Невская перспектива (1)

СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ РОССИИ

__________________________

Санкт-Петербургское отделение

НЕВСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

Выпуск первый

Сборник произведений писателей

литературного клуба в «Гостях у Власты»

Санкт-Петербургского отделения

Cоюза писателей России

Санкт-Петербург

2012

ББК 84(Рос=Р ос)

Н-40

Книжная серия «Невская перспектива», 2012 г.

Руководитель проекта Михаил ЗАРУБИН

Редактор и составитель Зоя ДЕСЯТОВА

Адрес редакции: 191119, СПб., ул. Звенигородская,22

Контактный телефон: 404-63-08

Ответственность за достоверность фактов несут авторы мате-

риалов. Мнения авторов могут не совпадать с точкой зрения редакции.

© СПб отделение Союза писателей России,

текст, 2012

© Десятова З., составл., 2012ISBN 978-5-906078-21-6

Невская перспектива: Сборник / Редактор-составитель З. Деся-

това. – СПб., 2012. – 246 с. Первый выпуск произведений писателей литературного клуба

«В гостях у Власты» СПб отделения Cоюза писателей России включает в

себя самые разные жанры: рассказы, статьи, очерки, эссе, фэнтези.

Н-40

Предисловие

Сборник прозы, который вы, дорогой читатель, держите в руках, вышел

в свет по инициативе литературного клуба «В гостях у Власты». Это твор-

ческое объединение было создано в начале 2012 года при поддержке пред-

седателя Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России Бориса

Александровича Орлова.

Руководитель литературного клуба Зоя Николаевна Десятова – проза-

ик, член Союза писателей России, пояснила, что Власта ( в переводе с чеш-

ского – власть) – была предводительницей амазонок в VIII веке, поэтому и

произведения на женскую тематику в лит. клубе далеко не редкость.

За короткое время существования клуба проведено несколько меро-

приятий. Состоялись презентации книг Зои Бобковой «Полёт сквозь без-

дну», Вячеслава Булгакова «Судьба женщины», Зои Десятовой «Беженец»

и «О самом сокровенном», прослушаны лекции Веры Ефимовой о новом

направлении в искусстве «Твертшин» и Владимира Иванова о Питерской

амазонке – Луизе Моне, проведён конкурс на лучшие рассказы молодых

писателей.

В настоящий сборник вошли произведения разных авторов: профессио-

нальных писателей членов Союза писателей России, членов клуба «В гостях

у Власты», победителей конкурса прозы короткого рассказа, а так же гостей

из других регионов страны.

В нём представлены самые разные жанры: рассказы, очерки, статьи, эссе.

Конечно, они, как, наверное, и должно быть, не одинаковые по содержанию,

объёму, по своим художественным достоинствам. Герои этих произведений,

в основном, наши современники, со своими характерами, поступками, не-

лёгкими судьбами. Это те, жизнь которых пришлась на конец XX и начало

XXI века – на проклятое двадцатилетие.

У литературного клуба «В гостях у Власты» и его руководителя Зои

Десятовой, насколько мне известно, большие планы на будущее: семина-

ры, конкурсы, творческие вечера, презентации новых книг, встречи с ра-

ботниками издательств, интересные лекции. Хочется надеяться, что за

первым сборником последуют и другие – с произведениями как писателей-

профессионалов, так и молодых авторов.

Вячеслав Булгаков, кандидат исторических наук,

член Союза писателей России

ЗАРУБИН Михаил Константинович родил-

ся 9 апреля 1946, в д. Кеуль Нижнеилимского райо-

на Иркутской обл. Прозаик, публицист.

Окончил Иркутский политехнический инсти-

тут (1972 г.) по специальности – промышленное

и гражданское строительство. По служебной лест-

нице прошёл путь от рабочего до управляющего

крупнейшего ленинградского строительного треста.

Участвовал в строительстве уникальных объектов,

не имеющих аналогов в мире. Избирался депутатом

местных советов. Является почётным гражданином

Кировского района г. Санкт-Петербурга, академи-

ком трёх международных академий, почётным ака-

демиком строительного комплекса Российской Академии Наук.

Публикация первых стихов в местной городской печати (1964 г.). Указом Пре-

зидента РФ присвоено почётное звание «Заслуженный строитель Российской фе-

дерации». Правительством РФ присвоено почётное звание «Почётный строитель

России», почётное звание «Почётный архитектор России».

Награждён орденом «Почёта» (2006 г.), медалью «За добросовестный труд».

В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина (1970 г.),

медалью «Ветеран труда» (1989 г.), медалью «300 лет Российскому Флоту»

(1996 г.), медалью «В память 300-летия Санкт- Петербурга» (2003 г.)

ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ:

Документальная проза: «Я родом с Илима» – С-Пб., 2005; «Мы – погода-

евские» – С-Пб, 2008; «Времени тонкая нить. Кирилл Лавров», – С-Пб., 2009;

«Илимская Атлантида», – С-Пб., 2010; «Прогулки с Андреем Толубеевым», –

С-Пб., 2010.

Член Союза писателей России с 2010 года.

Михаил ЗАРУБИН

ДОЛГАЯ ДОРОГА К МАМЕ

Рассказ

Часть первая

В доме Анны Карнауховой в тот июньский день проснулись все рано,

кроме четырнадцатилетнего Мишки, который спал на сеновале.

5

Сама Анна уже и не помнила, когда нормально спала. Сильнейшие боли

не давали покоя ни днём, ни ночью. Забывалась в промежутках между при-

ступами, а они всё больше и больше одолевали её. Жила она последний год с

сыном, дочери вышли замуж и разлетелись из дома, счастливые, даже не от

замужества, а от представленной возможности освободиться от «колхозного

крепостного права», получив при этом в сельском совете паспорт, который

порой в деревенской жизни люди не видели за всю свою жизнь.

Деревня Погадаева, в которой жила семья, стояла на берегу реки Или-

ма. Сорок домов вытянулись вдоль него, почти в один ряд, только несколь-

ко стояли друг за другом. У Карнауховых своего отдельного дома не было,

жили в прирубленной части к добротному дому Харитины Перетолчиной.

Слава Богу, был свой отдельный дворик. Но Мишка не испытывал неудоб-

ства от этого. Он любил свой дом, стоящий на краю деревни. Летом прямо

из окон любовался тем, как огромное поле золотой пшеницы переливалось на

солнце и от малейшего ветра превращалось в огромное море. Зимой он пря-

мо со двора убегал на лыжах к Кулиге. Лыжню делал прямой, без изгибов и

крутых поворотов, и почти каждый день катался по ней, тренируя и закаляя

себя. Знал все окрестности своей деревни; стоило только назвать место и

уже перед глазами была картинка этого места и дорога к нему.

Особенно по душе ему была река. Она словно магнит притягивала к себе,

и всегда была необходима. Да и не только ему, без реки не было бы жизни в

этом глухом краю.

Илим, всю жизнь бежавший к Ангаре, делавший столько поворотов, пе-

тель, зигзагов, что начни считать, вряд ли управишься с этим, обязательно

ошибёшься, перед Погодаевой не петлял, был широк и полноводен и уже

после деревни ударялся в лоб Красного Яра, делал поворот почти под девя-

носто градусов и опять начинал петлять.

– Мила, – позвала Анна дочь.

– Что, мама?

– Иди, разбуди Мишаню, пора.

– Хорошо, сейчас.

Но Мишка уже входил в дом, успев умыться под умывальником во дворе.

– Доброе утро всем, – обратился он к сёстрам и матери, которую уже

привели в порядок: умыли, причесали, надели новую кофту и, усадив на кро-

вать, пододвинули к ней стол, где стоял немудрёный завтрак.

Долгая дорога к маме

6

Мать становилась от болезни совсем беспомощной, таяла день ото дня.

Сёстры приехали, чтобы ухаживать за ней. Мила, родившая два месяца на-

зад дочку, приехала из Иркутска, а Капа добралась из низовьев Ангары, где

муж работал в экспедиции.

Завтракали молча, изредка поглядывая на мать, боясь потревожить даже

взглядом её состояние. Все, в том числе и она, знали, что болезнь, прицепив-

шуюся к ней, не победить, но всё равно каждый надеялся на чудо.

Мишке ещё в феврале под большим секретом рассказала медсестра,

приходящая делать уколы, что мама умирает, дело это времени и ему надо

набраться терпения и ждать. От неожиданности он выронил стакан чая, ко-

торый подавал ей. Сдержав себя, чтобы не наговорить глупостей, он попро-

сил медичку уйти. Фыркнув, она ушла, оставив его одного с невесёлыми

мыслями. Он верил и не верил сказанному. С одной стороны, мать с каждым

днём слабела, черты лица её заострялись. Синие большие глаза на краси-

вом лице бледнели. Белые, рассыпчатые волосы, которые она заплетала в

косу, почему-то темнели. Голос, чистый, бархатный, который он так любил

слушать – тускнел. Иногда с трудом выговаривала простые слова, звуки

вырывались хриплые, долго прокашливалась, вытирая губы платком. Руки

с маленькой ладошкой и длинными тонкими пальцами становились морщи-

нистыми, и, дотрагиваясь до них, Мишка боялся нажимать, одно неловкое

движение и тоненькие косточки могут хрустнуть.

Мать и в прежней жизни не обладала дородностью, свойственной дере-

венским женщинам, а наоборот, больше походила на городскую, чем Мишка

всегда гордился. Он всегда любовался ею. Она для него была эталоном кра-

соты. Среднего роста, худощавая, с чёткими чертами лица: красивый прямой

нос с чуть заметной горбинкой, голубые зрачки глаз, голубизна яркая, её

было видно за несколько метров. В колхозе она не отказывалась ни от ка-

кой работы: была дояркой, жала хлеб, ухаживала за курами на ферме, пасла

коров. Ну, а дома переделывала все работы и мужские, и женские. Но при

этом каторжном труде у неё были удивительно красивые руки, стройная фи-

гура, её не портила даже телогрейка и сапоги. Они, наоборот, подчёркивали

красоту. На красивой фигуре они выглядели элегантно. Домашняя одежда

ещё больше украшала её. Она никогда не надевала халаты, только цветные

ситцевые платья, они делали её цветком, который редко встречается в при-

роде, но если его увидишь, отвести от него взгляд невозможно. Взгляд её

Михаил Зарубин

7

излучал свет доброты, рядом с ней было хорошо, уютно и тепло, всегда хо-

телось быть рядом с ней. Некоторые деревенские бабы побаивались её, то

ли от того, что она никогда не говорила злобных слов, не ругалась, как они, с

криками и матом, при этом призывая в помощь всех святых и господа Бога.

Мишка видел, как мужики заглядывались на неё, некоторые сватались,

но она всем отказывала, чему он был несказанно рад.

Она всегда говорила ему: «Ты у меня самый лучший мужчина. Дороже

тебя у меня нет никого и делить свою любовь я не буду ни с кем», – и при-

жимала его большую голову к своей груди обеими руками, и он вдыхал такой

родной, такой вкусный запах, исходивший от её тела, стыдился этого и ни-

когда никому не говорил об удивительно приятном тонком аромате, исходив-

шем от одежды и тела мамы. Но это была его мама. Как она могла умереть.

А как же он? Одна мысль о том, что он останется один, без неё, приводила

его в отчаяние, пытаясь во всем угодить больной матери, он надеялся, что

придёт утро и всё будет как прежде.

Он не понимал ещё чувства любви, но неодолимая тяга к матери была

первым ростком в его душе. Он учился у неё, как держать себя в присут-

ствии старших, как отвечать, не быть злым, хотя иногда так хотелось крик-

нуть тяжёлые слова в лицо обидчику, чтобы они задели его за живое, и ему

было бы так же больно. Улица всегда имеет влияние на детскую психику,

улица – это образец подражания, это узнавание всего того, что вокруг и

хорошего, и плохого. Конечно, встречи с ребятами оставляли след. След не

всегда хороший.

Но, получая заряд негативной энергии, он всегда разряжался рядом с ма-

мой, она находила слова, которые удивительным образом действовали успо-

каивающе, и гасили возникшие страсти. Дом был местом, куда всегда хоте-

лось придти, там было душевное тепло, согревающее и вылечивающее. Он

так много разговаривал с ней, обычно это было по вечерам, когда они гасили

керосиновую лампу и под свет луны вели долгие разговоры о жизни. Он

даже не задумывался о том, как может неграмотная женщина знать столь-

ко, знаний её хватало, чтобы полюбить мир вокруг, землю, свою деревню.

Рассказы её были образны, слова сочны. Если шёл разговор о людях, он по

едва уловимым приметам узнавал их, если о местности, ей хватало несколько

образов, и он видел Тушаму или Россоху. Он не удивлялся этому, для него и

не могло быть иначе. Материнские рассказы были для него открытием мира,


8

в котором ему предстояло жить, без них бы жизнь вокруг становилась ту-

склой. Он постоянно испытывал радость от узнавания, нет, не удивления, а

радость. Это становилось нормой жизни. Конечно, он понимал, что сёстры

приехали не зря. Если бы мама могла выкарабкаться из когтей ненавистной

болезни, вряд ли бы они бросили своих мужей. Как сказала соседка, приеха-

ли, чтоб проводить мать в последний путь по-людски.

А сейчас пришла пора расставания. Мишку отправляли на областной пи-

онерский слёт в Иркутск. Вот мать и уговорила его воспользоваться оказией

и навестить старшего брата, что жил в Черемхово, шахтёрском городке в ста

километрах от областного центра. Ранней весной он приезжал в Погодаеву,

тогда они с матерью решили судьбу Мишки. Ехать в Иркутск и Черемхово он

не возражал, однако хотелось вернуться назад. Ему не представлялось жиз-

ни своей без мамы. Она просила хотя бы лето прожить у брата, а там будет

видно. На том и порешили, каждый думая о своём. Он считал себя взрослым

парнем, способным выполнить любую работу и, надеялся вернуться к осени,

чтобы учиться, ухаживать за матерью, доить корову и делать другие дела по

хозяйству. Мать же, рассчитывая, что пока жива, устроить его, так как не

стань её, думать о нём будет некому, и попадёт парень в детдом.

Завтрак закончился, сёстры собрали посуду, поставили стол на место.

Мама, устав находиться в неудобной позе, прилегла, попросив его присесть

рядом с ней. Он сел, взял её руку, положив ладошки сверху и снизу, чтобы

ей не было больно держать свою. Он смотрел на родное лицо, говорить не

было сил, к горлу подкатывал комок, на глазах выступала противная влага.

Понимая, что он может сейчас разреветься, он осторожно положил мамину

руку на одеяло и встал у окна.

Перед ним во всю свою могучую ширь красовалось зелёное погодаевское

поле, пройдёт месяца два и заколосится пшеница на нём, сияя солнечной

красотой и удивляя всех урожаем. Чуть впереди стена леса, который на сот-

ни километров убегает в синюю даль, сначала к Качинской сопке, затем к

Шальновскому хребту, а потом ещё дальше и дальше, где Мишка никогда

не бывал.

Слева навис Красный Яр, почти вертикальная стена над рекой, он при-

крывал деревню от северных ветров, был её защитой.

– Миша, – позвала мама.

Он быстро сел, взглянув на мать, погладил её руку.


9

– Прости меня, мама.

– Это ты меня прости, сынок, что не вырастила тебя.

– Опять ты, мама, не надо. Уверен, что ты поправишься, и я вернусь,

только зря расстаюсь с тобой.

Мать посмотрела и улыбнулась.

– Не будем о грустном.

– Отправляю тебя в такую даль, береги себя по дороге, не выскакивай

на станциях.

—Мама, ты ведь знаешь, что я уже всю страну объехал, когда добирался

в Крым.

– Тогда ты был не один, у вас старшие были.

– Не бойся, мама, я буду внимателен.

Она погладила его руку, прижалась к ней щекой, и слёзы полились ручьём

из её глаз. Миша осторожно высвободил руку, взял платок и обтёр лицо.

– Спасибо, – и слёзы вновь полились из её глаз.

Он молчал, смотрел на мокрое родное лицо, на покрасневшие глаза, по-

нимая, что слова не успокоят её. Ему самому захотелось закричать от не-

стерпимой боли, возникшей у него в груди. Он встал на колени, положил го-

лову на грудь матери, она гладила её тонкими холодными пальцами, пытаясь

дотянуться, поцеловать, но сил не хватило и еле слышно звучали её слова,

как заклинания:

– Прости меня, прости.

В дом вошла Мила.

– Миша, нужно идти, самолёт ждать не будет.

Он поднял голову, посмотрел в лицо матери, её глаза смотрели прямо в

его глаза. Потом она улыбнулась, улыбка была как и прежде, украсившая

всё её лицо.

– Пора, сынок. Береги себя, как приедешь, сразу напиши мне письмо,

я буду ждать весточки.

Он попытался что-то сказать, не смог и вдруг неожиданно для себя рас-

плакался, ему стало стыдно, он выбежал в сени, прижался к стене за кадуш-

кой с водой. Сестра обняла его.

– Не плачь, Миша, матери будет тяжело, иди, попрощайся, – она вы-

терла ему слёзы. Он снова вошёл в дом, подошёл к матери, поцеловал её в

губы, потом прижался к рукам, целуя их.


10

– До свидания, мама!

– До свидания, – тихо ответила мать, – будь осторожен, береги себя.

Мила взяла его за плечи, но он не дал ей развернуть себя спиной к ма-

тери, неловко ступая до самой двери всё смотрел на родное лицо, на чуть

приподнятую руку, на добрую родную улыбку.

Уже во дворе он немного успокоился, прошёл в огород, дошёл до межи,

отделявшей огород от колхозного поля, обратил внимание, что по дороге, ве-

дущей в лес, появились столбы пыли. «Значит, люди выехали работать», –

мелькнула мысль. Солнце поднялось над высокой Ждановской сопкой и

стало пригревать. Всё вокруг было знакомо. Каждая тропинка и дорожка

вели в заповедные места, где он рос, собирая ягоды и грибы, возил копны

сена на сенокосе, рыбачил, пас коров, с ребятами ездил в ночное, где у ко-

стра велись долгие разговоры, пока звёздное небо не успокаивало их, и они

мгновенно отрубались, порой засыпая в тех же позах, в которых еще сиде-

ли минуту назад. Всё отрывалось от него, впереди ждал мир незнакомый,

его хотелось увидеть, побывать в нём. Не в кино, а наяву увидеть паровоз,

трамвай, троллейбус, высокие дома, красивые улицы. Но одна мысль, что

рядом не будет мамы, приводило его в замешательство, и ему уже никуда не

хотелось. Нить, связывающая их, была настолько прочной, что обрыв её для

обоих был смертелен.

– Мишенька, нужно ехать, давай, родной, пойдём.

Это Мила нашла его здесь и, взяв за руку и уже не отпуская, повела его

по проулку к берегу реки.

Лодка, любимая им за лёгкость и красоту, покачивалась у лавницы.

Сестра положила вещи, сама села посередине, а он, отталкиваясь от дна

длинным веслом, повёл лодку против течения вдоль деревни. У берега тече-

ние было слабое, и лодка от каждого толчка споро побежала вперед. Мила

молчала, и у него не было сил для разговора, мысли роились в голове, пе-

рескакивая с одного на другое. То он с жалостью думал о матери, тут же

радовался, что полетит на самолёте. Жалел, что не поедет в этом году на

сенокос, сейчас-то бы точно он косил наравне вместе с мужиками. Он даже

представлял, как свежая, сочная трава под его косой ложится в ровный ряд

на зелёном покрывале луга, красиво расположенном вдоль берега таёжной

речки Тушамы. Тут же в голове возникла картина, как он в городе пойдёт в

цирк и увидит слона. Он отгонял эти мысли, заставляя себя думать о мате-


11

ри, о её болезни, как она там сейчас, наверное, плачет. Но опять перед ним

рисовались картины города, в который он едет. Всё крутилось и вертелось,

было трудно думать о чём-то одном.

Переплыли Илим и пристали к берегу у скобяного магазина.

– До свидания, Мишаня, не забывай нас, осенью встретимся, будь осто-

рожен в большом городе, не зевай, пиши письма, – и крепко обняв и поцело-

вав в лоб, Мила поплыла назад.

Взяв свой маленький чемоданчик, Миша пошёл в школу, где собиралась

вся группа для поездки на областной слёт.

Он шёл по центральной улице, на которой и слева и справа всё было зна-

комо. Удивительно красивый двухэтажный дом, в котором располагался рай-

исполком. Небольшое здание почты. В зимние дни они отогревались здесь

перед окончательным броском к дому. Рядом с почтой, чуть в глубине, чайная.

Она притягивала к себе вкусным запахом выпечки, красивыми столами, по-

крытыми вышитыми белыми скатертями и ещё такими вкусными макаронами,

политыми ложечкой сливочного масла. Когда такую вкусноту удавалось от-

ведать, это был праздник. За чайной после сухого ручья, в самом центре села,

возвышался Дом Культуры, центр мирозданья. Всё самое значимое в жизни

селян проходило здесь. Праздничные концерты, участником которых был он,

театральные постановки, которые ставил коллектив, собранный из любителей

этого искусства. Кинокартины, танцы, собрания, каждый день сюда стреми-

лись люди. Ботинки его стучали по деревянному тротуару, всё оставалось по-

зади: мама, река Илим, село и деревня, где прошли детские годы.

Самолёт Ли-2, разбежавшись по грунтовой полосе, взлетел. Сделал

круг над деревней, Миша в иллюминатор увидел свой дом, двор. Отсюда

с высоты всё казалось маленьким, игрушечным. Двор с Мишкиным домом

стоял на краю деревни, справа пылила дорога, и он хорошо видел несколько

повозок, едущих на Малую речку. Он прекрасно видел свою деревню. От

домов с угора к реке спускались тропинки. Как бы продолжение их уже в

реке стояли лавницы, почти у каждой из них стояли лодки. Он разглядел и

у своей лавницы лодку. «Мила давно приплыла» – подумал он. У Малой

речки Илим опять сделал крутой поворот и мимо крутого песчаного берега

дальше побежал к Ангаре. Вот ещё раз самолёт сделал круг над селом и

деревней, Мишка смотрел в иллюминатор, запоминая и оставляя в памяти

картины родных мест.


12

Наконец, самолёт выровнялся, и под ним на сотни километров потяну-

лась тайга с редкими зимовьями, однако, всё равно рано или поздно она за-

кончится, расступится, и большой красивый город встретит их.

Он продолжал ещё некоторое время смотреть вниз, но отсутствие зна-

комых мест, так бередивших душу, узнавание их с высоты, удивление их по-

ложением, уже не встречалось. Потом, несмотря на шум мотора, все начали

громко разговаривать, стараясь перекричать его, радостно делиться своими

впечатлениями. Вскоре и это прошло. Все сидели тихо, каждый думая о сво-

ём, представляя встречу с каменными громадами.

Часть вторая

Месяц жил Мишка у брата в маленьком шахтёрском городке под Иркут-

ском. Городок, объединённый из шахтёрских посёлков в единое целое был

зелёным и красивым. Зелень росла не только между бывшими населёнными

пунктами, деля их на кварталы, но, учитывая, что многоэтажные дома нахо-

дились только в центральной части, а остальное жильё был частный сектор,

то у каждого дома был разбит сад и огород, всё было сплошное море зелёных

насаждений, из-за которых не видно было строений. Однако все бывшие

посёлки объединяла асфальтированная дорога, она же центральная улица

города. Каких только обязанностей не было у неё: она была частью Москов-

ского тракта, в праздники колонны демонстрантов шли по ней к площади,

где стоял памятник продолжателю дела Маркса и Энгельса в России, а каж-

дый вечер она служила променадом для местной молодёжи, здесь проходили

знакомства, драки и всё то, что называется уличной жизнью.

Каждый квартал – посёлок мог существовать автономно, он имел и дом

культуры, кинотеатр, детсад, школу и, конечно, магазины. Только в цен-

тральной части к этому добавлялись здания, где заседала власть, техникум

и филиал института.

Транссибирская магистраль не разрезала город надвое, что часто случа-

лось в сибирских городах, а проходила сбоку, при этом электрички делали

остановки в каждом посёлке, что было большим подспорьем местным жите-

лям. Шахт в городе было много, все они соединялись друг с другом, а также

с центральным вокзалом железнодорожными путями, по ним сновали паро-

возы. Они были всегда чумазые, причём постоянно изрыгали клубы чёрного


13

дыма. Да что там дым, из труб паровозов вылетали вместе с искрами и ку-

сочки горящего угля. Все железнодорожные пути и окрестности всегда были

грязными, и даже ливневые дожди не смывали грязь.

Тропинки к центральной дороге – улице всегда пересекали подъездные пути

и, как правило, человек, уходящий в белой рубашке, возвращался домой в серой.

Особенно это было трудно пережить девчонкам, бегущим в клуб на танцы.

Ещё Мишку удивляло большое количество стадионов. Такой уж был по-

рядок – каждая шахта и разрез имели свой стадион. Все они имели хорошее

покрытие и никогда не пустовали. Он участвовал в спортивных баталиях

с первого дня приезда. В основном, это был футбол, но и в городках и в во-

лейболе он не был последним.

Но самое большое впечатление на него произвёл городской парк. Ему,

жившему в тайге, было удивительно, что можно среди лесного массива раз-

бить дорожки, установить скамейки, на пруду в середине парка устроить ло-

дочную станцию, а для концертов иметь площадки со сценой и скамейками.

Но больше всего его поразили качели. Деревенские по сравнению с этими

можно было назвать игрушками.

Не было такого дня, чтобы он не побывал в парке, не посидел бы на

скамейке, у него уже были любимые места, где он наблюдал шахматные ба-

талии, с большим интересом слушал концерты.

Воспоминания о деревне приходили, но жизнь его была настолько на-

сыщена, что порой были дни, что он забывал о ней напрочь и только уже

в постели вспоминал свой двор, сеновал, огород, который в этом году сто-

ял непосаженый и от этого выглядел неухоженным, заросшим сорняками и

крапивой, которые словно ждали такого времени и вовсю разгулялись, вы-

брасывая свои семена и на соседние огороды. Вспоминал маму, её тонкие

пальцы и добрые глаза. В неделю раз он писал письма домой, рассказывал

с восхищением об увиденном, спрашивал о здоровье, но ответов не получал.

Каждый день он подбегал к почтовому ящику, но кроме газет и разных офи-

циальных писем для брата там ничего не было.

Брата он видел мало. Кроме шахтёрских дел, а работал он бригадиром

навалоотбойщиков, был он и депутатом и членом горкома партии коммуни-

стов, и ещё куда-то входил, и обязан был где-то присутствовать.

В доме хозяйкой была жена брата. Мишка удивлялся, как эту некраси-

вую, шипящую, словно гусыня, женщину, мог выбрать Николай. Всё в ней


14

было отталкивающим: лицо с выпученными глазами и белёсыми ресницами,

толстый мясистый нос и широкий, никогда не закрывающийся рот. Говори-

ла она громко, слова вылетали каркающие и пронзительные. Рядом с ней

стоять было невозможно, чтобы услышать и понять о чём идёт речь, нужно

было отойти на несколько шагов. Мишка давно заметил, что у некрасивых

людей всегда паршивый характер, они злы, недовольны всем и завистливы.

Всё это в полной мере относилось и к жене брата. Вскоре он понял, что она

никогда и нигде не работала, приехала из Москвы в Сибирь, чтобы найти

себе мужа. Нашла. Почему в качестве находки оказался брат, Мишка так

и не понял, однако почувствовал сразу, с первых минут, жгучую ненависть

свояченицы к себе. Он пытался не обращать на это внимания, убегая с ребя-

тами по бесконечно длинным улицам городка, где они находили себе занятия,

при которых забывается всё на свете. В жаркие дни новые друзья уводили

его на карьеры, где были удивительно чистые озёра с родниковой водой.

Весь мир сокращался и превращался в праздник. Вечером над его головой

звучали слова брани. Ему, привыкшему к материнской любви, позволявшей

делать, что душа пожелает, вдруг с первых же дней был поставлен ультима-

тум: сверять каждый шаг, выходить из дома только после выполнения всех

заданий и поручений, которых всегда давалось с лихвой, и чтобы выполнить

их, и суток мало.

Он сбегал, и звучали крики ругани. Он относился к этому терпеливо,

всегда молчал, чем ещё больше приводил хозяйку в бешенство.

Но жизнь вокруг настолько была хороша, что он, когда оставался один,

философски говорил:

– Ну, не может же быть всё хорошо.

В середине июля, в пять часов утра его подняла с постели неведомая сила.

Он никогда, даже в деревне не поднимался в такую рань, если необходи-

мость в этом возникала, то его будили. Нет, не будильник, он был бессилен.

Будила мать, сёстры, соседи, будили долго, иногда брызгали холодной во-

дой. Так он крепко спал. А здесь в этот момент открыл глаза, сон как рукой

сняло. Одежду не накидывал, вышел, в чём спал на крыльцо.

Солнце медленно распускало на горизонте нежно-розовый цвет. Его лу-

чей ещё не видно, их скрывала тонкая, прозрачная вуаль утреннего тума-

на. Краски менялись быстро, и трудно определить цвет, который образуют

полутона света и тени. Вот первые лучи солнца освещают сонный городок,


15

проникая в просторные дома и тесные бараки. Солнце поднимается выше, и

словно драгоценное ожерелье начинает сверкать вокруг города, отражаясь в

стёклах многоэтажных домов и слюдяных прожилках породы выброшенной

в огромные горы – терриконики.

Сладко пахнут цветы, запах сладковато-приторный, им пропитано всё

вокруг. Рассвет продолжает медленно разливать свои краски по небу. Уже

появились звуки. Стоит только прикрыть глаза и замереть, прислушиваясь,

как где-то вдалеке выводит свою трель соловей. Тёплые лучи разбудили спя-

щего голубя, тихо дремавшего на веточке старого тополя. Облака раствори-

лись, за лёгкой линией горизонта уже показался огненный шар.

Как хорошо вдыхать аромат пряных трав, любоваться отражением неба,

бабочками, беззаботно кружащими над яркими маками и пушисто-жёлтыми

шапочками мать-и-мачехи с тёмно-фиолетовыми башмачками, зачастую

приземлившиеся на остроконечные башенки люпина.

Солнце светит всё ярче и ярче, постепенно выбираясь из-за горизонта,

птичий гомон не смолкает. Птицы приветствуют новый день.

От тепла Мишка разомлел, ему вновь захотелось спать, он положил го-

лову на ограждение крыльца, прикрыл глаза и провалился в сон. Тело об-

мякло. Во сне он не слышал начало дня: криков петухов, гулких ударов ко-

пра, забивающего сваи около центральной электростанции, где шла работа и

днём и ночью. Днём шума стройки не было слышно из-за бегающих туда и

обратно паровозов, выбрасывающих из своих труб чёрный смердящий дым

и подающих сигналы длинные и протяжные, словно прощающиеся с белым

светом, но ночью, и особенно утром, удары копра слышны были за несколь-

ко километров.

Он спал, обняв стойку ограждения, не испытывая неудобств, как вдруг

почувствовал, что кто-то рядом с ним присел на ступеньку, обнял его за пле-

чи, притянул его голову и поцеловал в висок. Мишка удивился, кто это?

Кроме матери такое никто не делал. Он открыл глаза, рядом никого не было.

Солнечные лучи слепили, он закрыл глаза. Тёплые лучи согревали его, он

провалился опять в дремоту. И снова кто-то поцеловал его в висок. «Может,

это сон. Ну, конечно, я сплю и чувствую всё это. Разве может быть рядом

со мной мама. Она так далеко». Но кто-то вновь взял его за плечи, он даже

услышал лёгкое дыхание.

– Мама, это ты со мной? – спросил он.


16

– Здравствуй, Мишенька, солнышко моё, – он услышал голос, прозву-

чавший тихо, но настолько явственно, что подумать о чём-то другом не было

причин. Этот голос он узнал бы из миллионов голосов.

– Мама, – закричал он. – Мама!

– Тише, роднулька, я рядом с тобою.

– Где ты, я не вижу тебя, мама.

– Жаль, но ты меня уже не увидишь.

– Почему?

– Я ушла из этого мира, где мы жили с тобой, ушла сегодня ночью, после

нестерпимых болей, что обжигали все мои внутренности. Но я так просила

Всевышнего повидаться с тобой, и вот, я рядом.

– Но так не бывает, мама, нет того света и Всевышнего нет.

– Однако я рядом с тобой, говорю и вижу тебя.

– Ну, где ты, мама? Почему я не вижу тебя?

– Радость моя, не будем об этом. Какое счастье, что отпущен миг уви-

деть тебя, поговорить. Я чувствую себя виноватой, что не вырастила тебя,

а оставила в жизни на земле беспомощным мальчишкой. Так надеялась, что

смогу и успею, но болезнь оказалась сильнее меня. Помни, в трудные мину-

ты я буду рядом с тобой. Если хватит сил, отведу беду, помогу.

– Я не верю в сказки, мама.

– У меня нет сил убеждать тебя в обратном. Да и времени мне отпущен

миг. Я так хочу, чтобы ты верил мне. Знаю, школа и улица обладают боль-

шим убеждением, чем родители. Но сказки всегда берутся из жизни и чудеса

случаются. Оставим все эти разговоры, радость моя и любовь. Как тебе у

брата живётся, Миша?

– Я не могу привыкнуть, мама, к тому, что вхожу в дом, в нём нет тебя,

и всегда меня встречает злой взгляд невестки. Убегаю играть с ребятами,

забываюсь, но всё повторяется, когда открываю дверь. Я надеялся, что это

временно, пока ты болеешь, а сейчас я не знаю, как мне жить.

– Потерпи, сыночек. Поверь мне, это скоро закончится, я буду сопро-

вождать тебя по жизни. Конечно, было бы очень хорошо, если бы мы жили

с тобой на белом свете, как в последние два года, Господь решил испытать

тебя.

– Да, мама, для меня это незабываемое время. В нашем доме ты и я.

Помнишь, как я в воскресенье, просыпаясь на русской печке, протягивал


17

к тебе руки, и ты накладывала полную чашку пирогов с кружкой парного

молока?

– Помню. Я люблю тебя, сын. Ты у меня самый лучший, самый умный.

Береги себя, помни обо мне.

Солнечный диск уже поднялся над землёй, и никто не мешал освещать

ему землю. Мишка открыл глаза и сразу закрыл их, настолько ослепитель-

ным было солнце. Он привстал, держась за поручень и, повернувшись спи-

ной от ярких лучей, ощупал каждый сантиметр всех шести ступенек крыль-

ца, но ничего не нашёл. Тогда он тихо позвал:

– Мама, ну, где ты, мама!

Ответа не было. Но ведь только же, мгновение назад он разговаривал с ней.

Он прошёл по дорожке к летней кухне и там несколько раз позвал её. Везде

была тишина. Он вошёл в дом, подошёл к спящему брату, разбудил его.

– Николай, умерла мама.

Брат спросонья не понимая толком, о чём идёт речь, переспросил:

– Какая мама?

– Наша мама умерла сегодня ночью.

– С чего ты это взял?

– Она сама мне сказала об этом только что.

– Кто сказала? – у брата прошёл сон, он с тревогой смотрел на Мишку.

—Мама, она была здесь. Мы сидели с ней на крыльце, разговаривали,

правда, я не видел её, но узнал по голосу. Она сказала, что всех, кто на том

свете, увидеть невозможно.

– Миша, ты в своём уме? Может, тебе это приснилось?

– Нет, не приснилось, я разговаривал с мамой.

Невестка тоже проснулась, при последних словах она повертела пальцем

у виска. Мишка пошёл к себе. В полдень почтальон принёс телеграмму, в ней

было несколько слов: «Мама умерла ночью».

Мишка ушёл в молодой лесок, что рос рядом с домом, и до вечера про-

плакал. Началась жизнь после мамы.

Часть третья

Вот уже почти тридцать лет живёт Михаил Карнаухов в Питере. По-

пав совершенно случайно в этот город, он прижился в нём. И хотя работа


18

занимала большую часть суток, но всё равно находились отрезки времени,

когда он мог любоваться гармоничным и торжественным Петербургом, его

центральными площадями: Дворцовой, Сенатской, Марсовым полем. Ино-

гда удавалось пройтись пешком поАнглийской, Дворцовой, Кутузова набе-

режным, увидеть шеренгу площадей, вытянутых вдоль Невы, окружённых

царскими дворцами, государственными учреждениями.

Жить в Питере Михаилу, особенно в первые годы, было трудно. От-

сутствие сибирского солнца, которое находится высоко-высоко в небе, низ-

кие тёмные облака, словно вторая крыша над головой, плохая экология. Всё

это давило, заставляя постоянно вспоминать оставленный край. Да и стиль

жизни совершенно другой, чем у людей, живущих рядом с Байкалом, более

общительных и понятных. Здесь каждый человек – свой мир, и войти в него

просто невозможно.

Питер на самом деле это два города. Исторический и обыкновенный,

каких сотни, они все похожи друг на друга по всей России, для простоты их

зовут спальной частью города. Вначале он жил в такой части, затем переехал

в историческую. Везде нелегко. Жить в исторической части это как будто

жить в музее, всегда на обозрении. В спальной части очень большая скучен-

ность и масса неудобств. Одна дорога до дому стоит больших трудов. Где

лучше, где хуже, он не задумывался об этом, считая это мелочами.

Главным смыслом в его жизни была работа. Он не искал профессию, ему

повезло с первого раза сделать выбор. Он стал строителем и своим упор-

ством и настойчивостью многого добился. Ему стали поручать всё более от-

ветственные объекты. Они хоть и находились в городской черте, но были

прикрыты от людского взгляда. Все они строились для того, чтобы выпу-

скать продукцию оборонного назначения. Михаил знал об этом и ужасно

гордился таким доверием. Хотя бывало время при сдаче в эксплуатации

зданий и сооружений, когда дома его не видели сутками. Но адовая рабо-

та делала его сильным, уверенным в себе человеком. Он рос по служебной

лестнице и каждая ступенька добавляла ещё большую ношу ответственно-

сти. Наступило время, когда ему доверили руководить коллективом, одним

из самых больших, выполнявшим ответственные задачи. Работа стала его

домом, а встречи с родными большими праздниками. Надо отдать должное

его любимой жене Ниночке, она понимала его и ещё больше усилила свои

заботы о нём.


19

Он не заметил, как две его дочки стали невестами, вышли замуж и пода-

рили ему четыре внука. Только когда родился четвёртый внук, он понял, что

большая часть жизни им прожита и ему уже за пятьдесят. Даже поняв это,

он не смог остановиться и уйти на отдых. Да и как тут уйдёшь, общество

стало новым, к власти пришли другие правители, прежние мало заботились

о людях, больше на словах: в книгах, газетах и журналах, а новые и про слова

забыли, больше занимались собой. Пенсии стали такими: жить невозможно и

умирать нельзя, закопать в могилу и то денег не хватит. Какой отдых, тяни, пока

не упадёшь, хорошо бы не на улице, там падать нельзя, не заметят, что упал.

Голова его стала серебряной. Опыта много, ума не занимать. Однако че-

ловеческий организм, как и любой механизм, имеет свойство изнашиваться,

какие-то детали выходят из строя, что-то требует замены. Никто не оста1тся

таким же, как в юности.

Религия в жизни Михаила занимала едва ли не последнее место. Если

сказать точнее, вообще никакого места не занимала. Нет, он не был ярым

атеистом, призывающим к свержению устоев церкви, но и хранителем цер-

ковных обрядов тоже не был.

В своё время в Петербурге церквей было построено великое множество и,

несмотря на лихолетье советских времён, на разрушение храмов, на устрой-

ство в некоторых из них складов, спортивных залов, да и просто различных

контор, действующих церквей было достаточно много.

Во многих из них Михаил бывал. В первую очередь, в соборе Петра и

Павла, который был почти ровесником города, здесь хоронили русских ца-

рей, начиная с Петра I.

В Казанском соборе, когда-то главном общегородском храме, пора-

жавшем величием внешнего вида, множеством колонн из розового гранита

с бронзовыми скульптурами. Но всё равно эта роскошь и благолепие не тро-

гало его душу.

Даже зимою, в морозы, он видел, как многие петербуржцы снимали шап-

ки, кланялись и крестились, идя мимо церкви. Однако он твёрдо был убеж-

дён, что это было лишь следствием привычки, а не выражением набожности.

Отходя чуть подальше, этот же мужчина мог беспричинно выматериться и

оскорбить первого встречного. После свержения советской власти, набож-

ность стала в большей моде среди российского чиновничества. Мода эта шла

непосредственно от российских президентов.


20

Мода не затронула Михаила не потому, что он верил в коммунистические

идеалы, и от них он был далёк. Отсутствие церкви в деревне, которая могла

явиться необходимым элементом воздействия на детский ум, слова учителей,

которые не вызывали даже противодействия, настолько были сильны, что

он стал атеистом, проще, неверующим человеком. Ему всегда казалось, что

церковный пафос был запредельным, неземным. Пафос крестного в людях,

пафос высокого на земле он видел в театре, которым он увлёкся. Это увлече-

ние налагало отпечаток на чувства и мысли и на способ выражениях их.

У него не было особого желания посещать богослужения, он просто об

этом не задумывался. Тем удивительнее для себя он испытал желание по-

сетить Валаам. В России об этом архипелаге, что разбросал свои острова

по центральной части Ладоги, знает каждый второй. Утверждают, что нигде

нет такой природы, как там, а хвойного леса, что растут на чудо-островах, не

встретишь во всей Европе.

Потянуло его увидеть Валаам настолько сильно, что жена Нина с удив-

лением спросила:

– Миша, ты же столько раз отказывался от этой поездки.

– А сейчас хочу, Ниночка. Не знаю почему, но очень хочу.

Жена обрадовалась его желанию. Нет, она не было женщиной верую-

щей, соблюдающей посты и обряды. Однако с возрастом признавала, что

миром правит Всевышний. Посетить Валаам она мечтала давно, чтобы уви-

деть чудо, сотворённое человеческими руками.

На выходные купили билеты на круизный теплоход и отправились в

плавание. Ночью теплоход плыл по Ладоге, которая встретила неприветли-

во. Неведомая сила раскачивала теплоход, трещали перегородки и корпус.

Стоял сплошной скрип. Михаил ночь не спал. Потому разбитый и с боль-

ной головой ступил утром на землю Северного Афона. От нескольких часов

экскурсии устал ещё больше, голова разболелась. Остановился у красно-

кирпичного Воскресенского скита, красивейшего ансамбля, состоящего из

храма, двухэтажного келейного корпуса с мезонином, подсобного здания с

баней. Сказал жене, что чуть отдохнёт и подождёт их, по словам экскурсо-

вода, сделав круг, они вернутся к этому же месту.

Найдя глазами лавочку, присел, оперев уставшую спину на массивную

стену, ограждавшую скит. Вытянул ноги, прикрыл глаза. Дремота разлилась

по всему телу. Издалека был слышен шелест листьев и пение птиц. В воз-


21

духе витал аромат, еле уловимый, такой знакомый, но вспомнить запах он

так и не мог. Вдруг неожиданно для себя Михаил увидел монаха, тот подо-

шёл к нему, присел рядом. Это был высокий мужчина, с хорошо ухоженной

бородой, синими, как васильки, глазами, длинными тонкими пальцами рук.

Типовая монашеская одежда сидела на нем аккуратно, можно даже было

сказать: она подходила ему. Возраста он был не старого, это было видно и

по оголённым участкам лица, они не имели морщин и по выправке фигуры,

еще не согбенной от времени и молитв. В левой руке держал чётки, они име-

ли форму замкнутой лестницы из деревянных брусочков, обшитых кожей.

Голову прикрывала маленькая остроконечная шапочка, наподобие тех, какие

надевают на младенцев. Подрясник и рясу прикрывала длинная, без рука-

вов, накидка с застёжкой на вороте. Мантия, как заметил Михаил, была

из простой и грубой ткани. Создавалось впечатление, что мантией у монаха

как бы связаны и руки, и ноги и свободна только голова. Всё монашеское

обличие было чёрным. Однако в нём он не выглядел смиренным и безропот-

ным. Наоборот, фигура его была статной, а выражение лица, несмотря на

большую растительность, располагало. Взгляд умных глаз был внимателен

и строг.

«Почему монах сел рядом, если верить экскурсоводу, они мало контак-

тируют с мирскими» – подумал Михаил. «Они ведь время проводят в мо-

литве, хотя, скорее всего, я не прав, ведь у меня раньше было твёрдое убеж-

дение, что скит – это нечто похожее на пещеру, где сидят монахи, никуда не

выходят и молятся днём и ночью, а увидел прекрасные комплексы зданий,

как жилых, так и производственных. Вот тебе и остров, таких зданий и в

городе не увидишь».

Он посмотрел на монаха.

– Здравствуй, Михаил.

– Здравствуйте, святой отец, – автоматически ответил Михаил и встал

со скамейки.

«Господи, откуда он знает моё имя?» – с удивлением подумал он.

– Знаю, – читая мысли, сказал монах. – Жду тебя уже с утра.

– Ждёте меня? – всё больше удивляясь, спросил Михаил и, повинуясь

жесту монаха, присел рядом.

– Нет, ты не бойся, я тебя ни с кем не перепутал, а ждал затем, чтобы

передать тебе напутствие побывать на могиле у матери на Красном Яру.


22

Михаил смотрел на святого отца, ничего не понимая, слова и мысли кру-

тились в голове, но зацепиться за что-то не могли. Удивление, шок, непони-

мание. Его, прожившего такую длинную жизнь, трудно было удивить чем-то

несусветным. Особенно теперь, в нашей теперешней жизни, в нашей новой

стране, с её абсурдными реальностями, всякое обрушивалось на людей мут-

ной «Ниагарой». Однако воспитанный в материалистической аскезе, в сле-

пом доверии к авторитету науки и тем более – медицины, он был абсолютно

не готов к стремительному вторжению мистики в свою жизнь. Хотя он видел

и «ласковых чумаков», «деманических кашпировских», мановением руки

или волевой установкой исцеляющих от всех болезней. На него не действо-

вала и до сих пор не действует реклама бесчисленных магических слоганов

и телепрограммы о чёрных и белых магах. Он с улыбкой читал объявления

«потомственных ведьм» и «колдунов в пятом поколении», обещающих снять

«венец безбрачия», «родовое проклятье», избавить от любых недугов.

Но чтобы такое с ним.

– Не мучай себя, Михаил. Земная жизнь и так называемый потусто-

ронний мир существуют. Это реальность высшего плана, где в той или иной

форме запечатлён каждый миг бытия и где одновременно пересекаются про-

шлое, настоящее и будущее. В этом мире хранится информация о людях с

момента их появления на свет. Мир, куда уходят умирающие, тоже есть, там

известно всё о людях, фиксируются сведения обо всех перенесённых болез-

нях, травмах, причинах смерти. Всё хранится, что некогда происходило и что

произойдёт. В том мире есть Страшный суд, где предъявляются все деяния

и где укрываться за чьей-то спиной нет возможности, там не скажешь «мы»,

только – «я».

Михаил дёрнул себя за ухо, не сон ли с ним. Боль была резкой, значит,

не сон. «Может, и в правду, мы живём в мире следствий, причин которых не

знаем, ибо находятся они где-то вне нашего восприятия», – подумал он. –

В мире более тонком, чем грубая земная материальность. И наука наша из-

учает следствия, а изучая следствия, никогда не получишь причин. Восторг

новых научных открытий, как правило, сменяется тревогой от непредска-

зуемости их последствий. Рождает всё новые вопросы. Информация сегод-

ня – один из острейших вопросов, нарастая лавинообразно, она несёт нас в

неизвестность, не позволяя ни притормозить, ни оглядеться. Информация об

объекте живёт не только вместе с объектом, но и независимо от него.


23

Отсюда лишь шаг к совсем фантастической мысли. Почему не предполо-

жить, что сознание сохраняется и в ином, более тонком состоянии, в котором

после гибели своего биологического тела пребывает ушедший туда.

– Побывай у матери до сентября. Она об этом очень просила, она будет

ждать тебя. Монах встал и направился к скиту.

– А если не успею, что произойдёт, ведь путь неблизкий? Вы встреча-

лись с ней?

– Михаил, не задавай вопросов. Ответов на них не будет. Я сам живу с

молитвой на устах и всю земную жизнь ищу ответы.

Через мгновение он скрылся. Послышались голоса, это группа, где была

жена, возвращалась с осмотра.

– Что с тобой? – спросила она, с беспокойством рассматривая его. – Ты

побледнел весь. У тебя не болит голова? А сердце?

– Просто передохнул, всё в порядке, родная. Пока вы ходили, я поси-

дел здесь на лавочке и поговорил с монахом, однако он мгновенно скрылся,

стоило подойти вам. Удивительный человек. Ты, подходя, не встретилась с

ним?

– Нет, я никого не видела.

– Странно, он шёл навстречу к вам.

– Ну, пойдем, Мишенька, – сказала жена. – Ты только не торопись,

беспокоюсь я за тебя. Не нравится мне твой вид.

Она подала ему руку. Михаил встал и пошёл рядом с ней, понимая, что

с ним произошло удивительное событие, произошло вопреки его понятиям,

какие он имел до сегодняшнего мига.

– Странную просьбу передал монах, откуда ему известно моё имя, мо-

гила моей матери на Красном Яру, – он мучился вопросами и не находил

ответа.

Уплывая домой, попрощался с Монастырской бухтой, узкой полоской

врезанной в остров. Поклонился изящному и простому храму Николая чу-

дотворца. Когда-то Александр Дюма, посетивший Валаам во время своего

путешествия по России, сравнил эту церковку с драгоценностью, только что

вынутой из бархатной шкатулки.

Отплывая на пароходе, долго стоял на корме. Остров удалялся, вместе

с Поклонным крестом, установленным апостолом Андреем Первозванным.

Вот он скрылся в вечерней мгле «предивный остров, древний и святой».


24

Часть четвертая

У каждого человека есть малая родина. Нет, это не страна, великая и

могучая, со своими законами и народом. А маленький уголок земли, точка

на карте, где родился, познал мир, произнёс первые слова, научился ходить.

И где бы потом ни был, в памяти навсегда отпечаталась лесная тропинка, се-

нокосные поляны, шум могучих сосен, раскачивающихся от сильного ветра,

езда на лошадях, походы с одноклассниками по заповедным местам, уборка

урожая. Михаил никогда не забывает родные места: реку Илим, Красный

Яр, Качинскую сопку, речку Тушаму, Кулигу и деревенскую улицу, где «чу-

мазая шпана, счастливая до одури, бегала без обуви в залатанных штанах».

Ни в одном краю не было такой поляны, как перед деревней Погодаевой.

Место встреч, игр, проведения праздников, собраний и гуляний по самому

разному поводу. Поляна большая, место красивое. Осенью и весной по тра-

диции, идущей из глубины веков, на ней жгли костры. Пламя поднималось

высоко-высоко, и такая радость пронзала человека, что счастливые люди

кружились вокруг огня, похожие на индейцев Америки. Здесь говорили о

любви, давали клятвы, уезжая в другие края, сюда приходили прощаться.

Но всё это в памяти.

На самом деле у него нет Малой Родины. Нет кусочка земли, где была

деревня Погодаева с улицей вдоль реки Илим, пыльной дорогой в поле, в ко-

тором там и здесь цвела черёмуха, белый цвет которой, словно платья невест,

ярко выделялся на зелёном фоне. Деревенские палисадники со скромными

цветами, удивительно тонко подчёркивающими добротность стен деревян-

ных домов. А огромной поляны, что была на краю деревни, которая была

добрым предвестником жилья. Вышел из тайги, добрался до неё и ты уже

дома. Уже слышны звуки жизни. Душа поёт от радости.

Всё исчезло в один миг, словно легендарная Атлантида. Кому это нуж-

но? О, сколько на свете безумных людей. Горе той стране, во главе которой

безумные люди. Сколько бед вершат они, не ведая об этом.

Вот и Илимская пашня, отвоёванная за триста лет народом по кусочку,

по капельке у великой природы земля, была уничтожена. Всё залито водой,

нет, не природа сотворила эту беду, человек.

Да что для этих людей чужой край, уничтожат и свою малую родину,

что спросить с безумных людей, они ведь все ради «высших целей и благ


25

всего человечества». Какие это блага, и какие цели, живём и видим почти

сто лет?

Слова монаха, сказанные Михаилу на Валааме, глубоко запали в душу.

Анализируя, раскладывая всё по полочкам, он почти был уверен, что раз-

говор прошёл во сне, ну, не может такое быть наяву. Однако он был уверен,

что не засыпал. И опять сомнения: ну как мог знать монах о его приезде, о

его имени, как он мог знать о матери, о её могиле на Красном Яре. Может,

это его мысли способствовали этому. Он не верил в мистику, да он и не знал,

что такое мистика. Душа была растревожена, и он решил, надо ехать. От-

бросил сомнения, уговоры жены, приступы болезни. В голове стучало, надо.

Эта мысль не давала покоя. Вставая утром и идя на работу, мыслями уже

был там.

Если смотреть на карту, то от Питера до Красного Яра напрямки пять

тысяч километров, но это по карте. На самом же деле путь туда кругами.

Сначала до Москвы нужно добраться. Самолёт от Питера до Иркутска стал

редкостью, и билет на «редкость» стоит в два раза дороже, чем через Мо-

скву. Почему и от чего, никто не объяснит причин. А если уж какому на-

стырному и вынуждены ответить, то ответ один – рынок.

От Иркутска до Железногорска-Илимского нынче самолёты не летают.

Не стало малой авиации, видимо, тоже рынок: все самолёты и аэропорты

уничтожены, зачем они бедным людям в бедной стране. Осталась желез-

ная дорога, слава Богу, на металл не сдали. Да автодорога, что была про-

бита среди тайги нашими предками. Как ни крути, чтобы добраться, нужно

преодолеть семь тысяч километров в один конец.

Михаилова сестра Мила из родных мест никуда не уезжала, пришёл по-

топ, переехала в Новую Игирму, за сто километров от Погодаевой. Она же

сумела мамины останки перезахоронить. Кладбище идолы устроили на вер-

шине Красного яро, великолепно зная, что добраться к нему можно двумя

путями: на вертолёте или катере. Рассчитали верно, ни того, ни другого у

бедного народа нет. Потому среди огромной прорвы воды зажило кладбище

на Яру отдельной жизнью. Наведывались сюда люди по великим празд-

никам, когда мочи не было терпеть и душа просила поговорить с родным

человеком.

А когда-то эта вершина Красного Яра, где стоит кладбище, была самым

праздничным местом. В любые праздники жители окружающих деревень


26

добирались сюда с радостью. Увидеть с вершины далёкий мир, на десятки

километров было видно окрест. Это вдохновляло, и песни текли вдоль Или-

ма. Но не звучат уже давно песни.

Михаил бывал у сестры один раз в марте восемьдесят девятого. Но в тот

приезд из-за непогоды и большого количества снега не удалось побывать на

Красном Яру у матери. В тот приезд всё отталкивало его, не было ничего

родного. Да и о чём говорить: расчистили поляну в тайге, поставили дома,

свезли людей с затопленных деревень и указали – это будет ваша родина,

любите её. Может, для тех, кто только появился на земле, это будет малой

родиной, но сколько нужно, чтобы времени прошло.

На этот раз всё преодолел Михаил, все семь тысяч километров от Пите-

ра до посёлка Брусничное.

Он стоял на берегу. Перед ним вода, а вдоль виднелись знакомые очер-

тания Красного Яра. Одиннадцать километров разделяли их. В голове кру-

тились мысли, где это он сейчас, нет, не в теперешнем красивом посёлке, а в

той прошлой жизни. Одиннадцать километров: до Кулиги – три, до Малой

речки – четыре, значит, ближе к Россохе. Бывал ли здесь. Похоже, бывал,

ходил по грибы и ягоды. Но нет знакомых ориентиров. Только справа Ка-

чинская сопка, она вечная, ей никакая вода не страшна, уж если она уйдёт

под воду, Сибири не будет.

Катерок тяжело преодолевает волны, в своё время на Илиме их назы-

вали валами, Михаил держится за поручень до белизны пальцев. Странное

ощущение испытывал он: когда-то мальчишкой, переплывая на лодке через

Илим, он смотрел на воду, в которой отражались облака. Было ощущение,

что не по воде, а по облакам плывёт суденышко.

Полвека прошло, а он и вправду над дорогими местами детства. Вот над

распадком, лес в котором давно сгорел, и в лютые зимы, когда заканчива-

лись заготовленные весной дрова, на делянках около деревни они добира-

лись сюда, пилили сухостой и везли домой. Теперь уже Малая речка, здесь

пас коров, рыбачил. Сидя на берегу Илима, мечтал о дальних мирах.

От Малой речки рукой подать до большого погодаевского поля. Он часто

вспоминал его в Питере, колосящиеся рожь и пшеница, а посередине поля

большой зелёный луг, где они с мамой заготавливали сено для своей коровы

Зорьки. Он с косой идёт впереди, она за ним. Жужжание «литовки». Ра-

достные звуки поют в душе, наконец-то он помощник. Минутная остановка,


27

он как взрослый мужик протирает лезвие травой, несколько движений кам-

нем для заточки кос, и опять зажужжала трава и вновь запела душа.

А сейчас катерок прошёл над их огородом, он посмотрел на воду, ничего

не видать. Все закрыто водой и темнотой. Только в мыслях всё живое.

По сердцу полоснула грусть. За что ему эта кара небесная, что совершил

он за свою жизнь такого, враги бы не посмели наказать, в худшем случае

убили бы, а тут свои, весь родной угол покрыли водой глубины немереной. А

может, это не свои, прикрывались только, улыбки источали, слова сладкие

говорили. Нет, это не свои и не люди, выродки дьявола.

Вот и берег, вот и Красный Яр. Нет уже праздничной поляны, всё за-

росло молодым лесом. Чуть заметная тропинка вела к кладбищу.

Михаил шёл по ней, всё было незнакомо вокруг. Сердце стучало гулко.

Причин было много тому. Одна мысль, что он на Красном Яру, заставля-

ла сердце биться учащённо. В просветах между соснами бесконечная синь

воды, белые языки от волн, словно обеспокоенное подводное царство, за-

волновалось, узнав о его приезде.

Небо без облачка, синь неба – глаз не оторвать. Как он соскучился по

этой сини. Как часто он видел её во сне, и наконец-то вот она, над ним рас-

пласталась.

Больные лёгкие расправились во всю мощь. Поток воздуха с благодат-

ным ароматом, словно бальзам, так необходимый ему, закружил голову. Он

присел на поваленное дерево, успокоился. Блаженное состояние тепла ощу-

тил он в себе.

– Боже, – прошептал он. – Если есть другой мир, то он здесь.

За поворотом он увидел оградки могил, во втором ряду была она, мамина

могила. Михаил встал на колени, обняв холмик, прижался к нему.

– Здравствуй, мама.

– Здравствуй, сынок, – услышал он тихий голос. – Я верила, что ты

придёшь, и ждала тебя.

– Ты, прости меня, мама.

– За что, родной?

—Я так долго у тебя не был. Всё мечтал, думал, а в дорогу так и не мог

собраться.

– Ну, всё-таки ты здесь, и это великое счастье для меня. Я просила

Всевышнего о встрече с тобой, он услышал меня.


28

– Да, мама, твою просьбу мне передал монах на Валааме.

– Где Валаам, не знаю, но я так рада, что ты здесь. Как живёшь, сы-

нок?

– Живу, благодарю тебя. По меркам белого света мне уже много лет,

всего довелось увидать и испытать. Мерзость и подлость. Счастье и ра-

дость. Вырастить детей и внуков увидеть. Рассказать о тебе, о нашей Малой

родине. Каждый день, когда открываю глаза, счастлив, что ты подарила мне

такую прекрасную жизнь. А как ты?

– Как я? Ты видишь одинокий остров. Кругом вода. Душа моя кричит

вместе с криками птиц, что летают над бескрайним морем. Нет родных мест,

всё под водой. Очень редко здесь появляются люди.

– А зачем тебе люди?

– А как же, через них мы узнаем новости из вашего мира.

– Мама.

– Сынок, береги себя.

Он ещё долго лежал на холмике могилы, поглаживая ладонью правой

руки землю, убирая комочки земли, словно прихорашивая голову живого

человека.

Прошло много времени, он встал, подошёл к краю обрыва, обнял моло-

дую сосну и долго смотрел: сначала в то место, где была его деревня, потом

на Качинскую сопку и Шальновский хребет.

Огромное чувство тревоги переполняло его, пугало, давило. С почти вер-

тикального откоса в воду сыпались камушки, делая мир реальным.


СЕРГЕЕВА Ирэна Андреевна – поэт, кри-

тик, литературовед. Родилась в Ленинграде. Окон-

чила Библиотечный институт им. Крупской. Член

Союза писателей СССР с 1976 года. Лауреат пре-

мий Союза писателей России: «Традиция» (1996)

и им. Н. Заболоцкого (2006). Действительный

член Международной Славянской академии наук,

искусств и культуры. Автор около двадцати книг

стихов. 15 лет работала литературным консультан-

том в журнале «Звезда». Инициатор и редактор-

составитель альманаха «День русской поэзии»

(1994–2003). Очерки и исследования опубликова-

ны в журналах: «Звезда», «С-Петербургские Епар-

хиальные ведомости», «Русская провинция», в сборниках.

Ирэна СЕРГЕЕВА

РАЗГЛЯДЕТЬ ЛИЧНОСТЬ АВТОРА

Статья

«Человека на сибирской земле оцени-

вают по двум критериям: каков ты по

совести и каков ты в труде?»

М.К. Зарубин

Читаю книги Михаила Зарубина, с профессиональным интересом при-

мечаю особенности стиля, композиции, жду новых книг. Каждое произведе-

ние писатель строит на особый манер и всегда так, чтобы читатель не потерял

стремления узнать: а что дальше? Но ведь это не романистика, а, условно

говоря, публицистика или документалистика! А такие обозначения жанра,

на мой взгляд, всё-таки суховаты. О книгах Зарубина не лучше ли сказать –

интересные произведения? – И всё! Вне жанра.

С годами для меня, как читателя, главным представляется, чтобы пи-

сатель проявился, как личность. В сюжетных произведениях личность пи-

сателя надевает маски героев и откровенничает порой только в авторской

речи. По-иному – с публицистами, материал там часто заслоняет автора,

для которого основное – те события и люди, о которых он пишет.

30

Посещая наши писательские вечера, даже авторские, не успеваешь по-

говорить доверительно. Смотришь: собрат-писатель уже покинул заседание

секции, поспешил к своем рабочему столу.

А с тобой остаются его книги. И вот по штрихам – за глыбами пове-

ствования – начинает вырисовываться человек, и ты понимаешь, что именно

такого масштаба деятель нравится тебе, по душе тебе, как идеал созидателя.

Увы, не всякий автор – созидатель.

Михаил Зарубин – не то чтобы откровенен, он высоко несёт свою идею

и, можно сказать, кричит о ней. Значит, публицист? Но идея его – тон-

чайшее чувство любви к миру, ко всему родному. Может быть, не всегда

писатель говорит громко, порой тихо и проникновенно…

Вначале – любовь к людям, о них писатель говорит так: – «Мне по-

везло: я встретил прекрасных людей, общение с которыми обогатило меня».

Среди этих не вымышленных героев, которым посвящены отдельные книги,

в частности, нарисованы актёры Кирилл Лавров («Времени тонкая нить» –

2009) и Юрий Толубеев («Прогулки с Андреем Толубеевым» – 2010).

М. Зарубин думает о людях в целом, внимательно приглядывается к

ним и делает вывод: «…кое-что меняется в сознании людей, они уже не

те бессловесные «винтики» и «колёсики» в огромной и бездушной государ-

ственной машине – они начинают поднимать голос против несправедливо-

сти, против хамства, против вседозволенности, и этот голос становится год

от года всё громче и настойчивей».

Иной раз рассказ о человеке М. Зарубин может оборвать вдруг фразой:

«Сколько проживу, буду хранить память о нём».

