-шивать доводы той и другой стороны. И те, что долгобыли хорошими адвокатами, не становятся благодаряэтому лучшими судьями.

Что касается пользы, которую другие извлекли быиз опубликования моих мыслей, то она также не мо-

жет быть весьма значительной, так как я эти мысли неразвил еще настолько, чтобы не было необходимостимногое к ним добавить, прежде чем применять их напрактике. И я думаю, что могу сказать без тщеславия,что если кто-либо к этому способен, то это скорее я,чем кто-либо иной: не потому, чтобы на свете не бы-ло множества умов, несравненно лучших, чем мой, нопотому, что нельзя понять и усвоить мысль, сообщен-ную кем-то другим, так же хорошо, как если бы сам донее дошел. Это настолько верно в данном случае, что,хотя я нередко излагал некоторые из моих положенийлюдям весьма высокого ума и они, казалось, понималименя вполне ясно, пока я им излагал, но потом, когдаони их пересказывали, я замечал, что они почти все-гда так изменяли мои мысли, что я не мог признать ихза свои. Вследствие этого пользуюсь случаем проситьнаших потомков никогда не верить, когда им говорят,что та или другая мысль исходит от меня, и считатьмоим только то, что я сам обнародовал. Меня нисколь-ко не удивляют те странности, которые приписываютсядревним философам, чьи сочинения до нас не дошли,и я не считаю их от этого неразумными, так как они бы-ли лучшими умами своего времени, а полагаю, что ихмысли плохо нам переданы. Это видно из того, что ихпоследователи почти никогда не превосходили своихучителей. Я уверен, что самые страстные из нынешнихпоследователей Аристотеля сочли бы себя счастливы-

ми, будь у них такое же знание природы, какое было унего, даже при условии, что они никогда не превзойдутего в этом отношении. Они подобны плющу, который нестремится подняться выше дерева, его поддерживаю-щего, а, поднявшись до его вершины, нередко спуска-ется вниз; ибо мне кажется также, что и эти опускают-ся, становясь в каком-то смысле менее знающими, чембыли бы, воздержавшись от учения: не довольствуясьзнанием того, что вразумительно изложено автором,они хотят у него найти к тому же решение многих во-просов, о которых он ничего не говорит, а может быть,никогда и не думал. Однако их способ философство-вания очень удобен для весьма посредственных умов,ибо неясность различении и принципов, которыми онипользуются, позволяет им говорить обо всем так сме-ло, как если бы они это знали, и все свои утверждениязащищать от самых тонких и искусных противников, неподдаваясь переубеждению. В этом они кажутся мнепохожими на слепого, который, чтобы драться на рав-ных условиях со зрячим, завел бы его в какой-нибудьтемный подвал. Могу сказать, что эти люди заинтере-сованы в том, чтобы я воздержался от опубликованиямоих принципов философии. Так как они крайне про-сты и очевидны, то, публикуя их, я как бы приоткрывалокна и впускал свет в подвал, куда противники сошли,чтобы драться. Но даже лучшие умы не имеют поводажелать с ними ознакомиться; ибо, если они хотят гово-

рить обо всем на свете и приобрести славу ученых лю-дей, они легче достигнут этого, довольствуясь правдо-подобием, которое можно легко найти во всякого ро-да вопросах, нежели отыскивая истину, раскрывающу-юся с трудом лишь в некоторых из них и требующуюоткровенного признания в своем неведении, как толькоречь заходит о прочих. Если же они предпочитают зна-ние немногих истин тщеславию казаться всезнающи-ми (а это, без сомнения, предпочтительно) и хотят сле-довать моему примеру, то достаточно того, что я ужесказал в настоящем «Рассуждении»; ибо если они спо-собны пойти дальше меня, то тем более откроют то, кчему я сам пришел. Поскольку я все исследовал строгопо порядку, то очевидно, что то, что мне еще предстоитоткрыть, несомненно, само по себе более трудно и со-кровенно, чем то, что я встретил до сих пор: им будетне так приятно узнать это от меня, как найти самим.Кроме того, навык, который они приобретут, исследуясначала легкие вопросы и переходя постепенно к бо-лее сложным, принесет им больше пользы, чем все на-ставления, которые я мог бы дать. Что касается меня,я убежден, что, если бы мне в юности преподали всеистины, доказательства которых я потом нашел, еслибы я познал их без всякого труда, я, может быть, неузнал бы никаких других или по крайней мере никогдане приобрел бы той привычки и способности их нахо-дить, когда я стараюсь их отыскать, какими я, думаю,

обладаю теперь. Одним словом, если на свете есть ка-кое-либо произведение, которое может быть успешнозавершено только тем, кто его начал, то это именно то,над которым я работаю.