Большая любовь свойственна М. Зарубину к городу на Неве, в ко-

тором он живёт и трудится более тридцати лет. Познавая всё глубже его

историю, исследователь умеет увлечь ею читателя, поделившись своими

открытиями.

Писатель, находит новые для него – и для нас! – исторические факты,

поэтические уголки и соответствующие таким рассказам слова, такие, на-

пример: «…я часто хожу по Гороховой. Эта улица истинно петербургская.

Здесь до сих пор витают тени литературных героев, здесь жили писате-

ли, их породившие, здесь, в нагромождении доходных домов и трактиров

была скрыта подлинная душа города, названного Достоевским «умышлен-

ным»...»

Ирэна Сергеева

31

Здесь любовь к Петербургу соседствует с болью за него. Именно

М. Зарубин показывает все язвы нашего сегодняшнего города, а не Петер-

бурга Достоевского.

У Михаила Константиновича замечательная профессия, к которой он

тоже проникнут любовью, но об этом хотелось бы начать особый, большой

разговор. Однако не могу не сказать сейчас, что именно благодаря этой про-

фессии М. Зарубин не только прописался в городе на Неве, но и «вписался»

в него, вник в насущные его беды.

«Сегодня мы обсуждаем в самых разных аудиториях «петербургскую

стратегию культурного наследия». Если предложенный документ по этой

проблеме будет принят, площадь охраняемой законом исторической зоны со-

кратится в пять раз...Зимний дворец будет соседствовать с суперсовремен-

ными небоскрёбами, Михайловский замок окружат здания в стиле хайтек.

Для людей, которые любят Петербург, это – трагедия». – Значит, автор

разделяет и мои тревоги – чувства той, которая здесь родилась.

Родина Михаила Константиновича – Сибирь. Он может понять чув-

ство любви другого человека к родным местам потому, что любит и бережёт

в душе свою, как называет он – «малую родину».

Я категорически против такого, навязанного нам прессой, выражения.

Не будем умалять Родину! Ведь любовь наша к ней велика.

Именно эта любовь в М.К. Зарубине – самая пламенная. Вот мы и по-

дошли к ещё двум его книгам: «Илимская Атлантида» (2010) и «К родному

берегу» (в соавторстве с Сергеем Плющенковым, 2012).

Поэтичны в этих книгах описания природы Сибири, тайги. Вот одна из

картин: «Для меня тайга – праздник. В ней сосредоточилась вся красота Си-

бири: величие её гор, пугающая бесконечность равнин. Прекрасны тёмные

кедры с притаившимися в хвое розовыми смолистыми цветами, удивитель-

ная и неуловима игра света и тени в тайге. Здесь нужно побыть одному...»

А это – передача чувств, вызываемых сибирским пейзажем: «Стою на

высоком обрыве, взору открывается неоглядный таёжный простор. Воздух –

перехватывает дыхание. Хочется бесконечно стоять здесь и наслаждаться…»

Можно много цитировать, но лучше снова перечитать книги и всё ещё

раз представить.

И тут мы подошли к главному – печальной судьбе родных мест Михаила

Константиновича. В Петербурге он, с огорчением видя потери в его облике,

Разглядеть личность автора

32

как-то может противостоять разрушениям, об чём он интересно рассказал.

А родные сибирские места стали «илимской Атлантидой», ушли под воду.

Даже на материнскую могилу сын попадает с огромными усилиями. Ему

с трудом это удаётся. Удаётся, а ведь многим – нет!

И тут потеря двойная. Но любовь к матери не умирает. В этом чувстве –

истоки всех качеств личности. Человек мужественной профессии и судьбы,

М.К. Зарубин скупыми, но точными штрихами рисует портрет матери и так

«объясняет» себя:

«Я помню её натруженные руки, когда она гладила мою голову, и до-

брые, задумчивые голубые глаза. Эта ласка и тепло, исходящие от матери,

остались во мне на всю жизнь».

Талантливый, разносторонне образованный, эмоциональный, смелый –

таким нам и представляется возмужавший сын этой простой и, вместе с тем,

необыкновенной, русской женщины, человек, гордящийся своей Сибирью.

«Именно в Сибири человек обретал свободу и становился личностью с обо-

стрённым чувством собственного достоинства».

Итак, мы несколькими штрихами попытались дать портрет писателя

Михаила Зарубина, и он ни в чём не разочаровал нас.

Ирэна Сергеева,

лауреат литературных премий: «Традиция»,

Святого благоверного князя Александра

Невского и других.

Ирэна Сергеева

ЛЕБЕДЕВ Георгий Александрович родился

в 1944 году на Украине в Ровенской области в семье

учителя литературы. Учился в Ленинградском Поли-

техническом институте (1962-1965), занимался в поэ-

тическом ЛИТО института. Окончил филологический

факультет Ленинградского госуниверситета (1965-

1970). Защитил дипломную работу на философском

факультете ЛГУ.

Преподавал английский язык, работал много лет

диспетчером флота в Балтийском морском пароходстве.

Публиковать прозу начал с 1989 года. После на-

товских бомбардировок Югославии подписывает свои

тексты и книги как Юрий Серб.

На сайте «Российский писатель» Ю.Серб ведёт рубрику «РЦЫ

СЛОВО ТВЕРДО (Заметки писателя Юрия Серба)». Основные публикации:

«Годовщина прошлой листвы». Сборник рассказов; «Солнце вдоль проспекта». Ро-

ман; «Страна Эстремагвай». Повести и рассказы; «Агевлиада». Повесть. «Авро-

ра» №5, 2010; «Речка Нача». Повесть. «Аврора» №2, 2012

Член СП России с 1996 г.

Юрий СЕРБ

НЕВОЗМОЖНАЯ МИССИЯ АФИНЯНИНА

В ПЕТЕРБУРГЕ

Записки путешественника

Что мир невидимый – нас видит,

Я сызмала подозревал…

Диогена вам представлять не надо – это тот самый афинский философ,

который днём с огнём искал Человека. Вы с ним знакомы, хотя бы по встре-

чам на страницах книг или Интернета. Он известен также тем, что пытался

жить в бочке из-под вина.

Но тут я на днях повстречался с ним воочию. Оказалось, что теперь он

является нам (если кому-либо является) в современном костюме, без боро-

ды, но с фонарём не расстаётся… Примитивный такой фонарь с парафино-

вой свечкой внутри. По этому фонарю я и признал его, а достопочтенный

Диоген не стал отпираться.

34

– А почему свеча, а не оливковое масло? – спросил я его.

– Кризис! – округлив глаза, прошептал тот и стал описывать в воз-

духе фигуры, похожие на знак американского доллара. – Теперь масло – у

американцев!

Я кивнул: как, мол, этого не понять! Явившись на землю, даже гости из

вышнего мира считаются с законами и беззаконием землян.

Дело было в международном аэропорту «Пулково», я только что по-

лучил свой чемодан и был готов к выходу.

– Мы с вами не одним ли самолётом прибыли, достопочтенный Диоген?

Я и сам только что из Афин. Жара была невыносимая!

По взгляду философа я догадался, что задал вопрос глупее некуда: в не-

видимом для нас мире иные средства перемещения.

– Не величай меня во множественном числе, друг мой!

И мы перешли на античный стиль общения.

– Какими судьбами, о, достопочтенный Диоген?

– Миссия моя постоянна: ищу Человека. Имею множество адресов, а

на тебя мне указали как на лицо, не слишком обременённое и способное быть

моим ксенагóсом*. Где тут станция метро «Международная»? Не вижу ни

одной таблички.

– А зачем тебе, о, благородный Диоген, именно эта станция?

– Как?! – удивился философ. – Мы ведь находимся в международном

аэропорту. Значит, примыкающая станция метро – «Международная».

– Преклоняюсь перед логикой твоей, о, благородный Диоген! Но к на-

шему Пулкову, увы, никакая станция метро не примыкает. Ты не в Афинах,

мой достопочтенный гость! А что касается станции, которую хотят назвать

«международной», то она ещё строится – только почему-то далеко отсюда,

в самой толще города.

– Ну, что могу вам сказать, петроградцы? – поднял подбородок Диоген

и огляделся. – Пока ничего!

Тут подошёл детина в униформе и велел Диогену потушить фонарь.

Дальше произошло нечто странное: детина переменился в лице, присел на

корточки, вскочил – и вцепился мне в локоть:

Юрий Серб

* То есть экскурсоводом (греч.).

35

– Кто это был? Куда он делся?

Меж тем Диоген, как ни в чём не бывало, стоял рядом и наблюдал…

– Пить надо меньше! – посоветовал я детине, рывком высвобождая

локоть, и мы с Диогеном пошли на выход – к автобусу.

Через полчаса мы подъехали к станции метро «Московская», откуда

рукой подать до моего дома, и я пригласил Диогена на рюмку «Метаксы»

или «узо».

– Благодарю, друг мой, но не приучен к варварским напиткам. Зато

сам, напротив, готов угостить тебя из амфоры хиосским вином.

Так оно и вышло… Только я, как варвар, пил вино неразбавленным, а

Диоген, экономя воду, как в засушливой Греции, разбавлял её вином.

При этом Диоген угощал меня всё из той же амфоры – то хиосским, то

критским, то санторинским… «Всё из одной бочки, – поражался я, – а вкус

различается!..»

В это время Диоген, трезвый, как стёклышко, раскладывал свой пасьянс

адресов.

– Финляндская площадь… – задумчиво и полувопросительно произ-

носил Диоген.

– Это у Финляндского вокзала, что ли? – откликался я. – Когда меня

посещает доброе настроение, я тоже так её называю, о, благородный Дио-

ген!

– Но метро почему-то: «Площадь Ленина»! – восклицает Диоген. –

Там, вероятно, этот самый, как его… Ленинский проспект?

– Преклоняюсь пред твоею логикой, достопочтенный! Но здесь она не-

применима, потому что для некоторых неприемлема, потому что их Ленин-

ский проспект – совсем в другой степи находится!

(Диоген – потрясающий философ: мои словесные выкрутасы его ни

разу не поставили в тупик.)

– Скажу более того, о, благородный Диоген, раньше этот «Ленинский

проспект» именовался «проспектом Героев».

– Каких героев? – спросил Диоген.

– Просто – героев!

– Так не бывает, друг мой! Могло быть «героев Фермопил», «героев

Невского пятачка» или «героев Ледового Похода», но не может быть –

анонимных героев.

Невозможная миссия афинянина в Петербурге

36

– У них, как видишь, всё наоборот. Может, они втайне каких-то своих

героев имели в виду. У нас, аналогично, есть проспект Культуры…

– Анáпода! – тряхнул головой Диоген, что можно перевести как

«шиворот-навыворот».

– А я вот мечтаю, высокочтимый гость мой, чтобы этот проспект име-

новали в память императора Павла. Его оклеветали сумасшедшим, тогда как

он герой на самом деле – и мученик. А ту часть проспекта, что ближе к за-

ливу, я бы назвал именем другого Павла – Хлебникова.

– За это, друг мой, тебя и возненавидела Жанна Леонидовна с Буха-

рестской улицы, к которой я имею поручение…

«Откуда ты ведаешь сие?..» – хотел я воскликнуть, но вовремя понял,

что это стало бы моим очередным глупейшим вопросом.

– Но здесь-то как раз, дорогой Диоген, у них железная логика: Буха-

рестская улица примыкает к будущей станции «Бухарестской».

– Логика железной быть не может: оно ржавеет, железо!

Я подхватил:

– Даст Бог – и бухарестское название заржавеет и осыплется!

– Почему ты этого хочешь? – спросил Диоген.

– Много чести Бухаресту уже и от того, что улица его имени тащится чуть

не через полгорода. А могла бы вполне разделиться на три-четыре названия –

и мы бы с тобой не путались, в какую часть города нам ехать. Так нет – ещё и

станцию думают назвать «бухарестской». А как ты думаешь, о, благородный

Диоген, на какой улице строится так называемая «международная»?

Я выдержал паузу и объявил:

– Всё на той же Бухарестской!

– Предвижу волнения свободных горожан, – задумчиво произнёс Дио-

ген, – которая-де из этих двух более «бухарестская»…

– Ни та, ни другая!

– … или более «международная».

– Ни та, ни другая! – повторил я. – Потому что, взглянуть изволь

на карту, «бухарестская» – это улица Салова. А имя станции «бухарест-

ской» – совсем не обязательно для точки на карте, если сама улица растяну-

лась на полгорода. Пусть лучше бы имя станции всем ясно говорило о том,

что она стоит на пересечении с улицей Салова.

– А что бы ты сделал с «международной»?

Юрий Серб

37

– У нас в городе нет ни станции метро, ни площади по имени «Славян-

ская». Хотя вокруг этой якобы будущей «международной» – всё названия

славянских столиц. Да и мы, русские, как ты знаешь, славяне.

Диоген пальцами затянул невидимый узелок.

– Дивлюсь я вам, о, петроградцы, и вашему терпению!

– Это никакое не терпение, о, благородный Диоген, это пофигизм.

Впервые незнакомое слово поставило философа в тупик.

– Пофигизм?

– Безразличие. Равнодушие. Короче, одна малина.

– Они равнодушны к собственной жизни? – воскликнул огорчённый

Диоген. – Тогда у вас хуже, чем в Афинах две тыщи лет назад!

– Представь себе, да, высокочтимый Диоген! Тогда вы спорили друг с

другом ради порядка в собственных головах, чтобы навести порядок в Афи-

нах. Теперь же народ равнодушен к порядку в головах и к порядку в городе.

– Народа – полно, а людей – никого! – кивнул Диоген. – Мне ли

этого не знать!

– А ведь сами, как припев, повторяют: «как вы яхту назовёте, так она и

поплывёт!» – в сердцах добавил я.

– Перимэрго, перимэрго! – покачал головой Диоген. – Любопытно,

любопытно!

– Предвосхищая твои вопросы, достопочтенный Диоген, сразу скажу,

что в разные концы города разнесены Чернышевская площадь и станция

«Чернышевская», площадь и улица Ломоносова – со станцией «Ломоно-

совской», улица Пушкинская – и станция «Пушкинская», улица Пионер-

ская – и метро «Пионерская»…

Диоген схватился за голову.

– Пощади, о, гостеприимный друг!

– А ты как думал, дражайший Диоген!.. Тут у нас, то бишь у них…

– Я знал, что ТАК, но не думал, что НАСТОЛЬКО…

– Настолько, настолько! А ведь я пока молчу про Белу Куна со Сверд-

ловым!..

– Про то мы знаем, что вы, петроградцы, с этими-этими неразлучны!..

Как лепрозорий и проказа!

– Кстати, достопочтенный Диоген, ты уже который раз говоришь «пе-

троградцы», а ведь сорок процентов горожан себя величают петербуржцами,


38

тридцать процентов – ленинградцами, двадцать процентов – питерцами, а

остальные – никак не величают…

– Но ты-то, мой друг…

– Да, я петроградец, и так издревле принято у нас называть города в

честь святых. Государь Николай Александрович в 14-м году не переимено-

вывал столицу, а только повелел именовать её по-русски. Ведь вы в Афинах

именуете наш город на своём языке – Агио-Петрýполи, не так ли? С какой

же нам стати именовать свой город не по-русски? Пусть немцы именуют

его по-немецки. Но я тебе не сказал самое ужасное: из перечисленных мною

горожан – целая недобрая треть вообще не знает, в честь кого город назван

Петроградом… То ли в честь апостола, то ли в честь царя… Или притво-

ряются, что не ведают. Ведь не всякий горожанин – гражданин! Городские

власти вообще всюду пишут Saint Petersburg, то есть не что иное как «Свя-

той Петербург». Даже англичане так не пишут!

– Для властей святыня – это город, а не имя апостола, – кивнул

Диоген.

– И город для них – не святыня, а хозяйственный объект, или скажу

понятнее – ристалище!

(Тут мне пришло в голову, что я слишком дерзок со своим гостем…)

– Но прости меня, достопочтенный Диоген, что я тебе докучаю: ты ведь

не крещён?..

– О, друг мой, знай, что мы, античные люди, – не народ, имей в виду,

а люди – предстательством Тертуллиана, в большинстве своём, посмертно

крещены.

– Правда? – обрадовано всплеснул я ладонями. – Дьоб Упй п Иеьт!

Слава Богу!

Перевернув чудесную амфору, я тщетно пытался выжать, вытряхнуть из

неё последние чудесные капли.

Диоген хитро улыбался – и я в большом смущении поставил амфору на

стол.

– Как, о, благородный гость, ты расцениваешь шансы своей миссии в

граде сем?

– Как бы я их ни расценивал, уклониться от миссии не могу. Впрочем,

надо примирить тебя, мой друг, с Жанной Леонидовной. Точнее сказать –

её с тобой. Но к ней на Бухарестскую мы не поедем, поелику там она будет

Юрий Серб

39

чувствовать себя хозяйкой положения, а мы – гостями. Ты позвони ей, по-

звони – и пригласи на презентацию (это ваше волшебное слово), которую

мы для неё устроим в месте злáчне на Николаевской улице!..

И пока я набираю номер этой воинственной женщины, то задаюсь вопро-

сом: а поймёт ли она, куда мы её зовём – где в Петрограде Николаевская

улица?

Разговор и приглашение состоялись, вопросов от Жанны не последова-

ло, а Диоген не разрешил мне пускаться в разъяснения, пока Леонидовна

сама не спрашивает. Мы условились встретить её на Знаменской площади

у самого выхода из метро. И вот мы, в ожидании, беседуем с Диогеном,

а меня гложет червь сомнения: куда же она поехала? Ну, в крайнем случае,

на мобильный перезвонит…

Философ и здесь не перестаёт решать свои насущные вопросы.

– Друг мой, а кто такие Стачек и Большевиков? Их я тоже обязан по-

видать.

– О, благородный Диоген! Большевиков – это не отдельный человек,

это не личное имя, а… как бы тебе сказать…

– Стадных имён я не касаюсь, – торопливо сказал Диоген. – Значит,

миссия облегчается. Но что имеешь сказать, говори.

– Проспект Большевиков – это как бы центральная точка, место сбора,

водружение флага, а все они посеяны вокруг поимённо: Дыбенко, Бела Кун,

Свердлó, Коллонтáй…

– А!.. – сказал Диоген. – Когда у вас землетрясение, я слышу порой

эти крики… эти клички… сквозь скрежет зубов и тектонических плит…

И он содрогнулся, стряхивая наваждение.

– Ну, а кто такой Стачек? Или тоже – не человек?

– О, благородный и, дерзну ли сказать, наивный Диоген! Это тоже не

какая-то отдельная душа… Видишь ли, досточтимый брат, есть в нашем

языке такое слово – стакнýться, то бишь сговориться… о чём-то, обычно

предосудительном… А «войти в стачку» означало войти в сговор, вступить

в заговор. Когда лохматые агитаторы подбивали рабочих бросать цеха и ма-

стерские, собираться толпами на улицах, это получило название политиче-

ских стачек… Вот эти стачки теперь увековечены.

– Какое нелепое название! – воскликнул Диоген. – Знает ли об этом

живущий там благородный муж, к которому я имею поручение?


40

– У нас говорят: привычка – вторая натура, любезный Диоген!

– О, да… Вторая натура, второе гражданство, вторая родина, вторая

свежесть…

– А что они могут сделать, дорогой Диоген? Что мы можем сделать?

Я ведь тоже негодую, как и ты…

– Но ведь есть градоначальник, есть Форум, есть Синод, Ареопаг…

Наконец, и власти предержащие!

– Теперь и это извратили, о, благородный Диоген. Уже не говорят «вла-

сти предержащие», а понимают по-другому и говорят по-другому: «власть

предержащие», то есть – имущие, но не отдающие.

– Я понял, понял!.. – закивал головой Диоген. – Вразумления им, вра-

зумления!

И словно в ответ на этот возглас, зазвонил мой мобильный… Жанна

Леонидовна пришла в себя и стала переспрашивать, где же мы её поджи-

даем.

Так и так, говорю, ждём мы вас – уж как долго, говорить не стану – на

Знаменской... По-вашему – на площади Восстания. Неужели не знали?..

Коренная петербурженка, ленинградка, думаю, трахтибидох… (прощу про-

щения за чужое выражение, это они так говорят).

Короче, не суждено нам было с ней встретиться и помириться… По-

сле пикировки по телефону Жанна перевозбудилась, перепутала восстание с

чем-то похожим – и уехала к чёрту на кулички, в сторону шоссе Революции,

к подруге на картах погадать.

– К чёрту на кулички… – через силу выговорил Диоген. – Как вы тут,

на земле, неосторожны со словом!..

Я смиренно попросил у него прощения.

– Не у меня проси, о, брат мой, не у меня!.. – прошептал Диоген.

Мы уже с ним прощались, он отправлялся по своим таинственным де-

лам. Однако обещал дать мне знать о своём следующем посещении.

Мы обнялись, как полагается, ведь античные люди рукопожатий не

знали.

А я не знаю, что сказать на прощание, и зачем-то говорю:

– Ты, стало быть, на «Финляндскую»? А мне – на «Горьковскую».

А Диоген меняется в лице:

– Он же русофоб!

Юрий Серб

41

– Кто?

– Да этот ваш Горький!

– Неужели?

– А ты всё у него читал?

Вероятно, у меня отвалилась челюсть, – или просто я выглядел идио-

том...

– А вы, достопочтенный гость, вы – всё читали?!

– Конечно! У меня в бочке – времени много!

И он рассмеялся: весело – но с горчинкой. И крепко сжал меня за руку.

Получилось – рукопожатие.

И вот так, держа друг друга за руку, мы договорились, что он даст знать

о своём очередном посещении...


ТУЙСК Юрий Викторович родился в Ленин-

граде 28 февраля 1940 года. Окончил в 1962 году

ЛГПИ им. Герцена (географический факультет.) и две

аспирантуры по специальностям: минералогия и гидро-

геология. Работал геологом в Заполярье, на Дальнем

Востоке, Урале, Тургае (Казахстан) и других регионах.

Преподавал в Университете культуры и других учеб-

ных заведениях. Автор 5 книг, 650 очерков, рассказов,

эссе, опубликованных в альманах, журналах и газетах

Ленинграда-Петербурга, Москвы, Таллина. Лауреат

московского журнала «Чудеса и приключения», кава-

лер серебряной медали имени академика Образцова,

дипломант мэрии Санкт-Петербурга за авторскую

программу «Основы геммологии» – Науке о драгоценных камнях.

Член Союза писателей с 2005 года.

Юрий ТУЙСК

ЕГО ИМЕНЕМ НАЗВАНА ПЛАНЕТА

Статья

Лет тридцать назад судьба свела автора с удивительным человеком –

Олегом Николаевичем Коротцевым. Как-то мои подопечные ученики (в те

годы я преподавал в Художественном училище, что при Объединении «Рус-

ские самоцветы», и был куратором одной из групп) попросили меня расска-

зать им о Вселенной, звёздах и «внеземных цивилизациях»… В астрономии

я разбирался плохо и потому счёл за благо для себя и ребят, пригласить лек-

тора из ленинградского Планетария. Позвонил.

Мне порекомендовали О.Н. Коротцева.

К моему удивлению, на лекцию пришли не только мои студенты, но и

учащиеся из других групп. И вот появился невысокого роста мужчина лет

пятидесяти пяти, с приятным интеллигентным лицом и очень живым, я бы

даже сказал, весёлым выражением глаз. По всему было видно, что у него

хорошее настроение и он свою работу любит. Последнее он тут же и доказал,

рассказывая о небе и звёздах так увлечённо, что за время слушания (более

часа) все сидели, не шелохнувшись. Коротцев и слайды цветные показал

на допотопном (по нынешним меркам) диапроекторе. Но, что больше всего

43

собравшихся изумило, так это то, что под конец встречи лектор спел одну из

популярных, в те годы, песен о космонавтах. Спел неплохо, удостоившись за

выступление и пение дружных аплодисментов.

Поскольку я и сам читал уже не первый год лекции на популярные темы

от общества «Знание», то, пользуясь случаем, тут же попросил Олега Ни-

колаевича его содействия в своём участии в деле «просвещения масс» от та-

кой почтенной организации, как Планетарий (естественно, по своей теме).

Коротцев благосклонно откликнулся на мою просьбу, однако предупредив,

что вначале мне придётся продемонстрировать своё мастерство на публич-

ном прослушивании в Планетарии, с последующим обсуждением. Лекцию о

драгоценных камнях я прочёл, как будто, неплохо, так как сразу же получил

«добро» на свои выступления под «брендом» Планетария.

Так вот мы с ним и познакомились, так сказать, на «ниве просвещения».

Жизнь продолжала идти своим чередом. Просматривая свежие номера

таких газет, как «Ленинградская правда», «Смена», «Вечерний Ленин-

град», я частенько находил в них небольшие по объёму, но очень интерес-

ные и содержательные статьи о звёздном небе в наших северных широтах,

метеоритах, кометах, обсерваториях и известных астрономах. Под статьями

неизменно стояло уже известное мне имя Коротцева.

Я не очень удивился, когда, однажды, на пороге издательства «Детская

литература», что располагалось тогда на набережной Кутузова, встретил

Олега Николаевича. Оказалось, что он давно сотрудничает в таком попу-

лярном альманахе, как «Глобус». Коротцев, как всегда, был в хорошем рас-

положении духа, а на лацкане его пиджака словно «звёзды» сияли боевые

награды времён Великой Отечественной войны.

«По какому случаю?», – спросил я, бросив взгляд на медали. Олег Нико-

лаевич, ни слова не говоря, достал из портфеля книгу с названием «Люди –

звёзды», и протянул её мне. Всё стало понятно без слов. У человека – участ-

ника Великой Отечественной войны вышла книга, да ещё в прославленном

издательстве «Детская литература». Ничего другого не оставалось, как по-

здравить именинника и идти с ним в ресторан при Доме писателей, чтобы от-

метить это событие, благо, он размещался в том же здании, что и Детгиз.

За разговором под армянский коньяк, Олег Николаевич рассказал мне

об истории создания им и другими астрономами «звёздного мемориала» пав-

шим героям войны. Оказалось, что ещё в ноябре 1971 года в газете «Комсо-

Его именем названа планета

44

мольская правда» появилась статья Коротцева с предложением увековечить

подвиг Зои Космодемьянской, назвав её именем одну из небольших планет

Солнечной системы. Как раз исполнялось 30 лет со дня героической гибели

Зои от рук фашистских палачей. На призыв Коротцева немедленно отклик-

нулась научный сотрудник Института теоретической астрономии Тамара Ми-

хайловна Смирнова – первооткрывательница ряда малых планет. И вот одна

из них – безымянная (под № 1793) получила имя в честь Зои Анатольевны

Космодемьянской. Документы планеты за номером 1793 были направлены в

Международный планетарный центр в США, где состоялось официальное

утверждение её названия. Напомню читателям, что по давно устоявшейся тра-

диции первооткрыватель, будь то острова, пролива, планеты и т. п., имеет пра-

во назвать объект по своему усмотрению. Так родился «звёздный мемориал».

И сегодня уже не только малая планета № 1793 названа в память московской

школьницы, но и десятки других получили имена героев, отдавших жизнь за

счастье ныне живущих. Среди них разведчик Николай Кузнецов и писатель

Аркадий Гайдар, лётчик Алексей Мересьев и маршал Георгий Жуков, да и

многие другие. Позже эта традиция была распространена и на людей мирного

труда – известных учёных, космонавтов, артистов, писателей…

Наступили страшные для нашей страны 90-е годы. Однако жизнь про-

должалась, несмотря ни на что. Каждый был занят своим делом. Одни сози-

дали, другие предавали. Коротцев читал свои лекции, много ездил по стране.

Я преподавал, работал и во Всероссийском обществе охраны памятников и

истории культуры, пытаясь отстоять со своими коллегами памятники зод-

чества от захвата рейдеров. Иногда это удавалось. Продолжал писать для

альманаха «Хочу всё знать».

Как-то мне позвонил известный детский писатель А.Н. Томилин (он

многие годы являлся составителем и одним из авторов этого популярного

среди детей сборника). Анатолий Николаевич предложил пишущему поу-

частвовать в работе литературного «Клуба XII», который он намеревался

создать с другими ленинградскими писателями. Положение литераторов в

те годы было отчаянным. Наш Дом писателей, размещавшийся в бывшем

Шереметьевском дворце, сгорел. К тому же и сами писатели раскололись на

два противоборствующих лагеря. Собираться для обсуждения книг, высту-

плений, проведения мероприятий было сложно. Естественно, я дал согласие

на предложение Томилина. А когда пришёл на одну из первых организа-

Юрий Туйск

45

ционных встреч (она состоялась на набережной Фонтанки, в помещении,

временно предоставленном для хранения чудом спасённых книг библиотеки

издательства «Детская литература»), то первым увидел улыбчивого и жиз-

нерадостного О.Н. Коротцева.

Несмотря на трудности и неустроенность, несмотря на развал СССР, в

нашем «Клубе XII» было замечательно. Во-первых, не было никакого офи-

циоза. И, во-вторых, отношения между членами клуба были самые что ни

на есть дружеские. Это был клуб по интересам, где каждый из его «отцов –

основателей» мог высказывать свои взгляды на вещи и происходившее, чи-

тать свои литературные «поделки» под строгим оком «отца – президента»

(им единодушно был избран А.Н. Томилин), следивший за тем, чтобы каж-

дый из выступавших не перебирал, «читая свои шедевры, не забывал о сове-

сти» (так записано в уставе клуба – Ю.Т.). Девизом же клуба «XII» стали

слова незабвенного Козьмы Пруткова «Зри в корень». Это словосочетание

начертано и на специально изготовленном для членов клуба значке.

Я хорошо помню многие наши встречи и выступления. Какие изумитель-

ные стихи читал И.Ф. Смольников – «отец-Казначей, он же отец-Богомаз!»

(У каждого писателя было своё клубное имя, а Игорь Фёдорович является и

неплохим художником. – Ю.Т.). Помню и рассказы О.Г. Чистовского о при-

роде и жизни в горах Памира, где он служил военным топографом. Олег Григо-

рьевич – замечательный человек и добрый товарищ – значился у нас «отцом

Индикоплевстом». (Византийский купец Козьма Индикоплевст оставил для

потомков в 500-е годы одну из первых «христианских топографий» – Ю.Т.)

Удивительные вещи рассказывал о Великой Отечественной войне бывший

фронтовой разведчик, а ныне доктор биологических наук Борис Фёдорович

Сергеев («отец-Брэм, он же отец-Кусто, в зависимости от сезона»), напи-

савший десятки книг для детей и взрослых. Юрий Абрамович Раков своим

негромким голосом мог увлечь всех рассказом о судьбах литературных героев,

которые он проследил в сочинениях Пушкина, Лермонтова, Достоевского, да

и многих других. За сочинённый им гимн для нашего клуба он был поименован

нами «отцом-Баяном». Анатолий Николаевич Томилин, (он же «отец- Пре-

зидент») считался непревзойдённым мастером хоть короткого, хоть длинного

рассказа. Впрочем, долгие или нудные выступления никто из членов клуба не

приветствовал, а попытки кого-либо втянуть в слушание такого сочинения не-

медленно пресекались «отцом-Президентом». Все считали за благо для себя


46

лучше обсудить какую-нибудь интересную тему «в соответствии с гороскопом, составленным «отцом-звездочётом (О.Н. Коротцев) и количеством звёзд на коньяке отца-камнереза» – (Ю. В. Туйск), как сказано в уставе нашего клу-ба. Каждый из членов клуба XII мог принести с собой на «посиделки», что-либо из съестного и спиртного. Пишущий обычно приносил недорогой коньяк, и после обязательного для всех исполнения гимна (его пели непременно стоя) и первой выпитой стопки «отец-президент» предоставлял слово каждому, кто желал выступить. Коротцев так же слыл неплохим рассказчиком, как, впро-чем, и «отец-Ганимед» (Юрий Иванович Коптев), и «отец-Библиофил» (Бо-рис Ефимович Казанков – известный собиратель и знаток книг), а об «отце-молодце» – Геннадии Трофимовиче Черненко, написавшем самое большое число книг и статей, и говорить не стоит. Я так много пишу о членах клуба XII потому, что Олег Николаевич являлся неотъемлемой частью нашего дружного коллектива. И вовсе не случайно А.Н. Томилин однажды сказал на одной из наших встреч: «Друзья! Мой союз писателей – это вы».

Одно из выступлений Коротцева мне особенно запомнилось. Он читал отрывок из рассказа о первом дне войны – 22 июня 1941 года. «Тёмное небо слилось с чернотой земли, и только на юге мирно светились редкие огоньки Таураге. Там – за рекой Юра– была отторгнутая от Литвы Клайпедская область, а за ней начиналась Восточная Пруссия. Мы стояли и вгляды-вались в темноту. Внезапно вдоль всей границы (сколько можно окинуть взглядом) сверкнула… молния. Я невольно перевёл взгляд вверх, но небо было совершенно чистое, сплошь усеянное звёздами. И нигде никаких при-знаков надвигающейся грозы.

Мы ещё не успели осознать случившееся, как ночную тишину прорезал знакомый каждому артиллеристу свист летящих снарядов. Земля стала со-дрогаться от взрывов».

Позже, в одной из своих книг («Правда о большой войне» – монография трижды переизданная. – Ю.Т.), Олег Николаевич подробно опишет, каким это был ад для него и его однополчан, бойцов 459-гаубичного артиллерий-ского полка, где он был зачислен в расчёт первого орудия первой батареи, тот первый день войны, когда фашистские танки, перейдя границу, лавиной шли на их позиции. «После первого приграничного сражения мы не досчитались каждого третьего!», – скажет ефрейтор – артиллерист Коротцев в своей книге. Однако и «фашисты на собственной шкуре узнали в тот день, что такое советская артиллерия». (Там же – Ю.Т.)

Коснусь ещё одной важной темы в литературном наследии О.Н. Корот-цева. Это Северный Кавказ. Олег Николаевич, возможно, относился ко мне,

Юрий Туйск

47

чуточку лучше, чем ко всем остальным членам клуба XII потому, что знал – пишущий, как и он сам любил этот солнечный край. А Северный Кавказ (я имею, прежде всего, в виду район Кавминвод) это не только целительные источники, живописные ландшафты степей и гор Бештау, Машука, Змей-ки… Это ещё и Пушкин, Лермонтов, Л.Н. Толстой, Чехов, художник Яро-шенко, да и многие другие писатели, поэты, композиторы, артисты, учёные, прославившие его своим творчеством. Всякий раз, когда Коротцев уезжал в Пятигорск или Зеленчукскую обсерваторию, я с нетерпением ждал его возвращения, потому что знал, он непременно привезёт оттуда много ново-стей, и мы при встрече с ним обязательно поговорим и о Железноводске, и о Кисловодске, и об Эльбрусе, который Олег Николаевич очень любил. Жена Коротцева, Марианна Петровна, вспоминая о своей поездке с мужем в Пя-тигорск много лет назад, сказала автору этого очерка, что радовался он, как ребёнок, когда из окна поезда, приближающегося к Минеральным Водам, увидел заснеженные вершины кавказского великана. Он бегал по вагону и, стараясь поделиться радостью с пассажирами, кричал: «Эльбрус! Эльбрус! Уже виден Эльбрус!» Конечно, Олег Николаевич не мог не откликнуться книгой об этом крае, поразившем его своей красотой.

В 1997 году он подарил многим членам нашего клуба свою новую книгу «У подножия Машука». Изданная в миниатюрном варианте, она проиллю-стрирована известным художником К.С. Аникушиным. Редактировала кни-гу – давний соратник и друг Коротцева Эдьвира Фёдоровна Кузнецова.

Наши писательские клубные встречи проходили в разных местах: в Доме учёных им. Горького, библиотеках, на Невском проспекте, в помещении, временно предоставленном городом Союзу писателей Санкт-Петербурга и даже в моей родной школе № 168 (также на Невском), которую я окончил в 1957 году. Проводили мы наши «посиделки» и на квартирах членов клуба. Однажды Коротцев позвал нас к себе домой на улицу адмирала Нахимова, где он жил с супругой. К слову, жёны никогда в наших собраниях участия не принимали. Войдя в квартиру, все были потрясены огромным количеством напечатанного материала. Стопки машинописных листов лежали аккурат-ными толстыми пачками не только на столе, но и на полу, полках. Кто-то из нас мрачно пошутил, дескать, сдаёт Олег Николаевич издательствам свои труды уже не рукописями, а тоннами бумаги. Шутили, конечно, зря. Ко-ротцев завершал работу над главной книгой всей его жизни – популярной энциклопедией «Астрономия». Он отдал этому труду около 20 лет жизни! Книга прекрасно издана издательством «Азбука – классика» в 2003 году. Великолепно подобранные автором и редакторами иллюстрации делают


48

книгу уникальной. И дело не только в «картинках». Книга написана таким

языком, что доступна и взрослому, и ребёнку. А ведь автор пишет о наибо-

лее сложных, таинственных, во многом ещё непознанных телах и объектах

во Вселенной. Книга рекомендована к печати Главной Пулковской астроно-

мической обсерваторией Российской Академией наук. Разумеется, не один

Коротцев создавал этот эпохальный труд. Ему помогали своими консуль-

тациями многие известные учёные, такие, как доктор физ.- мат. наук Гне-

дин Ю.Н., кандидаты физ. мат.- наук Соколов В.Г. и Смирнов С.С., да и

другие специалисты. Немалый труд лёг на плечи редактора энциклопедии

Э.Ф. Кузнецовой. Астрономы России с большим пиететом относятся к ав-

тору популярной «Астрономии» и к другим его «звёздным» книгам. Ведь в

них О.Н. Коротцев писал и об их нелёгком труде и открытиях.

Заслуженную любовь снискал Олег Николаевич в Союзе писателей

«Многонациональный Петербург», почётным членом которого он стал ещё

в конце XX века. Члены этой общественной организации регулярно прово-

дят литературные чтения в память Олега Николаевича Коротцева. Первое

такое чтение было проведено в декабре 2011 года.

Известна мудрость древних: «Жизнь коротка. Искусство долговремен-

но». Каждый из нас в этой жизни оставляет людям частицу своей души. И

эта частица лучше всего проявляется в написанном. В этом отношении Корот-

цев оставил для других солидное наследство. Его перу принадлежат 15 книг.

Не случайно он многие годы являлся действительным членом Астрономо-

геодезического общества России, стал лауреатом Диплома имени Юрия Га-

гарина и лауреатом премии имени писателя-фантаста Беляева. А 1 сентября

1993 года Международный планетный центр (США) по предложению Ин-

ститута теоретической астрономии РАН утвердил за малой планетой Солнеч-

ной системы № 3501 название «Олегия» в честь О.Н. Коротцева.

К 300-летию Санкт-Петербурга в нашем городе было выпущено

прекрасно-иллюстрированное подарочное издание – книга «КОМПАС».

В ней говорится о примерно 400 ленинградцах-петербуржцах, прославив-

ших наше Отечество своими трудами и подвигами. Их именами названы

малые планеты Солнечной системы. В том числе и малая планета Олегия,

диаметр которой составляет несколько километров. Она вращается вокруг

Солнца между орбитами Марса и Юпитера.

Юрий Туйск

КОРОЛЬ Владимир Васильевич родился

20 марта 1935 года в Белоруссии. Литератур-

ной деятельностью начал заниматься в годы учё-

бы в ЛГУ. В разные годы выпустил 12 книг: «В

небе России», «Воздушная гавань Петербурга»,

«Крылья Петербурга», «Земля и небо генерала

А.М. Кованько», «Школа профессионального

мастерства», «Река времени» и другие.

Член Союза писателей с 2008 года

Владимир КОРОЛЬ

СЛОВО О МАЛОЙ РОДИНЕ

Статья

Маковка… Красивая деревня, – говорили те, кто впервые видел её.

Прямая линия, окаймлённая аллеей из берёз, клёнов, лип, ясеней, верб.

Приусадебные участки утопают в зелени садов, в окна заглядывают ветки

сирени, черёмухи, в палисадниках – яркие пятна цветов. Особенно красочно

весной, когда кроны яблонь, груш и других плодовых деревьев распускают

бело-розовые бутоны. Смотришь со стороны, особенно с возвышенных мест

на деревню – глаз не оторвать – такая красотища… Как ожерельем окайм-

ляет деревню сосновый бор, подступающий к южной стороне. Заслоняет

лесной массив деревню и с остальных трёх направлений: севера, востока,

запада. Раньше на обоих концах деревенской улицы на ночь по-хозяйски

закрывались ворота.

…Первые годы на новой земле маковчане особенно много трудились.

Шаг за шагом лес и кустарники уступали место полям. Новые участки для

пахоты получали новые названия. Так, часть поля, расположенного на юго-

западе от деревни и примыкающего к землям крестьян соседней деревни

Глубокий Брод, носила название Замостье (то есть поле за мостом). К запа-

ду от Замостья раскинулось обширное поле, из-за множества дубов назван-

ное Дубровкой. Помню оставшихся после вырубки десяток могучих старых

великанов-красавцев. Это поле примыкало к сенокосному угодью, носящему

50

название Рублёнки. Дальше, за Рублёнками, располагался лесной массив

Старина.

В Дубровке находился небольшой участок лесных зарослей. Земля,

примыкающая к ним, называлась Паликами. В стороне от них красовался

островок из старых красноствольных сосен. Особенно красочно они смотре-

лись в созревающей ржи. Ну, прямо картина художника Ивана Шишкина

«Рожь»!

Девятого мая сорок пятого года мы с двоюродной сестрой Реней изве-

стили односельчан, которые возле этого «шишкинского» уголка сажали кар-

тошку, о Победе. Приходится сожалеть, что этих сосен сегодня нет, как нет

и могучих красавцев-дубов. А вместо былой красоты протянулись в линию

железобетонные мачты высоковольтной электролинии.

В один из приездов в родные края я шёл по шляху в Замочулье. Остано-

вился и окинул Дубровку печальным взглядом. Не узнать с детства памятное

поле. Словно раздели его… Пролегло оно до самой деревни Глубокий Брод,

соединившись с Замостьем. Вырубили полоску леса, разделявшего эти поля.

Осушили балку с ручьём, как и бывшие Рублёнки. Заросло сплошной сте-

ной сосняка и поле Маковья, как заросли Пляцы, небольшие участки возле

реки Малыш, и Пиркова гора. Да и вместо лесного массива Старина остался

жалкий островок былого векового леса.

А ведь Рублёнки и часть Старины были сильно заболочены. Они пита-

ли водой окрестные поля, здесь был исток речки Мануш. Не трогали его,

это благодатное место, мои односельчане, не нарушали равновесия природы.

Они не знали лозунга, что «нельзя ждать милостей от природы, а взять их

у неё – наша задача». Они поклонялись и дружили с природой. Они были

крестьянами, любившими свою землю, свои поля.

Больно сегодня смотреть на их бывшую землю-кормилицу. Зараста-

ет она кустарниками и сивцом-травою, дичает… подними сегодня первых

поселенцев-маковчан, разбуди их от вечного сна и покажи им, чем обернулся

их тяжёлый труд. Не признают они своих родимых полос, обильно пропи-

танных их потом. Не признают!

2

В один из приездов (а было это в 2007) в деревню детства и юности

прошёл я из конца в конец по её улице, не встретил ни единого человека.

Владимир Король

51

В девяти домах живёт четырнадцать маковчан. А ведь накануне войны в де-

ревне было пятьдесят два дома, в которых проживало около двухсот человек.

Сейчас на месте многих дворов растёт бурьян, оставшиеся дома стоят, по-

косившись с забитыми досками окнами. Постройки, где мычали ещё недавно

коровы, стоят с провалившимися крышами, сорванными дверьми… усадьбы

и огороды бурно заросли бурьяном, сивцом-травою и березняком толщиной

в руку. Лес всё теснее и теснее не только окружает деревню, но и входит в

неё, возвращает то, что когда-то было с таким трудом у него отвоёвано.

Такая печальная картина наблюдается и в окрестностях. Газета «Заря

на Друтью» опубликовала материал об этом: Н.И. Подобеда – «Дом без

хозяина». Вот строки из этой публикации: «более 300 пустующих домов се-

годня в деревнях нашего района (Белыничского – В.К.). Стёкла выбиты,

кругом бурьян, от забора, как говорят, остались рожки да ножки… от такой

картины сердце обливается кровью»!

Вновь вернёмся к потомкам первопоселенцев деревняи Маковка. В конце

1980-х годов на вековой липе поселилась пара аистов. Каждую весну внача-

ле прилетал «хозяин», обследовал своё жильё и, сделав круг, другой, улетал.

Спустя некоторое время возвращался с хозяйкой. Начиналась дружная и

счастливая семейная жизнь. Быстро проходили день за днём. Подрастали

молодые птенцы, пробовали свои молодые крылья. И, наконец, в один из

утренних прохладных рассветов встали на крыло. Было любо-дорого смо-

треть, как над старыми бревенчатыми хатами белые аисты ангелами парили

в полинявшем летнем небе.

Прошёл год, и второй. Стали аисты смотреть близлежащие к гнездовью

хаты. Этого грустного зрелища безлюдия вокруг они не смогли перенести.

И в следующую весну не вернулись в своё гнездовье…

3

В одно из моих посещений малой родины, весенним днём, я навестил жи-

вущего в соседней деревне Замочулье своего школьного друга Ивана Оль-

шевского. Засиделись мы с ним до вечерних сумерек, оставил он меня зано-

чевать. Рано утром, на зорьке, вышел я во двор. На востоке небо краснело

всполохом зари. Ночные сумерки постепенно уползали к дальней опушке

лесного массива. Я стал осматриваться. Везде стояла первозданная тиши-

на. Просыпались лесные птахи, робко пробуя свой певческий голос. И сре-

Слово о малой родине

52

ди этого нестройного птичьего оркестра внезапно вклинился плач. Именно

плач, по-другому нельзя выразиться. Доносился он со стороны выгоров, не-

большого болотца, заросшего кустарником, за которым располагался «мёрт-

вый» посёлок из нескольких нежилых домов. Улица и дворы буйно заросли

крапивой, бурьяном.и вот из этого «кладбища мёртвых домов» раздавался

клич одинокого журавля. На высоких ногах, словно на ходулях, по-хозяйски

обходил он заброшенные дворы и издавал печальный клич, похожий на плач

человека. О чём был этот печальный клич? Возможно, он оплакивал людей,

которые когда-то населяли посёлок, возможно, в перелёте из далёких краёв

потерял свою подругу… то и другое было тоскливо видеть и слышать. Я

долго молча стоял в то раннее утро в мыслях о невозвратном прошлом, кото-

рые заронил в мою душу своим плачем одинокий журавль…

4

Человека, как птицу, тянет в родное гнездовье, в места, где родился и

вырос. Вот и я стараюсь по возможности хоть несколько дней своего отпуска

посвятить малой Родине, побродить по тропинкам, где прошло босоногое

детство, побеседовать с односельчанами, которых с каждым годом стано-

вится всё меньше и меньше, навестить дорогие могилки.

Когда эти строки были написаны, я отложил рукопись и принялся рас-

сматривать только что принесённый из почтового ящика журнал «Чудеса

и приключения». Моё внимание привлекло стихотворение, озаглавленное

«Зов гнезда». Его первые строки заставили учащённо биться сердце. Как

они созвучны с моими мыслями. Думаю, что не только с моими, а и с мыс-

лями всех тех, кто дорожит вечным зовом малой Родины. Вот эти строки,

автором которых был писатель Василий Захарченко:

Хочу домой…

Хочу быть вместе с теми,

Кто дорог мне, кто близок мне всегда.

Сквозь даль пространства,

Сквозь глухое время —

Магнитом тянет вечный зов гнезда.

Там, где шустро пробегало детство,

Где на погостах дедовы гробы.

Мне никуда не скрыться и не деться


53

От вечного влечения судьбы.

……

Хочу домой…

Влеком магнитной силой,

Ползу, бегу, лечу к тебе всегда…

Вот так и меня «магнитом тянет вечный «зов гнезда». В одно из таких

посещений родной деревни на глаза попалась областная газета с броским

заголовком «Валун-целитель». Вот уж поистене справедлива народная му-

дрость, что «на ловца и зверь бежит». Судите сами: в заинтересовавшей меня

публикации описывалось место, где ранее находилась Свято-Покровская

церковь. Уняв немного волнение, я начал внимательно читать строчку за

строчкой. Вот краткое содержание публикации, автором которой была жур-

налистка Елена Некрашевич.

«Жители белыничской деревушки (вот так – «деревушкой» стало когда-

то бывшее село Подевичи. – В.К. ) утверждают, – начинает свой рассказ

Некрашевич, – что их «церковный камень очищает тело от всякой заразы!»

И далее идёт описание беседы со старожилами деревни, которые поведали

ей о том, что на месте валуна-целителя стояла большая деревянная церковь,

а вот сколько лет стояла на этом месте церковь, никто из жителей не мог

припомнить. «Только в середине 30-х годов колхозные активисты разруши-

ли храм», – заверяли они журналистку.

Позволим себе не согласиться с их утверждением. Мой родственник

Владимир Николаевич Приёмко уточнил: «церковь была закрыта в 1930-м,

в год основания колхоза в деревне Маковка… и разрушена она в была не

руками колхозных активистов, а руками тех, кто строил новую жизнь».

Далее в публикации рассказывалось, что «сруб разобранной церкви пе-

ревезли на центральную усадьбу (деревня Заполье. – В.К.) и приспособили

под клуб, а в поповском доме организовали больницу».

Сожалею, что в своё время я не уточнил некоторых деталей. Сегодня

моего родственника уже нет, и спросить некого… В моей детской памяти

чётко сохранилось: я лежу на операционном столе и смотрю в окно. Мест-

ный врач Степан Устинович Семуков «колдует» над моей сломанной ногой.

Надо отдать должное, «колдовал» он профессионально. Еще бы! Сегодня я

даже не знаю, левую или правую ногу он упрятал в гипс.


54

…Хорошую память оставил о себе Степан Устинович у земляков. А вот

погиб нелепо, как утверждали свидетели, после ночного нападения на вра-

жеский гарнизон, отряд партизан расположился на опушке леса на отдых,

охранение не выставил… До последнего патрона сражалась окружённая

немцами группа партизан, в числе которых был и партизанский врач Сему-

ков.

В знак благодарности и светлой памяти поистине народного врача я со-

брал материал о его жизни и последних часах. В этом мне любезно оказала

помощь его жена Анна Амосовна, боевые друзья-партизаны и воспомина-

ния моих родителей и родственников, с которыми Степан Устинович был

очень дружен. В семейном альбоме сохранился снимок, на котором запечат-

лены мой дядя Даниил Кондратьевич, и Степан Устинович в годы совмест-

ной учёбы. А собранный мной материал о враче и патриоте Семукове был

опубликован в районной газете.

И ещё несколько слов о больнице, которая располагалась в доме свя-

щенника. Во время войны она была сожжена, впрочем, как и здание клуба,

выстроенное из бывшей церкви. В послевоенные годы на месте сожжённой

больницы были построены хозяйственные здания, дом для врачебного пер-

сонала, аптека. Расположение лечебных зданий, примыкающих к лесному

бору с его целительным воздухом, благотворно воздействовало на больных.

Приходится сожалеть, что в 80-е годы ушедшего столетия больничный ком-

плекс был перенесён на окраину центральной усадьбы совхоза «Подевичи».

Неуютно смотрится здание больницы в «голом» поле, на семи ветрах. Скра-

шивает вид только небольшой островок из плакучих ив и берёз, в центре

которого воздвигнут памятник погибшим и убиенным в годы войны. На че-

тырёх его гранях укреплены доски с именами 415 павших солдат и жителей

окрестных деревень, бывшего прихода Свято-Покровской церкви. Дорогой

ценой заплатили мои земляки за свободу Отечества! Памятник был открыт

к 20-летию Великой Победы, 9 мая 1965 года. В его сооружении главная

заслуга принадлежит моим одноклассникам – Василию Козловскому и Гри-

горию Царанкову. На открытии памятника посчастливилось присутствовать

и мне.

Однако вернёмся к публикации Елены Некрашевич.


55

5

«По слухам, давным-давно при церкви было кладбище… кроме священ-

ников хоронили и других особо знатных сельчан».О кладбище здесь уже

упоминалось. А вот «особо знатных» на церковном погосте не хоронили,

как утверждали жители деревни Подевичи – закон церковный не позволял.

Когда я прочёл публикацию, попросил своего родственника Евгения Грод-

никова навестить это место и посмотреть чудо-камень. Но вначале о камне-

целителе, каким его увидела и описала журналистка… «А вот и знаменитый

валун. С виду – камень, как камень, только позеленевший от времени да

слегка поросший мхом. И впрямь, почти по центру – небольшая ложбинка с

водой…» И далее она свидетельствует, что по рассказам местных жителей,

вода в ложбинке не высыхает даже в жаркую погоду. Вот ею-то и смазы-

вают бородавки мизинцем, приговаривая при этом: «Как чистая вода, пусть

будет чистая (рука, лицо, т. е.место, где находится бородавка или другой

изъян)».

Отозвалась на публикацию и Валентина Петровна. «Я знаю этот ка-

мень, – писала она мне. – Мы, дети, всегда бегали босиком, и естественно

на ногах появлялись «цыпки». Единственным избавлением от них было сма-

зывание водичкой, взятой из ложбинки камня».

Ранее я об этом камне-целителе не только не знал, но и не слышал о

его лечебных свойствах… И вот молча стою с Евгением у валуна-целителя.

Каждый погружён в свои мысли. А вокруг царство первозданной тишины.

Даже пробудившиеся на берёзках зелёные листочки не шелохнутся, замерли

в ожидании лёгкого дуновения ветерка. Ярко светит солнышко, светит всё

так же, как в те давным-давно ушедшие времена освещало ласково купо-

ла и стены Свято-Покровской церкви. А она незримо, как в те давным-

давно ушедшие времена освещало ласково купола и стены святой обители

Свято- Покровской церкви. А она незримо, как эхо из далёкого прошлого

напоминает людям о непреходящем на земле… из небесной синевы вдруг

рассыпался, словно серебристым перезвоном, голос жаворонка. Он словно

напомнил нам, зачем мы здесь стоим… у наших ног лежит камень, наполо-

вину вросший в землю. Рядом с ним – две одинокие могилки, ухоженные и

аккуратные, усыпанные живыми цветами. Видно, что за ними бережно при-

сматривают. А присматривают за могилками внучка священника Маргарита

Ивановна и её муж Станислав Антонович Дашкевич. Навещает могилки и


56

другая внучка священника Нина Ивановна Гришкова. Под холмиками могил

спят вечным сном священник Михаил, умерший 29 декабря 1929 года, и муж

родной сестры Веры Владиславовны Григорий Акимович Ерчиковский.

Приходится сожалеть, что рядом со священником не покоится его жена

Вера Владиславовна, мать семерых детей (трое сыновей умерли в раннем

возрасте). Она похоронена на Маковском кладбище, в версте от последнего

своего мужа. А по-другому тогда и нельзя было. Власть безбожная, к тому

же дочь – учительница, воспитатель молодого поколения строителей свет-

лого будущего…вот и приходилось быть «тише воды, ниже травы» и доро-

гую могилку пришлось посещать тайком. Куда уж там до любви к отеческим

гробам… помню, как нас школьников, задерживали лишним уроком, чтобы

мы не посетили со взрослыми в день Радуницы кладбище. Видимо, не до-

ходило до них, что культура народа определяется, в частности, тем, как он

относится к могилам предков…

6

Чётко сохранился в моей памяти дом моего дедушки Ивана Ильича Ли-

пая и бабушки Марии Игнатьевны. Большой дом. Во время войны его, ви-

димо, разобрали на дрова. Об их подворье сегодня напоминает только старая

верба, свидетельства ушедшего. В мае 2008 г. замерил окружность ствола у

основания, оказалась 4,5 м.

В августе 2009 года получил письмо и снимок от племянницы Светланы.

На снимке была запечатлена сломанная бурей дедовская верба. Светлана

писала: «Я съездила на две недели в отпуск, в Маковку. Помогала сушить

сено Жене и Славе. С погодой повезло, было жарко и без дождя. Собирала

чернику и грибы. Похудела, загорела, набралась сил. За два дня до моего

приезда была очень сильная гроза с ветром. Сломало нашу вербу, которую

мы в прошлом году обнимали с вами, на три части».

Cветлана писала , что погибла верба достойно. Никакого вреда не при-

несла, улеглась вдоль улицы в канаву, а ведь рядом проходила линия элек-

тропередачи.

И ещё в том же случае. «Вчера была в Маковке, – писала моя родствен-

ница Валентина Петровна. – Твоя верба лежит ровненько в канавке, сло-

манная ветром. Лежит, как покойница. Всё белое: и кора, и листва, словно

саваном накрыта. Ветви, как руки сложила. Пишу об этом с болью. Даже


57

лесники не стали её пилить, убрали только вокруг бурелом. Открасовалась

вековая свидетельница многих событий, и веселых, и грустных».

В этом я убедился, посетив весной следующего года малую Родину. К

этому времени сучья со ствола были обрублены и сложены. Моё внимание

привлекла кудрявая верхушка вербы. Она высохла и была покрыта белым

мхом. «Ах, вот в чём загадка необычайного явления», – мелькнуло в моей

голове.

…Произошло это весной, в год гибели дедовской вербы. Словно пред-

чувствуя беду, дерево хотело меня предупредить, чтобы я не печалился о его

гибели. В земной жизни нет ничего вечного, всему своё время.

А было это так. В то утро я проснулся ещё до рассвета. Поворочавшись

какое-то время, решил одеться и выйти во двор. На востоке край неба зар-

делся зыбкой зарёй. Поёжившись от утренней прохлады, пошёл за огород

и по тропинке направился в сторону озера. Плотный туман постепенно, це-

пляясь за верхушки кустов, отползал к реке. Не дойдя до озера, почему-то,

решил вернуться обратно. Взглянув на восток, где в полнеба полыхала заря

и должно было вот-вот выкатиться из-за края земли солнышко, свернул с

тропы и вышел на деревенскую улицу. Кругом царствовала тишина, которую

изредка нарушали разноголосым пением пробудившиеся птахи. Очередной

новый день вступал в свои права. Первые солнечные лучи восходящего за

моей спиной дневного светила коснулись верхушек деревьев уличной аллеи.

Я поднял глаза на верхушку дедовской вербы. И в изумлении замер… Ну,

прямо чудеса из чудес! Освещённая яркими лучами верхушка вербы, словно

голова старого человека, была седой. Остальная крона, которой ещё не кос-

нулись лучи, темнела густой листвой. Продолжалось это поразившее меня

зрелище две-три минуты. Поднявшееся солнце растворило седину верхушки

в ясном весеннем небе.

Я принял очень близко к сердцу это явление природы и весь день пребы-

вал под его впечатлением. Еще бы, последний вековой свидетель ушедших

дней уходил в небытие. И только его снимок и эти строки сохранят память о

нём. Сегодня еще не известно, кто посадил на дедушкином подворье вербу.

Дедушка Иван Ильич или его сын Павел? А вот ясень, который радовал

своей кудрявой головой и запечатлён в моём рисунке, посадил, по воспоми-

нанию дедушки Кондратия Антоновича, его сын Павел. Было ему в ту пору

восемь лет…


58

7

В 80-е годы один из моих отпусков пришёлся на позднюю осень. Как

всегда, дни отпуска проходят быстро. Оставалось несколько дней до от-

ъезда, а я ещё не посетил родную деревню. Считай, и в отпуске не был.

Сойдя с автобуса на конечной остановке, зашагал по просёлочной дороге в

родную Маковку. День выдался ненастный. С низко плывущих серых обла-

ков сыпался дождь со снегом. Дул порывистый, пронзительный ветер. Было

неуютно и зябко.

Дорога петляла через поля, что усугубляло и без того неприглядную кар-

тину моего путешествия. Пройдя с версту, дорога углубилась в лес, стало

уютнее и теплее на душе. С детства знакомые грибные и ягодные места,

две-три поляны, глубоко уходящие в лесные чащи, служили посевными пло-

щадями. Одна из них в послевоенные годы служила посадочной площадкой

для санитарного самолёта По-2.

И вдруг моему взору на одной из полян предстала картина, прямо, как

в стихотворении Некрасова. Помните, в школе его заучивали наизусть. Я

даже от неожиданности оцепенел, кровь застучала в висках, сердце чаще

забилось. Вот тебе и «Несжатая полоса» Николая Александровича. Да что

же это такое делается! В голове, как кадры в кино, промелькнули строки: «

Кажется, шепчут колосья друг другу:/ Скучно нам слушать осеннюю вью-

гу./ Скучно склоняться до самой земли,/ Тучные зёрна купая в пыли!»

Появившееся настроение от близости родной деревни, встречи с род-

ственниками и маковчанами упало, стало пусто на душе. Во мне заговорил

наследственный инстинкт крестьянина, и пусть были перед моим взором не

тучные зёрна и густая рожь…но это был хлеб! Цену ему я усвоил на всю

жизнь с трагичных лет войны и первых послевоенных. Мешки с желудями

ещё долго хранились в амбаре.

Возвратившись из деревни в Белыничи, где жили родители, я поделился

увиденным с бывшим директором школы, в которой учился – В.И. Сипай-

ло, к тому же он был тогда депутатом районного совета. Печальную картину,

увиденную мною, Владимир Иосифович разделил. Какое было принято ре-

шение – не знаю. Вскоре я уехал…

1971–2006–2012 г.


БУЛГАКОВ Вячеслав Ильич. Автор романа

«Растревоженное время», повестей и рассказов, опу-

бликованных в различных журналах и отдельными

изданиями: «Зачем звонит колокол», «Две жизни»,

«Раненое сердце и другие. Член Союза писателей

России. Живёт в Санкт-Петербурге.

Вячеслав БУЛГАКОВ

ПОСЛЕДНЯЯ РАДОСТЬ

Рассказ

– Мама, ты уж береги себя, возраст твой, как говорят: дай бог каждому.

Но всё-таки будь осторожней. Любишь ты окно открывать, избегай сквоз-

няков. Особенно, когда из ванной выходишь. Сквозняки – ой! какие ковар-

ные – их иной раз не замечаешь, а они подстерегут тебя, и враз сляжешь.

Очень прошу тебя: будь осмотрительной. А лечить?.. Эх! Врачи теперь не

особенно утруждают себя уходом за пожилыми… – Так говорила Валенти-

на, прощаясь со своей матерью Екатериной Васильевной.

Дочка, получив отпуск, приехала в Липецк, чтобы повидаться с самым

близким ей человеком. Прошло время, и вот теперь Валентина должна уез-

жать к себе домой в Петербург. А здоровье матери не внушало ей серьёзных

опасений. Уж много лет она не знала болезней и врачей, не нуждалась ни в

каких лекарствах. В свои почти девяносто лет оставалась довольно бодрой

и деятельной. Хотя сын Александр и помогал ей – многие домашние дела

лежали на его плечах, Екатерина Васильевна и сама немало хлопотала по

дому, иногда ходила за продуктами в магазин, общалась с соседями. Не за-

бывала родную мать и вторая дочь, Галина, которая жила неподалёку от неё.

Частенько виделась она с сестрой, Клавдией, – тоже липчанкой

От расставания с дочкой Екатерине Васильевне стало грустно, но по-

том она успокоилась, приободрилась. Валентина ведь не навсегда уезжает,

60

приедет, стоит только позвонить. Она почти каждый год навещает мать,

иногда дважды, случается и чаще. В семье Екатерины Васильевны все были

людьми, любящими друг друга, душевными: и отец, которого теперь уже нет

на этом свете, и сама хозяйка, и сын, и обе дочки. Согласимся: и раньше и

особенно теперь не часто встретишь хорошие дружные семьи, в которых все

живут в ладу и добром согласии.

Екатерина Васильевна оделась потеплее – ведь уже ноябрь, прохладно,

проводила дочку до автобусной остановки. Обе, прощаясь, расцеловались.

Валентина обещала позвонить, как только приедет в Петербург. Галина и

Александр поехали вместе с сестрой на вокзал.

И опять взгрустнулось матери. Сейчас она вспомнила свою молодость,

пережитые годы, ленинградскую блокаду, себя, молоденькую, только что

окончившую медицинское училище и отправленную на фронт, своего суже-

ного, молодого красивого Сергея, тоже фронтовика. Вспомнила детей. Эх!

когда это было!.. Давно и в то же время недавно. Как много пережито! И

как стремительно бежит время – как горная река! Недели, месяцы, годы…

Но в отличие от реки, всё быстрей и быстрей. Вот уже и дети старятся.

Валентине-то уже за шестьдесят. А ведь совсем недавно, как будто вчера,

бегала звонкоголосой девчонкой. Ну, ладно… Хорошо, что у дочерей жизнь

сложилась по-людски. Да и у Саши. Он хороший, добрый, отзывчивый, ей

надёжный помощник. А без него что бы она делала, трудно было бы…

Она неспешно пошла к дому, опираясь на палку. Два года не брала её в

руки. По-доброму выговорила сыну: «Не нужна мне она. Зачем купил? Я и

без неё хожу. Ни за что не возьму». Но вот с лета пришлось взять. Ничего,

привыкла, другие-то старушки ходят, не стесняются. Всё-таки с ней легче,

надёжней.

Из разреженных облаков выглянуло солнце, осветив багрово-жёлтым

светом деревья, сбрасывающие свой убор, и листья, обильно устлавшие зем-

лю, но пока ещё не убранные дворниками. Хотя поздняя осень, однако пого-

да накануне и в этот день выдалась совсем не ноябрьская. Тихо, воздух, на-

поённый свежим дыханием, был чистым, лёгким. Солнце совсем не осеннее,

яркое, немного пригревало. И этот багрянец – хорошо! Природа умиротво-

ряла, навевала радостные и немного печальные чувства. От светлой радости

и лёгкой печали Екатерине Васильевне стало как-то особенно приятно.

Подходя к дому, услышала от соседнего подъезда:

Вячеслав Булгаков

61

– Васильевна, откуда идёшь?

– А-а, Ильинична… – Екатерина Васильевна обернулась в сторону со-

седки, остановилась. – Дочку, Валю, провожала. Гостила тут у меня. Две

недели, как один день, промчались.

– Это какая, из Ленинграда? – предположила соседка.

– Она самая, старшая моя, из Ленинграда, из Петербурга – теперь.

– Как здоровье-то? Сердечко не пошаливает?

– Да спасибо! Ничего, держусь вот. Видишь, с палкой стала ходить.

Куда ж деваться, годы, годы, моя милая.

– О-о, ты ещё крепкая. Мне-то восьмидесяти нет, а ты здоровее меня. И

ходишь бодро, и морщин на лице у тебя мало. Не похожа на девяностолетнюю.

– Пожалуй, так. Грех мне обижаться на здоровье. Думаю пожить ещё.

– Живи, живи. Я вот тоже стараюсь не поддаваться. – Ильинична не-

много распрямила согнутую спину. – Но не тут-то было: то голова заболит,

то сердце начнёт колоть, ноги совсем слабые. Ты с одной палкой такая бо-

драя, а я с двумя – развалина. Эх! Завидую тебе: и здоровье надёжное, и

дети твои заботливые. И сын Саша, и Галинка, и Валентина Сергеевна – все

тебя любят, не забывают.

– Да, дети… Ничего не могу сказать о них худого. Ну, ладно, пойду я.

Береги здоровье, Ильинична.

Она вошла в свой подъезд. Вспомнила разговор с соседкой трёхлетней

давности. Та ей жаловалась на зятя – пьяницу и дурака. Не раз орал на неё:

«Задержалась ты на этом свете, пора тебе, старой, в гроб и на кладбище».

И Ильинична тогда, вся в слезах, сетовала: «Умереть бы мне, да бог не бе-

рёт. Надоела такая жизнь. Дочка – ещё ничего, иногда пожалеет меня, а

иной раз тоже накричит. А зять, как напьётся, так становится злым, как

Карабас Барабас. Зверь, прости господи! Ох, умереть бы!..» Но через год

зять, совсем спившийся, лишился работы, куда-то исчез. Теперь Ильинична

живёт с дочерью и внуком. Похоже, что ладят.

Час спустя, вернулся сын Александр, сказал, что с проводами Вали всё

благополучно, чем успокоил слегка взволнованную мать. А на следующий

день, когда Валентина позвонила в Липецк и сообщила о своём благополуч-

ном приезде, у Екатерины Васильевны совсем отлегло от сердца.

Между тем в Петербурге жизнь Валентины текла по своим давно уста-

новившимся правилам: будничная работа, домашние хлопоты, общение с

Последняя радость

62

сыном, редкие встречи с друзьями. Хотя Диме уже за тридцать, но во вни-

мании матери нуждался. А её душа беспокоилась: ведь он всё ещё не женат.

– Как твои дела на женском фронте? – время от времени спрашивала она.

Он же ей отвечал:

– Мама, изменений на личном фронте пока нет.

Этим и заканчивался разговор о «фронте».

Наедине с собой Валентина металась душой: сын добрый, порядочный, с

хорошей работой, собою пригож, а до сих пор не создал семью. И девушки,

по всему видно, нет у него, разве это правильно? Непорядок… И думы о

матери. Конечно, хорошо, что она крепкая здоровьем. Но вот живёт, живёт

человек, а потом хрясь – и слёг, и годами лежит неподвижно. Не дай бог

такое случится с матерью! Екатерина Васильевна часто заводила разговор

о том, чтобы уйти в мир иной легко, без адских мук от боли, чтобы не до-

ставлять лишние беспокойство и горе близким людям. Умереть с благостным

чувством радости от той жизни, которую успела прожить. Любила вспо-

минать слова дальнего своего родственника, крепкого мужика, старовера,

который не раз говорил: «Я умру просто: схожу в туалет, лягу на кровать,

сложу руки и готов». Так оно и случилось.

Давний товарищ Валентины по совместной работе – Виталий, когда за-

ходил разговор о смерти, любил повторять:

– Счастьем для человека пожилого является лёгкая кончина, мгновен-

ная. Лучше во сне. Уснул, а проснуться забыл.

– Это, может, и хорошо. Но каково близким? Такая смерть – удар для

них, они не подготовлены к ней, – говорила Валентина. – Нет, пусть лучше

человек поболеет, но немного, недолго, и так, чтобы не в тягость другим.

– Зачем? Не-е-ет, лучше легко и быстро.

– Ты у нас философ, больше знаешь. Но я всё-таки считаю, что внезап-

ная кончина пожилого человека – это плохо для окружающих, – стояла на

своём Валентина.

После её возвращения от матери прошло две недели. Вдруг звонок. Ва-

лентина сняла трубку, услышала голос брата из Липецка

Сердце её забилось в нехорошем предчувствии.

– Саша, что-нибудь с мамой?

– Нет, нет, Валя, не тревожься. С мамой всё хорошо. Тут вот какое дело:

она пожелала отметить свой юбилей.


63

– Да-а!.. Мама же не хотела. Что вдруг?

– Сказала: «Надо, девяносто – это не шутка. Но только с самыми близ-

кими родственниками». Так что собирайся, бери с собой Диму, двоюродную

сестру Нину и – к нам.

К назначенному дню гости стали съезжаться на юбилей. Увидев маму,

дочка не могла не порадоваться её бодрым самочувствием:

– Ой, моя дорогая! Какая радость! Какое счастье, что я вижу тебя

вновь!

– Валечка, как хорошо, что ты опять приехала. Думаю, недавно была у

меня, можешь и не поехать, да и на работе дела, наверное.

В день юбилея, в воскресенье, все близкие родственники собрались за

праздничным столом: Екатерина Васильевна, две дочери, сын, родная се-

стра Клавдия Васильевна, племянники и племянницы, внуки и внучки.

Только хотела подняться с рюмкой вина Валентина, чтобы произнести

тост, как её опередила мама. Это стало для присутствующих неожиданно-

стью: обычно юбиляры говорят в конце. С чего бы это?

– Дорогие мои, самые близкие мне, замечательные люди! – начала Ека-

терина Васильевна. – Сейчас я хочу сказать: вы доставили мне огромную

радость. И если бы знали, чувствовали бы это, то поняли, насколько все мы

счастливы. Особенно я. Ведь родилась я именно в этот день и в это время, в

два часа. И сейчас я особенно рада и счастлива от вашего внимания. Выпьем

за то, чтобы все мы были счастливы.

И она, до этого почти не пившая спиртное, вдруг, как заправская выпи-

воха, осушила рюмку. Гости были немало удивлены: и тем, что сама юбиляр

начала застолье, и тем, что она залпом выпила до дна. Дальше всё пошло

обычным порядком: тосты гостей, речи, веселье, смех…

И как-то естественно все переключились на песни. Первой начала Ва-

лентина:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой,

Выходила на берег Катюша –

На высокий берег на крутой.

Эту, хорошо известную, песню времён Великой Отечественной знали

все, поэтому компания дружно подхватила:


64

Выходила, песню заводила

Про степного сизого орла,

Про того, которого любила,

Про того, чьи письма берегла…

Пели стройно, с воодушевлением, над всеми голосами возвышался красивый,

бархатный голос Валентины. Старалась не отставать от молодых и Екатерина

Васильевна. Конечно, её голос потерял былую силу и свежесть, был хрипловат,

иногда срывался, но пела она свою любимую песню с душой, задорно...

– Вот так мама! – сказал Александр, когда песня была допета. – Она и

некоторым молодым даст фору.

– Конечно, конечно! – поддержала его младшая дочь Екатерины Васи-

льевны Галина. – Мы-то с тобой, Саша, не очень голосисты. Нас наверняка

заткнёт за пояс. – Валя, – повернулась она к старшей сестре, – может, ещё

какую споём?

– Споём, споём, – вместо Валентины, ответила мама. – Клава, – по-

просила она сестру, – а давай-ка мы тряхнём стариной. Нам с тобой на двоих

почти сто восемьдесят. Докажем молодым, что мы ещё кое на что годимся.

– Давай, Катя, запевай и веди партию. А я, как могу, помогу.

И обе сестрички, обе старушки запели:

На закате ходит парень возле дома моего,

Поморгает мне глазами и не скажет ничего…

– Вот какие мы песни пели в годы нашей молодости, – сказала Клавдия

Васильевна, когда две сестры под аплодисменты гостей закончили пение.

– Да, теперь такие песни не поют, даже поколение наших детей, не го-

воря уж о внуках, – сказала Екатерина Васильевна и покосилась на самых

молодых за столом. – Правильно я говорю, Дима? Сейчас, посмотришь,

послушаешь по телевизору: тарабарщина какая-то, шум, грохот, кривляние.

Какие это песни? Это не песни, это вопли сатаны.

Разговор перекинулся на темы о современных нравах, о культуре.

Так прошло время: в тостах, песнях, в серьёзных и шутливых разговорах.

Под вечер гости разошлись. Остались лишь две дочери.

– Милые вы мои, Валюша и Галя, большую радость вы мне сегодня по-

дарили – собрались все в мой юбилей! Как же хорошо! Как всё замечатель-

но! Спасибо вам! Вот уж счастье! – сказала Екатерина Васильевна.


65

Вдруг речь её оборвалась, глаза закрылись, голова упала на грудь. На-

прасны были попытки дочерей, а потом и врачей «скорой» вернуть ей со-

знание. Всё было кончено.

Когда покойницу положили на носилки, дочери, по-прежнему в слезах

и в неутешном горе, увидели лицо матери, которое было слегка розова-

тым, строгим и красивым. Ни тени на нём мук и страданий. Твёрдо сло-

женные губы, брови, ресницы, руки – ничто не двигалось, всё было спо-

койно.

У могилы Валентина, подавляя рыдание, проронила:

– Какая же, мамуля, ты красивая!

– Поразительно! – сказал батюшка, закончив отпевание. – Впервые

вижу женщину столь почтенного возраста, которая лицом так хороша. По-

хоже, она была счастливой.

– Да, да, счастливой! – в слезах отвечала дочь. – Мы все её так люби-

ли! так любили! И она – нас. Просто невероятно, как это всё неожиданно

случилось… Ой, мамочка, моя золотая!..

И она вновь зарыдала. Подошли сын Дмитрий и сестра Галина, стали её

утешать.

Мелкий осенний дождь, словно плач природы, вдруг прекратился. Вы-

глянуло солнце, алыми лучами озарившее гроб, мёртвое лицо Екатерины

Васильевны и фигуры согбенных людей, стоявших у гроба. Спустя минуту-

другую они подошли к покойнице и, целуя её, попрощались. Потом лицо

накрыли белым саваном. Батюшка посыпал на саван песок, изобразив

православный крест. Кладбищенские рабочие скрепили крышку и гроб, и

на длинных ремнях опустили. Каждый из присутствующих бросил в могилу

горсть земли. Могильщики шустро заработали лопатами, застучали комья

земли о гроб. Вскоре на этом месте вырос небольшой холмик с воткнутым в

него деревянным крестом.

Приехав в Петербург, Валентина позвонила Виталию, рассказала о слу-

чившемся несчастье.

– Валя, – стал успокаивать её товарищ, – посчитай смерть мамы за

счастье для неё, для тебя, для всех близких ей людей. Без болей и длитель-

ных мучений. Я не раз говорил тебе, да и другим: такая смерть – это сча-

стье. Успокойся и прими кончину мамы за подарок бога, который наградил её

долгой и счастливой жизнью, и взял её в мир другой так легко.


66

Екатерина Васильевна нашла вечное упокоение на краю города, на ста-

ром, но ухоженном кладбище. Миновали осень и зима, наступила весна.

Ожила природа. С дальних краёв прилетели птицы – всё вокруг наполни-

лось их весёлым пением. И под это пение и весенним ветром шумели кусты и

деревья, навевая всем лежащим в гробовых кельях божественные сны.

Апрель 2012

Санкт-Петербург


СЕМЁНОВ Владимир Александрович родил-

ся 24 июля 1940 года в д. Соймоново, Серпуховского

района Московской области. Школа, ремесленное

училище. Служба в советской армии (в Бресте) тан-

кистом. Окончил Автодорожный техникум, работал

на Кировском заводе. Затем заочно – Политехни-

ческий институт. Работал на автопредприятии. В

1987 году принимал участие в ликвидации аварии на

Чернобыльской АЭС. Заядлый охотник. Написал

ряд книг на охотничьи темы. Член Союза писателей

России.

Владимир СЕМЁНОВ

ВЕРА ВЕРУЮЩАЯ

Рассказ

Большую часть года мой давнишний товарищ Олег Иванович жил в «родо-

вом гнезде», в старом родительском доме, стоящем в сосновом лесу в окрестно-

стях города Всеволожска. Была у него и зимняя берлога? однокомнатная малога-

баритная квартира в Петербурге. Находилась она в точечном высотном доме на

втором этаже. Когда я впервые приехал к нему в «город», то был положительно

удивлён чистотой на лестнице и поражён красотой рисунков на стенах. Я специ-

ально поднялся в лифте на самый верхний этаж и, спускаясь, с наслаждением

любовался лубочными рисунками сказочных птиц, зверей, растений, цветов.

Среди плотного буйства рисованной жизни гармонично смотрелись сидящие на

лавочках старушки в цветных платочках, бегающие среди насыщенной зелени и

цветов дети, порхающие в облаках ангелочки и амурчики...

Незаметно я спустился вниз, пройдя мимо предусмотрительно отворён-

ной для меня двери Олега.

– Ты куда? – окликнул он меня.

– Да вот, загляделся. Кстати, кто это так прекрасно вашу лестницу от-

ремонтировал?

– Живёт у нас одна художница-самоучка несколькими этажами выше, а

тебе что, понравилось?

– Прекрасно! – ответил, выдохнув, я и переступил порог его берложки.

68

Жилище друга оказалось весьма уютным, рационально упакованным

бытовой техникой, книжными полками и личными авторскими поделками

из дерева и металла. Токарь-профессионал высшей квалификации творчески

уживался в моём друге со скульптором-любителем, достойным дать фору

любому профессионалу...

Вспомнил я об этом не вдруг, а после того, как Олег Иванович пред-

ложил однажды поехать вместе на охоту в мои псковские охотничьи края на

его новом автомобиле.

Дорога и охотничьи угодья мне были хорошо знакомы, но Олег попросил

взять с собой географическую карту и желательно районного масштаба.

– На этой весенней охоте будешь моим штурманом, – говорил он на-

кануне нашего отъезда.

– Да я итак всё знаю, – пытался я успокоить его. – Память пока не

хромает.

– В какой-нибудь хороший денёк мы навестим одного человечка, по воле

случая оказавшегося в тех же краях, в глухой деревушке, недалеко от мест

нашей охоты.

– И кто же этот человек, уж не особь ли женского пола? – пытался я

подшутить над товарищем. Олег Иванович был вдовцом, и к противопо-

ложному полу относился весьма благожелательно.

– Навестим Веру, – сразу же ответил он. – Художницу из моего город-

ского дома, ту, что лестницу разрисовала, помнишь?!

– Помню, помню, а как же она там вдруг оказалась?

– Купила домик в деревне. Она же русская, вышла на пенсию, и сразу

же потянуло её к русской печке, о которой всю жизнь мечтала. Хотя она

горожанка по рождению, но книжек начиталась, сказок наслушалась, и в

прошлом году воплотила мечту в реальность. Она живёт одна, мужа нет, сын

вырос и обзавёлся собственной семьёй, а у Веры в душе пламень творчества,

руки чешутся от желания трудиться. А где, как не в деревне, можно изобре-

тать, строить, копаться в земле, общаться с живностью… В общем адрес

у меня есть, номер мобильного телефона тоже, приедем, всё увидим.

В середине апреля мы прилетели на Псковщину.

Погода нам благоприятствовала, да и о чём говорить – весна! Буйство

света, тепла, воды…

Третий член нашего весеннего сафари не был болен охотничьей стра-

стью, но любил просто природу, как таковую. Ему поручено было дер-

Владимир Семенов

69

жать дом, огонь в очаге, хлеб на столе – хозяйственные дела, как тако-

вые.

Вечером дня приезда сходили в ближайший ольшаничек на тягу весну

послушать, талой водой и воздухом продышаться. Ощущение это неопи-

суемо и непередаваемо всей гаммой чувств и слов. Это надо почувствовать

внутренними и внешними клеточками своего организма. На рассвете сле-

дующего дня послушали токующих у ближайшего перелеска тетеревов, в

бинокли понаблюдали за суетой уток и куликов над разлившейся речкой.

Мы удачно приехали, как раз в это время проснулись и вылезли из сво-

их убежищ жабы. Их было так много, что они мгновенно заполнили собой

придомовые лужайки, огороды, луга и заросшие необработанные поля. Их

негромкими песнями-писками наполнилось всё приземлённое пространство.

Торжественные песни скворцов, черканье многочисленных дроздов, жабье

пение отодвинуло на второй план. Имея покровительственную зеленовато –

коричневую окраску, жабы колготились вокруг нас, будто комары в парном

июньском лесу. Своей неиссякаемой активностью они выражали радость

возвращения к жизни. За время зимовки они не замёрзли, их не раздавило

трактором или другим железным механизмом, не съели хищники. И теперь,

не теряя драгоценного вешнего времени, жабы приступили к продолжению

своего рода. Они принялись прыгать друг на друга, сцепляться в пары,

в тройки, в клубки размером с футбольный мяч. Земноводные, оказавшиеся

на периферии клубка, задними лапами упирались в землю, перекатывая его с

места на место, напоминая броуновское движение. Молодая трава, едва про-

бившись сквозь землю, заявила о себе запахом и салатным цветом.

Дня через три, сбив охотничью спесь, солнечным днём Олег Иванович

завёл машину, и мы с подарками – добытым накануне селезнем и бутылкой

красного вина – отправились на поиски Веры. Глядя на карту, по прямой

линии через леса её деревенька находилась в дюжине вёрст от нашей. А по

дорогам нам пришлось накрутить около тридцати километров.

Покосившуюся избу Веры, с двумя привязанными у крыльца собаками,

пятнистыми долматинами, мы отыскали быстро. В деревне местные Тузики

и Пираты, как правило, грязно-серой шерсти.

Деревенька в десяток домов имела одну слободу с огородами и садами

напротив окон через дорогу. А за огородами в овражке, в густели кустов

черёмухи бежал ручеёк – источник питьевой воды для оставшихся жителей.

Пейзаж вполне минорный и лиричный.

Вера верующая

70

Хозяйка услышала урчание автомобильного мотора у своего крыльца и вышла

из дома. Приветственно кивнула мне, обняла Олега Ивановича, и, приструнив

собак, провела нас внутрь своей обители. Я сразу же и «узнал» её – две бревен-

чатые стены были обколочены листами фанеры, загрунтованы, зашпаклёваны и

разрисованы, похожими на лестничное творчество рисунками. Художества Веры

из Петрова града переместилось в Псковскую деревушку. И здесь они смотрелись

весьма органично, радовали глаз и «будили» положительные ассоциации. Серый

фон окружающей действительности – весенней земли, сельских бревенчатых до-

мов, бань и сараев оставался за пределами сочных виноградников, райских птиц,

бирюзовых небес. Всё это радовало, по-своему, восхищало. В избе было излишне

тепло. К приезду земляков и особо уважаемого ей Олега Ивановича, Вера при-

готовила нечто вкусное, которое ожидало своего часа в русской печке.

Бывает же так, живут в городе люди в одном доме, редко видятся, при

встрече, в лучшем случае, кивают друг другу в приветствии, а, оказавшись

вдали от мест своего постоянного обитания, вдруг становятся близкими, дру-

зьями, чуть ли не родными людьми.

За столом Вера смеялась, шутила, по моей просьбе правдиво и с юмор-

ком рассказала о своей жизни – от времени своего появления на свет до се-

годняшнего дня. Чувствовалось, что ей приятно вспоминать свою прошлую

жизнь, тем более, что её благодарно и с интересом слушали. Оказалось, что

Вера училась в художественном техникуме, работала по специальности в Доме

Культуры. Некоторое время, ударившись в религию, была златошвейкой в

церковном управлении. Личная жизнь Веры сложилась так, как у многих рус-

ских женщин – любовь, развод, в одиночку воспитание сына. За своего мужа

она дважды выходила замуж, выгоняя, жалея и пытаясь спасти от пагубной

привычки. Тогда же она и направила свои стопы к Всевышнему. О прожитом

Вера не жалеет, её судьба сложилась так, как было предпослано свыше. Даже

теперь, в пятьдесят шесть лет, она выглядела притягательно и аппетитно.

Родившись в большом городе и всю сознательную жизнь в нём прожив,

Вера мечтала о маленьком, отдельном, только её домике, в котором будет

большая русская печь, и о яблоне, растущей на клочке её земли. Выйдя на

пенсию, через знакомых, за минимальные деньги она купила эту избушку и

приехала сюда. Никакой работы Вера не боялась, наоборот, икала её. Вско-

ре после приезда она купила бензопилу, садовый и плотницкий инструмент

и принялась хозяйничать. Следы её деятельности были видны повсюду –

будь то сваленные деревья за садом у ручья, построенный из старых досок

дровяник, отремонтированное крыльцо. Тогда же для веселья она взяла пару

Владимир Семенов

71

щенков, петуха и десяток курочек. А долгими осенними зимними вечерами

обшивала фанерой и разрисовывала стены своей избушки.

Однажды мимо дома Веры проезжал священник, от которого она узнала,

что в пяти-семи верстах на восток находится село Марыни. Жителей в селе,

как и в других населённых пунктах коренной России немного, но церковь,

хорошо сохранившаяся, стоит. И священник вознамерился с Божьей и люд-

ской помощью вдохнуть жизнь под купол храма.

Вера, естественно, сразу же предложила свою посильную помощь. Она

рассказал пастырю о себе и однажды самостоятельно сходила в то село. Со-

оружение, любовно сработанное нашими предками, ей понравилось, в душе

воспылало чувство трудоучастия на благо святой веры.

– Может быть, – вслух рассуждала она. – Вслед за возрождением хра-

ма и окрестные деревушки возродятся, наполнятся народом. Не одна же я на

этом свете к земле тянусь. Видели, сколько вокруг простора, земли, устав-

шей от безродия и способной прокормить полстраны, если приложить к ней

руки…» Если бы это было так.

Я хотел было высказать своё мнение, что, мол, церковь-то можно от-

ремонтировать, проводить в ней службы, но народу вокруг так мало, что

молиться уже некому. Но не стал надежду Веры опускать в реальную дей-

ствительность. Нельзя лишать человека мечты

За чаем, за разговорами, рассказами мы неожиданно заметили, что солнце

накололось на макушки ёлок на горизонте, и мы должны возвращаться в наши

охотничьи угодья. Пропустить вечернюю тягу вальдшнепов – невосполнимая

потеря для охотника. А Вера, пока рассказывала о себе, не теряла времени

даром, испекла нам в дорогу два огромных пирога с голубичным вареньем. И

когда мы спускались с крыльца, вручила Олегу Ивановичу сумку с банками

консервированных овощей и несколькими упаковками свежих куриных яиц.

Сожалея о быстро пролетевшем времени, мы распрощались с гостепри-

имной хозяйкой, поблагодарили её за подарки. Всю обратную дорогу мой

спутник тяжело вздыхал и выразительно смотрел на меня, как бы говоря :

«Хороша Вера, но мы уже на взлёте жизни».

А вслух он сказал:

– Она приглашала в любое время к ней приезжать, а что? Выберусь,

пожалуй, как-нибудь.

– Конечно, конечно, навестить её надо обязательно и неоднократно, –

ответил я другу.

Апрель, 2012. Псковщина.

Вера верующая

БРЮХОВЕЦКИЙ Виктор Васильевич родился

10 июля 1945 в г. Алейске, Алтайского края. Окончил

Ленинградский институт авиационного приборостроения

по специальности инженер-электромеханик. Работал ве-

дущим инженером в Российском научном центре «При-

кладная химия». Автор 9 книг поэзии. Лауреат Меж-

дународной Пушкинской премии (Нью-Йорк, 1994).

Член СП РФ с 2001 года.

Виктор БРЮХОВЕЦКИЙ

ИСТОРИЯ ОДНОГО РАССКАЗА

Рассказ

Судьба свела нас на халтуре, вернее, на заработках. Халтура – это ког-

да, как попало, мы же приехали за полторы тысячи верст работать, и слово

это к нам никак не подходило. Это была работа.

Нас шестеро, мы из Ленинграда, нам нужны деньги, а деньги платят за

работу, и мы работали. Предварительно списались с председателем колхоза

и теперь строили коровник. Жуткое это дело, особенно фундамент.

После первого дня я отказался от ужина и заснул, не разуваясь. Инже-

нерик. Пришёл в себя только к концу первой недели, и то, если по правде, не

совсем. Так, наполовину, но уже соображал. Рабочий день не по часам – по

свету, от зари до зари. А ещё через неделю ездовой, из местных, в баню

нас пригласил. Он работал водовозом, возил на бричке воду в кадке – для

фермы, ну и иногда останавливался на работу нашу поглазеть да покалякать,

а потом и пригласил.

С баньки этой всё и началось.

Банька была славная, протоплена хорошо, с дымком. Хозяин её, водо-

воз, лет уже был преклонных, но на вид крепкий. Фамилию носил красивую,

казачью – Есаулов. Сперва он веником нас отхлестал, а уж потом себя на-

чал. Ухнул воды на каменку, крякнул и пошёл жварить в две руки, мы только

переглядывались. Поинтересовались, сколько же годков папаше.

– К семидесяти, сынки, к семидесяти...

73

– Хорошее здоровье, отец.

– Да-а... Бог миловал. Батя за сто прожил и мне наказывал...

Ну, и дед, ну, и водовоз!

Ещё в предбаннике, когда раздевались, я обратил внимание на правое его

плечо, на шрам. Глубина его и форма, в виде воронки, подсказывали – Есау-

лов воевал. Я таких шрамов в детстве в банях насмотрелся – на всю жизнь

хватит. Пулевые, осколочные, ножевые – всех сортов. Это была осколоч-

ная, глубокая и с вывертом. Судя же по тому, как он нас хлестал, кости у

деда в плече не были ломаны, либо срослись хорошо.

Потом мы пили чай у него дома. Есаулов жил один. Чай пили с брус-

ничным вареньем. А ещё после пили водку, по чуть-чуть, по стопочке, под

свежие папашины огурцы. Для знакомства. Водка была наша, ещё в Ле-

нинграде купленная, на всякий случай. К водке мы и палтуса прихватили,

копчёного, целую штуку. Папаша от рыбки сомлел, а нам приятно.

– Вашего брата, халтурщиков, кажин год здесь бывает, так я всех в бане

мою... Да-а. То хранилище строили там, за Тополями, – Михаил Ерофеевич

(так, кстати, звали Есаулова) махнул рукой в сторону окна, как бы указы-

вая, где они, эти Тополи, – то хранилище, теперь вот коровник...

Две бутылки водки на семь человек – не очень густо, но папаша спъянел.

Не так чтобы, но покривел…

Во-первых, в годах мужик, не нам чета, а во-вторых, стопки мы ему на-

ливали пополней, по-русски, уважительно. А дед пил. Крякал, как в бане на

полке, и пил.

Разговор покружил немного вокруг коровника, около наших заработков

и перешёл на Сталина.

Есаулов был за вождя. А мы не спорили, старшой было попытался, но

дед возвысил голос и скомандовал:

– Всё, что пишут в газетах – брехня!.. Читать противно, да-а... Сталин

был за мужиков...

Ну, охренел, похоже.

– Да за каких мужиков? Он их на канале да в колхозах перегноил, а по-

том ещё и в войну угробил.

– Э-э! Нет! Ты молод, – это он мне. – Ты молод, парень, про войну-

то... Сталин сына своего не пожалел? Не пожалел... Вот! Сына не пожа-

лел, а?

История одного рассказа

74

2

Сшибало, что Есаулов споры такие водил не однажды и Якова, как туза

козырного, спорщикам показывал сразу, нате, мол, смотрите, это вам ни в

жисть не перешибить.

Ну, как ему было всё объяснить, да и стоило ли?

А Михаил Ерофеевич тогда разоткровенничался. То ли от водки, то ли от

нутра своего природного. А может, палтус сработал.

– Я до самого Берлина дошёл. Всю войну... Всяко повидал, да-а... Вот

вы мне, вот вы, скажите, сколько немцев одной пулей можно прострелить?

Мы переглянулись.

– Это как – одной пулей?

– А просто... Поставить в колонну, и ба-бах!

– Ну, отец, у тебя и вопросы.

– О, молодые, значитца. Не знаете. А прострелить можно только двоих,

ну и ещё половинку. Не берёт наш автомат трёх... не берёт, да-а...

Показалось, что он сожалеет о том, что автомат такой слабый.

Мы умолкли.

Есаулов сидел во главе стола, лысый, смуглый, с крючковатым носом,

как уставшая хищная птица, и я осознал своими чуть-чуть алкогольными

мозгами, что дед этот не только верит в Сталина...

– Вы что, Михаил Ерофеевич, видели это со стороны, или сами...

– Сам! Нешто со стороны... Повёл пленных в штаб, полдороги провёл и

убил. Поставил в колонну и убил. С одного выстрела...

– А зачем?

– Убил – и всё... Пленные ведь...

– Один?

– Что – один?

– Вы были один?

– Нет, с напарником. – Он замолчал. И тут же, словно спохватился: –

А что это ты про напарника?

– Да так, интересно...

Я смотрел на него, и мне показалось, что дед вроде как протрезвел. Ну,

это только вроде, а там как узнаешь? В ту ночь я не заснул. Алкоголь про-

шёл, голова была ясная. Об этих штучках армейских я слышал не однажды,

но всё с чужих слов, а тут сам исполнитель. Может, врёт? А что напарник?

Виктор Брюховецкий

75

Я ворочался, искружил себе все бока. Чёртов дед! Однако делать было не-

чего. Нужно было вставать и брать перо.

Около пяти утра я встал, взял ручку, бумагу и перешёл в другой класс.

Жили мы в сельской школе. Старенькая такая деревянная одноэтажечка.

Сюжет рассказа, который предстояло писать, уже сформировался. Начина-

ло зариться, я пристроился к окну и написал первые слова. Я написал: «Пуля

пробивает двоих и застревает в третьем. Ей не хватает силы. Убойной...»

Перечитал – нормально. Пожалуй, так и будет...

Наш старшой – Олег Тарунин – нашёл меня в половине седьмого.

– Ты чего, Сергей?

Я взмолился:

– Олег, пишется... Дай отгул.

– Одурел? Какой, к чёрту, отгул? На заводе, что ли? Брусья нужно за-

водить...

Он посмотрел на исписанные мной листы и ушёл. Вернулся минут через пять.

– Ну, ты даёшь! Ладно, пиши... Условие такое: вечером читать будешь,

понравится ребятам – отгул, не понравится – прогул, – и руками развёл. –

Ребята решили, я не при чём.

3

– Годится, Олег... Годится.

Я знаю, что это с его подачи. Жучара! В конце концов, пусть будет про-

гул, если пишется, то нужно писать, отложишь на потом – и всё. Потом

это уже не придёт, если и придёт, то совсем не так – и звук не тот, и вкус.

С другой стороны, прогул мне совсем ни к чему. Это, если на круг, рублей на

сорок потянет. Заводской аванс!..

Вечером, после ужина, я читал ребятам свой рассказ. Жюри расселось за

парты и замерло. Рассказ был сырой, перебелить бы его, но некогда.

Волнуясь и хрипя, я начал:

– «В степи. Рассказ. – Сделал паузу. – Пуля пробивает двоих и за-

стревает в третьем.

Ей не хватает силы. Убойной...»

Через минуту, примерно, окинул глазами ребят и понял – слушают. Голос

мой окреп, хрипота прошла, и корявости некоторых фраз я правил уже на

лету. Потом вспомню, если что.


76

Рассказ был короткий, и прочитал я его быстро. Когда закончил, то за-

говорили все. Когда все – это хорошо.

– Ну, давайте первое – отгул или прогул? – это Олег.

Посовещались, поспорили и присудили (с натяжечкой!) – отгул.

А потом началось – почему так, почему не эдак!

– А откуда ласточка в степи? Если ласточка, то и вода должна быть,

если уж не река, то хотя бы озеро...

С водой справились тут же, сообща, – вот там, где дорога изгибается,

пусть она и подойдёт к речушке. А что? Вполне убедительно. Если дорога

крюк делает, то всегда к воде.

– И всё-таки что-то здесь не так. – Это опять Олег. Он у нас не только

по должности старший, но и по возрасту. К его советам я прислушиваюсь. –

Не так здесь что-то, Серёга. Хотя, конечно, похоже на правду... Слушай,

есть идея: отдай рассказ почитать водовозу!

– А что?! – почти хором подхватили ребята.

– Не, мужики. У меня почерк, – я скривил губы, показывая, какой у

меня почерк, – сам путаюсь. Пахан не осилит, это не веником.

Олег взял листы, повертел в руках.

– Оно, конечно... А жаль.

На том и спать пошли.

Ребята уснули, а я опять без сна. Олегова идея гнала меня к столу, но я

не пошёл. Не пошёл и всё. И уснул. И правильно сделал. На завтра отгула

не было.

Рассказ я белил три вечера подряд. Писал почти печатными буквами, для

водовоза старался. Так увлёкся, что и про речку забыл. Потом уже вспом-

нил, но переписывать не стал: дед, поди, не поймёт. Подумаешь, ласточка...

Есаулов к моим листкам отнёсся подозрительно, но взял.

– Я здесь, Михаил Ерофеевич, случай тот описал... Ну, что вы говори-

ли... Ну, про то, как одной пулей...

– Нешто интересно? – Дед сощурил глаза. – А?

– Да так, – я уклонился от ответа, наверно, вот так он и на напарника

смотрел. Там, в степи. Колюче, с прищуром. А, может, не так.

– Писака, значитца. Пушкин, што ль?

– Да пробую... Написал вот и сомневаюсь: сшибает на правду или нет?

Вы, Михаил Ерофеевич, похожее пережили, может, что и подскажете?


77

– Ну, как же... подскажете. Прицелился и вся подсказка...

Ох, и дед!..

Подходя к школе, я оглянулся – у водовоза в горнице горел свет. Читает,

нет? Может, бросил мои листки куда-нибудь в угол и забыл тут же. Мне очень

уж хотелось, чтобы он их прочитал, и я представил, как он будет это делать.

4

Разложит, поди, на столе листки, очки наладит – они у него, наверно, с

резиночкой через затылок, чтоб не сваливались, – и, шевеля по-стариковски

губами, станет читать:

« В степи.

Рассказ.

Пуля пробивает двоих и застревает в третьем. Ей не хватает силы. Убой-

ной...

Широкими обезумевшими глазами напарник Есаулова смотрит на рух-

нувших пленных, судорожно передёргивает кадык, восторгается:

– Ишь ты... В бою бы так... – Это он с перепугу.

– В бою так не бывает... Помоги-ка!

Автоматчики волокут тела в канаву. Солнце палит немилосердно. Один

из расстрелянных, третий, в котором застряла обессилевшая пуля, жив, и

Есаулов, не целясь, навскидку проводит короткой очередью по его тронутым

смертью выпуклым зрачкам. Стоит июль.

Где-то высоко над головой, в самой слепящей синеве, куда и глядеться-

то больно, полощется жаворонок, такой неуместный в этот час, и трель его

сыплется прямо на дорогу под кирзовые стоптанные сапоги двух солдат, не-

спешно идущих в сторону глухо ворчащего фронта. Обочь, над степным без-

дорожьем, параллельно просёлку движутся три души. Они только что стали

бездомными, вышли из убитых и теперь следуют за автоматчиками. Зачем

они за ними идут?

Есаулов коренаст, невысокого роста, рябой. Оспины неглубокие, светлы-

ми пятнышками, на вид ему лет двадцать семь. Сбитые сапоги и выцветшая

гимнастерка, ладно обтягивающая плечи, выдают в нём вояку. Руки длин-

ные, сильные, нос горбатый, скулы прожаренные солнцем, буры – крупны-

ми красными пятнами, а по ним оспины. Хмельной русый чуб вылез из-под

пилотки и свалился на правую бровь. Жарко.


78

Напарник Есаулова совсем пацан. У него голубые глаза и чёрные волосы.

Волосы жёсткие и короткие, торчат из-под пилотки, как проволока. Сапоги

на нём тоже старые и гимнастёрка выгоревшая, но во всей его фигуре, такой

долговязой и ломкой, даже неопытный глаз и тот определит молодого. Шику

есауловского нету. Он из пополнения, из учёбки. Вообще-то он сибиряк, из

охотников. Ну, это к слову...

На смену безумию всегда приходит раскаяние. А поступок Есаулова воисти-

ну безумен. Что двигало им, когда он, ни слова не говоря напарнику по конвою,

поставил пленную тройку в плотную колонну, отступил со спины на пять шагов и

одиночным из автомата повалил их прямо на дорогу? Проверил убойность авто-

мата? Вот, проверил... Что теперь? А что – что теперь? А теперь ничего, теперь

совесть собственная, три бездомных души, напарник и долгая дорога назад...

Стоптанные подошвы солдатских сапог наступают на осколки рассыпаю-

щейся жаворонковой трели, дробят их ещё на более мелкие хрусталики, а

птица всё сыплет сверху и сыплет, и кажется, что это не кончится.

Степь. Голая. Никого! Жаворонок, два автоматчика да эти души, что

движутся, почти касаясь запылённых листьев лопухов и поникших от жары

колючих головок татарника. Доколе им идти? Тела остались в канаве, а

души – вот они, протяни руку и достанешь. Есаулов с напарником их не

видят. Так устроено. И те, и другие молчат. Души говорить не могут, а авто-

матчикам говорить пока не о чём.

Если говорить, то о чём?

Есаулов облизывает пересохшие губы, перекидывает автомат с плеча на

другое, криво усмехается:

– В бою так не бывает... да-а...

У жаворонка что-то ломается, должно быть, струна лопается. Смолкает

трель, и сразу начинают отчётливо работать в траве кузнечики – то часто:

цык-цык-цык, то протяжно: цы-ик, цы-ик...

Солнце переваливает за полдень, самое пекло, а двое идут и идут, и ка-

жется, что конца их пути не будет.

5

Фронт рокочет, глухо ворочается и медленно перемещается влево. Это

так кажется, на самом деле это дорога уходит вправо, к речушке забирает, а

фронт всё там же.


79

Да... Фронт там же. И там же, в той же землянке, сидит, наверно, сейчас

Шаповалов, командир шестой роты, капитан. Утром говорил:

– Ты, Есаулов, – говорил, – там, в штабе так и скажи: не сопротивля-

лись, мол, сами сдались. Пусть допросют, а там уж как порешат. Сам вер-

тайся, к вечеру обернёшься. Должон...

Пленных было трое, привели ночью из поиска. Разведка в поиск, а они

навстречу с поднятыми руками. Бывает же... Двое грубых, заматеревших,

а третий – сосунок. Глаза светлые и выпуклые, как у коровы. Напарника в

сопровождение Есаулов выбирал сам, из пополнения. Молчун попался, ну,

да бес с ним, Есаулов и сам-то не больно разговорчив. Полдороги молча

прошли, теперь вот назад развернулись. И опять молчком. Сопроводитель-

ная бумага, что утром на скорую руку написал капитан, лежит у Есаулова

в нагрудном кармане, рядом с аккуратно свёрнутой для раскурки газеткой.

Есаулов о ней забыл, лезет за газеткой в карман и машинально вынимает

записку. Разворачивает, смотрит и, сминая её в кулаке, косится на молодого.

Молодой о записке знает, присутствовал, когда Шаповалов её передавал.

Глаза их встречаются.

О чём может сказать один взгляд, даже если он быстр, как молния?

О, один взгляд может сказать многое...

Есаулов (думает): «Зачем я его взял с собой? Чёртова кочерга... (Так он

в мыслях называет напарника.) Один бы справился...»

Кстати, ещё утром он и не думал убивать пленных. Он думал отвести их в

штаб и сдать. Мысль одной пулей убить троих пришла ему в голову дорогой.

Хотя ведь как сказать – дорогой. Вообще-то эта мысль в его мозгу, как

ржавый гвоздь в горбыле, сидела с самого начала войны, с первого расстрела

пленных. А что? Если пленных расстреливать одной пулей нескольких, то,

что в этом плохого? Они наших очередями, а мы бы ихних одиночными...

Хорошо бы, конечно. Но тут вопрос, сколько ставить на выстрел: троих,

четверых? А может, пуля и пятерых прошьёт? Попробовать бы, случай как

раз – что надо, пленные – вот они, рядом! Зашевелился ржавый гвоздь в

горбыле, невмоготу Есаулову стало...

Теперь Есаулов знает: с пяти шагов пуля пробивает двоих. Слабые пули,

однако...

Напарник (думает): «Зачем он меня взял с собой? Зачем он вообще это

сделал? А быстро-то как, так он и меня убьёт... Запросто. Странный тип,


80

убил и молчит. Старлей в учёбке про такие вещи не говорил, старлей гово-

рил, что наши солдаты самые гуманные, без суда ни-ни, а вот фашисты –

это звери. Что же получается-то?»

Есаулов: «Перед Шаповалом выкрутиться можно будет. Можно ска-

зать, что расписку в штабе не дали – забыл спросить, или ещё что, можно

чего-нибудь придумать – про побег там, про налёт... А что Кочерга? Болта-

нёт – и крышка, кокнут, как самосудчика.»

Он сворачивает цигарку и раскуривает её.

«Вот чёртова незадача. Напрасно, пожалуй, я их стрельнул, да уж боль-

но случай хороший. Их ведь всё равно шлёпнули бы, как и тех. «Тех» тоже

из поиска притащили, двоих, правда. Головня вон поболтал на ихнем ми-

нут двадцать и руками развёл – рядовые, бестолковые, ни хрена не знают.

Талдычут одно – Гитлер капут, капитулирен. Ну и что? Свели их утром на

зорьке в рощу берёзовую и «капитулировали». Тайно и быстро, чтоб осо-

бисты не пронюхали. Жаль, Головню, убили, он бы и с этими поговорил,

тоже, небось, ни черта не знают, не из генералов. А вообще-то, их ведь всё

равно шлёпнули бы. Ну, не на дороге, так за штабом, в кустах каких-нибудь,

в логу. Подумаешь, суд, трибунал, они вон наших без трибуналов чикают,

а мы что, хуже?»

Есаулов успокаивает себя, но успокоение не приходит. Помнит – тот

случай перед наступлением был, а тут передышка, и команда была ясная –

доставить в штаб.

«А если они убежать хотели? Ну, если побежали! Тогда убить их самое

правильное. Может, они разведчики, может, на это и рассчитано. Раз бегут,

значит, враги... Это – если бы кадыкастого рядом не было. Расскажет ведь,

сука. Вон, глазами стреляет, смотрит себе под ноги, в пыль дорожную, да

думку думает. А думка, поди, одна, как Есаулова заложить. Нет уж, хрен

тебе, на Есаулове в рай не въедешь».

6

Снова звенит жаворонок. Тот же. Отремонтировали кузнечики ему стру-

ну, и вот спешит он опробовать её, взвился в синеву и захлёбывается оттуда

переливчатой трелью, всю округу обсыпал. А тут и ласточка, откуда ни возь-

мись – шасть через дорогу! Напарник замедляет шаг, вскидывает голову

к небу – где ты, серая птичка, чему радуешься?


81

Тень от него, постоянно маячившая перед Есауловым, вдруг исчезает. Еса-

улов вздрагивает и оборачивается. Кочерга идёт медленными мелкими шагами,

загребает кирзухами пыль и смотрит в небо. «Жаворонка смотрит, от дурак!»

Напарник и впрямь высматривает жаворонка, но ещё вполглаза следит за

Есауловым. Он видит, как тот вздрагивает, как быстро и зло оборачивается.

Такой, стало быть, вопрос.

И тут молодой отмечает, что не помнит, дослан ли у него патрон в па-

тронник. Он оставляет жаворонка – пусть себе, – смотрит в пристальные

глаза Есаулова. Кажется, дослан... «Чему учил старлей в учёбке? А старлей

учил – вставил диск, дошли патрон и на предохранитель. Предохранитель –

святая святых!» Он незаметно ощупывает левой рукой планку, автомат на

предохранителе. Значит, патрон в патроннике. Конечно же, в патроннике!»

И тут высвечивается в памяти – и как проснулся, и как его Есаулов нашёл,

и как он автомат готовил. Легче стало. Вроде. «Есаулов что-то совсем за-

хмурел, о чём думает, интересно?»

А Есаулов идёт и пасьянс раскладывает. Может, он и слова-то этого не

знает, но раскладку-то делает. А раскладка не идёт, мешает кадыкастый,

сбивает всё, и хоть ты што!

«Расписки штабной нету, а должна быть. Шоповалов – жох, накидает

вопросов, и всё проявится.

– А кому, – спросит, – пленных передали, а в каком звании, а росту

какого, а масти?

И пошло, и поехало, штабников-то Шаповал всех почти знает.

Конечно, эти вопросы можно продумать, не первый год замужем,

штабников-то и Есаул знает, да только Кочерга врать не станет, зачем ему

врать-то. А может, его и не спросят, а – спросят? Скажет, всё как было, и

крышка тебе, Есаул... Поставят к осине, и одиночным, чтобы экономно, Еса-

ул, экономно! В затылок... А вот когда череп лопается, слышит это человек

или нет? Когда оглоблей звезданут, то слышит, а когда пулей? Ну и мысли!»

Он цыкает сквозь зубы на дорогу – слюна густая, цыкается плохо – и

смотрит на придорожные, сизые от пыли лопухи. Ему чудится, что над ло-

пухами тень проходит. Странно, в небе ни облачка.

Тень эту и кадыкастый замечает. А может, это мерещится обоим, и нет

ничего на самом деле, может, это ветром листы шевельнуло. Может, и ве-

тром, а может, и тень.


82

Души расстрелянных совершенно не видимы, прозрачны. Это если

сквозь каждую душу смотреть в отдельности. Если же их совместить в ко-

лонну и посмотреть сквозь, то прозрачность нарушится. Солнечные лучи в

них увязнут. Тогда и появится лёгкая тень, как от ласточкина крыла, – шасть

только... Может, это она и была, тень-то, может, её и заметили автоматчи-

ки? Может, и её.

Наконец, кадыкастый нарушает молчание.

– Как звать-то тебя? Всё молчишь и молчишь...

– Меня-то? – Есаулов останавливается. Останавливается и кадыка-

стый. – Меня-то? А Петром зови... Петром Тимофеевичем.

– А меня Андреем, фамилия – Сохань. Андрей Сохань. – Напарник

фамилию свою назвал твёрдо и ударение подчеркнул – на «о».

– Вот и познакомились. – Есаулов хочет улыбнуться. Получается пло-

хо, натянуто. Он пытается завязать разговор. – А ты молчун, однако, в

сутки десяток слов – по норме, што ль?

– Из тайги я. Не привык к словам.

– А-а... Не привык, так не привык.. – Разговор не вяжется.

Они стоят друг против друга как раз посреди всего – посреди степи, посреди

дня, посреди войны и, в конце концов, посреди России. А между ними лежит

полоска пыльной травы, той самой непокорной травы-муравы, которую испокон

веков бьют на проселках копытами крестьянские кони, никак не выбьют.

7

– Не жалко мужиков-то? – Это Андрей.

– Не жалко. – Есаулов проводит ладонью по подбородку, по высохшим

и от того побелевшим губам. – Чёрт, утром брился, а борода уже, как на-

ждак... Не жалко. Нашёл тоже мужиков. Это мы с тобой мужики, а они –

фрицы. У немцев не бывает мужиков. – Он прикусывает нижними зубами

верхнюю губу, мгновение молчит и добавляет. – Все равно им труба...

– Всё равно – не всё равно, а без суда нельзя. – Сохань передёргивает

кадыком, как затвором, и упирается глазами в Есаулова. Он волнуется. Еса-

улов это замечает, в нём крепнет мысль: «Расскажет салага. Вот незадача».

«Ну, что ты, Есаул, разве это новость для тебя? Знаешь ты об этой не-

задаче, знаешь! Не её ли решаешь битый час, да только не раскладывается

пасьянс. И не разложится».


83

Так думает Есаулов номер один, а Есаулов номер два знает, что всё раз-

ложится. Второй Есаулов давно уже не сомневается в этом, решение само

придёт – до фронта далеко, идти им и идти, мало ли что дорогой случится.

И всё-таки:

– А мы с тобой – это разве не суд? Вот решим сейчас, что убили их при

попытке к бегству, и кто нас проверит?

– Они не убегали, они сами в плен сдались, зачем им бежать? – Сохань

не понимает намёка или делает вид, что не понимает. Если последнее, то

очень искусно.

– Да ты дурак, парень! Ну, не бежали, а ведь могли и бежать.

– Могли, да не бежали.

– Ха! Я ему про Фому... Ты знаешь, что мне за это будет?

Сохань молчит.

– А за самосуд мне будет вот что, – Есаулов проводит большим пальцем

правой руки по горлу и вверх. – Пинчикрекс называется.

– Значит, теперь ты должен убить меня.

Он говорит эти слова так спокойно, что Есаулов вздрагивает.

Жаворонок звенит, как взбесился. Солнце. Пахнет тёплыми полынями.

Степь совершенно голая, никого. Стоят на просёлке друг против друга два

русских солдата, утром ещё не знакомые, а в два часа пополудни уже вра-

ги, и разделяет их узенькая полоска травы, той самой... Стоят два солдата,

сжимают ладонями ремни автоматов, смотрят в глаза друг другу и, как ра-

зойтись, не знают. Затекли пружины в автоматах...

– Почему это – убить? – У Есаулова голос вдруг охрип, будто в горле

пересохло. Теперь он кадыком передёргивает. Сохань это замечает.

– Потому что они не бежали... Потому что кровь их безвинная, а такую

кровь только другой кровью смыть можно – либо чужой, либо своей. Свою

тебе жалко. Вот.

– Ну, раздул кадило... Брось эти мысли и пошли, давай, нам ещё топать

и топать. – Есаулов улыбается и чувствует – улыбка получилась. Это хо-

рошо.

Затем он коротко машет рукой, как бы приглашая в путь, резко пово-

рачивается на девяносто градусов, почти по-уставному, и твёрдой походкой

идёт в прежнем направлении. Он идёт и жадно слушает. Во время разговора

заметил Есаулов, что автомат у напарника стоит на предохранителе. «Будет


84

щелчок, нет?» Щелчка нету. Нету и нету... «Проклятые нервы! Голос-то как

просел, как у молодого петуха. Заметил ли? наверно, заметил. Вот тебе и

молчун, вот тебе и из учёбки... Ах ты, Кочерга! Нехорошо, что впереди иду,

кстати, и шагов что-то не слышно». Ухо Есаулова жадное, проявись желан-

ный звук – тут же отметит, но звука нет, даже шагов не слышно – стихли.

Он идёт и идёт. Он знает – дорога у них одна. И всё же не выдерживает,

оглядывается.

Сохань далеко. Он уходит в сторону фронта прямо через степь, почти

перпендикулярно дороге. Дорога потом свернёт, наткнётся на речку и свер-

нёт, они ещё утром обратили внимание на этот крюк, но это будет не скоро,

к тому времени Сохань намного опередит Есаулова. Как плохо получилось!

А может, и не плохо, а? Думай, Есаул! Быстро думай!

8

Есаулов прокидывает глазом расстояние и передвигает ползунок при-

цельной планки на сто пятьдесят метров. Расстояние пулевое! То, что нуж-

но. Есаулов не сомневается в себе. Сохань шагает, не оглядываясь, мосласто

размахивая правой рукой. «Кочерга! Как утром надел автомат на левое пле-

чо, так и не сменил ни разу». Длинная фигура его чётко обозначена. Хорошо

видна пилотка, нелепо сдвинутая на затылок. Старики так пилотки не носят.

Взгляд Есаулова остр.

Он становится на правое колено и привычно совмещает в прорези мушку

и спину уходящего. Очередь должна быть короткой, в два патрона, как в

тире. Уже указательный палец плавно ведёт спусковой крючок, уже привыч-

но замирает всё в груди, когда три души, те самые, выстраиваются в колонну

между стрелком и целью. Есаулов вдруг замечает, что он не видит мише-

ни. Вместо чёткого силуэта обозначилось серое размазанное пятно. Зрение

его никогда не подводило. Есаулов протирает глаза, сдвигается интуитивно

вправо и целится снова. Контур уходящего человека опять чёток. За какую-

то долю секунды до выстрела цель снова размазывается, снова превращает-

ся в серое пятно, но очередь уже не остановить.

– Ту-тук. – Две пули, одна за другой, прошивают бездомные души и

улетают за четвёртой.

Есаулов видит, как Сохань останавливается, тянет с плеча автомат, раз-

ворачивается лицом к стрелявшему и падает на спину. Всё это так мед-лен-


85

но! Не слышно, как он грохается длинной своей спиной о земной шар, и тем

более не слышно, как щёлкает планка предохранителя.

Стрелок встает. Отряхивает с колена пыль. У самых ног его ласточка –

шасть, почти сапог касается. Убийце всегда хочется посмотреть на свою

жертву.

Сохань лежит на спине, широко раскинув ноги. Голова запрокинута, ка-

дык торчит, правая рука под себя подвёрнута, левая отброшена, сжимает ав-

томат. Внимание Есаулова задерживается на подошвах сапог: изношенные,

они светятся жёлтыми шляпками гвоздей и кажутся такими ветхими, такими

неземными. «Вот и всё, Кочерга! Какой день поганый выдался... Ишь ты,

автомат-то как зажал, аж пальцы с...»

Есаулов не успевает додумать, договорить. Он вдруг всё понимает, он

стонет от досады, рвёт с плеча автомат, но поздно. Очереди нет, звучит оди-

ночный выстрел – тук! Пуля бьёт Есаулова в правое плечо и разворачива-

ет его. Чуть-чуть. Он роняет автомат, сгибается от боли и левой ладонью

зажимает мокрое. Кровь стучит сквозь пальцы, рукав гимнастёрки быстро

темнеет.

– Я же говорил, что тебе свою жалко.

Сохань стрелял с левой руки, как из пистолета. Старлей учил такой

стрельбе. Хороший старлей. Сохань – левша. Есаулов об этом не знал, да

разве в этом дело.

Потом Сохань разорвёт нижнюю свою сорочку и перевяжет Есаулову

рану. А ещё потом с места последнего события в разные стороны уйдут: в

сторону фронта – два русских солдата, а в сторону расстрелянных плен-

ных – три души...

Июль, село Кухновское

Есаулов разбудил нас в шесть утра, как раз перед побудкой. Слышу

голос:

– Мне писаку вашего!

Это он с нашим дежурным. Встаю быстренько, похоже, прочитал, иначе

чего бы так рано припёрся. Кстати, Есаулов уже мне не нравился.

– Серёга! Иди, водовоз твой пришёл.

Это дежурный. Есаулов после читки моего рассказа и ребятам не нра-

вится.


86

Я умылся, вышел на крыльцо. Заря в полнеба. На детском буме, ни-

зеньком и сильно подгнившем, спиною к школе сидит Есаулов. Трава в росе.

Прохладно.

– Здравствуйте, Михаил Ерофеевич.

Мне очень уж хочется, чтобы рассказ походил на правду.

9

– Брехня всё это, Пушкин!

Лицо у водовоза помятое и злое. Он потряс листами, аккуратно свёрну-

тыми в трубку, и встал. Встал, но тут же сел.

– Да я не говорю, что правда. Хоть похоже?

– Похожа, похожа... Свинья на ежа, да щетинка не та. Слыхал?.. На-

парник первый в меня пальнул, первый! А ты что пишешь, да ещё – в спину.

Это раз. – Он встал, выпрямил указательный палец. – Потом, вот... э-э, –

он раскрыл листы и, отыскав нужное место, прочитал: «... идёт и пасьянс

раскладывает». Это что за хреновина?

– Это игра такая в карты, пасьянс называется.

– Во-во, я так и подумал. Я в эти карты ни в жисть не играл, кроме как

в дурачка. А ты што!.. И не в степи это было. Потом души какие-то, бого-

мольный, што ль?

– Ну, могло бы и в степи. – Я на души не отвлекаюсь. Что ему души?

– Могло... Как же! В степи всё видно, в степи своего стрелять – это

тебе не в лесу, где сумрак... Убил-то я пленных в Литве, а там леса кругом.

Потом мы на хутор зашли, там и разругались. Посля, когда уже от хутора с

километр отошли, он в меня и пальнул... Первый!

– А вы, Михаил Ерофеевич, а вы?

– Отстань... – Есаулов умолк и нахохлился.

Вот тебе и водовоз! Кокнул, значит, напарника. Выходило, что так, а как

иначе, если пальба пошла, если узел смертно завязан?

Он опять сел на бум, уже солнце из-за кустов вылезло, уже ребята с

крыльца два раза махали – айда завтракать, а он всё сидел и сидел, нахох-

лившись, как серая тяжёлая птица...

Наконец я спросил:

– А Шаповалов?

– Это кто? – Есаулов очнулся.


87

– Ну, капитан ваш, ротный.

– А-а, Рябинин-то... Откуда ты на мою голову свалился? Писака чёртов!

– Как откуда, Михаил Ерофеевич? Это ж вы меня заставили писать.

Поубивали пленных, напарника вот... Я-то здесь при чём? Просто захотел

с вами посоветоваться, может, чего и подскажете. Про сумрак я как-то не

догадался, мне казалось, что всё на свету должно бы быть, чтоб все это ви-

дели – и жаворонок, и ласточка – и чтобы вы обязательно промахнулись, а

напарник бы вас – чик, и живого в роту привёл... Ну, как в рассказе.

– Ох, шустрый какой... В роту! А кто бы тебе тогда про это рассказал?

– Да уж... Но всё-таки Шаповалов догадался или нет?

– Рябинин!!!

– Пусть Рябинин, Михаил Ерофеевич, пусть. Догадался или нет?

– Без догадок узнал, когда связь со штабом наладили. Звонил...

– Ну?

– Баранки гну! – Есаулов матерно выругался. – Ишь, чего захотел.

Погиб он, погиб. – И раздельно. – В бо-ю!..

– Ну, дед! Ты ж преступник, дед! Как живёшь?

Есаулов молчал.

– Давай сюда рассказ! Ещё сто лет жить собрался!

– Рассказ? А вот не хочешь, – он сунул в мою сторону кукиш. Ноготь на

большом пальце жёлтый, грубый, в крючок загнут. – А вот тебе, вот, – он

вскочил и, развернув трубку, разодрал всю пачку на четыре части (а я-то ста-

рался!). Разодрал и обрывки в карман сунул. Сунул в карман и медленными

тяжёлыми шагами пошёл со школьного двора. Около ворот остановился.

– Не было этого, слышишь, не было! Всё выдумки!.. Собачьи!..

Когда я вернулся к ребятам, каша уже остыла.

– Ну, что дед? – Олег правил оселком топор.

– Говорит, что брехня это. Говорит, нельзя в степи убивать. Видно, гово-

рит. Считает, что лучше это делать в лесу, там сумрак...

– Ну и дед!

– Ага... дед... напарника кокнул, Признался. Где-то в Литве, говорит.

И ротного, похоже...

– Вот! – Олег хлопнул себя по колену и отложил топор. – Вот! Я же

говорил, что что-то в твоём рассказе не то. Понимаешь, матёрый вояка,

с гвоздём в башке и... промахнулся. Нельзя ему промахиваться...


88

– И пусть нельзя. – Я отхлебнул холодного чаю. – Андрея убивать

не буду. Понимаешь, убью Андрея, значит, надо и Шаповалова убивать...

Цепочка-то связана. А там ещё прицепится кто-нибудь. Пусть уж лучше

Есаулова растрибуналят.

– Конечно, пусть. – Олег усмехнулся. – В баньку пригласил, убивец.

Веничком! Бр-р... Подъём, бригада! Три венца заведём и за стропила возь-

мёмся...

10

Коровник близился к финалу, завели венцы, вывесили стропила. Водо-

воз мимо нас больше не ездил. Рассказ я перебелил ещё раз, менять ничего

не стал. Про речку не забыл. Там же, где дорога крюк делает, и прочертил

её. Речушка... Узенькая такая. Ну, и ладно, пусть узенькая, главное, чтобы

ласточка напиться могла.

А рассказ мой тогда не напечатали. Нетипично, мол...

Март, 1989, пос. Кузьмолово


КОЗЛОВ Анатолий Юрьевич родился 1

февраля 1964, в г. Омске. Окончил Ленинградский

инженерно-экономический институт им. П.Тольятти

(1991). Работал инженером-экономистом в строи-

тельстве, преподавал в ВУЗе (строительные специ-

альности, экономика). Первая публикация в 1992

году. Участник конференции молодых писателей

Северо- Запада (2005). Лауреат национальной

литературной премии «Золотое перо Руси» (2008).

Дипломант Всероссийской премии им. Александра

Невского (2010). Автор 5 книг прозы. Член Союза

писателей России с 2005 года.

Анатолий КОЗЛОВ

ПЕРВЫЕ ОПЫТЫ

Рассказ

Тут уж ничего не поделаешь, но именно та обстановка, которой окружён

сызмальства каждый человек, формирует основные качества его характера,

проявляющиеся во всей красе на протяжение оставшейся жизни. А потому

нередко жизнь героев начинают описывать с ранних лет. Чтобы всем уже

было совершенно ясно, откуда что взялось и к чему это привело.

В ту пору Шестаков жил в далёком заштатном городке, далеко за Ура-

лом. Это теперь его мятежный дух занёс Георгия Петровича в нашу север-

ную Пальмиру, а родился и вырос он в глубинке. Впрочем, если рассуждать

с точки зрения работы духа и душевной теплоты, то ещё надо бы разобрать-

ся, где глубинка, а где глубина.