Правда, что касается требуемых для этого опытов,то они таковы, что один человек не был бы в состояниивсе их произвести; но, с другой стороны, он не мог быуспешно использовать другие руки, кроме своих, раз-ве только еще руки ремесленников и вообще оплачи-ваемых людей, которых надежда заработка – весьмадейственное средство – побудит делать в точности то,что им предписано. Что касается любителей, которыеиз любопытства или из желания поучиться могут пред-ложить свои услуги, то, не говоря уже о том, что ониобычно более обещают, чем выполняют, а также де-лают хорошие предложения, из которых ни одно нико-гда не удается, они неизбежно потребуют себе платыв виде объяснения некоторых трудностей или по край-ней мере в виде комплиментов и бесполезных разгово-ров, что всегда обойдется дороже, как бы мало време-ни ни было затрачено. Относительно же опытов, про-изведенных другими, даже если бы последние согла-сились сообщить о них автору (чего, конечно, никогдане сделают те, кто держит их в секрете), надлежит ска-зать, что эти опыты предполагают столько условий ине относящихся к делу обстоятельств, что нелегко вы-явить в них истину; кроме того, они оказались бы по-

чти все плохо истолкованными и даже ложными вслед-ствие того, что те, кто их выполнил, старались бы по-догнать их к своим принципам; а если некоторые из нихи пригодились бы, то едва ли они окупят время, потра-ченное на их отбор. Таким образом, если бы в миресуществовал человек, заведомо способный открыватьсамые важные и самые полезные вещи для общества,и если бы другие люди старались ради этого всячески-ми способами помочь ему в осуществлении его пла-нов, то, по-моему, самое лучшее, что они могли бы сде-лать для него, – это предоставить ему средства на рас-ходы по опытам, в которых он нуждается, и к тому жене позволять никому нарушать его досуг. Но, даже небудучи столь высокого мнения о себе, чтобы обещатьчто-нибудь необыкновенное, я не обольщаю себя пу-стой надеждой, что общество должно особенно инте-ресоваться моими планами; я не столь низок душой,чтобы принять от кого бы то ни было милость, которуюмогут счесть незаслуженной.

Все эти соображения, вместе взятые, были причи-ной того, что три года назад я не захотел опубликовы-вать уже готовый трактат и даже принял решение в те-чение моей жизни не выпускать другого, столь же об-щего, из которого можно было бы узнать основания мо-ей физики. Но потом два новых соображения побудилименя напечатать здесь несколько опытов, посвящен-ных специальным вопросам, и тем самым отчитаться в

моих действиях и планах. Первое соображение заклю-чается в том, что если бы я не выполнил этого, то мно-гие знавшие мое прежнее намерение опубликовать не-которые сочинения могли бы подумать, что причинытого, что я от этого воздерживаюсь, наносят мне боль-ший ущерб, чем это есть на самом деле. Хотя я не чрез-мерный любитель славы и даже, смею сказать, нена-вижу ее, поскольку считаю, что она нарушает покой,который я ценю выше всего, однако я никогда не при-бегал к особым предосторожностям, чтобы оставать-ся неизвестным, как потому, что счел бы это неспра-ведливым по отношению к самому себе, так и потому,что это также наложило бы на меня те или иные забо-ты, нарушающие полное спокойствие ума, к которомуя стремлюсь. Таким образом, всегда оставаясь равно-душным и к славе, и к неизвестности, я не мог воспре-пятствовать приобретению некоторого рода репутациии считал необходимым делать все возможное, чтобыона не была дурной. Второе соображение, заставля-ющее меня написать это сочинение, следующее: с ка-ждым днем все более и более откладывается исполне-ние моего намерения приобрести знания; это происхо-дит от необходимости проводить большое число опы-тов, которые нельзя выполнить без посторонней помо-щи; я не надеюсь на большое участие общества в моейработе, однако я не хочу погрешить перед самим со-бою и дать тем, кто переживет меня, повод упрекнуть

меня когда-нибудь в том, что, не объяснив им, в чемони могли содействовать моим намерениям, я лишилсебя возможности передать им ряд сведений в гораздолучшем виде.