А с точки зрения индустриализации и прогресса родина Шестакова –

это невзрачный пыльный городишко, единственным достоянием которого

являлся завод по выпуску котлов различной мощности. На этом заводе и

начал свою трудовую стезю Георгий Шестаков.

В те времена было принято молодых рабочих (а Шестаков был, несо-

мненно, молод) задействовать в различных непроизводственных мероприя-

тиях, таких как уборка картофеля, субботники, митинги в поддержку, демон-

страции и тому подобные общественно необходимые дела.

90

Шестаков исключением не являлся. Но в этот раз случай подвернулся

особый, скорбный случай. Умер один уважаемый рабочий, член профсоюза.

Вот профком и отрядил Жору выразить свои профкомовские соболезнова-

ния и возложить в положенном месте венок с траурной лентой, на которой

золотом по чёрному писано неизменное: «От профсоюзного комитета».

Шестакову хоть и представилась возможность отдохнуть от работы в цеху

за государственный счёт, говоря откровенно, само по себе поручение не об-

радовало. Молодости вообще не свойственна любовь к траурным процедурам,

хотя в юности, как никогда, одолевают думы о вечности и смерти. Особенно

натуры поэтические, склонные к романтике и возвышенным мечтам.

Поутру в мрачном предчувствии, надевая новый чёрный кримплено-

вый костюм, справленный к седьмому ноября, Шестаков взглянул на себя

в зеркало и не без удовольствия хмыкнул: «Как жених». Даже тёмно-синяя

рубаха и чёрный отцовский галстук не исправляли положения и не могли за-

глушить цветущей молодости, сияющей на его лице. Георгий долго сомневал-

ся: полить ли свежевымытую голову дорогим пахучим одеколоном «Шипр»

или это будет признаком необоснованной радости. Что делать. Отсутствие

опыта в подобных кампаниях давало себя знать. В конце концов, он всё же

прыснул пару раз из пульверизатора на голову и под каждую мышку – на

случай жаркого дня. Природная интеллигентность тоже не отпускает чело-

века ни на минуту, если уже она в нём поселилась.

Прихватив профкомовский венок, Георгий вышел на улицу и, закурив

«Родопи», поплёлся на окраину города, к дому покойного. День выдался,

как назло, жаркий. Солнце словно ждало, когда Шестаков выйдет на улицу

в своём скорбном наряде, и тут же, точно остервенев, накинулось на него и

так припекло, будто он из своего механического цеха попал в литейку. Поэ-

тому, когда Георгий доплёлся до места выноса тела, сжимая потными руками

искусственные погребальные листья, лицо его утратило утреннюю свежесть

и было в грязных полосах от размазанной налипшей пыли. Воротник рубахи

намок и пропитался стекающей по нему грязью.

Шестаков появился вовремя. Траурная процессия уже готовилась к вы-

ходу, только никак не могли решить – кто будет нести тело. В этом, соб-

ственно, не было ничего удивительного. Путь предстоял неблизкий по жаре,

по пыльной дороге до самого кладбища, медленно и скорбно. Потому требо-

вались люди выносливые, стойкие в моральном и физическом отношении. Не

Анатолий Козлов

91

хватало как раз одного человека. Само собой, Шестакова тут же приобщили

к делу (к телу), отобрав у него венок и вручив край полотенца, поддержива-

ющего гроб. Взявшему в руки погребальное полотнище Шестакову неожи-

данно, но сильно захотелось перекреститься. Но он сейчас же вспомнил, что,

во-первых, – выполняет задание профсоюзного комитета, во-вторых, – он

член комсомольской организации, и в-третьих, – совершенно не помнит, как

это нужно делать. Поэтому, отогнав от себя крамольные мысли, Георгий со-

средоточился на происходящем.

Оркестр ударил в литавры, и все двинулись, провожая товарища в по-

следний путь. Впереди музыканты, гроб с телом, двое с крышкой и так да-

лее, в порядке, установленном регламентом. Молча, неторопливо, скорбя и

вытирая слёзы, с плачем, раздававшимся вблизи гроба, в общем, с полным

набором всех выражений горя, которые неизменно сопровождали удалив-

шиеся в небытие траурные процессии. Зрелище, что и говорить, печальней-

шее.

Но недаром с самого начала во всём ощущалось противоречие. И уж где

угодно, а только не у нас печальный вид шествия соответствует такому же

печальному настроению его участников.

Крышку несли два родственничка покойного. Как выяснилось позже –

его младшие братья. И поначалу Шестаков никак не мог понять, почему

близкие родственники не несут усопшего? Для уяснения данного момента

нужно описать внешность этих братьев. Коротко стриженые (а в то время

такие стрижки были не в моде), с красными опухшими лицами, и руки их

были сплошь синими от бесчисленного множества наколок. Модное нынче

слово «татуировка» тогда тоже в просторечии не употреблялось. Помимо

обычных хвостатых девок в чешуе, аббревиатур типа «ЗЛО» и «СЛОН»,

якорей и прочего у обоих на руках синели могильные холмики с крестами и

ножи со стекающей с них, въевшейся в кожу чернильной кровью. В отличие

от нынешних, в те времена простые смертные таких украшений не носили.

Это была прерогатива уголовников. Своеобразный вызов обществу и отли-

чительный знак, по которому «рыбак» узнавал «рыбака». В такой вот раз-

весёлой компании оказался Шестаков. А если представить пыль, от которой

все лица вскоре стали серыми, полдневное солнце и тяжкую ношу, то можно

вообразить, какие мучения испытывал он. То есть, к ранее начавшимся муче-

ниям физическим прибавились ещё и терзания душевного характера.

Первые опыты

92

Но Шестаков и не подозревал, что приключения этого дня только начи-

наются. Идти в таком аду, без передыху – совершенно невозможно. Музы-

канты время от времени вынимали изо рта мундштуки, переводили дыхание,

утирали пот носовыми платками, закуривали. Вся процессия останавлива-

лась, и все отдыхали, кроме покойного, который без устали сохранял до-

стоинство и пронзительность царящей атмосферы. Но останавливаться на

таком пекле и стоять, продолжая мучения, было совершенно бессмысленно.

А потому как-то само собой проявилось компромиссное, но спасительное

решение. Дело в том, что по пути следования находилось несколько заку-

сочных. Вот они и были пунктами остановок. Кто-то бегал глотнуть пивка

для утоления жажды, после пива решили, что и соточку под бутерброд не

помешает. Это те, у кого руки были ничем не заняты. Но уже на втором

привале несущие венки тоже не выдержали и побежали охладиться, оста-

вив искусственные цветы и листья у входа в заведение. Два разукрашенных

родственничка тоже рванули, не выпуская из рук крышку. Они поставили её

на «попа» рядом с венками и преспокойно скрылись под прохладной сенью

питейного заведения.

Подобное украшение у дверей забегаловки стало вызывать смятение у

входящих и лёгкий испуг выходящих посетителей. Один изрядно заправив-

шийся котельщик вообще боялся выйти, считая, что если он ступит за порог,

то его немедленно похоронят заживо.

От такого философского отношения окружающих к вопросам жизни и

смерти, от жары и прочего у Шестакова помутилось в голове. Всю остав-

шуюся часть пути он уже воспринимал и помнил с трудом. Венки с лента-

ми давным-давно все перепутали, и каждый нёс то, что подвернулось под

руку: где соратники-сослуживцы, где родственники и представители раз-

личных организаций – вовсе было не разобрать. Венок от профкома нес те-

перь какой-то конопатый пацан, почти волоча его по земле. Лица тащивших

крышку гроба сливались с покрывающим её кумачом. При этом они что-то

негромко напевали в такт оркестру.

Естественно, при таком обороте дела процедуру погребения сократи-

ли до минимума, лишь ненадолго прервав её минутной прощальной речью.

С радостью в сердце Шестаков возложил венок, считая на этом, что долг

свой он выполнил с честью. Однако, когда он собрался уходить, дорогу ему

преградили два брата.


93

– Ты куда, братан, а поминки?

Шестаков попытался улыбнуться.

– Спасибо ребята, я пойду.

Братья схватили его за руки.

– Брата не уважаешь?

– Брезгуешь простыми харчами?

Глядя в их осоловевшие от жары и спиртного глаза, Георгий понял всю

бесполезность спора и сделал вид, что согласился, думая улизнуть по дороге.

Но родственнички вцепились в его запястья, как в крышку гроба, да так и

дотащили его до траурного стола.

В доме усопшего уже всё было готово к тризне. Длинный стол без ска-

тертей со скамьями по бокам. Солёные огурцы в эмалированных тазиках,

стройные ряды бутылок нагревшейся за день «Русской» в бравых «беско-

зырках», миски с варёным картофелем.

За столом братья усадили его меж собой на скамейку. Один пододвинул

Шестакову традиционный гранёный стакан, второй набулькал туда водки

до краёв. Кто-то сказал краткий тост. Измученный жаждой и никогда не

пивший водку такими дозами, Жора, не задумываясь, схватил стакан и вы-

пил. Но, совершая последний глоток, он заподозрил, что дело начинает при-

нимать скверный оборот. Не успел Шестаков вытереть слёзы и хрустнуть

огурцом, как сидящие по бокам снова наполнили его стакан.

– Ой, ребята, мне больше не нужно, достаточно.

Братья отреагировали мгновенно:

– Пей, сука!

Шестаков зажмурился и выдохнул так, что в стоящем напротив тазике с

огуречным рассолом пошла волна. Всё поплыло у него перед глазами. С тех

пор тёплая водка ещё долго вызывала в нем дрожь и отвращение, и необо-

снованную тошноту.

Меж тем, под влиянием духоты и уже изрядно употреблённого спирт-

ного, поминки незаметно превратились в дикий гужбан с табачной дымовой

завесой. Сидящие за столом громко разговаривали, курили папиросы, не вы-

ходя из-за стола и забывая стряхивать пепел, тушили окурки в тарелках с

объедками, рассказывали анекдоты и байки. Дед Осип, в трезвости ярый

интернационалист и поборник сухого закона, после нескольких доз стано-

вился радикальным шовинистом:


94

– Нельзя пускать жида во власть. Жид мужика выведет под корень. А

что, я вас спрашиваю, есть Россея без мужика?

– Да ладно тебе, Осип Кузьмич, – успокаивали его. – Что ты, в самом деле!

– А ты мне репродуктор не выключай! – стучал Осип кулаком по сто-

лу. – Ты в мою юшку своего таракана не пущай!

– И чем они тебе, дед, не гожи, тоже люди, теорию относительности

изобрели.

– Этой тёрией об насильности брюхо не набьёшь. А я тебе так скажу:

если еврей любит еврея только за то, что он еврей, то могу я не любить еврея

за то же самое?

Как-то в начале очередного недельного запоя Кузьмич притащил домой

молодого кота сивой масти и дал ему кличку Моня. Все домашние восстали и

пытались образумить Осипа Кузьмича. Но Кузьмич упёрся «рогом» и даже

слегка побил жену валенком, положив в него для проформы чугунный гнёт,

употребляемый при засолке озёрных карасей. Животное целую неделю при-

выкало к новой кличке, а когда Осип Кузьмич из запоя вышел и хватился –

оказалось, что время упущено безвозвратно. Кот оказался ярым сионистом и

другие прозвища не признавал напрочь. Зато каждый раз, возвращаясь под

шафе, Кузьмич испытывал истинное удовольствие. Он поднимал котофея за

шкварник и, грозя ему пальцем, приговаривал: «Смотри у меня, мор-да-хей,

я те живо хвост прижму».

Так продолжалось почти месяц: трезвый Осип Кузьмич безбожно клял

всё русское от грабель, которыми сгребал навоз, до правительства, а выпив,

ударялся в котофобию. Но однажды его вызвал к себе участковый милицио-

нер и в популярной форме, ссылаясь на напряжённость мировой обстановки

в период холодной войны, пригрозил международным скандалом. С тех пор

кот стал просто «кис-кис».

– Ты, дедушка, лучше расскажи, как ты против Колчака воевал, – по-

просил кто-то.

– У, понимаешь, – хитро улыбнулся Осип Кузьмич. – Ну, выгнали нас

из окопов, бежим, понимаешь. Вдруг кричат: не туда бежим! Белые в другой

стороне. Развернулись, бежим обратно. Опять не туда! Так целый день и

мечешься, как очумелый…

Шестаков ошалело оглядел застолье. «Да», – подумал он. – «Только

гармошки не хватает».


95

Напротив Шестакова сидела охранница с заводской проходной тётя

Зина со своей дочкой – ровесницей Георгия. Тётя Зина пила водку, не от-

ставая в этом деле от мужчин, и закусывала с таким аппетитом, словно спе-

циально не ела три дня. В какой-то момент, взглянув на Шестакова, она

неожиданно спросила:

– Жорик, а ты ведь не женат?

К этому времени Георгию уже казалось, что у него выросли могучие

ветвистые рога и он, с трудом удерживая равновесие под их тяжестью, от-

рицательно мотнул тяжелеющей головой.

– Н-нет…

– Так вот же невеста тебе!

Тётя Зина толкнула дочку локтем в бок, от чего та начала резко созре-

вать и наполняться спелыми красками.

– Давай мы вас поженим, а?

Народ вокруг ещё больше оживился.

– А чего – хорошая пара!

– И нечего откладывать – пока водка не кончилась!

От этих слов у Шестакова вспотели ладошки. Пытаясь избежать ката-

строфы, он собрал остатки сознания и завертелся, стараясь привлечь внима-

ние своих добровольных телохранителей.

– Братцы, мне бы это… до ветру бы сходить!

Братья переглянулись.

– Ну что ж, пойдём, покурим.

Проконвоировав Шестакова до входной двери, уголовнички уселись на

крылечко, раскуривая папиросы «Север», или, как его ласково называли;

«Северок». А Шестаков засеменил по узкой тропке к деревянной кабинке

на краю огорода, прикидывая на ходу пути бегства. Он накинул крючок и

стал через щелочку следить за братьями. И как только тех кто-то отвлёк

окриком из комнат, Шестаков, стараясь не скрипеть дверью, ужиком вы-

скользнул из сортира и, обогнув его, бросился в заросли лопухов, по пути всё

же угодив ногой в выгребную яму.

Тогда Георгий Петрович Шестаков ещё не был женат, и это всё же об-

легчило его участь. Пойди, объясни – почему выполняя общественное по-

ручение, ты явился так поздно, на бровях, да ещё источая характерный зло-

вонный аромат.


96

Отец Георгия Пётр Тимофеевич Шестаков – ветеран войны и труда,

увидев сыночка, понял сразу всё, но по опыту знал, что в такие минуты

лучше митингов не устраивать. Он молча впустил чадо и велел ему идти

спать, предварительно приказав жене поставить рядом с кроватью Георгия

тазик.

Утром, завтракая перед работой, Шестаков старший с едкой ухмылкой

смотрел, как Шестаков младший в трусах и майке выполз на кухню и жадно

припал к водопроводному крану.

– Орлята учатся летать! – саркастически прокомментировал он увиден-

ное словами из популярной патриотической песни.

С тех пор Шестаков имел твёрдо отвращение к общественной деятель-

ности, тёплым напиткам и уголовному миру.


БОБКОВА Зоя Степановна (Литературное имя

Зоя Бобкова) – поэт, прозаик, журналист. Родилась

в Харбинской эмиграции (по паспорту в г. Чита). По-

теряв родителей (отца посадили по 58-й статье, мать

умерла), с пяти лет воспитывалась: четыре года в приюте

г. Харбин (Китай), затем с 1953 года – в детском доме

г. Читы до окончания школы. Окончила ЛФЭИ им.

Вознесенского, работала в Гатчине Ленинградской об-

ласти на предприятиях и в НИИ, потом корреспонден-

том в местных газетах. С 2006 года – редактор и учре-

дитель газеты «Приневский край», которую выпускал

писатель А. И. Куприн, проживая в Гатчине.

Первая публикация в 1970 г. Автор более 20 книг

и многочисленных публикаций.

Лауреат фестиваля «На берегах Невы» в номинации «Лучший текст песни»,

(2002 г.). Лауреат I степени в номинации «Автор слов песни о Петербурге» к 300-

летию города, (2003 г.). Лауреат районного фестиваля авторской и бардовской песни

в номинации «Лучший текст песни»(2003 г.). Лауреат Литературной премии имени

поэта Николая Тихонова (2009 г.). Дипломант премии «Добрая лира» (2010 г.).

Лауреат премии им. Е. Р. Дашковой, в номинации «Журналист» (2011 г.). Имеет

около 30-ти Почётных грамот, Благодарностей, Благодарственных писем, Дипло-

мов от администраций и общественных организаций.

Награждена. Памятной медалью «А. П. Чехов. 1860–1904» (2009 г.), Па-

мятной медалью: «А.С. Грибоедов. 1795-1829» (2011 г.), Памятным знаком: «4-й

гвардейский миномётный полк» За отличие в общественной ветеранской работе

(2011 г.).

Зоя БОБКОВА

ПУШИСТЫЙ УГОЛОВНИК

Из книги «Листочки моей жизни»

КОТА с тяжёлым уголовным прошлым привезли мне на перевоспитание,

решив, что моя гатчинская квартира то ли тюрьма, то ли ссылка, то ли испра-

вительный дом. А осудили его по двум серьёзным статьям. Первая – это ст.

214 УК РФ «Вандализм», то есть осквернение зданий или иных сооруже-

ний, порча имущества на общественном транспорте или в иных обществен-

ных местах. Наказывается, совершивший эти действия, штрафом в размере

98

до сорока тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода

осуждённого за период до трёх месяцев, либо обязательными работами на

срок до трёхсот шестидесяти часов, либо исправительными работами на срок

до одного года, либо арестом на срок до трёх месяцев.

Вторая статья у кота была гораздо серьёзнее, № 111 и называется она

«Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, опасного для жизни

человека, или повлекшего за собой потерю зрения, речи, слуха или какого-

либо органа, либо утрату органом его функций, или выразившегося в неиз-

гладимом обезображении лица, а также причинение иного вреда здоровью,

опасного для жизни или вызвавшего расстройство здоровья, соединённое со

значительной стойкой утратой общей трудоспособности».

По этой статье наказывают лишением свободы на срок от двух до вось-

ми лет.

Кот был бы приговорён по вышеуказанным статьям, если бы всё сверши-

лось по закону, но хозяйка, доведённая до отчаяния, могла совершить и про-

тивоправные действия, как то – выбросить кота просто на улицу, выбросить

кота с 12-го этажа или просто усыпить. Эти угрозы раздавались в квартире

постоянно после каждого очередного беспредельного действия кота.

Но я предложила пока жизни кота не лишать, а привезти ко мне на пере-

воспитание.

Конечно, всерьёз никто мою квартиру тюрьмой не считал. У меня довольно

уютное гнёздышко, мне в нём дышится хорошо и живётся уже более двадцати

лет, не то чтобы совсем хорошо, но терпимо и даже выше, чем терпимо.

Всё-таки нужно быть благодарным тем стенам, которые оберегают тебя

от природных катаклизмов. В них, кстати, под простым белёным потолком

вырос и мой сын в почти могучего мужчину, правда, со своими заморочками,

но вырос и в меру своих способностей и возможностей состоялся.

Была единственная неувязочка – его годы уже подбирались к сороков-

нику, а он не был женат, и детей, даже незаконных, у него в природе не

существовало.

Разговоры на эту деликатную тему происходили постоянно, но сдвигов

не было, хотя, случалось, что приводил он по молодости лет в дом дивчину,

с которой пытался создать супружеский союз. Но долго такие эйфорические

дни не длились, и опять он оставался холостяком, продолжая свой роман с

пивом и дружками, последние постоянно менялись.

Зоя Бобкова

99

Уже после тридцати пяти лет сошёлся он с девицей красной, проживающей

далеко от дома. Живёт и месяц, и год, и полтора года, а ни детей, ни оконча-

тельного решения на счёт женитьбы не просматривается. Я в их отношения не

лезу, раз он меня с девицей не знакомит, значит, так и нужно. Ему виднее.

Оставаться без детей, прожив жизнь, – это трагедия. Но остаться без

внуков – это трагедия в кубе. Ведь жизнь потрачена на то, чтобы вырас-

тить дитёнка, а он оказался пустоцветом. Тратить жизнь на пустоцвет очень

обидно. Говорила я с сыном на эту тему, говорила, но всё без толку. И в

один, не знаю, прекрасный или не прекрасный день я подумала чётко и ясно:

«Раз не даёт Бог внуков, значит, так и надо!». Смирилась я внутри с реше-

нием Всевышнего.

И надо же такому случиться, буквально через неделю сын мне объявляет,

что его невенчанная, не оформленная супружница беременна. Да не просто,

абы как, одним, а, аж, двумя сразу. Звонит мне она по телефону и говорит,

что делать она аборт не будет.

Тут я засуетилась: дети не должны быть безотцовщиной, срочно

в ЗАГС.

Но мы далеко отошли от основной темы этого повествования.

Итак, про кота-котофеича. Цвета он у нас редкого, кофе с молоком. Имя

у него для животного странное – Марк. Произносить его неудобно: «Марк,

Марк, Марк, Марк», – язык сломаешь. Называли его в семействе Маркуша.

Это ещё более-менее. Жил он в этом доме лет восемь. Маркуша – сын кошки,

которая находилась у них лет десять. В общем, свой в доску член семейства, са-

мый коренной из всех коренных. Одним словом, потомственный хозяин в доме.

Но вёл себя этот хозяин непозволительно пакостно, хотя кормили его

на удивление отменно. Лопал Маркуша исключительно консервы «Kitekat».

Хозяйка даже знала, что он не любит: всё, что с печенью, ему не предлага-

лось. Наел котяра отменное брюхо, ещё чуть-чуть и оно волочилось бы по

полу. Но, несмотря на отличное пропитание и заботу о нём, гадил, подлец,

везде тоже отменно, хотя в туалете для него стояло два корытца со специаль-

ными для этой цели опилками. Он их, видимо, под настроение, иногда наве-

щал, но, в основном, продукты жизнедеятельности своего организма остав-

лял в любом месте квартиры. В доме стоял удушающий запах. Открываешь

дверь, и, кажется, вонь вышибет тебя из квартиры. Полчасика посидишь,

уже привыкаешь к этому «аромату».

Пушистый уголовник

100

Любимыми его объектами была обувь. Он испортил несколько пар сапог

и кроссовки, тапочки тоже не обходил стороной. Сначала пробовали их от-

мывать, но запах въедался намертво. Приходилось, в конце концов, всё это

спускать в мусоропровод.

Разорения в бюджете семьи были колоссальными.

Но это оказалось мелочью, когда он приступил к близкому знакомству

с мебелью. Недавно купленный диван ему чрезвычайно понравился. Он на-

чал его активно осваивать: пахал на нём, как целинник в Казахстане, днём и

ночью. И не поймаешь, хитрушу, чтобы носом потыкать. Всегда свои дивер-

сионные акты совершал в полнейшей тайне, умел как-то разведывать обста-

новку, выжидал, сколько нужно. И бах-ба-бах! Свежий запах даже сквозь

привычку всегда сильно шибал в нос. Хозяйка начинала поиски, и быстро

находила место приложения Маркушиных усилий (в этих случаях она упо-

доблялась опытной овчарке).

Если это местечко отыскивалось в коридоре или в комнатах на полу, то

Маркуша изымался из своего ангельского сна, и хозяйка производила бое-

вые действия: её твёрдая рука крепко схватывала его за шкирятник, а потом

начиналось привычное уже для всех, в том числе, и для кота тыканье носом

в испражнения. Кот визжал, изворачивался, но после тыканья его всё равно

запирали в туалет или на лоджию.

Но эти меры воздействия не помогали, и где-то через полдня после вы-

хода из заключения он опять пакостил. Диван – любимый туалет Марку-

ши был выброшен, угол зиял первозданной пустотой, а кот нашёл себе ещё

один, тоже мягкий, туалет. Им стало большое, прекрасной обивки, кресло.

Другое – он не портил, поскольку любил в нём почивать, а за соседнее крес-

ло принялся всерьёз. Как ему самому-то было приятно находиться в такой

зловонной атмосфере? У него это не спросишь, да и он не ответит.

Когда в квартире появились маленькие комочки новой человеческой пло-

ти, две расчудесные девчоночки, Маркуша внимательно стал их изучать:

сядет напротив них и неотрывно смотрит.

Что там у него в голове прокручивалось, неизвестно, но его жгучее любо-

пытство было налицо, он не отходил от них, даже когда они пищали, а это у

них получалось на «пять». Заинтересованность кота в новых жильцах была

быстро замечена, и его стали удалять из комнаты – вдруг оцарапает. «Он

ведь у нас безбашенный», – говорили люди про Маркушу. Не знаю, что у


101

кота заклинило в голове, но как бы его ни наказывали, он делал свои пакост-

ные дела с ещё большим рвением. Чем чаще хозяйка его трясла и лупила со

всего маху, чем чаще она гонялась за ним со шваброй, да ещё этим твёрдым

предметом поддавала, тем чаще он гадил.

Но, видимо, совесть свою он не всю в себе истребил – после очередного

пакостного деяния кот сам заходил в туалет, ложился на опилки и лежал не-

подвижно в своём корытце, в которое ему нужно было писать, а не спасаться

в нём от наказания.

Поскольку в квартире царила вонь, но к ней быстро привыкали, то ино-

гда очередной террористический акт Маркуши просто не замечали, но, уви-

дев его самолично наказанного в туалете, лежащим в корытце, хозяйка со

словами: «Ишь, какой совестливый!» начинала искать место приложения его

усилий и быстро находила. После этого его ждала очередная взбучка. И так

изо дня в день.

С улицы было не войти в квартиру, не заткнув нос, а каково приходилось

младенцам, девочкам-близняшкам, которых и гулять-то вывозили далеко не

каждый день! Но и это было ещё не всё. Апогей его злодеяний, по которому

он приговаривался к статье № 111, всё же наступил. Накануне в кварти-

ру приходили гости, соседка с двумя детьми. Старшему мальчику было лет

шесть, и он, этак, по-мужски, крепко ухватил Маркушу за хвост. Видимо,

потаскал изрядно, и в один из следующих дней, наверное, после долгих раз-

думий о свой дальнейшей судьбе в обществе подрастающего поколения, ког-

да одна из шестимесячных девочек поползла в его сторону, он саданул лапой

по её личику. Был громкий рёв ребёнка, был кровавый шрам на круглой пух-

лой щёчке Валерочки, и судьба кота была решена: его постановили отвести

ко мне на исправление.

Для Маркуши началась новая жизнь. Считается, что этим животным

важнее дом, а не хозяева, поэтому у меня были опасения, что приживаться

он будет с трудом или вообще зачахнет в тоске. Но вот уже прошло два ме-

сяца, а кот цветёт и пахнет.

Первые два дня он активно знакомился с новой территорией: облазил все

уголки, сунул свой нос во все шкафчики. Подойдет к новому объекту зна-

комства, и начинает скрестись. Я опасалась, что всю полировку моей стенки

исцарапает. Но ничего, всё в порядке, следов когтей на шкафах не видно,

хотя звуки производит довольно агрессивные.


102

И настойчивый такой: царапает до тех пор, пока не открою дверку. В

некоторые места я его всё-таки не пускаю, туда, где лежат лекарства, ста-

рые пластинки, книги. Так он настырничает всё равно, но я стою на своём,

говорю ему: «Туда нельзя».

Несколько дней он меня донимал, чтобы я открыла все шкафчики, но я

устояла. И он отстал, открывает теперь уже сам те места, куда можно сунуть

свой любознательный нос. Также я его не пускаю в «тёщину комнату» и в

ванную. Там для него опасно: в комнате коробки ему на голову свалятся, под

ванну залезет, и вдруг застрянет. Он долго настырничал, но я была непре-

клонна. И отстал, шельмец.

В первый же день на новом месте он по привычке написал на ковёр у вхо-

да. Отметил своё место. «Аромат», надо заметить, сногсшибательный. Ну,

думаю, пропала я теперь. Но решила бороться. Указала ему на его пакость,

сказала (просто сказала) «Этого делать нельзя». Показала место в туалете.

На второй день он опять в этот же угол написал. Опять ему сказала, не

била, не тыкала, просто сказала, а на то место поставила корытце с двойным

дном.

Захожу домой в третий день, запашок есть, но смотрю, а он такой важ-

ный, с задранным носом, сидит около корытца в прихожей. На меня не смо-

трит, но сидит в выжидательной позе. Я заглянула в корытце, а там написа-

но. Ну, уж тут я его стала гладить да ласкать. Хвалила от всей души, но всё

же показала место в туалете.

На четвёртый день свершилось то, к чему я его вела, он сделал свои дела,

где нужно.

С тех пор проблем по этой части с ним у меня пока нет. Захожу в кварти-

ру с улицы, ни запаха кота, ни запаха его испражнений. Совсем чудненько!

Даже когда я уезжаю к внучкам на сутки, в квартире полный порядок.

Но, видимо, как награду за дисциплинированность, он требует повы-

шенного внимания к своей персоне. Как он только пожелает, я его глажу

по шёрстке, приговариваю ласковые слова. Он млеет от удовольствия. По-

скольку я много печатаю, он и тут пристраивается под мою руку: ложится

перед компьютером, и я одной рукой набираю слова, а другой – его гла-

жу. Выявилась ещё одна проблема: кот оказался настолько пушистым, что

шерсть, как тополиный пух, летала по квартире. Приходилось постоянно её

собирать. Да ещё, как его долго глажу, стали появляться признаки аллергии:


103

нос заложит – не продохнуть. Да и вредные привычки так быстро не про-

ходят, и иногда он меня может куснуть или поцарапать, непонятно отчего.

Первые дни я вообще ходила с исполосованными руками. А ему хоть бы что!

Он, видите ли, лапой провёл, может, у него это считается, что погладил.

А однажды и ЧП случилось. Он как наестся, начинает мыться, а потом

устраивает гонки по квартире: играет в прятки. В первый раз я поддержала

его игру, гонялась за ним, а он всячески увёртывался. Наконец, я его пойма-

ла. Взяла на руки и говорю: «Ты попался!». И тут же получила мощный удар

в шею всей пятернёй. А когти-то у него ого-го! Хорошо, не в глаз угодил!

Раны были глубокие, и долго не заживали. Приходилось шею в воротник

прятать, не будешь же всем объяснять, что это у меня не засосы или вампир

приложился, а с котом в прятки поиграла.

Не любит, оказывается, Маркуша проигрывать! Он из породы победи-

телей, а не уголовников, и требует к себе достойного отношения. Тут просто

кормёжкой не отделаешься, ему нужно деликатное и уважительное отноше-

ние. Настоящий хозяин дома! Да ещё какой своенравный: из-за своего ха-

рактера чуть жизни не лишился.

Гордый он, конечно, сверх меры, но всё-таки и уголовник самый настоя-

щий. Это показали дальнейшие события.

А случилось вот оно что. Приехала я от внучек, не была всего полтора

дня, и быстро обнаружила, что он обдул мою новую стенку и все документы

на ней лежащие. Тут уж я осерчала: взяла его на руки и потыкала носом в

содеянное. Опустила на пол и остановилась посредине комнаты. Я даже не

могла сначала понять, что произошло. Он, сидя напротив меня, два или три

раза молниеносно кинулся на меня. Удар был, как у кобры, мгновенный, я не

успевала даже сообразить и не отклонилась. Всадил свои когти в губы, шею,

грудь, руку. Отовсюду полилась кровь, я схватила папку и саданула по его

наглой морде. Он удивлённо на меня уставился, я ни разу его ещё не драла.

И больше на меня не кидался. Но весь вечер я ходила с папкой в руках и вся

внутри дрожала. Такую тварь держать дома страшно, что ему ещё стукнет

в голову.

У нас восемь лет жила большущая собака Тарри, американский стаффор-

шертерьер. Собака бойцовая, была чемпионом Санкт-Петербурга по боям.

И на вид настоящая собака Баскервилей. Но этот пёс был воспитан в ува-

жении к человеку, и каждый раз, когда он хотел войти в комнату, он сначала


104

просовывал голову, как бы спрашивая разрешения. Если я скажу «нет», он

поворачивался и уходил. И мы его, такую громадину и страхолюдину, ни

грамма не боялись. А тут маленький, очень симпатичный и такая злобная

гадина, на уровне кобры. Как внешность бывает обманчива!

После его нападения кровь я еле остановила, но ночнушка и ковёр были в

её пятнах. Всё это долго пришлось оттирать. Я уже кота боялась, и ночевать

в свою комнату не пустила. Он всю ночь скрёбся в дверь. Ему бы поспать,

коты – сони, а этот сам не спит и мне не даёт. Настырничает. Я дверь ему

так и не открыла. Часа в четыре ночи скребёж прекратился, я уснула, а в

шесть – опять началось.

Тогда я, как лунатик, почти ничего не понимая, встала, оделась, открыла

коту дверь. И пошла с ним вниз, на улицу. Он шёл за мной. Я открыла вход-

ную дверь и выпустила его на улицу. Он, не оглядываясь на меня, пошёл за

угол. Он на меня не глянул, я на него не глянула.

Был май месяц, птички пели. Я ещё подумала: «Ветер тебе в зад». По-

вернулась и ушла, и уснула, как младенец.

6–9 мая 2012 г.


ШИРСКИЙ Валерий Евгеньевич, родился 24

мая 1938 года, в Ленинграде. Морской офицер, отдав-

ший 30 лет службе в ВМФ. Последние годы служ-

бы занимался преподавательской деятельностью на

Военно-морских кафедрах. Писать начал в 70 годах.

Первые публикации появились в 2000 году. Автор 15

книг. Член Союза писателей России с 2006 года.

Валерий ШИРСКИЙ

НЕ НАДО БЕЖАТЬ, ИНОГДА ПОЛЕЗНО

ОСТАНОВИТЬСЯ

Рассказ

И бежим, и бежим мы всю жизнь. И некогда остановиться. Куда-то

опаздываем, кого-то в беге теряем, кого-то находим, но теряем, как правило,

лучшее, чем находим. И в голову не приходит остановиться, осмотреться,

подвести итоги, все ли лучшие рядом с тобой, и беги себе дальше. Как полез-

но иногда остановиться, кому-то в ответ улыбнуться, с кем-то поговорить,

если даже ты с ним совсем и не знаком. Сколько, возможно, хорошего про-

шло мимо только потому, что вовремя не остановился и, может быть, просто

так, безрассудно, не вышел не на своей остановке. Понятно, конечно, выйти

не на своей остановке, когда голова наполовину седая, да ещё и за женщи-

ной – годы не позволяют. Не мальчишка же какой-то. А надо бы. Может, и

старость приходила бы позднее от таких поступков.

Я с кладбища вышел. Если дальше написать: был сильный мороз, то

будет отдавать неуместным юмором и не будет всё-таки правдой. Прохлад-

но, действительно, было изрядно. В Ленинграде такие неожиданности не

только в апреле бывают.

Итак, был апрель, был Ленинград, с которым теперь, как с близким

другом встречи редки, но безгранично приятны. На кладбище попал не

случайно. Отдал дань памяти близким. Шёл и размышлял, что некоторые

мои знакомые кладбища совсем не посещают. Считают, что те, кто там, не

106

нуждаются в этом. А кто знает, кто в этом нуждается больше? Конечно,

я воспитан в духе материализма и тоже не знаю, видят ли тебя те, к кому ты

приходишь? Но мне кажется, что сами мы в этом нуждаемся, в первую оче-

редь. Приходим, с каким-то отчётом, с какими-то думами; как живёшь ты,

какие поступки совершил за «отчётный период». Постоим, подумаем и, как-

то от чего-то, очистившись, бредём обратно. Был апрель, светило солнце, но

дул пронизывающий ветер. Моя одежда явно не была рассчитана на такую

погоду, хотя вполне модная, по утверждению дочки. На мне был модный

чёрный плащ с приподнятым пижонски воротником, серое кепи. В общем,

мужик ничего. Этого не могла не заметить даже бывшая жена.

К остановке автобуса, где я стоял, подошла женщина. Она вышла из ма-

газина. В руке она держала только что купленный носовой платок и усердно

отрывала от него этикетку. Тоже замёрзла, – подумал я. И только этот пу-

стяк заставил посмотреть на женщину ещё раз. Нет, ей было теплее: на ней

была серая норковая шапка и кожаное пальто. А лицо... Лицо было столь

милым, что хотелось ещё раз посмотреть на него. Посмотрев ещё раз, я уста-

вился на женщину, срочно, до подхода автобуса, отыскивая в ней недостат-

ки, чтобы разочарованно отвернуться. Однако на этот раз что-то ничего не

получалось. Я успел отметить, что и возраст её вполне подходящий, где-то

в районе сорока. А то что-то всё молоденькие попадаются. Она тоже села

в тот же автобус, что и я, идущий до Финляндского вокзала. В автобусе я

потерял женщину из вида и завращал головой, отыскивая милое лицо. Ока-

залось всё проще, как у Есенина: «лицом к лицу, лица не увидать». А она

наблюдала за всеми моими манипуляциями головой и стояла рядом. Когда

наши глаза встретились, женщина добродушно и понимающе улыбнулась,

какой-то светлой и доброй улыбкой. Глаза познакомились. Начался немой

разговор. Вскоре женщина села на освободившееся место и оказалась рядом

со знакомой старушкой, случайно оказавшейся в автобусе. Я, к сожалению,

стоял лицом в другую сторону, и продолжать поиски отрицательных чёрто-

чек было трудно. Но время от времени голова поворачивалась в её сторону,

и взгляды встречались, и в подарок, когда я отворачивался, оставался свет от

её очаровательной улыбки.

К сожалению, всё имеет конец. Вот и станция метро: «Выборгская». Жен-

щина встала и прошла к дверям, к дверям, которые рядом со мной. Ну, думай

же, думай быстрее. Я оглянулся и задумал: если оглянется, если улыбнётся...,

Валерий Ширский

107

то – выхожу! И она оглянулась, и озарила всё вокруг доброй улыбкой, и

вышла. И ещё раз оглянулась, сделав два шага, и ещё раз непосредственно

улыбнулась. Прошли секунды, но, сколько ненужных колебаний пролетело

в моей голове. Вспомнил и про годы, и про седину в голове. Совсем забыл,

как это было раньше и совсем просто. Но, вот, надумал? Сделал движение

к дверям. Двери захлопнулись, и водитель объявил следующую остановку.

Глупо получилось и никак не поправить ошибку. Но вот – идея!

Спросить о женщине у старушки, с которой женщина поздоровалась и

разговорилась. Вышли мы с ней на конечной остановке, у Финляндского

вокзала. Набрался я духа и ринулся к бабусе. Но в это время к ней подошёл,

вышедший следом, мужчина, видимо её сын. И они пошли вместе. Ну, как

объясниться при нём. Бабуся поняла бы, пожалуй, но мужчина явно за не-

нормального примет.

До конца дня эта женщина не выходила из моей головы. Подумал о ней

и перед сном. Во сне приснилось, что днём я поступил иначе. И почему так

засело это событие? Мало ли подобных случаев было. Мало ли прохожих

проходит мимо? Не бежишь же за каждой тебе улыбнувшейся. Наверное,

улыбка была совсем не такая, как у многих. Утром опять вспомнилась эта

обаятельная улыбка.

Днём допекло меня чувство чего-то не сделанного. Выполнив все дела,

намеченные на этот день моей командировки, я вошёл в метро и на «Выборг-

скую». Вышел, был тот же холодный ветер, на мне всё тот же модный, но не

тёплый плащ. Но, увы, нигде не было той тёплой и милой улыбки. Я пошёл в

том направлении, в котором ушла женщина. Куда она могла идти, если оста-

новка эта была её? Значит, и дом близок. Обследовал все магазины, смотрел

и на продавцов и на покупателей. Прошёл обратно. С полчаса стоял на углу,

в надежде, что опять из 262-го автобуса выйдет она. Но не появилась жен-

щина в серой норковой шапке и кожаном пальто, с очаровательной улыбкой

на милом лице, лет сорок которой.

На следующий день уносил меня поезд снова к месту моей службы. До

следующей встречи Ленинград!

До следующей встречи, если она возможна, милая женщина! Я стоял у

окна, смотрел на растворяющийся в сумерках и вдали мой любимый город.

Стоял и философски рассуждал: как необходимо в жизни вовремя приоста-

новить свой бег и выйти однажды не на своей остановке.

Не надо бежать, иногда полезно остановиться

ПОЛИКАРПОВ Сергей Константинович. Ко-

ренной Петербуржец.

После окончания геологического факультета ЛГУ

работал старшим геофизиком аэропартии на поис-

ках золота, алмазов и других полезных ископаемых в

Магаданской обл., на Чукотке, Камчатке, Сахалине, в

европейской России.

С 1994 года служит певчим в церковном хоре.

Автор четырёх книг стихов и двух книг про-

зы. Печатался в альманахах «День русской поэзии»,

«Сфинкс», «Северные цветы», «Духовный собесед-

ник» (Самара), «Петербургские строфы», в журналах

«Аврора», «Родная Ладога» и других коллективных сборниках.

Живёт в Санкт-Петербурге. Член Союза писателей России с 2008 года.

Сергей ПОЛИКАРПОВ

ПАСТУХИ

Рассказ

Когда на Питер наплывают непроглядные сизые тучи и мелкий надо-

едливый дождь наполняет город, так приятно сидеть у окна в тёплой комна-

те с чашечкой кофе на подоконнике! Так радостно знать, что ни дождь, ни

холодный осенний ветер не смогут нарушить твоего уюта. Именно в такие

минуты из глубины памяти всплывают события давно прошедшего времени

и становится невыносимо стыдно. Перед кем? За что? Но хочется выбежать

под дождь и остаться там навсегда.

Это был последний съёмочный вылет сезона. Здесь, на севере Камчат-

ки, сентябрь – уже почти зима, и погоды ждали долго. Она и сегодня была

нелётная, но к полудню «метео» дало прогноз на улучшение в нашу сторону,

и я подписал заявку, понимая, что скорее всего вылет пропадёт даром – низ-

кая облачность не позволит работать. Мы быстро запрыгнули в вертолёт и

взлетели.

Полёт продолжался уже минут сорок, когда в наушниках СПУ1 раздал-

ся знакомый щелчок и командир прохрипел:

1 СПУ – самолётное переговорное устройство.

109

– Шеф, нас снимают на санзадание.

Я обрадовался – уже было видно, что впереди на участке погоды нет.

– За чей счёт? – спросил я.

– Совхоз платит от начала работы.

– Идёт, – согласился я, – а что там у них случилось?

– Табун потеряли вместе с пастухами.

– И где мы его искать будем?

– В стойбище знают… А я знаю, где стойбище.

Вертолёт заложил крутой вираж и, поднявшись метров на двести, под

самые облака, плавно пошёл на север. Я выключил аппаратуру и, отстегнув

ремни, устроился в кресле дремать. Очнулся, когда вертолёт затрясло перед

посадкой. Мы подсели в стойбище оленесовхоза, уточнили предполагаемый

маршрут табуна и взлетели на поиск.

Была середина дня, но казалось, что уже вечер, и от этого становилось

немного боязно: вдруг не успеем вернуться до темноты. Мы летели, удаля-

ясь от базы, почти строго на север по долине реки, усыпанной множеством

озёр-стариц самой причудливой формы. Озёра чёрные, словно бездонные,

проплывали под нами бесконечной чередой. Вертолёт плавно покачивало,

и казалось, что он подвешен к плотным лиловым тучам на невидимой нити

и летит с ними неведомо куда. Высота была совсем небольшая, но облака

прижимали нас всё ниже и ниже. Иногда мы зацепляли их нижнюю кромку,

стёкла мутнели от потоков воды и тогда сквозь монотонный гул мотора ста-

новилось слышно, как бешено колотятся беспомощные дворники. В кабине

было тепло и уютно. Экипаж молчал, словно все уснули. С момента взлёта

прошло около двух часов.

Первым прервал молчание бортмеханик:

– Командир, давай на базу.

– Это зачем ещё?

Голос командира был, как всегда, флегматично-ироническим.

– Зачем, зачем. Затем, что всё равно никого не найдём, а вот база за-

кроется. В тундре ночевать будем? Это уж без меня.

– Без тебя, так без тебя. Можешь выходить. Сейчас приторможу.

Штурман хихикнул. Это подзадорило бортмеханика.

– Горючее на пределе. Только на возврат осталось.

Командир прервал его:

Пастухи

110

– А ты допбак перекачал?

– Ну, перекачал.

– Значит, ещё маленько повисим. Не трусь. Всё, хорош базарить – мы

в районе, всем глядеть по сторонам.

Я высунул голову в блистер, приготовился наблюдать. Равнина кончи-

лась, и пошли невысокие пологие сопки. Когда мы пролетали над их верши-

нами, было видно, как мечется кедровый стланик в порывах ветра от винта

нашего вертолёта.

Вскоре я увидел почти под нами пару пятнистых оленей.

– Командир, вижу оленей. Вроде, домашние.

– Понял, – прохрипело в наушниках. – По левому борту их уже много.

Вертолёт, слегка накренившись, принял влево, и передо мной открылась

широкая холмистая тундра со множеством пасущихся оленей. Они брели по

два, по три, а иногда целыми табунчиками голов по двадцать.

– Заходим, – коротко сказал командир, и машина, сделав широкий

вираж с истошным рёвом, дребезжа всеми железками, пошла вниз.

Мы приземлились на каменистой вершине сопки, заглушили мотор. В

ушах зазвенело.

Открывая дверь, бортмеханик привычно бурчал себе под нос:

– Ишь, сидят уроды, задницу лень оторвать. Гоняешься по всей тундре,

ищешь их, а они и ухом не ведут. У них всё хорошо. Только бензин зря жгли.

Метрах в тридцати от застывшего вертолёта дымился небольшой косте-

рок, возле которого неподвижно сидели двое. Мы подошли всем экипажем.

Один из сидевших у костра был старик коряк с жиденькой бородкой на бу-

ром от загара лице. Второй – мальчик лет двенадцати. Оба в засаленных

рваных ватниках. Они смотрели на нас вопросительно и бесстрастно.

На костерке между тремя камнями стоял котелок, в котором пузырилась

чёрная жидкость.

– Мэ-эй. – Поздоровался я по-корякски.

Старик кивнул, слегка улыбнувшись:

– Амто, тумгутум.

Я присел к костру на гладкий мокрый камень. Это явно понравилось

старику, и он спросил, обращаясь ко мне:

– Издалека, однако, прилетели?

– Из Ачайваяма. Вот послали вас искать. Как же это вы потерялись?

Сергей Поликарпов

111

– Мы, насяльник, не терялись, мы олешка пасём, – удивился он.

– Тут вам еды прислали из стойбища, – сказал командир, – сейчас при-

несём. Где у вас юрта? Куда нести?

– Зачем юрта? Нам и так хорошо. Юрта собирай, разбирай. Время нет.

Пасти надо.

– Живут, как собаки, – в сторону, но довольно громко сказал бор-

тмеханик. – Жрут всякую гадость, смотреть противно. А мы должны их

обслуживать?

Пастухи словно и не слышали этих слов. А я почувствовал, как обожгло

у меня уши. Захотелось дать хаму в глаз. Но сдержался, слава Богу.

Экипаж пошёл к вертолёту за прихваченными со стойбища продуктами,

а я остался у костра.

– Чай пить? – вежливо предложил старик.

– Амынно койнын? – снова по-корякски спросил я.

Он широко улыбнулся, прикрывая заскорузлой пятернёй рот с редкими

жёлтыми зубами. Налил в консервную банку чёрного перекипячённого чая.

– Внук? – кивнул я в сторону безмолвного мальчика.

– Сын, однако.

– Сколько же тебе лет?

– Сорок два будет.

– Ого! – не удержался я.

– Что, старый? Это тундра. Днём бегай, ночью бегай, оленей паси –

здоровье нету, – грустно ответил пастух.

– Да, хуже некуда.

– Нет, лучше некуда. Летом тундра хорошо, зимой тоже хорошо. Олеш-

ки играют, собачки их гоняют, речка блестит... Тундра моя… пополам с сы-

ном. Небо… – он поднял глаза и смутился. – Нет, небо не моё – верхних

людей, родителей. Всё равно – хорошо.

Я растерялся: трудно было понять – хорошо ему или плохо.

– А сын почему не в школе? Сентябрь уже.

Пастух испуганно поглядел на меня:

– Забирать будешь, насяльник?

– Нет, нет, – замахал я руками, – забирать не будем.

Мне вспомнилось, как в конце августа наш борт снимали со съёмки,

чтобы вывозить в интернат школьников, гостивших летом у родителей в та-

Пастухи

112

бунах. Работа была трудной и неблагодарной. Мы искали в тундре одинокие

юрты, подсаживались к ним. Дети плакали и разбегались в разные стороны,

как евражки. Мамки голосили, словно мы их детей в тюрьму забирали. Но

спрятаться в тундре некуда, и нам удавалось отловить большинство школь-

ников. Учиться они не хотели. Мы утешали себя тем, что «учиться надо» и,

что они нам ещё «спасибо» скажут. Однако на душе было скверно, и по при-

лёте весь экипаж, как правило, напивался, чтобы снять стресс.

– Нет, отец, забирать сына не будем, – прервал я свои воспоминания. –

А почему ты не хочешь, чтобы сын учился? Вот выучится, может директо-

ром совхоза станет.

Пастух замотал головой:

– Я не учился, отец не учился, дед не учился. Хороший пастух был.

В Палану ездил на собачках – медаль давали, грамота давали. Хороший

пастух был. А директор в селе живёт, в доме живёт. Собака залает – и не

услышит. Много водки пьёт, жён меняет. Тундра не ходит. Плохо. Здесь

нам хорошо. Здесь мы живём, – многозначительно прибавил он и продол-

жал: – вот племянник мой выучился, водку пить научился, курить научился,

матюги научился, в город уехал – ум потерял. В больнице сидит. Зачем?

Подошёл штурман с ящиком в руках.

– Принимай, старик, подарки.

Пастух заглянул в ящик.

– Консервы не надо, крупа не надо. Чай надо, сахар надо, спички надо.

Больше ничего не надо. Забирай назад. Нам столько не унести.

– Не надо, так – не надо. У нас закусь будет. Прощай, дед, улетаем.

Штурман вскинул слегка полегчавший ящик на плечо и побрёл к вертолёту.

Я стал прощаться. Снял непромокаемый бушлат, протянул пастуху.

– Возьми. Твой-то совсем промок.

Он взял, восторженно оглядел со всех сторон и со вздохом вернул.

– Не надо. Сейчас побежим табун собирать – высохнем. А твой фуфай-

ка совсем хороший, совсем скоро порвётся.

Всё время, пока мы беседовали с отцом, мальчик не произнёс ни слова.

Он глядел на меня, улыбаясь зачарованными, заплывшими от мошки, глаза-

ми. Наверное, радовался, что не забираем его в ненавистный интернат.

Подойдя к вертолёту, я оглянулся. За пологой вершиной сопки рассти-

лалась бескрайняя бурая тундра в крапинах пасущихся оленей. Над ней –

Сергей Поликарпов

113

низкое свинцовое небо. А между небом и землёю – мелкий, как туман,

бесконечный дождь. С вершины сопки тоненьким столбиком поднимался

сиротливый дымок, у основания которого виднелись две крошечные чёрные

фигурки – отца и сына – детей тундры.

Двигатель засвистел стартёром, переходя на рёв. Убирая трап, бортмеха-

ник проорал мне в самое ухо:

– Попил чайку с чумазыми? Сходи к венерологу.

– Дурак, – беззлобно отозвался я.

На душе было тихо и тепло.

Мы резко взлетели и развернулись в сторону базы, где ждали нас су-

хие и тёплые номера гостиницы с байковыми одеялами, душем, телевизором

и ласковыми взглядами горничных. Но тем двоим, овеянным на прощанье

вихрем горячих выхлопных газов, вырывающихся из чрева нашей машины,

всё это было не нужно. Они жили на своей земле по заветам своих предков.

Они трудились до изнеможения и были счастливы. А наш вертолёт и мы

были им не нужны. Это они нам нужны, их земля, оленина, рыба, золото,

нефть, газ. И стало мне невыносимо стыдно.

Пастухи

ДЯДЧЕНКО Игорь. Родился в 1953 г. в го-

роде Ставрополе. В 1978 г. окончил художественно-

графический факультет Дагестанского педагогиче-

ского института им. Г. Цадасы. Выставляется с

1991 г. Участник 58 выставок, в том числе более 20

в Санкт-Петербургском Союзе художников Рос-

сии, 14 областных ежегодных выставок «Санкт-

Петербург», 4 московских («Москва-Петербург»,

«Петербург-Москва» и др.), международных вы-

ставок «Диалоги» – 2001 г., 2003 г. Автор 3-х

персональных выставок в Санкт-Петербурге и

Петродворце. Член Союза художников России.

В 2003 г. внесён в каталог «Художники Петербур-

га», выпущенный к 300-летию города. Автор 86 публикаций. Тренер 1-й категории

по борьбе самбо и дзю-до. Женат. Проживает в Санкт-Петербурге. Внесён в Еди-

ный художественный рейтинг России (Выпуск 7. Номинация 5В – сложившийся

профессиональный художник)

Член Союза писателей России.

Игорь ДЯДЧЕНКО

ВЫПУСКНОЙ ВЕЧЕР

Рассказ

Давно, друзья весёлые

Простились мы со школою…

(В. Матусовский. «Школьный вальс»)

Каждый раз, когда подходили эти июньские деньки, художник Виктор

Иванович впадал в глубокую меланхолию и любые удачи в творчестве или в

других делах, если они падали на это время, не могли вызвать улыбки на его

лице и удовлетворения в душе.

Обладая от природы хорошей памятью, он каждый раз, вот уже многие годы

в эти летние дни вспоминал свой собственный выпускной вечер, и это видение в

памяти нисколько не тускнело со временем, а наоборот – словно высвечивалось,

подчёркивалось, обводилось будто бы чьей-то твёрдой художественной рукой, и

эта обводка и подчёркивание с каждым разом словно углубляли какую-то и без

того глубокую борозду в его душе, не позволяя ей исчезнуть.

115

Каждый год в конце июня наш живописец пытался понять, уяснить для

себя, почему же эта, давно канувшая в Лету картина их выпускного бала,

всегда, все эти чуть не тридцать последних лет, лишь только возникая в

памяти, вызывала в душе жгучую, сосущую тоску, словно на том далёком

теперь балу он невольно стал свидетелем какого-то проступка. А ведь, если

разобраться, ничего подобного и не было.

Выпускной вечер в их нарядной школе был здорово продуман учителями

и совсем не выглядел скучным или грустным. Сначала (он помнил это так,

словно видел сегодня утром), высокий и стройный, уже почти седой, хотя и

совсем не старый годами их директор сказал небольшую хорошую речь. По-

том с напутствиями выступали учителя-предметники, и полненькая историч-

ка – их классная руководительница даже расплакалась, говоря прощальное

слово.

И вот эти её слёзы он как-то очень сильно тогда почувствовал (Витя

вообще рос впечатлительным юношей, недаром же эта впечатлительность,

умение видеть и чувствовать больше и глубже окружающих сверстников по-

зволили ему с годами стать довольно серьёзным художником). Слёзы их

ещё очень интересной, хотя и несколько располневшей классной выбили его

тогда из праздничной колеи, да так потом весь вечер и не давали в неё войти,

несмотря на общую весёлость.

А может, вовсе и не эти слёзы, а какое-то странное предчувствие того, что

жизнь у него сложится тяжело и трудно, и этот момент наступления взрос-

лости, который обычно юноши ждут с нетерпением, для нашего будущего

живописца, как казалось ему, почему-то тогда, был отнюдь не в радость,

и юность – самая лучшая пора человека, у него будет проходить совсем не

гладко...

Так оно и вышло на самом деле. После школы он далеко не сразу нашёл

себя. Сперва, по настоянию родителей, не очень-то верящих в художествен-

ные способности сына, он (впрочем, довольно легко) поступил в институт,

ничего общего с искусством не имеющий и потому через год оставленный,

если говорить официальным языком, по болезни.

Потом он с трудом поступил в другой, уже художественный, и тут, дей-

ствительно, разболелся не на шутку, едва не умер. И эта тяжёлая болезнь,

перенесённая в юности, как-то очень быстро состарила его душу, отдалила от

весёлых, пышущих здоровьем сверстников-студентов.

Выпускной вечер

116

И странное дело. Непонятно почему, но болезнь эта отдалила его и от

бывших одноклассников, от тех парней и девушек, с которыми он учился в

школе, танцевал на выпускном вечере и потом, на другое утро они все давали

торжественную клятву не забывать друг друга ни через год, ни через десять

лет – никогда...

Правда, большинство его школьных товарищей после окончания школы

разъехались кто куда из этого маленького южного городка, но и те, немно-

гие, оставшиеся, при встречах с каждым разом казались Виктору всё более

и более чужими. После обычного: «Привет, как дела?», просто не о чём

становилось с ними говорить.

А тут ещё и учёба в давно желанном художественном ВУЗе на первых

порах оказалась для нашего будущего живописца непомерно трудной. Боль-

шой объём лишних, на его взгляд, предметов, которые обязательно требова-

лось осваивать, сдавать по ним зачёты и экзамены, только сбивал, отвлекал

его от поисков какого-то своего направления в искусстве, без которого лю-

бой рисовальщик – не художник.

И эта постоянная студенческая суета и обязаловка, а к тому же ещё и

неудачная женитьба на четвёртом курсе (разбежались через три месяца

после свадьбы), имели довольно странные последствия – к моменту окон-

чания ВУЗа наш почти что дипломированный живописец совсем перестал

рисовать. Усталость души отбила всякую охоту к творчеству, да и вообще

ко всему на свете. Неудивительно, что встретив как-то, преддипломной уже

зимой одного из своих бывших одноклассников, уже семейного человека,

пригласившего Виктора прийти в родную школу на вечер встречи бывших

выпускников и взявшего с него слово непременно там быть, наш уставший от

жизни художник так и не смог заставить себя выполнить обещание.

Он долго бродил в тот вечер по тёмной площади перед родной школой,

то и дело поднимая глаза на вытянутые по вертикали, освещённые окна их

актового зала и чувствовал, что вот сейчас ему ещё не стоит туда идти – он

не готов к встрече со своими бывшими друзьями и опять не знает, о чём с

ними надо говорить.

Слушатель из него всегда был плохой, а рассказывать о себе было покамест

нечего – его творческий путь, вопреки различным рекомендациям и советам

институтских педагогов, ещё только-только начинал просвечивать сквозь не-

известность будущего. Трудно даются художнику поиски своей дороги...

Игорь Дядченко

117

А потом была служба в армии и тоже оказалась для него совсем непро-

стой – опять этот молчаливый солдатик в первый год много болел, и из-за

этих постоянных недомоганий всё более отдалялся от сослуживцев, которые

по укоренившейся в своей среде привычке в каждом больном первогодке

видели прежде всего симулянта, не желающего как следует нести службу.

Однако служба в армии, как ни странно, сыграла в конце концов благо-

творную роль в его творчестве, ибо для того, чтобы хоть как-то сломать лёд

отчуждения, неизменно возникавший между Виктором и другими солдата-

ми, после очередной поездки в госпиталь он неожиданно стал серьёзно и

помногу рисовать.

Виктору очень понравилось рисовать портреты окружающих солдат, а

так как, по самой главной армейской традиции, каждый, уважающий себя

«дембель» (демобилизованный солдат) просто обязан был в те годы увезти

со службы домой альбом, наполненный разнообразными фотографиями –

своими, боевых друзей и проч., альбом, который оформляется ночами ино-

гда целые полгода перед уходом «на гражданку», то, естественно, многие

были не против, чтобы на первой странице такого альбома (или там на по-

следней – хозяин решал в соответствии со своим творческим замыслом),

красовался его легкоузнаваемый (художники говорят «в характере»), каран-

дашный или акварельный портрет.

Поэтому, несмотря на слабое здоровье, практика у нашего будущего ху-

дожника в армии оказалась богатой, а это для серьёзного портретиста иногда

что-то и значит. Правда, со службы он вернулся домой хоть и без своего

дембельского альбома (некогда себе было его делать, сапожник всегда без

сапог), но гораздо более убеждённый в том, что, кажется, теперь нащупыва-

ется и у него своя тропа в жизни и в творчестве.

И, вернувшись домой, он снова встретил одного из прежних школьных

приятелей, теперь уже отца троих детей, и тот пригласил Виктора зайти в

родную школу на вечер встречи бывших выпускников. Но наш герой и на

этот раз не пришёл, хотя, как и прежде, обещал...

Творческие люди – сложные люди. В этот раз он не пришёл в школу по-

тому..., как бы это объяснить... Он чувствовал после службы, что, действи-

тельно, начинает (вот-вот начнёт) всерьёз рисовать. Голова его теперь была

полна замыслов и видений ненаписанных картин (в основном, портретов) и

не хотелось делиться своими фантазиями ни с кем, даже с бывшими одно-


118

классниками, чтобы не показаться в их глазах смешным. Однако Виктор

дал себе клятву (в наше время ещё встречаются люди, дающие себе клятвы,

попадаются иногда), обязательно, как только создаст что-нибудь, достойное

внимания, непременно прийти на такой вот вечер встреч и тогда его навер-

няка поймут правильно, так, как он сам себя представлял и говорить тогда с

бывшими одноклассниками будет очень интересно...

Виктор Иванович снова оказался в родном городке и (надо же!) в пер-

вый же день встретил одного из своих бывших одноклассников – Толика

Малкина. Теперь это был, разумеется, уже не худенький чернявый парниш-

ка Толик, а здоровенный, уже лысоватый мужчина с брюшком. Прошло ещё

несколько лет. Художник наш все эти годы помногу работал, писал свои

любимые портреты и теперь довольно успешно выставлялся на разных, даже

и крупных, международных выставках. И вот как-то зимой, живший в том

самом доме, где когда-то жил и наш герой, несмотря на почти двадцать лет,

прошедших с их выпускного вечера, солидные эти граждане сразу узнали

друг друга, крепко обнялись, и проводник поездов дальнего следования

Анатолий Малкин пригласил художника Виктора Ивановича в гости к себе

домой. Дорогой он то и дело упоминал, что как раз на этой неделе в их школе

состоится очередной вечер встреч бывших учеников («Видишь, Витёк, как

ты удачно прикатил!»), и взял не одно честное слово с нашего художника,

чтобы тот непременно в школу явился без опозданий.

Анатолий жил со своей женой на первом этаже. Когда вошли в добротно

обставленную квартиру, он провёл гостя на кухню, усадил за стол и, доставая

из буфета бутылку водки, подмигнул.

– Погоди, сейчас с любимой супругой тебя, Витёк, познакомлю, – ска-

зал он и вышел большими шагами в другую комнату. Вскоре он вернулся в

сопровождении рослой, несколько полной женщины, которая, поздоровав-

шись с гостем, принялась хлопотать у плиты.

– Ну вот, Витёк, – продолжал прерванную речь проводник поездов, то

и дело размахивая руками. – Видишь, вот жена моя. Тоже в нашей школе

училась, однако на год моложе была. Ты, конечно, помнишь ее? (Виктор не

помнил). Тоже завтра на вечере со мной будет и тебя приглашает прийти.

Художник поклонился.

Женщина поставила на стол дымящиеся блюда в тарелках, рюмки, ещё

одну бутылку вина, села напротив, а хозяин всё не унимался:


119

– И готовит она хорошо и вообще, во всех отношениях – что надо. Ска-

жи, повезло же мне с женой, нет? Слышь, Любань, встань, пройдись перед

художником туда-сюда, пускай завидует. Он, видите-ли, до сих пор ещё не

женат, всё ищет чего-то, сам не знает чего. Вообще художники – непонят-

ный мне народ, не люблю я их, ты только не обижайся, Витёк, у меня что на

уме, то и на языке, привык правду-матку в глаза резать всем подряд! Да ты,

Любань, не тушуйся, пройдись, покажи себя во всей красе, я разрешаю.

Женщина встала, вышла на середину кухни, повернулась кругом. А под-

выпивший хозяин всё не унимался:

– Ну, признайся, Витёк, повезло мне с женой, скажешь, нет? И здо-

ровячка, и на морду – отпад, и готовит так, что ужрёшься. Видал, какая

ж...па!

И Анатолий жестом музейного экскурсовода привлёк внимание гостя к

обсуждаемому предмету. Удивлённый переменой разговора, художник рас-

сеянно хлебал борщ и чувствовал, что, несмотря на все обещания, он завтра,

похоже, опять не сможет прийти на школьный вечер...

Так оно и вышло.

Как и годы назад, он снова бродил до поздней ночи по холодной, мокрой

площади перед школой, смотрел на освещённые высокие окна их актового

зала и всё пытался представить, как выглядят теперь изменившиеся за мно-

гие годы, постаревшие его одноклассники.

В этот вечер он, кажется, впервые в жизни совсем не хотел бы с ними

встретиться. И не потому, что ему нечего о себе рассказать – после разго-

вора с Анатолием Виктор был уверен, что теперь-то уж точно его никто не

поймёт. (Дай бог самому в своей душе разобраться...). И не потому, что он

стал за эти годы каким-то уж чересчур заумным художником, а потому, что

уже давно потерял связь со своими бывшими товарищами и не представлял,

как её восстановить. Оборотной стороной любой самостоятельности явля-

ется погружение человека в свои интересы, порой столь сильное, что для

других интересов уже не остаётся места...

Потом, в конце июня того же года Виктор Иванович, давно уже жи-

вущий в большом городе, оказался случайно, проездом, на набережной их

городка – там каждый год до утра веселилась после выпускного бала окон-

чившая школу молодёжь. И немолодой уже наш художник, сидя на парапете

среди встречающих рассвет парней и девчонок, с грустью понял, что больше


120

он, наверное, никогда не приедет в свой родной городок (да и родных там

теперь уже не осталось), ибо лучше сохранить в душе их весёлые молодые

лица (как вот у этих на набережной сегодня), чем стараться угадать какие-то

полузабытые черты в изменившихся за десятилетия, давно уже потерявших

связь с тобой, малознакомых граждан.

Ещё с этого дня он стал опасаться, что вдруг встретит случайно на улице

кого-нибудь из друзей своей далёкой юности и совсем не о чём с ними будет

говорить. С теми, воображаемыми парнями, и девчонками, лица которых

так часто все эти годы мелькали в его крепкой памяти, общаться, казалось,

гораздо легче...

Поистине, творческие люди – сложные люди.


ДЕСЯТОВА Зоя Николаевна родилась на

Алтае. Окончила политехнический институт по

специальности «Химическая технология ВМС».

Более двадцати лет работала в АНИИХТе (Ал-

тайском научно-исследовательском институте хи-

мической технологии), «в науке».

Первая публикация – 1997 год. На Алтае вы-

пустила несколько своих прозаических книг: «Та-

кова жизнь», «Времена не выбирают», «Детдо-

мовка», «На грани».

В настоящее время живёт в Санкт- Петербурге.

Выпустила книги: «Беженец» и «О самом со-

кровенном». Внесена в «Биобиблиографический

справочник» Санкт- Петербургского отделения Союза писателей России, является

редактором-составителем сборника «Невский публицист», одной из составителей

сборника «Свидетельства времени», руководителем литературного клуба «В гостях

у Власты», техническим редактором журнала «Аврора» (№ 2, 2012 г.).

Член Союза писателей России с 2005 года.

Зоя ДЕСЯТОВА

ПОНАЕХАЛИ…

Отрывок из повести

Элину провожали две подруги и мать – Валерия Васильевна. Февраль-

ская стужа и метель загнали их в помещение вокзала, переполненного пасса-

жирами. Эля стояла, перекидываясь ничего не значащими фразами с подруга-

ми, и думала о том, как бы оторваться от матери, выйти на платформу и перед

посадкой немного покурить. Она видела, что мать еле сдерживается, чтобы

не расплакаться, хотя дома договаривались, что реветь на людях не будет, и

оттого ещё больше нервничала, хотелось курить. Но Элина знала, что об этом

даже заикаться нельзя: мать сразу запаникует, не понимая того, что жизнь

с момента её рождения довольно сильно изменилась, и дочери казалось на-

столько, что та не понимала поведения и взглядов современной молодёжи. По-

просив её постоять рядом с сумками, девчонки всё же вышли на платформу.

Когда объявили посадку, Валерия Васильевна, не дожидаясь, когда по-

явится Элина, схватила чемодан, тележку с привязанными к ней сумками и

поволокла их на улицу.

122

Электровоз подтягивал состав к платформе.

– Вагонов ещё нет, а посадку объявили, – ворчливо заметила мать. На-

строение её окончательно испортилось: стоило выйти из тёплого помещения

да ещё с тяжёлой поклажей на улицу, как сразу продрогла от сильного мо-

розного ветра, проникшего под куртку, а тут ещё курящих девчонок увидела.

От неожиданного появления матери подруги переглянулись и замолчали, но

сигаретки не выбросили, а, полу – отвернувшись, продолжали курить. Ва-

лерия Васильевна ничего не сказала, она лишь молча наблюдала за тем, как

дочь курит. Со стороны казалось, что её ничем нельзя удивить.

Рядом оказался старичок, он тоже наблюдал за девушками и вдруг об-

ратился к Лере:

– Ты – мать?

Она глянула на деда, но вновь промолчала, ей и так тошно: оправляет дочь в

Санкт-Петербург на постоянное место жительства одну, убеждается в том, что

та курит, изо всех сил воздерживается от замечания, а тут ещё этот посторонний

человек. Он намного старше, но это не даёт ему права лезть в чужие дела. За-

хотелось прикрикнуть на дедулю, но сил не было, она лишь ехидно спросила:

– И что?

– Мать… а стоишь и смотришь, как девки курят. Не стыдно им? Я вот

при матери и в пятьдесят лет не смел закурить. Она знала, что курю, но с

махрой меня никогда не видела.

– Пусть курят. Вам-то что? Идите, куда шли…

– Никуда я не шёл. На посадку…

Элина с удивлением посмотрела на мать, которая не только не отругала

её, увидев сигарету в руках, а наоборот, вроде, как и защитила.

Началась посадка. Элина с девчонками занесли багаж в вагон, и тут же

вернулись на платформу.

– Элина, – не выдержала Валерия Васильевна. – Приедешь в Москву,

посиди на Казанском вокзале до тех пор, пока не рассветёт и только тогда

переходи на Ленинградский. В переходе полно жуликов и ворья, когда пой-

дёшь, не останавливайся и не вступай в разговор. Помнишь, как нам пред-

лагали бесплатные подарки. Так это днём, да мы вдвоём были…

—Вам давали бесплатные подарки? – переспросила одна из подруг.

– Да, типа акция от передачи «Смак», это когда мы в гости к брату

моему в Питер ездили. Элина в школе ещё училась, – пояснила Валерия

Зоя Десятова

123

Васильевна. – В Москве, у Ярославского вокзала, какие-то парни кучу ко-

робок ей в руки сунули и сказали, что надо заплатить чисто символическую

сумму, чтобы другие люди тоже получили подарки. А я тогда, помнишь, от-

крыла кошелёк, показала, что там одни десятки, сказала им, что возвраща-

емся домой, что деньги уже издержали… Рядом милиционеры прогулива-

лись, ничего криминального «не увидели». А потом по телевизору передача

была: мошенники людей заманивали подарками, уводили в подворотню и

отбирали все деньги. А после той передачи они переместились в переход.

Так что будь осторожней! Когда ездила к брату договариваться на счёт тебя,

парни цеплялись ко мне. Я шла мимо, только «спасибо» им говорила… Сдай

сумки в камеру хранения, а сама съезди на экскурсию. Там же, возле трёх

вокзалов автобусы стоят. И время пролетит быстрее, и с Москвой немного

познакомишься. А можно и до сестры моей доехать – до тёти Юли. Ну, всё,

лапочка! Пока! Главное, будь в дороге собранней. Если деньги на телефоне

будут заканчиваться, звони, я добавлю. До свидания.

– До свидания!

Элина обняла мать, подруг, вошла в вагон, помахала рукой. Состав тро-

нулся.

* * *

Чтобы не идти вместе с подругами дочери до остановки трамвая, не пока-

зывать им своего горя, Валерия Васильевна тут же попрощалась с ними, ска-

зав, что ей надо зайти в справочное, и вошла в полупустое здание вокзала.

Она долго сидела в зале ожидания, глотала слёзы, зная, что осталась одна, и

приходила в себя, понимая, что от неё теперь ничего не зависит. Вспомнила

о родителях.

Почти полвека, а точнее, сорок пять лет назад в молодой семье неожи-

данно родились близнецы. УЗИ тогда не делали, и акушерка в поликлинике

не смогла определить количество детей. Родители даже не предполагали, что

будет двойня, и подобрали имя ребёнку, решив назвать его Валерой, будь

то мальчик или девочка. Но когда родились и мальчик и девочка, она стала

Валерией, а брат – Валерием, будто других имён вообще не было! Теперь у

близнецов стали общими не только день, месяц и год рождения, но и имена.

Вместе они были всегда, защищали друг друга, помогали в трудную минуту,

учились в школе, сидя за одной партой. Судьба разлучила брата и сестру,

Понаехали...

124

когда его «взяли» служить в армию. Именно с этого момента жизненные

пути их разделились.

Валерий с семьёй вольготно жил теперь в недавно купленном, новом трёх-

этажном кирпичном коттедже в пригороде Санкт-Петербурга. Полученную

от сноса коммуналки трёхкомнатную квартиру сдавали квартирантам.

В нынешнем Санкт-Петербурге брат оказался случайно: когда-то слу-

жил в Горно-Алтайской республике и подружился с парнем из Ленинграда.

После армии они хотели отправиться на одну из молодёжных строек страны,

взяв у командира комсомольские путёвки, но судьба распорядилась иначе.

Погостив у матери с сестрой, ребята двинулись в северную столицу, где ро-

дители друга уговорили ребят поступать в институт. Получилась довольно

интересная ситуация: готовились парни вместе, но первый же экзамен друг

«завалил», а Валерия с тройками приняли в ветеринарный институт.

На втором курсе брат женился. Валерия Васильевна думает, что любви с

его стороны не было. Видный, красивый парень, женился по довольно про-

стой причине: ему негде стало жить – мать друга отказала в проживании.

Жена его – Маша с детства занималась в конно-спортивном клубе, была

неплохой наездницей, училась на «отлично» и поступила в ветеринарный ин-

ститут по причине безумной любви к лошадям.

Брат сразу же попал в обеспеченную интеллигентную семью, где в

огромной ленинградской квартире кроме тёщи – врача и тестя – академика,

вскоре появился наследник. Пока студенты учились, с правнуком нянчилась

Машина бабушка – дочь священнослужителя, от неё же после родственного

обмена молодой семье досталась просторная коммунальная комната на Ва-

сильевском острове.

И всё же Валерий изменял жене, привозил к сестре любовницу, ради

него та бросила мужа. Хорошенькая молодая тактичная дама понравилась

Лере гораздо больше, чем некрасивая, неухоженная Маша. Однако Валерий

вернулся к семье. Постоянная ругань с женой вошла в норму, но семейная

жизнь продолжалась. Маша с трудом переносила сестру мужа, по её поня-

тиям, та не должна была принимать любовницу. А Лера наблюдала за тем,

как постепенно брат внутренне сдаётся, соглашается с женой во всём, будто

устал оправдываться и бороться за лидерство.

Прошло больше двадцати лет, Маша давно не работала, сын вырос, успел

жениться и развестись… Валерий стал заместителем генерального дирек-


125

тора в строительной фирме и открыл собственную ветлечебницу, жил ради

семьи, но, по мнению сестры, как был для жены приезжим, так и остался.

Валерия Васильевна вспомнила последнюю встречу с братом, то, с каким

трудом пришлось уговаривать его приютить на время племянницу. Он еже-

дневно менял решение, ей каждый раз приходилось изыскивать всё новые и

новые аргументы:

– Кто поможет, если не ты? Единственный родной человек!

Валерий то обещал, то отказывал, то предлагал всё продать и переехать

самой, и только потом, провожая её, произнёс те ключевые слова, которым

сестра поверила:

– Пусть приезжает, месяц поживёт, если за это время не найдёт работу,

будем считать, что побыла в гостях, а через некоторое время попытку можно

повторить… Когда вернёшься домой, подключись к Интернету! – посове-

товал на прощание Валерий.

– Зачем? На фига мне Интернет! – в сердцах, чуть не плача, причитала

Лера.

– Будешь с Элиной общаться! Чтобы деньги на переговоры не тратить!

Не нравится Валерии Васильевне затея с переездом дочери в Санкт-

Петербург, ведь она в своём городе остаётся совершенно одна, однако уте-

шает то, что едет Элиночка, её единственная доченька, не к чужим людям,

а к родному брату.

* * *

В то время, как Элина подъезжала к Санкт-Петербургу, телефоны брата

и Маши оказались почему-то недоступными. Валерия Васильевна замерла

от страха: Элина едет туда, где никого нет! А кто же тогда встретит дочь

на Московском вокзале? Как потерянная, Лера ходила по комнате, писала

СМС то брату, то Маше, но ответа ни от кого не получала! Наконец, до-

звонилась до племянника – Никиты, сбивчиво объяснила ситуацию, уже

боялась, что тот, не дослушав, бросит трубку, c недоумением узнала, что

родители уехали в Москву и ничего ему не наказали.

Лера, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, начала звонить двоюродной

сестре – Юлии, страшась того, что брат уехал не к ней.

– Юлечка! Привет! Решила вот позвонить. Узнать, как живёшь? Что

у тебя нового, что интересного?


126

– Да болею всё… До больницы доползаю, до магазина еле дохожу. Ког-

да совсем плохо – консьержку прошу кое-что из продуктов купить, за до-

ставку платить приходится…

—Дочь-то помогает? – прервала сестру Лера, зная, что та любит долго

говорить.

—У дочери своя жизнь. Нужны мы детям! Да и живут они с мужем сей-

час в Подмосковье. Дачу недавно – целый дворец купили! Там и бассейн, и

сауна. И дом гостевой есть. Зять-то у меня – депутат Госдумы! – хвалилась

Юлия.

—Здорово! А… Валера у тебя?

– С утра куда-то убежали.

– Ну, слава Богу, что у тебя, а то звоню им, пишу, и ни ответа, ни при-

вета. Представляешь, Элина подъезжает к Питеру, а их дома нет.

—Заранее-то не могла договориться?

– Валерию звонила, сообщила, когда дочь у них появится… Ничего не по-

нимаю, неужели забыл? А теперь вот дозвониться не могу, трубку не берёт.

– К вечеру всё равно придут, звони, – ответила Юлия.

– Хорошо, ты меня хоть немного успокоила.

Время тянулось настолько медленно, что Валерия Васильевна не могла

дождаться, когда пройдёт хотя бы час. Она ходила из угла в угол, со страхом

представляла, как дочь окажется на вокзале такого огромного города, как

Санкт-Петербург, совершенно одна. Лера подходила то к окнам, то к две-

рям, неизвестно зачем смотрела через глазок на площадку. Устав бродить по

квартире, прилегла на диван.

Перед глазами Валерии Васильевны, пролетала её жизнь. Вспомнила,

как училась в институте, работала инженером, вышла замуж за хорошего

парня, родила девочку. Она знала, что муж у неё астматик, но даже не пред-

полагала, насколько это серьёзно. Мысли о том, что молодой человек может

рано уйти из жизни, оставив её одну, даже не приходили в голову. Николай

умер, когда Элине исполнилось двенадцать лет. О том, как Валерия Васи-

льевна выживала в горькие годы перестройки, поднимая девочку, она даже

вспоминать не хочет. Юридический факультет, где училась дочь Элина, ока-

зался платным, и Лере приходилось подрабатывать везде, где только можно,

правда, они получали пенсию по потере кормильца, однако по тем временам

это пособие было мизерным.


127

Предприятия их города за годы перестройки постепенно закрывались,

наводнив город тысячами безработных. Городские образованные молодые

люди давно уже разбегались по крупным городам, уезжали, в основном, в

Москву. А их город заполняла молодёжь из окружающих деревень… Из

Москвы и Питера россияне стремились за границу… Казалось, что страна

и весь мир состоял из приезжих, переехавших и беженцев.

– Понаехали, – часто слышала она о деревенских. А сама так же гово-

рила в адрес приезжих из бывших советских республик – таджиков, узбеков

и других «иностранцев», которые постепенно внедрялись в их город, торго-

вали вначале на уличных рынках, а потом открывали собственные магази-

ны…

Вспомнила и о том, что Элина, окончив юрфак, больше года работала

следователем. Принимали её на место «декретницы» временно, но в отделе

кадров намекнули, что если покажет себя с лучшей стороны и если появится

вакансия, её обязательно оставят. Наивно клюнув на посулы, та «пласта-

лась» и днём, и вечером, и без выходных, досрочно сдавала дела… Однако

уверенности в завтрашнем дне так и не появилось: ушедшая в отпуск по ухо-

ду за ребёнком женщина, боясь потерять место, возвратилась в следствен-

ный отдел раньше времени. Элине пришлось уволиться.

Оставшись без работы, дочь встала на учёт в бюро по трудоустройству,

однако предложений по специальности так и не поступило. Она получала

жалкие восемьсот рублей в месяц, но через полгода и эта «лафа» закон-

чилась, пришлось идти в киоск продавать диски, сувениры, принимать за-

казы на изготовление фотографий, делать ксерокопию, но денег набирала

настолько мало, что хозяева платили ей мизерную минималку. Валерию Ва-

сильевну больше всего напрягало теперь, что у дочери нет денег для того,

чтобы в Санкт-Петербурге спокойно оглядеться и, не торопясь, найти хо-

рошую работу.

* * *

Наконец, когда стрелка часов потянулась к вечернему времени, Лера

вновь позвонила сестре.

– Ну что, появились гости? – спросила она, понимая, что ещё немного,

и упадёт от переживаний.

– Появились. Тебе кого дать? Машу или Валерия?


128

– Валеру, конечно. Я с ним договаривалась! – сдерживая волнение, го-

ворила она. Услышала, как Юля пригласила брата к телефону, отметила, что

тот не торопился подходить.

– Валера! – сразу закричала Вера. – Утром Элина в Питере появится,

а вас дома нет!

– А надо было заранее уточнить время приезда. Видишь, как неудачно

попала, – назидательно ответил тот.

– Я же говорила тебе дату прибытия! И что теперь делать? – спросила

Лера, еле сдерживаясь, чтобы не повысить голос на него. Она предположи-

ла, что братик с женой уехали из Питера специально.

– Я накажу Никите, чтобы встретил.

– Ну, слава Богу, а то я чуть с ума не сошла!

– А вообще, если бы позвонила перед покупкой билетов, а не перед от-

ъездом, я бы сказал, что не надо Элине приезжать. Нам некогда ею зани-

маться!

– Ты же обещал помочь! – только и промолвила Лера, понимая, что

родной брат отказался от неё, хотя в душе такие опасения появились давно,

когда она только начинала договариваться с Валерием о помощи.

Лера стала звонить, а затем писать то Никите, то Элине, вновь брату и,

в конце концов, извела, накрутила себя так, что перед приездом дочери в

Санкт- Петербург она вообще не смогла уснуть, даже после того, как пле-

мянник пообещал сестру встретить.

* * *

На Московский вокзал Санкт-Петербурга поезд прибыл в пять часов

утра. Элина с трудом проснулась в четыре, хотя, добираясь трое суток до

Москвы, хорошо выспалась. В вагоне нечем было заниматься, кроме того,

как есть и спать. Выглянула в окно. Увидела полуосвещённую платформу,

встречающих людей. Соседи по купе, видимо, студенты, бросив постели не-

собранными, ринулись к выходу.

Элина вышла из вагона, подтянув чемодан и сумки, которые оставались

тяжёлыми, сказала проводникам «спасибо» и огляделась. Ещё темно, лишь

на слабо освещённую площадку, медленно кружась, сыпал снег. Никиту она

видела давно, когда школьницей приезжали с матерью в гости, и стала раз-

глядывать окружающих людей, боясь не узнать брата, но возле вагона нико-


129

го похожего на него не увидела, и медленно двинулась в помещение вокзала.

Грузчики предлагали довезти сумки, таксисты призывали добраться с ними

до нужного адреса, женщины и парень держали в руках объявления о сдаче

квартир и комнат, наперебой предлагали жильё…

Элина через кабинку с металлоискателями, так же, как и в Москве, про-

шла в зал, за памятником Петру Первому увидела ряды стульев, и присе-

ла рядом с женщиной, которая показалась доброжелательной. Огляделась.

Никиты не было.

Заметила недалеко от себя парней, они разливали и пили по очереди из

одного стакана водку. Ни милиции, ни охранников Элина, почему-то, не

увидела. Пришлось смотреть на людей, становившихся всё более развяз-

ными и агрессивными, они громко ссорились и чуть не подрались, было не

только противно, но и опасно находиться рядом с ними. Элин а собралась

перебраться подальше от шумной, подвыпившей компании, однако свобод-

ных мест не оказалось.

Странно, что её никто не встретил, она растерялась, не зная, что делать

дальше: ждать брата или добираться на метро и автобусе самой? Настрое-

ние становилось всё более отвратительным, но Элина продолжала ждать,

ведь не могли же её бросить на произвол судьбы? Неужели случилось что-

то непредвиденное. Посидит часок-другой, начнёт звонить Никите, дяде,

маме… Да и метро, как в Москве, наверное, начнёт работать только с шести

часов утра.

И всё же звонок раздался. Никита! Неужели он где-то рядом? Элина

огляделась, радуясь, как никогда. Слава Богу!

– Элина, я не смогу подъехать к вокзалу. Тебе придётся до Ладожской

добираться самой, там и встретимся. Буду ждать тебя на стоянке рядом с

метро.

– На какой стоянке, как я найду тебя? – спросила она, но телефон от-

ключился, Элина в недоумении замерла. И тут же одёрнула себя: раньше

времени паниковать и тратить деньги со своего телефона она не станет, вот

доедет до станции метро «Ладожская», выйдет на поверхность, там и по-

звонит Никите. Девушка узнала у рядом сидящей женщины, как добраться

до ближайшего здания Петербургского метрополитена и попасть на нужную

станцию.

– Вас что, не встречают? – участливо спросила она.


130

Элина натянула на глаза шапку, накинула поверх капюшон, застегнулась

на все пуговицы. И двинулась к выходу. Основной поток людей, показа-

лось, двигался налево, чтобы не остаться где-нибудь одной, она ускорила

шаг, прошла вслед за ними, увидела букву «М» и повернула к зданию ме-

трополитена.

В кассе Элина думала, что ей, как и в Москве выдадут карточку на

поездку в метрополитене. Но, подав деньги, увидела, как из окошечка со

звоном выкатились круглые, как монеты, металлические жетоны. Элина с

удивлением рассмотрела их: прочла надпись «Санкт-Петербург», повернув

другой стороной, увидела в центре «монеты» букву «М» и надпись по кругу:

«для прохода в метрополитен».

Сверкали чистотой мраморные полы, блестели медью пропускные ка-

бинки, появилось праздничное ощущение, которое не портили ни огромный

чемодан, ни тяжёлые сумки, с ними она еле взгромоздилась на ступени.

Опускаясь вниз, отметила, что сверху не было видно конца эскалатора, на-

столько глубоко спускались они под землю. Через каждые два-три метра

горели продолговатые, устремлённые вверх, огромные светильники – «фа-

келы» с крышкой, напоминающей корону. Спустившись вниз, она с вос-

торженным удивлением продолжала рассматривать подземное транспортное

царство: белые лепные своды зала в виде перевитых лентами снопов из ду-

бовых листьев, богато украшенные металлические декоративные решётки на

вентиляционных отверстиях, барельефы с портретом вождя революции Вла-

димира Ленина в центре… Ура! Наконец-то, Элина добралась до Санкт-

Петербурга, она не сомневается уже в том, что этот прекрасный город в

корне изменит её жизнь к лучшему.

Подойдя к схеме метро, вспомнила, что женщина называла оранжевую

линию, и легко разобралась, куда ей направиться. Не уставая разглядывать

помещение станции, Элина переключила внимание на окружающих людей,

ведь какое-то отношение к Санкт-Петербургу они имеют, если оказались

здесь?

Одно беспокоило – ей предстояло втиснуться в двери вагона, а сумки

и чемодан оставались тяжёлыми, даже сейчас приходилось останавливать-

ся, чтобы передохнуть, тем более что в тёплом помещении Элине, одетой в

зимнюю куртку и шапку, сразу стало жарко. Элина подумала: хорошо, что в

таком виде её не видят ни друзья, ни знакомые. Внести и поставить чемодан


131

с сумками в вагон электрички помогли, как ни странно, нерусские парни. Их

в метро оказалось настолько много, и они так громко, не стесняясь окру-

жающих, разговаривали на гортанном родном языке, что Элина не могла

понять, откуда их столько занесло в Питер? Она сказала «спасибо» и тут же

отвернулась, делая вид, что разглядывает схему, чтобы у тех не появилось

намерения заговорить с ней или привязаться.

Чем дальше отъезжала от центра – от Московского вокзала, тем меньше

становилось пассажиров. Добравшись до нужной станции, Элина присела на

деревянную полукруглую лавку и разочарованно огляделась. Станция метро

«Ладожское» по сравнению с такой богато украшенной станцией, как «Пло-

щадь восстания» показалась ей очень скромной. Гипсовые серые полусферы

вверху, открытые платформы с рельсами для поездов по краям, да реклам-

ные щиты – всё просто и непритязательно настолько, что проще некуда.

* * *

Элина поднялась наверх и, выйдя из дверей станции метрополитена, Ни-

киту не увидела. Ветер оказался особенно сильным и пронизывающим. Она

вернулась в помещение и стала звонить ему.

– Подходи. Номер машины, – начал было он. Но Элина перебила парня:

– Никита, я не знаю, где стоянка, в какую сторону идти! Жду тебя в

здании станции.

Никита, наконец-то, появился, бросив «привет», взял самое лёгкое – че-

модан на колёсиках и покатил его. Элина, подхватив сумки, двинулась вслед

за двоюродным братом. На улице рассвело, но завесы мокрого снега стали

ещё гуще.

Вскоре Элина уже сидела в машине рядом с Никитой. Он не спросил

даже, как она добралась до Питера, как нашла нужную станцию, он во-

обще с ней не разговаривал. Девушка сама пыталась завязать разговор,

но это оказалось невозможным: парень отвечал односложно и когда запас

стандартных вопросов у Элины иссяк, наступила пауза. Он что, так и будет

молчать? Ей двадцать три, ему двадцать восемь лет, казалось бы, им есть о

чём поговорить, но брат молчал, и ей ничего не оставалось делать, как при-

нять его правила поведения.

Элина смотрела на пляшущие по стеклу машины снежно-водяные струи,

представила, как тащилась бы одна по тёмной дороге под стихийным водо-


132

падом на дачу к родственникам, и радовалось уже тому, что не оказалась на

улице: её везут в тёплый дом, где она согреется и впервые за четверо суток

примет душ. Никита всё же сдержал слово, встретил её, хоть и не у вокзала.

Но почему он так неприветливо с ней общается?

* * *

Наконец-то остановились возле огромных ворот.

– Слава Богу, приехали! – с облегчением вздохнула Элина. Никита вы-

шел, открыл створки ворот. Его встретила и радостно залаяла огромная, по-

саженная на цепь, собака. Всё так же молча, они поднялись по высокому

крыльцу, Никита открыл ключами входную дверь, и, не успели они войти,

как в ноги с радостным визгом бросился маленький комочек – крошечная

собачонка.

– Нюша! Нюшка, иди в дом, не обтирай грязь, – заговорил с ней брат.

– Ой, какая собачка маленькая и хорошенькая, – заметила Элина, и

протянула к ней руку. Но Нюша вдруг клацнула зубками, пытаясь укусить

незнакомку, и залилась яростным лаем.

– Нюша, фу! Иди на место. Нюша, место!

Собачка неожиданно легла на спину, задрав лапки кверху и, глядя на Ни-

киту, стала тихонько повизгивать.

Элина увидела раздевалку, размером с огромную комнату, где на стоя-

ках висела одежда, разделась, поставила сумки, вошла вслед за Никитой в

холл второго этажа, украшенного белыми мраморными статуями. Такие же,

как в греческом зале Эрмитажа, – отметила девушка. Увидела телевизор

размером в полстены, насчитала восемь дверей, ведущих, скорей всего, в

комнаты… Когда-то она приезжала в гости в их трёхкомнатную квартиру,

но в коттедже была впервые.

По огромному ковру прошла на кухню, куда суетливо юркнул Никита, и

остановилась на пороге. Красивый стол, новый кожаный чёрный диван, ещё

один большой телевизор, газовая плита с вытяжным шкафом, современный

кухонный гарнитур из множества шкафов и полок – всё говорило о достатке

в этом доме. «Ах, сейчас бы кофе горячего попить, – подумала девушка и

хотела пройти внутрь, однако Никита, заметив Элину на пороге, предложил

ей… показать комнату. Он повёл гостью на чердачный этаж, открыл двери в

небольшую скромную комнату, где находился диван со стулом, и сказал, что


133

она будет жить здесь. Повернулся и ушёл … как он пробормотал: – «до-

сыпать».

Элина осталась одна. Хотелось выпить чего-нибудь горячего, помыть-

ся, разобрать вещи, которые некуда складывать, кроме стула… необходимо

кое-что постирать, ведь добиралась она до Санкт-Петербурга четверо су-

ток… и первое, что надо было сделать, спросить у Никиты, когда приедут

родители.

* * *

Бросив сумки, Элина спустилась вниз, заметив свет на кухне, открыла

двери и вновь увидела Никиту… который сидел за столом и завтракал. Она

стояла в дверях, смотрела на негои молчала. Она не сомневалась, что сей-

час он не только нальёт ей кипятку, но предложит и поесть, однако парень

взял пульт управления, включил телевизор и отвернулся, будто не увидел

двоюродную сестру. Девушка впервые в жизни растерялась, но, вспомнив,

что она следователь, что ей приходилось разговаривать с закоренелыми пре-

ступниками, а перед нею всё же брат, спросила:

– Никита! А кипяток-то ещё есть?

– Есть, – немного помолчав, ответил парень.

– А чай? Или мне свои пакетики принести? – продолжала Элина. –

У меня и еда осталось. Завтракать со мной будешь?

– Чай в заварном чайнике. Чашки на полке…– ответил Никита, не тро-

гаясь с места.

Элина налила кипятка, увидев пакетики с чаем, положила пакет в чаш-

ку, села на стул и тоже уставилась в телевизор, звуки которого разрывали

тишину. Поведение брата казалось настолько диким и странным, что она не

знала, как вести себя дальше.

Допив чай, Никита выключил телевизор и вышел, закрыв двери, будто

на кухни никого не было. Элина осталась одна, и ничего не понимала. Такое

впечатление, что её в упор не видят и не считают нужным с ней разговари-

вать. Стало обидно.

В растерянности подошла к окну, за которым шёл снег с дождём, он дол-

бил по плитам, по асфальтированновой дороге за оградой, шумел по крыше,

стучал, ревел, гремел из водосточной трубы. Серая, унылая панорама. Ря-

дом – огороженный голый участок земли, на возвышенности чей-то недо-


134

строенный коттедж. Блестит, растекаясь по выложенной во дворе гранитной

плитке лужа таявшего снега. Серая погода, серая панорама, чужой серый

мир. И зачем только она тронулась с места, оторвалась от родной земли, где

родилась и выросла, и приехала к совершенно чужим людям? – подумала

Элина. Вдруг увидела жавшихся под навесом кошек. Видно было, что они

мокрые, как им холодно, но почему они не в доме? Почему их не пускают в

тепло зимой? И вместо кошек в помещении живут маленькие, но собаки…

А возле будки с дворовым псом увидела одноэтажный, покрытый новой

оцинкованной крышей большой дом, неужели гостевой? Но из дверей вдруг

выглянула лошадиная морда.

Остро резанула жалость к себе. Ещё немного и она, не хуже матери, рас-

плачется. Стоп! Что бы она сделала, если бы Никита встретил приветливо,

предложил с дороги помыться, накормил? Она составила бы план на завтра,

легла спать… Интересно, когда дядя приезжает? Скорей бы! Хоть опреде-

лённость какая-то появится, – размышляла она.

Элина бросила взгляд на стол, на вазу, накрытую полотенцем… Подняв

край , увидела булочки с варёной сгущёнкой и творожные сочни… Рядом

маслёнку с крестьянским маслом и чашку с мёдом. Она знала, что родствен-

ники держат пасеку. Может, налить чаю и съесть булочку? А почему бы и

нет? От того, что она попила чаю, сытой не стала… и настроение себе не

подняла. Видимо, ей не дождаться предложений, надо действовать и решать

всё самой!

Найдя чистую ложечку, Элина зачерпнула мёд, намазала им сочень и с

удовольствием съела, запивая чаем. Правда, не покидало ощущение того,

что ворует чужое, заметила, что торопится скорее проглотить пищу и посто-

янно оглядывается на дверь, боясь, что та вот-вот откроется, войдёт двою-

родный брат и строго спросит, почему она без разрешения сидит на чужой

кухне, да ещё и ест. Отметив, что брат так и не появился, позволила съесть

ещё и булочку. – Не хотел кормить, так сама поела, придётся без спроса и

помыться…, – вздохнув, подумала девушка.

Вскоре она, действительно, помылась, постирала бельё, поднялась в свою

комнату и развесила мокрые вещи на единственный стул, предварительно

протерев его влажной салфеткой для рук. Легла на диван и уснула.

Снилось, как её с группой туристов высадили на необитаемый остров,

и не успели они сделать несколько шагов в тумане, как на них напали. Она


135

увидела на земле крепкую палку, подняла её и стала отбиваться от абориге-

нов и невиданных животных, которые кидались на людей и справа, и слева.

Когда отбились и остались только туристы, то они стали сражаться между

собой. Элину ранили, кровь вытекала из раны, катилась по одежде… вдруг

она осталась одна, и, зажимая кровавую дырку, пошла, не зная куда, и…

неожиданно вышла к людям.

Проснулась оттого, что залаяла собака, услышала громкий разговор не-

скольких человек и поняла, что приехали родственники. Элина спустилась

на второй этаж, умылась, чтобы предстать перед роднёй в наилучшем виде,

вдруг вспомнила, что привезла в подарок лекарства, производимые в их го-

роде фирмой «Эвалар», их заказывала Маша, поднялась наверх, взяла пакет

и прошла на кухню.

– Добрый вечер, – сказала Элина и подала пакет Маше: – А это вам,

Мария Георгиевна, от мамы.

– Добрый, – ответил Валерий. Маша приняла пакет. Алёна отметила,

что жена брата промолчала, не сказав, ни «здравствуй», ни «спасибо».

Элина прошла и присела на край стула, хотя её никто не приглашал.

– Чай будешь? – спросил дядя, когда племянница уже села за стол.

– Можно… – ответила она.

– Ну, что у тебя нового? – спросила Маша… у сына. Никита стал рас-

сказывать, как ездил по вызову к животным, он тоже окончил ветеринарную

академию, и лечил попугая… Затем разговор перешёл на поездку родителей

в Москву. Маша без умолку говорила о том, где они были, что видели… Уже

и Валерий вступил в их разговор, и все будто забыли, что за столом сидит

ещё один человек, гостья, которая четверо суток добиралась к ним, проехав

более шести тысяч километров.

Никто ей не налил кипятка, не дал ничего из того, что ели сами… Элина

сидела, не понимая, что происходит, и, слушая пустую болтовню родствен-

ников, глупо улыбалась. За свои двадцать с небольшим летона впервые ока-

залась в такой ситуации. Маша спросила мужа о добавке, и тот, вспомнив о

племяннице, сказал, чтобы она положила Элине каши.

– Пост начался, мы его соблюдаем. Будешь кашу? – добавил дядя.

Элина кивнула, подумав, что еда приготовлена специально для неё. Про-

дукты оставались, но, оценив ситуацию, девушка поняла, что отдавать их в

общий котёл не надо, иначе останется голодной.


136

За весь вечер Элине не удалось вклиниться в разговор, ей так ничего и

не сказали, не спросили, она всё же съела кашу, не поняв, какую именно,

дома они никогда не варили каш, встала и пожелала всем «Спокойной ночи».

Маша, не выдержав, заявила:

– Знаешь, милая, чтобы ты сразу знала, что на Валерия Васильевича

можешь не рассчитывать, у него итак нагрузка большая, работу ищи сама! И

регистрировать тебя никто не собирается, даже временно! У нас нет лишних

денег. Понятно?

– Да мне всё понятно. Дядь Валер, а вы завтра поедете на работу?

– Да.

– Можно, я с вами до станции метро доберусь?

– Но я рано встаю…

– Рано – это во сколько? В пять, шесть утра?

– В восемь уже выезжаю.

– Я поеду с вами! – сказала, а не попросила, она, и вышла из кухни. На

глаза навернулись слёзы, но девушка прибавила шаг, поняв, что показывать

слабость нельзя.

Начинался новый этап её жизни…


Перова Надежда окончила Ленинградский государ-

ственный педагогический институт им. А.И. Герцена по

специальности – математика. Основная часть её профессио-

нальной деятельности прошла в качестве управленца в систе-

ме народного образования. Работала в комитетах правитель-

ства Санкт-Петербурга и Ленинградской области.

Тема её художественно-документальной прозы – исто-

рия женского движения (женских судеб прошлого и на-

стоящего времени): «Фантазии и реалии из жизни Марии

Михайловны» (2008); «Ренуаровский портрет» (2009);

«Народный учитель Зоя Найдёнова» (2011); «Морской

дневник спецкора Галины Васильевой (G.V.)» (2011);

«Ялтинские впечатления Марии Михайловны» (2012). Все

эти произведения связаны между собой сотрудничеством и

дружбой главных героинь с Марией Михайловной.

Надежда ПЕРОВА

ВОСХОД СОЛНЦА НАД ЯЛТИНСКИМ ЗАЛИВОМ

Рассказ

Первое раннее февральское утро Мария Михайловна провела на широ-

ком балконе своего санаторного номера. Чистое небо предвещало солнечное

утро, и Мария Михайловна решила сфотографировать восход солнца над

Ялтинским заливом. Но пока ещё не было и намёка на то, что солнце вот-вот

взойдёт. Она начала любоваться территорией санатория. Стройный ряд ки-

парисов перед санаторным корпусом привёл её в восторг. Верхушки их слег-

ка покачивались от утреннего лёгкого ветерка. Мария Михайловна уловила

запах розмарина. «Неужели аромат достигает четвёртого этажа?» – удиви-

лась она. Но тут же вспомнила, что вчера собрала обрезанные садовником

ветки и, не найдя в номере вазы, положила их в кресло, стоящее на балконе.

Оторвав кончик одной из веток, она размяла его между пальцами. «Ах, ка-

кой терпкий аромат! Южный, крымский!»

Наконец над горизонтной линией залива начала светлеть полоска неба.

Ширина её стала постепенно увеличиваться. Восток медленно розовел и

вдруг начал разгораться всё сильнее и сильнее, разбрасывая лучи пурпу-

ра и золота. И вот в лучезарном блеске зарева ярко запылал горизонт, буд-

то там развели огромный костёр. Но диска солнца ещё не было видно. Про-

шла минута, две, три… и над горизонтом, медленно разгораясь, появилось

138

нечто красноватое и бесформенное. Постепенно краски начали сгущаться.

И вдруг запылали багряным светом. «Но и это ещё не солнечный шар и даже

не его край и тем более не полушарие. Это – оранжево-красный факел!» – кон-

статировала Мария Михайловна, начиная дрожать то ли от нетерпения, то ли

от утренней прохлады, забиравшейся в рукава пальто и штанины пижамы. По-

степенно факел стал расти, увеличиваться вширь, а в центре его образовался

более яркий полукруг, который как бы пробивался сквозь воду и медленно выхо-

дил из моря, разбрасывая лучи веером. «Ура!» – мысленно воскликнула Мария

Михайловна и нажала кнопку фотоаппарата. И, наконец, появился огромный

красный шар. Небо сразу посветлело. И всё вокруг осветилось, словно ожило:

чёрно-синие кипарисы стали густо-зелёными; морская серая гладь заголубела

и покрылась белыми кудрявыми барашками; северо-восточные бока домов из

серо-белых превратились в розово-белые, а окна их запылали.

Мария Михайловна смотрела вдаль, как заворожённая. Но вдруг что-то

промелькнуло чуть ниже уровня её балкона. Она пригляделась и увидела

белку, сидящую на ветке кипариса. Белка притаилась, и Марии Михайловне

показалось, что смотрит она прямо на неё. Неподвижно белка сидела очень

долго, так долго, что Мария Михайловна, замёрзнув, пошла отогреваться.

После душа она решила, лёжа в кровати, выпить травяного чаю, зава-

ренного в термосе. «Так… до завтрака ещё более чем полтора часа. Пойду-

ка, я прогуляюсь по парку», – решила Мария Михайловна и очень быстро

оделась. В вестибюль она вышла, вероятно, первой, так как дежурная очень

удивилась. Мария Михайловна вчера с ней познакомилась, когда попросила

её дать ей кипятка. Лейля любезно и даже с желанием услужить вскипятила

воды в электрочайнике.

В сумочке у Марии Михайловны лежали фотоаппарат, блокнот и руч-

ка. Она с интересом без системы начала составлять список растений парка.

Около многих деревьев и кустарников ещё с явно давних пор стояли таблич-

ки, чему она была очень рада. Медленно передвигаясь по аллеям старинного

парка, Мария Михайловна начала записывать всё подряд: «розмарин, паддуб

остролистный, магнолия, олеандр, пальма китайская, барбарис, лавровишня

лекарственная, калина лавролистная, кедр ливанский, жасмин голоцветковый,

кипарис вечнозелёный пирамидальный, кизильник горизонтальный…»

Её приводили в восторг сами названия южных экзотических растений. Не

поленилась Мария Михайловна списать информацию с уже облезлых щитов:

Надежда Перова

139

«Лечебная фитозона № 1 – розмарин лекарственный. Вечнозелёный ку-

старник: выращивается на юге Украины как эфирно-масляничное растение.

Эфирное масло розмарина содержит терпиновые соединения, оказываю-

щие противовоспалительное действие на дыхательные пути, содействующее

усвоению кислорода. Наличие в составе эфирного масла камфары обуслав-

ливает успокаивающее действие. Розмарин угнетает микробов – возбуди-

телей заболевания органов дыхания. Рекомендуется пребывание в этой зоне

больных с заболеваниями верхних дыхательных путей, хроническим бронхи-

том и пневмонией. Максимум воздействия: с марта по октябрь».

«Лечебная фитозона № 2–3 – сосна: алепская, итальянская, крымская,

кедр.

Роща из трёх десятков столетних деревьев.

Сосна выделяет в воздух комплекс летучих веществ, среди которых пре-

обладают фитонциды: альфа – пинеты и карены. Эфирные масла сосны об-

ладают широким антимикробным спектром действия, как на основных воз-

будителей заболеваний, так и на сопутствующие заболевания, вследствие

чего оказывают непосредственное лечебное действие при воспалительных

заболеваниях дыхательной системы. Кроме того, снимают бронхоспазмы

и углубляют дыхание. Рекомендуется пребывание больных с заболевания-

ми лёгких и верхних дыхательных путей. Максимум воздействия: с мая по

октябрь».

Нагулявшись, Мария Михайловна вернулась в спальный корпус, чтобы не-

много отдохнуть и сделать лёгкий макияж перед завтраком. Она быстро устава-

ла, но не унывала: «скоро всё пройдёт». Впереди был второй длинный день…

Процедуры все ей удивительно внимательный врач Анатолий Алексан-

дрович назначил ещё вчера, так что до обеда было чем заняться.

А после обеда, не откладывая «на потом», она планировала встретиться

с двоюродной сестрой мужа своей приятельницы, директора музея «Раз-

ночинный Петербург», Тамары Григорьевны Федоренко. Людмила Михай-

ловна Иванова, заведующая отделом «Культура Ялты ХIХ – начала ХХ

веков» Ялтинского историко-литературного музея, о визите Марии Ми-

хайловны была уведомлена. Встреча с интересной женщиной вдохновляла

Марию Михайловну – она «коллекционировала» судьбы женщин и умела

дружить. Людмила Михайловна оказалась очень скромной женщиной. Раз-

говорить её удалось с трудом.

Восход солнца над Ялтинским заливом

140

Родилась она в семье военнослужащего. Её родители: отец – майор и

мать – хирургическая медсестра познакомились в конце войны в Австрии.

После войны отец Людмилы Михайловны окончил сельскохозяйственный

техникум, и его направили поднимать сельское хозяйство в Крым, в «Колхоз

имени 17-го партсъезда».

Людмила Михайловна окончила Ялтинскую среднюю школу № 7. Её

двоюродный брат Градинар Игорь Борисович, доктор философии, профес-

сор, заведующий кафедрой философии в Первом Санкт-Петербургском

медицинском институте, в то время оканчивал Ленинградский университет.

Наслушавшись его восторженных рассказов, Людмила отправилась в Ле-

нинград. После окончания университета и замужества она жила и работала

в Ленинграде семнадцать лет. Но в связи с семейными обстоятельствами

вернулась в Ялту, где и живёт с сыном. В итоге двадцать три года жизни в

Ленинграде –Санкт-Петербурге отложили отпечаток на всей её дальней-

шей жизни и деятельности.

Начала Людмила Михайловна свою вот уже двадцатилетнюю подвиж-

ническую, как и большинство «музейщиков», деятельность с должности на-

учного сотрудника в Доме-музее Н.З. Бирюкова. С болью в голосе она,

сравнивая времена, говорила Марии Михайловне:

«Тогда было время, когда, чтобы попасть в музей, стояли очереди. Я с

содроганием вспоминаю детские каникулы, когда детей привозили со всего

Союза. По девять экскурсий в день без перерыва проводили. К вечеру уже

говорить не могла… Теперь очень хотелось бы провести хотя бы одну экс-

курсию в день. Можно ведь так и текст весь забыть.

Раньше было около трёхсот действующих санаториев в Ялте и её окрест-

ностях. Было принято, что каждый новый заезд начинался с экскурсий по

городу и с посещения музеев. Это всё входило в стоимость путёвки. Это

было благо не только потому, что музей получал доход. Людям пытались

привить интерес к месту и истории…»

Людмила Михайловна снабдила гостью из Петербурга раритетной ли-

тературой и рукописью своей ещё не опубликованной работы по истории

поместья «Сельбиляр» княгини Надежды Александровны Барятинской,

позволив ей воспользоваться этим материалом по усмотрению. Ещё Люд-

мила Михайловна обещала предоставить Марии Михайловне материалы по

истории Крыма.


141

Вечером, после ужина, вернувшись в свой номер, Мария Михайловна

начала размышлять: «Вообще-то на территорию Крыма могут претендовать

много народов. Например, греки, населявшие некогда Таврический полуо-

стров. Этот благодатный край, обладающий прекрасным климатом, плодо-

родной почвой, всеми удобствами морского сообщения, с незапамятных вре-

мён привлекал к себе массы переселенцев из Греции, Рима, Венеции, Генуи и

стал житницею древнего мира. На берегах Чёрного моря процветали города:

Херсонес, Чембало, Кафа, Пантикапея, Судак, или тогдашняя Солдайя…

Были времена, когда Крымом владели турки… И мы не один век гордимся

завоеванием Крыма, который стал теперь украинским».

Но то, что ей рассказала вчера Лейля, её взволновало.

Лейля кратко рассказала историю своей семьи: «Живу в Ялте с 2001

года, переехала со своей семьёй из города Саки. Мама, Харакчи Никяра,

родилась в 1936 году, отец, Ильясов Тимур, – в 1931-м. Оба родились в

Ялте. В 1944 году вместе со всеми крымскими татарами были высланы в

Узбекистан, город Самарканд. В Ялту переехать было очень сложно. Купи-

ли в 1972 году в городе Саки домик. И там не прописывали семь лет. Власти

утверждали, что мы приехали незаконно. С большими трудностями всё-таки

прописались. Но родителей всё равно тянуло в Ялту, туда, где родились,

где до сих пор стоят дома, где они жили. И в 1991 году маме, как депорти-

рованной, был выделен земельный участок под строительство дома. Тоже с

большими трудностями: стояли в пикетах, объявляли голодовку… Вот до

этих пор потихоньку строимся…»

Вспомнила Мария Михайловна, как просто, естественно держалась с ней

при знакомстве Лейля.

– Как правильно Вас называть: Лййла или Лейля?

– Лейля.

– А кто Вы по национальности?

– Татарка.

– Вы всегда жили в Ялте?

– Нет. Мои родители вернулись в Крым в семидесятых годах.

– А здесь, в санатории, Вы давно работаете?

– Третий год.

«Выселяются народы, осевшие в Крыму испокон веков. Это бесчеловеч-

но…» – подумала Мария Михайловна, сокрушаясь, что нечего было ска-


142

зать Лейле, как ей показалось, в своё оправдание. Вспомнила она и то, что

сказала Людмила Михайловна: «Я живу на окраине Ялты в старой татар-

ской деревне Никита, в татарском доме. Деревня Никита, судя по остаткам

бывшего укрепления на Никитском мысу и церкви, обращённой ныне в ме-

четь, была обитаема в глубокой древности. Здесь, предполагают, существо-

вал еще в ХV веке греко-византийский город Никита».

«Вот и определи, кто же истинный хозяин этих привлекательных земель.

И я вот почему-то так полюбила Ялту», – с такими мыслями Мария Ми-

хайловна тревожно уснула.


ИВАНОВ Владимир Петрович родился в

1947 г., в Москве. В 1966 г. поступил в Куйбышев-

ский авиационный институт им. акад. С.П. Королева.

Инженер-механик. Работал в различных пред-

приятиях и организациях. В 1980 г. закончил аспи-

рантуру Ленинградского механического института.

В 1981 г. защитил диссертацию на соискание учё-

ной степени кандидата технических наук.

Старший научный сотрудник Санкт-

Петербургского института информатики и автомати-

зации Российской академии наук.

Преподаёт в Государственном университе-

те аэрокосмического приборостроения и Санкт-

Петербургском национальном исследовательском

университете информационных технологий, механики и оптики. Доцент.

Автор 10 книг, в том числе «Неизвестный Поликарпов», «Легендарный У 2».

Владимир ИВАНОВ

НАД КУРЛЯНДИЕЙ

(2 июля 1916 г.)

С т о л е т и ю

военной авиации России

п о с в я щ а е т с я

После продолжительного разбега «Илья Муромец» оторвался от зем-

ли. Командир корабля – морской лётчик, лейтенант флота Лавров взглянул

на приборную доску: 6 часов 20 минут. Справа промелькнули сельские по-

стройки и замок Зегевольда. Голубела, извиваясь и постепенно уклоняясь к

западу, река Трейдер. Слева к югу, к Риге, вдаль убегала ниточка железной

дороги. Она служила хорошим ориентиром: можно было не смотреть на кар-

ту и не выискивать приметные наземные объекты-реперы.

Самолёт медленно набирал высоту. Большая нагрузка – 70 пудов –

сказывалась на поведении машины в воздухе. Иногда под воздействием

сильных порывов юго-западного ветра концы крыла отклонялись в воздухе

почти на метр. В зеркало Лавров видел, как при этом немного изгибался и

144

фюзеляж. Но руки привычным движением штурвала управления удержива-

ли в заданных параметрах машину на курсе.

Справа сзади сидел, делая пометки на карте, помощник командира ко-

рабля поручик Янковиус, опытный воздушный боец, совершивший доста-

точно много боевых вылетов на «Муромцах» и награждённый за подвиги

в небе Георгиевским оружием, которое за красивые глаза, как известно, не

выдаётся. Пока он не вмешивался в управление самолётом: его время ещё

не пришло. Сзади артиллерийский офицер штабс-капитан Барбович оза-

боченно прощупывал крепление запасных магазинов к пулемётам Мадсе-

на, висевших на боковой стенке. А напротив него вольноопределяющийся

механик Шидловский по приборам проверял работу всех четырёх моторов,

натруженно гудящих на крыльях. Несмотря на то, что он числился в ниж-

них чинах, офицеры Зегевольдского отряда относились к нему с уважением.

В боевых полётах он показал себя прекрасным знатоком техники, не трусил в

критических ситуациях. К тому же, как вольноопределяющийся, он был сво-

им, из их среды, но держал себя вне полетов достаточно скромно, корректно

и сдержанно, в полном соответствии с уставами, ни на минуту не забывая,

что относится к нижним чинам. Хотя, как племянник командира Эскадры

воздушных кораблей (и одновременно председателя Совета директоров

Русско-Балтийского вагонного завода) генерал-майора Михаила Владими-

ровича Шидловского, он мог рассчитывать на послабление в службе.

Убедившись, что на борту всё в порядке, Лавров дотронулся до руки Ян-

ковиуса, знаком показав, что хотел бы передохнуть, передал ему управление,

а сам прошёл в кабину, сел на сидение, откинулся и закрыл глаза. Спать не

хотелось, но требовалось многое, очень многое обдумать.

Вчера, в штабе Северного фронта, где он получал задание на бое-

вой полёт, его попросили зайти в седьмую комнату Управления генерал-

квартирмейстера. За столом сидел седовласый худощавый полковник с ак-

куратно подстриженными бородой и усами. Выслушав рапорт, он знаком

предложил Лаврову сесть.

– Голубчик, – обратился к нему полковник. – Вы находитесь в Отделе

контрразведки. И я хотел бы побеседовать с Вами.

Заметив удивлённый взгляд Лаврова, слегка усмехнувшись, он добавил:

– Разумеется, содержание нашей беседы должно остаться в тайне, в том

числе и от Вашего командования. Что я хочу Вам сказать? Немцы пока сильны,

Владимир Иванов

145

хотя начали выдыхаться. Поэтому они активизировали свою разведку. Победа

любой ценой. По нашим сведениям, их агентура появилась и в Зегевольде.

Полковник откинулся на спинку стула, вытянув жилистые руки, слегка поба-

рабанил пальцами по столу и после минутной паузы продолжил свой монолог:

– Согласно распоряжения начальника Генерального штаба, о котором Вы,

вероятно, знаете, во всех фронтовых частях, где нет отделов разведки и кон-

трразведки, соответствующая деятельность вменена в обязанность командиров.

– Доносить на своих офицеров... Ну, знаете...

– Голубчик мой, Григорий Иванович! – медленно, с расстановкой про-

изнёс полковник.– Если бы я не был уверен в Вашей порядочности, то вряд

ли пригласил бы Вас на беседу. Да, Ваша задача на фронте – летать, а не

бороться со шпионством.

И после небольшой паузы он продолжил:

– Скажите, а если бы в Вашем аппарате где-то над линией фронта взор-

валась подложенная бомба, это имело бы для Вас какое-то значение?

– Да, конечно.

– Тогда, надеюсь, Вы понимаете, что Ваша первейшая задача в этом

направлении, как командира Второго отряда Эскадры воздушных кораблей,

состоит в чётком исполнении подчинёнными всех уставов внутренней и кара-

ульной службы, в создании таких условий, которые существенно усложнили

бы деятельность германской агентуры.

Лейтенант покраснел. Три дня назад на лётном поле каким-то образом

оказались две коровы. Караульные не только самолётов, но и штаба кину-

лись их отлавливать. Появились и местные жители, кое-как объясняя, что

произошла случайность, что больше ничего подобного не повторится... Как

обычно, подошли зеваки. Толпа постепенно росла... В это время к штабу

подъехал Лавров. Он вызвал дежурного офицера, дал нагоняй, порядок че-

рез минуту восстановился. Что сказать... Да в германской армии такое было

бы просто невозможным! И порядок там насаждался не только вековыми

традициями и воспитанием, но и исключительно жёстким (по российским

меркам) наказанием за совершенные проступки.

Лейтенант задумался. Его лицо вдруг стало бледнеть. Значит, готовил-

ся взрыв! Хорош командир! Смог бы он смотреть в глаза своим офицерам,

если бы в тот день погибли экипажи поручика Шарова, или штабс-капитана

Головина, или сотника Лобова? А не по этой ли причине разбился в Пскове


146

всего шесть недель назад, 16 мая, «Илья Муромец» штабс-капитана Инь-

кова? Голова от таких мыслей пылала, горло сжимал горький ком.

...Полковник, внешне спокойно и отстранённо, без видимых проявлений

эмоций на лице, но внутренне ликуя, наблюдал всю сложную гамму чувств и

переживаний Лаврова. Умному человеку иногда ничего не надо объяснять, он

и так всё поймёт и сделает, что требуется, надо только направить его мысли в

нужную сторону. Разумеется, о коровах на аэродроме он знал. Его офицер,

известный местным жителям, как служащий почтового ведомства, и перед

самым началом событий обезвредивший германского шпиона, «случайно»

оказался в числе зевак и внимательно наблюдал за происходившим. Позже,

в рапорте, он детально описал ситуацию и отметил чёткие действия лейте-

нанта. Шпион, местный еврей, за два месяца до начала войны уехавший к

родственникам в Польшу и вернувшийся домой в декабре 1914 года, уже

сидел в камере и давал показания. Всё просто и одновременно всё сложно, и

всё взаимоувязано. О, господи! Чудны пути твои!

– Голубчик! Не откажите в двух небольших просьбах, имеющих отно-

шение к моему ведомству. Если увидите что-либо странное и необычное,

позвоните по этому телефону в Ригу, переставив последнюю цифру номера

на первое место, и скажите: «Срочно требуются магнето и свечи». Я немед-

ленно приеду к Вам. Ежели время терпит, или телефонной связи вдруг не

будет, пошлите письмо по этому адресу на имя господина Карла Иеронима

Куртиса (текст значения не имеет). Но только лучше сами зайдите на по-

чтовое отделение.

Полковник протянул Лаврову открытку с видом Риги, на обороте ко-

торой был написан какой-то адрес, а поперёк цифры. После колебаний и

сомнений лейтенант всё же взял её.

– Ну, а вторая просьба? Надеюсь, она не будет столь предрассудительной?

– Что Вы, голубчик! Суть второй просьбы, вкратце, вот в чём. Наш

Северный фронт слишком близок к столице. Поэтому его любят посещать и

иностранные корреспонденты, и военные миссии, в том числе английская и

французская. А также наши «прогрессивные» думские деятели, прежде все-

го из партий Гучкова и Милюкова. Зегевольд ведь находится на той же ли-

нии железной дороги... Не откажите в любезности, если они вдруг появятся

у Вас, выпячивать плохие стороны Ваших аппаратов и всячески принижать

хорошие. И ничего не сообщайте конфиденциального!


147

– Ну, они же наши союзники! А думцы? Как пишут газеты, они только

и трудятся во имя победы...

Взгляд полковника внезапно стал жёстким и суровым.

– Голубчик! Победившей максимум через два года, но ослабленной За-

падной Европе не нужна сильная Россия! К тому же хочу напомнить сло-

ва в бозе почившего государя императора нашего Александра Третьего:

«У России есть только два союзника – её Армия и Флот!». К сожалению,

наши «прогрессивные» думские деятели «забывают» об этом, эгоистично и

безумно ратуя во время войны за «демократию», за «свободу» страны под

громкое улюлюканье Запада, и тем самым разрушают её государственность.

Думайте! Выводы делайте сами.

Полковник встал, дав понять, что беседа окончена.

Думать! Как это подчас бывает нелегко!

...По-видимому, лейтенант всё же задремал под мерный гул моторов.

Очнулся он от толчков в плечо. Перед ним стоял штабс-капитан Барбович:

– Командир! Под нами Рига!

Лавров прошёл в носовую часть кабины и сел вместо Янковиуса за штур-

вал. Высота две с половиной тысячи метров. «Муромец» летел над запад-

ной окраиной города. Извилисто текла Западная Двина. Справа в дымке

просматривался Рижский залив. Двойной линией окопов тянулся от залива

фронт и растворялся в дымке у горизонта на востоке.

Барбович возился с фотоаппаратом Потте, настраивая его. Щёлк! На

пластинке зафиксирован участок линии фронта. Щёлк! Отснята мыза

Шмарден. Щёлк! Щёлк! Щёлк! Сделаны фотографии форта Туккум, горо-

да Туккум, железной дороги Митава-Туккум...

Перед Туккумом Лавров перевёл «Муромец» в пологое пикирование,

чтобы перед мызой Эккендорф – цели полёта – набрать скорость. У мызы

Шланпен довернул самолёт немного вправо, потом влево. «Муромец», опи-

сав дугу, выходил к Эккендорфу со стороны Рижского залива, почти по

ветру для повышения точности бомбометания. По сведениям, полученным

от разведки, там располагался штаб германской дивизии. Для его охраны в

близлежащих селениях базировались войска. Возможно, и пушки. Если всё

это правда, в полёте экипажу будет жарко, очень жарко.

Семь часов сорок четыре минуты... Лавров старался как можно точнее

выдерживать курс. Барбович прильнул к прицелу. Ещё чуть-чуть, ещё не-


148

много... Штабс-капитан потянул на себя ручку бомбосбрасывателя. Пять

пудовых и пять двадцатипятифунтовых бомб понеслись, покачиваясь, к

мызе, сея разрушение и смерть. Все бомбы легли в строения. Начались по-

жары. Барбович на всякий случай сфотографировал результаты бомбёжки.

И снова прильнул к прицелу. Вновь сработали бомбосбрасыватели. Бомбы

понеслись к строениям в Зееле, Цеемсе и окопам возле них... Рука привыч-

ным движением потянулась к затвору фотоаппарата. Щёлк! Щёлк! Теперь,

кажется, всё. Барбович устало привалился к фанерной стенке кабины. После

нескольких секунд исключительного нечеловеческого напряжения его охва-

тила слабость. Слегка дрожали руки.

...Лавров по широкой дуге направлял самолёт к восточной окраине Риги.

Вдруг машину подбросило вверх от взрыва. И внезапно воздух под ним и

вокруг буквально закипел от разрывов снарядов. Казалось, «Муромец» ле-

тит не в чистом небе, а в пространстве, начинённом бело-серыми шарами,

возникающими невесть откуда и буквально через секунду растворяющимися

в воздухе, оставляя после себя лишь лёгкие чёрные следы дыма. Это от-

крыла огонь германская гаубичная батарея, прекрасно замаскированная близ

Эккендорфа и потому незамеченная экипажем. Она не могла стрелять по

«Муромцу» у мызы из-за ограничений на углы возвышения пушек. Но те-

перь её командир, правильно рассчитав движение машины и заранее выста-

вив прицел, отыгрывался «на полную катушку».

Близкий разрыв! Ещё один! Ещё один! В левом крыле у лонжерона зияла

дыра. Двадцать пробоин уменьшили подъёмную силу левой консоли. Почти

мгновенно радиатор ближайшего к фюзеляжу мотора окутался паром. По-

хоже, туда попал осколок или шрапнельная пуля. Шидловский выключил

двигатель. Самолёт повело влево, но Лавров, резко крутанув штурвал и по-

тянув его на себя, выправил машину. Пусть с креном, но она летела! Ещё

один разрыв, швырнувший самолёт, как щепку.

Сорок осколков изрешетили кабину, перебив расчалки жёсткости в фю-

зеляже. Казалось, все должны были погибнуть, так плотно летел их рой! Но

никто из экипажа не был даже ранен!

Обстрел, как внезапно начался, также внезапно и прекратился.

Лавров послал Янковиуса осмотреть машину. Его рапорт обнадёживал: все

живы, серьёзных повреждений, за исключением, пожалуй, лонжерона крыла, не

было. Шидловский сейчас готовится к осмотру мотора. Ему помогает Барбович.