Тогда я решил, что мне легко выбрать несколько во-просов, которые, не давая повода к большим спорами не обязывая меня разъяснять мои принципы боль-ше, чем я сам того желаю, могут, однако, с достаточ-ной ясностью показать, что я могу и чего не могу до-стигнуть в науках. Не знаю, удалось ли это мне, и нехочу предварять суждения других, говоря сам о своихсочинениях; но я буду очень рад, если их станут прове-рять, а для того, чтобы дать к этому больше поводов, япокорнейше прошу всех, у кого есть какие-либо возра-жения, потрудиться прислать их моему издателю; уве-домленный им, я постараюсь дать немедленно ответ.Таким образом, читателям, если они будут иметь од-новременно возражение и ответ на него, легче будетсудить, кто прав. При этом обещаю никогда не даватьдлинных ответов, но только либо откровенно призна-ваться в своих ошибках, если замечу их, либо, если несмогу их заметить, высказывать просто то, что считаюнеобходимым высказать в защиту написанного мною,не пускаясь в изъяснение каких-либо новых вопросов,чтобы не продолжать спора без конца.

Если же некоторые из положений, излагаемых мноюв начале «Диоптрики» и «Метеоров», вызвали снача-

ла некоторое недоумение по той причине, что я назы-ваю их предположениями и как будто не собираюсьих обосновывать, то прошу иметь терпение вниматель-но все прочесть; я надеюсь, что всех удовлетворю, по-скольку доводы, как мне кажется, даны в такой очеред-ности, что последние доказываются первыми, являю-щимися их причинами, а эти в свою очередь доказы-ваются последними, представляющими собой их след-ствия. И не следует думать, что я совершаю ошибку,называемую логиками порочным кругом, так как опытс полной достоверностью подтверждает большинствоуказываемых следствий; причины, из коих они выво-дятся, служат не столько для их доказательства, сколь-ко для объяснения и, наоборот, сами доказываютсяследствиями. Я назвал их предположениями лишь по-тому, что считаю возможным вывести их из первых ис-тин, объясненных мною выше; но не хочу этого делатьнарочно. Умам, воображающим, что они в один деньс двух-трех слов могут узнать все то, что другой об-думывал двадцать лет, и тем более способным впа-дать в заблуждение и отдаляться от истины, чем онипроницательнее и живее, мне хотелось помешать вос-пользоваться случаем для возведения на том, что онипримут за мои начала, какой-нибудь сумасбродной фи-лософии, ошибочность которой будет приписана мне.Что же касается воззрений, полностью принадлежа-щих мне, я не считаю, что новизна является для них из-

винением, тем более что при тщательном рассмотре-нии их оснований они окажутся, по моему убеждению,настолько простыми и согласными со здравым смы-слом, что покажутся менее необычными и странными,чем всякие другие, какие можно иметь о тех же пред-метах. Я не хвастаюсь тем, что я их первый открыл, ноставлю себе в заслугу, что принял их не потому, что онибыли прежде высказаны другими, и не потому, что ониникем никогда не были высказаны, но единственно по-тому, что меня убедил разум.

Даже если бы мастера и не умели сразу применитьизобретение, изложенное мною в «Диоптрике», я недумаю, чтобы из этого следовало, что оно плохое; тре-буется много искусства и опыта, чтобы построить иналадить описываемые мной машины так, чтобы неопустить ничего существенного; я был бы не менееудивлен, если бы это удалось им сразу, как если быудалось кому-нибудь в один день выучиться отличноиграть на лютне только потому, что у него была хоро-шая партитура.

Если я пишу по-французски, на языке моей страны,а не по-латыни, на языке моих наставников, то это объ-ясняется надеждой, что те, кто пользуется только сво-им естественным разумом в его полной чистоте, бу-дут судить о моих соображениях лучше, чем те, кто ве-рит только древним книгам; что касается людей, соеди-няющих здравый смысл с ученостью, каковых я един-

ственно и желаю иметь своими судьями, то, я уверен,они не будут столь пристрастны к латыни, чтобы отка-заться прочесть мои доводы только по той причине, чтоя изложил их на общенародном языке.

Впрочем, я не хочу здесь говорить более подробнооб успехах, какие надеюсь сделать в будущем в нау-ках; не желаю связывать себя перед обществом ника-кими обещаниями, в исполнимости которых я не уве-рен; скажу только, что я решился употребить время,какое мне остается жить, только на то, чтобы поста-раться приобрести некоторое познание природы, та-кое, чтобы из него можно было вывести более надеж-ные правила для медицины, чем те, которые мы имеемдо сих пор. Мои наклонности отвращают меня от дру-гих намерений, особенно от того, в чем польза для од-ного непременно сочетается с вредом для другого; по-этому если бы обстоятельства принудили меня зани-маться этим, то я едва ли мог бы ожидать успеха. За-являю здесь об этом, хотя знаю, что такое заявлениене придаст мне значительности, но я вовсе этого и недобиваюсь. Я всегда буду считать себя облагодетель-ствованным более теми, по чьей милости я беспрепят-ственно смогу пользоваться своим досугом, нежели те-ми, кто предложил бы мне самые почетные должностина свете.