149

Вдруг в отсек управления буквально вбежал штабс-капитан. «Истре-

битель!» – заорал он, что есть мочи. Впрочем, через полсекунды они это

услышали и сами: разрывные пули забарабанили по обшивке крыла и по фю-

зеляжу. Резко сбавил обороты, а затем затих крайний мотор на левом крыле.

Лавров что есть мочи повернул штурвал и потянул на себя колонку управ-

ления. Если самолёт и удалось удержать на прямой, то нехватка скорости и,

соответственно, подъёмной силы уже отозвалась: машина, несмотря на все

его старания и умение, стала терять высоту.

...Адольф Зоннек, унтер-офицер 37 отряда, вылетел по тревоге на пере-

хват русского «ежа» (так немцы прозвали «Муромец» из-за его почти кру-

гового обстрела). Нагнав сзади самолёт на своём «Фоккере-IV», он с удо-

влетворением отметил, что артиллеристы хорошо знают своё дело. В левом

крыле и в фюзеляже зияли дыры. Из среднего мотора шёл не то дым, не то

пар. Винт не вращался.

С таким чудовищем ему встречаться ещё не доводилось. Услышав от дру-

гих пилотов о сильном оборонительном огне «ежа», Адольф начал стрелять

с довольно большого расстояния – метров с восьмисот – и поэтому не был

уверен, что точно попадёт в уязвимые места гиганта. Тем не менее, после его

обстрела винт крайнего мотора на левом крыле русской машины тоже пере-

стал вращаться. Ответного оборонительного огня не было.

Зоннек перезарядил пулемёты.

На этом участке Восточного фронта он оказался совсем недавно, полтора

месяца назад, после завершения курса обучения полётам на «Фоккере-IV».

И, хотя он сбил уже шесть самолётов противника, высокими наградами его

обошли. Что ж, судьба предоставила ему, простому механику из Дрездена,

прекрасный шанс показать, что не только семейные традиции, утончённое

воспитание и образование позволяют продвигаться по карьерной лестнице.

Он первым из германских пилотов завалит «ежа»! И, возможно, его на-

градят Железным крестом. А это не просто слава. Он станет офицером.

И получит крест «Pour le Merrite». Он докажет породистым выскочкам, что

он ас не только по инициалам (Adolf Sonneck – сокращённо AS).

Зоннек довернул «Фоккер» сначала влево, затем вправо, чтобы под

углом, примерно, в тридцать градусов расстрелять кабину со стороны оста-

новленных моторов с близкого расстояния. Резко повернуть вправо «еж» всё

равно не сможет: его моторы работают только на правом крыле. Влево из-за


150

несимметричности тяги он, конечно, довернёт. Но это только облегчит ему

борьбу с «ежом». Если удастся поразить русских лётчиков, дело сделано.

...Янковиус жестом подозвал экипаж к себе.

– Барбович! К стрелковой точке у двери. Шидловский! Наверх! Я буду

стрелять от крайнего окна, чтобы в случае чего помочь командиру... Ещё раз

напоминаю: сначала выпустить по короткой очереди в сторону германца для

проверки пулемётов. Скорректировать прицел, чтобы все очереди попали в

носовую часть его аэроплана. И не стрелять без моей команды! Не стрелять!

Ждать! Подчёркиваю, ждать, скрипя зубами! Иначе он начнет маневриро-

вать и нам придётся плохо. По местам!

Янковиус посмотрел, как Шидловский с пулеметом «Мадсен» и магази-

нами, открыв люк, поднимается по лестнице на фюзеляж, в вырез верхнего

крыла. Взглянул на фигуру лейтенанта, с трудом удерживающего самолёт на

курсе. И сам направился с «Мадсеном» к окну.

Германец шёл по прямой на сближение с «Муромцем». Шестьсот ме-

тров... Пятьсот... Четыреста... Самолёт слегка потряхивало от налетевших

порывов ветра. Чтобы сдержать нервное напряжение, поручик стал напе-

вать, казалось, навек забытую бравую юнкерскую песню, неизвестно каким

образом выплывшую из глубины памяти:

…Справа и слева идут институточки,

Как же нам, братцы, равненье держать?

Гей, песнь моя,

Любимая!

Буль-буль-буль бутылочка казенного вина!

Он вставил палец шкворня пулемёта в поворотное гнездо у оконного про-

ёма. Щелчком пристегнул магазин, передёрнул затвор и направил «Мадсен»

в сторону противника.

...Истребитель неумолимо приближался.

…Съёмки примерные, съёмки глазомерные. –

Вы научили нас женщин любить.

Гей, песнь моя,

Любимая!

Буль-буль-буль бутылочка казенного вина!


151

Очередь, выпущенная для пристрелки, неожиданно громко прогремела

в кабине. Почти одновременно заговорил пулемёт Барбовича и более глухо,

сверху, Шидловского. Янковиус довернул ствол на требуемый угол упре-

ждения.

…Съёмки кончаются, юнкера прощаются.

До чего ж короткая военная любовь!

Наконец наступило долгожданное мгновение. Теперь кто кого?

...Так грянем «Ура!», лихие юнкера,

За матушку Россию

И за русского царя!

И Янковиус с остервенением нажал на спусковой крючок.

...Адольф Зоннек упорно шёл на «ежа». Его пулемёты внезапно открыли за-

градительный огонь, но унтер-офицер видел, что все очереди прошли в стороне

от «Фоккера». Экипаж не умеет стрелять, – подумал Зелле. – Или пулемёт-

чики ранены. Он видел сжавшуюся от холода чёрную фигурку сверху фюзеля-

жа, пытавшуюся направить пулемёт в его сторону. Шестьдесят метров... Теперь

пора... Он, поудобнее, взял левой рукой рифлёную поверхность ручки управле-

ния, чтобы правой привести в действие синхронное оружие своего истребителя.

Но в этот момент раздался характерный ритмичный стук пулемётов, огненные

шнуры протянулись от «ежа» к его аппарату, сойдясь почти в одной точке, и

хлестанули по руке и бедру. От резкой боли унтер-офицер на какое-то время

потерял сознание... Его «Фоккер» беспорядочно терял высоту.

...Барбович смотрел, как очередь, выпущенная из его пулемёта, вонзи-

лась в фюзеляж близ мотора. «Фоккер» задымил и пошёл со снижением

вниз. Повернув голову, он увидел, что Янковиус, повесив пулемёт на сте-

ну кабины, бежит в носовую часть кабины помочь командиру пилотировать

«Муромец». Азарт боя прошёл. Самолёт летел теперь на высоте около кило-

метра. Только сейчас он вспомнил, что «Муромец» подбит и что необходимо

спасать машину. Уже считанные минуты отделяли бытие от смерти.

Теперь всё зависело от механика. Повесив свой пулемёт, штабс-капитан

кинулся к Шидловскому. Тот, неуклюже, спускался по лестнице с «Мад-

сеном» вниз. Барбович достал ящик с запасным имуществом. Он помогал


152

механику рассовывать по карманам всё необходимое в этой критической си-

туации: пробки от бутылок, моток проволоки, резиновый жгут, резиновую

ленту, разводной гаечный ключ с продетой в отверстие петлёй шнура, так-

же оформленный швейцарский нож с набором инструментов, плоскогубцы

с петлёй на одной из ручек, кожаные шайбы, ремень, моток тонкой верёвки.

Ещё два ремня Шидловский надел на себя поверх кожаной куртки, открыл

окно и вылез на крыло. Барбович удерживал его, пока механик не пристег-

нул один из ремней за стальную леерную стяжку между стойками бипланной

коробки крыльев, и не убедился в надёжности застёжки. Затем он ухватился

за стяжку двумя руками, плотно прижался к ней, и, медленно переставляя

ноги, двинулся к ближайшему мотору.

...Лавров почувствовал, что механик выбрался на крыло по увеличению со-

противления. Скорость падала катастрофически, а с ней и высота полёта. Крен

для компенсации разворачивающего момента пришлось увеличить до двадца-

ти градусов. И почти до упора отклонить руль направления. Машина летела

как-то странно, боком, задрав к небу левое крыло. Лавров понимал, насколько

трудно механику, но другого выхода просто не было. Янковиус держал в руках

штурвал управления элеронами, Лавров отжимал ногами педали руля направ-

ления, а вместе они, стараясь удержать «Муромец» от срыва потока с крыла,

аккуратно, буквально по миллиметрам, перемещали колонку управления рулём

высоты... Лавров взглянул на часы: восемь часов семнадцать минут...

Беда не приходит одна. Перед линией фронта, у мызы Дурбен, вновь

открыла огонь германская артиллерия. И, хотя батареи располагались до-

статочно далеко, неприятностей хватало с избытком. Ещё один осколок

прошил плоскость крыла. Ударной волной от разрывов самолёт кидало в

разные стороны. Однажды Шидловский не смог удержать равновесия, и

его ноги соскользнули вниз, но ремень выдержал. Он схватился за стойку

крыла, подтянулся, а поднявшись на плоскость, ещё одним ремнём привязал

себя и осмотрел мотор. Сам двигатель повреждений не получил, но панель

радиатора прошили две шрапнельные пули. По счастливой случайности диа-

метр отверстий в радиаторе соответствовал диаметрам найденных в кармане

пробок от шампанского. Шидловский вбил сначала одну, затем другую. От

горячей воды они мгновенно раздались, и течь прекратилась. «Теперь надо

идти дальше». Говоря с собой, Шидловский снял один ремень с леерной

стяжки и пристегнул его к стойке. Затем тоже самое проделал и с другим

ремнем. Потом взялся за стойку верхнего крыла и, обхватив её руками, пере-


153

лез за двигатель... Ещё один рывок – и он у леерной стяжки в потоке между

моторами... Чем ближе он приближался к крайнему двигателю, тем сильнее

швыряло его. Ноги скользили по поверхности...

Под крылом проплывала Рига.

Провод, идущий от магнето, был перебит. Механик всеми ремнями

плотно пристегнулся к стойке, достал плоскогубцы, продев руку через за-

креплённую веревочную петлю, чтобы инструмент в случае чего не улетел бы

вниз. С трудом зачистив обрывки, он плотно скрутил их, а затем примотал

резиновой лентой стык к стойке крыла.

На высоте было холодно. Набегающий поток продувал насквозь. Руки,

несмотря на перчатки, мёрзли... Теперь домой!, – подумал он и двинулся в

обратный путь. Минуты казались вечностью.

Шидловский не помнил, как добрался до фюзеляжа. С помощью Барбо-

вича он ввалился в окно. Полежав секунд пять на полу, встал и, покачива-

ясь, подошёл к стенке с приборами, открыл вентили топливных магистралей,

переключил рубильники. Сначала взревел один мотор, затем другой. Лавров

и Янковиус быстро парировали возникшие возмущения. Снижение прекра-

тилось. «Муромец» стал набирать высоту.

Лавров опять взглянул на циферблат: восемь чесов двадцать семь минут.

В этот короткий десятиминутный отрезок времени улеглась целая вечность.

После всего пережитого, ощутив слабость в ногах, Шидловский сполз

вдоль стенки на пол. Увидев это, Барбович подбежал и потряс за плечо.

– Что с тобой?

– Хо-лод-но, – по слогам прозвучал в ответ слабый голос.

Штабс-капитан набросил на него чехол от мотора, сам сел рядом, обнял

за плечи, достал фляжку и вылил в полуоткрытый рот всё её содержимое.

– Хо-ро-шо! – послышалось в ответ.

Да, теперь Шидловскому было хорошо. Горячая волна разлилась по телу.

Мышцы, столько времени бывшие в напряжении, размякли. И механик про-

валился в глубокую б Если когда-нибудь, лет так через десять-пятнадцать,

внуки спросят меня, что такое война, – подумалось ему, – я скажу, что

это, прежде всего, просто тяжёлый и иногда опасный труд во имя Отчизны.

А подвиги – то, что над ним... Но только поймут ли они меня?

...Позже в рапорте он отметит безупречные действия экипажа во время

полёта. А командование через месяц наградит унтер-офицера Шидловского

Георгиевским крестом III степени.


НИКУЛИН Эдуард Сергеевич рождён в 1940 году в Забайкалье. В 1963

году окончил Ленинградский электротехнический институт им. В.И. Ульянова (Ле-

нина). Будучи инженером более 40 лет разрабатывал электронную аппаратуру для

атомных подводных лодок. В 2003 году основал издательство «Мозаика НК». Вы-

пустил в свет 120 книг авторов-любителей, в том числе и две свои 4 книги.

Эдуард НИКУЛИН

О РАССВЕТАХ И ЗАКАТАХ*

Эссе

Голландский астроном М. Миннарт в книге «Свет и цвет в природе»

(М., 1959), отвечая на вопрос «Есть ли различие между рассветом и за-

катом?», написал следующее:

Если они и есть, то настолько малые, что каких-либо реальных типичных

различий заметить не удаётся. Важно, однако, что утром глаз совершенно

отдохнувший; кроме того, наблюдается постепенно увеличивающаяся интен-

сивность света. Таким образом, во время рассвета глаз более чувствителен.

Однако закат, вообще говоря, богаче цветами в соответствии с большей

влажностью и в связи с тем, что вечером из-за несколько большей турбу-

лентности воздух содержит больше пылевых частиц, чем утром.

А вот что сказано у Миннарта о вечерней заре.

Человек обычно представляет себе закат драпирующимся в пурпурно-

золотые облака, светящиеся глубокими тёплыми тонами. Он с детским вос-

торгом пытается найти в облаках очертания верблюда или льва, сверкающий

дворец и фантастическое море огня. Физик, однако, старается начать на-

блюдения заката в его простейшей форме и предпочитает совершенно без-

облачное чистое небо. Он изучает великолепную последовательность цве-

тов, быстро меняющиеся нежные оттенки, переходы от синевы дня к тёмной

глубине ночи, которые различимы лишь после определённой практики, но

повторяются снова и снова почти в том же порядке, создавая великую драму

Природы – драму заходящего Солнца.

* Из книги: Никулин Э.С. Мыслишки о разном. – СПб.: «Мозаика НК», 2011.

155

* * *

Конец 40-х. Лето. Мы с мамой плывём по Волге на колёсном пароходе из

Ульяновска в Сенгилей, к её сестре Рите. Только что над левым берегом всплы-

ло солнце. И сразу мир стал ярким, красочным, радостным. С поверхности

реки уходят молочно-алые космы, оставляя после себя мерцающую розовыми

бликами ртуть воды. Далёкие берега в свежей зелени. Небо светло-голубое.

Восходящее солнце гонит с палубы ночной холод. Ритмично и весело шлёпают

лопасти колёс, напоминая о недавно прочитанных приключениях Тома Сойера

и Гекльберри Финна. Позади школа. Впереди встреча с новыми людьми.

* * *

«Обрыв» Гончарова. На этом месте в Ульяновске стоит беседка. Из неё

в начале 50-х были видны бескрайние заливные луга вдоль правого берега

Волги. Туда мы, ребята нашего дома, ходили на «рыбалку с ночёвкой».

Берег – широкая, метров двадцать, полоса чистейшего песка, у кром-

ки воды очень плотного. С другой стороны песок вертикально взмывал на

метр-полтора вверх и переходил в те самые «бескрайние».

Обычно мы приходили на берег к вечеру и обустраивались: ставили за-

кидные, собирали топливо для костра, рыли в песчаном обрыве «персональ-

ные» ниши для ночлега.

Закидные у всех были одинаковые. Основная леска (прочная нить, ис-

кусственных тогда не было) – метров сорок. Один её конец привязывали

к гибкому прутку, глубоко втыкаемому в песок у самой воды. На другом

конце лески было обтекаемое тяжёлое грузило. (Такие грузила мы делали из

расплавленного свинца, заливая его в столовую ложку с установкой гвоздя в

узком её конце, чтоб было отверстие для лески. Свинец добывали из пластин

аккумуляторов.) За грузилом к леске привязывали с интервалом в полметра

5–6 поводков со стерляжьими крючками (прямоугольные, с длинным це-

вьём и острейшим жалом с зазубриной). Эти крючки мы покупали на базаре

у умельцев, делавших их, как считалось, специально для ловли стерляди.

Леску кругами укладывали на берег слева от прутка, её участок с повод-

ками – вдоль воды на плотный песок. После насадки на крючки наживки

надо было взять грузило в правую руку, аккуратно поднять его, размахнуть-

ся и бросить в реку. Оптимальная сила броска, – чтоб вся леска ушла в воду.

Если бросок сильнее, то может вырвать пруток, если слабее, то часть лески

О рассветах и закатах

156

останется на берегу (что чаще всего и бывало, а стерлядь к берегу не очень

любила подходить!).

Однажды я так неудачно бросил грузило, что один из стерляжьих (став

вдруг ещё и «стервяжьим») впился мне в запястье. Поводок оборвался, гру-

зило с леской улетело, а крючок остался у меня в руке. Ни мне, ни подбежав-

шим ребятам вынуть его не удалось. Помог взрослый, выдрав «стервеца»

плоскогубцами.

Пойманную до ночи рыбу насаживали на куканы (длинные прутики с

сучком на конце) и оставляли в реке.

И вот солнце начинало опускаться в леса за лугами. Тень от обрыва с нашими

нишами наползала на полосу песка, неся с собой прохладу. Разжигали костёр,

кипятили воду, ужинали… И долго сидели у догорающего костра, наблюдая

«процесс заката»: на западе полыхала вечерняя заря, раскрашивая небо «по

Миннарту». Восточный берег уходил во тьму, подчёркиваемую огоньком оди-

нокого костра. На темнеющем небе проступали звёзды. Становилось холодно.

И немного страшно: вдруг от того огонька приплывут к нам «нехорошие

люди»?

Натянув на себя всю одёжку, забирались в ниши…

Просыпались от холода. Всё в бело-серой мгле. Но небо над тем берегом

уже светлеет. Мёрзнуть некогда – начинается утренний клёв и надо беспре-

рывно вытягивать и закидывать. Теплее всего сейчас – вода в реке. Рабо-

таем, а рассвет набирает силу. «Алой зарёю покрылся восток…» Опять всё

идёт «по Миннарту». Но нам не до красот утренней зари – клюёт! Из-за

левого берега выкатывает солнце, прогоняет мглу, приносит свет и тепло.

Клёв стихает. Песок становится тёплым, а потом и горячим. Мы лезем в

реку, загораем, дремлем…

Если везло, то возвращались домой со стерлядками – совсем непохожи-

ми на другую рыбу.

Однажды по Волге днём прошёл военный катер и поднял такую волну,

что мой кукан со стерлядками уплыл…

* * *

Белые платья девчонок сливаются с молочным туманом – это после вы-

пускного вечера в Ярославле наш класс пришёл на Волгу, чтобы в лодках

встретить рассвет…

Эдуард Никулин

157

* * *

Лето 68-го. Мы задумали сплавиться на резиновых лодках по реке Со-

лонице на Ярославщине от Нерехты до Волги. В одной лодке плыл мой отец,

в другой – я с Ниной.

Первый вечер. Место для ночлега выбрали на прекрасной поляне право-

го берега. А на левом, напротив нас, на громадном лугу женщины сгребали

в копны сено. Когда солнце зависло над лесом, за работающими пришёл

грузовик. Женщины забрались в него, выставив грабли зубцами вверх (ин-

тересный кадр получился на фоне вечернего неба, музыкально-ритмичный).

Машина заурчала, женщины запели, грабли в кадре заколыхались… и вско-

ре на нас рухнула тишина летнего вечера.

После ужина отец завалился в палатку, а мы с Ниной переплыли на

лодке речку, пошли по лугу, сели в травяной дух ещё тёплой копны и стали

зрителями цветомузыки угасавшей на западе вечерней зари. Симфония на-

чалась со светлых и ярких полос в полнеба, а закончилась багровым мазком

над горизонтом.

Сидели долго, пока луг не стал белым, а воздух холодным. Зато вода в

речке показалась горячей…

* * *

Ещё об одном запомнившемся закате я уже где-то рассказывал. Это было

летом 70-го, когда мы втроём сплавлялись в Саянах по Бий Хему (Большо-

му Енисею). В тот вечер под впечатлением чистого воздуха и ясного заката

я бросил в костёр пачку сигарет и с тех пор – «ни-ни»…

Картина того заката (под стать картинам Николая Рериха) и сейчас пе-

ред глазами. Попробую дать её «словесное описание в раме».

По середине горизонтально вытянутого холста проходит, на

фоне вечернего неба, волнистая линия горной гряды с семью вер-

шинами («Семь братьев»).

Вечер. Безветрие. Ни облачка. Тишина. Покой.

Недавно за горы зашло солнце, и небо над грядой чистое, ясное,

светло-малиновое, а выше переходит через все цвета заката в

темень ночи.

На переднем плане – каменистый берег.


158

За ним – серо-синяя, широкая, быстрая река.

Её другой берег в тёмно-зелёной, почти чёрной тайге, уходя-

щей к горам и взбирающейся до их середины.

На верхней кайме горной гряды, контрастно выделяющейся на

фоне заката, в «неправильном порядке» стоят, как часовые,

отдельные сосны, настолько чётко прорисованные, что как

будто видны иголки на них.

Вдоль всего нижнего края рамы, по камням берега, написано про-

писными буквами название картины:

НОЧНАЯ СТРАЖА БИЙ ХЕМA

Вот, вспомнил о картинах Н. Рериха и подумал, а много ли рассветов

и закатов пишут художники? Покопав в своей памяти, какие-то «закаты»

нашёл, а «рассветов» что-то не очень. Если их меньше, то почему? Может

быть, потому, что художники по утрам любят спать?

* * *

Один из запомнившихся волжских рассветов был особенным. Летом

79-го моей маме, работавшей врачом в поликлинике «водников», удалось

добыть билеты на рейсовый пароход. И мы вчетвером, мама с отцом и я с

9-летним сыном Сергеем, поплыли из Ярославля к той же тёте Рите. Но уже

не в Сенгилей, а в Ульяновск, чтоб оттуда добраться до Мелекесса, ставшего

к тому времени Димитровградом.

У нас была недорогая каюта в самом носу парохода. Плавание началось

удачно. Погуляли по Костроме, проплыли Плёс. Побродили по Горькому,

заглянув, конечно, в дом «деда Каширина»…

Но ранним утром 23-го июля были разбужены резким толчком и скрежетом

металла. В открытый иллюминатор влетели куски краски с «чужого борта».

Я выскочил на палубу. В рассветной мгле призрачно выступали части

трёх судов: нос нашего «Степана Разина», под ним притопленная корма са-

моходки «Львов», справа Ї борт самоходки «Житомир». Видимо, в предрас-

светном тумане наш «Стёпа» «впилил» между стоявшими рядом на якорях

самоходками. Ударил бортом одну и навалился на другую, порожнюю.

С носа нашего «лайнера» было видно, как в трюм «Львова» втекала

вода. Хорошо «поговорив» с помощью рупоров и радио, капитаны посудин


159

вызвали из Чебоксар речную инспекцию. И все стали её ждать. А до её при-

бытия на «Львове» по русской беспечности завалились досматривать сны.

У меня был фотоаппарат, и я фиксировал все стадии «кораблекрушения»,

ибо, работая в судостроении, понимал, чтó может произойти.

И это «чтó» произошло. «Львов» постепенно набирал воду и оседал под

нашей тяжестью. В какой-то момент на самоходке поползла к корме крышка

трюма. Далее процесс пошёл лавинообразно: корма «Львова» ещё больше

осела, поток воды стал мощнее и… «Львов» со всё увеличивающейся ско-

ростью стал уходить в воду.

Когда над водой остались одни надстройки, на них выскочили люди.

Среди них были и женщины в ночных рубашках. Суета, крики… А само-

ходка стремительно уходит… Люди на «Львове» стали прыгать в воду, кто

со спасательным кругом, кто без…

На нашем «Степане» и стоявшем рядом «Житомире» зашевелились. Были

отданы команды «Спустить шлюпки!». Но, как всегда, с этим не заладилось.

В общем, через несколько минут разогнавшее туман взошедшее солнце

осветило заключительную стадию. От «Львова» над водой остались лишь

верхние части антенн, наш «Разин» своё дело сделал – «бросил за борт

княжну», вниз по течению уплывали спасательные круги с людьми на них,

за ними гнались спущенные наконец-то шлюпки…

Вот такой «рассвет на Волге» встретили мы тогда около Чебоксар.

Вспомню уж и о последствиях этого «рассвета».

Катер речной инспекции прибыл только днём. Долго шёл «разбор по-

лётов». Потом мы поплелись своим ходом в Зеленодольск, где в паратов-

ских затонах нас ремонтировали: бухали молоты, визжали пилы, вспыхивали

«зарницы» сварки.

Ремонт так затянулся, что наши планы погостить у тёти Риты и вернуть-

ся в Казань на 40-летие встречи выпускников факультета моих родителей

«зависли». Когда вышли, наконец, из Зеленодольска, я поднялся к капита-

ну и объяснил, кто мы, куда и зачем плывём. И помощь была оказана (что

значит радио!).

В Казани нас первыми вывели по сходням на берег и попросили быстро-

быстро перейти на другой причал. Там нас ждал задержанный с отплытием

бело-синий красавец «Метеор», а на нём – «VIP-места»: четыре кресла в

первом ряду носового салона, перед «панорамой полёта».


160

Не успели мы занять эти шикарные места, как «Метеор» отвалил и по-

нёсся в Ульяновск.

Но «заката на Волге» в тот день не было.

Под вечер на Куйбышевское водохранилище («море») налетел жуткий

шторм. «Метеор» скакал с гребня на гребень, его болтало и трясло, все его

стёкла были залиты водой. Нам было не до закатов – лишь бы доплыть!

Доплыли…*

Из Димитровграда родители уехали раньше, а мы с Сергеем решили по-

смотреть мой родной Ульяновск. Туда выехали рано утром на «Волге» –

дядя Вася, работавший судьёй, был вызван «в область». Когда приехали,

водитель мне потихоньку сказал: «Не знаю, как доехал – вчера был в стель-

ку!» Обошлось…

Гуляя с Сергеем по Новому венцу (набережной) в Ульяновске, мы оце-

нили размеры «моря», что поболтало нас тем вечером. Все «бескрайние за-

ливные луга», которые можно было в 50-х увидеть из беседки на «обрыве

Гончарова», навсегда стали дном «моря». Понравилось ли это нашим стер-

лядкам?!

* * *

Если рассветы и закаты в природе, как утверждает Миннарт, в цветовом

отношении почти одинаковы, то в жизни человека это не так: палитры дет-

ства и старости резко различны.От (Есенин)

…весенней гулкой ранью… на розовом коне…

до (Тютчев)

Вот бреду я вдоль большой дороги

В тихом свете гаснущего дня…

Тяжело мне, замирают ноги…

Друг мой милый, видишь ли меня?

Всё темней, темнее над землёю –

Улетел последний отблеск дня…

Вот тот мир, где жили мы с тобою,

Ангел мой, ты видишь ли меня?


* Это написано 13-го июля 2011 года – в день траура по погибшим на теплоходе «Булга-

рия», затонувшем во время шторма в том же «море».

ДУРЧЕВА Вера Николаевна родилась в Ле-

нинграде, окончила Политехнический институт и с

тех пор занимается натурными исследованиями всех

высоких бетонных плотин. Сотрудники Братской,

Усть-Илимской, Саяно-Шушенской и многих дру-

гих гидроэлектростанций знают кандидата наук В.Н.

Дурчеву, читают и ценят её также как автора книг

«Моя Сибирь» (2011) и «Моя Болгария»(2009).

В 2012 издана книга рассказов и повестей «Такие

времена», увлекательно повествующая о коллизиях

нашего времени.

Вера ДУРЧЕВА

ТЕЛЕ-ШОУ БЕЗ ГЕРОИНИ

Рассказ

– Бабушка, ну почему ты не хочешь рассказать?

Взгляд внучки выражал неудовольствие, протест против Татьяны Сер-

геевны, отказывающейся участвовать в передаче. Москвичка, сотрудница

одного из телеканалов, приглашала в новую программу. Капризная бабушка,

несмотря на умоляющие взгляды внучки, продолжала упорствовать.

– Я уже объясняла моё отношение к современным шоу. Не верю в их ис-

кренность, прямой эфир не бывает без подготовки. Моя история покажется

новому поколению неправдоподобной, придуманной. Извините, но обойди-

тесь без меня. Тем более, что другого участника этой истории, возможно,

уже нет на свете. То, что дошло до вас, далеко от правды.

– На передаче всё выяснится. Нам было так трудно вас разыскать.

– Сочувствую, но повторяю: в этих, – она проглотила резкое опреде-

ление, – в этих спектаклях не буду участвовать. Голос и взгляд Татьяны

Сергеевны выражал бескомпромиссный отказ.

– А тебе бабушка ничего не рассказывала про свою молодость? – бес-

тактно спросила у внучки журналистка.

– Рассказывала! Про медведя, который рыбу таскал из реки. Про то,

как шофёр замёрз, про шурфы в скале, про образцы пород...

– А про то, как она спасла человека, не рассказывала?

– Нет.

162

Тата качала головой с явным сожалением, она не знала бабушкиной исто-

рии, ради которой приехали из Москвы.

– Мне жаль, Татьяна Сергеевна. Передачу мы, конечно, сделаем, хотя

бы ради нового поколения. Ведь примеры должны быть!

– Наше поколение рождено конкретной средой. Теперь всё другое.

Татьяна Сергеевна встала со стула, подчёркивая бессмысленность про-

должения разговора.

– Танечка, ты не проводишь меня? А то у вас собака во дворе.

– Ну, что вы! Она лает, потому что приветствует. Хорошо, сейчас провожу.

Вернувшись, Тата посмотрела на бабушку с обидой и любопытством. Не

сразу приступила к допросу. Выключила телевизор, села напротив него, сло-

жив руки на коленях, под столом.

– Расскажи, бабушка, свою историю.

– Нет, детка. В другой раз, когда ты повзрослеешь. У меня сегодня нет

настроения вытаскивать на свет прошлое.

Татьяна Сергеевна пошла в свою комнату, закрыла дверь, показывая бес-

полезность уговоров.

Сын, отец Таты, погиб в автокатастрофе, девочка не ужилась с отчи-

мом. Две Татьяны, большая и маленькая, жили дружно, безбедно. После

окончания школы в сибирском городе Тата уедет к матери, а пока бабушка с

любовью растила и воспитывала внучку.

Через несколько дней Тата пересказывала бабушке сериал, где главный

герой стал настоящим зверем – убивал и терзал свои жертвы.

– Самый отвратительный зверь – человек, – не удержалась бабушка и

продолжила. – У зверей свой закон выживания, он намного естественней и

справедливей человеческих войн. Кроме того, звери не умеют лгать, в их гла-

зах есть и любопытство, и страх, и готовность нападать, но нет лицемерия.

Бабушка вспомнила для примера случай из своей молодости. Недалеко

от стоянки экспедиции в вагончике жила молодая семья буровиков – ис-

кателей питьевой воды. Жена Катерина, беременная, возвращалась ранней

весной из посёлка, купив в магазине два куска мяса. За ней увязалась вол-

чица, худая, с сосками кормящей матери. Наброситься, вырвать сумку у неё

не было сил, она шла следом, изо рта тянулись сосульками голодные слюни.

Катерина оборачивалась, тогда волчица останавливалась. Будущая мать и

кормящая смотрели друг на друга. Катерина рассказывала, что волчица смо-

Вера Дурчева

163

трела не неё именно взглядом несчастной матери, умолявшей спасти её детей.

Волчица шла следом почти до вагончика. Там Катерину ждал муж, у кото-

рого было ружьё, но ей стало жаль волчицу, и она бросила ей кусок мяса.

Волчица тут же его схватила. И в глазах её Катерина увидела благодарность.

Правда, потом её убили, когда она опять подошла к вагончику…

Тата шмыгнула носом и ушла в свою комнату, но через минуту вернулась,

села напротив бабушки и решительно попросила:

– Бабушка, расскажи, наконец, свою историю. Почему ты мне не по-

казывала газету, где про тебя написано?

Татьяна Сергеевна улыбнулась, подумав, что сейчас трудно поверить тому

очерку о героизме комсомолки, жившей по кодексу строителя коммунизма:

уж очень несовременны стилистические штампы, клише восторженных вы-

водов. Она часто делилась с Татой воспоминаниями о жизни в тайге, в по-

сёлке геологов. Но этот случай только теперь впервые рассказала внучке.

Дело было осенью. Первый снег не покрыл всю землю, а мороз пре-

вратил её в камень. Таню, как самую молодую, никогда не пускали одну в

посёлок, чтобы сдать документацию и получить почту. С ней пошёл рабочий,

очень неприятный, грубый тип, он постоянно матерился и зло шутил. Для

того чтобы надеть лыжи, снега ещё не хватало. Идти по окоченевшей земле

было не трудно. Спутник повёл её более близкой дорогой – через тайгу.

Спустя час предложил отдохнуть и погреться у костра. Стало холодно, осо-

бенно, когда между сосен прорывался ветер. Натаскали сухостоя, разожгли

костёр, и тут этот мерзавец стал себя вести очень непристойно.

– Он что? Тебя трахнуть хотел?

Любопытство внучки смешивалось с какой-то нехорошей иронией,

– Тата, перестань использовать этот мерзкий глагол.

– Не буду. Так он хотел тебя изнасиловать? В такой холод?!

– Не знаю. Просто я испугалась и понеслась, не разбирая дороги,

только трещали кусты и сучья под ногами. Он бежал за мной, неудач-

но зацепился за поваленный ствол. Не сразу я поняла, что меня никто не

преследует. Было тихо. Но я потеряла направление. Не могла ориентиро-

ваться по солнцу, небо затянули тучи. Меня трясло от страха, негодова-

ния и беспомощности. Разожгла костёр, ждала, когда ветер разгонит тучи

и появится солнце. Ветер усилился, пошёл редкий, колючий снег. И тут

к костру приполз этот тип.

Теле-шоу без героини

164

– Почему приполз?

– Скакать на одной ноге по тайге невозможно. Он не то вывихнул, не то

сломал ногу.

– И тебе его стало жаль?

– Нет! Нисколько, хотя вид у него был жалкий. Он обругал меня матом,

потому что я не в ту сторону побежала. Наверное, испугался, что я могу по-

теряться, и тогда ему пришлось бы за это отвечать.

Татьяна Сергеевна не знала, как рассказать о своём состоянии, о ночном

разговоре.

– А что дальше?

Голос внучки дрожал нетерпением и почти восторгом от такого приклю-

чения молодой бабушки.

– У костра просидели до утра. Его ватник был пропитан смазочными

маслами – он ремонтировал нам моторы. Ватник загорелся, получилась ды-

рявая жилетка с чёрной вонючей ватой.

– Он больше не приставал?

– Нет, дрожал от холода, от боли, наверное, от злости на себя и на меня,

что так получилось. Не переставал ругаться. Говорил, что хотел только попу-

гать городскую недотрогу. Я спросила о его семье. Он сказал, что отец сго-

рел от водки, а мать гулящая. Может быть, придумал, чтобы меня позлить.

Стал ругать наших геологов. Понимаешь, он никому и ничему не верил, а я,

романтическая дура, раздражала его особенно.

– Всё-таки ты его пожалела?

– А ты бросила бы умирать?

– Заявила бы в милицию. Тогда менты были другие, не то, что нынешние

бандиты. Приехали бы и забрали в больницу.

– Он бы замёрз. К утру мороз опустился ниже двадцати. Он был пло-

хим человеком, но, всё же, человеком.

– Мне твою волчицу больше жаль. И что ты сделала?

– Потащила этот полутруп, привязала своим шарфом и его ремнём.

Представляешь эту картину! Тоненькая девчонка в полушубке превратилась

в бурлака. Тащила неподъёмный груз.

– Ну, ты даёшь! Он тебя матом ругает, а ты его тащишь!

– Он уже не ругался. Смотрел на меня – ну, мне так казалось – взгля-

дом той волчицы.


165

– Ты испугалась?

– Не было сил для испуга. Не знаю, насколько хватило бы мне сил.

Иногда мне хотелось тоже лечь на землю и быстрей замёрзнуть. Помнишь,

у Некрасова «Мороз – красный нос»? К счастью, наши собаки нас нашли

быстрей, чем мы замёрзли.

– Об этом в газете написали?

– Не совсем. Я никому ничего не рассказывала, не хотела говорить на

эту тему.

– А он?

– Его отвезли в районную больницу. На работу он не вернулся. Через

год к нам приехал корреспондент, хотел рассказать о геологах, он спросил,

как городская девушка выдерживает таёжные условия. Кто-то из наших

рассказал про спасённого рабочего. Я просила ничего не писать. Всё равно

появилась статья в районной газете.

– Почему ты раньше мне не рассказывала? Я сочинение про тебя на-

писала бы.

– Статья была дурацкая, газету я выбросила.

И никто до сих пор ничего не знает?

– Нет. Не знаю, что и как узнала та журналистка. Понимаешь, есть по-

ступки, которые управляются не сознанием, впрочем, я всё равно не смогла

оставить его умирать. Сейчас всё другое, люди другие.

– Ну, бабуля! Вот это прикольно! Я теперь поняла, почему ты отказа-

лась от передачи по телевидению. Тебе не поверят!

– Да, наверное, не поверят. Или решат, что я, действительно, была дурой.

Не поверят…что ты там копошишься? У тебя что, мобильник на коленях?

– Ну да. Мне надо позвонить.

Внучка убежала в свою комнату. За ужином Тата разглядывала бабушку

как-то по-новому, улыбалась и качала головой, может быть, примеряя на

себя удивительную историю. Татьяна Сергеевна долго не могла уснуть. Она

тоже вспоминала ту первую драму в своей жизни.

Когда он подполз к костру, она схватила головёшку, готовая оборонять-

ся. Он зажмурился, втянул покорно плечи, сжался. Она бросила горевший

сук в костёр. И он опять превратился в мерзкого подонка. Матерился, зачем

побежала в противоположную сторону от ручья. Не то в оправдание, не то

в обвинение городской недотроге стал на своём мерзком языке насмехаться


166

над глупой барышней. Ругал жадных геологов, какую-то тётку в посёлке.

Весь мир у него состоял из негодяев или дураков, как эта городская девчон-

ка, поехавшая «за запахом тайги». Он почти хвастался своим отцом, сго-

ревшим от водки, и гулящей матерью: по крайней мере, они не изображали

из себя других, как сейчас принято делать. Геологи пьют и развратничают,

зашибают большие деньги, а врут о какой-то цели в жизни.

Бог мой! Что она ему наплела тогда! Поистине, «чушь прекрасную не-

сла». Про смысл жизни, придуманный из романтики школьных сочинений

и студенческого братства. Она старалась убедить его, что жизнь прекрасна,

надо верить в идеалы. Приводила примеры из книг, фильмов, говорила, что

он сам виноват, если в жизни видит только плохое. Он морщился, может

быть, от её слов, а может быть, от боли.

Утром поняла, что если уйдёт одна, сюда геологи вернутся за трупом. Он

уже приговорил себя к смерти. Приказал ей уходить, показал направление к

ручью. А ему не страшно, даже лучше издохнуть сейчас. Как она ненавиде-

ла его, и терзалась сама от невозможности повернуться и уйти. Сняла свой

шарф и стала вытягивать ремень из его брюк. Он смотрел на неё с таким

детским изумлением и покорностью, что она улыбнулась, спросила, помнит

ли он картину Репина «Бурлаки на Волге». Он понял так, что городская

дура опять издевается над ним. Они почти подрались, пока она протягива-

ла под его шею и плечи самодельный бурлацкий канат, а когда дёрнула за

другой конец, упала от сильного рывка. Он опять матерился, издевался над

её идиотским желанием подражать книжным героям. Она снова дёргала за

самодельный канат и несчастный груз пополз. Локтями и коленом он двигал

своё тело вперёд. Их связывали не шарф с ремнём, а её непреодолимая вера

в те наивные слова, которые она произносила ночью.

Она падала, становилось всё трудней подниматься, и настало время,

когда она не смогла встать с колен. Качалась, держа руками шарф на своём

плече, и не сразу поверила, что далёкий лай собак означал спасение. Она

лежала рядом с неподвижным своим грузом. Её ни о чём не спрашивали.

Влили в рот глоток спирта, подхватили под руки и повели к вездеходу. Она

отделалась только ангиной.

Его увезли в больницу, профсоюз оформлял документы о травме на про-

изводстве, чтобы оплатили больничный лист. О его судьбе она не знала, да

и не хотела знать.


167

Тата больше не спрашивала бабушку о той истории, но через месяц, в

субботу почему-то с утра заволновалась, просила не уходить из дома, за-

крывшись в комнате, кому-то звонила по мобильнику. На вопросы бабушки

загадочно повторяла: «Подожди, подожди, скоро сама узнаешь». Вечером

посадила её перед телевизором и торжественно объявила, что сейчас будет

передача про бабушкину историю. Журналистка оставила девочке диктофон,

она записала бабушкин рассказ. А диктофон отправила по почте. Сейчас

многие услышат бабушкину историю, и Танина мама, и весь класс предупре-

ждён.

Татьяна Сергеевна, ошарашенная предательством внучки и коварством

представительницы шоу-бизнеса, не хотела верить, что её история попала на

телевидение. Внучка приплясывала возле экрана в предвкушении необык-

новенного долгожданного зрелища. Татьяна Сергеевна с нервной обострён-

ностью разглядывала зрителей, пенсионеров и молодёжь, сидевших друг

против друга, журналистку, ходившую по свободному пространству между

ними и рекламировавшую свою новую программу.

За небольшим столом расположились двое мужчин. Один толстый, с

жирными неопрятными, длинными волосами представился, как социолог.

Другой, помоложе и поопрятней, с иронической улыбкой, обещал человече-

скую психологию отделить от социальных корней, потому что по-прежнему

люди не видят разницы между своей природой и поведением, навязанным

социальной средой.

Действо началось с простой игры. Было предложено голосованием оце-

нить такую ситуацию: двое малознакомых людей потерялись в лесу. Один

из них подвернул ногу. Что бы делал зритель на месте второго: пошёл один

искать дорогу или потащил с собой раненого? Счёт в обеих группах оказался

почти равным: пятьдесят на пятьдесят. Начался спор между психологом и

социологом.

Психолог говорил, что это обычное деление людей по их человеческим

индивидуальным наклонностям. Социолог сказал о влиянии среды, но на-

помнил, что два поколения зрителей росли в противоположных социальных

условиях. Журналистка прервала дебаты и обострила ситуацию, что если по-

страдавший сделал что-то нехорошее, мерзкое по отношению к другому?

Опыт и мудрость возраста не позволила пенсионерам бездумно нажать

кнопку. А молодые сразу определились. Счёт опять оказался похожим,


168

только восемьдесят процентов пенсионеров пытались спасти раненого, а мо-

лодёжь, напротив, оставила бы мерзавца умирать.

Социолог, удовлетворённо потирая руки, объяснил разницу между «со-

вковым» мировоззрением и новым поколением. Старики помнят о школь-

ных уроках, о том, как следует отвечать, а молодёжь более честная, отвечает

правдиво. Психолог не согласился считать ответы старшего поколения лице-

мерием. У них, действительно, была другая, не потребительская психология,

а потому они остались добрее и отзывчивее. Социолог защищал молодёжь.

Они в ответ строили гримасы в камеру, не задумываясь, почему так отлича-

ются от своих бабушек.

Тут ведущая предложила послушать подлинную историю.

Голос Татьяны Сергеевны звучал громко и чисто. Камера показывала

лица зрителей. Пенсионеры слушали сосредоточенно и как-то напряжённо.

Молодёжь сначала ухмылялась, переговаривалась, но вскоре замолчала.

Слышен был только взволнованный, искренний рассказ героини передачи:

… а я всё равно не смогла оставить его умирать. Сейчас всё другое, люди

другие...

Запись закончилась. Никто не смеялся. Первыми захлопали пенсионе-

ры. Они встали. И молодёжь тоже начала хлопать и смотреть на входную в

зал дверь. По законам жанра оттуда должна была появиться героиня. Но на

сцену никто не вышел.

Татьяна Сергеевна, обняв внучку, сидевшую рядом, не отрывалась от

экрана. Камера показывала разные лица, старые и молодые, нахмуренные,

улыбающиеся и нетерпеливо смотревшие в проход. Все они казались слав-

ными, добрыми, потому что приняли её поступок.

Ведущая попросила тишины и сообщила, что теперь они выслушают вто-

рого участника той драматической истории.

Татьяна Сергеевна подалась вперёд, желая ближе рассмотреть человека

из прошлого. Появившийся старик ничем не напоминал прежнего нахально-

го типа. Натужная улыбка не скрывала растерянности и беспокойства перед

изучающим его залом.

Ведущая пригласила Григория Тимофеевича сесть, но он продолжал

стоять, вглядываясь в сидящих пенсионеров. Дама повторила, что Татьяна

Сергеевна не смогла приехать, он сейчас слышал запись её рассказа. Теперь

пусть он, другой герой тех событий, расскажет, что он запомнил.


169

Старик нахмурился, то ли не поняв вопроса, то ли не желая отвечать.

К нему подошёл социолог и, подведя к сидению, что-то стал тихо спрашивать.

На экране появилось лицо ведущей. Она уже слышала версию Григория

Тимофеевича и начала передавать её зрителям. В отличие от романтически

настроенной Татьяны он воспринимал жизнь более трезво и даже слишком

сурово. Он не совсем понял мотивы поступка девушки, спасавшей его от

смерти. Может быть, она хотела передать его властям для наказания?

В больнице Григория навестили геологи, пообещали открыть больничный

лист и даже потом отправить в дом отдыха. Это тоже ему показалось изо-

щрённой ловушкой, и поэтому он уволился с работы. Только через несколько

лет случайно прочёл в газете статью и понял, что напрасно тогда испугался.

Сейчас старик, кажется, не вслушивался в слова ведущей, он не сводил

глаз с маленького микрофона в её руке. Он заговорил:

– Таня! Ты прости, что сначала я плохо думал… Газету храню… Таня!

Молодые смеются, не верят, как там расписано. А ведь, правда. Таня! Я

зря обижался, не верил тогда никому. Теперь-то стало намного хуже. Таня!

Желаю тебе здоровья.

Если что надо… Эх, Таня…

Он запнулся, махнул рукой и отвернулся от зала. Верно, не мог превра-

тить в слова то, что сейчас вскипало в его душе. А зал, стоя, аплодировал.

– Бабушка! – воскликнула Тата. – Они ведь тебе тоже хлопают. По-

смотри! Все встали. Напрасно ты не поехала…

– Наверное…


МИХАЙЛОВ Игорь Викторович родился в

1961 году в Ленинграде.

В детстве очень нравилось смотреть на небо, за-

драв кверху нос. Оно всё время было разным – обла-

ка меняли форму. В небе постоянно происходило дви-

жение – самолёты оставляли белые полосы. Ночью

среди звёзд белая точка спутника пересекала черноту.

Красные проблесковые маяки выдавали ночной полёт

самолёта. Небо дышало. Я хотел быть ближе к нему,

поэтому поступил в авиационное училище и с отличи-

ем окончил его.

В качестве борт-инженера трудился до 2009 года.

Литературные вехи: «Резиновая лодка» – ироничная проза (2009), «Снежные

барсы» – рассказы (2012).

Игорь МИХАЙЛОВ

КАРАСИ

Рассказ

Валентин приехал на отдых к тёще. Он был почётным гостем, поэтому вре-

мя проводил в безделье. Необузданная жара перечеркнула все рыбацкие планы.

Ближайшие водоёмы, где могла водиться рыбёшка, пересохли. Валентин сидел

перед домом на лавочке, его ноги были вытянуты по скамейке, а спина подпира-

ла забор, соломенная шляпа, сдвинутая на лоб, защищала от перегрева.

Улица была пустынна: грунтовая дорога, дома с чахлой растительностью,

голые кусты с пожухлыми листьями – всё это навевало уныние. В тени за-

бора движение создавали куры, которые одни только и находили для себя

что-то интересное на земле. Иногда они зарывались в ямы и поднимали во-

круг себя пыль.

Мимо с ведёрком в руке неторопливо шёл сосед. Валентин окликнул

мужчину.

– Привет, Коля.

– Привет, отпускник, – ответил сосед.

Валентин спросил шутя:

– Картошку копаешь?

– Да нет, на рыбалке был.

171

– Шутишь, – с сомнением в голосе отреагировал Валентин.

Он отстранился от забора и сдвинул шляпу на затылок.

– Глянь, – сосед протянул ведёрко.

Валентин быстро поднялся и заглянул в ведро. Там лежали тёмно-

золотистые караси. Размер этих озёрных рыб был почти с ладонь. Комки

земли прилипли к чешуе. Жабры рыб открывались. Валентин с недоумением

разглядывал живых рыб, почёсывал свой затылок под шляпой, а затем жа-

лостливо попросил.

– Коля, давай вместе сходим.

Сосед раздумывал недолго.

– Ну, если завтра с утра, – согласился он, – днём жарко.

– Давай хоть завтра, – обрадовался Валентин.

– После дойки я зайду, – предложил Коля.

– Договорились, –ответил Валентин.

Сосед с ведёрком пошёл дальше.

Валентин начал готовить свои снасти, которые привёз из города. Он рас-

паковал удочки, поставил на леску поплавки, грузила и крючки. Испытал

снасть в бочке с водой. Поплавки держались правильно.

Валентин пробовал копать червей, но их нигде не было. Тогда за двором

в тени сарая он обильно пролил землю водой, это место накрыл фанерой.

Рано утром там он накопал дождевых червей и сложил их в небольшую же-

лезную круглую коробочку из-под монпансье.

На следующее утро в срок появился Коля. Он был одет в длинные шор-

ты, футболку, на ногах – босоножки. В руке Коля держал пустое ведёрко.

Валентин вышел на улицу с двумя удочками в резиновых сапогах. Он

широко улыбался. Коля бросил взгляд на своего компаньона и сказал:

– Удочки оставь.

Улыбка сошла с лица Валентина. Он не понял совета и спросил:

– Почему?

– У меня там всё есть, – сосед хитро прищурился и добавил: – в сапогах

тяжело.

Валентин достал из кармана коробочку монпансье и спросил.

– А черви?

– Ой, – воскликнул Коля, скорчил гримасу и повторил загадочную фра-

зу: – У меня там все есть.

Караси

172

Он пренебрежительно махнул рукой. Валентин вернулся в дом. Поставил

удочки в угол. Коробочку положил на пол. Снял сапоги и надел сандалии.

Выходя из дома, он всё же взял коробочку с червями и сунул её в карман

брюк.

С пустыми ведёрками мужчины направились по дороге через посёлок.

Пересекли поле с выгоревшей травой, миновали заросли кустов, вышли к

полю с ровной тёмно-серой поверхностью. Коля подошел к кустам, извлек

из их недр штыковую лопату. Положил её на плечо и сказал:

– Почти пришли.

Ровная поверхность земли была в трещинах. По краям трещины серая

корка земли приподнималась вверх, когда мужчины наступали на неё, корка

хрустела под ногами. Кое-где в земле были вырыты ямки, а рядом с ними

возвышались холмики сухой земли.

– Вчера я там копал, – сказал Коля.

Он махнул рукой перед собой.

Они шли по хрустящему грунту. На поверхности земли иногда просту-

пали пятна влаги. Несколько мелких мокрых пятен осталось позади. Коля

остановился около крупного пятна и сказал.

– Здесь попробуем, земля мягкая.

– Так я червей прихватил, – ответил с улыбкой Валентин.

Он достал из кармана коробочку монпансье и открыл ее. В ней шевели-

лись дождевые черви.

– Ой, – сконфуженно сморщился Коля.

Он вонзил лопату в грунт. Ковырнул с поверхности несколько комков

земли. Из глубины ямки поддел сырую землю и бросил её к ногам. Грязь

разлилась под ногами.

– Пусто, – сказал Коля.

Он расширил ямку, ещё раз поддел лопатой влажную землю и бросил. В

грязи лежал карась.

– С почином, –сказал Коля. – Вытаскивай.

Валентин не верил глазам. Он смотрел то на карася, то на червей, затем

последних вытряхнул из коробки и закрыл ее. Он поднял рыбу, смахнул с

неё землю. Жабры карася открывались.

– Живой! – удивился Валентин.

– Да, они живучи. Озеро пересохло, а караси в ил зарылись.

Игорь Михайлов

173

Коля поддел лопатой землю и вытащил вместе с ней ещё одного карася.

– Рыбное место. Бывает, на одной лопате четыре лаптя сидят, но чаще –

пусто.

Коля передал лопату Валентину.

– Ты лови, а я пойду в тени посижу.

Словно клубни картошки, Валентин неторопливо выкапывал рыбу из дна

пересохшего озера. Около десятка больших карасей лежало в ведре. Под-

ступающий зной дал о себе знать. Солнце пекло.

Рыбаки возвращались домой.

– Ну, как? – спросил Коля.

– Чего-то не хватает, – ответил Валентин.

– Мало рыбы, что ли? Возьми мою.

– Да нет, бывает, меньше ловишь. Но удивил!

Коля заулыбался.

– Это баловство. По осени на верблюдах такой улов бывает.

– На верблюдах? – изумился Валентин.- Как это?

– А ты по осени приезжай, так узнаешь.

– Любишь ты удивлять, я смотрю?

Лицо Коли расплылось огромной улыбкой. Он отмахивался веткой от

назойливых слепней. Стальные застёжки его босоножек позвякивали при

ходьбе. Коля молчал, смотрел себе под ноги и улыбался.

Караси

ЕФИМОВА Вера Александровна родилась

в Ленинграде в 1955 году. Она причисляет себя к

счастливому послевоенному поколению. Её первая

персональная выставка акварелей состоялась в музее-

крепости «Корела» города Приозерска в апреле

2000 года. Вторая персональная выставка состоялась

в сентябре 2005 года, где Вера Александровна пред-

ставила новое направление в искусстве «твертшин»,

автором которого она является. Осенью 2006 года

Вера Александровна заняла первое место в регио-

нальном конкурсе «Душа России» в номинации «На-

родное творчество». Дважды, в 2004 и в 2005 годах,

первый канал телевидения делал передачи о ней и её работах. Вера Александровна в

1979 году была награждена серебряной медалью ВДНХ. Басни, сказки, рассказы

и стихи пишет с 2002 года. Весной 2007 года приняла участие в конкурсе литера-

турного перевода, проводимым Сампо-центром и институтом Финляндии. Является

соавтором и иллюстратором книги «Занимательный Финский», изданной издатель-

ством «Инкери» в 2012 году.

Вера ЕФИМОВА

СОБАКА НА ДЕРЕВЕ

Рассказ

– Федька! Иди, снимай с дерева свою собаку! – кричала Юля свое-

му соседу Фёдору Шумилову. Их участки разделял хиленький заборчик, и

Федькин пёс разгуливал, где хотел.

– Я, конечно, наивен и доверчив, но не настолько, чтобы верить в твои

бредни! – бурчал себе под нос Фёдор.

Юлька, по прозвищу «дурилка картонная», обожала всех разыгрывать,

поэтому когда она говорила правду, то ей никто не верил.

– Что это моя собака забыла у тебя на дереве? Что вообще моей собаке

делать на дереве?! Что молчишь?! Что собака делает на дереве?! – вопро-

шал Федька через форточку, не видя происходящего.

– Сало ест. – Юлька была немногословна.

– Что?! Может, и сало у тебя на дереве растёт?! Вот, дурища! Придума-

ла бы что-нибудь поправдоподобнее!

175

Фёдор скривился в саркастической улыбке. Чтобы посмотреть на глупое

Юлькино лицо, он всё-таки вышел из дома и подошёл к забору. Он увидел,

что его собака сидит на Юлькиной яблоне и, действительно, ест сало, кото-

рое, по всей видимости, Юлька повесила для синичек, а вот как пёс забрался

на яблоню, оставалось загадкой.

– Ну и ну! – только и смог выговорить Фёдор. – Как он туда попал?

Чтобы забраться на дерево, собака должна была карабкаться по стволу.

Сало висело довольно высоко.

– Он каждый день тренировался. Ему так хотелось сальца, а – не до-

стать! Он и прыгал, и на задних лапах ходил, и так, и эдак, а – не достать!

Ну, ты посмотри, какой умница! Всё-таки добился своего! «Кто хочет, тот

добьётся»! – хохотала Юлька.

Собачий пример оказался и действеннее, и убедительнее всех назиданий:

Фёдор старался достигать намеченных целей. И вот, спустя много лет, ему в

голову пришла мысль: «А, вдруг, эта Юлька всё подстроила?!»

* * *

Они выросли. Фёдору шёл двадцать первый год, а Юлька превратилась

в очаровательную рыжую бестию! Шкодный взгляд её зелёных глаз сводил

с ума уже не одного воздыхателя! Да и Фёдор смотрел на «дурилку картон-

ную» уже совсем другими глазами: его соседка похорошела необычайно!

В апреле, тринадцатого числа, у Юльки – день рождения, и Фёдор

очень хотел её удивить и обрадовать как-то по-особенному.

– Юлька, выходи! – на этот раз кричал Фёдор. – Ты посмотри, что тут

у тебя делается! Простодушно вызывал он её. Весна в этом году затянулась,

и местами ещё лежал снег. Когда Юля вышла из дома, чтобы принять по-

здравление с днём рождения, то просто открыла рот от увиденного: деревце

засохшей сливы, которое они не успели спилить… – цвело!!! Она даже не

успела понять: что же на самом деле произошло?! Откуда это необычайное

чудо?! Подойдя к сливе поближе, она увидела, что к каждой веточке, тон-

кой проволочкой, прикручен цветочек первоцвета! Рядом стоял счастливый

Федька. Он не скрывал своей радости оттого, что его подарок произвёл на

девушку такой эффект.

– Ничего лучшего в своей жизни я не видела! – восхищённо проговори-

ла Юля. – Это дорогого стоит!

Собака на дереве

176

Она подошла к Фёдору и поцеловала его… сама. Он не сопротивлялся.

– Ай, девка! Что творит! – сокрушённо качала головой соседка Едрён-

кина, глядя в окно. – Ведь окрутит парня! Как есть, окрутит!

Фёдор обалдел! Он, конечно, предполагал, что Юльке подарок понра-

вится, и предвкушал её радость… но чтобы так!!! Его сердце зашлось от

волнения и необычайного ощущения! Он опьянел! Натурально! Опьянел от

её поцелуя! Так же стремительно, как она его поцеловала, Юлька убежала,

а Фёдор остался стоять и осмысливать: что же это было?! Ни одна, мало-

мальски приличная мысль не приходила ему в голову, и так ни до чего не

додумавшись, он поплёлся домой, время от времени останавливался, обора-

чивался, бросал взгляд на Юлькины окна… но её уже не было видно.

Вера Ефимова

ПОБЕДИТЕЛИ КОНКУРСА

ПРОЗЫ

КОРОТКОГО РАССКАЗА

СУМАРОВА Екатерина. Санкт-Петербург.

Преподаватель английского языка. Публиковалась

в Интернет-журнале молодых писателей «Пролог»,

журнале «Невский Альманах», ряде поэтических и

прозаических сборников.

Екатерина СУМАРОВА

ЗВЁЗДЫ

Эссе

В детстве звёзды казались мне разноцветными фонариками. Поднимая

голову, я любовалась их игрой, и они, фиолетовые, синие, оранжевые, крас-

ные, радостно подмигивали мне сверху, переливаясь всеми цветами радуги.

Когда я рассказала об этом взрослым, они очень удивились: по их мнению,

все звёзды, большие и маленькие, были на одно лицо и одного цвета. Мне

не хотелось прослыть белой вороной, поэтому я постаралась убедить себя,

что звёзды и правда одинаковые, и постепенно они попрятали от меня свои

разноцветные сарафаны, приняв спокойный тёмно-зелёный оттенок. Теперь

с неба на меня смотрели миролюбивые, тёплые, зеленоватые звёзды, словно

ночь забросила в поднебесье тысячи крохотных изумрудов, и где-то они лег-

ли гуще, а где-то реже. Я думала, что больше ничем не отличаюсь от других

и могу жить спокойно. Но однажды, совершенно случайно, я узнала, что в

очередной раз оказалась не права, ведь звёзды подавляющего большинства

людей не зелёные, а желтоватые. К счастью, к этому времени я была уже до-

статочно взрослой, и не меняла своего мнения с прежней лёгкостью. К тому

же, с некоторых пор я подозревала, что каждый человек видит свои звёзды.

Поэтому мои звёзды так и остались тёплыми тёмно-зелёными огоньками.

А иногда, если я летней ночью долго всматриваюсь в их загадочный узор,

они, как когда-то в детстве, становятся цветными и радостно подмигивают

мне, переливаясь всеми цветами радуги.

РЫЖИКОВА Ольга Анатольевна родилась

в 1984 году в г. Смоленске, где и живу по сей день.

В 2007 году окончила филологический факуль-

тет Смоленского государственного университета,

пробовала себя в различных сферах деятельности

(офисная работа, логистика, преподавание в школе),

сейчас работаю корректором. Участвую в различных

литературных конкурсах, финалистка конкурса фан-

тастического рассказа «Тысячелетний Феникс», по-

свящённого грядущему 1150-летию основания Смо-

ленска).

Ольга РЫЖИКОВА

ПЕТЕРБУРГСКИЙ СОН

Эссе

Город чопорно приветствовал новых гостей, недоверчиво вглядываясь в

лица тёмными окнами каменных домов. Яркое северное солнце, казавшееся

приветливым, вовсе не грело: воздух был по-осеннему свеж, несмотря на

середину июля.

Петербург... Загадочный город, до этого знакомый мне лишь по книгам

и фильмам, предстал в своём холодном величии. Словно строгий учитель, он

заставлял собраться, выпрямить спину, требуя к себе уважения.

Несмотря на черты, свойственные всем российским городам, здесь ца-

рила своя особая атмосфера: тот самый дух Петербурга, которым, должно

быть, невольно проникались все, кто приезжал сюда. И это отражалось на

лицах, в движениях прохожих: все были как-то собраны и деловиты.

...Каменные громады окружали, веяли холодом, проплывали и исчезали,

сменяясь новыми. От этой бесконечной череды скоро зарябило в глазах. От

обилия названий, имён, событий, навсегда въевшихся в эти старинные сте-

ны, кружилась голова. Казалось, здесь каждый дом – памятник архитекту-

ры, уникальный музейный экспонат.

Когда же на сцену вышла ночь – появился другой Петербург, не менее

величественный, но более таинственный, отражающийся в воде причудли-

181

вым сиянием. Разводка мостов, толпы туристов, желающих запечатлеть это

зрелище, словно волшебную тайну, танцы с огнём, бумажные фонари, уно-

сящие в ночное петербургское небо заветные желания тех, кто по разным

причинам оказался этим летом у берегов Невы...

...Дворцовая площадь и Эрмитаж, Петропавловская крепость, каналы и

мосты, сердитая Нева, Петергоф во всей красе при солнечной погоде, вели-

чественные соборы и обширные тенистые парки – всё смешалось, слилось

воедино, и трудно разложить эту пёструю картину на отдельные фрагмен-

ты...

По возвращении домой всё увиденное кажется лишь сном – одним из

тех, что завораживает, заставляя весь день находиться под впечатлением.

И пусть потом будет множество похожих, но этот, словно первая любовь:

помнится всю жизнь, но никогда не повторится...

Петербургский сон

ПЛАТОНОВА Вера Александровна. Родилась

в Саранске в 1978 году. После окончания экономиче-

ского факультета МГУ им. Огарёва переехала жить в

Санкт-Петербург – город, вдохновляющий меня на

творчество. Пишу статьи для женских журналов, веду

страничку о путешествиях в Интернете. Увлекаюсь фо-

тографией и историей Санкт-Петербурга.

Вера ПЛАТОНОВА

АРОМАТ ПРИМОКШАНЬЯ

Эссе

Вьётся средь полей дорожка-узкоколейка. Обдаёт клубами пыли слу-чайно зазевавшегося прохожего. Не скромничает, врываясь за поворотом в деревню. Встаёт на дыбы, будто норовистый конь, круто в горку. Потом останавливается слегка отдохнуть. Выравнивается у холма с задумчивыми берёзками, где вечным сном спят несколько поколений. Считай, от позапро-шлого века. И разбегается лучами тропинок, уводящих в луга, на поля и хол-мы. Просторы, над которыми столько неба, что хочется набрать его полные пригоршни. И вдохнуть неповторимый аромат Примокшанья. Вдох-выдох. Невозможно надышаться на год вперёд.

Впереди синие обманчивые глаза озёр, спрятавшиеся на дне глубоких неровных оврагов. Выжженная палящим солнцем трава на высушенной в трещинках земле.

Земля – мать-твердыня. Стоишь на ней шершавыми от деревенского лета пятками и слушаешь, как ветер венчается с волей.

Вглядываешься в раскиданные по холмам яркими грибницами крыши де-ревенских домов. Толковка, Дергановка, Ивановка… Названия всплывают откуда-то из недр памяти, будто заученный с детства урок.

В деревнях доживают свой век древние старухи, вросшие всей жизнью, как деревья корнями, в землю предков. Им неведомы заграницы, кроме той границы, где земля встречается с небом. Их родной язык – мокшанский.

Кажется, на нём говорит, журчит ручеёк, притаившийся под раскидисты-ми ивами. Никто не знает, сколько им лет. Кап-кап роняют ивы слезы. То ли от радости, то ли от печали.

БАЙКОВ Владимир Дмитриевич, родился в

1944 г., в г. Юрга Кемеровской области, С 1945 г. живёт

в Ленинграде-Петербурге. Окончил ЛЭТИ (Ленин-

градский электротехнический институт), где и прорабо-

тал более 30 лет. Доктор технических наук, профессор.

Автор книг по компьютерной и интернет-тематикам,

а также нескольких англо-русских и немецко-русских

словарей. Печатался в журналах: «Нева», «Урал»,

«Синопсис»,» «Берегиня», в «Литературной газете».

Владимир БАЙКОВ

КОЛЯНЫЧ

Рассказ

Перестройка была в самом разгаре. Говорили, что в поездах дальнего следо-

вания по ночам стали пошаливать: открывали снаружи дверь купе и вычищали

карманы спящих пассажиров. Умельцы наладили производство запоров, на-

дёжно закрывавших дверь изнутри. Мы с Серёгой, прихватив на всякий случай

такой запор, ехали от нашего НИИ в командировку в Киев. С нами в купе тре-

тьим оказался средних лет мужик. Лысоватый, худощавый, по виду работяга.

Не успели мы рассесться, как он почти сразу спросил:

– Парни, у вас выпить есть?

Сказано это было не заискивающе, не тоном алкаша или попрошайки,

а как-то уверенно. Так обычно просят ножик или спрашивают время.

Серёга, минуту поколебавшись, потянулся к вещам и вытащил бутылку

водки. Попросили у проводницы стаканы. Я разлил каждому по полстакана,

и уже было поднёс свой к губам со словами:

– Ну, будем.

Но мужик остановил нас:

– С незнакомыми пить – последнее дело. Вот меня Коляныч зовут.

А об этом и так можно было догадаться: на его пальцах видна была та-

туировка – по букве на пальце: К-О-Л-Я.

Мы выпили, и сосед наш почти сразу задремал, привалившись спиной

к стене. В начале одиннадцатого в дверь постучали. На пороге появилась

какая-то неопрятная старуха и, протянув на ладони два золотых кольца, ста-

184

ла заунывно тянуть, что продаёт обручальные кольца – своё и покойного

мужа, продаёт почти даром. Есть нечего, вот и дошла до ручки. Мы сунули

ей в руку пару десяток, но от покупки сразу отказались. Сосед в этот момент

чуть приоткрыл глаза.

А минут через двадцать дверь в купе резко открылась. На пороге стояли

два амбала.

– Эй, студенты! У бабки кольца золотые взяли, а платить кто будет?!

– Да ничего мы не брали у неё, – мы были ошарашены.

– Ладно, харэ придуривать! Деньги гоните. А денег нет, так шмотки

снимайте. Вон у тебя, – он показал на меня, – джинсы вроде фирменные.

Стаскивай!

Я понял, что звать на помощь некого, драться с ними – так ещё и на-

костыляют, и деньги отнимут. И тут меня осенило:

– Коляныч, – несильно потряс я спящего соседа за плечо. – Тут парни

поговорить хотят.

Сосед приоткрыл глаза, обвёл мутным взглядом всех присутствующих.

Потом, почти не разжимая зубов, спросил:

– Об чём базар?

Те двое, уже обращаясь только к нему, но уже без особой уверенности,

повторили:

– Так вот соседи твои рыжевьё забрали у бабки, а платить не хотят.

Сосед, уставясь в пол, выдержал довольно долгую паузу. Те двое

молчали. Потом, подняв глаза, он упёрся в старшего из них взглядом и

бросил:

– За базар ответишь?

– Да в натуре..., —начал было тот.

– Чё, в натуре? – резко оборвал Коляныч.

Второй незаметно толкнул напарника локтем в бок.

– Да ладно. Пошли. Ошиблись, видно.

Они полубоком вышли из купе.

Коляныч, всё ещё откинувшись спиной к стенке, негромко бросил в про-

ход:

– Эй! Дверь прикрыл!

Один вернулся и, не глядя на нас, опустив голову, плотно притворил

дверь.

Владимир Байков

185

Мы с Серёгой сидели, находясь всё ещё под впечатлением от этой сцены.

Хотели с соседом поговорить, поблагодарить его. Но он уже опять дремал,

привалившись к стене и даже слегка посапывал.

Во, нервы, прямо канаты стальные, – подумал я. – Меня всё ещё трясёт,

а этому хоть бы что. Да, – думаю, – не быть мне бандитом. Впечатлитель-

ный больно.

Вот и вся история про два кольца, у которой мог быть и другой конец.

Два кольца два конца...

Коляныч

АСМУС Екатерина. Родилась в СПб, 11.10.1967

года. До 4 лет жила с родителями в Африке (Хартум) и

Европе (Лондон, Париж). Образование высшее – худож-

ник – модельер.

Поскольку окончание института пришлось на пере-

стройку, поменяла массу профессий. Журналист. Сценарист.

Писатель. Член союза писателей Петербурга и Ленинград-

ской области. С 2000 по 2010 год – основная работа в ки-

нопроизводстве. В качестве ассистента режиссера, второго

режиссера, художника участвовала в создании таких картин

как «Бедный, бедный Павел», «1814», «Столыпин. Невыученные уроки», «Ленька

Пантелеев» и др. Автор-исполнитель, пишу песни и стихи. Побывала с гастролями

в СПб, Москве, Хельсинки, Ювяскюля, Тарту, Таллине, Симбирске, Копенгагене,

Нью-Йорке, Витебске, Базеле, Берлине, Афинах.

Екатерина АСМУС

С ГОЛОВОЙ ПОД МЫШКОЙ

Художники пластического грима киностудии «Ленфильм»

По знаменитому кафе киностудии «Ленфильм» неспешно движется оча-

ровательная девушка. Мужчины с удовольствием провожают милашку взгля-

дами: длинные волосы, красивые глаза, статная фигура… Вероятно – актриса.

Прибыла на кастинг и ожидает встречи с режиссёром. Девушка присажива-

ется за столик. Укладывает объёмную сумку на соседний стул. Ох, уж эти,

необъятных размеров женские сумочки! И что только барышни в них носят?

Косметику, наверное – хотят быть красивыми, хотят быть лучше всех. А тем

временем девушка попивала кофеёк. Кое-кто уже вознамерился подойти и по-

знакомиться, но в этот момент к её столику приблизился импозантный мужчи-

на. Парочка завела оживлённую беседу. Сияя улыбкой, барышня потянулась

к сумке. Не переставая говорить и улыбаться, она запустила в объёмистый

ридикюль обе руки и вытащила… Отрубленную человеческую голову! Поло-

вина посетителей буфета поперхнулась непрожёванными кусками. А мужчина,

совершенно невозмутимо, со знанием дела разглядывал голову. Новоявленная

же Саломея продолжала мило щебетать и попивать кофеёк. Народ, торопливо

толкаясь, повалил прочь из буфета. И лишь посвящённые посмеивались им

вслед: они-то знали, что наша героиня – специалист по пластическому гри-

му – Ксения Малкина демонстрирует продюсеру свою работу.

УТКИН Сергей Сергеевич родился 3.02.1987 в

г. Шарья Костромской области. Там же окончил школу

с серебряной медалью. Учился в Санкт-Петербурге в

Балтийском государственном техническом университете

им. Д.Ф. Устинова по специальности «ракетные транс-

портные системы». Записываю себя стихами с 2007

года. Когда не помещаюсь в стихи, записываю себя

прозой.

Участвовал в 10-м Форуме молодых писателей в

Липках.

Публикации, издания: коллективные сборники

костромских поэтов «Начало» (2009 г.), «По зову

слова» (Шарья, 2009 г.), «Встреча в новом веке» (2011 г.), журналы «Костро-

ма литературная», «Невский альманах» (СПб), «Литературный Микс»(СПб),

«Вокзал»(СПб), альманах современной поэзии «Зелёная среда»(СПб), сайт «Ин-

терлит», интернет-журнал поэзии «Буквица».

Сергей УТКИН

ТАК ГОВОРИЛ РАСКОЛЬНИКОВ...

Эссе

Удивительно, как похожи некоторыми чертами записанные на страницах

своих книг Ницше и Достоевский. Хотя, возможно, при личной встрече они

бы не удостоили друг друга ни словесным, ни буквальным поклоном. Что об-

щего могло быть у религиозного мыслителя, ортодокса своих верующих произ-

ведений, и создателя нового завета Заратустры, убившего Бога и объявившего

миру о содеянном? А между тем иногда они словно цитируют друг друга.

Помните, например, речь Заратустры о Трёх превращениях (верблюд,

лев, дитя), говорящей о человеке, созидающем свои, новые ценности на руи-

нах разрушенных чужих и чуждых. Книга «Так говорил Заратустра» была

издана в 1884 году, но ещё за 18 лет до этого (1866) в «Преступлении и

наказании» Раскольников в статье говорит об «особенных», непослушных

судьбе людях, создающих свой новый закон, которым (людям) и «престу-

пить можно». Остальных каждый называл по-своему: Достоевский обыкно-

венными людьми, Ницше – «базарными мухами». Но какой бы псевдоним

они ни брали, суть остаётся неизменной, неизлечимой.

188

А как похож совет Заратустры «умри вовремя» на рассуждения Кирил-

лова из «Бесов». Того самого, который хотел доказать свою, а не божествен-

ную, власть над своей судьбой, над жизнью. И, кстати, доказал.

Ницше объявил, что «Бог умер» и рассуждал о «скорби иудея» Иису-

са, в котором «зародилась тоска по смерти», и который «был достаточно

благороден. Чтобы отречься», но слишком молод для этого. Достоевский

же поклонился Богу своими словами о том, что «если б было строго научно

доказано, что истина вне Христа, я предпочёл бы остаться с Христом, а не с

истиной». Какие контрастные люди, но насколько сильна и в том, и в другом

тоска по Сверхчеловеку, или по новому человеку, главное, что по Человеку,

переросшему «базарную муху». Достоевский осудил, я думаю, лишь то, что

Человек эту муху раздавил, но перерасти её он позволил и желал.

«Вошь» Раскольникова и «маленький человек, неистребимый, как зем-

ляная блоха» Заратустры... Не гуманно? Убивать нельзя, сомнений нет. Но

почему-то каждому школьнику дают понять, что убивать нельзя именно

«вошь», но убивать в человеке Человека можно. Почему-то учат злорад-

ствовать, глядя на добиваемого вшами и мухами Человека. Не об этом ли

говорил Ницше: «маленький человек, видя, как большой человек кричит от

боли, бежит к нему с высунутым от сладострастья языком и называет это

своим состраданием...»

Сергей Уткин

БЛАВАТСКАЯ Любовь Викторовна роди-

лась 29 мая 1984 г. Окончила Московскую академию,

юридический факультет. Публиковалась в Интернет-

журнале молодых писателей «Пролог». Живёт в Санкт-

Петербурге.

Любовь БЛАВАТСКАЯ

РОЗЫГРЫШ

Рассказ

Учительница немецкого языка – Валентина Павловна была маленькой,

толстенькой, напоминающей медлительную черепаху, пенсионеркой. На го-

лове красовался пучок седых редких волос, пол-лица закрывали большие

круглые, роговые очки. И одевалась она небрежно.

Большая часть класса изучала английский язык и только четверо отще-

пенцев, которые по каким-либо причинам перевелись из других школ города,

где ещё преподавали немецкий, ходили на занятия отдельно от остальных.

А как не хотелось! Зачастую занятия пропускали то девчонки, то мальчиш-

ки – их было поровну, а то и все разом. Но иногда, чтобы получить оценки,

им всё же приходилось появляться на уроках. И каждый раз учительница

напоминала о прогулах.

– Аня Захарова, ты почему пропустила два занятия подряд? – строго

начинала спрашивать она, когда видела всех своих учеников в наличии.

– Валентина Павловна, вы поймите ситуацию, мы же не специально

пропускаем, у нас свои проблемы есть, – сказала вдруг Аня и посмотрела на

Ольгу Милёшину, взглядом предлагая ей продолжать импровизацию.

– Родители у нас с Аней получают мало денег, даже на хлеб не хватает.

Живём впроголодь. Ни одеть, ни обуть… – сказала Ольга первое, что при-

шло ей в голову, и замолчала, не зная, что ещё сказать.

– А причём тут пропуски занятий? – удивилась учительница.

– В школу иногда ходить не в чем, вот и приходится родителям помо-

гать. Потому что, если наша смена выпадает, то немецкий прогуливаем, а что

190

теперь делать, работу не будешь терять, – подхватила Аня, ещё не зная, к

чему она это говорит.

«Немка» с удивлением смотрела на каждого из них.

– Идите к завучу, с ней и разбирайтесь. Напишите заявление, чтобы вас

освободили от уроков, – предложила она.

– Мы уже пробовали, но Лариса Петровна не согласилась, – перебила

учительницу Аня.

– Если вам не разрешили, то почему пропускаете именно мои уроки? –

возмутилась Валентина Павловна.

– Да мы многие пропускаем, не только ваши, – заверили её девочки.

– И где вы работаете? – всё же поинтересовалась «немка».

– Помогаем родителям мусор вывозить, – подхватил Алексей и серьёзно

продолжал: – Работаем по сменам, вначале Саня с Ольгой, потом мы с Аней.

– И девочки работают?! Мусором-то, вроде, таджики занимаются… –

удивилась «немка».

– Да-а! Таджиков на весь мусор не хватает, – закричали ребята.

– И вроде не похоже, что плохо живёте, одеты прилично…, – с недо-

верием сказала учительница.

– Если бы не мусорка, неизвестно, как бы жили. Недавно была наша

смена, так мы столько вещей хороших нашли. Вот посмотрите на Аню, какая

на ней кофта, как новая! Вы не поверите, люди почти новые вещи выкиды-

вают, – вступил в разговор Алексей, поняв, что время идёт, а урок скоро

закончится. На этот раз ребята решили «приколоться» над пенсионеркой по

полной программе.

– Несчастные дети, – задумчиво произнесла учительница. – Жить в

наше время становится всё труднее. Я вот почему работаю? Потому что на

пенсию не прожить. А недавно шла домой, действительно, вижу, на помойке

стол валяется, да в таком хорошем состоянии… Богатые люди и, правда,

неплохие вещи выкидывают.

Урок закончился. Учительница вышла из класса. Как ни странно, Валентина

Павловна поверила всему, что ей наговорили десятиклассники, и пообещала, что

если потребуется, она пойдёт защищать их перед директором. После её ухода

все дружно засмеялись. Только понимали, что если учительница дойдёт до ди-

ректора, тот разъяснит, что ученики её просто-напросто разыграли. И тогда уже

им не поздоровится. Однако такого весёлого урока у них давно не было.

Любовь Блаватская

Я, ЖЕЛЕЗНОВ Валерий Юрьевич, родил-

ся 2 апреля 1962 года в селе Смоленское Алтайского

края. После окончания восьмилетней школы переехал

в Ленинград, где и поступил в мореходное училище. За

тридцать лет прошёл все ступени от матроса до капита-

на. Некоторое время преподавал в том же мореходном

училище. Сейчас оставил морскую службу. Писать про-

бовал ещё в юности, но серьёзно увлёкся литературн ым

творчеством уже на закате морской карьеры. Опубли-

ковал сборник морских баек «Самый полный STOP!!!»,

приключенческий роман «Ошибка Ахагора» и сборник

избранной прозы «Босиком по жизни». Сборник стихов

пока не публикую. Состою в ЛитО села Смоленское

«Родники», ЛитО «Молодой Петербург» и периодически посещаю литературный

салон «Страница» при библиотеке им. Н.В. Гоголя.

Валерий ЖЕЛЕЗНОВ

СЕ ЛЯ ВИ

Рассказ

– Валерочка, сыночек, не надо реветь, – успокаивала меня мама. – Мы

с папой в город быстренько съездим и скоро вернёмся. Тебе новую игрушку

купим. Хочешь машинку, или самолётик?

– Не хочууу!!! Не хочу машинкууу! – кричал я. – Хочу с тобой в город!

Возьми в город!

– Ну, не капризничай, Валерочка, посидишь с бабушкой, а мы вечером

тебя заберём.

Я цеплялся за мамину юбку, истерично орал, топал ногами, и не думал

успокаиваться. Ещё бы, я уже большой мальчик, мне почти пять лет, а меня

ещё ни разу не брали в город. Своё районное село я уже знал достаточно, а

вот город был для меня загадочным неведомым миром. О нём я слышал от

взрослых и приятелей, что постарше. Там столько интересного, а меня не

берут. Сколько же можно ещё расти?

Меня долго успокаивали и мама, и баба Пана. Только отец терпеливо

стоял молча в стороне, поглядывая на часы. Автобусы ходили редко и строго

по расписанию.

192

– Так, всё! – строго сказал отец. – Хватит кочевряжиться, и так опаз-

дываем. Поорёт, да и перестанет. Пошли, Галка, успеть бы.

Баба Пана оторвала меня, дико ревущего, от маминой юбки и прижала

к себе. Отец с мамой скрылись за дверью. Я ещё некоторое время изливал

слезами свою обиду и даже порывался броситься вслед, да бабушка закрыла

дверь на крючок, а он был настолько высоко, что мне не дотянуться. Но

детские слёзы сохнут быстро. Через полчаса я уже безмятежно играл на ши-

рокой лежанке огромной русской печи, а потом и вовсе заснул под мерное

стрекотанье бабушкиной прялки.

Они почти бежали. Стараясь успеть на автостанцию к отправлению

автобуса. И когда они показались из переулка, переполненный автобус за-

хлопнул гармошки своих дверей и тяжело тронулся с места. Отец бросился

вперёд, размахивая руками, намереваясь привлечь внимание водителя, и тем

самым задержать отправление. Мама хоть и не могла угнаться за ним, тоже

рванула из последних сил. Но водитель, возможно, не заметил опоздавших

пассажиров, а может, просто не пожелал останавливать начавшую набирать

ход, перегруженную машину.

Они опоздали. Теперь придётся ловить попутку и выбираться на тракт,

а там, если повезёт, садиться на проходящий автобус или на другую попутку

до города. Отец долго ругал маму и меня. На меня он ругался, за то, что

много кочевряжился, а на маму, что слабохарактерно потакает моим капри-

зам. Он ругался и одновременно голосовал, стоя у обочины дороги.

Но нет худа без добра. Приятель отца как раз в этот день должен был

отвезти в город пустые бочки на нефтебазу, и как раз в это время его ЗИЛок

выезжал из ворот автохозяйства, которое все почему-то называли «Авто-

рота». Естественно, отец, сам работавший в «автороте», увидел знакомую

машину и побежал навстречу. Приятель отца, дядя Жора, конечно же, со-

гласился подбросить моих родителей до города, и, конечно же, совершенно

бесплатно.

Вот так удача! Времени потеряли совсем немного, зато бесплатно доедут

до города, а может, ещё и автобус обгонят. Отец заметно повеселел, забира-

ясь в кабину грузовика.

Он оказался прав – автобус они действительно обогнали… И довольно

скоро.

Валерий Железнов

193

* * *

Гружёный лесом под завязку, тяжёлый УРАЛ с прицепом, начал притор-

маживать на спуске. Спуск не крутой, но длинный. Если лесовоз наберёт ско-

рость на спуске, перед развилкой его уже не остановишь, а правый поворот

слишком крутой. Да к тому же, на подъём вырулил старенький «скотовоз»

ЛиАЗ. Дорога узкая, и бывалый водила Матвей Семёныч придавил педаль

тормоза. Педаль сначала туго пошла вниз и вдруг резко упала в самый пол.

Шофёр ещё несколько раз инстинктивно отпустил и нажал на злосчастную

педаль, но она безвольно болталась туда-сюда. Тяжёлая машина уже наби-

рала скорость, когда Матвей врубил первую передачу и осторожно, чтобы

не сорвать сразу, потянул ручник. Слабая надежда, что эти меры остановят

многотонную махину, но сейчас главное разминуться с автобусом. А там, на

развилке, придётся ложиться на «боковую».

Мотор УРАЛа лихорадочно трясся на первой передаче, и Семёныч мо-

лил бога, чтобы не сорвало шестерни коробки. Тормозные колодки против-

но завизжали, и грузовик как будто клюнул носом, чуть притормозив. Но

вдруг что-то хлопнуло, захрустело, и мгновенно машина пошла юзом. При-

цеп начало мотать из стороны в сторону, срывая грузовик с дороги. Матвей,

стиснув зубы и вцепившись в руль, пытался выровнять машину. Он, побы-

вавший уже в аварии, отлично представлял себе, что значит столкновение

его тяжеловеса с хрупким пассажирским автобусом. А меж тем машины

сближались. Скорость росла, а дистанция сокращалась стремительно. Оба

водителя уже поняли всю опасность ситуации и, как могли, старались из-

бежать столкновения.

Тогда Семёныч решил «уйти» в кювет. Он рванул баранку вправо и за-

жмурил от страха глаза. Последнее, что мелькнуло в сознании – это то, что

непростительно ошибся, как последний новичок. Слишком резко заложил

вираж и его заслуженный УРАЛ, кряхтя, завалился на левый борт. Потом

всё стремительно завертелось и понеслось в тартарары. Лопнули цепные

стяжки, и толстенные брёвна веером полетели навстречу автобусу. Тяжёлый

прицеп не перевернулся, а встал на дыбы, взметнув к небу задние колёса, и

со всего маху рухнул на крышу ЛиАЗа. В страшное месиво из брёвен, стали

и окровавленных тел превратились две машины. Всё это с диким скрежетом,

треском, воплями понеслось вниз по склону и рухнуло в глубокий кювет.

Се ля ви

194

* * *

ЗИЛок отцовского приятеля вырулил из-за поворота на подъём, когда

уже всё было кончено. На обочинах у места аварии стояли несколько машин,

водители которых стали свидетелями страшной трагедии. Кто-то пытался

найти выживших в груде металла и брёвен. Один водитель «Москвичон-

ка» повернул назад к бензоколонке, где был телефон, вызывать милицию и

«скорую».

Дядя Жора остановил свой грузовик на обочине и вышел посмотреть,

что случилось. Вышел и мой отец. Через несколько минут они возвратились

в кабину и поехали дальше. Мужчины молчали до самого города, а мама

боялась расспрашивать, предчувствуя что-то нехорошее. Она ведь не могла

разглядеть, что там, в кювете, лежат исковерканные останки именно того

автобуса, на который они так спешили.

Вечером родители забрали меня домой. Я очень обрадовался им, а ещё

больше обрадовался набору пластмассовых солдатиков, который они мне

купили. В этот вечер они как-то по-особенному ласково со мной разгова-

ривали. А потом мама тихо плакала, когда отец ей о чём-то рассказывал в

соседней комнате. Ещё долго потом бабушка и соседки горестно вздыхали:

«Ох, ох, ох. Уберёг Господь, не дал сиротинушкой остаться!» – и гладили

меня ласково по голове.

Может, и Господь, а может, и капризы маленького мальчика спасли две

жизни.

Это потом я узнал, что выживших в той катастрофе не было.

Валерий Железнов

РАТИЧ Лариса Анатольевна. Родилась 9 сен-

тября 1960 года в г. Порхов Псковской области. До

ноября 2011 года жила на Украине в г. Николаев. За-

кончила филологический факультет Николаевского

государственного педагогического института им. В.Г.

Белинского. Поэт, прозаик, драматург. Автор четырёх

изданных книг. Сейчас живу в Санкт-Петербурге. Ра-

ботаю в СШ № 333. Член Союза писателей России,

член Конгресса литераторов Украины.

Лариса РАТИЧ

СЕРОЕ ПЯТНЫШКО

Фэнтэзи

Витьке Сволину сегодня с утра стукнуло двадцать девять. Срок вроде

немалый, но, как ни крути, всё ж небольшой. Как говорится, «всё впере-

ди!»

Сволин жил холостяком (жена ушла три года назад, забрав дочку). Надо

сказать, что Витька был этому чрезвычайно рад, и теперь ощущал себя мо-

лодым, полным сил и свободным (свободным!), вот что главное! А так –

Витька то, Витя сё, иди сюда – стой там, да дочка растёт, садики-шмадики,

сопли-бантики. Тьфу! Дурак, конечно, что женился. Ну, теперь-то он уже

умный, второй раз его не проведёшь, не-е-ет! На беременность больше не

купишь. Порядочного из себя вздумал разыгрывать, а ещё неизвестно, кто

постарался, он или... Да нет, вроде на жену это не похоже, но кто знает?..

Короче, всё. Сам себе режиссёр. Мать, правда, достала, как позвонит, начи-

нает: «Что там с внученькой, не болеет ли?» «Помирись, сынок, с женой!..»

Задолбала!

Витька сладко потянулся на кровати, хрустнув всеми косточками своего

молодого красивого тела и, мурлыча «Стюардесса по имени Жанна», начал

собираться на работу. Сегодня пятница, «сокращёнка». Это хорошо. Вечером

Милка подрулит. Обогреет, обзаботит. Милка всё купит, накроет, – так над

ним трясётся, дура! Думает, скажу: «давай поженимся»? Чёрта с два. Кому

она нужна? Тёлка гладкая, ни фигуры, ни ума. Но – щедрая. Это удобно.

Витька позволял себя обхаживать этой некрасивой, на его взгляд, жен-

щине. Она не жалела на него денег, и это было кстати. С другими бабами

196

приходилось всё-таки хоть немного тратиться, что было для Витьки очень

болезненно (был жаден), а с Милкой – всё наоборот, лишь бы Витеньке

угодить. Сегодня должна, например, пива с рыбкой поднести, да там ещё

кой-чего. «Хеппи бёздей», ёлки-палки, пусть поскачет! Витька ей давно на-

мекал, что хочет ко дню рождения плащ импортный. Достанет, притащит!

А он померит, ртом криво дёрнет, дескать, не совсем то, да ладно уж... Спа-

сибо, всё-таки старалась, ладно, оставляй.

...Витька и сам не знал, почему он такой. Но это ему не мешало, а,

скорее, наоборот: не надоедали друзья, которых у него отродясь не быва-

ло («знаю я их, всем лишь бы деньги занимать!»), никогда не мучила так

называемая совесть. Поступал всегда, как хотел, его даже боялись. Один

маменькин сынок сказал однажды про Митьку: убьёт, не поморщится. Ну,

это зря, конечно, убить не убьет, но не пожалеет, это точно. И правильно.

Бери зубами своё, закон природы! – выживает сильнейший! Ещё в школе

Витька получил обидную кличку – «Сволочь». Сначала вроде по фамилии

прозвали, Сволин – Своля да Своля, а потом – кто-то припечатал, да так

и осталось. Витька сначала злился, но, немного погодя, понял: это хорошо.

«Сволочь» – это сильно. И стал носить кличку как особое отличие, сам

даже подыгрывал: «Ты меня лучше не напрягай, сопля жидкая! Я —Витька-

сволочь, запомни и передай другому!»

Закончив школу, Витька сразу решил пойти к какому-нибудь частнику,

лучше охранником. Драться умел классно, хоть и не знал ни одного приёма,

но в стычках бывал так яростен, что всегда выходил первым. Он сразу, без

обиняков, отправился в ближайший офис, нашёл хозяина, в пять минут по-

нравился ему и кличкой (сам гордо назвал), и неукротимой своей злобой,

которая из него так и пёрла. Сразу было видно: этот – далеко пойдёт, пара-

тройка лет – и его можно будет поставить начальником охраны.

Работа была непыльная и денежная. За всё время – только три крупных

разборки, а остальное так, по мелочам, даже не интересно. Витька, действи-

тельно, «далеко пошёл», стал главной силовой опорой шефа, поднакопил

деньжат, купил хорошую квартиру и... – женился, дурак. Но теперь это

позади.

От алиментов удалось избавиться быстро и дёшево: встретил разок до-

рогую супругу, тряхнул легонько (аж, голова качнулась) и честно предупре-

дил:

Лариса Ратич

197

– Ни копья не получишь! Если через суд начнёшь тянуть, так уделаю,

что не отмоешься. Документик у меня есть, где чёрным по белому написано,

что не я – папаша твоей малой. Экспертиза! Дошло?!

(Про экспертизу – соврал. Дорого. Да и лишнее, дочка-то ведь его. Но,

помогло, и это главное). С тех пор от них ни писку. Вот так и надо, зубами!

Я – Витька-сволочь!

...Сокращённый рабочий день пролетел хорошо и быстро: шеф кинул с

барского плеча сотнягу «зелёных», вспомнил про день рождения. Мелочь,

но приятно. Потом попили с мужиками пивка «за здоровье именинника», да

и разошлись. Теперь – Милкина очередь. Витька зашагал домой и думал

злорадно: «За тобой – праздник, дорогуша!»

Он неожиданно заметил, что какой-то неказистый мужичонка, похожий

на старого алкаша, вот уже минут пять идёт за ним след в след… Витька

резко повернулся, и мужичонка наскочил прямо на него. «Ну?!» – злобно

выдохнул Витька.

«Дело у меня к вам, уважаемый Виктор Фёдорович, – неожиданно уве-

ренным и приятным голосом произнёс мужик. – Уделите пять минут, можно

неплохо заработать!»

На слово «заработать» Витька всегда реагировал молниеносно, но с

умом:

– Смотря как, папаша!

«Алкаш» остро глянул Витьке прямо в глаза (цепкий взгляд буравистых

зрачков) и пояснил:

– Как раз для вас, дорогой. Я ведь всё про вас знаю.

– Например?! – разозлился Витька.

– Не кипятитесь, детка, ведь мы с вами некоторым образом даже тёз-

ки, – захихикал мужик. – Впрочем, позвольте представиться (он галантно

нагнул нечёсаную голову): Сволочь №1274 – Б-три. Но для вас просто

Сволочь, без номеров. Они у нас для отличия, так сказать, потому что имя

«Сволочь» – среди наших очень распространённое, занимает второе место

после «Мерзавца». Далее по статистике следуют «Негодяй», «Подонок»,

«Тварь», «Гадина», ну и прочие, прочие, прочие... А вот на Б-три – об-

ратите внимание! – гордо добавил старик. – Это значит, что я имею три

персональных благодарности от самого Дьявола. Про Чикатило слыхали?

Это был мой подопечный!

Серое пятнышко

198

– Подождите, да вы кто?! – испуганно изумился Виктор. Во время

этого монолога его охватило какое-то странное предчувствие близкой опас-

ности.

– Я же сказал вам, милый мой. Я – Сволочь, из шестого отделения.

Занимаюсь чёрными душами.

У Витьки подкосились ноги. Мужик говорил чистую правду, это было

ясно. Значит, это Чёрт. Что ему надо?! Неужели...

– Я вижу, вам немножко не по себе, – ласково подытожил мужик. –

В таком случае присядем, сейчас вам станет легче.

Он подхватил Витьку под руку, довёл до ближайшей скамейки, акку-

ратно усадил.

– Ну-с, миленький, продолжим. Я вижу, вы уже поняли, кто я есть.

Осталось объяснить, зачем мне нужны именно вы – и дело в шляпе!

– Но вы ведь сказали, – Виктор явно приходил в себя, – что можно

заработать. Значит, вы пришли не для того, чтобы забрать меня в Ад?.. или

куда там?..

– Фи, молодой человек, я никуда не забираю, – брезгливо поморщился

чёрт. – Этим занимается молодняк из восьмого отделения. Да и то не на

улице.

Я же вам уже сказал: моё дело – работа с чёрными душами.

– Значит, что же, я представляю для вас интерес как чёрная душа?

– Вот именно, Виктор Фёдорович, вот именно, детка! Вы позволите

вас так называть? Всё-таки, знаете, мне шесть тысяч лет, а вам... Кстати,

с Днём Рождения! Представьте себе, у меня тоже сегодня такой же день,

ровно шесть тысяч и стукнуло. Юбилей! Здорово, правда? Может, пригла-

сите к себе, хлопнем по рюмашке? Там и договорим. Да вы не бойтесь, я

угощаю!

Витька почувствовал, что тихо сходит с ума. Может, это простой ал-

каш, который ищет, где выпить? Но этот предлагает за свой счёт. Ничего

не пони...

– А вам и не надо понимать. Вы уже и так поняли, только боитесь себе

в этом признаться, золотце! Ну, пойдёмте, что время зря терять, водочка –

закусочка у меня с собой.

Мужик ловко щёлкнул пальцами, и возле Витькиной правой ноги мгно-

венно очутился объёмистый цветной пакет, в недрах которого аппетитно воз-


199

лежали какие-то вкусно пахнущие свёртки, увенчанные лежащей поперёк

литровкой «Немирова».

– Идёмте, – растерянно кивнул Виктор. – Но вот только ...

– Мила сегодня не придёт, заболела. Но плащ уже купила, не пережи-

вайте. Завтра принесёт.

Потрясённый Виктор тупо зашагал рядом со стариком, который легко

нёс свои подарки.

В квартире у Виктора он ловко и умело накрыл стол («в мгновение

ока!»), профессионально обслужил и себя, и хозяина, веером разложив на

тарелке какие-то невероятные вкусности.

– Быстро это у вас, – отметил Виктор.

– Да-с – самодовольно откликнулся Чёрт, – пару тысяч лет назад до-

велось мне постажироваться. Обслуживал банкеты САМОГО! За что и

получил повышение, кстати. Но, впрочем, это неважно. Итак, о деле, до-

рогой.

Чёрт молниеносно наполнил две рюмки:

– Выпьем за наше плодотворное сотрудничество! Слушайте, а давайте

на брудершафт, а?! Да и перейдём на «ты», что мы, как не родные?

После ста граммов Виктор осмелел и повеселел, и беседа потекла без

рывков, по-деловому. Дело, действительно, было выгодное, денежное, а что

Виктор – чёрная душа, так это даже сильно. А что?! Чёрт авторитетно зая-

вил, что такое «абсолютно чёрное нутро» – бо-о-ольшая редкость, раритет,

так сказать. Ценится особо.

Виктор довольно гоготнул: «Ну, прям! А посмотреть можно?!

Чёрт неожиданно согласился:

– Можно, друг. Пойди-ка, глянь в большое зеркало.

И Виктор, действительно, всмотревшись хорошенько («в области серд-

ца наблюдай, милый!»), увидел, как что-то плотное и чёрное, размером

с хороший кулак, просвечивает сквозь кожу и тонкую ткань белой рубаш-

ки...

– Так, значит, есть душа, а?..

– Есть, Витенька, а как же? Ведь когда сердце в пятки уходит – чем

жив человек, подумай? Душой, милый, душой!

Виктор немало удивился: так ведь «сердце в пятки» – это только так

говорится?..


200

– Ой, Витенька, – раздражился чёрт. – Ну, не могу я тебе раскрывать

секреты нашей конторы, не обижайся. Сказано – в пятки, значит в пятки!

Наливай.

... Через два часа дело сладилось. Виктор подписал (не кровью, конечно,

это экзотика! Ручкой.) договор в трёх экземплярах, по которому он обязал-

ся «содействовать работе отдела чёрных душ». Это значило сущие пустяки:

надо было как можно чаще заставлять людей злиться. («Особенно хорошо,

Витёк, если драться полезут или начнут матом крыть! Драться – отобьёшь-

ся, ты же парень ого-го!» А матом – так Витьку не привыкать, его-то всё

равно никто не переплюнет!)

– А зачем тебе. Сволочь Б-три, это надо? – поинтересовался Виктор.

– Тебе, так и быть, скажу, уж очень ты мне нравишься. Чернее души я

не встречал! Значит, техника этого дела простая: когда человек злится, на-

чинается накопление злобы в душе. Души-то чаще всего серые, потому что

в каждой добра и зла – одинаково, они перемешаны. Ну, вот, новое зло до-

бавляет черноты, и душа постепенно приближается к такой, как у тебя. Чем

больше, тем лучше! Да и не один ты у меня в помощниках, дело продвигается

быстро. Но ты – далеко пойдёшь, сразу видно!

– И что же мне за это будет? – вернулся Витёк к сути, о которой он ни

на минуту не забывал.

– А, ну да! – кивнул чёрт. – Чуть не забыл. Старею, что ли? Зна-

чит, награда такая: чем больше зла добавишь, тем больше для себя най-

дёшь.

– Что найдёшь, где? – Виктор любил конкретность.

– Да под ногами, золотце. Фирма гарантирует, как у вас говорят. Смо-

три под ноги! Всё, детка, мне пора, время моё на исходе. Потом сам всё

поймёшь. Давай напоследок за удачу ещё по одной, а?! – махнул рукой

гость. – Чтоб всем чертям тошно стало! Редкий у меня сегодня день. Когда

ещё так посидеть придётся? Вы, люди, такие упрямые, сто потов сойдёт,

пока договор подпишешь. А ты – Сволочь настоящая!

На прощание Чёрт радостно облобызал Витька и предупредил: «Боль-

ше, дорогой, не увидимся. Эх, жаль! Ну, разве только что-нибудь НЕ ТО

случится. Но с тобой ЭТОГО не может быть!

– Стой! – Виктор вспомнил, что ещё не всё выяснил. – А на какой срок

у нас договор?


201

– Навечно, милый, навечно. ТО есть, пожизненно (извини, спьяну тер-

мины перепутал). Всегда будешь с наваром!

Но у Витька был ещё последний вопрос:

– Слушай, ты говоришь, души, в основном, серые, некоторые чёрные,

а белые есть?

– Время кончается, говорю ж тебе! – отшатнулся чёрт. – Надо же, ка-

кую гадость напоследок спросил! Есть, есть и белые, не к ночи будь сказано!

Только редко-редко, намного реже, чем чёрные. Вот светло-серых – уйма,

да ещё есть чёрные в серых пятнах. Эти со временем тоже светлеют, тьфу на

них. Всё, прощай!

И чёрт, звучно щёлкнув в воздухе пальцами, мгновенно исчез. На столе

остался лежать договор – единственное доказательство, что Виктору ничего

не приснилось; никаких других следов пребывания гостя больше не было.

«А жаль, – подумал Витек, – там ещё жратвы столько осталось!..»

На другой день, прямо с утра, Виктор приступил к выполнению обязательств

(«Без отрыва от основной работы, – обещал чёрт, – по совместительству»). Да

и то, Витек был отменным хамом и всегда делал то же самое, что должен был по

договору. («Но теперь я на ставке!» – хохотнул он, чистя зубы).

Выходные Витёк провёл плодотворно: в субботу подробно объяснил

Милке, какая она «рыхлая лохматая корова», к тому же невежливая, с днём

рождения вовремя не поздравила. В наказание хотел не брать плащ, но по-

том великодушно взял, когда Милка начала рыдать. Да и воскресенье даром

не прошло: Витёк целый день гулял по городу, хамя направо и налево, даже

дал два раза в морду (ему тоже хотели дать, но сдрейфили). Заодно и по-

нял, как чёрт оплачивает его труды: после каждого «захода на зло» Витёк

находил в течение десяти минут то деньги, то какую-нибудь хорошую вещь,

например, один раз – классный мужской зонтик. Всё ждало его прямо на

дороге, а однажды он даже видел, как «его» крупная денежная купюра вы-

пала из рваного карманчика какой-то прыщавой соплюшки.

Так прошло месяца три. Витёк был в наилучшей «хамской форме», это

угадывалось даже по тому, что «наградные» он теперь находил солидные.

Витька – Сволочь пребывал в хорошем расположении духа и недавно

получил прибавку к зарплате: шефу понравилась его новая манера «держать

на коротком поводке» подчинённых, одним только тоном вгоняя их в дрожь.

Виктор удерживался от хамства только в разговоре с начальством.


202

Но чего-то всё-таки, чёрт возьми, не хватало. И всё чаще он чувствовал

какую-то сосущую бездонную пустоту глубоко под сердцем. Это было новое

чувство. «Тоска», – так определил его Витёк. «От чего? – сопротивлялся

мысленно. – Чего не хватает?!» Милка больше не приходит – так тоже не

потеря. Чёрт с ней! Так отчего, отчего?!

И вот однажды в трамвае, очень удачно обхамив одного очкарика, Вик-

тор вдруг обратил внимание на пожилую женщину, стоящую на задней пло-

щадке. Она чем-то неуловимо напоминала мать, с которой Виктор уже давно

и не перезванивался (он хорошо «заработал» на ней, доведя её до сердечного

приступа, и она больше его не беспокоила). Женщина держала в руках ста-

ренькую сумочку, из которой трогательно торчал батон. Виктор поначалу не

мог понять, почему она его интересует, но потом догадался: женщина вела

себя необычно. Время от времени она подносила к лицу ладонь правой руки

и вытирала глаза. «Что, больная?! – подумал Виктор.

Он передвинулся поближе, автоматически настроившись на интересный

эпизод (он старался разнообразить). Ну, например: «Чего, корова старая,

со своей заразной болячкой в трамваях ездишь?! Такси нанимай!!!» Най-

дутся такие, которые поддержат, – Виктор заметил, что в транспорте зло

возникало самое качественное, многолюдное.

Однако, придвинувшись ближе, он увидел, что женщина ПЛАЧЕТ.

Да-да, просто плачет. И это молчаливое горе его потрясло! Он, почему-то,

представил себе: одинокая, больная, живёт бедно, да ещё дети (или нет, –

сын, взрослый сын) не приходит, не звонит, а недавно кричал ей: «Отвяжись,

старая дура! Когда ты уже сдохнешь?! Хватит меня учить!» («Вот как я тог-

да. А может, и её сын – тоже активный помощник Сволочи Б-три?...»)

Женщина, заметив заинтересованный взгляд Виктора, быстро вы-

терла лицо и отвернулась к окну. Его кольнуло в сердце: заметил, какие

у неё старые натруженные руки, а на левой – потёртое копеечное колеч-

ко...

Он рассматривал её теперь в упор, со спины: стоптанные туфли, што-

паные чулки, столетней давности пальтишко... Но вот женщина поверну-

лась, пошла к выходу, и Виктор увидел, как из кармана, вместе с носовым

платком, который она вытащила на ходу, показался старенький крохотный

кошелёк и мягко упал на пол.

– Мой гонорар, – подумал Виктор. – За очкарика.


203

Но, почему-то, схватив кошелёк, он кинулся к выходу прямо за женщи-

ной, еле успев проскочить наезжавшую дверь.

– Эй, подождите! – крикнул он каким-то новым голосом. – Эй, я вам

кричу! (он чувствовал, что не умеет, как НАДО, а как обычно – уже НЕ

МОГ).

– Да стойте же, куда вас несёт! Возьмите вот, ослепли, что ли... Под

ноги смотреть надо! У вас что – деньги лишние?! – и совал ей в руки по-

терю.

Женщина остановилась, посмотрела ему прямо в глаза, вдруг светло

улыбнулась и сказала мягко: «Спасибо, сынок. Что б я и делала, не знаю, –

завтра хлеба было бы не на что купить. Храни тебя господь, добрая душа.

Сейчас такое – редкость, к сожалению...»

И ушла.

Витёк долго стоял не двигаясь, ослеплённый, оглушённый. Внутри было

больно-больно... сладко.

– Что ты наделал, сволочь?! – вдруг услышал он знакомый голос. Пе-

ред ним стоял приятель чёрт.

– Ну, подвёл так подвёл! Белой душе помог! Чёрт тебя возьми, что я

скажу своим?! Ты же получил серое пятно на душу, дурак!..

Ласкового чёрта нельзя было узнать: это был разъярённый урод с пере-

кошенным от злобы лицом и пеной у рта.

– Да иди ты к чёрту, – вдруг спокойно и смело произнёс Виктор. И за-

шагал, не оглядываясь. Он теперь знал, чего ему не хватало, он НАШЁЛ!

И сам чёрт был ему не страшен.

Сволочь Б-три погрозил ему в спину кулаком и горестно вздохнул:

– Жаль. Серое пятнышко на душе – штука заразная. Потерял я его.

А ведь какой чёрный был – не душа, а конфетка!..


ЛОГИНОВ Владимир. Родился 7 октября 1949 г.,

в г. Иркутске, в Ленинграде с 1961 г.

Окончил электрофизический факультет ЛЭТИ.

Более 30 лет отработал на Кировском заводе, ныне

пенсионер.

Женат, имею дочь и двух внуков.

В молодости писал стихи, в зрелом возрасте эссе, по-

вести и рассказы.

Автор книг «Узелки памяти», «Стихи и проза», «Гло-

ток вечности».

Владимир ЛОГИНОВ

ЧЕЛОВЕК И МИР (АУТИСТ ИЛИ ВИЗИОНЕР)

Эссе

«По своей собственной природе каждый воплощённый дух обречён стра-

дать и радоваться в одиночестве. Начиная семьёй и кончая нацией, любая

группа людей есть сообщество островных вселенных», – писал О. Хаксли.

И на эти острова идёт постоянное воздействие мира, причём оно усилива-

ется с развитием цивилизации. Новая техника и технологии, давая человеку

новые возможности преодоления пространства ( прежде всего средства свя-

зи: телефон, телевизор, интернет ), в то же время бомбардируют его огром-

ными потоками подчас совершенно ненужной информации. И внутренний

мир человека разрушается под этими постоянно сбрасываемыми бомбами.

В своё время У. Блейк говорил: « Если двери восприятия очистить, всё

сущее явится человеку таким, какое оно есть, – бесконечным», причём эти

двери открывались в иной, сверхъестественный мир, они вели в ещё непо-

знанное людьми время и пространство. Изредка, с помощью алкоголя или

наркотиков обычный человек как бы видел картины этого другого мира, вы-

ходить в эти двери удавалась шаманам во время транса, монахам – отшель-

никам при изнурительных постах и «умерщвления» плоти или достигающих

высших пиков медитации йогов. Возможно, на таких картинах основывается

описания рая в религиозном искусстве, у многих народов эти представле-

ния очень близки: яркий неземной свет, драгоценные камни, тенистые рощи,

благоуханные цветы, «молочные реки, кисейные берега» и всегда отды-

205

хающие обитатели. Например, «острова блаженных» – в древнегреческой

мифологии место пребывания блаженных душ умерших. Каким бы не был

пейзаж, главное в том, что закон пребывающих там – «ничего не делать,

в отличие от закона нашего бытия в реальном мире на Земле « быть заня-

тым». Об этом отлично написал О. Хаксли в своём эссе «Рай и ад». Уста-

лость от постоянных забот и трудов с одной стороны, красивые картины

полнейшего отдыха при галлюцинациях – с другой, и сформировали пред-

ставления о рае как о мире «ничегонеделания».

Самое удивительное, что и ад, при некотором допущении может быть

представлен как мир «ничегонеделания», так как грешники не занимаются

растопкой огня, не подливают масла на сковороды, их на них жарят. Особый

своеобразный отдых в Непреходящем Ужасе, хотя это уже на любителя.

Впрочем, и в земной жизни некоторые поэты и философы создавали

островки блаженства:

«Сад цветущий, подруга и чаша с вином —

Вот мой рай! Не хочу очутиться в ином» / О. Хайям /

В развитие мыслей У. Блейка и О. Хаксли мне представляется, что че-

ловека связывают с окружающей вселенной не одна, а две двери: одна –

в реальный мир за порогом его дома, другая – в мир визионерский, сверхъе-

стественный. Причём, оба мира для каждого из нас являются иными. Если

человек – «островная вселенная», то реальный мир представляет собой оке-

ан, его окружающий, где иные флора и фауна; другой мир – космические

или неизвестные дали со своим светом, непознанными пространствами и

временем.

И если практически все люди умеют открывать двери в реальный мир, то

умением воспринимать сверхъестественный мир обладают немногие.

«Мы – пленённые звери,

Голосим, как умеем.

Крепко заперты двери,

Мы открыть их не смеем…» / Ф.Сологуб/

Инаковость человека, способного открывать двери восприятия в иной

мир, всегда была загадкой.

Эйнштейн, Менделеев, Ванга, Фрейд, Лобачевский – все эти люди по-

своему делали это, о чём говорят результаты их открытий или предсказаний.

Человек и мир (аутист или визионер)

206

От чего зависит способность человека открывать двери в иной мир: гены,

ощущения детства, получение впечатлений от реального мира или двусто-

ронний импульс двух миров? Сколько не бились над этой самой грандиоз-

ной загадкой, ответов нет. Целая группа писателей в разные годы стояла

на пороге иного мира: Гоголь, Кафка, Булгаков, Кортасар, Беляев, Борхес,

Оруэлл, Замятин, они написали такие картины запредельного для своего

времени, которые и сейчас не всегда понятны в мире реальном.

Хотя и с дверьми в реальный мир тоже всё не так просто. Умение по–

настоящему открывать и особенно закрывать их – на самом деле не такая

простая задача, как представляется на первый взгляд. Живёт человек в

С-Петербурге, всё кажется есть: музеи, театры, библиотеки, – открывай

прекрасный мир, а он перемещается из дома на работу, потом в магазин и

даже не помышляет прикоснуться к створкам двери. Другой же и в про-

винции читает журналы, путешествует по сайтам интернета – открывает ре-

альный мир даже на расстоянии. В наше время всё больше и больше людей

стремится научиться закрывать двери реального мира: воздействие средств

массовой информации грозит разрушению самого человека. Это близко к

аутизму, но не как к болезни, а сознательному выбору способа защиты от

вмешательства внешнего реального мира. Особенно с годами, когда духов-

ных и физических сил становится всё меньше и поневоле хочется уехать «в

деревню, в глушь, в Саратов».

Вспоминаю моего дядю, как он ещё в конце зимы стремился уехать в де-

ревню Иваньково, как болезненно реагировал на агрессию внешнего город-

ского мира, где всё угнетает, а любой чиновник или продавец может оскор-

бить или унизить. Это осознанный аутизм – острое желание закрыть дверь

перед угрозами и жестокостью окружающего мира.

В городской суете

Не раскрыты ладони.

Насколько наш духовный климат, глубоко отличный от того, в котором

жили наши предки неблагоприятен для визионера (человека, имеющего гал-

люцинации, способного видеть), можно судить по детям . Именно ребёнок,

восприятие, сознание и подсознание которого ещё не детерминировано реаль-

ным миром, наиболее способен приоткрывать двери восприятия в иной мир.

Хорошо об этом писал Дж.Родари в малоизвестной книге «Грамматика

фантазии».

Владимир Логинов

207

И здесь становится самым важным вопрос об учителе, кто он – настав-

ник, помогающий познавать миры, или ограниченный обыватель, убиваю-

щий творчество и фантазию ребенка. К сожалению, сейчас учителя стано-

вятся всё более недалекими.

Следует обратить внимание на возросшее количество необычных детей,

которым биоэнергетик Нэнси Тэпп дала имя «Дети индиго» по тому цвету

биополя, который есть у этих ребят. Внешне они выделяются с одной сто-

роны: склонностью замыкаться в себе, дефицитом внимания, неадекватным

поведением, с другой: высоким интеллектом, творческим потенциалом, чув-

ством социальной справедливости. Выяснилось главное, что их пребывание

в ином своём мире вызвано не болезнью ребёнка, а реакцией на отношение

к нему взрослых (как родителей, так и учителей). Они часто плохо воспри-

нимают школьную программу, но обладают недетской мудростью. Возмож-

но, именно в этих детях и есть «глубинная память вселенной» и именно они

откроют нам двери в иной мир. Важно не мешать, а помогать ребятам в их

контактах с обеими мирами.

Здесь важен и аспект передачи от предков к потомкам. Передать ощу-

щение «с тоской из прошлого манящего взгляда» или, как минимум, полоски

света ушедших предков. А кто такие ангелы – хранители, твои покровители?

Возможно это твои прапрабабушка или прадедушка, посылающие сигналы

из иного мира. Способен ли ты уловить эти тонкие волны, почувствовать

вспышку света летящей звезды? Это не обыденно наивное: «дедушка с об-

лачка смотрит за тобой», а пронзительно возвышенный, хоть и кратковре-

менный, пусть в большинстве односторонний, контакт – общение.

Однозначно ли враждебен внешний реальный мир к отдельно взятому

человеку, утверждать не могу, но как взаимодействовать с ним, чтобы со-

хранить свою самость – «островную вселенную»? Как без наркотического

или религиозного дурмана открывать – закрывать «двери восприятия» в

иной мир? Ответов у меня, к сожалению, нет.

Случайно на ноже карманном

Найди пылинку дальних стран —

И мир опять предстанет странным,

Закутанным в цветной туман! / А.Блок/

Человек и мир (аутист или визионер)

УФИМЦЕВА Галина (Марфа Мазурова) – петербургская поэтесса. По

образованию математик. Автор многочисленных публикаций. Живёт и работает в

городе на Неве.

Марфа Мазурова

ПОЗДНО

Рассказ

Он был первым мужчиной, предположившем во мне женщину.

Он впервые взглянул на меня как на потенциальную женщину взглядом

глубинным, страстным, пронизывающим насквозь, проникающим с холодом

до самого желудка – пугающим.

Я тогда ощутила на себе этот незнакомый мне таинственный взгляд, от

которого мне стало жутко.

Однажды вечером, твёрдо зная, что я осталась в комнате одна,дождавшись,

когда все соседи легли спать, он постучался ко мне тихим, но отчётливым и

настойчивым стуком.

Я уже лежала в постеле в ночной сорочке и в бигудях. У меня была короткая

стрижка ,которая была мне к лицу,но доставляла много хлопот. Мои волосы

от природы прямые. К своей внешности я тогда относилась очень ревностно

и почти каждый день спала на бигудях. И боже упаси, чтобы кто-то из муж-

чин, независимо от возраста и положения, увидел увидел меня в бигудях или

при каком-либо другом чисто женском занятии-секрете,предназначенном

для украшения внешнегшо вида.

Я не сразу поднялась с постели и неуверенно встала у двери.

Сердце тревожно билось,всё во мне колебалось и вопрошало:

«Открыть или не открывать?!» И всё-таки я не устояла и чуть-чуть при-

открыла дверь. И вдруг ощутила на себе этот неясный до жути взгляд.

Он стоял,опершись локтем в косяк моей двери и этой же рукой подпирая

голову. Поза была свободной,слегка небрежной, но твёрдой, уверенной. Он

был очень близко,и я чувствовала его дыхание. Он стоял молчаливо и непод-

вижно, говорили лишь одни глаза. Говорили пылко,неясно, необычно.

Я довольно долго, не отрываясь, изучала этот таинственный взгляд. По-

том мне показалась, почувствовалась подсознательно какая-то беда за этим

взглядом, и я произнесла тихо с каким-то извиненением и даже сожалением

209

в голосе: «Я уже сплю», – и осторожно прикрыла и заперла дверь, не отходя

от неё и прислушиваясь, всё ещё ощущая тревогу перед неясным.

Он же стремительно оттолкнулся от косяка и через мгновение я услыша-

ла, как он с шумом бросил своё тело на диван за моей стенкой. Стены были

почти картонные и можно было слышать происходящее, находясь у двери,

хотя она была на противоположной стороне.

Я совершенно тихо и осторожно легла в свою кровать. Она на моё горе

стояла как раз рядом с этим диваном, только отделённая тонкой, почти до

прозрачности стеной.

Я вынуждена была неподвижно пролежать вусю ночь, чтобы ничем не

выдать себя, потому что как только он лёг, за стеной послышались сдержи-

ваемые, скрываемые, заглушаемые подушкой мужские рыдания. Хотя этому

мужчине едва исполнилось семнадцать.

Но он во всём был мужчиной. И сейчас, спустя много лет, я вижу его

прежде всего именно таким, как тогда – мужчиной со взглядом, пронизы-

вабщим из кудрявой, красивой, высокой головы, подпираемой ладонью.

Он был мужчиной, когда его грубый отец незаслуженно назвал его

мать – удивительную, душевно великую женщину – бранным словом.

Он ударил отца.

Он был крепким парнем, высоким, мускулистым, занимался спортом, но

не так опытен, как его отец. Отец всю жизнь занимался физическим трудом.

Отец избил его до полусмерти. Борьба была до острой обиды неравной.

Он еле дошёл до умывальника, чтобы смыть, отплёвываясь, кровь с лица.

И долго избегал общей кухни.

Я не видела избиений, а только слышала и видела кровь на кухне.

И тогда впервые обратила на него внимание и прониклась к нему симпатией

и глубоким уважением.

...Эти крупные, сотрясающие рыдания, тщательно глушимые изверга-

лись, словно в моей комнате всю ночь.

У меня заболели от неподвижности все мускулы, всё тело ныло, но невоз-

можно было даже повернуться. Я очень боялась, что причиню ещё большую

боль тем, что я всё слышу.

Но под утро он, измученный рыданиями, наконец уснул. А я так и не

сомкнула глаз. И всё думала: «Что же это такое? Может надо было пойти к

нему?» Ведь так тоже никого не было. Все были в ночную смену.

Поздно

210

Но уже было поздно. Он спал.

Уже было совсем поздно.

Поздно.

Неотвратимо.

Я весь день ходила как шальная и всё думала, что же это такое.

И стала замечать, что со мной что-то происходит такое, чего я ещё ни-

когда не знала.

И это было мучительно.

Потому что уже поздно.

Поздно.

Через три дня он привёл на кухню после лывжной прогулки худенькую,

курносую, ничем не примечательную маленькую девчонку. Но милую. И до-

ждавшись, когда я выйду на кухню, стал тщательно ухаживать – так нежно

и так ласково, как только один он мог.

И весь март, поздно возвращаясь с занятий, я чуть ли не натыкалась

всякий раз в подъезде почти у самой нашей двери на две сомкнувшиеся в

поцелуе фигуры.

Это было хорошей пыткой.

Я ещё раньше в тайне завидовала маме Шуре – мать его была очень

молодой, и я всегда испытывала неловкость, называя её тётей Шурой. Все

звали просто Шурой. А Витечка – так называла его мать, – никогда не

смущаясь, мягко обнимал на кухне или в прихожей её тонкую и маленькую

фигурку и целовал.

Мать отвечала ему не меньшей нежностью. У неё была ещё дочь – млад-

шая – славная девочка, но тётя Шура с нескрываемой любовью признавала,

пожалуй, только сына-первенца. И дочь, казалось,соглашалась с этим. Она

и сама была в восхищении от брата.

...Что не делается, всё к лучшему.

Однако как часто возникают между людьми непонятные недомолвки,

драмы и даже трагедии только из-за того,что мы не можем обеспечить друг

другу ожидаемую сиюминутность.

И плохо тому, кто запаздывает во времени, и тому, кто его опережает.

Марфа Мазурова

НАШИ

ГОСТИ

ПЕРФИЛЬЕВ Юрий Павлович, журналист, писатель. Иркутская область,

г. Железногорск-Илимский

Юрий ПЕРФИЛЬЕВ

В ЛЮДЯХ СОХРАНЯЯ СЕБЯ

Статья

Когда 10 мая 1988 года вышел Указ Президиума Верховного Совета

СССР о присвоении почётного звания «Народный учитель СССР» Ли-

лии Григорьевне Мартюшовой, я искренне порадовался за неё: мне довелось

учиться у неё.

О делах учительницы Железногорск-Илимской средней школы № 3

Л.Г. Мартюшовой, о деятельности созданного под её руководством клуба

«Берёзка» знали не только в нашем Нижнеилимском районе и Иркутской

области, но и в стране.

Она – учитель биологии, классный руководитель, руководитель и ор-

ганизатор школьного клуба юных друзей природы «Берёзка», школьного

лесничества, руководитель городского и районного объединений учителей

биологии, член районного совета наставников школы молодого специалиста,

член президиума районного совета Всероссийского общества охраны при-

роды... Для одного человека, пожалуй, слишком много. Педагогический

стаж… около сорока лет.

Главный её принцип – избегать в работе схематизма, шаблона. Педаго-

га отличали большое трудолюбие, самозабвенная любовь к детям и к сво-

ей профессии, сочетание душевной щедрости и строгой требовательности к

воспитанникам. При прохождении программного материала по биологии она

использовала для этого учебно-наглядные пособия (таблицы, диаграммы,

кинофильмы), а также средства массовой информации (передачи по радио

и телевидению, газетные страницы). Учительница щедро делилась своим

опытом с учителями, выступала с докладами на городских, районных, об-

ластных, региональных педчтениях. Её доклад «Внеклассная работа по био-

логии – составная часть учебно-воспитательного процесса» рекомендован

на центральные педагогические чтения...» Откуда она, стройная, изящная,

скромная, брала силы, чтобы провернуть такую гору нагрузок? Наверное,

от земли и ещё черпает их от любви к профессии, детям, природе... Лилия

214

Григорьевна – сибирячка. Родилась и выросла в таёжном Нижнеилимском

районе.

«Невозможно было не полюбить наш край», – говорит бывший дирек-

тор школы № 3 Железногорска Мария Михайловна Очеретнюк, также

уроженка этих мест. «Чистый, свежий воздух, лесное раздолье, тайга, бога-

тая ягодами и грибами, манили ребят к себе.

А как интересно проводил уроки биологии и географии старейший учитель

района Павел Нестерович Калошин, делегат I съезда учителей страны», –

вспоминает Лилия Григорьевна Мартюшова. – «Сколько мы прошли с ним

километров по таёжным тропам. И не просто шагали, а изучали растения и

деревья, записывали свои наблюдения, рисовали, собирали гербарии».

Подхожу к школе, около которой взметнулись ввысь деревья, рядом –

аккуратные кустарники. Всё это дело рук клуба юных друзей природы «Бе-

рёзка».

Лилия Григорьевна на уроках действовала по принципу: «сильным –

сложное, слабым – простое». Она ставила перед классом проблемы, что-

бы учить их самостоятельному поиску решений. На уроке у Мартюшо-

вой часто можно услышать слова: «По этому вопросу можно поспорить».

И ребята спорили, вели поиск не только на уроках, но и на конференциях,

семинарах, практикумах. Лилия Григорьевна довольна их поиском, она не

хотела навязывать им своё мнение, свои знания. Мартюшова окончила сна-

чала сельскохозяйственный институт (агрономический факультет), а затем

биолого-географический факультет пединститута. Педагог передавала де-

тям, развивая у ребят природоохранные и экологические знания.

Л.Г. Мартюшова увлекала учащихся интересными практическими дела-

ми, развивала у них самостоятельность и инициативу сначала в Нижнеилим-

ской, а затем в Икейской средней школе Тулунского района. Занятия с юн-

натами на пришкольном участке круглый год, фенологические наблюдении и

организация практической деятельности учеников не замедлили сказаться.

Интересно, что когда учительница приехала в Тулунский район с сестрой

Ией, которая также окончила пединститут, то завуч Икейской школы сказа-

ла им: «Тебе Лилия, быть биологом, а тебе, Ия – химиком». Это распреде-

ление и определило их судьбу.

В альбоме клуба любителей природы Железногорской школы № 3 за-

писаны слова писателя М.М. Пришвина: «Рыбе – вода, птице – воздух,

Юрий Перфильев

215

зверю – лес, степи, горы. А человеку нужна Родина. И охранять природу –

значит охранять Родину». С 1971 года существует клуб, то есть с той поры,

когда в школу пришла Л.Г. Мартюшова. С того времени и ведут летопись

«Берёзки» участники клуба. С той поры идут постоянные наблюдения за

окружающей природой.

Смотришь на гербарии злаковых – и мысленно шагаешь по золотистым

нивам ржи и пшеницы. Вот первые шаги членов клуба, которые огородили

территорию школы штакетником, завезли землю, разбили клумбы, загото-

вили ящики для цветочной рассады. С каждым годом школьники выполняли

всё более сложные задачи.

Ребята из школы № 3 решили озеленить свою школу и посадить вокруг

неё таёжные деревья и кустарники. Почти 2,5 тысячи деревьев переселились

на школьный участок. Юннаты под руководством своего наставника решили

не просто озеленить школу, а проверить, как они приживутся. Лето выда-

лось сухое, без дождей. Кружковцам пришлось немало потрудиться, чтобы

всех зелёных питомцев сохранить. И постарались не зря: всего несколько

деревьев не выдержали. Радостью светились глаза ребят: была одержана по-

беда над сомнениями.

Затем к ребятам пришли и другие победы, признание в районе, области,

стране. Члены клуба участвовали и во Всесоюзном конкурсе «Белая берёза»

и становились его победителями. Журнал ЦК ВЛКСМ «Юный натура-

лист» выслал им Почётную грамоту и ДВУХТОМНИК И. Акимушкина

«Мир животных» с автографом автора. В 1976 году клуб «Берёзка» уча-

ствовал во Всесоюзной телевикторине «Часовые природы». И вновь успех,

и с ним первое место.

Учитель жил в постоянном поиске. И этим увлекала своих учеников.

Можно сказать о ней, что она добрая, отзывчивая. Как же она тогда лади-

ла со своими непоседливыми учениками? Лилия Григорьевна старалась так

подать материал, что школьник и впрямь начинал задумываться: «А уж не

важнее ли всех предметов ботаника?» Как продлить влияние уроков на по-

вседневную жизнь? В коридоре школы висели постоянно обновляющиеся

стенды «Человек и природа», «Край наш илимский», «Конкурс рисунков

о природе». Ученики, познавая тайны природы, умели составлять схемы

годовых циклов жизни животных и растений, оформляли фенологические

спектры, наблюдаемых растений. Всё это позволило членам клуба «Берёз-

В людях сохраняя себя

216

ка» составить «Летопись нижнеилимской природы», экспонаты которой

демонстрировались на ВДНХ СССР. Деятельность клуба имеет не только

созерцательную и собирательную, но и научную основу. Школьники выпол-

няли задания учёных Томского университета, Иркутских педагогического и

сельскохозяйственного институтов, Московского городского общества охра-

ны природы. Окского заповедника, Воронежской экспедиции лесного хо-

зяйства и Иркутского областного управления лесного хозяйства, института

географии Сибири и Дальнего Востока СО АН СССР. Ребята переписы-

вались, встречались со своими научными руководителями, например, с про-

фессором Иркутского госуниверситета Леонидом Викторовичем Поповым.

Цель железногорского клуба «Берёзка» – это изучение природы род-

ного края, охрана леса, исследовательская работа. Результаты многолетних

наблюдений оформлены в альбомы, стенды, выставки, доклады. Среди них

такие, как «Влияние антропогенного фактора на флору и фауну парковой

зоны города», «Экология популяций и видов», «Прогнозирование урожая

лесных ягод и грибов», «Экологические факторы и их взаимодействие»...

Каждый поход в лес, как правило, проходил с участием Лилии Григо-

рьевны и заканчивался оформлением отчёта и составлением картосхемы.

Экспедиции-фенопоходы проводись по одному маршруту. Это давало воз-

можность школьникам видеть динамику изменений в природе. Можно ли

прогнозировать урожай лесных ягод, грибов весной? Члены клуба доказали,

что можно. Эти исследования они проводили по заданию кафедры лесовод-

ства Иркутского сельхозинститута. Прогнозы на урожай использовались

лесхозом, районным обществом охотников и рыболовов, коопзверопромхо-

зом, составлялись заранее договора на закупку тех ягод, урожай которых

ожидался. Школьники установили причинную связь урожая кедровых оре-

хов и других факторов и динамику колебания численности белки, ондатры

по голам.

Лилией Григорьевной собраны гербарии, альбомы, результаты опытов по

испытанию посевов различных трав на отвалах пустых пород Коршуновского

горно-обогатительного комбината. Такие земли многие считают бросовыми и

непригодными для земледелия. На фотографиях, кстати, сделанных сыном учи-

тельницы Сергеем в каникулы (он студент Иркутского политехнического инсти-

тута), видно, что эти земли способны дать силу некоторым растениям. Каким?

В этом и заключалась цель эксперимента, проводимого совместно со студен-


217

тами кафедры ботаники Иркутского пединститута. А работа носила название

«Рекультивации отвалов Коршуновского горно – обогатительного комбината».

Школьники изучали влияние грунта микрорельефа, нормы высева травосме-

си. Потом сделали вывод, что на отвалах лучше растут бобово-злаковые смеси

(рапс, люцерна, тимофеевка, вика). Студенты и сотрудники кафедры, изучив

анализы, выдали рекомендации. Свои наблюдения ребята отдали специалистам

комбината, и те, в свою очередь, помогли с плодородной землёй.

Знания, полученные в результате исследований, составили единую цепь

природоохранных и экологических умений и навыков, и умело сочетались

учителем биологии с общественно-полезным трудом, обучением, внекласс-

ной работой.

Клуб «Берёзка» являлся в районе своеобразным центром по охране при-

роды. Члены клуба имели практический опыт работы в школьном лесниче-

стве. Ученики начали ухаживать за лесным массивом немногим более 100

гектаров, а потом площадь школьного лесничества достигла 1180 гектаров. В

1987 году было рекордное количество лесных посадок на 10 гектарах.

Старший лесничий Железногорского лесничества Николай Иванович

Митрофанов был доволен деятельностью клуба «Берёзка»: «Под руковод-

ством Лилии Григорьевны Мартюшовой школьники проводили уход за ле-

сом, подбирали валежник, собирали лекарственное сырьё, охраняли лес от

огня, браконьерского и хищнического его уничтожения».

Учащиеся хорошо знали как свои обязанности, так и права. Школа № 3,

как правило, активно участвовала во всех районных, областных мероприяти-

ях, операциях «Наст», «Нерест», «Ель», «Первоцвет».

Вручая Л.Г. Мартюшовой знак «Народный учитель СССР», заме-

ститель председателя облисполкома В.В. Игнатов говорил о том, что пере-

стройка в школе определяется усилиями учителей. Лилия Григорьевна по

праву относится к передовому отряду учителей.

Экспонатов, диаграмм, макетов и других материалов накопилось столь-

ко, что Мартюшову волнует проблема организации школьного музея. Сме-

нилось не одно поколение школьников, и каждое оставило свой заметный

след. Любовь к природе, трудному учительскому труду она сумела привить

своим ученикам. И теперь в различных уголках нашей страны можно встре-

тить бывших членов железногорского клуба «Берёзка», подлинных любите-

лей природы.

В людях сохраняя себя

218

Виктор Коробков – победитель областной биологическим олимпиады,

премирован путёвкой во Всероссийский пионерлагерь «Орлёнок» – связал

свою жизнь с биологией. Игорь и Олег Верёвкины закончили факультет

лесного хозяйства технологического института. Костя Дмитриев и Лёня

Кириленко – охотоведы, Вильдан Абдулов выбрал биологический факуль-

тет в Новосибирском госуниверситеге. Валя Журавлёва, Оля Мордвинова,

Таня Кириленко, Люда Ермилина, Вика Лиманская, Галя Изотова – учи-

теля биологии. Ленинградскую лесотехническую академию закончили Саша

Вакатов, Сергей Медведев. И этот список можно продолжать. «Лилия

Григорьевна – совесть нашей школы, – говорит бывший директор школы

М.М. Очеретнюк.

Л.Г. Мартюшова последовательно шла к своему признанию: она на «от-

лично» знала своё дело, а главное – понимала и доверяла ученикам. Педа-

гогический опыт Мартюшовой обобщён районным отделом народного обра-

зования и областным институтом усовершенствования учителей. Доклады,

подготовленные Лилией Григорьевной, «Краеведческий принцип препода-

вания биологии», «Поисково-исследовательский метод во внеклассной ра-

боте по биологии», «Школьное лесничество – одна из форм трудового

и нравственного воспитания учащихся» и многие другие отмечены дипло-

мами областных и региональных научно-практических конференций.

Л.Г. Мартюшова награждена знаком «Отличник народного просве-

щения РСФСР», ей присвоены звания «Старший учитель», «Учитель-

методист»,«Заслуженный учитель школы РСФСР» и вот теперь «Народ-

ный учитель СССР».

Заглянем в словарь С. Ожегова. «Народный» означает – относящийся

к народу, принадлежащий народу, свойственный, соответствующий духу на-

рода, его культуре, мировоззрению.

«Все мои звания со мной по праву разделяют мои добрые помощники –

учителя, школьники, члены клуба «Берёзка», комитет комсомола,- убежда-

ет Лилия Григорьевна.

Такой уж она скромный человек, полностью отдающий свои знания, опыт,

мастерство учащимся, учителям,людям, народу, идущий в авангардном ряду

учителей-новаторов, в первых рядах перестройки.

Сейчас народный учитель проживает в Иркутске, но, несмотря на воз-

раст, принимает активное участие в общественной жизни областной ветеран-


219

ской организации, педагогических форумах, областных научно-практических

конференциях, делится опытом трудового и нравственного воспитания

школьников.

Опубликовано в журнале: «Политический Вестник», 15 августа 1988

ЖИЗНЬ ЗАСТАВИЛА ЧЛЕНА ЦК КПСС ТОРГОВАТЬ

НА РЫНКЕ

Статья

Если бы несколько лет назад Алексею Павловичу Мясникову сказали,

что он будет торговать на рынке города Железногорска, то некогда знамени-

тый машинист экскаватора карьера Коршуновского горно-обогатительного

комбината не поверил бы. Находясь в зените славы, руководитель

комсомольско-молодёжного коллектива, кавалер многих правительствен-

ных орденов, Алексей Павлович в своё время был избран делегатом XXVII

съезда КПСС. И там его выдвинули в члены ЦК КПСС. Тогда в районе

не было человека известней Мясникова. Но распался СССР, компартия по-

теряла своё значение и многие её герои остались не у дел.

Но Алексей Павлович постарался найти себя в новых экономических

условиях – стал торговать на рынке. «Детей я вырастил, – говорит Мяс-

ников. – Они у меня выучились, крепко стоят на ногах. Теперь хочется по-

жить и для себя, а на пенсию не пошикуешь, запчасти и бензин к машине

не купишь. Поэтому приходится зимой торговать обувью, одеждой, чтобы

подкопить денег к дачному сезону. Кто знал, что жизнь так повернётся? Но

ничего, теперь привык».

Более тридцати лет назад по совету своего друга Бориса Румянцева и по

приглашению руководства приехал на Коршуновский горно-обогатительный

комбинат Алексей Павлович Мясников. Карьеру тогда были нужны опыт-

ные рабочие руки, а Алексей уже успел поработать три года в составе эки-

пажа в Бодайбо. Молодой, честолюбивый, спортивный, он быстро показал

себя с хорошей стороны, уже через три месяца стал машинистом, а потом и

старшим машинистом экскаватора.

– Алексей Павлович, почему вас потянуло в Илимский край?

Жизнь заставила члена ЦК КПСС торговать на рынке

220

– Романтика звала наше поколение на строительство городов, освоение

новых месторождений. Было очень трудно: не хватало жилья, хороших бы-

товых условий, донимала мошка... Но мы были молоды, полны мечтаний,

желаний, и многое нам удалось сделать: был построен город Железногорск,

освоено крупное железорудное месторождение в глухой тайге, стране по-

ставлялся концентрат.

С седьмого класса Алексей Мясников стал активно заниматься лыжным

спортом, добился хороших спортивных успехов. Он, побеждая своих сопер-

ников, выезжал на первенство ЦС «Спартак» и Вооружённых Сил СССР.

– Помогали ли Вам занятия спортом в работе?

– Конечно, спорт помогал мне преодолевать физические нагрузки во

время работы в карьере. В честь 50-летия Великой Октябрьской социали-

стической революции физкультурники Коршуновского ГОКа решили совер-

шить лыжный переход из Железногорска в Бодайбо. Опытные спортсмены

Борис Иванов, Олег Зенков, Александр Ожогин, Николай Фомичев и я

стартовали 23 февраля 1967 года от фабрики комбината и через двадцать

три дня финишировали в Бодайбо. Чтобы выполнить этот переход, нужно

было получить разрешение в Иркутском обкоме КПСС, заручиться под-

держкой руководства комбината. Свою любовь к лыжам я сумел передать

и сыну, который успешно окончил суворовское училище, высшее военное

училище. Спортивные успехи во многом способствовали трудовым.

3а годы работы в карьере экипаж старшего машиниста экскавато-

ра Алексея Павловича Мясникова отгрузил не один миллион кубометров

горной массы. Самоотверженный труд Мясникова был отмечен орденами

Ленина, Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, Славы

трёх степеней и медалями. Встав на трудовую вахту в честь ХХVII съез-

да КПСС, экипаж его экскаватора первым в Нижнеилимском районе взял

высокие социалистические обязательства – отгрузить до конца 1985 года

на каждого из восьми членов экипажа сверх плана по 27 тысяч кубометров

горной массы, досрочно выполнив намеченное. На ХХIII областной парт-

конференции Алексей Павлович Мясников был избран делегатом ХХVII

съезда КПСС, на котором стал членом ЦК КПСС.

– Какие вопросы Вам приходилось решать?.

– Я не только присутствовал на Пленумах Центрального Комитета, но и

участвовал в их подготовке, встречался с руководителями различных рангов,


221

министрами, чтобы решать вопросы, касающиеся работы комбината, Ниж-

неилимского района, Иркутской области. Например, по поставке материа-

лов для взрывных работ в карьере, глубинных насосов, строительствe жилья,

поставку продуктов питания сверх фондов, мусоровозных машин, спецавто-

машин для районного отдела милиции, медицинского оборудования, расши-

рения ИТЭЦ-16. Работал в тесном контакте с обкомом КПСС, райкомом

партии, директором комбината В.В. Беломоиным, позднее его приемником

В.Н. Хохловым. С помощью Ю.А. Ножикова (в то время он руководил

«Братскгэсстроем») удалось «выбить» бетонные блоки для завершения

строительства домов для работников Коршуновского горно-обогатительного

комбината.

– Вы немало поездили по миру в составе партийно-правительственных

делегаций, присутствовали на съездах компартий социалистических стран.

– Я побывал в девяти странах социалистического лагеря, выезжал в со-

ставе партийно-правительственных делегаций в Польшу и Монголию. В по-

следней поездке на 19 съезде коммунистов Монголии вместе со мной были:

председатель Совета Министров РСФСР В.И. Воротников, секретарь ЦК

КПСС А.П. Бирюкова, секретарь ЦК компартии Киргизии А.М. Маса-

лиев. Мы встречались с руководителями предприятий, рядовыми труже-

никами, побывали на пастбищах и промышленных предприятиях, которые

строились с помощью СССР.

– Как вы восприняли перестройку, начатую М.С. Горбачёвым?

– Вначале я увидел в нём молодого, энергичного, перспективного ру-

ководителя, посчитал, что он поведёт нашу страну по правильному пути.

Но постепенно признал, что в его работе нет последовательности. Во время

встреч с ним мы ставили перед ним вопросы, но их после нашего ухода никто

не решал. На Пленумах ЦК КПСС принималось много хороших решений,

как развивать промышленность, сельское хозяйство, но всё оставалось на

бумаге.

– Состоите ли Вы сейчас в какой-нибудь партии?

– Нет. В 1991 году я ушёл на пенсию совсем незаметно; меня никто не

поздравил, не подал руку, не сказал добрых слов за добросовестный труд.

Примерно через год после этого меня встретил первый секретарь РК КПСС

А.С. Глебов и поинтересовался: «Правда ли, что вы, Алексей Павлович,

ушли на пенсию? Что же вы мне об этом не сказали раньше?»


222

– Когда же Вы решили заняться коммерцией?

– Когда ушёл на пенсию, то сразу же почувствовал, что денег не хватает.

Нужно платить за квартиру, телефон, коммунальные услуги, приобрести ши-

фер, доски для дачи, авторезину, запчасти для автомобиля. Посоветовался с

супругой Татьяной Тихоновной и решился. Мои сын и сестра проживают в

крупных городах, куда я наезжаю, покупаю товар. Мой бизнес челночный,

и он приносит совсем небольшой доход. В первое время, когда встречался

со своими знакомыми, то отворачивался: стыдно было. Как-то встретился с

руководством Коршуновского горно-обогатительного комбината. Они мне

посочувствовали и сказали: «Алексей Павлович, сегодня ситуация такая,

что и наш комбинат, как и другие предприятия, чтобы выжить, вынуждены

торговать и своей продукцией, и продуктами, и автомобилями. После этого

разговора стало легче на душе. Сейчас на рынок иду как на работу. Мой

бизнес зарегистрирован, я регулярно плачу налоги, заполняю декларацию о

доходах. Если государство это мне разрешает, значит – это законно. Другое

дело, что это не всем, в том числе и мне, нравится. Но ещё раз повторяю: на

пенсию трудно прожить, а можно только существовать. Я своим трудом ста-

раюсь заработать, чтобы жить нормально. Но большинство нашего народа

существует. Я вижу своих знакомых, которые отдали здоровье комбинату,

они были хорошие работяги. Но теперь они живут гораздо хуже, чем до пе-

рестройки. А нынешнее положение, когда месяцами не платят зарплату, на-

столько расхолаживает работников, что меняется отношение к труду, падает

дисциплина. Сегодня настолько разрушены экономические связи, что это

ведёт к дальнейшему спаду производства. Хотелось, чтобы у руля государ-

ства стояла твёрдая, крепкая, жёсткая рука. Надо такого руководителя, ко-

торый заставил бы выполнять принятые законы. Когда началась перестрой-

ка, то руководители стали проявлять безответственность, вседозволенность.

Многие генеральные директора акционерных обществ ни за что не отвечают,

совершают противоправные действия. В стране целое море фальсифици-

рованной водки, в ходу наркотики. Всё это влияет на здоровье населения.

А ведь плохое дерево не может дать хорошие плоды.

– Вы – экскаваторщик высокого класса, ас своего дела. А в торговле

Вы многому научились?

– Коммерция – серьёзное дело. Нужно знать спрос населения на тот

или иной товар, его интерес к современной моде. Один мой знакомый, по


223

примеру челноков, занял у знакомых денег, отправился в вояж, купил товар.

А когда привёз его в город, то не мог в течение двух месяцев продать ни

одной вещи. Не зря у капиталистов коммерция – целая наука. Конечно,

нужно показать покупателям товар лицом, постараться купить вещи по более

низкой цене, а продать по более высокой. Выгода должна быть обоюдной:

покупатель купил понравившуюся ему вещь, а продавец продал её выгодно.

– Алексей Павлович, кто Ваш любимый писатель?

– Валентин Распутин,

– Ваши любимые цветы?

– Розы.

– Какое время года Вы любите?

– Лето, когда начинаются рабочие дни на дачном участке. Люблю ры-

бачить и не ради улова, а для отдыха. Осенью нравится собирать грибы,

бродить по лесу с ружьём.

– Собираетесь ли Вы переезжать из Железногорска в другой город?

– Нет: Илимский край мне дорог, здесь проживает моя дочь.

– Ходите ли Вы зимой на лыжах?

– К сожалению, гораздо реже, чем хотелось бы.


ГРИШИН Павел. Инженер-строитель. Работал

на стройках, восстанавливал разрушенный землетря-

сением Ленинакан в Армении. Первые публикации в

годы службы в Советской Армии. Поэтический сбор-

ник «Армейская тетрадь», рассказы цикла «В горах

Заилийского Алатау». Путевые заметки и очерки «По

большакам и просёлкам»

Живёт и работает в Москве.

Павел ГРИШИН

КЛЁН

Рассказ

Я купил эту брошюру далеко от Москвы в привокзальном киоске, переса-

живаясь с одного поезда на другой. Прочитал в душном купе, бросил в сумку,

и не мог предположить, что несколько страниц серой бумаги, прошитые ржа-

вой металлической скрепкой, послужат началом удивительной истории.

– Неужели так и было?

– А почему бы нет? Стихотворение датировано ноябрём 1925 года, есть

документы, подтверждающие, что в это время поэт находился в психиатри-

ческой больнице в районе Пироговки, вот там и надо искать.

Мы едем с Иваном по весенней Москве, в открытое окно влетает запах

тающего снега, и довольно прохладно, но поднять стекло я не решаюсь –

мой друг беспрерывно курит.

– Ты уверен, что дерево сохранилось?

– На фотографии автор стоит под этим деревом, даже привозил в боль-

ничный сад специалиста, подтвердившего возраст клёна. Всё сходится,

Ваня!

– Погоди, не торопись, – говорит Иван, прикуривая. – Версия инте-

ресная, но её надо проверить.

И в сердцах бросает сигарету в окно.

– Какой же ты лопух, Пашка, это надо же, потерять такую книгу! Да-

вай, рассказывай всё сначала и подробней.

Мой друг достаёт из пачки новую сигарету.

225

2

Мы выросли в одном дворе, дружим много лет, и я никогда не обижаюсь

на своего друга, даже когда он сердится на меня, как и сейчас, когда я начи-

наю пересказывать содержание заброшенной мною в дачный хлам брошю-

ры, купленной когда-то на далёкой железнодорожной станции.

Изучая по дням последний год жизни Сергея Есенина, автор установил,

что в ноябре 1925 года опальный поэт, во избежание последствий недавних

стычек с властями, был помещён женой Софьей Толстой в одну из москов-

ских психиатрических лечебниц.

Имея на руках автограф стихотворения Есенина «Клён ты мой опав-

ший…», датированный ноябрём 1925-го, автор сделал смелое предположе-

ние и направился в психиатрическую клинику, действующую, как оказалось,

и поныне.

Из окна угловой палаты на втором этаже он увидел одиноко стоящий на

больничных задворках старый высокий клён.

Не знаю, почему автор не указал местонахождение больницы, в стенах

которой написано знаменитое стихотворение. Был лишь ориентир – недале-

ко от Пироговки.

Каждый раз, когда выдавалось свободное время, я приезжал в Хамов-

ники, оставлял машину в начале ещё не обследованного мною участка и на-

чинал поиск загадочной клиники.

Территория, раскинувшаяся по обе стороны Большой Пироговской ули-

цы, представляет собой, если не маленький город, то большой район, сплошь

состоящий из учреждений здравоохранения.

Словно в музее-заповеднике стоит щит со схемой района, но как ни вчи-

тывался я в условные обозначения, так и не смог обнаружить местонахож-

дение старинной клиники для душевнобольных. А может быть, её уже и нет

вовсе?

Шло время. Поездки в Хамовники становились всё реже. А тут и зима

пришла.

3

Двадцатого декабря позвонила Валентина, жена моего друга, и сообщи-

ла, что Ивана увезли ночью на «скорой», назвала адрес больницы. Вечером

Клён

226

я приехал на ставшую почти родной Пироговку, но меня не пустили – Ивана

днём оперировали и теперь он в реанимации.

На следующий день я улетал в срочную командировку, но через неделю

вернулся и сразу же поехал проведать больного.

Из-за двери палаты доносилось тихое пение. За годы дружбы ни разу

не слышал, чтобы Иван пел.

– Здорово, служивый! Вижу, что дела на поправку пошли.

Я пожал вялую влажную ладонь.

Палата двухместная, но соседняя кровать пуста, аккуратно застелена.

Через большое, почти от пола до потолка, окно с девятого этажа открывает-

ся прекрасный вид на утонувшие в снегу старомосковские Хамовники.

– Ты знаешь, Паш, а ведь меня эта песня спасла, с того света, считай, вы-

тянула. Я уж думал: не выкарабкаюсь. Врачи вокруг носятся, а я лежу и чув-

ствую, что всё – ухожу. Не знаю, что это было. Где-то рядом зазвучала песня,

я ухватился за неё, как за нить, шёл по ней, держался, как пилот на сигнал

радиомаяка. Боялся, что сейчас прозвучит последний куплет, и я оборвусь. Но

песня начиналась сначала, и это было похоже на заезженную грампластинку,

но в те минуты у меня не было ничего дороже её. Песня прекратилась, когда

я пришёл в себя. А самое удивительное в том, что я никогда не знал слов этой

песни, даже стихотворения в школе не учил. Ты представляешь? – Иван глу-

боко вздохнул, тихо запел: «Клён ты мой опавший, клён обледенелый…»

К горлу подкатил комок, я отошёл к окну, как будто проверить, не дует ли.

4

А город внизу был красив. Солнце закатилось, но было достаточно свет-

ло. Снег лежал на крышах домов, на деревьях старого сада при доме Льва

Толстого, расположенного за забором. Деревья подступили близко к боль-

нице, охватили её полукругом и спрятали под кронами небольшое кирпичное

здание в дальнем углу больничного двора. Наверное, – подумал я, – какой-

нибудь склад железных кроватей и застиранных простыней с грязным ин-

вентарным штампом.

Когда я уходил от Ивана, что-то заставило снова подойти к окну. Стем-

нело. Декабрьский вечер проглотил и снег на крышах домов, и деревья в

саду великого классика. И лишь окна старого здания, затерянного в глубине

двора, светились тревожным жёлтым светом.

Павел Гришин

227

Я вышел из вестибюля, но вместо того, чтобы пойти к воротам, взял

резко в сторону. Скользя и оступаясь в сугробах, обошёл больничный кор-

пус, пробираясь в темноте через хозяйственные постройки. Здесь, похоже,

котельная, а здесь, судя по отвратительному запаху, разгружают из машин

то, из чего больничные повара готовят своё варево, здесь груда металлолома,

словно я в ремонтно-механических мастерских, а не в больнице.

Тусклые жёлтые окна вот уже совсем рядом. Я не обращаю внимания ни

на усиливающийся к ночи мороз, ни на промокшие ноги. Вот и крыльцо на

чёрных чугунных опорах. Покачивающаяся на ветру лампочка высвечивает

табличку слева от двери: «Психиатрическая клиника….». Дальше прочи-

тать не успеваю – лампочка гаснет. Но для меня это уже не важно. Глав-

ное – нашёл!

5

Вечером следующего дня рассказываю Ивану о своём открытии, а за-

одно, в очередной раз, всю историю, связанную с созданием знаменитого

стихотворения, спасшего жизнь моему другу. Врачи пока не разрешают хо-

дить, но я помогаю Ивану подняться с кровати и подойти к окну.

– Где этот клён? Покажи. Ты нашёл его вчера?

– Вань, ну как я его найду? Ведь только по листьям можно, а сейчас

зима.

– Да, ты прав. – Иван прижался лбом к холодному стеклу. – Слушай,

а пойдём сейчас. Я узнаю его!

– С ума сошёл! У тебя же строгий постельный режим.

– Ну, хорошо. Отложим до завтра.

Когда я приехал, Иван сидел на кровати в пальто и шапке. Не знаю, что

он наплёл Валентине, доставившей ему одежду и обувь, скорее всего, что

врачи прописали обязательные прогулки на свежем воздухе.

Воскресенье. Отсутствие основного медперсонала будит воображение и

требует приключений. Прошмыгнув мимо пустующего стола дежурной мед-

сестры, ныряем в дверь аварийного выхода и спускаемся на первый этаж.

Предусмотрительно захваченная из багажника монтировка отжимает хилый

дверной замок, и мы на свободе.

Как же я не увидел его в тот вечер? Да вот же он, этот знаменитый

клён! Ну, конечно же! И пусть на нём нет сейчас его разлапистых листьев,

Клён

228

но это же самое высокое, самое красивое и самое старое дерево изо всех, что

окружают найденную, наконец-то, клинику. Я даже не мог представить, что

дерево в центре Москвы, может быть таким высоким. Сколько же лет этому

клёну? Он и не собирается стареть. Ветви его крепки и упруги. Они уходят

всё дальше и дальше в небо.

– Этого не может быть. – Иван запрокинул голову вверх, придерживая

спадающую шапку. – А как Есенин оказался здесь?

– Ему грозил арест, и друзья посоветовали отсидеться в психушке,

сказали, что больных не забирают. Но есть сведения, что поэт, действитель-

но, был серьёзно болен и ему взялся помочь доктор Ганнушкин, возглавляв-

ший тогда клинику.

Иван посмотрел на чёрное окно угловой палаты.

– Представляю, как ему было тяжело в ту ночь…

Проваливаясь по колено в снегу, Иван подходит к дереву, снимает тё-

плые вязаные перчатки, гладит шершавую кору, толстые обледенелые ветви,

шепчет что-то.

Я остаюсь стоять под окном, из-за стёкол которого больной, измучен-

ный поэт смотрел тоскливой зимней ночью на молодой клён. Я понимаю,

что моему другу сейчас надо побыть одному. Ему очень надо сказать сейчас

что-то очень важное.

6

Я прихожу в старый больничный сад каждый год 22 июля – в день

смерти Ивана.

Всегда подхожу к памятнику замечательному врачу, основавшему кли-

нику на средства благотворителей – Сергею Сергеевичу Корсакову. Старо-

жилы рассказали, что Лев Толстой был дружен с ним, пожертвовал больным

часть своего сада и даже сделал небольшую калитку, чтобы проходить на

территорию.

Почему же я так долго её искал? Клиника находится в очень краси-

вом, уютном месте старой Москвы, каких, к сожалению, сейчас остаётся всё

меньше.

Наверное, так было угодно судьбе, чтобы мы нашли её вместе с моим

другом и, кто знает, может быть, эта находка продлила срок его пребывания

на земле.

Павел Гришин

229

Обогнув крыльцо на чёрных чугунных опорах, иду к клёну. В летний

день так хорошо постоять под его ветвями, послушать шорох листьев, по-

думать…

А когда ухожу, бросаю взгляд на окно палаты, в которой лежал Иван.

И каждый раз мне кажется, что он быстро прячется за занавеску, чтобы я

не заметил и не рассердился за то, что он нарушает прописанный ему по-

стельный режим. 26 октября 2012

Москва

Клён

КОЗЛОВА Людмила. Родилась в г. Никольске

Вологодской области. Закончила Томский государствен-

ный университет и аспирантуру. Автор более двадцати

книг поэзии и прозы. Стихи и проза публиковались в

центральной периодической печати, в периодических из-

даниях Алтайского края и за рубежом (Дания «Новый

берег» – 2010 г., Нью-Йорк «Современная литература

мира» – 2012 г). Лауреат многих литературных премий,

в том числе им. В.М. Шукшина, премии Алтайского

края в области литературы (2010 г.), премии перво-

го международного литературного конкурса им. Сергея

Михалкова (2008 г.). Главный редактор журнала «Огни

над Бией». Живёт в Бийске Алтайского края.

Людмила КОЗЛОВА

ЗОЛОТАЯ ЯЩЕРИЦА

Рассказ

1.

Ну, что сказать? Жизнь удалась. Кто-то, равнодушно взирающий про-

жигающим лазерным взглядом, издалека, с чужой стороны, со своей коло-

кольни, скажет: «Тут завидовать нечему – полный кердык!»

Ты прав, неподкупный судия, искренне считающий себя святым. Более

того, ты прав всегда. Что я такое в пронизывающем луче твоей метафизики?

Абсолют, то есть Ничто. Вернее, Нечто, когда-то прорезавшееся из тьмы –

росток возможной рациональной системы: ребёнок-воспитание-учёба-

работа-семья-успех-деньги. Но эта хитрая ящерица легко теряет хвост. И

что она после этого? Зародыш нереализованной жизни, Абсолют, Ничто.

Моя ящерица потеряла почти всё. В остатке – взрослый ребёнок. Это

идеальный вариант изделия Творца, обречённый жить в сказке. И если цель

творения была именно такова, то в моём случае она достигнута. Лучше позд-

но, чем никогда. Значит, жизнь удалась.

Не буду отрицать – поначалу и я делал попытки вырастить свою ящери-

цу, вписаться в твою систему ценностей – усердно учился, женился, родил

сына, работал с утра до ночи, пытался стать состоятельным и благопристой-

231

ным гражданином. Я тогда не понимал, что мои усилия ни много, ни мало –

это спор с Творцом.

Отче не замедлил указать мне моё место. Сначала заболел сын – болез-

ни следовали одна за другой. И так всю его короткую жизнь.

Потом я потерял работу. Она утекла, как песчинка в часах, в какое-то

ненасытное гирло. Я сопротивлялся изо всех сил – искал новое место, ис-

точник заработка. Но, увы! Работа исчезла для меня навсегда, а с нею и до-

ходы. Через несколько лет, правда, появилось пособие, которое называется

гнусным свистящим именем – пенсия.

Потом как-то разом заболела и умерла жена. Вскоре схоронил брата,

потом тётку. За ними ушла старушка мать.

На лечение и похороны всех, покинувших меня, истратил всё, что было

можно, а также и то, что нельзя. Так что замысел Творца всё равно реализо-

вался, но… спустя целую жизнь.

Теперь я – непьющий, некурящий, верящий в силу Творца бомж. Нет,

жаловаться грех – прописка в паспорте осталась. Спасибо той доброй даме,

которая купила мою квартиру и прописала меня в заброшенном полуразру-

шенном доме на окраине города. Этот дом – её собственность, наследство

от бабушки. Я просил её об этом, иначе не смог бы получать пенсию. Чело-

века без адреса государство не видит. Без адреса нет человека.

Квартиру я продал в надежде поднять на ноги мою старушку мать. Всё,

что удалось выручить, бросил на лечение, но… чуда не произошло.

Тебе, мой друг, кажется, что на этом всё и должно закончиться. Вроде,

жить незачем, не для кого, негде да и не на что.

Не буду убеждать тебя в обратном, ты не услышишь меня. Мой мир так

далёк от твоей хвостатой золотой ящерицы, и сколько бы я ни говорил умных

слов, все они покажутся тебе непревзойдённой глупостью.

Мой мир, огромный, блистающий мир, разместился в маленьком природ-

ном компьютере. Да-да. Именно так. Моё сознание, мой интеллект – вот

моя планета, мой Дом, самый надёжный из всех, самый красивый, самый

богатый, наполненный верой и любовью к Тому, кто всё знает – к Отцу

нашему.

«Чего мне бояться, если Бог ведёт меня этим Путём!» – вот что написа-

но в моём Доме. Но ты прав, неподкупный мой судия, когда не понимаешь, о

чём я говорю. Разве я ещё не разучился говорить? Вот что удивляет тебя.

Золотая ящерица

232

Я давно должен был онеметь, более того – исчезнуть с лица Земли. Но,

веришь-нет, а я жив.

Если бы ты мог видеть и слышать меня, я рассказал бы, как это удалось.

Главное же не то, что окружает тебя снаружи. Весь фокус в том, что Царство

Жизни велико и большая его часть запрятана в глубины микрокосма. Пой-

мёшь это, увидишь – будешь человеком всегда, где бы ни находился, в каких

бы трущобах ни прошлось обитать.

Правду сказать, моя трущоба – замечательное жилище. Физически я

живу на чердаке – это такой верхний этаж в десятиэтажном здании, где

разместился цех дезодорации растительного масла.

Конечно, попасть сюда законным образом невозможно. Прихожу но-

чью через секретный лаз в заборе. Ночью охрана топчется возле цеха гото-

вой продукции – там идёт утечка масла на сторону. В здании дезодорации

украсть нечего – всё оборудование герметично.

В моей трущобе нет ванны, туалета, кухни и прочего. Зато есть при-

точка – вентиляционная труба, по которой нагретый воздух нагнетает-

ся в помещение. В этой трубе и устроил лежанку. Не скажу, что в моём

жилище бывает жарко зимой, но, как видишь, я не превратился в ледяной

столб.

Одно гнетёт – то, что все мои мысли существуют лишь в моей голове.

Очень хочется записать их. Если когда-нибудь попаду в культурную среду,

первое, что сделаю – попрошу бумагу и ручку. И тогда даже ты, незаб-

венный судия, сможешь скользнуть глазами по строчкам и даже остановить

взор на какой-то из них. Ты будешь смеяться, но вот она – эта замечатель-

ная строка: «Жизнь удалась!».

Но второй, второй строкой будет, конечно, вот эта: «Самое раннее вос-

поминание детства – я стою на полянке с мохнатой травой. В ней жёлтыми

пуговичками светятся аккуратные цветы. В ярко-зелёном сиянии травы ещё

ярче сияют мои новые розовые ботиночки».

Фигурально выражаясь, я так и шёл по жизни в этих лаковых розовых

ботиночках. И сейчас вижу их на своих ногах. От многого и многого уберег-

ли они меня. Я не мог ходить по грязи в такой обуви. И, поверьте, никогда

этого не делал. Но они же, эти розовые ботиночки, сыграли со мной злую

шутку. Чистые тропинки, душистые травы и цветы… Всю жизнь думал, что

живу среди людей. На этом и поймался. Поэтому, и только поэтому, пы-

Людмила Козлова

233

тался выстроить золотую ящерицу, придуманную тобой, мой неподкупный

судия.

А между тем, по задумке Творца я не имел на это никакого права. Нару-

шил свою программу, вклинился в чужую – получай вместо реальной жизни

своё творение, вернее, то, что мог в этой ситуации сохранить Бог.

Сейчас у меня уйма времени для раздумий. И я не теряю его втуне.

Я думаю. Думаю о том, как должен был жить.

2.

Простая логика говорит о простых вещах. Если у меня было отнято то,

что пытался создать, значит, всё это – не моё. Жена, дети, дом, работа –

это чужое. А что моё? Если честно, знал это сразу – от природы получил в

виде шифра моих генов.

Поэтому надо вернуться туда – в начало жизни, поймать изначальную

программу. В ней всё было сказано, расписано по нотам. И главное, лет до

шестнадцати я знал о своей программе. И если бы не чужая золотая ящери-

ца…

Нет, ошибки начались не сразу. Пока учился в школе, всё это время ра-

ботала моя программа. Учился, и мне было интересно заниматься этим. По-

гоня за знаниями – вот что должен был делать я в то время. Знания о мире,

о том, как устроено мироздание, что такое наша планета и человек на ней,

как и кем создан мир – вот куда должен был идти всю жизнь. Там было моё

призвание. Я должен был стать философом или священником. Никакой се-

мейной жизни, детей, добычи средств на благополучие семьи, бытового или

карьерного успеха – ничего такого не значилось в моей программе.

Школа вела меня правильным путём. Поэтому детство и юность видятся

так, как, наверное, Адам вспоминал свою райскую жизнь. Океан неба, океан

лета, осени, зимы и весны, синие горы, далёкий волшебный горизонт, ощу-

щение полёта во сне и наяву. Я жил как птица, поющая в Раю.

Но не задумался о том, почему всё было так хорошо. Мне казалось, это

навсегда. Первая ошибка сразу же отняла моё райское древо и мою счаст-

ливую песнь. Это произошло при выборе профессии. Свобода воли и выбор

пути – никто не поддержал меня, не предостерёг от ошибки. Моя програм-

ма говорила – нужно выбрать науку о планете – геологию. Но мать, на-

смотревшись фильмов о первопроходцах, запретила даже думать об этом. Я


234

колебался. И даже, прибыв в университет, сдал документы на геологический

факультет. Но запрет матери сделал своё дело. Вернее, это я совершил ро-

ковую ошибку – через два дня забрал документы и отнёс их в приёмную

комиссию химфака.

Всё – выбор был сделан. Я ступил на чужой путь. Но тогда этого даже

не заметил. Ну, химфак – и что? Тоже неплохо. Так думал я, победитель

многих школьных олимпиад по химии. А то, что это был выбор моей матери,

но не мой собственный – это как-то ушло на второй план. На первом во всей

красе нарисовался сам процесс – учёба. Как всегда, учился с интересом,

вникая во все подробности предмета.

Химия – роскошная вещь, особенно всё, что связано со строением ато-

мов и молекул. Химические реакции в электронном изображении похожи на

танцы странных существ, то протягивающих друг другу руки, то отталки-

вающихся один от другого, то вдруг делящихся на части или поглощающих

соседа. Всё как в жизни людей или бактерий. Разница лишь в том, что обра-

зованием или разрывом связей управляют электронные заряды, а не чувство

голода, например.

Увлёкся предметом настолько, что стал отличником. Откуда мне было

знать, что химия в нашей стране – это работа на военных объектах. И от-

куда было знать моей заботливой мамочке, что работа на химзаводах – это

как раз та самая реальная опасность, от которой она хотела меня уберечь.

Геология по сравнению с химией – это песнь вольного художника.

С началом трудовой эпохи в моей жизни рухнуло всё, ибо я принялся

рьяно выполнять чужую программу. Вещества, с которыми работал, все до

одного были ядовиты. Но это ещё цветочки. Многие из них взрывались от

любого воздействия. Ассортимент их постепенно расширялся, ибо я созда-

вал своими руками и своей мыслительной деятельностью новые соединения.

И всё это вместо производства мудрых мыслей о гармонии всего сущего.

Следование чужой программе тащило за собой и чужие ценности. Я ре-

шил жениться. Жена была недалёким созданием, как и все самки. До сих

пор не пойму, как смог выбрать её из толпы таких же, как она, биороботов.

Чем она отличалась от других? На этот вопрос нет ответа. Полное равноду-

шие к мыслительному процессу, знаниям и прочей лабуде – по её понятиям,

было нормой. Её интересовал только быт – деньги, еда, моя должность и

дивиденды, которые можно с этого поиметь.

Людмила Козлова

235

Вскоре родился сын. Но с этого момента моя золотая ящерица, не успев

родиться, стала терять хвост. Сын болел, жена стервенела, страна рушилась,

моя профессия становилась ненужной, аспирантура и учёная степень пре-

вратились в атавизм. Сын погиб, жена ушла к бизнесмену.

Вот что такое – сбой программы. Но, исходя из всего произошедшего,

этот сбой и должен был состояться, должен был остановить чужую про-

грамму и вернуть меня к истокам. Моя золотая ящерица потеряла не только

хвост, но и тело. Зато осталась голова.

И вот я там, где и следует мне быть. Да здравствует гармония мира и

мудрость Создателя! Жизнь удалась!

Что до тебя, мой неподкупный судия, взирающий на меня с вершин свое-

го благополучия, я думаю, ты счастлив. Ты счастлив, ибо истинно не видишь

ничего, кроме своей золотой ящерицы. Ты счастлив, и дай тебе Бог!


РЯБЧЕНКО Георгий родился 11 января 1937 года

под Курском. Окончил Харьковский политехнический

институт. Работал на химкомбинате и в НПО «Ал-

тай». Лауреат литературной премии имени В. Бианки

(2002 г.), награждён медалью «100-летие со дня рожде-

ния М.А. Шолохова» (2005 г.), лауреат премии «Луч-

шая книга года, 2006 г.» Автор 16 книг. Член СП РФ

с 1990 года.

Георгий РЯБЧЕНКО

НАХАЛЬКА

Рассказ

Совсем ослепла бабка Фёкла. Теперь ДЛЯ неё – что день, что ночь –

всё едино. Слава Богу, углы в хате знакомы, что где стоит – тоже. Ходит

бабка по избе уверенно, не боясь наткнуться на что-либо или взять не то. В

тонкой сорочке, с редкими цветочками по белому полю, любила старая на

крылечке посидеть, подставив летнему солнышку морщинистое коричневое

лицо. Такие же коричневые руки с распухшими в суставах пальцами лежали

смирно на сухих коленках.

Хорошо, когда солнышко светит, когда суставы не сильно ноют,

когда цветы к ногам ластятся да пахнут, как после дождичка тёплого. Цве-

тов было много. Насадила их Зинаида, дочка бабы Фёклы, по выходным

на «Запорожце» регулярно приезжающая с Кузьмой, мужем своим, мать

проведать, овощами, которые выходила, попользоваться и впрок солений

разных наготовить. Когда чаёвничали, Зинаида непременно заводила раз-

говор о переезде матери в город, соблазняя удобствами и теплом, которое

необходимо, особенно в зимнее время.

Баба Фёкла либо отмалчивалась, либо неопределённо говорила: «Пожи-

вём – увидим». Но когда однажды Зинаида проговорилась, что хату про-

дать можно, а ещё лучше переписать её на Зинаиду, и тогда у них и квартира

и дача будут, баба Фёкла посмурнела и отказалась, назвав причину, которая

огорошила дочку:

– Звиняй, доча: Нахальку бросить не могу.

– Кого-кого?! – Лицо Зинаиды пошло пятнами.

– Нахальку.

237

Морщинистое лицо старухи разгладилось, пробилось подобие улыбки.

– Маманя, ты не заболела? – забеспокоилась Зинаида.

– Я в здравом уме, дочушка, – заверила её бабка Фёкла. – Животинка

у меня появилась. Из подпола приходит. Постным супчиком да корочкой не

брезгует.

– Кошка приблудная?

– Не-а.

– Крыса, чё-ли?! – ахнула Зинаида.

– Нахалька. – Лицо старухи осветилось улыбкой.

Зинаида перечить матери не стала. Отнесла поллитровку соседу Васи-

лию, который печку матери затапливал, загрузила, как всегда, «Запорожец»

овощами и покатила в город, на рынок, – «бензин оправдывать».

Едва на тракт выбрались, перед Кузьмой задачку поставила: достать

крысоловку попроще да понадёжнее. Кузьма характер жёнушки изучил за

двадцать лет досконально. Откладывать в долгий ящик поиск крысоловки не

стал, по друзьям-товарищам побегал, крысоловку добыл. Пружина у крысо-

ловки была Зинаидиному характеру под стать: жёсткая и безжалостная.

Зинаида собственноручно убедилась в безотказности устройства и спер-

ва хотела сразу испытать его, захватив в деревню. Но, поразмыслив, решила

отложить всё до морозов. Тогда и крысе настанет каюк, и матери оставаться

в холодной хате будет незачем. Морозы не заставили себя ждать, нагрянули

после Нового года да с ветром и снегом. Зинаида, едва улеглась метель, и

расчистили тракт, прикатила с Кузьмой к матери и, войдя в кухню, сразу от-

метила новшество: у слегка приоткрытой крышки люка, ведущего в подпол,

стояло блюдечко из сервиза, с остатками молока.

«Ничё, – подумалось ей, – день-два, и всё образуется». Мать была рада

приезду своих, и после традиционного чая с колбаской и сыром прилегла отдо-

хнуть. Крысоловку, снабжённую кусочком вырезки, установили обочь блюдца.

Кузьма ушёл с машиной возиться, а Зинаида села у окна и принялась ждать.

«Не может не цапнуть. Запах убийственно сытный. Милости просим, отродье

голохвостое. Угощение подано», – почти вслух подумала она.

Но зверёк не появлялся. Прошло пять, десять минут. Прошло полчаса.

Зинаида покинуть уже лавку хотела, когда из щели показалась узкая мор-

дочка с блестящими глазками-бусинками. «Пожаловала. Ну-ну, вперёд и

с песней, кусни напоследок», – мысленно торопила она гостью. Но гостья

Нахалька

238

явно не торопилась к вырезке, будто чуяла скрытое в ней человеческое ве-

роломство.

«Чё ждёшь, чё ждёшь, зараза?! – Зинаида начала заводиться. – Пол-

метра всего до мясца. Цапни, ну!» Крыса сидела в щели и водила носом.

Когда гостья показала Зинаиде хвост, та не сдержалась и, сдёрнув с ноги

тапочек, запустила его в крысу. Гостья канула в темноте подпола. За нею

следом в подполе исчез тапочек.

– Чтоб ты сдохла! – пожелала ей Зинаида, сдёрнула второй тапочек,

оставив его под лавкой, обула валенки, тепло оделась и затопала из хаты,

захватив туесок. Во дворе прихватила с собой Кузьму, и они отправились в

лес, за калиной.

После их ухода задремавшей бабке Фёкле приснился сон. Будто не сле-

пая она вовсе. Каждую травиночку – паутиночку видит, как когда-то ещё до

гибели Егорушки, сыночка старшенького, который трактором с волокушей

таскал солому на ферму, да в гололёд в овраг опрокинулся. Сидит бабка Фёк-

ла на любимом крылечке, а на ладони – Нахалька. Зубки скалит в улыбке,

а хвостом ладошку щекочет. Смотрит на неё старуха, и вдруг нахалькина

мордочка превращается в Зинаидино лицо, ощеренное и страшное.

– Изведу-у-у! – по-змеиному шипит оно и тоже исчезает. А на ладо-

ни – кровавый след.

Охнула бабка Фёкла и проснулась. К чему бы такое?! И тут услы-

хала, как по половицам «цок-цок цок» рассыпалось и в тот угол покатилось,

где блюдце стояло.

«Пришла! Пришла милая!»

Бабка Фёкла подхватилась с кровати. К полочке, где литровая банка с

молоком стояла, прошла, взяла банку и заторопилась гостью угощать.

«Тут, тут где-то блюдечко. Счас я тебе молочка налью, попьёшь – по-

лакомишься».

Бабка Фёкла шарила пальцами, стараясь нащупать блюдце. Вдруг что-то

цапнуло её за пальцы, и резкая боль достала до сердца. Бабка Фёкла отдёрну-

ла руку, на руке что-то повисло. Пальцы были зажаты. Боль усиливалась.

– Отпусти! Отпусти, глупая: Я ж к тебе по-доброму, – шептала старуха,

а слёзы сами катились по коричневому лицу.

Другая рука потянулась, чтобы погладить шёлковую шёрстку, но наткну-

лась на липкое от крови железо. «Осподи, ето ж капкан», – похолодело в

Георгий Рябченко

239

груди, а потом радость заполонила бабку Фёклу, вытеснив даже боль: «На-

халька жива – здорова! А пальцы заживут, на то они и пальцы».

Вскоре вернулись Зинаида с мужем. Калиновый куст, который два года

снабжал их ягодой, кто-то успел обобрать. Туесок у ягодников был почти

пустым, а настроение – никудышным. Зинаида, войдя в хату, застыла у

порога: плачущая мать баюкала пораненную руку, на которой мёртвой хват-

кой висела крысоловка, а в углу, поблескивая глазками – бусинками, по-

домашнему уютно лакала молоко Нахалька.

Появившийся за Зинаидиной спиной Кузьма оценил ситуацию как по-

ложено фельдшеру. Он оттолкнул в сторону жену, кинулся к бабе Фёкле,

мигом снял крысоловку, запрятал её под лавку. Жене приказал электрочай-

ник включить, а сам метнулся во двор и принёс из машины аптечку. Пока

он доставал порошок марганцовки, вода в чайнике нагрелась. В момент сма-

зал ранку, а Зинаиде посоветовал не рыпаться, видя, как она глядит на На-

хальку.

– Виноваты только мы с тобою. Запомни это. Больше никто.

Кузьма опустился на колени перед бабой Фёклой и сказал с неподдель-

ным волнением и горечью:

– Прости нас, мама! Бес попутал. Ради Рождества Христова прости.

Не думали, что так обернётся.

Баба Фёкла перестала стонать, затихла, положила здоровую руку на лы-

сеющую макушку зятя и в ответ назвала его первым раз «сыном».

– Ничё, сынок! Пальцы заживут. Господь простит, а я и подавно. Только

Нахальку обижать не надо.

– Об этом не беспокойся, – сказала Зинаида, поражённая поведением

Кузьмы и чувствующая как никогда свою вину, села рядом с матерью, по-

ложила свою руку на гладившую Кузьму руку матери, а тот бережно взял их

руки в свои и прижался к ним щекою. Нахалька, будто понимая, что решает-

ся её судьба, оторвалась от молока, подняла мордочку и, радостно пискнув,

поставила хвостик вопросительным знаком, как бы спрашивая: «Лад у вас

надолго? Если «да», то я рада очень и сейчас докажу это» .

Нахалька юркнула в подпол и появилась, держа в зубах тапочек Зинаи-

ды. Кузьма весело хмыкнул. Зинаида развела руками:

– Как такую умницу обидишь? Надо же: тапочек мой из подпола при-

несла.

Нахалька

240

Баба Фёкла, слыша добрый голос дочки, легко вздохнула и предло-

жила:

– Давайте чай пить.

Кузьма подмигнул Зинаиде и добавил:

– Вместе с Нахалькой.

Такого чаепития накануне Рождества старая хата на Приречной улице

ещё не знала.

Георгий Рябченко

ГОЛОВАТЫЙ Михаил Владимирович родился

4 июля 1951 года, в селе Некрасовском, закончил там

школу, поступил в Рижское ракетное училище. Про-

служил до капитана и ушёл в запас. Вернулся на малую

родину. Женат, имеет дочь и внука.

Михаил Головатый

КАБАНЧИК

Рассказ

Кабан, он же вепрь, он же секач- животное

из семейства свинячьих парнокопытных.

Отличительными признаками являются:

пятак вместо носа, клыки и очень жёсткая ще-

тина.

В гневе может натворить всякого…

Так сказал НЕКТО…

Трофимишин Василий Михайлович, или как его звали в шутку друзья

«Трохи Миша – трохи Вася», служил в гвардейском Глуховском полку ра-

кетных войск стратегического назначения чуть ли не с момента образования

полка. Будучи ветераном части и мастером своего дела, он в совершенстве и

досконально знал работу ВСЕХ номеров боевых расчётов, участвующих в

подготовке к пуску и пуске ракет, если этого потребует необходимость.

Не имеющий высшего инженерного образования и никогда не состояв-

ший в рядах КПСС, что являлось непреложным условием для роста по слу-

жебной лестнице, Василий, так я буду называть нашего героя, дослужился

до звания «капитан» и только в конце службы ему присвоили звание «май-

ор», но это ещё впереди, хотя до увольнения в «запас» оставалось несколько

месяцев.

242

Любивший выпить и говоривший, в основном, на языке, оставленном

в наследство России татаро-монгольским игом, Василий, тем не менее,

пользовался непререкаемым авторитетом не только у сослуживцев, но и у

офицеров вышестоящих штабов. Вот почему наш герой входил во всякого

рода «цепочки по проверке боеготовности частей и подразделений». Надо

сказать, что Вася при проверках «драл шкуру» со всех, несмотря на чины

и звания. Получить у него «отлично» или «хорошо» было, пожалуй, равно-

значно присвоению звания «Герой Советского Союза» или, на крайний слу-

чай, быть награждённым орденом «Боевого Красного знамени».

Вася был человеком бесстрашным и храбрым. Много раз он выходил

с честью из всякого рода ситуаций, грозящих большими неприятностями и

даже катастрофами. Но однажды с нашим героем случился, можно сказать,

анекдот. А дело было так, или приблизительно так…

Однажды, после очередной внутриполковой проверки одного из диви-

зионов полка, Вася с приятелем, тоже проверяющим, возвращался домой

на своей старенькой «копейке» – автомобиле «Жигули» первого выпуска.

Смеркалось. Солнышко катилось к закату, а Вася гнал свою «старушку»

со скоростью, которую позволяла развивать вымощенная булыжником про-

сёлочная дорога. За разговорами с приятелем Василий не заметил выско-

чившего на дорогу кабанчика и врезался в него. Вспомнив очень громким

словом, чью-то мать и остановив машину, оба приятеля вышли на дорогу

посмотреть, что это так «бумкнуло»… На дороге, без признаков жизни,

лежал небольшой кабанчик весом килограммов под девяносто, на первый

взгляд, с приличными клыками. Детальный осмотр автомобиля показал, что

полученные в результате «столкновения» повреждения, а именно: вмятина

на бампере, помятая решётка радиатора, разбитая фара, но неповреждённый

радиатор, позволяют продолжать движение. Друзья с большим трудом по-

местили бездыханное тело животного в багажник, не оставлять же его на

дороге, и благополучно добрались до Васиного дома.

Выйдя из машины, приятели извлекли «трофей» из багажника и, обли-

ваясь потом, затащили его в ванную комнату Васиной квартиры, благо, Вася

жил на первом этаже двухэтажного дома.

– Вот сюрприз Нинке будет! – сказал Вася, проходя через комнату на

кухню (такая была планировка квартиры) и, доставая из холодильника бу-

тылку водки, чтобы «обмыть» с приятелем «подарок судьбы».


243

Сидя на кухне, выпивая и закусывая, за разговорами друзья не замети-

ли, как стемнело и во дворе зажглись фонари. «Уговорив» первую бутылку,

два друга принялись за вторую.

– А что? Имеем полное право – завтра выходной, – решили приятели.

В это время скрипнула дверь ванной и в коридоре послышалось движение.

– Во, не иначе Нинка пришла, – сказал захмелевший Василий и крик-

нул: – Нина, глянь-ка в ванную. Каков сюрприз?

Нина не ответила. Тогда Вася вышел в комнату посмотреть, кто там при-

шёл в гости без стука и звонка, и он увидел…

В дверном проёме, покачиваясь, как пьяный, с налитыми кровью гла-

зами стоял… КАБАН и пристально смотрел на хозяина квартиры. Весь

хмель тут же вылетел из Васиной головы и, когда животное двинулось в его

сторону, Василий охнул и, несмотря на возраст, совершил прыжок через всю

комнату, как птица взлетел на платяной шкаф и дико заорал.

Бедное животное, видимо, в поисках выхода, испуганное воплями сидяще-

го на шкафу Василия, стало носиться по комнате, круша всё на своём пути.

Пока Вася, сидя на шкафу, орал благим матом и взывал о помощи: «Ра-

туйте люди добрые», пока «кабанчик» «наводил порядок» в комнате, Васин

приятель также мгновенно протрезвел, предварительно забаррикадировав

дверь кухни, через окно тоже стал звать на помощь. По счастью, оказав-

шийся рядом, прибывший с той же проверки майор Дикарев быстро разо-

брался в ситуации, приказал не паниковать, а по его команде выгнать зверя

на улицу. Отдав «приказание», майор поднялся к себе в квартиру, он жил

как раз над Васей, зарядил ружьё и вышел на балкон. Выскочивший через

окно на улицу Васин приятель по команде майора открыл дверь Васиной

квартиры, так удачно не запертой хозяином пару-тройку часов назад. Кабан

выскочил из подъезда. Володя Дикарев не промахнулся. Это был отличный

стрелок, и он попал туда, куда и надо было попасть…

Когда пришла Нина и наш «герой» с помощью всё того же Дикарева

был снят со шкафа, небо показалось Васе « с овчинку». Нина была женщина

крупная (Вася доходил ей ростом по плечо), очень серьёзная, и Вася её по-

баивался, особенно когда она была в гневе. А тут такой случай…

Три или четыре дня Вася лежал в постели, то ли по причине нервного

расстройства, то ли в результате проведённых с ним «воспитательных бесед»

со стороны супруги – мы этого не знаем…

Кабанчик

244

После этого случая Василий Михайлович стал немножко заикаться, од-

нако по прошествии некоторого времени со смехом рассказывал о случив-

шемся с ним происшествии на дороге, добавляя всё новые подробности.

Я постарался рассказать эту историю так, как услышал от самого Ва-

силия Михайловича. А спустя несколько месяцев ему присвоили звание

«майор», которое мы называли «секунд-майор», так как в этом звании наш

герой пребывал недолго, и недели через две был уволен в «запас» с правом

ношения военной формы.

Вся эта история произошла более тридцати лет тому назад, во времена

когда « …мы были молодые и чушь прекрасную несли…»

А в кабанчике, после взвешивания, оказалось сто двадцать килограм-

мов чистого веса, без учёта веса головы и шкуры…

Вот такая вот была история.

Некрасовское. Июль 2011


СОДЕРЖАНИЕ

Михаил ЗАРУБИН «Долгая дорога к маме». Рассказ. . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

Ирэна СЕРГЕЕВА. «Разглядеть личность автора». Статья. . . . . . . . . . . . . . 29

Юрий СЕРБ… «Невозможная миссия афинянина в Петербурге»

Записки путешественник . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 33

Юрий ТУЙСК «Его именем названа планета». Статья . . . . . . . . . . . . . . . . . 43

Владимир КОРОЛЬ «Слово о малой родине»…Статья . . . . . . . . . . . . . . . . . 50

Вячеслав БУЛГАКОВ. «Последняя радость». Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . 59

Владимир СЕМЕНОВ «Вера верующая». Рассказ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 67

Виктор БРЮХОВЕЦКИЙ. «История одного рассказа». Рассказ. . . . . . . . 72

Анатолий КОЗЛОВ «Первые опыты». Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 89

Зоя БОБКОВА. «Пушистый уголовник». Отрывок из книги «Листочки

моей жизни». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 97

Валерий ШИРСКИЙ «Не надо бежать, иногда полезно остановиться».

Рассказ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 105

Сергей ПОЛИКАРПОВ. «Пастухи»… Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 108

Игорь ДЯДЧЕНКО. «Выпускной вечер». Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 114

Зоя ДЕСЯТОВА «Понаехали». Отрывок из повести . . . . . . . . . . . . . . . . . . 121

Надежда ПЕРОВА «Восход солнца над Ялтинским заливом». Рассказ . . . . 137

Владимир ИВАНОВ. «Над Курляндией». Статья (2 июля 1916 г.). . . . . . . . 143

Эдуард НИКУЛИН. О рассветах и закатах. Эссе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 154

Вера ДУРЧЕВА Теле-шоу без героини. Рассказ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 161

Игорь МИХАЙЛОВ. Караси. Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 170

Вера ЕФИМОВА. Собака на дереве. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 174

ПОБЕДИТЕЛИ КОНКУРСА ПРОЗЫ КОРОТКОГО РАССКАЗА

Екатерина СУМАРОВА. Звёзды. Эссе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 179

Ольга РЫЖИКОВА. «Петербургский сон». Эссе. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 180

Вера ПЛАТОНОВА. «Аромат Примокшанья» «Весной». Рассказ . . . . . . . 182

Владимир БАЙКОВ. «Коляныч. Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 183

Екатерина АСМУС. «С головой под мышкой». Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . 186

Сергей УТКИН. «Так говорил Раскольников». Эссе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 187

Любовь БЛАВАТСКАЯ. «Розыгрыш». Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 189

Валерий ЖЕЛЕЗНОВ. «Се ля ви». Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 191

Лариса РАТИЧ «Серое пятнышко» Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 195

Владимир ЛОГИНОВ Человек и мир (аутист или визионер). Эссе . . . . . . . . 204

Марфа МАЗУРОВА. Поздно. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 208

НАШИ ГОСТИ

Юрий ПЕРФИЛЬЕВ. В людях сохраняя себя. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 213

Павел ГРИШИН. Клён. Рассказ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 224

Людмила КОЗЛОВА. Золотая ящерица. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 230

Георгий РЯБЧЕНКО. Нахалька. Рассказ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 236

Михаил ГОЛОВАТЫЙ .Кабанчик. Рассказ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 241

НЕВСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

Сборник художественно-документальной прозы

Книжная серия литературного клуба «В гостях у Власты»

Редактор-составитель З. Десятова.

Коррекция при участии издательства «Мозаика НК»

[email protected]

Тираж 300 экз.

Формат 60х84 1/16

Сдано в набор 02.12.2012.

Подписано к печати 02.12.2012.

Бумага офсетная. Усл. печ. л. 15,5.

Гарнитура «Academy»

Отпечатано в типографии АиБ

190013, Санкт-Петербург,

Ул. Рузовская, 9. Тел. (812) 712-68-88

Zoya WWW.abprint/ru

ISBN 978-5-906078-21-6

9 785906 078216

Невская перспектива (1)

Documents